СЫН БОГА

 

Страницы жизни Александра Македонского.

 

БАРСИНА. ДАМАСК.

 

Часть 1

 

Перед входом в тронный зал Барсина величественным жестом отстранила своего стражника и, вглядываясь в тусклое отражение на медном щите охранника у дверей, поправила растрепавшуюся прическу, одернув разорванное на плече платье. Да… Не в таком виде она прежде показывалась во дворце Дария. Дворец тот же, но как же всё изменилось теперь: и солдаты в нём – греки, и хозяин другой. И она сама теперь не внучка царской дочери, не жена знатного перса, а пленница и вдова. Вдова – какое чужое холодное слово… Она еще не успела осознать горечь утраты, как навалились новые беды.

Невероятно, но огромная непобедимая армия персов терпит поражение за поражением, города сдаются один за другим. Говорят, Дарий бежал, чтобы собрать новое войско и проучить дерзкого захватчика. Вот и Дамаск сдался без боя. Как такое могло случиться? Ведь нет в мире крепче мечей, чем мечи из дамасской стали, и воины по праву гордились своими подвигами? Не иначе Господь Премудрый Ахурамазда прогневался на потомков Ахеменидов. Горе побеждённым!

И вот, в её дом ворвались фессалийские всадники, разгоряченные кровью и победой. Слуги не могли оказать им серьёзное сопротивление, муж погиб в битве при Иссе. Барсина и служанки прятались в дальних комнатах и слышали, как греки грабили её добро и восхищались её богатством, а потом они нашли хозяйку со служанками.

Барсину передёрнуло от воспоминаний. Мужчины набросились на женщин как голодные псы на свежее мясо. Крики и слезы жертв их только распаляли – когда один удовлетворял свою похоть, его сменял другой. Саму Барсину спасло то, что она знала греческий язык и не потеряла присутствия духа, когда грязные лапы схватили её, разрывая хитон на груди. Она не стала кричать и умолять о пощаде, а наотмашь ударила наглеца по лицу и, с презрением глядя в его светлые глаза, сказала по-гречески:

– Руки прочь, грязная тварь, такая добыча тебе не по зубам!

Воин опешил то ли от неожиданности, то ли от её дерзости, и отпустил её. Она прикрыла грудь и продолжила звенящим от напряжения голосом в повисшей тишине:

– Я Барсина, вдова Мемнона, дочь Артабаза, сына царской дочери. Я слишком хороша для тебя! Я должна достаться самому лучшему из эллинов!

Её слова, гордая осанка, богатые одежды и золотые украшения возымели действие. Тот, кто был за старшего, взял её под руку и вывел из разграбляемого дома. Так она оказалась в плену у греков.

Когда её доставили к греческим военачальникам, она, как молитву, повторила свою речь.

Молодой крупный грек, обладающий, по-видимому, недюжинной силой, грязно улыбаясь положил руку ей на плечо:

– В таком случае Барсина, вдова Мемнона, дочь Артабаза, ты достанешься мне.

Но ему возразил другой:

– Погоди, Кратер, не так быстро дружище! Есть и познатнее тебя. Эта женщина – моя.

Тот, которого назвали Кратером, схватился за рукоять меча, но вмешался ещё один, самый пожилой из всех:

– Филот, сынок, ты должен уступить право выбора отцу.

Барсина стояла и смотрела как греческая знать готова из-за неё вцепиться друг другу в глотку. И они так же напоминали ей грызущихся голодных псов, как и низко родные солдаты.

– Оставь, Парменион, зачем старому мерину молодая горячая кобылка?

Бурный гогот компании прервал звон выхваченных мечей отца и сына. Барсина сжалась, но всё заглушил властный голос:

– Прекратите это безумие!

Барсина поймала на себе внимательный взгляд карих глаз. Этот молодой грек не претендовал на неё, чем кольнул её самолюбие. Он продолжил:

– Лучший из нас – Александр, значит она – его добыча.

Гвалт моментально стих. Мечи вошли обратно в ножны, никто не осмелился возражать. Только самый старший, Парменион, проворчал им вслед:

– Эй, Птолемей, зачем ей мальчишка, не знающий с какой стороны подойти к женщине? Ей нужен опытный муж, знающий толк в любовных утехах.

Темноглазый бросил на говорившего такой испепеляющий взгляд, что Барсина поняла: этот Птолемей за своего царя любому горло перегрызёт. Лёгкая улыбка чуть тронула уголки её губ; если бы она выбирала из присутствующих себе мужчину, то уж верно остановила бы свой выбор на Птолемее.

И вот она стоит у дверей тронного зала с гулко бьющимся сердцем в ожидании встречи с Александром. Стражники распахнули двери, и она в сопровождении Птолемея, на нетвёрдых ногах, шагнула в зал.

Александр сидел на троне с подлокотниками, украшенными позолоченными фигурами львов. Балдахин над троном бросал тень на его лицо, к тому же сам трон стоял таким образом, что свет, проникающий сквозь колонны парадной залы, освещал царю спину и слепил глаза Барсине. Сколько она не щурилась, она не могла разглядеть лица Александра. Она видела только белоснежную тунику и голые коленки царя. «Греческая одежда такая откровенная, она больше обнажает, чем закрывает», – вдруг совсем не к месту подумала Барсина. Когда она узнала в человеке, который что-то говорил на ухо царю и кивавшему в её сторону, Пармениона, сердце её тревожно забилось, и она тут же забыла о голых коленях царя.

– Так ты и есть та самая Барсина? ­­­– наконец произнес Александр, внимательно её разглядывая.

Голос у царя был молодой и звонкий, но строгий.

– Да, я Барсина, вдова Мемнона, дочь Артабаза, но я не знаю, что значит «та самая».

– Та самая, из-за которой едва не передрались мои гетайры и военачальники. Твоя хитрость едва не погубила весь цвет моей армии. Твоя красота опасней дамасских мечей. Ты назвала имя своего отца, а мать твою зовут Алекта, Тисифона или Мегара?

Барсина вздохнула, и отвечала с достоинством:

– Эринии, богини мести, здесь не причем.

Александр, казалось, был изумлен:

– Ты знаешь весь эллинский пантеон?

– Моя мать была гречанкой, и я получила греческое воспитание. Царь, ты выслушал обвинения в мой адрес и уже готов осудить меня, – она бросила быстрый взгляд в сторону Пармениона, – позволь же и мне молвить слово в свое оправдание.

– Значит, ты наполовину эллинка? Вот откуда эти роскошные каштановые волосы и зеленые глаза. Ты прекрасна как Елена. Но ты не только красива и смела, ты еще и умна. Говори, и я внимательно тебя выслушаю.

Приободрённая его словами Барсина продолжала:

– Царь, ты сравнил меня с Еленой троянской – и ты был прав. Прав в том, что мне – как и ей – красота приносит одни лишь несчастья. Разве вина Елены в том, что её красота губила тех, кого она любила: Тесея, брата, Париса, наконец? Её отец выдал её замуж из собственных соображений, не спрашивая её согласия, как и мой отец меня. За право обладания Еленой бросали жребий знатнейшие герои Эллады, нимало не заботясь о влечении её сердца и муках её души. Прошли века, но ничего не изменилось, за право обладания красивой женщиной греческие герои готовы убивать друг друга, а обвиняют в этом женщину. Где же справедливость? Я слабая женщина. Как я могу защитить свою честь? Будь я стара или безобразна, никто бы не посягал на меня. Я не желала ни зла ни смерти твоим друзьям. Вчера ещё знатнейшая и уважаемая женщина Дамаска, сегодня я не захотела стать мясом для своры голодных псов. Вот и вся моя вина. И если я виновата, то осуди меня. Царь, я прошу не милости, но справедливости!

Она замолчала, гордо вскинув голову. Александр слушал потрясённый, потом промолвил:

– Блестящая речь. Краткая, образная, эмоциональная. Выступай ты на суде в Афинах, то посрамила бы самого Демосфена. Мой вердикт: ты невиновна!

Он помолчал, опять внимательно её рассматривая, потом продолжил уже совсем другим тоном:

– Так значит ты вдова Мемнона? Забавно.

Зеленые глаза Барсины изумлённо распахнулись

– Что забавного нашёл македонский царь в том, что я – вдова? Мой муж скончался от ран полученных в битве на моих руках. И я не вижу в этом ничего забавного.

– О, прости. Сочувствую твоей утрате, но солгу, если скажу, что она меня огорчает. А забавной была наша встреча с твоим мужем. Это случилось, когда мои войска подошли к Гранику. Мне доложили, что ко мне прибыл посол от Дария, некто Мемнон – один из его лучших полководцев и храбрейший из воинов. Я принял его в своём походном шатре, по возможности, любезно. Предложил ему сесть, он отказался. Он привёз мне от Дария мешок с кунжутным семенем и сказал:

– В армии Дария столько воинов, сколько зерен в этом мешке. Попробуй сосчитай.

Я отвечал, что прибыл в Азию не для того, чтобы считать. Этим я занимался в семь лет, и с тех пор я вырос.

– Вот, что я сделаю с войском Дария, – с этими словами я взял пригоршню семян и съел её. Потом я велел принести горсть семян жгучего перца и сказал:

– Передай Дарию, что мои воины сильны, как эти зерна. И пусть твой царь попробует сделать с ними то же, что и я.

 Похоже, мой ответ здорово разозлил Мемнона, поскольку он засверкал глазами и сказал:

– Тебе, мальчишка, не перейти Граник. А если всё же перейдёшь, то я лично надеру твою хвастливую македонскую задницу. Даю тебе слово Мемнона!

Я спросил, развеселясь, кто его научил так хорошо говорить по-гречески? Он ответил, что его жена получила греческое воспитание вместе с молоком матери. Я заметил, что высокородные эллинки таких выражений не употребляют, и что, должно быть, его жена низкого происхождения. Он разъярился как дикий лев и заявил, что его жена Барсина, дочь Артабаза, царского рода, умна и образованна, и к тому же, красива как пэри. А ругаться он научился у греческих наёмников. Не знаю, кто такая Пэри, но нынче я убедился, что Мемнон нисколько не преувеличил твои достоинства. На прощание я ему сказал:

– До встречи на том берегу Граника. Я не обещаю лично отодрать тебя – слишком много чести для твоей персидской задницы. Но всё же подмойся перед битвой, может кто-нибудь из моих солдат и снизойдёт до тебя.

Он изменился в лице, заскрежетал зубами, и выскочил прочь, что-то бормоча по-персидски. Проклятия на мою голову, надо полагать. Нам так и не удалось сойтись в битве лицом к лицу. Но я знаю, что Мемнон был храбрецом. И вот теперь передо мной стоит его вдова и хочет принадлежать мне.

– Я не хочу принадлежать многим, – уточнила Барсина.

Александр усмехнулся:

– Что ты знаешь обо мне?

– Немного, – призналась Барсина, – что ты молод, дерзок, неустрашим в бою, и безжалостен к врагам. Сегодня я узнала, что ты мудр и справедлив, – добавила она.

– Это всё? – спросил Александр.

– Остальное из области слухов.

– Например?

– Например, что ты сын бога, или что ты - девственник.

– Всё что ты слышала обо мне правда. Но это не вся правда обо мне.

Он сошёл с трона и стал в тень так, чтобы она его могла разглядеть. Он был красив как Аполлон и осознавал это. Глаза Барсины широко распахнулись, сверкнув изумрудным огнем, и это не укрылось от светлого взора Александра. Он улыбнулся, и ей показалось, что эта улыбка осветила весь тронный зал. Он был юн, статен, мускулист и белокур. Его облик так разительно отличался от царей Персии, с их окладистыми черными бородами и грозными черными очами. Он словно озарялся внутренним светом.

Неужели это он привел армию, которая разгромила Дария, принесла неисчислимые бедствия и разорения в дома Дамаска? Неужели эти белые пальцы сжимали меч, от которого не было ни спасения ни пощады? И неужели он – такой смелый и отважный, такой красивый и неудержимый – до сих пор девственник? Невероятно! От растерянности и изумления она пробормотала последнюю мысль вслух. Его соколиная бровь изогнулась насмешливым вопросом:

– Тебя изумляет только моё целомудрие? А то, что я сын бога, тебя не удивляет?

– Почему бы и нет? – пробормотала сбитая с толку Барсина, – В Египте, например, все фараоны считаются сынами бога. В Вавилоне жрица ежегодно в дни праздников поднимается на Зиккурат, чтобы провести ночь на золотом ложе вместе со спустившимся богом и зачать от него ребёнка. Греческие боги тоже неравнодушны к красоте земных женщин и имеют от них детей. Та же Елена Спартанская – дочь Зевса. Ты, Александр, красив как Аполлон, мудр как Афина, и отважен как Артемида, почему бы тебе не быть их братом?

– В самом деле, почему бы нет? – пробормотал довольный Александр.

Барсина льстила ему с восточной изощрённостью, но он, кажется, принимал её слова за чистую монету. «Неужели он так не искушен в придворной лести?» – подумалось ей, и его детская доверчивость к словам умилила её.

– Что же касается моего целомудрия, то с недавних пор эта добродетель превратилась в глазах окружающих в недостаток. Друзья подшучивают надо мной, или того хуже, предлагают мальчиков. Я же по происхождению своему и воспитанию не мог унизить себя до связи с порочной или продажной женщиной, обесчестить же невинную девушку я тем более не мог. До сих пор я служил Аресу. Пора принести мне жертвы и его прекрасной возлюбленной. Моими учителями в военном деле были Леонид и Лисимах, моим учителем в науках и философии был Аристотель. Филиппу я обязан тем, что живу, а Аристотелю – тем, что живу достойно. Я прошу тебя, Барсина, быть моей наставницей в искусстве любви. Но прежде чем ты ответишь, знай, каков бы ты не дала ответ – да или нет – твоей жизни, чести и имуществу ничего не угрожает. В любом случае, ты находишься под моей защитой. Ты, твой дом, твои домочадцы и твои рабы. А теперь скажи, согласна ли ты научить меня любви?

Барсина зарделась и, глядя с лукавой улыбкой в глаза Александра, промолвила:

– У тебя были славные учителя, я не могу отказаться от чести попасть в столь достойную компанию. Ты уже обессмертил своё имя громкими победами, и обессмертишь моё имя, как женщины, с которой Александр стал мужчиной. Кто же откажется от подобной славы в веках? Мне будут завидовать целые поколения красавиц.

– В стане придворных льстецов прибыло, – пробормотал за спиной Птолемей, о котором она уже успела забыть. Вообще, кроме Александра она уже не замечала в зале никого. Ей казалось, что на целом свете остались только они и та тонкая связь, которая между ними возникла, имя которой – влечение.

Его лицо озарилось нескрываемой радостью:

– Когда же моя прекрасная наставница готова начать занятия? Может быть, уже сегодня ночью?

Его нетерпеливый взгляд был красноречивее слов. Лёгкая тень легла на лицо Барсины. Она тревожно и умоляюще заглянула в его серые глаза.

– Что? Говори.

– Александр, ты так великодушен, спрашивая меня, когда я буду готова. Мой муж, которому я отдала свою девственность и которому я была верной и послушной женой, никогда не спрашивал, готова ли я его принять. Он руководствовался только своими желаниями. А ты, захватчик, победитель, чужак… Ты, чьей добычей я являюсь, спрашиваешь меня, когда я буду готова…

Эмоции вдруг разом нахлынули на неё, и она разрыдалась, закрыв лицо руками. Её хрупкие плечи ходили ходуном, и Александр, смущаясь, неловко обнял её и стал гладить по голове как ребёнка, бормоча:

– Ну, будет… будет… Не надо плакать, всё будет хорошо!

От этой неловкой ласки она разрыдалась пуще прежнего и уткнулась лицом ему в грудь, ощущая тепло его тела под лёгким хитоном и тонкий аромат его кожи. Сама же она, после пережитых испытаний и тревог, должно быть, благоухает вовсе не розами… Она устыдилась своих слёз, растрепанных волос, разорванных одежд и поспешно отстранилась от него. Не осознавая, что и в растерзанном виде она остаётся чудо как хороша. Мысли о собственных запахах высушили её слёзы.

Александр ласково заглянул ей в глаза:

– Всё хорошо?

Эти взгляды проникали ей в сердце, причиняя сладкую боль, её неудержимо тянуло к нему, но она знала, что не поддастся искушению. Она потупила взор, и тихо сказала:

– Александр, прости, но я не могу быть твоей до тех пор, пока я не похороню и не оплачу мужа. Он был достойным человеком и заботился обо мне. Это мой долг перед ним.

Александр разочарованно отступил, и её сердце упало. Он на миг прикрыл глаза, чтобы справиться с досадой, а когда открыл их, его лицо вновь было участливым:

– Конечно, я понимаю. Ты можешь взять из моей казны сколько нужно денег, ковров и всего прочего, чтобы похоронить своего мужа с почестями и пышностью, которых он достоин.

Её глаза вновь наполнились слезами:

– Александр, ты поражаешь меня вновь и вновь. Твоя храбрость не уступает отваге Ахиллеса, но ты превосходишь его великодушием. Мы богаты. И, поскольку ты вернул мне моё имущество, я похороню Мемнона на его средства.

– Тогда я разрешаю всем жителям Дамаска забрать своих павших для погребения без выкупа. И, если кто беден или не имеет родственников, тех я погребу за свой счёт. Донеси мой приказ до жителей, – обратился он к секретарю.

Барсина отступила, глядя на Александра в изумлении и восхищении:

– Ты – великий! – воскликнула она несколько косноязычно, не зная, как ещё выразить свои чувства.

Александр тонко улыбнулся:

– Мне нравится этот эпитет. Греки называют меня Александр Македонский, чтобы лишний раз подчеркнуть, что я не грек. Я не против. Но Александр Великий мне нравится больше. Слышите, друзья? Отныне я Александр Великий!

Эту тираду он произнёс, чтобы скрыть смущение. Но его вассалы, а затем и весь мир, так потом его и называли.

– Барсина, ты можешь носить траур сколько сочтёшь нужным. Я буду ждать, когда ты меня позовёшь. Но не заставляй меня ждать слишком долго – терпеливость не входит в число моих добродетелей.

Он дал ей охрану и отпустил с миром.

 

Часть 2.

 

Спустя семь долгих дней, когда уцелевшие жители Дамаска постепенно приходили в себя и жизнь худо-бедно начинала входить в свою колею, к Александру явился слуга Барсины, чтобы сообщить, что «если Великому Александру будет угодно, то его госпожа ждёт его сегодня ночью».

Александру было угодно… После ужина в кругу друзей и вечернего омовения, он с нетерпением и волнением отправился к ней в дом, захватив роскошные дары из военной добычи.

Барсина в течение всего дня готовилась к вечерней встрече. Сомнения последних дней стали одерживать верх в её душе. Как она могла согласиться стать наложницей захватчика? Ведь он предоставил ей возможность отказаться? Но от воспоминаний о его золотистых кудрях и запахе его юного тела у неё начинала кружиться голова. Но действительно ли он таков, каким показался ей при первой встрече? Может быть, она его себе придумала? Но как бы то ни было, она дала согласие, и теперь уже ничего нельзя изменить. Сердить льва, даже пребывающего в благодушии, смертельно опасно. А в том, что Александр опасен, сомневаться не приходится. Люди в городе называли страшную цифру погибших персиян: сто десять тысяч. Более того, сам Дарий чудом избежал гибели, потеряв при этом свою колесницу и лук. А жена Дария, мать и две дочери оказались пленницами Александра. Похоже, Ахурамазда прогневался на них. Правда, слуги принесли достоверную информацию о том, что пленницам не только не угрожают ни смерть, ни бесчестье – напротив, никто из греков не имеет доступа к ним. Более того, Александр увеличил средства на содержание царской семьи, и они вели такую же жизнь, как и прежде, за исключением возможности вернуться к Дарию. Они так же имели возможность похоронить павших в битве, кого пожелают, взяв для этой цели одежды и украшения из военной добычи Александра. В городе не могли не признать, что Александр поступил благородно.

Глядя с открытой террасы на кровавый закат, окрашивавший стены домов в роскошный цвет, Барсина думала о том, что Александр самый необыкновенный из мужчин, даже из тех, о которых она только слышала или читала.

Барсина, омытая, умащенная самыми дорогими благовониями, с искусно уложенными волосами в причёску на эллинский лад, ожидала прихода самого загадочного из мужчин. Вернее мальчика, который должен был стать мужчиной в её объятиях. Ей вспомнилось, с каким достоинством и простотой он попросил её об этом. Ни мужской грубости, ни мальчишеской дерзости. Да, чувствуется греческая образованность и культура. Александр хорошо усвоил уроки Аристотеля.

Занавески на двери колыхнулись, и талантливый ученик Аристотеля вошел в комнату в сопровождении слуг, внесших царские дары. Они поставили подарки и по мановению его руки удалились, став охраной по ту сторону двери. Александр и Барсина встретились взглядами, но остались недвижимы. Она – у открытой веранды, освещаемая алыми бликами заходящего солнца. Он – у дверей, освещаемый горящими светильниками, оба слегка смущенные.

– Что это? – она бросила беглый взгляд на серебряные сосуды для благовоний, золотые украшения, и прочую утварь.

– Это дары тебе.

– Очень щедрые дары. Но я прошу тебя забрать их. Они заставляют меня чувствовать себя продажной женщиной.

– Я не желал тебя унизить, я хотел выразить своё расположение. Какое же ты хочешь вознаграждение за свои уроки? Филипп расплатился с Аристотелем за моё обучение тем, что восстановил разрушенный им город Стагиру, родину Аристотеля. Какую плату хочешь ты?

Ледяная стрела вонзилась в сердце Барсины. Александр щедр и великодушен, но он в неё не влюблён, как ей грезилось в глупых мечтах.

– Спаси от разорения Дамаск, и я вся к твоим услугам.

– По рукам. Я освобождаю Дамаск от дани. Пусть они только поставляют мне мечи из дамасской стали. Но чтобы наш договор состоялся, у меня есть одно условие.

– Какое же?

– Пока ты делишь ложе со мной, ты не должна больше принадлежать никому.

– Об этом можешь не беспокоиться, я не потаскуха.

– Я знаю. Именно поэтому я к тебе и пришёл. Но я имею в виду не эллинов, которые знают, что ты моя, и не посягнут на моё имущество, – Барсину покоробило от этого эпитета. – Я говорю о персидских мужах, которые, зная, что ты вдова, захотят на тебе жениться. Ведь ты женщина красивая, умная и добродетельная. Если это случится, скажи мне, и я отпущу тебя, дав хорошее приданое.

Барсине стало горько, будто она выпила полынную настойку. Почему её судьбу всегда решают другие? Сначала отец, затем муж, теперь этот юный красавец, взявшийся невесть откуда. Впрочем, этот теперь распоряжается судьбами половины Персии. И неужели Александр видит в ней только опытную наставницу? Да, она старше его, но ведь её красота нисколько не померкла, а расцвела пышным цветом, подобно дамасским розам. Она ловила на себе восхищенные взгляды мужчин, когда шла, всегда в сопровождении, по улицам родного города. Даже Статира, жена Дария и его сестра, признанная первой красавицей Азии, не могла всё же затмить её своей красой. Была в облике Барсины одухотворённая величавость, которая досталась ей от матери гречанки и которая делала её необыкновенно привлекательной в глазах восточных мужчин. Барсина решила покончить с неприятным разговором.

– Хочешь оградить меня от любых мужских посягательств – прибей на мои ворота свой щит. Он будет как печать на сердце моём и как замок на лоне моём. Никто не посмеет посягнуть на жителей дома сего. Твой щит будет мне и защитой и стражем моим.

– Весьма необычная просьба, но в ней есть разумное начало. Я так и поступлю.

– Ты выглядишь как мальчик, а говоришь как старик, – уколола его Барсина.

– Зато я поступаю как мужчина, – возразил Александр и так зыркнул, что Барсина разглядела за одухотворенной внешностью философа сталь характера. Кажется, она начала понимать, как этому юноше удаётся командовать армией, не знающей поражений.

Он, между тем, оглядел её покои и сказал:

– Твой дом больше и богаче моего дворца в Пеле. Я вижу, восток привык к неге и роскоши, мы же, жители Эллады, воспитаны в аскезе и умеренности.

Барсина, решив, что говорить Александр может часами, сама приступила к действиям. Плавными, грациозными движениями, слегка покачивая бедрами, она подошла к столику с яствами и дорогими винами, привезёнными из Эллады, наполнила на треть, и, по греческому обычаю, хотела разбавить его водой. Но Александр её остановил:

– Не надо. Македоняне пьют вино не разбавляя.

Она пригубила вино из кубка, давая понять, что оно не отравлено, и, томно улыбаясь, поднесла Александру, который жадно его осушил. Он смущенно улыбнулся, потупившись:

– Будь снисходительна к моей неопытности. Обещаю быть старательным учеником. Научи меня, как доставить женщине наслаждение.

Барсина вновь была поражена:

– Я полагала, ты ищешь наслаждений для себя.

Лукавая улыбка тронула его губы:

– Для этого мне учителя не нужны…

«А он не так уж и невинен», – мелькнуло у неё в голове.

– Но почему тебя волнуют чувства женщины? Ведь ты Великий Александр, непобедимый и неотразимый? Ты можешь взять любую женщину, какую пожелаешь, и она не посмеет тебе ни отказать, ни изменить.

– К тому времени, когда я полюблю и женюсь, я хочу, чтобы моя возлюбленная не только не смела мне изменить, но, познав меня, и не желала никого другого. Если я что-то делаю, я должен делать это лучше всех, хоть на войне, хоть в любви. Из всех богинь на Олимпе не знала любви лишь Афина. Я должен быть настолько искусен в наслаждении, чтобы Афина Парфенос меня возжелала.

– Ты шутишь? – с недоверчивым испугом воскликнула Барсина.

– Разве я похож на комедианта? – высокомерно спросил Александр.

«Может, он просто великий безумец? – закралось сомнение у неё. – Он ещё опаснее, чем я себе представляла».

Но эта исходящая от него опасность странным образом её волновала и манила. Всё равно, что кормить с рук льва в зверинце. Он хоть и не дикий, но может разорвать в любой миг.

Она мягко прикоснулась подушечками пальцев к его чувственным губам, волнуясь, вдруг откусит? И прильнув к нему всем телом, прошептала жарко на ухо:

– Я расскажу тебе, что хочет женщина в другой раз. А сегодня, в твой первый раз, позволь мне доставить удовольствие тебе. Ведь, чтобы научиться плавать, для начала нужно сначала просто войти в воду.

– А я так и не научился плавать, – пробормотал несколько обескураженный Александр.

Барсина тихо рассмеялась:

– Но это не помешало тебе переплыть Геллеспонт, чтобы прийти ко мне.

Потом проворковала, обвивая его стан трепетными руками:

– Итак, мой светозарный, урок первый: меньше слов, больше поцелуев.

Когда её губы прикоснулись к его губам, словно какая-то неведомая ей самой сила, прежде дремавшая в глубинах её женского естества, пробудившись, мощным жарким потоком пронеслась снизу, от свода ног к темени, сметая все страхи и сомнения на своём пути. Весь мир, с его надеждами, радостями, и страданиями, неотъемлемой частью которого она была прежде, остался снаружи, за крепкими стенами её дома. А здесь и сейчас были только он и она, объединённые первозданной и могучей силой Эроса, божественной энергией более древней, чем все боги Эллады и Персии.

Ей уже было всё равно какого народа и чей сын этот юноша, которого она так страстно желала. Сейчас он был только её и ничей больше. И она, совсем позабывшая, что несколько мгновений назад собиралась доставить наслаждение ему, впервые так жадно, так нестерпимо хотела испытать его сама.

Один лишь поцелуй смог превратить её из послушной наложницы в страстную и трепетную любовницу, жаждущую соития так, словно единый миг промедления лишит её жизни. К неописуемой радости, его затвердевший фаллос, настойчиво давивший ей на пах, недвусмысленно говорил о том, что их желания совпадают.

Она собственной рукой направила его кожаное копьё в свою горячую щель, чтобы, пронзённой им, затрепетать в сладострастных судорогах обоюдного оргазма…

Александр, влажный от любовного пота, потрясённый пронесшимся ураганом, разжал объятия и слегка виновато заглянул ей в глаза:

– Всё произошло слишком быстро, да?

Барсина поцеловала его во влажный висок (какими всё-таки благовониями он натирается?) и охрипшим от накала чувств голосом произнесла:

– Поток страсти захватил и умчал нас обоих. Кто может противиться силе Эроса? Ведь это та сила, что движет солнце и светила. С опытом придёт и способность продлевать удовольствие. Впереди нас ждёт много ночей наслаждения.

Он мягким движением убрал с её лица растрепавшуюся медную прядь и поднёс к своим губам. Это проявление нежности после страсти тронуло её до глубины души.

– Твои волосы пахнут розами.

– Я пользуюсь розовым маслом только в исключительных случаях, и сегодня как раз такой случай. Ароматные масла очень изысканное удовольствие и очень дорогое. Для приготовления одной капли масла нужно собрать корзину розовых лепестков.

Он потянулся как насытившийся кот и промурлыкал:

– В дамаске цветут самые красивые розы и женщины во всей ойкумене.

– Ты ещё не видел висячие сады Вавилона и тамошних красавиц.

– Я обязательно проеду под голубыми воротами богини Астарты.

О, если бы только Барсина знала, что Вавилон отнимет у неё Александра, она скорее бы откусила себе язык, чем упомянула об этом городе.

Увидев, что Александр встает с ложа и собирается одеваться, она обвила его стан руками, удерживая:

– О, нет! Только не сейчас! Не покидай меня этой ночью. Мне будет так одиноко на этом ложе, оно слишком Велико для меня одной. Умоляю…

Она прижалась губами к его белоснежному животу, вновь поражаясь гладкости и нежности его кожи, покрывающей упругий каркас стальных мышц. Он стоял перед ней обнаженный и прекрасный как бог. Это тело молодого атлета, которое с детства формировалось ежедневными изнурительными тренировками в беге, игре в мяч, битве на деревянных мечах, верховой езде, гимнастических упражнениях и прочем, когда его наставники приучали обходиться малым количеством пищи и засыпать на голодный желудок, обыскивая перед сном жесткое ложе в поисках, не припрятала ли любящая мать сладкий пирожок для своего мальчика; это тело, которое готовили к тяжелым условиям военных походов, теперь было великолепно и сводило её с ума.

– Но я привык, что моё ложе делят со мной только мой меч и список Илиады, переписанный для меня Аристотелем, – Возразил Александр.

– Хотя бы сегодня раздели своё ложе со мной.

Он, понимая, что не насытил её, покорно вздохнув опустился рядом. Закинув руки за голову, нисколько не стыдясь своей наготы, он, до того задумчиво глядя вдаль, пока Барсина, целомудренно прикрывшись покрывалом, играла с его золотым локоном, вдруг сказал:

– А ведь я помню твоего отца.

– В самом деле?

– Мне не было и четырнадцати, когда мой отец отправился в поход, доверив мне государственную печать. Тогда я вместо Филиппа принимал послов персидского царя во главе с Артабазом. Ведь это был твой отец?

Барсина в величайшем волнении села на кровати, даже забыв прикрыть обнажившуюся грудь:

– Да ты же и есть тот самый Александр!

– Да, я – Александр, сын Филиппа и Олимпиады, царь Македонии, гегемон Эллады, но что значит «тот самый»? – поддразнил он Барсину.

– В то лето, вернувшись из Македонии и Греции, отец только и рассказывал о поразившем всех малолетнем сыне Филиппа. Он говорил, что ты, совсем ещё ребёнок, принял их с достоинством и приветливостью. И на протяжении всей беседы не задал ни одного детского или глупого вопроса. Что ты расспрашивал о дорогах Персии, об их протяженности и способах путешествия вглубь страны, о Дарии и составе и численности его войск. Он всё повторял: «Александр превзойдёт Филиппа. Вот увидите, этот мальчик далеко пойдёт». Но что ты пройдёшь так далеко, не мог предположить никто. Один великий Ахурамазда ведает пути смертных.

– Я всегда знал, что пойду на Персию, чтобы победить Дария, и моя слава затмит славу Ахиллеса! – с гордостью возразил Александр.

– Тогда же отец сообщил, что нашёл для меня достойного мужа. Я плакала, говорила, что не люблю Мемнона, и умоляла не отдавать меня. Тогда отец воскликнул:

– Чем Филипп так умилостивил богов, что они даровали ему сына, которым он может гордиться? И чем я так прогневил бога, что он послал мне такую непослушную и глупую дочь?

И я покорилась воле отца, чтобы не огорчать его.

– Моим именем тебя принудили выйти замуж, но явился я сам и освободил тебя от замужества.

Барсина взъярилась:

– Для тебя чужие жизнь и смерть - всего лишь повод для насмешек?! – она обрушила на его грудь град ударов. Он схватил её за запястья и легко отшвырнул от себя.

– Конечно нет! – он порывисто встал, – Ты считаешь, что я, любимец богов, знаю только радость побед и не ведаю боли потерь? Тогда представь себе чувства ребёнка, чьи родители ненавидят друг друга и ведут непрерывную войну между собой за влияние на детскую душу. Представь себе чувства сына, когда у него на руках умирает, истекая кровью, любимый отец, предательски зарезанный другом, и сын подозревает в заговоре мать! Ты хочешь знать, знаком ли я с болью? А в Греции нашлись добрые люди, которые обвинили в смерти Филиппа меня. Когда меня избрали царём, волнения и бунты распространились по всему царству. Восстали варвары на севере, среди македонян не было единства. Отовсюду грозила смертельная опасность. Я прошёл с войском вплоть до Истра, усмиряя и наводя порядок. Только я разбил царя трибаллов Сирма, как узнал, что Фивы, подстрекаемые Демосфеном и поддерживаемые Афинами, восстали, перебили македонский гарнизон и казнили моих военачальников. Демосфен называл меня мальчишкой и призывал к бунту. Я был в бешенстве и обещал, что он увидит меня мужчиной под стенами Афин. Фивы стали жертвенным барашком политических амбиций Демосфена. Я обещал жителям Фив прощение. Я просил только выдать предводителей заговорщиков – Феника и Протита. Фиванцы не одумались, они призывали к неповиновению другие города союза. У меня не было иного выхода! О, семивратные Фивы, вы сами выбрали свой жребий!

Александр уже сорвался на крик, потом резко смолк и продолжал с нескрываемой горечью:

– Конечно, я пощадил кого мог: жрецов, граждан, связанных с македонцами узами гостеприимства, потомков поэта Пиндара, а также тех, кто голосовал против восстания. Остальных продали в рабство. Их было более тридцати тысяч. Эллада смолкла, потрясённая. Все увидели мою силу и жестокость, но никто не видел моих сердечных мук. О, Фивы, Фивы! Моя не заживающая рана! А Демосфен, других призывавший сражаться и умирать, сам трусливо бежал с поля боя. На гибель Фивы обрёк он, а сердце кровоточит у меня.

Александр замолчал и сел, сжимая виски пальцами. Барсина осторожно его обняла. Не имея детей, всю свою нерастраченную нежность она пыталась излить на него.

– Болит голова? – участливо спросила она.

– Угу… Кстати о боли: меня мучают такие головные боли, что я почти слепну и не могу ни двигаться, ни говорить.

Она обхватила его голову руками и начала мягко массировать. Желая его утешить, Барсина прошептала:

– Раскаяние – самая горькая из мук, но можно исправить содеянное. Построй взамен разрушенных Фив новый город.

Александр воспрянул:

– Я построю семь новых городов и назову их Александрия. Чтобы в памяти потомков я остался не разорителем Фив, а созидателем. Демосфен ненавидел Филиппа, а после его смерти и меня. Когда отца убили, в Афинах устроили по этому случаю пышный праздник! Представляешь? Демосфен, сам только что потерявший дочь, снял траур, облачился в белые одежды и веселился вместе с прочими.

– А я думала, вся Эллада гордится Александром.

– Да, уж. О, Афина Паллада! Богиня мудрости, ты даровала своему городу оливы для процветания, так подари же им немного разума, чтобы понять, кто из нас больший патриот: Демосфен, смелый в речах и трусливый в бою, или же Александр, призвавший народы Эллады к единению и ежедневно рискующий во славу её своей жизнью!

Барсина, слушая его, поняла, что больше не в силах скрывать правду, даже если эта правда погубит её саму, и, холодея, произнесла:

– Александр, патриотизм Демосфена куплен на персидские деньги.

– Что? – Александр недоверчиво уставился на неё, – Нет! Конечно нет! Ты ошибаешься. Демосфен, конечно, трус и демагог. Но он талантливый оратор, почётный житель Афин, государственный деятель и человек совсем не бедный. Филип пытался склонить его на нашу сторону подарками и деньгами, бесполезно! Он не мог продаться персам, заклятым врагам всей Эллады!

Барсина грустно покачала головой:

– Всё дело в цене вопроса.

Видя, что Александр ей не верит, она виновато продолжила:

– Артабаз не может читать и писать по-гречески. Я сама писала письма под его диктовку Демосфену. Отец отвозил ему деньги. Дария беспокоило влияние и возрастающая мощь Филиппа, и он искал союзников против него в греческих полисах. Искал, и, благодаря своей щедрости, находил. Погоди…

Она накинула тунику и вышла. Вернулась она, неся резную шкатулку из слоновой кости. Открыв её, протянула свитки Александру. То были письма Демосфена, благодарившего Дария за щедрые дары и заверявшего персидского царя в своей дружбе. Демосфен обещал, что сумеет восстановить жителей Афин и Фив против Филиппа и Александра.

Александр читал эти письма, смертельная бледность покрывала его чело.

– Какая низость, – прошептал он побелевшими губами, отшвырнул от себя полоски папируса, и замолчал, подойдя к оконному проёму, глядя с тоской в ночь… Он замер так надолго, что в лучах полной луны стал похож, нагой, на беломраморную статую самого себя или аллегорию отчаяния. Только свежая рана на бедре, алея, указывала на то, что это тело из крови и плоти.

Барсина понимала, что если гнев Александра падёт на её голову, то она может не увидеть рассвет. Но её нимало не беспокоила собственная участь, её сердце разрывалось от жалости к Александру. Женским чутьём она угадала, насколько сейчас одинок и несчастен этот герой Эллады.

Она опустилась на колени. Александр слышал шорох, но не обернулся. Она подползла на коленях к нему и обняла его ноги, прижавшись к ним лицом.

– Александр, прости. Прости за всё… Прости за этот торг сегодня вечером. Я твоя навсегда. Вся, и безо всяких условий. Вверяю судьбы Дамаска твоей милости.

Александр, наконец, прервал тягостное молчание:

– Я должен встретиться с Артабазом. Письма Демосфена я отошлю в Афины Демаду, он за меня. Пусть ареопаг решает судьбу своего гражданина.

Барсина испуганно отпрянула:

– Я не знаю, где сейчас скрывается отец.

Он с укоризной посмотрел на неё. Она потупилась, но он, взяв её за подбородок, принудил поднять глаза:

– Барсина, я не прошу тебя выдать мне местоположение твоего отца. А я знаю, что он жив. Пойми, я его не виню. Он честно служил Дарию и действовал во благо Персии. Просто напиши ему, что если он находил, что со мной – ребёнком –было приятно вести переговоры, то он увидит, что и со мной – мужчиной – не менее приятно их вести. Я не желаю Дамаску горя и разорения. Его жители были моими врагами только во время битвы. Теперь же, они – мои подданные. И если судьба Дамаска и процветание Персии волнуют Артабаза так же, как они волнуют Александра, пусть придёт ко мне, и я сделаю его наместником и буду вести дела персиян через него. Если я чужой для греков, я, может быть, стану своим для персов. И не тревожься за отца – я привык побеждать в открытом бою и не наношу ударов в спину.

– Я напишу. – прошептала Барсина. Он молча кивнул.

– Александр, я за тебя готова жизнь отдать! – добавила она, и это было правдой.

– Нет нужды, – ответил он – у меня тридцать тысяч пехотинцев и четыре с половиной тысячи всадников, и каждый готов за меня жизнь отдать.

И это тоже было правдой.   

                        

Часть 3.

 

Она его любила, он позволял себя любить.

Связь с Барсиной оказалась весьма полезной и приятной, хотя и несколько утомительной. На расспросы друзей он отвечал, что именно близость с женщиной и потребность во сне заставляют его чувствовать себя смертным.

Александр был благодарен дочери Артабаза за то, что она удовлетворяет его эротический голод и избавила от бессонных ночей, когда, перечитывая с детства знакомые строчки Илиады, он старался не думать о женщине, о которой он запретил себе думать.

Но однажды, в жарком томлении под нежными поцелуями Барсины, когда его фаллос вставал на дыбы, как взнузданный Буцефал, рвущийся пуститься в галоп, его губы едва не выдали его тайну. Он прошептал в горячечном забытьи: «Таис». Барсина встрепенулась, точно её ударили хлыстом:

– Таис?! Кто такая Таис?!

Александр подмял Барсину под себя и обезоруживающе рассмеялся. Он сказал:

– Таись. То есть замри и не шевелись. Я буду целовать тебя, но ты не отвечай мне до тех пор, пока твоё желание не станет нестерпимым. Тогда скажи мне «да», и я войду в тебя.

Эта игра оказалась восхитительно волнующей. Под его блуждающими по всему телу поцелуями она изо всех сил старалась не шевелиться, пока накапливалось возбуждение, твердели соски, пересыхали от жажды верхние губы и наливались влагой нижние. Когда терпеть уже не было сил, она прошептала «да» и с судорожным наслаждением приняла в себя его долгожданное вторжение…

На следующий день она дала своим осведомителям задание разузнать: нет ли в окружении Александра женщины по имени Таис. Сведения, ими добытые, её встревожили.

Женщина по имени Таис действительно существует. Это афинская гетера, прибывшая к Александру с послами полиса договариваться о мире, когда он, разгромив Фивы, собирался идти на Афины. Она, используя свою красоту, хотела его соблазнить, но была им отвергнута. Поход на Афины, тем не менее, не состоялся. Вместо этого Александр собрал объединённую эллинскую армию и отправился покорять Персию. Став любовницей Птолемея, друга Александра, и, поговаривают, даже его брата, как внебрачного сына Филиппа, Таис вместе с армией Александра переплыла Геллеспонт.

Будучи низкого происхождения – она дочь бедного виноградаря из Афинских предместий – она, тем не менее, сумела добиться известного положения, и, благодаря протекции жреца из перейского храма Посейдона, принимала участия в жертвоприношениях богу, на чём и разбогатела. Слухи, распространяемые жрецом о том, что она была возлюбленной Посейдона, способствовали тому, что многие рыбаки и мореходы просили Таис принести за них жертвы богу, в надежде на его милость, и способствовали процветанию как храма, так и её самой. Женщина она красивая, своевольная и дерзкая. Принимает участие в вечерних застольях Александра с друзьями, услаждая их слух беседами, а их взоры – танцами.

Сердце Барсины тревожно забилось. Теперь ей стало понятно равнодушие Птолемея к её прелестям – у него была своя любовница. Женщина очень яркая и умная, надо полагать, если, при столь низком происхождении, сумела добиться столь высокого положения. Оставила ли она попытки соблазнить Александра? Удовлетворится ли женщина, слывшая на родине возлюбленной Бога, скромным положением подруги Птолемея? Насколько она красива?

Все эти вопросы, роившиеся в голове, настойчиво требовали ответа. Она поняла, что не найдёт покоя, пока сама воочию не увидит соперницу.

Мысль о том, что до неё Александр был девственником, а теперь проводит свои ночи с ней, была слабым утешением. Конечно, телом Александр с нею, но вот с кем он душою?

Вскоре представился случай увидеть гетеру своими глазами.

Барсина явилась на вечерний симпозиум царя с гетерами и гетайрами самолично, чтобы сообщить ему о том, что тайно прибывший по его приглашению Артабаз ожидает встречи с Александром.

На этот раз она тщательно подбирала роскошный наряд и дорогие массивные украшения из золота и изумрудов, которые чудесно шли к её зелёным глазам, чтобы появиться во дворце во всём блеске и богатстве, достойном её положения.

Пока она пробиралась среди возлежащих гетайров, она отыскала взором ложе Птолемея и бросила один только взгляд на ту, что полусидела-полулежала на подушках около него. Взгляды двух женщин скрестились как клинки, высекающие искры, и тут же разбежались в разные стороны, словно им нет дела друг до друга. Но и одного только мига хватило Барсине, чтобы понять, что Таис действительно восхитительна.

Золотокудрая, голубоглазая, светлокожая и белозубая гетера была исполнена кошачьей грации. В ней сочеталась смесь невинной красоты и женственной зазывности. Светлые кудри, перевязанные жемчужной нитью, подняты наверх, обнажая красивую хрупкость шеи. В то же время, несколько тугих локонов небрежно струились вниз, точно золотые ручейки, сбегающие с высоких гор. Голубая туника, игравшая с цветом её глаз, будто случайно обнажала белоснежное плечо. Она вся была словно игра света и тени: полуулыбка ярко красных накрашенных губ полуобнажала влажный блеск жемчужно-белых зубов, живописные складки тонкого до полупрозрачности египетского льна полускрывали пленительные изгибы стройного тела…

Этот образ, который потом долго преследовал мысленный взор Барсины, совсем не успокоил демона ревности, поселившегося в её сердце. Да, не всякий мужчина смог бы устоять перед её чарами. Не даром многие мужи готовы были верить тому, что она была возлюбленной Посейдона. Барсина успокаивала себя тем, что, раз отвергнув домогательства гетеры, Александр и впредь будет верен себе. Она старалась не только подарить ему самые сладострастные ласки, но и стать для него незаменимым посредником между ним и персами. Она передавала Александру разговоры и местные сплетни, которые её слуги собирали на рынке. Она была вхожа в закрытое для других общество пленённой семьи Дария. Она же сообщила ему потрясающую новость о том, что Статира беременна. Александр воодушевился:

– Надеюсь, это будет мальчик! Филипп в детстве был взят у царя Македонии и воспитывался при дворе Фиванского правителя как гарант мира между их народами. Сын Дария может стать таким же гарантом и рычагом давления на его отца.

Однажды, лёжа рядом с Барсиной, Александр спросил:

– Почему в Дамаске нет ни одного храма? Неужели все жители города атеисты?

– Конечно нет! Жители Эллады верят во множество богов, которым поклоняются, отсюда и множество храмов. Жители Персии верят в Ахура-Мазду, чьё имя можно перевести как Господь Премудрый. Ахура-Мазда сотворил Жизнь, тепло и свет. Он высший и всезнающий Господь, творец небесного свода и всего сущего под ним. Жертвенный огонь ему есть в каждом доме, это наш домашний очаг. Человек не может видеть Ахурамазду, но связан с ним Ашей. Аши – это божественная справедливость и порядок. Аши – это богиня судьбы. Воинство Ахурамазды – это другие Ахуры: первый из них – это Митра, вечно юный бог солнечного света, Договора и Согласия.

Если ты заключаешь договор с персом, не верь, когда перс клянётся тебе Зевсом – этот договор будет нарушен. Не верь, если клянутся тебе своей жизнью, или жизнью матери, или детей. Этот договор может быть нарушен. Требуй скрепить договор именем Митры – этот договор священен. Другие воины света – это Варуна, внук вод, и бог военных побед и Сраоши – послушание, внимание и дисциплина. Ещё Ахурамазда с помощью Святого Духа Спента-Майнью сотворил шесть бессмертных святых. Первый – это Воху-Мана, то есть, Добрая Мысль, покровитель скота. Второй – это Аша Вахишта, то есть Праведность и покровитель огня. Третий – это Хшатра Варья, то есть Избранная Власть и покровитель металла, его призывают, когда куют наши мечи. Четвёртый – это Спента Армаити, то есть Благочестие и покровитель земли. Пятый – это Хаурватат, то есть целомудрие и покровитель воды. Шестой – это Бессмертие и покровитель растений. Таковы воины света.

– У Ахурамазды такой сложный пантеон. Почему ты выбрала веру в богов отца, а не матери?

– Наверное, всё дело в страхе смерти. Эллины верят, что загробным миром правит Аид. И после смерти души людей становятся безмолвными бледными тенями в печальном сумраке Аида. Меня страшит подобная мысль.

– Во что же верят персы?

– В то, что чистые души пройдут по навесному мосту Чин Вад и окажутся в небесной горной стране Ахурамазды, а грешные души сорвутся в пропасть и сгинут в непроглядной тьме.

– Как же сохранить чистоту души?

– Благие помыслы, добрые слова, благие деяния. Ещё нельзя осквернять огонь, воду и землю. Ты говоришь, что у нас нет храмов. Храм нужно возводить в своей душе. Храм, построенный из глины и даже камня, можно разрушить, храм души – никогда, если не допустить в душу свою зло.

– Ты рисуешь идеального человека, но реальный мир не таков. Как сохранить чистоту души в мире, где существует зло?

– Да, силе созидания Ахурамазде противостоит сила разрушения Анхра-Майнью и его дэвы. Анхра-Майнью создал смерть, голод, зиму, холод и зной, вредных животных и насекомых, вредящих посевам. Дэвы – это злые духи и колдуны, они вредят четырём стихиям природы и человеку, в которого они вселяют зависть, злобу, лень и ложь. В мире постоянно идёт борьба света и тьмы, а в душе человека борьба добра и зла. Выбирай на чьей стороне ты. Но помни: победа зла – это всего лишь тёмная туча, закрывающая солнечный свет. Она никогда не сможет его погасить. Власть тьмы временна, её прогонит священный огонь Ахурамазды. Он прольётся с неба расплавленным металлом и уничтожит всё зло. Земля преобразится, и те, кто выживут, тоже преобразятся. Тогда оживут умершие и настанет рай на земле!

– Насколько я понял, боги древних Ариев – это боги нравственного совершенства. Но что-то я не заметил особого нравственного превосходства персов над эллинами, хотя наши боги проще и понятнее, и им не чужды человеческие страсти. Ваши правители погрязли в роскоши, лени и сластолюбии. Похоже, несмотря на твою веру в победу света над тьмой, сейчас войско Ахримана одерживает верх над воинами Оромазда. И человек жаждет иметь власть, золото, славу, удовольствия, а вовсе не нравственную чистоту.

– Абсолютно чистым человеком был небесный человек Фарваши, когда он составлял единое целое с Ахурамаздой. Но однажды Фарваши захотел отделиться от Бога и стать сам-по-себе. Тогда он отделился от целого и разлетелся на тысячи мелких осколков, которые упали на землю и стали людьми, далёкими от совершенства. Но в душе каждого человека есть эта искра Божественного огня, которая мечтает вновь стать единой с Предвечным светом.

Александр задумчиво потёр подбородок:

– Ты говорила о божественной сути праведности, целомудрия, благочестия и послушания, но ничего не сказала о божественной сути любви. Расскажи мне о богине любви Астарте.

Барсина помрачнела и пробурчала:

– О богине Иштар тебе лучше моего поведают блудницы Вавилона.

– Почему блудницы?

– Потому, что каждая замужняя женщина в Вавилоне должна раз в год продать себя в пределах храма приезжему мужчине. Так они зарабатывают на содержание храма Иштар и её жрецов. Вот где будет поживиться твоим воинам. Только главная жрица богини должна сохранять девственность. Кстати, жрицей Иштар в Вавилоне является племянница Дария, бактрийская царевна Роксана. Вот её и расспроси о богине.

Александр молчал, и Барсина продолжала:

– Александр, на твоём челе я вижу отблеск света Митры. Но сердце твоё для меня остаётся тёмным. Тебе надо очиститься от скверны грехов, которые ты совершил. Я приведу к тебе жреца Ахурамазды, и он совершит над тобой обряд очищения.

Александр молчал. Барсина обернулась. Её герой спал, свернувшись клубочком, сном праведника, хотя и не был таковым.

 

ВАВИЛОН. РОКСАНА

Часть первая

Сатрап Вавилона Мазей открыл городские ворота и торжественно вручил Александру ключи от сокровищницы. Жители города решили, что выгоднее быть союзниками Александра, чем его врагами. К тому же вавилоняне были рады отомстить потомкам Дария Первого и Ксеркса за утраченную автономию.

Сквозь голубые изразцовые ворота богини Иштар Александр въехал, как победитель, верхом на верном Буцефале, в сопровождении надёжных друзей и телохранителей.

Высыпавший на улицы народ, ликуя, приветствовал героя Эллады как своего нового царя. Под ноги лошадей летели лепестки роз, устилая дорогу мягким и благоухающим разноцветным ковром. Александр даже позавидовал Буцефалу, ступающему по такому роскошеству своими копытами. Он бы и сам был не прочь пройтись босиком по мягким лепесткам, чтобы их прохладная нежность ласкала ступни. Но, увы, не царское это дело – гулять босиком по улицам.

Дикие быки и рогатые драконы, изображённые на воротах, казалось вышли встречать Александра стройными шеренгами.

Конечно, он читал у Геродота описание Вавилона: и о его стенах, шириной в пятьдесят царских локтей, и о глубоком рве, окружающем город, и заполненном водой, и о Евфрате, протекающем через весь город, и делящем его на две части. Но когда Александр увидел всё это воочию, он был поражен и размахом сооружений и красотой города.

Проехав по прямой широкой дороге процессий к храмовым сооружениям, Александр и его спутники узрели, наконец, вблизи знаменитую вавилонскую башню Э-Темен-ан Ки, то есть лестница, соединяющая небо и землю. Он решил, что название нисколько не противоречит истине. Громадное, потрясающее всякое воображение семиэтажное сооружение на квадратном основании в один стадий (150 м.). Ничего столь грандиозного не знал ни один город мира.

«Воистину, люди, соорудившие такое, подобны богам», – подумал Александр.

Верховный жрец приветствовал Александра перед алтарём своего бога. Кажется, Бэл. Александр мало знал вавилонских богов. У полиса был свой пантеон, отличный от персидского.

«Надо будет подробнее расспросить жреца о богах-покровителях Вавилона».

– Сбылось предсказание Валтасара: единорог победил овна! – торжественно провозгласил жрец.

– О каком предсказании ты толкуешь? – заинтересовался Александр.

– Валтасар – это вавилонское имя иудейского пророка Даниила, жившего ещё при Набониде и Навуходоносоре. Он предсказал крушение вавилонского царства, когда царь увидел во сне разрушение колосса на глиняных ногах. Он же растолковал царю таинственные письмена, начертанные невидимой рукой на стене во время пира: Мене, Мене, Текел, Упарсин. Ты взвешен, и найден слишком лёгким. Царство твоё будет разделено между персами и мидянами. За это пророчество Валтасар–Даниил был в большом почёте у Дария первого, пока не увидел новое пророчество во сне: из моря вышел дивный зверь единорог и поразил пасущегося на берегу овна. Валтасар не мог понять смысла этого пророчества, но ангел Габриэл растолковал ему, что это значит: приплывёт из-за моря царь Греции и поразит царей персидского и мидийского. После такого пророчества Даниила бросили в ров со львами, которые, впрочем, не причинили ему никакого вреда, ибо пророк тот был праведником. Тем, кто осмеливался говорить об этом пророчестве, отрезали язык. Но мы-то знали: день придёт, и древний Баб-Илу вновь обретёт утраченную некогда свободу. И день настал! Мы приветствуем тебя Божественный Искандер!

– Аль Искандер! – подхватило тысячеголосое эхо собравшихся жителей.

– О, великий Искандер, ты вошёл в древний город Баб-Илу, что в переводе на греческий означает Врата Бога. Это имя пришло к нам из глубины веков. Древние шумеры звали его Кадингир, что и значило на их языке врата богов. Жители этого города многоязыки, поэтому название менялось, но никогда не менялся смысл. Поэтому в нашем городе построена башня-зиккурат «лестница в небо», по которой бог Мардук спускается с неба в свой земной чертог. Слушай, посланец богов Искандер, историю бога Мардука, пред храмом которого ты сейчас стоишь.

Когда небо вверху не имело названья, и земля внизу названа не была. Были тогда лишь два океана: Абзу – пресные воды, и супруга его Тиамат – солёные воды. Смешали они свои воды и породили первых богов: Лахму и Лахаму, бога неба Ану, власть Энлиль, и мудрость Энки. Захотели новые боги обуздать хаос и установить миропорядок. Разозлился Абзу и задумал погубить молодых богов. Но мудрый Энки прочёл заклинанье и усыпил Абзу, убил его, стал владыкой пресных вод и возвёл в его глубинах своё жилище. В этом доме был зачат Мардук, дитя солнца, первородный сын мудрого Энки и богини Дамгина. Тиамат, супруга Абзу, не простила своим детям убийства их отца и задумала отомстить. Испугались боги, собрались на совет, чтобы решить, кто сможет победить Тиамат. Тогда выступил молодой Мардук и сказал, что убьёт Тиамат, если станет он главным на совете богов. Показал Мардук свою силу: по слову его возникла, а потом исчезла звезда. Избрали боги Мардука своим главой и благословили на битву.

Взял Мардук с собой четыре небесных ветра и семь бурь. Вооружился луком, дубиной, секирой и сетью, и отправился на битву. Тиамат создала одиннадцать чудищ морских, чтобы победить Мардука, но он их одолел, а у убитого Кингу он забрал таблицу судеб. Вогнал он в разинутую пасть Тиамат злые ветры, так что она не смогла закрыть свою пасть и поразил её своей стрелой. Рассёк секирой он тело Тиамат на две части. Из нижней части он сделал землю с растениями и зверями на ней, из верхней он сделал небо и звёзды и определил им пути их. Запер он небо на засов, чтобы небесная влага не пролилась. Возликовали боги и назвали Мардука владыкой Богов. Разделил Мардук шестьсот богов на триста верхних небесных, и триста нижних, подземных. Мардук и Энки смешали глину с кровью Кингу и создали людей. Благодарные боги построили Мардуку небесный Вавилон с храмом Эсагила и провозгласили пятьдесят имен Мардука, дающих ему власть над миром небесным, земным и подводным.

Таков наш бог Мардук, покровитель земного Вавилона.

– О, великий Искандер, ты вошёл в наш город двадцать первого числа месяца нисану. В день весеннего равноденствия, в день первый Навруза, в день первый, когда великий, светлый Сын Неба Мардук вступает в свои права, в день, когда силы добра и созидания побеждают силы хаоса и разрушения.

Небесный свод украсил Мардук двенадцатью созвездиями, определив для каждого две тысячи лет, чтобы охраняли они небесную твердь. И первым был Овен, на смену ему придет Телец, пока Близнецы ждут своей очереди.

И возрадовались семь великих Ануннаков и сказали они Мардуку:

– Ты будешь нашим царём. В твоей власти будет возвышать того, кого ты полюбишь и унижать неугодных, и решений твоих никто не отменит! Ты спас нас от чудовища Тиамат и её супруга Кингу, и мы будем служить тебе. Скипетр, трон и власть отдаём мы тебе!

- О, великий Искандер, как говорили великие Боги Мардуку, так и мы говорим тебе: «Ты разбил грозного Дария, будь же нашим пресветлым владыкой: скипетр, трон и власть отдаём мы тебе!»

Александр наслаждался пышностью, красотой и величием оказываемых ему почестей. Жрец облачил его в богатый пурпурный, шитый золотистыми нитями, плащ. Голову его украсили золотой короной, в руки дали скипетр, тоже золотой, украшенный самоцветами.

Народ ликовал, Александр был так счастлив, что ему казалось, что он сейчас воспарит на вершину зиккурата. Эллины гордились.

Так Александр стал царём Вавилонии. Началась череда нескончаемых праздничных дней. В преддверии полевых работ город веселился. Никто не работал, возбранялось наказывать детей и рабов, не вершились суды. И бедные и богатые веселились и участвовали в мистериях, посвящённых Мардуку и его жене Церпанитум, и красочных карнавалах.

Первые четыре дня на площадях и в храмах устраивали чтения священных текстов, исполнялись гимны и разыгрывались представления о тех подвигах Мардука, о которых Александр уже знал, и новых, о которых ему дотоле не было известно. О том, как злой Эрра решил наказать людей, обманом завладев троном Мардука, когда последний спустился в подземное царство, и наслал на людей чуму и язву. И только возвращение Мардука спасло род людской от полного истребления.

Александр с большим интересом следил за всем происходящим и изучал новый для него пантеон. Специально приставленные к нему жрецы поясняли смысл происходящего. Вечерами после заката он пировал с гетайрами и гетерами. Всё это так захватило и увлекло молодого царя, что он перестал навещать Барсину, которая не участвовала в чуждых для её веры мистериях и терпеливо ожидала в добровольном уединении, когда же Александр вспомнит о ней.

На пятый день все участвовали в пышном карнавале, когда статую бога перевозили на празднично украшенном корабле из храма в Борсиппе в святилище Вавилона. Корабль плыл по каналу, опоясывавшему город, под приветствия ликующих горожан; потом золотую статую устанавливали на украшенную коврами и лентами повозку и везли по дороге процессий в храм «Небесный мир». И вновь было дано грандиозное представление о славных деяниях Мардука.

Вечером за пиршественным столом по этому поводу разгорелся спор. Кратер сказал:

– Всё, больше не могу в этом участвовать! От всех этих богов голова идёт кругом! Александр, как ты можешь запоминать все эти варварские имена: Мардук, Тиамат, Царпанитум? Зачем тебе чужие боги? Своих мало, что ли?

– Поскольку теперь я царь Вавилона, я должен знать местный пантеон. Невозможно править страной, не зная во что верят и кому поклоняются подданные.

Селевк поддержал Кратера:

– Что за бог такой, которого какие-то тёмные силы запирают в подземелье, и он ожидает спасения от жены? Если он настоящий бог, он должен быть всесильным и бессмертным. А этот – слабак.

Тут вмешался Пердикка:

– Но жена у этого Мардука отменная красотка, глаза как горящие уголья. Я бы не прочь, чтоб меня такая спасла. Персиянки самые красивые женщины на свете.

– А я считаю, что эллинки красивее. – возразил Птолемей и поглядел на свою подругу Таис.

Мужчины заспорили о красоте восточных и западных женщин, и им стало не до богов.

– Александр, а тебе какие женщины больше нравятся? – лукаво спросила Таис. Тот улыбнулся:

– Персиянки настолько красивы, что на них больно смотреть. На эллинок же смотреть приятнее.

Таис улыбнулась в ответ. Александр тонко польстил и тем и другим, но ушёл от ответа. Чувствуется школа Аристотеля, но ведь и у неё язычок подвешен:

– Поэтому ты и выбрал Барсину, чтобы сочетать оба достоинства: и красиво и приятно?

Александр усмехнулся, но ответом не удостоил.

Так постепенно праздники шли своим чередом, когда на одиннадцатый день произошёл конфликт, и Александр показал зубы.

С утра Александр, как это уже было заведено, возглавлял храмовые процессии. Сначала золотую статую Мардука переносили из главного храма Бит Акита, что означало «жертвенный дом», в палату судеб, которая была расположена в северной части за царским дворцом. Затем статую поместили на корабль, который отправился по каналу к Евфрату. Вдоль канала шла священная улица Айнбуршабу, украшенная по случаю праздника коврами и цветами. Вдоль стен были выбиты барельефы: Драконы, лошади, Мушкуш – огненно-красный дракон, символ Мардука, змея с головой льва. По этой улице двигались участники процессии: Александр с друзьями и телохранителями, жрецы всех рангов: сангу – верховный жрец, эну – старшие жрецы, пасису – жрецы натираний, маку – толкователи снов и знаков, и бару – провидцы, а так же жрицы. Затем шествовали нескончаемой толпой горожане и гости, приехавшие на праздник, все в своих лучших нарядах. Это был лучший способ блеснуть друг перед другом своими туалетами и украшениями. Народ был многоязык и многонационален.

Процессия останавливалась у пристани, ожидая прибытия в лодке сына Мардука – бога писцов и учёности Набу, который прибывал из Борсиппы, где находился в главном храме Эзида. После того, как родители Мардук и Сарпанитум встречали своего сына, вся процессия вновь возвращалась к храму Э-Сагила, чтобы вернуть статуи в их главные святилища на золотой трон.

Александру сказали, что царь должен тоже войти в храм, чтобы получить благословение Мардука на весь грядущий год и заручиться его поддержкой.

Но когда он попытался войти, путь ему преградил верховный жрец. Александр поднял бровь. Жрец поведал, что по обычаю Сангу должен отнять у царя корону и скипетр и положить их на ковёр у ног Мардука. Затем царь должен опуститься на колени перед святилищем, а жрец стегает его плетью, и если царь при этом плачет, то правление будет счастливым…

Кровь ударила Александру в голову и он схватил жреца за горло:

– Да ты, старик, наверное лишился рассудка, если думаешь, что Великий Александр опустится перед тобой на колени?! Да будь передо мной живой бог Мардук, я бы этого не сделал, не то, что перед его статуей!

Александр отшвырнул жреца от себя, но ему дорогу преградили другие жрецы и жрица. Эллины выхватили из ножен короткие мечи, телохранители моментально окружили царя и приготовились к отражению атаки. Повисла напряжённая тишина, горожане замерли в ужасе. Верховный жрец в испуге пал на колени перед Александром и умоляюще протянул к нему руки:

– Царь может не выполнять этот ритуал, если не желает, но тогда он не может вступить в храм Мардука и весь год будет именоваться не царем, а наместником – сатрапом. Таков обычай предков.

Видно было, как напуган старик, и гнев уже покинул Александра. Он, усмехнувшись, вспомнил, как получил свой первый оракул.

Тогда, горя нетерпением переплыть Гелеспонт, чтобы отправиться на войну с Дарием, и отговариваемый многими старыми военачальниками, служившими под началом Филиппа, он отправился в Дельфы, чтобы получить оракул Аполлона о предстоящем походе. Но когда он явился к Пифии, та стала твердить, что он пришёл в день, не пригодный для предсказаний. Нетерпение его достигло предела, и он, схватив предсказательницу за волосы, силком потащил её в храм. Пифия взмолилась:

– Иду, иду! Тебе невозможно противиться!

Александр тут же её отпустил:

– Благодарю, я получил свой оракул!

Вообще, он с уважением относится к предсказателям, но если кто-то пытается идти против его воли… Впрочем, гнев его уже стих, и он взглянул на испуганного жреца почти весело:

– Вы вручили мне скипетр и корону добровольно! Но это не значит, что я так же добровольно её сниму! Попробовать её снять можно только вместе с моей головой! Есть смельчаки? – он грозно оглянулся вокруг. Таковых не нашлось.

– Сегодня наступил для вашего народа не только новый год, но настал новый век! Я – Александр, царь Македонии и Вавилона, гегемон Греции, фараон верхнего и нижнего Египта говорю вам: отныне ваш владыка никогда не опустится на колени! А уж если Мардуку так угодны мольбы и стенания, то ты, жрец, и моли бога о милости для народа! – с этими словами, он выхватил плеть у жреца и наградил того несколькими ударами хлыста, впрочем, скорее для острастки.

– А то, что ты не сумеешь выпросить молитвами, то я добуду мечом!

Александр совсем успокоился и швырнул плеть жрецу под ноги, потом взглянул на жрицу, обеспокоенный, не слишком ли он её напугал. Но чёрные глаза девушки горели восхищением.

На двенадцатый день праздники заканчивались всеобщим весельем и «свадьбой» бога Мардука и богини Серпанитум. Александр сидел на троне в окружении друзей, когда юная жрица под звуки флейт и кимвал и глухие удары барабанов стала исполнять танец богини, призывающей к себе супруга. Движения её, сначала плавные и медлительные, всё убыстрялись и убыстрялись. Она скинула с себя белоснежное покрывало, и черные как вороново крыло локоны рассыпались по её смуглым плечам. Руки её извивались как змеи, и казалось, что в них вовсе нет костей. Бёдра же её бились мелкой дрожью, так что мелкие бусинки украшавшие её набедренную повязку, звенели и дрожали, рассыпая вокруг себя тысячи цветных отблесков. Живот её извивали судороги, и она не отводила горящий взор от лица Александра, который так же не отрываясь жадно смотрел на неё.

Таис была потрясена. Будучи сама искусной танцовщицей, она не могла не оценить мастерства жрицы. Изобразить оргазм в танце! Эта жрица могла заткнуть за пояс любую гетеру! Таис обвела взглядом присутствующих мужчин. Взоры их все были прикованы к танцовщице, и они желали её.

– О, дьяволица! – простонал Пердикка, поправляя восставший член.

Охрана жрицы стояла спиной к танцующей, лицом к толпе зрителей, с плетьми в руках, и теперь Таис поняла к чему такие меры предосторожности. Возбуждённые музыкой и зрелищем мужчины, охваченные неистовым экстазом, сбрасывали с себя верхнюю одежду и пытались прорваться к танцовщице, чтобы успеть прикоснуться к ней. Тотчас плети со свистом опускались на обнаженные плечи и спины, оставляя кровавые следы на теле. Это отбрасывало смельчаков назад, но затем они снова лезли вперед под новые удары. Боль, кровь и всеобщее вожделение сливались, казалось, в коллективный экстаз. Массовое помешательство охватило всех. И те, кто бил, и те, кого били, испытывали от этого наслаждение. Сердца толпы звучали в унисон с барабанами…

Таис оглянулась на Александра. Он сидел, уцепившись в поручни трона и подавшись всем корпусом вперёд. На щеках его алел румянец, он тяжело дышал, и губы его были приоткрыты. Он ничего не замечал вокруг: ни беснующуюся толпу, ни устремлённый на него взгляд Таис. Он видел только танцующую жрицу, протягивающую к нему руки в призыве.

Музыка внезапно смолкла, и танцовщица замерла, тяжело дыша. Александр вскочил, желая заключить её в жаркие объятия. Но девушка проворно отскочила, спрятавшись за спину жреца, продолжая призывно улыбаться.

– Как тебя зовут, красавица? Не бойся меня! – Александр тяжело дышал, будто сам только что танцевал.

За неё ответил жрец:

– Её зовут Роксана. По происхождению она бактрийская царевна, а по роду деятельности она жрица богини Иштар. Царь, не гневи богов! Жрица не может принадлежать смертному – только богу. Сейчас Роксана поднимется на зиккурат и будет ожидать бога, чтобы соединиться с ним священным браком на золотом ложе.

Александр понимал, что он не может обесчестить жрицу, такого ни один бог не прощает. Но и отказаться от этой женщины он не хотел.

– Роксана, зачем тебе изображать жену небесного бога и в пустом ожидании проводить ночь? Ведь у Мардука есть Серпанитум! Роксана, стань женой Александра, и твоим мужем будет живой сын бога, а Вавилон станет столицей мира!

Он велел перевести ей свои слова.

– Что?! Александр, ты не можешь на ней жениться! – это, забыв о приличиях, вскочила со своего места Таис.

– Да? – бровь Александра изогнулась тетивой. – И кто же мне запретит? – насмешливо спросил он.

– Но, Александр, ты её совсем не знаешь! Нельзя же за один танец вести женщину под венец! Возьми её, как победитель, если хочешь, но не женись. Жрицы Астарты отличаются необузданностью. Она опозорит царское ложе!

Жрец переводил Роксане всё, что произносилось. Черные глаза Роксаны обожгли Таис злобным огнём, и она заговорила по-персидски. Переводчик старался смягчать высказывания:

– Смешно слушать, как рассуждает о порочности вавилонских жриц афинская гетера! Искандер, я девственна! Я согласна стать твоей женой, и, если после первой брачной ночи это покрывало – она подняла свою белую накидку, – не окрасится моей кровью, то пусть меня побьют камнями!

Она торжествующе посмотрела в глаза Таис. У гетеры земля уходила из-под ног, но она не сдавалась:

– Птолемей, Парменион, что же вы молчите? Скажите ему!

Птолемей в растерянности пробормотал:

– Всё это так неожиданно, что я не нахожу слов…

– Вот и помолчи – бросил Александр насмешливо.

– Конечно, ты плохо соображаешь – ведь у тебя, как и у прочих, кровь отхлынула от головы к гениталиям, – зло прошептала Таис. Она с надеждой посмотрела на Пармениона, тот в задумчивости теребил окладистую бороду, потом заговорил, словно уговаривая неразумного ребёнка:

– Александр, женитьба – дело ответственное. Здесь нельзя поддаваться страсти. Надо не торопясь всё хорошенько обдумать и взвесить. Помни, ты берёшь себе не только жену, но и царицу. Не торопись с решением…

– Если бы я следовал твоим советам не спешить, то мы бы до сих пор топтались перед Граником, не решаясь его переплыть, а не владели бы половиной мира!

Тут вмешался Кратер:

– Александр, будь благоразумен, решая кто станет нашей царицей!

– Жениться на восточной царевне, чтобы объединить народы востока и запада в одну семью, что может быть разумнее? А что ты скажешь, Гефестион?

Александр обратил свой взгляд на молчавшего друга. Тот сделал шаг вперёд и ответил с несвойственной ему серьёзностью:

– Не слушай ничьих советов, следуй за своим сердцем. Только в любви родятся счастливые дети!

– Спасибо, ты настоящий друг!

Таис в отчаянии схватилась за голову. Кратер обиделся:

– А я, значит, не настоящий друг, только потому, что забочусь о твоём престиже?

– Кратер, ты – друг царя, а Гефестион – друг Александра, – возразил Александр.

Таис чувствовала, что в борьбе за Александра они терпят поражение. Как, как его удержать от рокового шага? На лице Роксаны цвела улыбка торжества. Кто может остановить Александра? Никто из смертных! И Таис ухватилась за последнюю надежду: привлечь на свою сторону богов. Она с жестом отчаяния заломила руки и заголосила:

– Плачь, рыдай, Артемида-Парфенос! Сбылось эфесское предзнаменование! Не зря пылал твой храм в ночь рождения Александра! Ты потерпела поражение! Ликуй, коварная Астарта! Твоя жрица сделала то, что не смогли сделать твои воины – она пленила Великого Александра!

Но её патетическая речь не произвела на него должного впечатления. Он насмешливо улыбался:

– Таис, жаль, что женщины не выступают на сцене. Ты бы имела успех! Но ты перепутала жанры: трагическим голосом ломаешь комедию. Довольно представлений! Я вас выслушал, а теперь слушайте мня! Роксана! Я не играю любовь. Я тебя люблю, будь моей женой и царицей мира!

Таис, закрыв лицо руками, бросилась прочь. Она уже не видела, как Роксана протянула ему свою руку, и их тела и губы слились в жарком порыве.

 

Часть вторая

 

Птолемей застал Таис в слезах, избивающую подушки. Она злобно выкрикивала:

– Упрямый осёл! – следовал удар, – Глупец! – удар, – Похотливый сатир! – снова удар, – глупый осёл… – по комнате летали пух и перья.

– Не слишком разнообразная речь, – Птолемей попытался пошутить, но её гнев вспыхнул с новой силой и обрушился на него.

– А сам ты, многоумный Птолемей, решил, вдруг, превзойти лаконизмом самих лакоонцев? «У меня нет слов…» – кривляясь, передразнила она его.

Он вздохнул:

– Таис, я знаю Александра с детства. Он очень упрям. Если он что-то решил, его бесполезно отговаривать. Это смогла сделать только ты, когда отговорила его идти на Афины. Ума не приложу, как это удалось тебе?

– Мне помогла в этом Афина-София.

– Наверное, но в этот раз боги были против тебя. От стрел Эрота не спасёт даже щит Ахиллеса, грудь же Александра была беззащитна.

– Стрела Эрота? Видела я, куда попала эта стрела! Вовсе не в сердце, а гораздо ниже, – она глазами указала куда именно. – Шалун Эрот выпустил одновременно сотню стрел и поразил ими всех присутствующих мужиков в одно и то же место, да так удачно, что вызвал стойкую эрекцию даже у золотой статуи!

– Ну и что с того? Разве Александр не мужчина?

– Я думала – бог, – сказала Таис с горечью и отвернулась.

– Таис, Александр с детства привык быть первым всегда и во всём. У него был свой идеал возлюбленной, и он его нашёл.

Она резко развернулась и заглянула ему в глаза. Он спокойно выдержал её взгляд. Она мстительно прищурилась:

– Думаешь, ты очень умный? Думаешь, ты знаешь обо мне всё? А ты знаешь, что я влюбилась в него с первого взгляда, точно всегда его искала? И знаешь, что сказал мне в ответ Александр, когда я попыталась его обольстить? Он сказал: «Я не моюсь в публичных банях и не сплю с публичными женщинами.» Ты оказался не столь щепетилен, и соблазнить тебя не составило труда. И вот, вместо того, чтобы удержать Александра в Македонии, я сама отправилась за ним на край света. Причём, за твой счёт. Ну что ты молчишь? Опять не находишь слов? Так ударь меня! Так поступают все мужики, когда не находят слов!

Она ждала от него приступа бешенства, но в его глазах была только грусть.

– Я давно понял, что ты его любишь, и не могу тебя за это винить. В него нельзя не влюбиться. Жаль только, что ты призналась в этом только для того, чтобы унизить меня. Ты зла на него, а хочешь сделать больно мне. Это несправедливо.

Таис в изнеможении откинулась на растерзанные подушки.

– В любви, Птолемей, вообще нет справедливости. Пресловутая стрела бьёт без промаха и заставляет страдать. Прости меня.

Она тяжко вздохнула и растёрла ноющую от боли грудь.

– Как тяжело. Что я здесь делаю? В Элладе сам воздух сейчас дышит живительной силой. Там ночной Зефир овевает прохладой, исцеляет и врачует. А здесь ни ветерка, жарко и душно. Нет сил вздохнуть, будто Атлант обрушил на мою грудь всю тяжесть небосвода. Если переживу эту ночь, завтра же отправлюсь в гавань узнать, когда будет ближайший корабль в Элладу.

– Таис, Александр тебя не любит. Пойми, вы не пара. Между вами всегда была пропасть, выкинь его из своего сердца. Впусти меня, и моя любовь исцелит тебя! Я люблю тебя и хочу сделать тебя счастливой! Чем я плох? Чего тебе не хватает? Дай мне время, и, может быть, ты найдёшь во мне качества, достойные твоей любви!

Она коснулась его руки.

– Ты лучше всех! Ты замечательный! Просто я слишком долго носила в сердце свою любовь к нему. Я питала её несбыточными надеждами и поила своею кровью. Так мать носит во чреве ещё не рожденное дитя, оберегает его, растит и питает. Я хранила до срока свою любовь и чувствовала её биение. Сегодня он убил моё дитя, и плод замер. В нём больше нет жизни, оно тяжким бременем давит на грудь. Темно в глазах и смертная тоска! Какая тоска!

– Ты бледна как мрамор. Тебе плохо? Давай позовём врача!

– Да, мне плохо. Моя любовь убивает меня. Но врач мне не поможет. Если и может меня что-то спасти, то это твоя дружба. Если ты хочешь, чтобы я завтра была с тобой, помоги мне пережить эту ночь. Будь со мной сегодня, но только молча. Просто будь рядом. А если я уйду, то проводи меня в последний путь. Только ему не говори, отчего я умерла… Да он и не спросит, ему сейчас не до меня.

– Детка, ты меня пугаешь! Давай всё же пошлем за врачом?

– Нет! Только ты и я. Будешь моей повитухой. Любовь мертва, но она всё ещё под сердцем. Я должна выкинуть этот камень из своей груди! А ты примешь моё мертворожденное дитя. Роды всегда мучительны, но вместе мы сможем пережить эту ночь. А завтра будет новый день и новая жизнь. «Выйдет младая с перстами пурпурными Эос», и небо подарит надежду на счастье. Не оставляй меня во тьме, и мы вместе встретим рассвет. Обними меня! Спасибо тебе за то, что ты есть.

 

Часть третья

 

Когда Александр достиг, наконец, вершины башни, он изрядно запыхался. Далеко внизу дрожали огни огромного города, а над его головой дрожали огни бесчисленных звёзд. Полная луна освещала таинственным фосфоресцирующим светом белоснежные стены храма.

Окружённые тьмой и над головой и под ногами, казалось, они одни в этой вселенной. И нет ещё даже Великого Океана. Есть только эта лестница в небо, плывущая по мирозданию и несущая их по волнам вселенной – их двоих, то ли людей, то ли богов, только что родившихся и ещё не познавших ни самих себя, ни друг друга.

Александр огляделся вокруг, почти физически, кожей ощущая красоту и величие момента. Потом он посмотрел на свою гибкую, черноокую спутницу, отставшую от него на несколько ступеней и облокотившуюся на своё согнутое колено, чтобы отдышаться. Он подумал, что эта картина должна навсегда запечатлеться в его памяти. Эта девушка хрупкая и сильная, таинственная и незнакомая – его жена. Он ободряюще улыбнулся ей и протянул руку, чтобы помочь преодолеть последние ступени.

– «Асперос эймос эйсаугазо» – через тернии к звёздам, – прошептал он.

Она смотрела пристально в его лицо без тени улыбки. Её чёрные миндалевидные глаза блестели сильней, чем течение Евфрата, далеко внизу озаряемое блеском полной луны. И были они черней, чем ночь над их головами. Она не протянула ему руки и молча проследовала в храм.

«Да, непросто нам будет понять друг друга и обрести гармонию», – мелькнуло у него в голове.

Они вошли в темный зал, и после освещённой площадки Александру показалось, что он ослеп. В кромешной тьме он слышал только её дыхание. Он шагнул на ощупь, вытянув руки и, коснувшись её, привлёк к себе. Она привычным жестом хозяйки нащупала огниво и, высекая искры, хотела зажечь лампу. Он, охватив запястья, завёл её руки за спину, пленяя её своими объятиями и прижимая пониже талии к своему паху, погрузил лицо в роскошную гриву её чёрных волос и прошептал на ухо, целуя её ушную раковину:

– Не надо разжигать огонь, нам хватит моего.

Она послушно выронила кремень. Он жадно искал губами её рот, но она выгибалась и уворачивалась от поцелуя. Александр, разгорячённый её сопротивлением, желал её всё сильнее и всё крепче прижимал к своему телу, целуя её уши, скулы, гибкую, длинную шею, вдыхая сладко-шершавый чувственный аромат её благовоний. Его дыхание становилось всё горячее, оно почти обжигало её тонкую кожу, но сам он дрожал от мелкого озноба. Она, извиваясь в его объятиях подобно змее, шептала:

– О, мой Искандер, о мой дерзкий пришелец, о мой гордый победитель… Сегодня ночь силы Иштар. Любимая забава Великой Матери – стоя по колено в крови, сталкивать в битве мужей востока и запада. Ты победил войско Дария, утопив его гордость в море крови. Двадцать тысяч пехотинцев и две тысячи пятьсот всадников окрасили своей кровью воды Граника – такова плата Дария за свою жизнь и свободу. Сколько жизней принёс ты на алтарь победы? Говорят, всего лишь тридцать четыре человека. Ничтожно мало, чтобы утолить жажду Великой Богини! Добавь в этот кубок каплю моей крови, чтобы он был полон, но сначала победи меня!

Так как говорила она по-персидски, Александр понял только четыре слова: Искандер, Иштар, Дарий и Граник. Но ему не нужны были сейчас слова, он хотел вступить в свои супружеские права и жаждал акта. Она усилила своё дикое сопротивление, и Александру пришлось напрячься, чтобы поднять её и бросить на широкое ложе, смутно белевшее в сумраке.

Роксана извивалась, брыкалась, кусалась и царапалась. Казалось, что ему надо овладеть дикой чёрной пантерой. Что же, ему не привыкать обуздывать диких животных. Её метавшиеся на белых простынях чёрные локоны напомнили ему разметавшуюся на ветру чёрную гриву Буцефала, когда юный Александр увидел его впервые.

Фессалиец Фионик привёл Филиппу Буцефала, предлагая продать его за 13 талантов. Деньги немалые, но конь того стоил. Александр не сводил с него восхищённых глаз, когда коня вывели в поле для испытаний. Но никому из конюхов не удалось даже сесть на Буцефала. Конь испуганно косил сливовым глазом на собственную чёрную тень, мечущуюся под копытами. Он ржал, храпел, вставал на дыбы, бил копытами, рвался с узды и пытался укусить приближающихся людей. Никто не мог с ним справится, казалось, злой дух вселился в это животное. Александр был восхищён его безудержной силой и нечувствительностью к боли. Кровавая пена слетала с его раздираемых уздой губ, но он всё сильнее мотал головой в стремлении вырваться из рук конюхов. Именно такими представлялись Александру первые кони, созданные Посейдоном. Филипп потерял терпение, и приказал увести коня, так как объездить его невозможно. Александр был вне себя от досады:

– Какого коня теряют эти люди, только потому, что по своей трусости и неловкости не могут укротить его!

Филипп рассердился:

– Ты упрекаешь старших, будто больше их смыслишь или лучше можешь управляться с лошадьми!

– С этим я справлюсь лучше других!

– А если не справишься, какое наказание понесёшь за свою дерзость?

– Клянусь Зевсом, я заплачу то, что стоит конь! – воскликнул разгорячённый спором Александр.

Филипп рассмеялся, и они ударили по рукам. У Александра не было этих денег, и потому он знал, что должен во что бы то ни стало обуздать эту дикую бестию. Он скинул плащ и бесстрашно шагнул к беснующемуся животному. Схватив за узду у самых губ Буцефала, он резко развернул его мордой к солнцу, подняв голову коня навстречу свету. Ослеплённое животное пыталось отвернуть голову, но рука крепко сжимала узду. Когда конь затих, покорившись его воле, он легко взлетел в седло и помчался навстречу ветру.

Когда Александр вернулся к отцу на укрощённом коне, Филипп обнял сына и сказал:

– Ищи, мой сын, царство по себе, Македония слишком мала для тебя!

Воспоминания об укрощении Буцефала придали Александру сил. Он рывком разорвал на Роксане одежды, обнажая молодое тело, упругую смуглую грудь с маленькими горошинами тёмных сосков. Звонкими каплями рассыпались блестящие камешки драгоценного пояса. Железной хваткой, удержавшей некогда узду Буцефала, он сжал её лодыжки. Преодолевая её бешеное сопротивление, он развёл её ноги в стороны, раскрывая влажную щель, к которой стремился. Рывком он забросил её ноги на плечи и лёг на неё, прижимая её колени к её же плечам. Она рычала, но была под его тяжестью так же беспомощна, как некогда ослеплённый солнцем Буцефал. Он вошёл в её беззащитную горячую плоть, разрывая её, тем же победителем, каким тогда влетел в седло. Её рык сменился криком, но он закрыл её рот своим, и его язык проник в неё одновременно с фаллосом, погружающимся всё глубже. Она замычала. Дойдя до конца, он замер, чтобы она ощутила всю полноту его власти и поняла, кто здесь наездник. А потом началась скачка, сначала медленно и осторожно, а потом всё быстрее и сильнее, понукаемые его восклицаниями и шлепками по её качающимся ягодицам. Она стонала и впивалась ногтями ему в спину и плечи. Но уже не кусалась, а с наслаждением сосала его язык и впивалась ему в шею долгими жадными поцелуями. Он достиг предела наслаждения, когда она забилась под ним в судорогах и всхлипах…

Александр откинулся на край ложа, и Роксана медленно вытянула затёкшие ноги и замерла, постепенно приходя в себя. Потом она молча подняла своё белое покрывало и вытерла стекавшую по внутренней поверхности бёдер густую, пахучую жидкость, перемешанную с её кровью.

– Прости меня за причинённую боль, – прервал молчание Александр, – Я хотел, чтобы это было иначе, но некоторым женщинам и лошадям нужна твёрдая узда. Однажды покорённый Буцефал стал мне верным и преданным другом. Я надеюсь, что ты станешь мне верной и преданной женой.

Роксана не понимала его слов, но в его тоне уловила извиняющиеся нотки.

– Не извиняйся! Я увидела в тебе дикого зверя, когда ты едва не задушил верховного жреца. Глупец хотел заставить тебя преклонить колени. Ничтожество, он забыл кто ты есть на самом деле? Зря ты его пощадил! Но я поняла: только ты сможешь меня приручить! Я так страстно тебя ждала! Все остальные не достойны даже целовать твои следы…

– Не понимаю, что ты там бормочешь. Нелепая ситуация! Для того, чтобы поговорить с женой, мне нужен переводчик! Ладно, говорить будем потом, а сейчас я зверски проголодался! Тут, кажется, был обещан стол с яствами.

Они прошли в следующее помещение, где был накрыт для них золотой стол, богато сервированный драгоценной посудой из синего и зелёного стекла. Утолив голод чресл, они с не меньшим аппетитом принялись утолять голод чрев, набросившись на отварного петуха, овечий сыр, вяленые фрукты и запивая всё вином.

Александру непривычно было есть ночью и в молчании, но этой ночью всё было не так, как он привык. И занятия любовью этой ночью, скорее, напоминали битву врагов, чем ласки влюблённых. Роксана разительно отличалась от Барсины.

Он впервые вспомнил о ней за эти дни и почувствовал укол совести. Знает ли она о его женитьбе? Должна знать, весь город знает. С Барсиной всё было просто и понятно. С Роксаной всё иначе. Барсина видела в нём свет Митры, кого же видит в нём Роксана?

Александр понимал, что совсем не знает эту женщину, с которой он сейчас делит пищу. Кто она – та, кто жаждет боли как наслаждения? И какие тёмные силы пробудила она из глубин его души, если он желал причинять боль и испытывал от этого наслаждение?

– Довольно, скоро будет светать. Надо хоть немного поспать, – он прошёл в комнату с кроватью и лёг на спину, закрыв усталые глаза. Она легла рядом. Его почему-то раздражало, что рядом с ним лежит эта женщина. Словно от неё исходила какая-то смутная угроза, мешавшая расслабиться и уснуть. Раньше такого с ним не бывало. Под нежными поцелуями после коитуса с Барсиной он засыпал без проблем. Наверное, потому, что он мог с ней поговорить и знал её мысли и чувства. Роксана же оставалась для него не разгаданной загадкой.

Так и не сумев заснуть и чувствуя, что не может долее оставаться здесь, в чуждом для него храме, словно его стены давят ему на грудь, Александр потихоньку поднялся, надел свой белый хитон, накинул шерстяной пурпурный плащ и вышел на площадку в надежде, что свежий воздух взбодрит его дух и прогонит мрачные мысли из его головы.

Земля была далеко внизу, он находился от неё на высоте птичьего полёта, но и небо ближе не стало. Огромный чёрный купол с мириадами мерцающих звёзд был всё так же недосягаем и непостижим. Александр чувствовал себя бесконечно одиноким, словно он расстался с миром людей, но и боги его к себе не приняли. Он покинул Барсину, но так и не обрёл Роксану, он ею просто овладел на золотом ложе в храме Мардука. А в душе пустота и внутри так же холодно, как и с наружи. Только злые ветры хозяйничают там и тут, наверное, те самые, что разорвали утробу Тиамат. Александр плотнее закутался в свой шерстяной плащ.

Ему неожиданно припомнились смутные детские чувства, обуревавшие его, шестилетнего, когда Олимпиада взяла его с собой на тайные мистерии Диониса, которые она справляла со жрицами-вакханками. Он помнит жалобное мычание молодого бычка с позолоченными рогами и украшенного побегами плюща, красивых женщин с распущенными волосами и змеями в руках, громкие звуки музыки, гимны Дионису, смех, танцы, возлияния. Музыка становилась всё громче, смех всё веселей, танцы всё разнузданней. Женщины сбрасывали одежды и танцевали нагими, дразня его детское любопытство и странно возбуждая… А потом они схватили длинные ритуальные кинжалы и стали наносить бычку смертельные раны. Кровь била фонтанами, а безумные вакханки хохотали и с вожделением растирали горячую алую жидкость по своим лицам и разгорячённым телам. Ужас обуял малыша, и он громко заплакал. Тогда мать, тоже окровавленная, хмельная и весёлая, приложила ему окровавленный палец к губам и прошептала:

– Тсс, ты не должен бояться крови. Кровь – это жизнь. Ты сын бога! Помни об этом всегда, но никому не говори! Это наша с тобой тайна! Отныне ни один смертный не должен видеть твоих слёз! Обещаешь?

У потрясённого мальчугана тотчас высохли слёзы, и он зашептал:

– Мама, а чей я сын? Зевса?

– Тсс, это тайна!

Потом она налила в кубок вина, разбавила его кровью жертвенного животного и дала ему пить. Казалось, горячий, ароматный огонь наполнил его рот и, с глотком, побежал по гортани, чреву и жилам рук и ног. Страх ушёл, стало весело и хорошо.

Вакханки раздели его и смазали с ног до головы кровью жертвенного бычка.

– Теперь ты будешь неуязвим для стрел и меча! – сказала ему мать.

Он, конечно, не удержался и поведал товарищам по большому секрету, что он не сын Филиппа, а сын Зевса. Когда Филипп спрашивал Олимпиаду, что всё это значит, она лишь смеялась и говорила:

– Когда же Александр перестанет оговаривать меня перед Герой?

Ещё мать учила его преодолевать свой страх перед змеями.

– Ты сможешь одолеть свой страх, когда переборешь его и возьмёшь их в свои руки. У этих змей нет жала, они не смогут ужалить тебя. Они убивают свою жертву, сжимая в своих объятиях, как Сфинкс. Ты должен быть сильнее их, и тогда они не смогут навредить тебе. Это не просто змеи, это хтонические божества Геи; они носители подземных тайн и мудрости. Подчинив их своей воле, ты станешь мудр как Прометей! Но даже приручив змею, никогда не засыпай рядом с ней. Помни, во сне ты беззащитен, и она может тебя задушить…

Так вот кого ему напомнила Роксана! Его мать. Та же дикая, глубинная, хтоническая сила. Та же страсть к опасности и жажда крови. Хотя внешне они полные противоположности. Олимпиада голубоглазая и светловолосая – обликом он пошёл в мать, а Роксана черноволосая, смуглая и черноглазая.

За воспоминаньями он и не заметил, как начало светать.

Александр первым встретил алые лучи восходящего светила. Полис в низу ещё был погружён во мглу. Покорённый красотой открывающегося мира и согретый ласковыми лучами, залитый божественным светом и оглушённый разноголосым, но стройным хором певчих птиц, он почувствовал свою сопричастность победе света над тьмой, и мир и покой снизошли на его душу.

Александр разглядел, как внизу с полей потянулись обнявшиеся парочки. Накануне жрец призвал мужчин и женщин Вавилона соединиться в акте любви на свежевспаханных полях, отмечая свадьбу богов и царя.

«Если все мужи трудились этой ночью с таким же усердием, как я, Вавилон ждёт небывалый урожай зерновых», – подумал он и вернулся в храм за женой.

 

Часть 3

 

Роксана уже поднялась, причесалась и переоделась. Александр замер в восхищении. На ней было длинное алое платье из той волшебной ткани, что струится подобно воде и переливается на солнце цветами такими яркими, какие бывают только у Ириды. Невозможно представить, что эту ткань создали люди. На ощупь она прохладна даже в самый жаркий день, а прикосновения её нежнее, чем у цветочных лепестков. Александр впервые увидел её в захваченных сокровищницах Дария. Ни Македония, ни гордая Греция не знали подобной роскоши. Эта ткань называлась шёлк и привозилась откуда-то с края Меотиды, там, где встаёт солнце, и стоила она дороже золота и самоцветов, и носить её дозволялось только особам царской крови. Александр подарил небесно-голубой отрез шёлка Барсине. Барсина… Он вновь почувствовал лёгкий укол совести. Ну что ж, Барсина больше ничему его не сможет научить. Надо её одарить и отпустить…

Александр приблизился к Роксане и не удержался от желания провести рукой по покрытым шёлком плавным изгибам её тела. Ткань делала их более рельефными и желанными, чем сама нагота.

– Какая ты красивая, – прошептал Александр, вновь наполняясь желанием.

Но Роксана остановила его руку и что-то резко сказала. Он и сам понимал, что сейчас не время для ласк. Начинался новый день, и толпа уже собиралась у подножия зиккурата.

Александр и Роксана рука об руку сошли с вершины башни к её подножию, где рокотало разноплеменное море народу. Его ждали и горожане, и жрецы, и воины Александра, и, конечно, его гетайры. Тысячи глаз были прикованы к нему, но он уже привык ко всеобщему вниманию. Жители бросали им под ноги зёрна ячменя и пшеницы. Александр скосил взгляд на Роксану. Она держалась с достоинством настоящей царицы. На вытянутой руке она гордо несла белое покрывало с бурыми пятнами крови – знаки утраченного целомудрия.

Среди всеобщего ликования выделялись растерянно хмурые лица македонцев. Встречая мрачные лица соплеменников, Александр перестал улыбаться.

«Какие же они эгоисты», – с раздражением подумал он. «Нет, чтобы порадоваться за своего царя! А что это они сжимают в руках?» – Александр мысленно ахнул. – «Камень!».

Ему припомнилось вчерашнее заявление Роксаны о том, что если она не окажется девственницей, то пусть её забьют камнями. Угрожать его жене? Да как они смеют?

Александр крепко сжал руку Роксаны и хмурился всё больше. Роксана была в безопасности пока он рядом с ней, но этого и не требовалось. Не зря она с гордым видом победительницы демонстрировала помятый белый гиматий со следами утраченной невинности.

Но Александр едва сдерживал бешенство. Его взгляд метал гром и молнии. Кто, кто зачинщик идеи с камнями? Кратер? Парменион? Гефестион? Нет, руки последнего пусты.

Он поочерёдно заглядывал в лица своих товарищей, те, не в силах выдержать его пристальный взгляд, отводили глаза, прятали руки за спину и потихоньку роняли камни на землю…

Но вот его взгляд выхватил гордую женскую фигуру, чей чёрный хитон так контрастировал с мраморно-белым лицом и яркой пестротой толпы. Конечно же она! Кто же ещё?

Таис и не подумала отвести глаза или спрятать камень. Белокурые волосы собраны в высокую причёску на эллинский лад. Совершенный греческий профиль: нос ото лба отделяет едва заметная ложбинка, нежно очерченный подбородок и голубой лёд пристальных глаз, устремлённых на его шею. Гордая Таис с лицом Афродиты и непреклонностью Афины, даже не посторонившейся, чтобы пропустить царскую чету.

Гордая и свободная дочь гордых Афин, ну что с такой можно поделать? Александр, прокладывая путь, резко оттеснил её плечом.

Глядя, как две фигуры спускаются по ступеням башни взявшись за руки, Таис до боли сжала мокрый комок глины в своей ладони. Если бы она могла быть беспристрастной, то восхитилась бы красотой этой пары.

Светлокудрый Александр, в коротком белоснежном хитоне и пурпурном гиматии, и черноволосая Роксана, с распущенной волной густых локонов, в длинном алом шёлковом платье, с белым, развивающемся при каждом шаге, покрывале в вытянутой руке. Как будто день и ночь, Европа и Азия шествовали по священным ступеням Небесной Лестницы, взявшись за руки. Светлые глаза Александра горели огнём, а чёрные очи Роксаны были туманны и влажно блестели, и оба были прекрасны.

Но сердце Таис было глухо к отвлечённой красоте. Она с ревнивой мукой смотрела, как его белые пальцы сжимают смуглую лапку жены. Таис находила на их лицах следы бурной ночи. Под его глазами сиреневая тень усталости, алые губы Роксаны припухли от слишком страстных поцелуев. У него на белой шее… О, нет! Темнеет бордовое пятно, оставленное её жадным ртом! Как смеет эта бактрийка оставлять свои печати на божественной коже их Александра? И что эта Роксана так гордо размахивает своим покрывалом? Кровь прихлынула к щекам Таис, и ей стало нестерпимо жарко. Это она разглядела бурые пятна на белом льне и поняла, что это за следы. Самая сокровенная тайна этой ночи была выставлена на всеобщее обозрение. Роксана вновь одержала победу, на этот раз окончательную.

Раздавленная Таис замерла как соляной столб, не в силах шелохнуться, глядя, как её кумир проходит мимо, оттолкнув её, ведя за руку свою бактрийскую принцессу, ставшую за одну ночь царицей мира.

Роксана, проходя мимо Таис почти в плотную, отвела руку с покрывалом так, что ткань накрыла лицо последней и скользнула по её пылающим щекам и губам. Таис не шелохнулась, только закрыла глаза и судорожно вздохнула. Запах проник в неё вместе с воздухом и отравил её кровь. Это была сложная смесь. Обострившемся обонянием Таис уловила и тонкий аромат кожи Александра, и сладкий дурман восточных благовоний Роксаны, возбуждающий и чувственный, ещё там был солёный запах крови, но всё перекрывал мощным аккордом запах его семени…

Роксана изощрённо продемонстрировала всё, чем она теперь владеет и что никогда не достанется Таис.

Они прошли. Покрывало соскользнуло с пылающего лица афинянки, земля качнулась под её ногами, в ушах стучала кровь, и солнечный свет, вдруг, померк. Гефестион, стоявший рядом, успел подхватить на руки потерявшую сознание гетеру, не заметив, как из её обессилевшей руки выпал скомканный кусок глины.

 

Часть 4

 

Когда Александр и Роксана добрались, наконец, до царского дворца на разукрашенной колеснице и остались одни, Роксана о чём-то его резко спросила. Александр послал за переводчиком, чтобы иметь возможность беседовать с новобрачной.

– Ты с ней спал?

Он сделал вид, что не понял, о чём идёт речь.

– Ты совокуплялся с Таис?

– Нет, конечно нет. До тебя я знал только одну женщину, Барсину.

– И как она тебе?

– Барсина красивая, умная, образованная…

Заметив недовольство жены, он осёкся.

– Роксана, ты не должна ревновать меня к ней. Ведь я сделал свой выбор в твою пользу. Барсина осталась в прошлом, а в настоящем у меня ты, законная жена.

– Ты считаешь Таис красивой?

– Да, конечно. На месте Птолемея я бы заказал Лисиппу статую Таис в роли Афродиты. Мне кажется, она более подходит для этого, нежели Фрида.

– Кто такая эта Фрида?

– Гетера. Настолько красивая, что будучи призвана на суд по какому-то делу, скинула с себя одежды и предстала нагой. Её красота послужила ей оправданием. С неё пишут картины и ваяют статуи богини любви. Самые богатые мужи Греции приезжают к ней, чтобы купить ночь любви. Когда я покорил восставшие Фивы, она явилась ко мне, уверенная в своей неотразимости, и в обмен на свои ласки просила сохранить полис. Я сказал, что она может выкупить столько горожан, проданных в рабство, на сколько заработает своими ласками у моих воинов. Я в подобных торгах не участвую! Я слышал, что позже она предлагала фиванцам восстановить на свои деньги их полис, если они на воротах выбьют надпись: «Разрушен Александром, восстановлен Фридой», но те отказались.

– А мою статую ты закажешь Лисиппу?

– Хорошо. Я закажу твою бронзовую статую для храма богини Иштар. Это будет мой дар богине, взамен похищенной жрицы.

– Я хочу, чтобы статуя была из слоновой кости и покрыта золотом!

– Как скажешь, милая. Меня же среди фиванок впечатлила не Фрида, а другая женщина, уже не молодая и не красавица. Её зовут Тимоклея. Когда фракийцы ворвались к ней в дом и разоряли его, их командир овладел ею. Потом он спросил у неё, не припрятала ли она сокровища? Она сказала, что да, в саду в колодце, и вызвалась показать, где именно. Когда он наклонился над колодцем, она столкнула его вниз и забросала камнями. Воины схватили её и привели, связанную вместе с детьми, на мой суд.

Никогда не забуду её белое лицо и гордый вид. За её подол цеплялись перепуганные плачущие дети, но она, перед лицом смерти, не в состоянии их спасти, решила преподать им урок мужества. Когда я спросил её, кто она такая, она с вызовом отвечала, что она сестра полководца Теалена, сражавшегося против Филиппа за свободу греков и павшего при Херонее. Покорённый её мужеством, я даровал свободу ей и её детям.

Из уважения к другому фиванцу, я готов был восстановить Фивы. Имя этого человека Кратет. Он философ. Будучи очень богатым горожанином, он обратил всё своё имущество, дом и земли в деньги – получилось около двухсот талантов – и поделил их между своими согражданами, себе ничего не оставив. Сам же стал бездомным и нищим. Это случилось ещё до моего прихода. Когда я узнал об этом человеке, я разыскал его и имел удовольствие беседовать с ним. Он мне так объяснил свой поступок:

– То, что узнал и продумал, что мудрые Музы внушили, это богатство моё. Всё прочее – дым и ничтожность!

Я спросил его, хочет ли он, чтобы я восстановил его родной город? Он ответил:

– Зачем? Придёт, пожалуй, новый Александр и снова его разрушит.

Я спросил, неужели судьба сограждан, которым он отдал всё, так мало его волнует, и он не скорбит об утраченной ими свободе?

Кратет возразил, что его деньги не сделали фиванцев ни лучше, ни счастливее. А истинную свободу нельзя у человека отнять, если свободен его дух и разум. Он говорил, что его родина – безвестность и бедность, не подвластные даже судьбе.

Достойный ответ достойного человека! Кратет, как ученик Диогена Синопского, настоящий киник, который не только учит других жить правильно, но и сам живёт согласно своим убеждениям.

Александр замолчал, задумавшись, и заскучавшая Роксана, наконец, вставила слово.

– Меня мало печалит судьба Фив и фиванцев. Расскажи лучше о Таис.

– После разрушения Фив я собирался наказать Афины как главных зачинщиков бунта. И тут ко мне явились послы из Афин просить о мире. Посольство должен был возглавить Демосфен, но он, как обычно, сбежал, опасаясь за свою жизнь, так как яростно нападал в своих речах сначала на Филиппа, а потом на меня. Он-то и призвал демос Афин и Фив на восстание, сначала называя меня Маргитом – умным дураком, а потом объявив меня погибшим в Фессалии. Таис же добровольно прибыла с послами, брошенными Демосфеном на произвол судьбы. Явившись ко мне, она не стала подобно Фриде обольщать меня. Она говорила, что понимает мой гнев, но молила именем богини Афины пощадить её город. Ибо своей добротой я заслужу и милость богов и благодарность народа, а жестокостью навлеку на себя гнев первых и ненависть второго. Она убеждала, что война с Афинами принесёт кровавые беды нашим братским народам, а мне не добавит ни славы, ни чести. Признавая мою военную доблесть и восхваляя мои победы, тогда ещё не столь значительные, она просила меня дать афинянам возможность узнать меня с лучшей стороны. Она говорила, что я скорее покорю Афины своим великодушием, нежели силой своего оружия.

Если же моё благородное негодование жаждет кровавой мести, то она, подобно Ифигении, готова стать искупительной жертвой за своих сограждан.

Демосфен едва не погубил Афины, а Таис их спасла. Женщина оказалась и мудрее и смелее государственного мужа.

Потом явился Димад с заявлениями, что сей час в Афинах одержала верх про-македонская политика, поддерживаемая Фокионом, если же я пойду против Афин, то победят сторонники Демосфена. Кончилось тем, что меня на съезде в Коринфе послы всех греческих полисов признали гегемоном Эллады и призвали идти на Персию.

– Ты говоришь, что Таис и красива и умна, и в то же время хочешь меня уверить, что между вами не было близости? – не поверила Роксана.

– Я отказался вступить с ней в связь.

– Но почему?

– Может потому, что слишком чистоплотен, мне неприятна сама мысль, что она принадлежала многим мужчинам. Может потому, что с детства стремился к высоким идеалам и искал деву, им соответствующую. А потом она стала женщиной моего друга.

– Почему она смеет тебе возражать?

– Потому, что она дочь свободного гражданина; потому, что она свободная гетера, потому, что она родом из Афин, родины демократии. Таис – это автаркия в кубе.

– Почему ты позволяешь ей говорить?

– А как иначе я услышу голос демоса?

– Эта дрянь просто хочет тебя!

Александр рассмеялся:

– Если она хочет меня, это не значит, что она дрянь. Роксана, повторяю, перестань меня ревновать! Не важно, кто хочет меня, важно, кого хочу я. Нам надо помыться и отдохнуть. Встретимся ночью, и ты узнаешь, кого я хочу.

 

Часть 5

 

Совершив омовение, Александр решил покончить с одним щепетильным делом, ибо понимал, что как бы он ни устал за эту бессонную ночь и безумное утро, ему всё равно не уснуть, пока он не повидается с Барсиной и не простится с ней. Бросить её без последнего «прости» было бы несправедливо и жестоко.

В доме, где остановилась Барсина у своей дальней родственницы, царила суматоха, которая обычно возникает, когда хозяева собираются в дальний путь. Увидев его, слуги, по восточному обычаю, падали ниц. Поначалу его это смешило, потом он постепенно привык. Войдя в покои Барсины, он замешкался, не зная с чего начать разговор. Она безучастно лежала на кровати с распухшим от слёз лицом. Увидев его, поспешно встала, поправляя растрепавшиеся бронзовые кудри. Скользнула взглядом по его шее, смутившись, отвела глаза. Он тоже был смущён, зная, что на его белой коже слишком заметен багровый след от засоса Роксаны.

Что же всё-таки сказать? Извиниться за то, что влюбился и женился? Глупо. Он понимал, что Барсина к нему привязалась, и теперь несчастна и страдает. Но в этом нет его вины, он ей ничего не обещал.

– Собираешься уезжать?

– Скорее бежать.

– От меня?

– От себя.

– Вернёшься в Дамаск?

– Нет, там меня слишком хорошо знают. И там я была непростительно счастлива. Вернуться туда, чтобы повсюду встречать или сочувствие или злорадство? Это слишком тяжело.

– Куда же ты направишься?

– В Сузы.

– В Сузы? Но это вотчина Дария.

– Я скажу ему, что спасаюсь от тебя, и он примет беженку.

– Барсина, от меня не убежишь, а от себя тем более! Время лечит. Прости меня за боль разлуки и забудь.

Она невесело усмехнулась:

– И рада бы забыть, да твоё имя звучит на каждом углу, а твои статуи ставят на площадях.

Оба помолчали, потом она поднялась:

– Я тебе приготовила свадебный подарок. Ты так восхищался поэмами Гомера. Я перевела для тебя на греческий поэму о Гильгамеше. Жаль, что ты не сможешь оценить всю красоту персидского стиха; я, конечно, не владею талантом стихосложения, но сам материал того стоит, чтобы ты его прочитал. Гильгамеш тоже был героем и царём и так же искал бессмертия. Надеюсь, мой труд будет тебе интересен и полезен. Ещё я хочу подарить тебе на память щенка. Я не могу быть рядом с тобой, так пусть моя собака будет твоим верным слугой. Корми её с рук, и она больше ни от кого не примет ни пищи, ни ласки. Митра подарил людям собак, чтобы те защищали людей ото всякого зла. Пусть Перита охраняет твоё тело от злых людей и зверей, а твою душу от злых демонов. Днём с тобой твои телохранители, а ночью пусть рядом с твоим ложем всегда будет Перита, а когда она состарится, то её щенки.

Барсина кликнула служанку и велела той принести щенка для Александра. Он был тронут до глубины души.

– Спасибо, Барсина. Чем я могу тебя отблагодарить за всё, что ты для меня сделала?

Она проглотила комок, застрявший в горле.

– Ты подарил мне волшебные ночи. Я познала блаженство принадлежать любимому. Что может быть дороже этого. Кроме того, я ведь тебя обезоружила! У меня твой щит!

– Может, вернёшь его?

– Ни за что на свете! Твоё семя и твой щит – это мои трофеи. Их у меня никому не отнять – ни тебе, ни Роксане!

Опять повисла неловкая пауза. Он нерешительно замялся:

– Ну, я пойду. Береги себя и будь счастлива.

– Постой! Будь моим в последний раз!

– Я так не могу. Ведь я уже женат.

– Но ты женился не по македонскому обычаю, а по вавилонскому. Восточные цари могут иметь множество жён и великое множество наложниц. Позволь мне быть твоей наложницей.

– Я не могу. Прости. Женитьба для меня означает обет верности.

– О, светозарный Митра! Я знала, что ты скажешь нечто в этом духе. Никто из мужчин не считает себя обязанным хранить верность, но ты, конечно, не таков как все. Ну почему тебе всегда надо быть лучше всех?

Он пожал плечами.

– Я всегда знала, что когда-нибудь тебя потеряю. И вот пришёл этот миг, а я оказалась не готова. Смешно. Это как смерть. Знаешь, что она неизбежна, но когда приходит время умереть, ты не готов. И знаешь, что бесполезно просить последний глоток воздуха, и всё-таки молишь о нём.

– Не надо так мрачно. Время лечит. В разлуке ты отвыкнешь от меня. А потом, когда уйдёт грусть, ты увидишь, что вокруг много достойных мужчин. Выбери одного из них и отдай своё сердце.

– Увы, моё сердце не может возродиться подобно птице Феникс. Оно сгорело дотла в любви к тебе. Я знала, что гублю себя, полюбив тебя. Свет Митры несёт жизнь и тепло, но он же может и испепелить. Я грелась в твоих лучах и не могла понять, за что мне это счастье. Когда ты засыпал, усталый, на моих подушках, я не могла сомкнуть глаз. Я любовалась твоей неземной красотой, и по моим щекам катились слёзы, будто я смотрю на солнце. Тебе вовсе не обязательно было ходить в Египет, чтобы узнать, что ты – бог. Тебе достаточно было посмотреть в мои глаза и увидеть в них своё отражение. Твой свет и теперь не померк, но светит он, увы, не для меня. Я знаю Роксану, она дика и необуздана, не дай ей загасить твой ясный огонь.

Увидев, что он недовольно поморщился, она осеклась и замолчала. Потом неожиданно попросила:

– Подари мне хитон, который на тебе сейчас.

В ответ на его недоумение, пояснила:

– Когда ты меня покинешь, я останусь одна в полной темноте. Запах твоего тела, исходящий от хитона, удержит меня на краю безумия. Словно ты ещё со мной, незримо, но обоняемо. Я буду себя от тебя отучать постепенно. Мало-помалу, когда запах выветрится, я уже смогу видеть солнечный свет, который ты для меня затмил и смогу чувствовать другие запахи этого мира. И я смогу тебе простить эту муку расставания и смогу пожелать тебе быть счастливым с другой.

Он повернулся к ней спиной, раздеваясь. Раньше он никогда не стыдился своей наготы. Этот жест неумолимо резанул её по натянутым нервам. Она стала для него чужой за одну ночь. Её божественный мальчик, чьё тело она знала и на ощупь и на вкус, каждую его ложбинку, каждый мускул, теперь отворачивается от неё, раздеваясь. Её рот наполнился солью невыплаканных слёз. Она увидела на его белой спине вспухшие бордовые царапины от ногтей, и ей показалось, что чья-то безжалостная рука с острыми когтями впилась ей в сердце. Не в силах на это смотреть, она закрыла глаза и вытянулась в струнку на кровати.

– Твоя жена по ночам превращается в дикую кошку?

– Скорее, в дикую львицу.

Он закутался в плащ и, повернувшись, протянул ей хитон. Она лежала, натянутая как тетива лука, вцепившись белыми пальцами в простыни, и крепко зажмурившись. Губы её нервно подёргивались.

Он осторожно положил свой хитон рядом с нею. Барсина схватила его не открывая глаз и поспешно накрыла лицо.

Он стоял в нерешительности. Ему хотелось утешить её, обнять, согреть в своих руках… Но он понимал, что лаской сделает ей ещё больнее.

– Уходи, пока я не возненавидела тебя! – глухо крикнула она из-под одежды, накрывшей белым саваном её лицо.

Он понимал, что если ему необходимо разрубить этот узел, то надо рубить с плеча. Он резко повернулся, захватив её прощальные дары, и молча вышел не оглядываясь. Барсина осталась в прошлом.

Когда хлопнула за ним дверь, из её горла вырвался вой смертельно раненой волчицы. Вбежали служанки, пытались её успокоить, напоить водой. Она не давалась в руки, каталась по кровати, прижимая к лицу тонкий белоснежный лён, и выла так, что кровь стыла в жилах.

Она ещё не знала, что щит и хитон – это не всё, что осталось ей от Александра, что у неё под сердцем уже бьётся новая зародившаяся жизнь, которая будет смыслом её дальнейшего существования.

 

Часть 6

 

Александр, добравшись до царского дворца, позаботился первым делом о подаренном Барсиной кутёнке, накормив её из плошки размоченной в молоке лепёшке, а потом устроил отдыхать в корзине возле своего ложа. Затем отдал распоряжение стольнику собрать вечером только близких друзей, чтобы в узком кругу гетайров отпраздновать своё бракосочетание, и без сил рухнул на царское ложе.

Постель была мягка, простыни чисты и благоуханны, и хотя он чувствовал тяжёлую усталость во всех членах, сон всё не шёл к нему. Он бодрствовал уже около полутора суток, но стоило ему закрыть усталые глаза, как начинался хоровод лиц: охваченное страстью лицо Роксаны, растерянный вид Птолемея, серьёзная мина Гефестиона, сердитый взгляд Кратера, озадаченный Парменион, окаменевшее лицо Таис, угрюмые лица эллинов и ликующие жителей Вавилона, несчастное лицо Барсины, её отчаянные попытки не разрыдаться… Все эти лица кружились в его мозгу, вызывая чувство тошноты. Да, минувшая ночь переплела их судьбы в гордиев узел.

Чтобы отвлечься, Александр стал вспоминать, как они вошли в Гордий, родину Мидаса, пастуха, по воле богов ставшего царём. Осматривали город в сопровождении местной знати, которая с гордостью показала ему знаменитую колесницу царя.

Жрец сказал, что, согласно легенде, тот, кто сумеет распутать узел, закрепляющий ярмо, тот будет царём всей Азии. Его товарищи тут же кинулись пытать свои силы, но, сколько они не старались, ничего не выходило. Вокруг собралась изрядная толпа местных жителей, которые насмехались над эллинами, и этим только подзадоривали их.

Когда очередь дошла до Птолемея, он не стал пытать свои силы, а присев на корточки поскрёб узел ногтём и попробовал палец на вкус. Александра заинтересовали его манипуляции. Птолемей воскликнул:

– Это не верёвка, а окаменевшая лоза какого-то дерева!

– Умный парень, – усмехнулся жрец. – Это кизиловые ветви. У нас его называют деревом шайтана. За прошедшие века они и впрямь окаменели.

Птолемей возразил:

– В таком случае, узел невозможно развязать в принципе.

– Я и говорю – умный парень!

Александр, присев на корточки рядом с Птолемеем, внимательно разглядывал узел. У него мелькнула одна мысль, которую он хотел проверить.

– Александр, не стоит пытаться. Это невозможно, – в полголоса проронил Птолемей. Было ясно, что он не хочет, чтобы Александр ударил в грязь лицом перед варварами.

Но Александр ухватился за железный крюк, скрепляющий передний конец дышла и ярмо, поднапрягся и вытащил его. Бесполезный узел больше не скреплял их. Толпа зевак ахнула, македонцы расхохотались. Александр довольно распрямился. Жители Гордия били явно разочарованы. Задача, казавшаяся неразрешимой, имела такое простое решение, лежавшее на поверхности.

Один из них запротестовал:

– Ну, это не считается! Он что, хочет овладеть всей Азией при помощи хитрости?

Его поддержали одобрительным гулом соплеменники.

– Не хитростью, а умом! – возмутился Александр, – или…

Он выхватил из ножен свой меч и со всего маху перерубил спорный узел, обнажая многочисленные хитроумные переплетения.

Против такого способа ни у кого возражений не нашлось.

Гетайры воодушевлённо стали рукоплескать ему как актёру, блистательно справившемуся со своей ролью. Глаза Птолемея светились восторгом, он воскликнул:

– Невероятно! Александр, ты нашёл целых два выхода из безвыходной ситуации!

– Безвыходных ситуаций не бывает! Это доказал Тесей, найдя выход из Критского лабиринта с помощью нити Ариадны, – возразил Александр.

Лицо сопровождавшего их сатрапа выражало смесь ужаса и изумления:

– Как это тебе удалось?

– Голова у меня не только для того, чтобы носить шлем, – самодовольно усмехнулся Александр.

Но вопрошавшего интересовали вовсе не его умственные способности.

– Как тебе удалось одним ударом разрубить узел из кизиловых ветвей? Это дерево не берёт даже топор! Его древесина твёрже железа!

Александр пожал плечами:

- Не знаю… Я разозлился.

Клит расхохотался:

– Да! Когда Александр злится, под руку ему лучше не попадать!

Дружный гогот гетайров подтвердил его слова.

Губы Александра тронула улыбка, он уже был в забытьи, между воспоминаниями и сном.

 

Часть 7

 

Проснулся он на закате с тяжёлой головой и ноющей болью в висках, как после попойки. Чтобы прийти в себя, приказал банщикам вылить на него гидрию холодной воды, это взбодрило. Переодевшись, он отправился к своей новобрачной, чтобы вместе пойти на пир.

Роксана была наряжена и богато украшена, но идти с ним отказывалась. Пришлось опять посылать за переводчиком. Это начинало напрягать.

– Твои друзья меня не любят и не скрывают этого. Хочешь пировать с ними – иди. А я устрою пир для своих, тех, кто рад меня видеть.

Александр нахмурился:

– Хорошо, устрой прощальный ужин. И пусть изберут новую жрицу Астарты, – Роксана хотела возразить, но он не дал ей говорить. – Роксана, ты теперь моя жена и царица. У тебя другие обязанности. И танцевать отныне ты будешь только для меня. Это даже не обсуждается.

Чтобы смягчить категоричность своих слов, он обнял её и попытался поцеловать. Она отвернулась, и поцелуй пришёлся в ухо. Глядя в сторону, она сказала деланно-безразличным тоном:

– Ты был сегодня у Барсины и вернулся, закутанный в один плащ.

– Уже доложили? – усмехнулся с горечью Александр. – Это не то, что ты подумала. Я попрощался с ней и подарил на память свой хитон.

Почувствовав, что она ему не верит, он взял её за подбородок и мягко но властно повернул её лицом к себе.

– Малышка, посмотри мне в глаза и услышь меня! Я, на удивление многим, хранил верность Барсине, хотя и не любил её. Так неужели ты думаешь, что я стану изменять женщине, которую люблю и на которой женат? Повторяю, мне не нужны другие женщины.

– Женщины, может быть, и не нужны. Тебе вполне хватает твоих друзей. Их у тебя целый гарем. Ведь у греков мужская связь в порядке вещей?

Возмущению Александра не было предела:

– Роксана! Я не в ответе за любовные связи всех греков! Но я тебе клянусь, что кроме Барсины у меня до тебя больше не было близости ни с одним живым существом!

Он запнулся, вспомнив один эпизод в Египте, но затем уверенно уточнил:

– Ни с одним человеком, кроме Барсины, порази меня Зевс, если я лгу!

– Что? – Роксана расхохоталась. – У тебя была связь с животным? И кто же так возбудил тебя? Хорошенькая белая козочка? Или твоей любовницей была громогласная ослица?

Кровь ударила Александру в голову, и ответом жене была жёсткая оплеуха, сбившая её с ног. Переводчик испуганно вжал голову в плечи и зажмурился.

Удостаивать Роксану ответом он бы не стал, но ему нужно было оправдаться в чудовищном обвинении перед лицом невольного свидетеля их беседы, чтобы пресечь всякие домыслы.

– И это говорит обо мне моя жена?! Как же мне ожидать справедливой молвы от чужих? В Египте я участвовал в мистериях Осириса. Тогда у меня была священная близость с его женой, богиней Исидой. Это было таинство. Я расскажу тебе о нём, когда мы сможем беседовать без свидетелей. Учи греческий язык, если хочешь со мной беседовать!

Он резко развернулся и вышел прочь. Начало семейной жизни явно не задалось.

Когда он появился в пиршественном зале, все его товарищи уже были в сборе и возлежали за накрытыми столами. Шум смолк, и он, сопровождаемый всеобщим вниманием, прошествовал на царское место под балдахин. Его ложе было застелено ковром, расшитым красными узорами. Место, предназначенное Роксане и оставшееся пустым, было накрыто ковром, расшитым белыми цветами. Столовые приборы и кубки были у них золотые, а у гостей серебряные. Александр, уже привыкший к восточной роскоши, не обращал на это великолепие внимания. Он молча лёг и велел виночерпию наполнить из кратера чашу для возлияний.

– Прими, Гименей, в дар это вино от меня и пошли мне счастливый и многодетный брак с Роксаной.

Он выплеснул на Алтарь, согласно обычаю, дар богу.

– У нас будет брачный пир без новобрачной? – спросил кто-то из собравшихся.

Александр грозно обвёл всех присутствующих взглядом.

–А вы бы пришли на пир к тем, кто принёс в качестве свадебных даров камни?

В зале повисла гнетущая тишина. Даже слуги разносившие яства и вина старались двигаться бесшумно и прошмыгнуть незаметно.

– Я вас спрашиваю. Кратер? Парменион? Клит?

Перечисляемые смущённо отводили глаза. Только Гефестион чувствовал себя свободным от упрёка, но и ему было не по себе. Назревала буря.

– Филот?

– Это всё затея Таис. Она воду мутила, говоря, что если Роксана обманщица, то должна быть наказана. Мы думали, что ты и сам захочешь…

Александр ударил кулаком по столу так, что зазвенела посуда.

– А вы не думайте за меня! Я сам могу за себя подумать! Чья это затея я и так знаю. Таис не решилась сюда явиться и правильно сделала. Птолемей, ты куда смотрел?

– Прости, Александр. Меня там не было, я бы её остановил. Я проспал рассвет.

Александр продолжил, не удостоив Птолемея ответом.

– Филот, ты должен сам отвечать за свои поступки, а не прятаться за спину женщины. Ведь вы командуете моими отрядами! Как вы будете принимать решения во время битвы, если позволяете собой манипулировать?

Сегодня я вас прощаю. Впредь запомните, всё, что вы скажете или сделаете против моей жены, вы скажете и сделаете против меня. Вы можете как вам угодно относится к моему выбору, но он сделан. Роксана – ваша царица! Любой поступок против неё приравнивается к государственной измене. А изменнику, по закону – смерть!

Все затихли. Впервые Александр противопоставлял себя товарищам.

Он говорил с ними как царь с подданными, и каждый почувствовал, как невосполнима будет утрата его дружбы. Селевк не выдержал этого напряжения и взмолился:

– Александр, прости нас!

Тот потёр переносицу и уже другим тоном произнёс:

– Уже простил. А Таис передай, – он обратился к Птолемею, – чтобы она не смела показываться мне на глаза.

– Александр, будь милосерден к ней. Она была очень расстроена твоей женитьбой. Роксана и так уже победила в битве за тебя.

– Твоя подруга посмела явиться на мой праздник в трауре. Это нормально?

– Она надела траур по своим мечтам.

– Я повторяю, ты волен любить свою гетеру, но в мой дворец её не води!

Птолемей вспыхнул, и прошептал: «Слушаюсь, царь».

Гефестион, чтобы разрядить обстановку, предложил позвать певцов и музыкантов. Но и те не смогли развеять напряжённость. Кусок не лез пирующим в горло. На Птолемея вообще не решались смотреть. Разговоры, едва начавшись, тут же затихали, хотя все изо всех сил старались выглядеть беззаботными. Наконец, Гефестион не выдержал:

- Всё, больше не могу! Этот брачный пир всё больше походит на поминки по нашей дружбе. Давайте закончим сегодняшний день, а завтрашний начнём заново, как старые добрые друзья?

Глаза пирующих с надеждой обратились к Александру, и тот улыбнулся им в ответ:

– Да будет так!

Все стали желать друг другу доброй ночи и разошлись трезвыми, с надеждой на новый день.

Праздники закончились, начинались трудовые будни Вавилона.

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/