Радиостанция души моей

 

1

Две школьницы закрываются в кухне. Шумит холодильник, куча грязной посуды в раковине, на подоконнике зреют помидоры из сада, на полу ведро немытой картошки.

 

Долганова. Ну? Доставай!

(Горбунова расстегивает молнию на школьном рюкзаке, застегивает снова.)

Долганова. Померить-то надо.

Горбунова. Надеюсь, ты не заляпаешь, как свою?

Долганова. Не парься, не заляпаю.

Горбунова. Если чё, новую купишь.

 

(Горбунова кидает Долгановой блестящую шмотку.)

 

Долганова. Ага! С первой пенсии!

Горбунова. Ты пенсией не расплатишься, поняла?

Долганова. Из кожи жопы дракона?

Горбунова. Это дизайнерская, если чё!

Долганова. Ага, ну куда деваться! Вот! Смотри! Тут порвано уже. Чтоб потом не орала, что это я порвала тебе, ага?

Горбунова. Где порвано? Это спецом так!

Долганова. Ага. Ну ладно… Допустим… Потянет!

(Долганова ест помидор с подоконника.)

Горбунова. Ты помой хоть! Зачем ты меня притащила, вообще? В школе не могла померить?

Долганова. Я тебя ни поэтому позвала, вообще!

Горбунова. Моё время дорого стоит! Ближе к теме!

Долганова. Поклянись, что никому!

Горбунова. У тебя что, уже всё?

Долганова. Что – всё?

Горбунова. Ну, эти… ну? Мы договаривались, у кого начнутся – рассказать… Ну что? Уже начались, что ли, да? Вперед меня?

Долганова. Нет, дура, ты чё?!!

Горбунова. По тебе и не скажешь, что начались. Ляжки как палки и грудь еще… плоская.

Долганова. Пошла ты в баню! Радуйся своим сиськам до пенсии!

Горбунова. Ладно, Кэт, замяли. Что хотела?

Долганова. Короче!.. (Долганова вытаскивает коробку из-под холодильника. В коробке мелочь и несколько полтинников.) Здесь – две пиццы «Маргариты» и две колы ноль пять в макпике.

Горбунова. О! Макпик! Мы сейчас пойдем?

Долганова. Горбунова! Это мой романтический ужин!

Горбунова. Что?!

Долганова. Осталось подкопить на два картофеля фри… А лучше – на два молочных коктейля…

Горбунова. Долганова! Ты меня пугаешь! Давай уже как-то с этого момента поподробнее!..

Долганова. Короче… Я хочу позвать в макпик одного парня.

Горбунова. Что? Это пацан должен девку звать! Ты чё, Долганова?

Долганова. Ты еще не любила…. А со мной, Горбунова, случилось именно так.

Горбунова. В макпик его позвать! Кто он?

Долганова. Он из девятого…

Горбунова. Он есть в контакте?

Долганова. Слушай всё! Я нашла его адрес в учительской, и каждую пятницу он получает от меня письма. Конечно, он не знает, что от меня… Но когда мы с ним познакомимся, у него будет ощущение, что он знает меня всю жизнь, и что в прошлой жизни он тоже меня знал! Понимаешь?

(Долганова быстро достает из портфеля маленькое фото, а точнее голову, вырезанную из коллективной фотографии, снова убирает в сумку, в потайной отдел школьного пенала.)

 

Долганова. Посмотрела?

Горбунова. Это? Поздравляю, ты влюбилась в узбека!

Долганова. Это не узбек!

Горбунова. Мама говорит, все чурки на одно лицо!

Долганова. Причем здесь чурки?

Горбунова. Гафаров! Он же в классе - гнобимый!..

Долганова. Кто сказал!

Горбунова. Я бы не стала с гнобимым тусить…

Долганова. Ему просто завидуют!

Горбунова. Еще бы! Пятнадцать лет – а уже усы растут! У него, поди, и ноги волосатые! Меня сейчас вытошнит!

Долганова. Вот дура!

Горбунова. Очнись, Долганова! Гафаров твой – дурак недоразвитый! Он и письма твои по слогам читает!

Долганова. Он очень развитый! Я часто вижу его в школьной библиотеке. Он всегда молчит, всегда один. Берет фантастику и женские романы!

Он по жизни в белой рубашке, и когда он на тебя смотрит, кажется, что он смотрит тебе в затылок! И у него глаза такие черные, что нельзя понять, смотрит он влево или вправо, потому что они такие черные, - как ночь, как зрачки - черные! Но почему он берет женские романы…

Горбунова. Он голубой! Вот один и ходит. Пацаны его залошили!

Долганова. Просто он из другого мира, и никто его не понимает. Мой любимый прекраснее всех фараонов, принцев египетских, которые молодыми умирали, и прекраснее всех посмертных масок этих фараонов, и прекраснее наложниц этих фараонов! (Долганова обматывается тюлем, как будто облачается в фату.) Наяву я только в мыслях с ним разговариваю… Я просто форевэ на его волне, как маленькое радио! Я скоро так с ума сойду. Я говорю с ним пожизняк, обо всем на свете, особенно на физике, когда эта овца даст параграф, а сама журнал заполняет. А я смотрю в учебник и ничего не вижу, кроме его ресниц, и слышу в своем сердце его голос, и чувствую, как он гладит меня по голове... «С какой ты планеты, с какой ты планеты, скажи мне, с какой ты планеты?» - это всё, что мне хочется ему прошептать. На каждой перемене я обязательно бегу на третий этаж, он там обычно сидит на подоконнике…

Горбунова. И чё он делает?

Долганова. Неважно… Он краску от подоконника отковыривает…

Горбунова. С ума сойти… Вот так и иди в свой макпик, со шторой на башке! Гафаров оценит!

Долганова. А ты не переживай, я обязательно пойду. Только ты должна мне помочь... Кое-чему научить…

Горбунова. Красиво жрать тебя уже не научишь, Долганова!

Долганова. Горбунова! Давай учиться целоваться!

Горбунова. Что? Расслабь рот – а пацан сам все сделает. Главное, язык ему в рот сразу весь не запихивай!

Долганова. Мне надо знать всё! Когда язык, и сколько запихивать! И как я дышать буду? И что надо языком там делать? Тебе что, слабо на мне показать нормально? Покажи, а? А я тебе потом по жизни должна буду, ладно? Ладно? Договорились? Свет? Ну что тебе стоит!

Горбунова. Ну ты и овечка, Долганова! Потом сама же всем разболтаешь, что я с тобой целовалась!

Долганова. Кому? Я же тоже буду это делать!

Горбунова. Отвали с этим, ладно?

Долганова. Я тебя умоляю, ну ты че… Я умоляю…

Горбунова. Ты шиза. Идиотка. Тренируйся на помидорах дальше!

Долганова. А ты спалилась, Горбунова.

Горбунова. С фига ли? В чем?

Долганова. Не было у тебя никаких французских поцелуев в «Рассветном». И про диджея ты, похоже, нагнала. И про своего двоюродного брата…

Горбунова. Может ты пойдешь, у них спросишь, а?

Долганова. Одно дело – быть, другое – казаться, Горбунова.

Горбунова. Так… Есть пленка?

Долганова. Зачем?

Горбунова. Ты че, думала, я тебе без целлофана буду показывать? Я не лиза, понятно?

Долганова. От хлеба пойдет?

Горбунова. Давай.

(Они соединяются губами через полиэтиленовую салфетку.)

Горбунова. Да расслабься, дурочка.

Долганова. Я расслабилась.

Горбунова. Доверься мне.

Долганова. Я доверилась.

Горбунова. Первый раз тебе может не понравиться, но зато потом…

Долганова. Мне нравится. Мне нравится!..

(Целуются. В этот момент дверь в кухню распахивается. На пороге мать Долгановой в лифчике и гамашах и отчим Долгановой в майке и трусах. Мать вскрикивает.)

Отчим. Это чё?

Мать. Катька!

Долганова. Ну и видок. Мам, иди, оденься! Мы со Светкой уроки делаем!

Мать. Предупреждать надо, что со Светкой! Ты не смотри, Свет, у меня в стирке всё просто… В стирке…

(Отчим наливает себе кипяченой воды из графина, пьет и морщится.)

Долганова. Вы идите, а мы пока уроки еще сделаем…

Отчим. (кидает стакан.) Потаскуха! Убью!

Мать. Беги! Он ведь кинется! Он кинется! Катька, беги! (Удерживает отчима за майку.)

Долганова. Пусть на своих детей кидается! Он мне не отец, понятно!

(Отчим скидывает на пол микроволновку. Горбунова открывает окно в кухне.)

Горбунова. Катька! Бежим! Давай руку!

 

(Света и Катя прыгают в окно, белый тюль отваливается от гардины и тоже падает на улицу. Девчонки бегут по улице босиком, смеются, размахивают шторой.)

 

2

 

Терапевтическое отделение районной горбольницы. Обшарпанная палата со сталинскими потолками. Ночь. Слышатся шаги по коридору, медсестра приводит в палату девчонку Милу, лет восемнадцати. Кидает комплект чистого белья на свободную койку с клеёнчатым матрасом.

 

Медсестра. Здесь ложись. Вот банка - моча до восьми, кровь до девяти. Запомнила?

(Девчонка стелет в темноте. Медсестра уходит. Новенькая ложится одетой в постель и прячется с головой под простыню, сжавшись в комочек. В палату врывается дежурный врач, женщина лет сорока, пышной прической и чертами лица напоминающая латиноамериканку, - Лариса Геннадьевна. Она врубает свет. За ней входит молоденький медбрат - Васек, у него в руках флян физраствора и система.)

Лариса Геннадьевна. Так! Обвинцева Людмила? Не спим, я должна тебя посмотреть! (Она снимает простыню с Милы. У Милы лицо в красных отеках.)

Лариса Геннадьевна. О… Божешки ты мой! Красавица наша! Чтожешки мы такого съели! А? Ну, давай, вспоминай, чего ела! (Садится к ней на постель, измеряет давление, слушает.)

Мила. Ничего не ела. (У Милы несколько раз звонит сотовый, она сбрасывает звонок.)

Лариса Геннадьевна. Косметику тогда вспоминай, чем мазалась? На что аллергия-то у нас?

Мила. Не знаю я…

Лариса Геннадьевна. Ясно… Ничего, прокапаем, будешь как новенькая. Васек, стойку я таскать буду? (Васек не знает, куда положить банку для капельницы, пока он мнется, Лариса Геннадьевна сама подставляет стойку. Васек устанавливает на стойку флян, перетягивает Милке руку жгутом.)

Медбрат. Поработайте кулачком, пожалуйста.

Мила. Пластырь какой? Прозрачный? Слава богу… У меня на белый аллергия…

Медбрат. (ищет вену) Так не больно?

Лариса Геннадьевна. Какой ты у нас нежный, Васек, какой заботливый! Посмелее! Я тебя щас всему научу! (Прикасается к его руке.)

(Лариса Геннадьевна уходит, мурлыкает под нос песенку, Васек уходит, постоянно оглядываясь на капельницу. У Милы снова звонит телефон, в углу кашляет старуха. Мила кое-как дотягивается до трубки, отвечает.)

Мила. Да… Нет, в больнице… Вот так… Семьдесят вторая… Какая разница. Ты уже все сказал… О чем говорить… А что я должна чувствовать? Что я урод какой-то, жируха или еще кто, не пойми кто. Да потому что ты променял меня на какую то шалаву! Всё, о чем с тобой мечтали - ты просто слил это всё… Вместе с этой шалавой, вот что. (Отключается, ныряет под простыню, всхлипывает там, сморкается.)

 

(Лохматая девушка - Настя - на соседней койке под капельницей громко присвистывает.)

 

Настя. Довел тебя, да?

Мила. Достал. В психушку скоро попаду – не то, что в терапию…

Настя. У тебя аллергия, да?

Мила. Меня трясет просто! Я земли под ногами не чувствую! Можно сказать, жизнь закончилась…

Настя. Пидорасит, понятно… У тебя курить нету, а?

Мила. (выговаривается в стену.) Cамое удивительное, что это я виновата в том, что это чмо, которого я считала своим самым близким человеком, заглядывается на каждую встречную! Я виновата, что он чего-то там недополучает в наших отношениях! Да если бы он просто заглядывался! Этот мудак создал себе вторую страничку в контакте! И он там в активном поиске, а в друзьях одни только левые телки. И одной из них он писал то же самое, что и мне в начале наших отношений! Некоторые фразы - слово в слово просто! Я его спросила потом, фантазию-то влом подключить было? Теми же словами клеишь! И как он ее хочет, какая она офигительная, и какая фигура у нее и глаза, и чувство юмора… Он ей встречу назначил, а она, вроде как, только “за”... Урод… Еще и мазался до последнего, пока я его же в его же сообщения носом не ткнула! Тут он еще и нападать стал, мол, я ему мало внимания уделяю! Да я только им и занимаюсь, готовлю ему, стираю, убираю, все молча, даже на диплом свой подзабила в последнее время, а сейчас вообще не знаю, как писать его буду, этот диплом бесячий…

Настя. Забей! Расслабься!

Мила. Как? Ведь мы столько мечтали вместе! Он был моим первым парнем, да он был для меня всем! И он же все уничтожил!

Настя. Все они козлы, а бывшие - вдвойне козлины!

Мила. Нет, я не могу представить, что Антон стал бывшим, у меня это просто в голове не укладывается! (Листает в телефоне.) Какой же он мудак! Только что звонил, и снова в онлайне с этой странички… Наверное, опять с телкой своей переписывается! (Набирает Антона.) Ало! Ало! Не ври мне, пожалуйста! Ты снова с той страницы зашел!.. Ты с ней переписываешься! Знаю! Это женская интуиция, тебе не понять! Удаляй страницу! Какое личное пространство! Это ты меня слушай! Кому ты нужен, после шалавы своей? О чем ты можешь меня просить, если ты даже страницу эту поганую удалить не можешь! Ты инфантильный мамочкин сынок, понятно? Ссык, который изображает из себя пикапера гребаного! Иди на! Козлина! (Прячет телефон в тапок у кровати.) Кажется, мне дышать нечем! Фу… Пятна эти еще сильнее чешутся, когда психую! (Телефон вибрирует и светится в тапочке.)

Настя. Телефончик-то прибери, а то стырят!

Мила. Блин! Главное, успокоиться… (снова плачет) Главное, вернуть себе самообладание, как это не банально звучит… Только это совершенно не получается!

Настя. Ну, что ты, успокойся, да наплевать на него, да всё будет хорошо у тебя, тише-тише, успокойся, слышь?..

Мила. Спасибо… Не знаю я, что теперь будет… Главное, универ закончить… Как только Антона из головы выбросить! Каждую минуту о нем думаю, больше ни о чем думать не могу!

Настя. Хорошо, что щас отвалился, а если бы ты залетела от него, дурочка?

Мила. Вообще не представляю…

 

(В коридоре раздаются стоны.)

 

Мила. Что это?

Настя. А, проснулся, гад! Старик этот в коридоре… В палатах мест не хватает, по коридору мужики лежат, блин… Этот щас всю ночь орать будет…

 

(Старик из коридора, Лев Георгиевич, кричит все громче.)

 

Лев Георгиевич. Тамара! Тамара! Тамара! Помогите! Где ты? Томочка… Тамара… воды мне...

Мила. Тамара? Кто это?

Настя. Откуда я знаю? Первую любовь, блин, вспомнил!

Мила. Кажется, у меня что-то оборвалось… Навсегда оборвалось…

Настя. Здесь еще и тараканов до фига! А еще – туалеты - увидишь… Точнее один, который на все отделение… Который, кстати, не закрывается…

Мила. А у тебя что, аллергия?

Настя. Не, у меня своя проблема… А эта - в углу - теть Рая - астма у ней… Задолбала… Ссыт в банку, потом в раковину выливает… А эта - Катя, у ней пневмония, кажется. А на твоей кровати девка была – вчера откинулась – ей какое-то лекарство перепутали, печень накрылась, короче… хана ей пришла…

Мила. Зачем ты мне это сказала…

Настя. Да не парься, тут еще не то бывает!.. Сначала офигеешь, а потом поживешь и привыкнешь!

Мила. Поскорее бы выписали...

Лев Георгиевич. Тамара! Тамара! Тамара… Томочка… Тома!

(Телефон в тапке гудит, Мила берет трубку.)

Мила. Да… Что?.. Взяла, всё-таки… Может, я думала, ты извиниться хотел… То есть, это я виновата? То есть, ты у нас и жертва после всего, что сделал, да? Знаешь, что! Как говорится, “чтобы женщине стать счастливой... достаточно просто отпустить того, кто делает ее несчастной!” Не важно, где говорится. Даже если и в контакте говорится, что с того? Чувства должны перерастать в семью, а не в комок в горле, который мешает жить! Пошел на фиг! (Выключает телефон, всхлипывает.)

 

(В этот момент из Настиной постели вылезает очень худой парень с шрамами на руках - Сева. Двое парней - Миша и Бугай - появляются из-под других кроватей. Миша кашляет, другие в голос смеются. Настя лупит Севу по голове - шутя.)

 

Сева. (обращается к новенькой) Девушка! Вашей маме зять не нужен?

Настя. Ты офигел, что ли? Пошел вон! Щас тебе по морде росомаху покажу, понял? (Настя и Сева целуются.)

Миша. Я чуть не обрыдался, ё-моё! Вон, Бугай докажет! Расскажи еще че-нибудь, слышь!

Бугай. Пошли лучше курить намутим, э!

Миша. Да погоди ты! Пусть она еще про своего парня расскажет че-нибудь! Я в натуре аж залип! Как будто в кино побывал, ё-моё!

Бугай. Не издевайся над больными, слышь!

Миша. Зачем тебе этот Антон, ты на меня посмотри, я лучше! Ты со мной не только Антона, ты папу с мамой забудешь, ё-моё!

Бугай. Один правильный укольчик - и познаешь смысл жизни, на!

Миша. Эй! Не, ну че она отвернулась! Ё-моё, какие мы грубые, оказывается!

Бугай. Мишаня, не кипятись, ты че!

Миша. А кто сказал, что Мишаня кипятится? Ё-моё, когда Мишаня-кипяток, это иначе выглядит, наверно, ё-моё!

Бугай. Иди лучше деду вшатай!

Миша. Да заманал стонать!

 

(Дед в коридоре кашляет и затягивает казачью песню.)

 

Миша. Ну это вообще некорректно, ё-моё! Людям нормальным спать мешает! Теперь он еще песни поет!

(Миша выходит в коридор, отвешивает старику тумака, потом еще и душит его, дед хрипит.)

 

Миша. Опа! Поймал? Помойку завали! Вот так, ё-моё! Чё ты там еще? Че ты сказал?

(Дед замолкает, поскуливает. Миша возвращается в палату.)

Бугай. Молоток, Мишаня. Ты хоть его манерам в больничке научишь. Он в доме престарелых у себя, поди, так же исполняет!

Миша. (Новенькой.) Чё, красавица? Есть чё?

Бугай. Давай, Мишаня! Я в тебя верю!

Миша. Есть чё? Курить есть? Чё не отвечаешь, ё-моё? Вежливости не учили?

Мила. Это вообще-то женская палата! (Настя громко смеется.)

Бугай. Чё, в натуре? Мишаня, куда мы попали!

Миша. Это женская палата, ё-моё! Бугай, как ты мог!

(Бугай вырывает у Милы сумочку, потрошит ее.)

Миша. Придется так, раз тебя вежливости не учили! В больничке свои порядки! Как ты хотела, ё-моё!

 

(Бугай достает из сумочки пачку сигарет и несколько мятых сторублевок, толкает себе в карман.)

 

Миша. А говорила, курить нету!

Мила. Это моя сумка! Что вы делаете!

Бугай. Может, ей полотенце в рот засунуть?

Миша. Ё-моё, фантазия у тебя!

(Миша открывает окно покурить.)

Бугай. Зажигалка где у тебя?

Миша. Всё самим искать, ё-моё!

(В палату заглядывает Дамир – худой смуглый парень с деформированной грудной клеткой, словно под кофтой у него спрятан мяч для регби.)

Дамир. Я не понял!

Миша. Дамир, жиги не будет?

Дамир. Я не понял, чё тут происходит?

Бугай. Всё нормально, общаемся, видишь?

Дамир. Кто деда обижает?

Миша. Да кто его обижает, ё-моё? С ним нормально поговорили! Ну не понимает человек!

Дамир. Ща вернусь - чтоб тихо было, понятно?

(Дамир проходит мимо по коридору.)

Настя. Севочка, позови, пожалуйста медсестру, у меня капельница закончилась!

(Сева уходит за медсестрой, хромает. Бугай возвращает деньги в сумочку. Мишаня сидит на краю Настиной кровати, посвистывает, прячет сигарету за ухом, крутит ее и подкидывает.)

 

Мила. Дамир - это кто? Главный?

Миша. Какой там главный! Лошпек он педальный, ё-моё!

Бугай. Не гони пургу. Он тебе много зарешал, так-то.

Миша. Если б я здесь столько жил, тоже бы знал, чё как тут зарешать. Тоже бы мог подгоны делать, ё-моё.

Настя. У него цирроз. Ему двадцать восемь лет. Жизнь кончена!

Миша. Во-во. Из жалости его слушаются. Понятно, что долго не протянет, ё-моё. Видала, как печень опухла?

(В коридоре голос медсестры)

Медсестра. В какой палате? В той? Щас! Дед, ты опять что ли? Засранец! Я что ли обрабатывать его должна? Пусть из дома престарелых сами приходят и моют его! Почему мы-то должны? Одеяло не дам, понятно? Дедуля! Где я на тебя одеял напасуся? Голый спи теперь, понял? Поспишь на клеенке - будешь знать, как под себя гадить!

Настя. (кричит медсестре) У меня капельница! Вы подойдете или нет?

Медсестра. Ты мне еще указывать будешь, что мне делать! У меня восемьдесят человек в отделении! Я что, разорваться на вас должна!

Настя. А я сколько ждать должна?

 

(Возвращается Сева, присаживается у Настиных ног. Медсестра входит в палату, снимает капельницу Милы, засовывает ее в карман халата.)

 

Медсестра. Я к тебе вообще не подойду, наркоманка. Видишь, - я без перчаток!

Настя. Кто наркоманка! Ты ответишь?

Медсестра. (Насте.) К тебе подходить – так и две пары перчаток – мало будет!

Настя. Кто наркоманка, я не поняла?

Медсестра. Кто-кто! У кого опиаты в моче! У меня, что ли? Молчала бы уж!

Настя. Ты с фига ли нарушаешь права пациента? Докладную захотела? Я устрою! Какая разница, наркоманка я или не наркоманка! Да здесь все на нарков похожи! И вы сами похожи, между прочим!

(Бугай и Миша смеются.)

Настя. Ну а че, не так, что ли?

Медсестра. (Мише и Бугаю) Бегом в свое отделение!

Миша. Но мы же по-тихому сидим, ё-моё!

Медсестра. Дежурному пожалуюсь!

(В палату входит Дамир.)

Дамир. (Показывает медсестре бутылек) Эмма Витальевна! Так это аналог! Мы будем его капать или нет?

Медсестра. Что врач мне сказала, то я тебе и прокапаю! Меня не предупреждал никто, ясно? Еще раз повторяю, мне все равно, где и за сколько вы это купили! У меня инструкции! Завтра с врачом и поговорите!

Дамир. Бардак получается! Должны были предупредить.

Медсестра. А где ты порядок видел! (Уходит.)

Настя. Дамир! Дамирушка! Можешь мне капельницу снять, а? Мне эта помойка отказалась снимать, наркоманкой обозвала. Совсем уже крыша у ней едет, по ходу. Свистит у ней фляга, короче. Ты с ней это, поговори, что ли...

Дамир. Поговорю.

(Дамир осторожно, но уверенно снимает Насте капельницу. Настя собирает волосы в хвост на макушке и прикалывает тряпичную заколку-цветок.)

Дамир. (обращается к Миле.) Новенькая? Нейродермит?

Настя. Чё?

Дамир. Нейродермит.

Настя. А говорят, аллергия. Я отвечаю, у нас лечить не умеют ни фига.

Дамир. (Миле) Не переживай, девчонка! Все пучком. (Подмигивает.)

Мила. Ой, телефон мой не видели?

Миша. Чё на?

Бугай. Телефон посеяла.

Мила. Он здесь только что был!

Миша. И чё ты этим сказать хочешь, ё-моё!

Дамир. Какой телефон-то был?

Мила. Айфон четвертый…

(Дамир с трудом наклоняется, чтобы заглянуть под кровать.)

Мила. Я уже посмотрела, нету…

Настя. В кровати посмотри, может, завалился.

Мила. Я и там смотрела…

Настя. Сева, пошли до холодильника сгоняем!

Дамир. Куда? Телефон-то не нашли еще.

Настя. А мы причем?

Дамир. Не при чем, помогайте.

Сева. С фига ли я должен?

Миша. Типа мы ей телефон должны родить, ё-моё?

Бугай. Сколько хоть времени у нас есть?

Миша. Тридцать секунд, понял, ё-моё!

Бугай. Время пошло!

Дамир. Телефон был?

Мила. Был!

Дамир. Ищем. Раздевайтесь, вещи на табуретку по очереди. Карманы-сумки выворачиваем.

Настя. Чё за пипец такой! Одна телефоны раскидывает свои, другой досмотры устраивает!

Дамир. Досмотры будут, если телефон не найдется.

(Миша и Бугай уже разделись. Дамир прощупывает их вещи.)

Дамир. Спасибо за понимание, свободны.

Миша. Да всегда пожалуйста, Дамир. Обращайся, ё-моё!

Бугай. Хоть днем, хоть ночью! Сам-то будешь раздеваться?

(Миша и Бугай уходят из палаты.)

Дамир. Кто следующий? Сева?

Сева. Может, мне западло.

Дамир. В падике не западло прокатиться?

(Сева нехотя раздевается. Его опережает Настя - она демонстративно поднимает майку и красуется перед Дамиром нагишом.)

Настя. Вот это позырить хотел, да? Ну смотри тогда! Мне не жалко! (Миле) А с тобой потолкуем потом, слышь?

Мила. Я не хотела…

Дамир. Ты ей попробуй хоть слово скажи!

Настя. Чё ты впрягаешься за нее? Понравилась, что ли?

Дамир. Понравилась. Сумку выворачивай - вещи на пол аккуратно по одной.

Настя. Офигеть. Ты на зоне шманать научился? С ментами кентовал?

Дамир. Давай, давай, Настена. Я больной человек и тоже спать хочу.

(Дамир будит соседок по палате.)

Дамир. Теть Рая! Извините, на минуточку!

Рая. Что случилось! Ты что пугаешь, Дамир!

Дамир. Обыск у нас!

Настя. У его девушки телефон потерялся!

Дамир. Настена...

Рая. Какой еще обыск?

(Соседка по палате, Катя, встает, завязывает халат.)

Катя. Когда это закончится! Вот здесь уже ваши сходки!

Дамир. Покажите карманы и выйдите из палаты на пять минут, пожалуйста. Иначе придется милицию и личный досмотр, что лучше?

Катя. Пять минут, не больше!

(Дамир встряхивает джинсы Севы, Настя перекладывает на полу свои шмотки. В этот момент начинает гудеть сотовый у Насти в подушке. Мила подбегает к подушке, достает айфон, отвечает на звонок.)

Мила. Да? Антон, Антон! Я тебе позже перезвоню, ладно?..

(Мила отключается.)

Дамир. (Высыпает на пол Настин тайник: косметика, сигареты, сережки, плер.) И как объяснишь?

Настя. (Собирает свои сокровища.) Курить хотелось. На курево нету даже…

Дамир. А плеер чей?

Настя. Мой. Можешь не сомневаться. Радио слушаю. Сева, пошли.

(Вставляет по наушнику себе и другу Севе.)

Дамир. Детдомовская привычка?

Сева. Пошли, покурим?

Настя. Аривидерчи!

(Сева и Настя покидают палату.)

Мила. Спасибо...

Дамир. Все нормально. Если какие проблемы с ней будут — обращайся.

Мила. (чешет аллергию на лице.) Ой, я обычно лучше выгляжу…

Дамир. А я иногда выгляжу еще хуже.

Мила. У тебя цирроз? Я не знаю, что это такое, конечно. Но мне очень жаль.

Дамир. Живу, и ладно, так?

Мила. Так.

Дамир. Прорвемся! Хочешь, чаем тебя угощу? У Кати есть чайник.

(Включают чайник, чайник шумит. Молчат.)

Дамир. У тебя только нейродермит? Так-то сама жива-здорова?

Мила. Здорова.

Дамир. Ты молодец. Значит, скоро выпишут. Прокапают и отпустят. Дня два. Они вникать не особо любят.

Мила. Это хорошо. Здесь как-то мрачно.

Дамир. Даже со мной? И с конфетами? (Берет чужие конфеты с тумбочки, кладет охапку Миле на колени.)

Мила. С тобой получше.

Дамир. Приятно слышать. У тебя парень-то есть?

Мила. Теперь, похоже, что нет. У меня есть котик.

Дамир. Да ну? Породистый?

Мила. Уличный. Но пушистый такой, и мосечка приплюснутая - наверное, были в роду породистые.

Дамир. Персы.

Мила. Я удивляюсь, как ты всё знаешь, даже про кошек!

Дамир. Живу долго.

Мила. Я этого котенка у папы на работе подобрала. А у нас до этого кошки не жили совсем. Только возьмешь - тут же у них рвота с кровью, и всё… И этот заболел тоже. “Нет, уж,” - я подумала, - “этот - мой!” Я его не отпущу просто так!.. Я представь, все золото, что у меня было - сережки, кольцо и цепочку свою, - в ломбард сдала, чтобы на ветеринара хватило. И так получилось, что мы уколы ему не кошачие, а собачие выкупили, но он все равно - выжил! Вот такой сейчас толстомордый! Хвост - как две моих руки! Да на, сам посмотри! (Подсаживается к Дамиру поближе, листает фотки на телефоне.) Вот он - на полдивана растянулся! Вот он - на унитазе у нас. А это я его в деревню возила. Его там побили, правда. Деревенские... коты. Вот он какой, моя радость. Вот он, моё золото! А то золото я так и не выкупила. Ни разу не пожалела.

Дамир. Главное, спасла. А золото еще будет. Ты очень клевая.

Мила. Ты тоже.

Дамир. О, да!

Мила. Да…

Дамир. Че, правда?

Мила. Как только увидела, понравился. Сам будешь конфетку? (ест конфеты)

Дамир. Ешь. Мне их нельзя. Я буду тебе птичек из фантиков делать.

(Дамир ловко сворачивает фантики в птичьи фигурки) Я думал, таких девушек больше не бывает на свете. Ты и добрая, и красивая…

Мила. Жаль, что некоторые этого не ценят…

Дамир. Пусть эти некоторые идут лесом. Из-за них не стоит так нервничать.

Мила. Это я уже поняла! У тебя лицо очень интересное. Глаза такие длинные… Веки красивые.

Дамир. Глаза длинные? Это как?

Мила. Я фотографировать люблю. Я бы хотела твой портрет снять. Я даже знаю, как свет выставить… Вот как сейчас…

Дамир. Такое чувство, что всю жизнь тебя знаю. Мила, ты могла бы…

Мила. Да?

Дамир. Нет, ничего… Я что-то…

Мила. Ну продолжай, раз начал! Так не честно!

Дамир. Мила, ты будешь моей… Ты будешь моей… Ты могла бы стать моей…

Мила. Стать твоей девчонкой?

Дамир. Моей печёнкой.

Мила. Что?

Дамир. Я серьезно. Такой вот странный вопрос. Ну, вот если представить, что ты бы подходила по всем донорским параметрам для меня, а меня спасти может только трансплантация. Вот ты бы согласилась пойди ради меня на такие жертвы, быть донором печени, или нет?

Мила. Твоей печени? Только трансплантация?

Дамир. Ну, да…

Мила. Это довольно серьезный вопрос, так то.

Дамир. А я серьезно и спрашиваю. Шутить мало времени осталось.

Мила. По-серьезу?

Дамир. Абсолютно, а ты как думала? (Держит ее за локоть.) Ну? Просто ответь!

Мила. Не трогай меня, пожалуйста!

Дамир. Всё ясно.

Мила. Ты же понимаешь, что это не так-то просто?

Дамир. Расслабься. Выкинь из головы.

Мила. Прости, пожалуйста.

Дамир. Проехали. Успокойся.

Мила. Прости меня.

Дамир. Успокойся.

Мила. Дамир, всё будет хорошо.

Дамир. Ты молодец. Скоро тебе уже мочу надо сдавать и кровь… Ты лучше вообще не ложись, а то проспишь.

Мила. Дамир! Не уходи, а?

Дамир. Давай, давай. Пока. Поправляйтесь, девушка.

(Дамир выходит из палаты.)

 

3

Утро. Больничный коридор. Катя и другие больные ожидают очереди в рентген кабинет, оборудованный по последней моде пятидесятых годов. Несколько больных лежат в коридоре под капельницами. Среди них - новенькая - женщина неопределенного возраста. Она рычит и стонет, но тихо и монотонно. Лев Георгиевич в инвалидной коляске созерцает тарелку со вчерашней овсянкой, до которой он не в силах дотянуться. У приоткрытого окна сидит тетя Рая, прижимает к груди кулек пряников и рулон туалетной бумаги, рядом с ней посетительница - высокая полная дама в бархатной юбке до пят и в платке. Посетительница говорит громким шепотом, Рая виновато кивает головой и слушает.

 

Посетительница. Болезнь дается нам во испытание, Рая… И господь посылает только такое испытание, которое можешь осилить… Страдать нужно, чтобы ты задумалась о своей жизни, отказалась от соблазнов и пришла к Нему… За грехи наши даются такие болезни…

Рая. Да какие же такие у меня грехи? Каждую ночь приступ такой, что думаешь: доживешь-не доживешь…

Посетительница. Рая! Ты пила, курила, ни с одним мужиком жила, Рая, - это всё страшные смертные грехи… Страшные грехи… Молись, Рая, открой ему свое сердце, и ты спасешься…

Рая. Спасибо тебе! Спасибо, что помогаешь мне! Спасибо! Ты не представляешь, как это для меня важно, как это важно! И пряники, и бумага… Кто бы еще все это, если не ты...

Посетительница. Не за что.

Рая. Спасибо тебе!

Посетительница. Только молитва, Рая! Только молитва... Всего доброго. (уходит.)

(Лев Георгиевич встряхивает головой, обращаясь к тете Рае.)

Лев Георгиевич. Тамара! А кто это Такая приходила?

Рая. Это? А это… жена моего мужа! Она мне очень помогает всегда… Только она и навещает – а больше и некому… Хотите пряников?

Лев Георгиевич. Как ей не стыдно.

Рая. Стыдно. Она очень страдала, что нашу семью разбила… Ведь это большой грех, а она работает в церкви… Она очень переживала! (Тетя Рая кашляет, ищет свой ингалятор.)

Лев Георгиевич. Тамара! Покормить! Покормить! (Пытается дотянуться до своей тарелки на подоконнике.)

Рая. Нет здесь Тамары. Я – Рая. (Кормит старика с ложечки.)

Лев Георгиевич. Спасибо. А где Тамара моя?

Рая. Разве я хуже?

 

(Старик посмеивается, ест. Рая вытирает его салфеткой и целует в губы. Они смотрят в окно, обнявшись. К рентген кабинету подходит парень с татуировками по плечам и спине. На нем клетчатые шорты, в руках спортивная куртка - это Рузанов Леха из двадцать девятой палаты.)

 

Леха. Кто последний?

Катя. Ну, я.

(Леха садится у стены на корточки.)

Катя. (Двигается от края скамейки.) Садитесь.

Леха. Да не, я постою. Я ж спортсмен! Правда, щас немного. Задыхаюсь. Два дня как из реанимации, просто. Воспаление. Легких.

Катя. И у меня.

Леха. Правое? Левое?

Катя. Рентген покажет.

Леха. Повезло. У меня оба. Только что с того света, можно сказать. Привет! Вы не смотрите, что не бритый. Просто три недели в реанимации. Еще не успел это, побриться как следует.

Катя. Да ладно…

Леха. Ничего не ладно. Мне неловко, рядом девушка, всё таки… Я, так-то, обычно четко выгляжу!..

(Катя смеется.)

Леха. Вот это правильный настрой! Чем больше смеешься, тем быстрее выздоравливаешь! На шоколадку!

(Как фокусник, достает из кармана куртки шоколадку.)

Катя. Ой! (У Катерины звонит сотовый. Отвечает на звонок.) Привет, Сереж… Да, Сережа, назначили… Не придешь? Ну ладно. Потом. Ты главное, маме скажи, чтобы Ванечку на анализ сводила. До восьми тридцати! В нашу, в какую же еще! Да, полис там же! А у Тимки курточка на вешалке! Я говорила уже! Ну ладно, я в очереди. В очереди, говорю. Целую. (Отключает звонок.)

Леха. Муж-дети-все дела!

Катя. Ну да…

Леха. И сколько?

Катя. Двое. Мальчики.

Леха. Умница, чё!

Катя. А у тебя?

Леха. А у меня в первом браке трое, и сейчас - трое!

Катя. Ого! Это правда?

Леха. Клянусь! (божится на зубок.)

Катя. Я поздравляю! Вот это да! Шестеро деток. Поправляйтесь скорее.

Леха. Шоколадку-то возьми.

Катя. Спасибо. С вишней? Это же моя любимая!

Леха. Я же знал, вот и подготовился. Я не сказал еще, что в разведке служил?

 

(Лампа над дверью гудит, вспыхивает, Катя заходит в рентген кабинет.

- Вдохнуть... Не дышать... Не дышать!

Женщина в коридоре прекратила стонать. Возле неё останавливается медсестра Эмма Витальевна, тормошит больную, бьет ее по щекам.)

 

Медсестра. Эй! Ээй! Очнитесь! Очнитесь! Э-эй!

(Медсестра щупает пульс, понимает, что женщина мертва и накрывает ее голову простынкой. Грязные ноги женщины свисают неподвижно с кушетки. Медсестра уходит в сестринскую, кричит через весь коридор.)

Медсестра. А где у этой сотовый был? Кто ее сотовый подбирал?

(Катя выходит из рентген кабинета.)

Катя. А рентгена не будет. Электричество кончилось. Сказали, приходить после обеда.

(Алексей и Катя сидят на скамейке, молчат. Остальные пациенты расходятся по своим палатам. Медсестра Эмма Витальевна везет по коридору тележку с завтраком - цинковые ведра с чаем и кашей. Раздает кашу возле каждой палаты.)

Медсестра. (Алексею) Рузанов! В палату! Завтрак!

Леха. Я всё понимаю, Эмма Витальевна! Но женщину-то увезут?

Медсестра. Какую женщину?

Леха. Вот эту, усопшую.

Медсестра. Звонок делали. После обеда прибудет бригада.

Леха. Только после обеда? И она все это время здесь будет?

Медсестра. Тебе что от меня надо? Хочешь, к тебе в палату ее поставлю!

Леха. Мне надо, чтобы вы к людям по-человечески относились, а не так… ее даже не пытались откачивать.

Медсестра. Кого там откачивать? В реанимации мест нет, еще наркоманов откачивать!

(Из палат протягивают тарелки, и медсестра размазывает по ним кашу.)

Леха. (Кате) Завтракать пойдешь?

Катя. Не хочется.

Леха. Эй! Мне что-то не нравится твой настрой! А от него же всё и зависит, от настроя! Ну?

Катя. Да, я знаю.

Леха. Я буду за тобой приглядывать, чтобы не грустила!

Катя. Мы выберемся отсюда?

Леха. По-любому! Другого варианта просто нету! Вон, посмотри на меня - три недели в реанимации, шесть видов антибиотиков, похудел на десять кило, жидкость в легких, гной в легких - но я живучий, ёлки! В следующие выходные буду играть с пацанами в футбол! И это по-любому! Ну, как ты себя чувствуешь?

Катя. Чувствую себя жирной Кэйт Уинслет из “Титаника”.

Леха. Да ну, ладно!

Катя. В тот момент, когда эта жирдяйка на плоту, а ее возлюбленный держится за самый краешек над ледяной бездной.

Леха. Ди Каприо, что ли?

Катя. Ди Каприо.

Леха. Я Леха, я не Ди Каприо! Я круче… Я не просто Леха, а Леха с Сортировки!

Катя. Мне уже не безразлично, что с тобой будет, Леха с Сортировки. Дашь свой сотовый? (Забивает свой номер в его телефон)

Леха. Записываю, барышня!

Катя. Катя.

(Появляется молодой медбрат.)

Медбрат. Рузанов, капельница.

Леха. О, не забыли на этот раз! (Кате.) Рад знакомству, барышня!

(Катя и Леха расходятся по своим палатам. Медбрат Васек перебирает личные дела за столом на посту. Подходит терапевт, Лариса Геннадьевна.)

Лариса Геннадьевна. Божешки ты мой! Шесть трупов за неделю.

Медбрат. Присаживайтесь, Лариса Геннадьевна, отдохните!

Лариса Геннадьевна. Самая поганая статистика по городу! Бомжей и наркоманов со всего города к нам везут! (ищет авторучку в выдвижном ящике.)

Медбрат. Успокойтесь, Лариса Геннадьевна! Будете? Спирт, кока-кола! (Наливает ей маленькую, ставит на стол пол литровую колы.)

Лариса Геннадьевна. (вытаскивает черные колготки из ящика) А что здесь делают колготки Эммы Витальевны?

Медбрат. Это… Это… (прячет колготки Эммы Витальевны в карман своего халата.) Ничего особенного, следуем вашему совету. Расслабляемся всеми доступными способами: орал, анал, вагинал, легкое садо-мазо…

Лариса Геннадьевна. Все верно, Васек. Иначе рехнешься. Очень нервная работа. (Она садится ему на колени.) Невероятно нервная.

 

 

4

 

Громко звучит восточная музыка. Абдул ведет пассажирскую газель, высунув босую ногу в форточку. Из салона раздается недовольный голос Антона.

 

Антон. Выключите музыку. Сколько можно.

Абдул. Мешает вам, да? (Абдул убавляет звук. За окном мелькают поля и высоковольтные вышки. От такого пейзажного разнообразия Абдула все время клонит в сон. За спиной водителя - диалог Антона и его сексапильной подружки - Ирэн.)

Антон. Ирэн, ты бутики нарезала?

Ирэн. Какие бутики, Антоша! Я даже голову помыть не успела! Посмотри на мои патлы!

Антон. Ну, мы, короче, от голоду помрем. Съемки на час и вся канитель часа на четыре может выйти!

Ирэн. Не помрешь, Антоша, ты ведь мужчина!

Антон. А термос взяла?

Ирэн. Какой термос, Антоша, я даже ни один глаз накрасить не успела!

Антон. Ну как термос-то не взяла? Я же просил! В коридоре его зарядил даже тебе, ну ты чего, Ирэн? Какая ты после этого моя ассистентка? Я тебя больше не буду на съемки брать!

Ирэн. Антоша! Ну прости! Иди ко мне! (Обнимает его.) Ну какой термос, Антоша! Я кое-как глаза открыла, ты с меня какой-то термос требуешь. У меня до сих пор твоя спина под ногтями!

Антон. Чё?

Ирэн. Спина твоя у меня под ногтями! (Ирэн плотоядно хихикает. Абдул резко останавливает газель, открывает правую дверь рядом с местом водителя.)

Абдул. Не могу без музыки ехать. Засыпаю. Аварии боюсь. Пусть девчонка вперед садится. Разговаривать будем.

Ирэн. Я, что ли?

Абдул. Ты, ты, красавица. Садись, не бойся.

Антон. Может, лучше я вперед сяду?

Абдул. Не обижайся, пожалуйста, о чем с тобой говорить, если ты музыку не любишь?

(Ирэн пересаживается на место рядом с водителем. Едут дальше.)

Абдул. Давай, спрашивай меня обо всем. Я всё буду рассказывать, чтобы аварии не получилось. Всё расскажу.

Ирэн. Э... А вот зачем вы то ногу, то руку в форточку высовываете?

Абдул. Как тебя зовут?

Ирэн. Ирэн.

Абдул. А лет тебе сколько уже?

Ирэн. Двадцать. А что?

Абдул. Я ногу в форточку высовываю, потому что устала. Суставы болят. Я у вас в городе дом строил, где раньше администрация была. Теперь там кинотеатр. Руки всё помнят - кирпичик за кирпичиком. Там, откуда я родом, говорят, что строишь, тем и станешь! Кирпичик за кирпичиком... Потом нас перебросили ваш храм строить. Возле парка. Тогда уж я уволился. До сих пор не заплатили! Говорят, радуйся, Абдул, ты святое дело делал, храм строил! А я вообще другой веры! Смешно тебе, да? Потом пришлось курьером всяким работать. Всё возил по городу какие-то черные пакеты. Все время думал - че там? Один раз не удержался, вскрыл один такой пакет, а там - короче, причиндалы! Натурально! Мужские, представь! И батарейки — вот такие! Конечно, я больше там не работал. Не смешно, да? Тебе сколько лет?

Ирэн. Двадцать.

Абдул. Вот, и ей двадцать было... Официантку одну соблазнил... Молоденький еще, совсем студентка. Что она во мне нашла! Думал даже, окажется девственница, женюсь! Веришь, нет - так и не успел проверить. Мы когда на диване очутились, она раздетая, и тут как села мне на лицо, и давай тереться! На лице на моем — давай ерзать! Ты представляешь? Как я её из дома выкидывал - чуть не убил! Когда такое происходит - каждый раз билет до Бишкека покупаю. Но я ведь от природы любознательный! И всё время билет сдаю и здесь остаюсь! (достает яблоко из бардачка) На, красавица, это тебе! Только оно не мытое, вытри. В Бишкеке всё понятно, а здесь - сколько живу, всё больше изумляюсь!

Антон. Эй! Изумленный Абдула! Сделай-ка радио погромче!

Абдул. Пожалуйста!

 

(Снова громко звучит восточная музыка.)

 

5

 

Осень, школьный двор. Долганова стоит босиком под яблонями. Вместо ветровки на ней белый тюль. Девочка находит знакомый школьный рюкзак на земле, а рядом с ним пакет с библиотечными книжками. Смотрит по сторонам - замечает девятиклассника Гафарова в кустах. Он ест ранетки. И как будто не видит Долганову. Долганова тоже раскусывает ранетку - прямо с веточки.

 

Долганова. Гафаров, и как ты их ешь! Они же горькие!

Гафаров. Ну ты и дура, Долганова! Я мягкие ищу. Они сладкие.

Долганова. Меня научи!

Гафаров. На! Кусай! (Подтягивает ей ветку со спелыми ранетками. Но кто-то кричит его фамилию, и он отпускает ветку, ветка бьет Долганову по лицу.)

Долганова. Ай!

Гафаров. Долганова, тихо! В кусты спрячься, ладно? Щас, Игнатов пройдет, ладно? Иди, иди! Посиди там тихонько. Мне стремно, ты же девчонка!

(Прячет ее в кустах. Выжидает, пока его одноклассник пройдет мимо.)

Долганова. Всё?

Гафаров. Нет еще!

Долганов. Ну всё? Здесь крапива! Всё?

Гафаров. Вылазь!

(Смотрят друг на друга, едят ранетки.)

Долганова. Гафаров, ты читать любишь?

Гафаров. Ты че! Терпеть не могу.

Долганова. А зачем ты столько книг берешь? Я тебя постоянно в библиотеке вижу. Женские романы и фантастику берешь.

Гафаров. Ты чё, думала, я женские романы читаю? Это маме!

Долганова. А фантастику? Папе?

Гафаров. Отчиму.

Долганова. А ты живешь по адресу Керамиков, дом шестнадцать?

Гафаров. Ну да…

Долганова. А это я тебе письма отправляю.

Гафаров. А я так и знал.

Долганова. Они тебе нравятся? Еще отправить?

Гафаров. Нравятся. Отправляй. Только мне отправляешь?

Долганова. Только тебе.

Гафаров. А ты ни с кем еще не целовалась?

Долганова. А что?

Гафаров. Ну, мне это важно. Был у тебя кто-то до меня или нет.

Долганова. Конечно нет!

Гафаров. Это хорошо. Иди сюда.

(Они целуются в губы.)

Долганова. С ума сойти. Ущипни меня.

Гафаров. Ну как?

Долганова. Это прекрасно… Всё так легко произошло…

Гафаров. Ничего cложного.

Долганова. Если честно, у меня даже голова закружилась немножко... И что теперь будет?

Гафаров. А что теперь?

Долганова. Ведь должно же после первого поцелуя с тобой произойти какое-то чудо?

Гафаров. Это и есть чудо. А вот еще - смотри. (Гафаров достает презерватив из кармана.) Мой дядя говорит, мужчина всегда должен носить в кармане это... Презерватив.

Долганова. И сколько ты его носишь?

Гафаров. С шестого класса. (сплевывает сквозь зубы.) Но не один и тот же, конечно. Если упаковка портится, я новый покупаю. Хочешь?

Долганова. Да, то есть, нет, я домой пойду… Меня потеряли уже. Я пойду.

Гафаров. Ну, жалко… Долганова, а ты есть в контакте?

(Катя Долганова обматывается шторой, убегает.)

Гафаров. Ты есть в контакте? Эй? Долганова? Долганова! Ты дура!

 

6

 

Катя в высоких ботинках со шнуровкой, в шерстяной юбке и рюкзаком за спиной бежит по степи. Перепрыгивает овраги, кружится, падает, бежит снова, останавливается отдышаться. Настраивает телефонную гарнитуру. Звонит Лехе.

 

Катя. Приём! Приём! Ну же! Леха, приём!

(Идут длинные гудки. Автоответчик предлагает принять звуковое сообщение.)

Леха, это Катя. Твой сотик молчит три дня, я начинаю волноваться. Не то слово, волноваться! Ну как ты там? Поменяли антибиотик? Будет еще один курс? Эй, слышишь, мне что-то не нравится твой настрой! Ты выйдешь оттуда, по-любасу! И очень скоро! Ты обещал сходить в караоке и футбол, пока снег не выпал! А я сейчас где-то в космосе! Прими мои сигналы бедствия! Без тебя я дрейфую в этой Вселенной и сваливаюсь в абсолютное одиночество! Мне просто необходим твой голос! Серьезно! Серьезнее некуда! Я в степи. Просто, в степи. За сто километров. Я на электричке... Здесь трава покрылась инеем, замерзла и хрустит под ногами. Еще, здесь много ранеток. И много кислорода. Тебе бы понравилось. Здесь дышится полной грудью, даже если вообще забываешь дышать! И не волнуйся, я не замерзну! Я тепло одета. (Дует на ладошки) К тому же, есть термос и бутерброды.

 

(За ее спиной раздается взрыв. В небо поднимается столб степной пыли. Пролетает вертолет. )

 

Катя. Леха! Ты не поверишь! Здесь что-то свалилось! Свалилось что-то. Прямо из космоса!

 

(Подбегают мужчины в комбинезонах, отталкивают Катю, протягивают красную оградительную ленту. Пыль рассеивается, Катя видит раскинувшийся в степи парашют и обугленную капсулу. Мужчины в комбинезонах размахивают руками, показывая что-то поисковому вертолету. На место прибывает съемочная группа - Антон с камерой и рукояткой для селфи. Его подруга, Ирэн, ковыляет по степи в ботиночках на шпильке, в руках у нее - тяжеленный арбуз. Водитель Абдул отламывает ветку и мечтательно ест ранетки. Неожиданно Антон обращается к Кате.)

Антон. Дайте позвонить кто-нибудь! Корпоративная сеть не берет. Девушка! Дайте позвонить!

(Катя отдает свой сотовый Антону, он набирает номер.)

Антон. Поисковый вертолет приземлился. Спускаемый аппарат находится на земле! Начинаю съемку.

(Антон забывает вернуть сотовый. Катя ходит за ним. Все суетятся вокруг капсулы, перекатывают ее на бок, в правильное положение. Неподалеку появляются люди в медицинских костюмах и разворачивают палатку-полевой госпиталь. Антон приступает к созданию видео репортажа.)

Антон. Нештатная посадка прошла в штатном режиме! Но как перенесли посадку наши космонавты, не знает никто! Связи с ними пока просто нет! Мы видим, что капсула покрыта пеплом, ведь она летела и горела в атмосфере! Итак, постучим в окошко иллюминатора, и посмотрим, как чувствуют себя космонавты! (заглядывает в иллюминатор) О! Да они просто счастливы! Они улыбаются! За их самочувствие можно не волноваться! Сейчас мы дождемся специалистов “РКК Электрон” и если все пойдет хорошо, мы будем наблюдать, практически, второе рождение!

(Мужчина в комбинезоне подбегает к люку и начинает развинчивать его.)

Антон. Ответственный момент! Раскручивают люк! (Рабочему) А ключ у вас на сколько?

Рабочий. Намного!

Антон. Просто удивительно! Это невероятно! Люк открывается! И, да! Это второе рождение!

(Доктора вытаскивают из капсулы космонавтов - Мужчину и Женщину, которые находились внутри плотно, как близнецы. Космонавты приветственно размахивают руками и устало улыбаются. Мужчина показывает в камеру какой-то жест, кажется, обозначающий “победу”. Космонавтов садят в приготовленные шезлонги с шерстяными одеялами, снимают скафандры.)

Антон. Ну, вот и первый вдох на родной Земле! Космонавтов встречают кубанскими яблоками и астраханскими арбузами! (Говорит ассистентке Ирэн, шепотом.) Ирэн, давай, пошла!

(Ирэн торжественно выносит арбуз, улыбается в камеру. Абдул вручает космонавтам по яблоку.)

Абдул. (космонавту-женщине) Потри, не мытое!

Женщина-космонавт. (улыбается) Оу, сенк ю! Сенк ю вери мачч! Рашн эпл вери гуд! (кусает грязное яблоко, стонет от удовольствия, закатывает глаза)

Антон. Как вы себя чувствуете после этой удивительной посадки?

(Космонавты поднимают вверх большие пальцы.)

Космонавт-мужчина. Чаю нету? Чаю хочется!

Антон. У кого-нибудь есть чай?

Катя. (размахивает термосом) Есть! Есть! С малиной! И бутерброды!

(Катя подходит к космонавтам, наливает чай в крышку от термоса, космонавты с удовольствием пьют, передавая друг другу.)

Космонавт-женщина. Вери вэлл! Вери вэлл! Итс Вандерфул!

Антон. Как видим, космонавты находятся в отличной форме и прекрасно себя чувствуют! Расскажите о своих ощущениях, ведь вы провели Там (показывает в небо) несколько месяцев!

Космонавт-мужчина. Мы очень счастливы! Возвращаешься оттуда и начинаешь заново ценить простые вещи. (Космонавты берутся за руки.) Когда мы остались там одни, безо всякой связи… Мы посылали сигналы и не знали, слышат ли нас на Земле. Ждут ли нас там. Внутри себя, мы постоянно разговаривали со своими близкими: “Это радиостанция души моей, прием! Радиостанция души моей, прием!” И мне кажется, наши близкие слышали и вели нас своей любовью. Да, только своей любовью. Иначе я и не знаю, чем объяснить наше второе рождение, когда приборы вышли из строя, и связь вдруг пропала. И вот, остались только эти маленькие маячки — любовь и вера наших близких... Спасибо, что ждали нас, спасибо, что верили. Спасибо, Земля!

Катя. (шепотом) Радиостанция души моей... Это радиостанция души моей, приём...

 

(Рабочие в комбинезонах разбирают и перекатывают обугленную капсулу на погрузку. Двое - мужчина и женщина в космических костюмах, сидят в шезлонгах посреди бескрайней степи и держатся за руки.)