КОЛОМЕНСКИЙ КОМИССИОНЕР
Содержание
«Петрозлат»
Пролог
Мои университеты
«Три источника и три составные части марксизма»
Школьная тетрадь
Улица Декабристов
Кикимора
«Маркиза»
Его величество бас
«Поставщик двора»
Кладоискатели
«Остров сокровищ»
Не эпилог
Новодеревенской улицы в Москве, на которой прожил первые шесть лет жизни, давно не существует. Мощенная булыжником, с пыльными тропами взамен тротуаров, она тянулась параллельно шоссе Энтузиастов от Проломной улицы до Курской Канавы; вся длина – метров триста. Вдоль мостовой, на некотором отдалении друг от друга, стояли деревянные дома. Наш – покосившийся и почерневший – один из древних, его расселили первым весной пятьдесят восьмого года.
На второй этаж дома, где находилась наша квартира, вела крутая лестница, она ныла и скрипела под жильцами и, казалось, в любой момент была готова обрушиться. Вход с лестничной площадки вел прямо на кухню, где стояли печь, кухонные столы, висели посудные полки, укрытые занавесками, громоздилась газовая плита с чугунными крыльями. Дом газифицировали перед Всемирным фестивалем молодежи и студентов, до этого готовили на керосинках, еще раньше – на печи.
Из кухни три двери преграждали путь в три изолированные комнаты. В угловой жили мы: отец – Федор Николаевич, мать – Александра Петровна, два старших брата и я. Слева от нас – важный торговый работник с семьей, справа – мамин брат, Василий Петрович Коротеев, с женой и двумя детьми. В трехкомнатной квартире площадью чуть более сорока квадратных метров обитало четырнадцать человек.
Зимой двери комнат не закрывали, единственная на кухне печь обогревала всех. Водопровода не было, воду носили ведрами из колонки, стирали в корыте на кухне, сушили во дворе. Мыться ходили в баню к Рогожской заставе.
Напротив входа в квартиру – дверь в отхожее место. Пристроенное к дому со стороны двора, дощатое и холодное, зимой оно промерзало, а с наступлением тепла наполняло округу зловонным ароматом. Тогда приезжала ассенизаторская машина и откачивала содержимое выгребной ямы. Огрехи золотарей дворник в грязном фартуке засыпал хлоркой.
Еще с лестничной площадки можно было попасть в чулан, вход туда мне был заказан. Когда, увязавшись за мамой, попал в него впервые, то увидел сундук, несколько пар стоптанных сапог, валенки, побитые молью, одежду на гвоздях, обломки мебели, прогоревшую эмалированную посуду и многое другое в пыли и паутине. Свет в чулан проникал через щели в стене и дыры в крыше, косые лучи линиями пронзали таинственную тьму. Мама тронула что-то, и пылинки взмыли вверх. Незаметные в темноте, в полосках света они клубились и переливались, не хотели оседать.
Со временем я в чулане освоился, исследовав его, отыскал много интересного: офицерский планшет из свиной кожи, женские часы на замусоленном ремешке в кармане ветхого пальто, громкоговоритель в виде бумажной тарелки в сундуке под юбками и кофтами, пропахшими нафталином. Мне показалась, что железяка в центре «тарелки» магнитит, и я принялся выкорчёвывать ее для фокуса, которому научил меня брат Владимир. Однажды он высыпал на стол канцелярские скрепки и принялся совершать над ними таинственные пассы. Некоторое время скрепки лежали спокойно, но он произнес заклинание, они вздрогнули, напряглись и поползли за его рукой вправо, влево, вперед, назад. Я таращил глаза, пораженный зрелищем. Брат недолго мучил меня и открыл секрет, под столом в свободной руке он держал магнит, которым водил по исподу столешницы. Магнит, естественно, он мне не дал, поэтому находке я обрадовался.
На некоторое время чулан стал местом моих игр, я увлеченно перебирал инструмент (отец хранил его в деревянном сундучке), сооружал из обломков стульев кабину самолета и с кастрюлей на голове, сверяясь по карте в планшете, отправлялся бомбить фашистские позиции. Игры в чулане мама не поощряла, выволакивала оттуда в паутине и пыли, с разодранной штаниной, а то и пораненной о гвоздь коленкой или рукой, бывало, наказывала.
В институте на лекциях по марксистко-ленинской философии нам объясняли: жизнь развивается по спирали, все повторяется, но на более высоком уровне. Если верить этой теории, то виток спирали, начатый в пятьдесят седьмом году в чулане на Новодеревенской улице, благополучно вернулся в исходную точку через сорок один год. Произошло это в семистах километрах севернее, на берегах Невы, в доме на улице Декабристов, где в 1998 году мы с братом Владимиром открыли комиссионный магазин. Мой чулан сегодня – это каморка, заваленная старыми, порой ненужными вещами. Ее удалось выкроить при перепланировке мастерской по ремонту холодильников. Здесь так же темно и тесно, солнечные лучи заменяет настольная лампа. Пыли много, но ее не видно, она не взлетает и не клубится, когда беру или перекладываю что-то. Нет сундука, дырявых кастрюль и изношенной одежды. Есть канцелярский стол с компьютером, стеллажи с книгами. Продавцы важно именуют его кабинетом. Здесь в разное время я принимал Ивана Сотникова, Владислава Афоничева, Александра Флоренского, Владимира Шинкарева и Владимира Яшке. Здесь написана книга «Записки барыги».
После ее выхода чаще всего мне задавали вопросы: почему уехал из Москвы, как оказался в Ленинграде и будет ли продолжение. Под последним подразумевалось не жизнеописание художников ленинградского андеграунда, а литературная деятельность. Не скрою, желание писать было, даже набросал несколько главок, но работа шла ни шатко ни валко: несколько дней активности сменялись месяцами «простоя». Отсутствовала идея, способная объединить разрозненные обрывки чувств и мыслей. Пока размышлял, в газете «Невское время» вышел репортаж «Продавец прошлого», посвященный магазину. Хлесткое название встряхнуло, указало вектор движения.
Для автора газетной статьи прошлое материально: «пупсы, бабушкины вазочки, дедушкины портсигары». Однако прошлое – не только предметы быта, но и люди, которым они принадлежали, образ жизни этих людей, события в стране и мире. Такое прошлое в комиссионном магазине не купишь – только в книжном.
В отличие от других авторов, мне не надо ничего придумывать: ни имен, ни событий. На моей совести подборка фактов и искренность изложения, ограниченная правилами: одно, как у врача, – не навреди, другое, как у воспитателя, – не обидь.
11 октября 2017 года
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/