1
Из низких облаков, гонимых слабым северным ветром, накрапывал дождик. Иван Сапфиров стоял на усыпанном опавшей листвой крыльце старой избы, которая вросла по окна в землю. Обнаженные раскидистые ветви яблони не мешали ему видеть красную черепичную крышу кирпичного особняка за высоким забором из зеленого профнастила. И чем дольше он смотрел на нее, тем острее чувствовал свое ничтожество, ничтожество своей избы, ничтожество своей почти семидесятилетней жизни. Если бы кто-то сказал ему пятьдесят лет назад: «Ваня, ты стариком с непокрытой седой головой будешь мокнуть под холодным дождем на кривом крылечке дедовской избы», - он посмеялся бы над предсказателем. В ту пору он - молодой, рукастый - верил, что свою старость встретит с женой, с детьми и с внуками в добротном и полном достатка доме. Верил крепко, но почему-то ничего не получилось ни с семьей, ни с домом, ни с достатком.
Теперь в убогой избе его лежит на кровати у печки мать – почти столетняя старушка - и просит слабым голоском сухарик. Но в избе со вчерашнего дня нет еды; и пенсию почему-то уже второй день Дарья-почтальонша не приносит. Были бы деньги, он сходил бы через овраг, лесом по краю болотца в поселок и купил бы хлеба, крупы, консервы разные. Но денег не было, как не было в этом году урожая на огороде.
…Минувшее лето выдалось знойным, засушливым. Лишь однажды в июле случилась получасовая гроза – и все: до нынешнего осеннего дня ни капли не упало с небес на окрестности. А воды в колодце возле избы Сапфирова едва хватало на приготовление каши, щей и чая.
Зато по соседству, на участке, где строился кирпичный дом, рабочие пробурили скважину, поставили насос, даже выкопали и заполнили водой прудик. Сапфиров через просверленную коловоротом дыру в профлисте видел, как вкалывали они от зари до заката, общаясь между собой не по-русски. Они не поняли его, когда он подошел к ним, таскавшим доски, и попросил для полива огуречных грядок воды немного из скважины.
- Что надо?! – возникнув из беседки рядом с прудиком, дал о себе знать хозяин дома - плотный средних лет блондин в красном кимоно, с бутылкой пива в руке.
- Дайте, пожалуйста, мне воды, огурцы сохнут, - повторил просьбу Сапфиров и невольно склонил голову.
- Продай мне свою халупу с землей, и тебе вода не будет нужна. Я хорошо заплачу, - глотнув пива из бутылки, объявил блондин и басовито рыгнул.
- Я не продаю дом, - промямлил Сапфиров. - Я, мой отец и дед здесь родились.
- Эй, урюки, уберите старого придурка с моей земли! – приказал блондин четырем парням среднеазиатской наружности, которые стояли у штабеля половых досок.
Саранчой налетели парни на оторопевшего старика, схватили его за руки и за ноги, пронесли через распахнутые въездные ворота и бросили у завалинки под окнами избы…
Иван Сапфиров погладил ладонью мокрые волосы, спустился по шатающимся ступенькам крыльца и решительно прошагал по опавшей яблоневой листве на огород, к сараю. Отворил скрипучую дверь и увидел лопату. Черенок ее отполирован до блеска ладонями, штык острый, легкий и прочный. Но не лопату он взял, а сачок - конусообразная сетка на алюминиевом кольце, прикрепленном к жердине. Этим сачком в прошлом году он ловил рыбу в лесном озерце, но нынешней весной рыбу переглушили неизвестные браконьеры. Но он видел через дырку в заборе, как недавно рабочие на соседнем участке запустили в прудик полукилограммовых карасей. Вот за этой рыбой он и стремился. Ночью блондин куда-то уехал вместе со строителями. На участке и в доме явно никого не было. А много рыбы ему не надо: достаточно две-три штуки. А когда пенсию принесет Дарья-почтальонша, он заплатит блондину за карасей. Он – не вор, он работал на тракторе в лесничестве, и имел за свой труд десяток почетных грамот и вымпел. Эти награды хранились в сундуке, в изголовье материнской кровати.
Накинув на плечи синий клеенчатый плащ, надев на голову шлем танкиста, который дед привез с войны против фашистов, Иван Сапфиров с сачком в руке пошел вдоль забора, удаляясь от избы и от кирпичного дома, чтобы получилось, что вроде бы кто-то из леса пришел и умыкнул из прудика рыбу.
2
К воротам в заборе из профнастила подъехал внедорожник, весь заляпанный грязью. Из него вылез Паша Кадьяк в спортивной форме. Не загоняя машину в гараж – пусть дождь обмоет ее, он через калитку в заборе грузно прошагал к дому. Открыл входную дверь ключом и через гостиную прошел на кухню. Через окно посмотрел с печалью на круглом лице, как дождь то припускался, то останавливался, то опять припускался по плиткам дорожки от кирпичной стены дома до прудика с беседкой.
Осень. На участке никого. А еще вчера здесь вкалывали четверо строителей из какой-то среднеазиатской республики. Ночью он отвез их по лесной дороге за полсотни километров отсюда, заплатил им за уложенную тротуарную плитку и высадил на шоссе, которое вело к городу, мерцавшему вдалеке огнями. Потом меньше чем за минуту он из снайперской винтовки с прицелом ночного видения прикончил всю четверку, вернул из ее карманов в карман своей куртки деньги, а трупы скинул в кювет, облил обильно бензином и поджег. Прежде он подобным образом избавился от каменщиков и плотников, когда они возвели ему кирпичный дом, и от землекопов, когда они вырыли пруд и огородили забором дом с участком.
Осень. Одиноко. Опять после короткой паузы зарядил дождь. Паша Кадьяк достал из холодильника и поставил на подоконник бутылку водки и жестяную баночку черной икры. Откупорив водку и сняв с баночки икры крышку, он из горлышка выпил полбутылки и закусил икрой с лезвия охотничьего ножа, взятого со стола.
Одиноко. Дождь. Осень. Паша Кадьяк уставился мрачным взглядом на пелену низких облаков, и вспомнил женщину, которая не будет с ним уже никогда.
…Красивую миниатюрную брюнетку он увидел в ресторане. Ее блестящие карие глаза, ее маленькие полные губы сразу пленили его. Он захотел угостить их обладательницу шампанским, а потом отвезти в свой дом в лесу и раздеть. Но женщина сидела за столиком с мужчиной, от которого веяло богатством и солидной должностью. Все же он приблизился к миниатюрной брюнетке, но не успел открыть рот. Из-за соседнего столика к нему подскочил высоченный здоровяк и сильно ударил кулаком под нижнее правое ребро. Было очень больно и обидно, но, не задираясь, он вернулся за свой столик. Пусть знакомство обломалось, но он умел ждать и добиваться своей цели.
Когда брюнетка и ее спутник в сопровождении здоровяка вышли из ресторана, он последовал за ними. Они сели в темную иномарку; он в свой видавший виды внедорожник…
Не отрывая страдающего взгляда от облаков, Паша Кадьяк из бутылки глотнул водки.
…Темная иномарка привезла миниатюрную брюнетку и ее солидного спутника к подъезду элитного дома, огороженного забором из двухметровых металлических прутьев. Когда же он подъехал к закрытому шлагбауму в распахнутых воротах, из будки появился дюжий охранник и потребовал пропуск.
Пропуска не было, - и он уехал. Уехал, мечтая обладать миниатюрной брюнеткой. И эта назойливая мечта помешала его работе. Образ брюнетки застил ему глаз, и впервые он промахнулся в цель – в хозяина авто-магазина; впервые не получил денег за выстрел. Вот тогда он принялся подкарауливать брюнетку у въездных ворот к элитному дому. Напрасно. Темная иномарка увозила и привозила ее, и никак с брюнеткой нельзя было перемолвиться. И вскоре он понял, что похож на барана, который тупо бьется лбом в запертые ворота, и возненавидел брюнетку. И с крыши пятиэтажки, с которой без помех просматривался в оптический прицел въезд в ворота, он выстрелил в брюнетку, когда она в темной иномарке подкатила к шлагбауму. Пуля пробила ее голову, и он испытал наслаждение более сильное чем сексуальное, спустился вниз и на внедорожнике уехал в свой дом в лесу…
Глотнув еще водки из бутылки, Паша Кадьяк решил покормить карасей, число которых совпадало с числом убитых им людей. «Завтра куплю и выпущу в пруд еще четырех карасей», - подумал он, грузно прошел в кладовку, зачерпнул мерным ведерком комбикорм из мешка и, прихватив огромный черный зонт, протопал через кухню под дождь.
3
Опутанный длинными водорослями полукилограммовый карась изгибался и бился в сачке. Довольный Иван Сапфиров положил добычу у ног и присел на корточки. Теперь будет, что пожевать матери. Теперь...
- Что же ты, козел, чужое хапаешь?! – ударив ногой по заднице старика, грозно спросил Паша Кадьяк. - Тебя чему в школе учили?
- Пенсию не принесли. Есть нечего, - узнав голос хозяина кирпичного дома, пожаловался Иван Сапфиров. – Мать голодная лежит.
- Вот продал бы мне свою халупу с землей, купил бы матери и хлебушка, и тортик.
- Нельзя продавать мне избу. В ней дед мой и отец мой жили.
- Тогда карася в пруд, и вали к матери, - приказал Паша Кадьяк, опустил ведерко с комбикормом на плитку дорожки, поднял старика за воротник плаща и поставил на ноги.
Струйка дождевой воды скатилась с зонта и упала вместе с каплями дождя на шлем танкиста.
«Сынок, я есть хочу. Сынок, дай сухарик», - услышал Иван Сапфиров из ушей танкистского шлема тихий голос матери. Расхрабрился он, плечом толкнул парня в бок, подхватил карася за жабры, сунул за пазуху, и кинулся к лазу под забором.
От неожиданного толчка Паша Кадьяк не устоял на ногах. Вместе с зонтом он рухнул в прудик и поднял брызги и волны, которые плеснулись на берега. Отпустив зонт, он тюленем выбрался из воды и увидел, как вор карася юркнул в канавку под листом забора. «Со старым козлом я справлюсь без оружия», - почувствовав охотничий азарт, решил он, вскочил на ноги и кинулся к тому же лазу под забором.
А Иван Сапфиров уже сбежал по когда-то им выкопанным лопатой ступенькам на дно оврага. Он устремился в поселок за лесом. Там, в поселке, люди, - они защитят его от хозяина кирпичного дома. Там, в поселке, он возьмет у Дарьи-почтальонши свою и матери пенсию и бросит деньги за карася в круглую морду хозяина кирпичного дома. Там, в поселке, он на пенсию купит продукты, вернется к матери и приготовит обед. Только бы ноги не подвели!
И ноги не подвели - Иван Сапфиров шустро взобрался по самодельным ступенькам на другой склон и углубился по тропинке в сосновый лес.
Тем временем Паша Кадьяк неуклюже спустился на дно оврага. Кроссовки его часто путались в островках пожухлой, но крепкой травы. А поднимаясь на другой склон, он несколько раз поскользнулся, упал, но погоню не прекратил. Перепачкав в глине ладони и спортивный костюм, он преодолел овраг, увидел, как синий плащ старика исчез среди стволов сосен. И пусть торчавшие из земли корни сбивают бег с ритма, и пусть колючие ветки хлещут по лицу! Надо догнать вора! Надо засунуть карася в беззубый рот вора!.. На, жри, жри! Не бери чужое, не бери!
Перемахнув через замшелый пень, Паша Кадьяк оказался перед поляной с кочками, с редкими деревцами, с проплешинами воды. Где вор? Неужели удрал?.. Нет, вон впереди-справа колыхнулись мелкие елки, мелькнул черный шлем.
Паша Кадьяк бросился старику наперерез. И сразу под его кроссовками запружинила, зачавкала земля. Ерунда! Черный шлем и синий плащ мелькнул чуть позади-справа. Еще полсотни метров, и он настигнет вора и засунет карася ему в глотку. Вот островок твердой земли с кривой березкой. Один желтый листик мокнет под дождем на ее макушке. Еще метров двадцать, и старый козел позавидует грешникам в аду.
Паша Кадьяк метнулся вперед, споткнулся о кучу листвы и больно стукнулся головой обо что-то твердое. Обо что?! Впереди, у кромки островка узкая полоска воды рябит от капель дождя.
Паша Кадьяк шевельнул ногой, но невидимая преграда не дала шагнуть вперед. Что за хрень?! Еще и еще раз он посылал ногу вперед, но она натыкалась на твердую, невидимую преграду.
- Слава Богу! Я спасена! – из кучи листвы поднялась Дарья Мумулина – местный почтальон - русоволосая молодуха в черной куртке, в черных кожаных сапожках.
… Сегодня, едва рассвело, Дарья-почтальон понесла пенсию сыну и матери Сапфировым. Это она должна была сделать вчера; но вчера она встретила Николая Зубешкина, который приехал в поселок за своей бабушкой, чтобы забрать ее в город. Встретила и зашла к нему в гости. Бабушка Николая выставила на стол угощение, трехлитровую банку красного домашнего вина и ушла посплетничать к соседке. Дарья и Николай выпили по стаканчику вина, поцеловались и, прихватив банку с вином, поднялись на чердак. Чердак им был знаком. Два года назад они уже пили здесь вино, а потом играли в мужа и жену. И все бы ничего – но Николай вскоре уехал с родителями в город, а она через девять месяцев родила мальчика, родила в городе, в который скрылась по совету матери, перед тем, как беременность вот-вот проявилась бы для жителей поселка. «Сама напортачила, сама исправлю», - решила Дарья, и мальчонка ее прожил лишь неделю. Она задушила его, когда он, пососав грудь, мирно спал. Затем ночью она выбросила завернутое в пеленку холодное тельце в мусорный контейнер у вокзала, села в поезд, проехала до ближайшей станции, и оттуда на автобусе попала в родной поселок. Мать ее, правда, долго потом плакала и причитала: «Жалко ребятенка. Ох, как жалко… Теперь, дочка, не ходи на болото клюкву рвать. Сказывают люди, есть там гиблое место. Попадет на это место какой-нибудь душегуб, век не выберется из него». - «Сказки все это!», - сердилась Дарья, но с тех пор болото обходила стороной. А сегодня нет. Сегодня она спешила отнести пенсию Сапфировым и вернуться в объятья Николая Зубешкина, с которым, как и два года назад, всю ночь на чердаке пила вино и играла роль жены…
- Отвали! – Паша Кадьяк оттолкнул Дарью и заметался по островку, матерясь на белый свет.
Но везде была невидимая стена - гладкая, как оконное стекло, и несокрушимая, хоть он колотил по ней руками и ногами. Долго, но безуспешно колотил, а потом прислонился спиной к березке и впал в прострацию.
Дарья Мумулина присела у его ног и тихонько запричитала:
- Дура, я - дура последняя. Забыла я наказ матери о гиблом месте. Сгинем мы теперь здесь оба, сгинем.
4
Перед поселком тропку сменила щебеночная дорога вся в больших и маленьких лужах. Карась за пазухой давно не трепыхался. Иван Сапфиров, почувствовал, что запарился, сдернул с головы шлем и сменил бег на быстрый шаг. Почта находились на первом этаже красного дома на центральной площади, рядом с фельдшерским пунктом.
- Эй, Сапфиров, где Даша-почтальонша?– выйдя на крылечко блочного домика под шиферной крышей, крикнул Макалин – крупный старик в коричневой жилетке поверх синей рубашки. - У нее наша пенсия!
- Сам ее ищу! – замедлив шаг, отозвался враждебно Иван Сапфиров, паря дыханием. Десять лет назад его жена - Нина - устала от жизни в одной избе со свекровью и переселилась в дом Макалина.
- Она тебе пенсию понесла! – поразился Макалин.
- Врешь! – не поверил Иван Сапфиров.
- У Нины спроси! Даша в черной курточке бежала мимо нашего дома, с сумкой к лесу! - обиделся Макалин. – В лесу только ты с матерью живешь!
- Ваня, зайди! Чаю попьем! - выйдя из-за спины Макалина, пригласила Нина - статная седая женщина.
В ответ Иван Сапфиров махнул рукой и зашагал назад, к лесу.
- Был Ванька лешим, лешим и остался, - печально произнесла Нина и увела мужа с крыльца.
А дождь прекратился. Ветер разорвал все же пелену облаков на полоски, и одну из них закат окрасил в красно-бордовые тона. С севера заметно потянуло холодом.
Иван Сапфиров быстро шел по тропе, огибавшей болото, смотрел внимательно по сторонам и часто звал почтальоншу, - но безрезультатно. У своей избы он оказался, когда кое-где на небе появились звезды.
Мать услышала его шаги по комнате, проснулась и, не открывая глаз, прошептала:
-Сынок, сухарик, дай мне сухарик.
- Мама, я сейчас рыбный супчик сварю. Потерпи, мама. Я сейчас, - пообещал Иван Сапфиров. Растопив печку, он почистил и бросил карася в чугунок с водой и ухватом подвинул близко к горящим поленьям.
Когда суп сварился, Иван Сапфиров половником разлил его по тарелкам. Одну он оставил на загнетке, а с другой подошел к кровати матери. Аккуратно из деревянной ложечки он покормил мать и бульоном и мясом карася, тщательно выбирая косточки, осторожно тряпицей вытирая ввалившиеся губы и острый подбородок.
Насытившись, старушка блаженно простонала и заснула. Тогда при свете догоравшего в печи огня Иван Сапфиров за черным от времени столиком съел свою порцию рыбного супа. А потом он задремал на табуретке, вытянув усталые ноги и прислонившись спиной к бревенчатой стене, которую украшало множество холмиков древесной муки – след работы древоточцев. Минут через пять он проснулся от тишины и понял, что мать умерла. «Завтра похороню ее, рядом с отцом и дедом на опушке леса», - подумал Иван Сапфиров, зажег керосиновую лампу и пошел в сени мастерить гроб из давно приготовленных досок.
5
- Надо успокоиться и ждать, - прервав стенания, сказала внушительно Дарья Мумукина. – Я – почтальон. Меня обязательно будут искать, - и раскрыла почтальонскую сумку.
В ней увидел Паша Кадьяк тонкую пачку рублей, определил на глазок сумму и произнес с горечью:
- Из-за этой мелочевки никто тебя искать не будет. Таких бабок мне на приличные носки не хватило бы.
Дарья Мумукина обреченно свесила голову между широко раздвинутых коленок, накрыла ладонями соломинку и желтый листик, спрятавшийся в спутанных волосах на затылке.
– Тогда мы умрем здесь, - констатировала она траурным тоном.
- Заткнись, дур-ра! – взревел Паша Кадьяк и вновь кулаками, ногами, головой атаковал невидимую преграду. Напрасно, да еще вдобавок разбил себе до крови костяшки пальцев, а на лбу рассек кожу и набил здоровенную шишку.
Ветер разогнал низкую облачность. Закат окрасил несколько облачков в ядовито красный цвет. Заметно похолодало. Сухая полегшая трава покрылась инеем. Из леса на болото вышла стая крупных бездомных собак. Брошенные людьми, одичавшие они рыскали по осеннему лесу в поисках пищи. Из-за засушливого лета зверья в лесу было мало. За день им лишь удалось задрать зазевавшуюся на земле белку.
Ни Дарья Мумукина, ни Паша Кадьяк не восприняли собак, как опасность. А зря. Стая вытянулась в цепь и окружила островок. От слюнявых оскалов, от голодных взглядов и тощих тел веяло смертью.
- Вот наша смерть, - стуча зубами от холода и от страха, сказала Дарья, зарываясь в кучу опавшей листвы.
Внимательно посмотрев на собак, Паша Кадьяк понял, что женщина права и почувствовал спазм в желудке. Снайперская винтовка остались в салоне внедорожника, и он сравнил себя безоружного с никчемной букашкой, которую вот-вот раздавит сапог судьбы.
Стая тем временем неумолимо сужала круг. Лютая злоба на людей придала собакам отвагу и силу. И едва закат погас, они без лая набросилась на мужчину и женщину. И звезды и молодой месяц увидели мучительную смерть человеческую. Даже сумку с пенсионными деньгами собачьи зубы разодрали в клочья.
Но после пожирания человеческой плоти собаки не покинули островок. Невидимая непреодолимая преграда остановила их. И, взбесившись от замкнутого пространства и крови, они перегрызлись друг с другом до смерти. Потом на лесное болотце из появившейся с севера огромной тучи обрушился снегопад.
Наутро все следы трагедии скрылись под глубоким чистым снегом.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/