КГБ — ЦРУ: война спецслужб

  

КОНТРРАЗВЕДЧИК
или Операция «Тайфун»

 

Детективная повесть

 

 

Киев 2011

 

Детективная повесть «Контрразведчик, или Операция Тайфун» является продолжением двух предыдущих книг, в которых речь идет о работе сотрудников госбезопасности в период 80—90-х годов прошлого столетия. В центре сюжета — противостояние двух наиболее мощных спецслужб того времени — КГБ и ЦРУ.

Повесть отражает дух и настроение эпохи заката СССР: Советский Союз доживает последние месяцы, и КГБ в отчаянной попытке оттянуть момент гибели некогда великой страны организовывает новую контрразведывательную операцию «Тайфун», вводя в заблуждение американскую разведку. Используя попавшую в безвыходное положение молодую, красивую женщину, чекистам удается завербовать сотрудника Центрального разведывательного управления…

На фоне этого драматического эпизода тайной войны руководство Комитета госбезопасности начинает подготовку к известному -августовскому путчу-, в который втягивается ряд высших советских чиновников.

В новой книге читатель встретится с уже известными героями: Ярковым, Верещагиным, Шамовым и другими.

В основу повести легли реальные события.

 

 

Верстка: И. Хвостенко Корректор: Л. Трипольская

 

1990 год

 

У заместителя Государственного секретаря США по правам человека и гуманитарным вопросам Роберта Шифера довольное лицо. Сегодня он и заведующий -советскимотделом Госдепартамента Александер Вершбоу провели несколько часов в самом секретном здании СССР — КГБ на Лубянке. Если бы несколько лет назад Шифер пообещал кому-нибудь из Госдепа, что будет гулять по коридорам столь одиозной организации, над ним просто посмеялись бы. Но оказалось, время делает невозможное реальностью.

Два месяца они упорно добивались у советских властей подобного визита. Чтобы получить согласие руководства Комитета госбезопасности, пришлось подключать многих людей. Наконец, около месяца назад советский Президент твердо пообещал Государственному секретарю США Джеймсу Бейкеру, что решит этот вопрос. И действительно, после вежливого, но настойчивого напоминания Бейкера советский лидер заставил шефа КГБ Крючкова открыть двери американским чиновникам. В итоге Крючков получил щелчок по носу, а Шифер, как первый американец, переступивший порог здания на Лубянке в качестве не просто гостя, а проверяющего, — поздравление от Госсекретаря. Да, это выглядело именно так.

Апофеозом визита Шифера был момент, когда на вопрос Крючкова о главной цели их прибытия Шифер с удивленно поднятыми бровями ответил: -Неужели вам не известно? Наша задача — убедиться, что здесь не нарушаются права человека-. -Но кто же вам делегировал такие полномочия? — в свою очередь удивился Крючков. — Насколько я знаю, ООН по этому поводу не принимала никакого решения-. -Я представляю страну с давними демократическими традициями, — ответил, тихо торжествуя, Шифер, — и мы считаем своим долгом распространять эти традиции по всему миру-.

В посольстве США, куда Шифер вместе с Вершбоу приехал после посещения КГБ, его с нетерпением ожидал посол Джек Мэтлок и второй секретарь посольства Томас Стендли, который здесь представлял американскую разведку.

—   Как визит? — с порога задал главный вопрос Мэтлок.

—   Отлично, — улыбнулся Шифер.

—   Вас приветливо приняли?

—   Я бы так не сказал, — засмеялся Шифер и оглянулся на Вершбоу, словно призывая того в свидетели.

—   Тем не менее вы не огорчены? — удивился посол.

—   Нет, конечно, нет. — Видя, что выражение удивления еще не сошло с лица Мэтлока, он продолжил. — Понимаете, Джек, абсолютно не важно, что я спрашивал и что мне отвечал Крючков. Главное, я пришел к нему не как проситель и не как подозреваемый в преступлении. Я, представитель самой сильной демократической страны, прибыл, когда это было нам нужно, и потребовал проинформировать меня о состоянии дел с правами человека в их организации.

—    Бьюсь об заклад, они к этому не привыкли, — покрутил головой Мэтлок.

—    Да, но теперь придется. Отныне мы в любой момент сможем потребовать от них ответить на наши вопросы. После возвращения в США мы дадим интервью в ряде газет и на телевидении — наши граждане должны знать, что Америка сегодня является страной, которая отвечает за весь мир.

Спустя некоторое время, действительно, в ряде американских и других зарубежных информационных агентств появились публикации об этом событии. Правда, Шиферу больше не пришлось побывать на Лубянке. Крючков сделал для этого все.

Вскоре в Москве на несколько дней полностью исчезли хлеб и табак. Стихийно вспыхнули массовые выступления, которые сразу же окрестили -табачными бунтами-. 14 сентября 1990 года Комитет конституционного надзора приостановил действие указа Президента СССР об ограничении массовых мероприятий в пределах Садового кольца. Буквально на следующий день в центре столицы начались грандиозные манифестации с требованием отставки правительства. Они прекратились так же внезапно, как и возникли.

Еще через неделю первый заместитель Председателя КГБ СССР Грушко побывал в кабинете руководителя союзного ВПК Белоусова. Речь шла о перспективах оборонного комплекса. Для Комитета госбезопасности крайне важно было знать, какие программы планируется сворачивать, чтобы не тратить лишних усилий.

Глава ВПК разложил на столе листы со схемами, диаграммами и, показывая Грушко, говорил:

—    Ну, вот этот год, хотя он и не закончился, можно считать полностью провальным. Смотрите: Верховный Совет в прошлом году наметил прирост — 60 миллиардов рублей. Откуда они взяли такую цифру — не пойму, с потолка, что ли?

—     Ссылаются на сокращение военных расходов, — пожал плечами Грушко.

—    Я не спорю, конверсия нужна. Но кто мне объяснит, почему для этого делается совершенно абсурдный шаг — введение прогрессивного налога на прирост фонда оплаты. Понятно, что после этого рост производства для коллективов стал просто разорительным. Кто же будет больше пахать, чтобы меньше получать?

—   Игорь Сергеевич, а каких же показателей этого года можно ожидать?

—    Увы, темпы производства товаров народного потребления — в пять раз, а продовольственных — в десять раз будут ниже намеченных.

—   Да… А ведь в 85-м планировали за два-три года совершить перелом в экономике.

—   Теперь это нам уже не грозит, — с сарказмом произнес глава ВПК, — но, самое главное, исчезает возможность что-либо планировать вообще. В РСФСР быстро создаются параллельные правительственные структуры. Они же тоже планируют, что-то подписывают. Но повлиять на них становится сложно.

—   По поводу искусственного ускорения федерализации страны мы уже не раз предупреждали руководство государства.

—    Давление на нас же страшное. Американцы скоро будут нам спускать сверху резолюции, что делать. Их слушают, а результат — люди стали жить хуже.

—   Да, это верно.

—    Мы сейчас готовим предложения по регулированию процессов в экономике, но нам нужно время. Хотя бы годик отсрочки. Отвлечь бы этих наших друзей из-за океана чем-то, а?

 

СОВЕЩАНИЕ У ШАМОВА

В кабинете начальника Второго Главного управления КГБ СССР, или контрразведки, Шамова несколько человек: его заместитель Прудников, начальник управления Верещагин, начальник так называемого -американскогоотдела Копылов и начальник отделения этого отдела Пухов. Они частые гости в этом кабинете, а вот зашедший буквально за минуту до начала совещания начальник суперсекретного института КГБ, который готовит сотрудников под глубоким прикрытием, Вокря здесь впервые. Он быстро, с интересом оглядел комнату и поздоровался с каждым. Верещагин с улыбкой смотрел на него. Из всех присутствующих здесь, да и не только присутствующих, а и вообще во всем Комитете лишь несколько человек знали, что под фамилией Вокря скрывается человек с поистине легендарной судьбой, и настоящая фамилия его Ярков. Его пригласили специально, рассчитывая, что в предстоящем разговоре его предложения помогут ускорить решение задачи.

Все сидят за отдельным длинным столом, во главе которого расположился Шамов, и внимательно смотрят на него.

В кабинетах всех руководителей Комитета от начальника управления и выше стоят такие столы. Они предназначены именно для подобных совещаний, когда несколько человек уже не умещаются за маленьким приставным столиком.

Шамов еще раз оглядывает всех присутствующих, словно желая убедиться, что все они здесь, на месте, и говорит, глядя на Верещагина:

—   Василий Петрович, кто у нас будет докладывать?

—   Начальник отделения Пухов Анатолий Фадеевич,

—    отвечает тот и переводит взгляд на сидящего с краю молодого мужчину, который, судя по лицу, немного волновался. Он был всего лишь капитаном, в -Конторепятый год, и в обществе высокого начальства чувствовал себя не слишком уверенно. Но он понимал, что знает тему лучше, чем кто-либо из сидящих здесь. Дело было вовсе не в интеллектуальной подготовке, просто любой руководитель, поднимаясь по карьерной лестнице, становится обладателем все большего объема информации, и наступает момент, когда он оказывается просто не в состоянии вникнуть во все детали. Поэтому на таких совещаниях нередко докладывают даже рядовые сотрудники, которые непосредственно занимались конкретным направлением работы и смогут ответить на любой вопрос.

—    Хорошо, — соглашается Шамов, — начинайте, но только покороче, без излишней детализации. Лучше мы потом вопросы зададим.

Пухов открыл рабочую тетрадь, где у него были записаны нужные фактические данные, и начал отчет. Безусловно, как и положено в таких случаях, его записи содержали исчерпывающую информацию, но, услышав пожелание Шамова, он постарался сказать лишь главное. Замечание начальника контрразведки было вполне уместным: хорошо известно, что человек готов внимательно воспринимать на слух лишь десять, от силы пятнадцать минут содержание текста, дальше его ум отказывается сосредоточиваться на одном и том же и начинает -блуждать-.

Пухов уложился в семь минут.

—   Понятно, — сказал Шамов, — у кого есть вопросы?

—   Пока нет, — ответил за всех Верещагин.

—   Ну, если нет, тогда подытожим, — продолжил Шамов. — Значит, американские спецслужбы продолжают наращивать активность, пытаясь добыть все новую и новую информацию, касающуюся нашей оборонной сферы. К сожалению, им удалось многое, в связи с чем нам нужно действовать адекватно. Некоторые предложения у Пухова только что прозвучали, но, думаю, этим ограничиваться нельзя. Давайте вместе подумаем, что еще мы можем сделать?

—    Николай Алексеевич, — раздался голос Вокри, — по вашему заданию подготовлен обзорный аналитический документ по развертыванию американцами программы Стратегической оборонной инициативы (СОИ), или, как ее называют журналисты, -Звездных войн-. Если позволите, я зачитаю основные особенности и оценки специалистов для того, чтобы мы вошли полностью в тематику этой чудовищной программы.

—   Очень хорошо, — кивнул Шамов, — давайте послушаем.

—   Итак, в мае 1972 года, — начал Вокря чтение документа, — США и СССР признали тщетность усилий создать надежную систему защиты от межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и подписали договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ). По договору налагались жесткие ограничения на размещение противоракетных комплексов, и обе стороны обязались не разрабатывать, не использовать и не размещать системы ПРО на морских, воздушных, космических или наземных подвижных средствах.

Нужно отметить, что вера в противоракетную оборону была потеряна не всеми. Э. Теллер, создатель водородной бомбы, организовал в США государственный исследовательский центр, где собрал ученых, желавших заниматься разработкой новейших систем противоракетной обороны. Ссылаясь на то, что СССР создает мощное лучевое противоракетное оружие, Теллер сумел получить фонды для проведения исследований по созданию оружия на основе лазеров и пучков элементарных частиц.

Став президентом в 1981 году, Р. Рейган неоднократно встречался с Теллером, и тот убедил президента в осуществимости надежной системы защиты от МБР и в том, что США должны опережать СССР в разработках новых видов оружия.

Предложения Теллера по развертыванию эффективного щита от МБР были именно тем, что искала администрация Рейгана для формирования новых концепций стратегии ядерной войны, которые импонировали бы населению США.

23 марта 1983 года президент США Рейган впервые представил своему народу программу стратегической оборонной инициативы. В 1984 году директивой ІV 119 эта программа была возведена в ранг первоочередной задачи государства.

Еще в 1982 году в США было образовано объединенное космическое командование, призванное координировать все работы военного характера в космосе.

В апреле 1984 года была сформирована государственная организация для проведения исследований в области СОИ. Первоначальный бюджет составлял 26 миллиардов долларов. Общая стоимость всей программы оценивается более чем в 2 триллиона долларов.

—     Как мы видим, договор нарушается, — отметил Прудников.

—    А что же говорилось в директиве? — поинтересовался Шамов.

—   В директиве утверждается, — продолжил Вокря, — что новое противоракетное оружие, кроме защиты от советских ракет, позволит контролировать космическое пространство, которое является жизненно важной территорией США, будет дан новый импульс американской экономике, появится много новых рабочих мест, возникнут новые технологии и повысится уверенность американцев в завтрашнем дне.

В заключение могу сказать, что видные наши и зарубежные экономисты делают такой вывод.

Для осуществления СОИ необходимы невиданные затраты, они не будут подкреплены реализуемым на рынке продуктом, деньги должны быть взяты из бюджета, поэтому из года в год будет увеличиваться его дефицит, расти государственный долг и, в конце концов, возникнет кризис, программа должна будет прекратить свое существование.

Реализация нами дезинформационного потока заставит новую администрацию США и нового президента продолжить осуществление программы СОИ.

В высших кругах США возникли колебания и неуверенность в необходимости ее финансирования. Мы сможем подыграть и убедить их в том, что серьезная угроза со стороны СССР сохраняется, и без реализации этой программы можно потерять роль сверхдержавы и мирового жандарма.

—   Сергей Геннадьевич, а есть данные о затратах США на это вооружение? — подал голос Верещагин.

—   Вот затраты только на один пуск по различным носителям. К примеру, стоимость запуска ракеты средней мощности -Торад-Дельтагрузоподъемностью 2 тонны составляет 60 миллионов долларов. -Атлас-Центавр(5 тонн) — 80 миллионов долларов, -Титан-34Д(8 тонн)

—     100 миллионов долларов), -Титан-4(18 тонн) — 250 миллионов долларов. Фирма -Хьюз эйкрафтпредлагает проект ракеты -Джарвисгрузоподъемностью 40 тонн. Как видим, все усилия ВПК США направлены на фактические затраты и осуществляют колоссальное воздействие на новую администрацию. Есть реальная возможность оказать им помощь, реализуя нашу запланированную дезинформацию.

—     Эти данные помогут нашему Председателю убедить Президента в необходимости проведения дезинформации, — сказал Шамов. — Последнее время убеждать его становится все сложнее.

Обсуждение продолжалось. Вокря предложил организовать направление в посольства, консульства, различные другие ведомства США и других западных стран как в СССР, так и за его пределами, -инициативников-, то есть специально подготовленных КГБ людей из числа ученых, работников оборонной и других промышленных отраслей, которые бы предлагали за вознаграждение свои услуги разведкам противника. Такие подходы не могут не заинтересовать иностранные спецслужбы. Они обязательно начнут изучать, проверять инициативно обратившихся к ним людей, чтобы решить, стоит ли работать с ними. Но все это займет время, отвлечет силы зарубежных разведок.

—   Что ж, — кивнул головой Шамов, — идея интересная, нужно быстро ее проработать. Действительно, если загрузить их разведки, аналитические службы работой в ложном направлении, это даст нам тот резерв времени, которого так не хватает. Конечно, здесь может быть много вариантов. К примеру, спаренная агентура, та же супружеская пара. Допустим, она приходит в посольство, сообщает, что ее муж завербован КГБ и по какой-то причине рассказал об этом ей. Они готовы информировать американцев о том, что им становится известно в ходе сотрудничества с КГБ, но просят за это вознаграждение. Чем мотивируют свой поступок? Да просто мечтают иметь домик где-нибудь в Ницце на Лазурном берегу и готовы ради этого продавать информацию. Американцам это будет понятно.

—     Подготовку инициативников можно организовать как отдельную операцию, — предложил Вокря.

—    Согласен, — ответил Шамов, — и название операции придумаем сейчас. Ну, например, -Тайфун-, нет возражений? — он посмотрел на сидящих. Те промолчали.

—   И еще вопрос, — подал голос Верещагин.

—   Да, пожалуйста, — повернулся к нему Шамов.

—   Только за девять месяцев этого года, — продолжил тот, — в Москве фактически остановилась работа четырнадцати научных институтов оборонного характера. Зарплаты нет, люди на работу фактически не ходят. А чтобы выжить, превращаются в -челноков-, это сейчас такое модное слово, знаете. И ездят в соседние страны, везут туда те товары, которые еще остались в магазинах, в ту же Польшу, Чехословакию, Индию даже. А ведь они секретоносители, и любой из них может много чего рассказать зарубежным спецслужбам.

—    К сожалению, это так, — вздохнул Шамов. — Ну что ж, руки нам опускать нельзя. Василий Петрович, подготовьте, пожалуйста, ориентировку в республики по этому вопросу. Пусть возьмут под контроль ситуацию в таких институтах и других организациях, работающих на оборону, и доложат нам предложения. Этот вопрос, конечно, шире наших полномочий, здесь нужна государственная программа. Будем докладывать Президенту. — Он помолчал и добавил уже тише, — если поможет, конечно…

—   И еще, — Вокря протянул Шамову папку, — здесь аналитическая записка Бжезинского, руководителя Центра стратегических и международных исследований при Университете Джона Хопкинса.

—   Ну-у, — протянул Шамов, — это противник последовательный и умный.

—   В свое время он сыграл большую роль по вовлечению СССР в военный конфликт в Афганистане, — добавил Прудников. — Помните его письмо Картеру? Он написал тогда: -Теперь у нас есть шанс дать Советскому Союзу свою Вьетнамскую войну-.

Шамов открыл папку и пробежал глазами первые строчки документа.

—   Интересно. После совещания посмотрю.

Когда все вышли, начальник главка контрразведки придвинул к себе документ, отданный Вокрей, и углубился в чтение. -Хм, — пробормотал он спустя минуту, — тут и историческая справка. Ну-ка, ну-ка-.

-…В 60-е годы в США поднялась мощная волна беспокойства, — читал Шамов очередную страницу, — из-за -отставания по ракетам(советские лидеры намеренно завышали данные о качественных характеристиках и количестве своих ракет). Это выразилось в усилившемся страхе перед неизбежной нестабильностью ядерного сдерживания, в озабоченности стратегов по поводу возможного разоружающего ядерного удара со стороны СССР и возрастающего риска случайного пуска ядерной ракеты, а позже — и в работах над новыми видами высокотехнологичных оборонительных систем космического базирования, в частности противоракетных комплексов. Интенсивная общенациональная дискуссия по этим вопросам в конце концов завершилась общим признанием: обеспечивающие стратегическую стабильность отношения с Советским Союзом достижимы только на основе взаимного сдерживания. Тем самым был проложен путь к подписанию в 1970-х годах Договора по противоракетной обороне (ПРО) и соглашений об ограничении стратегических вооружений (ОСВ), а затем, в 1980-х годах, к подготовке договоров о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ).

Эти договоры, по сути, явились признанием того, что безопасность Америки уже не находится исключительно в руках американцев, а частично зависит и от договоренностей со смертельно опасным антагонистом. Конечно, договоренности не устраняли риск взаимного уничтожения, но их очевидная рациональность и привносимая ими предсказуемость несколько успокоили американцев. В итоге предпринятая в начале 1980-х годов попытка администрации Рейгана восстановить неуязвимость Америки с помощью -стратегической оборонной инициативы(СОИ) — проекта развертывания в космосе оборонительных комплексов, предназначенных для защиты территории США от ударов советских баллистических ракет, — не получила поддержки подавляющего большинства населения.

Неожиданная умеренность американской общественности, вне всякого сомнения, была отчасти следствием прогресса разрядки в советско-американских отношениях, благодаря которому страх перед ядерным столкновением несколько поутих. Но она также объяснялась возникшим в обществе ощущением, что советский блок и сам Советский Союз переживает масштабный внутренний кризис. Угроза, в восприятии американцев, пошла на убыль…

…-Новый мировой порядокстал брендом Джорджа Буша — часто цитируемое определение его видения мира. Но эта фраза не принадлежала ему и недостаточно четко характеризовала его внешнеполитический курс. В своей речи в Конгрессе, провозглашая свою приверженность -новому мировому порядку-, Буш, не давая какихлибо четких обязательств в отношении того, что он намерен делать, признался, что -разделял это мнение с Президентом Губачевым-, когда они -встречались несколько недель назад-. Но Губачев использовал эту фразу задолго до этой встречи. Буш не является мечтателем, он — практик силовой политики и традиционной дипломатии в нетрадиционное время. Не обладая историческим воображением, он воспринял лозунг Губачева, но серьезно не пытается его осуществить.

Президентство Буша совпало с целым каскадом потрясений, прошедших по Евразии. Несколько кризисов либо развивались, либо внезапно возникали на этом обширном пространстве, которое в течение последних десятилетий было главной ареной грандиозного стратегического соперничества между США и СССР. Это соперничество выражалось в конфронтации на трех стратегических фронтах: на западе оно обозначалось границами НАТО, на востоке — демаркационной линией, разделяющей Корею, на юге, в районе Персидского залива, — доктриной, провозглашенной Картером в ответ на советское вторжение в Афганистан. Это разделение теперь дополнялось возникавшими на флангах политическими, этническими и религиозными волнениями на Балканах, Ближнем Востоке, в Восточной Азии и особенно внутри самого советского блока…

…Прогрессирующий распад Советского Союза как раз совпал с серединой президентства Буша. Это — начало глобального верховенства США. Но этому событию предшествовали усиливающиеся беспорядки во всем советском блоке. Любая политическая реакция на эти беспорядки осложнялась тем, что она могла вызвать вспышки насилия и политические взрывы за пределами советской сферы в различных частях Евразии…

…Кризис советской системы развязал руки Соединенным Штатам, чтобы разделаться с поддерживаемым Кастро антиамериканским популистским повстанческим движением в Центральной Америке. Авантюристический правитель Панамы Мануэль Норьега оказался без союзников. После высадки американских парашютистов в столице Панамы в декабре 1989 года Норьега оказался в американской тюрьме. В 1990 году организованное левыми повстанческое движение в Сальвадоре и гражданский конфликт в Никарагуа сошли на нет, а прекращение советской экономической помощи Кубе ввергло режим Кастро в жесточайший экономический кризис…

…Целая эпоха подошла к концу. Развал первой коммунистической державы и сопровождающий его каскад революционных событий захлестнули весь процесс политических решений.

В этой обстановке понятие -нового мирового порядкамогло служить целесообразной программой действий-.

Шамов перевернул последнюю страницу, в глубокой задумчивости провел ладонью по листу и несколько минут сидел, глядя в одну точку. Он вдруг почувствовал огромную усталость, словно понял всю неразрешимость задачи, которую пытался одолеть последние месяцы. Бжезинский, человек ясного, острого ума, — не остервенелый, злой ястреб, не видящий ничего вокруг, кроме своей добычи, а трезвый, просчитывающий решения на несколько шагов вперед, — отзывался о его, Шамова, родине, как о государстве вчерашнего дня. Это было тяжело вынести.

Начальник контрразведки не был политиком. Он не искал выгоды в новых веяниях, которые достигли коридоров КГБ. Он просто привык считать свою страну великой державой, и ее трагедия превращалось в его личную драму.

Часы показывали девять.

Шамов встал, медленно и как-то нерешительно подошел к шкафу, взял свое пальто и, выключив свет, тихо прикрыл двери в кабинет. Постояв в раздумье несколько секунд, он негромко сказал, словно спорил с кем-то: -Ну, мы еще посмотрим-.

 

ЖЕНСКИЕ ТРАВМЫ

 

Эльвира шла по шумной московской улице, не замечая ничего вокруг. Слезы застилали глаза, обида душила горло. Она натыкалась на идущих навстречу людей, забывая извиниться, сама больно стукнулась о тяжелую сумку прохожего, дважды споткнулась о бордюр, но ничто не могло отвлечь ее от тяжелых мыслей. Ни разум, ни сердце не в состоянии были поверить в то, что произошло. А ведь казалось, так будет вечно…

…Она, красивая, юная, полная надежд, шесть лет назад, закончив с серебряной медалью школу в Свердловске, приехала в Москву, где жила ее тетка, родная сестра матери, поступать в Институт стали и сплавов. Это решение объяснялось просто: родители Эльвиры — потомственные металлурги — посчитали, что дочери стоит пойти по их стопам, да и конкурс в этом институте относительно небольшой. Тетка была одинокой, в племяннице не чаяла души, и с радостью встретила девушку. Экзамены, несмотря на теткины страхи, были сданы успешно, и вскоре студенческая жизнь полностью захватила Эльвиру.

Конечно, она очень нравилась многим молодым людям. Как часто, идя по институтским коридорам или столичным улицам, Эльвира ощущала на себе заинтересованные мужские взгляды. С ней нередко знакомились, пытались завязать близкие отношения, но она не торопилась. Почему-то казалось, что все эти юноши, лишь недавно начавшие брить пушок над губой, озабоченные нехваткой денег и сексуальными комплексами, — явление временное, несерьезное, а тот, кто будет достоин завоевать ее сердце, еще встретится.

Но все произошло так неожиданно, что Эльвира даже не успела ничего понять.

Во время последней сессии, несколько месяцев назад, она не успела как следует подготовиться к экзамену по прикладной химии. Нет, конечно, эти бесконечные формулы и сокращения, благодаря хорошей природной памяти, отложились в голове, но вот с решением задач дело обстояло хуже. Чего греха таить, химию она недолюбливала и настойчивости в ее изучении не проявляла. Но, увы, время бежало быстро, и вот роковой день настал. Пытаясь нагнать упущенное, Эльвира сидела в институтском коридоре, недалеко от аудитории, где принимали экзамен, и сосредоточенно пролистывала учебник, пытаясь оттянуть момент расплаты за собственное легкомыслие. Но в конце концов подумала, что лишние минуты вряд ли помогут и, решительно закрыв книгу, сказала себе: -Будь что будет-.

Экзамен принимал молодой, но строгий преподаватель Клавин Олег Ефремович. Говорили, он тут на полставки, а так — руководит управлением в министерстве. С одной стороны, с преподавателями-мужчинами у Эльвиры складывались всегда более успешные отношения, чем с женщинами, и она догадывалась, в чем тут причина. Но вот подпадет ли Олег Ефремович под это правило?

Билет, слава Богу, попался несложный, и Эльвира про себя подумала, что как минимум четверку себе обеспечила. Сидя в аудитории и готовясь к ответу, она искоса посматривала на Клавина. Молодой, симпатичный, он, признаться, еще во время лекций понравился Эльвире. Интересно, а он выделял ее из общей группы девушекстуденток?

К глубокому разочарованию Эльвиры, Олег Ефремович оказался исключением из правила и, несмотря на ее уверенный ответ, стал задавать непростые вопросы. А когда спросил о химических добавках легирующих элементов и потребовал показать их в виде химических формул, то Эльвира расстроилась вконец. Клавин глянул на нее строгими глазами, и негромко произнеся -Ну что же мне с вами делать?-, предложил сесть на место и подготовить ответ.

Расположившись за столом в последнем ряду, Эльвира сосредоточилась, и вскоре уже изложила на листе все формулы. Победно подняв голову, она пристально смотрела на Клавина, ожидая, что заметив ее взгляд, он сразу же отреагирует. Но тот, словно забыв об Эльвире, продолжал приглашать других студентов. И только когда в аудитории, кроме них двоих, никого не осталось, Олег Ефремович, оглянув аудиторию, с деланным удивлением произнес: -Вы еще здесь?-. У Эльвиры от возмущения все кипело внутри. -Третий час сижу здесь, а он еще издевается!— подумала она, но сдержалась и, держа в руке лист с ответом, двинулась к преподавательскому столу. Сев напротив, с легкой обидой в голосе стала отвечать.

Но Клавин, казалось, почти не слушал Эльвиру. Едва улыбаясь уголками губ, он откровенно рассматривал ее лицо, шею, грудь. Его темные зрачки словно ощупывали ее кожу, и там, где пробегал пронизывающий взгляд, казалось, сотни маленьких иголочек вонзались в нежное тело и сразу же расслабляли его. Нет, зря сомневалась Эльвира, он совсем не равнодушен к ней, и глаза у него мягкие, обволакивающие, они волнуют, завораживают. И вот уже голос ее зазвучал по-другому: нежно, играя. Она непроизвольно облизала губы, сделав это чуть медленнее, чем нужно было. Клавин слегка подался вперед и, глядя на девушку в упор, произнес тихо, почти шепотом:

—      Вы неплохо подготовились, я с удовольствием ставлю вам отлично. Вы довольны?

—     Да, конечно… — чуть смущаясь от пристального взгляда Клавина, пробормотала Эльвира, — просто я сразу не смогла собраться, отвлеклась…

—   Но теперь вы же успокоились? — взгляд Клавина стал снова насмешливым. Эльвира кивнула, хотя это было неправдой — она чувствовала, как волнение охватывает ее тело и внезапно возникшее легкое нервное возбуждение бежит по ее жилам, заставляя сердце биться часто-часто. Казалось, ей сейчас предстоит сделать очень серьезный шаг, от которого будет зависеть вся ее дальнейшая жизнь, и это тревожило. — Что ж, — продолжал Олег Ефремович, — если так, то я предлагаю отметить сдачу экзамена. Надеюсь, вы не откажетесь сделать это в ресторане вместе со мной?

—    Извините, — испугалась предложения Эльвира, — я сейчас не могу… Меня ждет тетя… и… — она замолчала, будто исчерпала все аргументы. Но нет. Она почувствовала, что его воля властвует над ней, и сопротивляться уже не хотелось.

—   Так как? — настойчиво повторил Олег Ефремович.

—   Не откажусь, — выдохнула Эльвира и ясно ощутила, что только что будто подвела под своими сомнениями и колебаниями черту. Она не представляла, что будет дальше, но чувствовала — вот сейчас заканчивается ее обычная, размеренная жизнь, и впереди ждут события, которые все изменят. -А может, уйти?— мелькнула вдруг неожиданная мысль, и на секунду Эльвире показалось, что кто-то словно пытается остановить ее от неразумных шагов, предостеречь, подать соломинку, ухватившись за которую она могла бы оставить все как есть. Но секунда прошла, и Эльвира окончательно осознала: да она сама этого хочет, жаждет резких перемен, сумбурных глупостей, новых, острых ощущений. -Нет, — подумалось, — от судьбы не убежишь-. И сразу в теле возникла необыкновенная легкость, и смутное беспокойство уступило место хмельной радости и ожиданию счастливого веселья.

Когда Эльвира садилась в красивую белую -ВолгуКлавина, то невольно оглянулась — ей хотелось, чтобы кто-то из знакомых увидел все это: ее, красивую, стройную, небрежно хлопающую дверью дорогой машины, ее спутника, обеспеченного, галантного, услужливо взявшего ее сумку, набитую тетрадями и книгами, и как в вечернем летнем полумраке они отъезжали от институтского корпуса, а ожидавшие транспорт на автобусной остановке люди лишь завистливо посмотрели им вслед. Но ни подруг, ни сокурсников рядом не было, а без этого ощущение победы, увы, не было столь полным и сладостным. В ресторане они заняли столик для двоих в углу. Эльвира заказала себе мартини и фруктовое мороженое. Вино было ароматным и чуть пощипывало язык. Она быстро опьянела, видимо от того, что почти весь день ничего не ела. Клавин говорил ей много комплиментов, восхищался ее грациозностью и стройностью. Но в ее голове от выпитого спиртного шумело и, перестав понимать, что говорил Клавин, она внезапно громко рассмеялась. В ее душе поселилась радость, донимавшие недавно страхи растворились окончательно, и она подумала, что Клавин очень милый и обаятельный мужчина. Он с такой заботой поддерживал ее за руку, когда она, наклонившись, снимала надоевшие за день туфли, нежно обнимал ее за плечи. Ну разве можно бояться того, что между ними что-то может быть? А в том, что между ними будут близкие отношения, она уже не сомневалась, и это ее не пугало, а наоборот, она уже страстно хотела приблизить тот

момент, когда сможет полностью покориться ему.

В подъезде дома, где Эльвира жила с теткой, Клавин поцеловал ее в губы. Она ответила горячо, нежно, почувствовав, что доверяет этому человеку полностью. -Олег, милый-, — прошептала, опустив голову ему на грудь. Он пообещал встретить ее завтра после работы.

Вскоре они стали любовниками. Это произошло так естественно, словно позади были долгие годы близкого знакомства. Эльвире казалось, что она, наконец, встретила свою настоящую любовь, а впереди ее ждут только беззаботные дни и поддержка любимого человека. Его действия подтверждали ее ожидания: вскоре он устроил ее на подработку в один из столичных проектных институтов по хоздоговорной теме, и она смогла иметь деньги на небольшие расходы. Это давало ей дополнительную свободу и делало материально независимой от тетки. А когда подошло время распределения после учебы в вузе, ей не пришлось волноваться — Олег помог остаться в Москве в том же самом институте, где она подрабатывала. Вскоре, как молодому специалисту, ей там выделили однокомнатную квартиру, которую она постаралась превратить в маленький уютный рай, встречая Олега каждый раз, когда он оставался ночевать, ласками и поцелуями.

Постепенно их отношения переросли в прочную взаимную привязанность, и как это обычно бывает, статус любовницы перестал удовлетворять Эльвиру. Осторожно, но настойчиво она пыталась заводить разговор об их будущем. Он энергично поддерживал ее надежды, обещая расстаться с женой, с которой, по его словам, у них давно разладились отношения. Но время шло, а все оставалась по-старому. И трудно сказать, сколько бы все это продолжалось, если бы их вдвоем, идущих в обнимку по улице, не увидела, правда, совершенно случайно, подруга его жены.

Их отношения перестали быть тайной. Жена выследила Олега, когда тот заходил в квартиру к Эльвире, и подняла жуткий скандал, угрожая сломать ему карьеру и жизнь и добиться того, чтобы его не назначили заместителем министра, на что он серьезно рассчитывал. Сразу же выяснилось, что Олег никогда не относился к Эльвире серьезно и подумывал порвать с ней отношения в ближайшее время.

Это был удар в спину. Эльвира была настолько потрясена переменой в поведении Олега, что не нашла в себе силы даже пригласить его на серьезный разговор. Да он бы и не пришел. Страх за собственную карьеру и благополучие оказался настолько сильнее его привязанности к Эльвире, что он даже не допускал мысли увидеться с ней.

Вначале ей казалось, что все это какое-то досадное недоразумение, которое разрешится, как только они встретятся и поговорят, и тогда он станет ее прежним Олегом, милым, добрым, ласковым, для которого она одна-единственная. Но встретиться не удавалось. В течение двух дней она пыталась дозвониться к нему на работу, но он, лишь заслышав ее голос, бросал трубку. Согласиться с безысходностью было выше ее сил, но как действовать дальше, она не знала. Мир изменился и окрасился в черный цвет. Ей показалось, что за те несколько дней, когда ей стало известно об измене любимого человека, она постарела на десять лет.

Постепенно надежда таяла. Небывалая сила чувств, разбуженная когда-то любовью, а теперь сменившая ее на ненависть к бывшему любовнику, захлестнула все сознание Эльвиры, смешав горечь утраты и желание мести…

И вот она, обманутая и оплеванная, шла по столичной улице, переполненная отчаянием. Как действовать дальше, не представляла. В голове лишь стучало одно: -Как дальше жить?-.

—    Эльвира! — знакомый до боли голос остановил ее. Она резко повернулась. В двух шагах от нее стояла давняя школьная подруга Нина. В кудрявых крашеных взбитых локонах голова, яркие в помаде губы, накладные густые ресницы — в первую секунду Эльвира не узнала ее, бывшую заводилу и лидера их класса, но это была она.

—    Что с тобой? — Нина взяла Эльвиру за руку. — Тебе плохо?

—    Ой, Нина, — проговорила Эльвира и вдруг уткнулась подруге в плечо, громко зарыдав.

Уже через пятнадцать минут они сидели в каком-то кооперативном кафе, где к чаю подавали вкусные ватрушки, и, вздыхая, рассказывали друг другу о своих горестях.

—    Ой, золотко мое, — говорила Нина, гладя ладонь подруги, — ты всегда была немного наивная и доверчивая, а мужики все сволочи. Понимаешь, сво-ло-чи, — произнесла она, с ударением выделяя каждый слог.

—   Но не все же… — попыталась робко противоречить Эльвира.

—    Ой, я тебя прошу! У меня история была похлеще твоей, — и приготовившись к рассказу, Нина поджала губы и внимательно посмотрела куда-то через окно кафе, словно там, как на киноэкране, можно было увидеть ее жизнь-фильм и бесконечно поражаться испытаниям, через которые довелось пройти главной героине.

—   Так вот, — начала Нина, — я же в Москву, как и ты, после школы приехала, в МГУ на факультет иностранных языков поступать. Королевой заявилась, думала, стоит мне прийти в главный университет страны, и мне тут же все двери откроют: -Ах, дорогая Ниночка, заходите, мы вас так ждем-. Ну, после первого же экзамена мне стало все ясно: в такие вузы с улицы не поступают. Не стала я мучить ни себя, ни преподавателей, и забрала документы из приемной комиссии.

—   А может, зря?

Нина посмотрела на подругу, как взрослый смотрит на неразумное малое дитя. Несмотря на то, что они были ровесницами, Нина и выглядела взрослее, и держалась увереннее. Эльвира, даже не задумываясь, сразу признала ее лидерство, отдаваясь в опытные руки.

—   Зря — это когда ждать от жизни только хорошего!

—     нравоучительно произнесла Нина и, помолчав несколько секунд, будто осмысливая сказанное, продолжила, — словом, я как в том фильме — -Москва слезам не верит— двинула в библиотеку.

—   Ну и что?

—    А что? Долго ждать не пришлось — на второй же день со мной интересный мужчина познакомился, из столичного горкома. Пошел туда к семинару готовиться, а вместо книги на мои ноги смотрел.

—   Ну, ноги у тебя классные, — согласилась Эльвира.

—   Я знаю. А потому юбочку покороче — и все, он мой. Да-а-а… — мечтательно произнесла она, окунувшись памятью в воспоминания первых дней знакомства. — Букеты цветов дарил — в руки не помещались, в рестораны — какие душа пожелает, а я же не глупенькая какая-нибудь, неприступную из себя корчу, ну, он вообще чуть с ума не сошел — так я ему нравилась. Словом, пару недель для приличия выдержала, а потом лишь ему отдалась. Жениться обещал, гад.

—   А почему гад?

—   Да потому что все было как у тебя: только супружница его узнала о мужниных похождениях, лавочку нашу прикрыла. И мечты мои накрылись. А он ко мне пришел и угрожать начал: если скажу все, как было, в тюрьму сяду. Так что все они сволочи.

—   И что, больше у тебя никого, кроме него, не было?

—    Ну почему? — пожала Нина плечами, — это добро не залежится.

—   И что же? — продолжала допытываться Эльвира.

—   А ничего, все они одним миром мазаны: как охомутать тебя хотят, так наплетут с три короба, а потом в кусты. Нет, дорогая моя, мужское племя заслуживает лишь одного: чтобы рога им ставили.

—   Так как же жить дальше, если они такие?

—   А вот так и жить, для себя. Я, к примеру, решила не морочить голову: сейчас у меня классный любовник, иностранец, — многозначительно добавила Нина, — добрый, щедрый. И ни я за него замуж, ни он на мне жениться не собирается. Зато я ни в чем не нуждаюсь.

—   А как же семья? Ведь годы-то идут…

—   Идут, — Нина вдруг всхлипнула, — да ведь мужики же лучшие мои деньки и забирают.

—    А ты о мести не думала? — глаза Эльвиры сузились, превратившись в сердитые щелочки.

—   Мести? — удивленно протянула Нина.

—   Ну да, мести всем мужчинам!

—    Эх, милочка, — тяжко вздохнула подруга, — знаешь, я иногда думаю, что не зря бог шельму метит. Понимаешь, зло всегда наказуемо. А месть — это то же зло, все равно как если в человека вселяется дьявол. Моя жизнь пропала, детей нет, семьи тоже. Разве это нормально?

—   Так можно же начать все сначала. Нина безрадостно рассмеялась.

—    Это тебе еще можно, а мне дети вряд ли простят прошлое. Но будет еще больней, когда некому на старости лет подать стакан воды.

—   А разве твои дети тебя не будут любить?

—    Ай, — она махнула рукой, — презирать они меня станут, вот что. У меня все есть: квартира, машина, полный достаток, а душа пуста.

Подруги еще долго сидели, никак не могли наговориться.

—   Ой, — спохватилась вдруг Нина, глянув на маленькие золотые часики, украшавшие ее руку, — уже четыре! Я в парикмахерскую опаздываю! Слушай, — она схватила Эльвиру за руку, — завтра в шесть вечера я тебя жду у меня. Запиши адрес, — она быстро продиктовала и, сунув деньги подошедшей официантке, побежала к выходу.

Эльвира долго смотрела ей вслед, меланхолично дожевывая ватрушку и запивая ее чаем. Она чувствовала, что подруга своей энергией словно встряхнула ее. Все происшедшее, которое еще час назад казалось трагедией, внезапно утихло, словно стерлось, как камень о морские волны, и уже не резало так остро сердце. Наоборот, в голове настойчиво, с усиливающейся силой, звучали слова, сказанные Ниной: -Мужики сволочи-. Все постепенно становилось на свои места: это мы — несчастные, доверчивые, милые женщины, а то они — подлые и негодные, и нет им прощения. Эта мысль почему-то успокоила Эльвиру, ясность, которой ей так не хватало последние дни, наконец, пришла. И не важно, что выход из тупика ей указал не любимый человек, а битая жизнью, случайно встреченная подруга, ведь чаще руку помощи протягивает тот, кто понимает тебя. А Нина ее понимала, значит, Нина права.

Эльвира поднялась и вышла из кафе.

На следующий день она сидела у Нины в ее квартире и пила кофе, настоящий, не тот растворимый суррогат, за которым гонялись по всей Москве, а ароматный, чуть терпкий и с кислинкой, оставляющий во рту приятное послевкусие.

—    Обалденный! — похвалила Эльвира, улыбаясь подруге.

—   Друг из Эфиопии привез, — пояснила Нина, — еще несколько месяцев назад, так я его потихоньку мелю и пью.

—   Хорошо иметь таких друзей, — пошутила Эльвира. Она уже улыбалась. Боль, крепко державшая ее последние дни, постепенно отпускала. Уже час она находилась здесь, чувствуя себя рядом с Ниной спокойнее, увереннее. Квартира Нины, аккуратная, уютная, со множеством ваз на полу, шкафах, картинами на стенах, устланная мягкими коврами, понравилась Эльвире. Правда, спальня, драпированная красным и с огромным зеркалом на стене, показалась Эльвире слишком экстравагантной, но о вкусах не спорят, решила она и приняла все как есть.

Только что они закончили накрывать на стол — Нина ждала какого-то африканца в гости и предложила Эльвире посидеть с ними, поболтать. Конечно, она сразу согласилась — одной ей оставаться не хотелось.

Звонок раздался внезапно, наполнив помещение переливающимся звуком, проникающим в каждый уголок квартиры.

—    Это он! — Нина кинулась в прихожую. Раздался щелчок открываемого замка и тут же мужской смех.

Эльвира из любопытства чуть привстала с кресла, чтобы увидеть, кто же пришел. В прихожей стояли два чернокожих молодых мужчины в хороших костюмах и с цветами в руках. -Значит, не один африканец, — подумала Эльвира, — а целых два-.

—    Познакомьтесь, господа, — мягко и нежно произнесла Нина, — это моя подруга Эльвира, — а это мои друзья из Южной Африки, Теко Пиенар и Стивен Сибайя, — представила она чернокожих мужчин. Они с интересом оглядели Эльвиру и, улыбаясь, стали говорить комплименты на ломаном русском. На стол они поставили бутылку с надписью -Вrandyи -Советское шампанское-.

Оказалось, они занимаются алмазами. Точнее, работают в алмазодобывающей промышленности. Судя по их внешнему виду, эта работа приносила неплохой доход.

Когда сели за стол, гости после шампанского и тоста за знакомство предложили попробовать содержимое второй бутылки.

—     Бренди? — Эльвира с любопытством глядела на надпись, — не приходилось пробовать.

—   О, ви не пожалеть, — горячо произнес Теко, — этьо виногрядний бренди, луший в мире.

Африканец не соврал — напиток был действительно великолепный. Когда затем Нина предложила разбавить его соком, Эльвира отказалась — ей не хотелось терять его первоначальный вкусовой букет.

К удивлению Эльвиры, гости оказались довольно интересными людьми, осведомленными во многих вопросах и образованными. Это несколько удивило ее — традиционно она считала выходцев из Африки отсталыми и малокультурными. За каких-то полчаса их застолья она узнала, что ЮАР — наиболее передовая страна Черного континента, и во многом благодаря алмазным разработкам. Постепенно тема разговора стала меняться: Теко и Стивен явно предпочитали говорить комплименты молодым женщинам, а не обсуждать экономическую географию. Эльвира внезапно поймала себя на мысли, что ей нравятся эти мужчины, несмотря на то, что она никогда раньше не испытывала интереса к темнокожим. Она то и дело отпивала бренди из своего низкого фужера, который благодаря заботе Теко всегда оставался полным, и вскоре почувствовала себя совершенно опьяневшей.

—   О, времья! — улыбаясь, Теко посмотрел на свои золотые часы, — завтря надо бить в формье.

—   Тогда на коня, — заключила Нина и подняла руку с бокалом.

Теко галантно вызвался провести домой Эльвиру, и когда они поймали такси, он сел рядом с ней на заднем сиденье и смотрел на нее молча и не отрываясь.

…Когда они поднялись в квартиру, он, несмотря на слабое сопротивление Эльвиры, овладел ею, при этом беспрестанно бормоча на каком-то непонятном для нее гортанно-булькающем языке, а потом, усталый, откинувшись на подушку и взяв из лежавших рядом брюк сигареты, закурил, молча глядя в потолок. Она заснула, а когда открыла глаза, Теко уже не было. Она встала и некоторое время бесцельно ходила по квартире, испытывая какое-то странное, незнакомое доселе чувство, будто прикоснулась к совершенно незнакомой жизни, состоящей из доступности запретного и игры по совсем другим правилам, ранее казавшимся невыполнимыми. Эльвира подумала, что такое чувство, наверное, возникает у людей, живших в хорошей квартире престижного района, а затем волею обстоятельств оказавшихся в коммуналке на задворках. Странно, но эта мысль почему-то не пугала ее. Все, что произошло за эту ночь, она приняла как должное, будто ей доходчиво объяснили о ее соответствии нынешнему месту. Радость вчерашнего веселого вечера улетучилась и на освободившееся место возвратилась пустота и какое-то отупение.

Вечером она опять пошла к Нине, и они долго сидели, потягивая коньяк и говоря ни о чем.

Прошло несколько дней, когда Эльвира поняла, что заразилась от Теко. В панике она побежала в местный венерологический диспансер, где ее худшие опасения подтвердились.

—    У вас, милочка, гонорея, — сказала врач, читая на листке результаты ее анализов, — надо лечиться.

Глядя на нищенски выглядевшие помещения диспансера, кавказского вида мужчин, по-хозяйски распахивающих двери в кабинеты, слыша шумный хохот санитарок, носивших колбы и мензурки, Эльвира в отчаянии подумала, что не только не вылечится в этой больнице, но и еще подхватит новую болячку. -Ну что ж я такая невезучая?-

—   повторяла Эльвира, выходя из диспансера и направляясь туда, где, как она считала, ей помогут, — к Нине.

—   Ну, ты даешь! — всплеснула руками подруга, услышав новость. — голова у тебя есть? Кто ж ложится с мужиком в постель без презерватива?

Эльвира в ответ всхлипывала и пожимала плечами.

—   Ну, я тоже хороша, — упрекнула себя Нина, — ликбез на сексуальную тему тебе, дурехе, не прочитала.

—   Да я все знаю, — оправдывалась Эльвира, — но както отключилась…

—   Ладно, — твердо заключила Нина, — не волнуйся, я тебе найду нормального врача. А ты сейчас иди домой, а то ко мне должен один приятель прийти. Пока, до завтра. Эльвира не стала ничего спрашивать о приятеле — она уже ясно понимала, чем занимается Нина и откуда в квартире столько красивых вещей. Но это не смущало ее, наоборот, она подумала, что если торговля телом помогает Нине безбедно жить, то ее нельзя осуждать, вдруг и сама окажется в таком положении, ведь первый шаг сделан…

Спустившись вниз по ступенькам и выйдя из подъезда, Эльвира едва не столкнулась с высоким молодым мужчиной с симпатичным лицом и хорошо одетым. Он извинился и уступил дорогу. Эльвира, вышагивая по узкой дорожке, ведущей в сторону улицы, краем глаза заметила, как внимательно и с интересом незнакомец смотрел ей вслед. И конечно, Эльвире и в голову не могло прийти, что этот мужчина был не просто клиентом ее подруги, но и объектом интереса советской контрразведки, поскольку являлся сотрудником ЦРУ, работающим под прикрытием американского посольства в Москве. А сама Нина состояла в агентурной сети КГБ под псевдонимом -Николь-.

 

 

-НИКОЛЬ-

Секретно

 

Из справки в отношении Ричарда Дугласа (объект дела оперативной разработки -Крот-)

 

Ричард Дуглас — 3-й секретарь посольства США в Москве. Назначен на должность в 1989 году. Является кадровым сотрудником ЦРУ, курирует аналитическую работу в американской резидентуре, действующей в СССР. Специалист по т. н. -восточноевропейскому направлению. Хорошо знаком с историей как Советского Союза, так и ближайших стран — участниц Варшавского договора.

Обладает хорошими аналитическими способностями. Составленные им документы всегда получают высокую оценку в Лэнгли. Является сторонником активного вмешательства США и других государств НАТО во внутренние дела СССР. Как дипломат принимал участие в ряде встреч официальных представителей Белого дома с членами Президентского Совета СССР.

Стоит на позициях поддержки как либеральных, так и радикальных общественно-политических организаций в Советском Союзе. В июле 1990 года встречался с одним из лидеров организации -Демократическая платформа О. Калубиным, которому пообещал полную поддержку.

В резидентуре пользуется доверием, поддерживает хорошие отношения с резидентом Томасом Стендли, с которым был хорошо знаком еще до направления в СССР.

Женат. Имеет дочь семи лет. Жена — Барбара Страйзен, уроженка штата Лос-Анджелес, является дочерью одного из лидеров Республиканской партии этого штата Барри Страйзена. В настоящее время из-за подготовки к родам выехала в США.

Увлекается красивыми молодыми женщинами.

Физически крепок, регулярно занимается большим теннисом, баскетболом.

 

Нина непроизвольно потянулась рукой к сумке.

—   Можно я закурю?

—   Конечно, — сидевший напротив мужчина располагающе улыбнулся и предупредительно протянул зажигалку, — а я думал, ты не куришь.

—   Спасибо, очень редко, — Нина затянулась и, подняв голову, пустила струйку дыма в потолок. Дым, клубясь, поднимался вверх, окутывая висевшую люстру сизым плотным облаком. Глядя на него, Нина невольно подумала, что вот таким же плотным туманом окутана и ее жизнь, и куда она движется, никто не знает.

Вот пошел уже четвертый год ее сотрудничества с КГБ. Все началось с того, что ее, тогда занимавшуюся фарцовкой, задержала милиция. Скорее всего, это произошло по чьей-то наводке, как часто бывает, но если обычно ей удавалось избегать неприятностей, то в этот раз удача отвернулась от нее, она влипла.

Сидя в дежурке райотделения, Нина прикидывала, кому из находившихся тут сержантов дать взятку, чтобы отпустил, и может быть, все сошло бы, если не тот майор. Он зашел в дежурку, злой как черт, и ругаясь, приказал оформить всех задержанных, как положено, пообещав лично проверить. Шла борьба со спекуляцией, начальство требовало от майора результатов, и Нина поняла, что ее дело совсем дрянь.

Помощь пришла, откуда не ждала. Через час ее утомительного сидения в изоляторе вместе с какими-то бомжихами и алкоголичками дежурный назвал ее фамилию и отвел в один из кабинетов. Там за столом, позади которого висел засиженный мухами большой портрет Дзержинского, сидел молодой мужчина и что-то чертил на листке бумаги. По тому, как он глянул на нее и как поздоровался, Нина сразу поняла, что это был не сотрудник милиции. Она не ошиблась, с ней беседовал человек из КГБ. Его звали Геннадий Дмитриевич. Пока Нина размышляла, хорошо это или плохо, Геннадий Дмитриевич перешел сразу к делу.

Его не волновала фарцовка, по крайней мере, он совершенно безразлично отнесся к путаным объяснениям Нины, почему она продавала американские джинсы во дворе универмага -Лейпциг-. Гораздо больше он проявил интереса к многочисленным знакомым Нины из числа иностранцев. А тогда, чего греха таить, этим добром Нину бог не обидел, были среди ее любовников и Джозеф Лансинг, представитель американской Торговой палаты в Москве, вечно потный субъект с масляными глазками, и Лари Скот из правления компании -МакДональдс-, хохочущий по любому поводу, да мало ли серьезных мужиков на нее клевали. Со всеми ними Нину, кроме твердой оплаты в долларах за ее услуги, ничего не связывало, поэтому она с легкостью сдала их с потрохами Геннадию Дмитриевичу. Интуиция ей подсказывала, что ее будущее напрямую связано с тем, насколько откровенна она будет с этим кагэбистом. Внутренний голос Нину не подвел, ее новый знакомый к концу разговора выглядел довольным и предложил регулярно встречаться для обсуждения подобных вопросов. Такой исход дела очень устраивал Нину, более того, она посчитала его подарком судьбы, ведь теперь в лице Геннадия Дмитриевича она получала серьезных покровителей и могла рассчитывать на их помощь в трудных обстоятельствах.

Через несколько месяцев на одной из встреч, после того как Нина передала Геннадию Дмитриевичу сделанные по собственной инициативе фотографии Лансинга, валявшегося пьяным в голом виде на ее диване, ей было предложено дать подписку о постоянном сотрудничестве с органами КГБ.

С тех пор много воды утекло. Обязанности агента не слишком обременяли, более того, Нина уже привыкла к регулярным встречам с интеллигентным Геннадием Дмитриевичем, с которым они могли поговорить на разные темы. Правда, вскоре Геннадия Дмитриевича куда-то перевели, и вместо него с ней продолжил встречаться Алексей Сергеевич, совсем молодой, веселый, постоянно перемежающий свою речь шутками и поговорками. Нина, привыкшая к Геннадию Дмитриевичу, поскучала недолго по нему, да и стала привыкать к новому человеку, тем более по возрасту он не слишком отличался, и со временем, по взаимному согласию, они перешли на -тыи обращались друг к другу просто по имени.

Несмотря на внешнюю веселость, Алексей Сергеевич, или просто Алексей, оказался человеком вдумчивым и пунктуальным. Он запоминал мельчайшие детали из рассказов Нины и нередко по прошествии нескольких дней внезапно просил возвратиться к прежнему разговору и затем подробно расспрашивал о чем-то.

В последнее время его интересовал Ричард Дуглас, американец из посольства США, с которым Нина познакомилась около полугода назад и стала его любовницей. Жена Ричарда была на восьмом месяце и недавно уехала домой в Штаты рожать. Разумеется, лишенный женской ласки американец как молодой, здоровый мужчина стал нуждаться в Нине более обычного, и она, тонко чувствующая мужские слабости, смогла полностью удовлетворить его потребности. Правда, большой прибыли от него Нина не имела, так, рассчитывала на поездку в США, которую Дуглас ей обещал уже четвертый месяц.

И вот сейчас она сидит в кресле за небольшим журнальным столиком в квартире, куда конспиративно приходит на встречи с Алексеем, и рассказывает новости о Ричарде. Выкурив сигарету, тушит ее из-за отсутствия пепельницы в изящном блюдце с кофейной чашкой.

—    Кстати, недавно встретила свою школьную подругу Эльвиру, — сменила тему Нина, — хорошая девушка, но связалась с одним идиотом, женатым. Тот ей плел о вечной любви, а когда его жена их застукала, испугался и смылся. Подруга в подавленном состоянии, новых глупостей наделала, заразилась от одного негра.

—    Веселилась, заразилась, — задумчиво проговорил Алексей, — а как она внешне?

—   Очень симпатичная, стройная, когда идет, ни один мужик не пропустит.

—    А если… — не закончил Алексей фразу, но Нина сразу поняла, что он имел в виду.

—   А как вы это сделаете? Она вряд ли захочет вот так запросто лечь под Дугласа, да и вылечиться ей нужно вначале.

—    Ну, с последним как раз меньше всего хлопот, мы подключим хорошего врача, а вот уговорить твою подругу… Ладно, я не говорю, что все так и будет, мне вначале посоветоваться нужно. Правда, тут другой вопрос: ты же клиента можешь потерять, а?

—    Невелика потеря, — Нина пренебрежительно махнула рукой, — одни обещания. Только… — она замялась.

—   Что? — Алексей внимательно посмотрел на Нину.

—   Да я имею в виду, что не хотелось бы девчонку пускать по рукам, она не такая, а я еще один грех возьму на себя, — опустила глаза Нина.

—   Мне это тоже не очень нравится, но другого выхода может и не быть, — Алексей вздохнул, — семь бед — один ответ.

Вечером этого же дня Шамов сидел в кабинете вдвоем со своим заместителем Прудниковым и обсуждал непростой вопрос вербовки Ричарда Дугласа, в которой ключевую роль должна была сыграть Эльвира.

—    Посмотрел я все материалы на -Крота-, почитал сводки слухового контроля на квартире у -Николь-. Да…

—      задумчиво протянул Шамов, и вдруг неожиданно спросил: — Кстати, а -Николь— не единственная его любовница?

—    Регулярно водим его под -наружкой-, но других контактов такого рода не зафиксировали, — пожал плечами Прудников, — хотя на красивых баб падкий, но все-таки дипломат, понимает, что может попасть в наше поле зрения, поэтому осторожничает.

—   Я к чему. Если он обходится услугами одной -Николь-, а женщин любит, то больше шансов, что клюнет на Эльвиру. Словом, надо с этой барышней хорошо поработать. Она, как я понял, в тупике: один бросил, от другого заразилась, так поневоле весь мужской род ненавидеть станешь.

—   А так и есть. Она уверена, что ее предназначение — рога им ставить.

—   Ну, с такой философией счастья в жизни не построишь. Но и воспитывать ее уже поздно — не школьница. Да раз покатилась вниз, то пусть хоть пользу при этом принесет. Главное ее твердое согласие получить.

—   -Никольее обрабатывает, вроде успешно.

—   С врачом решили?

—  Да, нашли хорошего венеролога, вполне надежного.

—   Ну что ж, если даже не завербуем -Кротапосле того, что задумали, то организуем затем его выдворение и на время парализуем одно из звеньев резидентуры. Словом, куда ни кинь, толк все равно будет. Кто с ней побеседует?

—   Тюнин.

—   У него должно получиться.

—    Мы тоже так думаем. Конечно, если бы поручить это -Николь-, она хорошо бы справилась с задачей, но палить агента не хочется.

—   Да, она нам не раз еще понадобится.

 

 

БЕСЕДА С ЭЛЬВИРОЙ

Это была обычная квартира с оббитой темно-коричневым дерматином дверью и небольшим ковриком у порога. С потолка над входом свисала старая паутина, и Эльвира подумала, что никогда бы не догадалась, что здесь располагается медицинский кабинет. Впрочем, она не слишком удивилась. В стране уже пятый год шла перестройка, мелкий бизнес расширялся, и в обычных квартирах можно было встретить не только врачебные кабинеты, но и небольшие цехи по производству любого вида продукции.

Нажав на кнопку звонка, Эльвира услышала мелодичный звук, и через несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стоял средних лет мужчина в очках и, строго глянув на девушку, спросил:

—   Вам кого?

—   А я… — чуть растерялась Эльвира, — я от Нины.

—    Проходите, — мужчина распахнул дверь шире, и Эльвира шагнула в прихожую. Видимо, это и был врач, с которым Нина договорилась, но Эльвира отчего-то оробела. Ее смущало, что в обычной квартире обычного дома совершенно незнакомый мужчина будет осматривать ее, все это было так непривычно, что она едва не развернулась, чтобы сбежать. Но вспомнив обшарпанные стены вендиспансера и разгуливающих там кавказцев, она призвала свою волю и осталась, решив ни на что не обращать внимание. -Черт с ним, — подумала она, — замуж же я за этого врача не собираюсь-.

—    А осмотр здесь будет проходить? — спросила она первое, что пришло в голову.

—   Да, — ответил доктор, — все здесь, проходите в гостиную.

Гостиная представляла собой обычную большую комнату с традиционным плюшевым диваном у стены и креслами у небольшого журнального столика, стоящего ближе к окну. Тривиальность интерьера завершали большой цветной телевизор -Горизонтс комнатной антенной и домашний фикус в горшке, одиноко стоящий на подоконнике. Ни врачебного кресла для осмотра, ни стеклянного шкафчика с мензурками и лекарствами здесь не было. -Нет, — подумала Эльвира, — осмотр будет не здесь-.

—   Садитесь, — пригласил врач, и, не ожидая, пока пациентка опустится в кресло, плюхнулся напротив, — дайте ваши справки.

Эльвира, предварительно предупрежденная Ниной, протянула врачу подготовленные листочки с результатами анализов, которые тот внимательно прочитал. Затем, откинувшись на спинку кресла, он произнес:

—    У вас начальная стадия болезни, поэтому лечение много времени не займет, от силы недели две. Дней десять попьете антибиотики, затем процедуры, словом, ничего сложного.

Услышав эти слова, Эльвира облегченно вздохнула, однако врач строго глянул на нее и добавил:

—    Единственное, что важно — дисциплинированное отношение к лечению, иначе возникнет рецидив, а с рецидивом, уважаемая, бороться гораздо сложнее.

Еще с полчаса врач объяснял Эльвире, что и как нужно делать в течение этих двух недель. Когда беседа закончилась, Эльвира привстала.

—   Тогда я пошла?

—   Нет, еще не все.

—   Что-то еще? — удивилась Эльвира.

В этот момент в комнату зашел незнакомый мужчина. Врач тут же поднялся и покинул гостиную, и Эльвира осталась с незнакомцем один на один. -Кто это? — подумала она, — неужели еще один доктор?-

—    Нет, — сказал мужчина, словно прочитав мысли Эльвиры, — я не врач. Я сотрудник Комитета госбезопасности, звать меня Виктор Данилович.

И тут Эльвира все поняла. Точно, негры, которые приходили к Нине, были под колпаком у КГБ, и за ними, а потом и за ней следили. А когда узнали о ее предполагаемом визите к врачу, предупредили его, что придут тоже и допросят ее. В том, что ее будут именно допрашивать, она не сомневалась.

Но разговор начался совсем не так, как ожидалось.

—    Вы сильно влипли, — негромко и, как показалось Эльвире, сочувственно произнес он, — но это из-за вашей опрометчивости. Мы хорошо осведомлены о вас и знаем, что вам не с кем посоветоваться, а отсюда ваши ошибки, и эта — далеко не первая. Вы согласны?

В ответ Эльвира лишь кивнула головой.

—    Мы вам сейчас поможем. Вас хорошо пролечат, и последствий никаких не будет. Более того, постараемся сделать так, чтобы о ваших проблемах никто не узнал: ни ваши родные, ни ваши друзья. Вы же не хотите причинять своим родителям боль, так ведь?

-К чему это он?— подумала Эльвира обеспокоенно. Конечно, от родителей свои неприятности она скрывала, не хватало еще, чтобы они узнали, как она тут с неграми кувыркается, то-то будет скандал. Что ж, сама заварила кашу, самой и расхлебывать. Но спорить или пояснять что-либо незнакомому мужчине, пусть даже из такой грозной организации, она не собиралась — себе дороже.

—   Нет, не хочу, — ответила Эльвира тоненьким голосом, интуитивно стараясь разжалобить собеседника. Да вряд ли его можно было разжалобить.

—     Кроме того, в институте, где вы работаете, вам вскоре предложат новую, более высокооплачиваемую должность. А вам, в условиях, когда приходится полагаться только на себя, — при этом Виктор Данилович сделал многозначительную паузу, и Эльвира подумала, что и об Олеге они тоже все знают, — это особенно важно. Поэтому вы должны делать то, что мы вам скажем. Готовы?

—   Я постараюсь. — -Да уж куда мне деваться? — пожалела себя Эльвира, — придется делать что скажут-.

—     Наша просьба будет необычной, но пугаться не стоит.

—   Да мне уже страшно, — вырвалось у Эльвиры. -Что ж такое мне предложат? Не стрелять же из пистолета, в самом деле?— вновь встревожилась она.

—    Страшно вам от неизвестности, а когда все станет ясно, то и страх уйдет, — улыбнулся Виктор Данилович.

—   Так вот. Мы знаем, что у вас есть подруга Нина, которая поддерживает отношения с одним американцем. Этот американец, как вы поняли, нам небезразличен. Если в ближайшее время Нина познакомит вас с ним, ваша задача — заинтересовать собой его. Ну что?

-Ох, если вопрос касается только окрутить мужика, то, слава богу, проблем нет, — облегченно вздохнула про себя Эльвира. — Посмотрим, что за мужик?-

—   Обычно я быстро завоевываю мужчин, — с легким хвастовством сказала она.

—    Не сомневаюсь, — усмехнулся собеседник, и Эльвире показалось, что в его улыбке спряталась ирония. А может, и нет. Лучше меньше обращать на все это внимание, ей же предлагают помощь за небольшое одолжение с ее стороны. Что ж, для нее это нетрудно. Правда, о том, что будет после того как она увлечет американца, Эльвира уже не думала.

—   Но у нас еще одно очень важное условие, — продолжал Виктор Данилович уже с серьезным видом, — о нашем разговоре не должен знать никто, даже близкие подруги.

 

ВСТРЕЧА ЭЛЬВИРЫ С АМЕРИКАНЦЕМ

Конечно, последнее условие Эльвире выполнить было нелегко. Она не считала себя сильной женщиной и носить в себе тайну для нее было непросто. Но нарушить слово, данное представителю организации, которую Эльвира, как и все, побаивалась, она опасалась. Именно поэтому, сидя на следующий день у Нины дома, Эльвира подробно рассказала ей все, но лишь до того момента, когда в комнате появился Виктор Данилович. Конечно, может, было бы правильно поставить в известность подругу и о том необычном разговоре, который последовал после появления сотрудника КГБ, предупредить, что там знают и о ней, но чувство самосохранения оказалось сильнее, и Эльвира ни словом, ни жестом не намекнула о своей тайне.

—    Строгий такой мужик, этот врач, — говорила она, сидя за столом на кухне и пережевывая приготовленный только что Ниной салат, — список лекарств написал, я тебе покажу.

—   И долго тебе их пить?

—   Десять дней. И алкоголь при этом нельзя.

—   Даже вино?

—    Даже пиво, говорит, нужно исключить, а то рецидив будет.

—   Бедняга, — пожалела подругу Нина.

—   Что ж, приходится за свою глупость отдуваться, — вздохнула та и переменила тему, — а ты чего такая нарядная?

—   Да приятель должен сейчас прийти ко мне, Ричард.

—   Ричард? Он что, иностранец?

—   Да, американец.

Эльвира внутренне напряглась. Именно об американце Ричарде шла речь в беседе с Виктором Даниловичем.

Как же ей действовать, когда он придет? А если он не клюнет на нее?

Впрочем, все произошло само собой.

Через несколько минут в прихожей раздался звонок. Нина, произнеся негромко: -Он-, кинулась открывать дверь.

Эльвира сразу узнала пришедшего. Это был тот симпатичный мужчина, с которым они на днях чуть не столкнулись у подъезда дома. Кажется, он тоже узнал ее, но не подал вида, а, улыбаясь, представился и сказал:

—   Кажется, я вас где-то встречал раньше?

Говорил он с легким, приятным акцентом, и услышь Эльвира этот голос где-нибудь на улице, непременно бы подумала, что это житель Прибалтики.

—   Вы отлично говорите по-русски, — с открытой непосредственностью удивилась она, — никогда бы не догадалась, что вы американец.

—   А мои предки родом из России, — рассмеялся гость, видя, какое впечатление произвел его язык на Эльвиру,

—   так что во мне течет и славянская кровь.

По тому, как уверенно держался гость в квартире Нины, стало понятно, что здесь он далеко не впервые.

—   К сожалению, я не смогу уделить вам много времени, — огорченно сказал он, зайдя в гостиную, — у меня всего пятнадцать минут, нужно срочно возвращаться на работу.

—   Но чаю-то выпьешь? — спросила Нина.

—   Только чай, да, — опять рассмеялся Ричард. Эльвира обратила внимание, что американец посто-

янно улыбался, словно у него было великолепное настроение, хотя в глазах его сквозила озабоченность. Эльвира вспомнила, что у американцев вообще такой стиль общения — постоянно улыбаться, словно они рады всему. Конечно, это контрастировало с вечно угрюмыми, недовольными лицами соотечественников и, чего греха таить, привлекало. Вообще, Ричард ей еще тогда, у подъезда, понравился. Невольно мелькнула мысль: -Интересно, он женат?-.

Когда Ричард, выпив чаю и озабоченно поглядывая на часы, убежал, сказав, что придет через два дня, Эльвира задала подруге волнующий ее вопрос.

—   А то! — ответила Нина, подняв брови. — Жена беременная, поехала в Штаты рожать, а он, как кобель, скачет. Эти слова больно резанули Эльвиру. -Такая же сволочь, как и другие-, — подумала она и громко вздохнула. Нина внимательно глянула на нее и понимающе сказала:

—   Выкинь из головы.

Прошло два дня. Была суббота.

Зайдя днем к Нине, Эльвира увидела, что та укладывает сумку.

—     Мама заболела, нужно съездить разобраться, помочь, — пояснила она.

—    А что с ней? — забеспокоилась Эльвира. Она помнила маму Нины, скромную, незаметную женщину, работающую нянечкой в больнице. На родительские собрания та приходила всегда задолго до начала, когда еще в классе задерживались ученики, и скромно занимала место где-нибудь сзади.

—    Да с сердцем что-то. Она сама не жаловалась никогда, это соседка позвонила.

—    Привет от меня передавай. Пусть быстрее поправляется.

—   Обязательно. Да, кстати, скоро придет Ричард, так ты встреть его, хорошо? А то я через час должна быть на вокзале.

Сердце у Эльвиры екнуло. -Неужели?— но она не подала вида и лишь согласно кивнула:

—   Хорошо, встречу, не волнуйся.

Дверь за Ниной захлопнулась, и Эльвира осталась одна. -Что дальше?— тревожно думала она.

Когда Ричард в легком светлом костюме появился в квартире, он удивился.

—   О! А я думал, сейчас увижу Нину.

—   У нее мама заболела, и ей пришлось срочно уехать. Это известие, казалось, ничуть не огорчило Ричарда.

—   Ничего, я с удовольствием пообщаюсь с вами.

—    Спасибо. Тогда предложу вам для начала кофе, у Нины есть очень неплохой.

—     Да, она предпочитает хорошие напитки. Кстати, предлагаю попробовать это, — и он поставил на стол плоскую бутылку с яркой наклейкой Beefeater. — Это джин,

—    пояснил он, заметив удивление на лице Эльвиры, — причем один из лучших в мире джинов. Вы, я вижу, никогда не пили это чудо?

—   Нет, — призналась Эльвира, которой вдруг ужасно захотелось попробовать расхваленный гостем напиток, — но сейчас, мне кажется, я восполню этот пробел в своей жизни.

Ричард в ответ рассмеялся и сказал:

—   Кстати, в Америке, прежде чем употреблять джин, его смешивают с каким-нибудь тоником. У вас есть тоник?

—   Наверное, нет, — неуверенно ответила Эльвира.

—   Правда, настоящие любители джина предпочитают не использовать тоник. Мы можем последовать их примеру.

Джин, к удивлению Эльвиры, оказался крепче, чем она ожидала. Однако он, в отличие от водки, не обжигал горло, а приятно согревал его. Скосив глаза на бутылочную наклейку, она еще раз внимательно прочитала надпись, стараясь запомнить ее. -При случае нужно купить такую-, — мелькнула мысль.

Сидевший напротив Ричард внимательно смотрел на нее, при этом улыбка не сходила с его лица. У него были красивые глаза — светло-серые, большие, ласковые, они словно затягивали Эльвиру, убаюкивали ее сознание, расслабляли волю. Она вдруг почувствовала себя кошкой, уютно сидящей где-то на мягкой подушке в теплой комнате, ей захотелось свернуться калачиком и ни о чем не думать. Впервые за долгие дни горькой обреченности ее тело окутало усыпляющее облако безразличия и усталости. Захотелось отключиться от всего и быть в этом состоянии бесконечно долго.

Ричард продолжал смотреть на нее, чуть улыбаясь. -Я ему нравлюсь, — подумала Эльвира, — вон глаз с меня не сводит. А ведь все равно сволочь, жена беременная, а он ко мне. Ну, ничего, пусть сегодня ни на что не рассчитывает-.

Американец, все так же улыбаясь, встал и подошел к Эльвире, наклонился к ней и поцеловал в открытую шею. Она не шелохнулась. Он стал покрывать поцелуями ее лицо, губы, волосы. Ей были приятны его прикосновения, но, несмотря на это, она не теряла головы, может оттого, что постоянно помнила о его беременной жене.

Когда поцелуи и руки Ричарда стали очень настойчивыми, она быстро встала с кресла и сказала:

—   Мне пора.

—   Ты хочешь уходить? — Ричард часто дышал и был очень возбужден, Эльвира чувствовала, что ему трудно отпускать ее.

—   Да, у меня важные дела.

—    Мы можем встретиться здесь завтра, — настаивал Ричард.

—   Не знаю.

—   А когда будешь знать?

—   Завтра утром.

—    Так позвони мне утром, хорошо? Запиши мой домашний телефон, — и он назвал несколько цифр.

—   Хорошо, но не обещаю. — Эльвира женским чутьем уловила, какую тактику нужно избрать в отношениях с Ричардом и продолжала играть в неопределенность, что особенно заводило его.

Когда дверь за американцем захлопнулась, и шаги, отдающиеся гулким эхом в подъезде, смолкли, Эльвира подошла к телефону и быстро набрала номер.

—    Виктор Данилович, — негромко произнесла она в трубку, — это я, — и не стала называть имени, помня указания относительно конспирации.

—   Узнал вас, — послышался в трубке голос, — ну что, встречались?

—   Да, и мне нужно посоветоваться с вами. Срочно.

—   Хорошо. Приезжайте сейчас на станцию метро -Таганка-. Там ровно в четыре станете у остановки автобуса номер семь и будете ловить машину в сторону центра. Сядете в белые -Жигули-, на номерных знаках которого две последние цифры будут нули. Все поняли?

—   Да.

 

НЕОБЫЧНОЕ ЗАДАНИЕ

Эльвира все сделала, как сказал ей Виктор Данилович. Когда она спустя полчаса стояла в условленном месте и остановила неказистый белый -Жигуль-, интуиция ей подсказала, что в машине она увидит именно его. Так и было. Виктор Данилович находился за рулем.

—   Ну что? — спросил он сразу же, как только она уселась рядом, — вы пообщались или как?

—   Пообщались и все.

—   И как договорились?

—   Дело в том, что он хочет прийти завтра опять к Нине и встретиться со мной.

—   А вы?

—  Я должна ему предварительно позвонить, смогу ли я.

—   Вам нужно с ним встретиться, — сказал Виктор Данилович, не поворачивая головы в сторону Эльвиры.

—   Я понимаю.

—   Значит, вы увлекли его?

—   Мне кажется, что да.

—   Тогда нужно действовать до конца.

—   Так я еще лечусь, это ничего?

—    В этом-то и вся соль, — загадочно ответил Виктор Данилович.

Конечно, он недоговаривал, и всю их игру Эльвира знать не могла, но она уже начала и втянулась. Отступать было некуда, тем более, кроме них, помощи было ждать неоткуда.

—   После того, как встретитесь с ним, сразу же позвоните мне, договорились? — Виктор Данилович остановил машину возле метро и добавил: — Скоро все закончится. На следующий день Эльвира набрала телефон Ричар-

да. Услышав ее голос, он явно обрадовался. Они договорились увидеться снова на квартире у Нины.

За полчаса до назначенного времени она была уже на месте и готовила кофе. Она знала, что произойдет немного позже, но довольно спокойно относилась к предстоящему. Ощущение того, что ее душа медленно, неотвратимо покрывается тонким, но прочным панцирем бесчувствия, все более крепло в ней. Она ожесточалась, однако это не пугало ее, наоборот, делало спокойнее и увереннее, порождало какую-то новую жизненную философию, построенную на простом лозунге: -Мне же плохо, так пусть плохо будет и другим-.

Когда Ричард вошел в квартиру, доставая из небольшого портфеля бутылку вина, в ней не шелохнулось ни одной нервной струны — она была абсолютно спокойна и готова до конца сыграть предложенную ей роль.

Они немного выпили и не стали растягивать надолго прелюдию к тому главному, ради чего встретились.

Он оказался очень страстным, ненасытным, и если бы Эльвира встретилась с ним раньше, то, возможно, такой любовник увлек бы ее. Но она даже удивилась себе. Ей казалось, что она видит происходящее как бы со стороны, словно фильм в кинозале, только люди на экране были так далеки от нее, непонятны и нереальны.

Когда они сели за столик выпить кофе, он опять внимательно смотрел на нее, улыбаясь.

—   Ты красивая, — сказал он.

—   Я знаю.

—   У меня будет несколько трудных дней, потом я бы хотел с тобой встретиться. Ты не против?

—   Почему бы нет?

—   Тогда позвонишь мне по тому же телефону?

—   Хорошо.

Он достал свое портмоне и вытащил оттуда деньги.

—    Ты не обижайся, я знаю, что русские девушки любят подарки, но я просто не знаю, что тебе подарить. Возьми и купи себе что-нибудь, так будет лучше, — и он положил три стодолларовых купюры рядом с Эльвирой. Она безразлично глянула на них и кивнула:

—   Спасибо.

—   Мне пора.

Он оделся, поцеловал ее и вышел. В этот момент она вспомнила о его беременной жене, но сочувствия эта мысль почему-то не вызывала.

Через несколько минут она уже говорила с Тюниным. Виктор Данилович, выслушав Эльвиру, предложил следующую встречу с Ричардом провести на квартире, которую он готов будет показать ей, если она, конечно, не возражает. Эльвира, перестав уже вовсе понимать, что с

ней происходит, согласилась.

Они приехали в центр города. Небольшая, уютная двухкомнатная квартира будто специально предназначалась для интимных свиданий.

—   Я дам вам ключи, а потом, когда все закончится, вы их возвратите мне, — сказал Виктор Данилович.

—   Мне предстоит что-то еще делать кроме того, что я уже делала?

—   Да.

—   Вы меня опять пугаете.

—   Не бойтесь. Это последнее испытание, и больше мы не станем мучить вас.

—   И в чем же оно заключается?

—    Когда Ричард придет сюда, вы должны устроить ему скандал и обвинить его, что это именно он заразил вас.

Сердце Эльвиры заколотилось. Одно дело переспать с мужчиной, а другое — сыграть чужую роль, да так, чтобы в это поверили: и Ричард, и, главное, она сама, иначе у нее не получится.

—   Я, наверное, не смогу… У меня не выйдет, — испуганным голосом пробормотала она.

—   Это нетрудно, ведь вы же не любите Ричарда? Эльвира отрицательно замотала головой.

—   Нет. У него беременная жена, вы знаете это?

—   Знаем, — кивнул Виктор Данилович.

—   Я таких не люблю.

—    Ну, вот видите. Так в чем же проблема? Главное, помните, что на этом все закончится.

Она шумно вздохнула.

—   Хорошо, я постараюсь. Но зачем это?

—   Как только вы поднимете шум, к вам позвонят соседи. Вы откроете двери, а дальше уже не ваша забота.

—   А что же будет происходить потом?

—   Потом приедет милиция и представитель КГБ, они заберут американца. Вот и все.

 

ВТОРОЕ ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ КГБ СССР

В кабинете Прудникова сидели трое. Они молчали, ожидая, когда их шеф, перед которым лежала пачка документов, закончит работать с ними, но он внимательно читал, неторопливо переворачивая листы. Это были сводки слухового контроля. Аппаратура -прослушкистояла в квартире -Никольи фиксировала все, что там происходило. Разумеется, сама агент об этом не подозревала. Микрофоны поставили еще в позапрошлом году, когда квартира неделю пустовала. Тогда спецы из КГБ вмонтировали микрофоны в люстру, те питались от электричества и поэтому могли работать бесконечно долго. У -Никольбывало немало любопытных гостей из числа иностранцев, и во время их визитов контрразведка получала много информации.

Зачем -Никольработала на КГБ? Ответ прост: ее профессия периодически вызывала интерес милиции, и когда та начинала досаждать, женщина набирала телефон сотрудника, с которым встречалась, и все проблемы улаживались. Нет, потребность друг в друге и у нее, и у Комитета была взаимная.

Прудников дочитал до конца и поднял голову. Сидевшие напротив Тюнин и Копылов выжидательно смотрели на него, готовые отвечать на вопросы. Но вопросов не последовало. Вместо этого Прудников задумчиво сказал:

—   Эльвира неплохо играет свою роль, во всяком случае, все идет так, как мы задумали. Хотя, мне кажется, она после всех этих событий должна взяться за ум.

—    Мы тоже так думаем, — поддержал эту мысль Копылов, — просто она сейчас под влиянием обиды, готовая мстить всему мужскому полу, но это вскоре пройдет, и она начнет каяться.

—     Всему свое время, — философски резюмировал Прудников, — а план вербовки я сегодня доложу Шамову. Конечно, и соседей, и работника милиции нужно хорошо подготовить. Но главное — это Эльвира. Она точно не подведет? — Прудников повернулся к Тюнину.

—   Не должна, — ответил Тюнин, — во всяком случае, пока она в таком состоянии, то сыграет искренне.

—   Это основное условие успешной вербовки.

—   Мы понимаем, — откликнулся Копылов.

—    А вербовать -Кротабудем вместе, — подытожил Прудников. — Ну ладно, — он глянул на часы, — мне пора к Шамову на доклад.

Через две минуты Прудников двигался по коридору к расположенной в углу двери, которая ничем не отличалась от остальных, за исключением лишь одного — именно здесь сидел руководитель советской контрразведки.

—     Точность — вежливость королей, — рассмеялся Шамов, когда одновременно с показавшимся на пороге Прудниковым голос из радиоприемника в его кабинете произнес: -Московское время восемнадцать часов-.

—    Вот план вербовки -Крота-, — протянул Прудников через стол папку с документами.

—     А как Эльвира? — сразу же спросил Шамов, и Прудников понял, что именно это его тревожит больше всего.

—     Пока нормально. Я прочитал сводки, она линию поведения соблюдает, да и Тюнин уверен, что не подведет.

—    Дай-то бог, — пробормотал Шамов и углубился в чтение. Через несколько минут он оторвался от документов. — А вот вопрос закрепления вербовки нужно доработать. Как будет отбираться у него информация? Как планируется документирование его преступных действий? Это нужно четче прописать. Обязательно нужно использовать видеозапись, чтобы было видно — сведения о составе резидентуры, их работе он сообщает добровольно, без какого-либо насилия.

—    Хорошо, — ответил Прудников, делая пометки в своей тетради.

—   Да, — продолжил Шамов, — пальцы его нужно сразу же откатать. Потом, когда получим от него документальную информацию, сверим, есть ли на листах бумаги, кроме отпечатков его пальцев, чужие.

—   Запланируем, — пообещал Прудников, продолжая строчить в тетради.

—   И опять возвращаюсь к Эльвире. Ее нужно постоянно психологически поддерживать. Поинтересуйтесь лечением и, может, что еще нужно?

 

СКАНДАЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

До последней секунды Эльвира не была уверена, что сыграет так, как нужно. Разговор с Виктором Даниловичем, с которым они расстались час назад, на время мобилизовал ее, и, казалось, боязнь предстоящего ушла. На встречу с Ричардом она отправилась уверенная и спокойная. Но сейчас, когда в полной тишине пустой квартиры Эльвира осталась наедине со своими мыслями, сомнения вновь возвратились и стали расшатывать твердость ее духа.

—   Нет, нужно собраться, — сказала она громко, и неожиданно эти слова подбодрили ее. — Раз он сволочь, пусть получит свое, — и ее ладонь непроизвольно сжалась в кулак.

Она подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрело красивое, но немного усталое лицо совсем молодой женщины, в глазах и складках рта ее залегла обида. Медленно поправила волосы, расстегнула верхнюю пуговицу на белой блузке и глубоко вздохнула.

В этот момент она почувствовала, как неприязнь к мужчинам, которая все последние дни вяло тлела в ней, вдруг вспыхнула обжигающей душу ненавистью и стала стремительно заполнять ее, окрашивая весь мужской мир в черный цвет. И самым ненавистным сейчас ей представлялся Ричард, будто именно он был единственным источником ее бед. Тут же она ощутила, что именно это чувство поможет ей сейчас победить свои колебания и обрести силу. Внезапно поняв это, она стала неистово, не вдумываясь, бросать в топку ненависти все новые обвинения против человека, которого сейчас ждала. От избытка этого чувства ее начала бить дрожь, но Эльвира не пыталась ее унять.

Ричард должен прийти с минуты на минуту. Она глянула на часы. Наверное, он уже заходит в подъезд.

В тишине хорошо было слышно, как поднимался лифт. Вот шумно открылись его двери, раздались шаги, мягкие и одновременно уверенные: да, это он. Стучало сердце сильно-сильно, будто ей предстоял прыжок с большой высоты. Но ни робости, ни страха не было.

Звонок, она открыла дверь. Ричард стоял на пороге с небольшим, но изящным букетом кремовых роз и улыбался. Он ни о чем не догадывался.

Ей даже не пришлось подталкивать себя. Свой громкий голос, скорее даже визг, она услышала будто со стороны.

—   Подлец! Негодяй! — она схватила букет и швырнула на лестничную площадку. — Ты ответишь за все!

Для Ричарда такое начало было полной неожиданностью. Он еще несколько секунд стоял, улыбаясь по инерции и не соображая, что происходит. Наконец его лицо стало меняться, в глазах росло выражение удивления, и потрясенным голосом он спросил:

—   Что случилось?

—    Ты спрашиваешь, что случилось? Заразил меня и спрашиваешь, что случилось? — она почувствовала, что уже вошла в роль, и какое-то новое, чуть сладкое ощущение победы над самой собой охватило ее. Она играла эту роль с упоением и неведомым ей ранее наслаждением.

В этот момент на площадке послышались голоса соседей, обеспокоенных шумом и криком. Из расположенных рядом квартир выглядывали любопытные. Ричард, продолжая стоять на пороге, с тревогой оглянулся и попытался прикрыть двери, но Эльвира неожиданно для себя помешала ему. Тогда Ричард силой затащил ее в комнату и, тряхнув за плечи, сказал сдавленным голосом:

—   Ты с ума сошла. Немедленно прекрати!

Но Эльвиру остановить было невозможно. Она выкрикивала бессвязные проклятия и ругательства в его адрес и совершенно ничего не слышала. Когда Ричард принес воды, она швырнула стакан о стенку, и с громким звоном он разлетелся на кусочки. Видя, что повлиять на нее невозможно, американец развернулся и шагнул к двери, намереваясь уйти, но в этот момент двери распахнулись, и в прихожую вошел сержант милиции, сопровождаемый соседями.

—   Что здесь происходит? — спросил он строго.

—   Он, он, — продолжала истерично кричать Эльвира,

—   он заразил меня!

—   Тихо, тихо, — сержант милиции поднял руку вверх, призывая Эльвиру успокоиться. — Что случилось? Скажите конкретнее.

—   Это американец, он силой овладел мною, — глотая слезы, говорила Эльвира уже тише, — и вдобавок заразил.

Эльвира вдруг испытала удовлетворение от осуществленного акта мести. Цель была достигнута, и, обессиленная, она села в кресло, почувствовав полное безразличие к происходящему.

Сержант вопросительно посмотрел на Ричарда, словно приглашая его оправдаться.

Ричард, потрясенный внезапным появлением милиционера и тем, что только что услышал, несколько секунд стоял, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, произнес, стараясь говорить спокойно:

—    Я сотрудник американского посольства, это недоразумение. — И сделав шаг по направлению к двери, сказал сержанту: — Разрешите мне пройти.

—     Американского посольства? — словно не поняв сразу, переспросил сержант. — Ну тогда нужно вызывать КГБ, это по их ведомству.

—   Вы не имеете права препятствовать моему передвижению, — голос Ричарда задрожал, он очень нервничал, начиная понимать, в какую историю влип. Его, конечно, сейчас или, в крайнем случае, чуть позже отпустят, но что дальше? Как он объяснит в посольстве и своему руководству в ЦРУ свое пребывание здесь, в какой-то московской квартире, с малознакомой русской женщиной, которая обвиняет его ни мало ни много в изнасиловании и заражении венерической болезнью? И что он скажет своей жене?

—    Ну, кто вы на самом деле, — говорил абсолютно уверенный в своей правоте сержант, — мы скоро узнаем, а вот КГБ вызовем все равно.

Он подошел к стоящему на тумбочке телефону, совершенно не обращая внимания на удостоверение, которым размахивал перед его лицом Ричард, покрутил диск и спустя несколько секунд уже говорил в трубку:

—    Это сержант милиции Кузнецов говорит, из седьмого райотдела. Меня вызвали жители дома номер четыре, что по улице Добровольского, из-за шума в квартире. Тут рядом со мной иностранец, утверждает, что он сотрудник американского посольства, и девушка, которая говорит, что этот американец ее изнасиловал. Что-что? Да, есть свидетели. А… хорошо, я жду.

Он повернулся к соседям, стоящим за его спиной и с любопытством взирающим на происходящее, и сказал официальным тоном:

—    Попрошу свидетелей подождать здесь немного, сейчас приедут сотрудники из Комитета госбезопасности.

Ричард, который, видимо, понял, что ему нечего терять, шагнул вперед и нервно произнес:

—   Я протестую против незаконного задержания меня как иностранного дипломата и ухожу. — С этими словами он сделал еще шаг вперед, но сержант расставил руки, загораживая ему проход, и угрожающе сказал:

—   А вот этого не стоит делать. Если не виноваты, вас отпустят, но вначале разобраться нужно.

Стоящие за его спиной соседи напряглись, и Ричард понял, что без применения силы он отсюда не выйдет, а драться ему не хотелось — он оставлял себе еще маленькую надежду, что прибывшие сотрудники КГБ, может быть, сочтут все это малозначительным фактом и отпустят его.

Ждать пришлось недолго.

Вскоре в квартиру зашли трое мужчин, и один из них, оглянув всех присутствующих, сказал, обращаясь к Ричарду и Эльвире:

—   Просим вас следовать с нами. А вы, — обратился к соседям, — будьте добры, задержитесь здесь ненадолго, с вами побеседуют, — и кивнул одному из своих товарищей. Затем повернулся к сержанту и, пожав тому руку, улыбнулся: — Спасибо за взаимодействие.

 

ВЕРБОВКА

Прудников сразу почувствовал, что все получится. Черт его знает, то ли опыт, то ли интуиция подсказывали, а может, просто правильно все просчитали. Вот он, Ричард Дуглас, третий секретарь посольства США в Москве, предки которого имели глубокие российские корни, сидит напротив и в глазах его неуверенность и страх. Да, он боится за собственную судьбу, карьеру, семью, все это может рухнуть в одночасье, как карточный домик под дуновением ветра. И в его душе сейчас мучительно борются два чувства — долга и самосохранения.

Их двое — Прудников и Тюнин. Они знают, что у Дугласа слишком мало шансов, поэтому держатся уверенно, напористо.

Беседа длится всего лишь полчаса — ерунда для вербовки, которая может продолжаться и не один день. Но здесь у Прудникова и Тюнина такой возможности нет. Если они продержат Дугласа слишком долго, то даже успех беседы будет выглядеть сомнительным — американцу трудно будет объяснить в посольстве причину своего длительного отсутствия. Значит, у контрразведчиков в запасе всего часа два, от силы три. Немного, но они чувствуют, что справятся.

Они ведут трудный для обоих диалог.

—     Вы все-таки не представили достаточно доказательств моей вины, — произнес Дуглас, но твердости и уверенности в его голосе Прудников не услышал. И это, в свою очередь, делало увереннее его самого. Он понял, что может действовать жестко, не стесняясь в выборе способов сломать американца.

—   А мы и не собираемся ничего вам доказывать, — ответил Прудников, усмехаясь, — мы не суд. Мы — контрразведка, а вы — разведка. У нас, как вы понимаете, есть оперативно добытые материалы. Поэтому вы знаете, что попались, и вам сейчас выбирать: то ли скандальное разбирательство у себя на родине с очень неприятными последствиями, то ли все остается, как было, и вы продолжаете спокойно работать, ждать вашу супругу, которая тоже ничего не узнает о ваших похождениях. Словом, выбор за вами.

Американец молчал. Рот его напряженно был сжат, глаза неподвижно уставились в пол. Однако Прудников чувствовал — тот свой рубикон перешел и сейчас думает о гарантиях собственной безопасности. Нужно ускорить этот процесс.

—    А вам и деваться некуда. Ну, посудите сами, Ричард, — в голосе Прудникова послышались доброжелательные нотки, — стали бы мы возиться с вами, если бы не ваши славянские корни? Будь на вашем месте какойнибудь американец в пятом поколении, сразу бы в посольство письмо, в газетах подробности всей этой неприятной истории, скандал, прощай служба, конец всему. А так мы вас убеждаем в том, что и так понятно — необременительное сотрудничество с нами, конспирацию обещаем наивысшую, да и хорошие деньги будете получать за это. Неплохая компенсация за вашу промашку, а?

—   Ну, хорошо, — медленно произнес Дуглас, — а если я скажу -да-?

—    Тогда после нескольких небольших формальностей вы идете домой, и жизнь ваша не меняется, за исключением ощутимой денежной прибавки.

Они продолжают диалог в таком же стиле: американец не дает окончательного согласия, а пытается разузнать конкретные очертания своего будущего и выторговать гарантии и уступки.

Проходит еще час. Дуглас поддавался все больше и больше.

Прудников изредка переглядывается с Тюниным. Они, как опытный дуэт, знают, когда и что говорить. Обоим ясно: по сути, вербовка состоялась. Американец уже сломался и готов к сотрудничеству. Теперь вопрос стоит по-другому — в каком объеме он готов давать информацию?

—     Хорошо, — с трудом, будто выдавливая из себя, произнес Ричард, — я согласен. — В голове его лихорадочно неслись мысли. Он понимал, что сидящие напротив правы, и безболезненного выхода из этой ситуации нет. Проблема заключалась в том, какова будет плата за его -свободу-. Может, попробовать давать им только ту информацию, которая не представляет для его страны ценности?

—    Ну, что ж, я так и думал, что вы здравомыслящий человек, — улыбнулся Прудников. — Но ваше согласие нужно записать на видеопленку.

—    И снять отпечатки ваших пальцев, — добавил Тюнин голосом, не терпящим возражения. — Вы же понимаете, нам тоже нужно иметь гарантии.

-Конечно, — подумал Ричард, — наш разговор идет под запись, и еще одна роли не играет. Просто они хотят использовать дополнительный рычаг давления на меня. Отказать им — значит вызвать новые подозрения. А отпечатки пальцев? И здесь ничего удивительного, ведь каждый мною подготовленный документ будут проверять на наличие отпечатков других людей. Это нужно будет учесть на будущее-.

—   Договорились, я готов.

—   Отлично, — Прудников поднял трубку телефона, и через несколько секунд в кабинет зашел человек с сумкой в руках, вытащил оттуда небольшую камеру и показал на объектив. — Смотрите сюда, — он покрутил объектив, — внимание, говорите.

После того как Дуглас произнес нужную фразу, тот же человек снял у него отпечатки пальцев и молча удалился.

Эта процедура подействовала на Ричарда угнетающе. Он внезапно понял, что переживают преступники в такие моменты, когда, кажется, ты перестаешь принадлежать себе.

Прудников заметил перемену в лице Дугласа и постарался его успокоить.

—   Не волнуйтесь, это же формальности.

—   А если я провалюсь? — внезапно спросил Дуглас. — Вы прорабатывали свои действия на этот случай?

—   Во-первых, все будет зависеть от вас. Если вы будете соблюдать правила конспирации, а вы профессионал, то риск провала ничтожный, это вы знаете. Но мы, конечно, продумали и такой вариант.

—   Ну и?

—    В случае наступления крайней степени опасности вас спрячут здесь, в СССР.

—   Как тогда Кима Филби?

—   Что-то вроде этого.

Когда Дуглас упомянул имя Филби, Прудников невольно вспомнил, как еще в 1968 году они, группа молодых чекистов, встречались с легендарным разведчиком, который в то время уже несколько лет работал консультантом внешней разведки КГБ по спецслужбам Запада.

Он тогда произвел сильное впечатление на них, еще зеленых контрразведчиков, которые сразу поняли, что перед ними незаурядный человек. Занимая в свое время солидный пост в британской разведке -Сикрет интеллидженс сервис-, он несколько лет держал в своих руках все нити операций американской и английской спецслужб против СССР. Бывший сотрудник ЦРУ Коуплэнд, знавший Филби лично, заявил как-то: -Деятельность Кима Филби в качестве офицера связи между СИС и ЦРУ привела к тому, что все чрезвычайно обширные усилия западных разведок в период с 1944-го по 1951 год были безрезультатными. Было бы лучше, если бы мы вообще ничего не делали-. Филби работал в пользу Советского Союза по идейным соображениям — он был сторонником КПСС, искренне считая, что только коммунизм в состоянии преградить дорогу фашистской угрозе. Парадоксально, но впоследствии виной провала Филби стала именно член Компартии. В 1962 году израильская коммунистка Флора Соломон сообщила послу Великобритании в Израиле о том, что в 1937 году Филби пытался завербовать ее в пользу советской разведки. В связи с угрозой провала в начале 1963 года Ким Филби с помощью советской разведки нелегально прибыл в Москву.

Конечно, Дугласа не сравнить с Филби ни по положению в своей спецслужбе, ни по преданности Советскому Союзу. Но правило, требующее беречь своих агентов, теперь было полностью применимо и к нему. Поэтому Прудников твердо сказал:

—    Вы можете быть уверены — мы не бросим вас ни при каких обстоятельствах.

—   Хорошо, я надеюсь, что так и будет.

—   Но, как вы понимаете, мы должны быть убеждены в вашей искренности и лояльности по отношению к нам. Согласитесь, если у нас будут сомнения в вашей надежности, то будет ли смысл рисковать нашими людьми, спасая вас при необходимости?

—   Я думаю, мои действия не будут давать вам основания так думать.

—    Очень надеюсь на это тоже, — парировал Прудников, — но для уверенности мы продолжим. Сейчас нас будут интересовать сведения о вашей служебной деятельности. Итак, как аналитик какую информацию вы обрабатываете, какова ее направленность и что известно об источниках этой информации?

Дуглас медленно, обдумывая каждое слово, чтобы не сказать слишком много, стал отвечать.

Он вел в основном оборонную сферу. Занимался обработкой материалов о новейших вооружениях СССР, в том числе и БЖРК. Немало проходило через него информации, касающейся так называемой -красной ртути-. В последнее время американскую разведку очень интересовала эта тема, там считали, что в Советском Союзе проводят секретные опыты с -красной ртутьюи очень нервничали из-за того, что не могли добыть ничего конкретного.

—    То, что вы рассказываете, нам известно, — сказал Тюнин, — нас больше интересуют данные, полученные непосредственно от ваших агентов из числа наших граждан. А еще лучше, если вы поможете как-то выйти на этих людей.

Дуглас замялся. Выдать агента считается главным преступлением сотрудника спецслужбы. Нередко с этого начинается развал всей резидентской сети: стоит потянуть за ниточку — и разматывается весь клубок. В таких случаях за разоблачением одного агента нередко следует серия провалов, и в итоге парализуется вся работа спецслужбы в стране пребывания. Ответить на такой вопрос означало подписать себе приговор в своей стране. Он стал лихорадочно думать, как можно выпутаться из ситуации, но ответ не приходил. Прудников, словно читая его мысли, мягко, но твердо сказал:

—   Ну, мы же договорились. А то нам придется применить препарат, расслабляющий волю, и вы все равно все расскажете. Но зачем же подвергать вас лишний раз такому испытанию? Будьте же благоразумны.

Дуглас понял, что его загнали в угол. Выхода не было.

—   Примерно месяцев пять тому назад, — начал он, — в СССР из-за рубежа возвратился наш агент, советский офицер, насколько я знаю, сотрудник ГРУ. Он на связи у Сэма Шарофа из московской резидентуры. Шароф получает от него шифрованную информацию по скоростной радиопередаче. Я узнал об этом случайно, на одном из совещаний, который проводил Томас Стендли, наш резидент. Стендли тогда был не в настроении и резко сделал замечание Сэму, что тот оставил преемник-передатчик в машине. А Сэм как раз только заехал в посольство, откуда не знаю, но он точно проводил сеанс с этим агентом.

—   Больше вам ничего об этом агенте не известно? — Прудников внимательно посмотрел Ричарду в глаза.

—    Нет. Потом мне резидент передал для обработки информацию, полученную от него.

—   Что же там было?

—     Агент, видимо, неплохо знал ситуацию в вашем Генштабе, он подробно охарактеризовал многих видных чинов, особый упор делал на слабые стороны и недостатки каждого. Нетрудно было предположить, что наши парни искали выходы на кого-то.

—   Для вербовки?

—   Да.

—   Что же в последнее время больше всего интересует Лэнгли?

—   Новейшее вооружение у вас, но особенно волнует, есть ли что-то подобное Боевому железнодорожному ракетному комплексу. У нас не верят, что сдав комплекс, ваша страна ничего похожего больше не имеет.

—   Что же смущает ваше руководство?

—   Недавно наш резидент возвратился из Лэнгли, где он был с отчетом лично у шефа ЦРУ Вебстера. Тот тогда сказал Стендли буквально следующее: -Ну не идиоты же они, чтобы ничего себе взамен БЖРК не оставить?— После этих слов Дуглас чуть помолчал. Это была его маленькая месть Прудникову за свой проигрыш, ведь тому в ответ нечем было крыть. Американцы считали свои договоренности с СССР по БЖРК крупной победой и знали, что военное лобби и органы безопасности в Советском Союзе считают эти договоренности серьезной оплошностью руководства своей страны.

—   Хорошо, продолжим, — произнес Прудников, которому не хотелось останавливаться на болезненном для большинства руководителей КГБ вопросе. Он тоже понимал, какой ляп допустили тогда с БЖРК и что впустую пропали все попытки Крючкова убедить Генерального секретаря партии не делать этого. — Нам нужно знать весь состав резидентуры, должности прикрытия ее сотрудников и их обязанности.

Дуглас стал перечислять имена, должности, а Прудников по ходу уточнял некоторые детали.

—   Стоп! — вдруг сказал он. — Я думаю, вы не откажетесь от продолжения своего рассказа с использованием полиграфа?

Дуглас вздохнул.

—   Я уже думал, вы обойдетесь без него, — сказал он,

—   но если у вас возникают сомнения, то что ж…

—    У нас с вами работа такая, — улыбнулся Прудников, — а так ничего личного. Вы симпатичный человек, я бы с вами с удовольствием выпил на досуге, поиграл в бильярд. Вы играете в бильярд?

—   Да.

—   Но, наверное, в американский?

—   Конечно, в американский.

—   Советую научиться русскому, он намного интереснее, поле шире и мастерства требует больше.

—     Непременно научусь, — грустно усмехнулся Ричард, — но у меня сейчас, как вы понимаете, есть более важные проблемы.

—    Понимаю, поэтому и сочувствую в какой-то мере. Но это, знаете, как у равных игроков, сегодня везет одному, а завтра, глядишь, и фортуна изменится.

—   Сегодня фортуна на вашей стороне.

—   Да, на нашей. Поэтому условия диктуем мы. — Он поднял трубку. — Мы готовы.

В кабинет зашел мужчина в очках, неся в руках небольшой чемоданчик. Он быстро, с профессиональной ловкостью открыл его, вытащил аппарат размером чуть меньше чемоданчика и включил в нем какие-то кнопки. Это и был детектор лжи. Затем мужчина повернулся к Дугласу.

—   Сейчас я подсоединю к вам датчики. Вытяните вперед руки, мне нужны ваши запястья.

Буквально через минуту Ричард, опутанный проводами, сидел, чуть напрягшись, в кресле, и внимательно смотрел на профиль мужчины, крутящего ручки полиграфа.

—   Ну что ж, — сказал Прудников, — продолжим.

—   Продолжим, — отозвался Дуглас, по внешнему виду которого было заметно, что он все же недоволен проявлением недоверия к нему.

Когда процедура была закончена и в кабинете остались снова Дуглас, Прудников и Тюнин, последний произнес:

—   Итак, вы прошли неизбежный для человека, попавшего в такую ситуацию, путь. Не обижайтесь, вы же профессионал. Давайте лучше перейдем к более приятной теме и обсудим размеры вашего вознаграждения, а заодно и порядок наших встреч.

Через полчаса Прудников удовлетворенно вздохнул.

—    Мы с вами хорошо поработали. Предлагаю отметить это отменным армянским коньяком. Вы любите армянский коньяк?

—    Вообще-то я предпочитаю виски, но сейчас с удовольствием приму ваше предложение.

—   Разве может виски сравниться с настоящим армянским коньяком? — сказал шутя Прудников, доставая из шкафа бутылку и три плоских бокала. — Вас в Америке испортили, вместо настоящих мясных отбивных вы едите искусственные гамбургеры, вместо натурального кваса пьете кока-колу, а потом весь день жуете жвачку. Это разве правильно?

—   Нет, — сказал Ричард, беря в руки бокал, — неправильно. Поэтому я не питаюсь в -Макдональдсеи не пью колу.

—    Потому что в ваших жилах течет немало славянской крови, — подытожил Прудников, поднимая бокал и незаметно подмигивая Тюнину, — ну, за удачу!

—    О'кей, пусть повезет сильнейшему. — Дуглас медленно выпил. — Очень недурно.

 

НОЧЬ В РАЗДУМЬЯХ

Свет ярко вспыхнул и осветил всю комнату, лишив ее мягкого вечернего уюта и тепла. Ричард поморщился и щелкнул выключателем вновь. Люстра потухла. Он в полутьме подошел к торшеру и нажал кнопку. Теперь стало лучше.

Ему сейчас не хотелось ни света, ни шума. Он чувствовал себя совершенно разбитым, словно из него забрали всю силу, вычерпав энергию до последней капли.

Выпитый час назад в кабинете Прудникова коньяк не дал ни расслабленности, ни успокоения. Шагнув к бару, он открыл зеркальную дверцу и, не глядя, на ощупь взял начатую бутылку виски. На столе стоял стакан. Ричард резко опрокинул бутылку и неожиданно налил почти полный стакан. Негромко выругавшись — ведь он не хотел напиваться — все-таки не стал ничего менять и тут же, ничем не разбавляя, несколькими глотками выпил половину содержимого.

Виски подействовало почти сразу. Стало немного легче.

Не раздеваясь, устало опустился в кресло. Расслабил на шее галстук и глубоко вздохнул.

Мысли никак не успокаивались, словно наяву перед ним всплывали лица Прудникова, Эльвиры, милиционера Кузнецова, события прошедшего дня сплетались в один кошмарный клубок, который кружился перед глазами, закрывая собой комнату, торшер, бутылку виски.

Нужно успокоиться.

Он, как в кино пленку, прокрутил прошедший день в обратном направлении, возвратившись из событий последних часов в начало. Встреча с Эльвирой, ее крик, такой неожиданный, он сбивал с толку, сковывал, не давал принять правильное решение. А можно ли было его принять? В КГБ уже все было подготовлено, наверняка его давно -пасли-, фотографировали, изучали и искали лишь удобного повода, чтобы создать безвыходную для него ситуацию. Так что, эта вербовка была неизбежностью? Все это время он был лишь кроликом, который, как бы ни прыгал, двигался только в одном направлении — в пасть удаву, то есть КГБ?

Он вытащил из пачки на столе сигарету и закурил.

А если бы он отказался от работы на них? Не стал бы отвечать на вопросы, потребовал прибытия посла, он же дипломат, имеет дипломатическую неприкосновенность?

Ну, хорошо, допустим, приехал бы кто-то из руководства посольства, его, конечно же, непременно освободили бы. Но, вне сомнений, в оправдание передали бы ворох компрометирующих его материалов, и наверняка там не только документы о том, что произошло сегодня. Итог был бы очевиден — отъезд домой с позором, увольнение из ЦРУ, тяжелое объяснение с женой, неясное будущее. Разве это лучше, чем предложение, которое он принял сегодня? Ведь сегодняшнее решение хоть и, мягко говоря, непатриотично, но дает ему возможность жить, ничего не меняя для себя, по крайней мере, внешне. Что ж, его маленькая тайна останется лишь с ним, но со временем к ней можно будет привыкнуть.

Он не заметил, как потухла сигарета в руке, но глянув на нее, не стал вынимать зажигалку. Часы на стене показывали первый час ночи.

Нужно переодеться и принять душ, завтра тяжелый день.

Через полчаса он уже ложился в кровать.

Время шло, но заснуть не получалось. Он лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в потолок.

Почему-то вспомнилось далекое детство. Их небольшой загородный дом, обставленный совсем не так, как принято у американцев, — скатерти на столах, на окнах тюлевые занавески, вместо люстры — темно-зеленый абажур и много икон на стенах. Под ними все время горели лампадки, тусклый огонек свечи почти не давал света. На полках большие темные книги с золотыми надписями на корешках. Дедушка часто стоял на коленях перед иконами и, тихо шепча молитвы, крестился. А в воскресные дни он, одевшись по-праздничному, выходил из дому с торжественным выражением лица и шел в церковь.

Ричарда никто не заставлял молиться, но дедушка, сажая его рядом с собой, часто рассказывал о жизни святых подвижников и их борьбе со злом. -Дьявол нас всегда искушает, — говорил дедушка проникновенно, поглаживая внука по голове, — но мы должны не поддаваться ему, не дать ему вселиться в нашу душу-.

В такие моменты у Ричарда перехватывало дыхание, ему страстно хотелось пообещать дедушке, что он никогда не поддастся этому дьяволу, который в воображении мальчика рисовался маленьким непричесанным гномиком с кривыми зубами и злой улыбкой.

Как давно это было! Ричард перевернулся на бок и поправил одеяло. Сон не шел, и он закрыл глаза, надеясь, что так ему удастся обмануть свой организм и погрузиться в дрему.

Дьявол. Он таки оказался сильнее. Маленький хихикающий гномик одолел большого, сильного Ричарда. А может, он вовсе и не гномик, а огромный непобедимый великан, сметающий на своем пути все запреты и преграды? Но тогда такого не одолеть, и остается одно

—     просто покориться ему и следовать указанным им путем.

Ладно. К черту все! В конце концов, нужно подумать и о будущем. В СССР ему осталось работать год, потом опять в Америку. Что произойдет за этот год — не знает никто, а дома ему, наверное, станет проще, во всяком случае, стоит потребовать, чтобы на личные встречи приезжал только курьер-нелегал. Со временем, может, совсем удастся прекратить связь с КГБ. А пока важно позаботиться о собственной безопасности, а значит, быть максимально осторожным и внимательным.

И еще. Деньги. Из КГБ будут поступать немалые суммы. Ему нельзя тратить больше, чем обычно, иначе на это сразу обратят внимание — Америка не Россия. Как их легализовать?

Вдруг вспомнился один роман, который он читал недавно. Главный герой, заработав преступным путем большие деньги, решил утаить их происхождение от налоговых органов простым способом — он вложил их в казино и вскоре смог отмыть всю сумму.

Что ж, это неплохой путь. В штате, откуда родом Ричард и где проживают его отец и брат, разрешено иметь игорные заведения. Нужно предложить брату приобрести часть акций какого-нибудь казино и постепенно выкупить остальные. Здесь относительно легко спрятать деньги, которые всегда пригодятся, особенно когда придет старость. Не век же работать на КГБ! Конечно, пройдет время, и он расстанется с ними. У него будет хороший бизнес, он станет зарабатывать много денег. Ему очень хочется быть богатым.

Да, но он пока не получил обещанной суммы, а уже начал тратить. Дуглас усмехнулся про себя: -Размечтался-.

Размышляя таким образом, Ричард постепенно успокаивался, и вскоре его дыхание стало тихим и глубоким. Он спал.

 

У КРЮЧКОВА

Когда Прудникову приходилось безвылазно просиживать в своем кабинете подряд несколько дней, это утомляло его. Он был оперативником до мозга костей, и привык много общаться, ездить. Его любимой фразой всегда была -волка ноги кормят-. Но теперь он один из руководителей важнейшего управления Комитета и нужен здесь, как он выражался, -на подхвате-. Жена довольна: когда бы ни позвонила — муж на месте. Но сам Прудников иногда с грустью вспоминал времена, когда он, молодой опер, забывая поесть, тепло одеться, мотался по столице, делая живую работу.

—    Что-то опять ностальгия подкралась, — сказал он себе вслух, — пора возвращаться на землю.

Он открыл лежащее перед ним дело на третьего секретаря американского посольства Дугласа, которого накануне завербовали. Перелистывая страницы, еще раз пробежался глазами по ним, мысленно проживая несколько последних месяцев, в течение которых Дугласа медленно, но неотвратимо загоняли в угол.

Пора к Шамову. Это дело сегодня будет доложено Крючкову. Еще относительно недавно, года три-четыре назад, о вербовках такого уровня ставили в известность и Генерального секретаря КПСС, но сегодня глава КГБ избегает рассказывать лидеру партии и Президенту гораздо менее важные секреты — утечка закрытой информации из ЦК и Совета при Президенте приобрела невиданные масштабы.

У Шамова было хорошее настроение.

—   Через полчаса Крючков ждет нас с тобой, показывай, кого мы приобрели в резидентуре — агента или двурушника? — сказал он с серьезным выражением лица, но в глазах бегали веселые бесенята.

—   Обижаете, Николай Алексеевич, — в тон ему ответил Прудников, — он уже, как волк в загоне, окружен красными флажками, играть с нами — себе дороже. Столько информации дал, как раз на хороший тюремный срок в Штатах хватит, если там узнают. Так что дышать он будет, как мы скажем.

—    Ну, начальству положено сомневаться, — продолжал Шамов, и глаза его стали серьезными. — Я утверждал предложения по вербовке, потому и должен быть уверен.

—    Так какой псевдоним у него? — поинтересовался Шамов.

—   -Верный-.

—   Специально такой предложили для психологического давления?

—   Нет, он сам выбрал.

—   Хочет доказать свою преданность или усыпить нашу бдительность? — засмеялся Шамов.

—   Время покажет, — уклончиво сказал Прудников. Шамов глянул на часы.

—   Так, время уже, пошел к Крючкову.

В приемной руководителя Комитета было пусто.

—    Председатель пока занят, — сказал секретарь, — у него начальник Первого главка.

Шамов опустился в кресло и стал перелистывать лежащие на столике свежие газеты.

…А в эту минуту Крючков обсуждал с начальником разведки ситуацию, которая сложилась в Германии после разгрома архивов -Штази-.

Еще осенью прошлого года в ГДР начались волнения. В Берлине тогда находилась большая группа сотрудников ЦРУ, специализирующихся на подобных акциях. У них на связи было более двух десятков активистов беспорядков, которым они передавали инструкции и деньги. Митинги проходили под лозунгами -Долой сталинизм! Долой -Штази-!-. Советский лидер дал понять Эриху Хонеккеру, что, имея в ГДР 400 тысяч своих солдат, а в Венгрии еще 100 тысяч, он не собирается их использовать для наведения порядка. Бывший руководитель разведки ГДР генерал в отставке Маркус Вольф перешел в оппозицию к режиму Хонеккера. Для Лэнгли наступило время -Х— главной задачей в те дни они считали захват архивов -Штази-. По данным советской разведки, директор ЦРУ Уильям Вебстер поручил руководить операцией по захвату архивов -Штазиначальнику Оперативного департамента Стиву Веберу.

В ЦРУ тогда еще не знали, что сменивший Маркуса Вольфа на посту начальника разведки ГДР Вернер Гроссман еще летом 1989 года распорядился передать пленку с совершенно секретной картотекой -Штазив КГБ. Микрофильмированная картотека содержала около 2000 имен действовавших на то время агентов спецслужб ГДР. Там же были 77 тысяч оперативных отчетов зарубежной разведки и установочные данные на 317 тысяч человек из ГДР, ФРГ и других стран. Личные дела на агентуру -Штази-, как самое ценное, вывозили в опечатанном виде под расписку вооруженные курьеры из числа действующих офицеров разведки. Под охраной автоматчиков спецназа МГБ ГДР они доставляли материалы на аэродром к самолету КГБ, отправлявшемуся в Москву. Остаток бумаг о заграноперациях сожгли огнеметами на одном из советских полигонов в Восточной Германии. В комплексе зданий МГБ ГДР на Норманненштрассе в берлинском районе Лихтенберг остались папки с агентурными сведениями, с делами на диссидентов и материалы слухового контроля иностранцев и граждан ГДР. Правда, не были уничтожены все списки агентуры.

Когда все это стало известно ЦРУ, они предприняли отчаянные попытки получить информацию непосредственно от сотрудников -Штази-.

Выбор пал на начальника -американскогоотдела -Штазиполковника Юргена Рогалла. Он знал больше других. На его счету были вербовки шифровальщиков США, похищения сотрудников ЦРУ из Западного Берлина, аресты секретных агентов ЦРУ и длинный перечень оперативных игр, конечный результат которых не был известен Лэнгли. Директор ЦРУ одобрил план. Но полковник Рогалл пропал. Нашла его боннская резидентура ЦРУ. Оказалось, что Рогалл работает в Берлине привратником. Символично для того, что происходило со -Штазии ГДР в те дни. Сотрудник ЦРУ Рональд Терьер перехватил Юргена Рогалла в районе его дома. Представился доверенным лицом директора ЦРУ. Содержание беседы сводилось к следующему: -...Если вы назовете завербованных вами на протяжении карьеры граждан США, ЦРУ вас щедро отблагодарит-. Предложили больше, чем полковник мог заработать за всю свою карьеру в -Штази-. Тот с презрением посмотрел на собеседника. -Видимо, вы знаете, кем я был. И вам известно, кем я стал. Единственное, что у меня осталось, это моя честь. Я не намерен ее терять-.

В резидентуре Терьер доложил, что офицер -Штазиостался лоялен режиму.

Через пару недель представитель ЦРУ вновь попросил о встрече. Рогалл согласился. Пригласил цэрэушника к себе домой. Сумма наличными в этот раз была увеличена. Обещали дом в Калифорнии. Неожиданно Рогалл громко произнес: -Господин генерал, прошу вас-. Из-за перегородки вышел седой человек в изысканном костюме. Это был сам Вернер Гроссман. Он сказал: -Мы знаем, чем занимается ЦРУ в этой стране. Вы пытаетесь соблазнить наших отставных офицеров высокими окладами. Это не по-джентльменски. Если вы не остановитесь, мы обратимся в полицию. Если и после этого вы будете продолжать, мы передадим материалы в прессу-.

Придя в себя, сотрудник ЦРУ попрощался. Разочарованный директор ЦРУ распорядился заме-

нить весь состав резидентуры ЦРУ в Берлине. Кураторство проблемы было передано -европейскомуотделу Оперативного департамента.

А с апреля этого года все сотрудники -Штазибыли уже безработными.

После всех этих событий разведке КГБ пришлось сворачивать многие операции за рубежом и срочно вывозить из ряда стран своих людей. Некоторые прежде эффективно работающие резидентуры оказались парализованы…

Предложения начальника Первого главка сводились к мероприятиям по минимизации последствий прекращения работы разведок некоторых социалистических стран.

—   Сегодня, — говорил начальник разведки, — мы оказываемся в ситуации, в которой были перед войной, один на один с Западом. В ближайшее время я доложу очередные предложения по свертыванию нескольких резидентур в Штатах и Юго-Восточной Азии, где мы работали в тесном контакте с нашими бывшими коллегами из ГДР, Польши и Чехословакии.

Крючков кивнул.

—   И по этим вопросам подготовьте докладную на имя Президента. Без расшифровки, разумеется. И еще раз обращаю ваше внимание: усильте меры безопасности среди собственных сотрудников — есть данные об утечке информации.

Когда Крючков остался один, он поднял трубку аппарата связи ВЧ и набрал начальника Генерального штаба маршала Ахромеева.

Шамов ожидал. Наконец огонек на пульте секретаря погас.

—   Можете заходить, — сказал он.

Шамов привычным движением открыл дверь в кабинет главного чекиста страны, затем вторую, и шагнул вперед.

Крючков что-то записывал в настольный еженедельник. Подняв голову, сказал:

—   Заходите, присаживайтесь, — кивнув на стул у приставного столика.

У Шамова была целая папка материалов, но он начал с главного и передал Крючкову документы по вербовке Дугласа. Тот внимательно прочитал и удовлетворенно хмыкнул.

—   Неплохо, молодцы.

Шамову стало приятно от похвалы, но он знал, что Крючков обязательно найдет и какую-то недоработку, у него был очень цепкий ум. Так случилось и сейчас.

—   А кстати, — Крючков подчеркнул что-то в документе, — его разве не опрашивали по аресту тех охранников посольства и ситуации, что сложилась в посольстве затем?

—    Товарищ Председатель, к сожалению, время вербовки было ограничено, поэтому этот вопрос мы обсудим с агентом на следующей встрече.

—   Хорошо. Полученные сведения потом нужно сравнить с имеющейся у нас информацией. Но ни в коем случае данные, полученные от -Верного-, не передавайте в Первый главк, тем более резидентуре в Вашингтоне.

Шамов понимал, чем вызвано это указание его шефа. Совсем недавно контрразведка выявила и затем задержала сотрудника Первого главка, который был завербован ЦРУ. Как выяснилось позже, в зарубежную резидентуру тот человек попал три года назад по протекции секретаря одного из партийных обкомов.

—   Отдельно проверьте сотрудников, попавших в разведку таким образом, а то, неровен час, будем иметь новых пеньковских. — Он помолчал. — И еще. Подготовьте представление на поощрение Тюнина и всех, кто причастен к вербовке. Доброе слово нужно говорить людям вовремя. В ЦК докладывать не будем. В Верховный Совет дадим общие фразы, без конкретики.

Шамов ждал этих слов. Он кивнул и сказал:

—     Материалы по контрразведывательной операции -Тайфунмы хотели бы расширить с учетом вербовки -Верногои доложить вам окончательный вариант.

Крючков вздохнул.

—   Время сейчас непростое, нужно быть особенно внимательным.

 

ВСТРЕЧА НА КОНСПИРАТИВНОЙ КВАРТИРЕ

В 13-00 Прудников вызвал машину. Через полчаса он вместе с Тюниным едут на встречу с Дугласом, который должен прийти на конспиративную квартиру. В целях безопасности было решено встречаться на этой квартире только с ним и периодически проводить в окружении квартиры контрнаблюдение для выявления возможного повышенного интереса.

Конечно, верить Дугласу, несмотря на пафосный псевдоним, никто не собирался. Его будут еще много раз проверять и, главное, создавать такие условия, чтобы он все больше и больше втягивался в работу на КГБ. Ему постепенно и неотвратимо будут обрезать пути назад, и если у него и появится мысль покаяться перед своим руководством в предательстве интересов собственной страны, то сделать это он не решится, ибо слишком суровым будет наказание за содеянное. -Никуда ты уже не денешься, дружок-, — подумал Прудников, выходя из кабинета и спускаясь вниз.

У него были все основания так думать. На этой встрече -Верномудадут выпить препарат, расслабляющий волю, и он разболтает даже то, что не стал бы рассказывать ни при каких других условиях. Разумеется, разговор этот запишут на видеомагнитофон. А при случае запись продемонстрируют Дугласу.

Тюнин уже ждал внизу возле машины.

—    Ну что, сюрпризов сегодня, я думаю, не будет? — Прудников задал этот вопрос Тюнину скорее для проформы, он был почти уверен, что встреча пройдет нормально.

—   Думаю, нет, — не возражал Тюнин, садясь на переднее сиденье и захлопывая двери.

—   Тогда в путь.

Автомобиль, в котором они ехали, пролетая московские улицы, быстро приближался к цели. Скоро и нужный дом. Недоезжая, они вышли по очереди — вначале Тюнин, затем Прудников.

К месту встречи они двигались не спеша, чуть задерживаясь у витрин магазинов и газетных киосков. У них оставалось еще почти двадцать минут.

-А все-таки работа с завербованными иностранными разведчиками имеет свои несомненные преимущества, — думал Прудников, огибая людской поток у гастронома, — ну, хотя бы нет необходимости напоминать своему коллеге о требованиях конспирации, он сам о ней думает постоянно и не преминет лишний раз подстраховаться. А это экономит время, не нужно долго и подробно разжевывать агенту, как важно проверяться, например, когда идешь на встречу-.

В квартире уже находился врач. Он подготовил препарат, расслабляющий волю, и растворил его в низком бокале с коньяком. Этот бокал поставят напротив кресла, где сядет агент. Врача он видеть не будет.

Прудников расположился за столом, а Тюнин стал у окна, глядя вниз. Вскоре он негромко произнес:

—   Алексей Миронович, идет.

После этих слов Тюнин вышел в прихожую, и через пять минут там послышались голоса.

Дуглас с темными кругами под глазами после бессонной ночи, осунувшийся, но с неизменной американской улыбкой появился в комнате.

—   Вы неважно выглядите после вчерашнего, Ричард,

—   сказал Прудников, пожимая ему руку.

—    Почему-то плохо спал, — ответил тот с серьезным выражением лица.

—   А это зря, — покачал головой Прудников, — отнеситесь к происшедшему философски, тем более деньги на нужный банковский счет уже пошли.

—    Всему свое время, — пожал плечами Ричард. Он сел в предложенное Тюниным кресло и, оглянув стол, сказал:

—   Вот коньяка я бы с удовольствием выпил.

—   Я тоже, — поддержал его Прудников, и подняв бокалы, все трое выпили.

—  Хороший все-таки напиток, — не удержался Дуглас.

—   Рад, что вам нравится.

Тюнин тут же налил каждому еще немного. Теперь, когда американец выпил препарат, расслабляющий волю, можно было наливать из общей бутылки.

—   Только не в таком темпе, — запротестовал Дуглас,

—   мне еще на работу.

—   Ну, спаивать мы вас не будем, — пообещал Прудников, — просто посидим, пообщаемся, заодно и о деле поговорим.

—   О'кей, — Ричард откинулся в кресле, и тут Прудников заметил, что лицо Ричарда стало на глазах расслабляться, веки чуть опустились вниз. Препарат начал действовать, может, чуть быстрее, чем при обычной ситуации, но в данном случае это, видимо, объяснялось усталостью американца. Пора приступать, ведь то, что скажет сейчас Дуглас, будет полной правдой.

—    Кто знает о нашей вчерашней встрече, Ричард? — начал Прудников, в упор глядя на разведчика.

—   Никто, я никому об этом не рассказывал. Даже если бы я и хотел это сделать, то лишь навредил бы себе.

—   И все же: вы намерены сотрудничать с нами добросовестно?

—   Я же сказал вам, что у меня нет другого выхода.

—    Значит, информация, которую вы нам сообщили, полностью достоверная?

—   Это та информация, с которой мне приходилось работать. Я постарался дать ее в том виде, в каком я знаком с ней.

—   Надеемся, вы от нас ничего существенного не утаили?

—    Ну, может быть, некоторые детали, но главное я все-таки вам передал.

—   Хорошо, — Прудников чуть подался вперед, — давайте немного окунемся в историю. Около десяти лет назад в Предпорожье разоблачили американского нелегала по фамилии Слизко. Вам известно об этом?

—   Немного. Все же прошло немало времени, да и историю эту у нас не слишком любят вспоминать — ведь такие провалы бывают не часто.

—   Не часто, — согласился Прудников, — и все же?

—    Я тогда только начинал, и вел в Лэнгли советское направление, учитывая мое знание русского языка. Мы анализировали много материалов, и, конечно, тогда в голову никому не могло прийти, что такой колосс, как СССР, вдруг окажется в нынешнем положении. Тогда патриотизм ваших разведчиков зашкаливал, чего не скажешь о сегодняшнем дне.

—      Есть конкретные примеры? — поинтересовался Прудников.

—   Ну, об этом я скажу еще. А сейчас хочу завершить рассказ о нелегале. Вспоминаю, что в срочную командировку в Лэнгли прилетел Стив Файер, который возглавлял тогда московскую резидентуру. Конечно, у него был повод волноваться — под угрозой оказалась вся резидентская сеть, никто же не знал, когда Слизко попал под колпак КГБ. Кстати, как это ему при ваших возможностях удалось бежать?

—    Что ж, и у нас бывают ошибки, — пожал плечами Прудников.

—   Вот, вот, — закивал головой Ричард, — я всегда говорил, что не бывает безупречных спецслужб. Так вот, — продолжил он, — Файер тогда здорово перенервничал. Если бы не его друзья из Оперативного департамента, отправили бы его в какую-нибудь дыру до конца службы. Но обошлось, удовлетворились малой кровью — убрали с должности Брайтона, помощника резидента, он до сих пор просиживает штаны в аналитической службе, и никуда после того случая не выезжал.

—   А Слизко?

—    Он консультант по Советскому Союзу. Очень переживал провал, насколько я знаю, а в последнее время заметно сдал. Я видел его полтора месяца назад, когда был с отчетом в штаб-квартире. По-моему, он стал прикладываться к бутылке.

—   А что известно по вашему агенту -Гоби-?

—   Мне, по крайней мере, почти ничего. Не забывайте, я же аналитик и к оперативным материалам не имею непосредственного доступа. Кроме того, со времени той истории прошло несколько лет. Единственное, что могу добавить, так это то, что, в конце концов, виновным оказался один из сотрудников посольства, который практически не был задействован в операциях, его прятали от КГБ специально для особо конспиративных акций. Но это было ошибкой. В итоге он потерял нюх и провалил нашего разведчика. Дальнейшую судьбу того сотрудника я не знаю.

—   А самого Слизко опрашивали?

—   Конечно. Но это, повторяю, вопрос не ко мне. Что знаю, я рассказал.

—    Что вам известно по современной тактике оседания ваших разведчиков-нелегалов в социалистических странах?

—    Ну, во-первых, — развел руками Ричард, — кроме СССР в Восточной Европе социалистических стран уже и не осталось. Фактически Варшавский договор прекратил существование и скоро, все мы знаем, его кончина будет оформлена юридически.

—   Это так, — согласился Прудников, — но наша страна осталась, а мы защищаем секреты, которые никто не отменял. И лично для вас сейчас важнее другое. Но не будем об этом, вернемся к нашей теме. Итак?

—     В последнее время есть некоторые изменения в разведывательной работе ЦРУ, — голос Дугласа оставался монотонным, лишенным эмоций, и Прудников подумал, что препарат продолжает действовать. — Ну, во-первых, упор делается на вербовку агентов из числа людей власти, через которых можно было бы влиять на процессы в вашей стране. Сейчас для этого благоприятные условия: доверие к Коммунистической партии низко, как никогда, а интерес к Америке и свободному миру высок. Да и контроль у вас совсем ослаб, за границу стали ездить те, кто раньше и не мечтал. Мы это все отмечаем в наших аналитических сводках.

—   Какое место занимают в ваших исследованиях советские республики?

—     Знаете, мы прогнозируем распад вашей страны. Скорее всего, это произойдет по национальному признаку, и все республики станут отдельными государствами, субъектами международных отношений. У нас к этому двойственный подход. В Америке склонны подталкивать развал СССР, а в Европе опасаются последствий, ведь власть в скором времени может быть парализована, и вся эта масса голодных и нищих начнет прорываться на сытый Запад.

—   И что из этого следует?

—   Не знаю. Мы, повторяю, немного расходимся в данном вопросе с нашими коллегами по НАТО. Но едины мы в том, что агентурные позиции нужно спешно готовить среди новых элит в национальных республиках. Рассыплется Союз или нет — не так важно; в любом случае республики получат намного больше полномочий, чем сейчас, и будут там задавать тон не московские варяги, а местные князья и баи. Вот их-то сейчас активно у нас изучают, создают условия, чтобы закрепить с ними отношения.

—   Есть ли у вас конкретные данные о том, с кем сейчас работают ваши люди?

—   Нет, знать это не входит в мои обязанности.

—   Нас интересуют такие сведения. Постарайтесь выяснить что-нибудь.

—   Хорошо, но вряд ли у меня получится быстро.

—   А разведывательная работа, то есть что делают профессионалы?

—    В последнее время в Лэнгли много внимания уделяют подготовке нелегалов, которые после оседания в Советском Союзе должны заключить здесь брак. Поэтому упор делается на молодых, образованных и симпатичных девушек, да и парней, которые, оказавшись в вашей стране, должны искать себе пару среди влиятельных лиц

—    то ли политиков, то ли промышленников, не важно, главное, чтобы эти люди могли воздействовать на процессы в стране в нужном направлении. А к умной жене прислушивается любой, даже выдающийся государственный деятель, и вечером в постели ей выбалтывает больше, чем друзьям за бутылкой водки.

—   Не сомневаюсь, что такие разведчицы проходят серьезный курс по освоению психологических приемов, направленных на воздействие на собеседника.

—    Да, это один из главных их предметов при обучении. Перед заброской в вашу страну они уже хорошо знают мужские слабости и умеют развивать у своих партнеров нужные качества характера, такие, как жадность, например, или зависть. Согласитесь, это как раз те качества, учитывая которые, легко манипулировать человеком.

—   Есть ли какой-то документ по этому вопросу?

—    Да. К нам поступила ориентировка и указание из штаб-квартиры ЦРУ.

—   Вы можете изготовить для нас копию?

—   Постараюсь.

Постепенно вялость на лице Ричарда стала проходить

—  действие препарата заканчивалось. Глаза его стали проясняться, движения обретать резкость и энергичность.

-На сегодня хватит-, — подумал Прудников, и сказал вслух:

—    А чай из горных трав, думаю, вам понравится не меньше, чем коньяк.

—    С удовольствием, — откликнулся Дуглас. Он уже совсем пришел в себя и вряд ли отдавал полный отчет в сказанном чуть ранее.

Когда они попрощались и Дуглас вышел, Прудников, вздохнув, сказал Тюнину:

—   И все-то они рассчитали.

—   Зря хлеб не едят, — грустно пошутил тот.

—     После того как он принесет этот документ, нам нужно будет его внимательно изучить и подготовить ориентировку в республиканские комитеты. Но привязки к источнику получения информации делать не будем, упомянем лишь -страны НАТО-.

 

ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

Через неделю на той же конспиративной квартире состоялась очередная встреча. Теперь потребности в препарате, расслабляющем волю, не было — вся информация, которую дал -Верный-, нашла подтверждение.

На этот раз Дуглас сразу отказался от коньяка: он был за рулем, и как дисциплинированный водитель не хотел нарушать правила. Прудников не настаивал, и учитывая, что встреча проходила в первую половину дня, предложил кофе.

—   Предпочитаете с горчинкой или покислее?

—   С горчинкой.

Тюнин, стоявший у входа в кухню, кивнул головой и насыпал в кофейный аппарат, стоявший на столе, немного молотого кофе. Машина тихо загудела и буквально через несколько секунд в чашку полилась горячая темная жидкость.

—   Ричард, вам с сахаром?

—   Нет, только без сахара, — попросил тот.

Тюнин отнес чашки к столику, за которым устроились Прудников с Дугласом, и опустился рядом в кресло.

—   Прошу, — по-хозяйски произнес он.

—    Приятно, что в такое непростое время, когда растворимого в Москве днем с огнем не найдешь, мы имеем право выбора, — удивился Дуглас.

—    Увы, это старые запасы, — засмеялся Прудников, — вот когда закончатся, будем просить вас принести из посольских хранилищ. У вас в посольстве есть хороший кофе?

—   Да, я думаю, вам это тоже известно, ваши люди там побывали, и неоднократно, — в тон Прудникову ответил Дуглас.

—   Ну, кофе их тогда меньше всего интересовал. Кстати, а какова реакция руководства резидентуры на те события?

—   Конечно, это большой скандал, и если бы дело получило огласку и просочилось в прессу, то у ЦРУ были бы серьезные проблемы. А так в штаб-квартире стараются убедить себя, что далее первого этажа КГБ никуда не проникал. Хотя, конечно, никто не знает, в каких кабинетах побывали ваши люди и что они оттуда вынесли.

—   А какие кадровые перестановки последовали?

—    Гораздо менее радикальные, чем ожидали. Дело в том, что незадолго до этих событий наш офицер безопасности подготовил предложения об усилении ночного наряда дежурных в посольстве сотрудниками-дипломатами. Как чувствовал…

—   А почему же руководство не откликнулось?

—    Отказал посол. Он посчитал, что для дипломатов это лишняя нагрузка.

—   Резонно, каждый должен заниматься своим делом.

—     Да, но тот документ офицера безопасности пришелся как никогда кстати. По идее, нужно было наказывать и посла, но у него хорошие отношения с господином Госсекретарем, они вместе заканчивали Оксфорд и даже играли в одной бейсбольной команде. Поэтому ограничились служебными наказаниями, никого не уволили.

—   Гуманно, — сыронизировал Прудников.

—   Самое неприятное в этой истории то, что до сих пор в здании посольства не нашли ни одного прослушивающего технического устройства. Несмотря на то, что из Вашингтона приезжали специалисты и обследовали каждый сантиметр, резидент просто отказывается верить их выводам. По-моему, это плохо на него влияет, он стал ужасно подозрительным, в помещении говорит почти шепотом, а наиболее важные вопросы обсуждает лишь в саду посольства, при этом непременно он должен ходить. Ему мерещатся микрофоны даже в туалете. Хотя… может, он прав?

Прудников пожал плечами.

—   Это уже проблема резидента. Но он же, кроме того, что подозревает, пытается что-то сделать?

—    Да. Мы думаем, что в данном случае имеем дело с новейшим оборудованием, скорее всего лазерным, которое пока не по зубам нашим спецам. Но ведь где-то следы этого ноу-хау есть. Поэтому посол поручил группе аналитиков изучить последние достижения и разработки, которые имеются в Академии наук СССР, в области лазерной техники и электромагнитного излучения.

—   И как результаты?

—   Увы, пока мы топчемся на месте. Но, думаю, скоро результат должен быть. Тем более, сейчас нашим агентам, которые задействованы по линии научных ведомств и могут выезжать за рубеж для участия в разных конференциях, симпозиумах, даны задания выступать по данной теме, чтобы вытянуть других на дискуссию, открытый разговор. Сейчас готовятся публикации в научных журналах опять-таки связанные с этой темой.

—   ЦРУ интересует союзная Академия наук?

—    Нет, как раз большое внимание уделяется республиканским академиям. В той же Украине, например, или Узбекистане.

—      А что там с расшифровкой вашей секретной скульптуры у входа в здание штаб-квартиры ЦРУ? — неожиданно спросил Прудников.

—   Криптос? Вы слышали и об этом? — удивился Ричард.

—   Да ведь тут уже большого секрета нет. — Прудников был отчасти прав. Когда в конце 80-х годов разрабатывался проект новой штаб-квартиры ЦРУ, там предполагалось установить произведение искусства, символизирующее работу его сотрудников. На конкурсе победил проект скульптора Джима Сэнборна. Он решил поместить на скульптуре, названной Криптос (что по-гречески означает -тайный-) секретное послание, поэтому сразу же после победы погрузился в книги о секретных шифрах и прошел в ЦРУ курс тайнописи. В работе Сэнборну помогал Эд Шейдт, опытный шифровальщик ЦРУ, который уже собирался на пенсию. Криптос установили во внутреннем дворике, на выходе из кафе в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли. Но пока никто не может до конца расшифровать это послание. Когда открывали этот памятник, Джим Сэнборн опасался, что послание разгадают сразу. -Оно состоит из четырех частей, и сложность шифровки все время возрастает. Я думаю, что три первые секции, самые легкие, разгадают за несколько недель-, — сказал он после торжеств. Но скульптура не сдалась так быстро и хранит свою тайну до сих пор. Она представляет собой лист меди высотой в четыре метра, изогнутый в форме латинской буквы S. Он торчит из окаменевшего бревна — чем-то похоже на принтер. На меди выгравированы тысячи букв, 865 из них составляют зашифрованное послание.

—    Вы, наверно, знаете, что никому пока не удалось прочитать весь шифр. Последняя часть, в которой 97 букв, не поддается.

 

ПРЕДПОРОЖЬЕ

Из кабинета начальника Управления госбезопасности по Предпорожской области Сколанюка город был виден как на ладони. Словно на дне гигантской чаши сгрудились жилые многоэтажки, административные здания, промышленные комплексы, научные институты, вдали на западе огромные заводские трубы пускали в небо дым, по дорогам непрерывными потоками бежали автомобили. Жизнь в Предпорожье, несмотря на нелегкие времена, продолжалась: люди работали, их дети учились, и в отличие от многих других регионов страны город не сотрясали митинги и протесты.

Рабочий день заканчивался. Но на улице было еще светло — шли лишь первые дни сентября.

Солнце в кабинет Сколанюка заглядывало только вечерами, уж так он был расположен — все четыре окна смотрели строго на запад. Начальнику управления, всей душой любившему природу, порой этого солнечного света так недоставало! Вот и сейчас, сидя в кресле за рабочим столом, он с сожалением глянул на предзакатный тонкий луч, осветивший стоящий в углу аквариум, и, вздохнув, сказал сам себе: -Ну, в это воскресенье обязательно поеду на дачу-. Правда, такое обещание он давал себе уже вторую неделю, но не сдерживал слова, не успевая из-за рабочих хлопот. Его строящийся домик стоял на небольшом участке под Предпорожьем рядом с десятками таких же дачных строений, которые сотрудники управления возводили собственными руками в редкие выходные.

Сколанюк придвинул к себе объемный документ и погрузился в чтение. Это была аналитическая справка агента, еще несколько лет назад завербованного контрразведкой управления из числа ведущих специалистов института -Океанмаш-, находящегося в Предпорожье. Для конспирации агент тогда взял себе псевдоним -Сазонов-.

Сколанюк внимательно читал текст, и чем дальше, тем сосредоточеннее он становился: судя по всему, эти материалы могли стать хорошей основой для дезинформации американской разведки.

-Сазоновсообщал, что в мире ведется острая борьба за обладание океанским дном, которое в некоторых местах буквально засыпано полезными ископаемыми, содержавшимися в упавших метеоритах, в том числе и редкоземельными металлами, которых на земле не так-то и много. Поскольку Международное морское право предусматривает свободу открытого моря, в соответствии с которым открытым морем могут свободно пользоваться на основе равноправия все государства, СССР как участник Конвенции по морскому праву, устанавливающей режим исследования и эксплуатации ресурсов морского дна за пределами национальной юрисдикции, может бороться за получение -своегокуска морского дна. Однако Международный орган по морскому дну строго следит за тем, чтобы к разработкам были допущены страны, имеющие технические возможности для таких работ, в частности способные вести их на глубине 6 тысяч метров и более с соблюдением экологических норм.

СССР такие возможности имеет. Однако в ходе обсуждения этой темы с другими специалистами, перешедшими из -Топазав -Океанмаш-, агент предлагает во время разработки дна принести пользу и для обороны страны. Ведь в том же Тихом океане немало мест с залежами полезных ископаемых, где глубина относительно невелика — 100—200 метров. Почему бы там во время официально разрешенных работ не начать негласно размещать ракетные установки, обеспечив их, разумеется, антикоррозийной защитой от агрессивной морской среды?

Предложение было неожиданным и с технической точки зрения интересным. Конечно, ракете, отправленной к цели с морского дна, пробурить пару сотен метров воды несложно. Но если разработка дна ведется недалеко от страны противника? И если начинаются военные действия? Ведь тогда, выскочив на поверхность, ракета может оказаться намного ближе к объекту удара, чем если бы стояла где-то в традиционной сибирской шахте. А в условиях, когда счет идет на секунды, фактор времени становится решающим. Это отлично понимали и в СССР, и в США.

Начальник управления придвинул документ ближе и продолжил чтение.

Второй вариант, указывалось в документе, — поместить на дне торпеды с атомным либо водородным зарядом. Получив команду, торпеда понесется к берегам страны противника и уже в ее территориальных водах взорвется. Итог — страшные цунами, которые сметут не только на берегу, но и в глубине территории оборонные объекты, жилые дома, промышленные здания, любые другие строения, уничтожат много людей. Словом, потрясающий по своей разрушительной силе ответный удар.

Сколанюк на секунду представил себе силу этого удара, и ему стало немного не по себе. -Вот уж поистине оружие массового поражения-, — подумал он.

Третий вариант. С одного из кораблей Тихоокеанского флота Советского Союза, которые находятся на боевом дежурстве в просторах океана, на относительно небольшом расстоянии от территориальных вод страны противника опускают на дно водородную бомбу большой мощности, фиксируют ее местонахождение, и она находится на глубине до особой команды. Таким же образом опускают еще несколько бомб. Когда наступает время -Х-, по команде из Генштаба МО СССР бомбы подрываются. Последствия еще более страшные, чем в случае с торпедой, — уничтожается почти полконтинента. Понятие возмездия в таком случае вообще теряет смысл — впору задуматься о сохранении человечества.

Привести в действие любой из вариантов, по мнению агента, с технической точки зрения возможно. Более того, 2-й и 3-й варианты не требуют особых затрат, ведь оружие можно поместить на рыхлое дно, где оно будет скрыто илом и подводными водорослями. А глубина до ста метров позволяет водолазам свободно провести работы по маскировке и упрятыванию этих изделий в грунт. Подача радиосигнала не затруднена, в любое время это можно осуществить с помощью самолетов дальней авиации, да и спутник беспрепятственно выполнит задачу, продублировав команды.

Поражающий фактор, как считает агент, можно уменьшить. Тут свою роль сыграют и расстояние, на котором разместят на дне оружие, и направленность взрыва. На Новой Земле использовались торпеды с зарядами малой мощности, и обратная ударная волна была относительно небольшой.

Сколанюк закончил чтение и задумался. Сейчас 1990 год. И международная, и внутриполитическая ситуация в стране совсем иная, чем раньше. Холодная война позади, лагерь социализма в прошлом, Варшавского договора дефакто нет. Советские республики по очереди провозглашают суверенитет и независимость, монополия КПСС закончилась, новые партии множатся как грибы теплой осенью и все как одна выступают против гонки вооружений. Сегодня приступать к осуществлению нового грандиозного проекта, на который потребуются огромные суммы денег, никто не будет. Именно поэтому проект может стать отличной дезинформацией для ЦРУ, которое, не останавливаясь, ищет -тайное оружиеСССР, которое Советский Союз, по их мнению, спрятал от мирового сообщества. Что ж, мы можем -помочьв этом коллегам из американской разведки и подбросить им дезинформацию о том, что наша страна полным ходом взялась за разработку морского дна, чтобы разместить там новое мощное оружие, представляющее угрозу США. То-то поднимется шум в Лэнгли! Конечно, Штаты сразу же кинутся создавать средства защиты, ту же программу СОИ, например, но ведь на все это уйдут годы и миллиарды долларов. А мы выиграем время и попытаемся разобраться со своими проблемами без помощи извне.

Сколанюк встал с кресла и подошел к окну. Солнце уже село, город погружался в сумерки, но фонари на улицах не зажигали — экономили электричество.

Он вздохнул. На днях в управление пригласили секретаря горкома партии на встречу с коллективом чекистов. Совсем не так прошла эта встреча, как думалось. Битый час отбивался секретарь от острых вопросов сотрудников управления. Сколанюк никого не обрывал, на место не сажал, полагая, что в такое время лишь сообща можно искать выход из кризиса. А в конце встречи гость непривычно просительным тоном призвал активнее помогать горкому, но услышан не был и ушел, сопровождаемый насмешливыми взглядами. И это еще одно свидетельство того, что партия уже не направляющая сила общества.

Управление страной разбалансировано, не видит этого только слепой. Недавно избранный Президент СССР никак не выйдет из эйфории, продолжая бубнить о перестройке. Но его уже мало кто слушает. А страна погружается в хаос, и за этим с удовольствием наблюдают вчерашние враги, а сегодня они вроде бы и не враги, а даже советчики, рассказывающие, что нужно делать.

Недавно на партийном собрании группа офицеров призвала к выходу из КПСС. Внутренне Сколанюк был солидарен с ними, однопартийность — это тормоз, но делать все нужно постепенно, иначе не вырулить.

Время, нужно хотя бы немного времени, чтобы не превратиться в шлюпку, носящуюся в бурном море без руля и ветрил. И с этой точки зрения предложения -Сазоноваимеют смысл. Конечно, на такой дорогостоящий проект средств никто не даст. Но это не важно. Важно получить -доброМеждународного органа по морскому дну на разработку дна и начать имитацию работы. Одновременно нужно организовать искусственную утечку информации, представив это как случайность. Безусловно, осуществить такую -утечку— по плечу лишь КГБ.

В глубокой задумчивости Сколанюк прошелся по кабинету. Обладая богатым оперативным воображением, он за это короткое время разложил -по полочкамвсе последующие шаги. Дальнейшее было ясно. Он подошел к столу, нажал на селекторном аппарате кнопки и, не поднимая телефонной трубки, по громкоговорящей связи вызвал начальника экономической контрразведки Данчука и своего заместителя Воронина — куратора этой линии.

Сегодня оба уже не раз побывали в его кабинете, вопросов за день набегало немало, и двери у начальника управления надолго не закрывались.

—   Впечатляющий материал, — сказал Сколанюк, когда оба подчиненных сели напротив, — есть о чем подумать.

—    Прежде чем подготовить документ, — отметил заместитель, — -Сазоновсо многими коллегами переговорил. А среди них немало толковых людей, со степенями, и тех, кто перешел в -Океанмашс -Топаза-.

—   В таком случае выводы агента еще более значимы. Мы, в свою очередь, должны предложить Комитету Союза использовать эти данные для дезинформации иностранных спецслужб. А потому нужно безотлагательно сделать следующее. — Сколанюк сделал короткую паузу, и сидевшие напротив раскрыли свои рабочие тетради, приготовившись записывать. — Во-первых, — продолжил начальник, — подготовьте программу поэтапной реализации данного предложения для направления ее в Центр. Нам необходимо разрешение для включения в контрразведывательную операцию -Тайфун-. Предусмотрите выход инициативника на посольство или консульство США.

—   То есть, тоже организовываем целую операцию? — задал вопрос начальник отдела.

—   Да, и дадим ей название… ну, к примеру, -Штиль-.

Нет возражений?

—     Нет, название хорошее, — откликнулся заместитель.

—     Дальше технология, — продолжил Сколанюк. — Чтобы все выглядело правдоподобно, предложим выпустить приказ по Министерству общего машиностроения и Средмашу, но датировать его двумя-тремя годами раньше. А как же, в ЦРУ тоже не дураки сидят, сразу же начнут проверять, не обманывают ли их. Поэтому через своих людей влезут в министерства, полюбопытствуют: есть ли там то, что подтверждает наши сведения? В этом им мешать не будут, я думаю, а наоборот, помогут. И они убедятся — есть официальные документы.

—   Логично, — произнес Данчук.

—   Легенда должна работать на всех этапах, — подмигнул Сколанюк. — Тема эта будет закрытая, доступ к ней ограничен. Но первое, с чего начинать, это провести глубокую проработку вопроса через надежных агентов из числа специалистов, прежде всего ракетчиков и ядерщиков области. Вот так, — и он улыбнулся.

Уже через несколько дней в кабинете Сколанюка собрались те же. Он, сидя за столом, внимательно слушал начальника отдела.

—    Есть разные мнения, — говорил тот, — но в основном они сводятся к тому, что вариант с использованием ракет — наиболее эффективен, а значит, должен произвести на противоположную сторону наибольшее впечатление. Ну, вот посмотрите, Владимир Никитович, — он передал Сколанюку лист с нарисованной на нем схемой, — в одном блоке по четыре ракеты, две будут взрываться в районе территориальных вод, а две на материке. Таких ракетных установок должно быть семь. Это означает, что если их привести в действие, то вся восточная часть США будет уничтожена. Падение головных частей в океан вполне реально, так как у американцев нет противоракетных средств над территорией океана. Ракета с головной частью большой мощности будет проходить систему противоракетной обороны за счет включения дополнительного двигателя. Как только ПРО США запеленгует ракету, она за счет отделения от основного двигателя увеличит скорость и изменит траекторию полета, направившись непосредственно в район поражения. — Начальник отдела замолчал и вопросительно глянул на своего руководителя — не возникли ли вопросы. Но Сколанюк лишь чуть наклонил голову — этот характерный жест, который был хорошо известен подчиненным, говорил об одном — он размышляет. Но вопросов не последовало.

—     Понятно, — коротко сказал Сколанюк, — давай дальше.

—   Теперь, — продолжил Данчук, — что касается торпед. Дело в том, что с учетом таких расстояний торпеды не разрабатывались, и естественно, начинать это долго и дорого.

—   Чье это мнение? — быстро спросил Сколанюк.

—   Это мнение специалистов-ракетчиков и ядерщиков региона, — ответил начальник отдела. — Разумеется, если ЦРУ начнет докапываться, то и оно убедится в этом, а значит, вера в нашу дезинформацию сразу поколеблется, американцы могут заподозрить игру. — Сколанюк в ответ кивнул и контрразведчик продолжил: — Поэтому этот вариант пока не может реально рассматриваться.

—    Перейдем тогда к третьему, — предложил Сколанюк.

—   Третий вариант, а именно использование водородных бомб для взрыва на дне океана вызывает сомнения ученых.

—   Почему?

—   На глубине вполне возможно ослабление заряда, а то и полная невозможность его произвести. Не исключена и потеря водородной бомбы, ведь подводные течения там довольно мощные. Американские ученые знают об этом тоже, поэтому рассчитывать на панику с их стороны вряд ли стоит.

—   Ну а если взрыв все же состоится, — спросил Сколанюк, — то оценивались ли последствия?

—   Да. Результат такого взрыва — уничтожение большой территории, примерно двух-трех американских штатов.

Сколанюк взял чистый лист бумаги и молча что-то пометил на нем.

—    Знаете, какая самая большая проблема станет перед людьми Земли уже совсем скоро? — он испытующе глянул на сидевших напротив. — Радиоактивные отходы.

Сколько их ни закапывай в могильниках и шахтах, а придет время, и совсем уже недолго осталось, когда девать их будет просто некуда. И вот представьте: закончится в мире противостояние, человечество прекратит выпуск ядерного оружия, а горы отходов останутся. Есть из этого выход?

—   Есть, — ответил заместитель. — Вот как раз краткое заключение по этой теме, полученное от ученых -Топаза-, — с этими словами заместитель протянул Сколанюку документ. Тот заинтересованно придвинул два листа бумаги с текстом к себе поближе и стал вполголоса, но так, чтобы было слышно всем, читать.

—   Перспективной новой миссией для ракетно-космической техники является удаление наиболее опасных техногенных отходов за пределы земной биосферы. Предлагаются варианты кардинальных способов навсегда избавить Землю от опасных техногенных отходов:

—   удаление отходов за пределы Солнечной системы;

—   уничтожение (полная деструкция) отходов за счет доставки их на Солнце;

—    захоронение отходов на астероидах, орбиты которых никогда не проходят вблизи Земли.

Сложившаяся веками практика создания на Земле свалок, захоронений или сжигания отходов в силу глобальных масштабов современных производств может привести к необратимым последствиям и даже к экологической катастрофе.

Потенциальная возможность удаления опасных отходов за пределы земной биосферы с помощью ракетнокосмических систем показана на примере теоретических исследований вариантов удаления высокоактивных и -долгоживущихрадиоактивных отходов атомной промышленности.

Прогресс, достигнутый в передовых странах атомной индустрии в последние годы в области переработки низкоактивной и среднеактивной частей радиоактивных отходов, в какой-то мере может уменьшить остроту проблемы. Однако, по мнению специалистов, это минимизирует объем неизолированных отходов, но не решает проблему в целом. Каким бы образом ни перерабатывали отработанное ядерное топливо, при этом все равно остаются (в малом объеме) вещества чрезвычайно высокой радиоактивности. Вот именно это, сравнительно малое, количество веществ, чрезвычайно вредных для земной биосферы, предлагается удалить навсегда с нашей планеты с помощью ракетно-космических систем.

Создание таких систем навсегда избавит Землю от опасности накопления чрезвычайно вредных отходов. Будет обеспечен рост атомной энергогенерирующей промышленности, при соблюдении норм экологической безопасности окружающей среды.

При этом будет обеспечен существенный вклад в рост эффективности ракетно-космической отрасли и отрасли переработки атомной промышленности.

Закончив чтение, Сколанюк поднял голову.

—   Как идея? — улыбнулся заместитель.

—     Неожиданно и оригинально, — произнес Сколанюк. — Исходя из всего, что мы сейчас обсудили, нужно сделать следующее: во-первых, по вопросу морского дна подготовить шифровку на имя начальника Второго Главного управления КГБ СССР Шамова с кратким изложением сути вопроса. Все остальные материалы вместе с копиями информаций от агентов — отправить почтой. Ну и нужно готовить агента, так как он будет поэтапно отдавать информацию и проходить у американцев проверки. Я уже связывался с Вокрей, он пообещал после утверждения нашего варианта прислать специалистов, которые займутся этим вопросом. Что касается радиоактивных отходов, то к этой справке важно приложить подробное описание процесса их отправки в космос. Будем докладывать руководству Комитета Союза.

 

КГБ СССР

—    Доброе утро, Василий Петрович, — поприветствовал Шамов зашедшего Верещагина и потушил в пепельнице сигарету, тихо пробормотав: -Все, с понедельника бросаю-. Он знал, что Верещагин не курит уже третий месяц, и понимая, что тому, бывшему заядлому курильщику, вдыхать дым — двойное испытание, улыбнулся и извиняющимся тоном произнес: — Никак не могу расстаться с дурной привычкой. Вот, говорят, ты последнюю выкурил еще в начале лета и до сих пор держишься, молодец. Поделись секретом, как удается не сорваться.

Верещагин засмеялся и постучал по крышке деревянного стола.

—   Уже полегче, а первый месяц было трудно.

—    Вот и я с понедельника страдать начну. Поставлю на стол леденцы, и как только потянет к сигарете, сразу леденец в рот. Некоторым помогает. По сути, курение — это условный рефлекс, но его можно обмануть — теми же конфетами или жевательной резинкой. Кому как.

—    Николай Алексеевич, предлагаю перейти к делу, а то вы, жалея меня, предложите сигарету. А у меня не хватит сил отказаться, и три месяца коту под хвост, — пошутил Верещагин.

Шамов улыбнулся и поднял руки вверх.

—   Убедил. Ну, что у тебя? Показывай.

—    Провели работу по анализу и экспертной оценке документа из Предпорожского управления.

—   Кого подключали?

—    Министерства: общего, среднего машиностроения, обороны, Академию наук.

—   И к чему склоняются наши умы?

—   Ракетный вариант оптимальный.

—    Хорошо. А где хотя бы одну нужную ракету возьмем?

—   В Гусарске осталось одна средней дальности еще с тех времен, когда -Топазомруководил Михаил Кузьмич Янгель. По габаритам она полностью соответствует предлагаемому варианту изделия для запуска с океанских глубин. Диаметр чуть более метра, две ступени с моноблочной головной частью.

Шамов задумчиво посмотрел куда-то поверх головы Верещагина, пятерней ерша волосы и сказал, словно припоминая:

—    Ага, ты имеешь в виду твердотопливную ракету средней дальности, называли ее, кажется, девяносто девятой? Еще шутили, что она попадает в цель в -десятку-?

—     Да, она самая. 8К99, правда, там вторая ступень жидкостная, но на фото, которую собираемся передавать, этого не видно.

—   То есть?

—     Да, эта штука полностью убедит американцев в том, что у нас уже есть новое оружие.

—   Отлично.

—    Теперь нам вместе с оборонщиками нужно подготовить на эту ракету соответствующие документы, присвоить им гриф секретности и, разумеется, в первых отделах заинтересованных предприятий и институтов хранить их в отдельной папке.

—   А два других предложения отпадают?

—    Да. Торпед на такие большие расстояния, как мы планируем, у нас не разрабатывалось, да и вряд ли что-то уже будет делаться в ближайшее время. Ну а по водородной бомбе слишком много вопросов у ядерщиков. Вопервых, опасения по ее подвижности: водные массы перемещаются, и она может сдвинуться с места и даже затеряться. Во-вторых, есть сомнения в надежности сохранения мощного заряда на больших глубинах.

—   Значит, сосредоточиваемся на этом варианте. И что еще можно добавить?

—   Есть следующие предложения. В одном пакете делать запуск минимум двух ракет разной дальности.

—   И что это даст?

—   Очень многое. Первая ракета запускается на большую по сравнению с другими дальность. Она использует ложные цели для прохождения ПРО, а на конечном участке траектории ускоряется и успевает пройти противоракетную оборону.

—   А вторая?

—    Вторая запускается позже, но с небольшим интервалом и на меньшую дальность. Она не достигает материка и падает в океан с последующим направленным взрывом, взрывная волна поднимает массу воды и обрушивается на материк. Разрушения на сотни километров в глубину. Мер противодействия никто еще не придумал. Вот экспертное заключение по этому вопросу, — и Верещагин протянул Шамову документ.

Внимательно прочитав, тот вздохнул.

—    Предела совершенствованию оружия нет. Человечество начинало с дротиков, а дошло до ядерного оружия, которым, к сожалению, может и закончить. А если дело тут вовсе не в борьбе идеологий, а идет сражение за рынки сбыта, а, Василий Петрович?

Верещагин в ответ неопределенно пожал плечами.

—    Ну, сегодня атомная бомба есть у стран, которые вряд ли готовы ее использовать. Хиросима состоялась еще и потому, что у японцев не было оружия возмездия. Но я согласен, что это очень шаткое утешение. Никто же не может гарантировать, что в каком-нибудь государстве, где во главе диктатор, тайно не разрабатывается ядерная бомба. И что тогда?

—   То-то и оно. Потому и существует в мире жесткий контроль за нераспространением, потому мы и пугаем друг друга новым арсеналом. В конечном счете, наша сверхзадача в этой операции — сделать казну США беднее, пусть выкидывают миллиарды на свое ПРО, а не превращаются в мирового жандарма, который сует свой нос в дела каждой страны. Думаю, после получения нашей дезинформации они будут инициировать включение в Международное морское право положения о запрете использования морского дна для размещения там ядерного оружия.

—   Да, вполне возможно.

—   Теперь о технологии. Агента как готовить станем?

—   Я говорил с Вокрей. Он поможет, особенно на случай использования детектора лжи. Конечно, это займет некоторое время.

Шамов развел рками.

—   А что делать? Торопиться нужно только при ловле блох. Хотя… и затягивать, конечно, нельзя, время работает не на нас.

—    Ну и приблизительно столько же времени займет подготовка документации.

—   Ясно. Какие каналы передачи -дезыпрорабатываются?

—     Через американские посольства в Польше либо Югославии. Посольские резидентуры там активно обмениваются информацией, а поскольку головным звеном по Восточно-Европейскому региону является посольство США в Москве, то информация поступит туда и о ее движении мы узнаем от агента -Верного-.

—   Логично, ему же должны дать эти материалы на обработку, — поддержал мысль Шамов. — А алиби нашего агента?

—     У нашего агента будет стопроцентное алиби. В Югославии через два месяца проводится международная научно-практическая конференция по очистке фарватера Дуная для глубоководного судоходства, что в целом вписывается в тематику института -Океанмаш-. Агент примет участие в конференции. Ну, а как зайти в посольство США в Белграде, исключив контакты со спецслужбой Югославии и охраны посольства, научим.

—    Ну что ж, по этому вопросу завершаем. В отношении направления агента в посольство США в Белграде подготовьте предложения для Председателя. Только, пожалуйста, в сжатом виде, у него нет времени вычитывать детали и отдельные заключения ученых. Думаю, это заинтересует его. Что еще?

—   Николай Алексеевич, заключение по предложению Ленинградского УКГБ по ракетным двигателям на компонентах фтора мы будем готовы доложить через три дня. Вырисовывается интересная картина. Дело в том, что применительно к боевым ракетам эта тема тупиковая, но поскольку сам по себе посыл очень интересный, то за нее американцы должны ухватиться. Таким образом, у нас еще одна хорошая дезинформация.

—     Отлично. Подготовьте предложения. А в Ленинград нужно направить Вокрю, он ракетчик и готовит супружескую пару из Ленинграда. У него могут быть дополнительные предложения по данной теме. Докладывать будете вместе с ним. Кстати, о вашей привязке к теме учений Тихоокеанского флота в районе, указанном в дезинформации. Они проходили там дважды в год, и полтора года тому назад американцы отслеживали эти учения, а мы пишем, что брали пробы грунта, чтобы затем с помощью насосных устройств, установленных временно на боевых кораблях, и водолазов производить установку позиционного района на небольших глубинах. Давайте подумаем о возможном приказе Минобороны о создании ракетной армии IХ 99, расположенной на Тихом океане и охраняемой несколькими подводными лодками.

—   Хорошо, — сказал Верещагин, делая пометки в тетради, — все сделаем.

—   Ну, тогда все.

Оставшись один, Шамов записал в график приема подчиненных на неделю: «В 11-00 в пятницу провести совещание с участием Вокри, ему поставить соответствующие сроки».

 

-САЗОНОВ-

Самолет с пассажирами из Москвы сел в аэропорту Предпорожья вовремя. В основном это были командированные, а также те, кто летал в столицу по делам, и совсем немного туристов.

Моросил мелкий осенний дождь, и спускающиеся по трапу сразу же раскрывали над головами зонтики. Серое мглистое небо не предвещало улучшения погоды, и люди, ежась от ветра, стремились поскорее укрыться в расположенном недалеко от места высадки здании аэровокзала.

Стоя у его входа, начальник контрразведки Предпорожского управления КГБ Данчук выискивал глазами в толпе прилетевших своих гостей — сотрудников из института Вокри, суперсекретного учреждения КГБ, о котором самому Данчуку почти ничего не было известно. И сейчас он знал лишь одно — два специалиста по психологической подготовке агентов-нелегалов прибыли этим рейсом, чтобы проверить и, если потребуется, помочь повысить адаптационный уровень агента -Сазонова-.

Но вот, кажется, и они.

Двое мужчин, спустившихся с трапа, на первый взгляд, ничем не отличались от других пассажиров — обычные багажные сумки в руках, на одном из них легкий плащ темного цвета, они так же, как и остальные, укрывшись от моросящего дождя зонтиками, торопливо шли ко входу в аэровокзал. Такие же, как все. Но Данчук их узнал сразу тем необъяснимым шестым чувством, которое появляется у каждого, начинающего работать в -Конторе-, — своего почувствуют в любой толпе. Как? Никто не может понять: то ли по особому взгляду, то ли по какому-то нюансу в поведении, словом, это необъяснимо, но существует.

Один из них был постарше, и Данчук сразу определил, что он руководитель их маленькой группы.

Когда они приблизились, Данчук шагнул вперед и улыбнулся.

—    Извините за погоду, — полушутя сказал он после взаимного приветствия, — обычно в это время у нас теплее.

—    Ничего, — ответил мужчина постарше и представился, — Протасов, а это, — он кивнул на своего товарища, — Карлов.

—   Машина здесь рядом, ждет нас, — сказал Данчук, и они двинулись к выходу из здания.

Встреча с агентом -Сазоновымсостоялась на следующий день и проводилась на конспиративной квартире. Во время беседы Протасов заметил, что тот выглядит чрезмерно уставшим. Осторожно расспрашивая о его работе, обстановке в коллективе, москвич почувствовал, что именно здесь кроется причина. Поэтому напрямик спросил:

—   Наверно, работы много, устаете?

—    Да вы понимаете, — оживился -Сазонов-, — я все же один из руководителей, за дело болею, а время сейчас знаете какое. Заказов в этом году у нас мало, финансирование урезано, дисциплина падает, наука разваливается, люди в институте в растерянности, одним словом, что-то нужно делать, а что — никто не знает.

Когда спустя два часа агент ушел, Протасов, словно подводя итог, задумчиво сказал:

—   Агент неплохой, но обстановка на работе его угнетает. Заметили? — обратился он к Данчуку.

—   Да, конечно.

—   Для нас это плохо еще и потому, что из-за внутреннего напряжения агенту сложно будет расслабиться в случае проверки его на детекторе лжи.

—   Согласен. А что вы предлагаете?

—      Сможете организовать ему отпуск дней так на двадцать, а еще лучше на двадцать пять? Или командировку на такой же срок?

—   В принципе сможем, а что дальше?

—    А дальше мы должны его поместить в отдельный домик в лесу, исключив контакты с коллегами по работе, друзьями. Телевизор и радио тоже нежелательны. Эти три недели мы с ним поработаем, научим технике расслабления и контроля над собственной психикой, во всяком случае, ее азам, ему этого пока будет достаточно.

—    Командировку мы ему устроим, — пообещал Данчук, — правда, на месяц вряд ли, а вот на неделю можно.

—   Недели мало, — сказал Протасов.

—   Но мы постараемся отправить его подальше, чтобы добирался к месту еще столько же. Да назад неделю, вот и выходит нужный срок.

Через несколько дней -Сазоновпо указанию руководителя -Океанмашавыписал себе командировку во Владивосток.

—   Денег на самолет в кассе нет, — развел руками руководитель, — поэтому придется на поезде. Долго, конечно, но что поделаешь, сейчас все так.

Через два дня, когда настал срок выезда, -Сазоновс небольшим чемоданчиком вышел из дому и, не спеша двигаясь по улице, оглядывался, ожидая, когда на дороге покажется красная машина марки -Жигулис частным номером, который ему накануне назвал Данчук. На ней он должен доехать к месту назначения. Пароль был несложным.

-Сазоновчуть нервничал. Он чувствовал, что причастен к очень важному государственному делу и боялся сделать что-нибудь не так.

Наконец, точно в назначенное время вдали показался красный -Жигуль-. Номер тот. -Сазоновподнял руку, как это обычно делают, когда ловят такси, и машина резко затормозила.

—   До вокзала подкинете?

—   Туда такси берет десять, но я согласен за пятерку,

—    небрежно бросил водитель, и проходящая мимо женщина, не утерпев, сказала сама себе негромко: -Во дерут!-. -Сазонов-, услышав от водителя ответный пароль, облегченно вздохнул и, глянув на часы, произнес:

—    Согласен. Чемоданчик можно положить в багажник?

Когда машина, выпустив облачко сизого бензинового дыма, тронулась с места, водитель, не оборачиваясь, спросил:

—   Извините, вам не дует? Может, прикрыть окно?

—   Нет, спасибо, не дует.

В пути они больше не разговаривали.

Сразу же после того как агент сел в машину, в кабинете Данчука раздался телефонный звонок.

—   Все по плану. Он уже едет к месту.

—   Спасибо.

Данчук встал, вышел из кабинета и по лестнице спустился вниз. Во дворе управления его уже ждал автомобиль. Теперь маршрут его движения пролегал к Булаховскому лесничеству, находящемуся в сорока километрах от города. Туда скоро привезут и -Сазонова-, который сейчас едет в машине, остановленной им -случайнона улице. Пока действительно все шло по плану.

В двухэтажном доме из красного кирпича, спрятанном в лесной чаще от посторонних глаз, уже расположились гости из Москвы. Здесь они теперь будут проживать три недели. Вскоре привезут -Сазоноваи начнется работа по его подготовке и обучению. В родном учреждении агент будет числиться в командировке.

Когда автомобиль Данчука затормозил у дома, оттуда выглянул Карлов и улыбнулся.

—   Здравствуйте, Павел Терентьевич.

—   Здравствуйте. Ну, как вы тут разместились?

—   Отлично. Воздух, как в раю, природа сказочная.

—   Я рад, что вам нравится. Вообще-то это гостиница, но сейчас тут никого нет. Повар с помощницей живут в соседнем домике, а столовая на первом этаже.

—    Да, мы уже успели все изучить, — раздался голос Протасова, и он показался в двери. Данчук подошел, пожал ему руку и сказал:

—    -Сазоновминут через двадцать будет здесь. Пойду, гляну еще раз его комнату, все ли там нормально.

Начальник отдела поднялся на второй этаж и зашел в небольшую уютную комнату. Выглянув в окно, залюбовался речкой Самарой, которая поблескивала совсем недалеко. В окно свешивалась ветка рябины с еще не созревшими, но тяжелыми гроздьями розовых ягод, на стекле в лучах осеннего солнца грелся поздний шмель. В воздухе стояла тишина, и лишь шевеленье листьев на деревьях изредка нарушало ее. Данчук приоткрыл окно, спугнув пригревшегося шмеля, и полной грудью вдохнул лесной воздух.

—   Красота.

Он закрыл глаза и тут услышал звук приближающегося автомобиля. -Это -Сазонов-, — подумал Данчук и вышел из комнаты. Он должен встретить агента и уезжать в управление, его ждали дела.

Через час машина везла Данчука, оставившего в густом осеннем лесу своих коллег, в обратном направлении. У тех впереди был тяжелый месяц учебы.

На следующее утро начались занятия.

Первые два дня московские специалисты проводили с -Сазоновымбеседы исключительно на позитивные темы, побуждая того лишь к светлым воспоминаниям о своей жизни. Эта тактика принесла свои плоды, агент успокоился и расслабился.

Дальше началось обучение техникам самовнушения и управления собственными нервными реакциями.

Еще через несколько дней задачу стали усложнять и использовать методику ролевых игр, во время которых -Сазоновдолжен был овладевать искусством перевоплощения. И тут Протасов обратил внимание, что сложнее всего агенту управлять своими реакциями на посторонние слова. Ему нужно было научиться отключать собственные эмоции в момент серьезного разговора, воспринимать собеседника лишь разумом, а это у агента пока получалось плохо.

Прошла еще неделя.

Наконец Протасов отметил сдвиги в реакциях -Сазонова-. Детектор лжи все слабее реагировал на слова агента, когда они не отвечали действительности.

В один из дней Протасов сказал -Сазонову-:

—   Ну, что ж, могу поздравить вас, вы научились говорить неправду практически незаметно для собеседника. Конечно, для специалиста еще нужно потренироваться, но не так долго.

—    Оказывается, уметь врать тоже нужно учиться, — засмеялся -Сазонов-.

—    В нашей профессии многие моральные категории приобретают особый смысл и иногда не помещаются в обычные представления, — осторожно заметил Протасов.

—   Способность обманывать, как говорят, не моргнув глазом, становится если не добродетелью, то как минимум профессиональным достоинством. И сожалеть по этому поводу не нужно. Это игра, правда, игра взрослых людей, и на кону нередко человеческая жизнь, а то и не одна. Поэтому иногда очень справедливо выражение -ложь во спасение-.

 

КРЮЧКОВ

Глава КГБ Крючков читал донесение одного из разведчиков-нелегалов, уже много лет проживавшего в США. Этого человека Крючков знал лично, ведь в те годы, будучи еще заместителем начальника Первого главка Комитета, именно он непосредственно участвовал в подготовке легенды для нелегала и переправке того в Америку. Сейчас разведчик, известный в ПГУ лишь по имени -Ральф-, работал заместителем главного редактора одного из солидных общественных периодических изданий и много общался с американскими политиками и видными чиновниками.

-В ближайшее время, — скользил глазами по тексту Крючков, — в ведущих капиталистических странах ожидают самого тяжелого развития ситуации в Советском Союзе. Речь идет о прекращении существования нашего государства. Осведомленные источники говорят об этом как о факте, который наверняка свершится, потому что, судя по всему, в Москве никто не пытается предупредить такое трагическое развитие событий. Многие общественные деятели, представители бизнеса и даже государственные служащие, относящиеся с симпатией к СССР, отказываются понимать, почему нельзя помешать всему этому...-

Крючков тяжело вздохнул и отодвинул от себя документ, словно был не в силах удерживать на плечах тяжелую ношу. Он вспомнил, как инструктируя нелегала непосредственно перед его отъездом из страны, сказал тому на прощание: -Главное, помните, за вами наше государство. Пусть эта уверенность, что оно всегда поможет в беде, не оставляет вас никогда-.

Теперь уверенности нет.

Он, как Председатель, не готов гарантировать никому из нелегалов надежной поддержки государства. Он не готов гарантировать, что в случае провала кого-либо из наших разведчиков за рубежом Советский Союз вступится за этого человека, вступится с такой решимостью и отчаянием, словно от судьбы этого разведчика зависит судьба всей страны, вплоть до разрыва дипломатических отношений.

Увы, сейчас уверенности нет. Это уже не та страна.

Подумал об Олдриче Эймсе. Офицер ЦРУ, сидевший в аналитическом подразделении Лэнгли и имевший доступ к агентурной картотеке, работал на КГБ уже пять лет, и за это время помог раскрыть почти два десятка офицеров госбезопасности, Вооруженных Сил, работников оборонной промышленности, конструкторов из секретных научных институтов и многих других советских граждан, завербованных американской разведкой… Среди этих людей было несколько высокопоставленных советских чиновников, которых вполне можно назвать агентами влияния — к ним прислушиваются первые лица в СССР, они принимают государственные решения.

Крючков докладывал о них Президенту. Президент после каждого такого доклада бурно реагировал, посылая в адрес предателей громы и молнии. Но затем словно забывал о своих словах и о материалах на изобличенных лиц больше не вспоминал. Странно все это было. Странно, если не сказать больше.

Крючков глянул на часы. В два у Президента рабочее совещание руководителей силовых структур страны. Осталось меньше часа. Пора собираться.

Он взял со стола несколько документов, которые хотел показать главе государства. Среди них были и предложения Шамова по дезинформации. Для таких масштабных мероприятий нужна была санкция первого лица.

Крючков нажал кнопку связи с приемной.

—   Я сейчас выезжаю.

Затем встал и двинулся к входным дверям.

В последние месяцы даже крупные советские руководители передвигались по столице с запасом времени. В любой момент протестующие жители Москвы могли перекрыть улицы и начать митинг. Недовольство населения, подогреваемое прессой, вспыхивало в одну минуту, никто ничего не боялся.

На этот раз повезло. Добравшись без происшествий, Крючков прибыл в Кремль почти за полчаса до совещания. Там уже находился министр обороны Язов. Маршала он увидел в коридоре, недалеко от главного кабинета страны. Он о чем-то беседовал с секретарем ЦК Баклановым, который отвечал за военно-промышленный комплекс. Увидев приближающегося Крючкова, оба повернулись к нему и поздоровались.

—    Вот хорошо, что вы раньше подъехали, Владимир Александрович, — улыбаясь, пожал руку Председателю КГБ Язов. — Хочу посоветоваться и попросить поддержки. Вот я уже и Олегу Дмитриевичу сказал только что.

Крючков заметил, что Язов немного волнуется. Видимо, подумал Крючков, маршал собирается изложить Президенту нечто такое, что тому может не понравиться, и готовится отстаивать свою позицию.

—   Я к чему? — продолжал Язов. — В апреле был принят закон о порядке выхода союзной республики из СССР. Так?

Крючков кивнул. Именно так. И именно этот закон открывал путь к развалу страны. Точнее, юридически закреплял процесс, который начался за несколько месяцев до апрельского закона. Большинство республик Советского Союза уже приняли декларации о независимости, и Верховный Совет лишь бежал за паровозом. Впереди смутно маячили осколки некогда мощной страны под названием СССР.

—   Президент готов поддержать процесс, правда, с оговорками, — говорил министр обороны чуть громче обычного. Обычно сдержанный и немногословный Крючков, видя, как нервничает Язов, ободряюще улыбнулся тому и закивал головой. Ободренный поддержкой, маршал чуть снизил тон. — Но что же будет с армией? Ведь чтобы сохранить армию, нужно сохранить государство. А поскольку союз суверенных государств — уже не единое государство, иметь общую армию он не может, так ведь?

Улыбка на лице Крючкова непроизвольно исчезла. Ах, -Ральф-, -Ральф-, как далек ты от наших проблем, когда даже министр обороны, стоя перед кабинетом Президента, заявляет о своей несостоятельности. -Многие общественные деятели, представители бизнеса и даже государственные служащие высокого ранга, относящиеся с симпатией к СССР, отказываются понимать, почему нельзя помешать всему этому...-, — всплыли слова из донесения нелегала, много лет просидевшего в США и не понимавшего — почему нельзя предотвратить сползание родины в пропасть?

—     Ясно, — коротко сказал Крючков. — Конечно, я поддержу вас.

И вот уже второй час в кабинете Президента сидели союзные силовики — гроза враждебных сил и преступников. На их плечах погоны с огромными звездами, на мундирах ряды колодок — свидетельство заслуг перед народом. За их спиной сотни тысяч, миллионы солдат и офицеров, готовых с оружием в руках отстоять независимость своей страны. Им с такими полномочиями нечего бояться.

Но силовики сидят уже второй час и на их хмурых лицах обреченность и неверие.

—    Михаил Сергеевич, — говорит, волнуясь, министр обороны Язов, — я почти час уже пытаюсь доказать, что следуя логике, каждый суверенный руководитель сначала захочет иметь свой почетный караул, потом личную гвардию, потом собственную армию, а потом и ядерное оружие потребуют разделить. Неужели вы этого не понимаете? — уже не сдерживался маршал.

—   Да это ты ничего не понимаешь! — сорвался неожиданно на крик голос Президента.

Лицо его побледнело. Он не выносил, когда ему противоречат. Да и вообще он, признаться, не любил силовиков. Вот они, противники перестройки, еще облеченные властью, но понимающие, что это ненадолго, пытаются сопротивляться прогрессу. Но зря. Он уберет их. Постепенно, одного за другим отправит в отставку и наберет новых, современно мыслящих, незаангажированных.

Язов сжал губы, чуть подался вперед.

—   Прошу мне не тыкать, — негромко произнес он.

В кабинете повисла тишина. Президент оперся руками на стол, собираясь что-то сказать, как вдруг раздался спокойный голос Крючкова.

—   Михаил Сергеевич, — сказал он, — Дмитрий Тимофеевич прав. Ведь вы же знаете, после объявления суверенитета Российской Федерации у нас идет активное формирование силовых структур РСФСР. Скоро в Москве будут две милиции, два КГБ и, похоже, две армии. И это в столице. А что на местах, где мы уже власть фактически потеряли? А как реагировать на постановление Верховного Совета РСФСР о подчинении себе банковской системы республики, включая Сберегательный банк?

—   А на местах уже кое-где действует милиция, подчиненная только республиканской власти, — подал голос министр внутренних дел, сидевший сбоку.

—     Знаете что? — неожиданно фальцетом вскричал Президент. — Вы все, сидящие здесь, ничего не понимаете! Вы — тормоз перестройки! Никогда с такими людьми страна не станет передовой!

Расходились молча, с мрачными лицами. Крючков задержался.

—   У меня серьезный вопрос, Михаил Сергеевич.

—   Разве может у вас быть серьезный вопрос, если вы мешаете развиваться демократии? — в запале произнес Президент. Он еще не отошел от конфликта и раздраженно перебирал лежавшие на столе предметы.

—   Может. Прошу меня выслушать.

—    Хорошо, я слушаю вас, — постепенно успокаиваясь, сказал Президент.

Крючков постарался быть кратким. Он изложил главную суть предложений, которые ему накануне доложил Шамов, и передал Президенту документ. Тот бегло, без интереса глянул на текст. Внезапно остановил взгляд на строке и стал внимательно вчитываться.

—    Так что же это? — повысил он вдруг голос. — Вы опять предлагаете поиграть мускулами? Мы, не жалея сил, пытаемся убедить международное сообщество в наших добрых намерениях, а вы опять хватаетесь за военную угрозу?

—    Будьте добры, — терпеливо сказал глава КГБ, — прочтите второй документ. Там подробно говорится о всех нарушениях американской стороной договора ОСВ-2. Они же нас просто обманывают.

Президент углубился в чтение. Спустя несколько минут он, не глядя в глаза собеседнику, пробормотал:

—    Это все нужно дополнительно проверить. У меня ощущение, что ваши сведения не совсем соответствуют действительности. Нельзя забывать, в конце концов, — его голос опять стал крепнуть, — на нас смотрит весь цивилизованный мир! Весь цивилизованный мир!

—    Михаил Сергеевич, — усталым голосом произнес Крючков, словно говорил с ребенком, требующим невозможного, — это же дезинформация. Мы лишь заставим американцев суетиться, выкраивая для себя дополнительное время. Пусть они займутся несуществующим новым оружием, отвлекут силы. Государство тут ни при чем, вы же видите, мы скинем им ложные сведения через наших людей. Им фактически не в чем будет нас упрекнуть.

—   Почему?

—   А где эти ракеты, которыми мы их пугаем? Их нет! Это же мираж. Если американцы начнут предъявлять претензии, они лишь себя в глупое положение поставят.

Президент стал, наконец, понимать, что предлагает КГБ.

—    Более того, — продолжал настаивать Крючков, — резидентура ЦРУ в Москве кинет силы на проверку этой информации. А это значит, на другие вопросы, в том числе и на вербовочную работу среди советских граждан, у них не останется времени. — Последние слова Крючков произнес с ударением, словно намекая Президенту на что-то. Тот понял, что имел в виду глава КГБ, — он не забыл того памятного разговора об Аковлеве. И сдался.

—   Ну, хорошо, — медленно, словно нехотя, сказал он,

—  не возражаю. Но если это повредит процессам в стране,

—   его голос вновь обрел силу, — то пеняйте на себя.

—   Процессам в нашей стране уже ничто не повредит,

—   двусмысленно сказал Крючков, забирая документ.

Через десять минут глава КГБ уже сидел у Бакланова и пересказывал тому разговор у Президента.

—   Словом, он согласие дал. Теперь мне ваша помощь требуется, тут разные ведомства задействовать нужно.

Еще какое-то время они с Баклановым обсуждали, что предстоит сделать по предложениям Шамова. Наконец Крючков удовлетворенно вздохнул.

—   Ну, как бы все. Мы приступаем к реализации.

—    Готов содействовать вам во всем, — сказал Бакланов многозначительно. Крючков внимательно посмотрел ему в глаза и осторожно произнес:

—     Я всегда знал, что вы надежный товарищ, Олег Дмитриевич. — Он замолчал. Молчал и Бакланов, понимая, к чему клонит Крючков. И это многозначительное молчание сказало обоим все. Крючков кашлянул и продолжил: — Так дальше страна жить не может. Если не остановить все это, завтра начнется хаос. Потомки нам не простят.

—   Согласен, — быстро отозвался Бакланов, — но что вы предлагаете? Государство раскачивается, и завтра может быть поздно.

Крючков ответил не сразу. Он почему-то вспомнил, как новый председатель Верховного Совета РСФСР Ельцин сразу же после избрания его на должность вылетел в США, где встречался с американским президентом. От закордонных источников тогда поступила информация, что Вашингтон уже понимал, что дни Губачева сочтены, и решил присмотреться к будущему хозяину Кремля. А в том, что именно этот человек станет новым хозяином, они не сомневались. А вскоре Ельцин уже посетил Тульскую дивизию. Показывал ему тогда боевые части командующий воздушно-десантными войсками Павел Грачев. И Ельцин задал ему вопрос: -Павел Сергеевич, вот случись такая ситуация, что нашей законно избранной власти в России будет угрожать опасность — какой-то террор, заговор, попытаются арестовать... Можно положиться на военных, можно положиться на вас?-. Грачев без колебаний ответил: -Да, можно-. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы сделать вывод: Ельцин предусмотрительно склонил на свою сторону генерала Грачева. А что это означает? Означает лишь одно: в стране готовится вооруженный переворот и не видит этого лишь ее Президент. Итак, что-то нужно делать.

—      Предлагаю обсудить этот вопрос с надежными людьми, разделяющими ответственность за судьбу страны. Но не здесь и не у меня, — лицо Крючкова было серьезно, как никогда.

—   Я готов.

—   Давайте для начала пообщаемся с Язовым, а затем с Пуго. Место для встречи я сообщу позже. Идет?

—   Идет.

Они скрепили негласную договоренность рукопожатием.

 

ШАМОВ

У Шамова в кабинете несколько человек. Все свои: Прудников, Верещагин и Вокря. Идет совещание. Вообще-то совещание начальник главка контрразведки проводит на день не раз, но это — особое, и круг лиц, допущенных к теме, очень узкий.

Обсуждается вопрос о дезинформации, которую готовят для передачи американцам. Сегодня разговор специфический — о ракетном топливе. Далеко не каждый контрразведчик готов обсуждать его, но в кабинете сидят те, кто говорит со знанием дела.

Сейчас на повестке предложения Ленинградского УКГБ по ракетным двигателям, заправляемым топливом на основе фтора. Фтор — это самый сильный окислитель из известных. Он очень агрессивен, реагирует почти со всеми органическими и неорганическими веществами и при этом выделяет огромное количество тепла, даже может вызывать воспламенения. Многие металлы реагируют с фтором даже при комнатной температуре и от этого могут расплавиться.

—    Давайте дадим слово наиболее сведущему в этом вопросе человеку, — сказал Шамов, и все сразу поняли, кого он имеет в виду. Глаза сидящих повернулись в сторону Вокри. Он кивнул головой, показывая, что готов.

—    Николай Алексеевич, — начал Вокря, — тема эта интересная. Нужно отметить, что освоение фторного топлива потребовало решения многих проблем, связанных с химической природой фтора. Дело в том, что фторные окислители и продукты сгорания топлива на основе фтора являются очень токсичными продуктами, опасны для жизни человека и окружающей среды. При конструировании жидкостных ракетных двигателей агрессивность фтора значительно сужала круг возможных конструкционных материалов. Несмотря на трудности при освоении фторного топлива, в данной области достигнуты успехи, и трудились над этими проблемами более десяти лет. В ближайшие годы, я думаю, фторные двигатели смогут помещать на верхних ступенях ракет, предназначенных для перевода автоматических космических аппаратов на другие орбиты и для разгона их к другим планетам. Это что касается в перспективе фторных двигателей.

—    Хочу заметить, — добавил Шамов, — в предложениях ленинградцев идет речь о боевой технике.

—   Да, конечно, — подтвердил Вокря, — кстати, американцы убеждены в возможности создания такого двигателя и ракеты в целом. Есть технология, которая позволит внутренние поверхности металлических элементов конструкции, соприкасающиеся с фтором, подвергнуть пассированию, то есть обработать поверхность металлов газообразным фтором для нанесения защитной пленки фторидов. Думаю, такая подача информации может заинтересовать американцев.

—      Предлагается дать фотографию испытательного стенда с работающим двигателем, — сказал Верещагин.

—    Да, это интересный момент, — поддержал коллегу Вокря. — Фото в цветном изображении работающего ракетного двигателя убедит их в том, что двигатель работает на компонентах фтора. Это будет видно по спектральному анализу и скачкам уплотнения. Температура фтористоаммиачного топлива на 700 градусов выше, чем смесь кислород-керосин, и достигает температуры 4100 градусов.

—   В свое время академик Глушко, — добавил Прудников, — предложил двигатель 11Д13 для КБ -Топаз-. У него, в свою очередь, существовал аналог — уже разработанный двигатель 8ДГТ. Предложения ракетчиков внесены в конструкцию, проведены более трехсот огневых стендовых испытаний с общей продолжительностью 40 тысяч секунд, и двигатель полностью отработан на соответствие техническому заданию. Правда, на ракету он не был установлен, поскольку проект тяжелого носителя не получил дальнейшего развития.

—    На начальном этапе игры американцы будут стремиться получить любую информацию по фтористому топливу и двигателям, — продолжил Вокря, — так как у ЦРУ есть правительственное задание добыть данные по межпланетным исследованиям, а это в основном энергетические возможности ракет. Наше предложение заманчиво тем, что двигатель подготовлен для запуска в космическое пространство на высоту до двухсот километров тяжелого спутника с мощным ядерным зарядом. И, главное, в случае начала военных действий спутник будет направлен на нужную цель.

—   Это интересно, — резюмировал Шамов, — такая информация будет ими проверяться, а значит, у резидентуры на это время будут заняты руки. По данным разведки, такого двигателя у американцев нет.

—   Учитывая, что ракета на основе фтористого топлива не находится на длительном боевом дежурстве, — сказал Вокря, — для ЦРУ все это будет выглядеть достаточно правдоподобно. Ну и если в Предпорожье у них есть агент, то он сможет подтвердить, что имеются разработки такой ракеты в -Топазе-.

—   По заключению ведущих специалистов -Топаза-, — вмешался Верещагин, — этот двигатель уже не является последним словом в ракетостроении. Сейчас есть новые, очень перспективные разработки, связанные с освоением дальнего космоса и полетами на другие планеты.

—   Да? — заинтересовался Шамов. — И что же это?

—    Это жидкостный ракетный двигатель на трехкомпонентном топливе: фтор, водород и литий, а также ядерный ракетный двигатель с водородом в качестве рабочего тела. Эти разработки нужно защищать, уже зафиксированы проявления интереса к ним на международных конференциях.

—     Очень интересно, — заметил Шамов, — Алексей Миронович, — повернулся он к Прудникову, — подготовьте, пожалуйста, предложения по защите этих разработок. Сколько времени нужно, учитывая запрос дополнительной информации, для заключения специалистов?

—   Максимум две недели, — ответил тот.

—    Что ж, тогда договорились, две недели. — Шамов что-то пометил в своей тетради и продолжил, — Алексей Миронович, теперь по нашей агентурной паре давайте.

—                 Супружеская пара готова к выполнению задания, сказал Прудников. При этом он не назвал ни имен, ни псевдонимов людей, о которых шла речь, несмотря на то, что рядом сидели многократно проверенные контрразведчики, не доверять которым не было никаких оснований. Но таковы были правила, главное из которых гласило: -Знай только то, что тебе положено-.

И никому в кабинете не пришло в голову упрекнуть своего коллегу в недоверии. Просто каждый знал, что в случае, если эта супружеская пара провалится, то подозревать будут каждого, кто знал о них что-либо. И чем больше осведомлен контрразведчик, тем больше подозрений он может вызвать. И если ты даже ни сном ни духом не причастен к утечке информации, то все равно с крючка спрыгнуть будет нелегко. Меньше знаешь — крепче спишь!

—    Как известно, — продолжал Прудников, — они сотрудники стендового хозяйства, муж может знакомиться с закрытой документацией, жена — сотрудник первого отдела, занимается выдачей секретных документов. Легенда правдоподобна. Вначале, если помните, мы предлагали, чтобы он признался американцам, что он наш агент. Однако мы прокачали ситуацию в разных направлениях и сейчас склоняемся к другому варианту — такое признание он не должен делать. Даже несмотря на то, что и в этом варианте они свободно проходят детектор лжи. Из чего исходили? — посмотрел Прудников на Шамова, словно предваряя его вопрос, но тот молча слушал. — Да решили давать американцам поменьше ассоциаций. Ведь признание агента в любом случае вызовет дополнительные подозрения и проверку. Зачем?

—   Кстати, американцы ведь знают о наличии испытательных стендов поблизости от города Приморска? — спросил Шамов.

—   Да, — ответил Прудников, — о стендах в Приморске Выборгского района Ленинградской области, где расположен филиал №1 ОКБ-456, им известно. Стенды полностью закрыты для космической разведки, однако при испытаниях в зимний период в течение очень короткого времени тает снег на большой территории, и этого скрыть нельзя.

—   Хорошо, — кивнул Шамов, — продолжайте.

—    В заключение хочу сказать, что предложение Ленинградского УКГБ удачное и, главное, американская резидентура должна поверить в предлагаемую им дезинформацию.

Прудников замолчал, ожидая реакции Шамова. Но тот о чем-то раздумывал. В тишине прошла минута. Наконец Шамов произнес:

—   Я вот что думаю. В предложении говорится о разработке -Топазоммощного носителя. Очевидно, есть необходимость подготовить обечайки и шпангоуты большего диаметра, чем диаметр ракеты -Сатана-, и произвести утечку. — Он посмотрел на сидящих напротив и добавил, поясняя свою мысль: — Сделать это, якобы нарушая требования по сокрытию от космической разведки габаритов новой ракеты.

—   Это интересная идея, — отреагировал Верещагин.

—    Вот именно, — обрадовался Шамов. — Тогда при анализе материалов ленинградцев и полученных данных космической разведки они, изучая фотографии, найдут подтверждение и убедятся в том, что диаметр этих топливных баков больше, чем диаметр -Сатаны-, который они определили после летных испытаний.

—   Я хочу предложить вариант закрепления информации по токсичному фтору, — сказал Вокря.

—   Отлично, — кивнул Шамов.

—   В Ленинграде, — начал Вокря, — в одной из клиник проходят курс лечения сотрудники этого предприятия, отравившиеся фтором. По инициативе КГБ Министерство здравоохранения обратится к ученым Великобритании и Германии с просьбой провести консультации и подсказать возможные изменения в лечебном процессе.

Организует их приезд. Затем их опросят после приезда спецслужбы, поделятся этой информацией с американцами. Это убедит американцев в том, что информация о двигателях на основе фтора достоверна, да и имеется ракета, способная доставить водородную бомбу в космическое пространство.

Кроме того, в Новосибирске и Таллинне идет отработка химического лазера, в котором используется фтор. В этих городах тоже есть больные с отравлением фтором. Их нужно также поместить в ленинградскую клинику. Это даст возможность закрепить дезинформацию по химическому лазеру, разработанному Новосибирской академией наук.

—    На втором этапе работы с супружеской парой, — сказал Прудников, — они передадут информацию по химическому лазеру.

—    Прошу вкратце изложить суть дезинформации, — указал Шамов.

—                 Наиболее перспективным для целей ПРО, — продолжил Вокря, — считается химический лазер на реакции водорода с фтором. Такая разработка есть. Но наши ученые пошли дальше и вместо водорода решили использовать его тяжелый изотоп дейтерий. В этом случае излучение будет иметь длину волны не 2,7 мкм, а 3,8 мкм, то есть попадет в окно прозрачности земной атмосферы 3,6 - 4 мкм и сможет почти беспрепятственно достичь земной поверхности и поразить цель. Кроме того, фокусировка лазерного луча в первом варианте требует диаметра зеркала 11 метров, а во втором — 4 метра. При использовании -красной ртутии искривленного зеркала диаметр уменьшается до двух метров, что дает реальные возможности использовать его в космосе. Этот вариант нужно тщательно защищать, а первый можно сдавать как информацию, так как у американцев имеется подобный вариант, разработанный Теллером, со складывающимся зеркалом. У них при этом варианте разработана ракета фирмой -Мартин-Мариэтта-, где головной обтекатель имеет длину 26,2 метра и диаметр 5,1 метра.

—   Николай Алексеевич, — продолжил Прудников, — предлагаю рассмотреть и предложение Николаевского УКГБ.

—   А в чем его суть?

—   На Николаевском судостроительном заводе сейчас идет строительство мощного авианосца. На нем посреди палубы установлена рубка для управления кораблем и макеты ракетного комплекса.

—   Ну и?

—   Так вот, эта маленькая конструкторская деталь полностью меняет назначение авианосца, который предназначен для запуска реактивных самолетов.

—   Каким образом?

—   Американцы отслеживают ситуацию с помощью космической разведки и уверены, что с корабля будут взлетать самолеты с вертикальным взлетом и вертолеты. То есть они уже заглотили дезинформацию.

—   Так, так, — заинтересовался Шамов.

—    Николаевцы предлагают в рамках операции -Тайфундать одному из агентов, -Фрегату-, фотографии носовой части корабля. На фотографиях будут изображены макеты противокорабельного ракетного комплекса «Базальт», а также макет антенных устройств, расположенных на макете рубки управления. Эти макеты установлены на строящемся корабле. Предшественники, разумеется, были укомплектованы в боевом варианте, и американцы знают это. Они через спутники фиксировали. Ну, а при выходе на боевое дежурство макеты, конечно, будут сняты.

—   Понятно.

—   Кроме того, -Фрегатупередадут заключение по принятию проекта 1153 под кодовым шифром -Орел-.

—    А насколько -Фрегатосведомлен в технической стороне вопроса?

—   -Фрегатранее работал на судостроительном заводе, вопросом владеет хорошо.

—   Что будет в заключении?

—    В заключении будет указано, что авианосец предназначен для самолетов с вертикальным взлетом, а это менее опасно для американцев и стран НАТО при наступлении особого периода.

—   А на самом деле? — продолжал допытываться Шамов.

—    История такова, — Прудников вытащил из папки лист с отпечатанным текстом. — Постановлением правительства предусматривалось строительство двух атомных -больших крейсеров с авиационным вооружением-. Сделали больше. Начали с тяжелого авианесущего крейсера -Киевв 1976 году, за ним два года спустя спустили на воду -Минск-, затем, в 1983 году, -Новороссийск-, а четвертым был -Баку-, его позже переименовали в -Адмирал Горшков-. Ну и, наконец, -Адмирал Кузнецов-. У первых трех на носовой части 12 контейнеров противокорабельных крылатых ракет П-500 -Базальт-, противоторпедный комплекс -Удав-1-, на полетной палубе — три самолета ЯК-38М с вертикальным взлетом. Что касается -Адмирала Кузнецова-, то корабль этот мощный, водоизмещением до семидесяти тысяч тонн. Базирует на себе до пятидесяти летательных аппаратов, в том числе тридцать шесть самолетов катапультного взлета МиГ-33К, Су-25К, после доработки Су-27К, и четырнадцать вертолетов Ка-252. По тактическим характеристикам он на уровне палубной авиации, базирующейся на авианосцах США.

—   Действительно, мощная техника.

—   А вот послушайте, чем еще отличался от своих предшественников -Адмирал Кузнецов-.

—   Да, это интересно.

—    На нем установлены две катапульты и аэрофинишеры, а также двадцать палубных пусковых установок противокорабельных крылатых ракет -Гранит-. Атомная энергетическая установка мощностью три на семьдесят тысяч лошадиных сил обеспечила кораблю скорость 29—30 узлов.

—   Морской экспресс, — восхитился Верещагин.

—    Да, — подтвердил Прудников, — за сутки больше тысячи километров. На предшественниках использовалась как основная РЛС трехкоординатная станция МР-700М, или «Фрегат-М», московского объединения «Салют». На этом корабле установлены опытные образцы радиолокационной станции дальнего обнаружения, созданные на новой элементной базе, известной как станция «Марс-Пассат». Антенны новых РЛС выполнены на фазированных решетках, разработанных Киевским НИИ «Квант». Эта станция обнаруживает, классифицирует и передает комплексам вооружений корабля свыше ста воздушных целей. Такое оснащение корабля значительно повышает его живучесть и...

—    ...и становится грозным оружием для противника на морских просторах, — закончил Шамов, улыбнувшись. — А где они пройдут ходовые испытания?

—   В Черном море.

—    Да, интересную лекцию вы нам прочитали, меня впечатлило, — и Шамов оглянулся на Верещагина и Вокрю, словно ища поддержки своим словам. — Теперь второй важный вопрос: а что с агентом?

—    Агент будет направлен в Израиль по частным делам. Шесть лет назад он уволился с судостроительного завода и открыл небольшую фирму по обслуживанию и ремонту автомобилей. Затем, согласно разработанной николаевскими контрразведчиками операции, купил у бывшего сокурсника, который сейчас работает в проектном институте, секретные документы и фотографии. По сценарию Николаевского УКГБ эти материалы -Фрегатдолжен будет в Израиле через родственников передать спецслужбам Израиля, мотивируя свои действия желанием получить денежное вознаграждение, окупить поездку и приобрести валюту для развития своей фирмы. Предусмотрено, что в случае выхода на него иностранных спецслужб с вербовочным предложением он должен дать согласие.

—   А что же с тем работником проектного института?

—    А это тоже наш агент, псевдоним -Конструктор-. Оба они расшифрованы друг перед другом и работают в паре, что обеспечивает их взаимный контроль и помогает им выдерживать отработанную линию поведения. По нашим данным, Израиль проявляет постоянный интерес к флоту СССР в Средиземном море и регулярно обменивается информацией со спецслужбами США. Поэтому запущенная КГБ через агента информация должна дойти до ЦРУ.

—   Что ж, подведем итог, — сказал Шамов.

Через несколько минут совещание закончилось и все вышли. Шамов остался один. Он еще раз стал просматривать документы по операции -Тайфун-. Очень многое там держалось на агентах. Шамов знал — агент всегда самое важное, но и самое тонкое звено в серьезной операции. Чуть сбой, и все — прокол и многомесячная подготовительная работа насмарку.

Он вспомнил, как в начале 80-х советскую резидентуру в США преследовали одна неудача за другой. Меняли резидентов, явки, пароли, законсервировали нескольких агентов — ничего не помогало. Как оказалось впоследствии, -кротсидел совсем рядом. Им оказался сотрудник военной разведки генерал-майор Дмитрий Поляков. Причины его предательства до сих пор непонятны. Сам он говорил, что просто любит риск. За двадцать лет он сдал 19 советских разведчиков-нелегалов, 150 агентовиностранцев и примерно полторы тысячи офицеров ГРУ и КГБ. Он рассказал о китайско-советских разногласиях, позволив американцам наладить отношения с Китаем. Он передал американцам данные о новом вооружении Советской Армии, которое СССР тайно передал Ираку. Его сдал тот же Олдрич Эймс пять лет назад. Полякова арестовали в конце 1986 года и приговорили к расстрелу. Приговор привели в исполнение через два года. За Полякова просил на встрече с Михаилом Губачевым президент США Рональд Рейган. Но Губачев ответил, что человек, за которого просит американский президент, уже мертв. Именно Полякова, а не Пеньковского, американцы считают своим самым удачным шпионом.

 

АКОВЛЕВ

Зайдя в кабинет Президента, Аковлев остался стоять у приставного стола. Президент не предложил ему сесть. Про себя Аковлев отметил, что это уже не впервые.

Всегда открытый для беседы и дискуссии, Губачев в последнее время изменился, стал раздраженным, недовольным, капризным. Вот и сейчас он сидел с надутыми, как у ребенка губами, словно его сильно обидели.

Аковлев усмехнулся про себя. Он догадывался, в чем дело. Совсем недавно, на 28-м съезде КПСС, неожиданно для всех, и в первую очередь Губачева, он отказался от должности Генерального секретаря ЦК КПСС. А ведь Губачев рассчитывал на него, надеялся, что после согласия своего главного идеолога занять пост лидера партии он сможет спокойно заняться лишь президентскими делами, зная, что Аковлев не станет возрождать былое могущество КПСС и не превратится в соперника. Но не вышло.

А зачем Аковлеву это было нужно? Бороться с враждебными ему по духу устаревшими навек лозунгами? Видеть надоевшие до колик постылые лица членов ветеранских комиссий по контролю? Нет, всего этого ему ужасно не хотелось.

Партия — уже труп. Несмотря на остатки грима и взбадривание революционными праздниками, это — настоящий труп. И он не реаниматор.

Аковлев видел, что Губачев стал буксовать. Он метался от намерений создать свободный рынок в стране к стремлению восстановить дисциплину. Ни то, ни другое до конца не доводил, и все его новое окружение, которое он приблизил в последнее время, понимало это, но убаюкивало своего шефа лживыми реляциями.

У каждого лидера есть свои соратники, те, которые идут с ним в самый решительный бой. У Наполеона — его маршалы, у де Голля — друзья по Сопротивлению, у Фиделя Кастро — экипаж -Гранмы-, с которым он высадился на Кубе и ушел в горы Сьерра-Маэстра. А кто сейчас с Губачевым? Корабль идет ко дну, и самое правильное — вовремя покинуть его. Не могли этого не понимать и другие из ближайшего окружения Президента. Вон на Верховном Совете УССР Кравчук открыто удивлялся, зачем, мол, Президенту столько полномочий, если он и с теми, что есть, справиться не может?

Но шанс у Губачева оставался. И Аковлев готов был его Президенту дать.

На днях он встречался с группой реформаторов — политиков -новой волны— Поповым, Буничем, Станкевичем, Мурашевым. Они не слишком уютно себя чувствовали в роли политической -пехотыбыстро поднимающегося на политический олимп Ельцина и готовы были идти -под Губачева-. Единственным выдвинутым условием было, чтобы он размежевался со своим Политбюро и подал им какой-то знак, что он на них рассчитывает. Это, конечно, полный разрыв с партией, отказ от коммунистических идей и движение к капитализму. Рискнет ли Губачев?

Он продолжал стоять у стола, ожидая, когда Президент поднимет голову и начнет слушать. Но тот продолжал дуться, и тогда Аковлев начал сам.

—    Михаил Сергеевич, — сказал он, — с вами хотела бы встретиться группа политиков.

—   Что за группа? — буркнул Губачев, все еще не поднимая головы.

—   Попов, Бунич… — Аковлев перечислил всех.

—   И что они хотят?

—    Ситуация в стране непростая, они предлагают варианты выхода из кризиса.

—   Кризиса? Какого кризиса? — Президент поднял на Аковлева глаза, в которых засветилось искреннее непонимание. — Кризис в головах ваших, мыслях. Вон военные наши меня одолевают: оборона слабеет, боеспособность падает, надо что-то делать. Я понимаю, что они хотят, — на штыки страну поднять! Не выйдет! Весь цивилизованный мир нам рукоплещет, а они хотят вернуть старое.

—   Михаил Сергеевич, — настаивал Аковлев, — может, все-таки примете их? У них дельные предложения, я с ними обстоятельно поговорил.

Губачев замолчал, устало сложив руки на столе. Аковлев не переставал удивляться переменам в на-

строении своего шефа. Вот только минуту назад он весь как пружина был, готовый к отпору, атаке, спору — и вдруг сник, сдулся, как воздушный шарик, и безразлично смотрел куда-то вдаль. Наконец тихо произнес:

—   Хорошо, я подумаю.

Аковлев неслышно вышел и двинулся к себе. Он почему-то был уверен, что Губачев не встретится с этими людьми. Будет тянуть, обещать, но не встретится.

Внезапно вспомнил, как давно, еще после 20-го съезда партии, они с близкими ему по духу друзьями сидели на кухне его квартиры и обсуждали будущее страны. Обнадеженные глотком свободы, подаренным народу Хрущевым, обличившим с трибуны сталинизм, говорили открыто, не таясь.

Спорили тогда взахлеб, перебивая друг друга, но двигаясь неуклонно по одному пути. Ох и крамольные вещи тогда произносили! За одну такую кухонную беседу грозил срок. Но в эйфории были, не боялись.

Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды -идейпозднего Ленина. План прост: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и -нравственным социализмом— по коммунизму вообще. А дальше? А зачем дальше? Разве лучше капитализма и свободного рынка что-то есть?

Тогда казалось, новая эра в открытые двери заходит. А потом все остановилось. И пришлось сдавать назад.

А если бы не остановилось? Как далеко бы зашли? И, может, уже сейчас стало бы совсем по-другому?

Он зашел в свой кабинет.

Сегодня вечером предстоит встреча с ответственным сотрудником Госдепартамента США Томасом Майлзом, который третий день находится в СССР. Этот человек отвечает за развитие гуманитарных процессов в Восточной Европе, в том числе и в СССР. А в Советском Союзе за гуманитарную сферу отвечает Аковлев. Им есть о чем поговорить. Завтра Майлз улетает на родину.

Встреча состоится не в кабинете. Разве можно гарантировать отсутствие здесь глаз и ушей КГБ? Наверняка о приезде госдеповца знает Крючков. Ишь, шныряет здесь по кабинетам, сторонников ищет.

Конечно, не забылся недавний разговор с Крючковым, когда тот, как обухом по голове, обрушил на Аковлева -доказательстваего сотрудничества с американской разведкой. Никому об этом разговоре не сказал Аковлев, промолчал. На несколько месяцев оборвал все контакты.

Но американцы проявляли настойчивость, и он согласился. Сегодня он встретится с Томасом Майлзом.

Майзла он знал давно. Они не раз встречались еще в Канаде, а потом в Москве.

У Гавриила Попова, который сейчас руководит Моссоветом, недалеко от столицы дачный дом. У него своя охрана, без КГБ, все проверенные. Там удобно встречаться с нужными людьми, а Попов никогда не задает лишних вопросов.

По этому адресу он сейчас и направится. Но не на своей машине, а дежурной. Правда, за руль сядет его водитель, ему можно доверять.

Майлза привезет на дачу надежный человек.

Шуршит гравий под колесами черной -Волги-. ГАИ не сопровождает машину члена Президентского Совета. Аковлев едет инкогнито. Незачем ему сейчас шум и помпа, ждет его сотрудник Госдепа США, и знать об этом никому не нужно.

Вот мелькнул поворот в сторону лесной опушки, вот еще один. Тихо за спиной Аковлева, никто не движется за его автомобилем. Да разве мог КГБ узнать, что Аковлев уедет в старенькой -Волге-, списанной для дежурной службы? Его блестящий, новенький ГАЗ-32 стоит сейчас в гараже, и комитетовская -наружка-, ни о чем не догадываясь, спокойно дремлет где-то на закрытом посту.

Наконец -Волгатормозит.

Аковлев чуть приоткрывает окно, охранник, узнав его, поспешно открывает ворота.

Майлз прибывает спустя пятнадцать минут в автомобиле с тонированными стеклами. Он излучает радость и добродушие. Но Аковлев, как всегда, сдержан. Майлз не обижается, он знает: просто у второго по влиянию в стране человека такой характер. И еще Майлз знает, что характер в таком деле не главное. Главное, чтобы человек понимал поставленную перед ним цель. Аковлев ее понимает.

Они беседуют на английском.

—   Вы выглядите немного усталым, — говорит Майлз.

—   Наверное, — соглашается Аковлев, — работы много, отдыхать некогда.

—   Но, я думаю, все идет, как надо?

Аковлев неопределенно пожимает плечами.

—   К сожалению, не все. — Он знает, что их разговор будет передан главе Госдепа, возможно, и самому президенту США. Скорее всего, Майлз записывает их разговор на диктофон. Аковлев не осуждает его за это, он знает, что беседа такого уровня должна передаваться точно слово в слово.

—   Мы слышали, окружение господина Президента не всегда монолитно при принятии сложных решений, — то ли спрашивает, то ли утверждает американский гость.

—   Вы правильно информированы. Парадоксально, но факт: чем дальше мы уходим от тоталитаризма, тем с большим количеством проблем сталкиваемся.

—   Скорее всего, это связано с нерешительностью при осуществлении реформ, господин Аковлев.

Тот разводит руками. Разве объяснишь иностранцу, что страну эту с нуля нужно строить. Все плохо: экономика дедовская, люди малокультурны и забиты, свобода воспринимается как анархия, серость правит почти везде, и сопротивление реформам бешеное…

Но Аковлев начинает говорить, понемногу увлекаясь, он вспоминает все, что произошло за последние месяцы. И о том памятном разговоре с Крючковым, и о постепенном усилении демократических реформаторов, и о военном конфликте на Кавказе, и о мечте старых генералов и маршалов создать новое оружие против США, и о многом другом, что накопилось за это время.

Майлз внимательно слушает. Он не перебивает. Он понимает, что Аковлев не просто выговаривается, он сейчас дает важную для США информацию о процессах, которые проходят на самом верху власти СССР. Здесь важна каждая мелочь, здесь нельзя пропустить запятую.

Но вот что-то особенно заинтересовало госдеповца.

Он даже решается перебить собеседника.

—   Простите, господин Аковлев, вы сказали насчет нового оружия, которое ваши генералы хотят направить против США. Но, мне казалось, у нас здесь нет секретов, во всех двусторонних соглашениях по разоружению раскрыты все карты. Или не так?

—    Я, к сожалению, не могу компетентно ответить на ваш вопрос, господин Майлз. Вы же знаете, оборона — не моя сфера контроля, я занимаюсь идеологией и культурой. Но все же я достаточно информированный в разных вопросах человек, поэтому могу сказать вам определенно: речь идет именно о новом оружии массового поражения.

—    Вы знаете, это не слишком приятная для нас новость. Мы, конечно, примем меры, но просим вас во имя нашей дружбы и сохранения мирных отношений между нашими странами уточнить данную информацию. Вы понимаете, насколько это важно для наших государств.

На лице Майлза озабоченность. Ему наверняка ничего не было известно об этом оружии.

Настроение американца передается и Аковлеву. Он снова и снова вспоминает фигуры маршалов, плотной, как закрытая каста, группой стоящих у кабинета Президента, их глаза, с нескрываемым подозрением сверлящие входящего Аковлева, недоверие, сквозящее в каждом сухом маршальском рукопожатии, он чувствует, чувствует каждой клеточкой тела враждебность этих мундиров и орденов. Так на что же они рассчитывают, неприязненно глядя ему в глаза? На доверие? На взаимопонимание? Но нет у них взаимопонимания. Куда ближе ему представитель американского Госдепа, стоящий на страже свободы и демократии, чем солдаты Сталина. И он будет делать все возможное, чтобы убрать с политической арены Сталина и его солдат.

 

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Бригада наружного наблюдения КГБ рассыпалась по улице. Неброско одетые, незаметные, ловко теряясь в толпе, они пропадают из виду, стоит лишь на секунду отвернуться. Но сами они держат под контролем все, а уж того человека, за которым следят уже несколько часов, тем более.

Этого человека между собой они называют -Длинным-. Хотя он вовсе не похож на длинного — среднего роста, плотного сложения, синие джинсы обтягивают крепкие ноги. Его движения уверенны и легки, он идет быстро, иногда резко меняя направление. Он знает, что сейчас под колпаком, его еще с утра предупредили об этом, и теперь у него одна цель — оторваться. Это должно получиться, ведь он учился у лучших.

Ближайший перекресток, неприметная арка во двор, сквозной подъезд — ничто не ускользает от его зоркого взгляда. Он исчезнет в тот момент, когда идущие за ним утратят бдительность. Это случится скоро, стоит ему остановиться у витрины магазина, осматривая скудно одетые манекены, или, взяв в киоске газету и углубившись в чтение, идти медленно и рассеянно. Они увидят, что он увлечен, и на минуту расслабятся. Ему хватит минуты.

В ларьке он покупает сладкий пирожок, очень вкусный, кооперативный. Пирожок прямо тает во рту. В СССР теперь можно вкусно поесть. Спасибо кооперативам!

Он исчезает в тот момент, когда его закрывает идущий по улице с рекламными плакатами в руках расклейщик афиш. Чтобы спуститься по лестнице вниз в переход, ему не нужно много времени. Конечно, потеряв его из виду, преследователи тотчас кинутся вслед, и прежде всего в переход. Но это особый переход, спасительный — здесь несколько выходов. И они могут не угадать, каким именно он воспользуется.

Вот тут-то дополнительная секунда сыграет решающую роль.

Короткий туннель поможет выйти на поверхность быстрее. Теперь его и его преследователей будет разделять проезжая часть улицы, а это очень много.

Наконец, переход позади. Ноги несут вперед, так и подмывает побежать, но он сдерживает себя. Бегущий человек сразу заметен в толпе, это открытая мишень, на бегущего все оборачиваются. Он знает это и никогда не совершит подобной ошибки, ведь его учителями были лучшие. А он, Михаил Бурков, курсант секретной школы КГБ СССР, где готовятся офицеры-контрразведчики под глубоким прикрытием, был прилежным учеником.

Сегодня — практическое занятие: Буркова привезли в Москву, приказав оторваться от -наружки-, которую ему не показывали, и прийти в назначенное место -чистым-.

Почти за два года учебы ему не раз приходилось делать это, и с каждым разом получалось все лучше.

Сегодня был особый случай. Сегодня ему нужно обязательно уйти. Для него сегодняшнее занятие — не игра. Три месяца назад он принял для себя твердое решение — порвать с этой страной и попросить политического убежища в США. Он хочет жить в Америке. Пресса, телевидение, радио, все говорят о том, что там совсем другая жизнь, свободная, богатая. Он хочет быть богатым

и знает, как это сделать.

Ему нельзя ждать, в секретной школе его могут в любую минуту проверить на детекторе лжи и разоблачить. И для этого не нужно давать повод, просто закон школы гласит: -Проверять каждого и всегда!-

Сегодня как раз тот день.

Еще с утра он не знал, что его вывезут в город, об этом заранее не предупреждают. И лишь когда его посадили в автомобиль, надев на глаза темную повязку, он понял, что его ждет.

Всю дорогу, пока автомобиль мчался в Москву, он проигрывал в голове сценарий предстоящего побега. После того как ему удастся уйти из-под контроля, он придет в посольство США и потребует встречи с послом. У Буркова есть что рассказать тому. Сейчас или никогда.

И вот он идет по улице, а тот переход, где удалось оставить с носом -наружку-, остался далеко позади. Проверившись в очередной раз, он понимает: удалось. Радость свободы охватывает его, он в шаге от своей мечты. И тут же одергивает себя — нельзя расслабляться. Теперь, когда он на финишной прямой, особенно важно быть внимательным.

Бурков хорошо ориентируется в Москве, его специально тренировали, поэтому он без труда добирается до нужного места.

Вот оно, заветное здание, — посольство США. Какието сто метров отделяют Буркова от цели, от того дома, переступив порог которого он окажется совсем в другом мире, к которому так стремился все последние месяцы, глубоко спрятав в своем сознании мечту, разрешая о ней думать лишь в одиночестве, без присутствия классного, настойчивых психологов и офицера безопасности. Но идти вот так, сразу, напрямую к посольству нельзя. Там бдительная охрана, и его слишком откровенное движение навстречу к ним может быть неправильно истолковано.

Еще десять минут он кружит вокруг, подбираясь все ближе к зданию.

Основной вход, через который в посольство попадают гости, за небольшим металлическим забором. Стоящий невдалеке милиционер внимательно наблюдает за каждым, входящим внутрь, но никому не препятствует. Бурков знает, что главное — держаться спокойно и уверенно. Это срабатывает. Но сразу за забором темнокожий мужчина в форме морского пехотинца делает предупредительный жест. Это американский охранник.

—    Я хотел бы встретиться с послом или лицом, его представляющим, — говорит по-английски Бурков, — это очень важно.

—   Сейчас неприемное время, — отвечает охранник, — приходите завтра с утра.

—   Я не могу ждать до завтра, — настаивает Бурков, — поймите, у меня важное известие для посла.

Охранник пожимает плечами. Его лицо выражает безразличие, ему ежедневно приходится останавливать людей, желающих встретиться с послом, и зачастую это разные просьбы о помощи.

—    Завтра, — повторяет он, и Бурков видит: этого не пробьешь. Но у него не будет завтрашнего дня, это единственный шанс. Он вынимает из кармана листок бумаги, ручку и пишет: -Господин посол! Я сотрудник КГБ. Мне необходимо срочно встретиться с Вами. Дело чрезвычайно важное для государственных интересов США. Я зайду в посольство ровно через час-. Затем складывает листок вчетверо и протягивает его морпеху.

—    Если вы не передадите тотчас эту записку послу, вас накажут.

Морпех внимательно смотрит на записку, и в глазах его появляется неуверенность, он колеблется. Наконец решается, забирает листок и кивает головой.

—   Хорошо.

—   Я буду ровно через час, потрудитесь, чтобы к этому времени все было решено, и я не ожидал здесь, — твердо говорит Бурков и уходит. Он уверен: теперь записка пойдет по назначению. А пока предстоящий час стоит провести в каком-нибудь малолюдном сквере. Невдалеке как раз такой, стоит лишь перейти дорогу.

Уже когда он ступил на тротуар под светофором, его кто-то легко толкнул в бок. Обернувшись, увидел незнакомого улыбающегося мужчину. Тот что-то держал в руке, и прежде чем Бурков догадался, что это, в лицо ему брызнула струя едкой жидкости. Голова у него закружилась, сознание затуманилось, и лишь в последний миг почувствовал, как его подхватили чьи-то руки. Затем наступила тьма.

Он пришел в себя в незнакомой комнате, ярко освещенной светом единственной, но мощной лампы, висевшей под потолком, и первое, что ощутил, — шум в голове. Что с ним? Где он? Почему ничего не чувствует?

Бурков сидел в кресле, к которому накрепко были привязаны его руки и ноги, — ни пошевелить, ни освободиться. Оглянулся — никого. Рядом большое зеркало, два стула, белый медицинский шкаф, а что за спиной, он уже не видел. Что-то ему эта комната до боли напоминает… Но что?

И вдруг он вспомнил: да, ему приходилось быть здесь.

Тут же в сознании яркой вспышкой зажглось, как на экране: -наружка-, побег, американское посольство, морпех, а дальше… Последнее, что осталось в памяти, — брызги, летящие из баллончика ему в лицо.

Конечно, эту комнату забыть нельзя. Именно в ней несколько месяцев назад его проверяли на полиграфе. Тогда у него еще не было твердого намерения бежать в США, и детектор лжи ничего не заподозрил. И вот он снова здесь.

Все стало на свои места. Значит, вовсе он от -наружкине оторвался, и его, уверенного в своей победе, продолжали -пастикак глупого, наивного мальчишку! Он расслабился и потерял бдительность. Какая непростительная ошибка! Конечно, они знали, что в посольство так просто никого не пускают, и спокойно ожидали его неподалеку. А потом упаковали просто как последнего простака!

В следующую секунду как током пробило: ему не простят, его ждет наказание, очень суровое, страшное, его могут лишить свободы, а может и… страх охватил его. От осознания того, что его молодая жизнь, вместившая в себя совсем немного, может теперь так нелепо оборваться, вырвался из горла дикий крик, тело инстинктивно дернулось, пытаясь освободиться, напряглись руки, ноги, отчаянно, до боли в мышцах! Но крепко держали его ремни, и порвать их было не под силу.

Но нет, он так просто не отдаст свою жизнь! Он будет бороться за каждый свой шаг, каждое движение, каждое слово. Пусть докажут, что он предатель, пусть!

Тут открылась дверь, и в комнату вошел его классный. Он неторопливо взял один из стульев, развернул его спинкой к Буркову и сел. Классный молчал. Он лишь внимательно разглядывал своего ученика, словно увидел его впервые.

—    За что? — не выдержал Бурков. — Я не виноват. Мне просто интересно было посмотреть посольство, я ничего не нарушил.

Он стал сбивчиво, торопливо оправдываться, путая слова, просить, унижаться, угрожать. Но классный молчал.

—   А ведь ты у меня был шестнадцатым, — вдруг сказал он тихо. — Почти за двадцать лет работы здесь. Вас же немного на всю страну.

Глаза классного грустные. В его многолетней практике это первый случай предательства. Он вздыхает, встает и уходит. Его седая голова опущена.

В этот момент в комнате появляется мужчина в белом халате и, не говоря ни слова, открывает белый шкафчик, достает оттуда шприц, ампулу с какой-то жидкостью и быстро, профессиональным жестом отламывает кончик ампулы. Раздается характерный хруст, и вот он уже наполняет шприц жидкостью.

Наблюдая за его действиями, Бурков инстинктивно подбирается, подтягивая носки ног.

—   Что вы хотите? — в его голосе страх и отчаяние. Но он уже понял, что в шприце препарат, расслабляющий волю. Через несколько минут он расскажет все, и его судьбу как предателя решат тут же, в секретной школе, место расположения которой не знает за ее пределами никто.

А за стенами школы шумели сосны, покачивая ветками в вечерней темноте. Помещение, где сейчас готовился допрос, заливал яркий свет, но с улицы ничего нельзя было увидеть — в этой комнате отсутствовали окна.

—    Он действительно был одним из лучших наших курсантов? — спросил Ярков у заместителя, вместе с которым они наблюдали на экране телевизора за происходящим в комнате, где были установлены миниатюрные камеры слежения.

—   Да, — ответил заместитель, — одним из лучших, — и Яркову послышалось, что в его голосе мелькнуло сожаление. Заместитель отдал школе много лет и с болью воспринимал каждую неудачу, а тем более высшее преступление в контрразведке — предательство. Ярков понимал его, ведь много лет назад он сам заканчивал эту школу, и даже теперь, когда стал здесь руководителем, испытывал преклонение перед ней. И пусть до сих пор он вынужден жить по ее законам и носить вымышленную фамилию Вокря, это не умаляло гордости за школу.

—   А классный сдал, — обронил вдруг Ярков, и заместитель понял — это приговор. В школе не имеют права держать людей, совершающих ошибки, какие бы заслуги до этого они ни имели.

—    Я подготовлю документы к его увольнению, — ответил заместитель, но не сразу. Ему непросто дались эти слова, в свое время классный серьезно выручил его, и он до сих пор считал себя тому обязанным. Ярков заметил колебание заместителя и знал его причину, но в школе не приветствовалась слабость.

—   Процедуру начните завтра же. Заместитель в ответ молча кивнул.

После того как они расстались и Ярков остался один, он долго сидел за столом, глубоко задумавшись. Перед его глазами стояла одна и та же картина: в отчаянном рывке Бурков пытается освободить себя от ремней, в его глазах боль и страх. Ярков знает: больше этого парня он не увидит. -Ты у меня был шестнадцатым-, — эти слова классного словно повисли в воздухе.

Ярков встал, надел пальто и выключил свет. Его машина уже стояла у выхода. -Да, — подумал он, — это действительно был отличный классный. Когда-то он учил меня азам. Но время идет. Прощай, Родион Сергеевич, мне тебя будет не хватать-.

 

-САЗОНОВ-

Аркадий Семенович Миркин, известный в КГБ как агент -Сазонов-, нервно поглядывая на часы, торопливо семенил по вокзалу. До отхода поезда оставалось меньше десяти минут, а он еще даже не вышел на платформу. Подвело такси, опоздавшее к гостинице на целых полчаса, и сейчас все решали секунды.

Он оглянулся. Да где же эта девятая платформа? А, вот она — и поддав коленом объемистую сумку, норовившую выскользнуть из рук, Миркин бросился вдоль состава. Как назло, его вагон был первым, и бежать пришлось прилично. Шепотом ругая жену, которая без меры нагрузила сумку бутербродами, теплыми сапогами и еще бог весть чем, Миркин, громко сопя, выбивался из последних сил.

—    Аркадий Семенович, голубчик, ну что ж вы опаздываете? — издалека закричал ему стоящий у вагона старший их группы, Богатиков из Министерства водного хозяйства, и замахал руками, словно таким образом он мог ускорить бег Миркина.

—   Да такси опоздало, будь оно неладно, — плачущим голосом оправдывался Миркин, остановившись перед проводником и показывая тому билет.

—    Ну, слава богу, все на месте, — озабоченно сказал Богатиков, вытирая пот со лба, словно он, а не Миркин бежал с тяжелой поклажей только что по перрону, — давайте помогу, — и он протянул руку к сумке своего коллеги.

—    Что вы, — пробормотал Миркин, втаскивая сумку по ступенькам в вагон, — я сам.

По узкому проходу они стали протискиваться в свое купе.

—    А то знаете, время какое, — продолжал волноваться Богатиков, идя за Миркиным, — неровен час заваруха начнется, вон товарищи из Эстонии не приехали вообще.

—   Да нет, у нас спокойно, — ответил Миркин и, заходя в купе, уже громче обратился к сидящим там: — Здравствуйте, товарищи, извините за опоздание. Такси, понимаете ли, подвело.

—   Да ничего, Семеныч, все в порядке, садись, расслабляйся, — обрадованно произнес расположившийся у окна его старый приятель из Ленинграда Уколов Виталий Карпович, большой любитель преферанса, никогда не упускавший случая в гостинице либо в поезде сыграть пару партий. — Ну, теперь все, — заключил он, — можно и начинать, — и потянулся за картами.

—   Виталий Карпович, — укоризненно сказал Богатиков, — ну давайте хоть отъедем от столицы, а то, право, неудобно. Да и вещи разложить нужно.

—     Согласен, — поддержал его еще один пассажир, Швачко Петр Афанасьевич из московского Института водных ресурсов, защитивший в прошлом году докторскую.

—   Ладно, — вздохнул Уколов, — уговорили, три километра я потерплю.

Они все вчетвером ехали на научно-практическую конференцию в Белград по проблемам Дуная. Денег на поездку не давали до последнего момента, хотя проблема там готовилась к обсуждению серьезнейшая — углубление фарватера реки. Назначенный ответственным за поездку Богатиков страшно переживал, бегал по начальству, и уже когда ему стало казаться, что денег так и не будет, вопрос неожиданно решился. Получив командировочные, участники конференции с советской стороны, счастливые и усталые, выехали из Москвы без происшествий.

На следующий день поздно вечером их уже встречали в Белграде.

—     Очень хорошо, — говорил радостно Богатиков, пока состав подъезжал к перрону, — поезд почти не опоздал, а вот на прошлой неделе товарищи из сейсмологического института ездили на конференцию в Румынию, так задержались почти на десять часов. А нам, видите, повезло, — и он довольно оглядывался на своих коллег.

—   Вот ползем, — пробурчал Уколов, — уже бы в -дуракауспели сыграть. А, Семеныч, ты как?

Миркин не отвечал. Он немного волновался. Ему здесь предстояло выполнить важное задание КГБ, к которому он долго готовился. Чувствовал, что в Предпорожье очень на него рассчитывают, и боялся подвести.

Югославские коллеги встретили их прямо на перроне.

—    Ужин, ужин, — говорил высокий, полный белградец, тряся руку Богатикову. Тот вежливо отнекивался, хотя по глазам было видно, что поел бы он с удовольствием.

В небольшом зале вокзального ресторанчика уже все было накрыто. Богатиков, большой знаток и любитель национальной кухни, словно пес, почуявший дичь, потянул носом воздух и мгновенно оценил стол. Что ж, скромно, но по нынешним временам и это неплохо. На белой скатерти стояли холодные закуски, щедро посыпанные луком, стручки перца в изобилии, жареный сом вытянулся на блюде, тунец в маринаде, а вот столь любимого Богатиковым карпа с чесноком и вкусной плескавицы, увы, не было.

—    Прошю, прошю, — гостеприимно протягивал руку к столу встретивший их белградец.

—   А руки где можно помыть? — вежливо осведомился Аркадий Семенович, выглядывая из-за плеча Богатикова.

—   О, извинить, — белградец повел всех за собой.

Воспользовавшись тем, что у туалета, имеющего лишь один умывальник, образовалась очередь, Миркин выскользнул в коридор и шмыгнул в камеру хранения. Там он подошел к первой же свободной автоматической ячейке и, сунув туда полученные от ребят из КГБ документы, набрал заранее подготовленный код и захлопнул дверцу. При нем оставался лишь один документ, где имелись ссылки на секретные постановления Совмина, указания ЦК и приказы по министерствам. Все это в ближайшее время он должен передать в ЦРУ.

Теперь назад.

Его отсутствие осталось незамеченным. Под краном, не переставая зевать, плескался Уколов.

—   Давай, Семеныч, очищайся, — сказал он, подставив руки под сушилку.

Ужин с югославскими коллегами закончился далеко за полночь.

—     Отель, отель, — улыбался довольный белградец, провожая гостей к маленькому автобусу, стоящему у вокзала, который довез группу в гостиницу -Москва-, расположенную в самом центре города. Здесь же планировалась и сама конференция. Как оказалось, большинство ее участников уже прибыли.

На следующее утро тот же микроавтобус стоял возле гостиницы.

Вчерашний белградец с радостным выражением лица встречал всю советскую делегацию, приговаривая:

—   Экурсия, экурсия.

После знакомства с достопримечательностями города возвратились в гостиницу. Все шло как по накатанной колее, конференция открылась вовремя, перерывы не затягивались, и Миркину, готовящемуся к выступлению на следующий день, такой четкий порядок нравился.

После окончания работы Богатиков скомандовал своим:

—   Так, товарищи, теперь на фуршет.

—     Возражений нет! — воскликнул Уколов. — Правильно, Семеныч?

—    Товарищи, товарищи, — потянулся Миркин, — у меня же завтра выступление, освободите меня от фуршета, пожалуйста. Сами понимаете, придется пить, а завтра голова болеть будет. Я лучше прогуляюсь перед сном.

—    Ну, даешь! — поразился Уколов. — Ты прямо как не советский человек, надурняк нажраться не хочешь.

—   Смотрите сами, Аркадий Семенович, — пожал плечами Богатиков, — разумеется, ваше желание лучше подготовиться к докладу похвально, хотя и реплика Виталия Карповича имеет смысл.

Но Миркин продолжал стоять на своем, и его отпустили.

—    Да, — сказал вслед удаляющемуся Миркину Уколов, — таких сознательных у нас уже не осталось. Придется мне пить и есть за двоих.

 

ЯРКОВ

Ярков открыл глаза и глянул на часы. Стрелки стояли на цифре -6-. На улице было еще совсем темно, осенние капли висели на оконном стекле, и свет от уличного фонаря падал на противоположную стенку.

Тихо, чтобы не разбудить жену, он встал и вышел в гостиную. Там с вечера ему был приготовлен спортивный костюм. Ярков старался поддерживать форму, и на протяжении многих лет по утрам неизменно выходил на улицу в любую погоду.

Стоял ноябрь, листья уже облетели, последние дни несли холодный воздух, а вместе с ним и мокрый снег.

Совершив свою традиционную пробежку в расположенном невдалеке парке, Ярков, разгоряченный и в приподнятом настроении, возвратился домой. Лена уже проснулась и готовила на кухне завтрак.

—   Как ты себя чувствуешь? — Ярков озабоченно глянул на нее. На прошлой неделе Лена была у врача, и тот сказал ей, что она беременна. Это известие обрадовало их обоих, но теперь Яркова охватило новое, доселе не известное ему чувство — чувство ответственности за будущего ребенка. Он вдруг понял, что уже не имеет права рисковать собой и подвергаться опасности с той легкостью, с которой делал это раньше.

—   Спасибо, хорошо, — улыбнулась она.

Они сидели за небольшим столиком, пили кофе и с улыбкой поглядывали друг на друга.

—   Интересно, кто будет? — Ярков положил свою руку на ладонь Лены.

—   А тебе кого больше хочется?

—   Не знаю. С мальчиком будем играть в футбол.

—   А с девочкой? — игриво спросила Лена.

—    А девочку буду носить на руках, — засмеялся Ярков.

Уже в машине, по дороге на работу, Ярков подумал, что нужно будет отвезти Лену на консультацию к какому-нибудь профессору. Он постарается найти лучшего специалиста.

Спустя несколько минут после того как он зашел в кабинет, зазвонила -сотка— кто-то из руководителей КГБ.

—     Доброе утро, Сергей Геннадьевич, — раздался в трубке незнакомый спокойный голос, — это Жижин беспокоит, помощник Председателя. Мы с вами встречались на загородной даче, помните приглашение Владимира Александровича?

Ярков сразу же вспомнил незаметного человека, стоявшего тогда рядом с главой КГБ.

—   Да, конечно, я внимательно слушаю вас.

—   Сергей Геннадьевич, а вы могли бы заехать сегодня ко мне к часу дня?

—   К часу буду у вас.

—    Говорить, куда вы уехали, никому не нужно, хорошо?

—   Я понимаю.

Ярков положил трубку и задумался. Что это за вызов? Хотят предложить новую должность? Вряд ли, он здесь совсем недавно, в -Конторене принято часто дергать с места на место. Может, с ним хочет встретиться Крючков? Но для этого вовсе не нужно загружать таким рядовым вопросом помощника, достаточно сказать секретарю. Остается последнее. Скорее всего, помощник от имени Председателя хочет ему что-то поручить, и поручение это будет очень конфиденциальное, не предназначенное для других ушей. Но что именно?

Конечно, Ярков не знал, что накануне Крючков имел долгий разговор с Жижиным. Еще несколько месяцев назад глава КГБ поручил своему помощнику начать аккумулировать всю информацию о ситуации в стране и приступить к подготовке мероприятий по -нормализации обстановки-. Во что это выльется, Крючков тогда еще не знал, он просто интуитивно чувствовал, что нужно готовиться к худшему. За день до звонка Жижина к Яркову Крючков, выслушав предложения помощника, поручил тому вызвать Яркова и подключить его к работе. -У этого человека удивительно работает голова, иногда такое предложит, ни за что бы не догадался-, — сказал он Жижину.

И вот в назначенное время Ярков уже заходил в здание на Лубянке. Для входа в сектор, где находилась приемная Председателя, у него был постоянный пропуск, поэтому он нигде не задерживался.

Жижин уже ожидал его. Такой же незаметный, как тогда на даче, он, казалось, и цвета был серого. Вряд ли можно было догадаться, впервые увидев его, что он имеет такое влияние и власть в КГБ.

—   Рад видеть вас, — Жижин протянул руку Яркову. — А вы не изменились.

Кабинет у Жижина небольшой, но удобный, что нужно — под рукой, видимо, здесь все продумано до мелочей. Ярков уже не раз замечал, что кабинет может многое рассказать о своем хозяине, его характере, склонностях, привычках. Судя по этому помещению, человек, проводящий в нем много времени, любит порядок, дисциплинирован, в действиях логичен. На полках шкафа много изящных безделушек, значит, помощник главы КГБ имеет ум утонченный, мысли должен излагать корректно и не слишком прямолинейно. О, а вот это интересно! На одной из полок стоял небольшой макет ракеты СС-18 — легендарная -Сатана-.

—     Это подарок от ребят из -Топаза-, — улыбнулся Жижин, заметив взгляд Яркова, — вам такая штука хорошо знакома, правда?

—   Очень мощное изделие, — кивнул головой Ярков,

—   ПРО не боится, электромагнитный импульс ее не останавливает. Половину, согласно договору с американцами, уже уничтожили.

—     Вот видите, — подхватил Жижин, словно ждал именно такой реакции от Яркова. — А ведь половина еще осталась. Значит, нужно сохранить хотя бы это, так ведь? Ярков, не отвечая, внимательно посмотрел в глаза

Жижину. Он сразу понял, зачем тот его пригласил.

—   Что от меня требуется? — спросил он прямо.

—   Ну, в двух словах на этот вопрос ответить сложно. Давайте сделаем небольшое отступление. — Жижин взял в руки карандаш и придвинул к себе чистый лист бумаги.

—  Вот это условно Советский Союз, — он начертил на листе небольшой круг, — а это, — обвел круг большим по величине, — социалистический лагерь. Какая главная задача органов безопасности СССР и любой другой страны, в том числе и США? Конечно, защитить собственное государство. А кто же сейчас в противоборстве между двумя разведками — нашей и противника — побеждает? — С этими словами Жижин зачеркнул часть большого круга.

—   Вот и весь ответ на вопрос. Мы же за последние пару лет продули эту игру почти всухую. Сейчас в Приднестровье фактически идет война с использованием пушек и танков, в Узбекистане массовые беспорядки, на границе Армении и Азербайджана мир на честном слове. Сколько уже погибло? Сколько еще погибнет? А если дальше так будет продолжаться? Понимаете, к чему я?

—     Наверное, да, — Ярков внимательно смотрел на лист, на то, как на нем постепенно тает большой круг и внешнее пространство подступает к границе территории, обозначающей его страну. Он вдруг почувствовал, что ответственность за тот оставшийся кусочек на листе бумаги легла и на его плечи, и поразился всей ее тяжести. Жижин, будто поняв, что переживает сейчас Ярков, сказал, сделав ударение на первом слове:

—   Нам придется защитить то, что осталось. Теперь Яркову было ясно все.

—   Какова моя роль?

—      Мы готовим мероприятия на случай введения чрезвычайных мер в стране. -Мы— это всего несколько человек. Вы же понимаете, насколько это серьезно.

—    По поручению Президента или…? — Не закончив фразу, Ярков уже знал ответ. — Впрочем, мне все ясно.

—   Я буду с вами предельно откровенен. Людей, понимающих, что времени мало и готовых отстоять государство, немало. Но нужен четкий план действий, где было бы учтено все: и реакция международной общественности, и наши информационные контрмеры, и локализация тех, кто попытается оказать сопротивление, и многое другое.

—   Сколько времени у нас?

—   Этого пока никто не знает, но мы должны быть готовы в любой момент. Вы знаете, сейчас Второй главк проводит операцию, которая может дать нам еще немного времени. Правда, это в лучшем случае несколько месяцев.

—   В нашем положении и это немало.

—   Конечно. Но торопиться нужно. Словом, для предложений у вас есть неделя.

—   Хорошо.

Они еще около часа сидели, обсуждая важнейшие детали плана.

Наконец Жижин глянул на часы и сказал:

—    Мне через полчаса к Председателю. Я вас жду в следующий вторник.

Они попрощались.

Ярков вышел из здания и идя к машине, вдруг почувствовал необъяснимую тревогу. Она не покидала его и по дороге в школу. Он не понял сразу, в чем причина, и это вселяло в него неуверенность.

Зайдя в свой кабинет, он подумал: -Как там Лена?— и внезапно остановился. В эту же секунду ему стало понятно, откуда взялась тревога. У него скоро будет ребенок, и он единственная защита своей семьи. Потрясающее чутье, никогда не подводившее его, подсказывало, что совсем скоро могут разыграться события, которые сломают их привычную жизнь, и противостоять этому будет почти невозможно. Кинув себя в пекло этой борьбы, он оставлял, по существу, на произвол судьбы свою семью.

В этот день он так и не принял решения.

 

В АМЕРИКАНСКОМ ПОСОЛЬСТВЕ

 

Яркий свет неоновой рекламы большого магазина напротив гостиницы освещал улицу далеко вокруг. В причудливом, быстро меняющемся цветном калейдоскопе фигуры людей выглядели нарисованными, неестественными. Где-то рядом, наверное, в ресторане, играла музыка, и казалось, движения прохожих попадали в ее такт.

Миркин, застегнув куртку, инстинктивно поднял воротник, хотя вечер был совсем не холодный, и двинулся вдоль дороги. Предстоящий маршрут он изучил по карте и рассчитывал добраться до цели быстро. Идти предстояло около получаса.

И вот вскоре перед ним выросло светлое здание с небольшим заборчиком вокруг — посольство США.

Разумеется, попасть в посольство вот так запросто, с улицы, было мало шансов, и на этот случай Миркину отработали несколько вариантов.

Но ему повезло. Уже у самого здания его осветила фарами машина с дипломатическими номерами, которая собиралась въезжать в посольство. Внутри машины горел свет — сидевший на заднем сиденье пассажир листал записную книжку.

Миркин кинулся к автомобилю, выкрикивая на ходу:

—    Сорри, сорри! — Конечно, английский советского ученого оставлял желать лучшего, но помогая себе жестами, ему удалось главное: находящиеся в машине его, видимо, поняли. Водитель чуть притормозил и приоткрыл окно, с опаской глядя на Миркина.

—   What do you want? — спросил он.

—     Ай эм, — говорил Миркин, тщательно подбирая слова, чтобы его правильно поняли и не уехали, — ну, как его, черт, забыл, в общем, хелп ми, хелп ми!

—     Who are you? — вдруг спросил сидевший сзади мужчина, также приоткрывая окно. Видимо, интеллигентный вид неизвестного прохожего произвел благоприятное впечатление на него, и он решил вмешаться в разговор.

—     Ай эм, — делал Миркин нечеловеческие усилия, пытаясь донести до американцев смысл просьбы, — ученый, ну, — покрутил он для наглядности пальцами у головы, — наука, сайентист… у меня есть… важная, импотэнт информейшн, — и для убедительности он постучал по груди, будто именно там хранилась главная тайна.

Что-то вызывающее доверие было во всем облике Миркина, и американец, убедившись, что перед ним не сумасшедший, принял решение.

—    Sit down! — Он распахнул дверцу, и Миркин забрался на сиденье. Машина заехала во двор, и американец предложил Миркину следовать за ним. В небольшой комнате мужчина показал ему на кресло и удалился.

Первая часть операции, к удивлению Миркина, готовившегося чуть ли не к штурму посольства, была пройдена успешно.

Он остался один. Прошло пять, десять минут. Никто им не интересовался. -Может, забыли про меня?— удивлялся он, и только собрался напомнить о себе, как в комнату зашли двое мужчин. Один из них, седоватый, лет за пятьдесят, поздоровался с Миркиным на ломаном русском языке и сел напротив. Его более молодой спутник опустился в кресло рядом.

—   Мы слюшаем вас, — сказал седоватый.

—   Очень хорошо, что вы говорите по-русски, — облегченно улыбнулся Миркин, — а то, знаете ли, я английским слабовато владею, так, в пределах вуза. А какой в вузах английский? Так себе, хау ду ю ду, да гуд бай, — и он засмеялся, словно призывая собеседников поддержать его шутку. Но те сидели с каменными лицами и никак не прореагировали на слова гостя. Напротив, седоватый нетерпеливо поднял руку.

—   О'кей. Это нам поньятно. Мы бы хотельи знать, что вас привело сьюда.

—   Ах, да, да, конечно, — спохватился Миркин, и улыбка исчезла с его лица. Всем своим видом показывая понимание важности момента, он залез во внутренний карман пиджака и долго шарил там в поисках документа. Оба американца напряженно следили за его действиями. Наконец Миркин вытащил сложенные вдвое несколько листов бумаги и протянул собеседникам.

—    Вот, думаю, это вас заинтересует. Все материалы секретные, прошу обратить внимание.

Седоватый внимательно просмотрел первый лист и затем передал своему коллеге. Лица обоих были очень серьезными.

—   Речь идет о закрытом постановлении Совета министров, — прокомментировал Миркин документ, который держал перед собой седоватый, — все подлинное, печати, подписи, номера. Читайте, читайте. Больше такого вы нигде не увидите, допущен только очень ограниченный круг.

—    Но тут идьет речь о документах, которых ньет, — вопросительно глянул седоватый на Миркина, — гдье же документы?

—   Ну, согласитесь, господа, — усмехнулся Миркин с видом, словно ему приходится объяснять элементарные вещи, — я же не могу таскать с собой секретные документы в иностранное посольство, не зная, как меня там воспримут?

—    Это логично, — кивнул седоватый, — но без документов вашья информация терьяет ценность.

—   Документы у меня здесь, в Белграде. Я могу предоставить их в любой момент. Но вначале мне бы хотелось оговорить очень важный для себя вопрос. — Тут Миркин поднял указательный палец, подчеркивая тем самым, насколько серьезно то, что он сейчас хочет сказать. — Хочу, чтобы вы поняли, что я совершил этот поступок вовсе не из идейных побуждений. Просто мне очень нужны деньги. Надеюсь, предоставленные мною сведения стоят немалой суммы.

—   Зачьем вам диеньги? — подал голос молчавший до сих пор второй американец.

—   Как зачем? Как зачем? — вспыхнул Миркин. — Я заместитель директора крупного научного института, а что я имею? Зарплату, на которую с трудом свожу концы с концами? Машины у меня нет, дачи тоже. На Мальдивах я не был! — при этих словах он стукнул кулаком по креслу. При этом дипломат помоложе кашлянул.

—   А почьему мы дольжны вам верьить? — спросил седоватый. — А можьет, вы пришльи сьюда по команде КГБ? Можьет, вы провокатор?

Миркин медленно поднялся с кресла. Весь вид его излучал негодование человека, оскорбленного в лучших чувствах.

—    Ну, что ж, — медленно, с достоинством произнес он, — если вы так и не осознали, какую золотую курочку держите в руках, то я покину ваше посольство. Уверяю вас, в другом месте ко мне отнесутся по-другому и эти документы заберут с большой радостью. Жаль, что я столкнулся с людьми, не понимающими собственной выгоды. Прощайте, господа. — И он, взяв лежащую рядом куртку, повернулся по направлению к выходу.

—    Сколько вы хотьите получьить? — раздался вдруг голос седоватого.

Миркин остановился, и, не меняя обиженного выражения лица, возвратился к креслу, положил на него куртку и произнес решительно, словно речь шла о жизни и смерти.

—   Пятнадцать тысяч долларов. Наличными.

—   Это немалая сьумма, — сказал седоватый, — вы что, считаете, что мы разбрасываем дьеньги?

—   А рубли вы не хотеть? — спросил второй.

—   Нет, — с достоинством ответил Миркин, — к глубокому сожалению, рубли сегодня мало стоят.

—    О'кей, — согласился седоватый, — мы готовы. Но вам нужьно пройти маленький испытание. Полиграф. Слышальи?

—    Это детектор лжи, что ли? — Миркин обиженно шмыгнул носом. — Что ж, я готов. Мне скрывать нечего.

—   Тогда прошу,— седоватый встал и повел Миркина в соседнюю комнату. Там у аппарата с большим экраном сидел невысокий мужчина в очках и крутил ручки.

Когда Миркина, опутав проводами, усадили в кресло, он глубоко вздохнул и расслабился, снимая напряжение мышц тела. Всего лишь несколько секунд ему потребовалось, чтобы отключить эмоции и сосредоточиться, как его учили московские специалисты из КГБ. -Мое дыхание свободно, — мысленно говорил он себе, — я чувствую спокойствие и уверенность-. По телу привычно побежало тепло, руки отяжелели, волнение ушло.

—    Вы агент КГБ? — вдруг резко и громко прозвучал вопрос.

—   Нет. — Приборы полиграфа продолжали ритмично работать, экран никак не отреагировал.

—   Когда вы завербованы КГБ?

—    Я не завербован. — Приборы работают по-прежнему.

Минут двадцать еще звучали вопросы, и ни разу стрелка полиграфа не изменила свой ритм.

Наконец мужчина в очках переглянулся с седоватым и, кивнув ему, нажал какую-то кнопку. Экран аппарата потух.

Американец помоложе отвел Миркина в комнату, где они беседовали до этого. Через несколько минут туда зашел седоватый. По выражению его лица Миркин понял, что проверку он прошел успешно.

—   Что ж, — седоватый с видимым удовольствием посмотрел на Миркина, — не буду от вас скрывать — мы вамьи остальись довольны. Тьеперь мы ждьем от вас все документы и затьем передадим первый гонорар.

Миркин в ответ кивнул головой.

—   А тьеперь вас отвезут на нашей машинье к гостинице, а завтра заберьем вас снова уже с документами. — Он, широко улыбаясь, протянул для прощания руку.

Миркина отвез автомобиль с обычными номерами. За квартал от гостиницы он из машины вышел, была уже почти полночь.

 

ЛЭНГЛИ

-ФордДжеймса Вулрича двигался по автостраде Джорджа Вашингтона, ведущей из столицы страны на юг. У поворота на неширокое шоссе Вулрич привычно нажал на тормоз, и автомобиль сбавил скорость.

Здесь не было никаких указателей. Тем не менее вся столица Соединенных Штатов Америки знала, что на расстоянии всего девяти миль от Вашингтона в районе пригорода Лэнгли обосновалась цитадель американской разведки — штаб-квартира ЦРУ. Ее так и именуют сами американцы — Лэнгли.

Гигантский комплекс разведки, занимающий площадь 219 акров, построен в 1961 году в лесу. Это уникальное сооружение — достопримечательность совсем особого рода, окруженная секретностью и строго охраняемая. Лэнгли не значится в туристических справочниках и путеводителях, тут не разрешают фотографировать и производить видеосъемку, для простых смертных он не существует.

Ветераны ЦРУ помнят, что в былые времена тут стояли дорожные указатели -Дорога к ЦРУ-: то ли по недосмотру строителей, то ли по привычке к порядку их установили, когда обустраивали дорогу. Ну а потом произошел курьезный случай с участием проживавшего по соседству с Лэнгли Роберта Кеннеди, министра юстиции и брата президента. Встретившись с кем-то из руководящих работников разведки, он не мог скрыть возмущения: -Как же так, вы засекречиваете вашу штаб-квартиру, а на шоссе висят знаки — -Дорога к ЦРУ-. Дорожные указатели, конечно, убрали, но для летчиков здание Лэнгли уже было хорошим ориентиром.

Об этой истории поведал прессе директор ЦРУ Уильям Колби. Но, по правде говоря, Колби в разведке не очень любили, считая его слюнтяем, изрядно навредившим Лэнгли своими признаниями насчет прегрешений ЦРУ. Вовсе не обязательно выбалтывать все подряд о тайных делах, даже если вопросы задают в Конгрессе, в Комиссии по расследованию.

-Фордбыстро двигался по шоссе, в конце которого виднелось здание, построенное из бетона, мрамора и стекла и скрытое от любопытных глаз виргинским лесом. Когда автомобиль проезжал мимо сторожевого поста, замаскированного под водонапорную башню, Вулрич через полуопущенное стекло улыбнулся двум охранникам

и поздоровался с ними.

Дальше водонапорной башни чужих не пустят. Им вежливо, но настойчиво прикажут возвращаться. Вулрич был своим. Он занимает должность начальника -советскогоотдела. Название отдела говорило само за себя.

Вулрич — профессионал, полжизни отдал разведке, и здесь его хорошо знают. Но на входе в здание он, как и любой другой сотрудник, предъявляет специальный пропуск-жетон с фотографией.

Сегодня ровно в десять его, Джеймса Вулрича, и его непосредственного шефа Фреда Паркинса , руководителя Оперативного директората, ждет директор разведки.

Вообще-то начальнику -советскогоотдела, учитывая важность того, что сейчас происходит в СССР, разрешен прямой доступ к директору, но Вулрич старается не злоупотреблять своей привилегией. Он уважает честолюбие Паркинса и не хочет задеть его. Тем более, что Паркинс, как и сам Вулрич, недавно на этой должности.

До -советскогоотдела Вулрич несколько лет организовывал активные агентурные операции в странах Варшавского блока и хорошо знал обстановку в Советском Союзе. Видимо, именно поэтому три месяца назад его назначили руководить этим отделом вместо О'Брайна, ушедшего в Аналитический директорат.

Паркинса на месте нет, и Вулрич направляется в приемную директора самостоятельно. Проход в кабинет 7Д70, где размещается Вебстер, разрешен лишь узкому кругу лиц.

—   Здравствуйте, Джеймс, — приветствовала Вулрича Дороти Гринберг, полная пожилая женщина, секретарь директора разведки. Они давно знакомы, и Дороти с полным правом обращается к начальнику -советскогоотдела просто по имени. — Вы пришли раньше назначенного времени. А вот Паркинса еще нет.

Сразу же после этих слов двери в приемную открылись, и зашел Паркинс. Он вежливо поздоровался с Дороти и протянул руку Вулричу.

—   Доброе утро, — улыбнулся он, — сегодня отличная погода. Как добрались?

—   Неплохо, мистер Паркинс, дорога сегодня свободная. — Вулрич не стал спрашивать, как добрался до работы его шеф: начальник директората проживал на собственной вилле в близком к штаб-квартире ЦРУ Арлингтоне.

Они еще несколько минут поговорили о погоде, и когда стрелка на больших, старинной работы, часах приблизилась к цифре -10-, Дороти произнесла.

—   Можете войти, шеф ждет.

Большой, овальной формы кабинет с огромными, во всю стену, окнами, через которые видно было, как поблескивали воды Потомака, чем-то напоминал Вулричу кабинет президента США, где он был когда-то на экскурсии. Это придавало помещению в глазах начальника отдела особую значимость. Да, именно в таком кабинете должны совершаться великие дела, меняющие карту мира.

Директор ЦРУ с легкой улыбкой поприветствовал вошедших и сразу же перешел к делу. Его интересовали причины последних агентурных провалов в СССР.

Вулрич проинформировал директора, в конце сообщения сделал вывод, что провалы, скорее всего, связаны с предательством среди сотрудников резидентуры ЦРУ в Москве.

—    Что ж, — сказал Вебстер, подводя итог, — значит, нужно искать -крота-. Подготовьте предложения по этому вопросу. Сколько времени вам нужно?

—   Максимум неделю, — заверил Паркинс.

—   Хорошо, — согласился директор, и вдруг спросил:

—    Кстати, у нас появилась какая-нибудь информация о -Холле-?

—   К сожалению, нет, — ответил Паркинс. — мы не исключаем, что после захвата его могли просто устранить.

—   Судя по всему, его задержала контрразведка, так?

—   Да.

—   Что говорят наши агенты?

—   Им ничего не известно о судьбе -Холла-.

—   А фотографии показывали?

—   Не всем.

—     Нужно показать всем. И постарайтесь ознакомить их с фотографиями разного формата. Но, главное, помните: это направление работы после -Холлау нас не закрыто. Нам нужен надежный источник в -Топазе-, чтобы контролировать действия русских. Ведь никто не уверен, что они не создадут что-нибудь новое за это время.

—   Мы все сделаем, господин директор, — сказал Паркинс.

—   Между прочим, московская резидентура прислала неплохой отчет, — вновь изменил тему разговора Вебстер, — у них анализом занимается умный сотрудник.

—   Да, это Ричард Дуглас.

—    Толковых людей нужно ценить. Подумайте о его новом назначении. Может, не сейчас, пока в Москве такие перемены, а чуть позже.

Спустя пятнадцать минут Вулрич сидел в своем кабинете и звонил руководителю московской резидентуры ЦРУ Томасу Стендли.

—    Томас, — произнес он, когда в трубке послышался голос резидента, — это Вулрич. Мы только что от шефа. Он поинтересовался -Холлом-. Пробей еще раз через своих источников в КГБ. Кстати, твой последний аналитический отчет очень понравился руководству. Его Дуглас готовил? Он толковый парень. Мы подумываем его забрать сюда на хорошую должность, ты не против? Ладно, потом поговорим.

Вулрич положил трубку и подошел к окну. Перед ним простиралась большая лужайка цветов, а дальше тянулась парковая полоса. Вулричу повезло с видом из окна, столько цветов он вряд ли увидит даже возле Белого дома. В Лэнгли он чувствовал себя спокойно и уверенно. Эта большая, сильная организация будто защищала его от всех житейских невзгод и ураганов. Сидя здесь, в своем кабинете, и глядя на карту мира, он чувствовал, как по всей земле протянулись руки ЦРУ, руки непобедимой спецслужбы.

Он отдавал разведке все свои силы, свято веря в праведность своего дела, он был предан ЦРУ, как только может быть предан человек, которому разведка дала все в жизни.

И еще знал Вулрич: он никогда бы не стал предателем.

 

-САЗОНОВ-

 

Миркин встал пораньше. За окном еще не рассвело, город только начал просыпаться.

Он быстро оделся, тихо вышел из номера и, бесшумно ступая по ковру, чтобы не привлекать внимания, спустился вниз.

Возле отеля стояло несколько машин-такси. Подойдя к одной из них, Миркин приоткрыл дверцу и сказал заранее выученную фразу на сербском языке:

—   Станице, молимо вас.

Дремавший за рулем водитель, плотный усатый босниец, сразу открыл глаза.

—    Наравно, са задовољством, — он крутанул ключ в замке, и двигатель заурчал, — Питам.

Миркин плюхнулся на заднее сиденье и посмотрел на часы. У него было не больше часа до того момента как в гостинице его коллеги проснутся и пойдут на завтрак.

—    Да ли сте из? — спросил водитель, как только машина тронулась.

—   Что? — Миркин пожал плечами. — Извините, я не понял.

—   Есте ли рус? — сообразил усатый.

—   А… Ну, так, чтобы рус, то не совсем… А вообще из СССР я. Совьет Юнион, — добавил он по-английски, исчерпав свои знания сербского языка.

—   Я трохи знать украинская. Вы розумить?

—   О! Так я ж с Украины! — обрадовался Миркин.

—   Добро. Време е сада тежак, — задумчиво произнес босниец и добавил, — Бад сада. Погано зараз, — после этих слов он замолчал, задумавшись о своем.

Когда такси подъехало к вокзалу, Миркин попросил:

—   Почекайте мене трохи.

—   Добро, — кивнул таксист.

Нужную ячейку в камере хранения он нашел сразу. Документы лежали на месте, сложенные так же, как он оставлял. Аккуратно взяв их, Миркин спрятал сверток глубоко во внутренний карман. Оглянулся. Рядом никого не было, за ним никто не наблюдал. Ему хотелось быстро выскочить из камеры, но он, сдерживая себя, спокойно, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, вышел и двинулся к выходу из здания вокзала. Машина ожидала его в том же месте.

В номер Миркин попал в нужное время.

До обеда конференция продолжила работу. Миркин выступил, ответил на несколько вопросов из зала и сел на место. Наклонившись к нему, Богатиков одобрительно произнес:

—    Хорошо подготовились, Аркадий Семенович, приятно было послушать.

Миркин от похвалы покраснел и покосился на Уколова. Тот поднял большой палец вверх и прошептал:

—   С тебя причитается.

После окончания конференции Богатиков, сбегавший к организаторам, сказал:

—   Так, товарищи, сейчас легкий фуршет, прогулка по городу, приобретение сувениров и прощальный ужин в гостинице.

—   Я сразу в город за сувенирами, — заявил Миркин.

—    А не заблудитесь? — встревожился Богатиков, — может, пообедаете и с нами потом?

—   Боюсь, обед может плавно перейти в ужин, — отшутился Миркин, — а у меня заказов много. Предпорожье — не Москва.

Выйдя на улицу, он вскоре уже был в обусловленном месте, где его ожидала машина. Садясь в нее, Миркин внутренне настраивался на предстоящий непростой разговор, вживался в роль человека хваткого, жадноватого, готового при случае не упустить своего. Вспомнил, что накануне в посольстве, играя эту роль, он чувствовал себя не слишком уютно, но затем освоился, и дальше все пошло как по маслу. -Надеюсь, так будет и теперь-, — подумал он.

Когда в посольстве его встретили те же двое, и седоватый поинтересовался, как прошла конференция, Миркин, усмехнувшись, уверенно и спокойно, словно он здесь частый гость, сказал:

—    Да, слава богу, нормально. Я выступал, задавали много вопросов. Вот, правда, — он шмыгнул носом, — так торопился, что пообедать не успел.

—    О, это поправьимо, — засмеялся седоватый и провел Миркина в знакомую ему комнату, где на столе стояли небольшие тарелки с бутербродами и кофе.

Не ожидая приглашения, Миркин плюхнулся в кресло и сразу взял два бутерброда. Американцы понимающе улыбнулись, глядя, как он громко жует. Миркин же интуитивно почувствовал, как нужно здесь вести себя — уверенно, чуть нагловато. Принято считать, что люди, которые держатся таким образом, всегда достигают большего, окружающим начинает казаться, что за такими сила и правда. Конечно, в обычной жизни, на родине Миркин — скромный труженик и заботливый товарищ, для которого деньги вовсе не главное. Но сейчас он играл роль совсем другого человека, и это ему удавалось.

—    Чтобы не терьять время, приступим к нашему вопросу, — седоватый не спеша взял чашку кофе в руку, — вы принесли, что обещали?

—    Ага, — ответил Миркин с набитым ртом, — одну минуту, еще бутерброд, и все покажу.

Наконец он сделал последний глоток и удовлетворенно вздохнул:

—   А все же удивительно устроен человек, пока голоден, ничего в голову не лезет. Ну, теперь прошу, — с этими словами он вытащил из кармана пачку документов и протянул американцам. — Но документы эти смотрите здесь, а то вы, извините, сделаете с них копии, после чего я вам буду не нужен, и денег своих не увижу.

Седоватый засмеялся и кивнул.

—   О'кей.

Дипломаты внимательно смотрели каждый лист, тихо переговариваясь между собой. Тот, кто помоложе, встал и вышел. Спустя пару минут он возвратился с каким-то мужчиной. Седоватый стал показывать ему документы и что-то пояснять. Мужчина делал отметки у себя в записной книжке и внимательно смотрел на даты документов.

—    Нас интерьесует, правильны ли даты выхода Тьихоокеанского флота и поездки ваших мьинистров? — обратился седоватый к Миркину.

—   Так это же секретный документ, — удивился Миркин, — тут не может быть неправильно. Вы поймите, господа, я очень рисковал, добывая эти материалы. Я же в тюрьму могу сесть, — добавил он громким шепотом, выпучив для убедительности глаза.

Спустя еще полчаса седоватый положил бумаги на стол и серьезно сказал:

—   Мы даем вам двадцать тысьяч рублей.

—   Лучше долларов, — быстро отреагировал Миркин.

—   Рублей, — повторил американец, — так вам будьет безопаснее.

—    Хорошо, — согласился Миркин, — но желательно крупными купюрами, а то если десятками дадите, то они у меня из карманов торчать будут.

—  А как вы намерьены провозьить их черьез границу?

—   Разумеется, не в портмоне, — съязвил Миркин. Видя, что американцы всерьез заинтересовались им, он стал вести себя увереннее, даже развязнее, понимая, что роль хозяина положения имеет свои выгоды. — Обмотаю вокруг себя пояс, туда засуну купюры. Ученые на границе всегда вне подозрений, — уверенно заключил он.

—   Вам нужно напьисать распьиску, — седоватый протянул ручку и чистый лист бумаги.

—    Что, и подпись ставить? — Миркин сделал испуганные глаза.

—   Коньечно.

—    Не хотелось бы, — поморщился Миркин, — вы ж потом начнете меня шантажировать, дескать, написал, теперь ты у нас в руках, денег тебе больше платить не будем, станешь работать бесплатно.

—   Вы зрья так, — в голосе седоватого, к удовольствию Миркина, послышалась легкая обида — значит, они уже на равных, — мы деловые льюди и всьегда хорошье платим за информацию.

—   Что ж, — уже не так уверенно сказал Миркин, — если платить будете, то я готов. Почему бы не согласиться на джентльменские условия? — продолжал бормотать он, беря в руки ручку и бумагу, — я надеюсь, что нахожусь среди порядочных людей, — шмыгая носом, Миркин с демонстративной подозрительностью осмотрел ручку.

Американцы терпеливо наблюдали за его манипуляциями.

—   И что ж писать? — протяжно выдохнул Миркин.

—   Пишьите. Я, фамилья, имя, должность, гдье вы работаете, так, написали? Пишьите адрьес…

—   Город Предпорожье, — бубнил Миркин, выводя на листе настоящие каракули, — улица Плеханова… А это, кстати центр города, — поднял он голову, — у нас, ученых, раньше вообще льготы были большие, это сейчас опустили нас ниже плинтуса, — он отложил ручку с намерением что-то сказать, но седоватый вежливо перебил:

—    Извиньите, но давайте сначьала закончьим с распьиской.

—   Так я уже, кажется, все написал?

—      Не совсьем. Нужно указать, за что получьены дьеньги. Пишьите, что за передачу информации по… — седоватый поднял к лицу документ и медленно прочитал,

—   … разработке расчетного ракетного комплекса девяносто девять и создания ракьетной армии и ее дислокации в Тихом окьеане, направльенном на уничтожение западной территории США. Всье. Теперь можьете ставить подпьись.

Миркин, игнорируя знаки препинания и делая произвольные сокращения, закончил писать, умудрившись запачкать чернилом лист и, возвращая ручку, сказал с завистью в голосе:

—   Хорошая ручка, это -Паркер-, я видел такую у некоторых в министерстве. Но они за границу в командировки ездят, а я-то где такую могу купить? Вот поехал в первый раз, да и то все время потратил на вас, ни в один магазин зайти не успел, — и Миркин обидчиво надул губы.

—   О'кей, — засмеялся седоватый, — для вас мы подготовьили такой подарок. — Он глянул на своего товарища, и тот вышел из комнаты и почти сразу появился опять, неся в руках коробочку с ручкой -Паркер-.

—   Это дополньение к основной сумме, — сказал седоватый.

Миркин облизнул губы, и в глубине его сознания мелькнула мысль, что роль наглеца ему поразительно удается. Он стал благодарить американцев и уже совсем неожиданно для себя произнес:

—   Думаю, в следующий раз я заработаю в качестве дополнения на видеомагнитофон. — -Сейчас рассердятся-, подумал про себя. Но его собеседники в ответ лишь улыбнулись.

—   Важно, — говорил седоватый, — не тратьить много деньег сразу. Это обратьит на сьебя внимание КГБ.

—   Я, конечно, учту ваши пожелания, — беспечно ответил Миркин, — но сейчас у нас появилось полно богатых людей, и деньги уже никого не смущают. Рынок идет, господа.

—   И всье же, — настойчиво повторил седоватый, — не забывайте о своей бьезопасности. Тепьерь о свьязи. Вот телефон, — он протянул листок бумаги с написанным на нем номером, — по которому вы можьете звоньить, когда получьите дополнительную информацию. Нас особенно интерьесует, когда будут вводиться в эксплуатацию компльексы?

—   Хорошо, — сказал Миркин, пряча в карман записку.

—     Постарайтьесь этот номьер запомнить, а листок сжечь, — назидательно произнес седоватый. — А здьесь,

—  он подал чистый лист , — напьишите ваш телефон. Когда с вами захотьят увьидеться, вам по телефону скажут: -Вы интерьесовались марками сьерии -Прага-? Это пароль.

—   Я уже давно не собираю марки, — улыбнулся Миркин.

—   Придьется восстановить прьежнее хобби, — сказал седоватый, — это очьень удобно для нашего сотрудничьества. Деньгами для хобби мы вас обьеспечим.

—    Так это другое дело, — обрадованно заявил Миркин, — с деньгами марки собирать можно.

—    Продолжим. Послье паролья вам нужно позвоньить по автомату -Искра-, которые в Москвье стоят даже на ульицах.

—    Хорошо, я все понял, — сказал Миркин, — теперь мне пора, а то коллеги и так удивляются, чего я сторонюсь их.

—   Коньечно, коньечно. Мы дадим вам автомобьиль.

—   Да, и, кстати, дайте немного югославских денег, какие-то сувениры нужно купить, а то я свою водку товарищам отдал, — глаза Миркина выражали наивное доброжелательство.

После того как формальности закончились, посольский автомобиль довез Миркина в район гостиницы, где он и вышел. По дороге купил несколько мелких сувениров и поспешил в номер — времени до отъезда оставалось в обрез.

Уже после возвращения в Предпорожье Миркин позвонил сотруднику местного управления КГБ, с которым поддерживал связь, и сказал условную фразу: -У меня по поездке плюс с возможным продолжением-.

На встречу с ним приехал и Сколанюк. Он хорошо знал агента, так как ранее не раз виделся с ним.

Миркин подробно рассказал о поездке, посещении посольства США, а затем выложил пачку денег.

—   Заработок за два дня, — сказал он.

—   И доказательство того, что не зря съездили, — добавил Сколанюк.

После встречи начальник управления, возвратившись к себе, позвонил к Шамову.

—   Наш -Сазоновуже дома, удачно съездил, — начал Сколанюк.

—    Клюнули? — в голосе Шамова звучал неподдельный интерес.

—    Клюнули, — подтвердил Сколанюк, — и очень заинтересованы в продолжении. — Он вкратце рассказал о поездке агента, его контактах с американцами, ответил на вопросы.

—    Ну, что ж, неплохо, мы ждем телеграмму от вас.

Предложения по поощрению агента поддержим.

 

-ФРЕГАТ-

Они ехали на встречу с агентом -Фрегатом-. Когда до назначенного места оставалось совсем немного, они вышли из машины и остаток пути проделали пешком. Полный и грузный Шаразанов шел, заметно переваливаясь. Казалось, движение не приносит ему удовольствия, и он предпочел бы не покидать автомобиль, но это было не так. Просто как начальнику управления КГБ по Николаевской области ему приходилось много просиживать в кабинете, отчего он уставал, поэтому возможность лишний раз пройтись доставляла только радость. Вот и теперь он решил выехать из управления пораньше, чтобы вдохнуть поглубже свежий воздух первых зимних дней. Настоящие холода еще не пришли, лишь кое-где лужи подернулись тонким ледком да редкие белые мухи нетнет и срывались откуда-то с неба.

—   Так у него, Виталий Иванович, говорите, бабушка в Израиле известный человек? — Шаразанов повернулся к идущему рядом Шейбуту, начальнику отделения местной контрразведки.

—    Да, Анатолий Алексеевич, она работала в правительстве Голды Меир. Руководила там аппаратом. Они с Меир, оказывается, жили в Киеве по соседству, даже вместе играли во дворе. Правда, бабушка -Фрегатавыехала из СССР гораздо позже, сразу после Второй мировой войны, сначала в Америку, а когда образовался Израиль, то из США — уже туда. Ее дочь Майя была в то время уже взрослой, она вышла замуж за работника райкома комсомола из Николаева Фридмана Семена Васильевича. Его, после того как узнали о теще, из райкома убрали. У них родился сын Семен, это и есть наш агент -Фрегат-.

—    Но в Израиле много и других его родственников проживает? Тот же Арон Меерсон, который работает в -Моссаде-?

—   Да, это один из интереснейших его близких. Именно ему агент и должен передать наши дезинформационные материалы.

Они вошли в конспиративную квартиру, куда с минуты на минуту должен был прийти -Фрегат-, и расположились в креслах, продолжая беседу.

Звонок у входной двери прозвучал резко и коротко.

—   Он, — сказал Шейбут и двинулся в прихожую. Через минуту в комнату зашел невысокий, начинаю-

щий лысеть мужчина средних лет, и, увидев Шаразанова, заулыбался.

—   Рад вас видеть, Анатолий Алексеевич, всегда тепло вспоминаю о вас, — -Фрегатпожал руку начальнику управления и сел в кресло напротив.

—   Ну, как жизнь, Семен Семенович? — и Шаразанов придвинул поближе к агенту чашку, которую наполнил ароматным кофе Шейбут.

—    Да вот, как знаете, прибыл из Израиля, впечатлений, конечно, масса.

—   Увидели, наконец, бабушку, своих родных?

—    Да, людей съехалось много. За последние десять лет из наших родственников никто в Израиль не приезжал, интерес ко мне, конечно, огромный, — задумчивая улыбка осветила лицо агента…

…Когда самолет начал снижение, в иллюминаторе стала видна земля. Она была каменистой, сухой, лишь кое-где виднелись зеленые островки. И вдруг, когда самолет опустился еще ниже, природа, будто по волшебству, изменилась, показались большие деревья, пальмы, много растительности. Он, Семен Фридман, чьи предки жили на этой земле, смотрел на нее с высоты полета и ожидал, что его вот-вот охватит волнующее чувство родства и близости с древней родиной. Но душа не откликалась. Он смотрел на бесконечные холмы, старые, как мир, высокие пальмы и почему-то вспоминал жену, детейшкольников, дымящийся на кухонном столе борщ и вид из своей спальни на заснеженный сквер. Душа Семена Фридмана осталась в городе Николаеве.

Самолет легко тряхнуло, он коснулся колесами бетонки и покатился по полосе.

Аэропорт -Бен Гурионпоразил чистотой и мощью. На входе огромными буквами по-английски было написано: -Добро пожаловать в Израиль!-. Были надписи и на иврите, но языка предков Семен Фридман не знал.

Наконец он миновал все контрольные пункты и шагнул в зал ожидания, где перед ним сразу же возникли десятки лиц встречающих. И тут услышал громкий и знакомый до боли голос:

—   Сема, братик!

К нему подбегала с раскинутыми руками родная сестра Циля, готовая заключить его в объятия. Они не виделись много лет, и Семен уже не надеялся встретить ее вообще.

—   Господи, Семочка, ты почти не изменился! — Циля плакала от нахлынувших чувств и сжимала кулачки. — А мы тебя так ждали, так ждали. Тетя Роза и дядя Миша тоже хотели поехать со мной, но я их всех убедила остаться дома. Мы все встретимся у бабушки.

Семен смотрел, радуясь, на сестру. Он любил ее и все эти годы очень скучал по ней.

Они вышли из здания аэропорта. Теплый, почти горячий воздух с запахом моря приятно обдувал Семена, и он, с утра продрогший в морозном московском аэропорту, совершенно обалдел.

—   Как бабушка? — спросил, приходя в себя.

—   Ой, Семочка! Ну, ты же знаешь, наша бабушка никогда не жалуется. Мы все желаем ей только здоровья. Как жалко, наш дорогой дедушка не дожил до этого дня. В Тель-Авив ехать недалеко, через час ты уже увидишь бабушку. Мой Боря пропадает у нее. Ах, Сема, ты же не видел Бореньку! Ему уже одиннадцать, он такой умненький!

Они подошли к небольшому -Пежо-, стоящему на стоянке, и Циля открыла дверцу.

—   Хорошая у тебя машина, — похвалил Семен, оглядывая автомобиль.

Дорога действительно оказалась недолгой, и вскоре они уже заезжали в небольшой дворик на тихой зеленой улице. Бабушка жила в уютном домике, веранда которого была укрыта цветами.

—    Семочка, мальчик мой! — бабушка Фая, протянув навстречу руки, стояла на пороге дома, — наконец я хоть в девяносто лет увижу моего любимого внука Сему.

Они с Цилей плакали, обнимая Семена, и тот почувствовал, что его глаза тоже стали мокрыми.

На следующий день, в субботу, бабушка пригласила к себе всех родственников.

К обеду дом стал наполняться братьями, сестрами, дядями и тетями Семена, их детьми. Их было много, о существовании некоторых он и не подозревал. Но его все знали, обнимали и наперебой спрашивали: -Сема, почему ты не взял с собой свою жену Галю и деток?-.

Всем руководила бабушка. Несмотря на преклонный возраст, ее ум был светел, голос звучал ясно, а уверенности в себе было хоть отбавляй. Ее здесь слушали и уважали. А как же можно не уважать соратницу Голды Меир, которую называли не иначе, как -совестью Израиля-?

—   Мойша, — громко говорила она, восседая в кресле у длинного обеденного стола, — ты совсем замучил Сему своими вопросами, дай ему дыхнуть свежего воздуха. Беня, где же твой Додик? В школе? Но ты же мог бы его забрать пораньше, чтобы он посмотрел на своего дядю Сему. Арончик, детка, не морщи лоб, когда стоишь рядом с Семой, ему будет неприятно, ты же не на работе!

Вот так, обращаясь к каждому, направляя толпу родственников в нужное русло и устанавливая порядок в доме, бабушка Фая управляла всеми, как в свое время она руководила в правительстве.

Когда все сели за стол, бабушка каждому дала возможность задать вопрос Семену. Правда, все вопросы были похожи и касались перемен жизни в СССР в последние годы. Большинство сидевших были выходцами из Советского Союза, и новости о стране, где они родились и выросли, порождали нескрываемый интерес.

—    Нет, — отвечал Семен на очередной вопрос, — все уже поменялось, нас никто не преследует, мы говорим, что хотим, а свободы стало столько, что девать ее некуда. Слушая гостя, все поражались, ведь в памяти остались заголовки газеты -Правда— -Сионизму бой!-, насмешки на улице, суровые лица таможенников, ногами переворачивающих их вещи в аэропорту перед вылетом в Израиль и много еще такого, от чего они бежали в поисках лучшей жизни.

—    Бизнес? — Семен пожимал плечами, — да, пожалуйста! У меня свой кооператив — ремонтная автомобильная мастерская. Построил ее прямо на своем участке во дворе. Проблема в другом — негде достать хорошие инструменты, оборудование для сварки, рихтовки. Да все, чего не коснись, — дефицит!

—     И много таких мастерских, как у тебя, Сема? — спросил кто-то.

—    Потихоньку появляются. Но это же мои конкуренты, — Семен обвел взглядом сидевших за столом. Все понимающе закивали. — Поэтому нужно развиваться. Вот недавно оборудовал мойку, покраску для машин.

—   А как налоги? — поинтересовался тот же голос.

—   Таких, как я, освобождают от налогов.

По столу разнесся вздох зависти — налоги были частью жизни здесь, в стране рыночной экономики, платить их приходилось всем, и слова Семена удивляли.

Постепенно перешли к воспоминаниям, кто-то чемуто смеялся, кто-то всплакнул, словом, встреча удалась на славу.

Уже ближе к вечеру, когда гости стали расходиться, к Семену подошел его троюродный брат Арон, который работал в -Моссаде-…

… — Он сам подошел к вам? — уточнил Шаразанов, с интересом слушая рассказ агента.

—   Да. Я на протяжении вечера никак не выделял его, со всеми держался ровно, — сказал -Фрегат-. — Но вы знаете, он отличался от всех остальных — сидел в стороне, лицо чуть нахмуренное, хотя, — он пожал плечами, — все родственники относятся к нему хорошо.

—    Это хорошо, что инициативу проявил именно он. Лишняя навязчивость по отношению к сотрудникам спецслужб всегда кажется им подозрительной, — пояснил Шаразанов. — Наверное, он предложил встретиться где-нибудь вдвоем?

—   С этого начал. Причем предложил заехать за мной через день и попросил, чтобы я ничего не планировал в это время. — Агент вспомнил что-то и усмехнулся…

…Когда в понедельник ровно в десять утра Арон зашел в дом к бабушке, та сказала ему:

—    Арончик, детка, покажи Семе город и не забивай ему голову своими глупыми вопросами, все равно Советский Союз скоро погибнет.

—   Хорошо, бабушка, — чуть наклонил голову Арон и улыбнулся Семену.

Они сели в машину и поехали по городу. В машине работал кондиционер, и Семен с интересом осматривал салон.

—    Слушай, Сема, — спросил вдруг Арон, — а почему ты раньше не приезжал к нам? Мы же тебе трижды посылали приглашение.

—   Понимаешь, — усмехнулся Семен, — я же не всегда был свободным бизнесменом. До этого почти десять лет работал на Черноморском судостроительном заводе в Николаеве в цехе заготовки деталей корпуса корабля, стригеров и шпангоутов. Получил допуск к секретам, хотя, — он пожал плечами, — кроме цеха заготовки и заводоуправления, никуда не имел права заходить. В ОВИРе мне объясняли, что я осведомлен о продукции оборонного характера, и пока пять лет не пройдет, меня никуда не пустят, даже на постоянное жительство.

—   Слава богу, времена изменились, — сказал Арон.

—   Я надеюсь, навсегда.

—   А когда ты думаешь переезжать к нам, в Израиль? Семен ответил не сразу.

—    Видишь ли, Арон, это не так просто. Сейчас у нас все по-другому, у меня бизнес, я получаю прибыль, у меня мало конкурентов, мы начинаем становиться на ноги. А здесь мне нужно будет начинать все сначала.

—   Я понимаю тебя. Ты прав, здесь тоже несладко. — С минуту он ехал молча, затем сказал: — Вначале мы заедем в одно место, — Арон свернул в переулок и остановил машину у какого-то здания с вывеской -Бюро недвижимости-. Рядом высилась современного вида гостиница из стекла и бетона, невдалеке виднелось море.

Арон уверенно подошел к двери с металлическими кнопками и набрал цифры -555-. Замок в двери щелкнул, и Арон зашел внутрь. Сидевший недалеко от входа мужчина, напоминающий охранника, встал и поздоровался. Когда они зашли в небольшой уютный кабинет, скорее напоминающий комнату отдыха, чем сугубо деловое помещение, Арон предложил кофе и соки.

—   Ты знаешь, Сема, я обязательно покажу тебе город, как сказала бабушка, но вначале я должен тебе кое-что рассказать.

Они сели в удобные, глубокие кресла, и Семен закурил.

—     Понимаешь, — продолжил Арон, — я сотрудник -Моссада-, руковожу отделом, который ведет работу по СССР. У меня в ведении несколько республик, в том числе и Украинская ССР. Мне нужно задать тебе несколько вопросов, которые будут касаться обстановки в СССР. Конечно, это может сделать кто-то из моих коллег, но зачем? Мы же родственники. Ты не обижайся, вопросы не будут касаться лично тебя, а Советский Союз — не наша родина.

—   Да ничего страшного, Арон, задавай…

…Шаразанов потушил в пепельнице сигарету и спросил:

—   А вас действительно не задел тот факт, что вас опрашивал ваш брат?

—   Как вам сказать, — агент сделал глубокую затяжку,

—    задело, конечно. Не зря его бабушка предупреждала, она знает, что он карьерист, — рассмеялся агент.

—   И долго вы проговорили?

—   Прилично, часа три, наверное, даже больше. Арона интересовало все, что касалось судостроительного завода, на котором я трудился: продукция, ведущие специалисты, причем не только их данные, но и особенности характера, слабые стороны, да вообще все.

—   И тогда вы сказали Арону о секретных документах, которые привезли?

—   Да, — агент опять рассмеялся, — вы бы видели его глаза при этом! — он опять глубоко затянулся сигаретой…

…Когда стало заметно, что Арон иссяк, его голос расслабился, и он потянулся к стоящей рядом на столике бутылке вина, Семен негромко, словно невзначай произнес:

—    Слышишь, Арончик, я привез секретные документы по последнему авианосцу, который скоро может сойти со стапеля.

—      Секретные документы? — как эхо переспросил брат. По его лицу было видно, что до него не сразу дошел смысл сказанного. Но уже через секунду его глаза напряглись. — О чем ты, Сема? Какие документы?

—   Настоящие, закрытые. Материалы эти купил у давнего приятеля, с которым вместе учился еще в Киевском политехе. Мы потом вместе поехали в Николаев по распределению. Он ведущий технолог, очень осведомленный человек. Но, сам понимаешь, у него нет автомобильной мастерской, он живет только на зарплату. А на зарплату разве проживешь? Конечно, он рисковал, но я тоже рисковал, когда вез эти бумаги сюда через границу, снимая носки, вытряхивая белье.

—   Где же документы? — выдохнул Арон.

—   Да вот они, — Семен похлопал себя по спине. Затем встал, поднял рубашку и вытащил пачку листов. — Здесь не щупали, полапали впереди, по ногам. Если бы вез на животе, то нашли бы сразу. И вместо встречи с бабушкой и тобой, любимый братик, сидел бы я сейчас в КГБ на допросе.

Арон взял документы. От долгого лежания за спиной они словно повторяли изгиб позвоночника. Когда брат стал листать их, Семен произнес:

—   Вообще-то я планировал передать документы в посольство США, им эти документы, наверное, нужнее.

Арон немного встревоженно глянул на него. По его глазам было заметно, что такой вариант не слишком устраивал.

—   Зачем в посольство? — ласково сказал он, — ты не волнуйся, они попадут по назначению, нужно потерпеть пару дней. Но сначала документы изучат наши специалисты, а потом предложат американцам. Для нас это тоже важно, ведь советский флот постоянно дежурит в Средиземном море.

—   А в таком случае я получу свои деньги?

—   Разумеется, об этом ты можешь не волноваться. Они вышли из здания, сели в машину.

—   Сема, — Арон, включив зажигание, заерзал на сиденье, в его голосе появились просительные нотки, — ты извини, мы не успеем провести экскурсию по городу. Давай в следующий раз, а?

—   Конечно, все в порядке.

—   Только ты бабушке ничего не говори, хорошо?

—   Не волнуйся, не скажу. Арон облегченно вздохнул.

—    Давай договоримся так. Через два дня я позвоню домой бабушке, и мы договоримся о следующей встрече. Тогда же, я думаю, мы передадим тебе деньги.

Семен сдержал слово и ничего не сказал бабушке. На ее вопросы об экскурсии он отвечал сведениями, почерпнутыми им ранее из географической энциклопедии. Бабушка осталась довольна.

Через два дня утром Арон заехал за Семеном, и они двинулись в том же направлении, что и в прошлый раз. Тот же дом, охранник на входе и та же уютная комната.

Не прошло и нескольких минут, как в комнату зашел мужчина в светлом костюме. Он поздоровался с Ароном, как со старым знакомым, и когда брат представил гостя, тот обратился к Семену:

—   Do you speak English?

Да, Семен неплохо говорил по-английски, языки вообще хорошо давались ему, и дальнейшую беседу они вели по-английски.

Американца звали Джеймсом Паркером, и Семен почему-то подумал, что это не настоящее его имя. Он оказался очень подготовленным технически.

Они подробно обсудили каждый лист документа. И тут Паркер неожиданно спросил:

—   А вы, случайно, не агент КГБ?

—    Нет, — спокойно ответил Семен, — но ваш вопрос вообще звучит странно, ведь это не я, а вы пришли ко мне на встречу.

Арон с укоризной в глазах посмотрел на Паркера, но промолчал.

—   Извините, — сказал американец, — просто к нам направляют много провокаторов.

—   Джеймс, — произнес с упреком в голосе Арон, — вы же знаете, сколько испытаний пришлось выдержать моему брату, пока он, наконец, приехал сюда. Неужели вы хотите добавить еще одно?

—   Извините, — повторил американец.— Давайте о деле. Ваши данные, — он повернулся к Семену, — подтверждаются. Космическая разведка дает те же сведения. Мы готовы купить вашу информацию и вручить вам пятнадцать тысяч долларов. Но вам нужно будет написать расписку, указав в ней свои данные и за что вы получаете деньги. — Он посмотрел на Арона и добавил извиняющимся голосом, — иначе нельзя, таковы правила.

Еще минут двадцать он рассказывал Семену, как себя вести после возвращения в СССР. Подчеркнул, что их очень интересуют технические характеристики радиолокационных и акустических приборов и новые разработки ученых Академии наук УССР по радиолокации и ракетной тематике.

—   Когда вы добудете эти материалы, отправляйтесь в средиземноморский круиз. Во время путешествия можно будет встретиться. Круиз оплатим. Но в СССР вы постарайтесь не слишком откровенно тратить деньги, которые мы вам дали.

—    Ну, — не выдержал Семен, — не такие это уж и большие деньги, да и время сейчас другое. Я, например, бизнесмен, и в мой бизнес мне приходится вкладывать немало.

—   Я понимаю, — ответил Паркер, — вы не беспокойтесь, в следующий раз мы вам заплатим очень неплохо.

Когда возвращались к бабушке, Семен сказал брату:

—   Арончик, я рисковал жизнью и свободой, а этот заносчивый американец сунул мне каких-то пятнадцать тысяч. Это нормально?

Арон смутился.

—   Это вначале, — сказал он, — потом они заплатят тебе действительно неплохо.

—    Слушай, пришли мне хороший сварочный аппарат, а?..

…Шаразанов засмеялся.

—   Ну что, пообещал прислать?

—   Да, все-таки я его брат.

-ВЕРНЫЙ-

 

Едва Тюнин увидел -Верного-, сразу понял, что зря сегодня рассчитывал основательно посидеть с агентом. Тот, придя на встречу даже чуть раньше обусловленного времени, имел озабоченный вид, как человек, который не успевает сделать то, что должен.

—  Извините, срочная работа, до вечера нужно обработать много документов, и я, как говорят шахматисты, в цейтноте.

—   Я вас понимаю, Ричард, — улыбнулся Тюнин, которому хорошо было знакомо это состояние. — Сколько у вас времени?

—   Минут двадцать. Иначе накличу на себя гнев руководства, — пошутил агент.

—   Тогда сразу к делу.

—    Согласен. Ну, во-первых, сейчас поступает много информации от ваших граждан, которые инициативно обращаются в наши дипломатические миссии и предлагают продать различные важные сведения.

—    Что это за сведения? — спросил Тюнин, который сразу понял, что операция -Тайфунначинает давать результат.

—   Какой-то ваш ученый, насколько я понял, близкий к ракетному центру -Топаз-, передал нашей резидентуре в Белграде любопытные материалы о новых разработках в области оружия. К примеру, он сообщил о подготовке к созданию девяносто девятой ракетной армии в Тихом океане.

—    А что, — делая серьезное и тревожное лицо, спросил Тюнин, — и официальные документы какие-то предоставил?

—   В том-то и дело, что да. Он передал секретные приказы, распоряжения Совета министров, секретарей ЦК партии Бакланова, Зайкова, министра обороны Язова, министра общего машиностроения Афанасьева, министра среднего машиностроения Славского.

—   А вы сможете сделать для нас копии этих документов?

—    Сейчас я просто не успеваю, а потом, думаю, сделаю. Так вот, из Лэнгли прислали нам около двадцати разных подписей советских руководителей и попросили подтвердить каждую третью, указав, чья конкретно подпись интересует. Нам удалось их проверить и оказалось, что все эти подписи — копии настоящих, подлинных, у нас в банке данных все они есть. И еще. Пришла шифрованная телеграмма из Лэнгли. Они требуют добыть любую информацию о ракете средней дальности К-99.

—   А почему эта ракета так заинтересовала ваше руководство?

—   Оказывается, в вашем Министерстве обороны есть секретная разработка об установке этих ракет на дне Тихого океана. У нас по этому поводу очень большая обеспокоенность, ведь если такая работа ведется, то Штатам предстоит пересматривать всю доктрину своей национальной обороны. Представляете, какие это средства? Директор Лэнгли доложил нашему президенту, тот очень нервничает по этому поводу.

—   Я понимаю его тревогу, — с легким сарказмом сказал Тюнин.

—    И это еще не все. Оказывается, в СССР ведутся очень секретные разработки тяжелого носителя с двигателем, работающем на компонентах фтора. Я небольшой знаток ракетных технологий, но, судя по оценкам наших специалистов, благодаря этому двигателю ракета способна поднять на большую высоту ядерный заряд огромной мощности. А это прямая угроза нашей стране, потому что контроружия против таких ракет у нас еще нет. Эти две информации сегодня являются главными направлениями в работе резидентур ЦРУ и разведки Министерства обороны США в СССР и странах, которые еще являются вашими союзниками.

—   А более детальных данных о людях, которые передали эту информацию в ваши резидентуры, нет?

—     Пока нет. Вы же понимаете, — пожал плечами -Верный-, — с этими людьми установлены особые отношения, и теперь узнать о них что-либо подробно будет сложно.

—   Вы имеете в виду то, что их уже завербовали?

—   Скорее всего, так. Но это нормально. Если человек работает на секретном предприятии и может добывать важную информацию, то почему отказываться от того, что само идет в руки?

—   Логично, — отозвался Тюнин.

—    Вы знаете, за последнее время число ваших граждан, которые по своей воле стали обращаться в наши дипломатические миссии, очень возросло. Конечно, у нас с осторожностью относятся к таким случаям. Проверяют этих людей, ведь могут быть и провокации. Но когда убеждаются, что все нормально, то предлагают им сотрудничать. Кстати, вы знаете, из центра поступило указание, чтобы всех, кто инициативно к нам обратился с целью передачи секретных документов, вербовать, но не присваивать обычный псевдоним.

—   Что значит не присваивать псевдоним? — удивился Тюнин.

—    Именно так. Предложено просто закреплять отношения расписками о получении денег с указанием, какую информацию этот человек передал. Потом этого агента будут называть по сумме денег, которую он получил, например, -двадцать тысяч-.

—   И кому же это пришло в голову?

—    Наши психологи подсказали. Они полагают, что в таком случае постоянное упоминание о деньгах будет мертвым грузом висеть на агенте, ничем не снимешь.

—   Не знаю, не знаю… — Тюнин с сомнением покачал головой.

—   Да, чуть не забыл. По девяносто девятой ракетной армии получено сообщение, которое подтверждает данные инициативника. Это сообщение дал агент, о котором я вас информировал, он находится на связи у сотрудника нашей резидентуры Френсиса Беркли. Информация им снимается по скоростной связи на расстоянии порядка двухсот метров.

—   Больше ничего не известно об этом агенте?

—   Нет. И еще. Центр требует прояснить судьбу агента «Холла».

—   Что именно их интересует?

—   Что с ним случилось? Жив ли? В Лэнгли очень сожалеют, что так бездарно провалили агента. Насколько я смог понять, он получал очень важную информацию по советскому вооружению. До сих пор не могут завербовать агента, который бы давал информацию по -Топазутакого уровня.

-Верныйс беспокойством посмотрел на часы.

—   Пора? — спросил Тюнин.

—   Нужно идти.

—   Тогда до встречи, связь прежняя.

 

ВТОРОЙ ГЛАВК КГБ СССР

Поздними вечерами, когда вокруг воцаряется относительное спокойствие и здание Лубянки погружается в тишину, всегда хорошо думается. В этом Шамов убеждался не раз. Все его лучшие задумки, головокружительные по своей изобретательности комбинации, оперативные игры, словом все, чем ему можно было гордиться, возникали в темное время суток. Молчат телефоны, никто не дергает двери в кабинет, не хлопает папкой документов по столу начальник секретариата — да, именно это время дает простор для творчества контрразведки.

Но иногда лучше думается вдвоем. Сегодняшний вечер как раз такой.

Напротив Шамова Прудников, между ними две чашки крепкого кофе, и они ведут неспешный разговор, многое из которого понятно лишь им двоим.

—   Итак, — Шамов делает маленький глоток, — давай подведем итоги последних дней.

—   Готов, — Прудников тоже делает глоток.

—   Операция -Тайфуннабирает силу, позади уже два удачных контакта с американской разведкой. Так, Алексей Миронович?

—    Да. Это агент «Сазонов», который побывал в Югославии и по нашему заданию познакомился с сотрудниками ЦРУ из посольства США в Белграде, а также агент «Фрегат». У «Фрегата» два интересных контакта — с представителями израильского -Моссадаи ЦРУ.

—   И в первом, и во втором случае нашим агентам удалось не только передать иностранным разведкам дезинформацию, но и заинтересовать их.

—    Да, Николай Алексеевич, удалось. Подтверждением тому служат деньги, которые американцы вручили нашим людям.

—   И деньги в общем-то неплохие. Я не слышал, чтобы американцы просто так разбрасывались долларами. А ты слышал, Алексей Миронович?

—    Признаюсь, нет. Мне кажется, в практике любой разведки нет случаев необоснованной филантропии, тем более по отношению к незнакомым людям. Если наши агенты получили деньги, то это говорит лишь об одном — им поверили.

—   Согласен. А раз нашим агентам поверили, то из этого следует несколько выводов. Вывод первый: мы на верном пути, и наша тактика направления агентов в посольства с дезинформацией оказалась верной.

—   А какой второй вывод?

—   Вывод два: с небольшими изменениями эту тактику мы можем использовать и в дальнейшем. Почему? Потому что поток тех, кто инициативно обращается по разным вопросам в американские посольства в странах уходящего социалистического лагеря, растет. Так ведь?

—   Конечно. Одни просто просят денег, другие приносят секреты и пытаются продать их. В число последних и вклиниваются наши агенты. Они приносят материалы интереснее, важнее, секретнее, чем многие другие, поэтому на них и клюют.

—   Вот именно. Вывод третий, — продолжил Шамов,

—   работы нам с тобой теперь прибавится.

—   Ну, это точно, — засмеялся Прудников.

—   И никуда мы с тобой не денемся. С теми же -Сазоновыми -Фрегатомтеперь нужно работать по-другому. Они, по мнению американцев, уже ими завербованы, а значит, ЦРУ будет ставить перед ними задачи, организовывать проверки, а то и провокации. И мы должны к этому быть готовы.

—   А у нас впереди еще мероприятие по приезду –Гордеевых в Таллинн, — напомнил Прудников.

—   И «красная ртуть», — добавил Шамов. — Кстати, о –Химике неплохо отзываются.

—   Да и Гордеевы работают хорошо. Они же прошли подготовку у Вокри.

—   Таким образом, если мероприятия с этими агентами пройдут тоже успешно, нужно дальше корректировать нашу операцию.

—   Интуиция мне подсказывает, Николай Алексеевич, что и остальная часть операции принесет нам хороший результат.

—    А интуиция опытного контрразведчика не подводит, — улыбнулся Шамов.

Они сидели и вели неспешную беседу. Все-таки здорово, что есть поздние вечера.

 

СУПРУГИ

Было раннее утро, и в здании стояла тишина. Верещагин, придя специально пораньше на работу, чтобы подготовить документы для доклада руководству, перевернул лист настольного календаря. Сегодня последний день ноября 1990 года. -Гордеевыдолжны уже быть в Таллинне.

Верещагин подумал, поднял телефонную трубку оперативной связи и набрал номер. Сразу же на другом конце провода раздался голос Яркова:

—   Вокря слушает.

Верещагин улыбнулся. Ярков на работе появился, наверное, еще раньше.

—   Сергей, доброе утро.

—   О, Василий Петрович, здравствуйте, как дела?

—   Да пока без изменений, сегодня наша пара сдает зачет. — Верещагин говорил условной фразой, и хотя они с Ярковым не договаривались о том, как должна она прозвучать, тот сразу понял, о ком речь.

—    Будем надеяться, пересдача им не понадобится, — сказал Ярков.

Он тоже с утра думал о них, супружеской паре из Ленинграда, которые являлись спаренными агентами контрразведки. В своем институте он организовал их подготовку, и сегодня супруги, выполняя задание КГБ, должны были посетить американское консульство в Таллинне. Их миссия та же, что и у других агентов, — передача американцам дезинформации, и все это часть одной большой оперативной игры под названием -Тайфун-, в результате которой ЦРУ должно поверить в то, чего не было на самом деле…

…Они вышли на перрон небольшого, уютного вокзала. В толпе пассажиров, покинувших ленинградский поезд, они ничем не отличались от других — мужчина и женщина средних лет, сразу видно — супруги, скромно одетые, таких большинство вокруг. Разве что двигались налегке, почти без вещей. Да кто на это будет обращать внимание, может, люди задерживаться в Таллинне не собираются.

Они были уже у выхода из вокзального здания, как вдруг женщина остановилась. Супруг глянул на нее вопросительно.

—   Миша, — сказала она, — может, здесь, в зале отдыха пока посидим. Ведь очень рано еще, а то где мы в городе все это время будем слоняться?

Мужчина хотел возразить, что им нужно прибыть к месту пораньше, чтобы до отъезда все успеть, а ведь до консульства нужно еще доехать. Но посмотрев в лицо жены, увидел ее усталые, невыспавшиеся глаза и промолчал. В конце концов, полчаса ничего не решат, подумал он, а она за это время немного отдохнет.

Он поправил кепку и осмотрелся. Напротив — небольшой зал ожидания, тихий, людей немного.

—    Да, Наденька, ты права, подождем здесь, — и он подхватил супругу под руку.

В углу оказалось несколько свободных мест, и когда они расположились, женщина положила голову на плечо мужа, прикрыла глаза и задремала. Рядом на стене висел рекламный плакат, приглашающий в круиз по Балтийскому морю.

Он посмотрел на часы, висевшие на стене зала. До открытия американского консульства, куда они, спаренные агенты КГБ, направлялись, оставалось почти три часа. Во внутреннем кармане пиджака у мужчины лежала пачка аккуратно сложенных документов с дезинформацией, которые они должны передать сотрудникам консульства. Когда стрелка на часах стала приближаться к цифре -7-, мужчина осторожно коснулся плеча дремавшей жены.

—    Надя, нам нужно уже идти. Там наверняка будет очередь, нас ведь предупреждали.

Женщина сразу же открыла глаза и виновато глянула на мужа.

—   Представляешь, заснула. Да, конечно, идем. Вскоре они были у консульства. Там стояло несколь-

ко человек. Супруги заняли очередь. Время шло, подходили новые люди, и к открытию консульства собралось уже немало народу.

Принимали быстро, и вскоре их пригласили на беседу внутрь здания.

Когда они оказались наедине с сотрудником консульства, который приготовился выслушать их, мужчина сказал:

—   Нам крайне необходимо встретиться с ответственным представителем вашего консульства для важного разговора.

На лице американца появилось недовольство. Посетители с различными просьбами обращались часто, и чтобы избежать лишних хлопот, таких людей старались побыстрее выпроводить. Консульский сотрудник подумал, что перед ним наверняка одни из тех, кто будет сейчас просить денег или еще какой-то помощи.

—   Я занимаюсь не организацией разговоров, — сказал он раздраженно, — а визами. Если у вас нет вопросов, связанных с визами, попрошу покинуть наше представительство.

Реакция американца не смутила супругов. При обсуждении задания в КГБ их предупреждали об этом.

—    Поймите, это очень серьезный разговор, который заинтересует вас. У нас есть полезная для США информация, — продолжал настаивать мужчина. Он говорил спокойно, убедительно и, главное, ни о какой помощи не вел речь. Было похоже, что у этой пары действительно есть что предложить Америке.

Поколебавшись, сотрудник поднял трубку стоящего рядом с ним телефона. Видимо, это была прямая связь с консулом, потому что он сообщил о настойчивых гостях и их желании встретиться с кем-то из руководителей. Они с консулом обменялись еще несколькими фразами и, наконец, сотрудник положил трубку:

—   Идемте, я провожу вас к господину консулу.

В комнате, куда их завели, сидели двое американцев. Возможно, или даже скорее всего, никто из них не был консулом. Но супруги были готовы и к этому. Более того, если им предстоит беседовать с сотрудниками разведки, то это устраивало их еще больше — они сразу попадали на тех, кто им был нужен.

—    Чем мы можем быть полезны? — не представившись, один из сидевших поправил большие роговые очки и вежливо предложил супругам присесть.

—   Я работаю на закрытом оборонном предприятии в Ленинграде, — начал мужчина, — моя жена тоже. Я инженер, занимаюсь стендовым оборудованием для испытания ракетных двигателей, а жена — работник режимного отдела. У нас есть секретная информация, которую мы могли бы передать вам. Мы думаем, вас она заинтересует. Американцы слушали гостей, не прерывая. Когда мужчина замолчал, второй из них, коснувшись щеточки

усов на лице, вдруг спросил:

—   Почему вы думаете, что мы возьмем у вас эти секреты? А если это провокация? Вы же должны знать, что дипломаты не имеют права использовать свое положение для сбора закрытой информации в стране пребывания. Ведь то, что вы хотите предложить нам, собрано противозаконным путем. Мы не хотим, чтобы нас обвинили в шпионаже.

—    Но вы же нас видите впервые, и уже обвиняете в провокациях, — с упреком произнес мужчина, — а ведь у нас очень важные документы.

—   Вы же соглашаетесь, что мы вас не знаем, — подал голос дипломат в очках, — как же мы вам можем верить, видя впервые в жизни?

Супруги молчали. Во время подготовки в КГБ их предупреждали, что в консульстве, прежде чем согласиться на получение секретных материалов, постараются убедиться в том, что это не провокация. Поэтому так важно сыграть свою роль чисто. Молчали и американцы.

Выдержав паузу, мужчина встал и решительно сказал:

—    Ну, что ж. Как поступить с документами, мы решим. Одно странно: неужели вам не важно, какие действия замышляются против вашей страны? — Он повернулся к жене. — Пойдем, Наденька, отсюда.

Супруги сделали несколько шагов по направлению к двери, и в тот момент, когда мужчина протянул руку, чтобы открыть ее, сзади раздался голос одного из дипломатов:

—   Подождите.

Оба супруга остановились и обернулись. Усатый американец встал со стула и рукой приглашал их присесть вновь.

—    Прошу вас, не уходите, — сказал он, — мы готовы выслушать вас до конца.

Когда супруги возвратились и вновь уселись на прежние места, позвавший их дипломат сказал извиняющимся тоном:

—    Поймите, мы вынуждены так реагировать. К нам приходит много людей с неуравновешенной психикой, провокаторов, авантюристов, поэтому у нас сложилось уже предубеждение к посетителям, которые просят дополнительных встреч. К сожалению, такова здешняя действительность.

—    Мы вас понимаем, — примирительным тоном сказал мужчина.

—   Но сейчас мы убедились, что ни к одному из подобных типов посетителей вы не относитесь, поэтому готовы говорить с вами откровенно. Итак, что вы хотите нам предложить?

Мужчина молча достал из внутреннего кармана пиджака сложенные в большой пакет документы и фотографии.

—   Вот, ознакомьтесь, — протянул он пакет. Американцы взяли бумаги и внимательно стали раз-

глядывать, передавая друг другу.

—    А где находятся испытательные стенды ракетных двигателей? — поинтересовался тот, который был в очках.

—    Под Ленинградом, — ответил мужчина. — Этими двигателями, — продолжил он, видя заинтересованные лица дипломатов, — оснащена ракета, которая будет запускать ядерный заряд, как спутник, на высоту до двухсот километров. Вероятно, вам известно, что по международным нормам высота свыше ста километров уже не является территорией государства.

—   То есть, — удивленно произнес дипломат, поправляя очки, — получается, что над нашими головами будет постоянно висеть спутник с ядерным зарядом и в любой момент сможет нанести атомный удар?

—   Об этом свидетельствуют документы, — пожал плечами мужчина.

Американцы помолчали, затем усатый спросил:

—   Мы понимаем, что вы принесли эти документы не просто из гуманных побуждений, не так ли?

—     Вы правильно понимаете, — подтвердил мысль дипломата мужчина, — мы оцениваем эти документы в пятнадцать тысяч долларов.

Американцы переглянулись, и усатый сказал:

—   У нас сейчас нет в наличии всей этой суммы. Готовы дать вам десять тысяч. Но и то после выполнения определенных условий.

—   А что за условия? — поинтересовался мужчина.

—   Мы должны проверить вас на специальной аппаратуре, чтобы убедиться, что вы говорите правду. Согласитесь, с нашей стороны было бы опрометчиво отдавать крупную сумму денег, не убедившись, что это настоящие документы и нас не обманывают.

—   Наверное, вы правы.

—   Тогда вас и вашу супругу мы сейчас подвергнем небольшой проверке.

—   Вы имеете в виду детектор лжи?

—   Можете называть его так, — улыбнулся усатый. Супруги немного волновались перед проверкой, од-

нако оба были уверены, что пройдут ее благополучно, не зря в заведении Вокри их так тщательно готовили.

Спустя час после всех процедур американцы, убедившись, что неожиданные посетители их не обманули, вынесли 10 тысяч долларов и взяли расписку.

—    Только напишите, за что вы получили деньги, — попросил усатый, когда мужчина склонился над листом бумаги.

—   А что писать?

—   Свои данные, сумму денег и то, что вы получили их за предоставление совершенно секретных и секретных материалов по ракетным двигателям на фтористом топливе, которое используется в ракетах, запускающих ядерные заряды большой мощности на околоземную орбиту для поражения большой территории и массового уничтожения людей.

Затем американцы провели с супругами инструктаж и обусловили связь. Кроме того, их интересовала возможность получения от супругов секретной информации. Те заверили, что могут предоставить и совершенно секретные сведения по химическому лазеру, который разрабатывается в Новосибирске и проходит испытания на их предприятии под Ленинградом.

Американцы были очень довольны беседой и на прощание долго трясли руки новым знакомым.

Когда супруги приехали на вокзал, до отхода поезда оставалось менее получаса. Женщина внезапно с беспокойством сказала:

—   Ой, Миша, проверь еще раз деньги. На месте они?

—    Не волнуйся, Надя, все в порядке, — улыбнулся мужчина. Ему было легко и радостно, что все закончилось удачно и этот нелегкий день позади. Жена, легко толкнув его в бок, засмеялась.

—   Чего ты? — удивился он.

—    Думала, с утра быстро управимся, город посмотрим, я же в Таллинне всего раз была, и то школьницей.

—   Что ж, значит, не судьба.

—   Не судьба, — согласилась она.

Они вышли на перрон. Их поезд уже стоял на пути. Мужчина подумал, что дома обязательно даст воз-

можность жене отдохнуть.

 

КРЮЧКОВ

Глава КГБ подъезжал к гостевому дому разведки на Ленинском проспекте. Именно здесь он обычно проводил неофициальные встречи. Так и в этот раз. Через полчаса сюда приедут Язов и Бакланов. Крючков уже не раз говорил с каждым из них в отдельности, и оба соглашались, что так дальше в стране продолжаться не может. Теперь предстоит поговорить об этом вместе.

Нет, это еще не был заговор. В эти дни Крючков, разумеется, не думал о подготовке государственного переворота. Но он интуитивно чувствовал, что нужно подбирать единомышленников, готовых не только сожалеть по поводу начинавшегося распада страны, но и действовать. Перед самым выездом сюда у него в кабинете побывал начальник Первого Главного управления Шебаршин. Отношения с ним складывались неоднозначно. А если откровенно, то Крючков не слишком доверял руководителю разведки и втайне хотел бы даже заменить его. Но сделать это сегодня было непросто — у того имелась поддержка в Кремле. И как стало выясняться в последнее время, отношения Шебаршин строил не только там. Повод для такого вывода у главы КГБ появился полчаса на-

зад во время их разговора.

Когда Шебаршин, сидя в кабинете Крючкова, закончил доклад, Крючков, глянув на часы, сказал:

—   Ну, мне пора, сейчас буду выезжать.

Начальник ПГУ приготовился вставать, но что-то его удержало, и он, будто догадываясь, куда едет его шеф, негромко произнес:

—    Владимир Александрович, может, нам стоит пересмотреть отношение к Ельцину?

Крючков удивленно посмотрел на начальника разведки. Они обычно не вели откровенных разговоров, и вовсе не потому, что Шебаршин не входил в круг близких людей Крючкова, а просто Председатель таких разговоров в здании КГБ не поощрял.

—   Что вы имеете в виду? — спросил он.

—    Я скажу прямо о том, что говорят все, в том числе аналитики за рубежом: Губачев не сумеет удержать страну от распада. Поэтому повторюсь: нравится нам Ельцин или нет, стоит ориентироваться на Ельцина и Россию.

Крючков помолчал, затем медленно произнес:

—   Леонид Владимирович, давайте об этом поговорим чуть позже, но я думаю, что ваше предложение — не лучший вариант. Наша задача не просто выжить самим, а сохранить страну.

После этих слов Шебаршин молча вышел. Вернется ли он к разговору позже, Крючков не знал.

Автомобиль, наконец, подъехал к гостевому домику, и через несколько минут Председатель уже сидел в одной из комнат. На столе лежали свежие газеты и он, не успев просмотреть прессу в кабинете, взял лежавшую сверху -Правду-. -Лауреат Нобелевской премии Президент СССР…-, — пробежал глазами заголовок Крючков и отложил газету в сторону. Новые регалии Губачева его раздражали.

Беззвучно открылась дверь, в комнату заглянул комендант домика и сказал:

—   Владимир Александрович, гости подъехали.

—   Приглашайте сюда.

Через минуту снизу уже раздались голоса, одновременно прибыли Язов и Бакланов. Крючков подумал, что, скорее всего, они договорились где-то предварительно встретиться и до места добираться вместе.

Двери открылись и первым зашел Язов, улыбаясь уголками губ.

—   А я здесь впервые.

—    Надеюсь, не последний раз, — пошутил Крючков, здороваясь с гостями.

Они расселись в кресла, принесли чай и десерт. Первые несколько минут говорили на общие темы. Никто не начинал именно тот разговор, ради которого собрались, и, наконец, Крючков на правах хозяина произнес:

—   Ну, что, мы люди государственные, занятые, поэтому есть предложение перейти к главному.

—   Да что тут говорить? — в сердцах произнес Язов, не делая никаких вступлений, — мы не отступаем, а как говорили в войну, драпаем. Ладно, сдали друзей по оружию, о Кубе я уже не говорю. Стыдно, но… А в самой стране что творится? В Прибалтике, Грузии солдаты боятся в увольнение ходить. Откуда это? Столько лет народы дружили, что произошло? Почему ненависть?

—     Дмитрий Тимофеевич, ну это же искусственно привнесенные к нам в страну конфликты, — сказал Бакланов, поворачиваясь к Крючкову будто за разъяснениями как к руководителю спецслужбы, имеющей достоверную информацию, что же происходит на самом деле. Но Крючков промолчал.

—   Я понимаю, что искусственно, — согласился Язов,

—   но от этого что, легче? Наоборот, тот, кто должен отвечать за состояние дел, ведет себя странно, если не сказать больше.

—   Вообще-то любопытная вещь получается, — Бакланов чуть понизил голос, будто чувствовал, что приступил к теме, до сих пор находящейся под запретом, — подробное стенографирование бесед, полный отчет первых лиц государства о своих переговорах и встречах за рубежом всегда были нормой для руководства страны. Так ведь?

—   Еще бы, — громко ответил Язов, игнорируя негласное правило: -о руководстве только шепотом-, — это не прихоть, поскольку глава государства не может быть частным лицом. До Губачева так было всегда... Он перестал предоставлять отчеты, перестал знакомить членов Политбюро с содержанием своих зарубежных переговоров. А ведь это, извините, настораживает. Значит, что-то скрывает?

—    Мы сколько раз просили его, — поддержал Бакланов, — посвящать нас в то, что происходит. -Да, да, обязательно, — отвечал он, — сейчас подправлю кое-что, подкорректирую и дам вам...Не давал. Владимир Александрович, — повернулся вновь к Крючкову, — вы-то наверняка знаете, что или он человек несамостоятельный, или давно замыслил то, что творит.

Крючков согласно кивнул. Он хорошо помнил, как впервые по каналам разведки в КГБ поступила информация о переговорах Губачева в Рейкьявике. Уже тогда лидер страны откровенно говорил о сдаче ГДР, о смене политического строя в нашей стране, о коренном пересмотре взаимоотношений между западными странами и СССР... Речь шла о вещах, совершенно несовместимых с интересами государства. В начале 1990 года во время встречи на Северном Кавказе Губачев сказал канцлеру ФРГ Колю, что ГДР может войти в состав Западной Германии и вопрос этот можно решить. Коль не поверил и попросил переводчика еще раз повторить сказанное Губачевым. Об этом тогда никто не знал. И когда во время переговоров на Мальте обсуждался вопрос о -поэтапном роспускеВаршавского блока, прекращении сотрудничества с входящими в него странами, Крючков решил предупредить Губачева, что эта информация не является тайной. Он принес Губачеву полученные разведкой отзывы ряда американских высших чиновников о результатах тех переговоров. Когда Губачев просмотрел их, поинтересовался: -А где вы это достали?-. Крючков тогда, благоразумно не открывая карты, ответил сдержанно: -Через наши возможности-. -Ну, мало ли что там пишут…— ответил тот. Словом, разговора не получилось.

—    К сожалению, вы правы, — ответил Крючков, — у меня были попытки предостеречь его от шагов, которые он совершал, как я вначале считал, по необдуманности. Теперь я так не считаю. Дело намного сложнее, все, что происходит, — результат сознательной деятельности.

—   Бездарные личности начали, казалось бы, полезное дело, — эмоционально вступил Язов, — укреплять экономику, развивать социальную справедливость, а в итоге? Анархия, законы не работают! Да и как они могут работать, если руководство страны занимается самолюбованием. Да, именно самолюбованием! А выглядит, извините меня, как группа клоунов. Но страна же летит в пропасть!

—    Печальнее всего то, что сейчас нарушается равновесие в мире, — проговорил Бакланов, — США фактически разоружают Советский Союз и подрывают его экономику. Значит, вскоре у Америки не будет сдерживающего фактора и она сможет по своему усмотрению кроить карту мира, как ей вздумается. Но ведь это приведет к хаосу. Все же мы контролировали многих лидеров и в Азии, и в Африке, и на Ближнем Востоке. Теперь же они превращаются в совершенно независимых политиков. Вот делов могут натворить!

—   Зная некоторых из них лично, я полностью с вами согласен, — сказал Крючков. — Наша перестройка Вашингтону еще аукнется. Кстати, помните расстрел в Мюнхене израильской спортивной делегации?

—    Тогда теракт организовал, кажется, палестинский -Черный сентябрь-? — спросил Бакланов.

—    Именно он. Но, должен сказать, у нас были позиции в этой организации, в ней же состояло немало бывших членов ФАТХ, поэтому мы предложили тогда Западу: мы подключаемся и попробуем через некоторых их лидеров склонить террористов отпустить заложников. Не послушали. Результат вы знаете.

Они проговорили еще почти час. Разговор носил сумбурный характер, никаких планов не строили. Возможно, они ожидали от Крючкова как инициатора каких-то предложений, но он не стал торопить события. И, конечно, он и словом не обмолвился, что на одном из закрытых объектов КГБ СССР под названием -конспиративная дача №65уже работали сотрудники Комитета Жижин, Егоров и Грачев, составляя план подготовки переворота.

Разъезжались по одному.

По дороге на Лубянку мысли Крючкова возвратились к операции -Тайфун-. Он подумал, что данный этап проходит пока удачно. Удалось дезориентировать штабквартиру Лэнгли, которая, получая дезинформацию от агентов КГБ, в конце концов поверила в -новое советское оружиеи спешно начала переориентировать деятельность своих резидентур в СССР. Нужно будет определиться с перспективой дальнейшей работы.

Автомобиль Крючкова приближался к Лубянке, недалеко от которой стояла группа людей с плакатами -КГБ — палач русского народа-.

 

-КРАСНАЯ РТУТЬ-

У Сида Гарримана, сотрудника американского консульства, недавно открытого в Вильнюсе, в этот день было паршивое настроение. С утра он по совершенно пустяковому поводу поссорился со своей женой, у которой изза пролитого на пол кофе случилась целая истерика. Конечно, Сид понимал, Бафи южанка, и долгая осень без солнца здесь, в холодной стране, плохо действовала на нее. Признаться, он и сам предпочел бы находиться гденибудь в залитой солнцем Флориде, но это его работа, и не он определяет, где им быть. А ведь они здесь лишь несколько месяцев, впереди еще почти четыре года. В свое время он очень увлекся восточноевропейскими языками, неплохо выучил русский и польский, и при выборе страны это сразу учли, его отправили вначале в Польшу, а затем в провозгласившую независимость Литву. Что ж, они с Бафи еще молоды, нужно потерпеть.

Сид снял с полки пачку документов, поданных местными жителями для получения визы в США, и приготовился их изучать. Анкеты, справки, фотографии… его очень удивляло, что на фотографиях у всех советских граждан были серьезные лица. Его соотечественники выглядят совсем по-другому, они поголовно улыбаются, и это считается правилом хорошего тона. Вообще, русские очень отличаются от американцев. Их всех, проживающих в СССР, в Америке называют русскими, независимо от национальности, слово -советскийменьше в ходу.

Он взял с полки очередную папку с документами, но тут двери в кабинет открылись, и на пороге показался охранник.

—   Мистер Гарриман, — сказал он, — к нам пришел какой-то русский, очень просит его принять. Мистер Мэнсфилд с утра уехал, остались только вы.

Сид про себя выругался. Меньше всего ему сейчас хотелось бы с кем-либо встречаться, но установка сверху была ясная: проводить беседы со всеми советскими гражданами, обращающимися в дипломатические представительства, особенно обращая внимание на тех, кто связан с оборонными секретами.

—    А он не сумасшедший? — спросил Сид в надежде, что охранник ответит утвердительно, и тогда ему можно будет отказаться от встречи.

—   Нет, сэр, вполне нормальный на вид молодой человек.

—   Хорошо, Уильям, скажите ему, что я сейчас буду.

Сид вздохнул, отодвинул от себя документы и вышел из кабинета.

Этот русский действительно выглядел вполне адекватным. На вид ему не было и тридцати, длинная челка падала на лоб. Держался он спокойно и непринужденно, чувствовалось, что пребывание в иностранном дипломатическом представительстве его ничуть не смущало.

—   Мне нужно в США по частным делам, — с ходу заявил он, — но так, чтобы это все не долго тянулось.

—    Простите, как мне к вам обращаться? — вежливо осведомился Гарриман.

—   Я Степанков Геннадий, из Свердловска.

—   Мистер Степанков, понимаете, для получения разрешения на въезд в США существует определенная процедура, у нас в зале приема посетителей все подробно написано.

—     Да читал я, — нетерпеливо махнул он рукой, — столько там понаписывали. И сколько это займет времени?

—   Все зависит от того, насколько вы точно составите анкету и подготовите документы для выезда. В случае внимательного отношения к подготовке документов процесс займет не более двух-трех недель.

—   А быстрее нельзя?

—   К сожалению, это не зависит от меня. Есть определенные правила.

Русский на минуту задумался, словно планируя дальнейшие действия, а затем вдруг, перейдя на шепот, спросил:

—   А вам -красная ртутьне нужна? Могу продать.

Сид опешил. -Красная ртуть-? У этого русского? С ума сойти. Вещество, о котором ходит столько легенд, вот так запросто ему, сотруднику консульства США Сиду Гарриману, предлагают купить? И где? Прямо в консульстве!

—   Простите, мистер Степанков, что вы имеете в виду, говоря о -красной ртути-? — на всякий случай осторожно поинтересовался Гарриман. У него мелькнула мысль, что это, возможно, провокация, и ему придется вызвать охрану. Но он сдержал свой первый порыв и решил послушать дальше.

—    Как что? — удивленно спросил гость. — Именно -красную ртуть-. Ее изготовляют на предприятии, где я работаю. Затем отправляют в Арзамас-16. Слышали о таком?

Сид кое-что слышал об Арзамасе, но решил не подавать вида, пусть русский сам расскажет все.

—    Это центр изготовления ядерного оружия, там и водородные бомбы делают, — продолжил посетитель. — Если вы хоть немного имеете представление о ядерных технологиях, то оцените то, что я скажу. Так вот, именно -красная ртутьи помогла снизить вес и величину ядерного заряда. А что это значит? Это значит только одно: теперь ракета может нести на себе в два, а то и в три раза больше ядерных зарядов. И теперь, если мы захотим по вас шарахнуть, то сделаем это намного эффективнее. Теперь поняли?

В этот момент Сид услышал шаги по коридору. Это возвратился консул.

—   Один момент, — сказал он, и выглянул из кабинета.

—   Мистер Мэнсфилд, — позвал он. В коридоре показался его шеф.

—     Что случилось? — он выжидательно смотрел на Сида.

—   Мистер Мэнсфилд, — сказал Сид, прикрывая двери в кабинет, где оставался гость, — тут у меня на приеме русский, он предлагает нам -красную ртуть-.

Консул потер в замешательстве переносицу, вспоминая, что это такое — -красная ртуть-? Кажется, это связано с секретными разработками в СССР.

—   А что, она у него с собой?

—    Еще не знаю, мы только недавно начали разговор, но, думаю, нужна ваша помощь.

Консул кивнул и зашел в комнату, где сидел Степанков. Что ж, вроде приличный молодой человек, хотя черт его знает, что у этих русских в голове?

—   Я Сидней Мэнсфилд, консул США. Чем могу быть полезен?

—   А я Гена Степанков из Свердловска. Хочу предложить выгодную нам обоим сделку.

—  Вы имеете в виду -красную ртуть-? — спросил консул.

—   Ну да, я же только что объяснил все вашему коллеге. Он что, ничего не понял?

—   Нет, нам все понятно, но ваше предложение слишком необычно.

—   Да ничего необычного нет, сейчас в стране все продается и покупается.

—   И сколько вы хотите за ваш товар? — с легким сарказмом спросил консул.

—    Ерунду. За сто граммов всего десять тысяч зеленых. Почти бесплатно.

—   А -ртутьу вас?

—   Конечно. А чего бы я к вам бегал по десять раз? — С этими словами Степанков вытащил небольшой сверток и стал его разворачивать. Оба американца с беспокойством следили за его действиями.

—   Это не опасно? — не выдержал консул.

—   Не бойтесь, она не взрывается, — усмехнулся Степанков. Развернув пакет, он бросил бумагу прямо на пол, оставив в руках небольшую ампулу, обтянутую фольгой.

—   Это вольфрамовая фольга, — легко постучал он пальцем по поверхности ампулы, — чтобы снизить радиоактивность.

Тревога на лицах американцев усилилась.

—   Зачем же вы принесли радиоактивный предмет сюда? — с упреком спросил консул.

—    Да чего вы переживаете? Тут излучения меньше, чем в вашем столе, — воскликнул Степанков. — Видите, я же держу в руках — и живой. Пока, — добавил он и засмеялся.

Консул был в растерянности. Если честно, ему больше всего хотелось сейчас послать этого русского к дьяволу с его опасным предметом и не морочить себе голову. Но если потом этот парень придет в американское посольство в Москве и там расскажет, что его вместе с -красной ртутьювыгнали из консульства, его, консула, ждут неприятности. А как же, все дипломаты, сбиваясь с ног, добывают секреты в СССР, а он не взял даже то, что само идет в руки? Нет, придется все-таки договариваться с этим посетителем.

—  Хорошо, — сказал консул, — но вы понимаете, что мы не можем заплатить деньги за кота в мешке. Вам нужно оставить ампулу у нас, чтобы мы изучили ее содержимое. Только потом мы готовы будем оплатить ваши услуги.

—   А если обманете? — Степанков без доли смущения посмотрел в глаза консулу. Тот выдержал взгляд и вежливо ответил, стараясь вложить максимум убедительности в свои слова:

—   Поверьте, у нас не обманывают. Мы заинтересованы в сохранении наших добрых отношений не меньше вас.

—    Ладно, уговорили. — С этими словами Степанков поставил на стол ампулу. — Ну, задаток хоть дайте.

—   Хорошо. Сколько вы хотите?

—   Ну, тысяч эдак пять. Долларов. Консул подумал.

—   Мы дадим вам две. Степанков вздохнул.

—   Согласен. А за остальным когда прийти?

—   Давайте договоримся на завтра. В это же время, устроит?

Вскоре Степанков вышел из консульского помещения и двинулся к главпочтамту, где располагалась служба междугородных переговоров. Там он зашел в одну из кабинок, набрал московский номер и сказал в трубку:

—    Лекарство я отдал. Завтра нужно подойти в больницу еще.

На следующий день Степанков опять пришел в консульство. На этот раз его приняли куда приветливее. Консул лично встретился с ним и, все время улыбаясь, сказал, что ста граммов, которые вчера оставил Степанков, недостаточно, чтобы определить все свойства -ртути-. Он попросил еще килограмм.

—    Ну, вы даете, — засмеялся Степанков, — мне ж ее нужно тащить аж с Урала. Туда самолетом, а назад с -ртутьюкто ж меня в самолет пустит? Поездом придется телепаться, а это несколько дней. Словом, неделю нужно на все. И прошу командировочные выдать.

—   Мы все понимаем и деньги на дорогу, конечно, дадим, — пообещал консул, — но давайте обсудим и вот какой вопрос. Учитывая, что -красная ртуть— секретное вещество, ваши действия по его приобретению связаны с риском. Тем более риск увеличивается, если вы несете -ртутьк нам. Поэтому предлагаем вам связываться с нами с предосторожностями.

—   Что вы имеете в виду? — удивился Степанков.

—   Через три дня позвоните мне вот по этому телефону, — и консул дал Степанкову лист бумаги с написанным на нем номером телефона, — спросите: -Регистратура? У меня высокая температура-. Если скажут: -Вам нужен врач-, то вам надо везти компонент, если вы услышите: -Вы ошиблись-, то ехать не надо, вещество при проверке нам не подошло.

Спустя неделю Степанков принес в консульство килограмм -красной ртутии получил деньги. С ним пообещали связаться.

Степанков, как и в прошлый раз, зашел после этого на почту и перезвонил в Москву.

—    Лекарство передал. В больнице сказали, что мне потом нужно будет встретиться с доктором.

—     Хорошо, ждем вас, — раздался на другом конце провода голос начальника -американскогоотдела контрразведки КГБ СССР Копылова. Он положил трубку на рычаг и тут же набрал номер с другого аппарата. Это была оперативная связь.

—     Алексей Миронович, позвонил -Химик-, задание он выполнил.

Услышав эти слова, Прудников, держа в руках трубку, облегченно вздохнул — первая часть операции с «красной ртутью» выполнена. Теперь нужно ждать наступления ее заключительной фазы. Полуфабрикат, который передали агенту -Химику-, был заправлен радиоактивным йодом, на который должен среагировать любой прибор по проверке радиоактивной загрязненности.

Осталось лишь немного подождать.

 

ЗАДЕРЖАНИЕ

Конечно, эта заправка не выглядела шикарно, как хотелось бы, так себе, халупа с наливными баками. Но у нее было два неоспоримых преимущества. Во-первых, на много километров по трассе она была одна, и, главное, стояла на основном шоссе совсем недалеко от границы Литвы, поэтому машины тут тормозили круглые сутки.

Томас Саулюс работал здесь второй год и был доволен. До этого он крутил баранку в республиканском -Пассажиртрансе-, что ему, признаться, чертовски надоело. Спасибо мужу сестры, который занимал в -Нефтегазсбытеважный пост, он Томаса сюда и устроил. Меняясь с напарниками, он выходил на дежурство раз в три дня, но этого было вполне достаточно, чтобы в семье появился достаток. Да и работа не утомительная — сунуть шланг в бак машины совсем нетрудно. Водителей рассчитывал кассир, с Томасом они ладили отлично. Вообще-то Томас был литовец, но женился на белоруске, и вот уже пятнадцать лет живет тут. Хотя до его родных мест совсем недалеко, чуть больше часа на машине.

Скучать здесь не приходилось. Ночью, когда машин немного, к ним в помещение всегда приходил перекинуться в карты или просто поболтать дежурный из службы радиационного контроля, будочка которого стояла почти вплотную к заправке. Будочка появилась здесь еще до Томаса, после Чернобыля, будь он проклят, сколько горя принес людям. Рассказывают, раньше аппаратура у этих ребят в будочке звенела часто, уж очень много машин пачкались в пыли, что летела из зараженной зоны. Теперь такие случаи намного реже, хотя Томас не раз был свидетелем, когда контролеры, иногда со скандалом, ставили машину на специальную площадку рядом с заправкой, а потом увозили куда-то на чистку.

В это утро было много машин, и Томас с трудом успевал обслужить их, чтобы водители не ждали. Некоторые из них очень нервничали, когда задерживались.

Звонок из будки контролеров раздался, как всегда, неожиданно. Томас обернулся — недалеко от него стоял небольшой Опель, на который он сразу и не обратил внимания. Ничего удивительного — иностранные автомобили уже перестали быть редкостью на трассе. Аппаратура среагировала именно на эту машину.

Возле Опеля сразу же появился контролер, который держал в руках небольшой ящичек с массивным прибором на проводе, и водил им по поверхности автомобиля. Томас стоял в нескольких метрах и не слышал, что говорил контролер водителю, но водитель словам контролера был явно не рад. Он совал под нос тому какой-то документ и возмущенно размахивал руками. Томас усмехнулся, ему-то было известно, что машина, на которой обнаружили радиоактивную грязь, обречена, ее никто не выпустит отсюда — уголовное дело. Но водитель, наверное, этого не знал, он продолжал тыкать свои документы, будто они могли чем-то помочь. Томас прислушался. -Да мне плевать, что вы дипломат!— повысил голос контролер. О, да это иностранцы! Влипли ребята. Контролер тоже стал нервничать. Побежал в будочку и стал куда-то звонить. Иностранец за ним. А в машине еще один пасса-

жир, молчит.

Томас не выдержал, решил подойти, все-таки соседи они с контролерами, а если ему помощь потребуется?

—    Николай, помощь не нужна? — спросил он у контролера, который уже выходил из своей будочки.

—   Нет, ты понимаешь, — возмущался тот, — в машине что-то фонит, аж аппарат разрывается, а этот, — он зло кивнул в сторону иностранца, — сует мне свой паспорт, -я дипломат, я дипломат-, — передразнил он.

Вообще-то Томас знал, что дипломат — лицо неприкосновенное и, желая помочь товарищу, чтобы тот не получил нагоняй от начальства, сказал:

—    Николай, дипломатов же задерживать нельзя, не попадет тебе за это?

—   А я их и не задерживаю! Но в тюрьму из-за них тоже садиться не хочу. Да еще не известно, какой он дипломат! Сейчас приедут и разберутся.

Хотя контролер и не сказал, кто приедет, Томас понял это сразу. Поэтому он ничуть не удивился, когда вскоре у заправки затормозили две машины: на одной крупная надпись -Милиция-, вторая вроде как гражданская. Но почему-то эта гражданская и меньше всего понравилась иностранцам. Они молча стояли у своего автомобиля, мрачно глядя, как из прибывшего транспорта выходят люди. По расстроенным лицам дипломатов было явно заметно, что от появления этих людей они для себя ничего хорошего не ждали.

Примерно через два часа после происшедшего на заправке в кабинете первого заместителя Председателя КГБ СССР Грушко раздался звонок. Звонил председатель КГБ Белорусской ССР Балуев. Он сообщил, что на одной из автозаправок, расположенной недалеко от границы с Литовской ССР, был задержан автомобиль по подозрению в перевозке радиоактивных материалов. В автомобиле находились американские дипломаты. Правда, аккредитованы они были в Польше, а потому дипломатического иммунитета в СССР не имели. Исходя из этого, было принято решение задержать их. При досмотре, сообщил Балуев, у иностранцев изъята ампула с неизвестным веществом, которое имеет радиоактивное излучение.

—   А где американцы сейчас? — спросил Грушко.

—   Пока в милиции. Они нарушили правила передвижения иностранных граждан в нашей стране, поэтому на них сейчас составляют административный протокол.

—    Хорошо. Нужно опросить их по радиоактивному веществу, подробно все задокументировать. Мы через МИД уточним их статус, затем будем принимать решение. Председателю я сейчас доложу.

Спустя еще полтора часа Шамов говорил сидевшему у него в кабинете Прудникову:

—    Председатель поручил груз изъять, все материалы по этому вопросу направить нам. МИД уже подготовил ноту протеста американцам по действию их дипломатов. Так что все прошло, как нужно.

—    Штатники держали журавля в руках, а в небо не улетела даже синица, — пошутил Прудников.

—     Пусть не рассчитывают. Теперь следующий вопрос: как будем работать с американцами?

—      Есть такое предложение: постараться реакцию Лэнгли сделать управляемой.

—   Что имеется в виду?

—    Представить дело таким образом, что провал этих дипломатов произошел из-за предательства одного из них.

—   И что для этого сделаем?

—      Одного из задержанных будем опрашивать несколько раз в течение нескольких часов, хоть десяти. Второго не мучить, так, небольшая беседа, очная ставка на второй день. Затем первого отпустить, а второго уже после него.

—    Ну и кормить их по-разному, — поняв изюминку комбинации, улыбнулся Шамов, — одного сухарями с водой, второго — как на убой. Пусть потом у себя в Лэнгли рассказывают совершенно разные истории.

—      Вот предложения, изложенные письменно, — Прудников передал Шамову документ.

—    Отлично, я жду Председателя, как только появится, доложу ему.

 

ДОКЛАД ПО ОПЕРАЦИИ -ТАЙФУН-

Едва Крючков зашел в кабинет, раздался звонок. Это был Шамов, просил разрешения зайти, у него предложения по работе с задержанными дипломатами и еще ряд вопросов по -Тайфуну-. Это актуальные вопросы, поэтому Крючков предложил не откладывать.

-Сейчас важно переговорить с Шамовым-, — пробормотал Крючков, нажимая кнопку связи с приемной.

—   Подойдет Шамов, — сказал он, — сразу ко мне. Опять звонок. Председатель КГБ Белорусской ССР.

—    Начали работать с задержанными дипломатами? Подождите, нам нужна совместно выработанная тактика. Сейчас у меня будет Шамов, он потом с вами свяжется.

Зашел Шамов. Сосредоточенный, вид усталый, под глазами синяки. -Не высыпается, — подумал Крючков, — все на себя берет, так неправильно-.

—     Николай Алексеевич, — начал Крючков, — хочу сделать вам замечание.

Шамов вскинул на руководителя удивленные глаза.

—   Да, — подтвердил Председатель, — именно замечание. Вы сколько времени спите? — И не дождавшись ответа, продолжил: — А заместители у вас есть? Больше доверяйте им, не грузите себя лишним. Словом, считайте мои слова руководством к действию.

—   Товарищ Председатель, у нас всем хватает работы, вам тоже не даем вовремя идти отдыхать. Вот докладывать часто приходится после девяти вечера.

Крючков сдержанно рассмеялся.

—    Вернули замечание? Ну-ну. Ладно, что у вас? — Крючков взял в руки переданный Шамовым документ и внимательно стал читать. — С товарищами из Белоруссии говорили? — спросил, не отрываясь от текста.

—   Да, полчаса назад мы согласовали все вопросы.

—   Звонил только что Балуев, я передал ему, что вы с ним свяжетесь после доклада.

—   Есть.

—   Хотя это операция Свердловского УКГБ, — задумчиво произнес Крючков и тут же поднял голову от листа. — Так вы предлагаете осуществить небольшую комбинацию?

—   Да, простую, но действенную.

—   Не спорю.

—    Мы предлагаем продемонстрировать отношение к ним совершенно по-разному, одного помучить опросами, оказать психологическое давление, а второму, наоборот, создать, если можно так выразиться, санаторные условия. И потом у себя на родине они будут давать совершенно разную информацию об условиях содержания. Появление подозрения к тому, кто находился в тепличных условиях, неизбежно. Заодно глубже зашифруем нашего агента, который им приносил -красную ртуть-.

—   Да-да, я вижу, — Крючков перелистнул страницу в документе, — вот и опрос в течение десяти часов, и отпустить их в разное время…

—   Мы бы просили вашей санкции именно на использование такой тактики.

—   Не возражаю.

И Крючков размашисто вывел в верхнем левом углу документа -Согласен-.

—     Теперь начинаем действовать по утвержденному плану, товарищ Председатель.

—      Давайте, действуйте, — поддержал Крючков. — Кстати, вчера после коллегии приглашал к себе на совещание председателей КГБ республик. Голушко доложил, что николаевцы сработали сразу по двум спецслужбам — израильской и американской.

—   Да, — согласился Шамов, — так и получилось. А вообще за последние месяцы в рамках операции -Тайфунмы подставили американцам больше десятка агентов, и на девятерых они клюнули.

—   Что ж, — иронично усмехнулся Крючков, — вы подыграли ЦРУ с получением -весомых результатов-, заняли руки сотрудникам нескольких резидентур, руководство Лэнгли постоянно докладывало в Госдеп и президенту США нашу дезинформацию. Так что можно сказать, что операция удалась. Но на этом, конечно, останавливаться нельзя. Нужно и дальше загружать их работой, помогать резидентурам -быть на высоте-.

—    Стараемся, — в тон Крючкову ответил Шамов, — чтобы они брали то, что идет к ним в руки само.

—     Но нужно избегать надуманности, чтобы не попасть потом в сети, расставленные собственными руками, все подкреплять документами, пусть они будут сделаны по нашему заказу, но со всеми штампами, подписями, печатями.

—   Я понимаю, товарищ Председатель.

—   Между прочим, как там наш -Верный-?

—   Как раз хотел вам доложить. Агент сообщил, что в Лэнгли очень большой интерес к нашей дезинформации, они считают, она соответствует действительности.

—    Нужно, как мы договаривались, дать агенту приличную сумму денег и помочь с казино.

—   Мы готовим предложения.

—     И еще хотел обратить ваше внимание, Николай Алексеевич. У американцев большой интерес к Новосибирску и Красноярскому региону, интерес к предприятиям Томска.

—     У нас несколько оперативных игр по Сибири и Дальнему Востоку. Готовим предложения с участием института, которым руководит Вокря.

—    Ну, что ж, это все хорошо, — как бы подвел итог разговора Крючков. — Но вот на что хочу обратить внимание: конспирация и строжайшее соблюдение секретности. Сегодня это не просто лозунг, а жизненная необходимость. Мы уже не работаем в обстановке благоприятствования со стороны власти, увы. Нас могут и будут, грубо говоря, сдавать. Поэтому берегите людей. Говорю это вам не просто как Председатель, а как старший товарищ.

Шамов вышел.

Крючков придвинул к себе документ со сводками последних событий и углубился в чтение. В начале второй страницы речь шла о реакции западных стран на новые инициативы СССР по разоружению. Практически все отзывы положительные. Приводились выдержки из статей, опубликованных в разных мировых изданиях. -Вашингтон постпоместила аналитический материал, в котором рассматривается вопрос: кто выиграл в ходе отказа от наращивания вооружения — США или СССР? Как итог подчеркивается, что производство Америки за последние четыре года выросло, а в СССР — упало.

Прочитав этот абзац, Крючков расстроился. Вспомнил недавние слова Язова. -Прав был маршал, — подумал, — когда говорил, что недолго осталось ждать, пока нарушится равновесие в мире, и Штаты смогут диктовать свою волю другим странам. Но есть и другая опасность, не менее страшная. Наше будущее, похоже, пойдет по худшему латиноамериканскому сценарию, когда экономика криминализируется, а торговля наркотиками, оружием и людьми становится почти обычным делом.

В стране сейчас появилось немало очень богатых людей, сколотивших свой капитал на махинациях и контрабанде. Вчерашние жулики, которые совсем недавно обманом зарабатывали тысячи, сегодня уже имеют миллионы. Они пока в тени, но уже покупают партийных функционеров, чиновников и журналистов, а с экранов телевизоров и страниц газет на обывателя идет ор, дескать, настоящих рыночников КГБ сажало в период застоя, потому мы так плохо живем! Для них нынешнее безвластие как манна небесная, поэтому они будут бороться за то, чтобы длилось это смутное время, не жалея денег. Они оплачивают акции протеста и наемные убийства. Завтра они сами сядут во властных кабинетах, и тогда будет поздно. Надо торопиться. Главный виновник

—   всего один человек-.

 

ОТЪЕЗД -ВЕРНОГО-

Тюнин шел на встречу с агентом -Верным-, Ричардом Дугласом, третьим секретарем американского посольства в Москве. Внешность Тюнина была изменена: щегольская бородка, модная фетровая шляпа и очки в легкой светлой оправе придавали его облику черты молодого удачливого бизнесмена, а дорогие сигареты, которые он курил на ходу, подчеркивали, что ему не чужды радости жизни. Если бы кто-либо из его знакомых заметил его сейчас, то вряд ли узнал в этом франте скромного контрразведчика, одевавшегося из ЦУМа и предпочитавшего отечественную -Приму-.

Но так требовала конспирация.

В прошлый раз «Верный» сообщил, что из Лэнгли пришло распоряжение о назначении его на новую должность — главы восточноевропейского отдела в Разведывательном директорате ЦРУ, который занимается анализом информации. Прежний начальник отправлен на пенсию, и теперь агенту предстоит возвратиться на родину. Его это очень устраивало, ведь жена недавно родила, и крайне нуждается в присутствии супруга и поддержке. Кроме того, любой карьерный рост по службе не может не радовать. Как он смотрит на продолжение сотрудничества после возвращения? Нет, конечно, он не возражает. Несмотря на несколько малоприятных часов, пережитых им непосредственно перед знакомством с КГБ, в остальном их отношения носили корректный характер. И, разумеется, он ценит ту финансовую помощь, которая ему оказана за прошедшие месяцы. Более того, ему хотелось бы подчеркнуть, что именно эта помощь является большим стимулом в его активной работе на советскую контрразведку.

Тюнин усмехнулся. Деньги оказались слабым местом -Верного-. Преданность Ричарда советской контрразведке определялась величиной денежного ручейка, бегущего в его карман из казны Комитета, и пока ручеек этот не прерывался, -Верныйоставался надежным звеном в агентурной сети КГБ за рубежом. На Лубянке это хорошо понимают, там не станут жалеть несколько десятков тысяч долларов для агента, которого на его службе ценят. Чтобы передать все дела новому сотруднику в резидентуре в Москве и ввести того в курс дел, Ричарду дали десять дней. Не так много, чтобы решить все вопросы перед отъездом. Поэтому у агента масса хлопот.

Но отъезд агента — это не только его хлопоты, но и головная боль КГБ. Съем всей информации здесь, в Москве, налаживание канала связи в США, отработка легенд и много такого, без чего на фронте секретных спецслужб невозможно.

И еще. Когда разведчик возвращается на родину, его перед отъездом проверяют свои же. В любой разведке опасаются предательства, а когда, как не в последние дни в стране пребывания, оно может проявиться? Если сотрудник завербован, его до отбытия обязательно вытянут на тайную встречу: инструктаж, договоренность о дальнейших действиях… Именно потому за разведчиком, собирающимся возвратиться домой, своя же служба безопасности устанавливает слежку, связи тщательно просматривает, а поведение изучает как под увеличительным стеклом. Для чего он выходил в город под неуклюжим предлогом? Куда звонил по телефону-автомату и с кем перекинулся парой слов в парке?

-Верныйпредставлял немалую ценность для КГБ, потому над конспирацией думали особенно тщательно.

Если агент вдруг заподозрит, что его начали проверять свои, он звонит Тюнину с нейтрального телефона, например от соседей по лестничной площадке, которым поясняет, что хочет связаться с бюро ремонта, и в их присутствии говорит, что у него не работает телефон. Для Тюнина это сигнал, что агент под контролем. С этого момента включается план повышенной конспирации, а значит, встречи могут проводиться только ночью и только на запасной конспиративной квартире, которой становится квартира соседей -Верного-, военных пенсионеров. В КГБ позаботились, чтобы самих соседей все эти дни не было — их отправили по путевкам в санаторий. Специалисты из Оперативно-технического управления поставили перемычку в этажной телефонной коробке, и теперь агент, воспользовавшись переключателем, может отвечать на телефонные звонки, которые поступают на его телефон, но уже с аппарата соседей. Разумеется, звонивший будет в полной уверенности, что Ричард Дуглас находится в своей квартире.

Кроме того, для полной уверенности в районе подъезда устанавливается закрытый пост наружного наблюдения. В случае, если туда зайдет посторонний человек, Тюнину сообщат сразу.

Ну и чтобы избежать любых случайностей, организовано скрытое наблюдение за -наружкойамериканцев.

Тюнин подошел к подъезду и поскользнулся. Недавно выпавший снег чуть подтаял и создавал угрозу невнимательным пешеходам. -Песком бы посыпать, чтобы никто не грохнулся-, — подумал Тюнин, оглядываясь в надежде увидеть дворника, борющегося с гололедом. Но дворника не было видно, и Тюнин, осторожно потоптавшись у дверей подъезда, зашел внутрь и зашагал по лестнице вверх. Оказавшись в пустой квартире уехавших в санаторий соседей, он снял пальто, модную шляпу и очки, отлепил бородку, включил настольную лампу и расположился на диване, положив перед собой переговорное устройство. Как только агент зайдет в подъезд, ему сообщат.

Ждать пришлось долго. Последние дни перед отъездом -Верныйработал допоздна.

Но вот в устройстве раздался щелчок, и голос старшего бригады наблюдения произнес: -Внимание, готовность-. Это означало, что агент уже подходил к подъезду. -Плюс-, — ответил Тюнин и в свою очередь спросил: -Чисто?-. -Нет, — ответил тот же голос, — семь на расстоянии-. Для Тюнина стало ясно, что ребята из комитетовской -наружкизаметили слежку за агентом. Но в подъезд они зайти не должны. Через несколько секунд голос в переговорном устройстве подтвердил это. -Тогда все хорошо-, — подумал Тюнин, и, стараясь не шуметь, чуть приоткрыл входную дверь. Спустя несколько мгновений раздался звук приближающихся шагов, и как только агент поднялся на площадку, Тюнин приоткрыл двери шире и поднял вверх большой палец. Это означало, что через два часа -Верныйдолжен зайти в соседскую квартиру. С ним уже проведен инструктаж, и агент знает, что его квартирный телефон, как только он перейдет в квартиру рядом, переключат на соседский аппарат.

Ровно в назначенное время в прихожей раздался короткий звонок. Тюнин еще раз окинул взглядом комнату. Окно было зашторено полностью, свет лампочки не пробивался сквозь толстые гардины, поэтому с улицы определить, есть ли кто-то в помещении, было нельзя.

—    Давно так много не работал, — устало проговорил -Верный-, заходя в комнату и усаживаясь в кресло, — о, спасибо, с удовольствием выпью кофе, — он взял в руки чашку предусмотрительно приготовленного Тюниным бодрящего напитка.

—    Вы под контролем, Ричард, — не то спрашивая, не то утверждая, произнес Тюнин.

—    Думаю, да. У меня неплохие отношения с нашим офицером, который в посольстве отвечает за безопасность, Маком Донахью. Мы заканчивали один и тот же университет в Огайо и играли за университетскую команду по бейсболу. Вы любите бейсбол, Виктор?

—   Здесь, как вы знаете, популярен футбол, волейбол, хоккей. Я люблю футбол.

—    А я обожаю бейсбол. Как-то на чемпионате штата мы соревновались за второе место с Кливлендским университетом. Мак был вообщем-то неплохим подающим, но тогда он получил подряд два страйка. Не знаю, что на него нашло, но из-за него мы проиграли. Ребята были страшно злые и хотели отдубасить его в раздевалке, а я защитил. Он был мне очень благодарен. Не очень-то приятно быть побитым своими же, правда?

—   Правда, — согласился Тюнин, — и как вы, Ричард, воспользовались вашей дружбой?

—   Так вот, Мак в последнее время жаловался мне, что работы стало намного больше, а помощников ему не добавляют.

—   Почему больше?

—   После разоблачения наших охранников поступила команда усилить проверку всех дипломатов, особенно тех, кто готовится к возвращению в Штаты. Конечно, Мак не может сделать для меня исключение, иначе в главном офисе его не поймут.

—   Вы говорили с ним на эту тему?

—    Нет, Виктор, я не хочу ставить Мака в неудобное положение. Просто когда я покупал сувениры для друзей и коллег в Штатах, Донахью помогал мне. Он еще сказал, чтобы я не вздумал приобретать ничего из антиквариата.

—    Правильно он подсказал, — одобрил Тюнин, — на границе таможня обязательно задержит антиквариат.

—   И Мак так сказал. Я ему ответил: -Ну откуда у меня деньги на антиквариат? Половину зарплаты приходится отсылать жене и ребенку-. Я полагаю, — улыбнулся -Верный-, — Мак предупредил меня из дружеских побуждений… хотя, — задумчиво проговорил он, — может, это тоже было элементом проверки?

—   Но вы заметили за собой слежку?

—   Да, конечно. Уже несколько дней. В посольстве не так много людей, чтобы сохранить все в тайне. Для слежки Мак использует и технический персонал, который не имеет дипломатического прикрытия.

—    Видимо, Ричард, в вашем кабинете установлены и подслушивающие устройства?

—    Я в этом уверен. С Мака спросят, если он будет пренебрегать общими требованиями. Но я в кабинете веду себя образцово. Думаю, резиденту не нужно будет за меня краснеть, — улыбнулся -Верный-.

В этот момент зазвонил телефон. Тюнин многозначительно сказал:

—   Это вам.

Агент поднял трубку и сонным голосом произнес:

—   Слушаю. Что? Такси? Какое такси? Нет, вы ошиблись, — он положил трубку.

—   И впервые так ошибаются? — усмехнулся Тюнин.

—   За последние пять дней второй раз.

—   Что ж, такова ваша судьба.

—   Да, от судьбы не убежишь, как говорят в России, — на лице Ричарда появилась какая-то покорная обреченность, и Тюнину внезапно стало жаль его. -Вообще-то он неплохой парень, — сочувственно подумал Тюнин, — просто ему не повезло-.

—   Ну, хорошо, Ричард. Теперь о наших дальнейших отношениях. Первое. Как минимум в течение года контакты с нами будут прекращены. Если по истечении этого срока вы будете уверены, что находитесь вне подозрений, то дальше действуете так. — Тюнин на несколько секунд замолчал, чтобы агент сосредоточился.

—    Позвоните в гостиницу -Афиныв Солониках и, изменив голос, поинтересуетесь стоимостью номеров в гостинице, а также условиями брони. Звонить нужно с мобильного телефона, который приобретете заранее. Отдельно к нему купите карточку. В Америке мобильными уже вовсю пользуются, поэтому сделать это вам будет несложно.

—   Да, — подтвердил агент, — через несколько лет мобильный вытеснит обычную связь. Так многие считают.

—   Теперь, Ричард, очень важный момент. Звонить вы должны каждое воскресенье в три часа дня, но начинать это делать ровно через год после вашего возвращения в Штаты. Заказывать номер нужно на первое число месяца и сроком на двадцать один день. Ко дню встречи прибавите число -шесть-. Это будет днем контакта следующего месяца, а встреча — в двадцать один час в ранее оговоренном месте. Разумеется, телефон после этого уничтожьте.

—   Хорошо, я повторю то, что вы, Виктор, сказали, — Ричард перечислил очередность своих действий, — кажется, не ошибся?

—    Нет, все правильно. Теперь о вашем вознаграждении. Вам выделена неплохая сумма, Председатель свое добро уже дал.

—   Спасибо, это весьма кстати.

—     Предлагается следующий план. Вы даете своему брату какую-то сумму, чтобы он побывал в казино под названием -Чарли Чаплин-. Оно находится недалеко от того места, где брат живет. Затем даете еще и еще. Ему будет везти. Мы об этом позаботимся. Выигрыш будете делить с братом пополам.

—   А вы уверены, что мой брат везунчик? — с иронией спросил -Верный-.

—   Вы в этом убедитесь сами. Так вот, когда брат выиграет нужную сумму, вы купите казино, пока небольшое. Остальные ваши деньги будут лежать на анонимных счетах в одной из стран, где есть оффшорная зона. Что это за страна, вы узнаете позже. Механизм снятия этих денег со счетов вы знаете. Лучше, если это будут не слишком большие суммы. Сами понимаете, в противном случае налоговое управление сразу же заинтересуется вами.

—    Да, я уже думал над этим. Но у меня есть еще вопрос.

—   Слушаю вас, Ричард.

—   Знаете, Виктор, мне будет нелегко привыкать к кому-то другому, с вами, мне кажется, мы неплохо сработались.

—    Что ж, над этим мы тоже думали. Сейчас решается вопрос о возможном откомандировании меня в США, чтобы не вводить в работу дополнительных сотрудников.

—   Это было бы хорошо. Кстати, Виктор, есть реакция Лэнгли на задержание дипломатов с -красной ртутью-.

—   Да? И что говорят в главном офисе?

—    Там говорят, что к дипломатам относились совершенно по-разному, и это кажется подозрительным. Насколько мне известно, у нас даже допускают предательство одного из них. Словом, небольшой переполох из-за этого.

Этого известия Тюнин ждал. Он вспомнил изречение одного из древних полководцев, что простота военной тактики всегда ведет к успеху, и подумал, как мало изменилось в мире.

—   Вы знаете, — продолжал агент, — в Лэнгли сегодня придают большое значение разработкам по химическому лазеру в Новосибирске. Да и все, что связано с созданием Тихоокеанской армии, их тоже очень интересует. Главный офис тревожит информация, полученная от разоблаченных вами агентов.

—   А что именно?

—    Прежде всего, все, что касается сведений по параметрам ракет дальнего радиуса действия с точностью стрельбы 30—40 метров и миниатюрной головной частью большой мощности. Дело в том, что эти данные подтверждены документами, подписанными секретарями ЦК и министром обороны.

—   Наверно, это не зря, — неопределенно ответил Тюнин.

—    Ну что, Виктор, завтра у меня тяжелый день, — агент поднялся и протянул руку. — Если больше не увидимся в СССР, жду встречи с вами в США.

—   Но не раньше, чем через год. Удачи вам, Ричард. Когда -Верныйпокинул конспиративную квартиру,

Тюнин глянул на часы и подумал, что до утра осталось не так много времени, каких-то пару часов. Что ж, для отдыха вполне достаточно. Он прилег на старенький диван, сунул под голову кулак и закрыл глаза с намерением немного поспать. Но уже через секунду спохватился, взял стоящий на столе будильник и завел его. -Так-то надежнее-, — пробормотал Тюнин и уже со спокойной совестью растянулся на диване. Пружина колола ему бок, но он ее не чувствовал, сон контрразведчика был глубоким и без сновидений.

...Будильник зазвонил вовремя.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/