КЛАДОИСКАТЕЛИ

 

 

 

Первая статья о магазине появилась в 2006-м, в газете «Профессия», автор – Елена Пудовкина; через два года о нас написала Ольга Энтина в газете «Совершенно секретно». В следующем году журнал «Афиша» включил магазин в топ-5 лучших комиссионок города. А в апреле 2012-го позвонили из редакции газеты «Невское время», сказали, что хотели бы сделать репортаж: пять-шесть фотографий на разворот и короткий пояснительный текст. На вопрос: «Почему выбрали нас?» – ответили: «Вас рекомендовала Маша Ларионова – дочь Ирины Всеволодовны и Андрея Ларионова, главного художника Ленинградского фарфорового завода в восьмидесятые годы». Вскоре магазин посетил мужчина с пышной шевелюрой.

– Александр Гальперин, – представился он, – фотокорреспондент.

Из разговора понял, что редакцию интересуют не столько предметы старины, сколько пути, какими они приходят на полки. Не таясь, раскрыл источники. Он выбрал самые экзотические, и мы наметили план: сегодня он снимает интерьеры магазина, на следующей неделе – рейд по помойкам и, если удастся, выезд на «адрес».

Камера Александра Гальперина защелкала, в объектив попали фарфоровые пупсы, бюсты великих россиян, древние иконы с ликом Спасителя и юный петербуржец на стульчике из шестидесятых, а также старуха Демкина.

Грузная и неповоротливая Демкина в аляповатом плаще и кепи явилась узнать, почем сегодня чугунные утюги. У нее их два. Заметив человека с фотоаппаратом, замерла: нижняя губа отвисла, оголив влажную десну, глаза остановились. Узнав от Светланы Дунаевой, что готовится репортаж в газету, Демкина оживилась, подобрала губу и полезла в кадр. Она заходила перед корреспондентом и принимала позы: вскидывала голову, щерилась и строила глазки. Александр Гальперин уводил камеру от комичной фигуры, но Демкина не унималась. Не выдержав прессинга, он персонально сфотографировал ее несколько раз. Довольная, что попала в газету, Демкина удалилась.

Вадика Кондратьева называли «профессором помойки». О нем думал, обещая Александру Гальперину опытного гида. Низкорослый и щуплый, с угреватой кожей и бритым черепом, Вадик дважды в день обходил контейнерные площадки Коломны, рылся в мусоре. Первый выход он совершал рано утром, когда конкуренты спали и ему было чем поживиться. Одно время, доставив Александру в школу, я приезжал в магазин рано, и, чтобы не досаждать Кикиморе, гулял по окрестным улицам, и обязательно встречал Вадика. Он, бывало, поклонится, разведет руки: «Феодорыч, – ничего нет, только вышел». К полудню автомобили «Спецтранса» мусор вывозили, и Вадик отдыхал или брел туда, где по одному ему понятным приметам знал: квартира или комната освобождается, будут выносить вещи, и он дежурил у подъезда или мусорных бачков. Завершал рабочий день поздно вечером, иногда ночью. Он заметил, что есть люди, которые выносят мусор под покровом темноты и нередко выбрасывают достойные предметы. Случалось, в теплую погоду выйдем с Александрой в антракте из Мариинского театра, прогуливаемся вдоль здания, замечу Вадика – бредет стороной, руки оттянуты трофеями. Остановится, объявит торжественно: «Феодорыч, есть! Поднял пять минут назад. Показать не могу – грязная. Помою, принесу».

Его каждодневная добыча – бытовая мелочь, бутылки и цветной металл, но он умел находить и достойные предметы: иконы, живописные холсты, семейные архивы. Благосклонности Вадика искали все антиквары района, но Вадик был беспринципен, нес ближайшему. Зачем утруждать себя, тащиться куда-то, когда за православный складень или фарфоровую статуэтку заплатит любой? В предметах он разбирался, цены назначал сам, поэтому и прозвали «профессором».

Ходил Вадик с палочкой с примотанным на конце крючком, им подцеплял пакеты из бачков, вскрывал перочинным ножом. Для сортировки металла носил при себе магнит, увеличительное стекло, чтобы рассматривать клейма. Золото от латуни и серебро от мельхиора отличал с помощью ляписного карандаша. В темное время суток не обходился без фонарика.

В юности он увлекался астрономией, поступил в институт, но из-за слабого зрения и приступов головных болей учиться не смог, долго слонялся без дела. Родственники «грызли», участковый грозился выселить на сто первый километр за тунеядство. Кто-то посодействовал, и Вадика приняли в Русский музей разнорабочим.

 – Работа несложная, – рассказывал он, – принеси, отнеси, убери снег с крыши. Мне нравилось. Однажды сотрудница попросила помочь донести картину. Зашел с ней в хранилище, взял, какую указала. Она пошла, я следом. Прошли охрану. На улице поджидала «Волга», уложил картину на заднее сидение и вернулся на место. А бригадир спрашивает: «А ты подписывал бумагу, что ни при каких обстоятельствах в хранилище не войдешь и к картинам не притронешься?». – «Нет, – отвечаю, – не подписывал». И тут до меня доперло: меня использовали! Ночь не спал, а утром написал заявление и ушел.

– Может, поторопился, Вадик? Наверняка у нее было разрешение, иначе бы вас остановили.

– Не знаю, может быть, – вздыхал он. – После музея нигде не работал, живу помойкой.

Как многие, не попавшие в колею удачи, Вадика увлекался спиртным, страдал от запоев, время от времени пропадал на несколько недель, а то и месяцев, из алкогольного кошмара выбирался с трудом.

– Как же ты, Вадик? – стыдил его, когда после очередного запоя он являлся недужный, квелый, с дрожащими руками; с покрытого испариной носа сползали очки, и он поправлял их грязным пальцем.

– Феодорыч, бес попутал. Не поверите, тысячу долларов нашел. Разорвал конверт, в нем десять бумажек, одна к одной. Всю ночь кошмары снились, а утром сходил за красненьким, думал, успокоюсь. Не остановился, пока все не размотал. Дайте пятьсот рублей, за мной не убудет.

Долги Вадик отдавал, да и вообще отличался честностью. Принесет иной раз безделицу, попросит пятьдесят рублей, скажу: «Вадик, у меня тысяча». – «Я разменяю», – и уйдет. Отвлекусь, забуду о нем, о тысяче, а под вечер Вадик: «Феодорыч, пересчитайте», – разожмет кулак, в нем мятые купюры, все до копейки.

Однажды принес бронзовую скульптуру Георгия Победоносца. Святой в виде средневекового рыцаря, у ног коня – дракон. Скульптура старая, с патиной, фигуры прочеканены: различимо лицо юноши, волнистые кудри, узоры на доспехах и яблоки на крупе коня. Подставка и копье отсутствовали. Я установил фигуру на камень от пресс-папье, копье заменил медным стержнем и оставил у себя.

Кикимору Вадик недолюбливал и, как «профессор помойки», судил за дилетантские набеги на бачки.

– Она по верхам шарит. Распотрошит пакет – явных ценностей нет, и бросает. А чтобы исследовать, терпения не хватает. Нарвет, намусорит, и хоть бы хны. Дал бы под зад, да нельзя.

С его слов, копаясь в отвергнутом ею мешке, Вадик нашел золотые коронки в спичечном коробке; прощупывая подкладку пальто, отброшенного ею как немодное – кошелек с обручальным кольцом, карманными часами «Павел Буре» и серебряной брошью с золотниковой пробой.

Однажды в шутку, желая их примирить, предложил Вадику взять Асю в жены. «Женила же, – говорю, – Анна Иоанновна князя Голицына на Авдотье Бужениновой. А мы чем хуже? Ледяной дом не обещаю, а свадьбу в “Щуке” отгрохаем. Из вас отличная пара выйдет! Ты ее обучишь, вместе по помойкам рыскать будете».

Вадику разговоры на эту тему нравились, он скабрезно улыбался, щеря гнилые зубы, но действий никаких не предпринимал. Ася от него шарахалась.

– На черта мне он сдался, черт прыщавый! – возмущалась она, крутясь от волнения на одном месте. – Миллиард дай, за него не пОйду.

В очередной приход Вадика поведал ему о газете «Невское время», корреспонденте и редакционном задании. Вадик сосредоточенно слушал.

– Ради вас, Феодорыч, проведу, – пообещал он, – но у меня просьба: лицо не снимать.

Каюсь, представляя Александру Гальперину его чичероне, невольно разжег фантазию журналиста. Упоминания о валюте, скульптуре Георгия Победоносца возбудили в нем азарт кладоискателя. Он уверовал в счастливую звезду астронома-недоучки и надеялся стать свидетелем необычной находки. Ему мерещились серебряные рубли в жестяной банке, бриллиантовая брошь на дне потрепанного ридикюля, на худой конец – фотография Матильды Кшесинской с автографом.

Как поладили медлительный Вадик и горящий нетерпением Александр Гальперин, не знаю. Промозглым апрельским утром благословил их на рейд, но сенсации не случилось, старатели вернулись ни с чем. Вадик развел руками, Гальперин мялся в стороне.

На память об этом дне остались фотографии, на одной – мрачный дом на Крюковом канале, крышка мусорного бочка поднята, мужчина в берете заглядывает внутрь, лица мужчины не видно, но я-то знаю – это Вадик.

Таинство перехода предметов старого быта из рук владельца в руки антиквара казалось Александру Гальперину чем-то необычным. Он ожил, когда после неудачи с Вадиком я пригласил его «на адрес», в квартиру, где распродавали имущество.

За четыре года до этого со мной связалась женщина, представилась мамой моей коллеги по Минстройдормашу, сказала, что приехала из Москвы получать наследство и хотела бы понять, чем владеет. Через час я стоял во дворе доходного дома на Загородном проспекте. Надежда Дмитриевна* встретила меня в прихожей – невысокая, сухонькая, в круглых очочках.

Квартира была под стать дому: стародавняя. Из пяти комнат Надежде Дмитриевне принадлежало четыре, пятая находилась в собственности иного лица, сдавалась внаем.

Что может быть лучше нетронутых петербургских квартир? Время в них как бы остановилось. За окном дуют ветры цифровых технологий, а в затхлой тишине доживает минувшее: тяжелая мебель, персидские ковры, картины в широких рамах. В тот день Надежда Дмитриевна показала мне две комнаты. Одна – спаленка – с кроватью и шкафом из красного дерева, другая – гостиная – с мебелью из карельской березы. Было очевидно, что в комнатах давно не жили, все дремало под слоем пыли.

В спаленке за много лет никаких катаклизмов не случилось, а гостиную заливало и не раз, подсохшие потеки тянулись по стене, зеленели на потолке, пахло известкой и сопревшим деревом. Паркет и мебель от горячего душа пострадали: повело и заклинило шторку бюро, амальгама зеркала на туалетном столе почернела, на стульях и креслах отслоился шпон, стоило прикоснуться к подлокотнику, как он отваливался.

Достойных предметов насчитал предостаточно: ампирный диван с гнутыми подлокотниками, бюро-цилиндр, трехстворчатый платяной шкаф и шкаф для посуды, который использовали как книжный; стулья, кресла и сервировочный столик. На фарфоровых консолях над диваном – скульптуры галантного кавалера в треуголке и дамы с веером. Туалетный стол заставлен флаконами духов и одеколона, содержимое высохло, густой осадок темнел на донышках. Здесь же стояли шкатулки с украшениями. Из-под заклинившей шторки бюро виднелись бумаги и документы. За стеклами посудного шкафа темнели корешки книг с золотым тиснением. Стены украшали гобелены в рамах и акварельные рисунки. Все, как много лет назад. И даже черный кубик телевизора на сервировочном столике, дисковый телефон и японский тонометр не портили картину.

С фотографий смотрели прежние владельцы: «Кто ты? Зачем пришел?». Низкий поклон вам, прежние владельцы. Спасибо, что не поддались моде шестидесятых, не избавились от «мещанской рухляди», не выбросили и не отвезли на дачу, польстившись на раскладные диваны, столы-книжки и стенки из ДСП.

Ситуация, когда меня рекомендуют, мне не всегда приятна: рекомендация обязывает, надо соответствовать, а знаний и опыта хватает не всегда. Зачастую, посещая такую квартиру, испытываю неловкость и к тому, кто рекомендовал, и к тому, кому рекомендовали. Понимаю, последние надеются на особое отношение и максимальную оценку. И если первое обеспечить несложно, то второе вредно для бизнеса. Никогда не лавирую между выгодой и репутацией, говорю то, что знаю, и радуюсь, если предмет окажется малоценным, огорчил и ушел. А если редкий, дорогой? А если их много? Случай с Надеждой Дмитриевной особый – она мать московской приятельницы, поэтому старался «не ударить в грязь лицом», диктовал максимальные цены. Надежда Дмитриевна ходила за мной по пятам, записывала цифры и восклицала: «Так мало?».

Посмотреть содержимое шкафов и столиков Надежда Дмитриевна не позволила, посетовала на недостаток времени, пообещала приехать через два месяца и распорядиться мебелью и ее содержимым. Поверил, отказал многим комитентам и к указанному сроку освободил в магазине зал, мебель из квартиры на Загородном проспекте требовала места. Но Надежда Дмитриевна не появилась ни через два месяца, ни через шесть. Она позвонила через год. Обида за понесенные убытки к тому времени забылась, и мы встретились, как приятели. Надежда Дмитриевна провела в комнату, где прежде не был, за обеденным столом сидела девочка лет тринадцати.

– Это внучка, – представила девочку Надежда Дмитриевна, – дочь вашей подруги, – и перешла к делу.

– Геннадий Федорович, мне нужна помощь. Здесь должен быть потайной ящик. – Она указала на секретер в углу, которого, входя в комнату, не заметил. – Вы могли бы его показать? – И она испытующе посмотрела на меня.

Секретер с накладками из золоченой бронзы походил на тот, что в свое время приобрел у Аршанского. Свежие отметины на крышке и верхнем ящике говорили о том, что его недавно вскрывали. Не подобрав ключа, отжали замок, повредив древесину. Торчащий из замка язычок мешал крышке закрыться. Чтобы она не выпадала, ее за ключ подвязали к карнизу полотенцем, как щеку больного.

– Охотно, – согласился я, развязал полотенце, откинул крышку и склонился над внутренними ящиками.

– Это не то! – с досадой воскликнула Надежда Дмитриевна. – Вот здесь! – Она нетерпеливо выдвинула нижний ящичек и ткнула пальцем в узкую дощечку. – Я была девочкой, мне тетя показывала. Она выдвигала этот ящик, просовывала внутрь руку, что-то там нажимала, и здесь откидывалась крышка, открывался тайник, в нем она хранила свои драгоценности.

Я недоуменно посмотрел на Надежду Дмитриевну, она указывала на деревянную рейку шириной четыре и толщиной один сантиметр. Рейка являлась частью обрешетки, куда вставлялись ящики, и совершенно не подходила для устройства тайника.

– Это доска, массив! – попытался урезонить я. – Послушайте, – и костяшками пальцев постучал по рейке. – Когда пустота – звук глухой, когда массив – звонкий. – И для убедительности постучал еще раз. – Потом, Надежда Дмитриевна, здесь слишком мало места для устройства тайника. Толщина рейки не больше сантиметра. Даже если предположить, что он в этом месте существует, его глубина пять-шесть миллиметров. Не больше! Что туда поместится? Почтовая марка? В лучшем случае цепочка и обручальное кольцо.

Надежда Дмитриевна не скрывала раздражения: пригласила специалиста, а он оказался несостоятельным. Она отвернулась и принялась принужденно протирать секретер, демонстрируя своим видом, что недовольна мной. Это задело. Стараясь ее успокоить и убедить, что в указанном месте тайника нет, выдвинул все ящички, освободил обрешетку и извлек из секретера. Место, где по ее предположению должен находиться тайник, оказалось перед глазами.

– Смотрите! Вы утверждаете, что здесь поднималась крышка, следовательно, должны быть щели и стыки, а их нет. Волокна древесины идут не прерываясь. Это массив. Возьмите лупу, посмотрите.

Внучка, не отрываясь, следила за нами. Наслушалась бабушкиных рассказов и ждала появления сокровищ. В тот момент я плохо понимал, что в азарте доказательства своей правоты компрометирую бабушку. И хотя девочке было безразлично, Надежда Дмитриевна нервничала.

– Геннадий Федорович, прошу, про секретер и тайник никому ни слова, – попросила она, когда, не найдя его следов, отложила лупу и позволила собрать секретер.

Уходя, я попросил разрешения зайти в гостиную, мебель стояла на местах, но предметы со стен исчезли, выветрился и запах штукатурки. Я заикнулся о продаже, но Надежда Дмитриевна безнадежно махнула рукой: «В другой раз».

Три последующих года она появлялась в городе неоднократно, приезжала то одна, то с дочерью – моей приятельницей, то с внучкой и всякий раз приглашала к себе. В надежде поживиться, ездил на Загородный проспект, консультировал и всякий раз возвращался пустой. После очередного посещения, решил: «Сюда больше ни ногой, попусту теряю время». Но слова не сдержал.

Об очередном визите Надежда Дмитриевна уведомила заранее: «Приедем с мужем. Комнаты продаем. Риелтор советует их освободить, пустые продаются быстрее. Вы можете купить мебель и все остальное?»

Шел 2012 год, в стране кризис, покупательная способность населения падала, интерес к антиквариату угасал. Потянуть мебель Надежды Дмитриевны, да еще по ценам, заявленным в день знакомства, когда «соответствовал» и «держал марку», не мог. Но и отказаться от предложения не имел права.

Их приезд удачно совпал с редакционным заданием Александра Гальперина. На этот «адрес» и пригласил журналиста. Он не скрывал радости, возбуждение не покидало его все время, что он провел в квартире, фотографируя абрамцевские аптечки, пузатые супницы, чернильные приборы и завитки на подлокотниках ампирных кресел. Затвор стрекотал, как пулемет. «Адрес» компенсировал неудачный поход с Вадиком.

– Прежде чем продавать мебель, – заявил я хозяевам, проводив Александра Гальперина, – ее следует освободить. Сейчас осмотрю ее и выберу то, что пригодно для продажи. Отобранные вещи буду выставлять на стол. После чего каждый предмет оценю и рассчитаюсь с вами. Если что-то из отложенного не захотите продавать – поставьте на место.

Четыре года я ждал момента, чтобы распахнуть створки буфета и заглянуть внутрь, выдвинуть ящики секретера и бюро и посмотреть, что накопилось там за без малого сто лет, что они стояли в квартире. То же проделать с туалетным столиком, шкафами и тумбочками. У меня давно выработался метод: осмотр начинаю от входной двери, обхожу комнату по часовой стрелке, методично осматриваю каждую полку и ящик. Не стесняясь, заглядываю под кровать и шкафы, взбираюсь на стул, исследую крышку, просовываю ладонь между задней стенкой и стеной, туда часто засовывают гравюры и надоевшую живопись. Не обхожу вниманием подоконники. Важно не торопиться, не кидаться от предмета к предмету, в спешке можно пропустить что-то ценное.

Начал с гостиной. С туалетного столика на стол перенес флаконы фирмы «Брокар» и «ТЖ», пульверизатор из хрусталя с резиновой грушей, дорожный несессер из свиной кожи с гранеными колбами и хромированными крышками. Вместе с лаковой шкатулкой с «Боярыней Морозовой» на крышке на стол перекочевали янтарные и малахитовые бусы, серебряная пудреница, женские и мужские часы, чешская бижутерия. В платяном шкафу обнаружилась трость с рукоятью из слоновой кости в виде прыгающей львицы, плечики для одежды с клеймами купцов Гостиного двора; в белье – кружевные подзоры, гладью вышитые скатерти и салфетки. В бюро – альбом фотографий, опасные бритвы «Золинген», перочинные ножи, в том числе с перламутровой ручкой, кожаное портмоне, черепаховый нож для разрезания бумаг и бисерный кошелек. Следы эксплуатации имелись на каждом предмете. Это снижало стоимость, но коммерческая перспектива была очевидна. Раритетов, относящихся к понятию «удар», как и предполагал, выявить не удалось. За четыре года Надежда Дмитриевна перерыла и пересмотрела все и наиболее ценное перевезла в Москву, поэтому на выставленное смотрела равнодушно. А ее супруг, видя это впервые, усердствовал. Он убрал со стола и унес в комнату, где находились его личные вещи, портсигар с богатырями, бензиновые зажигалки, одну в серебряном корпусе, другую из гильзы с надписью: «1943 год, Ленинградский фронт». Уволок медный чайник, с каким бегал по Смольному солдат Иван Шадрин в пьесе Погодина «Человек с ружьем», бронзовую ступку и пестик, папку с документами и старыми фотографиями. Сухой, поджарый, необычайно активный, он так разохотился, что к концу осмотра убирал больше половины того, к чему я прикасался. Надежда Дмитриевна укоряла мужа: «Нам это не нужно, дома ставить некуда». Он на нее цыкал и не унимался.

– Возьмете в следующий раз, – шептала она, когда он выходил, – нам это не надо, а он больше не приедет.

Кое-как мы с ним поладили. Я сложил отобранные вещи в чемоданы, которых в старых квартирах всегда в достатке и, чуть ли не волоча по полу, потащил к машине. На следующее утро вернулся с порожними, обследовал другую комнату и снова набил под завязку. На этот раз мне отдали серебряные приборы, тарелки с клеймом «Братья Корниловы», сырные доски фабрик Гарднера и Кузнецова, блюдо Императорского фарфорового завода, металлические кофейники и соусники фирмы «Фраже». Снял со стены оставшиеся акварели и рисунки, бронзовые светильники и резную аптечку.

Так ездил три дня, и три дня в голове стучала мысль: как поступить с мебелью? В конце концов решил «адрес» продать.

Существует схема: если тебе предлагают предмет, а средств для приобретения недостаточно или он по каким-либо причинам неинтересен, то предлагаешь его более состоятельному и заинтересованному антиквару. Тот предмет покупает, тебе за посредничество выплачивает комиссию. Доход мизерный, но лучше такой, чем никакого. Я решил продать «адрес» с мебелью карельской березы и красного дерева. Возил на Загородный проспект несколько человек, но все отказались: кризис, цены на реставрацию неподъемные, покупателей нет. Надежда Дмитриевна торопила, я ломал голову, кому бы еще предложить. Как тут позвонил Игорь Александрович, он специализировался на фарфоре.

– Говорят, ты императорскую вазу приобрел? – услышал в телефоне его голос. Он любил провоцировать. – Почему не показал? Я бы купил, дал дорого. Что? Не было никакой вазы? Люди врут? Понятно. Ну, что есть хорошего? А то еду мимо, мог бы зайти.

«А чем черт не шутит?» – подумал я и рассказал о квартире на Загородном проспекте.

К Надежде Дмитриевне Игорь явился с фотоаппаратом, неторопливо перефотографировал мебель: общий вид, ножки, элементы декора и укатил, пообещав переговорить с компаньоном и позвонить. Вечером он сделал предложение: пятьсот тысяч рублей за десять предметов из карельской березы. По тогдашнему курсу это более семнадцати тысяч долларов. Предложение достойное, я передал его Надежде Дмитриевне, и она его приняла. Моя комиссия составила десять процентов от суммы сделки. Вывоз мебели наметили на ближайшую субботу.

Утром в назначенный день я, Игорь Александрович и его компаньон – молодой мужчина с двухнедельной щетиной, встретились во дворе дома на Загородном проспекте. Пожимая руку, мужчина представился: «Константин».

В то время, когда дюжие грузчики перетаскивали диван и шкафы в припаркованный у подъезда фургон, Игорь на правах покупателя провел Константина по квартире, Надежда Дмитриевна и я сопровождали их. Мебель из красного дерева Константина не впечатлила. «Поздняя, – резюмировал он, – а секретер интересный. Сколько стоит?» Надежда Дмитриевна замялась: «Не продается».

Пока Константин выпытывал у нее сведения о людях, живших здесь прежде, о том, как к ним попал тот или иной предмет, Игорь рассчитался со мной.

– Видишь, как хорошо получилось, – говорил он. – Все довольны! И хозяйка, и мы с Костей. Ты тоже не внакладе. Так что не забывай, будет что интересное – звони. Мне без разницы: фарфор, мебель. Деньги есть, куплю, с тобой поделюсь.

Несмотря на слова и то, что он распоряжался деньгами, некая зависимость Игоря от Константина чувствовалась, Константин был тут главный. Позже узнал: никакие они не компаньоны, Константин самостоятельная фигура – крупный игрок на рынке антикварной мебели. Игорь перепродал ему мой «адрес», прилично на этом заработав. Деньгами Константина он расплатился с Надеждой Дмитриевной и со мной. Вот мебель красного дерева Игорь покупал на свои. Козырным тузом был секретер, но продать его Надежда Дмитриевна не могла. Посоветовавшись со мной, она открыла Игорю тайну, призналась, что, когда приезжали на похороны тети, не подобрав ключа, взломали секретер. Тайник искали всей семьей, трогали дощечки, надавливали, пытались сдвинуть в сторону – бесполезно.

– Через год, отчаявшись, пригласила Геннадия Федоровича. Он не помог. Я не продам секретер, пока не найду тайник.

В глазах Надежды Дмитриевны светилась надежда: «Вы человек опытный, вы знаете, как это сделать. Покажите, пожалуйста».

Игорь Александрович скептически выслушал ее рассказ и, как в свое время я, постучал по деревяшке.

– Это доска. Сомневаюсь, что он здесь есть.

Он говорил неторопливо, аргументированно, каждой фразой убеждая, что тайника здесь нет и быть не может. По отрешенному виду Надежды Дмитриевны было понятно: она его не воспринимала. И чем усерднее он доказывал, тем сильнее сомневалась. Она нам не верила! С каждым словом укрепляясь во мнении: «Они знают, где тайник, но не хотят говорить».

Недоверие меня оскорбляет, особенно необоснованное. Готов тут же порвать с человеком, в ком оно зародилось, тратить силы, доказывая обратное, бесполезно. Но оставить Надежду Дмитриевну, измученную четырехлетними поисками, не мог. С детских лет она хранила воспоминание о тайнике, поделилась им с мужем, дочерью и внучкой. Каждый из них в меру воображения рисовал спрятанные там сокровища, каждый в свое время побывал в этой комнате, стоял перед секретером, выдвигал заветный ящик, просовывал руку, пытаясь нащупать тайную пружину, и раздосадованный отходил. Бесплодные поиски утомили Надежду Дмитриевну. Мне кажется, ее уже не интересовало содержимое тайника, Бог с ним, ей нужен был сам тайник – потайной ящик. Она была обязана его найти, чтобы доказать всем, а в первую очередь себе, что она не выжившая из ума старуха, а ее воспоминание – не вымысел и не бред. Покой и уверенность хранились на дне тайника, иначе – страдания и сомнения до конца жизни.

– Игорь, а что если распилить? Ущерба внешнему виду никакого, а Надежда Дмитриевна успокоится, – предложил я. – Купите секретер с перепиленной дощечкой?

– Конечно, куплю, – согласился он. – Ее несложно поменять.

Надежда Дмитриевна оживилась.

На следующий день Игорь привез краснодеревщика, мы оставили его с хозяйкой, сами отправились обедать. Когда вернулись, секретер был разобран, дощечка, где предположительно находился тайник, перепилена в нескольких местах, мастер неторопливо складывал инструменты, Надежда Дмитриевна отрешенно сидела в стороне, у ног валялся веник. Беспощадная реальность боролась в ней с детскими воспоминаниями и не могла победить.

– Раз тайника нет, готов заплатить… – и Игорь озвучил цену.

В гнетущей тишине его слова прозвучали цинично и безжалостно. Надежда Дмитриевна отрицательно покачала головой. Сославшись на отсутствие супруга, она отказалась продать предмет своих мучений.

Игорь купил мебель при условии, что секретер она продаст только ему. Надежда Дмитриевна обещала. В качестве комиссии мне достался книжный шкаф красного дерева и витрина французской работы. Квартира на Загородном проспекте опустела, лишь в одной из комнат стоял секретер с накладками из золоченой бронзы и подвязанной полотенцем крышкой.

Надежда Дмитриевна приехала через месяц и объявила цену, мы с Игорем пошатнулись. Складывалось впечатление, что в нее вошла цена, предложенная Игорем, стоимость ненайденных сокровищ, а главное – цена четырехлетних поисков, страданий и разочарований самой хозяйки. Она не продавала секретер, она покупала покой.

В результате он не достался никому: ни Игорю, ни Константину, которого по ее просьбе я привозил позже.

 – Повезу в Москву, – объявила она, когда в последнюю нашу встречу поинтересовался, что она собирается с ним делать. – Продолжу поиски там…

19 мая 2012 года под заголовком «Продавец прошлого» в газете «Невское время» вышел фоторепортаж Александра Гальперина, пояснительный текст написала Наталья Хмелик. На развороте шесть фотографий, на центральной – мой кабинет, на столе вещи из квартиры на Загородном проспекте, в руках – лампада из кобальтового стекла. На другом снимке Светлана Дунаева демонстрирует боты и галоши, в которых щеголяли ленинградцы в пятидесятые годы, невозмутимая Люба Зайцева на третьем – пакует металлический чайник. Надежды Дмитриевны на снимках нет, но есть супруг – Андрей Константинович, который якобы передает мне рисунок в деревянной раме. На самом деле он хочет его забрать. Я снял рисунок со стены, желая рассмотреть, он разволновался и протянул руки с намереньем взять и унести в свою комнату. Этот момент и запечатлел Гальперин. Старуха Демкина и Вадик на страницы газеты не попали.

Вадик по-прежнему ежедневно обходит контейнерные площадки Коломны. Недавно принес орден Ленина – высшую награду СССР. Эмаль на ордене не повреждена, но отсутствовал барельеф вождя мирового пролетариата. Было непонятно, его сковырнули для того, чтобы продать? Известно, что он из платины. Или он отскочил из-за производственного брака? А может, его сковырнули, выказав тем самым свое отношение к советской власти и семидесятилетнему правлению большевиков? Так или иначе, орден выкинули, не ведая, что он из золота. Вот бы порадовался Александр Гальперин, окажись в тот момент рядом.

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/