АВТОСТОПОМ НА КИЛИМАНДЖАРО
рассказ
В детстве я ненавидела имя Вадим. Когда я его произносила, мне казалось, что мой рот набит ватой. Уменьшительная производная «Вадик» звучала не лучше. Это был какой-то «Недовладик». Человек с пропущенной буквой. Как будто его постоянно куда-то зовут дети из логопедической группы. Те, которые не умеют четко выговаривать «эль».
Но человек так устроен, что рано или поздно привыкает ко всему. Вот и мне пришлось привыкнуть к имени Вадим, смириться с ним и если и не полюбить, то перестать воспринимать его негативно. Так уж устроен мой мозг, он все переводит в позитив. И если моя единственная сестра выбрала себе в мужья Вадима, и если мне теперь каждый день приходится слышать это имя, то вата во рту неминуемо должна стать сахарной, и я вместе с ней должна таять и млеть при звуках этого имени. Да, признаю, имя Вадик давно не кажется мне ужасным. Хотя подкорку не сотрешь, и сама-то я имела ловкость выйти замуж за Владика. Ха-ха-ха.
Но сегодня странный день. Я не знаю, куда мне засунуть свой позитив. Я ставлю на кухне раскладушку и думаю, не зря ли я мучилась столько лет, не зря ли я привыкала к Вадику. Возможно, теперь придется отвыкать. Раскладушка эта для Светы, моей сестры. Она ушла из дома. Наверное, это именно самое верное определение. Она ушла не от мужа, как она утверждает, ей просто надо сменить обстановку. Просто находиться там невыносимо. Там все напоминает. И там мама Вадика. Да, наверное, это главная причина. Очень сложно не искать виноватого. И если виновата буду я, говорит Света, то надо в петлю лезть. Пусть уж лучше будет виновата она. Может, она и в самом деле виновата. Виновата в том, что шесть лет я жила в постоянном нервном напряжении, в том, что шесть лет я не могла забеременеть. И вот когда через шесть лет это все-таки произошло, то продлилось недолго. Нервное напряжение ведь никуда не делось. И тридцать три килограмма слез и соплей.
В общем, вы поняли. После больницы Света приехала сразу ко мне. Собственно, а куда же еще? К родителям от мужа возвращаться стыдно и тошно. Друзьям ты со своими соплями не нужен. Сестра – наилучший вариант. Квинтэссенция близости. И родственник, и друг. Сестра примет и утешит. Не вопрос. С приемом проблем нет. Раскладушку хоть вертикально, но воткнем. А вот что делать с утешением? У меня нет рецепта.
Потеря ребенка – самая страшная из возможных потерь. Я даже фантазировать на эту тему боюсь. Наверное, я плохой утешатель. Мне нечего предъявить. У меня нет опыта переживания горя. Я, вообще, убеждена, что такой опыт человеку не нужен. Со мной никогда не случалось ничего плохого. Самое страшное происходит теперь – страдает моя родная сестра, потерявшая ребенка. Но я понимаю, что в полной мере перенести ее переживания на себя не могу. Возможно, потому что ребенка как бы еще и не было. А зачем расстраиваться из-за того, чего нет? Конечно, легко так рассуждать на расстоянии. Для Светы ребенок уже, несомненно, был. Для нее, наверное, нет разницы, было ему двенадцать недель или двенадцать лет. А для меня разница все-таки есть. К тому же мне не понять, что такое долгие годы пытаться завести ребенка. Мои дети получались сами собой, в большей степени даже внезапно. Поэтому мой дом, дом с двумя малолетними детьми, кажется мне не лучшим местом для реабилитации. Как я, циничная и счастливая, могу утешить раздавленного потерей? Что я могу сделать? Отдать Свете одного своего ребенка, чтобы у нас их стало поровну?
Вот тут, если покопаться, можно доскрестись до глубинных страхов. Конечно, никому я своих детей не отдам, глотку за них порву, и, несмотря на внезапность и легкость беременности, даже представить себе не могу, что кого-то из них вдруг у меня сейчас бы не было.
Как бы иллюстрируя мои сомнения, на кухню явилась наша звезда, четырехлетняя принцесса Александра, которая, по моим расчетам, уже час как должна была видеть сны.
- Саша, здасьте! Почему не спишь?
- Водички, - щурясь от яркой кухонной лампы, проныла она. – А почему Света плачет?
- У тети Светы животик болит, - сказала я, что было не совсем неправдой. – Попила? Марш в кровать!
Александра вернула мне чашку, но уходить не спешила, а продолжала буровить взглядом свою опухшую от слез тетю.
- Иди, Сашенька, - выдавила из себя Света, - иди быстрее, а то Бабайка твою кроватку займет.
Девочка посмотрела на нее, как на умалишенную, и удалилась.
- Моих детей можно напугать разве что зомби-апокалипсисом, - попыталась засмеяться я, но шутка вряд ли была уместна. Не стоит намекать человеку в таком состоянии, что он не умеет общаться с детьми. Нет, так дело не пойдет. Если Светка решит у нас задержаться, надо будет Влада с наследниками к бабушке отселить от греха подальше.
- Вадик знает, что ты здесь?
Света угрюмо кивнула. Да, я ему SMS написала. Чудесно. А поговорить? Он что, по-твоему, не переживает?
- Аня, я не могу… Я не могу его видеть…
И дальше последовал новый поток соплей и всхлипываний. Да уж. Что тут скажешь… Что вам надо быть вместе, поддерживать друг друга, что совместные страдания объединяют, скрепляют отношения. Что вам надо пройти через это горе, что оно вас очистит и сблизит. Что у вас еще будет все хорошо, вы еще молодые, у вас еще будут дети. А если нет? А если ни черта хорошего из этого горя не выйдет? А если оно не сблизит, а разобщит? Если это такая трещина, такой шрам в душе, который никогда не затянется? Если вы никогда не сможете простить друг другу эту потерю? А если вы больше не сможете иметь ни детей, ни покоя? Если вы потом всю жизнь будете мучиться и нести на себе печать этого горя и, глядя друг другу в глаза, постоянно думать только об одном, о том, какие вы неудачники? А что, если неудавшийся ребенок – это знак? Символ неудавшейся семьи, сигнал к тому, что пора разбегаться? И хорошо, что это случилось именно сейчас, когда еще не поздно что-то изменить, когда вы, действительно еще довольно молоды, когда вы еще сможете найти свое счастье, завести новые семьи, нарожать новых детей? Зачем ковыряться в горе, зачем погружаться в него? Безусловно, существуют люди, которые способны наслаждаться горем, упиваться им. Лелеять свое горе, как малое дитя (простите уж за грубое в данной ситуации сравнение). Мне никогда таких людей не понять. Я и горе – вещи несовместные. У меня, видимо, от рождения высокий уровень эндогенных морфинов, мое естественное состояние – повышенный фон настроения. Я равнодушна к алкоголю, я получаю удовольствие просто от жизни. Но получать удовольствие от смерти я не готова. Меня поставили в непривычную ситуацию. Я, правда, не знаю, что делать. Я беспомощна.
Разве могу я советовать кому-то развестись с мужем? Мне самой такое в голову никогда не приходило. Да, мой Влад – не идеал. Не скажу, что мне абсолютно все в нем устраивает. А кто идеален? Ногти не грызет – уже молодец. Я не вижу смысла начинать все заново. И дело даже не в том, что «кому я буду нужна с двумя детьми». Мы уже нужны друг другу. Точка. Нужны такие, какие мы есть, и больше нам ничего не надо. Поженились мы, как можно было догадаться, в силу определенного рода обстоятельств. Ну, и слава богу, я считаю. Иначе вряд ли бы заставили себя подписаться на этот нелепый ритуал. Но мы живем в мире условностей. Быть женатыми просто удобней. Удобней устраиваться на работу, оформлять документы на детей, получать визы настороженных государств. Наше семейное корыто не разбилось о быт, оно лишь обтесалось с годами и приняло форму наших поп.
Да и у Светы с Вадимом, в общем, все было хорошо. За исключением жилищного вопроса. И финансовая составляющая тут была не главная. Света всегда была уверена, что «Вадик в жизни от мамочки не съедет». Может, сейчас ему самое время задуматься и установочки пересмотреть?
Я машинально потянулась за телефоном. Вадим пока не звонил. Надо быстренько перейти в режим полета. Я тоже не горю желанием сейчас с ним разговаривать. Я не знаю, что ему сказать. Баран, бери такси, пулей лети сюда, сгребай свою жену в охапку и срочно приводи ее в чувства? Или не трогай, подожди немного, дай ей успокоиться, и потом на трезвую голову вы все обсудите? Или оставь надежду, всяк сюда входящий, цветок любви засох, напейся, перешагни и иди дальше, ищи себе новую жену? Как будет лучше? Как будет лучше для Светы? Как будет лучше для Вадика? Как будет лучше для всех? Я не знаю. И, я уверена, Света тоже не знает, как будет лучше для нее. Мы опять в тупике.
Сложно, очень сложно брать на себя ответственность за чужую жизнь. Особенно сложно это дается мне. У меня не сформирован навык в этой области. Я – младший ребенок в семье. Мне никогда не приходилось брать на себя ответственность. Не брала и брать не хочу. Наверное, это плохо. Наверное, это мне мешает. Как говорит мой муж, если ты не хочешь брать на себя ответственность, ты обречена всю дорогу работать под началом людей, который глупее тебя. Наверное, так оно и есть. Но одно дело работа, мне всегда было на работу, по большому счету, плевать. А совсем другое – семья. Когда тебе вдруг приходится отвечать за свою старшую сестру. Это новое для меня ощущение. И оно мне не нравится.
От перенапряжения начинает болеть голова. Утешаю себя, что, может, это просто на погоду. Может, просто давление. Но какое давление? Низкое или высокое? Даже если бы у меня был аппарат, он бы мне не помог. Я не знаю, какое давление для меня нормальное. 120 на 80? А если 90 на 60? Тогда 120 на 80 будет слишком высокое. Я понимаю, что устала. Аппарата для измерения давления у меня все равно нет. Я лезу в аптечку и достаю какую-то таблетку «от головы» для себя и покрытую паутиной настойку пустырника – для своей старшей сестры. «Выпьем, добрая подружка бедной юности моей». Чем еще я могу помочь?
Многие мои знакомые любят злоупотреблять словом «депрессия». Суют его во все места. Ах, дождь пошел, у меня депрессия. Ах, зарплату задерживают, у меня депрессия. Ах, наши опять не вышли из группы на чемпионате Европы. У меня такая депрессия, что помру, если пива не нальете. А депрессия, между тем, это серьезный медицинский диагноз. И никто из известных мне личностей ей, в действительности, не страдал и вряд ли когда-либо пострадает. Можно быть не в духе, можно не выспаться, можно быть подавленным, разочарованным, встревоженным, раздраженным, но при этом, в целом, быть здоровым и жизнерадостным человеком. Вот и моя Света сейчас, безусловно, смятена и разбита горем, но до клинической депрессии ей пока, слава богу, далеко. Но это единственный случай в моей практике, когда стоит беспокоиться, когда есть вероятность развития депрессии в чистом виде. Одним пустырником тут не поможешь. Нужен мощный эмоциональный всплеск. Светку нужно отвлечь от грустных мыслей. А чтобы человек не думал, его надо физически загрузить. Чтобы сил на думки не оставалось. Мытьем тарелок не обойдешься. Бегать вокруг дома я ее тоже в таком состоянии не заставлю. Нужно что-то такое придумать, чтобы ей деваться было некуда, чтобы не было возможности сойти с дистанции. Какое-нибудь кругосветное путешествие на яхте. Нет, лучше на лодке. Чтобы веслами гребла. Короче, какой-нибудь аналог кругосветного путешествия на лодке, только реально осуществимый.
Кухонная дверь опять скрипнула, и на пороге появился мой взъерошенный муж.
- Бабы, хорош бубнить! И «бу-бу-бу», и «бу-бу-бу». Имейте совесть, мне вставать в шесть!
- Ничего, потерпишь, - сказала я. - Не каждый день у тебя гостит любимая сестра. А если не спится, посиди побубни с нами. Или пойди сделай что-нибудь полезное по хозяйству.
- Тебе не стыдно, мать! – возмутился Владик. – Я и так уже весь вечер на арене. И кормлю, и купаю, и спать укладываю. И уроки с Павлом сделал, между прочим!
- Ой, перетрудился! Рисование он сделал. Героический поступок.
- «Я не скажу, что это подвиг, но, вообще, что-то героическое в этом есть»! - парировал он. – Ты же знаешь, как я рисую!
- Знаю. Отлично рисуешь. Для второго класса – самое то!
- Ой-ёй-ёй, как смешно! Сам танцую, сам пою, сам билеты продаю!
- Да у нас, видать, вся семья – артисты цирка. Акробаты Воробьевы.
Когда у тебя двое детей, волей-неволей приходится разбираться в цирковых династиях. И уметь работать на публику. Наша безобидная перепалка должна была немного развлечь Свету, если в данном случае, вообще, уместно говорить о развлечении. Но ей сейчас, видимо, ничто было не в радость. Вместо улыбки братья акробаты получили новую порцию соплей. Может быть, она подумала о том, что у нее тоже мог бы быть мальчик, с которым надо было бы ходить в цирк и делать рисование во втором классе. И как ей, великолепно рисующей, пришлось бы мучиться, пытаясь имитировать рисунок восьмилетнего ребенка. Действительно, уже поздно, пора расходиться по койкам. Я накапала Светке еще пустырника и отправилась вслед за Владом в комнату.
Несмотря на безумную усталость, сон ко мне не пришел. Зато таблетка подействовала, и голова перестала болеть. И мне стало хорошо. Я лежала с открытыми глазами и наслаждалась тем, что голова у меня не болит. И пусть мне завтра тоже рано вставать, разводить Саню и Пашку по садикам и школам, потом мчать на работу, потом собирать детей обратно, потом отвозить Пашку на футбол и развлекать Саню всю тренировку в раздевалке, потом одной рукой готовить ужин, а другой капать пустырник и вытирать сопли сестре, пусть мне предстоит мой обычный сумасшедший день, перед которым надо как следует выспаться, отсутствие сна меня не пугало. Я лежала и думала, что мне делать с моим внезапным дополнением к обычному сумасшедшему расписанию. Что делать с соплями моей любимой старшей сестры.
- Вла-ад, ты спишь? – я толкнула мужа локтем в бок.
- Угу.
- Я придумала! – продолжила я зловещим шепотом. – Мы пойдем на Эльбрус!
Влад пробормотал что-то невнятное, перевернулся на спину, включил на часах подсветку и сказал:
- Ну, давай вставать одеваться. Сейчас как раз оптимальное время для выхода на вершину.
- Очень смешно. Владик, я серьезно! Мы со Светкой пойдем на Эльбрус. Скажи же, гениальная идея! Ей нужен сейчас такой напряг, чтобы мозги на место встали!
- Хочешь серьезно? – смирившись с тем, что поспать я ему все равно не дам, Влад вступил со мной в дискуссию. – Ты уверена, что ей сейчас можно так напрягаться?
- А почему нет? В экстремальной ситуации человек встряхивается и принимает факт бренности бытия.
- Да я не об этом. Ты уверена, что ей по медицинским показаниям сейчас это можно? Я не знаю, как там это у вас устроено, но все-таки кровотечение было, нужно время, чтобы восстановиться.
- Пожалуй, ты прав, - согласилась я. – Об этом я не подумала. Пару недель, видимо, придется подождать. Мне так даже удобнее. У нас как раз все из отпуска выйдут, я без проблем за свой счет дней десять возьму. А пару недель как-нибудь перетерпим, на пустырнике продержимся.
- Через две недели будет уже октябрь. А в октябре на Эльбрус не ходят.
- Да ладно! Теоретически можно и в октябре. Нам же чем сложнее, тем лучше!
- Теоретически, может, и да, - не унимался Влад. – А практически вы все десять дней в палатке просидите и попы отморозите, пока погоду будете ждать. Я вон в августе был, ты знаешь, и то мы так и не смогли подняться. А насчет октября я бы, вообще, поостерегся с прогнозами.
Мой муж – упертый и ленивый человек, но зачастую именно его лень и упертость рождают прогрессивные и трезвые мысли. Я привыкла действовать, не раздумывая. Влад - ничего не делать. И очень качественно любое ничегонеделание аргументировать. Не поспоришь. Погоду я тоже не учла. Перспектива просидеть на одном месте в замкнутом пространстве с убитой горем женщиной радостной отнюдь не представлялась. Кто-то из нас кого-то задушит голыми руками, однозначно. Но идея же гениальная! Согласитесь! Жалко вот так просто от нее отказываться. Может, все обойдется? Я же везучая. Я еще ни разу в своих поездках на плохую погоду не нарывалась. А тут такой исключительный случай, тут звезды просто обязаны быть на нашей стороне! Я все еще хваталась за свой грандиозный план, я все еще пыталась отстоять его перед своим скептически настроенным мужем, но он приготовил мне еще один удар под дых:
- А хочешь еще серьезнее? Аннушка, напомни мне, пожалуйста, где твоя сестра познакомилась со своим будущим мужем?
- А это зачем? – удивилась я. – Ну, ладно. Это была какая-то поездка выходного дня с фирмой. А Вадик с друзьями на этой же базе отдыхал.
- Вот!
- Что «вот»?
- А напомни мне, куда они ездили? Где находится эта база отдыха?
- Я не помню… Где-то в Приэльбрусье.
- И?
Черт. Об этом я, балда, тоже не подумала. Везти Свету на Эльбрус - не лучший способ отвлечь ее от мыслей о Вадике и их ребенке. Жаль. Я же так хорошо все придумала. Я уже представила наш поход во всех красках. Представила, как мы поднимемся по канатной дороге, как будем ставить палатку в снегу, как натащим в нее камней и разложим по углам, чтобы ее не снесло ветром. Где мы возьмем в снегу камни, я еще не придумала, но раз картинка с камнями в голове была четкая, я была уверена, что обязательно где-нибудь возьмем. Жаль. Очень жаль.
- Черт, - продублировала я вслух. – Ты прав. Эльбрус – это плохая идея. Вернее, идея-то хорошая, место плохое. Надо думать.
- Думай, мать, думай. Только завтра. А сейчас спать давай. Утро вечера мудренее.
- Ага, еще скажи, «поспешишь – людей насмешишь», «семь раз отмерь – один раз отрежь».
- Я лучше скажу: «Сам танцую, сам пою, сам билеты продаю».
- Это ты уже сегодня говорил, - устало констатировала я.
- Повторенье – мать ученья, - прыснул Влад.
- Стабильность – признак мастерства, - добавила я.
- Все, мать! Отбой! – в полный голос приказал Влад.
Я вздохнула, укуталась поплотнее одеялом, но вдруг подскочила и села на диван. Меня просто подбросило очередным озарением.
- Нет, стой! – воскликнула я. – Влад! Не спи. Я придумала! Мы пойдем на Килиманджаро! Это мега-супер-пупер гениальная идея! Килиманджаро – это лучше, чем Эльбрус! Я знаю, я читала. Там кислорода больше, климат мягче, и ходить можно круглый год!
- Час от часу не легче, - взвыл Влад.
- Чем дальше в лес, тем больше дров! Владик, я тебя больше не пущу в школу на вечер фразеологизмов! Будешь теперь только на выставки рисунков ходить! Понял? Я не шучу!
- Понял, мать, не ори. Клянусь, больше ни одной литературной вечеринки. И от новогодних утренников с танцами зайчиков и снежинок, надеюсь, я в этом сезоне освобожден?
Как же, освобожден он. Не дождешься. И уши зайцу из картона будешь вырезать, и корону снежной королеве. Я не шучу про Килиманджаро!
- Аннушка, ну, какое Килиманджаро? Две блондинки в Африке. Это даже не смешно.
- Мы не блондинки, мы русые, - возразила я.
- Это здесь вы можете быть сколь угодно русыми и крашеными в цвет «ольха», для негров вы все равно блондинки!
- Фу-фу-фу, Владислав! Вы не толерантны. Нельзя говорить «негры». Надо говорить «афро-африканцы»!
- Что в лоб, что по лбу, - ответил мне муж очередным устойчивым сочетанием, - я вас вдвоем в Африку не пущу.
- Отлично! Поедешь с нами.
- Мать, помилуй. Никуда я не поеду. Если бы вы мне Занзибар предложили, я бы еще подумал. А Килиманджаро – это без меня! Мне физкультуры каждый день хватает, ты знаешь, как я отпуск провожу. Шезлонг и мини-бар.
Но я не унималась:
- А ты на вершину можешь не ходить. Полежишь в базовом лагере, подождешь нас.
- Деточка, на Килиманджаро базовый лагерь – это четыре шестьсот. Ты думаешь, мы как туда попадем? Поедем на шезлонге?
- Да ты, я смотрю, в теме! Тоже читал? – подмигнула я в темноте Владу и захихикала.
- Осторожней смейся, а то челюсть опять вывихнешь, - посоветовал мне заботливый муж (такой казус со мной, действительно, недавно произошел). - Закрыли тему. Я уже свое и отчитал, и отходил.
- Но согласись, план гениальный. Это то, что нам надо. Килиманджаро сделает из Светки человека! Как круто я придумала. Разве я не молодец?
- Да, ты молодец. План офигенный. Денег не дам.
Влад отвернулся к стене и накрыл голову подушкой.
Ёлки-палки! Ну почему? Почему всегда так? Почему любой офигенный план требует колоссальных инвестиций? В самом деле, как мы пойдем на Килиманджаро без денег? Автостопом туда не доберешься.
Эх, Влад-Влад. Такую экспедицию обломал. А я так на тебя рассчитывала. Я так надеялась. Я так хорошо все придумала. И уже расписала себе все еще живописнее, чем с Эльбрусом. Я представила наше психотерапевтическое восхождение в деталях. Представила, как ласковые афро-африканские руки растолкают нас в полночь. Вставайте, блондинки, пора на выход. Как мы наденем по трое штанов, воткнем фонари в лоб и в чешуе, как жар горя, потянемся вверх бодрой вереницей. И как с каждым шагом нам будет тяжелее и тяжелее, как мы будем стонать и рыдать. И как с каждым стоном тело будет покидать печаль. И когда мы после шести часов планомерного катарсиса вскарабкаемся на Стелла Пойнт, от нас останется чистый эфир. И больше не будет боли. Мягкие лучи рассветного солнца окрасят наши лица в оранжевый цвет, высушат все наши слезы и сопли. Мы сядем прямо на камни, выпьем из термоса крепкого чая и заедим конфеткой. В принципе, на этом можно ставить точку. Мы уже спасены. Но мы видим цель. До нее рукой подать. И идти почти по ровному. Поэтому мы, оглушенные и невесомые, полетим к пику Ухуру, как на крыльях. И когда мы долетим до высшей точки Килиманджаро, мы поймем, что просто не могли до него не долететь. Мы не могли остановиться в шаге от окончательной победы. Мы должны закрепить результат. Мы сделали это. Мы избавились от душевных шлаков навсегда. И с просветленными лицами мы полезем к табличке фотографироваться. И наши темнопопые проводники обрежут нам на снимке по полголовы. Но нам будет все равно. Все равно сияние вокруг наших русых голов не влезет ни в один фотоаппарат. Мы будем стоять на пике, мы будем смотреть вниз. Мы будем снисходительно взирать на тех, кто еще восходит, поражаться их зеленым лицам и синим губам. У нас уже все позади. Мы излечены. Мы абсолютно счастливы. И мы не думаем о том, что с горы еще нужно спуститься.
август 2016
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/