Побег в Эльдорадо.

Повесть о приключениях европейцев в Гвиане

I

Уставшее солнце торопливо пряталось за вершину потухшего вулкана, когда в бухту Кингстауна крадучись вошло судно с почти спущенными парусами. Никто из жителей городка не обратил на него никакого внимания. Будто упавшие сумерки окутали неизвестного гостя ещё большей тайной. И даже появившаяся на небе луна не смогла приоткрыть завесу секретности. Всю ночь судно тихо и мирно простояло возле острова Сент – Винсент. С его палубы не доносилось ни звука. Можно было подумать, что это корабль – призрак. А может, так и думали?

Первые лучи взошедшего солнца сверкнули из-за туч и осветили на клотике^[1] мачты пурпурно-золотистый вымпел. И сразу же пушечный выстрел сотряс тишину просыпающегося городка. Самые ранние пешеходы могли видеть оживление на испанском капёре^[2]. Появление такого судна в водах английской колонии означало обыкновенное пиратское нападение, ибо тогда страсти между Сент – Джеймским двором и Эскуриалом^[3] были накалены до предела. А слуги его католического величества с удовольствием проливали кровь подданных английской короны и не считали это большим грехом.

Форт Кингстауна едва ли успел сделать с десяток выстрелов будучи сметён бортовым залпом с испанского фрегата «Сан – Хулиан». Это был сорокапушечный красавец, под бушпритом которого в лучах солнца блестела великолепная Немезида. Это деревянное творение могло бы стать предметом восхищения самого Скопаса^[4], живи он в то время.

Наспех сформированные отряды самообороны представляли собою поистине жалкую кучку необученных горожан, которые не сумели дать должный отпор испанским головорезам. Даже помощь чёрных и белых рабов, которые изнемогали на плантациях сахарного тростника, мало чем помогла. Эти уставшие и больные люди не собирались спасать достаток и жизни своих мучителей. А при малейшем удобном случае попытались сохранить свои, укрывшись в густых лесах.

Испанцы не долго буйствовали. Они стаскивали в трюм корабля всё, что звенело и блестело. Солдатня, упившаяся не только лёгкой победой, но и отличным вином, утомилась принимать щедрую поживу. Капитан капёрского корабля не стал утруждать себя требованиями к властям острова, а попросту грабил как можно больше, вычистив дома местной аристократии, а заодно и губернаторский дворец. Грабителям несказанно повезло: среди доставленного на фрегат были не только серебро и золото, но также редкие драгоценности. Довольные добычей возвращались испанцы на «Сан-Хулиан». И более вина их опьяняла полная безнаказанность такого разбоя, узаконенного королём Испании. В течение дня стрельба начала стихать. Лишь иногда то тут, то там слышались отдельные выстрелы, продолжавшиеся до наступления темноты.

II

Из большой лачуги, крытой тростником и листьями маиса, осторожно вышли два человека. Озираясь по сторонам и оглядываясь, они короткими перебежками продвигались с вершины холма ближе к берегу моря. Они являлись теми оставшимися рабами, которые не убежали, но и не пожелали защищать своих рабовладельцев. На их счастье, надсмотрщики, служившие в ночное время сторожами, решили, что стеречь им больше никого не требуется, а спасать свою жизнь важнее. Некоторые из них, к чести сказать, прислушались к призывам губернатора и вступили в ряды защитников. Остальные же, захватив с собою нехитрый скарб и всю родню, спрятались среди скал и в тропическом лесу.

Прозвучавшие где-то поодаль мушкетные выстрелы, будто испугали беглецов, остановили их.

– Это там – произнёс один из них по-английски и показал в правую от себя сторону.

– Да, похоже, возле усадьбы губернатора, – подтвердил другой с сильным шотландским акцентом.

Прошло некое время, в течение которого луна, выкатившаяся из-за горы, рассыпала по небосводу самые яркие звёзды. Она уставилась с высоты на остров и была неприятно удивлена, когда увидела многочисленные трупы людей. Некоторые островитяне были только ранены и сумели покинуть место сражения, чтобы залечить раны. Их кулаки поднимались в бессильной злобе, а уста проклинали неуёмную жадность врагов.

Шотландец Дункан Мак-Лин и англичанин Роберт Джиллан участвовали в антиправительственном выступлении. Дункан получил медицинское образование в Эбердине, а Роберт жил в имении своего отца, мелкопоместного сквайра, в Виндзоре. Власти арестовали бунтовщиков и приговорили к рабским работам в колониях его величества в Вест-Индии. Там, на плантациях сахарного тростника, их обязывали искупать свою провинность. Приговор королевского судьи был безжалостен к изменникам в королевстве короля Якова II Стюарта^[5]. Власть затуманила рассудок судьи, будто хмельное питьё; и затуманила так сильно, что, по словам очевидцев, в скором времени в поведении сэра Джеффрейса стали заметны признаки безумия – признаки, по которым можно было определить у него манию величия. Он утратил чувство соразмерности, перестал уважать всё и вся. Волею судьбы эти двое сумели избежать смерти на плантациях от палящих лучей солнца и не менее жестоких бичей надсмотрщиков. Им просто повезло, и теперь они шли к испанскому фрегату, который выбрали средством своего спасения.

Беглецы вошли в воду и довольно быстро проплыли расстояние, отделявшее корабль от берега. С кормовой галереи всё ещё свисала верёвочная лестница, по которой испанцы поднимались из шлюпок. Ступив на корму, друзья сразу же спрятались в большом трюме. С грустью и ненавистью они слушали хвастливые выкрики врагов. Добровольные пленники были голодны и хотели пить, но сидели в тёмном помещении и терпеливо ждали, когда «победители» отпразднуют торжество своей силы над слабым соперником. Испанским воякам никогда и в голову не приходило нападать на равных, а тем более – на сильных противников. Так уж они были воспитаны своими военачальниками.

– Как ты думаешь, долго это ещё продлится? – полушёпотом обратился Роберт к Дункану, словно боялся оказаться услышанным.

– Мне уже думается, будто эти бандиты вообще не успокоятся.

Вроде бы, незаметно пролетело какое-то время. Луна уже уступила своё место мощной россыпи звёзд, а сама скромно укрылась за роскошной тропической растительностью. Шотландец и англичанин покинули зловонное убежище и выбрались из трюма недалеко от грот-мачты. Почти ползком миновали шкафут^[6], стараясь держаться правого борта, где темнота была сильнее. Дункан быстрее пробежал небольшое расстояние и первым достиг корабельных надстроек, увидев в окнах пьяное буйство испанской команды. Уверенные в своей безнаказанности и в полном поражении почти безоружных островитян, испанцы даже не удосужились выставить хоть какую-то охрану. Теперь беглецы спрятались под парусиной, которая накрывала одну из корабельных шлюпок. Посвежевший ветер постепенно затянул ночной небосвод облаками, а, внезапно усилившись, пригнал огромные чёрные тучи. По небу проползла змеёй шипящая молния, расколовшая его до громового раската на две части. Сильный ветер гулял по острову, нагоняя ужас на оставшихся в живых. Налетевшие один за другим несколько шквалов подняли в бухте большую волну. Якорный канат не выдержал нагрузки и лопнул. Судно медленно развернулось и пошло плясать по водным валам, выйдя в открытое море. Команда корабля уже безмятежно спала, не подозревая об опасности. Ураганный ветер хлестал дождём, словно надсмотрщик бичом по спине раба. Волны то и дело перекатывались через палубу и сносили всё, что недостаточно прочно закрепили или не спрятали в надёжное место. Начавшийся ливень выгнал беглецов из шлюпки. Дункан интуитивно почувствовал движение корабля и увидел, что возле штурвала никого нет.

– Вылезай отсюда во имя собственного спасения, – громко сказал он англичанину. – Похоже, испанцы перепились до такой степени, что приготовились к смерти.

Дункан и Роберт прошли по всему судну, удостоверившись в полной бездеятельности судовой команды. Все люди валялись в самых неестественных позах мертвецки пьяные. Воздух в каюте был пропитан винными парами. Беглецы видели много еды и питья, у них сразу усилились голодные спазмы. Друзья незамедлительно сели за стол. Они поедали свежеприготовленные рыбу и дичь: насыщались сочными плодами и фруктами, пили отличное критское и мадеру. Англичанин поглощал всё подряд, торопливо запивая съеденное. Шотландец ел не спеша, он ещё чувствовал остаточный голод, но переедать не собирался, и потребовал того же от товарища:

– Если не послушаешься, после пеняй на себя.

Роберт нехотя отодвинулся от сытного изобилия, но чувство самосохранения возобладало над желанием. Внезапно прямо на глазах беглецов один матрос поднялся и, не замечая присутствия посторонних, налил себе вина, выпил и опять рухнул за стол.

Прошедшая по лицу англичанина судорога освежила его взор.

– Коль скоро эти люди столь беспечны, но в то же время от них можно ждать чего угодно, придётся обезопасить себя от любой неожиданности с их стороны.

И с молчаливого согласия шотландца, они стащили испанцев вместе с их капитаном в трюм и навалили на люк мешки с зерном. И теперь беглецы даже не знали, где они находятся, чтобы решить, куда бы им следовало плыть.

– Я думаю, нужно добраться хотя бы до североамериканских колоний, а оттуда – возвратиться в Европу.

– Мне кажется, нас там не ждёт ничего хорошего, – отрезвляюще возразил шотландец. – Король не простит нам борьбы против него. Кроме того, этот побег… Я бы отсиделся где-нибудь неподалёку. Стюарты наверняка не вечно будут править.

– Уж не желаете ли на Тортугу, в пиратское гнёздышко? – с издёвкой предложил Роберт, заранее предвидя испуганное лицо товарища и его отказ.

– Намного безопаснее будет к флибустьерам, нежели в лапы королевских палачей, – спокойно заявил Дункан. – Отдадимся воле Всевышнего. Только Он вправе решать нашу судьбу.

– К тому же, мы всё равно не умеем управляться с судном, да и сил у нас маловато. Волны и течения сами приведут куда-либо. И каким это место окажется, то и примем, как Божье свершение.

Друзья решили по очереди держать штурвал так, чтобы хоть как-то воспрепятствовать волнам опрокинуть корабль. Дункан когда-то ходил под парусом,

умел пользоваться компасом и знал, как следует бороться со стихией в шторм, спасая судно от гибели. В каюте капитана вместе с разным барахлом шотландец нашёл компас и секстант^[7], хотя последний сейчас был совсем без надобности. Страшная то была ночь. Ветер, сначала дувший с юго-запада, внезапно повернул на северный, и фрегат погнало не на восток, а к материку.

– Проклятье! – в бессильной злобе возмутился Роберт.

– Чем ты так недоволен? – осведомился Дункан, готовясь покинуть каюту и встать к штурвалу.

– Мне вовсе не льстит оказаться на испанской территории. А как я понимаю, нас несёт к побережью, кишащее людоедами.

– Иди лучше спать, – успокаивающе заметил Мак-Лин. – Всевышний не затем освободил нас от одного хищника, чтобы бросить в пасть другого. Скорее всего, нам просто повезёт.

III

Джиллан не ушёл спать, а находился недалеко от шотландца, готовый подменить его или прийти ему на помощь. Чудовищный тропический шторм, оглушительный рёв моря и вой ветра. Пробравшись ближе к Дункану, Роберт попытался ему сказать о замеченных им очертаниях берега, но это оказалось невозможно: слова застревали в горле. Ветер неумолимо гнал судно в том же направлении с прежней скоростью. Сколько уже времени продолжалась борьба стихии и человека, никто не знал. Само отрицание смерти породило силу, способную противостоять безволию и слабости. Почти сутки сражались двое за продолжение жизни. Они и не увидели, как из каюты выбрались три вооружённых испанца. Возможно, они были менее пьяны, и в темноте беглецы не заметили их. И в это время фрегат налетел на подводную скалу. Удар был не особенно силён, но скрежет раздираемого корпуса и треск ломающихся балок ничуть не уступали грохоту шторма. Впрочем, люди ничего не слышали. Вздыбленный водяной вал обрушился на них с такой яростью, что никто не в силах был ему противиться.

Возможно, от усталости Джиллан выпустил из рук канат, за который до того держался. Огромная волна взметнула его на самый гребень, затем с силой швырнула в пропасть водной пучины. Англичанин летел вниз головой и почти лишился чувств, а когда открыл глаза, корабля уже не увидел. Роберт слыл неплохим пловцом, и это помогало ему теперь, среди разбушевавшейся и обезумевшей стихии. Он ощутил в груди острую боль удушья, потом, теряя сознание, лишь смутно слышал постепенно затихающий шум. Джиллан продержался на плаву недолго, но всё-таки успел перевести дыхание, прежде чем его накрыло новой водяной громадой.

Сколько всё это длилось, неизвестно. Тонкая нить меркнущего сознания то и дело рвалась. Человек был лишь жалкой игрушкой в руках всемогущей природы. Последняя искра жизни в нём вот-вот была готова погаснуть под грохочущим напором смерти. Сколько часов он пролежал – пять, десять? Сознание возвращалось медленно, отдельными проблесками.

Море отступило ярдов^[8] на сто: грохот волн, бьющих о берег, доносился приглушённо. Роберт был жив! Тут он почувствовал, что его рот полон ила, а голова полузасыпана песком. С трудом встал на ноги. Ещё труднее оказалось открыть глаза, будто надо было не просто разомкнуть веки, а сдвинуть тяжёлые ржавые засовы. Джиллан отплевался от песка и протёр слипшиеся ресницы.

Ветер ослабел, буря стихла и море почти успокоилось. Лишь белые гривы пенились на гребнях волн там, где совсем недавно вздымались грозные валы. Благодатное тепло, вернувшее Роберта к жизни, исходило от солнца. Полуденное, оно пробилось сквозь тучи и согрело землю. Внезапно Джиллан вспомнил о шотландце.

«Дункан! Дункан! – подумал он со стеснённым сердцем. – Где ты, друг?»

Он оглядел берег, нигде никого. И тогда стал кричать в надежде, может, кто-нибудь отзовётся, а после побрёл вдоль водной черты и постоянно смотрел на густой лес, расположившийся рядом. Ни шотландца, ни вообще кого бы то ни было Джиллан не нашёл, однако вдруг заметил у воды на песке тёмные предметы. Ими оказались остатки разбитой шлюпки, в которой они прятались. Он стал лихорадочно обыскивать всё вокруг и внезапно чуть выше линии прибоя обнаружил Дункана. Мак-Лин лежал на спине с разбросанными руками. Встав перед другом на колени, Роберт всячески пытался привести его в чувство. И вот это наконец удалось.

– Мы спасены? – были первые слова шотландца.

– Да, да, – радостно закивал головою Джиллан, и скупая мужская слеза бесстыдно явилась на Божий свет.

– Больше никто не спасся? – уже осознаннее осведомился он, но не получил ответа. – Надо немедленно осмотреть берег. Кроме нас здесь могут появиться и испанцы. Мак-Лин быстро поднялся на ноги, но тут же со тоном свалился на песок. Только через два часа его глаза снова открылись. Побледневшее до того лицо приобрело нормальный оттенок.

– Мы с тобою сутки ничего не ели, – произнёс невнятно он. – Нам нужно обязательно подкрепиться, хотя бы этим.

От шторма пострадали и всякие морские твари – прямо на песке валялось множество ракушек разных форм и размеров. Протяни руку – вот тебе и пища!

Дункан снял с шеи спрятанный там нож и раскрыл створки наскольких раковин. Беглецы проглотили содержимое некоторых, показавшихся вполне съедобными.

– Оказывается, они довольно вкусные, – удовлетворённо заметил Роберт. – Теперь мы можем идти.

Небольшой ручей, впадавший недалеко в море, напоил двух друзей свежей пресной водой. Моллюски сотнями устилали прибрежный песок. Надо думать, теперь еды хватит не один день.

IV

Друзья пошли по берегу. Кое-где валялись обломки мачт, какие-то палки, доски со следами свежих изломов. Это было всё, что осталось от «Сан-Хулиана». Пока что все попытки найти что-либо существенное не имели успеха.

– А там что? – рука англичанина поднялась вверх, показывая в сторону.

На прибрежном песке что-то чернело. Не то ствол дерева, не то обломок мачты,

во всяком случае, предмет страшно диссонирующий с фоном окружающего пейзажа.

«Может, это человек?» Всмотревшись внимательнее, бежавшие люди увидели тёмные прыгающие точки. «Грифы», – мелькнула мысль.

Он лежал навзничь и был мёртв. Это определилось ещё издали. Испанский матрос. Глаза его страшно вылезли из орбит, словно не умещались в глазницах. Левая ладонь испанца судорожно сжимала рукоять пистолета, но пальцы так одеревенели, что пришлось приложить немало усилий, прежде чем удалось вырвать из них оружие.

– Хоть пистолет, но наш, – с горькой усмешкой пробормотал Мак-Лин. – Оружие есть, но ствол забит песком, порох подмочен водой.

Шотландец был настолько раздосадован, что хотел было зашвырнуть найденную вещь в кусты, но всё-таки сдержался от опрометчивого поступка.

– Смотри, кто-то идёт!

Джиллан показал рукою вперёд, где зеленел ряд почти метровых кактусов. Навстречу шли два человека. У одного в руке ружьё и нож на поясе. Другой зажал в ладони эфес абордажной сабли. У обоих на поясных ремнях висели мешочки с порохом и пулями.

– Они вооружены лучше нас, – шепнул другу Мак-Лин. – Я не зря чувствовал, что мы явно проглядели испанцев.

И как-то непроизвольно пистолет поднялся вверх, пальцем даже взведён щёлкнувший курок. Люди испуганно отпрянули назад.

– У нас к вам претензий нет, – заявил один из них на кастильском наречии, опуская вниз ствол заряженного мушкета. – Теперь мы все в одинаковых условиях.

– Не сегодня – завтра и вас, и нас съедят каннибалы, – уточнил второй, произнеся это с сильным акцентом.

Он первым поведал о себе:

– Жуан Гонсалеш Ду Силва, португалец на испанской службе.

– Я Антонио Мистраль, – не менее лаконично сообщил другой, смуглый, худощавый и стройный человек, отличавшийся резкостью черт, но выразительными глазами и умным лицом.

Но не только это заинтересовало Дункана. Испанцы явно не страдали откровением. Он всем существом почувствовал в этой экстравагантной личности страсть к деньгам. Глаза Мистраля алчно блестели, выказывая непреодолимое желание наживы.

«А вообще, верно, это присуще всем обитателям бывшей Иберии».

При ближайшем знакомстве друзьям стало известно, что три человека из всей команды оказались менее пьяными. Потом они очнулись и обнаружили своих товарищей запертыми в трюме. Тогда предварительно вооружившись, они вышли на палубу. Это произошло перед самым крушением судна.

На сушу выбрались только двое, третий, видно, погиб.

– Предлагаю идти на восток, там должны быть голландские поселения, – предложил Жуан Гонсалеш.

Этот почти седой мужчина вызывал какие-то неясные симпатии беглецов. Почему? Пока что ответа не было.

– А для вас это будет безопасно? – спросил Мак-Лин.

– Для меня, да, возможно, даже и для сеньора Антонио, – честно признался португалец.

– В таком случае, завтра с утра можно будет отправиться, – оптимистично заявил Джиллан.

V

Раннее утро ознаменовалось громкими и радостными возгласами, они исходили из маленькой бухточки, в которой стоял португалец. Оказывается, он встал раньше всех и, гуляя по берегу, наткнулся на драгоценные находки. Трое подбежали к Ду Силве. Возле него уже стояли вытащенные бочки и сундук. В одной бочке оказался мало подмоченный порох, в другой – пули. Матросский сундук был настолько плотно закрыт, что вода в него почти не проникла, но там ничего не заинтересовало людей: несколько тряпок, горсть серебра, мешочки с порохом и пулями да кремень с кресалом и трутом. Последнее было как нельзя более кстати. Из тряпок сделали как можно больше мешочков, в которые переложили из бочек порох и пули. Большая часть их досталась Мак-Лину. Он сам настоял, ибо боялся, чтобы Мистраль и Ду Силва не заподозрили своих спутников в полной безоружности. Шотландец всё же лелеял тайную надежду, что ему удастся починить неисправное оружие.

– Предлагаю для начала осмотреть окрестности, чтобы после не укорять себя за инфантильную беспечность, – вполне резонно заметил португалец.

Дункан внимательно смотрел в его лицо, пытаясь распознать там притаившуюся ложь. Однако ничего подобного не увидел: либо Ду Силва очень артистично скрывал свои намерения, либо действительно стоял будто перед исповедником.

– В таком случае, я пойду с тобой, – скоропалительно заявил испанец и опять в его покрытой тайной глазах блеснул огонёк алчности, хотя этого никто не заметил.

Двое взяли своё оружие и отправились от водной черты в сторону тропического леса. Двое других с вполне обоснованной подозрительностью проводили ушедших.

– Ты доверяешь им? – с лёгким волнением в голосе спросил Дункан и начал старательно чистить пистолет.

Одновременно он бросал испытующие взгляды на Роберта, а тот как раз выглядел растерянно.

– Испанцам я не верил никогда, – медленно изрёк он. – Португалец тоже может солгать, не зря он оказался на проклятом корабле.

– Как бы я хотел сейчас стать невидимым спутником их. Наверняка им есть, о чём побоседовать друг с другом.

Англичанин взглянул в лицо шотландца, как будто тот и в самом деле уже стал незримой тенью Мистраля и Ду Силвы.

Поначалу Антонио и Жуан шли вдоль сплошной зелёной стены. Затем португалец сделал попытку войти под роскошные своды тропического леса, но испанец торопливым жестом предупредил желание своего спутника. И опять молчаливое шествие двух мужчин могло вызвать лишь отрицательные предположения стороннего наблюдателя. Очередной шаг к зелёной стене был остановлен менее тактично.

– Похоже, ты настойчиво пытаешься удрать от меня, – словно змея, прошипел Антонио Мистраль, – Возможно, думаешь, что тебе это удастся.

– А почему бы и нет, – внешне спокойно заявил Жуан Гонсалеш. – Или ты хочешь мне в этом помешать?

Испанец часто-часто закивал головой, это и послужило ответом.

– И в чём же причина такого удержания? Ну уж конечно же не страстная любовь ко мне, – риторически произнёс Ду Силва. – Скорее всего это деньги.

– Да, именно так. Они мне очень нужны, хотя бы половина того, что у тебя есть.

– А почему ты думаешь, что я стану с тобой делиться?

– Куда же тебе деваться? Без помощника ты не сможешь вывезти отсюда столько золота. И когда только тебе удалось его спрятать после кораблекрушения?

Последнюю фразу Мистраля португалец словно бы не услышал. Он внезапно остановился, будто о чём-то натужно размышлял, но после сделал шаг в обратную сторону.

– Возвращаться надо, англичане, верно, заждались.

Жуан не стал смотреть на злобное лицо Антонио, который чуть ли не взорвался от нетерпения.

– А как же корабельные деньги?! – воскликнул он.

– Никаких денег у меня не было и нет, – отрывисто отпарировал португалец нападки Мистраля. – И не вздумай при ком-либо даже намекнуть о них. В любом случае я стану всё отрицать, будто впервые слышу…

– При последних словах лицо Ду Силвы выражало такое отрешение, что испанец убедился в твёрдости характера своего спутника.

Возвращение назад оказалось более быстрым.

VI

Гонсалеш сразу увидел полные страстного ожидания глаза шотландца, который к этому времени почистил найденное оружие, зарядил его и надёжно спрятал за спину, опасаясь подвоха со стороны испанца и его друга. Роберт и Дункан сидели возле костра, в золе которого пекли пойманную рыбу.

– Бьюсь об заклад, пока нас здесь не было, вы тут придумали, как нам выбраться отсюда в старушку Европу, – с плохо скрытым сарказмом осведомился

Мистраль.

Ду Силва правильно оценил всю меру его ненависти к англичанам и решил хоть как-то смягчить её.

– Сеньор Антонио просто уверен, будто ваши способности к логическим заключениям поистине невероятны, – дипломатично изрёк португалец.

Мак-Лин понял его старания и экспромтом предложил:

– Мы считаем, что только с морского побережья можно отправиться домой.

Наивность выданной мысли была до очевидного смешной, поэтому Гонсалеш пропустил это мимо ушей.

– А с чего вы взяли, что мы с сеньором Жуаном хотим вернуться именно туда? – с явным раздражением, но не злобно, заявил Мистраль.

– Да, – подтвердил Ду Силва. – Речь идёт о конкретном или некоем уголке Старого Света?

– Это ваше право, – наконец вмешался Джиллан после переведённых ему шотландцем слов португальца. – Мы обговаривали вопрос отъезда из Америки и…

– …и, – подозрительно и почти угрожающе подхватил испанец.

– И пришли к единственно правильному решению идти к любому порту на морском побережье, а уже оттуда возвращаться в Европу, – развил приоритетную основу Дункан, ибо понял, что вмешательство Роберта оказалось неудачным.

– Вот именно, теперь пришло время обговорить: из порта какого государства нам безопаснее всего это сделать, – уточняюще заметил Джиллан с чувством явного удовольствия, ибо теперь его вступление в разговор было просто необходимо.

– Насколько мне известно, – бесцеремонно начал Антонио Мистраль. – Впереди по побережью самыми первыми окажутся английские поселения, но мне лучше там не появляться. Безразлично это лишь сеньору Жуану, не так ли дружище?

Упомянутый молчаливым кивком подтвердил слова испанца.

– Естественно, что и для нас встреча с подданными династии Стюартов явно не желательна, – ответно доложил Мак-Лин. – Поэтому предлагаю обойти английскую территорию, и пусть лучше будут французы или другие, с ними мы быстрее договоримся.

– Я тоже такого мнения. По-моему, ближе к делу станет виднее, из какого порта бежать, – подытожил короткое совещание Джиллан. – Не стоит сильно затягивать время.

– Вот сейчас перекусим и тронемся в путь, миролюбиво сообщил Мак-Лин, но в его голосе чувствовалось огромное душевное напряжение.

Джиллан тогда поразился альтруистским способностям эбердинского бакалавра. Понимал ли он, что в их положении иного и быть не могло? За время обеда никто из четверых не проронил и слова. Возможно, каждый думал о чём-то своём, сокровенном. А может быть, мучительно выверял предполагаемые способы борьбы за существование.

Долго собираться не пришлось. Поднялись быстро и после буквально нескольких шагов уже ступили под зелёные своды тропического леса. Дункан шагал позади всех. В глаза бросилось буйное неистовство зелени, неукротимых ветвей, листьев, лиан, колючек, среди которых трудно ступить шаг, где всё сковывает человека, гнетёт его тело и даже мысль его и душу. На первый взгляд безумный, ошеломляющий хаос, но стоит опытному человеку всмотреться пристальней, и в кажущемся беспорядке он начинает примечать мудрости природы, разумные закономерности её бытия, начинает постигать её дикую красу, и более того – находить в ней пленительную терпкую прелесть.

– Отродясь не видел ничего более прекрасного и впечатляющего – шёпотом сообщил Джиллан.

Он, словно боялся каких-то местных лесных духов, которые могли тотчас же услышать и покарать тех, кто посмел вторгнуться в их заветные пределы.

– Мне почему-то кажется, – так же осторожно, не повышая голоса, продолжил теперь уже Мак-Лин, – что где-то здесь, в этих девственных лесах, мы обретём свою свободу.

– Это ты хватил через край, – иронично заметил англичанин, – но я почему-то верю тебе. Вы – кельты, очень древний народ, в ваших жилах течёт кровь Прародителей человечества. И я считаю, что представителям таких народов стоит верить, а особенно прислушиваться к их ненадуманным пророчествам. Теперь уже и Роберт обратил своё внимание на красоту сельвы. Лес был до чрезвычайности пёстрый. Некоторые деревья – куполоверхие гиганты – возносили свои вершины много выше средней высоты зелёных стен. Среди остальных деревьев было рассеяно некоторое число венерных пальм. Несколько одиноких экземпляров вздымали свои гладкие, как колонны, стволы над прочими деревьями. Изящные пальмы росли небольшими группами, образуя перистые узоры посреди округлённой листвы основного древесного массива. Иные были низкие, показывали лишь свои воланообразные кроны из отдельных громадных листьев, которые ярким светло-зелёным оттенком представляли контраст с сумеречными тонами окружающей листвы. Неизвестно чем руководствовался испанец, но он шёл впереди всех довольно уверенно, а, возможно, это просто казалось со стороны. Мистраль иногда о чём-то тихо переговаривался с Ду Силвой.

– Тебе не кажется, что у них есть общая тайна?

Роберт повернулся к Дункану и последний увидел в глазах Джиллана затаившийся страх.

– Даже если таковая у них и имеется, нашей жизни, думаю, это не угрожает. Ты просто мнительный…

«А хотелось бы узнать, что объединяет этих с виду совершенно разных людей. Навряд ли, только служба на испанском корабле», – подумал шотландец.

VII

Вдруг взгляд его замер, пульс учащённо забился. Мак-Лин непроизвольно выхватил пистолет – в каком-нибудь десятке шагов от них над самой землёй на ветвях дерева притаилась огромная змея. Её тело было ярко раскрашено желтоватыми пятнами по серо-красному фону. Дункан не мог определить эту длину, но судя по толщине, это был настоящий исполин. Высунув голову из-за листьев, рептилия следила за происходящим на земле. Людей она давно заметила. Мак-Лин хотел показать чудовище Джиллану, но вдруг общее внимание было отвлечено

Странными звуками, долетавшими откуда-то издали, из глубины леса. Сразу в нескольких местах там трещали ломаемые кусты. И треск этот, поначалу приглушённый, всё более приближался, становясь явственнее. А потом путники услышали и другие звуки, глухие и яростные: не то пыхтенье, не то хрюканье.

– Дикие свиньи! – остановившись, прошептал испанец.

Скорее всего, он часто бывал в тропических лесах и многое знал об этих животных. Дункан уже на острове наслышался рассказов о том, какие это опасные для человека звери, если их даже нечаянно раздразнить. Ослеплённые бешенством, они бросаются на любого врага, будь то человек или опасный хищник. И как бы тот ни защищался, чаще всего разрывают его на части. Лишь поспешное бегство на дерево может спасти от верной смерти. Именно это и увидели четверо мужчин. На высоком дереве, вцепившись руками в густые ветви, сидели четыре туземца, среди которых находилась молодая женщина. Она стояла в развилке веток и держала в руках лук. Имея под ногами достаточно прочную опору, она грациозно изгибала стан, натягивая тетиву. И каждая стрела из её оружия попадала в цель, хотя и не всякая оказывалась смертельной. Её спутники стреляли менее удачно. Возможно, желание людей либо поохотиться, либо защитить себя от зверей и вызвало их гнев. Несколько довольно крупных особей уже лежало под деревом, а остальные сгрудились рядом. В это время появился удав. Теперь его уже увидели все. Голова хищника и верхняя часть туловища висели над самой землёй, а хвост обвивал ветки дерева где-то высоко вверху. Повиснув так в полной неподвижности, более похожий на толстую лиану, чем на громадную змею, он таил в себе скрытую угрозу. И под сплющенным его лбом, как видно, копошились какие-то коварные замыслы. Испанец проверил состояние пороха на полке, поднял ружьё и уж было хотел выстрелить, но Роберт Джиллан взмахом руки запретил это. И тут вдруг удав начал охоту. Схватив в пасть поросёнка весом никак не меньше нескольких десятков фунтов, он легко, словно крохотного птенца, мгновенно утащил его наверх. Пронзительный визг жертвы разнёсся по лесу. Удав, невзирая на вопли и отчаянное сопротивление поросёнка, поднялся чуть выше. Там, прижав добычу к стволу, он обвил его и поросёнка одним витком своего тела. Объятие было смертельным. С наверняка поломанными рёбрами и раздавленными внутренностями поросёнок немного подёргался и затих. Всё это происходило на глазах стада, наблюдавшего за лесной трагедией с немым отупением. Но уже при последних конвульсиях жертвы кабаны внизу задвигались. Несколько из них бросилось к дереву, на котором находился удав, и принялись рвать ствол клыками. Примеру их последовали и другие. Дерево не было особенно толстым – четыре мужские ладони, наверное, могли бы его охватить. Под напором яростных клыков ствол затрясся до самой верхушки. Удав заполз выше. Обезумевшее стадо неистовствовало. От ствола летели щепки. С глухим стуком на землю упало тело мёртвого поросёнка. Стадо отпрянуло как бы в испуге, но тут же бросилось в новую атаку с удвоенной яростью. Было ясно, что дереву долго не выстоять. Удав понял, что его прибежище становится всё более ненадёжным и он в любую минуту может оказаться на земле. По соседству стояли другие деревья, вплетаясь ветвями в крону того, на котором притаился убийца. Но ветви эти, слишком тонкие, не выдержали бы тяжести огромного тела. Зато были лианы, притом довольно мощные, которые, перекидываясь, словно гирлянды, с дерева на дерево, связывали меж собою соседние стволы. Одну из них рептилия выбрала себе для бегства. И сделала это неудачно. Сами по себе плети оказались толстыми, но с ветвями сплетались слабо. Удав, двигаясь с величайшей осторожностью, не добрался ещё и до середины лианы, как помост под огромной тяжестью начал медленно оседать. Удержаться хищнику на столь шаткой опоре становилось сложно. В какой-то миг он, словно потеряв равновесие, перевернулся, хвост его при этом оторвался от лианы и повис в воздухе. В это мгновение огромный старый вепрь прыгнул высоко вверх и ухватил конец хвоста. Хватка была мёртвой. Мощный рывок, и тело удава соскользнуло вниз. Быстро подскочили другие кабаны, вцепились клыками и стащили врага на землю. Удав – великан, справился бы, вероятно, с двумя-тремя самцами, но не со всеми. Пока он сжимал в пасти рыло одного, остальные с неудержимой яростью в мгновение ока растерзали его. В воздухе пахло мускусом. Кабаны, насладившись одержанной победой, постепенно успокаивались. И тут несколько животных задрали морды вверх, словно принюхиваясь. Что-то их насторожило. В первый момент можно было подумать, что они обнаружили спрятавшихся людей. Но нет, смотрели они не туда, а в сторону зарослей. Зафыркав, звери сорвались с места и бросились в догонку за стадом, прежде ушедшим вперёд. Индианка первой спустилась с дерева, а за нею и трое мужчин. Путников они явно не видели, однако продолжали опасливо озираться. Наверное, до всех, способных слышать, всё ещё доносился треск со стороны, куда умчались кабаны. Внезапно откуда-то сверху мелькнуло мощное тело. Желтоватое, пятнистое, длинное.

– Ягуар! – испуганно шевельнулись губы Антонио.

Да, это был ягуар, кравшийся по следу кабанов. Ему также хотелось что-то урвать для себя. Подкравшись ближе, он остановился, изумлённый зрелищем множества валявшихся вокруг трупов и раненых кабанов, находившихся на последнем издыхании. Хищник стоял на расстоянии каких-нибудь тридцати шагов. Он был весь как на ладони. Ягуар, явно озадаченный необычностью картины, припал к земле, рыская по сторонам своими узкими кошачьими зрачками. Индианка что-то сказала своим спутникам, предостерегающе подняв руку. Она видела, что ягуар уставился в их сторону и больше не отрывал от них глаз. Вероятно, туземцы ему приглянулись. Уж не принимал ли он их за каких-то аппетитных обезьян? Дункан, наверное, раньше всех понял, что индейцам угрожает опасность. Вернее, не всем, а кому-то из них. Да, это именно молодая индианка. Чувство жалости к женщине побудило шотландца к действию. Он вытащил пистолет и взвёл курок. Порох на полке был сухой.

А хищник тем временем, не обращая, как ни странно, ни малейшего внимания на лежавших перед ним кабанов, буквально пожирал глазами. Вот он шевельнулся и крадучись пополз в их сторону. Казалось, это крадётся сама неотвратимая судьба, от которой нет спасения. Держа двумя руками пистолет, направленный на ягуара, Дункан краем глаза заметил, что храбрая индианка не потеряла самообладания и тоже готовилась к обороне в противовес полной растерянности трёх молодых туземцев. Последнюю из оставшихся стрел она положила на тетиву и сосредоточенно ждала дальнейших событий. Обеими руками шотландец сжимал пистолет, упорно целясь зверю в голову. И когда он весь подобрался, готовясь к прыжку, а мушка пистолета закрыла стрелку глаз, Дункан нажал на спусковой крючок. Одновременно с выстрелом ягуар взвился в воздух и издал пронзительный и короткий рёв. Тяжело грохнувшись оземь, он с минуту лежал, словно поражённый громом, потом вскочил и невероятными прыжками бросился в глубь леса. Бежал он тяжело, шатаясь, словно ему что-то мешало.

– Попал, попал! – громко закричал Джиллан в порыве радости и схватил шотландца за руку.

Мало помалу прийдя в себя и немного остыв, люди уже спокойнее окинули взглядом поле битвы. Ягуар скрылся в чаще и больше никому не угрожал: вероятно, пуля угодила ему в голову.

– Спасибо тебе, незнакомец, – улыбнувшись, на ломаном испанском поблагодарила индианка.

И тем ввергла Мак-Лина в страшное смущение. Ему даже самому неудобно стало. Поэтому, чтобы не казаться перед своими спутниками застенчивым мальчиком, он заговорил с молодой женщиной:

– В этом нет ничего героического, просто мы защищались от хищников. Кто ты?

– Я Марисана, – гордо заявила индианка, она явно знала себе цену. – Я дочь апото (вождя) Макапу.

Только теперь Мак-Лин как следует разглядел её. Она оказалась среднего роста, пять с лишним футов, с правильными чертами лица и небольшими скулами. Нос был не широкий, глаза тёмные, что, по утверждению некоторых учёных, свидетельствовало об уме, пожалуй, даже о привычке к размышлению. Чёрные, как смоль, волосы девушки вокруг головы охватывала тонкая бечева из стебля растения, за которую был заткнут цветок дивной красоты, источавший чудесный аромат. Индианка имела весьма важный вид, гордую осанку, холодные и даже презрительные манеры, какие можно видеть иногда у должностных лиц в Старом Свете. Своё тело она выкрасила в красный цвет, не заботясь особенно о прикрытии наготы, если не считать узкой набедренной повязки (гуаюко).

– Её имя переводится с индейского – прекрасный цветок, – блеснул интеллектом Антонио Мистраль.

– Совершенно верно, – подтвердила дочь вождя. – А вы, я вижу, потерпели кораблекрушение. И верно, желаете поскорее вернуться в ваши страны.

– Да, проницательная госпожа, – слегка склонив голову, приложил ладонь к груди Жуан Гонсалеш. – Ты весьма умно подметила, надеюсь, только этим не ограничишься. Наше судно действительно разбилось, когда мы возвращались к своим родным и близким.

Португалец врал, не краснея, причём, довольно изощрённо, будучи уверенным в полной безнаказанности.

– Мы хотим как можно скорее добраться до какой-нибудь фактории европейцев, откуда будет возможность добраться до Европы.

Марисана презрительным взглядом смерила коренастую фигуру Ду Силвы и с живым интересом посмотрела на шотландца.

– Я не первый день живу на этом свете, поэтому не однажды слышала о белых рабах, которым иногда удаётся убегать с каторги, – прищурив и без того узковатые, но красивые глаза, заметила индианка. – Мне думается, что встреча с англичанами и испанцами будет для вас одинаково неприятной. А потому могу предложить голландское поселение.

И как бы предваряя вопрос европейцев, девушка сообщила:

– Индейцы часто плавают морем до устья Эссекибо, а потом вверх по реке неделю на вёслах до самого форта Кийковерал. Форт стоит на острове, там, где в Эссекибо приходит вода большой реки Куюни и большой реки Мазаруни.

– А как называется фактория, в которой сидит главный начальник голландцев? – проявил интерес Мак-Лин.

– Резиденция голландского губернатора или, как его называют, генерального директора, сейчас находится, насколько мне известно, в Нью-Кийковерал на берегу Эссекибо.

Все четверо отошли в сторону и в запальчивости длительное время обсуждали что-то на английском и испанском языках.

– Мы согласны идти в голландскую факторию, – от лица всех высказался Жуан Гонсалеш.

Марисана незаметно усмехнулась, видимо что-то скрывая, и пошла к своим индейцам.

VIII

Утром следующего дня немногочисленный отряд путников, возглавляемый аборигенами, тронулся в путь. И в течение дня, пробираясь через густые заросли, продвигался к северу, пока не послышался неумолчный шум морских волн. Воздух сразу посвежел, исчез удушливый запах тропического леса, в котором пахнет прелью и растениями. А здесь почти постоянно дул прохладный ветерок, который приносил к побережью своеобразный аромат моря.

Индейцы во главе с Марисаной быстро нашли спрятанные в кустарнике лёгкие, но прочные и вполне вместительные лодки. Остмотрев их состояние, обнаружили некоторые неисправности

– В путь отправимся завтра, – категорично заявила индинка. – Нам нужно подготовить пироги для очередного посещения фактории.

Девушка с поразительным для её положения знанием дела руководила работами индейцев, порой решительно вмешивалась, исправляя неумелое, либо делала работу сама. Шотландец против своей воли присматривался к дочери вождя. Он бессознательно ощущал в себе скрытый интерес к этой импозантной особе. И даже подспудно чувствоал некое влечение к ней. Дикарка? Несомненно. Однако всё весьма относительно…

Мак-Лин и Джиллан постоянно по мере сил и возможностей помогали Марисане, находя это весьма интересным и не бесполезным. Часто отсутствовали Мистраль и Ду Силва. Последний как бы бездумно прогуливался по берегу моря, но проницательный человек сразу бы заподозрил обратное. Да, мысль португальца лихорадочно работала. Антонио почти неотступно следовал за ним, словно опасался, что Жуан Гонсалеш может внезапно куда-нибудь исчезнуть. Сеньор Ду Силва размышлял о возможности вернуться в Европу, где ему с помощью родственников и друзей удастся снарядить корабль, на котором он вывезет награбленное испанцами золото. К слову сказать, планы у португальского авантюриста были весьма соизмеримы с его запросами.

– Наверное, обдумываешь план спасения золота? – прозорливо осведомился Мистраль и сразу увидел повернувшееся к нему лицо Гонсалеша.

На нём всё было написано до мельчайших подробностей.

– А хотя бы и так, – тряхнув головой, подтвердил Ду Силва. – Я никому не обязан давать отчёт о своих действиях, да и впредь не намерен

– Зря, сеньор Гонсалеш, совсем зря, – с притворным самообладанием вымолвил Мистраль и резко сжал губы. Но почти тут же его словно прорвало после длительного молчания.

– Я никому не позволю лишать себя этих денег. Слишком долго мне пришлось ждать, когда весь этот сброд пойдёт кормить акул.

– Можно думать, ты предвидел такой исход событий.

– Просто я, как говорят, пошёл ва-банк и уповал на удачу, и она оправдала мои надежды, – оптимистично сверкнул глазами испанец.

– На сей раз ты поставил не на ту карту, – твёрдо возразил Ду Силва. – Даже если мне повезёт, я ни с кем не намерен делиться выигрышем: слишком многим я рискую.

– Ты не посмеешь меня обмануть! – гневно выкрикнул Мистраль.

Он посмотрел на зловеще улыбнувшегося Гонсалеша, глаза которого алчно блеснули, а язык облизал губы. Ссорившиеся не видели, как шевельнулись заросли кустарника и разлапистые ветви дерева. За ними мелькнула чёрная голова аборигена, его раскрашенное лицо натужно морщилось, пытаясь что-либо услышать и понять.

– То, что разрешено Юпитеру, не дозволено быку, – с философским спокойствием изрёк португалец, при этом его пальцы крепко сжали рукоять пистолета.

– Я заставлю тебя согласиться со мной! – снова выкрикнул Антонио и вскинул мушкет.

Поначалу Ду Силва по какой-то причине умолял Мистраля опомниться, грозил ужасными последствиями этого возмутительного поступка. И всё это на одном дыхании, хотя на очередное требование испанца ответил отказом.

– Знавал я людишек порешительнее, – презрительно скривился Жуан, – но тебя, Антонио, среди них не было, нет и не будет.

– Ну что ж, в таком случае, здесь нет места и тебе! – взвизгнул Мистраль и нажал на курок.

Облако порохового дыма на мгновение закрыло собой то место, где раньше стоял Ду Силва. Мистраль хотел просто припугнуть его, но стрелок он был никудышный. И когда хотел выстрелить в одну цель, обязательно попадал в другую. Так случилось и на сей раз. Вскоре дым рассеялся, португалец лежал на земле неподвижно. Из левой части груди тонкой струйкой сочилась кровь. Открытые глаза созерцали темноту. Индеец видел обыкновенное убийство. И по своей первобытной сущности он непроизвольно возмутился, громко вскрикнув. Это превратилось в его несчастье. Испанец сразу понял, что перед ним – свидетель, а таковых он не любил. В стороне от мертвеца лежал его пистолет.

– Даже курок успел взвести, мерзавец, – смачно плюнул на остывающий труп Ду Силвы Антонио и, почти не целясь, направил оружие на аборигена.

Только сейчас оба друга, работавшие с индейцами, прислушались к странным звукам, похожим на выстрелы.

– Там что-то происходит.

Мак-Лин показал в сторону противоположную от береговой линии.

– Несомненно, – подтвердил Джиллан. – И по-моему, нечто страшное. Наверняка Мистраль в кого-то стрелял.

Это скоропалительное предположение подтвердилось весьма быстро: как только двое белых и краснокожие подбежали к месту трагического происшествия. Испанец стоял в тропических зарослях с опущенным пистолетом, из дула которого всё ещё вился дымок. Возле ног Антонио, раскинув руки, лежал труп Жуана Гонсалеша, а чуть поодаль, в густом кустарнике, с открытыми глазами вскинул голову убитый индеец. Мак-Лин и Джиллан правильно оценили случившееся. Увиденное потрясло их до глубины души и ещё больше обострило неприязнь к Антонио, способному в порыве гнева убить человека.

– Вот, – испанец протянул руку в сторону лежавшего индейца. – Ду Силва что-то не поделил с ним. Я пытался примирить их, а строптивость Жуана урезонить, но вы же знаете вспыльчивость португальцев. Ох уж эти мне южане, горячая кровь! Он ведь и мне угрожал.

Мистраль явно играл на толпу. И это имело определённый успех. Он врал бессовестно и нагло, надеясь на альтруистское молчание двух друзей и на первобытную доверчивость дочери вождя, которая, вроде бы, безоговорочно поверила россказням убийцы. Мнение остальных его не интересовало. А Дункан и Роберт не решились при таком положении дел обострять и без того сложную ситуацию. Они понадеялись на справедливость Высшего Судьи. Он не простит совершителю его злодеяния и не посчитается ни с кем и ни с чем. Разумеется, никто из белых и не попытался узнать причину мнимой ссоры между индейцем и Ду Силвой. Антонио всё равно ничего правдивого бы не сказал. А краснокожих это интересовало постольку поскольку. Они незамедлительно занялись похоронами соплеменника, а заодно и белого. Европейцы не стали им в этом мешать. Удалилась от места погребения и Марисана.

– И когда же вы намереваетесь отправиться в факторию? – нетерпеливо с лёгким, едва скрываемым раздражением, спросил Мистраль.

Оба друга тоже остановились, стараясь не пропустить ни слова из будущего ответа.

– А почему вы вдруг решили, что я собираюсь вас туда сопровождать? – удивилась Марисана. – Мы идём до условленного места. Там встречаемся с людьми из племени, которые уже побывали у голландцев, и возвратимся в своё селение.

– А как оно называется? – простодушно осведомился Мак-Лин.

– Его название тебе ничего не скажет, но мне хотелось бы отблагодарить за моё спасение именно там.

– Скорее всего, это Эльдорадо, – почти с уверенностью заявил Антонио, при этом его глаза алчно блеснули. Этот человек снова выказал свою порочность.

– Твои соплеменники говорили именно так, – утвердительно кивнула головой девушка, – но под этим названием мы знаем большую местность в несколько сёл и деревень.

– Мне же всегда казалось, что всё это обыкновенная мистификация, на худой конец – плод воображения алчных католических монахов.

– Отнюдь, уважаемый сэр Роберт, – начал по-английски Мак-Лин и так же продолжил: – Вернувшись в 1595 году из экспедиции в Гвиану, сэр Уолтер Рейли так писал об этой стране: «Здесь простой солдат будет сражаться за золото, а не за жалкие гроши, вознаграждая себя золотыми слитками шириной в полфута, тогда же как в других войнах он гибнет всего лишь за довольствие и нищенское жалованье. Те командиры, которые бьются за честь и достаток, найдут здесь больше богатых и красивых городов, больше храмов, украшенных золотыми статуями, больше гробниц, наполненных драгоценностями, чем нашли в своё время Кортес в Мексике и Писарро в Перу». Так Рейли сообщал о золотом руднике, который называли испанским Эльдорадо.

На последних словах Мак-Лин усилил интонацию, пытаясь убедить сэра Роберта в истинности своих доводов.

– Один из свидетелей смерти сэра Рейли, претерпевший за свои слова – а люди всегда, должно быть, страдали за свою приверженность Правде, – сказал, что «у Англии не осталось другой такой головы для эшафота». – Ты хотел сразить меня истиной, ты этого добился, – невозмутимо произнёс Джиллан.

IX

Лесная кровля, под сводами которой двигались путники, когда отошли от берега моря, состояла из пальм и множества различных деревьев. От самых высоких ветвей их и до уровня воды протянулись ленты вьющихся растений с разнообразной и узорчатой листвой, какая только возможна. Лазящие вьюнки и другие растения пользовались тонкими лианами и карабкались по ним. Там и сям выглядывала мимоза или нечто другое с такой же красивой перистой листвой. Цветов можно было увидеть великое множество. То тут, то там виднелись великолепные малиновые цветы на длинных колючках, украшавшие сумрачную листву у верхушек деревьев. Ещё встречались растения с жёлтыми и фиолетовыми трубчатыми цветами. Лес повсюду образовывал такую плотную стену, что совершенно невозможно было проникнуть взглядом в его дикие дебри. Внезапно людской взор застыл на птицах, похожих на попугая, которые были зелёного цвета и с задней стороны головы имелся хохолок из перьев, красной и синей каймой, произвольно поднимавшийся и опускавшийся.

Индейцы издали несколько гортанных звуков, похожих на незатейливую фразу. Видимо, неожиданное появление диковинных птиц и вызвало столь поспешную откровенность дикарей. А чуть позже путники увидели на пальмах огромные гроздья плодов, похожие на сосновые шишки. Обезьяны лакомились ими, их жёлтая мякоть имела вкус переспелого яблока. Индейцы с удовольствием поглощали привычную пищу, европейцы – с некоторой опаской, но с не меньшим аппетитом.

После нелепой гибели Жуана Гонсалеша Дункан Мак-Лин стал более внимательно наблюдать за поведением и малейшими действиями Антонио Мистраля. Надеялся ли он услышать слова чистосердечного признания и раскаяния этого человека? Возможно, что да. Ведь даже в душе закоренелого преступника всегда сохраняется нечто светлое, с чем он связывает что-то положительное в своей жизни.

– Не верил я испанцам, не верю и верить не собираюсь, – тоном категоричного отрицания выразил своё мнение Роберт Джиллан. – Можно понять человека, доведённого до отчаяния и убившего собственного отца, но нельзя принять к состраданию расчётливое и сознательно обдуманное преступление. Я более чем уверен, что эти двое поссорились из-за денег.

– Да, возможно, – Мак-Лин потёр всё более отраставшую бороду. – Наверняка Ду Силва каким-то чудесным образом исхитрился спасти испанское золото, а с Мистралем делиться не желал. Все прошлые их уединения, разгорячённые лица и возбуждённое состояние были несомненно связаны с золотым тельцом.

– Ох уж мне эти деньги, сколько зла от них! – философски протянул Джиллан.

Этот человек был настолько прямодушен и порой прямолинеен, что напоминал собой раскрытую книгу. Дункан за сравнительно недолгий срок знакомства с Робертом понял, что, возможно, сейчас он расскажет нечто произошедшее с кем-либо на его глазах, а, может, это будет часть его биографии.

– Отец мой умер внезапно и не оставил завещания, как сказал нотариус, а, скорее всего, оно было утаено моей мачехой и её сынком.

– Но ты же должен был всё наследовать по своему старшинству, как гласит добрый английский закон, – нетерпеливо вмешался Мак-Лин.

– И вот эти двое, – нимало не смутившись, Роберт продолжал свою исповедь. – Эти двое своим изощрённым умом, способным лишь на интриги и подлости, взятками да посулами сумели сделать так, что мне в наследство достался лишь десяток гиней^[9], а всё состояние и недвижимость оказались во власти мачехи и её многочисленной родни, которые тут же всё расхватали и распродали, я же в результате оказался на улице.

– И тогда в знак протеста против произвола чиновников ты вступил под знамёна герцога Монмута^[10], – продолжил мысль друг Мак-Лин.

Он просто сделал видимой тонкую нить откровения.

– А как ты воспротивился власти короля Джейка? – тоном отрицания спровоцировал свой интерес Джиллан.

– Я вообще никому не противился, – несколько растерянно пролепетал Мак-Лин. – а приехал погостить к сестре в Бриджуотер. Её муженёк решил доказать своей супруге и самому себе, якобы он не рохля, а настоящий мужчина, который может постоять с оружием за справедливость против бесправия и насилия. Последнее в лице законного монарха оказалось сильнее. Пришлось мне оказывать родственнику медицинскую помощь. И в этот момент появились королевские драгуны. Убеждать тупоголовых солдафонов, будто я не осёл, пытались все, даже, так называемый, изменник родины и короля, хотя он находился почти в предсмертном состоянии. И когда меня уводили, моя сестра громко вскрикнула, склонившись над лежавшим мужем. Скорее всего, в тот момент он предстал перед Творцом. Дункан замолчал на некоторое время, словно собираясь с мыслями, или просто приводил их в должный порядок.

– Мы с тобою совершили, верно, самый важный в нашей жизни шаг, – так же философски продолжил Мак-Лин. – Нам удалось убежать от гнёта королевской и вообще какой бы то ни было власти. Теперь мы вольны делать, что нам вздумается, не боясь осуждения и наказания.

– Однако всё должно быть в рамках человечности, – поддержал тон друга Роберт Джиллан. – Наш побег в Эльдорадо должен принести нам удачу и богатство.

Оказавшись в Новом Свете в качестве рабочего скота, Дункан не имел возможности приглядываться к окружавшему его другому миру, в котором властвовали жаркое тропическое солнце и неудержимое буйство зелени с огромным разнообразием форм существования. Теперь же шотландец, словно бы наслаждался всем этим миром, сознавая, к тому же, что делает это не по принуждению, а с неподдельным интересом и желанием. Немногочисленные звуки, производимые птицами, носили тот задумчивый и таинственный характер, который скорее усиливал чувство одиночества, нежели внушал ощущение жизни и веселья. Иногда в тишину внезапно врывался пронзительный крик: его испускало какое-нибудь беззащитное растительноядное животное, которое подверглось нападению тигровой кошки или бесшумного удава. По утрам и вечерам обезьяны-ревуны поднимали такой ужасный крик, который терзал слух и невольно наводил тоску. Этот страшный рёв во много раз усугублял то ощущение бесприютности и одиночества, которое внушает, пожалуй, всякий лес. Нередко даже в тихие полуденные часы далеко по чащам разносился внезапный грохот, как будто на землю падал большой сук или даже целое дерево. Кроме того, слышалось множество звуков, не поддававшемуся никакому здравомысленному объяснению. Иногда слышалось нечто напоминающее звук куска железа при ударе о твёрдое, полое внутри дерево, иногда воздух раздирал пронзительный вопль. Звуки эти не повторялись, а наступавшая затем тишина усиливала то неприятное впечатление, которое оставляли они на душе. Туземцы неизменно приписывали все звуки, которые они были не в состоянии объяснить, дикому лешему или духу Курупире. У него якобы раздвоенные внизу ноги и ярко-красное лицо. У индейского лешака есть жена и дети, которые выходят на росы (плантации) воровать маниок. Для спасения от таких воров индейцы делают амулеты: берут молодой пальмовый лист и сплетают венок, а после вешают на какую-нибудь ветку на пути.

X

Среди множества голосов диких зверей, кричавших одновременно, индейцы различали лишь те, что слышались по отдельности. Это были стоны обезьян-ревунов, рёв кугуара или американского безгривого льва, крики пекари, ленивцев, гокко, парранов (игуаны), а также некоторых других птиц из отряда куриных. Уставшие путники остановились возле широкой, медленно текущей реки. Ласточки, совершенно такие же, как в Старом Свете, парили над водой. Внезапно Роберт тронул плечо друга и показал вверх. Мак-Лин увидел стаю попугайчиков, преследуемую мелкими ястребами без хохолков.

Под вечер пошёл дождь. Грозы в тропиках очень сильные, но проходят довольно быстро. На ужин по приказу Марисаны индейцы убили молодого ламантина (водяная корова). Мясо этих животных напоминает по вкусу свинину. Солёное и высушенное на солнце заготавливают на целый год. Жир ламантина используют для приготовления пищи, он не имеет зловонного запаха жира китов и других китообразных.

Аборигены быстро сняли с туши упругую шкуру, затем нарезали небольшие куски мяса, завернули в листья какой-то пальмы и запекли в горячих угольях заранее разведённого костра. Подавали ужин, словно гарсоны в ресторанчике Монмартра, на абсолютно чистых блюдах (из широких пальмовых листьев), поливали соусом, сваренным из корней молодого бамбука. Европейцы ели с огромным наслаждением, сетуя лишь по одному поводу – совершенно не было хлеба. Оба индейца, к удивлению Мистраля, поужинали весьма быстро. Они торопливо проглотили буквально несколько совсем невзрачных кусков и спешно удалились от вечернего стола, за которым вместе с оставшимися белыми сидела и дочь вождя. Испанец ещё не успел доесть сочную вкуснятину и поторопился к месту уединения туземцев. Они, как думалось Антонио, наверняка скрывали некую индейскую тайну, за которой пряталось золото. Мистраль жаждал скорейшего обогащения любым путём, поэтому не мешкая поспешил за краснокожими. Они сидели возле самой воды, слегка шевелили пальцами, доставая что-то из глинистой почвы, а после клали в рот. Глотали явно не пережёвывая. Это очень заинтересовало испанца. Он уж было хотел подойти поближе к индейцам, чтобы незаметно от них раскрыть этот секрет.

Солнце тем временем уже коснулось горизонта и как-то слишком скоропалительно, что и бывает в тропиках, покинуло небосвод. Сумерек, привычных каждому европейцу, фактически не было. Темнота сразу овладела небом и весьма щедро, словно Крез мелкую монету, явила богатую россыпь звёзд.

Мистраль даже заблудился и немного запаниковал, но после довольно успешно добрался до вечернего костра, возле которого все уже готовились лечь на отдых. Индейцы успели к тому времени соорудить для своей госпожи пальмовый навес – тольдо, хозяйка которого милостиво разрешила европейцам укрыться от возможного дождя. Лишь аборигены, не привыкшие к удобствам, остались подле огня, явно намереваясь охранять покой Марисаны.

Ночь для путников прошла безмятежно. Вроде бы, и не слышно было, как ягуары преследовали пекари и тапиров, которые, находя себе защиту лишь в своей многочисленности, убегали тесно сбившимися стадами, ломая кусты на своём пути. Испуганные этой борьбой обезьяны, трусливые и подозрительные, откликались с верхушек деревьев на шум, поднятый крупными животными. Они будили птиц, живущих сообществами, и мало-помалу весь зверинец охватывался волнением. Нечто подобное, как позже выяснилось, вся эта суматоха среди диких зверей, не всегда происходила при ярком свете луны, а чаще во время грозы и при сильных ливнях.

Утро, как всегда, не торопясь, начало свой традиционный обход владений. Лагерь медленно просыпался. Люди отрывали от нехитрых лож уставшие за прошедший день спины, не сознавая, отдохнули ли они в полной мере. Но лежать уже не хотелось, да и некогда было. Сразу после обычного обряда умывания все позавтракали, кто чем мог или хотел, но в основном – остывшими остатками ужина. И опять оба индейца куда-то исчезли. Мистраль снова последовал на знакомое место. И даже немного ждал. Аборигены пришли быстро и поначалу что-то искали у берега. Затем так же, как в прошлый раз, уселись на прибрежной полосе и ели …глину. Антонио не поверил своим глазам. И только теперь он увидел на реке крокодилов. Они спали на солнце, расположившись так, что их хвосты с широкими пластинами упирались друг в друга. Маленькие белоснежные цапли прогуливались по спинам и даже по головам крокодилов, словно расхаживали по древесным стволам. Хищники были зеленовато-серого цвета и наполовину покрыты сухим илом. Они держались недалеко от берега и чувствовали себя здесь полновластными хозяевами.

Мак-Лин заметил долгое отсутствие испанца и выразил свои опасения по этому поводу. Тогда и Марисана взволнованно покинула пристанище и направилась к реке. За нею двинулись и мужчины. Дункан оказался единственным, кто прихватил с собою оружие. Сделал он это обдуманно или вышло так не произвольно – не знал и сам.

XI

Индейцы ели глину, сминая пальцами небольшие шарики. Внезапно один из них вскрикнул и показал что-то другому. Тот взял из руки соплеменника …большой самородок. Это Антонио видел весьма отчётливо, поэтому вышел из прежнего укрытия, отбросив к чертям всякое опасение. Пьянящая призрачность обогащения снова победила и явилась во всём отвратительном уродстве.

Так всегда бывает в жизни. Хочется проверить друга на честность и искренность, дай ему деньги и власть. Если ни то, ни другое не сломит этого человека, тогда он – настоящий. Он непоколебимо преданный и верный друг. Однако чаще всего люди оказываются слабее. Они протягивают руку к золоту и продают ему свою душу, одновременно теряя человеческое обличье. И тогда живое становится похожим на каменного идола.

Другой индеец, порывшись тем временем в глине рядом с первым, также вытащил бесформенный ноздреватый кусок золота. Мистраль видел это и обезумел от восторга. Он уже отчётливо представлял себя безгранично богатым. Наверняка ведь, если есть два самородка, там могут оказаться и ещё несколько. Рука дикаря вдруг замахнулась, вся ещё сжимая золото. Пальцы ослабели мгновенно, самородок простился с тёплой ладонью, отправившись в реку. Нечеловеческий вопль нарушил всевластие безмолвия.

– Отдай, это моё! – кричал испанец, протягивая руки.

Индеец увидел выбежавшего бледнолицего. Кривая ухмылка ехидности исказила раскрашенное лицо аборигена. Следом за первым полетел и второй самородок. И опять закричал Антонио, чуть не бросившись в драку с индейцами, которые вскочили на ноги и с удивлением и откровенным омерзением взирали на этакое подобие каменного божка.

Вот тогда на этом месте появились оба друга и Марисана. Мистраль продолжал кричать, а после кинулся в воду, не услышав громких предостережений дочери вождя и индейцев. Огромный аллигатор внезапно метнулся в сторону, явно угрожая жизни испанца, который уже раздвигал ладонями воду, намереваясь искать в реке упавшее золото. Крокодил раскрыл свою страшную пасть, видимо желая схватить наглого смельчака. Дункан вскинул пистолет, проверив порох, и взвёл курок. Но внезапно набежавший со лба пот закрыл глаза, их жгло, словно огнём. И тогда Джиллан выхватил у друга оружие и, почти не целясь, выстрелил. Когда пороховой дым рассеялся, аллигатора не было видно, уплыли и другие крокодилы.

Мистраль вылез из воды, раздвинув с сожалением руки. На грязном, измождённом и мокром лице были написаны горечь поражения и откровенное презрение. Последнее, видимо, относилось к аборигенам. Поравнявшись с Робертом, испанец вдруг поблагодарил англичанина звучным: «Грасиас, амиго»! Дункан перевёл: «Спасибо, друг», однако сам отвернулся, чтобы скрыть ироничную улыбку, возникшую от внешнего вида ловца лёгкой наживы.

И сразу же все повернули к лагерю. По дороге туда индейцы подошли к Джиллану, остановили его и сказали несколько фраз на своём гортанном наречии.

Роберт покачал головой и даже развёл ладони, выражая явное сожаление, он ничего не понял. Помогла Марисана.

– Они сказали, что ты вмешался напрасно. Дункану не пот застлал глаза, а духи мщения. Один из них в облике аллигатора подбросил на берег золото, а другой должен был таким образом покарать убийцу индейца. Зло должно наказываться!

– Выходит, вы тоже думаете, будто это испанец убил вашего соплеменника, – прозорливо заметил Мак-Лин.

– Мы не думаем, а знаем то, что в видениях нам сообщили духи предков. А вы до сих пор продолжаете считать нас дикарями, которые ничего не видят и не понимают. Мы ведь тоже люди, возможно, только на более низкой ступени развития. И также кроме зрения и слуха обладаем интуицией и разбираемся в людских характерах. К тому же, мы не понаслышке знаем о жадности и агрессивности испанцев. Возможно, это у них в крови, как бы наследие от более древней нации.

Индианка даже не подозревала, насколько она была близка к истине! …После трагической гибели любимой жены апото Макапу отвёз свою десятилетнюю дочь в голландскую факторию Кийковерал, к генеральному директору. Ему индейский вождь в своё время оказал весьма важную услугу. А тот, в свою очередь, в знак признательности обещал отдать девочку хорошим учителям, которые научат будущую королеву племени (власть в нём осуществлялась через женщин: наследовал не сын вождя, а сын сестры или ближайший родственник по женской линии) европейским наукам и манерам. Однако едва приехав в факторию, Марисана заболела. Лечить её, разумеется, никто не торопился. Девочка лежала в бреду на бамбуковых нарах, слегка прикрытая уже порванной пальмовой циновкой. Случайно проходивший мимо католический священник на голландской службе испанец падре Херонимо сжалился над бедным ребёнком и забрал его в свою келью. Там он почти сразу определил, чем больна девочка, и начал её лечить. Со временем наступило облегчение. Болезнь уже протекала менее мучительно.

Марисана весьма недоверчиво приняла помощь испанского монаха, ибо не однажды слышала от отца и соплеменников о зверствах кастильских завоевателей. Она смотрела на своего врачевателя подобно затравленному зверьку. Но простота и сердечность постепенно возобладали над холодом недоверия. Падре весьма умно, как бы в игре, начал обучать девочку всему, что знал сам. Молодая индианка впитывала всё тщательно, подобно губке. Дон Херонимо владел большими знаниями, ибо ему не однажды доводилось переписывать монастырские рукописи и древние свитки. Один из них поведал любознательному монаху о географических картах и дневниках португальского исследователя и капитана Пири Рейса. Это и вынудило испанца бежать к голландцам, потому что католическая церковь не могла простить севильскому причетнику запрещённых знаний о шарообразности Земли. Подобное разрешалось только кардиналам…

– Дон Херонимо нашёл в твоём лице весьма благодарную аудиторию. Наверняка к тому времени ты уже владела испанским, вы ведь очень способные к языкам…

– Ты намекаешь на строение черепа индейцев? Он почти одинаков у всех людей. Мы обладаем только теми знаниями, которые нам истинно необходимы, чтобы выжить в сельве.

Девушка замолчала, закончив защищаться от нападок шотландца, который шутя подтрунивал (возможно, несколько примитивно и не этично) над Марисаной и никоим образом не желал её обидеть.

– Что же так заинтересовало испанца в поведении индейцев? Ведь не на золото же он бегал любоваться вчерашним вечером и сегодняшним утром.

Шотландцу самому стало неприятно ввергать в уныние эту весьма привлекательную особу и дочь джунглей. И теперь он тоном недоумения выразил свою мысль, произнеся эту фразу на английском. Мак-Лин поискал глазами испанца, но не увидел его. Затем перевёл свои слова Марисане. Сначала девушка, вроде бы, непонимающе посмотрела на Дункана, а потом, улыбнувшись, кивнула головой.

– Пои, – с просветлённым лицом произнесла индианка, – глиняные шарики «пои». Индейцы употребляют в пищу очень тонкую и очень жирную гончарную глину. Она желтовато-серого цвета, но так как её слегка поджаривают на огне, то затвердевшая корка отливает краснотой. Индейцы не смешивают глину ни с маисовой мукой, ни с жиром черепашьих яиц, ни с крокодильим жиром. А вообще мы считаем питательным всё, что утоляет голод.

Когда уровень в реках очень высок, в это время лишь изредка удаётся разжиться ящерицей, корнем папоротника, дохлой рыбой, что плавает на поверхности. В период засухи, когда рыба ловится намного лучше, индейцы каждый день растирают шарики «пои» и примешивают к пище незначительную долю глины. Удивительнее всего то, что наши люди не худеют за те месяцы, когда они поглощают большие количества глины. Напротив, они всегда упитанные и у них не бывает натянутого вздутого живота.

XII

К вечеру уставшие путники подошли к большой индейской стоянке. Все индейцы были одинаково голые, вооружены луками со стрелами, но некоторые имели и духовые трубы (уме), из которых стреляли на короткое расстояние маленькими отравленными стрелками. Кожа дикарей отливала цветом меди, будучи покрыта «оното» – красящим крахмалом плода биксы.

Марисана сразу шагнула к самому старшему по возрасту индейцу весьма внушительного роста. Этот человек имел довольно величественный вид, отличался от прочих также особой боевой раскраской на лице и на груди, а в волосах головы торчало орлиное перо. Дочь вождя некоторое время беседовала с аборигеном. Скорее всего, она спрашивала своего помощника или это был один из её заместителей.

– Да, меня интересовало, чем закончился очередной торговый поход, – уже позже говорила Дункану Марисана.

Она словно извинялась в чём-то перед ним. Джиллан уже давно заметил, что девушка более чем с кем бы то ни было старалась общаться с шотландцем, но не только потому, что тот в совершенстве владел кастильским наречием. Складывалось впечатление, будто эти двое – близкие родственники. Порой они вели между собой некие беседы на весьма пространные темы. Иногда Марисана и Дункан спорили по разным пустякам, чуть ли не до обид, а после – весело хохотали над собственной глупостью. Всякий раз, видя это, Роберт озабоченно покачивал головой. Он понимал, что его товарища постепенно затягивала трясина любовной страсти. Возможно, что эти люди были созданы друг для друга, но Господь счёл нужным свести их именно здесь.

– У меня никогда не будет женщины, – после очередного наблюдения издали за индианкой и шотландцем сказал ему Джиллан.

– Не должно такого быть, – осуждающе заметил Мак-Лин. – Как женщине предначертано Богом стать продолжательницей рода человеческого, так и мужчине необходимо обзавестись семьёй. Каждый добропорядочный христианин обязан построить дом, посадить дерево и вырастить двоих детей.

Марисана решила остановиться на отдых и, не теряя времени, с рассветом отправиться в дальнейший путь. Мак-Лин рискнул осведомиться, сколько им ещё идти. На это девушка, криво усмехнувшись, ответила:

– Сам узнаешь.

Всю ночь сильно парило. Аромат растений был такой сильный, что мешал спать, хотя люди находились под открытым небом. Даже трудно было определить, какие именно цветы распространяли такой сильный запах. Утром пошёл дождь и лил почти до полудня. Очень хотелось есть, но не представлялось возможным разжечь огонь и приготовить на нём что-либо.

Мак-Лин видел, как Марисана ела маленькие шарики из глины, которые на ощупь оказались очень жирными. Затем будущей королеве племени принесли сырую рыбу, корни растений и лиан. Европейцы отвергли такую еду и позавтракали

яйцами черепах.

– Наверняка в этих лесах можно найти пищу поприличнее, – с ноткой язвительности произнёс Мистраль.

Вмешательство индейцев было неожиданным. Тогда-то у Джиллана родилось подозрение о том, что краснокожие всё-таки понимают испанский. Один абориген обратился с чем-то к Марисане. Та в свою очередь перевела сказанное:

– Он предупредил, будто здесь хозяйничает ягуар, а то, что подвластно ему, не должно ускользать из его мощных лап и когтей.

– Несомненно, у него есть и соперники на охоте, – с почти полной уверенностью заявил Мак-Лин.

– Да, кроме ягуара здесь охотятся и другие хищные кошки, одну из которых, сплошь жёлтую, зовут пумой, – уточнила девушка.

– Можно не сомневаться: тут хватает живности не только четвероногим охотникам, – осторожно подытожил шотландец.

– Вы можете встретить оленей-мазамов и диких свиней – пекари, а по берегам рек – водосвинок – тапиров – могучих животных с прочным, как Щит, кожным покровом и удлинённым, словно у диковинного существа, носом, и конечно же бесчисленные стада всевозможных обезьян. Водится здесь броненосец – сплошь покрытый панцирным щитком, и другое диво – муравьед, с нелепо длинной мордой и такими мощными передними когтями, которые могли бы надвое разодрать человека. При желании любой из нас увидит ещё большую диковину – ленивца, четверо ногое, до беспредельности кроткое существо, оно висит на ветвях головой вниз. И что самое удивительное – почти без движения.

А всевозможные водяные и лесные черепахи, а ящерицы, из которых игуана – по виду и повадкам – сущий дракон – уступает им разве лишь по размерам, а бесчисленное племя ядовитых змей и громадных удавов, а вероломные крокодилы – кайманы. Они подсматривают в тихих заводях, там же рыбы с шипом на хвосте. Рыбы, которые отличаются дикой прожорливостью, какие-то крохотные чудовища. Иные особи, коснувшись в воде человека, поражали его электрическим ударом и вызывали тем полный паралич. Уже не стоит говорить о неисчислимом красочном мире тысяч птиц на земле и в воздухе, мире щебечущем, прелестном и радостном. На высокой ноте закончила свою речь девушка. Даже её смуглая оказалась не помехой, сквозь которую проступил румянец возбуждения. И это было весьма прекрасно! От Джиллана не утаилось, с каким откровенным восхищением смотрел на Марисану мак-Лин. Отчётливо явствовало, что дочь вождя очень многое почерпнула из знаний католического монаха. И вполне возможно, что читала некие рукописи научного содержания. Индианка казалась настоящим чудом в этих диких и девственных лесах. Роберт даже закрыл глаза, представляя её в европейском платье со всевозможными кружевами, рюшками и воланчиками. Девушка весьма экзотически вписывалась в пейзаж доброй старой англии, где, при определённых условиях, имелись вполне пригодные для жизни дворянские поместья.

Роберт уже пребывал в своеобразной эйфории, из которой пока что не собирался выходить. Он снова вспомнил Джиллан-хаус, его, словно бы монолитные постройки, где со времён Столетней войны жили предки Джиллана. Те изъеденные временем стены, помнили восстание Уота Тайлера, эпоху Кромвеля и прочие кровавые потрясения. Перед взором памяти снова стоял его отец, не расстававшийся со своей незаменимой тростью, которую когда-то капитану Брайану Джиллану вместе с поздравлениями и пожеланиями всего наилучшего вручил сам знаменитый де Ритёр^[11]. Старый морской волк не лождался подписания Неймегенского мира^[12], уйдя на заслуженный отдых после многочисленных ранений.

Нечто блеснуло то ли на небесах, то ли перед глазами. Внезапно увидел увидел большую лужайку возле родового замка. Предупредительная услужливость многочисленных вышколенных слуг рядом с роскошно накрытым столом и изысканными блюдами могла бы поразить даже столичных аристократов. Солнце слепило глаза, оно и закрыло лицо любимой супруги. Невесть откуда взявшиеся облака. Они густы и насыщены влагой, которая может ежеминутно пролиться обильным дождём. Стройная молодая женщина держит на руках ребёнка и внезапно поворачивается на зов, являя совершенно знакомый облик. Да ведь это же Марисана! Роберт быстро открыл глаза и осмотрелся. Никто ничего не заподозрил и не заметил.

XIII

Длительное путешествие по тропическому лесу утомило двух друзей, которые уже довольно долго терпели постоянные неудобства, связанные с постоянным пребыванием под открытым небом.

– У меня одежда никогда не просыхает, – сконфуженно жаловался Роберт Дункану, показывая ему влажные лохмотья.

– А ты думаешь, мне нравится ложиться и просыпаться каждый день потным? Не только моя рубашка, но и штаны источают удушливый смрад, – безапелляционно заявил шотландец.

И тут же доверительно склонился к уху друга.

– Мне бы очень не хотелось оказаться в помещении рядом с какой-нибудь женщиной, особенно с Марисаной.

– Да, дружище, здесь негде как следует помыться и привести в должный порядок наше изношенное и грязное платье. Меня удивляет господин Мистраль. Похоже на то, что его не так удручает подобное состояние.

– Возможно, у них там, в Испании, такая же жара и влажность, поэтому он, будто по привычке, не потеет столь сильно.

– Мне кажется, – более обоснованно начал свою мысль Джиллан, – что этот человек никогда там и не жил. Скорее всего, он родился и провёл большую часть своей жизни в испанских колониях.

Придя к общему согласию, друзья решили терпеливо ждать окончания затянувшегося путешествия по американской сельве. Это было какое-то жуткое однообразие, в котором и выделить что-то не представлялось возможным. И если в северных широтах леса порой перемежаются опушками с великолепными солнечными лужайками, то здесь ничего подобного не наблюдалось. Царствование полумрака было абсолютным. Везде и повсюду в некой сплошной зелёной массе люди видели огромных великанов с роскошной листвой и мощными ветвями; высоченные пальмы, густой кустарниковый подлесок, изобильное множество лиан и других растений, постоянно цветущих и испускающих удивительный аромат. Отряд из шестнадцати индейцев и путешественников неуклонно приближался к конечной цели. Дункан силился подсчитать, сколько дней они уже в пути, справился об этом у Роберта, но тот недоумённо пожал плечами.

– У меня вообще сложилось мнение, будто Марисана намеренно водит нас по кругу, чтобы мы не запомнили дорогу к её деревне.

– Если это и так, то я вполне её понимаю, видимо, есть на то веские основания, – в задумчивости изрёк Мак-Лин.

Он ни на йоту не сомневался в правильности своего высказывания. Поскольку уже не однажды слышал, как алчные европейцы постоянно обманывали и предавали кроме всего прочего доверчивых туземцев Азии и Африки.

Словно бы вняв мольбам и стенаниям друзей, судьба наконец сжалилась над ними. К вечеру путники подошли к полноводной реке некоторое время двигались вдоль её русла. Внезапно стена плотной зелени словно бы куда-то исчезла и образовала огромную котловину, в которой всё сверкало в свете заходящего солнца. Чем это можно было объяснить, Мак-Лин пока не знал. Он видел приближавшееся с каждым шагом довольно большое индейское поселение.

С весёлым возбуждением встретило население деревни возвращение своих соплеменников. И с опасливой осторожностью аборигены смотрели на европейцев. Кто они? С какими намерениями оказались здесь? Тысячи «почему?» молча требовали ответа на вопросы. За время путешествия шотландец уже свыкся с наготой индейцев, их отрицанием какой бы то ни было одежды. Но здесь подобное он видел слишком уж в больших количествах и потому это сильнее действовало на сознание одетых людей. Более взрослые селяне хоть как-то прикрывали своё естество. Молодёжь и детвора ходили абсолютно голые и, нимало не стесняясь остальных, справляли тут же малую нужду.

– Как это мило, – иронично заметил Джиллан.

– Мерзостные дикари, – вполголоса возмутился Мистраль.

– Ничего подобного, – поддержал друга Мак-Лин. – Естественное никогда не было безобразным. Об этом следует знать, памятуя о великих людях эпохи Возрождения. Кстати, на вашей родине она также оставила богатое наследие.

Испанец на эти слова не отреагировал, наблюдая за дочерью вождя. Навстречу Марисане, которая шла уже во главе отряда, шествовал индеец среднего роста, лицо и грудь которого покрывала богатая татуировка. В его седеющих волосах красовались несколько орлиных перьев. Несомненно, их владельцем являлся апото Макапу. Рядом с ним не менее важного вида и с серьёзными лицами шли два дикаря, а возле них уже остановилась прелестная девушка. Она была истинной дочерью своего народа и соблюдала древние традиции. Выйти из хижины, не накрасившись оното, значило бы погрешить против всех правил индейских приличий. Бывает же необыкновенной и даже удивительной в своём многообразии женская красота! Девушка не просто блистала совершенством (её молодость тут ни при чём). Она являла собой пример истинно женской гармонии, стоявшей на самом высоком пьедестале. И обнажённость её тела не казалась вычурной, как у местной молодёжи. Гуаюко, украшенная различными пёрышками, узорчатыми камешками, ракушками и павлиньими перьями, скрывала самое необходимое и великолепно подчёркивала широкие бёдра с круглыми ягодицами. Даже высокую грудь с крупными и тёмными сосцами прикрывало незатейливое украшение, создавая тем некую игру интимности и эротики. Мак-Лин, а затем и Джиллан сразу обратили внимание на непревзойдённую красавицу. А та, увидев остановившуюся дочь вождя, резко рванулась вперёд и распростёрла объятия.

– Наима! – вскрикнула Марисана и обронила что-то на индейском наречии.

Но после девушка обернулась к друзьям и, виновато склонив голову набок, пояснила по-испански, что это её младшая сестра.

Только теперь Дункану и Роберту представилась возможность сравнить совершенство женских лиц. И совсем не важным оказалось то обстоятельство, что

оба они принадлежали индианкам. Ведь истинная женская красота не признаёт ни рас, ни народностей. Она смело вторгается туда, куда её направляет всесильная и указующая десница Господня, чтобы творить несомненное добро.

– Как я рада, что у тебя всё кончилось удачно, – на чистейшем кастильском наречии произнесла Наима и высоко вздёрнула своё прелестный носик.

Дункан удивлённо посмотрел на Марисану, и та правильно оценила его взгляд.

– Плохая я была бы старшая сестра, если бы не научила младшую всему тому, что знаю сама.

Антонио Мистраль тоже увидел Наиму, и теперь пожирал глазами молодую индианку. Кажется, вот-вот ещё мгновение, он поднимет её на руки и унесёт в свой особый мир. Дункан обратил внимание на глаза испанца. Какой яркий огонь вожделения горел в этом человеке. Но затем какое-то изменение произошло в его лице. Теперь оно было наполнено страстью к наживе и алчностью. Да это же золотая статуэтка! Шотландец даже слегка задержался, чтобы рассмотреть её. Так вот почему в деревне всё так сверкало и искрилось в солнечном свете! Наверное, здесь много таких тотемных знаков. Об этом ему довелось услышать ещё на острове от чёрных рабов. Но ведь в основном символы родов (тотемов) вырезывались из дерева…

Вечер уже заканчивался, грозя превратиться в непроглядную ночь. Всех гостей хозяева уложили на ночлег в просторной хижине. Предложили для этого некое подобие топчанов с валиками под голову и гамак. Мистраль выбрал последнее.

Ночь для шотландца прошла безмятежно, если не считать сильной духоты, неумолчного звона цикад да назойливого жужжания москитов; хотя за многие дни блуждания по сельве он успел привыкнуть ко всем неудобствам. И всё-таки Дункан не выспался. Он встал довольно рано, сполз с циновки и побрёл по деревне.

Она уже проснулась, неугомонно занявшись привычными делами: толкла в большой ступе маисовые зёрна и готовила на угольях традиционные лепёшки с рыбой или мясом игуаны, которое очень белое и после мяса броненосца является одним из лучших мясных блюд.

Мак-Лин не выбросил из головы мысль рассмотреть золотого идола. Он сразу

нашёл статуэтку. Изображение грешило явной стилизацией, но оказалось уж слишком. Поэтому никто не мог бы сказать, что это было произведение искусства. Художник изваял кого-то из кошачьих, но выполнил весьма абстрактно. Вот и пришлось многое домысливать.

– Наверное всех бледнолицых притягивает золото индейцев.

Дункан обернулся, увидев сестру Марисаны. Девушка уже сняла украшение с груди, вчерашнюю набедренную повязку и одела простенькую. Теперь всё прежде скрытое было на виду, но нагота не шокировала, а вызывала известную симпатию, как, впрочем, у любой молоденькой обольстительницы.

– Отнюдь, мне больше импонирует художественная сторона произведения, – честно признался шотландец.

Он намеренно включил в своё разъяснение высокопарное слово, чтобы проверить уровень образованности Наимы. Она выдержала экзамен и ничуть не смутилась выспренней речью европейца.

– Я принимаю твоё откровение, глаза не могут солгать, ведь и у вас известно, что они – зеркало души.

– Насколько я понимаю, это обозначение тотема, родовой символ.

Наима кивнула головой в знак согласия, продолжая слушать шотландца.

– Только непонятно, почему их так много и отчего они все золотые. Рассказывали, будто таких идолов обычно вырезали из дерева.

– Раньше так и было, – невозмутимо начала пояснение индианка. – Но в этом тропическом климате, в нашей постоянной сырости, всё деревянное быстро приходит в негодность, поэтому стали отливать золотые статуэтки, правда, не совсем художественно, как, возможно у вас… А много их здесь оттого, что у нас главное селение, где живут вожди и старейшины всех родов нашего большого племени.

– А как оно называется? – нетерпеливо поинтересовался Мак-Лин.

Девушка пытливым взглядом смерила шотландца, иронично усмехнувшись.

– Марисана мне всё про тебя рассказала. Но даже в благодарность за её спасение я не могу чужестранцу выдавать наши секреты. Вот поживёшь с нами,

тогда это и узнаешь

Резкий вскрик внезапно ворвался в тишину.

– Это там! – громко сказал Дункан и показал Наиме на середину селения.

Громогласные стоны и выкрики в одной хижине привлекли туда индианку и шотландца. Глаза вошедших не сразу увидели в полумраке лежавшую на циновке женщину. Без объяснения было понятно, что она сильно больна и доводится женой сидевшему возле неё индейцу.

Наима что-то быстро ему сказала. Тот поднялся и начал также отвечать, постоянно повторяя слово «каимато». Объяснения длились недолго. Девушка сразу сообщила Дункану, что шаман Каимато вчера ушёл в соседнюю деревню лечить больного, поэтому это селение осталось без единственного лекаря.

Это было невероятной мистикой, но кто-то вдруг шепнул в уши шотландца: «Вот твой шанс доказать дикарям, на что способен цивилизованный европеец. К тому же, бакалавр медицины, и просто обязан помочь больному человеку, не зря же твои уста произносили клятву Гиппократа».

Мак-Лин опустился на колени и тщательно осмотрел индианку. Сомнений не оставалось: тропическая лихорадка. Он сообщил об этом девушке.

– В твоём мире, откуда ты появился здесь, тебя хорошо обучали. Доброта и сердечность тебе присущи не в меньшей степени, мне это нравится в мужчинах.

Шотландец, будто всем телом, ощутил некое ласковое тепло, исходившее теперь от индианки.

– Но вот войти к шаману может только он сам или его помощник, а такого у нас нет.

Эти слова Наима произнесла весьма решительным тоном. Можно было подумать, будто этим всё и кончится. Выход из сложившейся ситуации оказался под замком древнего обычая.

– А мы нарушим его! – будто ломал непреодолимую преграду, взмахнул рукою бакалавр. – И не позволим человеку умереть от нашей бездеятельности.

– Правильно! – горячо поддержала Дункана Наима, озорно сверкнув глазами, и сразу куда-то пошла.

Шотландец неотступно следовал за нею. По дороге к ним присоединились каким-то образом узнавшие обо всём Роберт и Марисана. Именно она даже опередила всех и бесцеремонно нарушила все традиции и запреты шамана. Девушка не долго искала на полках необходимое снадобье; руками сжималась средней величины глиняная корчажка. Мак-Лин осторожно вливал в рот женщины пахучее лекарство, а Марисана поддерживала голову заболевшей. Бакалавр лишь интуитивно чувствовал, какая незримая нить благодарности сейчас протянулась от девушки к нему. Он даже глаза не поднимал на дочь вождя, стараясь как можно лучше выполнить врачебный долг. И это ему вполне удалось. Мак-Лин попросил Марисану перевести для мужа заболевшей женщины указания по уходу за ней и дальнейшему лечению, что индианка охотно и сделала.

– Спасибо тебе, Дункан, – не поднимая глаз на шотландца, произнесла девушка, впервые назвав его по имени. – Ты уже вторично помогаешь нам.

Его даже в жар бросило. Неловкость положения усугублялась присутствием Наимы и особенно Джиллана. И всё равно бакалавр чувствовал себя на высоте положения. Всё-таки приятно, когда тебя хвалят и благодарят, в особенности, если такая милая красавица.

XIV

Марисана частенько навещала больную индианку. Не забывал о ней и Мак-Лин, который постоянно осматривал её и следил за правильным приёмом лекарства. Через два дня он с радостью заметил, что болезнь уже перестала угрожать здоровью женщины. Она больше не впадала в забытьё и понемногу ела укрепляющие бульоны.

А оба европейца продолжали страдать от немытых тел и грязной одежды. Они попросили девушек проводить их к реке или какому другому водоёму, чтобы наконец, как следует вымыться, постирать и привести в порядок своё платье.

– А зачем вам оно? – широко раскрыв чёрные глаза, наивно и в то же время с затаённым лукавством глядела на европейцев Наима.

Дункана эта девушка немного забавляла. Он относился к ней, будто к младшей

сестрёнке, которую нужно было постоянно опекать и следить за проказами прелестной шалуньи. Роберт же просто таял, когда она порой одаривала его своей благосклонностью улыбкой. В эти мгновения англичанин чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

– Здесь, в этой сырости и жаре, европейское облачение просто досадное излишество, поэтому гораздо проще обходиться без него. Вполне достаточно прикрыть лишь то, что отличает мужчину от женщины, – снова с долей лукавства, но более серьёзно произнесла Наима и тут же смущённо отвернулась.

– Ты опять забыла, сестрёнка, – тоном нравоучения начала Марисана. – Они привыкли к одежде, потому что у них, на севере, гораздо холоднее, чем у нас. Тот монах рассказывал, будто есть страны с более прохладным климатом, а в других бывает какая-то зима и вместо дождя с неба падает снег, хотя я его никогда не видела и не знаю, что это такое.

– А мне страсть как хочется побывать в таких землях и посмотреть на жизнь тамошних людей, я бы не убоялась ничего.

– Нельзя ведь нам из племени уходить, запрет это великий! – широко раскрыв глаза, полушёпотом напомнила сестре Марисана. – Духи могут покарать.

– Ну раз нельзя, стало быть нельзя, – хлопнув ладонью по колену, с дрожью в голосе подытожила Наима. – Тогда пойдём к реке и станем бледнолицых от грязи отмывать. От них ведь и вправду дурно пахнет.

Только Джиллан пристально посмотрел на девушку, и снова в её чёрных глазах плясали огоньки озорства.

Опять густой тропический лес принял неугомонных путников под свою зелёную кровлю. Но теперь она выглядела более гостеприимной. Широкие листья пальм, вечнозелёные деревья и ветки кустарников уже не жёстко хлестали по лицу и спине, как бы отпугивая незваных гостей. Нынче будто бы ласкали, призывно приглашая к приятной прогулке. Наима и Роберт весело шагали впереди и о чём-то непринуждённо беседовали. Порой тишину сельвы нарушал взрывной смех младшей дочери вождя. Марисана молча ступала по малотравянистой влажной земле. Казалось, она здесь вообще не успевает подсыхать. Замыкал общее шествие Мак-Лин, который не упускал из виду плотную и потому весьма сильную индианку. Шотландец услышал её возглас и остановился. Она стояла возле великолепного дерева высотой выше 60 футов^[13]. Ветви у него были прямые и поднимались в виде пирамиды.

– Знаешь ли ты, какое это дерево?

Мак-Лин отрицательно качнул головой.

– Оно знаменито своими ароматными плодами. Их употребляют для изготовления настоя, который обладает сильными противолихорадочными свойствами.

Река, а вернее, небольшой её изгиб, как бы выскочила из плотной стены тропического леса. Шотландец лишь в последний момент увидел воду. Он подошёл к её ровной глади и уж было хотел войти туда. Марисана, словно почувствовала это, и остановилась, окликнув Дункана:

– Не вздумай здесь задерживаться. Эти места кишат аллигаторами. Как раз попадёшь к ним на обед.

Девушка призывно взмахнула рукой, почти не обернувшись. Этим она дала понять, что не собирается повторять дважды своё предупреждение. И прогулка продолжилась теперь уже вдоль реки. Довелось не однажды убедиться в достоверности слов индианки, которая наверняка знала всю округу как свои пять пальцев. Огромные зубастые чудовища с мощными хвостами и лапами резвились в реке, доказывая ещё раз, что только они – истинные её властелины.

Внезапный шум донёсся до слуха путников. Джиллан, а затем и Мак-Лин даже остановились на мгновение, но увидели спокойное отношение к тому девушек и продолжали свой путь. И снова сельва шагнула в ширину, освободив пространство для разлившейся реки. Но в этом месте она стала мельче, не стеснённая глубоким руслом, и текла по каменистому дну, вылизывая мелководье. Вода с шумом плескалась по донным камням и разбивалась о лежавшие в беспорядке валуны. Зрелище конечно было захватывающее. И не удивительно, что наблюдавшие эту картину европейцы, замерли в немом восхищении.

– Здесь мы тоже не остановимся, лучше пройдём подальше. Там течение – спокойнее и никаких хищников нет.

Шли ещё некоторое время. Индианки равнодушно взирали на природную красоту, оба друга – с подавленным восторгом. Но вот пороги остались позади. Река сияла, лилась, дразнила спокойное бездействие берегов. Её русло опять сузилось и углубилось. В одном месте водная лента, подобно турецкому ятагану, сильно изогнулась и образовала в суше небольшой полуостров.

– Вот здесь наше место, – тоном приказа мимолётно обронила Марисана. – Можете отмывать ваши грязные тела.

Обе девушки, будто сговорившись, сбросили с себя набедренные повязки и стояли, словно бы представляя всё совершенство женских прелестей. А они действительно прельщали.

– Снимайте вонючие лохмотья, не стыдитесь своей наготы, вы же не убогие старцы с уродливыми телами.

Роберт первым откликнулся на призыв Наимы: снял с себя рубашку и сбросил штаны. Его примеру последовал и Дункан. Несколько мгновений друзья тоже оставались без движения, словно испугавшись собственной храбрости. К реальности их вернул возглас Марисаны:

– Оказывается, всё жизненно и очень просто!

– Давайте же наконец купаться! – звонко предложила Наима и, повернувшись спиной, пошла в воду.

Солнечные лучи играли на смуглых, с красноватым отливом, телах индианок, подчёркивая их первозданную откровенность. Какое чудо: всё обыденное и натуральное; не стесняться собственного тела, резвиться в воде, вымазываться в прибрежном иле и смывать всё это вместе с грязью и потом. Молодые мужчины задержались на некоторое время, переплывая реку туда и обратно. Девушки тем временем, как истинные хозяйки, выстирали их одежду и повесили на ветках кустарника.

Жаркое тропическое солнце одаривало чрезмерным теплом не только влажное платье двух друзей, но и их самих, ибо они весьма неосмотрительно подставляли

спину и грудь под прямые солнечные лучи. и конечно получили сильные ожоги. Роберта даже свалил тепловой удар, поэтому он потерял сознание прямо на глазах друга и девушек. Одна из них весьма профессионально выразила своё суждение о довольно быстром возвращении в нормальное состояние.

– А вот волдырей вам не избежать, – подытожила Наима. – Ну можно же было за все дни путешествия идти хоть по пояс раздетым и немного загореть, тогда бы ничего подобного не случилось. А вы как-то умудрились сохранить спины абсолютно белыми.

– Зато с платья соль почти стряхивали, – закончила подкалывания Марисана.

Девушки привязали к спинам пострадавших от собственного безрассудства листья какого-то растения и предупредили Роберта и Дункана о том, что появившаяся вначале боль, затем быстро исчезнет. Так всё после и случилось.

Наима предложила гостям возвращаться в селение без одежды, а там они якобы получат всё необходимое от индейцев по их обычаям. Оба друга согласились на первую половину условия. Однако честно признались, что идти нагишом очень легко: такое передвижение не стесняет шага.

Назад шли в таком же порядке. Мак-Лин снова замыкал общее шествие, следя за Марисаной. Хотя он и был обут, но ступал довольно осторожно, потому что под ногами валялись обломки ветвей, даже полусгнившие стволы небольших деревьев. По известным только им тропинкам туда и сюда сновали пресмыкающиеся и колонны насекомых. Поэтому шотландец порой задерживался и даже отставал от Марисаны, которая часто оборачивалась, звала его и терпеливо дожидалась, словно добропорядочная супруга. Вот и сейчас девушка опять потеряла Дункана из виду, назвала его по имени, потом более раздражённо по фамилии. Никто не откликался. Позвала на помощь сестру и пошла обратно.

Мак-Лин сидел на стволе полусгнившего зелёного гиганта в весьма неудобной позе, подняв на правое колено левую ногу. Он старательно разглядывал щиколотку. Увидев Марисану, скорчил страдальческую мину и откровенно признался:

– По-моему меня кто-то укусил.

Индианка рухнула на колени и буквально в секунды обнаружила две

малозаметные точки. Она бегло произнесла что-то на своём наречии. И только теперь Мак-Лин увидел стоявшего рядом Джиллана. Наима не дослушала приказ, скрывшись в лесной чаще. Марисана сняла с шеи остроотточенный нож и сделала на лодыжке молодого мужчины несколько точных надрезов, до боли сжимая кожу сильными ладонями. Из порезов струями брызгала кровь. Шотландец на короткое время потерял сознание. Пришёл он в себя уже лёжа на земле. Поодаль в молчаливом ожидании сидели Джиллан и обе девушки. Прямо-таки раскалывалась голова, чувствовалась давящая слабость. Мак-Лин обнаружил себя в одежде. Одет был и Роберт.

– Мы уж думали, ты будешь спать дольше.

– В таком случае, возможно, это мне и помогло, – неуверенно предположил Дункан.

– Да, – подтвердила Марисана. – Тебя спас твой сон.

– Ерунда! – непримиримо возразила Наима. – Сестра много выжала яда вместе с кровью, а потом ещё высасывала его из порезов.

Это яд змеи Стрелы. Она довольно мала в размерах и очень агрессивна, но ещё более того – ядовита. Самое первое средство от её укусов – выдаливание яда вместе с кровью и обеззараживающее отсасывание, а уж после – прикладывание листьев известной лианы.

– Когда вернёмся в селение, Наима будет отпаивать тебя отваром, который у шамана научилась делать только она.

Красавица – индианка грациозно кивнула головой, отчего казалось, будто её высокая шея вот-вот надломится. Ну чем не повелительница Любви?

Возвращение назад не осталось незамеченным не только жителями селения, но и оказавшимся там испанцем. Где он обитал всё это время, так и осталось загадкой. Мак-Лин случайно заглянул в глаза Мистраля, в которых играла плохо скрываемая злорадная ухмылка. И вдруг ужаснулся. Он увидел на этом лице печать смерти. Возможно ли такое? Пути Господни неисповедимы.

XV

Лишь по прошествии более месяца со дня прибывания европейцев в индейском селении Марисана всё-таки решилась на разговор с отцом. Девушка понимала, что этим шагом как бы рушились её привычные понятия и представления о девичьей чести вообще и её моральных устоях, как дочери вождя, в частности.

– Этот человек спас меня от верной смерти. Тогда я поклялась нашим богам вознаградить его за это именно здесь. Невольно вспомнилась наша сокровищница. Дункан вполне достоин того, чтобы выбрать из неё то и столько, сколько он сочтёт взять нужным, естественно, не переходя известных границ дозволенности.

– Жадность европейцев к золоту общеизвестна. Ни один из них недостоин перешагнуть порог каменной двери.

Макапу произнёс это весьма категорично и даже с некоторым отчуждением. Он и не заметил появления в хижине одного из племенных вождей.

– Мак-Лин не раз доказал нам, что он не принадлежит ни к злодеям, ни к искателям приключений, которые готовы на всё ради золота.

– Мне всё-таки кажется странной твоё неуёмное желание отблагодарить бледнолицего.

– Я пекусь не о награде для него, а о простой человеческой порядочности, свойственной каждому нормальному разумному существу. К тому же, весть о добропорядочности нашего племени наверняка облетит всю сельву. И окрестные индейцы узнают о нашей честности. Таким образом у нас станет меньше врагов и больше друзей.

Лицо девушки окрасилось от возбуждения, но никто, к счастью, этого не заметил.

– Пусть будет благодарен нам уже за то, что он и его спутники живут среди нас не как пленники, а почти равные нам.

Макапу наконец услышал осторожное покашливание неизвестного вождя, который теперь настойчиво пытался стать участником диалога.

– Ты чего там затаился, как питон, в ожидании глупой хрюшки? Когда что-то хочешь сказать, делай это без стеснения. Мнение значимого человека должно услышать. А если слово умом блеснёт, душе ликованье, такое и к сведенью примем.

– Законы предков мы конечно почитаем и свято храним, – начал издалека свою речь убелённый сединами мужчина. – Но, когда дело касается благодарности кому и за что, здесь, видно, придётся поступиться всеми правилами. Дочь твоя правильно твердила о простой человечности. Пришелец этот вылечил мою жену от лихорадки. Она уже почти поправилась. А если бы не согласился на излечение в отсутствие шамана, как и гласит наш закон, отправилась бы моя супруга невозвратной тропой в тёмный лес предков. Поэтому по просьбе всего нашего рода хочу через тебя, как положено, выразить свою благодарность европейцу.

Молчание вползло неслышно, подобно удаву, заворожило всех в хижине после произнесённых слов. Макапу размышлял о правильном шаге. Марисана дожидалась поступка, достойного истинного мудреца. Вождь племени просто мечтал о верном решении, которое не посрамит главного вождя племён. Наконец боги и духи просветлили его разум.

– Я согласен отблагодарить этого человека, но только после праздника.

– Значит, ты хочешь дать им порошок «ниопо», а потом провести через храм Откровения, – досадливо промолвил вождь и покачал головой.

– Да, – взмахнул рукою Макапу. – Эти люди, особенно один из них, который слишком много хочет знать о нашем золоте, пришли из чужого нам мира, где властвуют корыстолюбие и низменные страсти. Поэтому европейцев следует очистить от скверны. Порошок и шаман сделают это как нельзя лучше.

Тайком пришедший понял, что теперь истина на стороне сильнейшего, поэтому оспаривать сказанное мудрейшим просто не имело смысла. Когда этот мужчина ушёл, отец как бы ненароком обронил задержавшейся дочери:

– И всё-таки мне кажется, ты не зря завела разговор об европейце. Я знаю, раньше ты никогда не прятала от меня своё сердце. Оно, чувствую, и сейчас лежит у меня на самом виду, но вот почему-то я очень плохо его вижу

Главный вождь подслеповато прищурился и даже пригнулся, словно бы разглядывал нечто слишком маленькое.

– Не надо дурачиться, отец, – с лёгким раздражением в голосе произнесла Марисана. – Да, мне действительно нравится Дункан. Возможно, я его даже …люблю, хотя это совсем ничего не значит.

Девушка вдруг повернулась к выходу и переступила порог хижины. В глаза Марисане брызнул яркий свет полуденного солнца.

– Знаю, что всё это значит, – добродушно усмехнулся отец, провожая взглядом старшую дочь. – Я уже не желторотый птенец, а ты у меня давно заневестилась.

XVI

За всё это значительное время, которое европейцы провели в индейском селении, оба друга только два раза виделись с Антонио Мистралем. И каждый раз напоминали ему об их прежнем желании обязательно уехать из Америки. Испанец подтверждал это, но дальше отговорок дело не шло. Всякий раз он отмахивался от них, ссылаясь на свою занятость и нечто срочное. Но однажды друзья проявили большую настойчивость при очередном свидании с испанцем и чуть ли не силой затащили его в свою хижину.

– Я вам говорил, что мы обязательно уберёмся отсюда, но пока нужно ещё немного подождать, – нервно излил Мистраль, отвечая на их нападки.

Он замолчал, словно что-то напряжённо обдумывая.

– А вообще, если вы имеете острое желание покинуть столь гостеприимных дикарей, можете это сделать вдвоём; я ещё немного тут погощу.

– Что-то ты темнишь, Антонио, – шутя погрозил пальцем Джиллан, хотя очень хотел помахать перед носом испанца кулаком.

Этот человек всегда таил в себе какую-нибудь угрозу для окружающих. Заглянувший к нему в подмышку наверняка обнаружил бы там увесистый камень. Настрой шотландца и англичанина был понятен испанцу и в молчании. И тогда Мистраль начал объяснять «правдоподобную» причину, из которой явствовало, будто он жил у одной молодой вдовушки, которая ему сильно приглянулась, и сама ответила взаимностью на всяческие ласки и ухаживания европейца. Эта туземочка обещала якобы даже щедро вознаградить любвеобильного ловеласа. Вот только неизвестно, как это будет выглядеть.

– А ведь ты всё врёшь, испанский лжец, – на ходу обронила Марисана, входя в хижину. – Извините уж меня, слышала я случайно почти весь ваш разговор. Мне просто хотелось уличить в грехе это порожденье ада.

При этих словах индианки Мистраль попятился и забился в дальний угол жилища, он словно сложился в какой-то невообразимо малый ком.

– Возможно, сразу, после прихода сюда он начал искать способы, чтобы скорее получить индейское золото. С этой коварной целью он подыскал себе вдовую простушку, сблизился с нею и стал требовать от неё открыть ему тайну нахождения клада. Но та женщина не знает, где что сокрыто, да и никто не должен знать, кроме отца, меня и шамана.

– Выходит, эта тайна переходит по наследству, – осторожно осведомился Мак-Лин.

– Да, только правителям племени доверяется такой секрет. Не зря христиане говорят, что грех сладок, а человек падок.

– А к кому же перейдёт власть после смерти Макапу? – спросил Джиллан и тут же покраснел, устыдившись столь бестактного интереса.

Дункану стало немного неловко за друга, но ему это тоже было интересно, и он просто промолчал.

– Вопрос не праздный, вполне жизненный, поэтому отвечу. Я уже говорила, что власть в племени передаётся по линии женщин. Возглавить союз племён вместо отца сможет лишь самый близкий мужчина для меня или сестры, в ином случае я сама либо Наима.

Девушка замолчала, обнаружив исчезновение испанца, который воспользовался тем, что она увлеклась беседой с друзьми. «Какой же он, всё-таки, прохвост и подонок», – подумала индианка.

– Хочу заодно пригласить вас на праздник Большого Барабана.

– Наверное, очень древнее торжество, – торопливо предположил Джиллан, – к тому же, с богатой традицией.

– Точной предыстории его я не знаю, – откликнулась Марисана на реплику англичанина. – Слышала только, будто этот барабан достался ещё инкам, которые правили в этих местах, от потомков высоких белых и рыжебородых людей. Они приплыли по широкой воде на больших бальсовых плотах. Долгое время шаманы хранили барабан и передавали его как святыню из поколения в поколение. Но однажды на нас напали тапарито; это очень свирепые индейцы. У них в обрядах – людоедство. Их пришло очень много. И вот тогда Большой Барабан сам подал сигнал. Как это произошло, никто не видел. Слышали только призывные звуки из хижины шамана, которая оказалась пустой. Потери в произошедшей битве между нами и тапарито никто не умаляет, но они были бы гораздо большими. Наши индейцы успели принять «ниопо» (на языке майпуре – «нупа») и впали в особое состояние возбуждения, почти безумия. Порошок этот на несколько часов лишил их страха и сделал неистовыми во время битвы. С тех пор обязательным правилом празднества стало употребление всеми взрослыми индейцами порошка «ниопо».

Девушка смолкла, видимо, решила, что она излишне много повествует о глубокой древности и обычаях предков.

– Ты рассказывала такие интересные истории, о которых мы и подозревать не могли, – воспользовался паузой Мак-Лин. – Наверняка ты знаешь об этом чудесном порошке немного больше. Пожалуйста, скажи о нём подробнее.

Оба друга некоторое время весьма убедительно просили индианку выдать им секрет. Девушка стойко держалась, противясь натиску излишне любопытных молодых людей, однако женщины не в состоянии претендовать на истинное мужество.

– Ладно уж, – махнула рукой Марисана. – Но никому не проговоритесь об этом, не выдавайте меня. Индейцы собирают длинные бобы одного растения, ломают их на куски, заливают водой и оставляют бродить. Когда размягчившиеся зёрна начинают чернеть, их месят как тесто, добавляют к ним маниоковой муки и извести. Её получают из раковин сулейниц. Кладут всю массу на решётку из твёрдого дерева и ставят на очень сильный огонь. Затвердевшее тесто принимает форму небольших пирогов. Перед употреблением их растирают в мелкий порошок.

Индианка снова замолчала на некоторое время.

– Непременное условие, – продолжила она тут же. – На празднике вы должны быть одеты и раскрашены татуировкой, как индейцы, послаблений никаких

никому не будет.

Джиллан и Мак-Лин согласились с такими требованиями, нетерпеливо ожидая наступления момента, когда они сумеют оправдать доверие дочери вождя.

XVII

С раннего утра вся деревня находилась в радостном возбуждении. Индейцы, могло бы показаться, ходили друг другу в гости, однако почему-то быстро покидали гостеприимные жилища.

– Секрет лишь визуальный. На самом деле всё довольно жизненно: люди сами не могут украсить лицо узорами и тонким рисунком.

Разъяснение Марисаны поначалу показалось Дункану странным, но после он понял, что у индейцев попросту нет зеркал. А может, это и к лучшему: лишняя минута общения с людьми намного полезнее упрямого разглядывания своего лица. Сёстры пришли в хижину к друзьям, чтобы подготовить их к празднику. Молодым мужчинам пришлось ещё раз отринуть предрассудки и чопорность цивилизованного человека и принять требования самых прекрасных представительниц первобытного общества. Девушки выкрасили обнажённые тела двух друзей красящим крахмалом плода биксы. Затем довольно искусно нанесли индейскую раскраску. Она весьма напоминала настоящую татуировку. Посмотрев со всех сторон на разрисованных европейцев, индианки пришли в действительный восторг от своей работы.

– Если бы не ваши светлые волосы, никто бы не отличил вас от коренных жителей сельвы.

Ближе к полудню на самой широкой площади селения горел большой костёр, куда индейцы подбрасывали какие-то ветки, от которых при сгорании распространялся дивный аромат. Рядом с огнём на двух очень лёгких подпорках установили Большой Барабан. Он представлял собою полый деревянный цилиндр длиной в четыре фута и толщиной в восемнадцать дюймов^[14]. Возле него стояли шаман Каимато и молодой индеец.

– У меня было несколько иное мнение о размерах этого предмета.

И Джиллан кивком головы показал на барабан.

– Очевидно, у индейцев нет понятия «священный», – предположил Мак-Лин, – поэтому они называют его «Большой».

Несколько позже в разговоре с Марисаной эти слова подтвердились.

Каимато вдруг взмахнул длинными кусками дерева гануро, которые заменяли палки, и над лесом понеслось тягучее гудение. Причём, оно слышалось в разной тональности. Только теперь шотландец увидел, как помощник шамана перебирал руками по барабану. Видимо, там имелись отверстия, с помощью которых можно было разнообразить звуки.Затем видевшие всё это, наблюдали такую картину. Индейцы подходили к Макапу, перед которым на некоем подобии плоской тарелки шириной в пять – шесть дюймов насыпали тёмный порошок. Вождь подавал каждому подходившему тарелку с ручками. Индеец принимал порошок правой рукой и втягивал его носом через вилкообразную птичью кость, оба конца которой вставлялись в ноздри. Похоже, что это была пяточная кость какой-то крупной голенастой птицы. «Ниопо» действовал буквально на глазах. Даже от самой маленькой дозы люди приходили в сильное возбуждение. Один испанский монах, отец Гумилья, говорил, что «дьявольский порошок, полученный из древесного табака, опьяняет индейцев через ноздри, на несколько часов лишает их разума и делает неистовыми во время битвы»^[15].

Вскорости притихшая на некоторое время ритмика барабана усилилась. Теперь к ней добавились ботуто, то есть трубы из обожжённой глины длиной в три – четыре фута с полыми шаровидными утолщениями в нескольких местах. Ушедшего шамана заменил его помощник, а к тому присоединились два ритмических музыканта. И, скорее всего, они тоже вдыхали табак. А те, кто сделал это наверняка, уже плясали вокруг костра, выкрикивая то ли угрозы, то ли боевые призывы, а может, просто благодарность духам или индейским богам. Каимато наблюдал за тем, чтобы только взрослые люди племени употребляли наркотик, а Макапу следил за выносом в больших ёмкостях пальмового вина и алкогольных напитков из маниоки и маиса. В последний момент вождь отказался от мысли испытать европейцев наркотическим порошком, испугавшись их неопытности. Марисана убедила отца, когда сказала ему, будто пришельцы могут даже погибнуть, ибо они не привыкли к «ниопо», подобно индейцам. Макапу согласился с доводами дочери, однако поставил условием обязательно пить крепкие напитки, а после испытать всех в Храме Откровения.

– Нужно во что бы то ни стало выведать планы и замыслы европейцев. Пусть не думают, будто они умнее и хитрее нас.

Главный вождь иногда самолично наливал гостям хмельную жидкость и посматривал, чтобы она обязательно исчезала из подаваемых чашек. Более всех усердствовал Антонио Мистраль, который пил всё подряд. Роберт Джиллан не смешивал одно с другим, однако тоже был навеселе. Мак-Лин только пригублял своё питьё, а для видимой честности выливал остальное в кусты. Марисана это видела, но помалкивала; ей весьма импонировал такой обман. И спроси у неё сторонний или кто из близких, зачем ей это, девушка не смогла бы ответить. Шотландец всё-таки выбрал момент, чтобы остановить друга. Тот понимающе кивнул и отказался от очередной порции бодрящего напитка.

– Ну что ж, – согласился Макапу. – По-моему, на сегодня уже действительно хватит.

Он пытливым взглядом обвёл всё празднество, будто искал кого-то конкретного в толпе собравшихся. Дункан сразу понял, кто ему понадобился.

Ну до чего же строптивое создание, сеньора Фортуна! Никак не подпускает Мистраля к индейскому золоту, как не давала подступиться к испанскому. Вроде бы, вот оно, только протяни к нему ладонь. Но в последний момент всё оказывалось туманным призраком и куда-то исчезало. Вот и сейчас. Сколько было затрачено сил на уговоры краснокожей дикарки, но всё понапрасну. Единственное, что утешало: теперь Мистраль точно знал, кто владеет секретом клада. Этот праздник просто манной небесной свалился на испанца. Теперь-то уж наверняка ему станет известно место сокрытия индейского золота. Эта полуголая красотка не устоит перед чарами гвадалахарского^[16] обольстителя. Не составило труда выяснить, что Наима вышла из отцовского жилья и, пройдя поселению, направилась к хижине европейцев. Антонио прибавил шагу и даже почти настиг младшую дочь вождя. Она успела юркнуть под зелёный полог индейского строения. А ведь наверняка правду говорили, будто видели эту недотрогу с инглизом, причём не однажды. Трудновато будет соблазнить её, а затем просто использовать осведомителем. Но надо поднатужиться, к тому же, дикарка чертовски хороша! Когда Мистраль вошёл в хижину, индианка склонилась над глиняным тазом для умывания. Вот уж воистину непререкаемая истина! Женщины всех времён и народов навсегда останутся такими, какими их создал Небесный Отец по образу и подобию Первой Грешницы. Только теперь, когда они настроены лицезреть и обожать собственную красоту, их и следует обольщать. Антонио осторожно кашлянул, не помогло, повторил ещё раз. Девушка быстро обернулась, увидев вошедшего.

– Ах, это ты, – произнесла на кастильском наречии с лёгким акцентом. – Наверняка, Роберт прислал тебя за мною… Я вся в любовном томлении…

– Нет, – испанец резко прервал романтический настрой индианки. – Зачем тебе этот провинциальный хлыщ с напыщенностью провинциального сквайра? Куда лучше иметь дело с любителями лёгкой наживы и риска. Это они открыли Америку, Африку и откроют ещё немало других стран и много интересного.

– Этими людьми ещё можно заинтересоваться, но не такими, как ты, испанец. Ты страшный авантюрист, пройдоха и преступник. Даже в Новом Свете по тебе, наверняка, виселица плачет. Марисана рассказывала, как ты убил подобного себе, а потом, словно бы между прочим, пристрелил индейца, который стал свидетелем твоей ссоры с португальцем. Уже это ко многому меня обязывает.

– Всё это вздор и пустые бредни твоей взбалмошной сестрицы. Она по уши втюрилась в шотландского лекаришку. Тоже мне, эдинбургский Гиппократ выискался! Взгляни на меня, неужели не дрогнет твоё женское сердечко и не забьётся при виде настоящего кастильского гранда?

Мистраль молодцевато подбоченился и уже врал, залихватски подкручивая обвисшие усы.

– Тебе всегда будет уютно в моём доме и всегда тёплой постели.

Он обнял девушку и, не видя противодействия с её стороны, попытался сделать следующий шаг. И вдруг изумлённый, дрожащий, Мистраль застыл перед нею. Весь его наигранный пыл сразу же улетучился от страха при виде кинжала в её слабой женской руке. Наима не закричала, оттолкнув от себя оторопевшего испанца, в глазах которого хотел было поселиться страх. Презрительная ухмылка заиграла на губах, полуприкрытых седеющей бородкой.

– Вон отсюда, мерзкая тварь, – прошипела индианка. – Ты посмел коснуться дочери верховного вождя против её дозволения и за это жестоко поплатишься.

Девушка выскочила из хижины и тем вконец поставила Мистраля в тупик. Только теперь до него дошло, что пора отсюда уходить. Но куда?! На обдумывание вариантов времени не хватало. Антонио постарался это сделать незаметно, однако жители селения видели убегавшего бледнолицего, который быстро скрылся в лесных зарослях. Макапу незамедлительно собрал желающих отправиться на поиски насильника своей дочери. Таковых оказалось довольно много. При всех своих возможностях испанец не мог бы далеко убежать.

– К тому же, духи мщения обязательно спутают все планы преступника, не позволят ему избежать заслуженного наказания.

– Один раз это уже произошло, – с явным скепсисом излил Джиллан. – Мистраль спасся от кары за злодеяние.

Вождь признал правоту англичанина и несколько смущённо обронил нечто невнятное. После этого инициатива вновь оказалась на стороне Роберта.

– Нельзя допускать торжества сил зла над добром. Испанец нарушал и не однажды все законы человечности.

Мак-Лин наблюдал со стороны за откровениями друга и истинно гордился им в эти минуты, понимая, что не зря судьба свела их вместе. Это единство, словно бы символизировало дальнейшее слияние двух наций в неразрывный союз.

– Вижу, ты действительно хороший человек и искренне желаешь воздать по заслугам. Мы обязательно сделаем всё необходимое.

Добровольцев на поиски беглеца нашлось более чем достаточно. Многие из них отлично ориентировались в сельве не только днём, но и ночью. И всё-таки поиски испанца затянулись. Сумел ли он уйти весьма далеко либо просто искусно спрятался, неведомо. Порой к Макапу подходили индейцы, корчили рожицы, беспомощно разводя руками. Это означало, что они бессильны что-либо сделать.

– Похоже, Антонио ухватил сеньору Фортуну за край платья и скрылся под её полой, – горестно покачал головой Мак-Лин.

И только к вечеру трое мужчин подвели к вождю пойманного Мистраля. Он выглядел весьма плачевно и более походил на бродягу, который долгое время скитался по местности, поросшей колючим кустарником. Макапу даже не глянул на обидчика своей дочери. Он что-то сказал индейцам, которые молча выполнили приказ.

– Отец решил заключить его под стражу до суда над ним, – пояснила друзьям Марисана.

XVIII

Мак-Лин, как истый поборник справедливости, сразу подумал, что такие приговоры могут выносить только люди, умудрённые жизненным опытом, стоящие на высокой ступени развития. Дункану очень приглянулась широта мышления вождя, который, к чести сказать, выбрал наиболее гуманный вариант. Однако касательно Храма Откровения Макапу остался непреклонным.

– Они просто обязаны пройти это испытание, – с непререкаемой решимостью подтвердил он своё намерение. – Я не могу спокойно спать рядом с людьми, не зная их самих и тех замыслов, которые они таят в себе.

– Но ведь скоро совсем стемнеет, – возразила отцу Наима.

Вождь велел принести и зажечь копаловые факелы – трубки из древесной коры диаметром три дюйма, наполненные пальмовой смолой. Они довольно сносно освещали хорошо проторённую тропу. По ней и шли шесть индейцев впереди и столько же замыкали вечернее шествие. За время движения никто не проронил ни слова.

Внезапно все остановились. Даже и без факелов люди сразу могли увидеть строение пирамидального вида, выполненное уступами. В центре четырёхскатной пирамиды, на самой её вершине, находилось небольшое здание. Для подъёма наверх посреди каждой из сторон были сделаны многоступенчатые лестницы. Мак-Лин одновременно с Джилланом поняли, что это очень древнее сооружение, однако оно было кем-то приведено в сравнительно хорошее состояние и порядок здесь поддерживался на должном уровне. Скорее всего, местные индейцы использовали постройку своих давних предшественников для исполнения культовых обрядов. Поднимались наверх медленно, возможно, поэтому показалось долго. Свет факелов на мгновение высветил на стенах прилично сохранившегося здания каменных черепах. Внутри храма находилось само святилище. На его задней стене виднелся большой, отчётливо проступавший барельеф. Наверное, так было представлено солнце, изображённое здесь в виде щита, проткнутого двумя копьями. По правую и левую стороны от него свет факелов выхватил своеобразную стилизацию тел рабов, на которых стояли два жреца, приносившие жертвы. Индейцы подняли факелы выше, и сразу стало видно, как Каимато сделал знак Макапу и его дочерям. Они беспрекословно подчинились и отошли под покров мрака. Два помощника шамана раздели европейцев и начали втирать в их тела сильно пахучую тёмно-зелёную жидкость. И очень быстро то ли от её запаха, то ли от её действия через кожу оба друга впали в полусонное состояние. Они могли двигаться, слышать и даже отвечать на вопросы, но всё это делалось необдуманно, непроизвольно. Первым подвергли испытанию Джиллана. Мак-Лин сидел и ждал, причём, индейцы время от времени добавляли понемногу на его спину ароматического снадобья. Сколько уже отсутствовал Роберт, даже не поддавалось измерению. Дункан не ощущал время, но почувствовал толчок в спину, когда англичанин вышел из святилища. Туда индейцы повели не сопротивлявшегося шотландца. Никто в темноте не заметил, но это произошло. Марисана сразу после его ухода что-то истово шептала, затем, подобно христианам, коснулась двоеперстием лба, живота и плеч. И снова в глаза бросилась отчуждённая пустота помещения. Внезапно от барельефа хлынул поток яркого света. Мак-Лин, как ему показалось, что-то говорил, отвечал на задаваемые вопросы. Как его выводили из святилища, он абсолютно не помнил. Сознание вернулось от брызг воды. Рядом стоял Джиллан и с удивлением взирал на друга и окружавшую их обстановку. Появившийся из какой-то боковой двери Каимато сделал шаг к Макапу.

– Пришельцы выдержали испытание, – намеренно громко произнёс он, чтобы это слышали обе девушки. – Можешь выполнить всё, обещанное Марисаной.

– Да, отец, воздай им по заслугам, – горячо выразила общее мнение Наима. – Бледнолицые доказали свою преданность нам. Введи их в сокровищницу и награди каждого.

На короткое время тишина, подобно ночной птице, влетела в Храм Откровения.

– Да будет так, – взмахнул рукою Макапу.

Он первым повернулся и вошёл в святилище. Там он весьма легко сдвинул огромную каменную плиту и открыл вход в тайник. По довольно крутым ступеням люди спустились, как правильно понял Мак-Лин, внутрь пирамиды Увиденное им превзошло всякое воображение. На довольно большой площади в аккуратном порядке лежали сокровища необыкновенной ценности. Сразу было видно, что их собирало не одно поколение.

– Выбирайте, что бы вам хотелось увезти с собой, – тихо произнёс Макапу, протянув руку в сторону драгоценностей. – Вы можете взять немного, но это будет для вас самым необходимым и дорогим.

Друзья видели огромные богатства и не верили своим глазам. Возможно ли обозревать такие чудеса, где всё сверкает и переливается в мерцающем свете факелов. Руки непроизвольно тянулись то к одному, то к другому.

– Предлагаю взять эти изумруды, сапфиры и рубины, – почти на ухо прошептала Дункану Марисана. – Можешь добавить к ним чёрный жемчуг, он тоже очень ценится в ваших землях.

Мак-Лин взглянул в глаза девушки и увидел в них огромное участие и что-то ещё, скрытое в тайниках души.

– Выбирайте, – теперь уже предложил шаман. – Повторного спуска сюда у вас

больше не будет. Думайте о ваших желаниях сейчас. И пусть они принесут вам удачу взамен тому добру, которое вы оставляете нам.

Шотландец почувствовал руку индианки, в которой она держала довольно объёмистый мешочек. Он уже был отягощён драгоценным грузом. Глазами, полными любви и восторга, Мак-Лин посмотрел на Марисану.

– Я подготовила для тебя это ещё раньше. Думается, твой друг услышит советы моей сестры и не прельстится презренным металлом. Его холод дешевле прохлады этих камней.

Молодые мужчины взяли предложенное индианками, ни на йоту не сомневаясь в правильности своего поступка. В селение возвращались, идя скученной группой, впереди которой шествовали вождь, шаман и индейцы, освещавшие дорогу. Уже почти на месте Наима и Роберт вдруг куда-то исчезли. Марисана даже слегка заволновалась. Дункан почувствовал, как дрожали её руки. Но после беспокойство девушки улеглось. Она вспомнила, что младшая сестра, возможно, пошла в свою отдельную хижину, где отдыхала после насыщенных празднеств. Тропа среди индейских построек сама собой привела индианку и белого человека к жилью европейцев. Словно по колдовству лесных божеств или по велению других чародеев, облака, долгое время скрывавшие собою звёздное небо, внезапно уступили своё первенство ночной властительнице. Луна была яркой и освещала всё в полную силу. Даже в её бледно-голубом сиянии лицо Марисаны виделось Дункану самым красивым и совершенным. Наверное, во все века и в разных частях необъятной земли влюблённые были призваны объясняться в любви при свете луны.

Мак-Лин уж было сделал шаг назад, увидев зажатый в кулачке девушки холщёвый мешочек. И что же, ведь это Благословение Господне! Молодой человек понял, что иного такого случая не представится: открыть своё сердце такой красавице. Поэтому он взял её ладони и прижал к своей груди. Мешочек незаметно скользнул за порог хижины. Румянец заиграл на щеках шотландца. В его очах, глядевших прямо в её, полные боли глаза, внезапно вспыхнул огонёк вожделения. Страсть быстро охватывает чувствительные романтические натуры, и ради страсти они готовы на самые рискованные признания.

– Я люблю тебя, Марисана, – спокойно произнёс Дункан. И поначалу сам испугался своих слов, которые могли бы опечалить или огорчить повелительницу его души. – И даже не так, я тебя просто обожаю и преклоняюсь пред тобой.

Она растерялась. И чтобы скрыть смущение, она засмеялась, но смех получился сдавленный. Марисана не знала, как воспринимать его слова: оскорбиться ей или обрадоваться этому дерзновенному посягательству на её царственную неприступность и отчуждённость от его мира, из которого явился он. Этот образчик слишком уж лихой настойчивости, облечённый в чересчур грубую прямолинейность, заставил дочь вождя отпрянуть в страхе и раздражении, хотя раздражение было лишь мимолётным и проистекало, скорее всего, от наивности.

– Да, я, будто лишился рассудка, и обезумел от любви, – жарким ветром пронеслось из уст Дункана и передалось его возлюбленной.

Это внезапное признание сбило девушку с толку. Никто не говорил ей ничего похожего. Ни один человек ни разу не признавался ей, что само её женское естество обладает волшебной способностью пробуждать страсть и преданность. Это немного расстроило её – женщину, почти не знавшую, что такое настоящий мужчина.

Мак-Лин страстно обнял индианку и сильным рывком прижад к себе.

– Марисана, любимая моя!

Это едва ли не грубое, показавшееся ей, прикосновение повергло властную особу в ужас и рассердило её. Гордость девушки восстала – неистово и яростно. Громкий пронзительный крик вырвался из её уст, разорвав тишину ночного леса. Он привёл Дункана в чувство. Ощущение было такое, словно его подняли высоко в воздух, а потом бросили на землю.

– Не пойми меня превратно. Я прошу прощения только за то, что испугал тебя и поставил в неловкое положение. Я подчинился инстинкту, который сильнее воли к жизни. И лишь выразил чувства, владеющие всем моим существом. Они будут владеть им до конца моих дней. Видит Бог, я не хотел причинить тебе боль, а раскрыть своё сердце. И не стыжусь повторить снова, что люблю тебя и хочу видеть тебя своей женой.

Тишина окружила их и, как им показалось, замолкли все звуки ночной сельвы.

– Я согласна, – шумно выдохнула Марисана.

Дункану показалось, будто она крикнула это всему свету.

– Я полюбила тебя сразу, когда ты спас меня от ягуара. Любовь к тебе жила во мне росла и крепла с каждым днём. Но о выходе замуж поговорим после.

Девушка сама шагнула к шотландцу и несколько неумело ткнулась губами в его уста. Тогда уже он, осмелев, нежно привлёк её к себе и страстно поцеловал. Поцелуй был очень долгим, но молодым людям показалось, будто пролетело только мгновение.

– Тебе пора, любимый. Я буду с нетерпением ждать нового рассвета и встречи с тобой. Возможно, даже и не засну.

– Я тоже, – в унисон её тону подтвердил Мак-Лин. – Подумаю о нашем с тобой возвращении к моей матушке.

Марисана ничего не ответила на эти слова. Она внезапно нагнулась, что-то подняв, а потом скрылась в ночи. Лишь убедилась, обернувшись, что Дункан углубился в хижину.

XIX

Сначала утреннее солнце осветило вершины самых высоких старожилов сельвы, горделиво вскинувших роскошную крону ближе к теплу и свету. И только несколько позже солнечные лучи стеснительно подобрались к более низким деревьям, а затем и к кустарникам. А после уже солнце смело шагало по крышам хижин, заглядывая в оконца и открытые двери. Марисана поднялась с постели и сделала это, как ей показалось, весьма поздно, однако птицы ещё не кончили петь. Одна из них как-то по-особенному выводила свои трели. И девушке показалось, что она до сего дня не слышала эту певунью. Воистину так оно и случилось, память обмануть трудно. Марисана словно опять принимала слова признания Дункана и даже зажмурилась от удовольствия. Её, будто и в жар бросило, сердце учащённо забилось. Волнение усилилось, и на душе потеплело от разлившейся радости. Как же всё-таки чудесно, когда любимый человек открывает своё сердце и становится самым дорогим и родным! Ноги сами привели девушку к жилищу европейцев. И опять сердечко частым стуком дало о себе знать. Но все опасения исчезли, когда индианка увидела шотландца. Он сидел на пороге и подслеповато щурил глаза от яркого солнца. А потому не сразу увидел возлюбленную

– Пойдём со мной к отцу. Он должен подтвердить разрешение, тогда вы сможете вернуться в свой мир.

Мак-Лин уж было сделал шаг вперёд, но вдруг замер. Марисана поняла осторожность любимого и предупредила его возможный вопрос.

– Присутствие Роберта там необязательно.

– Не хотелось бы решать серьёзные вопросы без настоящего друга.

Марисана видела глаза Дункана, полные настойчивой решимости отстоять свою правоту. Однако сейчас уступать было просто нельзя. Шотландец это понял без промедления.

Они шли вдвоём по уже проснувшимся и оживлённым улочкам и просто свободным пространствам в селении, которые были заполнены селянами, вполне отдохнувшими и занятыми повседневными делами. Кто останавливал свой взгляд на дочери вождя и пришельце, а иные просто лишь мельком замечали их.

– Я веду к отцу любимого мужчину! – крикнула Марисана, повернувшись на четыре стороны.

Вот эта хижина, взметнувшая в синеву островерхую крышу. Раньше она почему-то была много выше или это просто казалось, потому что кто-то долгое время входил сюда не пригибаясь. Как замечательно подольше оставаться в этом счастливом возрасте, чтобы всю оставшуюся жизнь не ступать, подобострастно поднимая глаза! И, как в детстве, уж она-то это отлично знала, Марисана боялась строгого и справедливого взгляда отца. Мать свою она не помнила. Индейцы говорили, будто та предала свой народ: хотела бежать с бледнолицым пришельцем, но «священные духи предков» не отпустили жену вождя и забрали её в свой мир, населённый змеями.

– Ну что ж, ответствуй, старшая дочь моя, с какой печалью или радостью явилась ты да не одна, а с европейцем? Неужто желаешь повторить ошибку матери, которая презрела законы и обычаи леса? Не зря её неугомонная решимость успокоилась после укуса змеи. Основной тотем нашего рода – змея.

– Скорее всего, ты послал тогда тотемных хранителей…

– Нет, – снова шевельнулись только одни губы Макапу. – Они по зову обязанности свершили правосудие.

– Оно оказалось ошибочным. Матушка не собиралась никуда бежать. Она просто хотела вывести того человека на тайную тропу, по которой он смог бы вернуться в свой мир.

– Ты не можешь такое знать, теперь это никому не дано…

Произнесённые вождём слова повисли в воздухе, да он и сам понял, что дочь не напрасно начала этот разговор.

– Разбирая как-то её вещи, я случайно наткнулась на то, что у европейцев называется «дневник».

Для Макапу не являлось секретом, что его жена знала испанский язык и владела грамотой.

– Хорошо, я согласен на твои условия.

Марисана горделиво посмотрела на Дункана, который с ещё большей любовью глядел на самую умную и восхитительную девушку.

– Я со своим мужчиной сочетаемся браком либо здесь, либо, по их обычаю, это произойдёт там. По-моему, Наима станет достойной наследницей.

– Да, но вы не должны покидать селение, покуда жив испанец. Он обязан понести наказание. Решающее слово остаётся за европейцами.

– Мы обязательно выполним всё, зависящее от нас, – выразил своё мнение Мак-Лин. – Думаю, Джиллан поддержит меня.

Ближе к полудню резкие звуки взбудоражили спокойную тишину сельвы. Громко стучал Большой Барабан, призывая селян на общий сход. Никто не вправе был

отказаться от высказывания своего мнения. На площади, возле дома вождя, собралось много индейцев. Они с первородным любопытством и почти наивной ненавистью провожали глазами выведенного из хижины испанца. Некоторые, более экспансивные, грозили ему кулаками, показывали на него пальцем непослушным детям и стращали их пришельцем – насильником. Удары барабана стали громче и чётче, призывая собравшихся прекратить разговоры. Внезапно всё стихло, словно по чьему-то приказу.

– Вы собрались здесь, чтобы решить участь человека, который посягнул на девичью честь моей младшей дочери. Он, возможно, подумал, будто она – испанская шлюха, с которой можно по дешёвке провести ночь. Однако цели его оказались более дальновидными. Этот испанский выродок замахнулся на наши сокровища и то золото, которое добывалось предками потом и кровью. Видимо, ему на эти деньги хотелось нанять банду головорезов, таких же убийц, как он сам, чтобы те огнём и мечом загнали нас, свободных жителей сельвы, в испанское ярмо. Они мечтают видеть нас своими рабами, которые станут сотнями гибнуть от болезней и непосильного труда, добывая для них богатства. Мало того, он не погнушался пролить кровь такого же авантюриста и грабителя. Он попросту убил его, а заодно пристрелил Вакаби, лучшего охотника всего рода. Грохот возмущения прервал слова вождя. Он был очень доволен. Его требование истины дошло до уголков сознания самого последнего селянина. Понятно стало, что эти люди по достоинству оценят преступную сущность испанца. Макапу и не торопился продолжать свою речь. Его очень волновало отношение к этому европейцев. «Как они оценят поступки этого пришельца? Не повлияет ли на их объективность цвет его кожи»?

– Хочу, чтобы каждый высказался: оставить жизнь такому человеку или избавить людей от его присутствия, чтобы он больше не досаждал им.

Мак-Лин окинул взглядом всех собравшихся и сразу увидел неподалёку Джиллана и Наиму, которая оказалась способной ученицей англичанина.

– Такой суд может затянуться на долгое время, – вполголоса выразил своё мнение Дункан Марисане. – Намного проще будет решать эти вопросы обыкновенным поднятием руки.

– Я слышала о таком способе выражения своей воли, но отец может расценить такое вмешательство чужеземцев в наши обычаи неправомерным и желанием облегчить страдания соплеменника, – равнодушно обронила индианка. – В данном случае, ты обязан, подобно всем, просто сказать: согласны ли вы на казнь Мистраля или нет.

– Хорошо, мы станем ждать. Главное, чтобы испанец за это время не успел удрать из-под носа охраны. Он способен на любые коварства и хитрости, – более громко и настойчиво сообщил Мак-Лин.

– Я обязательно скажу о твоих опасениях отцу, он это учтёт.

Макапу принял к сведению совет шотландца и усилил охрану. Три дня каждый житель селения имел право высказать своё мнение о преступнике и осудить либо оправдать его в той или иной мере. Большинство выбрали наказанием – смерть. Оба друга поддержали такое осуждение. Они думали, что индейцы немедленно начнут строить некое сооружение: либо виселицу, либо плаху. Однако ничего подобного не произошло. И казнят в Европе обыкновенно рано утром. Здесь же до вечера никто и пальцем не шевельнул. И только солнце начало клониться к закату, обе сестры явились к Джиллану и Мак-Лину и предложили следовать за ними. Друзья, не проронив ни слова, вышли из хижины и увидели столь же молчаливое шествие из двадцати индейцев во главе с вождём и шаманом. Мистраль шёл окружённый плотным строем вооружённой охраны. Туземцы весьма равнодушно посматривали на своего подопечного, не проявляя к нему ни ненависти, ни сострадания. Ещё было не темно и даже не сумеречно, но в сельве даже в полуденные часы бывает темновато из-за сплошной зелёной завесы. По довольно протоптанной тропе люди продвигались, углубляясь в лесную чащу, чем очень удивили европейцев. Испанец поначалу недоумевал по тому же поводу. Впрочем, его, как жителя тропиков, начали одолевать определённые подозрения. Если кто-либо желал наблюдать за лицом осуждённого, то мог бы увидеть на нём откровенный испуг, а чуть позже – и ужас.

Тем временем скорбная процессия продвигалась всё дальше и дальше. Лес немного посветлел. Стали попадаться тонкие деревья, довольно высокие, а затем и толстоватые, с листвой узкой, как у злаков. Стволы тех деревьев имели странные утолщения через определённое расстояние, более похожие на колена. Складывалось впечатление, будто деревья внутри пустотелые.

– Так оно и есть, – подтвердила Марисана предположение шотландца. – И что самое удивительное, что молодые побеги этих растений очень быстро развиваются, особенно по ночам.

И тут вдруг хладнокровие изменило Мистралю, исчезли спесь и надменность «истинного кастильского гранда», мужество «настоящего» мужчины. Он внезапно упал на колени, упрашивая не казнить его, а простить, ибо он больше никому не принесёт зла, и немедленно отправится в ближайшую испанскую колонию. Никто не отреагировал на эту истерику. А после уже Антонио требовал, чтобы его здесь же закололи дротиками. Он просто упал на спину и лежал, конвульсивно дёргая руками и ногами. И на сей раз индейцы абсолютно спокойно подняли эту одиозную личность и повели к месту казни.

– Вот здесь, – тихо сообщила Дункану Марисана, когда они стояли на почти голой и влажной земле, лишь с кое-где выглядывающей травой.

Мак-Лин приготовились ничему не удивляться, если увидят и услышат нечто необыкновенное. И они это увидели. Теперь уже индейцы сами положили испанца на землю и привязали его за руки и за ноги к деревьям очень прочными травяными верёвками. Получилось своеобразное распятие, но не на кресте.

– Всё кончено, можно возвращаться, – предложила Наима. – Половина воинов останется, и после смерти человека его труп сожгут.

– Выходит, его оставили на съедение диким зверям? – предположительно осведомился Джиллан.

– Нет, – усмехнулась красавица индианка. – На этом месте всего лишь за ночь вырастет полуметровая поросль молодых побегов.

– Ужасы какие-то, – передёрнул плечами Мак-Лин. – Теперь я понимаю Мистраля.

Спустя некоторое время отправившиеся в селение оказались на месте.

XX

Обе девушки вошли в хижину друзей, держа в руках небольшие узлы, похожие на те, в которых переносят вещи.

– Сегодня мы будем ночевать с вами, – категорично заявила Наима, устраиваясь спать на широкую лежанку возле дальней стены.

Джиллан и Мак-Лин оторопелыми глазами встретили такое сообщение, однако возражать красавицам не посмели. Раннее солнце тонким лучиком пронзило фасад хижины и скользнуло сквозь щель. Прокралось по земляному полу, затем проползло по опоре лежанки, остановившись на оголённой пяточке. И вдруг прыгнуло вверх по стройной девичьей ножке, далее поцеловало круглое бедро и перебралось на нежнейший пупок. Наверное, оно обожгло его. Наима чихнула, потирая узкой ладошкой срединное место тела, проснулась и села, озираясь по сторонам. И тогда увидела в противоположном углу спавших молодых людей.

– Смотри, – она пальцем коснулась щеки старшей сестры. – Эти сони не собираются возвращаться в свой мир.

– Может, они вполне довольны своей жизнью здесь, – поднялась Марисана.

Ответом на эту реплику послужил сначала резкий всхрап, завершённый таким же молчанием.

– Ну что ж, – с притворным равнодушием начала Марисана, – придётся отложить наше появление в Европе до лучших времён.

– А мы-то, две глупышки, отважились идти с этакими сонливыми женихами, – закончила очередной колкостью свою фразу Наима.

Две головы с всклокоченными льняного цвета волосами оторвались от валиков на лежанке. И через несколько секунд оба друга уже сидели, осмысленно уставившись на индианок.

– Неужели мы не ослышались? – подозрительно покачал головой Джиллан. – Наверняка, это лесные духи разыгрывают нас, потешаются. Верно ведь, Мак?

– Более похоже на то, будто две красивые плутовки просто морочат нам головы и неизвестно чего хотят добиться от нас, – иронично ответил Дункан.

– Вот те на, – хохотнула Наима. – Они же ещё обвиняют нас в лукавстве.

– Эти два сердцееда хором признались нам в любви и, стоя на коленях, умоляли выйти за них замуж? Это они хотели, чтобы мы отправились с ними? – Теперь те же самые нотки слышались в голосе Марисаны.

– Да, сестрёнка, – подтвердила Наима. – И ведь мой дорогой Роберт хотел представить меня своему родственнику хозяйкой поместья, причём, говорил, что даже не испугается теперь притеснений властей.

– Всё, всё, мы признаём свои ошибки. Вы действительно наши возлюбленные, наши дорогие невесты. Мы сказали вам о своей любви и хотим…

– Мы просто мечтаем, – прервал друга Мак-Лин, – увидеть вас нашими любимыми и единственными, нашими драгоценными жёнами.

– Поэтому мы незамедлительно собираемся в путь и идём, куда они пожелают, – подтвердил Джиллан общее с ним мнение друга.

И вскоре четверо незаметно покинули едва начавшее просыпаться селение. Опять сельва раскинула зелёный шатёр над головами путников. Из разъяснений Марисаны стало ясно, что они должны достигнуть голландской фактории после недельного путешествия.

– Насколько я помню, мы шли сюда несколько больше, – сделал возражающий жест Роберт Джиллан.

– Во-первых, тебе это просто показалось, а во-вторых, у нас были длительные остановки на отдых. Теперь же придётся двигаться несколько быстрее, ибо только в этом случае мы сможем застать то судно, которое привозит жителям фактории необходимые товары из Голландии.

В конце первого дня пути, когда все четверо основательно устали, они наскоро развели костёр, а девушки почти голыми руками наловили в реке рыбы, заели всё это вкусными плодами, напоминающими жареные лепёшки.

– Как же это Макапу согласился на такое? – в упор взглянул на индианок Мак-Лин, пытаясь проникнуть в тайники женской души.

Марисана с честью выдержала такое испытание и, даже не отводя взгляда, ответила, усевшись поудобнее:

– Отец обещал вас отпустить, если выполните условия договора? Так и случилось. Я отвергла его предложение занять впоследствии место вождя.

– Но в таком случае, твоя сестра обязана была это сделать, – с затаённой мыслью посмотрел на свою возлюбленную сэр Роберт.

– Я отцу вообще ничего не говорила, попросила Каимато всё ему объяснить, – скромно потупя взор, пояснила Наима. – Мне хочется выйти замуж за любимого человека, а не просто ради продолжения рода.

Джиллан с восторгом глядел на красавицу индианку и с гордостью за неё – на всех присутствующих. Ещё два дня путники настойчиво продвигались в тропических зарослях. Они видели уже знакомые им огромные деревья, чьи гладкие серые или светло-изумрудные стволы зелёными пиками кроны и ветвей старались проткнуть голубую небесную крышу, из которой порой лилась обильная влага, питавшая этих великанов сельвы. Четверо упрямцев продирались через хитросплетения лиан и ползучих растений, протискивались сквозь плотно стоявшие стволы бамбука. И тогда Мак-Лин вспоминал Мистраля. Шотландец и Марисана шли первыми. Девушка очень интересовалась жизнью возлюбленного, который, не скрывая и не утаивая даже мелочей, понемногу рассказывал о себе.

– Выходит, у тебя некогда не было любимого сердца? – лукаво улыбнувшись, спросила индианка, лицо которой от этого стало ещё более прекрасным.

– Никогда, – Мак-Лин решил остаться честным до конца. – Сначала я учился в Эбердине, а затем продолжил учёбу в Эдинбурге. И почти сразу после этого против своего желания, но волею судьбы, стал участником восстания за свободу от королевского деспотизма^[17]. Иным женщинам очень нравится мужское целомудрие, поэтому они обольщаются одной только мыслью об этом. А ведь и правда, разве не приятно сознавать, что твой возлюбленный никого никогда не соблазнял и сам не поддавался чарам нежных искусительниц! Откровенностью платят за откровенность. Не исключением стала и исповедь Марисаны. Она тоже никогда не обольщала и пока что не влюблялась сама. Так незаметно пролетел ещё день, люди остановились на четвёртую ночёвку. Джиллан проснулся от некоего тревожного состояния и только теперь ощутил слабую боль в правом колене. Попытался что-нибудь увидеть сам, но не смог. Тогда осторожно разбудил Марисану и молча показал ей на больное место. Девушка щурила глаза, пытаясь прогнать остатки сна, и вскоре окончательно это сделала. Затем она тщательно осмотрела колено, однако ничего не обнаружила. И всё-таки англичанин настойчиво показывал туда же.

– Мне ничего не видно, – пожаловалась Марисана сестре, когда подняла её. – Роберт уверяет, будто у него болит именно там, может, тебе больше повезёт.

Наима сразу увидела две крохотные точки, а Марисана – сильно побледневшее лицо сестры.

– Такие укусы могут быть только у одной змеи, – обескровленными губами прошептала Марисана, когда тоже обнаружила знаки агрессивности рептилии.

– Ничего страшного, – более жизнерадостно обнадёжила Наима. – Я запасливая, взяла с собой чиви.

Девушка быстро развернула перед сестрой лежавшие на тряпице шарики в два – три дюйма из неочищенной землистой соли. Индианка ловкими движениями ножа сделала два надреза на ранках. Марисана отсасывала из них вытекающую кровь. Уставшую сменяла Наима, которая до изнеможения помогала спасать Джиллана. Вот она в очередной раз оторвалась от его колена. В глазах плясали огоньки возбуждения, с окровавленных губ падали ярко-красные капли. Ну как после этого было не вспомнить леденящие душу легенды о вампирах! Мак-Лин весьма живо представил себе нечто подобное до дрожи в теле.

– Пусть теперь отдыхает, – измождённо пролепетала Марисана и откинулась на протянувшуюся от дерева к дереву мощную лиану.

– Да, – выдохнула Наима, брезгливо вытирая не успевшую запечься кровь с губ. – Я тоже очень устала.

Но прежде она сделала очень аккуратную повязку из солевых шариков, которую приложила к ранкам. И что удивительно! Джиллан мгновенно заснул: то ли от слабости, то ли от преддверия к выздоровлению. Наима поправила изголовье у Роберта и прикорнула на его груди. Она проснулась от настойчивого пощипывания плеча. Открытые глаза увидели стоявшую рядом Марисану. Она молча показывала на сильно распухшее колено Роберта, который пока безмятежно спал.

– Что ты думаешь делать? – спросила Наима.

Она с чувством предварительной благодарности взирала на старшую сестру, ожидая от неё надёжной помощи.

– Насколько я разбираюсь во всём этом, мы сделали с тобой всё от нас зависящее. Есть лишь одна возможность на излечение, но она находится в трёх днях пути отсюда, – горестно добавила Марисана, лелея оставшуюся в сознании надежду. Она ведь всегда умирает последней!

– Выходит, что мы всё-таки где-то ошиблись.

– Нет, Наима. Ты обвиняешь себя и меня, хотя сама отлично знаешь, что от яда этой змеи у нас сейчас спасения нет. Ему суждено умереть.

– Я знаю, – закивала головой Наима, в её голосе чувтвовались нотки срыва. – Духи предков должны были покарать меня, но выместили свой гнев на Роберте. Это ведь я ушла без отцовского разрешения.

– Ты думаешь, отец послал тебе вслед своё проклятие? – спросила Марисана, но тут же ответила: – Вряд ли это он.

– Тогда это дело лицемерного Каимато, а ведь он меня убедительно просил поверить в его искренность.

Проснувшийся Мак-Лин прервал беседу индианок, уставившись на больное колено друга.

– По-моему, вам не удалось спасти его. Яд, видно, остался и теперь отравляет всё тело. Хотя бы Роберт умер не в муках или во сне.

– До фактории мы не успеем его донести, – неуверенно начала Наима.

– Там ему никто не поможет, – твёрдо уверил девушек шотландец. – Если от кого и можно чего-либо ждать, то только от индейцев. Именно они знают противоядие. Поэтому надо как можно скорее возвращаться в селение.

Мак-Лин и Марисана довольно быстро нашли необходимое дерево для носилок. Наима осталась охранять сон Джиллана. Вернувшиеся увидели его рыдающим. Индианка как могла успокаивала его.

– Я не хочу умирать! – чуть ли не кричал англичанин. – Мне надо вернуться в Виндзор с молодой женой.

А чуть позже, когда две индианки и шотландец несли его на носилках, Роберт обвинял всё и всех в полном безразличии к его несчастью и горькой участи. Своими стенаниями Джиллан довёл до истерики любимую девушку, которая словесно сначала бичевала себя, а после – и сестру. Порой шотландец уж был готов ускорить развязку и прямо здесь завершить страдания друга, о чём вполголоса доверился Марисане.

– Ты правильно поступаешь, милый. Сдерживай свой порыв и дальше, не поддавайся вашему богу зла и насилия. Это его лукавые нашёптывания терзают твою безгрешную душу.

Шествие с умирающим на носилках продолжалось ещё длительное время, в течение которого Роберт то плаксиво страдал, то впадал в неистовое веселье, радуясь и благодаря самого себя за свою поистине королевскую щедрость. Это он дарует свободу от своей чистой любви Наиме, самой замечательной девушке на свете, первой покорительнице его сердца. Затем Джиллан затих и лежал беззвучно. Спал ли он, либо смерть уже распростёрла над ним безвременную власть, неизвестно. Такое состояние англичанина даже испугало его носильщиков. Индианки по предложению Дункана опустили носилки. Обе девушки, не менее бакалавра сведущие в таких вещах, пристально вглядывались в лицо Роберта, глаза которого были плотно закрыты. Внезапно они открылись, а из его рта вырвался пронзающий душу вскрик. А затем из уголка крепко сжатых губ вытекла чёрная струйка запёкшейся крови.

– Всё кончено, – траурным голосом прошептал Мак-Лин.

– Да, его душа отлетела. И она уже в царствии вашего Бога, – подтвердила Марисана, закрыв умершему глаза.

Она обвела взглядом окружавшую их местность. Наима сразу поняла намерение сестры.

– Не вздумай предавать земле моего жениха здесь, – упрямо заявила индианка. – Надо донести его тело до селения. Я сама буду хоронить Роберта.

Возвращение беглецов поначалу обрадовало Макапу. Но затем удручённое состояние дочерей передалось и отцу. Особенно горевала Наима, которая попросила его, как вождя, помочь организовать похороны Джиллана. На что тот ответил согласием. Только после погребения англичанина в выдолбленном индейцами гробу из цельных кусков дерева по истинно христианскому обряду Марисана осмелилась спросить Дункана об его решимости вернуться в Европу.

– Я хочу воздать полностью памяти друга, который стал мне почти что родным братом.

Прошли сначала девять дней, а затем и сорок, как требуют законы христианской церкви. Эти дни были наполнены повседневными заботами и постоянными воспоминаниями об ушедшем товарище. Наима чаще всего старалась избегать таких разговоров. И когда Мак-Лин начинал беседовать с девушками, вдруг касаясь судьбы Джиллана, красавица индианка спешно покидала хижину. Марисана понимала и прощала сестру. И в один из утренних дней она намеренно посетила жилище европейцев, где теперь остался шотландец один. Некоторое время девушка в упор разглядывала затылок самого дорогого ей человека, а он её не видел, занимаясь очень важным делом, но внезапно вздрогнул и обернулся. Их глаза нашли спокойное единство. Мак-Лин сделал несколько шагов навстречу возлюбленной и обнял её.

– Готовься к свадьбе, родная моя, – нежно целуя Марисану, тихо сообщил ей Дункан. – Хватит бегать в поисках свободы и Эльдорадо. Для меня они находятся здесь.

Сноски

1. Клотик – верхняя  оконечность  мачты  на  судне.

2. Капёр – капёрское  судно,  владельцы  которого  занимались  захватом  торговых  судов  на  основании  официального  разрешения  в  XVI – XVIII вв.

3. Сент – Джеймский  двор  и  Эскуриал – резиденции  правительств  Англии  и  Испании,  здесь – отношения  между  этими  странами,  находившимися в состоянии  войны.

4. Скопас – древнегреческий  скульптор.

5. Яков  II  Стюарт – английский   король  (1685 – 1688гг.),  занявший  престол  Англии  после  смерти  Карла  II.  Свергнут  в  результате  Славной  революции  в  1688г.

6. Шкафут – средняя  часть  палубы  на  судне.

7. Секстант – угломерный  инструмент  для  определения  угловых  высот  небесных  светил;  применялся  на  парусных  судах  до  изобретения современных  навигационных  приборов.

8. Ярд – английская  мера  длины,  равная  91,44  см.

9. Гинея – английская  золотая  монета,  равная  21  шиллингу;  она  впервые  была  отчеканена  в  1663г.  из  золота.  Которое  привезли  из  Гвинеи, давшей  ей  своё  название.

10. Герцог  Монмут  Джеймс  Скотт  (1649 – 1685) – незаконный  сын  Карла II  и  Люси  Уолтерс.  В  царствование  Якова II  поднял  мятеж,  пытаясь захватить  престол,  но  был  разбит  и  казнён.

11. Де  Ритёр  М. А. – голландский  адмирал  XVIIв.

12. Неймеген – город  в  Голландии,  где  в  1678 – 1679  годах  было  подписано  шесть  мирных  договоров,  увенчавших  войну  Франции  с  Голландией, Испанией,  Австрией,  Швецией  и  данией.

13. Фут – английская  мера  длины,  равная  30,48  см.

14. Дюйм – английская  мера  длины,  равна  1/12  фута,  или  2,54  см.

15. Подлинный  текст.  Гумбольдт,  Александр.  «Путешествие  по  Амазонке  и  Нижнему  Ориноко».

16. Гвадалахара – город  на  западе  Мексики.

17. Имеется  ввиду  восстание  под  знамёнами  герцога  Монмута  в  1685 г.