Меня зовут… нет, не так. Меня называют, называли Саррой… На самом деле, моим , так называемым именем, - является код, записанный в базе данных компании которая меня произвела. Если со мною возникнут какие-либо проблемы, то специальная программа слежения обнаружит их и сообщит «мастеру» характер поломки и место нахождения модели CCM-78(Clеver Care Machine – 78) то есть, меня, а также, о всех моих функциях и качествах, вплоть до продолжительности заряда батареи. Меня произвели по заказу профессора микробиологии Грегора Готье, который из-за одолевающей его болезни и старческой немощи больше не может самостоятельно ухаживать за собой, но при этом отказывается от приюта для престарелых. Чтобы удовлетворить потребности профессора в интеллектуальном плане, мне установили программу отвечающую за способность к мышлению, подобному человеческому (усовершенствованный искусственный разум не имеющий аналогов среди машин-сиделок) и постоянную потребность накопления знаний. Грегор называет меня Саррой, так зовут его дочь, которая живет на другом полушарии Земли. Я знаю, что меня сделали похожей на нее по просьбе профессора. Он не видел ее уже пол года, но она регулярно звонит ему раз в неделю. И все-таки, он скучает, скучал… Порой я забываю в каком положении нахожусь в данный момент. Я вспоминаю прошлое: полуночные беседы с профессором, когда он не мог заснуть из-за болей в коленях, как он улыбался мне, изредка, когда я утром входила в его комнату чтобы помочь сесть в кресло и выполнить «утренний моцион» - так он называл гигиенические процедуры и неизменную чашку зеленого чая с печеньем, присыпанным корицей. Больше этого не будет. Неделю назад, он решил отправиться на остров, который посещал каждое лето, до того, как ему стало хуже, чтобы встретиться, по традиции, со старыми друзьями и коллегами в пансионате, расположенном на берегу океана. Я как всегда сопровождала его.
Закат был розовым и этим, по словам Грегора, предвещал холодное завтра. Он спокойно пил чай и заедал его своим любимым печеньем с корицей, весь вечер мы проболтали о живописи (за те пол года, которые я ухаживала за профессором, мне удалось прочесть почти всю его библиотеку). «Посмотри, Сарра, как прекрасен закат, это увядание дня, его смерть, но посмотри, какие краски! В такой закат и умереть не страшно, другое дело утро, начало нового дня, кажется – день еще не прожит, жизнь еще не прожита, и не смотря на боли хочется жить, узнать что-то новое, поболтать с тобой…» - тут он насупился и замолчал, возможно, вспомнил, кому по-настоящему принадлежит мое имя и лицо.
А ночью начался шторм, да так внезапно, что никто из команды не успел сориентироваться, и когда начали спасательную операцию, - две трети пассажиров уже утонуло. Среди них не было Грегора. Я сделала все, чтобы он был среди спасенных, но даже это не помогло. Внезапный сердечный приступ - отсутствие медикаментов - летальный исход. Уже почти целые сутки мы плывем на самодельном плоту из облегченной обшивки, запах доселе не знакомый мне появился от тела в полдень. Грегор, наверное, сказал бы, что он неприятен, но я различаю запахи не субъективно, а по шаблонам, например, запах арбуза, или спирта. Вторые сутки – запах усилился, я определила его характер – это запах трупного разложения. Третьи сутки: заряд кончается – скоро понадобятся резервные солнечные батареи. Впереди – земля. К концу дня плот достиг суши. Ею оказался клочок площадью, примерно, 5 х 6 метров. Здесь Грегор нашел свое успокоение – я вырыла ему могилу и заложила камнями. На самом большом выцарапала имя, дату рождения и смерти, и только потом поняла, что это никому не нужно – некому будет прийти на его могилу. Здесь есть только я. Хотя, это имеет смысл, в том случае, если нас все-таки обнаружат. Когда заряд батареи кончится - я смогу зарядиться с помощью солнечной энергии, которой будет недостаточно, а значит мои программы будут работать не в полную силу и в конце концов, одна за другой, перестанут функционировать, пока я не смогу ни двигаться, ни говорить, а только существовать и фиксировать происходящее вокруг. Намного позже я лишусь и этого, и превращусь в груду железа, резины и пластика, если только, конечно, мой «маячок» не засекут. Закончив работу, я села на землю и по привычке оправила платье и передник, которые нынче превратились в лохмотья. Полная луна освещала успокоившийся океан, казалось, что по воде плавают серебристые чешуйки исполинских рыб. Грегору это зрелище понравилось бы. Утром мой заряд кончился и я ощутила, что теряю контроль над координацией. Первый день на солнечных батареях – дело плохо, батареи слишком малы, чтобы впитать достаточно энергии, поэтому, порой пропадает зрение или слух. Мысли обрывочны. К тому же, по-моему, соленая вода просочилась в одно из отверстий и что-то закоротила – не могу согнуть правое колено. Я отвыкла говорить, но все еще чувствую в этом сильную потребность – в былые времена мы с профессором могли подолгу разговаривать, - он рассказывал истории из жизни, пытался объяснить то, что мне, как машине, понять не дано, например, почему запах одних цветов приятен одному человеку, а другому нет, что такое чувства и привязанность, боль и совесть, желание и грусть. Но, теперь , я пожалуй, начинаю понимать людей, их несбыточные желания - я хотела бы вернуть профессора. И то что я сейчас испытываю, они, наверное, назвали бы грустью, если, конечно, этот термин применим к машине. И днем и ночью я вспоминаю прошлое, прокручиваю каждый момент, в котором было что - то запоминающееся, интересное и вдруг передо мною предстает лицо «мастера», моего создателя. Это он дал мне жизнь, наполнил ее смыслом, но на этом островке нет никого, кто бы подарил мне его снова. Хотя нет, не так. Не он дал мне его, а тот, чье тело быстро разлагается под грудой камней, в это «адское пекло», как сказал бы профессор о сегодняшней погоде. Если бы Грегор был жив, я бы сделала возможное и невозможное для его спасения. Но, так называемая судьба, или скорее неудачное совпадение обстоятельств, сделало невозможным данный план действий. И вот, теперь, я пытаюсь осознать, что же мне делать дальше. Если бы я была человеком, да еще и таким каким был профессор, я бы боролась за свою жизнь до последнего. Но мы, машины, отличаемся от людей. У машин есть так называемая цель в «жизни» -- как можно лучше исполнять возложенные на нас обязанности. Я свои не выполнила. Не знаю что это, чувство вины? Или неудовлетворение, вызванное недостигнутой целью? Первое можно было бы применить к человеку, ко мне это прямого отношения не имеет, второе намного ближе для моего понимания. Хотя, в последнее время я стала замечать за собой, что мыслю иными категориями. Возможно, это влияние книг – пожалуй, ни одна машина-сиделка не обладает таким объёмом знаний из различных областей, как я. Мастер очень гордился своим творением, то есть, мною. А профессор просто был рад и доволен. Если он забывал что-нибудь, ему не надо было листать целые тома (профессор, один из немногих, кто еще «не забыл шелест страниц», как он иногда говорил)— я могла процитировать любой отрывок из любого источника, в любом объеме. И вот, весь этот объем знаний никому не нужен. Так вот, я как всегда делаю самый объективный и правильный вывод: так как маячок скорее всего не сломан, скоро за мною, а вернее за профессором, приплывет спасательная бригада. Меня заберут, отремонтируют, и я снова стану полезной, буду ухаживать за кем-нибудь, если повезет, то меня определят к кому-нибудь кто оценит мои знания. Но это будет уже другой человек. Машины не имеют права на собственную волю, на выбор. Когда-то, я прочитала произведение Экзюпери, Маленький принц, оно показалось мне излишне детским, а его «зерно» иррациональным: Маленький Принц пытался попасть на свою планету, умерев, чтобы ухаживать за цветком. В моем понимании - жизнь человека намного важнее цветка, - но профессор разъяснил мне, что дело не в том, о ком мы заботимся, будь это цветок, котенок или человек, главное - это те эмоции, которые возникают в то время, когда мы тратим на него свои усилия, привыкаем к нему, вкладываем в него чувства и тогда - он становится для нас особенным. Другим он может показаться невзрачным, недостойным внимания, переживаний, а тем более жертвы, но мы то знаем, что он особенный, единственный в своем роде. Мы изучаем его до последней черточки, видим «щербинки его сосуда и характера», но любящие глаза переводят недостатки в достоинства или особенности, именно они выделяют его из тысячи, делают его неповторимым. Но машинам не дано любить, не дано выбирать и не дано умирать, как людям, у них нет надежды на существование души. И все же… Вот и закат. Сегодня я сделаю то, что ни делала ни одна машина, простите, мастер, но я осмелюсь, и сама выберу свою судьбу.
- Джек, посмотрите, я кажется нашел основную плату. К сожалению, она испорчена, -- соленая вода сделала свое дело. Но, как она оказалась за пределами «сосуда» машины? Очень странно. Однако, часть отвечающая за память не пострадала. Можно узнать, что же происходило в последние часы.
«Вы думаете мы увидим что-то интересное, Кристофер?» - спросил его Джек и ироничная улыбка слегка искривила его рот.
- Да, не могла же плата сама выпрыгнуть из «сосуда». Я захватил с собою «извлекатель» и камеру. Давайте, садитесь, я загрузил.
«Меня зовут, нет, не так, меня называют, называли Саррой…» - Мастер взглянул в сторону распростертого тела-сосуда, глаза которого бездумно смотрели в синеву неба.
- На самом деле, моим, так называемым именем, - является код, записанный в базе данных компании…
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/