Глава 1

Если бы этот городок был живым существом, то теперь непременно бы задохнулся в клубах пыли, что поднимаются, едва по дороге промчится вереница грузовиков. Городок со всех сторон облеплен убогими домишками, стоящими друг от друга на почтительном расстоянии, будто хозяева не хотят, чтобы другие топтали землю у их порога.

 

Удивительное место здесь! Свернешь с обхоженной тропинки, и будто бы на кладбище попал. Певчие птицы редко попадаются на глаза, куда чаще можно увидеть стервятников, у которых в клювах висят здоровенные куски мяса, недавно содранного с костей. Они грозно сверкают глазами и пятятся назад, не забыв при этом принять самый что ни на есть опасный вид, угрожая расправой, если подумаешь напасть. И ни души здесь не встретишь, окромя одиноких фермеров, да побирающихся по чужим останкам падальщиков. Но стоит вернуться на дорогу, как жизнь начинает бить ключом.

 

Маленькая товарная площадь — перевалочный пункт для фургонов, везущих пассажиров из большого города в сельскую местность, подальше от суеты и нервотрепки — всегда кишит покупателями и их детьми вперемешку с детьми здешними. Торговцев здесь — по пальцам пересчитать, они продают все: от домашней утвари и фермерских продуктов до запчастей к машинам и новехоньких радиоприемников, какие даже в городе трудно достать. У самой дороги, едва начинается брусчатка и маленькие бакалейные ряды, стоит двухэтажное свежевыкрашенное в желтый, цвета лимона, здание, уже несколько лет работающее как комфортабельный мотель. Приезжие нередко останавливаются здесь, ибо дорога до города тяжела и длинна, на ночь глядя никто не рискует ехать. Индейцев здесь нет уже давно, только редко-редко можно увидеть среди пестрой толпы человека, черты лица которого напоминают коренных жителей.

 

Никто из здешних жителей или гостей не боится ни воров, ни преступников масти покруче. Если кто и не досчитается в своем кошельке пары десятков долларов, то шума не поднимает: дети торговцев частенько шарят по чужим карманам. Богачей здесь не бывает, основная масса — люди среднего достатка, у которых при виде тощих мальчишек в панаме с рваными полями и в грубых полотняных штанах, закатанных по колени, на глаза слезы наворачиваются. Да разве поднимется рука на босого оборванца? Пусть бежит с украденными долларами, может, купит себе одежду получше.

 

Но кроме детей, воровать на торговой площади больше некому. Ни шатающаяся пьянь, ни воры-карманники, ни убийцы здесь не бывают. Они все сидят в тюрьме, единственной в городке, к которому ведет объезженная дорога через товарную площадь. Их крайне мало, одноэтажное здание на сотню камер наполовину пусто, да и откуда взяться преступникам среди простых фермеров? Приезжих, как правило, здесь не боятся, потому что наверняка знают, что поживиться в городе попросту нечем.

 

Очередной поток пыли настиг перевалочный пункт и накрыл бакалеи. Чем дальше в полупустыни — тем страшней бури, приносящие с собой песок. Сумерки смешались со стеной пыли, и вся товарная площадь погрузилась в полумрак. Приезжие и горожане засуетились, ища место для укрытия: кто тут же нырнул в машины, кто спрятался под навесами бывшей железнодорожной станции, а кого сердобольные торговцы пустили к себе в дома, пока не стихнет буря, верней, ее отголосок. Куда хуже было тем, кто находился в сердце песчаных карьеров, на севере плавно переходящих в прерии. Там ветра закручивали получше, чем ураган Матильда. Торговцы поспешили накрыть свои прилавки и скрылись за деревянными дверьми. Оживленные голоса смолкли так же быстро, как налетела буря.

 

Вскоре невдалеке показался старенький помятый форд с ржавыми пятнами на переднем бампере, некогда блестевшем отполированным металлом. Машина рвалась сквозь песчаную бурю, но даже и без того тусклые фары выглядели как почти бесцветные точки на фоне каскада частиц, и казалось, будто автомобиль никуда не движется. Форд достиг крайнего домика, что прилегал вплотную к стене разрушенной станции, и резко затормозил, закапываясь колесами в песок. Дверь домика немедленно отворилась, из нее высунулась чья-то толстая рука, которая тут же схватила за ручки чемодан, который был пропихнут в еле открывшуюся под натиском ветра дверцу машины, и столь же стремительно исчезла. Владелец чемодана погасил фары и с трудом вылез из тесного салона, отогнув ворот кожаной куртки и прикрывая им лицо от больно бьющих частичек земли. Послышался глухой стук, который был бы в разы громче, если бы не вой ветра, и водитель форда нырнул в приоткрытую дверь домишки. Старая дама, что наблюдала за этой картиной через окно дома напротив, тут же задернула занавеску.

 

Джейми Нокс присел на лавочку на пороге очень даже уютного дома и принялся вытряхивать песок из ботинок. Земля сыпалась из них так, как не сыпалась с вершин карьеров. Ему пришлось толкать целых два часа машину до заправочной, которая на деле выглядела скорей как пункт приема металлолома. Ее владелец содрал с него вдвое большую сумму, чем сам Нокс тратил на бензин в городе, но жаловаться было грех: подступавшая буря уже вовсю дышала ему в спину.

 

Он завел мотор в тот момент, когда песчаная стена образовалась далеко позади него и начала приближаться с сумасшедшей скоростью. Температура в эпицентре обычно зашкаливала, грозя сжарить попавшихся на пути людей заживо, но дальше карьеров буря никогда не выходила. Нокс вжал педаль в пол и понесся к товарной площади. Но как бы он ни торопился, его старенький форд не смог удрать от песчаной завесы. Земля забилась во все щели так, что ее можно было выгребать из салона до вечера. Песок хрустел и под ногами и в ботинках: пока Нокс толкал машину, по щиколотку утопая в нем, обувь как ковш собрала все, что только могла. Чертов песок скрипел даже на зубах, но как ни хотел Джейми, а отплеваться не мог.

 

Хозяин дома, почти уже старик, довольно бодро выглядящий для своих лет, тяжело отдувался, пока перетаскивал увесистый чемодан Нокса в гостиную. Может, сам чемодан-то и не весил много, но лишний вес старика окупил недостаток тяжести с лихвой. Когда весь песок высыпался, Нокс прошлепал в убого оборудованную ванную и открыл кран, чтобы смыть грязь с лица. Кран решил, что одним умыванием не обойтись и необходимо срочно принять душ, а потому, едва ручка повернулась, холодная вода окатила его с ног до головы. Набитые песком носки теперь еще и промокли, и он не знал, как бы ему выругаться, чтобы выразить все свои чувства.

 

Осторожно ступая по полу, чтобы не подхватить в довесок еще и занозу на вылезших из-под краски досках, он вышел в коридор. В дверях гостиной показалась голова мальчугана, но тут же исчезла, едва взгляд Нокса упал на нее. Обклеенный самыми разными наклейками и этикетками чемодан стоял у продавленного дивана и издалека выглядел совсем новеньким, но стоило приблизиться, и все потертости, а кое-где еще и дырочки, светили так ярко, что становилось стыдно за такой неопрятный багаж. Голова мальчугана снова вылезла из-за косяка, но на этот раз тяжелая рука сунула ее обратно, и вместо нее на пороге появился старик. Хозяин дома молча протянул Ноксу конверт из довольно дорогой бумаги с марками и штампом городского почтамта и прошествовал мимо, даже не задержавшись взглядом на госте. Старик с момента его приезда не сказал ни слова, и ему показалось, что тот на самом деле нем.

 

Нокс задумчиво пробежался взглядом по лицевой части конверта и прошел, не глядя на пол, в гостиную. Любопытного мальчишки, который наверняка был внуком хозяина, нигде не было видно. Нокс плюхнулся на диван со всей высоты своего роста, отчего он показался неожиданно низким, и принялся распечатывать конверт без всяких приспособлений, как мог только он один. Письмо было напечатано на машинке без единой правки и ошибки. Бумага была такой же, как та, из которой был сделан бланк телеграммы, предшествовавшей письму. Как и в телеграмме, конверт был подписан неким Теодором Лоуэллом, но Нокс не знал ни человека, скрывавшегося под этим именем, ни самого имени. Иногда ему приходили телеграммы от совершенно неизвестных ему людей, и когда пришла очередная от Лоуэлла, он по привычке чуть не выбросил ее. Благо, сразу вспомнил, что этот Теодор Лоуэлл — один из многочисленных знакомых его коллеги по работе.

 

Нокс неторопливо развернул письмо, сложенное втрое, и увидел, что текста оказалось не так уж и много, а в уголке стоял штамп того же почтамта, откуда были телеграмма и конверт.

 

«Ув. Дж. Нокс! — гласило письмо, — если вы читаете эти строки, значит, вы все же не передумали, и мое предложение пока остается в силе. Письмо вам должен был передать хозяин той лачуги, куда я вас послал. Его все зовут Джонсом, он ничего не имеет против, да и вряд ли может возразить. Не спешите злиться на его неразговорчивость — в молодости с ним произошел ужасный случай, который навсегда лишил его способности говорить. Я дал ему четкие указания, так что не бойтесь оказаться выставленным на улицу. Рекомендую до моего приезда оставаться внутри, в этой области частенько случаются песчаные бури. Поедем мы на моей машине, так что смело можете оставлять взятый напрокат форд Джонсу, он отправит его обратно и заплатит по счетам. Также надеюсь, что вы захватили теплую одежду, как я упоминал, она пригодится. Если что-то вы забыли, в лагере есть все, что нужно.

 

По приезде к Джонсу вам останется только ждать меня. Я приеду где-то между двумя и тремя часами пополудни, но могу и запоздниться, дорога здесь непростая. В город мы не поедем. Наш с вами общий приятель Иммс будет ждать нас в лагере. Сам лагерь находится на восточном склоне Сьерра-Невады, где едва начинается основной массив можжевеловых лесов. Мы пробудем там день, после чего группа соберется в полном составе, и мы начнем восхождение. Отвечаю на ваш вопрос, который вы послали мне в ответной телеграмме: наше восхождение закончится в верхних горных лесах, не доходя до субальпийского пояса. Там нам совершенно нечего делать».

 

Нокс взглянул на часы, трещина на стекле которых шла поперек циферблата, и понял, что ему придется еще долго дожидаться Лоуэлла. Он аккуратно сложил письмо и сунул его обратно в конверт, который тут же отправился в глубокий внутренний карман куртки. Немного погодя, он стянул с себя куртку, почувствовав, что немного перегрелся, и остался в одной тонкой рубашке в клетку, матерчатых летних брюках и полупромокших носках, которые уже начинали светиться в пальцах.

 

В ноябре в прибрежных районах всегда было весьма прохладно, и чем северней двигаешься по прибрежной зоне, тем сильней становится холод. Нокс это хорошо знал, ведь жил он как раз в таком районе, в соседнем штате Орегон. Ему, конечно, было известно, что в Калифорнии бывает, мягко говоря, жарковато, но он понятия не имел, каков здесь климат осенью. Вместо того чтобы узнать это, он просто решил ехать в кожаной куртке. После нескольких часов езды Нокс просто запарился и хотел, было, стянуть с себя ее, но заглохший мотор и приближающаяся буря тут же выветрили из его головы это желание.

 

Прошло немного времени, когда в дверях показался тот же самый любопытный мальчуган, но на этот раз он не стал ни прятаться, ни высовываться из-за стены. Он нес в руках поднос, и даже со своего «низкого» положения Нокс разглядел на нем чайную чашку, на край которой была нанизана лимонная долька, и тарелка, на которой лежали несколько булочек с повидлом. С одного конца булочка имела дырку, с которой немного вылезло повидло, и Нокс подумал, что это был персиковый или абрикосовый конфитюр. Мальчик вручил ему поднос, но не спешил убирать с него руки, внимательно оглядывая гостя с ног до головы.

 

— Вы с севера? — внезапно спросил он, опустив руки.

 

— Да, но не с того, где полярные медведи живут, — дружелюбно отозвался Нокс. — Спасибо за чай.

 

— К нам часто заезжают с Орегона или Вашингтона, — продолжал мальчик, переминаясь с ноги на ногу. — Они тоже так одеваются.

 

Он нахмурился, и тогда мальчик указал на кожаную куртку, покоившуюся на оклеенном чемодане.

 

— В это время года у нас холодней, чем здесь, — кивнул Нокс. Очевидно, мальчик был таким же дилетантом в области погоды в соседних штатах, как и он сам.

 

Мальчуган намеревался продолжить разговор, но проследив взгляд Джейми, обернулся и увидел суровое лицо деда в дверях. Старик покачал головой и поспешил скрыться в темном коридоре. Мальчику ничего не оставалось, как только следовать за ним.

 

Аппетит у Нокса отчего-то пропал, он все еще чувствовал, как скрипит песок на зубах. Он лениво сжевал одну булочку, запив ее двумя глотками чая, и откинулся на помятую спинку дивана, которая, впрочем, была куда мягче сидения. Он сомкнул воспаленные веки и просидел так очень долго, пока старые часы с маятником не пробили третий час. Он даже не заметил их вначале, да и теперь не взглянул на них, только что-то пробормотал и вновь закрыл глаза.

 

Дремота одолела его после столь утомительного путешествия, и только вой мотора заставил Нокса пробудиться. Он взглянул на часы и обнаружил, что было уже четыре. В доме стояла тишина, но с открытого окна доносились голоса, привычный рыночный шум и гудение моторов машин. Буря уже давно прошла, оставив после себя песок буквально везде. Он был даже на полу гостиной, ибо хлипкие оконца, которые едва запирались плотно, пропускали через щели буквально все.

 

Нокс поднялся с дивана и размял сильно затекшую шею. Солнце узкой полоской пробивалось в гостиную, но коридор по-прежнему оставался темен. Он прихватил с собой куртку, повесил ее болтаться на плече, и толкнул входную дверь, которая на солнце вся светилась щелями.

 

На товарной площади как и до налетевшей бури толпились покупатели, но машин стало гораздо меньше. На пространство перед лачугой Джонса въехал двухместный багги, на вид спортивной модели. Сама машина выглядела довольно прозаично, ведь мода на багги столь возросла, что теперь каждый житель пустынных карьеров стремился приобрести такую модель. Водитель круто развернул багги на сто восемьдесят градусов, и на Нокса полетел столб пыли. Лишь когда машина остановилась, и у него прекратился приступ кашля, Джейми смог разглядеть водителя. Из-под ворота рубашки с коротким рукавом торчал шелковый платок, который скрывал его лицо по самую переносицу. Очевидно именно так он и спасался от песчаных бурь, ведь открытая машина не могла укрыть от них. Он расстегнул все пуговицы жилетки охрового цвета и вылез из машины. На ногах его - сапоги, в которые заправлены штанины, а на широком кожаном поясе понавешано столько, сколько украшений не вешают на новогодние елки.

 

Нокс обернулся и чуть не налетел на Джонса, который незаметно подошел к дверям и тоже наблюдал за приехавшим. Встретившись с ним взглядом, старик тыкнул толстым пальцем в сторону владельца багги, а затем тем же пальцем указал на своего гостя.

 

— Это Лоуэлл? — Нокс догадался, что хотел сказать старик.

 

Тот кивнул в ответ и протянул ему чемодан. Нокс сердечно поблагодарил хозяина дома и спустился со ступеней. Когда он в последний раз обернулся, дверь уже была закрыта.

 

— Джонс никогда не отличался дружелюбием, — послышался высокий мужской баритон.

 

Он повернулся и встретился взглядом с карими глазами водителя багги. Тот снял с лица платок, и Нокс заметил, как на его лбу проступили крупные капли пота. Да и сам Нокс почувствовал, что воздух заметно нагрелся, и товарная площадь теперь походила на печку.

 

— Теодор Лоуэлл, — водитель багги сделал два широких шага к нему и протянул ему руку.

 

Лоуэлл оказался намного выше, чем казалось ему издалека. Он был почти на голову выше него и загородил своими широкими плечами солнце, отчего уже вспотевший Нокс оказался в тени. Немного присмотревшись, он заметил посеребренные пряди в каштановых волосах у того.

 

— Рад знакомству, — Нокс активно затряс руку Лоуэлла и по привычке улыбнулся. — Как добрались?

 

— Вместе с бурей, — Лоуэлл указал на свое лицо, и он увидел, какой грязной была кожа. Чистый участок вокруг глаз говорил о том, что Лоуэлл ехал в мотоциклетных очках. — Вы тоже застали бурю, как я понимаю?

 

— Да, мотор заглох посреди дюн, пришлось толкать машину до ближайшей заправочной. Благо, один из здешних жителей указал мне дорогу.

 

— Что же, теперь ничего страшного вам не грозит. Сейчас мы поедем через Долину Смерти, а там, ближе к Сьерра-Неваде, уже никаких песков.

 

— Мы непременно должны ехать через Долину?

 

— Это самый короткий путь к горам. Не беспокойтесь, в ущелье мы спускаться не будем. Да и не то сейчас время года, чтобы нам беспокоиться о жаре.

 

Лоуэлл виновато улыбнулся, видя, как Нокс скорчил недовольную гримасу, и забрал у него куртку с чемоданом. В машине оказался небольшой багажник, куда без труда залезли все вещи.

 

Багажа у Лоуэлла не было, Нокс лишь увидел несколько бутылок с водой и веревки. Теодор ловко запрыгнул на сидение, приглашая своего нового попутчика следовать за ним. Тот осторожно прошагал к машине, чувствуя, как немного хлюпают еще не просохшие носки, и занял свое место. Сидение оказалось до того горячим, что он едва сдержался от того, чтобы не вскочить с него. Лоуэлл круто развернулся и рванул через товарную площадь в сторону города.

 

Впервые за всю свою длительную поездку Нокс пожалел, что не захватил с собой шляпы. Солнце здорово припекало его и без того выгоревшие волосы, которые выглядели как сноп соломенных тростинок. Он дотронулся до головы и понял, что она нагрелась не хуже, чем сидение, на которое он столь поспешно приземлился. Лоуэлл снова натянул шарф на нос и надел мотоциклетные очки, отчего со стороны выглядел, мягко говоря, странно. С обеих сторон машины высоко поднимался песок: так быстро ехала машина.

 

Нокс, привыкший ездить в закрытых автомобилях, чувствовал себя некомфортно. Ему казалось, что в любой момент он может попросту вывалиться на раскаленную землю, хоть ремень безопасности и крепко держал его. Чтобы не испытывать свои нервы, он перевел взгляд на бардачок. Стрелка спидометра над ним находилась на делении почти предельной скорости, очевидно, Лоуэлл был мастером езды по здешнему кошмарному бездорожью. Крышка бардачка отчего-то была приоткрыта, и вещи внутри каким-то чудом не вываливались от сильной тряски. Нокс сумел разглядеть какой-то стеклянный предмет, который то и дело позвякивал, маленькую, с ладонь, книжку и амулет, видом походивший на те, что вешали на себя индейцы.

 

Багги сильно тряхануло, Лоуэлл выкрутил руль, сбросив перед этим скорость, и они выехали к краю ущелья. Впереди были сплошные дюны, кое-где из них торчали низенькие растения, а немного левей зияла огромная пропасть, в которой можно было буквально сжариться на солнце. Летом здесь было столь жарко, что и тех запасов воды, которые были в багажнике, не хватило бы и одному человеку, чтобы спастись от неконтролируемой жажды. Лоуэлл нажал на газ, и Нокса буквально вдавило в спинку сидения. Впереди не было видно ничего, кроме бескрайних песчаных барханов. Джейми немного сполз на сидении и прикрыл сильно уставшие глаза.

 

Второй раз за день Нокса ждало резкое пробуждение. Шум мотора прекратился, и вокруг повеяло прохладой. Он распахнул глаза и уже не увидел ни яркого солнца, ни песка. Почти со всех сторон их окружали леса, вокруг пахло хвоей и свежестью. Отовсюду доносились крики птиц, а где-то между стволами мелькали зверьки. Он перевел взгляд в противоположную сторону и увидел бескрайнюю гладь озер, в которой отражались горы. На ближайшем к ним берегу Нокс четко различил силуэт барибала, который мирно попивал воду, даже не обращая внимания на детеныша толсторога, который испуганно жался к кромке на другом берегу. Нокса окружали леса, каждое мелкое животное с любопытством разглядывало его, вот только его попутчика нигде не было видно. На водительском сидении он увидел очки и шарф Лоуэлла. Отстегнувшись, он вылез из машины, намереваясь взять куртку, но на полпути к багажнику вспомнил, что Теодор запер его на ключ. Нокс сильно озяб, и ему ничего не оставалось делать, как только оглядывать здешние виды и ждать возвращения Лоуэлла.

 

— Дальше пойдем пешком, — услышал Нокс голос попутчика.

 

Раздался треск сучьев, и тот появился из-за толстого ствола сосны. На нем была дубленка, а в руках он держал массивный рюкзак. Он отпер ключом багажник и извлек чемодан и куртку Нокса. Тот поспешил одеться, но не почувствовал сильного облегчения: кожа была с тонкой подкладкой и никак не грела.

 

— Лучше оденьтесь потеплей, — заметил Лоуэлл. — У меня есть теплая одежда, если вам нужно.

 

— Если у вас найдется куртка, буду благодарен, — отозвался Нокс.

 

Лоуэлл кивнул. Он прислонил рюкзак к заднему бамперу и направился в тот же проход между сосен, из которого появился. Нокс отпер чемодан и отыскал на дне свитер. Быстро натянув его на себя, будто боялся, что за ним подглядывают, он кое-как свернул куртку и бросил ее поверх остальных вещей. Крышка чемодана теперь закрылась с трудом. Лоуэлл не появлялся уже не меньше двух минут, и нетерпеливый Нокс решил узнать, куда он прошел. Приблизившись к стволу высокой сосны, по размашистым лапам которой прыгали сойки, он увидел огромную рощу. Стволы сосен были непомерно широкими, отчего лес походил на сказочный. Между стволами он едва разглядел маленькую хижинку, дверь которой отворилась, и на пороге показался Лоуэлл, несший в руках точно такую же дубленку, что была на нем самом. Завидев его, Теодор дружелюбно улыбнулся.

 

— Здесь есть несколько домиков, — пояснил Лоуэлл, — они что-то вроде перевалочного пункта. Мы здесь храним припасы и вещи, иногда ночуем, прежде чем подняться в горы.

 

— Так вы неоднократно туда поднимались? — спросил Нокс, натягивая дубленку и беспрестанно стуча зубами.

 

— Да, частенько делаем вылазки.

 

— А как долго нам подниматься до лагеря?

 

— По времени это не займет и полутора часов. Главное не отставайте, слушайтесь меня и не отвлекайтесь на посторонние звуки. Они могут быть прекрасны, но несут с собой гибель.

 

Нокс нахмурился. Конечно, его друг Иммс предупреждал, что в горах опасно, да и сам он это знал. Он был достаточно хорошим биологом, чтобы не знать, каких животных стоит опасаться. Но серьезное лицо Лоуэлла выглядело довольно странно, будто тот знал что-то, но не хотел этого сообщать.

 

Лоуэлл поднял рюкзак и внимательно перепроверил его содержимое, часто поднимая голову и озираясь по сторонам. Нокс, взглянув на свой чемодан, почувствовал себя полнейшим дураком. Ему бы следовало тоже взять рюкзак, но отсутствие опыта дальних путешествий сделало свое дело. Он лишь надеялся, что у Теодора и на этот случай есть все необходимое.

 

— Лоуэлл? — позвал он.

 

Тот не обратил на него ни малейшего внимания. Он переложил часть вещей со дна в разнообразные кармашки, нашел рацию, повесил ее на свой и так уже завешанный пояс и принялся укреплять лямки рюкзака. Нокс снова позвал попутчика, но тот так и не откликнулся. Ему это показалось странным. Он прошел чуть вперед так, чтобы Лоуэлл уж точно заметил его. Тот закрепил лямки и взгромоздил рюкзак на спину. Только после того, как он закончил возиться, его взгляд наткнулся на встревоженное лицо Нокса.

 

— Что с вами? — между бровей Лоуэлла пролегла складка. Он уже не выглядел таким беззаботным и дружелюбным, каким приехал на товарную площадь.

 

— У вас хороший слух? — вдруг спросил Нокс.

 

Было видно, что Лоуэлл был в замешательстве. Он немного замялся, но все же ответил:

 

— Правое ухо очень остро слышит все звуки.

 

— А левое?

 

Последовала некоторая пауза. Нокс перевел взгляд на левое ухо Лоуэлла и заметил глубокий шрам под виском, совсем рядом с ушной раковиной. Тот, видимо, понял, куда он смотрит, и пояснил:

 

— Несколько лет назад меня здорово поранили. Барабанная перепонка лопнула… так что, теперь я совершенно глух на левое ухо. Поэтому лучше рядом со мной идти по правую мою руку.

 

Рот Нокса сложился в прямую линию. Ему вдруг стало неловко за свою бестактность, но Лоуэлла, очевидно, это нисколько не задело. Он снова беззаботно улыбнулся Джейми и взял его чемодан.

 

— А как же машина? — спросил Нокс, когда Лоуэлл направился в сторону спуска к озеру.

 

— Она здесь никому не нужна, я спокойно оставляю ее здесь на неделю.

 

Нокс озадаченно кивнул и попытался забрать чемодан у Лоуэлла, потому как ему было жутко неловко перед новым знакомым, но тот даже не обратил ни малейшего внимания на него. Он спокойно спустился рысцой по склону и остановился, терпеливо ожидая, пока тот спустится за ним. Глубоко вдохнув свежий воздух, Джейми Нокс шагнул навстречу своему самому кошмарному путешествию в жизни.

 

ГЛАВА 2.

Солнце начинало клониться к горизонту, когда Лоуэлл вывел своего попутчика из густого леса. По дороге им встретилось немало представителей тамошней фауны, и Нокс почти каждую минуту останавливался, чтобы проследить за очередной вспорхнувшей с сосновых веток сойкой или прячущимся за стволами вековых деревьев толсторогами.

Он приехал сюда вовсе не затем, чтобы удовлетворить научное любопытство, но, как истинный биолог, не мог себя пересилить. Каждый шорох в листве или крик в пышных кронах привлекал его внимание. Лоуэлл всякий раз останавливался и терпеливо ждал, пока его попутчик оторвется от созерцания видов. Он всем своим видом выражал понимание, но Ноксу казалось, что скоро его нервы сдадут. От съемок на фотоаппарат пришлось отказаться, да и довольно дорогая пленка лежала где-то на дне чемодана, тщательно запакованная в цилиндрической формы контейнеры.

Нокс никогда не был заядлым путешественником, и уже после нескольких сотен метров подъема почувствовал сильную усталость. Воздух, становившийся все холодней по мере их подъема, теперь драл носоглотку, и он не мог позволить себе сделать хоть глоток воды, которую в огромных количествах нес на спине Лоуэлл. Последний шел настолько бодро, что Нокс только удивлялся его энергичности и проворности.

После долгого подъема пошла совершенно плоская местность, где и деревья стали попадаться куда реже. Нокса посетила надежда, что Лоуэлл сделает привал, но преодолев последний уступ, он обнаружил, что попутчик шел далеко впереди, не потеряв ни капли энергии. Немного отдышавшись, он рысцой нагнал проводника.

Лоуэлл остановился перед огромной сухой корягой, лапы которой расходились в разные стороны и покачивались на ветру, и поднял голову. На их пути вырастала довольно высокая каменистая стена, которую при желании можно было преодолеть только со скалолазным снаряжением. Нокс явственно слышал, как где-то наверху этой скалы жутко выл ветер, а ветки сосен громко трещали и ломались под его напором.

Солнце скрылось за тяжелыми тучами, затянувшими почти все небесное полотно, и окружавший их лес стал совершенно унылым и негостеприимным. Лоуэлл тряхнул седеющей головой, и тоненькая сосновая веточка, запутавшаяся в его волосах, слетела в пожухшую траву. Он опустил чемодан Нокса на прогалину сырой земли и объявил долгожданный привал. Ветер взвыл с новой силой, чуть не повалив чемодан на бок, и Нокс решил придавить его своим весом, не найдя другого подходящего для отдыха места.

Теодор отошел на несколько шагов и принялся расхаживать по сырой земле, очевидно, прикидывая дальнейший маршрут. Когда он повернулся к Ноксу левым боком, тот заметил на его поясе короткоствольное ружье. Но Джейми надеялся, что оружием воспользоваться не придется. Серьезно опасаться здесь нужно было гризли, но уже то, что медвежата барибала спокойно расхаживали на окраине опушки, говорило о сравнительной безопасности. Нокс знал, что барибал ни за что не сунется на ту землю, где царствует гризли.

На лес опустились сумерки. Нокс поднял глаза и увидел, как на фоне свинцового неба мелькнули широкие крылья ястребиной совы. С каждым дуновением ветра или движением животного лес оживал. Усталые глаза Нокса начали слезиться, и вскоре движение каждого животного превращалось в непрерывное мелькание. Он так долго сидел, уставившись в одну точку, что мелькание превратилось в одну сплошную и постоянно движущуюся стену. Он несколько раз проморгал и закрыл ладонью глаза, чтобы избавить себя от мучений. Он не знал, сколько времени прошло, пока тяжелая ладонь Лоуэлла не опустилась на его ноющее плечо, которое он даже не заметил, когда ушиб.

- Что с вами? – обеспокоенно спросил Лоуэлл, наклонившись к его лицу. – У вас нездоровый вид.

- Я очень долго ехал по яркому солнцу, глаза сильно устали, - Нокс протер тыльной стороной ладони слезящиеся глаза. – Уже все мелькает, как на карусели сидишь.

- Мелькает? – Теодор выпрямился, и его ладонь упала с плеча Нокса.

- Да, животные скачут туда-сюда между деревьями, и от их постоянного мелькания в глазах рябит.

- Как скоро вы сможете продолжить путь? – голос проводника прозвучал до странности напряженно.

- Дайте мне две минуты.

Лоуэлл сильно нахмурился, но все же кивнул. На лице его выступили желваки, он поспешно отвернулся и принялся вертеть головой во все стороны, будто искал кого-то среди стволов деревьев.

- Нам нельзя здесь долго оставаться, - еле слышно проговорил он, будто бы обращаясь к самому себе.

Нокс глянул на ссутулившуюся спину Лоуэлла, и ему показалось, будто далеко впереди него загорелось два огонька, которые тут же погасли, оставив после себя светящийся след в воздухе. Он тряханул головой и наваждение исчезло. Решив больше не испытывать свою выносливость, он поспешно поднялся и размял затекший голеностоп. Он взялся за ободранные ручки чемодана, которые тут же больно впились ему в кожу, и предусмотрительно обошел Лоуэлла с правой стороны. Стеклянный взгляд того был устремлен куда-то вглубь леса, который далеко впереди начинал круто спускаться вниз. Ноксу показалось, что Лоуэлл смотрел именно туда, где возникли те горящие точки.

- Идем? – спросил не на шутку обеспокоенный Нокс. Вернее сказать, жутко напуганный своими странными галлюцинациями и застывшим безжизненным взглядом Лоуэлла. Тот медленно кивнул и, даже не глядя, забрал из рук Нокса его чемодан, продолжив путь своим привычным энергичным шагом.

Нокс не мог с точностью сказать, как долго они шли. Наручные часы с разбитым стеклом показывали восьмой час. Из-за набежавших откуда ни возьмись туч сумерки с каждой минутой только сгущались, но стоило путешественникам взобраться выше, где деревьев было еще меньше, как вокруг немного посветлело. Его не оставляла мысль, что где-то там, между дальними стволами постоянно что-то мелькает, будто неведомый зверь идет по их пятам и зорко за ними следит.

Нокс стал глядеть себе под ноги, изредка поглядывая на Лоуэлла, но боковым зрением все еще улавливал движение в глубине редкого леса. Когда они поднялись еще на уровень выше, он почувствовал, что его ноги совсем озябли. Да и неудивительно, ведь оделся он непростительно легко для такой дальней прогулки. Еще несколько часов назад его душил ворот рубашки, а яркое солнце припекало макушку, а теперь холодный порывистый ветер норовил сбить с ног.

Впереди показался довольно высокий уступ, который становился только выше, если идти влево. Лоуэлл сообщил, что это единственный относительно невысокий уступ, на который они смогут забраться. Забросив чемодан Нокса наверх, Лоуэлл ловко запрыгнул на торчащие из скалы камни и вскарабкался наверх, будто тяжелого рюкзака у него за спиной и вовсе не было. Нокс шумно выдохнул и начал аккуратно взбираться по камням.

Хоть высота была и небольшая, его все равно одолел приступ страха высоты, который мучал его с самого детства. На помощь пришла широкая ладонь Лоуэлла, которая схватила Нокса за шиворот и с силой потянула на себя. Джейми не переставал удивляться физическим способностям попутчика. Он всегда весил довольно внушительно для того, чтобы вот так просто поднять его одной рукой, а Лоуэлл даже не выказывал признаки усталости. Прирожденный путешественник, подумал Нокс.

Последней, как выразился Лоуэлл, инстанцией их путешествия был довольно густой лес, в глубине которого было так темно, что хоть глаз выколи. Ноксу стало не по себе. Он никогда не стыдился признаться, что немного трусоват, но сказать теперь это Лоуэллу язык не поворачивался. Наверняка у него сложилось хорошее впечатление о попутчике, который за всю дорогу не выказал недовольства, не болтал под руку и шел след в след за своим проводником. Нокс решил полностью положиться на Теодора, ведь по словам того, эти места он проходил не раз. А значит, он знает, что делать, если случится что-то непредвиденное.

- Умеете стрелять, мистер Нокс? – спросил вдруг Лоуэлл, стаскивая с себя рюкзак.

- Уметь умею, но криво, - безрадостно отозвался Нокс.

- Не важно, главное, что умеете.

Немного покопавшись в рюкзаке, Лоуэлл отыскал в нем фонарь с довольно длинной ручкой, который тут же протянул Ноксу. Себе он достал еще один точно такой же фонарь, а затем снова забросил рюкзак на спину.

Дубленка скрывала его фигуру, но Нокс отчего-то был полностью уверен, что Лоуэлл довольно худ. Ему так казалось оттого, что его лицо выглядело как обтянутый кожей череп. Слишком худыми казались ему впалые щеки Лоуэлла. От созерцания своего лица Теодор отвлек Нокса, вручив ему короткоствольное ружье, до недавнего времени болтавшееся у него на поясе. В ответ на недоуменный взгляд он поднял в воздух револьвер.

Нокс, было, решил взять несение собственного чемодана на себя, но Лоуэлл коротко отрезал: «нет», - и взял багаж в ту же руку, в какой нес фонарь. Шумно вдохнув свежий холодный воздух, наполненный запахом смолы и сосновых веток, Лоуэлл двинулся в чащу.

Нокс вертел головой во все стороны, но уже не из-за натуралистской привычки. Свет фонарей проникал глубоко в лесную чащу, но быстро съедался непроглядной темнотой. С одной из веток вспорхнула сова, раздраженная ярким светом, и Нокс явственно почувствовал на коже лица поток воздуха, принесенный ее крыльями. Лес был наполнен самыми разными звуками: от пения цикад и сверчков, до шороха веток, задеваемых разными зверьками. Эту идиллию даже не нарушал хруст ломающихся под их ногами веток. Внезапно безжизненная до сих пор рация на поясе Лоуэлла затрещала, и треск этот отдался эхом по всей чаще. Лоуэлл молниеносно прикрыл динамик своей широкой ладонью и начал что-то яростно крутить на аппарате, пока треск не затих, а потом и вовсе смолк.

Какой-то маленький зверек, взволнованный чужеродным звуком, выскочил из своего укрытия прямо им под ноги и дал деру в зловещую темноту. Эстафету приняла очередная сова, а быть может, и та же самая, что пролетела перед самым лицом Нокса. Она вспорхнула с ветки и спланировала к дальней сосне, и он хорошо видел ее широкие крылья.

Больше никто не подал знаков жизни. Лес замер.

Лоуэлл держал револьвер у самого лица и осторожно ступал по заросшей мхом земле. Нокс старался от него не отставать: ночные прогулки по лесу начинали его пугать. Он не верил в духов и призраков, в лесу и без них хватало существ, которые запросто могли покалечить. И чем скорее Лоуэлл доведет их до лагеря, тем лучше. Он взглянул на часы: стрелки остановились на отметке «без десяти десять». Дорога явно заняла не полтора часа, и даже не два, проводник сильно приуменьшил. То ли он просто не хотел пугать попутчика, то ли ему самому казалось, что время путешествия невелико. Где-то вдалеке, за их спинами, послышался протяжный вой, послуживший напоминанием, что им надо как можно скорей заканчивать путешествие.

- Не знал, что здесь водятся волки, - прошептал Нокс, непроизвольно оглядываясь в ту сторону, откуда, по его мнению, вой доносился.

- Это не волки, - отмахнулся Лоуэлл, полностью сосредоточенный на дороге, - и не койоты.

- Но не медведи же!

- Это кое-что похуже.

- Хотите напугать меня несуществующими в жизни легендами? – самоуверенно поинтересовался Нокс, хоть и не считал, что фраза прозвучала убедительно.

- Я не про оборотней, если вы о них подумали. Мы уже близко, давайте прибавим шагу.

В подтверждение своих слов Лоуэлл указал дулом револьвера вперед, и Нокс увидел между необъятными стволами сосен яркий свет от костра. Мысль о том, что они уже пришли, прибавила сил, и Нокс стал идти быстрее.

По мере приближения к источнику света он слышал все более громкие и громкие голоса, преимущественно мужские. Оказавшись у сосен, освещенных ярче всех, Нокс обнаружил пологий спуск. Там, внизу, раскинулся лагерь в два десятка палаток, поставленных вкруг двух ярко пылающих костров. У палаток примостились собаки крупной масти, Нокс насчитал их не меньше десяти. На всех были надеты массивные ошейники, совершенно одинаковые на вид. Там же, у дальнего костра он разглядел суховатую фигуру Иммса, на плечи которого была накинута плащ-палатка. У костров были положены массивные бревна, на которых в рядок сидели члены группы Лоуэлла.

Женщин Нокс насчитал только три, лицо одной ему показалось даже знакомым, мужчин было пятеро, двое молодых людей примостились с самого края, а где-то посередке затесался мальчик лет двенадцати. Его-то присутствие и сбило Нокса с толку. Над костром висел котелок, аромат специй доносился даже до его носа. Кое-кто уже вовсю прихлебывал из мисочки, а кто-то только дожидался своей очереди. Остальные либо были заняты изучением карт местности (если Нокс все правильно увидел), либо ютились в палатках. Пересчитав еще раз их количество, он понял, что пятеро решили остаться внутри. Две палатки, как предполагал он, были предназначены ему и Лоуэллу.

Треск сучьев заставил Нокса резко обернуться. Он застыл на месте и глядел как завороженный на две желтые точки, точь-в-точь такие же, какие ему померещились на привале. Только теперь огоньки были куда ближе и ярче. Они неподвижно висели в воздухе и не мигали, будто страшное существо глядело ему в самую душу. Он непроизвольно попятился, вскинув дуло ружья и готовясь стрелять, если понадобится, но через мгновение врезался спиной в Лоуэлла, чуть не сбив того с ног и не упав сам. Лоуэлл устоял на ногах и удержал своего попутчика.

- Не смотрите туда, - сказал он, - многие путники, которых влекли огни леса, уходили далеко в чащу и больше не возвращались.

Нокс, дрожа всем телом, обернулся, но огни уже исчезли.

- Что это было?

- Чем меньше знаете, тем лучше. Просто следуйте одному простому правилу, которое действует в моей команде: никогда не уходите в лес в одиночку. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Нокс слабо кивнул и вновь обратил взгляд в темную чащу леса. Все что он увидел – сова, взиравшая на него с высокого сука. Лоуэлл потянул его за локоть, и они не спеша спустились в лагерь. Все довольно радостно и тепло встречали Лоуэлла, и первым, конечно же, протянул ему руку Иммс.

Когда Нокс последний раз видел своего товарища – а это было года два тому назад – он выглядел куда свежей. Иммс, по природе своей полнощекий, теперь выглядел совсем как Лоуэлл: осунулся, похудел и страшно устал, хоть и не подавал виду. Он крепко обнял Нокса и от души поздравил с прибытием. Голос его звучал бодро, и у Джейми от сердца отлегло: его друг был сильно утомлен, только и всего. Да и сам Нокс чувствовал себя выжатой тряпкой. Даже тяжелый путь не столько измотал его, сколько эти непонятные огоньки и постоянно прыгающие звери.

Наверно, думал он, это все из-за Лоуэлла. Он вел себя очень странно и не стал ничего объяснять, говоря лишь понятными только ему загадками.

Лоуэлл бросил свой рюкзак в одну из палаток и вытряс всех, кто отлеживался внутри. Теперь его группа выглядела полной. Она пополнилась еще двумя женщинами, которые были несколько старше остальных, одним совсем молодым пареньком, которого порекомендовали как хорошего повара, и двумя взрослыми мужчинами, которые, как оказалось, были давними коллегами Лоуэлла.

Пока его знакомили с членами группы, Ноксу вдруг пришла мысль о том, что он до сих пор не знает конкретной цели экспедиции, но вопрос этот решил отложить до лучших времен. Женщина в очках с тонкой оправой, которая показалась Ноксу знакомой, была таким же биологом, как он, и, как оказалась, действительно была ему знакома. Он помнил ее лицо еще с университетской лаборатории и хотел, было, напомнить ей, что они когда-то были мельком знакомы, но в последний момент отчего-то передумал.

Его до сих пор занимала мысль о тех загадочных огоньках в роще. Занимала и одновременно пугала. Лоуэлл, очевидно, догадавшись, что беспокоит его знакомого, ободряюще потрепал его по плечу и пригласил присесть рядом с другими перед костром, от которого приятно тянуло теплом и запахом горящего дерева.

Веселый разговор не умолкал на минуту. К Ноксу подсел паренек, которого представили первоклассным поваром, назвался Роббом и протянул ему миску, от которой пахло специями и мясом. На деле это оказался суп, который своей густотой походил на жаркое. Даже теперь аппетит не вернулся к Ноксу, но он не стал отказываться от еды хотя бы потому, что жалел свой желудок. Он оглядел людей вокруг костра и нашел Лоуэлла в компании его старой знакомой в очках и еще одного мужчины примерно того же возраста, что и сам Лоуэлл, и с такими же худыми щеками, но бодрым видом.

- Как дорога? – принялся спрашивать Нокса Робб.

- Тяжеловата, - признался тот. – Да и мистер Лоуэлл показался мне каким-то странным.

- Что, начал вам рассказывать старые индейские легенды?

- В том-то и дело, что он вообще молчал. Говорил только какими-то намеками, и все.

- Это похоже на Теодора, - кивнул парень, добавляя себе супа из котелка. – Это не без причины, конечно. Он такой гадости навидался, что дай Боже.

- Давно ты с ним знаком?

- Я, считай, с пеленок с ним в походы хожу. Однажды мы даже в Долину Смерти спускались. В декабре, кажется, когда пекла нет. Там столько побрякушек индейских нашли: и наконечники копий, какие-то ожерелья, ножи, даже кое-какие, вроде бы, ритуальные были.

- А медальоны? – Нокс вдруг вспомнил ту бляшку, что лежала в полуоткрытом бардачке багги.

- Были, - кивнул Робб. – Но мы ничего себе не оставляли. У Теодора много разных вещей от индейцев. На товарной площади были? Так вот на север от нее, далеко от города, есть индейское поселение. Тео там частый гость. Они ему какой-то оберег даже изготовили, давно уже. Вот сколько помню, как он его принес в дом, так и носит все время. То на шее, то куда закинет, но чтобы из дому без него выйти – никогда такого не было. Ему уже лет десять наверно.

- Постой, а ты его родственник?

- Нет. Я так, оборванец с товарной площади. Не знаю, кто мои родители, в глаза никогда их не видел. Лет десять мне было, когда Теодор меня забрал с улицы.

- Просто так взял и забрал?

- Да. Сказал: давай, парень, ко мне перебирайся. Я и пошел. Вот живу уже четырнадцатый год у него, в экспедиции с ним хожу. Везде говорит, что я его племянник. Я и как сын его тоже сошел бы, но в Калифорнии Теодора слишком хорошо знают, и ни за что бы не поверил никто, что у него вдруг сын появился.

- Почему?

- Он одиночка. Привык все один делать, жить один. Даже в леса эти один не боится ходить. А сюда в одиночку лучше не соваться, многие путники так и гибли здесь.

Нокс медленно опустил миску на землю и внимательно взглянул на Робба.

- От чего они гибли? – спросил он. – От лап хищников?

- Как бы ни так! - Робб сдвинул кепку на затылок. – Тут не дураки живут, никто безоружным не выходит. Да и те, кто за себя постоять не может, сюда не суется.

- Тогда почему же они погибают здесь?

- А вы Теодора спросите. Он знает все, что здесь творится. Хотя лучше вам и не знать этого.

Робб задрал подбородок и принял самый что ни на есть серьезный вид. Нокс перевел взгляд на Лоуэлла. Беззаботность исчезла с его лица, он сосредоточенно изучал карту и переговаривался со своими товарищами. Нокс подумал, что теперь его пугали вовсе не те загадочные огоньки во тьме, а сам Лоуэлл. Слишком уж многого он не договаривал, как и не договаривали его товарищи.

 

 

ГЛАВА 3.

Теодор Лоуэлл проснулся раньше всех. Утреннее солнце осветило верхушки сосен и пробивалось сквозь стволы, тонкие полоски света ложились на землю и медленно ползли по ней. Собаки мирно спали, положив широкие морды на лапы, никто за всю ночь не встревожил их. Лоуэлл не уповал на их защиту, но был точно уверен, что тревогу есть кому поднять.

Костер на ночь не тушили, это была его прихоть. Он считал, что никому и в голову не взбредет нападать на лагерь, где пытает яркий огонь. Для него костер был единственной защитой от всего, чего он боялся. Лоуэлл разгреб тлеющие угольки, но не стал добавлять дров. Высоко над его головой вскрикнула сова и сорвалась с ветки вслед за добычей, которую она заметила среди деревьев.

Лоуэлл провел рукой по шее и убедился, что медальон по-прежнему висит на ней. Он ни за что бы не позволил себе самому выйти в этот лес без личного оберега, который сделали ему друзья из индейского племени. Он всегда был суеверен, с самого своего детства, и всякий медальон, будь он на удачу или для защиты, имел для него особенное значение.

Теодор вернулся в палатку и достал из нее ружье, которое Нокс предусмотрительно вернул. Он считал, что оружие ему не понадобится, да и видно было, что одного его только вида он на дух не переносит. Лоуэлл не знал, что было причиной этому, но любопытство не оставляло его даже теперь. Ему всегда нравились чужие истории, в особенности истории страхов, ненависти и привычек.

Он глубоко вдохнул запах хвои и костра, повесил за спину заметно полегчавший рюкзак и двинулся по тропе, прямо противоположной той, по которой он с Ноксом достиг лагеря.

Как бы ни хотелось ему идти тише, а ветки под ногами как назло хрустели очень звучно. При каждом звуке Лоуэлл морщился, но продолжал идти на полусогнутых ногах, держа наготове ружье. Воздух с утра был настолько холодным, что изо рта шел пар. Натянув на лицо тот самый шарф, в котором приехал на товарную площадь, он отогнул широкую можжевеловую ветку, сломанную ветром, и вышел на опушку. С нее хорошо были видны верхушки деревьев далеко внизу.

Под его ногами шел крутой спуск, по которому было очень опасно идти: одно неверное движение, и можно было переломать шею и несколько ребер, да и то в лучшем случае. Лоуэлл перевел взгляд вправо, но ничего хорошего его там не ждало. Скалы оказались слишком крутыми, по обрывам он прыгать не умел. Тогда он посмотрел в противоположную сторону. Картина там была немногим лучше, ему бы вполне удалось спуститься по камням, но его замысел, очевидно, был совершенно другой.

Лоуэлл вернулся к сломанной можжевеловой ветви, своей лапой накрывшей землю, и достал из правого кармашка рюкзака красную ленточку. Распутав узлы, завязавшиеся сами собой, он повязал ее на голый участок ветви. Пересчитав оставшиеся ленточки, он убедился, что их осталось столько же, сколько и было. Внимательно оглядываясь по сторонам и стараясь уловить здоровым ухом каждый звук, Лоуэлл медленно поднялся с корточек и продолжил свой путь.

Он беспрестанно вилял между деревьями, будто искал правильную дорогу, и через каждую пару сотен шагов оставлял на ветках ленточки. Этот давнишний способ никогда не подводил его. И хоть Лоуэлл знал, что точно найдет путь обратно без всех этих обозначений, он не ленился их оставлять. Он не доверял этому тихому и спокойному на вид лесу.

По мере продвижения лес будто становился гуще, Лоуэллу все трудней было пробираться через крепкие ветви, которые никак не хотели пропускать его вперед. Едва он подобрался к поваленному стволу засохшей сосны, чтобы прошмыгнуть под ним, в нескольких шагах от него послышался громкий треск сучьев, продолжившийся не менее громким ревом.

Лоуэлл припал к земле и стал выглядывать источник звука. Вскоре показалась чья-то косматая макушка, а через мгновение он разглядел и массивную спину зверя. Вне сомнения это был гризли. Медведь, казалось, был один, и Лоуэлл почувствовал некоторое облегчение. Затаившись за нависшей над землей сосновой лапой, он вскоре смог разглядеть под когтями медведя чью-то тушку. Гризли рвал плоть на части острыми, как бритва, зубами и совсем не обращал внимания на тот крик, что подняли в верхушках деревьев сойки. Убедившись, что хищник не видит его, Теодор прополз под стволом дерева.

Дальнейший путь он преодолевал на корточках, аккуратно передвигаясь, чтобы не обратить внимание гризли на себя. Пройдя гуськом несколько метров, Лоуэлл оставил очередную ленточку на тонком стволе молодой сосенки и наконец поднялся с корточек.

Его ждал пологий спуск, по которому он и продолжил свой путь. Впереди среди стволов деревьев виднелись камни, постепенно переходившие в зияющую черную дыру. Лоуэлл понял, что наконец-то достиг пункта назначения. Он скатился на корточках со спуска почти к самому входу в пещеру, но остановился неудачно и сильно оцарапал себе руку. Кровь медленно алела крупными каплями на ладони, и ему пришлось остановиться, чтобы закрыть рану.

- Будешь оставлять после себя пятна крови, и гризли точно тебя найдет.

Лоуэлл резко обернулся, выронив бинт, и обнаружил прямо перед самым носом дуло ружья. Через мгновение дуло убрали в сторону, и он лицезрел своего товарища в полной экипировке. Все в лагере знали его как Ханса Эйзера, вечного напарника Лоуэлла в самых опасных экспедициях.

Эйзер был внешне очень похож на него, только ростом был куда ниже, да и крепким телосложением не отличался. Он снял с носа очки и протер их запотевшие линзы краем свитера, торчавшего из-под куртки. Лоуэлл четко различил орнамент, связанный белыми нитками на черном фоне. Эйзер безрадостно улыбнулся и потер раскрасневшуюся небритую щеку.

- По ленточкам меня выследил? – шутливо поинтересовался Лоуэлл, поднимая оброненный моток бинтов и небрежно бросая его в изрядно опустевший рюкзак.

- Я думал, ты их специально для меня оставил, - ответил Эйзер ему в тон. – Что ищешь?

- Я обнаружил следы на грязи, там, где находится наш лагерь.

- Следы сандалий?

- Они самые. Точь-в-точь те же, что были в каньоне тогда. Но с ними что-то не так.

- То есть?

- Боковая сторона ступни будто врыта в землю. След глубокий, но неравномерный, будто он шел нетвердой походкой. Всю дорогу, от самой хижины, он сопровождал нас, но так и не напал. Наверно, он уже нежилец.

Эйзер нахмурился и хотел, было, снова потереть щеку, но в самый последний момент отдернул руку. Лоуэллу показалось, будто его товарищ нервничает.

- А землю ты не разглядывал? – спросил он, присаживаясь рядом с Лоуэллом на корточки.

Тот покачал головой.

- Она здесь везде сырая, и глядеть нечего. Следы привели меня сюда, к этой пещере. Думаю, стоит спуститься.

- А что, если он тебя там ждет? Если он еще какой жилец?

Лоуэлл слабо улыбнулся и поддел большим пальцем шнурок на шее, вытащив на свет индейский медальон.

- Он мне поможет. И ты тоже, я думаю.

Эйзер наморщил подбородок. Куда ему было спорить с доводами Лоуэлла? Он помог подняться товарищу и надел на него рюкзак. Предварительно зарядив ружье, он пропустил Теодора вперед. Вскоре тьма пещеры поглотила их.

Лоуэлл отыскал фонарь где-то на дне рюкзака и вручил его Эйзеру. Шероховатые стены отсвечивали белым камнем, а с потолка капала вода, кое-где уже собравшись в довольно большие лужицы. Эйзер направил фонарь на потолок, и поток света упал на целую стаю летучих мышей внушительных габаритов.

От яркого света они всполошились и одна за другой стали срываться со своих мест с дикими криками. Собравшись в одну невообразимую тучу, они ринулись прямо на путников, но те успели пригнуться, и вся стая пролетела над их головами, а затем обратно, скрывшись в непроницаемой темноте пещеры. Их крики еще долго отдавались мистическим эхом от стен пещеры, и лишь когда они смолкли, Лоуэлл и Эйзер продолжили путь.

Пройдя с десяток шагов, Эйзер увидел в свете фонаря темное пятно под ногами. Теодор склонился над пятном и провел по камню пальцами. Он поднял руку к самому лицу и увидел на своих пальцах красную жидкость. Вне всякого сомнения, это была кровь. Он поднял голову и стал всматриваться в темноту, раздув ноздри. В тот момент он был больше похож на гончую, идущую по следу, но попавшую в тупик.

Он сидел на корточках несколько минут, шумно вдыхая воздух. Ему казалось, что в нем витает запах смерти, разлагающегося трупа, крови и всего того, что сопровождает чьи-либо останки. Но идти вперед он не спешил, его больше волновал даже не смешанный запах, а звуки, доносящиеся из глубины пещеры. Чем дальше проникал луч света, тем уже становилась пещера, ее стенки шли все ближе друг к другу, образовывая воронку.

Догадавшись, чего добивается Лоуэлл, Эйзер замер и стал дышать через рот, чтобы не сопеть над его ухом. Но кроме звука падающих капель и беснующихся где-то в глубине пещеры летучих мышей ничего не было слышно. Ни шорохов, ни стука, ни стона, ни чьего-то хриплого дыхания. А Лоуэлл знал, что тот, кого он ищет, не обладает даром бесшумного передвижения.

Убедившись в том, что они и мыши – единственные живые существа в пещере, Лоуэлл поднялся с корточек и подал знак отошедшему от него на несколько шагов Эйзеру продолжать путь. Тот предусмотрительно обернулся к выходу, все еще светящему большим кругом на фоне темноты, и, не увидев ничего, достойного внимания, двинулся вперед.

Крошащийся под подошвами камень скрипел на всю пещеру, по крайней мере, казалось, будто этот звук был чересчур громким. Летучие мыши затихли, Эйзер больше не светил на потолок, но краем глаза видел, как на его головой нависло с несколько десятков ночных охотников. Они плотно укутались в кожистые крылья-плащи и мерно, но еле заметно покачивались под потолком на цепких лапах.

Слабый ветер с поверхности доходил до затылков путников неохотно и едва шевелил их волосы. Но Лоуэлл очень чутко чувствовал единое дуновение на своей коже. Уж слишком много он пробыл в этих лесах, чтобы потерять обострившиеся чувства. Вскоре стены пещеры совсем сузились, и путники вошли в узкий коридор, в котором с трудом мог двигаться и один.

Эйзеру пришлось немного пригнуться, чтобы не задеть торчащие в потолке пещеры камни. Верней, это были довольно массивные булыжники, совершенно не ясно как державшиеся наверху. Лоуэлл отобрал у друга фонарь и решил вести их сам, чувствуя острую необходимость обнаружить, что ищет, первым. Но чем больше они шли, чем глубже спускались под землю, тем больше его надежда растворялась, превращаясь из бурно кипящей лавы в прозрачное облачко.

Он смог глубже вдохнуть, когда стены немного расширились, и идти стало свободней. Пятна крови сопровождали их через каждые десять шагов, но шли уже не в одиночку, а на пару с мелкими капельками, кое-где дрожащими бусинками, а где-то уже размазанными по камню. Когда пещера расширилась, пятна крови стали еще шире и потеряли свои четкие очертания, становясь размазанными ляпсусами. Казалось, что теперь по камням что-то тащили.

Лоуэлл на мгновение остановился и склонился к полу так низко, что едва не касался камней носом. Здесь порода наполовину измельчилась в песок, и он четко увидел широкие борозды, убедившись в своем предположении. Неведомое существо, за которым они шли, здесь уже наполовину ползло.

Он разогнулся и продолжил свой путь уже более мелким и осторожным шагом. В носу его стоял запах тлена, и он знал, что это неспроста. Казалось, неведомая цель уже совсем близко, стоит лишь руку протянуть. Подняв ружье наизготовку и буквально вдавив в плечо приклад, Лоуэлл посторонился и отдал фонарь Эйзеру. Тот направил свет под ноги как раз в тот момент, когда пол под их ногами резко обрывался и продолжался значительно ниже, спускаясь глубже под землю.

Лоуэлл нагнулся, вглядываясь туда, и примерно прикинул, что уступ можно преодолеть безболезненно. Ухватившись за край, он спрыгнул вниз, но приземлившись неудачно, упал и проскользил немного вперед. Подняв голову, он понял, что уступ оказался высотой в почти два средних человеческих роста, а его собственного роста поместилось бы полтора. Посадка вышла неожиданной, и Теодор изрядно разнервничался. Он поднялся с пола, тщательно отряхнулся и положил большой палец на пульс. Сердце билось в два раза чаще.

- Как ты? – донесся сверху встревоженный голос Эйзера.

- Порядок. Спускайся ко мне, только осторожней.

Немного помешкав, Эйзер передал фонарь Лоуэллу и приготовился к прыжку. Он едва не свалился, когда из глубины пещеры донесся громкий стук, будто с потолка рухнуло несколько булыжников. Через несколько мгновений до Лоуэлла донеслось облако пыли, в которую стерлись камни, и в пещере снова воцарилась тишина.

Скривившись, будто он увидел что-то безобразное, Эйзер спрыгнул с уступа, но приземлился куда удачней своего товарища. Он забрал у него фонарь и посветил им в каждый угол. Оказалось, что стены здесь заметно расширились, так что путники могли идти бок о бок. Пол продолжал спускаться все ниже и ниже, и казалось, будто конца и края этому не было. Переглянувшись, они продолжили путь.

Теперь Лоуэлл еще больше походил на собаку-ищейку. Он согнулся и внимательно следил за кровавыми следами под ногами, одновременно внюхиваясь в воздух. Запах крови и разлагающейся плоти усилился и перемешался с запахом каменной пыли. Лоуэлл чувствовал глубоко в глотке першение, но изо всех сил сдерживал кашель, чтобы не шуметь лишний раз. Эйзер «шарил» фонарем по стенам, но ничего нового не видел, пока не посветил на противоположную стену, на которой явственно был виден отпечаток ладони.

Лоуэлл поднял в воздух руку, призывая остановиться, и приблизился к стене. Оказалось, что ладонь была неестественно огромных размеров, куда больше человеческой руки, но отпечатавшиеся фаланги пальцев совершенно точно были такие же, как у человека. Отпечаток пах уже не кровью, а разлагающейся плотью, что само по себе было странно. Запах стали едва пробивался сквозь эту вонь. Лоуэлл отпрянул и оглянулся на своего товарища. Эйзер уже не смотрел ни на отпечаток, ни на следы, ни на него. Он светил куда-то вглубь темной, непроглядной пещеры, и его напряженный взгляд говорил, что он увидел нечто странное.

Эйзер двинулся вперед, даже не обратив внимания на товарища. Он был так увлечен объектом своего наблюдения, что Лоуэллу стало не по себе. Из-за своего отвратного зрения он не мог разглядеть ничего, и ему пришлось двигаться следом за другом. Когда они оказались в непосредственной близости с объектом, который так взволновал Эйзера, Лоуэлл непроизвольно прикрыл рот рукой.

Он столкнулся с тем, чего боялся и одновременно жаждал увидеть. К стене был прислонен труп, своим строением походивший на человеческий. Но габариты явно не подходили. Лоуэлл пришел в себя первым и отобрал фонарь у Эйзера. Склонившись над трупом, он стал светить на него, разглядывая все до мельчайших деталей. Череп отдаленно напоминал волчий, он провел пальцем по острым маленьким зубам, которых было явно не меньше полсотни, и порезался.

С пустых глазниц свисали полуистлевшие ошметки плоти, но глаз не было. Шея оказалась довольно длинной и жилистой, но и она состояла теперь почти полностью из костей. В груди у существа зияла довольно огромная дыра, вкруг которой запеклась кровь, прилепив ткань какой-то пестрой накидки к оставшейся плоти. Лоуэлл продолжил оглядывать труп и отметил про себя неестественную длину рук и ног, а особенно то, что конечности были крайне костлявы: плоть на них еще не успела разложиться. На концах непомерно длинных пальцев были когти, которые буквально вырастали из фаланг, а не росли как ногти у человека. На ступнях у чудовища были сандалии, такие, каких уже десяток тысячелетий не носили индейцы. Существо жутко походило на пережившего чудовищную трансформацию человека.

Лоуэлл смог оторвать взгляд от захватывающего зрелища, лишь когда перед его лицом возникла рука Эйзера. Он протянул руку к груди существа и снял с его шеи амулет, который Теодор не сразу заметил. Это оказались две змеи, которые обвились друг между другом. Амулет был вырезан из дерева и настолько точно, что сомнений не было: это было творение человеческих рук.

Эйзер отдал товарищу амулет, а сам продолжил осматривать труп, но ничего больше не нашел на нем. Пестрая накидка доходила до колен существа, которые были выгнуты в обратную сторону, как у волка или другого животного. Ткань почти истлела на нем, будто оно пролежало здесь не один день.

Эйзер посветил на другую руку чудовища, и Лоуэлл тут же отвлекся от рассматривания амулета. На свет попала рукоять какого-то оружия, и Эйзер решил его поднять. В его руках оказалось нечто похожее на топор. Длинная рукоять была сделана из дерева и хорошо отшлифована (что, опять-таки, мог сделать только человек), на конце ее с одной стороны торчали железные острия, сделанные в форме треугольника. Металл блестел в свете фонаря, и края его выглядели очень острыми, точь-в-точь как зубы существа.

- Что, заберем в качестве трофея? – спросил тихо Эйзер, вертя в руках оружие.

- Надо его исследовать, - отозвался Лоуэлл, продолжая разглядывать череп существа.

- Возвращаемся?

- Пещера еще не кончилась.

Эйзер тяжело вздохнул, отлично понимая намек товарища. Но в пещере было столь тихо, что он уже сомневался, что здесь кто-то есть. Лоуэлл поднялся с корточек и размял затекшие ноги. Он не знал, что делать с такой крупной находкой: то ли тащить с собой, то ли снять на пленку. Но нести с собой полуразложившийся труп было, как минимум, странно, а фотоаппарата он не взял. Он с досадой понял, что придется оставить все как есть, ограничившись только оружием и амулетом. Последний предмет он опустил в карман и жестом указал Эйзеру двигаться дальше.

Путешествие их скоро подошло к концу: пещера не имела никаких разветвлений (к счастью Эйзера), и вскоре начала подниматься ближе к поверхности, пока далеко впереди не показалась светлая точка. Пройдя еще несколько сотен метров, они оказались на поверхности.

Солнце успело высоко подняться, но горизонт был затянут дымкой. Лоуэлл чувствовал, что погода не обещает быть хорошей, в такое время года дожди не были редкостью. Лес здесь оказался не таким густым. Он был наполнен криками соек и других птиц, беспрестанно скачущих по веткам. Подняв голову, Лоуэлл увидел большого черного ворона, который стучал клювом. Никаких хищников не было видно.

Он предложил возвращаться назад через пещеру, но Эйзер скорчил такую страдальческую физиономию, что он не стал даже пытаться уговаривать товарища. Конечно, они могли заблудиться, ведь последнее обозначение-ленточку Лоуэлл оставил на дереве перед самым спуском к пещере. Но в то же время он не первый раз ходил в здешних рощах, и это место показалось ему смутно знакомым. Решив положиться на свое чутье, он согласился возвращаться лесом.

- Тебе не показалось все это странным? – спросил Эйзер, когда они вышли на опушку.

- Вообще-то, даже очень, - признался Лоуэлл, поглядывая на оружие в руке товарища.

- Может, эволюция и до них добралась?

- Не знаю, что до них добралось, но их вид явно не клеится с теми рассказами в племени. Тот труп мне показался… жутко похожим на человека. Ну разве звери будут носить одежду, да еще и такую, какую носили индейцы, когда Европа и не думала отвоевывать у них земли? Это кажется очень странным.

- Да, твоя легенда идет вразрез с реальным положением вещей. Это существо не то что просто убийца-людоед, оно очень даже разумное и даже… цивилизованное, как бы дико это не звучало.

- Я тоже так подумал. Надо бы хорошенько это дело изучить.

- С ума сошел? – воскликнул Эйзер. – Как бы то ни было, а оно все еще остается убийцей. Как ты собираешься его изучать? Добровольно положишь голову на плаху?

- Я опрошу местных, когда спустимся обратно. Нам бы только найти хоть-кого то…

- Кстати, - прервал его Эйзер, не дав начаться его нескончаемым рассуждениям, - ты уже сообщил своему новому знакомому, зачем мы вообще здесь?

- Нет, - помедлив с ответом, отозвался Лоуэлл. – Но он-то и не должен принимать основного участия в экспедиции. Он отправится с Иммсом на запад зверушек глядеть.

- Ах да, я и забыл, что столько народу нам не надо будет. Надеюсь, в лагере сейчас спокойно. Не хотелось бы, чтобы кое-кто поднял тревогу, не обнаружив нас на месте.

Лоуэлл понимающе кивнул. Его подопечный Робб панически боялся оставаться без своего наставника, хоть и строил из себя храброго. Конечно, парнишка был не из робкого десятка, но, как всякий здравомыслящий человек, понимал, как опасно оставаться в здешних лесах без хорошего проводника и охотника, коим был Лоуэлл.

Дорога казалась длинной, и он заметил, как стал нервничать его напарник. К счастью, едва они спустились с очередной опушки, вдалеке, между веток, засветилась красная лента, оставленная Лоуэллом. Пройдя мимо обозначения, он снял его с ветки, решив не привлекать внимания ни зверей, ни кого бы то ни было. Путешествие между ленточками оказалось куда более коротким, и уже к семи часам путники оказались в лагере.

Костер уже потух, от него лишь поднималась тоненькая струйка дыма, собаки мирно спали, а из участников экспедиции никто еще не пробудился. Лоуэлл облегченно скинул с себя рюкзак и присел на бревно, достав из кармана амулет. Эйзер решил поскорей избавиться от своего жуткого трофея и отдал его в руки друга.

Только теперь, внимательно приглядевшись к оружию, Лоуэлл увидел у оснований зубцов запекшуюся кровь. Очевидно, это была последняя охота существа. Теодора начинал переполнять суеверный страх, но он не боялся нападения теперь. Ему казалось, что ночью за ним непременно придут, и ему уже не удастся спрятаться.

 

 

ГЛАВА 4.

Нокс пробудился, когда палатка озарилась светом, а снаружи нее звучали громкие голоса, явно призывающие к сборам. Через минуту после его пробуждения полог распахнулся, и внутрь пробилось ослепляющее солнце. Силуэт Иммса был будто в божественном ореоле, а лица было не разглядеть. Нокс приоткрыл левый глаз и сонно уставился на товарища, который, казалось, широко улыбался ему.

Он нащупал под спальным мешком часы: стрелки показывали почти девять. Нокс опустил руку и со стоном уронил голову обратно. Он прекрасно понимал, что находится не у себя дома, где мог бы вдоволь покапризничать, но мозг совсем не хотел отходить ото сна. Иммс еще шире улыбнулся и затряс ногу друга.

- Теодор не терпит беспорядка, - произнес он, все интенсивней тряся Нокса, - так что лучше вставай.

- Непременно, - пробурчал тот.

Легкий завтра подал ему Робб, который, казалось, обслуживал всех членов экспедиции. Ноксу было неловко, он не привык, чтобы ему прислуживали, и даже предложил помощь. Мальчик мгновение неотрывно глядел на него, и ему показалось, будто он обиделся, но вмиг лицо парнишки расслабилось и расплылось в широкой улыбке.

- Меня затем и берут, - пояснил он, - чтобы я помогал с готовкой. Больше ничего я не умею, Теодор не дает мне оружия в руки.

- И правильно делает, - бросил Эйзер через плечо. Он тщательно паковал свой рюкзак, держа под рукой карту и периодически глядя на нее.

Робб добродушно пожал плечами и удалился с несколькими мисочками к затухшему костру, где беспокойно метались собаки. Нокс уныло ковырнул свою яичницу и оглядел стоянку. Лоуэлла он отчего-то не мог найти, и его отсутствие тут же напомнило ему, что неплохо бы узнать о цели экспедиции.

Он решил подняться, ведь с сидячего положения искать лица было неудобно, как минимум. Но и поднявшись, он не находил Лоуэлла, а его палатку он так и не увидел, ведь лег спать он в первых рядах, а его проводник, очевидно, ложился куда позже.

- Кого-то потеряли, мистер Нокс? – окликнул его через спину Эйзер, краем глаза отметив его суетливость.

- Да… вернее, нет, - Нокс запнулся. В этот момент ему отчаянно захотелось кому-нибудь врезать по носу, чтобы выпустить пар: он всегда злился на свои неуместные застенчивость и неуверенность. – Где я могу найти мистера Лоуэлла?

- Теодор! – позвал Эйзер громко, но на него никто даже не обратил внимания.

Спустя мгновение из дальней палатки (опять Нокс не успел разглядеть, какая она по счету) вылез Лоуэлл собственной персоной и достаточно быстро отыскал зовущего. Нокс отметил, что он даже не стал бриться, в то время как все остальные мужчины уже сделали это.

- Тебя тут ищут, - Эйзер кивнул в сторону Нокса.

- Доброе утро, мистер Нокс, - улыбнулся Лоуэлл, но улыбка эта на этот раз казалась вымученной. – Как спалось?

- Спасибо, отлично. Я хотел спросить вас вчера вечером кое о чем, но решил, что не буду нагружать ни вас, ни себя.

- Вас интересует, что вам предстоит делать?

- Ну, скажем так, да. В целом, меня интересует цель экспедиции.

Лоуэлл пробрался между двумя мужчинами и присел на бревно, приглашая Нокса садиться вместе с ним. Тот поднял недоеденную яичницу (никак аппетит не хотел к нему вернуться) и послушно присел рядом.

- Экспедиций, как вы понимаете, будет две, - начал Лоуэлл. – Не станем же мы всей кучей в двадцать человек нестись по лесу? Как правило, я оставляю троих в лагере вместе с половиной от всего числа собак. Это из соображений безопасности, да и на тот случай, чтобы было кому развести огонь, если мы не вернемся до наступления темноты. Постоянно перемещать стоянку мы не можем, это немного затруднительно, а это место, в некоторой степени, идеально. Во всяком случае, сюда еще ни разу не забредал ни гризли, ни кто-либо помельче. А дальше мы делимся. Иммс, как правило, возглавляет натуралистическую группу. Сколько я с ним не взаимодействовал, он почти всегда отправляется со мной, ведь те места, которые здесь есть, его всегда интересовали с биологической точки зрения. Я прикинул, и вышло, что, кроме вас и него, будет еще пять человек, кого он взял с собой для изучения местности. Итого семеро, верно? Остается восемь человек, все они отправляются со мной в пещеры. Так что ваша задача на данный момент – просто следовать указаниям Иммса, не более.

- А зачем вы спускаетесь в пещеры? Тоже из натуралистских интересов? – последний вопрос прозвучал с легкой иронией, которая, как понял по лицу Лоуэлла Нокс, не была пропущена мимо ушей.

- Нет, мистер Нокс, передо мной стоит задача куда серьезней.

Джейми хмыкнул. Ему показалось, что Лоуэлл совсем не предрасположен к тому, чтобы рассказывать ему все о себе и своих делах.

- Вы отправляетесь с собаками? – он решил пойти на крепость Лоуэлла с подветренной стороны.

- Да, они незаменимые спутники.

- Незаменимые в каком плане? Чтобы на кого-то охотиться, или чтобы кого-то искать?

- Ни то, ни другое. Они очень чутко ощущают врага и могут поднять тревогу, когда ты совершенно не подозреваешь об опасности.

- И, полагаю, они могут учуять не только животного?

Лоуэлл, очевидно, сообразив, куда клонит собеседник, громко вздохнул.

- Да, мистер Нокс, я об этом говорил еще вчера. Я имею в виду, что здесь есть кому нападать, кроме хищников.

- И вас этот кто-то беспокоит?

- Мистер Нокс, вы верите в мифы? – внезапно спросил Лоуэлл, выпрямившись.

- Едва ли, - пожал плечами тот.

- А я верю, и даже очень. Но, раз уж вы столь скептичны, я не стану забивать вам голову…

- Это как-то связано со вчерашними желтыми огоньками, висевшими в воздухе? – прервал его Нокс. – Вы ведь их тоже видели, не так ли?

- Я удовлетворю ваше любопытство вечером, - резко оборвал его поток вопросов Лоуэлл. – Как раз когда все соберутся у костра.

- Ужастики на ночь?

- Если бы, мистер Нокс, если бы.

Плотно сжав тонкие губы, Лоуэлл мгновение неотрывно глядел в глаза Ноксу, а затем поднялся, чтобы разорвать неловкую паузу, и удалился обратно к палатке. С самого начала их путешествия он показался Ноксу немного странным. То его добродушные улыбки, то разговоры загадками, теперь постоянное уклонение от вопросов. Что он скрывал? Чего он боялся?

Нокс, как всякий разумный человек, не делал из Лоуэлла некоего бесстрашного странника, побывавшего в когтях гризли и вернувшегося победным маршем со шкурой зверя на плече и шрамами на лице. Теодор вообще не походил на заядлого путешественника, во всяком случае, кроме того шрама у уха, Нокс не заметил больше никаких отметин. Он даже не обратил внимания на руки того, хотя следовало это сделать. Он лишь краем глаза заметил, как они тряслись, когда его проводник наливал себе из термоса чай. Да, бесстрашным странником было бы глупо его назвать. Нокс прекрасно знал, что даже у самых храбрых есть свои страхи. Они есть у всех: у кого-то меньше, у кого-то больше.

Так чего же боялся Лоуэлл? Что это были за огни, казалось бы, преследовавшие их все путешествие? Были ли они причиной такой бдительности и суеверности Лоуэлла? Еще с десяток подобных вопросов роились в голове у Нокса, вытеснив все остальные мысли. Теперь его занимал только путешественник с его причудами. Чем больше он говорил, тем сильней становилось желание Нокса узнать о нем больше. Никогда его еще интерес к человеку не становился сильней и выше интереса к животным. Джейми начинал поражаться даже самому себе.

После нескольких минут непрерывного глазения на потухшие угли костра Нокс заметил, что к нему подсел Робб. Он был почти уверен, что парнишка начнет засыпать его вопросами, но тот вместо этого стал уговаривать его доесть завтрак, «не то захочется зверушку съесть, вместо того, чтобы наблюдать за ней». Уговоры подействовали быстро, и Нокс вскоре с некоторым аппетитом уничтожил яичницу, пару ломтиков бекона и горячий чай из термоса.

Компания Робба стала нравиться Ноксу все больше. Парень не только умел стряпать, он мог вести совершенно непринужденную беседу, отчего на душе становилось легче. Каково же было разочарование Нокса, когда Робб сообщил, что он как раз из той тройки, кого Лоуэлл оставляет в сторожах. Ему было жаль расставаться с новым приятелем, он даже надеялся, что парнишка прояснит кое-какие вопросы относительно своего наставника, но Иммс стал поднимать всех людей в поход.

Робб вручил Ноксу рюкзак, когда тот пожаловался, что приехал только с одним чемоданом. Он не без сожаления попрощался с парнишкой и тронулся в путь с Иммсом и компанией.

Лоуэлл провожал взглядом Нокса, пока тот не скрылся за массивными стволами деревьев. Лес продолжал петь на разные голоса еще громче, чем пел утром, и в кронах деревьев жизнь бурлила куда сильней, чем на земле. То ли животные были распуганы таким количеством «двуногих», то ли их распугал кто-то еще. Иногда под ногами Лоуэлла прошмыгивали мышки, кое-где встречались змеи, а порой перед самым носом возникал жутко гудящий улей. Наверно, Лоуэлл просто не обращал должного внимания на всю эту катавасию, отчего и жизнь казалась вялой.

Он пересчитал своих людей по головам, пока они готовились к походу, и убедился, что их восемь. Но пересчитывая для верности еще раз, он понял, что что-то было не так, но что – никак не мог взять в толк. Он и сам не понимал, что его так смутило, и принялся внимательней разглядывать путников. Наконец, он обнаружил, что вместо одной женщины, которая была его незаменимым попутчиком в подобного рода экспедициях, оказалось две.

Виновница замешательства Лоуэлла стояла в полной экипировке с легким рюкзачком на плечах. Прекрасная давняя и мимолетная знакомая Нокса в очках тонкой оправы оживленно спорила с Эйзером, который теперь выглядел настолько жалким, что Лоуэллу было тяжело на него смотреть. В их опасных приключениях могло произойти что угодно, и ничто из того не могло поколебать железную волю Эйзера. Но стоило тому опуститься с небес на землю, стоило задеть его какое-нибудь больное место (которое, к слову сказать, было связано именно со знакомой Нокса), как он становился до ужасного жалок. Он страдал, потому что сам сделал из себя страдальца.

- Не указывай на мое место, Ханс Эйзер, я и сама его знаю, - услышал Лоуэлл разгневанный голос эйзеровской зазнобы.

- Ради Бога, Мадлен! – взмолился Эйзер. – Я же говорю тебе все это не потому, что хочу тебя задеть…

- Так не лучше ли ничего мне не говорить? Ты сам знаешь, что убедить меня невозможно, так зачем напрасно сотрясать воздух?

- Действительно, - подтвердил Лоуэлл, подойдя к спорящим. – Я так понял, что состав наш немного сменился?

- Мы с Томасом сделали рокировку, - кивнула Мадлен. – Он хотел остаться сегодня в лагере, я решила воспользоваться шансом.

- Да разве можно… - снова подал голос Эйзер, но Лоуэлл поднял в воздух ладонь, призывая к тишине.

- Сколько я тебя знаю, Мадлен, - произнес он, - тебя нельзя вообще ничем ни впечатлить, ни запугать. Даже наши утренние находки не заставят тебя повернуть назад.

- Что еще за находки?

- Все вечером, - Лоуэлл выставил руки перед собой, будто защищаясь.

Эйзер еле слышно ругнулся себе под нос, поняв, что его постиг крах. Лоуэлл примирительно кивнул и повернулся обратно, но перед самым бревном остановился и добавил:

- И да, прошу вас, друзья мои, не ругайтесь. Я хочу, чтобы в моей команде царила гармония, пусть хлипкая, но чтобы она была. Я и без того крайне нервничаю, не подливайте масла в огонь.

Своими словами Лоуэлл как бы подвел черту во всем разговоре. Все, кто более или менее хорошо знал его, был знаком с той удивительной силой, с которой он воздействовал на своих коллег. Он мог говорить на совершенно спокойных тонах, но в каждом его слове таилась то угроза, то ярость, то что-то еще. Ему не надо было махать руками и кричать, чтобы выразить свое недовольство. Оно читалось в контексте каждой его фразы. Мадлен победно поглядела на поникшего Эйзера. Похоже, вмешательство Лоуэлла всегда ей помогало.

Лоуэлл взгромоздил вновь раздувшийся рюкзак на спину и в одно мгновение обратил внимание всех на себя. Среди них всех только он мог без труда завоевать чужое внимание одним только жестом или словом.

- Друзья, - начал он, - мы начинаем поиски через несколько минут. Нам сообщили координаты, но не будем забывать, что это было еще две недели назад. Будьте готовы к тому, что удача не встретит нас на пороге. Будьте готовы к тому, что нам придется расширить радиус поиска и, наверняка, увеличить время. Будьте готовы к тому, что мы можем и не найти то, что ищем. Запомните, мы не охотимся, не бежим и не идем драться. Мы должны отыскать людей и молиться, чтобы хоть кто-то остался в живых. Мы не имеем права возвращаться с пустыми руками. Если все готовы, начнем прямо сейчас.

Конечно, были готовы все. Лоуэлл приказал Томасу, мужчине лет сорока, который остался в лагере вместо Мадлен, отвязать пять собак. Барбара, его неизменный помощник, как Эйзер или Робб, взяла его собаку и шла теперь с двумя. Лоуэлл повесил на шею бинокль, заменил ружье винтовкой и по привычке проверил, на месте ли его амулет. Он еще с минуту колебался, не зная, стоит ли оставлять амулет, найденный утром на трупе, в лагере, или же взять его с собой. Он считал, что подобные тому убитому существу могут пойти на зов амулета, но за оружием собрата не явятся. Он прекрасно знал, какой смысл вкладывают индейцы в амулеты, и не сомневался, что обладатель его находки тоже не был далек от их верований и ритуалов. Конечно, если действительно был разумен, как считали Эйзер и Лоуэлл. В конце концов, он решил забрать амулет с собой. Пусть они пойдут за мной, подумал Теодор, и наткнутся на хороший отпор, чем изничтожат невинных людей. Оглядев на прощание лагерь, Лоуэлл приказал трогаться в путь.

 

 

ГЛАВА 5.

Крик. Душераздирающий крик застыл в ушах, будто церковные колокола играли в его голове гимн. Был полдень. Группа прошла уже немало, их вел опытный следопыт, который каким-то загадочным образом видел в сырой земле и редкой траве следы. Он не мог лишь видеть нужных следов, да и нельзя было уповать на то, что они могли сохраниться за две недели.

Лоуэлл, спустя несколько часов пути, приказал сделать остановку и ходил кругами около их стоянки, когда откуда-то из глубины леса донесся истошный крик. Птицы предпочли поскорей убраться от того места, с которого он доносился, рванув с верхушек сосен целой тучей. Лоуэлл взобрался на валун, будто на мачту корабля, и шумно вдыхал воздух, наполненный запахом хвои. Он пытался определить, откуда доносился крик, но пока он не повторился, понять ничего не мог.

Еще один крик был куда протяжней и громче, и казалось, прозвучал совсем близко. Лоуэлл повернулся здоровым ухом в его сторону, и вскоре вопль снова огласил всю чащу. Лоуэлл теперь смог различить шелест травы и звук тяжело опускающихся на землю подошв, будто кто-то бежал. Два самых смелых человека из его группы рванулись вперед, но Лоуэлл остановил их одним только жестом. Он напряженно вслушивался в звуки и выглядывал кричащего среди стволов. Когда очередной короткий крик, больше похожий на восклицание, раздался неожиданно близко от него, Лоуэлл наконец поймал взглядом движение. Он сделал знак Барбаре следовать за ним и сорвался с места следом за кричавшим.

Погоня оказалась еще более изматывающей, чем подъем на двухтысячную высоту с Ноксом. Кричавший бежал с невероятной скоростью, по крайней мере, так казалось самому Лоуэллу. Он еле успевал уворачиваться от внезапно выраставших перед ним широких стволов, но вскоре начал выдыхаться и все чаще задевал их плечом.

Барбара, будучи на порядок моложе него, начинала опережать своего наставника и через некоторое время перегнала его. Крики стали звучать чаще и теперь почти не смолкали. Лоуэллу пришлось приложить немало усилий, прежде чем он смог увидеть бегущего, который яростно от чего-то отмахивался и, казалось, не терял энергии, даже столько пробежав. Лоуэлл попробовал окликнуть его, чувствуя, как в легких заканчивается воздух, но тот даже не обернулся.

Впереди показалась широкая поляна, почти свободная от деревьев, и Лоуэлл решился обернуться, чтобы убедиться, что никто из группы больше не стал за ними бежать. Он выскочил на поляну, и перед его глазами возник поваленный ствол. Он едва успел упасть и проскользить под ним, старая кора больно задела его нос, оставив кожу на переносице содранной.

Лоуэлл с трудом поднялся и судорожно глотал ртом воздух, наблюдая, как неизвестный и Барбара с головокружительной скоростью отдаляются от него. Он наверняка бы потерял их из виду, если бы в самый последний момент Барбара не нагнала кричавшего и не повалила его на землю. Лоуэлл опасался, что он станет сопротивляться, но мужчина просто рухнул лицом в грязь и больше не двигался. Только тело его сотрясалось от едва слышных рыданий.

Лоуэлл дотронулся до кровоточащего носа и поковылял к Барбаре и ее «добыче». Мужчина лежал в грязи, даже не думая вставать. На нем была куртка из плащевой ткани, местами светившая огромными дырами, с нее свисали лоскуты. Штаны выглядели не лучше, ботинки разбиты, он весь в грязи и сосновых ветках, будто весь день и всю ночь бежал без остановки. Волосы спутаны, лицо поросло трехдневной щетиной. Весь его вид кричал, что он уже настолько далеко ушел от цивилизации, во всех ее значениях, что не мог без посторонней помощи вернуться обратно. Барбара перевернула его на спину, и их глазам открылось настолько исцарапанное лицо, что живого места на нем нельзя было найти.

- Уходите, - прошептал он, - Он придет за вами, Он отрубит вам голову.

- Кто? – Лоуэлл опустился на колени перед мужчиной.

- Он, - повторил тот, - Злой Дух леса.

Лоуэлл опустил взгляд на его грудь и увидел темные пятна на его свитере, пропитавшие шерстяные волокна. Материя прилипла к его коже и выглядела ссохшейся. Казалось, мужчина был серьезно ранен, но, кроме царапин на лице и руках, Лоуэлл больше не видел на нем ран. Он снова взглянул на его лицо, и отчего-то оно показалось ему знакомым.

- Он придет за вами, - продолжал бессвязно бормотать мужчина.

- Кто вы? – спросила Барбара, сжав в кулаке ткань его рукава.

Ответа не последовало. Мужчина изо всех сил зажмурился, будто пытался прогнать видение, и постоянно повторял: «он придет за вами». Лоуэлл щелкнул пальцами:

- Я вспомнил его! Это следопыт Расмудсена.

- Он забрал его, - мужчина распахнул глаза и с безумным взглядом глядел на Лоуэлла. – Он явился к нам ночью, Он позвал его, и Расмудсен ушел. Он взял с собой только винтовку и убежал в лес. Мы пытались его догнать, но он так быстро скрылся, что мы очень скоро потеряли его. А потом пропал Джонсон, он тоже ушел на Его зов. Он всех забрал, всех до единого.

- Расмудсен – это глава экспедиции? – спросила Барбара, перестав слушать его бессвязное бормотание.

- Да, - подтвердил Лоуэлл, с беспокойством оглядывая следопыта. – Именно его мы и ищем.

Вдалеке послышался шорох, звук становился все громче, будто кто-то приближался к ним. Лоуэлл, вскинув винтовку, повернулся в сторону шума, и через несколько мгновений на поляну влетел Эйзер. Теодора окатила волна облегчения, и он поспешил убрать оружие.

- Что это было? – вопрошал Эйзер, сбавив шаг и подойдя к ним. Дыхание его было не лучше, чем у следопыта.

- Мы нашли члена экспедиции Расмудсена, - Лоуэлл указал на бормочущего мужчину. – Где остальные?

- Остались там же, где и были, - тот присел на корточки и принялся с любопытством оглядывать следопыта. – Мориссон обещал за ними проследить. Что с ним?

- Встретился со Злым Духом леса.

Лоуэлл приподнял голову следопыта и уложил ее к себе на колени. Барбара поднесла к его губам флягу. Следопыт поглощал воду с завидной жадностью.

- Похоже, у него психоз, - с видом специалиста объявил Эйзер. – Возьми еще обезвоживание, недосып и голод, и его состояние налицо. Он что-нибудь говорил, кроме того, что сейчас бормочет?

- Сказал, что Расмудсен исчез из лагеря, а потом исчезли и остальные. Пока он единственный живой член экспедиции.

- Не помешало бы узнать, куда ушел Расмудсен. Может, и в пещеры нам не понадобится спускаться.

- Ты помнишь, куда ушел Расмудсен? – спросил Лоуэлл. Следопыт снова раскрыл воспаленные глаза и закашлялся. Где-то в глубине его глотки что-то булькало, и Лоуэлл опасался, что он может не выжить.

- На север, - выдавил наконец из себя следопыт, - к озеру.

Мужчина снова закашлялся, но теперь этот кашель не был таким ужасным. Лоуэлл обессиленно рухнул на землю, отдав следопыта на попечение Барбары. Пока Эйзер осматривал мужчину, как своего пациента, рация на поясе Теодора затрещала. Сквозь помехи послышался голос Мориссона – его негласного заместителя, который часто брал управление на себя. Как правило, если Лоуэлл исчезал, то и его ближайшие друзья, которые могли бы его заменить, исчезали вместе с ним.

- Теодор, где вы? – голос Мориссона, как показалось Лоуэллу, дрожал.

- Понятия не имею. Ты можешь найти какую-нибудь возвышенность поблизости и подать сигнал из ракетницы?

- Чтобы нас нашел Иммс?

- К черту Иммса! – он воскликнул так громко и неожиданно, что Барбара и Эйзер подпрыгнули на месте. Последний чертыхнулся и одарил друга свирепым взглядом. – Я хочу отыскать вас. У нас на руках раненый, мы не можем плутать здесь в поисках обратной дороги.

- Если мы уйдем дальше, связь может быть потеряна. Вы точно не найдете дорогу?

- Едва ли, он так петлял, что я и сам запутался. У нас есть ракетница? – обратился он к Барбаре и Эйзеру. Те, как он и думал, покачали головой. – Мы не можем подать сигнал.

- Я поищу местечко, где меньше деревьев, и пущу ракету с земли. Но как вы увидите сигнал?

- Залезу на дерево. Не уходите, пока мы не доберемся до вас.

Лоуэлл огляделся в поисках подходящего дерева. Почти все стволы были совершенно лысы, и только наверху ветки собирались в пышную крону. Он обошел несколько деревьев и остановился перед можжевельником. Первая ветка, за которую он мог бы зацепиться, была довольно высоко над его головой, и даже с прыжка ему бы не удалось до нее дотянуться.

Лоуэлл стряхнул с себя рюкзак и отцепил от него маленький топорик. Эйзер, было, предложил помощь, но тот отмахнулся от него, полностью сосредоточенный на дереве. Он двумя сильными ударами выдолбил из ствола выщерблину, затем еще одну и еще. Ствол был достаточно широким, и Лоуэлл, обняв его руками, смог взобраться по сделанным им выщерблинам, как скалолаз, и достиг ветки. Через минуту он уже скрылся из виду, Эйзеру и Барбаре не оставалось ничего делать, как смотреть за раненым и поглядывать на пышные ветки.

Положение его было шатким. В верхушках деревьев ходил ветер, и Лоуэлл схватился за ветку, чтобы не упасть. Земля уже далеко внизу, и он точно знал, что упав с такой высоты, переломает все кости. Он высунул голову и стал оглядываться по сторонам, ожидая, когда Мориссон подаст сигнал. Лоуэлл попытался связаться с ним по рации, но ничего не слышал, кроме помех.

Две поочередно выпущенные ракеты засветились красными огнями через несколько минут далеко от того дерева, на котором он сидел, вцепившись в ветки. Солнце пекло ему спину, день шел на убыль, и Теодор подсчитал, что им придется идти строго на северо-восток, и идти долго. Он и не думал, что они пробежали так много. Дождавшись, когда красные огоньки скроются в ветках крон, Лоуэлл нырнул обратно.

Спуск оказался не таким удачным, как подъем. Пару раз он сорвался, но успел повиснуть всем телом на ветке, ища болтающимися ногами опору. Вылез он совершенно с другой стороны, против той, на которой оставил зарубки, и ему пришлось перескакивать с ветки на ветку, чтобы осторожно спуститься на землю. Эйзер сидел к нему затылком и прощупывал пульс следопыта, лишь Барбара глядела на него. В ее лице Лоуэлл прочитал облегчение. Тяжело отдуваясь, он поднял рюкзак с земли и закрепил топор.

- Нам на северо-восток, - провозгласил Лоуэлл, бросая рюкзак рядом с ногами Барбары. – Как наш следопыт?

- У него бред, - поднял голову Эйзер. На его лбу выступил пот, будто он только что бежал марафон на километр. – Он постоянно что-то бормочет, не откликается. Он обессилен, так что сам идти вряд ли сможет.

- Значит, я понесу его.

- Ты и так сегодня перетрудился. Я могу его нести.

- Нет, ты понесешь мой рюкзак, если уж тебе не терпится помочь мне.

- Какая честь, сэр, нести ваш рюкзак!

Лоуэлл хмыкнул, но ничего не ответил. Он взгромоздил себе на спину следопыта, который оказался не таким уж и неподъемным, но и совсем не легким, и, отыскав на небе солнце, двинулся в сторону сигнала.

Впоследствии он вспоминал эти поиски как один из самых тяжелых моментов их путешествия. У них были съестные припасы и вода, но дорога была очень тяжелой. Они шли несколько часов и не могли остановиться, иначе солнце зашло бы за горизонт, и им бы пришлось ночевать без остальных. Следопыт стонал ему в самое ухо, и Лоуэлл пытался сосредоточиться на пении птиц и хрусте веток, лишь бы не слушать его бред. Раненый столько раз повторил «Злой Дух леса», что теперь это имя эхом отдавалось в самом мозгу Теодора.

Лоуэлл часто оглядывался на Эйзера и Барбару, которые взялись прикрывать его спину, и всякий раз с облегчением понимал, что никто не отстал. Ханс казался ему еще более мрачным, чем обычно, и он не мог понять, что тому виной. От тяжелой ноши плечи стало ломить, он стал чаще спотыкаться, но все равно не мог позволить себе остановиться.

Он снова пытался связаться с Мориссоном, но связь так и не появилась. Рация периодически потрескивала на всю чащу, и Лоуэлл опасался, как бы эти звуки не привлекли хищников. На лес опустились сумерки, когда они добрались до знакомых валунов, где оставили своих товарищей. Их голоса служили подтверждением тому, что он был на правильном пути.

Двое неразлучных молодых людей препирались с Мориссоном, который, очевидно, был взбешен не только их видом, но и отсутствием связи. Ему было за пятый десяток, из его бороды и висков торчали седые волосинки, и все лицо было покрыто морщинами. Он был на голову ниже Лоуэлла и выглядел комично рядом с припирающимися подчиненными. Тем не менее, злости ему было не занимать. Он унялся лишь тогда, когда Теодор с компанией обессиленно вывалил на опушку, таща на себе полутруп.

- Наконец-то, - всплеснул Морриссон руками. Он помог Лоуэллу с раненым и уложил следопыта на траву. – Добрались без приключений?

- Все было спокойно, - тяжело дыша, отозвался тот. – Мы нашли следопыта Расмудсена, - он указал на принесенного им человека, который, казалось, почти не дышал.

Самый низенький и тощий из их команды – Доксон – принялся возиться с раненым. Он был единственным, кроме Эйзера, способным оказать квалифицированную медицинскую помощь, хоть по образованию был журналистом. Барбара вызвалась ему помочь, вместе они разложили спальный мешок и уложили следопыта на него.

- И что же, где все остальные? – продолжал спрашивать Мориссон.

- Не знаю. Он сказал, что Расмудсен посреди ночи встал и бросился в лес в сторону озер. Где остальные – неизвестно. Он сказал, что их забрал Злой Дух леса.

- Да он сбрендил! – подал голос один из подопечных Лоуэлла, который минутами раньше спорил с Мориссоном. – Кто верит в эти сказки?

- Если у тебя нет мозгов, Рик, это вовсе не значит, что ты должен непременно всем это показывать, - оборвал его Эйзер, который явно был раздражен. Он все еще держал в руках свой рюкзак и Лоуэлла и так и не отдал ношу, когда Мадлен попыталась ее забрать.

- Ну вы же видите… - начал, было, Рик, но тут же был снова прерван.

- Заткнись! Нам придется ночевать здесь, мы слишком далеко ушли от лагеря. Вместо того чтобы трепать языком, лучше разведи костер. А твой товарищ поможет тебе с дровами.

- Да, идея хорошая, - примирительно произнес Лоуэлл. – Нам нужен костер. Идите и наберите дров, а когда вернетесь, Рей разобьет палатки, у него это лучше выходит.

Обиженные Рик и Рей стащили с себя рюкзаки и с чувством швырнули их. Одного злобного взгляда Мориссона хватило, чтобы они схватили топорики и нырнули в чащу за дровами, перестав строить из себя невесть что.

Лоуэлл обессиленно рухнул на землю и прислонился спиной к шершавому стволу сосны. Змея, что выползла из травы близко к его руке, тут же шмыгнула обратно. Становилось все темней, и он надеялся, что Рик и Рей подоспеют вовремя. Собаки беспокойно метались, привязанные к стволам тоненьких молодых можжевельников, и поскуливали. Что-то сильно их беспокоило, и это беспокойство передалось и ему. Содранная переносица саднила, но он даже не думал что-то с ней делать. На помощь пришла Мадлен, которая все это время помогала Барбаре и Доксону устраивать раненого.

Рик и Рей появились, когда солнце скрылось за горизонтом, и несли в руках целую охапку дров. Рей, как и было ему велено, стал устанавливать палатки. Вскоре к нему присоединилась и Барбара, и вместе они очень быстро устроили лагерь. Собаки немного успокоились, будто разведенный огонь для них имел такое же значение, как для Лоуэлла, и их отвязали.

Рация по-прежнему не работала, но это уже не так волновало Лоуэлла, как раньше. Он потрогал свой припухший нос, который начинал болеть сильней, и двинулся к костру, над которым колдовал Рик – единственный, кто бы мог достойно заменить Робба на поприще повара. Лоуэлл совершенно не умел ничего готовить, только лишь заваривать чай и делать яичницу, остальные были немногим лучше него. Пока они обустраивались, Мадлен присоединилась к Рику, чтобы помочь с едой. Эйзер уныло глядел на них, сидя на бревне, и карябал землю веткой можжевельника.

Когда трапеза была окончена, Лоуэлл сообщил, что в путь они двинутся с рассветом. Наблюдать за раненным следопытом было поручено Доксону, который решил делить с ним палатку. Узнать что-либо от следопыта Лоуэлл больше не смог, тот так и не приходил в себя, но все еще дышал и постоянно ворочался. Доксон подтвердил, что у него лихорадка и обезвоживание, но обнадежил, что идти он сможет дней через пять, если не больше.

Лоуэллу оставалось только полагаться на то, что он смог узнать. Как давно Расмудсен покинул лагерь с одной только винтовкой и оправился к озеру? Действительно ли его звал Злой Дух леса, или он сам оправился за ним? Лоуэлл нащупал в кармане найденный утром амулет, убедившись в его сохранности, и принялся обдумывать завтрашний поход. Впрочем, долго думать он не стал, ведь что бы он ни планировал, все всегда шло не так, как он расписывал.

 

ГЛАВА 6.

Нокс и не подозревал, что Лоуэлл был в равной с ним степени утомленный от дальних переходов. Иммс вывел их к горам, по которым они целый час скакали, как горные козлы. Он едва успевал запечатлеть все на пленку, как проводник уже вел их наверх. Чем выше они поднимались, тем холодней становилось, и последняя рощица, в которой они остановились, а затем повернули обратно, была покрыта тонким слоем снега.

На обратном пути им случилось наблюдать, как гризли вывел своих детенышей на ручеек, который петлял между деревьями и живописно спускался вниз. Перед самым лагерем они столкнулись со стаей волков, от которых им пришлось отбиваться очень долго. Благо, самые смелые члены группы смогли прогнать их, попеременно используя ружья и дымовые шашки. Экспедиция Иммса благополучно вернулась в лагерь еще до наступления сумерек.

Когда костер был заново зажжен, и Робб начал стряпать для уставшей компании, Нокс не был удивлен отсутствию Лоуэлла. Но чем темней становился лес, тем больше он беспокоился. Экспедиции не было слышно, Иммс попытался связаться с ними по рации, но в ответ слышал только громкие помехи. Когда часы показали одиннадцать, всем стало ясно, что Лоуэлла ждать не следует. Никто не волновался по поводу его отсутствия, кроме Нокса. Видимо, подумал он, придется к этому привыкнуть. Лишь присутствие Робба скрашивало его пребывание в лагере, но чувство защищенности его покинуло.

Все те вопросы, которые он хотел задать Лоуэллу, вновь вернулись к нему, когда он сидел перед костром. Нокс периодически оглядывался по сторонам, ожидая увидеть желтые огоньки между стволами сосен, но они не появлялись, будто исчезли вместе с Теодором. Его беспокойный вид не был не замечен Роббом.

- Теодор точно не появится сегодня, - сказал он, как бы подтверждая то, что и так уже было ясно. – Наверно, они далеко ушли.

- Поэтому связь не работает?

- Да. Но Теодор умеет защищаться, так что за него можно и не беспокоиться.

- А куда он отправился? Он так и не пояснил.

- Он отправился искать Нико Расмудсена, - вмешался Иммс, который, видимо, подслушал их разговор. – Месяц назад Нико отправился с экспедицией в десять человек искать какие-то индейские артефакты, во всяком случае, именно так он это объяснил. Две недели назад сообщили, что Расмудсен пропал вместе со всеми остальными. За помощью обратились к Теодору, как к давнему другу Расмудсена и бывалому путешественнику, который видел эти леса не раз. Последний раз он сообщал, что спускается в пещеры, это в сотне километров отсюда, и больше ничего о нем не слышали.

- Да, случай всех поднял на уши, - кивнул Робб. – Расмудсен бывал в таких местах, что волосы дыбом становятся, а ту взял и сгинул, как сквозь землю провалился. Когда мы уезжали из города, все говорили, что дело пропащее. Никто не сомневается, что вся экспедиция мертва.

- А кто же послал на поиски? – спросил Нокс.

- Сын Расмудсена, - произнес Иммс так, будто ответ был сам собой разумеющимся. – Он отказывается верить, что его отец мертв. И Лоуэлл тоже уверовал в это.

- А ты считаешь наоборот, - с ноткой сарказма сказал ему Нокс. Иммс только лишь пожал плечами. - А от чего защищает амулет Лоуэлла? – обратился Нокс к Роббу. – Он ведь боится чего-то конкретного? Сегодня он спросил меня, верю ли я в мифы. Это вообще как-то связано? Боязнь Лоуэлла, исчезновение экспедиции и этот миф?

- Да, у Теодора есть одна боязнь. Этого боятся все самые храбрые путешественники, отчего сюда они и не заходят. Сначала тебе кажется, будто кто-то за тобой наблюдает. Потом ты видишь глаза. Огромные желтые глаза, которые будто висят в темноте. Потом он зовет тебя по имени, и индейцы считают, когда он позвал тебя – все уже кончено. Потому что этот голос будет звать тебя до самого гроба, пока ты не отзовешься.

- Но это все легенды, - вновь вмешался Иммс. – Никто до сих пор не нашел всем этим россказням подтверждение, а если кто из путешественников и рассказывал что-либо, то было видно, что они просто не в себе. На голодный желудок и богатое воображение может привидеться что угодно.

- Трупы тоже могут привидеться? – поинтересовался Робб. – Особенно, когда их привозят в город. Патологоанатомам все тоже привиделось?

- Уверен, этому есть нормальное объяснение. Природа человека такова, что он стремится понять все, что вокруг него происходит, а если ему не удается адекватно что-то объяснить, он начинает строить всякие догадки, которые потом превращаются в легенды, рассказанные дикарями.

- Так я не понимаю, - прервал его Нокс, снова обращаясь к Роббу, который уже начинал неровно дышать в сторону натуралиста, - о чем идет речь? Кто зовет тебя по имени?

- Это зверь с тысячью имен, который пожирает людей и крадет их души. Это Вендиго, - с некоторой гордостью произнес Робб. Иммс презрительно фыркнул и отвернулся, видимо, считая, что ему с ними не о чем разговаривать.

Ноксу показалось это имя знакомым. Он не мог точно сказать, откуда слышал его, но готов был поклясться, что оно ему знакомо. Он вспомнил те две желтые точки, что висели в воздухе над плечом Лоуэлла, а потом между стволами рядом с лагерем, и содрогнулся. Он вспомнил и то, как Лоуэлл говорил ему «не смотреть туда», говорил о пропадавших путниках и о мифах. Неужели на этот раз легенда оказалась явью? Нокс был уверен, что не сошел с ума и точно видел эти злосчастные желтые точки. И Лоуэлл тоже видел их, иначе не стал бы говорить загадками.

- Вендиго – это самое распространенное его имя, - продолжал Робб лекторским тоном. – Хотя многие боятся звать его по имени, предпочитая «Злого Духа леса» или что-то в этом роде.

- А Лоуэлл?

- Он привык называть все вещи своими именами, - пожал плечами Робб и стал ковырять прутом в тлеющих углях. – Несмотря на это, я нечасто слышал от него это. Он вообще не любит о нем говорить.

- И как же выглядит этот Вендиго?

- Слухи ходят разные. Некоторые говорят, что у него голова, как у лося, вдобавок с огромными зубами, другие говорят, что голова скорее вытянутая, как у волка или собаки. Кто-то рассказывает, что он видом походит на человека, кто-то, наоборот, отрицает это. Сходятся только в одном: он огромного роста, двигается широкими прыжками и может подражать человеческому голосу. Говорят, когда-то Вендиго был человеком, но в силу каких-то обстоятельств превратился в чудовище, пожирающее человеческую плоть, но не могущее им насытиться.

- А почему человек превратился в это чудовище? – продолжал допытываться Нокс, хотя уже не был уверен, что хочет знать больше. Ему казалось, будто волосы на затылке встали дыбом.

- Там тоже много легенд. То ли это черная магия, то ли проклятие. А еще говорят, что это путники могут превратиться в Вендиго, когда будут на грани гибели. Теодор говорит, что Вендиго – куда более цивилизованная, приближенная к человеку форма существования. Пару раз мы бывали в лесах Монтаны, и однажды нашли мертвого путника. Его товарищ сидел около него несколько дней, а когда мы пытались с ним заговорить, он только бормотал: «его забрал Злой Дух леса», - Робб содрогнулся, - труп был страшно изуродован. В теле мы нашли треугольное металлическое лезвие абсолютно правильной формы. Тогда-то Теодор и сказал, что мы столкнулись с чем-то более разумным, чем нам казалось.

- А вам не приходило в голову, что этот путник сам прикончил своего товарища? – снова вмешался Иммс. – У него начался бред, помешательство, называйте как хотите, и он убил его, а потом, увидев дело своих рук, совсем спятил.

- И где, по-вашему, он мог услышать о Вендиго? – негодующе воскликнул Робб. – Он почти всю жизнь прожил в городе, а там таких легенд не рассказывают. И оружия такой формы не делают.

- Это мог быть осколок, - парировал Иммс.

- Никаких надломов мы не нашли…

Нокс перестал их слушать. Он не знал, на чью бы сторону встал в споре, но доля правды была в словах обоих. По крайней мере, так ему казалось. Он все еще мало верил в миф о Вендиго, он допускал мысль, что кто-то из людей решил оживить легенду и теперь вершил страшный суд, запугивая остальных. Но Лоуэлл! Было совершенно ясно, что он свято верил в существование человекоподобного существа, которое пожирало людей. Нокс обернулся, вглядываясь в темноту, и через мгновение в ней вспыхнули ярко-желтые точки. Он зажмурился и потряс головой, а когда открыл глаза, точек уже не было.

Лоуэлл пробудился от резкого толчка в ребра. Ему было больно, но сначала казалось, будто все происходило во сне. Лишь когда толчок повторился с удвоенной силой, и чей-то голос позвал его, он резко вскочил. Перед его глазами все плыло, прошло немного времени, прежде чем он смог сфокусироваться на лице перед собой. Эйзер выглядел сурово и сосредоточенно, в руках он держал винтовку, за спиной висел рюкзак, а некогда аккуратно уложенные каштановые волосы были всклокочены.

- Быстрее поднимайся, - он, что было сил, пнул друга в бок и бросил ему его ружье. – Шевелись!

Лоуэлл выпутался из спального мешка и на ходу успел схватить рюкзак. Костер неистово пылал, языки пламени почти доставали до веток, легонько опаляя их. Собаки беспокойно метались туда-обратно и поскуливали, то вынюхивая землю, то что-то выглядывая в темноте. Перед Лоуэллом возник встрепанный и не на шутку перепуганный Рей. Он держал в руках фонарь и винтовку, и оба предмета тряслись вместе с его руками.

- Я не знаю, что произошло, - протараторил он. – Мы сидели у костра, Рик подбрасывал туда сучья. Вдруг собаки начали жалобно скулить, Рик поднял голову и застыл на месте. Он указывал куда-то в глубь леса, но я ничего не видел. Он залез в палатку, а вылез оттуда с ружьем и бросился в чащу леса. Я погнался за ним, но он так быстро убежал, как никогда раньше не бегал, и я его потерял.

- Вероятно, Рик увидел нашего давнего знакомого, - прервал его тираду Эйзер. – Пока следы свежие, надо идти за ним.

- Когда он ушел? – спросил Лоуэлл, затягивая лямки рюкзака на плечах.

- Вот буквально минуты две назад, может, чуть больше. Я проснулся раньше, чем Рей стал звать меня.

- Одной погони нам не хватало, конечно, - пробормотал Лоуэлл. – Идем.

Рей не мог держать нормально фонарь, он ходил ходуном в его руках, и Эйзер с раздражением вырвал его из рук того и пошел по следам. Через несколько десятков метров следы стали глубже, а ширина шага увеличилась: здесь Рик побежал. Дорожка следов была практически прямая, но чем дальше они уходили от своей стоянки, тем извилистей она становилась. Подошвы ботинок Рика накладывались на следы лап животных, и Лоуэлл четко различил среди всего их обилия с десяток волчьих следов. Похоже, он ошибался, когда говорил Ноксу, что волки здесь не водятся.

Лес был относительно тих, где-то вдалеке ухали совы, ветер шелестел в кронах, а тонкий слой снега и сучья хрустели под ногами путников. Ни одного звука, который бы подтвердил присутствие Рика. Лоуэлл краем глаза поглядел на Рея: тот продолжал трястись и в свете фонаря был бледнее, чем смерть. Он не захватил с собой ничего, кроме ружья, и шел теперь согнувшись, будто нес на спине тяжелую ношу.

Теодор припомнил, как накануне вечером Рей с Риком веселились и смеялись во весь голос, а угрюмый Мориссон никак не мог их успокоить. Даже раненый стал вести себя тише, хоть явного улучшения не наблюдалось. Лоуэлла вдруг кольнуло под сердце. Ему стало не по себе от мысли, что он оставил Мориссона и других в лагере одних. Кроме собак, их никто не мог теперь охранять.

Знакомый запах падали ударил ему в нос. Он был похож на ту вонь, что стояла в пещере утром. Лоуэлл приказал остановиться и склонился над очередным следом Рика, который теперь выглядел совсем иначе, нежели остальные. Здесь Рик больше не бежал, но и не шел спокойно, как в начале. Следы ложились на влажную холодную землю неравномерно, будто Рик шел, спотыкаясь. В продавленной лунке дрожала влага, Лоуэлл провел по ее поверхности пальцами. Когда он поднес руку к лицу, с пальцев закапала алая жидкость. Он разогнулся и поднял ружье перед собой, двигаясь теперь медленно и осторожно на полусогнутых ногах. Следы уводили влево на совершенно голую поляну, покрытую густым туманом, который поднимался от земли, словно пар.

Рядом с подошвами отпечатались ладони, затем от этих следов пошли длинные и глубокие борозды. Эйзер направил свет фонаря дальше. На земле что-то шевелилось. Лоуэлла охватила неясная тревога, он придержал Ханса за руку и направился к шевелящейся массе.

Теперь под подошвами его ботинок земля громко хлюпала, он начинал вязнуть в ней. Влага поднималась по самую щиколотку. Над головой Лоуэлла с громким криком пронеслась сова. Из глубин леса доносился вой, зазвеневший в его ушах. Непроглядная тьма сжирала свет фонаря, и он чувствовал, как буквально слепнет.

Силуэт на земле начал постепенно вырисовываться, Лоуэлл обернулся назад и увидел бледное лицо Рея и суровое сосредоточенное лицо Эйзера, поросшее густой щетиной. Он подобрался ближе и увидел скребущие по земле ноги. Он жестом показал друзьям подходить.

Продырявленная и окровавленная спина Рика еле вздымалась от хриплого булькающего дыхания. Лоуэлл поспешил перевернуть его на бок, боясь класть на спину, чтобы он не захлебнулся. Его лицо исказил нечеловеческий ужас, оно было перепачкано в земле и крови. Его руки стряслись совсем как у Рея. Из груди вырвали кусок мяса, оголив ребра и фрагмент легкого. Лоуэлл сразу понял, что Рик уже нежилец, он доживал свои последние мгновения. Из его глотки, сквозь бульканье, доносились какие-то звуки, и Лоуэллу пришлось нагнуться к его губам, чтобы расслышать хоть что-то.

- Они… о… они в-в-везде… - прохрипел Рик, - о-о-ни вс-с-сюду… х-х-х… их бес…численное множество…

На Рика нашел приступ удушливого кашля, он харкал кровью, забрызгав лицо и дубленку Лоуэлла. Рей вцепился мертвой хваткой в рукав товарища и выкрикивал ему в самое ухо его имя, но тот уже не мог ничего говорить, сотрясаясь от непрекращающегося кашля.

Эйзер критически оглядывал Рика и качал головой. Ему, как и Лоуэллу, с самого начала было понятно, что Рик погибнет. Запах крови стоял в носу у Лоуэлла, он коленями чувствовал, как штанины промокли в крови и талом снегу. Вой ветра смешался с волчьим воем и становился все громче. Он поднял голову и вгляделся в темноту. Где-то вдалеке горизонт начинал светлеть, но надежда покинула его, когда он увидел несколько пар желтых огоньков. Они окружали их со всех сторон, висели в воздухе и тускнели в тумане. Лоуэлл задохнулся от сырого воздуха. Еще никогда ему не было так страшно, как теперь.

 

 

ГЛАВА 7.

Чье-то приглушенное рычание слышалось снаружи палаток, но оно не принадлежало собакам. Первой вылезла из палатки Барбара. Она поправила челку, которая совсем спуталась и лезла ей в глаза, и вышла, по дороге натягивая куртку.

У горящего костра сновал Мориссон, он пинал ногами уголья, которые летели в сторону собак, еле успевавших от них уворачиваться, и что-то бормотал себе под нос. До Барбары доносились лишь обрывки фраз, она слышала: «идиоты», или «куда их понесло», и из этих фраз поняла, что что-то произошло. Когда Мориссон повернулся к ней лицом, он вздрогнул от неожиданности.

- Ну что ты крадешься? – проворчал следопыт, возвращаясь к пинанию углей. – Я так инфаркт раньше времени схлопочу.

- Что произошло? – Барбара дотронулась до его плеча. В его слезящихся от холодного ветра глазах она прочитала беспокойство, пусть внешне он и пытался выглядеть разозленным.

- Теодор, Ханс и эти два придурка куда-то испарились, - пробурчал он, повернувшись к ней спиной. – Я проснулся, когда костер пылал, будто в него переложили дров, а этих двоих нет. Они ведь должны были сегодня дежурить.

- Погоди, как это их нет? Они ушли?

- В том-то и дело! Ушли с оружием, а Ханс и Теодор прихватили еще и рюкзаки. Связь, конечно, не работает. Я прошел чуть по следам, они все свежие, одного времени. Значит, ушли все вместе. Один я, конечно, не стал идти их искать.

- Значит, будем искать вместе.

- И точно друг друга потеряем.

Барбара и Мориссон одновременно повернулись на голос. У входа в свою палатку стояла Мадлен, скрестив руки на груди. Очков на ней не было, две пряди бились о виски на ветру, но ее красивое лицо было сурово, как никогда. Она подняла брови, и Мориссон съежился под ее взглядом.

- И когда они пропали? – спросила Мадлен, неторопливо подходя к ним.

- Да черт их знает! – Мориссон махнул своей ручищей так внезапно, будто все это время пребывал в оцепенении. – Часов шесть было, когда я проснулся. Костер трещал, собаки скулили, я вышел и никого не увидел. Везде натоптали! Я заглянул по палаткам, а их нет. Под утро ушли, скорей всего.

- Что же они такого увидели? - саркастически поинтересовалась та.

- Давайте так, - подняла ладони перед собой Барбара, - мы с Говардом отправимся по следам, а ты, Мадлен, пока разбуди остальных, пусть соберутся, приготовят завтрак. Далеко идти не будем, мы только пройдемся по следам и вернемся. Они должны вернуться сами.

- Ну уж половина их квартета точно вернется, - воскликнул Говард Мориссон. – За этих недоумков, Рея и Рика, я не ручаюсь.

- Увидим. Пойдем.

Ни Говард, ни Барбара рюкзаков не брали. У следопыта на поясе висел охотничий нож, который он пообещал пустить в ход вне зависимости от того, кто попадется ему под руку: гризли или «эти два недоумка».

Солнце проникало в самые темные уголки леса, и его свет ложился на землю золотыми островками. Первый снег почти стаял, под ногами было больше грязного месива, чем травы, и Мориссон легко и быстро шел по следам, которые успели немного затоптать чьи-то лапы. Подошвы ложились одна на другую, будто путники шли след в след, и совершенно затоптали те следы, по которым они направлялись на поляну.

Перед самой поляной Мориссон остановился и стал внимательно разглядывать следы, которых было куда больше, чем раньше. «Квартет» остановился там же, где стоял он, и некоторое время топтался на месте. Следопыт различил рифленую сплошную подошву ботинок Эйзера, квадратный узор и каблук ботинок Лоуэлла, и невообразимые фигуры на подошвах Рея. Только кусками из-за них выглядывал полосатый узор, принадлежавший сапогам Рика. Но сверху на всем этом безобразии отпечатались совершенно чужеродные следы, не принадлежавшие ни одному из членов экспедиции: сплошная гладкая подошва левой и правой ног, совершенно не отличимых по форме. Мориссон еще с минуту глядел на чужие следы, а затем фыркнул, будто о чем-то догадавшись, и направился на поляну.

Ничего, кроме борозд и вмятин на земле, на месте падения Рика не осталось. Мориссон понял, что владелец недостающих подошв на этом рисунке здесь упал и полз. Говард и Барбара остановились на месте, где земля была продавлена, и оглядывались по сторонам в поисках друзей, но никого не было видно, кроме птиц и маленьких зверушек. Следы уходили вправо, и борозды тянулись от вмятины вместе с подошвами.

- Похоже, что-то стряслось с Риком, - констатировал Мориссон. – Видишь полосы на земле? Его волокли, а потом подняли на руки. Пойдем дальше?

- Пожалуй, нужно возвращаться, - покачала головой Барбара. – Не хватало еще, чтобы нас начали искать.

Мориссон поглядел в ту сторону, куда уходили следы, и кивнул. Бог знает, как далеко они могли забрести, возможно, им нужна была помощь… если бы с ними не было Лоуэлла. Он был уверен в Теодоре, как ни в ком другом, поэтому и согласился возвращаться обратно.

Его лишь настораживали чужеродные следы. Ни к чему было себя обманывать, он прекрасно понимал, чьи они, и чем может обернуться встреча с Вендиго. Но и он, подобно Лоуэллу, уверовал в силу того оберега, который носил их проводник. Мориссон помнил тот день, когда тот вернулся из каньонов в компании индейца. Как индеец уверял, будто амулет, что носит на шее Лоуэлл, защищает не только хозяина, но и окружающих его людей. Кажется, и у Барбары была подобная побрякушка. Он подумал, что и ему бы не помешало обзавестись собственным оберегом.

Остальных, которых надо было поднимать, оставалось всего двое, да и то найденный следопыт Расмудсена не мог даже слова сказать, не говоря уже о каких-либо телодвижениях. Мадлен с Доксоном уже устроили котелок над костром и начали разбирать палатки. Мориссон увидел облегчение на их лицах, когда он с Барбарой показался на стоянке.

Следопыта сумели растолкать, чтобы накормить его горячим супом с грибами. Барбара снова попыталась узнать его имя, но тот ничего не мог говорить, кроме злосчастной фразы «Злой Дух леса». Казалось, следопыт окончательно помешался и теперь не мог ничего соображать. К концу завтрака рация затрещала, и Мориссон бросился к ней в надежде услышать голос Лоуэлла, но вместо него еле разбирал обрывки фраз Иммса, который, впрочем, их не слышал. Связь была односторонней и крайне неустойчивой.

Солнце уже довольно высоко поднялось, тут же скрывшись за тяжелыми тучами, которые через час обильно посыпали на землю снег. Земля еще не успела промерзнуть, и первые снежинки таяли на ее поверхности. Поднялся сильный ветер, согнав с верхушек можжевельников стаю соек. Один лишь дятел продолжал скакать по стволу и неистово долбить по нему. Где-то вдалеке заревел барибал, в ответ послышалось рычание. Но ни одного нужного звука они не слышали, ни одного голоса, кроме их собственных, не звучало в этой глуши. Ближе к полудню Мориссон принял решение отправиться по следам, пока их не замело.

- И куда мы так торопимся? – послышался громкий голос, огласивший всю опушку, когда последний член экспедиции – Доксон – с раненым на плечах последовал за остальными.

Мориссон заулыбался и поспешил вернуться обратно. На возвышении, что скрывало палатки от прямого ветра, стоял Лоуэлл собственной персоной. Казалось, он был цел, но на его лице и дубленке алели капли крови, а правая ладонь была разодрана, будто попала кому-то в пасть. Эйзер тащил за шкирку Рея, который еле-еле ходил и стоял на ногах, и на его лбу красовалась длинная кровавая полоса. Сам парнишка был весь в грязи и ветках, но обошелся без царапин. Лоуэлл помог Эйзеру спустить Рея вниз и обессиленно рухнул на бревно, оставленное перед потухшим костром.

- Где Рик? – спросил первое, что пришло в голову, Мориссон.

- Мы похоронили его в чаще, - отозвался Лоуэлл. – Он умер у нас на руках.

Повисла долгая пауза. Доксон опустил свою ношу на землю и принялся обследовать Рея, который находился на грани такого же бреда, в каком пребывал раненный следопыт. Мадлен, еще недавно пребывавшая в обиде на Эйзера, усадила его рядом с собой и начала обрабатывать его рану на лбу. Он не мог вспомнить, когда она последний раз была такой заботливой. Остальные беспомощно глядели на Лоуэлла, но тому, казалось, больше нечего было сказать. Тогда слово взял Эйзер.

- Он ночью убежал в лес, - пояснил он, - за Вендиго, я полагаю. Мы пошли за ним и нашли его на каком-то поле с огромной сквозной дырой в груди. Они были всюду, окружили нас со всех сторон и глядели на нас и результат своей работы. Затем Теодор поднял Рика на руки и повел нас прямо в противоположную сторону от лагеря, чтобы не вести их всех сюда. Знаете, что самое удивительное? Никто даже не тронул нас! Будто мы им совершенно не были нужны.

- Значит, амулет работает, - произнес Мориссон.

- Не знаю, что там работает, - Эйзер сделал нетерпеливый жест, - но Рика мы не спасли. А когда мы его похоронили, мы отправились вдоль берега ручья, где встретились с еще одними нелицеприятными персонами.

- С кем еще?

- С волками. Сколько их было? – обратился он к Лоуэллу.

- Восемь, кажется, - отозвался тот. – Мы убили пятерых, не меньше. И только тогда они ушли. Хорошо, что вы не тронулись раньше, не то бы мы точно разминулись и потерялись.

- Что теперь? – спросила Барбара, присаживаясь рядом с Лоуэллом.

- Передохнем, а затем двинемся в путь.

- Может, вернемся?

- Что же, зря мы проделали такой путь и схоронили Рика? Нет, мы должны завершить дело.

Никто не стал спорить с Лоуэллом. Человеку, который за эти дни намучился так, как не мучился за все свои предыдущие путешествия, не хотели возражать. Закончив с Эйзером, Мадлен стала возиться с его рукой, но на этот раз все оказалось немного сложней. Укус оказался глубоким, и ей пришлось тщательно обрабатывать рану, чтобы она не воспалилась. Потеря их главного проводника оказалась бы для них еще более существенной и мучительной.

Теперь в их лагере стояла тишина. Веселиться было больше некому, Рик ушел от них так же быстро, как появился в их рядах, и никто не смел что-либо говорить, будто отдавая дань его памяти своим молчанием.

Их временное спокойствие прервал шум. Никто и не заметил, как раненный следопыт пришел в себя, да и никто не ожидал этого. Не переставая что-то бормотать, он вскарабкался на возвышение и, шатаясь из стороны в сторону и ломая ветки, как разъяренный медведь, пустился бежать прочь от лагеря. За ним бросился Доксон, будто он был его лечащим врачом и нес за него ответственность. Лоуэлл громко чертыхнулся, выдернул почти обвязанную бинтами руку из ладоней Мадлен, и припустил вслед за бегущими. Многовато на одно путешествие погонь, подумал он.

Следопыт был явно не в себе, но на этот раз он бежал безо всякого крика. Неизвестно было, откуда столько сил у человека, страдающего от лихорадки. Тем не менее, он бежал куда быстрее и проворнее, чем Доксон, по природе своей совершенно не спортивный человек.

Лес здесь был намного гуще, нежели в других местах, и ветки то и дело били им по лицам. Только Лоуэлл успевал от них уворачиваться, но сил у него было мало, и вскоре он стал отставать от Доксона и его подопечного. Он лишь удивлялся, как еще не потерял их из виду. Они бежали по прямой, Лоуэллу казалось, что кто-то тоже преследует его, но времени оборачиваться не было. Их короткий марафон окончился довольно быстро, когда он услышал всплеск воды.

Теодор выбежал на небольшую поляну, и перед ним открылся вид на красивейшее озеро. По берегам его собрались самые разные представители хвойного леса, а на дальнем берегу он увидел толсторога с двумя детенышами, которые весело купались в воде до тех пор, пока их покой не нарушили люди.

Следопыт бросился в воду. Озеро оказалось таким глубоким, что вода доходила ему до подбородка, когда он добрался до его середины. Зачем ему было бросаться в воду, если он мог спокойно обежать озеро по берегу и скрыться в чаще? Нет, если бы он хотел сбежать от своих спасителей, он бы непременно так и поступил. Но он определенно был не в себе, раз нырнул в ледяную воду. Его путешествие на тот берег окончилось громким ревом. Лоуэлл резко остановился, чуть не упав, и увидел на противоположном берегу гризли. Берег не так далек от него, и медведь наверняка легко доберется до него. Но теперь у него есть добыча полегче.

Доксон прыгнул в воду за следопытом еще до того, как на берег выскочил медведь. Гризли с громким ревом ударил лапой по воде и задел следопыта, который только-только развернулся и начал плыть обратно. Доксон, бывший к тому же еще и неважным пловцом, теперь барахтался в ледяной воде и пытался отплыть от места побоища. Гризли еще раз ударил своей когтистой лапой и вновь попал по следопыту, который тут же скрылся под водой с громкими криками.

Вода на поверхности вскоре окрасилась в красный цвет, и медведь полез за своей добычей, которая все еще барахталась почти на дне и пускала огромные пузыри. Не мешкая ни минуты, Лоуэлл стряхнул с себя дубленку и бросился в воду за Доксоном. Он быстро настиг его и схватил под мышки в тот момент, когда над водой опять появился окровавленный следопыт.

Его крик потонул в воде, и гризли зубами впился в его шею, волоча дергающееся тело на берег. Лоуэлл обхватил раненной рукой Доксона и стал грести к берегу. Сил у него не оставалось, ледяная вода пробирала до костей, но он пытался вытащить их двоих, уже сам начиная захлебываться. Почти у берега он начал идти ко дну, отчаянно пытаясь выплыть и вытолкнуть на поверхность Доксона, пока чьи-то руки не схватили их обоих за шкирки и не выволокли наконец на берег. В который раз жизнь Лоуэллу спасал Эйзер.

Вскоре их догнали остальные члены экспедиции, впереди которых бежали собаки. Рей, казалось, за эти минуты погони ожил, он держал наготове ружье и целился в гризли, который беспрестанно ревел и рвал плоть следопыта. Собаки рвались из рук, норовя броситься на медведя, и беспрестанно лаяли, и Барбаре с Мориссоном едва удавалось держать их. Последний вдобавок нес на себе рюкзаки Доксона, Лоуэлла и Эйзера, не забыв закинуть за спину свой собственный.

Дамы тоже вооружились, освобожденные от несения чужого багажа. Лоуэлл отчаянно отплевывался и хватал воздух ртом. Первой винтовку опустила Барбара, изумленно оглядывая озеро. Вот только едва ли ее поражал живописный вид или кровожадный зверь на берегу.

- Вы видите, где мы? – произнесла она.

- У озера, где ж еще? – пробурчал Мориссон, стряхивая с себя рюкзаки.

- Это то самое озеро, о котором говорил следопыт.

- Куда ушел Расмудсен, - прохрипел Лоуэлл. – Если этот сумасшедший решил нам показать дорогу таким оригинальным образом, то он точно спятил.

Медведь продолжал яростно реветь, оттаскивая свою жертву подальше от воды. Рей сбросил с себя рюкзак и принялся в нем копаться, пока не нашел почти на самом дне дымовую шашку. Он поджег конец шашки, который заискрился красным светом и начал дымиться, и швырнул его к лапам медведя, попав удивительно точно.

Животное взревело, спугнув стаю воронов с близлежащих деревьев, и попятилось назад. Гризли явно не желал так просто сдаваться, и Рей для верности пустил в него из винтовки несколько пуль. Медведь глухо зарычал и продолжил отхождение, пока не скрылся между стволами можжевельников, подметавших своими раскидистыми лапами землю.

С его исчезновением успокоились и собаки. Они топтались вокруг Лоуэлла и Доксона и вынюхивали что-то в земле. Тем временем Рей припустил в сторону растерзанного тела следопыта. Немного помешкав, за ним отправился и Мориссон.

Погибшего невозможно было узнать: он сильно пострадал от лап и зубов медведя. Лицо его превратилось в кровавое месиво, куртка была разорвана, из-под лоскутов виднелось разодранное мясо. Голова была неестественно повернута, а шею почти перекусили. Оставалось лишь надеяться, что следопыт недолго мучился.

Мориссон подобрал горящую шашку и швырнул ее в воду: она тут же потонула с громким шипением. Он поглядел на противоположный берег. Лоуэлла поднимали на ноги, он отплевывал ледяную воду и дрожал от холода. Доксон сам сумел подняться на ноги, но выглядел едва ли лучше.

Мориссон понял, что теперь их поиски затянутся еще больше. Он обернулся, чтобы позвать Рея, но того уже и след простыл. Он снова оглянулся на Лоуэлла и других и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, двинулся в чащу на поиски бедового мальчишки.

К счастью, Рей не успел далеко уйти, или не собирался этого делать. Он внимательно изучал ствол сосны и водил по коре пальцами. Прогнанного ими медведя не было ни слышно, ни видно, но отчего-то Мориссону было не по себе. Наконец Рей отлип от дерева и направился дальше, будто шел по следу. Мориссона начинало это раздражать, и он поспешил нагнать парнишку, чтобы хоть за уши, но оттащить обратно.

- Смотри, - Рей повернулся к нему прежде, чем тот успел что-то сказать.

Он указывал на ствол, где на уровне глаз был нанесен зарубок. По волокну текла янтарная смола, будто отметина была оставлена совсем недавно.

- Такой же на предыдущем дереве, - тихо продолжил Рей. – Голову даю на отсечение, что это оставил Расмудсен.

- Ты головой не клянись, а то сбудется, - предостерег его Мориссон. – Это наверняка его рук дело, кому еще взбредет в голову так далеко уходить от цивилизации?

- Надо звать остальных.

Когда Мориссон и Рей вернулись на берег, их уже начали искать. Эйзер, как и много раз раньше, скорчил недовольную мину, но воздержался от комментариев. Рей не преминул сообщить о своей находке Лоуэллу, который уже стащил с себя промокший свитер и теперь стоял в одной тоненькой рубашке, прилипшей к дрожащему телу.

Если с заменой одежды не было проблем, то в промокших ботинках ему предстояло хлюпать еще долго, пока они не разведут костер. Рей предложил уйти подальше в чащу и развести костер там, чтобы не повстречаться снова с гризли или волками, которые выходили к озеру за водой или за легкой добычей. Тут же Доксон предложил укрыться в пещере, вход которой виднелся неподалеку от берега, но Лоуэлл сразу отверг это предложение, прекрасно соображая, к чему такая остановка может привести. Он приказал Рею и Мориссону вести их по следу, пока они не выберутся на более-менее свободное место, где бы можно было разбить лагерь.

Эта часть леса казалась совершенно недружелюбной и трудно проходимой. Рей быстро находил новые отметины, которые предыдущий путник оставлял чаще, чем было необходимо, будто надеялся, что другие пойдут по его следу. Здесь не было снега, но холод становился суровей: лес начинал подниматься в гору. Они шли уже не один час, но деревьев не становилось меньше, и Лоуэлл терял надежду на то, что они найдут хоть какую-нибудь захудалую поляну. Расмудсен явно не искал легкого пути, заходя все дальше в густой лес.

Солнце клонилось к горизонту, когда им удалось найти широкую тропу, совершенно свободную от деревьев и окаймленную низкими кустарниками с черными ягодами. Лоуэлл, ноги которого мало того что промокли, так еще и начали замерзать, приказал остановиться на тропе и разбивать лагерь здесь. За дровами не пришлось долго идти, Рею составил компанию Мориссон, который начал яростно рубить всякое попадавшееся под руку мелкое деревце.

На лес опустились сумерки. С верхушек деревьев на путников взирали десятки пар огоньков-глаз ночных хищников. Лоуэлл и Доксон обсушились у костра, пока другие готовили еду из заметно оскудевших запасов, которых, по приблизительному подсчету Мориссона, хватило бы до конца недели, до коего оставалось пять дней. Это была вторая ночь, когда они не вернулись в лагерь.

О связи можно было и не мечтать, они уже слишком далеко ушли. Лишь появление зарубок на деревьях давало надежду на скорое возвращение, которое уже не обещало быть безболезненным. Во всех этих беспорядочных погонях и бегствах они потеряли представление о своем местонахождении. Только Лоуэлл не отчаивался: ему случалось выбираться и из худших ситуаций.

Пыл Рея заметно уменьшился, с наступлением темноты им снова овладел страх. Пока он ел, ложка валилась из его рук, и Барбаре пришлось отобрать у него столовый прибор и начать самостоятельно кормить его, словно маленького ребенка. Он хотел продолжить нести вахту, но Лоуэлл силой затолкал его в палатку. Ему бы следовало отдохнуть, особенно после предыдущей неспокойной ночи, но неясная тревога прогнала сон напрочь, заставив остаться у костра наедине с собаками.

Вскоре из палатки вылез Эйзер, видимо решив составить ему компанию. Лоуэлл не сразу заметил, что тот сжимал что-то в кулаке. Через некоторое время их напряженного молчания он протянул к Теодору руку и разжал кулак. На ладони блеснул металл, и Лоуэлл вскоре разглядел профиль оскалившегося волка.

- Рик оставил его в рюкзаке в ту ночь, - произнес Эйзер. Тот взял амулет за шнурок и принялся вертеть его в пальцах. – Я нашел его в боковом кармашке.

- Странно, - пробормотал он. – Сколько я помню, он никогда не снимал его с шеи.

- И стоило это сделать, как тут же он попался в лапы к Вендиго.

Лоуэлл воззрился на друга с неподдельным любопытством, смешанным с удивлением. Он не мог вспомнить хоть одного раза, когда бы Эйзер так говорил.

- Хочешь сказать, что ты уверовал в силу амулетов?

- С тобой поведешься, еще не в то уверуешь, - пожал плечами Эйзер. – Тем более они даже не стали нападать на нас, хотя вполне могли бы. С их-то невероятными способностями.

- Что же, тут уж ты не можешь поспорить – моя энергетика их отпугнула.

- Твоя что? – к нему вернулся привычный скептицизм. – Сначала ты говорил что-то про дух, который индейцы вкладывают, призывают или еще что делают в амулет. Теперь ты говоришь о какой-то энергетике.

- Это, можно сказать, современный термин, близкий к понятию духа. Чем крепче твой собственный дух, тем сильнее действие оберега. Думаю, это их и отпугнуло.

- Не знаю, что там кого отпугнуло, но ты уже начинаешь говорить как эти шарлатаны-гадальщики, которых хлебом не корми, но дай денег за какую-то чепуху. Меня дрожь пробирает всякий раз, как ты в неформальной обстановке начинаешь открывать рот.

- Хорошо, впредь буду держать свои мысли в узде, - совершенно серьезно сказал Лоуэлл, отдавая амулет Эйзеру. – Завтра мы должны начать путь как можно раньше, возможно, сразу же, как поднимется солнце. Если мы такими темпами будем продолжать поиски, то припасов на обратный путь не хватит. Будем делать как можно меньше остановок, чтобы сэкономить время. Бог знает, сколько Расмудсен успел пройти за эти злосчастные две недели.

- Я искренне надеюсь, что он все еще жив. Хотя это маловероятно, учитывая, как давно он ушел из лагеря без вещей. Тут не больно-то чем поживиться можно, скорей гризли тебя загрызет. Какие инструкции ты давал Иммсу?

- Иммсу, - Лоуэлл выплюнул это имя, как горький орех. – Я проинструктировал Робина на тот случай, если мы не вернемся на следующей неделе.

- Разумно, - кивнул Эйзер.

- Он отошлет Иммса с другими обратно к хижине, чтобы они дали сигнал в город. Сержант Биттер выделил вспомогательный отряд, который отправится нам на подмогу, если что-то пойдет не так. А Робб останется с прочими в лагере, пока отряд не достигнет их позиции. Тогда и он сможет спускаться к хижине. На Иммса полагаться я не стал, ему всегда было плевать на то, что с нами станет.

- Если бы с нами не отправилась Мадлен, ему бы точно было плевать, - заметил с некоторым раздражением в голосе Эйзер.

- Теперь, полагаю, у него меньше причин беспокоиться, - Лоуэлл сделал нетерпеливый жест.

Эйзер поглядел на товарища с непониманием. Тот скривился.

- Не далее как месяц назад Мадлен посчитала необходимым разорвать с ним узы брака, - пояснил он. Ханс по-прежнему ничего не говорил, но выглядел он поистине изумленным. – Да, да, это действительно так, - закивал Теодор, хоть его слова и не подвергались сомнению.

- Она не говорила мне, - пробормотал тот.

- Она никому ничего не говорила. Если ты ее действительно хорошо знаешь, как говоришь, ты должен помнить, что тема ее брака никогда ей не затрагивалась. На ее месте я бы тоже не стал распространяться о том, как живется под одной крышей с Джонатаном Иммсом. Должен сказать, ничего приятного из этого соседства она не извлекла.

- Но ты-то откуда знаешь?

- От самого Иммса, - пожал плечами Лоуэлл и подкинул пару дров в огонь. – Я приезжал к ним домой, когда пришла телеграмма об исчезновении Расмудсена. Это ведь Джон сообщил о его пропаже, он поднял всю полицию города на уши. Я понял, что что-то не так, когда дверь мне открыла прислуга, хотя обычно меня встречала Мадлен. Верней, меня всегда встречала Мадлен. Я не преминул спросить, где она, и тут же узнал, что они развелись. Трудно сказать, что я почувствовал в тот момент. Наверно, это было торжество. Да, точно, так оно и было. Конечно, у меня нет причин для радости, это же меня никак не касается, но я радовался. За Мадлен. Мы ведь все знаем, что на самом деле такое Джон Иммс. Пожалуй, я открою бутылку того сорокалетнего виски, которое берег для особого случая, когда мистер Нокс тоже открестится от него. Это будет моя личная победа.

- Погоди торжествовать, - прервал его Эйзер, - может, мы с тобой этого счастливого момента не застанем.

Пыл Лоуэлла заметно поутих, он тут же вспомнил о так скоро ушедшем от них Рике. Его безвременная кончина еще не раз будет помянута у этого костра, подумал он. Лоуэлл выгреб из охапки дров, что принес Мориссон, прутик и начал ковырять им в догорающих дровах.

- Где теперь она живет? – осторожно поинтересовался Эйзер после короткой паузы.

- Мадлен? Пока она перебралась к Доксону. Сказала, что после экспедиции вернется в Орегон. Может, ее старик еще жив, хотя я сомневаюсь, что он будет рад ее видеть. Наверно, он не оставил ей ничего, значит, придется ей самостоятельно устраиваться. Конечно, если ты не предложишь ей сменить одно обреченное существование на другое еще более обреченное, - в глазах у Лоуэлла запрыгали веселые огоньки, вот только Эйзер, видимо, не совсем понимал смысл последней фразы. Тогда он добавил: - рядом с тобой.

- Не думаю, что мне повезет на этот раз, - тихо сказал тот, отвернувшись от него.

- Вот поэтому ты и потерял ее, Ханс Эйзер. Потому что всегда шел в бой с мыслями а-ля «я невезучий идиот», - Теодор похлопал себя по карманам и стал оглядываться по сторонам, - где мои сигареты?

Эйзер сунул руку под бревно и двумя пальцами, словно держал что-то до ужаса отвратительное, протянул Лоуэллу вымокшую пачку сигарет.

- Сомневаюсь, что ты станешь курить эту отсыревшую дрянь, - сказал он.

- Дьявол! – воскликнул тот, принимая из его рук пачку.

Он открыл, вернее, оторвал мокрую крышечку коробки и заглянул внутрь. Сигареты можно было и высушить, но он предпочел их с чувством швырнуть в огонь. От пачки в воздух поднялся сноп искр. Лоуэлл поплотней закутался в дубленку и исподтишка поглядел на друга. Эйзер выглядел расстроенным, если не сказать убитым. Теодору стало невыносимо жаль его, он вдруг пожалел, что столько наговорил ему, хоть поначалу и надеялся прибавить другу решительности. Теперь темы для философских разговоров полностью исчерпали себя.

 

 

ГЛАВА 8.

Каково это было: просыпаться с надеждой увидеть своего проводника, а вместо этого снова не видеть его на месте? Джейми Нокс был сильно раздосадован, ему не хотелось идти куда-либо, пока в лагере не появится Лоуэлл. Но чего же он хотел? Чтобы Лоуэлл возвращался каждый раз обратно, чтобы потом идти вдвое больше? Конечно, поиски потерянной экспедиции обещали отнять много времени и сил, но он всерьез стал беспокоиться, когда Робин сообщил, что припасов у них не так много, в то время как Иммс и его подопечные могут спуститься в хижину и запросить из города продуктов. Робб, в отличие от остальных, совсем не нервничал. Знал бы только Нокс, насколько все продумал Лоуэлл!

Сильную нервозность заметил Нокс в Иммсе. Он всегда знал его как хладнокровного и рассудительного человека, но никогда еще не видел его таким… растерянным. Все утро он пытался связаться с Лоуэллом, хоть и должен был понимать, что ему не удастся этого сделать. Почему-то по-настоящему волноваться он стал лишь теперь, а не днем раньше.

От Робба тоже не ускользнуло это, но он, казалось, мог только посмеяться над Иммсом. Он был крайне сосредоточен, как всякий, кому дается важное и сложное задание. Нокс начал думать, что с самого начала его восхождения на Сьерра-Неваду Лоуэлл и его окружения чего-то недоговаривают. Видимо, это была общая черта для всех, кто находился под «протекторатом» Теодора.

Тому тоже случилось задуматься о состоянии Нокса. Он прекрасно осознавал, в каком положении оставил своего нового знакомого, но у него не было времени что-либо объяснять. Ему с самого начала не нравилась идея втягивать совершенно постороннего человека в экспедицию, но вскоре он стал думать, что Иммс сделал это нарочно. Только вот его цель он не мог понять.

К двум часам ночи Лоуэлла стало клонить в сон, хоть он постоянно одергивал себя, пытаясь держаться в бодром состоянии. Эйзер, казалось, таких проблем не испытывал. Он силой затолкнул друга в палатку, оставшись на стреме один. И именно он растолкал Лоуэлла с первыми лучами солнца, как они и уговаривались. Но Лоуэлл сразу же сообразил, что что-то было не так.

Ночью он оставил совершенно серьезного и сосредоточенного Эйзера, утром же он обнаружил совершенно другого человека. Ханс по-прежнему говорил уверенно, ни одна его голосовая связка не дрогнула, но он весь был бледен, руки у него тряслись немногим меньше, чем у Рея, а взгляд беспокойно бегал по сторонам. Лоуэлл попытался выяснить, что произошло, но тот лишь отмахнулся от него. Ему казалось, будто это уже не первый раз. Будто это только повторение давнишней истории.

Лоуэлл поднял всех на ноги, когда стрелки показывали ровно шесть утра. Рей выглядел куда более спокойным, нежели предыдущим вечером, но он по-прежнему не мог отойти от перенесенного потрясения. Лоуэлл решил избавить его от работы и сам собрал все палатки и затушил костер, когда с завтраком было покончено. Когда Рей двинулся дальше по отметкам Расмудсена, он заметил у мальчишки на шее амулет Рика. Очевидно, Эйзер не стал оставлять «волка» у себя.

Их дорога довольно быстро ушла вглубь чащи с протоптанной тропы, и продолжала вилять между широкими стволами деревьев. Собаки вели себя спокойно, обнюхивая припорошенную землю, но это спокойствие их вскоре покинуло, когда дорожка свернула влево и стала спускаться вниз.

Рей продолжал высматривать зарубки, которых стало меньше, чем было, и теперь путники замедлились, внимательней осматриваясь по сторонам. Он приостановился, чтобы найти очередной зарубок, и увидел отметину на дальней сосне, что росла на склоне. Он оттолкнулся от ствола и рысцой сбежал вниз, но стоило приблизиться к заветному дереву, как он с криками взлетел в воздух, подвешенный за лодыжку. Собаки с лаем бросились за ним и пытались допрыгнуть до него, на что Рей ругался на них как только мог.

Лоуэлл первым достиг места «повешения». Он прицелился из ружья и прострелил веревку: Рей с воплями рухнул вниз и отплевывался от иголок, которые каким-то загадочным образом прилипли к его лицу. Лоуэлл присел рядом с его ногой на корточки и снял узел с лодыжки. Узел выглядел странно, будто его вязал кто-то, кто до этого никогда не имел дела с веревками.

- Это не узел, а черт знает что, - констатировал Лоуэлл. – Это ловушка Расмудсена, никто, кроме него, не навязал бы такую белиберду, как это.

- Можно подумать, это остановило бы Вендиго, - фыркнул Эйзер, отбирая у него узел.

- Может, он просто спасался от таких, как его чокнутый следопыт? – пробурчал Рей, поднимаясь на ноги. – Вышло неплохо, только вот не та дичь попалась.

- Думаю, теперь, молодой человек, вы не будете воспринимать фразу «нужно ускорить поиски» так буквально, - деловито осведомился Эйзер, швыряя веревку на землю. – Внимательней гляди под ноги.

- Дельный совет, - кивнул Лоуэлл.

Собак поспешили собрать, и их всех повел Мориссон, походивший теперь на богатого собачника на прогулке. Апатия и нервозность, казалось, покинули Эйзера, но Лоуэлл не мог точно сказать, что он не притворяется. Тщательно отряхнувшись, Рей вновь пошел по следу, но теперь он больше глядел себе под ноги, нежели по сторонам.

Зарубки встречались все реже, а дорога казалось чересчур длинной, будто Расмудсен, оставляя эти отметины, хотел завести идущих по следу в ловушку. Путники все дальше уходили в лес на многие километры цивилизации. Лоуэлл уже начинал сомневаться, что в конце путешествия они добьются той цели, которую преследуют.

Двигаясь по зарубкам, они встретили еще две идентичные первой ловушки. Последняя отметина красовалась на высоком кедре, по веткам которого то и дело скакали белки, ссыпая путникам на головы ошметки коры. Здесь след обрывался, и единственно, куда мог направиться Расмудсен – зияющая черная дыра в поверхности, уводящая глубоко под землю. Это была очередная пещера, последняя, как надеялся Лоуэлл, инстанция путешествия Расмудсена. Ее каменистый пол резко уходил вниз, делая спуск куда более опасным, чем в той пещере, где Теодор обнаружил труп.

Он оглядел компанию. Многие выглядели измотанными, да это и не было удивительным, учитывая, сколько им пришлось пройти без остановки. Очередной день их путешествия подходил к концу, об этом им могла говорить лишь темнеющая чаща леса, ибо солнце решило спрятаться за тучами, нежели помогать путникам. Их время, как припасы и силы, тоже близилось к завершению, и Лоуэлл прекрасно понимал, что мешкать больше нельзя. Он приказал Мориссону и Рею заняться костром и разбить палатки, остальным – помогать готовиться к ночевке под открытым небом, а сам, взяв с собой Эйзера, отправился вниз – в огромную черную пасть пещеры.

Еще никогда ему не приходилось преодолевать столь опасные спуски. Темнота очень быстро поглотила их, даже фонари не так хорошо ее рассеивали. Они двигались почти вслепую на полусогнутых ногах под звуки капающей воды. Вскоре спуск перешел в небольшой подъем, и идти стало заметно легче.

Лоуэлл светил себе прямо под ноги, тогда как Эйзер смотрел намного дальше, и спустя некоторое время обнаружил на каменистом полу застарелые пятна крови. Воздух здесь был затхлым, легкий намек на гниение и витающая каменная пыль. И все же, здесь было немногим свежей, чем в той пещере.

Сосредоточенный на картине под ногами Лоуэлл врезался в спину Эйзера. Тот шикнул на него и, опустив фонарь, вслушивался в окружавшие их звуки. С поверхности доносился стук – это Рей и Мориссон рубили дрова для костра. Вода капала через широкие щели на потолке, где-то стекала ручейками по известковому порошку, а где-то соединялась с ним, образовывая сталактиты и сталагмиты, местами сливаясь друг с другом в природные колонны. Сверху доносился тихий писк, но Лоуэллу не надо было светить на потолок, чтобы убедиться, что это возятся летучие мыши. Но из глубины широкой пещеры доносились совершенно инородные звуки, чуждые этой природной гармонии. То были звуки какого-то неясного копошения, будто кто-то скребся о стены или перебирал по каменной крошке ногами. Эйзер поднял в воздух ладонь и сделал знак двигаться дальше.

Дальнейшее использование фонаря было излишним. Кому-то взбрело в голову развести костер посреди пещеры, но костер этот был много меньше того, что пылал на их стоянках. Эйзер погасил свет и двинулся к маленькому лагерю.

Над костерком висел чугунный котелок, в котором бурлила вода, скорей всего собранная с капели на потолках. Рядом лежал спальный мешок и, что самое удивительное, рюкзак. Лоуэлл стал сомневаться, что стоянка устроена Расмудсеном, ведь тот, как говорил его сбредивший следопыт, ушел без вещей. Он присел рядом с костром на корточки и принялся разглядывать каменную пыль, на которой отпечатались следы грубых ботинок, похожих на те, что он носил сам. Эйзер прошел дальше и оглядывал оставленные вещи и окружавшие их стены.

Лоуэлл замер на месте, едва поднявшись на ноги, когда в его затылок уперлось что-то холодное, о природе происхождения которого он сразу догадался. Разбивший здесь лагерь путник был совсем не рад непрошеным гостям.

- Все увидели, молодой человек? – услышал Лоуэлл грубый и хриплый стариковский голос. Эйзер моментально обернулся, но напряжение спало с его лица, когда он увидел говорившего.

- Я пришел осматривать не достопримечательности, мистер Расмудсен, - ответил Лоуэлл медленно поворачиваясь к нему лицом с поднятыми перед собой руками. Старик прищурился, будто не мог разглядеть его лица.

- Теодор? Теодор Лоуэлл? – его сморщенное лицо просветлело и чуть разгладилось. – Какого черта ты тут делаешь?

- И это все, что ты нашелся мне сказать? – с некоторой обидой в голосе поинтересовался Лоуэлл. – Я пришел за тобой, Нико. Я пришел, чтобы вернуть тебя обратно.

Его густые усы с бородой шевельнулись, и Лоуэлл понял, что старик улыбается. Расмудсен положил винтовку себе под ноги и заключил старого знакомого в крепкие объятья, от которых у Теодора чуть не случилось удушье.

От старика пахло хвоей, горелыми дровами и рыбой. Он выглядел исхудавшим, но не ослабевшим, как можно было себе представить. Видимо, все это время он кормил себя тем, что удавалось раздобыть на охоте, но Лоуэлл не замечал здесь обильной дичи, кроме белок, редко встречающихся толсторогов и гризли, стремящихся превратить тебя самого в свою добычу. Эйзер от объятий воздержался, лишь крепко пожав Расмудсену руку, на что тот поинтересовался, «чего это он скис». Лоуэлл пригляделся к другу и отметил, что тот и впрямь выглядел неважно, пусть и держался молодцом.

- Так значит, меня уже вся полиция разыскивает? – поинтересовался Расмудсен, усаживаясь на спальный мешок. Ни Лоуэлл, ни Эйзер не приняли его приглашения присаживаться. Да и присаживаться, собственно, было не на что.

- Это нас она будет разыскивать, если мы не вернемся вовремя, - заметил Эйзер. – Ты собираешься идти с нами, или нам необходимо самим тащить тебя за шкирку?

- А где же вариант: «останешься ли ты здесь»?

- Ты не останешься здесь.

Старик пригладил седые волосы на затылке, которые беспрестанно топорщились, и задумчиво кивнул.

- По дороге к тебе мы встретили твоего следопыта, - продолжал Эйзер. – Это он указал, в какой стороне тебя искать.

- Ула спасся? – с изумлением спросил Расмудсен.

- Нет, он убежал от нас и попал в лапы к гризли.

Расмудсен нахмурился. Повисло долгое молчание, в котором Лоуэлл снова стал слышать копошение летучих мышей над их головами.

- Жаль, хороший был парень, - произнес наконец Расмудсен.

- Был, - кивнул Эйзер, - пока его что-то или кто-то не напугал. Мы столкнулись с ним, когда он с воплями несся по лесу. Пожалуй, будет нехорошо, если после всего этого ты решишь остаться здесь. Тем более что мы и так много потеряли, пока нашли тебя. У нас кончаются припасы, а нас, между тем, семеро. Да еще и пять собак.

- А где же все остальные?

- Они развели костер у входа в пещеру.

- Нельзя им там оставаться! – воскликнул Расмудсен так резко, что Лоуэлл нервно дернулся. Эйзер продолжал стоически переносить все сюрпризы. – Сюда вхож демон, нужно перенести лагерь.

- Куда, в пещеру? – саркастически поинтересовался Лоуэлл. – Ты чувствуешь эту вонь, Нико? Это пахнет падалью, не иначе. Эта пещера занята, здесь мы скорей встретимся со смертью, чем на поверхности. Собирай вещи, не то я силой потащу тебя.

Будто в подтверждение его слов из глубины пещеры донесся приглушенный рев, похожий на тот, что издавал гризли, когда рвал плоть следопыта. Эйзер кинул Расмудсену «пошевеливайся» и повернул обратно. Лоуэлл предложил оставить костер, чтобы немного задержать зверя, если ему вздумается подняться на поверхность.

Когда они оказались в лагере, поднялся сильный ветер, принесший с собой снег более обильный, чем был до того за все дни их изматывающего путешествия. Расмудсена встречали с облегчением и с радостью даже те, кто не был с ним знаком. Вот только сам старик отнюдь не выражал счастья, «демон, что был вхож в пещеру», очевидно, занимал все его мысли.

После пайка, становившегося все скудней и скудней, Расмудсен вызвался дежурить, но Лоуэлл с какой-то злостью отверг это предложение и приказал ему лезть в палатку, что осталась от Рика. Впрочем, и Теодору в дежурстве отказали, как отказали и Эйзеру. После долгого спора на тему, кто же будет дежурить, решили остановиться на Доксоне, который, казалось, был самым бодрым и неизмученным среди них всех. Лоуэлл еще долго ворочался в спальном мешке, через каждую минуту проверяя, не исчез ли силуэт Доксона, пока, наконец, сон не овладел им.

 

 

 

ГЛАВА 9.

Эйзер не знал, что заставило его пробудиться. Он проснулся с чувством неясной тревоги, но закрыв вновь глаза, понял, что бесполезно заставлять себя спать. Он поглядел на часы и с досадой обнаружил, что они остановились на почти трех часах. Затем натянул на себя куртку и вылез из палатки.

Где-то между стволами деревьев алел горизонт: солнце начинало подниматься, возвещая, что скоро придется двинуться в обратный путь. Костер еле-еле горел, неиспользованные сучья лежали так же, как их положили, а Доксона нигде не было видно. Эйзер поначалу решил, что тот ближе к рассвету улегся спать, больше не видя смысла в дежурстве, и перед тем как заглянуть в его палатку, подбросил веток в костер. Огонь запылал с новой силой.

Эйзер осторожно откинул полог палатки Доксона, но никого внутри не обнаружил. Пропажа произошла по тому же сценарию, что случился и с Риком: оружия нет, рюкзак оставлен. Руки Эйзера затряслись с новой силой, первой его мыслью было поднимать Лоуэлла, но что-то заставило его отказаться от этой мысли. Он решил проверить, на месте ли остальные, и к своему несчастью не досчитался еще двоих: Рея и Барбары. Исчезновению первого он нисколько не удивился, но Барбара… это было непостижимо. Со злости он напрочь забыл о Лоуэлле, схватил винтовку и направился прочь от лагеря по следам.

Следы всех троих покрывали друг друга, что значило только одно: каждый пропал по отдельности. Они будто сговорились, а возможно, были просто разозлены пропажей их сторожа, как был разозлен Эйзер пропажей их всех. В лесу становилось светлей, что вселяло в него уверенность.

Он остановился, оглядываясь на лагерь и думая, стоит ли возвращаться за Лоуэллом. Конечно, это было бы намного разумней, но как знать, сколько времени ему оставалось на то, чтобы найти хотя бы одного из пропавших живым? Нет, подумал он, я не самоубийца. Эйзер повесил винтовку на плечо и вернулся к палатке Лоуэлла, который беспокойно ворочался во сне. Ему потребовался всего один пинок, чтобы пробудить своего друга.

- Не рановато ли для подъема? – сонно пробурчал Лоуэлл, глядя на него воспаленными глазами.

- Если бы Доксон, Рей и Барбара не пропали, я бы не стал тебя трогать.

Лоуэлл мгновение тупо смотрел на него, будто не соображал, что тот говорит, пока смысл сказанного не добрался до его мозга. Он резко вскочил и схватил ружье: дубленку он на ночь не снимал. Когда он выбрался из палатки, Эйзер уже вернулся к началу тропы, протоптанной исчезнувшей троицей, и теперь нетерпеливо ждал Лоуэлла.

Когда их взгляды встретились, Эйзер прочел в его глазах невообразимый ужас. Лоуэлл встал, как вкопанный, и глядел поверх плеча друга. Ханс обернулся и увидел в нескольких шагах от себя желтые огни глаз и тощий силуэт, на котором свободно болталась накидка. Еще мгновение и демон исчез, будто сквозь землю провалился. Эйзер даже не успел проследить за его телодвижениями. Когда Лоуэлл навис на его плечи всем весом, он дернулся как от шокового удара.

- Он нас не тронет, - прошептал Теодор над самым его ухом.

- Зато тронет их, - Эйзер указал на палатки, где спали оставшиеся члены экспедиции, совершенно не подозревавшие о случившемся.

- Тогда мы должны рискнуть.

Эйзер прекрасно понимал, что имел в виду Лоуэлл. Они не могли остаться в лагере, зная, что их товарищи, возможно, сейчас умирают от потери крови. Но оставив остальных, они подвергли бы их опасности. Оставалось лишь одно: выбрать, кого подставить под удар – их или себя. Лоуэлл решил этот вопрос не мешкая. Он сорвал со своей шеи амулет и швырнул его на землю рядом с палатками. Металлическая бляшка со звоном ударилась о землю и проскользила до полога палатки Мадлен.

- Пора.

Эйзер не помнил, когда стал так суеверен. Он всегда посмеивался над святой верой Лоуэлла в силу талисманов, которые якобы охраняли их обладателя от злых духов и демонов.

Впервые Эйзер и Лоуэлл встретили Вендиго в пустыне, в Долине Смерти, но тогда чудовище и не подумало их трогать. Эйзер решил, что это просто везение, совпадение, да что угодно. Но не амулет. Когда они снова встретились со старым знакомым в лесах Монтаны, опять избежав его нападения, он стал сомневаться в их везении, ибо не верил в счастливые полосы, которых в его собственной жизни совсем не было. Третья встреча обошлась не так безболезненно, как предыдущие, но все же была без жертв.

Лоуэлл постоянно твердил, что его оберег хранит их обоих, и Эйзер начинал верить в то, что до тех пор звал несусветной чушью. Они еще не раз встречались с загадочным Вендиго, он совсем сбился со счета, но всякий раз им удавалось выйти сухими из воды. В этот день он понял, что на сей раз от судьбы им не удастся убежать.

Одна пара подошв, принадлежавших Доксону и почти затоптанных другими, исчезла с земли, будто он здесь взлетел, обретя крылья. Эйзер ничего не мог понять, он крутился на одном месте, напрочь забыв о Вендиго, что, возможно, готовился к нападению. От созерцания следов его оторвал Лоуэлл, бледный, как мертвец, тряся его за плечо. Эйзер с раздражением скинул его руку с плеча, все еще негодуя, как Доксон мог пропасть, но Лоуэлл не унялся. Он с силой дернул друга за рукав, указав куда-то вверх, в густые кроны сосен. Зрелище было малоприятным.

Потребность в объяснении исчезновения Доксона отпала сама собой, ибо это объяснение теперь висело перед их глазами. С вывороченным нутром и окровавленным лицом Доксон был повешен на сук. Тугая петля, ее конец, намотанный несколько раз вокруг шеи. Позеленевшая кожа лица, открытый в немом крике рот. Но самое важное – вырванные кишки, свисавшие из его вспоротого живота, и поблескивавшие от крови и организменных соков. Эйзер поспешил отвернуться от нелицеприятного зрелища. Теперь Мадлен точно некуда было идти, Доксон был мертв. Человек, от которого меньше всего ожидали неосторожных шагов, был мертв. Рику еще повезло, подумал Эйзер, он отделался куда легче.

Лоуэлл глядел на повешенного друга сумасшедшим взглядом, видимо, он все еще не мог поверить в случившееся. Эйзер ткнул его в бок, чтобы вернуть с небес на землю, и указал в чащу: им пора идти дальше. Следы в некоторых местах расходились, где-то вновь находили друг на друга. Видимо, Барбара или Рей не заметили убитого Доксона. Лицо Лоуэлла выражало глубокое страдание – тот был его хорошим другом, почти таким же близким, как Ханс. Да и сам Эйзер не мог поначалу поверить в его смерть, он думал, что это сон, галлюцинация – да что угодно, лишь бы не явь. Но его собственные глаза и мертвенно-бледное лицо Теодора доказывали обратное.

Из чащи леса донесся гудящий звук и шелестение, какое не свойственно хвойному лесу, и Эйзер обернулся на этот звук. Но он ничего не видел, или не успевал увидеть, он только лишь знал, что где-то поблизости движется чудовище, что забрало Доксона с собой, а возможно, и остальных. Оно угрожало забрать и их, Эйзер это прекрасно понимал. Он с силой дернул Лоуэлла за руку, выведя его из оцепенения. тот непонимающе поглядел на него, но Ханс продолжал тянуть его на себя, чтобы увести поскорей от Доксона. Лишь когда он отвел его на приличное расстояние, Лоуэлл пришел в себя.

Вскоре и вторые следы обрывались, но ни Лоуэлл, ни Эйзер не отыскали трупа, будто Он забрал кого-то из оставшихся с собой. Эйзер озирался вокруг, начиная с каждой секундой все сильней злиться, но вокруг не было ни одного опознавательного знака, ни намека на то, куда исчез еще один член экспедиции. Шелест вдалеке не прекращался, и ему стало казаться, что это шумит у него в ушах.

- Ничего не понимаю, - пробормотал Лоуэлл, поднимаясь с колен. – Это следы Барбары, это они исчезли. Если бы она здесь упала, наверняка бы остался след, а здесь девственно голая земля.

- Может, стоит пройти дальше? – предложил Эйзер, совершенно не склонный к желанию здесь оставаться.

Лоуэлл безучастно кивнул и жестом указал Эйзеру двигаться вперед него. Солнце с каждой минутой на маленький кусочек поднималось над горизонтом, пока не достигло уже почти половины диска, когда третьи следы тоже резко обрывались. Но в нескольких шагах Эйзер отыскал следы подошв уже знакомых им сандалий, а на редкой жухлой траве и островках тонкого слоя снега крупные алые капли.

Он продолжил идти и вскоре обнаружил на снегу глубокие борозды, перерывшие даже землю, отпечатки ладоней, а затем снова подошвы ботинок. Эйзер обернулся и, убедившись, что Лоуэлл не отстал, стал идти по новым следам, которые выглядели немного свежей, чем раньше. Не преодолели они и ста метров, как следы оборвались у полулысого можжевельника. Эйзер поднял голову, но Рея на дереве не обнаружилось. Через мгновение всю чащу огласило громкое гудение, прозвучавшее до ужаса близко к ним. Когда эхо затихло, чьи-то сильные руки обхватили Эйзера за шею и потянули на себя.

Это был не Лоуэлл, ибо руки стали давить на горло так сильно, что сомнений не оставалось: нападавший явно был намерен удушить противника. Двумя четкими ударами между ребер Эйзер заставил себя отпустить. Обернувшись, он увидел Лоуэлла, отчаянно схватившегося за брыкающегося Рея, который был явно не в себе. На мальчишке была только рубашка, изодранные в клочья брюки и замызганные в крови некогда светлые ботинки. Он обнажил желтые зубы, скалясь, как зверь, и пытался вырваться из хватки Лоуэлла, которая была далеко не железной. Когда Эйзер подскочил, чтобы помочь товарищу, Рей высвободил руку и врезал локтем Теодору в нос. Тот отшатнулся от него - из его ноздрей закапала кровь.

Рей двигался куда быстрей, чем обычный человек, и казалось, будто он повредился умом и не видел перед собой тех, с кем все путешествие пробыл в одном лагере. Он больше не воспринимал их как своих, как друзей, да и вообще как людей. Эйзер попытался нанести ему удар, но Рей с неприсущей ему ловкостью увернулся и ударил его в позвоночник. Эйзер зарычал и накинулся на Рея в тот момент, когда очередное протяжное гудение заревело на весь лес. Мальчишка, снова уйдя от атаки, на мгновение замер, будто услышал зов, но Ханс снова попытался схватить его. На этот раз Рею не удалось увернуться.

Лоуэлл, оправившись от удара, весь в собственной крови, попытался стряхнуть нападавшего с друга, но едва он приблизился, как Рей повалил Эйзера. Тот начал скатываться со склона вниз, и он тут же пустился за ним, как за добычей. Лоуэллу ничего больше не оставалось, как только попытаться припугнуть обезумевшего члена экспедиции.

Он снял с плеча ружье и прицелился на землю в непосредственной близости Эйзера, когда Рей настиг его. Он занес кулак над головой, но Ханс успел его перехватить, держа другую его руку, однако сил отбиваться у него могло и не хватить. Лоуэлл нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела прозвучал щелчок. Патронов не осталось.

Лоуэлл с трудом отыскал на заснеженной земле винтовку Эйзера, снова прицелился и выстрелил. Пуля, врезавшаяся в землю рядом с борющимися, возымела свое действие. Рей спрыгнул с Эйзера, глядя обезумевшими глазами на Теодора, а затем пустился бежать. Он не мог позволить себе стрелять в парнишку, хоть и понимал, что убежавший человек – это уже никакой не Рей.

Эйзер лежал на земле, неспособный пошевелиться. Он скривился и тяжело дышал. Оглушительный рев разнесся по чаще, когда Лоуэлл, захватив с собой только винтовку Эйзера, спустился к другу. Он оглянулся в поисках источника звука, но никого не обнаружил. Солнце уже почти полностью вышло из-за горизонта, как залог того, что теперь они в относительной безопасности.

- Он ранил тебя? – спросил Лоуэлл, помогая Эйзеру подняться. Тот смог сначала только сесть, еще сильней кривясь от боли.

- Падения идут не на пользу моему травмированному позвоночнику, - процедил Эйзер.

Он схватил Лоуэлла за рукав, но даже через толстую дубленку тот почувствовал острую боль. Эйзер вцепился в него мертвой хваткой и глядел куда-то поверх головы Лоуэлла. Тот обернулся, пытаясь отыскать то, что так взволновало друга, но как ни силился он что-либо разглядеть, а видел только одни стволы, снег и землю. Ничего больше.

Лоуэлл поднял Эйзера, дав ему опереться на плечо, перекинул его правую руку через свою шею и буквально поволок еле переставлявшего ноги друга на себе. Он огляделся на предмет более пологого подъема, но та «яма», в которой они оказались, не имела подъемов легче.

Лоуэлл кое-как вскарабкался наверх, таща на себе Эйзера. Он остановился, чтобы немного отдышаться, и поглядел на друга. Тот был будто в состоянии лихорадки, он шел, не открывая глаз. Теодор поглядел на часы: было без восьми минут семь. Пора было возвращаться в лагерь, ибо их миссия была провалена: Доксон мертв, Барбара бесследно исчезла, а Рей превратился в такое же сумасшедшее, но менее агрессивное существо, каким был следопыт Расмудсена Ула. Лоуэлл опасался, как бы то же самое не случилось с Эйзером.

Эйзер впервые открыл глаза, когда Лоуэлл уложил его на холодную землю, чтобы немного передохнуть. Картинка перед ним плыла, застилаемая пеленой, даже лицо товарища было размытым. Он чувствовал боль во всем теле, но эта боль была какой-то призрачной, будто все это происходило не с ним. Он не чувствовал сил в себе, чтобы двигаться, и был как тряпичная кукла, марионетка без ниточек.

Ханс сильно зажмурился, пытаясь прогнать навязчивые галлюцинации. В голове гудело, словно в улье, полном пчел, и в ушах звенела тысяча маленьких колокольчиков. Сквозь звон доносилось жуткое гудение, но Эйзер не был уверен, что это происходит на самом деле, а не в его голове. Когда он снова открыл глаза, над ним появилось встревоженное и выпачканное в крови лицо Лоуэлла. Тот осведомился, как его самочувствие и получил в ответ «как со скалы упал», хоть сам Эйзер не подозревал, что упавший со скалы человек уже вряд ли может что-то чувствовать.

Лоуэлл выволок Эйзера за шкирку на холм и снова остановился, чтобы отдышаться. Жгучая боль пронзила Хансу позвоночник, заставив его скривиться, глаза упрямо застилала пелена. У них было непростительно мало времени, чтобы убраться оттуда, и только Лоуэлл мог их вытащить. Вдохнув поглубже, он взгромоздил друга на плечи и, пошатываясь, направился по припорошенным утренним снегом следам.

Костер вновь пылал ярким пламенем, когда они добрались до лагеря. Их осталось всего трое – Расмудсен, Мадлен и Мориссон. Последний без особой нужды подбрасывал дров, Мадлен же, обняв себя руками, не могла унять дрожи и ходила взад-вперед перед палатками. Лоуэлл разглядел в ее руке болтающиеся концы шнурка и понял, что она нашла его амулет. Расмудсен выглядел каким-то отстраненным, он сел прямо на промерзшую землю и покачивался туда-сюда, как маятник.

Первой заметила их Мадлен. Лоуэлл еле вынес Эйзера на поляну и аккуратно положил на землю, обессиленно рухнув рядом с ним. Мадлен присела перед ними и положила голову корчащегося от боли Ханса себе на колени.

- Что случилось? – это был первый вопрос, каким она их встретила.

- Некогда, - задыхаясь, произнес Лоуэлл. – Он немного ушибся, но это не так страшно, идти он может. Нам нужно возвращаться как можно скорей.

Расмудсен обеспокоенно топтался рядом с ними, беспомощно вскидывая руки, но не решался что-либо спрашивать. Видно было, что он совершенно не знал, куда себя деть, и не понимал сути происходящего. Мориссон бросил свое занятие и во все глаза смотрел на Лоуэлла, чей нос выглядел как окровавленный кусок мяса

- У Лайонелла в рюкзаке аптечка, принеси ее, - скомандовала Мадлен. Услышав ее голос сквозь свой бред, Эйзер застонал. – Тише, - она положила на его лоб ладонь.

Лоуэлл вскочил с отсыревшей земли и сунулся в палатку Доксона. Он вытащил рюкзак так, будто он весил несколько центнеров, а не килограммов, и принялся в нем бесцеремонно копаться. Коробочка без всяких опознавательных знаков была уложена на самое дно и немного треснула на крышке. Лоуэлл раскрыл ее и убедился, что это то, что он ищет: три шприца, несколько пузырьков, бинты, какие-то таблетки – далеко не весь список того, что лежало там.

Он протянул коробочку Мадлен, которая тут же отыскала нужный шприц и пузырек, из которого набрала какой-то бесцветной жидкости. Лоуэлл помог стащить с Эйзера куртку, после чего она задрала рукав его свитера и вколола ему обезболивающего. Ханс снова застонал, но уже через несколько мгновений немного успокоился и дышал теперь чуть спокойней.

- Надо собрать все, что осталось, и двигаться в путь, - проговорил Лоуэлл и тут же рявкнул на Расмудсена, все никак не находившего себе места: - Разбирай палатки, у нас нет времени!

Мадлен положила ладонь на грудь Эйзера, по которой было прекрасно видно, как сильно ударяется сердце о ребра, а другой рукой гладила его по волосам и что-то говорила ему, пытаясь успокоить. Лоуэлл, считая себя совершенно лишним, поднялся с колен и принялся подгонять Расмудсена, параллельно собирая вещи. Утро только вступало в свою полную силу, давая понять, что времени у них катастрофически мало, и одна лишняя остановка на ночь может обернуться трагически. Мориссон все еще оставался на месте, чем-то обеспокоенный, и Лоуэлл заметил его замешательство, лишь когда убрал первую палатку.

- Где остальные, Тео? – спросил наконец он.

Лоуэлл замялся. Три пары глаз смотрели на него, требуя ответа, и лишь тихие стоны Эйзера будто поддерживали его. Он вдруг почувствовал жжение в разбитом носу.

- Они пошли по стопам Рика, - сумел выдавить из себя он.

- Все мертвы? – глухо спросила Мадлен.

- Доксон повешен, - Лоуэлл звучно сглотнул, - Барбара исчезла, а Рей убежал в лес, чуть не убив нас двоих. Они пропали ближе к рассвету, это Ханс поднял тревогу.

В лагере воцарилось молчание, Лоуэллу казалось, что даже птицы перестали петь. Вся тяжесть трагедии свалилась на него, как неподъемный груз, но ощутил эту тяжесть он только теперь. Никто не смел двигаться и смотреть друг другу в глаза, еще даже не витавший, как призрак, в начале путешествия страх теперь был осязаем. И как никогда тесно, прижавшись к нему, шла смерть. Она дышала им в спину, и никто не мог сказать, окажется ли этот день для них последним или нет. Первым молчание нарушил Эйзер, отчаянно вцепившись в запястье Мадлен.

- Скорбеть сейчас нам не пристало, - сказал он каким-то странным голосом. – Если мы сейчас не двинемся, то уже другие на нашей старой стоянке будут молчать так же, как мы молчим сейчас.

- Философ и поэт в тебе не убиваемы, - заметил Лоуэлл.

- Естественно.

Лоуэлл кивнул и приказал продолжать работу. Он вытер с лица кровь и обработал до сих пор немного кровоточащий нос. Мориссон пересчитал собак и обнаружил, что их осталось только три, остальные сорвались с поводков и сбежали то ли в лес, то ли из него. Лоуэлл, собрав с Расмудсеном все палатки, уселся на землю и задумался.

У них было три бесхозные палатки и три рюкзака, вдобавок один еле стоящий на ногах член экспедиции, которого наверняка придется нести на себе, если они не доберутся в срок. Лоуэллу было больно, ужасно жаль расставаться с вещами – единственным, что осталось от людей, которых он знал, но выбора у них не было. Он сложил оставшиеся съестные припасы в один рюкзак и приказал нести его Расмудсену, даже не обращая внимания на худобу того и некоторую слабость, вызванную старостью и долгим путешествием. Он тщательно перебрал все вещи, что остались в рюкзаках, выбрал из них медикаменты и личные вещи или просто побрякушки, сложил оставшееся одной кучкой и прикрыл ее лишними палатками.

Мориссон потушил костер и собрал оставшихся измотанных собак, сидевших высунув языки. Эйзер не мог взять свой рюкзак, хоть и уверял, что сможет перенести все, тогда Мориссон взял на себя и его ношу. Ему и Расмудсену оставалось лишь идти впереди, неся оставшийся скарб, а Лоуэлл и Мадлен тащили на себе Эйзера, немного пришедшего в себя. Окинув последнюю стоянку прощальным взглядом, Теодор приказал продвигаться.

Впоследствии ему не раз пришлось вспомнить обратный путь. Зарубки на деревьях помогли им вернуться до самого озера еще до того, как солнце оказалось прямо над их головами. Здесь Расмудсен объяснил, что дальше придется идти по памяти, ибо последующий путь еще более сложен и вовсе не ведет к старой стоянке.

Они остановились у озера и пополнили запасы воды, которые быстро истощились с последнего пополнения всего за один день. Перекусив тем малым, что у них осталось, путники двинулись дальше. Последующую дорогу Лоуэлл определил очень ясно, ибо прекрасно помнил, как бежал за уже покойными Доксоном и Улой. Припорошенное кострище говорило о том, что они на верном пути. От прежней стоянки они снова шли по зарубкам, которые предусмотрительно оставил Мориссон. Но оставшийся путь пришлось действительно восстанавливать по памяти: именно здесь они бросились вслед за Улой и еще тогда чуть не потеряли друг друга.

Эту часть леса сильно занесло снегом, который искрился в закатном солнце. Лоуэлл не видел ни знакомых возвышенностей, ни знакомых деревьев, которые говорили бы о возвращении на прежнее место. Издалека не доносились голоса, и костер не трещал, поднимаясь языками пламени до веток. А между тем очередной день подходил к концу, путники выбились из сил, и Лоуэлл, наконец, принял решение остановиться на ночлег.

Здесь было намного холодней, и даже в куртках Мориссон и Расмудсен продрогли. Костер улучшил положение ненадолго, ведь спать им предстояло на полусырой холодной земле. Эйзера уложили на два спальных мешка, и Лоуэлл отдал ему свою дубленку, оставшись в одном свитере. Он ожидал возражений со стороны товарища, но тот уже был настолько обессилен, что не мог говорить ничего. Мадлен вызвалась дежурить рядом с ним, чтобы проследить за его самочувствием. Мориссон вскоре присоединился к Лоуэллу у костра. Им было необходимо пережить эту ночь, потому что конец путешествия был намного ближе, чем казалось.

 

 

ГЛАВА 10.

Нокс не помнил, когда последний раз в лесу было так спокойно. Если бы не их лагерь, чаща походила бы на что-то неземное, удивительно красивое и безмятежное, как журчание ручья. Природа равнодушна к людским заботам, она равнодушна ко всему.

Лагерь не был так спокоен, все здесь находились в неимоверном напряжении, и Нокс ощущал это сильней других. Иммс стал намного раздражительней, чем был раньше, он метался по лагерю, порываясь к действиям, но рвение его скоро угасало, ибо он понятия не имел, что вообще может в их ситуации.

Неделя завершалась, но Лоуэлл со своей командой и не думал появляться. Те, кто слабо знал его, или вовсе не был с ним знаком, проявляли мало чувств по поводу его пропажи, однако Нокс – человек, который знал Лоуэлла всего один день, - изрядно беспокоился. И чем дальше, тем больше. К концу недели это беспокойство перешло в страх. Он никогда не имел опыта дальних путешествий, но понимал, что пропажа такого опытного путешественника как Лоуэлл не случайна. Он просто не верил, что такой как Лоуэлл может не вернуться.

На шестой день отсутствия Лоуэлла Иммс принял решение сворачивать лагерь и тут же получил в ответ возмущение Робба. Нокс подозревал, что его протест не случаен, но истинную причину не знал. Никто из оставшихся натуралистов не выказал недовольства его решением, напротив, некоторые с энтузиазмом встретили предложение возвращаться.

Нокс оставался в стороне, что порядком остудило пыл Робба. Когда все прения были окончены, Иммс поднял всю свою группу в обратный путь, Джейми же сделал вид, что собирается вместе с ними, но так и не пошел вслед за остальными, когда был дан старт обратному путешествию. Он был твердо намерен дождаться Лоуэлла и, если понадобится, отправиться за ним в лес, не обращая внимания на опасность. Робб встретил его самоотверженность с благодарностью во взгляде.

Иммс обнаружил отсутствие одного из членов его группы, только добравшись до хижины. Нокс отчетливо слышал его голос по рации, и после долгих колебаний принял решение не отвечать. Оставшиеся в лагере четыре человека терпеливо ждали крайних сроков, установленных самим Лоуэллом, но он искренне недоумевал, отчего они не могут броситься на поиски сейчас же. Роббу пришлось раскрыть замысел Теодора, и Нокс понял, что специальный поисковой отряд сработает куда эффективней, нежели их жалкая горстка, один из членов которой – ребенок двенадцати лет. Чем больше проходило времени ожидания, тем сильней создавалось впечатление, что с Лоуэллом они встретятся не скоро.

Они так и не увидели заката. Небо затянулось тучами, на землю посыпался тяжелыми хлопьями снег, который уже не таял при соприкосновении с поверхностью. В эти края приходила зима. Развести на ночь костер становилось проблематично, Робб лишь с третьего раза смог зажечь спички и поджечь тонкие сучья. Нокс поднялся с бревна, не находя больше в себе сил сидеть, и всматривался в темнеющую чащу леса.

Его сердце болезненно сжалось, когда между стволов замелькал свет, ему вдруг показалось, что их старый знакомый вновь пришел сюда, не заявляясь перед этим всю неделю. Он тронул за плечо Робба, и тот вскинул ружье, отчаянно пытаясь разглядеть что-то в лесной глуши. Лишь когда перед ними появился Мориссон, приблизившись достаточно близко к холму, чтобы его можно было разглядеть, мальчишка облегченно опустил ружье.

Постаревшего и измотанного Расмудсена приветствовали с неимоверной радостью, ибо его появление значило лишь одно: Лоуэлл не зря шел в глубь леса, рискуя собственной шкурой. Обессиленного Эйзера поспешили уложить ближе к костру, а Робб отыскал для продрогшего Теодора, который так и шел в свитере, теплую куртку.

Нокс первым заметил, что людей в группе недостает, но он не стал об этом даже заикаться, видя, сколь ужасно состояние Лоуэлла и его друга. Экспедиция прибыла разбитой, измученной и урезанной в людских ресурсах. Ее руководитель не спешил радоваться прибытию, а Нокс не спешил с вопросами к нему. Лишь когда прибывшие были как следует накормлены, переодеты, переобуты и информированы об Иммсе, он рассказал все, что произошло с ними.

Радость прибытия не просто отложили, она отпала сама собой, оставив место лишь для траура. Ноксу было тяжело понять Лоуэлла, но он старался изо всех сил проникнуться всей случившейся трагедией. Теодор потерял не только друзей, это был его провал как проводника и главы экспедиции. Ему не удалось спасти половину своих людей, а между тем он был обязан вернуть группу в полном составе. Он был немногословен, да и те слова, что выдавливал из себя, давались ему с трудом.

Эйзера не оставляла лихорадка, и Лоуэлл сказал, что он вряд ли придет в себя сегодня. Он был в крайней степени беспамятства, его мучили жар и боль во всем теле. Мадлен пожертвовала всем, лишь бы не оставлять больного. Кроме коротких реплик, которыми перебрасывались она, Лоуэлл и Мориссон, в лагере не звучало ни одного лишнего слова. Когда на лес опустились сумерки, Теодор отослал Робина и Томаса из лагеря, но Нокс так и не понял, с какой целью. С наступлением темноты лагерь будто вымер.

Лоуэлл с трудом усадил себя на бревно рядом с Ноксом, который теперь чувствовал себя совершенно лишним. Он старался не смотреть на проводника, да и ему самому было страшно после всего, что тот рассказал о пропавших и погибших. Теодор хранил молчание до самой полуночи, пока все не разбрелись по оставшимся палаткам. Когда Нокс поднялся, чтобы последовать примеру остальных, он удержал его за руку и силой усадил обратно. Джейми был изрядно напуган, ведь даже после этого тот продолжал молчать.

- Я привезу вас на товарную площадь, как мы и уговаривались, - произнес Лоуэлл спустя несколько минут. – Уже завтра утром. Обратная дорога будет легче, она всегда легче.

- Но как же остальные? – Нокс обеспокоенно тронул его за плечо. – Им нужна ваша помощь.

- Я отослал Робба и Тома в хижину, они запросят фургон из перевалочного пункта на товарной площади. Мы встретимся поздней, в городе.

- Могу ли я чем-то помочь?

Нокс не был уверен, что вообще нужен со своим отягощающим, как он считал сам, присутствием, но отчаянно хотел показать Лоуэллу, что он не такой, как остальные. Что ему не все равно. Теодор вздохнул, будто ему было в тягость даже присутствие здесь, а затем покачал головой.

- Зачем мне загружать вас лишними заботами, мистер Нокс? В конце концов, это ведь я виноват в произошедшем, и я считаю себя обязанным сделать все сам.

- Дело ведь не в том, насколько вы виноваты или не виноваты, я не стану судить. Но знаю точно, что вы на пределе своих сил, вы физически и нервно истощены. Я хочу помочь, вы заслужили помощь.

Лоуэлл улыбнулся, и Нокс понял, что это первая его искренняя и теплая улыбка за все то время, что он ступил на земли Сьерра-Невады. Что-то глубоко внутри Джейми ликовало.

- Вы едете в город, мистер Нокс? – спросил Лоуэлл.

- Да, мне нужно купить билет на поезд.

- И вы живете в Орегоне, - фраза прозвучала скорей как утверждение, нежели вопрос.

- Все верно.

- Путешествие с нами будет для вас накладно, мистер Нокс. Мы задержимся в городе не более чем на два дня, затем сядем на поезд и отправимся в Сиэтл.

- Я могу потратиться на такое путешествие…

- Я не говорю о деньгах, - прервал его Лоуэлл. – Я и сам могу купить вам билет, так как поездка вам совершенно не нужна, но я говорю о дороге. Она нелегкая, мы едем не просто в другой город, мы едем в другой штат. А это не однодневная поездка, вы должны это понимать. Мне также есть куда вас поселить, для меня не существует подобных мелких проблем. Но я никогда не принимал то, что люди делают в ущерб себе.

- Все, чего я хотел, никогда не шло в ущерб мне. Я чувствую острую необходимость помочь вам, когда никто другой не хочет этого делать.

Лоуэлл непонимающе поднял брови, но Нокс продолжал смотреть ему в глаза, явно не собираясь пояснять ничего.

- А, так вы это об Иммсе! – догадался наконец Лоуэлл. – Забудьте о нем на всю жизнь, он никогда не был благотворителем в этом плане. Но с вами не поспоришь, я действительно нуждаюсь в помощи. Раз уж вы так непреклонны, то я не вижу смысла препираться с вами дальше. Мы не останавливаемся в самом городе. Как вы знаете, с товарной площади к городу ведет дорога, так вот ближе к самому городу, можно сказать, по обочинам расположились фермерские хозяйства. Мы остановимся в одном из этих домов, он принадлежит Хансу, когда-то и я там жил, когда еще его старик растил меня. И только через два дня мы отправимся в город садиться на поезд.

- Погодите, если это дом мистера Эйзера, зачем вам ехать в Сиэтл?

- Хансу нужна врачебная помощь, а в городе врачей по пальцам пересчитать, и все они не той области, какая нужна. В Сиэтле живет и работает мой знакомый врач, который до этого наблюдал Ханса, поэтому нам необходимо ехать туда.

- Он не может прибыть сюда?

- Нет, у него слишком плотный график, из которого не выделить времени для такой дальней поездки. Да и потом… - Лоуэлл замялся, будто подбирая нужные слова, - Ханс не выносит врачей, а этот единственный, которого он еще может вытерпеть.

- И с чем связана эта неприязнь?

- Скажу честно, я не знаю. Ханс воспитывался его отцом с самых пеленок, я попал к ним в дом, когда ему было десять. И уже с того момента я ощутил всю силу воздействия старика на других. Полагаю, он многое в своем сыне испортил, оттуда и пошли его, Ханса, боязни, неприязни и все остальное. Подобное состояние с ним не впервые, так что я уже знаю, что нужно делать. Когда мы приедем в город, традиционно нас встретит Стоун, он что-то вроде моего координатора. В Сиэтле, да вы и сами это наверняка знаете, действует научное сообщество, в которое вхож, кстати говоря, Иммс. Я никогда не считал себя обязанным ходить на заседания, но однажды все же побывал там. С тех пор зарекся там не появляться. Стоун – мой основной источник информации из сообщества, так как моя деятельность, в том числе и нахождение Расмудсена, тесно связана с деятельностью сообщества, и Стоун выступает там вместо меня, или от имени меня. Моим неизменным коллегой является Ханс, но вы видели, в каком он состоянии. Мадлен не может мне помочь, Ханс теперь полностью под ее опекой. Мориссон выполняет свои функции, Барбара… Барбары здесь больше нет. А между тем мне нужны услуги секретаря.

- Что нужно делать?

- Вы не представляете, какая я знаменитость у бульварных газет, да и вообще у всех журналистов. Мне придется очень долго их отцеплять от себя, как колючки, поэтому на вас будет возложена работа с корреспонденцией, которой у меня всегда неисчислимое количество, но с большинством из писем разговор у меня короткий. Вам придется отсортировывать весь мусор от действительно нужных писем, а также контактировать со Стоуном, который приезжает каждый вечер с новостями. Пожалуй, на этом и все, но работа крайне объемная. Вы уверены, что вам это нужно?

- Вам не удалось меня запугать.

Лоуэлл усмехнулся. Он больше не старался держаться непринужденно и соответствующе выглядеть. Он выглядел крайне уставшим и нервным, да и руки у него начинали трястись. Он выудил из кармана высохшую, но совершенно покоробленную пачку сигарет, спичек не отыскал – их ему протянул Нокс – и закурил, выпуская дым через нос. Его безупречный образ, в каком он предстал перед Ноксом на товарной площади, испарился, оставив вместо себя Теодора Лоуэлла таким, какой он был со своими друзьями.

- Идите спать, мистер Нокс, - сказал Лоуэлл, надымив ему в самое лицо. – Завтра предстоит тяжелая дорога.

Нокс не стал возражать, сон уже начинал подступать, грозясь свалить его прямо перед костром. Он нехотя поднялся с бревна и напоследок оглядел лес. Он был совсем не таким как неделю назад, и снег сыграл в этом не последнюю роль.

Уже оказавшись у полога своей палатки, Нокс краем глаза заметил вспышку света между стволами. Он вновь разогнулся и стал вглядываться в черноту ночного леса, пока вспышка не повторилась. Теперь он был уверен, что видел фонарь. Свет прыгал от одного ствола к другому, пока не скрылся за ветками сосны, мелькая уже между иголками.

Нокс попытался разглядеть, куда пропал свет фонаря, но к своему неудовольствию наткнулся на много более неприятную деталь. Сначала он посчитал, что ему привиделось, но когда два желтых огонька оказались до дрожи близко к лагерю, он понял, что все было наяву.

Он обернулся на Лоуэлла, но тот не имел способности видеть спиной, а потому даже не заметил, что что-то не так. Тогда Нокс вытащил из палатки винтовку, отданную ему накануне Роббом, и двинулся к тем деревьям, за которыми исчез свет фонаря. Он был твердо уверен, что около их лагеря бродит человек, но даже не подумал, что сулит ему встреча с обладателем желтых глаз, перемещавшихся со странной скоростью от дерева к дереву.

Лоуэлл заметил уходящего из лагеря Нокса не сразу. Когда он обернулся, тот уже был между стволами ближайших к лагерю сосен с винтовкой в руках. Он тут же заметил и пару желтых глаз, которых, как ему показалось сначала, была вовсе не одна пара. Он бросился за ружьем в палатку, а выбравшись из нее, тут же окликнул Нокса. Тот остановился, ожидая, что он пойдет следом. Когда его голос прозвучал в ночной тишине, несколько пар глаз тут же исчезло, будто демоны боялись его.

- Вы забыли, мистер Нокс, чем обернулись ночные похождения для некоторых моих подчиненных? – с недовольством в голосе прошипел Лоуэлл, хватая Нокса за шкирку и дергая его к себе.

- Я видел фонарь, сэр, - ответил Нокс, впервые обращаясь к нему столь официально.

- Фонарь? Где?

- Между деревьев. Мне кажется, кто-то бродит вокруг лагеря. Я не имею в виду ваших Вендиго.

- Они не мои, - отмахнулся Лоуэлл, отпуская его. Он вскинул ружье и вгляделся в темноту, пытаясь различить хоть что-то, но желтые глаза исчезли, а фонаря и подавно не было. – До сих пор не верите в мои легенды?

- Напротив: охотно верю.

Но Лоуэлл уже не слушал. Он маленькими шажками пробирался в чащу леса, ощущая затылком холодный легкий ветер, как ощущал присутствие чего-то потустороннего, призрачного вокруг. Наконец он увидел свет, замеченный Ноксом, и убедился, что он и вправду принадлежит фонарю.

Он начал двигаться на свет, не вполне понимая, что его ждет. Присутствие человека здесь настораживало, ибо никто из тех, кого он встретил здесь, не были дружелюбны и не соображали, где они и что они. Под ногами незнакомца звучно трещали ветки и хрустел снег, и Лоуэлл быстро отыскал его временное убежище, если его можно было так назвать. Сам он никак не воспринимал раскидистые ветки можжевельника как убежище, скорей, как жалкое его подобие, в котором и ребенок не укроется. Ведь от демона невозможно спрятаться, как невозможно спрятаться от смерти.

Лоуэлл готов был упасть туда же, на холодный снег, когда он обнаружил виновницу их волнения. Барбара выглядела не так плохо, как можно было ожидать, еле заметные царапины покрывали левую часть лица, а нога была повреждена, так что девушка не могла двигаться никак, кроме как ползти. Лоуэлл бросился к ней, не в состоянии поверить своему счастью. Он снова улыбался, искренне и тепло, но Барбара не нашла в себе сил улыбнуться в ответ.

- Поднимите Мориссона и поищите аптечку в одном из рюкзаков, которые я принес, - скомандовал он через плечо.

Нокс послушно отошел от них и скрылся за ветвями. Еще через мгновение его черный силуэт выделился на фоне костра, а затем исчез в палатке. Лоуэлл оглядел лодыжку Барбары, но кроме крови и рваных краев кожи ничего не мог различить даже с фонарем. Голыми руками ему ничего сделать, он лишь надеялся, что Барбара не занесла инфекцию по дороге сюда. Выглядела она измученно, но ее короткие реплики и спокойное поведение говорили, что ее не постигла та же участь, что Рея.

- Я видела Лайонелла, - сказала она после недолгого молчания. – Я увидела его только на обратном пути. Мне так жаль, я думала, что успею…

- Сделанного не вернешь, - Лоуэлл накрыл своими теплыми ладонями ее замерзшие руки. – Почему ты не вернулась в лагерь?

- Встретилась на обратном пути с Реем. Он был не в себе, это точно.

- Он пытался тебя убить?

- Он напал, но в последний момент отпустил меня и припустил по чаще, будто его кто-то позвал. Что с ним произошло?

Лоуэлл покачал головой. Ему горько было вспоминать о прошедшем дне.

- Лес повредил его сознание, - тоном проповедника произнес он. – Он пытался убить меня и Ханса, когда мы под утро отправились по вашим следам. Теперь он ушел еще дальше, но я не уверен, что он все еще жилец. Ты отправилась на поиски самой последней, - скорей утвердительно сказал Лоуэлл.

- Я проснулась рано утром и не обнаружила Лайонелла на месте. О том, что Рей тоже пропал, я узнала лишь тогда, когда он появился передо мной.

Лоуэлл кивнул. Он обернулся на лагерь, но не видел столь нужного сейчас Нокса. Его это изрядно беспокоило, все эти внезапные исчезновения выбили его из колеи и заставляли бояться сильней, чем он боялся прежде.

Теодор снова наклонился над раной Барбары, разглядывая разорванную плоть, но кроме крови ничего не видел. Казалось, рана еще не успела подхватить заразу. Когда он поднял голову, перед ним возникло каменное лицо Барбары и ее устремленные куда-то поверх его головы испуганные глаза.

В следующий момент рукоять хорошо знакомого ему оружия сдавила его горло настолько сильно, что вся глотка заболела. Он пытался кричать, но из горла доносилось только хрипение. Он выронил ружье и схватился за костлявые руки, что держали оружие. Под пальцами он ощутил невообразимо грубую кожу, которая отслаивалась большими кусками отмершей плоти.

Лоуэлл почувствовал, как рукоять еще сильней вдавилась ему в горло, и кто-то потянул его на себя, оттаскивая от Барбары. Он отчаянно скреб пятками снег, но остановить нападавшего ему не удалось. В последние мгновения он увидел, как Барбара, зажав рану на лодыжке, хватает ружье с пола и перезаряжает его. Она прицеливается, но не спешит нажимать на спусковой крючок, видимо, опасаясь попасть в друга. Все вокруг него чернеет, дыхание становится редким, а сердце колотится только сильней.

Перед тем, как потерять сознание, Лоуэлл будто издалека слышит, как Барбара зовет его по имени, но не слышит звуков шагов Нокса или Моррисона. Еще мгновение, и земля под его ногами разверзнется, отправляя его в адский котел невыносимых страданий.

 

 

ГЛАВА 11.

Вода залилась в уши, отрезав его от мира, лишив всяческих звуков, к которым он так привык. Он чувствовал, что скоро она полностью зальет его легкие, и ничего потом уже не будет. Все его амбиции пропадут зря лишь потому, что, как полный идиот, он не может перебороть себя.

Ему вдруг стало так обидно за себя самого, так скверно на душе, что захотелось перестать бороться и опуститься на самое дно, чтобы окончательно захлебнуться. Оставить своим друзьям только воспоминания и собственный труп. Но что-то внутри него продолжало поддерживать его и подпитывать силы, надеясь на благоразумие. Он резко распахнул глаза и изо всех сил начал грести руками. Еще несколько мгновений, и он оказался на поверхности.

Теодор никогда не умел хорошо плавать, и как бы его не учили, он продолжал топориком идти ко дну. Он знал, что выбрался на поверхность не потому, что научился хоть чему-то, а потому что организм был теперь на пределе своих возможностей. Уже завтра он снова будет тонуть, глупо барахтаясь в воде. Если, конечно, кто-нибудь его загонит в эту воду.

До берега было всего ничего, и, нахлебавшись достаточно воды, Теодор смог выбраться. Он яростно отплевывался, чувствуя жуткую боль в легких. Он не видел ничего вокруг, только где-то позади него мерцали огоньки домика, который стал его последним приютом. Теодор вытряхнул воду из ушей, но результатом своих стараний не был доволен: он по-прежнему чувствовал себя глухим.

С трудом поднявшись на ноги, он обнял себя, пытаясь унять крупную дрожь во всем теле, и огляделся в поисках лучшей дороги. Но кроме огоньков вдали и моста через ручей, из которого он только что выбрался, ничего не было видно.

Теодор не первый раз был напуган. Он никогда еще не заходил так далеко в этот редкий лес, и тем более не был здесь ночью. Но больше всего его пугало , что не помнил, как вообще оказался здесь. Теодор всегда был уверен, что абсолютно здоров, не страдает лунатизмом или галлюцинациями. Тем не менее, ни один здоровый человек, думал он, не попадет ночью в лес, понятия не имея о причинах этого. Где-то вдалеке проухала сова, и он понял, что пора возвращаться и как можно скорей, а не раздумывать посреди глухого леса.

Первые шаги дались ему с трудом. Ноги подкосились, подошва ботинок заскользила по мокрой земле, и он чуть не рухнул обратно. После холодного душа в реке осенний воздух казался ледяным. Теодор сумел удержать равновесие и продолжил путь более мелкими шагами.

Жуткий вой ветра заставил его остановиться. Еще никогда ему не приходилось слышать столь страшные звуки леса, и теперь он по-настоящему ощутил всю обреченность своего положения. Он не впервые слышал подобные звуки, о них рассказывали ему здешние фермеры, о них говорил Ханс, и Теодор прекрасно знал их природу. Он понимал, что бежать ему нельзя, иначе он обречен, но и медлить он тоже не мог. Вой усилился, и Теодор, вздрогнув, поспешил продолжить свой неблизкий путь.

Огни фермерского домика становились все ближе и больше, и вскоре Теодор различил свет фонаря, какой висел на двери в прихожей, и подумал, что его ищут. Ему казалось, будто кто-то зовет его по имени, и голос этот был до боли знаком. Теодор был абсолютно уверен, что голос он слышит со стороны фермы. Сделав еще пару шагов, он почувствовал, как нога проваливается в какую-то яму, а затем ледяная вода залилась ему в ботинок и начала пропитывать штанину.

От испуга Теодор не сразу среагировал и провалился по самое колено. В панике он попытался выдернуть ногу, но ничего не выходило, пока он не перестал двигаться. Он попытался взять себя в руки, в голове его говорил голос отчима, призывавший его к действию. Теодор несколько раз глубоко вдохнул и сумел вытащить ногу из ямы. Он не мог видеть, как теперь выглядит, но был уверен, что все хуже некуда. Вой не прекращался, и маленький Теодор, подгоняемый суеверным страхом, немедля продолжил путь, предварительно вытряхнув воду из своего ботинка.

Он напрочь забыл об осторожности в тот момент, когда со стороны домика донесся громкий голос Ханса, зовущий его по имени. Он больше не мог терпеть, ему стало невыносимо страшно, отчего теперь он дрожал всем телом. Забыв напрочь обо всем, что ему говорили, чему его учили, забыв об осторожности, которая не раз спасала жизни путникам, Теодор бросился в сторону фермы на свет фонаря и голос друга. Но голос больше не повторился. Через несколько шагов он оскользнулся на мокрой земле и упал на колени. И это падение спасло ему жизнь.

Что-то блеснуло перед самым его носом и с сокрушительной силой обрушилось на его худенькое тельце. Острие попало на ключицу и перерубило кость, застряв глубоко внутри тела. Нападавший резко выдернул клинок, и Теодор упал навзничь. У него перехватило дыхание, и вместо крика из глотки вырвался странный хрипящий звук. Всю его правую часть тела до самых кончиков пальцев жгло огнем, он прижал ладонь к ране и почувствовал, как кровь сочится сквозь пальцы.

Он с трудом поднял голову, и перед ним возник ужасный образ, что на всю жизнь врезался ему в память. Теодор в темноте различил лишь горящие желтые глаза, рот без губ, полный острых зубов, развевавшуюся на ночном ветре накидку и тощую руку, сжимавшую оружие. Перед ним будто стоял призрак, порождение его собственной фантазии, но этот образ был слишком безобразен, чтобы быть плодом его слаборазвитого воображения. Ему виделся изуродованный полуразложившийся труп, что обрел способность существовать. Голова Теодора упала обратно на траву, и он больше не мог пошевелиться. Силы покидали его столь же стремительно, как кровь текла из раны.

Он больше не мог бороться, его воля, которая и раньше была совсем слабой, теперь просто сломалась. Он лежал на мокрой земле и ждал смерти, уже не боясь того, что будет впереди. Он ждал, когда клинок опустится ему на голову, проломит череп, и демон заберет его останки с собой. Он верил, что после смерти продолжит мучиться, и мучения эти не кончатся никогда.

Но минуты неторопливо текли, а демон никак не желал его добить. Он ждал момента, когда снова почувствует холод металла внутри своего тела, но ничего так и не происходило. Чьи-то сильные руки подняли его с мокрой земли, и Теодор моментально узнал эти руки. Они не раз несли его на себе, трогали его покрытый крупными каплями пота лоб, пытались прощупать пульс на сонной артерии и приводили в чувства. Эти руки спасали его жалкую жизнь, которую он упорно не желал ценить.

Теодор попробовал разлепить веки, но открылся лишь правый глаз, который не увидел ни несшего его на себе Ханса, ни монстра. Темнота поглотила его сознание очень скоро, лишив всякой связи с внешним миром.

- Он не способен подняться даже с постели самостоятельно, - прозвучал будто издалека призрачный голос Ханса. Казалось, он говорил на низких тонах и был очень далеко от дивана, мягкую обивку которой Теодор чувствовал ноющей спиной.

- Вы говорили, что проследите за ним, а что в итоге? – ответил Хансу дребезжащий голос, обладателя которого Теодор не мог вспомнить. – Сколько раз он наступал на одни и те же грабли?

- Я не его личный психотерапевт и ничего изменить, соответственно, не могу. У него в голове как будто засела какая-то мысль-паразит, которая заставляет его гробить себя, вот и результат получается таким.

- Но надо же как-то оградить его? Если не можете этого сделать, так не выпускайте его дальше порога.

- Он не маленький мальчик, чтобы я мог не пустить его из дома. Это его не первое похождение. Первое как раз закончилось купанием в ледяной реке и сломанной ключицей. Это было десять лет назад, если я правильно помню. Теперь он оглох на одно ухо, и все из-за той же проблемы, которой мне не понять. Сколько бы я не вытаскивал его, он все равно норовит гробиться. Не здесь, так там.

- Я думаю, сейчас ему ни к чему вставлять мозги, - голос Мадлен прозвучал неожиданно близко к дивану. – Ему нужен отдых, и врачебная помощь тоже не помешает.

Теодор с трудом открыл глаза, но кроме белой пелены не видел ничего, будто, оглохнув на левое ухо, он утратил и способность видеть. Он чувствовал холод мокрой марли на лбу, прикосновение чьей-то руки на щеке и звенящую тишину, будто бы забравшуюся глубоко в его мозг. Что-то тянуло его изнутри, упорно старалось вырвать его из реального мира в кромешную тьму. И он поддался. Яркий свет постепенно тускнел, угасал, и вскоре всепоглощающая чернота захватила его сознание.

Невероятно громкий шум заставил его очнуться. Теодор будто вышел из темного лабиринта на огромное светлое пространство. Он чувствовал на своей коже легкий ветерок, тряску и слышал грохот рельс.

Он снова открыл глаза, но на этот раз картина оказалась довольно четкой. Купе было занято им и его самыми близкими друзьями, без которых не обходилось ни одно дальнее путешествие. Мадлен не моргая глядела в окошко на песчаные барханы, которые на солнце выглядели совершенно белыми и слепили глаза. Уголки ее губ были слегка приподняты, очки покоились на столике, а на плечах лежал палантин с невероятным узором, который Теодор мог разглядывать часами.

Ханс откинулся на спинку и глядел на свою соседку с каким-то странным выражением, в котором Теодор прочитал и беспокойство, и необъяснимое страдание, и поклонение. Он совсем не двигался и часто моргал. Лишь изредка он поднимал руку и почесывал воспаленную щеку, на которой светил довольно свежий рубец. Поначалу Теодора жутко бесила эта его привычка, но вскоре он привык и к этому, как привыкал ко всякой причуде товарища.

Мориссон предпочел не глядеть ни на кого, развернув перед собой газету и дергая из стороны в сторону носом лакированной туфли. Теодор внимательно оглядел его с ног до головы и не обнаружил ни единого седого волоска и ни одной царапины на тыльной стороне левой ладони. Он медленно повернул голову, чувствуя боль в затекшей шее, и поймал на себе взгляд Мадлен. Она одарила его мимолетной улыбкой и снова отвернулась. Улыбки в ее глазах он так и не заметил.

Поезд затормозил очень скоро на обветшалой станции, в которой Теодор узнал вокзал товарной площади. Никаких мотелей вдалеке, лишь старая полуразвалившаяся часовня, в башенке которой виднелся полуразбитый колокол. Вид заброшенности навел на Теодора уныние.

В купе показался проводник, сообщивший, что остановка займет сорок минут. С недовольным видом Мориссон покосился на наручные часы и, фыркнув, бросил газету на стол. Он предложил Теодору выйти на свежий воздух, отметив, что вид у него очень кислый, но тот не сразу понял, что он от него хочет. Он тупо глядел на Мориссона, еле соображая и переваривая сказанное.

- Что с тобой, парень? – Мориссон тряханул его за плечо. – Пойдем, иначе ты не доедешь.

Теодор послушно поднялся, чувствуя себя марионеткой, лишившейся ниточек и кукловода, и поплелся за ним, даже не удостоив взглядом оставшихся в купе. Лишь оказавшись на платформе, он подумал, что Мориссон, возможно, хотел оставить Ханса и Мадлен наедине.

Теодор не мог понять, что произошло, да и не был уверен, что что-то вообще происходило. Он находился в какой-то прострации, слабо понимая, что творится вокруг него. Он не понимал, как оказался в поезде, куда и зачем ехал, и какой сейчас год. Ноги сами несли его по платформе вдоль состава, он не замечал выходящих из вагонов пассажиров, но при этом лавировал между ними так легко, будто его тело шло само по себе, в то время как разум находился где-то за пределами… чего? Теодор окончательно потерялся в пространстве и событиях.

Он пришел в себя лишь оказавшись на палящем солнце. В костюме стало изрядно жарко, но Теодор не стал снимать пиджак, хоть мог и остаться в жилетке. Мориссон протянул ему сигарету, но он покачал головой. Тот удивленно поднял брови, но поймав сердитый взгляд товарища, пожал плечами и отвернулся.

Теодор глядел на бескрайние песчаные просторы, как завороженный, и не мог оторвать взгляда, пусть глаза и начинали слезиться. Ветер трепал его волнистые волосы и выл в правом ухе. Далеко впереди песчинки поднимались в воздух и соединялись в одну сплошную стену, заворачивавшуюся в воронку. Природа гипнотически действовала на Теодора, введя его в оцепенение. Он начинал чувствовать, что голову закручивает так же, как песок. Неясное движение, порожденное вовсе не ветром, отвлекло его внимание, заставив его сознание наконец-то ожить.

Теодор не понимал, как человек мог оказаться в таком богом забытом месте совершенно один и без ручной клади. Он отошел дальше от поезда и принялся вглядываться в даль, где вырисовывался неясный силуэт. Вскоре Теодор увидел, что человек этот движется совершенно неестественно. Походка его была странной, ноги волочились по песку, не отрываясь от него, человек заметно хромал, а одно плечо оказалось ниже другого – так путника перекосило.

Вскоре Теодор стал различать и некоторые черты лица, показавшиеся ему до странного знакомыми. Глаза путника остановились на нем и не мигая глядели на него, отчего в его желудке стало неприятно жечь. Теодор оглянулся на Мориссона, но тот только глядел в блокнот и пускал дым изо рта.

Вскоре путник оказался совсем близко от поезда, так что Теодор смог разглядеть его лицо. Кожа будто обтянула кости черепа и была покрыта запекшейся кровью. Нижняя губа была разодрана и оголяла желтые резцы. Спутавшиеся каштановые волосы кое-где слиплись целыми прядями, рубашка висела на отощавшем теле, как белье на просушке, да и штаны выглядели не лучше. Путник был бос, голоден, измучен и изувечен. Его странный и страшный взгляд будто сквозил враждебностью.

Но даже эти изуродованные черты не помешали Теодору вспомнить, кто же этот человек. Один из лучших следопытов в городе, который со счастливой улыбкой отправился с Теодором в дальнее путешествие через Долину Смерти, теперь не соображал, что творится вокруг него. Он едва ли теперь считал себя человеком, и не воспринимал Теодора как друга. Тот хотел, было, окликнуть его, но путник вдруг рванулся с места с явным намерением порвать ему глотку. Благие помыслы Теодора моментально испарились.

Странное, подобное животному рычание донеслось до ушей и Мориссона. Теодор даже не успел позвать его на помощь, как тот уже бросился на полоумного следопыта. Казалось, остановить истощенного и израненного человека – дело несложное, но он, видимо, оказался куда сильней, чем был на первый взгляд. Мориссону было трудно его держать, и, в конце концов, напавший вырвался.

Теодор не мог дать отчет своим действиям, руки жили и действовали сами по себе. Он выхватил пистолет, что так неосторожно держал заряженным во внутреннем кармане пиджака, и направил его на следопыта. Ни одно упирающееся в грудь дуло пистолета не способно заставить остановиться монстра, но следопыт замер на месте. Теодор решил, что все-таки определенная доля человечности в нем осталась. Он держал пистолет и видел, как дуло трясется вместе с рукой. Голос Мориссона прозвучал будто у него в голове:

- Он уже не человек, Тео, тебе не о чем жалеть. Стреляй!

Указательный палец нашел спусковой крючок и начал медленно давить на него. И чем сильнее он давил, тем больше тряслась рука. Все внутри Теодора жгло огнем, будто ему в глотку залили кислоты, и его наполнял ужас от того, что ему предстоит сделать. Он не мог застрелить человека, который несколько раз уходил с ним в пустыню с восторженностью маленького ребенка. Человека, который видел в его образе нечто сказочное и совершенно нереальное, отчего в нем жила эта непоколебимая вера в своего кумира.

Спусковой крючок все больше приближался к заветному положению. Пот крупными каплями стекал по лбу Теодора, его начинало трясти, будто в лихорадке, и голову стало закручивать. В самый последний момент он резко опустил оружие и поспешил отвернуться от следопыта, продолжая сжимать пистолет в руке.

Мориссон выхватил оружие из его руки столь внезапно, что Теодор вздрогнул. Тот что-то пробормотал, но Теодор различил лишь «тряпка» - оскорбление, видимо адресованное ему. Мориссон отошел от него на несколько шагов и направил дуло на следопыта, который тяжело дышал, обливаясь потом, но не двигался, по-хищнически скалясь.

Теодор осмелился поднять на Мориссона глаза. Тот был решителен и непреклонен, его рука не дрожала, как дрожала рука Теодора. Он без сожаления нажал на спусковой крючок, прозвучал оглушительный, как показалось Теодору, выстрел, и следопыт рухнул замертво.

Он едва пересилил себя, чтобы все же взглянуть на бездыханное тело. Кровь обильно текла из дыры во лбу, а глаза его были широко распахнуты. Крупная дрожь пробила Теодора, и он поспешил отвернуться. Это была первая смерть на его глазах.

Остановка поезда подходила к концу, и Теодор с удивлением обнаружил это. Ему казалось, что прошло только несколько минут с того момента, как они вышли из вагона. Мориссон не стал отдавать пистолет, а только позвал Теодора идти за ним. Но он не мог.

Он глядел на убитого во все глаза, дрожал и дергался от каждого звука голоса товарища. Когда рука Мориссона опустилась ему на плечо, Теодор отшатнулся и смотрел потрясенно уже на него. Лицо Мориссона оставалось спокойным, пока что-то не привлекло его внимание. Теодор проследил его взгляд и понял, что кто-то был у него за спиной, однако повернуться он так и не успел. Тяжелый удар пришелся ему на затылок, он рухнул на колени и лицом свалился в песок. Голова пошла кругом, и уже знакомая темнота поглотила его.

Что происходило дальше, он не мог разобрать. Он слышал странное нашептывание, вой ветра, язык, на котором не говорил ни один знакомый ему человек. Будто кто-то желал загипнотизировать его, подчинить его себе. Он чувствовал на груди чьи-то когти и холод металла. Он чувствовал его голой кожей.

Что-то определенно шло не так, Теодор понимал, что никак не может вернуться в реальный мир. Сознание вновь попало в темный лабиринт и бродило там в поисках выхода. И чем дольше оно бродило, тем сильней было чувство, что выхода просто нет. Теодор чувствовал омерзительный запах тлена, крови, гари, чувствовал влагу ногами, чувствовал, как кто-то скребет его по груди, будто желая добраться до сердца. Он находился в прострации до тех пор, пока глаза сами собой не начали открываться.

Верхушки деревьев покачивались на ветру, где-то ухали совы и выл волк, и Теодор видел над собой два желтых огонька. Они были столь близко к его лицу, что он невольно вздрогнул. Затем огоньки исчезли, его голова упала на промерзшую землю, и Теодор остался лежать с расцарапанной грудью и кровоточащей ногой, находясь в каком-то бреду.

Затем он услышал голос Ханса, но звучал он куда реальней, чем раньше, и в нем он различил оттенки безумия, что настигло его друга после той роковой ночи, когда они лишились еще двоих. Сильные руки подняли Теодора и заставили его принять сидячее положение. Он почувствовал сильнейший удар в лицо и распахнул упорно закрывающиеся глаза. Во рту был привкус горечи, и кровь медленно наполняла всю его полость. Лоуэлл отплевался и попытался разглядеть перед собой что-либо, но видел только размытые очертания лиц Ханса и Нокса.

Он слышал их голоса, но не мог разобрать, что они говорят. Демон с желтыми глазами исчез, и Теодор ощутил, как он отдаляется от них с головокружительной скоростью. Сознание Лоуэлла будто уносилось вслед за монстром, и сам он ничего не мог с этим поделать. Еще несколько мгновений бесплодной борьбы, и он вновь провалился в густую черноту неизвестности. Больше сознание не возвращалось ни в лабиринт, ни к своему хозяину.

 

 

ГЛАВА 12.

Темнота сменилась белой пеленой, постепенно материализовавшейся в четкие очертания предметов в комнате. Помещение было затемнено: отчасти эффект полумрака создавался за счет темных обоев, а отчасти от закрытых ставен. Штор на окнах не было, и взгляду представали облупившиеся рамы, кое-где покрытые плесенью. Воздух в комнате был тяжелым, в нем висела пыль, и витал запах паленой резины. Кроме полуразвалившейся тумбочки и кровати с продавленным матрацем в комнате не было ничего.

Лоуэлл поворочался на кровати. Он чувствовал недомогание, голова шла кругом, и к горлу подкатывала тошнота. Он с трудом оторвал голову от подушки и почувствовал заметное облегчение.

Он оглядел себя: вся его одежда, кроме нижнего белья, была с него снята, а вместо этого на него надели пижамные штаны, которые были ему не по размеру, и халат. Грудь перевязана, и сильное жжение чувствовалось между ребер и на грудине.

Лоуэлл попробовал подняться с кровати, что удалось не с первого раза, и тут же пожалел, что под руками нет трости или костыли. Постояв несколько минут на месте, чтобы голова пришла в нормальное состояние, он двинулся по мягкому ворсу ковра столь безвкусной отделки, что смотреть на него было противно. Обуви он так и не смог отыскать, и двигаться дальше пришлось босиком.

В доме стояла гробовая тишина, все ставни закрыты, двери заперты на засовы, и свет везде погашен. В коридоре довольно темно, и Лоуэллу пришлось двигаться наощупь. Возникшее с пробуждением чувство знакомой обстановки скоро улетучилось, ибо он не мог вспомнить, что был когда-то именно в этом доме.

Когда стена под рукой кончилась, Лоуэлл свернул и стал двигаться маленькими шажками, предчувствуя, что совсем рядом с ним находится лестница. Он понятия не имел, на каком этаже находится, и решил обследовать здесь все, пока не найдет хоть одну живую душу. Он почему-то был уверен, что не может быть, чтобы в доме никого не было.

Как бы осторожно он не двигался, Лоуэлл чуть было не упал, когда босая ступня его не обнаружила под собой ступени. Кое-как удержавшись на ноющих ногах, он стал осторожно спускаться. Колени его болели, и двигаться было тяжело, из-за чего ему пришлось всем весом налечь на перилла. Ступни сильно затекли от неудобного лежания, но Лоуэлл не обнаружил на них никаких повреждений, хоть и был абсолютно уверен, что ноги его пострадали. Одолев последнюю ступеньку, Лоуэлл чуть не упал, когда перилла под руками резко оборвались. Он оказался на первом этаже.

Казалось, будто он попал в склеп. Запах стоял удушающий, полный пыли и вони плесени. В этом доме явно не жили уже давно. Но как он мог оказаться здесь? Он не помнил этого места, стало быть, его сознание не продолжило путь по просторам его воспоминаний. Но и сном это быть не могло, слишком явственно он чувствовал все запахи, ограниченность пространства и материал всего, до чего он дотрагивался.

Лоуэлл брел в полной темноте, прижавшись к стене. Единственно, чего ему не хватало во всей этой нереальной картине – это звуков. Половицы под его ногами не скрипели, ни единого шороха, кроме шуршания стены под ладонями, не было, и голоса ниоткуда не звучали. А ведь именно голоса он и искал, как единственную гарантию того, что он не попал в очередной сюжет своего бредового сна.

По дороге ему попалось три двери, которые он пытался отпереть, но все были закрыты на ключ. Коридор сворачивал, и уже через три шага Лоуэлл поймал взглядом тусклый свет. Двигаясь на него, как мотылек на огонь, он попал в просторную кухню, в которой, кроме обеденного стола и раковины, ничего не было. Свет исходил от старой керосиновой лампы, коей здесь, в доме, оборудованном электричеством, с лампами под потолком в комнате, было не место. Лоуэлл слышал какой-то треск и, приблизившись к столу, обнаружил, что о лампу бьется моль. Насекомые пока были единственными живыми существами, что он отыскал в доме. Уныло оглядев кухню, он развернулся и пошел обратно в коридор продолжать свои поиски.

В который раз на Лоуэлла накатила волна необъяснимого страха, когда в темном коридоре ему почудились два желтых огонька. Он машинально поднял руку к шее, но медальона на ней не оказалось. Он замер на месте, вглядываясь во тьму, но вскоре понял, что огоньки – это всего лишь обожженная от длительного глазения на свет лампы сетчатка. Подождав, пока сердце перестанет колотиться в ушах, Лоуэлл двинулся дальше.

Дом показался ему безумно большим, а коридоры – длинными. Однако эта была лишь иллюзия, ибо во тьме ему мерещилось и не то. Наконец, он увидел тоненькую полосу света, явно электрического, и двинулся по направлению к нему. Свет исходил из-за двери, которая была неплотно притворена, но не полностью скрывала комнату от лишних глаз. Лоуэлл слышал приглушенные мужские голоса, но через щель ничего не мог разглядеть. Неизвестность угнетала его, и он решился войти, чтобы узнать наконец, что происходит.

Комната походила на ту, в которой Лоуэлл очнулся. Те же обои, те же ставни, но на этот раз они были открыты. Более того, окно было распахнуто, и в комнату проникал яркий солнечный свет. Никакого электричества в комнате не включено, он ошибся в своем предположении. Под потолком висела неприглядная электрическая лампочка, какие обычно вешали в кладовках, и Лоуэлл был немного озадачен. Под окном стояла детская кроватка, совершенно новая на вид, но покрытая толстым слоем пыли, над которой висели деревянные погремушки – плоские резные фигурки в виде собачьей упряжки.

У Лоуэлла засосало под ложечкой. Игрушка не показалась ему знакомой, он знал, что она ему знакома. Первым его желанием было броситься к кроватке и взять в руки игрушку, но две пары глаз, виновато взиравших на него, заставили отказаться от этой идеи. Он перевел взгляд с погремушек на мужчин и нахмурился.

Присутствие здесь Нокса нисколько его не удивляло, во всяком случае, не так, как его собственное присутствие. Но Иммса он никак не ожидал увидеть. Не столько потому, что было странно наблюдать его в этом заброшенном, забытом людьми и богом месте, сколько потому, что он не был склонен к оказанию помощи. А ведь только так можно было объяснить его нахождение в этой самой комнате: наверняка именно он вместе с Ноксом перевез Лоуэлла сюда и перебинтовал его. Если же и на этот раз Теодор ошибся, то единственным разумным объяснением было то, что Иммс не покидал этого места, пока он был без сознания.

Нокс виновато улыбнулся и поспешил выйти из комнаты, напоследок бросив через плечо: «Пойду, пересмотрю багаж». Лоуэлл оставался неподвижен, он глядел в упор на Иммса и не обратил ни малейшего внимания на ушедшего. Иммс стоял у окна, солнечные лучи били ему в спину, из-за чего лицо его находилось будто в полумраке. Глаза его сверкали от наполнивших их слез, причину которых Лоуэлл не мог понять, а указательный палец водил туда-обратно по грядушке кроватки. Дверь за их спинами неслышно прикрылась, но Теодор все равно почувствовал ее движение. Он сделал несколько шагов к центру комнаты и остановился, выжидая, когда Иммс заговорит.

- Как твое самочувствие? – спросил тот, не переставая возить пальцем по деревяшке.

Лоуэлл передернул плечами. Что он мог ответить на такой вопрос? Его словарного запаса не хватало для того, чтобы выразиться как можно культурней. Как он мог себя чувствовать после встречи с Вендиго, который чуть его не покромсал? Лоуэлл начинал жалеть, что поднялся с кровати.

- Что это за дом? – спросил он, решив проигнорировать вопрос.

- Ты, наверно, не узнаешь его? Хотя должен бы. Ну, уж вид из окна точно должен узнать.

Лоуэлл послушно подошел к окну, коленями прислонившись к грядушке, и поглядел на открывшийся перед ним пейзаж. Ничего живописного в нем не было, впереди виднелись только песчаные барханы, а перед самым взглядом открывался вид на товарную площадь. Прямо напротив стояла старая покошенная лачуга, в дверях которой сидел растрепанный мальчуган, которого Лоуэлл сразу же узнал. То был внук старика Джонса, к которому он послал Нокса перед началом восхождения. Немного поворошив воспоминания в гудящей голове, Лоуэлл вспомнил, что это был за дом, в котором он теперь находился. Очень давний приют Иммса и Мадлен, когда эти двое еще были женаты. Последний раз Лоуэлл был здесь, когда узнал, что Мадлен в этом доме больше нет, а Расмудсен и вовсе пропал отовсюду. Он и не думал, что так быстро забудет, как этот дом выглядит, и не думал, что за такой короткий срок он станет похож на заброшенную дешевую лачугу.

Лоуэлл вновь перевел взгляд на кроватку перед собой. Деревянная собачья упряжка легонько покачивалась на ветру, и каждая фигурка билась о соседнюю с характерным звуком. Лоуэлл коснулся кончиком пальца последней фигурки, но тут же отдернул руку.

- На тебя напал демон, - вновь заговорил Иммс неуверенным голосом. – В тот самый момент, когда ты нашел Барбару.

При звуке ее имени, Лоуэлл встрепенулся и будто ожил:

- Где она?

- Уехала на поезде с Мориссоном, Эйзером и Мадлен. Хансу стало хуже, после того, как он тебя вытащил, и мы решили скорей везти его в город.

- Разумное решение, - фыркнул Лоуэлл. – На меня напал Вендиго, а что было дальше?

- Я не знаю, он потащил тебя вглубь леса, но бросил в тот момент, когда выскочил Эйзер. Он спас тебя в который раз.

- И нес на руках в который раз?

Иммс промолчал. Он отнял руку от кроватки и отошел от окна, встав лицом к нему.

- Мы поедем, как только ты будешь готов к путешествию, - произнес он.

- И когда это случится?

- Как только ты почувствуешь, что тебе стало лучше.

Лоуэлл отвернулся. Он чувствовал себя крайне скверно и не был уверен, что быстро поправится или, во всяком случае, восстановится так, чтобы длительная поездка не повредила его здоровью, которое и без того ухудшилось. Но в этом доме он не желал оставаться, да и не желал оставаться где бы то ни было, зная, что его другу стало хуже. Конечно, он полностью доверял его спутникам, но не мог отсутствовать в такой тяжелый период.

- Ты помнишь эту игрушку? – спросил Имсс, указывая на деревянные фигурки над кроваткой.

- Мадлен унесла ее в тот день, когда покинула наш дом, - кивнул Лоуэлл. – Почему она здесь?

- Я многое тебе не договорил в тот день. Знаешь, я до последнего момента думал, что Мадлен все же привыкнет ко мне. Она и сама думала, что наша жизнь наладится. Но прошлое – оно никого не оставляет.

Иммс замолчал, но Лоуэлл так и не получил ответа. Скорей наоборот: добавил в копилку больше загадок.

- Я хочу, чтобы это осталось между нами троими, - продолжил после паузы Иммс. – Если пообещаешь мне сохранить наш разговор в тайне, я продолжу.

- Говори.

- Я сказал тебе, что Мадлен решила уйти. Ты не думал, почему она не сделала это раньше, ведь она неоднократно порывалась? После того, как ты с Хансом исчез из нашей жизни, она отдалилась от вас. Отчасти потому, что вестей от вас не было. А за два месяца до нашего развода у нее случился выкидыш.

 

Подобное заявление оставило Лоуэлла в замешательстве. Он стоял в полоборота к окну и глядел на Иммса стеклянными глазами. После длительного путешествия его сознания по просторам воспоминаний мозг неохотно воспринимал информацию.

- Похоже на сказку с плохим концом, - Лоуэлл поморщился. – Я не знал, что она носила ребенка.

- Конечно, ты не знал. Где ты был в это время? – с раздражением поинтересовался Иммс.

Лоуэлл насупился. В словах Иммса была доля истины. Действительно, где он был, когда у его лучшего друга произошла трагедия? Но он никогда и не думал, что Мадлен захочет завести ребенка, для него это была нереальная мысль, совершенно не сочетающаяся с Иммсом. Лоуэлл вновь повернулся к кроватке, над которой продолжали покачиваться деревянные фигурки, и на его глаза навернулись слезы.

- Она решила, что можно было бы начать нормальную жизнь, но ничего из этого не вышло, - сказал Иммс. – Наш не родившийся ребенок решил все за нас.

- Зачем ты мне все это говоришь? Для меня все твои слова – как уже известный сценарий. Везде происходит то же самое.

- Но не везде, где это происходит, живут твои лучшие друзья.

Лоуэлл смахнул слезы и прикрыл глаза. Но влага все равно накапливалась, ища выхода, и Лоуэлл уже не сопротивлялся. Он достаточно рыдал в своем детстве, почему бы и теперь не облегчить свою ношу, лежащую камнем на сердце? Тень упала на его лицо, заставив распахнуть глаза. Перед окном остановился фургон, покрытый брезентовым тентом, кое-где истертым, а кое-где порванным. Лоуэлл отвел взгляд он неживописного пейзажа и снял игрушки с крючочка.

- Я могу забрать это? – спросил он.

Иммс только пожал плечами, видимо, искренне недоумевая, зачем ему понадобилась детская игрушка. Но Лоуэлл чувствовал острую необходимость забрать некогда свою собственную вещь себе, чтобы она служила ему напоминанием о своих друзьях и тех страданиях, которые им пришлось перенести.

Для него было странно, что именно Иммс сообщает ему безрадостную весть. Мадлен гордо сохраняла молчание, и наверняка будет хранить его и дальше, а Лоуэлл всегда знал, что выпытывать у нее что-либо – дело пропащее. Он мог понять, какова величина трагедии для нее, но не мог представить, что потеря ребенка могла сильно задеть Иммса. Ему казалось, что говорит он неестественно, слишком отстраненно, но что он мог понимать? Его трагедии никогда не выходили за пределы его собственного пространства, отчего чужие, общие трагедии для него не были понятны. Он просто не знал, как можно делить свою боль с кем-то еще. Вероятно, Мадлен и не говорила ему ничего. Она просто слишком хорошо знала его.

Лоуэлл переоделся в предложенную ему одежду и вышел из дома. Нокс и Иммс о чем-то переговаривались, стоя в тени от навеса на крыльце, и едва расступились, когда Лоуэлл показался на пороге. Теперь его глаза слезились еще и от солнца. Ему было тяжело и больно двигаться, но он изо всех сил пересиливал себя, желая как можно скорей покинуть товарную площадь. Он давно стал бояться пустыни и всегда стремился держаться от нее подальше, когда не было надобности что-то искать. Теперь же песчаные барханы наводили на него еще большие тоску и уныние, чем полумертвый лес, наполненный чужеродным духом. Ему хотелось бежать как можно дальше, и он даже не думал о том, что придется вытерпеть жуткие неудобства и боль. Ему было не привыкать. Наконец, Нокс пропустил его, но так ничего и не стал говорить, хотя Лоуэлл был уверен, что ему есть, что сказать. Нокс подошел к уже знакомому форду и открыл дверцу Лоуэллу. Тот с трудом втиснулся в салон и тут же обнаружил под ногами песок. Иммс предпочел сесть на переднее сидение, оставив Лоуэлла в гордом одиночестве. Лоуэлл без интереса оглядел торговые точки, перед тем как машина тронулась, и прикрыл воспаленные глаза. Оставалось всего ничего – пережить очередное мучение в его жизни, чтобы продолжать мучиться дальше.

 

 

ГЛАВА 13.

Прибытие в город было таким же безрадостным, как та весть, которую принес с собой Иммс. Лоуэлл унылым взглядом встречал знакомые места, пыльную дорогу и обилие рекламных вывесок. Никакого привычного бездорожья, столбов пыли и деревенских домишек. Город выглядел дорого, но вместе с тем ничем не отличался от своих собратьев. Тут же, на углу дома, где припарковался их форд, висела вывеска парикмахерской, а чуть дальше – переливающаяся разными цветами реклама кинотеатра.

Несколько мальчишек подбегают к автомату с содовой рядом со входом в кинотеатр, мимо них проносится велосипедист в укороченных брюках, а невдалеке что-то наигрывает на гитаре молодой паренек в грязной, местами изорванной одежде. По широкой дороге разъезжают автомобили разной масти, среди их владельцев встречаются и любители высокой скорости или красивого внешнего вида своего богатства. Несколько дверок в четырехэтажных домах приоткрыты, из них доносится самая разная музыка, из которой Лоуэлл с трудом, но все же может отличить джазовую, а где-то и одинокий саксофон.

Буквально все в этом городе кричит о том, что приезжему пора расстаться с образом пустыни, ведь она теперь далеко позади. Лоуэлл чувствует эту атмосферу чуть ли не кожей, но никакого восторга, что был у него в детстве, когда он впервые сюда прибыл, он не испытывает. Ему скорей хочется сбежать в тень, где не припекает солнце, не бегают дети, не разъезжают велосипедисты и музыка не докучает своими избитыми мотивами.

Нокс заглушил мотор и поспешил вылезти из салона. Прокатиться с ветерком им не удалось, да никто и не рассчитывал на удобства, зная, что езда через пустыню никак не может быть приятна. Иммс последовал за ним, но едва оказавшись снаружи, с завидной скоростью стал удаляться от машины, будто ему не терпелось сбежать отсюда. У Лоуэлла не было никакого желания узнавать, что же такое его привлекло, он оставался сидеть в салоне, сунув немного занемевшие кисти рук под мышки. Лишь когда Нокс открыл дверцу и пригласил его на выход, он вылез на солнце.

Он пошарил по карманам брюк и жилетки и, к своему счастью, нашел прямоугольные очки с затемненным стеклом. Они вполне могли сойти за обычные, и новые знакомые Лоуэлла нередко спрашивали его о состоянии его зрения. Он же предпочитал не распространяться на эту тему, заверяя, что может отличить гиену от кактуса. Нокс захлопнул дверцу, но он не услышал громкого стука, который так напугал проезжавшего мимо велосипедиста, что тот чуть не въехал в таксофон. Теодор водрузил очки на нос и вгляделся туда, куда направился Иммс. К своему удивлению он нашел глазами натуралиста почти сразу и готов был поклясться, что стоящий рядом с ним человек ему знаком.

Лоуэлл неохотно переставлял ноги и своей походкой напоминал глубокого старика. Голова его перестала гудеть, однако вся какофония звуков большого города давила ему на мозг, как пресс. Собеседник Иммса стоял в полоборота к нему, и Теодор отчетливо видел его поблескивавшую на солнце залысину и поседевшие виски.

Лоуэлл обернулся и, убедившись, что Нокс по-прежнему плетется за ним, видимо ощущая себя ненужным дополнением, прибавил шагу. Когда он оказался всего в нескольких метрах от говорящих, Иммс, встретившись с ним взглядом, поспешил закончить разговор и скрылся за дверьми какого-то заведения, которое походило на бар. Его собеседник с широкой улыбкой встречал Теодора и по-дружески заключил его в объятья. Тот все же смог выдавить из себя улыбку, хоть ему и не хотелось сейчас улыбаться. Но обижать Годдарда Стоуна он просто не мог.

- Я встретил позавчера Ханса и компанию на станции, - произнес Стоун с легким акцентом, совершенно не обращая внимания на топчущегося за спиной Лоуэлла Нокса. – Выглядит он паршиво, конечно, но это не самый худший его вид.

- Вероятно, я сейчас выгляжу так же, - пробормотал в ответ Теодор.

- Ты всегда выглядишь одинаково, просто иногда бодрее, иногда унылей, - Годдард весело потрепал его по голове, как маленького мальчика. Промелькнувшая на лице того улыбка говорила, что он совсем не против такого обращения.

- Я нашел нового компаньона, Годдард, - он указал на Нокса, почти уже спрятавшегося за его спиной, - он предложил мне помощь. Пока Ханс не поправится, он будет выполнять некоторые его функции.

- Что же, добро пожаловать в наш контингент, молодой человек, - Стоун протянул Ноксу, руку, и тот немедля ее пожал. – Годдард Стоун, давний друг и коллега Теодора.

- Джейми Нокс. Рад знакомству.

- Взаимно. Каким ветром вас занесло к нам?

- Он попал ко мне через Джона, - пояснил Лоуэлл, не дав новому коллеге открыть рта. – Биолог, который теперь секретарь.

- Интересная смена профиля, - усмехнулся Стоун. – Пройдем внутрь, палящее солнце не на пользу твоей больной голове, Тео.

Лоуэлл с облегчением кивнул. Все, чего он теперь хотел, это оказаться в прохладе и выпить чего-нибудь некрепкого. Его клонило в сон, но просидев с закрытыми глазами всю дорогу, он даже не задремал. Стоун открыл перед ним деревянную дверь, сделанную на манер дверей в старых техасских пабах, и пропустил собеседников внутрь.

Под потолком крутилось несколько вентиляторов, но лопасти передвигались столь лениво, что сильного облегчения Лоуэлл не почувствовал, хоть и заметил, что воздух стал на порядок прохладней. Чуть дальше от дверей нвходился бильярдный стол, за которым играли двое, а вокруг столпилась небольшая публика. Бармен энергично протирал бокалы и задорно сверкал глазами в сторону каждого посетителя. Почти все столики были заняты, за ними сидела разношерстная компания, большую долю которой составляла женская публика, разодетая на один манер. Да и странно было бы встретить в подобном увеселительном заведении даму в платье, подобный наряд смотрелся бы попросту неуместно.

В баре стояла легкая дымка от сигарет, и дурманящий запах алкоголя, табака и одеколона заставил голову Лоуэлла кружиться. Стоун провел его и Нокса между несколькими шумными столиками к барной стойке, и один из официантов поднял крышку стола, пропустив их к маленькой дверце рядом с винным шкафом. Так называемое служебное помещение не находилось ни наверху, ни в отдельной комнатке, а было сделано маленьким подвальчиком, который отделали в том же стиле, что и весь бар. Видимо ремонт производили совсем недавно, ибо в коридорчике стоял совсем свежий запах дерева, да и панели на стенах выглядели недавно купленными. Резная лакированная дверь отворилась, и Лоуэлла буквально пропихнули в комнату.

Никаких изысков в комнате не оказалось, все было обставлено со вкусом, но в меру дорого. Рассеянное освещение создавалось небольшой люстрой с расписным плафоном, и ощущение «подземелья» тут же покинуло Лоуэлла. Он с облегчением устроился на мягкий диванчик, дав мышцам расслабиться. По сравнению с жестким сидением автомобиля диван казался мягче пуха.

Нокс пристроился в кресло, но злоупотреблять гостеприимством не стал и сел на самый его краешек. Лоуэлл пронаблюдал за Стоуном, который скрылся за еще одной дверью, и через мгновение не поленился вскочить со столь удобного места. Вслед за Стоуном вышла Барбара в таких же брюках, что носило подавляющее большинство женщин в этом баре, и легкой воздушной блузе переливающегося изумрудом зеленого цвета. Она едва дотянулась до шеи Лоуэлла, обнимая его. Отпустив ее, Теодор вернулся в свой «райский» уголок, но на этот раз оставил на нем место, бессловесно приглашая ее присоединяться. Барбара коротко, но любезно поздоровалась с Ноксом, и заняла предложенное место.

- Я думаю, никто не будет против, чтобы выпить сегодня чаю, - сказал Стоун, когда все устроились. – Отпраздновать ваше возращение мы еще успеем, когда будем в полном составе.

Лоуэлл хотел, было, уточнить, что в полном составе они уже не будут, но тут же прикусил язык: ни к чему было портить радость встречи. Для скорби, как и для праздника, у них будет еще время. Стоун, как истинный хозяин, разлил зеленый чай по чашкам из фарфора, покрытым красивейшим узором золотых и ультрамариновых тонов. Лоуэлл не стал пить, он сидел неподвижно, все еще мучимый болью между ребер, и глядел за движением рук Стоуна.

- Как я понимаю, на конгресс ты не горишь желанием попасть? - спросил Годдард не поворачиваясь, но явно обращаясь к Лоуэллу.

- А зачем мне там вообще находиться? – отозвался тот. – Даже слушателем быть мне не хочется, наверняка на этот раз дискуссии будут жестче.

- Нико влетит, конечно, но и тебя добрым словом не будут поминать. Ты сделал хорошее дело, но последствия его уравновесили, если не перевесили. Но это еще ничего. Сейчас тебя это не должно касаться.

- Некоторые бульварные газеты уже кричат о возвращении Нико, - сказала Барбара, решив оставить свою чашку рядом с чашкой Теодора. – В первую очередь внимание всех обращено на него, естественно, но тебе придется отбиваться от журналистов, как только все узнают, что ты приехал.

- Именно поэтому я приехал на машине, а не на поезде, - заметил он.

- Идея хорошая, не спорю. Мы отвезли Ханса в его прежний дом, сейчас за ним следит Говард. Врачей, конечно, он не пускает к себе, а наш знакомый приедет только завтра.

- А Мадлен?

- Пока остановилась у нас, - вмешался Стоун. – Но это временно, думаю, мы быстро найдем ей дом.

- У меня есть кое-какое предложение на этот счет, - Лоуэлл поднял указательный палец и уселся прямо. – Оно не без подвоха, разумеется. Я хотел бы, чтобы Мадлен пока побыла в доме Эйзеров, все-таки сколько раз ни случалось что-то с ним или со мной, она всегда присутствовала.

- А-а, хочешь опять проверить ее талант психологического воздействия, - Стоун щелкнул пальцами. – Неплохая идея, неплохая. Ты же едешь к Хансу завтра? Вот и возьмешь свою свиту с собой.

Лоуэлл улыбнулся и взял со стола чашку. Он сделал маленький глоток, опасаясь обжечь язык, и поглядел поверх стекол очков на Нокса. Тот озирался по сторонам, крутя головой, словно сова, и явно не находил себе места. Он выглядел сбитым с толку и отчаянно пытался скрыть это, но Теодор слишком хорошо знал людей, чтобы отличать замешательство от простого любопытства. От Стоуна не ускользнул его косой взгляд на коллегу, и он решил немного взбодрить «новичка».

- Видимо, для вас, мистер Нокс, наш разговор похож на болтовню на иностранном языке, - заметил он. Нокс тут же оторвался от созерцания гравюры на противоположной от его места стене и с непониманием воззрился на говорившего. – Наверно, у вас масса вопросов. Можете спрашивать, здесь никто не кусается.

- Возможно, это не мое дело, - осторожно начал он, - но я не совсем понял, о каком психологическом воздействии шла сейчас речь.

- Не берите в голову, - махнул рукой Лоуэлл, - это только для красоты так говорится, чтобы звучало. У меня и Ханса очень долгая дружба с Мадлен, - он сверкнул глазами в сторону Стоуна, когда тот издал смешок при слове «дружба», - мы оба были очень знамениты тем, что постоянно куда-то встревали. Мне доставалось больше всего и часто просто по моей же глупости, а Ханс страдал, только когда ему приходилось меня спасать. И всякий раз, когда я попадал под раздачу, Мадлен носилась со мной, будто я был ее младшим братом: пихала в меня лекарства, сидела со мной, когда у меня подскакивала температура, и постоянно морально поддерживала, когда мне хотелось поскорей отправиться на тот свет. Но именно ее поддержка меня вытаскивала из моего состояния, поэтому Мадлен всегда появлялась в доме в качестве психологической помощи.

- А ваши частые болезненные состояния были связаны с Вендиго?

- Вендиго – первопричина всех его бед, - вмешался Стоун, примостившись на краешек дивана по правую руку Лоуэлла. – Знаете, Теодор появился в доме Эйзеров вот таким, - он показал от пола около метра, - а до этого ошивался по грязной товарной площади. Черт его знает, чего он успел повидать, но после того, как его взял под опеку Эйзер-старший, Теодор начал встревать, куда только можно. Он ломал себе руку, ребра, бил коленки, сдирал кожу везде и всюду. Однажды умудрился разбить нос так, что его не смогли сразу вправить. Апогея он достиг, когда Эйзер-старший взял его и Ханса с собой на ферму. На ночь глядя Теодору вздумалось пойти в лес, а тогда он был очень густым, и днем было легко заблудиться. Теодор вышел к речке, взобрался на мост. А потом Ханс нашел его со сломанной ключицей, всего в грязи и крови, и к тому же еще и промокшего до нитки.

- Это была моя первая встреча с Вендиго, - кивнул Лоуэлл, - по крайней мере, мне так казалось.

- А потом он пришел сюда, - продолжил Стоун, - когда в этом доме еще не было бара, а находилась простая нотариальная контора. На втором этаже сидели первые председатели общества, которое теперь обзавелось собственным зданием и уже завтра будет обсуждать итоги экспедиций в Сьерра-Неваду. Он пришел и знаете, что сказал? Я хочу быть натуралистом! И это в десять-то лет. Перевязанный, еле на ногах стоящий, пришел сюда пешком, а от дома Эйзеров до бара довольно далеко, не меньше двух километров.

- А в милях это сколько? – поинтересовался Нокс.

- Я не знаю, никогда не интересовался вашей американской системой мер. Я ведь не здешний, а в Европе считают по-своему. Так вот, мы его спровадили из конторы до лучших времен. Он страшно обиделся, видели бы вы. Очаровательный ребенок был, честное слово. Теодор ушел от нас и долго переживал. Немного погодя он познакомился с Мадлен, отец и дядя которой состояли в обществе, и после того, как она поведала ему все особенности работы натуралистом, Теодор решил добывать разного рода артефакты.

- Мне казалось, что это наилучший вариант для меня, - снова вмешался Лоуэлл. – Вы сами знаете, как много работы у натуралистов с отчетами и наблюдениями, а я терпеть не мог писать. Да что там, я и сейчас не выношу этого делать.

Его прервал телефонный звонок. Стоун вскочил с края дивана и бросился к аппарату. Все наблюдали за его реакцией, пока он не коротко ответил «да» и швырнул трубку обратно на рычажки.

- Я вернусь минут через двадцать, - бросил он.

Лоуэлл удивленно поднял брови, но говорить ничего не стал. Стоун с бесстрастным лицом выскочил из комнаты, будто спешил потушить пожар, и захлопнул дверь. Хлопок больно ударил по барабанной перепонке Теодора, и он поморщился.

- Это будет не Годдард, если спустя несколько минут не сорвется по срочному делу, - заключила Барбара, покинув соседа и переместившись за стол, ближе к телефону. Поверхность аппарата поблескивала в свете лампы черной краской. Барбара так больше и не тронула свою чашку и принялась крутить диск на телефоне. Он очень легко вращался и каждый раз с жужжанием возвращался в исходное положение, стоило ей убрать палец.

Лоуэлл прикрыл глаза, чувствуя в них неимоверную сухость, и немного сполз на диване. Только теперь он почувствовал, как волосы треплет холодный воздушный поток. Нехотя он приоткрыл один глаз и обнаружил под потолком два вентилятора.

- Значит, ваш путь к артефактам был очень трудным? – нарушил молчание Нокс.

Лоуэлл вновь улыбнулся, но глаз так и не открыл.

- Он был тернист и извилист, - сказал он. – Он у всех одинаков, но мой отличается исключительными петлями и виражами.

И ведь действительно, думал он, в какие только ситуации его не бросала жизнь. Он попытался восстановить в памяти те воспоминания, которые имели наибольшее значение, и из которых можно было составить полную картину. Перед его мысленным взором возникла череда картинок, будто перематывали черно-белую кинопленку. Он вновь окунулся в водоворот своего сознания и будто вновь почувствовал на своей коже горячее прикосновение пустынного солнца.

Теодор стоял посреди товарной площади. Торговцы еще не успели полностью развернуть прилавки, а первых покупателей было очень мало. Никаких приезжих, никаких путешественников, никакого мотеля. Никому и в голову не взбрело бы ехать здесь, город был таким же полупустым, как сама площадь. Теодор был перевязан с ног до головы. Правую руку фиксировала шина, и бинты, оттягиваемые больной конечностью, больно врезались в шею, отчего позвонки начали болеть. Весь корпус тоже был перевязан, и Теодору было очень жарко, но он не мог даже при желании снять рубашонку, которая была на размер больше необходимого. Легче было лишь от одного: ключица перестала давать о себе знать, кость больше активно не срасталась, и боль понемногу уходила. Отбитые коленки тоже выздоровели, но вот поясница продолжала донимать прострелами. Теодор чувствовал себя глубоким стариком, поскользнувшимся на ровном месте и переломавшим все кости.

Детей на площади было очень много, они большими ватагами носились между прилавками, прятались за домами и скакали по двум ржавым машинам, которые никто не желал отвозить на свалку. Мальчишки швырялись друг в друга мелкими камушками и поднимали целый столб пыли, как будто по площади пронесся табун диких лошадей. Девчонки от них не отставали, но не забывали при этом громко визжать. Торговцы затыкали уши, как только могли, но для Теодора этот шум превратился в сплошной шелест, бывший фоном для его собственных размышлений. Играть, как прежде, его никто не звал, все старались держаться от него подальше, чтобы ненароком не добавить ему еще болячек. Теодор медленно перешел дорогу, пропустив перед собой очередную вопящую ватагу, и побрел вдоль домов.

Он достиг самого края мощеной дороги, плавно переходящей в песок. Впереди еще местами торчали булыжники, но их уже сильно затоптали. Немного впереди, там, где стоял покосившийся указатель с надписью «Добро пожаловать…», а куда – неизвестно, виднелся огромный валун. Теодор частенько забирался на него, чтобы понаблюдать за кружащими высоко над его головой стервятниками.

Его всегда забавляли эти птицы, которые надеялись покромсать своими клювами его тушку, ведь он знал, что такой радости им не предоставит. Теперь вокруг валуна столпилась маленькая группка девочек, которые тоже были ему знакомы, и он впервые осознал, что этот валун принадлежит не только ему. Девочки о чем-то оживленно спорили, и он решил подойти ближе, чтобы разузнать, что же их так взволновало. Но едва оказавшись в нескольких шагах от указателя, Теодор был вынужден остановиться, ибо эта ватага с ревом бросилась в его сторону, и чуть не сбив с ног, унеслась на площадь. На камне осталась сидеть одна девочка.

Теодору казалась она знакомой. Он знал здесь всех, почти со всеми здоровался, но эта девочка была явно не из простых знакомых. Он где-то ее уже встречал, где-то за пределами товарной площади. Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону камня и остановился за спиной у девочки.

Что-то его останавливало, но все же он решился показаться ей на глаза. Он вышел из-за ее спины неторопливо, нарочито шаркая ногами по песку, чтобы не испугать ее, и остановился. Она заметила его сразу же, бросила на него мимолетный взгляд и вновь отвернулась, вглядываясь в песчаную даль. Теодор решил присмотреться, но ничего, кроме песка и палящего солнца не видел. Он вытер внутренней стороной воротника лоб и залез на валун, пристроившись к девочке поближе, будто они были старыми друзьями. Казалось, ее нисколько не волновало его соседство.

- Я тебя где-то видел, - произнес наконец Теодор. Голос его при этом немного дрожал от волнения, но виду он не подавал.

- Здесь все друг друга в лицо знают, так что неудивительно, - пожала плечами девочка, даже не поворачивая в его сторону головы.

- Нет, я видел тебя не здесь. Кажется, ты была в городе.

- Я там живу.

Теодор помолчал. Он тоже жил в городе, но все еще никак не мог привыкнуть, что его дом – закрытое помещение, а не открытое небо и брусчатка под ногами. Немного собравшись с мыслями, он протянул ладонь девочке:

- Я Теодор.

- Мадлен, - девочка слабо улыбнулась и пожала протянутую руку.

Теперь она внимательно глядела ему в глаза, и он хотел провалиться сквозь землю, лишь бы прекратить эту пытку. Слишком умными и добрыми были ее глаза, Теодор нечасто мог видеть похожих на нее людей. Все эти ватаги – дети, которым до него не было дела - они только любили его подразнить и поиграть с ним, но этим все и ограничивалось.

– Ты тот мальчик, который хотел стать натуралистом?

- Не знаю, - пожал плечами Теодор. – В городе много таких, кто хочет им стать.

- Папа говорил, что в доме у Эйзеров завелись биологи, - с веселой искоркой в глазах сказала Мадлен.

- Ты знаешь Эйзеров?

- Нет, я только мельком видела хозяина дома. Это папа с ним общается. Ты ведь живешь у Эйзеров?

- Да, живу.

- Значит, я не ошиблась, - с некоторой гордостью произнесла она. – Но тебе не понравится эта работа, она немного скучная. Я была на двух заседаниях, и все натуралисты только и делают, что болтают.

- Разве детей пускают на заседания? – с недоверием спросил Теодор.

- Нет, но меня взял дядя. Никто даже внимания на меня не обратил.

- Я все равно хочу попробовать. Можешь мне помочь? Ты ведь ближе к натуралистам, чем я.

Мадлен была близка к натуралистам и их научному обществу, как никто другой с товарной площади. Ее дядя не без энтузиазма встречал ее желание вступить в их ряды, а сама Мадлен скептически относилась к рвению Теодора. Тем не менее, слово свое она сдержала.

Он стоял перед дверью нотариальной конторы, прижимая к себе полупустой походный рюкзак, который был больше него самого, и не мог заставить себя зайти. Мадлен честно проводила его до самых дверей, но дальше идти не стала, уверяя, что он сам должен говорить, если хочет чего-то добиться. Наконец ей удалось впихнуть упрямца в двери, и он оказался один в просторном холле.

Контора никак не была ограждена от лестницы наверх. На Теодора взирал пожилой мужчина, сидевший за массивным столом из сосны, и разглядывал его с ног до головы. Теодор поежился под этим взглядом и поспешил подняться по лестнице, лишь бы только не быть объектом чьего-либо внимания.

Маленькая комнатка была затемнена деревянными жалюзи, под потолком вертелся вентилятор, а на маленьком столике стояла дымящаяся пепельница, стопка пожелтевшей бумаги покоилась рядом, и пишущая машинка была повернута кнопками к Теодору. Он учуял запах сигарет, но этот запах оказался куда приятней, чем тот, которым воняло от торговцев с площади.

В комнате никого не было, и он хотел, было, развернуться и уйти, но движение, которое он уловил боковым зрением, заставило его остановиться. Он пригляделся внимательней и обнаружил, что на самом деле комната двойная, но вторая ее часть не была отделена дверью, или чем бы то ни было еще. Теодор слышал голоса, преимущественно мужские, но никого не видел. Когда в проеме показалась женщина, он вздрогнул, и все поджилки его затряслись. Он попросту не был готов говорить, хоть за этим только и пришел.

Теодор не видел удивления в ее лице, когда женщина встретилась с ним взглядом. Она что-то сказала своим собеседникам, которые по-прежнему были скрыты от его глаз, и вышла навстречу ему. Он невольно попятился назад, но вовремя вспомнил, зачем пришел, и остановился. Женщина тепло улыбнулась ему и присела перед ним на корточки. От ее глаз не ускользнуло то, в каком виде он пришел: рука по-прежнему была в бинтах, и они же виднелись из-под ворота рубашки. Руки Теодора начали дрожать, но она заметила и это. Она забрала у него рюкзак, который он продолжал прижимать к себе, и поставила его на пол. Затем ту же руку, которой убрала лишний груз, положила ему на плечо.

- Как тебя зовут? – это был первый вопрос, который Теодор вспомнил. Ему казалось, что начала она разговор совершенно с другого, но с чего – никак не мог восстановить в памяти.

- Теодор, - машинально ответил он и по привычке прибавил: - живу в доме Эйзеров.

- Вероятно, это о тебе говорил Ханс, - ее рука плавно переместилась ему на голову и пригладила торчащие во все стороны светлые петухи. – Где ты умудрился так себя поранить?

- Не помню, - совершенно честно признался Теодор. – Я упал в реку, а что было потом – не могу вспомнить.

- Тебе не сидится на месте?

- Да, и все мои приключения заканчиваются плохо.

- Ты кого-то здесь ищешь?

- Не знаю, - Теодор потупил взгляд. – Я хочу стать натуралистом, но не знаю как. Меня отправили сюда.

Женщина улыбнулась и встала. Теперь Теодор видел только ее тонкие пальцы, но поднять голову боялся. Он думал, будто она смеется над ним.

- Ты еще слишком мал, чтобы думать об этом, - наконец сказала она. – Тебя правильно направили, но сейчас тебе нужно лечиться. Чтобы стать натуралистом, нужно быть достаточно образованным для этого и обладать хорошим здоровьем. Пока у тебя нет ни того, ни другого.

Теодор не был удивлен, он ожидал отказа. Хоть женщина явно не отсылала его обратно, он понимал, что сейчас путь ему закрыт. Но отступать ему никак не хотелось.

- Я прошел столько не для того, чтобы вы выставили меня за дверь, - с вызовом проговорил Теодор, осмелившись заглянуть ей в глаза. Темно-карие радужки будто слились со зрачками, отчего глаза казались больше, чем были на самом деле. Она смотрела на него с некоторым удивлением и явного намерения избавиться от него не показывала.

- Ты шел сюда пешком? – спросила она.

Теодор кивнул. Женщина покачала головой, но не стала больше ничего говорить. Она подхватила его рюкзак и небрежно бросила в плетеное кресло перед письменным столом, от которого перестал подниматься сигаретный дымок из пепельницы. Она позвала его с собой, и Теодор послушно последовал в соседнюю комнату, где сидели ее прежние собеседники.

Что было дальше, он не помнил, да и не был уверен, что оно было важно. Это был не первый его провал в жизни. Теодор считал, что ему впервые не повезло, когда он упал в реку с того моста, на который как-то забрался. Вот только как он это сделал, он тоже не помнил.

В его сознании было слишком много белых пятен вместо событий и призраков вместо живых людей. Такой была и та женщина, с которой он впоследствии работал и через которую познакомился со Стоуном. Его первые потуги стать чем-то значимым в истории закончились провалом, но он слабо осознавал, что в таком возрасте глупо на что-то надеяться. Теодор продолжал бороться.

Он помнил, как разочаровался в биологии, когда впервые попал на заседание общества. Он решил тогда, что лучше заняться археологией или чем-то похожим, лишь бы не разговаривать много и писать как можно меньше. Мадлен очень часто вспоминала ему его детскую уверенность в своей правоте, но Теодор уже перестал реагировать. Из очень чувствительного и ранимого ребенка он превратился в человека, которого было очень сложно пронять.

Часто за своей непробиваемостью он забывал о своих немногочисленных друзьях, носивших это звание не просто так. Ханс слишком редко появлялся дома, постоянно находясь на заседаниях, в лабораториях, где бы то ни было еще. Эйзер-старший в силу своего возраста и состояния здоровья напротив всегда был дома. Между сыном и отцом возникало искреннее непонимание, когда второй жаловался на частое отсутствие Теодора, которого обучали дома, опасаясь отдавать в школу.

Когда Ханс получил свою первую травму позвоночника и долгое время был прикован к постели, он понял, что Теодор и в самом деле целый день отсутствует. Конечно, он овладевал какими-то навыками и получал необходимые знания, не выказывая признаков отставания по учебной программе, которую ему составили, но все же Эйзер-старший был недоволен. Лишь Ханс стал догадываться, почему Теодор постоянно есть где угодно, но только не дома.

Первые свои десять лет Теодор жил на улице. Весь день, от рассвета до заката, он бродил по товарной площади, изредка уходя за ее пределы. Он делил с другими детьми дом, давно брошенный родственниками умершего предпринимателя из Белвью, предпочитавшего спокойное существование на тихой площади шумному городу. В доме было всего два этажа, не работало электричество, но осталась кое-какая мебель. Теодор приходил туда только заночевать, кормили его, как и других детей, местные торговцы.

Некоторые из ребят так и были усыновлены, но Теодор пожелал остаться свободным. Он не понимал, на что крупному биологу из Сиэтла сдался такой заморыш, как он. Но Эйзер твердо вознамерился забрать мальчика, и Теодор разрешил себя увезти.

Что его привлекло? Теодор точно знал, что никак не хорошая безбедная жизнь или оказавшийся суровым отчим. Он всегда страдал от нехватки чьей-то дружбы, поддержки и внимания. Юный Ханс с лихвой дополнил недостающие элементы в его жизни, и Теодор жил в доме Эйзеров только потому, что знал – у него есть брат. Человек, которого ему не доставало.

Он не знал, кто его биологические родители, да и не был уверен, что ему нужно это знать. Но он всегда крайне обижался, когда его называли сиротой, будучи убежден, что его мама и папа живы и здоровы. Просто он сам им не был нужен. Попав в дом Эйзеров, Теодор не избавился от этого хвоста, его по-прежнему звали «сиротой с товарной площади». И тогда же он гордо заявлял, что он вовсе не сирота, а у него есть брат. Наличие отчима и отсутствие мачехи его нисколько не волновало.

Мадлен была лишена всяческих иллюзий и жила безбедно с самого рождения. Никто не понимал, что же заставляло ее так рваться на улицу и общаться с беспризорниками Сиэтла. В городе было много ребят, которых привезли с товарной площади, но откуда их столько – было тайной, покрытой мраком.

Мадлен знала их всех, но отчего-то Теодор меньше всего запомнился ей. И именно он стал ее самым близким и лучшим другом. Она была следующей после Ханса, кто удостоился чести узнать о его великом страхе. Теодор был уверен, что кроме них двоих никто больше не поймет его.

Вендиго был слишком неуловим, и мало кто из живших в городе вообще о нем слышал. Для всех это был редкий миф, но Теодор прекрасно понимал, что простая легенда не способна нанести такие реальные повреждения. Он ходил семь лет с ноющей болью в ключице, пока последствия травмы потихоньку сошли на нет. Но даже Мадлен он не смог сразу рассказать, откуда он набрал столько болячек.

Спустя пять лет после их знакомства Теодор знал всех биологов и натуралистов Сиэтла. Еще через столько же лет он обходил все конференции, какие только проводило научное сообщество. Эйзер-старший решил купить маленький домик с таким же маленьким фермерским хозяйством неподалеку от товарной площади, и Теодор, уставший от аккуратно уложенных дорог и каменных домов, был несказанно рад сменившейся обстановке. Конференции канули в небытие, джазовая музыка, доносившаяся изо всех ресторанчиков, замолкла, а старые знакомые остались бегать по своим пыльным улицам. Ему только было жаль Мадлен. Он хотел, чтобы она ехала с ним, но они не были родственниками, чтобы вот так запросто жить в одном доме с слишком суровыми родителями. Теодору оставалось только ждать, когда ее дядя по обыкновению приедет на месяц на товарную площадь и привезет племянницу с собой. У него оставался только Ханс.

Впервые Теодор осознал, какой он эгоист, когда встретил непонимание и обиду со стороны Ханса. Как известно, если человек болен, он становится еще более обидчив против обыкновенного. Теодор даже не догадался познакомить своего нового друга с ним. Да и сама Мадлен, часто слышавшая из его уст рассказы о брате, говорила ему, что было бы неплохо это сделать. Ханс же больше раздражался по тому поводу, что Теодор попросту не делится с ним новостями, как это было раньше. Теодор был пристыжен, чувствовал себя крайне виноватым, но положение вещей так и не изменилось.

Дальнейшая его жизнь превратилась в поездку на высоких скоростях на поезде. События сменяли друг друга с поразительной скоростью, и Теодор быстро забывал о том, что с ним случалось. Он толком и не помнил, как складывались отношения Ханса и Мадлен, и не заметил, когда они сблизились. Он неделями пропадал в горах, в пустыне, в пещерах, и был совершенно отрезан от мира. Он совершенно отвык от жизни на улице, становясь все более зависим от новостей. Последовавшие разрывы со старыми друзьями были следствием его отрезанности от всего обыденного. Теодор все сильней проникал в дебри мифов, которые были неотъемлемой частью его детства и сформировали его мировоззрение, и все больше отдалялся от реального мира, в котором он физически обитал. Так исчезла из его жизни Мадлен, и Теодор толком не понял, почему это произошло. Со смертью Эйзера-старшего оборвалась еще одна ниточка, и Теодор в компании Ханса надолго исчез из Сиэтла, отправившись обратно в Калифорнийские пески на востоке штата.

Теодор не мог точно определить свой род занятий. Отчасти он стал тем самым натуралистом, каким мечтал быть в детстве, но в то же время он больше занимался раскопкой артефактов. Друзья вежливо представляли его археологом, но прозвище «охотника за ценностями», данное ему Хансом, больше прижилось. Чем он вызвал интерес газетчиков, Теодор так и не понял, но точно знал, что известность в научном сообществе получил благодаря Хансу, который там непосредственно работал. Частое упоминание Вендиго рядом с его фамилией окончательно закрепило за ним статус знаменитости. Так Теодор был вынужден вернуться в Сиэтл, ибо там он мог спрятаться от приезжих, которые наводнили товарную площадь после того, как она стала перевалочным пунктом в маленький калифорнийский городок. Отчего-то именно на площади его узнавали чаще, чем в Сиэтле. Истощение ресурсов для его работы заставило Теодора примкнуть к сообществу, что, впрочем, не внушало ему чувства обязанности присутствовать на заседаниях.

Нотариальная контора исчезла, как исчез и двойной кабинет председателей научного сообщества. По старой памяти члены сообщества часто приезжали в устроенный там бар, чтобы поностальгировать, и в итоге это стало некоей традицией. Через несколько лет почти всех председателей можно было встретить в этом баре. Здесь они собирались по поводам и без них, что-то праздновали, да и просто проводили свободное время. Теодору, приспособившемуся к городской жизни, уже не было в тягость приезжать туда.

В тот день почти все председатели собрались в баре, чтобы отпраздновать знаменательную дату. Теодор, конечно, знал, что это была за дата: он давно уже научился бороться со своим эгоизмом, сам добывал информацию и очень тесно был связан с сообществом. Нико Расмудсен не любил пышные торжества, но каким-то образом членам правления удалось уговорить его не отказываться от празднования. Обычные посетители были крайне недовольны: мало того, что бар был отобран у них на целый день и последующий вечер до самой полуночи, так и посидеть их не пускали. К тому же и журналистов не могло обойти стороной такое событие, в результате чего около бара к вечеру образовалась внушительная толпа, ловящая на входе прибывающих гостей и выглядывающая через щели в жалюзи, что же происходит внутри.

Теодор с большим раздражением отметил, какая туча облепила бар, и в ярких красках представлял себе, чего ему будет стоить прорыв к дверям. И как будто богом посланный, перед тем, как Теодор и Ханс вышли из машины, появился Стоун, мигом избавивший их двоих от мучений. Репортеры так и не успели рта раскрыть, как Теодор проплыл у них под носом в бар. На этом весь ажиотаж закончился.

Как бы ни работали вентиляторы под потолком, а в зале было довольно душно. Теодора это нисколько не заботило, ведь он почти всю жизнь прожил под ярким солнцем, но некоторым гостям было некомфортно. Им оставалось только надеяться, что Стоун проводит их в подвальную комнатку, где куда прохладней. Теодор видел везде знакомые лица, но искренне рад был только тем, кого ждал здесь встретить. По облаку дыма в углу зала он определил нахождение Доксона, и там же нашел и Мориссона, и Барбару, и даже Робина. Последний, впрочем, не был расположен к болтовне, и вскоре присоединился к другой компании, игравшей за бильярдным столом. Теодор с трудом смог пробиться к Доксону, часто оглядываясь на Ханса из опасения его потерять, и когда они оба достигли середины зала, со всех сторон послышались жидкие аплодисменты, стремительно переросшие в овации. Теодор готов был встретить такое приветствие от кого угодно, только не от членов сообщества, но видимо был такой особенный день, что наиболее значимых персон чествовали подобным образом. Те, кто проспал все действо, начали вытягивать шеи в поисках виновников переполоха.

- Великие наши знаменитости прибыли! – с торжеством произнес Доксон, выпуская струю дыма и пожимая Хансу и Теодору руки. Стоун пристроил вновь прибывших на маленький диванчик и скрылся в толпе, так ничего и не сказав.

- Что это с Годдардом? – недоумевающе спросил Ханс, принимая из рук Барбары бокал вина.

- Ты же знаешь, он выступает обычно организатором, - пояснила она. – Как там дела на улице?

- Не продохнуть. Скоро в двери будут ломиться, чувствую.

- Представляю заголовки завтрашних газет, - со смешком заметил Доксон, потушив сигарету в пепельнице. – Вы нарочно приехали так поздно, или что-то случилось?

- Да что могло случиться, - махнул рукой Теодор. – Меня больше волнует, где виновник торжества. Я его что-то не наблюдаю в зале. Он решил охладиться в кабинете?

- Да, там сейчас собралась небольшая компания, - вмешался Мориссон. – Но я тебе больше скажу: ты наверняка захочешь больше посмотреть на кое-каких гостей, чем на Нико. Все равно ты его уже сто раз видел, а этих персон не так часто встретишь в Сиэтле. Но вроде бы они приехали навсегда, хотя кто их знает.

- Что еще за персоны?

- Чета Иммсов, - подхватила Барбара, выдержав многозначительную паузу.

Теодор откинулся на спинку, и его рот расплылся в усмешке. Он никогда не отождествлял Мадлен со ставшим таким знаменитым в их кругах выражением «чета Иммсов», и его насмешливая улыбка скорей была связана с Джоном, нежели с ней. Теодор хорошо изучил его, и в его глазах Иммс представлялся маленькой и незначительной персоной, в деловых отношениях – только посредником. Появление Иммса в таком месте да еще и по такому поводу удивляло совершенно не убеждало в своей достоверности одновременно. При мысли о Мадлен внутри Теодора разгорался задорный огонек.

- Показаться на глаза им, что ли? – сказал наконец Теодор.

Подмигнув заметно побледневшему и посуровевшему Хансу, Теодор поднялся с дивана и пропустил вперед Барбару, которая одна из их компании запомнила, где расположился Иммс. Их столик оказался окружен несколькими малознакомыми Теодору людьми, с которым Иммс имел тесные контакты. Да и наверняка его положение держалось именно на этих контактах. Поседевшего Джона Теодор заметил тут же. Он слабо и неохотно улыбался, но говорил очень бодро. Сидевшая рядом с ним Мадлен не обращала внимания ни на мужа, ни на его собеседников, тихо переговариваясь с молодой женщиной, в которой Теодор узнал младшую дочь Расмудсена. Мадлен выглядела значительно взрослей, чем в их последнюю встречу, и Теодор, привыкший с детства к мысли, что возраст только прибавляет человеку природной красоты, отметил ее великолепный внешний вид. Он заметил на ней знакомую голубую блузу и маленькие серьги, что он подарил ей на ее прошлый день рождения. Где-то внутри Теодора закипел котел неимоверного счастья.

Иммс побледнел, как мелованная бумага, едва встретившись взглядом с Теодором. Он не перестал говорить, но начал заговариваться, будто перед ним стоял во всем своем жутком воплощении Вендиго, а не Теодор Лоуэлл. Некоторые его собеседники стали поворачивать головы в сторону Теодора, но не сразу заметили его в полумраке.

- Какие люди! – театрально воскликнул Теодор, нарочито растягивая слова. Он не знал, чего ему хотелось больше: произвести на других впечатление или как можно сильней принизить Иммса. – Здравствуй, Джон.

Иммс оставался неподвижен и даже не пожал протянутую Теодором руку. Тот вовсе не обиделся, но поспешил руку убрать.

- Слышал, ты переехал обратно к нам, в Сиэтл, - продолжал Теодор. – Неужели это правда?

- Ты все правильно слышал, - выдавил Иммс. – Ты тоже решил вернуться?

- Принял эстафету, так сказать.

- Джонатан, Томас, могу я отрвать вас ненадолго от разговоров?

К столику подплыл мужчина средних лет и такого же роста, которого Теодор знал, как одного из членов правления. Иммс изобразил улыбку и поднялся из-за стола, увлекая за собой своего соседа, который тоже был слабо знаком Теодору. Когда троица скрылась в глубине зала, остальные начали разбредаться по своим знакомым, пока вокруг столика не остались Теодор, Барбара и Доксон.

- Добрый вечер, Тео, - с приятной улыбкой на лице протянула руку собеседница Мадлен. Теодор легонько пожал ее маленькую ладонь и уселся на место Иммса. Места напротив тут же заняли Барбара и Лайонелл, после чего незаметно для других к ним подплыл Мориссон, так и оставшийся стоять за их спинами.

- Что с тобой, Мадлен, ты не рада меня видеть? – спросил Теодор, весело подмигивая компании.

- Ты так внезапно появляешься в моей жизни, что мне сложно как-то определенно реагировать на это, - отозвалась Мадлен. Вид у нее был слегка вымученный, и она даже не пыталась улыбаться.

- Как жизнь без меня протекает?

- Разве ты не получал мое последнее письмо?

- Получал. Но мне бы хотелось поговорить по душам, никак десять лет прошло в эпистолярном романе.

- Не слишком ли много о себе думаешь? – в ее голосе Теодор уловил знакомые ему нотки иронии и понял, что она вовсе не изменилась. Она лишь только сильно утомлена.

Теодор так и не ответил. Он глядел на нее с искренней широкой улыбкой и понимал, как это нервирует ее. Она наверняка что-то вновь спросила у него, но в этот момент грянула оркестровая музыка из другого конца зала, ударив в здоровую перепонку Теодора, и заглушила все остальные звуки. В такие моменты он понимал, как паршиво быть глухим на одно ухо. На импровизированной сцене что-то происходило, но Теодор со своего положения ничего не видел. Все начали хлопать, и он решил присоединиться, не совсем понимая, чему же он аплодирует. Он поглядел на Мадлен. На ее лице появилась улыбка, которой он так ждал, и эта улыбка была самой что ни на есть искренней. Вот Мадлен склонилась к своей недавней собеседнице, которая стала что-то яростно нашептывать ей на ухо. Она перевела взгляд в противоположный конец зала, и застыла на месте, прекратив хлопать. С ее лица исчезла улыбка, и в глазах Теодор прочитал замешательство и страх. Он проследил ее взгляд. Она смотрела на Ханса Эйзера.

Как и предрекал Доксон, наутро газеты пестрили самыми разнообразными заголовками, среди которых встречались и связанные с приездом Теодора. Некоторые журналисты так и оставались сидеть рядом с баром, когда Теодор одним из последних вышел на улицу. Снаружи было значительно прохладней, и он не удержался от того, чтобы не присесть на скамью, поставленную у самого входа в кинотеатр, и не насладиться ночной прохладой. Ни Мадлен, ни Ханса после окончания праздника он так и не нашел, и был крайне удивлен, что машина последнего до сих пор стоит там же, где он ее оставил. Конечно, Ханс ни за что бы не оставил брата. Но и Теодор не стал бы уезжать домой без него, а потому решил проблему очень просто: немного проветрившись и даже побеседовав с одним из сонных репортеров, осмелившимся подсесть к нему, Теодор решил добираться пешком. Через сотню метров его нагнала Барбара, и всю долгую дорогу они преодолели молча.

Утро не встречало Теодора похмельем, как большинство других членов сообщества. Но и хорошими новостями оно тоже не радовало. Теодор с трудом вспомнил, где же находится кухня, но так до нее и не добрался: Барбара облегчила ему задачу, принеся стакан апельсинового сока и яичницу в гостиную. Все эти десять лет дом не оставался необитаем, Ханс после смерти отца передал его на содержания прислуге - пожилой чете, которая работала здесь еще когда Теодор только появился. Все книги, мелкие побрякушки, которые привозил Теодор после каждого своего путешествия, огромное количество фотографий в рамках, которые он не мог терпеть – все это в первозданном виде лежало на своих местах и десять лет никуда не переставлялось. Теодор готов был весь день обходить этот дом, вспоминая, что же его окружало, когда он здесь жил, но этому желанию так и не суждено было сбыться.

Как бы внезапно не появлялся на пороге Стоун, Теодор никогда не был удивлен. Он давно привык к мысли, что его компаньон может заявиться поздней ночью по срочному делу, и встречал его как ни в чем ни бывало. Без лишних предисловий Стоун предложил проехаться с ним до прибережного отеля, рядом с которым уже лет семь работала сувенирная лавка, и Теодор понял, что это не будет простая поездка. Он тут же предложил Барбаре составить ему компанию, на что получил ответ, что она даже и не собиралась дожидаться его разрешения.

У берега всегда было прохладней, чем в изъезженном машинами городе, но соленый воздух всегда был тяжелей для Теодора, чем любой другой. Сувенирная лавка была облеплена со всех сторон людьми, как было вечером с баром, и появление Теодора рядом привлекло колоссальное внимание. Стоун не желал ничего объяснять и стоял, сложив руки на груди и ожидая от него каких-то действий. Скорчив недовольную гримасу, Теодор протолкнулся к прилавку и тут же застыл на месте. Увиденное отняло у него дар речи, чего не могло произойти, даже если бы на его глаза попался труп. Торговец спокойно распродавал свои товары, не обращая ни малейшего внимания на него, а покупатели что-то долдонили Теодору под ухо. Слева стояла абсолютная тишина, а здоровое ухо совсем не различало слов. К двери лавки был привешен уже знакомый Теодору продолговатый череп с мелкими острыми зубами. Пустые глазницы уныло взирали на потрясенного Лоуэлла, а лобная кость светила глубокой трещиной. Весьма опасный трофей, который, как был уверен сам Теодор, он оставил в горах Сьерра-Невады. Теодор обернулся и встретил скептичный взгляд Стоуна. Вендиго не желал оставлять его даже здесь, в Сиэтле.

- Тео, ты что, заснул?

Призрачный голос постепенно обретал материальную оболочку, вырывая Лоуэлла из омута его воспоминаний. Он неохотно открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося Стоуна. С набережной Сиэтла Лоуэлл вернулся в бар центра города. Нокс глядел на него с ожиданием, но он не мог понять, чего от него хотят. Он так долго пробыл в дебрях сознания, что едва вспоминал, о чем они вели речь после ухода Стоуна.

- Я просто задумался, - сказал Лоуэлл, слабо улыбнувшись. Барбара, снова оказавшаяся рядом с ним, положила руку ему на плечо, и он в ответ накрыл ее своей широкой ладонью.

- Вы не расскажете о том, как пришли к поиску артефактов? – заговорил Нокс. Лоуэллу отчего-то показалось, что он говорил все это время, пока он воспроизводил свои воспоминания.

- Я как раз сейчас об этом вспоминал. Вы кое-что узнали, но сейчас, пожалуй, будет слишком долго и утомительно продолжать рассказ. Если я что-то пропущу, то смысл потеряется. Я расскажу вам все, как только наша работа будет окончена, обещаю.

- Если вам так удобней, - учтиво ответил Нокс.

Лоуэлл благодарно кивнул и снова прикрыл глаза. Больше всего на свете ему хотелось прокручивать в голове свои воспоминания, но теперь он не мог позволить себе такую роскошь. Ему еще предстояло много работы.

 

 

ГЛАВА 14.

- Что-то вы не скоро добрались!

Лоуэлла, Барбару и Нокса встречал Мориссон. Стоун так и не составил им компанию, хоть и обещал это сделать, и в итоге им пришлось с запозданием ехать в дом Эйзеров. Мягкий прибрежный климат взбодрил Лоуэлла, прибавив ему сил, но он все еще передвигался, как сонная муха. Он всегда замечал за собой такое состояние всякий раз, как ему приходилось менять место жительства.

- Мы ехали на машине через два штата, чего ты хотел? – воскликнул он. – Бензин не бесконечен, знаешь ли, его надо пополнять.

- А могли бы просто сесть на поезд, - пробормотал Мориссон.

Конечно, они могли ехать на поезде, как это сделал Эйзер и его проводники, но Лоуэлл отчего-то уперся. Он и сам не до конца понимал, что его останавливает, но не стал идти наперекор своим собственным ощущениям – они редко его подводили. Мадлен так и не показалась утром, Мориссон невнятно объяснил, что приедет она чуть позже, но его ответ никого не удовлетворил. Лоуэлл, не выносивший задержек, не стал дожидаться ее, хоть и должен был, и приказал отправляться. В каком бы состоянии он ни был, а привычка командовать въелась ему в самую кожу.

Встречи с Эйзером так и не состоялось: он по-прежнему находился в кровати и почти весь день не открывал глаз. Доктор не спешил появляться, а других врачей звать не стали, заранее предполагая крах этой идеи. Лоуэлл распорядился об обеде и закрылся в своем кабинете на первом этаже, предварительно отпустив Нокса пройтись по улицам города, чтобы дать немного отдохнуть перед предстоящей работой. Так вся компания и разбрелась по дому, и Джейми ничего не оставалось, как только отправляться на прогулку. Дом ничем его не привлекал внешне, да и атмосфера в нем казалась какой-то тяжелой, что сильно давило на него. Перед тем как покинуть пристанище Эйзера, он сообщил прислуге, что вернется к вечеру и обед на него накрывать не нужно.

Нокс не сразу заметил, что за ним следуют по пятам. Поначалу ему показалось, что знаменитость Лоуэлла теперь перекинулась и на него, как на его секретаря, но вскоре убедился, что это не более чем его фантазия. За ним шла Барбара. Она извинилась, что не предложила ему свою компанию с самого начала, но он нисколько не был раздражен. Напротив, даже с радостью встретил мысль, что прогулку по набережной ему не придется провести в одиночестве.

Вся прибрежная дорога была наполнена туристами, шнырявшими от одной забегаловки к другой. Отовсюду доносилась музыка, рекламные афиши встречались так же часто, как таксофоны и уличные ресторанчики. Недостаток растительности, которая встречалась ближе к центру, компенсировался обилием цветочных горшков на ступенях, балкончиках и верандах домов, выстроившихся вдоль береговой линии. Город больше походил на итальянский курорт, нежели на приморский городок Америки.

После часа прогулки по набережной, в течение которой Барбара и Нокс прошлись по всем сувенирным лавочкам и магазинчикам самого разнообразного ассортимента, парочка решила остановиться на веранде под зонтиками ресторана. Как призналась Барбара, это было любимое место отдыха Лоуэлла, с которого он мог наблюдать за парусниками, белоснежными яхтами и блестящей гладью морской воды тихоокеанского залива. Теперь на воде поднимался ветер, и на ее поверхности появилось множество барашков. Там, как и на берегу, кипела жизнь, и песок начинал потихоньку высыпаться из всех щелей, облегчая существование. Только Ноксу по-прежнему казалось, что пустыня никак не отпустит ни Лоуэлла, ни его самого.

- Так что же произошло в ту ночь? – спросил он, когда миловидная официантка принесла им по чашке кофе. Видимо, здесь была такая традиция – ограничиваться питьем, приходя в ресторан отдохнуть и поговорить по душам.

- Вы имеете в виду, когда пропал Лайонелл? – Барбара немного помрачнела. На ее щеку попал солнечный зайчик от подноса, поставленного на край соседнего столика, и Ноксу показалось, что кожа ее лица неестественно бледная.

- Да, именно. Мистер Лоуэлл сказал, что вы попросту пропали, в то время как Рей вернулся и по какой-то причине напал на него и Ханса.

- Я спасалась от Рея. Вообще-то мы вышли вместе, когда он сообщил, что Лайонелл куда-то пропал. Странно то, что его тело мы нашли только на обратном пути, а вот повернули мы к лагерю только тогда, когда следы оборвались. Рей что-то услышал и побрел вниз по склону, дальше от тропинки, а затем исчез из поля моего зрения. Я ждала его долго, даже пыталась звать, но ничего так и не происходило. Вы не представляете, как я перепугалась, когда он выскочил на меня из-за кустов. Казалось, будто его кто-то украл, повредил ему сознание за все время его отсутствия и вернул обратно. Я боролась с ним, даже поранила ему лицо, но он продолжал махать руками, явно намереваясь от меня избавиться. Только когда я столкнула его со склона, мне удалось убежать. Только вот направления я выбрала не то.

- А когда вы вернулись, то Лоуэлла и остальных уже не было?

- Да, и мне пришлось брести к старой стоянке. К счастью, я нашла зарубки и быстро добралась до лагеря. Зашла я не с той стороны, и мне пришлось обходить, чтобы найти спуск, тогда-то и появился Он.

- Но почему вас не тронули?

Барбара покачала головой. Она поставила чашку на самый край стола и поддела большим пальцем шнурок на шее. На его конце болтался амулет, точь-в-точь такой же, как у Лоуэлла, но она так скоро его убрала, что Ноксу вновь не удалось разглядеть его детальней.

- Мы с Роббом с товарной площади, - продолжила она, вернувшись к своему кофе, - и нас обоих Теодор забрал в почти том же возрасте, в котором его самого увез старик Эйзер. Он воспитывал нас обоих, и разумеется, какие-то суеверия и традиции передались нам. Никто в нашей маленькой семье не выходил из дома без собственного оберега, это только Ханс шел наперекор всему, что чтил Теодор. И знаете, как бы то ни было, но пустыня, площадь и Вендиго – это наше прошлое, которое тянется за нами шлейфом. Нам едва ли удастся когда-нибудь избавиться от него, пусть мы больше не будем возвращаться на перевалочный пункт.

Нокс понимающе кивнул. Психологическая связь Лоуэлла с товарной площадью для него была очевидна, насколько Джейми, конечно, мог судить по рассказам других. И все его опасения, страхи, неприязни – все это было пережитком детства. Лоуэлл воспитывался так, что все самые важные моменты, были ли они даже неприятны, не мог так просто выбросить из головы. И сколь далеко бы он не уезжал от старой фермы, она продолжала его притягивать. Возможно, Нокс и ошибался, но он все же жаждал услышать подтверждение своей теории из уст самого Лоуэлла.

- Кстати, мы вчера говорили о психологической помощи, помните? – нарушил недолгую паузу Нокс.

- Очень поверхностно затронули вопрос, - подтвердила Барбара, неотрывно глядя на десяток парусников, шедших друг за другом, как одна целая команда.

- Лоуэлл очень неопределенно выражался, но из всего того, что он наговорил, я понял, что его очень волнует вопрос отношений Ханса и Мадлен. Я так понял, между ними что-то было?

- Что-то – звучит очень неопределенно. Я бы вам все объяснила, но эта история слишком утомительна. Могу сказать только вот что: Ханс давно был влюблен в Мадлен, да я и не уверена, что сейчас от этого чувства не осталось ни следа. И никто не знает, как бы все повернулось, если бы Теодору не вздумалось уезжать из Сиэтла, да еще и не предупредив остальных.

- То есть, Мадлен вышла за Джона в их долгий отъезд? – продолжал допытываться Нокс, явно сбитый с толку.

- Кажется, да.

- Странно. Больше походит на дурацкую мелодраму.

- Если смотреть поверхностно, то так оно и есть. Но у Мадлен был небольшой выбор, и ей пришлось его сделать.

- Не понимаю. Какой еще выбор? Чем Джон был лучше, чем Ханс?

- Вот именно, что ничем, - с раздражением бросила Барбара, поднимаясь из-за столика. Она положила деньги в блюдечко под чашкой и жестом пригласила Нокса следовать за ней. – Здесь говорить о таких вещах не стоит.

Нокс последовал ее примеру, не забыв расщедриться на чаевые, и вместе они спустились к береговой линии. Снова перед их глазами замелькали рекламные афиши, которые он невнимательно пробегал взглядом, и в одной из них ему встретилось название «Капитолийский холм». Как нездешнему жителю это название показалось ему странным, ведь Капитолий, по его скудным знаниям, находился вовсе не в этом районе. Нокс понял, в каком он замешательстве находился все время пребывания здесь. С каждым новым местом Сиэтл удивлял его все больше и больше.

- Что с вами? – спросила Барбара, когда они миновали массивную вывеску крупного паба и отправились к берегу, ближе к порту. Его замешательство, видимо, не ускользнуло от ее внимания.

- Мы на Капитолийском Холме? – спросил он, немного погодя.

- Самый дорогой район Сиэтла, - подтвердила она. – На самом деле ничего особенного в нем нет, исключая широкую курортную зону и кучу баров и ресторанов. В культурном плане – не очень-то и хорошее место, здесь можно развлечься, но не более. Кстати говоря, этот район изобилует представителями гендерных меньшинств.

- Хорошенькое место подобрал Эйзер-старший. И как вообще научное сообщество сюда занесло?

- Хм, вы еще не видели председателей. Поверьте мне, многие из них слишком любят поразвлечься и тратят здесь хорошие деньги.

Да, подумал Нокс, тихий Орегон куда приятней Сиэтла. Хотя бы потому, что баров в нем в разы меньше. Вот только другую часть города он не видел и поспешных выводов не делал. С чем он точно не мог поспорить, так это с дороговизной района. Холм отличался своими красивыми домами, стоявшими в окружении высаженных в центре района деревьев, и действительно выглядел совсем не дешево. Чего стоила одна отделка фасадов, аккуратные газончики, а местами и плющи, лезшие на стены.

Нокс не сразу обратил внимание, что и дом Эйзеров относился к той же когорте. Конечно, красивого садика около дома не наблюдалось, все было довольно запущено. Видимо, пожилой паре, состоявшей в этом доме прислугой, которой, как выяснилось, Лоуэлл все эти годы платил жалованье, да еще и сам содержал дом в плане оплаты различных удобств, было в тягость ухаживать за садом.

По остаткам тех разросшихся растений Нокс мог предположить, что некогда около дома было действительно красиво. Но фасад дома выглядел безупречно, как с точки зрения стилистики, так и с точки зрения сохранности. Красная плитка, уложенная узором на стенах, придавала особнячку необычности. Приезжие туристы не раз останавливались поглазеть на здешние обиталища и всякий раз стояли, открыв рот, будто им показывали особо ценный экспонат из закрытых фондов.

Но береговая линия с точностью передавала сущность Капитолийского холма. Кроме красивых панорамных видов, все было довольно обыденно. И реклама, и лавочки, и парусные лодки. С этой точки Сиэтл походил на курортный город, отчего и интерес Нокса к нему изрядно остыл. Барбара, шедшая рядом с ним, не радовалась новым краскам, которые пришли с прибытием на пыльную товарную площадь. То ли она, как Лоуэлл, не могла расстаться со своим прошлым, то ли город ей уже давно приелся.

- Вы спрашивали, чем Джон лучше Ханса, - заговорила вновь она, когда Нокс предложил завернуть к пляжу. – Говорить ни о чем не приходится, потому что ответ лежит на поверхности. Но дело было не в том, кто кого хуже. Ханс был слишком импульсивен, но в то же время широкие шаги вперед его всегда пугали. Он ненавидел быстрое развитие событий. Чтобы на что-то решиться, ему нужно было много времени, и он думал, что в отъезд решит все свои внутренние противоречия. Но Теодор тоже был не прост и вовремя не оповестил, что отъезд на самом деле очень долгий, возможно, даже без возвращения. Он подставил Ханса, в который раз уже, и Ханс живет с этим уже десяток лет.

- Так что же произошло?

- Отец Мадлен по образованию биолог, но нехватка средств заставила его сменить профиль, и он переквалифицировался в финансиста. У меня сложилось впечатление, что он вообще ни к чему не годен, потому что и на бирже его не ждала удача. Да, не могу не согласиться, что достаток семьи увеличился, но намного лучше не стало. И он решил пойти по старому пути, почти доисторическому.

- Заставить Мадлен выйти замуж за человека хорошего достатка?

- Можно и так сказать. Но он не был намерен разбогатеть на этом, здесь надо отдать ему должное. Он просто хотел, так сказать, скинуть дочь с шеи. Особенно острую нужду в этом он испытал, когда дела совсем стали плохи. Нефтяной кризис подмял под себя всех, некоторые, конечно, сумели и на этом выплыть, но не отец Мадлен. Он, как я говорила уже, не обладал талантами. Да что там, простыми навыками не обладал. И именно в тот момент, когда деньги в семье перестали водиться, Теодор решил увезти Ханса обратно в Калифорнию. В то время он просто помешался на Вендиго, и некоторый период его жизни был посвящен охоте на демона, но это мероприятие было все равно, что ловить бабочку в сачок. Можно поймать, а можно и не поймать. И что из этого выйдет – тоже неизвестно. Но Теодор очень сильно повредил себе в детстве психику, и понять его было можно.

- Но он бы мог ехать без Ханса…

- Не мог, он без него, как без рук. Теодор из тех людей, которые слишком сильно привязываются к кому-то, а потом отпустить этого кого-то не могут. В общем, он сделал свое дело, и Мадлен не могла ничего, как только выйти за Джона, который высмотрел для себя удобный момент. Так вся история и закончилась. Хотя для кого-то она еще длится, как мыльная опера по телевидению.

- И теперь Теодор хочет исправить положение?

- Хочет. Не очень хорошая идея, но только так он может искупить свою вину. Будем надеяться, что у него выйдет. Хотя, кто знает?

 

 

ГЛАВА 15.

Утро следующего дня оказалось сумбурным: едва Нокс поднялся с постели, как дом будто ожил. Сперва появился Лоуэлл в компании Стоуна. Оба были обвешаны багажом и скинули его с себя, только оказавшись на пороге. Пожилого мужчину, который прислуживал в доме уже несколько десятков лет и пережил даже хозяина, Лоуэлл называл дворецким, хоть это слово было совсем неуместно в курортном районе Сиэтла. Видимо, других званий он не мог придумать, а имя старика забыл.

«Дворецкий» не мог ничего поделать, ибо Лоуэлл наотрез отказался вверять ему вещи, и старик беспомощно топтался около них, пока Теодор отдавал распоряжения посыльному. Нокс хотел разузнать, что же происходит, но не мог обратиться к нему, имея в голове только одну совершенно дурацкую фразу, вроде «господина дворецкого», и из-за этого ему пришлось ждать помощи Барбары. В итоге, к завтраку он сумел узнать, что старика звали Картер.

Вскоре на пороге появилась и сама причина переполоха. Мадлен не спешила заходить в дом, внимательно оглядев сперва фасад, а затем прихожую с ее несколькими вешалками на ножках, тусклой лампе в шарообразном плафоне и темными обоями. Да и вообще весь первый этаж казался каким-то мрачным, чересчур затемненным по сравнению со вторым.

Исключение составляла столовая с маленькими окнами, занавешенными тюлем и выходившими на шумную улицу. Со склона, где располагался дом, можно было лицезреть красивые виды на залив и порт с его многообразием частных судов. На Нокса такая обстановка подействовала благотворно, пусть и большое количество ресторанов и баров его отталкивало, но Мадлен, видимо, была в скверном настроении, и солнечная погода не могла рассеять тучу у нее над головой. И только Лоуэлл с вечера очень преобразился и стал даже улыбаться. Что его так радовало, никто не мог сказать.

До начала завтрака Нокс решил отправиться обратно в свою комнату. Оживление его совсем не затронуло, напротив, он считал себя лишним. Лоуэлл, по-видимому, так не думал, и через несколько минут заглянул к нему в комнату. Джейми не мог поверить, что такой чуткий человек мог быть когда-то эгоистом и тем более оставаться им.

Теодор предложил ему отправиться в столовую, где уже были Барбара и Мориссон, и он не смог отказаться. Когда он вышел в коридор, Лоуэлла и след простыл. И откуда только берется энергия у этого человека?

Полы коридора были устелены мягким ковром, и любой мог двигаться бесшумно. Когда на лестнице показался Эйзер, Нокс едва заметно вздрогнул от неожиданности. Ханс был крайне вял и двигался неспешно, опираясь на трость. Он не сразу заметил гостя, да и поздоровался с ним запоздало, неторопливо обойдя его с левой стороны и остановившись у приоткрытой двери. Немного помедлив, он отворил ее и вошел внутрь, оставив Нокса в полном замешательстве.

Эйзер проковылял в свой старый кабинет, по привычке не закрывая за собой дверь, и остановился посреди комнаты. Все здесь было покрыто тонким слоем пыли, неяркие тона стен, мебели и ковра навели на него глубочайшее уныние. Пока он оглядывал безрадостную обстановку кабинета, входная дверь хлопнула, после чего послышались негромкие шаги и голоса. Затем звук шагов поглотил ковер, и Эйзер догадался, что поднимаются к нему на второй этаж. Он выпрямился настолько, насколько мог себе позволить, и повернулся к двери лицом. Вскоре в дверном проеме появилась голова Лоуэлла, и он почувствовал облегчение.

- Так и знал, что ты здесь, - воскликнул тот, после чего его голова исчезла из проема, не дав возможности Эйзеру заговорить.

Его голос зазвучал в коридоре, после чего дверь широко открылась, и на пороге, к величайшему удивлению Эйзера, показалась Мадлен. Никакой походной одежды, так не шедшей ей к лицу, больше не было. Она была одета в ее привычные зауженные брюки, легкую блузу жемчужного оттенка, а на плечи был накинут палантин с замысловатым узором. На фоне ее элегантности Эйзеру стало стыдно за свою мятую рубашку и потертый халат – верный спутник его меланхолии. Спустя мгновение в двери снова показался Лоуэлл.

- Я пристрою вещички и распоряжусь на предмет завтрака, не то мы тут все издохнем скоро, - сказал он, положив руку ей на плечо. Мадлен коротко кивнула, и Лоуэлл, загадочно сверкнув глазами, исчез.

- Вещички? – переспросил Эйзер, подняв брови.

- Да, Ханс, ты не ослышался, - она стянула с плеч палантин и прошествовала к просиженному креслу, на котором часто царствовал Лоуэлл, когда ему случалось заезжать сюда. Она небрежно смахнула с подлокотника пыль и присела на самый его краешек. – Я некоторое время поживу у тебя, если ты не против.

Эйзер, пребывая в легком замешательстве, покачал головой.

- Вообще, - продолжала непринужденным тоном она, - я собиралась остановиться у Теодора, но у него сейчас трудности с инспекторами, так что пришлось оторвать драгоценный кусок жилья у тебя.

Она не стала вспоминать, что хотела некоторое время жить у Доксона. Он был ее старым другом, не таким давним как Лоуэлл, но не менее близким. Да и зачем было скрывать – потеря Доксона была невыносимой болью не только для нее. Тем не менее, сейчас она мастерски скрывала свои эмоции, но Эйзер чувствовал, что дается ей это нелегко.

- Мориссон тоже приехал? – осторожно поинтересовался он.

- И не только он. Новый знакомый Теодора тоже здесь. Вернее сказать, Лоуэлл предложил ему переночевать в твоем доме, а не в мотеле. Завтра его поезд.

- Да, я только что видел его в коридоре. Теодор говорил мне, что его другу понадобится ночлег. А как долго собираешься пробыть здесь ты?

- Должна ли я спрашивать, с чем связан такой вопрос? – с легким смешком поинтересовалась Мадлен. – Ты же понимаешь, что я не смогу уехать раньше, чем найду новую крышу над головой.

Эйзер не был удовлетворен. Насколько он мог хорошо знать Мадлен, она всегда нервничала, когда что-то недоговаривала. Она перебирала пальцами край палантина, не глядя ему в глаза. Видимо, почувствовав на себе его взгляд, она снова заговорила:

- Но мое пребывание здесь напрямую зависит от твоего выздоровления.

- То есть?

- Теодор хочет, чтобы я осталась здесь в качестве моральной поддержки и кое-какой помощи. Мы с ним отлично знаем, как ты ненавидишь врачей, а между тем тебе необходима врачебная помощь.

- И поэтому ты и Теодор будете заменять мне этих врачей? – ехидно поинтересовался он.

- Все верно, - Лоуэлл снова появился в комнате на мгновение, после чего поспешил убраться. Эйзер скорчил недовольную гримасу.

- Но как я понимаю, болеть дольше в твоих же интересах, - продолжила между тем Мадлен. Эйзер нахмурился, не совсем понимая, что она имеет в виду. Она тяжело вздохнула, будто ответ лежал на поверхности, а он никак не мог этого понять, и сказала: - Брось, Ханс, я же знаю, тебе хочется, чтобы я как можно дольше оставалась здесь, ведь так? Давай же, скажи, что я слишком много о себе думаю.

- Если так, - усмехнулся Эйзер, - то мне придется болеть до самого гроба.

Теперь пришла ее очередь удивленно поднимать брови.

- И как же я должна это воспринимать, сэр?

- Лучше всего буквально, Мадлен.

В комнате в который раз возник Лоуэлл, но на этот раз он никуда не исчезал, а прошел в ее середину.

- Не хотел тебя огорчать, - обратился он к Эйзеру с деланно-серьезным видом, - но после обеда к нам заявится врач. Первый и последний, но тебе надо его пережить. Так что я бы советовал тебе привести себя в порядок.

- А что со мной не так? – поинтересовался Эйзер, налегая на трость всем телом.

- Начнем с того, что ты небрит.

- Позволю себе вмешаться, Теодор, - сказала Мадлен, - но ты не мог не заметить, что у Ханса трясутся руки настолько сильно, что даже простое бритье может стать смертельно-опасным занятием.

Лоуэлл недовольно наморщил подбородок, внимательно оглядывая друга. Вид у него и впрямь был далек от аристократического, а между тем малочисленные здешние доктора очень щепетильно относились к внешнему виду своих пациентов.

- Да, с этим не поспоришь, - наконец, произнес Лоуэлл. – Должен ли я говорить, Мадлен, что мне снова нужна твоя помощь?

- Можешь на меня положиться, - улыбнулась она и, бросив палантин висеть на пыльной спинке кресла, подошла к Эйзеру. – Ну что, дорогой мой, доверишь мне свою жизнь? – обратилась она к нему. Ханс изобразил улыбку и поспешил отвернуться.

- Меня не будет до вечера, - продолжил Лоуэлл, - так что все необходимые процедуры проходим без меня. Если я понадоблюсь, вы всегда можете связаться со мной через Стоуна, сегодня он весь день за телефоном.

И Мадлен, и Эйзер ответили ему молчанием, на что Лоуэлл скорчил недовольную физиономию. Едва на пороге появился Нокс, деликатно пристроившийся около косяка, он развернулся на каблуках и вылетел из кабинета, увлекая за собой своего нового секретаря.

Стоун ждал их обоих внизу, уже освобожденный от всякой ноши. Лоуэлл пояснил, что из всего того, что они привезли, лишь только два совсем маленьких чемоданчика принадлежали Мадлен, а все остальное – вещи погибших коллег. Зачем их понадобилось везти в дом, Нокс решил не интересоваться, опасаясь нарваться на невежливый ответ.

У парадной двери их ждал уже знакомый Ноксу «форд», но эта машина явно отличалась от той, на которой он преодолевал пустыню. Она выглядела куда новей, и краска переливалась перламутром на солнце. Он сомневался, что его побитый «форд» могли вдруг привести в порядок и пригнать в Вашингтон через два штата. Лоуэлл, заметив его удивление, сказал, что это просто лучшая модель для дальних поездок, потому он и взял напрокат именно ее. Нокс, не обладавший должным опытом в путешествиях, ничего не мог сделать, как только согласиться.

Они начали восхождение на холм, все больше отдаляясь от берега. Их окружали густые деревья, сквозь которые проглядывали стены домов, и курортная атмосфера оставалась внизу, у порта. Поездка заняла около часа, и машина вскоре вновь выехала на прибрежную зону. Только теперь вместо катеров и парусников на воде качались старые лодки, а по каналу медленно ползли огромные грузовые баржи.

Лоуэлл затормозил у высоких ворот. Трехэтажное здание находилось в глубине маленького сада, огражденного от дороги забором из белого кирпича и узорчатой решетки. К парадной двери вела каменная дорожка, окаймленная пышными кустарниками. Стоун первым выскочил из автомобиля и, не дожидаясь спутников, направился к двери, через мгновение скрывшись за ней. Теодор хоть и был в приподнятом настроении, а двигался по-прежнему вяло. Стоуна они догнали не скоро, когда тот уже поднимался на третий этаж.

Нокс вертел головой во все стороны, как только мог, однако всех деталей он не смог рассмотреть. Он лишь видел картины в довольно дорогих рамках, будто этот дом был вовсе не пристанищем биологов, а художественной лавкой. Здание оказалось весьма широким, отчего коридоры удлинились, и количество дверей в них было таким, что на скорый взгляд невозможно было приблизительно подсчитать их количество.

Нокс видел два больших зала с зеркалами до самого пола и овальными столами на все пространство, за которыми сидели то ли председатели общества, то ли приглашенные специалисты. Пол не был устлан коврами, как он ожидал, и кое-где паркет был сильно истерт. Особенно были видны плешины у порогов кабинетов. Свет мягкий и неяркий, по всему периметру стен висели небольшие светильники. Никакой суеты внутри штаб-квартиры сообщества не наблюдалось, жизнь здесь текла размеренно, если не сказать, вяло. Лоуэлл как нельзя подходил под эту обстановку.

Кабинет Стоуна разительно отличался от той «подсобки» в баре. Бумаг у него было не так уж и много, зато на столе стояло целых два телефона, которые, к счастью, теперь молчали. Ковра на полу не было и здесь, но доски выглядели куда лучше, чем в коридоре. Видимо, хозяин тщательно следил за своим кабинетом. Вместо окна здесь была балконная дверь, занавешенная непрозрачными белыми занавесками с узором сверху и снизу. Свет еле-еле проникал сквозь ткань в кабинет, и ветер легонько колыхал занавеску.

Стоун окинул быстрым взглядом свое обиталище, будто проверяя изменения, и уселся за свой рабочий стол, уставленный разными элементами декора от часов с маятником совсем миниатюрного размера до тяжелой пепельницы из горного хрусталя. За его спиной стоял массивный книжный шкаф, до отказа забитый самой разной литературой, не принадлежавшей к категории «легкого чтения». Приятно провести досуг с каждой из этих книг было вполне возможно, но никаких бульварных романов или дешевых детективов здесь не наблюдалось. Видимо Стоун был из тех, кто не опускался до низкосортного чтива.

Нокс уселся рядом с Лоуэллом на узкий диванчик, ибо не нашел больше места в кабинете. Он впервые сидел бок о бок с бывшим проводником в такой полуофициальной обстановке, отчего ему было немного не по себе. То ли временный шеф на него так действовал, то ли обстановка комнаты.

Стоун повозился с ключами в кармане пиджака и извлек увесистую связку с кучей маленьких ключиков. Он на удивление быстро нашел необходимый элемент и отпер верхний длинный ящик стола. Нокс не мог с дивана разглядеть, что там лежало, и непроизвольно вытянулся в струнку, чтобы хоть что-то увидеть. Над его правым ухом раздался смешок. Лоуэлл был вовсе не весел, но любопытство нового секретаря его немало забавляло.

Стоун выложил перед собой массивное оружие, которое неизвестно как вместилось в ящик. Тяжелая рукоять из резного дерева и острые зубцы с обеих сторон. Нокс пригляделся внимательней и увидел на рукояти несколько глубоких царапин, шедших поперек загадочных рисунков, а между зубьев дерево и вовсе раскололось. На некоторых металлических треугольниках засохла кровь.

Оружие устрашало и притягивало одновременно. Ноксу никогда не случалось сталкиваться с подобными «экспонатами», и он старался разглядеть его внимательней. Наконец Лоуэлл поднялся с дивана и забрал колюще-режущий предмет из рук Стоуна. Он повертел его, показывая со всех сторон, и навскидку взвесил его. Впрочем, пока он не попал в руки к Ноксу, тот не мог определить, как много «экспонат» весит. На деле оказалось, что оружие куда тяжелей обычной винтовки, хоть дерево рукояти было иссохшим. Видимо зубцы отлили из тяжелого металла, подумал он.

- Помните, перед нашим уходом я сказал о находке? – заговорил Лоуэлл, забирая у Нокса ценный трофей. – Это оружие мы нашли в пещере неподалеку от нашей основной стоянки. Оно лежало рядом с трупом так называемого Вендиго. Видели рисунки? Это традиционные рисунки разных индейских племен, с разницей только в том, что сами индейцы не наносили их на орудия. Один из таких зубцов сломал мне ключицу, - Лоуэлл отогнул ворот рубашки, и Нокс смог увидеть только фрагмент очень глубокого шрама. – Я не раз встречался и с обладателем такого клинка, и с самим клинком, и могу с уверенностью сказать, что это вовсе не человеческих рук дело.

- А зачем вы привезли его сюда? – поинтересовался Нокс.

- Робин сделал снимки со всех ракурсов, и теперь я могу отправить его обратно.

- В каком смысле обратно? Вы собираетесь возвращаться в Сьерра-Неваду?

- Да, именно это я и собираюсь делать. А заодно захвачу оставшиеся вещи из дома Ханса.

- Того, что неподалеку от товарной площади? Но зачем?

- Дом продается.

Нокс скривил губы. Он не понимал, почему вдруг Лоуэлл стал порываться вернуться в Калифорнию только затем, чтобы увезти одно и привезти другое. Он вспомнил слова Барбары о его помешательстве и вдруг понял, как ему показалось, истинную цель поездки. Лоуэлл жаждал встречи с Вендиго, но зачем? Уж не самоубийца ли он? Судя по скупым рассказам, так оно и было, только теперь Эйзера рядом не будет, и никто его уже не сможет спасти, если что-то произойдет.

- Послушайте, - решительно заговорил Нокс, - не могу ли я сделать эту работу, сэр? Все-таки я хотел помочь вам, так почему бы не переложить некоторые проблемы на мои плечи?

- Я ценю вашу заботу, - с некоторым нетерпением в голосе ответил Лоуэлл, - но для вас я припас иное занятие. Уеду я к концу недели, а когда это произойдет, вам надо будет разобраться с моей корреспонденцией и немного пообщаться с журналистами. Не беспокойтесь по этому поводу, Годдард проинструктирует вас.

- Хорошо, если я не могу ехать вместо вас, почему бы мне не составить вам компанию?..

- Нокс, - резко оборвал его Теодор, - я уже сказал вам, что мне необходимо. Я родился на товарной площади и долгое время там жил, я не потеряюсь, поверьте. Дальше хижины я не стану забираться, обещаю. Просто разберитесь с моей документацией, я не хочу с ней возиться.

Нокс хотел настоять на своем, но внезапный звонок заткнул ему рот. Стоун неторопливо снял трубку и с минуту, почти ничего не говоря, слушал неизвестного собеседника. За все время он внимательно глядел на Лоуэлла, разглядывая то его лицо, то пуговицы на его жилете. Когда разговор закончился, Стоун буквально бросил трубку на рычажки и попросил Теодора выйти. Последний скользнул рассеянным взглядом по Ноксу и, бросив оружие на стол, последовал за Стоуном. Джейми остался наедине со звенящей тишиной. Никогда еще в его жизни чувство тревоги так не съедало его изнутри.

 

 

ГЛАВА 16.

Лоуэлл вернулся в кабинет совершенно другим. Нокс не мог сказать, что он побледнел, но лицо его явно приобрело болезненный оттенок. Стоун оставался таким же спокойным, будто ничего не происходило. А Нокс был уверен, что что-то происходило, иначе бы и Лоуэлл вернулся в кабинет как ни в чем ни бывало.

Теодор остановился взглядом на его лице и стоял несколько мгновений, после чего резко развернулся на каблуках и быстрым шагом вышел вон, даже не закрывая за собой двери. Стоун, уже успевший сесть обратно за стол, недовольно поглядел ему вслед, но подниматься не стал. Нокс тоже не шевельнулся, все еще не уверенный, что ему вообще следует здесь находиться.

Стоун напряженным взглядом рассматривал лежащий перед ним трофей, и Нокс тоже не мог не глядеть на него. Быть может, он и нафантазировал, наслушавшись загадочных речей Лоуэлла и Робина на фоне пугающего леса, но ему казалось, будто воздух в кабинете потяжелел, едва оружие оказалось на виду у всех. Он ощущал то, что Лоуэлл называл энергетикой.

Что не нравилось Стоуну, предположить было тяжело, но выглядел он явно нерадостно. В кабинете висела тишина настолько звонкая, что, казалось, даже вентиляторов под потолком не было слышно. Что-то происходило у Нокса в голове, но он не мог понять, что это было. Как не мог понять ничего из всего, что делал или говорил Лоуэлл.

Он появился в кабинете, когда настенные часы показали три часа дня. Нокс был удивлен, искренне недоумевая, как могло пройти столько времени с их отъезда из дома Эйзера. Теодор был бледен, как никогда. Уж не Вендиго ли он в коридоре увидал? - подумал Нокс.

Но Лоуэллу было не до шуток. Он снял трясущимися руками трубку и начал набирать какой-то номер. Стоун теперь обратил все свое внимание на него, глядя исподлобья, будто был чем-то недоволен. Первым, что услышал Нокс, было имя Барбары. Лоуэлл приказным тоном сообщил ей, что нужно отправиться к некоему сержанту Вуду, и отправиться немедленно, после чего он поспешно завершил разговор. Обычно плавные, размеренные движения исчезли, оставив вместо себя излишнюю спешку и нервозность.

- Нокс, идемте со мной, - скомандовал Лоуэлл и тут же вновь выскочил из кабинета.

Нокс недоумевающе поглядел на Стоуна, но тот лишь многозначительно поднял брови. Лоуэлл ждал его в маленьком коридоре, очень ярком не только в плане освещения, но и в плане отделки. Светло-голубые обои с темно-синей каймой оклеили стену от плинтуса до потолка, но Ноксу они сразу не приглянулись. Разглядывать окружающее его помещение он не успевал, ибо Лоуэлл слишком быстро передвигался, проведя его сначала на лестницу, затем на второй этаж, через маленький холл и, наконец, через еще один коридор. После такого путешествия на высоких скоростях Нокс не был уверен, что сумеет найти дорогу обратно без своего проводника. На повороте перед ними возникла дверь, точь-в-точь такая же, как десятки других в этом здании, и Лоуэлл без стука отворил ее. Нокс несколько мгновений колебался, но яростный взгляд Теодора заставил его откинуть все сомнения и зайти.

Дверь за ним захлопнулась, и небольшой поток воздуха ударил ему в спину, заставив вздрогнуть. Он зябко поежился и прошел на несколько шагов вперед, ближе к своему проводнику. Кабинет был таким же – абсолютно такое же помещение с такими же вентиляторами, люстрой, рабочим столом и без коврового покрытия. То ли в сообществе не дружили с хорошим интерьером, то ли были слишком жадными для того, чтобы выбрасывать и без того скудные средства на обустройство. А Нокс прекрасно знал, какие незначительные деньги водятся у биологов, натуралистов и ученых.

Немного повертев головой, он увидел, что стол вовсе не один, их целых четыре и все они заняты. Сидевшие за ними члены сообщества теперь повернули головы в сторону Лоуэлла и его спутника и с некоторой враждебностью глядели им прямо в глаза. Ноксу стало не по себе. По своему опыту он знал, что ученые ученым рознь, и не каждый стремится войти в контакт с чужим, но наивно думал, что Лоуэлла подобное отношение не касается. Видимо, он переоценил своего коллегу.

Среди столов возник полицейский, заставив своим видом отвернуться всех. Он был намного ниже очень высокого Лоуэлла и едва доставал ему до плеча, однако вид у него был самый что ни на есть грозный. Самого Лоуэлла это совершенно не пугало, да и могло ли быть иначе? Нокс подумал, что если бы он так часто сталкивался с Вендиго, то и его спектр страхов резко бы уменьшился.

- Сержант Морган, - представился коротышка-полицейский. Он не протянул руки, да если бы и сделал это, то Лоуэлл едва ли стал бы ее жать. – Позволю себе напомнить, что я просил прийти без посторонних.

- Это мой секретарь, - ровным голосом ответил Лоуэлл, спрятав за своей спиной Нокса, чтобы никто на него не глядел. – Ваш предшественник не говорил об особенностях моего общения со стражами порядка?

- Он много чего говорил, - Морган коротко улыбнулся, будто был чем-то доволен. – Но раз уж он был в Сьерра-Неваде с вами, то вполне может сойти за свидетеля.

- Он не присутствовал при основных событиях, сожалею.

- А в чем дело, сержант? – взял на себя смелость говорить Нокс. Ему показалось, что Лоуэлл закатил глаза.

- А дело в том, что из экспедиции не вернулось три человека. Разумеется, это несравнимо с «достижениями» Расмудсена, у того не вернулось тринадцать человек. Неплохое число, да? Никто, конечно, ни вас, ни вашего шефа не обвиняет ни в чем, но есть одна проблема.

- Трупы, - закончил за него Лоуэлл. – Боюсь, что мы не можем их вам привезти. Даже если от них хоть что-то осталось, я не гробовщик, сержант, чтобы возить трупы.

- Эти люди были вашими товарищами…

- Вот именно, что были. А теперь их нет. Я не могу говорить постоянно об этом. Вы, Морган, едва ли меня поймете, вам не приходилось никого хоронить. Но совесть у вас быть должна.

Морган смотрел на Лоуэлла, сощурившись. Немного погодя, он коротко кивнул, снова противно улыбаясь.

- Мы будем говорить с вами позже.

Морган поспешил исчезнуть из кабинета, и все остальные вновь уставились на Лоуэлла и его компаньона. Лоуэлл раздраженно фыркнул и прошел вглубь комнаты, где оказался проход в соседнее помещение. Нокс торопливо последовал за ним, не совсем соображая, к чему его так называемому шефу понадобилось вести его сюда. Он чуть было не врезался в Лоуэлла, который остановился прямо посреди прохода, как вкопанный. Немного задержавшись у входа, тот протолкнул Нокса в кабинет, а сам захлопнул дверь демонстративно громко.

Посреди комнаты стоял небольшой овальный стол с шестью стульями, Лоуэлл выдвинул один из них, но так и не сел. Он отошел к окну, занавешенному точно таким же тюлем как в кабинете Стоуна, да и как, впрочем, во всем доме, двумя пальцами отвел ткань и стал вглядываться в пейзажи за стеклом. Нокс опустился на стул, выдвинутый Лоуэллом, и стал терпеливо ждать. Ему показалось, будто его шеф чем-то крайне разозлен.

- Конечно, он врал, - вдруг заговорил Лоуэлл довольно тихим голосом. Ноксу пришлось напрячь свой не очень острый слух, чтобы разобрать каждое слово. – Морган уверен, что наши друзья погибли от моих рук. Он не верит ни в Вендиго, ни во что бы то ни было еще. Только доказательств у него нет, поэтому и привлечь к ответственности меня он не может.

- А что вы говорили про тела? Сержант хочет, чтобы мы привезли их сюда?

- Нет, не сержант. Впрочем, не важно. Главное, что меня хотят отправить за тем, чего наверняка в лесу больше нет. Мало ли охотников до гнилой плоти?

- Я могу что-то сделать? – Нокс нахмурился.

- Да, ваша задача – держать Ханса и Стоуна в курсе дела. Я имею в виду, сообщать о шагах сержанта Моргана, пока я буду в отъезде. Если ситуация станет критической, что едва ли произойдет, вы напишите мне телеграмму. Я буду на связи.

- Я понял, - пробормотал задумчиво Нокс, отвернувшись от окна и слепящего света в нем. – Зачем мы сюда приехали?

- Я хотел, чтобы вы видели, с чем вам предстоит работать. Запомнили это оружие? Я хочу, чтобы вы больше не сомневались во мне.

- Я не…

- Оставьте! – с раздражением махнул Лоуэлл. – Вы не могли с самого начала поверить в Вендиго, вы и сейчас можете не верить, может, я вас не убедил. Но вы видели оружие, видели сержанта. Пока я буду отвозить клинок, за мной наверняка будут следить. Это уже не в первый раз. Но вы не должны ничего предпринимать, это я буду действовать. Я оставлю вас сейчас Стоуну, он проинструктирует вас на будущие дни, а пока отправлюсь домой. Мне нужно кое-что уладить, узнать, как прошла встреча Ханса с доктором, и попасть на ужин. Последнее важно еще потому, что я нечасто бываю на нем, когда собирается почти вся наша компания. Они уже давно меня раскусили, и если я не появляюсь на ужине, значит, я что-то задумал, либо уже осуществляю задуманное. А мне необходимо, чтобы о моем отъезде не знал никто, кроме вас и Стоуна. Никто больше. Поняли?

- Да, сэр.

- Ждите здесь, Годдард сейчас придет.

Лоуэлл удалился из кабинета с непроницаемым лицом. Что его так встревожило? Казалось, будто он только и ищет повода вернуться в Сьерра-Неваду, но в то же время в штыки воспринимает предложение ехать за погибшими. Если теперь чувства ему не удавалось скрывать, то причины своего поведения он тщательно запрятал. Провожаемый весьма недружелюбными взглядами Лоуэлл покинул дом и пешком отправился вниз по улице.

Дом Эйзера встречал его тишиной. Лампочка, скрытая от глаз плафоном, потрескивала и еле заметно мигала, светя то ярче, то тусклей. Конечно, так рано его никто не ждал, но и он сам не ждал такой тишины. Прежде живой дом теперь еле дышал пылью.

Лоуэлл неспешно поднялся по ступенькам, приотворил противно скрипящую дверь и зашел в комнату, которую так и не прибрал с момента приезда. Он уселся на край дивана, выдвинул из-под него чемодан, кожа на ручках которого местами сильно потрескалась, и начал шарить в вещах. Отыскав почти на самом дне кучку писем, скрепленных бечевкой, он принялся развязывать тугой узел. Следующий час он вновь посвятил воспоминаниям, которые отнюдь не были хорошими.

К ужину никто не стал его звать. Лоуэлл даже и не заметил, как снаружи потемнело, а часы пробили семь вечера. Но он и не был удивлен. Он так тихо зашел в дом, что наверняка Картер посчитал, будто его нет. По существу, так оно и было, ведь все это время Лоуэлл отсутствовал, бродя в дебрях подсознания, а тело ничего не значило в такие моменты.

Он неторопливо поднялся, оставил письма и конверты валяться на полу, на диване, в чемодане, и побрел в коридор. Только ступеньки выдавали своим скрипом его присутствие, но никто так и не услышал ни единого звука – в столовой было достаточно шумно. Лоуэлл появился на пороге, словно приведение, чем немало напугал некоторых присутствующих. Среди ужинавших он заметил Барбару, лечащего врача Эйзера и даже Стоуна. Не было только Нокса, что Лоуэлла насторожило. Он ясно помнил, что оставлял его на попечение именно Стоуну, а не кому-то еще. Лоуэлл прошел к свободному месту, которое было, к удивлению, накрыто, и опустился на стул. Мертвенная бледность его лица только подтверждала, что он превратился в приведение. Оставалось лишь надеяться, что это продлится недолго.

Лоуэлл ничего не ел, не притронулся к питью и не открывал рта. Каждую минуту кто-то настороженно глядел на него, опасаясь, что он повредился умом. Но он оставался лишь пассивен и не более. Эйзер выглядел куда свежей, видимо, этот эффект имел место быть из-за того, что он все же разрешил себя побрить. Но с каждой минутой ужина Лоуэлл убеждался, что Эйзер сам по себе стал немного более живым. Он становился человеком. Однако Мадлен сидела вовсе не с ним и даже не напротив, а примостилась рядом с Барбарой и Стоуном в противоположном конце стола. Лоуэлл напряженным взглядом наблюдал за каждым ее жестом, но сама Мадлен так и не посмотрела на него. Взяв со стола стакан холодной воды, он молча поднялся и вышел из столовой. Его уход был мало кем замечен.

Лоуэлл так и не нашел в себе силы убрать все письма обратно и оставил их валяться по всей комнате. Он устало рухнул на кровать и лежал, сцепив пальцы на животе и глядя в белый потолок. В таком состоянии он пробыл до поздней ночи, пока входная дверь не хлопнула. Он не без труда заставил себя подняться и выйти на лестницу, но пока это сделал, вновь прибывший успел исчезнуть с порога. Тогда Лоуэлл, подождав несколько минут в дверях своей комнаты, отправился к обители Нокса, но вскоре обнаружил, что она заперта на ключ. Лишь голоса, доносившиеся с верхнего этажа, заставили его продолжить свои поиски, вместо того, чтобы возвращаться к себе.

Дверь кабинета Эйзера была приоткрыта, как это было всегда. Из щели доносился голос. Голос, который Лоуэлл тут же узнал, но никак не ожидал здесь услышать. Он встал у дверного проема и заглянул внутрь кабинета, оставаясь незамеченным. Иммса видеть он не мог, судя по голосу, тот стоял где-то у противоположной стены. Зато прекрасно видел Эйзера и, к своему величайшему облегчению, Мадлен. Она стояла, воинственно скрестив руки на груди и сверкая глазами. Пожалуй, без ее присутствия дом был бы вял и казался безжизненным.

Но вид Эйзера не вселял надежды. Куда делся тот Ханс, что был на ужине в столовой? Он стоял во весь свой высокий рост в том самом халате, который надевал в случае своего плохого настроения, а из-под него торчал стоячий воротник его рубашки. Лоуэлл заметил трость, на которую он навалился всем весом, положив на нее обе руки, только когда повернулся в ту же сторону, куда смотрела Мадлен. Теперь Лоуэлл не сомневался относительно местонахождения Иммса, как не сомневался, что ему здесь едва ли рады.

- Я не хочу, чтобы ты появлялся в этом доме без надобности, - голос Эйзера звучал на удивление спокойно и ровно, хоть он и хрипел. Тем не менее, Лоуэлл улавливал едва уловимые нотки волнения и, вместе с тем, раздражения, так свойственного Эйзеру.

- Я же сказал, я пришел сюда не просто так, - простонал Иммс.

- Я не звал тебя.

Эйзер повернулся к двери спиной и прошел, опираясь на трость, к Мадлен. Остановившись рядом с ней, он легонько дотронулся костяшками пальцев до ее щеки, а затем повернулся к Иммсу. В его глазах пылала плохо скрываемая ярость.

- Я не собираюсь, - процедил он сквозь сжатые зубы, - вспоминать прошлое. И возвращаться туда тоже не стану.

- Но Морган требует… - заикнулся, было Иммс, но тут же был прерван нетерпеливым жестом.

- Мне плевать, что он там требует. Если ему неймется, пусть отправляется туда сам.

Лоуэлл понял, что сержант решил найти другой способ заставить его вернуться за погибшими товарищами в Сьерра-Неваду. Он уже наперед знал, что так это дело не останется. Чувствуя, как обстановка начинает накаляться, Лоуэлл толкнул дверь и медленно вошел в кабинет, будто желая произвести наибольший эффект. Ни Мадлен, ни Эйзер не были удивлены его появлению, чего нельзя было сказать об Иммсе. Он порывался что-то сказать, быть может, поприветствовать его, но в итоге так и не произнес ни слова.

- Я, как всегда пропустил, все самое интересное, - произнес Лоуэлл. – Что там требует твой чертов Морган?

- Он хочет, чтобы мы вернулись в Сьерра-Неваду… за телами погибших, - выдавливая из себя каждое слово, ответил Иммс.

- От тел погибших ничего не осталось, кроме костей. В лесу есть охотники до разлагающейся плоти. Вернувшись туда, мы только схороним себя самих. Я уже говорил ему об этом сегодня, если он считает, что меня можно сломать – он сильно ошибается.

- Я говорил ему то же самое, но он не стал даже слушать.

- Знаешь, что бы я сделал, будь на твоем месте? Предоставил бы Моргана самому себе. Пусть он сам бесится со своими требованиями, но ради него никто не станет возвращаться. Я бы не стал даже разговаривать с ним. Но ты здесь, а это значит лишь одно – ты хочешь поскорей от нас всех избавиться.

Иммс продолжал молчать, его нижняя губа дрожала. Лоуэлл знал, что ему нечего сказать лишь потому, что сказанное – чистая правда. Пусть Иммс и не признается, но настоящее положение дел он прекрасно знает.

- У тебя все? – осведомился Лоуэлл, подняв брови.

Иммс сжал губы. Потоптавшись на месте, он, наконец, коротко кивнул и прошествовал мимо Лоуэлла в приоткрытую дверь. Теодор не услышал его шагов: ковер поглощал всякие звуки. Эйзер тяжело опустился на диван и уронил голову на руки. В мозгу у Лоуэлла заговорил призрачный голос доктора, который уверял, что боли у Ханса пройдут быстро. Теперь он сомневался в его словах.

Мадлен взяла со стола конверт, который наверняка был продуктом городского почтамта, и отдала Лоуэллу в руки без лишних предисловий. Она задержалась взглядом на конверте, а затем прошествовала к сжавшему гудящую голову руками Эйзеру. Она мягко опустилась рядом с ним, положила руки ему на плечи и поцеловала его в висок, что-то шепнув ему на ухо. Когда она подняла голову, Лоуэлл встретился взглядом с ее изумрудного цвета глазами.

- Когда его прислали? – спросил он.

- В обед приходил Нокс. Он не стал подниматься, а Картер не сказал, что ты дома, и он отдал письмо мне.

Уголки губ Лоуэлла опустились вниз. Он присел на кресло с продавленным сидением и осторожно вскрыл конверт. Письмо было написано перьевой ручкой каллиграфическим почерком, в котором особенно выделялась буква «а» - приплюснутая, почти что эллипс, закорючка с еле заметным хвостиком. Лоуэлл развернул объемное письмо и принялся водить по строчкам пальцем, немного щурясь.

«Это самый вопиющий случай из всех, что мне приходилось наблюдать» - начиналось письмо без всяких приветствий. «О том, что Морган требует возвращаться за погибшими – это я слышал, и это возмущает меня не меньше. Но на излишние сентенции времени у меня нет. Ты наверняка должен помнить здешнего торговца по имени Томас Грегсон. Продает всякие побрякушки, которые ему толкают эти доморощенные охотники за всякой дребеденью. Я слишком хорошо помню все твои находки и те потери, которые сопутствовали путешествиям, и должен сказать, что тот мусор, который эти охотнички приносят, в подметки им не годится. А между тем Грегсон решил переплюнуть всех и вся и выкинул такой фокус, что даже комиссар присвистнул. Он, конечно, ни во что не верит, но я решил все же сообщить тебе, потому что после этого события в городе творится невесть что.

Дело в том, что Грегсон в начале недели обзавелся еще одним экземпляром, который не пошел на продажу, хотя кое-кто уже рвется приобрести его. Я не знаю, как он все это добыл, но теперь у него на двери висит череп и накидка твоего друга-демона. Я имею в виду Вендиго. Так он зовется? Впрочем, не важно. Я с уверенностью говорю о том, что это именно его череп и накидка и ничьи больше, потому что прекрасно помню, как ты однажды показывал мне это отвратительное чудовище. Помнишь, это было неподалеку от твоей хижины у подножия гор? Еще когда мы отправлялись на поиски Мориссона. Такое не забывается, сам знаешь, так что я абсолютно уверен, что не обознался. И это, поверь, еще полбеды.

На ночь Грегсон все это снимает, боится, видимо, что украдут. Самое интересное, что он так прячет, что не найдешь. Нет, я не искал, искал кое-кто другой. Не знаю, насколько это правдиво, но соседствующие с Грегсоном торговцы говорят, что очень многие приходят к его лавке, чтобы «прикоснуться к легенде». Короче говоря, череп перехватало приличное количество человек.

Но неделя уже завершается, сегодня воскресение, а за эти почти семь дней уже нашли мертвыми одиннадцать человек. И все они, как утверждают торговцы, дотрагивались до черепа. Само по себе то, что столько убитых за такой короткий срок – это нонсенс для нашего города, у нас-то и тюрьма небольшая – неоткуда браться уголовникам. А тут такое творится. Мало того, у всех них практически одинаковые раны, причем, смертельные. Трупы находили неподалеку от железнодорожной станции, там, где этот мотель для приезжих. Именно городской, не доезжая до товарной площади. В песке, в пустыне – только там и нигде больше.

Я никогда не думал, что напишу тебе подобное, но после всех твоих рассказов и после того, как ты мне все это показывал – реальное, не мифическое – я поверил. Я считаю, что это твой демон. Вендиго. Ты ведь оказался прав, они куда цивилизованней, чем мы думаем, это не тупые монстры, глотающие людей. И, похоже, они здорово злятся на то, что Грегсон вытворил с их погибшим сородичем. Верней, что он украл то, что ему совсем не принадлежит.

Конечно, комиссар послал меня куда подальше с моими легендами, Вендиго и всем остальным. Но так просто дело не разрешишь, а ордер на обыск дома Грегсона я не получу – нет оснований. Можно их, конечно, и найти, но пока я буду их искать, умрут люди. Мне нужна твоя помощь, просто необходима, иначе я лишусь работы, а город просто перемрет. Сейчас я в Сиэтле, как ты уже понял, но уже послезавтра отправлюсь обратно в Калифорнию. Надеюсь, ты составишь мне компанию.

И еще одно, что мне предстоит решить самому. Один местный журналист решил немного подзаработать и написал статью со своей фотографией на фоне черепа. Представляешь, что сейчас происходит в городе? Да что там, ты же все и так видишь. Таких идиотов я еще не встречал. Но это уже моя проблема. Я жду тебя в придорожном кафе, хочу поговорить без формальностей. Приезжай, как только сможешь».

Лоуэлл перечитал письмо еще раз, после чего небрежно свернул его и сунул обратно в конверт. Немного помедлив, он все-таки решил забрать конверт с собой. Он прекрасно осознавал, что ему в любом случае придется вернуться в город. Но ему казалось, что эта поездка ничем хорошим не закончится.

- Что там? – прервала его размышления Мадлен.

- Мне надо будет уехать ненадолго, - рассеянно бросил Лоуэлл.

- Не говори только, что решил пойти у Моргана на поводу!

- Нет, это другое. Это другое.

Не говоря больше ни слова, Лоуэлл вскочил с кресла и бросился к двери. На улице было довольно темно и прохладно, но он вышел в чем был. Немного сориентировавшись, он припустил рысцой по тротуару в сторону штаб-квартиры сообщества. Машина так и осталась не у дел.

 

 

ГЛАВА 17.

Приморское солнце сменилось пустынным, неприятно обжившим кожу лица. Казалось, ничего здесь и не менялось, но Нокс знал, почему калифорнийский предгорный городок виделся ему пустым и недружелюбным. Как только Лоуэлл пропал со всех радаров, дом Эйзеров будто превратился в склеп, а подножье Сьерра-Невады в мертвый каньон. Так чувствовал сам Нокс, который не видел ничего привлекательного в этих местах. Но он понимал, что просто не умеет искать, как это умел Теодор.

Нокс остановился прямо посреди грунтовой дороги, прикрыв лицо от солнца ладонью, и разглядывал видневшуюся вдали товарную площадь. Он шел пешком от самого города с огромным рюкзаком за спиной, и Лоуэлл, который умудрялся проходить каждый божий день километры и при этом оставаться бодрым, казался ему каким-то небожителем.

Но Нокс не собирался отступать. Он глубоко ушел в свои мысли, глядя на пыльную дорогу, и с трудом вернулся к действительности, когда ему посигналил автомобиль, которому он мешал ехать дальше. Нокс поспешил сойти с дороги и напоследок поймал взгляд водителя, полный неодобрения.

О том, что Лоуэлл уже прибыл на товарную площадь, он догадался, увидев у одного из стареньких трактирчиков багги. Машина была вся в пыли, отчего уже не выглядела так презентабельно, как в первый раз. Нокс, приодевшись, словно техасский рейнджер, нашел себе укромное местечко под тенью зонта в кафе. Заведение расположилось аккурат напротив трактира, и он мог спокойно ждать появления Лоуэлла.

Он прекрасно помнил, как клятвенно пообещал, что ни при каких обстоятельствах не покинет Сиэтл в отсутствие Теодора. Обещал, что будет следить за корреспонденцией и в конце недели напишет о новостях. Но появление Моргана переубедило Нокса, и он решил, что последует за своим проводником. Он остро чувствовал, что поездка Лоуэлла может кончиться плачевно, пусть и сам Теодор уверял, будто не вернется в Сьерра-Неваду. О своих предчувствиях Нокс тут же сообщил Стоуну, который признался, что и сам хотел провернуть ту же аферу: проследить за Лоуэллом на случай непредвиденных казусов. В итоге они сошлись во мнении, что Нокс подойдет на роль «шпиона-разведчика».

Задача Нокса была крайне тяжелой, ибо ему нельзя было попадаться на глаза Лоуэллу. Стоун взял на себя возню с корреспонденцией и обязанность следить за Эйзером и всем происходящим в его доме. Барбара взялась делать заметки, чтобы в конце недели уже написать письмо. Нокс же должен был стать тенью Лоуэлла как в прямом, так и переносном значении. Никто по-прежнему не знал, что же заставило последнего так резко сорваться с места и позабыть о своем плане незаметного отъезда. Оружие он все же забрал, но чтобы доставить его обратно, надо было совершить восхождение к озерам Сьерра-Невады – ведь там находка и была изначально. Нокс в который раз понял, что Лоуэлл вновь что-то скрывает.

Теодор появился в дверях трактира так незаметно, что Нокс чуть не прохлопал все ушами. Он закинул на соседнее сидение багги какой-то сверток, в котором, как подумал Нокс, было то самое оружие, и стоял, ожидая, когда кто-то выйдет из дверей. Вскоре на пороге появился полноватый, низкого роста человек с приятными чертами лица, и Лоуэлл сказал ему, что отправляется обратно в город. Тот лишь пожелал ему удачи и остался стоять, где стоял, провожая взглядом товарища. Нокс поднялся с места, лишь когда багги скрылся за столбом пыли.

Лоуэлл, конечно, не догадывался, что за ним увязался хвост. Он едва ли мог о чем-либо думать, кроме письма. Он медленно ехал по дороге и периодически бросал взгляд в сторону клонящегося к горизонту солнца. До заката оставались считанные часы. Город оказался в поле зрения не скоро, но на середине пути Лоуэлл резко свернул с дороги, поднимая волну песка и камней, и вжал педаль в пол. Небольшая ферма – символ его странного детства, которое нельзя было назвать ни хорошим, ни плохим – теперь состояла из побитого пустынными ветрами дома, небольшой опустевшей давно конюшни и облупившегося заборчика.

Когда-то Лоуэлл стоял за этим заборчиком, подставив лицо под теплые струи ночного воздуха, и глядел, как вереница машин едет на товарную площадь. Как в этих машинах, размахивая ружьями и радостно перекликаясь, сидели молодые охотники, собравшиеся «бить зверя, сошедшего с вершин Сьерра-Невады». И как через несколько дней грузовик вез их бездыханные тела обратно в город. Теодор знал, что никаких «зверей сошедших» в пустыне не было, но как он мог объяснить бестолковым охотникам, что тот, за кем они гнались, неуловим? Лоуэлл не любил этот дом, ибо всякий приезд сюда заканчивался плохими воспоминаниями.

Он оставил багги невдалеке от полузатоптанной зверями дорожки и ступил на землю своего детства. Перед домом торчала редкая растительность, которую и травой нельзя было назвать. Забор кое-где совсем окосел, конюшня выглядела, как разбитый улей на заброшенной пасеке. Дом стоял прямо, но краска с досок почти отлупилась, да и сами доски начали местами гнить. Входная дверь была плотно затворена и, когда Лоуэлл резко рванул ее на себя, еле удержалась на петлях.

В доме песка было не меньше, чем на дороге. Окна сильно облезли, и между рамами целыми маленькими барханами лежал песок. Занавесок здесь не было, только в гостиной оставалась кое-какая мебель, да в кухне старая побитая утварь. Дом опустел и задохнулся в пыли.

В гостиной бегали мелкие грызуны, встревоженные стуком подошв его ботинок. Лоуэлл неторопливо прошелся по всему дому, по привычке касаясь стен, перил, мебели. На пальцах оставался слой пыли. Забирать, по существу, из дома было больше нечего. Все книги, многочисленные фотографии в рамках, мелкие трофеи и дурацкие сувениры с товарной площади перекочевали в дом Эйзеров еще задолго до восхождения на Сьерра-Неваду.

Но Лоуэлл чувствовал острую необходимость побывать в этом доме, как он считал, в последний раз. Он зашел в свою комнату, к которой так долго привыкал в детстве: люстра давно разбилась, кровати, на которой он любил прыгать, больше не было. Комната была уже не та, и Лоуэлл поспешил ее покинуть. Единственным местом, которое не пострадало от отсутствия мебели и прочих атрибутов, был кабинет Эйзера-старшего. От стен здесь веяло таким же холодом, как от самого старика, когда он был еще в своем уме. По спине у Теодора пробежали мурашки.

Лоуэлл не мог сказать точно, сколько пробыл в доме, но когда он вышел, солнечный диск уже коснулся линии горизонта. Немного помешкав, Теодор взял с сидения сверток и отнес его в дом, уложив на продавленный диван. Больше задерживаться здесь он не стал.

Добрался он до города почти в сумерки. Придорожные кафе и пабы уже светились огнями в окнах и над дверьми, а на улицу повылезали веселые компании. Лоуэлл отыскал у въезда в городок укромное местечко для багги и продолжил свой путь пешком. Хоть пыль и не мешала больше ему дышать, он все же не стал снимать с лица платок, а только повыше подтянул его.

Место назначения он отыскал быстро: около лавки Грегсона собралась большая толпа. У входа в его дом висели фонари, отчего маленький пятак превратился в одно светлое пятно. Лоуэлл поглядывал на солнце, скрывшееся уже наполовину, и не спеша шел к лавке. На его приход никто не обратил внимания, как и сам Теодор не обращал внимания на остальных. Длинный череп на двери моментально приковал к себе его взгляд. Под ним свободно развевалась на вечернем ветерке накидка из узорчатой ткани, и перед мысленным взором Лоуэлла всплыл труп в пещере Сьерра-Невады.

Грегсон, мужчина уже немолодой, совсем не красивый и немного полноватый, начал сворачиваться, когда город накрыла темнота. Над пустыней взошел серебряный месяц, повеяло холодным ветерком. Покупатели, да и простые прохожие, зашедшие поглазеть на необычную находку, неохотно расходились, все еще задерживаясь напротив двери хозяина лавки. Грегсон насилу разогнал их всех обещанием, что «к завтрашнему утру череп никуда не убежит». Лоуэлл злорадно улыбнулся, подозревая, что сегодняшней ночью из лавки исчезнет не только череп с накидкой.

Грегсон заметил его не сразу, но и после никак не обратил на него должного внимания. Перенеся все свое добро в дом, он принялся снимать череп с накидкой с двери, и Лоуэлл вспомнил теперь уже похожую сувенирную лавку в Сиэтле, где такой же умник решил развлечь публику останками Вендиго. Он только не мог вспомнить, чем эта история закончилась. Из воспоминаний в реальность его вернул стук двери: Грегсон уже свернул всю лавку и закрылся на ночь.

На первый стук ему никто не открыл. Лоуэлл подозревал, что Грегсон не станет открывать, но был по природе совей слишком упрям, чтобы уйти ни с чем. Он постучал еще несколько раз, прежде чем торговец с недовольной миной отворил дверь. Мужчина хотел, было, возмутиться, но Лоуэлл не дал ему этого сделать, силой запихнув в дом и зайдя следом.

Грегсон опешил. Маска уверенности сползла с его лица, когда Лоуэлл достал из кобуры на поясе револьвер. Неизвестно было, что ему хотелось в этот момент больше всего: бежать или звать на помощь. Лоуэлл сразу же предупредил, что лишние крики могут сослужить ему плохую службу.

- Где ты взял череп и накидку? – спросил Лоуэлл, не опуская оружия.

- Там же, где и все остальное, - дрожащим голосом ответил Грегсон, вжавшись в шероховатую стену.

- Ты знаешь, что в городе произошло уже одиннадцать смертей?

Грегсон утвердительно закивал.

- Ну конечно! Торгаши в этом городе всегда узнавали все раньше остальных. Откуда ты достал череп и накидку? Не сам ли лез за ними на Сьерра-Неваду?

- Я купил их. У полицейского.

Лоуэлл отступил на шаг. В его голове одна за другой рождались мысли, но он не знал, внимать ли внутреннему голосу или нет. Он и раньше подозревал, что все это не так просто, но никак не думал, что цепочка последних событий приведет его к одной простой мысли: от него хотят избавиться.

Лоуэллом овладела ярость. Он схватил Грегсона за грудки и прошипел на ухо:

- Забирай вещички, сейчас ты будешь их возвращать!

Но Грегсон не спешил ничего предпринимать. Он круглыми, как блюдца, глазами смотрел на Лоуэлла и не двигался. Теодор начинал беситься еще больше: то ли торговец был слишком упрям, то ли слишком туп. Ему ничего не оставалось делать, как только замахнуться на него, но ударить Грегсона так и не удалось – тот бросился в соседнюю комнату, видимо сообразив, что его ждет. Вернулся он через минуту, прижимая к груди злосчастный череп, обернутый в накидку. Лоуэлл схватил его теперь уже за шкирку и поволок на выход. Он все еще пытался побороть волну гнева, но сопротивляться своим чувствам становилось все сложней.

Никто не обратил внимания ни на Лоуэлла, ни на ссутулившегося Грегсона. Последнего, скорей всего, попросту не узнали, как и не сообразили, что он несет в руках. Дойдя до въезда со стороны площади, Лоуэлл проверил, на месте ли багги, и уже свободно смог схватить Грегсона и поволочь в пустыню. Путь им освещал только ручной фонарь, который додумался захватить Лоуэлл, но Грегсон все равно спотыкался каждые десять шагов. У Теодора сложилось впечатление, что он делает это нарочно, чтобы попытаться сбежать.

Когда они отошли на приличное расстояние от города, со стороны которого видны были только огоньки в окнах домов, торговец попытался вырваться, но с этим у него ничего не вышло. Невдалеке посреди песчаных барханов зияла темная дыра, на деле оказавшаяся неглубоким ущельем. При его виде торговец запаниковал еще больше, но Лоуэлл уже не думал ни о чем. Он видел только серебряный серп в небе и желтые огоньки по ту сторону ущелья.

Грегсону удалось вырваться, едва они достигли края ущелья. Когда Лоуэлл отвлекся на желтые огни, торговец резко затормозил и ногой поднял целую волну песка. Пока Теодор отплевывался, Грегсон припустил вдоль обрыва прочь от него, но вовсе не в сторону городка. Лоуэлл не спешил бежать следом, завороженно глядя вслед бегущему.

Фигура того становилась все меньше и почти уже скрылась во тьме, когда что-то выползло из обрыва и своей длинной, как показалось Лоуэллу, рукой схватило Грегсона за лодыжку. Торговец с громким криком рухнул на песок и стал отчаянно грести руками, пытаясь зацепиться хоть за что-то, но хвататься было решительно не за что. Тощая фигура наполовину вылезла из ущелья и потянула Грегсона на себя. Еще мгновение, и они оба скрылись в дыре обрыва под душераздирающие крики торговца. Череп так и остался лежать на песке, придавив собой накидку, концы которой трепетали на легком ветерке.

Крик еще долго стоял в ушах у Лоуэлла. Его первой мыслью была мысль о бегстве, но он тут же вспомнил, чем закончилось его давнее приключение ночью через мост. Он видел в ущелье несколько пар желтых огней. Они были и за его спиной, но с городскими огнями ничего общего не имели.

Лоуэлл начал медленно отходить от ущелья, чувствуя, как ветер дышит ему в спину. Сделав еще несколько шагов, он врезался в кого-то и, резко обернувшись, увидел в свете фонаря лицо Рея. Он похудел еще сильней, совсем зарос и перепачкался в грязи и крови, но все же его можно было узнать. В желудке у Лоуэлла стало гореть, и в пальцах заиграли иголочки. Он не успел ничего предпринять, как Рей с рычанием бросился на него. Руки пытались добраться до шеи Теодора, но он смог отбиться, и Рей всем телом повалился на него. Лоуэлл чувствовал щекой холодный песок, который начинал больно врезаться в кожу, когда напавший стал давить на его голову со всей силы. Боль мучила его, и он попытался отбиться, но понимал, что уступает Рею в физической силе.

Борьба оказалась очень короткой: когда Рей занес над головой кулак, чтобы раскроить Лоуэллу череп, раздался выстрел. Пуля пробила ему голову, и чудовище, некогда бывшее мальчишкой, рухнуло на Лоуэлла, придавив его своим весом. Теодор не мог избавиться от чувства, что его мозг вот-вот разорвет от притока крови, и он попытался сбросить с себя труп, но руки его уже не слушались. Он обессиленно уронил голову на песок и закрыл глаза.

Вскоре его лицо озарилось светом фонаря, а затем тяжесть тела Рея исчезла. Лоуэлл распахнул глаза и увидел над собой Нокса собственной персоной. Он выглядел крайне напуганным, но все же держался мужественно. Натуралист, не дожидаясь действий со стороны Лоуэлла, схватил его за грудки и потянул на себя: Теодор не сразу почувствовал опору под ногами и чуть было не рухнул обратно.

- Какого черта вы здесь делаете, Нокс? – пробормотал Лоуэлл. Нокс все еще не отпускал его.

- Помогаю вам, сэр. Не думаете же вы, что я могу бросить вас в такой трудный момент.

- Вы сумасшедший!

Лоуэлл резко застыл, завидев над плечом Нокса две желтые точки. Они были столь близко, что до них можно было дотянуться. Лоуэлл слышал чей-то шепот на знакомом ему языке, на котором не говорили люди, и был уверен, что и Нокс его тоже слышал. Будто бы опомнившись, Теодор отпихнул от себя натуралиста и сам отскочил на несколько шагов. Точки моментально исчезли. За спиной послышался шорох, и ледяной острый металл врезался Лоуэллу в спину.

Он рухнул лицом на песок. Пробитое легкое стремительно наполняла горячая жидкость, и кровь подступала к горлу. Лоуэлл зашелся в кашле. Все тело пронзила обжигающая боль, он попытался подняться, но сил уже совсем не было. Рука демона рывком подняла его на ноги и сдавила ему горло, пытаясь задушить. Теодор, что было сил, ударил напавшего локтем в ребра, хоть и знал, что это не поможет, и попытался стряхнуть его с себя. Демон не отступил и когтями второй руки впился в грудь Лоуэллу, пробираясь между ребер к сердцу. Теодор, стиснув зубы, зарычал и ударил тяжелой подошвой ботинка демону в ногу, и они оба повалились на песок и покатились в сторону обрыва. Лоуэлл так и не смог больше увидеть лица Нокса.

Нокса никогда еще не охватывала такая паника. Он бросился вслед за Лоуэллом и демоном и еле успел затормозить перед самым обрывом, чуть не упав в ущелье. Он улегся на песок и принялся светить фонарем, пытаясь отыскать хоть кого-то, но кроме песка и камней ничего не видел. Он понимал, что ему необходимо спуститься вниз, иначе он не найдет Лоуэлла, и принялся искать спуск. Но вблизи никаких пологих троп не было, и Нокс бегом пустился вдоль линии обрыва.

Он пробежал приличное расстояние, прежде чем отыскал более-менее приемлемый спуск, и все же едва не сломал себе шею, пока шел вниз. Нокс видел огни чьих-то глаз, слышал приглушенный вой, путался в колючих зарослях, но ни на секунду не останавливался, сжимая в одной руке револьвер, а в другой фонарь. Когда он добрался до места, где, по его мнению, упали Лоуэлл и демон, никаких тел он не обнаружил. Нокс продолжил путь рысцой и светил во все стороны узкого ущелья, но, кроме разбегающихся от яркого света зверей, ничего не попадалось. Не нашел он Лоуэлла, даже угодив в тупик. Не жалея бешено бьющегося сердца, подгоняемый страхом Нокс бросился обратно, будучи уверен, что пропустил нужное место.

Поиски не увенчались успехом. Нокс исходил ущелье от спуска до тупика несколько раз, но ни Лоуэлла, ни демона не отыскал. Чувствуя, что силы его покидают, Нокс принял решение подниматься обратно. Он прошел по краю обрыва несколько раз, и единственной его находкой были череп и накидка ужасного существа, что утащило Лоуэлла. Нокс рухнул рядом с вещами на колени и сжался в комочек, чувствуя, как горячие слезы обжигают глаза. Он остался рыдать в пустыне, не заботясь о том, что может случиться с ним самим за эту ночь. Он не хотел возвращаться.

 

 

Эпилог

В доме Эйзеров был траур. Никто не мог заставить себя говорить, да это и не было нужно. Нокс остался сидеть один в столовой, пока остальные собирали свои вещи. Эйзер не показывался с самого утра того дня, когда Нокс вернулся в дом. Стоун не сдержал обещания и так и не приехал, и Нокса мог поддержать один лишь Картер, чье сочувствие ему совсем не было нужно. В доме стояла гробовая тишина.

Нокс не понимал, как сумел вернуться в город. Он был совершенно уверен, что выбраться ему не удастся, он видел желтые огни везде, куда только ни смотрел. Он не мог поверить, что демоны отпустили его. Лоуэлл принес себя в жертву, но Нокс знал, что жертва эта была совершенно напрасна. Из экспедиции не вернулись четверо, и только тела Лоуэлла никто не нашел. Полицейские сочувствовали Ноксу, как могли, но ему едва удалось заставить их отправиться на поиски. Так, он пробыл в пустыне четыре дня, почти ничего не взяв в рот и обходясь только водой, но тело так и сгинуло вместе с демонами. Вендиго больше не возвращался в пустыню.

Нокс вернулся в Сиэтл опустошенным. Он по-прежнему не хотел ни есть, ни пить, ни спать, ни существовать вообще. Пусть для него Лоуэлл и был не больше, чем проводником, но Нокс все же не мог смириться. Для него потеря человека была равносильна потере своей собственной конечности: пусть жить и можно, а боль и чувство острого недостатка не проходят. Во всем доме ни единый человек не обратил внимания на его страдания, кроме Барбары и Катера, которые хоть как-то пытались его поддержать, носясь с ним, словно с маленьким ребенком. Барбара утешала его, а у нее самой тряслись руки, хоть она и пыталась скрыть это. Нокс не желал ничего слышать и лишь твердил, что «еще ничего не кончено». Возможно, так оно и было, но каждый в этом доме знал, что если Лоуэлл и не погиб, то наверняка его постигла та же участь, что и Рея и следопыта Расмудсена Улу.

То был последний день, когда Нокс оставался в доме Эйзеров. Его поезд отбывал поздним вечером, и он был последним, кто покидал дом. Эйзер оставался совершенно один, если не считать Картера и остальной прислуги. Мориссон уезжал обратно в Калифорнию. По природе своей крайне недружелюбный, он попросил избавить себя от всяческих прощаний. Провожала на станцию его только Барбара – единственный человек, которого он хотел видеть рядом с собой до конца. Стоун больше не появился в доме, решив, что устроит траур в штаб-квартире сообщества. Его горе разделил лишь Расмудсен, который признался, что всегда воспринимал Теодора и его воспитанников, как своих детей. Мадлен, как желал Лоуэлл, не осталась рядом с Эйзером. Она попросту не могла этого сделать. Робину и Барбаре, как единственным наследникам Лоуэлла, оставалось только возвращаться вслед за Мориссоном в Калифорнию. Пусть Нокс и не желал верить, что Теодор все-таки погиб, закон не действовал, руководствуясь чувствами людей.

И только тогда Нокс понял, что Лоуэлл – это маленький центр вселенной, который объединял всех этих людей вокруг себя. Только благодаря ему они все держались друг за друга, любили друг друга и ненавидели, поддерживали и втаптывали в грязь. Только из-за него все они существовали, словно маленькая, немного разрозненная, но все же семья. Нокс жалел, что не смог стать ее частью. С уходом Лоуэлла семья развалилась, разорвались те невидимые ниточки, которые связывали их. Лоуэлл сам порвал их, порвал своей собственной рукой. Нокс покидал дом Эйзера, так больше ни разу и не увидев хозяина. Он мог догадываться, что с ним происходило, но видеть его мучения было выше его сил: Ноксу хватало своих собственных.

На платформу Нокса провожали Барбара и Робб. Они были единственными, кто надеялся, что им все еще случиться увидеться. Нокс был тронут. Эти два человека, пусть они уже и не были детьми, представлялись ему маленькими копиями Теодора Лоуэлла, и он хотел сохранить в своей памяти эти образы. Их прощальный разговор был коротким и, в сущности, бесцельным, пустым. Но как бы там ни было, а для Нокса этот разговор представлял великую ценность, единственное, что он мог оставить для себя от Лоуэлла. Когда раздался свист, возвестивший о начале посадки, Нокс поспешил распрощаться с Барбарой и Роббом, чувствуя, что вот-вот снова разрыдается, и запрыгнул в вагон. Ему предстояла долгая поездка в компании веселых музыкантов-любителей.

Нокс не понимал, что его так потянуло выйти, но на промежуточной станции, остановка на которой длилась целых полчаса, он решил в последний раз прогуляться по товарной площади. Это место целиком и полностью принадлежало в его сознании Лоуэллу: он здесь родился, жил, собрал вокруг себя ныне оплакивавших его знакомых, привел Нокса в мир Сьерра-Невады… только пропал он уже вовсе не здесь. Чтобы отогнать плохие мысли, Нокс решил укрыться от палящего солнца в ближайшем баре. До отбытия поезда оставалось еще двадцать с небольшим минут.

Уже знакомый Ноксу хозяин заведения, с азартом расставлявший рюмки за барной стойкой, плеснул ему виски за счет заведения. От его внимания не ушло то, что Нокс был в скверном расположении духа, но вовремя понял, что лучше не совать свой любопытный нос не в свое дело, и вернулся за стойку. Нокс уныло глядел, как хозяин бара без надобности протирает поверхность стойки и улыбается новым посетителям, но, к своему собственному удивлению, не сразу заметил, как к мужчине присоединился собеседник, чье лицо было скрыто платком, а на лоб была надвинута клетчатая кепка. Нокс видел только его глаза, и по морщинам в их уголках догадался, что он улыбается.

Стрелки настенных часов переместились на девять делений, и Нокс понял, что ему пора возвращаться к поезду. Он оставил деньги, которые планировал отдать за виски, под стаканом в качестве чаевых официанту и прошел попрощаться с хозяином. Мужчина весело потрепал Нокса по плечу и пожелал удачного пути. Нокс шумно выдохнул и, приняв более-менее воодушевленный вид, направился к выходу. Солнце неприятно обожгло кожу на лице, и он поспешил вернуться в вагон, в прохладу. Окинув напоследок товарную площадь взглядом, Нокс обнаружил, что у входа в бар стоял тот самый укутанный в платок собеседник хозяина заведения. Он готов был поклясться, что мужчина смотрел в его сторону. Когда он вернулся на свое место и выглянул в окно, мужчина исчез. Поезд тронулся, и Нокс прогнал от себя наваждение. Он возвращался домой.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/