МАРКИЗА
Паренек в заношенных брюках, мятой футболке, с полиэтиленовым пакетом в руке вошел в кабинет.
– Посуду покупаете?
Кивнув головой, я указал место на столе, куда он неторопливо выставил тарелки, рюмки, водочный графин и застыл в ожидании. Похоже, этот товар он предлагал многим, везде получая отказ, ждал его от меня, готовый в любую минуту сложить утварь обратно в пакет и двинуться дальше в поисках менее привередливого комиссионера.
Принесенные предметы были грязными, но не потому, что их не помыли после использования, а оттого, что длительное время простояли невостребованными и покрылась слоем жирной пыли. Такое случается в квартирах пожилых людей, утративших волю к жизни и не обращающих внимание на подобные пустяки.
– Ты бы помыл, прежде чем предлагать, – начал я разговор, рассматривая марки производителей на донышке тарелок.
– Зачем? – возразил он, усмехнувшись. – Мне из нее не есть. А кому надо, тот пусть и моет.
– Наследство?
– Угу, – буркнул парень. Он не отличался словоохотливостью.
«Купить – не купить? – думал я. – В посуде мы не нуждаемся, захламляться не хочется. С другой стороны, тарелки хоть разрозненные, но породистые, графинчик достойный – шлифованное дно. Похоже, квартирка “старая”, там могут оказаться приличные вещи. Откажу – он больше не придет. Куплю – возможно, принесет что-то более ценное».
– Куплю, – согласился я, – но не все. – Выбрал наиболее ликвидное и расплатился.
Я не ошибся, паренек стал навещать меня почти ежедневно, что называется, протоптал дорожку. Я что-то покупал, от чего-то отказывался. Он никогда не спорил, прятал в карман деньги, складывал отвергнутое и удалялся.
Однажды он извлек из пакета дерматиновый портфель, я замахал руками.
– Портфель не нужен! Не возьму!
– Там фотки! – возразил он удивленно. – Сами спрашивали.
Содержимое портфеля порадовало – семейный архив. Неделю я забавлялся с ним, вываливал содержимое на стол, сортировал, рассматривал, читал.
Архив принадлежал семейной паре. Кем они приходились пареньку, не знаю. Как-то полюбопытствовал у него, он отделался фразой: «Так, дальние родственники».
Биография женщины меня не заинтересовала, а вот мужчина... Происходил он из крестьян Псковской губернии, с 1925 года жил в Ленинграде, служил в НКВД, в годы войны – офицер «СМЕРШ». В портфеле имелась его фотография, похоже, срезанная с пропуска или удостоверения. Через увеличительное стекло разглядел лицо: строгий взгляд, лоб с залысинами, плотно сжатые губы. Удалось рассмотреть петлицы: один просвет и две звездочки.
«Старший лейтенант НКВД, интересно, кем он был? – размышлял я. – Оперативный сотрудник? Разъезжал по городу в “воронке”, производил обыски, арестовывал? Или следователь? Допрашивал, выбивал показания. А может, делопроизводитель, протирал штаны в канцелярии? Или занимался хозяйственными делами, кадрами? Был шифровальщик, бухгалтер, наконец».
Ответов на подобные вопросы в документах не нашлось, жесткое лицо на фотоснимке молчало.
Изучив содержимое портфеля, продал его со всеми потрохами и вскоре о нем забыл.
Паренек тем временем стал навещать меня реже. В одно из посещений поинтересовался:
– Бижутерию принимаете?
– Неохотно.
– Почему?
– Спроса нет.
Действительно, советская бижутерия, в отличие от чешской, спросом не пользовалась, люди несли, умоляли: «Возьмите хоть за копейки, не выбрасывать же». Случалось, брал, складывал в шкатулки, их накопилось штук пять. Изредка ею интересовались художники по костюмам «Ленфильма», Мариинского театра и БДТ. Пригодилась она, когда режиссер Александра Стреляная пригласила дочь на эпизодическую роль крестьянки в картину «Хлеб для птицы». Бусы для роли Стреляная подбирала сама, поцветастей. Эпизод снимали три дня, на экране он длился секунд тридцать. «Как, понравилось сниматься?» – спросил дочку, выходя с киностудии. «Не очень. Скучно, и шея болит, бусы тяжелые». На премьерный показ в Дом кино она пошла с мамой, я посмотрел картину через год на канале «Культура».
Но чаще всего бижутерию раздаривал детям. Пока родители изучали новые поступления, приглашал ребенка к себе, доставал с полки шкатулку и вываливал содержимое на стол, предлагая выбрать, что понравится, и с интересом наблюдал, как недоверие и испуг в глазах сменялись удивлением и восторгом и маленькие пальчики начинали перебирать цветастые побрякушки. Не скрою, в эти минуты разделял с ними радость обладания.
– Так принести? – переспросил паренек.
– Неси, – согласился я.
Он появился на следующий день и высыпал из пакета ворох пластмассовых бус, модных в семидесятые годы, медные и мельхиоровые кольца с разноцветными стекляшками, серьги, заросшие плесенью, заколки для волос, броши, запонки вперемешку с пуговицами и значками.
– Это ничего не стоит, – вынес вердикт, окинув кучу взглядом. – Могу предложить… – и назвал незначительную сумму.
– Это тоже? – Паренек выискал в куче кольцо, повертел в пальцах, поднес к глазам, как будто видел впервые и только потом протянул мне.
Я не заметил в кольце ничего выдающегося: искривленное, будто на него наступили, с мутными камнями, выложенными в форме ромба; одного не хватало, пустоту заполняла окаменелая грязь, она же чернела между рядами. Клейма на ободе не просматривались. Я возвратил кольцо владельцу.
– С ним, без него – цена прежняя.
Он покрутил кольцо, поразмыслил и бросил в кучу.
После этого визита он появился еще раз.
– Надо до Луги доехать, – объявил парень, впервые придя без пакета, – там дом, бабка жила. На чердаке барахла – вагон и маленькая тележка. Дайте триста рублей на дорогу. Привезу, вычтите...
Сколько раз до него и после мне приходилось слышать рассказы о доме в Гатчине или Тихвине, даче под Сестрорецком, где на чердаке рассыхается граммофон, пылится старинная картина, где в чемодан сложены альбомы с фотографиями предков, а в шкафу истлевает генеральский китель деда? Сколько раз давал? И не залетным варягам, а постоянным клиентам. И почти никто не возвращался, ничего не привозил. Потому что ни дома, ни чердака не существовало. А было желание «срубить по-легкому бабок», рассчитывая на доверчивость и алчность комиссионера. Прием известный и не оригинальный. Понимал, слушая паренька: это наша последняя встреча. Точка. Можно сказать, окончательный расчет. Деньги на поездку дал, естественно, он не вернулся.
Прошел год или два, ко мне заехал приятель с дочуркой. Отец прошел в зал, а девочка осталась стоять в проеме двери смотреть на меня печальными глазами.
– В шкатулке повозимся? – догадался я. Она кивнула и, не дожидаясь приглашения, взобралась на стул.
Я высыпал перед ней груду колец и бус, сам вышел, чтобы не смущать ребенка.
Когда вернулся, девочка сидела на прежнем месте и что-то выговаривала кукле, наряженной в ожерелье и с аляповатой брошью на груди. При моем появлении девочка смутилась и замолкла. У края стола лежала горсточка украшений.
– Эти отобрала? – поинтересовался я, указывая на кучку.
– Эти и вот эти. – Она приподняла куклу.
Сложив подарки в пакетик, вручил ребенку. Она спрыгнула со стула и побежала к отцу. Вскоре из зала донесся ее радостный голос. Я ссыпал бижутерию в шкатулку, одним из последних скатилось кольцо, принесенное пареньком. Тот же погнутый обод, тот же приплюснутый ромб, та же грязь между камнями. С кольцом ничего не произошло, но я стал другим, даже покореженное, среди бижутерии оно смотрелось как-то иначе, как гимназистка среди деревенских сверстниц.
Трое суток я вымачивал его в растворе нашатырного спирта, мыл с мылом, безжалостно тер зубной щеткой, выковыривая иглой размякшую грязь. И после каждой процедуры рассматривал в лупу. Не вызывало сомнения, что кто-то из прежних владельцев кольцо не ценил, с ним на руке выполнял физическую работу, о чем свидетельствовали многочисленные царапины на ободе. Среди них через сильное увеличительное стекло обнаружил остатки золотниковой пробы 56 и аббревиатуру пробирного мастера «ОЯ». Клеймо ювелира безвозвратно стерлось. Шипы камней были обрезаны, что говорило о том, что изделию не менее ста лет.
В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Ушакова слово «удар» имеет шесть значений. «Крутящиеся» придумали седьмое: удар – крупная удача; приобретение предмета, стоимость которого в сотни раз превышает сумму, за него уплаченную. Бриллиантовое кольцо, купленное в куче бижутерии, несомненно, отвечало этому смыслу. Но ни радости, ни восторга от обретения «ударного предмета» я не испытал, скорее грусть и разочарование, физически ощутив, что жизнь человека – эпизод в истории вещи. Я не родился, а кольцо существовало, меня не станет, а оно продолжит путь.
Закончив работу, вышел в зал, в тот день за прилавком стояла Татьяна Яковлева. Приветливая и любознательная, она интересовалась старинными вещами, слушала мои пояснения и рассказы «крутящихся», быстро училась. Не имея специального образования, за короткий срок стала неплохим специалистом, но вышла замуж, родила и уволилась.
– Какое красивое! – воскликнула Татьяна, когда вынес кольцо на свет. – Можно померить? – И, не дожидаясь согласия, надела.
Отстранив ладонь от лица, она пошевелила пальцами, потолочные огни отразились в камнях, они ожили и засверкали, переливаясь темным благородным цветом.
– Бриллианты? – предположила она. И сама же ответила: – Конечно, бриллианты! Ой! – вскрикнула Татьяна, поднося кольцо к глазам, – одного не хватает! Но лапки целы, можно вставить.
– У меня таких мнОго былО, – пренебрежительно проворчала Кикимора, роющаяся в бельевой тумбе, где хранила съестные припасы, – батькО принОсил.
– Таких, точно? – обиделась Татьяна.
– Даже лучше.
«Нерадостное открытие» о несоразмерности человеческой жизни и создаваемых им вещей настроило на философский лад. «Золото, судя по пробе, отечественное, – думал, вернувшись в кабинет, – а камни? Индийские или африканские?»
Фантазия унесла в прошлое, в памяти ожили страницы приключенческих романов Сабатини, Хаггарда и Коллинза, которыми увлекался в детстве, представились копи Голконды, тысячи полуголых индусов, роющихся в песчаных руслах рек. Подобное происходило и на берегах Оранжевой реки на юге Африки. Хозяин копей – наверняка англичанин в шортах и колониальном шлеме – складывает мутные камни, найденные индусами и черными невольниками, в кожаный кошель, запирает в ящик. Под знойным солнцем на слонах ящик перевозят в Бомбей или Калькутту, а может, в Дурбан или Кейптаун, грузят на пароход. Гудок – и судно отваливает от причала, через шторма и штили держит курс на Альбион, в Лондоне – алмазный аукцион. Затем Антверпен, где кристаллы изучат, нанесут разметку, распилят и огранят. Мутные неровные камушки превратятся в бриллианты. Неизвестный мастер изготовит из золотой проволоки каркас, разместит двадцать одну опору, припаяет восемьдесят четыре крапана. На каждой опоре закрепит дышащий огнем камень, оттиснет на ободе именник и передаст в пробирную палату. Родилась «Маркиза»! Именно так называется форма кольца в виде вытянутого ромба. Кольцо уложат в футляр, выстланный бархатом или шелком, и отправят в магазин.
В Гостином дворе или Пассаже господин в визитке, лаковых туфлях и котелке или дородный купец в поддевке и сапогах, а может, чиновник в вицмундире выберет его для своей невесты, супруги или дочери. Первая владелица, кто она? Ранним утром или поздним вечером, в интимной обстановке или прилюдно мужчина преподнесет подарок. Сорван бант, коробочка открыта. Восторг! Объятия! Поцелуи! Колечко на пальце. Солидный господин, купец или чиновник доволен. А потом приемы, рауты, балы, оркестр, и тонкая ладонь на мужском плече, и сотни свечей отражаются в камнях.
Семнадцатый год задул свечи, чугунным катком прокатилась по стране Гражданская война. Где господин в визитке, лаковых туфлях и котелке? Где купец в поддевке, чиновник в фуражке и вицмундире? Где первая владелица, балы, рауты, приемы?
В памяти всплыл паренек в мятых штанах и грязной футболке, дерматиновый портфель и фотография мужчины в военной форме: казенное лицо, петлицы с двумя звездочками и одним просветом. Понятно, бижутерия и кольцо из его дома. Какую роль в истории кольца сыграл выходец из крестьян Псковской губернии, офицер НКВД, сотрудник «СМЕРШ»? Утаил при обыске? Отнял при аресте? Получил в знак благодарности за услугу? Или купил при распродаже?
А его супруга? Вдруг она первая владелица, или ее дочь? Не исключено, что кольцо подарок другого мужчины, не сотрудника органов. Возможно, куплено в комиссионке, выменяно в блокаду на хлеб.
Лежит кольцо, переливается, вопросов много, ответов нет.
Мне известно, что новый владелец вставил утраченный камень и подарил кольцо жене, высказав пожелание, чтобы от нее перешло к дочери, от дочери к внучке и так из поколения в поколение. О подобном, наверное, мечтал господин в визитке, лаковых туфлях и котелке, дородный купец и чиновник в мундире. Кто знает, сбудется ли? Пути Господни неисповедимы.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/