Полночь. В темноте одной из палат на втором этаже психбольницы лежал на койке Александр Догов, под сопения и храп соседей страдая бессонницей. В свои сорок лет он впервые и добровольно попал в наркологическое отделение, потому что не мог справиться любовью к водке, хотя в сердце его появились шумы, рождая страх смерти, нервируя и мешая жить беззаботно. И хотя вот уже трое суток он провел в больнице, но его страх смерти, исчезавший днем, возвращался ночью и прогонял сон.
Внезапно среди сопения и храпа зазвучал то откуда-то сверху, то откуда-то снизу размеренный колокольный звон.
«По ком это звонит колокол?» – забеспокоился Догов, спрятал голову под подушку, и заворочался на койке, скрепя пружинами металлической сетки под матрацем. Но колокол все не утихал и не утихал, раздражая мозг необъяснимым ужасом, от которого хотелось разбить голову о стену.
«Так жить нельзя», – решил Догов, скинул подушку на пол, вскочил с кровати и прошелся зигзагом от дверного проема без двери до зарешеченного окна, натыкаясь в жидкой от лунного света темноте на спинки коек. Затем он по-пластунски прополз под всеми койками палаты и, не найдя колокол, вылез на карачках в освещенный редкими маломощными лампочками коридор. Там колокол замолчал, но тихо не стало.
– Хорошо, – сказала в телефонную трубку дежурная медсестра, которая сидела за столом у дверного проема соседней палаты, – я сейчас убью Сашку Догова, как убила его младшего брата Серегу. Да, да, дело мое правое – не место поганым алкашам на просторах нашей многострадальной Родины, которую аршином не измерить, у которой особенная стать.
Совсем недавно Сергей Догов в пьяном угаре и без чужой помощи утонул, купаясь в реке; но, забыв об этом, Александр Догов принял слуховую галлюцинацию за реальность.
– Гадина! – рассвирепел он, поднялся на ноги, заправил в длинные трусы грязную на животе белую майку.
– Больной, немедленно в палату! – ладонью прикрыв микрофон трубки, потребовала медсестра.
– Гадина! За брательника, за Серегу, я убью тебя! – Александр Догов в два прыжка оказался у стола и боднул медсестру в плечо.
Не выпуская трубку, она грохнулась со стула на пол и прокричала от ужаса:
– Дима, помоги! На меня напал алкаш!
На другом конце провода любовник её – санитар, дежуривший в приемном отделении – удивился, что просьба о срочном свидании сменилась воплем о помощи.
– Валя, что с тобой?! – спросил он.
– А-а-а! – проголосила медсестра, швырнула трубку в больного и юркнула под стол.
Александр Догов согнул ногу, чтобы пнуть широкие ягодицы убийцы брата, но вспомнил о «бычке», припрятанном за батареей отопления в туалете. «Курну, вернусь и убью гадину», – решил он и направился по коридору в туалет. Но странно, туалет куда-то пропал! Зеленая стена потянулась без начала и конца! И тут колокол зазвучал в его ушах набатом! Зажмурившись и надавив большими пальцами на виски, Александр Догов с жалобным воем закрутился юлой на месте.
Когда же через пару минут пульсирующая боль в висках его исчезла и звон стих, он остановился, открыл глаза и увидел озабоченного полного дежурного врача, санитара мощной наружности, медсестру, которая плакала от пережитого беспредельного страха, который ощутила впервые за свою двадцатипятилетнюю жизнь.
– В палату его! – распорядился врач.
Мощный санитар умело закрутил буяну хилую руку за спину, ухватил в горсть его редкие черные вихры на затылке и повел по коридору мимо больных, которые на шум выбежали из палат и выстроились вдоль стены молчаливой шеренгой – при этом кто-то из них ковырял пальцем в носу, а кто-то ниже спины.
– Все по местам! – высоко подняв руку, приказал сердито врач, двигаясь за медсестрой, семенившей за санитаром и Догова. – Считаю до трех!
Больные дружно исчезли в темных палатах и улеглись на койки. Каждый из них боялся укола, после которого цепенело тело, ломило суставы, поднималась под сорок температура; каждый из них накрылся с головой одеялом и мысленно превратил себя в манекен – в предмет, которому не нужен укол.
Включив из коридора свет в палате больных алкоголизмом, медсестра за Договым и санитаром вошла туда и остановилась у пустующей койки. Семь трезвых алкоголиков с любопытством на лицах оторвали головы от подушек.
Один из них, остроносый брюнет приветствовал врача громко и весело:
– Здравствуй, Борис Иванович! Вот и снова свиделись! Я опять к вам по воле жены моей и тещи!
– Молчать, Ломкотезов! Не до тебя сейчас! – врач глянул волком на болтливого пациента, которого месяц назад выписал с установкой на трезвую жизнь. – Валя, помоги Диме зафиксировать больного, – и взял у медсестры шприц со снотворным.
Санитар повалил Догова на койку и тряпичными жгутами ловко привязал его худосочные руки к железным ребрам сетки под матрасом. За то же время медсестра только обмотала жгутом дергавшуюся правую лодыжку Догова.
– Борис Иванович, – дал о себе знать Ломкотезов, – прошлый раз жена и теща заплатили вам бешеные бабки, чтобы я был трезвенником, а я опять запил! Как же так?! Давайте научно разберемся!
– Молчать! – рявкнул врач и пустил из иглы шприца короткий фонтанчик.
«Серегу, братишку, убили; теперь меня порешат, – пронеслось в воспаленном мозгу Догова, и свободной от пут левой ногой он ударил в грудь шагнувшего к нему врача. Ударил, что было сил, и счастливо засмеялся, глядя, как врач прикольно вытаращился, грохнулся на пол и широко открыл рот. Так же всю ширь своих ртов показали изумленные больные и санитар. А вот медсестра вырвала из руки поверженного врача шприц и точным, отработанным движением сделала укол в вялый бицепс буяна.
Через полминуты квакающий смех Догова оборвался, и в палате зазвучал тихий стон врача, который, глядя на потолок, твердил мысленно своему сердцу: «Стучи. Стучи. Я приказываю: стучи, стучи». Но сорокалетнее сердце его остановилось – врач сомкнул веки, перестал дышать и обильно обоссался.
– Борис Иванович! – медсестра отшагнула от ухмылявшегося во сне Догова и положила пустой шприц в карман халатика. – Борис Иванович!
– Не мешай ему! Он устал! Он отдыхает! – Ломкотезов, как на батуте, запрыгал на койке от удовольствия, что нарколог, как самый ничтожный пьяница лежит в луже собственной мочи.
– Прекратите балаган, больной! Сейчас же помогите санитару отнести Бориса Ивановича в процедурную! – не предполагая трагедии, распорядилась медсестра.
– С удовольствием! – откликнулся Ломкотезов и спрыгнул с койки. Он охотно попинал бы нарколога, но побоялся санитара – громилу, у которого из закатанных до локтей рукавов халата торчали волосатые предплечья. Но все же маленькую пакость Ломкотезов сотворил. Приподняв за руки верхнюю часть туловища врача, он разжал пальцы. Голова врача глухо стукнулась о деревянный пол. Больные в палате захихикали на разные лады.
– Держи крепче, скотина, – проворчал санитар и руками, как крюками, подцепил за подколенный сгиб разведенные ноги врача.
– Тяжелый. Не стакан ведь, – оправдался Ломкотезов и за плечи поволок врача в процедурную комнату.
– Всем спать! – распорядилась медсестра, вышла в коридор и погасила в палате свет.
В процедурной санитар и Ломкотезов уложили заведующего на кушетку. Медсестра расстегнула и стянула с него белый халат и рубашку.
Не прощупав пульс на толстой шее врача, и подержав минуту круглое зеркальце пудреницы возле его приоткрытого рта, медсестра испуганно посмотрела на санитара и сообщила:
– О боже, Дима! Он умер!
– Покеда! – Ломкотезов стремительно ушел в свою палату.
– Ты здесь разбирайся; а меня охранники ждут, перекинуться в картишки, – сказал санитар и грузной поступью покинул процедурную.
Столь мелкая причина ухода любовника расстроила медсестру. «Мертвому уже ничем не помочь», – решила она, догнала санитара в коридоре и жалобно спросила:
– Дима, почему ты больше не хочешь меня, как женщину?!
В место ответа санитар отнес медсестру в процедурную, и там раздел любовницу и разделся сам.
А в палате, в которую Ламкотезов вернулся с новостью о смерти врача, больные долго и горячо шептались о дальнейшей судьбе спящего Догова, споря какой тюремный срок он получит. Ну, а виновник их споров пил во сне с братом Серегой водку из бездонной бутыли и бил морду всем санитарам психушки.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/
Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/