Содержание:

1. Другой Я.

2. Шаг назад.

3. Традиция.

4. Актриса.

5. Выбор.

6. Ворона.

7. Точка G.

8. Мирный договор.

9. Поехали! (миниатюра)

 

 

 

ДРУГОЙ Я.

Горсть сырой земли упала на крышку и мгновенно превратилась в лепешку. Через секунду к ней присоединились вторая, третья, четвёртая. Злее всех швырнула свою горсть на гроб жена. Похоже, была бы её воля, вместо горсти земли она бы запустила булыжником, а то и не одним, но и без того было видно, сколько ненависти она испытывает к покойному. Ах да, она же теперь вдова, ну что же, имеет право. Интересно, покойник станет её ночным кошмаром? Надеюсь, что да. Раз ненавидит, значит, что-то ещё чувствует и будет мучить себя воспоминаниями. Так ей, шлюхе, и надо!

Чуть не забыл, в этот дождливый весенний день так получилось, что хоронят меня. Я везунчик, не правда ли?

Я был расстроен. Не из-за смерти, нет. Меня расстроили сами похороны. Пусть немного, но всё же. Я совсем не хотел этих похорон, категорически был против подобной церемонии всегда. Слишком уж она какая-то отталкивающая что ли, давящая.

Похороны это, вообще, так утомительно. Я и сами кладбища никогда не любил и старался не посещать их. Не вижу смысла закапывать в землю мёртвое тело, чтобы потом ещё и ходить, надоедать ему периодически, ухаживать за могилой, носить цветы. Бред! Крайне бессмысленное занятие. Кремация куда лучше, на мой взгляд, честное слово. И кстати, всем родным и друзьям ведь тысячу раз говорил, предупреждал, что хочу кремацию, чтобы даже не думали закапывать на съедение червям. Попрощались, тело в топку и – конец.

А лучше всего ритуал как у индейцев, я в кино видел. Где-нибудь на берегу реки или озера (в идеале, конечно, море, но ладно), на деревянном ложе я мёртвый, разумеется, все попрощались, поплакали, а затем с похоронными песнями и плясками превратили меня в пепел. Ну и как заключительный аккорд – лёгкий ветер развевает меня над волнами. Красота!

Нет же, закопали-таки. Что же вы за люди-то, а? Последняя воля усопшего всё-таки, не могли исполнить, сволочи.

Ладно, шучу. Я умер, мне можно. Погиб я и так в огне, как и планировал. Сгорел. Вот как знал, что не дождусь от родных кремации. Всё приходится самому. Снова шучу.

А быстро они меня зарыли, кстати, без особых церемоний и трагизма. Плакали только мать с сестрой. Ну, это само собой, конечно. Хотя подозреваю, что в их потоке слёз было больше чувства облегчения от моей смерти, чем горя. Уж я-то знаю, каким, прямо скажем, поганым братом и сыном я был, прекрасно знаю. Но другие-то тоже могли бы хоть вид сделать более жалостливый, не чужого человека потеряли всё-таки. А некоторые, между прочим, могли бы наоборот – не приходить. Нет, я, конечно, понимаю, им хочется убедиться, что я уж наверняка сдох. Но честно, являться на мои похороны это уж верх кощунства.

Та же, например, жена. Мы в неофициальном разводе уже год, почти. Я её выкинул из дома за неверность. Просто взял и выгнал, не собирался терпеть предательства. Надо было, конечно, разводиться сразу, не тянуть, но я облажался. Ну не вовремя она решила загулять, совсем не вовремя. Я тогда и так на нервах был, на меня плотно наседал один знакомый, пытаясь отжать бизнес. Ну вот, пока я отбивался от рейдерского захвата, с утра до вечера пропадая в офисе, мне ударили с тыла. Любимая жёнушка пустилась в блуд. Ей, видите ли, любви и романтики в наших отношениях в последнее время стало жуть как недоставать.

Я не бездушный чурбан, не подумайте. Я любил свою жену, чертовски сильно любил, да и сейчас люблю, если честно.

Кстати, ей очень идёт чёрный траурный костюм, красивая она, сука!

Ну так вот, я любил её, и недостатка любви и романтики в наших отношениях вовсе не было. Цветы, подарки, комплименты, это всё было, разумеется, и было много. У любимой женщины не должно быть недостатка в этом, считаю. Я всегда старался окружить её теплом и заботой, порой, как оказалось, даже слишком пытался, переборщил – цитирую – устала она от моей любви. Стоило мне на месяц с головой уйти в рабочие проблемы, и вуаля, любви и романтики ей стало не хватать, пошла искать на стороне. Именно в тот момент, когда мне нужна была её поддержка, просто чувствовать, что любимый человек прикрывает тебя, ну или хотя бы понимает и поддерживает, она выстрелила в спину. Ну и зачем мне такой человек? Люблю – не люблю, но предателя терпеть рядом не намерен. Ну не построить семьи с человеком, если он при первых же проблемах сбегает от них, не пытаясь решить, нет шансов. А я очень хотел семью. Вот и выгнал эту потаскуху.

Нашу любовь я похоронил. Зарыл очень глубоко.

Ох ты, даже всплакнуть решила, ты глянь! Ну хоть вид сделала, спасибо. Пожалела меня мёртвого.

Ладно уж, люблю я её всё-таки. Да и жизнь её и так уже наказала. Новый жених её не слабо тиранит и даже поколачивает, знаю. Отхватила любви и романтики по полной программе. Ну как, счастлива теперь? Знаю, что нет. Буквально за парочку дней, перед тем как я благополучно отбросил коньки, она мне звонила. Звонила в тайне от своего нового мужика, плакалась как несчастна, умоляла простить и понять. Её бедненькую обманули и использовали, она не виновата. А на следующий день, уже вместе с ним, она требовала развода и половину всего, что у меня было. У нас когда-то было. Кстати, я им всё отдал.

А вот и жених её у машины стоит вдалеке, нервно курит в ожидании. Тоже захотел видимо убедиться, что меня больше нет. Ну так что же не подходим-то? Иди, глянь, проверь, надёжно ли закопали, а то мало ли. Вот к нему я бы являлся по ночам, если бы мог. Причём, в самых страшных и отвратительных снах. Жаль, что это не от меня зависит, но такой соблазн.

Я не ревную, нет. Просто он и есть тот знакомый, забравший моё дело, мой бизнес. А для чего, вы думаете, ему эта дура понадобилась? С помощью суда и бандитов не вышло, теперь вот через Натаху действует.

С Валериком мы дружили с детства. Детский сад, школа, универ, всегда были вместе. Казалось, ничто и никогда не сможет разрушить нашу дружбу, ну, не существует такой силы. Но между нами банально встали деньги. Не сразу, первые три года мы работали вместе, развивали нашу компанию. Точнее, я развивал всячески, он в бизнесе был полный ноль. Хотя почему был, это же я умер, не он. Он так и остался нолем, живой пустышкой.

Три года наша компания развивалась, я впахивал как проклятый, а Валера получал свои дивиденды и вроде как был доволен. Но вдруг он изменился, стал требовать всё больше денег, подозревать меня в обмане. Мол, скрываю от него истинную прибыль и состояние дел. И однажды захотел получить абсолютно всё. Тупой жмот! Я предложил разделить всё пополам и разбежаться. Он не заслуживал и половины, всё и всегда делал я. Мне просто хотелось прекратить всё это как можно быстрее, отдать ему долю и не иметь с ним больше ничего и никогда общего. Не хотелось затягивать с похоронами нашей дружбы, её труп уже начинал разлагаться и откровенно вонять. Но половина его не устроила. Говорю же, жмот.

И началась весёлая жизнь. Суды, наезды бандюков, угрозы, покушение, тут же эта сучка предала. Вот тогда я и умер. Внутри. Оставалось лишь сдохнуть телом. Любовь похоронил, дружбу тоже. Ну что же, моя очередь.

Думаете умереть это так просто? Да какой там! Правильно умереть – это вам не сигарету выкурить, тут подготовка нужна. Как в песне, только раз бывает в жизни встреча. Встреча со смертью. Я готовился к ней целых полгода. Не торопясь готовил свою преждевременную кончину.

Обычный суицид меня не устраивал; вешаться, травиться, резать вены – это всё методы дилетантов. Слишком глупо. Я выбрал другой способ, я выбрал огонь. Почти как у индейцев, почти ритуал.

Разумеется, мне нужен был помощник, один бы я не справился. Впрочем, он у меня давно уже был на примете, ещё с того дня как в голову впервые пришла мысль о смерти. Моим помощником стал Роман, он работал барменом в маленьком баре на набережной, где я любил отдохнуть и пропустить бокал другой коньяка. Идеальная кандидатура, то, что нужно.

И вот, в назначенный день, когда всё было готово, я и умер. Долго и беспробудно пил, был в самом настоящем запое, ну и, как говорится, допился. Сгорел в пожаре. Пьяный уснул с непотушенной сигаретой, вот как сейчас помню. Да, всё так и было. Никто не удивился, все знали, что уже месяц я пытаюсь заглушить депрессию алкоголем и нахожусь на грани суицида. Соседи так вообще устали бороться со мной в последний месяц, пьянки у меня в квартире устраивались грандиозные. Участковый стабильно, два раза в неделю, приходил беседовать со мной.

Ах да, последними, кто общался со мной перед смертью, были мой «друг» и любимая жена. Я сам им назначил встречу у себя в квартире, попросил приехать. Для чего? Да просто надоело воевать, решил отдать им то, что они хотели. Считайте, сделал предсмертный подарок близким когда-то людям. Валере я полностью отписал компанию, а жене Наталье квартиру и машину. Всего несколько подписей и всё, бумаги были заблаговременно подготовлены юристом.

Они не скрывали удовольствия от победы, я видел, как они рады были, узнав, что я отдаю им всё. На меня смотрели победители, триумфаторы жизни. А как ещё смотреть на жалкое спившееся существо? Месяц в запое, в квартире грязь, всё потерял. Спёкся по полной, сгорел. Всё, что я заслуживал, это снисходительно жалостливые взгляды победителей.

А вечером случился пожар, и меня не стало. Вот так.

И да, Валеру скоро ждёт сюрприз. Вместо компании он стал владельцем больших долгов. Пока что их нет, но примерно через месяц выяснится, что один из контрактов выполнить возможности нет, и придётся выплатить огромную неустойку некой фирме "ИнтерДом", владельцем которой является – барабанная дробь – бывший бармен Роман. Кстати, очень умный парень оказался, цепкий. Сирота, всего около года как переехал в наш городок из какой-то деревни, а уже директор преуспевающей компании. Молодец! Не ошибся я с кандидатурой.

Ну вот и всё, похороны закончились, все разъехались. Ну и мне пора, значит.

Эх, жаль на поминки не попасть! Послушать бы, каким я классным парнем был при жизни, но, увы. Да и не был я белым и пушистым, не верьте. Когда-то я, конечно, был добрым и заботливым человеком, но жизнь быстро показала мне, что нельзя быть таким наивным и доверчивым. Особенно если в людях не разбираешься вовсе. Хотя, что это я, о покойниках либо хорошо, либо никак. Хорошим я был при жизни, хорошим.

Вот новый я совсем не такой размазня и тряпка. Новый я цепкий, хитрый, злой, расчетливый. Я теперь другой. Новая прическа, очки, даже младше стал на два года и другое имя. Зовут меня теперь Роман.

Ладно, поеду футбол смотреть, Лига Чемпионов сегодня. Надо отдохнуть. Похороны самого себя это так утомительно

.

 

 

ШАГ НАЗАД.

Глаза открывать не хотелось. Не хотелось показывать, что проснулся, очень не хотелось. Но пришлось.

Кирилл лежал на спине и всё ещё пытался сделать вид, что спит. Понимал, что совершает невероятную глупость, но старался до последнего.

Твою мать! Как я докатился до этого? Как это всё произошло? Как? Лежу и притворяюсь, будто сплю, как в детстве, блин. Мама будит в школу, тормошит, кричит, грозит принести ковш с холодной водой, а я как героический партизан, стиснув зубы, пытаюсь не сдаться, не показать, что проснулся уже давно. А сейчас-то зачем? Тебе тридцать пять лет, дурак! Не занимайся глупостями! Она ведь прекрасно знает, что ты не спишь. Тело твоё не спит, и она это не только чувствует, она это прекрасно использует.

Кирилл открыл глаза и нежно улыбнулся.

Попытка притворяться спящим была нелепой по одной простой причине — Кирилл не просто так лежал на кровати сейчас, а занимался сексом. Почти.

Проснувшаяся раньше его молодая супруга оседлала утренний стояк Кирилла и пыталась его таким приятным способом разбудить. А он лежал и делал вид, что спит и ничего не чувствует.

Ну не идиотизм?

Тем более всё зря, предатель между ног сдался в плен раньше хозяина, так что жена прекрасно знала, всё он чувствует. Ещё как чувствует.

— С днём рождения, старичок! — томно прошептала находившаяся сверху Юлия и впилась в его губы жарким поцелуем.

Кирилл нехотя ответил на поцелуй. Он вдруг осознал, что еле сдерживает смех. Ему было смешно. Смешно от самого себя, оттого как он сопротивлялся ласкам молодой жены, как лежал и притворялся. Просто смешно!

Но смеяться было нельзя. Уж сейчас точно нельзя! Ситуация и так идиотская, как детсадовец лежал и строил из себя недотрогу, а доводить смехом до полного абсурда совсем не хотелось. Заржать во время секса это уже верх придурковатости. На сегодня хватит! Надо заканчивать.

Но супруга не торопилась. Она медленно, растягивая каждую секунду удовольствия, насаживалась на член. Муж был полностью в её власти.

Кирилл решил действовать, смех сдержать удавалось всё труднее. Он сбросил с себя супругу, вскочил, грубо схватил за бедра и, не церемонясь, заставил встать на четвереньки. Пристроившись сзади, он схватил ладонями её аккуратные подтянутые ягодицы, чуть развел в стороны и резко вошёл до упора. Юля жалобно вскрикнула, от мощного толчка руки подкосились, и она упала грудью на кровать. Словно реабилитируясь за глупую попытку избежать секса, Кирилл стал долбить жену с неимоверной силой и скоростью. Не то чтобы он строил из себя страстного самца или постельного мачо, не без этого конечно, но больше всего ему хотелось всё это быстрее закончить. Он не хотел свою супругу, уже давно не хотел. Потому что не любил.

Память неожиданно сделала подарок. Кирилл вдруг вспомнил, как точно так же лежал и притворялся спящим во время секса с девушкой. Во время своего первого в жизни секса.

 

Это случилось двадцать три года назад в пионерском лагере, во время долгожданной поездки в «Орлёнок». Правда, тогда уже он не был пионерским лагерем, просто потому, что пионеров вдруг не стало. В стране неожиданно началась даже не перестановка, а настоящий капитальный ремонт, и она стремительно заполнялась новым, модным, неизведанным. Приевшееся же старье, то, что ну никак не вписывалось в новую обстановку большой квартиры, безжалостно отправлялось пылиться в чулан, а то и просто на свалку. Так случилось и с пионерией. Страна вдруг стала другой, и пионеры со своими лагерями остались там, в старой стране, в СССР.

Кирилл был пионером. И как все, ну уж большинство точно, пионеров мечтал попасть однажды в заветный «Орлёнок». Был ещё конечно более престижный по пионерским меркам«Артек», но пионер Кирилл трезво оценивал свои шансы. Он прекрасно понимал, что его успеваемости и прилежания для «Артека» недостаточно, а вот для «Орлёнка» в самый раз. Он мечтал попасть туда несколько лет, и вот, когда пионерия исчезла, а с ней казалось и шанс попасть в лагерь, Кирилл уже даже перестал думать об этом, забыл, судьба вдруг подарила ему путевку в пионерскую мечту.

На дворе был девяносто третий год, денег в семье на поездку Кирилла в лагерь не было совсем. Денег вообще не было, не то что на поездку. Впрочем, в стране они тогда мало у кого были, капитальный ремонт дело, знаете ли, затратное. Вместо денег всем в стране выдали приватизационные чеки-ваучеры. Вот его-то, этот самый ваучер, Кирилл и продал тогда, чтобы поехать в «Орлёнок». Это было его первое в жизни взрослое самостоятельное решение, первая в жизни коммерческая сделка, и, как оказалось, всё это привело его к первому в жизни настоящему половому акту. Такой вот выдался у Кирилла богатый на свершения год тысяча девятьсот девяносто третий.

И кстати, в их семье только Кирилл и распорядился своим ваучером с пользой. Поездка на море, месяц отдыха и первый секс не самые плохие дивиденды. Все остальные ваучеры отец Кирилла благополучно вложил в «Хопёр Инвест».

Кирилл был счастлив, по-настоящему счастлив. Ему было абсолютно до лампочки, что это был январь месяц, и на Чёрное море можно было только любоваться, просто гулять, смотреть и собирать ракушки. Ему было двенадцать, он попал в место, о котором мечтал и был просто счастлив. Там в «Орлёнке» Кирилл и стал мужчиной.

Это произошло случайно. Специально у Кирилла тогда мало что вообще получалось, а уж секс тем более. Он о нём и не думал даже, в двенадцать-то лет. Какой там секс, он ещё и не целовался ни разу. Всё, на что он рассчитывал в отношениях с девчонками, это приглашение на медляк на дискотеке. Танец на пионерском расстоянии был пределом его мечтаний. До встречи с Таней.

Они были в одном отряде, Таня была его ровесницей. Обоим было по двенадцать, хотя визуально вряд ли кто-то поверил бы в это. Таня была на две головы выше Кирилла и вообще выглядела на все восемнадцать. Высокая, стройная, до дрожи красивая. Полноценно оформившаяся женщина с нужными выпуклостями в нужных местах (шикарными выпуклостями, между прочим), она была из тех, про кого говорят: «Рождена сводить парней с ума." И ведь сводила, многих в лагере сводила. Но выбрала почему-то худенького невысокого Кирюху.

Кирилл тогда не думал о сексе, он и знаков внимания со стороны Тани не замечал, просто не знал ещё, что это такое. А она не просто оказывала знаки внимания, она откровенно намекала, так намекала, что любой дурак бы понял. Кирилл не был дураком, просто для него это было впервые, и он не знал, что делать, как реагировать. Ну да, всё-таки был дураком.

Все решил случай. Это была одна из последних ночей в лагере. Вожатые ушли, и все парни их отряда пробрались в комнату к девчонкам. Так происходило каждую ночь, ничего аморального, они просто болтали, играли в карты и традиционную бутылочку, обычные развлечения в лагере. Но в ту ночь была проверка. Внезапное появление дежурного вожатого заставило всех пацанов попрятаться под кровати девчонок, Кириллу же места не хватило. Его спасла Таня, спрятала у себя под одеялом. Ну, а дальше… он и не понял, как все случилось. Таня сделала всё сама, опыт, как оказалось, у неё уже имелся. Тогда он также притворился спящим сначала, но тут же понял, что это глупо, да и в комнате было темно, смысла закрывать глаза не было никакого. Что и как делать он не знал, впрочем, он и не успел собрать в кучу разметавшиеся в голове мысли и принять хоть какое-то решение. Первый в жизни оргазм не заставил себя долго ждать. Вот так Кирилл и повзрослел.

 

— Зая, я больше не могу…

Кирилл вдруг очнулся, вернулся из приятного мира воспоминаний в реальность. В свою квартиру, на свою кровать, к своей молодой жене.

Кирилл понял, что задумавшись о прошлом, практически полностью отключился. Его тело продолжало словно робот, на автомате заниматься сексом с супругой, уже добрых двадцать минут, а мысли и чувства унеслись вдруг в далекий девяносто третий год.

Юля жалостливо стонала. Даже не от удовольствия, она молила о пощаде молотившего её сзади мужа и уже явно жалела, что решила разбудить его сексом. Кирилл же не чувствовал ничего, было понятно, что кончить ему сейчас не удастся. Да он и не хотел этого. Он не хотел свою жену. Сдавленно рыкнув и резко дернувшись несколько раз для большей правдоподобности, он оторвался от жены и откинулся на спину.

— Животное! — с трудом выдавила из себя рухнувшая без сил Юля.

Кирилл понял, что сдержать смех уже практически невозможно. К утреннему притворству, он приплюсовал имитацию оргазма. Его внутренний счётчик собственного идиотизма просто зашкаливал.

Его спас раздавшийся из коридора звонок телефона. Жена, конечно, увидела его уже нескрываемую улыбку, когда он вскочил к телефону, но на счастье Кирилла трактовала её по-своему.

— Уууу, довольный как кот мартовский. — протянула она наигранно обижаясь, — а у меня теперь всё болит внизу. Зверюга!

Кирилл не ответил, хитро подмигнул и направился к неумолкавшему телефону.

 

Завтракать Кирилл не стал. Не хотел, да и с некоторых пор он вообще старался не питаться дома. Молодая жена Юля вдруг озаботилась его здоровьем, а больше даже появившимся вдруг пусть небольшим, но пузиком, и ввела в квартире строгий закон. Страшный для любого здравомыслящего мужчины закон. Закон Здорового Питания.

В их холодильнике теперь царили овощи, фрукты, йогурты и ещё много всякой невкусной и, по мнению Кирилла, несъедобной дряни, ошибочно называемой едой. А то, что Кирилл любил, мясо, колбаса, сало и даже обычный ржаной хлеб, исчезли. Все неполезное, но такое вкусное, было с позором изгнано из дома, где теперь была безграничная власть жестокого закона.

Разумеется, Кирилл не перестал любить то, что любил. Разумеется, он не перестал это есть. Просто теперь он ел всё это не дома. Благо дома он был не так часто, порой пропадал на работе с раннего утра и до позднего вечера, так что с неправильным и неполезным питанием проблем у него не возникало.

Бывало, конечно, что вечером жуть как хотелось слопать какой-нибудь вредный бутерброд. В тщетной надежде Кирилл открывал холодильник, оглядывал такие полезные, но такие безвкусные продукты и разочарованно закрывал. В такие моменты он с тоской вспоминал свою первую жену Наталью. Точнее даже не её саму, а её потрясающе вкусную солянку. И пельмешки домашние. И селедочку под шубой. И пирог с яблоками. Вообще всё, что она готовила. Да, всё-таки он вспоминал именно её и в такие моменты даже скучал.

 

Новая жена Юля готовить не любила и не умела вовсе. Кирилл даже подозревал, что вся эта канитель со здоровым питанием была организованна исключительно из-за её нежелания учиться готовить. Так что о том, чтобы питаться вкусно дома (именно дома и именно вкусно) Кирилл уже и не мечтал.

Вот и сегодня он выпил лишь чашку кофе, благо, оно ещё не попало под действие санкций, и отправился на работу.

Пропадать на работе с утра до вечера Кириллу было совсем необязательно, не предполагала его работа этого. Более того, его отсутствие на работе ничего бы не изменило. Абсолютно ничего.

Кирилл был владельцем пусть не очень большого, но очень развитого и, самое главное, очень доходного бизнеса. Он строил его много лет. Ошибался, несколько раз был на грани полного краха, но ему удалось сделать свою компанию успешной и прибыльной на зависть конкурентам. Что скрывать, его считали одним из самых успешных бизнесменов в городе, и многие пытались разгадать его секрет успеха. А секрет был довольно прост. Сложен и в тоже время прост как валенок. Всё дело было как раз в том, что Кириллу вовсе не требовалось присутствовать на работе.

За несколько лет он довел свой бизнес до состояния отлаженного механизма, работающего как часы. В этом механизме не было ничего лишнего, только проверенные, стойкие и работоспособные шестерёнки. Каждый в его тщательно подобранной команде был на своём месте, знал своё дело, любил его и выполнял безукоризненно. Кириллу оставалось лишь вовремя смазывать механизм и не допускать перегрева. Вот и весь секрет.

Пропадал постоянно на работе Кирилл просто потому, что старался быть реже дома, избегал общества супруги. Он не любил её.

Не любил с самого начала, с первой встречи, не любит сейчас и не сможет полюбить никогда, он знал это точно. Мало того, она жутко раздражала и даже бесила Кирилла, а он не любил себя в таком состоянии.

Раздражала её глупость, неприспособленность к быту, он прекрасно понимал, что и она его не любит. Ей просто удобно и выгодно, вот и всё. Его бесило то, что он сам всё прекрасно понимал и ни хрена не делал, чтобы хоть как-то всё исправить. Ну, то есть он сам себя и бесил.

Их знакомство, их отношения, их брак, в конце концов, всё это была череда глупейших ошибок. Его, Кирилла ошибок. Он это прекрасно понимал, знал, что виноват во всем этом сам, и от этого еще больше злился, раздражался и бесился.

Сам себя загнал в тупик и теперь сидишь и плачешь, что выхода нет. Жалеешь себя, дурак. Подними жопу! Двигайся! Как-то же ты залез в эту хрень. Нет выхода — возвращайся туда, где вход! Просто вернись назад!

Так он ругал сам себя всё чаще. Ругал, но сил вернуться назад, даже на один шаг, не находил. Он даже поговорить с кем-то об этом не находил сил. Да его бы и не поняли. Уж друзья точно бы не поняли, они ему даже завидовали. Он прекрасно знал всё, что они могли ему сказать в ответ, как-то дёрнул его чёрт поделиться с другом-компаньоном.

— Какая, к черту, любовь? — воскликнул тот, широко раскрыв глаза от удивления, — у тебя молодая, горячая, сексуальная жена! Всегда рядом, всегда доступна! Какой тебе ещё любви нужно? Я за ночь любви с такой бешеные бабки отдаю, а у тебя она всегда в постели, люби, пока сердце не остановится! Или хочешь, давай поменяемся, я тебе свою стокилограммовую любовь отдам. Бесплатно! Даже сам доплатить могу.

Так что на понимание со стороны друзей рассчитывать не приходилось.

Да и как? Как, если Кирилл и сам себя не понимал? Он не понимал, как сумел допустить всю эту череду ошибок и загнать самого себя в тупик.

Кирилл познакомился с Юлей меньше года назад. Это была какая-то вечеринка, по случаю какого-то юбилея, какого-то важного человека. Сейчас он уже и не помнил всех подробностей, впрочем, он не знал их, и тогда ему было абсолютно наплевать.

Он был тогда в полнейшем раздрае. Только-только был улажен неимоверно тяжёлый развод с первой женой Натальей, и оправиться он ещё не успел. Он и на вечеринку ту поехал только чтобы отвлечься, но приехав, почти сразу столкнулся нос к носу с ней же, с бывшей женой. Забыл, что приглашали-то их обоих, ещё когда они были вместе. Не подумал, что бывшая жена тоже захочет отвлечься и припрётся на эту грёбаную тусовку.

Ему бы взять тогда и просто уехать, но гордость оказалась сильнее. Конечно же, не захотел Кирилл показывать бывшей, что ему плохо, не уехал. Решил остаться и просто напиться до чертиков. Не самый лучший выход, но гордости не объяснишь, она разумные доводы не принимает. Где-то после третьего бокала виски Кирилл и познакомился с Юлей.

Стайка молоденьких девочек-моделек была приглашена на вечеринку специально, чтобы радовать глаз гостей юбиляра своей сексуальностью и красотой. Мужской глаз, разумеется, женщин они больше раздражали. Одной из этих девочек и, пожалуй, самой обольстительной и желанной была как раз девятнадцатилетняя красотка Юля. Высокая, стройная, потрясающе красивая, в её пропорциях невозможно было найти какого-либо язъяна. Идеально сделанная картинка, идеальной четкости и яркости. Она сама вдруг подошла к Кириллу в тот вечер, предложила выпить. И он согласился.

В принципе, Кириллу было абсолютно без разницы, с кем выпивать в тот вечер. Юлю он не рассматривал как сексуальный объект, он даже как женщину не воспринимал её тогда. Просто вакансия вечернего собутыльника оказалась открытой, и Юля подошла на эту должность как никто другой. Нет, были, конечно, и другие кандидатуры, зал был забит до ужаса серьезными людьми, которые были совсем не прочь выпить и поддержать беседу, но Кирилл предпочел общество милой, пусть слегка недалекой, но девушки. Ему с ней было не то, чтобы хорошо или легко, она, скажем так, в отличие от остальных гостей не напрягала его, и этого было вполне достаточно.

Как и когда они перешли вдруг в стадию отношений? Да тем же вечером. Во всем были виноваты гордость и ненависть.

Кирилл с Юлей, отбившись от общего празднования, сидели за столиком в углу зала, мило беседовали и выпивали. Говорила в основном Юля. Говорила без умолку о разных глупостях, рассказывала о неизвестных Кириллу людях, о модных гаджетах и соцсетях, постоянно перескакивала с темы на тему, путая нить разговора. Кириллу было всё равно, он лишь поддерживал видимость беседы, периодически поддакивал и вставлял редкие фразы, обязательно закрепляя их обворожительной улыбкой. Ему было спокойно, и это главное. И вдруг Кирилл сначала почувствовал, а повернувшись, и увидел ненависть. Жгучую, всепоглощающую женскую ненависть. Она исходила из-за столика в другом конце зала, и источником этой ненависти была Наталья.

Бывшая жена пристально следила за Кириллом и его молодой собеседницей. Она их ненавидела. Её женская гордость была не просто уязвлена, было стойкое ощущение, что её изваляли в дерьме и выставили в таком виде всем напоказ. Она желала им смерти. Мучительной и желательно тягуче долгой смерти. Прямо здесь и прямо сейчас.

Юлию она не знала, но ненавидела. Эта пигалица-моделька обхаживает бывшего мужа и явно пытается затащить в койку, разве этого не достаточно для ненависти? Для обиженной женщины более чем достаточно, а уж для только что брошенной так вообще хватает за глаза.

Но больше всего её ненависти по праву бывшего мужа доставалось, конечно же, Кириллу. Наталья просто убивала его взглядом, расстреливала на месте без суда и следствия. Он был виновен и точка!

Их развели всего за день до той вечеринки. Всего день назад они ещё были мужем и женой, и вот этот кобель уже клеит малолетнюю дурёху прямо у неё на глазах. Тварь!

Наташа не любила Кирилла, давно не любила. Она сама настояла на разводе, это была её идея. Просто однажды, на седьмом году совместной жизни, она вдруг поняла, что не любит. Жить вместе, быть семьёй было удобно и… ну и всё. Просто удобно. Чувства, эмоции, их просто не было и, самое страшное, Наталья не смогла вспомнить, когда они вообще были в их жизни. Пыталась найти это в своей памяти и не смогла. Словно и не было ничего. Есть лишь она и есть Кирилл, а почему они вместе, что их объединяет и держит кроме привычки, она не смогла понять. И подала на развод.

Жалкая надежда на неожиданный взрыв теплилась в ней до самого последнего момента. Она надеялась, что Кирилл не согласится, психанет, наорет, всё отменит и не даст ей этого сделать. Просто откажется разводиться. Она надеялась на него, ждала. Но он поставил свою подпись. Она вынесла смертельный приговор, он послушно привёл его в исполнение. Так всё и закончилось.

Теперь же она ненавидела его. Ненавидела за то, что он тогда сдался и не стал бороться, за то, что он даже не попытался обжаловать вынесенный ей же самой вердикт. Ненавидела за то, что у них так ничего и не получилось за семь лет брака.

Кирилл кожей чувствовал эту ненависть, он видел её. И ему это нравилось. Он понял, что Наталье не всё равно, что общество вот этой молоденькой красотки причиняет жгучую боль потерявшей свою красоту бывшей жене. Ему нравилась её боль, нравилось чувствовать её страдания. Его растоптанная при разводе гордость вдруг получила такую мощную подпитку, что остановиться было просто невозможно. Он не остановится, пока не выпьет эти эмоции до капли, пока не насытится её беспомощной ненавистью и унижением. Его гордость не даст ему остановиться.

Союз ненависти с гордостью не может быть счастливым и плодотворным. Подобный брак не может существовать в принципе и родиться от него не может ничего здорового. Максимум уродливый выкидыш мести. Таким выкидышем и стали отношения Кирилла и студентки Юли. Отношения, рожденные от гордости и желания отомстить. Через четыре месяца после той вечеринки Кирилл сочетался с Юлией законным браком. Не из-за любви, а назло, из чувства мести. Просто чтобы доказать бывшей жене и вообще всем вокруг…а хрен его знает, что он пытался доказать. Он уже и сам не понимал.

Гордость поганый советчик, а как навигатор вообще говно. Она привела его к болоту лжи и притворства, дальше дороги не было. Финиш! Либо назад, либо шагай в трясину! И то и другое делать было страшно, но других вариантов нет.

Было понятно, лежать и делать вид, что не чувствуешь, как судьба имеет тебя во все отверстия, больше нельзя. Но открыть глаза сил не было.

Каждый день Кирилла, каждое его утро начиналось с одних и тех же вопросов: «Что дальше? Что, дальше?»

Так начался и сегодняшний день. Его тридцать пятый день рождения.

 

Спустившись во двор, Кирилл огляделся в поисках своего автомобиля. Он всегда оставлял его в одном и том же месте, всегда. Квартиру в этом доме он приобрёл полгода назад, сразу после свадьбы с Юлей, и все полгода машина занимала своё привычное парковочное место. Но сейчас машины на своём месте не было.

Кирилл попытался вспомнить, вчера вечером Юля что-то говорила о том, где машина. Это именно она последней брала автомобиль для поездки в фитнес-центр с подругой и видимо снова не смогла припарковаться на привычном для Кирилла месте.

Надо будет заехать в сервис, узнать, не готова ли уже Юлькина «Тойота», а то так и буду каждый раз после её поездок искать свою по всему двору, блин. Ну и слушать, что-ли, надо жену иногда. Вдруг полезное что говорит, нужное.

Кирилл обычно не слушал молодую супругу. Точнее, он как бы слушал, но в суть сказанного не вникал абсолютно. Просто Юля обычно говорила много, очень много и очень много ненужного. Вообще пустого и ненужного, по мнению Кирилла, того, чего ему знать просто не хотелось. А многое из того, что Юля говорила, Кирилл просто напросто не понимал, да и не собирался понимать.

Шмотки, лайки, селфи, шоколадное обертывание, опять шмотки, подруга Ленусик, маникюр, шугаринг (блять, что это вообще?), Ленка-сучка статус скопипастила вместо репоста, снова шмотки. Кому вообще это нужно знать? Кому это интересно?

Вот и Кирилл жутко боялся подобных ежедневных словесных потоков, поэтому быстро научился отключаться от болтовни супруги. Как только она начинала засыпать его словами, в его голове автоматически срабатывал выключатель, и запись прекращалась. Вроде и слушал, но информацию не воспринимал, не засорял свою память.

Свою " Ауди», с помощью брелка сигнализации, Кирилл нашёл за углом дома. Парковаться рядом с другими авто Юлька боялась, а попросту и не умела. Вновь оставила машину там, где больше свободного места и меньше шансов кого-либо зацепить. В этот раз таким местом оказался газон.

Слава богу, что весна, и газон ещё не шибко зелёный! А то местные бабульки не упустили бы случая позубоскалить. Началось бы: «Я паркуюсь как хочу! Я автобыдло и бла бла…» Как Юльке права вообще выдали и когда их уже заберут обратно, на фиг? Попользовалась чуток и хватит, один чёрт - ни ездить толком, ни парковаться не умеет. Вроде царапин нет…

Кирилл мельком оглядел свой автомобиль, проверил на отсутствие повреждений после поездки жены. Облегчённо вздохнул и, открыв дверь, с удовольствием забрался на водительское место.

Кирилл любил свою малышку. Очень любил. Из всего многообразия он выделял именно автомобили европейского производства, а в «Ауди» был просто влюблён.

Влюбился ещё в детстве. Отец выписывал журнал «За рулём» даже не для того, чтобы читать, он быстро пролистывал очередной номер и забывал, просто тогда все что-то выписывали, это было вроде как модно. Вот и отец Кирилла постоянно что-то выписывал, себе «За рулём» и обязательный «Крокодил» - кладезь советского юмора, жене «Крестьянку»и «Работницу», хотя она не особо просила, Кириллу «Костёр» и «Юный техник», а младшему сыну Олегу «Мурзилку». В общем, всем доставалось своё чтиво каждый месяц, хотел он того или нет.

Ещё Кириллу в обязательном порядке выписывали «Пионерскую правду». Просто потому, что он был пионером, а все пионеры обязаны были её получать. Кириллу эта газета категорически не нравилась, он лишь делал вид, что читает её иногда. Мог бы конечно и вид не делать, но он всё-таки был примерным пионером, да и в школе дали понять, что это не просто газета, а атрибут настоящего ленинца наравне с красным галстуком, вот и приходилось.

 

Хотя один выпуск «Пионерки» он даже хранил под матрасом несколько месяцев. В том номере была фотография неизвестной ему девочки из Ленинграда. Простая девочка, Кирилл уже и не помнил, по какой причине её фото было помещено на первую полосу пионерской обязаловки, но она ему очень понравилась. Он даже думал, что влюблен. Нет, он точно был влюблен, иначе не прятал бы её под матрасом и не рассматривал по ночам. Когда чуть позже, уже будучи классом старше, одноклассник Лёха дал ему на неделю попользоваться фотографией откровенно эротического содержания, эмоций было куда меньше, чем от улыбки ленинградской девочки из газеты. Так что он её, видимо, всё же любил.

Журналы нравились Кириллу намного больше, а особенно отцовский «За рулём». Там была его совсем не пионерская мечта, там были автомобили. В одном из выпусков он и прочитал большую статью с множеством фотографий об истории марки «Ауди» и влюбился. Влюбился в эту машину на всю жизнь. Эта любовь пережила и девочку из «Пионерской правды» и прошедшую через неутомимые руки всех парней класса фотографию голой бабы вместе взятых. Настоящая любовь.

Поначалу это была просто мечта. Мечта о шикарном авто со значком из четырёх колец на решетке радиатора. Да чёрт с ним, пусть не самом шикарном, но обязательно с четырьмя кольцами. И Кирилл упорно шёл к этой мечте, но шёл не спеша.

Уже после универа, когда у него стали появляться деньги, а Кирилл их умел копить, и все друзья поголовно уже были на колёсах, он не спешил. Ему твердили, что пора обзаводится машиной, мол, возьми на первое время подешевле и попроще, «девятку» например. Кирилл вроде и соглашался, да, мол, хватит уже на своих двоих передвигаться, но машину не приобретал. На мечту ещё не хватало, а другую он не хотел. Не хотел портить свою мечту чем-то попроще, подешевле или, о ужас, «девяткой». Не хотел заменять желанный напиток богов ядовитым суррогатом, боялся если не отравиться от поспешного глотка, то испоганить мечту неприятным послевкусием, уж точно. Поэтому и не спешил. Ему нужна была «Ауди» и точка!

Свою первую немецкую красавицу он добился в двадцать пять и был верен ей почти четыре года. Мечта превратилась в настоящую любовь до гроба, что с годами лишь крепнет.

Но лишь сейчас Кирилл понял, за что он любит именно эту марку, почему не променяет на другую. Просто ему уже приходилось ездить и на других (он не считал это изменой, лёгкий флирт, не более) марках, было с чем сравнить. Он пробовал японские, корейские, американские автомобили и не почувствовал в них души.

Аляповатый безвкусный хром, бездушный пластик, вычурные формы, все искусственное и ненатуральное, было сразу видно, эти машины сделаны роботами. В их производство не вложено ни капли души. Какая, к черту, душа у робота? А в «Ауди»… Кирилл каждой клеткой чувствовал, эта машина сделана людьми, настоящими живыми людьми, для настоящих живых людей. Для Кирилла.

Кирилл оглядел салон, поправил зеркало заднего вида и повернул ключ в замке зажигания. Куда поедет, он ещё не решил, не успел. На работу ехать было необязательно. Несмотря на то, что был понедельник, его присутствия там не требовалось. Случись что серьёзное, что потребует его, Кирилла, вмешательства, ему обязательно позвонят. А пока он был там не нужен. Да и зная своих сотрудников, Кирилл предполагал, что сегодня они приложат максимум усилий, чтобы не побеспокоить. Все знали, что сегодня у Кирилла Александровича день рождения.

Все предполагали, что сегодня Кирилл будет отдыхать. Нет, он просто обязан отдыхать в такой день и не просто отдыхать, а делать это как-то по-особенному, отличному от других дней. Как это делать, Кирилл не представлял.

Он и не понимал, почему вдруг должен это делать. Чем день рождения отличается от других дат в календаре? С какого перепуга он вдруг особенный и праздничный?

Стал старше на год и что? Плюсов в этом мало, их вообще нет. Жизнь идёт, ты прожил на год больше, а значит осталось тебе ровно на такой-же год меньше. Ну и что здесь радостного?

Кирилл где-то слышал, что день рождения - отличный повод вспомнить всё хорошее, что было в жизни. Вспомнить только хорошее, как ты был счастлив, и порадоваться. Чему радоваться? Хорошего в жизни было много, Кирилл прекрасно помнил это хорошее, плохое он вообще старался не запоминать, не засорял свою память. Но оно же БЫЛО. Не есть сейчас, а было. Первая любовь, первый секс, первая машина, брак с Натальей, хорошего было много. Даже улыбка девочки из газеты и затасканое фото голой женщины, всё это хорошее. И с Юлькой ведь что-то хорошее было. Моментов счастья было много. Было! Все это прошло и не вернется. Ну и чему здесь радоваться? Кирилл помнил хорошее, но радоваться, что оно прошло, не видел смысла.

Интересно, а когда вообще человек перестаёт радоваться своему дню рождения? Кирилл помнил, что в детстве ждал этого дня и был невероятно счастлив, когда он наконец наступал. Были подарки, приходили гости, его все поздравляли и всячески выражали одобрение. Но главное было не это, причина счастья была в другом. Ощущение, что ты стал старше, взрослее, вот что было настоящим кайфом. Стал на шаг ближе к взрослой жизни, ближе ко всему запретному, к свободе. Дети спешат повзрослеть, мечтают, поэтому радуются каждому прожитому году.

Но вместе с долгожданной свободой приходит и разочарование от этой самой свободы и взрослой жизни. Это оказывается чертовски сложно и невесело. Вот нисколечки не весело, даже ставшие доступными запретные плоды не радуют. Вместе со свободой ты получаешь обязательства и ответственность, довольно тяжёлый груз. Свобода вдруг оказывается совсем не свободной. Ну не стоила она всей этой детской радости от каждого нового года жизни. Хочется обратно в беззаботное детство, послать эту свободу далеко, сбросить груз. А фигушки! Обратно дороги нет. Получил свободу — пользуйся. Возврату и обмену не подлежит.

Видимо, вот тогда дни рождения и перестают причинять хоть какую-то радость. Когда понимаешь, что безоглядно бежать вперёд ужасно не хочется. Когда начинаешь мечтать вернуться назад. Пусть всего на один шаг, но назад. Туда, где был когда-то счастлив. Как в компьютере - просто взять и откатить программу жизни на последнюю точку удачной загрузки. Точку счастья.

Кирилл не знал, возможно ли это, предусмотрено ли вообще программой. Но попробовать стоило. Попробовать сделать шаг назад - было просто жизненно необходимо. Именно сейчас, именно сегодня. В свой день рождения. Всё, что нужно, найти эту точку. Попытаться найти.

Ну вот этим и займёмся! Начнём отдыхать по-особенному, раз уж такой день.

Кирилл съехал с газона и направил машину к выезду со двора. Поток автомобилей на главной дороге казался бесконечным, пришлось несколько минут ждать возможности вклиниться в него. Несколькими нажатиями клавиш Кирилл запустил случайный диск на чейнджере автомагнитолы. Нестареющая Enjoy the Silence от постаревших Депешей стала заполнять салон автомобиля. Кирилл ухмыльнулся.

Наслаждаться тишиной? Не сегодня!

И довел шкалу громкости магнитолы до почти максимального значения.

Лёха был на своём рабочем месте. Кирилл знал это, был уверен, что найдет его здесь, поэтому и приехал.

Они не виделись уже давно, года четыре уж точно. Так, редкие звонки, обязательно не вовремя и не к месту, да СМС поздравления с праздниками, исключительно из вежливости. Уже целых четыре года они обещали друг другу и самим себе собраться, наконец, как в старые добрые времена, но так и не могли. А ведь когда-то казалось, что их дружбу никакое время не сломит. Время нет, а вот жизнь развела. С ней не поспоришь, слишком разные весовые категории.

Лёха был на своём рабочем месте, за барной стойкой. За штурвалом «Желтой подводной лодки», так назывался его бар. Здесь он был капитаном, штурманом, боцманом и матросом в одном лице. Ну, то есть хозяином, официантом, бухгалтером и даже уборщиком. Развернуться, как мечтал, за эти годы у него так и не получилось. Маленькая «Жёлтая подводная лодка» осталась небольшим баром в центре города. Стояла у причала и в открытое море не собиралась.

Стилизованные под штурвал часы над стойкой показывали половину одиннадцатого утра. Посетителей ещё не было, и Лёха откровенно скучал за стойкой, потягивая кофе. Невысокий, круглолицый, усатый, уже слегка лысоватый, он и в правду чем-то напоминал капитана корабля. Только не настоящего, а какого-то мультяшного. Вылитый Врунгель! Увидев вошедшего Кирилла, он сначала удивился, видимо не сразу поверил глазам, но тут же расплылся в самой добродушной улыбке.

— Какие люди! — Лёха приветственно раскинул руки, — какими ветрами в нашу гавань?

— Позавтракать, выпить и поговорить! — Кирилл подошёл к стойке и протянул руку старому другу. — Помнится, ваш порт славился отличным ромом и вкуснецким омлетом. Не откажите одинокому морскому волку.

— Любой каприз за ваши дублоны! — засмеялся Лёха, — хоть ром, хоть портовые куртизанки! Привет, дружище! Сколько лет…

— Привет! Куртизанки сегодня не интересуют, что насчёт омлета?

— Без проблем! — Лёха подошёл к приоткрытой двери кухни и крикнул куда-то вглубь, — Оксаночка, сделай-ка наивкуснейший омлет с беконом! — затем вновь повернулся к Кириллу и подмигнул, — с днём рождения, Кирюха! Рад тебя видеть.

— Спасибо, Лёха! А как же ром?

— Один момент! — Лёха взмахом руки нарисовал на стойке бутылку виски и два стакана, затем вновь обернулся и крикнул в кухню, — Оксаночка, у меня отгул. Принимай штурвал.

Лёха вышел из-за стойки и сел на стул рядом с Кириллом.

— Вот теперь по-человечески. Здорово, Кир!

— Здорово!

Они вновь пожали друг другу руки и обнялись. Кириллу было хорошо. Он понял, что точка близко. Место для шага назад где-то очень близко. А пока… пока ему очень хорошо.

 

Ароматный омлет появился на стойке рядом с Кириллом, когда бутылка виски опустела уже на треть. Оксана, помощница Алексея по бару, невысокая девушка с пышными формами, делала всё по-хозяйски быстро и деловито. На стойке, перед выпивающими друзьями, появилось по тарелке с омлетом, большая тарелка с мясным ассорти и корзинка с маленькими пшеничными булочками. Поинтересовавшись, не требуется ли чего ещё, Оксана удалилась на кухню. На прощание она бросила на обоих друзей довольно укоризненный взгляд, и по этому взгляду Кирилл понял, что она помогает Алексею не только в баре, но и активно участвует в его жизни. Ей видимо не очень понравилось, что Алексей выпивает с другом с утра пораньше, но их отношения были ещё на той стадии, когда высказывать свои претензии напрямую рано, и в ход идут полунамеки и главное оружие влюбленной женщины — взгляд.

Взгляд влюбленной женщины, даже если она всего на секунду подарила его своему мужчине, не спутать ни с чем. В нём тысячевольтный разряд настоящего секса, который невозможно скрыть никакими эмоциями, ни укором, ни гневом, ни ненавистью. Так женщина смотрит на своего мужчину, когда любит по-настоящему.

Кирилл помнил, как приятно обжигает такой взгляд. Всего мгновение и ты горишь, испытав хоть раз, это не забудешь. Так смотрела на него Наталья когда-то, очень давно, когда их любовь ещё была жива. Молодая супруга Юля не обожгла его ни разу, в ней не было разряда. Да что там разряд, Кирилл и короткого замыкания не почувствовал ни разу. А он мечтал ощутить такой взгляд на себе ещё раз в жизни. Всего один единственный раз.

— Ну, рассказывайте Алексей, как вам поживается?

— Да нормально. — Лёха отпил из стакана, — работаю, живу. Всё здесь, кстати, и живу, и работаю.

— Прямо в лодке?

— Ага. Квартиру жене оставил, пришлось.

— И почему я не удивлён… — Кирилл усмехнулся, — я так понимаю, Оксана теперь жена капитана?

— Ну ещё не жена… да я и не тороплюсь больше в ЗАГС, трёх раз за глаза хватило, спасибо. — Лёха взял бутылку и долил в стаканы виски, — мне с Ксанкой хорошо и этого хватает.

— Так ты у нас теперь трижды разведенный получается? Рекордсмен.

— И трижды папаша, между прочим! — Лёха торжествующе поднял вверх указательный палец, — Быть папкой это, знаешь ли, очень и очень обалденно! Вы с Натахой ещё не обзавелись ребетёнками?

— Да мы как бы разбежались. — Кирилл взял стакан с виски и покрутил в руке, — уже год почти как разбежались.

— О как! — Лёха был слегка озадачен, — херово! Чего случилось?

— Да кто его знает. — Кирилл сделал большой глоток виски и выдохнул, — просто вдруг любовь прошла, а кто виноват…

— Оба виноваты. — Лёха не дал договорить, — всегда виноваты двое! Уж поверь трижды разведенному. Любовь она вообще для двоих придумана, ей наслаждаются двое и убивают тоже двое. Как сам? Думаешь всё, конец?

— А хрен его знает! Я женат уже. Назло Натахе вроде как и женился. Даже не спрашивай, я ещё и сам всю эту хрень понять не могу. Развелись, она стала ревновать, ну я и женился ей назло, отомстил, бля. А кому отомстил, непонятно. Запутался я, Лёш, реально запутался. Понимаю, что и Наташку-то я не люблю, просто увидел, что её задевает, и решил сделать больно. И новую жену Юльку тоже не люблю ни фига, но втянул её в свою месть и бросить теперь не могу. Как-то стыдно, что ли. Вот так и живу, ни хрена не понимаю и живу. Ну вот поделись трижды разведенный опытом.

— Ну ты мой бардак со своим не сравнивай. — Лёха вновь подлил виски в стаканы. — Ешь давай, остынет омлет. Мои проблемы исключительно из-за любви происходят, ты же знаешь, а твои я боюсь не пойму. Тебе самому разбираться надо, ну или попробовать хотя бы понять, зачем ты всё это наворотил и чего хочешь. А дальше уже и путь выбирать, и поверь, в твоём случае он может быть совсем нелёгким.

Лёшкины проблемы и вправду случались обычно из-за любви, Кирилл это знал. Любовь и была одной большой проблемой Алексея. Именно из-за любви в его жизни случилось уже три свадьбы, три развода и по ребёнку от каждого брака. Всё из-за любви, по любви и ради любви. В этом был весь Алексей. Он влюблялся часто. Даже очень часто. А если честно, то он находился в состоянии любви постоянно.

Первый раз Лёшка влюбился классе в седьмом в одну одноклассницу. Через две недели - в другую, ещё через неделю - в третью. В общем влюбившись однажды, Алексей уже не смог остановиться, не получалось у него жить не любя.

Кирилл помнил все эти любовные страдания друга, чуть ли не каждую неделю новые страдания по новой же девушке. Поначалу ему казалось всё это несерьёзным, он думал, что Лёха просто так пытается охмурить очередную жертву и банально затащить в постель ритуальными песнями и плясками о любви. Но вскоре стало понятно, что это совсем не игра и очень даже серьёзно. Любил Лёха по-настоящему. Часто, много и всегда по настоящему, он отдавал себя без остатка этому чувству. По-другому он просто не умел, его не интересовал просто секс без любви, вот нисколечки. Лёхе нужна была любовь со всеми её плюсами и минусами, со слезами и скандалами, с поцелуями и романтичными встречами, с прогулками под луной и расставаниями. В каждое новое такое чувство он бросался с головой и без оглядки. А как иначе любить? Только так! И Лёха любил.

Кирилл не понимал Лёху и даже откровенно смеялся, но особого минуса в этом не видел. Нет, один недостаток, конечно, был, после каждой новой, очень сильной и всепоглощающей любви Лёха также сильно страдал. Недолго, но страдал. А каждое такое его страдание оборачивалось банальной пьянкой с разговором по душам. Ну то есть Кириллу приходилось пить с Лёхой и выслушивать в очередной раз какие бабы стервы, дуры и ненормальные истерички, а наутро наслаждаться жёстким похмельем. Вот такой недостаток был у Лёхиной любви.

Кирилл так просто влюбляться не мог. Он не понимал, как можно вот так просто транжирить свою любовь. Он и любил-то всего два раза в жизни.

В восьмом классе вдруг понял, что испытывает к однокласснице Оле какие-то слишком тёплые чувства и поначалу испугался. Причина была понятна, с летних каникул Ольга вернулась уже не угловатой прыщавой девочкой, а шикарной оформившейся девушкой во всей своей женской красе. Высокая, стройная, ноги, как говорится, от ушей. Вымахавший за лето до четвертого размера бюст так вообще свел с ума и без того страдавших от переизбытка тестостерона всех мальчишек в классе и заставил их вздыхать о своей хозяйке по ночам до кровавых мозолей на руках. Не заметить этого чудесного превращения было невозможно, и само собой, Кирилл это увидел и влюбился. Он понял это не сразу, первое время даже сопротивлялся растущему чувству, но было поздно. Он просто вдруг понял, что ему хочется быть с Ольгой. Быть самым нежным, заботливым и любящим. Просто быть с ней рядом.

Это было пугающее чувство. Всё новое немного пугает, а если понимаешь, что от этого нового ещё и может быть больно, то становится по-настоящему страшно. Так и с любовью. У тебя может быть сколько угодно девушек, если ты не испытываешь к ним ничего кроме желания, то и не боишься флиртовать, заигрывать, кадрить, одним словом. Тебе не страшно, просто потому что ты не боишься боли. Нет чувств — нет боли, всё просто. Но стоит даже самому прожженному ловеласу и бабнику влюбиться, хоть чуть-чуть, хоть самую малость, и всё, становится страшно. По-настоящему страшно. И боишься ты самого себя, своих слов, своих поступков. Потому что один неверный шаг, и ты можешь всё потерять, и будет больно. А это страшно. Вот и Кириллу было страшно, он впервые влюбился.

Кириллу повезло, его первая любовь оказалась взаимной. Тогда ему не было больно. Они встречались с Ольгой вплоть до окончания школы. Их отношения, может быть, прожили и дольше, вполне возможно, но после школы Ольга уехала учиться в другой город — так решили её родители, а любовь на расстоянии у них не получилась. Письма и звонки становились всё реже, воспоминания тускнели, новая жизнь затягивала в свой водоворот, унося от берегов прошлого. Они расстались без слёз и упрёков, друзьями. Было больно, терять Ольгу было очень больно. Но Кирилл стерпел и отпустил.

Первая любовь оставила Кириллу только самые приятные воспоминания, но он постарался запрятать их в своей памяти очень глубоко. Так глубоко, что не смог и сам за все эти годы достать практически ни разу. Ему было больно от этих воспоминаний, они были чудесными и счастливыми, но причиняли боль. Потому что это было. Не есть сейчас, а именно было.

Второй раз Кирилл влюбился в свою тогда ещё будущую первую жену Наталью. Он честно любил её, когда-то.

Познакомились в ночном клубе, он случайно задел её плечом, она от этого уронила сумочку, огрызнулась на неуклюжего парня, он ответил взаимной грубостью, случилась пятиминутная словесная перепалка. Так себе началось знакомство, в общем. Но её дерзость зацепила Кирилла, и уже через десять минут он пригласил её танцевать и больше в тот вечер отпустить не смог. Просто потому что боялся, если отпустит, то будет больно. Расстались они через восемь лет после того вечера в ночном клубе. Разбежались, став друг другу бывшими и абсолютно чужими. Расстались совсем не друзьями. Хотя вроде даже логично, началось всё с ссоры, ей и закончилось.

Странная штука, почему с Ольгой они расстались по-дружески, а с Натальей даже думать о дружбе не приходилось после развода? В чем разница? Боль от расставания с Натальей была не меньше. Да, это была какая-то другая боль и скорее даже причиной боли была не любовь, а обида, но ведь была. В чем причина? С Ольгой отношения были слишком детскими и несерьёзными, без взрослых проблем и взаимных упреков? Или это с Натальей за семь лет брака не удалось стать друзьями, а значит и после развода не светит? Кирилл не боится вспоминать время, прожитое с женой, это не страшно и не больно, но много лет прячет воспоминания об Ольге. Почему? С обеими ему было хорошо, он любил их и был счастлив. Может, это первая любовь забрала у него слишком много чувств и эмоций и на любовь к Наталье просто не осталось требуемого количества? Да нет, он искренне и не стесняясь любил Наташу, даже слегка сумасбродно любил. Так в чем причина тогда?

Кирилл вдруг понял, что алкоголь заставил его сделать то, чего он делать, выходя утром из дома, не собирался. Кирилл стал вспоминать то, что было, и думать. Вспоминать и думать. Самое дурацкое занятие, особенно в день своего рождения.

А почему собственно он боится хороших воспоминаний и прячет их по закоулкам памяти? Может, не стоило их прятать все эти годы, а просто переболеть и не мучиться? Ведь с Ольгой, например, он был безумно счастлив. Вот прямо до чертиков, до мурашек на сердце. Они вдвоём были счастливы, и воспоминания сплошь хорошие и самое главное честные.

Миллион самых честных встреч и объятий, искренних поцелуев и ночей. У них было всё. Любовь, скандалы, счастье, слёзы, ревность, истерики, нежность. Всё по-настоящему, всё как они хотели. И Кирилл помнил всё это, оказывается, до мельчайших подробностей. Каждое слово, каждый поцелуй, каждую улыбку Ольги и каждую родинку на её теле. Много лет прятал в себе, а сейчас вытащил на свет воспоминания и, оказывается, не погасла ни одна секунда. И не так уж и больно вспоминать хорошее. Может, конечно, дело в виски, а Кирилл был уже пьян, но ему было не больно. Даже как-то приятно.

Особенно ярко в памяти Кирилла отпечаталась их последняя встреча с Ольгой. Их последняя встреча, последние объятия, последние поцелуи. В тот день они ещё не знали, что всё это в последний раз.

Это был точно такой же апрельский день как и сегодня. Они просто гуляли по городу и наслаждались друг другом. Это была долгожданная встреча — Ольга уже училась в Питере на медицинском и приехала на каникулы — и они старались не потерять напрасно ни единой минуты, не подозревая ещё, что это последний день вместе. Кирилл любовался ей, понимал, что-то не так, они не выдерживают этого испытания разлукой, но не находил ничего другого как просто любоваться своей ещё девушкой. Он словно пытался сохранить в своей памяти Ольгу счастливой и любимой, сделать идеальное фото и спрятать в альбом памяти навсегда.

Он хотел её удержать, не знал как, но безумно хотел этого. В кармане были деньги, стипендия за два месяца, Кирилл планировал сделать Ольге какой-нибудь памятный и значительный подарок, тем более повод был. Что подарить, он так и не придумал, они гуляли по городу, он искал вариант презента, но так ничего и не находил. Цепочка, кольцо, серьги, браслет, кулон, золото или серебро, он находил решение и тут же его отвергал. Да и не мог он спокойно и логично думать, рядом была любимая девушка, к чёрту все мысли. И вдруг хлынул дождь. Неожиданный весенний дождь.

Стоп! Твою мать! Ольга! Это был её день рождения! Сегодня её день рождения, ведь мы родились в один день! Как это вообще можно было забыть? Так усердно прятал воспоминания о любимой когда-то девушке, что забыл о её дне рождения, дурак. Мы всегда, когда были вместе, отмечали этот день только вдвоём. Я и она. Мы даже наивно считали это неким знаком судьбы. Как можно такое забыть? Когда я потерял эту нить, чёрт побери? Так вот почему я перестал любить свои дни рождения и радоваться им.

Кирилл сидел со стаканом виски в руке и молча разглядывал его. Он был ошарашен своим же открытием. Мысли в голове метались с бешеной скоростью, Кирилл практически ощущал, как они врезаются изнутри в череп и превращаются в кашу. Этих мыслей было не жаль, они были бесполезны. Ну нет никакого толку от стыдливых матерных ругательств на самого себя, нет. Не помогут сожаление и стыд ничего исправить.

Но самое страшное и обидное, Кирилл вдруг осознал свою бесполезность. Он точно такой же, как эти ничего не решающие, пустые и абсолютно ненужные мысли. Ну, метался, добивался, бизнес строил, машина, квартира, дача, на которой за три года был всего пару раз. И что? Вот на хрена всё это нужно? Любовь Ольги просрал. Мог бы послать всё тогда и ехать тоже в Питер, мог бы, но не послал и не поехал. Семью и жену Наталью просрал. Упустил, что бытовуха затянула их любовь в болото и утопила. Ведь даже не дернулся спасать ни любовь, ни семью, не протянул руку. Юльку, дуреху, использовал для мести жене, а теперь бросить стыдно. Стыдно и страшно признавать, что просто попользовал в своих дурацких целях и больше вроде как и не нужна. Мы же благородные, мы не можем обидеть несчастную девочку! Лёху, лучшего друга, не видел сто лет и чуть ли не вычеркнул из своей жизни. Радует тебя твой бизнес, твоё положение, квартира с любимой машиной и дача эта, будь она трижды неладна? Радует? Всё это бесполезно! И ты бесполезен, пустышка! Красивая обёртка, а внутри всё изъедено червями и уже реально попахивает трупняком. Ну и когда ты таким стал? Когда?

Кирилл поднял взгляд на сидевшего рядом друга.

— Что-то ты задумался, брат, — сказал Лёха очнувшемуся вдруг Кириллу, — ой задумался.

— Да накатило что-то. Не пил давно, — попытался оправдаться Кирилл. — Слушай, ты же со всеми нашими связь поддерживаешь вроде?

— Ну не со всеми, но со многими. С кем перезваниваемся, с кем в контакте списываемся иногда. Это ты вот номер сменил и пропал, ни слуху, ни духу. А что?

— Ольгу поздравить надо, — голос предательски дрогнул.

— Аааа. — Лёха расплылся в довольной улыбке, — думал уже не спросишь. Сейчас. — Лёха достал из нагрудного кармана старенькую «Нокию» и защелкал кнопками, листая записную книжку, — я-то ей с утра уже СМС с поздравлениями отправил. Неделю назад, кстати, она сидела вот здесь же, на твоём месте и так же о чем-то думала. Тебя спрашивала, между прочим.

— Как была? — удивился Кирилл, — она не в Питере разве?

— Проснулся, брат. Она уж четыре года как вернулась. В городской больнице гинекологией заведует. Не знал, что ли?

— Нет.

— Вот, нашёл. Записывай.

Кирилл набрал на телефоне десять цифр, продиктованных Лёхой, и сразу нажал кнопку вызова.

Гудки в трубке тянулись жутко медленно, словно невидимый оператор умышленно растягивал их, заставляя ждать ответа как можно дольше.

— Алло! — услышал вдруг Кирилл, открыл рот и не смог ничего ответить. — Алло! — повторила Ольга.

— Привет! — выдохнул, наконец, Кирилл, — привет, Оля! С нашим днём рождения тебя!

 

Кирилл открыл правый глаз и тут же пожалел об этом. Было больно. Больно, отвратительно и очень хотелось сдохнуть. Причём сдохнуть желательно побыстрее, прямо здесь и прямо сейчас. Самое обычное желание, когда просыпаешься с дичайшего похмелья.

Кстати, просыпаться не хотелось, Кирилл проснулся уже давно, но наивно пытался продлить сон, надеясь переждать похмелье в царстве Морфея. Не вышло. Не получается спать, когда ужасно хочется пить, а содержимое мочевого пузыря уже вот-вот найдёт выход наружу самостоятельно. Как бы ни был привлекателен вариант сдохнуть, умирать в луже мочи Кириллу не хотелось. Поэтому он собрался с силами и открыл один глаз.

Желание сдохнуть прямо здесь мгновенно пропало. Просто потому, что Кирилл не знал, где это здесь. Он не узнал место, где находится, не знал, где он.

Всё, что он понял, открыв один глаз (второй пока открыть было проблематично, ибо мир вокруг сразу затевал безумный хоровод, и начинало тошнить), это то, что он лежит на разложенном диване, под раскрытым зонтом, а рядом храпит тело, очень напоминающее друга детства Лёху. Видимо, пьянка не просто удалась, а приняла неведомые масштабы.

Теперь главное не вспоминать, до каких именно масштабов удалось довести празднование своего дня рождения, от этих воспоминаний может быть стыдно и неприятно. А Кирилл был готов руку отдать на отсечение, а ещё лучше больную с похмелья голову, что так и будет. Стыдно и неприятно.

— Лёха, спишь? — Кирилл стал толкать лежащее рядом тело в бок, — Лёха, гад, просыпайся!

В ответ тело дважды выдало что-то похожее на «Нунах!» В принципе, Кирилл был согласен с собеседником, он тоже так думал, но хотелось конкретики. Где они, нунах? Что вчера, нунах, было? И вообще, что за нунах? Ну то есть, великий и могучий мат, данную ситуацию описывал не так подробно, как того хотелось Кириллу.

Кирилл ощупал себя, похлопал по карманам.

Портмоне и телефон, вроде, на месте, уже хорошо. Одежда тоже вся и полностью на мне, а значит, Лёха не затащил меня к каким-нибудь своим знакомым дамам. Ну и где мы? Явно не у Лёхи, у него квартиры сейчас нет, тем более такой. Неплохая, кстати. И какого хрена я под зонтом?

Кирилл понял, что как бы плохо ни было, нужно вставать. Ответов не появляется, в глотке сухо как в пустыне, а самое главное, нужно срочно доставить своё тело в туалет, иначе оно доставит кучу неприятностей.

Но подняться Кирилл не успел. Дверь в комнату открылась, щелчок выключателя, и яркий свет ослепил единственно открытый глаз.

Нунах! Миллион раз нунах! Больно!

Как только боль утихла, Кирилл вновь разлепил правый глаз и вновь пожалел. Он не хотел видеть то, что увидел. Точнее, он не хотел, чтобы вошедший видел его в таком непотребном состоянии. Ему было стыдно. Стыдно и неприятно, как и предполагалось. В комнату вошла Ольга.

Твою мать! Как мы у Ольги-то оказались? Только не это! Ну не в таком же жалком виде. А в каком виде я вчера к ней нарисовался? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Нунах, в самом деле! Лёха прав, нунах!

— Ну, что, братцы алкоголики, проснулись?

Ольгу явно веселил их жалкий вид, укора в её голосе Кирилл не почувствовал. Хотя он и сам бы, наверное, от души посмеялся сейчас над собой, если бы мог. Как ни крути, а в тридцать пять уже нет сил пить и гулять как в восемнадцать или двадцать. Можно и умереть ненароком. Выпить столько же, как много лет назад, ещё может и хватит сил, всю разницу между раньше и сейчас ты поймёшь на следующий день и будешь ощущать ещё минимум неделю. Так Кирилл в двадцать лет мог напиться и посильнее чем сегодня, да ещё и отжигать на дискотеке до шести утра, а в девять как ни в чем не бывало сидеть на парах в универе. Но после тридцати вдруг оказалось, что свой лимит безболезненного похмелья он исчерпал, и именно поэтому пил теперь Кирилл крайне редко.

Ольга была прекрасна. Потрясающе красивая шикарная женщина. Настоящая женщина. Может, уже неидеальная фигура, предательские морщинки и усталость, но она излучала такой мощный поток нежности, тепла и настоящей женственности, что остальное просто не замечалось. Кирилл смотрел на неё и чувствовал лишь одно, вот она, вот настоящая женщина.

Он обожал это слово. Женщина. Ему было непонятно, почему девушки порой обижаются на него, ведь в этом слове столько самых истинных эмоций и чувств, сколько невозможно передать никакими другими словами. Оно не обозначает возраст, статус или опыт, нет. Это выражение истинной любви, обожествление. Женщина! Да миллиарда слов не хватит, даже самых красивых слов. Все они померкнут и будут казаться ужасно убогой банальностью рядом с этим святым словом. Так нежно можно называть лишь человека ставшего тебе не просто близким, а ставшим тобой. Ту, что однажды стала частью тебя. Этим словом нельзя разбрасываться, оно слишком интимное, его нельзя дарить кому попало. Оно даётся лишь однажды и лишь для одной единственной в твоей жизни. Ты можешь подарить его лишь вместе со своим сердцем, а разве у тебя их много? Вот и истинная женщина в твоей жизни может быть только одна. Настоящая, любимая женщина!

Да, можно ошибиться. Может обмануть сердце, могут обмануть чувства, для людей ошибаться так вообще нормально и естественно. Всё это возможно. Но сейчас Кирилл всем нутром чувствовал, он знал, что не ошибается. Перед ним стояла настоящая женщина. Его женщина.

Столько лет он мечтал встретить её просто для того, чтобы понять и почувствовать, что она есть в этом мире, что она существует. Он мечтал о ней. Но так и не смог никого назвать своей женщиной. Даже супругу Наташу он честно хотел почувствовать своей, но не смог ни разу. Любил, жил с ней, но своей женщиной не ощущал. А чертовски хотел познать это счастье. Потому что это главное и единственное счастье в жизни любого мужчины — просто знать, что она в твоей жизни была. Твоя женщина! Что не зря ты ошибался, не зря все эти шишки себе зарабатывал и шрамы на сердце. Всё ради счастья познать любимую женщину.

И сейчас Кирилл это чувствовал, его женщина, оказывается, уже была в его жизни, но он, дурак, тогда этого не понял, не разглядел. Он даже воспоминания о ней пытался скрывать много лет. От осознания этого Кириллу было безумно стыдно. Не за свой печальный похмельный вид, не за свой пьяный визит, которого он даже не помнил, а именно за то, что когда-то упустил из своей жизни свою женщину.

Кирилл боялся смотреть на неё, боялся её взгляда, ему было стыдно. Стыдно смотреть ей в глаза, но и отвести взгляда он не мог. Хотелось исчезнуть, просто раствориться в воздухе. Чтобы эта прекрасная женщина не видела этого жалкого зрелища. Не видела Кирилла. Он боялся замарать своим присутствием чистую красоту.

— Привет! — Кирилл не знал, что ещё сказать, поэтому пересохшие губы выдали именно эту фразу.

Да и что говорить? Кирилл как-то однажды представлял себе встречу с Ольгой, был такой момент. Но даже в своих мыслях не нашёл, что скажет при встрече с бывшей любовью. Даже в тех мыслях он растерялся, из-за чего, кстати, очень сильно разозлился на самого себя. Но сейчас он был зол на себя как никогда раньше. Он и представить себе не мог, что их встреча состоится вот так. Вот так хреново.

Но Ольга не дала ему заняться стыдливым внутренним самобичеванием.

— Плохо?

Кирилл аккуратно кивнул головой в ответ.

— Вставай и давай на кухню. Буду лечить. — Уходя Ольга обернулась и добавила смеясь, — наказать бы вас конечно, но я всё-таки клятву Гиппократа давала. Поднимайся!

Ольга исчезла. Кирилл вздохнул и, откинув в сторону раскрытый зонт, попытался встать. Сделать это оказалось непросто, от каждого движения всё тело пронзала жуткая боль, а левую руку Кирилл отлежал так, что вообще не чувствовал, есть у него эта конечность или нет. С трудом, но Кириллу удалось-таки принять сидячее положение. На полу у дивана он обнаружил ещё с десяток новеньких зонтов самых разных форм и расцветок.

Зонт. Красивый, большой и жутко дорогой зонт. Вот что Кирилл подарил тогда Ольге в день их восемнадцатилетия. Они гуляли по городу. Просто гуляли. держась за руки, и наслаждались друг другом. Кирилл смотрел на любимую девушку и никак не мог придумать, что же ей подарить. Подарок должен был быть значимым и запоминающимся. Он не хотел выставляться и бравировать чем-то, делать широких жестов, он просто хотел удержать в своей жизни эту девушку. А она ускользала, он чувствовал. Вот для чего ему нужен был подарок.

Всё решил и подсказал хлынувший внезапно весенний дождь. Они забежали укрыться в ближайший магазин, старый советский универмаг, наскоро переделанный в некое подобие крытого рынка и носивший гордое звание торгового центра. Первая же витрина на их пути была витрина с зонтами. Большие и маленькие, строгие и аляповатые, автоматические и нет, складные, трости, детские. Зонтов было много, и все они были разные. Каждый из них ждал своего шанса стать однажды кому-то нужным, укрыть собой чью-то судьбу от слёз с неба.

Ольге тогда очень понравился большой зонт с модным в то время рисунком, кадром из фильма «Титаник» на всей поверхности зонта. Кейт и Лео, ещё вместе, ещё влюблены. Кирилл тут же, не раздумывая, купил его. Зонт оказался довольно дорогим, видимо как раз из-за модного изображения, Кирилл отдал за него почти все деньги. Но ему было абсолютно не жаль, ведь зонт понравился любимой девушке и, самое главное, он был ей нужен.

В тот апрельский день Кирилл с Ольгой гуляли до самой поздней ночи, пока не закончился дождь. Просто гуляли по городу в потоке других зонтов. Больших и маленьких, строгих и аляповатых, автоматических и нет. Их укрывали Кейт и Лео, они были ещё вместе, ещё влюблены.

 

После посещения уборной Кирилл стоял в коридоре и никак не решался открыть дверь в кухню. Там ждала Ольга и вероятнее всего стыд и позор. Но делать было нечего, не сбегать же в самом деле. Кирилл вздохнул, тут же отметил про себя, что слишком уж часто вздыхает и вошёл в кухню.

Ольга стояла у окна.

— Ну что? Голова бо бо? — встретила она Кирилла доброй издевкой, — садись лечиться.

Кирилл послушно сел за кухонный стол, и в ту же минуту перед ним возникла большая кружка с ароматным напитком.

— Чай от похмелья, — пояснила Ольга, — мой личный рецепт.

Кирилл взял кружку и опустошил её практически залпом. Чай оказался очень терпким, с ярким привкусом неизвестных трав и цветов. Но Кириллу было не до вкусовых изысков, просто очень хотелось пить после вчерашнего. Ольга сидела рядом и внимательно смотрела на него. Затем взяла стоявший тут же на столе маленький чайник и вновь наполнила кружку ароматным чаем.

— Вторую пей не так быстро, маленькими глотками, — сказала она, придвигая кружку Кириллу, и усмехнулась, — неплохо вы мальчики отдыхаете.

— Да ты не подумай, мы не бухарики какие, — стал оправдываться Кирилл, выходило плохо, но вариантов не было. — Встретились вот, давно не виделись, а ещё и днюха… Ты извини Оль, что мы так приперлись.

— Да ладно. Я ж сама вас пригласила, когда вы пьяные мне в четвёртый раз звонили с поздравлениями. Или не помнишь ничего?

— Если честно, то нет, не помню. Давно так не напивался.

— Вообще ничего? — Ольга очень хитро смотрела Кириллу прямо в глаза.

— Чего, в любви признавался? Наверняка ведь. Зонтов кучу я притащил?

— Ну не я же их коллекционирую. — Ольга весело рассмеялась, — семнадцать штук! По одному за каждый пропущенный день моего рождения.

— Вот блин! — Кирилл почувствовал, как становится всё больше стыдно и неприятно за своё пьяное ребячество, — я когда пьяный, такой загадочный.

Но отшутиться не получилось. Кирилл жалел, что не растолкал спящего Лёху, что его нет сейчас здесь на кухне. Уж этот балагур сейчас был бы как раз кстати со своими дурацкими шутками. По крайней мере, удалось бы избежать этого стыдливого разговора.

— Ну всё, всё! — Ольга вновь засмеялась и взяла Кирилла за руку, видимо по нему стали заметны его терзания, — с кем не бывает. Тем более, я вам даже благодарна, мальчики, впервые за семь лет весело отметила свой день рождения. А если честно, то вообще впервые за семь лет его отмечала. Наш день рождения.

 

Ольга смотрела Кириллу прямо в глаза. Он растерялся, хотелось отвести взгляд, спрятать, но сделать это было невозможно. Он не мог не смотреть на эту женщину, не мог не любоваться её тёплым взглядом. Он физически ощущал, как свет её таких прекрасных и усталых глаз затекает внутрь его тела, заполняет каждую клетку. Это было чертовски приятно. Всё ненужное просто вытеснялось прочь, стыд, боль, все проблемы и душевные мучения. Всё это было лишнее. Существовал лишь её взгляд и нежность.

— Похмеляемся! И без меня.

На кухню бесцеремонно ввалился помятый и заспанный Лёха. Ольга аккуратно убрала свою руку и встала со стула.

— Вот и второй тунеядец. Садись, давай чай пить.

Лёха плюхнулся за стол и обхватил руками голову.

— Не ругайтесь, Ольга Васильевна. Мы больше не будем, честное пионерское, — шутливо надулся Лёха. — А нет чего покрепче? А то голова совсем раскалывается. И кстати, сколько времени?

— Вот выпьешь чай сначала, потом и покрепче получишь. Может быть. — Ольга поставила перед Лёхой ещё одну кружку и налила в неё свой секретный чай, — время, кстати, уже часа четыре дня.

— Вот же, блин! — Лёха ещё сильнее сжал свою голову, — Ксанка меня убьёт. Изнасилует, расстреляет и четвертует. И не факт, что именно в такой последовательности.

— Меня дома тоже ждёт разбор полётов, похоже. Так что не ной, мы в одной лодке. Вместе заедем к тебе, извинюсь, скажем, я виноват. — Кирилл попытался подбодрить друга.

— А ты че, вообще ничего не помнишь? — Лёха поднял взгляд на Кирилла. — Ты вчера вообще-то из дома ушёл.

— В смысле? Как ушёл?

— В прямом. Красиво, эффектно, со скандалом. Мы же заехали к тебе вечером, не помню зачем, когда нас Ксанка из бара выперла. Машина твоя, кстати, у бара стоит, Ксю ключи конфисковала на всякий пожарный. Ну, чтобы нас не понесло пьяных никуда. Так вот, а ты давай жене грузить, мол, не любишь её и не любил никогда, что не можешь больше так жить, и всё в таком духе. Она тебя послала, кричала, что любовь ей и не нужна, что отсудит кучу бабла и бла бла.

— А дальше?

— Не знаю. Я свалил аккуратно на улицу курить. Не люблю участвовать в чужих семейных разборках. А минут через десять и ты вылетел, сказал, что всё кончено, разводишься и домой не вернёшься. Я тебе, кстати, угол обещал в баре выделить, так что к Ксанке по любому вместе поедем.

На кухне повисло неловкое молчание. Кирилл переваривал полученную информацию. Странно, но ему абсолютно не было стыдно за произошедшее с Юлей. Вот ни капельки. Вроде, и должно быть, он даже понимал, что должно быть стыдно, а не было. Наоборот, даже какое-то облегчение чувствовалось. Да, нужно было конечно сделать всё не так вот сгоряча и по пьяне, но всё равно, так лучше. Кирилл догадывался, что именно он сказал вчера супруге, этот разговор он продумал до мелочей уже давно. Сотню раз уже он переживал их расставание в своих мыслях, готовился, но сил в себе не находил. И вот прорвало.

— Ох и отдохнули же вы вчера, мальчики. — прервала тишину Ольга.

— Да уж. Похоже, очень даже не слабо отдохнули, — согласился Кирилл. — Да оно и к лучшему. Юлька молодая, любви у нас нет, у нас вообще ничего общего нет, так что какой смысл мозги друг дружке компостировать и в семью играть. Ей двадцать лет, вся жизнь впереди, нечего в моё болото лезть.

— А ты в болоте? — удивилась Оля.

— Ну болото не болото, а какой-то тупик точно. Ощущение, что бежал вперёд всю жизнь, ничего не замечая, и вдруг хлоп! Тупик. Нет дальше хода. Вперёд нельзя, назад страшно. Вот и топчусь на месте.

На кухне вновь повисла тишина. Ольга открыла шкафчик над столом и извлекла из него бутылку коньяка и три бокала.

— Ну давайте, Алексей, — она поставила бутылку с бокалами на стол, — банкуйте.

Лёха взял бутылку, профессионально отточенными движениями открыл её и наполнил бокалы ровно на четверть. Быстро, точно и даже красиво. Бармен он и с похмелья бармен.

— Знаешь, Кир. — Ольга придвинула стул и села между друзьями, — я думаю, что в жизни всё происходит по кругу. Сама жизнь это движение по кругу. Понимаешь? Неважно, куда двигаться — вперёд или назад, рано или поздно всё равно достигнешь цели. Не может быть только одного пути, варианты всегда есть. Главное не стоять на одном месте.

— Согласен. — Лёха придвинул наполненные бокалы Кириллу и Ольге, — это вот как наш шарик земной. Хочется тебе, например, в Японию, просто гипотетически. Двигаться можно в любом направлении, однажды попадешь в эту самую страну восходящего солнца. Просто можно идти коротким путём, напрямки, а можно и кругосветку замутить. И кстати, не факт, что короткий путь будет проще. Ну что? За нас!

Лёха поднял свой бокал и все последовали его примеру.

 

Такси приехало через пятнадцать минут. Как бы не хотелось Кириллу вот так и дальше сидеть, да под коньячок наслаждаться воспоминаниями о чудесных школьных годах в обществе Ольги и друга Лёхи, нужно было ехать. Честь знать пора, как сказал Лёха, вызывая такси.

Коньяк снял похмелье, Кирилл даже почувствовал, встав из-за стола, что вновь был пьян. Не сильно, так, лёгкое приятное опьянение. Впрочем, и не удивительно, под приятный разговор с любимыми людьми бутылка коньяка улетела незаметно.

Лёха быстро попрощался с хозяйкой квартиры и убежал на улицу курить.

— Ну ладно, Оль. Спасибо тебе! И прости если что. — Кирилл стоял у дверей и смотрел Ольге в глаза, он не знал, что делать. — Пока! Увидимся еще.

— Обязательно.

Ольга прильнула к нему, всего на долю секунды и поцеловала в щеку. Кирилл слегка дернулся. Он не ожидал, что еле ощутимое прикосновение тёплых губ к его коже может так ударить током. Словно мощный разряд пронзил всё его тело, опьянение вмиг улетучилось. Просто прикосновение. Просто женщины.

— Подожди. — Ольга остановила его, когда он уже выходил. — Спасибо за подарок!

С этими словами она открыла шкаф в прихожей и достала с вешалки зонт. Старый, уже много раз перенёсший ремонт, но все ещё живой зонт с Кейт и Лео.

Кирилл не понял сам как оказался уже за дверью. Просто глупо улыбнулся, повторил неловкое «Пока!», вышел и стал спускаться по лестнице. Через минуту он вышел во двор и не обнаружил у подъезда ни машины такси, ни друга Лёхи. Кирилл сразу достал из внутреннего кармана пиджака телефон и стал искать номер пропавшего друга.

Ну Лёха, гад! Тридцать пять лет дураку, а без шуток своих дурацких не может. Чёрт, ещё и батарея сейчас сядет.

— Алло! — практически закричал Кирилл в трубку, когда Лёха ответил, — Лёха, че за дела? Ты где, сволочь усатая?

— Кирюха, ты мне друг, но истина дороже! — Лёха откровенно смеялся.

— Чего? Какая истина? Ты чего несешь вообще?

— Блин, Кир, не тупи! Ты хочешь остаться, она хочет, чтобы ты остался. Хватит в песочницу играть! Вали к Ольге, дурак! И помни, земля она круглая! Понял? Совет вам, да любовь!

— Да пошёл ты!

Кирилл нажал кнопку отмены вызова и в то же самое мгновение смартфон просигнализировал об окончательном разряде батареи. Убирая обратно в карман телефон, Кирилл нащупал там нечто бумажное и твёрдое. Черно-белое фото из детства, затасканный порно-снимок. Вчерашний подарок Лёхи на день рождения. Кирилл усмехнулся и сунул фотокарточку обратно во внутренний карман. Глубоко вдохнул и поднял голову вверх. Из окна четвёртого этажа старенькой хрущёвки на него смотрела женщина. Его, Кирилла женщина. Он был уверен в этом.

Тупик впереди? Да и хрен с ним! Жизнь — круг. Пойдём в обратную сторону! Хватит топтаться на месте! Хоть шаг, но делать нужно. Пусть это шаг назад, не страшно. Главное, что шаг к цели. А она вот, на четвёртом этаже.

ТРАДИЦИЯ.

Было холодно и сыро. Мелкий, жутко противный дождь моросил с утра, не переставая. По-настоящему холодно и по-настоящему сыро. Как-никак осень, октябрь месяц. Хотя удивляться смысла не было, всё было как всегда. Каждый раз, когда мы здесь встречались, было холодно и сыро. Потому что всегда была осень, и всегда был октябрь. Традиции на то и существуют, чтобы всё было как всегда. Осень, дождь и растущие с каждым годом неловкость и отчуждение были неизменными атрибутами наших встреч здесь. Встреч одноклассников.

Встречались мы нечасто, да и далеко не всем классом уже. Жизнь разбросала маленький класс по всей большой стране, как случайно рассыпанный бисер разбегается по полу мелкими крупинками. Встречались на кладбище, так уж сложилось. Это тоже была традиция. Хотя нет, здесь была причина появления самой традиции, то, что заставляло нас встречаться. Именно здесь, среди разнообразия покосившихся деревянных крестов и гранитных плит было место наших встреч. Могила учителя.

– Давай, Таракан, – сказал Толик, привычно наливая водку в рюмку на могиле, – вот мы и снова здесь.

Эта была его традиция, разливать водку по рюмкам, наливать живым и мертвым.

Двадцать лет назад Таракан, так мы за глаза звали Владислава Ивановича, видел в Толике хваткого журналиста. Впрочем, как и во мне. Он видел нас журналистами, он как-то разглядел это тогда. Учил нас писать, думать. Он легко заставил нас поверить, что это наше, это наш путь. Именно тогда, когда мы и сами ещё не знали и не думали, кем хотим стать. И ведь это действительно было наше, у нас это получалось, он не ошибся.

Уже будучи в шестом классе, мы стали юнкорами районки, а через год нас уже печатали в главной республиканской прессе. Мы не боялись писать жёстко, чётко, порой грубо, но правдиво. Дети по-другому не умеют, что вы хотите. Они не боятся. Им нечего бояться, тумаки и шишки от жизни ещё впереди. Он учил нас главному – быть честными. Писать честно, думать честно, жить честно. Учил порой жёстко.

Помню, как меня вызвали к нему в кабинет прямо с урока, Владислав Иванович был тогда директором школы. Разговор был серьёзным, да другим он и не мог быть. Ведь  по-другому мы легко могли поговорить когда угодно, на перемене, на уроке – он вел у нас литературу и русский язык – да я даже легко мог заявиться к нему домой, если требовалось. Но официальный вызов в кабинет директора предполагал крайнюю серьёзность.

Тогда он попросил меня написать для стенгазеты заметку о случившемся в школе ЧП, была разгромлена дорогущая школьная теплица. Казалось бы, местечковое внутришкольное происшествие, да и для стенгазеты я уже давно не писал. Вдобавок выяснилось, Толика он попросил о том же самом. Но я прекрасно понимал, почему он даёт нам это поручение. Понимал и сгорал от стыда. Таракан знал, что мы в том разгроме очень даже участвовали. Знал, что это мы её разгромили. Это был экзамен на честность от учителя.

Журналистами мы не стали. Толик забросил писать одновременно с последним звонком, я же пытался, но после скандала с одной из статей тоже свернул с неровной журналистской дорожки. Теперь я занимался бизнесом и семьёй, а Толик слесарил в автосервисе, пил и строгал детей направо и налево.

– Много наливаешь, – попыталась притормозить заведующего алкоголем Анатолия отличница Инна.

Наша главная отличница, единственная в нашем классе претендентка на золотую медаль. Её Таракан видел врачом. Гениальным врачом, настоящим доктором. Не знаю, почему Инна одинаково успевала по всем предметам, получая одинаковые пятёрки. Но он почему-то видел её именно врачом, верил, что это её. Поэтому говорил ей прямо и советовал углубляться только в биологию и химию, пожертвовать другими предметами. Не убедил.

Врачом Инна так и не стала, да и не пыталась. После школы проучилась поочередно в парочке университетов, с трудом вытянув по сессии в каждом и благополучно бросив. Не получалось у неё учиться после школы, совсем не получалось. Она словно неопытный спортсмен выложилась по полной ещё на старте, ещё в школе. А на дальнейшие соревнования сил не осталось. Перегорела. Школьная медаль осталась единственным трофеем.

– Вина-то почему не взяли? – обратилась ко всем сразу первая красавица класса Машка и горделиво, словно хвастаясь, добавила, – я водку не пью вообще.

Сейчас от её школьной красоты не осталось ничего. В свои тридцать пять она успела из красотки превратиться в дородную тётку с пропитым лицом под толстенным слоем дешевой и яркой косметики. Про нелюбовь к водке явно соврала. От той изящной Марии, в которую были влюблены когда-то все парни класса поголовно, остался, похоже, лишь горделиво вызывающий взгляд.

Владислав Иванович поначалу тоже не видел в Машке ничего кроме бесполезной красоты, быть неприступно желанной – был, пожалуй, её единственный козырь. Но уроки литературы раскрыли её умение. Когда Маша читала вслух какое-либо произведение или стих, она делала это с таким эмоциональным выражением и даже надрывом, так вживалась во всё происходящее в книге, что мы все дружно и безоговорочно начинали ей верить. Верить, что это было именно с ней, это её история. Возможно, конечно, всё дело было в её красоте и нашем юношеском спермотоксикозе. Так или иначе, Машка получила прозвище Актриса, ну и соответствующую цель в жизни – стать известной и знаменитой. Таракан её поддержал и вскоре в школе появился драмкружок с примой Марией.

Но и она не использовала свой талант, не смогла. После школы, из-за вспыхнувшей вдруг любви осталась в родном посёлке и теперь с периодичностью раз в три года стабильно выходила замуж и рожала очередного ребёнка.

– Не было вина. – Толик вытряс из бутылки последние капли водки.

Мы взяли рюмки и молча стояли под мелким моросящим дождём.

– Опять все молчат, – недовольно проворчал Серёга, – мне, что ли, снова речь толкать?

– Не стоит, – Толик улыбнулся, показывая всем практически полное отсутствие зубов, – ты всегда одинаковую речь толкаешь. Ещё с похорон Иваныча как начал. И блюешь потом тоже одинаково.

– Да пошёл ты! – обиделся Серёга, – сам тогда теперь говори.

– Да ладно, хорош барагозить, говори, давай.

Речь Сереги была неотъемлемой частью нашей традиции, наших осенних встреч на поселковом кладбище. Так получилось.

Началось всё в одиннадцатом классе, когда мы так же осенью, таким же холодным и мокрым октябрем хоронили Владислава Ивановича. Как его любимый класс мы шли впереди траурной процессии, несли венки, а потом уже на свежей могиле нас попросили что-нибудь сказать. Никто не смог. Никто не знал, что говорить. Серёга тогда говорил. Говорил долго. О том, что Таракан успел сделать, что ещё мог бы сделать, каким замечательным учителем и директором был. Сказал и сразу побежал в кладбищенские кусты поливать землю содержимым желудка. И так теперь было каждую нашу встречу здесь. Серёга сначала говорил, а затем блевал всё в тех же кустах. Традиция, мать её.

Серёга, по мнению Иваныча, должен был стать пробивным адвокатом или юристом. Всегда и во всём первый, пусть не блистал в учёбе, но за счёт отлично подвешенного языка и ярких мыслей он мог любого убедить в своей правоте, направить куда требуется. Легко и непринужденно, он сам верил в то, что говорил, даже если всё это только что придумал. Это была его, как говорится, фишка. И Таракан знал, как это использовать. Но Серёга, конечно же, не использовал. Умение красноречиво говорить в жизни ему пригодилось, и не раз, оно помогло развести на секс не один десяток девчонок. Другого предназначения своему таланту он не нашёл.

Никто из нас не использовал в жизни советы Иваныча, никто. Никто не оправдал его надежд. Детские мечты никогда не сбываются, особенно если не стремиться их осуществить.

– За тебя, Владислав Иванович, – начал привычно Сергей. – Жаль, что тебя не стало. Очень жаль. Глядишь и мы все по-другому жили бы.

– Ты серьёзно? – я не сдержался в этот раз. – Вы, блять, серьёзно так думаете?

– Ты о чем Сань? – Толик повернулся с недовольным видом, ему не терпелось опрокинуть в себя рюмку водки.

– Вы реально думаете, что будь он жив, у нас бы всё по-другому в жизни было?

– А то! – Серёга был готов обсудить и это. – Он бы легко помог поступить мне на юридический после школы. Тебе, между прочим, он журфак обеспечил бы, как и обещал. Он нам помог бы сто процентов, я уверен.

– Как? Всему классу обеспечил бы поступление в разные ВУЗы? Ты веришь в это?

– А почему нет? – Толик становился всё недовольнее, хотел наконец выпить. – Он мог, не последний человек был всё-таки.

– А без него что нам помешало? Что?

Все молчали. Я уже клял себя внутри за то, что начал этот разговор. Но идти нужно до конца, раз уж сделал шаг. Экзамен на честность.

– Иваныч видел в нас это, подсказывал, направлял. Он увидел в нас потенциал, а мы, сука, его сами в себе не увидели и не использовали. Мы! Мы не смогли! Мы сами всё проебали. Почему он верил в нас больше чем мы сами?

Никто не ответил. Все молча выпили. В этот раз Серёга не блевал в кустах, видимо потому что не договорил свою речь. Традиция полетела к чертям.

Мы разошлись. Домой я возвращался на пару с сильно захмелевшим Толиком, у него были проблемы с алкоголем, и даже маленькая доза пьянила его со страшной силой. Я решил доставить его до дома.

– Сань, а ты что тогда написал? – спросил он вдруг уже у своего подъезда. – Тогда, про теплицу.

– Как было, так и написал. А ты?

– А я не писал. Отказался.

Я помнил, Толик тогда неожиданно удачно заболел. Не мог писать и в срок не уложился. Я же заметку тоже не написал, отказался. Я принёс Иванычу рассказ о том, как громил теплицу, и попросил оставить для стенгазеты всё, как есть, ничего не убирать. Экзамен на честность сдал, о чём пожалею еще не раз в жизни. Как окажется в дальнейшем, за неё часто бьют лицо, что обидно. И да, журналистом я, конечно же, не стал. Возможно по этой же причине, кто знает.

Так наши традиционные встречи на кладбище закончились. Нет, мы посещали и посещаем могилу учителя. Но больше не делаем это вместе. А я наконец понял, почему мы встречались именно там. Каждый приходил на могилу своей мечты, своего сдохшего неиспользованного потенциала.

– Ладно, Сань, до завтра, – сказал тогда Толик, и уже входя во тьму подъезда, обернулся и бросил, – поломал ты хорошую традицию, Сань.

Я пожал плечами, развернулся и побрел домой. Было всё также холодно и сыро.

АКТРИСА.

Вика была актрисой. Не по профессии или образованию, а самой настоящей актрисой, по призванию. Актрисой по жизни.

Она не стремилась к всеобщей славе и лавине оваций, вовсе нет. Она даже и сама не помнила, когда жизнь вдруг превратилась в нескончаемый спектакль. Ей казалось, так было всегда, она играла с самого рождения, родилась актрисой, а может, просто не умела по-другому. Вся жизнь – игра, разве нет?

Играла Вика самозабвенно. Смех, слёзы, истерики, радость и обида – ей одинаково легко удавались все роли. Зрители были в восторге от её таланта, они верили. Учителя и одноклассники, коллеги по работе, родители, муж и дети, никому и в голову не приходило воскликнуть: «Не верю!» Ни разу не усомнился в её таланте никто, все молча поклонялись жизненной игре великой примы.

Трагедия удавалась Вике особенно хорошо, даже отлично. Этот талант она открыла в себе ещё в школе, удачно обыграв смерть любимой бабушки. Не специально, нет, это случилось само собой, полнейшая импровизация. Валентина Михайловна, классный руководитель, перед началом уроков тихонько подозвала к себе Вику выразить свои соболезнования. А уже через минуту плакала и обнимала худенькую шестиклашку, всем сердцем переживая её потерю и горе. Да и как иначе? Ни одно даже самое стальное и пуленепробиваемое сердце не выдержало бы видеть набегающие на глаза ребёнка слёзы, чувствовать его утрату.

Это был триумф! Аплодисментов, конечно же, не было, но освобождение от занятий по семейным обстоятельствам на неделю вполне окупили их отсутствие. А уже через полчаса удовлетворенная своей потрясающей игрой начинающая актриса поедала мороженое в фойе кинотеатра в ожидании фильма. Ушедшую в мир иной бабушку Вика практически не знала.

С тех самых пор жизнь Вики словно вошла в нескончаемую чёрную полосу. Большие и маленькие трагедии стали происходить регулярно. Умирали родственники, родители периодически были на грани развода, просто обиды. Настоящие и выдуманные происшествия обыгрывались Викой с одинаковым успехом, зрители были в восторге. Они жалели бедную девочку, жили её игрой. Так много неприятного выпадало на долю несчастного ребёнка: пьющий отец, гулящая мать, слабые на здоровье бабушки, дедушки, дяди, тёти, так и норовившие умереть в очередной раз, дважды за год изнасилованная сестра, угон семейного авто, обворованная квартира. Талант Виктории не жалел никого.

Это не было банальным враньём и выдавливанием жалости к себе бедной и несчастной. О, нет. Даже самое крошечное событие, неважно, случившееся на самом деле или родившееся в её неугомонной фантазии, она мастерски обставляла по всем правилам театра. Сюжет, постановка, декорации, массовка и она, ведущая актриса, сценарист и режиссёр в одном лице. Каждый её выход на сцену своей маленькой жизни, каждый акт каждой поставленной её пьесы был достоин всех наград и премий мира. Она играла безупречно!

А вскоре ей уже и не требовалось ничего придумывать. Зрители сами давали ей в руки материал для постановок. Страхи, тайны, комплексы, чувство вины – она использовала всё. Одно слово, взгляд, вздох, да просто молчание в нужное время могли направить массовку в нужном ей направлении, спектакль развивался по её сценарию и правилам.

Она с удовольствием примеряла всё новые маски, с азартом осваивала сценическое мастерство. Это было её. Игра помогла ей закончить школу и университет, найти мужа и нужные связи. Да что там, всё соприкасавшееся с её жизнью раз и навсегда становилось частью её театра, статистами и обслугой великой актрисы. Она уже даже не играла, она так жила. Жила для своего зрителя.

Разные маски, разные роли. Верная любящая супруга, укоризненно прощающая мужу мелкие интрижки, настоящая хранительница очага. Несчастная женщина, терпеливо сносившая тиранию супруга для коллег. Неудачно выскочившая замуж дочка для стареньких родителей, мама тяжело больного ребёнка для соседей. Вика никогда не повторялась, играя в жизнь. Быть честной и настоящей, искренней, такой как есть, для неё было слишком скучно. Она уже просто не могла жить по-другому, жить вне игры. Разучилась просто жить, не притворяясь.

Годы шли, и многие роли уже давались с трудом. Юная Джульетта давно не игралась, монологи Дездемоны забывались. Да и на небосклоне появилась новая восходящая звезда, она это вдруг почувствовала. Поняла, что её спектакли всё меньше привлекают супруга. От классики он уходил к другим, более современным прочтениям в исполнении молоденькой и пока никому не известной актрисы. Вике всё труднее удавалось удерживать его своим приевшимся репертуаром.

Он изменял ей и раньше, Вика прекрасно знала, что творится за кулисами её театра. Хотя почему за кулисами? Вика давно превратила его и свои измены в часть действа. Но сейчас было другое. Это была не очередная пассия на недельку-другую, это была угроза, конкурентка на место примадонны. На Викино место. Она не могла этого допустить!

Свежести захотелось? Хорошо, театрал хренов! Будет тебе прощальная гастроль. Одна последняя пьеса, всего одна. Такая, что не забудется никогда.

Вика не могла сыграть молодую очаровательную красотку, давно уже не могла. Но у неё было то, чего и подавно нет у этих начинающих офисных актрисулек мужа. У неё был опыт и профессионализм. Огромный багаж неиспользованных идей, которые она оттачивала и хранила для последнего, самого главного выступления. И вот это время пришло. Её звёздный час, только её!

 

Виталий Геннадьевич мчался домой на бешеной скорости. Он впервые не жалел свою любимую Ауди, было не до этого. Обгонял, подрезал, с наглостью нарушал все существующие правила дорожного движения. Он слишком торопился и боялся не успеть.

В его жизни происходило что-то невообразимое. То, что не просто выбивало из колеи, а разбивало вдребезги весь уклад, всю стройность жизни и быта.

Утром вдруг позвонил семейный психолог и предложил встретиться для обсуждения и решения проблем. Его, Виталия проблем. Да, как оказалось, у него есть проблемы. У него, у его жены Виктории, у их семьи. И узнал Виталий Геннадьевич об этих проблемах этим утром по телефону, от какого-то мозгоправа. Бред! Полнейший бред!

Оказывается, супруга уже второй день названивает доктору в истерике. Муж ей изменяет, брак летит в пропасть, она много думает о суициде и немного о разводе.

Дальше – больше. Вдруг позвонили теща с тестем, чтоб их. Кричали в трубку, какой же он Виталий подлец и негодяй. Обманывает их дочь, гуляет направо и налево, ужасно много пьёт и руку на неё поднимает каждый день.

Виталий впал в полнейший ступор после звонка орущих старичков. Да, интрижки с его стороны были, он считал это даже нормальным, просто секс, не более. Семьей он дорожил, и никакая даже самая потрясающая любовница не смогла бы его увести. Да и жена Вика не такая уж монашка, он догадывался о её романах на стороне. Но пьянство и рукоприкладство – это, извините, перебор. Алкоголь употреблялся редко и исключительно по поводу, а жену он не бил никогда. Да, хотелось иногда, жуть как хотелось порой ей врезать со всей дури, но, увы. Не бил он её и даже не оскорблял.

Совсем, похоже, рехнулись, старые маразматики! А может, это Вика им специально наплела, к разводу готовится? Догадка не понравилась Виталию. Он думал о разводе, подозревал, что это однажды произойдёт. Их семья давно уже держалась лишь на ребёнке и привычке. А разве у кого-то после десяти лет брака по-другому? У них еще не так всё плохо. Да, есть измены. Да, нет любви. Ну и что с того? Их обоих это устраивает, это главное, им так удобно. По крайней мере, так ему всегда казалось.

Да нет. Просто решила в очередной раз встряхнуть опостылевшие отношения, попугать разводом. Проходили подобное, знаем. Побесится немного, получит подарки или что она там, дура, опять хочет, свожу в ресторан, признаюсь в любви и успокоится. Чёрт бы побрал этот кризис среднего возраста! Романтики ей подавай...

Но ближе к обеду Виталию позвонил участковый инспектор. Разговор оказался долгим и неприятным.

– Ну куда ты, сука, прёшь?! – закричал Виталий в окно на пытавшийся протиснуться между ним и потоком машин красный Пежо и с силой ударил по клаксону.

 

Виктория ждала мужа. Всё было подготовлено для последней заключительной сцены с его участием. Спектакль был в самом разгаре. Все актеры уже отыграли свои роли. Психолог, родители, участковый, соседи, сын, – каждого была своя написанная режиссером роль, и каждый, пусть не блестяще, куда им до Виктории, но справился. Наступало время последнего акта, кульминация пьесы. Звездный час Виктории. Поверьте, она выступит просто потрясающе!

Реквизит она подготовила заранее, Вика не пренебрегала любыми мелочами. Зеркало в прихожей было аккуратно разбито еще утром. Кухня усыпана битой посудой, пара не самых нужных тарелок и чашка с ярко-красным сердечком, подаренная мужем на день Святого Валентина много лет назад, были принесены в жертву Мельпомене. Последствия внезапной женской истерики были воссозданы с идеальной точностью. Прощальная записка, пропитанная безответной любовью и безграничной тоской, лежала на кухонном столе. Многозначительный статус «Простите и прощайте...» занял место на страничке в соцсети рядом с не менее грустными картинками, кричащими о сволочной любви. Всё было готово в ожидании главного зрителя.

Вика прошла в ванную. Скинула тапочки, сняла коротенький шелковый халатик и вытянула из него поясок. На одном конце пояса она соорудила петлю, а второй привязала к изогнутой трубе отопления на стене, используемой как сушилка. Вике не нравилась эта уродская конструкция, уже который год она убеждала мужа демонтировать её со стены, но тот лишь обещал, да так ничего и не делал. Теперь же эта труба станет её сообщницей, будет участвовать в постановке как главная декорация. Сильно затягивать узлы Вика не стала, требуемая достоверность была достигнута и без этого.

Из зеркального шкафчика она достала маникюрные ножницы и посередине пояска сделала небольшой надрез. Маленькие лезвия аккуратно разрезали ткань ровно в том месте, где пояс должен оборваться в нужный момент, момент её триумфа.

Ну, вот и всё готово. Где же ты, мой зритель? Занимай место в первом ряду, устраивайся поудобней, такой постановки ты ещё не видел и вряд ли когда увидишь.

 

Автомобиль Виталия уже полчаса стоял посреди шоссе, замерев в случайном поцелуе с красным Пежо. Оба авто словно в экстазе судорожно моргали аварийками, а их хозяева стояли чуть поодаль в ожидании полиции и мило беседовали.

Виталий был очарован хозяйкой Пежо с первого взгляда. Он узнал её. Яркая миниатюрная брюнетка Аня частенько мелькала на телеэкране в пустых, снятых на зарубежный лад ситкомах и ещё более пустых рекламных роликах. Он не помнил её ролей и то, что она рекламировала, он помнил её. Она привлекала его на экране, заставляла ловить каждое слово, взгляд и жест, была его несбыточной мечтой. А увидев Аню рядом, не далёкой картинкой, а вот так близко, на расстоянии нежного объятия, в секунде от поцелуя, он сдался без какого-либо сопротивления. Сдался возникшему из ниоткуда чувству.

Виталий удивлялся сам себе. Какая, к чёрту, авария?! Вы о чём? Жена с её дурацкими постановочными истериками была мгновенно забыта. Подождёт, никуда не денется. Для него сейчас существовала только красотка Аня. Он острил, шутил, старался обаять и расположить к себе милую брюнетку как только мог. И самое главное, явно не безуспешно. По её глазам он видел, она заинтересована, нутром самца чуял, что самочка очень даже не против. Он был счастлив. Он может ещё, способен любить! Она будет с ним!

 

Вика злилась. Виталий в гневе звонил ей, выезжая с работы, и по её расчетам должен был появиться дома уже час назад. Но так и не появился, гад. Не торопился на спектакль единственный зритель, совсем не торопился.

Ну ничего, ты за это ещё поплатишься, сволочь. Ой, поплатишься! Актриса ещё не отыграла эту так мастерски поставленную пьесу, а режиссёр в её голове уже придумывал следующую, ещё более драматичную постановку. Постановку мести.

Вика жутко замерзла сидеть в ванне обнаженной, вода быстро остывала, и приходилось постоянно добавлять горячей, то и дело крутить краны смесителя.

Наконец она услышала, как открылась входная дверь, и в квартиру вошёл муж. Сейчас он увидит следы её истерики в коридоре и на кухне, услышит шум воды и бросится в ванную. Вика рассчитала всё по секундам. Ну что же, пора! Лёжа в ванне, она аккуратно накинула шелковую петлю из пояса на шею и слегка затянула. Шаги Виталия были слышны уже рядом.

Ну, здравствуй, мой зритель! Здравствуй!

Вика медленно заскользила всем телом вниз, натягивая привязанную к трубе удавку. Как только дверь в ванную откроется, и муж войдёт, ей потребуется лишь одно резкое движение, и тонкий поясок оборвется в месте надреза. Виталий сорвет план смерти своим появлением, с ужасом поймёт, что мог потерять, и вновь превратится в заботливого и любящего мужа. Всё просто и гениально. Гениально и просто.

Но поясок не оборвался. Вика дернулась раз, затем второй, но поддельный китайский шёлк оказался прочнее, чем она думала.

Виталий молча стоял в дверях и смотрел, как Вика задергалась, повиснув на тонком шнурке, как замахала руками в судорожной истерике, пытаясь ухватиться за скользкие края ванны. Смотрел, как она вдруг совсем не по сценарию захотела жить.

Ну, что же ты? Спасай меня, любимый! Спаси, прошу. Помоги!

Но Виталий не спешил. Медленно он снял с крючка на стене полотенце, накинул на голову барахтающейся в воде супруге и с силой надавил. Шелковая петля натянулась до предела, превратившись в струну.

– Спасибо за Аню. Прощай, моя актриса. Прощай.

Спустя пять минут Виталий поднялся, бросил последний взгляд на бездыханное, застывшее с широко раскрытыми от ужаса глазами тело жены и задернул душевую занавеску.

 

Спектакль был окончен. Занавес.

ВЫБОР.

Участковый Сергей Тойвович был не в духе. Даже зол. Он не любил злиться и не любил самого себя в таком состоянии, не любил себя злого. Уже несколько лет он старался не курить, не выпивать и не злиться, берег сердце по настоянию доктора. Но вот уже четыре дня он пил, курил и жутко злился. А все из-за страшного происшествия, случившегося в их маленьком карельском посёлке неделю назад.

В тихом лесном посёлке, где страшнее пьяного мордобоя уже давно ничего не случалось, произошло двойное убийство.

Убитых знал весь посёлок. Хотя тут вообще все друг друга знают, не удивительно. Населения осталось с гулькин нос, как выражался участковый. Работы не было вовсе никакой, зато спиртное поставлялось исправно, так что количество жителей, подопечных Сергея Тойвовича, уменьшалось очень быстро. Молодежь сбегала, едва закончив школу, пенсионеры пополняли кладбище, остальные просто спивались и тоже оказывались под крестом. Но убитых все отлично знали как раз из-за алкоголя.

Неделю назад в посёлке были убиты супруги пенсионеры Ерашовы или как их все звали Ерашы. Местные торговцы алкоголем. Дешёвая палёнка, спирт и самогон у них имелись в наличии всегда и в любое время суток. Дом Ерашей , покосившаяся изба на самом краю посёлка, был излюбленным местом паломничества пьющей братии. То есть практически всех жителей. Алкоголь видимо и стал причиной их смерти, так решили все вокруг. Ожидаемый итог.

Никто не расстроился, надо сказать, их смерти, даже слегка злорадствовали, мол, так и надо. Знали их все, но не любил никто. Бабы не любили и ругали за то, что продавали водку их непутевым мужикам. Мужики же не любили за жадность, выпросить горячительного в долг у Ерашей было делом безнадежным. Жалел народ о вынужденном трезвом образе жизни, но не о погибших.

Не дали кому-то бухла, видать, в долг, вот и порешили их. Такой вывод сделали в посёлке и успокоились.

Такой же вывод сделали следаки приехавшие из райцентра. Это из-за них участковый злился, а не из-за самого убийства. Он не любил, когда кто-то лез в его работу. И ладно бы, если работали, действительно расследовали, так нет же – только вид делают. Да какой вид, пьянствуют уже неделю заезжие полицмейстеры, а всю работу всё также делает Тойвович. Вот из-за этого он и злился, нервно курил и пил по вечерам.

А ещё, участковый был, пожалуй, единственным, кого не устроил вывод следствия. Не согласен он был с тем, что искать убийцу нужно среди постоянных клиентов Ерашей, местных алкоголиков. Совсем не согласен.

Но свои мысли Сергей Тойвович пока не спешил кому-либо доверять. А делиться со следаками из районного главка уж точно не собирался. Не желал помогать им в карьерном росте, пущай сидят в опорном пункте и дальше пьют. Тойвович сам всё выяснит, это его территория, а значит, и дело его. Залётные опера пусть идут лесом!

Свои выводы участковый сделал ещё при первом осмотре места преступления. Алкоголь в доме погибших был нетронут, а значит, убийце он был совсем не нужен. Он взял что-то другое. Наверняка у скупердяев Ерашей была немаленькая сумма денег накоплена, а уж о золотых украшениях Ерашихи говорили все в посёлке. Да что там, всем золотом и серебром жителей посёлка уже давно владели Ераши, брали в качестве оплаты за алкоголь. Но ничего этого, ни денег, ни драгоценностей, в квартире покойных найдено не было. Следов обыска не было, а значит, убийца прекрасно знал, где и что спрятано. Вот и вся, блин, дедукция.

Сейчас участковый как раз подходил к дому человека, которого и подозревал в страшном преступлении. К дому сына Ерашей. Не собирался он его задерживать, хотел поговорить. Просто поговорить.

Лёшка, сын убитых, оказался дома. Участковый постучал, и почти сразу же дверь распахнулась, и на пороге возник долговязый парень лет тридцати. Опухшее лицо Алексея и ядреный запах перегара сообщили Тойвовичу о многодневном запое.

– А, это ты, – протянул Лёха, глядя на участкового стеклянными глазами, – заходи, давно жду. Уже сам собирался.

Хозяин дома развернулся и пропал в темноте жилища, участковый последовал за ним.

Квартира была насквозь пропитана убойной композицией запахов табака, пота, грязного белья, плесени и рвоты. Казалось, сделай вдох поглубже, и лёгкие мгновенно перестанут функционировать, не выдержат столь ядовитого воздуха.

– Собраться дашь? Или так, сразу арестуешь? – раздалось откуда-то из глубины квартиры.

– Свет включи, – спокойно ответил Тойвович, снимая фуражку и приглаживая редеющие волосы, – чё в темноте-то обитаешь? Я пока просто поговорить зашёл. Считай неофициальный визит.

Лёха вдруг появился возле участкового, щёлкнул выключателем на стене, и тусклая лампочка осветила коридор.

– Ну проходи тогда, вон на кухню, – хозяин жестом руки пригласил гостя.

Оба прошли к столу. Сергей Тойвович вытянул ногой из-под стола табуретку и сел.

– Только тут света нет, извини. Лампочка сдохла.

– Да и ладно. Хватает из коридора, – сказал участковый и открыл свой потрепанный портфель. На стол он выставил бутылку водки и пакет с заботливо приготовленными женой бутербродами.

– Ого, – удивился Алексей, – визит-то, смотрю, совсем неофициальный.

– Я ж говорю, поговорить надо для начала. А там поглядим. Стаканы доставай!

Хозяин достал из навесного шкафчика две старенькие чашки, дунул в каждую и поставил на стол перед участковым.

– Бутерброды разверни пока, – сказал Тойвович, мастерски срывая пробку с бутылки сорокаградусной, – и садись давай, не мельтеши.

– Сесть, похоже, успею, – грустно и обреченно пошутил Лёха.

– Это да. Но всему своё время.

Сергей Тойвович разлил водку, обе чашки заполнились ровно на треть. Лёшка вынул бутерброды из слегка запотевшего пакета и положил их на тарелку. Затем взял вторую табуретку и сел рядом с представителем власти.

– Ну давай, – Тойвович поднял одну чашку, – за родителей твоих. Пусть земля им будет пухом!

Лёшка промолчал. Взял чашку со стола и резко опрокинул в себя её содержимое. Участковый внимательно следил за ним. Затем медленно выпил свою водку, довольно крякнул и поставил чашку обратно на стол.

Закусывать оба не стали, Лешка только занюхал кулаком. Участковый сразу взял бутылку и вновь наполнил чашки ровно на треть.

– Между первой и второй, как грится, наливай ещё одну! Давай теперь за тебя дурака.

Лёшка также молча взял чашку со стола и также нервно закинул водку внутрь себя. Участковый также внимательно проследил за тем, как хозяин выпивает, и лишь затем медленно выпил свою порцию.

– Ну что, расскажешь? – спросил участковый захмелевшего Лёху.

– А чего рассказывать-то? Ты ж всё знаешь, Тойвович. Я это. Я их прирезал. Больше нечего рассказывать.

– Это ты зря, брат. Рассказать всегда есть что. – Участковый достал пачку сигарет из кармана и зажигалку, – просто так ты их убил, что ли? Не думаю. Я почему пришёл, потому что мне не по хуй как всё случилось. Чувствую, что-то не так. Если бы мне было насрать на всё это, на тебя, то приехали бы за тобой следаки районные и всё. Я бы и заморачиваться не стал. – Тойвович сунул сигарету в рот и чиркнул зажигалкой, – так что давай, не темни и рассказывай!

Лёха сидел и смотрел в одну точку на стене. Он был готов сорваться, участковый это чувствовал. Что-то помимо вины за содеянное грызло его душу, заставляло ненавидеть себя и казнить.

Не мог Лёха просто так взять и убить родителей, не мог. Не такой он злодей был. Выпивал редко, по шмарам местным не шастал, да и вообще последнее время в посёлке редко появлялся, вкалывал вахтой на карьере в соседнем районе. Парень работящий, с руками из нужного места.

Да с родителями отношения у него были, мягко говоря, натянутые, а если по-честному, то старики от сына отказались давно. Но он-то их не забывал всё равно, часто заходил просто проведать, узнать, не нужна ли какая помощь. Он словно бы не замечал, что они его отвергают, не принимал этого.

Отношения Алексея с родителями испортились, когда он вернулся после учёбы в университете. Вернулся Лёха в родной посёлок не один, привёз невесту. Беременную невесту. Вот она-то родителям и не понравилась, прям вот костью в горле встала.

Много Лёшка тогда наслушался, очень много. И что невеста его гулящая, и что ребёнок-то не от него, и ещё много разной грязи. Невесте его Аленке доставалось и того больше. Больше и грязнее. Старенькие Ераши методично и зло портили жизнь молодым, пытаясь их разлучить.

Итогом стариковской бездумной травли чуть не стало страшное, роды у Аленки начались задолго до срока. Ребёнка врачам хоть и удалось сохранить чудом, шансов, что он будет жить, было мало. Да и саму Лёшкину невесту еле вытащили, пришлось жертвовать будущим потомством и резать по мечтам.

Лёха тогда впервые сильно запил. Практически жил под окнами родильного отделения и пил. Пил от страха, потому что не знал, кого в итоге отдаст ему больница живым, не хотел выбирать и не мог.

Тогда судьба сжалилась. Счастливый он забрал жену и дочку из роддома, но в родительский дом больше не вернулся. Молодая семья уехала жить и строить своё счастье в соседний город.

У Алексея был выбор. Трудный выбор, но был. И он его сделал. Он любил своих родителей, очень любил, но из-за этой любви чуть было не потерял свою ещё не окрепшую семью. Родители его выбор не приняли.

Свою семью Лёха потерял через пять лет. Что и как произошло, он не рассказывал никому, даже родителям. Просто однажды вернулся в поселок, одинокий и озлобленный.

Ераши сына обратно не приняли. Они вычеркнули его из своей жизни пять лет назад.

– За что ты их? Неужто из-за бабла этого чертового? – спросил участковый, разливая остатки водки по чашкам. Он уже довольно захмелел и боролся с наваливающимся пьяным сном.

Лёха неожиданно встал с табурета. От резкого движения его повело, и он чуть не завалился на спину, тоже был довольно пьян. Он подошёл к висящей на стене коридора куртке, достал из внутреннего кармана портмоне и вернулся к столу.

Уже сидя за столом, Лёха открыл портмоне и вытащил на свет фотографию. Маленькая смеющаяся девочка в костюме принцессы у новогодней ёлки, в руках подарки, в глазах безумное, детское, самое честное счастье.

– Красивая малявка! На тебя похожа, – заметил участковый, возвращая фото Алексею.

– Болеет моя мелочь, операция нужна срочно, – вздохнул Лёха, не отрывая глаз от фотографии дочери, – поэтому на карьер и устроился да шабашки любые беру. Жена от меня не берет денег, мы очень плохо расстались. Я ж дочку-то и не вижу. Случайно узнал, что операция нужна, Вконтакте вдруг увидел, что деньги собирают. Вот и стал впахивать как только мог, всё до копейки на счёт дочери отправлял. Но времени осталось мало, нужно срочно оперировать, а денег не хватало. Вот и пошёл к родокам за помощью. Не хотел, жуть как не хотел, но больше взять не у кого. – Лёха взял чашку и залпом выпил водку, – я ж думал, поговорю, объясню, денег в долг попрошу. Вернул бы я, зуб даю, вернул. Лишь бы мелкой операцию сделать. Да я на коленях их просил, блять. Умолял. А они...

Лёха махнул рукой и разрыдался. Просто закрыл лицо руками и упал на стол. Взрослый здоровый мужик ревел как ребёнок.

У Лехи был тогда выбор, плохой, но был. Но родители сами решили всё одной фразой: «Нечего было рожать выблядков! Лучше бы в роддоме тогда померли, и не нужно было бы деньги на них тратить».

А дальше волну Лехиной злобы уже никто не мог остановить. Вот и всё. Он свой выбор сделал, хоть и не хотел.

Все украденные в доме родителей деньги Алексей перевёл на счёт дочери анонимным пожертвованием, как раз хватило на операцию. Золото и серебро выбросил в реку.

 

Следующим утром участковый проснулся от настойчивого звонка домашнего телефона. Дома никого уже не было, жена была на работе, а дети в школе, так что пришлось просыпаться и топать в коридор к трезвонившему без умолку аппарату.

Голова болела жутко, во рту была помойка, в общем-то, стандартное похмелье. Но Сергей Тойвович отвык от этого за годы воздержания и поэтому переживал особенно остро это состояние.

Поговорив по телефону, участковый положил трубку и как был в одних трусах поплелся на кухню. Его срочно ждали в опорном пункте, случилось ЧП, но он не торопился. Не хотел. Он достал их холодильника початую бутылку водки и откупорил.

– Давай, Лёха, за тебя! За твой выбор! Дурак ты, и выбор твой дурацкий, но пусть земля тебе будет пухом!

Пил Сергей Тойвович без закуски и прямо с горла.

ВОРОНА.

Посвящается Гале В.

Пробуждение было долгим и мучительно похмельным. Сна ночью не было, я выпил почти всю бутылку водки, пытаясь отключиться хоть ненадолго. Просто сидел и опустошал рюмку за рюмкой. В какой-то момент алкогольное забытье накрыло меня хмельной волной и утянуло камнем на дно. Я этого и добивался, так что сопротивления не оказал, не барахтался.

В холодильнике есть пиво, я это точно знал. Оно может снять последствия пьяной имитации сна и покоя. Но пить было нельзя, нужно садиться за руль и ехать к Галинке. Там и выпью, а пока обойдемся таблеткой аспирина.

Галя снилась уже третью ночь подряд. Тоскливые, до слёз тоскливые сны. Я боялся их, поэтому и не спал. Хотел уснуть и боялся. Не мог больше видеть её. Там, в этих снах, мы были вместе и были счастливы. Это была неправда. Подло несбывшаяся мечта. Я не мог больше этого видеть.

Надо ехать. Прошло уже три месяца, как я не был у неё. А обещал быть часто. Где эта чёртова аптечка?

Но аспирина, конечно же, не было.

Стоило выйти на крыльцо, как яркое августовское солнце резануло по глазам лезвием света. Я достал сигарету, сел на ступеньку и закурил. День был в самом разгаре, но, несмотря на это, на улице было тихо. Изредка где-то лаяла собака, а в остальном тишина. Даже жутко слегка. Но за эту тишь я и любил деревню. Никакой суеты, всё спокойно и размеренно происходит по графику, установленному самой природой. И тишина.

Сбоку раздалось непонятное ворчание, вернулась ворона.

– Что, пожрать прилетела, дурында?

Я достал из кармана припасенное специально для крылатой гостьи печенье и, слегка раскрошив пальцами, высыпал рядом на крыльцо. Молодая ворона, не переставая ворчать, в два лёгких прыжка одолела крыльцо и принялась клевать угощение.

Я подобрал маленького воронёнка в лесу три месяца назад. Именно там, на той поляне, где расстался с Галей. Птенец просто выпал из гнезда, и обратно его уже не принимали. Такой вот жестокий закон. Вороны кружили рядом и горланили, защищая птенца, делая вид, будто им небезразлична его судьба, но обратно путь был заказан. Покинула гнездо – дальше, извини, сама как-нибудь выкручивайся. Я забрал перепуганную недоптицу домой.

Ворона вполне себе прижилась и быстро освоилась на новом месте. Трескала лакомства, особенно полюбив овсяное печенье, вечерами деловито гоняла кота и постоянно что-то бурчала. Издаваемые ей звуки даже отдаленно не напоминали всякие там "Кар!". Непонятная смесь кудахтанья и недовольного старческого ворчания. Летать ворона научилась быстро, да и куда деваться, когда крепкие мужские руки запускают тебя с крыши дома в свободное пике, пришлось лететь. И теперь часто пропадала в близлежащем лесу, прилетая по утрам за угощениями.

– Поела? – я протянул руку, и ворона благодарно потерлась клювом. – Поехали, прокатимся на родину твою воронью.

Ехать до поляны было не так уж далеко, каких-то двадцать километров. Не радовало лишь, что путь предстоял по старой лесовозной дороге, не используемой уже много лет. Камни, огромные заболоченные лужи, поваленные деревья и другие прелести заброшенной карельской трассы.

Но ничего, моя старушка "Нива" справится. Три месяца назад для неё это не стало непреодолимым препятствием. К Галке ехать всё равно нужно, обещал.

Галюха и была моей несбывшейся мечтой.

 

Мы познакомились в седьмом классе, двадцать лет назад. Родители Гали переехали в наш тогда ещё поселок, так мы стали одноклассниками. Я помню тот день, я впервые был рад наступившему первому сентября. Потому что влюбился.

Маленькая худенькая девочка, чёрные как смоль волосы, заплетенные в две неуклюжие косички, широко распахнутые смеющиеся глаза. Такой она вошла в наш класс и мою жизнь.

Влюбился я в Галю с первого взгляда, а вот признаться или подступиться не мог вплоть до выпускного вечера. Как бы я ни готовился, как бы ни мучил себя своими чувствами, стоило лишь подойти к ней и просто увидеть её улыбающийся взгляд огромных глаз, и вся решимость улетучивалась вмиг. Стоял и мычал что-то неясное как телёнок, а она хитрюще улыбалась глазами и молчала.

Она вообще не говорила без надобности. Спрашивали что-то – отвечала скупо и лишь по сути вопроса, ничего лишнего. За три года она вообще так и не сблизилась с кем-либо в нашем классе, всегда оставалась особняком. Даже сидела одна за партой все годы учёбы, отпугивала своей молчаливой отстраненностью. Училась хорошо, но без какой-либо инициативы или рвения. Просто выполняла, что требовалось, не больше, не меньше.

На выпускном вечере её могло и не быть тогда. За месяц до этого у Гали скончалась мама, болела сильно. Мы практически перестали видеть и без того нелюдимую одноклассницу, она даже выпускные экзамены сдала отдельно от всех. Но Галя пришла.

Она появилась, когда я был уже изрядно пьян. Отстрелявшись на официальной части как можно быстрее, мы спешили на берег реки отметить выход во взрослую жизнь подальше от взглядов родителей и учителей. Спешили напиться по-взрослому. Туда Галя и пришла, когда спиртное было уже на исходе.

Помню, как я опьяненный алкоголем и её появлением вскочил и бросился к ней. Решимость признаться, наконец, в своих чувствах просто распирала меня. Пан или пропал! Терять было нечего. Но она не дала мне сказать ни слова. Просто взяла за руку, молча улыбнулась взглядом и всё. Той ночью мы так и не вернулись к ставшим вдруг бывшими одноклассникам.

Это была самая длинная врезавшаяся в мою память ночь. Длинная и неумолимо короткая одновременно. Мне было бы мало той ночи, сколько бы она не длилась. Не из-за секса, быть первым мужчиной у любимой девушки это и так безумное счастье. Просто быть рядом с ней, вот для чего мне не хватило времени. Быть рядом, чувствовать её дыхание, стук маленького сердечка, на место в котором я так рассчитывал, её совсем ещё детские слезинки. И ста лет не хватило бы, чтобы насладиться таким счастьем. И мне не хватило.

Как бы сложились наши жизни, не приди она тогда? Да хрен его знает! Миллион раз думал об этом, но так и не смог представить себя без той ночи, без её любви. Это была бы другая жизнь, пусть более правильная и ровная, возможно, даже счастливая, но я её не хочу. Это была бы жизнь без Гали, и этим всё сказано. Не хочу!

На следующий день после выпускного Галя с отцом уехали из посёлка навсегда.

 

На последней луже моя бедная машинка сдалась. Просто превратилась в неуправляемую, увязшую в грязи намертво корову, хваленый полный привод не справился с северным болотом. Три месяца назад я пролетел эту лужу, не глядя, был слишком зол, чтобы просто обратить на неё внимание. Да что там, застрянь я тогда здесь, на руках бы вынес "Ниву" из болота, такая мощная злоба гнала вперёд. Хотя воды и грязи, нужно признать, в тот раз было поменьше, дождей за три летних месяца было предостаточно.

Ворона послушно сидела на переднем пассажирском сиденьи, привыкла быть моим пернатым штурманом за лето. Я открыл дверь и шагнул в болотную жижу. Одеть или хотя бы бросить в машину сапоги, отправляясь в путь, я, конечно же, не додумался. Пришлось жертвовать кроссовками и джинсами.

Вот дебил! Забыл, что в деревне уже полгода живешь? Надо выбираться. Грязи, блин, и вправду полно, колёса зарылись почти полностью. Буксуй не буксуй, толку не будет. Хорошо хоть бензопила с собой.

Пернатая ворчунья вылетела вслед за мной через открытое окошко и закружила рядом. Я открыл багажник и достал батькин подарок, потрепанную, но надежную "Хускварну".

Давай, старушка, хоть ты не подведи!

 

За пятнадцать лет после выпускного я Галинку не видел ни разу, если не считать сновидений. Мечтал, искал, вспоминая выпускную ночь, но всё бестолку. Видимо, плохо искал, не шибко стремился к мечте. Галя была не так уж далеко, как оказалось. Нас разделяло всего триста километров жизни.

Встретились мы вновь на встрече выпускников в родном посёлке в две тысячи двенадцатом. Как тогда оказалось, нашего класса практически не осталось, на встрече было всего пять человек. Впрочем, и самого посёлка тоже не существовало, он превратился в стремительно пустеющую деревню, отсутствие работы и избыток водки прошлись безжалостной чумой в конце девяностых.

Я и сам давно не жил в посёлке. У меня была квартира и небольшой бизнес в Костомукше, городке рядом, а оставшийся в деревне от родителей дом я использовал лишь два-три раза в год, приезжая на рыбалку да поохотиться. Вот и в тот раз приехал отдохнуть от города и работы, порыбачить вдоволь и, так вышло, попасть на встречу одноклассников.

Галю я увидел сразу, как вошёл в родной когда-то класс. Она стояла у окна и о чем-то тихонько разговаривала с нашей классной руководительницей Мариной Игоревной. Галюха была прекрасна! Чёрные как смоль волосы – падавший из окна солнечный свет придавал даже лёгкий иссиня-черный блеск, огромные смеющиеся глаза и чарующая улыбка. Не хватало двух нелепых, сплетённых наспех косичек, в остальном это была всё та же Галя. Моя маленькая, чуть сутулая, худенькая одноклассница. Моя Галя! Моя несбыточная мечта!

И я вдруг оказался всё тем же. Пятнадцать лет менялся и взрослел, так мне чудилось, рос как мужик любвеобильным ходоком и бабником. Даже был женат, хоть недолго и неясно зачем, но был. Женщин у меня было много, охмурять, завоевывать и ухаживать было не впервой, опыт имелся. И вдруг все результаты этих стараний полетели к чёрту. Какой там опыт, я увидел её глаза и вновь превратился в глупого молодого телёнка, только что не мычал, ей-богу. Молча застыл, глядя на свою мечту и улыбался как идиот.

Вот она, вот же! Всего в двух шагах! Не будь тупым остолопом, подойди и скажи, как скучал! Пятнадцать лет, сука, скучал. Как щенок, брошенный под дверью, тосковал, разве нет? Не ври! Прекрасно знаешь, что да! Ну, так вот она! Быть может, ещё не поздно, может, есть шанс, может, ты не опоздал на этот поезд, и билет ещё действует. Пан или пропал!

Галя вновь не дала мне сделать первого шага. Подошла, нежно глядя прямо в глаза, и взяла за руку. А дальше были два дня и две ночи наедине с мечтой. Хотя нет, два дня и две ночи мы были единым целым, мы сами были этой мечтой. Нашей мечтой! И вновь мне не хватило этого времени.

Тогда я ещё не знал, на поезд за своей мечтой я все-таки опоздал. Не важно, на сколько, я просто опоздал. Да, в последний момент зацепился, прыгнув на подножку уходящего вагона. Но риск был слишком велик, слишком. Поезд, увозивший мою мечту, набирал ход, ускоряясь с каждой секундой, и я мог сорваться в любой момент. Любить вообще занятие рисковое. Мне бы одуматься тогда, отказаться от мечты, не рисковать. Просто отказаться от Галинки. Это так просто. Попрощаться навсегда с человеком и вычеркнуть из своей жизни – это вообще ужасно просто, но если он тебе по-настоящему нужен и дорог, ты будешь держаться за него, несмотря ни на что. Ведь только ощущая его рядом, чувствуя его дыхание и биение сердца, ты будешь счастлив. А я хотел быть счастливым, очень хотел. Вот и рисковал, цеплялся из последних сил и держался.

Тогда я ещё не подозревал – этот поезд летит под откос, моя мечта безнадёжно больна. Галя была больна.

Я мог бы догадаться о её болезни ещё в те два дня вместе, мог бы. Но по-детски щенячья влюбленность не дала мне разглядеть этого.

Говорят, влюбленное сердце становится слепым и глухим. Бредятина полнейшая! Ложь! Влюбленное сердце становится тупым до безобразия, просто глупым. Любовь это болезнь, от которой сердце словно впадает в кому, становится бесполезным овощем. Больной всё слышит и видит прекрасно, всё. Понять, осознать увиденное, сложить кусочки пазла в картинку не может. Не способна тупая мышца на такое.

Казалось бы, всё ведь было на виду, все сигналы свидетельствовали о диагнозе. Бледность кожи, постоянная сонливость и вялость, меняющееся настроение – то смех, то слёзы. На второй день она вообще слегла с температурой, её то бросало в жар, то резко начинало не просто знобить, а колотить от несуществующего лютого мороза. Я предложил вызвать деревенского фельдшера, Галя отказалась, списала всё на обычную простуду, мол, продуло в автобусе, ничего страшного. Я и успокоился, достал аптечку и вручил любимой. Позаботился, блин. На, лечись дорогая!

Только вот из аптечки, как потом оказалось, пропали все обезболивающие и успокоительные препараты и абсолютно ничего от простуды. Но даже тогда я ни хрена не понял. Машинист поезда семафорил мне, как мог, кричал: "Слезай, придурок! Следующая остановка смерть!". А я не заметил его сигналов, не расслышал. Я видел только Галю.

Наше счастье с ней продлилось два дня и две ночи. На третий день Галя исчезла. Растворилась, будто и не было.

Утром она проснулась раньше меня. Я категорически отказывался вставать, тащил её обратно под одеяло, не отпускал, пытался продлить наслаждение любимой женщиной. Она была бодра, весела, бегала по дому, играя с котом, суетилась на кухне, её задорный смех раздавался то тут, то там, полностью заполняя мой старый деревенский дом. От вчерашнего недомогания и простуды не было и следа. На секунду мне почудились нотки истерики и скрытого страха в её смехе, но я тут же послал эту дурацкую мысль на три известных буквы. Мало ли что померещится спросонья.

– Мороженого хочу! Прям вот хочу, хочу! – зашептала она мне на ухо, прыгнув вдруг обратно в постель, и крепко прижалась всем телом.

– Сопливой команде мороженое не положено! – я засмеялся, обнимая её. – Вчера помнится кто-то болел. Всё, отпустило?

– А я клин клином буду. Слышал о таком средстве? – прошептала она и, обхватив губами мочку моего уха, стала нежно дразнить языком.

– Вот ты вредина! – я сглотнул, её рука завладела моим членом, – за мороженым идти далеко, магазин в другом конце деревни.

Такой ответ её явно не устроил, Галя продолжила сладкую муку, её ладошка сжала мой орган и стала медленно гулять вверх и вниз по стволу.

– А у меня, между прочим, старая школьная форма с собой, – заговорщицки интимно прошептала она, – не хочешь соблазнить школьницу мороженым?

– Откуда у тебя форма?

– На вечер встречи хотела в ней придти, представляешь? Была бы как дурочка! – Она залилась смехом. – В общем так, мужчина, хотите школьницу – с вас мороженое!

– Уже иду!

Я вернулся примерно через час. Гали в доме уже не было. Она отправила меня в магазин, чтобы самой успеть на автобус. Я нашёл лишь записку на кухонном столе. Маленький чуть мятый листок, наспех вырванный из блокнота.

"Прости, Максим! Пожалуйста, прости. Помни только хорошее, прошу. Как мы были счастливы, помни только это. Я приехала лишь попрощаться с тобой, да так и не смогла сказать ПРОЩАЙ. Я люблю тебя! Помни только это. Люблю!"

Я вспомнил, возвращаясь из магазина, видел, как от станции отходил автобус до Костомукши. Значит, она была там и видела меня, видела счастливого идиота с мороженым в руках, бегущего к любимой.

По комнате мгновенно разлетелись белоснежные ошметки. Два сахарных рожка с мерзким хлюпаньем и хрустом врезались в стену, оставляя сладкие кляксы.

 

Два часа ушло на форсирование проклятой лужи. Два часа времени, десяток поваленных молодых сосенок, литры пота и спалённой впустую горючки. Плюс неимоверное количество мата, конечно, но моя "Нива" оказалась на свободе. Как не старалась чавкающая болотина затянуть меня обратно, в свою топкую жижу, ничего у неё не вышло. Хотя я и не сомневался в успехе.

И не из такого дерьма выбирались!

Но насладиться победой я не успел, за поворотом ожидал ещё один сюрприз. Широкий ручей и старый деревянный мост. А точнее, его отсутствие. Моста просто не было. Брёвна прогнили, и конструкция, построенная видимо ещё при царе Горохе, попросту обвалилась. Ручей был глубокий, и о преодолении его на машине вброд не было и речи.

Приехали! Или приплыли даже. Хотя чему я удивляюсь, судьба, тварина, и к живой мечте не очень-то облегчала мне дорогу. Мой путь к Гале никогда не был лёгким. Так что не привыкать.

Я вышел из машины и подошёл к рухнувшему мосту. Похоже, придётся бросить машину здесь и дальше пешком двигать. Благо до той поляны остался примерно километр, может, чуть больше. Через ручей вот только перебраться, а там за поворотом уже и Галя.

Сзади раздалось недовольное ворчание. Ворона топталась на капоте "Нивы" и видимо тоже была раздражена отсутствием моста.

Тебе то что, дурында? Тебе природа крылья дала при рождении. Придётся ещё пару деревьев завалить, кинуть брёвна через ручей.

Любовь, ау! Где там твои крылья, на которых влюбленные летят друг к другу? Что-то я их не наблюдаю. Почему всегда всё через задницу-то происходит, а? За что? Я за свою жизнь не успел ещё столько грехов совершить. Что за авансовая расплата?

Вот почему этот самый мост был целёхонек три месяца назад? Почему прогнившая древесина не сдалась тогда? Мы с Галей не доехали бы до этой поляны и, может быть, было всё по-другому. Мы бы просто не доехали, вот и всё. Почему эта чавкающая болотина нас не остановила? Какого хрена вся эта лесная полоса препятствий тогда бездействовала?

Нет же, моя машина пролетела по этой забытой богом и людьми дороге, словно по идеально гладкому шоссе. Без сучка и задоринки. Была задача, были условия, пункт А и пункт Б, и ни каких помех для движения между ними, никаких внешних сил, влияющих на ответ. Задачка с идеальными условиями и пугающе предсказуемым итогом. Почему тогда всё сложилось именно так? И какого ляда сейчас, когда изменить и вернуть что-либо уже нельзя, мой путь к Гале вдруг оказался таким сложным? Если дура-судьба таким образом пытается нас развести, то поздновато как-то, если честно. Совсем поздно. Такие явные намёки, что мы не пара, нужны были раньше. Тогда, два года назад, после вечера встречи выпускников.

 

В две тысячи двенадцатом я не дал Гале сбежать из моей жизни, не отпустил. Полетел за ней. Нет, не на крыльях любви, меня за ней понесла злоба и желание всё понять. Мне нужны были ответы от моей мечты, я хотел быть с ней, и мне было необходимо знать, чего хочет она. Просто знать. Отпускать её без этих ответов я не собирался.

Я просто прыгнул в машину и легко обогнал еле плетущийся по убитой грунтовке автобус ещё на полпути к Костомукше. Не использовал последний шанс жить спокойно, не захотел.

Возможно, она была права тогда, не влезай я во всё это, в моей памяти остались бы только два дня и две ночи счастья. Но я не смог её бросить, не отказался и получил ещё два года тяжёлых и страшных воспоминаний в награду. Два года мы боролись со страшной болезнью моей мечты.

Люди так устроены, ничего не поделаешь. Мы остервенело ищем ответы на вопросы, которые сами себе выдумываем, даже тогда, когда не хотим знать правду. Знаем, что от этой правды будет чертовски больно, обратно из памяти это уже не выбросить. Эта правда останется внутри тебя навечно. Будет медленно отравлять жизнь, заставляя мучить самого себя день за днём. Желание правды это всегда суицид, всегда. Медленный и мучительно тягучий суицид. С каждым днём удавка правды будет затягиваться всё туже, лишая тебя возможности дышать счастьем неведения полной грудью, наслаждаться каждым беззаботным вдохом. Хотелось правды? Наслаждайся!

Всё закончилось три месяца назад. Двадцать четвертого мая две тысячи четырнадцатого года. Здесь, на этой полянке в глуши леса, состоялось последнее сражение с демоном, пожиравшим мою любовь. Здесь остались моя мечта и я сам. Навсегда.

 

Три месяца назад нам ничего не помешало оказаться на этой поляне. Абсолютно ничего. Луж не было, мосты были крепки, я был в бешенстве, Галя была не против. Попроси она тогда прощения, скажи одно слово, всего одно слово, пообещай мне выздороветь, и ничего бы не произошло. Да, это было бы вранье, обман, каких у нас было уже много за два года вместе, но я бы поверил. Я хотел поверить, хотел быть обманутым своей мечтой. Я влюбленный человек, я проглотил бы любую ложь, я сам этого хотел. Хотел поверить в любой бред, хотел.

Скажи пару слов, попроси прощения, дальше я сам всё додумаю и найду тебе вновь оправдание. Прошу. Дай мне, блять, этот шанс, простить тебя. Дай шанс не убивать мечту...

Но она не попросила и не сказала. Тогда, три месяца назад, мечта не стала мне врать. Она решила меня отпустить.

Мы ехали молча. Я безжалостно гнал старенький внедорожник по убитой грунтовке, не обращая внимания на выбоины и камни. Гнал в посёлок, в свой старый дом. Мы не были там уже два года, с того самого момента как я рванул догонять свою мечту.

Галя спала на переднем пассажирском сиденьи. Ну как спала, находилась без сознания после удара в висок. Это я её ударил. Несколько раз ударил, бросил в машину и повёз в родную деревню. У меня не было больше другого варианта.

Меня трясло. Я нервно и резко крутил баранку, зло дергал рычаг коробки передач, будто пытался вырвать его с корнями шестерёнок, и иногда поглядывал на спящую Галинку. Просто бросал взгляд на тело справа, убеждался, что оно ещё дышит и вновь обращался к дороге.

Два года! Целых два, сука, года! Столько мы уже были вместе. Ровно столько мне потребовалось, чтобы возненавидеть свою мечту. Я желал её не знать никогда, желал вычеркнуть эти два года из своей жизни. Хотел, честно хотел её смерти. Вот так повернуться, взглянуть и понять, что она уже не дышит. Просто увидеть вдруг, что всё закончилось. Я желал смерти своей мечте, безумно желал. Но сколько бы я не смотрел, как бы сильно не желал ей смерти, моя мечта не умирала. Она цеплялась за жизнь, цеплялась за осколки любви и веры в моей душе, надеясь выжить. Эта тварь дышала и не собиралась подыхать.

Эту тварь я ненавидел. Два года она отравляла мою жизнь, нашу с Галей жизнь. Забрала всё, надежду, любовь, я устал любить эту тварь. Она забрала у меня Галю. Мою Галю. Мне не нужна была мечта, в которой её не было, вот честно. В жопу такую мечту! Я мечтал о Гале, моей любимой Галочке, чёрной как смоль девчонке, которую полюбил ещё в школе. А что получил? Хотел мечту – получил мечту. Только Гали в ней не было, не осталось. Страшная болезнь успела забрать её раньше, оставив мне лишь обдолбанное тело без души, пустую оболочку. Оставила вот эту тварь справа, вот и всё. А её я ненавижу! Я не хочу такую мечту! Не хочу!

Галя очнулась, когда мы были уже на полпути к посёлку. Я в очередной раз бросил на неё взгляд и увидел, что её глаза открыты. Почувствовав мой злобный взгляд, она повернулась ко мне.

– Думаешь, там будет лучше?

Я не знал, что ответить, просто вновь упёр свой взор в летящую навстречу дорогу.

– Ты думаешь, там будет лучше? – повторили справа.

– Там ты не достанешь ничего, – ответил я, – не сорвешься.

– Не надо.

– Что, блять, не надо? Что? – я сорвался на крик и повернулся к Гале.

Она молча смотрела мне прямо в глаза. Я резко вдавил до упора педали сцепления и тормоза, одновременно скинув рычаг КПП на нейтралку. Тормоза жалобно заскрежетали, и "Нива" встала посреди пустой дороги как вкопанная, чуть завалившись на левый бок.

– Что не надо? Что не надо, Галя? – я уже не сдерживал себя и откровенно орал, – что тогда надо-то? Что? Два года уже тащу тебя, жить заставляю.

– Зачем? – прервала она меня. Я видел, что она тоже находится на краю пропасти истерики. Лёгкий толчок, даже просто дуновение крика, и она сорвется вниз.

– Зачем тебе это? – повторила она, – зачем тащить меня в жизнь, если видишь, что я жить не горю желанием? Зачем? Это твоя жизнь, только твоя.

– Только моя? Сколько раз уже ты клялась всё бросить и стать частью этой жизни? Сколько?

– Сколько раз подыхала, столько и клялась. Я надеялась стать твоей жизнью, но это сильнее, прости. У меня нет сил сопротивляться, совсем нет. Нет сил жить. Я не могу быть с тобой, для этого мне приходится тебе врать, а я устала от этого. Понимаешь, устала. Ты требуешь от меня невыполнимого.

– Я требую от тебя только жить, дура!

– А я не могу! – Галя закричала, -Не могу и не хочу! Ты два года заставляешь жить труп, не понимаешь? Оставь меня! Дай уже сдохнуть! Живи своей жизнью и не тяни меня в неё!

– Не хочешь? А зачем обещала тогда? Какого хрена было обещать? Нормальную жизнь, нашу жизнь, детей, семью...

– Да потому что хотела этого! Хотела и хочу! Но нет у меня сил выполнить это обещание, просто нет! Поэтому и жить не хочу. Оставь меня, отпусти, прошу.

 

Видимо тогда, после этих слов, мне и пришла в голову мысль – ехать сюда, на эту поляну. Она хотела умереть, и я решил дать ей это. Отпустить.

Галя была уже мертва, я догадывался об этом давно. В те два года, что мы были вместе, я видел её всё реже. Вместо неё, моей любимой Галочки, всё чаще являлась хитрая лживая тварь. Просто больное тело, управляемое страшным демоном, жаждой кайфа.

Эту сволочь я ненавидел. Ненавидел и желал ей смерти. Два года я словно маньяк-экзорцист пытался изгнать этого демона из любимого тела. Пытался вырвать у него мою Галю, мою мечту. Поначалу я верил, она где-то там, слабая, ждущая помощи, но всё ещё жива. Она просто заперта в этой темнице, и я верил, что смогу её освободить. Не смог. Просто вдруг однажды понял, что всё бесполезно, Галя мертва. Моя Галя мертва! А эту тварь я должен убить. За Галю! За мою мечту! За наше не случившееся счастье! За наших не родившихся детей! Должен!

Тогда я сорвал машину с места, а через минуту свернул на этот лесовозный ус. Погнал машину к этой поляне. Легко пролетел все лужи, просто не заметил их, мост был цел и невредим. Вселенная словно давала понять, что это верное решение и правильный путь. Сюда, на эту поляну. К месту смерти моей мечты.

 

Я стоял на краю поляны, ставшей кладбищем моей мечты. Моим маленьким и таким безгранично тоскливым горем. Но природа не замечала моего горя, не принимала.

Поляна превратилась в бело-желтый ковёр из ромашек. Природа жила своей жизнью, дарила жизнь всему вокруг. Деревьям, кустам, ромашкам. Этой жизни не может помешать ничто и никогда, нет такой силы.

Три месяца назад здесь не было так красиво, не было этой яркой зелени и цветов, не было этого пьянящего запаха жизни. Теперь же природа словно протестовала против того, что мы попытались превратить эту лесную полянку в место несчастья. Она была категорически против! Безумной красотой она пыталась компенсировать этому месту то, что мы здесь натворили. Широкими мазками ярких красок она закрасила это место, закрасила уродливую картину смерти, что мы оставили здесь. Она отказывалась это замечать и не хотела, чтобы кто-то ещё это видел и, самое главное, чувствовал.

Природа не любит замечать людское горе, жизнь людей и их проблемы её не касаются. Да что природа, сами люди часто стараются не замечать чужие проблемы и, уж тем более, горе. Даже самых родных, даже самых близких. Нам это неприятно, мы не хотим этого. И не потому, что чёрствые или бездушные, вовсе нет. Мы просто боимся, ужасно боимся испачкаться в чужом несчастьи.

Я стоял на краю поляны, не решаясь сделать шаг в ромашковое море. Ворона сидела у меня на плече. Весь мой путь пешком от разрушенного моста и до поляны она даже не пыталась лететь. Сидела на плече и что-то недовольно ворчала по-своему. И вдруг, оказавшись здесь на поляне, она впервые издала привычное для своего вида "Кар!" Всего один раз, громко и зовуще. Через секунду ей ответили, и чуть покрутив головой, птица вспорхнула на стоящую рядом невысокую берёзку.

Это бы её дом. Когда-то. Интересно, она помнит об этом? Помнит ли, что здесь была её семья? Помнит ли, как однажды оступилась, выпала из гнезда и потеряла право на возвращение, стала не нужна? Навряд ли, хотя кто его знает.

За три летних месяца поляна преобразилась до неузнаваемости. Гале бы понравилось, я уверен. Ей и тогда в мае, несмотря на весеннюю серость, понравилось здесь.

– Красивое место, – сказала она тогда.

 

Тогда, три месяца назад, я привёз её сюда убивать. Мне не было страшно сделать это, другого выхода я просто не видел. Сама Галя была уже мертва. Давно мертва, и именно поэтому я не боялся. Мне не было страшно убивать любимого человека, потому что это была не она. Моей Гали давно уже не было со мной. Героин забрал её.

Я боролся за неё два года. Бесконечная череда клиник и следующих за ними промежутков затишья. Срывы, передозы, истерики, ломки. Круг за кругом, словно на адской карусели мы кружились целых два года. В дни затишья мы даже были счастливы, очень счастливы. Жили, мечтали, любили. Но этих дней становилось всё меньше. Гали становилось всё меньше в этом мире и однажды просто не стало. Я вдруг понял, что её больше нет. Мою мечту забрала вот эта исколотая тварь, и её мне не страшно было убить. Я хотел её смерти.

 

Остановившись у поляны, я вышел из машины и открыл багажник. Там царил полнейший хаос, уезжая, я в бешенстве побросал вещи в машину как попало. Вещей было много, стоило открыть дверцу багажника, как одна из сумок чуть не выпала на землю, я еле успел поймать её рукой.

Уезжали мы из Костомукши, где жили уже два года, в дикой спешке. Спешил я. Галя тогда вновь сорвалась и сбежала за дозой. Я её нашёл, избил, бросил в машину и повёз в родную деревню. Надеялся, что там, вдалеке от цивилизации смогу её наконец вылечить. Но мы не доехали. Я просто понял, что всё бесполезно, и моей Гали больше нет. Мне оставалось лишь уничтожить демона, поглотившего её, убить. Так мы и оказались на этой поляне.

Из груды вещей, с самого дна багажного отделения, я достал завернутое в старое покрывало охотничье ружьё и патронташ. Затем подошёл к пассажирской двери, силой выволок Галю и подтолкнул в сторону поляны. Она молчала и даже не думала сопротивляться. Она всё давно поняла. Ещё когда мы только свернули на заброшенную дорогу, всё прекрасно поняла. Она ждала этого.

– Красиво здесь. Хорошее место, – сказала она, как только мы оказались на краю полянки. Тогда здесь не было этих цветов, не было всё таким по-летнему зелёным. Но для неё здесь было красиво.

– Вот здесь! – сказала она вдруг, указывая рукой на небольшую сосну слева и сразу же пошла к ней.

Я молча последовал за ней. Я был спокоен. Не знаю почему, но я был абсолютно спокоен.

Подойдя к дереву, Галя провела рукой по смолистому стволу, нежно, словно приветствуя, погладила. Затем повернулась ко мне.

– Знаешь, не стоит тебе этого делать. Не бери грех на душу.

Нет, она не просила пощады. Она тоже хотела всё закончить, наконец. Она беспокоилась за меня.

– Не бери грех на душу, – повторила она, – это мой грех, только мой. Я сама. Принеси мою сумку, пожалуйста.

Я развернулся и пошёл обратно к машине. Несколько минут я искал чертову сумку, уезжая, я в гневе швырнул её в машину, не глядя, и теперь не помнил, куда. Нашёл за сиденьем.

Галя сидела под деревом и крутила в руках прошлогодний уже почерневший лист рябины. Я бросил сумку на землю рядом с ней.

– Отвернись, – попросила она, открывая сумку и доставая оттуда маленькую косметичку. Косметики в ней не было, там были шприцы и смерть. – Не смотри, пожалуйста.

Я отвернулся.

– Пообещай приезжать ко мне, – услышал я за спиной, – хоть иногда приезжай. Не оставляй меня. Обещаешь?

Я хотел ответить и не смог. Открыл рот, пытаясь хоть что-то сказать, но не смог даже вздохнуть. Всё тело словно замерло, не билось сердце, не гоняли воздух лёгкие, даже мысли притихли в голове. Я стал камнем.

Слёзы. Я вдруг почувствовал, что плачу и плачу давно, слёзы текли уже по жесткой щетине на щеках и подбородке, капали на рубашку. Но при этом я был спокоен. Пугающе спокоен.

– Обещаю, – мне удалось это тогда сказать.

Не помню, сколько я так стоял, как долго. Просто стоял, смотрел на верхушки деревьев, куда-то вдаль и думал о Гале. Думал о нашем не случившемся счастье. О том, что было бы, не бросайся я тогда догонять свою мечту. Нам не суждено было быть вместе, но мы так отчаянно старались, что жизнь решила дать нам эти два года.

На хрена? А просто, чтобы сделать больно. Ткнуть лицом в труп мечты и наслаждаться тем, как мы начинаем её ненавидеть. До смерти ненавидеть свою мечту.

Только ни черта у тебя, жизнь, не вышло. Я не жалею ни о чем! Я был счастлив! Слышишь ты, жизнь? Был! Мы с Галей были счастливы! Были! Так что иди в жопу!

Меня разбудил тогда дождь, заставил очнуться. Я, наконец, решился повернуться. Галя лежала под деревом. Как и обещала, она всё сделала сама.

 

Я сорвал несколько желто-белых цветов, подошёл к знакомой сосне и опустился на колени. Здесь, под этим деревом, я и похоронил свою мечту. Тогда, три месяца назад. Я положил ромашки на мох, рядом высыпал горсть собранной по пути черники.

Привет, Галюш! Вот я и добрался к тебе, как обещал.

Ворона слетела с дерева и села рядом. Я достал из нагрудного кармана половинку овсяного печенья и протянул птице.

Держи, дурында! В последний раз. Обратно я уж один, а ты оставайся. Тут твой дом как-никак. Да и за Галюшкой приглядишь.

Прощай, моя ворона. Прощай.

Точка G.

Будильник трезвонил, не умолкая, уже минут пять. Целых пять мучительно долгих минут Алексей боролся с дьявольским желанием превратить звенящий механизм в никчемную кучку винтиков и шестеренок. Вот просто взять и одним ударом отправить железку к праотцам, к чёрту, богу, ко всем сразу.

Жаль, это невозможно, никто не интересуется такими бездушными тварями: ни рай, ни ад. Да и нет смысла, на работе сразу выдадут новую звенящую скотину под роспись и, может так случиться, более громкую и противную. Придётся вставать.

Алексей открыл один глаз, вытянув руку, нащупал на тумбочке будильник и нажал кнопку. Звон, сверливший голову, прекратился. Пора на работу, пора.

Открыв второй глаз, Алексей понял, что выпил вчера больше чем обычно. Комната закружилась в дикой пляске, вызывая тошноту. Пришлось обратно закрыть один глаз и вновь превратиться в страдающего диким похмельем циклопа.

Через час Алексей уже был на работе. Работа находилась рядом, буквально через дорогу, но лифт привычно не работал, и на двадцать третий этаж пришлось привычно подниматься пешком, вот и вышел целый час. Лифт никогда не работал, так было задумано. Алексей поднимался, преодолевая этаж за этажом, обливался потом – стояла привычная жара – и тихо материл своего работодателя и бесполезный лифт. На уровне пятнадцатого этажа он, как обычно, остановился, чтобы привести дыхание в норму, как обычно, твердо решил бросить курить и двинулся дальше штурмовать этаж за этажом, ругая жуткими словами чёртову работу.

Он ненавидел свою работу. По-настоящему ненавидел. Поэтому и опаздывал, прогуливал и откровенно забивал на неё. Понимал, что это бесполезно. Сам уйти он не мог, а уволить его было просто нельзя. Его работа не предполагала увольнения в принципе. Да и не за что было его увольнять, несмотря на крайне наплевательское отношение к своим обязанностям, он уже четыре года являлся одним из ведущих сотрудников ведомства. Он опаздывал, прогуливал, откровенно забивал, но план выполнял точно в срок. Выполнял и ненавидел.

Алексей поднялся, наконец, на свой этаж и остановился. Весь сырой от пота, красный от длительного подъёма и похмелья, он просто стоял в коридоре, пытаясь отдышаться. Лифт не работает, кондиционер, конечно же, тоже, ненавистный офисный ад.

Он вдруг увидел, дверь его кабинета была незаперта, хотя он точно помнил, что закрывал, уходя накануне, вот и ключ в кармане. Мало того, он сразу понял, в его кабинете кто-то есть, яркий свет бил из щели приоткрытой двери, расползаясь и тая в темном коридоре. Что за чертовщина?

Он резко открыл дверь и вошёл. Всё было как обычно – его рабочий стол, десяток мониторов источали изображение и свет, всё как всегда. Кроме одного, в его кресле был посторонний. Алексей очень этого не любил. Он ненавидел свою работу, но ещё больше он ненавидел, когда кто-то влезал в его дело, вторгался на его территорию.

– Опаздываете, Алексей Витальевич. – шутливо укоризненно произнёсла названная гостья, поворачиваясь в кресле, – на полчаса уже опаздываете.

Алексей стоял в дверях и злобно сверлил взглядом сидевшую в его рабочем кресле наглую блондинистую красотку. Её строгий белоснежный костюм резко контрастировал с тёмной и пыльной обстановкой кабинета, десять светящихся ядовитым светом мониторов не могли даже соревноваться с этой чистой белизной.

– Ну и какого хера? – выдавил из себя Алексей, предчувствуя подвох.

– Мария, – улыбаясь, вскочила из кресла гостья и шагнула навстречу Алексею, протягивая руку, – ваш стажёр и проверяющий в одном лице.

Алексей ещё раз окинул взглядом блондинку и, отодвинув её в сторону левой рукой, прошёл к своему креслу. Плюхнувшись на своё рабочее место, он отодвинул верхний ящик стола и с удовольствием достал банку пива. Щелчок, долгий глоток, жизнь хороша. Хотя какая, к чёрту, жизнь? Работа Алексея не предполагала жизни. Он достал из внутреннего кармана пиджака мятую пачку и вытряхнул оттуда сигарету, решение бросить курить так и осталось где-то там, на уровне пятнадцатого этажа.

– Вы не совсем рады, я правильно поняла? – услышал он за спиной голос новоявленного стажёра-проверялы.

– Вопрос всё тот же, какого хера?

– Ответ всё тот же. – Мария взяла стул в углу кабинета и поставила его рядом с креслом Алексея, но, увидев его неодобрительный взгляд, садиться не спешила, – проверка и стажировка, вот зачем я здесь.

– Про стажировку понял. Что за проверка?

– Обычная, – блондинка Маша улыбнулась как можно добрее, стараясь расположить к себе недовольного собеседника, – сверху отправили, я приехала. Ничего особого.

– В конце года-то? Как же, ничего необычного. – Алексей сделал глоток пива, сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой и, сделав затяжку, продолжил, – все самые необычные проверки как раз в конце отчетного периода и случаются. Так что вопрос всё тот же.

Алексей повернулся и в упор рассматривал стажёрку. Костюм белый нацепила специально, он сразу это понял, хочет выделиться, подчеркнуть, откуда прибыла. Зря, ад есть ад, выпендриваться и хвастать нечем, здесь неважно, откуда ты. Зачастили что-то падшие к нам, ой зачастили. Интересно, совсем списали из райских кущей за профнепригодность или так, на пятнадцать суток отправили? Хотя, судя по тому, как явно пытается своим белоснежным нарядом показать, что она здесь чужая, выделиться, значит, надеется убраться отсюда как можно скорее. Значит, всё-таки просто в наказание сослали ангелочка, где-то оступилась, вот и отхватила пятнадцать суток в аду для профилактики.

Как же, вернётся она. Алексей ухмыльнулся. Никто ещё не возвращался. Здесь можно абсолютно всё. Всё, что ТАМ запрещено и считается грехом, здесь можно и даже поощряется. Курить, пить, употреблять, объедаться и желать кого угодно, всё доступно и возможно. Здесь это обычное дело, настолько обычное, что даже неинтересно. А там запрещено и греховно, а значит, очень хочется. Так что никто не возвращается. Пятнадцати суток хватает за глаза, чтобы соблазнить самую праведную душу. Алексей не припомнил никого, кто бы выдержал это испытание. Испытание соблазном.

А кстати, симпатичная снежинка! Алексей вдруг понял, что нагло поедает глазами девушку. Молодая, на вид лет двадцать всего. Хотя тут не угадаешь, ангелы не стареют телом, это здесь в аду приходится дряхлеть и умирать снова и снова. Стройная фигурка, пышная грудь обтянутая тканью белой блузки так и просилась в руки, красивые губы, манящий взгляд скромницы. Алексей почувствовал острое желание овладеть нежным ангелочком, ласкать и любить её.

Они вдруг встретились глазами, и Алексей поежился, словно от разряда микротока. Нежный глубокий взгляд зеленых глаз пробирал до мурашек на сердце, забирался в самую душу.

Стоп! Какая, к чёрту, душа? Ты ангел смерти высшего разряда. Ты в аду, ты умер, у тебя нет души. Просто нет! И при жизни-то не было, а здесь и подавно.

Алексей отвернулся, уставился в один из мониторов и, схватив со стола мышку, стал нервно щелкать по клавише указательным пальцем, бесполезно открывая и закрывая папки на рабочем столе компьютера. Он испугался, очень испугался. Её взгляд поразил его молнией, дьявольским соблазном, вызвал в нём то, что он давно забыл, тоскливое желание жить и любить. Он и при жизни этого боялся до жути. Этого только не хватало!

Здесь, в его аду, можно всё. Курить, пить, употреблять, объедаться и желать кого угодно. Но любить - НЕТ! Нельзя, а значит, чертовски хочется.

Так вот для чего она здесь, понятно. Напомнить ему о том, что он потерял, умерев, чего больше не в праве испытывать и чувствовать. Напомнить ему, что он в аду.

– Алексей, что-то не так?

В её вопросе ему почудилась издевка. Она ведь явно поняла, что зацепила его. Она этого и добивалась, зараза. Точно! Для этого и нацепила свой ярко белый костюм. Чтобы подчеркнуть свою красоту, быть вспышкой, яркой и сражающей наповал.

– Вы с проверкой явились? – его голос чуть заметно дрогнул, – пожалуйста, проверяйте.

Мария придвинула к нему стул и села.

– Меня направили к вам с проверкой не просто так. – в её руках вдруг словно из воздуха появилась белая папка, она раскрыла её и стала деловито выкладывать на стол таблицы и графики. – Как вы верно заметили, сегодня последний день отчетного периода, а у вас, как говорится, конь не валялся. Квартальный план по грешникам не выполнен даже наполовину.

– Бывает. – Алексей мельком взглянул на появившиеся на столе таблицы, – план по грешным душам никто не выполняет...

– Да, я знаю, – она перебила его. – Никто не выполняет, а вы всегда и в срок. И всегда в последний момент. Вот я должна проверить и узнать, как это у вас происходит.

Алексей повернулся к ней и посмотрел в упор. Да, он всегда выполнял работу в последний момент, практически в последний день. У него была своя методика работы, его секрет. Он не раскрывал его никогда, не любил, когда лезли в его дело, но сейчас это был явный вызов. И он должен ответить.

– То есть, вы хотите знать, как я выполняю работу?

– Да. – Мария смотрела ему прямо в глаза и хитро улыбалась, – очень хочу, Лёша.

Кошачий зелёный взгляд снова обжёг Алексея. Он боялся её взгляда, боялся боли и в тоже время желал её. Её глаза были слишком красивы и... слишком родными, что ли, знакомыми.

– Хорошо, – он отвернулся к мониторам. – Смотрите.

Несколькими кликами мышки он выключил все мониторы, оставив изображение лишь на одном. На экране была дорога, обычное шоссе с проносившимися в обе стороны потоками автомобилей. Алексей увеличил изображение и повернулся к Марии.

– Знаете, что это за место?

– Нет. А что это?

– Люди называют это место «Долина смерти». Я называю «Долиной грешников».

– Почему?

– А вот почему. – Алексей вернул свой взгляд на монитор, – здесь периодически случается вот такое.

Он кликнул мышкой. Один из автомобилей на экране вдруг, потеряв управление, пробил ограждение между полосами и вылетел на встречку. Вся авария заняла меньше минуты. Меньше шестидесяти секунд – и четыре автомобиля превратились в стальные лепешки, еще семь пострадали чуть меньше. Счётчик в углу монитора ожил и стал отсчитывать жертвы. Один, два, три, цифры ползли медленно. Отсчет на экране замер на девяти. Девять новых душ. План Алексея на квартал был выполнен. Это была его методика, его секрет.

Алексею не пришлось ничего придумывать, не понадобилось. Именно так он и умер четыре года назад, в точно такой же аварии в Долине грешников.

Он не просто погиб тогда. Он был виной той страшной аварии. Как обычно, возвращался с работы, был вечер, час пик, и шоссе было забито. Он был очень зол тогда, чертовски зол. Его повышение досталось другому, коллега, падла, обошёл его в мастерстве лизать задницы руководства.

Вместе с ним ехала его девушка, секретарша офиса, они встречались уже почти два года. Она весь день пыталась с ним поговорить, намекала на необходимость серьёзного разговора, но он лишь отмахивался, было не до того. На свою беду именно в дороге, на том шоссе, она решила всё же поговорить, не откладывая более. Словно контрольный выстрел в голову, Алексей был добит словами о расставании. Его девушка объявила об уходе всё к тому же коллеге жополизу. Сука!

Он не ответил ей ничего. Несколько минут они ехали в абсолютной тишине. В мёртвой тишине. А затем он решил, что терять больше нечего, с силой вдавил педаль газа в пол и резко вывернул руль влево. Напоследок он успел взглянуть в её испуганные глаза. Этот трофей он не отдаст!

Всё заняло меньше минуты. Алексей ушёл, забрав с собой ещё трёх человек, три души стали его невольными попутчиками. Так он и стал Ангелом смерти. Так это стало его работой, забирать грешные души, стало его адом.

– Халтура! – услышал он вдруг и повернулся на голос.

Мария сверлила его своим изумрудным взглядом.

– Халтура? – Алексей удивлённо пожал плечами, – халтурой была моя жизнь. План выполнен, руководство будет довольно. Всё, как всегда. Это просто работа.

– Просто работа? Ваше дело, Алексей, ваша работа забирать грешные души. Понимаете? Грешные!

– Процент брака у меня минимален. Это люди, они все грешные! Абсолютно все! Вы тоже жили когда-то, должны знать.

– Нет не все! Или дети тоже грешны? – изумруды Марии засверкали выступающими от гнева слезами.

Алексею стало не по себе, даже слегка жутко. Этот нежный, скромный и возбуждающе гневный одновременно взгляд был ему знаком. Эти предательские пытающиеся прорваться слезинки были до боли знакомы. Откуда?

– Дети как раз и есть тот маленький процент брака в моей работе. – Он вздохнул и отвернулся, – процент случайности.

Алексей залпом допил пиво из банки и швырнул пустую тару в мусорное ведро под столом, достал сигарету и закурил.

– Как был бездушной офисной крысой, так и остался.

Он резко повернулся и впился взглядом в лицо сидящей рядом блондинки. Он искал ответа в её глазах, в ней.

Кто ты, чёрт побери? Какое новое испытание мне подкинули? Кто-то из бывших?

Он боялся неизвестного, очень боялся. И при жизни на земле боялся, а здесь, в аду, любая, даже самая малюсенькая неизвестность грозила новой болью. Место такое, раз уж попал – будет больно. Найдут способ, поверь. Из твоей жизни вытащат все страхи и комплексы, всю испытанную когда-либо боль и подарят в новой упаковке. Будут дарить каждый день. Нет здесь котлов, кипящей смолы и огня, нет чертей с вилами, не придумывайте. Это всё прошлый век! Здесь есть всё, чего вы боялись, будучи живыми. Боялся высоты? Получите! Страшился смерти родных? Будешь видеть и переживать их кончину день за днём бесконечно. Боялся любви? Получишь! Ещё как получишь. Самую нервную, ревнивую, изматывающую душу и рвущую сердце, безответную. Другой любви в аду просто нет. Любить нельзя, но... хочется...

Алексей именно поэтому всеми силами показывал, как он ненавидит свою офисную работу, лучше уж такой ад. Он пытался и при жизни спрятать свои настоящие страхи, скрыть то, чего боялся по-настоящему. Когда жил, скрывал от себя, а умерев, прятал от настоящего ада.

– Что, не узнаёшь? – сквозь слёзы улыбнулась Мария, – четыре года к тебе попасть пыталась. Четыре долбанных года в аду!

Он вспомнил. Просто вдруг вспомнил. Нет, не её, он вспомнил зелёный взгляд с набегающими пеленой слезами.

– Как? Не понял, что за...

– Что ты не понял?

– Ты здесь какого хрена?

– В аду то? – Мария чуть задумалась, – из-за любви, похоже.

Алексей вспомнил эти кошачьи глаза, вспомнил эти осколки слёз. Практикантка Настя. Офисная девочка на побегушках, серая мышка, подай-принеси. Он вспомнил, с каким обожанием она смотрела на него, как неумело скрывала свои детские ещё чувства. Он воспользовался ей однажды, грех был не воспользоваться её любовью. Был очередной корпоратив, Алексей был привычно пьян, всё было, как всегда. Один танец, пьяные слащавые бредни на ушко молоденькой доверчивой дурёхе, и вот уже он размашисто трахает её в офисном туалете. Тогда он забрал её невинность. Просто, по-пьяне, играючи, забрал и забыл. Она была ему не нужна, ещё один трофей, очередная звездочка на его боевом фюзеляже. Тогда он жалел лишь об испачканной кровью любимой итальянской сорочке, не более.

– Настя?

– Не угадал. Я Маша. Это на земле я немного побыла Настей. Когда за тобой присматривала. Когда была ангелом-хранителем. – Маша грустно улыбнулась, – твоим ангелом.

– Если ты ангел, то какого чёрта в аду делаешь?

– Ну, я уже не ангел. Четыре года как не ангел. – Маша протянула руку к лежащей на столе пачке и ловко выудила оттуда одну сигарету, – дашь прикурить?

– Вопрос всё тот же. – Алексей чиркнул зажигалкой и поднёс дрожащее пламя к Марии, – здесь какого чёрта?

– Не справилась с заданием, – ответила Маша, выдыхая дым, – не спасла твою душу, тогда, четыре года назад.

– За это в ад не отправляют.

– Ну так я не просто не справилась. Я тебя и погубила тогда. Знаешь, просто запороть первое же задание – это одно, а вот влюбиться в своего подопечного и из-за этой чёртовой любви погубить его, это совсем другое. Но я умудрилась всё это исполнить. Грешна!

Маша сделала затяжку и, выпустив струйку сизого дыма, вдруг рассмеялась.

– Что ты так смотришь удивлённо? Да, я глупая влюбилась в тебя, что поделаешь, я умерла в семнадцать, так и не познав любви, а меня направили оберегать душу молодого казановы. А когда ты попользовал меня и забыл на следующий день, я лишила тебя повышения, просто слегка подправила твой годовой отчёт, и повышение тю-тю, уплыло. Вот так. Не получилось из меня ангела, извини. И не надо на меня так смотреть волком, грехов у тебя хватало и без моей нечаянной помощи, без моей любви. – Маша вдавила выпачканный помадой окурок в пепельницу, – или ты на рай рассчитывал с твоей-то жизнью?

– Суку выключи, – просипел Алексей, – тебе не идёт.

– Прости. – Маша отвернулась, – нахваталась за четыре года. Ну что, будем работать вместе? Я люблю тебя, несмотря ни на что люблю, и это мой ад, извини. Поэтому я и здесь. Ответила на твой вопрос?

Алексей практически не слышал её, то, что его слух и улавливал, абсолютно не принималось памятью. Он любовался зелёным светом её глаз, тонул в них. Он принимал новое испытание преисподней с маниакальным удовольствием, влюблялся. Влюблялся в её силу, в то, чего ему не хватало при жизни, влюблялся в то, что боится её.

Он просто вдруг понял, что теперь влюбиться не страшно. Совсем не страшно. Он боялся чувств, категорически их отвергал при жизни. Пугало само слово «любовь». А теперь нет. Теперь у него была вечность впереди, он знал, понимал, что это всего лишь испытание – ад нашёл его эрогенную зону, его точку "G", и будет дразнить, не давая кончить, сладкая мука будет бесконечной. Поэтому и не страшно. Он боялся живой любви, потому что знал – она закончится, а здесь ей не дадут умереть, она будет длиться вечно.

Теперь это был их общий ад. Любить и ненавидеть друг друга.

МИРНЫЙ ДОГОВОР.

Дед Семён был просто идеальным дедом. Так казалось при первом знакомстве. Вечно улыбающийся, юморной, добрейшей души человек. Бодрый не по годам – деду уже было за семьдесят – он был постоянно чем-то занят, куда-то спешил. Вечно озорной чуть хитрый взгляд, непрекращающийся поток шуток-прибауток и чуть ли не идеальной белизны седая борода. Вылитый Дед Мороз, вот ей-богу!

Трое сыновей и в два раза больше внуков просто души не чаяли в нём. Пусть получалось всё реже, но они очень любили приезжать к деду в деревню на лето. А уж как он их обожал, любил и старался баловать, описать просто невозможно. Баловал и, самое главное, никогда не ругал и не повышал голос. Кто бы что не натворил, каких бы неприятностей не случилось, максимум, что делал дед Семён, это по доброму вздыхал и говорил: «Бывает, что уж там». В их семье не то что матерные, просто бранные слова не допускались.

Рядом с дедом Семёном казалось нельзя даже думать о плохом, просто не получалось. Он заражал своей не по-стариковски озорной улыбкой всех вокруг. Где бы он ни появлялся, какое бы напряжение и негатив там ни витали, дед мог одной фразой заставить всех смеяться и забыть о невзгодах. В маленькой карельской деревне дед Семён слыл главным весельчаком.

Но таким его знали лишь те, кто ни разу не был с ним на рыбалке, не ставил с ним сети. Те же, кому посчастливилось рыбачить с дедом Семёном, а он как истинный карел это дело очень любил, знали его абсолютно другим. На рыбалке дед Семён был далеко не добреньким Дедом Морозом.

Я знал эту тайную сторону деда. Хотя почему тайную, об этом знали все деревенские мужики, каждого хоть раз да угораздило побывать с Семёном на промысле. Одного раза вполне хватало, чтобы отбить охоту не только с дедом рыбачить, а и вообще разлюбить это дело навсегда. Рыбалка с дедом это уже было какое-то традиционное мужское деревенское испытание. Кто прошёл его, считал своим долгом подбить следующего, не познавшего ещё сего счастья, передать эстафету, чтобы потом посмеяться от души. Лет семь назад меня так же подставил сосед, и я попал на рыбалку с дедом Семёном.

Дело в том, что на рыбалке дед ругался на всех и на всё, материл на чём свет стоит самыми последними словами. Погоду, рыбу, сети, волну или её отсутствие, вёсла, лодку, ветер, саму рыбалку и тех, кто эту заразу вообще придумал. Дед с одинаковым удовольствием костерил абсолютно всё.

Но больше всего самых нелицеприятных слов и выражений, конечно же, было обращено в адрес того, кто был в данный момент с Семёном на рыбалке. Уж если решил с дедом ставить сети, будь уверен, получишь самые отборные сливки ругательств и мата.

И неважно, новичок ты в нелёгком рыбацком деле или суперпрофессионал. Деду было всё равно кто его очередной напарник. Он одинаково был недоволен всеми и с одинаковым удовольствием обрушивал на голову очередного счастливчика поток нецензурной брани. Казалось, что сама рыбалка деда не интересует, ему нужна была разрядка, вдоволь поорать и поматериться на кого-нибудь. Такая вот отдушина.

Он придирался ко всему, всё было не так как надо. Сидеть на веслах и работать ими правильно, разумеется, не умел никто, правильно ставить или снимать сеть тоже. И не дай бог ты хоть чуточку запутаешь эту чёртову сеть или, о ужас, намотаешь на винт мотора лодки, дед тут же очень красочно и громко объяснит как тебе лучше сдохнуть. Я, помнится, умудрился сделать это аж дважды. Никто не соответствовал требованиям деда Семёна, не заслуживал звания рыбака. Никто.

Как он ругался – это вообще отдельная песня. Таких смачных и развернутых ругательств, приправленных отборнейшим матом, мне лично не приходилось слышать никогда ни до, ни после той рыбалки. Дед даже не ругался матом, он на нём разговаривал. С лёгкостью прямо по ходу гневного монолога он выдумывал и тут же пускал в ход такие ёмкие матерноругательные словосочетания и фразы, какие вряд ли бы смог придумать кто-нибудь вообще, сколько бы бранных слов он не знал. Дед виртуозно комбинировал самые грязные слова и складывал их в новые ещё более грязные фразочки. Очень много метких и новых выражений пополнили деревенский лексикон с лёгкой руки, а точнее, с лёгкого языка деда Семёна.

Но таким неадекватом он был исключительно на рыбалке. Лишь ступив на берег, он вновь становился наидобрейшим милым стариком, уста которого просто не могут сказать что-либо обидного никому.

Надо сказать, что жена его, Елена Егоровна, прекрасно знала об этой стороне своего Семёна. Ещё будучи молодой невестой, много лет назад, она узнала весь словарный запас будущего супруга. Наслушалась на десять жизней вперёд. Тогда же и поставила Семёну условие, вне дома он может разговаривать какими угодно словами, но дома даже думать исключительно прилично. И вот уже больше сорока лет дед Семён неукоснительно следовал этой договорённости.

Годы шли, и жителей в маленькой деревеньке становилось всё меньше. Молодежь торопилась сбежать в города, работы не было, и люди разъезжались, пустых домов становилось всё больше. Обычная судьба обычной деревни – стать последним пристанищем старичков, которым чужда цивилизация. Очень скоро в деревне не осталось никого, кто бы согласился на рыбалку с дедом. Пара-тройка подходящих мужичков ещё оставалась, но запойное пьянство очень быстро свело на нет их дееспособность.

Первое время деда выручал сосед Вовка. То ли потому, что был глуховат и вообще считался в деревне местным дурачком, то ли просто прощал деду всё за его знаменитый самогон, но каждую неделю он исправно ездил с Семёном ставить сети. Вскоре не стало и Вовки. Пьяный вышел зимой ночью на крыльцо по нужде, поскользнулся, упал, да так и замёрз. Напарника у деда не осталось вовсе. Не с кем было ездить на рыбалку.

Ох и закручинился Семён. Не стало больше милого и весёлого старичка похожего на Новогоднего волшебника, просто не стало. Вместо него теперь ходил по деревне старый, вечно всем недовольный, жутко ворчливый и занудный дед. Не дарил он больше никому улыбок и веселья своим появлением. Его теперь наоборот сторонились все жители маленькой деревни. Никому не хотелось сталкиваться с угрюмой серой тенью деда Семёна. Он просто источал горе, его боялись, словно прокаженного.

Первой не выдержала его жена, Елена Егоровна. Октябрьским вечером дед привычно сидел у телевизора и бухтел на дураков-ведущих, клоунов-политиков и вообще на телевидение как рассадник порнографии и зла.

– Ряпушка пойти должна, – вздохнул он вдруг тяжело, – Эээх, зараза.

– Собирайся! – неожиданно приказала жена, – давай, собирайся и поехали!

– Ты чаво? – удивился Семён.

– А ничаво! Собирайся, сказала! Или хочешь на зиму без сига и ряпушки остаться? На кой мне это нужно, без рыбы и с ворчливым дедом зиму тягнуть.

Несколько минут дед молча буравил взглядом супругу, затем встал и также молча начал собираться. Никогда жена не ездила с ним на рыбалку, никогда. Знала, для чего ему это нужно.

Но именно поэтому она и решилась вдруг его встряхнуть. Прекрасно понимала, чего не хватает Семёну. Принятый ими много лет назад мирный договор, пакт о неругательстве, был на грани нарушения. Матерная бомба внутри деда могла вот-вот рвануть со страшной силой. И как мудрая женщина Елена Егоровна пошла на компромисс.

 

 

Ветер был сильный. Стоило повернуться бортом против ветра, как волна начинала плескать прямо в лодку. Сети путались.

Дед сидел на корме и молча спускал сеть в воду. Баба Лена была на вёслах.

– Возьми левым! Ещё! – командовал дед Семён. – Носом против ветру!

Елена Егоровна внимательно слушала и следила за мужем. Видела, как ему тяжело, как он еле сдерживает себя. И вдруг она стала делать все наоборот, словно нарочно. Дед командовал вправо, она работала веслом влево, он кричал «стоп», она гребла вперёд. В итоге за считанные минуты сеть оказалась намертво намотанной на винт мотора.

Семён бросил сеть, и молча скрипя зубами, смотрел на супругу. Очень ему хотелось высказаться, очень хотелось сорваться.

– Кричи! – твердо сказала жена, глядя ему в глаза, – давай кричи!

Семён засверлил её самым гневным стариковским взглядом и тяжело вздохнул.

– Бывает, чего уж там. Сейчас распутаем.

– Кричи, сказала! – жена ударила вёслами по воде, – кричи! Пока не накричишься, домой не поедем!

Дед впился в неё злым взглядом. Понял, что она умышленно его провоцирует. Всё понял.

И вдруг очень хитро улыбнулся и закричал. Громко, мощно, он кричал от всей души, выплескивал всё, что накопилось.

Елена Егоровна поначалу смотрела на него очень удивлённо, она не ожидала того, что сделал её Семён. Она не понимала ни единого слова из его пронзительного крика, не знала этого языка.

– Ах ты, чёрт карельский! – она залилась смехом, просто вдруг всё поняла.

Дед Семён кричал и ругался на неё. Очень сильно ругался. Но делал это на своём родном, уже почти позабытом карельском языке.

– Только по матери сильно не полощи, – смеялась баба Лена над тем, как кричит дед, – а то тёща тебе устроит на небе.

Так с дедовскими криками и смехом Елены Егоровны рыбалка и прошла в тот день. И кстати, быстро прошла, дело спорилось. Так они ещё много лет и ездили на рыбалку вдвоём со смехом и криками. И дед Семён вновь стал милым и добрым старичком.

Компромисс, однако.

ПОЕХАЛИ!

Дурак! Конченый идиот!

Зачем? Для чего нужно было это говорить? Что тебя не устраивало? Что?

Ведь всё было так хорошо, даже отлично. Самое главное удобно и нисколечко не напрягало.

Встречи, прогулки, поцелуи, секс, в конце концов. Ведь всё есть, всё устраивает обоих и даже нравится. Нет же, решил в любви признаться... Вот так прямо и сказал «Я тебя люблю!»

Зачем? Зачем было это делать?

И почему ОНА? Почему именно ОНА, а не, например, Машка? Чем она лучше других?

Та же Машка – шикарная девчонка! Фигурка, лицо, даже умна в меру, а в постели так очень хороша. От одного её вида мужики слюной давятся и дышать перестают. И ты давился и не дышал. Забыл?

Что значит – не важно? Ты в своём уме вообще? Да ты, когда заполучил Машку в койку, тебе все вокруг завидовали, даже девушки. А что эта? Ни сиськи, ни письки, и попа с кулачок, как говорится. И что с того, что тебе хорошо с ней? С Машкой как будто плохо было? Нет. Ну и?..

Или Катюха, например. Что с ней не так? Хорошо, фигура не такая модельная, как у Машки будет, тут не спорю. Но умная, весёлая, даже слегка сумасбродная, всё как ты любишь, а в сексе вообще бомба. Тебе же с ней было хорошо? Ещё как хорошо!

И самое главное, ни Маша, ни Катя от тебя не требуют каких-то обязательств. С ними просто, легко и просто. Встретились, отдохнули, переспали. Их твое «Люблю!» не интересует. Что тебе, блять, ещё надо? О таких отношениях все мужики только мечтают, а у тебя это есть. Так что тебе ещё-то нужно?

Ну и что, что ты не видишь с ними будущего. Рано ещё об этом самом будущем думать. В погоне за мечтой можно потерять всё то, что у тебя есть здесь и сейчас, помяни моё слово. А есть у тебя сейчас многое.

У тебя свобода есть! Понимаешь? Свобода!

Свобода жить, свобода любить, делать что и когда захочешь. Разве не к этому ты стремился столько лет? И вот когда у тебя всё это есть, ты перечеркиваешь всё одним единственным «Люблю!» Зачем?

И объясни, вот только давай начистоту, ты и в правду её любишь? Как ты это понял вдруг? Ведь ты же никогда и никого не любил, кроме себя. Никогда!

Ты же не знаешь, что такое любить. Не то, что чувства такого, ты слова этого избегал. Что вдруг изменилось?

Она обычная, самая обычная девчонка. Да, у тебя таких было с десяток и ещё будет. Она точно такая же.

Десятки раз девчонки признавались тебе в любви. Нежно, шепотом, боясь и стесняясь своих чувств, они дарили тебе свои «Люблю!». Для них это чем-то хорошим закончилось? Помнишь их страдания? Вот и тебя то же самое ждёт, поверь. Будет больно, ведь сам знаешь, что будет. Это не тот случай, когда можно рискнуть. Выхода-то теперь всего два, понимаешь? Либо она тоже подарит тебе своё «Люблю!», и ты потеряешь всё, что у тебя есть. Либо же она промолчит, и её молчание тупым ножом покромсает твоё сердце. Эта рана потом не заживает никогда, будет гнить и кровоточить вечно. Оно тебе надо? Обезболивающих от этого не придумали пока. Да и, самое страшное, в любом случае, скажет она ДА или НЕТ, ты изменишься. Полностью, раз и навсегда изменишься. Тебя вот такого, как сейчас, уже не будет никогда! Весь твой такой удобный мир рухнет.

У тебя есть своя маленькая, удобная, пригодная для жизни планета. У твоей планеты есть своя строгая орбита. Не лезь в этот чёртов космос любви! Не ищи там ничего! Он слишком огромен для человека. Один неверный шаг и всё, сорвешься в открытый космос и ищи тебя потом. Достаточно того, что орбита твоей планетки иногда пересекается с другими. Вполне достаточно!

Да, вселенная огромна. Да, там много планет помимо твоей, ещё больше холодных звёзд, как Машка, например, и обязательно есть планета похожая на твою. Она есть, там такая же атмосфера, она также пригодна для твоей жизни. Ты сможешь там жить, но придётся покинуть свою родную планету, оставить навсегда. Космос – это риск! Любовь – безумный риск! Оглянись вокруг, много ты видел астронавтов? Нет. А знаешь, почему. Да потому что одно дело мечтать о космосе, и совсем другое – рисковать по-настоящему и пытаться его покорить. Это страшно.

Чёрт, что опять? Ты бы проверился уже, а? Сердце колотится как сумасшедшее, не спишь. Телефон из рук не выпускаешь, всё ждёшь чего-то. Нервный весь и какой-то подозрительно счастливый. Ты ведь даже думать перестал адекватно. А ещё в космос собрался... Реально, сходи уже в больничку, это ненормально. А лучше, езжай уже отдохни куда-нибудь. С той же Машкой, она уже сто раз намекала, что было бы неплохо на юга смотаться.

Ну, сказал ты это самое «Я тебя люблю!», и что? Получил ответ? Нет! Хорошо тебе сейчас? Вот, а будет ещё хуже.

Что там? СМСка? Тоже любит и ждёт? Ну и отлично! А то я уж переволновался весь. С этой любовью никаких нервов не хватит.

Скафандр не забудь! Космонавт, блин... Ну, с богом!

Поехали!

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/