Десятый
1
Здравствуй, мой будущий читатель, сегодня я хочу раскрыть вам самую страшную тайну; как мы ни старались, но ядерная катастрофа, которую все так боялись, произошла. У нас сейчас не принято об этом говорить, однако всем известен виновник торжества смерти и разрушений - США. Они в погоне за мировым господством так увлеклись, что даже не заметили как нанесли ядерный удар. Нет, не по России, а по Франции, в которой с их слов "слишком много последователей радикального ислама", но настоящие причины всем известны: Европа стала выводить свои золото-валютные запасы, ее политика стала свободней и перестала зависеть от США. Американская политика стала слабеть с каждым днем. Когда они оказались на грани пропасти, то им ничего не оставалось как нанести ядерный удар, и это развязало руки всем: КНДР напала на Южную Корею, Япония в надежде на поддержку Соединенных Штатов направила свои войска на Курильские острова, воодушевленные бойцы Исламского государства ринулись стирать границы на Запад и Восток. Вы спросите: "Кто же победил в той войне?", а я вам отвечу: "Людская жажда, жажда к войне, к самолюбию и к стремлению править в гордом одиночестве миром, который нам даже не принадлежит". И теперь мы идем на Восток, последние десять человек, которые уже не люди, но еще и не звери.
2
Прошло три дня с моей последней записи. Спешу вас омрачить, но нас осталось лишь трое. Три трусливых мужика.
На следующий день, как я сделал первую мою запись на этих листках бумаги, которую мы нашли на днях, третий (мы не называем друг друга по именам, ибо у трусов, которые бежали с войны, не может быть имен) сбросился с оврага; бедный, он не выдержал этой бесконечной пустыни, а ведь ему было всего двадцать три, самый молодой из нас. Первый и четвертый умерли от голода, мы их разделали на мясо. Да, мы больше не люди.
Сегодня утром не проснулись еще четверо. Теперь у нас есть два мешка еды, которые несут второй и седьмой, но чувствую, что они не продержаться.
Если сегодня или завтра мы не найдем чистую воду, то это будут мои последние строки. Странно, но мне совершенно не страшно, что будет там. Если и существует ад, то там уж пекло не жарче, чем было на войне. В этом у меня нет никаких сомнений.
3
Солнце садится за горизонт. Наверное, я завтра не проснусь, поэтому хотелось бы описать тех, кто видел глупость человеческую и уверенность, что война есть верное средство к достижению своих корыстных целей. О, как мы обманулись. Странно, но я плачу, плачу впервые с младенчества.
Нас осталось трое: второй, седьмой и я (десятый).
Второй. Это невысокий, коренастый ражий мужичок с вечно сияющей улыбкой на лице, однако в этот темный час и он перестал улыбаться - плохой знак. С ним всегда было весело, жаль, что завтра его не увижу. Какое страшное слово "завтра".
Седьмой. Высокий, совсем уж исхудалый молодой человек, грустные глаза, на одной части его головы совсем нет волос, а с другой они вываливаются с каждым днем все интенсивнее, он умственно отставший, поэтому не знаю даже понимает ли он весь ужас нашего положения.
4
Я жив. Какое счастье. Когда утром проснулся, то вскочил и стал целовать песок, никогда еще не был так счастлив, а вот второй и седьмой...увы. Руками я вырыл для них могилу, заодно скинул туда остатки моих друзей, которые позволили мне быть счастливым просто потому, что я еще жив.
Если даже завтра не наступит, то благодарю всех, кто был со мной рядом за то, что не давали мне умереть. Сегодняшний день не отличался от других: я шел на Восток. В гордом одиночестве. Без каких-либо вещей, кроме моего друга - дневника. Нашел консервную банку. Она оказалась открытой и пустой, а другого я и не ожидал.
Закат. Он прекрасен, как никогда. Мне кажется, что я слышу пение ангелов под скрипку смерти.
Адольф Гитлер
Мне бы и хотелось открыть глаза, но я смертельно устал и не получается поднять свои тяжелые веки. В последнее время частенько слышу разные голоса, однако чаще остальных со мной разговаривает мягкий женский голосок. Жаль, что не получается ей ответить. Когда затихают все голоса, то в моей памяти всплывают бесконечные картины прошлых жизней: у меня неплохо получалось владеть кистью, отражая на холсте роскошные сады; за что позже попал во дворец как личный художник короля, однако до сих пор не пойму почему его убили.
Недавно снова услышал голоса: один знакомый женский, а другой мужской. Готов поклясться: они обращались ко мне, предлагая различные имена. Сошлись на Адольф, точно такое же было и в прошлой жизни. Однако не все были столь добры.
Прокуренный хриплый мужской голос настоятельно рекомендовал сделать аборт. Не знаю что значит это слово, но у женского голоска оно вызвало бурю негодования и возмущения. Моя скорлупа затряслась и мне стало неспокойно на душе, однако все обошлось.
И вот я вижу долгожданный свет - выход в новый мир.
Николаша Второй
Когда их вводили в полутемный подвал, то Николай чуть поддался вперед и на ухо прошептал своей царице:
- Любовь моя.
В ответ она слегка улыбнулась, вспомнив как они еще молодыми жеребцами бегали по траве, догоняя друг друга, смеясь и вдыхая сладкий воздух пылкой молодой любви.
- Николаша, - в последний раз царица взяла его за руку и крепко стиснула.
В голове Николая Второго мелькнуло молнией воспоминание о том, как он еще молодой офицер искусно скачет на своем белом коне мимо дамы своего сердца, покоряя ее своей осанкой. Последняя улыбка проскользнула по лицу императора.
Дедушка Ленин свирепо глядит, оскал свой звериный от глаз чужих не скрывая, стая его дрожит, теребя пистолеты.
- Стреляй, - кто-то в полутьме прокричал, и раздался неуверенный грохот оружий.
С любовью...
Тёплый дом в пару этажей на краю города стоит. Внутри горит огонь в камине, лаская глаз красно-желтым языком. Кресло-качалка,слегка скрипя,качается под дремлющим телом старика,обличенным в белый бархатный халат. В его руках еле-еле держится раскрытая книга с пожелтевшими от старости страниц.
Дверь скрипнула,разбудив мирно дремлющего старика. Шаги прошуршали и рядом сел парень лет тридцати. На стопах лишь чёрные носки,джинсы теснят его ноги,а тёмная майка облегчает крепкие мышцы.
-Отец,-раздался раздражённый голос, - ты все спишь?
-Уже нет, - спокойно ответил старик, переведя свой взгляд на сына. - Ты никогда не можешь войти, как кошка тихо, чтобы не разбудить.
- Ну да, ещё когда был мал, тебя будил, - улыбнулся он, в воспоминаниях расплывшись.
- Ох, что за паршивец был тогда, - поддерживая общую ностальгию, посмеялся старик.
-Мда, - тяжело вздохнул сын и стал мрачен вновь.
- Что нос повесил? Что за грусть?
-Отец, почему же ты своё перо оставил? Народ требует тебя, он голодает. Возьмись вновь.
Добрым взглядом покинул сына и улыбнулся, не сказав ни слова в ответ.
-Отец,вздымаясь,как лев на задние лапы встал он, голос сменяя рыком, - мне тебя не понять. Что за упрямство? Ты гением для народа стал.
- А для тебя?
- Ты был им всегда, - успокаиваясь промолвил сын, от стыда пряча глаза и опускаясь на кресло.
Старик поднялся с кресла, медленно прошёл к своей библиотеке, что полки на стене наполнила знанием книг. На пустое место поставил книгу, пальцами пробежав по коркам, взял одну, вернулся к сыну и в руки ему вручил.
- С любовью...- название он прочёл, сияющие глаза поднял свои на отца и кинулся в горячие отцовские объятья.
Ушла эпоха
Ушла эпоха, канув в Лету, теперь, казалось, нам не видать рассвета. Красным светом землю больше не освещает солнце из тысячи имён. Палач давно уж спит, покоясь там, где не найти его. Идейная страна вдруг отупела в безумии своём. И даже белый дом стал чернее ночи. Казалось, что смута вернулась к нам в наказание за предательство народа-Иуды, с лёгкой руки распявшей царя и свергнувшего веру с её божественного трона, на который тысячу лет назад усадил Владимир. Какая жестокая ирония истории.
Ушла эпоха, канув в Лету, теперь, казалось, нам солнца не увидеть никогда. Осколки разлетелись по всем сторонам, словно молодые бранятся и бьют посуду на кухне. Нам выдали какие-то новые билеты, мы думали, что в театр, а оказалось в цирк, в котором главный клоун оказался не так уж и смешон, хотя всякий турист смеялся до коликов в животе.
Ушла эпоха, канув в Лету, теперь, казалось, что солнце будет ярко в небе светить, но вновь землю решили усеять мёртвым зерном, однако поедать гнилые плоды мы не хотели, голодом нас тоже было не сломить. Хоть ослами всех считали: мы ими так и не стали. За свою свободу, не щадя живота воевали.
Ушла эпоха, и дьявол с ней, но пришёл чёрт ни чем прежнего не страшней.
Танец
Музыка так громко орет, что хочется её скорее выключить, вот только нога не идёт, пританцовывает, рука волну пускает незамысловатую, туловище движется с ними в единый такт, сохраняя лаконичность движения, голова плавно движется. Кажется, я пьянею от музыки, но ничего с этим поделать не в силах, да и не хочу останавливать акт половой со звуками сладостными. Ускоряю темп, резкими движения мои стали: сменилась мелодия. Как хорошо, что не радио. Не люблю прерывать акта безмолвного речами пустыми диджея громкоголосого...
Снег так мерзко скрепит под чекистскими сапогами
Снег так мерзко скрепит под чекистскими сапогами, а может это лишь кости погибших в лагерях.
Маленький и худощавый он бредет вдоль высокого забора, закутавшись в свою шубу. Лицо искажено в угрюмую гримасу. Руки тянутся под шубейку, доставая серебряную папиросницу, на которой красуется царский герб - двуглавый орел. Она досталась ему еще от деда. До революции такую можно было за дорого продать, а теперь можно было угодить за проволоку, где тысячами, как проклятые, день ото дня оставляют жизни забытые Богом люди. Дрожащими руками чекист сигарету прикурил от оранжевого угля, как пламя обжигающего ладони, подумал: "Курение давно уже никого не убивает" и побрел вдоль забора, поглубже укутавшись в свою шубейку.
За бесконечной проволокой рядами стоят почерневшие от старости полуразвалившиеся бараки с щелями, в которые не то, что крыса пробежит, огромный кулак без проблем пройдет. Именно в таких небольших избушках теснятся сотнями заключенные, но внутри никого нет, хотя солнце уже давно сокрылось за горизонтом, оставив лагерю лишь мрак.
- Пошел, - раздаются раздраженные голоса чекистов, гонящих безликие толпы в бараки.
- Идем, начальник, идем, - в ответ, скалясь, прокричал молодой мальчишка босой, еле-еле передвигающий ноги.
Из боков выпирают кости, лицо высохло совсем, рубаха изорвалась, а моль почти доела его шубейку, на стопах нет валенок, лишь тряпки, которые скрывают его обмороженные пальцы, в глазах ни капли злости: не хватает на нее сил.
Как баранов их по баракам загнали после трудового дня. Все в одном порыве валяться на кровати и засыпают, но лишь один не спит. Под матрасом ищет молодой человек зашитую бумажку, маленький уголек и в тишине ночной писать продолжает:
Засыпай, чтобы утром проснуться,
Вновь ощущать солнца едкий свет.
Засыпай, чтобы не просыпаться,
Даже если за окном рассвет.
Вдруг голос хриплый с верхней полки раздается:
-Чего не спишь?
Молодой человек поднимает уставшую главу, видит опухлое от голода лицо и красные глаза, глядящие сквозь темноту.
-Я поэт, - ответил он и сквозь силу слабо улыбнулся.
-Можно прочесть?
-Конечно, - и его костлявая рука потянулась вверх с клочком бумаги.
Неожиданный знакомый вдруг исчез, однако через несколько мгновений вновь появился с протянутой рукой, в которой, кроме бумажки, красовался маленький кусочек сахара.
-Прекрасный стих, да боюсь завтра не проснусь, нет сил больше за жизнь цепляться и стар уже, - прерываясь на кашель, хриплым голосом он произнес.
-А сколько вам лет? - поинтересовался юношу.
-Сорок два.
-Сорок два? - удивился он и стал задумчиво посасывать сахар, который казался вкуснее, чем самый сочный кусок отбивной свинины на свободе.
-Да, а сейчас меньше шестидесяти никто не даст. За что такое наказание нам дано?
-Не стоило нам свергать царя, - угрюмо пробурчал юноша.
- Сколько тебе лет, чтобы речи такие твердить? - рассердился незнакомец.
- Двадцатый год, - как бы стыдясь своего возраста произнес он.
-Чертова советская власть. Такой молодой, а даже пожить не успел как сюда попал, - печально произнес и затих.
-Подъем, - заорал грозно кто-то в начале барака, и четверо поганых чекиста в своих теплых шубах пошли по стройным рядам кроватей, скидывая всех кто уже мирно спал.
Молодой человек быстро спрятал свой стих, под подушку и встал, однако рядом с ним упал с соседней кровати старик в изорванной шубейке: лицо белое, как лист, даже во тьме хорошо проглядывается, на пальцах всего по три пальца осталось, видимо, от голода откусил или отморозил во время работ, ведь никаких варежек им никто и не думал выдавать, самим не хватает.
- Вставай, скотина, - орет чекист на старика, у которого нет сил встать.
-Встаю, - хрипит в ответ он, сквозь непрерывный кашель, стараясь из последних сил подняться, но без успехов.
-Поднять, - крикнул грозно таким же как он, тут же подбежали двое и, подхватив за подмышки, поставили на слабенькие ножки.
Старик зашатался, но юноша сделал шаг к нему, дабы тот мог опереться на него.
-Спасибо, - прохрипел благодарность. - Как звать тебя?
-Павел, - протянул костлявую руку молодой человек.
-Николай, - пожал тот протянутую ему руку.
Толпу вывели под конвоем из нескольких чекистов. Истощенные и голодные то ли люди, то ли привидения в лоскутах тканей бредут в лютую сибирскую стужу, скрипя снегом и костями погибших товарищей. Кто-то падает, но покинуть ему этот мир не дают, черти-чекисты поднимают их и те идут дальше. Дойдя до маленького темного барака, толпа перестроилась в струю и стала по одному исчезать в небольшой двери, но тут же появляясь с куском, так называемого, хлеба, который готовился из лохмотьев, сажи, и другого кала. Есть его нормальному человеку было бы невозможно, но только не обезумевшему от голода заключенному. Когда все получили свой ломоть, то толпу повели обратно в барак.
Вновь все улеглись на кровати, кто-то быстро уснул, согреваясь теплотой своих желудков, а кто-то наконец-то смог спокойно умереть. Мертвая тишина застыла в ночи, однако лишь Павел не спит, прижав к сердцу кусок поганого хлеба. Лежит, прислушивается, выжидает момент. Вдруг резко встает, как мышь тихо, пробирается к выходу, чуть дверь приоткрыв, оглядывается вокруг: никого. Стараясь не шуметь скрипом своих костей, прошел за барак, никем не замеченный, где уже сидела маленькая черная фигура. Подойдя к ней ближе Павел пригляделся и узнал ту самую маленькую девочку: ее лицо было изъедено какими-то паразитами, кроткие блестящие глазки с надеждой глядит, слабенькое тельце почти не закрывает шубка. Поэт познакомился с ней пару дней назад в такую же холодную ночь, услышав писк, который было принял за крысиный, но что-то в нем выдавало сомнение, и он, набравшись смелости, отправился оглядеться, найдя за бараком эту маленькую девочку.
Павел протянул ей кусок хлеба, она быстро взяла его, спрятала под свою шубку и ринулась бежать, а поэт вернулся в барак, оставшись никем не замеченный, лег в свою ледяную кровать, согреваясь воспоминаниями о слабой девичьей улыбке, которую он успел разглядеть во тьме. Хотел уснуть, но завывавший внутри ветер не давал сну прийти в обитель ада, однако поэт вскоре смог заснуть в последний раз, забыв о своей записке и отдав душу Богу.
Снег так мерзко скрепит под чекистскими сапогами, а может это лишь кости погибших в лагерях. Маленький и худощавый он бредет вдоль высокого забора, закутавшись в свою шубу. Лицо искажено в угрюмую гримасу. Руки тянутся под шубейку, доставая серебряную папиросницу. До революции такую можно было за дорого продать, а теперь можно было угодить за проволоку, где тысячами, как проклятые, день ото дня оставляют жизни забытые Богом люди. Обнаружив, что сигарет больше нет, плюнул от злости, подумал: " Зачем уже пытаться спастись от холода,
Когда твой костер уже сгорел" и побрел вдоль забора, поглубже укутавшись в свою шубейку.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/