Владимир Лакодин

«Беглец отовсюду»

1. Происшествие у летней печки

Доктор Хтоний терпеливо ждал, когда в каменном тигле образуется однородная масса. Серебро уже «потекло», но золото еще держалось. Доктор раз в полминуты поддавал воздуху в печь при помощи маленьких мехов, а затем помешивал содержимое тигля длинной, щербатой лопаткой из черного камня.

За окном молчал поздний вечер. Притихли даже птицы — видимо, уже устроились ночевать. Старик Хтоний был уверен, что в это время к нему никто не постучится, не попросит осмотреть больного, заговорить косу или, скажем, изгнать демона из племенного быка. Поэтому он был спокоен и занимался любимым делом даже несколько расслабленно.

Наконец золото расплавилось. Над тиглем с желто-красной жидкостью образовался ореол какого-то особенно яростного света. Доктор взял щипцы, крепко обхватил ими тигель и осторожно понес его к верстаку, на котором стояла формочка. Остановив движение тигля точно над формой, он пошевелил лохматыми старческими бровями и принялся медленно наливать в нее расплав. В этот момент ошеломляюще громко стукнула входная дверь, кто-то ворвался в башню и издал неразборчивое восклицание. Руки Доктора дрогнули, расплав выплеснулся прямо на верстак, и по краям драгоценной лужицы заплясали язычки огня.

— Демоны вам на шею! — в сердцах воскликнул старик и бросился к кадушке с водой. Он начал выливать ковш за ковшом на верстак. Весь нижний этаж башни заволокло паром. Даже Доктор Хтоний, который знал его, как свои пять пальцев, стал на пути к кадушке натыкаться на стулья и стопки книг, в беспорядке брошенные на полу. Сквозь шипение испаряющейся воды слышались его глухие ругательства.

Через минуту старик перестал поливать верстак, нашел на ощупь стену, нашарил на ней створки окна и широко распахнул их. Вскоре видимость в башне стала восстанавливаться, из окна потянуло вечерней свежестью.

Доктор бросил в сторону входной двери раздраженный взгляд и увидел, что на пороге с виноватым видом застыла взъерошенная девочка в сером плаще с откинутым капюшоном. Из-за ее плеча виднелась рукоятка меча, носимого на спине. Абсолютно голубые волосы, постриженные коротко — выше плеч, были в полном беспорядке. На лице гостьи виднелись пятна копоти и горели широко расставленные светлые глаза.

— Шимма! — воскликнул старик — Какого дьявола ты врываешься, как смерч, когда я работаю?

— Побежали, Доктор! Простите, Доктор! — затараторила девочка, — Там какие-то, в капюшонах, наделали дел! Двое или трое... печку своротили! И один странный еще — они ему руки крутить, а я их супом облила, а они орать! А я бежать! Пойдемте, Доктор, скорей!

Шимма выскочила в дверь. Хтоний фыркнул, бросился к верстаку, убедился, что он не загорелся, схватил из большой ступки внушительный медный пестик и выбежал во двор, где девочка с голубыми волосами нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Они быстро миновали калитку и трусцой побежали вниз по улице. Доктор на ходу отчитывал Шимму:

— Это был идеальный электрум! Ровно половина золота и половина серебра. Ты знать не знаешь, маленькое чудовище, чего мне стоили только одни замеры плотности! Чтоб ты понимала, плотность с необходимой точностью можно измерить только в дистиллированной воде! А тут на двести лиг вокруг ее достать нельзя... Кто делал дистиллят? Доктор делал дистиллят! Четыре перегонки... Потом вытеснения в ванночке, замеры, мытье, опять перегонка! Кому я это вообще говорю...

Хтония начала мучить одышка, и он замолчал. Теперь слышался только топот четырех ног, сопение Шиммы и сиплое дыхание старика. Вскоре они приблизились к ограде дряхлого дома с темными окнами.

— Вон! Вон! — крикнула девочка, указывая на какую-то бесформенную кучу на дворе, бок которой озарялся рассыпанными по земле, мерцающими углями, — Лежит! Убили!

Доктор остановился, прикинул расстояние, оставшееся до калитки, насупил брови и полез во двор прямо через изгородь. Девочка легко перелетела через нее и побежала куда-то во тьму, минуя кучу.

Когда Хтоний добрался до светлого пятна, образованного отблесками углей, из темноты появилась пятящаяся Шимма, которая кого-то волокла по земле за ноги. Задыхаясь, она быстро говорила:

— Вот этот, вот он — это его они!

— Оставь! — приказал Доктор. Девочка опустила на землю ноги, принадлежавшие молодому полному парню, бессильно откинувшему голову назад, и осталась стоять рядом. Хтоний бросил на траву пестик, который крепко сжимал в руке всю дорогу к дому Шиммы, и присел на корточки рядом с телом. Пальцы старика прикоснулись к шее убитого, затем к вискам. Доктор расстегнул ворот его куртки странного покроя, а затем надолго склонился к открытой груди.

— Живой. Дышит, — сказал он с сомнением в голосе через некоторое время. Но внимательно осмотрев голову парня, и пощупав в нескольких местах его череп, уже вполне буднично заметил:

— Получил по голове, но кость цела. Без сознания. Шишка серьезная, но не смертельная... и ссадина. Шимма, есть у тебя в доме что-нибудь холодное?

Девочка вихрем унеслась в сторону темного строения. Вернулась она скоро, неся в руках глиняный кувшин.

— Вот, из погреба — холодный. Правда, в нем сметана.

— Пойдет, — заявил Хтоний, взял кувшин, сел на землю рядом с головой раненого и пристроил к ней — чуть выше левого уха — прохладный бок посудины.

— Разведи, что ли, костерок. А то не видно ничего, и луны сегодня не будет.

Девочка снова ушла. Вернулась с небольшой лопатой, которой собрала все еще тлевшие неподалеку угли. Затем притащила откуда-то веточек, щепок и четыре полена. Через несколько минут в трех шагах от Доктора и раненого парня возник веселый огонек.

Старик сел поближе к костру.

— Будем ждать, пока очнется, — махнул он рукой в сторону лежащего на траве парня, — А ты давай рассказывай, что здесь было.

Шимма уселась на землю рядом с Доктором, уставилась в огонь и неуверенно начала:

— Я собиралась спать уже. Ну, почти, то есть, спать, потому что хотела еще суп доесть... Собиралась налить в миску, а тут прямо во дворе как заорут! Я выскочила...

— И не взяла меч! — уверенно заявил Хтоний.

— Не взяла, — виновато согласилась девочка.

— Сто раз я тебе говорил, Шимма! Чуешь, что рядом заваруха — хватай меч или хоть кочергу и прячься для начала. А потом уже смотри, что к чему... Ну так. Выскочила ты на рожон, и дальше что?

— А там драка. Двое каких-то... или трое, что ли... вот этого толстого хватают, а он не дается. Кричит и пихается. Они ему руки крутят — но мне видно было плохо, темно же... А повиднее стало, когда они всей толпой упали на летнюю печку. Угли как полетели! Я же суп на ней грела вот-вот прямо недавно. Потом они возились-возились, потом толстый заорал — дали, наверное, по башке. Только это всё быстро было.

— А ты что делала?

— Я как завизжу!.. А у меня котелок в руках — с супом-то. Ну я подбежала к этим, в капюшонах которые, и на головы им его — раз, раз! А сама ору, страшно же.

Доктор Хтоний хмыкнул и коротко глянул на Шимму:

— А дальше?

— Дальше я не очень поняла. Один вроде куда-то в сторону прыгнул, а другой попёр на меня, как слепой, и сшиб. Протопал прямо по мне..

— А третий?

— Не видела я, где третий. Когда встала на четвереньки, они уже все, кажется, убежали. А этот вот, — Шимма покосилась на раненого, — лежит, как мертвый. Тут уж я за мечом, конечно, в дом забежала, обратно выскочила, а кругом тишина. Ну я постояла-постояла, и бегом к вам.

Девочка шмыгнула носом и замолчала. Доктор рассеянно потыкал палочкой в костер и сказал:

— Положим, повела ты себя глупо — полезла с одним супом прямо в пекло. Но парня спасла — молодец. Знать бы, от чего... Что за чужаки такие на нашу голову? Как, кстати, они выглядели?

Вдруг доктор и Шимма услышали слабый голос, который что-то неразборчиво произнес на незнакомом языке.

— О! — Хтоний поднялся на ноги и шагнул к раненому, — Наш мертвец очухался.

Парень уже сидел, опираясь руками на землю и настороженно глядел на Доктора. Тот сунул ему под нос руку с тремя вытянутыми вверх пальцами:

— Сколько пальцев видишь?

Тот снова сказал что-то непонятное.

— Голова не кружится? Встать сможешь?

Парень медленно встал, повесив руки вдоль туловища, оглядел девочку и старика и что-то спросил. Если бы Хтоний знал русский язык, он был понял, что вопрос означал «Вы кто?»

 

2. Выпадения

Сходство Павла Иванчикова с Полом Маккартни заметила учительница по литературе, а вовсе не одноклассники, которые обычно раздают прозвища. Это именно она, придя к ним в качестве нового предметника в десятом классе, начала называть Иванчикова «Сэр Пол». Из одноклассников же только двое или трое понаслышке знали о древней группе  «Битлз», а уж как зовут ее участников, не интересовался никто. Тем не менее, прозвище «Пол» за Павлом закрепилось. «Сэра» все, кроме учительницы, пропускали, потому что «Сэр Пол» — это длинно. Зато почему-то полшколы забавлялось сочетанием «Пол Иванчиков».

«А это им не длинно!» — первое время злился Павел, но потом привык. А когда Полом его стала называть мама, услышав кличку на каком-то школьном спортивном мероприятии, он совсем смирился.

В своем классе Пол не то, чтобы был белой вороной, но считался олдфагом, ботаником и увальнем. Он действительно имел какие-то ретро увлечения: любил, например, эпоху хиппи, до дыр загонял стоуновский фильм «Дорз» и альбом Pink Floyd «Обратная сторона Луны». Из аниме смотрел только Миядзаки, не мечтал о собственном дроне, всем играм предпочитал одну навороченную, но неглючную сборку «Скайрима». Да и в ней нарочно не проходил главный квест с драконами, а шлялся по окраинам, выполнял задания каких-то третьестепенных персонажей и строил шикарные поместья.

Пол Иванчиков и правда был толстоват — на футболе его еще в первом классе приговорили к вечной стоянке в воротах. Физкультуру как предмет он считал в общем полезным для школьников, но сам выносил с трудом.

Всем видам одежды Пол предпочитал вельветовые штаны и куртки, фланелевые клетчатые рубашки и короткие ковбойские сапоги (спасибо, что папа на них не скупился). А зимой носил длинное черное пальто, воротник которого всегда поднимал, и шарф, который можно было два раза обернуть вокруг шеи, а концы его все равно свисали почти до пояса. Шапки, кепки, бейсболки и прочие головные уборы Пол на дух не переносил.

Репутацию ботаника он заслужил тем, что в школе всякую свободную минуту читал. Ко всем своим курткам он попросил маму пришить глубокие внутренние карманы — для покетбука. И без читалки из дома выходил — разве только мусор вынести или за хлебом.

Читал же все подряд, руководствуясь только тем, «въезжает» он в книгу на первых десяти-двадцати страницах или нет. Под «въездом» Пол понимал всякую потерю чувства реальности и свое «переселение» в книжный мир.

О гипотетическом будущем, которое наступит после школы и потребует поступления в какой-нибудь вуз он не заботился. Что вуз будет, это дома считалось само собой понятным. А вот в выборе профессии родители Пола на ограничивали. То есть, речь об этом, если и заводилась, то быстро прекращалась, потому что сын спокойно сообщал «Я ещё думаю», а отец с матерью даже с каким-то облегчением говорили «Ну, думай-думай».

Когда Пол пошел в десятый класс, он заметил, что родители все меньше  и меньше интересуются его успехами в учебе. Проглядывая оценки за первое полугодие, папа, убедившись, что троек нет, заявил «Ну, ОК. Молодец», расписался в зачётке и, кажется, моментально забыл, что там было у Пола по физике, а что по английскому.

На маму иногда находило, и она начинала расспрашивать про одноклассников, пытаясь угадать, с кем из них сын дружит, и, надо полагать, в кого из девочек влюблен. Но тот ни к одной из них нежных чувств не питал и обо всех рассказывал очень коротко, без интереса. Даже про «жемчужину» их 10-го «Б» Боброву, за которой толпой ходили одиннадцатиклассники, сказал только: «Карьеристка. Хитрость на ножках. Модельных...» Маме от таких скупых оценок становилось скучно и она сворачивала разговор.

А влюблен Пол был в Ниту — девушку-персонажа в «Скайриме», которую создал сам. Нита была с ним уже больше года. В свое время Пол месяц перелопачивал десятки расовых модов для игры, чтобы её найти — от демонических до фривольных. Только одно лицо он рисовал четыре дня — до тех пор, пока не понял, что оно идеально.

Сохранения с Нитой Пол шифровал на своём компьютере просто, но надежно. Файлы он называл сочетаниями латинских букв и цифр, которые непосвященному ничего не говорили. Менял их расширение на что-нибудь вроде LOG и помещал в системную папку с драйверами. Когда он хотел увидеть Ниту, он каждый раз снова переименовывал файл и возвращал его в папку с сохранениями «Скайрима». И старался вызывать её только, когда никого рядом не было.

Если своим мужским персонажем Пол старался играть честно, то для Ниты не жалел игровых денег, которые добывал консольной командой. У неё были наборы самой ценной и изящной брони, баснословно дорогое волшебное оружие, десятки сундуков, набитых драгоценными камнями, амулетами и кольцами.

Пол построил для неё три роскошных поместья и дом внутри дерева, которые любовно обставил, снабдил запасами изысканного вина, фруктов и других припасов. В каждом доме устроил буквально склады одежды, оружия и доспехов на все случаи жизни — Нита не должна была нуждаться ни в чем.

Прокачивая её, Пол, не стесняясь, включал режим бога и хождение сквозь стены. Если нужен был артефакт — вызывал его в консоли. Но иногда разрешал Ните ввязаться в битву или пройти какой-либо квест почти без подстраховки. Лишь нагружал её инвентарь зельями здоровья и магии по максимуму. Пол с трудом переносил, когда Нита погибала. В такие моменты его горе на несколько секунд становилось настоящим и на глаза наворачивались горячие слезы.

Но самую большую драму он пережил, когда позволил Ните выйти замуж. Пол выдал ее за красавца-эльфа и мучился, глядя на их совместную жизнь, целую неделю. В конце концов он сделал так, что Нита вместе с мужем попали в засаду и позволил тому погибнуть. А потом при помощи консольных команд удалил всякую память о нем. Хотя у самого себя знание о том, что Нита была ему неверна, стереть не мог. И иногда страдал от него со странным сладким чувством.

Пол не стремился слишком быстро прокачать девушку. Иногда с увлечением тратил игровое время на создание для нее книг при помощи очередного мода. Например, написал сборник стихов, который назвал «Прекрасна и опасна». А еще создал дневник Ниты, и вносил в него ее впечатления от пережитых приключений.

О девушке Пола не знал никто, и ему это нравилось. Он любил чувствовать себя непонятым и неразгаданным — как бы «зашифрованным». Но специально всего этого не демонстрировал, а только посмеивался про себя, слушая обыденные разговоры одноклассников и родителей.

Увлекшись Нитой, Пол не заметил катастрофических событий, которые привели к тому, что родители решили развестись. Они сообщили ему об этом после того, как окончился учебный год — наверное, тянули специально, чтобы не порушить сыну учебу.

Думая над случившимся, Пол сообразил, что изменения обстановки дома мог бы заметить и раньше. Ведь, например, в январе папа на две недели уезжал отдыхать и лечиться в какой-то санаторий совершенно один, чего на памяти Пола никогда не делал, поскольку всегда следовал принципу, гласившему: «Отдыхать либо вместе, либо никак».

Или, скажем, мама и папа перестали подкалывать друг друга по утрам, когда все семейство собиралось кто на работу, кто в школу. Еще у них почти год не было гостей, а раньше на все праздники заваливались друзья, с которым родители поддерживали отношения чуть ли не садиковского возраста.

Родители рассказали Полу о своем решении в начале лета, и он видел, как они мучались, подбирая слова. Все эти их «Понимаешь, иногда так случается, что люди устают жить вместе, но нужно идти дальше» и «Ничего сильно не изменится, мы будем видеться, просто папа переедет в квартиру бабушки, которую мы не будем больше сдавать...» звучали картонно.

В это лето к Полу снова вернулись «выпадения». Первое случилось с ним давно — во втором классе. Была суббота, он вернулся домой рано, потому что отменили физкультуру. Подойдя к двери квартиры с ключом в руке, Пол, не веря своим ушам, услышал, что дома происходит скандал.

Папа и мама кричали, перебивая друг друга, и это было страшно. Он отрыл дверь, бросил сумку в коридоре и застыл, не зная, что теперь делать. Родители не заметили, что он вернулся и продолжали ругаться.

Чувствуя, что в коленках появилась какая-то слабость и дрожь, а горлу подступил комок, Пол решил, что сейчас дома находиться не может.

— Я пойду на улицу, у нас физкультуры не было! — крикнул он, дав петуха, в сторону кухни.

Там сразу же наступила тишина. В коридор вышла мама со странно покрасневшим лицом, невидящим взглядом посмотрела на Пола и сказала:

— Иди. На час.

Пол выскочил из квартиры, не стал вызывать лифт, а с грохотом покатился по лестнице. Оказавшись во дворе, не остановился, пока не добрался до старой булочной, стоявшей метрах в ста от дома. По случаю субботы пункт приема бутылок, который был пристроен к булочной сзади, был закрыт. Как всегда, рядом с ним валялись некондиционные ящики для посуды. Пол сел на один из них и стал ждать, когда пройдет дрожь в коленках и тошнота.

Через некоторое время он смог кое-как соображать. Домой идти сегодня не хотелось ни через час, ни даже вечером. Там что-то нарушилось. Родители не могли так кричать без причины. То есть раньше никогда не кричали. «Может у нас кто-то умер из родственников?» — подумал, Пол, — «А зачем тогда ругаться?.. Может, у папы на работе что-то случилось?» Был же случай, когда какой-то там Краснов потерял важный вагон с оборудованием на железной дороге, и его неделю искали, даже по ночам. Тогда Пол в первый раз услышал, как папа выругался матом, разговаривая по телефону...

«Нет. Мама тогда папе помогала, и тоже звонила каким-то знакомым, говорила смешное слово «посодействуйте». Между собой они не ругались».

За этими мыслями Пол не заметил, как встал с ящика и пошел в сторону железной дороги. Только почувствовав особенный железнодорожный запах, который всегда издает насыпь, он понял, куда направляется — к бабушке на дачу.

Затем он снова тоскливо задумался, и вот тогда и произошло то, что много позже Пол начал называть «выпадениями». На дачу-то он пришел, и бабушка, поскольку была суббота, как раз на ней «отдыхала». Только вот помнил он, что шел минут десять. А на самом деле дача была в часе езды на автобусе от вокзала. А вокзал был в центре. А жили они почти на окраине — в новом районе, который раньше был селом, но его поглотил разросшийся город.

Как он добрался до дачи, Пол не помнил. Денег на проезд у него было, значит шел пешком и не один час. Очнулся он только от расспросов обеспокоенной бабушки и понял, что что-то натворил. Бабушка отвела его к соседке по даче, а сама побежала к телефону-автомату — звонить маме.

Потом приехали родители, ни о чем его не спрашивали, а только шептались в дачном домике, пока Пол безучастно ел вишню в саду. Затем откуда-то появилось такси, и мама с папой забрали его домой. Они больше не ругались, а были очень тихие. Дома Пол страшно захотел спать, и ему, конечно, разрешили уйти в его комнату.

Наутро все было, как обычно — воскресенье и воскресенье. Вчерашнее странное приключение, сошедшие с ума родители, поход на дачу и прочее показались сном. Было похоже на тягостные видения во время гриппа, когда бродишь с температурой из комнаты в комнату — то там приляжешь, то здесь. Когда телу все время неудобно, голову тянет вниз и можешь случайно заснуть в папином кресле, а, кажется, что не спал, но самом деле спал.

Второй случай выпадения произошел с Полом, когда он впервые подрался. Это уже классе в восьмом. Они тогда учились во вторую смену и в этот день дежурили по школе. Была зима, мороз. Когда Пол уже часов в семь вечера выходил из школы, как всегда один, в «предбаннике» сидела развеселая компания старшеклассников. Почти всех он знал наглядно, но были двое или трое не из их школы. И вообще, кажется, не школьники.

Пол рассеянно прошел мимо них, не ответив на чей-то возглас «Здорово, толстый!»

До дому было ходу пять минут, но стоял такой холод, что он натянул на нос горло свитера, а манжеты вязаных перчаток пристроил поверх рукавов куртки. Черное пальто и шарф тогда еще в гардеробе Пола не появились. Шел он, глядя в пол и думая о своем, наверное с минуту, пока сообразил, что за ним идут несколько человек.

Окончательно из задумчивости его вывело то, что кто-то стал сзади заплетать ему ноги, как бы несерьезно пытаясь поставить подножку. При этом издевательский голос запел идиотскую «песню «Кто нам купит закурить? Толстый купит закурить». Она повторялась снова и снова, а подножки Полу ставили, отмечая ударами по ногам слова «кто» и «толстый».

Подножки учащались, песня убыстрялась, наконец, Полу стало страшно, и он развернулся лицом к преследователям. Перед ним оказалась незнакомое противное лицо, явно принадлежавшее человеку рыжему. Оно пело. На очередном повторении слов «Толстый купит закурить» против ожидания на слове «закурить» последовала не подножка, а что-то мелькнуло, и Полу показалось, что у него взорвался нос.

Следующее, что он помнил — он стоит в своем подъезде, на первом этаже. Шапки нет, перчаток тоже нет. На правом кулаке, вдоль костяшек — несколько кровоточащих ссадин. На куртке — впереди — красное пятно. Нос распух и болит, нижняя губа слева тоже распухла. В рту солоно. Голова, тем не менее, ясная — и в ней нет ни одной идеи о том, что происходило с момента, когда рыжий ему врезал, и до этой самой минуты. Пол не смог вспомнить этого ни на следующий день, ни потом.

Папа отнесся к драке с юмором, после того, как убедился, что серьезных травм у сына нет. На его вопросы о том, кто совершил вероломное нападение и почему, Пол туманно ответил «Так. Привязались там одни». Папа не стал требовать подробностей, а только осведомился «Ну ты бой-то дал более-менее?» Пол сказал, что «более-менее» дал.

В школу, конечно, его с утра такого красивого не пустили. А вот через день произошло странное. Когда, он вместе с толпой разновозрастных школьников, утром переобувался в школьном холле, подошли четверо из давешних старшеклассников. Все молча и церемонно поздоровались с Полом за руку, а один из них, когда ритуал закончился, внезапно хохотнул и сказал: «Ничо, Толстый. Мужик». И ушли, оставив, удивленного, но не выдавшего этого Пола одного.

Еще одно выпадение, очень тяжелое, но и спасительное случилось, когда умерла бабушка. Пол впервые видел мертвого человека и присутствовал на похоронах. Бабушка была неузнаваема — неожиданно маленькая и сухая, она лежала в гробу, как кукла из кукольного театра, которую упаковали, чтобы везти на гастроли. Гроб был бабушке велик.

До церкви Пол еще как-то держался. Но когда началось отпевание, он вынес только самое начало. От свечей был нестерпимо жарко. Запах ладана кружил голову. И когда хор очень стройно и мощно запел что-то вроде «Благословен Ты, Господи,  научи меня повелениям Твоим», Полу перехватило горло и из глаз брызнули слезы.

Следующее, что он помнил: в столовой завода, на котором когда-то работала бабушка, заканчиваются поминки, все расходятся. Мама суетится, всем говорит «спасибо», папа складывает в пакеты оставшиеся неоткрытыми бутылки и какую-то нетронутую еду.

 

***

Когда Пола вели по темной и, кажется, деревенской улице, его шатало. Старик шел на полшага сзади, придерживал его рукой за шею, этой же рукой и направлял, изредка произнося какие-то короткие слова. Время от времени Пола обгоняла девчонка в белесом парике и заглядывало ему в лицо.

Голова болела и кружилась. А главное — Пол совершенно не мог вспомнить того, что с ним произошло. Знал только, что пошел вечером на плотину — там было хорошо думать, глядя на воду. Развод родителей, ранее немыслимый, уже обрел у него в голове черты земные и обыденные, но на душе все равно было очень плохо. Вроде бы, он решил, как мечтал еще в первом классе, дойти до истока ручья, который питал водохранилище.

Шел долго, забрел в непролазные дебри. Под ногами хлюпало, приходилось то низко нагибаться, то перебираться через валежник поверху. А затем как-то быстро наступила ночь, и он, видимо, потерял направление. Кажется, видел — или показалось? — дальний огонек и решил идти на него. Но добраться не успел, кто-то крикнул, навалился, и начал пригибать к земле. Дальше — ничего, ни одной зацепки.

Его привели к какому-то строению, которое напоминало мельницу — вроде тех, с которыми сражался Дон Кихот, только без ветряка. Девчонка забежала вперед и открыла дверь. В этот момент Пол отчетливо увидел, что на спине у нее висит самый настоящий меч, а парик на голове — голубого цвета.

Внутри пахло одновременно аптекой, сеном, баней и библиотекой. Старик дотолкал Пола до огромной кровати, застланной какой-то потертой шкурой, и усадил. Затем он что-то сказал девчонке, та исчезла, погремела невдалеке стеклом и вернулась. Пол почувствовал, что на голову, сзади, ему намазывают что-то холодное и тягучее. Он невольно вжал ее в плечи, но старик резко поднял ему подбородок и повелительно помахал перед носом указательным пальцем.

Затем Полу сделали повязку и толкнули в грудь, мол, ложись. Он покорно лег — голова все еще кружилась. Хотелось закрыть глаза, но было страшновато. Пол поглядывал из-под век вокруг, но в помещении стояла ночная темнота, разгоняемая лишь огнем одной свечи, которая откуда-то взялась на столике, стоявшим в изголовье кровати. Дальше трех шагов от постели воздух как будто сгущался, и нельзя было различить ни мебели, ни стен. Свечное тело потихоньку таяло и капало прямо на старую книгу, на которой стоял помятый подсвечник.

Старик и девчонка долгое время не появлялись. Наконец, высокий незнакомец соткался из темноты, держа в руках закопченную металлическую кружку. От нее шел вкусный пар. Старик показал Полу знаками, что нужно пить. Пол приподнялся на локте, хотел взять кружку, но хозяин «мельницы» остановил его и стал поить пришельца сам, чуть наклоняя сосуд, чтобы тот делал маленькие глоточки.

Питье было похоже на ягодный чай с добавлением каких-то незнакомых трав. На половине кружки Пол почувствовал, что неимоверно хочет спать. Неверными губами он пробормотал «Спасибо, я сейчас передохну и допью» и провалился в приятную беспамятность.

Доктор Хтоний и Шимма стояли у кровати и смотрели на спящего. Старик отхлебнул из кружки, почмокал губами, кивнул и сказал:

— Часов двенадцать проспит. Утром сообразим, что с ним делать. А сейчас, ребенок, расскажи-ка мне как выглядели те, кто на него напал.

 

3. Смешение языков

Утром голова у Пола совсем не болела, но очень хотелось в туалет. Старик, кажется, догадался об этом, едва Пол свесил ноги с кровати. Он приглашающе почерпал воздух костлявой рукой и указал на неприметную дверку, что пряталась в темном углу недалеко от постели.

«Унитаз» здесь был совершенно экзотический. Во-первых, деревянный. Во-вторых он напоминал трон, был украшен резьбой и лишен бачка. Смывать пришлось водой из кадушки, стоявшей рядом, над которой на гвозде висел видавший виды ковш.

Пола без каких-либо разговоров накормили очень вкусным сушеным мясом и довольно пресными лепешками, а затем напоили «чаем», напоминавшим вчерашний, только без сонного эффекта. Он старался не вертеть головой, но успел заметить, что находится в просторной многоугольной зале с закопченным камином и стенами сложенными из необтесанных камней.

Стол стоял у широкого окна, створки которого были открыты наружу. Кухонный нож, двузубая вилка, которую выдали Полу, и высокая кружка с чаем выглядели как-то антикварно. Да и сам старик, словно вышел из малобюджетного фильма о средневековье. Он был одет в плащ из грубой ткани, имел неухоженную бороду с ладонь длиной и мощные седые космы, прихваченные на темени чем-то вроде медного женского ободка.

Когда Пол допил чай. Старик поставил высокий стул напротив, уселся и уставился на него, как на музейный экспонат. Через минуту поднял брови лохматым мостом, ткнул пальцем себя в грудь и медленно сказал:

— Me es Chtoni Nonos! — затем направил палец на Пола и спросил:

— Wos tu es?

— Пол Иванчиков, — ответил Пол и тоже показал на себя.

— Noi! Tu most disclar «Me es Pol I-Vаan-Chi-Kof», — заявил старик.

«Ну, это понятно», — подумал Пол и с готовностью повторил:

— Ме эс Пол Иванчиков.

Старик задрал брови еще выше и спросил:

— I-Vaan-Chi-Kof? Vaan Chik sone?

— Сонэ? — задумался Пол, — А! Иванчик сонэ, да, — сказал он, для верности покивал и снова ткнул в себя пальцем. Старик говорил на дикой смеси смутно знакомых языков, это было интересно, но Пола вдруг взяла досада на себя, потому что он вспомнил, что провел ночь вне дома, да еще получив перед этим по голове. Родители не в курсе, и это впервые, а он тут сидит и в ролевые игры играет.

— Вы ролевики? С этой девочкой?

— Noi. Wos es roleviki? Devoshka... Devo... Eh! Maidan? Sho nomos es Shymma. Sha simplo maidan — sil maidan, — прокаркал старик, по-прежнему в упор разглядывая Пола.

— Послушайте, — Пол постарался говорить взросло и внушительно, — мои родные не знают, где я, и что со мной. Не могли бы вы дать мне телефон — сделать один звонок?

Старик, которого, по всей видимости звали то ли Хтони, то ли Хтон, опустил брови, насупил их и вдруг поднялся со стула.

— Komm. Tu most vidat, — сказал он мрачно и потянул Пола за собой, ухватив за рукав вельветовой куртки.

У одной из каменных стен была устроена узкая лестница, ведущая наверх. Они начали подниматься, миновали второй этаж с запертой дверью и выбрались на заваленный хламом деревянный чердак. Пол с удивлением отметил, что он возведен над круглой площадкой, обрамленной по краям самыми натуральными башенными зубцами. Некоторые из них осыпались, трех не хватало вовсе.

Его провожатый нащупал руками прямоугольный люк, сделанный в скате крыши, крякнул и распахнул его наружу. Тот с грохотом отворился. Старик вылез на крышу и оттуда позвал:

— Komm!

Пол тоже выбрался на воздух, медленно огляделся и почувствовал, что повязка у него на голове зашевелилась, а в животе возник холод самого настоящего ужаса. Вокруг них на три стороны света простирались густые леса, а на четвертой явственно виднелась приземистая горная гряда.

От города, в котором Пол прожил всю свою жизнь, ближайшие горы располагались не менее, чем в тысяче километров, а то и дальше. Он почувствовал, что у него дрожат губы и беспомощно посмотрел на старика.

— Hosh, hosh, — успокаивающе сказал тот, положил руку Полу на плечо, потрепал и добавил:

— Pol... Noi scari, hosh...

Когда они спускались вниз, доктор Хтоний позвал могучим рыком: «Шимма!» Девочка встретила их в нижней зале. Старик подвел парня к его месту у стола, усадил и приказал:

— Завари ему срочно тинман. Пусть придет в себя. Он, похоже, нездешний и не понимает, как сюда попал.

Шимма отошла к камину, над которым висел чайник, сняла его с крючка и поставила на решетку, возвышавшуюся над утренними, еще мерцающими углями очага. Ночной пришелец сидел за столом, повесив голову. Доктор принялся рыться в книжных стопках и невнятно чертыхаться.

Через десять минут парень пил свежий тинман, а старик открывал перед ним одну за одной какие-то ветхие книги и спрашивал:

— Видишь? Понимаешь что-нибудь? А это? А вот здесь?.. Хм... Так, подожди. А вот слово? Тоже нет? Нет, значит... Угу, сейчас я тогда...

Вдруг Хтоний выкатил глаза и заявил:

— Штор-о-аарокс? Айнаб яакси ниф?

Пришелец показал, что не понимает. Тогда доктор, поморщившись и потирая виски, подумал и подступился снова:

— Стурнэ Алтан тюркэ айды абалан? Алтан? — но и это не сработало.

Шимма подсказала:

— Может он из-за Красных Зубов?

Доктор попробовал пару горских наречий, потом заговорил на изгойском языке воров, потом трещал и щелкал, словно птица. Несколько минут он думал, а затем, обращаясь к парню, вдруг забулькал, как болото, но и эта нечеловеческая речь не возымела действия.

Отчаявшись, старик встал, прошелся по зале несколько раз, кусая нижнюю губу, а затем сказал, обращаясь к Шимме:

— Так! Его зовут Пол. Ни одного знакомого мне языка он не понимает. Поэтому возьми литерарий, по которому я тебя учил читать, и начинай: показывай ему предметы — руки, ноги, глаза, ножик, стул, чашку — все, что угодно, и называй вслух. А потом показывай слова и буквы. Пусть учится — он молодой, сумеет. А я пока пойду поговорю кое с кем... Проголодается — покорми. Из дома не выпускай, меч повесь на спину. Если что — руби. Но не насмерть, смотри мне!.. Хотя он вроде смирный. И трусит, похоже.

Пол слушал, как старик отдает какие-то распоряжения девчонке, а потом вдруг разобрал свое имя:

— Pol! — хозяин башни высунул язык, показал на него пальцем, затем сказал: — Tong. Disclari! — и изобразил ладонью то ли птицу, то ли крокодила. Потом ткнул пальцем в девчонку и заявил:

— Shymma disclar, tu audiri et disclar — literi, morphami! — после чего подхватил с полуразрушенного стола, похожего на верстак, наплечную суму и вышел на улицу.

 

4. Барыш и Приказный дом

Кузнец Викул из Тёса был страшной силы человек. Работал он один — с двух рук, молотобойцев в своей кузне не признавал. «Дохляки», — говаривал он, вспоминая, как пару раз нанимал помощников, но крупно разочаровывался.

Жил он в вдвоем с дочерью Анит. Мать ее скончалась родами семнадцать лет назад, и кузнец, любивший жену без памяти, вторично жениться не захотел.

В это утро по случаю Дня Седьмого или, как говорили в Тёсе, Ленивого Дня Викул не работал. Когда Доктор Хтоний постучал к нему в дверь и подал голос: «Викул, ты дома?», кузнец сидел за чудовищно огромным самодельным столом и завтракал половиной поросенка.

— Дома я! — лениво пробасил он, бросил обратно в миску надкушенный кусок мяса и с любопытством уставился на дверь, в которой чуть погодя появилась хорошо знакомая, худая старческая фигура.

Не дав гостю поздороваться, Викул вдруг тоненько заголосил:

— И-и-и! Что же такое с нами приключилося-то? Беды-горести наши! Напасти-пропасти! Сами мудрейшие Доктор из затвора-то вышли-и-и... Нас убогих почтили-навестили-и-и... Ой, половичок-то мыть-стирать нельзя — ведь чьи там ноженьки ступали-и-и! Ой, что будет с нами всеми, коли доктор из башни вылезли? Снадобья бросили... Книги позакрыли-и-и. Кто за нас у духов попросит? Кто демонов заговорит-и-и-т?

— Ну, ладно тебе дурака валять, Викул! — невольно улыбнувшись, сказал Хтоний Девятый, — Занят я был. Идеальный электрум делал.

— Ну?! — обычным своим басом бухнул кузнец, — Вышло?

— Помешали... — поморщился Доктор. Но я к тебе по делу.

— Ну, оно конечно — по делу, — ответил Викул и снова принялся завывать:

— Без дела-то мы убогие недостойны-и-и! Прах мы еси, прахом живем, на прах себя переводи-и-м! Не погнушайтеся, сударь, плюньте на темечко убогому — мож, думу светлую вложите в голову темную!

— Ну кончай, Викул, я серьезно! Затрудненье возникло у меня. И очень странного свойства.

— Ладно, — успокоился кузнец, — Садись давай — закуси, кстати. Поросенок не местный — со Стрелковых Заимок. Такой, скажу тебе, сочный, что глотать не хочется. За работу принесли.

— Да я не голоден, — ответил Доктор, садясь за колоссальный кузнецов стол, — Тут вот какое дело...

Выслушав Хтония, Викул загреб в руку бороду и задумался.

— И по-алтански, говоришь, не понимает? Придуривается!

— Да нет. По нему видно, что напуган. И просит чего-то настойчиво. Зачем ему лицедействовать, если страшно и явно в чем-то нужда есть?

— Или вор, — предположил кузнец, — за что-то же его эти — в капюшонах — ловили?

— Маловероятно, что вор. Одежда дорогой выделки — я такой и не видел никогда. При себе никакого добра у него не было. Тут другое что-то, — вопросительно взглянул на Викула старик, — Да и чужаки эти — тоже странное дело. Кто такие?

— А вот побольше в башне сиди, ворожей. Чернокнижник... Прохлопал все новости. Они уж месяца три тут ошиваются... Строят чего-то — говорят, «Приказный дом». Сами живут в кибитках. Лошади статные у них... А что за Приказный дом такой, скажи на милость? Знаешь, чего это?

— Ну-ка, просвети меня, что за строители такие? — заинтересовался Доктор.

— А вот такие... Люди пришлые. Явились как-то тихо, на Меновой начали мелькать. Товары интересные у них — лампа, например... Колба, значит — пристроена на масленку. В колбе фитиль — горит ровнехонько. Стекло прозрачное-прозрачное, отродясь такого не видал. И масло чудное — пахнет... Подумал было, нефтяная смесь какая? Да не коптит оно.

А на днях пришли ко мне двое их — сделай нам, мол, кольца такие-то и чертеж показали. Два кольца с замками там и цепи к ним. Что такое, не знаю, но сделал. Так они мне дают за работу знаешь чего? Кругляшки металлические — желтый сплав такой. На них портрет и узор с другой стороны. Я не пойму — спрашиваю, что такое даете, люди добрые? А они мне: «Барыш». Бери, мол, ценная вещь — на нее можно две пары сапог выменять, как у самого короля Улафа. А кто, спрашивается, за этот «барыш» сапоги отдаст?

— Может, золото?

— Ну ясно — золото, что я тебе — мальчик? — заявил Викул. — Но кому оно нужно в таком-то виде? Не драгоценность ведь, не украшенье. Если б вот железо не из болотной руды принесли — другое дело. А то «барыш»!

Ну я им и говорю, мол, сапогами и давайте. Возьму одну пару только — но чтоб в размер. А они мне — на твой размер сапог на свете не бывает. В общем, вот — поросенка принесли, сказали с Заимок. Сочный! Ты попробуй...

— Ну вот что ты темнишь-то, Викул? Ведь взял же ты золото, — с упреком сказал Хтоний.

— Ну, взял — любопытно же! Не было у нас тут такого раньше. Вот, смотри, — кузнец выложил на стол плоский кругляшок, с которого глядел с надменной улыбкой красивый молодой человек.

Хтоний повертел в руках кружок и заметил:

— Вовсе это не узор на той стороне. Это созвездие Конелюда.

— О! А я не узнал.

— Ты знаешь, Викул, заберу-ка я у тебя эту штуку на время, ладно?

— Да бери — у меня еще есть, — расплылся в улыбке кузнец, — Хочу ими ремень украсить. Только вот что за мужик на них изображен? Ну как — демон?

— Отродясь не верил ты ни в каких демонов, что ты мне заливаешь? Обиделся ты, что ли? — рассердился Доктор.

— А чего тебя полтора месяца не видать? Из башни не выкуришь ничем. Я книги твои прочел уже недели две как. Хотел еще взять. Да и вообще... Анитка милая девчонка, конечно, добрая. Но с ней же не поговоришь по-нашенски.

Ну, в тратторию Бонка сходил пару раз, послушал, чего сплавщики рассказывают, чего лесорубы. Появился, говорят, вепрь с глазом огненным. Жрет людей, кто пива напился и на ночь глядя один заплутал... Ну тьфу же, сил нет! Главное — «с огненным», понимаешь...

— Ну прости, Викул — правда, занят я был. Даже с Шиммой забросил заниматься, что совсем уж нехорошо, — примирительно поднял руки Хтоний, — Приходи-ка ты ко мне сегодня вечером — посмотришь на мальчишку. Может, чего заметишь, чего я не углядел.

— С нашим удовольствием.

— Спасибо. А я пойду пока — пройдусь. Действительно чего-то я… засиделся в четырех стенах, — Доктор поднялся, коротко сжал костлявой рукой кузнецово плечо и вышел за дверь.

Викул уставился в угол комнаты и задумался. Вдруг дверь снова открылась, в нее просунулось голова Хтония и произнесла:

— А поросенка-то захвати!

 

5. Умозлоключения

Это выпадение, думал Пол, рассеянно жуя жареное мясо и глядя, как старик Хтоний оживленно беседует со своим квадратным, бородатым гостем... Причем «Выпадение» с большой буквы, Devi min an neka!

Нетерпеливая Шимма, обучая его самым простым словам, столько раз этот день плюнула на пол и воскликнула «Демоны мне на шею!», что эту фразу Пол запомнил первой и, кажется, навечно.

Это не провалы в памяти, как я раньше считал... А что это? Ну, допустим, неконтролируемое перемещение в пространстве плюс провалы в памяти. Вот просто раньше это были короткие скачки, а теперь вышел длинный.

Не складывается.

Во-первых, что за страна? Нету таких стран уже лет восемьсот. И языка такого нет, хоть и похож он на все наши языки разом.

И ладно, унесло бы меня хоть в Петербург или там Владивосток. Невозможно, но как-то хотя бы умещается в голове. Телепортация, не знаю, квантовое какое-нибудь завихрение в виде портала.

Во-вторых, не было провала в памяти! Лез себе по кустам и корягам, стало чуть посуше, появился вроде огонек, и на тебе — нападение втемную. Не помню только фрагмент с того момента, как дали по затылку, и до того, как увидел старика и девчонку. И это беспамятство как раз прекрасно объясняется. Не каждый день череп получает такие приветы.

Тогда выходит совсем уже мистика: перемещение и во времени, и в пространстве без каких-либо воздействий на органы чувств. Или все-таки я выпал на сколько-то? И чего-то не помню?

И еще вопрос — какая это страна, если даже примириться с перемещением во времени? По виду вокруг Европа. Какие в Европе горы? Если климат умеренный, моря не видно... Надо думать, Альпы. Хотя море там может быть видно. Но не везде, конечно.

А страны какие? Ну Франция, ну Германия, Швейцария сто процентов, Италия, наверно. Этот... Лихтенштейн? Нет, Австрия.

Язык, вроде не славянский. И на немецкий не похоже. Хотя откуда мне знать, какой тогда был немецкий? Стоп, а тогда — это когда?

Подожди, а Карпаты же еще — горы-то. Там что?.. Венгрия, Польша. Музыка такая заводная — дудки, скрипки. Цыгане... Румыния. Краконош. Нет, это из чешских сказок, кажется?

Ничего-то ты не знаешь, Пол — ни географии, ни истории, ни языков. И, похоже, болен ты на всю голову...

А это, кстати, вариант! Ничего, что я сейчас вижу, нет. А получил я, скажем, в драке серьезное повреждение и лежу в галлюцинациях —  в больничке. Или, что было бы очень плохо, не в больничке, а в том же лесу, где на меня напали.

Ведь пишут же ученые, что человек может увидеть длинный и сложный сон за какие-то пять минут. И время для спящего будет при этом субъективно течь в сто раз медленнее.

И вот это уже складывается. Жил-был психически больной от рождения мальчик — сэр Пол Иванчиков. Жил не тужил, а как начинал тужить, так получал провалы в памяти. И однажды отправился он в темный лес гулять и встретил нехороших дядей, которые причинили ему черепно-мозговую травму. И на этой почве у мальчика Пола активизировалась психическая болезнь, и появились галлюцинации.

Или на этой почве впал он в кому и блуждает в собственном подсознании. А то просто бредит.

Что бывает, когда бредишь? Говорят, все двоится или затуманивается визуально. Звуки глухие или с эхом. Голоса внутри головы. То в одном месте оказываешься, то в другом. Люди превращаются в других людей. Можешь себя увидеть со стороны...

Ничего этого у меня нет — вот в чем штука. Голова ясная, никто ни в кого не превращается — ем мясо, пью тинман.

Что за тинман еще такой? Мог я слышать о таком напитке или читать в Интернете? Ну, мог. Языками увлекался? Лекцию Толкина «Тайный порок» читал? Выискивал санскритские слова в русском языке и все такое... В «Скайрим» играл?

Вот тебе все кирпичики, из которых бред и составился. Только очень уж он реальный. Но тут опять — ученые же говорят, что мозг даже не всю визуальную информацию обрабатывает, а достраивает внутри себя голограмму. Идешь такой по улице и реально видишь кусок асфальта, урну и мужика с детской коляской. А дома вокруг, газоны, деревья, сто раз виденные — это голограмма, они давно записаны там где-то, в архивах.

Если нашу реальность мозг вот так конструирует, то почему он не может сконструировать реальность не нашу?..

Вдруг Пол увидел, что огромный стариков гость, встал со своего стула и придвинулся к нему. «Hosh, maan!» — сказал он, выставив, вперед ладони с толстенными пальцами, вытаращил глаза и изобразил на бескрайнем лице идиотскую улыбку. Затем стал щупать материал вельветовой куртки Пола, а потом склонился над ним, чтобы поближе рассмотреть пуговицы. От него пахнуло пивом, мылом и дымом. Пол сопротивляться осмотру не стал.

Через минуту детина издал носом звук «хммм» и вернулся на свое место. Теперь Хтоний и его гость молча и серьезно смотрели на Пола, а Пол на них. Ему стало неловко и он уже собрался с позором сбежать из-за стола, но тут детина подвинул к нему самую большую миску с крупно нарезанными кусками мяса и заявил:

— Iste, maan, iste. Tast pigga — ubar tast!— после чего повернулся к хозяину, забыв о мальчике, и начал тому что-то басовито втолковывать.

«Да я и так ем», — подумал Пол и из вежливости начал жевать. Хотя есть расхотелось, а захотелось побыть одному. Потому что бред продолжался — живой и яркий. И примириться с этим было трудно.

Казалось, хозяин Башни догадался о чувствах Пола. Он быстро взглянул на него, изогнув брови напряженным зигзагом, что-то сказал своему гостю и они засобирались. Старик позвал Шимму, которая все это время пропадала где-то вне видимости, и они все втроем вышли.

Пол вылез из-за стола, пошел к кровати, на которой спал ночью, и сел на нее. Взглянул на окно — на улице уже стемнело. Скоро снова нужно будет укладываться спать. «Как можно засыпать и просыпаться внутри бреда?» — с тоской подумал он.

Вдруг он услышал, как под окном что-то произнесла Шимма и понял, что разобрал смысл:

— Глаза красивые... — вот что она сказала.

 

6. Меновая

Поговорив с Викулом и назначив ему вечернее свидание в Башне, Доктор Хтоний решил потолкаться на Меновой и осмотреться после долгого затворничества. Появление в Тёсе деловитых и, надо полагать, небезопасных пришельцев его встревожило.

Городок был мирный — если в месяц в нем случалось две драки, то это называлось упадком нравов и считалось предвестником больших грядущих бед. Поэтому ночное нападение на странного мальчишку было событием из ряда вон. Местные бы на такое не пошли, даже если бы какой-то юнец вдруг наладился воровать и попался. Отвели бы к Голове вместе с родителями, отчитали бы. Поставили бы неделю площадь мести. Ну выпорол бы его папаша на крайний случай.

А тут наскочили ночью, пытались обездвижить и обездвижили. Могли и голову проломить. Напоминало это дело попытку похищения или, скажем, поимки преступника. Пол же, сын Ваан Чика, на преступника никак не походил. Смирный, глаза умные. Ест аккуратно, в отличие большинства местных подростков. На книги смотрит с пониманием, значит, они ему не в диковинку, и на своем языке он читать умеет. В Тёсе же наукой разбирать буквы и видеть в них смысл владел лишь один из десятка.

Значит, похищение... Одни неясные пришельцы пытаются поймать другого совсем уж неясного пришельца. И что-то тут кроется явно недоброе.

Размышляя таким образом, Доктор дошагал до Меновой площади и застал там обычное оживление. Менялы носились по рядам и присматривались к товару, а товарные «наседки» охраняли свое добро и на разные голоса зазывали горожан и других менял к нему присмотреться. Горожане же степенно и подчеркнуто равнодушно бродили среди развалов, будто прогуливались по Меновой просто так, для здоровья.

Разговоров и споров, как всегда, было больше чем сделок. Имелось тут свое удовольствие. Допустим, собрал ты от кур свежих яиц десятка три, устроил в удобную корзинку, проложил чистой тряпочкой. Само собой приоделся. И пошел на Меновую, где, в общем, тебе ничего сегодня особенно не нужно. Но яиц-то — каждый день собираешь по три десятка. Сколько ни есть в семье едоков — нипочем столько яиц не употребят. Да и надоедает, хоть ты их жарь, хоть вари, хоть салаты делай. Стало быть, надо обменять.

Мена — дело мужское, степенное. Как хороший хозяин спешить не будешь — обойдешь по первому разу ряды, посмотришь — кто сегодня вышел, да с чем. Поздороваешься, пошутишь про товар чего-нибудь. Там новость, тут прибаутка — а про себя начнешь соображать, что в хозяйстве может пригодиться. Тогда обходишь по второму разу — уже с мыслью.

Вот, скажем, младшему полусапожки осенью справили. Так он их уже к весне в клочья истаскал. Из дома выходил — ведь не помнил про это.  А вот увидел, что Феорвил Сухая Нога сегодня вышел с товаром, и на память пришло. Но у него за три десятка яиц только тапки сменяешь. Кто еще у нас тут с сапожками? Старая Озла есть. Баба неприятная и предлагает все больше барахло. С другой стороны, младший за лето все равно сапожки-то расшибет в прах. Зачем тогда брать у Феорвила?

Так соображаешь, соображаешь, да и подойдешь к старухе. Ну, конечно, пошвыряешься в обувке — окажешь почтение. Но сам знаешь, что заприметил уже вон те сапожки — слегка побитые и мальцу великоватые, однако прочные. Ну, дальше как обычно — яйца покажешь, распишешь про свежесть, да про размер. Как будто бы Озла твоих яиц не знает! И она тоже сомнение выразит, карга такая, да на свет будет смотреть, словно скрозь скорлупу прозревает. Что поделаешь — обычай.

Потом заломит Озла полсотни яиц, да чтоб на дом принесли, а то ей неудобно ввечеру с Меновой обувку да еще и яйца тащить. Внучки-то не помогают, демоны им на шею, и мать их, распустёха, ума не вбила им через одно место.

Сам начнешь с двадцати, да чтоб прямо на месте. И разговор на полчасика да заведется. То пошутишь, а то и обидишься наружно, если упрямство на бабу нашло. Станешь уходить как будто. А она тоже — рот беззубый подожмет и глядит на тебя, как на мокрицу. Шагов пять сделаешь по ряду (тут не спешить — главное) да в сторону Феорвила отчетливо так посмотришь. Тут старуха и сдаст назад.

Ну и сговоришься — получит Озла три десятка да пару шнурков, потому что обувщики наши знают, что ты на досуге плетешь особые шнурки — нарядные и прочные, как демонова шкура. И в уме это дело имеют. А что с собой не взял ни пары, так не беда — Озла внучков пришлет еще до вечера — те и яйца заберут и шнурки. Сам же сапожки возьмешь сейчас — невелика ноша. А обману ты никогда не чинил — тебя тут всякий с малых лет знает. И тебя, и стариков твоих, и дедов покойных, и жену, и ее стариков...

 

Доктор Хтоний, окинув взглядом ряды, решил отправиться к лотку прорицателя, который промышлял, помимо предсказаний, ремеслом старьевщика. Унылая и тощая, как у побитого грозами пугала, фигура Ури Сладкоречного возвышалась над толпой у самого въезда на площадь со стороны дороги на пристань.

Еще издалека Доктор услышал, как Ури скорбно зазывает:

 

— О тайнах завтрашних скажу, на суженого укажу!

Не спрашивайте только про погоду!

Супруга верность подтвержу! Неверность также обсужу

и намекну, какие будут роды!

 

Ворон мой волшебный

клюнет свою тень —

год укажет хлебный

и удачный день!

 

Волшебный Ворон сидел тут же на лотке Ури, привязанный за ногу веревочкой к поясу прорицателя, и был известен Доктору как ворона Хлюстка. Привязывать ее Сладкоречный начал в прошлом году, потому что Хлюстка повадилась подворовывать на других лотках всякие мелочи и уносить неизвестно куда. Прорицателю пообещали, что побьют, если он не вразумит волшебную птицу. Поэтому на Меновой Хлюстка теперь работала только на поводке.

Обычно Ури оказывал три услуги: быстрое прорицание, индивидуальное гадание на листах Тар и — для особо взыскательных — составление звездного годового атласа. Быстрым прорицанием занимался Волшебный Ворон. Перед птицей выкладывалось множество свернутых в трубочки записок, начертанных на шелковых лоскутках. Как только Ури давал ей команду «Предсказывай, о Ворон!», Хлюстка ловко выхватывала из кучи записок одну и подавала хозяину. Если записка в этот момент находилась в тени, которую отбрасывала птица, то считалось, что предсказание сбудется в течение месяца или года. Если записка была не в тени — значит, прорицание относится к ближайшей неделе.

Ури разворачивал записку и показывал ее тому, кто заказал гадание. Поскольку предсказания были написаны не привычными буквицами, а рунами, которые знали в Тёсе от силы человек пять, заказчики понимающе кивали головами и ожидали, что Сладкоречный огласит предсказание сам. Что тот и делал, сообразуясь не столько с текстом, сколько с чаяниями алчущего узнать будущее.

Для гадания на Тар Ури уводил заказчика в видавшую виды палатку, а лоток оставлял под охраной нанятого мальчишки. Составление же годового звездного атласа занимало три-четыре дня, прорицатель занимался этим только в одиночестве и представлял результаты работы на дому у заказчиков.

Отношение к гаданию Ури Сладкоречного в городке было двойственное. С одной стороны он был очень популярен у женщин, поскольку предсказания давал в основном благоприятные и попадал с ними прямо в немудрящие мечты горожанок. Также им нравилась торжественная похоронная манера, в которой Ури излагал результаты своих изысканий. Самый простенький прогноз о том, например, будет у суженого борода или только усы, подавался с такой мудрой и отрешенной скорбью во взгляде и тоне, что звучал значительно и таинственно.

Люди же серьезные относились к прорицаниям Ури скептически, но женам ходить к нему не запрещали. А сами при очень большом затруднении обращались за советом к Доктору Хтонию, которого слегка побаивались.

С другой стороны поклонником Ури был сам городской Голова — уж куда какой серьезный человек. Он заказывал у Сладкоречного звездный атлас ежегодно, обедал с прорицателем каждые две недели, нередко просил того погадать на Тар и даже передавал гостинцы Волшебному Ворону.

Хтоний собрался было поздороваться с Ури, но тот вдруг завел новую песню:

 

— Гаданье, как обычно, свершается в момент,

а стоит предсказанье всего лишь комплимент!

 

А если кто захочет узнать о тайнах Тар -

за выгодку устрою, что есть почти что дар!

 

Серьезным же клиентам и лишь для их ушей

составлю звездный атлас за десять барышей!

 

«Вот это новости», — подумал Доктор, — «Что еще за «выгодка» и «комплимент»? В эту секунду Ури заметил нелюбимого конкурента, презрительно скривил длинное лицо, отвернул его в сторону и немузыкально возопил:

— Старье берем!

Кому вещь хренова, а кому — обнова!

Хтоний спокойно подошел к Сладкоречному и приветливо кивнул:

— Здравствуй, Ури. Хорошего дня.

Сладкоречный вынужденно повернул огромный нос обратно к фигуре Доктора, но любезность изображать не стал:

— Вы-то чего тут взыскались, ваше колдовское благородие? В нашей-то грязи и невежестве?

— Да вот интересно стало, что за нововведения у тебя. Гляжу — комплименты собираешь?

— А что вам чужие барыши? Своими занимайтесь! Мы люди маленькие, трудовой комплимент сберегаем, как умеем. На голову не падает, как некоторым тут светочам высоких тайн.

Хтоний успокаивающе поднял руки и открыл было рот, чтобы вежливо попрощаться, как вдруг услышал за спиной захлебывающийся голос:

— А я-то вас ищу, уважаемый Доктор! Уж как я вас ищу-то который день!

Хтоний обернулся и увидел Табачника Жоана — румяного толстяка с большой, украшенной бисером торбой, пристроенной на выдающийся живот.

— Табачку-то как же? Ведь я вам не отдал! Помните, дочку мою вылечили? Мыслимое ли дело для девки — бородавки на моське! Ведь убивалась как, а? Нынче, спасибо вам от всей души, другая жизнь пошла. Ведь кавалеры — один другое краше, и серьезные есть женихи, не какие-то там... Так что позвольте, уж позвольте от души — лучшего табачку примите. Табачок из-за Красных Зубов — урожай позапрошлого года. Это, вам сказать, чудо что такое, уж поверьте! Жоан свое дело знает, и для вас — только самое-самое.

Табачник так наседал и наскакивал, что Хтонию оставалось только кивать и бормотать «Ну-ну», пока Жоан нес благодарственную околесицу, рылся в торбе и пихал Доктору в руки целых три объемных кисета с табаком. Вручив подношение, он пристроился сбоку, ухватил Хтония за рукав и потащил в сторону от Ури Сладкоречного, после чего принялся говорить секретным голосом:

— Само собой не одним же табачком, что я не понимаю, что ли? Я, конечно, много не могу добавить, но пять барышей ведь вполне достойно будет за ваше благодеяние? Нет? Ну что вы, не обижайтесь на дурака меня! Ведь какой ученый человек! Пять барышей и пять выгодок — вот так, я полагаю, это уж будет по-честному...

— Да что за «выгодки» такие ты мне всучиваешь, Жоан? Говори по-человечески!

Табачник на мгновение замолчал и воззрился на Доктора с преувеличенным изумлением:

— Ну как же... Выгодка — это, вам сказать, десять комплиментов. А десять выгодок — целый барыш! Так что, пять барышей и пять выгодок — это... я полагаю... за спасение дочери...

— Слушай, давай так, — прервал Жоана Хтоний, — за табачок я премного благодарен, а сверх того ничего не нужно. Лучше расскажи-ка мне, с чего это вы все помещались на барышах? Раньше же как-то жили без них?

Табачник, раскрасневшийся от удовольствия, что сэкономил, впал в совсем уж неуемную говорливость:

— Да ведь мена-то куда как лучше пошла! Оно ведь как раньше было? Одно сомнение. Скажем, заказывал я Одру вот этот вот полукафтан. Отдал краснозубского за него два кисета. А в этом году горцы привезли на шесть мешков меньше, чем в запрошлом. И что же получается? Табачок редкостный, с алтанским не сравнишь, не говоря уже про наш. Ведь и одного кисета хватило бы вот так! То есть, оказался я, вам сказать, дурак дураком с этим полукафтаном.

А что у нас теперь? Теперь у нас есть справедливая цена, вот что я скажу! То есть, наш саморост идет — шесть выгодок за кисет. Алтанский — восемь выгодок пожалуйте. А краснозубский — хочешь-не хочешь, а барыш и выгодку об этом годе отдай. Потому что мало его.

Опять же удобство. Озла та же мне шьет кисеты сколько уж годков. Но она же женщина, вам сказать, характерная. Погода встанет дурная — так к ней и не подходи! Заломит так, что не знаешь, чем и отменяться. А тут уж сговорились, так сговорились. За кисет без вышивки, положим, две выгодки и два комплимента, а с вышивкой — пять выгодок, это понятное дело. И погода там или не погода, а госпожа Озла, извольте, как условились! И мы вам по-честному, и вы нам по-честному.

Тоже же и алтанцы стали барышами брать. И быстро оно выходит, и не так сомнительно. Раньше-то рядили ведь неделю, сколько, чего да за сколько мешков! А потом еще неделю ходи на Меновую, да по домам — собирай им, чего назаказывали. А они-то ведь гостят все это время, то есть, вам сказать, кушают не только свое, а и мое. Мы-то, конечно, с удовольствием, но ведь сколько изволят кушать — это не каждый горец съест.

Нынче же что? В три дня все обделали. Так что я уж и к королевскому двору ежегодный обоз отправил до весенней межи, что мне большое облегчение.

— А откуда, скажи на милость, вы о барышах-то узнали? Я вот не слыхал как-то, — осторожно спросил Хтоний.

— Ну — вы! Вы же человек с занятьями такими... Затворник, вам сказать, уж извините. Мы-то по земле ходим, да нос по ветру. Иначе как проживешь-то?

Барыши те алтанцы поначалу стали спрашивать. А я и не разумею, что за барыши. Сходил к господину Бонку посоветоваться. Он мне и показал. Говорит, теперь в Акраиме благородного вина не отменяешь по старинке — просят барыши и давно уже. Но то Акраим, говорю — столица, не ширь-шавырь. А господин Бонк-то мне и предсказал — говорит, полгода не пройдет, и тут то же самое будет. Как в воду глядел!

Опять же на Меновой пришлые товары появились. И какие товары! Сторожок, например. Такая игрушка на вид — вроде как воин, надо думать, глиняный. Вешаешь у двери, и если кто подошел на двадцать шагов к дому — человек или там лошадь — он жужжит. А вот если птица или кошка — не жужжит. Тоже понимает... Очень удобная вещь. Как-то со сторожком спокойнее, хоть что вы мне говорите про Тёс! Набеги-то мы помним, кто постарше, не забыли...

Или вот лампы тоже. Моя-то донна не нарадуется — свет от нее такой ввечеру... радостный, что ли? Стекло чистое-пречистое и масло, вам сказать, не коптит — хоть всю ночь жги. Так вот, за пришлые-то товары только барыши и принимают. Чтоб отменяться по-привычному — это тебе ни-ни. Не желают они. Тоже и сами, если что нужно, меняют на барыши — чин-чинарем.

— Вот ты говоришь «они». А кто «они»-то, я что-то не разберу? — Хтоний принял непонимающий вид.

— Ну как... пришлые, кто ж еще? Они тоже как говорят? «Мы торговые». А другие, кто не меняет, говорят «мы приказные». Те, что приказные, они... демон их разберет — уж больно суровые. На кривой козе не подъедешь. Всё строят на Коряжьей улице и на Пристани. Там один дом, и там два. Заказов много делают — лесорубам само собой, малярам, кровельщикам, мебельщикам — ну, такому народу. И, конечно, за все услуги — звонкие барыши и только барыши. Комплименты — они чистого серебра, а выгодки и барыши — золото. Не драгоценно, конечно, но тоже красиво отлито, что говорить — и звезды, и портрет...

Живут-то пока у Пристани, в кибитках. Приезжают, уезжают, товара много привозят. Но табачку у них нет — это уж наша вотчина, это уж позвольте!

— А откуда они — «пришлые»? — аккуратно осведомился Доктор.

— Да столичные, откуда ж еще? — знающе подмигнул Жоан, — Это дела королевские, за лигу видно! Приказные — так и пусть себе приказные... Пока, слава Ворону, не приказывают! А нам что? Мена идет. И идет, вам сказать, пошустрей, чем в прошлые годки. Вот и господин Бонк говорит, что времена настают интересные.

Пока Жоан, рассказывая, то размахивал руками, то снова хватал Доктора за рукав и переходил на доверительный тон, собеседники как-то незаметно вышли с Меновой и оказались как раз неподалеку от траттории Бонка. Здесь Хтоний прервал красноречие Табачника, еще раз поблагодарил его за подаренные кисеты краснозубского и оставил Жоана одного в преотличном настроении.

 

7. Благоразумный господин Бонк

Левый глаз владельца лучшей в Тёсе траттории жил своей особенной жизнью, не сообразуясь с тем, на что смотрит правый. Те, кто хорошо знал господина Бонка, верили, что, когда тот чего-то не договаривает или явно врет, глаз съезжает к переносице. А когда Бонк находится в сомнении или сильном затруднении, он напротив отправляется к левому виску и, как будто всматривается, в туманную даль, пока правым оком трактирщик вполне внимательно глядит на собеседника.

Когда Доктор Хтоний вошел в пустующую по дневному времени тратторию, левый глаз хозяина смотрел в окно, а правый — на оттертую до блеска оловянную кружку, которую Бонк тем не менее медленно оглаживал чистой тряпкой. Заметив посетителя, он развернулся к полкам, что находились у него за спиной, налил в кружку эля из внушительного кувшина и встретил подошедшего к стойке Хтония тем, что поставил перед ним полную посудину.

— Холодный — только что из погреба, — приветливо сказал Бонк, — Не устаю благодарить вас, Доктор, за устройство ледника! Мясо, колбасы — всё хранится прекрасно. А уж как людям понравился холодный эль — ну, вы сами знаете.

— Исключительное изобретение — жаль, нельзя его удержать втайне, — трактирщик изобразил на лице сокрушенную улыбку, — Господин Беренталь из Акраима, побывав у меня, высоко оценил достоинства ледника и успел-таки по весне устроить такой же в своей траттории. Ну и что вы думаете? Половина королевского двора теперь только там и угощается.

Однако и мне жаловаться не пристало. Даже в Недельник — уж на что занятой день — от народа отбоя нет. А в день Ленивый сбиваюсь с ног! Пришлось, конечно, нанять двух женщин, но не скажу, что это для меня слишком обременительно.

Так что, глубокоуважаемый Доктор, снова и снова подтверждаю ваше право на лучший стол в моей траттории в любой день бессрочно и без каких-либо барышей в оплату. Также полагаю, что если с вами будут один-два друга, гостеприимством Бонка смогут воспользоваться и они.

— Ну я рад, что мои скромные познания поспособствовали вашему благородному делу — вкусно кормить людей, — вежливо ответил Доктор Хтоний, уселся напротив Бонка на высокий стул и приложился к кружке с элем, — Что новенького в столице? Давно бывали?

— Недели три назад. А что новенького?.. Должен отметить, столица хорошеет. Изгойское сословие изрядно поприжали к ногтю — спасибо приказным Благородного Дюка. Верите ли, возникла мода на ночные прогулки под музыку с дамами! Еще год назад о том и помыслить было нельзя. Ночью Акраим на семь запоров запирался... Да вы сами знаете, какие типы там промышляли по улицам. Можно было не только голым остаться, но и без головы, спаси нас Ворон!

— И что же за волшебство такое учинил... как вы сказали? Благородный Дюк?

— А вы, Доктор, не слышали о Дюке Морини? О, это чрезвычайно талантливый и умный молодой человек! Думаю, его ждет большая слава и, надо полагать, вскоре он получит очень серьезное влияние. И не только в столице, а по всей стране — попомните мое слово.

Волшебства же никакого не было. Как рассказывают, Благородный Дюк сначала окоротил изгойский народ в Порте Нимф, когда получил его в управление. И как-то раз пригласил погостить в городе Его Величество. Говорят, в один из вечеров он предложил королю полюбоваться луной, встающей над морем, и заодно отдать должное позднему ужину — прямо на берегу.

Ну, конечно, Его Величество озаботился вопросами безопасности, потому что, с тех пор, как в старом городе выстроили большой порт, по ночам в нем стала хозяйничать самая отъявленная рвань. Все же помнят, что там пришлось постоянно держать сотню лучников.

Однако Дюк Морини уверил короля, что ужин будет абсолютно безопасным, потому что порт отныне — самое спокойное место во всей округе. В чем и предоставил убедиться Его Величеству, хоть и в присутствии телохранителей.

Наш достославный король Улаф, как рассказывают, был поражен. И, естественно, вскоре дал особые полномочия Благородному Дюку на благоустройство самой столицы.

— А что, господин Бонк, рассказывают в Акраиме о методах Благородного Дюка? Как мы с вами знаем, решить проблему с изгойскими бандами не удавалось еще никому. Это ведь демонически любопытно! — Хтоний поднял глаза от кружки с элем и вопросительно посмотрел на Бонка, задрав кустистые брови выше возможного.

Трактирщик не спеша достал из под стойки перламутровую табакерку, покрутил ее в руке, как бы раздумывая взять понюшку или не взять? Затем отправил табакерку на место, оперся о стойку обеими руками, сложил губы трубочкой и просвистел задумчивое «фью-фью-фью». После чего снова заговорил:

— Рассказывают не так много, уважаемый Доктор. Отчасти достижения Дюка Морини действительно напоминают волшебство. Внешне было видно следующее: Дюк поделил город на равные части и в каждой выстроил Приказный дом. Затем с ним прибыли люди, которые в этих домах и поселились. Люди не столичные, ни с кем в городе не знакомые и бессемейные. Следует полагать, служивые люди.

Днем их почти не было видно, а вот ночью, когда Акраим запирался, они наоборот выходили на улицы. Что они там делали, трудно сказать. Мало кто видел, мало кто слышал. Но грабежей в городе стало происходить все меньше и меньше. Поубавилось нищих — да так сильно, что попрошайку теперь редко встретишь. Также перестали вламываться в богатые дома — вовсе перестали. Так что, неизвестно как, но Благородный Дюк чрезвычайно благоустроил столицу. Чрезвычайно.

Левый глаз господина Бонка предательски съехал к переносице, а правый глаз заметил, что кружка Доктора Хтония на две трети пуста.

— Еще эля соблаговолите?

— Да нет, спасибо. А вот от пары орешков не откажусь.

Трактирщик не глядя выудил из под стойки миску с жареными в соли древесными орехами и поставил перед гостем. Доктор Хтоний двумя пальцами взял один орешек и воззрился на него, изогнув брови фигурой, выражающей серьезное сомнение:

— Надо полагать, в Акраиме живут проницательные люди. Вот, скажем, господин Беренталь, я уверен, очень проницательный человек...

Свободолюбивый глаз трактирщика коротко глянул в лицо старика, вильнул было к носу, но затем снова прибился к левому виску. Бонк вздохнул и неохотно продолжил:

— Несомненно, господин Беренталь — человек большого ума. И обширных связей. Скажем так, многое слышит. Но можно ли верить слухам?

Хтоний ловко бросил в рот орех и заметил:

— Верить слухам — последнее дело, господин Бонк. Здесь вы совершенно правы. Но человек проницательный и среди плевел способен обнаружить одну-две жемчужины.

Бонк снова навалился на стойку и издал тихое «фью-фью-фью». Затем принялся усердно тереть тряпкой столешницу прямо перед собой, время от времени останавливаясь и разглядывая результат.

— Кое-кто по ночам слышал крики, — какое-то время спустя сообщил он, — И были они не слишком похожи на то, как кричат приличные господа, когда их раздевают воры. Опять же кое-кто по утрам обнаруживал плохо замытые пятна крови на мостовой.

А однажды ночью почти полностью сгорела Голая Слобода. Понятно, что акраимцы не очень-то сильно захотели выскакивать на улицы и спасать это гиблое место. Сами понимаете — почему оно там горело, и что при этом было, толком никто не понял. Но весь город вздохнул с облегчением, это можно сказать. То есть, можно предположить с большой долей правоты...

Еще рассказывают, что изгойские главари и те, кто рангом пожиже, но тоже не последнего разбора, поступили на службу в приказные. Однако кто же этому в здравом уме поверит?

— Действительно, — убежденно закивал Доктор, — Этому как раз не поверит ни один умный человек.

— Вот я про то и говорю... Хотя предпочел бы об этом, так сказать, не слишком распространяться.

Хтоний состроил понимающую мину, поднял кружку и медленно допил эль.

— Тёс у нас, господин Бонк, все ж таки далеко от столицы. Что нам столичные слухи? Да пока они сюда дойдут, они сказками сделаются — одна другой страшнее...

— Ваша правда, уважаемый Доктор. Вот и я про то. Другое дело, что наша жизнь, хоть и простая, но тоже не стоит на месте... — Бонк замялся и впервые за всю беседу прямо посмотрел на старика обоими глазами, — Вот, к примеру, если приходит... ну скажем, в тратторию серьезный человек. Человек, так сказать, облеченный влиянием... И доводит до сведения и, надо заметить, внушительно доводит, что отныне вводится уплата ежегодной десятины, исчисляемой в барышах. И вводится, так сказать, независимо от поставок ко двору Его Величества... То как в этом случае следует себя вести достойному и благоразумному человеку? — от внутреннего напряжения господин Бонк посерел лицом и подался вперед к гостю, ожидая ответа.

Хтоний откинулся на спинку стула и внимательно поглядел на трактирщика:

— Следует ли понимать, что десятина собирается под несомненно мудрым руководством Благородного Дюка Морини?

— Именно, — почти шепотом прошелестел Бонк.

— Тогда, вероятно, следует ежегодно, при уплате десятины, получать в качестве верного залога письменную грамоту с собственноручной подписью... человека, облеченного влиянием. И даже, смею заметить, печатью, которая недвусмысленным образом свидетельствует о том, что десятина уплачена — как это называется?.. Приказному дому, учрежденному по повелению Благородного Дюка.

И благодаря этой, каждому понятной предосторожности благоразумный владелец... к примеру, траттории будет иметь возможность в случае каких-либо недоразумений, искать понимания при дворе.

Глаза Бонка снова разъехались. Он некоторое время переваривал сказанное, а затем буквально просиял:

— Я всегда знал, глубокоуважаемый Доктор, что проницательные люди живут не только в Акраиме! Нет-нет, не в одном лишь Акраиме...

— Со своей стороны я тоже придерживаюсь подобного мнения, — слегка поклонился Хтоний, выразительно глядя Бонку в правый глаз.

— Премного вам благодарен, Доктор! И хотел бы сделать для вас что-то, что мне по силам.

— Не стоит, господин Бонк, не стоит, — старик встал со стула, взял из миски еще один орешек и рассеяно посмотрел в окно.

— Хотя, вы знаете дружище... Мне, пожалуй, потребуется совсем маленькая услуга. Коли уж я у вас одарен ежедневным обедом. На днях мне привезли больного... издалека. Юноша лет шестнадцати — пора уже, как говорится, Идти За Судьбой, а он буквально при смерти. Такая жалость... Так вот не могли бы вы присылать с кем-нибудь мой обед — ко мне в Башню? Парень лежачий — не то что до траттории, до уборной не дойдет. А надо бы его подкормить — помимо лечения.

Между нами говоря, юноша не простой — сын самого Ваан Чика. Но это строго между нами, — понизил голос Хтоний.

— Ох ты, спаси нас Ворон! — всплеснул руками Бонк, а этот... Ваан Чик...

— Глава одного из самых свирепых краснозубских кланов, — старик значительно посмотрел на трактирщика, —  Горские знахари парня вылечить не смогли. И вот, как видите, примчали его ко мне — ночью, в спешке. Мальчик по-нашему почти не говорит. Лежит в горячке, бредит. Сами понимаете, хлопоты...

— Ни слова больше! Обед ежедневно будет доставляться, я лично прослежу. Надо же... мальчик самого Ваан Чика...

— Да, такая история, господин Бонк. Ну что ж, спасибо за вкусный эль — во всей округе лучше него не сыскать. Мне, пожалуй, пора.

— Всегда рад встрече, уважаемый Доктор!

Бонк совершил энергичный поклон. Хтоний ответил  коротким кивком, и на этом наиболее проницательные люди лесного городка расстались.

 

8. Мнимый больной

Ко времени, когда Викул явился в Башню поглядеть на странного мальчишку и грохнул на обеденный стол блюдо с мясом, завернутое в промасленную бумагу, Доктор Хтоний уже успел кое-что обдумать. Он решил, что предстоящий разговор будет лишним для ушей Шиммы, поэтому тоном, не допускающим возражений, предложил ей отправиться ужинать в библиотеку, что была устроена на втором этаже.

Кузнец отрядил девочке столь щедрую порцию, что ее не сжевал бы за один присест и королевский телохранитель. Шимма миску с ужином взяла, но окатила Доктора взглядом, полным такой обиды, что тот чуть не отменил свое решение. Однако сдержался, хоть и пришлось прятать глаза и бесцельно перекладывать вилки на столе, пока девочка не ушла наверх.

Мальчишку позвали к столу, выдали миску с едой, кружку с тинманом и лепешку. Викул поначалу поглядывал на него, стараясь не глазеть слишком уж явно, но, услышав рассказ Доктора о встречах с Бонком и Табачником Жоаном, практически забыл про загадочного пришельца.

— Слушай, — выпучив глаза, басил он, — Этот их Дюк, похоже, по-тихому забирает себе власть над Акраимом. А в Порте Нифм, судя во всему, он уже хозяйничает, как у себя дома. Кстати, ты случаем не прояснил, кто он такой? Откуда взялся? Ты вроде в столицах-то обретался...

— Понятия не имею, кто он и откуда явился. Но глупо было бы показывать Бонку мою неосведомленность. Я настолько усердно делал вид, что о Благородном Дюке и слыхом не слыхивал, что он, конечно, решил, что я имею об этом господине самые полные сведения.

— Ну, ясно. Ясно, — кузнец забросил в рот кусок мяса и уставился на потолочную балку. Размолов в три секунды все, что было во рту, он указал на Доктора мощным пальцем и сообщил:

— А вот насчет барышей. Приволок мне сегодня портняжка Одр свою дохлятину — она у него с левого переднего копыта подкову потеряла. Я собрался было с ним сговорится, как обычно, а он мне чуть не силой навязал эти кругляшки. Говорит, лучше мены теперь нет. Ну я что? Спорить с ним стану? Но главное — я ведь не знаю ни демона, сколько брать? Он мне, мол, четыре выгодки будет в самый раз. Ну, Ворон с тобой, думаю — пусть четыре. Вот они, смотри — поменьше, чем те-то приносили, — Викул достал из кармана золото и протянул ладонь к Хтонию.

— Да я уж насмотрелся на Меновой. Там мелкие еще есть — из серебра. Называются «комплимент».

— Ну и что ты об этом думаешь? — осведомился кузнец

Доктор, который ужину не уделил никакого внимания, покатал по столу двузубую вилку и задумчиво ответил:

— Если по сути, то изобретение остроумное и удобное. Жоан аж подпрыгивал — «справедливая цена, справедливая цена». А вот по форме... Я так понял, что барыши эти очень толково насаждают. И если дело дошло уже и до нашего недотепистого городишки, то насаждают, видно, давно.

И подумай-ка вот — кому выгодно перевести всю мену на барыши?

— Кому? — вытаращился на Хтония кузнец.

— А тому, кто их отливает. И если у него еще и свои золотые копи... Вот ты железо собираешь, где только можно — трудно это?

— Не то слово! Золото-то оно самородное — только надо уметь жилу отыскать. А железо — с ним мороки-то сколько... Небесных Камней теперь уж так просто и не найти. Изволь болотную руду жечь. А сколько там проковки после горна! Если в две проковки обойдешься — твое счастье. Чуть не доглядел за горном — не крица получается а демон-те что. Бывает и четыре раза проковываешь. И выход-то — глаза б мои не глядели...

Да и изделие ржавеет потом, если не ухаживать. Это только из небесных камней железо не ржавеет или, скажем, из морской руды. Но плавильщики в Порте Нимф — они знаешь какие пройдохи? Привозишь им вещи — сам бы пользовал, да людям надо! А эти давай отменивать морской металл на вес изделий. Видал такое? В нем, говорят, большой труд. А у меня что, не труд, что ли?!

— Ну ладно-ладно, — поморщился Хтоний, — Не заводись. А лучше сообрази, если бы барыши делать из железа, тяжело бы это вышло?

— Неподъемно! Очень много нужно металла. Я даже не представляю, сколько надо горнов устроить и кузниц. Опять же саму руду копать. Там выход-то, я ж тебе говорю...

— Да знаю я, Викул! А теперь подумай — золото у нас раньше было что? Металл для украшений, да и все. Правда, я думаю, что можно приспособить его, чтобы запасные зубы делать — золото, понимаешь ли, десны, да и вообще тело не язвит.

— З-у-у-бы? — удивился Викул и снова воззрился на потолок, — Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что можно отлить золотой зуб и в дырку вот просто так вставить?

— Почему нет? Если соседний зуб обточить, да на него сделать колпачок по той же форме, а к ней приварить литой зуб...

— Ну ты даешь, колдовская твоя голова! — восхитился Викул, — И как тебе такие мысли-то приходят, я не пойму? С духами все-таки разговариваешь?

— Да ну тебя, Викул! Плюнь ты на зубы! Ты подумай — если у этого Дюка свои копи. И барыши он отливает сам же, то долго ли ему столько их наделать, чтобы отменять все, что ни есть и в Акраиме, и в Порте Нимф, и... где угодно? Ведь никто и ни на что этой их «справедливой цены» не знает. То есть, понимаешь ли, «справедливая цена» — это как бы новый обычай и не более того. Кто этот обычай насаждает, того и справедливость.

Кузнец вцепился в свою бороду и надолго задумался. А потом вдруг сильно треснул ладонью по столу и воскликнул:

— А ведь ты прав, демоны мне на шею! Я б и не подумал в эту сторону.

Мальчик на другом конце стола вздрогнул, Викул, вспомнив о нем, убрал ручищу со столешницы и в неловкости кашлянул в кулак. Потом снова глянул на Доктора:

— А что скажешь про приказных этих?

— Ну часть, наверное, наемники. В том числе — из воров. А больше ничего не скажу — узнал мало. Нам еще надо подумать, что с парнем делать? Думаю, приказные Дюковы в нем как-то заинтересованы. И, исходя из того, что я слышал, это мне не нравится.

Бонку я под большим секретом наплел, что мне привезли на лечение горского мальчишку в плохом состоянии — якобы сына одного из вождей. Значит, считай, Голова скоро будет знать, что у меня живет больной из чужаков. На время мы с Шиммой мальчишку укроем. А вот дальше что?

— А дальше знаешь чего сделай? — предложил Викул, — Пусть его папаша как бы оставит сына у тебя в услужении. В благодарность за исцеление. На какой-нибудь срок. У них там, у горцев, того — честь, все такое. Одолжений не терпят.

— Это мысль, — Хтоний почесал костлявым пальцем горбатый нос, — Научим, пока «болеет», объясняться более-менее по-акраимски. А там посмотрим.

— Дай-ка я его хоть разгляжу. Больно одежа интересная!

Кузнец встал со стула, подошел к Полу, сказав как можно ласковее «Тихо, парень!», и принялся щупать и разглядывать его одеяние. Затем вернулся на место и некоторое время молчал. Вдруг подвинул поближе к мальчику его миску с мясом и пророкотал:

— Ешь, парень, ешь! Вкусный поросенок, очень вкусный!

Затем Викул отвернулся от пришельца и озабоченно сообщил Доктору:

— Одежу надо спрятать. Выглядит уж очень шикарно и не по-горски вовсе. Пуговицы, я тебе скажу, у нас такие никто не сделает. Заковыристые пуговицы — даже я, наверное, не смогу. Да и матерьял... Не знаю я такого матерьяла — хоть демон меня заешь. Если только сапоги можно оставить. Запачкать слегка — никто не разберет, что за сапоги. Хотя и обувка шитья такого, что диву даюсь. Каблук какой-то странный...

— Я тоже обратил внимание... — Хтоний внимательно посмотрел на Пола и тихо сказал:

— Парню, похоже, не по себе. Давай-ка выйдем. Шимма!

 

По Тёсу разлился тихий весенний вечер. Костры Белентайна две недели, как отгорели, но лето не спешило приходить со своей надоедливой жарой. Стоял мягкий май, пахнущий яблоневым цветом.

Хтоний, Викул и Шимма стояли рядком у входа в Башню и не спешили расходится. Наконец Доктор спокойно сказал девочке:

— Займешься одеждой? Я видел твою ногу на лестнице — знаю, что все слышала.

— Да, Доктор.

— На тебя внимания не обратят, поэтому подбери что-нибудь. Подшей по росту, если будет нужно. Днем из дому парня выпускать не будем — станем «лечить». Надеюсь, скоро он сможет хоть как-то разговаривать. Выглядит вроде не сумасшедшим и не глупым.

— И глаза красивые.. — тихо произнесла Шимма.

 

9. Взаперти

Первую неделю своей жизни в башне Доктора Хтония Пол тосковал и боялся. Особенно по вечерам, когда обучение заканчивалось и больше нечего было делать. Гипотезу о том, что он находится в бредовой реальности, Пол отбросил. Тело ощущалось как обычно. Мысли были ясными, зрение, слух и другие чувства — четкими.

Все, что его окружало, несомненно было настоящим: старая массивная башня, превращенная в дом, книги, посуда и другие предметы обихода, его новая одежда, леса за окнами, залетающие внутрь пчелы, простая и вкусная еда. А главное — настоящими были люди.

Доктор Хтоний, несмотря на внешнюю суровость, был терпелив и доброжелателен с Полом. И, кажется, искренне старался помочь. Каждый день он подолгу просиживал со своим подопечным над литерарием, увлекательными бестиариями, атласами и травниками.

Пол заметил, что Доктор обучает его обозначениям базовых понятий, а на долю Шиммы оставил все бытовое и повседневное. Иногда хозяин башни бывал довольно забавным в своих попытках объяснить некоторые слова.

Например, однажды он начал занятие с того, что лег на пол, закрыл глаза, приоткрыл рот, разбросал руки и замер. Пролежав так некоторое время, Доктор сел и обозначил то, что показал:

— Умер!

Потом он преувеличенно громко задышал, заморгал глазами и какое-то время стучал кулаком по груди в области сердца через равные временные интервалы. После чего сказал:

— Живет!

Затем снова лег на пол, устроился на боку, уютно сложил ладони под головой, закрыл глаза и захрапел:

— Спит!

Слово «думает» он изобразил при помощи суровейшей нахмуренности и указательных пальцев, приложенных к вискам. Слово «смеется» — при помощи хриплого карканья и удивительно поглупевшего выражения лица с ненатуральной улыбкой.

Довольно непросто Доктору далось объяснение того, как звучат понятия «плохой» и «хороший».

Сначала он состроил злую физиономию, начал потрясать в воздухе кулаками, демонически хохотать и рычать. Потом успокоился, ткнул себя пальцем в грудь и заявил:

— Плохой!

Затем принял вид какого-то тихого идиота, сложил руки на животе, вытаращил глаза и растянул рот до ушей:

— Хороший!

Пол непонимающе помотал головой.

Тогда Хтоний покопался в книгах, которые в изобилии громоздились по углам, и извлек два тома. Один из них был новеньким и ярким — с нарисованной на обложке ярко-красной розой. Второй был потертым и, кроме изящных буквиц, ничем не украшен.

Доктор открыл на середине книгу с розой, брезгливо взглянул на ее содержимое и изобразил декламацию:

— Тари-тари-татарам!

Тари-тари-татарам,

Тари-тари-татарам -

Та-тарам, та-ра-рам!

Затем громко захлопнул книгу и плюнул на пол:

— Тьфу! Плохой!

Взяв вторую книгу, Хтоний бережно полистал ее страницы, показал Полу разворот, воткнув в красновато-коричневые строчки указательный палец, и изобразил что-то вроде удовольствия от еды:

— М-м-м! Хороший!

Пола, который было решил, что Доктор показывает ему пару «злой-добрый», был сбит с толку и снова покачал головой.

Шимма, сидевшая за шитьем и наблюдавшая эту сцену, вдруг рассмеялась, вскочила и убежала наверх. Вернувшись, она подошла к мальчику и показала ему два яблока. Одно было безнадежно гнилым, а другое так и лучилось внутренним светом.

— Яблоко. И яблоко... Это плохое яблоко, — Шимма подняла повыше то, что гнилое, — А это хорошее яблоко, — показала она второе.

Затем девочка выложила на стол перед Полом обыкновенный гвоздь:

— Гвоздь!

Рядом с первым — новеньким и чистым, она пристроила другой — кривой и ржавый:

— Хороший гвоздь! Плохой гвоздь!

Пол сопоставил то, что показывал Доктор, и то, что принесла Шимма, и до него наконец-то дошло:

— Я понял, — он пошарил глазами по комнате, увидел недалеко от двери одинокий изношенный сапог и показал на него:

— Плохой!

Затем поднял свою ногу, обутую в подаренный отцом ковбойский сапожок, и ткнул в него пальцем:

— Хороший!

Старик улыбнулся, потрепал Шимму по голубым волосам и довольно заявил:

— Молодец — сообразила.

 

После занятий с Доктором Пол ел одну и ту же простую еду. Как правило, на обед всегда было мясо в том или ином виде, лепешки, иногда — мясной же — суп, тинман, мед. Однажды Шимма принесла к обеду глиняный широкогорлый сосуд, который был тщательно закупорен и защищен от проникновения воздуха какой-то замазкой.

Когда его торжественно вскрыли, оказалось, что внутри — вкуснейшее варенье из незнакомых Полу красных ягод.

Пока он пробовал первую ложку, Шимма нетерпеливо смотрела на него с вопросом в глазах, а когда Пол энергично закивал головой и сказал «Вкусно! Очень вкусно!» — буквально просияла. «Наверное, сама варила», — подумал Пол и, как мог, яснее изобразил свой гастрономический восторг. Варенье, кстати, на самом деле было исключительное.

С Шиммой было интересно и даже весело, хотя лет ей, на взгляд Пола, было всего тринадцать-четырнадцать. Она с удовольствием учила его языку, не прерываясь ни на минуту — называла вслух все предметы вокруг и свои действия с ними, притаскивала разные книги с картинками и, они вместе подолгу просиживали на ними.

Она учила Пола здороваться и прощаться, объясняла как обозначаются понятия «право» и «лево». Иногда вцеплялась в какие-то необязательные слова. Например, полчаса объясняла  слово «пиявка» — рисовала ее углем на своей ноге, выпучивала глаза, издавала сосущие звуки. А когда Пол растерянно объяснял, что не понимает — хохотала до слез, и начинала сначала.

В один из дней Шимма его совершенно поразила. Показав в книге на изображение закованного в броню мечника, она сбегала в библиотеку, где, будучи в гостях у Доктора, хранила свое оружие. Вернувшись с мечом в руках, девочка пристроила на спине ножны, вложила в него клинок, встала на пятачке пола, свободным от книг, заплесневелых сосудов и пучков трав, и пригласила Пола смотреть.

Сосредоточившись и глядя в пространство перед собой, Шимма вдруг молниеносно выхватила меч, совершила им рубящее движение сверху вниз — прямо из-за спины, одновременно отступив на шаг назад, и закончила атаку блоком. Затем волчком обернулась вокруг себя, пригибая голову, и, развернувшись лицом к воображаемому противнику, «нанесла» ему страшный, по мнению Пола, удар — как-то слева и снизу. Тут же отпрыгнула назад и ловко вложила меч обратно в ножны.

Пол просто оторопел. Ожидать от этой веселой и легкой в общении девчушки таких отточенных боевых движений он никак не мог. Выговорить ему удалось только одно слово:

— Еще!

Шимма с готовностью заплясала с мечом по комнате — прямо-таки вдохновенно. Правда, кончилось это тем, что она в запале разрубила деревянную кружку из-под тинмана, стоявшую на столе. После чего сникла и детским голосом простонала:

— О-о-ой...

Однако расколотую сверху вниз кружку они затем благополучно спрятали на чердаке, а рассеянный хозяин Башни ничего не заметил.

Лишь однажды у Пола с Шиммой случился неприятный инцидент. День на пятый, уже чуть-чуть научившись объясняться ломаными предложениями, он прикоснулся к волосам девочки и спросил:

— Зачем твой волосы голубой? Такой краска?

К изумлению Пола Шимма вспыхнула, сбросила к колен книгу прямо на пол, чего никогда себе раньше не позволяла, крикнула «Дурак!» и выскочила из Башни. Больше в этот день она не появилась, даже за тем, чтобы забрать свой меч, без которого на улицу обычно предпочитала не выходить. А назавтра пришла и продолжила свои веселые уроки, словно ничего и не произошло.

Озадаченный Пол решил не напоминать девочке о неловком моменте, но при случае спросить Доктора о том, что он сделал не так.

Если дни были полны жизни и интереса, хоть мальчику и объяснили знаками с самого начала, что выходить ему из Башни нельзя, то вечера стали настоящим мучением. Пола поселили на втором этаже — в библиотеке, куда он должен был убегать всякий раз, когда к Доктору кто-то приходил.

Старик устроив ему ложе под узким окном, бывшим когда-то бойницей, указал на книжные полки и сурово потребовал:

— Если смотреть — мыть руки! — и для верности показал ладонями соответствующие движения, став на секунду похожим на престарелого енота-полоскуна.

В библиотеке Пол, за исключением ужина, и коротал самое тяжелое время. Хоть огромная комната и была полна книг, читать он не мог — слишком слабо еще понимал язык. Ему оставалось только думать. И мысли его, как правило, быстро становились тоскливыми.

Он снова и снова представлял, как в одночасье постарели родители. Как в соцсетях распространяет его фотографию и приметы городское отделение поискового отряда «Лиза Алерт». Какой безнадежный кокон отчаяния свился вокруг их квартиры. Как участливо и с опаской разговаривают с мамой соседи. Как папе приходится обивать пороги полицейских начальников и слышать их неопределенные ответы на его вопросы.

Часами Пол корил себя за тупость в изучении языка, за то, что не может внятно спросить Доктора о месте, где он очутился и, конечно, о том, как можно было бы... вернуться? Перенестись обратно? Проснуться?

Каждый вечер он одинаково лежал на своей импровизированной постели, глядя на выщербленный временем окоем бойницы, и мучился час за часом, пока незаметно не засыпал. А наутро оказывалось, что веки его склеились от высохших слез.

Так прошла одна неделя и началась вторая, не обещавшая никаких улучшений в положении Пола. Однако вскоре ему стало некогда тосковать.

 

10. «Одобрено королем!»

Этим утром Хтоний собирался заняться с Полом счетом, но урок не состоялся. От Викула прибежал мальчишка и передал, что кузнец прямо сейчас ждет уважаемого Доктора в траттории господина Бонка и просит прийти немедля. Старик препоручил своего подопечного Шимме и, не раздумывая, поспешил на Большую Коряжью улицу.

Викул сидел с озабоченным видом в дальнем углу зала. На некрашеном столе перед ним возвышались две пустых кружки и одна полная. Вокруг нее кузнец выложил кольцо из жареных орехов.

Посередине закопченного зала расположилась компания из трех сплавщиков. Один из них сонно прихлебывал эль. А двое других, видимо, спорили — от их стола по сторонам разносился напряженный гул, в котором время от времени появлялась визгливая нота. В эти моменты Викул сильнее хмурил и без того изломанные брови, с какой-то тягостью поводил плечом и снова принимался поправлять и подравнивать ореховый круг.

Увидев вошедшего в тратторию друга, Викул с некоторым облегчением откинулся на спинку скамьи. Едва Хтоний и кузнец успели обменяться краткими приветствиями к столику неслышно подскочил Бонк, с поклоном поставил перед Доктором кружку с элем и непременную мисочку с орешками, а сам деликатно удалился.

— Что случилось? — осторожно спросил у Викула старик.

Кузнец неопределенно помотал большой головой из стороны в сторону и, словно с трудом подбирая слова, начал рассказывать:

— С Аниткой опять плохо. Помнишь тот, случай, когда паводком снесло пристань и куча сплавщиков потонула? Ну когда маленькая она еще была и за три дня до волны прибежала к реке и стала плакать, кричать и тащить мужиков оттуда за руки?

Я тогда, демон меня задави, подумал, что она дурочкой уродилась! Если бы не ты, так бы и сейчас думал...

Хтоний не торопил кузнеца и ждал, что тот продолжит сам.

— Ну вот опять, значит, она... того... В общем, она совсем не спит которую ночь. И твердит, как заведенная «Папа, надо уходить из города — будет беда. Папа, миленький, надо уходить!» Прямо «миленький» говорит и плачет...

Викул беспомощно поднял глаза на друга. Доктор пожевал губами, от чего его борода заходила вверх-вниз, невидящим взором уставился на свою кружку и принялся тихо объяснять:

— Я тебе как-то говорил, что к ясновидению надо относиться хоть и с осторожностью, но серьезно. В случае с Анит особенно, потому что у нее не просто дар видеть... вроде как живые картины, что свойственно большинству ясновидящих. Она, как бы это тебе сказать? Она считает в уме... ну, перебирает возможности. Видит много вариантов... картин сразу. И вот то, что наиболее вероятно, становится для нее все более живым и как бы уже произошедшим. И она переживает это по-настоящему, как будто оно уже происходит. Вернее не так. Анит как будто это уже помнит, как нечто с ней бывшее, хотя события еще в будущем... Ох, дьявол! Так я тебя запутаю совсем!

— Нет, почему? Я понял... Только вот она же не говорит ничего, что... «помнит». Не хочет. Я и так, и сяк, а она — «Тебе не надо знать, просто сделай, как я прошу, и ничего не придется знать».

Доктор задумчиво отхлебнул из кружки и покивал:

— Это даже умно с ее стороны. Если пойти по другой возможности, то та, от которой бежишь, будто бы «тает» и перестает быть живой. И знать о ней становится не нужно, потому что этих событий больше нет. То есть, никогда не было. То есть... Ну да, для нее это примерно так.

— Эх-х-х! — Викул расстроенно кивнул, подвинул с себе кружку и сделал богатырский глоток. — Всё равно я собирался через две недели на болота. Нашел вроде рудное место по осени. Сейчас все оттаяло — можно поковыряться...

Ну и пойдем пораньше, а чего? Отменяю на то, на сё сегодня все железо, что накопилось. Провизии соберу, да и выйдем. Так, что ли?

— Да, выходите на всякий случай. Я вас денька через три навещу.

Викул еще раз глотнул эля и, окинув взглядом зал траттории глухо сообщил:

— Только одно мне не нравится. Что я вроде как прячусь, не знамо от чего. Не привык, знаешь ли. Не по нутру мне...

— Легки на помине! — завопил тут на весь зал уже хорошо набравшийся рыжий сплавщик с остроносым лицом, — Вот и спросим щас!

Доктор и кузнец обернулись на голос и увидели, что в тратторию вошли трое высоких людей в плащах с капюшонами и прямо направились с столу сплавщиков. Один из вошедших сделал успокаивающий жест в сторону господина Бонка, и тот, подавшийся было вперед, остался стоять за прилавком.

Приказные, а это были явно они, подошли к рыжему парню и стали ему что-то негромко втолковывать. Тот наклонив голову на бок и саркастически скривив покрасневшую физиономию некоторое время слушал, а затем хлопнул ладонью по столу и визгливо закричал:

— Знать не знаю никаких барышей! И десятины вашей знать не желаю! Мы лес в Акраим гоняем? Гоняем! Королевский двор берет и нас не обижает. Оно ясно?

Один из высоких наклонился к крикуну и что-то негромко пояснил. Тот опять вскинулся:

— И чо пасека? Чо пасека? Это жены, а не моя! Вот с нее и спрашивайте!.. Ах, муж отвечает за все хозяйство? Я вот те щас поотвечаю...

Хтоний и Викул с беспокойством покосились на спорящих и увидели, как буквально секунды за три сонный сплавщик свалился с лавки навзничь, двое высоких скрутили руки визгливому хозяину пасеки и повели его к выходу, а третий приказной предостерегающе придавил к месту оставшегося сидеть мужичка, сильно нажав тому рукой на плечо.

Доктор взглянул на хозяина траттории, и тот, сделав большие глаза, значительно указал ими на спины приказных, выводящих скандалиста. Когда те вышли, третий высокий гость отпустил плечо побледневшего сплавщика, снова успокаивающе махнул господину Бонку и удалился.

Некоторое время в зале царило молчание.

— Крутенько берут... — заметил кузнец, — Ох, крутенько...

Он помолчал, помял бороду и доверительно сообщил Доктору:

— А знаешь, они и ко мне приходили. И речь, в общем, была о том, что за прошлый год я обязан представить в Приказный дом восемнадцать барышей десятины... «что следует из расчета средней выработки кузнецов-одиночек...» что-то там тра-ля-ля по королевству в год... Одобрено королем, короче.

— А ты чего?

— А я сначала прикинулся дурачком. Как же, мол, так? Закон обратной силы не имеет, то-сё... Я, мол, уже изделиями натурально отправил ко двору... А они с нажимом так: «Одобрено королем».

— И дальше что? — забеспокоился доктор.

— Выгнал я их. Прут неостывший взял — им и выгнал.

Доктор прикрыл глаза, устало потер их пальцами и глухо сказал:

— Так. Никакой мены оставшихся изделий. Немедля бери самое необходимое и уходите с Анит на болота. Очень быстро. Чтоб через два часа духу вашего в Тёсе не было! Я вас навещу завтра. Ты меня хорошо понял?

Викул, уже подобравшийся и поправивший тяжелый кожаный жилет, молча кивнул и встал. Преувеличенно беспечно пробасил «Хозяину — спаси Ворон за угощеньице!», а затем вышел из траттории.

Доктор Хтоний также поднялся, вежливо кивнул господину Бонку, показав лицом, что из разыгравшейся в зале сцены сделал надлежащие выводы, и удалился, лихорадочно соображая, что ему-то следует теперь предпринять.

 

11. Весточка

Когда старик вошел в свою Башню, на лице его отражалась спокойная решимость. Он застал детей смеющимися, причем Шимма заливалась во весь голос и хлопала ладонью по коленке. Доктор не стал вникать в причины веселья и нарочито отчетливо кашлянул. Смех прекратился мгновенно, и оба подопечных Доктора выжидающе на него уставились.

Хтоний стал коротко и быстро распоряжаться:

— Шимма, скорее всего, мы сегодня-завтра должны будем уйти из города. Срочно собирай все необходимое для короткого похода. Домой не ходи — я думаю, за твоей развалиной наблюдают. Покажи обувь...

Девочка вытянула вперед ногу, обутую в короткий мягкий сапожок.

— Сойдет. Закутаться ночью есть во что?

Шимма кивнула.

— Так... Меч. Должен быть в полном порядке и хорошо подвешен, чтобы вынуть могла молниеносно. Это понятно?

Еще один кивок.

— Далее... Найди мой меч — ты знаешь где. Закутай, чтобы было неясно, что это. Там есть один ремешок... А, ладно! Сооруди какую-никакую перевязь, чтобы я мог повесить на спину.

Теперь припасы — распредели на три заплечных мешка — Пол тоже понесет. Никаких банок-склянок. Соль, тинман — обязательно. Бери больше вяленого — мясо, рыбу. Сушеные фрукты. Крупу, орехи... Лепешки, само собой. Ну, сообразишь...

Доктор с сомнением поглядел на Пола, который слушал во все уши и, кажется, что-то понимал, хотя и морщился, выдавая этим свое затруднение.

— Теперь с ним. Объясни ему — скоро уходим. Срочно. Потому что опасно. Должен понять. Одежда, сапоги у него в порядке... Мешок подберем. Скажи, чтобы слушался меня и тебя. Вдолби — слушаться беспрекословно!

Шимма, снова кивая, тихо пообещала:

— Я объясню. Он лучше стал понимать.

Доктор наконец подошел к столу и тяжело уселся на стул с высокой спинкой, по которой с год назад побежала трещина.

— Ну, действуйте! Мне надо подумать.

Девочка с готовностью вскочила из-за стола и потащила за рукав Пола. Тот тоже встал и послушно двинулся за Шиммой.

Старик же принялся раздраженно щипать себя за нос и дергать за усы. Глаза его меж тем сверлили куст сирени, который рос прямо под оном. С минуту Доктор излучал нервозность, потом вдруг снова успокоился, сказал «А-а!» и махнул рукой в сторону оконного проема.

Затем он встал, прошел в самый темный и захламленный уголок нижней залы и начал копаться в куче книг, свертков и самодельных коробок. Слышно было, как Шимма быстро ходит по библиотеке наверху, и ее шагам вторит стук каблуков удивительных сапог, принадлежащих мальчишке.

Вернувшись к обеденному столу, Хтоний поставил на него две хорошо запечатанные склянки с темными жидкостями внутри и три столь же тщательно закрытые баночки. Потом выложил рядом две сильно потрепанные книги в кожаных переплетах. Затем сел, нахмурился и застыл в раздумье. Его лицо, изрезанное морщинами, посуровело и словно окаменело.

Из глубокой задумчивости Доктора вывел раздавшийся за окном голос. На улице кто-то, сильно фальшивя, запел:

 

Голубочек, голубок!

Как полет твой был далек!

Через хмурь ветров и гроз

Ты ей весточку принес -

Ми-и-лой весточку принес!

 

Голос замолк. Проскрежетал неуверенный кашель, затем последовало фальшивое же насвистывание. А потом прохожий снова завел:

 

Голубо-о-чек, голубо-о-ок!..

 

— Да что за ерунда? — воскликнул Доктор, поднялся и вышел за порог Башни.

Шагах в десяти от двери смущенно топтался табачник Жоан. Увидев старика, он коротко посмотрел по сторонам и преувеличенно громко заговорил:

— Ох, простите Ворона ради уважаемый Доктор! Я и не подумал, что нарушил ваше уединение! Верите ли привязалась с утра эта песня — и никак, демон ее забери, отделаться не могу! Все, вам сказать, пою и пою...

Такая уж чувствительная песня! «Ми-и-лой весточку принес!» — выводя строчку, Жоан что-то старательно показывал Доктору бровями и глазами. Хтоний вслушался в пение табачника, кивнул и вдруг также нарочито раскатисто сообщил:

— Ну, на ловца и зверь бежит, Жоан! Про табачок-то мы не договорили — совсем, я бы сказал, не договорили... Прямо не знаю, как с тобой и быть? Я, конечно, понимаю, что цены растут, но есть же какие-то пределы... — Доктор сделал рукой приглашающий жест и пошире раскрыл дверь, ведущую в Башню.

Жоан еще раз оглянулся и, двинувшись к старику, с готовностью подхватил:

— Ну, на вас не угодишь, господин Доктор! Вкус-то у вас, надо заметить, специфический. Соответственно и мена, знаете ли, непростая. Я всегда рад... Но можно же как-то и к согласию прийти?

Табачник проскользнул в Башню, не переставая говорить, Хтоний же, окинув взглядом пространство перед зданием, рявкнул «Ну уж — специфический!», вошел внутрь следом и плотно прикрыл за собой дверь. Тут же оба замолчали.

Старик показал рукой на стулья, окружавшие обеденный стол, а сам уселся на свой любимый — с трещиной. Жоан плюхнулся на тот, что был поближе к Доктору. С лица табачника слетело показное добродушие — на нем проступила нескрываемая уже тревога.

— Кузнеца Викула забрали в Приказный дом — тот, что на Коряжьей улице. Видел сам. Пришел сказать, — Жоан поежился на стуле и добавил: — Сейчас уйду.

Доктор Хтоний глубоко вздохнул и кашлянул так, будто подавился. Затем выпрямился на стуле и уперся руками в стол.

Помолчав немного, старик очень тихо спросил, словно бы и не обращаясь к неожиданному гостю:

— И как это он им дался?

— А он и не давался, — хмуро ответил Жоан и забарабанил по столу толстенькими пальцами. Потом вдруг просиял и мечтательно произнес:

— Как он их швырял!.. А слова какие говорил! Я такой музыки не слыхал с тех пор, как прадед помер... Никак бы они не справились с ним, демоны им на шею, да вот только...

— Что?

— Стрельнули чем-то непонятным — сонным, наверное. Я толком не углядел. Викул-то как стоял — так и осел. И глаза стали стеклянные. Сидит, как камень — ни пальцем не шелохнет. Тут они его и потащили. Вшестером волокли... — Жоан издал нервный смешок.

— А дальше?

— А дальше ничего. Я прошел за ними чуть-чуть — вроде как по своим делам. Глянул — точно потащили на Коряжью. Ну, сделал крюка для порядку — и к вам.

— Спасибо, — сдержанно сказал Хтоний и легонько тронул табачника за колено.

— Да что там! — скривился, как от зубной боли, Жоан, — я-то им барыши за прошлый год отдал. Сам знаю, что грабеж это, а отдал! Семья же, Доктор, а? Ведь куда денешься, а? Да и сам я... Я ж не Викул, куда мне!

Вот еду завтра в Акраим. Надо с людьми поговорить. Надо понять, как дальше-то? Я, вам сказать, сперва обрадовался. Дело — как пошло в гору! А теперь смотрю — неладное тут что-то... Надо с людьми поговорить. В столице уже, рассказывают, давно такие порядки. Как-то ж привыкают они там?.. Своим сказал — на семь запоров запираться. Женихов — в шею! Не до них... А сам вот еду.

Жоан как-то на глазах поник, даже тревога исчезла с его круглой физиономии. Весь он стал, как квашня. В наступившей тишине Доктор заметил, что Шиммы и Пола больше не слышно. «Притаились — и молодцы», подумал он, а сам похлопал табачника по плечу и успокаивающе пробурчал:

— Ну-ну, дорогой мой господин Жоан — все образуется!

Гость будто проснулся, хлопнул себя по коленкам ладонями и с фальшивой бодростью сказал:

— Ну, я пошел!

Хтоний встал одновременно с табачником, проводил его за порог и громко, на всю округу заявил:

— А все-таки договорились же! Приятно с тобой иметь дело, Жоан — премного благодарен!

— Всегда пожалуйста! — откликнулся толстяк и двинулся прочь от Башни.

Доктор вернулся в дом, закрыл дверь, оперся на нее спиной и замер. В это время с улицы раздалось нестройное пение:

 

Ты не трогай табачок!

Или сядешь на крючок.

Будет плакать вся родня,

ты без трубочки — ни дня!

 

Птицы деткам гнезда вьют,

жницы в поле колос жнут.

Ты же серый стал с лица -

только куришь без конца!

 

Ты не трогай табачок -

или сядешь на крючок!..

 

12. Пол выходит за порог

Шимма и Пол, нагруженные одеждой и оружием, тихонько спустились с лестницы на первый этаж и встали рядышком, глядя на Доктора. Глаза старика вперились в стену, дверь поскрипывала под его весом. Хтоний медленно сжимал и разжимал кулаки. Услышав шаги он часто заморгал, отклеился от дверных досок и широкими шагами прошел на середину зала. Там он встал, упер костлявые руки в бока и так сдвинул брови, что сделался похож на старого, злого грифа, у которого только что отобрали его законный кусок падали.

Глухим голосом Доктор принялся командовать:

— Так, дети. Собираться быстро — прямо сейчас! Все стало хуже — и хуже некуда. Кузнеца Викула забрали приказные, причем с дракой. Сейчас пойдем выручать, выкупать — не знаю, как пойдет...

Шимма! Мухой собираем в мешки все, о чем говорили. Что соберем, отнесите к старому колодцу и спрячьте в кустах — там малина, что ли... Дальше — скажу что.

Девочка показала Полу, что вещи, которые у них в руках, нужно пока положить. Сноровисто извлекла из-под кровати Доктора три заплечных мешка, сунула их мальчику и заметалась по зале, собирая продукты. Хтоний взял у Пола один мешок, дождался, пока Шимма покидает в него припасы на порядочный вес и пристроил туда же свои склянки, баночки и книги. Затем занялись двумя другими мешками и сделали скатки из теплых плащей. Меч Доктора Хтония Шимма укутала в два серых шерстяных пледа еще наверху, в библиотеке. Он был туго перетянут крепкой веревкой. Из нее же была устроена перевязь со скользящим узлом. Старик оглядел получившуюся шерстяную «трубу» и одобрительно кивнул.

Свой меч девочка собралась было пристроить, как обычно, на спину, но доктор остановил ее:

— Погоди. Пока не надо. Несите все к колодцу и хорошо спрячьте. Потом возвращайтесь сюда.

Дети навьючили на себя вещи и вышли, а Доктор принялся шарить за спинкой кровати и извлек на свет два старых посоха. Взял по одному в каждую руку, постучал по полу. Затем попробовал на вес. Кивнул и прислонил оба к стене. На какое-то время старик задумался, потом снова полез за спинку кровати. В руках его оказался охотничий нож в темных и тонких кожаных ножнах. Хтоний приподнял полу плаща и засунул нож за голенище правого сапога.

Дальше Доктор занялся своим поясом. На него он пристроил два кисета с краснозубским табаком и мешочек с двумя маленькими трубками-носогрейками. Туда же отправился чехольчик с огнивом и трутницей. Проверив, все ли хорошо держится, старик остановился и опять задумался. Хлопнув себя по лбу, он почти бегом кинулся к лестнице и поднялся в библиотеку. Там отыскал старенькую, но прочную сумку, уложил в нее еще одну книгу, звякнувший чем-то металлическим мешочек, какой-то замысловатый механический приборчик, коробочку с письменными принадлежностями и пучок то ли амулетов, то ли просто украшений. Вздохнув и оглядев полки с книгами, он надел сумку так, чтобы она оказалась на животе, и вернулся на первый этаж. С улицы как раз входили дети.

— Все спрятали?

Шимма кивнула. Вслед за ней кивнул и Пол.

— Так. Теперь слушайте меня внимательно. Ты, — Доктор показал пальцем на мальчика, — Ты «больной». Ходи так, — старик взял посох и прошелся по зале неуверенным шагом, сильно опираясь на палку.

— Ты, — указал Хтоний на Шимму, — Ухаживаешь за ним. Вы на прогулке, потому что «больному» нужен свежий воздух. В разговоры не вступать. Максимум — «здравствуйте, как поживаете, все хорошо, вот гуляем».

— Я, — показал на себя Доктор, — иду в Приказный дом на Большой Коряжьей улице. Вы оба — следуете за мной в отдалении. Когда я захожу — «гуляете» вокруг и наблюдаете. Когда выхожу — идете туда же, куда и я.

Теперь важно! Слушай, Шимма. Если я не выхожу из Приказного дома через час, вы идете к Анит, берете ее с собой и возвращаетесь за вещами к старому колодцу. Забираете все, что там есть, и идете на болото — в кузнецову хижину. По дороге и главным тропам не ходить! Пробирайтесь в обход. На болоте сидите тихо и носа не высовываете, пока я или Викул не появимся. Тебе все понятно?

Шимма с очень серьезным лицом кивнула и четко произнесла:

— Мне все понятно, Доктор, я запомнила.

— Так... Значит выходим, — старик вручил один из посохов Полу, другой взял сам, — Я вперед, вы, чуть погодя — за мной.

Хтоний повернулся лицом к двери, оттянул назад плечи — так, что в них что-то громко хрустнуло и вышел за порог.

Шимма повернулась к Полу, который выглядел несколько растерянным:

— Пол! Дела пошли нехорошо — ты понимаешь?

— Да.

— Нужно делать, как я говорю — ты понимаешь?

— Да.

— Мы сейчас пойдем. Иди плохо — как будто ты болеешь.

— Я понял.

— Нельзя ни с кем разговаривать!

— Да, я понял.

Девочка придирчиво осмотрела Пола, на секунду застыла и, сказав «Погодика-ка, не шевелись», подошвой своего сапожка потерла обувь мальчика, от чего его щегольские ковбойские сапоги сразу приняли поношенный вид.

— Вот так хорошо. Ну... пошли.

 

Полу было тревожно. И вместе с тем он почувствовал возбуждение. Оказывается, он был страшно рад наконец выйти из Башни при дневном свете и увидеть городок, в котором провел уже так много дней, но как бы «вслепую».

Он шел рядом с Шиммой и жадно впитывал глазами все, что видел, не забывая впрочем изображать больного. Пол вполне натурально хромал и даже немного дрожал, словно ноги его почти не держат.

Они прошли каким-то проулком, потом еще одним и вдруг оказались на большой улице, на которой сновало довольно много народу и помещалось даже несколько двухэтажных домов. Пол заметил, что вторые этажи у них заметно массивнее, чем первые, и мимоходом удивился тому, что дома от этого не падают.

Спина доктора маячила впереди шагов за тридцать. Шимма с кем-то раскланялась, затем кому-то помахала рукой. Пол старательно ковылял рядом с ней и разглядывал прохожих, лошадей, маленькие лавочки с каким-то мелким товаром, мостовую, которая незаметно легла под ноги, оружие, которое у многих висело на поясе.

Девочка легонько толкнула его в бок и прошептала «Стой». Они остановились — как бы передохнуть. Пол тяжело навалился на посох и увидел, как Доктор Хтоний скрылся в новом длинном и массивном здании, первый этаж которого был сложен из камня, а второй — повторял обычную архитектуру Коряжьей улицы. «Ждем», — снова почти неслышно выдохнула Шимма.

 

Старик, прямой, как палка, с нарочито надменным лицом вошел в Приказный дом и осмотрелся. Недалеко от дверей было устроено что-то похожее на прилавок, за которым стоял неприятный тип со сломанным носом. Он недобро поглядел на посетителя.

— Проведите меня к начальнику, — лениво растягивая слова, заявил Доктор, — сообщите ему, что его посетил Доктор Хтоний Девятый, освобожденный советник его величества короля Улафа.

Привратник сверкнул черными глазами, вышел из-за своего «прилавка» и, ни слова не говоря, скрылся в недрах здания. Прошло минуты три или четыре, в течение которых Доктор почти не шевелился, а лишь разглядывал помещение.

Кривоносый возник словно из ниоткуда и скрипучим голосом пригласил:

— Следуйте за мной.

Хтония провели каким-то коридором, который как-то нелогично изгибался то в одну сторону, то в другую. После нескольких поворотов коридор вывел к лестнице, ведущей на второй этаж. Старик и привратник поднялись по ступеням, которые еще сохранили свежий запах дерева, снова прошли замысловатым коридором и оказались у высокой двери, украшенной богатой резьбой.

— Прошу, — проскрипел провожатый Доктора, указал рукой на дверь, а сам неслышно исчез.

Хтоний уверенно постучал три раза и вошел.

 

13. Пламя Шиммы

За дверью оказался большой, но аскетически обставленный кабинет. Единственным излишеством в нем был исполинский стол темного дерева, инкрустированный перламутровыми вставками, образующими причудливый узор. За столом сидел плотно сбитый мужчина в красно-коричневом плаще с откинутым на спину капюшоном. Он был совершенно лыс и безбород. Высокий лоб главы Приказных домов Тёса уравновешивался массивной нижней челюстью, которая, как магнит, притягивала к себе взгляд. Глаза хозяина кабинета были близко и глубоко посажены, но из своих укрытий смотрели проницательно и с большим вниманием.

Руки мужчины свободно лежали на столе. Хтоний обратил внимание, что на пальце левой плотно сидит перстень из темного металла с большим фиолетовым камнем, в котором что-то еле уловимо мерцает.

— Знаменитый Доктор Хтоний Девятый! — приветливо воскликнул глава Приказа, — Прошу садиться.

Старик сел на новенький стул, стоявший прямо напротив хозяина кабинета.

— Не скрою, я не удивлен вашему посещению. Но сначала представлюсь. Меня зовут Гиш Гешу. Волею достойнейшего Дюка Морини я являюсь главой Приказной службы города Тёса. Занимаюсь рутинной работой — организацией сбора десятины в городке и окрестностях. Поверьте, это скучный труд. И часто неприятный.

Лишь в редких случаях попадается что-то интересное... Вот, например, вы, уважаемый Доктор. Честное слово, мы все здесь в затруднении! Мы даже приблизительно не можем оценить ваши годовые доходы, чтобы исчислить десятину. Вы пользуетесь таким уважением горожан, что буквально ни в чем не знаете нужды.

Между нами говоря, даже господин Сладкоречный, который на ваш счет накопил изрядное количество яда, говорит о вас с невольным придыханием...

И как прикажете нам подсчитывать? Вы же не признаете барышей. Не назначаете цен. Вам несут натурой... Ну можно, допустим, прикинуть, сколько съедает в год человек вашей комплекции и возраста. Но одежда, табак, книги, ингредиенты для снадобий... Ведь вы имеете почтовые сношения не только с Акраимом и Портом Нимф, но даже с горцами. И, как нам стало известно, с Алтанскими степняками. Отовсюду вам присылают занятные и редкие вещи. Мы не можем понять, бедны вы или богаты? Вот ведь какая задачка мне попалась в этой лесной глуши...

Доктор Хтоний, некоторое время терпеливо слушавший болтовню Гиша, поднял перед собой открытую ладонь, и хозяин кабинета замолк.

— Не заговаривайте мне зубы, господин Гиш Гешу. Потрудитесь объяснить, по какому праву вы лишили свободы единственного в городе кузнеца Викула, который является прекрасным мастером и ежегодно, точно в срок, представляет к королевскому двору изделия высочайшего качества, что, по сути, и есть искомая вами десятина?

Главный приказной откинулся на спинку своего стула и с интересом посмотрел на Доктора Хтония:

— А я не буду с вами играть в кошки-мышки, уважаемый ученый Доктор. Я отвечу прямо. По какому, говорите, праву мы лишили свободы кузнеца Викула? По праву Силы. Устраивает вас такой ответ?

Не в том дело, что ваш друг Викул отлынивает от уплаты десятины за прошедший год. А в том дело, что он узды не ведает. Он позволил себе грубо обойтись с работниками Приказного дома — это во время первого разговора. При попытке же пригласить его на беседу сюда, он затеял драку. Да не просто драку, а натуральное побоище — у меня в результате выбыло «по болезни» семеро. Семеро!

Так вот, ваш друг Викул — не просто смутьян, грубиян и, не знаю... корабль без руля и без ветрил. Он пример для всего Тёса. Своего рода символ — беспорядка, вольницы и дикарства. Поэтому мы должны его обломать, и мы его обломаем! Сила найдется на всякого, и с Силой не может тягаться ни малец, ни кузнец. Пора бы вам тут в Тёсе уяснить — Сила пришла, и она неумолима. Рано или поздно ей покорятся все. Так это было в Порте Нимф, так это было в Акраиме. Так будет и здесь — у демона на рогах...

Внимательно слушавший эту речь старик криво усмехнулся.

— Вы напрасно смеетесь, Доктор. Второй символ вольницы в Тёсе, и не только в Тёсе, это вы сами. Мы давно и внимательно за вами наблюдаем. Поверьте, обломаем и вас! — Гиш говорил внешне спокойно, но лысина его пошла красными пятнами, а указательный палец правой руки заметно подрагивал в такт словам, словно расставлял ударения.

— Вами персонально интересуется светлейший Дюк Морини. Это и есть внимание Силы, понимаете вы? Что вы явились сюда — требовать? Повелевать? Колдовать, может быть? Вы должны идти сюда только просителем и никак иначе!

Я не знаю, что там за размолвка у вас произошла с королем, и за каким демоном вы осели в этой деревне тупоумных лесорубов, но мне доподлинно известно, что заступника в лице его величества у вас больше нет.

Кроме того, мне ясно как день, что вы практически совершаете преступление против Короны. Думаете мы не знаем, что вы укрываете у себя в башне горского шпиона из клана Ваан-Чика? Да Голова прибежал ко мне в тот же день, как узнал, что вы якобы лечите пришлого мальчишку, взявшегося неизвестно откуда! Ваша самонадеянность и самоуправство перешли всякие границы. Вы давно нарывались и вот нарвались.

Поэтому я сейчас прикажу вас вывести под белы руки, и в следующий раз вы явитесь ко мне тогда, когда я вас вызову! И явитесь, как положено — без гордыни, без претензии, без каких-либо условий. И вместе с мальчишкой! Вот тогда поговорим...

На лице Хтония появилась брезгливая гримаса:

— Ну меня-то вы, положим, обломаете — есть такой вариант. Но с Викулом вы попали впросак, господин Глава Приказного Чего-то... Викул гнется, да не ломается, как и его мечи.

Гиш побагровел, но кричать не стал. Он даже взял на тон ниже и вкрадчиво произнес:

— Да что вы говорите? У вашего стального кузнеца ведь есть дочка, не правда ли? Так мы и ее вежливо пригласили погостить. С минуты на минуту девочку покажут вашему другу, и, ручаюсь, мы скоренько проденем ему в нос кольцо, и поведем за это кольцо туда, куда нам нужно.

Доктор пронзительно глянул приказному прямо в глаза, оценивая, лжет тот или нет. Затем устало опустил веки и потер рукою лоб:

— Вы идиоты, — безнадежно сказал он, — Сказочные, самоуверенные идиоты...

Гиш забеспокоился, подался вперед и быстро спросил:

— Что вы имеете в виду?

И тут откуда-то снизу до кабинета донесся хриплый рёв, после которого последовали тяжелые удары, металлический звон и неразборчивые выкрики.

Приказной вскочил со стула и, кривя рот, пробормотал:

— Это еще...

— Идиоты, — долетел до него тихий голос Хтония, — Какие идиоты...

 

Пол разглядел уже все, до чего мог дотянуться его взгляд — даже камешки под ногами. Как ни странно, средневековая экзотика быстро, как-то скачком, стала для него привычной. Возбуждение прошло, остались лишь тревога и нарастающая растерянность. Доктор все не выходил из Приказного дома. Шимма, державшая Пола в последние минуты под руку, вдруг начала ощутимо дрожать.

Воздух вокруг них как будто сгустился, прохожих на улице поубавилось. Стало жарко и душно. Пол заозирался, смутно ощущая приближение какой-то безымянной беды, и в этот момент ногами почувствовал толчки, которые передались через мостовую откуда-то спереди. После этого ему показалось, что на несколько секунд весь окружающий мир «завис», как это бывает в красивых компьютерных играх, когда подгружается новая локация.

А затем раздался грохот чего-то тяжелого и треск ломаемого дерева. Вместе с оконной рамой, которая на глазах разлеталась на части, из окна первого этажа Приказного дома вывалилось многорукое чудовище. Шимма сдавленно вскрикнула, но Пол быстро понял, что это кузнец Викул, на котором гроздьями повисли люди в серых плащах.

Кузнец ревел и срывал с себя приказных, как щенков, бросая из оземь. Его душили и пытались добраться до глаз. Викул, было упавший на четвереньки, рявкнул совсем уж по-звериному и рывком поднялся на ноги. Потом побежал задом наперед обратно к Приказному дому и приложил о стену тех, что повисли на спине. Серые осыпались, как осенние листья. Тех, что вцепились в горло и лицо спереди, кузнец обхватил ручищами и сжал. Приказные заверещали. Викул разжал тиски и ободрал их с себя, словно репьи. Он стоял на мостовой — окровавленный, злющий, как демон, и мотал большой головой.

— Хтоний!!! — крикнул он вдруг так, что задрожала земля. И в этот момент в дверях здания появился Доктор, который почти нес под мышки бледную, как смерть, тонкую девушку. Она была будто в трансе и еле переставляла ноги.

— Ага!!! — торжествующе заорал кузнец.

— Шимма! Пол! — позвал через улицу доктор, — Держите Анит! Уходим!

Но тут из казенного здания, как муравьи, посыпались новые приказные. Целая толпа навалилась на Викула, другие кинулись за стариком и девушкой, которую тот успел отвести от Приказа всего десятка на полтора шагов.

Пол бросил посох на мостовую, отскочил от своей спутницы и изготовился драться, хотя у него страшно задрожали губы, а в солнечном сплетении взорвалось что-то холодное, тут же ставшее горячим.

Но не успел он сделать и шага вперед, как раздался невероятной силы, высокий, на грани слышимости звук, от которого уши Пола самопроизвольно сдвинулись назад — куда-то к затылку.

Ища источник звука, он ошеломленно крутанул головой и увидел Шимму.

Она визжала.

Вокруг девочки образовался  пыльно-золотой смерч, ее голубые волосы бились в воздушной воронке, как крылья множества экзотических птичек. Лицо Шиммы исказилось, словно от жестокой боли.

Ошалевший от давления на уши Пол медленно моргнул, отвел глаза от страшного зрелища и посмотрел на оказавшихся в ловушке кузнеца и Доктора с неизвестной девушкой. Вокруг них бушевало пламя.

На всех приказных загорелись плащи и обувь, вспыхнули их волосы. Только что нападавшие на малочисленного врага серые отвалились от Викула и катались по земле, крича и пытаясь сбить с себя языки огня. До Хтония и девушки они просто не добежали, и Пол видел, как Доктор продолжает тащить ее через улицу, сквозь огонь, прямо на него. Что-то хлопнуло внутри здания напротив, после чего вспыхнул весь Приказный дом.

Пол дернулся навстречу старику и девушке, но его так обдало жаром, что он отпрянул. В эту секунду из-за стены огня появился кузнец с бешеным оскалом на лице.

— Хтоний!!! — снова зарычал он. Шимма зашлась в совершенно невыносимом визге, которому вторили вопли приказных. Викул, абсолютно нетронутый пламенем, повертел головой из стороны в сторону, наконец увидел Доктора, бросился к нему и подхватил тонкую девушку на руки.

Огромный кузнец и тощий Доктор достигли той стороны улицы, где стоял Пол, где висела внутри золотого смерча Шимма, не доставая ногами до мостовой, и где не было огня.

Внезапно настала полная тишина. Пол увидел, как смерч опустил девочку, поднялся над ее головой, свился в сияющее веретено и канул вверх — в небо. Шимма медленно приземлилась и упала в обморок.

— Поднимай! — крикнул Доктор, — Мне на спину! Живо!

Пол помог присевшему на корточки старику поднять Шимму и пристроить ее, как поклажу. Тот сложил руки девочки у себя на груди. Пригнувшись, встал и скомандовал:

— Бежим!

Пол дернулся, но кузнец Викул не шелохнулся. Он стоял и тревожно осматривал девушку, лежащую у него на руках.

— Беги, орясина! — не своим голосом заорал Доктор, — За мной давай!

Кузнец очнулся. И они побежали...

 

14. Исход

Старик вел их через какие-то огороды. Он не по возрасту ловко перемахивал изгороди, при этом не забывая крепко держать Шимму, которая, словно сломанная кукла, болталась у него за спиной.

Кузнец не утруждал себя попытками перелезать через плетни и хлипкие заборчики, собранные из чего попало — он их просто проламывал. Пол бежал последним, держа в голове только одну мысль: «Если кто-то из них упадет — надо будет помогать. Как-нибудь, но помогать». Краем сознания он замечал, что наступили вечерние сумерки, и вокруг быстро темнеет.

Минут через десять такой гонки Доктор с Викулом вломились в какие-то кусты и буквально поперли прямо сквозь них. Пол не отставал.

Вдруг он услышал слабый голос Шиммы:

— Ну всё, Доктор! Пожалуйста! Я могу сама.

Все, как по команде, остановились. Хтоний аккуратно опустил девочку на землю. Ее немного шатнуло, но, нахмурившись, усилием воли она сохранила равновесие и более твердо произнесла:

— Я сама!

Старик кинул на нее быстрый оценивающий взгляд, буркнул «Ну, хорошо» и принялся осматриваться. Викул стоял, как изваяние. С его рук свисали оборванные цепи, запястья были зажаты в стальные браслеты. А на руках в беспамятстве лежала девушка с испачканным сажей лицом. Только теперь немного отдышавшийся Пол сообразил, что это, наверное, и есть дочь Викула Анит.

Доктор заговорил быстро и почти шепотом:

— Так, мы почти на месте. Сейчас ведем себя тихонько, как мыши! До колодца тут шагов пятьдесят... Шимма, Викул! Вы остаетесь здесь и ждете. Пол! Пошли со мной!

Хтоний почти неслышно двинулся вглубь кустарника, прокладывая проход. Пол последовал за ним. Какое-то время они крались, стараясь не шуметь. Вдруг кусты кончились и показался уже знакомый Полу малинник, разросшийся вокруг заколоченного колодца.

— Показывай, где вещи! — прошептал старик.

Пол напрягся, соображая, с какой стороны они с Шиммой подходили к колодцу днем. Наконец сориентировался и пошел вперед. К его облегчению оружие и заплечные мешки нашлись сразу. Доктор закинул за спину шерстяную «трубу» с мечом, пристроил рядом свой мешок и еще один взял в руки. Жестами показал, чтобы Пол надел третий мешок и взял оружие Шиммы. Затем они так же крадучись двинулись туда, где оставили своих спутников.

Как Хтоний ориентируется в темной гуще кустарника, Пол не понимал, но почему-то твердо знал, что старик все делает правильно, точно и безошибочно. И действительно, не прошло и минуты, как они вышли прямо на тот пятачок, где ждали Викул с дочерью на руках и Шимма.

Кузнец сидел на земле, прислонившись к дереву и неотрывно глядел в лицо Анит. Мрачная Шимма стояла рядом и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Увидев Пола, она буквально вырвала свой меч у него из рук и принялась подвешивать его на обычное место. Закончив с этим возиться, девочка правой рукой попробовала, как клинок ходит в ножнах, заметно успокоилась и уже без резких движений приняла у Доктора один из мешков с провизией.

Старик открыл было рот, чтобы обратиться к Викулу, но тут невдалеке раздался нарастающий шум, затем грохот чего-то упавшего и торжествующие выкрики. Пол обнаружил, что видит на земле тени — свою, Доктора и Шиммы. Он обернулся к источнику света и с ужасом осознал, что над кронами растущих неподалеку деревьев взвился в темное небо огромный факел. Через секунду он сообразил, что это горят чердак и крыша, которые были надстроены над зубцами старой Башни Доктора Хтония.

Старик тоже смотрел на пожар. На его лице было написано страдальческое сожаление. Через несколько мгновений он заморгал, словно ему что-то попало в глаза, снова сделался суров и решителен и отвернулся от тягостного зрелища.

Он проверил экипировку Шиммы и Пола, оглядел себя, пощупал пояс, поправил веревочную перевязь. Вдруг замер и негромко сказал, ни к кому не обращаясь:

— А вот книги не прощу!..

Потом резко выдохнул и наклонился над кузнецом. Потрепав его по голове, Хтоний ласково, как ребенка, начал уговаривать впавшего в ступор богатыря:

— Викул, вставай дорогой, вставай дружище. Держи девочку и вставай на ноги. Пора нам идти, Викул. Пора-пора-пора...

Кузнец оторвал взгляд от дочери и стал смотреть прямо перед собой. Затем, словно загипнотизированный, медленно поднялся и поудобнее перехватил расслабленное тело Анит.

— Молодец, Викул! Молодец, старина! — продолжал нашептывать Доктор, — Теперь иди за мной. Все время за мной! Держись за мной, Викул!

Хтоний обернулся к Шимме и Полу:

— Дети, я иду первым, Викул за мной, вы — замыкающие. Пол! Гляди в оба! Ты понял меня?

Пол понял.

Доктор решительно направился через кустарник по какому-то новому направлению. Кузнец, как сомнамбула, двинулся за ним. Пол и Шимма пошли следом.

 

Как вышли из городка, Пол даже и не сообразил — старик вел их темными задворками, среди покосившихся заборов, одиноко торчащих из земли кольев и куч мусора. Один раз они прошли по дну дурно пахнущего оврага, который горожане явно использовали как помойку. Затем лезли по каким-то недавно вспаханным и засеянным полям и вдруг оказались в лесу.

Здесь Хтоний жестами остановил их маленькую колонну, повертел головой. Затем посмотрел на небо, на котором наконец появилась спасительная луна, выбрал направление и пошел по еле заметной тропе, махнув другим, чтобы следовали за ним.

Полу показалось, что они шли несколько часов. Вокруг однообразно мелькали деревья ночного леса. Воздух был приятный, даже вкусный, но на душе лежала горькая тяжесть. Пол стыдился. Там — на улице, когда Доктор тащил из Приказного дома обессилевшую дочку кузнеца, Викул дрался с серыми плащами, а с Шиммой случилось вовсе что-то страшное, он растерялся. Он не помог никому и был совершенно бесполезен. Да что там — он просто струсил.

«Но откуда взялся огонь?» — думал Пол. «Не мог же я моментально сориентироваться в таких обстоятельствах! Это вообще против законов природы...» Но самооправдания не успокаивали. Не надо было и ориентироваться, понимал он, надо было бежать к Хтонию навстречу и прикрывать его от приказных — посохом, кулаками, хоть зубами. А тот бы пока выносил из свалки Анит... Или нужно было помогать Викулу. Ведь если бы не взявшиеся из ниоткуда пламя, они бы его свалили...

«Ну а тебя бы вообще вырубили за десять секунд, — злясь на самого себя, рассуждал Пол. «И толку?.. А зато не было бы так стыдно! Вот, что толку!..»

Со временем размеренный ритм ходьбы слегка успокоил мальчика, он отвлекся на внешний мир и тревогой услышал, что с Шиммой что-то неладно. Девочка шла рядом — упорно, хорошим походным шагом. Но она скрипела зубами и время от времени шипела, как от боли. А один раз негромко, но яростно произнесла какое-то ругательство, которого Пол не понял, но догадался, что обычно дружелюбная и смешливая Шимма вдруг сказала что-то очень злое и неприличное.

Пол попробовал тронуть ее за плечо, но девочка отдернула его и сквозь зубы проговорила:

— Я сама!

Он не стал больше приставать. А только принялся глядеть в оба, как велел Доктор, и следить, чтобы Шимма не отстала. Но ее маленькая фигура с упрямством следовала и следовала за кузнецом и Хтонием.

Сам же Викул был похож на ходячую башню. Он переставлял ноги, будто машина, смотрел прямо перед собой, а его руки окаменели в одном положении, неся Анит, которая все еще была без сознания.

Среди раненых спутников Пол чувствовал себя неприлично невредимым. Он очень хотел помочь, но знал, что сейчас ничем помочь не может. Совесть то отступала, то принималась душить с новой силой. Чувство времени совершенно исчезло, и Полу в некоторые моменты казалось, что он спит и видит однообразный и очень длинный сон.

Наконец лес поредел, путники вышли на сравнительно открытое место. Луна освещала кочковатую землю и небольшие лужицы, которые под определенным углом зрения вдруг начинали сиять чистым серебром.

Пол ощутил на лице ветерок и понял, что вокруг довольно прохладно, хоть самого себя чувствовал разгоряченным. Они шли еще довольно долго — показалось, что около часа. Шимма начала спотыкаться. Всякий раз, запнувшись, она выпрямлялась и, скрипнув зубами, снова шагала ровно и четко, как маленький солдатик.

Пол поглядывал на лицо девочки, которое стало хорошо видно в свете луны. Шимма шла, сдвинув брови и сузив глаза. На щеках были видны дорожки от слез. Пол не решался ни сказать что-либо, ни притронуться к ней. Но через некоторое время девочку начало вести влево, наконец она наткнулась на Пола, и он с готовностью подхватил ее под руку.

Шимма повесила голову, навалилась на своего спутника, но ноги по прежнему переставляла.

Минут через пять Пол позволил себе подать голос:

— Доктор, она больше не может!

— Почти пришли, — не оборачиваясь ответил старик и показал рукой куда-то вперед и вправо. Там стояла низкая, но длинная хижина, окруженная молодыми березками.

Когда все приблизились к темному строению и остановились, Шимма начала всхлипывать.

— Держи ее — еще чуть-чуть терпения, — сказал Доктор и принялся возиться с дверью. Пол в свете луны увидел, как она отворилась, и старик вошел внутрь. Сам он осторожно придерживал за плечи девочку, которую начала бить крупная дрожь. Викул со своей ношей стоял рядом — неподвижно и молча.

Из хижины послышались какие-то металлические звуки, затем легкое шипение, и дверной проем стал желтым от исходящего изнутри света.

— Сначала Шимма, — раздался голос Доктора.

Пол повел девочку в хижину.

— Сюда, — сказал старик, махнув рукой с лампой в сторону лежанки, которая была установлена вдоль одной из стен. Шимма сделала несколько неуверенных шагов и стала падать, каким-то образом вывернувшись из рук Пола. Она повалилась на лежанку лицом вниз, как подстреленная, и осталась лежать ничком.

Доктор поднял лампу над постелью:

— Сними с нее мешок и меч!

Пол, покраснев, принялся освобождать плечи девочки сначала от лямок мешка, затем от сложной перевязи, держащей ножны с мечом. Шимма тихонько скулила и явно не могла пошевелить даже пальцем. Наконец Пол выпутал ее из всех веревок и ремней, а старик вручил ему лампу.

— Держи! Ближе сюда!, — Доктор аккуратно перевернул девочку на спину и ласково убрал у нее с лица голубые волосы.

— Полежи, дружок, минутку! Потерпи, пожалуйста, я сейчас...

Он ушел в темную глубь хижины, и Пол услышал, как Доктор чем-то гремит там и шуршит, что-то переставляет и двигает. Наконец он снова появился в круге света с пучком длинных лучин и еще одной лампой в руках.

Вместе с мальчиком они разожгли ее, стало светлее, и обнаружились вторая лежанка, устроенная у другой длинной стены, крепкий стол за ее спинкой — с горкой посуды и какими-то мелкими инструментами на нем, большой сундук под столом, стопку то ли одежды, то ли старых одеял на сундуке — больше Пол не смог ничего разглядеть, потому что было все-таки темновато.

Доктор, повыше подняв лампу, громко сказал:

— Викул! Неси сюда Анит!

Кузнец ввалился в хижину, подошел к свободной лежанке и встал перед ней, все еще прижимая к себе дочь.

— Ну клади, клади, дружище!

Викул встал на колени, опустил свои руки на лежанку — так, что девушка оказалась почти лежащей на ней — и замер.

Доктор дернул бородой и наклонился к уху друга:

— Отцепись от нее, Викул! С ней все будет хорошо!

Кузнец не реагировал. Хтоний повысил голос:

— Я сейчас дам Анит лекарство... Отцепись, говорю! Все будет хорошо!

Огромный, как античный титан, Викул наконец убрал руки от дочери, тяжело осел на земляной пол и вперил невидящий взгляд в темноту за дверью. Пол увидел, что его шея и лицо черны от синяков, под носом засохла кровавая корка, а лоб пересекают две черно-красных борозды с рваными краями.

Доктор наклонился к лицу девушки, которое все было измазано сажей, и прислушался к ее дыханию.

— Угу, — буркнул он, — Ну, сначала Шимма...

— Посвети, — обратился он к Полу и подошел к первой лежанке. Девочка на ней была очень бледна. Из внешних уголков ее закрытых глаз тихо стекали слезы. Хтоний снял с себя заплечный мешок, порылся в нем, достал небольшую склянку, под горлышко заполненную темной жидкостью, и круглую баночку. Он встал на колени перед лежанкой, вскрыл баночку, в которой обнаружилась мазь медового цвета. Пол увидел, что старик сначала нанес немного мази на виски Шиммы и помассировал их, затем слегка провел пальцем с каплей лекарства под ее носом, а потом помазал запястья девочки с внутренней стороны.

Поставив баночку прямо на пол, Доктор взял склянку, аккуратно вынул из нее пробку, и поднес с губам девочки. Одной рукой он ловко сжал щеки Шиммы, так что ее рот открылся, а другой влил в него жидкость из склянки. Тут же, держа сосуд строго вертикально, старик свободной ладонью схватил девочку за шею сзади и приподнял ее голову. Шимма сделала два судорожных глотка и закашлялась.

— Ну-ну-ну, — успокаивающе проворчал Хтоний и поднял голову пациентки еще чуть выше.

Кашель прекратился, Доктор осторожно вернул голову девочки на лежанку, поправил ей волосы и убрал руки. Какое-то время ничего не происходило, Полу показалось лишь, что Шимма перестала плакать. Вдруг она глубоко вздохнула и на ее щеках проступил румянец.

— Уже лучше, — кивнул старик и направился ко второй лежанке, прихватив свои лекарства. Пол снова светил Доктору и наблюдал ту же процедуру — только на этот раз Хтоний оказывал помощь дочери кузнеца. На нее мазь и жидкость из склянки оказали несколько другое действие — девушка чуть приоткрыла глаза и спросила дрожащим голосом:

— Это вы, Доктор? — потом помолчала, снова закрыла глаза и сказала: — Можно я посплю?

— Можно, Анит, можно.

Девушка повернулась на бок, лицом к стене, и подтянула колени к животу.

Хтоний посмотрел на Пола, поднял вверх указательный палец и заявил:

— Костер, Пол! Дрова там, за стеной, — он повернул палец горизонтально и ткнул им поверх лежанки, на которой лежала дочь Викула:

— Лампу возьми с собой...

Когда Пол в десяти шагах от хижины выстроил будущий костер и вернулся внутрь, Доктор возился с лицом кузнеца. Викул вяло отбрыкивался, гремя обрывками цепей, и бормотал:

— Нет, ты представляешь? Они меня моим же изделием к стенке приковали! З-заразы!.. И отравили, кажись, сто демонов им на шею... Приказные нашлись! Нет, ты представляешь?..

— Да не шевелись ты, Ворона ради! Дай обработаю — шрамы ведь будут отвратные...

Вдруг кузнец тихо заржал:

— Хы. Хы-хы-ха!.. Я когда одно-то крепление из стены выдрал, они забегали, как куры!.. А потом пошла потеха... Хы... хы-хе... Не, ну ты представляешь?

— Да видел я, видел. Давай-ка это... Не мотайся! — Доктор еле заставил Викула не шевелить головой и наконец закончил обрабатывать его заплывшую физиономию.

— Всё! Посиди тихо — мы сейчас вернемся...

Дальше было поспокойнее. Разожгли костер, Доктор принес большущий чайник с водой, которую набрал где-то в хижине, заварили в нем тинман. Старик добыл четыре оловянных кружки, разделил напиток на части. В три кружки добавил какого-то порошка — в две поменьше, в одну — побольше, и тщательно размешал.

Потом они по очереди напоили Шимму, Анит и кузнеца. Раскатали скатки из теплых плащей и укрыли девушек. Викулу постелили на полу одеяла, бурые от времени — те, что лежали на сундуке. Правда, пришлось повозиться с его укладыванием, потому что кузнец уснул сидя. Он оказался таким тяжелым, что Пол взмок, помогая Доктору разогнуть друга и уложить так, чтобы тот не грянулся оземь всем весом.

Когда убедились, что все трое мирно спят, сели у костра. Хтоний угостил мальчика лепешкой с кусочком вяленого мяса и что-то поел сам. Они пили тинман, на болоте стояла густая тишина — лишь потрескивали в огне дрова и время от времени подавала голос одинокая ночная птица.

После долгого молчания Доктор, сделав очередной глоток чуть остывшего напитка, посмотрел на мальчика и спросил:

— Все это требует объяснений, не правда ли?..

 

15. Обретение голоса

Пол не до конца понял, что сказал Доктор Хтоний, но на всякий случай кивнул.

— Иди-как сюда, — позвал старик. Он усадил Пола, так, чтобы тот скрестил ноги и прочно оперся ладонями о колени. А сам встал у него за спиной.

— Не хотел я этого делать, но времени нет совсем. Надеюсь, ты не заболеешь... — пробурчал он себе под нос, а затем внятно распорядился:

— Ничего не бойся, не дергайся и не кричи!

Пол почувствовал, как теплые руки старика легли ему на голову, и вдруг ощутил, что стремительно проваливается сквозь землю. Ему показалось, что он летит вниз через мрак, сидя на гигантских качелях. В животе возникло чертовски приятное и вместе с тем мучительное чувство. Но не успел Пол в полной мере ему ужаснуться, как в его мозг, словно мощный поток воды, хлынули слова.

С неимоверной скоростью он узнавал, как принято говорить по-акраимски на приеме у короля, какие словечки в ходу у менял Тёса, что за поговорки родились в последние сто лет у жителей Порта Нимф. В голову Пола проскочили все основные тексты акраимской литературы. Будто колонна прокаженных, вошла вереница странных выражений изгойских главарей. Он мгновенно запомнил правила письма буквицами, а следом ему словно высыпали в душу целую гору древних рун, похожую на огромного ежа, сделанного из горелых спичек.

Падая и падая в подземную темноту, Пол осознавал, что начал понимать по-алтански, что может объясниться с горцами и что улавливает основные свойства языка каких-то «хаимцев», у которых вообще нет существительных, а все явления и понятия определяются через глаголы, прилагательные и причастия.

Он услышал и запомнил песни сплавщиков леса, ругательства королевских солдат, тексты хороших и плохих баллад, популярных в Акраиме, а заодно колыбельных, которые издревле поют младенцам по всей стране.

В него влились замысловатый язык травников и бестиариев, напыщенные и многословные обороты столичных вельмож, детские считалки, принятые в народе заговоры против порчи, болей в животе и приворота. Пол узнал, что обычно говорят лошадям, чтобы они не волновались, как принято приманивать кошек и собак, как здороваются и прощаются моряки, какие тосты следует говорить на свадьбах.

Сначала ему казалось, что благодарный мозг радостно и жадно впитывает весь этот поток, но вскоре возникло чувство, что душа его вот-вот захлебнется, и он потеряет сознание. В этот момент Пола будто дернули вверх за шиворот, он открыл глаза и обнаружил себя сидящим у костра с кружащейся головой. Сзади послышался голос Хтония:

— Ну, довольно с тебя! А то свалишься.

Пол некоторое время сидел в полном ошеломлении, а затем восторг обретенного знания подбросил его и поставил на ноги. Он принялся бегать вокруг костра и вопить:

— А-ха-ха! Я знаю руны! Бревно тебе в парус, демона на руль! У Мэри был маленький барашек! Саламандра днем прячется в огне и выходит только ночью! Мандрагору следует добывать при помощи собаки! У-ху! Ворон много, а Ворон один! Хоть мелкая сошка, а живучий, как кошка! Когда короля одевают, музыкантам должно исполнять «Гимн утру» Гиля Омшерона Гая! Невеста кланяется будущей свекрови и подает ей пирог!..

Доктор Хтоний вскочил, поймал Пола и силой усадил его на землю.

— Ты перевозбужден, мальчик! Надо успокоиться, а то разбудишь наших больных...

Пока старик наливал кружку теплого тинмана, тщательно отмерял маленькую щепотку своего сонного порошка и размешивал его в напитке, Пол раскачивался из стороны в сторону и напевал:

 

С отрядом в тысячу копий

Король прошел через лес.

Открыл злодейские копи

и в самое пекло залез!

 

Немногие вышли оттуда

в ночной, отчаянный час,

презрев драгоценностей груды,

сразившись за нас и за вас...

 

Доктор заставил Пола пить тинман, тем самым вынудив его замолчать. Через несколько минут мысли в голове мальчика перестали сказать, как горные козлы. Но чувство счастья и поразительного всезнания не прошло.

— Голова кружится?

— Еще как! — радостно подтвердил Пол.

— Сейчас пройдет. Посиди тихо.

Пол послушался и какое-то время сидел молча. С сожалением он ощутил, что «всезнание» понемногу уходит, и у костра остается обычный сэр Пол Иванчиков. Правда, свободно говорящий, читающий и пишущий по-акраимски, способный понимать еще три островных языка и могущий часа два, не повторяясь, рассказывать сказки и исполнять песни, сочиненные подданными королей Улафов Акраимских лет за триста. Это его несколько утешило. Потом Пол спросил:

— А мы что — находимся на острове?

— Да. Только остров очень большой, хоть и не тянет на материк. На нем умещается три типа... как бы это сказать? Погоды?

— Три климатических пояса, вы имеете в виду?

Старик ненадолго задумался и кивнул:

— Да, можно и так выразиться.

— А как называется вся земля, все страны?

— Ну, местные жители называют их просто «Мир».

— А то, что вы сделали — это гипноз?

— Гипноз?.. — Доктор пошевелил бровями, — Это что-то про сон, кажется... Нет, это был не сон. Да и какая тебе, в сущности, разница, Пол? Просто ускорил обучение. Мы сейчас все в таком положении, что медлить с этим было никак нельзя. Иначе ты стал бы для нас большой обузой. Знаешь, вроде маленького ребенка в походе...

— А почему... Нет, подождите, это все сейчас не так важно... Вот я о чем! Что такое случилось с Шиммой? Что это был за смерч? Откуда огонь?

— Вопросы и вопросы, — старик покачал головой, — Следовало этого ожидать...

Ну, значит, Шимма. Она... У нее есть природное свойство — в определенных ситуациях девочка способна усилием ума... Нет, не ума.... В общем, когда ей очень-очень страшно и одновременно она чувствует сильный гнев, она заставляет воздух вести себя так, что предметы, которые он овевает, нагреваются и вспыхивают. Причем не все подряд, а как бы враждебные ей предметы... Ну, например, одежда приказных, которые на нас бросились на Коряжьей улице.

Так Шимма защищается и защищает тех, кого любит. Но свою способность она не контролирует. То есть, произвольно вызвать пламя не может. На моей памяти это произошло всего в третий раз.

— Так это настоящий пирокинез? Я читал про такое...

— Пирокинез? Ну и термины у тебя, Пол. Следует полагать, ты действительно родом не из Мира.

— А почему Шимма сейчас в таком состоянии? И когда шли...

— В момент, когда она насылает пламя, это вытягивает из нее очень много сил. Я сам до конца не разобрался, как это происходит. Такое ощущение, что внутри Шиммы живет маленький человечек, который просыпается в момент большой опасности и только и умеет, что жечь все вокруг, забирая у своего... хозяина, жизненную силу, что ли.

— Слушайте, вы такие странные все... кроме Викула. А я еще спрошу про Шимму? Почему она красит волосы в такой цвет? Я как-то задал ей вопрос, а она обиделась и рассердилась, и я... В общем, вот у вас хочу спросить. По секрету только, если можно.

Лицо Доктора опечалилось, он некоторое время смотрел в ночную темноту, затем вздохнул и ответил:

— Это не краска, Пол. Это седина. Когда стареют акраимцы, волосы у них становятся белыми. У алтанцев — желтоватыми, а у горцев — голубыми. Шимма родом с Красных Зубов, она горец. И она совершенно седой ребенок.

Полу стало до того неловко, что он отвернулся от Доктора и стал бессмысленно подбрасывать в костер мелкие сухие прутики и пучки прошлогодней травы.

— Я не знал... Надо попросить прощения.

— Не надо. Она уже забыла. У девочки доброе сердце, хоть она и бывает упряма, как десять ослов...

С Шиммой, если коротко, история такая. Ее родители держали постоялый двор на полпути от Тёса до Стрелковых заимок. По понятиям их соплеменников, они были отступниками, изгоями, поскольку оставили родину и родню. Почему отец и мать Шиммы покинули свой клан, у нас никто не знал. Они избегали разговоров на эту тему.

Я останавливался у них пару раз. Мельком видел ребенка, но даже не разобрал, мальчик это или девочка. Бесед с хозяевами не вел — они были не расположены. Скрытно жили, тихо.

Около десяти лет назад горцы совершили свой последний набег на земли королевства — как раз в этой местности. Тогда случилась большая драка на Стрелковых заимках и еще в двух или трех деревнях. Разграблено в тех краях было всё. Многие оказались убитыми.

Затем на пути горцев попался и этот самый постоялый двор... Родителей Шиммы, к несчастью, тоже убили. Вероятно, как отступников. Но до Тёса горцы не дошли. И судя по всему, им помешала как раз дочь погибших хозяев.

Тогдашний Голова, серьезно отнесшийся к слухам о набеге, очень вовремя отправил отряд ополчения навстречу горцам. И на месте постоялого двора он обнаружил свежее пепелище, на котором копошилась девочка лет четырех с голубыми волосами.

Говорят, она сидела внутри нетронутого огнем круга. В нем сохранилась часть дощатого пола, какие-то сундуки, половина шкафа с остатками еды, немного посуды и игрушек. Как ни странно, рядом с девочкой обнаружили меч, который, видимо, принадлежал ее отцу. Кстати, меч алтанский, не краснозубский. Это потом Викул определил. Он же его облегчил и чуть-чуть подогнал под руку Шиммы, когда она подросла.

Но главное, что нашли ополченцы — это больше сотни обгоревших трупов. Выходит, Шимма, даже будучи маленьким несмышленышем, сожгла почти весь отряд горцев. Видимо, поэтому оставшиеся в живых не пошли дальше на Тёс, а повернули назад, в горы.

Но тогда никто и подумать не мог, что набег прекратился из-за маленькой девочки, оставшейся сиротой. Ополченцы не могли понять, что произошло на Постоялом дворе. И для них этот случай навсегда остался загадкой и лишним поводом почесать языки за элем в траттории. Девочку же забрали с собой и привезли в Тёс.

Я к тому времени жил в городке уже около года. Понемногу лечил народ. Сироту ко мне и привели — мол, может она ранена, или еще что. Оказалось, не ранена, но... совершенно неспособна к разговору. Могла сказать только «мама и «Шимма». А ведь в этом возрасте большинство детей нелегко заставить молчать...

Так получилось, что девочка осталась жить у меня. Никто в Тёсе не пожелал принять в семью странного горского ребенка.

Молчала она еще где-то год. А потом как прорвало — заговорила. Выяснилось, что о случившемся на постоялом дворе Шимма ничего не помнит, кроме ощущения огромного ужаса. Она помнила маму и папу, помнила акраимский язык и немного слов из наречия своего горского клана. Сам клан назвать не могла.

С тех пор воспитываю ее я. Ну, то есть, как воспитываю?.. Как могу. Года два назад новый Голова Тёса выделил Шимме заброшенный дом, и нам удалось его немного восстановить. Там она живет, когда тепло. Поздней осенью перебирается ко мне, в Башню. В Башню... — нахмурившись, повторил старик, — Башни-то уж больше нет...

Пол слушал Хтония, открыв рот, и постепенно понимал, каких трудов стоило Доктору, превратить Шимму в добрую, веселую и открытую людям юную девушку после того, что с ней произошло:

— Ясно. Теперь кое-что мне ясно. А что такое с Анит?

Доктор рассеянно ответил:

— Шок. Умственное перенапряжение... — потом он вдруг словно очнулся, строго посмотрел на Пола и заявил:

— Уймись, мальчик. Тебе пора спать. От быстрого усвоения знаний, знаешь ли, бывает похмелье. Если не хочешь завтра весь день мучиться головной болью, следует позволить себе заснуть. Всему, что ты получил сегодня, нужно уложиться у тебя в голове. Так что подкинь-ка дров в костер, а я пока принесу плащи и одеяла...

Когда они устроились на ночлег чуть поодаль от огня, Полу казалось, что он нипочем не уснет. Он смотрел на луну и в который раз отмечал, что она не такая, как в его прошлой жизни — слишком большая, красноватая и как бы ровная. На ней не были видны темные «моря», как на той — земной.

В мыслях Пола царил предсонный хаос. Полученные от Доктора Хтония сведения попали под обстрел новых вопросов. Он одновременно думал о Мире, в который случайно угодил, о родителях, о том, что опять находится в какой-то неясной опасности, и при этом напевал про себя старинные акраимские песенки.

Наконец мозг Пола не вынес напряжения, и перед глазами мальчика будто закрылись черные шторы. Пол глубоко заснул.

 

16. Преступная шайка

Над окраиной болот стояло ясное, безмятежное утро. Доктор Хтоний подновил костер, прокрался в хижину, где бесшумно набрал воды из объемной и хорошо закупоренной бочки, стоявшей в дальнем углу. Одобрив про себя запасливость Викула, который с ранней весны до поздней осени каждый месяц отправлялся к лесному роднику, чтобы заново наполнить пузатую емкость, старик снова подвесил над огнем крепкий медный чайник.

Кузнец, его дочка и Шимма мирно спали в хижине. Пол завернулся в старое одеяло, словно в кокон, и мерно посапывал недалеко от костра. Доктор укрыл его плащом, который за ночь сполз на землю, и уселся поближе к огню.

Уже успевшая немного отогреться под утреннем солнцем салатовая ящерица вышла к костру из-за кочки и замерла в трех шагах от огня, подняв голову, будто задает безмолвный вопрос.

Старик доброжелательно смотрел на нее и думал: «Мальчика нужно порасспросить. Что он не из Мира — это ежу понятно. Что такое возможно (перед собой-то не будем уж лукавить), это тоже понятно. Неясно вот что: зачем он понадобился приказным? Версия с «горским шпионом» — это так, легенда для исполнителей. Интересно, лысый Гешу тоже уверен, что Пол шпион?

Вполне может быть. Сказали ему «ловить шпиона», он и ловит. А главная ниточка, судя по всему, ведет к нашему талантливому организатору Дюку Морини. Благородному Дюку Морини... Кто же ты такой — новоявленный фаворит Его величества? О котором еще пять лет назад слыхом не слыхивали?..»

Ящерица отвернулась от костра и не спеша отправилась в сторону леса. Доктор достал из поясного мешочка маленькую трубку и начал набивать ее табаком.

«...Допустим отсидимся мы сколько-то на болотах. А дальше что? Найдут. Потянут в Приказ Бонка, кузнецовых заказчиков — кто-нибудь и припомнит, где Викул копает руду. Собственно, спрятаться-то и негде, чтобы подумать. И времени нет.

Можно, конечно, совсем уйти из королевства. Скажем, для начала в Зеленую степь, а там к Снагуру, в Батор-Йом. Он примет, хотя не виделись лет восемь уже... Но это значит, что все вопросы останутся без ответов. Да и Викулу в степи будет не по себе. Долго он там не задержится. Потащит Анит обратно в леса — тут они и нарвутся.

Нет, это дурной вариант. Совсем плохой... Вот если б как-то написать королю?.. Тоже бессмысленное дело — долго. Ненадежно... Да еще на подходах к столице перехватят письмо, о чем тут думать!»

Раскуренная всего несколько минут назад трубка старика потухла от его невнимания. Хтоний смотрел в огонь рассеянным взором и бормотал «...дети еще на мою голову — спрятать не у кого... Пешком идти? Караулить будут... Лошадей не найдешь... Демон раздери Благородного Дюка с его правом силы...»

Бормотание Доктора наконец разбудило Пола. Он с удивлением посмотрел на небо, которое простиралось над ним вместо потолка и не сразу сообразил, где находится. Припомнив вчерашний день, мальчик вздохнул, сел и протер глаза.

— С добрым утром! — услышал он голос Хтония, — Как голова?

— Голова в порядке, спасибо. И вам доброго утра! — Пол выпутался из плаща и одеяла, поправил на себе перекрутившийся полукафтан местной выделки и почувствовал, что хотел бы попить. Доктор, угадав его желание, сообщил:

— Чайник скоро закипит. Я отойду на время вон туда — где сосны. Помню, там раньше селеника росла. Ягода ранняя — об эту пору уже должна быть. Ее очень хорошо в тинман добавлять — бросать прямо в кружку. Сам увидишь.

Последи пока за чайником. Когда закипит — сними с огня и... на вот — все это брось прямо в него, перемешай и закрой крышкой, — старик выдал Полу кусочек серой бумаги размером с носовой платок, на котором возвышалась горка сухой травы, похожей на мелко порезанное свежее сено.

Когда Доктор удалился, Пол воспользовался случаем, добежал до ближайших кустов, вернулся к костру и принялся следить за чайником. Пока тот закипал, он нашел в лежащей неподалеку кучке хвороста прутик в мизинец толщиной, ободрал с него тонкую кору, прокалил его на огне и таким образом соорудил себе инструмент для перемешивания тинмана. За завариванием напитка Пола и застала Шимма, которая вскоре появилась у костра, завернутая в плащ и зевающая.

— Шимма! Привет! Как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит?

Девочка от удивления перестала зевать:

— Ничего чувствую... Не болит... А чего это ты так складно вдруг разговариваешь?

— Это Доктор. Он что-то сделал — и вот. Могу говорить.

— А-а! — понимающе кивнула Шимма, — Он может. Он и не такое может... Только чего раньше-то не сделал?

— Я не знаю. Я не спрашивал, — Пол был так рад, что может свободно объясняться с Шиммой, что принялся тараторить, как сорока:

— Сейчас тинман заварится. Доктор пошел за ягодами. Садись, чего ты стоишь? Тут есть лепешки, где-то я видел у меня в мешке... и еще что-то такое... как курага. Бывает у вас тут курага?

— Погоди... Слушай, Пол, не трещи, пожалуйста!.. Нам с Анит нужно умыться. А ее папа спит, как камень. Правда, ругается при этом во все горло... В общем, в комнате мы не можем, а пойдем туда — за хижину. Ты пока от костра не отходи. Ладно?

— Конечно! — воскликнул Пол, Вы приходите потом — тинман пить.

Шимма ушла, а мальчик сел спиной к хижине и стал ждать, когда все соберутся.

Доктор вернулся к костру первым, неся в сложенных ковшиком руках аппетитную горку красно-синих ягод:

— В Мире говорят, что они похожи на луну. Не сказал бы. Но тинману вкус придают исключительно приятный. Налей-ка, Пол, нам по кружечке.

Пока мальчик разливал горячий напиток, старик сложил ягоды на кусок бумаги, в которую раньше была завернута сухая заварка. Затем он отделил от горки ягод две довольно приличных кучки и бросил их в кружки — Полу и себе.

— Ждем еще две минутки.

Они подождали. От кружек поднялся густой аромат, который заглушил даже запах костра. Пахло сырой весенней землей и одновременно какой-то пронзительной, щекочущей нос свежестью.

— Ну вот теперь можно отведать, — Доктор взял одну из кружек и пригласил своего сотрапезника сделать тоже самое. Какое-то время они молча прихлебывали тинман. Потом Пол, разжевав пару ягод и подышав с открытым ртом, чтобы охладить язык, заявил:

— Очень необычно и ужасно вкусно. В жизни ничего такого не пробовал!

— Во-о-от! — состроив торжествующую мину сказал старик, — А, кстати, гляди — и девочки идут. Как раз к столу.

Доктор Хтоний поставил свою кружку на землю и начал колдовать еще над двумя посудинами. Пол оглянулся на подходящих к костру девушек и от ошеломления пролил чуть ли не треть своего тинмана на штаны.

Рядом с Шиммой шагала Нита. «Его» Нита — из той, другой жизни, из несуществующего, виртуального «Скайрима». Из файла, спрятанного в одной из системных папок компьютера.

Но здешняя Нита была тоньше, чем та, которую создал Пол. У нее были светлее волосы и кожа. И она, в отличие от виртуальной девушки, умела улыбаться:

— Доброе утро, Доктор! Доброе утро, Пол! Шимма мне о тебе рассказывала, да я и сама тебя немного знаю.

— Девочки, садитесь и разбирайте тинман, лепешки, мясо — кто, что найдет, — Доктор гостеприимно раскрыл свой мешок и махнул над ним рукой.

— Привет, Анит! — еле выговорил Пол, вцепился в свою кружку обеими руками и начал усердно рассматривать траву, на которой сидел. Через минуту он не глядя принял лепешку, переданную ему Шиммой, и машинально откусил от нее кусок.

Тем временем у костра образовалась добродушная и беззаботная  атмосфера. О вчерашних событиях никто не вспоминал. Доктор Хтоний и девушки спокойно завтракали. Анит от души хвалила тинман с селеникой, Шимма налегала на вяленое мясо, поддакивая и вставляя замечания вроде «А то!» и «Это вам не Бонков обед — «Отрада сплавщика...» Старик объяснял Анит, где именно в ближайшей полосе леса выросла в этом году ягода.

Пол, удостоверившись, что к нему не приковано особенного внимания, решился наконец поднять глаза и стал смотреть попеременно то на Доктора, то на Шимму, ненадолго задерживая взгляд на сидевшей меж ними Анит. Постепенно он, не замечая, что делает, сжевал лепешку и допил тинман, затем налил себе еще и снова выпил полную кружку. Из ступора его вывело появление кузнеца.

Викул вышел из двери хижины, с хрустом потянулся и застыл от боли, прострелившей спину:

— Ох, дьявол! — он осторожно опустил руки, боясь нового прострела, посмотрел на сидящих у костра, медленно протер заплывшие глаза, посмотрел еще и басом заключил:

— Уже едят.

Доктор Хтоний обернулся к хижине и приветливо позвал:

— Викул, иди к нам — завтракать. Тинман еще горячий!

Кузнец протянул по направлению к старику свои ручищи, погремел обрывками цепей и заявил:

— Я вот с этим жрать не сяду.

Он решительно скрылся в хижине, пошумел там, что-то двигая, открывая и закрывая, и снова появился, держа в руке молоток и какое-то хитрое металлическое приспособление. Пол увидел, что Викул сел прямо у порога, зажал ногами в огромных сапогах непонятный инструмент, сунул в него руку и начал по чему-то колотить молотком, произнося невнятные проклятия, заглушаемые звонким стуком.

Лязг слышался такой силы, что сидящие у костра не могли разговаривать и вынуждены были ждать, пока кузнец не освободится. Он справился с этим на удивление быстро, брезгливо отбросил в сторону раскуроченные браслеты и обрывки цепей, встал, унес в хижину инструменты и только тогда подошел к костру.

Выглядел Викул страшновато. Однако Пол заметил, что синяки на шее и лице кузнеца удивительным образом успели пожелтеть всего за одну ночь, а раны на лбу — соединиться краями. Теперь они выглядели хоть и глубокими, но хорошо заживающими порезами. Да и вся физиономия Викула хотя и была изрядно опухшей, но не так, как вечером.

«Ай да крем!» — вспомнил Пол, подумав о медовой мази Доктора.

Меж тем кузнец уселся рядом с ним и похвалился старику:

— Видал мои Самохваты? Помнишь я тебе говорил, что тройные тиски придумал? Двигаются, между прочим, на дуговых осях в объеме шара поперечником в локоть — в какую хочешь сторону. И держат, как зверь! Я в них даже призму зажать могу. Не то, что браслеты эти... Демон их раздави!

— Самохваты? — переспросил Хтоний — Хорошо звучит. Я потом посмотрю — интересно... Теперь-то будешь есть?

— Давай — чего тут у тебя? — Викул принял у Доктора кружку с тинманом и ягодами, две лепешки, внушительный кусок вяленого мяса, горсть сухофруктов, горсть орехов и начал все это перемалывать вперемешку, громко прихлебывая и урча.

Снова возобновился беспечный разговор — о хорошем утре, спелой селенике, о том что здешняя родниковая вода удивительно долго остается свежей и о том, что, может быть, стоит вскипятить еще один чайник.

Однако, когда кузнец наелся, а Доктор снова раскурил потухшую трубку, беседа сама собой угасла. Все посерьезнели, замолчали и выжидающе поглядели на старика. А тот, выпустив клуб дыма и почесав нос, спокойно произнес:

— Ну что, господа преступная шайка? Давайте станем думать.

 

17. План Доктора

— А чего тут думать? — с показным удивлением осведомился Викул, — Тут всё понятно, как день. Скажем, сегодня я маленько очухаюсь, а дальше пойду на Стрелковые Заимки — там есть десяток хороших, неробких ребят. Ну и в Тёсе, я так считаю, многим эти вот новости не по нутру… Короче говоря, приказных мы вышибем оттуда часика за два. Вместе с лошадьми и их демоновыми лампами. А ты говоришь — «думать»!

Хтоний посмотрел на кузнеца, как на большое, доброе, но не слишком сообразительное животное.

— Ну чего? Чего ты меня буравишь? — ощетинился тот.

— Викул, ты очень правильный и порядочный мужчина. Но вот прикинь теперь пару простых вещей — только в Тёсе приказных уже не менее двух сотен. Довольно большая часть из них — разбойники и убийцы из изгойского сословия, которые теперь сделались служивыми людьми. Это тебе не с перепившимися сплавщиками подраться…

Дальше. Если даже вы, такие хорошие парни, и одержите верх, то очень скоро люди Дюка Морини вернутся. И с ними придет королевская армия — вся в броне. Наш король, к сожалению, в последние годы поднаторел в карательных походах…

И будет всему городку так нехорошо, так кроваво и страшно, что не хочется об этом и говорить. И всё из-за одного неробкого кузнеца, которому ситуация ясна, как день.

Викул, выслушав друга, сник и досадливо протянул:

— Ну-у-у… Так-то оно так… — а затем снова вскинулся, — А ты-то что предлагаешь, демон тебя язви! Простите, девочки… В бега податься? И чтоб этим пришлым всё сошло с рук?!

— Это я наделала дел… что мы преступники, — вдруг сокрушенно заговорила Шимма, —  Простите меня, я совсем не хотела!.. Не знаю, как это вышло — оно само! Простите меня, я такая… Это всё теперь из-за меня!.. — голос девочки пресекся, и Пол увидел, что ее глаза заблестели, наполнившись слезами.

Но тут вмешалась Анит — она обняла Шимму за плечи и спокойно произнесла:

— На самом деле ты всех нас спасла. Я видела варианты — в каждом будущем кто-то обязательно погибал. В некоторых погибали все или двое-трое. Так что хватит. Не возводи на себя напраслину, и конец на этом. Ты нас спасла, и я даже не представляю, как это могло получиться…

— Анит права, — подтвердил Доктор, — Если бы не твое невольное вмешательство, Шимма, мы бы тут сейчас не разговаривали. Так что, выбрось из головы… Глотни еще тинмана и поешь. Тебе нужно набираться сил… для новых дел.

Старик еле заметно улыбнулся и обратился к дочке кузнеца:

— Анит, а что ты видишь сейчас?

— Абсолютно ничего. Всё закрылось, когда мне показали папу в Приказном доме. Меня втолкнули в комнату, он был прикован… Я увидела сразу много… — девушка повела плечом и потерлась о него ухом, — … дурного. И оно налезало друг на друга, перемешивалось, путалось. Мне стало плохо, и я упала, кажется… А потом уже помню улицу и крики, и огонь. И что я ничего не вижу.

Теперь тоже ничего нет — даже эха. Знаете, иногда такое, бывает, видишь… туманное, далекое. Как эхо. Ну вот и его нет…

Когда говорила Анит, все смотрели на нее — даже Шимма, которая один раз было всхлипнула, но совладала с собой. Поэтому Пол тоже стал смотреть на Анит, ведь никто этого не заметит, и пока можно…

— У меня с утра такое ощущение, что я как будто ослепла. Так было уже один раз, помните, Доктор? Вы меня как-то лечили от болотной лихорадки? Тогда, наверное, недели две тоже не было даже «эха».

Доктор попыхтел трубкой и хмуро заметил:

— Неприятное чувство, верно? — он еще раз затянулся и резюмировал:

— Так. Значит подсказок у нас нет.

Все промолчали.

— Зато у нас есть загадочный горский шпион Пол, сын Ваан-Чика, который взялся неизвестно откуда и пока знает о нас больше, чем мы о нем, — Доктор добродушно повел рукой в сторону мальчика, как бы представляя его воображаемой публике.

Пол отчетливо понял, что должен успокоить и Доктора Хтония, который, правда, не выглядел очень уж встревоженным, и недовольного Викула, и общую спасительницу Шимму, и, конечно, Анит, которая сейчас глядела на него своим ненормально ясным взором, сбивая с толку и мешая обдумать то, что следует сказать.

Поэтому он просто рассказал про свою жизнь. И про планету Земля, и про школу, и зачем-то про Вторую мировую войну, и про Интернет, и про маму — перескакивая с пятого на десятое, то запинаясь, то тараторя. Пол рассказывал, пока окончательно не пересохло горло, и он не почувствовал, что совершенно потерял нить своего повествования.

Викул и Шимма смотрели на него, словно на привидение. Анит ободряюще улыбалась. А Доктор поглядывал на всех с довольным видом, словно Пол — это его давний воспитанник, достигший невиданных высот в алхимии и врачевании.

Кузнец крякнул и заявил:

— Не думал, что меня кто-нибудь и когда-нибудь еще сможет сильно удивить. Но ты, парень… Сижу, понимаешь, пью тинман с демоном!

Хтоний от души развеселился:

— Это почему же – с демоном?

— А кто же он еще? Так заливать не смог бы и сам Блаженный Словесник Йоунс, спаси Ворон его душу! Ты слышал про самолеты — которые, между прочим, из металла, а? Про самоходные кареты, что из-за горючей жижи ездят? А про вот эти… швырятели снарядов? Они же сотни штук за минуту выстреливают!

Демон и есть. И мир его круглый — это мир духов. Правильно мне бабка рассказывала!

— Викул! — расхохотался Хтоний, — твой-то Мир тоже круглый. Он шар, дорогой ты мой. Ты что, не знал?

— Как так — шар? — оторопел кузнец, — А «Мировой порядок» Сулейми Баджана? А «Ходы Солнца и Вороново установление» этого… забыл имя… Ну ты же мне и давал читать?

— А ты слушал, что я объяснял тебе, когда давал читать эти почтенные, старые книги? — сдерживая смех, спросил Доктор, — Напомню, что мы тогда говорили о том, каким образом свойственно развиваться науке, и через какие заблуждения проходить.

Ты же вот не думаешь, как в детстве, что небесные камни, из которых добывают нержавеющее железо, швыряет Ворон в тех, кто своими делами оскорбляет Его творение? И что под каждым небесным камнем, если покопать — найдешь кости грешника?

Викул открыл было рот — явно для того, чтобы выразиться неподобающе, но взглянув на Шимму и Анит, передумал, поскреб бороду и спросил, изображая смирение:

— Ну а как же ты тогда объяснишь вот эти вот самолеты и вот этого парня?

— Если серьезно, Викул, то очень просто — Мир не один. Их много, и они связаны между собой.

— О-о-чень просто! Куда уж проще! Как я сам не додумался? Это ж ежику понятно, про миры-то… — кузнец саркастически покивал головой, отправил в рот горсть орехов и замолчал, наполнив воздух треском, хрустом и цыканьем сквозь зубы.

— А всё-таки… — тихо проговорила Шимма, — Что же нам теперь делать, Доктор? И нам, и Полу? Как он вернется к дух… на Землю? Как будет с Анит и с тем, что она… не видит?

Старик неопределенно помахал вновь потухшей трубкой и неуверенно сообщил:

— С Анит, я так думаю, все будет хорошо. Должно быть. Вероятно, ее ум защищается от перегрузки. Ну, скажем так, закрыл на время доступ к… ее особенным возможностям.

Немного поддерживающих эликсиров. Отдых. И оно вернется, хотя… Я полагаю, что это довольно тяжелое бремя. Не каждому по плечу…

Однако сейчас вопрос об Анит для нас не главный. Она не больна, это я точно говорю…

Викул вперился в лицо Хтония, отыскивая признаки того, что друг из сострадания чего-то не договаривает — не нашел, облегченно повел могучими плечами и сам себе покивал.

— А вот наше общее положение незавидное. Путь обратно в Тёс заказан. Прятаться в окрестностях — опасно и бессмысленно. Уходить из страны — это… Вы просто не сможете жить где-то еще, особенно ты, Викул.

Надо думать, нас ищут — всех по разным причинам. Я считаю, что более всего приказных интересует Пол. Предполагаю, что он зачем-то понадобился самому Благородном Дюку. И это плохо.

Как вернуть Пола домой, я пока не знаю. Поэтому он будет с нами и разделит общие заботы. А мы — его.

Далее. Нам нужно с одной стороны исчезнуть. А с другой стороны — прояснить ситуацию. И мне бы хотелось как-либо воздействовать на нее. Как-либо…

Доктор замолчал и устремил взгляд поверх голов компании — на верхушки деревьев. Кузнец, вернувшийся к своему обычному спокойному благодушию, задумчиво проговорил:

— Тут нас будут ловить, как зайцев — это как пить дать. Я, конечно, заяц так себе…

Пол прыснул и быстро закрыл рот рукой, Викул поглядел на мальчика с веселым пониманием и продолжил:

— …да и высокоученый наш Доктор — тоже не подарочек. Но если их будет много… В общем, выбираться отсюда надо. Да побыстрее. Но вот куда?..

Разговор затих. Шимма, Анит и Пол терпеливо ждали решения многоопытного старика и мощного, как древний вепрь, кузнеца.

День меж тем разгорелся яркими красками, но сделался таким ласковым — нежарким, свежим и приветливым, что мысли о грозящей им всем опасности казались дикими и неуместными.

Наконец Доктор Хтоний окинул компанию взглядом и спросил, как бы ни к кому не обращаясь:

— Где умный человек прячет лист?

— И где? — откликнулся Викул.

— В лесу.

— И что это значит? — кузнец снова серьезно и напряженно вгляделся в друга.

Пол, удивленный словами Доктора, не сдержавшись, воскликнул:

— Слушайте, это же из Честертона. Откуда вы знаете?

Старик сделал раздраженную мину и заявил:

— Не знаю никакого Чёрт-Те-Тона! А вот прятаться нам нужно там, где очень много людей. То есть…

— Акраим, — безнадежно кивнул кузнец, — В самую пасть. На рожон. Собственными ногами, — Викул закинул ручищи за голову, лег на спину и воззрился на небо:

— Э-хе-хе… хе-хе. Паршиво… Ты что-то замыслил?

Хтоний не глядя на друга как-то по птичьи тряхнул головой и ответил:

— Я хочу узнать больше о Дюке Морини. Это первое… Возможно, попытаться повлиять на наше своенравное Его Величество. Это второе… Выяснить, зачем охотятся за Полом. Это третье… Ну и последнее — в столице мы действительно можем относительно безопасно укрыться. Смешаемся с горожанами…

— «Смешаемся с горожанами», — рассеянно повторил кузнец, — А потом ты полезешь в к демону в пекло… — Викул снова сел и уперся ладонями в колени:

— Как будем добираться? По дорогам не пройдем. А лесом — бабушка надвое сказала.

— Вот тут есть вполне ясная мысль — мы доедем на плоту со сплавщиками. Лес уже пошел в Акраим сплошным потоком, поэтому плотов этих на реке — сам знаешь… И народу на них тоже предостаточно. Пять лишних человек, если не выделяться… В общем, на реке опасность не так велика.

— Ну да. Разумно. И ноги не бить — Викул взял из ближайшего мешка еще одну лепешку, повертел и бросил обратно, — Тёс надо будет обогнуть самой чащей — по широкой кривой. И выйти, значит, как можно ниже по течению. Так я понимаю?

— Так, — Доктор приободрился и снова сделался весел и деловит:

— А скажи-ка мне, сокрушитель лесорубских городков, есть у тебя какие-никакие барыши?

Кузнец распахнул свой тяжелый жилет, расстегнул широкий кожаный пояс, снял его и показал Хтонию. По внутренней стороне гигантского ремня были закреплены монеты.

— Как знал. Восемнадцать штук вошло. Еще три — в карманах. Ну и мелочи сколько-то.

— У меня есть четыре барыша и четыре выгодки, — вдруг подала голос Шимма.

— У тебя-то откуда, поджигательница? — удивился Викул.

— Я варенья пару горшочков отменяла на площади, — смущенно пояснила девочка, — Очень любопытно стало, что за барыши такие. Все о них говорят…

— Ну и у меня пятьдесят, — подытожил Доктор, — Не пропадем первое время.

Теперь кузнец с изумлением воззрился на Хтония:

— Ты же у нас вроде до таких низких материй не касаешься. Где взял-то?

— Спасибо господину Бонку. Он с первым же обедом для Пола прислал и барыши. С таким, знаешь, витиеватым письмом — посчитал, что его благодарность за устроение мной ледника в траттории будет неполной без подкрепления чем-то там «существенным и поистине необходимым в новые непростые времена»… Я собирался ему вернуть, да не успел.

— Ну оно и к лучшему, спаси его Ворон, — рассудил кузнец, — Когда выходим-то?

Доктор мгновение подумал и спросил:

— Сколько человек знает, где ты копаешь руду?

— Кто знал, те померли уже. Хижину отец с двумя друзьями строил. И они особо не распространялись, где да что. Ну я-то тоже, сам понимаешь, помалкивал.

— Тем не менее, задерживаться здесь не стоит. На нас могут наткнуться случайно, — старик завел глаза вверх, покусал губы и добавил:

— Два дня. Не больше. Физиономия твоя подживет, девочки отдохнут и выйдем… А пока давайте все-таки еще разок снарядим чайник.

 

18. На реке

Каждую весну, в одном и том же русле, высоко в горах, появлялся на несколько месяцев ручей, питавшийся тающими снегами. В одном месте он выбегал на природный карниз и прыгал с него на скальную стенку — с высоты в десять локтей. Часть скалы представляла собой тайную каменную кладку. И маленький водопад с монотонной настойчивостью год за годом размывал ее, пока однажды не выворотил несколько камней из стены.

С тех пор каждым ясным днем в образовавшуюся дыру проникал солнечный луч и двигался по пещере, что скрывалась за секретной стенкой. Если бы здесь бывали прохожие (хотя зачем бы кто-то стал навещать эти суровые места?), случайный путник мог бы заглянуть в пещеру и обнаружить в ней странную фигуру.

На полу, укутанный в поблекшую оранжевую ткань, сидел высохший старец. Глаза его были закрыты, лицо покрывал слой белесой каменной пыли, чрезвычайно длинные седые волосы серебристыми струями в беспорядке стекали на пол.

Вокруг старца располагались несколько глубоких плошек. Две из них были пусты, в трех сохранились окаменевшие огарки свечей.

Летом случались две недели, когда послеполуденный солнечный луч примерно час двигался по лицу старика — как раз по линии глаз.

В такие минуты Доктору Хтонию было не по себе. Если время дня в тех горах совпадало со световым днем в Мире, то он целый час видел как бы два солнца. Это сбивало с толку, но можно было кое-как привыкнуть. А вот когда солнце начинало сиять в голове ночью, тут Доктору делалось беспокойно. Спать было невозможно, и его преследовал тихий, но настойчивый телесный зов о возвращении.

Реальность вокруг начинала размываться и приходилось прикладывать усилия, чтобы она не развалилась совсем. Вот и теперь в далеких горах наступило лето. Несколько дней второе солнце беспокоило в светлое время суток, а сейчас момент его появления сдвинулся к позднему вечеру.

Кузнец уже час как мерно храпел, Доктор же ворочался с боку на бок и наконец решил выйти из шалаша и выкурить трубочку.

Усевшись на пахучие сосновые бревна у входа, старик обнаружил, что Пол и Шимма еще не ложились. Они сидели на заднем краю плота, свесив босые ноги в воду, и разговаривали. Хтоний с удовлетворением отметил про себя, что девочка — молодец, не снимает косынку даже ночью. Уговорить ее спрятать приметные голубые волосы под темную ткань было нелегким делом. Помогло лишь то, что терпеливая Анит соорудила на голове Шиммы залихватскую разбойничью повязку и показала строптивице ее отражение в карманном зеркальце.

Старик не стал беспокоить детей и занялся своей трубкой. Длинный сосновый плот слабо покачивался. В сплавной веренице пяти таких же он был последним. Над рекой стояла мягкая живая тишина, напоминавшая о своем присутствии то легким плеском рыбы, то скрипом бревен, то прохладным ветерком.

— Где это ты научилась так с мечом управляться?

— Это Доктор. Ты не смотри, что он старый. Он, если возьмет меч — как начнет скакать! Не угонишься, — с готовностью ответила Шимма, — Мне семь лет было, когда он мне сказал, что больше нянькой для меня быть не может. Что, мол, должна уметь за себя постоять. Ну и стал со мной заниматься.

Хотя какая из него нянька? Я лет с пяти ему же завтраки делала. А то он с утра уйдет и не поест. Может вообще целый день не есть, если не напомнишь…

Ну и потом я меч-то все время с собой таскала. От родителей же ничего больше не осталось… Он и твердил — что, мол, чего зря таскаешь, давай — учись.

Сначала-то, конечно, только деревянными мечами разрешал махать… А когда выросла, они с дядей Викулом что-то поколдовали на моим, чтобы стал впору. Заточили наконец. Даже гравировку сделали — руническую «Ш». Днем покажу, сейчас не видно будет.

— Они старые друзья — Доктор с кузнецом?

— Сколько себя помню. Всё шутят друг над другом. Один раз дядя Викул взял камни, что-то там потесал, постучал. Железки в них воткнул и бросил в болото. А потом будто нашел и притащил Доктору. Говорит — «драконьи перья». Жили, мол, давно а наших краях драконы. И следы от них остались, — Шимма разулыбалась, — А Доктор-то все книжки свои перерыл, пока понял! Он же иногда как маленький — простых вещей не знает…

Зато потом он кузнецу «по секрету открыл», как железо заговаривать, чтобы не ржавело. Ну и дядя Викул целый месяц в кузнице и совой кричал, и поганки с болот к клинкам прикладывал. Анитка даже подумала, что он элем опился.

— А с Анит… ты дружишь, да? — Пол постарался говорить без особой заинтересованности.

— Так-то да. Только ведь с ней, как дружить? Она же, понимаешь, вроде принцессы. В ней что-то такое есть… высокое. Как будто она с детства во дворце живет, нитки с иголкой не видела и думает, что мясо на огороде растет. Хотя у кузнеца не набалуешься… Он, готовит, знаешь как? Сунет кабанью ногу в огонь, повертит там — вот тебе и обед. Тинман такой крепкий заваривает, аж зубы ломит!..

Анитка для него — свет в окошке. Да и все ее любят. Сватов уже четыре раза засылали. Даже господин Ури Сладкоречный! — Шимма весело рассмеялась, — Он дяде Викулу сулил целое богатство. Мол, никто о том не ведает, но приданое будет такое, что закачаешься!

— А он что?

— Что-что. «Прислушайтесь», — говорит, — «господин Сладкоречный, к голосам звезд. Они предрекают, что ровно три дня у вас будет болеть то место, на котором сидят добрые люди, коли вы не станете сдерживать своих мечтаний». И дверку так открыл на улицу — услужливо, — рассказчица фыркнула и легонько толкнула Пола в бок.

— С Аниткой на Меновой хорошо гулять — напробуешься вкусностей. Ей всё за так предлагают, ну и тебе перепадает… — Шимма вдруг погрустнела и, отвернувшись в сторону, удрученно бросила:

— Где теперь та Меновая!

Пол захотел сказать ей что-нибудь утешительное, но вырвалась правда:

— Мне тоже страшновато, честно говоря.

Девочка вяло поболтала ногами в воде:

— Не пойму я, что мы там делать будем — в этом их Акраиме. В лесах мы хоть были дома — знали, чего и как… Поймают нас там в первый же день…

А тебе каково — я вообще не представляю. Я-то, спасибо Ворону, хотя бы в своем мире преступница.

Пол подумал, что каково ему — он и сам не знает. Как ни странно ему было интересно, хоть и страшно. Может даже от того именно и интересно, что страшно. Какое-то тут всё было настоящее. А в той жизни — не совсем. Он понял, что не сможет этого объяснить Шимме и спросил про другое:

— Вот вы всё говорите «Ворон» да «Ворон». Я что-то такое припоминаю смутно — из той ночи, когда меня Доктор… разговорил. Но оно у меня как-то уже выветрилось. Что за Ворон-то?

Девочка сначала с недоверием покосилась на Пола, а потом сообразила:

— Ну да. Ты ж пришелец… Ворон — он…

 

***

Вначале был Ворон. Он летал в пустой бездне, не зная ни дней, ни ночей, ни радости, ни горя. Не было дерева, чтобы присесть. Не было камня, чтобы клюв поточить.

Был Ворон черным, но не знал об этом. Был Ворон всемогущим, но не помнил этого.

Однажды Он заснул и во сне увидел, что Он один. И захотел Ворон узнать Другого. Он представил Свет и увидел Другого в себе. Потом Ворон снес яйцо.

Яйцо было круглое и горячее. Оно засветилось в бездне. Ворон стал ждать и ждал долго. Но из яйца никто не вылупился. Когда оно остыло, увидел Всемогущий, что внутри никого нет, и заплакал.

Слезы Ворона разлетелись в разные стороны. Они были столь горькими и огненными, что засияли звездами, и стал Свет.

Долго горевал Ворон, и пустая бездна наполнилась светилами.

Одно Солнце стало согревать яйцо. И увидел Ворон, что на нем выросли деревья и травы, раскинулись моря и реки.

Ворон перестал плакать. Он сделался меньше и спустился на яйцо. И увидел Всемогущий, что яйцо живое, и обрадовался. Ворон встретил зверей и птиц, жуков и бабочек, рыб и змей. На яйце росли цветы и плоды. Под каждым камнем была жизнь, в каждом ручье, в воздухе и под землей.

И стал Ворон дышать, и понял, что это хорошо. И назвал Всемогущий то яйцо Миром, и стал говорить со зверями.

Но звери не отвечали Всемогущему, потому что не могли.

Огорчился Ворон. Но потом представил Свет и увидел драконов в себе. И стали драконы, и Всемогущий говорил с ними.

Драконы поклонились Ворону, но в Мире принялись царить сами. Никому не было от них спасения – ни малой мыши, ни огромному элефанту. Драконы охотились не для еды, а для страсти и много пролили крови попусту.

Когда Ворон узнал об этом, то пожалел Мир, хоть и любил говорить с драконами. И увидел он в себе новых Других – с двумя умелыми руками, с двумя быстрыми ногами, без перьев и шерсти, без клыков и рогов, но с волшебной головой.

И стали люди и их мысли. Всемогущий спустился к ним и говорил с ними. И заповедал людям не проливать кровь для страсти и беречь Мир и всех живых Других.

Взревновали драконы к тому, что Ворон говорит с людьми и пошли на них войной. Гордые и властные, сильные и неуязвимые, думали драконы, что скоро не оставят от людей и горсти пепла. Ведь нет у них ни рогов, ни клыков, ни шипов, ни брони. Ведь люди — слабые и жалкие, и детеныши их не могут сами ни ходить, ни есть и ни пить.

Много людей убили драконы и упивались своей властью. Но люди приручили огонь и сделали орудия. Выковали броню и острое оружие, устроили луки и стрелы, катапульты и летучее пламя.

И вышли Мыслящие против драконов, и прекратили их Власть.

Увидел Всемогущий, что драконов скоро не станет и пожалел их. Некоторых Он забрал к далеким Солнцам, а других спрятал в Мире за высокими горами.

Вздохнул Мир свободно и сделался изобильным. Размножились звери и рыбы, птицы и насекомые. Размножились люди, и Ворон спускался к ним и говорил с ними.

И было время счастливое и мирное, золотое и драгоценное.

Но стало людей слишком много. И явились меж ними ревностные и алчные, властные и гордые. И принялись они проливать кровь для страсти.

Увидел Ворон, что и младшие дети Его имеют жестокие сердца. И оставил Он их, и перестал говорить с ними…

 

Шимма рассказывала и рассказывала – напевно, серьезно и торжественно. А Пол вспоминал целыми страницами древнее «Писание о Вороне и Мире». И скоро уже сам мог бы повторять его слова вместе с девочкой, но не перебивал ее.

Шимма замолкла, когда добралась до истории, в которой повествовалось о том, как почти все люди забыли Воронов язык и стали говорить на многих наречиях.

На реку опустилась настоящая лесная ночь, и дети не могли уже разглядеть собственные ноги, которые от похолодевшей речной воды стали замерзать.

— Пора бы уже на боковую, — буднично заявила Шимма и ощущение сопричастности старым тайнам Мира развеялось.

Они попрощались. Девочка ушла в шалаш, поставленный кузнецом специально для девиц, и Пол остался один.

«Миров много, и между ними существует связь», — думал он, — «Доктор сказал, и это должно быть ежику понятно. Ежику-то как раз, может быть, многое и понятно, в отличие от людей. Он вообще ни в чем не сомневается… Допустим, связь. Скажем, есть проходы – как их там?.. Кротовьи норы. Ежиково метро. Как-то я по нему прошел. И как теперь обратно?»

Пол вздрогнул от холода и поджал под себя ноги.

«А хочется ли тебе обратно, сын Ваан-Чика? В институт? Потом искать работу? Соблюдать Административный кодекс и правила общежития? Копить на квартиру и, господи боже, воспитывать детей? Пусть даже одного ребенка… Переживать, переживать за него и выйти на пенсию. Простаивать все вечера под крышей подъезда с мужиками. Костерить футбольную сборную и тарифы ЖКХ. И так далее, и тому подобное – до самой своей смерти. До самой своей смерти…

А как же мама? Они же разводятся… что она будет делать одна?.. Ну как — что? Переживать и выходить на пенсию. Просиживать все вечера с бабушками у подъезда. Костерить тарифы ЖКХ, хвалиться особенными болезнями. До самой своей смерти.

Всё это какой-то замкнутый круг несправедливости. Круглый круг, глупый, жалкий, пустой и бесчеловечный.

Всё как у людей, сын Ваан-Чика! Выходит, ты от этого бегал-бегал и убежал. Теперь вот выбирай – между мамой и Миром, например…»

Полу стало до того муторно, что он зажмурил глаза и сжал зубы.

«А как я могу выбирать? Как будто дверь домой у меня перед носом! Нету же ее. Это никакой не выбор.

Ну да, по факту не выбор, а в душе – что ты же все-таки выбираешь? Отказаться выбирать — это значит сознательно себе соврать. Причем соврать из трусости… Но нет, извините — сам вопрос поставлен некорректно. Я тут, демоны вам на шею, в беде, вообще-то! И, находясь в беде, между прочим, попал в еще одну беду…»

— На фиг! — вслух сказал Пол и силой потер ладонями лицо, — Спать надо.

Он посмотрел в сторону шалаша, из которого раздавался храп Викула — не светится ли огонек докторовой трубки? Огонька не было, значит тот тоже улегся. Пол двинулся к шалашу на всякий случай на четвереньках. Было совершенно темно, и не хотелось свалиться с плота.

 

19. Всё хорошо

В первые день и ночь прошли примерно двадцать пять лиг. За вторые сутки — даже двадцать девять. Доктор несколько раз с интервалом часа в четыре направлял на солнце блестящий металлический инструмент, похожий, на взгляд Пола, на паука, который едет на велосипеде, и что-то записывал. А по вечерам, покорпев на записями, сообщал всем, какое расстояние прошел плот.

Сплавщики не соврали — Доктор Хтоний подсчитал, что если аккуратно держаться середины Павы, то действительно можно без усилий добраться до Акраима за шесть дней. Говорят, кое-кому и за пять удавалось.

Половину второго дня путники проспали без задних ног. Потом ели, лениво возлежали на ароматных бревнах, дремали, снова ели. Устраивали на плоту очаг, для которого пришлось выменять у сплавщиков два ржавых листа железа.

Один положили на бревна и особым образом набросали на него вымоченное в реке тряпье, которое нашлось в шалашах. А сверху накрыли вторым листом железа — так, чтобы он, прогнувшись, образовал углубление, в котором и развели костер.

Дрова тоже пришлось отменять у сплавщиков за звонкую монету — второпях, когда нанимали плот, о них не подумали. Сплавщики, почти за каждую услугу, спрашивавшие то пару комплиментов, то выгодку, ходили чрезвычайно довольные. А вот свой огромный чайник Викул прихватил с собой — как и устрашающих размеров поварской нож, внушительный котелок, несколько двузубых вилок и топор.

Очаг удался, и вечером был свежий тинман с капелькой селеники, которую Шимма и Анит время от времени примечали и собирали, пока все шли краем леса к реке.

Разговоры не клеились. Возбуждение от длинного и относительно небезопасного перехода улеглось — осталась одна усталость. Лишь Викул, которого утомить было непросто, выказывал некоторый интерес к жизни. После ужина он встал, похрустел костями, на секунду приобнял за плечи сонных девушек, которые безмолвно глядели в огонь, прихлебывая из кружек, и подсел к Полу.

— Слушай, а вот ты говоришь… «самолет» - он из железа, так?

— Не из железа, но из металла, да. Алюминий называется — есть такой на Земле. Он легче, чем железо, — с готовностью ответил Пол, несмотря на то, что уже и сам начал клевать носом.

— Но в воде, надо думать, утонет?

— Утонет.

— А как же тогда он на воздухе держится — самолет-то?

Пол напрягся, ворочая в голове школьный курс физики:

— Ну, вот воздух… Он же не бестелесный. Если вы рукой махнете достаточно быстро, вы почувствуете, как он сопротивляется — так?

— Так.

— Когда, например, птица крыльями машет, она как раз от воздуха и отталкивается, чтобы подняться. А потом парит — как бы ложится на него и лежит. Как лист на воде, скажем. Когда ей надо повыше лететь, она опять крыльями машет. Чем быстрее летит, тем меньше ей надо сил тратить. Потому что… потому что, воздух начинает давить на крылья снизу сильнее, чем давит сверху.

— А он что — давит сверху? — кузнец недоверчиво выкатил на Пола и без того круглые глаза.

— У нас подсчитали, что на среднего человека воздух, который у него над головой находится, давит так, как будто ему на эту голову и плечи посадили еще трех-четырех человек... примерно… Тут, у вас, я думаю, то же самое.

— А почему я этого не чувствую?

Пол понял, что сейчас чего-нибудь наврет, но решил не сдаваться:

— Потому что внутри человек состоит на семьдесят сотых частей из воды. Она поплотней воздуха будет. И тело — оно сопротивляется давлению воздуха. Вот если в воду залезть, чувствуешь ведь, как она давит снаружи? А вылезешь — сразу легче. Потому что воздух давит меньше.

Викул развел ручишами:

— Ну-у — вода! Она же не летает, как воздух. Воздух-то — он везде! На гору зайдешь — дышишь же. Он летучий, значит. Как он может давить?

Полу стало совсем трудно. Он пустился в объяснения про то, что воздух состоит из очень маленьких частиц, которых не видно потому что они ну очень маленькие. Что частицы притягиваются к земле, как и большие предметы. И вот из-за притяжения земли воздух и давит на всех этими частицами, потому что они как бы тоже — «предметы». Тут кузнец сделал хитрую физиономию и пригвоздил Пола вопросом «А почему твои частицы тогда все на землю не попадали?»

Тут уже и Доктор Хтоний начал прислушиваться к разговору, интересуясь, как юноша выкрутится. Полу пришлось вводить понятие «энергия», с которым он мучился-мучился да и переверстал в «жизненную силу». В его изложении у частиц воздуха наличествовала некая жизненная сила, которая зависела от того, горячий воздух или холодный. Поскольку нагревает его солнце, объяснял Пол, частицы от тепла движутся кто куда — мол, «жизненная сила» их толкает. Это и придает воздуху летучесть. На вопрос, кузнеца «а почему же частицы тогда не улетают к демоновой бабушке вообще от земли, хоть я и не верю в этот ваш «шар»?» Полу пришлось напомнить о земном притяжении.

Викул запустил пятерни в бороду и некоторое время яростно ее терзал, глядя в одну точку.

— Но я убей не пойму, почему самолет, который утонет в воде, не падает в воздухе!

Пол в досаде хлопнул себя по коленке и спросил у Доктора, нет ли у того не мятого куска бумаги?

Старик с готовностью повозился с чем-то на поясе и выдал мальчику чистый прямоугольник довольно тонкой выделки. Пол тщательно сложил «галку», проверил симметрию крыльев и самую малость загнул задние кончики вверх. Затем он встал, намочил в реке палец, нашел направление ветра, с нажимом сказал:

— Вот почему! —  и аккуратно, но довольно сильно запустил бумажный самолет по ветру.

«Галка» пошла хорошо, плавно — почти по ровной линии. Кузнец аж вскочил на кряжистые ноги:

— Якорный корень!

Пол победоносно оглянулся на Шимму и Анит, но тех уже не было — видимо, устали и ушли спать.

Викул жадным взглядом проводил самолетик, который клюнул носом, затем ненадолго поднялся снова и наконец упал в воду:

— Да, парень… Слыхал я, что бывают летучие игрушки, но сам никогда не видал… ЛЕТЕЛА прям — ты понял, а? Чернокнижник?

Доктор Хтоний только улыбался, глядя на возбужденного Викула. А тот потоптался у края плота, повращал глазами и снова подступил к мальчику:

— Слушай, а вот она летела-летела, но все-таки упала — почему?

Пол в отчаянии взглянул на Доктора, но тот, вместо того, чтобы помочь, сделал вопросительное лицо и издал утробное «М-м-м?» Пришлось рассказывать, что когда толкаешь «галку» рукой — передаешь ей свою «жизненную силу». Этой силы хватает на небольшой полет, а потом она кончается. И давление воздуха под крыльями снижается, а притяжение земли, демон его задери, тянет самолетик вниз…

Когда кузнец всё это выслушал и снова открыл рот, чтобы вывалить очередной вопрос, старый алхимик сжалился над мальчиком и окоротил любопытного друга:

— Уймись, Викул, Ворона ради! Ты и меня уже утомил. Не последний день живете — наговоритесь еще…

Кузнец с невинным видом развел руками и пробасил:

— Да я что?.. Интересно же.

Он отвернулся к реке и с минуту глядел в том направлении, где еще покачивался на воде вымокший и потерявший форму самолетик. Затем, обернулся к Доктору и Полу, упершись руками в бока, и заявил:

— Так. Пойду я. Грешить еще тут с вами! — и направился к мужскому шалашу, в котором принялся устраиваться на ночлег.

Пол и Доктор еще недолго посидели. Старик не донимал мальчика разговорами, а только угощал прохладным уже тинманом и попыхивал трубкой. Полу стало отчего-то очень хорошо и спокойно.

Река лениво покачивала плот. Над путниками раскинула заботливые крылья тихая ночь. Будто вечный и нерушимый мир, о котором многие мечтают на свете, наконец настал и обнял всех людей, и дал им жить и дышать свободно. Пол, боясь расплескать это чувство, оставил Доктора одного и потихоньку улегся на свой тюфяк в шалаше…

 

Наутро выспавшаяся от души Шимма взбодрилась так, что сплавщикам перепало бесплатное представление. Где-то через час после легкого завтрака она вконец устала слоняться без дела и заявила, что ей необходимо практиковаться в фехтовании — «а то мало ли что». Поначалу девочка одолевала Доктора Хтония с тем, чтобы он составил ей пару. Но старик упорно отнекивался, неразборчиво ворчал, а когда натиск Шиммы стал вовсе несносным, даже рявкнул что-то строгое и непреклонное.

Тогда она принялась уламывать Анит, потому что Викул и Пол «не годятся, а больше никого нет» и «ну что тебе — трудно, что ли?»

Анит в своей неопределенной, легкой и уклончивой манере хотела было успокоить Шимму и переключить ее свежую силу на что-нибудь другое, но плот был маленький. Делать на нем было нечего — только плыть. Ну вовсе нечем было занять выспавшуюся, но перед тем пережившую большой страх девчонку! Доктор в свою очередь уже начал раздражаться и поглядывать на бубнящую подопечную со слишком уж суровым блеском в стариковском глазу.

Короче говоря, Анит согласилась выйти против Шиммы «на пятачке», чтобы та могла поупражняться. Она подошла к Хтонию, виновато показала глазами на подругу, которая уже повесила на себя привычную «сбрую» и даже приплясывала от предвкушения, после чего прошептала:

— Ну пусть, Доктор — ничего же страшного…

Старик всем лицом показал, что он этого дурацкого ребячества сейчас не одобряет и даже что-то такое помахал длинными изящными пальцами около своих висков, что означало: «демон вас возьми!». Но вслух ничего не сказал, а напротив встал и отлучился к мужскому шалашу, откуда принес «трубу», в которую был закатан его меч. Передал Анит и, внимательно поглядев ей в глаза, пробормотал:

— Как бы сказать… ты… умная девочка. Аккуратно, пожалуйста… Я имел ввиду — не только с оружием, но и с Шиммой.

Анит внезапно, в каком-то восторженном порыве — но так, чтобы никто не видел, поклонилась Доктору, и приняла меч. А затем, напустив на себя беззаботный вид направилась к Шимме. Старик же уселся на прежнее место у шалаша и начал набивать трубочку.

А Пол завязку Шимминой затеи как-то пропустил. Упорный кузнец подловил его на самом завтраке и опять начал свое: «… да как она может быть нержавеющая — если не метеоритная, ну? Ты говоришь — «хром»… Добавляют в расплав, значит, этот твой, демон его пойми, «хром» — а что он такое?.. Что значит — «химический элемент»? Ты скажи — откуда он есть происходит! Всю жизнь в руде вожусь — отродясь никакого «хрома» не видал!»

Пол мучился не столько от того, что не может Викулу объяснить на понятном ему языке, что имеет ввиду, сколько от того, что сам не обладает элементарными, пустячно простыми знаниями. «Вот тебе и книжки читать с утра до вечера», — удрученно думал мальчик, — «Не те книжки-то…»

Очнулись они с кузнецом от разговора при звуке извлекаемого из ножен меча — он был льдистый, с маленьким «взвизгом» стали в конце…

— Чего это они? — не понял покосившийся на девушек Викул. Но тут раздался уверенный голос Хтония:

— Шимма! Смотри мне тут — без геройства! А то видели мы…

Девочка уже принявшая на свободном пространстве плота стойку напротив подруги досадливо повела плечами.

Пол увидел, что Шимма и Анит стоят лицом к лицу примерно в центре пространства, свободного от шалашей и кострища. Его учительница местного языка, сузив глаза, встала прочно, низко и широко. Она медленно переносила вес с ноги ногу держа обеими руками меч перед собой, и сверлила взглядом партнершу, готовая среагировать не любое движение.

Анит же напротив — выглядела расслабленной, похожей на еле проснувшееся весеннее деревце. Стояла прямо, не принимая какой-либо «боевой» позы. Меч (о, какой это был красивый меч — ни в каком «Скайриме» Пол такого не видел!) она держала в левой руке. Он был почти опущен. Показалось, что Анит указывает им наискосок — на левую же ногу соперницы. На несколько секунд все замерло. И тут Шимма прыгнула…

Сплавщики, до того расслабленно стоявшие на четвертом и третьем плотах и болтавшие о всякой мужицкой ерунде, услышав звон клинков, присели, как кони при звуке сильного хлопка. Кто-то стал нашаривать дубье, а кто-то ближайшие, не важно, чьи — пожитки.

Но, обернувшись, сообразили — наемщики развлекаются. Сразу успокоились… Глянули было пару разу — а-а, мол! Оно понятно — скучно на реке. Пусть их, раз барыши платят. И опять принялись за разговоры.

Однако сначала то один потянулся к последнему плоту, то другой. Наконец плотовой поругался с двумя самыми младшими и погнал их стоять впередсмотрящими, а вся ватага сплавщиков, кто стоя, кто сидя, устроились на четвертом плоту и, открыв рты, предалась развлечению. Впередсмотрящие, озлившись, и с полным для себя основанием, вытащили у плотового из шалаша две внушительные бутылки эля и пошли «смотреть вперед»…

 

Пол такого не видел никогда и не представлял, что оно может быть вживую. Про фильмы и речи нет, с ними всё понятно. Но однажды ему выпало посмотреть представление китайского цирка, где уж такое творилось, казалось бы, в десяти шагах перед тобой, что затмить это было… Ну как? «Выше звезд», как говорили шепотом в первом классе по поводу чего-то уж совершенно необыкновенного.

А здесь… Когда Шимму невероятно быстро сорвало из стойки в атаку, в диком прыжке, Пол почти вскочил с места с одной только мыслью «Убьет!» Но случилось прямо противоположное — Анит, не поднимая глаз от бревен плота, сделала небольшие быстрые шаги назад с каким-то диковинным разворотом. Причем меч она вроде даже и не подняла вовсе, однако раздался скользящий «вжик» стали о сталь, затем еще один… И все стало как было: сосредоточенная Шимма с рысьим взглядом, в широкой стойке и «деревце»-Анит напротив. Только раньше они стояли на других местах.

Покачавшись на ногах, подруга Пола, вдруг сделала обиженное лицо, опустила меч и сказала детским голосом:

— Да ну-у-у… Я так и знала!

И встала, как стоят обычные люди. Но не успел Пол и глазом моргнуть, как на месте Шиммы уже не оказалось. Он услышал только какой-то возглас вроде «Хххи-и-а» и успел отметить некое смазанное движение. А дальше было вот что.

Какой-то сказочный, плохо видимый, мятущийся бес пытался разрезать на куски подломить, проткнуть одинокую, тонкую и беззащитную принцессу. Вокруг нее бушевал смертоносный вихрь, а над вихрем только и была видна почти покорно склоненная голова принцессы со спрятавшимся взглядом, которая плавно поворачивалась и стороны в сторону, словно в забытьи, словно в медленном танце.

Притом звон стоял такой, что уши прижимались к голове. В какой-то момент его с трудом перекрыл грозный голос Доктора:

— Но-но мне!

Как раз после этого воздух был разорван особенно колким звуком и ошеломленный Пол углядел, что Анит впервые поставила жесткий силовой блок на который Шимма наткнулась, будто на стену и, потеряв равновесие, отступила на пару шагов. Пол видел короткий, прямой и прозрачный взгляд, которым сопровождался этот блок. А затем и меч, и глаза были снова опущены.

Тогда Шимма стала «кружить», делая множество сбивающих с толку ложных выпадов (по крайней мере, так решил Пол). Анит же словно держала девчонку «на кончике меча», не давая приблизиться.

— Да она тебе голову морочит, девка! — не выдержал тут кто-то из сплавщиков, — Руби и дело с концом!

Компания поддержала товарища дружным ревом. Кто-то даже довольно заржал.

И вдруг снова явился бес, сделал отчаянное обратное сальто и обрушился на принцессу сверху — клинком вперед, будто протыкая ее через темя, насквозь — к земле, в самое чрево, навсегда, навечно!

Но принцессы уже на этом месте не было.

Рядом с Полом подпрыгнула туша кузнеца, тот рявкнул:

— Хтоний! Что за…

Шимма больно шлепнулась о бревна плота, меч глухо звякнул. Девочка вскочила и, ища глазами соперницу, закрутила вокруг себя «восьмерку». Однако грянул непреклонный стариковский голос:

— Закончили упражнение!

Пол сообразил, что тоже стоит на ногах.

Он увидел как Шимма остановила движение, обмякла и сморщила нос:

— Ну почему-у-у?! Ну чего-то опять-то?

Сам он все никак не мог понять, где Анит. А она, оказывается, уже стояла рядом с Хтонием — все тем же «деревцем», держа меч в левой руке чуть поднятым от земли в направлении соперницы.

Викул выперся на бывшее поле боя, руки в боки, и задышал было на Шимму, затряс бородой. Но тут снова вступил Доктор:

— Стороны благодарят друг друга за встречу и бережно убирают оружие. Затем подметают площадку. Викул заваривает тинман, Пол помогает.

Мальчик заметил, что старик ловко принял у Анит меч и уже закутывает его — с глаз долой. До него донесся разочарованный гул со стороны толпы сплавщиков, который стал как бы сигналом — не стоит сердцу так уж сильно биться. Всё хорошо.

Кузнец зыркнул на Шимму огненным взором, но смолчал, развернулся и пошел к кострищу. Пол, которого по инерции вынесло на «пятачок» вслед за Викулом, не знал, куда себя деть и только пробормотал девочке:

— Ну вы вообще…

Та закинула клинок за спину, в ножны, и принялась раздраженно развязывать многочисленные ремешки, которыми оружие крепилось к корпусу:

— Чего он сразу: «подметают»? — сопела она — Здесь грязно, что ли?!

Напряжение стало спадать. Пол, чтобы не смущать Шимму, отвернулся и стал смотреть вверх по течению Павы. Глазу зацепиться было не за что — спокойная вода, однообразные, поросшие ивами берега. Он собрался уже пойти заваривать вместе с Викулом тинман, как вдруг услышал донесшийся издалека визгливый, режущий крик:

— Эй, на плоту! Чаль к берегу! Именем Короля!

Сзади по курсу откуда-то из зарослей вывалился всадник и вбуравился прямо в реку — так, что вода закипела у самой груди лошади.

— Чаль к берегу, я сказал!

Пол услышал за спиной уже знакомый звук появления меча из ножен. В панике он обернулся: Шимма готовилась к бою, кузнец бросил чайник на бревна и схватил топор, Доктор предостерегающе поднял обе руки ладонями вперед, Анит рванулась к подруге.

С берега снова раздались визг и ругань. Мальчик еле успел повернуть голову к всаднику, чтобы заметить — рядом с ним по колено в воде стоят двое лучников, один целится, а перед другим уже что-то щелкнуло, и рога его лука резко распрямились.

Для Пола весь мир, кроме маленького квадрата плота, потемнел. Он явственно понял, что медленно моргает (один раз), а затем видит, как перед лицом смешно перебирает крыльями зависший на одном месте комар. От лучника к плоту протянулась ощутимая всей кожей «труба» по которой шла стрела, приближаясь с большой ударной силой.

«Труба» заканчивалась на Шимме. Пол подумал, что можно перекрыть ее рукой, и рука стала медленно, как в тяжелом сне, подыматься. Потом он понял, что рука слишком тонкая — не закрывает путь стрелы. Тогда он сделал шаг. Получилось плохо — Полу казалось, что он уже шагнул, а на самом деле нога еле оторвалась от земли. «Не успею!» — в ужасе подумал мальчик и рванул ногу, как чужую, вверх и вперед, заставил ступить и принять тяжесть тела. До «трубы» осталось совсем чуть-чуть, и он бросил вперед всего себя — плечи, живот. Наконец «Труба» была закрыта.

Оказывается, по ней шел ледяной холод, в котором ощущался злой и быстрый ток какой-то безымянной силы. Пол тягуче медленно падал.

Наконец его ударило. «Подумаешь!» — решил он, — «Не так уж оно и…»

Вдруг вернулись свет и звук. Пол услышал утробный рев Викула, который пробивался сквозь шум крови в ушах. Показалось, что вырвали кусок левого бока, навалилась страшная слабость, и мальчик осел на бревна плота.

 

20. Благородный Дюк

— Я всё не могу понять, Гешу, вы на самом деле идиот или прикидываетесь таковым, потому что вам это почему-либо выгодно?

Гиш Гешу, фальшивый глава приказной службы городка лесорубов Тёс, стоял как изваяние, опустив глаза. Плащ на нем был наглухо застегнут, и даже роскошный камень его перстня перестал светиться, затаился и выглядел скромным, недорогим самоцветом.

На Гешу испытующим взором смотрел очень красивый молодой человек, вольготно устроившийся на изящной софе с бокалом густого, почти черного вина.

— Мы держим пеленгаторы в двенадцати звездных системах несколько местных лет. Занимаемся бог знает чем в ожидании настоящего Беглеца. Империя цантаранцев пала к нашим ногам, как перезревший плод, шуары выстраиваются в очередь на целование моих сапог. И так далее… Но всё это шелуха и мелкая рябь на ткани Пространства по сравнению с явлением Беглеца.

И вот он наконец возникает в сфере нашего внимания — да еще какой! Неинициированный, невинный, как младенец. Клад просто, а не Беглец. И что же делает почтенный Гешу? Первым делом он отдает приказ на примитивный силовой захват. Причем посылает на исполнение каких-то дремучих воровских дуболомов, которых смогла спугнуть глупая девчонка!

Далее многомудрый Гешу затевает какую-то дурацкую интригу с заложниками. Которых у него тут же вульгарно отбивают. И кто? Полоумный старик, неоперившийся мальчишка и снова эта мелкая девчонка.

— Моя вина, благородный Дюк, — поклонился Гиш Гешу и снова застыл, словно камень.

— Вы какие-нибудь другие слова вообще знаете? Только и слышу по десять раз на дню «моя вина, моя вина»… Зачем потащили в приказ кузнеца с дочкой? Зачем вовлекаете в дело все больше ненужных свидетелей? Намял он вашим головорезам бока? И поделом! Жалко, что вам лично не попало — может быть, это взбодрило бы ваш ум, который я до сих пор считал незаурядным…

Благородный Дюк Морини выпрямился на софе и совершил глоток из своего бокала. Сегодня он решил не обременять себя бритьем, и щеки его покрылись густой тенью короткой щетины, которая так волнует дам определенного склада.

Дюк был красив аристократической, изысканной красотой. Его длинные, черные, как Вороново крыло, волосы остались сегодня небрежно стянутыми в косицу. С утра он накинул на себя белоснежную атласную рубашку с кружевным воротом, который свободно распался на груди. Не вызывая камердинера, нашел на ближайшем стуле первые попавшиеся штаны, облачился в них, лениво посмотрел на свои голые ступни и остался босиком. В зеркало смотреть тоже не стал, потому что знал — вчера цирюльник тщательно поработал с его усами и короткой бородкой, подровнял концы длинных волос и выщипал лишнее из носа.

Мастер Мот был забавен. Цирюльника Дюк заприметил в Порте Нимф — там он обслуживал местное дворянство, был прислан к новому столичному наместнику в услужение и пришелся тому по душе. С тех пор Дюк возил Мота с собой.

Вчера мастер, уже, казалось бы, закончив свой визит, вдруг вернулся от двери и заявил:

— Мой господин! Дозвольте еще буквально три волоска — ваш правый ус меня беспокоит. Природа поистине одарила вас благородной растительностью на лице, но этот мятежный правый ус!

Дюк смиренно согласился потерпеть манипуляция цирюльника еще минуту. Тот подступил к лицу господина с какими-то тонюсенькими щеточками и ножничками и бережно принялся возиться с одному ему понятной проблемой. Молчать во время работы, как и многие свои коллеги, мастер Мот органически не мог и потому почтеннейше болтал:

— Такому высокому лорду, как вы, мой господин, пристала безупречность в облике. Да осенит Ворон ваши дни неувядающей славой! Однако осмелюсь заметить, что слава приходит к мужам не только великим в делах, но и искушенным в изящных мелочах… Опять же дамы… Красавицы Акраима очень чувствительны к благородным тонкостям красоты, как мы ее понимаем… Чувство прекрасного чрезвычайно развито в наших прелестницах, и, как вы, наверное, могли заметить, позволяет им возводить древнее искусство любви в разряд высокой поэзии!

— Дамы Акраима, — вдруг усмехнулся дюк, — за три-четыре дополнительных барыша будут со мной любезны, даже если я явлюсь перед ними вовсе без головы.

— Умоляю, мой господин, не улыбайтесь одну минуточку. Ваш ус убегает от меня!..

 

Задумавшийся Дюк Морини вспомнил, что Гешу все еще стоит перед ним в скорбном молчании, сделал еще глоток вина и продолжил:

— Как бы я хотел иметь… не скажу — друга, но хотя бы одного верного и понимающего соратника, сознающего все величие нашего замысла! Ведь я рассчитывал на вас в этом смысле! Я следил за вашими успехами долгие годы, постепенно приближал вас к себе, сосредоточил в ваших руках весомую власть и особые полномочия. Но вы меня начинаете разочаровывать. За каким дьяволом ваши бандиты подстрелили мальчишку, вы можете объяснить?

— Виновные больше не представляют собой проблемы, мой господин. К моему глубочайшему сожалению, сопровождение плотов было поручено не тем людям. Осмелюсь заметить, мы столкнулись с классическим эксцессом исполнителя. Группа сопровождения явила преступную самодеятельность, вероятно вообразив себе, что будет вознаграждена за инициативу…

— Из вашего вчерашнего сообщения я понял, что Беглец ранен не слишком серьезно? — глаза Дюка Морини сузились, их взгляд буквально воткнулся в переносицу Гешу. Тот, тщательно подбирая слова, проговорил:

— Из донесения наблюдателя ясно, что стрела прошила левый бок. Однако, он уверяет, что достаточно далеко от сердца и легких. Далее… Как вам известно, в группе Беглеца командует пресловутый Доктор Хтоний, который считается искусным и опытнейшим врачевателем. Два этих факта позволяют нам полагать, что Беглец не пострадал фатально.

— Где они сейчас?

— Исполнители (которые, позволю себе напомнить, уже наказаны) не смогли достаточно быстро переправиться через реку. Интересующая нас группа напротив сумела это сделать очень скоро и скрылась в лесу. Мы примерно представляем по какой местности они продвигаются. И аккуратно стягиваем вокруг них «мешок» с трех сторон, оставляя проход на Акраим.

Как вы и предрекали, мой господин, они направляются в столицу. Думаю, их появление в городе — вопрос одной недели.

Дюк Морини поставил недопитый бокал на пузатый комод, подпиравший софу с одного бока, сцепил руки в замок и с расстановкой произнес:

— Теперь слушайте внимательно Гешу, и не дай вам Ворон или другой местный бог напортачить еще раз!

Группу Беглеца вести тихо — носа не показывать! Изгойскую сволочь из сопровождения убрать, всех до одного. Оставить только отборных стражей — не из местных. В Акраиме — установить наблюдение. Не приближаться. Докладывать мне два раза в день.

Пусть успокоятся и посчитают, что мы их упустили. Пусть Беглец восстановит здоровье — оно, как вы понимаете, скоро понадобится… не столько ему, сколько нам.

Параллельно готовьте лучшие отряды к возможному Переходу. Технарей гоняйте и в хвост, и в гриву! Вся аппаратура должна работать, как часы. Проверьте арсеналы, проведите выборочные стрельбы, но так, чтобы местные не видели, и не приняли вас за богов…

Я всё еще рассчитываю на вас, Гешу. И надеюсь, с этого момента вы перестанете делать глупые ошибки.

Гешу снова поклонился.

— Идите, Страж! Следующий доклад — сегодня вечером…

Глава личной тайной службы благородного Дюка Морини немедленно удалился, не произнеся ни слова. А красивый молодой человек принялся рассеянно прохаживаться по роскошно обставленной комнате, которая располагалась в третьем этаже дома, принадлежавшего одному из вельмож его величества короля Улафа.

Попетляв по помещению, он наткнулся на гигантский письменный стол, стоявший у окна и обнаружил на нем небрежно брошенный отчет Гиша Гешу о последних событиях. Дюк присел и начал лениво перелистывать страницы, исписанные прямым, квадратным почерком. Через минуту его лицо приобрело сосредоточенность и живость — Морини взялся читать подряд и всерьез.

Довольно скоро он пробежал глазами всю рукопись, вернулся к паре-тройке страниц, обратился снова к началу. А затем отложил отчет, решительно встал, подошел к ленте с кистями, свисавшей с потолка у огромной двуспальной кровати, занимавшей треть комнаты, и позвонил.

Дверь приоткрылась и невидимый слуга тихо произнес:

— К вашим услугам, сир?

— Вызовите ко мне еще раз господина Первого Стража.

Дюк уселся на софу и принялся дергать себя за бородку. Но ждать пришлось недолго — видимо, Гешу еще не успел покинуть дом. Он вошел с тем же каменным лицом, что и прежде, коротко поклонился и негромко спросил:

— Мой господин?

— Я прочел ваш письменный отчет. Жаль, что вы не сообщили мне подробности раньше. Исходя из того, что я узнал, считаю нужным предпринять следующее…

О дочери кузнеца горожане в один голос говорят: «колдунья». В каком роде «колдунья»? Как выражается? Проясните это. Далее — история воспитанницы Доктора Хтония меня крайне интересует. Возможно, мы имеем дело с самым натуральным пирокинезом. Найдите и опросите всех, кто знает, откуда в… Тёсе, кажется? …откуда там взялась эта девчонка, при каких обстоятельствах была найдена, как попала к старику?

Далее сам Доктор… Поднимите архивы в столице и во всех крупных городах королевства, где есть ваши специалисты. Ищите все, что связано с этим человеком. Живые свидетели и их показания меня тоже интересуют…

Понимаю, что работа большая, но настаиваю, чтобы вы выполнили ее максимально быстро. Из вашего отчета следует, что Беглец будто притягивает к себе других… другие феномены. Мы должны знать, кто есть кто. Если упустим время, эта странная компания может войти в силу. Как следствие — столкнемся с ненужными нам трудностями. Вы понимаете меня? — Дюк снова уселся на софу и испытующе уставился на Первого Стража.

Гин Гешу наконец подал голос:

— Да, сир, Благородный Дюк. Всё будет исполнено.

— Теперь идите. Сегодня я вас больше не беспокою.

Когда Страж вышел, молодой человек нашарил на комоде бутылку с вином, налил себе половину бокала, откинулся на спинку софы и глубоко задумался. В комнате постепенно темнело — день клонился к вечеру.

 

21. Счастливчик

Сплавщики, увидев, как подстрелили одного из наемщиков, стали действовать молниеносно. Первым делом они обрубили толстые веревки, связывавшие последний плот с четвертым, и лихо отпихнули его в сторону, толкая баграми. Затем они похватали топоры, простенькие мечи и дубинки и рассыпались по всей веренице сплава, передвигаясь согнувшись, чтобы уберечься от стрел.

Ничего не понимающие и уже веселые от хозяйского эля впередсмотрящие получили по шее от плотового черенком багра, сообразили, что дело худо, и тоже ощетинились мечами в разные стороны.

Когда Доктор и дочь кузнеца подбежали к Полу, тот лежал на боку закатив глаза. Старик рявкнул:

— Викул! К берегу, быстро! — и схватил голову мальчика сухими ладонями. Анит, севшая рядом, положила руку на сердце раненого и начала монотонно повторять:

— Rav’n, oh Ubarmaiti! Noi letan hum sufri, gifan hum forta vitala! Rav’n, oh Ubarmaiti! Noi letan hum sufri, gifan hum forta vitala!..

Шимма первой схватила один из лежавших на плоту шестов, бросилась к воде и стала нашаривать дно. Шест ушел глубоко, но конец его, оставшийся над водой, значительно возвышался над макушкой девочки. Она из со всех сил толкнула, чуть не упав, потом еще раз. Плот еле двинулся. Но тут подоспел кузнец со вторым шестом, воткнул длинную жердь в реку и оттолкнулся так, что явственно послышался хруст его суставов. Противоположный конец плота зарылся в воду, Шимму резко приподняло, но она удержалась на ногах.

Когда плавучая площадка выровнялась, Викул стал орудовать шестом осторожнее. Девочка помогала, как умела. Плот довольно споро пошел к берегу — прочь от преследователей, которые вопили что-то угрожающее напротив, но больше не стреляли.

 

Когда прибрежные ивы и гладь воды кувыркнулись перед глазами Пола и встали на попа, он сообразил, что лежит, и это было поначалу приятно. Однако бок снова пронзила боль, его затошнило, и скособоченный пейзаж, на который он смотрел, стал расслаиваться. Ивы будто соскочили в воду и приблизились, а сам берег, вдруг ставший голым, отъехал куда-то вдаль.

Текущая снизу вверх река ярко-ярко заблестела и превратилась в метель.

Ивы рассыпались на сонмища белых «мушек». Ветер словно размахивал веерами, состоящими из снежных потоков. Сквозь белесую пелену виднелись серые девятиэтажки, разукрашенные желтыми узорами светящихся окон. Где-то просигналила машина.

Пол почувствовал, что лежит щекой в сугробе. «А у них уже зима», — безучастно подумал он. На ресницы быстро налип снег и глаза пришлось закрыть. Боль в боку отодвинулась и стала существовать сама по себе, не мешая. «Надо спать. Чего это меня проняло? Завтра в школу…» — ворочались голове ленивые мысли. «Или всё-таки дойти до туалета?»

Вдруг до Пола донесся каркающий голос: «Пол, сын Ваан-Чика! Не сметь уходить! Пол, сын Ваан-Чика! Смотри на меня! Смотри на меня!»

Слева заломило так, что перехватило дыхание. Пола будто подбросило, он непонимающе вытаращил глаза и увидел перед собой лицо Доктора.

— Демон тебя возьми, мальчик! Куда это ты собрался с дыркой в боку?!

Полу удалось вдохнуть раз, потом еще раз, и он услышал, как кузнец где-то в стороне ругается последними словами. Рядом с собой он разглядел Анит, которая стояла на коленях, упершись руками в бревна плота и тяжело дышала, словно только что пробежала от Тёса до самых Стрелковых заимок.

— Поймали голубчика, поймали! Спокойно, девочка. Всё уже, — усмехнулся Доктор. Но вдруг завертел головой по сторонам и снова закаркал:

— Викул, бери его! Бок береги! Шимма, Анит — вещи! На берег, живо!

Пола подхватили огромные руки, и перед глазами снова замелькали бревна плота, деревья и мечущиеся люди.

 

Они проскочили прибрежную полосу кустарника за какие-то секунды и нырнули в лес. Кузнец несся первым, держа Пола пострадавшим боком вперед. За ним мчались девушки, как попало похватавшие заплечные мешки, оружие и кухонную утварь. Последним двигался Доктор, нагруженный больше всех.

Буквально шагов через сто они встретили первый овраг. «Вниз, вверх и дальше!» - крикнул старик. В диком темпе они проскочили еще два оврага. На дне четвертого оказался неглубокий ручей шириной шагов в восемь. «По воде — ходу!» — скомандовал Хтоний, и все ринулись по дну ручья, не обращая внимания на грязевые брызги, долетавшие до лиц.

Эта гонка продолжалась с полчаса, пока девушек не начало шатать. Они перебрались в очередной овраг, на сей раз с сухим дном, и старик наконец позволил спутникам остановиться.

Девочки упали на колени там, где стояли. Викул аккуратно положил Пола на бок — на кучу прелых листьев. И присел рядом:

— Живой? — озабоченно пробасил он.

Пол выдал придушенное «угу» — мол, живой. Рядом с кузнецом возник Доктор Хтоний, уже достающий что-то из сумки на животе и пихающий другу в руки заплечный мешок:

— Рубаха там. Новая. Доставай и рви на полосы.

Через минуту Викул уже растерзал рубашку Доктора, сшитую из довольно дорогой ткани и принялся бубнить:

— Селезенку посмотри… И почку там… якорный корень, не дай Ворон!

Доктор похлопал Пола по щеке, убедился, что тот смотрит осмысленно, и внятно произнес:

— Сейчас будет больно, но недолго. Потерпи, ладно?

Старик попросил кузнеца придержать стрелу, прошедшую насквозь, и тот зажал ее в кулаки с обеих сторон, будто в тиски. Доктор аккуратно отломил наконечник и оперение. Затем велел Викулу убрать руки, снял со стрелы переднюю часть пробитого полукафтана, вытянул у Пола из штанов рубашку и тоже осторожно потащил вверх, освобождая рану.

Крови было немного, что, кажется, порадовало старика. Он начал по-хозяйски прощупывать живот и спину раненого вокруг торчащего древка. Пол замычал и задергал руками и ногами.

— Держи! — скомандовал Хтоний, и кузнец умудрился намертво уцепить руки мальчика одной рукой, а ноги — другой.

— Ну, чего? — прошептал Викул.

— В мышцу! В мышцу, — удовлетворенно проворчал Доктор, — Счастливчик… наел бока-то… Так, Пол! Сейчас будет совсем больно, но ты не шевелись. Нельзя шевелиться!

Старик проворно нанес на две сложенные вчетверо полосы ткани какую-то сине-черную мазь, добытую из сумки, и вручил их кузнецу:

— Я тяну, а ты прижимай.

Древко он продвинул по ходу удара стрелы. Пол заскулил. Как только обломанная на конце палочка скрылась во входном отверстии, Викул прижал к нему один из кусков ткани. Когда окровавленное древко покинуло тело мальчика, ткань с мазью была крепко приложена и со спины. Пол дышал, как загнанный зверем заяц.

— Молодец, Пол! Еще немного, друг ты мой, и демон тебе не брат!.. Ерундовина у тебя, не стоит и волноваться. Вон Викул не даст соврать. Через неделю будешь прыгать, как новенький. Повезло — так уж повезло… Мышца она такая… Поболит-поболит, да и не заметишь, как пройдет… Даже и шить не надо — загляденье, а не рана! — старик заговаривал зубы мальчику, а сам сноровисто накладывал широкую и тугую повязку, охватившую торс Пола, будто кушак. Кузнец, придерживал мальчика под мышки и тоже нес какую-то успокаивающую околесицу.

Появившиеся вдруг рядом девушки протащили под ногами Пола и расправили под ним пару одеял, накрыли его плащом и снова исчезли из поля зрения. А Доктор уже поднес к губам раненого виденную им раньше, на болотах, склянку и заставил из нее пить.

Язык мальчика ожгло, огненный шар проскочил по пищеводу и взорвался в желудке. Кровь бросилась Полу в лицо, он снова задышал ртом, но Хтоний, убравший свою склянку, умиротворяюще заворчал:

— Ну-ну-ну… не так уж и страшно. Сейчас пройдет, как не было. Очень хороший состав. Драгоценный состав… Сам бы пил, да Полу надо… Ну-ну-ну…

И действительно, в желудке и груди скоро перестало жечь, в голове прояснилось, и даже бок как-то поутих — боль из острой сделалась тупой.

— Сейчас захочешь спать. Это я тебе обещаю, — продолжал Доктор, — И ты не сопротивляйся, а лежи себе и лежи. Погода хорошая, место спокойное — чего не полежать? Я бы полежал…

Пол скоро перестал различать слова старика, а затем и сам его голос отдалился. Зеленые листья, на которые он смотрел, пропускали через себя прорывавшиеся откуда-то сверху солнечные лучи. Это было красиво.

Однажды он так же лежал на раскладушке под вишнями — на даче у бабушки. Она объявила тихий час, но он выпросил разрешение лечь с книгой. Кажется, это были «Три мушкетера».

Впервые читая текст, Пол все ждал, когда же Портос скажет, как в фильме: «Я дерусь, потому что я дерусь!» Но тот все не говорил… Вот вишни тоже так на солнце просвечивали. Только у них листья были поменьше, и ягоды еще…

Доктор Хтоний и Викул отошли от мальчика, лишь убедившись, что он уснул. Все принялись стягивать с себя насквозь промокшую обувь и растирать ноги чем придется. Кузнец обнаружил, что на плоту забыли чайник и некоторое время шепотом изрекал тяжкие проклятия в адрес каналий, которые ходят в серых плащах и гоняются с луками за добрыми людьми.

Девушки закутались с ногами в плащи и одеяла и наслаждались тем, что никуда не надо бежать и ни от кого не нужно спасаться. Разговаривать сил не было.

 

22. Берта

Пола разбудили голоса кузнеца и Доктора. Солнце всё еще стояло высоко. Казалось, нападение на реке произошло минут пятнадцать назад. Бок болел настырно — внутри то дергало, то сверлило. Мальчик заворочался чем привлек внимание старика:

— Нет-нет-нет! Давай-ка ты не будешь возиться. Сейчас вот, подожди…

Полу пришлось еще раз выпить огненного бальзама. Вскоре после «взрыва» в желудке в боку перестало дергать, а голове образовалась спокойная и даже какая-то философская безучастность.

Викул, пока старик занимался раненым, взвешивал в руках топор и оглядывал края оврага в поисках сосенки помоложе. Шимма и Анит сидели шагах в шести от Пола, все еще закутанные в одеяла, и о чем-то шептались.

Хтоний потрогал лоб мальчика, убедился, что жара нет, покивал и вернулся к Викулу. Тот выставил вперед огромный, закаленный в жаре кузницы палец и продолжил:

— …значит, чего? Сделаем волокушу. Вниз положу сосновых веток — свяжем этак… веером. Ну, вот так, — кузнец изобразил, — А сверху одеяла. Получается, головой — туда, ногами — сюда. Я впрягусь и пойдем потихоньку. Если там яма или что — ну перенесем…

Доктор открыл было рот, чтобы согласиться, но тут между ним и кузнецом выросла откуда не возьмись разъяренная Шимма. Повязка с ее головы слетела, голубые волосы растрепались и упали на глаза. Девочка пихнула Викула обеими руками в огромную грудь и крикнула:

— Не дам его волочь, как падаль!

Ошеломленный кузнец даже отступил. Шимма снова бросилась на него и опять пихнула:

— Ты!.. Викулище!.. Не понимаешь ничего!!

— Да что такое-то?! — огромный детина даже не пытался защититься от девочки, которая принялась бить его в грудь маленькими кулачками и всхлипывать.

— Не дам!.. Думайте, как сделать… Вы умные вон все!

Шимма в последний раз слабо толкнула Викула и разрыдалась.

Пол не понимал, кто орет, почему орет — ему снова ужасно захотелось спать, и он с готовностью провалился в гостеприимную темноту. И поэтому не видел, как Доктор Хтоний осторожно взял плачущую девочку за плечи и прижал к себе, повторяя «Hosh, maidan, diaar… Hosh…», а сам кивком головы подозвал Анит.

Они снова усадили Шимму и закутали ее в одеяла. Доктор дал ей маленький глоточек своего жгучего эликсира и оставил на попечение дочери кузнеца. Они с Викулом отошли от девушек подальше и присели.

— Чего это она? — стараясь говорить тихо, проворчал кузнец, — Думать-то надо, как его тащить. Нас поди ловят… На руках я, допустим, пронесу… ну часа три-четыре. А потом что?

— Возможно и не ловят, — задумчиво ответил старик, — Что нас все это время вели — это понятно. Жаль, Анит «не видела», она бы заметила… И вот я думаю, что на реке-то они случайно это всё устроили. Кто-то сдурил, нарушил приказ или что там у них…

Сейчас-то девочка «видит» — я заметил на плоту. Иначе она против Шиммы не устояла бы…

Он скупо улыбнулся, помолчал и продолжил:

— Конечно, оставаться тут долго мы не можем. Но вот что я полагаю… Я эти места худо-бедно знаю. Попробую достать хоть осла, что ли. А вы сидите тихо, костра не разжигайте, сушитесь так. Если я вдруг не вернусь, то запоминай: ночуете и утром отправляетесь в сторону Акраима. Думаю, не потеряешься.

Когда доберетесь, там спрашивай, где живет господин ювелир Симон да Гэ. Ему скажешь, что вы от господина Хофмаана, что он сам скоро будет, а вас просил устроить на первое время.

— Кто это — Хофмаан?

— Да я это! Так или иначе я тоже приду к да Гэ. Поэтому ждите. Барыши старайтесь беречь и по городу не шляться. Что касается Пола, волокуша — это выход. Шимма поостынет, да и Анит ей, я думаю, объяснит. Но в город входить нужно так, чтобы мальчик был на ногах. Поэтому особо не торопитесь. Нужно, чтобы он оклемался… Пойдем, оставлю тебе мазь и бальзам.

Перевязку делайте каждое утро, а вечером проверяйте — не подтекает ли. Если будет жар, давай бальзама четыре глотка, но всего — не больше двенадцати в сутки. А так — два глотка, по два раза в день…

Друзья встали и направились к сваленным в кучу вещам. Кузнец принял снадобья, рассовал по карманам. Доктор в двух словах рассказал девочкам то же, что и Викулу, умолчав о лишь о волокуше и о том, что может не вернуться. Затем проверил, хорошо ли висит сумка на животе, пристроил на спину шерстяную скатку, со спрятанным в ней мечом, раскурил трубочку и, не прощаясь, пошел под дну оврага — под уклон.

 

Когда воздух немного посерел, и сумерки изготовились затенить лес, в овраге спали уже двое — Шимму сморило через час после ухода Доктора.

Викул уже два раза поднимался наверх и высматривал, не появится ли худая фигура старика среди деревьев? Его снедало беспокойство. Он спускался в овраг и бормотал себе под нос, что не стоило отпускать Хтония, что демон бы с ним — с ослом, что дошли бы и так, и что как оно там обернется — в проклятущем Акраиме — вовсе неясно, и что бывал-то он в столице всего раза три и никого в городе толком не знает.

Кузнец то принимался перекладывать вещи в мешках, то подкрадывался к спящему Полу и всматривался в его лицо, то заглядывал в свои колоссальные сапоги и убеждался, что они еще мокрые.

Наконец, спокойно сидевшая все это время Анит, сказала:

— Пап, он придет. Я знаю.

— Ты-то знаешь, а я-то вот думаю, что он старый все-таки. Он же демон знает — какой старый! Ну как он отобьется, если что? Если кого много? Один, да еще старик…

— Пап, он придет, не волнуйся ты Ворона ради! И он не такой старик, как все другие.

— А какой?

— Он очень не такой. Совсем по-другому видится, чем все. Ты знаешь, что до него дотронуться нельзя?

Кузнец непонимающе уставился на дочь:

— Как это нельзя? Да мы с ним на руках боролись… Здоровый, кстати, хоть и худой, как палка…

— Не так дотронуться, а как бы умом. Я вот тебя вижу с закрытыми глазами, и даже когда сплю. И довольно далеко — где ты находишься, и какое у тебя настроение. Шимму вижу, соседей, тетю Митру, да всех. А вот Доктора почти совсем не вижу, даже когда он рядом стоит. Как будто он… сон какой-то. Откроешь глаза — вот он, а закроешь — его нет. Только вроде как ветерок на этом месте дует — отдельно от всего остального воздуха…

Я думаю, ему вряд ли кто может навредить. Поэтому не мучь себя, пожалуйста, он придет. Подождем еще.

Викул сделал вид, что успокоился. Сел посвободнее, достал из кармана кожаный шнурок и стал плести из него замысловатый ремешок. Сидели в молчании.

Наконец за поворотом оврага с сухим треском хрустнула ветка. Кузнец подобрался, неслышно взял в руку топор, встал и осторожно двинулся в ту сторону, откуда донесся звук. Но вскоре облегченно выдохнул — показался Хтоний, ведущий в поводу старую, но упитанную кобылу. Она была под седлом — латаным и сильно побитым, однако когда-то явно считавшимся щегольским и даже роскошным. Через седло были перекинуты связанные вместе внушительные мешки. Сбоку был приторочен еще один, на вид не тяжелый.

Доктор и лошадь подошли ближе. Серое, как мышь, животное потянулось мордой к Викулу, втянуло ноздрями воздух и вдруг фыркнуло. Шимма проснулась, села и с удивлением уставилась на кобылу.

Старик оглядел спутников, скользнул взглядом по спящему мальчику и, улыбаясь, заявил:

— Познакомьтесь, это Берта. Она очень добрая и глупая. Хлопнешь ее — мол, иди. Она и идет. Дернешь — «стой». Она и стоит. Сунешь сена — ест. Ну разве не прелесть? Вот на ней Пол завтра и поедет.

Девочки принялись разглядывать лошадь и гладить ее. Кузнец только показал Хтонию большой палец и одобрительно покивал головой.

— Я там прикупил чего поесть. Давайте разберем, а то я думаю, что вы голодные, — старик показал Викулу на мешки, тот снял их с седла и пристроил к другим вещам.

Через десять минут лошадь была крепко привязана к огромным узловатым корням сосны, которые торчали из склона оврага на высоте человеческого роста. Недалеко от спящего Пола расстелили грубую, но чистую скатерть. На ней лежали два каравая свежайшего хлеба, вареные яйца, соленые огурцы, какая-то вкусно пахнущая копченым рыба, внушительный кусок вяленого окорока, засахаренные яблоки, зеленый лук и пучки травы «кислинки». Доктор Хтоний увенчал все это великолепие туеском с селеникой и большущей флягой с холодным тинманом. А затем достал из глубин мешка и, подмигнув Викулу, поставил на угол скатерти мощную старинную бутыль в лыковой оплетке, горлышко которой было заткнуто деревянной пробкой и для верности замотано тряпицей.

— Неужто эль? — изумился кузнец.

— Он самый, — улыбнулся старик, — И причем очень неплохой.

— Ну ты волшебник!

— Я же говорил — места немного знакомые. И барыши тут, оказывается, в большом ходу… Ну, давайте потихоньку будить Пола. Ему больше всех надо бы подкрепиться.

 

Сэр Пол Иванчиков вкушал холодный ужин, словно патриций, лежа. И ел он ужасно много. Разбуженный Доктором и поначалу изрядно удивленный тем, что откуда ни возьмись в их компании появилась лошадь, Пол довольно быстро про нее забыл, потому что увидел горы еды и почувствовал зверский голод.

Все с удовольствием смотрели, как он ест, и заботливо подкладывали ему лучшие куски, не забывая впрочем и о себе. Наконец Хтоний и Викул раскупорили бутыль с элем и, к смущению Пола, поставили также и перед ним полнехонькую оловянную кружку.

— Ранка может от этого немного покровить, но пользы будет все равно больше, чем вреда. Да и перевяжем тебя так и так перед сном — заявил Доктор.

Пол, конечно, пробовал один раз пиво — как раз на последней новогодней дискотеке, куда несколько бутылок пронесли одноклассники. Но оно ему не понравилось — было неприятно горькое и теплое. Поэтому из кружки он отхлебнул с опаской. Оказалось, что местный эль — это нечто другое. Он был светлый, прохладный, пах, как целый букет сушеных трав и приятно щекотал десны. Горчинка тоже была — но такая деликатная, что не перебивала основной, немного хлебный вкус.

— А вот рыбки! — посоветовал кузнец и угостил Пола полоской копченого леща.

Анит и Шимма тоже уплетали за обе щеки, но больше налегали на окорок, ягоды, яблоки и тинман.

— А Берта-то! — вспомнил вдруг Доктор, — я же и сена купил. Душистое — сам бы ел! Трава-то тут так себе…

Он ненадолго покинул спутников, выдал кобыле ее ужин и вернулся к своему элю.

Кузнец уже вовсю развлекал Пола:

— …знавал тоже одного раненого, звать — Конопец. Щуплый такой мужичонка, но неуемный — спасу нет. Один раз пристал: «пошли на сома». Он его, говорит, две недели сторожил да и выследил. Я ему толкую, что ни копыта, ни хвоста в этих его сомах не смыслю. А он мне: «А и не надо. Ты, главное, здоровый — поможешь вытащить». Сом, мол, старый, матерый — просто так не возьмешь.

Ну, пошли. Дело было на Стрелковых… Конопец там всем уже надоел со своим сомом, ну а я только приехал — с инструментом, с подковами. Вот он меня и схомутал.

Пошли, значит. Утро раннее, прохладно, и спать охота. Повел он меня куда-то к берегу. Высматривал, высматривал какие-то коряги. Вдруг говорит: «Здесь он, зараза! Проснулся уже, наверно». И давай чего-то там мотать, мастерить. «На донку», говорит, будем брать. Ну, я не вникаю особо. В общем, закинул он свою приманку, навесил леску на рогатину с колокольчиком, а мне, значит, конец на руку накрутил и говорит, мол, жди. Как, говорит, крикну — тяни, только не дергай. Ну, жду.

Долго сидели. И тут он такой: «Смотри — водит. Водит, зверь!» Колокольчик тоже так — «звяк», тихонько. Потом еще раз — «звяк». Гляжу и правда — леска в воде ходит туда-сюда. Конопец шипит мне: «Я его сейчас возьму потихоньку и потяну, а ты готовсь». И давай он леску-то на себя тащить и наматывать на что-то. Я сзади стою — готовлюсь.

Ну и засмотрелся. Как эта леска у меня с руки сползла — ума не приложу. Он как заорет «Давай!» Я тащу, а лески-то и нет… И тут его ка-а-к дернет! Гляжу — летит наш Конопец башкой вперед прямо в реку. Я только и успел цапнуть его за ноги, да неудачно. Смотрю — он уже в воде, а у меня в руках одни только штаны.

Думаю, всё — половили. Надо вытаскивать мужика и домой идти... Но плохо я того Конопца знал. Слышу — орет он самые распоследние слова, а сам, видать, вцепился в леску, и его по воде-то и ворочает, и крутит!

Ну, я полез было за ним… Только в воду вошел, стал примериваться, как бы его половчее ухватить — тут сом поднялся… И, скажу вам, видал я раз рыбу — у Головы на дне рождения… аж не поверил. Лежала такая тварь на блюде — с мою ногу. Так вот эта рыба по сравнению с тем сомом — карась.

Вынырнула этакая харя, — Викул показал руками, какая именно была «харя», — а потом опять занырнула, но спину и хвост показала. Сом этот был больше самого Конопца, ей-Ворону! Помню, подумал, что утопит мужика. Кричу ему: «отпусти!» Какое там!

И начали они хороводиться — то сом всплывет, то Конопец. Я его дурака пытаюсь хоть за что, хоть за волосы поймать. Но никак — брызги, ряска, не видно ни демона, кто где. Хватаю, в общем, впустую. Тут слышу — со спины кричат. Обернулся — оказывается охотники набежали. На шум, наверное. «Чего там?» — вопят.

Ну, я Конопца-то ловлю, а сам тоже кричу — сом, мол, зверюга страшная. А вода бурлит, я уж совсем ничего не вижу. Слышу крик: «Отойди!» Плюнул — отошел. Гляжу, один с луком прибежал. Есть там такой — здорово по пушному зверьку промышляет. «Давай», — говорит, — «из лука его!» Я отвечаю в том смысле, что пока он будет целиться, Конопец потонет. А он говорит: «Не боись!» И выцеливает, значит, уже сома.

А там, в воде — демон те что! Конопец хрипит, когда выныривает, но держит. То рыбина мелькнет, то опять он. Тут слышу сбоку «Вот он!» и «дзынь» — тетива…

Тут все и кончилось. Смотрю, выходит из воды Конопец. Само собой — без штанов. Руки в крови, все ладони леской порезал. И костерит нас на чем свет стоит. Мы не поймем, чего он так разоряется. А он как на берег-то вышел, мы глядим — якорный корень! У Конопца из задней части стрела торчит!..

Шимма фыркнула то ли весело, то ли смущенно. А Полу, который под кузнецовы россказни незаметно для себя осушил всю кружку эля целиком, стало до неприличия смешно. От сдерживаемого смеха стало больно, он сдавленно хохотнул и схватился за бок.

— А сом что? — добродушно усмехаясь, спросил Доктор.

— А ушел сом! Конопец от неожиданности леску упустил… Он нам весь оставшийся день житья не давал. Стрела-то неглубоко вошла, вода притормозила. Вытащили легко, обработали. Раненый, значит, того — давай лечиться. И налечился так, что начал уже заявлять, что это мы нарочно ему, Конопцу, такой всесветный позор устроили. К ночи еле угомонился…

Они потом этого сома все-таки взяли — где-то через месяц. Конопец, говорят, ни спать, ни есть не мог — все выслеживал. Ходил злющий, глаза огнем горят! А когда выследил — так целую банду на того сома снарядил.

— Моби Дик! — захихикал Пол, — не могу!

— Так, юноша! — вдруг прервал веселье Доктор, — вот тебе смеяться совсем не надо.

Он пару раз легонько хлопнул в ладоши и заявил:

— Перевязка! А то скоро стемнеет… Девочки, соберите, пожалуйста, что осталось из еды — завтра пригодится.

Приготовив лекарства и осмотрев оставшиеся от первой перевязки полосы рубашечной ткани, старик попросил девушек временно удалиться. Те с готовностью ушли вниз по оврагу — за поворот.

Хтоний сказал Викулу:

— Попробуй поставить его на ноги и проводить шагов за двадцать хотя бы.

Кузнец понял, подошел к Полу и сказал:

— Ты это, парень… Думаю, прогуляться тебе нужно. Давай помогу.

Мальчик покраснел, но помощь с благодарностью принял.

Когда вернулись к лежанке, у Доктора уже все было готово к перевязке. Рана Пола ему снова понравилась, о чем старик не преминул сообщить. Вскоре Пола снова уложили, укутали, дали огненного бальзама и наказали отдыхать.

Кузнец и врачеватель сели недалеко от Берты. Хтоний раскурил трубочку и начал пускать двойные и тройные кольца. Викул, поглядывая на лошадь, спросил:

— Где ты ее взял-то?

— Купил у старосты в одной деревне вместе с седлом. Но пока нашел… Крестьяне эти!.. С ума сойти. От столицы каких-то двести-триста лиг, и такая глухомань! По лесу — скособоченные хутора, землянки. Народ еле считать умеет. Разговаривают через пень-колоду. Идолы у них какие-то…

Сначала грабить меня собрались. Я сказал, что прокляну, — Доктор усмехнулся, — Так в ноги попадали…

Стал спрашивать — осла ли, лошадь. Барыши показал. Ну, это дело они сразу признали и началось! Сначала продавали мне овцу, потом потащили на какую-то заимку и там стали всучивать двух собак — «на лисицу», говорят, «на зайца — лучше нет!» А собаки — в парше, битые-перебитые…

Я говорю — в деревню ведите. Привели еще на один хутор, большой. Он, видать, для них — деревня. А тамошний хозяин давай мне за два барыша девчонку продавать — лет пятнадцать ей. «Девка, господин хороший — огонь!» — говорит, — «Постель греет, что твоя печка!» А сама худая, в рванье, зубы черные. И вроде как не в себе…

Опять сказал, что прокляну их всех — вместе со скотиною и с идолами. Наконец вывели к деревне…

Старик попыхтел трубкой и печально поведал:

— Знаешь, Викул, иногда имею я недостойную мысль… о частичном уничтожении малых сих. Вот как при гангрене конечность отрезают, чтобы главное спасти — человека… Но знаю, что мысль эта — от слабости. Только от слабости ума…

Сколько лет я голову ломаю — можно ли хоть как-то эту жуть поправить? А вижу только одну безнадежность. Думается мне, что как оно было, так и будет вовеки: сверху — чистые упыри, снизу — дикость, посередине — пошлость. И не мне этот порядок менять. Потому что и сам я… казнить хочу. Справедливость утверждать. Законы насаждать. Знания вбивать — хоть батогами.

Значит и сам я… упырь.

Старик прерывисто вздохнул.

— Добрый ты, — снисходительно прогудел кузнец, — Я бы вот в Тёсе пару-тройку голов проломил с моим удовольствием. В назидание… Какой ты, Ворона ради, упырь? Ты комара-то прибить жалеешь!..

Слабость ума… Мне б такую, знаешь, «слабость ума» — я бы уже давно самолет построил.

— И улетел бы отсюда к демоновой бабушке? — улыбнулся Доктор.

— А и улетел бы. Мир-то большой, оказывается! Слыхал, Пол чего рассказывает?.. Я верю. Вот каждому слову верю. Не такой он, чтобы заливать — парень правильный. Умный… Я думал раньше, что один ты у нас голова. Ну и господин Бонк немного. А больше и нет настоящих людей в Миру. Либо дети еще, либо так — дрянь… А тут парнишка этот. Ведь столько знает — я диву даюсь! И объяснить умеет. Откуда — в таком-то возрасте?..

А видал, как под стрелу-то он прыгнул? — Викул поежился, — Это не каждый, знаешь, такое…

Они помолчали. Потом Хтоний стал выколачивать пепел из трубки:

— Ладно. Спать пора. Вон девочки возвращаются…

— Как сторожить будем?

— А никак. Наш сторож — это твоя дочка. Она даже грызунов чувствует за сто шагов, не то что — человека. И когда спит — тоже чувствует…

 

Пол на этот раз засыпал трудно. Вроде телу и хотелось спать, но не получалось из-за какого-то беспричинного возбуждения. Мысли скакали с одного предмета на другой, ни одна не додумывалась до конца. «Это эль, наверное», — решил Пол и посчитал, что не стоит нарочно пытаться уснуть, а надо думать уж, что думается.

Он вспоминал прошедший день и не верил, что участвовал во всех его событиях. Однако тупая боль в боку была свидетелем — участвовал. «Этого же всего просто не может быть! Я ночую в овраге. Из меня сегодня вынули стрелу. Мы идем в столицу Вороновой Земли. Rav'nland лежит между Красными Зубами и Алтанскими степями. Здесь не знают пороха. Доктор у них — чернокнижник и чародей. Деньги только что появились…

Я словно в романе или фильме. Может быть, это действительно затянувшаяся галлюцинация… Может быть, даже предсмертная…»

Полу стало жутко, но тут он услышал над ухом шепот Шиммы, которая неизвестно когда оказалась рядом:

— Ты как? Больно тебе?

— Да нет, если не шевелиться, то почти не больно, — прошептал он в ответ.

— А ты и не шевелись. Завтра на Берте поедешь, как король! Это Доктор ее достал. А я знала… Он, знаешь, какой? Всегда найдет, как выкрутиться!

— Я заметил…

— Ну ладно, я пойду. Хотела навестить… Спокойной ночи!

Пол вдруг почувствовал горячее дыхание у своего лица, на него пахнуло селеникой и чем-то неуловимо нежным, девичьим. А потом Шимма поцеловала его в щеку, и это длилось долго — целую секунду. Затем девочка исчезла в темноте, словно ее и не было.

Кровь бросилась Полу в лицо, и он порадовался, что ночь и что его никто не видит. Сердце заколотилось и закололо в боку. Ему внезапно захотелось заплакать, как в детстве — от огромности и непонятности всего с ним происходящего, но он сдержался и постарался выровнять дыхание.

Он старался думать: «Вот я дышу… вдыхаю… выдыхаю… вдыхаю…» Это оказалось на удивление нетрудным — вникать в то, как дышишь, и больше ничего не вспоминать, ни над чем не ломать голову и даже почти ничего не чувствовать.

Когда над лесом на небо выкатилась растущая, красноватая луна, все беглецы, устроившиеся на ночлег в овраге, уже спали.

 

23. «Сладость Акраима»

Его величеству, королю Улафу, почитаемому народом правителю Вороновой Земли предстояли сегодня две встречи. И он не знал, какой из них опасается больше. Сначала он должен был с глазу на глаз увидеться со своим внушающим робость родственником и политическим союзником Дюком Морини. А потом, почти без передышки, принять тайную миссию из Фоксии — королевства, лежащего за Красными Зубами, в земли которого когда-то сбежал из Равнланда дед Дюка.

Адвард Морини пугал короля до ночных кошмаров. Этот человек поразительно успешно решал проблемы королевства, но при этом создавал новые — гораздо более сложные. С одной стороны его величество Улаф не мог не признать: преступные кланы в крупных городах практически разгромлены, и жизнь в них стала как никогда безопасной.

Карательный поход в предгорья Красных Зубов, предпринятый с подачи Дюка четыре года назад, оказался чрезвычайно успешным — горские ватаги прекратили набеги, освободили два перевала, что позволило восстановить сообщение с Фоксией, и удовлетворились тем, что получили право брать с караванщиков пошлину за проход.

Введение в обращение барышей как платежного средства чрезвычайно подстегнуло производство и мену в больших городах. Их жители привыкли к новшеству быстро и даже проявили недюжинную смекалку и оборотистость в новых условиях.

Королевская казна и склады, можно сказать, ломились от монет и товаров, получаемых от годового сбора, несмотря на то, что третью часть десятины, взимаемой в барышах, Морини забирал себе.

С другой стороны, для знающих людей не было секретом то, что наиболее опасных преступников Дюк рекрутировал в свою армию и личную охранную службу. Благодаря этому он получил сведения о всей подпольной, скрытой от глаз меновой жизни городов Равнланда, а значит и власть над ней.

Помимо этого, как докладывал королю конт Абн, опытнейший и верный глава Королевского Ока, армия Дюка хоть и проигрывала по численной армии Улафа, но по боеспособности ей не уступала.

Мало того, построив свои «приказы» во всех заметных населенных пунктах королевства, Морини рассадил в них не добродушных начальников, вроде какого-нибудь типичного городского головы, а жестких стражей собственной тайной службы. Тем самым Дюк, как уверял Абн, создал в стране разветвленную сеть шпионов, которая работала лучше, чем Королевское Око.

И наконец короля беспокоило то, что двор был буквально завален письменными и устными жалобами на «приказы» и методы сбора ими десятины. Подавляющее большинство просьб и криков о помощи происходило из деревень и маленьких городков. Народ в них совершенно ошалел от того, что его обложили двойным оброком — в товарах и барышах одновременно. А также от жесткости, с которой приказные принялись выколачивать десятину из всех подряд — крестьян, ремесленников, врачевателей, лавочников, даже комедиантов и гадалок.

Крупные города, как ни странно, к двойному оброку быстро приспособились, хотя то один конт, то другой время от времени являлись к королю с просьбой от какой-нибудь гильдии сделать послабление или в товарах, или в барышах. А вот глухая провинция роптала, и с этим нужно было что-то делать.

Но главной проблемой короля стала та власть, которую постепенно сосредоточивал в своих руках Адвард Морини. Причем пользовался он этой властью очень умно — приписывая все свои решения и нововведения монарху. Настойчивый конт Абн ежедневно напоминал Улафу: «Дюк провозглашает и вершит, а подписывает — король! Все, что творится, творится именем короля. Спрашивается, кого народ посчитает виновником своих тягот? Вас, ваше величество!»

Следовало прояснить позиции монаршьи и позиции Дюка раз и навсегда, но у короля не хватало духу для настоящего разговора. Не было сил на него и сегодня.

Вторая встреча, которая ожидала его величество поздним вечером, была еще более тягостной. Потому что Улаф вовсе не знал, чего от нее ожидать.

Глава Королевского Ока под строжайшим секретом сообщил своему патрону, что из Фоксии ночью прибыла компания благородных мужей, занимавших высокое положение при тамошнем дворе. Они явились переодетыми в простое дорожное платье, но хорошо вооруженными. Просили не вести и речи об официальной аудиенции, сохранить встречу в глубокой тайне и принять их так, чтобы об этом не узнали даже личные слуги короля.

Конт Абн настаивал, чтобы просьба гостей была исполнена. Он явно что-то знал, но поделиться к королем не спешил, прося его подождать до ночи. Все это беспокоило, тревожило и не давало сосредоточиться на предстоящем разговоре с Дюком.

Его величество Улаф томился в Малой вечерней гостиной и ждал. То и дело ему хотелось выпить для храбрости вина, но он одергивал себя — знал, что сначала почувствует воодушевление, но в решительный момент размякнет, станет сентиментальным и податливым на уговоры, просьбы или давление.

Пятидесятидвухлетний король сочетал в своем характере добродушие и мягкость со взбалмошностью и гневливостью. После приступов жестокой решительности, во время которых он порой отдавал пугающие приказы, он быстро остывал, стыдился своих поступков и слов. Однако самих приказаний никогда не отменял.

Дочери короля и его супруга во «дни гнева» предпочитали прятаться на женской половине дворца или уезжали в гости. Не боялись короля в такое время только верный конт Абн и старый камердинер Толлер, знавший его величество с младенчества.

Порой Улаф мечтал, чтобы злая решительность нашла на него именно во время встречи с Дюком Морини. Но не складывалось. Дюк был хитер, как змея, умел быть совершенно очаровательным, предупредительным, почтительным, мудрым, дипломатичным. Он постоянно обезоруживал короля то новым захватывающим и выгодным проектом, то шуткой, то необычным подарком.

 

Улаф откровенно маялся. В Малой вечерней гостиной ему давно все надоело: немногочисленные книги были просмотрены и отложены, чтобы «почитать на досуге»; картины, которые он подробно разглядел еще в детстве, раздражали; милые безделушки, украшавшие обстановку — табакерки, статуэтки, изящные лампы — казались пошлыми. А письменный стол с разбросанными по нему проектами, письмами, отчетами и сметами — просто пугал.

Король не выдержал, откинул штору, скрывавшую небольшой высокий шкафчик, неприметно пристроенный у самой входной двери, покопался в нем, позвенел чем-то, добыл высокий бокал, наполненный до краев золотистым вином, и залпом выпил. Спрятав его обратно в шкафчик и задернув штору, он подошел к огромному старинному зеркалу, которое возвышалось в простенке между окнами гостиной, и критично осмотрел себя.

Из зеркала на него глянул полный, невысокий мужчина, одетый с большим вкусом в строгий сюртук и полувоенные панталоны. Суровость, с которой был создан покрой королевского одеяния, слегка смягчалась его цветами. Ансамбль был решен в голубых и бледно розовых тонах. На ногах короля хорошо сидели мягкие домашние ичиги.

В каштановых волосах его величества, свободно лежащих на плечах, чуть поблескивал тонкий ободок, символизировавший корону во время дружеских аудиенций.

Улаф постарался изобразить мужественное лицо. Этому определенно помогала аккуратно подстриженная борода с благородной проседью. Но мешали глаза — большие, немного печальные, с темными веками, слегка прикрывающими сверху зрачки.

С другой стороны, нос был вполне мужественен — умеренно длинный, с небольшой благородной горбинкой и довольно тонкой лепки.

Король постарался сузить глаза и посмотреть на воображаемого собеседника с проницательной мудростью. Получилось даже убедительно.

Винное волшебство начало прокрадываться под своды черепа, и его величество почувствовал себя много лучше. Он даже позволил себе небрежно пройтись по гостиной и глубокомысленно произнести вслух: «Когда говорит король, все достойные и благородные, все простые и верные… Все, имеющие уши…»

Но дальше изречение как-то не пошло. Улаф досадливо поморщился и собрался было записать начало на клочке бумаги, чтобы обдумать окончание как-нибудь на днях, но тут раздался деликатный стук в дверь, и в гостиную вошел Толлер.

Сухой старик, похожий на экзотическую птицу, что водится в землях хаимцев и умеет разговаривать, был на голову выше короля, имел вечно вытаращенный взгляд, большой, скругленный (если смотреть в профиль) нос и бритую голову, кое-где покрытую седой щетиной. Толлер, как обычно державшийся с вопиющим достоинством, проскрипел:

— Его светлость Благородной Дюк Морини прибыл, дабы предстать перед королем. Его охрана устроена в главной караульне, об их ужине позаботились.

— Просите!.. И да, Толлер, добудьте нам, пожалуйста, какую-нибудь легкую закуску и бутылочку «Сладости Акраима» из дедовского погреба.

Камердинер вытянул лицо и взглянул на короля крайне неодобрительно. Улаф потряс в воздухе пальцем и раздраженно приказал:

— Принесите! Нечего тут!..

Когда Толлер вышел, король поспешно ринулся к шкафчику за шторой, выпил еще один полный бокал вина, затем бросился в одно из кресел, приготовленных для аудиенции, и принял ленивую позу.

Дверь снова открылась, и на пороге появился блистательный Адвард Морини с дружеской улыбкой на устах:

— Счастлив. Счастлив видеть вас, ваше величество! И желал бы иметь честь получать такие приглашения, как сегодня, и впредь. О, какой это бальзам — разговор с умным человеком с глазу на глаз, а не в суете дворцового приема и не во время упрямых споров государственного Совета!

— Ну, садитесь… садитесь, Дюк, — король благодушно махнул пухлой рукой в сторону второго кресла, — говорят, вы снова учинили, какое-то чудо на улицах столицы?

— Никакого чуда, ваше величество. Я просто распорядился начать вывозить из города навоз, который год за годом копится на мостовых и в канавах. Всего две недели слаженных работ — и жители Акраима почувствовали, какое мягкое и душистое лето выпало нам в этом году.

— Поразительно! — поднял брови Улаф, — Какое простое решение! Почему никто не предложил его раньше?.. А, позвольте спросить, куда вывозится навоз?

— На поля, ваше величество. И уверяю вас — осенью у ваших подданных (тех, кому повезло иметь землю близ столицы) будет преотличный урожай.

Король понимающе покачал головой и развел руками:

— Вот что я называю государственной мудростью! Поистине в вашем лице я приобрел исключительного советника.

Дюк с достоинством поклонился. В этот момент в гостиную вошли Толлер и какая-то женщина с кухни. На столике между креслами они быстро расставили закуски, положили тонкие вилочки и щипчики перед королем и его гостем и утвердили среди тарелок два изящнейших бокала с ножками в виде дамских ручек. Камердинер показал его величеству, а затем Дюку уже раскупоренную бутылку «Сладости Акраима», с нижней части которой специально не стер пыль. Морини уважительно посмотрел на Улафа и произнес короткое «О!», на что король ответил победоносным «Да-с!»

Когда слуги удалились, Дюк с почтением разлил вино, и собеседники пригубили его, наступила тишина, полная наслаждения.

— «Произведение искусства» — так бы я назвал этот напиток, — мечтательно сказал Дюк, — А нельзя ли у вас, ваше величество, отменять несколько бутылочек на что-нибудь достойное, что-нибудь столь же редкое и необычное?

— Не хочется отказывать, дорогой Дюк, но «Сладость Акраима», которой мы с вами воздаем должное, была заложена в погреб еще во времена моего деда — короля Огнона, с которым так несчастливо поссорился когда-то ваш дед Драмогар. Осталось всего с десяток бутылок. Поверьте, Толлер мне теперь долго не простит то, что я приказал сегодня подать одну из них. Этот тиран будет терзать меня своими упреками до тех пор, пока я не сделаю еще что-нибудь, что потребует его осуждения.

Адвард Морини улыбнулся:

— Преданный слуга не всегда мил и кроток. Но преданность искупает всё… Надеюсь, и ко мне вы будете столь же по-королевски снисходительны, как и прежде, как раньше... Ведь я заметил, что чем-то не угодил. Что-то тревожит вас, ваше величество, и это причиняет мне страдание…

Король поднял брови, в сомнении скривил рот вниз и на бок, посмотрел в свой бокал, сделал глоток и решился:

— Тревожит, дорогой Адвард. И тревожит многое. Кое-что из этого не срочно, кое-что, может быть — вообще ерунда и наговоры. Но, вот, например… жалобы, — Улаф указал на письменный стол, — Поток жалоб! Постоянно какие-то ходоки толкутся среди служб на заднем дворе. Охрана не успевает увещевать. И заметьте  — все из деревень.

Они там не поняли вашего… то есть, моего указа о взимании десятины в барышах сообразно годовому доходу в дополнение к ежегодным поставкам товаров ко двору. «Двойной оброк» — так они это называют. Народ ропщет, Дюк. И мое имя порой звучит не в том тоне, в котором бы я желал.

— Моя вина, ваше величество, — посерьезнел красавец Морини, — Я не донес до вас мой план во всей    полноте. Отсюда проистекает досадное недоразумение…

— Ну так донесите! — потребовал Улаф, вращая вино в бокале.

— Прошу вас тщательно вникнуть со свойственной вам проницательностью в то, что я скажу, мой господин. Введение в оборот барышей, благодаря появлению в Равнланде моих товаров, которые нельзя выменять в натуре, ожидаемо подстегнуло торговлю, мастеровое дело, область оказания услуг и так далее, и так далее. Даже сельские жители, в массе своей довольно темные, быстро смекнули, что барыши как меновое средство и средство накопления не сравнится ни с дровами, ни с хлебом, ни с сеном, ни со скотиной. Все полюбили барыши.

Но чтобы ускорить их распространение, нужно было показать их ценность. Надо было дать понять, что барыши — это серьезно. В том числе и поэтому введена десятина. Если оброк в барышах принимает сам король, то уж он-то наверное знает, чего они стоят. Вот как думает народ.

Что же касается расчетов… поверьте, мои приказные хорошо умеют считать. Никакого обмана приказы не чинят даже в отношении последнего старьевщика. Взимается только десятая часть годового дохода — ни комплиментом больше. Приказные терпеливо считают вместе с плательщиком, объясняют на пальцах, выдают расписки с печатями, которые можно представить для разбора ко двору в случае, если плательщик буквиц не знает, но в чем-то сомневается.

— Это все чудесно, Адвард. Но оброк и вправду получается двойной. Кроме того, как вы думаете собирать барыши с селян? Ведь большинство из них никогда не бывает на городских рынках и не имеет путей сбыта своих товаров? — вино придало смелости королю, и он даже уловил в своем голосе некоторую суровость, которую тут же подкрепил насупливанием бровей.

— По поводу сбыта, позвольте уверить вас, что с ним дело решится уже к осени. Через Приказные дома будет организована закупка урожая и доставка его на городские склады. Селянам будет предложена честная цена. Со складов же товар перекочует на рынки, в траттории, постоялые дворы и так далее.

— Да как же это возможно сделать за три месяца? — изумился Улаф.

— Я предпринимаю эту значительную реформацию не один, — смиренно прикрыл глаза Дюк Морини, — В Акраиме создается компания с участием хорошо вам знакомых конта Коруна, конта Сильвео и конта Да Фарка. В Порте Нимф свои услуги предложили конт Бо, конт Волф и другие. То же самое готовится в Люцивае, Ируги, Пломподе — далее везде. Городское дворянство высоко оценило королевский проект бесперебойного обеспечения городов продовольствием и другими продуктами сельского труда, а крестьян — твердой оплатой по единым для всего королевства расценкам.

Выгоден он и тем, что Приказные дома, делая закупки, будут в точности осведомлены, кто и какой доход получил. А значит, в следующем году, сбор десятины пройдет, как по маслу.

— Потрясающе, — растерянно промолвил Улаф, — А что, есть королевский проект… всего этого?

Дюк, не снимая маски смирения с лица, склонил голову:

— Я представил его лично вам, ваше величество, не далее, как полтора месяца назад. Вероятно государственные дела не позволили вам рассмотреть его подробно. Однако конт Абн, глава Королевского Ока, был с ним ознакомлен, выразил свое одобрение и собственными руками отнес вам на подпись.

— Да, что-то такое я припоминаю… — спохватился Улаф и налил себе еще один бокал «Сладости Акраима».

— А если вернуться к вопросу так называемого «двойного оброка», то осмелюсь чуть подробнее остановиться на тех планах, которые были изложены мною в письме, отправленном вашему величеству неделю назад…

Король чуть не поперхнулся вином, но совладал с собой и промямлил:

— Да-да, пожалуйста…

— Итак. Обычный ежегодный товарный сбор закончен по всему Равнланду. Сбор в барышах по городам успешно завершится в течение месяца. За сельчанами, что очевидно, останется недоимка, которая перейдет на следующий год. И вот тут настанет благоприятный момент для появления королевского указа, благодаря которому вы, ваше величество, явите и милость, и мудрость, и дальновидность…

Улаф вопросительно уставился на Дюка, но ничего не сказал.

— Этим указом вы высочайше простите всем постоянным жителям Равнланда недоимку за текущий год, отмените годовой товарный сбор отныне и навсегда. А также введете единую ставку оброка — которую вероятно правильней было бы именовать «налог» — в размере (внимание!): полторы десятины от годового дохода.

— Подождите-подождите! — король поднял к потолку глаза и беззвучно зашевелил губами, что-то считая и прикидывая. Он посидел так с минуту, немного помрачнел, сделал глоток из своего бокала и впервые прямо посмотрел в глаза своему фавориту:

— То есть, за ужесточением последует послабление — я правильно понимаю?

— Именно.

— Но по сути… оброк будет повышен?

— Сложный вопрос. Ответ на него зависит от покупательской способности барыша. Наша задача — сделать его как можно более «товароемким»… что ли. И мне удалось преуспеть в этом в Фоксии. И даже алтанцы, большая часть из которых кочевники и не знает настоящей цены вещам, вцепились в барыши, словно в племенных коней.

Король вдруг встал со своего места и прошелся по Малой вечерней гостиной. Мельком посмотрел на себя в зеркало, еще подбавил суровости во взгляде и снова повернулся к Дюку лицом:

— Вы поразительно коварны, Адвард Морини… Но мне нравится.

Улаф уселся на свое место, закинул ногу на ногу и покровительственно промолвил:

— Я подпишу указ о… как вы сказали? «Налоге?» Но во всей этой истории, несомненно сулящей процветание Равнланду, мне не нравится одна вещь…

— Слушаю вас, сир…

— На монетах среднего и высшего достоинства красуется ваш портрет, Дюк. Ваш, а не короля! Чем вы это объясните?

Молодой человек превратился в саму вкрадчивость и с сердечным почтением пояснил:

— Чеканка барышей была начата мной далеко отсюда — в Фоксии. Прибыв к вашему прославленному двору, я не мог быть уверен в том, что вы заинтересуетесь реформацией, продуманной мною во всех деталях бессонными ночами… Но вы оказались столь же прозорливы и быстры умом, как ваш легендарный предок, основатель Акраима Улаф Первый.

Как вы помните, реформация ведется уже четвертый год. Тем временем к облику монет привыкли. И, согласитесь, мой господин, в их чеканке нельзя допускать чехарды и разноголосицы… Однако, вы ошибаетесь, считая что мой портрет несут на себе монеты высшего достоинства. Такие монеты еще только готовятся к выпуску… Вот не изволите ли взглянуть? — Дюк достал из кармана большой золотой и протянул его королю. Улаф принял в руку приятную тяжесть, повертел монету в руках и не удержался от короткого бессвязного восклицания. На одной стороне золотого был искусно выполнен портрет короля в профиль, а на другой был изображен Ворон, меж лап которого раскинулся град Акраим.

Дюк Морини с удовольствием следил за переменами на лице его величества:

— Достоинство этой монеты составляет пять барышей. Она будет называться «один Улаф», и, думаю, получит большое хождение среди знати и торговых сословий. Но если вы считаете, что это слишком смелый проект…

Король поспешил перебить своего гостя:

— Нет, не считаю… Вы похожи на игрока в листы Тар, Дюк. Умеете прятать и приберегать самые старшие карты до нужного момента. Однако я вас прощаю. Я получил сегодня удовлетворительные пояснения по поводу беспокоивших меня моментов… Скажу даже, что получил большое удовольствие от нашей беседы.

— Я счастлив, Сир. Поистине счастлив. Но рискну снова навлечь на себя ваше осуждение одним вопросом, если позволите…

Король, который вдруг почувствовал себя заметно навеселе, легкомысленно махнул пустым бокалом:

— Валяйте!

— Если это не государственная тайна, нижайше прошу вас рассказать мне, что произошло между вами и Первым королевским советником Доктором Хтонием одиннадцать лет назад? Почему он в одночасье стал «освобожденным советником» и больше не появлялся при дворе?

Лицо короля омрачилось, словно над головой монарха повисла черная туча. Он поморщился и нехотя произнес:

— Это государственная тайна, но вам я позволю получить интересующие вас сведения. Обратитесь с этим к конту Абну. Я распоряжусь, и он введет вас в курс… А почему, собственно, вас заинтересовал Доктор? — Улаф метнул пронзительный взгляд в Дюка. Тот состроил сожалеющую мину:

— Господин Хтоний проявил себя как непримиримый противник проводимой королем и вашим покорным слугой реформации.

— Следовало ожидать… — вздохнул его величество. Он помолчал некоторое время. Потом провел рукой по глазам, словно стряхивая с них пелену, волевым усилием взбодрился и обратился к Дюку:

— Все вопросы задайте Абну. А вас, дорогой Адвард, я хотел бы попросить: нельзя ли сделать так, чтобы первая партия новых монет поступила непосредственно в мое распоряжение. Мне доставит удовольствие разменять несколько штук у моих гостей.

Морини понимающе улыбнулся:

— Непременно, ваше величество! А теперь позвольте мне откланяться. Надеюсь вы не сочтете меня неучтивым.

— Ничуть, — с облегчением сказал король, привстал и дернул за ленту ближайшего звонка.

Когда Толлер проводил Морини, Улаф некоторое время сидел в оцепенении. Затем нашел на письменном столе проект об устройстве закупок товаров в сельских провинциях и с удивлением обнаружил на нем подписи и печати конта Абна и свои собственные. Бросил документ обратно — к другим бумагам. Постоял, невидяще глядя в сторону окна. А затем хищно схватил с низкого столика с закусками недопитую бутылку «Сладости Акраима», вылил остатки в бокал и залпом проглотил.

Не успел он отдышаться, как в гостиную вошел седой и мрачный конт Абн:

— Ваше величество, делегация из Фоксии просит вас о встрече.

— Пусть войдут!

— Они занимают одну из задних комнат, куда не заходит даже прислуга. Позвольте мне просить вас отправиться туда вместе со мной. Об этом разговоре никто не должен знать.

Король почувствовал, что его начинает душить новая забота, на его лице отразилось мучение, но он взял себя в руки и приказал:

— Ворон с вами! Ведите…

 

24. Пепелище

— Что-то мы уж больно хорошо идем, — Викул то и дело озирался по сторонам, вглядываясь в мирные лесные дебри, окружавшие отлично утоптанную тропу, — Не нравится мне это!

Компания беглецов неспешно продвигалась по направлению к столице за пару лиг в стороне от правого берега Павы. Тропы, которыми был изрезан лес, следовали широким изгибам реки, соединяя местные хутора и заимки, порой выводя на безлесье — к деревням.

День снова выдался ясный, но нежаркий. Чаща была полна птичьим пением, комары на тропе не докучали, путникам не встречались ни люди, ни звери. Казалось, беглецы вовсе ни от кого не бегут, а свободно прогуливаются, словно в собственных, хорошо знакомых угодьях.

Шимма с удовольствием вела в поводу Берту, на которой восседал Пол. Анит шла у его стремени, и все трое о чем-то оживленно переговаривались.

Старик Хтоний и кузнец Викул шли чуть позади — не торопя детей, но и не давая им слишком уж замедлить шаг. Доктор жевал травинку, иногда покуривал и беспокойства старого друга не разделял:

— Видишь, какая у парня охрана? И меч тебе, и глаза молодые, а главное — то, что Анит опять «видит». Тут не город — твоя дочка, Викул, любого человека почувствует за лигу… Ну, не за лигу, но далеко. И впереди, и позади, и вокруг. Ей здесь «видеть», как бы это сказать?.. Просторно. Чего ты дергаешься? Отдохни, пока есть возможность.

— «Отдохни»! Ты мне лучше скажи, почему нас не ведут? Ведь должны бы… Не верю я, что нас вот просто взяли и отпустили, — кузнец в который раз оглянулся и машинально потрогал обух топора, что висел в петле на его поясе.

— Нас не отпустили, нет, — Доктор задумчиво поправил ободок в седых волосах, — Так же ведут, как и раньше. Только очень осторожно. Они просто знают, что мы идем в Акраим и не препятствуют. Полагаю, им того и надо, чтобы мы туда шли.

— Какого же демона мы тогда идем куда им надо? — сердито воззрился Викул на старика.

— Ну… они не знают, что мы там будем делать. Но считают, что сумеют нас удерживать в поле зрения. Мы — не знаем, зачем им сдался Пол (а во вторую очередь мы с тобой и девочки), но считаем, что от их слежки сумеем избавиться.

— А мы сумеем?

— Есть одна мысль. Простая, как мычание — потом расскажу, — Доктор ненадолго остановился, выплюнул старую травинку, выбрал рядом с тропой новую и осторожно вытянул тонкий, еще совсем незрелый «колосок» из трубочки укорененного стебля. На конце травинки зеленый цвет переходил почти в белый. Вкус сердцевины лесного мятлика старик любил. И даже пару раз не поленился в бытность свою в Тёсе нарвать столько «колосков», чтобы нарезать и смешать из их кончиков салат.

— Ничего-то тебя толком не пугает, я гляжу, — заявил Хтонию слегка успокоенный Викул, — То ли ты в самом деле чернокнижник, то ли, как Анитка говорит, тебе никто навредить не может, потому что ты… чернокнижник, наверно.

— Я, Викул, немного врачеватель, немного алхимик, немного сочинитель — вот тебе и всё.

— А меч? А вот эти все фехтовальные чудеса, которые у тебя Шимма вытворяет? — понизив голос, с подозрением спросил кузнец.

— Ну-у… мне и повоевать пришлось в свое время. Жизнь-то длинная…

Викул вздохнул и неопределенно повел рукой:

— Знаю тебя десять лет, а то и больше… Но вроде как и не знаю. Чудно оно, сам понимаешь… Вот опять не соображу, скажем, что это ты себя «упырем» честишь?

— Ты, наверное, забыл, Викул, что я ведь служил и при дворе. Я, друг ты мой, понимаю, что это такое — присваивать себе право на насилие.

— «Присваивать!» «Право!» — иронически покачал головой кузнец, — Слова-то какие высокие… Не пойму я, о чем ты толкуешь, и зачем всё усложняешь, чего ни коснись.

— Это ты всё упрощаешь… как и многие. Вот смотри: четыре года назад наш добрый король взял да и сжег все равнинные поселения горцев по эту сторону Красных Зубов. Кстати, если помнишь, мужчин, что там жили, старше шестнадцати лет он соизволил либо казнить, либо отправить на каменоломни и соляные копи. А отпустил только женщин и детей.

И как-то все вокруг согласились, что оно так и надо, что давно пора было…

— Так они ж грабили почем зря и никого тут тоже особо не жалели! — возмутился Викул.

— А ты со своими неробкими парнями отчего же не пошел горцев-то жечь?

— Так я же не солдат. Я оброк каждый год на королевский двор представляю, демоны им на шею, чтобы, значит, королевская власть… того… защищала народ!

— То есть, признаёшь, выходит, власть короля и его право казнить и разорять во имя защиты подданных?

— Ну… признаю, — насупился кузнец, — А чего не так-то?

— А почему ты, например, не объявишь Тёс своим владением, не начнешь там править, не соберешь из своих приятелей войско, не введешь оброк? Ты вон какой из себя удалец, кто бы тебе стал перечить? Да захоти ты, и сам Голова бы тебе тут же присягнул… Принялся бы ты тоже казнить и разорять с твоим удовольствием… М-м? — Хтоний с деланным простодушием заглянул другу в глаза.

— Не, подожди… Это ж, во-первых бунт… Во-вторых, наш король-то королем родился. А я родился вот… кузнецом. Оно, знаешь… каждая курица — знай свою улицу.

— Ну, положим, он родился королем. И отец его родился королем, и отец отца… и так далее. А достославный предок его — Улаф Первый? Он откуда взялся?

— Ну как? — озадачился Викул — Он пришел из-за моря… ведомый Вороном… Дальше там… Всемогущий уронил перо… и на том месте Улаф Великий основал первый среди всех град Равнфедар… от которого, значит, и пошло королевство.

— А жили люди тут до этого?

— Ну ясно — жили! Сказано же: «…И присягнули ему йонмааны и скваары, и жены их, и чада. Стали отныне Королевством и щитоносцы, и землепашцы, и убогая чернь…» Дальше не помню, чего там.

— А с какой стати они ему присягнули-то? Пришел какой-то заморский мужик с колдовской птицей и объявил себя, понимаешь, королем. И скваары, и йонмааны, и, следует думать, в особенности убогая чернь — надо же — страшно обрадовались. Они в него все влюбились, что ли?

Кузнец криво усмехнулся:

— Ну если у него, допустим, тяжелая конница в достатке и пара сотен лучников — влюбишься, пожалуй.

— Во-о-от! — Хтоний поднял вверх сухой и длинный указательный палец, —Другими словами, пришла из-за моря хорошо вооруженная разбойничья ватага. Для начала пограбила и пожгла, а потом посмотрела: других ватаг поблизости нету, народ в смысле подраться квелый — чего бы не основать какое-никакое королевство? Осесть, обзавестись наконец хозяйством, потомством? И чтоб оброк сам к порогу приходил. А власть, ясное дело, наследовалась.

То есть, его величество, Улаф Первый у нас стал королем каким? Самопровозглашенным. И только потому, что в своей ватаге он, скорее всего, был самый здоровый, жестокий и коварный. Мог, значит, пару-тройку черепов проломить… «в назидание»…

С насилия все началось, насилием и продолжается, Викул. В каждом закутке жизни, куда ни глянь, найдешь его. Любую сложность, что бывает между людьми, поковыряй      — найдешь его.

Кузнец недоверчиво выпятил губу:

— Но подожди… Ведь есть люди… Ну, скажем, упился человек и давай сараи да дома поджигать. Может и целый город спалить — случались случаи. Его же надо остановить, нет? Опять же, бывают сумасшедшие. Какой и убить может, да не просто убить, а… Говорить даже не хочу.

Те же горцы — ведь другой жизни не знают, как набежать, порешить кого попало и забрать все, что не приколочено. Как с этим быть? Хочешь не хочешь, а применишь твое «насилие».

— Ну, давай по порядку. А нельзя ли попробовать так сделать, чтобы человек не упивался? Только без битья? Может, стоит поговорить с ним и узнать, что его тревожит. Упиваются-то, чтоб не тревожится… Вдруг он работы найти не может — чтоб и по душе, и на пропитание годилась? Может быть, кого родного потерял и тоскует? Может жена другого полюбила? Поговори с таким, когда он в разуме — многое узнаешь. Тут помощь нужна, чтобы человек снова вкус жизни почувствовал. А битье и сажание под замок — это разве помощь?

Сумасшедших же у нас как лечат, видел? Заковывают в цепи да поливают ледяной водой. И кормят впроголодь, чтоб «дурная сила не накопилась». Да и жалко на них любому городскому голове припасы переводить. Помрут под присмотром — и слава Ворону.

А знаешь ли ты, милый мой, что с ума ой как нередко сходят из-за заразных болезней, которые можно вылечить? Из-за мелких грибков, что поражают пшеницу, которую вообще-то можно определить как больную и сжечь? Из-за войны с ума сходят, из-за непосильной работы в шахтах? Из-за того же крепкого эля или вина, если кто богат?.. Таких «сумасшедших», Викул, на самом деле большинство. Дай им подходящее лечение и уход — станут поумней многих здравомыслящих…

Бывают врожденные случаи, тяжелые — это да. Сам встречал такие. Но однажды видел в Батор-Йоме собственными глазами, как тамошний дэрваш действительно самого настоящего безумца пользовал. Сложный был у него травный состав, очень долгий срок лечения. Конечно, пришлось запереть того больного. Но без рукоприкладства заметь — тонкой стрелкой с хитрым составом на конце из духовой трубки выстрелили и усыпили. Вот как тебя недавно… И в цепи не заковывали — просто хорошо стерегли. Да, приходилось держать за руки поначалу, поить лекарством насильно. Но то лекарство буйство сняло за неделю. А более-менее рассуждать больной начал уже через месяц. Он, конечно, слегка странным остался навсегда, однако дэрваш ему и работу нашел, простую, конечно, — лепешки печь на одном постоялом дворе. И научил, как себя вести, чтобы людей не пугать, как за собой ухаживать.

Что же касается горцев, то ведь понятно, что они по большей части не сеют, не пашут, кроме как во внутренних долинах — им просто негде! Зато табак какой из тех долин? А горный хрусталь из пещер? Самоцветы? Металлы? Почему нужно с ними воевать, когда можно мену вести — «торговать», по-новому говоря?

Но нет — обычай! И у нас, и у них. А внутри обычая что? Насилие. А внутри насилия что? Ну?... Страх! Не ты — так тебя. И страх-то простой — боязнь голода, болезни, смерти.

Но что, скажи мне, столько здоровых и работящих людей, сколько их есть в нашем королевстве, не могут плоды своего труда так распределить, чтобы ни у кого не было страха голодной смерти? Что, лекарей нельзя прокормить при каждой деревне? Что, невозможно мену наладить вместо войны?

— Что ж ты не наладил, когда при дворе служил? — с невинным видом осведомился у старика Викул.

— Да при том дворе… — вдруг рассвирепел Доктор, — Там, брат, жестокость — это способ жизни! Вероломство — почитаемый инструмент внешней политики! Затуманивание голов собственному народу и прямое вранье в глаза — государственная мудрость! Там сам змеем становишься, пока ищешь пути, чтоб то исправить, сё исправить…

Хтоний с яростью выплюнул на тропу истерзанную травинку, непонимающе посмотрел на нее и, словно очнувшись, внезапно успокоился и печально добавил:

— Ведь я сам, вот этой головой, планировал ведение возможной войны с хаимцами на случай, если первые контакты с ними пойдут неудачно и вызовут с их стороны нападения. Я сам улучшил устройство Королевского Ока, распределил по карте его учреждения для быстрой связи… Да что там — я даже писал устав для шпионов: как себя вести при проведении розыска, опросов, негласного наблюдения, при осуществлении захвата и пленения. Веришь ли?..

Кузнец не ответил.

— То-то и оно. И кто я после этого? Хорош врачеватель — взялся искоренять насилие при помощи насилия…

— Как-то у тебя всё трудно получается, — задумчиво сказал Викул, — Жили же мы в Тёсе, вспомни… Ну сплавщики раз в полгода подерутся. Запрут их порознь, чтоб охолонули да и все дела. Ну стащит у Бонка кто-нибудь пару ложек или бочонок эля — тоже не случай. Все ж на виду, у воришек ум короткий — тут украл, сюда принес. Вот и засыпался. Ну и обязательных работ такому — на пользу городу. Опять же, с голоду никто не помирал.

Да неплохо жили-то! Пока эти «приказные»… Э! — кузнец вдруг подобрался, — Что-то не так!

Старик поднял глаза от тропы увидел, что дети остановились, Шимма, придерживая лошадь, свободной рукой тянется к мечу, а Анит стоит, подняв правую ладонь вверх, показывая отцу и доктору — впереди неладно.

Не сговариваясь Хтоний и Викул рысцой рванули вперед. Кузнец ловко выхватил из петли топор и на бегу перехватил поудобней.

— Чего там? — спросил он, первым подбегая к девушке. Анит несколько отрешенно ответила:

— Шагов за триста. Человек примерно двадцать пять, половина — дети. Все озлоблены и испуганы. В том месте — ощущение большого несчастья.

— Напасть могут? — вклинился Доктор.

— Могут.

— Насколько это вероятно?

— Не очень вероятно. Они чем-то заняты. Если не пугать, то…

— Так, — распорядился старик, — Идем тихо-тихо. Мы с Викулом впереди. Если вдруг драка — ныряете в лес и тащите лошадь с Полом к реке. Догоним вас потом.

Викул, убери топор. Мы мирные странники — идем по своим делам, знать ни о чем не знаем. Пол, ты у нас будешь больной болотной лихорадкой. Шимма, поменяйся с Анит — она ведет Берту, ты их прикрываешь, если что.

Всем всё ясно? Тогда двинули.

 

Вскоре они вышли на большую округлую просеку, в центре которой дотлевал недавно сгоревший хутор. От него практически ничего не осталось — лишь один сиротливый сарай на отшибе.

Посреди тропы, пересекавшей широкой лентой бывшее поселение, собрались несколько семей хуторян. Они стояли и сидели кругом, в центре которого что-то происходило. Когда путники подошли поближе, угрюмые взрослые заозирались, немного расступились, потянув за собой детей, и Полу с лошади стало видно, что все смотрят на женщину средних лет, сидящую на земле.

Перед ней располагался сделанный на скорую руку алтарь. На нем возвышались небольшие башенки из камней, лежали перья. Сооружение по кругу было очерчено пеплом. Пепел же лежал и в центре алтаря.

Лицо женщины было расцарапано ногтями. Уставив красные глаза на одну из башенок, она пела на повторяющийся варварский мотив несколько фраз, которых Пол поначалу не понял. А потом сообразил, что слова самые обычные, просто женщина ставит в них странные ударения и выкрикивает песню с надрывным стоном:

 

Голодать больно,

умирать страшно,

помоги, Ворон,

укажи схорон.

 

Ставлю меточку —

отдам деточку.

Не казни ее,

схорони ее!

 

Женщина опускала пальцы в еще теплый пепел, рисовала им у себя на лбу серый зигзаг, низко кланялась алтарю и начинала сначала:

 

«Голодать больно,

умирать страшно…»

 

Доктор Хтоний выдержал три круга этой жуткой молитвы, после чего тронул Викула за рукав, приглашая идти вместе, и решительно зашагал к алтарю. Приблизившись к ворожее он гаркнул неожиданно надменно и властно:

— Ворон услышал тебя, женщина!

Певшая оцепенела и подняла на старика бессмысленные глаза. Толпа вокруг в испуге отшатнулась. Пол увидел, что Доктор сунул руку в сумку, достал горсть монет и бросил прямо на алтарь. Выгодки и барыши разрушили башенки из камней и привели в беспорядок перья. Старик кивнул кузнецу, показывая, что тот должен сделать то же самое. Викул беспрекословно повторил жест Хтония. Затем, кривя лицо и глядя на ворожею, как на насекомое, Доктор угрожающе прокаркал:

— А дети будут жить, женщина! Мои люди проверят. Если обманешь — накажу! Ты поняла меня?

Ворожея издала горловой звук и вцепилась в ноги Хтония, пытаясь поцеловать его сапоги. Доктор, с мукой дернул щекой и рявкнул на хуторян:

— Уберите!

Женщину оттащили. Старые и молодые мужики принялись кланяться — и кузнецу, и Полу, и девушкам, и страшному старику. Дети и женщины попрятались за хуторские развалины. Тропа снова освободилась.

Доктор махнул рукой, и путники быстрым шагом двинулись прочь от этого места. Шли молча. Шагов через пятьсот, когда их снова окружил лес, старик вдруг скомандовал:

— К демону эту тропу! Сворачиваем… Видеть этих хуторов больше не могу!

Он уверенно повел беглецов прямо в чащу, ловко перешагивая валежник и огибая пни. Вскоре отыскалась полузаросшая тропка, по которой вполне свободно могли идти два плечистых человека. Доктор посмотрел на небо, покрутил головой, указал пальцем направление и буркнул:

— Туда.

Он шагал первым, за ним Анит вела Берту, дальше двигались Шимма и Викул. Никто не решался нарушить молчание. Но минут через пять Хтоний заговорил сам:

— В этих местах, Пол, сохранился обычай. Когда людей настигает внезапная беда, каждая семья приносит в жертву Ворону самого младшего ребенка. Я полагаю, что он появился потому, что маленькие дети в таких случаях обычно умирали от недоедания…

Вообще, за это в Равнланде полагается десятилетняя каторга. Но даже Королевское Око не может знать расположения всех этих заимок и поселений в три-четыре двора. Тут кое-где водятся дичайшие нравы. И искоренить их пока не удается.

Доктор, закашлялся, постучал себя по груди, и против всякой логики принялся на ходу набивать трубку. Через минуту раскурил ее, окутался клубами дыма и заметил, обращаясь ко всем:

— До Акраима такими вот тропками идти нам не так уж долго. Дня, может, три. Пойдем, пожалуй, поживее.

Путники с готовностью ускорили шаг. Пол мирно раскачивался в седле, бок почти не болел, но в голове у него всё вертелась заунывная мелодия:

 

«Голодать больно,

умирать страшно…»

 

25. Фоксийцы

Король проснулся поздно и тут же подумал, что лучше бы ему было вовсе не просыпаться. Голову сжимали невидимые тиски, сердце ныло, в рту будто отметились все кошки Акраима. А главное, стоило Улафу открыть глаза и осознать, что он лежит в собственной постели одетый и в сапогах, как он почувствовал неимоверный страх. Казалось, вся его жизнь в одну ночь пошла прахом. Что не осталось никакой надежды, и впереди его ждут только бунты, измены, большая кровь и летящее в тартарары королевство.

Его величество хорошо знал это утреннее чувство, поэтому постарался не вовлекаться в него, а принять меры. Охая, он выполз из кровати и направился прямо к очередному заветному шкафчику, который, как и его собрат в Малой вечерней гостиной, был встроен в стену у входной двери королевской спальни. Откинув штору, король принялся шарить по карманам и обнаружил, что ключа в них нет.

Он коротко ругнулся, развернулся и пошел обратно к постели, бормоча:

— Спрятали. Мамки-няньки! Отцы-начальники!.. Заботливые… демоны им на шею.

Улаф одной рукой приподнял угол своего тяжелого ложа, а другой начал щупать под ножкой, отыскивая отставшую дощечку паркета. Держать кровать было тяжело, сердце забилось, словно птица, и заболело уже нешуточно. Король пыхтел и потел, но наконец проник в тайник и выудил из него запасной ключ от шкафчика. Кровать сорвалась с руки и деревянно грохнула об пол. В голове, позади глазниц вспыхнула резкая боль.

Его величество постоял согнувшись, переждал  бурю и снова ринулся к шторе у двери. Дрожащими, как у старика, руками он добыл из ниши в стене початую бутылку белого вина и первый попавшийся бокал. Дунул в него и вернулся на постель.

Там, стараясь не дышать, король быстро выпил внушительную порцию и замер, уставившись в стену. Через несколько минут он, прикрыв рот ладонью, выпустил из желудка лишний воздух, покашлял и налил себе еще один бокал. Его он принял в три приема, изо всех сил борясь с подступавшей время от времени тошнотой. После этой операции короля передернуло, и он наконец сумел расслабить плечи — до сих пор бывшие, будто каменные.

Вино делало свое дело медленно, но верно. Вскоре королю захотелось закурить. Он настежь открыл одно из окон спальни, нашел на прикроватной тумбочке изящную трубочку из вишневого корня, задумчиво набил ее отборным краснозубским табаком и поджег.

Страх постепенно отступал, взор его величества начал проясняться, руки перестали дрожать. Король стал подумывать о том, чтобы умыться и позавтракать. Не хотелось только встречаться с Толлером и тем более – разговаривать с ним.

Поразмыслив и потушив трубку, Улаф решил отложить умывание. В шкафчике у двери нашлись еще вполне съедобные бисквиты и тарелка с сырной нарезкой. Ее правда слегка разморило от тепла, кусочки сыра покрылись бисеринками влаги, но королю было все равно.

Он съел сладкий бисквит вместе с парой кусочков сыра, нимало не смущаясь таким сочетанием, после чего смог выпить еще один бокал белого даже с некоторой лихостью.

Страшно уже не было, и король позволил себе вспомнить о вчерашней встрече с дворянами Фоксии.

 

В одной из заброшенных задних комнат дворца, сидя в креслах, с которых наспех смахнули пыль, его ждали четверо. Когда король вошел в сопровождении конта Абна, все вскочили на ноги и отвесили церемонный поклон. Улаф махнул рукой, показывая, что, мол, не стоит, прошел к креслу, специально принесенному для него из парадной залы, уселся и пригласил гостей сделать то же самое.

Конт Абн остался стоять и представил королю таинственных посетителей. Оказалось, что Улаф где-то слышал все их имена, но, вспомнить, где и в связи с чем, конечно же, не мог. Аудиенции под покровом ночи попросили начальник королевской тайной стражи Фоксии конт Коммэ (как выяснилось позже — бывший начальник), молодые виконты Альстерон и Эмман, имевшие небольшие владения рядом с фоксийский столицей Швашцугом, а также грузный человек в серьезных летах — Дюк Жэ, бывший влиятельный вельможа при дворе ныне покойного короля Грая, предыдущего фоксийского правителя.

Покивав и поприветствовав каждого, Улаф тут же запамятовал, кто есть кто, но не забывал галантно улыбаться и делать изящные жесты.

Когда представление гостей закончилось, и надо было уже приступать к делу, возникла заминка. Никто из фоксийцев не решался начать. Король вопросительно поднял брови и посматривал то на гостей, то на Абна с нетерпеливым и тревожным ожиданием.

Наконец глава Королевского Ока решительно кашлянул и начал:

— Ваше величество! Наши благородные гости из Фоксии прибыли с важными сведениями, которые хотели бы сообщить вам с глазу на глаз. Как глава Королевского Ока я считаю, что мы должны выслушать их с особенным вниманием. Дело касается безопасности Равнланда и самой Короны. Я попрошу начать своего коллегу — конта Коммэ. Прошу вас, конт.

Тот попытался встать, но король показал, что можно говорить сидя. Штар Коммэ, стройный мужчина лет пятидесяти с узким лицом, иссеченным вертикальными морщинами и обрамленным черной, с проседью, бородой, заговорил скупо и точно:

— Ваше величество, я уже больше не начальник тайной стражи Фоксии. Это позволяет мне быть с вами откровенным, насколько это возможно. На сегодняшний день я нахожусь в бегах. Причина тому — Дюк Морини, который фактически захватил власть в Швашцуге, подчинил себе волю ее величества Юнны и теперь собирается прибрать к рукам Равланд и вас самого.

Улаф вскинулся в кресле и собрался было что-то сказать, что Абн всем своим видом показал монарху, что выслушать Коммэ необходимо:

— Главное, что мы хотели поведать вам, сир — это то, что Благородный Дюк не является тем, за кого себя выдает. Он самозванец. Настоящий Адвард Морини давно покоится в фамильном склепе в поместье, которое когда-то было пожаловано заклятому другу вашего деда Дюку Драмогару.

Родители покойного Морини ненадолго пережили своего единственного сына. Их нет на свете уже много лет. В поместье проводит свои дни в одиночестве (если не считать слуг), лишь почтенная вдова Драмогара — леди Мэри, она же родная бабушка Адварда Монини. Ей восемьдесят восемь, она давно живет в собственном фантастическом мире. К несчастью, леди немного повредилась в рассудке, потеряв в свое время подряд мужа, внука, а затем сына и сноху.

Тот, кто называет себя Дюком Морини, каким-то образом втерся в доверие к леди Мэри и убедил ее, что он-то и есть ее внук. Что он никогда не умирал, а лишь был болен, уезжал лечиться к алтанским дэрвашам, и вот вернулся домой. Эта неимоверная чушь так пришлась старой леди по душе, что она приблизила самозванца к себе, воспряла духом и даже сумела сделать так, чтобы лже-Морини был принят при дворе королевы Юнны.

Улафу показалось, будто ему с размаху влепили оплеуху. Он ошеломленно смотрел то на Штара Коммэ, то на конта Абна, шевелил губами и наконец пролепетал:

— Но ведь вашим словам должны быть доказательства…

Коммэ ответствовал:

— С нами прибыл благородный Дюк Жэ, который превозмог нездоровье и свои немалые лета, чтобы выступить перед вами свидетелем. Прошу вас, Дюк.

Старый и обрюзгший, но все еще сохраняющий благородный профиль Симон да Жэ, прокашлялся и, немного пришептывая, принялся рассказывать:

— Я знал несчастного Адварда лично. Наши родители дружили, и мы часто гостили в поместье Милые Ивы. Так случилось, что я был свидетелем гибели молодого Морини. Нам с ним было по пятнадцать лет — нас впервые взяли на оленью охоту в качестве полноправных участников. Когда мы после долгих часов скачки загнали великолепный экземпляр, Адварду предоставили почетное право забрать жизнь животного. Конечно, он знал, что и как нужно делать, но это был его первый олень. Он стал и последним…

Старый дюк помолчал, тяжело дыша.

— Это был почти что олений принц — очень мощный, в самом расцвете сил. Оказалось, что загнанный, с клочьями пены на морде, он еще мог сделать последний отчаянный рывок. Когда Адвард обходил оленя, чтобы подобраться к его шее, тот с неимоверной силой неожиданно метнулся вбок и буквально снес молодого человека, оказавшегося на пути. Вероятно, удар одного из копыт пришелся упавшему Адварду в висок. Он умер на месте.

Я лично присутствовал на похоронах. Юноша был упокоен в усыпальнице, построенной для дюка Драмогара — рядом со своим дедом. С тех пор я не посещал Милые Ивы, но в том, что настоящий Адвард Морини давно покинул этот мир, я, как вы понимаете, абсолютно уверен.

В последние годы я жил уединенно и тихо. Слухи о том, что некий Благородный Дюк Морини возвысился при дворе, дошли до меня довольно поздно. Наведя справки, я понял, что действует самозванец.

Понимая важность того, что я знаю и помню, я обратился к конту Коммэ — начальнику тайной стражи. Я не стал доверять свои мысли бумаге и выбрался из своего замка лично, чтобы навестить его. Но, к сожалению, я опоздал. Лже-Морини уже подмял под себя Фоксию. Благородный Коммэ был смещен с должности и оказался в опале. Нам осталось лишь предпринять попытку предостеречь вас, ваше величество. Ведь Фоксия и Равнланд, как ни крути, королевства-братья. Мы говорим по-акраимски, у нас общие предки. Я не хотел бы, чтобы Земля Ворона пала под натиском наглого самозванца так же, как любимая мною Фоксия.

А то, что он самозванец — это очевидно! Ведь мы с Адвардом Морини были ровесники. Посмотрите на меня, и посмотрите на это чудовище, которое выдает себя за друга моей юности. Он слишком молод, не кажется ли вам это странным?..

Его величество Улаф, упавший духом, измученный сомнениями, тихо спросил:

— Но почему ему поверили при дворе?

Королю ответил Конт Коммэ:

— Семья Морини была в Фоксии чужой. Их связи и при жизни-то старого Драмогара были очень немногочисленны. А после его ухода, а потом и гибели молодого лорда, родители Адварда практически перестали появляться в благородном обществе. Про них забыли. Помнили лишь, что в Милых Ивах живет какая-то в целом симпатичная, но сумасшедшая старушка. И что правит в поместье ее экономка, которая немногим младше и тоже несколько не в себе.

Леди Мэри напомнила о своем существовании лишь несколько лет назад, когда стала пристраивать ко двору вновь обретенного «внука». Истории старой леди поверили, а блистательный самозванец стал сенсацией и фаворитом молодой королевы.

Несколько оправившийся от первого ошеломления Улаф уже достаточно деловым тоном осведомился:

— Как вышло, что Морини получил такое влияние в Фоксии?

— О, нельзя не признать, что самозванец обладает недюжинными талантами! — пояснил Коммэ, — Он в считанные месяцы буквально перевернул всю мену в городах королевства. Его исключительные по качеству товары привлекли огромный интерес, и было чем. Непонятно откуда он завез поразительно мощные луки и арбалеты — слоеные, сделанные из неизвестных материалов. Показал и начал продавать за свои треклятые барыши потрясающие, тонкой работы клинки. За ними стали давиться в очереди все лорды Фоксии, а также многочисленные рыцари без владений.

Дам Морини очаровал необычными тканями и невиданными украшениями, новыми музыкальными инструментами и средствами… для улучшения внешности.

Народ же пришел в восторг от сторожков, приятно горящих ламп, от обуви на подошве из какой-то странной, гибкой и упругой субстанции, называемой «рэзинна», от удивительно крепких сверл, стамесок, резцов, от небьющейся посуды и других чудес.

— Позвольте, — растерялся король, — Но ведь он говорит, что все это производится в Фоксии.

— Нет, ваше величество. Когда товары Морини хлынули на рынки, ничего подобного в королевстве еще не производилось. Да и сейчас у него есть всего лишь несколько небольших мастерских в окрестностях Милых Ив, которые строго охраняются людьми в серых плащах. Узнать, что там производят, нет никакой возможности.

Тем не менее товара у Дюка много, очень много. Нам удалось узнать, что его подручные распространяли его и среди горцев, и в Алтанских степях, даже в самом Батор-Йоме.

Мы предполагаем, что все завозится из-за моря, из неизвестных нам и, вероятно, могущественных стран.

Если говорить о моем личном мнении, то я считаю, что Лже-Морини ведет почти бескровное завоевание всего Острова торгово-политическими методами. И готовится преподнести на блюдечке кому-то, кто за всем этим стоит, и Фоксию, и Равнланд, а в свое время — и горцев со степняками.

Фоксия, например, уже пала. Ослепленная королева Юнна влюблена в Морини без памяти и позволяет ему вытворять, что угодно. Как вы знаете, молодая королева не замужем и взошла на престол всего два года назад как единственный отпрыск скончавшегося короля Грая. Она неопытна, восторженна и своенравна. Мои попытки доказать, что Дюк Морини опасен, привели к тому, что я оказался отстранен от службы и вынужден был бежать. Все королевство наводнено людьми и наемниками Дюка. Его «Приказные дома» фактически заменили собой королевскую тайную стражу.

Но имущественно… имущественно королевский дом процветает. Города купаются в барышах. Дворяне и купцы довольны, а некоторый ропот народа никого не волнует…

Кстати, Дюк уже ввел в Равнланде «налог» в барышах? Кроме привычного оброка?

— Да, да… — рассеянно покивал Улаф, — То есть, что значит, «Дюк ввел?» Пока еще в своем королевстве распоряжаюсь я!

— Увы, ваше величество, — печально склонил голову Штар Коммэ, — Вам это только кажется. Мы специально попросили о встрече с вами, чтобы открыть вам глаза на то, что такое Дюк Морини и показать, что произойдет в ближайшем будущем с Равнландом, если не принять меры.

Коммэ еще раз поклонился и замолчал. Мрачный, как туча, Конт Абн позволил себе задать ему вопрос:

— Нет ли у вас сведений о том, откуда у самозванца собственная армия?

— Мы не успели провести никаких серьезных расследований, все случилось слишком быстро. Не удалось даже проследить из каких земель появляются караваны с товарами и сопровождающие их «приказные». Такое чувство, что они возникают из воздуха…

— Я думаю… — вклинился вдруг престарелый Симон да Жэ, — здесь не обходится без колдовства. Вы, молодые, не верите старым книгам и считаете, что черные знания давным давно ушли из Мира. А некоторые даже полагают, что их и вовсе не было! Что все это бабушкины сказки. Но, демон меня возьми, что-то тут нечисто… простите уж старого человека, ваше величество, но я должен был это сказать.

Все замолчали. Улаф встал со своего кресла, заложил руки за спину и принялся нервно прохаживаться по комнате. Конт Абн, так и не присевший, и фоксийцы ждали, что скажет король. Тот вдруг спросил:

— А что с вашими семьями, благородные господа?

— Я одинок, — просто сказал да Жэ.

— Отдавая все свое время службе, я не обзавелся семьей, ваше величество, — поклонился Коммэ, — Поэтому мы с почтенным дюком бежали из Фоксии без бремени на сердце. Наши же молодые спутники не замешаны в каких-либо предприятиях против Морини, кроме этой поездки. Надеюсь, они смогут благополучно вернуться домой.

— Я хотел бы предоставить вам убежище в Равнланде, — предложил Улаф.

— Благодарим вас, ваше величество, но здесь мы не сумеем спрятаться от самозванца. Его ищейки слишком хороши, — покачал головой фоксиец, — Наша дорога лежит в Алтанские степи. Мы полагаем, что там «Приказные дома» Морини будут построены нескоро.

— Прошу вас хотя бы заночевать в моем дворце. Конт Абн позаботится о вашем устройстве и о вашем снабжении! — воскликнул король.

— К сожалению, нам нужно отправляться сейчас же, — с достоинством отклонил предложение Коммэ, — Нам следует двигаться быстро и желательно ночью. Но вот от пополнения припасов мы не откажемся…

— Будет сделано, — опередил приказание короля конт Абн.

— Тогда… — Улаф развел руками, — Тогда примите мою благодарность за вашу смелость и благородство. Не скрою, вы принесли нерадостные для меня и всего Равнланда известия, но… Еще раз спасибо, господа. Король не забудет вас и… и поддержит в годы изгнания. Мы обсудим это с лордом Абном.

Теперь же я прощаюсь с вами. Счастливого вам пути. О нашем разговоре никто не узнает.

Фоксийцы встали со своих мест и дружно поклонились королю Вороновой Земли:

— Прощайте, ваше величество!

 

Вспоминая встречу с беглецами из Фоксии, Улаф машинально ел бисквиты и сыр. Ему предстоял тяжелый разговор с начальником Королевского Ока Абном. Король знал, что тот предложит — пока не поздно, силой прекратить власть Дюка Морини, захватить Приказные дома и неожиданной атакой уничтожить армию самозванца, которая стояла лагерем неподалеку от столицы.

Также король доподлинно знал, что он ответит на предложение конта Абна. Он понял это еще вчера — сразу после разговора с фоксийцами. Именно поэтому Улаф целенаправленно, с мрачным удовлетворением напивался ночью и продолжал поддерживать себя вином сейчас.

Доев последний бисквит, Улаф поднялся с постели, добыл себе еще один бокал «Белого Дождя» и опрокинул его одним махом. Затем он открыл дверь спальни и крикнул в темноту коридора:

— Толлер, умываться!

 

26. Акраим

— Вот под этими земляными горбами, Пол, и прячутся руины Равнфедара — первой столицы акраимских королей. Когда-то я мечтал провести здесь раскопки, но руки не дошли.

Доктор Хтоний указывал в сторону от широкой дороги, по которой они приближались к Хлебным вратам Акраима. Там действительно громоздились неестественно расположенные валы и холмики, поросшие травой, мелкими деревцами и кустарником. Земляные волны иногда образовывали между собой почти прямые углы и порой окружали провалы правильной формы. Кое-где на спинах холмов сквозь почву пробивались изъеденные временем, бесформенные каменные столбы, похожие на обломанные клыки хищника.

Пол, как было решено еще в лесу, подходил к городу на своих двоих. Бок, конечно, ныл, но совсем чуть-чуть. Врачевателем Доктор Хтоний оказался действительно искусным.

Лошадь вел в поводу кузнец — вместо Пола она везла припасы беглецов, кое что из одежды и утвари. Викул с Бертой замыкали их группу. Девушки держались вместе посередине, старик и мальчик — шли впереди.

За лигу до города дорога стала мощеной. Две-три крестьянские повозки всегда маячили на ней то впереди, то позади. Иногда путников обгоняли одинокие всадники.

Доктор Хтоний объяснил, что в Акраиме они остановятся у ювелира Симона да Гэ. Но попасть к нему каждый должен будет своим путем. «Мы применим старую мальчишескую тактику под названием «врассыпную», — говорил он, — «Я приведу вас на Красный рынок. По меркам королевства он просто огромен. Там мы потолкаемся немного, а потом, когда я скажу, быстро разойдемся в разные сторону по одному. Берту и вещи возьмет на себя Викул. Ваша задача — не привлекая к себе особенного внимания, найти Улицу Чайка, и на ней дом да Гэ».

Старик рассказал, что улицу надо искать позади акраимской Цитадели — огромной крепости, внутри которой располагались королевские парк и дворец, многочисленные службы, казармы, Оброчный двор и турнирное ристалище — оно же Праздничное поле.

Задняя часть Цитадели была сплошной стеной без каких-либо ворот. Лишь мощные башни с узкими бойницами нарушали ее мрачное единообразие через каждые сто пятьдесят шагов.

В тени этой стены, ища близости к крепости и безопасности, много лет назад начала строить свои дома акраимская знать. Сначала это была одна улица, потом несколько кварталов, а потом вырос целый район, превышающий площадь Цитадели раза в три.

«Его называют Важный Город», — пояснил Доктор, — «Это центр столичной деловой жизни. Там же устроились лучшие траттории, самые изящные лавки, мастерские портных, цирюльни, приемные законников и прочая, и прочая.

Улица Чайка пересекает Важный Город примерно посередине. Если бы можно было посмотреть на нее с высоты птичьего полета, вы бы увидели, что она похожа как раз на летящую чайку — как ее рисуют дети. Два конца улицы сходятся в самом центре района под углом.

Еще двадцать лет назад его называли Пьяный угол, потому что на его «кончике» располагались кабаки и… хм… веселые дома. Место было разгульное и опасное.

В те годы его величество Улаф (замечу — не без моей помощи) решился облагородить и перестроить этот кусок Важного Города. Для начала мы начали наносить весь район на карту. Тогда и заметили, что главная улица напоминает своей формой чайку. Поэтому и дали ей новое благозвучное название…

Так вот, если пройти около двухсот шагов от бывшего Пьяного угла по правому «крылу» Чайки — как бы вверх по карте, вы найдете ювелирную лавку Симона да Гэ. Она устроена в первом этаже трехэтажного дома. Другие этажи занимает сам Симон, его дочь Юмми, а также жильцы.

Вы должны быть вежливы с хозяевами. Если появитесь в лавке раньше меня, сообщите им, желательно негромко, что вы прибыли в столицу вместе с господином Хофмааном и под его руководством (Хофмаан это я, не забудьте), и что он просил ненадолго устроить вас, если есть такая возможность. Также скажите, что сам он (то есть, я) обещал вот-вот прибыть.

Красный рынок лежит прямо перед главными вратами Цитадели и занимает площадь поболее, чем крепость. Мы придем туда в самый многолюдный час — где-то к полудню. Вокруг будет не протолкнуться, и это нам на руку.

Когда скажу — разбегайтесь в стороны и… шныряйте. Задача каждого из вас — как можно быстрее убраться с рынка и найти улицу Чайка. Ориентируйте по очертаниям Цитадели — ее видно отовсюду. Огибайте ее слева или справа и двигайтесь в Важный Город. А там берите направление на центр — так или иначе попадете на Чайку…

Да, с правой стороны, крепость примыкает к реке. Там сплавщики разбирают плоты и выносят лес на берег. Народу сейчас на набережной предостаточно, никто на вас внимания не обратит…»

На подходе к Акраиму Доктор на всякий случай раздал Анит, Шимме и Полу по три барыша, насыпал по горсти выгодок и комплиментов. Поскольку все уяснили себе, как и что следует делать — разговаривать было не о чем. После того, как миновали развалины Равнфедара, шли молча. Хлебные врата столицы, через которые в город традиционно прибывали оброчные обозы, крестьянские и меновые возы, постепенно приближались и вырастали в размерах.

Пол шел своим ходом впервые за все последние дни и очень этому радовался, потому что даже спокойное путешествие в седле превратило его зад и внутренние стороны бедер в саднящую мозоль.

Три минувших дня он только и занимался тем, что ехал, ел и спал. Его перевязывали, поили лекарствами, заботились о нем, укутывали в одеяла на ночь. «Так и оказался я «маленьким ребенком» в походе», — то и дело приходило на ум.

Монотонное раскачивание в седле временами погружало Пола в дремоту, и он видел короткие бессвязные сны — о школе, о родителях, о сплаве по реке на плоту, и об Анит.

Наяву (или как сказать правильно? «На самом деле?») клон его компьютерной подруги оказался довольно загадочной девушкой. Пол, например, не мог толком определить, какого цвета у нее глаза, потому что они почти постоянно были полуприкрыты нежными веками, опущены, скошены куда-то в сторону. Если редкий раз удавалось  увидеть их открытыми (когда Анит, скажем, откликалась на обращенную к ней фразу отца), то вечером они казались зелено-серыми, а днем — какими-то золотисто-прозрачными.

Девушка мало говорила, а если и говорила, то тихо и как-то отстраненно. Вообще отстраненность, как заметил Пол — это была ее главная черта. Она все время пребывала, как бы не совсем здесь, где задавали тон непосредственная Шимма и любознательный балагур Викул.

Полу ни разу не случилось побыть с Анит наедине и поговорить. Она была к нему неизменна доброжелательна и даже ласкова — особенно после ранения на плоту. Но, если подумать, Пол и девушка за все время обменялись друг с другом всего несколькими фразами. Он и сам-то был не очень-то общительным, а тут вдруг встретил человека, который почти всегда совершенно погружен в себя. Понятное дело, при таких условиях не очень-то поговоришь.

Размышляя обо всем этом Пол не заметил, как их компания подошла к Хлебным вратам. Очнувшись, он увидел внушительную, старую-престарую каменную арку, под которую ныряла дорога. Стен у городской черты не было. С правой стороны от ворот притулилась лишь маленькая караульня. Перед ней на деревянных чурбаках сидели два ленивых охранника и играли в кости.

Они коротко и равнодушно оглядели очередных путников, входящих в город, и вернулись к своему занятию. А беглецы ступили на улицу, которая, как потом оказалось, вела как раз к рынку.

Она была длинной, зигзагообразной и шла чуть в гору. По сторонам мостовой, сразу за аркой, показались многочисленные грязноватые постоялые дворы, харчевни, мелкие мастерские и хозяйственные лавочки. На глаза Полу попались стоявшие прямо на улице котлы, казаны и мангалы, в которых готовилась на скорую руку простецкая еда. Жарили куриное и баранье мясо, тушили рис и картофель, выпекали пресные лепешки из пшеничной муки. Видимо, все это быстро раскупалось очередной партией приезжих, которые только что вошли в Акраим. И готовку начинали сначала.

Уличные повара, казалось, встречались через каждые сто шагов. Но вскоре они исчезли. Начались бедняцкие жилые кварталы, состоявшие из деревянных и глинобитных одноэтажных домиков. Порой среди них мелькали мелкие лавочки и харчевни — такие же низкие, невзрачные и убогие, как и дома местных обитателей.

«Вот тебе и столица», — подумал было Пол, вспомнив о том, каким милым и преуспевающим показался ему Тёс. Однако по мере продвижения путников улица начала преображаться — появились ухоженные дома с аккуратными садиками, траттории с просторными террасами и аккуратными столиками на них, лавки с настоящими арочными витринами, в которых товары были разложены за мутноватым, но все-таки стеклом.

Людей на улице становилось все больше, они выглядели наряднее, чем окраинная беднота и двигались в основном в ту же сторону, что и Доктор Хтоний со своими спутниками. Когда по сторонам возникли двухэтажные дома (некоторые с каменным первым этажом), откуда-то спереди начал доноситься многоголосый гомон, громкость которого все нарастала.

— Вот он и рынок, — сказал Полу старик, когда они прошли массивную трехъярусную тратторию, и перед ними открылась огромная площадь, за которой различались очертания внушительной каменной крепости.

Пол сразу понял, почему это кипучее торжище называлось Красным. Все, кто предлагал здесь свои товары, обязательно имели в своем наряде какую-то деталь красного цвета. Это могли быть рубаха или фартук, платье или плащ, кушак, головной убор или хотя бы матерчатые нарукавники. Видимо, так продавцы стремились отличить себя от покупателей, и это было, на взгляд Пола, разумно. Потому что в остальном никакой упорядоченностью на рынке и не пахло.

Здесь не было даже устроено рядов — торжище представляло собой замысловатый лабиринт из открытых и крытых прилавков, повозок, кибиток и палаток, расставленных как попало. Мало того, по нему сновали многочисленные и горластые торговцы всякой мелочью в разнос. Через их шеи были переброшены ремни, державшие маленькие лотки. Ими мелкие продавцы отчаянно толкали покупателей и друг друга. Вокруг стояла веселая ругань, перемежаемая прибаутками и зазывными стишками. И, кажется, все были возбуждены происходящим и очень довольны друг другом.

Доктор повел своих спутников в самую гущу. Их тут же принялись дергать за рукава, задевать за бока, похлопывать по плечам и настойчиво приглашать что-нибудь приобрести. Хтоний уверенно разрезал толпу, не отвлекаясь на торговцев, Пол следовал за стариком, как привязанный, Шимма с любопытством вертела головой во все стороны, Анит по обыкновению смотрела себе под ноги, а Викул с Бертой в поводу умудрялся одновременно следить за тем, чтобы у лошади под шумок не срезали поклажу, а также чтобы никто из детей не потерялся.

Гул на Красном рынке стоял для непривычного уха ужасный. Пол устал от него уже через несколько минут. Он просто смотрел в спину Доктора и старался не обращать внимания на приставания торговцев, тычки и отдавленные ноги. Когда они добрались почти до центра торжища, старик обернулся к Полу, кивнул головой и снова обратил лицо вперед.

Пол с готовностью сделал несколько шагов в сторону от спутников и тут же потерял их из виду. Он решил обойти Цитадель слева, потому что снова видеть плоты и встречаться с представителями профессии сплавщика, как-то не хотелось. Поэтому Пол поднялся на цыпочки, разглядел меж головами покупателей и продавцов контур крепости, выбрал направление и принялся продвигаться через толпу.

Без Доктора в авангарде это оказалось непростым делом. Народ набился на площадь так плотно, что порой казалось, стоит непробиваемой стеной. Когда Пол выбрался с площади, он вспотел, почти оглох и вообще чувствовал себя дурно.

Со всех сторон на рынок продолжали вливаться людские ручейки, и ему пришлось идти против потока еще какое-то время. Наконец Пол добрался до крепости, которая близи оказалась очень мощной и довольно мрачной. Он не стал не нее глазеть, а начал обходить Цитадель слева, как велел Доктор. Вдоль стены вела утрамбованная тысячами ног и колес дорога. По левую руку от нее высились какие-то уродливые то ли склады, то ли бойни.

Пол почувствовал, что устал от ходьбы. Бок начал болеть сильнее. Кроме того, он понял, что впервые оказался в этом Мире один и несколько пал духом. Стена Цитадели тянулась и тянулась, Важный Город все не начинался. Пол поглядывал вперед с беспокойством, боясь заблудиться.

Наконец однообразная крепостная кладка перетекла в угловую башню, и Пол увидел за ней нарядные и многолюдные кварталы. Здесь действительно красовались трехэтажные здания, построенные с большой и несколько буйной фантазией. Жилые дома перемежались с тратториями, лавками, зданиями гильдий, писарскими палатами и бог знает, с чем еще.

Пытаясь определить, где находится «центр» этого всего, Пол покрутил головой и предположил, что кварталы располагаются по прямоугольной или квадратной «сетке». Он решил двигаться по Важному Городу «ступеньками»: один квартал проходить прямо, потом поворачивать направо, проходить еще один квартал в новом направлении и снова двигаться прямо (то есть теперь уже налево). Поначалу придерживаться этой системы получалось, но на восьмом или девятом квартале Пол сбился, свернул не в ту сторону и сразу перестал понимать, где у него изначально было это самое «прямо».

Цитадели, к сожалению, отсюда уже не было видно. Понятно, что можно было бы спросить у прохожих, как пройти на улицу Чайка, но Полу почему-то очень не хотелось этого делать. Он попробовал вернуться на пару кварталов назад, но никаких знакомых зданий там не увидел. Решил снова двигаться «ступеньками», полагая, что выйдет либо к крепости, либо к другой границе Важного Города, либо все-таки попадет в его центр. Но через несколько поворотов опять сбился и потерял направление. Тогда он принялся двигаться только прямо и так прошел несколько перекрестков, пока не понял, что, несмотря на прихотливость строений, в этой части Акраима все улицы в целом похожи одна на другую.

Пол решил, что обратиться к кому-нибудь с вопросом все-таки придется, и стал искать не слишком роскошную лавку или что-то вроде маленькой харчевни. Наконец ему попался узкий и высокий фасад старого и немного неухоженного здания, в первом этаже которого вроде бы продавали письменные принадлежности, лубки и старые книги. Во всяком случае всё это было выложено на потертом бархате в грязноватой витрине. Пол покрутился возле нее, и собрался было войти, как вдруг почувствовал, что на плечо ему легла тяжелая рука.

Он в испуге обернулся и увидел недобро ухмыляющуюся рожу детины с рыжей бородой, одетого в хорошо знакомый серый плащ с капюшоном. Приказной резко развернул Пола к себе и глядя на него водянистыми глазами просипел:

— Какого демона ты тут ошиваешься, толстый? Нашел где промышлять средь бела дня!

Пол почувствовал, как сердце бешено застучало, а кровь отлила от лица и рук.

— Я заблудился, — пролепетал он.

— Заблудился он, — ощерился детина, — Ты кто такой, откуда? Отвечать! — прикрикнул он и больно сжал плечо.

— Я ученик… ученик врача.

— Какого врача? Имя? — гаркнул приказной.

— Гос.. господина Хофмаана, — ответил Пол первое, что пришло в голову.

— А по-моему, ты мелкий вор и намеревался спереть что-нибудь из лавки. Пошли! — приказной развернул Пола по ходу улицы и толкнул его в спину, — Сейчас узнаем, какой ты ученик и какого такого Хофмаана.

Пол с колотящимся сердцем машинально пошел вперед. Он понял, что попал в руки той силы, от которой должен был держаться как можно дальше. Все планы Доктора Хтония были теперь перечеркнуты, а судьба самого Пола могла обернуться чем угодно. Вернее, чем угодно плохим или… очень плохим.

Он шагал с чувством нарастающей паники и наконец, не понимая толком, что делает, побежал.

— Э! — раздалось за спиной, — Держи вора!

Пол услышал топот сапог и рванулся вперед, не разбирая дороги, толкая прохожих, лихорадочно ища глазами какой-нибудь переулок, в который можно свернуть.

— Держи, мать его, вора!! — вопил на всю улицу приказной.

От Пола шарахались, он мчался на пределе сил и быстро начинал задыхаться. В боку мучительно закололо, на глаза навернулись злые слезы. Мелькнула справа какая-то блестящая витрина, а за ней открылась узкая улочка. Пол резко свернул в нее, но увидел, как навстречу бегут еще двое приказных. Он закричал нечто нечленораздельное и бросился прямо на них. Приказные запнулись от неожиданности и Пол, пробился между ними, будто в детской игре «кондалы-скованы».

Однако далеко не ушел. Бок заболел невыносимо, бежать стало невмоготу. Через минуту он почувствовал, как ему сзади врезали по ногам и Пол, не успев выставить руки перед собой, полетел вперед.

Мостовая прыгнула прямо в лицо, он приготовился к удару, но в следующий момент перед глазами мелькнули какие-то блики, и Пол вдруг оказался под водой.

 

Залило нос и горло, он диким усилием остановил дыхание и расширенными глазами увидел, что на головой у него колышется водная поверхность, через которую бьют в глубину солнечные лучи.

Пол по-лягушачьи рванулся вверх изо всех сил, потом еще раз и вынырнул. К кашлем он выплюнул воду, почувствовал, что под носом повисли пузыри, а волосы облепили глаза. Он судорожно вздохнул и снова, против своей воли, погрузился с головой. Не обращая внимание на острую боль в боку, он попытался слаженно работать руками и ногами. Теперь удалось вынырнуть на более долгое время и вздохнуть еще два раза, прежде чем голова опять ушла под воду.

Пол приказал себе не паниковать и всплыл в третий раз. Чувствуя как наполнившиеся водой сапоги и намокший кафтан тянут на глубину, он старательно двигался и дергал головой, чтобы убрать волосы с глаз. Наконец справа удалось разглядеть берег, и мальчик начал загребать в его сторону. С минуту он плыл, но скоро начал понимать, что до земли слишком далеко. Сбросить сапоги не удавалось, Пол все чаще уходил под воду. В какой-то момент он попытался крикнуть «Помогите!», но вышел только хриплый вопль «Па..», закончившийся кашлем.

Вынырнув очередной раз, он изо всех сил вдохнул, задержал дыхание, снова погрузился и попытался проплыть какое-то время под водой, не закрывая глаз. Двигаться вперед получилось, но выходило так, что он при этом еще и опускался вниз. Пол отчаянно рванулся к  поверхности, глотнул воздуха пополам с водой и, уже ни на что надеясь, зашлепал руками по глади реки. Продержался он совсем чуть-чуть, после чего оказалось, что он барахтается уже в водной толще, а поверхность неумолимо удаляется вверх.

Панический ужас черной ватой заполнил голову, Пол зажмурил глаза и закричал, пуская пузыри. В этот момент его что-то ударило по уху, потом дернуло за волосы, он потерял ориентацию и схватился руками за грудь.

А через мгновение вдруг почувствовал свет на веках, вытаращил глаза и увидел небо. Он оказался плывущим на спине, кашель разрывал легкие, вода все время заливалась в рот. Но кто-то сильно тащил его за волосы и не давал погрузиться в реку. Пол судорожно нашарил чью-то руку вцепившуюся в его скальп, но получил оплеуху и сквозь шум в ушах услышал резкий крик: «Греби ногами, дурак!»

Он задергал ими как попало, стараясь держать рот повыше. Через какой-то время понял, что уже не тонет и попробовал помогать движению руками, а ноги заставил выпрямиться и делать «ножницы».

Кашель не давал нормально дышать, глаза резало, а левый бок, казалось, проткнули раскаленным прутом, тем не менее, Пол греб и греб, пока не спина не чиркнула обо что-то твердое и его не потащили куда-то под мышки.

Он почувствовал, что воды вокруг больше нет. Его почти пинком уложили на бок и повернули голову вниз, к земле. Пол кашлянул так, будто в груди разорвалась петарда, изо рта хлынуло, потом еще и еще. Тут же подпрыгнул к подбородку желудок и Пола мучительно стошнило.

Когда стало возможно дышать, он уронил голову на бок и безвольно лежал, не открывая глаз и ни о чем не думая, а только вдыхая и выдыхая. Он провел в таком положении довольно долго, прежде чем попытался протереть глаза и приподнялся на локте.

Он лежал не берегу реки, похожей на знакомую уже Паву. Вокруг мирно росла трава, яркими пятнышками выделялись в ней веселенькие полевые цветы, а невдалеке видны были старые, наклонившиеся над водой ивы. Пол попробовал сесть и тут услышал за спиной насмешливый мальчишеский голос:

— Очухался? Тогда ползи сюда.

 

27. Крыса Йос

Они сидели у небольшого костерка — Пол и белобрысый худой мальчишка лет четырнадцати с вызывающе смотрящими синими глазами. Спаситель Пола был одет в замызганную рубаху и выгоревшие, истончившиеся от долгой носки штаны. Правда, при этом его тощий живот перетягивал новенький зеленый кушак с узорной вышивкой, за которым торчала рукоятка добротного охотничьего ножа. Обуви же мальчишка, похоже, не носил.

Пол сидел в одних мокрых штанах. Его полукафтан, ковбойские сапоги и экзотические для этого Мира носки были положены поближе к огню. Мальчишка, поглядывая на загрязнившуюся повязку, закрывавшую рану в боку Пола, наконец нарушил молчание:

— Похоже, не слишком ты везучий насчет пожить спокойно. Чуть не утоп, а сейчас гляжу — дырка в тебе. Ножом пырнули?

— Стрела, — не стал врать Пол.

— Кто ж ты есть такой, подстреленный утопленник?

— Ученик врачевателя. Пол меня зовут.

— А я Крыса Йос, свободный человек… Как это ты, Ворона ради, оказался в реке-то? Только что тебя не было, я спокойненько себе рыбку доставал из садка, вдруг опа! Гляжу — бултыхается кто-то.

«Это выпадение», — подумал Пол, а вслух сказал:

— Я и не знаю. Помню, за мной гнались, поставили подножку, и я упал. А дальше раз — и уже тону.

— Полечиться тебе надо, ученик врачевателя. Голову, видать, тебе повредили. Которые гнались… Обычное дело в Акраиме — дали по башке, и в реку. Карманы проверял?

— Нет.

— Ну, проверь.

Пол, охнув, поднялся, залез во внутренний накладной карман кафтана и вытащил оттуда узелок. Развязал его, и на свет показалась горстка монет.

— Ого, — добродушно сказал Йос, — роскошно живешь, «ученик». Какие-то дураки тебя грабили.

— Я не знаю, — невпопад ответил Пол, решив умолчать о том, что грабить его никто не собирался, — Спасибо, что спас… А почему ты «Крыса»?

— Пожалуйста — делов-то. Главное, тут до берега было рукой подать — сам бы догреб. Чего это ты попер к дальнему, я не пойму. Кричал я тебе, кричал — куда там. Пришлось в воду лезть…

А «Крыса» почему… Прозвали. Крысы меня, можно сказать, воспитали.

— Как так? — не поверил Пол.

— Ну как? Рассказывали, что, когда меня мамка родила, то заболела. Кое-как кормила лет до трех, а потом померла. А я вроде сидел в это время в подвале, и меня не нашли. Думали — тоже помер. А в подвале том жили крысы. Ну и вместо того, чтобы меня съесть, видать, стали подкармливать.

Я этого не помню ничего. Я помню уже, что мы с ними друзья — то я им помогу, то они мне. Они умные — крысы. И не злые — в смысле не злее людей. Только сначала болел я с ними все время. То одной паршой покроюсь, то другой, — Йос вдруг весело рассмеялся, — А потом ничего — прошло… Еще я долго разговаривать не умел, пока в город не вышел.

Говорят, что я так и заявился в какую-то малину — без штанов и весь в коросте. Но этого я тоже не помню. Кто-то меня вроде покормил, кто-то приодел. Когда отмыли, увидали, что на мамку сильно похож — вспомнили ее. В Голой Слободе все друг друга знали. Хоть и вор на воре там жил, а тоже люди.

Ну к себе-то меня никто не брал, конечно — кому сдался такой подарочек. Поэтому я по ночам в своем подвале жил, с крысами. Вот и прозвали.

В прошлом-то году Слободу сожгли к демонам. Но мои-то крысята почуяли — мы с ними заранее ушли.

— Обалдеть, — не слишком вежливо обронил Пол, — И как же ты живешь? Работаешь где-нибудь?

— Работает тот, кто ничего не умеет делать, — наставительно заявил Крыса-Йос, — Я Крысиное Слово знаю.

Он победоносно посмотрел, на Пола, но, видя, что тот не понимает, объяснил:

— Ну, смотри. Допустим, есть у тебя хлебная лавка, а при ней амбар. Живешь ты не тужишь, а тут раз — зима. И в твоем амбаре заводятся мои друзья. Ой-ой, что же делать, да? А вот что — поспрашивать про крысолова. Начнешь спрашивать — через два человека на третьего обязательно тебе назовут Йоса.

Приходит Йос, свободный человек: «Значит, имеем намерение вывести крыс? Ну так будет сделано в три дня, коли договоримся». Можно вывести и за один, но так не надо делать — заказчик подумает, что работа легкая, и начнет жадиться.

А нужно так — солидно осмотришь помещенья, покряхтишь, головой покачаешь — мол, как все запущено. Пару крыс свистнешь, чтоб явились прямо при хозяине. Тут тебя и отобедать зовут, и выспрашивают вежливо — что да как. Ну, смотришь по человеку — пугать его или ученость показывать.

Некоторым надо, чтоб крыс выводить непременно ночью, и чтоб ты пахучим дымом кадил, черные свечки жег и заклятия клал. А хозяину велел не спать и Ворону молиться.

Которым наоборот нужно по-ученому. Скажешь такому: «Ваше заведение поразил грызун Ratta Vаlgaria — Бич Акраима. Требуется произвести расчет снадобий на площадь помещения. И ходишь такой с деревянным футом — меряешь, в бумагу корябаешь чего-нибудь. Потом, если большой заказчик — заявишь ему, что за мандрагорой бешеной придется посылать в Порт Нимф, а дурман синехвостый об этот год не уродился и само собой подорожал. Мол, расходы… Ну и все в таком духе — по ходу дела соображаешь.

Когда хозяин увидит, что у крысолова всё кипит и вот-вот сладится — придешь да поговоришь с крысами по-свойски. Они и уходят, им-то что? В Акраиме этих амбаров да складов чуть не больше, чем людей.

— А мне кажется, что твои друзья не только уходят, но и приходят не без твоего участия, — неожиданно для самого себя заключил Пол и смутился, опустив глаза к узелку с барышами. Но Йос только широко улыбнулся и весело блеснул синим взором:

— Так я и говорю — работает тот, кто ничего не умеет…

Мальчик подкинул в костерок дров, вынул из-за пояса нож и принялся им что-то выстругивать из тонких веток, видимо, недавно срезанных с дерева.

— Я гляжу, ты не из Акраима. Пришлый, значит…

— Я с хозяином пришел из Тёса, — ответил Пол.

— Где это — Тёс?

— Лесной такой городок — на юг от столицы лиг сто восемьдесят, кажется.

— Далеко, — покивал Йос, — Не бывал. А куда ж твой хозяин смотрел, когда тебя грабили?

— Я отстал от него на Красном Рынке и заблудился.

— Бывает, — философски заметил мальчишка, — А шли куда?

— Мне нужно попасть на улицу Чайка. Где был Пьяный угол. А я даже не знаю, где мы.

— На Чайку? Делов-то…  Мы почти у самого Акраима, он вон там — за леском. Тут ходу всего час, если не больной… Ты не больной? — спросил Крыса, показав ножом на повязку Пола.

— Не знаю. Пока сижу, ничего вроде.

— Значит, считай, два часа… — Йос почесал нос тыльной стороной запястья, покосился на сапоги Пола и спросил:

— Что дашь, если я тебя провожу до Пьяного угла?

— Два барыша. Один сейчас, другой — когда дойдем.

Пол выудил из горстки монет золотой, показал Йосу, что сейчас бросит, и отправил его по дуге прямо в руки мальчишки. Крыса поймал монету, быстро сунул куда-то за кушак и с довольно сообщил:

— Нет, правда — хорошо живут ученики лекарей из глухомани!

Пол изобразил деловитый вид, крепко завязал оставшиеся барыши обратно в узелок и спрятал его в карман кафтана. Мальчишка же, буквально засиявший от неожиданной удачи, заявил:

— При таком раскладе я тебя сейчас щукой угощу. Одну-то я уже почистил и все такое. Она быстро жарится… Все равно надо обсохнуть, прежде чем пойдем — чтоб по-босяцки не выглядеть. А то приказные лютуют — ну их. Я с ними дела не имею — они все, как по голове ударенные. Да и знаю я некоторых — по Голой-то Слободке. Это теперь они «приказные», а раньше… Клейма ставить негде.

— Там все с ума сойдут, что меня нет… — невпопад ответил Пол.

— Вас там много, что ли? — поднял брови Йос.

— Есть еще… Ученики.

— Ну знаешь, крыльев у нас нету, поэтому подождут. Вот если бы ты утоп, тогда другое дело. Можно и с ума сходить. Хотя чего, твой лекарь — мамка тебе, что ли?

— Ну… он добрый человек.

— Повезло, значит, — отметил Йос, — Ну и подождет, раз добрый.

 

Если бы не снедавшее его беспокойство, Пол мог бы сказать, что прекрасно провел время с Крысой Йосом. Тот действительно очень споро и ловко зажарил щуку в руку толщиной, и они ее дружно и с удовольствием съели. Потом мальчишка курил тростниковую трубочку и рассказывал дикие байки о том, как самые пропащие воры Акраима в одночасье становились блюстителями порядка и о том, что было с теми, кто взялся противостоять приказным (тут, правда веселого было мало).

Зато потом Йос, временами от души хохоча, поведал историю о том, как он целую неделю выводил крыс у одной знатной дамы, до страсти любившей дорогие ткани и приобретавшей их в немыслимых количествах. Стоило друзьям крысолова немного поработать у нее в кладовой над парой штук бархата и алтанского шелка, как мальчишка (конечно, уже готовый к вызову) был отыскан и зажил, как король.

«С серебра ел, на пухе спал! Дворецкий кланялся и говорил мне «господин крысолов». Эх жизнь была! Еще бы протянул денька три, но так можно было и засыпаться… Зато потом, веришь ли? Два месяца ни демона не делал. Щедрая тетка оказалась. Ну я тоже шепнул крысам, чтобы ее кладовую теперь обходили. Края-то надо видеть, а то удачи не будет...»

Когда одежда наконец высохла, они отправились в город. Где-то на окраине Йос, всё поглядывавший на Пол критически, вдруг сказал «подожди» и нырнул в какую-то подворотню. Полу ничего не оставалось, как ждать, хотя он и подумал в мгновенно навалившейся на него панике, что Крыса удовольствовался одним барышом и решил избавиться от подозрительного спутника.

Однако мальчишка довольно быстро вернулся, волоча большую картинную раму с загрунтованным холстом.

— Вот. Бери и понесли, — приказал он, — Любой посмотрит и скажет — «мастеровые при деле, вопросов нету». А то ты какой-то странный. Пуганого человека сразу видно… Давай — я впереди, ты сзади.

Пол с готовностью взялся за раму, и они пошли. Йос выбирал дорогу вдали от нарядных улиц. Мальчики двигались дворами, замызганными переулками, проходили под многочисленными гирляндами сушившегося белья, срезали дорогу через запущенные сады.

Рама была не тяжелой, но со временем Пол почувствовал, что края ее врезаются в ладони, а бок снова болит и расходится все сильнее. К счастью вскоре вдалеке мелькнула громада Цитадели, и они наконец вступили на улицы Важного Города.

Покружив по ним с четверть часа, они остановились у большой и роскошной витрины оружейной мастерской. Крыса Йос сообщил:

— Ну вот она — твоя Чайка. Дальше куда?

— Мне сказали, что от Пьяного угла надо идти направо шагов двести. Там ювелирная лавка.

— А, знаю. Пошли.

Лавка нашлась через два квартала. Йос принял у Пола раму, поставил ее на мостовую и легонько помахал у своего уха рукой:

— Ну бывай, ученик лекаря!

— Погоди, — забеспокоился Пол и суетливо полез во внутренний карман, — А барыш-то!

— Дурак ты, — снисходительно улыбнулся мальчишка, — Я на твой золотой неделю буду пировать. Второй оставь себе — Крыса Йос лишнего не берет.

Пол почувствовал прилив огромной благодарности к своему случайному проводнику и почему-то страшную неловкость.

— Спасибо!.. Спасибо тебе, что спас… проводил…

— Делов-то. Иди — ищи быстрей своего хозяина, а то отхватишь у него леща. Будешь в наших краях, спроси крысолова Йоса — меня тут каждая собака знает.

Мальчишка подхватил раму и бодро двинулся вдоль по улице.

— Спасибо, — прошептал в удаляющуюся спину Пол и повернулся к двери ювелирной лавки. Помедлив некоторое время, он робко постучал и вошел.

За одним из прилавков стоял маленький и щуплый старичок с белыми, закрученными вверх усами и козлиной бородкой. Он вопросительно глянул на вошедшего. Пол выдал заранее заготовленные слова:

— Простите, хорошего дня вам! Меня прислал господин Хофмаан к господину Симону да Гэ…

— Так это ты — Пол?

— Да.

Старичок сноровисто выбрался из-за прилавка, подскочил к Полу и заявил скрипучим голосом:

— Симон да Гэ это я. Господин Хофмаан чрезвычайно обеспокоен! Можно ли так подводить Учителя? Не мое, конечно, дело… но что-то ты себе много позволяешь, мальчик… Пошли немедля!

 

28. «В домах»

Беглецы из Тёса были приняты ювелиром да Гэ радушно и размещены в двух светлых, смежных комнатах, располагавшихся в третьем этаже его собственного дома. Когда хозяин проводил мальчика к своим гостям, первое, что Пол увидел — это большой обеденный стол в одном из помещений, за которым собрались перекусить его спутники.

— Ваш мальчик, господин Хофмаан? Нашелся, слава Ворону! — проскрипел да Гэ, подталкивал Пола к столу. Сам же Пол виновато улыбнулся и зачем-то сказал:

— Уже едят.

За столом возник небольшой переполох. Кузнец картинно развел ручищи в стороны и издал громогласное «О!», Доктор Хтоний привстал было на стуле, но с облегчением опустился обратно, Анит широко улыбнулась Полу, что для нее было явлением редким, а Шимма сорвалась с места, в два прыжка добралась до мальчика и порывисто обняла его за шею:

— Где ты был? Мы тут совсем… Ой, Доктор, у него жар!

Старик поднял правую бровь, встал со стула, подошел к Полу и, аккуратно отстранив свою воспитанницу, приложил внешнюю сторону ладони ко лбу мальчика.

— Действительно, — согласился он и обратился к хозяину дома: — Благодарю вас, старина Симон! Наконец мы все в сборе и безмерно рады вашему гостеприимству. Хотел бы пригласить вас к столу, но у нас, как видите, образовался больной…

— Что вы, что вы! — поднял ладони вверх старичок, — Я вас теперь оставлю — мальчику нужен уход… Что касается «гостеприимства», я вам, Док… то есть, господин Хофмаан, всегда рад, вы же знаете. И такая, скажу вам, удача, что ваши обычные комнаты как раз оказались свободными! Жаль только Юмми нынче вынуждена была уехать… А то бы посидели вместе у камелька, как в старые времена! Но авось еще получится…

Доктор благодарно поклонился Симону да Гэ, тот ответил еще более учтивым поклоном и деликатно удалился.

— Где тебя демоны носили, парень? — тут же воскликнул Викул.

— Да погоди, дружище! — прервал его Хтоний, — Видишь, его лихорадит. Сейчас примем меры, а потом уж разговоры.

Пола усадили за стол. Старик ненадолго вышел в смежную комнату и вернулся со своими склянками и мазями. Полу пришлось снова проглотить что-то жгучее, потом горькое, потом вытерпеть осмотр горла, носа и ушей, затем виски и запястья ему смазали полупрозрачной, холодящей мазью и наконец, оставили в покое, водрузив перед ним кружку эля, мисочку с орехами и тарелку с куском вяленого мяса.

— Ешь и пей. Сейчас полегчает, — скомандовал Доктор. Пол послушно принялся за мясо и прохладный напиток. Старик сел на свое место:

— Рано мы тебя на ноги поставили. Надо было на лошади так и везти. Ну что уж теперь…

Врачеватель побарабанил пальцами по столу и спросил:

— А чего это от тебя тиной несет, словно ты посыльный из рыбной лавки?

Пол прожевал кусок, запил элем и пояснил:

— Простите, что я заставил вас ждать и беспокоиться, но у меня опять было «выпадение»…

 

Выслушав рассказ Пола, все некоторое время молчали. Только Викул пару раз крякнул и беспокойно поскреб бороду. Наконец Доктор задумчиво заметил:

— То ли тебе очень повезло, что тебя вынесло неподалеку от Акраима, то ли очень не повезло — ведь ты мог бы вернуться домой… возможно.

— Вы говорите: «вынесло»… Вы что-нибудь поняли про мои «выпадения»? — с забившемся сердцем спросил Пол.

— Не то, чтобы понял. Но есть некоторые догадки — ведь одно мы с Анит сами наблюдали на плоту. Проверить бы надо кое-что, только вот, жаль, некогда. Мне сегодня непременно нужно навестить некоторых людей и поискать кое-какие старые записи. Ждал я только тебя, поэтому сейчас уйду. Но над твоими «выпадениями» я думаю… Думаю, — старик снова побарабанил по столешницы, глядя в никуда. А затем спохватился:

— Так! Повязка-то твоя теперь ни к демону не годится… Значит, пошли — осмотрим рану и заново перевяжем. Шимма, будь другом — добудь нам, пожалуйста, теплой воды…

Когда Пола перевязали в маленькой спальне, которую, надо полагать, заняли в этом доме девушки, и разрешили вернуться к столу, он почувствовал, что и вправду был некоторое время в жару. Теперь ему полегчало, у него проснулся нешуточный аппетит, и кузнец, который был всегда рад накормить хорошего человека до отвала, снабдил его всем необходимым для утоления голода и жажды. А затем и сам присоединился к Полу. Анит и Шимма тоже продолжили свою трапезу. Доктор же, приказав всем оставаться в комнатах до его возращения и не высовываться, отбыл по своим делам.

Проводив Хтония, Викул запер дверь в комнаты на задвижку, с хрустом потянулся и сообщил:

— Хорошо все-таки в домах… Не любитель я шляться. Хоть подкормиться, на настоящей кровати полежать — в кои-то веки.

Он снова уселся за стол, выудил из-под него пузатый бочонок эля, подмигнул Полу и налил им по кружке.

— Нынче можно. Под крышей живем — как взаправдашние господа.

Высадив полкружки одним глотком, кузнец закусил горсткой орешков и задумчиво поглядел на дверь.

— Хозяин только какой-то подозрительный. Дочь чуть не силой куда-то услал — я слышал краем уха, пока вы тут устраивались… Анитка, ты ничего тут такого-этакого не видишь?

Анит пожала плечами:

— Город, пап. Здесь столько всего переплетается, так много людей, что у меня ничего не получается. Как если бы сто человек в одной комнате одновременно говорили каждый свое, а тебе надо расслышать только одного… Господин да Гэ чем-то встревожен — это да. Но я думаю, что Доктор, он такой гость… непростой. Может, бывало что-то раньше между ними… беспокойное.

— Присматривать за этим ювелиром надо, вот что я думаю, — кузнец допил эль и заново наполнил кружку, — Но это завтра. Там поглядим. Там подумаем.

Он ел и пил с радостным, даже каким-то детским смакованием. Крякал, потирал громадные ладони перед тем, как выбрать особенно красивый кусок мяса или рыбы. Говорил стрелке зеленого лука «у-тю-тю-тю-тю», вылавливая ее в блюде с зеленью, зажмурив глаза, нюхал смесь семи перцев, прежде посыпать приправой омлет. Бочонок с элем Викул вслух называл «дорогой толстый друг» и то и дело предлагал ему «не кочевряжиться», а почаще «кланяться сестрицам», имея ввиду кружки — свою и Пола.

Еды на столе было вдоволь. И мальчик, глядя на кузнеца, тоже приналег на домашние яства. Шимма пощипывала по кусочку от каждого блюда, с удовольствием глядя на то, как ест ее приятель из «мира духов». Анит потягивала тинман и отдавала предпочтение творожному печенью.

Наконец сметавший со стола горы угощений Викул утомился, допил очередную порцию эля, похлопал себя по животу и довольно заявил:

— Отменно. Превосходно. Лучше, чем у Бонка… И-и-и, значит, что?… Следует полежать.

Он, отдуваясь,  вылез из-за стола. Подошел к двери, проверил крепка ли задвижка, и наставительно пробасил:

— Сидите, дети, тихо. Никакого любопытства. Никаких «погулять». Угу?

Все с готовностью кивнули. А кузнец выбрал одну из двух стоявших в большой комнате кроватей и завалился на нее с явным наслаждением. Деревянное ложе протестующе заскрипело, но Викул еще и повозился на нем, устраиваясь. Когда треск и визг кровати затих, до уха Пола почти сразу же донесся тихий, но внушительно вибрирующий на басах храп.

Он глянул на громаду мгновенно уснувшего кузнеца и невольно разулыбался. Ему вдруг стало так хорошо и уютно, что он почувствовал себя совершенно здоровым, веселым и даже счастливым.

На лицах Шиммы и Анит, увидевших довольную физиономию Пола, тоже показались улыбки. Потом девочка в разбойничьей повязке на голове шепотом сказала «И я хочу», подвинула Полу свою кружку и показала глазами на бочонок с элем. Анит скосила взгляд на воспитанницу Доктора и тихонько спросила:

— А не рано тебе?

— Доктор иногда позволяет. На Новогодие, например. На день рождения… А чего? Я чуть-чуть!

Пол взглянул на Анит, понял, что можно, и налил Шимме немного. Потом, подумав, долил и свою полупустую кружку доверху.

— А-грры-уохх!.. — донеслось вдруг с постели Викула. Затем он мощно зевнул. Не просыпаясь, отчетливо сказал «Не дождетесь!» и повернулся лицом к стене.

Девушки беззвучно засмеялись. Пол тоже фыркнул и вдруг остро ощутил, что он впервые в жизни находится среди настоящих друзей. Это чувство его так захватило, что в душе поднялся какой-то особенный — тихий, дрожащий, словно воздух над огнем, восторг. Он сделал глоток эля и с внезапно накатившей смелостью спросил:

— Анит, а почему ты тогда — на болотах — сказала, что меня «немного знаешь»?

Девушка на секунду подняла прозрачные глаза на Пола, снова опустила их и несколько смущенно улыбнулась:

— Мне целый год снилось… твое лицо. Такие чудесные сны были — как будто я живу в огромном, высоком доме, полном прелестных картин и гобеленов, тонкой посуды, изящной мебели, волшебных украшений, удивительного оружия, одежды... Всего не перечислить…

И он… такой дом… построен вокруг живого дерева. Одна комната — внутри ствола, словно в большущем дупле. А второй этаж — как будто на толстых ветвях лежит. Окон много, они большие, и через них так солнце светит днем — прямо насквозь весь дом проходит. А ночью — лунные лучи.

И будто дом этот стоит в самой красивой, самой чудесной стране, где нельзя умереть ни от болезни, ни от раны. Где бывают опасности, но вроде как не окончательные и не смертельные. И там я никогда не вижу безутешного горя или неутолимой боли, никогда не ощущаю грядущего дурного будущего…

Такая жизнь свободная! Можно бродить целыми днями по лесам и горам. Плавать в речке или озере. Собирать травы, готовить душистые напитки вроде тинмана. А еще делать волшебные зелья — чтобы мочь становиться невидимой. Или летать…

И мне снилось, что всё это мне кем-то подарено — самым добрым и любящим, и прощающим. А один раз мне показалось, что с неба на меня смотрит лицо… Я подумала, что это Воронов Аггль… — Анит снова коротко глянула на Пола, — И лицо еще много раз появлялось. Мне казалось, это мой спаситель и покровитель…

А потом, когда я тебя увидела на болотах… Узнала.

— Аггль? — только и смог повторить Пол.

— Ну да. Говорят, Ворон за некоторыми людьми особо присматривает. За теми, у кого жизнь не слишком легкая. Только не сам, конечно, а через таких… агглей. Они вроде как отдельные существа, но на самом деле они — Вороновы мысли. Ну, то есть, так говорят…

Пол почувствовал такую нежность к этой тонкой, странной девушке, что чуть не заплакал. И, запинаясь, спросил:

— А… у тебя жизнь — не слишком легкая?

Шимма вдруг помрачнела и ответила Полу за Анит:

— А как ты думаешь? Когда прямо вот в голове по три раза за неделю видишь, как все близкие болеют, стареют, умирают… То пожары видишь, то набеги, то чуму. И все как по-настоящему.

Я б с ума сошла!

— Подождите, — смешался Пол, — Так всегда, что ли?.. И почему такое безнадежное всё — чума, набеги? Ну ты же можешь, не знаю там… кого-то полюбить? В будущем?.. Быть счастливой?

Улыбка Анит стала жалкой.

— Понимаешь… Мне невозможно никого полюбить. С этим жить нельзя. Я папу видела утонувшим в болоте, убитым в драке, умершим от болезни, потерявшим руку в кузне и иссохшим от бездельного мучения. Я видела тысячу его смертей, я видела его нищим, сошедшим с ума, попавшем в плен и на пытку… Это всё — вероятное будущее. Оно всегда у меня внутри.

Если я полюблю еще кого-то… Будет то же самое. Я не выдержу столько.

— А что, это нельзя прекратить? Ну, может, Доктор что-нибудь знает…

Лицо Анит побледнело и стало похоже на мраморную маску статуи. Губы дрогнули, но она справилась с собой и ответила:

— Я не хочу это «прекращать». Потому что папа… он опасности не признает. Он думает, что нет такой силы, чтобы его сломала. Я за него боюсь, потому что такая сила есть. И если я вовремя не увижу, когда что-то к нему подбирается… Как это уже было и не раз… То однажды наступит такое будущее, в котором я быть не хочу.

И если меня «вылечить» от видения — я стану слепая. Это еще страшней.

Пола словно обухом по голове ударило. Ему не приходило на ум, что ясновидение — это не удобный для существования фокус, а почти проклятие. Вся радость беседы и дружеской трапезы куда-то улетучилась. За столом повисло неловкое молчание. Да еще оказалось, что за окном наступили сумерки, и в комнате потемнело.

Тишина эта тяжелой минуты тянулась и тянулась. Полу стало так горько на душе, что с утроенной силой вернулась забытая было тоска по дому и родителям. Он против воли прерывисто вздохнул, но тут кто-то ткнулся снаружи в дверь и послышался голос Доктора:

— Дети, открывайте — это я.

Когда старик вошел, озабоченный и мрачный, это не добавило веселья, но зато продолжилась обычная жизнь. Шимма принялась зажигать свечи, Анит — убирать со стола. Проснулся Викул, продрал глаза, пояснил, что «маленько прилег» и вопросительно уставился на Доктора. Тот постоял, нервно оглаживая бороду, и объявил:

— Есть новости. Не знаю, что и думать. Сядьте все — я расскажу.

 

29. Падение Равнланда

Утро было полно ожидания и страхов. Доктор не мог усидеть на месте — расхаживал по комнате и поминутно подходил к окну. Он то принимался курить, то доставал из сумки какие-то бумаги и заново просматривал их. Даже завтрак Хтоний провел на ногах.

Он ждал известия. И вместе с ним его ожидали все. Вчера вечером старик и кузнец долго составляли записку, в содержание которой детей не посвятили. Сказано было только, что она отравится в королевский дворец — одному из старых знакомцев Доктора.

Викул к этой затее отнесся с сомнением и заявил другу:

— Суешь голову в петлю. Чую, как на духу.

Однако намерениям старика не противился.

Вчера, как выяснилось, Доктор узнал следующее: загадочный Дюк Морини, охотящийся за ними, является самозванцем. Как Хтоний пояснил Полу, кузнецу и девушкам, настоящий Адвард Морини, наследный дюк, умер и похоронен очень давно. А значит, тот, кто выдает себя за него, прямо обманывает короля. Отсюда следует, что цели самозванца далеки от тех, что он, вероятно, высказывает. И что, если сопоставить известные факты, вырисовывается главная задача «Морини» — захват власти во всем королевстве и превращение его величества Улафа в послушную марионетку.

Как все поняли, Доктор Хтоний возымел намерение лично и тайно встретиться с королем, для чего и была отправлена записка, выполненная рунами и зашифрованная.

Когда старик сообщил главное, Викул с подозрением заявил, что мало ли каких слухов наловил в городе Хтоний, и что как бы им всем не ввязаться в драку господ, при которой обычно костей не собирают йонмааны.

Но Доктор объяснил, что изучал вовсе не слухи, а просидел несколько часов в архивах законников, занимающихся делами о наследовании земель и титулов. Оказалось, что он проследил родословную настоящего Дюка Морини и обнаружил копии нескольких актов, происходивших из Фоксии, где тот был похоронен рядом со своим дедом Драмогаром и родителями.

Эти бумаги однозначно говорили о том, что владельцем поместья Милые Ивы, которое когда-то получил от фоксийского короля Дюк Драмогар, является его жена — Мэри. И перешло к ней владение после смерти сына и снохи — родителей Адварда Морини. А сам несчастный юный дюк даже не успел стать наследником, потому что погиб на охоте в возрасте пятнадцати лет.

Кузнец долго не мог понять, кто за кем умер и кто чего наследовал, пока Доктор не начертил ему схему на клочке бумаги. А когда понял, то только утвердился в мысли, что ввязываются они в ужасную заваруху, в которой им головы не сносить. Тем не менее, он полностью доверился Хтонию и только долго убеждал того написать записку как можно более неопределенно: «Скажешь все на словах — потом. Не надо этим бумажкам ничего доверять, Ворона ради! Видишь оно как — человеков уже давно нет, а бумажки-то лежат! И в них всякое написано. Это ж как следы!..»

Полу по размышлении ситуация показалась совершенно дикой. Он отчетливо понял, что благодаря своим необъяснимым «выпадением» оказался вовлечен в политические интриги какого-то сказочного, пряничного на вид королевства. Страны, располагающейся на неизвестной планете, под незнакомыми звездами. Да еще и полной, как оказалось, боли и несправедливости.

Пол ощущал, что даже видимость контроля над собственной жизнью он потерял. И вынужден теперь положиться на волю и ум чужих, незнакомых людей. Хоть они и оказались приятными, заботливыми и дружественно настроенными.

Некоторое время все это мучило его, а особенно — та холодность и отчужденность, которую он вдруг почувствовал по отношению и к девушкам, и Викулу с Доктором. Все утро он чувствовал себя чужим — в этих комнатах, в этом городе, на этой планете. Полу так и хотелось выкрикнуть: «Да почему я должен во всем этом участвовать?»

Однако после молчаливого завтрака, которые все нарочно затягивали, потому что сидеть и ждать неизвестно чего, сложив руки, было вовсе невыносимо, Полу немного полегчало.

Шимма вновь показалась ему милой и смелой, Анит — окруженной тайной и трагически прекрасной, Викул — благородным, мощным и преданным, а Доктор Хтоний — мудрым, как тысячелетний дуб, и способным найти выход из любого положения.

Когда стали убирать со стола, в дверь постучали. Вошел Симон да Гэ и сообщил почему-то шепотом, что господина Хофмаана сию минуту ожидают в траттории «У Саламандры».

Старик и кузнец переглянулись, Доктор подхватил со стула свою всегдашнюю сумку, утвердил ее на животе и, ни слова не говоря, вышел вместе с хозяином дома.

 

Андр Абн, ровесник короля, глава Королевского Ока, одиноко сидел за столиком в отдельной комнатке лучшей траттории Акраима. Когда ее владелец, господин Беренталь, ввел в кабинет высокого худого старика в скромной серой хламиде, конт Абн встал и сдержанно поблагодарил хозяина.

Тот неслышно исчез за дверью. Доктор Хтоний и глава Королевского Ока некоторое время стояли напротив друг друга, глядя глаза в глаза. Затем старик кивнул, улыбнулся и мужчины обнялись.

— Одиннадцать лет, Учитель! Как долго я не мог обмолвиться с вами словечком! — тихо, но с чувством проговорил конт Абн.

— Я тоже скучал, Андрэ. Ну, что же? Давайте присядем?

— Вы завтракали? Я прикажу подать…

— Завтракал, не нужно утруждаться. Да и лишние уши нам тут не нужны.

Оба сели. Перед Абном стояли почти нетронутые изысканные блюда. Конт, видимо, уделял внимание лишь кувшину с тинманом. Доктор машинально вынул из-за пояса одну из своих трубок, повертел ее в руке и без предисловий сообщил:

— Дорогой Андрэ! Я доподлинное знаю, что Дюк Морини самозванец. У этого человека нет ни рода, ни племени, он взялся ниоткуда. Судя по всему, фальшивый Дюк, полностью подчинил себе Фоксию и собирается сделать то же самое с Равнландом. Король должен узнать об этом, поэтому я решился писать вам…

Конт Абн поднял взгляд от стола, его бритое, благородное, как у древней статуи лицо, поднялось подбородком вперед, и он перебил Доктора:

— Король знает.

Старик в удивлении вскинул брови:

— И ничего не было предпринято?

— Я сделал все, что в моих силах. Не далее, как позавчера его величество принял тайную миссию из Фоксии, и получил все доступные нам на тот момент сведения о Морини…

Конт Абн подробно рассказал Доктору об аудиенции. Тот слушал, не прерывая, лишь перекладывал трубку из руки в руку и задумчиво кивал. Когда глава Королевского Ока кончил, старик спросил:

— После этого вы говорили с его величеством?

— Да. Мною был предложен план нейтрализации самозванца, его сети Приказных домов и армии.

— И?

— Король отказался следовать этому плану.

— Как?! — не поверил Хтоний.

На лице Абна отразилась сложная смесь жалости, омерзения и уязвленной гордости:

— Его Величество… он решил сдаться на милость Морини и, видимо, согласился играть при нем вторую скрипку. Король сказал: «Ради мира, блага королевства и народа…»

— Я должен с ним поговорить! — в волнении воскликнул Доктор.

— Не стоит, — скорбно покачал головой конт Абн, — Его величество не простил вам вашего упорного противодействия карательному походу против хаимцев во время той давней экспедиции за море. А особенно он не простил вам то, что вы покинули должность советника и… «бросили своего короля», как он это называет.

К тому же самозванец Морини особенно интересовался вами. Его величество заставил меня подробно рассказать Дюку о том, как во время экспедиции был обнаружен архипелаг, населенный странными людьми, носящими перья на головах. О том, как дипломатического контакта не вышло, как бесследно исчез отряд, отправленный пополнить запасы воды, и о реакции короля на это… недоразумение с местными жителями.

Дюк, забавляясь, выслушал мой отчет о том, как король сжег два прибрежных поселения хаимцев, о том, как вы развернули свой корабль обратно к Порту Нифм, не считаясь с требованиями монарха. Ну и так далее…

В сложившейся ситуации… Понимаете, Учитель, король не послушал даже меня. Не послушает и вас. С тех пор, как прекратилось ваше облагораживающие влияние на королевский двор, его величество Улаф год за годом становился все более несдержанным, самовластным, все более… двуличным, — конт Абн поморщился, — Я вынужден заключить, что король — плохой правитель. Всем своим нынешним относительным процветанием Равнланд обязан этому демону — Дюку Морини.

Сам же король слаб духом, испуган и от этого опасен даже для своих близких и старых друзей. Я уверен, что если вы появитесь во дворце, то будете немедленно отданы в руки Дюка. Я не знаю, зачем вы ему, но советую вам в срочном порядке и как можно тише покинуть Акраим.

Увы, здесь уже всё кончено. Равнланд пал к ногам самозванца. Просто об этом не прокричат герольды, не поникнут старые флаги и не поднимутся новые. Большая часть людей Ворона никогда и не узнает, что теперь королевством правит какой-то там Дюк Морини, а король лишь ставит подпись на его указах…

Доктор Хтоний, слушая конта Абна, словно сгибался под тяжестью каждого слова. К концу речи Андрэ он стал выглядеть, как древний, сгорбившийся навсегда старец с потухшим взором, который видел на своем веку слишком много. Помолчав некоторое время, он глухо спросил:

— А что будет с вами, конт?

— Сегодня Королевское Око лишится своего главы, правда, не сразу это заметит. Думаю, что меня хватятся только завтра к вечеру. Я подготовил свой отъезд — по крайней мере три смены лошадей на пути в Алтанские степи мне обеспечены.

— А ваша семья? У вас же четверо…

— Отправил еще два дня назад. Прежде, чем допускать делегацию из Фоксии к королю, я имел с ней встречу на подходе к Акраиму. Положение сделалось мне совершенно ясно. По поводу же будущей реакции его величества на сведения о Морини и мой план по сдерживанию самозванца, я не питал иллюзий.

Полагаю, моя семья вскоре прибудет в Батор-Йом, где я ее нагоню. Конт Абн закончит свое существование, и вместо него на Алтане будет тихо доживать свой век скромный иностранный дворянин, любитель книг и оптических приборов для рассматривания небесных тел.

Андр Абн горько усмехнулся, но совладал с собой и продолжил деловым тоном:

— Я знаю, что с вами в городе еще четыре человека. Ювелир да Гэ был предупрежден еще десять лет назад, что при вашем появлении он обязан сообщить об этом Королевскому Оку. Такая же обязанность по настоянию короля была наложена на большинство ваших знакомых в Акраиме.

Советую вам… нет, даже настаиваю на том, чтобы вы, Учитель, и ваши подопечные немедленно покинули столицу. Ваша вчерашняя записка, прежде чем попасть ко мне, прошла через руки двух человек. Доклад ювелира слышали как минимум трое. Я не могу поручиться за моих бывших соратников. Морини либо уже знает, либо скоро узнает, где вы остановились. Поэтому прошу вас: давайте попрощаемся и срочно уходите… Может быть вам также стоит направиться в Батор-Йом. Но не мне вас учить…

Конт Абн встал. Доктор Хтоний тоже поднялся — сначала утомленно и неловко, но затем выпрямился, как палка, сверкнул глазами и уверенно пожал руку Андрэ:

— Спасибо, старый друг! Надеюсь мы еще встретимся.

Абн на секунду накрыл второй ладонью сухую, но сильную кисть старика, затем расцепил рукопожатие, показывая, что времени больше нет. Хтоний кивнул и стремительно вышел.

 

Доктор буквально ворвался в комнаты, испугав девочек и встревожив кузнеца. За ним семенил растерянный Симон да Гэ и лепетал:

— Но почему же такая срочность, Док… господин Хофмаан? Ведь вы же сообщали, что на три недели? Мы даже не поговорили! Что же это за гостеприимство с моей стороны? Это же никуда не годится!..

Доктор сурово глянул на ювелира и приказал обращаясь к своим спутникам:

— Немедля уезжаем! Возникло срочное дело. Шимма, Пол, Анит — собирайте вещи. Викул, проверь Берту и выведи ее из стойла…

Вы, Симон, не волнуйтесь — еще увидимся. Вот, примите за стол, эль и стирку, — старик выудил из сумки несколько барышей и положил их на стол. Девушки и Пол, не задавая вопросов, бросились собирать вещи. Кузнец, первым делом повесив в петлю у пояса топор, подхватил поклажу Берты, которую даже не успели распаковать и направился к выходу.

Все были готовы буквально через две минуты. Не обращаясь больше внимания на хозяина, Доктор открыл дверь из комнаты и первым ступил на лестницу. Девушки и Пол, похватавшие заплечные мешки и оружие, двинулись следом.

Когда беглецы спустились на площадку второго этажа, снизу раздался мощный рык Викула:

— Хтоний, засада!

Пол ожидал чего-то подобного. Сердце, как тогда — в Тёсе, у Приказного дома, ушло в пятки, в коленках появилась предательская слабость. Но тут он увидел, как Шимма отбрасывает в сторону кусок лепешки, который жевала на ходу, и выхватывает одной рукой меч, другой — передавая Анит свой мешок. Он успел отметить, что Доктор мгновенно принимает шерстяную «трубу» у дочери кузнеца, одним движением высвобождает свой клинок из скатки и делает гигантский шаг вниз по лестнице. Он наблюдал, как Шимма и Анит, будто хорошо обученные воины, «прилипают» к стене и пригнувшись также начинают спускаться…

— …! — выругался Пол по-русски, быстро оглядел лестничную площадку, обнаружил в ящике с песком то ли лопатку, то ли металлический совок с длинной, где-то в метр, ручкой, схватил неизвестный инструмент обеими руками, встряхнул плечами, чтобы правильней улегся на спине мешок, и ринулся вниз за Доктором, обгоняя девушек.

Когда они ворвались в ювелирную лавку с невольным криком, Хтоний — с глухим рычанием, Пол — со звонким «А-а», а Шимма — с диким визгом, в котором чувствовалось смертоносное обещание, Викул уже орудовал обухом топора в гуще приказных.

Другим спутникам кузнеца дела в лавке не осталось, поскольку он за несколько секунд опрокинул на пол с десяток «серых», и путь на улицу оказался свободен.

Рванувшись за Хтонием и Викулом, Пол услышал за спиной отчаянный вопль Симона да Гэ:

— Доктор, простите! У меня дочь!!

 Когда все пятеро высыпали на Чайку (Шимма — последней, пятясь и направляя кончик клинка на возившихся на полу ювелирной лавки приказных), их встретила целая толпа.

Вооруженные «серые» стояли полукругом — в три ряда. Их было очень много.

Раздался крик Хтония:

— Требую пропустить! Иначе будет кровь!

Им ответили молчанием. Задний ряд сделал какое-то резкое движение, направляя на беглецов то ли дротики, то ли длинноствольные пистолеты.

«Откуда здесь пистолеты?» — успел подумать Пол, и вдруг ощутил легкий укол в шею. У него помутилось в глазах, ноги подкосились, из спины словно вынули позвоночник, а голова завалилась на бок. Как он упал на мостовую Пол уже не почувствовал.

 

30. Ворон

— Не притворяйтесь, Доктор, вы же не секунды не спали.

Насмешливый голос раздавался в ушах Пола первое время с эхом, пока он медленно выплывал из беспамятства.

— Ну же, поздоровайтесь хотя бы. Я давно мечтал о нашей встрече.

Пол с трудом разлепил глаза. «Изображение» в них двоилось и было мутным, но он сумел разглядеть группу людей, стоявшую в центре большой овальной комнаты без окон, ярко освещенной белым светом с потолка. У их ног были в беспорядке свалены мечи Шиммы и Доктора, заплечные мешки и, кажется, поклажа, предназначавшаяся для лошади.

Пятеро приказных, вооруженных арбалетами, окружали плотного лысого человека, одетого в темно-красный плащ и высокого красивого мужчину во всем черном, с надменным лицом. Последний заложил руки за спину и смотрел на что-то, расположенное справа от Пола.

Мальчик с трудом повернул голову и увидел, что часть комнаты отгорожена толстой решеткой, за которой стоит высокое кресло. В нем прямо сидел Доктор Хтоний, внимательно и спокойно глядевший на говорящего. Руки старика были прикованы к подлокотникам широкими браслетами, ноги тоже. Кроме того, полоса металла охватывала и пояс врачевателя.

Пол потряс головой, зрение пришло в норму и он с тревогой огляделся. Слева от него стояли три точно таких же кресла, как то, в котором помещался Доктор. В ближнем сидела Шимма, тоже прикованная, только рот ее был заклеен чем-то, похожим на скотч, а голову окружал странный металлический колпак, похожий одновременно на шлем и на сушилку в дамской парикмахерской. Рядом с Шиммой возвышалось кресло Анит. Рот девушки также залепили широкой блестящей полоской. Ее руки, ноги и талия тоже были охвачены металлом.

В третьем кресле сидел Викул, на каждой руке и ноге которого красовалось по три браслета. Торс же кузнеца был обмотан цепями. Он сверлил яростным взглядом приказных, сжимая и разжимая кулаки.

Пол попробовал пошевелиться и убедился в том, что и сам он надежно зафиксирован на своем месте. В этот момент прозвучал равнодушный голос Доктора:

— Фальшивый Адвард Морини, я полагаю? И, конечно, Гиш Гешу. Куда же без вас.

— Они самые! — весело ответил молодой красавец, — А вы, несомненно, прославленный Доктор Хтоний Девятый. Бывший советник короля Улафа. Он же господин Хофмаан, он же Чумной Странник, он же Спаситель Батор-Йома, он же астроном Да Фирс, он же Блаженный Словесник Йоунс и прочая, и прочая…

— Чего? — угрожающе пробасил Викул.

— Да, простодушный кузнец! — Морини повернулся к вопрошавшему, — Ваш приятель шляется по всему Острову уже триста с лишним лет под разными именами. Во всяком случае, не менее трехсот. Мы перекопали все архивы крупных городов, и не обнаружили сведений только за два периода — один примерно в сорок лет, и другой —  где-то в семь. Доктор изволил на это время куда-то исчезать из поля зрения людей. Но в остальные годы его деятельность была более-менее на виду.

Конечно, менять имена и места жительства было необходимо. А то что за колдовство? Нестареющий старик! Неумирающий старик! Подозрительно, не правда ли?

Мало того, дорогой кузнец, вашего почтенного Хтония здесь попросту нет! — Морини лениво махнул рукой, один из приказных поднял арбалет и выстрелил. Короткая стрела вонзилась Доктору в лоб — над правым глазом. Пол и Шимма одновременно вскрикнули, кузнец безуспешно рванулся из кресла… Но крови не было. Хтоний лишь поморщился и медленно склонил голову влево. Стрела благополучно прошла сквозь его висок, словно через воду, и, оказалось, что она мирно торчит в спинке кресла.

— Удивительно! Замечательно! — Морини широко улыбнулся и похлопал в ладоши, — Скажу больше, Викул. В вашей компании вы один единственный нормальный человек. Угораздило же вас!

Ваш друг — нечто вроде фантома. Его настоящее тело находится далеко отсюда — скорее всего, даже не на этой планете, которую вы именуете Миром. В моих краях мы тоже имели дело с такими путешественниками. Я бы сказал, что это профессиональные трусы, которые боятся умирать.

При помощи многолетних упражнений они научаются замедлять жизнь своего тела так сильно, что оно может сохраняться живым веками. Разум же свой они умудряются помещать в очень убедительную фантомную оболочку, которую даже можно потрогать. И в таком виде отправляются бродяжничать по разным мирам, проживая многие новые жизни. Это вместо того, чтобы честно умереть и освободить место новичкам! — фальшивый Дюк рассмеялся.

— Хтоний, это правда? — ошеломленно спросил Викул.

— Не вся, — отрезал Доктор, — Но послушаем Дюка.

— Далее! — с готовностью продолжил Морини, — Ваша собственная дочь. По свидетельствам жителей Тёса, «колдунья» или «ясновидящая». На самом деле необученный, но очень мощный интуитивный прогнозист, способный за короткое время вычислить наиболее вероятное будущее для ограниченной группы субъектов. Насколько широка группа, пока не знаем — надо тестировать девочку.

Кстати, пользуясь случаем, приглашаю вас, Анит и Викул, работать на меня. Сами вы, дорогой кузнец, мне ни зачем не нужны, но дочь, как я понимаю, одну не отпустите. А вот для нее есть интересные задачи. По настоящему большие.

Дюк повернулся к девушке и обратился уже к ней самой:

— Кроме того, это отличный шанс пройти серьезное обучение, которое повысит ваши возможности, Анит, а главное — избавит от постоянного ужаса перед будущим, который, как правило, мучает всех необразованных прогнозистов. Подумайте над этим.

— Зачем ты ей рот заклеил, сволочь? — рявкнул Викул.

— Люблю молчаливых женщин. И не орите, кузнец, иначе придется вас «выключить», чтобы не мешали.

Далее! Горский найденыш Доктора Хтония. Редчайший случай истинного пирокинеза. Тоже необучена. Свою силу не контролирует. Проявляет экстраспособности только в момент испуга и гнева. Что с ней делать, ума не приложу. Но пока мы вашу Огневушку, Доктор, хорошо экранировали. Во избежание, так сказать.

И, наконец, жемчужина нашей коллекции — мальчик Пол. Стихийный Беглец! Исключительное явление, достойное глубокого изучения. По счастью, неинициирован. Свой великий дар тоже не контролирует. Тем не менее представляет собой истинную драгоценность. Как же вы не разглядели, многоопытный Доктор?

Дюк Морини уставился на Пола своими умными черными глазами, и на лице его проявилось выражение удовлетворенного обладания. Мальчик не выдержал этого взгляда и опустил взор.

— Зачем мы вам сдались, самозванец? И зачем вам Остров, который вы захватываете? — глухо спросил Доктор.

— Все вы мне не сдались! — добродушно ответствовал Дюк, — Кузнец вот, например, совсем не нужен. Про его дочку я уже говорил. Вашу дикарку с гор можно попробовать чему-нибудь научить и пристроить к делу, это да. Если захочет, конечно. Вас, Доктор, я получить не могу — я имел дело с фантомами. Пока не контролируешь их тело, не контролируешь и их действия. Где ваше тело, я пока не знаю, поэтому серьезно не думал о вас.

На самом деле мне нужен Беглец. Этот юноша — своего рода ключ к переходу из одного макромира в другой, если я понятно изъясняюсь. Как вы можете знать, местная наблюдаемая Вселенная — всего лишь «пузырек», среди других таких же. Беглецы умеют перемещаться между ними. И, совершая переход, ненадолго оставляют за собой своего рода «проход».

Проблема с ними в том, что если Беглец прибывает, скажем, сюда, то проход доступен только с той стороны, откуда он явился. А нам нужно, чтобы Беглец отбыл отсюда — под наблюдением с применением специальной техники. Тогда мы сможем провести трассировку, зафиксировать тоннель и пользоваться им, как межкомнатной дверью.

Подобные опыты мы успешно смоделировали. Нам не хватало только Беглеца. Причем именно такого, как ваш Пол — не обученного. С обученными мы, увы, уже встречались — эти прохвосты мгновенно убегают в другие макромиры, стоит только предложить им сотрудничество…

Что касается дурацкого Острова с его игрушечными королевствами, да и всего этого отсталого Мирка — надо же мне было чем-то заниматься, пока мы ждали, когда пеленгаторы засекут прибытие Беглеца?

Я, многомудрый Доктор, владею сотнями таких Мирков. И большинство из них не имеет сколько-нибудь сносной науки, техники и культуры. Они скучны и предсказуемы, как постылая жена.

Стоило нам найти достаточно быстрый способ перемещения по известному домену Вселенной, как все эти планетки и недоимперии посыпались к моим ногам, как спелые фрукты с дерева.

— Созвездие Конелюда, — задумчиво проговорил Доктор Хтоний, — Источник.

— Вы догадливы. В отличие от местных жителей. Этот Мир вообще наивен и нелюбопытен. С ним я придумал поиграть не силой оружия, а при помощи экономических преобразований. Это меня позабавило. Оказывается, тоже работает…

Ну и пока я развлекался, надо же было произойти такому совпадению, что Беглец вынырнул именно здесь! Соответственно, мы перенесли свою базу в Мир, и, чтобы он не мешался под ногами, скоренько приводим его к повиновению.

А по сути, в этом «пузырьке» Вселенной нам, по большому счету, уже нечего делать. Затем и нужен Беглец.

— Как вы собираетесь обучать Пола?

Морини в картинном удивлении поднял брови:

— А мы не собираемся его обучать. Нам нужен всего лишь один проход. Мальчик уйдет, а мы сделаем свое дело. Собственно говоря, вся аппаратура готова и настроена, и мы собираемся произвести опыт.

— Но как? — непонимающе вскинул лицо Доктор, и стрела, торчащая в спинке кресла, снова оказалась внутри его головы. Старик досадливо скривился и к изумлению Пола встал со своего кресла, не обращая никакого внимания на оковы. Они просто скользнули сквозь тело Хтония, будто сквозь привидение.

— Ну, в теории это просто, — не выказывая никакого удивления поразительными действиями Доктора, ответил Дюк, — Неинициированные Беглецы — еще большие трусы, чем вы, фантомы. Стихийный Беглец, попадая в ситуацию, в которой ему страшно до невыносимости или, скажем, очень стыдно — короче говоря, чрезвычайно некомфортно, невольно открывает тоннель перехода и оказывается далеко от того, что он инстинктивно считает опасностью. Поэтому наша задача — подтолкнуть мальчика сделать шаг. Чем мы сейчас и займемся.

Воздействовать непосредственно на Беглеца не стоит — они, как правило, впечатлительные, с тонкой душевной организацией, и могут просто потерять сознание. Значит нам требуется другой объект воздействия. Вы, Доктор, не подходите, кузнец — тоже — его не сильно жалко. Анит может пригодиться. Остается горский найденыш.

Доктор Хтоний в два шага приблизился к решетке, отделявшей его от остальных:

— Вы же понимаете, что не успеете глазом моргнуть, как я до вас доберусь.

— Не сегодня, уважаемый, не сегодня, — спокойно заметил Морини, — Если вы знаете, что такое электрический ток, то сообщу вам, что он пропущен по всему периметру вашей… хм… ловушки, включая пол и потолок. Напряжение чрезвычайно высокое. По опыту мы знаем, что фантомы быстро преодолеть такую преграду не могут. К тому времени, когда вы выберетесь за периметр, нас уже здесь не будет. Так что прекратите пустые угрозы…

Итак, Пол, — Дюк перестал улыбаться и демонстрировать добродушие — Сейчас мы займемся твоей подружкой. Полагаю, что отрежем ей какой-нибудь неважный палец — например мизинец на левой руке. Если не сработает — отрежем следующий. И так далее…

У Пола, до сих пор не совсем понимавшего, к чему идет дело, перехватило горло, он попытался что-то сказать, но не смог издать ни звука. Зато взревел Викул и задергался в своем кресле:

— Я тебя на куски порву!

— Нет, кузнец. У меня твоя дочь. Один щелчок арбалета, и мы потеряем талантливого прогнозиста, который может в будущем стать большим человеком… и очень красивой женщиной.

— Damnanbastarda! — крикнул Викул, уронил голову и обмяк, шепча что-то отчаянное себе под нос.

— К вашим услугам, — кривя губы, кивнул Морини, — Приступайте!

Два приказных с каменными, разбойными лицами двинулись к Шимме. Анит что-то замычала, замотав головой. Доктор крикнул:

— Я покажу другой путь!

— Ваш путь нам не подходит. Фантомы не могут перемещать живую плоть и предметы, как Беглецы. Приступайте!

Один из приказных схватил ладонь девочки и сильно прижал ее к длинному — длиннее ее руки — подлокотнику кресла. Шимма издала чудовищный, придушенный стон и вдруг забилась в судорогах. Ее голова стала с ужасным металлическим звуком ударяться об экранирующий «шлем».

— Хватит! — заорал Пол.

— Делай свой дело, мальчик! — приказал Морини.

— Делай быстрее, Пол!! — будто эхом отозвался Доктор.

В глазах Пола все поплыло, потом комната на мгновение вернулась и резко отдалилась. Черно-белым кадром мелькнула перед глазами какая-то пустая автодорога, усаженная по обочинам тополями, и исчезла. Пол снова почувствовал объем овальной комнаты, а нем увидел красно-желтые, мерцающие силуэты Шиммы, Анит и Викула. На месте Доктора виднелась бледная, размытая фигура, которая будто прорывалась через невидимую преграду.

Снова мелькнула дорога, теперь цветная, запахло горячим асфальтом. Пол ощутил в центре своей головы что-то похожее на холодный разумный шар, вокруг которого располагалась, словно кожура поверх апельсина, его «личность» — память, чувства, самосознание и многие, неизвестные доселе слои. Полу показалось, что он завис в темноте без дна, потолка и стен, подвешенный спинным мозгом к этому незнакомому, но точно принадлежавшему ему самому шару.

Овальная комната возникла впереди — в отдалении. В ней корчились цветные фигурки. Заброшенная дорога появилась сзади. И шар протянул щупальца светлых, изломанных линий, похожих на застывшие молнии, сначала к комнате, а затем к дороге.

— Идите со мной! — изо всех сил мысленно взмолился Пол, обращаясь к друзьям, но почувствовал, что начинает лететь назад — в сторону дороги в одиночку. Отчаянным усилием воли он остановил движение и заставил молнии размножиться. Их концы достигли силуэтов Шиммы, Анит и Викула и вонзились им в животы, став похожими на светящиеся пуповины. Одна же из «молний», потянувшаяся к фигуре Доктора, казалось, «обожглась», отдернулась и распалась на сноп искр.

Пол потребовал, чтобы шар потянул за «пуповины». И полетел спиной к дороге. Шар выполнил приказание. Замерцавшие сильнее силуэты людей сдвинулись со своих мест.

Но внезапно все исчезло, будто остановилось само время. Пол увидел, что стоит в одиночестве на лесной поляне, поросшей ненормально зеленой травой. Ее, кажется, окружали высокие старые ели, но взгляд на них никак не фокусировался, и наконец наткнулся на замшелый камень, вросший в землю посреди поляны. Над ним бесшумно заклубилось черное, как тушь облачко, свернулось внутрь себя, превратившись в точку, а затем из нее выскочил будто пучок копировальной бумаги и «разложился» в пространстве в огромного, в половину человеческого роста ворона.

Он сидел на камне и внимательно смотрел на Пола.

— Зачем ты хочешь забрать мои мысли в чужой Дом, мальчик? — раздался глубокий низкий голос, прилетавший будто сразу со всех сторон.

— Какие мысли? — не открывая рта и не удивляясь этому, спросил Пол, — Я пытаюсь увести от опасности моих друзей.

— Твои друзья — это мои мысли, — пояснил Ворон, — Все люди этого Дома — мои мысли.

— А те, кто напал на моих друзей?

— Они тоже.

— А я?

— Ты мысль чужого Дома. Я не знаю тебя.

— Мысли они или нет, я должен их оттуда вытащить! — воскликнул Пол.

— Зачем?

— Они страдают! Их никто не спасет!

— Это обычный путь мыслей. Их следует предоставить самим себе.

— Это зло! Они люди, и ни в чем не виноваты!

— Мысли приходят и уходят. Иногда возвращаются. Иногда остаются надолго. Таково их свойство.

— Тогда не думай тех! — потребовал Пол — Морини, Гешу и остальных. Пусть уйдут!

— Почему?

— Это жестокие мысли! Они хотят убивать!

— Мысли сталкиваются, сливаются и разделяются, создают новое, уничтожают старое. Им не нужно мешать. Почему ты мешаешь?

— Отдай мне моих друзей! Я прошу тебя! Я люблю их! — выкрикнул Пол.

— Я тоже люблю их. Всех. — просто сказал Ворон.

— У тебя их много, очень много! Прошу тебя, отдай всего троих!

— Они не лучше других. Они должны идти своим путем. Они должны оставаться в своем Доме.

— Но почему?!

— Я так желаю.

— А я желаю по-другому! — рассвирепел Пол и шагнул к Ворону, однако приблизиться не смог.

— Ты не можешь желать в моем Доме. Ты вообще не из тех, кто Желает.

— Как я могу упросить тебя? Скажи!

— Объясни, почему твоя любовь важнее моей, — Ворон склонил голову на бок и посмотрел на Пола с совершенно человеческим выражением.

Пол растерялся, он не мог объяснить. Но все равно, запинаясь начал говорить:

— Те, которые хотят уничтожить моих друзей… те, жестокие… — Пол зажмурил глаза, снова открыл их и, сообразив наконец, закричал всем своим существом: — Они проливают кровь для страсти!

Ворон вдруг расправил крылья, вытянулся вверх и немыслимо громко, раскатисто каркнул — так, будто вокруг поляны обрушились и разбились в щебень целые горные хребты. Он слетел с камня сделал полукруг, приблизился к Полу, легонько смазал ему крылом по голове, взъерошив волосы, и вернулся на свое место.

Пол ошеломленно качнулся. Казалось его погладил по темени Папа всех пап и Дедушка всех дедушек — древний как космос. Печальный, как музыка самой первой в мире флейты. Заботливый и любящий каждое живое существо больше, чем себя самого.

В глазах у Пола потемнело, тело рванулось в пространстве назад, шар в голове налился силой и потащил за собой молнии-пуповины. Вслед донесся голос:

— Будь по-твоему. Бери их.

 

Пол грохнулся на асфальт плашмя, еле успев выставить руки вперед и жестоко ободрал кожу на ладонях. Справа послышался шум, он повернул голову и увидел как на обочине поднимается облачко пыли вокруг лежащей на боку Шиммы. Ее тело выгнулось дугой, через нос девочки вырвался тяжелый стон и рядом с ней вспыхнуло яростным пламенем большое дерево — от корней до самой верхушки.

Послышались новые звуки падений и свирепый рев Викула:

— Демоново отродье! Да я тебя…

Пол на четвереньках бросился к Шимме. Приблизившись, сорвал с ее лица скотч и обнял руками трясущуюся голову девочки. Она стонала, словно смертельно раненое животное, и Пол мог только растерянно шептать:

— Все кончилось, Шимма, все кончилось, хорошая Шимма! Все сейчас пройдет…

Он очень старался не зарыдать в голос и сквозь набежавшие слезы смотрел, как по горячему асфальту к нему подходят огромный, шатающийся кузнец и тонкая Анит, с отвращением снимающая с лица клейкую ленту.

Шимма вскоре затихла. Пол осторожно положил ее голову к себе на колени и покорно ждал, когда она очнется. Кузнец и дочерью сидели рядом, ни говоря ни слова. Горящий тополь потрескивал, и время от времени ветер окутывал сидящих на обочине людей едким дымом.

Через несколько минут вдруг послышался легкий хрустальный звон или скорее длинное эхо звона, неслышно прозвучавшего в совсем другом мире. Пол увидел, как над дорогой высветилась вертикальная линия метров двух длиной. Затем она раскрылась, как театральные кулисы, и к безмерному удивлению мальчика превратилась в нечто очень похожее на сияющее ослепительным светом женское лоно. Из него вышел невозмутимый Доктор Хтоний, с сумкой на животе, с обнаженным мечом в одной руке, с клинком Шиммы и двумя заплечными мешками — в другой. Сияние за спиной старика схлопнулось и исчезло. Он посмотрел на детей и кузнеца и ворчливо заявил:

— «Электрический ток!.. Фантомы не могут…» Много он понимает!

Заметив, что Викул покосился на меч, с которого на дорогу капала кровь, Доктор Хтоний, будто заранее разделываясь со всеми вопросами, отчеканил:

— Я избавил его величество Улафа от Самозванца и Гешу. Дальше его дело.

 

Эпилог

— А я знал, что ты чернокнижник, — сказал Викул, жуя кусок вяленого мяса, — Друг называется!

— И чем я тебе теперь не друг? — насмешливо осведомился Доктор, поя ослабевшую и бледную, как снег, Шимму одним из своих эликсиров.

— Привидение ты, демон тебя задери, — добродушно пророкотал кузнец, — Нет тебе больше моей веры!

— Ой-ой, какой ужас. А сам лопает мое мясо, аж за ушами трещит.

Они перебрались шагов за двести от горящего тополя, чтобы не дышать дымом, и устроились на обочине дороги, вывалив все имеющиеся припасы на свет божий. Оказалось, что все чертовски голодны — то ли от всего пережитого, то ли таков был эффект перехода из мира в мир. Даже Шимма, которая выглядела совершенно больной, попросила чего-нибудь перекусить.

Утоливший первый голод Пол, поднялся на ноги и прогулялся до стоявшего неподалеку дорожного указателя. Он представлял собой ржавую в местах, где краска облупилась, полосу железа с еще читаемой перечеркнутой надписью «Мокшанск». А еще указатель был весь в дырках, которые напоминали пулевые отверстия. Во всяком случае что-то подобное Пол видел в кино и компьютерных играх.

Он почесал в затылке и вернулся к своим спутникам.

— Ну, чего? — осведомился Викул.

— Дорога — в точности, как в моем мире. По таким у нас ездят самоходные повозки. На указателе название вроде знакомое. Но, кажется, неправильно написанное. Если я не ошибаюсь, отсюда за один день можно дойти до большого города…

Я вот что думаю… Когда Шимма отдохнет, нужно потихоньку начинать идти. Может нас подберет какая-нибудь машина, автобус там… Ну, то есть, повозка, — пояснил Пол смотрящему с непониманием Викулу, — Оружие нам нужно замотать во что-нибудь и не светить его зря. Тут есть свои приказные, и ношение мечей, кажется, незаконно.

Разговаривать, понятное дело, со всеми буду я. А вы кивайте, когда я к вам обращаюсь. Легенда на первое время такая: вы иностранцы, приехали на фестиваль исторической реконструкции. Документы оставили в городе, в гостинице.

— Чего? — нахмурился кузнец.

— Ну, приехали на такой праздник, посвященный древним временам. Когда все переодеваются в старинную одежду, играют старинную музыку, понарошку сражаются старым оружием. А документы — это такие бумаги. Они есть у каждого, и в них написано, кто есть кто. Имя, место рождения… Местные приказные их все время проверяют.

— Ясно. Из огня да в полымя, — мрачно заключил Викул.

Вдруг Анит встрепенулась, посмотрела расширившимися глазами в пространство и коротко сообщила:

— За поворотом. Лошадь и один человек. Опасность.

Кузнец сел так, чтобы закрыть собой Шимму, стал нашаривать на боку топор, не нашел, ругнулся и положил на землю, справа от себя меч девочки. Доктор сел поближе к Анит и тоже пристроил свой клинок рядом, в пыли обочины. Пол остался стоять, как стоял.

Через минуту из-за поворота показалась диковинная повозка. Лошадь была запряжена в остов автомобиля, напоминавшего прошедший через артиллерийский налет «Рено-Логан». Внутри развалины сидел лысый мужичонка с бородой лопатой и сквозь дыру на месте лобового стекла одной рукой потягивал вожжи. Другая рука лежала на руле.

Увидев людей на обочине, он крикнул «Тпру!», скрылся из глаз и снова появился в окне машины, только уже с оружием в руках. Полу узнал укороченный «Калашников».

— Не шевелитесь! — прошептал он, — Эта штука убивает на расстоянии.

— Э! — позвал мужичонка, — Ты, малой, подь сюды! Клешни растопырь, шоб я зазырил! А вы там — не шабуршитесь, а то шмаляю!

Пол поднял руки, развел их в стороны и подошел к машине.

— Вы чьих будете? Чо-кого поджидам? — мужичок говорил по-русски, но в какой-то странной манере. То ли это была какая-то местная форма фени, то ли совсем дикий сельский диалект.

— Да просто отдыхаем. Поесть решили.

— Откуды ходу? С Заранска?

— Нет, подальше.

— А куды?

— Ну тут, говорят, большой город должен быть. День пути в ту сторону, — Пол махнул рукой по ходу трассы.

— Очумелые вовси? Вы в Пинсу наярились? На кои? Там одне мутанцы. Или вы сами мутанцы? Токо не лажай мне!

— Не мутанцы. Смотри! — Пол медленно повернулся вокруг себя, давая мужичку разглядеть себя.

— То да… — мужичонка вдруг опустил автомат, открыл дверцу машины и вышел на дорогу. Посмотрел повнимательней на спутников Пола и недовольно спросил:

— Чи дивки с вами? А чо малая — хворая? Не железнуха у ней?

— Да нет. Устала просто — далеко шли.

— Зазря шли. В Пинсу нельзя — одне мутанцы. Шамки нету у них — таки чиловеков шамают. А чо-кого — работать могёте? Здоровый вона — каков он?

— Кузнец.

— Кузнец? — мужичонка явно обрадовался, бросил «Калашникова» на сиденье автомобиля и обтер масляные от оружия руки об себя. Одет он был в выцветшую брезентовую куртку и протертые до белизны джинсы, — Кузнец нужон. Дай, малой, я с ним пословуюсь.

— Да он по-нашему не понимает.

— Чачен шоль?

— Нет, датчанин.

— Это где ж такэ?

— Ну, Европа. Север.

— Ивропа! Эк загинаишь! Там же вовси все померлы.

— Все, да не все. Кое-кто спасся.

— Делы!.. — мужичонка пошвырял рукой в бороде и снова спросил:

— А старой каков?

— Лекарь. Хороший, — продолжал импровизировать Пол, — Тоже из Ивропы. А девочки — их дочери.

— Лекарь? — еще больше воодушевился мужичок, — Железнуху пользоват?

— Да. Но по-нашему тоже не говорит.

— А ты по-ихому?

— Я-то да.

— Ну, работать — то не языком лажать! Тады кажи им: у меня хутор. Я, баба, ейный старой папаша-калика и две дивки малые. Коровняк есть, хрюки, курей полной двор, гуси тож. Но работник как есть я единый. Баба на подхвате. Старой — немощный, еле на прополку годный. Кажи им: дам шамку, крышу — хучь до осени, а? Не обижу, хучь и датчане. А под осень, коли всё кудряво будет — каждому по «Калашу» дам! И патронов — трассеров ли, жгливых ли. По три сотни, а? Кажи им, давай!

Пол вернулся к своим спутникам и негромко объяснил:

— Это не мой мир. Очень похож, но не мой. С языком повезло — понимаю. Кажется, здесь произошла какая-то большая катастрофа. Мужик этот говорит, что в ближайшем городе обитают некие «мутанцы», которые питаются человечиной.

У него свой хутор. Он зовет вас пожить и помочь в работе. Обещал кормить, обеспечить крышу над головой. Сказал, что если проживем до осени — даст оружие, как у него, которое стреляет. Помните, я вам рассказывал?

Я ему сказал, что вы, Доктор, врачеватель, а вы, дядя Викул — кузнец. Он обрадовался и зазывает настойчиво.

Викул и Доктор Хтоний переглянулись. Затем старик сказал:

— Хутор — так хутор. Нужно осмотреться. Давайте попробуем пока прибиться к этому мужику.

Кузнец тяжело вздохнул:

— Мутанцы. Питаются человечиной. Куда ты нас притащил, а?

Он встал и подал руку Шимме.

— Ладно, пошли… И это, Пол… Давай на «ты». Хватит уже этих вот «дядей».

 

Ноябрь, 2016 — Март, 2018 г.

 

1. Происшествие у летней печки 1

2. Выпадения 3

3. Смешение языков 10

4. Барыш и Приказный дом 12

5. Умозлоключения 14

6. Меновая 16

7. Благоразумный господин Бонк 22

8. Мнимый больной 26

9. Взаперти 29

10. «Одобрено королем!» 32

11. Весточка 35

12. Пол выходит за порог 38

13. Пламя Шиммы 41

14. Исход 45

15. Обретение голоса 51

16. Преступная шайка 55

17. План Доктора 59

18. На реке 63

19. Всё хорошо 68

20. Благородный Дюк 75

21. Счастливчик 78

22. Берта 82

23. «Сладость Акраима» 89

24. Пепелище 97

25. Фоксийцы 104

26. Акраим 110

27. Крыса Йос 116

28. «В домах» 121

29. Падение Равнланда 126

30. Ворон 131

Эпилог 138

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/