Изабелла Кроткова

 

Никогда не кончится июнь

 

 

Глава двадцать девятая

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем до меня долетел плаксивый голос:

- Даша, очнись! Ну очнись, пожалуйста!..

Как холодно… Зачем он будит меня?..

- Дай мне одеяло… - пробормотала я.

- Какое одеяло… Что с тобой?… Как же мы теперь выберемся отсюда…

Каким-то образом я вдруг поняла, что не сплю. И дело было вовсе не в том, что я открыла глаза. Это было другое ощущение. Словно в кромешную тьму, которая наполняла сейчас мою голову, вдруг пробился откуда-то светлый луч и осветил ее глубину.

А разве я открыла глаза?..

Нет. Я их не открывала… Они были открыты. Просто какое-то время (какое?..) я бесплотной тенью парила там, где нет воздуха и земли. И в этот отрезок времени мозг был погружен в полное беспамятство.

А теперь я слышу звуки, голос… А впереди… что это там, впереди?..

- Я не запомнил дорогу… - запричитал парень.

Что это?

Какой-то огонек…

Это похоже… похоже на ларек «Эконом»!

Откуда он здесь взялся?..

Понемногу я начала приходить в себя. Странное чувство, будто мозги в голове пошатнулись и перепутались меж собою, постепенно стало уходить. Всё медленно становилось на свои места.

Я еще раз вгляделась в светящееся пятно. Точно, это «Эконом»!

Руки, ноги и мысли обрели какое-то подобие силы.

- Смотри… – схватила я Степу за рукав, прерывая его нытье.

Он посмотрел, но почему-то в противоположную сторону.

- Оба-на! – раздался удивленный возглас. – А как это?..

- Да не туда! Куда ты смотришь? – я в раздражении повернулась к нему и невольно разинула рот.

Передо мной сияли колонны кинотеатра «Лирика», а справа простиралась освещенная Школьная аллея.

Мы стояли в двух шагах от улицы Менделеева, где я жила.

Рядом притулилась наша «пятерка».

Не найдя слов, Степан только беззвучно ахнул.

Ну и дела! – потрясенно подумала я.

Полностью обессиленные, выжатые до капли, мы молча подошли к машине, забрались в нее и медленно поехали в сторону Менделеева, 10.

Когда мы вошли в подъезд, я резко бросила только два слова:

- Ко мне.

Степа не ответил, но его благодарный взгляд ясно дал понять, что ночевки в квартире покойника он сегодня тоже не выдержит.

Дома Степа по-прежнему был молчалив. После путешествия в «Лабиринт» он очень изменился. Кажется, только теперь он осознал, какая страшная миссия мне предстоит. Он держал меня за руку и когда я заваривала кофе, и когда так же молчаливо клала на блюдечко мягкий аппетитный сыр.

Но у меня, впрочем, как и у повзрослевшего за одну ночь парня, не было никакого аппетита.

Наконец, медленно размешивая сахар в чашке, я произнесла первую фразу.

- В кафе нас не пускают.

Степа сразу понял, о чем я говорю, и как-то нелепо дернул головой, что, видимо, обозначало кивок.

Внезапно мне припомнилось жуткое ощущение того странного небытия… Как будто я умерла… на какое-то время… Холод, мертвый холод… и кроме холода - ничего…

- Ты стояла, как истукан, - вдруг залепетал Степа. – Ты вдруг стала совершенно ледяная, а глаза у тебя были стеклянные и пустые…

Я содрогнулась от этого воспоминания. И тот же холод легкой волной вновь прошелся по всему телу. И вся моя плоть восстала против того, чтобы еще раз когда-либо вернуться в кафе «Лабиринт».

«Нет, - подумала я, и мысль эта медленно и тяжело легла на дно сердца, - мне это не под силу. Мне очень жаль, дядя Боря, но ты ошибся. Ты выбрал не ту. Во мне не найдется столько сил и мужества, чтобы еще раз переступить порог этого заведения…

При этом мысленном диалоге я внезапно вспомнила трещины на неровных, затертых ступенях кафе. Я видела их так ясно и так близко… Сколько людей сгинуло за этими ступенями?..

«Нет, - повторила я уверенно. – Прости, Борис Тимофеевич. И прощай».

А вслух сказала:

- Пошли спать.

Степа, как робот, поставил чашку в раковину и опять так же дернул головой.

«А он, похоже, уже наполовину там…», - вдруг тонким лезвием прошлось по сердцу озарение.

И все равно…

Я улеглась в постель и в июньскую ночь укрылась сразу тремя одеялами. Казалось, ростки холода тянутся даже под кожу. Дрожа, подняла взгляд на потолок.

Я не могу.

…А все-таки интересно, - подумалось мне уже в который раз, – кровать стоит на том же самом месте, где и дядина, в комнате этажом выше…

И как раз на ней, там, наверху, прямо надо мной лежал покойник…

«…Они друг на друга похожи, но все ж не одно и то же. Между мной и тобой – днем твердь, ночью воздух. Для меня – земля из дерева, для тебя – небо из камня…» - припомнилась Степина загадка.

Квартиры! Наши квартиры!

Забыв о страхе, я вскочила из постели, подбежала к низкой софе и затрясла Степу за ногу.

- Степка!

И прыгнула к нему.

Мальчишка прижался ко мне, как потерявшийся щенок.

- Послушай, меня вдруг осенило! Загадка… помнишь? Это ведь о наших с дядей Борей квартирах!

- О квартирах? – он взглянул на меня с такой надеждой, что мне стало не по себе.

Какая теперь разница, о чем загадка, если ты решила не участвовать в этом?..

- Смотри… - продолжила я, преодолевая внутреннее колебание. – Они друг на друга похожи, но всё ж не одно и то же. Подходит?

Степа вслед за мной тоже уставился на потолок.

- Подходит! – и крепче вцепился в мою руку.

- Слушай дальше. Между мной и тобой – днем твердь, ночью воздух. Это о том, что днем между квартирами пол, он же потолок, а ночью…

Я сглотнула воздух, вспомнив, как пролетала сквозь стены.

- … И последнее. Для меня – земля из дерева, для тебя – небо из камня. Ну? Его деревянный пол и мой кирпичный потолок!

Я посмотрела на Степу, ожидая восторга и похвалы.

Но увидела потухший больной взгляд.

- Кирпичный потолок?.. – тускло произнес он. – А разве кирпичные потолки бывают?..

- Да в том-то и дело! Когда в моей спальне делали ремонт, отец возмущался, что часть потолка оказалась сделана из кирпича. Видимо, ширины плиты перекрытия не хватило, вот строители кирпичом и заложили…

- И что теперь? – спросил он как-то растерянно. – Ну, о квартирах… И что?

А правда, что?..

- Не знаю, - призналась я, - будем думать дальше.

- Там еще что-то было, в загадке… Я окончание забыл… Мне плохо, Даша… - произнес измученный рыжик, глядя мне прямо в глаза.

Вот уже несколько часов я не узнавала этого веселого, жизнерадостного парня.

Решение бросить всё ещё немного поколебалось.

- Давай спать, - повторила, наконец, я. – Завтра всё рассудит.

Глава тридцатая

На этот раз завтра пришло не так скоро. Какое-то время я лежала в своей постели, и она казалась мне чужой, как больничная койка. Несмотря на одно верблюжье одеяло и два пуховых, тело мое дрожало, словно подключенное к электрическому разряду. Потом наступила болезненная полудрема, в которой, не давая полностью погрузиться в сон, мелькали, как на весах, мысли – «переступить или остаться»… И уже почти под утро дрожь, наконец, утихла, мысли исчезли, и пришел беспокойный сон, который время от времени разбивали навязчивые, тоскливые звуки гитары…

Когда завтра, наконец, наступило, решение было принято.

Для этого мне стоило лишь войти в кухню и увидеть Степины глаза.

После завтрака я подошла к окну, отдернула тонкую занавеску, и взгляд споткнулся об эфедрин…

Легкая, неуловимая волна памяти пробежала по бессонному мозгу…

И сердце сжали тоскливые цепи.

- Задача номер один, - объявила я Степе, задернув занавеску, будто закрывая тяжелые воспоминания. - Найти «Календарь нимф»…

- Значит, ты согласна?! – перебил он.

- Задача номер два, - продолжила я, не отвечая. - Авиабилеты на Милан, на 14 число. Бери мой паспорт и дуй в аэропорт. Деньги… - я вздрогнула.

- … должны быть в шкафу.

А вдруг они снова пропали?..

Но через минуту Степа принес увесистую пачку. Я кивнула.

- Хорошо.

- Принцесса моя!.. А где ты возьмешь ноты?.. – немного оживился заторможенный парень, резво натягивая майку.

- Позвоню своему учителю из музыкальной школы, – пояснила я. - Ему уже под семьдесят, и у него огромная коллекция произведений для гитары и куча связей в музыкальном мире. Авось, он мне поможет.

- Давай! - Степа кивнул и исчез за дверью.

А я подошла к телефону и, порывшись в телефонной книжке, нашла там давно забытый номер старого педагога по гитаре Анатолия Викторовича Крылатова.

Несколько тычков в кнопки, и четырех лет расставания как не бывало…

- Анатолий Викторович! Здравствуйте, это Даша Буранюк. Да-да, та самая Дашулька!.. В этом году заканчиваю. Да, время летит! Как поживаете?.. Понимаю, возраст… Ну да, по делу. Вы случайно не слышали о композиторе Вячеславе Горячеве? Знаете, да?! Откуда я знаю… Да вот, пришлось столкнуться. Да, согласна, невероятный талант. И погиб в самом расцвете лет. А кстати, у Вас нет его произведений? Да, я как раз по поводу… да! «Календарь нимф»!

Сердце под халатом забилось быстрее – мой педагог не только хорошо знал это имя, но, похоже, был о молодом композиторе Горячеве весьма высокого мнения. И секунду назад, когда речь зашла о его произведениях, он сам упомянул «Календарь нимф»!

Но в следующую секунду мое сердце разбилось.

- Нет?.. А Вы не в курсе, у кого есть?.. Как уничтожил? Почему? Какая темная история?..

Темная история…

- Подробностей я не знаю, - старческим дребезжащим голосом вещал педагог на том конце провода, - но, по-моему, он утопился от несчастной любви. А незадолго до этого сжег все свои сочинения…

Утопился от несчастной любви… Так я и думала.

- И, значит, «Календарь нимф»… безвозвратно потерян?

Я судорожно закашлялась и прижалась лбом к стене прихожей.

- Попробуй узнать в библиотеке оркестра народных инструментов «Русская волна». Это единственное, что я могу тебе посоветовать. Алексей Юрьевич иногда играл со своими ребятами гитарную музыку в переложениях… Хотя разыскать «Календарь нимф» Горячева шансов очень и очень мало. Телефон, к сожалению, у них не работает, поэтому тебе нужно будет съездить в поселок Речной, в ДК «Мир и труд».

Я в ужасе закатила глаза.

В поселок Речной! Это почти на краю Земли!..

- Спасибо…

Пришлось по жаре топать в «Русскую волну», где высокомерная девица-библиотекарь, глянув на меня, как на полусумасшедшую, довольно невежливо сообщила, что у них ноты строго оркестровые, а не инструментальные.

- Чувствуете разницу? – подняла она выщипанную бровь.

- Разница примерно как между тобой и Клаудией Шиффер… - ответила я и хлопнула дверью так, что едва не обвалился потолок дореволюционного здания ДК «Мир и труд».

Я явилась домой, совершенно разбитая этим бесполезным походом. Поднимаясь по лестнице, посмотрела на часы. Половина третьего.

И что же теперь делать?.. Сочинить не только окончание, а вообще всю пьесу?.. Жюри наверняка ни о чем не догадается…

Маленькое серое пятнышко, едва уловимое краем глаза, взмахнуло крыльями у моего виска, протиснулось в узкое пространство между мной и перилами и пролетело вниз.

При чем тут жюри?.. Нужно соблюсти ВСЕ УСЛОВИЯ… - пронесся в лестничную бездну шлейф тихих слов.

Бабочка?.. Или…

- Дарья Буранюк? – вдруг вкрадчиво раздалось из-за плеча.

Я уже слышу внятную речь призраков… Господи… Я, наверно, схожу с ума…

- Посылка для Дарьи Буранюк, - снова тихо послышалось сбоку.

Мысли в голове со скрипом повернулись.

Это не дяди Борин голос… Сухой, неприятный… Женский.

Это ТА… худая…

Я медленно оглянулась.

Черные волосы… Глубокие глаза…

Внезапно я почувствовала, что ноги меня не слушаются. И, как в замедленной съемке, я бесшумно сползаю спиной по дорогущей итальянской двери собственной квартиры.

- Давайте… - почти прошептала я, опустившись на пол.

И протянула руку.

Откуда-то сверху, будто сорванный с дерева, в мою ладонь упал маленький листок бумаги.

По ногам пробежал легкий поток холодного воздуха, и вниз по лестнице быстро и неуловимо скользнула темная тень.

 

 

Глава тридцать первая

 

«Старушка опять решила мне помочь…» - как-то отстраненно, как будто разум витал где-то далеко, подумала я, переступая порог квартиры.

Но, вопреки витающему разуму, мысль эта меня не обрадовала, а совсем наоборот…

- Билетов нет! – радостно возвестил вышедший из кухни Степа.

- Каких билетов?.. – не сразу поняла я, скидывая тесные туфли.

- В Милан! – вытаращил глаза племянник. – Или ты в Африку, на мыс Игольный собиралась?..

И он опять по-детски заржал.

Разум постепенно возвращался из своего путешествия.

Похоже, рыжему полегчало. Чего нельзя сказать обо мне…

- Неси обед, - приказала я грубовато и, пройдя на кухню, плюхнулась на стул и добавила. – Мне еще на почту идти.

Билетов нет. А через четыре дня – первый тур конкурса…

Всё рассыпается, как карточный домик… КАРТОЧНЫЙ ДОМИК…

Билетов нет…

Но об этом я подумаю тогда, когда достану ноты.

Степа выставил на стол макароны с печенкой.

- Решила еще раз гитару отдать? – и глупо хихикнул.

- А что, тебя уже не надо спасать? – притворно зевнула я. – Тогда ладно. Поиграю в пиратов. А ты к себе вали. Ишь, зажился тут, шеф-повар…

И я беззаботно махнула рукой с вилкой.

Парень насторожился.

- Извини, Даш… Я просто это…

- А-а… просто это… - понимающе кивнула я, запуская в рот первую порцию печенки. – Ух ты, вкусно! Пожалуй, должность кухарки я оставлю за тобой.

Спохватившийся Степа молча снес и эту мою колкость. Подождав, пока я переварю пищу, он осторожно задал вопрос:

- Зачем на почту?

- Извещение пришло, - серьезно ответила я и поднесла к его глазам листок.

- Ты думаешь, там ноты? – спросил он после паузы.

- А ты думаешь, что там «Книга о вкусной и здоровой пище» в помощь юному кулинару? – отомстила я за «Мыс Игольный».

Я старалась говорить слегка высокомерным тоном и даже шутить, но сердце под легким сарафаном колотилось в тонкую стенку груди отчаянно и неровно, как будто внутри меня сидела живая встревоженная птица.

Рука вдруг так сильно дрогнула, что вилка выкатилась из нее и громко звякнула о кафельный пол.

Степа испуганно посмотрел на меня и, отчего-то слегка заикнувшись, предложил:

- Даша, если х-хочешь, я пойду с тобой.

Я пристально взглянула на него, решая…

Он смотрел мне в глаза бесстрашно и преданно, как собака.

- Машина еще у нас? – медленно задала я вопрос.

- У нас, но это уже становится опасным. Я заходил к Стасу, он пока еще с мутными глазами бродит с кистью перед мольбертом, но к вечеру намеревается выдвинуться в город…- замялся парень.

Я решительно встала.

- Собирайся. Мы немедленно едем на Ягодную.

 

Дверь подъезда почему-то не поддавалась, словно снаружи ее подпирало что-то очень тяжелое.

- Отойди-ка! – отодвинул меня Степа и со всего размаху наподдал изнутри.

- А-а! – раздался истошный вопль, и железная дверь распахнулась.

Оказалось, что она была прижата собравшейся возле подъезда толпой соседей, и, открывшись от толчка Степы, ударила по заду толстую Надю Козяичеву. В центре, отчаянно жестикулируя, возвышалась фигура Андромеды Николаевны.

Увидев это зрелище, я слегка притормозила движение.

- Пойдем! – нетерпеливо потянул меня за руку Степа.

Но я уловила краем уха обрывок несущейся над толпой громогласной речи и остановилась.

- …А он только-только спохватился! – как Ленин на броневике, вещала дочь космического инженера, – искать побёг! Я говорю - бежи, бежи, милый, мож еще захватишь…

Боже, неужели в семье инженера бытовали такие простонародные выражения?.. Ведь мать у Андромеды тоже была благородных кровей… Откуда дочь знатного семейства нахваталась этих слов? Наверно, от своей няньки из деревни Волгино, на чьем попечении она, по разговорам, воспитывалась чуть ли не до четырнадцати лет. А может, нянька вообще увезла настоящую Андромеду, когда та была еще младенцем, в свою деревню, а взамен подсунула им какого-то чужого ребенка?..

Дочь пастуха и свинарки…

Понасмотришься тут «Пусть говорят», а потом лезут в голову подобные мысли…

- Пойдем! – снова раздраженно зашептал подросток. – Что ты застряла?

- Подожди… - отмахнулась я, прислушиваясь.

Не понимая причину заминки, Степа тоже остановился.

И тут мы увидели выруливающего из-за угла Стаса Ревицкого. Как всегда, немного подшофе, или, как говорил один мой знакомый, «под небольшим шофе», авангардист петлял по тропинке к родному подъезду. На нем была дорогая рубашка, застегнутая на одну пуговицу выше, и от этого слегка перекошенная, какие-то нелепые, очевидно дизайнерские, цветные штаны и домашние тапочки. Увидев надвигающегося друга, мой спутник почему-то попятился назад.

Толпа зашумела.

- Да там, за углом она! – возбужденно воскликнул Стас. Причем довольно трезвым голосом.

- Что случилось?! – театрально громко произнес Степа и торжественно выступил вперед, принимая живописца в распростертые объятия.

- Да развалюха моя сама собой отъехала на Школьную Аллею! – почесывая длинные русые патлы, пораженно сообщил тот. – Прикинь, сунулся ехать - ключей нет, тачки нет… Меня, блин, уже в картинной галерее заждались, а я ее по городу искать должен, шляется где-то…

- Как это ключей нет? – деланно удивился Степан. – А это что?! – и он высунул из безразмерных Стасовых штанов связку ключей. – Вот же они!

Стас потрясенно воззрился на Степину руку.

- Как они сюда попали?!

«Какой актёр пропадает!» – в свою очередь восхитилась я.

- Пить надо меньше! – грозно ответила за Степу Андромеда Николаевна и призывно махнула мусорным ведром. Толпа, разочарованно загудев, потянулась к подъезду.

- Спасибо, друг! – обнял Стас своего спасителя. - Если б не ты, я бы эти ключи неделю искал! И когда я успел их сюда засунуть? Ваще не помню, блин!

А я удивлялась другому – когда Степа ухитрился их туда засунуть?!

- Фокусник… - процедила я тихо.

А вслух заявила:

- Нам пора!

- Это куда это вам пора? – растянул Стас рот в добродушной улыбке. – Никуда я вас не пущу!

И он повернулся к Степе.

- Пойдем, покажу тебе новую картину! «Елена Прекрасная на сером волке» называется!

- Нет… - отпрянул Степа. – Мне Дашу нужно проводить!

- А мне сказали, Дашка замуж вышла! За владельца десяти заправок!

«Четыре авиакомпании путем передачи из уст в уста превратились в десять заправок», - отметила я про себя.

Станислав Ревицкий, слегка пошатываясь, снова дружески обнял невысокого рыжего парня.

- Пойдем! Ты меня обидишь, если не посмотришь картину! Какой ты мне после этого друг? – и он насупил красиво изогнутые темные брови.

- Не сейчас! – заупрямился новоявленный благодетель.

Но Стас был похож на капризного ребенка. Снова почесав в голове, он воскликнул с обидой:

- Тогда чтоб ноги твоей в моем доме больше не было, ты меня понял? Выбирай – или моя дружба и картина, практически шедевр, или замужняя женщина… Выбирай – здесь и сейчас!

При этом он вертел на пальце удивительным образом нашедшиеся ключи, и эти ключи одновременно приковали и мой, и Степин взгляды.

Наконец, я оторвала взор от извлеченной из штанов находки и подняла глаза к жаркому слепящему солнцу.

Летний день в самом разгаре, и на почту я вполне могу сходить сама…

А вот шаткое расположение упрямца-Стаса и его «пятерку» нам упускать никак нельзя.

- Хорошо, - наконец, согласилась я. - Иди полюбуйся шедевром авангардизма. А я быстро… одна нога здесь, другая там.

Автор шедевра довольно улыбнулся и, не выпуская Степу из дружеских когтей, бросил косой взгляд на мои загорелые ноги, прикрытые шелковым сарафаном.

Степа понял мою очевидную мысль. И все-таки придержал меня за руку.

- Точно? Ты уверена?..

Я еще раз взглянула на ясное безоблачное небо. Потом на зеленую шумную улицу, на спешащих по ней людей, смеющихся детей в песочнице…

Ну что со мной может случиться?!

- Уверена! – подтвердила я и подтолкнула приятеля к Ревицкому. – Иди! Стас, у тебя рубаха застегнута неправильно!

- Где? – опустил глаза творческий человек и завел за ухо спутанную прядь. – Во блин! Ну-ка, ну-ка… - и он озабоченно принялся исправлять оплошность.

- Крепи дружбу и карауль тачку! – незаметно шепнула я на ухо своему вот уже несколько дней лучшему другу. – А я быстро!

- Только не задерживайся! – с тревогой шепнул в ответ парень и через несколько секунд, подгоняемый Стасом, исчез в подъезде.

Скрип закрывшейся за ними двери показался мне каким-то невеселым.

Постояв еще с минуту, я зачем-то погрызла указательный палец, что говорило о состоянии легкого волнения, потом, вздохнув, двинулась к светофору, чтобы перейти дорогу к остановке автобуса.

 

 

Глава тридцать вторая

…Как объяснить тоску, что выворачивала мне сердце, когда в яркий июньский день я брела вперед по бескрайнему лугу, глядя на опоясывающий его зеленый лес с вековыми дубами?.. Как передать неведомое мне до этого дня состояние, когда вместо того, чтобы сделать шаг вперед, хочется бежать назад, бежать, ни разу не оглянувшись?.. Когда ласково шелестящие под ногами травы обнимают своей шелковой прохладой голые ноги, а кажется, будто они тянут к тонкой коже свои маленькие щупальца?.. Надо мной высокое голубое небо, длинные прозрачные облака, а в душу прорастает зима с ее тяжелой, старческой поступью…

Этот маленький дом, очертания которого уже показались впереди, в дымке солнечного света… Почему при виде него по телу пробегает липкая дрожь, а в голове опять начинают возникать голоса?.. Откуда-то, прямо в недра души проникают неотчетливые, тихие стоны, горькие, мучительные стенания, и биение собственного сердца звучит в груди, как поминальный набат?..

Зачем я иду туда? Почему в голове так тяжело и мутно?.. Отчего сделались ватными руки, а ноги будто вообще уже не мои, и кто-то за меня передвигает их по поредевшей траве и выводит на узкую тропку перед крыльцом?..

Я не хочу…

Я подошла к избушке, как будто заболев по пути отчаянной, горькой тоской. Увидела ее низкую деревянную дверцу. Как и в прошлый раз, на ней висел заржавевший замок. Такое чувство, что с прошлого раза… нет, такое чувство, что не с прошлого раза. А с прошлого столетия никто не трогал этого замка.

А вокруг распростерлась такая же вековая тишина – такая, что, казалось, ее можно было рассечь острым лезвием сабли. И увидеть, как она расколется надвое. Звенящая, неестественная тишина. Словно на краю земли, где нет жизни… А есть только мертвый, ледяной покой…

Вечный покой… - шевельнулось в замороженной голове.

Совсем недавно, возле одного ночного заведения, меня уже посещало подобное чувство…

Ничего нет…

Я вздрогнула и как будто немного ожила. Подойдя к дверце, подергала замок. Ну где же ты, милая бабулька?.. А я так надеялась, что ты передашь мне Славушкины ноты… Зачем же ты меня обманула?

И опять где-то в глубине тонко взлетел и оборвался стон.

Голубое небо, в котором нет птиц. Шелковая трава, в которой нет ни жуков, ни кузнечиков…

Напрасное путешествие.

И усталость. Бесконечная усталость, когда не слушаются ноги… Когда мучительно хочется спать…

Неожиданно для себя я зевнула.

И в прошлый раз, когда я была здесь, мне тоже… тоже… а-а… Да что же это со мной?..

Отчаянно борясь с наплывающим сном, я повертела головой в разные стороны.

И вдруг увидела собаку.

Она вышла из-за угла избушки – низенькая, какая-то длинненькая, с большими глазами и висячими ушами. И внимательно посмотрела на меня. Потом вильнула хвостом…

И сон как будто начал слегка таять…

Пробудившееся пространство заполнили мысли.

Собака! Посреди вечного покоя… Значит, здесь все-таки кто-то есть?!

Тем временем собака почесала плечом ухо и еще раз пристально посмотрела на меня. Потом медленно развернулась и пошла обратно туда, откуда пришла. Когда ей остался только шаг до того, чтобы исчезнуть за углом, она вдруг повернула голову и опять встретилась со мной глазами...

Какие у нее грустные глаза…

И она как будто зовет меня за собой…

Не переставая удивляться, откуда она тут взялась, я окинула взглядом ее тщедушное тельце.

И увидела

ЯЗВУ НА ЕЁ БОКУ.

Точно такую же, как у той собаки… возле «Лабиринта»! В ночь, когда я ездила туда выступать!

Сердце из груди вдруг скакнуло прямо в горло.

Нет… не точно такую же. А ТУ ЖЕ САМУЮ!

Потому что это была именно та собака!

В ту секунду, что я ее узнала, собака исчезла за углом почты.

Не успев даже сообразить, что делаю, я быстро шагнула за ней.

И в следующее мгновение на улице наступила ночь.

В лицо ударил резкий свет фонаря, от которого я зажмурилась.

А когда я открыла глаза, передо мной в кругу этого режущего света возникло знакомое здание из налепленных друг на друга четырех каменных этажей. Дверь «Лабиринта» была, как обычно, распахнута настежь. За те короткие секунды, пока я щурилась от яркого света, собака куда-то пропала.

Изнутри не доносилось ни звука. В окнах было темно и не чувствовалось никакого движения. Все в той же звонкой тишине передо мной лежал кривой порог с мелкими трещинами на потертом камне. А за ним, в глубине дверного проема царила густая непроглядная темнота.

Дрожа под сарафаном, как осиновый лист, я переступила порог и потонула в этой темноте.

Глава тридцать третья

Тяжелая мгла окутала мое тело, едва я оказалась за порогом этого мрачного заведения, в котором трижды бывала между сном и явью. И которое так долго и безуспешно искала наяву. И вот я внутри него. И мне кажется, что кафе живое, что оно медленно, еле ощутимо дышит, и где-то в глубине бьется его огромное каменное сердце… Несколько неуверенных, робких шагов… И вот мы уже дышим одним дыханием, и стуки наших сердец перекликаются и сливаются в единый стук, и с каждой секундой «Лабиринт» поглощает меня все глубже в свое засасывающее, безмолвное, не имеющее ни начала, ни конца, нутро, в свою страшную непроглядную темень, от которой веет какой-то тупой обреченностью…

«…Сколько их сгинуло за этим порогом?..» – вспомнилось мне собственное изречение, и я вдруг резко вздрогнула. А ноги все вели и вели меня вперед по рыхлой сыроватой земле, похожей на песок… А в ноздри вливался густой терпкий соленый воздух.

Он утопился от несчастной любви… В море… - у меня возникло ощущение, что я бреду по берегу этого моря, и я невольно содрогнулась.

«Нужно найти комнату, где проходила игра…» - словно ветром принесло откуда-то неясное решение.

Где же она может быть?..

Я наугад развела руки в стороны, и правая ладонь ткнулась в какую-то неровную стену.

Наверно, где-то здесь…

Дверь. Я чувствую дверь…

Внезапно сзади раздались тихие шаги.

Непередаваемый страх сковал мое сердце. Как будто ледяная рука сжала его в тиски.

Ладони заскользили по холодным кирпичам, и я нащупала длинную металлическую ручку.

В этот момент мимо меня прошла слабая волна, как будто кто-то невидимый приблизился ко мне.

- Сюда… - прошелестел возле уха чей-то старческий голос. То ли шепот, то ли выдох…

В темноте блеснули стекла очков, и шлейф легкой ткани или просто ветер, который гулял здесь, как на морском побережье, коснулся обнаженной ноги. В бессознательном ужасе я ухватилась за ручку, и дверь отворилась - легко и бесшумно.

Вместо пола за дверью стоял белесый туман, но заметила я это, уже сделав единственный неосторожный шаг, и понимая, что проваливаюсь сквозь него в какую-то бездну.

«Борис Тимофеевич! Что же ты делаешь со своей бедной Дарьюшкой?..» – подумала я, медленно, как будто вес мой внезапно стал не больше пушинки, пролетая вниз. И, по-моему, эта мысль не полетела вместе со мной… Она была тяжелее меня, она была, как здешний воздух – сыроватая и тугая.

И я почувствовала, что мой мысленный возглас остался где-то там, наверху. И часть меня – тоже осталась там.

И в тот же миг я опустилась, как на дно бездонного колодца, в знакомую груду тряпья.

 

«Где-то здесь…»

Отгоняя тишину, я сунула руку в карман. Спички. У меня должны быть спички.

Точно, они были. Вчера вечером, возвращаясь из библиотеки оркестра «Русская волна», я купила коробок за рубль. Потому что у Бориса Тимофеевича не было плиты с электроподжигом, как в квартире моего папы-адвоката.

И сейчас этот маленький коробок оказался весьма кстати.

Я осветила дощатый стол, скамейки, отдельные стулья. Какое-то решетчатое окно… Узнавая весь этот пустынный интерьер, осторожно подошла к шкафчику в углу.

Здесь.

Сырость приблизилась к ногам. Обняла их. В голове снова стало мутно, лениво и сонно. Мысли как будто затаились в ней, уступая место наплывающему дурману. Мозг начал медленно погружаться в мягкий обволакивающий сон. Когда я подошла к шкафчику, я уже почти не помнила, что нужно сделать.

Руки сами собой открыли скрипучие деревянные дверцы. Вынули карты – какие странные! – дамы, как персонажи сказок… А валеты… Руки стали слабыми, как у младенца, и карты веером, медленно-медленно закружились и рассыпались по воздуху…

Еще одна спичка.

Кружки с запахом пива… свечи… какие-то камни… и …

Журнал.

Что за журнал?..

«Журнал регистрации…»

Мозг вяло скомандовал искать имя и дату.

Ай! Догоревшая спичка больно коснулась пальцев, и он проснулся.

Искать! Скорее!

Раздел «Архив».

Год 1986.

Отозвавшись на приказ разума, пальцы медленно побрели по страницам, по строкам, по именам…

Еще одна спичка… Еще и еще… в сыром воздухе они вспыхивали вяло, мерцали тускло и тут же гасли.

Под моим еле-еле передвигающимся по бумаге длинным ногтем плыли корявые строки, глаза, щурясь, вчитывались, искали, искали и, наконец, нашли.

Борис Тимофеевич Залевский. Год 1986. Код пари – 10.10.

И два звонких имени.

Вячеслав и Аля.

Глава тридцать четвертая

Мозг едва успел уложить эту информацию на какую-то дальнюю полку, когда неясные шумы в голове вдруг начали стремительно приближаться и нарастать, и власть сна приобрела такую мощь, что, ища выход из игровой комнаты, который должен был находиться где-то совсем рядом, я трижды невольно зевнула и два раза споткнулась непослушным телом о стулья.

Мгновения утекали… и они уносили мою жизненную энергию.

Я понимала это. Я судорожно боялась этого! Боялась всей своей кожей, всей кровью, которая как будто тоже замедлила свое течение по жилам. Но ускорить собственное перемещение я не могла. Наоборот, движения тормозились с каждой секундой, а уплывающие мысли становились обрывочными и разрозненными.

…И мозг слабел и проваливался в какое-то тупое беспамятство…

А выход всё никак не находился.

Как же это… Здесь же есть дверца, за которой я пряталась ночью… Она должна быть…Но её нет…

Мысли отчаянно путались, и я в прострации блуждала по маленькой комнатке, как по самому настоящему лабиринту, снова и снова обходя всё те же четыре гнетущие черные стены.

Внезапно удивительный сон окончательно свалил меня с ног. Рука, ощупывавшая стену, прочертила безвольную горизонтальную линию и, потеряв последние силы, упала вдоль шелкового сарафана. Сейчас и я упаду… и усну так сладко, как не спала даже в глубоком счастливом детстве… Я почувствовала, как качнулся вокруг меня белесый воздух… как он начал трескаться и крошиться мутными неровными клочьями…

Сладкое падение… и вечный сон… только скорее… Я больше не могу слышать этих нарастающих стонов и горьких, безнадежных всхлипов, плача, грубых окриков, неистового смеха, обрывков гитарной музыки и еще каких-то далеких звуков, с каждой секундой все сильнее разрывающих мою голову.

Но упасть я не успела.

В самый последний миг тело вдруг стало прозрачным и как будто растворилось в белом клочковатом воздухе. Ноги потеряли опору, и, пытаясь ее нащупать, я внезапно поняла, что ступни в плетёных шлепанцах уже не могут достать до дна этого колодца… Чье-то знакомое теплое объятие вновь укрыло меня, и неведомо откуда взявшийся легкий поток ветра приподнял к самому потолку мою тающую оболочку. Не успев испугаться, я быстро пролетела сквозь белую штукатурку, сквозь какие-то комнаты, похожие на тусклые гримерки… в ушах стучало биение чьего-то близкого сердца… А перед глазами маячили размеренные взмахи тяжелых опахал.

Она прилетела!..

Взмывая все выше и тараща глаза, я вдруг оказалась внутри того самого зала, где выступала с Димкой. Бесконечные ряды черных кресел… и ощущение незримого присутствия людей… нет, не людей…

Страшное ощущение подкралась к горлу.

…призраков… Мне и сейчас показалось так же, как и тогда. Что в абсолютно пустом зале

так тесно… что воздух сжат, как пружина.

Окажись я сейчас там, ВНИЗУ, СРЕДИ их невидимой толпы, я сошла бы с ума от ужаса…

Снизу вдруг подул сильный леденящий ветер, как будто в полу зала открылась бездонная воронка… Подземный холод объял мои ноги, забравшись под купол сарафана.

Они повсюду… Они вперили на меня свои пылающие невидимым светом жадные глаза… И они тоже видят меня…чувствуют…

И ЖАЖДУТ…

Они раскинули невидимые густые сети, и движение мое как будто замедлилось… словно я влипаю в этот воздух, как в тягучий мед… Скорее… вырви меня отсюда! - мысленно взмолилась я к своей спасительнице, чувствуя многократное прикосновение к ступням и пяткам чего-то отвратительно теплого и влажного, похожего на липкие языки…

Крылья сделали мощный рывок… перед глазами мелькнул потолок зала, огромная люстра, словно с фотографии городского театра до революции, распахнула свою сердцевину, и, просунувшись прямо внутрь этой люстры, я вылетела снаружи, на следующий этаж «Лабиринта».

Теперь передо мной, в маленькой гримерке, сидели за столом три женщины. Яркий свет осветил лицо одной из них.

Какая красавица! – восхитилась я.

Бледная кожа, нежная полуулыбка, огромные, волнующие глаза…

Совершенная красота!

Но в то же мгновение губы красавицы чуть раздвинулись, и прекрасное лицо странно исказилось… Совсем чуть-чуть, едва заметно! Но этого легкого движения хватило, чтобы загадочная полуулыбка превратилась в дьявольскую усмешку, обнажив сверкающие белизной, но чересчур длинные зубы… Глаза сузились, и блеск зрачков утонул в глубокой, беспросветной черноте.

Я почувствовала дурноту. Скорее, милая!.. Скорее наверх…

- Ты останешься здесь… - раздался над ухом тихий шелест.

Неожиданно мое тело опять наполнилось силой и полным человеческим весом и, не успела я удивиться тому, как наливаются руки и проясняется мозг, как крылья бабочки раскрылись, и в ту же секунду я больно шмякнулась на пол маленькой комнаты с белыми стенами и мебелью, завешенной прочной светлой тканью.

 

 

Глава тридцать пятая

Потирая ушибленное бедро и не в силах вымолвить даже тихого ругательства, я приподнялась с пола и с удивлением оглядела место, в котором оказалась.

Зачем я здесь?..

Над головой пронесся удаляющийся шелест крыльев. Я быстро повернула голову и краем глаза уловила движение пестрого обрывка куда-то вверх и вбок, сквозь полутемные очертания потолка.

Бежать отсюда! – стрелой прилетела мысль. – Зачем она принесла меня сюда? Я ведь уже узнала то, что мне было нужно…

Замотанные в белый лен, как в саван, низкие и широкие шкафы для одежды… Посреди комнаты – пустой, не накрытый ничем маленький круглый столик…

Я в недоумении остановилась возле него.

В глубине зияло широкое окно, а за ним царила серая мгла. Но она была совсем не похожа на летние сумерки. Она была похожа на промозглый вечер последних дней октября. Как будто на улице стояла поздняя осень… Издали казалось, что за окном сыплет мелкий дождь, а если высунуть голову в окно, то увидишь низкие свинцовые тучи, повисшие над городом…

Если высунуть голову в окно…

А если и правда высунуть голову в окно?..

Внезапно желание выглянуть из окна стало настолько сильным, что, забыв о страхе и осторожности, я двинулась прямиком к нему. Но что это?..

Какая-то смутная тень, отливающая тусклым серебром, возникла вдруг посреди комнаты. Когда я заметила, что воздух впереди быстро сгущается в очертания чьей-то фигуры, замедлять шаг было уже поздно, и я на ходу просочилась сквозь этот размытый силуэт. Я нырнула прямо внутрь этой тени, и она облекла меня в своё легкое, но прочное одеяние.

В то же мгновение острая боль пронзила меня всю, от головы до пят, будто огненная стрела прошила мое тело.

Я испытала странное ощущение, что вобрала в себя чьи-то воспоминания. Сердце мое раздвоилось и впустило туда чужую любовь. Я почувствовала ее всем своим существом – такую любовь, которую не знала никогда до этого мига. Но… это была не моя любовь… Это было чувство какой-то другой девушки. К незнакомому мужчине. Тем не менее, я воспринимала эту любовь, как свою.

Передо мной прошла череда картинок – робкие, притягательные взгляды, танец и касания рукавами… Какая-то клятва… Никто и никогда не разлучит нас… Предстоящая свадьба… А потом… что случилось потом?.. Откуда-то выскочила дата – 10 октября – он уехал… и разлука, расставание… Из тех, что именуют маленькой смертью.

И перед глазами почему-то опять встала картина разрывающего сердце бега по мостовой рыдающей девушки…

Сердце сжалось так, что на какое-то время я перестала дышать.

В эту секунду мой путь к окну был завершен.

И в тот же момент снаружи раздались грубые голоса, и я, уже достигнув окна, невольно обернулась на дверь.

- …Вторая игра, Олег Вадимович! – послышался неприятный тенорок.

Чекнецкий! ЗДЕСЬ!!!

- Кто ведет запись? – спросил кто-то резко. Наверно, это был он.

- Секретарь прибудет с минуты на минуту. Олег Вадимович! В игровой что-то странное…

- Странное?.. Что именно?.. – задал вопрос Чекнецкий голосом, окрашенным в такой багровый тон, что я сразу поняла – мои представления в кухне об улыбчивом молодом человеке не сбудутся.

Опираясь рукой на подоконник, я в ужасе заметила, что голоса стали громче.

Они приближались!..

- Карты, Олег Вадимович!.. – залебезил собеседник, чуть задыхаясь, будто не поспевал за тем, кому отчитывался. – Карты рассыпаны! Неужели кто-то из МИРА?..

- Из МИРА?!

Тон Чекнецкого стал тверже холодного металла.

- Проверить все помещения. Банкетный зал и всё остальное. Немедленно! Ты слышал?!

- Олег Вадимович…

Голоса раздались совсем рядом.

Я инстинктивно отскочила от окна и, всё ещё облаченная во что-то легчайшее, словно сотканное из лунного света, встала на цыпочках за шкафом в углу.

В пересыхающем от страха горле не хватало воздуха. Перед глазами, как будто в предчувствии неминуемого конца, начали мелькать картины давнего и недавнего прошлого… И то последнее счастливое летнее утро, когда я шла в училище на контрольную по музлитературе. Тогда я еще не знала, что вместо солнечной Италии жизнь заведет меня в несуществующее кафе за черным лугом… Каким пустяком казалась мне в эти долгие мгновения та несданная контрольная! Ведь тогда со мной был самый любимый в мире город… ласковый июнь целовал мои оголенные плечи, беспечный ветер трепал длинные волосы, которых уже не вернуть; и веселое солнце щедро дарило свои лучи…

Как давно это было…

Я больше никогда не увижу солнца.

Мне осталось ждать совсем немного.

И в последние минуты со мной – только эта темная комната с отблесками осенней луны из окна.

Эта ловушка.

Тупик, из которого нет выхода.

Я сжалась внутри неясной тени, окутывавшей меня.

- … Здесь тоже проверить, Олег Вадимович?.. – вырвал меня из воспоминаний, смешанных с ужасающей реальностью, шепелявый тенор, и низкая дверь распахнулась настежь.

 

… Ну вот и всё, дорогой Борис Тимофеевич.

Глава тридцать шестая

В проеме показалась коренастая кривоногая фигура. Она прислонила руку козырьком ко лбу, и маленькие неприятные глазки, сощурившись, быстро забегали из угла в угол.

Потом расширились и без того широкие ноздри пришельца и втянули в себя как будто весь воздух, что был в комнате.

Забившись в угол, как загнанная мышка, я застыла от ужаса. Поднятая ноздрями посетителя, в комнате взвилась белесая пыль.

Господи, только бы не чихнуть!..

Изо всех сил я сдержала этот мучительный порыв.

Уходи! Уходи!!!

Но фигура, видимо, не удовлетворилась осмотром от двери. Помедлив, она сделала шаг вперед и начала неспешный обход комнаты.

Я замерла, почти не дыша.

Стена. Вторая стена. Маленький столик в центре… Вот проверяющий коснулся руками шкафа… Вот ощупал комод… Но, как бы медленны ни были эти движения, он неотвратимо приближается к углу, за которым, завернувшись в чью-то неощутимую тень, стою я…

Вдруг ребро шкафа ухватила костлявая рука. Слегка приподнялась и помялась светлая ткань под волосатыми пальцами, возникшими прямо перед моими глазами.

- Тарас! Ну что там? – недовольно раздалось снаружи.

Рука отпустила ткань, и та вновь заструилась по деревянному боку шкафа.

Совсем рядом раздался тяжелый топот, и чуть ли не в ухо мне гаркнул сиплый тенор:

- Только память невесты… Никого…

- Тогда иди сюда! - приказал металлический голос.

Шаги поспешили обратно к двери, и зловещая фигура исчезла. Дверь с громким стуком захлопнулась.

Прошло еще несколько секунд.

И из моего горла вырвался сдавленный выдох облегчения.

Нет, здесь была не только память невесты… Та, кого они искали, тоже находилась в этой комнате… Просто за минуту до появления коренастого меня поманила к себе еле различимая серебристая тень девушки. И укрыла своим одеянием-невидимкой.

И только это меня спасло.

Слегка придя в себя, я хотела выйти из уютного облачения, но неожиданно обнаружила, что стою под темным потолком уже без его защиты. Сердце сильно и неровно билось. На лбу выступили капельки пота. Нужно бежать отсюда, и как можно скорее… Все эти тени, силуэты, фигуры… странные, страшные… Зачем же бабочка принесла меня сюда?!

Трясущимися ногами я сделала шаг к дверце, выводящей наружу, в темный коридор третьего этажа неприветливого кафе «Лабиринт».

Мертвый воздух как будто напрягся.

И в нем звонко, как капель, вдруг рассыпался и утих отголосок плача, и крылом взмахнуло легкое движение хрупкой руки…

Стоя уже у самой двери, я автоматически обернулась в ту сторону, куда промелькнула серебристая память невесты.

В полумраке белели все те же завешенные тканью какие-то шифоньерки, тумбы и пустой столик посреди комнаты.

Пустой?..

По-моему, там что-то есть…

Вглядываясь в полумрак, я медленно сделала шаг к столику. Потом еще один… Еще и еще… Пока, наконец, не оказалась возле него.

На краю стола лежал какой-то длинный плоский предмет… похожий на журнал.

Я взяла его в руки и поднесла к глазам.

Неразборчивый почерк… и все же… и все же ЭТО БЫЛ ОН!

«Календарь нимф»!

Пробормотав «Спасибо…» невидимой обитательнице комнаты, я схватила долгожданный подарок в руку и стрелой выскочила за дверь.

Теперь бегом отсюда!!!

Быстрее, быстрее, быстрее…

По вязкому, рыхлому, как песок, полу бесшумно побежали мои шаги. В кромешной мгле ничего не было видно – широкий коридор или узкий, короткий или длинный… Он нигде не кончался, и все время куда-то сворачивал…

И ни единого, даже самого слабого проблеска света…

Вдруг в обступающем мраке я больно наткнулась на что-то…

По-моему, это лестница!

Потирая ушибленное ребро, я ухватилась за перила и начала было спускаться вниз…

Со второго этажа неожиданно раздался веселый женский смех и пьяные реплики. Откуда-то блеснул свет и недовольный высокий голос промолвил:

- Да проверь ты, в конце концов, третий этаж! Кто-то же рассыпал колоду!

- Госпожа секретарь, но я обошел все номера!

Страх вмиг сковал мои ноги, и я, замерев, притаилась на лестнице. Сердце под сарафаном кувыркалось, как бешеное.

- Недавно интересовались одним старым пари. Пари 1986 года.

- Память невесты?

- Да, именно она. Еще раз проверь одиннадцатый номер. Да шустрее! Кто бы это ни был, он должен скрываться именно там!

Где-то внизу, видимо, приоткрылась дверь, потому что свет блеснул ярче.

- Слушаюсь, госпожа секретарь! – послышалось совсем рядом.

Не дожидаясь развязки, ноги вдруг стремительно понесли меня вниз по лестнице. Я бежала, как оглашенная, вниз и вниз, а потом, когда лестница, наконец, кончилась, метнулась на мерцающий где-то далеко-далеко тусклый огонек фонаря с улицы.

Пробежав еще несколько метров, я увидела расширяющийся навстречу проем двери, а за ним темное небо и огромную круглую луну.

Луна заплясала перед глазами, я завернула за угол и, сжимая в руках бесценный «Календарь нимф», без сил рухнула на маленький дощатый порог почты.

И только в этот момент заметила, что один из моих шлепанцев остался где-то в глубине кафе «Лабиринт».

Глава тридцать седьмая

На другой, живой стороне кафе уже смеркалось. Порог избушки начинал тонуть в сгущающемся вечернем мраке. Зажав оставшийся шлепанец в руке, я понеслась босиком через стремительно тускнеющий под заходящим солнцем луг, слыша в тишине лишь неровный стук собственного сердца. Вековые дубы, беззвучно шелестя, кивали мне издалека своими огромными кронами. И они не кончались… Они нигде не кончались! Они лишь сужались где-то на едва различимом горизонте.

Больше никогда… никогда… - тяжелым колоколом звенело в голове.

Страх гнал меня вперед. Он нес меня на своих воздушных парусах и придавал отчаянную скорость. Пока я еще здесь, на этом лугу, он не отпустит меня…

Острые шипы каких-то растений кололи мои ноги, но я этого не замечала. Я чувствовала за своей спиной десятки невидимых рук, тянущихся к моей одежде… Те самые липкие, жадные, голодные взгляды прожигали дыры в моём тонком сарафане, оставляя метки между худыми лопатками. Мне казалось, что те, кому повезло больше, успевают коснуться меня губами… Отвратительными, влажными, мертвыми губами…

Я ощущала кожей эти ожоги… и язвы, в которые превращаются следы поцелуев…

… Вдруг мои ноги сами собой взлетели на пригорок, и я, от неожиданности споткнувшись на последнем шаге, распласталась на

дорожном асфальте.

От резкого падения мысли в голове рассыпались, как фигурки детской пирамидки.

С трудом приподнявшись, тяжело дыша, я села прямо посреди темной дороги. Машинально потрогала окровавленные ступни. Потом придвинула к себе отлетевший в сторону «Календарь нимф». И только тут сообразила, что луг, наконец, кончился.

И преследовавшие меня существа остались позади.

В душу неуверенно прокралось тихое ликование.

Они остались там!

Я СВОБОДНА!

И над лугом, лежащим подо мной, над далеким дубовым лесом, над дорогой, на которой я сидела - пролетел мой громкий торжествующий крик.

Он еще не успел утихнуть, когда на левое плечо легла тяжелая рука.

И сзади, отрубая слова, как куски от скалы, прозвучал мужской голос:

- А теперь вставай. Я давно тебя жду. И уже заждался.

Крик повторился. И теперь это был вопль смертельного ужаса.

Я поняла, что у меня не хватит сил обернуться.

Ловушка захлопнулась.

… - Даша! Даша! – затряс меня кто-то за плечи. Голос… он какой-то знакомый… И лицо, белеющее передо мной, тоже знакомое. Это…это…

- Даша, вставай, милая! Это же я… Я приехал на машине… С тобой всё в порядке?

Полубезумным взглядом я уставилась на Степину белую рубашку.

- Это ты?.. – хрипло прошептала я.

- Вставай… - он взвалил меня на плечо и потащил куда-то. – Сейчас, сейчас, тут близко…

И в следующую секунду я, как сноп, рухнула в салон «пятерки» Стаса Ревицкого.

Свет внутри салона больно ударил меня по зрачкам. Я невольно сощурилась.

Через мгновение за рулем появился Степа. Все эти ощущения были нечеткими, и картины плыли, как в тумане.

Машина тронулась, кресло подо мной качнулось, темнота за окном встала высокой стеной.

Сбоку раздались какие-то звуки. Я медленно повернула голову и увидела Степино довольное лицо, шевелящиеся губы и руку, трясущую ключами от машины.

- Дубликат ключей… дубликат ключей… - шибануло по мозгам.

Я посмотрела на эту руку в веснушках и на неприятно дребезжащие ключи.

Мы слишком далеко зашли.

 

Глава тридцать восьмая

- …Зато теперь я знаю код, - закончила я рассказ, лежа в постели с компрессом на голове и чашкой кофе на тумбочке.

И рюмочкой виски рядом.

Запоздалый нервный озноб, настигший меня уже на пороге дома, сейчас почти прошел. Мне было тепло, уютно и даже спокойно. Рядом в кресле восседал веснушчатый Степа и озабоченно смотрел на меня.

Домой я явилась босиком. Оставшийся шлепанец пришлось выбросить возле урны у подъезда. Бросить его прямо в урну, в гору бутылок, бумаг и окурков не поднялась рука. В другое время я бы очень сокрушалась о потере любимой обуви (эти шлепанцы с плетеными ремешками отец привез из Индии), но сейчас мне хотелось только одного – уснуть глубоким и ровным сном.

А проснувшись…

Но нет. Этого-то точно не случится. Иначе мне стоило бы проснуться уже давно…

В роскошном номере итальянского отеля…

- Значит, завтра ты уже сможешь закрыть пари на законных, так сказать, основаниях… - перебил моё мысленное лирическое отступление Степа.

Образ итальянского отеля мгновенно разрушился, а вместо него в памяти возник металлический голос «госпожи секретаря» по телефону, и мое сердце покрылось тонкой, едва ощутимой корочкой льда. И живое биение его под этой корочкой чуть отдалилось…

Этот черный лес… этот луг с острыми колючками и тенями за спиной… мне придется посетить еще раз.

Неужели никто не сможет закрыть пари, кроме меня?.. – снова всплыло на поверхность души горькое отчаяние.

И в ответ ему из глубины памяти метнулся вверх умоляющий крик из письма: «Дарьюшка!..»

- Хорошо, хорошо... Борис Тимофеевич… - шепнула я будто на ушко невидимому призраку, вытягивая ноги и укрываясь одеялом до подбородка.

Замечая, что Степа бросил на меня озадаченный взгляд.

- Тут никого… - раздался над ухом после паузы его успокаивающий юношеский басок.

Наверно, он подумал, что я заговариваюсь… Или испугался, что по квартире вновь бродит тень его покойного дяди, и вот-вот в определенном месте большой темной комнаты характерно скрипнет паркет…

Лента мыслей оборвалась на полуслове, накрытая крепким и быстрым сном.

… - Дарьюшка… иди сюда, Дарьюшка! – вдруг раздалось над самым ухом.

Что это?!..

Я вскочила на постели и протерла глаза. Повела глазами туда-сюда… А где Степа?.. И почему так светло?..

И нахмурилась в недоумении…

Но я вовсе не сижу на постели!

Я стою на пороге квартиры № 96, отчего-то в полушубке и замшевых сапогах, которые упокоились в мусорном бачке еще три года назад.

А сейчас они снова на мне, на их носках – налипший снег, я, как гимназистка, румяная и чуть пьяная от мороза, и заливисто смеюсь…

Приветливо глядя на стоящего в кухонном проеме…

Бориса Тимофеевича Залевского, с полотенцем, перекинутым через плечо.

А в окне за его спиной метет и метет снег… Внутри кухни маячит маленький столик, на котором стоят две чашечки ароматного кофе (запах разносится на всю квартиру), а посреди … что это там?

Я прищурилась, пытаясь разглядеть с порога заинтересовавший меня предмет.

- Проходи, Дарьюшка!.. – старик подходит ближе, и я совершенно его не боюсь… Уверенным движением я снимаю и вешаю полушубок, ставлю сапоги – надо же, откуда они взялись?! – на полочку для обуви и прохожу вслед за гостеприимным хозяином на кухню.

 

И теперь я наконец-то ясно вижу то, что лежит посреди стола.

Глава тридцать девятая

И в этот миг те самые, глубокие файлы памяти, ключ к которым, казалось, потерян навсегда, наконец, открылись.

И я вспомнила всё.

Легкий трепет проник под одежду, когда я, неотрывно глядя на Бориса Тимофеевича, молчаливо села в кресло и поставила перед собой чашку обжигающего боливийского кофе.

- Я вернул тебя ненадолго в те страницы, которые были закрыты для твоей памяти все эти 12 лет, - начал он, тоже глядя мне прямо в глаза. – Вернул в один из тех дней, которые ты помимо своей воли, и сама того не зная, посвятила моему спасению. Их было много, этих дней…

Я опустила голову. Руки, лежащие на скатерти, предательски дрожали.

А Борис Тимофеевич, отвернувшись к окну, продолжил свое повествование.

- Это как транс, как гипноз… Только сильнее и вернее. У тебя было две жизни, но знала ты только об одной. Прости, что я подверг тебя таким испытаниям… я не мог поступить иначе. И ты уже знаешь, почему. Ты уже на пороге разгадки. И на пороге избавления меня от этого груза, который, как уродливый горб, я носил 19 лет… И до сих пор он еще со мной. Ты ведь все помнишь, Даша?

Произнеся последнюю фразу, пожилой мужчина вновь повернулся ко мне, и меня поразил его взгляд. Да, теперь я помнила, что в течение 12-ти лет, до самого последнего времени, я бывала здесь почти каждый день. Память словно проснулась от двенадцатилетней спячки и стала такой ясной, что казалось странным, что столько времени это теперь такое уверенное знание было столь надежно спрятано от меня. В моей же голове… А управлял файлами и манипулировал мной, как марионеткой, безобидный с виду старичок-антиквар с верхнего этажа.

Я молча смотрела в его напряженное лицо.

- Ты помнишь?.. – повторил он тревожно.

Не говоря ни слова и по-прежнему не отрывая от него глаз, я кивнула.

Он перевел дыхание и продолжил:

- Пьеса, которую ты ищешь - в сборнике под номером четыре. Она называется «Эхо». Над ней есть надпись – «Посвящается Але». К сожалению, я не могу сказать тебе больше, чем мне позволено… Ты же умная, Даша… Я не зря выбрал тебя… Поставил на тебя… Ставки, снова ставки… - лицо его мучительно дернулось. Он судорожно вздохнул, потом закрыл глаза и постоял так несколько мгновений, прислонившись к стене, прежде чем продолжить:

- Они будут всячески мешать тебе. Будут искушать… Не поддавайся и не отступай.

По-прежнему беззвучно сидя в кресле, я дрожала, как промокшая под холодным дождем мышь. И не отвечала ни нет, ни да.

- Билеты тебе нужно отыскать как можно скорее. И… самое главное. Первый тур конкурса состоится через три дня. И ты должна успеть… - Он опять судорожно вздохнул. - Но если…

Я вдруг увидела, что лицо его постепенно мутнеет, белеет, черты искажаются и сливаются… и фигура, истончаясь, на моих глазах становится прозрачной светлой тенью.

Я вскочила в кресла. Чашка с горячим кофе опрокинулась на пол.

- Борис Тимофеевич! – кинулась я к облаку, стремительно теряющему очертания антиквара. – Я ведь и правда уже на самом пороге! Я догадываюсь, что мне нужно сделать, и я сделаю это! Ведь не зря же вы учили меня 12 лет?! Я помню каждый ваш урок! Я… - я схватила его за тающую, ускользающую руку.

Но только легкий дым просочился сквозь мои длинные музыкальные пальцы.

- Борис Тимофеевич! - отчаянно закричала я, безуспешно пытаясь удержать призрак в ладони.

Но дым рассеялся, и наступила спокойная тишина. И в этой тишине ходики на стене начали свой отчет последнего отпущенного мне времени.

Глава сороковая

 

 

Долгие двенадцать лет моей жизни…

Нескончаемые двенадцать лет его жизни…

Из-за тайного порока антиквара Бориса, который привел, в конце концов, к самоубийству молодого гитариста и заточению в «Лабиринте» памяти несчастной Альки, они – наши жизни – переплелись на 12 лет.

И порок этот – безудержная страсть к игре. Страсть такой неукротимой силы, когда в слепом азарте не видишь ничего вокруг. Важно только то, что происходит сейчас. Только призрачный, неуловимый выигрыш. И в лихорадочной погоне за ним человек готов пойти на что угодно… проиграть все и вся, и даже его собственная жизнь в такую минуту не значит ровным счетом ничего. Но жизнь Бориса обитателям «Лабиринта» была не нужна. Им было нужно другое… И в один из таких моментов в руках обезумевшего игрока оказались две чужие судьбы…

На то, чтобы исправить роковую ошибку молодости, протрезвевшим от дурного пристрастия Борисом были положены 12 лет жизни. Его и моей.

Но эта дюжина лет не прошла для нас даром. Все эти годы он учил меня искусству игры в подкидного дурака. Учил, как нужно держать карты, чтобы их не разглядел противник, и как вовремя достать из рукава нужную… Как правильно тасовать – быстро, ловко, неуловимо для постороннего взгляда… Как запоминать свои и особенно чужие карты, вычислять комбинации, угадывать ход своего соперника, держа в уме все прошлые ходы, знать наперед его логику и обращать в свою пользу любой его просчет…

Я оказалась талантливой ученицей. Схватывала на лету все указания и замечания.

И очень скоро начала обыгрывать своего учителя.

В итоге он воспитал во мне настоящего мастера, и теперь я владею искусством игры в дурака в совершенстве.

И вот, наконец, пришел мой черед предъявить свое мастерство тем, кто знает в этом толк.

Уверенной рукой я набрала номер госпожи секретаря.

- Добрый день, - ответили оттуда.

- Я по поводу закрытия пари.

Пауза.

- Кафе «Лабиринт»… - голос неожиданно дрогнул, уверенность пропала, и эти два слова как-то нелепо слепились друг с другом.

Но женщина-секретарь, разумеется, поняла, о чем идет речь.

- Чье пари Вы хотели бы закрыть? – ровно, без всяких переливов и вибраций, задал вопрос ее высокий голос.

Мое тело под халатом отчего-то прошиб разряд дрожи. Горло внезапно стало сухим, и, прежде чем назвать имя, мне пришлось потянуться к столу за стаканом с минералкой и сделать пару торопливых глотков.

- Бориса Залевского… - пробормотала я, запинаясь. И в этот миг холодная тьма заполнила сердце без остатка.

На том конце провода опять, как в прошлый раз, послышалось стрекотание и перелистывание страниц журнала. Создалось такое впечатление, что там происходит обычная рутинная работа типового учреждения.

Но это ровное стрекотание ничуть не добавило мне уверенности и спокойствия.

- Борис Тимофеевич Залевский. – повторил голос через несколько секунд. - Год одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Назовите код.

В прошлый раз эта фраза срубила меня под корень. Но сейчас я была к ней готова.

- Код 10.10, Вячеслав, Аля, - с трудом обретя некоторую ровность мыслей, произнесла я.

На этот раз собеседница не ожидала ни секунды, и ее металлический тембр прозвенел холодно и четко.

- Вам назначается одна полная игра. Если выигрываете Вы, Вам предоставляется возможность осуществить закрытие пари. Если выигрывает противоположная сторона, пари остается открытым и закрытию не подлежит. Согласно расписанию, Вам назначается время 15 июня 00 часов 00 минут. Завтра, ровно в 23 часа 30 минут за Вами приедет машина. Назовите адрес.

- Менделеева, десять, подъезд номер 4, - послушно ответила я, и в голове, закачавшись, поплыл какой-то сумбур. Завтра… Так скоро… Я… Я еще не готова вернуться туда…

Я еще помню шершавый угол облеченного в белую ткань шкафа, по которому, в сантиметре от меня, шарила потная рука… Плывущие тени… Искаженное лицо красавицы… Раздраженный женский голос с первого этажа… Нескончаемую лестницу, на которой я оставила свой индийский шлепанец, и колющий дикими травами, меркнущий в закатном солнце луг…

Ни завтра, ни когда-либо еще я не хотела бы вернуться в это прОклятое место…

Темные стены как будто вновь сомкнулись над моей головой, влажный песок заскрипел под ногами, пахнуло морем и, пронзая мою хрупкую фигуру, остро запульсировало биение огромного живого сердца одинокого, заброшенного здания…

Ноги мои подкосились.

- Ожидайте, – заключила госпожа секретарь, и в трубке раздались гудки.

Вот и все… Так просто…

Так просто… Но я чувствовала, что мне нужно не просто выиграть игру. Нужно будет противостоять чему-то более сильному, чем игроки за столом…

Гораздо более сильному, чем эти игроки… И тем более, чем такая маленькая и беззащитная я…

Вспомнился плящущий пред мертвыми дверями образ сверкающей смерти…

Я содрогнулась, и трубка шлепнулась из руки и покатилась по полу.

Из комнаты вышел Степа в фартуке.

Пытаясь казаться спокойной, я глотнула еще минералки. Поперхнулась и выплеснула ее себе на живот.

- Что с тобой?! – испугался парень и бросился неуклюже вытирать халат тыльной стороной ладони.

Но я словно язык проглотила.

Все будет хорошо. Что касается игры в подкидного, тут мне попросту нет равных!..

Сейчас, сидя в кресле, я помнила все книги и брошюры, которые давал мне учитель, все видеозаписи, все шулерские приемы, которым он меня обучил, все его наставления… Я все знаю!

Я все знаю. Но дело не в этом…

- Ты все знаешь! – помнится, увещевала меня мама, когда в третьем классе я принимала участие в своем первом конкурсе исполнителей на народных инструментах.

Я все знала. Но я не учла, что могу упасть на коньках и повредить локоть, а потом проходить месяц в гипсе… Но я все знала…

Какое отношение имеют эти всплывшие вдруг воспоминания к моему завтрашнему мероприятию?... Что может мне помешать?

Может… обман, шельмовство, коварство… или даже… кто-то переведет стрелки часов, как в «Аленьком цветочке»… или…

Или карты.

Они могут быть краплеными. Или заколдованными…

Я почувствовала легкое головокружение и выпадение из реальности.

Потом откуда-то раздался истошный вопль, и я ощутила резкий запах у самых ноздрей.

- Нашатырь! – раздалось над ухом басовитое пояснение.

Я уставила на доморощенного фельдшера блуждающий взгляд.

- Даша, да что случилось?! – обеспокоенно спросил тот.

- Завтра все будет кончено, - медленно оповестила я. И пояснила. – С «Лабиринтом». Мне придется сыграть с ними в карты. Одну игру, в дурака. И если я выиграю, мне будет дано право исправлять ошибки твоего дядюшки. То есть лететь в Милан и вырывать победу на конкурсе гитаристов.

- Это она сказала? – Степа покосился на валяющуюся на полу трубку.

Я ответила коротким кивком.

- В дурака? А разве ты хорошо играешь?..

Я подняла на него глаза и прищурилась.

- Лучше, чем кто-либо другой.

- Тогда ты выиграешь! - воскликнул парень, и брови его взмыли к самому лбу.

Перед глазами опять встало серое здание кафе «Лабиринт».

- Если что-нибудь мне не помешает, - задумчиво сказала я.

И, помолчав, добавила:

- Если игра не состоится, закрыть пари будет уже невозможно.

И горькая память Альки так и будет до скончания века метаться светлой тенью среди стен одиннадцатого номера "Лабиринта", а призрак Бориса - блуждать где-то между небом и землей вместе с неприкаянной душой Горячева...

- Завтрашний поединок – наш единственный шанс. Понимаешь? Единственный!

Степа растерянно захлопал глазами. В этот момент он стал похож на откормленного рыжего кота, который привык сытно кушать и возлежать на диване в ногах у обожающей его хозяйки, и вдруг волею судьбы оказался один на незнакомой улице и заблудился.

Но момент растерянности длился недолго. Внезапно парень вновь приобрел выражение кота, который нашелся и опять лежит на диване, и сообщил:

- Смотри, что я разыскал, когда ты ездила на почту!

И он высунул из-за спины колоду карт. Я сразу узнала ее – это была та самая колода, которую в течение двенадцати лет я почти каждый день держала в руках и знала на ощупь каждую ее шершавинку.

- Где ты ее взял?! – поразилась я, выхватывая колоду из рук парня. Те же причудливые дамы, те же сказочные валеты… Карты были точь-в-точь как в игровой комнате!

- Я вчера пол у дяди разобрал, - признался Степан. – Ну для чего-то же была загадана эта загадка? В ней ведь упоминается пол с потолком… Я пригляделся – а там, в спальне, в одном месте доска как-то неровно лежала. Я ее легко приподнял, и она отошла. А под ней… ну вот! – закончил он свою бессвязную речь.

И наступила пауза.

- Мне нужно играть именно этой колодой, – наконец, сказала я, перебирая пальцами знакомые карточные «рубашки». – Тогда я могу хоть в чем-то быть уверена.

- Так пронеси ее с собой!

- Как? В кармане? Боюсь, что пронести ее обычным способом будет не так-то просто…

Мы призадумались.

- Поставь-ка кофе! – решительно попросила я. – Нужно что-то придумать…

Глава сорок первая

 

 

- Ты знаешь путь… - медленно произнес Степа, ставя на стол чашку ароматного напитка. – А они не знают, что ты знаешь… Они же не видели тебя! Они же тебя так и не нашли!

Я сразу поняла, к чему он клонит.

- Мне нужно прийти туда до игры и подменить колоду в игровой комнате, - согласилась я, чувствуя, как из души поднимается смутная тревога. – Но это очень опасно… Там постоянно блуждают какие-то призраки… Я слышу их, я вижу их глаза… Их очень много в том огромном зале, где я выступала… В каких-то номерах, расположенных по коридору, находятся то ли люди, то ли привидения… А вдруг они меня заметят?..

Мне вспомнились отрезанные волосы, и я с большим трудом отогнала это тяжелое воспоминание. Но тогда со мной была бабочка… А будет ли она завтра?..

Комната вдруг показалась мне сумрачной, как будто невидимые свинцовые тучи сгустились над моей головой.

Словно угадав мои мысли, Степа осторожно спросил:

- Ты говоришь, бабочка была там? Но она же предупреждала, что больше не сможет помогать нам…

- Если быть точнее, она говорила, что больше не прилетит… Не прилетит сюда.

- Значит, там, в кафе, ты можешь на нее полагаться?

Я пожала плечами.

- Не знаю… Не знаю, на что я вообще могу полагаться…

И сердце мое опять, в который раз, пугливо плюхнулось куда-то вниз, в желудок.

Степа помолчал, а потом вдруг резко поднял на меня глаза.

- А давай на время устраним Чекнецкого и его команду?

- Как это – устраним Чекнецкого?.. – не поняла я.

- Как мы помним, в прошлый раз все это сборище приехало туда на его машине, - начал вразумлять меня внезапно поумневший подросток. – А что будет, если мы на некоторое время лишим их средства передвижения? Давай так, – зачастил парень. - Ты отправишься в кафе. А я буду следить за его домом и смотреть, как идут дела. И задержу его, если он раньше времени решит туда направиться.

- Каким образом? – я удивленно подалась вперед.

- Мы проколем шины у «Фиата», - радостно засмеялся Степа.

Я тоже засмеялась.

- Бедный наивный ребенок! И ты считаешь, что это их остановит?

- А ты считаешь, они такси будут нанимать или поедут на 19-м автобусе? Не думаю, что в это местечко можно добраться другим транспортом, кроме этого черного гроба на колесиках.

Я невольно заинтересовалась.

- Слушай, а это мысль! Ведь для всех остальных жителей города, кроме их шайки, кафе «Лабиринт» не существует!

...Она ведь не сказала – «Поезжайте на автобусе до остановки «Даниловский»… Она сказала – «Мы пришлем за Вами машину»… И на странное свадебное выступление мы добирались на этом «Фиате»… Определенно, в предложении Степы есть разумное зерно…

Но несмотря на редкую здравую мысль, так кстати посетившую Степу, черное горло тоски так и норовило меня проглотить.

- Ладно, - вздохнула я, наконец. – Приготовься к осуществлению своей затеи, а меня оставь на время в покое. Мне нужно выяснить программу конкурса и выучить «Эхо» из «Календаря нимф». На это у меня остается совсем мало времени. А нам… - я посмотрела в глаза племяннику дяди Бори, - нужна победа. Ты понимаешь? Только победа!

Буркнув что-то, Степа ушел.

Когда за ним закрылась дверь, я достала чехол и вынула оттуда старинную черную гитару. Потом раскрыла ноты…

И невольно взглянула на календарь на стене.

13 июня.

Как мало остается времени…

«Быстрее отыщи билеты…»

Куда же старый антиквар их спрятал?..

И еще окончание… Где взять окончание «Эха»?

Ведь благодаря моей беспечно оброненной фразе и Степиному легкомыслию, оно утеряно для нас навсегда…

Тяжело вздохнув, я поставила сборник перед собой и взяла первую ноту.

Глава сорок вторая

Вот уже третий час мы со Степой лежали на своих спальных местах, а сна не было ни в одном глазу. Обсудив все происходящее уже сотню раз, и раз пятнадцать пожелав друг другу спокойной ночи, мы всё никак не могли успокоиться, кто-нибудь снова бросал короткую фразу, другой цеплялся за нее, и разговор вспыхивал заново.

И постоянно, как будто фоном, во мне существовала одна неуходящая мысль. Она стояла в центре всех остальных мыслей, прямая и высокая, как стена.

Все свершится завтра.

Завтра ночью.

И с каждой секундой эта ночь приближается.

- …А что «Эхо»? – спросил Степа. – Сложная вещь?

- Нет, - подумав, ответила я, – технически не очень… Тут важно другое…

- Что именно? – Парень приподнял от подушки чернеющую в лунном свете голову.

Вопреки нашему общему желанию, сегодня мы ночевали в квартире его дяди. Вечером, после ужина, нас неудержимо и необъяснимо потянуло туда. И мы, не сговариваясь, решили провести последнюю ночь перед решающей игрой в широкой, угрюмой комнате антиквара. Со скрипучими полами и французской кроватью с шишечками на спинке…

Как и прежде, огромная белая луна озаряла дальнюю стену, выстлав дорожку по мягкому старинному ковру.

- Важно передать состояние, владевшее композитором в момент сочинения этой музыки… То ощущение, которое он желал донести до слушателя, - попыталась я в простых выражениях объяснить Степе свою основную задачу.

- А что за состояние? – заладил тот, как попугай.

Я задумалась, ища нужные слова…

Состояние…

Когда я начала разбирать «Эхо», окружавший меня светлый июньский день словно приглушил свои яркие краски. Музыка не была особенно сложной для исполнения… но она непредсказуемой и не похожей ни на что из того, что я слышала раньше.

Даже на «Свадебное танго».

Стиль, безусловно, угадывался, но она была еще тоньше… еще острее… еще пронзительнее…

Казалось, струны черной гитары неизвестного мастера режут мне пальцы, чтобы я сильнее чувствовала боль автора и выплеснула ее на сцену с максимальной точностью…

- Мучительное… - вымолвила я.

- Как ты можешь передать что-то от себя? – удивился Степа. – Ведь ты просто играешь ноты…

- Наверное, ты никогда не любил…

- При чем тут это? - и он смутился.

- А ты не задумывался, почему одну и ту же песню один певец поет так, что можно во время его пения спокойно помешивать на кухне суп и не прерывать болтовни по телефону, а другой сначала заставит выронить ложку, потом без объяснений опустить трубку на рычаг и тихо заплакать?.. Почему один создает хаос из звуков, а другой гармонию?.. Вот моя задача – стать тем самым вторым певцом. От которого зал замолкнет так, что слышно будет писк комара под люстрой. И людей охватит чувство причастности к этой музыке и ее глубокое постижение…

Произнеся эту речь, в которой я не смогла выразить и четверти того, что хотела донести до толстокожего мальчишки, я зевнула и повернулась на бок.

- Давай все-таки попробуем уснуть…

- Так вот оно что, оказывается… А я думал, лучшим сочтут того, кто не будет запинаться, ни разу не ошибётся… - удивленно прокомментировал парень, пропустив мимо ушей последнюю фразу.

Пришлось вновь вступить в диалог.

- Ошибаться и запинаться на международном конкурсе не будет никто. Это не утренник в детском саду. Поэтому, - я снова зевнула, - критериями для жюри будет, безусловно, владение инструментом, техника, красота звука и… эмоциональность, единение с образом – то, о чем я тебе только что сказала… Всё, я сплю!

- А ты хорошо играешь? – вдруг поинтересовался рыжий мальчишка.

- Хорошо, – нескромно ответила я. – У меня за плечами четыре первых места и один Гран-при. В Австрии.

- Ух ты! Вот это да! – раздалось за спиной бодрое восклицание. - А…

- Больше никаких вопросов, – оборвала я. - Завтра тяжелый день.

Восклицание сменил удрученный вздох.

- И ночь, - добавил Степа грустно.

- Спокойной ночи, - в шестнадцатый раз пожелала я, на этот раз не поддавшись на провокацию.

Подождав от меня еще чего-то, но так и не дождавшись больше ни слова, Степа тоже повернулся на бок, и до меня донесся его глухой ответ:

- Приятных сновидений…

Через некоторое время он тихонько засопел.

А я еще долго ворочалась с боку на бок, чувствуя в пустых ладонях то острые гитарные струны, то шершавые картонные карты…

Наконец, белая луна убаюкала меня, и комната растворилась в глубоком и ровном сне.

Глава сорок третья

 

 

Пункт номер один. Программа конкурса.

Изучая ее, я постепенно успокаивалась. Похоже, здесь сложностей не возникнет. Все произведения, включенные в программу трех туров состязаний гитаристов в Милане, я хорошо знала. С некоторыми как раз и брала те самые призовые места. Так что их нужно просто восстановить в пальцах, вот и всё…

Самое важное – последний, третий тур. Произведение по свободному выбору исполнителя.

Это и будет мое «Эхо».

Окончания у него по-прежнему нет, так что следует завершить его как можно быстрее и ближе к стилю автора.

При чем тут жюри…

Важно соблюсти ВСЕ УСЛОВИЯ…

Мысль о том, что часть произведения будет написана не Горячевым, а мной, точила мою душу, как червь. Может быть, оставить все, как есть? И оборвать «Эхо» на полутакте?.. Объяснив это авторской задумкой? Но возможно ли будет выиграть таким образом престижный конкурс в Милане?..

Поразмыслив, я решила, что на всякий случай все-таки сочиню тактов двадцать, чтобы логично закончить пьесу, а уже на месте сориентируюсь, как поступить. Все-таки лучше иметь два варианта исполнения, чем один.

Не теряя времени, я принялась за работу.

«Эхо», по замыслу Вячеслава, состояло из трех частей.

Первая часть была пропитана темной красотой и горечью. Взмывающая из-под пальцев мелодия ранила и пьянила, увлекая в глубокий омут гениальной болезненности. Слава Богу, эта часть была прописана полностью – добавить в нее что-то от себя я бы вряд ли сумела.

Во второй части вдруг появился светлый образ Али. Он возник внезапно, из ниоткуда. Словно нахлынул на дождливый сумрак, и пространство вокруг просветлело и засияло. Сначала обе темы причудливо и талантливо переплетались, но постепенно боль отступила в глубину, и нежный свет окутал все вокруг и своей волшебной силой как будто обнял неприкаянного героя и прикоснулся к его душе.

Необыкновенно лирическая музыка, цепляя самые тонкие струны, вознеслась в вышину. Как будто… Но через минуту боль вернулась – сначала одной темной ноткой внизу, на миг перерубив чистую песню. Потом чуть громче и чуть заметнее, заодно понизив регистр Алиной темы… И вот тут, на самом пике, наступил обрыв.

Видимо, здесь должна была вступить в ход моя фантазия.

Замысел автора я уяснила, но придумать конец в соответствии со стилем Горячева оказалось не так-то просто. Всё время получался какой-то повтор его темы, а мне хотелось развития, глубины и напряжения… Окончание должно было явиться не затуханием, а кульминацией, апогеем «Эха».

В какой-то момент мне даже показалось, что я взяла на себя непосильную задачу.

Наконец, сыграв произведение несколько раз подряд, я как будто уловила настроение композитора и сама наполнилась тем отчаянием и ясной, но угасающей надеждой, которые владели им. В своем окончании я усугубила эту боль, обострила тему любви до пронзительности и крика, и в итоге обе темы в моем варианте насытились отголосками друг друга и стали единым целым.

Закончив, я облегченно выдохнула, откинулась на спинку стула и внезапно поняла, что безумно устала и хочу есть.

- …«Фиат» на месте, шины проколоты, - раздался из коридора веселый голос Степы. – Все идет, как по-маслу!

Разминая пальцы, я повернула голову в сторону прихожей и увидела улыбающуюся Степину рожу.

- Все в порядке! Ты что, не рада?

Заявление, что все идет как по-маслу, почему-то царапнуло меня где-то внутри.

Но причина этого была мне непонятна, и делиться своими сомнениями я не стала.

- Есть хочу! – неожиданно пожаловалась я.

- Да, засиделась ты… - протянул Степа. – А время-то…

- Время?.. – я подняла глаза на часы и… ахнула!

Девятый час!

Работа над «Эхом» так захватила меня, что я незаметно просидела над ней весь день! Теперь я знала наизусть каждую мелкую трель и каждый нюанс, но на путешествие в кафе «Лабиринт» времени оставалось совсем мало…

- Ты так сосредоточенно писала, что я не решился тебя беспокоить…

- Правильно… - одобрила я рассеянно, вновь чувствуя нарастающую неясную тревогу. Вечер подкрался так незаметно!..

- Так я пойду разогревать? – без тени волнения осведомился парень.

- Степа!

Я встала со стула, потом снова села.

Он хлопнул белесыми ресницами.

- Что?

Я и сама не знала, что. Мелодия «Эха» начала медленно уходить из пальцев и сердца, освобождая место легкой дрожи волнения. И оно не замедлило сразу же просочиться в мои поры.

- Ты говоришь, «Фиат» обезвредил?.. – спросила я, понимая, что это не имеет для меня никакого значения.

Степа же, напротив, придавал своему геройскому поступку огромную важность.

- Да, я же говорю! Сейчас поедим и разойдемся – я на свой пост, ты в кафе. Связь по рации, то есть по мобильнику!

Я помотала головой.

- Нет.

- Что – нет? – не понял рыжий.

Я вновь встала со стула, схватила карты и сунула их в сумку.

- Есть некогда, говорю! Скоро начнет смеркаться. Нужно успеть до темноты!

- Я есть хочу! – заканючила юная душа.

- Не выйдет из тебя разведчика, - укорила я, застегивая неудобные летние туфли.

- Даш, ну я быстро… Ты и до остановки не успеешь дойти, как я буду уже у дома Чекнецкого!

По тому, как уверенно Степа принялся нарезать аппетитный ржаной хлеб, я поняла, что в моем ответе он не нуждается.

Спорить с ним? Называть рабом желудка? Упрекать? Накануне этой ночи?

При виде быстрых, размашистых движений, которыми парень орудовал ножом, у меня невольно потекли слюнки, и, чтобы подавить желание впиться в ломоть и остаться на обед, я быстро метнулась в коридор и в спешке зацепила полку с книгами и опрокинула лежащий сверху толстый том сочинений Пушкина.

Степа на мгновение перестал терзать буханку.

В этот момент он был мне противен, как никогда.

Громко чертыхнувшись, я выскочила на площадку и неожиданно попала в объятия бредущего снизу Стаса Ревицкого.

Его русая прядь полоснула меня по щеке. Я невольно отпрянула и наступила на задник собственной дурацкой туфли.

Черт, как жалко, что мои любимые шлепанцы…

Стас расплылся в улыбке.

- Куда ты так летишь, как бешеная?

- Сам ты бешеный! – не раздумывая, ответила я и легонько отпихнула его обеими руками.

- Даша! – окликнул он меня доброжелательно.

Я обернулась.

- Твое? – радостно вопросил Стас.

Я опустила глаза и увидела, что художник держит в руке мой шлепанец. Тот самый, который я бросила возле урны.

- Мое! – глядя на его умильный вид, я невольно расхохоталась.

- Ну так держи, Даша-растеряша! – вновь разулыбался сосед, и не успела я вымолвить, что его находка мне больше не нужна, как Стас уже исчез в своей квартире.

На площадку выскочило еще одно действующее лицо.

Это был Степа со сковородкой в руках.

- Даша! Борщ на столе! – донеслось в спину в тот момент, когда за мной уже закрывались двери лифта. И чуть позже, и, соответственно, уже чуть глуше. – Чей туфля?..

Скрипучая кабинка поползла вниз, старый лифт шатался из стороны в сторону, а сердце мое все сильнее сжимали тиски.

Все идет как по-маслу…

И отчего-то именно это, именно то, что все идет как по-маслу, странно пугало меня.

…Ноги сами собой замедляли ход, и я брела к остановке, словно проговоренный к смерти к месту своей казни. Вечер выдался хмурым, солнце едва проглядывало из-под тяжелых синих туч, и остановка была почти пуста. Кроме меня, пожелали ехать в сторону «Даниловского» только старый-престарый дед, одетый, несмотря на жару, в осеннюю куртку непонятного цвета, и тощая тетка с подбитым глазом, которая чуть ли не по земле волокла дребезжащую бутылками сумку.

В этой компании я обреченно вошла в подошедший автобус и села к окну.

 

 

Глава сорок четвертая

 

 

Вот уже минут десять Степа стоял за березой возле дома Олега Чекнецкого, наблюдая за подъездом. «Фиат» с проколотыми шинами отсюда тоже просматривался. Машина стояла спокойно, осев на четыре своих спущенных колеса. В желудке Степы приятно разливался чай, плескался борщ, вперемешку с хлебом лежали сытные пельмени… Стояние на посту казалось ему не более чем пустой формальностью.

Мысли парня занимало совсем другое. Полчаса назад в квартире дяди Бори случилось нечто, что заставляло Степу нервничать.

Сказать Даше об этом сейчас или чуть позже?..

Степа посмотрел на часы.

Даша должна уже подъехать к лугу…

Сказать или нет?..

А кто же тогда…

То, что он собирался сказать, изменит все их планы.

Что же делать?..

Этого в одиночку Степа никак не мог решить.

- Сейчас позвоню… - пробормотал он, но не двинулся с места.

У подъезда тем временем бурлила жизнь. О чем-то оживленно переговаривались две соседки, и до Степы долетали слова «домофон», «лифт», «варвары»… На лавке лениво курил какой-то долговязый парень, в песочнице возились дети, у гаражей стояли и громко ругали кого-то мужики.

- Сейчас позвоню… - снова повторил сам себе Степа.

Рука его полезла в карман джинсов, и в этот момент из подъезда вышел мужчина в засаленной тельняшке.

Рука остановилась на полпути, и постовой замер в своем укрытии.

Объект появился.

Мужчина постоял немного, потом задумчиво запустил пятерню в не очень чистые волосы и посмотрел в небо. Степу почему-то вдруг одолел слабый трепет. Еще минуту, прерывисто дыша, он наблюдал за Чекнецким, потом вынул сотовый и быстро набрал несколько цифр.

…

В полной тишине мы втроем ехали вдоль окраины города. Я смотрела на людей, которые расселись на удобные места, и внутренне желала, чтобы хотя бы один из них вышел со мной в том красивом и безлюдном месте, куда я держала свой путь. Пусть хоть вот эта тетка, чьи бутылки дребезжали теперь на полу автобуса…

Автобус проехал покосившуюся табличку с названием города, и по краям дороги возникли березовые посадки. Я пыталась угадать, куда на ночь глядя направляются мои одинокие попутчики. Дед прикорнул напротив, прислонившись морщинистой щекой к стеклу. Судя по тому, как он абстрагировался от происходящего за окном, выходить ему не скоро. Тетка же, напротив, смотрела в окно нетерпеливо и напряженно. Я обратила все свое внимание на нее.

Проехали еще пару остановок. Вот-вот должны появиться рельсы…

Сердце в груди вдруг заколотилось громко и ровно, как часы.

До моего выхода оставалась минута или две.

Тетка, до того вглядывающаяся в пробегающий мимо летний деревенский пейзаж, вдруг громко зевнула и отвернулась от окна.

И сердце мое упало.

А за стеклом уже показалось начало луга, открывающее бесконечный горизонт.

- Остановите… - крикнула я водителю.

От моего крика дед проснулся и в недоумении посмотрел на меня.

 

«Я же иду не играть… А только подменить карты…» - как будто шепнула я ему.

Зачем?.. Зачем я говорю ему это?..

«У них всегда будет только королевский флеш… Его ничем не перебьешь!», - тоже шепотом ответил мне дед и вдруг озорно подмигнул.

 

«А если у меня тоже будет королевский флеш?» - подмигнула я ему в ответ, внезапно узнавая в его лице какие-то знакомые черты…

«У тебя??? - беззвучно расхохотался он, щеря беззубый рот, и повторил еще раз, словно втолковывая мне всю нелепость моего предположения, - У ТЕБЯ-А-А???»

Кто-то хлопнул меня по плечу. Я очнулась.

Сзади стояла тетка.

- Тебе остановили! – произнесла она ласково, - а ты стоишь… Выходить-то будешь?

Я выглянула в окно. Под меркнущим солнцем тускло блестели рельсы.

Почти не дыша, я перевела взгляд на деда. Тот по-прежнему мирно дремал у окна.

Женщина улыбнулась и мягко подтолкнула меня к двери.

Моя спина отчего-то слегка сопротивлялась, и в следующее мгновение толкающие пальцы стали активнее, и я почувствовала на лопатке острые царапающие коготки.

В голове стало мутно. Ноги шагнули со ступеней автобуса, как в пропасть. Две ступеньки, и…

Нет. Земля. Обычная сухая земля.

Автобус со странными пассажирами укатил вперед, а меня окутала знакомая тишина.

Вдруг эту тишину разорвал неестественно громкий звук.

Это резко зазвенел в кармане мобильный телефон.

Я вздрогнула.

Что там случилось у Степы?!

 

 

Глава сорок пятая

 

 

Когда Чекнецкий уверенно подошел к машине, Степе отчего-то стало холодно. Надо же, он думал, что он храбрее, и тот факт, что это оказалось не совсем так, его слегка удивил. Чего же бояться?.. Наоборот… Нужно радоваться своей изобретательности, уму и предприимчивости…

Рука с телефоном вновь замерла, теперь уже возле уха.

Олег Вадимович чуть замедлил шаг.

Нахмурил лоб и пристально всмотрелся вниз, на сдутые колеса «Фиата».

Потом взглянул на часы.

Развернулся и с озабоченным лицом пошел назад к подъезду.

Степа улыбнулся и нажал на кнопку вызова.

…

 

Я торопливо вытащила аппарат из кармана.

- Алло?

- Он здесь, у подъезда! – затараторил Степа. – Он не может ехать! Машина выведена из строя, так что не волнуйся и не спеши! – в голосе его прозвучали нотки гордости.

Но почему, почему это известие не обрадовало меня, а лишь приблизило взгляд смертоносной тоски, бродящей в сумерках по лугу, который в ярких закатных лучах лежит передо мною?.. Я стою у края дороги, возле самого откоса, и, беседуя со Степой, изо всех сил оттягиваю миг, когда ступлю на него, и мой путь потечет вниз…

- Даша… - послышался из трубки дрогнувший голос.

- Что? - я смотрела на выпавшее из-под туч солнце, окунающееся в линию горизонта.

- Я нашел… - пауза.

- Что нашел?

Снова пауза. Потом срывающийся голос.

- Я нашел билеты на Милан на твое имя. Они были в томе Пушкина, который ты уронила. В «Пиковой даме»…

«Пиковая дама»… Да-да… конечно!.. Участница королевского флеша!

Руки мои под солнцем стали отливать бледно-розовым.

- Отличная новость! – кивнула я.

- Твой вылет сегодня.

Я не поняла…

- Сегодня?!

Как же так?.. Мысли завертелись бешеной каруселью.

В полной растерянности я стояла на краю дороги, как на берегу волнующегося моря, и разглядывала свои розовые локти.

Он не мог… Борис Тимофеевич не мог так ошибиться…

И ты должна успеть… - вдруг вспомнилась его тревожная фраза.

- Не может быть! – наконец, прокричала я, и эхо откуда-то со стороны леса крикнуло мне в ответ:

- Может быть!..

- Ты проверил число? Сегодня 14-е! Первый тур 16-го! Я должна улететь завтра! Слышишь? Ты слышишь меня?!

- Слышу, – сказал вдруг Степа так отчетливо, как будто стоял рядом со мной. – Я и имел в виду завтра, 15 июня.

Я нахмурилась. Зачем этот болван отвлекает и путает меня?! Он мог бы сообщить мне эту новость и дома…

Но новость была ещё не закончена. Голос Степы внезапно понизился до бесцветного шепота.

- Время отправления ноль часов двадцать две минуты. Почему я сказал сегодня?.. Просто это почти сегодня…

Ноль двадцать две?..

- Но ведь тогда я… Я не успеваю на игру! - закричала я в отчаянии, и эхо темного леса снова повторило за мной:

- Не успеваешь на игру…

- В том-то и дело…

- Тогда играть придется тебе! – произнесла я растерянно, но эхо опять переврало смысл и ткнуло мне прямо в лицо внезапно поднявшимся ветром колючее, острое слово:

- ТЕБЕ!!!

- Я не умею… - запаниковал Степа.

Темнота над лугом начала сгущаться. Времени на принятие какого-то другого решения не было.

Борис Тимофеевич, милый! Почему 0.22? Ну почему???

Степа молчал.

- Карты сделают всё за тебя, – пряча отчаяние, как птицу в клетку, наконец, твердо сказала я. - Дай мне возможность положить их в игровой комнате. Я вернусь и научу тебя правилам. У нас нет другого выхода. Ты слышишь меня?

Тишина.

- Ты слышишь меня???

…

 

- Ты слышишь меня? – донесся из трубки Дашин голос. Но Степа не слышал его. Он вдруг услышал совсем другой, чужой разговор. Разговор, который вел человек в тельняшке возле подъезда дома по улице тупик Музейщиков, № 34.

В пылу своей оживленной беседы Степа не заметил, как в руке у Чекнецкого оказался сотовый. До его уха вдруг долетело знакомое имя.

- Добрый вечер, Олег Вадимович! Это Филипп. – Голос звучал монотонно и бесстрастно. - Небольшая поломка. Я вызвал Тараса. Сегодня у нас игра на закрытие пари двадцатилетней давности. Да-да, память невесты! – легкий смешок шарахнул под ребра остолбеневшего Степу. - Она уже едет туда. Так вот кто там шарил, мерзавка! - пауза. - Я думаю, скоро явится. Ждите!

Степа затрясся, как мокрый щенок, во все глаза таращась на фигуру мужчины в тельняшке. Олег Вадимович?.. Но разве… разве ОН, ОН САМ, ЗВОНИВШИЙ – не Олег Вадимович?..

«Это Филипп…»

Мысли в голове заспешили, начали спотыкаться и рушиться.

Значит, этот, в тельняшке – не Чекнецкий!

…А с чего мы взяли, что это он?

С того, что он вышел из этого подъезда и сел в машину?

Какой я дурак… Я так орал… Я САМ им все рассказал… И теперь Даша… О, Господи!!!

- Ты слышишь меня? – надрывался Дашиным голосом телефон в его руке.

Степа вдруг увидел, как мужчина в тельняшке спокойно положил мобильный в карман, повернул голову и взглянул ему прямо в глаза. На рябоватом лице заиграла усмешка.

- Даша!.. – изо всех сил крикнул мальчишка в трубку. – Даша!

- Степа! Ты здесь? – обрадовались на другом конце.

И в это мгновение на Степину голову обрушился тяжелый удар.

Телефон выскользнул из его ладони и отлетел в сторону.

Степа упал головой в кусты.

И он уже не видел, как к подъезду подъехал точно такой же черный «Фиат», как тот, что стоял в глубине двора с проколотыми колесами.

С точно таким же номером – 662.

Человек в тельняшке подошел к нему, открыл заднюю дверцу и негромко сказал:

- Поехали, Тарас.

Машина медленно развернулась и двинулась в сторону Школьной аллеи.

Продолжение и окончание (ещё 21 увлекательнейшая глава романа с абсолютно непредсказуемым финалом) - в книге "Никогда не кончится июнь. Окончание" (с цифрой "4" на обложке). Приятного чтения!

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/