Баден

 

Далее ни слова правды.
Случайные совпадения — случайны.

 

Я романа «Игрок» Федора Михайловича не читал, а обязательное школьное прочтение «Преступления…» вообще кое-как одолел. Но я из того счастливого времени, когда было великое советское кино и можно было книг не читать. Всякий знал, что Родион Раскольников — это ленинградец Георгий Тараторкин, а братья Карамазовы — великие Ульянов и Лавров, и с ними молоденький Мягков. А идиот князь Мышкин — умный Яковлев. Удивляло только — князь, а нищий!

Чувствуете, как кино-то народу помогало — важнейшее из искусств! Не нынешнее. А насчет чтения — так, в те времена, все, от мала до велика, читали, запоем!

К чему это я? Так не бывал я в Баден-Бадене и в тамошнем казино не играл. Жалко, а вдруг бы выиграл!

 

Эта история произошла в славном городе Бадене, что в германской в земле Баден-Вюнтемберг, в самом-самом его центре, на Адлерштрассе, дом 9, в маленьком отеле, где подрабатывал во время студенческих каникул молодой человек по имени Александр. Фамилия у него была самая, что ни есть немецкая. Он вообще-то не всегда жил в этом городе и благодатной земле Баден-Вюнтемберг, и даже не всегда в Германии. Да что там — он и немцем-то был не всегда. При рождении он был русским и имел очень даже звучную, редкую и красивую фамилию. Какую?.. Я умолчу. Но он был квартерон. Нет-нет, что вы — не на четверть негром! Не дай-то бог! Он был на четверть немцем. Бабка у него была немкой. Не из этих — из тех! Сама она не была из Германии, из России она была, но ее предки, когда-то, очень давно, еще при русской императрице Екатерине II, которая в девичестве была нищей Ангальт-Цербстской принцессой Софи, приехали в Россию. Много тогда немцев устремилось в Россию. Впрочем, и раньше — еще при царе Иване Васильевиче по прозвищу Грозный свой городок — Немецкую слободу на ручье Кукуй под Москвой построили. Правда, в те времена для русских людей все иноземцы были немцами. Бежали те немцы от палочных порядков и брюквенного супа в своей стране, на вольность, мясо и хорошую работу в России — у простых русских ничего этого не было. У них было жесточайшее крепостное право, больше похожее на рабство. Прижились в России немцы, а уж о царях-императорах и говорить нечего. Немцы Россией правили и, что самое удивительное, великой сделали!

К чему это я? А то, что ушлый народ эти немцы и надо бы русским свою поговорку «Где хохол прошел, там еврею делать нечего», переделать. Наш герой считал себя немцем, но сомневаюсь я, однако. Увидите. Там, где русский прошел…

Современное государство немецкое, к своим, немцам по крови, что в других странах живут, хорошо относится — признает их немцами, на историческую родину зовет. Но только они, счастливые, через границу шаг делают, так сразу же становятся хуже заезжего турка! «Непрошеный гость — хуже татарина», — это о приехавших на историческую родину русских немцах. У приехавших на немецкую землю мусульман, прав оказалось больше, — потому-то, на каждом шагу, вместо опрятного бюргера видна паранджа, да нечесаная борода. Что это? Толерантность? Вина за Вторую мировую войну? Перед кем? — мусульманами? Куда ты катишься, Германия?..

Я надеюсь, что когда-нибудь на этом доме, в самом центре прекрасного города Баден-Бадена, появится маленькая, но бронзовая табличка с надписью: «Здесь был я» и барельеф в профиль… нет, в анфас… а может все таки в профиль?.. Да какая разница, главное, табличка — барельеф. Все равно — одинаково красив. Это я о себе?.. А о ком же еще?..

 

I

Крутой, ну очень крутой — круче не бывает, русский миллиардер Володя Танин болел. И болезнь у него была, мягко говоря, такая нехорошая — диареей называется на медицинском языке, а по-русски просто и емко — понос. Нет, не кровавый, а обыкновенный, жидкий, но очень частый. Только встанет со своего, необыкновенной белизны, мраморного постамента, как, тут же, сразу, садится обратно. Слив не успевал наполняться, автоматика по облагораживанию воздуха сломалась — не рассчитана была эта западная фигня на такое частое включение. На русский понос не была рассчитана.

Ну, если бы съел Володя чего-нибудь несъедобное, недоваренное-недожаренное, какого-нибудь непригодного для русского желудка омара, или на привокзальной площади какой-нибудь беляш в ларьке у нерусских людей купил, тогда бы понятно было. А так, не знал Володя с чего это у него?  Все же свое: икра красная, икра черная, хлеб из Франции, масло из Финляндии, рыбка из Норвегии… все, как всегда, ну еще грибочки… Вот-вот — грибочки! Откуда они? Свои, домашние — теща прислала из деревни. Неужели теща смерти своему любимому зятю хочет?.. Не верю!.. Грибы — вон!.. Хорошо, что не закатанные, а засоленные, бумажкой прикрытые, а то бы этот самый… бо… ботулизм. 

Сидя на постаменте, вспомнилась Володе голодная студенческая молодость, когда он снимал малюсенькую комнатенку, больше похожую на узенькую щель, в самом центре Ленинграда, в пяти минутах ходьбы от Зимнего дворца, на улице имени террориста Халтурина, бывшей улице Миллионной, напротив страдающих от тяжести, с треснутыми ногами гранитных Атлантов, в доме, который до революции принадлежал какой-то знаменитой княжеской семье, а после революции и большевицкого лозунга «Война дворцам, мир хижинам!», разделенного перегородками на десятки комнаток, с одной большой общей кухней и одной маленькой уборной. Вход в это советское коммунальное чудо был со двора, через бывший черный вход — сразу на кухню. Душа не было — ходили в баню. Но какое же это было счастье — жить в самом центре такого великого, революционного города!

Он вспомнил, как когда-то, на последние студенческие копейки купил на улице какой-то пирожок, съел и его понесло. И это на одну-то уборную в питерской коммуналке!.. Он не знал, что делать? — соседи по коммуналке стучали в дверь туалета кулаками и ногами. Алкаш, что жил за стенкой слева, в такой же комнатке-щели, предложил самый действенный и радикальный русский способ — водки с солью. И, добрая душа, принес, личную! Попробовали — не помогло. Смерть с косой склонилась над бедным студентом!.. Но спасла такая же старуха — соседка справа, — она, наверное, с революции в этой коммуналке жила, в такой же щели. А может, ее родственникам и принадлежал когда-то весь дом?.. Старуха принесла настоянный на спирте калган. Вовка выпил рюмку и задохнулся. Старуха налила вторую, проскрипела: «Пей!» Вова выпил — и уснул! Проснулся через сутки — абсолютно здоровым!..

И где та бабка? Где тот калган? Денег — пальцами щелкнуть и тот дом, на бывшей улице Халтурина, а теперь вновь Миллионной, вместе с жильцами, его собственностью бы стал. К большой радости жильцов! Да, что там дом, на Эрмитаж, пусть не весь, денег бы хватило! А тут жопа…

Попробовал тот проверенный метод: водку с солью. То ли водка, то ли соль были уже не те, не советские — не помогло! Плохо было еще и от того, что очень, очень важная встреча была назначена у Володи на этот вечер с одним немецким бюргером, похожем на пивную бочку — так тот пиво и варил, вот на бочку и был похож. А в Германии пивовар, больше чем канцлер! И что — на горшке его встречать?..

 

Бюргер и истинный, в неподдающемся счёту поколении  баварец, Генрих Бауман был огромным толстым немцем. А каким он должен был быть, если с пеленок употреблял пиво и не просто пиво, а свое пиво, которое варили в его семье уже много столетий. Они — Бауманы, наверное, варили отличное немецкое пиво, коли, неоднократно, бочку, именно с их пивом, во время баварского «Октоберфеста», первой, ударом деревянного молотка, открывал бургомистр Баварии. А Бавария, как известно, не просто одна из земель Германии — это и есть сама Германия. Здесь, в Баварии, в Мюнхене, всегда, после Фридриха Великого, рождалась немецкая политика; это восточные немцы с пруссаками — нищие, воевали, а жирели и богатели на войне баварцы!.. И не только немецкая политика. В «Придворной пивоварне» попивали пивко наш Владимир Ильич с Наденькой Крупской, обдумывая, как бы сковырнуть царя и захватить власть в России, и Адольф, сидя на террасе этой знаменитой мюнхенской пивной, обмакивая усики, потягивал пивко. Хотя, говорят, что он не пил совсем. Еще как пил! Не пил бы и мюнхенского пивного путча не было, и «Майн кампф» не написал бы, и власть бы не захватил! Точно! А уж пиво семейства Бауманов пили все, даже принцесса Баденская Луиза, будущая жена Александра Павловича, императора России. А уж о кайзерах и канцлерах германских и говорить нечего. Попробуй не выпей и выборы проиграешь!..

Генрих Бауман болел. И болезнь у него была какая-то нехорошая — немецкий понос. Нет не кровавый, простой, очень частый стул. Только встанет и… опять на горшок! Сидел, расстроенный, на горшке и вспоминал молодость, когда во время учебы в Мюнхенском университете, вот также прихватило — сосиску баварскую на вокзале съел. Продавали, правда, не немцы — турки. Так спасла от смерти старая немка, у которой он снимал комнату, отпоила его корнем каким-то, настоянным на шнапсе. Калган вроде? И где та бабка? Где тот калган? А самое плохое, что у Генриха была назначена очень важная встреча с русским миллиардером Владимиром Таниным. И, что — на горшке его встречать?

 

Русский мультимиллиардер по имени Прохор, а может фамилия у него была такая, сидел на унитазе в огромной ванной комнате, в своем загородном доме и страдал. У него был банальный понос. Отчего понос? А черт его знает — может, какая-нибудь, одна из множества его знакомых отравила? Правда, в последнее время, после скандала с арестом и грандиозными пьянками во французских Альпах и на знаменитом русском крейсере «Аврора», что в славном революционном городе Петербурге, он свой пыл чуть поубавил. Тем более, что решил проявить себя в политике. Поэтому, в его доме, время от времени, появлялись только две девушки, русские, и деньги у них были, не свои конечно, родительские, но у Прохора они денег почти не просили. Так, немного. В его понимании. Он им нравился. Обеим. А вообще-то, они любили друг друга. Как — любили?.. Они же обе — девушки?.. Натурально… Родные папы, в свое время, отправили их учиться в Англию, в славный город Лондон, в тамошний университет. Мода такая появилась в новой России — как при Петре Великом. Там-то они и влюбились друг дружку. А как не влюбиться? Вы бывали в Англии? Если бывали, то все сказанное не для вас, а если нет, то… Нет, мужики, конечно, в Англии иногда встречаются, и даже ничего, но такие жмоты и почему-то думающие, что они супермены, хотя о суперменстве, особенно «по этому делу», они бы лучше помолчали. А уж девицы? Правду говорят, что в Европе всех красивых женщин в средние века сожгли или утопили, как ведьм. Потому остались… не приведи ты, господи… Боженька, где были твои глаза… А немки? А французы, еще те красавцы, говорят, во время оккупации, постарались улучшить ихнюю генетику... А вы выдели французов? А француженок?.. Бог мой! — маленькие, а страшненькие… Так что, немцам они красоты не добавили. Русские же танки, к сожалению, до Баварии не дошли, а так бы, наконец, красота в немцах, настоящая, природная красота, появилась…

Наши девушки Аня и Яна были красивыми, и размениваться на некрасивых, пусть даже богатых англичан они не хотели. Русскую любовь они познали классе в седьмом. К окончанию школы их папы, вылавливали этих красавиц из всех притонов славного города Москвы. Русской любовью пресытившись, они один раз попробовали и поняли, что лучшая любовь — это их любовь друг другу.

Прохор им нравился, и даже не деньгами и русской щедростью, и в постели он был неплох — пробовал управляться с обеими, а чем-то необычным — ростом, наверное. Но чего-то в нем все-таки не хватало и приходилось добавлять немножко своей любви. Они не были дурами — учились хорошо и даже знали языки. Прохор их не выгонял. Пусть приходят — в пустом доме и кошка в радость, а тут, какая-то человеческая душа, что-то перед глазами мелькает. Ключи им дал, чтобы приходили, когда захотят.

Прохор, вначале подумал, что это они его отравили, но особо-то в это и сам не поверил. Зачем им?.. А лечиться-то как-то надо? Вспомнил студенческую молодость, когда голодный, на последний рубль, купил пирожок, съел и его, и вот так же… сидел часами в студенческой уборной. Наслушался тогда через дверь… держал ее двумя руками, чтобы не сорвали… о, лучше не вспоминать… Спасли девчонки с курса, деревенские — принесли настоянный на самогоне калган и налили стаканчик, потом второй... И спасли... И где те  деревенские девчонки? Где тот калган? Но самое плохое, что у Прохора была назначена встреча с одним чиновником из канцелярии немецкого канцлера — Отто Шварцем. И как встречаться — сидя на унитазе?..

 

Отто Шварц очень нуждался в деньгах. У него была любовница — испанка Изабелла, темпераментная и веселая, разведенная и требующая на себя больших расходов. А Отто не мог позволить себе тратить деньги из семейного бюджета — это стало бы известно не только его жене, но и налоговым чиновникам, они же — собаки, следят за каждой потраченной добросовестными немцами маркой, а теперь евро. Будь она неладна — эта евро!.. Все ее ненавидят, а отказаться не могут. Отто Шварц был типичным восточным немцем — нищим! Они, там, в восточной Германии, все были нищими, по немецким меркам. Это, по нашим, советским меркам, считалось,  что немцы в ГДР живут при коммунизме. А западные немцы смеялись, показывали пальцем через стену на восточных немцев и звали их объединяться. Те, говорят, с помощью Горбачева, что, конечно, полный бред, объединились и заплакали — и те, и другие. Восточные — оказывается, чтобы так же хорошо жить, как на западе, надо также много работать, а западные — что надо вдвойне больше работать, чтобы восточные смогли так же хорошо жить как они, и не дай-то бог, не восстали и не решились вновь построить социализм, но уже по всей Германии. А вы думаете, почему канцлер у немцев восточная немка? Поэтому самому — чтобы пар выпускать, а то бы, какая там немка, да еще с восточных земель, да еще и канцлером?  Удел немецких женщин: киндер, кюхе, кирха, что на русский лад: дети, кухня, церковь и… русская добавка: Катерина с кроватью! У них предыдущий канцлер был… во́! (Большой палец кверху.)  Особенно, его четвертая жена. Русский кайзер каждую неделю в Германию летал, к своему другу немецкому канцлеру, а через неделю тот в Россию приезжал и обязательно с канцлершей. И даже, когда этот немецкий канцлер перестал быть канцлером, наш кайзер, перейдя, временно, на работу русским канцлером, взял его к себе на работу — трубу газовую доверил... Если кто не знает — по ней в Германию русский газ поставляют, чтобы, чуть что — не пикнули!..

Отто Шварц был беден, как все немецкие канцелярские крысы. Это в России эти крысы самые богатые, а в Германии самые бедные, как на пособие по безработице живут. Если что незаконное — с работы долой, еще и пенсии лишают. Наших бы так! Правда, нашим крысам, пенсия не нужна — зачем оскорбляться мелочью!..

Потому-то взялся Отто Шварц помочь хорошему, богатому русскому бизнесмену, не бескорыстно, конечно, в получении участка земли для строительства автомобильного завода. В Германии земля дорогая, да и для немцев предназначена. Они, наоборот, производства из своей страны выводят — жить хотят долго и чисто. Почему автомобильный завод и не в России? Да кому нужны в России автомобили на электрической тяге? Смех и грех! В России нужны танки, которые, согласно русской поговорке «грязи не боятся». Немец, если даже сейчас, в двадцать первом веке, захотел бы до Москвы дойти, как тогда в сорок первом, то не дошел бы… по нашим-то нынешним российским дорогам. В эти, наши дороги, столько денег зарыто, что какие там немецкие автобаны. Их автобаны просто проселочные дороги… по цене!

Отто Шварц болел. И такой банальной болезнью — поносом. Ну понятно бы было, если бы он русской еды поел — всем известно, что русскому хорошо, то немцу смерть… Так нет же, великолепная брюнетка Изабелла повела его в испанский ресторан, с дорогой и очень острой едой, и вот — несварение желудка и частый, частый стул, и это в маленькой берлинской квартирке, что досталась ему от родителей, одним маленьким санузлом, трясущимся от старости унитазом, и с тремя малыми детьми в придачу, которые, почему-то сразу все, захотели в туалет…

Отто вспомнилась мать, которая, однажды, привезла из командировки в Советский Союз бутылку с русским спиртом, но не простым, а с настойкой какого-то корня. Вспомнил — калган!.. И всегда, если что, лечила отца этой крепчайшей настойкой. А он все время страдал, когда они всей семьей, закрывшись на все замки и, потушив свет, тихо ели дорогущие баварские сосиски, контрабандно поступавшие через бетонный берлинский забор.

И вот, сейчас, надо было идти на встречу с этим русским, и как идти — с горшком в обнимку?.. Ах, Изабелла, Изабелла, что же ты натворила?..

 

Два русских бизнесмена, русских не по национальности — национальность у них была одна, но другая, бывшие друзья, кореша и подельники по разворовыванию российского бюджета, любимцы российских кайзеров: один, Борис, по кличке Береза у ныне уже покойного кайзера БН, второй, у нынешнего кайзера, Роман, по кличке Начальник Чукотки, ругались меж собой в лондонском суде, по поводу, кто кому, сколько должен, а точнее, сколько один у другого украл не принадлежащих им российских денег. Да так ругались, что шум стоял на весь мировой интернет, и как уж не хотел отвечать на всё нынешнему российскому кайзеру, а пришлось; но он, старый лис, вывернулся и сказал какую-то непонятную фразу, что, мол, хорошо бы было, если бы они судились в самом независимом, самом справедливом, нашем российском суде, что тогда, мол, и посмотрели бы, и послушали бы, что они говорят, а так, где-то в туманной Англии… да на англицком языке…

Рома, разошедшийся к началу суда со своей женой, бросив на произвол судьбы пятерых своих детей, оставив им на нищее прозябание всего лишь несколько миллиардов долларов, сошелся с известной российской путаной — Катькой Жучковой, которая, как мотылек, порхала из кровати какого-нибудь олигарха, спортсмена или актера, в другую, такую же известную кровать и, наконец, зацепилась за Рому, построив ему глазки на футбольном матче, принадлежащего Роме знаменитого клуба, с другим известным на весь мир клубом, где играл маленький, юркий, питерский Андрюшка Аршавин. Аршавин воткнул гол роминому клубу и Рома был от проигрыша в унынии — все же стоит денег, тут-то Катька прыгнула к нему… в постель на самой большой в мире океанской яхте и стала быстро-быстро поднимать ему настроение — уж что-что, а опыт у нее поднимать настроение был огромный, а у Ромы, судя по семье в пять голов, бывшей жене, больше похожей не на миллиардершу, а на зачуханную прачку, такого опыта явно не было. Катька осталась с Ромой, Рома остался Начальником Чукотки и, конечно, другом русского кайзера, а как еще должно было быть, коли он судился с недругом русского кайзера — Борькой Березой.

Но английский суд — фигня, оба, в какой-то момент жаркой перепалки, не заметили, как от крика и ругани перегрелись и выпили, в запале, чтобы освежиться, чистой родниковой лондонской воды из речки Темзы. Кто не знает, то могу сказать, что это тоже, что выпил гениальный Чайковский, после концерта — невской воды. Отчего умер русский гений-гей? Правильно — от поноса!..

Вот и у Бори с Ромой случилось тоже самое, и вместо того, чтобы радоваться после суда и закатить пир на весь мир, как это бывает у русских, они оба сидели на своих, огромной стоимости унитазах: Боря в своей английской вилле, похожей на замок крестоносцев, а Рома на своем огромном корабле. Толку-то от величины — оба страдали… и никакая Катька Жучкова не могла Роме помочь — в этом вопросе она не была специалистом, тем более она сбежала, боясь заразиться, к какому-то голливудскому актеру по имени Мел Гибсон, который ради нее бросил пятерых своих детей. Зверь баба! — десятерых детей сделала сиротами! Правда, может я соврал — Мел-то втюрился не в нее, а в другую русскую, но факт — в такую же. Какие классные в российских деревнях девчонки рождаются!.. Мертвой хваткой держат нужных мужиков — свое не упустят… Молодцы!.. А вам, мужьям-подлецам — наука!..

 Боря Береза был женат, но никто его жену не знал. Скрывался Боря от российского правосудия, поэтому никто ни его, ни его жены не видел…

И вот, оба бывших дружка страдали на своих унитазах, вспоминая свою молодость, а у Ромы она была еще и сиротской. Вспоминали, как когда-то, в голодные студенческий годы, на последние копейки, наелись селедки с хлебом и луком и их обоих понесло, и спасла их одна  старуха, которая жила по  соседству, в подвале дома на Васильевском острове, где Рома с Борей снимали одну малюсенькую комнатку на двоих. Они бы умерли, так и не заплатив хозяйке комнаты за угол, но эта бабка их спасла — налила спиртика с калганом. И спасла!.. Рома, выздоровев, толканул свои первые сваренные джинсы, с наклейкой  «Левис Страус», на русском языке и расплатился за комнату. Друзьями не разлей вода были Рома с Борей со студенческой юности и вот теперь… А кто виноват? Правильно — деньги, власть и бабы!..

 

Коля считал себя очень хорошим оперным певцом. Правда, он в детстве не пел, но когда у всех подростков, в результате гормонального перехода, голос становится треснутым — мужским, у Коли произошло наоборот: голос его стал тоньше, мягче, женственнее, наверное, не хватило мужских гормонов — и Коля запел в хоре, а потом и самостоятельно. Его родители — военные, бросили службу и посвятили все свое время и небольшие деньги, уникальному, как они считали, дарованию их сына. Может быть, для Воронежа Коля был уникален, но для Москвы — ничто!.. Но тут подвернулся очень хороший вариант: на Колю положила черные еврейские глазки дочка одного очень богатого сенатора и фармацевтического российского короля. Дочка плакала, рыдала, топала ножками, билась головой о стенку, требуя от родителей «выдать» ее за Колю. Родители стояли насмерть — какой, к такой-то матери… брак с каким-то безродным и нищим Колей? Но дочка, точнее, умный, периферийный Коля победил, когда совратил глупую, влюбленную в него девушку и она понесла, и когда это стало явно заметно на публике, то папаша девушки испугался и устроил шикарную свадьбу!.. Коля мог бы после этого больше не петь. Но он ничего больше не умел и не хотел, как только орать со сцены. Его тесть, а точнее, деньги тестя, открыли перед Колей ворота самого Большого театра страны, где Коля проорал в микрофон арию Ленского. Купленные тестем цветы завалили сцену, а аплодисменты... По всей стране миллионными тиражами разошлись диски с Колиным голосом. Были куплены радиостанции и телевидение. Коля стал звездой номер один в стране. Публика визжала и стонала, особенно слабый пол, и особенно, когда он, почти брюнет, перекрасился в блондина. Он уже не стремился в самый Большой театр — зачем? — там надо петь. Фанера, вот прекраснейшая из муз! Тесть, молодец, сам бы не додумался, как Колю поднять на музыкальный олимп, но ему подсказал, как это сделать, самый знаменитый шоумен всех времен и народов СССР Андрюшка Разин, с его бессмертным «Ласковым маем». Правда, тесть, как очень умный человек, умеющий играть в шахматы жизни, заставил Колю подписать бумажку, на которой значилось, что если Коля начнет выкаблучиваться, гулять с девками и, не дай бог, дело дойдет до развода, то все нажитое имущество, все заработанные денежки, перейдут к законной супруге. И тесть, как уж не хотел Коля, заставил дочку родить большого и сильного малыша. Или малышку? Удавка на шею Коле была надета — не рыпнется. Но Коля этого не замечал — он купался в лучах купленной славы. Пару раз он попробовал пофлиртовать, но грозный тесть быстренько его приструнил.

Ко всем когда-нибудь приходит и к Коле тоже пришла любовь!.. Он без памяти влюбился в бывшую «Мисс Мира», бывшего лейтенанта милиции, длинноногую красавицу Оксану. Когда генерал милиции, ранее обещавший на лейтенанте в юбке жениться, и ради которого она отказалась от карьеры «Мисс Мира», да еще и соврала, что она беременна, одумался, покаялся перед своей женой и жениться на Оксане отказался, ее карьера накрылась медным тазом! Так еще этот подлец-генерал все сделал, чтобы невинную девушку выгнали из силовых органов. Оксана пару раз попробовала вернуться на подиум, но там законы суровые — один раз оступился, упал — все, прощай. Зачем соврала, что беременна? Панель тебе, а не подиум. Как будто, чем-то отличается одно от другого? Разве что, в одном случае на холоде и на улице. Она пробовала выйти замуж, да куда там — за ноги-то всякий хочет подержаться, а женится… не…ет. 

Вот и подрабатывала красавица Оксана на телевидении, тем, что рассказывала чужим сопливым деткам сказки на ночь, и мыла с какой-то подружкой, под телекамеру, квартиры у известных людей. А жизнь пробегала мимо!.. И тут в нее по уши влюбился богатый, известный любимец всех женщин страны и даже толстой оперной испанской тетки, которая очень хотела «подложить» под него свою оперную же дочку, «натуральный блондин» Коля. Оксана растаяла. Тем более, Коля вывел ее на сцену — петь!.. И они, вдвоем, запели песни о любви. У Оксаны оказался такой прекрасный голос — девке-то далеко за тридцать и вдруг голос? Да еще какой! Коля научил ее премудростям: главное открывать рот, держать микрофон, двигать телом, показывать красивые длинные ноги — это же, как у шарлатанов-магов сверкающий шар, а уже он, Коля, в нужный момент, включит микрофон и прокричит во всю глотку: «А-а-а!.. Натуральный блондин… всем нам так необходим…» и все — публика в восторге, денежки в карман. Счастье наступило у Оксаны. Красивая дура — развесила уши!..

Но Колин тесть, фармацевт, сенатор, миллиардер не дремал — ему, политику, такой позор был не нужен. Коля получил отставку! Все нажитое имущество перешло к бывшей жене. Но что еще хуже — суд присудил Коле алименты, а тесть поставил везде своих людей, чтобы Коля «не срубил» что-нибудь налево и бывшая женушка не получила свои денежки. Бывший тесть, бизнесмен — деньги считать умел.  Коля в своей любви и развода-то не заметил. Пел, глядя влюбленными глазами на свою возлюбленную, туда — вверх, на прекрасное лицо, на голубые глаза. Лучше бы смотрел себе под ноги. И один раз до того засмотрелся, довытягивал шею, что поперхнулся, закашлялся, побежал со сцены и чтобы унять приступ кашля, хватанул, поданный чей-то доброй рукой, стакан с кавказкой минеральной водой.

Никогда не пейте воды, поданной казалось бы доброй, но неизвестной вам рукой!..

Вода, как всегда, оказалась подпольной, налитой кавказцами же из-под крана, в одном из подвалов Подмосковья. Главное же — этикетка и цена!.. Коля водичку выпил и… вот, уже который час сидел на полуразвалившемся унитазе, в маленькой однокомнатной убогой квартирке, в «хрущевке», на окраине Москвы. Это было его нынешнее, после развода, имущественное состояние.

Оксана была бывшим милиционером, а не медсестрой. А в медицине «фанера» не проходит. Она, когда увидела нынешнюю Колину квартирку, задумалась — вспомнила, пусть и не такую яркую, но все-таки безбедную жизнь на телевидении и покинула Колю не прощаясь — бросилась в объятия другого достойного ее мужчины, который начисто был лишен музыкального слуха!.. Зато был нормальным мужиком. И детей любил.

Коля сидел на горшке и страдал от женской измены, от неразделенной любви и… поноса. Он позвонил маме, и она уже мчалась в Москву, прижимая к сердцу бутылочку спирта с настоянным калганом — рецепт покойной бабушки от всех болезней!.. 

 

Настя с детства мечтала о балете. У нее были для этой, безмерно и безумно трудной профессии, все данные и она была очень упорная и окончила знаменитое училище на улице Росси, что в городе на Неве.

Единственное, что ей мешало — рост и очень длинные ноги. Попробуй-ка, найди для такой, слишком длинной, партнера? Ей, с ее ногами, да в «Мулен Руж» — самое место. Но Настя хотела в балет. Она даже в Большом театре танцевала, но недолго и в период, когда в нем, в этом храме искусств, только что «рабочий и колхозница» не танцевали. Никто не хотел таскать на себе такую дылду. Даже всеми любимый, очень высокий и очень сильный Коля-грузин сказал: «Или она, или я». И дело было даже не в балете. Настя, ну как бы это помягче выразиться — «была слаба на передок…». И в этом она была такая неутомимая и такая изощренная, что балетные мужики и не только балетные, теряли голову и готовы были бросить своих доскообразных жен, только чтобы обладать Настей — хоть немножко, хоть чуть-чуть. «Собор Парижской богоматери» Гюго с его героями, желавшими цыганку, померк бы при виде таких массовых мужских страданий. Заслуженные-перезаслуженные балетные жены взбунтовались и пошли в партийные и другие органы с жалобами, поставив вопрос ребром: «Либо мы и наш бессмертный русский балет, либо шоу в исполнении длинноногой Анастасии?»

Настю попросили удалиться. Балет, все-таки, у нас в стране единственная гордость. После ракет, конечно.

Анастасия уехала в Англию. Потом вернулась и стала рассказывать небылицы, о ее великолепных выступлениях, о непрекращающихся аплодисментах, о различных предложениях жениться на ней со стороны принцев и других граждан голубых кровей. Но выяснилось, что пуританская Англия, а точнее ее женская половина, потребовала выселить из страны, за недостойное в их понимании поведение, эту длинноногую русскую красотку. Что было и сделано. Ну, пару раз сплясала на столе в пивном баре… и за это выгонять из страны? Беги, Настя, беги — в Россию!..

Настя была упорная девушка. Она, вставив силиконовую грудь, занялась обливанием холодной водой, и охмурила престарелого знаменитого русского балетмейстера, который был в это время не у дел и прозябал — это с его-то талантом, на жарком юге страны, где незачем ходить на балет — там и так все голые ходят. Какой балет, с его страшными женскими фигурами, на юге? Там вся красота на улицах! А на Настю, с ее формами, как мотыльки на свет, не пошли — валом повалили!..

Настя стала легендой южнорусского балета!..

В одном ей не везло — в мужиках. Только уцепит — нет, соскочит. Но однажды, в самолете, ей попался приятный мужчина; разговорились, Настя показала ему длину своих ног, он обомлел, потерял дар речи, а потом и семью — убежал к Насте. Человек он был не бедный — бизнесмен, и Настя, наконец-то, обрела с ним семейный покой и семейное же счастье и даже родила дочку. Странно, — балерина и родила?.. Молодец!.. Она поставила на уши весь город на Неве своей свадьбой. О ней заговорили в Москве! Чего и требовалось!..

Время берет свое — Настя, теперь богатая и известная, стала ходить по престижным клубам, переехала из тухлого Петербурга в сверкающую Москву и стала светской львицей. Петербург облегченно вздохнул!.. Муженек смотрел на это дело, смотрел, да и убежал обратно в семью, где у него было трое детей. Настя плакала, горько рыдала, просила его вернуться, он вроде вновь попробовал, но понял — лучше дружба, чем брак, тем более на такую дружбу была согласна его законная супруга. Настя осталась одна! Точнее, не очень одна…

Но у нее была завистница — страшненькая от рождения, кривоногая, безгрудая, прыщавая дочка одного покойного мэра. Бог, наверное, ее обидел или она так считала, поэтому она ненавидела красавицу Настю, у которой было все: ноги, грудь, лицо, волосы, фигура, пластика, и конечно, и главное — масса поклонников, которым не надо было платить «за любовь», они сами были готовы вывернуть свои карманы, только бы прикоснуться к Настиному телу.

Ксения, так красиво звали завистницу, была готова подсыпать яда сопернице, но как-то все боялась это сделать. Наверное, это была природная робость?.. Тут-то ей и шепнули на ушко, не помнила кто, что надо сделать…

В одном из самых знаменитых и самых дорогих тусовочных ночных клубов Москвы непримиримые соперницы встретились; Ксюша вдруг подошла к Насте и стала ей жаловаться на свою горькую жизнь, просить у нее прощения за нанесенные обиды, и предложила выпить с ней за дружбу, но не вина или водки, от которых у Насти «сносило крышу» и она сразу же лезла на ближайший стол, плясать канкан, а просто водички, обыкновенной водички из бутылочки. Выпили. Расцеловались. Прослезились…

И сейчас, бедная Настя сидела на унитазе, в своем загородном доме и даже не могла вылить на себя ведро ледяной воды, так ей было плохо — ее несло. Она вспоминала, с трудом, что бы такое она могла съесть вчера, но кроме коньяка и плясок ничего вспомнить не могла, пока перед ее мутным сознанием не возникла ухмыляющаяся рожа Ксюши. Рожа улыбнулась и проговорила: «Ну, вот тебе, Настя, и жопа наступила!..» Настя не знала, что делать: она выбегала и вбегала в туалет, и так раз за разом. Ее шатало…

И тут она вспомнила, как однажды, в детстве, ее бабушка, неграмотная крестьянка из Рязанской губернии, когда также плохо было ее отцу, спасла его, наливая стакан самогона с каким-то корнем. Как же его?.. Калганом!..

Настя позвонила своему новому бойфренду, рассказала свою печальную историю и попросила помощи, но тот только рассмеялся и сказал, что он не нанимался подтирать жопу, пусть даже такую красивую, как у Насти. Она расплакалась и позвонила своему «бывшему», но и тот, узнав о случившемся, испугался заразиться, а тем более заразить своих детей и отказался приехать.

Настя была в отчаянии, когда раздался звонок. Звонила… Ксюша! Которая заговорила ласково в трубочку:

— Как дела подруга?.. Болеешь?.. Это тебе за то, что ты меня не любишь… Умираешь, говоришь?.. Все бросили!.. Так тебе и надо!.. И поделом!.. Ладно, я, единственная, которая тебя любит. Так и быть, сейчас приеду, буду тебя лечить. Есть у меня, от бабки осталось — батю покойного лечила, средство от такой болезни. Калган на белорусском самогоне из бульбы. Слышала такое средство?.. Слышала… А чего ж не имеешь?.. Ну, жди, сейчас приеду… вылечу!.. 

Друзья познаются в беде!..

                                   

II

Самое интересное, что быстрее всех, быстрее врачей, друзей и подруг, к своему сыну добралась на попутных электричках, из Воронежа, Колина мама.

И вот, она сидела в малюсенькой кухне убогой квартирки и, налив в простую, стеклянную, с надломленной ножкой рюмку коричневатой жидкости, просила:

— Выпей, Коленька, легче будет.

Коля заплакал, потом выпил рюмку обжигающего спирта, мама протянула привезенный с собой домашней засолки огурец.

— Закуси, сыночек, — сказала мама.

Коля дышал, широко открыв рот, слезы градом лились из его глаз. Но огурец все-таки надкусил.

— Сынок, тебе, наверное, надо лечь в больницу — полечить свой желудок? — всплакнула мама и погладила сына по неприбранным, давно не осветленным, темным волосам. Мама налила рюмочку, сказала: — Выпей!

— В какую больницу, мама? — сказал дрогнувшим голосом Коля. — Завтра же моя ж… будет красоваться на первых страницах газет и на обложках журналов. Это же Россия, мама!

Коля схватил рюмку, опрокинул махом ее содержимое себе в рот, и опять задохнулся и заплакал. Мама протянула ему новый огурец. И сама заплакала.

— Может, сынок, за границу? В Чехословакию или еще какую-нибудь страну? Туда, где тебя не знают.

— Где это меня не знают? — пьяно, но гордо сказал Коля. — Меня знает весь мир! Меня знает даже Мансерат!

— Знаешь, мы с папой, когда у тебя было все хорошо, и ты нам помогал деньгами, ездили в Германию, в этот уютный городок Баден-Баден. Там никто никого не знает, хотя и одни русские живут. Все лечатся. Там воды и… казино. Мы с папой ходили и даже в рулетку сыграли на пять евро. Жалко — проиграли, — грустно сказала мама и машинально налила себе рюмочку. Вздохнула, выпила и опять грустно сказала: — И зачем ты связался с этой Оксаной?

— Мама не надо! — сквозь слезы сказал Коля. — Я ее любил… А, что за город, в который ты сказала надо ехать?

— Баден-Баден, в Германии.

— И что, меня там не узнают?

— Да говорю же тебе – нет. Нас же не узнали и мы никого не узнали.

— А он дорогой? У меня с деньгами сейчас напряженка.

— Да нет, не очень. Мы с папой тебе поможем — у нас же пенсия, а у папы военная. Там есть такие маленькие отели, прямо в жилых домах, всего несколько номеров — так удобно. И недорого.

Коле стало нехорошо, и он побежал в туалет. Мама крикнула ему через дверь:

— Так что — звонить отцу, чтобы нашел номер телефона того отеля, где мы в позапрошлом году останавливались?..

И, услышав что-то нечленораздельное, булькающее, решила, что это положительный ответ, стала звонить в Воронеж.

Когда Коля, с красными глазами, вернулся, на столе лежал клочок бумаги с телефоном.

— Что же она с тобой сделала, сынок? — сказала мама. — Это она, твоя Оксанка, чтоб ей пусто было, хотела тебя отравить.

— Мама, ты ничего не понимаешь, — я ее очень сильно люблю.

— Что ты заладил: «Люблю, люблю». А жену свою, что, не любил?

— Не знаю, наверное, любил. Вот ты говоришь, чтобы ехал, а как концерты? У нас же как — пару концертов сорвал и все — под забор, в забвение.

— Ну и плюнь ты на эти концерты. Приедешь к нам, в Воронеж, поступишь работать на завод, найдешь хорошую, добрую девушку, женишься, внуков нам родите, — мама заплакала. — Это все она, подлая, виновата!

— Какой завод, мама? Какая девушка, какие внуки?.. — Коля тоже заплакал.

Мама еще сильнее заплакала и налила рюмочку.

— Выпей, без третьей не поможет. Это уже на отце испытано — ему надо пять, а то и больше. Он здоровый — пока подействует!

Коля хлопнул рюмку. Уже не закусывал. Его повело. Он встал и, поддерживаемый матерью, пошел в комнату, где лег на скрипучий старый диван и, засыпая, проговорил:

— Ладно. Гори все синим пламенем. Здоровье дороже. Поеду. Только, чтобы фамилия была не моя…

И заснул, всхлипывая во сне.

Мама села на табуретку у его изголовья и стала гладить его по спутанным влажным волосам и петь колыбельную песню. Голос у мамы был прекрасный!..

 

Володе Танину — хорошо, что есть мобильные телефоны — не надо бегать, — прямо в туалет позвонил Генрих Бауман. Володя весь сжался, чтобы не выдать немцу того, что с ним происходит. В трубке звучали какие-то непонятные, но до боли знакомые звуки. Наконец, коверкая русские слова, прозвучал голос Генриха Баумана:

— Володя! Я не могу присутствовать при встрече. У меня заболела жена. Ей, сейчас, делают искусственную вентиляцию легких (в трубке раздались бульканья) и я очень прошу перенести нашу встречу (в трубке опять раздались знакомые звуки) на другое время.

— Что ты, Генрих! Конечно! Давай, встретимся позже. (Володя не выдержал и выпустил воздух.) Я буду ждать твоего звонка, — и с радостью отключил телефон, не услышав, как также радостно Генрих крикнул в трубку:

— Очень хорошо! (И тоже не удержался.)

«Интересно, — подумал Володя, — о какой жене он говорил, если всем известно, что он разведен? И что это за странные звуки были в трубке? Такие знакомые… где-то я их уже слышал. Только где?..»

Володина жена, испугавшись, быстро увезла детей в другой дом, чтобы мало ли чего… не заразились, и вернулась домой к мужу. Смелая русская женщина!

— Володя, — сказала она через дверь туалета, — чем я могу тебе помочь? Может, вызвать нашего семейного врача?

— Ни в коем случае! — раздался в ответ напряженный голос мужа. — Ни в коем случае! Завтра же все газеты будут знать о моей болезни.

— А как же клятва Гиппократа?

— Гиппократ давно помер. А в клятве российских врачей, наверное, ничего не сказано о тайне, потому то, медицинская тайна становится явью, раньше, чем она стала тайной. Сделай вот что: позвони своей маме в деревню, пусть она найдет настоянный на спирту корень калгана. И, как только сообщит, что она его нашла, сразу, пулей лети, поезжай сама, слышишь — сама и привези его срочно сюда. Я может, еще сутки продержусь, а там все…

— Володя, — завыла жена, — может, все-таки, в больницу?

— Дура! Какая больница. Хочешь, чтобы моя ж… красовалась на обложках заграничных газет и журналов, обложенная, как цветами долларами? Иди быстро — звони теще, она-то, точно, поумней тебя будет. Сразу поймет, что случилось. Грибочки-то ее! — и Володя издал неприличный звук…

Теща долго переспрашивала, что случилась — никак не могла понять сквозь слезы и вой, чего же от нее хочет дочь, а когда все-таки до нее дошло, что любимый зять обвиняет ее в своем отравлении присланными ею грибами, засмеялась, сказав, что такого сроду не было, но средство от всех болезней у нее есть дома — деда лечит и тому такое лечение очень даже нравится.

— Приезжай, дочка! — крикнула она в трубку. — Корень у меня настоян на первоклассном самогоне. Дед его сам гонит, а он, как-никак трактористом всю жизнь проработал — толк в этом деле знает!

Володина жена впрыгнула в крутой внедорожник, производства Ульяновского автомобильного завода, именуемый в народе красивым, емким словом Козел и рванула к матери в деревню. Деревня была далеко — в тридцати верстах от Московской кольцевой дороги, и понятно, что до нее добраться можно было только на такой могучей русской машине, которая, как танк, грязи не боялась!..

К вечеру, по приезду жены, Володя, исхудавший, болезненный, вышел из туалета и увидел в столовой на столе старинный штоф с длинным горлышком заткнутым свернутой тряпочкой и стеклянной печатью на пузатом брюхе в виде царского орла. Такие при царе-батюшке назывались «четверть». В посудине плескалась темно-коричневая жидкость. То был калган, настоянный на первоклассном, выгнанном из картошки, самогоне.

Володина жена, увидев мужа, который был похож на вытащенного из воды утопленника, взвыла в голос.

— Цыц! — крикнул Володя. — Налей, а то у меня руки трясутся. И дай что-нибудь закусить. Простенького — черного хлеба с жареной картошкой.

Володя выпил налитую рюмку, скривился, задышал часто открытым ртом. Потом выдохнул и сказал:

— Кажется, дошла!

Глаза его намокли от подступивших слез. Вторую он налил сам.

— Володя, — переворачивая на сковороде картошку, сказала жена, — а что дальше? Надо же как-то лечиться? Ну не хочешь дома, поезжай за границу. Там хорошие клиники и хорошие врачи.

— Какие клиники, какие заграничные врачи? Все всё завтра же будут знать. Это же Россия!

— Ну, поезжай куда-нибудь инкогнито, поселись в каком-нибудь маленьком отеле и лечись у докторов, который тебя не знают.

— А это мысль! Правильно! Молодец! — Володя налил третью рюмку. — Только куда?

— Может в Баден-Баден, помнишь, когда-то, на первые твои деньги, мы ездили туда, еще останавливались в центре города, в маленьком отеле. Там-то тебя, точно, никто не узнает, и никто не будет искать.

— Дело говоришь, — Володя хлопнул рюмочку. Его развезло.

— Ты картошку-то ешь-ешь, закусывай, — просила жена. — Вот и огурчики соленые, мамины. А ты все теща плохая?

— Когда я такое говорил? У меня золотая теща.

— Тогда я ей так и передам?

— Передай, но грибов пусть не посылает… пока. Впрочем, раз лекарство у нее есть, то вместе с лекарством пусть и посылает, — Володя хотел, что-то пропеть.

 — Так что — адрес-то искать? — спросила жена. Она уже улыбалась. Радовалась — муж живой!

— Ищи! И заказывай! Надо только под другой фамилией селиться. А можно и под своей, — кто там меня узнает? Не Кремль, — бормотал пьяный Володя.

Володя потянулся рукой к бутылке, но промахнулся, хватал-хватал, но ухватить ее не смог, и, уронив голову в тарелку с картошкой, сразу захрапел.

Жена, с трудом, дотащила обмякшее тело любимого мужа к дивану и уложила. Заботливо подложила под голову подушку и накрыла пледом. И пошла, искать телефон. Миллиардер Владимир Танин спал и ничего ему не снилось!..

 

Генрих Бауман сидел на унитазе, живот его обвис, а болезнь не унималась. «Что же делать? — со страхом думал Генрих. — Надо звонить своему врачу. И что? — он же сразу упечет меня в клинику и уже завтра, о моей болезни расскажут по телевидению и мое фото, а быстрее всего фото моей ж… появится на первых страницах газет. И кто мое пиво после этого будет пить? Бог мой!.. Что же делать?.. Надо мне найти то лекарство. Калган! Кто же мне сможет его достать? Только моя бабуля!»

Генрих даже подскочил на унитазе, но потом понял, что это преждевременно, и, сев обратно, стал звонить своей бабушке, которая жила в маленьком, больше похожем на маленькую деревеньку, городке в предгорьях баварских Альп.

— Алло! Бабушка! — крикнул Генрих, когда раздался родной бабкин голос. — Как хорошо, что я тебя застал. Скажи, дорогая бабуля, ты знаешь такое лекарство — калган, настоянный на водке?

— Внучек, не водке, а на нашем, самом лучшем, баварском, домашнем шнапсе. Я тебя поняла — у тебя плохо с животом. Вот и твой дед до самой смерти лечился только им. И очень даже это лекарство уважал. Не меньше чем наше бауманское пиво. Он мог  даже пить их вместе, запивая шнапс нашим пивом. Или наоборот. Этому его научили русские во время войны. Русские, скажу тебе честно, знают толк в выпивке. Кстати, и рецепт этой настойки деду подарили тоже русские. Они бывали во время войны в нашем доме. Очень даже интересные мужчины, особенно один… сейчас-то чего скрывать — я была в него влюблена. Ты, думаешь, почему у нас, после войны, все в роду красивые… Эту настойку русские принимают от всех болезней… Как тебе ее передать?

— Я пошлю за ней своего камердинера. Ты его должна помнить, Клауса.

— Он еще жив? Он, наверное, старше меня? Он водит машину?

— Он не просто водит — лихачит, старый, глухой пень. Спасибо бабушка — ты спасла мне жизнь!

— Так ты же мой любимый внук…

Генрих, через дверь, прокричал приказания своему старому камердинеру. Тот понял только одно слово «Бабушка», но этого было достаточно, и он, сев в шикарный автомобиль, помчался в баварские Альпы…

Вечером, больной Генрих сидел в столовой, и старый камердинер наливал ему пахучую жидкость. Из закуски была хорошая большая свиная нога и квашеная капуста.

— Хозяин, вам надо показаться доктору, — учтиво произнес старик Клаус.

— Какому, нахрен, доктору, — сказал, захмелевший после третьей рюмки, Генрих. — Мне нельзя к доктору. Завтра все будут знать о моей болезни и вся наша многосотлетняя компания рухнет. Мне этого не простят мои предки. О, мой бог! Я стану нищим. Мне никто руку не подаст — будут считать, что я прокаженный. Это же Германия!..

— Тогда поезжайте, полечитесь, где-нибудь, где вас не знают.

— Где меня не знают? Мое пиво!.. — Генрих выпил еще рюмку и заплакал.

— Так-то пиво, хозяин. Вас-то могут и не знать.

— И куда это ты мне предлагаешь съездить? На Северный полюс?

— Я не могу раскрывать чужие тайны, но позвоните своей бабушке.

Генрих набрал телефон бабушки.

— Бабуля, милая, ты спасла своему внуку жизнь. Но, что мне дальше делать? Ты же не хуже меня понимаешь, что я не могу официально появиться со своей болезнью перед нашими врачами. Наш бизнес рухнет! Мы все станем нищими. А вот Клаус говорит, что надо куда-то съездить. Он говорит, что это не его тайна. Куда, бабуля?

— Ах, Клаус, Клаус, все-таки просказался, старый пень. Ладно, теперь-то чего уж скрывать. Когда твой дед умер, мы с Клаусом съездили в этот прекрасный Баден-Баден, поиграли в казино, попили водички, погуляли, ну и… все такое. Признаюсь, честно, Клаус был на высоте, хотя уже тогда ничего не слышал. Но это, как ты понимаешь не главное… Это ты, дурак, разводишься, когда  застукал свою жену в объятиях другого мужчины. В наше время все было проще. Можно было все списать на войну. К чему это я?.. Так вот, поезжай в этот городок — там тебя, точно, никто не узнает, и никто искать не будет. Там одни русские. Я тебе сейчас продиктую адрес того маленького отеля в несколько номеров, прямо в центре города. И полечись. Найми их доктора, назовись другой фамилией. Кстати, если там, на регистрации еще работает Вальтер, передай ему привет от меня. Он был бесподобен, хотя и ровесник Клаусу…

«Ну, бабка, ну дает! — подумал восхищенно Генрих. — Вот с кого надо брать пример жизнелюбия!» и прокричал:

— Клаус, я все знаю! Вот адрес — закажи мне номер. Только, конечно, на другую фамилию.

— Я адрес помню. На какую фамилию заказать?

— Пусть будет Генрих Блюм.

— Хорошо, хозяин. Вам еще порезать рульки? Налить?

Генрих выпил еще рюмку и пьяный, качаясь, дошел до дивана тут же в столовой и, упав, заснул.

Старый камердинер Клаус заботливо подложил под голову Генриха подушку и накрыл хозяина теплым пледом. Генрих пробормотал:

— Генрих Блюм, Генрих Блюм… Вальтер… Ну бабушка…  

 

Прохору было плохо, не просто плохо, а плохо вдвойне, потому что он был очень длинным и не мог долго сидеть на унитазе — ноги затекали! Эти строители из дружественной южной республики, которые, кроме маленьких саманных домов, больше похожих на собачью конуру, ничего в жизни не умели строить, под руководством такого же тупого прораба, поставили унитаз на пол — как для нормальных людей. А в Прохоре было больше двух метров роста! И куда деть ноги? А сидеть пришлось долго. Только Прохор встанет и обратно на унитаз. «Что же делать? Что же делать?.. Звонить своему врачу?.. И что? Завтра же, вся страна будет ржать над снимками моей ж… А автомобиль? Вот уж, точно, на фоне автомобиля покажут и напишут большими буквами: «Ё! Моё!» Позор! Еще не начал выпускать, еще землю не получил и все, конец бизнесу, а политическая карьера — можно снимать свою кандидатуру с любых выборов. А что с заводом? Там же, в этой гребаной Германии, как только узнают, что я болен, да еще такой неприятной болезнью, сразу же откажут в выделении земли. О, господи, что же делать?.. А если не лечиться, можно, наверное, умереть? О, господи! Где ж те девчонки из институтской юности с их лекарством?»

Прохор сидел на унитазе, колени почти упирались в подбородок. Он был сильный, самоуверенный человек, из тех, которые, как Архимед, могли крикнуть: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир!» Он был из тех немногих бизнесменов, кто наворовал свое состояние еще при БН и не принадлежал к клану «гэбистов».

Он только что вернулся с совещания у молодого кайзера. Тот, как всегда, расставив ноги на ширину плеч, и, положив перед собой тоненький компьютер, рассказывал сказки о своем правлении, что он делал в последнее время с завидной регулярностью — всех учил, голосом учителя, который перенял у своей жены. Еще кайзер стал прятаться от слушателей за стульчик и складывать ладошки «домиком». И многочисленная его свита — бездари, не могли ему подсказать, что этот жест ладошками, которым так любил пользоваться великий «Боцман Газпрома» Витя Черномырдин, при создании какой-то партии, под чудным названием «Наш дом — дурдом», обозначает очень даже неприличную, у некоторых социальных групп, связь. А прятание за стульчик — страх перед собеседниками! Вот же помощники у кайзера — дипломы что ли у них липовые? Всех бы выгнал — ближе бы к народу стал!..

Прохор сидел на совещании, не слушал — страдал.

Все ждали смены власти, четыре года безвременья заканчивались. Кайзер рассказывал об успехах. Все сидели грустные. На горизонте замаячила фигура железного канцлера. Нет, конечно, Прохор был умным человеком — он, единственный, когда все вкладывали деньги в воздух и думали, что из этого воздуха получат еще больше денег, продал все свои акции, чем удивил и рассмешил всех, и вышел в кэш. Тогдашний кайзер — нынешний канцлер, тогда всех уговаривал, говорил как заклинание: «У нас в стране кризиса нет!», чем вызвал еще большую панику на бирже, падение и полную распродажу за бесценок всех акций. Тогда все, включая кайзера, обратили внимание на Прохора, некоторые даже приписывали Прохору разрушение рынка, ну вроде как Джоржу Соресу с его проделками на Лондонской бирже. Но, потом, отстали, не до него стало — страна затряслась, какой там Прохор, какой Сорес. Кайзер быстро сменил свое кресло, на кресло канцлера. Временно.

Прохор, сидя на унитазе, страдал…

«Надо какому-нибудь своему человеку позвонить. Спросить, может, смогут достать калган? Но кому?.. Только девчонкам, Ане с Яной… » Прохор набрал номер телефона.

— Проша, привет! – ответила ласковым голоском то ли Аня, то ли Яна. — Мы здесь, в клубе, хочешь, чтобы мы приехали?

— Аня?..

— Яна.

— Яна, я знаю, вы с Аней умеете держать язык за зубами. Тут у меня друг приболел, и ему необходимо одно лекарство — калган, настоянный на самогоне. Сможете достать?

— Сейчас сразу и займемся, спросим у знакомых.

— Не-нет, никаких знакомых, все должно быть конфиденциально.

— Проша, что́, с твоим другом так серьезно? А это кто?

— Ну, вот попробуй и доверься вам.

— Что ты, что ты, Прошенька — это так к слову. Мы уже побежали. Чмоки-чмоки! Одна нога здесь, другая у тебя. По одной ноге с Анькой.

Яна все рассказала своей второй половинке Ане. И обе, схватив телефоны, стали звонить всем своим знакомым. Никто не знал о таком лекарстве. Устав звонить, Аня сказала Яне:

— Тебе не кажется, что Прошка просто хочет от нас отделаться и посылает, как в той сказке «туда, не знаю куда, принести то, не знаю что».

— По-моему, ты права. Давай выпьем, сделаем еще один телефонный кружок и завяжем, — согласилась Яна.

— Давай! Только я думаю, он чего-то нам не договаривает. Что это за лекарство, которого никто не знает, а мы не знаем, отчего оно?

— Стоп! Вот мы, две дуры! — вскликнула Яна. — Это же не лекарство из аптеки — это же что-то настоянное на самогоне. Точно — дуры мы в квадрате! Раз на самогоне, значит надо звонить нашим бабкам в деревню.

— Точно! Кому будем звонить — твоей или моей? — спросила Аня.

— А какая разница, если они живут в соседних домах, я думаю, сейчас сидят вместе у одного телевизора. Давай позвоним твоей.

Аня набрала номер мобильного телефона своей бабки в Тамбовской губернии. Они с Яной поддерживали своих старушек. Телефоны подарили.

— Бабуля привет!.. — крикнула Аня громко. — Слушай, ты не знаешь, что это за лекарство — калган на самогоне?

— С тобой все хорошо? Ты не заболела? — обеспокоенно крикнула бабка в ответ.

— Нет, заболел товарищ нашего хорошего друга.

В трубке раздался смех.

— Заболел? Ха-ха-ха! Обосрался ваш товарищ! — сказала Анина бабка.

— Чего? Обосрался?

— А что еще с ним может быть, раз ему требуется калган. А я думала, что нынешние люди не знают нормальных лекарств? И как вам его передать? У меня есть на чистейшем перваче. Продирает до ж… Без этого лекарства ваши деды столько бы не прожили. Но ничто не вечно. Особенно, если пить такое лекарство без меры. Так, как тебе его передать?

— Мы сейчас же с Янкой выезжаем! — крикнула Аня.

Подруги запрыгнули в шикарный кабриолет, подаренный им Прохором, и рванули по разбитой дороге в сторону Тамбова. Ветер свистел в ушах, а на ухабах можно было вылететь, как из катапульты.

— Проша! — кричала в трубку Яна. — Мы нашли лекарство для твоего друга, но оно очень дорогое и нам надо за ним далеко ехать, мы машину, которую ты нам подарил, угробим.

— Везите! Я куплю вам по машине и еще по сотне тысяч дам.

— Мерседесы?.. В долларах?.. — крикнула Яна, чуть не выронив телефон.

— Конечно!

— Проша, познакомь нас с твоим товарищем, — крикнула Яна.

— Везите, везите скорей! Все остальное потом.

Яна повернулась к Ане.

— Круто! Прошка пообещал за лекарство для своего товарища по мерсу и по сотне тысяч бакинских!

— Вот это у него товарищ! — сказала Аня и нажала на газ… Как выдержала подвеска, одному богу известно!

К сидящему на унитазе Прохору позвонил Отто Шварц и на ломаном русском попросил перенести на неделю встречу. Сказал, что у него заболела любимая бабушка. Прохор обрадовался и согласился. Договорились, что Отто через неделю позвонит Прохору…

Через двенадцать часов гонки по российским дорогам, подруги были у Прохора в загородном доме.

— Проша, ты где? Мы привезли! Целую бутыль! — закричала усталая Яна, прижимая к груди бутыль с темно-коричневой жидкостью.

— Я здесь! — раздался слабый голос Прохора из-за дверей ванной комнаты. — Поставьте ее около двери и стакан, а сами отдыхайте.

— Ты, чего там закрылся? — спросила Аня.

— А твой товарищ где? — спросила Яна.

— Поставьте и отдыхайте, — вновь раздался слабый голос Прохора.

Яна подошла к двери, откуда доносились какие-то странные булькающие звуки, поставила бутыль. Аня принесла стакан.

— Проша, мы принесли все, что ты просил. Мы в столовой, — сказала Аня.

Девушки ушли. Дверь приоткрылась и из-за нее вытянулась длинная мужская рука. Рука схватила бутыль и быстро втянула ее за дверь. Потом тоже произошло со стаканом…

Через двадцать минут в столовую приплелся Прохор. Лицо его было бледным, глаза блестели. В руке он держал бутыль. Он пошатывался.

— А твой товарищ где, Проша? — спросила Яна.

— Он… ушел… Девчонки, я хочу жрать. Приготовьте чего-нибудь. Лучше бы жареной картошечки с соленым огурчиком.

— Проша, что с тобой? Ты и картошка. Да ты вроде как пьян? — спросила Аня.

— Есть немного. Ну, так как насчет картошки?

— Нет проблем, Проша. Яна сейчас приготовит, — сказала Аня .

— Почему это я? — обиделась Яна. — Ты и готовь.

— А почему я? Ты дома, в деревне, всегда готовила, — хохотнула Аня.

— Не смеши! Ты готовила. И бабка твоя готовила, — огрызнулась Яна.

— А твоя, старая, все время на печке лежала. И дед твой к моей бабке в это время ходил, — закричала Аня.

— Ой, не смеши, — захохотала Яна. — У моего деда молодуха сорокалетняя была, нахрена ему нужна была твоя старая карга.

— Ты, сучка, чего мелешь? — вскочила со стула Аня, готовая вцепиться в подругу.

— Стоп! — крикнул Прохор. — Мне, что — самому готовить? Может все-таки вы вдвоем?

— Правда, Анька, чего нам ссориться? — сказала Яна. — Давай вдвоем.

— Конечно, подруга! Кстати, Проша, а что с нашей премией и машинами? — умиротворительно сказала Аня.

— Вам деньги наличными и сейчас? Машины сами купите или мне купить? — спросил пьяный Прохор.

— То есть, все остается в силе? Прошенька, у тебя больше нет таких клевых товарищей? — обрадованно спросила Яна. — Мы отдохнем у тебя, а завтра, если ты не возражаешь, поедем выбирать себе машины. А деньги лучше пополам: наличкой и на кредитку. Я правильно говорю, подруга?

— Все правильно, подруга. Так, где у нас тут ножи…  — сказала Аня.

Через каких-то двадцать минут стол был накрыт: стояла картошечка пожаренная на сале с луком, были огурчики, прихваченные от бабок в деревне, домашний хлеб, оттуда же, тамбовские моченые яблочки в банке. Девочки налили себе коньячка.

— Тебе налить, Проша? — спросила участливо Яна.

— Да, но только вот из этой милой бутылочки.

Девушки и Проша выпили, налили и еще раз выпили. Девушек, с усталости, повело. Прохору стало хорошо. Захотелось петь.

— Проша, кто же болен? — спросила пьяная Яна. — У кого понос?

— Так вы все знаете?

— Заметь, Проша, мы молчали.

— Я вам еще заплачу, только вы ничего не видели и ничего не знаете.

— У матросов нет вопросов, Проша. Особенно, если это стимулируется материально. Давайте выпьем!.. — сказала Аня.

Друзья выпили. Прохор закусил картошечкой с огурчиком.

— Проша, ты неважно выглядишь. Тебе надо к врачу, — сказала Яна.

— К какому, к такой матери, врачу? Вы хотите, чтобы я разорился?

— А что делать, Проша? Ну, попьешь, и дальше что? Надо же лечиться, Проша. Мы, к сожалению, не врачи, — продолжила уговаривать Яна.

— Как лечиться? В больницу я не могу. К нашим врачам не могу. Завтра же все будут знать о моей болезни, со мной перестанут здороваться, мой бизнес рухнет. Я стану нищим! — Прохор заплакал.

— И мы станем нищими? И ты нам не заплатишь? — спросила пьяная Аня и заплакала.

— Правда, мы станем нищенками? — спросила пьяная Яна и тоже заплакала.

— Я знаю, что надо делать, — сказала Аня, утерев слезы. — Тебе, Проша, надо поехать лечиться за границу.

— Ха-ха, — засмеялась пьяная Яна, — да его за границей знают лучше, чем у нас.

— Яна права, — сказал пьяный Прохор, — меня там знают, и не с лучшей стороны. Еще и арестуют. И я, со своей болезнью… попаду в их тюрьму. Тогда мне можно, сразу, в петлю!..

— Не надо никаких веревок, я знаю, что надо делать, — закричала пьяная Аня. — Надо поехать в маленький городок с маленьким отелем, в котором никто тебя, Проша, не будет знать. Моя бабка так делала.

— Когда это твоя бабка за границу-то ездила? Она на печке всегда лежала. Моя – да, ездила! — засмеялась пьяная Яна.

— Это твоя лежала, а моя, со своим бойфрендом, ездила, ездила… — закричала пьяная Аня.

— И моя ездила, ездила… Я ей на поездки денег давала, — тоже стала кричать Яна.

— И я, своей… давала, — крикнула Аня.

— Девочки, девочки, прекратите. Куда ездили ваши бабки? — спросил Прохор.

— В Баден-Баден! — сказала Аня.

— И моя в Баден-Баден! — удивилась Яна.

— Решено — еду в Баден-Баден! — сказал Прохор. — Только проблема — я языков не знаю.

— А мы на что? — захохотали девушки.

— Вы согласны поехать со мной? — обрадовался Прохор.

— Конечно! Ты же наш денежный мешок, — ответили девушки.

— Хорошо. Звоните своим бабкам, узнавайте, в каком отеле они жили.

— Есть, генерал! — Аня приставила ладонь ко лбу. — Давай, подруга, звонить…

Через полчаса был составлен план. Решено было лететь в Штутгарт простым самолетом, чтобы не привлекать внимания, но, правда, бизнес-классом, иначе Прохору некуда будет девать ноги. Ну, а дальше, все просто — главное, инкогнито. Прохор поедет под другой фамилией, чтобы уж стопроцентно... По этому поводу выпили, потом еще, и все упали спать, не раздеваясь, в одну большую кровать хозяина дома…

 

Отто Шварц болел. Ладно, если бы он был один дома, но эти дети. Отто кричал жене из-за двери туалета:

— Лизхен, отправь детей на улицу или к бабке.

— С чего бы это? — кричала в ответ Лизхен. — Сегодня не ее день кормить наших детей. Что с тобой? Выходи! Дети хотят в туалет.

— Не могу. У меня что-то с животом. Я что-то съел.

— Вы, в канцелярии канцлера, всегда жрете всякую дрянь. На нее посмотришь и сразу понимаешь, что она ест что-то не наше, не немецкое. Ее, наверное, этот французский карапуз чем-нибудь кормит. Лягушками. Ты, что — тоже лягушек ешь? Надо есть мясо с кровью и сырой фарш и будет прекрасный стул, а если еще пить пиво «Бауман», то никогда не будет никакого несварения желудка! А вы пьете эту ослиную мочу, которую французы называют вином? О, мой бог! Германия, куда ты катишься с этой единой Европой и евро? Где наша марка! Немецкая марка!

— Ой, как мне плохо! Лизхен, я сейчас умру!

— А-а, я, дура, догадалась — это тебя твоя потаскушка испанская отравила. Так тебе и надо! Подыхай!.. Дети собирайтесь, мы уходим из этого дома к вашей бабушке, пусть ваш отец подыхает здесь, один, от своего поноса!.. Слышишь, я не закрываю на ключ дверь, чтобы похоронная команда не сломала ее, когда ты умрешь и завоняешь!

Отто услышал, как хлопнула дверь.

— О, мой бог! Сейчас я умру! — и Отто заплакал. Он сидел на горшке и плакал, теряя драгоценную жидкость из своего организма… плакал, пока не раздался звонок мобильного телефона, который случайно, оказался в кармане рубашки. Хорошо не брюк… Тогда бы от прыганья вверх-вниз, он давно бы уже утонул. Звонила Изабелла. Она же думала, что он на работе.

— Милый Отто, — ворконула она, — мы сегодня с тобой встретимся? Я в вашем Берлине, нашла неплохой ресторан тайской кухни. Особенно хороши живыми черви и жучки! Восхитительно!..

Отто забился в судорогах на книтазе.

— Так что — мы идем? Я не слышу. Что у тебя там, в трубке, за звуки? Это все ваша хваленая немецкая аппаратура! Говно! — кричала Изабелла.

— Милая, мне плохо, я, кажется, умираю, — прошептал в трубку умирающий Отто.

— Что с тобой, Отто? Почему ты умираешь? Где ты? Тебя подстрелили террористы? Ах, бедный! Ты настоящий герой! Завтра все газеты будут писать о тебе. Как жаль, что я не с тобой, — еще громче закричала Изабелла.

— Это твое счастье, что ты не со мной. Я умираю, извини, от болезни, которая называется диарея.

— Так у тебя понос! — засмеялась Изабелла. — А я-то думала, что у тебя что-нибудь серьезное.

— Как ты можешь так говорить, если я умираю и единственное лекарство, которое я знаю, было выпито моим покойным папашей, когда его несло от баварских сосисок, которые, как потом оказалось, делали вьетнамцы из русских собак, там же в России, и привозили сюда. Ах, если бы сейчас, тот корень — я бы не умер.

— Ты имеешь в виду корень калгана на винном спирте? — хохотнула Изабелла.

— А ты откуда знаешь про это лекарство? — удивился Отто.

— Моя бабушка в молодости, во время войны с Франко, ездила в Советский Союз, к своему любимому русскому летчику, которого она спасла, когда его сбили над Мадридом. Тайно ездила — ей даже пришлось для этого вступить в коммунистическую партию. Он был женат. И из России она привезла этот замечательный рецепт и до конца жизни лечила моего деда, а потом и моего отца. Ей сейчас девяносто лет, а она еще имеет бойфренда. Наверное, ей помогает калган. Я сейчас же с ней созвонюсь.

Отто плакал от бессилия и продолжал терять драгоценную жидкость из своего организма. В горшок!..

— Отто, продержись несколько часов, она сейчас во Франции со своим новым бойфрендом. И где она их берет? Я еду за калганом!.. — кричала через несколько минут в телефон Изабелла. Отто думал, что прошла вечность.

— Быстрее, Изабелла. Только не опоздай! Иначе я умру!

— От любви ко мне, дорогой?..

Отто набрался храбрости и, сжавшись, чтобы не выдать себя непристойными звуками, позвонил русскому миллиардеру Прохору и попросил прощения, соврав, что у него больна любимая бабушка и он, к великому сожалению, не может заняться сейчас его делом.

— Может быть через неделю? — слезно спросил он, понимая, что его мечта о своем маленьком деле не осуществилась. И удивился, как легко этот русский миллиардер согласился и даже поблагодарил, что он, Отто, его предупредил, и попросил позвонить через неделю, и что он будет ждать его звонка. И как-то, очень быстро, не дослушав ответа, отключил телефон…

Через десять часов Изабелла стояла перед дверью туалета, в убогой панельной квартирке Отто Шварца, держа в руках сосуд с драгоценной жидкостью.

— Только, Отто, бабка настаивает его на виноградном спирте. Это градусов семьдесят, а русские пьют спирт девяносто шесть градусов, изготовленный из древесных опилок, не разбавляя и не закусывая. Они очень здоровые ребята. Так говорит бабка.

— О, мой бог! Да какая разница — давай быстрее. Поставь около двери и отойди, я стесняюсь.

— Нашел чего стесняться — поноса! Да у нас каждый испанец за честь считает, чтобы у него был понос. Что тебе приготовить дорогой?

Изабелла порылась в холодильнике, но ничего кроме сосисок не нашла. Около помойного ведра, стояла сетка с картошкой. Ну, что ж, картошка, так картошка и Изабелла взялась за нож.

Через пятнадцать минут из туалета вышел, шатаясь, худой и бледный, как облупившийся от старости потолок на кухне, Отто.

— Садись дорогой. Тебе надо поесть, — сказала Изабелла.

— Я не могу есть. Мне плохо.

— Брось, Отто, не ты первый и не ты последний, кто страдает от поноса. Выпей и закуси.

Отто выпил и закусил. Ему стало легче, в голове загудело.

— Отто, тебе надо к врачу, — сказала Изабелла.

— К какому врачу, Изабелла? Это же Германия. Как только на работе узнают, чем я болен, меня сразу выгонят из канцелярии канцлера. А это, прощай пособие и пенсия. Лучше мне умереть — хотя бы дети получат пособие по потере кормильца.

— О чем ты, Отто? Что бы из-за какого-то… поноса выгоняли с работы? Какое варварство!.. Каменный век!.. Инквизиция!.. И зачем мы, испанцы, вступили в Европейский союз, да еще и в зону евро? Теперь я понимаю, почему мы так плохо стали жить в Испании. Я не удивлюсь, если вы, немцы, начнете сжигать друг друга на кострах, живьем, при подозрении на понос! Надо об этом рассказать испанцам. Все дело в отношении к стулу!

— Ах, Изабелла, меня даже жена бросила и ушла, забрав детей, к своей матери, и все из-за поноса. Она боится заразиться.

— И правильно делает. Но что-то надо делать? Тебе надо идти в больницу.

— Никаких больниц. Пусть лучше я умру. Ах, если бы это случилось после того, как я помог русскому миллиардеру Прохору получить землю под завод? Он бы дал мне за посредничество, денег и я бы ушел из канцелярии канцлера, и занялся бы маленьким, но своим бизнесом. А сейчас, все пропало!

Отто заплакал — слезы капали в стакан со спасительной жидкостью.

— Ты можешь и не светиться, Отто. Моя мать, когда ей надо отдохнуть с очередным ухажером, всегда говорит, что она больна и уезжает в ваш городок Баден-Баден, в один и тот же маленький отель и там… лечится. А отец очень радуется ее отъезду и тоже лечится… от матери. И все довольны. Мне, кажется, и бабка в этом отеле отдыхает. Хочешь, я позвоню и узнаю адрес?

— Конечно, хочу. Но он, наверное, дорогой.

— Вряд ли. У моей матери, да и у бабки денег никогда не было. Ну что — звонить, узнавать?

— Да, позвони.

— Ты, пока, выпей и закуси этой идиотской закуской — картошкой. И что у вас, у немцев, за еда — сплошной холестерин!

Изабелла отошла в малюсенькую прихожую и что-то громко и долго стала кричать в телефонную трубку, при этом умудряясь жестикулировать обеими руками…

— Я все узнала. Бери отпуск, и поедем, — сказала она спокойным голосом, вернувшись на кухню.

— А на сколько дней?

— На неделю, а там видно будет. Выпей еще рюмочку и ложись спать. Ты уже клюешь носом в эту поганую еду — картошку. Ну, что это за еда! Завтра утром, я тебе позвоню.

— Зачем ты помогаешь мне, Изабелла?

— Я тебя люблю. Мне кажется, что в тебе что-то есть. А точнее — будет. Все, я пошла. — Изабелла, нисколько не боясь, поцеловала Отто в губы и ушла.

— А вот, жена в меня не верит, — сказал тихо ей вслед Отто. Потом налил горячительной жидкости, крепости которой он уже не чувствовал, выпил и держась за мебель и стены пошел в спальню, где не раздеваясь, упал на стонущую от старости кровать и заснул. Ему снилась вода. Водопад. К чему бы это?.. 

 

Ксюша, конечно, никуда не спешила. Она заехала в парочку ночных клубов, но был день и никого не было и не с кем было потрепаться о болезни Насти — все отсыпались после бурной ночи и набирались сил перед предстоящей. Даже телефоны были отключены. Ксюша выпила парочку рюмочек какого-то непереводимого ликера и поехала к Насте.

Она и не думала, что той так плохо. Настя ее даже не встретила — разговаривала через дверь туалетной комнаты, из-за которой раздавались охи, ахи и еще какие-то звуки.

— Что, подруга, так плохо? Может, это у тебя от коньяка? Перебрала вчера? — спрашивала Ксюша.

— Сучка, ты, Ксюша — отравила! Я сейчас помру, — и раздались какие-то звуки.

— Такие как ты, Настя, от поноса не помирают! Брось! Тебе налить? Выходи.

— Я не могу. Поставь рюмку перед дверью — я возьму.

— Ни хрена себе! Вот это метод. Все, с сегодняшнего дня, всех вас, сук красивых, поить водой буду!.. Сейчас, подам.

Ксюша налила полный стакан коричневой, пахнущей спиртом, жидкости и поставила перед дверью туалетной комнаты.

— Бери! — крикнула.

Через минуту дверь приоткрылась, вылезла тонкая, белая рука, пошарила туда-сюда, схватила стакан и скрылась за дверью.

— Огурец подать? — хихикнула Ксюша.

Через пять минут из туалетной комнаты вышла, пошатываясь, завернутая в халат, бледная Настя. Прошла и плюхнулась на стул в столовой.

— Ух! Картошки хочется! — сказала она.

— Вот, это да! Настя и картошка? Значит, жить будешь. Где у тебя картошка? Ты думаешь, я не умею готовить картошку? Да, когда папа был простым профессором университета, мы только на картошке и жили… Ты, подруга, сильно-то на стакан не налегай. Сейчас я быстро картошечки приготовлю.

Ксения, очень ловко и очень быстро, не вынимая сигаретку изо рта, почистила картошку и, побросав ее на сковородку, стала жарить, часто переворачивая, чтобы не пригорела.  Картошка была приготовлена молниеносно. И какая картошка — пальчики откусишь. Что значит белорусская кровь!..

Дочери Насти в доме не было, она была в деревне у бабушки.

— Ну, подруга, давай полечимся, — сказала Ксюша, поднимая свой стакан с коньяком.

Девушки выпили. Настя от спирта поперхнулась и стала шарить рукой по столу — искать, чем бы запить.

— Дура, Настя! Вспомни профессора Преображенского, — сказала Ксюша. — Закусывай горячим. Ешь картошечку. Ну и маринованный огурчик подойдет. И никаких запиваний! Сейчас еще по одной и будет тебе полный кайф. Я на батьку насмотрелась — только после третьей  лучше становилось.

Ксюша налила. Девушки выпили. Настя выпила уже легко, без икоты.

— Ты, Ксюха, за что меня так? — спросила Настя. — Что я тебе такого сделала? Я же могла и умереть.

— А за все хорошее. Чтобы знала, что со мной лучше не тягаться. А такие сучки, как ты, не умирают. Не надейся. Но, правда, переборщила! Но думаю, надо тебе идти к доктору.

— Какому доктору? Чтобы он мою ж… смотрел, втихаря фотографировал, а потом выложил снимки в интернете или продал? Это же не снимки на пляже. Вот будет фотосессия! Моей карьере конец.

— Ни хрен и карьера. Пойдешь ко мне в «Дом-2». Там мужики не очень разборчивые, а какие здоровые — ты видела?

— Нет, не хочу. Хочу замуж за нормального мужика.

— За нормального, все бабы хотят, да где их взять? Ты же за границей была — могла бы прихватить там какого-нибудь миллионера.

— Брось, Ксюха, они там все такие жмоты, что быстрее за ихнего миллионера сама заплатишь, чем он за тебя. Они, нашим простеньким рублевым миллионерам и в подметки не годятся. Ой, что-то мне плохо, — Настя вскочила и побежала в туалетную комнату.

— Нормальная реакция! — крикнула ей вслед Ксения. — У моего бати после третьей, тоже такая реакция была. Это значит, усваивается. Ты там сильно не засиживайся. Сделаешь дело и выходи. Продолжим лечиться.

Через десять минут Настя, несколько посвежевшая, вновь сидела за столом.

— И за что ты меня, Ксюшка, ненавидишь? Ну что я тебе плохого сделала? — вновь спросила Настя.

— Завела пластинку. Это я тебе за всех российских баб отомстила. Еврейка, ты, гадкая.

— Я — еврейка? Ты, что, с дуба упала?

— А кто ты? Нос длинный, глаза навыкат, нижняя губа больше верхней, волосы на затылке стянуты в узел. Ты спроси у любого прохожего: «Кто это?» И он ответит: «Еврейка. Училка!»

— Ты, где видела учителей — евреек?

— Ты — первая!

— Если уж правду, то это ты, Ксюшка — чистокровная еврейка. Иди, взгляни на себя в зеркало: плоскогрудая, зубы плохие, дикции никакой, волос нет, ноги… жуть, вся в прыщах, да еще и куришь и матом ругаешься. Ты, да твоя подружка Тина, тетка с татуировкой на руке — фу, какая гадость. Она, как и ты, никому рот открыть не дает, да вам обеим место в Госдуме, вот вы-то, обе, чистокровные еврейки!

— Какая я еврейка, я чистокровная белоруска… по папе!

— А по маме?

— Не знаю… А Тина — грузинка. Может быть.

— Вот то-то — может быть! Давай выпьем?..

— Давай! Тебе, точно, лечиться надо, пересидела ты там, — Ксения махнула рукой куда-то вдаль, на вход в столовую…

— А что делать-то? А вдруг помру? К кому обратиться-то? Ксюша, ты же всех знаешь!.. А как же мой театр, мои концерты? — заголосила Настя.

— Какой еще твой театр, какие твои концерты? — удивилась Ксения.

— А, да ты же ни хрена не понимаешь в искусстве, в театре, в культуре. Для тебя все это «Дом», под следующим номером. А как красиво звучит: «Театр начинается с вешалки…»

— Брось! Все театры начинаются с буфета и заканчиваются буфетом. Мне нравится не сам этот скучный театр, с его глупым восклицанием играющей молодуху старой дуры: «Ах, сестра…» а  подготовка к походу в театр. С утра начинается суета, как перед Новым годом — надо разыскать где-то завалявшуюся плоскую фляжку, сбегать в магазин за докторской колбаской, огурчиками и, конечно, коньячком; в театре коньяк паленый и очень дорогой. Потом надо нарезать на кухне бутербродиков с колбаской, сверху положить огурчики. Можно добавить парочку со шпротами. Стаканчики, лучше пластмассовые, взять с собой, чтобы магнит не засек при входе. Все это надежно завернуть и спрятать, чтобы запах не учуяли. У этих, которые на входе стоят, знаешь какой нюх — как у собак. Там мужиков из алкоголиков набирают — они за версту алкоголь с закуской чувствуют. И идешь в театр, как на праздник — заранее, за час. Проходишь, располагаешься за столиком и начинаешь под свой коньячок и свою закусочку рассматривать приходящий народ. Какие люди, какие типажи, какие актеры — вот где театр!.. Ну, а в первый антракт приходится уже пить театральное пойло — свое-то закончилось, и потом, все — домой, добавлять. А ты говоришь, что я театр не знаю. Еще как знаю — изнутри! Давай выпьем!

— Ты не отвлекайся. Что делать-то? Вдруг помру!

— Ты знаешь, у меня бабка со своим бойфрендом все время, чтобы поправить свое здоровье, ездит в Баден-Баден. Останавливается в каком-то маленьком отеле, приезжает через недельку, такая довольная Давай, я узнаю адрес и поезжай?

— Одна? Не поеду. Поедем со мной, Ксюша?

— А чего? Я не против — хотя бы развеемся. Там же казино знаменитое. Поехали. Давай, обмоем начало нашего совместного предприятия. Правда, я думаю, нам надо селиться под вымышленными именами. Во всяком случае, мне.

— Почему тебе? Там, в Европе, меня, а не тебя знают.

— Думаешь? Хорошо, не будем имена менять.

Девушки еще выпили. На этот раз Настя от спирта даже не поморщилась. Ее повело. Она решила показать свою красивую фигуру Ксюше и стала негнущимися пальцами развязывать узел на халате.

— Сейчас, ты увидишь лучшую фигуру в мире! — закричала она.

Халат не развязывался, только одна половинка силиконовой груди выпала из разреза. Хороший хирург делал — не халтурщик!

— Сейчас, ударю! — сказала Ксения и замахнулась сковородкой. Остатки картошки упали на пол.

— Ударь! — сказала пьяная Настя. — Меня, конечно, били. Но никто еще не бил сковородкой.

Настя решила поднять высоко ногу, поскользнулась на картошке, упала на пол… и захрапела… во сне.

— Ты, что — дылда? — крикнула Ксения. — Как же я тебя дотащу до кровати?

И Ксюша стала кантовать длинное, безжизненное, храпящее тело Насти. Докатила до дивана, стоявшего здесь же в столовой. Затащила длинные-длинные ноги на диван, а голову с телом поднять оказалось значительно легче — они оказались короче ног. Заботливо подложила подушку под голову Насти и накрыла пледом.

— Вот же сучка, ты, Настя! — сказала Ксения. — Пьешь, как лошадь!

Налила в стакан коньяка и пошла в гостиную, разговаривать по телефону со своей продвинутой бабкой. Потом, переговорив, завалилась спать на широченную кровать хозяйки дома.

 

Рому, с его океанского корабля, вызвал к себе в Москву, в Белый дом, русский канцлер и вставил ему такой «пистон», и даже не за то, что тот не смог выиграть у злейшего врага канцлера — Бори Березы, а за то, что такого наговорил на суде о российской власти и о нем, канцлере, в частности, что хоть уши затыкай. Канцлер же думал, что никто в мире не знает о его проделках — все же было списано на покойного БН. А тут на тебе — мировой скандал!

Канцлер, по привычке, глядел из-под лобья и выговаривал тихим, вкрадчивым голосом, от которого, к кому он обращался, мороз кожу на спине сворачивал в трубочку и руки тряслись и синели.

— Ты, Рома, совсем голову потерял со своей Катькой? — говорил тихо канцлер. — Ты чего такого наплел, да еще на меня? Думаешь, Англия далеко, до наших ушей не долетит? Это я интернетом не интересуюсь, но кайзер-то из него не вылезает, вот все и рассказал за ланчем. У тебя, Рома, с головой все в порядке? Ваши общие друзья с Березой, Мишка с Платошей, недалеко от твоей Чукотки сидят, рукавички шьют. Туда же захотел? Дурак, ты, Рома! В общем, так: бросай-ка свой корабль и поезжай в свой восточный, северный, национальный округ. Давно, наверное, там не был? А, между прочим, на дворе июль, у тебя там отопительный сезон начинается, а угля, как всегда кот наплакал — не завезли, а денежки разворовали. Поезжай, спасай и уже за свои, кровные. Хватит из казны-то тащить. Хоть одно доброе дело сделай…

Рома приказал яхту из Англии гнать на всех парах на Чукотку, а сам, сев на свой самолет, и закрывшись в туалете на весь полет, полетел в Анадырь, спасать местное население от неминуемой гибели во время зимних холодов. Нет, конечно, они, граждане Чукотки, не замерзнут — вспомнят дедовские способы выживания с буржуйкой или в ярангах, но разнежились они при новом Начальнике Чукотки — Роме, стали жить в домах со всеми удобствами, купаться в горячей воде, пользоваться отоплением и электричеством. И все это за счет одного подоходного налога с зарплаты губернатора Ромы. Зачем же им теперь, милая сердцу тундра с оленями и жизнь в необустроенном чуме? Приезжай Рома спасай!

Во все бы регионы России таких Ром — и бюджет государственный не надо бы было тратить на народ — воруй, никто ничего не скажет! Впрочем, и так никто не говорит.

Пока Рома, не спеша, с остановками, добирался до Чукотки — погоды, однако не было, — его яхта на крейсерской скорости, которой позавидовал бы любой чайный клипер, обогнула полшарика и пришвартовалась на пустынном рейде столицы Чукотки — Анадыря. Кораблей с углем на рейде не было.

Рома быстро перебрался на свой пароход и закрылся в туалете.

«Что-то надо делать? — думал со страхом Рома. — Так и помереть недолго. И что? Кому достанутся мои миллиарды? Сучке и предательнице Катьке? Нет, нет и нет! Надо, что-то делать? Калган бы, как в молодости достать? Надо звать шаманку Зою, она, единственная, кто сможет помочь».

На корабль привезли шаманку Зою, которая знала все шаманские заклинания и наговоры. Шаманка поплясала, потанцевала, покружилась около костра, который развели на железной палубе, а потом остановилась, завыла, как собака на луну и строго сказала: «Позолоти ручку, голубь! — и, получив пачку зеленых бумажек, — других она не признавала, так как содержала родственников, живущих через Берингов пролив, в Америке, на бывшей российской Аляске; после, закатила к небу голубые глаза и прошептала:

— Тебе, голубь, надо попить великий корень — калган называется, настоянный на чистом спирту. Я тебе его принесла. Золото, а не лекарство!

Рома правильно понял последние слова и протянул шаманке еще зеленых бумажек. Шаманка, она же знахарь по совместительству, достала бутылку с коричневой жидкостью, опять поплясала, повыла и сказала:

— Будешь принимать по полстакана десять раз в день. Через три дня будем думать, что с тобой дальше делать. Я так понимаю, к врачам ты идти не хочешь? Жо… свою показывать, однако. На весь свет журналюги поганые, с врачами подлыми, тебя ославят. Можешь не отвечать — мне все духи рассказали. Принимай лекарство, я приду через три дня. Скажи своим, пусть меня на моторке на тот берег перевезут… Да не на наш — на американский. Надо мне родственников повидать, да в казино сходить. Наши-то все кайзер закрыл. А зачем? Чем мешали? Не автоматы же однорукие — старухи со стариками не придут, да и казне был доход. Теперь вот, зимнее время остановил, и стала вся наша северная темная страна еще темнее. Ладно, у нас здесь полярная ночь, а у них в Москве? Спотыкаются, наверное, по утрам в темноте-то. Как-то все не так в нашем государстве стало. Одна надежда на канцлера.

И шаманка отправилась поиграть в казино в Америку. У нее там был бойфренд! А она все о родственниках… — это так, для маскировки.

Через три дня беспрерывного приема жгучего лекарства, Роме стало немного лучше, но он понимал, хоть и был все время пьян, что надо менять курс лечения, и с нетерпением ждал шаманку. Шаманка задержалась еще на два дня — уж больно любвеобильным был до ее денег американский бойфренд — пока все деньги из нее не вытянул и не проиграл в казино, не успокоился. Шаманка приехала похудевшая, нищая и большим фингалом под глазом.

— Ну, что соколик — лучше?.. — спросила она Рому. — Я знала, чем тебе помочь. Вот, что я тебе скажу… но, вначале, позолоти ручку, поистратилась я, — получив свое, продолжила: — Я несколько лет назад ездила в городок такой немецкий, Баден-Баден называется, жила там, в отеле маленьком. Там в этом городке казино хорошее. Вот тебе надо ехать туда, там тебя вылечат, и никто там тебя не узнает.

— Ошибаешься, Зоя! Меня в Европе каждая бездомная собака знает. Во всех газетах я на первой полосе, как на доске почета у нас. Да и как я поеду, если мне канцлер приказал здесь сидеть. Еще и пригрозил — в случае ослушания утопить в море вместе с яхтой.

— Ты, что — дурак? Канцлер-то, сам, что ли сюда приедет, тебя проверять? Нет же! А его топтуны — они же на берегу тебя пасут. Переодевайся в нашу чукотскую одежду, бери свои банковские карточки, книжки чековые, деньги наличные. Там, в этом Бадене, казино есть, не все же время болеть будешь — дай бог, вылечат. Паспорт заграничный я тебе привезла, на имя Джона Сильвера, американца, у своего хромого друга на Аляске свистнула. Он ему, вроде как, и ни к чему. В Америке паспорта не нужны. У него для этого водительские права и страховой полис есть. Оленья упряжка за углом здания порта стоит, садись и в путь. До Магадана доедешь, а там тебя в такой-то одежде никто не узнает. Еду, спички, котелок и бутылку спирта я тебе в упряжку положила. Котелок с кружкой не бросай — он тебе в неметчине, однако, пригодится — уж поверь мне, я знаю, когда там проигралась в пух и прах. Упряжку отдашь начальнику Магаданского аэровокзала — вот телефон. Да, вот тебе адрес гостиницы в Баден-Бадене. Номер я тебе забронировала. По поводу врача договорилась. Лети голубь!.. Ручку не забудь позолотить.

— Мне ж там, переводчик нужен. Я же в языках ни в зуб ногой!

— Какой, еще переводчик? Это же самый русский город в Германии, более русский, чем любой город в России… Поезжай!..

Рома даму в малице озолотил. Голова, однако!.. Вот бы ее губернатором, однако!

Шаманка опять попросила ее отправить на «тот» берег и через пять дней забрать…

 

Вила Бориса Березы была, похожа на старинный замок. Она и была когда-то, во времена Ричарда Львиное Сердце, замком рыцарей. Но времена сменились и старая, добрая Англия обнищала настолько, что потомственные лорды и пэры стали продавать свои родовые замки, торговать должностями и принимать в различные фиктивные рыцарские клубы любого гражданина мира, лишь бы он был кредитоспособен. Боря был настолько способен, что просто купил замок, без всяких глупых рыцарских регалий. Он вложил деньги в английскую собственность, а значит, получил вид на жительство в Великобритании. Это, конечно, не спасало его от лап КГБ, но позволяло, спрятавшись за толстыми старыми стенами замка, худо-бедно, но жить. И как ни хотела достать его российская тетка с завязанными глазами, мечом и весами, все было бесполезно — английская Фемида была сильнее русской. 

Боря страдал и думал: «Вот бы сейчас, как в молодости, найти ту бабку, с этим, как его, лекарством — калганом, точно! Да где же его возьмешь в этой долбанной Англии. В Россию, что ли позвонить? Нет, нельзя! Засекут. Еще ракету пустят, как в Дудаева».

Боря страдал. И вспомнил, что у него есть телефон одного летчика из знаменитой эскадрильи «Нормандия». Летчик  воевал в мировую войну на стороне России и должен был знать такое знаменитое во время войны лекарство.

Боря набрал номер телефона. Француз ответил бодрым голосом.

— Жан! — очень громко крикнул Боря. Знал, что летчик совсем глухой. — Ты же воевал в России и, наверное, должен знать одно русское лекарство… запамятовал, сейчас вспомню, как называется…

— А чего вспоминать, Борис. В России одно лекарство от всех болезней — калган.

— Точно!

— Только сейчас в России нет спирта в продаже, только водка, а жаль. Поэтому я сам настаиваю его на виноградном спирте. Нормально получается. Мне сейчас девяносто, а я еще о-о-о! Могу! Тебе нужен калган? Проблемы с девочками? Или… что, плохо с животом?

— Да, Жан, плохо. И мне нужно это лекарство.

— Так приезжай, я тебе его дам.

— Ты же знаешь, я не могу уехать с острова — меня сразу арестуют.

— А-а, вспомнил — эти твои проблемы с русским канцлером. Мне правнучка рассказывала. Ты с кем-то здорово ругался в своем Лондоне, и вы оба много лишнего наболтали. Осторожнее надо с властями. А тем более с русскими. Мы, когда отвоевались, были приглашены на обед к мистеру Сталину, но сообразили, что это значит и отказались. Я думаю, если бы согласились, нас бы сейчас не было — расстреляли! Я староват Борис, чтобы добираться до Англии. Приезжай. Я тебя жду.

Борис все внимательно и тщательно взвесил и просчитал. Он понимал, что каждый его шаг отслеживается в далекой России. «А, может, это они меня и отравили? А если это полоний? Все, тогда меня не спасет никакой калган. Или, наоборот, спасет только калган?»

Решение было принято.

Темной дождливой ночью, Борис, по подземному переходу, перебрался за ограду замка. В свете молний он увидел несколько неподвижных человеческих фигур, мокнущих в брезентовых советских плащ-палатках.

«Хорошо, что я нашел этот подземный ход», — радостно подумал Борис.

На спрятанной резиновой лодке, тихо, по каналу, потом по маленькой  речке, он ушел от возможной погони. Переодевшись простым англичанином, наклеив усы и одев очки, он без труда устроился на работу, на рыбацкую лодку и добрался до французского Давиля, где сбежал с корабля…

Через два дня мучений, он был в маленьком сельском доме знаменитого летчика. Летчик знал Борю еще с тех времен, когда тот, при покойном кайзере БН, занимал очень ответственную и очень большую должность в российской власти. Вот Боря тогда воровал! Вместе с Ромой! Тогда же он помог Жану, как Герою Советского Союза, получить советскую пенсию, которая помогла, прозябавшему в нищете летчику, выжить. А добро Жан помнил! Хоть и был страшно стар... Спасал калган!

Борис появился тихо, постучав ночью условным стуком в окно. Первым делом он выпросил и выпил хорошую порцию настойки калгана на виноградном спирте. Выдохнув, и расслабившись, он рассказал хозяину дома о своих проблемах. Жан внимательно слушал, время от времени, падая со своего старого кресла и засыпая.

— Сейчас, самая большая проблема для меня — это добраться обратно на остров.

— Я думаю, что это будет неправильно с твоей стороны. Надо, как в воздушном бою — обмануть противника и зайти ему в хвост, а для этого лучший маневр — петля. (Боря вздрогнул.) Если ты, сейчас поедешь домой в Англию, то точно попадешься. Да и тебе надо, все равно, пролечится у докторов. А значит, тебе надо и спрятаться, и пролечится. В прошлом году я завел себе еще одну подружку и чтобы замаскировать новые отношения от пятой жены, сказал, что мне надо полечиться. Я поехал в маленький немецкий городок Баден-Баден и лечился, а, точнее, отдыхал со своей новой пассией, в чудном малюсеньком отеле в центре города. Предлагаю тебе поехать в Баден. Я тебе адрес дам и от своего имени забронирую тебе номер. Жене не звони. Тебя засекут.

— Я ее предупредил, чтобы она мне не звонила. И взял  другой телефон, зарегистрированный на чужое имя. Но, как мне добраться до Бадена? Меня же поймают и повесят на первом же столбу. Да и совать голову в любимую для русского канцлера Германию, бр-р, страшно! 

— Конечно, если ты выйдешь от меня днем, то это вполне возможно, тем более в этой одежде. Но я тебе предлагаю другой план. У меня, неоднократно, останавливался монах из знаменитой церкви в Фонтенбло. Он здесь переодевался, чтобы спокойно ехать в Монте-Карло, погулять с девушками и поиграть в казино. К сожалению, одна дама его так залюбила, что он, прямо на ней и умер. Как говорил великий Наполеон в романе вашего гениального Льва Толстого: «Какая прекрасная смерть!»  Вот я тебе и предлагаю переодеться в его рясу и под видом монаха идти в Баден-Баден. Одна трудность — надо идти пешком и босиком! Тогда тебя никто не раскроет…

Полечившись еще день у гостеприимного хозяина, Борис покинул домик Героя Советского Союза, знаменитого французского летчика Жана…

                                       

                                      III

Интересно, но первым до Штутгарта добрался Прохор. Свой личный, реактивный самолёт он оставил в Москве, и чтобы его никто не узнал, летел простым, чартерным рейсом на отличном отечественном самолете «Ту-134», которому всего-то было сорок лет. Совсем, как новенький! В самолете все время куда-то пропадал свет, он «падал в ямы», с потолка что-то капало, кресла были такими старыми и продавленными, что нижняя часть тела пассажиров почти доставала пола. Но самолет летел! Да здравствует, советско-российская гражданская авиация!

Хорошо, что билеты были в бизнес-класс, который отличался от остального салона тем, что был отгорожен ситцевой в цветочках занавеской, и расстояние между креслами было  чуть шире, чем в основном салоне. И, конечно, бесподобным сервисом. Впрочем, Прохору все равно было мало места — ноги его торчали в проходе и мешали двум молоденьким симпатичным  стюардессам работать. Но было и удобство — около кабины пилотов был отдельный туалет и Прохор, время от времени скрывался в нем на несколько минут.

Аня с Яной, забросив сумки на свободные места, быстренько «построили» стюардесс, потребовав коньяка и закусок. Прохору же наливали его пойло, когда стюардессы со своими громыхающими, как несмазанные телеги, каталками уезжали в другую часть самолета. Был не сезон распродаж, не Рождество, не Пасха и еще какой-нибудь капиталистический праздник — в самолете было полно свободных мест. Все пассажиры кучковались меж собой и доставали прихваченные из дома бутерброды колбасой и сыром, яйца, зеленый лук, а кое-кто и чеснок, малосольные огурчики, домашней засолки помидоры, редиску. Появился и главный продукт — водочка, чача, самогон. В салоне стоял невообразимый запах русского питейного заведения. Стюардессы махнули рукой на пассажиров, и ушли смотреть, как интеллигентно распивают коньяк пассажиры бизнес-класса.

Летели налегке — сумки, документы.

— Ты, Проша, все-таки больной, потому отдай нам документы и деньги, а то воры тебя в аэропорту сразу вычислят и обчистят, ты же большой и даже не заметишь. Мы и вещи твои понесем. Ты такой слабенький, — сказала, опрокинув стаканчик, Аня.

Стюардессы, во время одной из отлучек Прохора в туалет, спросили у Ани с Яной:

— Это кто? Знаменитый? Он с нами в первый раз летит.

— Девчонки, вы его не трогайте — это знаменитый баскетболист. Тайсон, из Америки.

— А чего тогда, так хорошо говорит по-русски? И вроде Тайсон-то боксер и негр, мы его видели по телеку, он какому-то другому негру ухо откусил и еще он насилует женщин. Это он?

— Нет, это его белый брат, — сказала Яна. — Баскетболист. У них одна мама – негритянка, но разные папы. У того — негр, а у нашего — белый.

— Да вы что?! — вскликнули стюардессы. — Ой, бедненький! А чего он так часто в туалет-то бегает?

— Так, русская еда: икра, балыки, расстегайчики, борщи, ну и водка. У них же в Америке, кроме гамбургеров и пепси-колы, ничего нет. Вот желудок и прихватило, — серьезно сказала Яна. Она сама верила в то, что говорила.

— А это не заразно?

— Что заразно — водка с икрой? Ну, вы, девки, даете.

— Так нам-то не часто доводится такую еду видеть.

— Давайте лучше знакомиться. Нас зовут Яна и Аня, а вас?

— Маша и Даша, — ответили стюардессы.

— Вы такие симпатичные девчонки — бросайте свою греб… работу и приходите к нам в клуб «Лимита», что на Пресне, — сказала Аня. — Поляна за нами. Спросите Аню с Яной. Нас там все знают. Сможете даже, вокруг шеста покрутится и мужиков снять.

— Здорово! А Тайсон? — спросила стюардесса Маша.

— Не, его не очень знают. Он еще в России недавно. Не обвыкся, — сказала Яна.

— А сейчас, вы куда?

— В Баден, на воды и в казино. Тайсон лечиться, а мы играть!..

— Счастливые! — воскликнули стюардессы.

— Может, вы с нами за компанию по рюмочке? — спросила Аня.

— Нам нельзя, мы на работе… ну если только по одной, — сказали стюардессы.

Миловидные девушки-стюардессы, между приемами рюмочек, успевали бегать в эконом-класс, посмотреть, чтобы никто не курил. Их же не предупредили, чтобы держали язык за зубами о пассажирах бизнес-класса…

И потянулся народ. «А можно, товарищ Тайсон, взять у вас автограф?» —  спрашивали и протягивали авиабилеты, календари, газеты, журналы, что, всегда, имеется в спинках передних кресел… «А, можно, товарищ Тайсон, с вами сфотографироваться?» — потянулись тонкие и толстые тети, мужики, интеллигенты в очках, челноки в свитерах, рабочие и колхозницы...

— Хватит, хватит! Товарищ Тайсон не железный, — закричали Яна с Аней. — Он устал. Девчонки, — обратились к стюардессам, – закрывайте лавочку! Ни выпить, ни закусить.

Одна из стюардесс взяла микрофон и громко сказала:

— Товарищи пассажиры, товарищ Тайсон устал. Он отдыхает, и мы просим его не беспокоить, не кричать и громко не разговаривать.

В эконом-салоне все немножко пошумели, а потом занялись своим прямым пассажирским делом — стали пить!..

Два часа пролетели, Прохор спал в кресле в последнем ряду…

— А Тайсон — он женат? — спросила стюардесса Маша.

— Смотри, Анька, Машка-то глаз на Про… Тайсона положила. Скажу честно — холостой. Бери! Дарю! — засмеялась пьяненькая Яна.

— Ой, спасибо! А как к нему подойти? — спросила, покраснев, Маша.

— Ты, что — дура? Подойти? В постель надо сразу прыгать и очень, очень стараться, — уже засмеялась пьяненькая Аня.

— Я не умею «очень, очень». Я вообще не умею, — сказала симпатичная Маша и вся покраснела.

— Вот это да! А говорят, что вы со всем экипажем спите, поочередно. Для того и летаете, — удивилась Яна.

— Глупости все это. Конечно, может кто-нибудь и спит, но с командиром, а мы нет, — ответила Маша.

— Фильм «Экипаж», да и только! Давайте выпьем за честную любовь, — вскликнула Аня.

— Где же ее найти? Если только ваш Тайсон, — сказала покрасневшая Маша.

— Не, точно, Машка втюрилась. Обратно полетим — тащи его вон в тот ваш закуток и договаривайся. Мы не против! Да Яна?

— Правда, Аня, не против! Давайте, девчонки, выпьем…

Из кабины вышел командир самолета — седой, в фуражке с кокардой.

— О, празднуете! — сказал он. — Это очень хорошо. А куда летите?

— В Германию! — ответили ему Аня с Яной.

— Здорово! Маша, а мы куда летим? — спросил командир.

— В Германию, товарищ командир, — ответила Маша.

— Да? Вот видите, мы тоже летим в Германию.

— А может, товарищ командир, с нами чуть-чуть? — спросила Аня.

— Мне нельзя. Я за рулем. Ну, если только чуть-чуть. Давайте выпьем за нашу великую страну — за Советский Союз! — сказал командир.

— Так вроде, товарищ командир, Союз-то, того — умер давно? — удивилась Яна.

— Что вы говорите? Это правда, Маша? — спроси командир.

Маша показала девушкам кулак и сказала:

— Да, вроде нет, живой… еще.

— Ну, тогда выпьем, по полной и до дна, — сказал торжественно командир и опрокинул стаканчик в рот — фуражка свалилась с головы назад.

И все выпили. Прохор спал.

— А вы куда летите? — спросил командир, вновь напяливая фуражку.

— Мы в Германию?

— Маша, а мы куда?

— В Германию.

— Вот видите, нам по пути. Надо это дело обмыть.

Через час командир стал падать в проход между рядами кресел. Вызванный второй пилот, с помощью стюардесс, затащил командира в кабину.

За пилотской дверью слышно было, как с глухим звуком на пол упало тело. И раздалось: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» И все стихло. Только шум двигателей мешал говорить.

— У вас командир-то того? — сказала Аня. — Хотя видно, что мужик хороший.

— Он нормальный мужик. Бывает, конечно, но мы уже привыкли… — ответила стюардесса Даша.

Больше никто не мешал милой беседе девушек.

Через час из динамиков раздался бодрый голос командира: «Говорит командир корабля, летчик первого класса… Наш самолет приступил к снижению. Прошу всех занять свои места и пристегнуть ремни…»

Еще через несколько минут самолет стукнулся колесами о бетон полосы — казалось развалится, но ничего выдержал старичок — еще полетает.

— Прохор, Прохор, просыпайся, прилетели! — трясли Прохора Яна с Аней.

— А разве он Прохор? — спросила стюардесса Маша.

— Это мы его так зовем на русский лад. Ему так нравиться, — сказала Яна.

— А! Счастливые!

— Мне надо в туалет! — заявил полусонный Прохор.

— На, держи свой паспорт и билет. Мы ждем тебя на выходе, — сказала Аня.

Прохор закрылся в кабинке. Конечно, не положено на летном-то поле. Но это же Тайсон!

Когда Прохор вышел, уже и пилоты спустились по трапу. Командир, трезвый, обернулся, увидел длинного пассажира, склонившегося в выходе из самолета и, чуть не упав от удивления, вскликнул:

— Это что за светопреставление? Откуда он?

— Из туалета. Это знаменитый баскетболист Тайсон, — сказала стюардесса Маша.

— Да? А я думал он негр и боксер.

— Это его брат.

— Надо же, еще  и белый.

— У них папы разные.

— А-а. Ну ладно, пусть побыстрее уходит с борта.

Премиленькая стюардесса Маша, придержала Прохора за локоть.

— А можно, товарищ Тайсон, взять у вас автограф? — и протянула бортовой журнал и ручку. Прохор расписался и обратил внимание, что девушка-то очень даже миленькая.

— А вас как зовут? — спросил он.

— Маша, — зарделась от удовольствия Маша. — Хотите, я вас провожу до вокзала?

— Конечно, хочу, Маша — обрадовался Прохор.

Маша взяла пьяного Прохора под руку и, склонив голову к его руке, — до плеча она не доставала, тихо пошла с ним к зданию вокзала.

— Маша, а как мне вас найти? — спросил Прохор.

— Товарищ Тайсон, мы летаем два раза в день этим чартером. А хотите, я вам свой адрес дам.

— Лучше, скажите телефон, — Прохор порылся в карманах. — Наверное, свой в сумку положил, чтобы не мешал. Давайте адрес.

— А, можно, ваш телефон? — смутилась Маша.

— Конечно, — Прохор продиктовал. Память на цифры у него была прекрасная — миллиарды-то в голове держать, — звоните. Меня зовут Прохор. Я буду ждать вашего звонка, Маша.

— А девочки сказали, что вы баскетболист Тайсон.

— Это они шутили. Меня зовут Прохор и я не баскетболист. И очень хочу, чтобы вы мне позвонили, и, если позволите, чтобы я мог вам позвонить.

Молодые люди пожали друг другу руки, и Прохор скрылся за стеклянной дверью терминала прилета… 

Прохор без особого труда прошел паспортный контроль, где, увидев его рост, толстый мужичок в форме и фуражке, которая чуть не упала, когда он задирал голову, сказал: «Баскет! — и для большей убедительности показал жестом, что он бросает мяч в баскетбольную корзину. Улыбаясь, продолжил: — Джордан, иес? Джордан!» И, поставив печать, протянул Прохору паспорт, весело помахав над своей головой рукой…

Прохор стоял на привокзальной площади и не знал, что делать дальше. Ни Ани, ни Яны не было. Не было вещей и телефона, не было денег! Ничего не было. И языка не было…

Прохор простоял час, простоял два — девушки не появлялись. Он понял, что пропал!.. Он же не знал, что пьяненькие Аня с Яной встретились на выходе со своими знакомыми московскими друзьями, — те кого-то встречали, были пьяны настолько, что не помнили, кого встречали, и под веселый смех все вместе пошли попить пивка. А, у нас, у русских, где пиво там… в общем Аня с Яной загуляли. Они не боялись за себя — паспорта и деньги, и не малые, у них были, куда ехать — в Баден, они знали. Только адрес не знали. Так адрес есть у Прохора — в паспорте листочек лежит. Решили, что пусть пока Прохор милуется со своими стюардессами и обнимается с унитазом. Надоел! Хочется веселья!.. Через полчасика позвоним Прохору и поедем в Баден.

Прохор стоял на привокзальной площади и не понимал, что произошло, и что дальше делать? Нет, он не испугался — он был спортивный малый, но все же было неприятно, и главное, как из этого всего… выбираться? Он порылся в карманах, нашел завалившиеся две тысячи… рублей и все. «Хоть бы телефон оставили, или банковскую карточку, стервы», — подумал зло Прохор. — Может, Машу найти? Да как — без телефона и языка. Черт!..»

К Прохору подошел курносый парень в кепке и спросил что-то по-немецки.

— Я не понимаю, — сказал грустно Прохор.

— Ну, точно же, наш! — закричал радостно парень в кепке. — А я целый час хожу вокруг тебя и все думаю: ты, или не ты? Ты же Сабонис, с каунасского «Жальгириса»? Точно! Я все игры с тобой смотрел, когда там, в советах, жил. Тебя куда-нибудь надо увести? Ты чего такой грустный? Два часа здесь стоишь. Чего-нибудь случилось?

Прохор соврал автоматически, как когда-то, студентом, на экзамене:

— От команды отстал. Сейчас не знаю, что и делать и деньги, и телефон в сумке.

— А команда где?

— Уехали автобусом в Баден-Баден.

— У, далеко, — сказал парень в кепке. — Давай я тебя до вокзала подброшу, а там, на поезде, быстрей их до Бадена доедешь. У них, у немцев, не только машины и автобаны классные, но и поезда. У них даже рельсы без стыков, поэтому стука нет. Поехали, Сабонис.

— А там-то я как поеду? У меня и денег нет. Может быть, здесь есть консульство России?

— А зачем тебе Россия, Сабонис? Ты же литовец… Ладно, я тебе на билет дам. Надо своим помогать. Потом отдашь. Отдашь, Сабонис?

— Отдам, сколько назовешь, столько и отдам и даже больше.

— Не, нам чужого, Сабонис, не надо. Поехали. Тут езды на тридцать евро.

По дороге на вокзал водитель говорил без умолку. Выяснилось, что его зовут Сашка, он одессит, окончил 1-й Ленинградский медицинский институт, в девяностых убежал с женой в Германию. Жена врач-гинеколог. А он, как-то втянулся в работу таксиста — нравиться, всегда с людьми, новые впечатления. Вот тебя, Сабонис, увидел. И дал Прохору сто евро!

— Там, на вокзале, в центре, огромное табло, увидишь «Баден-Баден» написано — это твой поезд, они ходят каждые полчаса. В кассе скажи: «Баден» и деньги протяни. Сотни за глаза хватит, даже пиво можешь выпить с сосиской. У них очень хорошее пиво баварское, «Бауман», старинное, говорят даже Гитлер пил. Всего. Деньги вернешь на счет, я тебе его написал, вот здесь на бумажке (протянул листочек) или, если будешь проезжать через аэропорт, найди меня. Меня все знают, Сашка я, здесь все русские. Пока, Сабонис… Это надо же, самого Сабониса подвез. Есть, что рассказать. Не поверят!

— Спасибо, Александр! Я обязательно верну тебе деньги. Не сомневайся.

— А я и не сомневаюсь. Ты же не русский — литовец! Честный!

Прохор пошел на вокзал. Билет, и правда, купить не составило труда. А в Бадене номер в отеле был забронирован. Он даже успел, как советовал Сашка, выпить пива «Бауман» — пиво ему понравилось, а вот сосиска не очень, больно жирная. И, сев в поезд, с блаженством вытянул ноги в огромное межкресельное пространство. «И чего мы не строим такие самолеты, машины и поезда, чтобы так удобно людям было? И почему мы такие? — подумал, засыпая Прохор, и еще подумал: «Как хорошо, что есть на свете такие люди, как этот Сашка». Стука колес не было слышно…

Аня с Яной хорошо сидели в баре.

— Чего он не звонит-то? Три часа прошло. Вот козел? Наверное, Машка его, точно, на себя положила? Яна позвони, я не помню, где у меня телефон, — сказала заплетающимся языком Аня.

— Давай, позвоню! — Яна набрала номер, раздался звонок… в сумке.

— Это кто?.. А где это звенит? — спросила пьяная Яна, и уставилась на сумку. — Такую мать, Анька, это же Прошкин телефон. В сумке. Он без телефона!

— Мама родная, он же еще и без денег. Мы же у него даже карточки забрали. Ё-моё, что же сейчас будет? Побежали!

— Девчонки, вы куда? — крикнули им вслед молодые люди, которые забыли встретить, каких-то своих друзей. — Чего они, как угорелые-то побежали? Всего-то три часа сидим. Давай еще по одной?

— Давай. Только, чур, ты за рулем. Идет? — сказал один.

— Никаких проблем. Ты же знаешь, я как за руль сажусь — все, как будто не пил, — заплетающимся голосом ответил второй.

Аня с Яной пробежали по огромному вокзалу и выскочили на площадь. Прохора нигде не было!.. Девушки стояли удрученно–обреченные.

— Надо, наверное, в полицию обратиться? — сказала Яна.

— Да? И скажем, что пропал Прохор? Нет, надо его искать, — сказала Аня.

— Девчонки! —  сказал улыбающийся парень в кепке. — Чего потеряли? Вас куда довести?

— Да, — махнула рукой Яна, — нас-то, ерунда, на вокзал. А вот друг у нас пропал — высокий такой парень, как милиционер Степан, по фамилии Степанов. Каланча, в общем. Не видел?

— Так бы сразу и сказали, что Сабонис. Я его на железнодорожный вокзал отвез.

— Как Сабонис? Тайсон он.

— Девчонки, не надо. Я все матчи питерского «Спартака» с «Жальгирисом» смотрел в «Юбилейном». Уж что-что, а Сабониса я знаю хорошо. Я, в своей студенческой молодости, даже Сашу Белова застал. Вот игрок был. Земля ему пухом. А Тайсон ваш —  боксер, тот еще боец — ухо Холифилду откусил. Кличко, любой из братьев, ему наломает. Это я вам говорю, как одессит. Так что — едете? Ну чего стоите? Точно, точно я Сабониса отвозил, у него еще телефона не было, и он все кого-то ругал… а, вас то он, наверное, «сучками» и называл. У него и денег не было — я ему занял, чтобы он до Бадена доехал. Автобус-то с игроками уехал. Это надо же, Сабониса забыли!

— Он! — вскликнули Аня с Яной. — Поехали, быстрее!

В машине водитель, не останавливаясь говорил. Выяснилось, что его зовут Сашка, он одессит, врач, окончил 1-й Ленинградский медицинский институт, жена тоже врач, работает гинекологом, здесь, в Германии, у нее своя клиника, хорошо получает. А он привык за баранкой, все время разные люди — вот Сабониса подвез и даже денег ему дал…

— Сашка, а сколько ты дал Прохору… то есть, Сабонису?

— Пятьсот евро, — не моргнув глазом соврал Сашка.

— Вот тебе тысяча… И не возражай. Спасибо тебе.

— Вам спасибо. Привет Сабонису.

Девушки, заплатив без счетчика сто евро, и еще сто за доставку Прохора на такси к вокзалу, выскочили из машины.

— Что значит литовцы — честный народ, не то, что мы русские, — сказал, радуясь выручке, одессит и большой любитель баскетбола, Сашка-таксист…

Доехав до Бадена, Прохор без труда, за несколько евро, добрался в этом малюсеньком, по сравнению с Москвой городе, до дома 9, на  Адлерштрассе и спросил на чистом русском языке:

— У меня здесь должен быть забронирован номер, но я сам не заказывал и не знаю на какое имя. Может быть Тайсон?

За стойкой с бумажкой «Мест нет», сидел симпатичный молодой человек. Молодой человек ответил на таком же чистом русском языке:

— Нет, на имя Тайсон, у нас нет заказа, но я думаю (посмотрел на Прохора снизу вверх, хотя сам был под два метра ростом), что вы баскетболист Джордан и на ваше имя забронирован номер. Правда, господин Джордан, может, ваша компания ошиблась, но у нас такие знаменитости никогда не останавливались? У нас же очень простые номера: кровать, туалет с душем, телевизор, внутренний телефон. Мы боимся, что вы, со своим ростом, господин Джордан, будете испытывать трудности. Я даже не знаю, что и делать? Мы не знали, что вы такой высокий, хотя, извините, должны были догадаться, по вашей фамилии. Я, сейчас, позвоню руководству и спрошу, что нам делать?

— Сделайте проще — купите большую, длинную кровать, а я оплачу.

— А, тогда, конечно, у вас не будет проблем. Мы сегодня же поменяем вам кровать. Оплатить ее вы можете потом, при выезде или, если захотите, можете указать адрес, куда ее отправить, и мы ее отправим.

— Хорошо. Я пошел в номер и прошу меня не беспокоить. Если меня будут спрашивать две девушки, Аня и Яна, то, пожалуйста, соедините меня по внутреннему телефону.

— Хорошо, господин Джордан. Но позвольте спросить? Здесь указано, что вам нужен врач, знающий русский язык. Правильно?

— Да.

— У нас есть такой врач, он из России, но сейчас практикует в Германии. Очень хороший доктор. Вы хотите с ним встретиться? Когда?

— Завтра.

Молодой человек проводил Прохора к двери номера и открыл дверь.

— Ваш номер, номер один, — молодой человек показал на выведенный краской номер на двери. — Проходите. Отдыхайте господин Джордан. Вас никто не побеспокоит. У вас есть вещи? Нет. Вот ключ.

Прохор, порылся в карманах и отдал оставшиеся деньги — десять евро, и уставший, вошел в свой номер. Для такого большого человека как Прохор, безусловно, номер был слишком мал. Но Прохору было сейчас наплевать — усталость последних дней, обезвоживание, авитаминоз, сыграли свое дело — он свернулся калачиком на кровати и заснул…

 

Анастасия с Ксенией сели в аэропорту Шереметьево на самолет в Штутгарт уже изрядно выпив. Оказалось, что обе боятся летать самолетами, а уж нашими…

Когда они вошли по трапу в самолет, Настя сразу бросилась к туалету. Но туалет в бизнес-классе был закрыт и она побежала, расталкивая пассажиров, в хвост самолета — туалет, из-за дур уборщиц аэропорта, не был закрыт и Настя вползла в щель-гармошку, которая почему-то называется  в наших самолетах дверью и закрылась.

— Гражданочка, вы куда? На период набора высоты туалетную комнату занимать нельзя! — заверещала стюардесса. — Выходите немедленно!

В ответ она услышала что-то нечленораздельное.

Стюардесса стучала в дверь, молила, грозила, ругалась — бесполезно. Тогда стюардесса побежала к командиру.

— Товарищ командир, — сказала она, — у нас одна пассажирка закрылась в туалете и не выходит.

— Как закрылась? А что дверь не была закрыта?

— Так она у нас давно не закрывается. Мы же неоднократно вам об этом говорили.

— Да? И что эта пассажирка говорит? Может какие-нибудь требования выдвигает? Не террористка?

— Я не знаю, — плачуще проговорила стюардесса. — Она говорит, что-то нечленораздельное.

— Ну вот, полетели, такую мать! Надо вызывать спецназ!

— Подождите, товарищ командир, я вспомнила — она из бизнес- класса и с ней еще одна женщина летит.

— Так спросите у нее их требования. Только осторожно — вдруг напарница. Второй пилот встаньте за переборку, если что — стреляйте.

— Вы о чем, товарищ командир? У нас уже много лет нет пистолетов.

— Да? Черт! Забыл! Ну, посмотрите — может, бомбу с собой принесли? Главное, без паники — выясните какие у них требования. Я пока с диспетчером свяжусь… Диспетчер! Это борт пятьдесят двенадцать, у нас чп. Пассажирка закрылась в туалете и не выходит.

— Вы там, полста двенадцать, чего, с дуба упали? Какая пассажирка? Какой туалет? Вам вылетать пора, вы полосу занимаете.

— Ни откуда я не падал, слава богу, тридцать лет без аварий! Еще раз говорю: у нас пассажирка закрылась в туалете и не выходит. На вопросы и просьбы освободить туалет отвечает односложно, слов не разобрать.

— Она, что — не русская? Во что одета? Чадра есть?

— Не знаю.

— Так узнайте?

— Как?

— Пойдите и спросите.

Командир обратился к стюардессе:

— Маша, сходи, спроси эту дуру в туалете, русская она или нет?

— Хорошо товарищ командир. Что-нибудь еще спросить?

— Нет, пока, ничего. А, да, забыл, спроси есть ли у нее чадра?

— Чадра? Зачем?

— А я откуда знаю. Вышка запрашивает.

Стюардесса Маша ушла.

— Полста двенадцать, — раздалось в динамике. — Как у вас обстановка? Не отключайте радио. Специальное антитеррористическое подразделение уже готовится к выезду к вашему самолету. Там только загвоздка — они никак не могут найти свои бронежилеты и пистолеты. Говорят, что может быть, забыли на прошлой операции? Послали машину в Домодедово. Держитесь. Не паникуйте. Главное, не раздражайте террористов. Они выдвинули какие-нибудь требования? На случай чего, пожарные машины к выезду готовы. Сейчас создается антитеррористический штаб. Проверяют все сведения по пассажирам. Без паники!..

Ксюше было плохо от выпитого в одном из многочисленных  баров аэропорта, и она вспомнила, что они с Настей купили бутылку виски в магазине беспошлинной торговли. Она полезла в сумку, как раз в тот момент, когда к ней тихонечко, вся бледная, подошла стюардесса. Позади стюардессы, такой же бледный, стоял второй пилот.

— Какие у вас требования? — заикаясь и волнуясь, спросила стюардесса.

Ксения достала бутылку. Стюардесса завалилась в обмороке. Второй пилот спрятался за перегородку.

— Ну ни хрена себе! — сказала Ксюша. — А кто стаканы-то принесет?

Второй пилот выглянул из-за перегородки и спросил срывающимся голосом:

— Какие вы выдвигаете требования?

— Требование одно, — сказала Ксюша. — Принесите стаканы.

— И все? — спросил второй пилот.

— Пока все. Сейчас подойдет моя подруга, и мы закажем обед. Интересно только, кто его будет подавать? — и Ксюша показала пальцем на лежащую в проходе между кресел стюардессу.

— А зачем ваша подруга закрылась в заднем туалете? — спросил пилот.

— Так этот-то, передний, не работает. Пришлось идти в зад. А что в зад нельзя?

— Нельзя ни вперед, ни в зад! — сказал второй пилот.

Стюардесса стала оживать. Задвигалась, подняла голову.

— Где я? Что со мной? — сказала она вяло.

— Ты, подруга, в самолете, — сказала Ксения. — Поднимайся и приступай к своим прямым обязанностям — неси стаканы.

В этот момент, подбежала вторая стюардесса и стала помогать подняться первой.

— Ну, что там? — спросил второй пилот. — Какие требования? Кто она по национальности?

— Ничего не разберешь. Булькает чего-то и все.

— Вы о ком? — вступила в разговор Ксюша. — О Насте что ли? Так она вам ничего не ответит. У нее диарея!

— Какая еще диарея? Это что — бомба? — спросил второй пилот.

— Конечно, еще какая бомба. Понос это!.. Я стаканов-то сегодня дождусь?

— Тогда пойдите и скажите вашей подруге, чтобы она вышла из туалета, — сказал второй пилот.

— Откройте передний, она и перейдет! — сказала Ксения и крикнула: — Несите, такую мать, стаканы!

Второй пилот пошел докладывать обстановку командиру.

— Товарищ командир, со слов подруги, у этой, которая в туалете закрылась, диарея — сказал он командиру.

— Это что? Такая бомба? — спросил командир.

— Это понос!

— Чего?

— Понос у нее, говорят.

— И что еще они говорят?

— Требуют стаканы.

— Так дайте им стаканы!.. — сказал командир и, прижав к уху круглый микрофон, стал говорить: —  Эй, на вышке! Слышите. Докладывает командир борта пятьдесят двенадцать. У нашей, закрывшейся, диарея.

— Это что, бомба такая? — спросил диспетчер.

— Нет. Это понос! — ответил командир.

— Чего? Вы, что полста двенадцать голову нам морочите? Уже создан штаб, доложено в МВД, ФСБ, МЧС и правительство, а вы нам тут про какой-то понос рассказываете. Я вас от полетов отстраню!

— Чего ты меня пугаешь! Молокосос! Ты еще под стол ходил, а я уже самолеты водил. Развалили такую страну! В старой-то, мы бы и сами, без вас, разобрались — всадили бы пару пуль и все. А сейчас, штаб, МВД, ФСБ, МЧС, правительство. И каждый хочет славы и не хочет ответственности! Докладываю еще раз. По имеющимся сведениям, у пассажирки, закрывшейся в туалете,  понос! Жду указаний!

— Улетайте, к чертовой бабушке! Вы же все поле обосрете! Давай, давай запускай двигатели и лети! Лети, дорогой, а не то, сейчас эти все, «семеро с ложкой», побегут свои награды добывать, включая их собак. У наших правителей, сейчас, не врач, собака — друг человека! Лети Иваныч, я приказываю!

— А это ты, Петрович? Списали, значит тебя с летной. Теперь и мне конец. Кто летать-то будет? Эти?.. Эти налетают!.. Ладно, я полетел… — командир приказал: — Экипаж, прошу, занять свои места. Трап убрать. Люки задраить. Запуск правого двигателя. Левого…. Поехали.

— Эй, кто-нибудь стаканы принесет? Откройте передний туалет, я Настю позову!.. Она в заду застряла! О, господи! Неужели летим?.. Настя ты где?.. Мама, я боюсь! Ну, принесите же стакан. Мне, что из горлышка пить? Настя, ну где ты, подруга?.. Как же мне страшно!.. — кричала ошалевшая от страха Ксения.

Через пятнадцать минут полета, дверь туалета открылась и в образовавшуюся щель, в салон выползла Настя. Она, пошатываясь, в такт с качанием самолета, пошла, под удивленные взгляды пассажиров, и восхищенное цоканье кавказцев, в салон бизнес-класса, где сидела одна Ксения с открытой бутылкой. Стаканов не было.

— Дай хлебнуть! — сказала Настя.

— Ну и сволочь же ты, Настя!.. — заплетающимся языком, произнесла Ксюша. — Я тут такого натерпелась! Чуть вся не уписалась.

— А я! Каково мне было там? У меня даже кла… кла… устрофобия образовалась.

— Чего у тебя образовалось? Для этой самой, кла… устрофобии, надо мозги иметь. А у тебя же вместо мозгов — ж…

— Я, к твоему сведению, кандидат наук!

— Каких? Передних или задних?

— Экономических.

— Твою мать! Да ты хоть школу-то окончила?.. — Ксения опять закричала: — Нам, вашу такую мать, кто-нибудь принесет стаканы или нет? Бизнес-класс называется. На, Настька, пока, хлебни из горлышка.

— Сопьюсь я с тобой Ксюха! А мы мою-то бутылку захватили? — спросила Анастасия, хватаясь за протянутую бутылку.

— Не, она еще говорит, что со мной сопьется. Ты же свое пойло еще до отлета выжрала. На, пей — отличный виски. Кстати, тоже на травах и тоже, говорят, помогает… Да принесут нам стаканы или нет? Так и долетим, из горлышка хлебая!.. — закричала Ксения.

— Несем, девочки, несем! — и две стюардессы, в четыре руки, стали сервировать столики.

— Как же вы нас напугали, — сказала одна. — Не беспокойтесь, Анастасия, мы передний туалет открыли… для вас. Вы, девушки, кто?

— Пассажиры мы, пассажиры, — сказа Ксюша. — А может, вы, девчонки, с нами?

— Нам нельзя, мы на работе… ну если только по чуть-чуть, по полстаканчика… Маша, принеси стаканы.

Стюардессы, время от времени, отрывались от застолья и тащили свою гремящую телегу во второй салон…

Командир перевел самолет на автопилот и сказал:

— Второй пилот, возьмите управление воздушным судном на себя. Пойду-ка я, отолью, — и, одев фуражку, вышел из кабины.

— Ну-ка, покажите мне этих террористок, — сказал командир, входя в салон. Брюки он застегнуть забыл, рубашка выпирала углом. — Зачем так пугаете народ? У кого из вас этот, как его…

— Диарея, товарищ командир, — подсказала стюардесса Маша.

— Вот-вот, она самая.

— У меня! А что — не видно? — гордо заявила пьяная Настя и задрала ногу к потолку.

Командир изумленно задрал голову — фуражка свалилась, он тоже не удержался и упал в соседнее кресло.

— Где мои шестнадцать лет? — сказал командир.

— На Большом Каретном! — поддержали все хором, и засмеялись.

— Твоя колымага нас довезет? — спросила командира Ксюша. — Не развалится?

Командир встал, надел фуражку,

— Вы напрасно так иронизируете, милая девушка, — он галантно поклонился — фуражка съехала ему на глаза. — Мой мустанг еще очень хорош. А когда видит такую женскую красоту, то вообще становится невероятно резвый. Так ведь, Маша? — гордо произнес командир.

— Так точно, он очень резвый, — сказала Маша.

— Лишь бы у него ноги не подломились, — сказала Ксюша. — А ведь это, он на тебя, Настя, так взъерошился. Ишь, как копытами-то бьет, сейчас пол проломит, и ширинку уже расстегнул.

— А ты как думала? — Настя, сидя в кресле, была ростом выше командира. — Я с летунами еще того… не того…

— Вот ты, сука, Настя, счастливая, — сказала Ксюша и спросила командира: — Тогда, товарищ командир, может быть с нами?

— Мне нельзя. Я за рулем, — сказал командир. — А так бы, с такой… а, ладно, только немного. Даша, принеси мне стаканчик, — и спросил: — Вы, девочки, куда летите?

— А куда вы нас везете? — спросила Ксюша.

— А правда, куда? Маша, мы куда везем?

— В Германию.

— Вот, мы в Германию, — сказала Ксюша.

— Так, может, за Германию? — спросила Маша.

— Нет, товарищи, давайте за нашу родину, за Россию, по полной, до дна! — командир вытянулся, глаза блеснули. — А уж потом, можно и за Германию. Ура!

Все выпили, стоя, до дна! — Ксения с Анастасией встать не могли.

— А куда вы летите, девушки? — снова спросил командир.

— А куда вы нас везете? — ответила Настя.

— Маша, а мы куда летим?

— В Германию, товарищ командир.

— Вот, в Германию летим.

— Так, может, за Германию?

— Нет, давайте выпьем за нашу прекрасную родину — Советский Союз. По полной, до дна! Ура! — сказал командир. — А, потом, можно и за Германию.

Все выпили, стоя, до дна, — Ксения с Анастасией вновь порывались встать, но не смогли.

— А почему мы пьем за Германию? — спросил командир.

— Так мы туда летим, товарищ командир, — сказала Ксюша.

— А! Ну тогда, да — надо выпить за Германию… А вы девчонки… ух какие ножки… куда летите?

— В Баден-Баден.

— Это где?

— Это в Германии, товарищ командир.

— Тогда надо выпить за Баден-Баден, который в Германии. Наливай, Маша.

— Есть, товарищ командир!..

— А Баден это где?.. — командир уставился стеклянными, пьяные глазами на Настю. — Какие ножки!.. Где мои семнадцать лет?.. — и упал между кресел и захрапел. Стюардессы с помощью второго пилота, с трудом, утащили командира в кабину…

Из кабины раздалось: «Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном…» Потом прозвучал удар от падения тела на пол, и наступила тишина. Только двигатели монотонно гудели, да в иллюминаторах проплывали ухоженные, вылизанные до тошноты земли Европы…

Стюардесса Маша принесла третью бутылку коньяка…

— А зачем вы летите в Баден-Баден? — спросила она.

— Настя лечиться, а я играть в казино, — ответила заплетающимся языком Ксения.

— Счастливые! — сказала Маша. — У нас прошлым рейсом тоже летели в Баден. Тайсон, баскетболист и две девушки. Хорошо летели.

— Так Тайсон же боксер, негр? — удивилась грамотная Ксения.

— Не, это его брат, белый. У них мамы разные.

— А, тогда, понятно, — сказала Ксения.

— Давайте выпьем, пока командир вновь не пришел, — сказала стюардесса Даша.

— А что — может? — спросила Ксюша.

— Он у нас мужик старой закалки, не то, что нынешние — слабаки! Еще, что-нибудь закусить принести?

— Хорошо сидим! — сказала Ксюша.

Только пьяная Настя все порывалась показать свою фигуру. А так, правда, хорошо летели, тихо.

По самолету из динамиков разнесся бодрый голос:

— Говорит командир корабля, летчик первого класса… Мы прибываем в аэропорт Франкфурта, прошу всех пристегнуть ремни…

При выходе на трап стюардесса Маша шепнула Ксении:

— Если вы увидите Тайсона, то скажите, что я его жду. Только Насте не говорите, она, со своими ногами, его, точно, охмурит.

— Пусть только попробует! Я ей ноги-то вмиг укорочу! Не беспокойся, Маша, этот твой Тайсон, если я его увижу — твой. Если он баскетболист, значит длинный, как Настя, виден будет издалека. Привет подруга. Через неделю жди обратно!..

И две пассажирки, поддерживая друг друга, кое-как спустились по трапу и направились в здание аэропорта.

В боковое окно кабины пилотов на Настю завистливо смотрел командир самолета и шептал: «Где мои шестнадцать лет…»

 

Две русских, пьяненьких девушки ехали в поезде из Штутгарта в Баден-Баден. Они ехали в вагоне, в котором разрешалось пить и курить, и все в вагоне курили и пили. Дым стоял коромыслом. Речь — любая: от немецкой, до индейцев племени Апачей. Индейцы, кстати, были одеты просто, как все европейцы и на них не было ни накидок, ни головных уборов из перьев, и томагавков не было. Они тоже пили! Им в Америке пить не разрешают — у них, как у наших северных народов, не вырабатывается какой-то фермент, расщепляющий алкоголь на воду, и поэтому, они спиваются от первой рюмки! И столетняя история спаивания не привела эти народы к выработке этого ценнейшего человеческого фермента. В Германии этого не знали и свободно продали индейцам шнапс и пиво «Бауман». Вот они пили и все громче кричали, и становилось страшно, что они сейчас схватятся за свои топорики и начнут крушить все вокруг.

Девушки Аня и Яна тоже пили шнапс и пиво «Бауман», прикуривали сигаретки одну от другой, и очень громко разговаривали, и смеялись.

— Вот бедный Проша. Он нам сейчас вставит.

— А мы скажем, что мы его искали, по всему вокзалу пять кругов сделали и потом, узнав, что он уехал, бросились за ним и даже нашли водителя Сашку, и оплатили его долги. Две тысячи баков отдали!.. Так, что все нормально. Едем!.. Давай выпьем?.. — рассуждала, как могла Аня

— Слушай, чего они так шумят?.. — спросила Яна и крикнула индейцам: — Эй, чего вы так шумите? Ничего же не слышно из-за вас! Блин, да они сейчас драться начнут?

— Не беспокойтесь девушки, — сказал по-русски пассажир из соседнего ряда, и отхлебнул из бутылки. — Это индейцы из племени Апачи; они не ругаются, они рассказывают анекдоты про индейцев, и кто кому рога наставил. 

Он был прав. Если бы кто-нибудь смог перевести другим пассажирам то, о чем индейцы говорили, то веселился бы весь поезд. Индеец по имени Пончик, худой, как щепка, рассказывал своему другу Стреле, маленькому и толстому, как гамбургер, о том, что, когда тот ушел в другую деревню, он пришел в его дом и переспал с его женой и дочерями, и они были очень довольны.  А толстый, с криком, который обозначал смех, сказал Пончику, что в это самое время он занимался любовью с его женой, его  дочкой и женой его сына. И оба смеялись и пили, и опять рассказывали байки и анекдоты из своей жизни…

С шумом, с песнями, с криками «пьяный немецкий вагон» прибыл на вокзал городка Баден-Баден.

— Сейчас, куда? — спросила Аня.

— Так у тебя же адрес, — сказала Яна.

Яна порылась в сумке.

— С чего, ты решила, что у меня адрес? — сказала она.

Аня, тоже порылась в сумке и сказала:

— У меня нет. Ты же адрес брала.

— Я? С чего это? — рассердилась Яна.

— А, я что ли? — удивилась Аня.

— Конечно, ты. Ты же с бабкой своей, патаскушкой, разговаривала и адрес брала, — завелась Яна

— Не тронь мою бабку. Это твоя бабка бл…! — крикнула Аня.

— Да пошла ты!

— И пойду! — сказала Аня. Взяла свою сумку и пошла от вокзала.

— А я, что две сумки должна нести? — крикнула Яна. — Стой, дура! — Аня остановилась.

— Давай нести по очереди? — примирительно сказала Яна.

— Давай? — согласилась также примирительно Аня. — А куда нести? Адреса-то нет.

— Я вспомнила, мы его Прохору в паспорт положили. Надо звонить бабкам, — Яна набрала номер на телефоне. — Не отвечает. Вот блин, роуминг-то я не включила. Звони ты.

Аня набрала телефон своей бабки.

— Тоже не отвечает. Блин, и я тоже роуминг не включила. Что же делать-то? Я из всего адреса помню только, что дом был девять.

— Я и этого не помню, — сказала Яна.

— И что будем делать, подруга? — спросила Аня.

— Ну не будем же мы, на ночь глядя, бегать по всем гостиницам и искать Прошу. Он-то заселился — там же на неделю вперед все оплачено, — сказала Яна. Резонно сказала, голова-то соображала.

— Правильно! Поехали в центр, там и снимем номер в каком-нибудь приличном отеле, — сказала Аня. Голос у нее тоже был ничего… не сильно заплетался.

Девушки погрузились в такси и так как они хорошо знали английский язык, то без труда добрались до центра города и стали пробовать заселиться в отели, которые во множестве открывали перед ними свои двери. Нигде не было мест! Даже люкс и двойной люкс – все было занято или забронировано! Уставшие девушки, присели на скамейку.

— Мы, что — на улице будем спать? — сказала усталая Яна.

— Ты обрати внимание, как нас разглядывают? По-моему мы будем спать, но только не в своей кровати, — сказала Аня.

— Черт! Что-то у меня ни настроения, ни сил для этого нет. Ах, Прохор, Прохор, что же ты нас подвел. Козел! — сказала Яна.

— Вон смотри, напротив, вроде какая-то вывеска, может отель? Без звездочек. Зайдем? — спросила Аня.

— Пошли. Только боюсь, и здесь мест нет, — устало сказала Яна.

В маленьком отеле, за стойкой регистрации, сидел симпатичный молодой человек. На стойке стояло объявление с надписью на русском языке «Мест нет!»

— Ну что я говорила? — сказала Аня и спросила: — Молодой человек вы понимаете по-русски.

— Конечно, в нашем отеле останавливаются, в основном, русские, — с гордостью сказал молодой человек и с интересом стал рассматривать симпатичных девушек. — Вот один уже заселился. Сейчас спит.

— А не найдется ли у вас какой-нибудь малюсенький номер? — и Яна, а за ней и Аня сделали молодому человеку пьяную, завлекательную улыбку.

— Ах, девушки, я бы с удовольствием отдал в ваше распоряжение весь отель, но все номера забронированы, — ответил молодой человек.

— Боже! Неужели нам придется спать в чьей-нибудь чужой кровати? — сказала Аня.

Молодой человек понял, о чем его просят девушки. Он был понятливый малый — жизнь в капиталистическом мире с его волчьими законами, многому его научила.

— Как вас зовут, девчонки? — спросил он.

— Аня и Яна, — ответили девушки.

Молодой человек понял, что перед ним девушки, о которых говорил Джордан, но промолчал и сказал:

— Я могу предложить вам на сегодняшнюю ночь свою комнату. По сто евро с каждого вашего прекрасного носика. Идет?

— Давай! А ты не простой малый, — ответили Аня с Яной.

— Пошли, девчонки! — и молодой человек повел девушек по лестнице выше третьего этажа, под крышу и открыл дверь в малюсенькую мансарду, где была одна кровать, маленький стол и один ветхий стул.

— Восхитительно! — сказала Аня.

— Бесподобно! — сказала Яна.

— Правда, вам нравится? — сказал молодой человек. — Тогда располагайтесь. Вот тут дверь в туалет и там есть душ. Только, пожалуйста, не тратьте много воды. Все русские льют воду тоннами. Они счастливые — у них нет счетчиков.

— Душ — уже хорошо. Как вас зовут молодого человека?

— Александр.

— Саша, мы тебе заплатим твои двести евро, но при одном условии, — молодой человек обрадовался, заволновался и покраснел от возможного предстоящего удовольствия. Заметив его волнение, Аня сказала: — Нет, нет — это совсем не то, что ты подумал. Мы и вдвоем-то, в этой кровати, бочком будем спать. Ты нам поможешь завтра найти один отель. Договорились?

— Нет проблем, но денежки, прошу, заплатить вперед. Знаю я нас, русских. Помогу, тем более у меня каникулы в университете.

— На, держи и проваливай. Разбудишь нас утром в десять, — сказала Аня.

— По Германии или по Москве.

— Конечно, по Германии. Всё! — и девушки закрыли дверь перед носом любопытного молодого человека.

Молодой человек, очень довольный своим заработком, который обеспечил ему оплату другой каморки, в другом городе, за целых два месяца, сбежал вниз. И хорошо, что успел.

В гостиницу вошли, держась друг за друга, шатаясь  две девушки. Русские и невообразимо пьяные. Та, что была поменьше, стала стучать кулаком по стойке и кричать:

— Эй, кто тут есть? Халдей! Мать твою, где ты?

— Я вас слушаю? — сказал, подошедший Александр и улыбнулся.

Девушки были очень симпатичные, если не сказать красивые, особенно высокая, ростом почти с Александра, но абсолютно пьяные. «Хороша!» — подумал Александр, и прошел за стойку.

— Я вас слушаю! — повторил он.

— Так, паренек, — сказала та, что поменьше. — У нас здесь бронь на номер. Гони ключи, я спать хочу.

— А я еще кое-что… хочу… Ты симпатяга не смотри — это не то, что ты подумал, — сказала высокая. — Во всяком случае, не сейчас.

— Гони ключи! — повторила та, что поменьше.

— Скажите ваши имена.

— Ксюша и Настя. Давай ключи.

— Пожалуйста, ваш номер два. Да, у меня записано, что вам нужен врач, умеющий говорить по-русски. У нас есть такой. Завтра он придет к вам и если он вас устроит, то будет вас лечить.

— Ее лечить! — указала на высокую, та, что поменьше. — Я приехала играть в казино.

— Да, конечно, вот ключи. В первом номере уже живет, как мне кажется, тоже русский. Баскетболист.

— Отвали! — сказала небольшая. — Пошли Настя.

— Давайте, я донесу ваши вещи, — сказал молодой человек и взял сумки девушек. — Пойдемте.

На ручке первого номера висела табличка «Не беспокоить!»

Когда молодой человек открыл номер, зажег свет и внес вещи, Настя, незаметно от Ксюши, сунула ему купюру, а когда он уже выходил, Ксения, незаметно от Насти, сунула ему еще одну купюру.

— Девушки, если, что-то надо, наберите на телефоне девять, — сказал Александр.

— Вали! — и Ксюша закрыла дверь перед носом молодого человека.

«Настя, — подумал молодой человек. — Хорошенькая! Какое интересное дежурство. И ни одного пердуна. Все молодежь. Вот это да! — он посмотрел на купюры — Боже, две десятки! Если так пойдет, то я скоро сниму в Нюрнберге другую комнату».

Молодого человека звали Александр, он был студентом последнего курса Нюрнбергского университета, а здесь, в Баден-Бадене, подрабатывал во время каникул. Он очень хорошо говорил по-русски, а почему бы ему не говорить по-русски, если он был русским по папе и маме, а немцем, всего лишь по бабушке. Квартероном был молодой человек. Симпатичным русским квартероном…

 

«Были сборы недолги от Кубани до Волги…» — напевал Колин папа-военный. Он примчался в Москву из Воронежа, как только жена позвонила и сказала, что у их сына беда.

Папа с мамой собирали Колю в дорогу, на лечение в Баден-Баден. Мама перекрасила Колю, чтобы никто его не узнал, в брюнета. Красила она его своим французским красителем, которым она, молодая симпатичная женщина, стала пользоваться совсем недавно: из-за романа ее сына «с этой Оксаной» — она заметила у себя на голове один седой волос. По жизни, она была брюнеткой. А Коля был как папа — темный шатен.

Мама божилась, что она купила краску в знаменитом парфюмерном магазине, который в каждой деревне приветливо открыл свои стеклянные двери. Но, по-видимому, краска для волос со времен незабвенного Ипполита Матвеевича, как производилась, так и производится на Малой Арнаутской улице, что в Одессе, — обработанные этим красителем,  много раз обесцвеченные волосы Коли не захотели становиться такими же жгучими, как волосы на наклейке флакона, где красовался самый знаменитый в прошлом веке брюнет Ален Делон, они даже не стали ядовито зелеными, как у Ипполита Матвеевича — они прокрасились полосками, как у зебры: полоска белая, полоска черная…

Коля, увидев свое отражение в зеркале, заплакал; мама, увидев произведение своих рук, заплакала; папа, стойкий солдат, увидев результат работы мамы, сказал: «Надо одеть фуражку — у меня с собой есть, а лучше обстричь «под нуль»! Коля заплакал еще сильнее, мама зарыдала. Папа, пропустив рюмочку на кухне, сказал: «Я сейчас приду!» и исчез. Через полчаса, на голове у Коли красовалась белая, в цветочек, панамка — такие детям одевают в летних лагерях.

— Звезды только не хватает, а так, лучше не придумаешь. У тебя нет красной краски или хотя бы карандаша? — спросил папа.

— Есть, черная тушь для ресниц, — ответил сын. Папа удивленно посмотрел на сына.

— От Оксаны осталась, — сказал Коля.

— А-а. Нет, черной нельзя. Не русский это цвет, — сказал папа и тихо пошел на кухню, пропустить очередную рюмочку, пока жена не застукала его за этим делом.

Но проблема с маскировкой волос оказалась не последней. Из-за болезни и страданий от неразделенной любви, со стороны изменницы Оксаны, Коля очень сильно похудел. Все вещи на нем болтались, а брюки, чтобы они не сваливались, приходилось стягивать веревочкой — ремень стал слишком длинным. А как с такой веревочкой в туалет?

Мама опять заплакала.

— Чтобы вы делали без меня, — сказал папа и опять скрылся из дома.

Через два часа он вернулся радостный с пакетом и несколькими бутылками пива. Пиво он купил для прикрытия приема более крепкого напитка, привезенного с собой из той области России, где фабричную жидкость не признают. И правильно делают!

— В «Детском мире» купил. Хорошо стало жить — никаких очередей. Я хотел в Военторге, но вместо него какой-то турецкий магазин. И где, сейчас, военные одеваются? — сказал папа.

Папа принес школьный костюм!

— Ты бы еще солдатскую форму принес! — сказала мама, и слезы вновь полились из ее глаз.

Коля удрученно молчал.

— Если бы работал Военторг, — крикнул не очень разборчиво папа с кухни — он зажевывал очередную… — то, конечно, купил и обязательно бы полевую, удобную, с галифе. А так… сами же сказали, что, главное, маскировка.

Коля примерил костюмчик — он сидел на нем как влитой и даже его молодил. Этакий пересидевший лет на десять, двоечник, забывший снять форму в летние каникулы.

Папа выглянул из кухни, жуя бутерброд.

— А что — очень даже хорошо. Но с фуражкой было бы лучше, — сказал папа, проглатывая окончания слов вместе с колбасой.

— И правда, хорошо сынок. Папа прав, — сказала мама.

— А что — неплохо, — сказал Коля, оглядывая себя в зеркале. — Точно никто не узнает. Да и не навсегда же это. А стройный-то — жуть! Вот бы Оксанке показаться…

Мама заплакала.

В аэропорт Шереметьево ехали на метро и автобусе — осторожно проверялись. Никто Колю не узнавал, еще и толкали неуважительно, и оттоптали ноги. В аэропорту Коля сбегал в туалет, посидел там полчаса, хлебнул для закрепления из военной фляжки заботливого отца, а фляжку, чтобы не забыть, повесил на шею, зарегистрировался и, поцеловав плачущую мать, и смахнувшего со щеки скупую, мужскую слезу отца, пошел в самолет. Билет был взят, в целях конспирации, в бизнес-класс. И правильно — Коля оказался единственным пассажиром.

— А мы вас знаем! — радостно закричали две симпатичные стюардессы. — Вы кошек дрессируете. Вы этот — Куклачев?

— Да, — грустно согласился Коля.

Маскировка сработала на все сто.

Взлетели спокойно, девочки суетились с пассажирами, двигатели ровно гудели, хотелось спать. Коля время от времени, бегал с фляжкой в туалет, а потом клевал носом.

Стюардессы, вдвоем, сервировали Колин столик, потом спросили:

— Что будете пить, товарищ Куклачев?

— Ничего… впрочем, если у вас есть хороший коньяк, то чуть-чуть.

— У нас очень хороший коньяк — «Московский» три звезды.

— А-а-а! — обреченно махнул рукой Коля. — Давайте.

От необыкновенной жидкости зажглась лампочка в желудке и закружилась голова.

— Давайте, девчонки и вы со мной? — сказал Коля.

— Нам нельзя… мы на работе, если только немножко. Да, Маша?

— Да, Даша, — сказала в ответ симпатичная Маша.

Сидели тихо, но хорошо. Коле захотелось петь. Он закричал:

— Натуральный блондин… А-а-а!

Вспомнил Оксану и заплакал.

— Ой, как мне нравится эта песня! — сказала стюардесса Даша. — Ой, как мне нравится певец Коля. Но на него не достать билетов, даже на последний ряд. Как хочется увидеть его живого. А вы, товарищ Куклачев, были на концерте великого Коли?

Коля задрожал от удовольствия.

— Конечно! — сказал Коля. — Я даже знаю его лично.

— Ой, какой вы счастливый! — восхитилась Даша. — Давайте выпьем за Колю!

— Давайте! — сказал радостно Коля, выпил и добавил: — Я вам билеты на него подарю, когда прилечу обратно в Москву.

— Ой, вы и такое можете? — обрадовалась Даша. — Спасибо вам, товарищ Куклачев. А где ваши киски?

— Они в Германии, — соврал Коля. Ему очень хотелось петь. В салон вышел из пилотской кабины командир корабля. В фуражке.

— У, какие у нас в гостях известные люди. Здравствуйте, товарищ Олег Попов. Я вас сразу узнал. Я был на вашем выступлении лет тридцать назад. Вы почти не изменились, такой же Солнечный клоун.

— Давайте с нами? — сказал Коля.

— Мне нельзя. Я за рулем. Ну, если только немножко. Маша наливай. Давайте выпьем за наше искусство. Вот культура была! Просрали такую страну! — командир выпил полный стакан и даже не поморщился. — За вас, товарищ Попов, — сказал командир корабля.

Коле хотелось петь, и он опять затянул:

— Натуральный блондин… всем всегда необходим… а-а-а!..

— Вы так хорошо поете, — сказал командир. — Как Магомаев. Я недавно был на его концерте.

— Как были? Он же очень давно не выступает? — удивился Коля. – И он вообще-то уже несколько лет там… в Азербайджане…

— Да? А мне казалось, что это было вчера. Уехал, говорите. Ладно, приедет. Там жарко. А куда вы летите, товарищ Попов?

— В Германию, — удивился Коля.

— А-а… Маша, а мы куда едем?

— В Германию.

— Вот видите, мы тоже в Германию.

Коля еще более удивленно посмотрел на командира.

— А разве мы должны были лететь не в Германию? — осторожно спросил Коля.

— Маша, мы, куда должны лететь? — спросил командир.

— В Германию.

— Вот видите, в Германию… а вы куда летите?

Через час командир упал между кресел. Стюардессы, с трудом, с помощью второго пилота, вытащили за ноги, застрявшего под креслами командира и утащили в кабину. Из кабины раздалось: «Натуральный блондин… а-а-а!..». Потом стук падающего тела и наступила тишина.

После исчезновения командира больше никаких происшествий не было. Пили немного — понемножку. Через час в динамиках раздалось: «Говорит командир корабля. Наш самолет прибывает в аэропорт Штутгарта…» Голос был ровный и бодрый.

«Вот это мужик! Фронтовик наверное или, как отец, из военных. Чувствуется косточка. А выправка-то…» — подумал Коля.

При выходе на трап Коля упал, панамка свалилась и покатилась по полю. Стала видна полосатая шевелюра.

— Точно, Куклачев, — сказала одна стюардесса другой, и они помахали Коле руками.

А панамку одна из них, Даша, все-таки догнала и взяла себе на память. Как же, сам товарищ Куклачев летел на их самолете. Да еще так красиво пел. Есть, что рассказать подружкам в общежитии. Вот позавидуют!..

                                   

Володя Танин решил перестраховаться и как всякий русский бизнесмен такого высокого полета, сумел обмануть всех. Он с женой полетел на своем самолете в Париж — вроде как по магазинам прошвырнуться. Шопинг сделать. Из Парижа пустой самолет улетел обратно. Жена тоже полетела обратно в Москву, но чартерным рейсом, а Володя поехал поездом в Берлин через Баден-Баден. Потому-то, ему не надо было маскироваться. Как известно, окольный путь самый короткий. Это еще великий Ленин сказал.

В Баден-Бадене, таксист, русский, довез его до указанного адреса, умудрившись два часа незаметно колесить по маленькому миловидному городу, да так, что ни разу не проехал по одной и той же улице. У таксиста был громадный опыт — он проделывал такие штуки у себя дома, в России, в каком-то совсем уж мизерном городке в Якутии. Но там было проще — там стоял такой мороз и такой морозный туман, что дальше вытянутой руки ничего не было видно. Содрав четыре цены, довольный таксист сказал на прощание по-русски: «До свидания», и уехал. «Какой милый человек, — подумал Володя и еще подумал: «А я думал, что Баден поменьше, а он вон какой большой, с пол Москвы будет. А на карте — маленькая точка».

За стойкой регистрации сидел молодой симпатичный человек. На стойке было написанное от руки объявление, с самой известной русской гостиничной фразой «Мест нет».

— Молодой человек, — сказал Володя Танин. — Для меня здесь должен быть забронирован номер.

Выяснилось, что номер забронирован на Володю Анина, и молодой человек, очень вежливо проводил Танина в номер три, получив «на чай» один евро. «Жмот!» — хлестко подумал про нового постояльца молодой человек. Правда, он за сегодняшний день уже имел немалый доход… Он целый день водил своих квартиросъемщиц по городу, искал необходимый отель, заходил в кафе, так как девочкам с утра было, мягко говоря, не очень хорошо. Он сразу догадался, что за спрашиваемым ими «домом номер 9», скрывается его отель, и ищут они Тайсона-Джордона. Но упускать такую поживу очень не хотелось. Во всех отелях не было мест и к вечеру девушки, измотанные бесконечным хождением, с радостью согласились снова переспать в каморке молодого человека. Заплатили требуемую сумму, и даже расщедрившись на чай, сунув незаметно друг от друга купюры в руку юноше. Потому-то, молодой человек мог думать так нехорошо о новом постояльце. «Интересно, — подумал он о девушках, — сколько же я им еще смогу мозги пудрить? А хорошенькие обе — слов нет!»

 

Отто решил ехать в Баден-Баден на машине. Ну чем еще удивить Изабеллу, да и как поедешь с такой болезнью общественным транспортом. А тут остановился по дороге у любого куста, вышел, сделал дело… и поехал дальше.

У Отто был автомобиль, если, конечно, это чудо гэдээровского автопрома в нынешней Германии можно назвать автомобилем, а не автохламом. У него был «Трабант»! Достался от отца, заслуженного партийца социалистической Германии. Не гниющий, вечный, слышимый без всякого клаксона, он не вызывал удивления у встречных машин и простых граждан, пока ехали по Восточной Германии. Там таких раритетов было предостаточно. Но как только машина пересекла эту, теперь уже невидимую границу бывших двух Германий, начались чудеса: блестящие, грозно урчащие от своей силы, нахальные, суперсовременные автомобили старались уступить им дорогу, водители и их шикарные пассажирки кричали радостно, махали руками, показывали палец, нет-нет не средний, а большой и кверху. Ехать стало очень трудно, останавливаться на ночлег приходилось в глухих местах, которых практически не было. Любая маломальская остановка вызывала затор на автобане — водители машин, которым не положено останавливаться на такой скоростной трассе, плевали на огромные штрафы, останавливались и бежали к «Трабанту», наперебой спрашивая, какая нужна помощь или может помочь, дотянуть до ближайшей станции техобслуживания. Хотя у них не было тросов, чтобы тянуть, — они даже не знали за какое место в своих машинах, надо  цеплять эти самые тросы. Сытые западные немцы наперебой предлагали Отто деньги, и немалые, за его машину. Он-то готов был продать, но умная Изабелла предупредила, что на общественном транспорте она с ним не поедет.

Пусть медленно, но верно, Отто и Изабелла двигались по намеченному пути. Отто страдал, так как за рулем в Германии нельзя пить — это вам не Россия. Поэтому приходилось терпеть, бегать в кусты и только поздно вечером, свернув на какую-нибудь проселочную дорогу и расположившись на ночлег прямо в машине, что делалось даже не ради экономии, а и с точки гигиены, Отто мог позволить себе выпить рюмочку-другую этого русского эликсира от всех болезней, после чего устало засыпал.

 

Генрих Бауман в целях конспирации, решил не ехать с водителем на одном из своих бесчисленных автомобилей. Он даже не стал брать Клауса — староват. Он решил добираться до Баден-Бадена… пешком. Точнее автостопом! Это было оригинальное, но правильное решение, так как давало возможность выйти из машины в любое время и в любом месте. А это было необходимо.

Он шел, время от времени отхлебывая из фляжки заветное лекарство. Впервые в своей жизни он не пил пива! Впервые он столько времени был на свежем воздухе и занимался активной ходьбой. Он сразу стал худеть. Его брюхо катастрофически таяло, пропала одышка, появился загар и здоровая розоватость щек. Нет, конечно, в первые дни ему было очень тяжело, он останавливался через каждые сто метров — его донимала одышка и сердцебиение. Он неоднократно уже хотел прекратить это издевательство над своим организмом, позвонить Клаусу, вызвать машину и, главное, заказать ящик-другой пива «Бауман». Реклама пива мерещилась перед усталым путником, как мираж. Но он был потомок немецких рыцарей и терпел. Он не останавливался на ночлег в отелях, избегал городов, он спал в поле, на открытом воздухе, завернувшись в тонкое, но очень теплое одеяло, присланное когда-то, очень давно, Клаусу его поклонницей из Австралии. Генрих разводил небольшой костер, жарил пару сосисок, запивал несколькими глотками русского лекарства и засыпал сном младенца.

И все было хорошо и все было прекрасно, но за пару сотен километров до финиша он как-то неудачно спрыгнул с камня и подвернул ногу и сейчас уныло и грустно сидел у обочины дороги в своей пыльной тирольской одежде и шляпе с пером. Хорошо, что эти кожаные короткие штаны имели  лямки — иначе Генриху пришлось бы их придерживать руками, чтобы они не свалились при ходьбе — так сильно он похудел. Он даже не сигналил проезжающим машинам — так он был расстроен…

Отто и Изабелла тоже приближались к концу намеченного пути. Они молили бога, только об одном — чтобы их пластмассовый конь не сдох раньше времени и довез до конечной точки их трудного пути. Машина уже не раз останавливалась, чтобы умереть, но после отдыха, вновь заводилась и продолжала идти.

— Смотри, — сказала Изабелла, показывая рукой в треснутое во многих местах ветровое стекло, — какой грустный мужчина сидит у дороги и в такой странной одежде. Наверное, это пастух?

— Нет, дорогая, это знаменитая баварская национальная одежда. Очень, кстати дорогая. Интересно, чего здесь делает баварец? — сказал Отто.

— Может, ему плохо? Может, ему нужна помощь? Давай остановимся? — спрашивала, как пулемет Изабелла.

— Мы же договорились не брать попутчиков. Да, и если я остановлюсь, мы можем дальше и не поехать. Нельзя, моя старушка и так идет из последних сил, я нажимаю на педаль газа и скоро продавлю пол, а она кое-как ползет.

— Как тебе не стыдно, Отто! Сколько людей готовы были нам помочь, когда нам было тяжело? Это не по-товарищески. Вспомни своего великого национального писателя — Ремарка!

При упоминании о Ремарке у Отто навернулись слезы: он вспомнил трех товарищей и девушку Пат. Отто остановил машину.

Генрих не ожидал такого поступка от этой, еле двигающейся, колымаги — неизвестной ему марки машины. К нему подошел мужчина средних лет, худенький, но с каким-то бледным лицом.

— Вам помочь? У вас проблемы? — сказал он. Это был Отто.

— Да. Есть ли у вас аптечка? Я подвернул ногу.

— Конечно, есть. Правда, она старая, еще с социалистических времен, и Отто крикнул Изабелле: — Изабелла, дорогая, там есть небольшая клеенчатая сумка с красным крестом. Принеси ее сюда.

Изабелла, мужественная, как все испанские женщины, быстро нашла аптечку, прибежала, потребовала от Генриха показать ей ногу, пощупала кости, отчего Генрих заскрипел зубами, а Отто стало плохо, и сказала:

— Перелома нет. Надо наложить тугую повязку.

После чего порылась в аптечке, в которой много чего было, но давно просроченного, вроде пирамидона и активированного угля, но были вечные — йод и бинты. Изабелла, как заправская медсестра наложила повязку на ногу Генриху. Тому сразу стало легче.

— Ваша девушка врач? — спросил Генрих у Отто.

— Каждая испанка, со времен гражданской войны — медик! — гордо ответила Изабелла. — Вам надо в больницу. Давайте мы вас довезем? И не возражайте. Испанцы никогда не бросают своих товарищей на поле боя. Хотя ваши предки были на стороне Франко и стреляли в моего деда, но вы раненый, а это меняет все дело. Отто помоги раненому дойти до машины.

— Что вы, что вы! Вы так много для меня сделали. Я вызову машину, — сказал Генрих.

— Не люблю, когда мужчины спорят с женщинами и особенно им возражают. Что у вас за такая странная страна? Отто, помоги!

Отто и Изабелла помогли Генриху сесть в машину.

— Куда вы направлялись? — спросил Отто.

— Я шел в Баден, — ответил Генрих.

— Пешком? — удивился Отто.

— Да, пешком.

— Здорово! — сказала Изабелла. — Мы тоже направляемся в Баден, так что нам по пути. Мы вас довезем.

— Премного вам благодарен, — растрогался Генрих.

Отто попробовал завести машину. Видимо, карбюратор не хватал бензин или свечи совсем сдохли, но машина не заводилась.

— Что я говорил, — сказал огорченно Отто.

— Что ты хнычешь? — сказала Изабелла. Вышла из машины и, напрягшись, стала толкать машину. Столкнула — машина завелась!

— Боже, вот это женщина! — воскликнул Генрих.

Автомобиль работал как часы. Серая полоса автобана убегала назад. Скорость была приличной — тридцать километров в час. Недопустимая скорость для автобана, но полицаи только с восторгом смотрели на машину, не проявляя никакого намерения ее остановить и отправить сразу на свалку. Они даже поднимали палец (большой) кверху!

Через час такого стремительного движения Генрих спросил:

— А нельзя ли остановить машину?

— Конечно, не желательно, но что-то случилось? — спросил Отто.

— Мне надо выпить лекарство, а его запах может быть вам неприятен.

— Пейте, мы тоже принимаем лекарство и тоже по часам, — сказала Изабелла.

Генрих достал фляжку, открыл крышку и отхлебнул. Отто задвигал носом, а Изабелла сказала:

— Что-то до боли знакомое. Это не калган?

— Да! — ответил смущенный Генрих. — Я же говорил, что вам будет неприятно.

— Вы так думаете? — сказала Изабелла, и они с Отто весело рассмеялись. — Откроем вам небольшой секрет. Отто тоже принимает это русское лекарство.

— Точно, русское. Мне его дала моя бабушка.

— А нам моя! — засмеялась Изабелла. — Отто бы с вами выпил за компанию, но он за рулем. Вот доедем до Бадена и тогда… немножко осталось. Вам в Бадене куда? Или сразу в больницу.

— Нет, нет, не беспокойтесь насчет больницы, а в Бадене я возьму такси. У меня забронирован номер в отеле, на Адлерштрассе, дом девять.

— Где? — воскликнули Отто с Изабеллой.

— На Адлерштрассе девять, — повторил Генрих.

Отто и Изабелла снова рассмеялись.

— Чему вы так смеетесь, уважаемые господа? — спросил Генрих.

— Мы едем туда же, в этот отель.

— Как здорово! — сказал Генрих и на радостях еще отхлебнул из фляжки.

— Приедем и я, наконец-то, выпью свое лекарство и запью его, как это делают русские, пивом, — сказал Отто.

— Русские так делают? А какое пиво вы предпочитаете? — спросил Генрих.

Конечно «Бауман». Тут даже спорить не стоит. А насчет русских — мама мне говорила русскую поговорку: «Пиво без водки — деньги на ветер!»

— Это потому что у них нет хорошего пива! — сказал Генрих, а про себя подумал: «Надо все-таки с Володей обговорить вопрос о строительстве пивного завода в России. Вот пролечусь и позвоню. За ту помощь, что я ему окажу, в строительстве его завода титановых изделий в Германии, он не откажет мне в такой мелочи». И сказал вслух:

— А вообще-то поговорка прекрасная, если бы наоборот…

Купив при въезде в город карту, наши путешественники без труда доехали до отеля, где машина остановилась и уже больше не захотела заводиться. Пришлось втроем и с помощью, вышедшего из отеля на помощь молодого человека, откатить ее в тупик, чтобы она не мешала движению транспорта и не мозолила глаза восхищенным ее видом, праздно шатающимся гражданам.

Молодой человек очень быстро оформил документы и, взяв вещи, провел усталых постояльцев в номера четыре и пять. Памятуя, что он, по своей инициативе, помог парковать машину, немцы дали молодому человеку по три евро. А Изабелла, внимательно посмотрев на симпатичного молодого человека, незаметно от Отто, дала еще пять евро, а когда все узнали, что молодой человек русский, то добавили по одному евро, таково их было уважение к этой нации.

— Отдыхайте! — сказал молодой человек. — Ваш врач будет завтра с утра.

— Хорошо! — ответили прибывшие путники, и усталые упали в свои кровати. Отто перед сном все-таки отхлебнул приличную порцию из бутылочки. Заслужил!

 

Коля кое-как прошел визовый контроль. Немецкий пограничник крутил его паспорт вверх-вниз и все сравнивали с настоящим Колей, и задавал глупый вопрос:

— Хиппи? Хиппи?

— Нет, нет? — отвечал Коля. — Я певец!

— Я! Я! — кричал немец. — Хиппи!

— Ноу, ноу! — вновь отвечал Коля. — Я певец.

Коля попробовал спеть «Натуральный блондин…» но закашлялся.

— О! Гуд! Зер гуд! — закричал немец. — Русский? Хиппи?

— Да ну тебя! — сказал грустно Коля. — Живот у меня крутит, а то бы я показал вам — так бы дал, что у тебя уши завяли. Давай ставь печать в паспорт, да я пойду искать туалет.

— Болен? — вдруг на чистейшем русском спросил немец.

— Нет-нет! — сообразив, закричал в страхе Коля. — Руки надо помыть. Боюсь инфекции.

— А-а! — сказал немец. — Чистоплюй! Иди!

И громко ударил по паспорту печатью.

На привокзальной площади Коле даже не пришлось голосовать. Подскочил веселый парень в кепке и спросил:

— Тебе куда, хиппи?

— Да не хиппи я.

— А кто?

— Я? Человек!

— Поехали человек. С ветерком прокачу.

— Так тут же очередь?

— Так они-то — немцы, привыкли в очередях стоять, а мы, русские, без очередей. Поехали. Тебе куда?

— На вокзал.

— А дальше?

— В Баден-Баден.

— И чего вы все туда рванули? Не сезон вроде, не осень. Вот тогда старперы со всей Европы съезжаются. Так ты вроде не старпер. Хиппи и хиппи. Ты лучше скажи, где можно такую прическу сделать? Класс! Дорого?

— В Москве.

— А! Ну, там все дорого.

Ехали весело. Точнее водитель без умолку говорил. Коля узнал, что водителя зовут Сашка, он из Одессы, врач, окончил 1-й Ленинградский медицинский, жена у него здесь работает, гинеколог, а он вот привык, нравится; где поезд на Баден легко узнать — табло в центре зала, к кассе подойди и скажи: «Баден» и все. У Коли болела голова. Коля хотел в туалет…

Сашка включил магнитофон. В динамиках раздалось: «Натуральный блондин…»

— Вот классный певец. Когда к нам в Германию приедет, обязательно схожу. А моя жена вообще по нему с ума сходит. Тут все женщины от него без ума. Чего не едет?

— Так пока в  России деньги еще не все собраны.

— А, правда, что он с Оксанкой расстался? Ну и правильно. Нахрена ему нужна эта старая вешалка. Вот, я тут вез, тоже в Баден, девчонок — пальчики оближешь. Одна высокая, другая не очень. Я тебе скажу у высокой такие ноги… Но пьяные обе были — жуть! Вам русским хорошо — у вас на каждом шагу красавицы. А каково нам, немцам?.. Вот вокзал. Пока хиппи.

В поезде к Коле все подсаживались какие-то темные личности, крутили самокрутки и предлагали покурить. Коля отказывался, чем удивлял всех… Таксист в Бадене попался немец, честный, взял по счетчику и ни цента (евроцента) больше.

В отеле, за стойкой с надписью «Мест нет», сидел молодой симпатичный человек.

— У меня забронирован номер, — сказал ему Коля.

— Шестой, — непонятно к чему сказал молодой человек. — Не считая девчонок из моей комнаты.

— Что? — спросил Коля.

— Нет-нет, это я так, про себя. А вы похожи на одного русского певца. Если бы вам волосы обесцветить, то, точно, он.

— А что, эти волосы можно обесцветить?

— Конечно, трудно, но если надо, я вам помогу. У меня есть знакомые, они имеют один контрабандный товар. Сто процентов обесцветит любые волосы. Но, к сожалению, он очень редкий и очень дорогой. А так, ну вы, вылитый тот певец. Как это, натуральный блондин… ля-ля… всем нам так необходим… ля-ля… необходим…Пойдемте, у вас шестой номер.

Молодой человек, взял вещи и проводил Колю в номер.

— Вам записан врач. Он будет завтра утром. Отдыхайте. Нет, вы так похожи. Вас бы перекрасить. Представляете, какой бы фурор вы здесь, в Бадене, произвели, — сказал молодой человек.

— Не забудьте про средство, — сказал Коля и сунул молодому человеку пятерку.

 

На Чукотке выпал снег. В июле. Шаманка Зоя не обманула — все прошло гладко: Рома одел расписную малицу, сшитые из меха торбаса — длинные по пах сапоги с завязками на поясе, чтобы не упали, положил в мешок деньги, банковские карточки, свой и чужой паспорта, и беспрепятственно, светлой полярной ночью, перебрался на заснеженный берег, вскочил в нарты, ударил длинным хореем оленям в зад и был таков…

Олени до Магадана домчали быстро. Еда была — полтуши сырого оленьего мяса. Котелок был, алюминиевая кружка была, а снега в тундре во все времена полно. Бутылка спирта была, но Рома отхлебывал свое лекарство. В Магадане, у аэропорта, упряжку оставил, предварительно позвонив начальнику вокзала, и передал привет от шаманки Зои. Тот даже прослезился от радости, когда услышал про Зою, стал расспрашивать, как она да с кем, и не собирается ли приехать в Магадан. Ее здесь очень ждут.

— Нет уж, лучше вы к нам! — сказал Рома и поспешил на самолет до Новосибирска.

Дальше все было проще. С Магадана, американский гражданин Джон Сильвер, долетел до Новосибирска. Никто не обращал внимания на его одежду. Таких, как Рома, в малицах, было больше половины пассажиров самолета. А вот, начиная с Новосибирска, все стали заинтересованно смотреть на Рому, показывать пальцем и напевать: «Увезу тебя я в тундру…» В Москве стало еще трудней — народ толпами ходил за Ромой, мамы поднимали маленьких детей, чтобы те, через головы взрослых, увидели необыкновенное чудо — живого северного человека в национальной одежде… Такое, кстати, было всего один раз, еще при ненавистном царском режиме, когда северных самоедов привезли в Москву, держали в клетке и кормили сырым мясом, а любопытные ходили на них посмотреть, не зная, что сырое мясо их национальная еда. Говорят, тех самоедов потом отвезли домой, в тундру, очень хорошо заплатив… Было жарко и Роме хотелось в туалет. Правда, в малице, как у арабов в рубахе, ходить в туалет легко, — принцип один — сядь на корточки. Кто не знает, скажу, что представляет унитаз северных народов — две палки. Одна — воткнуть в снег, чтобы не унесло метелью, другая — от волков отмахиваться. Самый простой и самый удобный унитаз в мире! Его изобрели тысячу лет назад, и он ни разу за это время не сломался!

Роме повезло, что самолет прилетел в Шереметьево, а иначе неизвестно чем бы закончилось это любопытство российских граждан. Рома взял билет до Штутгарта на чужой паспорт. На пограничном контроле, строгий пограничник спросил:

— Почему вы так одеты, товарищ иностранец?

 И получил четкий ответ:

— Я собираю фольклор самобытных северных народов, а чтобы понять душу народа, надо одеваться как он и есть как он!

— Правильно, товарищ иностранец — умом Россию не понять. Проходите, пожалуйста! — пограничник стукнул печатью.

Рома разместился в бизнес-классе. Девушки-стюардессы смотрели на него с восхищением и шептались: «Это, наверное, тот певец?»

— Что будете пить, товарищ оленевод? — спросила симпатичная стюардесса. Это, конечно, была Маша, и самолет был тот — тот еще самолетик!

— Водочки? — спросила стюардесса Даша.

— А-а! — махнул рукой Рома. — Давайте водочки.

Самолет взлетел и мирно гудел моторами.

— А может, вы со мной? — спросил симпатичных стюардесс Рома.

— Нам нельзя. Мы на работе, — сказала Маша. — Ну, если только чуть-чуть, — и спросила заинтересованно: — А как вас зовут?

— Джон Сильвер, американец.

— А мы думали вы наш — оленевод.

— Нет, я собираю фольклор северных народов.

— А-а! — сказали девушки. — Как интересно.

Выпивали, тихо переговаривались. Рому после третьей понесло — он, не останавливаясь, врал о быте северных народов, рассказывал байки и анекдоты про чукчей. Девушки сидели и слушали, открыв рот. И тут в салон вышел из кабины пилотов командир корабля. В фуражке.

— О! — закричал он. — Кола Бельды! Такую мать, как давно я тебя не видел. Давай споем: «Увезу тебя я в тундру». Моя жена так любит эту песню. А я ее наизусть знаю, с тех времен, как летал на Крайнем севере на «аннушке»…

— Может и вы с нами? — сказал Рома.

— Мне нельзя. Я за рулем. Ну, если только немножко. Эх, если бы, сейчас спирту, да чистого.

— У меня есть, — сказал Рома, развязал веревку и стал рыться в своем брезентовом мешке: достал котелок, алюминиевую кружку и, наконец, вытащил бутылку с наклейкой «Спирт питьевой. 96 градусов».

— Вот это да! — восхищенно вскликнул командир. — Вот какой человек с нами летит!

Командир хлопнул из алюминиевой кружки неразбавленного спирта, выпучил глаза, из которых потекли слезы, потом резко задышал, понюхал корочку черного хлеба и просипел:

— Какая красота! Сразу молодость вспомнил. Вы Кола откуда?

— С Чукотки. Только я не Кола, я Джон Сильвер.

— А какая нахрен разница. Вот, однажды, летел я на своей «аннушке» с Певека до Нарьян-Мара, а по дороге мотор заглох, пришлось планировать и садиться на льдину к Папанину.

— Как с Певека до Нарьян-Мара? Такое расстояние даже на этом реактивном самолете, — Рома постучал по спинке кресла, — не пролетишь. Это же почти из одного конца страны в другой. Да и Папанин был до войны.

— Ну, какая нахрен разница? Зачем вы меня перебиваете? Вас тогда еще не было, а я отчетливо помню. Правда, Маша?

— Так точно, товарищ командир! — сказала Маша и незаметно, предупредительно помахала пальчиком Роме.

— А, ну тогда понятно, — сказал Рома.

— Так куда вы летите, товарищ Кола Бельды? — спросил командир.

— В Германию.

— А мы Маша, куда?

— В Германию.

— Вот видите, все летят в Германию.

Чистого спирта командир явно давно не пил, так как на пятом тосте заснул с кружкой в поднятой руке.

Премилые стюардессы с помощью второго пилота унесли командира в кабину. Где он запел: «Унесу тебя я в тундру…», потом упал на пол и заснул…

Рома, перепутав рюмку с кружкой, хватил «командирского». Болезнь прошла сразу! Все прошло! Рома запел: «Увезу тебя я в тундру. Увезу к седым снегам…» Он так самозабвенно пел, что во втором салоне раздались аплодисменты и народ повалил брать автографы у знаменитого певца Кола Бельды и фотографироваться с ним. Кроме этого, каждый хотел выпить с певцом рюмку. Рому развезло окончательно.

Когда в динамиках раздался ровный четкий голос: «Говорит командир корабля, пилот первого класса…» Рома был почти невменяем. Он рассказывал стюардессам байки о том, что он не певец и даже не американец, что он мультимиллиардер и что у него есть в Англии футбольный клуб, и самая большая яхта в мире, и реактивные самолеты у него есть. «А Катька, — подытожил Рома, — сука и блядь!»

На летное поле он выкатился, упав с трапа. Хорошо, что был в малице — только ушибся.

— Как же он петь-то будет? — сказала сердобольная Маша. — Здесь же так жарко, а он в шубе.

— Как-нибудь, да выдержит, — сказала Даша. — Они дети природы, народ выдержанный. Только пить не умеют. Не то, что наш командир.

— Да-а, наш-то молоток! — согласилась Маша.

В аэропорту Штутгарта все, разинув рот, смотрели на Рому. Пограничник ничего не сказал, только пропел на чистом русском: «Увезу тебя я в тундру…» и ударил печатью.

На привокзальной площади начался переполох. Немцы давили друг друга, чтобы увидеть своими глазами живого снежного человека. Рому бы затоптали, но тут подскочил юркий парень в кепке и закричал:

— Разойдитесь, мать вашу! Не видите, от ваших рож человеку плохо. Не дышите вы на него своим перегаром. Пойдем со мной земляк, — и повел Рому к такси. Рома не сопротивлялся.

— Тебе куда, земляк? — спросил таксист.

— В Баден, — ответил Рома.

— А! И чего все в Баден? Тебе значит на вокзал?

— А отсюда доехать нельзя? Я заплачу.

— Не, поездом будет быстрей и дешевле. Не бойся, мы с земляков лишнее не берем. Я тебя и на поезд посажу. Поехали.

Таксист всю дорогу рассказывал Роме, что-то о себе, но Рома не запомнил. Но таксист и правда, не обманул. Он купил, на Ромины деньги, ему билет до Бадена за пятьсот евро, при стоимости в шестьдесят. Проводил до поезда, посадил и даже сунул ему в мешок, где стучались друг о друга кастрюля и алюминиевая кружка, две бутылки пива «Бауман». Поездка на такси до вокзала, с веселым человеком в кепке, обошлась Роме еще в триста евро. Рома в вагоне сразу заснул.

Таксист Сашка подсчитывал барыши и шептал удивленно: «Может, в России, что-то произошло, коли даже оленеводы из страны бегут?».

К Бадену Рома несколько протрезвел — у него был здоровый организм, да еще пивка нормального немецкого выпил, а не этой российской жидкости от животного с длинными ушами, и добрался до отеля без происшествий. Немец таксист с него денег не взял — все оглядывался на странного пассажира, а когда Рома разрешил ему себя сфотографировать, готов был сам ему заплатить, но Рома от предложенных денег отказался и, громыхая мешком на плече, как дед Мороз, вошел в отель.

Молодой человек, сидевший за стойкой с надписью «Мест нет» упал с высокого стула.

— У меня здесь номер забронирован, — на чистом русском сказал Рома.

— Да-да? — проблеял молодой человек. — Конечно. Ваше имя?

— Джон Сильвер, — сказал Рома.

— Ес, ес! У вас седьмой номер. Пойдемте, я вас провожу, — а по пути спросил: — А зачем вы так тепло оделись, господин Сильвер?

— Собираю фольклор северных народов,  — произнес уже заученную фразу Рома.

— Понятно, — сказал молодой человек, и подумал: «У нас сегодня какой-то бал-маскарад!» И добавил: — К вам завтра придет доктор. У вас записано.

Молодой человек помог Роме стянуть через голову его необыкновенную одежду, под которой оказался дорогущий костюм; помог стащить меховые длинные сапоги, и оказалось, что на ногах у Ромы были одеты туфли из крокодиловой кожи. Рома был так рад окончанию своего путешествия, что не заметил, как сунул молодому человеку «на чай» пятьдесят евро, разделся, принял душ и завалился спать...

                                        

По дороге на север Франции, к границе с Германией, двигался монах в коричневом, перевязанном веревкой балахоне и надвинутым на глаза капюшоном. Монах шел босиком по каменистой дороге и ноги его были сбиты в кровь. Проезжавшие мимо автомобили сигналили и водители звали монаха сесть к ним в машины. Давно, много столетий, никто не видел идущего босиком монаха. Они всегда ездили на ослах, повозках, машинах, но только не ходили пешком. И чтобы еще и босиком!.. Монаха фотографировали, бросали ему хлеб, конфеты, колбасу, бутылки с водой и вином.

Кое-кто говорил, что, наверное, он грешник и теперь замаливает свои грехи. Другие, что он новый мессия, и как Иисус, идущий на Голгофу, страдает за современные человеческие грехи. Только креста не хватает. Третьи, что скоро наступит конец света, а этот монах — пророк! Его фотографии появились в газетах. Хорошо, что он был в капюшоне. Он был молчалив, и все считали, что он немой. А одна из газет написала, что за любовь к Богу, ему вырвали язык!!! (Так и поставила — три восклицательных знака!) И целую страницу посвятила тому, как это варварски делалось. Франция ахнула! Церковь Франции была в шоке! Она стала отрицать наличие в ее рядах такого монаха. После таких заявлений со стороны церкви, он стал национальным героем. За ним устремились сотни последователей — они оделись в такие же балахоны, только полегче, а некоторые наоборот, чтобы больше раскаяться, одели еще и тяжелые цепи. Но все шли босиком. Франция была в трауре, когда монах, не останавливаясь, пересек границу и ушел на территорию Германии. Пока немецкие последователи сообразили, что великий монах может принести славу их стране, тот дошел до Баден-Бадена, купил в первом же киоске карту этого небольшого городка и пропал в его узеньких улочках…

Молодой человек, сидевший за стойкой с объявлением «Мест нет», увидев вошедшего в отель босоногого монаха с длинным посохом, спрятался за стойку. Он подумал, что, перепутав  дверь, в отель зашла она… тетка с косой!

Монах подошел к стойке, постучал кулаком и сказал на чистом русском языке:

— Эй! Тут есть кто живой?

— Я… живой, — пролепетал из-под стойки молодой человек.

— Человече с пути пришел, — протяжно пропел басом монах. — Принимай, дитя мое. У меня здесь номер забронирован, на имя Жана.

— Да-да! Вот и последний номер занимается. Слава Богу! Мы вас ждем с нетерпением. Прошу, у вас восьмой номер.

Молодой человек проводил монаха в номер. Монах попросил кусок хозяйственного мыла и тазик. У молодого человека все это нашлось. Он даже принес монаху корочку хлеба и кружку молока. Монах подарил молодому человеку один евро мелочью, сказав при этом:

— Идите, сын мой. Остальное Бог подаст!

Налив горячей воды в тазик, и разведя в нем хозяйственное мыло, монах с блаженством опустил в воду свои разбитые, в ранах, волдырях, в мозолях и в запекшейся крови ноги!..                

 

«Девчонок завтра можно выпускать. Пусть еще ночку переночуют. Ну и дежурства. Отель заселен — можно и расслабиться. С кем лучше: с брюнеткой или блондинкой? Вот бы сразу с двумя!» — подумал мечтательно, нахально и самоуверенно, сидевший за стойкой с надписью «Мест нет» молодой человек.

Он давно понял, какой отель эти две симпатичные и далеко не бедные девушки ищут, но и кого они ищут. Он был смышленый малый. Русская хитрость и немецкая точность определили план дальнейших действий. Он понимал, что так долго продолжаться не может и девушки либо столкнутся с Тайсоном-Джорданом  здесь в отеле, либо откажутся от его услуг и попросят любого другого человека, лучше русского, и тот всего-то за каких-то пять евро, тут же пальцем укажет на отель в котором они, за бешенные деньги, снимали даже не комнату — угол!

Молодой человек договорился, дав небольшую взятку, на отличный номер в отеле на соседней улице, после чего сказал девушкам, что он, дав очень большую взятку, что по законам Германии карается тюрьмой, снял для них отличный номер в очень хорошем отеле. Они могут переезжать, а он в это время найдет их Тайсона. «Это, конечно, стоило денег», — сказал, потупив глаза, молодой человек, но девушкам не страшно было тратить деньги, не свои же — Прохора. А у Прохора их было столько, что он вряд ли заметит потери десятка-другого тысяч евро. Да и потратили-то, на его поиски — вон все ноги в мозолях.

Девушки спали вторую ночь в каморке под крышей, счастливые, что завтра они переедут, наконец-то, в нормальные человеческие условия и их страдания закончатся. То, что этот симпатичный, общительный, юркий молодой человек найдет им Прохора, они даже не сомневались.  Они даже подозревали, чем им придется расплачиваться. И не особо возражали.

И, точно, на третий день их страданий, они перешли, пешком, за пять минут, в другой отель, намного более приличный и заселились в красивый и большой, прекрасно обустроенный лучший номер в этой гостинице. Кроме приличных чаевых, молодой человек получил то, что хотел. Благо кровать была огромная, юноша был силен, энергичен и… опытен и доставил обеим девушкам такое удовольствие, что им не пришлось ничего добавлять друг для дружки. Более того, они подумали, что любовь между мужчиной и женщиной не так уж и плоха. А молодому человеку не пришлось платить — девушки не были проститутками. Они сами, хотя он и отнекивался, к обоюдному удовольствию, заставили его принять в дар небольшую, по их меркам, сумму денег. Чего жалеть, не свои денежки — Прохора.

Юноша пообещал, что он бросит работу и найдет в течение двух дней их Тайсона, во чтобы ему это не обошлось, в денежном выражении, конечно, а также пообещал сводить девушек в знаменитое на весь мир казино Баден-Бадена…

Что значит смесь немца с русским!..

                        

IV

На следующий день, каждого по отдельности, посетил доктор. И все проживающие перешли в разряд пациентов, а из пациентов в разряд больных. В гостинице не стало здоровых людей — все стали больными. Это же так просто — вспомните, когда вы заходите в любую российскую поликлинику, тысячи болезней хватают вас за голову, горло, сердце, почки, живот, ноги. Вы понимаете, что сейчас вы загнетесь. И это абсолютно не зависит от того, стоит в коридоре сломанный стул или шикарный диван. Это воздух там такой — воздух болезней и страха.

И прибывшие на лечение стали испытывать страх.

Доктора звали Геннадий Васильевич, он был русским, приехал сюда, как он сказал: «Попрактиковаться, чтобы не забыть навыки во время отпуска». Это был высокий, стройный мужчина, сероглазый, улыбчивый, с короткой прической, аккуратными усами и, очень подвижными, длинными пальцами. На вид ему было лет пятьдесят с хвостиком. И, главное, он был врачом очень редкой специальности — проктологом. Это тот доктор, который лечит то, что у всех людей внизу и сзади. Если бы у этого доктора был всего один палец — указательный и на одной руке, то и тогда бы он мог лечить людей. Простой палец, но дороже золота — золотой палец!

Доктор Геннадий Васильевич сказал, что он будет всех лечить, так как их болезнь — его профиль и спросил, каждого по отдельности:

— Будем лечиться?

И все ответили, каждый по отдельности:

— Да.

Правда, Отто с грустью, а Прохор со страхом.

У первого было мало денег, и он был нищ, как церковная крыса, а у Прохора, у мультимиллиардера Прохора, денег не было совсем!

— Прежде, чем начать лечение необходимо вас всесторонне осмотреть, — сказал доктор Геннадий Васильевич.

Все задрожали, но покорились, так как понимали, что осмотр — это еще не лечение.

Доктор Геннадий Васильевич стал осматривать своих больных: он смотрел их стоя, лежа, сидя, наклонял вперед и назад, слушал их сердце, легкие и даже живот, в котором раздавались урчащие звуки, но когда он у них посмотрел, одев перчатку на свой золотой палец, и смазав его вазелином, одно место сзади, все поняли, что это настоящий доктор, и что очень хорошо, что они не стали делать эти процедуры дома, в Москве. Во всех бы журналах и на всех телевизионных экранах показали бы это их обследование золотым пальцем! И даже в прямом эфире! Такова была нищая и поэтому такая продажная российская медицина!

Процедура была необычной. Не для всех. Кто-то даже получил удовольствие. Кто-то, как Жан, не проронил ни слова, только скрипел зубами. Настя захихикала, а Коля заплакал и сказал:

— Меня лишили девственности!

— То ли еще будет, — философски заметил доктор Геннадий Васильевич. 

Доктор Геннадий Васильевич, после каждой процедуры, внимательно и с любовью смотрел на свой длинный палец в перчатке и приговаривал:

— Очень хорошо! Вам необходима колоноскопия, — и спрашивал, каждого по отдельности: — Будем лечиться? — больные согласно кивали в ответ. — Вот расценки за лечение, — говорил доктор Геннадий Васильевич и добавлял: — Если откажетесь — хуже будет.

Для богатого человека, в России ли, в Европе ли, эти цены были сущие копейки. Ну, цифры с ноликами. Но Отто впал в панику, а Прохор сник.

Однако Отто получил восьмидесятипроцентную скидку, как государственный служащий, получающий зарплату равную пособию по безработице. Отто мог получить лечение и бесплатно — все его расходы были вложены в цены медицинской помощи оказываемой другим, но доктора чтили законы Германии превыше всего — только скидка. В России такого, как Отто, просто бы на порог не пустили!

А вот с Прохором было намного хуже. Когда он попросил доктора Геннадия Васильевича отпустить ему лечение в долг, то получил ответ, что медицина не церковь и неужели у известного баскетболиста Сабониса нет денег?

— Почему вы решили, что я Сабонис?

— Я учился в Первом Ленинградском медицинском институте и смотрел все матчи между питерским «Спартаком» и каунасским »Жальгирисом». Неужели у такого известного человека нет друзей? А лечится вам просто необходимо. Вы пока порешайте ваш финансовый вопрос, а я подумаю. Хорошо?

Не мог же доктор, вот так сразу, и отказать такому известному человеку, как Сабонис, пусть даже он числится каким-то Джорданом. Не солидно — приходилось держать марку советского врача.

Доктор Геннадий Васильевич ушел к другим своим пациентам, а Прохор сидел на маленькой, короткой кровати абсолютно опустошенный. Друзей не было! Вот судьба!

Но судьба не всегда бывает злодейкой, и не всегда поворачивается к нам задом!

В дверь номера Прохора аккуратно постучали, и после разрешения войти, вошел молодой человек, который сидел в холле за стойкой с надписью «Мест нет».

— Товарищ Джордан, вам просили передать, — и положил перед Прохором пакет и мобильный телефон. Прохор открыл пакет — в нем было двадцать пять тысяч евро, перевязанных тоненькой резинко и несколько банковских карточек.

— Откуда? — радостно закричал, изумленный Прохор.

И молодой человек рассказал, как две девушки и он искали его два дня, а потом еще день он один. И он, все-таки, обойдя весь город, высчитал, что Джордан — это и есть Тайсон. И что он, с огромным трудом, давая очень большие взятки, поселил девушек недалеко, в другой гостинице. Узнав, что он нашел его, они передали для Тайсона эти деньги и телефон. И просили передать, что они придут к Тайсону, как только он им позвонит. Что они не хотели бы мешать его лечению. Молодой человек не упомянул, что девушки наградили его приличной суммой денег, за то, что он нашел Прохора.

Ура! — закричал Прохор и, подпрыгнув, ударился головой о потолок. — Молодой человек вы спасли меня!

И Прохор, не задумываясь, вытащил из пачки две пятисотки и передал молодому человеку — тот стал отнекиваться.

— И не вздумайте упираться. Я обижусь. Как вас зовут? — сказал Прохор.

— Александр, — сказал молодой человек.

— Еще раз, Александр, спасибо вам, — вы спасли мне жизнь. Можно вас попросить вернуть сюда этого знаменитого доктора. И еще, поменяйте мне кровать. Цену назовете сами.

— Да, конечно, — сказал Александр и быстро вышел. «Цену назову сам», — весело подумал молодой человек. Кровать была давно готова — руководство прислало. Бесплатно.

Вопрос с лечением Прохора был решен.

Молодой человек давно догадался, что Джордан-Тайсон — знаменитый русский миллиардер Прохор. Как-никак, а он учился на последнем курсе в Нюрнбергском университете и изучал не немецкую литературу, а мировую экономику. Но, как умный человек, он молчал, понимая, что, иногда «молчание–золото».

Доктор Геннадий Васильевич, работал индивидуально, без медсестер. Он сам раздал всем таблетки, сказав, что он не выписывает рецептов, чтобы не компрометировать и сохранять инкогнито своих пациентов. «Завтра вам будут делать колоноскопию», — сказал он всем и каждому по отдельности.

Все заволновались — каждый по отдельности.

Колоноскопию делал доктор Виктор Николаевич. Он, как и Геннадий Васильевич, тоже приехал в Германию на период своего отпуска, «чтобы не растерять квалификацию». Доктор Геннадий Васильевич сказал, что Виктор Николаевич лучший из врачей-колоноскопистов в России. Доктор Виктор Николаевич был седоватый, небольшого роста мужчина в очках, через которые на мир смотрели смеющиеся, хитрые, русские, серые глаза. Он родился в Вологде и значит, был умным, как все родившиеся в этом красивом русском городе. Свои фамилии, из-за секретности, лишних ненужных пересудов и возможных столкновений с налоговыми органами, доктора не сообщали. Впрочем, в медицине не принято называть врачей по фамилии — из уважения только по имени-отчеству.

Доктор Виктор Николаевич притащил какой-то жужжащий аппарат с гибким длинным, черным шлангом и яркой лампочкой на конце. Всем больным, каждому по отдельности, сделали двойную сифонную клизму. Доктор Виктор Николаевич так далеко вставлял свой шланг, снизу вовнутрь тел своих пациентов, что у них было ощущение, что он смотрит не кишки, а гланды. И еще он во время проталкивания шланга все повторял: «Очень хорошо!.. Чудненько!.. А это, что у нас — полипчик?.. Нет — какашка… У, какая тут розовенькая слизистая, красавица… А это что — полипчик?.. Нет — опять какашка… Плохо подготовились батенька, придется повторно смотреть…» Особенно тщательно и долго он осматривал Настю. Доктор Геннадий Васильевич, кстати, тоже. Процедура колоноскопии была не из легких. Лучше всех ее выдержали Сильвер и Жан. Насте и Генриху назначили повторную колоноскопию. Генриху, за то, что он денежный мешок, а Насте… уж больно сильно она стонала… Коле, в повторной процедуре, отказали — он и на первой так плакал, как будто его на кол посадили.

— Так, — после исследования шлангом, всем и каждому по отдельности, сказал доктор Виктор Николаевич. — Будем лечиться. Не переживайте. Конечно, у вас тяжелая форма воспаления, но не зря же мы с доктором Геннадием Васильевичем выпускники старой, советской, медицинской, питерской школы. И не таких оттуда (показал пальцем куда-то вверх) вытаскивали.

И все больные, каждый по отдельности, поняли, что они попали в добрые руки настоящих докторов. А уж о врачебной тайне не стоило и беспокоиться: как-никак, а эти доктора давали клятву советского врача, а не какого-то непонятного, российского докторишки. В медицине, как в хорошем коньяке — чем старше, тем лучше!..

Удалось выяснить только то, что доктор Геннадий Васильевич и доктор Виктор Николаевич окончили один курс 1-го Ленинградского медицинского института, и даже жили в одной комнате в общежитии на Петроградской набережной.

Лечение началось!..

Отель превратился в полевой госпиталь. Вход для простых граждан был закрыт. Грозная вывеска «Мест нет», уже на трех языках, перекочевала со стойки на улицу. На двери повесили амбарный замок. Вход был только с черного входа. Конспирация была полной!..

Граждане, не больные, чтобы не заболеть побежали на другие улицы. Ксения и Изабелла, чтобы не видеть всех этих страшных процедур переселились, с помощью вездесущего Александра, в другой, очень дорогой отель. Расходы за Изабеллу взял на себя Генрих Блюм, он же Генрих Бауман. Аня с Яной и не собирались жить в этом «заразном бараке».

Лечение было очень разнообразным. Что значит советская, ленинградская школа!

С утра доктор Геннадий Васильевич и доктор Виктор Николаевич делали обход больных. Опять же, для конспирации медсестер не привлекали. Лишние руки — лишние уши… и потерянные деньги. За конспирацию в счета была внесена отдельная денежная надбавка, называвшаяся «за особую сложность». Доктора умели делать все сами, включая некоторые, далеко не врачебные процедуры.

Все лечение было расписано по минутам.

После утреннего обхода, больным, каждому по отдельности, ставились большие сифонные клизмы. Этот способ лечения был известен с той минуты, когда человечество соединило ведро с резиновой трубкой, и знакомил больных практическому применению закона Архимеда о сообщающихся сосудах. В пациента вливали через одно известное отверстий в его теле ведро воды с солью, а потом она из него сама выливалась через это же отверстие, но с такой скоростью, что создавалась реактивная тяга, и больной парил над унитазом, испытывая необыкновенное чувство невесомости. И так несколько раз подряд, как говорили доктора: «До воды, чистой как слеза ребенка». Всех больше воды приходилось вливать в Прохора — длинный, пока наполнится. Кстати, так лечили бравого солдата Швейка от идиотизма. Гашек-то в русском плену был — там и узнал.

После клизм больным хотелось петь — так было легко! Коля пел.

Далее больным ставились капельницы с физиологическим раствором, разбавленным витаминами. Капельницы стойко переносили Володя Танин, Прохор и Жан. Настя с Колей, что значит люди искусства, закатывали глазки в обмороке, Генрих и Отто ругались непереводимо — по-немецки.

Во второй половине дня, в бой вступало главное лечебное оружие — медицинские пиявки. Метод был известен еще с каменного века, так как эти твари уже тогда во множестве жили в каждой луже, стоило только опустить в нее верхнюю или нижнюю конечность. (Так доктора называют руки и ноги.) Доктор Геннадий Васильевич считал пиявки лучшим средством от всех болезней! Друзьями больных! Они, с его слов, забирали у больных отравленную кровь. Доктор был недалек от истины. Кто-то же должен высасывать из человека дурную кровь. Пиявки вцеплялись в тела наших больных и так напивались «отравленной крови», что превращались в сосиски и сами собой отпадали, после чего их очень осторожно переносили в специально привезенную из России трехлитровую стеклянную банку, наполненную из России же привезенным специальным раствором. Так было сказано больным. И это учитывалось в стоимости лечения. В сущности же, это была вода из ближайшего омута. «Как же нам повезло!» — думали больные, каждый по отдельности. Во всем чувствовалась знаменитая питерская медицинская школа!

Вечером больные получали еще по одной клизме, но уже поменьше, всего-то на полведра. Ровно в восемь часов вечера процедуры прекращались, и наступал перерыв в лечении до  следующего утра. Наступало время отдыха, когда разрешалось родственникам навещать больных. Родственники должны были, в целях гигиены, одевать в холле отеля халаты, маски и бахилы на ноги. А самим больным после всех процедур, разрешалось ходить. Но они старались лежать или спать. В холле гостиницы была развернута небольшая столовая-кухня, где готовились протертые супы, морсы, компоты и уха. Все делалось по специальным рецептам докторов. Готовил, оставшийся без работы, Александр.

Настю, Прохора и Отто кормили с ложечки, приходившие в отель через черный ход Ксюша, Изабелла и Аня с Яной. Всех остальных кормил Александр. Он, конечно, хотел участвовать и в медицинских процедурах, но доктор Геннадий Васильевич сказал, как отрезал: «У тебя, молодой человек, нет специального образования и диплома, а мы с доктором Виктором Николаевичем не можем нарушать суровые немецкие законы. Здесь не Россия. Да и что скажет твой отец, если узнает, что мы допустили тебя до святая святых питерской медицинской школы — клизм, а уж о пиявках и говорить не приходится!»

Оказалось, что отец молодого человека тоже учился в 1-ом Ленинградском медицинском институте, на одном курсе с докторами Геннадием Васильевичем и Виктором Николаевичем и даже жил с ними в одной комнате общежития на Петроградской набережной, и сейчас работал где-то на далеком суровом, безмолвном и безлюдном Крайнем Севере, каким-то большим медицинским начальником. И, конечно, если бы он узнал, что его сын, не имея диплома, занимается лечением больных, то бы был крайне недоволен и высказал бы свое возмущение докторам Геннадию Васильевичу и Виктору Николаевичу, а еще не дай-то бог, как честный медицинский руководитель старой советской закалки, мог бы сообщить о вопиющих нарушениях медицинской практики туда — куда следует…

Так что Александру досталась почетная профессия санитара. Он убирал за больными горшки, кормил их, мыл посуду и готовил такую необыкновенно вкусную еду, под названием медицинский стол! Сутками парень работал. Конечно, не бесплатно. Его нынешняя зарплата превышала зарплату российского врача в несколько десятков раз. Сколько же получали доктора, неизвестно…

Через три дня интенсивного лечения всех и каждого по отдельности шатало! Все и каждый по отдельности стали необыкновенно стройными. У всех появился необычайно яркий блеск в глазах.

Ксения, Изабелла и Аня с Яной, увидев такой необыкновенный эффект, стали умолять докторов включить их в программу лечения. Но доктор Геннадий Васильевич был неумолим. «Только после всех обязательных обследований! Может быть, у вас есть противопоказания?» — сказал он. По вопросу оплаты у Яны с Аней проблем не было — их взял на себя Прохор. За Изабеллу вступился Генрих Бауман, он же Генрих Блюм, заверив, что оплатит все ее расходы.

Изабелла стала получать процедуры в номере Отто, Ксения в номере Анастасии, что было крайне неудобно, так как они все время ругались или насмехались друг над другом, особенно, когда им делали клизмы. А вот Яне и Ане хотелось лечь в номер Прохора, но, во-первых, он был на них несколько обижен, во-вторых, он все вспоминал необыкновенную девушку — стюардессу Машу и решил быть ей верен, и в третьих, он просто их стеснялся. Выход нашли — девушки получали лечение в каморке Александра, из которой вынесли стол и стул, а кровать сдвинули на середину комнаты. Когда им делали капельницы, то они лежали спиной друг к другу, когда клизмы — лицом к лицу. Александр сдал им свою каморку, как два номера люкс. Прохор все оплатил. За это Александр кормил их с ложечки.

Ну, какая женщина, кроме русской, может ради красоты пойти на любые пытки, любые страдания? Только русская! А почему? Потому что только русская женщина, будучи красивой от природы, хочет быть еще привлекательнее, еще красивее. Ну, как вы сделаете красивой англичанку? А немку? А француженку? Никак и никогда. И все потому, что в них нет природной красоты. Может быть, когда-то, много столетий назад она и была… да сплыла. Ради красоты надо было каждую неделю в баню ходить, а не одеколончиком от себя вонь отбивать! Красота она и в чистоте тоже!.. Да и на Руси всегда преклонялись перед женской красотой. Она у русских женщин в генах. За красоту не убивали, не жгли, не топили и ведьмами не обзывали, как это делали в просвещенной Европе. На Руси женскую красоту боготворили!..

У Александра скопилось так много денег, что железная банка, под скрипящей половицей в углу каморки, куда он складывал крохи, получаемые за свою работу в отеле, откладывая эти деньги на учебу, быстро наполнилась. Он стал волноваться за ее сохранность, особенно, когда каморку сдал. Поэтому, он нашел, то ли на свалке, то ли стырил в местном музее, немецкий плоский заплечный ранец времен Первой мировой войны, нашил на него красный крест и, положив в него банку, носил его на спине, поверх белого халата. Он так и выглядел: медицинский белый халат с завязками на спине и закатанными рукавами, колпак, маска и заплечный ранец. Ранец было очень удобно носить — он не мешал работать… Все думали, что у него там бинты и лекарства для экстренной помощи, ну, что-то на вроде ходячей аптечки.

К шестому дню все стали не только необыкновенно стройными, но и загорелыми: санитар Александр включал бактерицидную лампу в присутствии пациентов, продав им, чтобы они не испортили глаза, очки от солнца, производства Китай, но, как фирменные, от Дольче, который вместе с Габано. «Это необходимо, — сказал он, — по медицинским показаниям, для вашей же безопасности». Все и каждый по отдельности, очень боялись за свою безопасность…

Особенно хороший загар появился у испанки Изабеллы, чем она не преминула похвастаться, выхаживая по коридору в коротком халатике и заглядывая между прохождением туда-сюда к больному Генриху; хуже всех у Ксении. Зато у нее облупился нос. И она этим очень гордилась.

В этот, шестой день, произошло событие, которое, иногда,  переворачивает человеческую судьбу.

Больные, потихоньку втянувшись в процедуры, почувствовав необыкновенную легкость, стали выходить из своих номеров и гулять по коридорам и лестнице. Анастасия, придерживаемая Ксенией, а, может наоборот, столкнулась с идущим, одиноким Генрихом. Генрих, увидев женщин заверещал: «Богиня! Фемида! Божественная! Где ты была все это время? О, мой бог!» Анастасия подумала, что эти слова направлены, конечно же, к ней и направилась к немцу, чтобы получить еще одну порцию ласковых слов. Но Генрих даже не обратил внимания на Настю! Взгляд, полный любви, был устремлен на Ксюшу.

Никогда еще в своей жизни, Ксюша не чувствовала себя такой полной дурой, от такой необыкновенной любви, обращенной к ней, со стороны мужчины. Глаза Генриха были наполнены слезами счастья. Он что-то бессвязно лепетал о божественности и любви. Потом протянул руку и сказал: «Генрих, то есть Генрих». — «Ксения» — ответила смущенная Ксения и сделала небольшой реверанс, чтобы Генрих мог заглянуть в разрез халата и понять, что у нее там что-то есть. После чего они взялись за руки и пошли на первый этаж, в столовую, есть то, что приготовил больным, по рецептам докторов, санитар Александр. Обоим, оказывается, был назначен один и тот же медицинский диетический стол. Знак судьбы! Впрочем, им было все равно. Если бы в этот момент им дали яд — они бы, не заметив, его выпили!

Такова бывает сила любви!..

Настя, лишившись опоры со стороны Ксении, держась за стеночку, пошла, огорченная, в свой номер. Увидев это, проходивший мимо санитар Александр, поднял Настю на руки и отнес ее в ее номер на кровать, где она стала горько плакать, кляня судьбу и предательницу Ксюху. Молодой человек, сбросив ранец, как мог утешал ее…

На следующий день Ксения перешла жить в номер Генриха. Далеко от России, в Германии, стала зарождаться новая ячейка общества!..

 

Александр обещание свое выполнил — пришел к страдающему Коле и показал ему большой флакон, на криво приклеенной наклейке которого, красовалась самая знаменитая в мире крашеная блондинка всех времён и народов, Мэрилин Монро.

— Поможет? — со страхом и надеждой спросил Коля.

— Железно! Опробовано на сотнях французов и испанцах. Особая разработка военных из ЮАР.

— А почему ЮАР, там же белые?

— Нет, там негры. Их перекрашивали в блондинов.

— Здорово! Давайте, скорей! — воскликнул Коля.

Александр, как заправский парикмахер, намазал Колины волосы пахучей, шипящей жидкостью, надел полиэтиленовый мешок на его голову и строго сказал:

— Глаза не открывать, а то без глаз останетесь. Эту жидкость с успехом юаровцы применяли против жителей соседних государств: подбрасывали в бутылках местным повстанцам, а те, выпив, умирали в страшных муках!

— О, господи! Зачем же я согласился? — заплакал Коля.

— Поздно уже. Не открывайте глаза, а я пока пойду, покурю.

— Прошу вас, курите здесь. Мне страшно оставаться одному. У меня эта… кла… клау… устрофобия. Как закрываю глаза, так и наступает.

— Нам не положено с клиентами пить, курить и… прочее… делать. Я и так, могу лишиться своего места, если мое руководство узнает, что я вам помогаю в таком деликатном деле.

Александр очень надеялся такими словами поднять свой престиж — повысить стоимость услуги.

— Понимаю! — сказал взволнованный Коля.

Через полчаса пакет был снят, на голову вылито ведро воды и Коля, с закрытыми глазами, был подведен к зеркалу.

— Можете открыть глаза! — торжественно произнес Александр.

Коля, со страхом, приоткрыл один глаз, потом, удивленно, второй и произнес восхищенно:

— О-о-о! — и заплакал.

Александр ждал награды и дождался. Коля поворачивался вдоль оси своего похудевшего тела, любуясь своим отображением в зеркале. Потом, удивленно посмотрел  на Александра и сказал:

— А, это все еще вы! Молодой человек, прилетайте в Москву, и я проведу вас на мой концерт. Спасибо вам.

И отвернулся к зеркалу, припевая: «Натуральный блондин, а-а…»

Александр, как оплеванный, ушел из номера.

Не все же коту масленица.

Хорошо, что расходы были копеечные — всего-то купить у вьетнамцев за один евро средство для обесцвечивания волос. Раствор перекиси водорода.

Но все равно как-то неприятно! Хотелось написать на стене коридора: «Коля — козёл!»

Душа Коли пела. Он — здоровый! Он, после покраски, стал вылитый бывший Коля. Его все узна́ют. Коля одел свой школьный костюм, который стал ему мал, вышел в коридор и стал прохаживаться и напевать песни из своего репертуара. Угрюмый молодой санитар сидел за стойкой и пришивал оторвавшийся красный крест на своем ранце, время от времени недобро поглядывая на Колю.

Прошли два немца: толстый и тонкий. Затем две девушки, которые вышли из первого номера. Они внимательно посмотрели на Колю. Потом одна, что-то прошептала на ухо другой, та ответила: «Похож», и они весело смеясь, пошли разговаривать с санитаром.

Коля ходил и напевал. Он чувствовал, своим новым здоровым организмом чувствовал, что-то должно с ним произойти. Такое бывает у молодых людей в предчувствии любви — когда гормоны шалят!

Следующей была, вышедшая из пятого номера, симпатичная брюнетка. Она внимательно посмотрела на Колю, особенно на его костюм и сказала:

— Школьник? Двоечник? Фу. А такой симпатичный.

И побежала догонять двух немцев.

И тут из второго номера вышла богиня Анастасия и божественная Ксюша. Они удивленно уставились на Колю и громко вскликнули утвердительно-вопросительно:

— Коля?!

— Ксюшенька, Настенька! — запел Коля.

И все стали обниматься и целоваться.

— Коля! — сказала Настя. — Как ты похудел? Такой стройный!

— Ах, Настя! Я такого натерпелся, — сказал Коля, и слезы сами собой навернулись на его глаза.

— Так, вы, товарищи, здесь поплачьте, а мне надо к моему Фрицу, — сказала Ксюша.

Коля и Настя даже не услышали, что сказала Ксюша, и не заметили ее ухода. Ксюша отошла, повернулась, посмотрела на парочку, улыбнулась, покачала головой и, повертев пальчиком около виска, побежала за влюбленным в нее Генрихом.

Молния любви сверкнула между молодыми людьми, Коля забыл свои страдания и свою бывшую любовь — Оксану, а Настя вмиг перестала вспоминать своего родного бывшего мужа. Они видели только друг друга, взгляды их встретились и губы прошептали: «Как долго я тебя ждала!» — «Как долго я тебя ждал!» И взявшись за руки, они ушли в номер Коли.

Ах, любовь, что ты делаешь с людьми!..

 

V

На седьмой день — ровно через неделю, день в день, доктор Геннадий Васильевич объявил всем, каждому по отдельности, что лечение окончено и предоставил своим пациентам, каждому отдельно в конвертике — финансовая тайна, бумажки-счета с большим количеством криво прописанных ноликов, поставленных после еще более кривой единички. Внизу счета была подпись больше похожая на крестик. Никаких печатей не было. Всяких там фамилий, имен и отчеств, диагнозов, заключений, проведенных процедур, их количества, конечно же, прописано не было — медицинская тайна! Инкогнито! Счета были тут же оплачены с приличной премией. Доктор Геннадий Васильевич даже уважительно спросил, кому из пациентов нужна справка о проведенном лечении. Все отказались.

Все, каждый по отдельности, радовались, что живы. Грустили, что курс лечения закончен, и так жалко расставаться с такими замечательными докторами. Они хотели купить докторам цветы, но Ксюша уговорила не делать этого. «У русских, — сказала она, — не принято дарить врачам-мужчинам цветы. Это считается оскорблением. Минимум коньяк, а лучше в конверте». Выбрали конверт.

Больше всех радовался и больше всех огорчался окончанию лечения Отто. Даже восьмидесятипроцентная скидка нанесла такую огромную непоправимую брешь в его бюджете, что его корабль тонул. Конечно, хорошо, что лечение Изабеллы оплатил Генрих. Но Изабелла порывалась отблагодарить Генриха. А как может отблагодарить женщина мужчину? Отто страдал, и только внезапно возникшая любовь Генриха к этой «костлявой» русской, как говорила о ней, обиженная таким поворотом судьбы, Изабелла, спасла Отто от позора. Денег не было и Отто пришлось, с помощью  вездесущего Александра, продать свой «Трабант». Все равно, даже отдохнув, конь не заводился, а искать мастерскую, а тем более уникальные детали к этому чуду Восточной Германии было просто глупо. Отто, с тяжелым сердцем и со слезами, простился со своей машиной. Изабелла предлагала продать железного коня Генриху Блюму, но гордый Отто отказался. Они же не знали, что перед ними сам пивной король Генрих Бауман, а то могли бы и поторговаться и даже бы возможная измена Изабеллы не задела бы так чувства Отто. Машину купил какой-то ценитель раритетов. Александр получил, пусть небольшой, но свой процент за посредничество, Отто, пусть небольшие, но наличные деньги — не надо платить налоги, доктора оплату своих счетов. Деньги закончились. Отто сидел в своем номере и перебирал вещи — что бы еще продать и понимал, что надо ехать домой. Но Изабелла? Изабелла радовалась своей приобретенной за эти дни великолепной стройной фигуре и загару знойной красавицы. Ей хотелось петь, танцевать и пить шампанское. Ах, если бы не эта «костлявая русская»? И что в ней нашел этот большой и явно не бедный немец Генрих Блюм? Она никуда не хотела ехать — она хотела поиграть в казино! И вообще у нее зародилась мысль — а не ошиблась ли она с этим Отто?

 

Доктора Геннадий Васильевич и Виктор Николаевич сложили свои пожитки в сумки, не забыли банку с драгоценными пиявками (по секрету в любой русской грязной луже можно найти), переоделись в приличные костюмы с бабочками на шее, и пошли в знаменитое на весь мир Баденское казино.

Как и положено, со студенческих лет, со стройотрядовских шальных денег, они с легкостью проиграли сорок процентов заработанных с таким трудом денег, потом отыгрались в ноль, и вновь проиграли те же сорок процентов. Доктора не стали больше испытывать судьбу, плюнув на сверкающий пол казино, сложили остатки денег в мешок и поехали через Франкфурт, домой в Питер. Виктор Николаевич, правда, предлагал продлить лечение на один-два дня: предлог — мол, плохие последние анализы у больных, которые как бы только-только пришли из лаборатории. Но доктор Геннадий Васильевич его остановил, сказав: «Дорогой коллега, Виктор Николаевич, эти люди принесли нам не только деньги, но известность и славу. А известность и слава дороже любых денег!»

Доктора еще не знали, как близки были к этой истине.

Они опоздали на рейс в Петербург и решили лететь домой через Москву, но перед этим перекурить, а так как в здании аэропорта курить не разрешалось, они вышли на привокзальную площадь и к ним тут же подскочил таксист в кепке и прокричал:

— Вам куда, мужики? Дешевле, чем у немцев в два раза… — и осекся. — Вот это да — Генка и Витька!

— Ты, посмотри — Сашка! — радостно закричал Геннадий Васильевич, и все трое стали обниматься.  — Ты то, чего здесь делаешь? — спросили у Сашки.

— Работаю таксистом.

— А где жена, Татьяна?

— У нее уже своя гинекологическая клиника.

— А ты, чего не врачом?

— А я с того времени, как в девяностых мы убежали из страны, все за баранкой. Нахрена мне их немецкая медицина с ее-то ответственностью. Здесь же Германия, а не Россия.

— Да мы уже поняли, какие здесь суровые законы, а уж медицина… — засмеялись Геннадий Васильевич с Виктором Николаевичем.

— Ну, а вы где? Здесь-то, какими судьбами? — спросил Сашка.

— Да так, ездили в Баден водички попить. А работаем все так же врачами, все там же, в Питере.

— И не надоело эту нищую лямку тянуть. Вот я на русских здесь заработал всего-то за несколько дней несколько тысяч! — расхвастался Сашка.

— Ну, конечно, Европа! Куда уж нам сиволапым, — сказал Геннадий Васильевич.

— И куда летите? — спросил Сашка.

— Хотели напрямую в Питер, да опоздали, вот сейчас через Москву полетим.

— Да, не повезло — лишние деньги тратить.

— Что делать? Судьба — злодейка!..

— А я вот часто, — с грустью сказал Сашка, — вспоминаю наш институт и нашу общагу, как-никак мы с вами не только с одного курса, но и в соседних комнатах жили. Танька, как вспомнит — плачет.

— Так взяли бы, да и приехали...

Геннадий Васильевич не договорил. Судьба, не всегда злодейка. Иногда, она, так красиво поворачивается вокруг оси, что показывает свое прекрасное личико и белозубую улыбку.

В телефоне Геннадия Васильевича раздался звонок.

Звонили из Парижа. Руководство величайшего мирового театра «Гранд Опера» слезно просило известных русских докторов Геннадия Васильевича и Виктора Николаевича, — фамилий, по-видимому, они не знали, а может, конспирировались, — прилететь к ним, в Париж, и пролечить их удивительным методом, потерявшую голос, всемирно известную оперную диву. Все расходы будут компенсированы. Гостиница — лучшая в городе, уже забронирована. Стоимость лечения будет оплачена. Сумма не ограничена. Единственная просьба — конфиденциальность лечения.

— Откуда у вас о нас такие сведения? — строго  спросил ошарашенный Геннадий Васильевич.

— Из Германии. Большего сказать ничего не можем. Тайна. Прилетите?

— Хорошо! Мы сейчас же вылетаем, — ответил доктор Геннадий Васильевич и, отключив телефон, спросил у Виктора Николаевича: — Уважаемый коллега, Виктор Николаевич, твоя аппаратура в порядке?

— Хоть сейчас включу, — ответил уважаемый коллега.

— Сколько еще надо, чтобы оголодали наши прекрасные пиявки? — спросил дополнительно Геннадий Васильевич.

— Часов пять, — ответил Виктор Николаевич.

— Тогда все меняется — мы летим в Париж! Нас там очень ждут!

— Объясните ребята, почему в Париж? Причем здесь какие-то пиявки? — удивленно смотрел на своих студенческих товарищей таксист Сашка.

— Тебе, Сашка, этого не понять. Онемечился ты! Пока! Приезжай в Питер — пивка с водочкой попьем, матом поругаемся, тогда и поймешь, какая в России наступила новая жизнь!

— Договорились. Телефон дайте.

Так судьба развернула докторов от встречи со знаменитым командиром воздушного судна. Вот и не верь в судьбу!..

А Париж прекрасный город!..

 

Когда человек после долгой и продолжительной болезни, не уходит в мир иной, у него появляется такая жажда к жизни, в нем просыпается такой авантюризм…

Первым сорвался Рома. Он, благодаря своей редчайшей национальности, был крайне осторожным в манипуляциях с деньгами, особенно, своими, кровными. Когда был трезв, конечно. Эту способность присваивать государственные деньги он воспитал в себе с голодного сиротского детства. В стране, которой он жил, всегда считалось и ныне считается, что государственное — значит ничье! Или твое! А так на Рому посмотришь со стороны — тихий, засыпающий на ходу, человек. Но под этой маской фальшивого сна скрывался математически выверенный ум и анализ. И осторожность! Но Рома, выздоравливая, накопил внутри себя такой сгусток энергии, что когда понял, что он не умрет и все его миллиарды принадлежат только ему (Катька-то, дура, сбежала!) — этот кусок критической энергии потребовал выхода, и Рома, тайно, договорившись с санитаром Александром, что тот, за взятку, конечно, откроет ему черный вход, решился «сходить в самоволку» в город.

Все было разыграно, как по нотам. Поздно вечером Рома, в своих вытянутых пузырями на коленях спортивных штанах и майке, прохаживался, как бы от нечего делать, по коридору гостиницы и, поняв, что за ним никто не следит, шмыгнул к черному входу. Здесь, заранее, в урне для окурков, были спрятана рубашка, брюки, ботинки и его великолепная расписная меховая малица. И бабочка была припасена. Зачем? Так Рома решил пойти в казино, а туда без галстука не пускают! Конспирация была на высоте! Рома переоделся — санитар Александр открыл дверь черного входа и получил за это в карман конверт. Рома вышел в теплую, черную, звездную ночь. Рома вышел в жизнь!

Он знал, где находится знаменитое казино — он там несколько раз бывал и даже имел платиновую карточку этого заведения. Но тогда он был в казино открыто, как русский миллиардер и губернатор. Все русские губернаторы считали нормой посиживать и проигрывать государственные деньги в казино Баден-Бадена и Монте-Карло. Макао и Лас Вегас они не признавали — слишком шумно, много бедных старух и стариков дергающих ручки «одноруких бандитов». Не тот уровень! Не губернаторский!

А малицу Рома одел, потому что понимал — если его узнают, ему будет «кирдык»,  — такого канцлер не простит. А так, в малице…

Он ушел играть! Он не мог перебороть этот внутренний сгусток энергии, это внутреннее «Я», которое кричало: «Иди! Играй!» И даже осторожность не возражала и только шептала: «Маскируйся!»

Рому не интересовали интерьеры всемирно известного казино, его не интересовали залы Блэк Джека и покера, и уж тем более слот-машины. Его тянула к себе вращающаяся судьба — рулетка.

Увидев Рому, точнее человека в необыкновенной одежде, охрана на входе разинула рты и только спросила: «Есть ли у вас галстук?», на что Рома показал в вырезе малицы бабочку. Швейцар заискивающе поклонился и рукой указал, как пройти в гардероб, но Рома даже не посмотрел в его сторону. Роме не предложили подписать обязательный договор, в котором говорилось, что в случае чего, он, Рома, не имеет к казино никаких претензий! Как можно спрашивать паспортные данные и подписывать какой-то договор у джентльмена в такой меховой накидке и таких ботинках?

Принимавший в этот момент каких-то высоких гостей президент казино, вдруг обратил внимание, что его никто не слушает и все смотрят куда-то в сторону входа; он повернулся, прервал свою высокопарную речь и, не обращая внимания на герцогов и герцогинь и других граждан голубых кровей, которым он в миллионный раз рассказывал историю этого казино, подбежал к Роме и заискивающе спросил:

— Как вас представить?

— Чук и Гек, — ответил Рома.

«Это, наверное, какой-то полярный шейх?» — подумал президент и поклонился ниже обычного, почти в пояс.

Рома обрадованно понял — его не узнали!

— Вы у нас раньше бывали? — спросил президент. — Вам рассказать историю нашего казино?

— Я пришел сюда играть, а не слушать сказки! — сказал Рома, голосом нетерпящим возражений.

— Может быть, вам нужна помощь? — спросил президент, заискивающе глядя Роме в глаза.

— Вот прилип, как банный лист. Отстань! — сказал Рома и, отодвинув грациозным движением президента, пошел в зал рулеток.

— Кто это? — спросили президента герцоги и герцогини.

— Северный шейх!

— А-а-а! — сказали граждане голубых кровей, и пошли прямые как палки, шаркающей походкой в зал рулеток. У каждого из них было по необходимому для игры пять евро.

Рома купил одну фишку за пять евро. Конспирация! Для него не был важен проигрыш-выигрыш. Важна была она — игра!

Он сел за игровой стол в углу зала (конспирация) и начал играть с самой маленькой ставки в пять евро. За столом сидело несколько человек, среди которых выделялись две симпатичные, но очень пьяные девушки. Они, не глядя, ставили ставки, смеялись и целовались друг с другом. «Симпатичные, — подумал Рома. — Особенно брюнетка. Где-то я их видел, только где? Русские — точно!»

А две русских девушки Яна и Аня — это были они, строили глазки Роме, и одна другой сказала:

— Где-то я этого оленевода видела? Кола Бельды! Сейчас петь будет, — и обе заразительно и пьяно засмеялись…

Через несколько бросков и стольких же падений маленького беленького шарика, перед Ромой лежала горка фишек стоимостью в несколько сотен евро. Душа Ромы пела, нет, не от того, что он выиграл — он всегда выигрывал, без всяких заклинаний, глупых математических расчетов и прочей билеберды. Душа пела от счастья, что он жив!

Рома, со дня продажи первых сваренных в тазу джинсов, тогда, в Ленинграде, когда его с другом Борей, спасла от бесславной смерти от поноса старая бабка, знал, что для чего-то особого, необыкновенного, бог оставил его на этом свете.

И еще Рома знал, что деньги идут к деньгам.

А Федор Михайлович явно этого не знал, когда смотрел на вращающееся маленькое колесо, здесь, в Баден-Бадене и просаживал все состояние своей жены. Достоевский был игрок! А Рома нет! Рома был еврей!

Бедные герцогини и герцоги, проигрывали свои единственные пять евро из тех миллионов, которые их папы и мамы, бабушки и дедушки оставили здесь, в этом знаменитом на весь мир казино. Они водили шершавыми языками по вставным челюстям, выскребая крошки вечернего печенья, что им подавали в доме престарелых. У них давно уже не было замков и вилл. Эти замки и виллы скупили Ромы и Бори, новые баловни судьбы, новые русские, новые хозяева жизни.

Рома сидел перед кучкой фишек и вдыхал запах денег! До чего же хорошо жить!

И он решил поставить все фишки еще один раз. Насладиться до конца. Он поставил все фишки на число «пять» и в этот момент услышал сзади очаровательный голосок:

— Все говорят, что его канцлер в наказание за Лондон, отправил на Чукотку, а он вот где — в казино! Здравствуй Рома!

Рома похолодел, пот побежал по спине вниз, он медленно обернулся — на него смотрела улыбающаяся, пьяненькая, с сигареткой в длинном мундштуке, Катька Жучкова!

— Что ты здесь делаешь, Рома? — опять тихо спросила Катька. — Тебе разрешил канцлер?

Рома понял, что он пропал! К чему-то вспомнилась кое-как прочитанная в сиротской школе, бабка-процентщица из романа Федора Михайловича «Преступление и наказание», и образ киношного Раскольникова-Тараторкина с топором. Дух Достоевского витал в зале вращающейся игры. «Господи! К чему бы это? — подумал, весь потный, Рома. — Вывести ее на улицу, да в проулке придушить? О, господи, о чем я? Но ведь если эта сука громко назовет мое имя — мне конец! Я до России не успею добраться. Мне придется, как Березе, просить политическое убежище в Англии».

— Вы, наверное, ошиблись, сударыня? Я с севера, но не с Чукотки. Я из другого округа — Ненецкого. Я оленевод Чук и Гек, — сказал Рома.

— Какой ты, Чук и Гек? Ты, Рома — мой муж. Спрятаться от меня решил? Не выйдет. Я на мели. Так, что раскошеливайся!

Рома даже не заметил, как крупье назвал номер, куда упал шарик и сказал:

— Выиграл господин в меховой накидке. Господин эскимос, ваш выигрыш! — и сдвинул лопаткой фишки в сторону Ромы.

— Подвинься-ка, Рома — я хочу поиграть! — сказала пьяная Катька.

Мозг Ромы работал, Рома просчитывал варианты от убийства Катьки, до своего самоубийства. К столу стали подтягиваться заинтересованные граждане, которые давно проиграли свои жалкие крохи, применяя всякие магические заклинания, потирая разные места своего тела, мысленно плюя через плечо, колдуя взглядом над беленьким шариком, крича, что под рулеткой стоит магнит и в нужном месте, крупье останавливает рулетку путем нажатия скрытой в полу педали. У них просто не было денег.

— Рома, а чего ты так вырядился? Хотел, чтобы тебя не узнали? Ну, приклеил бы бороду и усы, одел темные очки и все. А в этом зипуне ты просто смешон!

— А где твой Мел Гибсон? Ты же убежала с ним? Бросила меня, — спросил Рома, лихорадочно ища выход из катастрофической ситуации.

— Он подлец! Оказалось, что у него уже есть новая жена, наша русская, из какой-то деревни. Сука ложится под всех Агентов 007 и Мела затащила в постель. Еще она играет на пианино и поет, как красавица у Коли — Оксана. Также фанерит! Этот козел, Мел поматросил со мной и бросил! И я осталась без денег. Я тебя искала. Но ты не отвечаешь на звонки и яхты твоей в Европе нет. А потом сообщили добрые люди, что тебя канцлер загнал на твой дикий полуостров в ссылку. Я, как нищенка, побираюсь! Мне не на что играть! Меня никто не любит! Рома я хочу к тебе! — запричитала и заплакала Катька Жучкова. А потом добавила: — Твой понос прошел?

Рома отшатнулся и побледнел. Решение было принято. «Катька, ты сама подсказала, что надо делать. Дура, ты и есть дура!» — подумал Рома.

— Вот как раз по этому поводу мне надо в туалет, — сказал Рома. Катька отодвинулась. — Поиграй за меня.

При виде кучи фишек у Катьки снесло башку. Катька была азартная девка! Что в любви, что в игре.

— Коньяк с шампанским даме. Взболтать, но не перемешивать! — сказал Рома помощнице крупье и пошел в туалет.

Дальше его действия были автоматически быстры. В туалете Рома, закрывшись в кабинке, сбросил малицу, поправил бабочку, вышел и направился к выходу. Никто не обратил на него внимание.

— Жарко у вас, — сказал Рома охране казино, при этом кривя лицо так, что если бы кто-нибудь стал просматривать видеозапись, никогда и ни за что не признал бы в этом кривом человеке, русского миллиардера и губернатора Рому.

Рома бежал по узким улочкам города так, будто за ним гналась стая северных волков. «Все — пропал! Пропал! — билась в голове ужасная мысль. — Надо хватать мешок с котелком и кружкой, чтобы не оставлять следов и бежать. Если меня будет искать полиция, то они легко вычислят, где проживал Джон Сильвер, и что он — это я. Да  Катька еще заявит обо мне, — сведут концы с концами и сообщат в газеты. Тогда мне смерть! Надо успеть добраться до Чукотки раньше, чем поднимется шум!»

Рома, взмыленный, задохнувшийся от бега, влетел в отель, увидел Александра и, попросив его следовать за ним, побежал в номер.

Взяв с Александра клятву, что он никому не разболтает о том, что он сейчас услышит, Рома стал рассказывать:

— Я, молодой человек, ни какой не Джон Сильвер. Я не могу, в целях конспирации, назвать свое настоящее имя. Тогда вы будете посвящены в страшную тайну одного могущественного государства и можете пострадать вы и все ваши родственники. Вас даже могут убить. (Александр сделал испуганные круглые глаза). Я бежал от бывшей изменницы-жены. Но эта бывшая жена наняла киллеров, чтобы убить меня и завладеть всем моим состоянием. А я полюбил другую, простую девушку из тундры и хочу на ней жениться. И чтобы отвести след погони от любимой девушки, я уехал в Европу. Мне удавалось все время ускользать от погони. Но тут я заболел и попал сюда в этот прекрасный отель, в руки этих прекрасных докторов. И был спасен. И уже собирался уезжать, как в этом тихом городе, меня выследили и почти настигли, и мне пришлось спрятаться в казино, и даже немножко поиграть в рулетку. Киллеры в казино не входили — наверное, у них не было денег для оплаты входа. Поэтому они стерегли меня около выхода. Я поиграл немножко и, сбросив малицу в туалете, прошел незамеченным мимо моих преследователей. И вот, сейчас, преследователи меня ищут по всему городу и обязательно найдут. Я боюсь, что все дороги и все вокзалы уже перекрыты. Везде стоят люди моей бывшей жены. Она очень богатая, но очень жадная, — Рома задрожал и стал спрашивать: — Как мне спастись! Что мне делать? У меня есть деньги, но я не знаю, как мне оторваться от погони? Я так люблю свою девушку с тундры! Она ждет от меня ребенка. Наверное, это будет сын. Мой любимый сын. И теперь смерть разлучит нас! — Рома всхлипнул. — И мой ребенок станет сиротой, а моя любимая девушка вечной вдовой!

Александр, наморщив лоб, слушал Рому очень внимательно и делал вид, что немеет от страха от его рассказа, даже закатывал глаза и готов был упасть в обморок — так он боялся! А про себя подсчитывал, сколько же он может срубить денег с этого бедолаги. Молодой человек давно догадался, кто перед ним; он же был русским и только учился в Германии. А Рому в России знали все!

— Достаточно ли у вас денег? — спросил очень серьезно Александр.

— Да! — ответил Рома.

— А есть ли у вас транспорт, который мог бы вас быстро перевезти в другую страну?

— Да, у меня есть самые быстрые в мире реактивные самолеты и самая большая в мире океанская яхта! — сказал гордо Рома.

— А куда вы хотите попасть, чтобы преследователи не смогли вас достать?

— В Россию.

— Тогда давайте поступим так, — надо обмануть ваших преследователей. Они же перекроют все дороги, ведущие на восток в сторону России, а вы уйдете на Запад, во Францию. Здесь недалеко от города есть частный аэропорт. Мы закажем маленький самолет, и вы перелетите в Париж. А вы сейчас же позвоните своим помощникам и прикажете направить самый быстрый из ваших самолетов в аэропорт под Парижем. Где ближайший аэропорт базирования ваших самолетов?

— В Москве.

— Отлично! Звоните, пусть летят! А я пока пойду договариваться насчет самолета. Давайте оставим ваше имя таким, какое есть — Джон Сильвер. И еще одно — все требует денег, на какую сумму я могу рассчитывать?

— Считайте, что кредит неограничен.

— Тогда приступаем! — воскликнул молодой человек.

В течение часа все было улажено: самолет ждал беглеца на маленьком аэродроме под Баденом, быстроходный лайнер из Москвы вылетел во Францию, в частный аэропорт под Парижем. Маршруты и время полетов были выверены и согласованы. Оставалась одна проблема — как доставить незаметно Рому к самолету. Но и тут молодой человек оказался на высоте. Он позвонил коллекционеру, который с его помощью купил «Трабант» у бедного Отто, да еще оказалось, что машина на ходу — просто забился карбюратор от плохого бензина — кто ж знал, что в Западной Германии нет у машин карбюраторов. Вот эту машину и выпросил у коллекционера Александр. Тот очень быстро согласился — как не согласишься, если ему предложили за пару часов пользования машиной почти ее полную стоимость. Часть денег Александр учел, как свои комиссионные.

Темной ночью, когда все спали, к отелю, со стороны черного входа подъехала необычная машина. Двигатель работал как часы. Если бы в это время Отто не спал и посмотрел в окно, то увидел бы свою «ненаглядную ласточку» и заплакал бы горькими слезами. Изабеллы рядом не было. Она играла с новыми подружками в карты в номере Насти и попивала легкое вино, принесенное в своем заплечном ранце, санитаром Александром.

Рома выписал Александру два чека: на кругленькую сумму в виде дополнительной премии врачам. Он же не знал, что врачи уже уехали. И второй, приличный, Александру за его помощь в спасении. На оплату машины хватило наличных.

Рома, прижимая мешок с котелком и кружкой, лег на заднее сиденье, Александр накрыл его старым, рваным мешком, и машина рванула с места. 29-сильный мотор весело ревел, пожирая превосходный высокооктановый бензин и километры прекрасной дороги. На выходе из города Александр заметил группу людей в штатском.

— Замрите и не дышите, я их вижу! — сказал Роме Александр.

Рома сжался от страха под пледом. Зубы его ударялись о котелок в прижатом к груди мешке.

 Люди не стали останавливать проезжавшую развалюху. Нет, конечно, они обратили на нее внимание, но засмеялись и заспорили друг с другом на русском языке, на чем эта телега ездит — на дровах или угле? Их не интересовал какой-то Рома — это были простые русские бандиты, грабившие роскошные автомобили зажиточных немцев. А тут «Трабант». Смешно-то!

Без приключений, по хорошей немецкой проселочной дороге, машина добралась до маленького аэропорта с грунтовой полосой. На полосе стоял самолет, очень похожий на бессмертный По-2, воспетый в военных песнях и фильме «Небесный тихоход». Летчик в шлеме и форме советского военного летчика времен второй мировой войны, с двумя орденами Боевого Красного Знамени на груди, сказал, по-военному четко:

— Самолет к полету готов! Докладывает командир, гвардии полковник, Иван Крышка… Пассажиров прошу занять место позади пилота… осторожней ногами на крыле, они матерчатые.

Рома обнял Александра и спросил:

— А кто был там, на дороге?

— Наверное, те, кто выслеживал вас. Они были с автоматами. Честно, было очень страшно!

— Спасибо. Александр, ты настоящий друг! Приезжай в Россию.

— Я постараюсь, — ответил Алексанжр.

Через два часа беспрерывной болтанки и пике, самолет гвардии полковника совершил посадку в заданном районе Франции. Роме было плохо, но он набрался сил, расплатился с летчиком и пожал его руку.

— Вы настоящий герой, отец! — сказал Рома. — Хорошо, что у нас, у русских, такие деды. С такими ассами, как вы, Россия никогда не погибнет и ее никто не победит! Благодарю за службу!

Полковник, со слезами на глазах, вытянулся по стойке смирно и отдал честь.

— Служу Советскому Союзу! — сказал он и заплакал…

Через два часа работы мощной реактивной тяги, самолет с Ромой был уже над Россией.

Через восемь часов Рома был в столице Чукотского автономного округа, в здании администрации и распекал своих подчиненных за срыв завоза топлива для обогрева построенных на Ромины деньги домов чукчей. Чукчи привыкли принимать ежедневную горячую ванну…

В это самое время на Чукотку из Москвы летела шифрограмма от русского канцлера с требованием срочно проверить присутствие-отсутствие губернатора Ромы на территории округа.

Ответ был лаконичен: «Губернатор проводит очередное совещание по вопросу завоза топлива. Из Анадыря никуда не отлучался».

Канцлер послал Роме еще более лаконичную телеграмму: «Молодец! Так держать!»

У Ромы на корабле, на видном месте лежал мешок с котелком и алюминиевой кружкой. Как талисман и напоминание о незабываемых днях лечения в славном немецком городе Баден-Бадене…

 

А Катька Жучкова, вообще не сразу бросилась искать Рому. От смеси шампанского с коньяком у нее совсем «съехала крыша» и она стала бессвязно петь: «Увезу тебя я в тундру…» и ставить крупные ставки, на оставленный Ромой выигрыш в несколько сотен евро. Она ставила, две девушки ставили, пенсионеры графы и графини ставили. Катька проигрывала, Яна с Аней проигрывали, а графы и графини, придерживая от радости и восторга свои вставные челюсти выигрывали. Был выходной день и игра длилась до трех часов ночи. Катька все проиграла. Девушки проиграли — Прохоровы деньги. И, наконец-то, выиграли пенсионеры голубых кровей. У них было так много денег, что они, впервые за много лет, купили бутылку шампанского и поехали в свой дом престарелых на такси, поклявшись друг другу сохранить в тайне этот выигрыш. А, иначе, им бы пришлось платить налоги! Огромные! Таковы законы Германии, даже с пенсии платят, а уж с выигрыша в казино — тут лучше проиграть, чем выиграть! Тюрьма!

Утром они своих выигранных денежек не нашли!  А директор дома престарелых, в следующую ночь, веселился с молодыми девчонками-школьницами в казино и проигрывал огромные суммы денег. Его задержали под утро, в одном из отелей, в кровати с двумя несовершеннолетними девчонками. Германский суд, под давлением общественности, был суров — директор получил очень большой тюремный срок. Но старым графиням от этого не было радости. Денег при директоре не нашли. Все спустил в рулетку, гад!..

 

Катька сидела пьяная и опустошенная — Ромы нигде не было. Приличного мужика она «снять» не успела. «Куда это делся, чертов Рома? Неужели сбежал?» — думала Катька и никак не могла сообразить, что ей делать. Фишек не было. Крупье чехлили рулетки. Уборщицы, громко переговаривались на красивом, похожем на песню, украинском языке. Они не признавали пылесосы и возили по полу швабрами с намотанными тряпками и носили ведра с мутной водой.

За столом сидела понурая Катька и смеющиеся две девушки.

— Эй, дивчины, поднимите, свои прекрасные ножки в красивых черевичках, дайте вытереть тут, — сказала уборщица и махнула тряпкой.

Катька подняла ноги и заплакала. Аня с Яной закинули свои красивые ножки на рулеточный стол и засмеялись. Потом посмотрели на плачущую Катьку, удивленно примолкли и, наконец, спросили:

— Чего дивчина пригорюнилась? Ну, проиграла и проиграла, эка невидаль — не девственность же. Куда твой оленевод-то делся? Девка ты видная, а с оленеводом пришла. Такого еще не было. Не плачь. Черт с ним.

— У меня денег нет, — заплакала Катька.

— Как? Совсем?

— Совсем. Все проиграла, и этот гад сбежал. Где его я сейчас найду? Мне и ночевать-то негде.

— Вот это да! Красивая, а спать не с кем? Непорядок. Тебя как зовут?

— Катька.

— Пойдем с нами Катька.

— А куда?

— Есть тут небольшой отель, мы тебя там пристроим.

— Я не хочу спать, с кем попало — я честная! — заявила Катька.

— Пойдем, никто тебя не тронет.

И девушки, втроем, пошли на Адлерштрассе 9.

За стойкой сидел вечно неспящий Александр. Он только-только вернулся с аэродрома.

— Саша, нам нужна твоя помощь… — начала пьяненькая Яна.

— Я весь к услугам пани Яны, — сказал Александр, и глаза его заблестели.

— Не спеши, нам нужна другая помощь, — сказала пьяненькая Аня.

— Какая, разлюбезная пани Аня?

— Вот видишь, девушка плачет, ей ночевать негде. Приюти. У тебя же каморка под крышей свободна.

— А у этой девушки деньги есть? — спросил молодой человек.

— Может она чем-нибудь другим расплатится? Эй, как тебя — Катька, расплатишься?

— Конечно, расплачусь, — сказала абсолютно пьяная Катька.

— Тогда, мадам, назовите свою фамилию, — сказал молодой человек.

— Я мадемуазель. Катерина Жучкова.

— Кто? — сказали хором Аня, Яна и Александр.

— А не та ли ты, Катька Жучкова, которая губернатора Рому от жены увела? — спросила, с придыханием Яна.

— Она самая, — сказала пьяная Катька и чуть не упала.

— Мать моя! А там, в казино, не Рома сидел в шкурах? — воскликнула Аня.

— Он, гад! Только сбежал. Но я его найду!

Александр перекрестился — вовремя Рома убежал. Посмотрел на Катьку — ну уж слишком пьяная?! Бревно!

— Знаете, госпожа Жучкова, у нас тут номер освободился. Если не возражаете, я вас в него поселю? А по оплате утром разбираться будем.

Катька не возражала. Она хотела спать.

— Ты, Александр, настоящий друг, — сказала Яна. — А мы поговорим завтра с Тайсоном, чтобы он помог бедной миллионерше. Пока Катька. Мы завтра придем.

Девушки ушли. Молодой человек проводил Катьку в номер, который занимал Рома и заботливо помог ей раздеться и уложил спать в кровать, которая еще не остыла от Роминого тела…

«Сказка какая-то, а не отель! Расскажи кому — не поверят!» — подумал Александр

Яна с Аней быстро, как могли в их состоянии, добежали до своего отеля, сбегали в туалет, ругаясь: «кто первый», отдышались, выпили из бара по маленькой бутылочке виски, и стали звонить всем своим знакомым в Москву, о невероятных событиях произошедших этой ночью в казино Баден-Бадена.

Эта информация должна была лечь на стол канцлера, когда Рома летел на своем скоростном самолете над Сибирью, но помощники канцлера посчитали, что она не требует принятия срочных решений, она вообще не требует принятия каких-нибудь решений — эко диво, губернатор играет в рулетку в Баден-Бадене. А где им еще играть, если рулетки в России все порушили? Ну не на подпольных же рулетках играть вместе с бандитами! Канцлер удивляется, когда российские губернаторы дома, на работе. Они больше-то в Москве, Бадене и Монте Карло находятся. Ну, сидит в казино Рома с Камчатки, ну кинул там свою Катьку — ерунда. Милые побранятся, да и помирятся. И помощники оставили полученные сведения до утреннего доклада. Это-то и спасло Рому от неминуемой отставки и нищенства. Когда, утром, сведения о возможном пребывании губернатора Ромы в Баден-Бадене были доложены канцлеру, на далекой Чукотке день уже катился к ночи и Рома давно распекал своих подчиненных за срыв завоза топлива.

Вот, что значит огромная страна, с десятью часовыми поясами. Непорядок! Неуправляемая такая страна. Пока информация дойдет. И как при царях ею правили? Надо, как в Китае — никаких поясов, один — железный. Больше миллиарда народу по стране бегает и все в стране работает, как китайские часы. А почему? Правильно, потому что часов не имеют…

 

VI

Канцлер хотел, по привычке, перепроверить поступившую информацию с Чукотки, но ему стало совсем не до Ромы, когда днем, ему на стол положили шифровку с Туманного Альбиона. В ней сообщалось, что уже несколько дней «объект» не выходит на зрительную связь. Что семья за оградой, а его — «объект», не видно. Прослушка телефонов ничего не дала — молчат.

А вторая шифрограмма насторожила. В ней сообщалось, что по неподтвержденным данным, интересующий «объект» встречался, тайно, во Франции, с Героем Советского Союза, единственным живым летчиком эскадрильи «Нормандия» Жаном, проходящим под кодовой кличкой Герой. Информация получена от агента Мари, внедренной по заданию Центра, в самое наиближайшее окружение Героя. Ближе некуда. Данная информация перепроверяется по другим каналам.

Канцлер чиркнул красным карандашом по лежащей перед ним бумаге: «Крайне важно!» — вызвал помощника, отдал листок, сказав: «Срочно!» Канцлер, как всегда был немногословен. Все было в его руках — ручное управление. Машина завертелась.

К вечеру, агент Мари очень плотно, насколько это было возможно с девяностолетним стариком, но аккуратно, чтобы не помер, выяснила и подтвердила факт встречи. Другой информации получить не удалось, так как Герой впал в кому от перегрузки. Все-таки перестаралась агент Мари. Надо было применять самый щадящий метод.

Мари была отозвана в Москву и разжалована в рядовые. Ее направили, под видом восточной красавицы, подметать московские дворы, где, говорят, она спилась и потеряла квалификацию. Бывает. Такая работа — Родину охранять!

Но одно было ясно — «объект» где-то на территории Европы. Под видом страховых агентов, секретные специалисты Центра, были командированы во Францию и встретились с последней женой Героя выясняя, не пропало ли что-нибудь у них в доме. Агентов интересовали любые сведения, любые детали — мол, страхование дело серьезное. Выяснилось, что из кладовки пропала, валявшееся там еще со времен предыдущей жены Жана, монашеская ряса. Сопоставили факты, даты и поняли, что нашумевший таинственный босоногий монах, возможно, не кто иной, как разыскиваемый «объект», следы которого терялись на границе с Германией. Дальше следов идущего по Германии монаха не поступало. Руководитель французского Центра «Красная капелла-2» был разжалован. Проворонил, сука — и поделом! Руководитель германского Центра «Рейх», за упущения в работе, был понижен в звании и ему вынесли строгий выговор с занесением в личное дело. Но учитывая его огромный опыт подпольной работы еще со времен Сталина и времен холодной войны, ему была дана последняя возможность реабилитироваться и найти пропавший «объект». В противном случае его ждала высылка обратно в родную страну и мизерная пенсия. А он давно уже считал своей второй родиной милую его сердцу Германию и имел в запасе маленький домик под Берлином, оформленный на подставное лицо. Но будущая жизнь в домике превращалась в мираж — он хорошо знал, еще со сталинских времен, что бывает с отозванными нелегалами-разведчиками на родине. Лучше пулю в лоб, чем подвалы Лубянки!..

На конспиративной квартире, за зашторенными окнами, на столе с зеленым сукном, когда-то очень давно поступившем в «Рейх» из Центра, были разложены очень подробные, еще со времен второй мировой войны, карты Франции и Германии. Красной линией был начерчен путь таинственного монаха по Франции. Путь заканчивался на границе с Германией. А дальше, через границу, линия протянулась до немецкой земли Баден-Вюнтемберг с точкой — городом Баден-Баден. «Есть! — затаив дыхание, подумал почти разжалованный руководитель «Рейха». — Монах пошел в Баден! А зачем? А зачем приходят в Баден? Играть!» Он ничего не сказал своим подчиненным, но согласовал с Центром свою командировку в Баден-Баден, чтобы проверить свою версию. И попросил баснословную сумму для тамошней работы. Из Центра ответили, что вход в Баденское казино стоит всего три евро, а минимальная ставка игры пять евро, и резко урезали бюджет, особенно по статьям «Питание» и «Проживание», но командировку одобрили и переподчинили задание напрямую, на Центр, потребовав незамедлительного предоставления всей полученной информации, чтобы уже в Центре, с помощью супермощных компьютеров просчитывать варианты дальнейших действий.

 Старый лис бросился в Баден-Баден искать следы пропавшего монаха. Нюх разведчика никогда еще его не подводил. Он дружил когда-то с самим Абелем и консультировал, нелегально, фильмы «Щит и Меч» и «Мертвый сезон», встречался (тайно) с актерами Любшиным, Банионисом и Быковым. Особенно ему понравился Быков. Какой обыкновенный русский парень, и настоящее лицо разведчика — незапоминающееся. Для задания он выбрал простой позывной «Абель-2»…

В один из теплых летних дней, со стороны Франции на территорию Германии, вошел старый, неприметный человек в потертом двубортном костюме и палочкой в правой руке. Человек говорил на безупречном, литературном, немецком языке, с сильным берлинским акцентом. Он был немногословен. Его цепкие внимательные глаза запоминали мельчайшие детали, все изменения света и тени. Он слышал все разговоры вокруг него и просеивал через свой мозг всю поступающую информацию.

Первым делом, дойдя пешком до Баден-Бадена, он пошел в городскую публичную библиотеку. Он не пользовался современной информацией через интернет — он в нее не верил. И правильно делал! Он стал листать подшивки местных газет за последний месяц. И нигде (!) не нашел упоминания о таинственном монахе. Он просеял эту информацию через свой аналитический ум и сделал единственный вывод — «объект» сменил личность где-то здесь, в Бадене! Он представил себя на месте «объекта». Что могло произойти? И опять его мощный аналитический ум подсказал ему разгадку: «объект» не был одет в монашескую одежду, чем мог бы привлечь внимание граждан. Он мог пойти в магазин и купить одежду? Мог. Но опять бы привлек внимание покупкой. Значит, одежда у него была с собой! И в описании монаха говорилось о какой-то котомке. Все разрозненные мысли сошлись в одну — «объект» дойдя до Бадена, переоделся! Абель-2 послал первую телеграмму в Центр: «Апельсины в бочках пришли в город», то была шифровка: «Интересующий нас объект сменил свою личину в Бадене». Центр заложил полученную информацию в свои мощные компьютеры и машины выдали результат: «Необходимо начать поиски с казино, единственного места, где можно получить нужную информацию». Абель-2 получил ответ: «Можете одну бочку с апельсинами открыть». Это означало, что ему разрешалось идти в казино и действовать там предельно осторожно и не шиковать. Сумма расходов на случай работы в казино была оговорена заранее. Не принесешь же справку из немецкого казино о расходах. Это из русского казино, пока их не закрыли, можно было принести справку и о расходах, и о доходах, чем и пользовались нечестные граждане, особенно известные певцы и артисты. Но умный русский кайзер эту нелегальную лазейку прикрыл!

Трое суток Абель-2 с открытия, до глубокой ночи просиживал в казино. Он всем намозолил глаза. Его, не играющего, уже неоднократно хотели выкинуть из этого храма игры, но он покупал входной билет за три евро и значит, по законам Германии, имел право нахождения в казино. То, что он не играл — это было его личным делом. А он сэкономил за эти дни пятнадцать евро! Отчета-то не требовалось. Что значит русский человек — везде найдет свою выгоду.

Но он все-таки информацию добыл: «объект» в казино не появлялся. Нет, был один в малице, но по описаниям был больше похож на Рому-губернатора. Эта информация к делу отношения не имела и в Центр отправлена не была. А зря! Абеля-2 сразу бы реабилитировали, и звание вернули, и может быть даже дали орден, ну хотя бы медаль, а лучше премию. Но кто ж знал?

В Центр была отправлена шифровка: «Бочка с апельсинами гнилая», что означало: «Данных по «объекту» в казино не получено. Не появлялся». Компьютер покрутил бобинами с магнитофонными пленками туда-сюда, пожужжал, чуть подымил от напряжения и выдал ответ: «Поищите в городе. Зачем-то же он шел в Баден целенаправленно?» Что значит машина!

Для прочесывания города Абелю-2 в помощь были присланы лучшие профессионалы городского сыска. Круг сужался и остановился на доме номер 9 по Адлерштрассе, где на дверях висел замок и табличка с объявлением на трех языках «Мест нет». Непорядок для немецкого порядка! Сыскари попробовали вскрыть замок, но он был навесной, старинной нижегородской работы и отмычки на него не действовали. Тогда был разработан детальный план захвата здания. Абель-2 даже не сомневался, что объект забаррикадировался за этими дверями. Если бы еще знать в каком номере?

Узнать удалось и довольно просто. Абель-2 обратил внимание, что отель посещают две миловидных девушки, которых он заприметил в казино, где они по вечерам проигрывали приличные суммы денег. Вначале, он решил, что это «содержанки» интересующего его «объекта». Но имеющееся информация по «объекту» говорила об обратном, о том, что он примерный семьянин. Но все бывает… бес в ребро, оторвался  мужик от семьи, вот и рванул отдохнуть в Баден-Баден. Это же Баден, а не Кызыл. В Центр была послана шифровка: «Нашел бочку с прекрасными спелыми апельсинами. Прошу разрешения реализовать», что означало: «Мышка в мышеловке». Компьютер выдал: «Пора!» Разрешение на операцию было получено, но под ответственность самого Абеля-2, — если что, никто его не знает. Такова судьба нелегального разведчика. Провал — это его личный провал! Родину подставлять нельзя!

Девушек захватили тихо и без борьбы, и выяснили, без пыток, только на страхе, что в отеле развернут госпиталь для больных с диареей.

— С чем? — спросил их седой сухопарый старичок с бесцветными умными глазами.

— С поносом, — получил ответ.

 Кто лежит на лечении, девушки не знают, но русские и немцы. К одному немцу приходит испанка Изабелла. К одной русской — русская Ксения. Один пациент уже выписался — ушел тайно.

— Мы узнали — был в малице, — сказала Аня.

— Малица нас не интересует, — сказал старичок. — Сколько всего русских?

— Две девушки и трое мужчин, — ответила дрожащим голосом Яна. — В первом номере, наш знакомый, Тайсон, баскетболист, два метра ростом.

— Негр что ли? — спросил старичок с умными глазами.

— Нет, белый. У него мама негритянка.

— Не подходит. Негры нам не нужны. Дальше.

— Во втором, Настя — девушка, русская. Ноги, как ходули.

— Ходули нам не нужны. Не подходит. Дальше.

— В третьем Володя — маленький лысый. Все жене звонит в Москву. Мы счета телефонные видели и через двери слышали, как он все ей в трубочку: «Дорогая, любимая, у меня все хорошо, скоро приеду домой в Москву».

— Точно, в Москву?

— Там двери тонкие, хорошо слышно.

— Проверим. Дальше.

– В четвертом, Генрих Блюм — немец. Этот втюрился в нашу, русскую, подружку той, которая с ходулями, во втором номере.

— Не подходит. Дальше.

— В пятом, Отто Шварц — немец. У него любовница испанка.

— Почему любовница?

— А что, жена что ли? Жену-то сразу видно.

— Не подходит. Хватит про немцев. Говорите про русских.

— В шестом, Куклачев, артист. Крашеный блондин. Поет все время. Хорошо поет, плакать хочется.

— И кошки при нем?

— Нет кошки по отелю не бегают.

– Проверим. Дальше.

— В седьмом жил этот оленевод, Кола Бельды, в малице, который Катьку Жучкову бросил. Мы потом узнали.

— Кончайте вы с оленеводом и малицами. Не подходит. Дальше.

— В восьмом какой-то Жан. Тихий. Не выходит. Еврей, но похож на русского, хотя и Жан.

— А вот это, кажется, тот которого мы ищем, — прошептал сухопарый старичок и потер руки.

— Доктора где?

— Так они вчера уехали к себе домой, в Питер.

Девушек отпустили, пригрозив, что в случае чего, их привлекут по статье «Измена Родине», за разглашение государственной тайны и пособничество врагу на вражеской территории. Старикашка еще и пальчиком пригрозил, и облизнулся плотоядно. Девушки убежали, пошатываясь от страха и от радости, что так легко отделались. Думали, изнасилуют. Пронесло! Роток – на замок!..

Через двадцать минут, за деньги, информация была у Прохора. Абель-2 не спросил, а поэтому не учел обслуживающего персонала — санитара Александра. Какие еще санитары? А тот давно заприметил, что какие-то граждане, одинаково одетые, широкоплечие, топчутся у главного входа, и пробуют открыть замок. Как же? — этот замок, бабка одна, с русской деревни привезла, он на ее чемодане висел. Она с бойфрендом приехала. Чемодан украли, а замок остался. Чемодан и его содержимое, со слов бабки, конечно, — пойди, проверь, пришлось компенсировать. Руководство отеля раскошелилось аж на пятьдесят евро. Бабка была необычайно довольна, но недолго. Бойфренд деньги отобрал, еще и синяк под глаз бабке поставил и пропил деньги в первой же пивной, откуда попал, как пьяный дебошир и драчун, в полицейский участок. И светила ему тюрьма по суровым немецким законам, да вступилась за него германская общественность, особенно зеленые, — эта такая сильная партия, да в преддверии выборов в парламент земли Баден-Вюнтемберг. В общем, отпустили его и, дав билет — деньги-то опять пропьет, выдворили из страны. Бабка с ним не поехала. Осталась и завела себе другого бойфренда — немца, себе ровесника. Вышла за него замуж и живет сейчас, припеваючи, где-то в Баварии.

Вот замок и пригодился…

Операция захвата была рассчитана поминутно. «Замок на дверях перекусываем кусачками. Врываемся. Укладываем всех на пол. Немцев не трогаем — пусть сидят в номерах со своими любовницами. Проверяем номера три, шесть и восемь. В восьмом, выламываем дверь, чтобы не очухался и не успел застрелиться. Время начала операции — без пяти двенадцать ночи. Сверим часы! Да переведите вы их на немецкое время. Вся операция по захвату «объекта» должна занять семь минут…» — отдавал распоряжения Абель-2.

Стояла теплая летняя ночь. Сверчки на холмах Черного леса пели свои любовные песни. Ровно в двадцать пятьдесят пять к дверям отеля подошли четыре человека в темных плащах, темных очках и шляпах. Один, самый большой, отодвинул полу плаща и, достав кусачки, с легкостью перекусил замок. Все четверо вошли в отель. Впереди шел маленький, сухопарый старичок в длинном, с чужого плеча, темном плаще. Маленький человек снял очки и стали видны его стальные глаза.

— Всем на пол! — крикнул он.

— Кому, всем? — спросил его, сидевший за стойкой, молодой человек в белом халате, колпаке, маске и военным ранцем за спиной.

— А кому? — обратился маленький к своим большим спутникам.

— Вы командир, вам и решать, — ответили они хором.

— Так, ты, ложись на пол, — обратился маленький к санитару.

— Хорошо, — сказал санитар, снял ранец, взял из стопки лежащих на стойке простыней одну, расстелил ее на полу за стойкой, и лег. Ранец положил под голову.

— Ты, кто? — спросил его старичок.

— Санитар. Привожу в порядок палаты после лечения. Госпиталь вчера закрылся. Надо все продезинфицировать. Хлоркой залить.

— А что, болезнь заразная? — заволновался старичок.

— Я всего лишь санитар. А врачи уже уехали, и сами понимаете, медицинскую тайну увезли с собой.

— Да-да, медицинская тайна — это святое, — сказал старичок. — Нас интересуют больные в палатах номер три, шесть и восемь.

— А вы кто? — спросил лежащий на полу санитар.

Маленький достал книжечку и сунул ее ему в лицо. На красной книжечке стоял герб и надпись золотом «КГБ СССР».

— И что?— спросил лежащий санитар. — Причем здесь эта контора?

Маленький старичок повернул к себе корочки.

— А-а, — сказал он, — это не та. Извините, — и достал другой документ. — Смотри!

На документе, золотом по коричневому было написано «Штази».

— Ну и что? — опять спросил санитар. — Это же не существующая организация, которая, кстати, объявлена вне закона.

— Да? — сказал растерянно маленький. — А я и не знал.

— Ну, вот, сейчас знаете, — сказал санитар. – Сесть можно, а то лежать неудобно?

— Пожалуйста, садитесь, — сказал старичок. — И так, кто живет в номерах три, шесть, восемь?

— А на каком основании я должен вам давать такую информацию?

— Ты, парень не зарывайся. Иначе, опять уложим мордой в землю, еще и больно попинаем, — сказал старичок..

— Здесь Германия, не Россия.

— Ты меня достал, сука, — зло крикнул старичок. — Ложись обратно на пол и отвечай, кто живет в номерах три, шесть, восемь?

— В третьем Владимир, русский, из Москвы. В шестом, Куклачев, артист, из России, в восьмом Жан, француз. А в седьмом жил Кола Бельды, в малице.

— Хватит малиц! Кто сейчас в номерах?

— Все.

— Лежи, не рыпайся. Пошли ребята. Оружие приготовить. Начинаем с третьего номера, — и попросил санитара: — Дай нам маски.

— Возьмите в коробочке на стойке и не забудьте одеть бахилы. Чистых нет — возьмите из урны, грязные.

— Одевайтесь, ребята, — сказал маленький старичок и стал надевать бахилы и маску.

Первым пострадал Володя Танин. Он сидел на кровати и раздумывал, чем заняться. Лечение окончено. Он здоров! Конечно, можно лететь домой, но у него было дело в Германии — надо встретиться с Генрихом Бауманом, обо всем договориться, а там уже и домой. Раздался тихий стук в дверь. Володя насторожился. Врачи входили без стука, широко распахивая дверь и крича с порога: «Как себя чувствуете, товарищи выздоравливающие? Всем лечь в кровати, принять горизонтальное положение, штаны спустить, сейчас начнется осмотр». А тут тихий осторожный стук. «Может девицы-красавицы? Что-то больно много их здесь», — подумал Володя и сказал:

— Да, входите.

Дверь распахнулась и в номер, толкая друг друга, ворвались четыре человека, в плащах, шляпах, медицинских масках на лицах и бахилах на ногах.

— Лежать, сука! — закричал один из них, маленького роста.

Володя Танин, миллиардер, лег на пол и положил руки на голову.

— Отвечай, кто такой? Что здесь делаешь?

— А вы кто? И почему говорите по-русски? Вы, что — русские?

— А, догадался, сволочь. Все кранты тебе, козел. Сейчас поедешь в Москву, на Лубянку.

— Куда? В Москву? На Лубянку? — Володя встал и сказал: — А ну-ка ребятки предъявите документы.

— С чего это? — сказал маленький, но как-то неуверенно.

— Потому что с вас уже погоны снимают.

— Как это? — удивился маленький, но уже уверенно.

— Просто. Я сейчас позвоню канцлеру и все — с корнем выдернут, и поднес телефон к уху.

— Это бомба! Он хочет всех взорвать! — крикнул маленький, но не упал, а как смелый человек, отвечающий за жизнь своих подчиненных, выхватил у Володи телефон и, быстро, открыв дверь в туалет, бросил телефон туда, в унитаз, захлопнул дверь и с криком: «Ложись!» упал на пол. Трое мужчин, в плащах и шляпах тоже упали на пол и закрыли головы руками.

— Ты, что охренел! — заорал Володя. — Да я тебя в порошок сотру. Я позвоню канцлеру, и тебя к стенке поставят.

— А ты кто? — приподняв голову, спросил маленький.

— Конь в пальто! Пошел вон отсюда!

— Ой, извините! Наверное, мы ошиблись номером. Ребята быстро на выход, — сказал извиняющимся голосом маленький, быстро поднимаясь с пола. Он вытолкал своих напарников из номера, повернулся, сказал заискивающе: — Извините, пожалуйста, товарищ. Ошибочка вышла, — и осторожно прикрыл дверь.

— А это кто? — в коридоре спросили у маленького сопровождавшие его люди в плащах.

— Конь в пальто! Как ты думаешь, кто может позвонить вот так, запросто канцлеру?

— Ну не знаем, какой-нибудь артист?

— Вот именно, артист. Неужели не поняли, что это Кобзон, только без парика.

— А ведь, точно, похож — Кобзон!

Следующим наступила очередь номера Коли.

В номер постучали, вначале тихо, потом громче, потом пинали ногами. Коля не слышал — он пел. Он был не один. Он пел Анастасии, которая лежала на кровати в позе Шамарханской царицы. Вышибив дверь ногой, в номер ворвались четыре человека, в плащах, шляпах, в медицинских масках и бахилах.

— Все на пол, суки! Лежать мордой в пол! — кричал маленький в длинном до пят плаще.

Настя открыла рот. Коля упал на пол.

— Ну, что перекрасился блондином и думаешь, не узнаем? Готовься, поехали в Москву. Хватит в Лондоне хорониться. Всё, лавочка твоя закрылась. Поехали, — кричал маленький. — Маска вздувалась на его лице.

— Куда? — спросил Коля.

— На кудыкину гору. На Лубянку, куда еще!

— Что вы себе позволяете? — закричала в страхе Настя.

— А ты, блядь, заткнись. Подстилка немецкая, туда же поедешь — в Мордовские лагеря. Вяжи его ребята!

— Да вы знаете, что с вами будет? Это же знаменитый артист, он поет жене самого кайзера! — закричала Настя.

— Да? — остановился маленький. — Как поет? А сказали, что Куклачев какой-то. Ребята поверните его рожей вверх… Вроде как, Олег Попов. Так тот постарше и здесь, в Германии живет. Ты кто?

— Я Коля, — Коля глаза не открывал.

— Мать моя женщина! Так я тебя видел у правнучки на стене в спальне, на плакате. Она без него заснуть не может. Ты — певец?

Коля открыл глаза.

— А вы кто? — спросил Коля.

Маленький достал документ и показал Коле и Насте.

— А причем здесь КГБ? — задал уже вопрос Коля.

— Ошибочка, — сказал маленький и достал другой документ.

— А что такое Штази? — спросил Коля.

— Немецкое КГБ.

— А я-то вам зачем? Я певец, а не политик.

— А разве ты не Береза?

— Какая еще, к такой матери, Береза? Я — Коля! — и Коля запел: — Натуральный блондин…

Маленький выскочил из номера. Волосы под шляпой встали дыбом. Он уже потерял спокойствие и терял сознание. «Вперед! — закричал он и побежал к номеру восемь. — Ломайте дверь!»

Дверь разлетелась в щепки.

— Лежать! Ты, сволочь, арестован! — закричал маленький и бросился на человека, сидевшего за столом и, повалив его на пол, стал заворачивать ему руки за спину. Человек, что-то кричал на иностранном языке.

И тут произошло самое неожиданное — в номер ворвались немецкие полицейские. Немцы работали четко и жестко. Они уложили граждан в плащах на пол и, заломив руки, одели наручники. Потом подняли и спросили:

— Вас ис дас?

— Чего? — спросил маленький.

— Кто вы? — спросил немец по-русски.

— Мы не обязаны отвечать на ваши вопросы. А это коррупционер и террорист, разыскиваемый международным судом, бандит по имени Береза.

Немец повернулся к лежащему постояльцу и спросил:

— Кто вы?

— Я Жан-Жак Руссо, философ и француз, — на всех смотрела заросшая рожа, с большим длинным французским носом и в круглых очках. — Или по-простому Жан.

— Жан! — крикнул маленький Абель-2 и дико захохотал.

— Выводите этих господ, — сказал немецким полицейским их начальник. — Мы приносим вам извинения месье Жан-Жак Руссо. Эти бандиты будут наказаны по суровым и справедливым законам Германии. До свидания… — и отдал честь.

На следующий день разразился скандал. Все немецкие газеты показывали фотографии Абеля 2. Заголовки пестрели: «КГБ напало на мирно спящих немцев», «Вновь Штази!», «Канцлер, как долго ты будешь позволять издеваться русским над немцами?», «Русские вновь в наших домах!»...

Путем тайных дипломатических переговоров, звонков канцлера России канцлеру Германии, удалось замять политический скандал, который явно не принес очков немецкому канцлеру, которому предстояли перевыборы.

Абель 2 был доставлен в Москву. Дальнейшая судьба старика неизвестна. В Германии он больше не появлялся. А ведь мог, мог получить такую неплохую пенсию — только бы сообщил, куда следует о человеке в малице.

Нельзя сидеть на одном месте очень долго — теряешь квалификацию!..

А Береза сидел в это время в казино, попивал с Аней и Яной дорогой коньяк и проигрывал свои немалые денежки.

Если хочешь чтобы тебя не нашли — иди в народ!

 

Почему же произошло то, что произошло?

Аня и Яна умели держать язык за зубами. Немного отдышавшись от испытанного страха встречи с сотрудниками какой-то страшной организации, они побежали к Прохору и за деньги, разумеется, выложили ему все услышанные во время страшных мук и пыток со стороны неизвестных им людей сведения.

Прохор выслушал и сказал одно слово: «КГБ». И этого было довольно, чтобы девушки потеряли голову от страха. Деньги были получены. Девушки ушли запивать свой страх ликером и вином, но по пути, по большому секрету, выложили все Александру.

Тот сопоставил полученную информацию с имеющимися наблюдениями попыток проникнуть в отель и тоже сказал: «КГБ».

Девушки в шоке убежали в казино.

Природный аналитический ум Александра просчитал варианты развития событий и сделал вывод, что это спецоперация, направленная против одного из постояльцев отеля. Нужна ли отелю такая слава? Нет! После такой операции, оставшиеся живыми нынешние постояльцы, быстро уедут, а другие, даже русские деревенские старухи, со своими моложавыми любовниками больше сюда не приедут.

У каждого человека есть свои тайны, которые он скрывает от чужих глаз за толстыми стенами и глухими звуконепроницаемыми дверями гостиниц!

И тогда прощай отель, прощай работа!

Дальше мозг работал четко. Против кого направлена операция? Александр давно догадался, кто есть кто из проживающих в отеле. Кроме Отто Шварца. Тот не был темной лошадкой, он был чист, как ребенок в пеленках, только обосранный. У него страдания были написаны на лице. Денежные, нищенские страдания, особо, когда Изабелла, почувствовав на себе интерес других мужчин, начала понемногу флиртовать, и было понятно, чем это закончится.

Немцев Александр исключил сразу. Чтобы русская спецконтора напала на немцев и в Германии, при такой любви русского канцлера к немецкому языку и немецкому пиву…

Тайсон-Джордан-Прохор? Этим двухметровым липовым боксером-баскетболистом больше интересуются за границей земли Баден-Вюнтемберг, во Франции. Туда он, после многочисленных скандалов и арестов, за открытое презрительное подчеркивание нищенства и жадности французских олигархов, вряд ли поедет. В Германии его так сильно не знают, потому-то он здесь и лечится. Да, он полез в политику, ну и что, если есть у человека деньги? В России все в политике у кого есть деньги или они из какой-нибудь закрытой силовой конторы. У них, в России, каждый второй олигарх — бывший сотрудник КГБ. Конечно, Прохор был не из «конторы государственной безопасности», он был из комсомольцев-передовиков, успевших, когда народ в ужасе онемел и, разинув рот, смотрел на проделки Гайдара и вечно пьяного первого российского кайзера, прихватил себе пожирней кусок советской собственности. Никакой Прохор не получил бы и крошки, если бы страной в тот момент руководил нынешний канцлер. У него своих ребят достаточно.

Нет, не Прохор — он лоялен к власти и умный.

Володя Танин? Ну, чуть-чуть фамилию сменил и вся-то маскировка? Так его и в России в лицо знают единицы. Да, Александр не очень любил Танина, но за то, за что каждый служащий каждой гостиницы не любит своих постояльцев — за жадность и маленькие чаевые. Захватить и получить с него деньги? Причем здесь «контора»? Их же, за такие дела, папа в порошок сотрет. Нет, это не Володя.

Коля, он же Куклачев, он же клоун Попов? Фигня — он Коля-певец, у него же на лице написано — артист! А после, обратной перекраски в блондина и возникших чудных отношений с Настей, он вернулся в свое, обычное, состояние — пел. Пел, не останавливаясь, так как не пел никогда в жизни. У него, наконец-то, появился голос. Весь в маму.  Александр тоже недолюбливал Колю, за его жадность. Но понимал — это не жадность, это временное состояние Колиного кошелька. Причем же  здесь контора? Коля, вряд ли интересовал такую организацию. Нет, это не Коля.

Оставался постоялец из восьмого номера, месье Жан, монах, тихий и молчаливый. Даже во время лечения, больше похожего на пытки, скрипел зубами и молчал. Сильная личность. Никому не звонит и не высовывается из номера. Кстати, предупредил на ломаном английском языке, что завтра утром должен съехать. Чем себя и выдал — такое произношение может быть только у русских. Это третья стадия в знании иностранных языков у русских, после «понимаю немного» и «знаю, со словарем». И уж больно он на монаха не похож. Ему бы шапочку еврейскую на затылок или шляпу с пейсами — это для него. А раз он еврей и за ним охотится КГБ, то кто он? Конечно, он самый знаменитый русский еврей, еще находящийся на свободе  — Береза!

Александр не был аполитичным человеком, но в политику не лез. Германия не Израиль, здесь бывших, советских, в политику, на пушечный выстрел не пускают, а уж какую-нибудь, пусть даже крохотную партию немецких русских и представить невозможно. Турецкую можно, а русскую нет! Александру было наплевать — сядет Береза в русскую тюрьму или нет. Но были два момента, которые его волновали. Первый, что будет с отелем, а точнее, с его нынешней работой, если спецы устроят здесь захват? Отель можно сразу закрыть.  Второй, и основной. А что можно бы заработать на этой истории? Он же не будущий журналист, он будущий бизнесмен. Александр думал недолго. Он поднялся на этаж, подошел к восьмому номеру и аккуратно постучал…

Новый месье Жан нашелся в первой же подворотне, где он свободно, с такими же свободными немецкими гражданами допивал бутылку вина на свое скромное пособие в несколько сотен евро. От него требовалось только одно: помыться, одеть очки, сделать вид, что он пишет или читает, и правильно выговорить: «Жан-Жак Руссо, философ, француз» и все! Немец оказался понятливый — он был русский, и ему было все равно, на каком языке говорить. Но самое интересное, что он знал, кто такой Жан-Жак Руссо и даже бывал, в своей прежней, хорошей жизни, во Франции, на могиле знаменитого философа и писателя.

Липовый Жан заработал не только на вино с сосиской, но и на хороший ресторан. Но он, вместо ресторана, купил костюм, постригся, побрился, пришел на биржу труда и так как он был умный малый, инженер-ядерщик, то получил престижную и высокооплачиваемую работу в немецкой государственной корпорации, занимающейся разработками в области мирного атома, а может быть, и не совсем мирного…

Александр получил свой кусочек денежного пирога. Аня с Яной свой, но они его проиграли в тот же день, в казино, веселясь с липовым Жаном-Березой.

Пока стоял межгосударственный шум, Береза тем же путем, через подземный ход, попал к себе в замок, и в Москву ушла шифрограмма: «Объект наблюдается». Топтуны были отозваны в Центр, где были разжалованы. Много кто, по этому делу были лишен званий. Но кое-кто, наоборот, получил ордена и звания. Повезло!

Жалко одно, что два бывших друга, два нынешних врага не встретились в маленьком отеле на Адлерштрасе 9.

                                   

VI

Володя Танин был расстроен. Когда его «уложили» на пол, этот маленький козел разбил его мобильный телефон, и он остался без связи, и все номера телефонов плавали сейчас в немецкой канализации. Домашний он помнил, но телефон Генриха Баумана был утерян.

За стойкой сидел Александр и раскладывал пасьянс.

— Молодой человек, — обратился к нему Володя Танин, — мне нужна ваша помощь.

— Я к вашим услугам господин Анин.

— Эти козлы разбили мой телефон, и я остался без связи.

— Вы хотите позвонить? Скажите номер, и я вам его наберу. Это Москва?

— Нет, мне нужно позвонить одному уважаемому человеку, здесь, в Германии. 

— Если это организация, то мы сразу же, через справочную узнаем ее телефон, если это гражданин, то это практически невозможно. Это конфиденциальная информация. Это в России проще — там любая информация, продается на рынках.

— Откуда, вы это знаете?

— Так я же русский.

— Да? — удивился Танин. — Очень приятно. Как вас зовут?

— Александр.

— Александр, мне надо позвонить в пивную компанию «Бауман».

— Нет проблем, — Александр полистал справочник. Бавария, Байер, Бауэр, вот — Бауман. В какой отдел, господин Анин?

— Мне надо позвонить президенту компании или, если нет его телефона, то его секретарю.

— Почему нет. Но зачем вам звонить Генриху Бауману?

— Вы задаете несколько бестактный вопрос, Александр.

— Да нет, я к тому, что Генрих Бауман, как и вы, проживает в этом отеле.

— Здесь, в этом отеле? А что он здесь делает? Он же Бауман!.

— Наверное, то же, что и вы. Генрих Бауман, под фамилией Генрих Блюм, проживает в четвертом номере.

— Вот это да! И вы, молодой человек, знаете такие данные о своих постояльцах?

— Да, — скромно ответил Александр.

— Интересно, а про меня, что вы знаете?

— Вы, Володя Танин, русский миллиардер, владелец крупнейших предприятий России.

— Боже! — воскликнул Танин. — И все здесь об этом знают?

— Никто! — гордо сказал молодой человек. — Вот если бы вы поселились в другой отель, то, я думаю, о вашем пребывании и по какому поводу, знала бы вся Германия уже через несколько часов.

— Благодарю вас, молодой человек. Я не забуду оказанную мне помощь. В четвертом номере, говорите…

— Да. Но у него сейчас в номере невеста. Русская. Да вы ее должны знать. Давайте поступим проще — я сейчас позвоню Генриху Бауману и скажу, что его здесь ждет хороший знакомый из России.

— Отлично.

Александр набрал номер и сказал:

— Господин Блюм, вас ждет здесь в холле один известный русский. Что ему передать? Хорошо… — Александр повернулся к Танину. — Он идет к вам. Я не буду вам мешать.

— Нет, прошу вас, останьтесь. Вы нам можете понадобиться. Я почти не знаю немецкий язык и вполне возможно, нам потребуется не просто переводчик, но человек умеющий держать язык за зубами. А вы, как я понял, это умеете.

К стойке подошел Генрих Бауман.

— Кто меня спрашивал? — спросил он.

— Это господин Танин из России, — сказал Александр    

— О, мой бог! О, Володя! — заверещал немец. — Как я рад. Куда бы нам пойти? К сожалению, у меня в номере дама.

— Пойдемте ко мне, — сказал Танин. Я же ваш сосед. Я в третьем номере.

— Ла? И давно вы здесь? — заволновался Генрих.

— Столько же, сколько и вы, и по тому же поводу, — засмеялся Танин. Бауман весело и громко заржал. Бизнесмены, взяв друг друга под руки, пошли.

— Уважаемые господа! — сказал им вслед Александр, поставив на стойку две бутылки пива «Бауман». — Мне кажется, вы, кое-что забыли.

— О! — закричал Генрих. Мое родное пиво.

— Ну, как говорят, у нас, у русских: «Пиво без водки — деньги на ветер!» — сказал Александр и поставил на стойку бутылку с наклейкой «Русская водка».

О! — уже в один голос радостно закричали Генрих и Володя…

 

— Понимаешь, Ксюша, у моего Коли большие проблемы, — сказала Настя. — Его, бедненького, бывший тесть, обобрал до нитки. С  концертами плохо. А он хочет петь. Ты же знаешь, как он поет. Ты поговори со своим Генрихом, может он поможет? Все-таки миллионер, пивной король.

— Хорошо, подружка, поговорю. И вообще пора вам в свет выходить. Лечение окончено — вперед, в казино.

— Ах, на какие деньги? Коля нищий. Эта Оксанка с тестем его обобрали. Ты знаешь, мне, кажется, я влюбилась. Во мне все кипит. Помоги?

— Хорошо…

По-видимому, Ксения поговорила, и Бауман вдруг загадочно предложил всем поехать в Мюнхен. Счастливый от того, что выздоровел, но больше от нахлынувшей любви, он все организовал, пообещав всех доставить туда, в Мюнхен, и обратно. Прохор хотел немножко запротестовать — мол, я и сам могу все оплатить, но видя счастливую рожу Баумана тактично промолчал. Тем более, он был здоров, но не был счастлив — ему все вспоминалась красивая стюардесса Маша.

Все полетели в Мюнхен на новеньком реактивном частном самолете, пилот которого, он же хозяин лайнера, был в форме советского летчика времен Второй мировой войны, с многочисленными орденами на гимнастерке. Летчик кое-как объяснялся на ломанном немецком языке, но рядом оказался Александр и выступил в качестве переводчика. Он с пилотом о чем-то весело переговаривались и подмигивали друг другу. Вопросов было много, летчик отвечал мужественно, ни один мускул не дрогнул на его лице. Ксюша попросила его дать ей обширное интервью для журнала. Летчик пообещал… после возвращения. «Раньше нельзя — везения не будет, — сказал он Ксюше. — Вот когда сядем на три точки, перекрестимся и тогда, пожалуйста».

Креститься пришлось всем — летчик закручивал такие петли, бочки и всякие там виражи, что кое-кто вместо коньяка и пива обнимал ведро для льда. «Грозовой фронт, — спокойным голосом сообщал в динамики командир самолета, — приходится уворачиваться от молний и обходить тучи». В иллюминаторы светило солнце. «Это сухие грозы, — объяснял пилот. — В России такие часто бывают. Помню в битве за Украину, лечу над Днепром, вдруг, как даст прямо в кабину и мне в лоб. Я сознание потерял, самолет в пике, перед самой землей вывернулся. Вот какие они сухие грозы». Но посадил в Мюнхене самолет так мягко, как будто не на бетон, на подушку сели. Все хлопали в ладоши!

В самой знаменитой мюнхенской пивной, да что там мюнхенской — самой знаменитой германской, а может даже мировой пивной «Придворной пивоварне» не было мест, в зале на тысячу триста человек сидели, стояли более трех тысяч немцев. Даже знаменитые террасы, где когда-то сидел Адольф, обдумывая захват власти в Германии, были переполнены народом. Все сегодня пили пиво «Бауман» и бесплатно!

Перед посетителями выступил сам Генрих Бауман — это для баварцев, как выступил бы канцлер Германии, а, может даже больше, чем канцлер. Все-таки баварский Мюнхен, это не какой-то там занюханный Берлин — так считают все баварцы. Загорелый, похудевший, он держал в руке огромную кружку пива и говорил, что просит всех выпить за процветание Германии, за немецкий народ, а также за русский народ и за его, Баумана, друзей, — он показал на стол, за которым сидели Володя Танин, Прохор, Отто Шварц, Изабелла, Настя, Ксюша, Аня и Яна, и… Александр.

— Я выпью этого немецкого пива за здоровье русских, моих новых друзей и за Ксюшу, у которой я прошу руки! — крикнул в конце своей пламенной речи Генрих.

Аплодисменты тысяч рук разорвали воздух и выплеснулись на теплые вечерние улицы Мюнхена. Вокруг пивоварни стояли столы и огромные экраны. Немцы пили пиво «Бауман» и смотрели, на то, что происходит в зале.

— Друзья мои, — отхлебнув из огромной кружки, огромный, в полкружки глоток пива, сказал Генрих, — я хочу вас сегодня познакомить с самым известными российским певцом, которого называют Золотым голосом России — Колей и самой известной российской балериной — Настей. Они дадут для вас концерт.

Зал заорал от радости! Улицы Мюнхена взвыли от бесплатного счастья!

На небольшой круглой сцене знаменитой пивной, где всегда играли на скрипках и аккордеонах баварцы в тирольских шляпах и коротких кожаных штанах, в этот раз восседал Мюнхенский симфонический оркестр в полном составе!

Коля пел. Анастасия в коротенькой юбочке, которая почти ничего не прикрывала, танцевала под пение Коли, очень высоко поднимая ноги — немцы всегда любили, чтобы танцовщицы высоко задирали ноги, тогда они с удовольствием рассматривали их нижнее белье и пили еще больше пива и шнапса. А тут было на что посмотреть! Это был потрясающий, изумительный концерт. Такого концерта, разжиревшая Бавария еще не видела. Тысячи людей в пивной качались в такт песням с кружками в руках — национальный танец немцев, в зале и за его пределами танцевали и пели и плакали от счастья. А когда Коля, вместе с Настей запел «Натуральный блондин…», шум наступил такой, что Коле пришлось напрячь все свои голосовые связки, чтобы перекричать толпу, которая подпевала, не коверкая русские слова: «Ла-ла… Ла-ла…» У него, в этот вечер, все получалось. Он выходил на бис двадцать раз! И не на поклон — он пел!

Настя была восхитительна. Она так старалась, что пять раз меняла концертный костюм — юбки и еще кое что. А когда она, в конце одного из головокружительных номеров, крикнула: «Поцелуй меня в пачку!», разразился шквал, море, гром аплодисментов.

Публика была покорена!..

На следующий день все заголовки немецких газет были посвящены этому необыкновенному концерту. Телевидение неоднократно показывало ролик с концертом. Бауман постарался. Он был настоящий бизнесмен. А реклама, как известно — двигатель торговли.

Коля был счастлив, Настя была счастлива.

А как был счастлив Генрих Бауман — благодаря концерту, продажа его пива в стране выросла на десять процентов. Он заработал десятки миллионов евро. Коля и Настя получили свои несколько сотен тысяч евро за этот концерт.

В России, по центральным каналам телевидения, показали отрывки концерта в Мюнхене. Русские девушки плакали. Импресарио наперебой звонили Коле и просили дать концерты в самых больших спортивных залах и даже в Кремлевском дворце. Враги были повержены. В Воронеже плакала мама, а отец, стойкий солдат, скинув рукой со щеки скупую мужскую слезу, на кухне тихонечко хлопал стопочки за своего сына. Родители гордились своим сыном и правильно делали. Любой бы гордился.

Коле позвонил немецкий канцлер и поблагодарил за неоценимый вклад в развитие дружбы между русским и немецким народами. Позвонил и русский кайзер и сказал, что Коля и Настя представлены к высокой государственной награде — орденам Дружбы народов!

Насте позвонила жившая у бабушки дочка и спросила радостно: «А дядя Коля, мой новый папа?..» Также позвонил престарелый балетмейстер и попросил у нее прощения, предложив Насте партию в балетах «Спартак» и «Пламя Парижа», в паре с блистательным Васильевым. Не с тем, старым и знаменитым, а с Иваном — молодым и тоже знаменитым. Но возмутилась жена Ивана, тоже балерина, которая танцевала с мужем в этих балетах. Ваня во всем подчинялся жене. И они сказали: «Либо мы, либо Настя!»

Руководство театра прислушалось к мнению партийной ячейки театра, которым до этого позвонило руководство одной всем известной партии.

— Конечно, Настя! — сказало руководство. — И Колю-грузина, можете с собой забрать!

— А Коля-то, здесь, причем? — спросили сквозь слезы Иван и его жена.

— А он грузин! — был ответ. — А у нас с Грузией нет дипломатических отношений. Мы с ней, вроде как, в состоянии войны!

Молодые талантливые артисты заплакали и поехали танцевать в тихий периферийный городок Петербург. Петербург, не Москва — деньги не те! И слава не та!

Оксана, видя невероятный успех ее бывшего возлюбленного, которого она бросила, плакала и рвала свои роскошные волосы. Она даже позвонила Коле и сказала, что она ошиблась и что хочет к нему вернуться. Но мужественный Коля ответил:

— Нет! Я полюбил другую девушку!

— Настю, что ли? — удивленно спросила Оксана. — Эту безголосую дуру? Коля, где твои глаза? Она же не умеет петь, только ногами дрыгает, да голая снимается на видео.

— Ты, просто, ей завидуешь! — был ответ, и Коля повесил трубку.

Триумф наступил!..

 

Во время Колиного концерта в пивной произошло еще одно событие.

Отто, выпив шнапса и пива «Бауман», заметил, что его Изабелла, строит глазки какому-то смазливому посетителю в кепке, который что-то кричал по-русски и тоже подмигивал Изабелле. Отто захныкал и стал жаловаться на свою судьбу Александру. Он говорил, что он несчастен, что он работает в администрации канцлера, что он нищий, что его зарплата немногим отличается от пособия по безработице, что он любит эту стерву Изабеллу, но ничего не может ей предложить, потому что он беден.

— Вот если бы не болезнь, то я мог бы иметь приличные деньги и бросить эту работу. Ах, как мне нужен был этот русский с его заводом. И главное, я обо всем уже договорился, уже все согласовал и подготовил все бумаги, ему оставалось только их подписать… и вот эта болезнь! Я думаю, он уже договорился с кем-нибудь другим о выделении земли под свой автомобильный завод.

— Автомобильный завод в Германии? Да мы все производства выводим из страны. Наверное, вы ошибаетесь? — спросил Александр.

— Я нисколечко не ошибаюсь, мой юный друг. Это необычный завод. Это завод двадцать первого века. Он может принести славу Германии. Он не нужен России с ее пространствами и дорогами, а в Европе эти автомобили пошли бы нарасхват, потому что это суперсовременные электромобили. Таких электромобилей в мире никто не выпускает. Их русские изобрели. А вы знаете, что такое русские? Они из табуретки самолет сделают. Это великий народ. Поверьте, я знаю, потому что я немец!

— А не Прохор ли зовут вашего русского?

— Да, это их знаменитый миллиардер Прохор. Я здоров, но мне так грустно. Я плачу!

— Бросьте плакать, Отто. Вам надо радоваться. Вон, видите вашего соседа из первого номера, — Александр показал на Прохора.

— Да, я знаю — это мой сосед, баскетболист Джордан.

— Пойдемте со мной, — Александр взял за руку хныкающего Отто и подвел к Прохору, который сидел между Аней и Яной.

— Господин Прохор, — сказал Александр, — позвольте вам представить господина Отто Шварца. Он так стесняется к вам подойти.

О! — удивленно вскричал Прохор и встал в свой огромный рост. — Так вы и есть Отто? А я так хочу вас увидеть.

О! — закричал радостно Отто. — Да, господин Прохор, я Отто Шварц.

— Нам есть о чем поговорить, Отто, — сказал Прохор. — Девочки, подвиньтесь.

— Тогда мы уходим с Александром. Александр пригласите нас танцевать. Можете сразу обеих. У вас это очень хорошо получается!..

— С огромным удовольствием!.. — ответил молодой человек.

 

В холе гостиницы сидели шестеро мужчин: Володя Танин, Генрих Бауман, Прохор, Отто Шварц, Коля и Александр.

— Мы, — начал Генрих, — пригласили тебя, Александр… — Генрих поперхнулся от волнения. — Нет, давайте лучше вы, Володя. По старшинству.

— Хорошо, — сказал Володя Танин. — Мы тут долго спорили, кто ты, Александр, — немец или русский? И поняли — ты, русский!

— Но с немецкими характером и хваткой, — вставил Генрих.

— Не перебивайте, Генрих, — продолжил Танин. — Природный, пытливый ум, смекалка, умение держать язык за зубами, желание помочь погибающему товарищу — это русское. Педантичность и осторожность — от немцев.

— Почему это все от русских? — сказал Генрих. — А от нас, немцев, только педантичность?

— Вы, Генрих, меня опять перебивайте. А что еще есть в вас, немцах? — сказал Танин.

— Природная красота. Особенно в наших женщинах.

— А что же тогда, вы, милый друг, жениться решили на русской? — спросил, улыбнувшись, Володя Танин.

— Так она самая красивая среди русских, — ответил Генрих Бауман.

— А зачем вы меня пригласили? — спросил Александр.

— А вот, чисто русская черта — нетерпеливость! — сказал Отто.

— Это говорит о скорости мышления! — воскликнул Коля.

— И все-таки, зачем вы меня пригласили? Попрощаться? Я знаю, через час вы переедете в лучший отель Баден-Бадена и, по-видимому, мы больше с вами не увидимся, — сказал с грустью Александр.

— Вот по этому поводу мы и пригласили тебя, — сказал Володя. — Мы решили…

— Не только мы, но и наши женщины, — опять влез Генрих.

— Но, я-то без жены. На меня никакие женщины не давили, — парировал Володя.

— Еще как надавят. Сейчас переедем в другой отель, пойдем в казино и надавят. Прошу, Володя, возьмите у меня одну: Аню или Яну, на выбор. Обе прекрасны. Главное, наши, русские, скромные, не разоритесь, — сказал Прохор.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил Отто.

— Ничего, кроме того, что сказал.

— Вы хотите сказать, что испанки не скромные? — закипел Отто.

— Отто, злость вам не к лицу. Вы же немец. Просто господин Прохор, хочет избавиться от части груза, который связывает его по рукам и ногам. Это у русских называется «Чемодан без ручки», — сказал Коля.

— Что такое «чемодан без ручки»? — спросил Отто.

— Не что, а кто. Это, когда нести тяжело и выбросить жалко.

— Нет, я семейный человек, — сказал Володя Танин. — Так, немножко поиграю — на азарт! Вот же у нас есть молодой человек Александр — ему и подойдет одна из ваших русских красавиц.

— Да я — хоть с двумя! — сказал Александр. — До чего же они хороши… — и вовремя остановился, не сболтнул лишнего… Русская черта!

— Браво, Александр. Вот, что значит русский, — сказал Прохор.

— Как будто мы, немцы, хуже, — вступился за немцев Отто.

— И все-таки, для чего вы меня пригласили? — опять спросил Александр.

— Мы, по требованию своих дам, конечно, решили тебе сделать подарок. Мы дарим тебе этот отель! Мы его выкупили. На документах стоит твое имя. Он твой, Александр! — сказал торжественно Володя Танин.

Александр стоял смущенный. Все закричали: «Ура!» Генрих заорал:

— С тебя поляна, Александр! — он многому научился от Ксюши за эти дни. — Если у тебя нет денег, я оплачу.

— Мы оплатим, — поправили его Володя Танин с Прохором.

— У меня немножко есть, — сказал Александр, показав на уже незакрывающийся заплечный ранец.

— Оставь это для себя. А, кстати, что ты сделаешь с отелем? У него и названия-то нет. А как назовешь, так и поплывет, — спросил Володя Танин.

— Только не «Ё». Это название моё! — крикнул весело Прохор.

— Тогда он будет называться «Отель Счастья», и здесь все будет русское. На завтрак будут подаваться бублики, сушки и пирожки. А вечером блины, икра, соленые огурчики, маринованные грибочки и обязательно русская водочка.

— Не забудь запастись калганом! — сказал Коля, и все засмеялись.

— Ну, что друзья, в путь! Александр, мы с тобой не прощаемся и ждем тебя вечером в казино, — сказал Генрих.

— И наши дамы ждут! — сказал Прохор и подмигнул.

— Я обязательно приду, и кое-что там вам покажу, чего вы нигде не увидите.

— Вы хотите нас научить играть? — спросил с любопытством Генрих.

— Я хочу поиграть в вашей компании.

— Мы будем только рады!..

 

VII

Вы бывали в Баден-Бадене? Нет? Обязательно поезжайте! Вы не были в казино Баден-Бадена? Дважды «обязательно поезжайте»! Вы увидите весь свет мира! Это вам не Макао и не Лас-Вегас с их мишурой. Это не экзотика. Это стоящий на рейде «Титаник». Вы можете утонуть. Он — никогда! Это о Баденском казино у русских есть поговорка: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское!» Здесь разорялись и становились миллионерами, здесь стрелялись и сходили с ума. Десятки величайших писателей мира описывали свои чувства, прикоснувшись к этому миру игры. Вспомните одного из лучших — Федора Достоевского. Да ему в казино Баден-Бадена не табличку должны были повесить, что он здесь играл и проиграл состояние, не свое — он всегда был гол как сокол, а состояние жены. Оно, казино, еще тогда, при жизни гения, должно было вернуть ему все проигранные им денежки, с благодарностью и поклоном, за ту славу, которую он об этом казино своим пером создал. Правда, если бы Федор Михайлович не был азартен и беден, он не написал бы ни одной книги. Сытых гениев не бывает! А вы думаете, почему Лев Николаевич питался только травой и детям ни копейки не оставил? От этого — от чувства постоянного голода. Голода к жизни!

Конечно, в современном казино есть ограничения и по выигрышам и по проигрышам. Чтобы не стрелялись! И не стреляются больше, а зря! Как бы было интересно, за чашечкой утреннего кофе открыть газету и на первой странице прочитать, что такой-то российский чиновник, проиграв в казино казенные деньги, застрелился. Сколько бы места в кабинетах освободилось. Правда, пришедшие на освободившиеся места, тут же украли новые миллионы и поехали играть в рулетку в Баден-Баден или Монте-Карло.

Лучшие математики доказали, что казино всегда будет в выигрыше. И чем больше вы будете играть, тем больше проигрывать. Это закон, математика игры. Но если бы покер, блэк-джек, рулетка подчинялись лишь законам математики, в них давно бы перестали играть, как в кубик Рубика. С ним игра идет просто, как в спорте — кто, за сколько секунд соберет.

Придите в казино и вдохните этот воздух, наполненный азартом, деньгами, дорогим кубинским табаком, столетним коньяком и лучшими французскими духами. Один раз войдите, закройте глаза и вдохните… и все — вы вечный раб этого праздника, несуществующих у вас денег, вина и женщин. Вы раб игры, азарта, свободы и кабалы одновременно. Вы не видите шелеста купюр, вы его ощущаете, тем подсознательным, тем серым веществом, что у вас в голове. Если, конечно, у вас оно есть. И в момент этого первого вдоха, какой бывает, наверное, только у новорожденного, когда он, впервые, вдыхает воздух жизни, миллиарды электронов побегут по вашим проводам-нервам, рисуя картины счастья, обеспеченности, богатства, обладания красотой… и все это будет подчинено одному — игре!

Ксюша, Аня и Яна, за дни болезни их знакомых и друзей, примелькались в казино Баден-Бадена. Но и только. Там, среди тысяч людей утоляющих безусловный инстинкт — азарт, проигрывающих гроши и целые состояния, их ставки были так себе, почти ничего, особенно у Ксюши — она-то играла и проигрывала свои, кровные, денежки. А Аня с Яной все, что проигрывали, тут же, прибежав и покормив с ложечки Прохора, возвращали обратно. Хорошо кормить миллионеров с ложечки. Всю бы жизнь кормили, только бы не умирал и деньги давал.

 

В казино Баден-Бадена вошла стройная женщина с голубыми глазами, под левым глазом отливал большой вишневый синяк, своей красотой еще больше подчеркивая необыкновенную голубизну глаз. На женщине было одето роскошное манто из соболей. Сопровождал ее юркий, немолодой, хромой человек.

— Сильвер, — сказала низким, приятным голосом женщина, — где здесь туалет? Я от этого шампанского сейчас описаюсь! Чтобы в самолете водочки наливать, козел ты этакий. И зачем, я тебя взяла с собой? Лежал бы в своей сточной американской канаве, так ведь нет, пожалела, решила паспорт вернуть. Ну, дура дурой! Иди, займи столик с картишками, хочу в двадцать одно сыграть, а уж потом пойдем, поиграем в рулетку, а я пока свои дела сделаю. Чего стоишь — мигом!

Дама в мехах, направилась к туалетным комнатам и вдруг остановилась, как пораженная молнией.

Сильвер! — заорала она вслед ковыляющему мужчине. — Вернись! Что это такое? — И показала на гардероб.

В гардеробе, в уголку, на вешалке висела малица.

Сильвер подбежал хромая к гардеробу и о чем-то спросил длинного с непроницаемым, важным лицом человека в форме больше похожей на форму генерала, из какой-нибудь африканской страны, так много было на ней нашито всяких галунов и шевронов. Тот, не открывая рот, что-то прожевал в ответ. Но Сильвер, по-видимому, его понял и подбежал к женщине в соболях.

— Зоя! — сказал он. — Он не знает, что это такое. Эту одежду оставил какой-то господин в туалете. Ему, наверное, стало жарко и он ее снял около унитаза, а потом, забыл надеть. Он все еще не приходил за ней и в казино не знают, что с ней делать?

— Они не знают, зато я знаю! — Зоя подошла, сняла с себя дорогущую шубку из соболей и бросила человеку в галунах. — На! Бери! Отдай мою! — и пальцем со сломанным, грязным ногтем показала на малицу. — Эту отдай!

— Как можно, — заверещал человек в галунах, — мне не надо взяток. Я вам так отдам эту непонятную одежду. — Он быстро сообразил, каков обмен.

— Ничего ты не понимаешь в культуре малых народов Крайнего Севера, — сказала Зоя, забирая малицу. — У наших народов не принято отказываться от подарков, шуба это будет или чужая жена. Кровно обидишь. С тобой на охоту никто не пойдет!

Зоя ловко влезла в малицу.

— Вот это по мне. Все-таки бросил, гад! Котелок с кружкой вернул, а малицу, вот где бросил. Это же достояние республики! Пошли, Сильвер, играть!

По сверкающим чистотой полам Баденского казино шла северная женщина в национальной одежде. Все завороженно смотрели на нее.

Зоя уселась за карточный столик. Одна.

— Сильвер, такую… Где фишки? Давай! — громко сказала она своим необыкновенным, полным таинственных звуков ее северной земли, голосом и бросила перед дилером фишки. Дилер сдал две карты, себе одну. Зоя перевернула свои — туз и валет.

— Блэк! — сказала Зоя.

Дилер отдал выигрыш. Зоя поставила на игру весь выигрыш. Дилер сдал. Зоя перевернула карты — туз и дама.

— Блэк! — сказала Зоя.

Дилер отдал выигрыш.

Десять раз дилер сдавал карты, и десять раз Зоя произносила: «Блэк!»

Дилер стоял опустошенный. Зоя бросила ему несколько фишек и произнесла:

— Спасибо мальчик. Сильвер, где ты? Забери фишки, пойдем в рулетку играть.

Сильвер сгреб фишки со стола, не забыв сунуть несколько фишек себе в карман, и заковылял за Зоей.

За Зоей потянулся и шлейф любопытных игроков, которые давно, с помощью всяких теорий «хаоса», «больших чисел», «вероятностей» и прочей муры, проиграли свои кровные, все еще надеясь, здесь, в этом храме игры, поправить свое финансовое состояние, грезя себя будущими миллионерами, рассекающими на белых океанских яхтах по южным морям, и обязательно в компании первых красавиц мира. Ну не со своими же жен!

За столом сидели мужчины и девушки, которые, увидев Зою, закричали:

— Садись к нам Кола Бельдыевна!

— Прошу не обижать нашего великого народного певца! — сказала Зоя.

— А мне, что-то знакома эта одежда? — удивилась одна из девушек, Аня. — Точно, в ней же сидел тот малый, который Катьку Жучкову бросил, а может она его? Где Катька-то, надо ее позвать?

— Ее уже не найдешь, она на следующий день на какого-то артиста голливудского повесилась. Переспала у Сашки в отеле и слиняла, еще и не заплатила, сучка, — ответила Яна.

— Сучка, она и есть сучка! — сказала Ксюша. — Мадам, вы мне дадите интервью для журнала «Дом»?

— Я мадемуазель! Обойдешься! Я только что с самолета и устала. Завтра приходи в сюда, в казино, тогда и поговорим. А вам, девочки, совет: вы мужика в малице лучше забудьте. Целее будете. Сами только ведь из лап КГБ ушли.

— А вы откуда знаете? — спросили удивлено Аня с Яной.

— Я все знаю. Профессия у меня такая.

Крупье бросил шарик и уже открыл рот, чтобы сказать: «Ставки сделаны, ставок больше нет», когда Зоя произнесла: «Тринадцать» и положила все выигранные в карты фишки, не считая украденных Сильвером. Шарик прыгал, все, кроме Зои, внимательно, затаив дыхание, следили за его скачками. Зоя, чиркнув спичку о дорогое сукно стола, закурила папироску «Герцоговина Флор».

— Тринадцать! — произнес крупье, и обратился к Зое: — Ваш выигрыш, мадам в меховом манто.

— Не мадам, а мадемуазель, и не манто, а малица, болван. Сильвер, забери выигрыш и обменяй. Устала я. До завтра, землячки.

— Как это у вас получилось? — воскликнула Ксюша.

— Так профессия у меня такая — все уметь! — Зоя встала из-за стола и пошла гордой походкой к выходу из казино.

Сильвер поменял фишки, не забыв сунуть приличную пачку евро в свой карман, и побежал, хромая, за Зоей. Потом остановился, как будто, что-то вспомнил, развернулся и подбежал к человеку в галунах.

— Ты совсем охренел, дедуля, чужое-то себе присваивать. Давай шубу, иначе сейчас ментов вызову и сядешь. Чай тебе здесь не Рассея, морда рязанская.

Человек в галунах опешил, потом, заикаясь, проговорил:

— Так мне же сама эта женщина подарила…

— А ты и рад обижать малые народы. Они ведь дети природы. Сами не ведают, что творят. Вот, каждый норовит их обидеть. Давай!

Через полчаса в пустой холл маленького отеля на Адлерштрасе 9, вошла женщина в малице и синяком под глазом. Женщину сопровождал юркий, хромой мужчина.

— Как домой вернулась! — сказала женщина. — Все такое родное, знакомое. Эй, малый, пятый номер свободен?

Александр узнал малицу. Он сидел грустный, госпиталь закрылся — все постояльцы уехали в другой отель. Он только что прибрался в номерах, уже своей гостиницы, в надежде на новых постояльцев. И вот, первая, и кто — родная северная женщина.

— К вашим услугам, мадам!

— Мадемуазель! Проводи.

Александр проводил Зою в пятый номер.

— Скажи-ка мне юноша, нет ли у тебя бодяги, чтобы к синяку приложить. Дурак Сильвер, напился спирта с командиром самолета, тот упал, а этот руки распустил. Ничего, я ему устрою. Он у меня здесь, в Европе, останется.

— У меня, как раз есть такое средство. Только что прислали из Бразилии, вытяжка, извините, из мочи молодых, диких, амазонских обезьян. Я сейчас принесу, — ответил молодой человек.

— Неси, мальчик, неси, — Зоя осторожно притронулась к глазу. — Болит.

Когда Александр принес пузырек с настойкой обычной бодяги, Зоя уже разделась. Это была женщина лет тридцати не больше, и очень недурна собой. У нее была хорошенькая точеная фигурка, которую не могло скрыть просторное платье, каштановые темные густые волосы и необыкновенной синевы, лучистые глаза. «Наталья Фатеева!» — подумал восхищенно  Александр. Зоя подмигнула Александру подбитым глазом.

— Давай лечиться! — сказала она, и Александр приложил к синяку смоченную в бодяге ватку. — Вот, учись Сильвер, как за женщинами надо ухаживать, а ты все с кулаками, — сказала красивая женщина. — Черт возьми, брошу я тебя, вот истинный крест, брошу! — и спросила у Александра: — А как тебя зовут?

— Александр, — ответил тот.

— Значит Шура, Шурка по-нашему, а лучше Саня, — сказала с теплотой в голосе Зоя. — Буду называть тебя Саня. Не возражаешь?

— Нет, — сказал, улыбнувшись Зое, молодой человек. Его давно никто так необычно красиво не называл.

Сильвер не обращал на них внимания, он откупоривал бутылки с пивом и водку. Шубу он, быстро успел толкнуть швейцару на входе в казино. Так тот был русским. Порядок знал. Раньше работал швейцаром в гостинице «Советская» в Ленинграде. Они поняли друг друга без слов.

По окончанию лечения, Александр получил очень хорошие чаевые. Сильвер бы не дал, да сама Зоя взялась за это, забрав у Сильвера остаток выигрыша.

 

За три дня Зоя стала достопримечательностью казино. Чтобы только поглазеть на нее, собирались толпы зрителей. Знатоки «теории игр» старались запомнить все ее движения, но ничего необычного не могли обнаружить. Все понимали, что она жульничает, но как? Сменялись дилеры и крупье, а Зоя все равно выигрывала.

Руководство казино провело экстренное совещание и решило применить против этой необыкновенной женщины своего тайного игрока. Хотя и высказывались более радикальные способы — запретить играть в верхней одежде. О чем и сказали Зое. Тогда Зоя подняла полы малицы. Все поняли, что это была нижняя одежда — вроде меховой сорочки…

Сергей Сергеевич Набоков был прирожденным артистом. Он совершал с картами такие пируэты, что заслуженные граждане, сидевшие с ним на одних нарах в тюрьме — великие карточные игроки и жулики, открывали рот от удивления. Он был ювелир, король карточной игры, особенно «в очко». Любой фокусник в подметки ему не годился. Он мог сидеть спиной к сопернику и все равно выигрывать. Его усаживали за стол, и он выигрывал целые состояния. В России его знали, и никто с ним не стремился сыграть. А со всякой шушерой он играть не мог. Непозволительно в его мире! Поэтому, он играл только за границей своей родины. Выигранное, как настоящий карточный рыцарь, спускал в дорогих ресторанах и на красивых женщин. А попался глупо. Понравилась ему симпатичная дилер девушка-стажер в казино Баден-Бадена. Да еще и русская. И он сдал ей несколько партий, при условии, что денежки — пополам. Ему-то деньги не были нужны, а вот девушка, посчитав в своей красивой головке свои доходы, устоять не смогла и согласилась. А потом и в постель к Сергею Сергеевичу легла. Он же ей сказал, что он профессор математики в Ленинградском университете. Дура, хоть бы сообразила, что такой город давно канул в лету. Так они недельку казино и обирали.

А взяли их тепленькими в постельке, где Сергей Сергеевич девушке заливал, как они хорошо будут жить на Лазурном берегу Франции. Ах, как же любила профессора молоденькая дурочка! Девушку из казино выкинули, а профессору математики Сергею Набокову рассказали всю его подноготную, а потом еще и фильм прокрутили, поминутно показывающий, как он обманул бедную девушку и они вдвоем грабили казино. Светил срок Сереже. Конечно, немецкая тюрьма рай по сравнению с русской, но баденские толстосумы сделали ему предложение, от которого нельзя было отказаться. Он играет в любых казино, кроме Баденского. Они посчитали, что народ тогда побежит в честный Баден. И договорились, если понадобится, то Набоков (ах, какая известная фамилия), поработает дилером в их казино, когда заявится поиграть, такой же талантливый шулер, как Набоков.

В этот вечер, еще до прихода в казино Зои, толпа окружила карточный стол. За столом стоял новый неизвестный дилер: серьезный мужчина с седоватой волнистой шевелюрой, в великолепном костюме, один палец был заклеен незаметным, телесного цвета пластырем — все бывает, может порезался человек, когда рыбу на кухне чистил. Не показывать же всем особую наколку. Рядом с дилером стоял сам президент казино.

Играли не с шаффл-машинкой, а одной колодой и с рук. Спросили благожелательно у Зои: «Не возражает ли, мадам?» — «Мадемуазель, не возражает», — получили в ответ.

Дилер сдал карты. У Зои двадцать, у дилера двадцать одно. Зал удивленно вздохнул. Дилер опять сдал карты. У Зои двадцать, у дилера двадцать одно. Зал тихо зашумел. Дилер вновь сдал карты. У Зои девятнадцать, у дилера двадцать одно. Зал ахнул. Дилер сдал карты. У Зои восемнадцать, у дилера двадцать одно. Зал засвистел.

— Может, хватит, мадам? — спросил дилер учтиво. В настоящих-то казино положено так спрашивать, чтобы, вроде как, не проигрался в пух и прах сердешный… Не дай бог, еще и пистолет вытащит…

— Сколько тебе, дурню, говорить — мадемуазель я. Сдавай, — и Зоя выпила стакан воды, поданный Сильвером. Не знала она, что Сильвера, за шулерство, день назад, в этом же казино, поймали и решили вести в полицию, но пожалели и сказали, что надо делать, а не то… он понял. Понятливый был мужичок.

— Как скажете. Смо́трите? — спросил дилер и сдал карты. У Зои, на третьей карте, перебор — двадцать два. У дилера двадцать одно.

У Зои и раньше такое бывало. В Лас-Вегасе, спускала все. Особенно, когда принимала лишнего. Но тут поняла — отравили. В туалет захотелось сильно.

— Ты пока карты-то помешай, а я в уборную сбегаю. Живот, что-то крутит.

— Как скажете, мадемуазель, — засмеялся дилер. — Жарко, наверно, в такой-то шубке. Чай, здесь не Россия и не Чукотка. Можно было бы и поприличнее одеться, чем в шкурах выхаживать. Каменный век!

Зоя ринулась в туалет. «Ах, гад, Сильвер — отравил! Ну, подождите». Достала из-под малицы фляжку и отхлебнула хорошую порцию калгана настоянного на чистом спирту. Потом вытащила оттуда же мобильный телефон и позвонила в отель, Александру, и попросила того прийти в казино. «Саня, водички с собой захвати и сумку для денег, побольше», — добавила в конце Зоя.

— Ну, что, с облегчением вас. Продолжим мадемуазель? — нагло и ехидно сказал дилер, Сергей Сергеевич Набоков.

— Сильвер, сбегай, принеси-ка фишек.

— Не надо, — сказал президент казино, — мы разрешаем вам играть наличными.

— Точно? Не обманешь? — спросила подозрительно Зоя. Ей надо было потянуть время, чтобы лекарство подействовало.

— Я это, как президент казино, говорю при всех присутствующих здесь гражданах. И границу ставки поднимаем до ста тысяч.

Зал ахнул.

— Ну, смотри! Не обмани! Я тебя за язык не тянула! — сказала Зоя. Президенту попробовали перевести последние слова, но он не понял, что есть такое «тянуть за язык».

К столику подошел, запыхавшийся от быстрого бега, Александр. За спиной у него был одет военный плоский ранец с нашитым красным крестом.

— Саня, стань рядом, и никого ко мне не подпускай. Особо Сильвера. Если попрошу водички — дашь своей, — сказала Зоя и, повернувшись к Сильверу, крикнула: — А ты, сука продажная, пошел с глаз моих прочь!

Зоя презрительно посмотрела на дилера и уже ехидненько произнесла:

— Ну, сдавай, козлик!

— Попрошу меня не оскорблять! — сказал дилер.

— Да, ладно, Сережка, здесь все свои! Сдавай давай.

Набоков покраснел и напрягся. Он был прекрасно загримирован и Зою он не знал, она не была известна в его кругах лучших мировых «катал».

Зоя поставила тридцать тысяч евро.

Набоков положил себе карту, рубашкой вверх и две карты подряд Зое — две картинки.

— Всё, — сказала Зоя.

Дилер перевернул карту — десять. Сдал вторую — восемь. И удивился. Положил еще одну  четыре!

— Не может быть! — не сдержался — крикнул Набоков.

— Может, — спокойно сказала Зоя, собрала выигрыш, и все сорок пять тысяч поставила на игру.

Дилер, тщательно ощупывая, перемешал карты. Сдал Зое две, себе одну. Зоя подняла карты — восемнадцать.

— Себе! — сказала.

Набоков с улыбочкой стал сдавать карты. Десять, семь… пять! Двадцать два!

— Не может быть! — опять закричал Набоков. Президент казино побледнел.

Зоя сдвинула весь выигрыш на игру.

— Сдавай!

Сергей Сергеевич Набоков сдал карты.

— Блэк! — сказала Зоя. На столе лежали «картинка» и туз. Зоя отложила от выручки один евро. — Это тебе Сильвер (бросила). Заработал. Иуда. За сколько меня продал? Сдавай, Серега!

Руки Сергея Набокова тряслись. Президент казино вытирал платком бледное вспотевшее лицо. Зал замер. Все шептали молитвы, сжимали кулаки, крестились справа налево, слева направо. У всех на лицах было одно выражение, одно слово объединяло всех — азарт!

— Блэк! — сказала Зоя. И зал восторженно выдохнул: «Блэк!»

— Сдавай! — сказала зло Зоя.

Сергею Набокову было уже все равно. Он сдал не  глядя.

— Блэк Джек! — выдохнул зал и захлопал.

— Ну что, продолжим? — спросила Зоя.

— Я не могу, — сказал подавленно Набоков и отошел от стола.

— Мадемуазель, к сожалению, мы не можем больше играть с вами. У нас лимит, — сказал подавленный проигрышем президент казино.

— Хорошо. Саня, собери-ка выручку. Ты, Сильвер, не приближайся! Саня, дай ему пять тысяч — пусть летит в свою гребанную Америку! А тебе, козел, Серега Набоков, я совет дам — бросай играть, иначе, скоро тебе очень понадобится такая вот шкура (потрогала малицу), когда ты по лесам Красноярским бегать будешь от собак и своих подельников, что возьмут тебя с собой в побег в качестве тушенки. В лесу-то в карты не поиграешь.

— Откуда ты… вы это знаете?

— Так профессия у меня такая — все знать. Саня, пойдем на шарик магический посмотрим. Тем более встреча у меня там, да и интервью я обещала дать для журнала «Дом», да все никак не соберусь, занята. А сейчас, в самый раз!

Сильвер стоял на коленях, молитвенно сложив руки. Зоя прошла мимо. Синие глаза ее светились торжеством. Синяк под глазом не был виден — прошел однако.

 

VIII

Алексей Ростов, тридцати лет от роду, потомок графов Ростовых, честных русских людей, описанных гениальным Львом Николаевичем в своем великом романе, едва успевших в семнадцатом году выскочить из смертельной удавки большевиков; после бегства работавших не покладая рук десятилетиями, чтобы выбраться из нищеты и воспитавших своих детей в любви к своей бывшей родине — России. Простым человеком был Алексей Ростов, в папу с мамой. Ну, а то, что граф, так за русское дворянство деньги не платят.

Алексей Ростов был очень образованным человеком, окончившим Сорбонну и в Сорбонне же преподававшим. Он был профессором по культуре Франции. Она же так близка к русской культуре — тоже великолепие и те же великие. Но наступил кризис, и культура даже в такой стране, как Франция, никому не стала нужна, и Алексей Ростов, граф и умница тоже никому не стал нужен. Платить за маленькую парижскую квартирку становилось все труднее — денежных запасов у Алексея не было, — какие запасы у честного труженика культуры, не было и пресловутых прабабушкиных бриллиантов. Их вообще не было.

Его жене, бельгийке по национальности, так надоела обыденная, бедная жизнь, что она наплевала на графскую фамилию, развелась и, оставив Алексею девятилетнюю дочь, уехала со своим, большим любителем хот-догов, толстым, как слон, американцем, через океан, в США. Скатертью дорога. В Баден-Баден Алексей попал случайно: у дочки были каникулы, в университете были каникулы, денег на моря-океаны не было и товарищ, друг с детства, тоже выходец из семьи русских эмигрантов Владимир Ростопчин, предложил поехать в этот городок подработать: он водителем такси, а Алексей, как знаток русского и других языков, переводчиком. И поехали. Ну, хоть какие-то деньги.

Выбрали дешевенькую гостиницу на Адлерштрасе 9, — Ростопчин в Бадене ранее уже подрабатывал и этот отель знал. Тем более, отель только что освободился — все постояльцы разом съехали. Сняли, чтобы было дешевле, один номер на двоих и устроились на работу.  После трех дней работы, Владимир сказал:

— Пойдем-ка, Алешка в казино.

— Зачем, и на какие деньги? — удивился Ростов.

— А мы играть не будем, а вход туда дешевле, чем в кино. Пошли, пошли — развеемся. Галстуки только надо надеть.

Храм игры поразил своей помпезностью. Залы «Флорентийский», «Австрийский», Мадам Помпадур» восхитили своим роскошеством. Картины, фрески, китайские вазы, фонтаны, создавали иллюзию возвышенности, прикосновения к чему-то необычному, божественному. Гул тысячной толпы будоражил сознание. Владимир тянул и тянул в зал рулеток. Пошли. Владимир все-таки решил поиграть, а Алексей отказался. Владимир ставил на «красное-черное» и был примерно в «ноле», плюс-минус один евро. И вдруг в зале раздался шум, все побежали к одному из столов. К столу шла женщина в необыкновенной одежде — меховой расшитой шубе.

Владимир сказал весело:

— Пойдем, Алеша, посмотрим на это шоу. Все казино стоит от этой женщины на ушах. Люди едут со всей Германии и из нашей Франции, чтобы только посмотреть, как она играет. Это ведьма из России.

Вокруг стола кругами стояли люди. Крупье был бледен. За столом сидели пять веселых девушек и пять строгих мужчин. Правда, один был в каком-то блестящем костюме, что выдавало в нем артиста. За этот стол и села женщина в необыкновенной одежде.

— Делайте ставки, — сказал крупье и повернул колесо. Потом бросил шарик. — Ставки сделаны. Ставок больше нет.

Колесо крутилось, шарик скакал.

— Семнадцать! — грустно произнес крупье. — Ваш выигрыш мадам.

— Сколько тебе говорить, мадемуазель, — сказала женщина в шубе.

От ее голоса Алексей Ростов вздрогнул. Голос ударил его в сердце. Голова необычно закружилась, как от бокала шампанского.

— Делайте ваши ставки, господа! — сказал крупье.

Необъяснимое чувство требовало от Алексея желания пробиться к столу.

— Я тоже хочу сделать ставку, — сказал он тихо, почти шепотом,  своему другу Ростопчину.

— Зачем? Ты все равно проиграешь. Бессмысленно, Алексей.

— Дай мне одну фишку!

— Зачем, Алексей? Ты проиграешь! — еще раз сказал Ростопчин и протянул Алексею фишку в пять евро.

— Нет, я хочу, — сказал Алексей и крикнул крупье. — Я хочу сделать ставку!

— Пожалуйста, молодой человек. Расступитесь, пропустите нового игрока.

Люди раздвинулись, и Алексей подошел к столу. Он взглянул на игроков, а потом повернулся к женщине в малице. На него смотрели удивленно-веселые необыкновенной синевы глаза. Алексей смешался.

— Ну, что вы будете делать ставку? — спросил крупье.

— Да, — сказал Алексей, ставлю на три, пожалуйста, — и положил фишку.

Все сделали ставки. Женщина посмотрела на Алексея лучезарным глазами, на его русую голову, серые глаза, красное от волнения лицо и положила фишки на десять. Крупье еще не успел закончить свою фразу: «Ставки сделаны. Ставок больше нет!», а большинство игроков передвинули свои фишки на «десять».

Шарик скакал вечно. Алексей его не видел. Он видел только эти прекрасные, смеющиеся глаза, это лицо, эти волосы. Он ничего больше не видел.

Это была любовь!

Если бы он знал, что в эту минуту Зоя видела только одного мужчину, в простом вельветовом пиджаке, больше похожего на художника, видела его большие серые глаза под черными ресницами, волнистые русые волосы… Зоя больше ничего не видела и не хотела видеть.

— Три! — сказал крупье. — Ваш выигрыш месье!

Все ахнули! Все захлопали.

Алексей не обратил внимания на слова крупье. Он видел только Зою. И Зоя не смотрела на стол, и ей было все равно, выиграла она или проиграла. Она видела только его лицо.

Одна из девушек сказала своим товарищам по игре:

— Кажется, интервью для моего журнала не состоялось?

— Интервью-то не состоялось, — сказал, стоявший у стола Александр, — а вот сенсация точно. Вы зря уехали из отеля — все самое интересное в нем еще впереди.

— А там места еще есть? — спросила Изабелла. — Отто, не пора ли нам вернуться?

А Алексей подошел к Зое и, протянув руку, сказал:

— Алексей.

— Зоя, — ответила женщина в северной национальной одежде.

— Душно здесь, Зоя, пойдемте гулять.

— Пойдемте, Алексей.

— А выигрыш? — крикнул крупье.

— Володя, забери его себе, — сказал Алексей своему другу Ростопчину.

— Зоя, а мне, что делать с этим? — сказал Александр и потряс ранцем.

— А что хотите Саня делайте — можете даже их проиграть! — весело сказала Зоя. — Мне все равно!

И взяв Алексея Ростова под руку, радостно сказала:

— Здесь и правда, душно.

И Зоя с Алексеем, под рукоплескания и восхищенные возгласы, пошли к выходу из казино.

— Вот как любить надо! — сказала Изабелла.

— Где же моя любовь? Где моя Маша? — тихо прошептал, опустив голову, Прохор…

Они всю ночь гуляли по Лихтентальской аллее и Алексей, что не делал никогда в жизни, вдруг забрался в знаменитый сад роз, и нарвал для свой возлюбленной цветов. Полиция свистела им вслед, а они бежали и смеялись. Зоя прижимала розы к груди. Ей еще никто и никогда не дарил цветов, даже полевых, тундровых…

Утром Александр, угощая завтраком Зою в своем маленьком кафе, положил ранец и сказал:

— Все деньги в целостности. Я немножко поиграл, но ничего не проиграл. Как себя чувствует мадемуазель?

— С сегодняшнего дня я мадам. Саня, у меня к тебе просьба — приготовьте яичницу с беконом, хороший кофе, бутылочку отличного шампанского и принесите ко мне в номер.

— На сколько персон сервировать? — улыбнувшись, спросил Александр.

— Ты, Саня, меня удивляешь, а еще такой сообразительный…

— Я очень рад за вас, мадам Зоя!

— А как я рада!..

— Звонили ваши знакомые по игре. Они приглашают вас вечером, вдвоем, во Дворец фестивалей. Там будет петь Коля, а Настя будет танцевать. Билеты распроданы. Сплошной аншлаг! Вам оставлена ложа.

— Хорошо! Только придется идти по магазинам за платьем и в парикмахерскую. Отвыкла я от этого на севере. Придется снова привыкать. Алексей зовет меня в Париж, а я его на Чукотку.

— Это же так здорово — весь мир, от края до края, ваш! — сказал Александр…

— Да, весь мир! — обрадовалась Зоя.

Вечером, во Дворце фестивалей было не протолкнутся. Коля был бесподобен. Настя танцевала, как богиня.

Многие обратили внимание на красивую, великолепно одетую пару, сидевшую в императорской ложе. Шептались: «Это граф Ростов с супругой… Ах, как хороши!.. Что значит, русский граф… А она, говорят, русская ведьма. Посмотрите только на ее глаза — колдунья!.. Хорошо, что у нас в Европе нет таких красивых женщин, наши предки были правы, когда сжигали их на кострах и топили в реках. Чтобы было с нашими мужчинами? Чтобы было с нами?..»

 

IX

В салоне бизнес-класса свободных мест не было. Домой летели Володя Танин, Прохор, Коля, Ксения и Анастасия. В гости, просить руки у матери Ксении, летел Генрих Бауман; на подписание контракта на работу летели Отто Шварц с Изабеллой. Аня и Яна не полетели. На деньги, выигранные в казино, они поехали играть в Монте-Карло. Там, в маленькой стране Монако, говорят, лучше, чем в Баден-Бадене, да и море, яхты и миллионеров побольше. И венценосный княжеский сын свободен. Девушкам очень захотелось выйти замуж за миллионеров или за принцев — чем они хуже Зои! Они взяли с Прохора слово, что если с ними что… он их выручит. Прохор не возражал. Это же друзья. Все пассажиры были загорелые, веселые, смеялись и шутили. Все, кроме Прохора. Прохор был грустный — он вспоминал только одну девушку — ту, стюардессу Машу.

В салон вошла стюардесса Маша. Прохор вскочил и ударился головой о потолок.

— Наконец-то, я вас нашел! — крикнул Прохор. — Друзья — это Маша!

Все дружно засмеялись.

— Маша! — сказал Прохор. — Станьте моей женой. Если вы согласны, то это будет ваш последний полет.

— Я без неба умру! — сказала Маша. — Я очень люблю свою работу.

— Тогда я подарю вам самолет, и вы сможешь летать на нем стюардессой, — воскликнул Прохор.

— Тогда — я согласна! — громко сказала Маша.

— Друзья, Маша согласилась стать моей женой! — сказал Прохор.

— Ура! — закричали все. — Пора налить.

— Я сейчас, — сказала Маша.

— Не бегай, Маша, у нас все с собой! — сказала Ксения и потрясла большим пакетом — раздался мелодичный звон. — Мы с Генрихом затарились. На всю дорогу хватит.

И все опять дружно засмеялись…

Из кабины пилотов в салон, вышел командир корабля в фуражке.

— О, какие девушки! Где мои шестнадцать лет?.. Куда летите, товарищи?

— В Москву! — закричали все весело. — Присоединяйтесь к нам. Ваша Маша выходит замуж за Прохора.

— Да, — сказала Маша, — я нашла его, своего принца.

— Я, конечно, за рулем, — сказал командир. — Но раз такое дело, принеси-ка, Маша, мою заветную. Ради такого события вскроем.

Маша сходила в кабину пилотов и принесла бутылку коньяка, на этикетке которого красовались большие жирные буквы «КВ ВК».

— Что это? — спросил у Ксюши Генрих.

— Это очень старинный коньяк. Таких лет двадцать не выпускают.

— О-о-о! Зер гуд! — крикнул Генрих. — Наливай!

Это слово за последние дни, как он выписался из лазарета, он выучил очень хорошо. Всем налили и все выпили.

— А куда вы летите? — спросил командир.

— В Москву! — ответили все хором.

— Вот видишь Маша, они летят в Москву. А мы куда?

— В Москву, товарищ командир.

— Тогда я предлагаю выпить за самый прекрасный, самый красивый город в мире, за город-герой Москву, который мы не отдадим никаким супостатам. Пусть они всегда помнят сорок первый год.

Хорошо, что Генрих не понимал всего по-русски, а то мог бы мог и обидеться за «супостатов». Но он вместе со всеми прокричал «Ура!» и выпил до дна.

— А куда вы летите, молодые люди? — спросил командир.

— В Москву! — смеясь, закричали пассажиры.

— Вот видишь, Маша, они летят в Москву. А мы куда?

— В Москву, товарищ командир!

— Значит, нам по пути! — обрадовался командир самолета. — В Москву — это хорошо. Москва самый красивый город на земле. Как это в песне: «Ты, к нам в Москву приезжай…», Коля великолепно подтянул: «И пройдись по Арбату… Песня плывет, сердце поет. Эти слова, о тебе Москва...» Все захлопали. Настя поцеловала Колю в щеку.

— А ты научишь меня так петь? — спросила Колю Настя.

— Конечно, даже лучше. Ты талантливая и у тебя есть голос. Друзья, Настя будет петь со мной.

— Молодец, Настя, — сказала Ксюша. — Наконец-то ты нашла себя, и открыла свой талант! А то все — передок… Давайте выпьем за новую талантливую пару.

И все выпили за Колю с Настей.

— А куда вы летите, молодые люди? — спросил командир.

— В Москву!

— В Москву — это хорошо. А мы, Маша, куда?

— В Москву, товарищ командир.

— В Москву — это очень хорошо. Давайте выпьем за сердце нашей родины, город-герой Москву!

Все опять с удовольствием выпили.

— А мы, с Изабеллой, летим в Москву к Прохору, подписывать контракт на работу, — сказал Отто.

— Да, — сказал Прохор. — Отто будет руководить в Германии заводом по производству Ё-мобилей.

— Молодцы! Молодец Отто! Молодец Изабелла! Молодец, Прохор! — закричали все. — Это надо обмыть!

— А я всегда знала, что в Отто что-то есть! — сказала Изабелла и обняла Отто.

— А куда мы летим? — спросил командир.

— В Москву! — радостно ответили все, хором.

— Тогда надо выпить за нашу любимую Москву. Ура, товарищи!

— Ура! — закричали все и выпили.

— А я, — сказал Генрих, не только лечу в Москву, чтобы просить руки Ксюши, но и подписывать с Владимиром контракт на строительство в России самого большого в мире завода по производству пива «Бауман».

— А также на подписании о строительстве в Германии завода по производству сверхпрочных и сверхлегких деталей из титановых сплавов. Это будет проект века! — сказал Володя Танин.

— Ура! Молодцы! — закричали все. — Давайте за это выпьем!

Все, с огромным удовольствием, выпили.

Командир только начал: «А куда мы летим…», когда подошел второй пилот и сказал:

— Товарищ командир, немцы уже по-русски, матом, кричат и требуют, чтобы мы освободили взлетную полосу и улетали. У них уже сотня самолетов кружит над аэродромом, сжигая последние литры топлива; скоро падать начнут, как воробьи в Китае.

— А ты был в Китае? Вот, как сейчас помню — это было при Мао Дзедуне. Летим мы как-то в Пекин…

— Командир, что прикажете делать?

— А что я должен вам приказать?

— Улетайте.

— Улетайте, — сказал командир самолета.

— А куда? — спросил второй пилот.

— Маша, нам куда?

— В Москву, товарищ командир.

— Вот. Улетайте в Москву.

— Есть, товарищ командир, — второй пилот отдал честь, приложив руку к пустой голове.

«Товарищи пассажиры, пристегните привязные ремни… Приятного полета…» — раздавалось из динамиков.

Пассажиры не слышали, они, утомленные, спали крепким сном.

— Так куда мы летим? — спросил командир… Он был настоящий русский крепкий мужик.

Через час командир заклевал носом, и Прохор, Коля, Генрихи, Отто с трудом, но бережно, внесли его в пилотскую кабину… Командирскую фуражку с кокардой, на вытянутых руках, несла Маша.

За дверью раздалось «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» Потом, раздался стук падающего тела, и наступила тишина.  Только монотонный гул двигателей разрезал пространство.

— А давайте выпьем за Россию! — сказал Володя Танин.

— За Россию и за дружбу с Германией! — добавил Генрих Бауман.

— Ура!.. — тихо просипели все…

В динамиках звучал бодрый голос: «Уважаемые пассажиры. С вами говорит командир корабля, летчик первого класса… Мы прилетаем в столицу России, город-герой Москву. Прошу пристегнуть привязные ремни…»

В иллюминаторах виднелась пустынная, малолюдная, неряшливая, грязноватая, неприбранная, но такая дорогая и любимая Россия.

Как все-таки, хорошо дома!..

 

X

Профессору Берлинского университета и по совместительству, мужу канцлера Германии, было плохо. Они c женой вчера были на приеме во Французском посольстве и он, по незнанию, что-то съел. Говорила же ему жена, чтобы ни к чему не притрагивался, так ведь нет — только она отвернулась поговорить со своим коллегой, французским кайзером, как мужу, почти насильно, сунули какую-то лягушку в рот. Взял бы, да и выплюнул! Так нет же — проглотил. Ну, что с него взять — профессор, интеллигент! И вот с утра болел — сидел на горшке и стонал. Даже умереть собрался. Канцлер, как всякая жена, бегала к дверям туалета и спрашивала, и ругала, и слезы лила — ничего не помогало. И что делать? Не в больницу же его, дурака такого, вести — завтра вся Германия знать будет о болезни ее мужа, и никто руку ей не подаст! А вдруг что-то заразное? Она, конечно, слышала  о каком-то удивительном русском лекарстве, но о каком не знала. Саму ее бог миловал, она иностранной пищей не пользовалась — все свое приносила с собой — помощники приносили, и она во время застолий отходила тихонько в сторонку, вроде как посоветоваться с помощниками, и съедала кусочек свиной рульки или баварскую сосисочку, да пивом «Бауман» запивала. И чувствовала всегда себя здоровой и полной энергии. Правда, живот тоже сегодня покручивало — хорошо, что в квартире было целых два туалета. Может, отравили?

Тут позвонил, по партийным делам, наставник ее, бывший канцлер Гельмут и начал, по-стариковски, жаловаться, что его никто не вспоминает, на встречи не приглашает. Приходиться самому себе готовить еду.

Тут-то канцлер и вспомнила, что бывший канцлер о России многое знает.

— Послушайте, дружище Гельмут, — сказала канцлер, — вы же все о русских знаете — у них есть какое-то лекарство, которое помогает при несварении желудка.

— А-а, так у тебя понос! — заорал в трубку глухой на оба уха бывший канцлер.

— Не у меня — у мужа, — поправила его канцлер.

— А какая разница. Как говорят русские: «Муж, да жена — одна сатана!» Я понял. Тебе нужен калган на спирту. Пока был жив БН, светлая ему память, у меня всегда была бутылочка в запасе. Звони своему другу, русскому канцлеру — он то, должен знать о таком лекарстве, он все в своей стране знает.

Канцлер позвонила русскому канцлеру.

— Привет дружище, — сказала немецкий канцлер, — мне нужна твоя помощь — достаньте мне в России калган на спирту.

— У тебя болит живот? — ехидно, но участливо спросил русский канцлер.

— У мужа.

— А какая разница. Муж, да жена — одна сатана! Я о таком лекарстве, конечно, знаю. Какой русский не знает. У меня бабка деда в деревне всегда лечила калганом на самогонке. Деду очень даже нравилось болеть и лечиться. Сейчас позвоню на родину, в деревню, попрошу найти…

Через час русский канцлер позвонил канцлеру немецкому:

— Все в порядке, привезли спецбортом. Сейчас спецсвязью передам, через час у тебя будет. Ты только разрешение дай, чтобы мой личный истребитель не сбивали. Кстати, мне сказали, что все русские, после предварительного лечения калганом, ездят лечиться к вам в Баден-Баден, и даже адресок дали: Адлерштрассе девять. Там какой-то маленький отель, и не дорого и, главное, полная анонимность. Мне, по секрету, подтвердили эту информацию наши миллиардеры Володя Танин и Прохор. Кстати, говорят, и ваш пивной король Бауман там лечился. Поезжай. Расскажешь потом.

— Откуда у тебя такие подробные сведения о Германии?

— Так у меня профессия такая — все знать!

— А может, вместе, по-семейному?

— А что. Сейчас переговорю с нашим кайзером и может с ним, семьями, к вам, здоровье подлечить и приедем. К вечеру позвоню! Не болей! Целую! Нет — лучше, обнимаю! Пока…

 

***

 

Через полгода «Отель Счастья» нельзя было узнать. Все номера были отремонтированы, за чистотой следили красивые девушки в расписных коротких платьицах. Чистота была изумительная. Они убирали, и что-нибудь тихо напевали на всех языках бывшего Советского Союза. А какие народные песни были в бывшем-то — о-го-го! Их искали «по сосенке» — где это видано в наши-то времена, чтобы красивая да еще и умела тряпкой убирать, и очень хорошо. Жаль только, часто приходилось набирать других — почему-то очень быстро девушки выходили замуж за состоятельных холостых и не очень холостых постояльцев. Но проблем с кадрами не было. Там… никогда не убавится женская красота. И мест в отеле не было. На полгода вперед все номера были забронированы.

Утром обитатели номеров, в основном состоятельные немцы, русские и французы, пили крепкий чай из самовара и не с пакетиками, а из заварного чайника. Было огромное разнообразие еще горячей русской выпечки, варенья, мясных изделий, горных сыров, прекрасной северной рыбы… По желанию, подавалась запотевшая рюмочка водочки или самогона, с огурчиком и блином с икрой, особенно это нравилось тем, кто болел после вчерашнего. А «болели» все! В углу, на почетном месте, стояла большая бутыль с настоянном на спирте калганом. Надпись на пяти языках гласила: «От всех болезней!» Все, по мере необходимости, лечились этим изумительным лекарством. А вечерами, многие постояльцы не уходили в казино, а посетители стояли в очередь, чтобы попасть в кафе гостиницы.

Под цыганские песни и пляски всем подносили водочку с икрой. Каждому наливали обязательную порцию украинского борща с пампушками, сметаной и чесноком. И все это под водочку. Потом шли блины, расстегаи, пироги, рыба, холодцы, варенья, русские салаты… Вино не подавалось. Только чистейшая, по особому заказу сделанная во Франции, русская водка и немецкое пиво «Бауман». Не воспрещалось эти напитки смешивать. Особо стремились попасть в ресторан русские, приехавшие отдохнуть в Баден-Баден. В России им так надоела псевдорусскость, особенно в еде — когда украинский борщ готовил негр, а сибирские пельмени араб; они заранее заказывали столики, чтобы поесть настоящей русской еды.

Но когда балалаечники начинали играть «Степь широкая» все начинали обниматься и петь. Особенно эту песню любили немцы. Они начинали раскачиваться, трясти кружками с пивом, смешанным с водкой, подпевать и плакать. И русские плакали. И кричали: «Еще водочки!»

Все были счастливы!

Отель процветал! Название оправдывалось!..

Иногда, в отель приезжали почетные гости из Германии и России. Полечиться! Они все старались приехать в один день и уехать в один день. На этот период отель закрывался. Как же в нем было в эти дни весело.

Реже приезжали из Франции, с многочисленными детьми, Ростовы. Зоя немножко округлилось, но это ей даже шло — она была все также чудно хороша. Чете Ростовых отводили самый дорогой номер, где в шкафу, на это время, появлялась необыкновенной красоты меховая одежда северных народов — малица… Зоя в казино не ходила… Так, перебрасывалась картишками вечером в компании мужа и Александра и почему-то всегда проигрывала.

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/