две пятницы. Уважительных причин быть не может.

М3: Посмотрите в холодильнике, там всего полно, да и Рожко подкрепил меня закусками, у него тоже был прогул.

М4: Я отсутствовал, а не прогулял, укреплял семью.

М5: Олег, ты три недели безвылазно сидел на филиале в Гусарске. Ты там работал или нашел зазнобу?

М3: Пахал, только на другой ниве. Сократили сроки выпуска первых ступеней ракеты М 65. Хотят лодку спу- стить раньше, чем запланировали.

М6: Первая ступень, затем вторая и третья, а потом общая сборка, отправка на установку в лодку. Это еще долгая песня.

М3: Ты меня прости, Нагаров через день проводит оперативки. А он и задачу поставить может, и спросить, да и что пообещал — выполнит. Говорят, что такой темп был только в пятидесятые годы, когда обгоняли Америку. М7: У нас тоже забрали часть слесарей-сборщиков, которые поехали с удовольствием, потому что аккордная система оплаты— раз, да и ввели коэффициент премии —

два.

М3: А вы думаете, чего я такой щедрый, оплата же идет за каждую сданную ступень.

М: Я как староста фиксирую отсутствие Петра и Григория. Это очередные должники. Эдуард после опера- ции, ему прощаем.

Далее разговор пошел о девушках, о соревнованиях по заплыву на сто метров, звучали тосты за здоровье, успе- хи и процветание предприятия.

 

—   Давайте погуляем пару минут, — предложил Прудников Солченко, когда они, пообедав, выходили из управленческой столовой.

Во дворе контрразведчики медленно пошли вдоль стены большого кирпичного здания управления, вдыхая свежий после недавнего дождя воздух. После прочтения сводки ОТО у Прудникова появилась идея.

—   Вот что я думаю, — сказал он, обращаясь к Солченко. — Надо бы в эти пятничные дни отправить в ту компанию попариться пару надежных агентов. И чтобы они там о "Тайфуне" упомянули как о перспективной разработке. Пусть "Лесоруб" заглатывает наживку. А я Шамову позвоню, предложу.

—   Хорошая идея, — поддержал Солченко.

—   И нужно подробно опросить тех агентов, которые в сауне бывают. Чтобы буквально по минутам расписали, кто, когда, что говорил по "Тайфуну" и другим моментам ракетной темы.

Уже через полчаса Прудников докладывал все соображения Шамову.

Вечером того же дня Шамов зашел к Григорьеву. Из кабинета начальника он вышел почти в полночь.

А на следующий день прибывшие из Москвы сотрудники КГБ выехали из гостиницы, где они проживали. Ненавязчиво до всех, кто знал о пребывании москвичей в Предпорожье, было доведено, что те возвращаются в столицу. В областном Управлении госбезопасности тоже так считали. Лишь начальник управления и еще несколько человек знали, что происходит на самом деле.

Столичных "гостей" вечером тихо расположили на конспиративных квартирах Предпорожья. Отныне они не имели права свободно передвигаться по городу, выходить по своему усмотрению на улицу, пользоваться городским транспортом. Для предпорожцев их просто не существовало.

На совещания москвичей возили на специальных автомобилях "наружки" с липовыми номерами, а сами совещания проходили в одном из конспиративных помещений, куда его участники заезжали на машинах.

Мощная машина КГБ, включив все свои ресурсы, заработала на одну цель. Через агентурную сеть советской разведки, разбросанную по всему миру, повторялось: в СССР идет активная работа по подготовке морской ракеты "Тайфун". Десятки людей, работавших на КГБ в различных уголках земли, стали заложниками этой дезинформации. И американцы, получая по разным каналам одно и то же, поверили.

Центр Штофу

Нами неоднократно получены данные о том, что в СССР ведется активная работа по созданию мощной под- водной лодки с полным ракетным арсеналом. От вас так- же поступала подобная информация. Учитывая важ- ность данных сведений, просим уточнить степень их до- стоверности, считая эту задачу на сегодня наиболее важной.

Луттэр

 

Собко прочитал текст очередной расшифрованной им передачи из Центра и сразу же уничтожил лист бумаги. Вечером к нему придет "Гоби". Нужно, чтобы он был внимательнее, прислушивался к каждой фразе, сказанной в салоне самолета. В прошлый раз диктофон из-за сильного шума во время посадки взял не все. И, конечно, надежда на пятницу, когда у него в сауне собираются ведущие сотрудники "Топаза". Нужно будет поставить на стол пару дополнительных бутылок водки. Разговорчивее будут.

 

ГРИГОРЬЕВ

 

Григорьев сидел в приемной Андропова, ожидая вызова. В папке, лежащей рядом на небольшом журнальном столике, находились все последние документы по делу разработки американских разведчиков.

Рассеянно перелистывая свежие номера газет с партийными передовицами, он напряженно думал о том, какой путь выбрать дальше — продолжать контролировать действия ничего пока не подозревающих объектов или все же задержать "Лесоруба" с поличным и затем диктовать ему свою волю. Последний вариант сулит много заманчивого. А если "Лесоруб" упрется и откажется от сотрудничества? Тогда стоп, игра закончена!

В этот момент на столе у секретаря приемной зажглась зеленая лампочка.

—   Пожалуйста, Анатолий Сергеевич, — кивнул секретарь Григорьеву. Тот, подхватив со стола папку, зашел в хорошо знакомый кабинет. Андропов стоял у большой карты мира, висевшей на стене, и медленно пил из стакана воду. Григорьев знал, что он пьет только "Трускавецкую". Андропов повернулся в его сторону и слабо взмахнул кистью руки.

—    Заходи, садись, а я чуть постою, уже насиделся за день.

Григорьев, присев на край кресла, все же почувствовал себя немного неловко рядом со стоящим начальником. Тот, заметив это, усмехнулся:

Не смущайся, давай лучше к делу.

Начальник Главка коротко описал ситуацию по "Лесорубу" и перешел к предложениям. Однако Андропов прервал его и сказал:

—     Будем все же готовиться к задержанию объекта. Рано или поздно придется это делать. — Шеф КГБ остановился и, глядя на карту мира, задумчиво продолжил:

—   Но нам сейчас важно, пока американцы поверили в нашу дезинформацию, ничего не нарушить. Ошибка будет очень дорого стоить, очень. — Для убедительности Андропов постучал согнутым пальцем по столу. — Продумайте вербовку "Лесоруба" до мелочей. Подключите для этого опытного психолога. Основным разработчиком нужно ставить Шамова. Пусть на несколько дней слетает в Предпорожье, посмотрит свежим взглядом на работу. И начинаем оперативную игру. Давай через десять дней ты мне все доложишь.

Андропов никогда не говорил длинно. Но те скупые слова, которые он произносил негромким, немного тусклым голосом, звучали для собеседников убедительно. Вот и сейчас у Григорьева, который внимательно слушал Председателя, сразу же исчезли все сомнения. Теперь только открытым остался вопрос: "Когда?".

Уже выходя из кабинета, Григорьев обернулся.

—      Юрий Владимирович, думаю, пусть Шамов с "Одесским" встретится?

—    С "Одесским"? А-а-а… протянул Андропов задумчиво, будто вспоминая. Но Григорьев почувствовал — глава КГБ сразу понял, о ком идет речь, и просто взял маленькую паузу, чтобы принять решение.

—    Толковый парень, говорят? — простодушно спросил Андропов, испытующе глядя на начальника Главка.

—   Я бы даже сказал, талантливый, — улыбнулся в ответ Григорьев, не чувствуя подвоха.

—   Ну, а если талантливый, то такие кадры беречь надо. А показывать его всем начальникам не стоит. Он не артист, а офицер под глубоким прикрытием. — Андропов помолчал, а потом, заметив, как Григорьев залился краской, сказал уже миролюбиво:

—    Ну, если для дела нужно, то пусть встретится, конечно. Санкционирую. В порядке исключения, — добавил он ворчливо. — Да, кстати, как вы оперативную игру зашифруете?

—   "Кольчуга".

—  Многообещающее название. Постараюсь не забыть.

В Предпорожье Шамов вылетел утром следующего дня.

До обеда он уже сидел в кабинете Шарубы.

 

В АНГАРЕ

 

На территорию вокруг ангара, где расположилось несколько самолетов "Топаза", легла вечерняя тишина. Рабочий день давно был закончен, и здесь оставалась лишь дежурная группа ВОХР. Вдоль ярко освещенного забора, огораживающего территорию, медленно прохаживались несколько человек охраны, изредка негромко переговариваясь друг с другом. Далекий городской шум сюда не доносился. Луч прожектора лишь изредка простреливал, стуча крыльями, вылетевший из темноты ночной жук, да без устали переговаривались цикады. Во всем было разлито умиротворение и, казалось, что так будет всегда.

Вдруг в вечерней тишине послышался приближающийся гул мотора машины.

—   Техники едут, — зевнув, сказал один из сидевших в будке КПП охранников своему товарищу, молодому парню в форме.

—   Сегодня чуть запоздали, — отозвался тот, выглядывая в окошко, к которому подруливал знакомый светлый РАФ из "топазовского" авиаотряда.

Обычно накануне вылета самолет с вечера осматривали техники, среди которых обязательно присутствовал представитель службы "Р" КГБ, и охрана привыкла к этому.

—    Ого, кажется, в машине Брайко, — сказал первый охранник и быстро выскочил из будки. Брайко был начальником авиаотряда, и как самый главный в этой организации приезжал на вечерние технические проверки редко, лишь перед вылетом всего руководства "Топаза". Сегодня, вероятно, был как раз такой случай.

Обычно любой въезжающий автомобиль охрана тщательно проверяла. Но сейчас в машине сидел начальник авиаотряда, и ее пропустили без осмотра. РАФ, натужно рыча, двинулся в сторону ангара, где стоял самолет, обслуживающий Генерального конструктора "Топаза".

Уже внутри ангара, где тоже находилась охрана, задние двери "рафика" открылись, и оттуда быстро вышли четверо мужчин с небольшими чемоданчиками в руках. Трое из них были спецы КГБ СССР, прибывшие из Москвы для выполнения деликатнейшего задания — установки прослушивающих устройств в салоне самолета, которым летал один из наиболее осведомленных людей в СССР — Генеральный конструктор "Топаза" Гусев.

Дело было не в недоверии Генеральному. Просто параллельно разговоры в салоне готовился записывать и американский агент, который получил от своего патрона диктофоны в виде батареек. И то, что он зафиксирует на своих диктофонах, нужно было знать, чтобы избежать утечки секретов. Иначе вся так тщательно и скрупулезно выстраиваемая КГБ конструкция может в одночасье просто завалиться.

Конечно, учитывая всю необычность мероприятия, санкцию на это получили у Андропова. Только он имел право взять на себя ответственность за все возможные последствия.

Четвертого пасажира, вышедшего из машины, представителя службы "Р", охранники знали — он регулярно приезжал для осмотра самолета. Поэтому, проверив документы, они сняли печать с входной двери и запустили всех четверых в салон. Начальник авиаотряда остался в машине.

В салоне мужчины поставили свои чемоданчики на пол и достали оттуда инструменты. Дальнейшие их действия были профессионально быстрыми и четкими. Они аккуратно поддели обшивку на двух креслах салона и вставили туда небольшие прослушивающие устройства. Так же ловко возвратили обшивку на свое место, прижав ее шурупами.

Затем один из них вытащил небольшой прибор и, вращая расположенные на нем ручки, с минуту смотрел на движения приборной стрелки. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, кивнул товарищам: "Все, можно уходить". Они сложили инструменты в чемоданчики, внимательно осмотрели все вокруг себя, проверяя, не оставили ли случайных следов, и двинулись к выходу из салона.

Все эти манипуляции заняли не более получаса. Затем они сели в "рафик", водитель завел мотор, ав-

томобиль выехал из ангара, миновал КПП и скрылся в ночной темноте.

—   Все, начальство уехало, — сказал первый охранник второму, — теперь можешь не волноваться.

—    А я и не волнуюсь, — шмыгнул носом молодой, — техники как техники.

И вновь на территории вокруг ангара воцарилась тишина. Через несколько минут уже никто и не вспоминал о в общем-то рядовом приезде техников.

А тем временем РАФ, отъехав на пару километров, затормозил у поворота на центральное шоссе, где стояла темная "Волга". Задняя дверь его вновь открылась, и оттуда выпрыгнули те же четверо мужчин. Они попрощались с начальником авиаотряда и пересели в "Волгу".

Один из них коротко сказал водителю:

—   В город.

Машина рванула с места и понеслась по шоссе, набирая скорость, оставив после себя лишь небольшое бензиновое облачко.

 

ВАЖНЫЕ СЕКРЕТЫ

 

У Шамова был очень напряженный график. Кроме всего прочего он планировал побывать у Генерального конструктора "Топаза" Гусева. Вопрос, который Шамов хотел обсудить с ним, представлял особый интерес. Дело в том, что в СССР было огромное количество засекреченной информации, в том числе по ракетной тематике, которую контрразведке приходилось защищать. На все, понятно, сил не хватало. И получалось, что второстепенные секреты нередко охранялись так же, как и важнейшая государственная тайна. С этим нужно было что-то делать. И прежде всего, выделить из суммы всех секретов, имеющихся в стране, небольшое количество главных, которые должны были по-настоящему надежно оберегаться. Схема в общем-то несложная. Теперь предстояло определить, какие это будут секреты. И тут контрразведка рассчитывала на помощь Совета главных конструкторов "Топаза".

Встреча с Гусевым планировалась на следующее ут-

ро.

Сидя в кабинете у Шарубы, Шамов спросил номер

телефона ВЧ Генерального конструктора.

—    Поздороваюсь и уточню время, — пояснил москвич.

—   Можно по "сотке" позвонить, — Шаруба похлопал по стоявшему рядом аппарату.

—   Лучше ВЧ, надежнее, — гость пододвинул к себе телефон и через систему кодов стал набирать номер. Почти сразу в трубке раздался голос Гусева.

—   Владимир Федорович, это Шамов из КГБ СССР, — представился заместитель начальника Главка, — да, да, он самый. Хочу уточнить по завтрашней встрече, — он помолчал, слушая ответ собеседника, затем продолжил,

—   ну, тогда до завтра.

—    В час дня у него, — обращаясь к Шарубе, удовлетворенно сказал

Шамов.

—    Да-а... — протянул Шаруба, — уважает все же он "Контору". У него день расписан по минутам, а с нами встречается по первой же просьбе.

—   Ну так и мы не с улицы, — улыбнулся москвич. На следующий день они в назначенное время заходи-

ли в кабинет Генерального. Тот, поднявшись из-за стола, вышел навстречу.

—    Какие гости! — радушно раскинул Гусев руки в стороны, словно собираясь обнять пришедших. Но вместо этого ограничился рукопожатием. — Чай, кофе? — традиционно поинтересовался он, приглашая чекистов в соседнюю комнату. Так же, как и в основном кабинете, Шамова поразило ракетное обилие — на фотографиях, рисунках, щедро развешанных в рамках на стенах, статуэтках, расставленных на столе, в книжных шкафах и даже подоконниках, — всюду главный герой был один — ракета. Заметив взгляд гостя, Генеральный улыбнулся:

—   Что поделаешь, профессия накладывает отпечаток.

—  Он указал на большую фотографию рядом, — это мы на Байконуре после удачного запуска, веселимся, думаем, что все можем. Вот здесь — на испытаниях сопла. Огонь! Душа замирает! А эту красоту, — он похлопал рукой по остову махины килограммов сорок весом, стоявшей на полу у окна, — мне ребята подарили, "Сатана" зовется, американцам на зависть.

—   Да тут у вас целый музей, — с восхищением сказал Шамов, оглядываясь вокруг.

—    Скорее жизнь, — с некоторой грустью ответил Гусев, вздохнув, как бы сбрасывая с себя воспоминания. — Ну, ладно, прошу садиться.

Через минуту секретарь внесла на подносе три чашки, расставив их возле каждого сидящего.

—   Мы больше сами в Москву летаем, а тут столица к нам в гости прибыла, — шутя Гусев обратился к Шамову,

—   видно, серьезные вопросы появились.

—   Да, Владимир Федорович, хотели посоветоваться,

—   ответил Шамов, отставив чашку с кофе в строну и открывая лежавшую рядом папку.

—   Весь во внимании, — Генеральный с интересом посмотрел на нее.

—   Прочтите, пожалуйста, сейчас, — Шамов протянул собеседнику несколько страниц текста. Тот углубился в чтение. Не прошло и трех минут, как Гусев поднял очки на лоб и сказал полушутя-полусерьезно:

—   Я думал, у меня самые толковые в стране ребята сидят, однако у вас, смотрю, не глупее. Интересные предложения. Да и, кроме того, вы хотите получить нашу оценку информации по твердотопливной американской стратегической ракете после первого испытания? Дадим, конечно, дадим.

—    И еще, Владимир Федорович, Председатель поручил пересмотреть подходы к защите секретов. После проведения первого летного испытания нам необходимо сосредоточиться на защите главных из них. Но важно знать цепочку их прохождения и характер проявления. Что касается "Топаза", то мы посмотрим, что станет известно американцам, и организуем защиту выделенных секретов.

—   Да, да, я понимаю, — кивнул головой в знак согласия Гусев, — это, действительно, вопрос очень важный.

Генеральный, как любой талантливый человек, с лету схватывал суть идеи, и дополнительные пояснения были для него излишними. Шамов сразу понял это, поэтому не стал толочь воду в ступе, а сказал:

—    Ну что ж, не будем мешать вам, производство ценит внимание.

—   Верно, — засмеялся Гусев. — Ну, а я обещаю, что на Совете главных конструкторов, а состоится он… — Гусев посмотрел в календарь, — о, уже менее чем через месяц, мы все обсудим и дадим наши выводы. Не сомневайтесь, ракетчики не подведут.

Уже в управлении, сидя в кабинете Шарубы, Шамов сказал:

—      Кстати, оперативная игра зарегистрирована как "Кольчуга". Шифровка сегодня придет. — Он замолчал и с минуту в глубокой задумчивости рисовал геометрические фигуры на листе бумаги. Потом повернулся к собеседнику.

—    Важно очень внимательно отслеживать, что попадает к американцам, чтобы информация, которая готовится для "Одесского", была правдоподобной. Да, Председатель санкционировал мою встречу с ним. Я, думаю, буду готов через пару дней. Он как?

—  Да нормально. С Верещагиным живут душа в душу.

—  Шаруба улыбнулся, будто что-то вспоминая, — парень, конечно, ас. Я все спрашиваю Верещагина, где такого вундеркинда выкопал?

—   А Верещагин на месте? Хотел бы зайти.

Через два дня машина подвезла Шамова и Верещагина в район конспиративной квартиры, недоезжая пару кварталов до дома, куда должен был подойти Ярков. Остальной путь в целях конспирации контрразведчики прошли пешком.

—      Он человек пунктуальный? — поинтересовался Шамов, оглядывая новую строящуюся высотку.

—   Думаю, он уже где-то здесь, — усмехнулся Верещагин.

—   Вы хотите сказать, что мы можем его увидеть?

—   Мы его — нет, а он нас — запросто.

Шамов глянул на Верещагина, думая, что он шутит, но лицо того было серьезно.

—   Понимаете, я и сам вначале удивлялся. Это человек одаренный во всем. Иногда мне кажется, что он знает больше меня. А память и реакция вообще уникальны.

Открывая дверь конспиративной квартиры, Верещагин предупредил:

—    Он будет ровно в шесть тридцать. По нему часы можно сверять.

Через пятнадцать минут, когда на столе уже стояли традиционные чайник с чашками, Верещагин глянул на часы и сказал:

—   Сейчас.

В эту секунду в коридоре раздался звонок. Верещагин улыбнулся и пошел открывать.

Шамов услышал негромкое приветствие, шаги, и вот в комнату легко вошел спортивного вида молодой мужчина. Увидев Шамова, он улыбнулся и представился. Первое, что поразило москвича, — это удивительное обаяние Яркова. Оно сквозило в его улыбке, глазах, словах. С таким человеком хотелось общаться, делиться сокровенным, изливать душу. А когда он заговорил, Шамов понял, почему Верещагин как-то сказал, что с Ярковым легко и уютно, — именно такое чувство появилось и у столичного руководителя.

—   Я о вас много слышал, — начал разговор Шамов, — Василий Петрович нахвалиться вами не может.

—   Ну что вы, — Ярков чуть смущенно глянул в сторону своего наставника, — мне еще учиться и учиться.

Они просидели почти три часа. Говорили о разном — работе на "Топазе", увлечениях, спорте и многом другом. Но львиная доля времени была уделена, конечно, обсуждению контактов Яркова с американской разведкой. Беседовать с ним было приятно — он быстро схватывал суть любого вопроса, с ходу запоминал имена, факты, умел выслушивать до конца, а когда что-либо предлагал, то все было очень кстати.

Попрощавшись с Ярковым и выйдя на улицу, Шамов, улыбнувшись, сказал Верещагину:

—   Да, как говорится, с таким я бы пошел в разведку.

—   Этот парень еще себя покажет, вот увидите, — в тон ему ответил Верещагин.

 

«АНТИШОК»

 

О том, как обезопасить Яркова в случае, если американцы захотят проверить его, использовав препарат, расслабляющий волю, Верещагин задумывался уже давно. Было несколько мнений, но именно Шамов предложил оригинальную технологию, когда мини-капсула с лекарством, нейтрализующим препарат, с условным названием "антишок", крепится к коренному зубу. Капсулу при необходимости можно легко и незаметно раскусить, и через 20 — 30 секунд "антишок" начинает действовать. Эту технологию разработали в лаборатории КГБ СССР и она уже была "прокатана" на практике.

Когда Шамов предложил провести эксперимент с Ярковым, "пропустив" его через препарат, расслабляющий волю, Верещагин в первый момент хотел возразить. Хотя Ярков и считается "железным парнем", но подвергать его здоровье лишним нагрузкам? Зачем экспериментировать, если можно сразу прикрепить ему капсулу, и все.

Но это была первая реакция, и объяснялась она тем, что Верещагин чисто по-человечески привык к своему подопечному и подсознательно старался оградить его от дополнительных рисков. Однако уже в следующий момент подполковник прислушался к голосу разума. Ярков может оказаться в самой невероятной ситуации и должен быть готовым ко всему.

Шамов, видя колебания Верещагина, и понимая, чем они вызваны, сказал мягче, чем обычно:

—   Это для его же безопасности, Василий Петрович.

Верещагин не спорил, понимая, что по сути Шамов прав. Более того, он как непосредственный шеф и наставник Яркова должен был сам предложить этот опыт. Конечно, они обязаны смоделировать ситуацию под любые осложнения и предусмотреть все.

Верещагин никогда не расспрашивал Яркова о его учебе в закрытой школе КГБ под Москвой, понимая, что эта тема — не для лишних вопросов, но догадывался, что подобный опыт у того уже есть. И все же подстраховаться нужно было.

После согласования всей процедуры с Москвой из столицы прибыл специалист, который и предложил два варианта испытаний Яркова с использованием препарата, расслабляющего волю. Разница между вариантами состояла лишь в том, что в одном случае подопытному давали лекарство "антишок", нейтрализующее действие препарата, в другом — нет.

Специалист ознакомился с медицинской карточкой Яркова и попросил сутки на подготовку.

В субботу Верещагин вызвал Яркова на внеочередную встречу.

Все проходило, как обычно.

В квартире Верещагин появился вместе со специалистом, который подготовил контролирующую и видеозаписывающую аппаратуру и препарат.

Когда появился Ярков, Верещагин завел его в комнату.

—   Сергей, это наш коллега из Москвы, Илья Григорьевич, специалист по медицине. Сегодня мы проведем небольшой эксперимент на препарат, расслабляющий волю. Ты готов?

На лице Яркова не дрогнул ни один мускул.

—   Конечно, Василий Петрович.

"Ну и нервы", — подумал про себя Верещагин, а вслух сказал:

—    Тогда нарушим нашу традицию и вместо чая ты выпьешь вот эту рюмку коньяку. А Илья Григорьевич пока наденет на тебя датчики.

—   С удовольствием, хоть немного расслаблюсь после трудовой недели, — пошутил Ярков, взяв рюмку.

—    А теперь я буду задавать тебе вопросы, а ты представь, что беседуешь с посторонним человеком. Поэтому ответы должны быть соответствующими.

Через несколько минут Верещагин, неспешно разговаривая с Ярковым и в то же время внимательно наблюдая за ним, заметил, что движения того стали замедляться, слова тянуться, голос слабеть. Специалист, сидя в углу, глядел на приборы.

Верещагин начал задавать различные вопросы о работе Яркова на "Топазе", переходя к закрытым темам. С каждой секундой Ярков отвечал все с большим трудом, явно с усилием контролируя свое поведение. Спустя несколько минут его веки опустились, и безвольным голосом он стал отвечать на вопросы откровенно.

—   Семь минут тридцать три секунды, — с удивлением проговорил специалист. — Впервые встречаю такое сильное сопротивление организма.

Прошло еще полчаса, и по голосу Яркова стало заметно, что действие препарата начало слабеть. Через минуту Ярков вдруг посмотрел на стол, где стояла пустая рюмка.

—   Хороший коньяк, — сказал он.

Уже дома Ярков, сев перед большим зеркалом, стал совершать те же движения мускулами лица, которые проявились после принятия препарата. Он попытался сымитировать то же поведение, которое наблюдал при просмотре видеосюжета о собственной реакции на препарат. Постепенно получалось все натуральнее. Прошел час, и наконец Ярков произнес:

—    И почему я не пошел в театральный? Во мне же скрытые актерские способности.

Через неделю на конспиративной квартире собрались те же. Готовился второй сеанс, но с использованием "антишока", который, в свою очередь, подавлял бы седативное действие препарата.

Перед сеансом Верещагин включил видеозапись прошлой встречи. Ярков, глядя на экран, отметил самокритично:

—   Что-то быстро я скис от одной рюмки.

—   В этот раз вы продержитесь гораздо дольше, — пообещал сидевший за аппаратурой специалист, подавая ему крохотную таблетку, — проглотите.

И действительно, беседа Верещагина с Ярковым длилась уже почти сорок минут, и внешне в его поведении ничего не изменилось — он так же быстро реагировал на вопросы, был невозмутим и спокоен. И лишь на исходе часа с начала эксперимента внимательный Верещагин, хорошо знавший своего младшего товарища, заметил, что Ярков чуть замедлил темп разговора, совсем немного, на доли секунды дольше задумывался над ответами. Но это продолжалось всего минуты три. Затем все восстановилось.

Когда экспериментальное время прошло, они оба вопросительно глянули на специалиста.

—    На пятьдесят второй минуте небольшое замедление нервных реакций. Но совсем небольшое, можно сказать, в пределах нормы, — пояснил тот.

—      Действительно, вдруг появилась сонливость, — сказал Ярков, — ну, знаете, почти как после обеда на работе, когда приходится прилагать усилия, чтобы не задремать, а так нормально.

Специалист, глядя на Яркова, улыбнулся и поднял вверх указательный палец в знак того, что излагает истину:

—  Оптимисты всегда лучше переносят эти процедуры. Верещагин засмеялся и похлопал Яркова по плечу.

—   По-моему, Сергей, последнее, что тебе изменит, это присутствие духа и чувство юмора.

—   А знаете, — увлеченно сказал Ярков, — последователи дзен-буддизма считают, что после достижения равновесия ума у человека наступает полная прострация, его уже ничто не волнует.

—   Илья Григорьевич, а теперь давайте попробуем поставить капсулу, — обратился Верещагин к специалисту.

Тот вытащил небольшой пакетик, открыл его и взял оттуда совсем крохотную капсулу.

—   Ну-с, молодой человек, — повернулся он к Яркову,

—   теперь пошире откройте рот, будем крепить капсулу к коренному зубу.

Когда через несколько минут процедура была закончена, специалист спросил:

—   Не мешает?

—   Совсем не мешает. А что, эта штука не отлетит?

—     Не сомневайтесь. Сама не отлетит, а языком ее снять несложно.

Уже в машине, по дороге в управление, специалист задумчиво отметил:

—   Вы знаете, Василий Петрович, парень этот необыкновенный. Не хочу сказать, что единственный такой в Союзе, но то, что один из немногих, это точно.

Приехав в управление и зайдя к Шамову, они рассказали о результатах эксперимента.

—    Если по медицинской части все нормально, Илья Григорьевич, то действуем по плану? — спросил Шамов.

—    Я бы даже немного увеличил дозу "антишока", — предложил тот, — для него вреда не будет, а для дела лучше.

—   Что вы имеете в виду? — удивился Шамов.

—   Да на пятьдесят второй минуте приборы показали ослабление реакции на грани короткого отключения волевой защиты.

 

БАНЯ

 

В оперативном штабе становилось жарко. Работали почти круглосуточно с небольшими перерывами на сон. Дезинформация о подводной лодке, которой щедро снабжал КГБ американцев, запускалась с разных сторон. Она начинала срабатывать, и это чувствовалось по всему.

Закрывали вопрос и с баней по пятницам, где собирались ведущие конструкторы. Чтобы вложить в "уши" диктофону, который устанавливал "Лесоруб" в бане, ложные данные, Солченко лично встречался с агентами, любителями попариться в этом коллективе. Каждый из них получил свое задание и готов был выполнять его.

И, наконец, настала пятница.

Парилка была шумной и веселой. Устав за неделю от производственных дел и хлопот, конструкторы пили водку, безрассудно смешивая ее с пивом, и наперебой обсуждали последние новости и сплетни. И никто, конечно, не догадывался, что бесшабашный разговор их разомлевшей компании записывался двумя секретными службами — советской и американской. Разница была лишь в том, что управлял процессом все-таки КГБ.

На следующее утро в кабинете у Шарубы собрались те же. Шамов, Прудников и Солченко, расположившись у стола, открыли тетради, готовясь записывать.

Когда все расселись, начальник управления включил пульт, и на экране телевизора возникло изображение комнаты отдыха парилки, заполненной мужчинами в простынях. Они сидели за столом с выпивкой и закуской, громко разговаривая. Обсуждали в основном работу.

Один из конструкторов, плотный, распаренный мужчина, держа в одной руке бокал с пивом, а в другой бутерброд, живо рассказывал, что в цехе гальваники и химобработки поставлены две ванны для дополнительной обработки вафельных листов алюминия.

—   Вы поймите, ребята, — кричал он сидящим напротив товарищам, — как это поможет уменьшить толщину листа!

—   Ну и что? — спросил один из них.

—   Как что?! Как что?! — кипятился толстяк, явно поражаясь непониманию коллег. — Представляете, насколько мы скинем вес изделия! Значит, заряд можно увеличить! А это же мощь! — Явно переполненный эмоциями, он поднял руки с пивом и бутербродом над головой и потряс ими.

—    Ух, страшно! — засмеялись напротив. — Ну, все, сверли дырочку в пиджаке.

—    Внимание, мужики, — постучал вилкой по бокалу сидевший посредине конструктор в больших черных очках. — Предлагаю тост за окончание моей командировки в Гвардейске! — И он поднял руку с маленьким граненым стаканом.

—   Виталий, ты, как всегда, вовремя сделал предложение! — зашумели вокруг, протягивая к нему свои стаканы и рюмки. Раздался нестройный звон и все дружно выпили.

Несколько секунд, пока закусывали, стояла тишина, но тут вновь раздался голос Виталия.

—   Вообще-то Генеральный требовал провести еще одно испытание первой ступени морской ракеты.

—   И для чего? — спросил кто-то.

—    А подтвердить пригодность последней партии ракет для подводной лодки надо? Надо. — Терпеливым тоном учителя, разъясняющего ученику прописные истины, произнес Виталий. — Все изделия готовы. Скоро лодка идет на боевое дежурство, так что тут уже на пиджаке не дырочки, а целые дыры сверлить нужно, — с улыбкой закончил он.

—   И не только себе, а и товарищам тоже, — подхватил высокий худощавый мужчина, стоявший у телевизора, и все рассмеялись.

Шамов, повернувшись от экрана телевизора в сторону Солченко, вопросительно глянул на него. Тот, сразу поняв, что хочет спросить москвич, улыбнувшись, кивнул головой:

—   Это тоже наш человек.

Когда запись закончилась, Шамов одобрительно покрутил головой.

—      Ну, талантливые ребята. Не хуже, чем актеры МХАТа. Когда эта информация попадет в ЦРУ, я думаю, сомнений там ни у кого не будет.

—     Еще Канарис говорил, что в каждом разведчике должен жить артист, — подхватил Солченко.

—   Ну что ж, — продолжил Шамов, — все идет по плану. Хотя, если вдуматься, сколько таких компаний собирается в банях по пятницам, и несут там, что угодно. И если они оперативно не обеспечены, то… — он безнадежно махнул рукой, — так можно превратить все в дырявое сито. Верно? — Он повернулся в сторону Солченко.

—  Да, агент — наше главное оружие, — согласился тот.

 

ЯРКОВ. ПАРИЖ

 

Хемингуэй как-то сказал, что Париж — это "праздник, который всегда с тобой". Так он затем озаглавил и роман, посвященный городу, к которому испытывал большую любовь. Думаю, Хемингуэю можно верить, он видел мир не в окна пролетающего экспресса, а изнутри, живя в разных странах и находясь в поиске места, где было бы уютно и радостно одновременно. В конце концов он нашел, к чему стремился, и творческая жизнь в столице Франции сыграла для него такую же вдохновляющую роль, как в свое время Болдино для Пушкина. Сам писатель считал, что его муза в городе на Сене живет не только в потрясающего шарма девушках или изысканных миниатюрах художников бульвара Монмартр, но даже в выпечке уличных кафе.

Итак, я еду в Париж.

Наша небольшая делегация вылетает из Москвы завтра после обеда.

Цель поездки — конференция по космическим программам.

На работе, как всегда, куча заказов. Я не отказываю никому.

Мне нравятся воздушные полеты. В отличие от поездов, там расстояние между стартом и финишем намного короче, поэтому на скуку времени не остается. В иллюминатор наблюдаю за небом. Оно синее и бесконечное. Под нами три слоя облаков, самый тонкий вверху. Какой все же огромный мир!

Аэропорт в Париже большой, чистый и какой-то доброжелательный. Людей много, особенно туристов, но толчеи нет, все продумано. А вообще я заметил, что аэропорт — это визитная карточка страны. Говорят, что французы немного бесшабашные люди, живут больше настоящим. Если настоящее длиною в твою собственную жизнь, то разве это плохо?

Столица Франции встретила нас хорошей погодой. Интересно, а какую встречу подготовили мне мои новые друзья? По нашим данным, они планируют меня вербовать. Очень интересно, кто же будет играть в этом действе главную роль? Из тех ли он, с кем я уже встречался и успел пообщаться, или на меня выведут совершенно нового человека? Кто же он?

Это Майкл Форгстон. Я сразу увидел его на конференции.

Значит, Майкл. Мой добрый товарищ, с которым мы так хорошо провели время в московском гостиничном ресторане. Если так, то это означает одно — вербовать меня они будут сразу, без вступительных слов, успокоительных пояснений и долгой подготовки.

 

Он меня замечает тоже. На его лице радостное удивление. Майкл само радушие. Обнимая меня за плечи, американец заглядывает мне в глаза. Как дела? Ты отлично выглядишь! Прекрасно, что ты здесь!

Мы договариваемся сегодня встретиться и посидеть где-нибудь за рюмкой французского коньяка. Конечно, только по одной рюмке. Ты помнишь, как мы в Москве тогда здорово напились! Нет, нет, так напиваться больше нельзя. Договорились, только по рюмке. И, конечно, это должно быть уютное место. Майкл знает такое. О'кей, Майкл!

После конференции я не стал возвращаться в отель, и мы сразу же отправились туда, где, по словам моего друга, сможем тихо и приятно провести время.

Это был небольшой ресторан, в котором негромко играла живая музыка: рояль и контрабас. Внутри довольно приличная публика. В зале танцевали несколько пар. Было несколько свободных столиков, метрдотель нас усадил за один из них.

Меню здесь было только на французском. Французы, особенно в том, что касается их национальных достижений, избегают пользоваться английским языком. Их коньяк, бесспорно, относится к таким достижениям. В отличие от меня, Майкл владел французским.

—     Сергей, рекомендую тебе попробовать "Луи Руайе", — Майкл явно считал всех русских хорошими знатоками только одного напитка — водки. Ну не стану же я ему рассказывать, что в секретной школе под Москвой у нас был целый курс, посвященный спиртным напиткам. Но я соглашаюсь. Отчасти для того, чтобы не нарушать легенду, которой мы старательно следуем, отчасти потому, что "Луи Руайе" действительно обладает потрясающим ароматом и вкусом.

И вот мы не спеша потягиваем коньяк, непринужденно болтая на разные темы. Наши взаимные клятвы ограничиться одной рюмкой не выдержали испытания превосходным "Луи Руайе", и мы делаем заказ уже в третий раз.

Проходит почти час — никаких изменений. Вряд ли кто-то со стороны может догадаться, что напротив меня сидит кадровый разведчик. Я бы тоже так никогда не подумал, если бы не одно "но". Глаза Майкла. Они слишком внимательно смотрят на меня.

Да, приятель, глаза — твое слабое место, они выдают тебя. Неужели в Лэнгли твои психологи не подсказали тебе это? Наверно, нет, иначе твои зрачки не напрягались бы каждый раз, когда я будто невзначай произносил чтолибо из интересного для тебя.

Недалеко от нас танцует пара. Красивая женщина кокетливо посматривает в мою сторону, и когда я встречаюсь с ней взглядом, ободряюще улыбается. Ее улыбка манит, притягивает. Она будто невзначай поправляет волосы и чуть встряхивает головой. Обтянутые узким платьем бедра мягко колышутся в такт музыке. Конечно, она танцует для меня.

Когда в перерыве между танцами незнакомка садится за столик, она приподнимает бокал с вином и, встретившись со мной взглядом, вновь улыбается. И в этот момент каким-то шестым чувством я вдруг ощутил невидимую связь между нею, ее партнером по танцу и моим другом Майклом. Они все заодно. Судя по всему, до начала спектакля, который они хотят тут разыграть, осталось совсем немного. Правда, не известно, как будут действовать они дальше.

Лао-дзы как-то сказал: "Если ты сидишь в крепости, рассчитывая избежать зубов врага, то погибнешь". Согласитесь, если вы играете по сценарию, предложенному противником, рано или поздно вам придется уходить в такую крепость. У меня отсутствует желание отсиживаться в обороне и следовать по пути, к которому они настойчиво подталкивают. Надо брать инициативу в свои руки. Поэтому я встаю и направляюсь к сидящей за столиком женщине.

Я приглашаю ее на танец. Ее спутник видит мою нетвердую походку, но не возражает.

Мы танцуем танго. Это очень сложный танец, партнеры должны хорошо чувствовать друг друга. У нас получается. В знак признательности за старания я целую свою даму у всех на виду. Для нее это явная неожиданность. Наверное, я поступаю не самым благородным образом, но кто сказал, что в отношениях разведчиков должно доминировать благородство? Вне сомнений, развитие событий, по их замыслу, должно быть другим. Наверное, оттого пощечина, которую она мне нерешительно влепила, выглядела такой же растерянной. Ее друг уже рядом и, видно, посчитав, что я изрядно набрался, хватает меня за руку. Я отталкиваю его, но, видимо, чересчур сильно, потому что он падает на пол. Публика в шоке. Думаю, это первая драка в таком тихом ресторане за всю его добропорядочную историю. Жаль, что мне пришлось нарушить ее закономерный ход.

Искоса успеваю заметить, что вид у Майкла не слишком уверенный. Не сомневаюсь, он приготовил для меня другой, более мягкий сценарий, но я своими действиями этот план разрушил. Извини, Майкл, что добавил тебе хлопот.

Полиция появилась очень быстро. Если они здесь всегда так работают, то, несомненно, с преступностью скоро покончат. Мне надели наручники, посадили в автомобиль и под вой сирены и миганье маячка на машине повезли по ярким улицам вечерней столицы Франции. Если бы не мое двусмысленное положение, с удовольствием бы полюбовался ими. Некстати вспомнился Хемингуэй.

Я сижу на жестком стуле посреди квадратной комнаты с тусклым светом, в которой из остальной мебели — всего лишь узкий стол с настольной лампой. Наручники больно сдавливают руки в неудобном положении.

Напротив меня двое полицейских, без мундиров, в белых рубашках. Один из них направляет лампу мне прямо в лицо, и, ослепленный ярким светом, я уже не вижу ничего, а лишь слышу их резкие, злые голоса. Они говорят по-английски, требуя от меня назвать фамилию, место проживания и работы. Они угрожают мне, обещая отправить в тюрьму за нарушение общественного порядка, рисуя ужасающие картины моего будущего. Они кричат, наклоняясь к моей голове и трясут за плечи.

Я бормочу в ответ что-то жалкое и невразумительное. Похоже, их мои слова не интересуют. Им важно довести меня до состояния, когда за возможность уйти отсюда я буду готов заплатить любую цену. По тому, как их голоса становятся все менее настойчивыми и злыми, я начинаю понимать, что моим несчастным видом они все более удовлетворены. Значит, по сценарию вот-вот должен появиться мой спаситель.

Интуиция меня не обманывает. В следующую минуту в комнату заходят плотный мужчина в штатском и Майкл.

Я делаю несчастное лицо и встаю. Мужчина что-то говорит по-французски полицейскому за столиком. Тот подходит ко мне и снимает с меня наручники.

—   Сергей, — обращается ко мне Майкл, — нам нужно переговорить.

—    Майкл, — умоляющим голосом говорю я, — вытащи меня отсюда.

Американец переглядывается с зашедшим с ним мужчиной, тот молча кивает полицейским, и они выходят.

Майкл опускает свет лампы вниз и облокачивается на стол.

—   Сергей, — начинает он, — у тебя большие неприятности. За такие нарушения здесь строго наказывают.

—   Что же делать? — в отчаянии спрашиваю я.

—    Ты не ребенок, и отлично понимаешь, что вытащить тебя из этой истории очень непросто.

—     Майкл, если сможешь, я твой должник на всю жизнь!

Он внимательно смотрит на меня. Ну, давай, Майкл, подходи к главному, ради чего потрачено столько сил! Видишь, я готов, я созрел. Кажется, Майкл тоже понимает это.

—   Мы постараемся уладить эти неприятности, — продолжает американец, — но при одном условии…

—   Да все что угодно!

Мы с Майклом едем в американское посольство. Оно оказалось совсем недалеко.

Меня заводят в устланную мягкими коврами комнату, стены которой украшены натюрмортами в золоченых рамках, и усаживают в уютное кресло. Должен признаться, после долгого сидения на жестком стуле я с удовольствием вытягиваю ноги к журнальному столику. Напротив меня в таких же мягких креслах расположились Майкл и незнакомый мне мужчина. Мужчина представляется. Его зовут Роберт.

—   Кофе, что-нибудь выпить? — спрашивает он.

—   И то, и другое, — отвечаю я, делая довольное лицо и одновременно раскусывая капсулу у зуба мудрости. Кто знает, что принесут в этой чашке?

Спустя пару минут аромат горячего напитка наполняет комнату.

Вообще-то в позднее время я стараюсь не злоупотреблять тонизирующими напитками, но сегодня, думаю, особенный день, поэтому я делаю для себя исключение и медленно подношу чашку к губам. Чертовски приятный вкус! Удовольствие, получаемое от кофе, видимо, отразилось на моем лице, потому что сидящие напротив с некоторым удивлением наблюдают за этим перевоплощением. Наверное, им моя расслабленность не очень понравилась, потому что Роберт нахмурился и строго сказал:

—   Сергей, ваша проблема еще не решена.

—    Главное, что я уже не в этом вонючем участке, — беспечно ответил я.

—   Но вы можете в любой момент возвратиться обрат-

но.

Мое лицо тут же приняло несчастное выражение, на

что американцы не замедлили отреагировать.

—   Мы же договорились с тобой обо всем, — настойчиво напомнил Майкл.

—   Да, конечно, помню, — покорно опускаю я голову.

Они берут у меня отпечатки пальцев и ведут в другую комнату. Там знакомый мне аппарат — детектор лжи, возле него сухопарый мужчина, напоминающий доктора. Нет, эту ночь мне спать точно не придется.

На небольшом столике у кресла, куда я сажусь, стоит стакан с водой.

—   Выпей это, — предлагает Майкл.

Он не говорит, что в стакане, но я и сам знаю. Там препарат, расслабляющий волю, и сейчас они хотят убедиться в моей честности.

—     А это… ничего со мной… не станет? — заикаясь, спрашиваю я, всем своим видом демонстрируя страх перед неизвестностью.

—    Не волнуйся, — ободряюще улыбается он, — с тобой все будет в порядке.

Я медленно, глядя в дно стакана, выпиваю все. Сразу вспоминаю фильм, в котором я "поплыл" через семь минут. Что ж, будем действовать по сценарию.

На моих руках, ногах и голове крепятся датчики с проводами, тянущимися к приборам. Меня просят откинуться в кресле и расслабиться.

Роберт и Майкл сидят напротив, внимательно наблюдая за мной. Они начинают беседу с ничего не значащих вопросов.

В нужное время я замедляю речь и начинаю тянуть слова. Мои веки чуть прикрыты, взгляд останавливается в одной точке.

—   Вы агент КГБ? — вдруг выстреливает Роберт.

—   Нет, — медленно отвечаю я.

—   Кто с вами в КГБ работает?

—   Никто.

—   Вы встречались с КГБ?

—   К нам приходил их офицер, он читал нам лекцию о бдительности.

—   Как его фамилия?

—   Нам этого не сказали.

—   Кто из сотрудников КГБ в вашей группе, приехавшей сюда? Вы должны знать, — настаивал Роберт.

—   Не знаю, нас не предупреждали. Правда, в Москве к нам присоединился какой-то Старков, может он из КГБ? — "откровенничал" я. Старков был ведущим специалистом из одного столичного НИИ. К Комитету он не имел никакого отношения. Именно поэтому его фамилию мне разрешено было назвать.

—    А кого из КГБ вы знаете по совместной работе на "Топазе"?

—   Недавно у нас была введена должность заместителя Генерального конструктора. Появился человек, говорят из КГБ, Костюков Андрей Викторович.

Это не секрет. Имя Костюкова известно всему "Топазу", но для укрепления доверия ко мне такая информация тоже важна.

Вопросы следуют один за другим. О деньгах, которые мне платят в КГБ, сотрудниках госбезопасности в группе специалистов, прибывших сюда, о представителе Комитета в нашем посольстве во Франции, о том, готовился ли я к этой встрече, какое имел задание и так далее. Потом пошли вопросы по "Топазу" — продукция, система охраны, имена ведущих специалистов и многое другое.

Бесшумно работал диктофон, записывающий все мои ответы.

По-моему, я не сбился ни разу. Ну не зря же аналитики в КГБ столько времени потратили на то, чтобы подготовить и согласовать все эти данные.

Судя по стоявшим в углу напольным часам, прошло девяносто минут. Вопросы прекратились.

Результаты проверки на детекторе их удовлетворяют.

Кажется, они окончательно поверили мне.

—    Сергей, — наконец произнес Роберт, — мы видим, вы стараетесь быть искренним. Мы ценим это. Но вы же понимаете, что вы выдали государственные секреты представителям иностранного государства?

Заметив мой вопросительный взгляд, он берет в руки диктофон и нажимает кнопку. Оттуда раздается записанный только что мой голос.

—   Если это станет известно КГБ, — Роберт показывает пальцем на диктофон, — вы понесете очень суровое наказание. Поэтому единственный выход — быть откровенным с нами и впредь и добросовестно следовать нашим рекомендациям.

У меня жалкий вид. Конечно, у них не может быть сомнений в моей честности, ведь я не враг себе. Все это я, сбиваясь и глотая слова, объясняю Роберту.

Теперь они торопятся, ведь до рассвета я должен быть в гостинице, чтобы утром мне не пришлось объясняться со старшим нашей делегации.

Роберт дает мне задание — незаметно сфотографировать проходные и периметр нашего предприятия, где строятся новые сооружения. Мне обещают передать специальный мини-фотоаппарат и объясняют, как это лучше сделать. Я понимаю, что это скорее проверочное задание, им нужно окончательно убедиться в моей надежности. Серьезное задание я получу позже.

Связываться теперь мы будем по их сигналу. Одним из основных способов контактов станет тайниковая операция. Она будет проводиться в одном из парков больших городов, расположенных не слишком далеко от Предпорожья. Мы говорим и о случаях, когда мне срочно нужно будет что-то сообщить.

Времени до утра остается все меньше. Американцы торопятся и часто спрашивают:

—   Сергей, вам все понятно?

В ответ я киваю головой. Они с сомнением смотрят на меня и продолжают.

Рано утром на такси я возвращаюсь в отель. С сожалением смотрю на постель и иду в душ. Мое ночное отсутствие никто не заметил.

Вечером мы вновь в аэропорту. Наш рейс "Париж — Москва" не задерживается.

В самолете с сожалением думаю о том, что так и не побывал на Мон-мартре. Дома обязательно перечитаю Хемингуэя.

 

У КРАЯ ЧЕРТЫ

 

—   Доброе утро, Николай Алексеевич, — Солченко зашел в кабинет, где сидел Шамов, и положил ему на стол несколько листов с текстом. Это была очередная сводка с записью разговора руководителей "Топаза", сделанной в салоне самолета, где специалисты КГБ поставили подслушивающее устройство. Нагаров, Гусев и группа главных конструкторов "Топаза" летали в Москву на заседание Политбюро. После их возвращения была снята вся информация.

—    Что-то интересное есть? — поинтересовался Шамов, взяв документ в руки.

—     Да, характеристики твердотопливных двигателей главного конструктора Такушкина раскрывают все, отдавать такие данные в ЦРУ — значит раскрыть полную картину оснащения армии.

Шамов стал внимательно вчитываться в текст.

—    Ого! — не выдержал он, — после таких данных резидентура может год отдыхать. Вот, к примеру, — Шамов наклонился к документу: "Заводом уже изготовлено в позиционный район на север десять изделий и дополнительные на боевое дежурство. А на западе страны уже готовы к эксплуатации тридцать три шахты, из сорока восьми мы загрузили и поставили на дежурство двадцать семь, идем чуть раньше срока. Наши смежники сдают еще один комплекс для заливки первых ступеней изделий, а это уже семь. Они нас держать не будут, так как вторая и третья ступени идут с опережением".

Шамов откинулся в кресле.

—  Эх, — досадливо произнес он, — все карты открыты.

—   Вы дальше читайте, впору за голову хвататься. Солченко был прав. По тем цифрам, которые упоми-

нались в разговоре ничего не подозревавших о прослушивании секретчиков, можно было судить о реальном состоянии в секторе обороны СССР. Конечно, такие сведения отдавать в ЦРУ было нельзя.

—   Шаруба уже видел?

—   Да, — ответил Солченко, — он мне и передал, чтобы я показал вам.

Шамов снял трубку телефона оперативной связи.

—    Павел Степанович, — обратился он к Шарубе, — как оцениваете последнюю сводку?

—   Думаю, уходить за пределы страны она не должна,

—   ответил тот.

—   Согласен. Тогда через час у вас в кабинете я, Прудников и Солченко. Будем советоваться, как это сделать. Сегодня же мне нужно будет доложить в Москву о принятом решении.

Оставшись один, Шамов взял чистый лист бумаги. За этот час он должен будет составить схему дальнейшей работы по "Кольчуге" и убедительно доказать целесообразность всех действий на ближайшую перспективу.

Сосредоточившись, стал на листе делать рисунки и записи. На телефонные звонки он не отвечал.

Когда небольшая группа руководителей собралась в кабинете начальника управления, Шамов уже знал, как действовать. Но нужно было план обсудить.

—   То, что информацию отдавать в ЦРУ нельзя, — начал он, — мнение общее. Теперь следующий шаг. Им станет, видимо, задержание "Лесоруба", его вербовка и работа с ним. Он остается на свободе, но под контролем. В Центр он должен передать другую информацию, ту, что мы ему дадим. Какие мнения?

—   Другого пути нет, — задумчиво ответил Шаруба, — но где гарантии, что "Лесоруб", если он будет на свободе, не предупредит руководство ЦРУ о своем аресте и не попытается сбежать?

—   А мы не будем ему препятствовать. Пусть уходит.

—   Как уходит? — удивился Солченко, — это же нелегал!

—     Да, нелегал, — кивнул Шамов, — но, во-первых, долго удерживать его под контролем на свободе сложно, он все равно даст знать своему руководству о реальном положении дел. Во-вторых, уйти он сможет не тогда, когда ему удастся, а когда мы этого захотим. Причем он будет в твердой уверенности, что его подставили свои же. Это тоже можно сделать. Ну и, наконец, у нас остается "Одесский", которому американцы начинают доверять все больше. Кроме него, по нашим данным, у ЦРУ здесь никого нет. На "Одесского" и будем работать.

В кабинете на минуту воцарилась тишина. Контрразведчики оценивали сказанное. Наконец, Шаруба подытожил:

—    Ну что ж, схема убедительная. Теперь поработаем над деталями.

 

В КНИЖНОМ МАГАЗИНЕ

 

Центр Штофу

 

25 апреля вам необходимо быть в Москве для передачи нам очередной заполненной "батарейки".

"Батарейка" должна быть помещена в камуфляж, в качестве которого будет книга "Политэкономия социализма" под редакцией С. Жданова, которую приобретете в магазине самостоятельно. Эта книга достаточно распространенная, доступная в любом магазине. Внутри книги сделаете углубление, куда поместите "батарейку". Передача камуфляжа будет проведена в магазине "Книги" по улице Горького, 27 в день вашего приезда в

Москву 25 апреля в 12-30.

Ждем подтверждения вашей готовности.

 

Луттэр

 

На следующий день после получения указания из Центра Собко отправился в центральный книжный магазин.

Там он, внимательно осматривая полки, не спеша, двигался вдоль длинных стеллажей. Миновав скудный ассортимент художественной и букинистической литературы, подошел к разделу политической литературы, которая была представлена полнее всего. Одинаковыми красновато-золотистыми обложками с именами партийных лидеров страны здесь были заставлены многочисленные ряды. Пройдя чуть дальше, Собко, наконец, увидел то, что искал, — "Политэкономию социализма" под редакцией С. Жданова, стандартное учебное пособие для вузов. Он вытащил книгу, полистал листы, поинтересовался тиражом. "Понятно, — усмехнулся про себя, — почему они выбрали именно эту книгу. Судя по тиражу, она есть в каждом захудалом городишке".

Уже дома Собко принес книгу на кухню и, открыв ее, внимательно измерил со всех сторон складной рулеткой. Затем осторожно вырезал в толще страниц углубление, куда вложил батарейку-диктофон с готовой записью, сделанной накануне в бане спорткомплекса. Закрыл книгу, внимательно осмотрел. Внешне ничто не привлекало внимания. Контейнер был готов.

25 апреля Собко был в Москве. Центр ее он хорошо знал, поэтому быстро нашел нужный магазин. Погуляв с полчаса недалеко от него, он за пятнадцать минут до начала операции зашел внутрь. Людей там было немного.

В разделе политической литературы он сразу увидел знакомую обложку. "Политэкономия социализма" под редакцией С. Жданова здесь лежала десятками экземпляров. Сделав вид, что заинтересовался учебником, Собко взял с полки книгу, незаметно положив вместо нее лежавший у него в сумке камуфляж. Но не успел отойти, как внезапно появившийся справа неброско одетый мужчина средних лет сразу же взял ее и стоявшую рядом. Продолжая делать заинтересованный вид, Собко краем глаза заметил, как мужчина подошел к кассе и, расплатившись, быстро вышел из магазина.

Тайниковая операция завершилась.

Собко еще недолго походил между книжными полками, купил небольшую брошюру о здоровой пище и покинул магазин.

В это время мужчина, взявший книгу, уже подходил к стоявшему в переулке автомобилю. Через двадцать минут он был в посольстве США. Его с нетерпением ожидал первый секретарь посольства Стив Файер, являвшийся одновременно резидентом ЦРУ.

—    Ну, наконец, — Файер протянул руку, — давайте сюда, Джонни.

Зашедший передал резиденту книгу, из которой тот сразу же вытащил небольшой пакет с "батарейкой". Покрутив его в руках, первый секретарь нажал кнопку селектора.

—   Роберт, зайдите.

Через несколько секунд в кабинете появился Роберт Биггс. Он уселся напротив в ожидании.

Диктофон заработал, и в кабинете Файера раздались голоса. Несмотря на то, что резидент достаточно свободно владел русским, слушал он с напряжением, сузив щелками глаза, изредка набрасывая что-то на листе бумаги. Иногда на его лице появлялось удивление, и он качал головой.

После того как запись закончилась и голоса стихли, Файер с удовлетворением потянулся в кресле.

—    Да, эти "батарейки" себя оправдывают. Информация очень интересная, многое проясняется, и я думаю, в Центре это оценят.

—   Теперь в Лэнгли никто не скажет, что у нас курорт,

—   пошутил Биггс, и резидент в ответ довольно рассмеялся.

 

ПОДГОТОВКА К ЗАХВАТУ

 

В кабинете начальника Второго Главка КГБ СССР Григорьева раздался звонок ВЧ. Это был Шамов. Григорьев уже ждал его и с нетерпением спросил:

—   Ну что?

—    У нас ситуация резко поменялась. "Лесоруб" должен вскоре получить информацию, которую отдавать за кордон ни в коем случае нельзя.

—   Что за информация? — в голосе Григорьева послышалась тревога.

—   Разговор в салоне Генерального конструктора "Топаза". Они летели в Москву на доклад. "Двойник" записал. Там все — цифры, динамика, покрытие, словом, все.

—   Что предлагаете?

—    Выход один — задерживать, вербовать и дальше действовать по схеме, которую мы раньше обсуждали. Начинать нужно с "Двойника". А "Лесоруба" на эти дни отправить в командировку.

—   И когда, думаешь, лучше это сделать?

—    В самые ближайшие дни. Дело в том, что, судя по регулярности передач, следующий сеанс связи состоится через неделю. Через два дня у него "Двойник" будет, отдаст записи.

—   Вот что. Готовьте срочно план задержания обоих и обысков. Я договорюсь, чтобы отправили отсюда в помощь пару опытных следователей. Затем давай в аэропорт, и ближайшим рейсом возвращайся в Москву. Вечером зайдем к Председателю и доложим предложения. Все, до встречи.

Шамов заторопился. До встречи с Андроповым нужно было продумать все до мелочей, и в дороге, когда тебя никто не дергает и не отвлекает, это сделать лучше всего.

—    Павел Степанович, — Шамов поднял трубку прямой связи с Шарубой. — меня вызывают в Москву. Пока я добираюсь туда, вам нужно будет подготовить план задержания и сбросить шифровкой во Второй Главк. Это главное.

Уже в машине Шамов спохватился, что забыл в кабинете кипятильник, который он всегда возил с собой в командировки. Кипятильник был немецкий, надежный и всегда выручал. "Значит, скоро возвращусь", — улыбнувшись про себя, подумал Шамов.

После отъезда Шамова Шаруба собрал группу, которая должна разработать план захвата.

—     Времени мало, — сказал он, — поэтому давайте предложения, и сразу обсудим их. Вопрос решенный — начинаем с захвата "Двойника". На это короткое время "Лесоруба" нужно убирать. Что скажете? — Вопрос был обращен к Солченко.

—    На этот случай у нас есть отработанный вариант. Через нашего офицера действующего резерва на "Топазе" "Лесоруба" отправляем в командировку по области проверить местные группы здоровья по линии "Зенита". Туда он поедет вместе с другими сотрудниками спорткомплекса. Его целью будет Гусарск. Других отправим в Атомград и Верхнедорск.

—   А как он в командировку будет ехать?

—   Разрешите? — приподнялся с места сотрудник Сютин, который вел дело разработки. — Обычно в командировки и вообще в дальние поездки "Лесоруб" ездит на своем автомобиле. Гаражный кооператив недалеко от дома.

—    Так, может, у гаража и задержим? — предложил Солченко. — Место удобное. Там всегда машины, поэтому на наш транспорт никто внимания не обратит.

—   Как основной вариант подходит. Схему кооператива сегодня подготовьте, — Шаруба кивнул в сторону начальника "наружки" Степченко.

—   Нужно продумать захват во всех деталях, — сказал сидевший за приставным столиком Прудников. — К примеру, как не допустить самоубийство. Этот вопрос ведь не будем исключать?

—   У нас будет силовая группа именно для этих целей,

—   ответил Солченко.

—   А всего сколько групп захвата планируется? — продолжал допытываться Прудников.

—   Две. Вторая резервная. Она расположится так, чтобы задержать объекта в случае попытки бегства.

—    А продумывался ли вариант, если "Лесоруб" окажет сопротивление? — вопрос Прудникова был обращен к Солченко. — Мужчина он крепкий, не исключено, владеет приемами самозащиты.

—   Конечно, люди, которые непосредственно будут задерживать "Лесоруба", тоже подобраны неслабые. Ну и, на всякий случай, будет готов снайпер. В винтовке у него усыпляющие патроны.

Прудников удовлетворенно кивнул.

—   С "Лесорубом" определились, — подытожил Шаруба, — теперь по "Двойнику".

—     "Двойника" предлагаем задержать на очередной встрече с нашим сотрудником на явочной квартире, — продолжил Солченко, — начальник отделения Сальников пойдет на контрольную и будет также присутствовать там. Он раньше уже виделся с "Двойником", поэтому его присутствие не должно насторожить объекта. А что касается деталей захвата, то Сальников готов доложить.

Шаруба вопросительно глянул на Сальникова, и тот начал:

—   У нас есть два варианта задержания — на квартире и по дороге к ней. Мы склоняемся к первому варианту. Во время встречи предложим выехать на пару дней в Харьков по нашему заданию. Причин отказаться у него нет. А на выходе посадим его в РАФ и привезем в управление. Тут же и проведем все процессуальные действия.

—   Хорошо, — отметил Шаруба. — Теперь дальше. Задержание произошло. Начинаем перевербовывать "Двойника" и используем втемную "Лесоруба". Так? — Шаруба повернулся к Солченко.

—   Именно так, Павел Степанович, — отозвался тот. — План работы с ними готовим с учетом их психологических особенностей.

—    Тогда после совещания все суммируйте и отправляйте срочную шифровку во Второй Главк. Они ждут.

 

ВСТРЕЧА В ИНДИИ

 

С Верещагиным сейчас мы видимся чаще — через две недели мне предстоит лететь по программе "Интеркосмос" в Индию, где у меня встреча с представителем ЦРУ, и к поездке приходится серьезно готовиться.

Мое новое "руководство" в США интересует много вопросов, связанных с деятельностью "Топаза", и мы с Верещагиным часами скрупулезно разбираем, что отвечать по каждому из них, чтобы информация выглядела правдоподобной и не нанесла нам никакого вреда. Конечно, это непросто.

В среду просидели до глубокого вечера. Верещагин рассказал, что с КГБ СССР согласовали все вопросы до мелочей. Центр разрешил передать американцам сведения о готовности к испытаниям первого образца новейшей твердотопливной ракеты, фотографии отдельных узлов изделия на испытательных стендах, результаты статических испытаний на прочность обтекателя головной части ракеты. Отработана до мелочей информация по отдельным смежникам "Топаза", ведущим разработки по ракетной тематике, в том числе по программе "Интеркосмос". Все это переснято на микропленку "Минокс", которой вместе с фотоаппаратом американцы меня снабдили через тайник в Москве.

Теперь я вооружен нужными знаниями. Верещагин говорит, что у меня хорошая память. Я ее постоянно тренирую специальными упражнениями, чтобы поддерживать в нужной форме.

Прощаясь, шеф хлопает меня по плечу.

—   Ни пуха.

Это значит, пора прощаться. Но у меня к нему еще вопрос.

—   Василий Петрович, хочу посоветоваться.

—   Давай.

—    Если Лиза позвонит, что делаем? А то в Индию примчится — от нее все можно ожидать.

—   Давай рассуждать логически. Ты молодой человек, не отягощенный семейными обязательствами, встречаешь симпатичную женщину, которая к тебе тянется. Что ты должен делать? — Верещагин замолчал, глядя на меня. Я понимал, к чему он клонит. — Вот-вот. Мы тебе линию поведения для американцев отрабатывали какую? Умный, перспективный, но немного бесшабашный. Правильно?

Я киваю головой. Ответ меня полностью удовлетворяет. Но шеф продолжает.

—   Да и, кроме того, она — это индикатор, который поможет тебе знать настроения людей из ЦРУ, которые с ней работают.

Теперь все окончательно становится на свои места.

Но Лиза — это позже, пока меня ждет Индия.

В Дели летит довольно представительная делегация

—   с одного "Топаза" семь человек. Это и неудивительно

—   Индия в последнее время делает большие успехи в области освоения космической техники. Теперь у нас совместный проект по запуску индийского спутника.

…Все же нам повезло, что еще не лето. Об этом я подумал сразу, когда вышел из самолета, ступив на землю, прогретую горячим южным азиатским солнцем. Летом здесь, как говорят, без автомобиля с кондиционером передвигаться сложно. Хотя, на мой взгляд, это дело привычки. Мне кажется, что я бы приспособился к здешнему климату месяцев за пять-шесть — у моего организма высокий адаптационный уровень.

Отель "Меридиан", в котором нас поселили, как раз и рассчитан на европейцев, которые плохо переносят жару. Из-за кондиционеров, натыканных здесь повсюду, она в отеле не ощущается.

В назначенное время, приняв душ и легко перекусив, мы собираемся в холле. Индийские специалисты, ожидавшие нас там, улыбчивы и доброжелательны. Наша программа пребывания начнется с ознакомления с космическим центром, где проводится сборка спутника. Мы готовы ехать туда немедленно. Но индийцы неторопливы. Они сверкают белыми зубами и объясняют нам правила поведения на улицах, предупреждая, чтобы не покупали еду с рук, пили только купленную в магазинах воду и не увлекались прогулками в незнакомых местах. Преступность? О, нет! Дело не в преступности, просто Дели очень большой город и в нем легко потеряться. А индийцы — доброжелательные и открытые люди, в чем мы убедимся во время экскурсий по городу.

Наконец мы в космическом центре, где проводится сборка спутника. Первый этап, с которым нас ознакомили, — проверка технологических паспортов сборки и изготовления узлов спутника. Другими словами — это ревизия всего технологического цикла для обеспечения надежного пуска и устойчивости работы его на орбите.

Откровенно говоря, центр поразил меня. Осматривая напичканные компьютерной аппаратурой помещения, в которых трудились сотни людей, я поймал себя на мысли, что недооценивал научный уровень этой страны. Вне сомнения, нам есть что позаимствовать у индийских специалистов.

В центре мы пробыли почти весь день, отправившись уже ближе к вечеру на экскурсию. После возвращения в отель я, сославшись на усталость, отказался от предложения коллег отметить в номере "прописку" и отправился к себе. Сегодня у меня еще одна встреча, о которой мне уж никак нельзя распространяться. Готовясь к ней, я прикрепил к зубу мудрости микрокапсулу с "антишоком".

В обусловленное время я постучался в двери комнаты на моем этаже. Эндрю Тейлор и Генри Дикс — так представились двое мужчин, встретивших меня улыбками и рукопожатиями. Им очень приятно познакомиться со мной, Майкл много хорошего рассказывал обо мне. Они предлагают выпить охлажденный джин с тоником. Разумеется, я, пользуясь случаем, передаю привет моему другу Майклу.

Они ждут, когда я отдам микропленку. Она у меня в кармане, но я не тороплюсь. Сегодня был непростой день, столько впечатлений. Мне хочется поделиться ими. Дели

—    огромный город, слишком огромный, чтобы его увидеть за несколько дней. О да, соглашаются американцы, Дели — это большой мегаполис на берегах реки. Их лица выражают ожидание, они явно демонстрируют желание увидеть то, ради чего мы встретились. Я засовываю руку в карман, коснувшись пальцами кассеты с пленкой. Но мне хочется поговорить с ними еще о чем-нибудь отвлеченном. Кстати, отличный напиток джин с тоником! Я чуть приподнимаю стакан и киваю каждому из них. Они натянуто улыбаются и молчат.

Что ж, пора. Делая шумный вздох, в котором они явно услышали сожаление из-за невозможности просто поболтать, вынимаю пленку и протягиваю. Ее берет Дикс, вставляет в небольшой аппарат, подносит его к глазам и несколько минут внимательно просматривает. Затем, одобрительно глянув в мою сторону, начинает задавать вопросы. Вопросов много. Тонкости работы испытательного комплекса по проверке на прочность узлов и деталей ракеты в контейнере, особенности технического задания, связанного с транспортировкой ракеты на испытательный полигон и в войсковые части для постановки на боевое дежурство и так далее. Вопросы задаются профессионально, со знанием дела. С ответами я не задерживаюсь.

Но вот маленький экзамен закончен. Они явно устали, но довольны. Мы вновь наполняем стаканы и выпиваем за успех общего дела.

Я прощаюсь с ними до завтрашнего вечера. Следующий рабочий день проходит насыщенно и ин-

тересно. Мы видим и узнаем много нового. Индийцы открыты и с удовольствием делятся своими достижениями. А вечером я вновь в том же номере. Моя капсула с "антишоком" на прежнем месте. С Эндрю и Генри мы

встречаемся уже как добрые знакомые.

Почти сразу же они приступают к делу, подробно обучая меня искусству конспирации, выявления скрытого наблюдения, особенностям подготовки тайниковых операций и многому другому, о чем мне уже рассказывали в американском посольстве в Париже.

По ходу я, поддерживая легенду о своей неискушенности в особенностях разведки, задаю наивные вопросы, которые вызывают у них снисходительную улыбку. Но я не должен воспринимать это как обиду, нет, нет. Наоборот, они всячески пытаются поощрить мою любознательность. Ведь я новичок и только учусь. Чем лучше и подробнее мне все объяснят, тем надежнее и эффективнее будет общая работа. Они очень стараются.

Мы переходим к ракетной теме. И тут я слышу то, что для меня чрезвычайно интересно. Дикс предлагает ознакомиться с методикой стендовых испытаний американских ракет, где давались математические расчеты различных узлов, которые подтверждались практическими испытаниями с очень большой точностью. Особенно любопытными мне показались расчеты цилиндрических изделий — баков жидкостных ракет и двигателей твердотопливных ракет. Это действительно очень интересно! Но зачем же они дают мне такие сведения? Я прямо спрашиваю об этом Дикса.

Все очень просто, объясняет тот. Я работаю на них, и чем быстрее я делаю карьеру, тем больше расширяются мои возможности и тем весомее эффект от моей работы.

Конечно, они прагматики.

—   Если вы используете расчеты на прочность алюминиевых обечаек с вафельной поверхностью, то это повысит ваш авторитет как ученого. А это польза и для нас, — улыбается Дикс.

С этим доводом трудно не согласиться, и я открыто выражаю восхищение их предусмотрительностью.

Над окном едва слышно жужжал кондиционер, а в стекла закрытых окон иногда бились летящие на свет насекомые. Я пил апельсиновый сок и думал о том, что завтра обязательно нужно проехаться на рикше к башне Кутаб Минар.

 

ДЕЗИНФОРМАЦИЯ

 

Еще разгоряченный после заседания Совета главных конструкторов Гусев, потирая ладони, почти прокричал через кабинет заглянувшей секретарше:

—   Светлана, два, нет, три чая!

—    Три? — Секретарь удивленно осмотрела кабинет, не вошел ли кто-нибудь, кого она просмотрела?

—   Да, три! Один я тут, один, просто пить хочу!

Генеральный конструктор бросил пиджак на спинку кресла, расслабил галстук, освободив, наконец, ворот рубашки и, наклонившись к столу, открыл небольшую красную книжечку с номерами телефонов ВЧ. Найдя фамилию Шамова, набрал номер.

—    Николай Алексеевич, звоню, как договаривались. Только что закончился Совет главных конструкторов. Бурно обсуждали, интересно прошло. Словом, выделили главные секреты после первой летной как американской, так и нашей. Правда, для своей мы подготовили вопросов больше, ее-то мы знаем лучше, но за основу вы можете брать наши защищаемые секреты. Конечно, важно знать, используют ли они наши ноу-хау, чтобы противостоять им. Сегодня все подготовим и завтра можем уже отправлять Шарубе. С ним я сейчас переговорю. — Прикрыв трубку рукой, Гусев замахал секретарю, несущей чай на подносе, — давайте, заносите!

Закончив разговор с Шамовым, Генеральный с наслаждением потянулся в кресле. После четырехчасового бурного обсуждения, сидя с чашкой горячего чая, он испытывал приятное чувство удовлетворенности. "Подарю себе пять минут безделья, — подумал, — просто попью чайку".

Уже через три дня начальник Управления по Предпорожской области генерал Шаруба, получив секретный документ из "Топаза", сразу же вызвал к себе в кабинет своего заместителя Кривозуба и начальника контрразведки Солченко.

—   Получен ответ от Гусева по выделению главных секретов после первого летного испытания. Для нас это важно, так как указанные рекомендации позволят сконцентрировать оперативный потенциал там, где это нужнее всего. Теперь у нас задача — внести изменения в комплексную систему защиты ракетного комплекса. И главное — подготовка дезинформации для иностранных спецслужб.

—    Конечно, — поддержал Кривозуб, — теперь у нас хорошая возможность довести до противника то, что им станет известно после испытаний первой летной, и вплести туда дезинформацию.

—   Тут важно, — перебил его Шаруба, — чтобы дезинформация логически вписывалась в объективные сведения. Ну, и, конечно, чтобы ее трудно было проверить. Тут нужен целый комплекс глубоко продуманных мер с использованием оперативных источников. Сколько времени нам потребуется для подготовки мероприятий?

—   Я думаю, за месяц управимся, а, Николай Ильич?

—   Кривозуб повернулся к Солченко.

—   Конечно.

—    Ну, тогда готовьте шифровку в Москву, — подвел итог Шаруба.

Вечером того же дня шифровка была уже во Втором Главке. После короткого совещания Шамов пришел к выводу: да, можно разрешить Яркову передавать в ЦРУ информацию о сроке отправки первой летной на полигон. Во-первых, это уже конечная стадия работы, на которую повлиять практически невозможно. Во-вторых, такие сведения укрепят у американцев доверие к Яркову. А это очень важно.

Когда Верещагин на очередной встрече с Ярковым сообщил о решении, принятом в КГБ СССР, он подчеркнул:

—    В эту информацию заложен проверочный момент. Мы даем два срока отправки. Один — плановый, второй вероятный, с учетом того, что могут быть разные сбои или срывы.

—    Вы имеете в виду сбои в зашифровке телеметрии, фиксирующей работу всех систем и передающей результаты на командный пункт? — уточнил Ярков.

—   Вот именно.

—    А все же, Василий Петрович, почему именно два срока отправки?

—     А американские резидентуры? Получив сигнал, они сразу же начнут активничать, связываться с агентурой, проводить тайниковые операции и многое другое. То есть все их действия мы сможем проследить дважды. Согласись, у них в таком случае в два раза больше шансов ошибиться, а у нас, соответственно, эти ошибки зафиксировать.

—    Золотое правило "не ошибается тот, кто ничего не делает" полностью подходит и к разведке, — философски изрек Ярков.

Верещагин протянул лист бумаги с текстом.

—   Это нужно передать в ЦРУ.

 

"Первое летное изделие комплекса СС-22 запланировано отправить на полигон "Север" 17 марта 1981 года. Отправка в связи с доработкой системы управления и телеметрии и возникшими сбоями может быть перенесена на 31 марта 1981 года. Это сроки вышестоящих инстанций, изложенные в шифртелеграмме за подписью министра МОМ Афанасьева".

 

СОВЕЩАНИЕ У АНДРОПОВА

 

Перечитав еще раз лежащий перед ним документ, Андропов снял очки и, близоруко сощурившись, посмотрел на сидящих напротив.

В кабинете главы КГБ находились трое — его первый заместитель Цинев и Григорьев с Шамовым.

Речь шла о заключительном этапе "Кольчуги".

—   Идея хорошая, — как бы подытожил Андропов, осмысливая содержание документа. — То, что мы исключаем из игры двух главных источников ЦРУ и оставляем американцев на "Одесского", конечно, правильно. Но вот кто смущает меня, так это "Лесоруб". Сможем ли мы все это время контролировать его настолько, чтобы он не дал знать в Центр о своем задержании? И насколько он готов будет оказывать нам помощь на первом этапе?

Андропов взглянул на Григорьева: тот понял, что ответить на эти вопросы придется ему.

—     Конечно, товарищ Председатель, гарантировать, что "Лесоруб" будет добросовестно оказывать нам помощь, мы не можем, — начал он, тщательно подбирая слова, чтобы у Андропова не возникало лишних вопросов, — но возможностей для полного контроля за объектом у нас достаточно.

—    Хорошо, — согласился глава КГБ, — теперь о дезинформации. Разговор руководителей "Топаза" в самолете — что будем с ним делать?

—   Разрешите? — подал голос Шамов. Андропов кивнул.

—    Разговор в салоне самолета мы перепишем. — Шамов на секунду замолчал, но увидев вопросительный взгляд Председателя, заторопился. — Мы смонтируем новый разговор, используя новейшие цифровые технологии.

—   А идентификация?

—   Специалисты гарантируют.

—   Продумали вариант, чтобы у противника не оставалось сомнений в объективности того, что мы им подсунем?

—    Для этого мы устроим утечку информации по открытым каналам о неудовлетворительном качестве поставляемого вафельного алюминиевого листа с Волжского алюминиевого завода. Укажем, что это влияет на вес изделия и, особенно, на мощность последней ступени.

—   И каким образом это произойдет?

—    Данные будут отправлены в электронном виде из Министерства общего машиностроения. Американцы всю открытую электронную информацию фиксируют и анализируют. Разговор о качестве вафельного алюминиевого листа пойдет на заводе во время оперативки у директора.

—    Георгий Карпович, — Андропов повернулся в сторону Цинева, — я прошу учитывать каждую мелочь. Неудача нам всем будет дорого стоить, очень дорого, — сделал он акцент на последних словах.

—   Конечно, Юрий Владимирович, — закивал головой Цинев, — можете не сомневаться. — В отличие от остальных офицеров и генералов КГБ, обращавшихся к Андропову на совещаниях исключительно "товарищ Председатель", Цинев на правах первого заместителя именовал своего непосредственного начальника по имени-отчеству.

—   Тогда подытожим, — деловито сказал Андропов. — Здесь у меня справка, где дается сравнительный анализ уровня ракетостроения у нас и в США. Так вот, "Топаз" разработал ракету "Сатана" с улучшенными тактико-техническими данными. За счет снижения веса носителя появилась возможность увеличить величину заряда и количество головных частей. Она пошла в серию. Сегодня паритет нарушается в нашу пользу, и об этом американцы должны знать. Тогда мы сможем с намного большей выгодой вести переговоры по сокращению стратегических вооружений. И в этом смысле наша оперативная игра "Кольчуга" имеет огромное значение.

 

АРЕСТ «ГОБИ»

 

Становилось все теплее. Весна постепенно уступала уже близкому лету, и это особенно чувствовалось с началом дня, когда радостный гомон птиц, славивший поднимающееся солнце, заполнял все вокруг. Даже трамваи в эти дни звенели как-то по-особенному, звонче, чем обычно. Так бывает только в мае.

Ранним утром на улице суетно. Кто-то, опаздывая на работу, бежал по тротуару, надеясь успеть сесть в отходящий троллейбус, другие деловитой походкой, обгоняя менее быстрых, торопились к месту службы, третьи, нетерпеливо поглядывая на часы, ожидали транспорт, словом, начинался обычный рабочий день.

И лишь один человек неспешно двигался среди бурлящего людского потока. Идя по центральному городскому проспекту, он с улыбкой оглядывал молодую листву на деревьях, яркие цветочные клумбы, чистые с утра витрины, наполняясь весенним настроением. Фамилия этого человека была Ракин. Несколько лет назад он был завербован КГБ под псевдонимом "Африканец", и сейчас шел на очередную конспиративную встречу с сотрудником госбезопасности.

Ракин не испытывал волнения — с этим сотрудником у него были хорошие, добрые отношения, его как агента часто хвалили за работу, и такая связь не тяготила.

После встречи Ракин рассчитывал еще немного пройтись по городу, а затем вкусно пообедать в ресторане "Арагви". Через три дня у него полет в Москву, где уже назначено свидание с очередной подружкой, и это особенно поднимало настроение.

Но планам Ракина не суждено было сбыться. Старший оперуполномоченный капитан Николай Серко вместе со своим непосредственным начальником майором Сальниковым ожидали Ракина на явочной квартире. Недалеко от подъезда стоял светлый РАФ, в котором находились еще двое сотрудников.

Когда в квартире раздался условный звонок, Серко быстро вышел в коридор и открыл дверь.

—    Рад вас видеть, Алексей Семенович, — улыбаясь, поприветствовал вошедшего Серко и протянул руку в сторону комнаты. — А я сегодня не один, — продолжал он улыбаться, — вы должны помнить, это мой руководитель Евгений Андреевич. Он с вами встречался в прошлом году, и сегодня хотел бы пообщаться.

Сальников с добродушной улыбкой шагнул навстречу Ракину.

—     Хорошо выглядите, так держать, — протянул он для приветствия руку, жестом приглашая агента сесть рядом в кресло.

Действительно, приблизительно год назад Ракин виделся с Сальниковым именно на этой квартире. Тогда долго говорили о работе, Евгений Андреевич хвалил его, и расстались они, как показалось Ракину, довольные друг другом. "Значит, сегодня я задержусь здесь немного дольше, чем рассчитывал", — мелькнула у Ракина мысль. Они сидели с полчаса, обсуждая вопросы по полетам самолета "Топаза", его технической надежности, интересе посторонних, словом ничего необычного в разговоре не было, и Ракин даже стал думать о том, что разговор этот уже идет к концу, а потому обед в ресторане не запоздает.

Но Евгений Андреевич замолчав, внезапно спросил:

—    Алексей Семенович, а как у вас вообще со временем?

—   Что вы имеете в виду? — удивился агент.

—   Да вот у нас ситуация одна. В Харькове сейчас находится иностранец, которым мы занимаемся. Ищет выходы на людей, связанных с нашими самолетами. Если бы вы смогли сейчас выехать туда, чтобы познакомиться с ним, это очень помогло бы нам.

"Ну все, пропал мой обед, — огорченно подумал Ракин. — А может, отказаться?"

—    Это обязательно? — осторожно спросил он Сальникова, — у меня на сегодня столько дел запланировано.

—   Это очень важно, — с нажимом ответил тот. — Да и в Харьков мы вас отвезем на нашей машине. Чем плохо? "Нет, не отвертеться", — окончательно расстроился

Ракин и, вздохнув, пробормотал:

—   Я готов.

—    Перезвоните жене, предупредите ее. Скажите, что едете в Харьков для консультации с профессором, который готов осмотреть вашу тещу. Вот телефон. А что касается работы, так у вас же несколько дней до вылета свободных, правильно?

Ракин кивнул головой и стал набирать номер. Когда жена взяла трубку, объяснил ей ситуацию, сказав, что возвратится через пару дней.

Постепенно его настроение стало улучшаться. "Ну и черт с ним, рестораном. Прокачусь за государственный счет в Харьков, познакомлюсь с кем надо, мне не трудно. Зато потом доверия ко мне больше будет. Да и развеюсь". Когда он спустился на улицу и забрался в указанный РАФ, голос его был уже веселым. Сидя рядом с Сальниковым, он всю дорогу рассказывал тому о Конго, обычаях живущих там людей и жарком тропическом солнце. РАФ заехал во двор Управления КГБ и завернул к небольшому зданию с небольшими окнами, стоявшему от-

дельно от главного корпуса.

—    Алексей Семенович, — обратился к Ракину Сальников, — давайте выйдем на несколько минут, нужно забрать документы.

Ничего не подозревавший Ракин вышел из машины и с интересом осмотрелся. "Да, похвастаюсь Собко, где находился", — усмехнулся он про себя, представив, с каким с любопытством тот будет расспрашивать обо всем. Он задрал голову, оглядывая большие антенны на крыше.

—   Идемте же, — услышал внезапно нетерпеливый голос Сальникова, который уже стоял у входа.

Ракин заторопился вслед за Евгением Андреевичем, с удивлением замечая, что коридор, которым они шли, совсем не похож на те обычные коридоры государственных официальных учреждений, где ему приходилось бывать,

—    мрачной раскраски толстые стены с тусклым освещением больше напоминали подземный каземат. Идя за Сальниковым, Ракин заметил, что за ним почти вплотную следуют еще двое крепких мужчин. Смутное предчувствие беды шевельнулось в нем, с каждым шагом все быстрее перерастая в панику. Ноги как-то сразу ослабели, сделались ватными, рот наполнился кислой слюной, гулко-гулко забилось сердце. Еще до того как его завели в небольшую комнату без окон, где за столом, освещаемым лишь настольной лампой, сидели двое незнакомцев, он понял все.

—    Присядьте. Я следователь Тимко, — услышал Ракин прозвучавшие откуда-то издалека слова и будто сквозь туман увидел, что к нему обращается один из сидящих. — Рядом со мной заместитель начальника Главного Управления контрразведки КГБ СССР Шамов, — продолжал следователь. — Вы обвиняетесь в совершении преступления, предусмотренного статьей 54 Уголовного кодекса Украинской ССР — "Измена Родине".

Сердце Ракина стучало так громко, что заглушало голос говорившего. Он оглянулся, словно ища поддержки, и сообразил, что в комнате Евгения Андреевича уже нет, а за ним стоят лишь двое сопровождавших его мужчин.

—   Это недоразумение, — пробормотал Ракин, — я честно работал на вас, меня знает Евгений Андреевич, меня хвалили… — Его голос срывался, в голове проносились сумбурные мысли. "А может, ни в чем не признаваться?

—    вдруг подумал он, — буду отпираться, ничего не скажу". Он еще не знал, что несколько минут назад из его квартиры и гаража ушли сотрудники КГБ, которые закончили там негласный досмотр. В гараже был обнаружен тайник с деньгами и шифрованными записями, а в квартире — книжный стол с двойным дном, где хранилась упаковка "батареек"-диктофонов, две "батарейки" с записями и указанием фамилий руководителей "Топаза", шифрблокнот и инструкции к нему.

—     Отпираться не советую, — словно прочитал его мысли следователь, жестко глядя Ракину в глаза. — Вы сами укажете месторасположение тайников в доме и гараже, или мы будем делать обыск?

—   Укажу, — убитым голосом произнес тот.

—   А потом расскажете нам о том, как вас завербовали в Конго, — сказал второй мужчина, сидящий за столом. "И это они знают?" — мелькнуло в голове у Ракина, и он почувствовал безысходность.

—      У вас есть шанс хоть немного облегчить свою участь, — продолжил следователь, — вы можете написать явку с повинной.

—   Конечно, я готов, — подавленно ответил Ракин. Он был настолько оглушен случившимся, что плохо понимал, о чем идет речь.

—    Но вначале, — предупредил Шамов, — вы с нами поедете к себе на квартиру, где покажете все тайники.

Контрразведчики торопились. Пока в квартире Ракина никого не было, нужно было успеть побывать там, чтобы сохранить в силе легенду, что Ракин в Харькове.

Тот же РАФ, водитель, даже место, куда усадили Ракина, было тем же, на котором он ехал сюда совсем недавно. Но каким далеким показалось все это Ракину! Он вдруг сразу осознал, что жизнь его резко разделилась — до сегодняшнего утра и после.

Когда он со следователем и сотрудниками КГБ зашел в свою квартиру, то не стал мешкать, а сразу направился к отопительной батарее, где снял одну из секций, которая была просто камуфляжем, местом хранения шифрблокнота и денег.

Уже после возвращения в управление, сидя перед следователем, Ракин сказал:

—   Я готов написать явку с повинной.

Тот придвинул Ракину лист бумаги и ручку.

—   Ну что ж, начинайте.

После того как Ракин закончил писать, следователь внимательно прочитав написанное, стал задавать вопросы. Допрос длился почти шесть часов. Когда, наконец, следователь объявил перерыв, Ракин почувствовал, что близок к обмороку.

А позже, в камере, куда его завели, он без сил упал на твердый матрац узкой железной кровати, стоявшей у стены, и несколько минут лежал без движения. Не было сил ни думать, ни говорить. Постепенно стал приходить в себя. Мысли вновь роем закружились в голове, отдаваясь в сердце мучительной болью. Все настойчивее звучал вопрос, почему же так получилось? Ведь с людьми из КГБ они великолепно ладили, его хвалили, и вдруг… Значит? Значит, это связано с Собко. Конечно. Ведь именно после его появления все рухнуло. Скорее всего, Собко прокололся, и за ним уже следили. Но ведь это же Собко прокололся, так почему же ему, Ракину, приходится отвечать за чужие ошибки?

Осознание неотвратимости грядущего наказания нахлынуло на него, как волна. Он вдруг понял, что когда все закончится, его могут расстрелять.

Но он не хотел умирать. Его пугала даже мысль о смерти. Он хотел жить, хотел этого так сильно, что готов был на все, на любую жертву, какой угодно шаг. "Господи, — прошептал он отчаянно, — мне же всего лишь тридцать восемь лет, я жить хочу".

И он заскулил как покинутый пес, тихо и безысходно. Ракин не чувствовал, сколько прошло времени — ми-

нута? Час? А может, вся ночь?

Внезапно дверь в камеру отворилась и вошедший человек в военной форме строго произнес:

—   Выходите.

В комнате, где вел допрос следователь, теперь сидел один Шамов, листая какую-то тетрадь. Не зная, что его ждет дальше, Ракин осторожно опустился на край стула. Шамов, подняв голову, внимательно посмотрел в лицо Ракину. У того застучало в висках.

—    Ваша жизнь на одной чаше весов, а на другой — знаете что? — услышал Ракин будто сквозь туман, и когда смысл сказанного дошел до него, он отрицательно замотал головой.

—    У вас есть шанс остаться жить. Я думаю, если вы добросовестно и честно будете работать на нас, суд это учтет, — продолжил Шамов.

Ракин почувствовал, что тяжесть, охватившая грудь и сдавившая горло, отпустила. Ему дают шанс! Конечно, он воспользуется им. Он будет работать не просто добросовестно, а так, будто это главное дело его жизни. И, конечно, он будет честным, не утаивая ничего.

—   Я готов… Спасибо… Вы увидите, я все сделаю, как вы скажете… — униженно забормотал он, стараясь изо всех сил показать, что ему можно верить.

—   Но вы должны каждую секунду помнить, что висите на ниточке, и в любой момент ее можно перерезать, — звенящим шепотом произнес Шамов.

—    Что вы, не надо, — выдохнул Ракин, и его глаза влажно заблестели.

—   Тогда пишите подписку о сотрудничестве, — и Шамов передвинул через стол чистый лист бумаги.

Ракин торопливо придвинул лист и приготовился писать. Внезапно он подумал о Собко, как же теперь с ним, ведь его тоже арестуют? Но уже в следующую секунду отбросил от себя эти мысли. "А они обо мне позаботились? Сами виноваты". И он вывел в начале листа: "Подписка".

 

СНОВА СОБКО

 

Спать этой ночью Шамову пришлось всего пару часов.

Рано утром он был уже в управлении и вместе с Солченко живо обсуждал предстоящую беседу с Ракиным.

—   Человек он слабый, трусливый, — озабоченно покачал головой Шамов, — поэтому, Николай Ильич, давайте немного ослабим пресс и давить на него будем не так жестко. А то, чего доброго, сломается.

—   Я понимаю.

—   Ну, тогда идемте в следизолятор.

Когда к ним в комнату изолятора завели Ракина, Солченко увидел совершенно потерянного человека с красными от недосыпа глазами. Он искательно заглядывал в глаза Шамову и подобострастно кивал головой. "Да, в таком состоянии он вряд ли сможет сыграть, как надо", — подумал начальник отдела.

—    Ну что, — обратился к вошедшему Шамов, — выспались? Ну, теперь за дело. Чай будете?

На лице Ракина отразилось удивление, он явно не ожидал такого расположения к себе.

Пока Ракин дул на горячий чай в чашке, поставленной перед ним, Солченко приступил к делу.

—    А сейчас, Алексей Семенович, позвоните жене, скажите, что все нормально, пусть она едет в больницу к маме. А вы туда прибудете в девять тридцать вместе с профессором Чуйко. Он и проконсультирует больную. Такси уже ждет вас. На улицу вас сейчас проведут.

—   Так меня что, отпускают? — оторопел Ракин.

—   А как же вы думаете наше задание выполнять? Сидя здесь, не получится, — улыбнулся Шамов. — Да вы расслабьтесь, у нас времени впереди еще немало.

Ракин буквально на глазах стал меняться. В его взгляде засветилась надежда, и он, стараясь придать убедительность голосу, сказал:

—   Спасибо, я буду очень стараться.

Из комнаты Ракин выходил пятясь и жалко улыбаясь.

—   Тьфу ты, — пробормотал Шамов, когда за Ракиным закрылась дверь, — сейчас поклоны начнет бить. — Он повернулся к Солченко. — Глаз да глаз за ним.

—     "Наружка" будет круглосуточно, его квартира и барсетка оборудованы спецтехникой, деться некуда.

—  У Чуйко потом справитесь, как в больнице прошло.

Сводка НН

 

Объект в 11 час. 48 мин. вышел из здания областной больницы и, оглядываясь, пошел по направлению к парку им. Горького. Там он сел на лавочку, выкурил сигарету, затем медленно спустился к улице им. Ленина. Прошел квартал, постоял у ресторана "Зустріч", несколько раз оглянулся и зашел внутрь. В ресторане заказал коньяк и закуску. Кроме официанта, ни с кем не общался. В 13 час.35 мин. вышел, медленно прошел вдоль улицы им. Ленина и в 14 час. 23 мин. сел в трамвай 5. Вышел на ост. ул. Фрунзе и пошел в сторону ул. Кирпоноса, оглядываясь и осматривая проходящих людей. Там в 14 час. 54 мин. зашел в дом № 9-а, поднялся на третий этаж и зашел в квартиру №29.

 

Сидя в кабинете, Шамов набрал телефон Григорьева.

—   У нас все по плану. Он уже дома. Подавлен, но в ресторан все же зайти не забыл. Привык хорошо жить.

В трубке, усиленный мембраной, раздался голос Григорьева.

—   Удачи.

Разговор в салоне самолета Генерального конструктора "Топаза" был, пожалуй, одним из основных пунктов в схеме дезинформации американцев. Монтаж почти полуторачасовой беседы был, конечно, непростой задачей. Однако технические специалисты справились с ней успешно, и когда Шамов прослушал готовые записи этого разговора, то сделал вывод, что смонтированы они были безукоризненно.

Вечером на конспиративной встрече две "батарейки" передали Ракину, чтобы тот отдал их Собко.

К этому времени Ракин немного отошел от первого удара, стал, как и прежде, разговорчив и общителен. Однако появившееся в нем торопливое желание угодить ощущалось в каждом слове и жесте. Во время инструктажа Ракин постоянно поддакивал и кивал головой, непрестанно заявляя, что "выполнит все в лучшем виде". А когда ему отдавали "батарейки", он непрестанно улыбаясь, взял их, суетливо засунув в карман.

—     Можете во мне быть уверены, — заглядывая в глаза оперативному сотруднику, обещал он, — я вас не подведу.

На встречу с Собко Ракин шел, постоянно оглядываясь и озираясь. Ему чудилось, что из-за каждого угла за ним следят и фотографируют каждый его шаг. Он понимал, что должен вести себя естественно, так требовали от него в КГБ, он не должен выдать себя ничем, тем более поведением. Но ничего не мог с собой поделать. Идущие навстречу люди, казалось, подозрительно всматривались в него и провожали взглядами.

Вот уже несколько дней прошло с того момента, как его выпустили из здания КГБ, он стал понемногу привыкать к своей новой роли, роли человека, над которым висит дамоклов меч. Жена сразу увидела происшедшую в нем перемену, но он сослался на неприятности на работе, намерение руководства якобы уволить его, и она поверила.

Теперь, идя к Собко, он вдруг понял, что боится этой встречи. Боится, что тот поймет все и убьет его.

Но выхода не было. И Ракин, понурив голову, заставляя себя идти, приближался к месту встречи.

Собко, увидев его, тепло поздоровался, сразу предложил чай и печенье.

—    А что такой невеселый? Случилось что? — Собко внимательно глянул в лицо своего товарища.

—    Да вот теща болеет, переживаю, — стараясь быть искренним, ответил Ракин.

—    Ну что поделаешь, это жизнь, — посочувствовал Собко, не переставая внимательно глядеть на Ракина. — Не расстраивайся. Извини, но давай к делу. "Батарейки" у тебя?

—   Да, конечно, — засуетился Ракин, залезая в карман.

—    Вот. Здесь разговор в салоне самолета Генерального конструктора. Весь цвет ракетчиков. Это "батарейка", когда в Москву летели, эта — назад.

—   А кто из них кто, как узнать?

—   Вот листок с фамилиями.

—   Куда конкретно летели, знаешь?

—   Сначала в Министерство общего машиностроения, потом в ЦК.

—    Молодец, — одобрил Собко. — Думаю, в Центре оценят твои старания как нужно, — и, засмеявшись, он похлопал Ракина по плечу. Ракин поддержал Собко, но смех его прозвучал вымученно.

—   Ладно, ладно, — продолжал Собко, — не переживай из-за тещи. Главное, чтобы с тобой было все в порядке. Скажи-ка лучше, когда следующий рейс?

—   Пока заявок нет, как объявят, сразу сообщу тебе. Они еще недолго посидели, говоря на разные темы, вско-

ре Ракин засобирался и стал прощаться. Проводив его, Собко вышел в коридор и внимательно посмотрел ему вслед. Но все было чисто, ничего подозрительного. Вздохнув, Собко зашел в свою комнату. В кармане у него катались две самые обычные на вид батарейки. Он вытащил их и переложил в небольшой футляр. Через три дня информация, записанная на двух маленьких диктофонах, будет уже в ЦРУ. Как отправить ее туда, он узнает завтра из радиопередачи из Центра.

 

ПОРТФЕЛЬ

 

Центр Штофу

12 июня вы должны прибыть в Москву для передачи нам очередных заполненных "батареек". "Батарейки" должны находиться в портфеле, полученном вами в Моск- ве при встрече с Дэнисом.

Передача портфеля произойдет в ЦУМе. Ровно в 12 ча- сов вы зайдете в ЦУМ через центральный вход, пройдете вдоль киосков первого этажа и в третьем киоске от входа купите мороженое, затем подниметесь на второй этаж. В 12 часов 17 минут вы, держа портфель в левой руке, должны медленно проходить мимо отдела женских сумок, стараясь держаться в толпе людей. Из руки портфель возьмут, и точно такой же вложат в правую руку. В нем вы найдете дальнейшие указания, новые "батарейки" и деньги.

Подтвердите вашу готовность.

Луттэр

 

Нет, что бы кто ни говорил, Москва для Собко была слишком шумным городом. Уставал он от нее. Поэтому всегда, как только вопрос был решен, он старался сразу покинуть столицу.

Вот и сейчас, выйдя из поезда и окунувшись в многотысячную толпу почти бегущих людей, он сразу же почувствовал дискомфорт.

Оставив в обусловленном месте метку — знак своей готовности выполнить задание, Собко направился в ЦУМ. Людей там было полно. Конечно, с точки зрения конспирации место более чем удобное. Когда толпы покупателей снуют по этажам, перемешиваясь друг с другом, трудно в секундном соприкосновении двух людей углядеть что-либо. "Ничего, — подумал Собко, — это займет всего несколько минут, а потом пойду погуляю в парке".

Следуя инструкции, он медленно двинулся вдоль киосков на первом этаже и, остановившись у третьего по счету, купил эскимо. Он знал, что с этого момента его уже увидели и теперь будут вести до самого места контакта.

Ровно в назначенное время Собко, протискиваясь в толпе покупателей, устроивших обычную давку за привезенным товаром, двигался мимо отдела женских сумок. Внезапно он почувствовал, как из левой руки забирают портфель, вкладывая другой в правую. Скосив глаза, заметил — точно такой же. Правда, почувствовал, что чуть тяжелее. Наверно, это из-за денег, подумал он и, не убыстряя шага, направился в туалет. Он знал, что на этом этаже именно мужской. Там, закрывшись в кабинке, вытащил из портфеля содержимое — "батарейки", лист с шифрованным текстом и деньги. Денег было несколько тысяч в разных купюрах. Они всегда занимали больше всего места.

Собко не любил деньги так самозабвенно, как их любили многие другие, но примирялся с необходимостью иметь их, ведь иначе в жизни ничего нельзя было решить. Вот и сейчас он небрежно растолкал купюры в заранее подготовленные потайные карманы в одежде, зная, что лично для себя он потратит совсем немного. Он не страдал тягой к излишествам.

Сводка НН

…Поднявшись на второй этаж, объект медленно двинулся вдоль торговых отделов, держа в левой руке портфель. Напротив, отдела женских сумок с ним поравнялся незнакомый мужчина, держа в руке точно такой же портфель, как у объекта. Проходя мимо объекта, мужчина быстро и незаметно взял у объекта из руки портфель, вложив тому в руку свой. При этом они не смотрели друг на друга и не разговаривали. После этого объект зашел в мужской туалет на этаже, где закрылся в кабинке, откуда через пять минут вышел, но без портфеля. При последующем осмотре кабинки портфель не обнаружен.

Мужчина, с которым объект обменялся портфелями, был взят под НН…

 

Собко не знал, кто выходил на контакт с ним. Ему это было не нужно. Главное, что операция проведена успешно, теперь можно отдохнуть и уезжать домой. Он спустился в метро и поехал в Измайловский парк погулять. В Москве ему делать было больше нечего.

 

ШАМОВ И ГРИГОРЬЕВ

 

"Наружка" зафиксировала, что мужчина, который обменялся портфелями с Собко, вышел из ЦУМа на улицу, где к нему присоединилась неизвестная женщина, после чего они на такси доехали до американского посольства, в котором скрылись. Позже по фотографии их установили. Это были пресс-атташе с супругой, которая тоже работала в посольстве.

—    Это же надо, — поразился Григорьев, читая документ, — мы их два года водили, и ничего. Никогда не знаешь, где споткнешься.

—     Верно, — согласился возвратившийся утром из Предпорожья в Москву Шамов. — Его, видно, держали для подобных контактов. Теперь опять на дно ляжет.

—   А как "Лесоруб"? Добрался спокойно домой?

—   Да, пока все в порядке.

—    Теперь что касается его задержания. План я смотрел, в целом согласен. Сегодня вечером зайдем к Председателю, будем просить санкцию. Если все пройдет, как нужно, начнем новую эпоху, эпоху "Одесского".

—   Тогда я пойду к себе, еще раз все просмотрю…

—   Часа в четыре зайдешь ко мне, пройдемся по всему плану, хорошо? — и Григорьев придвинул к себе кипу поступивших с утра документов, давая понять, что разговор закончен.

Вечером они были у Андропова и утвердили план задержания. Когда, наконец, вышли из приемной, Григорьев подмигнул своему заму.

—   Давай ко мне, и по чашке кофе с коньяком.

—   Не возражаю.

Они расположились в креслах в смежной с кабинетом небольшой комнате отдыха.

—   Устал чертовски за эти дни, — пожаловался Григорьев. — Ты, думаю, не меньше. Так что давай по пятьдесят под разговор.

—   Я бы попросил у тебя, как гостеприимного хозяина, лучше рюмочку украинской горилки. Для желудка, знаешь, больше подходит, — улыбнулся Шамов.

—   Ишь ты, ничего от вас, контрразведчиков, не скроешь, — с иронией произнес Григорьев, доставая из холодильника запотевшую бутылку и разливая содержимое по рюмкам.

—   Эх, хороша, — крякнул Шамов, опрокинув рюмку в рот и закусывая ее небольшим бутербродом с колбасой.

—   Главное не привыкнуть, — серьезным голосом сказал Григорьев, усмехаясь одними глазами.

Они еще пошутили немного, затем Григорьев задумчиво произнес:

—    Хотелось бы, чтобы "Лесоруб" нам никакого сюрприза при задержании не выкинул. Живым должен быть.

—   Да, это не "Двойник", орешек крепкий, — согласился Шамов, — представляешь, какую школу прошел. А легализация?

—   Так, значит, на следующей неделе берем?

—   Да, но нужно дать ему еще раз возможность встретиться с "Двойником", — медленно, как бы размышляя, проговорил Шамов. — Тогда мы слегендируем арест "Двойника" после задержания "Лесоруба", и он, как профессионал, будет виновным в провале считать этого пресс-атташе. Других-то встреч у него за это время не было.

—    Логично. Одновременно это прикроет его использование втемную. А "Лесоруб" же будет плясать от момента захвата. И рассуждать будет в этих временных рамках, не догадываясь, что мы его крутим уже не один день.

—   Ну и хорошо, что Крылова мы нашли.

—   Кстати, ты видишь, как хорошо моя горилка действует, мысли у нас рождаются быстро и правильно, — засмеялся Григорьев. — Но шутки шутками, а материалы допросов нам нужно внимательно просматривать, чтобы документально все было закреплено правильно.

—   Следственная группа, между прочим, неплохая подобралась, — отреагировал Шамов, — мне ребята понравились.

—   Завтра в Предпорожье во сколько самолет? — уточнил Григорьев.

—   В семь пятнадцать вылет.

—    Словом, — невесело пошутил Григорьев, — когда сегодня приедешь домой, дети уже будут спать, а завтра, когда уедешь, они еще будут спать.

—     Точно, — улыбнулся Шамов, — впрочем, у тебя ведь так же.

ЗАХВАТ

 

Первым делом в Предпорожье Шамов еще раз просмотрел план захвата. С карандашом он прошелся по каждому пункту, с Солченко проговорили все детали. Оставалось провести несколько тренировок.

Послезавтра "Лесоруб" должен выехать в командировку, так что у них в запасе лишь сутки. Это немного, учитывая, что такие мероприятия проводят далеко не каждый день. Но и немало, целых двадцать четыре часа. Конечно, теоретически предусмотреть можно все. Однако жизнь всегда шире теории, и именно на практике чаще всего возникают самые неожиданные сюрпризы.

И вот этот день настал.

Рано утром в управлении все уже были на месте.

Вскоре Шаруба позвонил Шамову.

—   Только что ОТО дал знать — он собирается выходить.

—    Объявляйте готовность номер один, — дал указание Шамов.

—   Мы готовы.

Шаруба снова поднял трубку.

—    Мне 236-й. — Несколько секунд он сидел молча, ожидая, пока оператор свяжет его с начальником 7-го отдела, который был на месте готовящегося захвата. Наконец в трубке послышался голос оператора: "Говорите, связь открытая".

—  Алло! — закричал в трубку Шаруба. — Виктор Михайлович! Как только движение начнется, сразу сообщай.

Но не успел начальник управления положить трубку, раздался звонок. Это был Пасечный.

—   Движение началось. Приступаем.

—   С Богом.

Пасечный сидел в неказистом на вид "жигуленке" метрах в пятидесяти от гаражей, куда направился вышедший из дома Собко. Начальник 7-го отдела успел уже хорошо изучить походку объекта, поэтому узнал того на большом расстоянии. Собко шел спокойной поступью уверенного в себе человека. В руках держал небольшой саквояж, куда, видно, положил все нужное для командировки. Небольшое расстояние до гаражного кооператива он преодолел за две с половиной минуты. До его гаража оставалось каких-то двадцать метров. Собко полез за ключом в карман, и тут возле него внезапно остановился РАФ.

—     Эй, земляк, как на улицу Трубную проехать, не подскажешь? — высунулся из окна машины водитель.

Собко повернулся в его сторону и хотел ответить, но не успел. Задние двери РАФа вдруг резко распахнулись и оттуда выпрыгнули крепкого телосложения молодые мужчины. Они мгновенно оказались рядом с Собко, скрутили ему руки за спину и затолкали в машину. Все произошло настолько быстро, что никто из редких прохожих в районе гаражей ничего не заметил.

Оказавшись внутри машины, Собко в первый момент от неожиданности не мог произнести ни слова. Он лишь оторопело оглядывал сидевших рядом с ним людей, свои руки в наручниках и тяжело дышал. Но довольно быстро начал приходить в себя. Взгляд его стал сосредоточенным и осмысленным.

—    Ребята, вы что? — сказал Собко, напуская на себя простодушный вид, — может, обознались? Я-то обычный служащий, денег нет, с меня ничего не возьмете.

Он чуть привстал с сиденья, готовясь при первом же случае выпрыгнуть из машины.

—     Спокойно, — сказал один из сидевших рядом и крепко взял Собко за руку. Стало ясно — вырваться сейчас нереально.

Вскоре РАФ остановился во дворе управления КГБ. Двери открылись, Собко вышел у самого входа в помещение с лестницей, ведущей вниз. Увидев толстые, мрачные стены, сразу понял, что это следственный изолятор. "Сейчас будут допрашивать, — мелькнула мысль, — главное сразу не сломаться".

Он оказался прав. Буквально через несколько минут его завели в какую-то комнату, откуда шел сыроватый запах погреба. В лицо брызнул яркий свет настольной лампы, ослепив на несколько секунд.

—    Гражданин Собко, — услышал он резкий голос, — вы обвиняетесь в шпионаже в пользу иностранной разведки. Мера наказания — расстрел. У вас единственная возможность избежать смерти — говорить только правду. Он попытался рассмотреть человека, произносившего эти слова, но из-за сильного света, бьющего в глаза, не смог.

—    Мне не в чем признаваться, — ответил Собко, начав, наконец, различать предметы в комнате. Заметил, что людей в комнате двое. "Значит, устроят перекрестный допрос", — подумал он и приготовился все отрицать.

—   Повторяю, только правду. Итак, когда и при каких обстоятельствах вы стали работать на иностранную разведку?

—    Я повторяю, это недоразумение, — стараясь придать голосу убедительность, произнес он.

—   Сейчас вы поймете, что нет.

Яркий свет мешал Собко смотреть в лицо человеку, который допрашивал его. Вопросы следователей сыпались один за другим, сбивая с мысли и не давая сосредоточиться.

Прошел, наверное, час. Возможно, и больше — вести счет времени было сложно. Но он уже полностью пришел в себя и держал свои чувства под контролем. Страха не было. Быть готовым ко всему — так учили его с детства.

Судя по вопросам, в КГБ знали немало. Но когда они успели? И что вообще произошло? Нет, сверлила мозги упорная мысль, теперь нужно разобраться, откуда предательство? Как вести себя дальше? Выход один — делать вид, что готов играть по правилам своего противника, а потом, усыпив их бдительность, исчезнуть.

В этот момент следователь протянул ему фотографии.

—   А это, скажете, не вы?

Собко внимательно глянул. На фотографиях, явно сделанных скрытой аппаратурой, был заснят момент обмена портфелями в ЦУМе. Вот пресс-атташе посольства США Хейген с портфелем, показывал следователь, а здесь он с пустыми руками, а это его супруга, и именно у нее портфель. Они возле ЦУМа.

Себя на фотографиях Собко тоже увидел. В подлинности их сомнений не было.

Вопросы не прекращались.

—    Расскажите, как это произошло. От кого и каким образом вы получили команду обменять портфели? Что содержалось в них? Куда вы дели затем портфель?

Собко молчал. Кажется, выстраивалась схема провала. Возможно, и не с нее началось, но пока других данных нет. Он сам где-то наследил? Не должен, все было чисто. Ракин? При его любви к деньгам трудно заподозрить, чтобы он рубил сук, на котором сидит. Значит, все-таки Хейген? Не проверившись, как следует, привел на хвосте КГБ? Если это так, то глупее ситуации не придумаешь. Посылать на встречу с нелегалом человека, который утратил чувство опасности — верх легкомыслия. Эх, Хейген, Хейген… Ничто не вредит разведчику так сильно, как невнимательность.

—   Сейчас мы выезжаем к вам на квартиру с обыском,

—   объявил следователь.

Этого стоило ожидать, подумал Собко. Странно, что они сразу не начали с обыска. А может, они уже побывали у него дома в его отсутствие? Не исключено. Но тайники им вряд ли удастся обнаружить. Ладно, скоро все станет ясно.

У дверей своей квартиры он сразу же глянул на метки. Они на месте, значит, пока его не было, никто сюда не заходил…

—    Предлагаю вам добровольно выдать предметы вашей преступной деятельности, — обратился к нему следователь, когда они прошли в гостиную.

—   У меня нет предметов преступной деятельности, — ответил Собко, оглядывая присутствовавших. Их было шестеро. Эти двое, похоже, понятые. Все будет, разумеется, законно, усмехнулся про себя Собко. Хотя для него это абсолютно не важно.

Он спокойно смотрел, как люди, делавшие обыск, открывали шкафы, заглядывали на полки, рылись в книгах,

—   он знал, что там они ничего не найдут. Но вот один из них подошел к подоконнику, постучал по нему костяшками пальцев и стал осторожно ощупывать пространство снизу. Через минуту отодвинулась крышка, под которой появилось небольшое углубление.

—   Ну что ж, это уже кое-что, — негромко сказал следователь и повернулся к понятым, — подойдите сюда.

Вскоре были найдены еще два тайника. На столе, куда складывались вещдоки, лежали десяток "батареек", блокнот для расшифровки сообщений, складывающийся портфель, несколько пачек денег разного номинала, несколько ампул.

Когда следователь закончил писать протокол, он протянул его Собко.

—   Подпишите.

Собко не шелохнулся. Конечно, положение его осложнялось. Теперь к словам следователей добавлялись вещественные доказательства, а спорить с этим было трудно.

—   Подпишите, — настаивал следователь, — своим отказом вы только усугубляете свое положение.

Да, Собко понимал это. Ему оставляли только один выход.

 

Он молча подписал.

В камере, куда его отвели после возвращения в управление КГБ, он остался один. К нему, кроме сержантасверхсрочника, занесшего еду, никто больше не заходил. Так прошло несколько часов. Его не беспокоили, и это стало немного тревожить Собко. Он ожидал, что после обыска пойдет череда активных допросов, сопровождаемых психологическим давлением, и готовился к этому. Но время шло, а о нем словно забыли. Может, что-то изменилось? Но что?

Собко не знал, что во время и сразу после обыска в кабинете Шарубы, где собрались Шамов, Прудников и Солченко, полным ходом шло обсуждение вариантов вербовки. В конце концов было решено прекратить на сутки все контакты с объектом, чтобы тот, прокручивая в голове последние события, закрепился бы в уверенности, что его провал — это прямая вина Хейгена.

И, конечно, Собко не догадывался, что Шамов уже вызвал специалиста, который подготовит и добавит в пищу арестованному препарат, расслабляющий волю. К тому времени, когда его дадут Собко, уже будет готов вопросник, и ответы должны будут прояснить очень многое.

За эти сутки Собко многое обдумал. Кроме оплошности Хейгена, другой убедительной версии не возникало. Конечно, нужно было предупредить Центр о провале, но как это сделать? Нетрудно предположить, что, имея в руках доказательства его работы на ЦРУ, они захотят воспользоваться ситуацией и завербовать его. Пока КГБ считает его советским гражданином, нужно соглашаться. Это единственный шанс вырваться отсюда, а там… Что ж, он найдет возможность уйти из-под их контроля, хотя бы ненадолго, чтобы сообщить о провале. Но что знает КГБ о его прошлом? Ведь человек, под именем которого он живет, утонул, и труп его не нашли. А если… Если это не так? Вдруг он жив и его найдут? Тогда придется выстраивать новую легенду, а это сделать самостоятельно практически невозможно. Но пока его все считают гражданином СССР по фамилии Собко. Значит, он и будет придерживаться прежней легенды.

На вторые сутки после обеда его таки вызвали на допрос.

Он сидел в той же комнате под светом настольной лампы, сосредоточившись, намереваясь взвешивать каждое свое слово, рассчитывая все-таки сыграть роль человека, готового к сотрудничеству. Но этому не суждено было сбыться. В пищу, которую он съел полчаса назад, был добавлен препарат, расслабляющий волю, и через несколько минут его действие должно было полностью подавить способность сопротивляться.

Так и случилось. Его речь стала замедляться, слова тянуться, голос слабеть. В сознании поселилось полное безразличие, готовность подчиняться.

—   Ваше настоящее имя, фамилия, место рождения? — услышал он голос. Это был Шамов.

—    Слизко Степан Панкратьевич. Родился в Полтавской области.

—   Как давно вы работаете с ЦРУ?

—   С 1966 года.

—   Как это произошло?

—   Мне предложили работать там, и я согласился.

—   Где это произошло?

—   В Бостоне.

—   Вы официальный сотрудник ЦРУ?

—   Да, я офицер ЦРУ.

—   Как вы попали в СССР?

—   Был нелегально переброшен.

Собко отвечал на вопросы спокойным, монотонным голосом. Две камеры и микрофоны, помещенные в комнате, фиксировали каждое его слово. А за стеной Шаруба, Прудников и Солченко внимательно смотрели на экран телевизора, который передавал эту сцену.

…Это была хорошая легенда. Люди из ЦРУ добывали сведения для таких случаев от эмигрантов. Арон Хацман, эмигрировавший в США из СССР, проживал там в небольшом сибирском городе Камнегорске. Он и рассказал чиновникам из Госдепа, проводившим опрос приезжающих из стран Варшавского Договора, о своих бывших соседях. Безусловно, не стал скрывать Хацман и грустную историю семьи военного командира Крылова. Да, кто знал, что так печально закончится любовь его взрослой дочери к обычному парню Собко Федору, против чего восстал отец? Именно так, отец считал Собко неровней его Лизе и не хотел слышать о свадьбе. Все закончилось трагически — купаясь в реке, Федор случайно утонул. Трудно представить, в каком состоянии была дочь военного командира! Конечно, семья Крыловых уехала из города. В Союзе Хацман работал фотографом в местном ателье. В маленьком городке было всего два приличных ателье, и, конечно, Хацман не знал отбоя от посетителей. А как он умел найти нужный фокус! Не удивительно, что жители стремились запечатлеть у Арона Семеновича лучшие события их жизни. Конечно, у него сохранилось много фотографий, это не просто архив, а его память. Вне сомнений, некоторыми он с удовольствием поделился с чиновниками Госдепа. Арон Семенович хорошо понимал, что этим людям не стоит отказывать.

ЦРУ заинтересовалось этой информацией, и, в конце концов, благодаря ей сотрудник американской разведки Слизко Степан Панкратьевич перевоплотился в Собко Федора Михайловича с тем, чтобы легализоваться в СССР. Основная его цель — город Предпорожье, где он должен устроиться работать в системе ракетного предприятия "Топаз".

Переброска через границу прошла великолепно.

Туристский морской лайнер "Уайт Кинг", идущий транзитом через Турцию, зашел тогда на день в Ялту. Слизко на корабле находился нелегально, в одной из пустот внутри судна. При нем был акваланг, и когда туристам разрешили выходить на берег, пустоту заполнили водой и открыли внешний люк. Именно через него Слизко, надев акваланг, смог выйти под водой к пляжу. Акваланг он привязал на приличной глубине к тросу, удерживающему буек, а сам, ныряя, оказался среди отдыхающих, которые плескались недалеко от берега. На него никто не обратил внимания.

Когда туристы спустились по трапу на берег, они стали расходиться в разные стороны. Две совсем пожилые женщины подошли к кафе, расположенному прямо на пляже. Одна из них держала обычный полиэтиленовый пакет. Слизко знал, что в нем легкая одежда, документы и деньги для него. Когда старушки поднимались по крутым ступенькам в кафе, он вежливо предложил свою помощь, поддержав их под руки. Улыбаясь, они поблагодарили, и он отпустил руки. При этом пакет остался у него. Выйдя на открытую террасу кафе, постоял пару минут и пошел одеться. Позже в ялтинском магазине он приобрел удобную сумку и кое-что из одежды. Затем, поймав такси, уехал в Симферополь. Там на вокзале он нашел перекупщика, приобрел за тройную цену билет до Москвы, и вечером был уже в поезде.

Несмотря на длительную подготовку и инструкции, первые часы Слизко не переставал удивляться огромным очередям, неудобству в транспорте, полупустым полкам в магазинах. Но это быстро прошло. У него были высокие адаптационные способности.

В Москве Слизко поставил метку и в точно назначенное время снял тайник, откуда изъял шифрблокноты, инструкции, деньги. Затем поездом Москва — Иркутск доехал до Новосибирска, оттуда — к месту легализации. В Славгороде он проработал два года в небольшом автохозяйстве, потом устроился инструктором по плаванию в бассейне при гостинице, где останавливаются охотники со всей страны.

Там ему удалось познакомиться с нужным человеком

—     заместителем руководителя союзного общества "Зенит" Савковым Иваном Семеновичем, который два раза в год приезжал на охоту. Савков оказался падким на дорогие подарки. Когда Слизко вручил ему женскую соболиную накидку для супруги, московский начальник был безмерно рад и вскоре прибыл в Славгород уже с женой. У той жадно горели глаза, когда она смотрела на меха. Слизко ковал железо, пока горячо. Савкову была вручена соболиная шапка, а ей — короткая меховая шубка. Результат не заставил себя долго ждать. Супруги пригласили Слизко погостить в Москву. В столицу он приехал, разумеется, не с пустыми руками. В первый же день, воспользовавшись благодушным настроением хозяина, растаявшего от ценных подношений, Степан Панкратьевич попросил того помочь переехать на работу в Предпорожье, где у него жила двоюродная сестра, одна родная душа на всем белом свете. Вопрос решился на удивление быстро. Савков позвонил директору спорткомплекса "Топаза" Галкину, и через две недели Слизко был в заветном городе.

К этому времени вопросы приема передач из Центра, тайниковых операций и остальных условий его разведывательной деятельности были отработаны. Через несколько лет ему на связь передали завербованного в Конго советского бортинженера по фамилии Ракин. Ему в ЦРУ хорошо платили. Одновременно Ракин работал и на КГБ. …

—   Вы готовы сотрудничать с нами честно? — раздался очередной вопрос откуда-то из-за яркого света.

—    Сотрудничать буду, — ответил Слизко невыразительным голосом, — но сбегу при первой возможности. — Он еще не пришел в обычное состояние и пока говорил правду. Шамов знал это и внимательно следил за малейшими изменениями в поведении американского разведчика. Судя по времени, действие препарата вот-вот должно было закончиться. И наконец лицо Слизко начало оживать, в голосе послышалась прежняя упругость, глаза вновь стали выражать осмысленное упорство. Он весь подобрался, словно перед прыжком.

—   Сейчас вас отведут в камеру, — заявил следователь.

—   Вам предлагается написать явку с повинной.

Слизко промолчал.

—    А вам и деваться некуда, — сказал Шамов. — Ну, будете вы отмалчиваться. Для случайного человека такое поведение, может, и объяснимо. Но не для профессионала. Вы рассчитываете, что настоящего Собко нет в живых? А это не так. Сейчас вы просмотрите запись беседы с человеком, фамилию которого носите. И вам как профессионалу станет ясно, что рассчитывать больше не на что.

Шамов щелкнул кнопкой пульта, и на экране стоявшего в углу телевизора появилось знакомое по фотографиям эмигранта Хацмана лицо. Да, несомненно, это был настоящий Собко. Он рассказывал историю собственного "исчезновения". Как оказалось, отец его невесты настоял, чтобы Федор взял их фамилию. Сейчас он Крылов, благополучно живет со своей женой и детьми. А история о том, что он "утонул", оказалась просто слухом.

Для Слизко это стало полной неожиданностью. Значит, Собко жив? Но как? Ведь тогда рушится главный стержень всей его легенды пребывания в СССР. Доверившись двенадцать лет назад рассказу фотографа Хацмана, ЦРУ подвело под удар свою разведывательную сеть. А может, эта жалостливая история о несчастной любви была давней уловкой КГБ? Ловлей на живца? Об этом Слизко, к сожалению, может никогда не узнать.

Глядя на то, как по лицу разведчика прошла тень, Шамов понял, какое впечатление произвела на того эта новость.

—    Вы же понимаете, суд приговорит вас к смертной казни. Вы умрете вдали от родных, и ваша судьба будет никому не известна. А так у вас есть шанс. Если ваша помощь окажется для нас существенной, вас не только не расстреляют, вы сможете жить нормальной жизнью. Конечно, вы будете ограничены в передвижении, но это жизнь. Выбирайте.

Слизко колебался. Прошла минута, вторая. Наконец, он произнес подавленно:

—   Мне нужен день, чтобы все написать.

На следующее утро явка с повинной легла следователю на стол.

Второй этап — согласие Слизко на сотрудничество с КГБ и его рассказ о работе в СССР, который записан на видеопленку, — также успешно пройден.

 

ПОБЕГ

 

Наступал момент истины. В штабе кипела работа. Аналитики КГБ заканчивали подготовку дезинформации для ЦРУ, которая отвечала бы нескольким требованиям — представляла интерес для американцев, выглядела достоверно и, конечно, чтобы ее трудно было проверить. Эту информацию и должен был передать Слизко.

Шамов и Солченко приступили к опросу и отработке задания для перевербованного агента. Уточнили график приема односторонних передач, которые поступали раз в неделю, с повторением через каждые шесть дней до дня тайниковой операции. Каждый раз место закладки должно меняться, это важно для сохранения конспирации.

Очередная закладка планировалась через неделю, как правило, этот день выпадал на воскресенье. Обсуждали тайниковую операцию во всех деталях.

Место проведения было выбрано удачное во всех отношениях — магазин "Костюмы" на столичной улице Горького всегда привлекал покупателей. Там с утра до вечера было людно, поэтому можно без проблем передать пакет из рук в руки.

Снова Москва.

На этом перроне Слизко выходил десятки раз. Он уже наизусть знал количество ступенек, ведущих на улицу, ассортимент вокзального буфета и даже сотрудников линейного отделения милиции, вечно таскающих к себе пьяных, успел запомнить в лицо.

Вчера с ним долго беседовали в КГБ. Ему дали закладку с информацией и поручили положить ее в тайник. Он согласился: понимал, что должен все сделать так, как они хотят. Теперь главной для него становилась задача — усыпить их бдительность. Хоть ненадолго, на минуту сделать их менее внимательными, заставить поверить, что все идет по написанному ими сценарию, и тогда… Он сможет воспользоваться их ошибкой.

Конечно, никаких опрометчивых шагов. За ним следят, поэтому убегать просто так глупо. Наоборот, нужно всячески демонстрировать, что он готов действовать по сценарию КГБ.

Метка уже поставлена, и ответ от резидентуры ЦРУ получен. Там все готово.

Через час операция прошла успешно. Слизко подумал, что сейчас эту информацию доставят в посольство США, там расшифруют и сразу же отправят в Лэнгли. Он не хотел этого, но ничего не смог сделать.

Выйдя из магазина, Слизко медленно, а затем убыстряя шаг, двинулся по улице Горького. Сейчас, согласно полученной в КГБ инструкции, он должен двигаться на вокзал. Конечно, он не станет нарушать договоренности. Пока. Он идет в сторону метро, опускается в переход и, смешавшись с толпой людей, пробивается к платформе. Даже при большом желании быстро изменить маршрут в людском водовороте трудно. А коль так, может, попробовать? Людей масса, неужели нельзя уйти? Ну!

В вагон поезда, идущего в противоположном направлении, он впрыгивает в момент закрытия дверей. После него в поезд никто не вошел. Получается, оторвался? На третьей остановке выходит, через переход бегом снова влетает в вагон другого поезда через закрывающиеся двери. И так почти час, в бешеном темпе, меняя направления, ветки, маршруты.

На многолюдной остановке "площадь Маяковского" выходит, тщательно проверяясь. Подойдя к свободному такси, бросает водителю: "Ленинские горы".

Выйдя из машины, он внимательно осмотрелся. Все спокойно. Кажется, оторвался. Ну, что ж, полдела сделано. А вот и телефон-автомат. Рядом никого. Парочка длинноволосых хиппаков — не поймешь, кто из них он, а кто она, — не в счет. Они тискаются в соседней будке-автомате.

Слизко набирает номер консульского отдела посольства США и называет условный пароль "223". Там все поймут.

Он снова ловит такси, дважды меняет по дороге машины, пока не оказывается в Юго-Западном районе. В обусловленном месте его уже ждет автомобиль с дипломатическими номерами. Он заскакивает в него, падает на заднее сиденье и облегченно вздыхает. Это территория США.

Автомобиль рвет с места и на большой скорости мчит в сторону Ленинграда.

—   Вы в порядке? — не оборачиваясь, спросил по-английски человек за рулем.

—   Да, черт возьми, я в порядке, — тоже перешел на английский Слизко. Злость на тех, из-за невнимательности которых развалилась разведывательная сеть в Предпорожье, не давала ему успокоиться.

—    Я Сэм Рафферти, третий секретарь посольства, — представился водитель. — Мы рады, что вам удалось уйти. — Дипломат полуобернулся, демонстрируя удовлетворение исходом событий. — Но у нас мало времени, — продолжал он, — нам нужно как можно скорее выехать из Москвы, поменять номера на машине.

—   Зачем?

—    Поставим те, которые заявлены для пересечения границы. Для вас на подобный случай есть дипломатический паспорт. Правда, вам придется немного изменить внешность — наклеить усы и надеть парик. Но если вы чувствуете себя не слишком уверенно, мы можем вывезти вас и в багажнике автомобиля.

—    После камеры КГБ я предпочел бы все-таки комфорт, — сыронизировал Слизко. — Но вначале прошу выслушать меня, поскольку в случае моего задержания на границе такой возможности больше не будет.

—     Конечно, я внимательно слушаю вас, — кивнул Рафферти.

—    Запомните, супруги Хейгены оказались слишком беспечными для такой работы. Нашу встречу с ними зафиксировали в КГБ. Они демонстрировали мне фильм, снятый скрытой камерой.

—   Жаль, — отреагировал дипломат, — Хейгены у нас на хорошем счету.

—   Боюсь, этот случай испортит их личные дела, — зло сказал Слизко. — И еще. Легенда, под которой меня забросили сюда и под которой я жил столько лет, оказалась с большим изъяном. Все испортила мелочь — человек, под фамилией которого я жил, не умер, а великолепно здравствует. Люди из КГБ опросили его.

—  Это серьезный изъян, — покачал головой Рафферти.

—   И это еще не все. Думаю, агент "Гоби" тоже у них. За несколько дней до того, как меня арестовали, мы встречались с "Гоби". Скорее всего, я в это время уже был под колпаком. Словом, у Центра сейчас появятся большие проблемы.

Рафферти не ответил. Понимая, что словами тут не поможешь, он внимательно смотрел на шоссе. Им предстояло решить еще несколько проблем.

—   Сегодня воскресенье, — сказал водитель. — Это для нас неплохо. В выходные дни у них всегда бдительность ниже. Видимо, такая национальная особенность.

—     Вы имеете в виду границу? — поинтересовался Слизко.

—   Да. Для нас это сейчас задача номер один.

Слизко не ответил. Они замолчали, думая каждый о своем.

Автомобиль двигался уже на окраине Москвы. Здесь стояли сплошные новые высотки, виднелись башенные краны, сновали какие-то люди. Слизко вдруг подумал, что видит этот пейзаж, скорее всего, последний раз в жизни. В другое время и при иных обстоятельствах ему, прожившему в этой стране больше десяти лет, может быть, и стало бы грустно. Но сейчас, уходя от погони, которая наверняка уже организована КГБ по всей стране, он желал одного — спастись.

Спустя несколько часов автомобиль стоял уже на КПП границы с Финляндией. По документам в нем находилась дипломатическая почта.

Слизко, изменив за это время внешность, предъявил дипломатический паспорт, с фотографии которого смотрел человек с пышной шевелюрой и усами. Пограничники внимательно оглядели их с Рафферти, однако документы, очевидно, не вызвали у них подозрений. Военные, козырнув, пожелали американским дипломатам счастливого пути.

Когда миновали КПП, Слизко расслабленно опустил руки и оглянулся, в последний раз посмотрев в сторону страны, к которой он все же успел привыкнуть. Его вдруг охватило странное щемящее чувство. "Черт возьми, а ведь я сюда больше не вернусь", — отчетливо подумал он и посмотрел на сухую, костистую спину сидящего за рулем дипломата. "Этот не поймет меня, он американец", — и Слизко глубоко вздохнул. В нем жила славянская душа.

А метров за двести от границы развернулись два автомобиля и взяли курс на обратный путь в глубь страны. Это были машины с сотрудниками "наружки", которые все это время ни на секунду не теряли из виду Слизко.

Через несколько минут Григорьев уже слышал в телефонной трубке голос начальника Седьмого Управления КГБ СССР: "У нас все в порядке. Довели до границы".

Первая часть оперативной игры была закончена.

 

ЛЭНГЛИ

 

Директор Центрального разведывательного управления Стансфилд Тернер внимательно читал отчет своего сотрудника Слизко, который после длительного пребывания в СССР возвратился в США. Причина возвращения была не слишком приятная — провал. Но, как выяснил Тернер, вины самого Слизко здесь не было. Более того, разведчик действовал правильно во всех ситуациях, добыл очень ценную информацию. Претензии, скорее всего, нужно предъявлять к тем, кто готовил легенду его легализации в Советском Союзе и организовывал моментальные встречи в Москве.

В кабинет директора зашел руководитель Восточного сектора Френк Брайан. Он смотрел на строгое, желчное лицо шефа, зная, что предстоит неприятный разговор.

—     Вы уже проверяли его на детекторе? — спросил Тернер недовольным голосом.

—   Да, господин директор.

—   Ну и как?

—   Вот отчет, — и Брайан положил на стол несколько листов с печатным текстом.

Тернер быстро пробежал глазами документ. Со стороны могло показаться, что он просто просматривает страницы, не вчитываясь в текст. Но Брайан знал, что директор владел методом скоростного чтения, и для усвоения содержания ему было достаточно пару десятков секунд.

—     Я так и думал, — раздраженно сказал директор, поднимая голову. — У меня складывается впечатление, что наша резидентура в Москве нуждается в обновлении. Провал хорошего разведчика во многом на их совести.

Руководитель Восточного сектора кивнул в знак согласия.

—   Но вы, Брайан, — продолжил директор ворчливо, — тоже должны сделать соответствующие выводы.

Брайан чуть побледнел. Слова Тернера можно было истолковать по-разному, не исключено, что имелась в виду отставка самого Брайана. Но его опасения оказались напрасными. Сейчас руководитель ЦРУ не склонен был к кардинальным шагам.

—   Прежде всего, займитесь проверкой легенд для наших нелегалов в других странах Варшавского Договора,

—   приказал он. — После этого случая вы, уверен, не можете гарантировать полной их безопасности. Ну и ускорьте работу со своим новым агентом "Холлом".

—     По всем данным, он перспективный агент, а его вербовка — это заслуга нашей резидентуры, — оправдывающимся голосом произнес Брайан, внимательно глядя на директора и пытаясь уловить его реакцию на сказанное. Но лицо того было непроницаемо. Он молчал, видимо, принимая окончательное решение. Наконец несильно хлопнул ладонью по столу.

—    Итак, резиденту объявить выговор. Этим ограничимся. Подготовьте в адрес посольства телеграмму. Все же, — произнес задумчиво Тернер, будто оправдывая свой шаг, — Файер опытный разведчик, и он на своем месте. Не будем вносить в работу этого звена излишнюю нервозность.

Брайан облегченно вздохнул.

—    Хейгена и его супругу, — продолжал директор, — отзовите немедленно. В противном случае русские могут поднять шумиху, направлять ноты, а нам этого не нужно. На место Хейгенов подберите достойных людей.

—   Завтра я готов доложить вам.

—   А что касается "Холла", то это первый агент, который передал нам документы по испытаниям на прочность советских ракет. Вы согласны, Брайан?

—   Конечно, господин директор, — поспешил с ответом Брайан. Поняв, что провал Слизко не отразится на его служебном положении, он уже немного расслабился и почувствовал себя увереннее. — Кроме того, — продолжил он мысль шефа, — от "Холла" мы получили фотографии ступеней новой ракеты, которая не имеет аналогов в мире.

—   Вот-вот, — Тернер что-то записал в своей тетради.

—   Через неделю доложите мне подробнее, что вы думаете по "Холлу".

Когда Брайан вышел, Тернер глубоко задумался. В последнее время, наряду с неудачами на восточном направлении, у ЦРУ были и явные успехи. Последний из них — вербовка советского шифровальщика Шеймова. История, потрясшая руководство КГБ, была записана золотыми буквами в летопись достойных дел американской разведки. Пожалуй, это была победа не хуже той, которую одержали в свое время русские, завербовав шифровальщиков Агентства Национальной безопасности США супругов Уокеров, проработавших на КГБ более десяти лет. Конечно, самым виртуозным моментом всей этой операции был тайный вывоз Шеймова и его семьи из СССР. Шеймова привезли в аэропорт загримированного, в одежде американского летчика, а его жену и дочь

—    в контейнерах, не подлежащих досмотру. После погрузки официально оформленного дипломатического багажа самолет немедленно поднялся в воздух. Да, торжество оперативного департамента ЦРУ можно было понять. Тернер улыбнулся. После исчезновения Шеймова русские долго не хотели поверить в худшее.

Продолжая улыбаться, Тернер поднял телефонную трубку. Через несколько секунд ему ответил мужской голос. Это был руководитель Агентства Национальной безопасности адмирал Бобби Рей Инмэн. У шефа ЦРУ с ним были давние дружеские отношения.

—   Рад слышать вас, Бобби, — приветствовал Тернер.

—   О, Уильям, мои наилучшие пожелания, — отозвался Рей Инмэн.

—    Я хотел бы предложить встретиться завтра, обсудить "Тоу".

—   В десять устроит?

—   О'кей, — и Тернер положил трубку.

"Тоу" — это была сверхсекретная операция, в ходе которой благодаря сведениям, полученным от Шеймова, около коммуникационного центра КГБ под Москвой было установлено устройство для перехвата закрытой информации, идущей по кабелю связи. Операцию ЦРУ проводило совместно с АНБ. Американцы стали получать важнейшую информацию, о чем русские не догадывались.

Нет, что ни говори, у американской разведки есть громкие победы, подумал еще раз Тернер.

 

ШАМОВ

 

Шамов собрал в папку документы и, выйдя из своего кабинета, направился к Председателю КГБ на доклад. Григорьев второй день находился в загранкомандировке, и с руководством от имени Главка общался Шамов.

Он готовился доложить вопросы по дальнейшей работе с "Одесским".

Андропов встретил Шамова с улыбкой.

—   Наша разведка сообщает, что в ЦРУ большой скандал из-за провала "Лесоруба". Делают зачистку всех резидентур.

 

—    Мы это почувствовали, товарищ Председатель, — ответил Шамов.

—   Удачный момент для нас. Они засуетились, занервничали, а значит, будут допускать ошибки. Ну и поскольку пройдут кадровые замены, то и агенты будут передаваться на связь новым сотрудникам. Поэтому повышенное внимание к иностранным посольствам: передвижения, встречи, словом, этот месяц работаем в более активном режиме.

—     Завтра я готов доложить наши мероприятия по этому вопросу.

—      Хорошо, — согласился Андропов. — Теперь о "Кольчуге". Информацию для "Одесского" подготовили?

—   Пожалуйста, — Шамов протянул Председателю документ.

Тот внимательно прочитал текст и одобрительно хмыкнул.

—    Что ж, в целом нормально. Только прошу учитывать требования разработчиков и Генштаба. Ну и, конечно, никакой самодеятельности по ходу игры.

—   У нас, с учетом решений на Совете главных конструкторов, подготовлено материалов минимум на пять тайниковых операций. И, кроме того, на несколько встреч "Одесского" с представителями ЦРУ.

—    Это хорошо, — Андропов снял очки и стал их неспешно протирать. — Но вот что волнует, — он так же медленно водрузил очки на нос, — это безопасность "Одесского". Поэтому при выездах за рубеж "Одесского" на связь не передавать, исключить любую информацию в закордонные резидентуры о нем. Это приказ, передайте его Григорьеву, когда возвратится.

—   Конечно, товарищ Председатель, круг сотрудников по оперативной игре "Кольчуга" ограничен.

—   А что касается "Гоби"… Закон не знает исключений, он должен получить по заслугам. Словом, делайте выводы. Но в печать эти материалы не передавать.

—    Мы предусмотрели проверку нескольких республиканских комитетов и крупных областных управлений. Сделаем упор на работу с агентурой, выезжающей за рубеж, по линии контрразведки, — доложил Шамов.

—    Это все правильно, — задумчиво произнес Андропов, — но есть еще немаловажный вопрос. Поработайте повнимательнее в Первом Главном Управлении. Предательство нужно предупреждать, а не только наказывать.

Шамов понял, о чем речь. За последние годы было несколько случаев, когда наши разведчики за рубежом инициативно предлагали свои услуги иностранным спецслужбам. Но это только выявленные факты. А ведь никаких гарантий нельзя дать, что сейчас на то же ЦРУ не работает какой-нибудь чин то ли в центральном аппарате КГБ, то ли под прикрытием дипломатического представительства за границей. И Шамов, как один из руководителей контрразведки, который обязан своевременно выявлять шпионов, должен был разделить с Андроповым ответственность за эти провалы. Однако у Шамова на этот счет имелось и собственное мнение.

—   Товарищ Председатель, — медленно, словно не желая задевать закрытый для обсуждения вопрос, начал Шамов, — не секрет же, что и в разведку, да и в другие управления на руководящие должности назначаются выходцы из партийных органов без оперативной подготовки.

Андропов внимательно посмотрел на Шамова.

—   Это линия партии на укрепление государственных органов, — сухо отреагировал он и замолчал. Молчал и Шамов. В тишине прошло несколько секунд. — Хотя, — вдруг сказал Андропов, — возможно, в чем-то вы и правы. Но ведь и я пришел в КГБ из МИДа, — и он второй раз за весь разговор улыбнулся.

 

«КЛЕВЕР»

 

Резидент ЦРУ в Москве, он же первый секретарь американского посольства в СССР, Стив Файер проводил секретное совещание со своими коллегами — Робертом Смартом и Ником Хайненом. Хайнен недавно прибыл в Москву, но проявил себя способным разведчиком и довольно быстро входил в курс дел. Родители Хайнена, уроженцы Одессы, еще детьми вместе с родителями эмигрировали из Советской России во время гражданской войны. В семье культивировался русский язык, и Хайнен неплохо владел им. Вообще в ЦРУ старались использовать своих сотрудников, имеющих неамериканские корни, в странах, близких им по этническому происхождению. Практика доказывала правильность такого подхода. Совещание длилось уже больше часа и касалось очень важного вопроса — нового советского ракетного комплекса "Клевер", о котором в ЦРУ было крайне мало информации. После провала Слизко и ареста "Гоби" все надежды возлагались на недавно завербованного агента "Холла", который работал в суперсекретном институте "Топаз". Сегодня только "Холл" мог добывать сведения о

разработке "Клевера".

Роберт Смарт, известный "Холлу" как Майкл Форгстон, непосредственно работал с агентом. Он и предложил схему встречи с ним.

Через два дня агент ЦРУ "Холл", настоящее имя которого было Сергей Ярков, получил из американского разведцентра шифрованное сообщение.

Центр Фролову

 

11 августа вы должны прибыть в Москву для встречи с нашим представителем для получения инструктажа и специальной техники.

Встреча будет проведена в Центральном Доме художников, где проходит выставка современных зарубежных картин. Ровно в 13 часов вы зайдете в Дом художников и пройдете к залу по теме "Современная итальянская живопись". В 13 часов 10 минут вы подойдете к картине "Утро на площади". К вам подойдет человек и скажет: "Это площадь святого Петра". Ваш ответ: "Никогда не был в Ватикане".

Подтвердите вашу готовность.

Луттэр

 

11 августа в 11 часов 45 минут Ярков стоял недалеко от Центрального Дома художников в небольшой очереди за газетами. Взяв свежий номер "Комсомольской правды", он быстро пробежал глазами по страницам в поисках интересного материала. Во вкладыше его внимание привлекла статья Лосото. Материалы этого автора, умные и злободневные, очень нравились Яркову. "После встречи надо перечитать", — подумал он, свернув газету в трубочку.

Предстоящему контакту в КГБ придавали большое значение. После полученного из ЦРУ сообщения они дважды виделись с Верещагиным, а накануне долго сидели, обсуждая варианты встречи со всех сторон.

Вероятно, значимость момента была настолько велика, что "наружку" решили на ближних подступах не держать. Во всяком случае, Ярков не зафиксировал никого из прохожих, кого можно зачислить в коллеги.

Спустя несколько минут он уже входил в Дом художников…

…А в это время в другом районе Москвы Стив Файер, прибыв на посольском автомобиле к Измайловскому парку, вышел из машины и углубился в чащу. С разных сторон парка туда уже почти час тому назад подъехали еще три автомобиля американского диппредставительства. Их пассажиры рассредоточились в лесопосадке и двигались в разных направлениях. Вокруг парка силами КГБ был создано кольцо из десятков сотрудников "наружки", оперативных работников, которые, используя все достижения современной спецтехники, внимательно наблюдали за действиями американских разведчиков. Советская контрразведка обоснованно ожидала, что в это время должна проводиться тайниковая операция.

Но ни Стив Файер, ни его коллеги не собирались ее проводить. Это была часть операции, которую спланировала в Москве резидентура ЦРУ, чтобы отвлечь силы КГБ всего лишь от одной встречи, которая в эти минуты проходила в Центральном Доме художников…

…Живопись Ярков любил, и современную особенно. Бывая в Москве или Ленинграде, никогда не упускал случая походить по музейным залам. В прошлом году он чуть было не попал на выставку картин Пикассо в Эрмитаже, да не успевал по времени. Правда, не очень тогда расстроился, кубизм Пикассо его не слишком привлекал. Гораздо ближе была ему тонкая психологичность Матисса.

Точно в назначенное время Ярков подошел к картине "Утро на площади". С другой стороны к этому месту приближался Ник Хайнен. Ярков сразу понял, что это тот человек.

Когда они обменялись паролями и Ярков опустил в карман полученный от Хайнена миниатюрный фотоаппарат, инструкции и задание, американец, поведя рукой в сторону изображенных на картине летящих над площадью голубей, негромко сказал:

—   Нас интересует "Клевер", его технические параметры, характеристики, степень готовности, сроки. Хорошо, если вам удастся сфотографировать секретные документы по прочностным испытаниям БЖРК, а также гарантированный срок комплекса.

—    Это будет непросто, — наклонив голову, ответил Ярков, отступив от картины на шаг, демонстрируя для посторонних, что хотел бы ее рассмотреть получше.

—   Мы понимаем, но очень рассчитываем на вас, — настаивал разведчик.

Они постояли еще около минуты у картины, негромко разговаривая, и, наконец, разошлись. Напоследок Ярков бросил:

—     Передайте привет Майклу, у меня от общения с ним остались самые теплые воспоминания.

Побродив по залам еще почти полтора часа, Ярков вышел на улицу и глянул на часы.

—   Ого, сказал сам себе, — так и птичий рынок можно прогулять. — И он быстрым шагом двинулся на остановку троллейбуса.

Из отчета Хайнена

"Холл" произвел впечатление человека, который осмысливает последствия своих поступков. Он не допускает опрометчивых шагов, предпочитая обсудить задачу и пути ее выполнения совместно. Однако ему присуща и некоторая доля авантюризма, склонность к риску, что при определенных условиях можно тоже отнести к положительным качествам. Несмотря на то, что основной мотив сотрудничества агента с нами — это зависимость, контактами он не тяготится. Он не похож на человека, преданного коммунистическим идеям."

 

ЯРКОВ

 

Телеграмму, в которой Андропов благодарил контрразведку за удачную операцию, Верещагин принес на встречу с Ярковым. Тот внимательно прочел ее и, возвращая подполковнику, спросил:

—     Интересно, а Председатель знает, что есть такой офицер Ярков с "Топаза"?

—   Знает, — серьезно ответил Верещагин.

—   Тогда за работу.

На явочной квартире они сидели уже больше часа. Ярков задавал вопросы, а затем они снова и снова обсуждали то, что казалось особенно важным. Наконец, Ярков, почесав подбородок, деловито сказал:

—   Ну, кажется, все ясно, а то я вас совсем замучаю.

—    Мучай, — засмеялся в ответ Верещагин, — у меня потом на душе спокойнее будет.

—   Ну что вы, Василий Петрович, — с серьезным видом произнес Ярков, — я же не садист. — Он потянулся к чашке с остывшим чаем. — Может, согреем еще?

—   Давай напоследок.

Ярков вскипятил воду и разлил по чашкам.

—   Сережа, — осторожно спросил Верещагин, — давно хотел поинтересоваться, не устаешь ты? Все-таки двойная жизнь…

—    Устаю? — Ярков повернулся к Верещагину, и тот увидел такое удивление в глазах своего товарища, такую ясность и уверенность в собственной правоте, что подумал: зря задал этот вопрос. Да, Ярков поистине был железным. Иногда Верещагину казалось, что он, столько лет проработавший в "Конторе", не мысливший себя вне ее, отдающий работе все силы и время, по сравнению с Ярковым просто находится на неспешной прогулке. Верещагин, возвращаясь домой после нелегкого дня, почти всегда старался расслабиться, уйти мыслями в семейные хлопоты, найти время для увлечений. Раздававшийся в выходной день звонок телефона вызывал у него легкую досаду, ему не хотелось переключаться. Нередко ловил себя на мысли, что зайдя в квартиру после долгой загородной прогулки с семьей, неся с собой запахи леса, полевых трав, он думал, что сейчас нужно будет позвонить дежурному, который как всегда сообщит о каком-то происшествии, в связи с чем нужно будет принимать меры, и от этого у него портилось настроение. Ярков же, как сторожевой пес, всегда был начеку, всегда готов бросить все дела и по команде ехать хоть на край света. Его поистине железной психике позавидовал бы каждый — парень мгновенно переключался, и это не вызывало у него ни малейших эмоций. Работа стала не просто частью жизни Яркова, она превратилась в смысл его существования, и на пути к цели не было преград, которые Ярков не смог бы преодолеть. Глядя на него, Верещагин часто вспоминал слова Наполеона: "Один разведчик может стоить целой армии".

Вот и сейчас Ярков спокойно и открыто, с полной искренностью смотрел в глаза Верещагину.

—    Нет, Василий Петрович, я не устал. — И внезапно рассмеялся.

—   Ты чего? — удивился Верещагин.

—     Извините, Василий Петрович, вспомнил. В прошлую пятницу с Пашкой Мезенцевым из седьмого отдела поспорили, кто дальше под водой проплывет. Ну и…

—   Ты, конечно, выиграл?

—   Да, но спорили на коньяк. Когда Пашка принес коньяк и мы открыли его, то там, не поверите, оказался чай. Он так расстроился! — Ярков опять захохотал, весело и заразительно. Верещагин, глядя на искреннюю радость товарища, невольно заулыбался.

—   С рук брал, наверное?

—   Наверно. Но я вот что думаю. — Лицо у Яркова сразу стало серьезным. — Может, я одну такую бутылку с собой возьму в командировку? Мало ли чего?

—   Подумаем, — в тон ему ответил Верещагин. — Сейчас, Сережа, на тебя навалится много чего. Путь мы расчистили, тебе и карты в руки.

Они встали и уже в коридоре пожали друг другу руки.

—   Ну, ни пуха, — Верещагин легонько хлопнул Яркова по плечу.

—   К черту, — улыбнулся тот и шагнул через порог. Верещагин, подойдя к окну, из-за занавески видел, как Ярков вышел из подъезда, неторопливо пересек двор, направляясь к уличной арке. Двигался он легко, упругой походкой удовлетворенного жизнью, уверенного в себе человека.

Правда, магазин "Аквариум", куда Ярков хотел зайти после встречи, уже закрылся.

 

Часть 2. БЖРК

 

АМЕРИКАНСКОЕ ПОСОЛЬСТВО. 1988 год

 

В американском посольстве переполох — приехал новый шеф. Джек Мэтлок, сменивший на своем посту Артура Хартмана, ввел новые порядки. Теперь любая, даже малозначимая, информация должна идти только через него. Он хотел знать все и вникать в каждую мелочь.

В свой первый рабочий день Мэтлок переговорил со всеми сотрудниками. Но самый длинный разговор у него состоялся со вторым секретарем посольства Томасом Стендли, который являлся резидентом ЦРУ. Стендли лишь на полгода раньше Мэтлока прибыл в Москву, но уже полностью освоился и разобрался со своим неспокойным хозяйством. Он был опытным, умным разведчиком, успел побывать в нескольких горячих точках мира и повсюду проявил себя с самой лучшей стороны. Но, пожалуй, главное его достоинство состояло в том, что он умел выдерживать паузу.

—   Знаете, мистер Стендли, — сказал тогда посол, — я хотел бы, чтобы у нас с вами было полное взаимопонимание. Конечно, я не буду требовать докладов, с кем из своих агентов вы здесь встречаетесь, но все значимые сведения, которыми ваши люди снабжают вас, вы должны сразу же докладывать и мне тоже.

Резидент понимал, что имел в виду посол, поэтому он не стал цепляться к словам, а коротко ответил, стараясь сделать это максимально вежливо:

—   Конечно, сэр, мы так и будем поступать.

Мэтлоку понравился ответ второго секретаря, и он подумал, что на него в трудный момент можно будет положиться.

—   Благодарю. Вы подтверждаете блестящие характеристики, данные вам теми, кто хорошо знает вас. — При этом Мэтлок сделал рукой несколько театральный жест, который показался резиденту настолько неуместным в данном разговоре, что он едва сдержал улыбку. Однако, разумеется, не стал давать волю чувствам и лишь чуть наклонил голову, показывая, что польщен оценкой посла.

—     Что ж, — продолжил Мэтлок, — тогда обозначу один из главных вопросов, который нам придется решать, — сокращение стратегических наступательных вооружений. В частности, господин Шульц, с которым у меня перед отъездом сюда состоялся обстоятельный и откровенный разговор, обратил внимание на необходимость замедлить работы русских по Боевым железнодорожным ракетным комплексам. Надеюсь, вы хорошо знаете эту проблему?

Конечно, резидент знал эту проблему. Еще несколько лет назад ЦРУ получило от своих агентов информацию, что русские приступили к конструированию совершенно нового типа вооружения — Боевых железнодорожных ракетных комплексов, или сокращенно БЖРК. Вначале в США не придали большого значения этим сведениям, слишком уж невероятной казалась сама возможность создания такого комплекса. Но потом американцы поняли свою ошибку, однако это легкомыслие дорого им обошлось. Когда в Плесецке были произведены первые испытания БЖРК, в Пентагоне будто очнулись. Они, наконец, увидели, что проворонили туза в колоде русских. Шутка ли, на огромной площади — одной шестой части суши всего мира — в скором времени будут курсировать начиненные стратегическими ракетами поезда, способные за сутки перемещаться на тысячу километров. Причем эти составы одинаково эффективны как в холодной тундре, так и в горячих туркменских песках. А высокая живучесть и большая вероятность уцелеть после ядерного нападения делало комплекс поистине основой группировки ответного удара.

Да, Стендли знал эту проблему. Она стала настоящей головной болью для ЦРУ, которое не проявило в свое время настойчивости, чтобы доказать руководству страны всю опасность советских разработок. Поэтому резидент так неуютно почувствовал себя, когда посол поднял этот вопрос. Он разделял чувство ответственности со своими руководителями.

—   Беда в том, что внешне БЖРК выглядит как состав обычных промышленных рефрижераторов, глядя на которые трудно заподозрить что-либо, — сказал Мэтлок, — а значит, если по бескрайним просторам Союза "гуляет" такой состав, то для контроля над ним одним-двумя спутниками-разведчиками не обойтись. Нужна целая группировка космических аппаратов с высокой разрешающей способностью. А это астрономические траты.

—   Насколько мне известно, Пентагон сделал заказ на изготовление подобного же комплекса? — осведомился резидент.

—   Да, я тоже слышал об этом, — подтвердил посол, — но дела у них продвигаются медленно.

Это было правдой. С американским аналогом БЖРК у Пентагона не клеилось. За последний год ЦРУ предприняло несколько шагов, чтобы любым способом добыть в СССР технологию его изготовления, но пока похвастаться было нечем.

—    Через два месяца продолжение переговоров в Женеве, — озабоченно произнес посол, — и у нас в связи с этим много проблем, в том числе и связанных с БЖРК.

Стендли вопросительно посмотрел на Мэтлока. По его каналам из штаб-квартиры ЦРУ уже поступили указания и по этому вопросу. Но он не спешил все выкладывать послу, ожидая, что тот расскажет сам.

—   Перед нами поставлена задача довести до советского руководства, что разработка американского аналога БЖРК идет успешно, — и Мэтлок выразительно посмотрел на Стендли.

Резидент сразу понял, что хочет сказать посол. На переговорах в Женеве американская сторона будет предлагать советской делегации приостановить работы по БЖРК в обмен на прекращение своих разработок по аналогу.

Но у русских уже готовый мощный комплекс, а у Пентагона пока только не слишком удачный макет. Пойдет ли на это СССР? Ведь советская разведка наверняка в курсе состояния разработок в стане своего противника. Что же они — глупцы? Однако он не стал делиться своими сомнениями с Мэтлоком. Возможно, тот больше осведомлен о замыслах Госдепа. Что ж, тогда это вопрос времени. Резидент еще не знал, что к концу следующего дня он получит из Центра указание, подтверждающее слова посла — через свою агентуру, которая работает в советской "оборонке", доводить до Министерства обороны, МИДа, КГБ информацию, что у США готов железнодорожный комплекс, превосходящий во всех отношениях советский БЖРК. Пропагандистская машина Штатов заработает на полную силу.

Это будет одним из самых удачно осуществленных за последние годы проектов американцев по ослаблению военной мощи СССР.

 

ГУСЕВ

 

У Гусева в приемной шумно. Собрались главные конструкторы, готовятся к совещанию. Сам Генеральный в последнее время ходит чернее тучи, сгорбился, ноги волочит. Причина проста — на переговорах с американцами по разоружению наши делегации сдают позиция за позицией. Почувствовал Рейган палец во рту, руку ему подавай. А ведь откусит, ой откусит! Ведь ясно было — не собирался он отказываться от своих "Звездных войн". Так и заявил, что США отстали от СССР в области стратегических вооружений, а значит, сначала им нужно догнать Советский Союз, а потом говорить о разоружении. Чистой воды фарисейство, все это видят. А Губачев вместо достойного ответа вдруг объявил об одностороннем сокращении СС-20 — ракет средней дальности, и предложил Англии и Франции вступить в прямые переговоры по сокращению их ядерных арсеналов. Конечно, те отклонили. Что это — наивность? Не похоже. А если… Нет, не может такая сильная страна с такими традициями настолько безразлично относиться к собственной безопасности.

Гусев встал из-за стола и подошел к небольшому макету СС-20, стоящему на столике в углу. Положил на холодный металл ладонь. Вот и еще одна неприятная новость: последнее достижение "Топаза" Боевой железнодорожный ракетный комплекс, призванный сыграть решающую роль в военном противостоянии с США, готовятся "сдать" американцам в обмен на их аналог. Накануне в Москве Гусев встречался с генералом КГБ Шамовым, с которым они за последние годы подружились. Тот за голову хватается — у американцев до завершения своего варианта БЖРК далеко, на что же "меняться"? На пшик?

Беда. Час назад говорил по ВЧ с начальником Генерального штаба Вооруженных Сил Ахромеевым. Приятельские отношения они поддерживали давно, друг другу доверяли. Ахромеев принимал участие практически во всех переговорах с американцами после объявления Губачевым "новой внешней политики". Взялся за дело с энтузиазмом, думал, договариваться со Штатами будем на равных. Да оказалось, что скоро ему и другим руководителям министерств "оборонки" стали палки в колеса ставить, обвинять в ретроградстве, потакании прошлому. Выскочки из МИДа и ЦК начали вести двойную игру, потихоньку оттирали военных от принятия решений на переговорах. Вот и сейчас хотят БЖРК отдать. "А на кой ляд он нам?" — говорили недавно эти люди на совещании в оборонном отделе ЦК. Не понимал Ахромеев такого отношении, совсем не понимал. Не к добру это.

Тревожное настроение маршала передалось Гусеву. Он смотрел на часы, понимая, что пора приглашать людей в кабинет, начинать совещание. Пора… А все будто ждал чего-то, не звал… Ладно, молчанием делу не поможешь. Он нажал кнопку связи с секретарем:

—   Зина, приглашай.

И буквально через несколько секунд кабинет стал заполняться людьми. Рассаживались молча, озабоченно, чувствовали: сейчас происходят события, меняющие жизнь. Хорошо ли это?

Гусев кивал каждому, сдержанно здоровался.

—   Приступим? — оглянув сидящих, начал он. — Итак, главная тема у нас сейчас — демонстрация наших БЖРК американским космическим средствам разведки перед выходом на боевое дежурство.

Совещание длилось долго. Тема необычная, неожиданных вопросов много. Гусев знал — американцы напористы, будут требовать по максимуму, постараются выжать все, что можно. Нужно искать компромисс, а главного не дать.

Первый выход БЖРК американцам придется показать. Вопрос — когда и где? Некоторые в Москве предлагали прямо при выходе с предприятия. Тогда проще открыть ворота на "Топазе" нараспашку и запускать всех желающих. Нет, нельзя на выходе, надо подальше.

Предложений на совещании возникло несколько. Гусев колебался и решил взять паузу.

—    Значит так. Николаенко поручаю доработать вопрос по станции Березань. Через три дня с предложениями прошу зайти ко мне. Все.

И опять в кабинете никого.

Мучительно размышляя, Генеральный таки склонялся к Березани. Все же она на расстоянии более чем двух десятков километров от "Топаза". И к производству неблизко, и в зону действия американского спутника входит. Представители Министерства общего машиностроения там побывали, согласились. Пожалуй, стоит решиться. Он подумал и набрал Москву, кабинет Шамова.

—   Николай Алексеевич, приветствую. Спрашиваешь, отчего голос такой невеселый? Отвечаю: повода для радости нет. Хочу посоветоваться насчет показа БЖРК. Если на станции Березань покажем, а? Да, да, на той, о которой в последний раз говорили.

Около минуты Гусев молча слушал Шамова. Затем продолжил:

—   Ну, спасибо за поддержку. С Шарубой сейчас переговорю.

Гусев знал, если КГБ поддержит, вопрос может решиться положительно. У Министерства обороны позиции слабели на глазах.

На следующий день у главного конструктора "Топаза" Николаенко прошло совещание по поручению Гусева. Вопрос, по мнению Николаенко, был в общем-то решенный, и от него требовалось только отработать детали.

После совещания он попросил задержаться начальника отдела Яркова. Николаенко все чаще, когда возникали непростые вопросы, советовался с ним. Заместитель Николаенко Голяк через два месяца на пенсию идет, так что смена ему подобрана. Хоть и молод еще Ярков, да фору любому опытному даст. Цепкий, с быстрой реакцией, с лету идеи хватает, а организатор — каких поискать.

—    Сергей, — приступил к делу главный, — давай посоветуемся. Что еще не учли, как считаешь?

—    Думаю, Сергей Максимович, электриков на станцию нужно отправлять, прожекторы проверить, чтобы осветить состав как следует. Иначе инспекция придерется, начнут капризничать, что условия не те. Опять начнут настаивать на показе при выходе.

—    Да, наверное, ты прав. — Главный чуть помолчал, затем продолжил. — Буду предлагать тебя моим заместителем. Голяк скоро на пенсию идет.

Ярков ответил не сразу.

—   А может, достойнее есть, подумайте.

—   Нету, — коротко ответил главный.

Выйдя от начальника, Ярков направился к себе в кабинет. Да, он уже третий год как начальник отдела "Топаза". Конечно, немногие в его возрасте возглавляют такие сложные подразделения, но он чувствует себя уверенно. Полгода назад ему досрочно присвоили майора. Тоже приятно. Казалось, все идет хорошо.

На прошлой неделе Ярков получил из ЦРУ сообщение. Американцам позарез нужна информация по БЖРК. Теперь, когда с местом показа определились, можно и в Лэнгли ответ готовить. Неужели комплекс сдадут Штатам?

Он зашел в кабинет и внезапно вспомнил МальчишаКибальчиша из гайдаровской сказки. "И все бы хорошо, да что-то нехорошо", — произнес вполголоса Ярков слова Мальчиша.

 

ЛЭНГЛИ

 

Уильям Вебстер, назначенный недавно на пост директора ЦРУ, выехал из штаб-квартиры главной американской разведки для встречи с Госсекретарем США Джорджем Шульцем. Ехать было совсем недалеко — Лэнгли считается пригородом Вашингтона. Вот уже второй месяц Вебстер входит в курс дел. Конечно, для него все здесь в новинку, но он надеется быстро освоиться. За спиной шестидесятичетырехлетнего директора уже большой опыт работы в ФБР. А еще раньше он долго трудился судьей штата Канзас. Видимо, это наложило отпечаток на его характер. Все решения Вебстер принимал лишь после того как тщательно взвешивал все "за" и "против", но затем он уже не шел на компромиссы. Может быть, изза этого к нему тогда приклеилась кличка Судья.

Автомобиль, двигаясь по дороге вдоль зеленых лужаек, набирал ход. Шеф ЦРУ, не успевший привыкнуть к этой дороге, смотрел в окно. Тихо урчал мотор, и он вспомнил, как, назначая его в далеком 1978 году руководить Федеральным бюро расследования, президент США Джимми Картер долго говорил, насколько важно обеспечить взаимодействие бюро с другими спецслужбами страны. Но Вебстер знал истинную подоплеку — президент до сих пор чувствовал неуверенность, вспоминая ушедшего из жизни бывшего директора ФБР Эдгара Гувера, который продержался на своем месте сорок восемь лет и превратил эту организацию в государство в государстве. Еще бы! Возглавив бюро расследования в возрасте 29 лет, Гувер пережил на этом посту Великую депрессию, реформы Рузвельта, Вторую мировую войну, первые этапы холодной, корейскую и вьетнамскую войны, будучи всегда одной из самых влиятельных фигур в США. Придя к власти, Картер изо всех сил старался сделать ФБР послушным инструментом в своих руках, однако после безуспешных попыток понял, что достигнет своей цели лишь тогда, когда сможет вытравить оттуда дух всемогущего Гувера. Поэтому он и рассчитывал в этом на Вебстера, известного своей настойчивостью в достижении цели…

Когда Вебстер впервые зашел в свой кабинет в ФБР, все его служащие уже знали о возложенной на нового главу миссии. Их скрытое сопротивление и неприязнь он ощутил сразу. Но за пять лет ему удалось сломать ситуацию и стать почти своим.

С Шульцем до ЦРУ они общались не часто, но теперь их встречи стали регулярными. А вот президент Рейган, понимая, что Вебстер еще недостаточно освоился, звонил реже, предпочитая черпать информацию у более опытного во внешних делах Шульца. Конечно, глава Центрального разведывательного управления не подчиняется напрямую Госсекретарю, его шеф — президент. Но на практике все немного иначе. Роль и влияние американского Государственного секретаря, особенно за пределами страны, огромны. Да, Вебстера пока сложно сравнивать с Уильямом Кейси, с которым и глава государства не стеснялся советоваться. А с Шульцем и вовсе они были на равных. Бесспорно, Кейси многое удалось успеть, это признают все. Одна операция "Циклон" чего стоит! А организация движения сопротивления сандинистам в коммунистической Никарагуа, подрывные акции в Варшавском блоке и многое другое, о чем Вебстер пока еще не знает. Словом, чтобы сравняться с влиянием Кейси, придется приложить немало усилий. Но Вебстер по кличке Судья справится, он никогда не пасовал перед трудностями.

Вот и Белый дом.

Шульц с улыбкой встретил директора ЦРУ.

—   Ну что, осваиваетесь? — спросил, пожимая руку. Вебстер кивнул головой, собираясь вежливо ответить, но Госсекретарь внезапно задал вопрос, который, вероятно, для него сейчас являлся главным:

—   У вас есть что-то новое по советскому железнодорожному комплексу?

Шеф ЦРУ ожидал разговора на эту тему, поэтому постарался подготовиться, однако не рассчитывал, что с него начнется встреча. Тем не менее он сразу включился.

—   Да, конечно, сэр. Мы, к примеру, знаем, что русские предложат провести показ БЖРК на станции Березань, которая находится в двух десятках километров от их ракетного центра.

—    А насколько точны сведения? — поинтересовался Шульц.

—   У нас там есть хороший агент.

—    И что, его информация всегда надежна? — Госсекретарь приподнял брови, явно давая понять, что не разделяет позицию безоговорочного доверия кому бы то ни было.

Откровенно говоря, Вебстер еще недостаточно изучил положение дел в ЦРУ с агентами, и про себя подумал, что это нужно сделать в ближайшее время. Однако вслух он уверенно подтвердил:

—   Да, этому человеку мы верим.

—    Хорошо, — Шульц кивнул, согласившись с Вебстером, и продолжил, — дело в том, что на ближайшей встрече с Шерадзе мы намерены жестко ставить вопрос о прекращении выпуска железнодорожного ракетного комплекса.

—   Но, насколько я знаю, они готовы идти лишь на частичные уступки. Значит, взамен нужно что-то предложить?

—    Ничего серьезного мы, конечно, предлагать не будем, — жестко ответил Шульц. — Речь о другом. Нужно активнее поработать лично с Шерадзе, это первое. — Тут Шульц многозначительно замолчал, и за те несколько секунд, пока в кабинете висела тишина, Вебстер понял, что имеет в виду Госсекретарь.

—   Конечно, сэр, мы подумаем и об этом, — кивнул головой он.

—   Подключайте к проблеме БЖРК всех своих людей,

—   настаивал Шульц, — в СССР они есть на самом высоком уровне. — Он опять замолчал, а затем после короткой паузы добавил, — насколько я знаю, — и улыбнулся.

В центральный офис ЦРУ Вебстер возвращался в задумчивости. Уже подъезжая к штаб-квартире, позвонил из машины секретарю.

—   Пригласите ко мне Маккони, я буду через пять минут, — велел он.

Роберт Маккони, руководитель оперативного директората ЦРУ, был опытным разведчиком, в 60-х он три года находился в посольстве ГДР и неплохо знал Восточный блок. Оперативный директорат занимается агентурной работой, и именно здесь планируются и осуществляются все тайные операции главной американской разведки.

Когда Вебстер зашел к себе, Маккони уже ожидал его в приемной.

—   Прошу вас, — пригласил его глава ЦРУ.

Маккони, не задавая вопросов, молча ожидал, что скажет его начальник. За то короткое время, что Вебстер пробыл в разведке, он уже успел оценить глубину знаний и опыт руководителя своего важнейшего директората и всегда старался максимально с пользой для себя использовать общение с ним.

—    Маккони, вопрос по советскому ракетному железнодорожному комплексу очень волнует наше руководство, — начал Вебстер, — нужно проинструктировать "Холла".

—    На следующей неделе наш человек встречается с ним лично.

—   И еще. Вы ему доверяете?

—      Опыт свидетельствует, что полностью доверять агентам нецелесообразно, — осторожно ответил Маккони. — "Холл" не давал пока оснований усомниться в его искренности, но, тем не менее, мы планируем в ближайшее время его очередную проверку.

—   Какую?

—   Как вы знаете, господин директор, недавно в СССР прошли испытания электромагнитной бомбы. Наши космические аппараты зафиксировали над территорией среднеазиатского региона взрыв. Несмотря на то, что "Холл" работает в ракетном центре, который причастен к разработке бомбы, непосредственно к ней он отношения не имел. Мы знаем это.

—   Ну и? — Вебстер приподнял брови.

—   Тем не менее, мы дадим задание "Холлу" именно по бомбе, — продолжил Маккони. — Если это игра КГБ, то они постараются через него передать нам информацию, которая, естественно, будет ложной.

—   Вы хотите сказать, что, получив задание по бомбе, "Холл", если он честно работает на нас, должен сообщить о невозможности его выполнения?

—   Именно так.

—   А где состоится встреча, в Москве?

—   Нет, в Туле.

 

КГБ СССР. БОЛЬШАЯ ЛУБЯНКА

 

Начальник 2-го Главного Управления КГБ СССР генерал Шамов в последнее время нервничал. Не все, далеко не все шло так, как хотелось бы. На днях звонил Гусев из Предпорожья. На глазах рушится то, что создавалось десятилетиями, а противостоять невозможно. Провели они на "Топазе" межведомственное совещание, подготовили и отправили на имя Губачева письмо с просьбой вмешаться в ситуацию, не дать погубить БЖРК и другие ценные оборонные разработки — ну и что? А ведь еще совсем недавно и в голову не могло прийти, что, идя в ЦК, нужно быть вдвойне осторожным, доказывать то, что и так очевидно. Вчера звонил Григорьев, сочувствовал. Хоть и на пенсии он уже, преподает на Высших курсах КГБ, а тоже переживает.

Раздался звонок оперативной связи.

—   Николай Алексеевич, — раздался в трубке голос заместителя Шамова Храмова, — можно нам с Глушко зайти?

—    Давайте, — коротко ответил Шамов. Он уже ждал их. Предстояло важное обсуждение. Дело в том, что американцы сомневались в искренности советской стороны, взявшей на себя обязательства по ограничению выпуска БЖРК. Руководство Штатов считало, что в СССР, из-за опасения ослабить свою обороноспособность, готовят какую-то замену железнодорожному комплексу, но скрывают свои разработки. Несколько дней тому назад "Одесский" тоже подтвердил эту информацию, получив от ЦРУ задание проверить, не готовят ли тайно в "Топазе" новое оружие? В связи с этим в отделе Глушко возникла идея: "помочь" Центральному разведывательному управлению уйти на негодный объект, то есть подсунуть им "дезу". Ну, к примеру, подтвердить: да, "Топаз" имеет отношение к разработке нового мощного оружия. И тогда американцы кинут все свои силы на получение максимального объема сведений об этих "разработках". И пока они поймут бесперспективность своих усилий, пройдет много времени.

Через несколько минут в его кабинете уже шло совещание. Вопрос важный — обсуждали дезинформацию, подготовленную для ЦРУ.

—    Итак, — начал Шамов с вопроса, — какое оружие мы избрали для наших оппонентов?

—   Дирижабль, — ответил Храмов.

—    Дирижабль? — удивился начальник контрразвед-

ки.

—   Да, дирижабль, — повторил Храмов, — который будет выступать как носитель ракетного комплекса.

—    Вот как? Что ж, идея интересная, — отреагировал Шамов, — а какие характеристики такого воздушного судна? Подымет ли он махину весом в несколько десятков тонн?

—   Вот, пожалуйста, — Храмов передал через стол документ.

—    Так-так, — Шамов с интересом стал читать, комментируя вслух, — грузоподъемность 250 — 500 тонн, дальность полета на высоте 2 километров со скоростью 90 километров в час — до 1000 километров с вертолетной дозаправкой в воздухе… при отработке системы дозаправки по стране возможно нахождение в полете несколько суток, с общей дальностью 22 тыс. км. Ну что ж,

—   поднял он голову, — впечатляет. Тот же БЖРК, только воздушный вариант. Только вот чем подтверждать будем намерения советской "оборонки" использовать дирижабль?

—    Будет постановление Совета Министров СССР с грифом "Для служебного пользования". Юрий Николаевич, — обратился Храмов к сидящему рядом Глушко, — дай, пожалуйста, проект постановления. Вот, Николай Алексеевич, смотрите.

Шамов пробежал глазами текст. Что ж, грамотное постановление будет. Основной заказчик — Министерство общего машиностроения, кроме него еще заказчики готовой продукции — Миннефтегаз СССР, Мингеологии СССР, Минэнерго СССР, Минмонтажспецстрой СССР. Куратор — Главное управление космических систем.

—    Ну, а теперь главный вопрос: как дела с разработкой дирижабля обстоят на самом деле?

—   Хоздоговорная тема по отработке прочности узлов дирижабля ведется на кафедре теории упругости и сопротивления материалов физико-технического факультета Политехнического института Предпорожья, — ответил Храмов, — вот справка по техническим характеристикам изделия. В работе принимает участие и "Одесский", — добавил он.

—   Что ж, будем готовить материалы для "Одесского",

—   подвел итог Шамов, — через два дня доложите.

Точно в назначенный срок у Шамова на столе лежали все необходимые документы. Он стал внимательно читать. Итак, "…создание такого подъемного средства необходимо для транспортировки ступеней ракет для запуска тяжелых спутников в тех случаях, когда габариты изделий выходят за пределы требований железных дорог, мостовых проемов…", "…разработчики "Топаза" готовят технико-экономические обоснования для использования дирижаблей в качестве транспортного подвижного ракетного комплекса. Преимущество: отпадает необходимость строить аэродром, подготовленную стартовую площадку, поскольку любая площадка размером 110х70м пригодна для взлета и посадки…".

Шамов поднял голову от документа и задумчиво посмотрел на стену. "Хм, — прикинул он, — то есть размером с футбольное поле, отлично", — и продолжил чтение. "…Воздушное пространство не требует дорожных покрытий. Проведение боевого дежурства вблизи населенных пунктов нецелесообразно, но использование дирижаблей в местах строительства и эксплуатации трубопроводных магистралей, мест работы геологических пар-

тий имеет хорошие перспективы…".

Далее в документе сообщалось, почему все-таки предпочтение отдано дирижаблям в противовес самолетам. Самолеты марки Антонова, указывалось в документе, удовлетворяют грузоподъемностью, но проигрывают  в предельной высоте. А это очень важно. Ведь первая ступень самая емкая, она сгорает через 60 секунд после запуска. Все равно придется готовить трехступенчатое изделие. И, главное, проект по дирижаблям намного дешевле антоновского.

Шамов закончил чтение и откинулся на спинку стула. Затем взял в руки шифровку из Предпорожья. В ней сообщалось о том, что ЦРУ вызывает "Одесского" на встречу. Она должна состояться в Туле.

Несколько секунд Шамов сидел, о чем-то размышляя, а затем пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер. На другом конце провода подняли трубку. Это был первый заместитель начальника Первого Главного Управления КГБ СССР Кирпиченко, личность легендарная среди разведчиков — он начинал свою деятельность еще в период Великой Отечественной войны. Настоящий ас.

—    Вадим Алексеевич, это Шамов. У вас не совещание? Хотел бы встретиться, посоветоваться… В семь? Да, устраивает, спасибо.

Кирпиченко был одним из тех, с кем Шамов нередко обсуждал вопрос перед принятием важного решения. Старый разведчик обладал огромным опытом, тонким умом и потрясающей интуицией. Именно с ним Шамов и собирался встретиться вечером, чтобы в неформальной беседе понять для себя, чем сегодня дышит ЦРУ, которое не так давно возглавил бывший фэбээровец Вебстер по кличке Судья.

 

ЖЕНЕВА — МОСКВА

 

Ахромеев стоял, насупившись, изредка бросая сердитые взгляды в сторону Шерадзе, который, смеясь, о чемто беседовал с новым американским Госсекретарем Джеймсом Бейкером. Рядом с Ахромеевым с такими же расстроенными лицами стояли маршал Огарков, генерал Стародубов и заместитель начальника разведки КГБ Леонов.

Только что на двухсторонних переговорах об ограничении стратегических вооружений советская сторона совершенно бездарно, если не сказать больше, потеряла новейший ракетный комплекс "Ока". А ведь Минобороны несколько раз предупреждало Шерадзе, что нельзя включать комплекс в Договор по ракетам средней дальности. Ведь Договор-то предусматривал дальность более пятисот километров, а "Ока" всего на четыреста с трудом долетала. Зачем это сделали?

—   Ты знаешь, Николай Васильевич, — повернулся Ахромеев к Огаркову, — я ведь перед его встречей с бывшим Госсекретарем Шульцем просил расширить состав делегации, как чувствовал подвох, да они, — и Ахромеев показал пальцем вверх, — не пошли навстречу, видно, понимали, что в моем присутствии этого сделать не удастся.

—    Да знаю я. Не переживай ты так, мы сделали, что могли.

Но Ахромеев будто не слышал.

—   Я потом спрашиваю его, как же так, Эдуард Амвросиевич, ведь мы же договаривались, что "Оку" не трогаем. А он мне — "добиться подвижек любой ценой…надо уступать…вы понимаете, что я говорю это с одобрения самого верха". Эх, нужно было сразу к Губачеву идти.

—    Ты думаешь, помогло бы? — спросил Огарков таким тоном, что Ахромеев запнулся и как-то сразу потух.

—   Ты прав, ни черта бы не помогло, — и он махнул рукой.

Ахромеев сразу понял, что имел в виду Огарков. Еще в апреле, когда Губачев вел в Рейкьявике переговоры с предшественником Бейкера Госсекретарем США Шульцем, начальника Генштаба срочно вызвали туда для помощи Губачеву. Ахромеев вылетел сразу же и принял участие во второй половине встречи. Однако на следующий день все местные газеты, комментируя встречу, заявили, что во время беседы "советский лидер согласился прекратить производство ракетного комплекса "Ока", что поддержал присутствовавший там маршал Ахромеев". Но к возмущению Ахромеева, который ни сном, ни духом не ведал о договоренностях Губачева по "Оке", никто не прислушивался. Их, специалистов, искренне беспокоившихся о судьбах страны, отодвигали все дальше и дальше.

Уже не раз, когда споры в рабочей группе, занимающейся подготовкой переговоров по разоружению на высшем уровне, заходили в тупик и представители МИДа оставались в меньшинстве, Шерадзе, как правило, говорил: "Хорошо, оставим этот вопрос, я переговорю с Михаилом Сергеевичем". И все понимали, что на деле это означало: "Ладно, сидите тут и спорьте, а мы примем решение". Так оно и бывало чаще всего.

Постепенно представители Министерства обороны, КГБ, Военно-промышленной комиссии Совмина, входящие в рабочую группу, привыкли к такому отношению и перед принятием серьезного решения всегда пытались перестраховаться, заручиться поддержкой если не Губачева, то других членов Политбюро. Но в последнее время это срабатывало все меньше и меньше…

Конечно, убрав "Оку", американцы получали сразу же заметное преимущество в Европе, у них же оставалась модернизированная ракета "Лэнс-2" с подобными параметрами, и они не собирались включать ее в Договор.

Все эти мысли буквально съедали начальника Генштаба, который уже почти с нескрываемой ненавистью смотрел в спину Шерадзе. И вдруг рядом раздался радостный голос:

—   Хеллоу!

Ахромеев резко обернулся. Напротив стоял американский генерал Рауни с переводчиком. Да, это тот самый несгибаемый Рауни, который вел переговоры от имени делегации США и не сдал ни пяди территории собственных интересов, не сделал ни шагу навстречу советской стороне. Его называли "бульдозером". Ахромеев провел с ним в спорах много часов.

—     Маршал, — быстро переводил слова американца переводчик, — почему вы такой мрачный?

—    Я рассчитывал на честный и равноправный разговор, мистер Рауни, — сухо отреагировал Ахромеев, — но, к сожалению, ошибся.

—   Как говорят у вас, "тот не ошибается, кто ничего не делает", — засмеялся американский генерал и пошел дальше.

—    Победители, мать вашу, — негромко сквозь зубы процедил Ахромеев, — теперь за БЖРК возьмутся.

—   С Гусевым давно говорил? — спросил Огарков.

—    Да перед отлетом сюда. Готовятся к показу комплекса. Место вроде подобрали. В понедельник он со своими ребятами в Москве будет, у меня встретимся, поговорим.

Через три дня в кабинете Ахромеева сидел Гусев и рассказывал последние новости.

—    Все-таки решили мы, Сергей Федорович, на станции Березань остановиться. Предложения я привез. Это наш последний рубеж, отступать некуда.

Маршал взял переданный документ и углубился в чтение. Дочитав до конца, негромко произнес:

—      По истребительной авиации уступки сделали, "Оку" сдали, Красноярскую РЛС согласились демонтировать…

—   Как Красноярскую? — удивился Гусев, — я не слышал.

—   Так вот я тебе и докладываю, — хмуро буркнул Ахромеев и вдруг перешел на тревожный шепот, — ты пойми, Владимир Федорович, они же на этом не остановятся. Уже прорабатывается вопрос, — он широко раскрыл глаза, — ты не поверишь, по передаче американцам шельфа Берингова моря, сорок тысяч квадратных километров! Шутка ли!

—   Бог ты мой! Там же нефть, газ, рыбы сколько! Надо же что-то делать.

—   Да говорил я с Соломенцевым, Зайковым — ничего! Боятся, говорят "все правильно, сейчас важны общечеловеческие ценности". — Ахромеев помолчал. — Слушай, может, поговоришь с Щербицким? Он-то мужик порядочный, под американцев ложиться не станет.

Гусев вместо ответа молча тер пальцами высокий лоб.

—    Говорил уже, — наконец произнес он. — Согласен он с нами на все сто. Но тяжело ему, конечно. Рыжков тоже поддерживает нас. Но, если откровенно, надеемся на Лигачева. Он боец.

—   А ведь сдавать БЖРК нам нельзя, — твердо сказал начальник Генштаба, решительно рубанув ладонью воздух.

—   Нельзя. Американцы такой еще лет пять будут делать, если сообразят как.

—   Это точно.

—   Через неделю провожу межведомственное совещание на "Топазе", я тебе говорил, — продолжил Гусев, — соберу ракетчиков со всей страны, приглашаю руководителей из Минобороны, МИДа, КГБ, заинтересованных министерств и так далее. Будем говорить и по БЖРК. Направь туда толкового генерала из своего ведомства.

—   Стародубова отправлю.

—   Нормально. Ну, буду идти, мне в ЦК на двенадцать нужно.

Ахромеев встал и вышел проводить гостя. В приемной Гусева ожидали двое мужчин, один седоватый, сухопарый, второй совсем молодой, подтянутый, с открытым лицом.

—   Это мои ребята с "Топаза", — представил их маршалу Гусев. — Кузюкин, а это Ярков, молодой и подающий большие надежды.

 

Центр Фролову

Как мы вам уже сообщали, для нас важна любая информация, касающаяся ракетного комплекса железнодорожного базирования. Сегодня крайне актуально знать место, которое планируется определить для показа БЖРК нашему спутнику. Просим принять все меры для получения таких сведений.

Луттэр

 

 

ЯРКОВ

 

Мне назначили встречу в Туле. Никогда не был в Туле, и неизвестно, съездил бы когда-нибудь туда вообще, а тут есть повод и весьма убедительный — меня хотят видеть люди из ЦРУ. Место подобрано, на мой взгляд, соответствующее — кафе "Тульский пряник". Не думаю, что в Лэнгли не хватает фантазии, скорее, кафе выбрано из-за его популярности у туристов, среди которых немало и иностранцев. Вопросы конспирации ведь не потеряли еще актуальности. Согласно заданию, я должен занять столик, заказать два чая и сувенирные тульские пряники. Конечно, побывать в Туле и не попробовать их знаменитое лакомство было бы большой ошибкой, так что в этом смысле ребятам из американской разведки за их предусмотрительность и заботу спасибо. В 14 часов 15 минут ко мне подойдет мужчина средних лет с ранцем коричневого цвета, похожим на школьный портфель, и скажет: "Мы удачно выбрали столик". Мой ответ: "Мы — это Николай ІІ". Нельзя не согласиться, пароль оригинален, но зато так больше никто не ответит.

Верещагин сообщил в Москву о намеченной встрече, хотя они должны были узнать об этом одновременно со мной, я же передал туда коды расшифровки.

С Верещагиным мы вчера долго говорили, он предложил разные варианты "опроса", которому меня наверняка подвергнет цэрэушник.

Кстати, пару дней назад мне домой позвонила мама Лизы. Это был сюрприз! Она сказала, что звонит по просьбе дочери. Оказывается, Лиза через полторы недели приезжает в Москву и хотела бы со мной увидеться. А ее мама меня хорошо помнит со школы. Вчера об этом рассказал Верещагину. По мнению Центра, мою линию поведения в отношении Лизы решено не менять. Что ж, там виднее. Правда, встречи с моей школьной подругой стали меня немного напрягать. Но работа есть работа...

Каким-то озабоченным шеф стал в последнее время, осунулся, будто постарел. Я понимаю, переживает. Мы все сейчас переживаем. Зато мои "друзья" из Лэнгли оживлены больше обычного. Я вижу, как растет их настойчивость, как все увереннее они держатся в чужой для них стране, и сдается мне, что если не дать им по носу сейчас, завтра может быть поздно.

На "Топазе" растерянность. Это становится понятным, когда знаешь, сколько сил, денег и нервов вбухали в железнодорожный комплекс. Гусев ходит нервный. Письмо Губачеву отправили, а в ответ — ни гу-гу.

Помню, как Николаенко приехал с космодрома Плесецк, где проводили испытания БЖРК, в ладоши хлопал. "Эх, — говорил, — ну черти, ну яйцеголовые, молодцы, такую классную вещь сделали!" Поддерживаю Николаенко полностью, так как сам видел взлет ракеты из вагона. А ведь не так просто все создавалось. Долго думали, как укоротить ракету, которая не входила в стандартную длину рефрижератора. Выход нашли за счет гофрированного материала, который просто вытягивался в конус. А перегруз? Вес ракеты сто тонн! Рельсы от такой тяжести дугой должны прогнуться, но и эту проблему тоже решили. Да вообще идей было найдено — море!

Ладно, не буду поддаваться общему настроению и расстраиваться, мне нельзя.

В Тулу я еду через Москву, так удобнее всего.

Дома я буду отсутствовать всего три дня, так что с собой беру лишь небольшой саквояж. Мне часто приходится ездить, и вещи я складываю почти "на автомате".

Снова дорога. Сколько я их перевидал, на чем только не передвигался. Как-то был случай, когда после приема радиопередачи из ЦРУ, который проводился недалеко от Харькова, пришлось воспользоваться местным автобусом. Вообще-то я предпочитаю для таких случаев автомобиль, но тогда моя "Лада" была на ремонте. На следующее утро позарез нужно было быть дома, поэтому я все рассчитал по времени. Возвращаясь после сеанса тем злополучным автобусом, планировал быть на небольшой железнодорожной станции через час. Но водителю пришло в голову сократить путь. Однако он выбрал не слишком удачную дорогу, где и заглох. До станции оставалось порядка тридцати километров, до райцентра — десять, а до прибытия нужного поезда сорок пять минут. Я тогда предпочел райцентр, до которого добежал за двадцать минут. В местном отделении милиции оказались отзывчивые ребята, дали старый велосипед с условием оставить его дежурному на станции. Потом я пожалел, что слишком быстро добрался, мог бы успеть искупаться в местном озере.

Тула мне понравилась. Старый, тихий город. Конечно, самоваров на каждом шагу я не увидел. Зато люди очень доброжелательные. И пряников в магазинах полно. Я пока не брал, надеясь, что в кафе закажу не один.

"Тульский пряник" оказался обычным общепитовским заведением, но из-за расположения в центре города заполненным почти до отказа.

Два ароматных чая и пряники уже на столе. Запах от них обалденный! Вообще пряники, печенье, торты — это моя слабость, с которой я пока не борюсь, наверно оттого, что постоянные тренировки позволяют не очень ограничивать себя в еде. Интересно, этот американец достаточно пунктуальный человек? Думаю, ничего страшного не будет, если я съем до его прихода свою порцию, а потом закажу еще. Сказано — сделано. Но стоило мне укусить пряник, как рядом раздался голос:

—   Мы удачно выбрали столик.

Я поднял голову. Напротив стоял одетый по-дорожному средних лет мужчина, держа в руке небольшой ранец коричневого цвета, похожий на школьный портфель. Он смотрел на меня и улыбался. К сожалению, ответить членораздельно, когда у тебя во рту пряник, сложно. Но мужчина, видимо, понял мое затруднение, поэтому улыбнулся еще шире и сел рядом.

 

ТУЛЬСКИЙ ПРЯНИК

 

Этот рейс из Нью-Йорка ничем не отличался от других. Все те же шумные, любопытные иностранцы с болтающимися фотоаппаратами на груди, постоянно пересыпающие свою речь ставшими модными словами "Губачев", "перестройка", встречающие их на выходе автобусы "Интурист", словом, ничего особенного. Такие в Москве не редкость.

Но как только группа разместилась в гостинице, из американского посольства один за другим выехали три автомобиля, направившиеся в разные стороны. За ними тут же потянулась "наружка" КГБ. По всем данным, намечалась операция ЦРУ, о сути которой пока было неизвестно.

Спустя каких-то полчаса из гостиницы стали выходить прибывшие из Нью-Йорка гости и по двое, по трое тоже быстро разъезжались на такси, частных машинах или туристских автобусах.

Супруги Дин и Сейла Гордински, как и все, последовали обычным туристским маршрутом — Красная площадь, собор Василия Блаженного, музеи. Улыбки прохожим, фотографии на память, сувениры, подарки домой, "да, Москва, Губачев, перестройка", будет что рассказать родным и друзьям. Нет, они не давали никакого повода усомниться в искренности своего доброжелательного отношения к этой удивительной стране, "no problem!".

Вечером супруги, разумеется, уже в гостинице. Ужин в местном ресторане, в спокойной обстановке, легкий десерт на ночь. Можно заказать завтрак в номер? Чудесно! В десять утра они бы с удовольствием съели яичницу с гренками и выпили по чашечке кофе. Да, супруги предпочитают со сливками.

На следующее утро официанту, принесшему завтрак в номер, показалось, что там находится лишь одна женщина. Официант был агентом КГБ и, проинструктированный в соответствии с ситуацией, решил убедиться, что он не ошибся. Для этого ему пришлось "случайно" уронить кофейную ложечку, упавшую прямо к ванной комнате. С извинениями он наклонился, и этого было достаточно, чтобы заглянуть и туда. Действительно, мужчины на месте не было.

Через пять минут официант уже позвонил по известному лишь ему телефону и сообщил о том, что увидел.

Официант сработал молодцом. Прокололся наряд "наружки" КГБ, который контролировал выход из гостиницы. О том, как подопечный смог их провести, они узнают чуть позже, когда опросят водителя грузовой машины, доставившей рано утром хлеб в гостиницу. Водитель расскажет, что когда вынимал из фургона тяжелые лотки с хлебом, ему помог незнакомый мужчина, попросивший затем подвезти его до ближайшей станции метро. Да, мужчина говорил с легким прибалтийским акцентом. Водитель был уверен, что это латыш. Он этих ребят сразу узнает, когда-то служил под Ригой. Что было при нем? Да ранец какой-то дурацкий, как у школьника.

…Дин не видел людей из КГБ, но был уверен, что обхитрил их. Эта машина, привезшая хлеб в гостиницу, оказалась очень кстати. Дин попросил водителя за небольшую сумму подвезти его к метро, и тот согласился. Когда машина выезжала со двора гостиницы, Дин наклонился к сумке, стоявшей у него в ногах, чтобы достать оттуда деньги, и этого времени хватило, чтобы те, кто внимательно смотрел на машину в этот момент, убедились, что в кабине, кроме шофера, никого нет.

И все же несколько раз Дин, перемещаясь в метро, менял маршруты и направления, выходил на промежуточных станциях, терялся в толпе идущих на работу москвичей и усиленно проверялся. Нет, слежки не было.

На вокзале он не стал идти в кассу, билет был куплен еще несколько дней назад коллегами из посольства и сейчас лежал у него в кармане.

В последний вагон поезда Дин сел, когда состав тронулся.

До Тулы почти двести километров, а значит, в запасе около трех часов. Он прибудет заблаговременно.

Кафе "Тульский пряник", где у Дина намечалась встреча, долго искать не пришлось.

Зайдя туда и быстро осмотрев зал, он сразу узнал "Холла". Агент был таким, каким его Дин видел на фотографиях — крепкий, с открытым лицом, спокойным, чуть насмешливым взглядом. "Холл" сидел за небольшим столиком на двоих и пил чай.

—    Мы удачно выбрали столик, — произнес Дин, подойдя к агенту.

Услышав сказанное, "Холл" поднял голову и старательно жуя, попытался ответить. Видно, с пряником во рту сделать это было непросто, поэтому его лицо приняло обескураженное выражение. Дин не удержался, засмеялся и сел рядом. Ему сразу понравился этот человек, такой непосредственный, располагающий к себе.

—    Извините, — наконец произнес "Холл", — чертовски вкусный пряник, не удержался. А что касается пароля, то я не сторонник самодержавия. Вообще, насколько вы поняли, у нас сейчас расцвет демократии.

—   Да, — ответил Дин, — я это заметил, особенно по тому, что на улицах перестали задерживать нищих.

—    Кстати, очень выгодная профессия, — серьезным голосом сказал "Холл", — когда вы меня уволите, обязательно стану с протянутой рукой где-нибудь напротив вашего посольства. Заработаю кучу денег и заставлю вас мучиться угрызениями совести.

Дин опять засмеялся. И так, в шутливой форме, они продолжали легкий разговор. Наконец, Дин, глянув на часы, увидел, что они просидели уже почти полчаса. Конечно, вести дружеский разговор с агентом нужно, но сейчас это было большой роскошью.

—    Перейдем к делу? — Дин постучал по циферблату часов.

—   О'кей.

—    Сергей, нас интересует электромагнитная бомба.

Вы имеете к ней отношение?

—   Очень опосредованное. Вы же знаете, я занимаюсь другими темами.

—   Да, мне это известно. Но у нас есть вопросы, на которые очень важно получить ответы. К примеру, у нас есть данные, что бомбу предполагается установить в головных частях ракет.

—    Я впервые слышу об этом. А что, на ваш взгляд, можно получить эффект от такого использования?

Но Дин решил не отвечать на вопрос агента. Времени было немного, а ввязываться в дискуссию ему не хотелось. Поэтому он продолжил:

—   Какая разница при динамических испытаниях корпуса головной части ранее разработанных изделий и последнего поколения?

—     Насколько мне не изменяет память, нет никакой разницы. — "Холл" задумался и, как показалось Дину, он пытался найти короткое объяснение своим словам. — Но можно провести анализ, учитывая все без исключения требования. Хотя сегодня я не готов дать однозначный ответ.

—   Хорошо, Сергей. У вас есть что-то важное для нас?

—    Да, вот важная информация. — "Холл" протянул Дину коробок спичек, который тот сразу же спрятал в карман. — Она касается новейших разработок в области дирижаблестроения. Не удивляйтесь, дирижабль станет тем же железнодорожным комплексом, с которым вы сражаетесь, но только в небе. Ни взлетной полосы вам, ни зала ожидания, где захотел, там остановился.

Для Дина это было полной неожиданностью, поэтому он не стал расспрашивать агента, решив, что это будет сделано после того, как в ЦРУ поработают над содержанием информации. Времени уже не оставалось, поэтому Дин передвинул "Холлу" сумку.

—   Здесь расширенный вопросник по теме, которой я коснулся, и деньги.

—   Деньги мне очень кстати, — улыбнулся "Холл", похлопав по сумке рукой.

Дин чуть помолчал, а затем чуть назидательно, твердо расставляя акценты, произнес:

—   Я знаю, что вам об этом говорили, но не сочтите за назойливость. Старайтесь тратиться не слишком откровенно. Для КГБ это тоже признак. Извините.

—   Ничего, — улыбнулся "Холл", — у нас в последнее время стали появляться богатые люди. Переходим на рыночные рельсы, открываем кооперативы.

Дин еще раз глянул на часы. Пора. Он встал из-за стола.

—   Мне нужно идти. Рад был с вами познакомиться.

—   А может, еще по прянику? — "Холл" заговорщически подмигнул.

—   Увы, пора.

Дин вышел и быстро направился в сторону вокзала. Он уже не слышал, как "Холл", проводив его взглядом, негромко сказал сам себе:

—   А я еще возьму. Все же вкусные они, эти тульские пряники.

 

МОСКВА. КРЮЧКОВ

 

Шамов сидел напротив Крючкова и ждал его реакции. Новый глава КГБ обосновался в своем кабинете сравнительно недавно, всего несколько месяцев назад, но чувствовал себя уверенно. До этого, будучи первым заместителем Председателя, он был в курсе большинства дел. К тому же последнее время его предшественник Чебриков много болел, и Крючкову все чаще приходилось бывать на докладах у Губачева. Он становился внимательным свидетелем того, что происходило внутри правящей верхушки Кремля. Самая большая проблема для самого Крючкова состояла в том, что у него скопилось немало информации о том, что далеко не все партийные лидеры, от подписи которых зависело то или иное государственное решение, работали в интересах собственной страны. И самое большое разочарование, которое ему довелось испытать, заключалось в том, что Губачев избегал брать на себя ответственность.

Сейчас Шамов ждал от своего начальника ответа на очень серьезный вопрос.

Дело в том, что вскоре после того как Крючков занял свой нынешний кабинет, Шамов показал ему материалы, по которым нужно было принимать решение, но как это сделать, не знал никто. Однако факты — упрямая вещь. А говорили они о многом.

Речь шла о связях с американскими спецслужбами правой руки Губачева секретаря ЦК КПСС Аковлева. То, что эти связи не носили случайный характер и не были вызваны служебной необходимостью, стало понятно быстро. Дальше — больше. Почти одновременно надежные источники разведки и контрразведки сообщили, что по оценкам иностранных спецслужб, Аковлев занимает "выгодные для Запада позиции, надежно противостоит консервативным силам в Советском Союзе и на него можно твердо рассчитывать в любой ситуации".

Но, видимо, ЦРУ считало, что Аковлев мог бы проявлять больше настойчивости и активности, и поэтому одному из представителей американской разведки было поручено провести с Аковлевым соответствующую беседу и прямо заявить, что от него ждут большего.

Профессионалы хорошо знают, что такого рода указания даются тем, кто работает на спецслужбы, но затем в силу каких-то причин не проявляет должной активности. Именно поэтому информация была расценена нами как весьма серьезная, тем более что она хорошо укладывалась в линию поведения Аковлева, соответствовала его практическим делам.

Но очевидно было и другое — в конфликт вступали высшие интересы государства, с одной стороны, и весьма близкие отношения Аковлева с Губачевым — с другой.

Однако бездействовать было нельзя.

Крючков решил посоветоваться с Болдиным, работавшим тогда заведующим общим отделом ЦК КПСС, близким к Губачеву человеком, который, как это было видно, остро переживал за страну. Они пришли к выводу, что информацию следует незамедлительно доложить Губачеву с предложением еще раз самым тщательным образом проверить полученные сведения, ведь речь шла о высших интересах государственной безопасности страны. Самостоятельно предпринимать какие-либо меры проверочного характера Крючков не мог, так как речь шла о члене Политбюро, секретаре ЦК КПСС.

И вот сейчас он держал в руках целый том документов, которые собрался показать Губачеву.

Глава КГБ еще раз внимательно посмотрел на бумаги. "Да, — подумал он, — вернуть бы время лет этак на двадцать пять". А ведь все тогда было бы по-другому, и пройдоха этот, который сумел втереться в доверие к первому лицу в стране, вреда такого не нанес бы. А ведь прошляпили, явно прошляпили…

…Тогда, в конце пятидесятых, по стране разливалась хрущевская "оттепель". Молодые поэты с горящими глазами читали на улицах свои дерзкие стихи собравшимся толпам москвичей, замелькали новые имена — Солженицын, Рождественский, Евтушенко. На смелые по тем временам спектакли ломились зрители, слово новое появилось — "самиздат". И уже не шептались вечерами по кухням, а громко говорили о "перегибах" Сталина, "ошибках прошлого", глаза, наконец, открыли.

Да не все выдержали испытания открытостью и откровенностью. Некоторые молодые люди, неопытные, неоперившиеся, не прошли проверку на прочность. Так произошло и с Аковлевым.

В 1960 году Аковлев с группой советских стажеров целый год проучился в Колумбийском университете США. В группу подобрали толковых ребят, стараясь привезти лучших. Они тогда сразу заинтересовали ФБР. Конечно, когда группу готовили к отправке в Штаты, туда ввели и сотрудника КГБ. Это был Олег Калугин. Его задача и состояла в том, чтобы вовремя выявить щупальцы американской спецслужбы и принять действенные меры. В действительности же оказалось, что Калугин, пребывая вдали от родины и начальства, забыл о своих обязанностях и полностью предался "прелестям" западного образа жизни, участвуя вместе с некоторыми членами группы в "приключениях" типа прогулок "по девочкам" и посиделок в ночных барах. Именно тогда в критериях моральных ценностей Аковлева наступил перекос, и в результате патриотизм уступил место любви к деньгам и вседозволенности.

Когда на Аковлева вышли фэбээровцы, всегда отличавшиеся своей бесцеремонностью, тот сразу понял, что им нужно, но не поступил так, как его учили на инструктажах и воспитательно-патриотических беседах, проводимых перед отъездом в США представителями парткома и КГБ. Он не только не дал врагам отпор, но и скрыл несанкционированный контакт с теми от КГБ. Когда же офицер безопасности советского посольства в США прямо спросил Аковлева о его новых знакомствах и неясном молчании в связи с этим, тот, испугавшись разоблачения, заюлил, представляя дело таким образом, будто хотел получить важные для нашей страны закрытые материалы. Уже тогда нужно было брать этого человека в активную проверку и покрутить как следует, натуру его двуличную на ясно солнышко вытянуть.

Да поверили его словам о неопытности и готовности служить делу партии до конца жизни. Слова эти он произносил, прикладывая одну руку к груди, а другой смахивая слезу искреннего раскаяния. И чтобы уж ни у кого не оставалось никаких сомнений в его честности и верности, Аковлев по своей инициативе тут же настрочил несколько доносов на своих товарищей-стажеров. Может, поэтому, может, и по другим причинам, но для него тогда все обошлось. "Однако пропустили же, как день ясно, что пропустили", — подумал Крючков, скрипнув от досады зубами. Скольких бед можно было бы сейчас избежать, если бы не тогдашнее благодушие!

Но и собственную вину в той громадной ошибке видел Крючков. Ведь когда в 1983 году к нему, тогда еще начальнику Первого Главного Управления, попросился на прием Аковлев, который к тому времени был послом в Канаде, Крючков позвонил Андропову, избранному уже Генеральным секретарем ЦК КПСС, чтобы посоветоваться, как вести себя с ним.

Крючков помнил тот разговор до мельчайших подробностей.

Как только был упомянут Аковлев, сразу же стало ясно, что Юрий Владимирович также придерживается о Аковлеве довольно нелестного мнения. "Что он думает на самом деле, ни черта не поймешь!" — сказал он сразу. Андропов не только подчеркнул неоткровенность этого человека, но и, более того, выразил большие сомнения в безупречности Аковлева по отношению к Советскому государству.

Тут же Андропов сказал, что Аковлев десять лет уже как работает в Канаде и что пора его отзывать в Москву. "Кстати, — заметил Юрий Владимирович, — есть люди, которые очень хлопочут о возвращении Аковлева в Москву, вот и пусть порадуются".

В числе хлопочущих людей был назван и Гарбатов, который, по словам Андропова, еще при Брежневе сам приложил руку к тому, чтобы отправить Аковлева подальше из Москвы на посольскую работу, "а теперь вдруг почему-то не может обойтись без этого проходимца".

Андропов назвал тогда Аковлева проходимцем. Ни больше, ни меньше.

А ведь стоило прислушаться к словам Юрия Владимировича, ой как стоило…

В дальнейшем Крючков не раз вспоминал эту короткую, но очень емкую характеристику, данную Андроповым, заметьте, еще в 1983 году...

Вот и мучился глава КГБ сейчас из-за тогдашней собственной непрозорливости и, как он считал, мягкотелости.

—    Ну что, Николай Алексеевич, буду я докладывать эти материалы Михаилу Сергеевичу, — с напускной бодростью сказал Крючков, — уверен, он даст соответствующее распоряжение, которое развяжет нам руки.

Шамов промолчал. Несмотря на попытку шефа придать своим словам уверенность, Шамов почувствовал в его тоне легкую досаду. Он вздохнул и кивнул головой.

Когда Крючков остался один, он аккуратно сложил в папку все документы, взял ее в руки и негромко пробормотал: "Ну, если это его не пробьет, тогда не знаю".

Вскоре комитетовский автомобиль вез его по улицам Москвы. Столица очень изменилась за последнее время. На дорогах появилось много грязи, мусора, на тротуарах все время сбивались в какие-то кучки люди, крича и показывая кулаки вслед проносившимся черным "Волгам". Недалеко от них стояла безразличная милиция, в магазинах громадные очереди за каждой мелочью. Все вдруг стало дефицитом, даже молоко и масло исчезли, барыги, не таясь, торговали поддельной зубной пастой и женским бельем. "Неужели он всего этого не видит?" — удивлялся Крючков.

Губачев встретил его с уверенностью человека, у которого дела идут лучше некуда. Поблескивая очками, Генсек, будто продолжая прерванный только что разговор, с ходу громко заявил:

—    Нет, вы мне ничего не говорите, медленно, совсем медленно перестраивается наш Комитет госбезопасности. В республиках не все идет гладко, а мы этого не знаем.

"Как же, "не все гладко", — подумал Крючков, — в тартарары все идет", а вслух сказал:

—      Это оттого, Михаил Сергеевич, что некоторые крупные руководители не на государство работают.

—    Ну, знаете, — развел руками Губачев, — если есть такие факты, то не молчите, говорите. Мы найдем управу на таких руководителей, какой бы пост они не занимали.

—   Я как раз для этого и пришел, Михаил Сергеевич, сухо ответил Крючков и открыл папку.

Губачев поправил очки и углубился в чтение. По мере того как он перелистывал страницы, менялось выражение его лица. Первоначальное удивление сменилось растерянностью и, когда Генеральный секретарь поднял голову, Крючков отчетливо увидел в его глазах смятение.

—    Нет, ну это же… это же как понимать, Владимир Александрович? Это что? Прямо не знаю, как отреагировать…

Продолжая бессвязно бормотать, Губачев вскочил из-за стола и почти бегом подскочил к Крючкову. Тот встал тоже.

—    Владимир Александрович, — спросил Губачев, заглядывая председателю КГБ в глаза, будто надеясь на что-то, — а может, это все еще не точно, а?

—     Точно, Михаил Сергеевич. Последняя информация поступила от источника совершенно надежного.

Губачев снял очки и зачем-то стал их тщательно протирать, хотя стекла были идеально чистыми.

—    Что же делать? — спросил он наконец убитым голосом.

—    Выход один — нужно ваше личное разрешение на проведение всех оперативных мероприятий. В таком случае мы быстро поставим точку.

—   А, может, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал, — заглядывая Крючкову в глаза, пролепетал Губачев, — сами видите, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он ее активизировал!

Крючков пожал плечами.

—   Михаил Сергеевич, ну вы же только что все читали сами.

Генсек водрузил очки на место и стал медленно ходить по кабинету. Он размышлял. То, что сейчас показал ему глава КГБ, было, конечно, бомбой. Но если это подтвердится — а в том, что подтвердится, сомнений не было, — то что скажут его друзья на Западе? Что в СССР вновь начались репрессии? А ретрограды? Это же лучший подарок им! Да и личные отношения с Аковлевым сложились дружеские, это его самый близкий единомышленник, без него тяжело станет, ох как тяжело. Что же делать? "Неужели это Колумбийский университет, неужели это старое?!"— вдруг вырвалось у него, и он покосился в сторону Крючкова.

Тот, молча наблюдая за Губачевым, ждал. Крючков чувствовал, что тот должен принять сейчас непростое для него решение, но не сомневался, что выхода у Генсека не было.

—    Слушайте, — выпалил вдруг Губачев с явным облегчением, — поговорите сами напрямую с Аковлевым, посмотрим, что он вам на это скажет.

Крючков опешил. Он ожидал чего угодно, только не такого поворота. Конечно, собираясь к Губачеву, заранее предполагал, что тот будет увиливать, тянуть, что ни на какое решение не отважится, а предложит, к примеру, подождать и посмотреть, что будет дальше. Но чтобы все это вывалить самому Аковлеву!

—   Михаил Сергеевич, — возразил Крючков, — но так мы же просто предупредим Аковлева, и на этом дело закончится, до истины так никогда и не докопаемся.

Но Губачев слушал доводы Крючкова рассеянно, решение он уже принял и менять его не хотел. Крючкову стало ясно, что в случае отказа поговорить с Аковлевым Губачев предупредит его сам.

Делать нечего.

Буквально на следующий день Крючков встретился с Аковлевым. Не сглаживая острые углы, он сообщил тому о разговоре в кабинете Губачева. Аковлев опустил голову и молчал, изредка вздыхая. Вот так и прошла у них вся беседа. Потом был еще один разговор с Губачевым. И вновь странное молчание. Крючкову казалось, что перед ним

глухая стена.

 

ЯРКОВ

 

Крыша вагона раскрылась, и оттуда стал подниматься огромный остов ракеты, устремленной вверх. Ее мощь и сила чувствовались даже на расстоянии. Отражая лучи заходящего солнца, гладкий корпус блистал своей идеальной поверхностью, далеко отбрасывая свет. Голова ракеты, нацеленная в небо, выглядела устрашающе. Во всем ее облике была какая-то неотвратимость, казалось, нет в мире силы, способной остановить ее грозный ход. В этот момент раздался громкий хлопок, и многотонная махина, словно кузнечик, легко подпрыгнула в воздухе на десяток метров, застыв в нем на доли секунды. И тут же мощная, сотрясающая все живое вокруг непобедимой энергией струя огня вырвалась из сопла громадины, и она медленно, но уверенно, набирая скорость, стала подниматься все выше и выше, рассекая небо, пока не превратилась в маленькую светящуюся точку. Через несколько минут она попадет точно в цель, находящуюся отсюда за много километров. А состав, который доставил ракету, будет уже далеко и сольется с сотнями, нет, тысячами таких же обычных поездов, мчащихся по всей огромной стране. И нелегко будет его отыскать на этом бескрайнем пространстве любой, даже самой современной технике. Бойся, недруг, зла нам желающий!

Это далеко не первый запуск БЖРК, который я наблюдаю, и каждый раз впечатление такое, будто все происходит впервые. Да и не только у меня подобное ощущение. Вон Николаенко с восторженным выражением лица не отрывает руку от глаз, пытаясь увидеть только что исчезнувшую в небе яркую точку.

—   Да, — говорит он, — не зря мозги сушили, будет что детям и внукам рассказать.

—   Запоминай, запоминай, — ехидно посмеивается стоящий рядом полковник Рыжов из Минобороны, — может, последний раз дают тебе посмотреть на твое творение.

Небольшая группа людей, наблюдавшая взлет БЖРК, не спеша разворачивается и направляется к стоящему неподалеку двухэтажному зданию. Впереди идет Гусев, о чем-то беседуя с генералом Стародубовым и Гостевым, заместителем министра общего машиностроения. Внезапно Гусев оборачивается и внимательно смотрит на идущих позади, кого-то отыскивая глазами.

—   Сережа, подойди, пожалуйста, — вдруг обращается ко мне. Интересно, зачем я ему понадобился?

—   Да, Владимир Федорович, — я подхожу и улыбаюсь, а Гусев берет меня под руку и отводит чуть в сторону.

—   Как твоя докторская, а? — он внимательно смотрит на меня, будто собираясь сообщить что-то важное.

—    Да нормально все, через месяц защита, — отвечаю я, понимая, что не за этим позвал меня Генеральный. Отзыв-то он сам подписывал недавно, а память у него будь здоров!

—   Молодец, — Гусев потрепал меня по плечу, и, наконец, перешел к главному. — Ты знаешь, Сергей, мне предлагают в Москву ехать, Генеральным директором Всесоюзного НИИ по "оборонке". Как считаешь, стоящее дело, а?

Гусев смотрит на меня, ожидая реакции. Но сказанное им для меня не новость. Три дня назад мне об этом уже сообщил Верещагин. Однако я не подаю вида, что все знаю и делаю удивленное лицо. И все же тут что-то не то. Я смотрю в глаза Гусеву, в них явно прыгают веселые чертики. К чему это он клонит? Но мне задан вопрос, и Генеральный ждет ответа.

—   Если от вас будет зависеть "оборонка", — отвечаю,

—  то мы будем уверены, в стране дела пойдут в гору. А вообще, — добавляю я очень искренне, — жаль с вами расставаться.

Гусев засмеялся.

—    Я к чему, Сережа. Команду мне там иметь свою нужно? Нужно. А в команде кто должен быть? Правильно, толковые, перспективные ребята. Ну, вроде тебя, улавливаешь?

Ну, этого я никак не ожидал. Чтобы оказаться среди тех, кого сам Генеральный считает своей командой?

—   Улавливаю, Владимир Федорович, но с трудом, — пролепетал в ответ я.

—   Ну, коли улавливаешь, то давай защищай диссертацию, да не подведи меня, — с напускной строгостью говорит Гусев, — а то скажут люди, что я беру с собой не лучших, а просто любимчиков, верно?

—    Постараюсь не подвести, — обещаю я, продолжая переваривать только что услышанное.

—   А ученому секретарю я позвоню и попрошу провести ученый совет до нашего отъезда, — продолжал Гусев,

—   думаю, он мне не откажет, как считаешь?

—   Думаю, не откажет, — соглашаюсь, — а Николаенко как же? — спохватываюсь я, не зная мнения непосредственного шефа.

Гусев улыбнулся в ответ и заговорщически подмигнул.

—    А я его уже уговорил. Признаться, сопротивлялся вначале, захныкал: "Это же моя опора, Владимир Федорович, может, кого другого?". Ну да я ему просто все объяснил, он и согласился. Понятливым оказался.

Я стоял с Гусевым в стороне и глупо улыбался. На нас поглядывали, наверняка думая, о чем же это может говорить сам Гусев с зеленым еще Ярковым? И только Николаенко, посматривая в мою сторону, ухмылялся. Он один знал, что сейчас мне говорил Генеральный и по моему выражению лица, конечно, догадался о моем ответе. Ну что ж, извините, Сергей Максимович, не мог я отказать руководителю Всесоюзного НИИ.

Подойдя потом к Николаенко, я сказал с укоризной:

—   Сергей Максимович, ну хоть бы намекнули с утра, я не выглядел бы по-дурацки.

—   Эх, Сергей, таких бы, как ты, с десяток — и "Топаз" бы делал ковры-самолеты, — грустно усмехнулся мой шеф, и добавил серьезным голосом, — удачи тебе.

 

Сов. секретно Шифртелеграмма

 

Председателю КГБ СССР генералу армии Крючкову В. А.

 

В связи с предложением, поступившим офицеру под глубоким прикрытием "Одесскому" о переводе его на работу в Москву во Всесоюзный НИИ, просим указаний по дальнейшей работе с ним.

 

Начальник Управления КГБ по Предпорожской области генерал-майор П. Шаруба

 

ВСТРЕЧА

 

Ярков приехал к назначенному месту немного раньше. Он всегда делал так. Несколько дополнительных минут помогали ему осмотреться и убедиться, что все в порядке. Если что-то ему не нравилось, он сразу уходил.

В этот раз ничего подозрительного не было. Вон магазин "Рыбные продукты", куда через три минуты подойдет такси, а напротив него газетный киоск, выкрашенный в темно-зеленый цвет. Справа при повороте в подворотню дорожный знак — "кирпич". Словом, все, как обрисовал Верещагин.

Сегодня у Яркова необычная встреча. Его на загородную конспиративную квартиру пригласил глава КГБ СССР. Предложение поступило из Москвы неделю назад. Других подробностей не сообщили.

Такси подошло ровно в четыре.

—   Вы в Митино заказывали? — водитель смотрел на Яркова тем усталым, немного недовольным взглядом, которым отличаются московские таксисты. Ярков улыбнулся.

—   Да, я. А сколько времени нам нужно, чтобы туда добраться?

—   Не волнуйтесь, доедем согласно графика, — шмыгнул носом водитель.

Это был ответ на пароль.

Ярков сел на заднее сиденье, машина фыркнула и понеслась по дороге, правда, вовсе не в сторону Митина, а в противоположную. Но Ярков был совершенно спокоен. Все шло по плану.

Вскоре они выскочили на Каширское шоссе и помчались в сторону от города. Через двадцать минут автомобиль затормозил возле какой-то безлюдной автобусной остановки, и водитель негромко сказал:

—   Ну все, приехали, дальше вас повезет вон та "Волга", что стоит впереди.

Ярков вышел и, не оглядываясь, двинулся к "Волге".

Он слышал, как такси развернулось и уехало.

Из "Волги" никто не выходил, и когда Ярков открыл дверь машины, из глубины салона раздалось негромкое:

—   Садитесь, пожалуйста, на заднее сиденье.

В машине рядом с водителем сидел плотный мужчина средних лет, который с интересом глянул на Яркова и улыбнулся:

—   Рады вас видеть.

В дороге они обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Мужчина не задавал никаких вопросов, и Ярков понял, что он так проинструктирован.

Опускались сумерки, заморосил мелкий осенний дождь, а автомобиль все несся по незнакомой дороге, по обе стороны которой стоял темный лес. Но вот он нырнул куда-то в чащу, и через несколько минут впереди внезапно вырос шлагбаум. Как только машина приблизилась, шлагбаум поднялся, освободив дорогу. Они проехали еще немного и вдруг почти уперлись в металлические ворота, которые почти бесшумно распахнулись, и "Волга" въехала в закрытый двор, в котором стоял деревянный со вкусом отделанный двухэтажный домик. За ним располагались еще какие-то строения.

—   Можно выходить, — сказал мужчина, — я вас проведу.

Они пересекли дворик и зашли в дом. Внутри тоже все было деревянное — лестницы, стены, пол издавали легкий сосновый аромат.

Когда поднялись на второй этаж, мужчина указал на кресло:

—    Подождите минуту, сейчас Председатель будет, — и вышел.

Ярков осмотрелся. Это было что-то вроде гостиной: с потолка свешивалась массивная бронзовая люстра, на стенах картины с успокаивающими взгляд пейзажами, пол покрывал плотный ковер. На небольшом деревянном столе вазы с фруктами и несколько бутылок воды.

В этот момент раздался едва слышный скрип половиц, и дверь распахнулась. В комнату зашел седоватый человек в очках с мягким, интеллигентным лицом. Это был Крючков. За ним неслышно, как тень, двигался невысокий человек с папкой. Крючков шагнул навстречу Яркову и протянул руку. Ярков, приготовившись доложить по форме, вдруг почувствовал, что этого делать не нужно.

—   Так вот вы какой, — улыбался Крючков, тряся руку Яркова, — много слышал о вас и давно хотел познакомиться. Но вначале хотелось бы исполнить одну небольшую, но приятную формальность.

Он повернулся к сопровождающему, и тот, раскрыв папку, передал Крючкову лист бумаги. Председатель взял документ в руки и негромко, будничным голосом прочитал:

—    За заслуги перед Родиной, большой вклад в дело защиты интересов государственной безопасности СССР наградить офицера действующего резерва КГБ СССР полковника Яркова Сергея Геннадьевича орденом "За личное мужество".

Ярков такого начала не ожидал. Но больше всего его поразило, что в документе было написано "полковник", а он лишь подполковник. Ошибка?

Крючков поднял голову и чуть извиняющимся тоном произнес:

—    Как вы понимаете, награда будет храниться у нас. Пока. — И протянул руку, — поздравляю. А что касается "полковника", то не удивляйтесь, я подписал приказ о досрочном присвоении вам очередного звания.

Затем он предложил сесть и сказал просто:

—    А я хочу предложить вам поужинать. Разносолов нам не дадут, но голодными не оставят. Не откажетесь?

—   Что вы, товарищ Председатель, — сдержанно ответил Ярков.

—   А давай просто по имени-отчеству. А я тебя, учитывая разницу в возрасте, по имени. Нет возражений?

—   Конечно, нет, — так же просто произнес Ярков. Они расположились за столом, Крючков задал не-

сколько вопросов о родных, работе, а затем спросил:

—    А скажи-ка, Сергей, изменилось поведение американцев за эти годы, пока ты с ними общаешься?

—    Изменилось. Наглее они стали, что ли, перестали оглядываться.

Подали суп, и Крючков взяв перечницу, несколько раз тряхнул ее над своей тарелкой.

—   Привычка с юности все перчить. Когда Сталинград отстраивали, в разбитом магазине несколько коробок специй нашли, стали сдабривать наши супы. Они ж без масла тогда были, одна-две картошки, луковица. Вот и втянулся. Попробуй, если хочешь.

Ярков насыпал перца и себе, а когда сделал глоток, почувствовал, как во рту все обожгло. Крючков глянул на него и улыбнулся.

—     Это с непривычки, а вообще-то полезно, любую простуду гонит.

Затем он отодвинул пустую тарелку и, продолжая прерванный разговор, произнес:

—    А чего, Сергей, им не наглеть? Безнаказанность к этому располагает. Вот, к примеру БЖРК. Они все силы кинули, чтобы прекратить его выпуск, — Крючков приподнял указательный палец вверх, словно продолжая с кем-то спор, — а для нас это вопрос безопасности. Ты эту проблему не хуже меня знаешь.

Ярков кивнул головой, соглашаясь с Председателем. Внесли второе — картофель с рыбой. Пока расставля-

ли тарелки, на минуту разговор прервался.

—   Вчера говорил с Гусевым, — продолжил Крючков, когда они с Ярковым остались одни, — тревожится он, и я его беспокойство понимаю. Интересы страны приходится отстаивать с боем. Железнодорожный комплекс — его боль, как, впрочем, и наша. Кстати, нескольких ребят из "Топаза" он забрать с собой в Москву хочет. Знаю, что и ты в их числе. Как настроен?

—  Владимир Александрович, я ответил согласием Гусеву.

—   Ну, вот и хорошо. Завтра подпишу приказ о твоем переводе. А с кем ты работаешь в паре?

—      С Верещагиным. Жаль с ним расставаться. Столько лет вместе, — с сожалением покачал головой Ярков.

Крючков промолчал, затем, не торопясь, как бы размышляя, сказал:

—    Таких, как ты, Сергей, в стране по пальцам пересчитать. Это не комплимент. По всем нашим данным, американцы на тебя очень рассчитывают, считают ценным источником. А ведь "Кольчуга" тянется уже десять лет, если я не ошибаюсь?

—   Да, Шамов с Шарубой начинали.

—   Вот-вот. А с дирижаблями это вы хорошо придумали. В ЦРУ забегали, агентурные сети трясут. Молодцы.

—    Да моя роль здесь небольшая, — скромно ответил Ярков.

—   Не соглашусь с тобой. Ты тут главный. А раз так, то и ответственность на тебе громадная. Ну что, чаю?

Они сидели еще почти час. Крючков расспрашивал, советовался, рекомендовал. В конце разговора он поднялся и, прощаясь, сказал:

—   Мы на тебя рассчитываем. Тебя отвезут в город.

Сразу же после того как он вышел, из-за двери возник сопровождавший Яркова по дороге сюда мужчина.

—   Прошу вас, — он указал в сторону лестницы, ведущей на первый этаж.

Поездка назад проходила в обратной последовательности: "Волга", пустынная автобусная остановка, такси.

В гостинице Ярков был уже поздно вечером. Приняв душ, он прилег на койку и несколько минут лежал, обдумывая прошедшую встречу. Затем погасил настольную лампу и сразу же заснул.

Сон у Яркова всегда был крепким.

 

ВАШИНГТОН

 

Каждый раз, когда Вебстер входил в это, на первый взгляд, небольшое здание со шпилем, на котором развевался американский государственный флаг, он испытывал легкое возбуждающее чувство причастности к чемуто очень значительному и влиятельному. Это чувство немного мешало сосредоточиться, но справиться с ним было невозможно. Вот и сейчас, остановившись на секунду перед светлыми колоннами, он сквозь легкий шум фонтана и шелест листьев аккуратно подстриженных деревьев будто услышал, как буквально в нескольких шагах от него вершатся судьбы мира.

Это был Белый дом.

Вебстер толкнул входную дверь и вошел.

В Овальном зале его уже ожидал президент США Рональд Рейган.

Когда директор ЦРУ шагнул в известный всему миру кабинет, Рейган говорил по телефону. "Хорошо, мамочка, увидимся вечером", — последнее, что услышал Вебстер, сразу поняв, что президент только что разговаривал со своей женой Нэнси. Все знали — глава Белого дома называет супругу мамочкой, а она его Рони. И ни для кого не было секретом, что ужинать он предпочитал дома.

Увидев Вебстера, Рейган широко улыбнулся и привстал из-за стола, протягивая руку для приветствия.

—     Вы отлично выглядите, Уильям, пребывание на природе явно пошло вам на пользу, — пошутил он, намекая на загородное расположение резиденции ЦРУ.

—   Спасибо, господин президент, мы будем стараться, чтобы ваш следующий комплимент имел отношение уже к результатам нашей работы, а не только внешнему виду руководителя американской разведки.

В ответ Рейган искренне рассмеялся, хлопнув в ладоши. Однако от внимательного взгляда Вебстера не укрылось, что при этом он непроизвольно, словно поеживаясь, чуть двинул плечами, будто резкий смех причинил ему какое-то неудобство. Вебстер знал, что это связано с ранением, которое получил президент еще в 1981 году, буквально через два месяца после своего вступления в должность. Тогда псих по имени Джон Хинкли разрядил обойму пистолета, целясь в главу державы, однако из-за неудобно выбранной позиции только ранил Рейгана, пробив ему легкое. Конечно, Вебстер, будучи в то время руководителем ФБР, тоже нес ответственность за безопасность главы государства. Однако Хинкли до злополучного выстрела занималась полиция, и Федеральному бюро расследований удалось избежать волны критики из президентской администрации. И все же Вебстер до сих пор испытывал чувство неловкости и стыда за промах ФБР.

—      Ваши последние сведения по оружию средней дальности у русских очень пригодились нашей группе на переговорах с ними, — перешел к делу Рейган, — Рауни благодарит вас, и я присоединяюсь к нему.

Вебстер чуть наклонил голову в знак признательности. Он видел, что, несмотря на оставшийся небольшой, около года, срок пребывания главы Белого дома на своем посту, тот ни на секунду не переставал чувствовать себя хозяином положения. На этот счет даже у такого осведомленного человека, как директор ЦРУ, не оставалось никаких сомнений.

—    Судя по данным, которые мы получаем от наших людей из СССР, — ответил Вебстер, — ситуация развивается в нашу пользу по всем направлениям.

—   Насколько непросто было разговаривать с предшественниками Губачева, настолько быстро мы находим точки соприкосновения с ним, — продолжал Рейган. — Надеюсь, так будет и дальше. Кстати, — в голосе Рейгана послышалась обеспокоенность, — а насколько серьезна информация, что русские нарушают условия нашего договора по БЖРК и возобновили изготовление боекомплектов для него?

—   Этот вопрос действительно обсуждался ими на самом высоком уровне, вы знаете об этом, господин президент, — со значением ответил Вебстер.

—   И еще. Что это за сведения о дирижаблях, которые вы мне передавали не так давно? Я поинтересовался у военной разведки — у них нет таких данных.

—   И вряд ли пока будут. Проект по дирижаблям разрабатывается в глубокой секретности, мы сейчас пытаемся добыть документацию по этому вопросу.

—   И как скоро вы рассчитываете получить ее? — лицо Рейгана стало очень серьезным.

—   Наш человек уже вылетел в СССР.

 

МОСКВА

 

Майкл немного постарел, пополнел, в голосе появилась легкая усталость. А может, это просто сказался длительный перелет, нагрузка последних месяцев? Они не виделись с Ярковым уже почти три года и с интересом разглядывали друг друга.

—   А ты, Сергей, все такой же. Не меняешься.

—    Климат у нас хороший, а жизнь веселая, — улыбнулся Ярков. — Ты мне жвачку привез?

—   Ох, Сергей, извини, забыл, осталась только личная,

—   Майкл залез в карман и вытащил небольшую блестящую пачечку жевательной резинки.

—    Учитывая революционный характер нашего переходного времени, — торжественно произнес Ярков, — эту вещь мы у тебя экспроприируем. Без права возмещения. А взыскание от меня своему руководству сам передашь.

—     Понял, понял, — засмеялся американец и сразу стал серьезным. — Перейдем к делу?

Они прохаживались по краю густо заросшего парка, выходящего к небольшому озерцу. Стояли теплые осенние дни, опавшие листья покрывали толстым ковром парковую тропинку. Майкла интересовали работы по БЖРК и разработка дирижабля.

—     Передай своему руководству, Майкл, что мы не прекратили выпуск боезарядов для железнодорожного комплекса, — Ярков поддал ногой небольшой камешек, и тот, пролетев дугой в воздухе, упал в воду. Американец внимательно смотрел на расходившиеся по воде круги. То, что он услышал только что, говорило о многом. Вопервых, информация от "Беста" подтверждалась. Во-вторых, Ярков подтвердил свою надежность. И, самое главное, русские все-таки нарушили договоренности, и на этом теперь можно играть.

—    Но ведь это очень серьезно. Неужели на "Топазе" не понимают возможных последствий?

Ярков улыбнулся про себя. Он был уверен, что Майкл играл. ЦРУ уже располагало этой информацией, поэтому и в КГБ СССР было принято решение передать сведения по БЖРК американцам. Для Яркова было важно сохранить доверие Центрального разведывательного управления, поэтому он сразу же сообщил Майклу все.

—     "Добро" получено сверху, Майкл, поэтому руководство "Топаза" здесь ни при чем.

—   Сверху? — Цэрэушник сделал изумленное лицо, но от Яркова опять не ускользнуло, что его глаза при этом удивления не выражали. "Эх, Майкл, наверно, и на пенсию пойдешь, а глаза контролировать не научишься", — подумал Ярков, а вслух сказал:

—   Ну да. А чему ты удивляешься? У нас пока дисциплина.

—    На советских военных предприятиях всегда была жестокая дисциплина. У вас, я знаю, строго наказывают за нарушения. Но сейчас демократические процессы набирают обороты. Вам повезло с новым лидером.

Ярков неопределенно пожал плечами.

—   Сергей, еще вопрос. Ты сможешь добыть техническую документацию по новому проекту? Я имею в виду дирижабли.

—   Это тяжело.

—     Я понимаю, но в ЦРУ такая информация будет оценена особо. Ты понимаешь, Сергей, особо.

—    Нужно подумать, Майкл. Там не так все просто, мне необходима подготовка.

—    Мы понимаем. Но ты постарайся побыстрее. Насколько мы чувствуем, тебе сейчас очень доверяют.

—   Через неделю я дам знать.

Когда они попрощались, Ярков двинулся вдоль озера к выходу из парка. Он торопился. Через полтора часа у него назначена встреча с Верещагиным.

А Майкл, сделав еще круг, направился к машине, стоящей недалеко от главного входа в парк. Вскоре он уже входил в посольство США, где его ожидал резидент ЦРУ.

—   Ничего неожиданного для нас, Томас, информация "Беста" подтверждается, — почти с порога объявил резиденту главный результат своей встречи Майкл.

—   Значит, на Губачева оказали давление? — удивился тот.

—      Скорее всего, так. Плохо, что он поддается, — Майкл полез рукой в карман, а затем, будто что-то вспомнив, сказал сам себе, — а резинку я отдал "Холлу". Ну, ничего, буду избавляться от привычки постоянно жевать.

—   Может, что-нибудь выпьете? — спросил Стендли.

—   Да, пожалуй. Любой сок, если можно.

—   Хочу предложить вам грейпфрут с апельсином, хорошо бодрит, лучше кофе.

—   О'кей!

Резидент нажал кнопку и попросил секретаря принести сок ему и гостю. Затем откинулся в кресле и стал крутить в руках небольшую шариковую ручку.

—   Нам постоянно поступают данные, что старая гвардия слабеет, а оказывается, они без боя сдаваться не хотят, — с досадой произнес он. Расстраиваться было от чего — резидентура из Москвы регулярно отсылает в Лэнгли отчеты, в которых сообщает, как удачно для США складывается обстановка в Политбюро, как настойчиво Губачев оттирает от принятия решений Лигачева, Рыжкова, Щербицкого и других "несгибаемых", как приближает к себе "демократов" Аковлева, Шерадзе, а тут…

—   По надежным сведениям, которые мы получаем, в недрах ЦК формируется консервативная группа, которая хочет усилить свое влияние на происходящее. — Майкл встал и взял с подноса, с которым зашел секретарь, стакан сока. — Крючков очень активизировался, у "Беста" могут быть проблемы.

—   Хотелось бы думать, что все обойдется.— Резидент вслед за Майклом взял в руки стакан и сделал несколько глотков. — На конец года они назначили выборы президента. Разумеется, изберут Губачева, и тогда он осуществит то, чего очень хочет, — перераспределение власти. От Крючкова и "ретроградов" просто избавится, отправив на пенсию.

—   Аналитики в Лэнгли боятся, что консерваторы устроят переворот, — задумчиво произнес Майкл. — А ваше мнение?

—     Попытка не исключена, — Стендли вздохнул. — Как бы то ни было, нам важно не потерять при этом наших источников.

—   Особенно таких, как "Холл", — поддержал Майкл.

—   Этот парень нам нужен будет еще очень долго.

 

ВЕРЕЩАГИН

 

Верещагин заваривал чай. В небольшой фарфоровый чайник, украшенный рисунком чайной розы, он бросил щепотку мелких темно-зеленых листьев, свернутых в трубочки, и медленно стал наливать туда горячую воду. Нет, ни в коем случае не кипяток, он погубил бы тонкий чайный аромат, заставив листья раскрыться слишком быстро. Только горячую воду. Через пять минут, то есть ровно через триста секунд, в квартире раздастся звонок, придет Ярков, и как раз к этому моменту напиток будет готов. Ярков понимает толк в настоящем зеленом чае, поэтому Верещагин и старался каждый раз так, будто делал это впервые. Ему доставляло удовольствие, когда его младший товарищ, сделав первый глоток, с наслаждением закрывал глаза и говорил со всей искренностью: "Василий Петрович, вы превзошли самого себя". И от этой похвалы Верещагину было, черт побери, приятно.

Сегодня он преподнесет Яркову сюрприз, которого тот точно не ждет. Две недели назад Верещагина вызывали в Москву и предложили освободившееся место Гнедышева, которого перевели в одну из союзных республик заместителем председателя. Поскольку Яркова в Москву забирает Гусев и добро на это уже есть, то отказываться от предложения Верещагину не рекомендовали. И напомнили еще андроповское указание о нежелательности расширять круг лиц, работающих с Ярковым. Верещагин согласился.

Он улыбнулся, представив удивление Яркова, когда тот услышит эту новость. Но Верещагин не будет торопиться. Ему хочется насладиться этим редким мигом, когда на лице Яркова вспыхивает удивление, как можно дольше.

Вдруг вспомнилась первая встреча с Ярковым на явочной квартире. Тот совсем еще юный. Чуть любопытный взгляд, открытое, улыбчивое лицо, полное доверие в глазах. Сколько воды утекло за эти долгие годы!

Конечно, уже тогда поражала его потрясающая целеустремленность. Казалось, нет задачи, с которой он бы не справился. Иногда Верещагину казалось, что своей преданностью общему делу Ярков превосходит всех их, находящихся в "Конторе", вместе взятых. А если бы его ктото предал, тому человеку не позавидуешь.

Верещагин прикоснулся пальцем к горячей крышке чайника и словно ощутил, как внутри него накапливается аромат. Ярков, наверное, уже заходит во двор.

Странно, изучив своего подопечного до мелочей, Верещагин так и не смог заглянуть в самые глубины его души, где таилось главное — полная, безоговорочная уверенность в правоте собственного пути. Никаких сомнений, только победа. Для него не существовало ни друзей, ни близких, ни родных, когда речь заходила о работе. Безоговорочное самоотречение во имя главного вело его по жизни. Верещагин чувствовал — нарушь он общую клятву верности делу, и нет его для Яркова.

Звонки раздались резко и, как показалось Верещагину, внезапно. Два длинных и один короткий.

Верещагин вышел в коридор и повернул ключ в замке. На пороге стоял Ярков — сдержанная улыбка, жестковатый взгляд, легкая смешинка в глазах. На легком плаще капли дождя. В правой руке он держал портфель.

Шагнув в прихожую, Ярков потянул носом воздух.

—   Василий Петрович, чувствую жасмин. Верещагин рассмеялся.

—   Не сомневаюсь, что с твоим обонянием ты его учуял еще в подъезде.

—     Сознаюсь, — Ярков покаянно опустил голову, — учуял.

Верещагин продолжать смеяться.

—   Заходи.

В гостиной он сказал уже серьезным голосом:

—    Сережа, я хочу поздравить тебя с докторской. Ты молодец.

—   Спасибо, Василий Петрович. Но без вас, поверьте, все было бы намного сложнее.

—   Ладно, не прибедняйся, — строго произнес Верещагин, улыбаясь одними глазами. — Твои способности известны.

—    Как младший не буду спорить, а предложу лучше разнообразить нашу чайную церемонию, — и с этими словами Ярков полез в портфель. В момент оттуда вытащил бутылку виски, минералку и коробку шоколадных конфет, положив все на стол. Затем, поставив два стакана, открыл бутылку и принес из холодильника несколько кубиков льда. Верещагин только наблюдал, поражаясь, с какой скоростью на столе изменилась сервировка.

—   Это из старых запасов, — Ярков радушно обвел рукой стол, — вам больше виски или минералки?

—   Давай на свой вкус.

Они сели и, когда все было налито, Верещагин сказал:

—   Я коротко: за тебя и твои успехи. Негромко стукнули стаканы, и они выпили.

—   Кстати, — спросил Верещагин, — что с диссертацией дальше?

—   Да ВАК еще.

—   Проблем не будет?

—    Не должно. Гусев поддерживает, а там к его мнению прислушиваются.

—   Да уж Гусев пустышку не выпустил бы, — поддержал Верещагин, — в одном "Топазе" докторов больше, чем во всех вузах Предпорожья.

Ярков вновь плеснул виски в стаканы.

—   А теперь за вашу поддержку, Василий Петрович, — и выпив до конца, улыбнулся. — Не подумайте, что я уже алкоголик, но вот так спокойно расслабиться могу только с вами.

—   Что ты, Сережа, я же понимаю, — негромко сказал Верещагин, — тебе тяжелее, чем кому бы то ни было другому.

Они замолчали, каждый думая о своем. Нарушил молчание Верещагин.

—   Сергей, у меня две новости.

Ярков вопросительно посмотрел на старшего товари-

ща.

—      Первая хорошая, — продолжил Верещагин. —

Центр дает добро на твой перевод в столицу.

Ярков молча кивнул головой, не выражая особых эмоций и продолжая смотреть на Верещагина.

—    Сергей, помнишь, я тебе говорил, что есть указание не расширять круг лиц, которые с тобой могут встречаться?

—   Конечно, помню.

—   Так вот, Гнедышева переводят на высокую руководящую должность в КГБ одной из республик, ну и…

По лицу Яркова Верещагин увидел, что тот все понял.

—   Ура, Василий Петрович! — радостно сказал Ярков. В его глазах вспыхнуло что-то веселое, мальчишечье. — Эх, жаль, крикнуть нельзя, — с досадой произнес он и тут же взял в руку бутылку, налив немного виски в стаканы.

—   За нас, Василий Петрович, за "Контору"! Они опрокинули стаканы.

—   Работы нам с тобой прибавится, конечно, — сказал Верещагин. — Новые секреты, новые разработки, резидентуры под боком. На раскачку много времени нам не дадут. Ну да ладно, это позже.

—   Когда нам выезжать?

—   Приказ о твоем переводе в Москву Гусев подпишет в течение недели. Затем придет распоряжение о моем направлении во Второй Главк. Вот и все.

—   Да-а-а, наша жизнь — это длинная, длинная река, — глубокомысленно изрек Ярков.

—   Что?

—    Это "Махабхарата", Василий Петрович, древнеиндийский эпос, философская вещь.

—   Хм, а какая цель философии?

—   Цель? — Ярков пожал плечами. — Один из древних мудрецов сказал, что в руках Божьих рождение и смерть, а все, что между ними, — в наших руках.

Верещагин помолчал и вдруг сказал:

—   А знаешь, Сережа, давай споем.

—   Споем? — удивился Ярков.

—   Ну да. Тихо, просто для души.

—   Давайте. Правда, у меня слух неважный. А что будем петь?

—   Нашу. Я начну, а ты поддержи.

Верещагин посмотрел куда-то поверх головы Яркова, вдохнул и, постукивая пальцем по столу в ритм мелодии, негромко запел:

Есть мужчины, как звезды в пути, Могут рядом безмолвно идти, Окружая теплом, защищая наш дом, Не пытаясь награды найти.

 

Им доверено тайны хранить, Без повестки на фронт уходить,

Первым в битвы вступать и пощады не ждать, Им доверено людям служить.

 

Догорает вечерний костер, Затихает мужской разговор, Только звезды не спят, Знают все и молчат, Продолжая небесный дозор.

 

В окно стучал дождь, по улице торопились прохожие, укрываясь под зонтиками, и никто не догадывался, что в квартире обычного дома на обычной улице сидят два контрразведчика, пьют виски и негромко поют.

А капли все сильнее били в стекло, которое словно разделяло две жизни — до и после.

И ни Верещагин, ни Ярков, впрочем, и никто другой не знали, да и не могли знать, что через пару лет страны, за интересы которой они боролись, не станет, и их судьбы круто изменятся...

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/