ВОЛЬДЕМАР ГРИЛЕЛАВИ

О П Е К У Н

Из серии «А Н Г Е Л «

Фантастическая мелодрама

Ему было трудно в этой неравной борьбе с двумя, казалось бы, самыми родными и близкими людьми, статус которых требовал любить, лелеять и воспитать до взрослого и самостоятельного возраста. Но они, почему-то ненавидели его и старались создать невыносимые условия в доме, который хотелось считать своим. Ему казалось, что он самый несчастный и самый нежеланный здесь, когда совершенно не хотелось жить и радоваться, если вокруг все благополучные и счастливые. Но, встретив ее, и поняв, что ужасней и страшней положения в мире просто не существует, в котором оказалась маленькая хрупкая девочка, и которая нуждается не просто в его участии, а в самом спасении, он принял вызов. И решил, что забота и опека над маленьким беззащитным ребенком явится тем смыслом его личного бытия, которое им обоим позволит выжить и победить.

Тел. 89062125549

Балтийск Калининградской обл. Солдатская 2 кв. 8 Гришкевич Владимир Антонович

 

 

1

Прозвенел звонок, известивший об окончании не только урока химии, на котором Елена Францовна жарко и с упоением рассказывала о бензолах и пропиленах, в которых Валентин никак не мог разобраться, но и всего учебного дня. Так завершился первый день последней четверти. Еще отучиться эти два весенних месяца, а там большие летние каникулы, после которых Валентин идет в десятый класс. Решающий, завершающий и определяющий всю его дальнейшую жизнь. А она, как ему кажется, должна в том будущем быть совершенно иной и правильной.

И планы у Валентина очень даже обозримые и реальные, далеко вперед идущие, которые он обязательно постарается по всем намеченным пунктам выполнить. И первым пунктом в его планах начертан главный и желанный замысел всей жизни – покинуть город, семью и умчаться в дальние страны. Чтобы уже никогда не вернуться сюда, позабыв навечно и вычеркнув из памяти те душевные муки и страдания, что связывают его с этим маленьким симпатичным городом на берегу, прекрасной и щедрой красотой природной, реки.

Хотя сердце хотело и жаждало остаться в нем навечно. С какой бы радостью он жил бы здесь до самой старости. В городе, в котором каждый уголок и закуток были не просто любимы и знакомы, но и имели свою биографию и историю, в которой он, Валентин, принимал самое активное участие. Он здесь жил. Все шестнадцать лет. Вроде и взрослый, и паспорт получил, но пока назваться таковым не может, поскольку все, что одето на нем, а также продукты, которые хотелось бы потреблять, хотя бы три раза в день, полностью во власти его родителей. И оденут на него лишь то, чего захотят купить и купят сами, и на стол поставят лишь те каши и супы, кои на свои деньги приобретут и кои просто присутствуют в доме.

Но не всегда. В том смысле, что не всегда продукты могут находиться на столе. Мать крутится, старается, чтобы продовольственный минимум доставался регулярно их единственному ребенку, который вырос, или вымахал не по росту для своих годков, и сметает со стола намного быстрей, чем она успевает выставить. Просто потому, что в доме присутствует еще один потребитель. Главный и тот, для кого продукты подаются в первую очередь. Это его отец и муж матери. И этот потребитель почти ежедневно, если не по нескольку раз в день заявляет о своем главенствующем положение в этой немногочисленной семье из трех человек.

И не только потому, что он самый старший по годам, но еще оттого, что заработок главы превышает зарплату матери почти в два раза. Это он математическим путем вывел такую разницу. Такой факт может элементарно сконфузить любого несведущего и не знакомого с этой семьей. Ведь Валентин единственный ребенок в семье, где двое взрослых хорошо, если не замечательно по современным меркам, зарабатывают. Даже суммарная цифра звучит солидно. И недостаток в еде выглядел бы просто нелепой фантазией, если бы не одно но. Отец кричит о своем превосходстве весьма и даже слишком в пьяном состоянии.

А в нем, в таком состоянии, он пребывает все те годы, что Валентин себя помнит. И коль отец трезвый, то лишь по утрам, когда молча, и со злым выражением на лице собирается на работу. Вполне допустимо, что в течение дня и до конца работы он трезвый. Конкретно у деревообрабатывающего станка Валентин его ни разу не видел. Но с работы он идет уже слегка подвыпившим. Затем на ужин начинает качать права и требовать еще пару бутылок вина для поднятия духа.

-Имею право в конце трудового дня, и пропустить пару стаканов. Для того и работаю в поте лица.

И что самое странное в его поведении, так алкоголь с ростом количества выпитого словно прибавляет ему энергии и жизнедеятельности. Да вот только деятельность свою он никак не может определить в некое полезное русло. И тогда он начинает поначалу ходить по комнатам, потом кричать, требовать уважения, подчинения и почитания. И, если Валентин не успевал сбежать на улицу, приступал к воспитанию физическими методами и с помощью ремня.

В последнее время Валентин успевал сбегать или на улицу, если погода позволяла, или к товарищам, если время не слишком позднее. Им же, товарищам, не всегда понять причину такого посещения, а потому не хотелось быть навязчивым. И чаще, если холод или осадки не позволяли бродить по улочкам города, он в подъезде на теплой батарее делал уроки.

Валентин понимал, что просто покидать свой любимый город с незаконченным образованием или с пустой головой глупо и бесперспективно. Он ведь не скитаться по миру жаждал, а умчаться от своих проблем, чтобы там превратиться в хорошего специалиста с некой хорошей профессией. И для этого, почему-то так ему сильно желалось, нужно поступить в военное училище на офицера. Хотя бы только за то, что там хорошо кормят, и есть чистая постель. А еще служба офицера предусматривает хорошую зарплату, что обеспечит безбедную жизнь.

А сейчас кормят мало и ужасно плохо. Свою зарплату, которой он так любит хвастаться и укорить семью, в первую очередь сына, отец пропивает полностью, даже если не напрягать мозги математикой. И еще немалую часть прихватывает материной. И что можно приличное увидеть на столе кроме перловой каши, как самого дешевого продукта, на те остатки, что мать успевает потратить на продукты. Мало, да и без масла. Хорошо, если есть в доме подсолнечное, так немного скрасит вкус. Однако, изголодавшийся за день, он съедает это варево с голодной жадностью, да еще под упреки и обидные словечки отца.

-Вырос, дылда, сам себя уже прокормить мог бы, нечего на шее у родителей сидеть. Кому нужно твое чертово образование. Я вот с пятиклассным бригадиром работаю, так и почет, и уважение в цеху. А зарплата, как у начальника цеха. И мастера побольше с его техникумом.

На заводе его действительно уважают. Иной он там, правильный и воспитанный, с кем вполне возможно общаться, к кому всегда обращаются за помощью и советом. Он часто приглашает, как рабочих с бригады, так и тех же мастеров, о которых говорит дома с неким презрением. Такие визитеры случаются нечасто, но в эти моменты с отцом происходят такие удивительные метаморфозы, что Валентин и поверить не мог, что видит перед собою отца. Пьет красиво, говорит много и тихо, развлекая умными и веселыми речами. А самое удивительное и поразительное, так это хвалит свою семью. И в особенности сына отличника, дневник, с отметками которого продолжительно и тщательно изучается гостями.

После ухода гостей вторичные метаморфозы резко возвращают его в прежний злой и капризный вид. И если Валентин, предчувствуя и зная по опытам прошлых раз про эти резкие перемены, успевал сбегать, то матери доставалось по полной программе. Уже потом остатки ночи мама жаловалась сыночку на судьбу и ушибленные места. Замотавшись и упившись до требуемой кондиции, отец храпел на всю квартиру. Значит, завтра Валентин вновь будет до боли в скулах зевать первые уроки, усиленно сражаясь с сонливостью.

-Мама, ну, давай его прогоним, а? Сколько можно терпеть вот эти все его выкрутасы, побои и оскорбления! – как-то чуть больше года назад решился предложить Валентин матери после очередного запоя с выступлениями. – Неужели мы не проживем без него, без этих вечных пьянок!

-Сынок, а как же нам без отца, а? Нам моего заработка никак не хватит на двоих, очень мало, - смиренно сокрушалась мама, продолжая жаловаться на свою участь. – И муж он нам, и отец. Никак не сможем прожить без мужика в доме. И тебе еще долго учиться.

-Странно, - искренне удивлялся Валентин, абсолютно не понимая и не желая соглашаться с мамиными доводами. – И чем это он семью содержит? Да от него даже пустых бутылок не остается. Он их с утра все пересчитает, и ты попробуй хоть одну, куда деть потом.

-Нехорошо говорить так про отца, сынок, - продолжала свою нотную политику мама, оправдывая все похождения и деяния мужа. – Все вокруг пьют, и он пьет не больше и не меньше.

-Мама, а я все равно не могу и не хочу тебя понимать. У Кольки еще две младшие сестренки, и папаша их работает в соседнем цеху простым станочником. А они все одеты вполне нормально, не хуже иных. А для меня вы каждый год к школе покупаете костюм в комиссионке, который уже кто-то просто аккуратно относил и решил избавиться. А ведь за лето могли бы в мое отсутствие немного накопить. Кормить меня не приходится. Так и то в последний день бежим в магазин под мат и укоры отца, что, мол, вырос, и прошлогодний теперь тесен. А он не просто тесен, он изношен до дыр и на ладан дышит, готовый рассыпаться в прах.

Однако такой откровенный разговор лишь довел маму до истерики и окончательно разрушил веру в родителей у Валентина. Он понял из этой беседы, что мать готова пресмыкаться и унижаться перед сильным и деспотичным отцом, даже призывая к такому же поведению и сына. И тогда он пришел к единственному и, по его мнению, верному решению: нужно срочно вырастать и переходить на самостоятельную жизнь. И просто сейчас терпеливо доживать эти совместные годы, донашивать чьи-то обноски, терпеть усмешки одноклассников по поводу заплаток и потертости штанов, которые все равно к концу учебного года протирались до дыр. А чего же он хотел, если его, то есть, этот костюм, кто-то уже раньше относил свой срок. И два срока материя, из которой он был сшит, не могла вынестись достойно.

На лето Валентина всегда в целях экономии, да и чтобы под ногами не путался, выпроваживали в глухую деревню к тетке. У той своих короедов по лавкам сидело пять штук, которые постоянно требовали пищи и заботы, и потому-то на протяжении всех трех летних месяцев ему приходилось выслушивать стенания на трудности и упреки, как лишнему едоку, не предусмотренного семейным бюджетом. Вот потому, чтобы как-то оправдать свой обед и некую заботу о себе и не слыть нахлебником, Валентин взваливал на себя максимум работы по заготовке сена скоту, по прополке грядок и походами в лес за дарами природы, коими она щедро изобиловала в этих глухих и недоступных для горожан краях. Успевал и для теткиной семьи натаскать, и домой полные сумки вез. Отец эти дары жрал с отменным аппетитом, но и здесь забывал о похвалах, зло и нервно приговаривая:

-Мог бы и побольше натаскать. Поди, отлынивал на сеновале, да на печи бока отлеживал.

Валентин плакал от обид и клялся, что больше к этой противной тетке не поедет. И вот одна из долгожданной его мечты осуществилась. В прошлый год эта поезда оказалась последней. Он это чувствовал, он так предполагал и даже почти в этом уверен был. Потому-то с большим наслаждением и чувством щенячьего восторга прощался со всей этой родней, что за все детство обрызла и опротивела. Разумеется, дети тут не причем. Он на них вообще не в обиде. Хоть и много младше его, но дружил и неплохо время проводил с ними. А вот тетку с дядькой с превеликим наслаждением постарался из памяти вычеркнуть навечно.

Ведь после девятого класса буде производственная практика, которую он все три месяца проведет в соседнем с отцом цеху. И постарается, как и договорился с дядей Васей, бригадиром той бригады, куда он Валентина и пригласил, работать в разные смены с родителями. Чтобы и отдохнуть от них, и реже видеть пьяного отца. А там уже и последний десятый класс, который станет трамплином для прыжка в будущее, прыжка от прошлого. Если раньше его отношение к отцу было больше безразличным, чем презрительным и ненавистным, а к матери даже с неким жалостливым сочувствием, то с прошлого года после неких событий стал обоих их ненавидеть и презирать. И даже порою жаждать им зла.

И отправной точкой такой усиленной нелюбви к обоим родичам стал случай из прошлого года, когда он заканчивал восьмой класс и усиленно готовился к первым в своей жизни экзаменам. Учителя законно требовали, чтобы прическа мальчиков соответствовала школьным правилам и нравилась директору. А общепринятый фасон и даже модой для мальчишек тех лет был простой канадкой. Стригли в парикмахерской за двадцать копеек. Дел-то немного: слегка укоротить, виски и шею подправить, вот вам и готово.

Просто, но не для Валентина. Двадцать копеек еще надо было заиметь. Это уже сейчас он стал более требовательным и настойчивым к своим нуждам, и стал настаивать на ежедневное финансирование на покупку буфетной булочки. Мать, скрипя зубами и кошельком, незаметно от отца каждое утро давала ему урезанное требование до пятнадцати. Ровно столько, как она подсчитала, стоила булочка с маком и стакан компота. Ей хотелось еще меньше выделять, поскольку булочку можно было приобрести гораздо дешевле, но Валентин воспротивился.

И то отважилась мать на такие излишние незапланированные траты лишь вначале этого учебного года, когда классный руководитель сделала ей на собрании прилюдно и в присутствии самого Валентина на его ужасную худобу и на весьма голодные глаза на протяжении всех уроков. Сказано было при всех родителях и учениках, поскольку собрание происходило совместно, но, скорее всего, в шутку, не намекая на настоящий голод. А Валентин решил ей подыграть, жалуясь, что с трудом дотягивает до обеда, а уроков много, оттого и успевает зверски проголодаться.

-А вот вместо сигарет, так лучше бы на перемене булочку покупал. Знаю я вас, мальчишек. Уже, поди, вовсю курить начал. Вечно с перемены на урок заходишь, а в классе устойчивый запах сигаретного дыма.

-Нет, вы абсолютно в отношение ко мне неправы, Вера Николаевна, - законно возмутился Валентин. – Я совершенно не курю и даже не пытался начинать. Не люблю это дело.

Он немного соврал. Пробовал. И не один раз. В компании его друзей некурящих нет. И все друзья детства, как Вася, Саша и Николай имеют никотиновый стаж не один год. А вот с Валентином в этом щепетильном вопросе немалая проблема. Любая его попытка, а он их свершал ради присоединения к отряду курящих и не выделяться от настоящих пацанов, заканчивалась трагично и безобразно. С рвотными позывами и красными пятнами по всему телу. Аллергия. Ну, не желает молодой крепкий организм воспринимать эту вредную привычку. Самостоятельно отторгает и противится вот такими проявлениями.

И запреты, и нотации учителей ему без надобности. Сам организм прекрасно исполняет роль контролера и воспитателя. Потому-то и законно возмутился инсинуациями классного руководителя. Имеет право на оправдания, поскольку, хоть и слегка соврал, но на переменках даже не пытается присоединиться к жаждущей кучке парней, пытающихся пару сигарет поделить на десять желающих.

-Ну, а куда тогда деньги деваешь, что мама на обеды дает? – продолжала назойливая классная.

Валентин пожимал плечами, а мама покраснела, стыдливо пряча глаза и страшась чистосердечного признания сына перед всей аудиторией. Не признаваться же ей, что она его лишает такой общепринятой возможности, как посещение школьного буфета. И с того времени у Валентина всегда в кармане есть немного мелочи. Нет, на какие-то булочки он и не собирался тратить эти деньги. Глупости все это и баловство. Лучше два-три дня поголодать и сходить в кино. А там и мороженое себе позволить. К голоду он привык, а вот отказываться от нового фильма не хотелось бы. Тем более, что такие походы предпринимались нечасто.

Возвращаясь к табаку, хотелось бы заметить, что аналогичная, но со своими особенностями у него антипатия к алкоголю. Ничего, кроме, как омерзения на вкус и неприятного сонного состояния после апробации такового Валентин не испытывал от нескольких глотков вина или водки. Этими протестами организм сам требовал отказа от вредных привычек. Точнее, даже не позволял приступать. Такими свойствами он наделен благодаря матери. Лишь с одной разницей, что маме вынужденно приходится дышать табачным дымом, которым одаривал ее вечно курящий и днем и ночью отец. У него ведь не было специального для такой процедуры места в квартире. И импровизированными пепельницами были обставлены все имеющиеся помещения в их двухкомнатной хрущовке.

Нет, не было в ванной комнате. И из своей комнаты Валентин постоянно выбрасывал, если отец случайно или специально приносил. А так смердящие баночки из-под рыбных консервов стояли везде, включая и туалет. Лишь на балконе их не было лишь потому, что весь двор, куда смотрел балкон, считался для него пепельницей. И пепел, и окурки летели вниз со второго этажа. А маме выбрасывать такие пепельницы, было категорически запрещено. Только очищать. Вот по такой причине смрад от окурков стоял по всей квартире, пропитывая собою все вещи и одежду. Потому-то из-за этого запаха одежды Валентина и возникали ассоциации у классного руководителя по поводу принадлежности его к союзу курящих.

А еще мама, переламывая свою волю и брезгливое отношение к алкоголю, вынуждено пила вместе с отцом, чтобы не обидеть и в расчете, что ему меньше достанется. Не понимала, или просто не желала принимать такой простой житейский и проверенный факт, что ему все равно никогда и ни при каких обстоятельствах меньше не достанется. Он все равно свои положенные за вечер литры вылакает, вытрясая из нее последние копейки, отправляя за очередной поллитровкой дешевого противного вина. И потом мама полночи рычала на унитаз и с больной головой утром шла на работу, где ее ждали тяжелые доски и вагонетки.

А отцу хоть бы что. Его словно заряжали эти выпитые литры и добавляли энергии. Он жил и творил свои злые дела благодаря алкоголю. Он его подпитывал. Но мамины аллергические восприятия, как алкоголя, так и табака получил в генетическое наследие Валентин. Друзья над ним потешались, подкалывали и посмеивались над реакцией после принятия определенной минимальной дозы того или иного продукта. Мол, совсем пацан на мужика не похожий. Лично сам Валентин даже рад был такой реакцией организма. Уж сильно обрызли ему ежедневные картины с присутствием в них пьяного и смердящего отца.

-Мама, зачем же ты через силу и во вред своему здоровью лакаешь это противное пойло? – сто раз спрашивал Валентин, поначалу жалея и страдая от ее одного болезненного вида и всенощных хождений к унитазу. – Ну, пожалей хоть самую себя, коль уж меня не жалко. Я, ведь, переживаю за тебя.

Но ответ он получал на свои сочувственные стенания постоянно один и тот же, больше схожий на раболепие обреченной женщины, которая обрекает себя на проживание в этом бренном мире, словно принужденно, не по своей воле и не по своим желаниям:

-Не хочется скандалить мне с ним, сынок. Ты же сам видишь, какой он рассерженный. Себе ведь дороже выйдет. Я уж как-нибудь с ним свои годы доживу, а ты там сам по себе решай, что и как.

-Так хоть немножко притворись и делай лишь вид, что пьешь. А сама или вон выливай, или в его рюмку. Мама, не калечь себя, не губи свое здоровье. Оно ведь уйдет навсегда.

-Ай, сынок! – отмахивалась мама обреченно. – Уж я не буду обманывать судьбу, коль такая она выпала мне. Ничего уже изменить невозможно. А так хоть в чем-то какая-то радость.

И это ведь ей чуть больше сорока. Конечно, Валентину сорокалетние казались глубокими старцами. Однако, о завершение своего жизненного пути он считал преждевременным говорить в этом возрасте. Ведь деды и бабки доживают и за восемьдесят. Зачем же тогда маме так рассуждать? Он пытался убеждать, уговаривать, защищать, пока не произошел этот случай с прической.

Отец по каким-то источникам прознал про те 20 копеек, что мама дала ему на парикмахерскую, чтобы Валентин наконец-то сравнялся прической с другими парнями его лет. До этого времени его всегда стриг отец, почему-то возомнивший и узревший в себе способности цирюльника. Но, как всегда, неудачно и скверно у него получалось. Во-первых, стандартно и под полубокс, как малолеток. А во-вторых, небрежно и по принципу, лишь бы отвязаться. Получалось потешно и смешно, что делало Валентина посмешищем и оскорбительным. Все, кому не лень, его дразнили и тыкали пальцем, дополняя к мимике обидные слова.

А теперь он самостоятельно сходил в парикмахерскую и доверил свою голову профессионалу. Получилось классно, что у самого в сердце гордыня запела за такую красоту. Однако еще перед походом к мастеру отец намекал, чтобы Валентин свои 20 копеек отдал ему на пиво. А прическу, так он сам не хуже любого профессора устроит. Но Валентин в этот день был настойчив и сделал по-своему. Взбесившийся отец силой усадил его на стул и прошелся ножницами по всей голове. Хотелось, и вырваться, и сбежать, куда подальше. Однако, сопротивление было бессмысленным, поскольку отец одной рукой вцепился ему в горло, а второй кромсал шедевр, созданный настоящим мастером причесок.

А ведь Валентину уже представлялось, как он войдет в класс и с гордо поднятой головой пройдется между партами. Но теперь даже само появление в школе оказалось проблематичным. Почти сутки он не показывался ни в школе, ни дома. Сидел на высоком берегу реки и смотрел в ее черные воды с единственным желанием: скрыться их глубине навечно, навсегда. Удержала в тот момент единственная, но решающая в судьбе мысль, что плакать и рыдать на его могиле некому. Отец порадуется, что лишний рот и обуза с плеч свалится. А после того, как мать даже отругала Валентина за прическу, за отказ вручить отцу те единственные 20 копеек, он и ее возненавидел, что вместо сочувствия услышал укор.

Стало быть, и ей он не нужен, и значит, смерть порадует их обоих. Ну, а такую радость ему совершенно не хотелось приносить в этот, хоть и настолько опостылевший дом. Ведь тогда не исполнятся все его желания, кои часто приходили в голову, когда казалась жизнь противной и ненужной, он никогда не сможет стать взрослым, большим и самостоятельным.

На ненужный и пустой вопрос матери, где он пропадал, Валентин молча, прошел мимо и заперся в своей комнате еще на двое суток. Лишь в школу ходил, поскольку в ней видел свой важный пропуск в будущее, когда после успешного ее окончания можно осуществлять все мечты и желания. А прическу друзья кое-как подправили, и на насмешки одноклассников он просто решил не реагировать. Ведь стоит только ответить, как они возрастут стократ.

И вот сейчас, когда мать, смущенная и раскрасневшаяся, пытается как-то оправдаться перед классной, Валентин решил воспользоваться удачным моментом. И вслух заявил, что теперь он постарается деньги, выделяемые родителями на обеды, тратить в буфете на булочки и компот. И матери ничего не оставалось, как пообещать учительнице, проконтролировать получение денег на обеды, а Вера Николаевна сама лично проверит на большой перемене, как Валентин будет покупать в ее присутствии столь необходимые продукты.

-Откормим, Екатерина Константиновна, будущего воина! – уже в шутку и весело сказала в заключение Вера Николаевна. – А иначе военкомат лично нам предъявит претензии.

И теперь мама вынужденно каждое утро выдавала ему эти долгожданные 15 копеек. Ну, а Вера Николаевна, разумеется, совершенно забыла про обещания и про ее контроль. Будто у нее других забот нет. Это ведь для красного словца и при виде такой худобы говорила она и про контроль, и про обязательные школьные обеды. Но ведь мама приняла такие угрозы за чистую монету. Да и сам Валентин решил до конца воспользоваться таким моментом. Ведь до сих пор даже редкие походы в кино субсидировались друзьями.

Но их отцы пили водку реже. Просто их матери, а для отцов жены, жестче и требовательней относились к семейному вопросу, не позволяя мужьям властвовать и управлять безрассудными пьяными мозгами бюджетом, как им заблагорассудит. Валентина даже порою удивляла и восхищала та смелость и ярость этих матерей, распекающих во дворе того или иного мужа за некую провинность, чаще связанную с несанкционированным употреблением алкоголя.

Он смеялся и с болью в сердце сравнивал их со своей мамой, которая готова была на все, чтобы любезный муженек не серчал на нее. А тот, понимая и чувствуя ее раболепие, с каждым разом все сильнее и серчал, и хамил, и грубил, и руки прикладывал все чаще и бессовестней, даже не пытаясь, и оправдывать свои деяния, причину данного поступка. А разве была бы жизнь Валентина настолько тяжкой и беспросветной, если бы мама хоть раз вступилась за него и не потребовала бы от отца хоть маломальского уважения и признания за сыном каких-то человеческих прав. Однако, такие мечты из области фантастики.

-Ты подрастешь и улетишь из дома, забыв навсегда про нас, - оправдывала она свое поведение. – А мне с ним доживать свои годы. И старость вместе встречать придется. Вот и приходится подстраиваться, чтобы как-то жить. Женишься сам, тогда и меня поймешь.

Не пойму, потому что не хочу и не желаю понимать такого, скрипел зубами, но молчал Валентин, не желая больше тратить свое красноречие на такие бесполезные уговоры. Он не желал воспринимать раболепие мамы еще по той причине. Что она позволила отцу отравить всю квартиру собой и запахами табака. Валентина уже воротило от табачного и алкогольного перегара, что переполнили весь дом. Даже курящие и любящие иногда выпить друзья, не могли вынести такого смрада уже с прихожей, и старались ретироваться из квартиры.

-Мы, уж лучше, тебя на улице подождем, - морщили носы и убегали на улицу друзья, случайно зашедшие, чтобы позвать Валентина на прогулку или попросить чего сделать или помочь.

А такой ужасный аромат – результат переполненных импровизированных пепельниц. Ведь их неделями никто не убирал. А поскольку отец курил по всему дому, не придерживаясь определенного места, то и оставлял свои окурки в том месте, где сигарета заканчивалась. А потому заполнялись они медленно, но общий аромат поддерживали стойко.

Однако, хоть и презирал, и ненавидел он свою мать за все ее потакания отцу, но вслух заявил о своих чувствах где-то зимой спустя некоторое время после эпопеи с прической. В начале зимы. Отца в тот вечер принесли его же рабочие, как говорится, в полной отключки. Чей-то день рождения отметили. Разумеется, за счет новорожденного. И бригадиру, то есть, отцу наливали больше всех. А поскольку на работе, да еще при своих подчиненных, он старался сдерживать свои истинные эмоции, то перевозбужденному и неслабо выпитому организму ничего не оставалось делать, как уснуть. Там ведь права покачать не позволят, приструнят и поставят на место враз, о чем отец всегда подозревал.

Такое случалось не впервой, а потому Валентин сразу же не поверил в обездвиженность отца. Прикорнул на время, надолго не хватит. Однако товарищи про такие нюансы не ведали, а потому извинились за беспокойство и проследовали вон, оставив в таком вот отключенном состояние отца в кресле в прихожей. В своих предположениях и в их правоте Валентин убедился буквально через пять минут. Приходить в себя он начал с прорвавшегося из уст мата и прочей брани, с таким трудом и с неимоверными усилиями удерживаемые внутри по причине присутствия посторонних. Вот теперь ему просто необходимо было скопившую отрицательную энергию выплеснуть наружу, чтобы самому не лопнуть от ее переизбытка.

И первым объектом для снятия стресса попался на глаза Валентин. Говорил он уже стоя в его комнате твердо на ногах и с не совсем пьяным видом и голосом, долго и нудно, пока не приступая к активным действиям. Видать, пока хотелось избавиться от избытка словесного поноса. Отец был высокого роста. Уж объемом живота и груди во много превышал, хоть и высокого, но ужасно для своего роста худого Валентина. Несмотря на свои 180 см, Валентин не набирал и 60 кг. Ну, а где их взять в голодном пьяном доме со сплошными ежедневными нервотрепками?

-Я еще могу заломить тебя и ремнем отходить, если потребуется, - продолжал бубнить отец, демонстративно показывая свои мышцы на руках и животе, пытаясь вызвать сына на ответные реакции. – Тебе до меня еще далеко, хиляк, живодристик. С мое покидал бы доски, так тоже мясом оброс слегка бы. А то сидит сиднем на своей парте с глупыми книжками с глупой рожей. Толку от них, как от козла молока. Вижу я, сколько зарабатывают грамотеи. Дерьмо собачье, гроши мелкие. Пока еще больше настоящего рабочего никто не получает.

Валентин, зная, что результат от споров с ним и от молчания будет идентичным, потому решил молчать и нервы себе бес толку не трепать. Обычно очень скоро отец уходил в поисках матери, над которой ему издеваться нравилось, и исполнял эту процедуру с неким садистским наслаждением. Но мать забилась в углу в своей комнате, как мышь в ожидании кота. Но сегодня отец не спешил, решив начатую воспитательную работу довести до логического завершения.

-Ну, что, может, попробуешь побороть меня? – уже с сарказмом и с усмешкой говорил он, подойдя к столу и дергая Валентина за плечо, превратив подготовку уроков в невозможный процесс.

-Папа, отстань, - попытался урезонить отца Валентин, понимая, однако, бессмысленность и бесполезность своих просьб. Отец был к ним глух и безразличен. Он уже вошел в раж и страстно желал довести свои эксперименты до конца, показав сыну раз и навсегда его ничтожность и незащищенность перед истинным хозяином семьи. – Мне уроки нужно делать. И так я уже отстаю, а теперь попробуй, наверстай. Мы потом с тобой поборемся. Завтра ты после работы придешь, тогда и организуем соревнование. А сейчас, ну никак не могу, - уже более мягким тоном, чтобы ввести отца в заблуждение, просил он.

А завтра Валентин вообще вечером домой не придет, чтобы избежать ненужного конфликта и этих глупых состязаний. О какой борьбе говорить, если здесь явно просматриваются разные весовые категории, притом двукратно. Хотя и сам Валентин не считался слабаком в компании. Сказывались сельскохозяйственные работы у тетки летом. Одна косьба чего стоит. А ну-ка попробуй, покоси по болотам и по кочкам? И физкультуру он любил. Уж на турнике, канате и на кольцах требуемые упражнения он выполнял лучше всех. Правда, все считали, что такой вес легко бросать по турнику. Но Валентин приписывал заслуги стараниям и любви урока физкультуры.

Однако, отец уже никак не мог остановиться и силой вытаскивал Валентина из-за стола на середину комнаты. Видать, мать устала от томительного ожидания супруга. Да и возню в сыновней комнате услыхала и осмелилась выйти из своего укрытия, чтобы вмешаться в спор.

-Витя, оставь ты его в покое, пусть уроки делает. Пошли в свою комнату. Поздно уже, спать пора.

-Кому нужны эти его науки драные! Пустое времяпровождения. Лучше бы работать шел и деньги зарабатывал. А то вымахал, дылда, а толку от него никакого. Испугался, так и скажи, слабак хренов. Ну, чего стоишь, как телок обделанный! – закричал уже истерично отец, выведенный бездействием и игнорированием своей персоны. Затем резко обхватил сына за талию, пытаясь сразу же приподнять и бросить на пол, чтобы таким позором завершить свое красноречие.

На удивление даже самого Валентина, у отца такой маневр с первого раза не получился. Поначалу робко, но затем изо всех сил Валентин резко рванул в сторону и бросил его самого на пол, что от такого приличного прикосновения большой тяжести с полом посуда даже на кухне задрожала, переливаясь стеклянным звоном. Отец испуганно вскочил, вытаращив на сына удивленные и ошарашенные глаза, словно сам факт падения поразил его.

-Я поскользнулся, я нечаянно упал, - жалко залепетал он. – Сейчас я тебе покажу, почем пуд лиха. Ну-ка, держись!

И он предпринял очередную попытку, которая завершилась аналогичным падением. И тут Валентин внезапно понял, что в нем, внутри него появилась именно та сила, что способна противостоять безумству и безрассудству отца. Вот теперь он уже не позволит хвататься по желанию за ремень и размахивать им перед носом. Нет, Валентин совершенно не планирует и не собирается его с этого момента терроризировать и бахвалиться внезапно возникшим превосходством. Но пора унижений и оскорблений завершилась этим вот падением.

Отец каким-то жалким потухшим взглядом окинул свое малочисленное семейство и, опершись на мать, молча вместе с ней, ушел в свою комнату. Так уж в семье определилось с незапамятных времен, что маленькая комнатка-спальная стала личной комнатой Валентина. А большой зал с телевизором и балконом они забрали себе под супружескую спальню. В отсутствии отца Валентин заходил к ним смотреть телевизор, а остальное время старался проводить в своей комнатушке. Но и отсюда весьма часто приходилось сбегать от разбушевавшегося отца.

Где-то минут через пять из комнаты родителей выбежала мама и, наспех набросив пальто, помчалась из квартиры. Отец, скорее всего, отправил ее за вином. Слишком потряс его факт выявления преимущества силы сына перед ним. Такое без глотка вина просто невозможно пережить.

Валентин довольно усмехнулся и продолжил вычисления и решения формул, с которыми разобраться хотелось намного сильней, чем с силой отца. Он уже твердо решил стать офицером, а для того необходимо готовиться прямо сейчас. На физкультуру он уже давно подналег, и результат недавно сказался в соревнованиях с отцом прямо на лицо. Вернее, на полу. Но и в теории слабину давать нельзя. В его представление офицер должен был быть развитым всесторонне. Как показывают в кино, и как их описывают в художественной исторической литературе. И в мемуарах. Такие книги он в последнее время читал в больших количествах.

Мама прибежала скоро. Сразу заметно было, как ей хотелось угодить рассерженному и ужасно расстроенному мужу, так бездарно и совершенно добровольно растерявшему свой непререкаемый ранее авторитет. Откуда он мог знать или просто предполагать, что эти его каждодневные и многодневные пьянки превратили мужские крупные мышцы в дряхлые потрепанные опилки или в полусгнившую труху. И казавшаяся сила давно уже иссякла.

Лишь куча гонора и для незнакомых грозный вид. Но с матерью справлялся пока умело. Так казалось Валентину. Однако часа через полтора, когда вину закончилось, и в тупое сознание влезла мысль о попытке восстановить утраченное преимущество, он ногой шумно открыл дверь в комнату Валентина, слегка испугав его своим внезапным появлением, и заорал коронным дребезжащим, но уже чрезмерно уверенным голосом хозяина положения в этой квартире:

-Ну, чё лыбишься, придурок. Воспользовался моей минутной слабостью и ликуешь? А вот сейчас попробуй справиться. Сразу узнаешь, что значит, отца на пол бросать. Сейчас покажу тебе, где раки зимуют!

И с этими словами он понесся к столу, где сидел над учебниками Валентин. Уроки уже давно сделаны, но телевизор из-за отца не посмотришь. Вот и листал он от нечего делать книги-учебники по химии и по физике. Еле успев отвернуться от кулака разъяренного отца, Валентин пригнулся, и двумя руками упершись в его мягкий живот, с силой оттолкнул от себя. Произошло аналогичное шумное третье падение на пол с комментариями и отборным матом отца.

Следом ворвалась мать. По ее виду было заметно, что вино пила вместе с ним. Не пьяный, а брезгливый вид выдавал ее. Тяжко давались ей такие вот за компанию глотки. Всю выворачивало и корежило. Но перечить не могла.

-Не смей поднимать руки на отца. Он родил тебя, выкормил, а ты кулаки распустил. Мог бы и уступить, поддаться, а то раскормили бугая на свою голову, так и поубивать готов.

Если ее слова отрезвили и ошарашили Валентина, то на отца они подействовали сигналом к действиям.

-Я тебе покажу, как отца бить, да я тебя засужу, сгною, по стене размажу…, - кричал он, вставая и направляясь на Валентина, чтобы срочно и немедленно реализовать свои угрозы.

Валентин решился так же сегодня бороться до конца и приготовился к отражению его бешеной атаки. Но мать подбежала к сыну и повисла у него на руках с визгом и криками, полностью парализовав его готовность и способность обороняться. Такой обездвиженностью незамедлительно воспользовался отец, со всего маху прикладываясь кулаком к лицу Валентина. Летел Валентин вместе с матерью, так как она клещами вцепилась в него и не позволяла не то, что оказывать сопротивление, но даже отворачиваться от ударов.

А лежащих на полу отец бил уже ногами обоих. Удары не были сильными и болезненными, но Валентин плакал от обиды и отчаяния. Получалось ведь, что буквально ни за что оба родителя вот сейчас молотили его безвинно и беспричинно. А тот очевидный факт, что не меньше доставалось и матери, Валентин не желал замечать. Она этого сама хотела, вот и получала по заслугам и с ее личного благословения. Она сама лично подставилась, подставляя и сына.

А ведь он уже желал простить ее за все обиды, за эту рабскую преданность пьяной скотине, считавшей себя отцом, мужем и главой семейства. Особенно сейчас, когда Валентин понял свою силу и способность защититься и защитить свою мать. А она предала и держала, пока он его беззащитного избивал. Кого же теперь защищать в этом доме? Ей ведь больше нравилось физическое превосходство отца над сыном, и унижения за слабость перед Валентином восприняла как собственную беду. Вот и пытается оправдаться перед мужем, высказывая и проявляя собачью преданность и раболепие. Она ведь так и говорила всегда, что сын – явление временное и исчезающее. А муж будет всегда. Ну, неужели ей хочется быть всегда униженной и растоптанной, почему ни разу не пожелала принять помощь сына?

-Сынок, все хорошо, ничего страшного, папа больше не сердится, так зачем же плакать. И вовсе не больно. Зато теперь в доме восстановился мир и порядок. И полное согласие, - лепетала она, пытаясь погладить Валентина по голове.

Но он резко сбрасывал ее руку и продолжал рыдать. От обиды, отчаяния и безысходности.

-Уйди, отстань, - громко крикнул он, отталкивая ее саму. – Я тебя ненавижу. Ты сама хотела, чтобы он поколотил меня, ты испугалась, что я оказался сильнее его, а потому и пожелала увидеть меня побежденным. Добилась своего? Только с этой минуты я вам больше не позволю даже дотрагиваться до меня. Никогда и ни за что. Уйди, не желаю видеть тебя!

Мама еще пыталась много чего наговорить, но Валентин даже не пожелал прислушиваться. Он сумел прогнать их обоих из своей комнаты, и еще потом долго пытался остановить слезы и осознать сегодняшний случай, понять это происшествие. А может, все правильно? Теперь наконец-то все стало на свои места. Он остался совершенно один, никому ненужный в этом доме. Значит, так и будет продолжать жить, не обращая ни на кого внимания. Ведь самое главное, что ждет впереди, и для чего просто необходимо суметь без последствий и последующих катаклизмов доучиться до аттестата. Вытерпеть, пережить, поскольку без этого главного жизненного документа та мечта и жизнь в ней может не состояться.

И больше он не позволит себя унижать и бить. Он стал сильней их, и это родители заметили и оценили. Не согласились, пытаются опротестовать, но факт они не сумеют опровергнуть. Однако, так хотелось принять Валентину, с чем категорически не желал соглашаться отец. Ему не хотелось воспринимать преимущество в силе сына, и он жаждал сатисфакции. Вот оттого и стоял в раздумьях Валентин на крыльце школы, еще не определившись и не представляя, куда сейчас идти. Он уже сумел настроить всю свою жизнь и распорядок в таком режиме, чтобы реже встречаться с родителями. И в особенности с пьяным отцом, который, доведя себя до требуемой кондиции, все еще пытался всем доказать свое превосходство, устраивая дома погромы с битьем стекол и ломкой дверей и стульев.

2

Настя поглубже залезла под одеяло и плотней сжалась в комочек. Холодно. Насилу она дождалась весны, теплого дневного солнца, что согревает не только ее саму, когда она подставляет его лучикам лицо, но и дом, стены и ее личную комнату. Но пока еще ночи очень холодные. А родителям вновь из-за очередной пьянки некогда было протопить хату. С вечера Настя вроде как укладывалась в теплую кровать и согрелась благодаря дарам солнца, которое за день сумело вместо родителей протопить и прогреть вместе с домом и ее кровать. А за ночь все сильно остыло. Холодно так, что ни одеяло, ни теплая ночная рубашка не спасали.

По времени можно было бы еще немного подремать, да не уснешь. Из соседней комнаты раздавались громогласные храпы и посвистывание. Может, попробовать самой принести дров и протопить печь? Но что толку, если печь сумеет согреть хату как раз к ее уходу в школу. Пока не для кого. Зря она понадеялась на это обманное тепло, что ввело ее в заблуждение. Нужно был хоть несколько поленьев поджечь. Глядишь, и сумела бы поспать до утренних лучей.

За окном уже ощущалась заря. Звезды погасли, ночь отступала. Стало быть, утро скоро. Настя нехотя выползла из своей берлоги и подошла ближе к ходикам. Она ежедневно сверяет часы по радио, чтобы ее ходики всегда показывали точное время. И гири подтягивать не забывает. Лично родители про эти часы позабыли начисто. Даже и не вспоминают. Да они и в ее комнату практически не заглядывают. Редко, если просто хотят воспитывать ее, чего она совершенно не любила и старалась избегать, поскольку чаще эти процессы заканчивались избиением.

Поэтому о своих личных вещах, включая и ходики, она заботилась самостоятельно. И в школу приходила раньше всех, поскольку там всегда теплее, значит, можно согреться. Особенно зимой. Ведь дома даже если и затопить печку, то холод до конца не победишь.

Часики показывали, что времени у нее еще много. Настя уселась в кровати и укуталась в одеяло. Конечно, можно еще посидеть и немного помечтать, поскольку все равно уснуть не удастся. Она любила и умела отвлекать себя от холода и голода приятными мечтами, ощущая себя какой-нибудь героиней из очередной прочитанной сказки или интересной книжки.

Но сегодня она не успела создать в мыслях приятную картинку, как послышался грохот и шум хлопающих дверей. Родителей мучает жажда или такой же холод, вот и рыскают по хате в поисках остатков вчерашнего пиршества. Как будто сами не догадываются, что еще не было в их практике случая, чтобы легли спать, оставив назавтра хоть каплю в бутылке или в налитых стаканах. Хотя в последнее время чаще ставят брагу в эмалированном ведре. Столько много сахара они сыплют, что даже ужас охватывает Настино сознание.

А вода в ведре получается сладкая, но ужасно вонючая из-за дрожжей. А ей ко всему просто до слез было жалко сахар. Только, как всегда, они его высыпают весь до крошечки, до кристаллика. Не успевает она и капельку попробовать. Даже чай всегда в этом доме без сахара. Иногда и без заварки. Тогда Настя использует вместо чая настой из травяного сбора, что старается заготовить за лето.

Дом, в котором они жили, был большим, с тремя комнатами, с ванной комнатой, где находился и туалет, с кухней и верандой. Финским назывался. Почему финский, так Настя и не могла понять. От их города до Финляндии тысячи километров. Поначалу они жили впятером. Но бабушка с дедушкой умерли еще до школы, когда Настя была совсем маленькой. Так случилось, что почти друг за другом. И теперь уже Настя их совсем плохо помнит. Единственное, что запомнила, так такой факт, что при них родители пили не так помногу и не столь часто.

А уж после их смерти она и не вспомнит их трезвыми. Редко приходят в себя, вдруг обнаружив наличие в доме ребенка. И, словно опомнившись, сразу же и печь истопят, и каши с борщом наварят. Даже приберут и постирают, для дочери кое-чего из одежды прикупят. Но ненадолго. Затем вновь запивают, и словно исчезают заботливые и добропорядочные родители. Тогда на глаза им лучше не попадаться. Слишком злые они во хмелю. Дерутся и орут.

Вот и сейчас уже спозаранку кричат друг на друга, стараясь в своем плохом настроение и самочувствие обвинить любого, кроме самих себя. Значит, очень скоро и Насте достанется.

-Дура, говорил же, что в такой холод она бродить не будет. Хоть бы грамма ума хватило протопить печь.

Это они о браге. А что толку от тепла, если поставили ее лишь позавчера. Чуть больше суток прошло. Она и в тепле не успела бы созреть. Такой факт даже Насте известен, запомнилось по их разговорам. Настя. Так ее бабушка назвала в честь своей матери. А вот самой Насте ее имя не очень нравилось. Из сказок оно, а не из жизни. Вроде и хорошее, да только все дразнят ее почем зря. Ведь даже толковую кличку придумать не могут, но просто слуху имя непривычное. Даже Лидия Владимировна призналась, что во всей школе не знает она других девочек с таким именем. Но ведь теперь не изменить. Вот и приходится сносить обиды.

-А самому западло было! – орала в ответ мать своим осипшим прокуренным басом. У нее был самый настоящий мужской бас. Грубый и сопатый. Такие метаморфозы с ней произошли после очередной болезни. Что-то сломалось или испортилось там, в глотке, вот она и осипла. Голос огрубел. – Только сам и смотришь, чего пожрать да выпить. А как чего сделать, так сразу все мне. Настя! – вдруг заорала она, испугав ребенка своим громким истошным ором. – Спишь, лахудра. Почему печь на ночь не истопила? Только и горазда, что бездельничать.

Мать ногой толкнула дверь в ее комнату и ворвалась, внося с собой дополнительную порцию холода и гнилостного смрада, смешанного с запахом браги, сигарет и протухших овощей. Настя хотела притвориться спящей, но мать так внезапно влетела, что Настя даже прилечь не успела.

-Там в сарае не осталось коротких дров, - сразу же высказал она в свое оправдание. – Их пилить надо.

-Вот сама бы и распилила, - это уже отец подал свой голос из прихожей. Он даже обрадовался новому объекту для обвинений. – С ума сойти. Две бабы в доме, а толку никакого. Ни выпить, ни пожрать в доме.

От таких слов в ее голове образовался туман и легкое кружение. Она с вечера голодна. Если родители допивали остатки прошлой браги, то закусывать им самим уже нечем было. И, стало быть, в школу идти придется голодной. В доме сейчас и сухой корочки не сыскать. Раньше, когда Катя Мишина с ней за одной партой сидела, так всегда на большой перемене она бутербродом делилась. Катя догадывалась, что Настя часто голодает, и потому бутерброд брала потолще, объемнее, чем требовалось ей одной, чтобы хватило обеим.

Но перед самыми каникулами ее родители переехали в другой город. С их переездом пропал и единственный Настин кормилец. Вот сейчас Настя пожалела о своем безрассудстве и излишней самонадеянности, мол, сон излечит ее от излишнего голода. Все же нужно было сходить к тете Жене, что через дорогу живет. Она с бабушкой дружила, и сейчас часто приглашает Настю к себе. И сама Настя, когда голод терпеть невмоготу, забегала краюшку хлеба попросить. Но вчера она не пошла. Закрутилась, засуетилась, а когда все же решила, то в окнах у тети Жени свет погас. Оттого и не осмелилась побеспокоить.

Как-то не подумала, что теперь ей придется терпеть этот голод до самого вечера. Хоть несколько копеек иметь, так в буфете булочку купила бы. Там есть такие маленькие по две копеечки каждая. Дешевые, но очень вкусные. Но нет у нее и двух копеек. Вот на прошлой неделе так ей несказанно повезло. Пятнадцать копеек прямо в луже разглядела. И вроде как мимо проскочила, а потом так в сердце ойкнуло, кольнуло, и она вернулась. А там денежка поблескивает. На семь булочек хватило. Всю неделю по одной в день, словно леденец сосала. А сегодня очень кстати оказались бы эти маленькие булочки. Ведь вчера за весь день так и не удалось поесть. С утра лишь завалящий кусочек черной корочки случайно нашла.

И чего орут! Будто от их крика или брага быстрей поспеет, или дрова сами пилятся. Настя быстро соскочила с кровати и убежала в туалет. А здесь еще холодней, словно на улице в сугробе снега. Но все равно необходимо переделать все утренние дела и умыться, чтобы грязнулей не дразнили. А там по школе побегает, по закоулкам заглянет, просмотрит и изучит их, авось и отыщутся где-нибудь желанные две копеечки. Их запросто могут обронить и полениться поднимать некоторые, у кого всегда есть много мелочи. А иначе до вечера может и не дожить. И без того уже противные мушки перед глазами прыгают.

Настя с надеждой глянула на ходики и облегченно вздохнула. Уже можно выходить из дома. Рано еще, и никого практически в школе нет, но школа уже открыта. А там тепло и уютно. Да и из дома бежать скорее надо, пока разгоревшийся спор не переключился на драку. И уж если Настя не успевает убежать, то подзатыльников ей достается больше всех. Как от мамы, так и от папы. Они любят свои расшалившиеся нервы успокаивать на ней. А чего тут сложного, если Настя неспособна не то, что словами ответить, так и укрыться не всегда успевает.

Выскочила из дома даже очень вовремя. Успела, и увернуться от тяжелой руки матери, и тетя Женя как раз вышла на огород. И не придется стучаться и проситься, чего Настя ой как не любила. Стыдно и ужасно обидно, что у таких стареньких, как тетя Женя и дядя Миша всегда есть для нее кусочек хлеба. А у собственных родителей даже корочка редко попадается. Вроде как на огороде и рано еще выполнять какие-либо работы, но у тети Жени и куры есть, которых покормить нужно, и собака, требующая ежедневной пищи. Он-то давно проснулась и громко требует еды. Увидев в руках тети Жени бадью с дымящейся кашей, предназначенной для Рекса, Настя окончательно сдалась и подошла к калитке.

-Здравствуйте, тетя Женя! – как можно бодрее, но все же неуверенно, стесняясь заранее того мгновения, что сейчас придется просить кусочек хлеба. – Вы Рекса кормить будете?

-А, Настенька, доброе, доброе утро. Да, вот сейчас насыплю этому живоглоту. А ты, конечно, в школу уже?

-Да, я в школу, тетя Женя, - Настя замялась, собираясь уже развернуться и покинуть эту калитку, но запах из бадьи с собачьей пищей просто сводили с ума, и она не могла найти сил, чтобы уйти.

-Ты чего-то хотела, Настенька? – спрашивала тетя Женя, уже направляясь к калитке поближе к ребенку.

-А можно кусочек хлебушка? – наконец-то отважилась она озвучить свое нестерпимое желание. – Совсем чуть-чуть. Хоть крошечку. Дома уже второй день ничего нет совершенно.

Тетя Женя от этих слов схватилась рукой за сердце, с трудом удерживая в свободной руке бадью. Он, разумеется, догадывалась о бедственном положении ребенка и часто приглашала Настю на обед побаловать пирожками, испеченными по случаю, и просто угостить внучку покойной подруги. И всегда просила Настю, чтобы та, если чего, обращалась за помощью. Но так, чтобы с утра ребенок хлеба просил, так это она услыхала из ее уст впервые. Тете Жене нравилась эта скромная стеснительная девочка. И если уж решилась обратиться с такой просьбой, то дела в их доме совсем плохи. Просто хуже некуда. Она, молча, распахнула калитку и кивком головы попросила войти. Что-либо выговорить в это мгновение не хватало сил. Да и сам голос на время пропал, застревая вместе с комком слез в глубине горла.

-Я спешу, правда, вы мне маленький кусочек хлебушка дайте, а вечером мама, наверное, каши сварить.

-Совсем в доме пусто? – наконец-то сумела сказать тетя Женя. – Ну, как же так можно, господи!

-У них деньги еще позавчера кончились. Они на последние брагу поставили. Туда столько много сахару насыпают, просто ужас. И тогда эта сладкая водичка такой противной становится. И воняет плохо.

Тетя Женя усадила Настю на кухне за стол и зажгла газ под кастрюлей. От тепла и ароматов настоящей кухни у Насти закружилась голова и стали слипаться глаза. Но она с силой стряхнула сонное наваждение и еще раз попыталась напомнить о своей спешке и о начале уроков.

-Успеешь, - отмахнулась от нее тетя Женя. – И что это за учеба будет на голодный желудок! Если и опоздаешь на чуток, так и страшного ничего не случится. Ты, как я знаю, все равно отличница.

-Да, правда! – радостно воскликнула Настя, довольная похвалой. Ох, как редко приходится слышать хорошие слова в свой адрес. Иногда Лидия Владимировна похвалит. Но редко. И нет перед кем. В школу родители никогда не ходят, потому и сказать про Настины успехи совершенно некому. – Мне самой нравится учиться, легко и очень интересно.

-Вся в бабушку. Смышленой она была, разумный, и читала много. Отец твой совсем не в нее. И нашел такую же себе. А вот тебя родили умненькой и старательной, словно из чужой семьи.

Тетя Женя налила полную большую тарелку борща и положила рядом кусок хлеба с салом.

-Ешь, борщ вчерашний, но от этого еще вкусней. Деду Мише нравится. Он уже ушел на работу. И любит перед сменой тарелку навернуть с хорошим куском сала. Тогда, говорит, работается веселей. А ты совсем исхудала. Вона, глаза какие синюшные, провалившиеся. Что же они, ироды проклятые, за водкой совсем про дите забыли, не кормят. Ладно бы сами жрали свое пойло себе в удовольствие, так хотя бы иногда по сторонам смотрели, ребенка замечали.

-Нет, тетя Женя, мама кашу варит. Только вот все уже у нас кончилось. Но через два дня они получки получат и опять много всего накупят. И круп, и макарон. Их только и успевай варить.

-А картошку на посадку хоть оставили? – с тревогой в голосе спросила тетя Женя, словно мало верила в положительный ответ. – Или всю извели на нет? Поели, поди, и семенную!

-Да, сажать будет нечего. Мы ее еще в конце прошлого месяца доели. Теперь сажать нечего будет.

Настя жадно набивала рот хлебом с салом и запивала наваристым борщом. Давно она так вкусно не ела. И сейчас в данный момент хотелось запастись энергией и пищей на длительное время. Да так устроен человек, что все равно к вечеру опять голод напомнит о себе, и есть будет хотеться не слабее утреннего. Но потом просить уже совсем неудобно, стыдно и неприлично. У них все же своя семья, свой семейный бюджет, совсем не рассчитанный на постороннюю Настю.

-Настенька, миленькая, словно услыхав ее мысли, слезно и настырно просила тетя Женя, выпроваживая за калитку ребенка в школу. – Ты уж заглядывай к нам почаще, не изводи себя вот так голодом. У нас всегда найдется для тебя тарелка супа. Мне же твоя бабушка поругает, что недосмотрела я внученьку ее. А мы ведь ой, какими дружными подружками были!

-Хорошо, тетя Женя, спасибо. Я еще завтра утром, если можно, загляну перед уроками, - уже довольная, сытая и счастливая теплом и полным желудком, щебетала Настя, словно и не было недавнего ужасающего голода. – А потом они деньги получат и всего накупят. У нас тогда будет дома еда.

-Настя, милая, - чуть ли не криком умоляла и просила, даже настойчиво потребовала тетя Женя. – Никаких утром, никаких мне завтра, а чтобы обязательно сегодня же вечером зашла ко мне. А иначе сама за тобой зайду, а этим такой разгром устрою, что мало не покажется. Я им покажу, как это дожить до такого при наличии в доме ребенка, что крохи хлеба нет.

-Не надо, тетя Женя, только не приходите и не ругайте их, - испуганно просила Настя. – Они вам много всего пообещают, а ничего ведь не изменят, лишь тогда злее будут и на мне отыграются. Я, правда, к вам сегодня загляну перед сном. Пораньше, пока вы еще спать не ляжете.

Тетя Женя тяжело вздохнула и еще долго смотрела вслед маленькой детской фигурки, пока угол большого дома не спрятал ее от глаз. От глаз, переполненных слезами и горечью. Да как же так можно распоряжаться безрассудно и бессовестно даром божьим. Не каждому дано заиметь такую славную, добрую и ласковую дочурку с такой совестливостью и приветливостью. Их единственный сын женился и уехал за большими заработками в Находку. На другой конец России. Раз в квартал небольшое письмецо и пришлет со стандартными и общими фразами. А вот внуков они так и не увидели. Где же таких денег взять, чтобы добраться до них, до тех далеких краев. А сами и не думают о каких-то поездках. Зарабатывают.

Хотят столько заработать, чтобы до конца жизни потом хватило. Да только так можно и саму жизнь профукать. А у этих идиотов счастье рядом, вот оно бегает, смеется, веселится. Можно потрогать, поцеловать, на руках побаловать, подарками порадовать. Да нет, не надобно им. Совсем спились оба. Ладно, сами в рванье да в обносках. Так еще и дочери единственной ничего купить, не способны. Не хотят, пропить торопятся. Хорошо, хоть в школу нарядить успели. Да просто вынуждены были, чтобы из школы не заявились с претензиями, как в прошлый год.

Настя рассказывала, как ее учительница приходила домой и громко ругала родителей за школьную форму, а точнее, так за ее отсутствие. Запили и забыли, что ребенку во второй класс нужна новая школьная форма. Выросла девочка за лето, не годной стала прошлогодняя. Износилась. Но ведь делать нечего, в школу ходить надо. Вот Настя первую неделю и ходила в старенькой и ужасно тесной, пока Лидия Владимировна не сходила к ним на дом.

Настя потом рассказывала, что ей тоже сполна досталось подзатыльников за такое посещение и взбучку. Оба отвесили, и не слабо. Но в тот же день помчались по магазинам и приобрели полный школьный набор одежек. Вынуждены были подчиниться, поскольку Лидия Владимировна пригрозила сходить к ним на работу и пристыдить прилюдно и при начальниках. А эти алкаши хоть и пьют беспробудно, но на работе держатся, чтобы не уволили и не причислили к тунеядцам.

Вот и перепугались. Их бы почаще ругать, да, видать, некому. Ну, ничего, она сама зайдет как-нибудь и отругает. Где же это видано, чтобы ребенок в мирное сытое время хлебушек у соседей выпрашивал. Я им эту брагу устрою. Тетя Женя сердито ворчала, но сама себя понимала, что никуда она не пойдет. Где же ей здоровое сердце взять, чтобы вынести весь этот спор и крик. И без того муж старается изо всех сил в доме даже голос не повышать и угождать ей во всем, чтобы лишний раз не волновалась. Он-то и просит поменьше внимания обращать на соседей. И без того все чаще и чаще приходится скорую вызывать.

Но как же сердцу не болеть, ежели обещала подружке приглядеть за внучкой, а оно никак не получается. И так старается подкараулить и заманить в дом, чтобы угостить хотя бы той же тарелкой борща. Совсем исхудал ребенок. Кожа да кости остались. И глаза вечно голодные.

Ну, а самой Насти настроение было просто великолепным. Недавнишние проблемы улетучились и испарились вместе с ночным холодом и утренним голодом. Их не стало, они исчезли. Все плохое, включая даже агрессивных папу и маму, забылось и не желало вспоминаться. Она сегодня впервые опаздывала к первому уроку, но почему-то такое явление ее совершенно не волновало и не пугало. Даже и спешить не хотелось. Пусть Лидия Владимировна немножко поругает, чтобы радостное сердечко немного успокоилось, компенсируя чрезмерное счастье слабеньким огорчением. А то вона как застучало, словно его кто погоняет. И все же успела войти в класс хоть и после звонка, но на пару секунд раньше учительницы.

-И что это с нами случилось такое неординарное? – удивленно спросила Лидия Владимировна, привыкшая видеть Настю раньше всех в школе. Даже когда еще ни одного учителя нет.

Настя, молча, пожала плечами и виновато улыбнулась. Не рассказывать же перед всем классом о таком счастье, как вкусный борщ с салом, про добрые слова тети Жени, сказанные во время завтрака. Они не поймут. Ведь у них на завтрак во время большой перемены булочки с повидлом и белый хлеб с колбасой. Им же невдомек, как сладка бывает черствая корочка хлеба. И нет в том их вины, что у Насти такие неправильные родители. Хотя, вино пьют все дяденьки. Но мамы-то есть у всех. Правильные мамы. А Настя даже определить не в силах, есть ли у нее самой вообще мама. Как-то тяжело назвать эту женщину мамой. Настя очень редко произносит такое ласковое слово. Лишь только, когда бьет больно, тогда и просит:

-Мама, не бей, больно, я не буду больше.

А что она не будет, и за что ее били, так и сама понять не может. Ведь чаще били просто так. Им скучно, зло, а она под ногами крутится. И чтобы улучшить собственное настроение, оттого и дерутся.

-Привет, ты чего? – спросил сосед Пашка. – Я тут весь, как на иголках, а она не спеша разгуливает.

Лидия Владимировна посадила его в начале четверти, чтобы Настя подтянула его знания. У Пашки сплошные тройки, и даже есть двойки. Он притворяется, что ему знания не даются. А на самом деле дома лень и некогда уроки делать. С пацанами ведь намного интересней гулять. Хотя родители у него хорошие и совсем нестрогие. Если бы у Насти такие были, так она бы ради них на сплошные пятерки училась. Хотя, если честно, так у нее и без этого лишь пятерки. Редкая четверка заскочит в гости, словно требуя разбавления и разнообразия.

-Я письмо не успел сделать, а списать, так тебя и в помине нет. Где ты задержалась так надолго?

-На переменке скатаешь, ничего страшного. Письмо только третьим уроком. А сейчас лучше не мешай мне, - цыкнула на него Настя и превратилась вся во внимание. Ей вполне хватало внимательно прослушать, чтобы навсегда запомнить урок. Поэтому помехи она не любила. Ведь тогда больше уроков дома делать. А ей хотелось домашнее время на иные чтения потратить. Но Пашка не отставал, и она, поскольку у нее сейчас хорошее настроение, бросила ему под нос тетрадь по письму. – На, но только отстань и не шуми.

Пашка радостный схватил тетрадь и, высунув язык, принялся срисовывать своими каракулями с Настиной тетради заданное упражнение. Он настолько увлекся, что не заметил, как подошла учительница и захлопнула Настину тетрадь.

-Семенов, опять скатываешь? – сердито спросила она, а Настя густо покраснела и перепугалась, что и ее сейчас отругают. – Ладно, пиши, - благосклонно позволила она, немного подумав. – Это лучше, чем безделье. Тут хоть какая польза, а то болтать будешь и другим мешать.

У Лидии Владимировна, видать, сегодня тоже хорошее настроение. Вот она и не захотела ругаться и наказывать. Какой-то сегодня день странный, думала Настя. Хороший и добрый.

-Ты чего не предупредила? – прошипел Пашка, обиженный и возмущенный, что попался глупо и просто, как пацан.

Себя он считал докой по списыванию. Хотя мог бы и не сердиться. Можно подумать, что попался первый раз на списывании. Лидия Владимировна действительно уже сама решила, что от списывания больше пользы, чем от ничего не деланья. Не спишет, так и останется с невыполненным заданием. А сам к двойкам настолько равнодушен, что отметки, и в особенности удовлетворительные, принимает, как нечто должное и само собой разумеющееся.

-Задумывалась, вот и не успела заметить, - оправдывалась Настя. Хотя и просила Лидия Владимировна не позволять Пашке усаживаться ей на шею, но после Катьки он единственный в классе, кому она нужна и интересна. Остальные любят лишь дразниться и задираться. А Пашка хоть и из-за этих уроков, но всегда обращается к ней и даже иногда заступается.

-Думать меньше надо, - подвел итоги Пашка и продолжил свое привычное классное занятие по списыванию.

Настя тоже успокоилась. Лидия Владимировна не сердится, а это главное в школе. Не любила Настя подводить и огорчать. И если в школе такое легко удавалось, то дома даже не имело смысла угождать. Виноватой там она бывает всегда. Там ругали и били за все и про все, не спрашивая вины.

-Вот если бы ты хоть немного думал, то и списывать не пришлось бы на уроках. Пашка, вот давай, оставайся после уроков. Мы вместе и сделаем домашние задания. Легко и просто, - предложила неожиданно Настя.

Сама-то она никогда не спешила домой, как многие, которые, не дожидаясь окончания звонка, мгновенно при первом звоне срывались с парт и неслись в гардероб, чтобы там, в числе первых схватить свое пальто и ботинки и нестись на всех парусах в сторону дома. Такого счастья Насте не дано. Ей совершенно незачем расталкивать толпу в гардеробе, без надобности опережать всех в беге к выходу. Настя спокойно дожидалась в сторонке, когда гардероб опустеет, страсти и борьба за первенство поутихнут. А потом она уже спокойно снимет осиротевшее пальто с тряпичной сумкой, где лежат ее ботинки.

Это в первую смену, в которую ходит Настя, все классы переполнены. А во вторую всегда много свободных комнат. Вот в одну из них забивается она и делает уроки. Никто не мешает и не толкает в локоть, не отвлекают шумом, кроме, как на переменках. Но это ведь какие-то пять-десять минут. И вновь мертвая тишина. А потом еще и в библиотеку заглянет и почитает книжку. Домой она не берет, чтобы родители в порывах гнева не дай бог не порвали и не испачкали. Правда, в доме после бабушки и дедушки оставались взрослые книги. Пробовала их читать, но так ничего и не поняла. Однако, дожить до такого момента, когда у нее созреет понимание, и их можно будет читать, родители не позволят. Они ими печку растапливают.

-Нет, Настя, у тебя явно сегодня с головой не в порядке, - покрутил пальцем у виска Пашка. – Это еще, зачем мне сидеть еще и после уроков? Мало ли здесь не насиделись? Я бегу в парк сразу. Там у нас с пацанами игра классная. А уроки могу всегда списать у тебя. Вот только так ты больше не опаздывай, чтобы я не волновался. Спишь, наверное, крепко, вот будильник и не слышишь.

-Нет, - тяжело вздохнула Настя, даже и не думая обижаться на такие Пашкины упреки. Глупый он и смешной мальчишка. – Я просто к соседке зашла, заболтались, вот и припозднилась.

-Вот никакой ответственности у вас, девчонок. Лишь бы только с соседками какими-то болтать, судачить, а о деле им и думать некогда. Девчонки всегда так, как соберутся в кучу. Сразу обо все на свете забывают. Ты больше по утрам о школе думай и про соседа по парте, - усмехнулся довольный собой и своей такой разумной рассудительностью Пашка.

-Хорошо, уговорил, только хватит болтать, а то Лидия Владимировна уже косо смотрит в нашу сторону.

На большой перемене Настя пошла во двор школы, чтобы не видеть, как все достают из портфелей свои обеды, шуршат бумагой и распространяют умопомрачительный запах докторской колбасы. Правда, весь следующий урок этот запах будет устойчиво изводить с ума. Но хоть самого факта поглощения таких деликатесов не наблюдать. А на улице солнышко светит. Там даже к самому обеду теплей становится, чем в помещение. И ветер стих.

Потому-то Настя с большим наслаждением гуляла между спортивных снарядов по беговым дорожкам, немного сторонясь излишне суетливых и быстрых учеников, которые просто жаждут в одну из больших перемен показать другим свои спортивные достижения. Настя на переменах беготню и суету не любила. Нет, на уроках физкультуры она не отлынивала и бегала, и прыгала со всеми вместе. В другое время предпочитала уединение и тихие прогулки со своими мыслями вместе и на пару. Иногда, правда, хотелось присоединиться ко всем в какой-нибудь игре, но ей казалось, что ребята откажут, или станут смеяться над ее неуклюжестью.

И часто эти ухоженные фифы, как Надька и Варька, дразнили грязнулей и вонючкой, хотя Настя старалась следить за собой. Но как такое трудно дается, когда негде и нечем постирать, поутюжить. Вот и сейчас она одинокая ходила по дорожке и грелась на солнышке. Поэтому несказанно удивилась первым неожиданным каплям дождя. И откуда они только при таком солнце взялись! И еще эта маленькая, но какая вредная тучка. Маленькая, но из нее внезапно после редких капель послышались очереди начинающегося ливня.

А до школьных входных дверей уже сухой не добежишь. И все, находившиеся на школьном дворе с визгом, криком и веселым гоготом рассыпались в разные стороны. Настя сперва даже слегка растерялась, не зная, куда бежать. Но решение необходимо принимать срочно, иначе сейчас промокнет до нитки. Она не этой воды испугалась, а сильного холода в мокрой одежде. Точно такого, который напоминает холодный не протопленный дом. И переодеться в школе не во что.

И тут она заметила, что часть ребят рванули под навес, расположенный рядом с пристройкой. Он оказался ближе всех, потому-то Настя и побежала к нему. Но там уже было полно детей. Разумеется, хватило бы места и ей, но здесь уже стояли эти фифы Надька и Варька, которые весело хохотали над суетой остальных учеников, попавших под струи ливня. Недружелюбно, а скорее всего, даже враждебно встретили они под своей крышей появление Насти.

-А нечего здесь делать этой грязнуле? – громко на весь двор кричали они, чтобы их характеристику слышали все.

-От нее воняет, пошла вон отсюда, - вторила подружке Варька, так же весело и зло хохоча.

-А пусть под дождиком промокнет. Авось тогда и отмоется сама, и постирает грязные тряпки.

-Вот ей и баня хорошая, раз сама не хочет мыться.

Их злые крики и вопли поддержали остальные, выставив руки вперед и не пуская Настю под навес. Настю захлестнула обида, растерянность и страх перед усиливающимся ливнем. Возможно, она и плакала горючими слезами, да только крупные капли дождя сливались вместе с собственной влагой, скрывая горе и обиду от всех окружающих. Почувствовав, как мокрая одежда уже прилипла к телу, Настя поняла бессмысленность борьбы за место под навесом. Она уже промокла настолько, что вода не впитывалась, а просто стекала по мокрому платью, и во власть уже вступает этот мерзкий противный ужасный холод, от которого теперь нигде не спрятаться. И никак, и нигде невозможно надолго от него освободиться.

Настя развернулась в сторону входных школьных дверей и понуро под шум ливня, и громкий хохот учеников поплелась уже неторопливо, так как спешка в данную минуту не имела смысла. Они кричали вслед обидные слова, изощряясь друг перед другом, смеялись, а ей хотелось лишь уйти от этого скверного места навсегда, и больше никогда не возвращаться. Вот так счастливое утро быстро сменилось позором и унижением. Не зря она так настороженно воспринимала те редкие удачи, что одна за одной, вроде и незаслуженно сваливались на нее.

И не будет она плакать, поскольку считает свои слезы бесполезными и неспособными хоть каплю разжалобить этих жестоких и злых девчонок. А в чем ее вина? Лишь в том, что нет у нее таких заботливых родителей? Да она и сама бы сумела позаботиться о своей одежде, да где взять мыло и утюг. Можно попросить у тети Жени, да только стыдно и неприлично все время только и просить, когда в доме есть и папа, и мама. Да только они так считаются, но ими никогда не были.

И пусть гогочут. Она еще как-нибудь шесть лет потерпит, а там после восьмого класса можно поступить куда-нибудь. Она еще не знает, но догадывается, что об этом можно поспрошать Лидию Владимировну. А она взрослая и умная, и плохого совета не предложит. И к Насте неплохо относится. Вот и подскажет и посоветует, куда можно поступить, чтобы подальше от этих родителей, от школы, потому что здесь ей тоже неуютно и некомфортно.

Только вот как эти шесть лет пережить-то? Это очень много лет. А в днях, так и подсчету не подлежит. И все равно она их все до единого переживет и повзрослеет. Хотя бы потому, что иного выхода у нее просто нет.

Она не успела далеко отойти от навеса, откуда слышались все эти противные голоса, как внезапный сильный порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Она с трудом удержалась и удивилась, что мгновенно прекратился дождь. Однако этот ветер продул ее мокрую одежду, многократно усиливая холод. Настя неприятно поежилась и хотела продолжить путь к школьному крыльцу, но новый порыв ударил в лицо, и позади себя она услыхала треск, грохот и дикие страшные крики.

Медленно поворачиваясь в сторону навеса, она приметила, как он рассыпался прямо у нее на глазах. Трещало дерево, сыпался сверху и разбивался о пол шифер, а дети в панике и со страхом в глазах разбегались врассыпную. У многих на лицах она видела кровь, ссадины, а под грудой битого шифера Настя неожиданно заметила знакомую светлую голову с огромным розовым бантом.

Она ненавидела и желала зла своей обидчице буквально минуту назад. Но сейчас в это мгновение ее обуял страх за судьбу, за жизнь своей одноклассницы. И в это мгновение Настя и все присутствующие увидели раскачивающуюся над головой Надьки освободившуюся от шифера и потерявшуюся опору балку, которая страшно потрескивала и готовая была рухнуть в любую секунду вниз прямо на этот розовый бант. Эту опасность заметила и Надька, которая вопила от ужаса, но не в силах освободиться от капкана, в который угодила.

Мало того, что ее присыпало битым шифером, так еще одна из балок упала ей на ногу и сильно прижала к земле. Отчаянное и безвыходное положение видели и отбежавшие в сторону ученики. Однако, они боялись приблизиться, поскольку треск и раскачивание нависшей над Надькой балки в любую секунду мог закончиться падением. И если первый брус, придавивший ее к земле, опустился медленно, поскольку в своем движении тормозился за шифер и опору, то этот с такой высоты грозился силой и массой убить вмиг.

Вот об этом последнем моменте меньше всего и думала Настя, без раздумья подбежавшая к дико орущей Надьке. Она схватила ее за плечи и со всей силы, насколько только могло вместиться в ее маленькое худенькое тельце, потянула в сторону от опасной балки-убийцы. Из-за той тяжести, что держала Надьку надежно и плотно на земле, разумеется, никуда они не сдвинулись, но этих сантиметров, насколько Настя отвернула подругу, вполне хватило для спасения своей одноклассницы. Маятник из болтающейся балки в ту же секунду треснул и грохнулся с шумом на кучу из шифера как раз в то место, где только что торчал бант. И если Надька от испуга и удивления мгновенно смолкла, хотя Настины движения должны были причинить ей боль сильную и чувствительную, то все школьники и уже выглядывавшие из окон и дверей громко, словно хором в унисон, воскликнули облегченно.

-Помогите мне, - крикнула Настя, все еще пытаясь в одиночку сдвинуть первую балку, лежащую на ноге девочки.

И ее клич послужил окликом к действию. Теперь уже на помощь Надьке неслись все, включая и учителей. И через несколько секунд Надька оказалась на свободе. И вновь, только теперь от пережитого и боли громко, истерично заорала, причитая, и всем через плач и крик, пересказывая о своем страхе и страданиях.

-Настенька, - к Насте подошла Лидия Владимировна, набрасывая ей на плечи свою теплую вязаную кофту, хотя ей уже после всех сует и хлопот было, несмотря на мокрый вид, жарко. – Ты умница, ты такая молодец. Ведь если бы не ты, то даже страшно подумать, какая беда случилась бы.

Настя глянула учительнице в глаза, но ничего не сумела отыскать из запаса слов в ответ, а просто улыбнулась. Её уже просто саму трясло от пережитого. А, как и почему она все это сделала, так даже себе самой объяснить не в силах. Все произошло само по себе и без раздумий. А уже через пять минут подъехала скорая помощь, и Надьку уложили на носилки. И все, кто находился на дворе и наблюдал из окон происходящее, подходили к Насте и хлопали ее по плечу.

-Молодец, ты герой, ты Надьку от верной смерти спасла, ты настоящий октябренок!

Вот такой набор похвал она услыхала за несколько минут первый раз в своей маленькой трудной жизни.

-Настя, тебя Надя зовет, подойди, пожалуйста, - к Насте подбежала лучшая подруга Надьки Варька.

Даже такие слова знают ее прежние враги. Наверное, теперь таковыми они после этого случая не стали. Зачем же тогда обижаться на мелкие прежние неурядицы. Забыть и не вспомнить. Надьку уже перебинтовали, смыли с лица кровь. И лежала она на носилках такая жалкая, несчастная, что Насте, глядя на недавнюю обидчицу, хотелось самой заплакать.

-Настя, спасибо тебе – прошептала Надя. – Ты прости меня за все. Я никогда больше не буду, я не скажу о тебе больше ни одного плохого слова. Правда, правда, ты самая лучшая.

Настя пожала плечами и погладила ей руку.

-Выздоравливай, мы будем ждать тебя.

И вовсе неплохо день продолжается. Вона как смотрят все на нее. Не так, как прежде, без презрения. А даже с каким-то восторгом, как на героя, как на лучшую подружку, с которой хочется общаться. А она вовсе и не собирается нос задирать. Если кто захочет, так она согласна дружить со всеми. Среди одноклассников теперь у нее нет тех, кто презирает и пытается обидеть. И за это она всех и за все прощает. Не такие уж плохие ее ребята из ее класса.

-Ты, Настенька, можешь домой идти, если хочешь, - ласково и с участием, глядя на промокшую и перепачканную Настю, проговорила Лидия Владимировна. - Переоденешься, подсохнешь. А кофту мне завтра и вернешь. Ты не волнуйся, у меня есть запасная на всякий случай.

-Нет! – резко и испуганно воскликнула Настя, что даже Лидия Владимировна вздрогнула. Но, взглянув в глаза девочке, неожиданно без нужных пояснений она все поняла.

-Все так же пьют? – печально спросила она, больше вкладывая в свой вопрос констатации факта.

-Угу, - согласила Настя и поникла. Радость напоминанием о домашних поникла и быстро улетучилась. Как раз меньше всего Насте хотелось в такую торжественную минуту, так это домой.

-Ладно, милая, пойдем, - Лидия Владимира взяла ее за руку и повела за собой в школу. – Мы сейчас что-нибудь придумаем.

И они удивительно быстро и замечательно все придумали. Как-то сразу откуда-то нашлись сухие колготки, детское платье. Не школьное, правда, но сухое и теплое. И тапочки красивые. Вот в таком наряде она и вошла в класс. И эти глаза одноклассников уже не выражали презрение, насмешку и равнодушие. На нее смотрел восхищенный и полный любопытства класс. Они никак не могли совместить и сложить в единую мысль те враждебные выпадки Надьки, и этот самоотверженный рискованный бросок ценой своей жизни ради спасений той, которая всегда только и выискивала во всех взаимоотношениях те моменты, которыми она желала ее унизить и обидеть ради всеобщего веселья.

-Марш с моего места! – кричал Пашка, выталкивая с сиденья парты Воронова Ваську, который в классе считался круглым отличником, и который двумя руками вцепившись в парту, не желал отступать.

Васька яростно огрызался и требовал справедливости.

-Все хотят сидеть с Сомовой. Не ты один. Ишь, выискался единоличник. И вообще, нечего двоечникам с героями сидеть за одной партой. Считаю, что такое право нужно заслуживать.

Когда в класс следом за Настей вошла Лидия Владимировна, то бой разгорался уже нешуточный.

-Ну-ка, ну-ка, - быстро вмешалась в боевые действия учительница. – И что у нас такое здесь происходит? И как это получается, что нашей Насте вообще места не осталось за ее партой?

-Есть, Лидия Владимировна, - кричал Васька, продолжая отстаивать свое право на это место. – Да только Пашка не желает его освобождать. А мы уже высказали пожелания сидеть с Настей по очереди.

-Так ты же, Вася, вроде как с Катериной сидел. Что же вдруг променял свое место? А ведь по твоей просьбе я вас вместе посадила.

-Я теперь хочу с Настей. Она у нас герой. И нам всем по чуть-чуть хотелось бы с ней посидеть. А Пашка возражает.

-А давайте Настю спросим? А то опять хотим за ее спиной все вопросы, ее касающиеся, решить.

Все, молча, смотрели на Настю и с нетерпением дожидались ответа. А самой Насте даже как-то неловко стало от такой ситуации. Ведь теперь вдруг, когда так резко у всего класса поменялось к ней отношение, хотелось бы всех отблагодарить. А уж тем более обижать, так совершенно никого не хотелось. Вот только сейчас от нее требуют определенного ответа. И как быть?

-Лидия Владимировна, - наконец решилась она на самый верный ответ. – Мы с Пашкой уже привыкли друг к другу и подружились. Так пусть он и остается на этом месте.

Пашка гордо посмотрел на весь класс и небрежно вытолкнул со своего места лишнего Ваську.

-Понял, пацан, - с неким гонором и частичкой самодовольства проговорил Пашка, усаживаясь на свое законное место. – С героем должен сидеть заслуженный ученик, коим пока в классе являюсь я.

3

Домой Валентину идти совершенно не хотелось. Он уже третий месяц работает на комбинате ДОК – деревообрабатывающий комбинат. Работа нетрудная, неинтересная, но ведь она дала возможность зарабатывать деньги, чтобы к школе к последнему учебному году приобрести нормальный мужской костюм, а не в комиссионке по указке родителей чьи-то обноски. Попытки отца покусится на его заработки, Валентин обрубил на корню в самом зародыше. Рубил больно и нудно. С многодневными скандалами, истериками матери. Но выстоял, выдержал и не сдался, хотя сто раз хотелась наплевать и бросить им в рожу эти деньги.

Однако Валентин понимал такую испытанную и апробированную годами истину, что брошенная кость облегчения и успокоения не принесет. И его падение перед визгами и истерическими инсинуациями родителей оставит взаимоотношения на прежнем уровне. Ничего не изменится, но лишь в лучшую сторону. В худшую – да. Не отстанут, пока не вытрясут все. И возможности нормально одеться, и в последний учебный год запечатлеться в хорошем мужском костюме он лишится. А ведь, и в особенности после такой работы, чувствовать хотелось себя взрослым, настоящим, а не тем ребенком, что все эти прошедшие годы.

Не было еще и уверенности, а даже присутствовала стопроцентная гарантия, что все его деньги, что он пожалует матери, будут пропиты до копеечки. И уже перед первым сентябрем мать вынужденно поволочет его во все тот же комиссионный магазин. И чтобы избежать с их стороны несанкционированных поборов, то есть, банальной кражи, Валентин свой заработок моментально складывал в заводскую сберкассу. Дядя Вася, бригадир той бригады, где работал Валентин, одобрил его поступок по отношению к накоплению и тот отказ от предложения рабочих обмыть первую зарплату в своем, так сказать, коллективе.

-Молодец! – сказал он в день получки, добавив своей похвалой обиды остальным, что так рассчитывали за счет малолетки на халяву выпить. Они ведь к этому дню готовились и настраивались, а тут такой облом. И главное, что ведь на протяжении всего месяца соглашался.

-Она в меня, дядя Вася, эта самая водка не желает влезать, - оправдывался Валентин за свой отказ, чтобы не сочли неким жмотом или бирюком, не желающим общаться с коллективом. – Разве я был бы против компании и посидеть чуток. Но мой организм почему-то так устроен и протестует.

-Так мы тебя пить и не заставляем, - пытался исправить ситуацию Шапиро, старый рабочий, но весьма большой любитель выпить за чужой счет. – Ты проставь и просто посиди в компании, разговоры наши послушай, уму разуму набирайся. Так принято в рабочей среде.

-Нечего! – повторно рубанул всякие поползновения в сторону первой получки Валентина дядя Вася. – За свой счет выпьете. Нечего пацана трясти, у него свой план расходов, коих, поди, немерено. И одеться прилично надобно, и купить чего из лакомства. А вам бы только халява.

Спорить с бригадиром не стали. Себе дороже. И строг, и сердит начальник. А Валентин его протеже. Они и перекуры часто вместе болтают. Конечно, обидеться обиделись, но проглотили слюну, и пошли свои рубли сбрасывать в шапку на выпивку. Без нее в день получки нельзя.

-Матери отдашь, или сразу в магазин? – спросил дядя Вася для приличия вслух перед всеми, хотя с обстановкой в семье Валентина уже был знаком. – Ну, я к тому, что сразу к школе купишь, или пусть лежат и копятся к первому сентября? Так потихоньку и запасешься необходимым.

-Нет, дядя Вася, не пойду в магазин. А вдруг вырасту! – ответил Валентин. – Я лучше их складывать буду. А перед самой школой пройдусь по магазинам и все нужное закуплю.

Дядя Вася отвел Валентина в сторону и заговорчески прошептал, чтобы остальные не слыхали:

-Это ты здорово придумал с заводской сберкассой. Там надежней. Но все равно оставь себе чуток на мороженое, а остальные положи. Ну, чтобы не бегать за копейками в кассу. Мало ли. Я понимаю, что они твои родители, и на их месте, вроде, как и обиделся бы. Но твоему отцу никакой веры. И мать поддалась. Уж они постараются все пропить до копья.

Хотя на предприятие в адрес отца никто плохого сказать не мог, поскольку его поведение соответствовала статусу пролетариата. Активен, трудолюбив, никогда не отказывался от сверхурочных. А главное, на производстве не замечен в потреблении. Заметно не заметен. А так-то в бытовках слегка выпивали и с мастером, и с большим начальством. Но в откровениях Валентин жаловался своему взрослому другу на сложную обстановку в семье и трудности взаимоотношений. Не хотелось распространяться и посвящать личное постороннему, хотя и считал уже почти другом, но ведь очень нужно было хотя бы кому-нибудь излить свои переживания и жалобы.

Это еще хорошо, что смены у них разные. Да еще каждую субботу работали для плана. Но Валентину нравились работы по субботам. День короче, а оплата двойная. Уже после обеда мужики суетились и соображали. А Валентин, схватив пару булочек и пирожков, уходил до вечера на речку. Его лучшие друзья разбежались по лагерям и деревням, но берег не пустовал. Хватало знакомых, было с кем пообщаться. И советы дяди Васи оказались кстати. В кармане всегда звенела мелочевка, а все главные деньги надежно охраняло государство.

-Трудно дома, донимают? – часто с сочувствием подходил к нему дядя Вася, наблюдая порою тоску и печаль в глазах Валентина в конце смены или в последний день перед выходными. – Может мне самому поговорить с твоими родителями, приструнить их. Авторитетом, думаю, пользуюсь. Уж чего-то им от тебя надобно! Мне бы такого сына, так за счастье посчитал бы дар божий. Вот этот бог мне подарил, как раз, трех девок. Хорошие, вроде, да больно хлопотно с ними. И чаще секретничают с матерью. А папа лишь дай.

-Не нужно, дядя Вася, - категорически запретил Валентин, усиленно потрясая головой и махая руками, словно бригадир предложил ему нечто опасное и рискованное, связанное с риском для самой жизни. – Только хуже будет. Еще злее и агрессивнее станут. И так уже не знаю, куда подальше спрятаться. Но ведь отец только трезвый спит. А стоит выпить, так никакой сон не берет. И чем больше пьет, тем меньше шансов, что успокоится.

-Потому-то и пользуется авторитетом на работе. Я ведь до тебя и предполагать не мог такое за ним, что настолько он паразит. А он всегда в любое время суток на работе бодрый, энергичный. Работает хорошо, производительно. А в коллективе общительный, веселый. А оно вона как! Все человеческие людские качества на работе оставляет, а в дом скотские тащит. И мать, говоришь, под его дудку запела? Да, совсем худо тебе, парнишка.

-Мне бы еще год продержаться. Звереет с каждым разом он все сильней и сильней от одной только мысли, что ослабел супротив меня, что справляюсь легко. Но ведь по ночам я сплю. Боюсь, как бы ночью во сне не возжелал бы отыграться и отомстить за свою слабость.

-Так ты дверь на сигнализацию поставь, - посоветовал дядя Вася в одном из разговоров наедине.

-Как это? – удивился Валентин, совершенно не понимая такого совета, словно предложено нечто из области нереального или в шутку.

-Ну, какое-нибудь шумовое приспособление из пустых бутылок или банок. «Тимур и его команду» смотрел? Да ума, ведь, поболей, чем у меня. Парень сообразительный, вот и помудри.

Валентина весьма заинтересовало такое предложение дяди Васи. Нечто разумное и оригинальное, да и способное как-то обезопасить ночной сон от несанкционированного вторжения. И не откладывая в долгий ящик, Валентин решил срочно его реализовать, чтобы и в самом деле, спать спокойно. Отец уже не раз посреди ночи врывался в его комнату чинить разборки. И это удачно еще, что Валентин не спал к тому моменту, или не успевал крепко уснуть. Разумеется, сразу же он выбрасывал его вон. Однако, такие ночи превращались в сплошную бессонницу.

Но молодой организм пока легко и без капризов переносил такие перебои со сном. Валентин отлично позволял себе отоспаться в то время, пока родители на работе. И телевизор без помех смотрел. Покупал семечки и грыз их у голубого экрана. А чтобы не у бабок тратиться по двадцать копеек за стакан, он закупал их в овощном магазине и сам себе жарил. Раз в несколько дешевле. И вкусней, и чище. Без грязи, без мусора. И пожаренные по вкусу.

А дяди Васино предложение он внедрил сразу. Без оттяжек и переноса на удобный день. Только не из склянок и банок, а соорудил из стальной проволоки струну, которую натянул на закрытую дверь. И если случись несанкционированное ночное вторжение, то сталь гудела настолько противно и протяжно, что и трезвому от ее стона становилось слегка дурно. А если учесть такой немаловажный, что отец всегда входил в комнату и без звона шумно и нахально, ногой открывая дверь, то мелодия случалась ужасно кошмарной.

И долго ждать проверки работы сигнального устройства не пришлось. Испытание последовало незамедлительно после установки. Отец даже не успел зачитать свое привычное матерное претензионное предложение, как ошеломленный и сильно перепуганный выскочил обратно и надолго замолчал даже в своей комнате, осознавая и переваривая происшедшее. Через полчаса, уже тихо крадучись, пришла мать для консультаций по поводу этого странного пугающего шума, выведшего ее скандального супруга на некоторое время из состояния равновесия.

-Откуда я-то знаю, что у вас по ночам в ушах звенит! – грубо отмахнулся от матери Валентин, закапываясь в одеяло и довольно там хохоча. – Спать в такое время надо, тогда и мерещиться ничего не будет.

Отец где-то через пару дней попытался повторить еще одну грубую воспитательную вылазку. Но, наверное, подзабыл свой первый испуг. Потому-то от неожиданности грохнулся задом на пол и на четвереньках уполз к себе в комнату. В этот раз матери консультации не потребовались, и она не появлялась с расспросами в комнате Валентина. Видать, догадалась, что сын таким вот способом обезопасил себя и свою комнату от внезапных ночных посещений отца. Однако, по настроению и по ее глазам, Валентин понял, что ей такое нравится. Да и отец по ночам стал чаще спать и прекратил ночные посещения.

Но после очередной получки в начале июля он вновь затеял скандал с попытками физического воздействия. Мать робко и безропотно ему поддакивала, но пыталась воздержать отца от применения грубой силы. Она ведь понимала, что сын сейчас легко управится с ними обоими. Так что, силовой вариант был, по ее мнению, бесперспективен. Однако словесно придерживалась тактики отца и поддакивала, согласно кивая головой.

-И что это у нас такое происходит в нашем семействе, а? И как это нужно понимать? – орал отец на некотором удаление от входа в комнату сына, который сидел за своим столом с книгой в руках. – Я и мать вкалываем, как проклятые, а он свои деньги на сберкнижку складирует, накапливает. И куда же это ты их копишь, хотелось бы просто полюбопытствовать?

Такие слова даже слегка удивили Валентина. Он в доме про сберегательную книжку не распространялся. Глянув на мать, стоявшую на полшага позади отца, и по ее глазам он понял, что она уже успела среди вещей Валентина покопаться и разыскать эту сберкнижку. Такой факт отца и взбесил. От того и не вытерпел и поспешил с выяснениями отношений.

-Мама, - как можно спокойней ответил Валентин, пытаясь не срываться на грубости и на крик. – Мне ведь перед школой и костюм нужен, и обувь, и учебники покупать. Вот и решил подсобрать. Объясни мне, пожалуйста, отчего это вдруг вам так понадобились срочно мои деньги? Неужели вам на двоих своих получек и авансов не хватает, что за сыновними привалили.

-Это еще, какими такими своими моими? – заорал истерично отец. – Так получается, что мы тебя и кормить обязаны, и поить, и еще и одевать, а он свои деньги складывать будет? А не сильно ли жирно чересчур! Так в таком случае и корми сам себя. Мать, к столу его не допускай, пусть за обеды платит. Ишь, устроился, барин этакий! Мы ему все подавай, а он сам себе и в ус не дует. Никакой ему жратвы. Увижу, что хоть корку подашь, так саму от стола отгоню.

Мать стояла рядом и виновато поддакивала, кивала головой и бросала отдельные реплики согласия с мнением отца, ссылаясь робко и осторожно на возникшие финансовые затруднения в семье, и скорбела по поводу нежелания сына отдавать свои заработки в общую кассу.

-Мы ведь одна, единая семья. Ну, а ты свой заработок прячешь от нас. Даже какую-то книжку завел.

-Мама! – уже с истерикой в голосе закричал Валентин. – Ну, ты бы хоть помолчала, что ли! Ладно, этому алкашу невмоготу, как хочется пропить мои деньги, а тебе-то они зачем? Ведь все до копейки в его глотку вольешь, а я потом опять обноски после чужих задниц донашивать. Да дай ты мне возможность, хоть в последний класс вырядиться по-людски, по-мужски, в конце концов. Вот кончу школу, а там вы только и видели меня. Уеду, как можно дальше, лишь бы не дышать этим смрадом. Ты же, родитель, которого и папой называть нет желаний, все пропил и прокурил в этом доме. Ну, оставьте вы меня в покое, уйдите с глаз долой. Хотя бы уже мою комнату не трогали, неужели вам мало пространство в этой хате!

-Да ничего в этом доме нет твоего. Вот будешь теперь жрать за свой счет, как миленький. Перейдешь полностью на свой хлеб, тогда и пасть разевай, а пока заткнись и делай так, как тебе родители говорят. Ишь, посмотри, мать. И это он только-только работать пошел. А что с ним потом будет? Да он нас со свету сжить пожелает! Все, сынок, с сегодняшнего дня, раз не хочешь по-хорошему, чтоб ноги твоей на кухне не было. Что заработаешь, то и сожрешь. И никак иначе. И ты! – он сильно и с яростью ткнул пальцем матери в грудь, - вот только посмей хоть тарелку супа налить, хоть ложку, так вместе из дома выкину.

-С тобой, батяня, просто обхохочешься, - уже совсем развеселился Валентин, и со смехом и с сарказмом в тон отцу прокричал. – А хрена в зубы не пожелаешь? Как миленькие оба до окончания школы кормить и поить будете. И одевать, если я того пожелаю. И тогда посмотрю, куда сам деваться будешь!

-Это еще ты мне угрожаешь? – попытался рвануть на сына отец, но сам понял свою ошибку. А потому легко подчинился слабой силе матери и вернулся на прежнюю позицию. – А вот мы посмотрим, что ты съешь и кого оденешь.

-А я и смотреть не буду. Только такой скандал учиню, что рад не будешь. На партком пойду и пожалуюсь, что учить сына последний год отец с матерью отказываются, ссылаясь на финансовые трудности. Может, еще и материальную помощь попрошу от вашего имени. Три раза в день кормить будете, и только попробуй, вякни, сразу же к секретарю парткома вместе под ручку пойдем. И ему, мне даже весело будет послушать, ты все и разъяснишь. Дяде Косте Позняку расскажешь, отчего вдруг сына кормить и одевать прекратил.

Отец аж захлебнулся от таких наглых инсинуаций. Все заготовленные характеристики в адрес обнаглевшего сына вмиг застряли в глотке и провалились в желудок, вызывая там боль и тошноту. Уж очень реальна и осуществима угроза была. Такого позора, как попытки оправдываться перед секретарем заводского парткома, он вынести не мог даже в сильно пьяном виде. И ведь ничего супротив не скажешь. Очень на хорошем счету Валентин на комбинате. И бригадир Василий хвалит часто. Да и сам отец всегда при народе гордился отпрыском, хвалил за отличную учебу, нарекал ему неплохие перспективы дальнейшего образования. И теперь вот одним махом лишиться авторитета отец никак не мог.

Мать в ужасе прикрыла лицо руками, но Валентин успел узреть в ее глазах искорки восторга и одобрения. Такого подлого удара он от сына не ожидал. И ведь знал сынок, что папа против Позняка бессилен, спросит, как с коммуниста по полной программе, так пропесочит перед коллективом, что не отмоешься потом. Потребуют до окончания школы, то есть, до совершеннолетия, а если в институт поступит, так и все время учебы обеспечить полное содержание сына. Таковы обязанности родителей. Нерадивыми не назовешь. Такой имидж создан. А уж про финансовые трудности даже заикаться нельзя. Вдвоем одного, да еще такого правильного ребенка, каким он был представлен всем, должны поднимать безропотно.

-Да я, да ты, да мы еще будем посмотреть, как еще все повернется, а уж там тогда ты будешь, - неуверенно лепетал бессвязно отец и с большой охотой поддавался усилиям матери, которая тащила его в свою комнату, чтобы там успокоить и привести в чувство себя, так и его в первую очередь.

Но через пять минут она уже неслась в магазин за вином, и Валентин догадывался, чем закончится такое продолжение пьянки. Он решил на это время уйти из дома. Уж лучше любоваться вечерним закатом, чем продолжать эту бессмысленную бесперспективную войну.

А сегодня случилась не просто день зарплаты, но и день строителя. Праздник народный, но для ДОКа профессиональный. Ведь комбинат имеет непосредственное отношение к строительству. В его цехах производятся все деревянные изделия, являющиеся основными строительными компонентами квартир и иных зданий и помещений. На нем производят и половые доски, которые на своих станках выпускают, как отец в своем цеху, так и в соседнем, где работает Валентин. А еще и окна, и двери, и наличник с плинтусами. И даже сборные подоконники. Рядом с цехом Валентина, где их склеивают из тонких реек. Но в их цеху слишком воняет. Поэтому Валентин старался бывать там весьма редко.

Мало того, что праздник, так еще и случилось, что бригада отца работала с Валентином в одну смену. И он уже в окошко наблюдал, как первый собутыльник отца бегал в магазин с авоськой. Стало быть, начнут праздник сразу после смены. По таким знаменательным датам даже само начальство заглядывало в бытовки к рабочим, чтобы на халяву пропустить стакан-другой. Потому и собирались в открытую, не прячась и не соблюдая конспирации.

Домой Валентин зашел, чтобы перекусить, переодеться и отвалить допоздна. Мать даже после того спора улучшила сыну питание. Да и с собой, чтобы народ мог лицезреть, хорошие обеды давала. Там же он за общим столом с рабочими ел. Отец продолжал скандалить, но Валентин мало внимания обращал на эти инсинуации. Перевоспитывать его он не собирался, поскольку горбатого лишь могила исправит, а потому даже не вникал в суть его криков и угроз. Однако тему с отлучением сына от стола отец больше не напоминал. Но других поводов, да и без них, причин хватало для ора. Потому тише в доме не стало.

Валентин поначалу решил сбегать в клуб на фильм. Новый случайно завезли. Мимо кинотеатров, почему-то. А потом решил просто побродить по округе. В отсутствии Валентина отцу с матерью долго скандалить было скучно и бесперспективно. А потому часам к 12 он засыпал. Вот Валентин и решил где-то до часу ночи пройтись. Солнце уже закатывалось пораньше. Лето близилось к концу. Вот так в трудах и попытках избежать излишних свар, Валентин прожил свои последние каникулы. Еще полмесяца, и он пойдет закупать для школы все необходимое. Много всего надо, но и хотелось не просто одеться, а красиво и модно.

Если прибавить зарплату за август, то вышла приличная сумма на книжке. Однако все деньги он тратить не будет. Оставит еще и на выпускной вечер. Там хоть и небольшие расходы, но будут и собирать со всех какие-то суммы, и кое-то обновить из одежды понадобится. Хотя дядя Вася позволил ему даже во время осенних и зимних каникул приходить в цех подработать. Пусть не так много, но это будут его деньги, личные и на собственные нужды. Они не просто понадобятся для каких-то праздников и торжеств, но и для начала самостоятельной жизни.

За лето Валентин исходил пешком весь город, все его закутки. Многие улочки с их вычурными названиями он видел и слышал впервые. Есть, однако, и польза какая-то от отцовских пьянок. Ох, как жалко будет покидать родной любимый город. Но здесь есть лишь один институт и два техникума. Они хороши сами собой, с перспективными специальностями. Но не для него. Такое возможно лишь с правильными родителями, коих у него нет. А с его мамой и папой бежать приходиться далеко-далеко за тридевять земель от их глаз подальше.

И от таких мыслей даже слезы на глазах наворачивались. У него было загнанное в угол пьяными родителями детство, все школьные годы он неуютно чувствовал себя в классе среди одноклассников. Хотя среди детворы отчетливо просматривались его друзья по несчастью, которые и выделялись рваными залатанными одежками. Но разве это облегчало воспоминания? Нет, лишь усугубляло вину родителей и усиливало жалость к самому себе. Не было желаний нестись домой после уроков, не было рассказов о папиных успехах, не вспомнить и ласки мамы.

А лето? У многих был лагерь, отдых, речка и мечта обо всем этом. А у него деревня, ворчливая, жадная тетка и сельский труд от зари до зари. Но такой труд хоть спасал от угнетающих давящих на сознание мыслей, и оправдывал съеденный лишний кусок. А отлынивать себе дороже. Летний отпуск превратят дядька с теткой в томительное и нудное ожидание конца лета под их укор и порицания. Не прогоняют, поскольку его труд заметен и результативен. Да и перед родителями, видать, обязаны чем-то, поскольку ноют, скрипят, а терпят.

И вот приближается она - взрослая самостоятельна жизнь. И ему предстоит покинуть этот прекрасный город, который так уютно принял его детство и юность. Но иначе нельзя, ибо родители жизни просто не дадут и не позволят быть рядом. Или в одной из свар кто-нибудь кого-нибудь убьет. И Валентину не хотелось оказываться ни среди побежденных, ни в числе победителей. Тогда и остальные годы смело вычеркивай из своей биографии.

Он просто проходил через этот двор, чтобы срезать угол и выйти на широкую улицу, ведущую к их комбинату. Но перед самой проходной шла дорожка к реке. Вот к ней он и направлялся. Двор оказался пустым, как от детей, так и от взрослых. Еще светло, но солнце уже почти закатилось за холм на той стороне реки, и последние его лучи сверкали красными красками по облакам, выкрашивая их в багровые тона. Еще полчаса и небо зажжется звездами, выставляя на обозрение луну.

Прямо под стеной стояла маленькая лавочка, на которой сидела маленькая девочка и тихо плакала, размазывая слезы по щекам испачканными руками. Но слезы текли горько и обильно, потому-то она и не справлялась с ними. Видать, не слабо припекло, раз так разрыдалась безудержно. Но ей не хотелось выставлять свою беду на обозрение окружающих. Потому и плача слыхать не было, а бегущий поток слез, она пыталась скоренько стереть с лица.

Однако, Валентину совершенно не хотелось мешать ее плачу по некой потери или обиде. Горе личное и на публику выносить нежелательно. А что там могло произойти в ее-то возрасте? Кукла потерялась, старший брат обидел, или просто рассорилась с подружками. А мама, поди, еще и с работы не пришла и домой не зовет. Ох, ребенок, мне бы твои хлопоты-заботы, со своими проблемами разобраться бы, подумал Валентин и поторопился поскорей покинуть плачущего ребенка, чтобы не смущать его своим присутствием.

И вдруг, словно током по мозгам ударила больно и жестко мысль, забросив его память в то далекое детство, когда ему самому и не раз вот так приходилось убегать подальше от дома и тихо в каком-нибудь закутке выплакивать собственные обиды. Он не любил жаловаться и плакаться в жилетку друзьям. Им ведь все равно не понять этих страданий. Да и кому потребны чужие проблемы. У них, у его друзей, если и были слезы, то обычного детского характера, коим даже в детстве Валентин мог позавидовать и немного помечтать.

Бросив еще один взгляд на ребенка, Валентин внезапно понял, что беда у них единая, аналогичная. Не по кукле плачет маленькая девочка, одетая в изношенные рваные колготки и затасканное перештопанное платьице. Если вообще есть у нее эти родители. Сердце сжалось болью и жалостью к ее слезам. И Валентин, молча, присел рядом и прижался боком к ней.

-Обидели? – тихо спросил он, хотя этот вопрос неуместен и глуп. Не от радости же она здесь плачет.

Но девочка приподняла на него глаза, мокрые и печальные от слез, и молча, согласно кивнула.

-Папка пьет? Знакомо мне. У самого такой же дома. Вот и брожу по дворам. Авось к моему приходу уснет, тогда и вернусь. Ну, не убивать же его. И мамка на его стороне, потому и убегаю из дома.

Валентину хотелось перечислением своих жизненных неурядиц как-то смягчить обстановку, показав ребенку, мол, и нам не хило в этом мире, страдаем и скитаемся по улочкам.

-Она вместе с ним пьет, - горестно всхлипнула девочка. – А потом дерутся. Будто я во всем виновата. Тихо ведь сидела, спряталась от них. А им тоскливо стало мутузить друг друга. Вот и разыскали меня. И хотелось же раньше сбежать, пока между собой разбирались, надеялась, что обойдется. Оно же никогда еще не обходилось, так почему сегодня должно быть иначе. Вот и попало. Я сама виновата. Убегать надо было. А мне хоть и страшно, а все кажется, что именно сегодня мимо пронесет, не тронут, просто позабудут обо мне.

-А они помнят и всегда трогают, - заключил за нее Валентин и легонько, приобняв ее за плечи, прижал к себе.

Ощутив тепло и нежность рук взрослого незнакомого парня, девочка еще громче разрыдалась и уткнулась носом ему в плечо. Почему-то никому не было дел до ее беды, до ее горя, а он сразу сел и пожалел ее. А она от жалости к самой себе лишь усилила этот поток слез. Не привыкла к нежности и соучастию.

-Ну, ладно, не надо так убиваться, - неумело попытался успокоить Валентин ребенка, доставая из кармана некое подобие носового платка.

Он всегда носил в кармане кусок тряпки для рук, лица. Давняя привычка вот с такого сопливого плаксивого детства. Девочка еще не привыкла. А вполне допустимо, что в доме и тряпок нет. Все ее платье на саму тряпку больше похожее. Он сам протер ей лицо, прижал к носу с просьбой сильно подуть, как поступал с малолетками, чтобы избавить нос от соплей, и отдал этот импровизированный платок ей.

-Вот, всегда при себе имей. Пригодится. А стирки никакой. Под краном на ночь помой и под подушку положи. Он и просохнет, и разгладится.

-А тебе самому он уже не нужен? Есть еще, наверно? – неуверенно спросила она, но плакать перестала.

-Есть еще. Не проблема с тряпками. А тебя как зовут-то? Меня родители Валентином нарекли.

-А меня Настя. Только не смейся. Они меня так почему-то назвали, - сразу же попыталась обидеться Настя, предполагая смех нового друга. Такая реакция обычная при первом знакомстве с кем-либо.

-И вовсе не собираюсь я смеяться, зря ты так, - неуверенно пожал плечами Валентин. – Очень даже хорошее имя. И издалека, из истории, и сказочное такое, светлое и красивое. Анастасия. Так полностью правильно. Слышишь, как звучит загадочно и очень таинственно!

-Только меня так никто не зовет, - неожиданно обрадовалась и зарделась от удовольствия Настя. Сколько много в один такой скверный вечер сразу вдруг замечательных открытий. И пожалели, и имя похвалили. Хорошо бы дружить с таким парнем. А еще лучше, чтобы он был ее братом. – А другие просто дразнят Настькой. Вроде, и дразнилка на дразнилку не похожа, а обидно.

-Вот как раз к твоему имени очень сложно подобрать нечто дразнящее. Не то, что с моим Валентином. И валиком, и роликом дразнят. Даже как-то подшипником обозвали. А он тут причем? Да я и не обижаюсь. Это ведь меня так друзья зовут, а на друзей грешно и смешно обижаться. Они же не со зла, - сказал ей Валентин. – А к твоему имени даже я не могу ничего подобрать.

-А почему ты тогда без друзей? – спросила Настя удивленно. – Если есть друзья, то мог бы с ними играть.

-Играют маленькие дети. А мои друзья на лето разъехались. Каникулы же, вот они и отдыхают.

-А ты почему не уехал?

-Я работаю. У нас практика после девятого класса на Радиозаводе, а я попросился на ДОК. Денег хочется к школе заработать, чтобы купить чего поприличнее самому, а не по указке родителей.

-Тебе хорошо, - тяжело и обреченно вздохнула Настя, перебирая в руках подол своего платья.- А я совсем износилась. И просто не знаю, купят они чего к школе, или забудут из-за своих пьянок.

-Но ведь в школу скоро, должны купить, - как-то неуверенно произнес Валентин. Ему до слез стало жалко маленькую беззащитную девочку, будущее у которой не просматривается ею самой, и которой ужасно скверно в настоящем. - А ты, в какой класс пойдешь?

-В третий. Мне недавно девять исполнилось. А та форма, что во втором носила, совсем негожая сделалась. Я примерила недавно, так она еще и мала. Немного выросла за лето. Не очень, но все равно теперь тесна. Я хотела им сказать, а они накричали. И еще вдобавок больно побили, - рассказывала Настя, как об обычном будничном эпизоде из своей нелегкой жизни, чтобы поддержать разговор.

Но ей очень хотелось выговориться и пожаловаться. Ведь кто еще в этом мире пожелает выслушивать эти жалобы. А так выскажешь кому-нибудь, и самой полегчает. Но ведь такое случалось весьма редко. А чаще ей приходилось забиваться в какой-нибудь уголок и выговаривать свои обиды старой потрепанной кукле. И все равно после таких излияний самой становилось намного легче и комфортней, словно передала часть беды другому.

И сейчас она была несказанно рада новому слушателю. А Валентин слушал ее и понимал, что зря он так себя изводит жалостью и страданиями. Сейчас перед ним был ребенок, девочка Настя, судьба которой стократ горше его. Хотя бы только потому, что она девочка, что еще весьма маленькая и беспомощная. А впереди еще столько много лет прозябаний и борьбы за выживание в этой пьяной кутерьме. Там пьют тандемом, в том доме даже той минимальной заботы, что иногда достается Валентину от матери, нет. И ждать этому ребенку ни защиты, ни спасения, ни даже понимания неоткуда. Слишком мала и беззащитна.

-Ба! Расселись они здесь у нас, как голубки воркуют, - вдруг прервал их мирную беседу писклявый противный крик, заставивший их обоих вздрогнуть и настороженно замолчать.

В их сторону из-за угла сарая шли пятеро парней где-то возраста Валентина и слегка помладше. А может и ровесники все, да только выросли по-разному. Эта пискля возраста гадкого утенка, а эти уже прошли этап становления юношей и уже слегка повзрослели. Но в таком непонятном возрасте у одних и усы могут уже наметиться, а иные еще из малолетства не выбрались. Но одно в них было общее – агрессия. От скуки. Про злость и разговора нет. Гуляли себе, выгуливали собственные телеса, да вот от безделья и повстречали двух беспомощных субъектов. Оттого и захотелось немного повыпендриваться.

-Это кто же вам позволил занять нашу любимую лавочку без спроса и без нашего ведома, а? – уже немного басистым голосом пропел другой. Ребятам было весело от предчувствия легкого развлечения. – Ну-ка брысь с нашего двора в свою конуру! Нечего своими туловищами наш двор заполнять. Мало ли кто тут может захотеть и пропереться. На всех двора не напасешься.

-Пойдем, Валя, - испуганно прошептала Настя, схватив Валентина за руку и торопя скорее смыться от опасной компании, пока эти местные хулиганы их просто прогоняют и ничем не угрожают.

Валентин не стал спорить. Он видел явное преимущество соперников, как количественное, так и по силе. Двое из них явно спортивной комплекции. Не хотелось бы перед этой маленькой девчонкой быть побитым. Над ним одним еще не успокоятся и захотят ее обидеть. А этого совсем не хотелось бы. Поэтому Валентину уже самому хотелось скорее и бесконфликтно покинуть этот чужой двор. Хотя чужим ему считать его не хотелось. Разве есть в этом городе какой-нибудь дворик, закуток, закоулок, который он мог считать чужим. Ведь за эти годы исходил и излазил он свой город вдоль и поперек. И ему всегда казалось все в нем родным и близким.

Но не станешь же сейчас этим гонористым петухам доказывать такие простые истины. Не захотят понимать, и слушать будут вполуха. В их тупых черепках сейчас нет ростков разума и хотя бы признаков человечности. Очень жаждут они сейчас бравады и злого развлечения. Он уже пожелал ускорить покидание дворика, но этим бузотерам не желалось столь скучно закончить конфликт. И один из них преградил растопыренными руками движение, прокомментировав свой шаг желанием покарать нарушителей, выдать им на прощание.

-Ну, вот, хотят теперь сбежать безнаказанно и без заслуженной кары. Костя, а давай им хотя бы пинков поддадим, а? подзатыльников навешаем? Нельзя же их отпускать без премии. Пацаны, - уже обратился ко всей компании, - а вы как отнесетесь к моему предложению?

-А давай! – поддержала его предложение вся компания, растягиваясь полукругом, лишая возможности Насте с Валентином мирно покинуть это уютное место. А ведь вечер неплохо начался.

Настя испуганно ухватилась за руку Валентина и прижалась к его ноге. Вроде, как за свою жизнь и привыкла к грубостям, тумака и побоям, включая и подобные физические расправы. Но именно сейчас хотелось избежать этих излишних и ненужных процедур, когда встретила такого откровенного собеседника, слушателя и просто друга, умеющего понять, который так же пережил, а если быть правдивым, и продолжает, как и Настя, выживать в окружении враждебного отношения собственных родителей. Но она видела это явное преимущество врага и невозможность убежать без конфликта, в котором им вновь придется страдать.

Этим взрослым парням ведь ничего от них не нужно. Им просто хочется обидеть и унизить их. И ничего иного. Понял это и Валентин. Но за свою жизнь он просто устал уже от постоянных унижений и обид отца. И особенно сейчас, когда уже почувствовал свое физическое превосходство над ним. Не желает он и в этом случае так без боя и без потерь со стороны противника унизиться в глазах этого ребенка. Пусть она мала, но она дама, а он какой ни есть, а джентльмен. Он будет сражаться сейчас не на жизнь, а смерть.

Валентин легким движением освободился от Настиного захвата, глазами уговаривая не мешать ему, и встал в боевую стойку. Этим он лишь рассмешил и больше раззадорил хулиганов. И они, дико гогоча и отпуская пошлые реплики в их адрес, уже приготовились к исполнению своих пошлых экзекуций.

-Валя, смотри! – неожиданно воскликнула Настя, показывая пальцем в сторону некоего явления.

Валентин и сам удивленно замер, вдруг увидев маленький воздушный вихрь, но с силой засасывающий в себя сор и бумажки. И этот конус перемещался то влево, то вправо, медленно приближаясь к компании. Парни тоже заметили и весело встретили такое природное явления веселым гиканьем и свистом. Такие маленькие завихрения часто встречаются в природе и не могут вызывать удивлений, если бы не некоторые нестыковки. Солнце не светит, тихий безветренный вечер. Никаких, вроде как, предпосылок для таких стихий.

-Чего он здесь забыл! – хохотнул один из парней, и для общего веселья бросил в него валявшуюся под ногами доску.

Однако природное явление такой хулиганистой выходки не испугалось, и этот конус из пыли и сора, словно живое существо, медленно проплыло вокруг доски, внезапно увеличиваясь в размерах. Теперь уже все молча, зачарованно следили за его дальнейшими деяниями. Внезапно послышался гул и свист, словно вихрь набирал обороты и силу. Вот он уже пошевелил доской, как штангист перед попыткой взять вес, приподнял ее и закружил, словно пропеллером.

-Ух, ты! – восторженно воскликнул один из местных поборников чистоты двора и указал на это явление пальцем, словно иные по неким причинам наблюдать его не могли. – Смотри, чего творит, бестия! А ну-ка, я его сейчас! Посмотрим, как ему такое понравится?

Пригрозил и бросил в конус камнем. Вихрь отреагировал, словно живое существо, слегка дернувшись в сторону, пропуская снаряд мимо себя. И вдруг неожиданно резко подпрыгнул к компании, обрушив вращающуюся доску на их спины, побросав одним ударом на землю всю пятерку хулиганов, которая только что веселилась и чувствовала себя хозяином в этом дворе.

-Бежим! – первой пришла в себя Настя и потянула в сторону прохода между домами Валентина.

Но вихрь, оставив доску на одном из поверженных парней, неожиданно вновь ожил и понесся в направлении убегающих Валентина с Настей. Валентин, заметив надвигающуюся опасность, подхватил Настю на руки и, прижавшись к стене сарая, попятился к лавке, на которой они недавно сидели. А вихрь, словно решил немного пошутить, устроил танцы вокруг них, прыгая то влево, то вправо, заставив Валентина присесть на эту лавку. И уже сидя на лавке, Валентин все сильней прижимал к себе ребенка, словно пытался защитить ее от этого взбесившегося явления природы. А он неожиданно приблизился вплотную и разлохматил волосы на голове у Насти, вызвав у нее веселый смех вместо положенного испуга.

-Щекотно! – хихикнула она, пытаясь двумя руками прижать непослушные волосы к голове.

Сразу же ожили и пришибленные доской парни. В принципе, как и понял Валентин, так удар был просто ошеломляющим, но не слишком болезненным. Вихрь сбил их с ног, не причинив особых травм и ушибов. Но напугал до смерти. И смех Насти еще больше добавил к страхам ужасов и паники, словно скомандовав и призвав к срочному бегству. Будто по команде они вскочили на ноги и кучкой, держась друг за друга, помчались в сторону подъезда одного из домов двора.

С такой же поспешностью в их сторону рванул и вихрь, ударяя нижней частью конуса беглецов по ногам, опрокидывая вновь их на землю.

-Бежим! – предприняла еще одну попытку Настя, и Валентин, не снимая ребенка с рук, понесся в обратную сторону от неудачно попытавших сбежать парней.

-А что это такое было, Валя? – вдоволь насмеявшись, спрашивала Настя, хотя и понимала, что ответа можно и не получить. Такое природное явление комментариями не объяснишь. Даже если кому и рассказать про сегодняшнее приключение, так не поверят и засмеют.

-Настя, а мы зачем так невежливо покинули двор? – отдышавшись после бега и всего пережитого, сообразил поинтересоваться Валентин. – Он же заступился за нас, понимаешь? А мы, настолько некрасиво, даже не сообразили поблагодарить его. Очень даже невоспитанно с нашей стороны.

-Страшно, Валя. И смешно. Всю прическу мне разлохматил. А вдруг после них за нас потом взялся бы, а?

-Не думаю, - не согласился Валентин. – Он добрый. Их поколотил, а нас слегка поласкал, пожурил. Нет, думаю, да и почему-то уверен, что не стал бы нас обижать. Смешно же волосы потрепал!

Уже стемнело, но вечер был безумно теплым. Самым, что ни на есть летним и ласковым. Замигали звездочки на небе, выкатилась желтая луна, с одного краю как бы отломленная. Неполная. Валентин сладко зевнул и посмотрел на ребенка, явно предполагая, что и ей уже давно спать хочется.

-Пойдем, - предложил он, как вполне обоснованное и правильное решение. – Я тебя домой провожу. Да и твои, поди, давно уснули, угомонились. Тебя нет, друг другу наскучили, вот и спят.

-А ты тоже спать идешь, да?

-Нет, я еще пару часиков погуляю, поброжу по улице. Мои вряд ли так рано уложатся. Они всегда, когда отец сильно пьяный, допоздна бодрствуют. И мне пока лучше не являться, - печально констатировал, как факт, Валентин. Хотя самому уже давно хотелось бы лечь в постель.

Очень уж много впечатлений за один вечер. Скандал с родителями, встреча с ребенком, нападение хулиганистой местной шпаны. И в заключение этот веселый смерч-шалун, что не позволил парням их обидеть. Добрый он какой-то и заботливый. Но домой все равно нельзя. Лучше сейчас пару часов побродить, чем потом бессонную ночь пережить. Хорошо, хоть выходной и завтра с утра не нужно рано вставать на работу. И отец будет дрыхнуть допоздна. Но ребенку спать пора. Не дело за собой таскать эту малявку, мучить ее заодно с собой.

-Валентин, - Настя жалобно вцепилась в его руку. – А можно и я с тобой погуляю? Мне ведь совсем не хочется спать. А завтра я буду отсыпаться, сколько захочется. В воскресенье они долго спят.

-Я совсем не против, мне даже интересней вдвоем, - обрадовался Валентин ее просьбе. Ему понравилось она, как собеседница и слушатель, как собрат по единой беде, по несчастью. – Слушай, а еще и одиннадцати нет. Наш продовольственный открыт. Давай, купим чего-нибудь вкусненького и повеселимся от души. Люблю повеселиться, особенно пожрать, двумя-тремя батонами в зубах поковырять, - радостно процитировал Валентин любимую поговорку толстяка Селиванова, знакомого из соседнего двора, постоянно что-то жующего и кусающего.

Валентин, не дожидаясь ответа, потянул Настю в сторону магазина со светящимися витринами. Несмотря на позднее время посетителей в нем хватало. Валентин хотел спросить у Насти, чего бы она хотела сейчас, но по ее притихшему и голодному виду понял, что сейчас она съест без разбора все, что он подаст. И тогда Валентин купил кило пряников и две бутылки лимонада. Потом немного подумал и решился еще на килограмм подушечек. Все же с дамой гуляет, как без конфет-то. Гулять, так гулять, кутить, так кутить.

Они забрели еще в один дворик, но уже без его обитателей, и расположились в беседке, где и начали свой ночной пир. Первые минут десять лишь жевали и захлебывали молча. Но после трех пряников и нескольких глотков лимонада Настя почувствовала сытость. Маленький желудочек не привык к обильным и объемным наполнениям. Хватило и этих трех безумно вкусных и ароматных пряников. Возможно, через несколько минут после прогулки она сумеет еще поместить парочку, но ведь этого богатства может и не оказаться.

Потом они болтали. Много, взахлеб, каждый старался высказаться с большими подробностями о себе. Но, уже не пытаясь жаловаться и хныкать. Просто хотелось поделиться прошлым, помечтать о будущем. А они так хорошо понимали друг друга, словно были любимыми братом и сестрой, и в таких беседах часто и подолгу проводили вечера. А эта ночь для них обоих вышла такой счастливой и дающей надежду, будто явилась некой отправной и переломной точкой в их обоюдной судьбе. Насилу расстались, и, покидая Настю, Валентин оставил ей пакеты с остатками роскоши.

4

Настя вдруг ощутила желание жить и радоваться каждому утру. У нее внезапно и так волшебно появился настоящий друг. Разумеется, пряники были съедены в тот же вечер, а точнее, ночь, поскольку гуляли очень и очень поздно. А конфеты он отдал ей все уже возле калитки.

-Ешь, и пусть хоть эта сладость скрашивает твое горькое существование, - вручил ей Валентин кулек, прижимая Настю к себе и нежно поглаживая по голове, как маленькую обиженную девочку.

А Настя просто млела от счастья и категорически не желала окончания вечера. Не помнит она в своей короткой жизни такого нежного отношения к себе взрослых людей. А его, Валентина, она считает очень даже взрослым, поскольку он ходит на работу и зарабатывает деньги. Но в семье у него так же плохо. Однако Валентин сильный и способен постоять за себя. Вот если бы у нее был такой старший брат, разве посмели бы родители оскорблять и бить ее!

И все равно ей радостно и приятно было это ночное общение. Несколько раз он брал ее, как маленькую, на ручки, трепал по голове. А она хохотала и говорила. И уже не хотелось вспоминать этих пьяных отца и мать. Она рассказывала, как спасала эту противную фифу Надьку, и как к ней в школе по-иному стали относиться после этого ее смелого поступка. А она вовсе и не смелая, хотя их утверждения не собиралась отрицать. Пусть так думают. Но в тот момент для нее ужасней и страшней была бы смерть невинной девчонки. Да еще на глазах, когда была видна явная возможность спасти. И она поверила, но все равно боялась.

Зато до конца учебного года к ней относились с уважением. И Надькины родители подарили ей куклу. Красивую и большую. Настя спрятала ее под кроватью в своей комнате. И когда родителей нет дома, или они просто очень крепко пьяные спят, то достает ее и наряжает, и играется с ней. Но начались каникулы, которые разогнали всех детей по лагерям и деревням, у кого есть бабушки и дедушки. И тогда для Насти наступили тоскливые и скучные дни.

Одно хорошо, что летом всегда тепло. Ну, почти всегда. Значит, можно допоздна гулять по парку или по берегу речки. Иногда попадаются пустые бутылки, это позволяет сдать их и купить булочку. К одиночеству Настя уже давно привыкла. Ей хотелось бы еще большего его, этого одиночества, чтобы и родители в доме реже появлялись. Но они постоянно дома, постоянно пьют, кричат и дерутся. И куда не убегай, а возвращаться приходится в дом.

Где-то к концу июня кусты обсыпаются спелыми ягодами. Вот тогда намного веселей становится на сердце и в желудке. И яблочки маленькие набухают. Кисло, но съедобно и вкусно. А картошечку они не посадили. И что зимой есть будем? Ведь хлебушек не всегда имеется в доме.

Несколько дней Настя жила переполненными чувствами после встречи и знакомства с Валентином. И каждый вечер, заложив за щеку пару подушечек, уносилась в сторону двора, где случилась эта странная и веселая встреча с чудным вихрем, который так внезапно заступился за них. Это ведь он, Валентин, довел ее до самой калитки. А его дом она не знает. И потому Настя каждый вечер истаптывала кругами места, где они гуляли, в надежде еще раз встретить.

Но он никак не появлялся. А вдруг уехал, вдруг просто позабыл про эту случайную встречу с маленькой девочкой? Да и зачем она ему вообще нужна? Нет, не уехал, поскольку ходит на работу, зарабатывает деньги. С каждым днем эйфория и надежда сменялись тоской и тупой болью в сердце. Ей вновь и вновь представлялись его рассказы, эти поглаживания по голове, как брал на ручки. Неужели больше никогда не повторится эта встреча, эти хождения по знакомым закоулкам и дворикам с поеданием вкусных пряников!

Валентин исчез навсегда. Не видать его ни днем, ни по вечерам. Даже утром безумно хотелось увидать знакомую фигуру и его лицо среди большого потока рабочих, что шли на ДОК на утреннюю смену. И вдруг, глядя с тоской в рабочую толпу, Настю обуял ужас. Она ведь совершенно не запомнила в ту ночь его лица. И вполне возможное, что такое произошло и с ним. А они, что вполне вероятно, уже много раз могли пройти мимо друг друга, но просто не узнали, не поняли и даже не могли узнать, поскольку просто не запомнили.

И что же получается из всего этого, а? они потерялись навсегда? Господи, но только не это! От таких кошмарных мыслей жизнь теряла смысл, не хотелось это бессмысленной борьбы, пустых хождений, ненужных ожиданий. Порою ей хотелось крикнуть в толпу рабочих:

-Валя, Валентин, я здесь, это ведь я, Настя, вспомни тот дворик, наш вечер и веселого вихря!

Но сдерживал стыд и страх, что примут за дурочку какую. Однако такое ее слишком уж не пугало. Лишь бы был результат. Ведь он, Валентин, должен был запомнить ее адрес, поскольку проводил ее до самого дома. И стоял, она это видела, долго возле калитки, пока она не скроется за дверью. Видел, знает, но не ищет. И от таких дум на душе становилось еще горше. Действительно, а чего это она размечталась так! С какой это такой стати он должен думать о ней? У него совсем иные интересы и свои друзья, работа. У него есть деньги, им же и заработанные, на которые ему легко можно сходить в кино, прогуляться по парку, купить чего-либо.

Это ведь она так страстно желает встретиться, дружить, и потому хочет найти его, вообразив желаемое за действительное. А он, поди, даже и не вспоминает о ней. И зачем ему забивать свою взрослую голову этой детской ерундой! Поняв и представив свою участь именно в таких мрачных картинках, Настя безутешно рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Тихо, беззвучно, чтобы о ее горе никто даже не догадывался. Никому ведь и дел нет до ее страданий.

И единственным утешением и отвлечением особенно в такую горячую пору сбора урожая оставалась тетя Женя. Дядя Миша постоянно на работе или на рыбалке, а Настя напросилась в помощницы. Ведь тетя Женя постоянно все лето намекала на трудности в огороде для ее сердца и ног. Вот Настя и старалась, чтобы доказать всем, что тот обед, которым кормила ее тетя Женя, заработан честно. Да и самой время проводить веселей за уборкой. С тетей Женей и поболтать можно, и похохотать над чем-нибудь смешным, забывая потихоньку, но с тоской и болью, того нечаянного и внезапного друга Валентина. Нет, он совсем не забывался, такое даже и допустить Настя не могла. Просто как-то уже легче вспоминалось о нем без клокотания внутри.

-Настенька, - как-то за обедом поинтересовалась тетя Женя, встревоженная ее внезапной переменой настроения и излишней молчаливостью. – Нечто неважное творится с твоими глазками, а что, так и понять не могу. Если бы постарше была, так списала бы на нечаянную любовь без взаимности и ответа. А так…. Сильно достают родители, что ли?

Настя от неожиданного вопроса вздрогнула и вся вспыхнула, словно кто-то внутри огонек зажег, или ее застигли на чем-то не совсем приличном. Она не хотела своими думами загружать тетю Женю, у которой и без того хлопот полон рот. Да вот заметила на столе в вазе пряники, точно такие, что ели они в тот вечер, и вспомнила с глубокой тоской, что заполнила глаза влагой, о Валентине. Видать, сильно на ее глазах отразились эти воспоминания, раз тетя Женя задает такой вопрос. Она как раз и думала, что уже никогда в жизни не встретит больше его, и сильно пожалела, что в тот вечер не всмотрелась в его лицо, чтобы навсегда запомнить.

А теперь даже представить невозможно, как он выглядит. Но тете Жене хотелось сказать, что ей все это просто показалось, что она немножко устала, оттого и задумалась. Но голос внезапно задрожал, а слезы сами ручьем полились, словно из прохудившегося крана. Такое неожиданное слезное рыдание сильно перепугало тетю Женю. И она принудила ребенка к откровению, подозревая более серьезную беду, чем даже обида родителей. Но как взрослым можно определить цену детских страданий! Ведь для ребенка порою, и незначительные повреждения любимой куклы выливаются в истинную трагедию. А здесь у ребенка беда личного душевного характера. Она встретила друга и так внезапно и нечаянно потеряла.

-Не переживай, Настенька, не нужно так себя изводить. Встретитесь вы с ним еще, обязательно отыщите друг друга. Мне так кажется, что еще потому, что вы очень нужны друг другу, и подходите, как нельзя, по всем признакам. По беде, по характеру, по смыслу самой жизни. Вон как получается, что даже сама природа вступилась и не позволила обидеть! А такое в жизни очень редко случается, - успокаивала ее тетя Женя, а ребенок сильно хотел верить, потому и соглашался.

-Правда, тетя Женя? Понимаете, ведь еще никто дот этого не воспринимал меня всерьез. А он не только поверил, но и пытался заступиться, когда парни хотели обидеть нас. И ему тоже несладко в этой жизни. Даже, я бы сказала, намного горше. Ведь детство уже закончилось, а его так и не было. Пьют его родители, дерутся, как и мои. Вернее, он рассказывал, что дерется один отец, но ведь мамка совершенно не желает заступаться, потакает отцу, - уже немного повеселевшая и поверившая в будущее, взахлеб пыталась оправдать Валентина Настя. – А вдруг он заболел или просто уехал куда? Ну, я так думаю, что значит, обязательно выздоровеет, или вернется. Ему ведь тоже в школу. Он пойдет в десятый класс, в последний. Счастливый, через год взрослым станет, закончится это проклятое детство.

-Ой, милая, только не надо ему завидовать, что детство закончится, что уже взрослым будет, - ужаснулась такой характеристикой прожитых лет тетя Женя. Но уже успокоилась, поняв, что горе у ребенка легко устранимое и поправимое. Коль судьбе угодно, так опять встретят друг друга. – Не спеши взрослеть, поскольку сейчас у тебя самый счастливый и беззаботный возраст. Самой порою в детство вернуться хочется. Да только оно у нас было довоенным, голодным. Немного страшновато возвращаться, переживать все сначала.

-Да, - тяжело и откровенно вздохнула Настя. – У вас детство было голодным довоенное, а у меня послевоенное. Так же дома шаром покати, ни корочки, ни крупинки. Лишь ведро с брагой стоит постоянно полным.

-Господи! – испуганно всполошилась тетя Женя, прижимая к себе Настю, поняв глупость своих детских воспоминаний. Тут в сытое время ребенок без крошки во рту целыми днями голодает. – Настенька, миленькая, но ведь сто раз просила, а теперь настоятельно приказываю. Иначе вселенский скандал закачу на всю округу. Как только кушать захочешь, так сразу ко мне беги. Неужели тарелкой супа объешь меня! Ты, как дюймовочка, ползернышка в сутки и съедаешь всего. Обещай мне, что не станешь больше голод терпеть. Иначе, сама стану наведываться и за уши приводить. Ну, где же это видано, чтобы в наше богатое время вот так отощать с голодухи. Ни марципанов и прочих деликатесов, разумеется, на стол не выставлю, но уж суп и хлеб в доме есть всегда. И картошки много в доме, не жалко ведь. А твои так и не посадили картошечку, опять зиму голодать будут?

-Нет, тетя Женя, не посадили. Пусто в огороде. А я постараюсь как-нибудь заходить к вам, - Настя смущенно развела руками, словно приглашали ее на какой-то незаслуженный праздник. – Я обязательно буду заглядывать. Только не обязательно просто поесть. Мне ведь и поболтать с вами интересно. А поесть, знаете, как и дома хочется, чтобы папа и мама покормили, как у всех детей. А у меня почти нет родителей. Не вижу, а порой и не хочется видеть совсем. Ведь и слова не успеваю сказать, как они орут и обвиняют в чем-то. И пожаловаться и поговорить очень хочется. Да не с кем и некому. Потому и хочу отыскать его, да боюсь, что он мне просто приснился однажды во сне. И я теперь ищу то, чего нет в этом мире.

Они долго в тот день болтали и пили чай с баранками и с пряниками, которые напоминали ей то ночное пиршество. Нет, такое присниться не могло, и не похожее на сон со вкусом пряников. Тогда вкус не запомнился бы. А еще от того праздника целый кулек конфет оставался. Надолго их хватило, почти на неделю. Можно было, и растянуть, да руки сами тянулись, пока не нащупали пустоту.

-Тетя Женя, - неожиданно, словно чего-то вспомнив, попросила Настя. – А вы случайно не знаете такого? Ну, может не его самого, а что-нибудь про таких родителей слыхали?

-Что ты, милая! – тетя Женя с трудом выговорила эти слова, так как комок к горлу от жалости и состраданий к ребенку внезапно приостановил дыхание. – Как же найти по одному имени? А пьющих, так таких валом по всей округи. Они же, как я поняла из твоих рассказов, на людях ведут себя смиренно, показательно. И на работе, со слов Валентина, их уважают. Я Мишку попрошу в цеха заглянуть, схожего мальца поискать. А вдруг по твоим описаниям сумеет отыскать! Да цехов на комбинате навалом. И сама ты толком не ведаешь. Кого нам искать. Слушай, Настя, если он захочет, так сам и разыщет тебя. Может, и не нужны эти поиски?

-А вдруг беда с ним, какая? – шепотом испуганно прошептала Настя, больше удовлетворенная такой версией. Беда небольшая, очень маленькая и совсем неопасная, но только бы не того простого факта, что она ему совершенно не нужна, и он забыл про свою ночную собеседницу.

Разумеется, Настя не бегала на ежедневные обеды к тете Жене. Терпела до последнего, когда уже мушки в глазах плясать начинали, и от голода тряслись руки и плохо слушались ноги. Ведь урожай полностью убран, дела в огороде закончены, а быть простой попрошайкой не в ее правилах. Стыдно и обидно. А там ближе к школе и мать слегка протрезвела, и ей во дворе на трезвую голову кто-то про школьные проблемы и хлопоты напомнил. Разумеется, намекнули не конкретно ей и не про ее ребенка, а про обычный факт окончания каникул, и теперь всем, у кого, разумеется, в доме школьники, приходится хлопотать по такому поводу.

И мать, внезапно прозрев, вспомнила о дочери, и про такой обыденный факт, что и для нее необходимо что-то покупать. Потому-то с аванса она не сразу побежала в винный магазин, а заскочила в промтовары, где одним махом затоварилась по всему списку. Купила и платье новое, и обувь. А возле самого дома в канцтоварах схватила портфель со всеми необходимыми учебниками и мелкими аксессуарами к пеналу. Вполне вероятно, что подсчитав остатки после таких трат, она не раз пожалела, но ведь та же соседка в следующий раз может и спросить про готовность ребенка к школе. И мямлить про трудности не хотелось.

Когда Настя, удивленная и пораженная неслыханным поступком матери, примеряла обновы, с полными авоськами вина вошел в ее комнату отец. Настя, не замечая его, продолжая пребывать в эйфории, покружилась в обновках перед ним. Но реакция отца была предсказуема. Просто ребенок немного переволновался от этих чудес и забыл подстраховаться. Удар по шее был настолько силен, что у нее отнялся дар речи, и не осталось сил на плач.

-Дура набитая, - орал в сторону матери отец. – Ты на кой хрен денег такую прорву на эту малявку потратила? А прошлогоднего ей не хватило бы, а? Я теперь, что, каждый год ей обязан покупать, что ли? Не развалилась и в старом, походила бы еще год. А теперь то, старое куда денешь? Кто тебе вообще деньги доверил, зараза этакая? Следующий раз возле проходной встречать буду.

-Сам придурок лагерный, - набросилась с кулаками на него мать. Она еще в отличие от него была совершенно трезвой, потому слишком злой. Хотя разум управлял ею в правильном направлении. – Ребенок перерос из прошлогоднего. Тесно и износилось порядком. Может, ты сам в таком рванье поведешь ее в школу и объяснишься с училкой. Хватило мне прошлых ее нотаций. Тебе не выслушивать и не позориться. Да и платье это не дороже бутылки вина. А туфли парочку поллитровок. И что, теперь по такой мелочи орать здесь будешь и руки распускать?

Они сразу ушли, все еще продолжая, орать друг на друга, в свою комнату, чтобы там сразу приступить к распитию вина. Бутылок набрали много, хватит надолго. Но все равно пить будут до победного конца. И обязательно ворвутся в Настину комнату, чтобы уже вдвоем высказаться по поводу этой неслыханной щедрости и качать права хозяев и благодетелей. Поэтому Настя, почесывая и поглаживая ушибленное место, спрятала все покупки, а сама потихоньку сбежала на улицу, прихватив с собой батон, который мать купила вместе с крупами и макаронами.

Но готовить они сегодня не будут. Не до каш им сегодня. А вино они больше любят закусывать яблоками и хлебом. Благо, в этом году яблоки уродили на славу. На закусках они тоже экономили. А батон был горячим, свежим, потому Настя, еще не дойдя до своего любимого места на берегу реки, уже половину съела. Даже икота пробрала, навалилась на нее от сухомятки и от жадного поедания этого белого хлеба. Но не сильно уж и беспокоило ее такое смешное поведение организма. В животе сытно, а ушибленное место на шее уже не болит. Да и привычные эти подзатыльники для нее, чтобы уделять им еще свое внимание.

Потому-то настроение кардинально улучшилось. И главным источником внутреннего удовлетворения служил такой факт, как покупка новой формы. Она уже и веру потеряла, что за несколько дней ей привалит такая удача. И, стало быть, в школу можно идти, как все, то есть, красиво одетой и с новым ранцем, в котором будут все нужные учебники, тетради и ручки. А такое для нее главнее иных проблем. Пусть теперь пью, пусть орут, но те часы в школе у нее будут хорошими и добрыми. Без насмешек и укоров в адрес дырок на платье.

Настя ходила вдоль берега по широкой дорожке, по которой часто летом гуляют влюбленные парочки и компании мальчишек и девчонок. Прямо от дорожки за кустами начинается спуск к реке. Но сегодня Насте к воде на берег не хотелось. Она подошла к ключу, бившемуся из-под земли, и попила из него холодной, но ужасно вкусной водицы. Она часто любит пить из него. Говорят, что он придает сил и здоровья. Может, правда, а может, и врут. Но на вкус вода была изумительной. Если бы ее немножко подсластить, то и лимонад покупать без надобности.

Икота сразу исчезла. И жажду утолила после горячего батона. А остальные полбатона она спрятала за пазуху. Вечер еще длинный, успеет и не раз проголодаться. Ближе к вечеру от воды потянуло прохладой, и Настя вернулась в город. Проходя мимо дворика, где встретилась с Валентином, ее как магнитом потянула туда. Хоть одним глазком глянуть, хотя и без того ясно, что его там нет. Она и так каждый вечер проверяет, все еще надеясь и веря в чудо.

И сегодня никого не было, и Настя, немного опечалившись от такого предсказуемого факта, вошла в глубину дворика и села на ту лавочку, где он встретил ее плачущую. Все прошлые дни она лишь заглядывала и уходила, никого не увидев, но в этот раз, словно судьба решила вновь пошутить в лице тех парней, что желали их обидеть. Но им помешал внезапный вихрь, наказав и поколотив хулиганистые их намерения. Настя поняла, что во второй раз удача не повторится, и природному явлению не явиться для спасения. Ей хотелось сразу убежать, но она опоздала. Они заметили, узнали и уже торопились приблизиться и отсечь пути отступления. Вот сейчас ей стало немножко страшно. Но немножко и ненадолго. Просто сама и передумала пугаться. Больней, чем дерется ее отец, они не побьют, а показывать свой страх перед ними совершенно не хотелось. Главное, чтобы полбатона не отняли. Очень жалко будет его. Зря весь не съела, поместился бы в ее пустом желудке.

-Опаньки, опять она! – воскликнул один из мальчишек, приплясывая и прихлопывая в ладошки, словно увидел нечто радостное и долгожданное. – А кавалер твой куда подевался, или сегодня без него!

-Одна явилась, не запылилась, - в тон ему радовался второй в предвкушение отыграться за прошлый позор. – Сейчас от всей души по ушам нахлопаем за прошлые выкрутасы. Ишь, удумала колдовать и силы природы в помощь призывать. Сегодня это не пройдет.

-Пацаны, а вдруг и в самом деле она ведьма, а? – со смехом предположил один из них. – Давайте ее сожжем на костре, пока не успела ничего не наколдовать. Полезное дело свершим для общества.

-А давайте! – поддержали все хором и загоготали, счастливые и довольные, что сегодня можно безнаказанно расплатиться за прошлый позор и унижения.

Зря они тогда так перепугались. Ну, случился такой смерч, так это вовсе не означает, что его вызвала она, эта малявка, или тот длинный пацан, кавалер ее. Просто так совпало неудачно.

-Ну, что скажешь, ведьма, кого сегодня наколдуешь себе в помощь? – продолжали словесные нападки парни. – Какое природное явление позовешь? Может, град с кирпичами, или молнии шаровые! Покажи перед смертью способности свои, докажи силу колдовскую!

Настя продолжала сидеть на лавочке спокойно и без страха в глазах смотрела на них. Она решила довериться судьбе. И пусть случится так, как тому хочется ей. Ведь никак повлиять на ход развития событий она уже не в силах. Потому и лишний раз радовать этих местных хулиганов своим страхом совершенно не хотелось. И вдруг она заметила и поняла, что парни бодрятся, хорохорятся, а в глазах у самих некие сомнения, растерянность и недоверие своим возможностям. Где-то там глубоко в памяти сидели картинки прошлой встречи. И потому решиться на активные действия они не могли. Страшновато. А вдруг? И кто ее знает!

Поняв их неуверенность и сомнения, Настя перешла в контрнаступление. Понимала и осознавала, что чушь несет несусветную. Однако, терять все равно нечего. В любом случае возмездия не избежать.

-Да, я колдунья. И сама наколдовала в прошлый раз этот смерч, что поколотил вас. Он всегда ко мне на помощь приходит, если мне требуется защита от таких хулиганов, как вы. И сегодня я в таком настроение, что запросто смогу вам сделать очень плохо. Не верите? А вот попробуйте. Вона, мой папка по шее меня ударил, так у него сразу же эта рука и сломалась. Желаете проверить? Ну, так пошли, покажу, сами убедитесь. И вообще, мне сегодня не до вас. Я сегодня кормлю своих помощников, - уверенно громко прокричала Настя смело и сердито, но у самой душа в пятки уже давно умчалась. Бить будут долго и больно за такое вранье, но обратного пути нет. И для большей убедительности своей версии она достала полбатона и наглядно продемонстрировала, чтобы убедить их в своей правоте. Мол, гляньте, полбатона уже скормила. А еще половину будет скармливать следующим помощникам.

-Во, пургу гонит! – с бравадой, но все-таки с небольшой долей неуверенности воскликнул самый рослый и двинулся в ее сторону.

Хотя глазки пугливо прыгали. Он уже подошел на расстояние вытянутой руки, как над его головой шумно прошелестела огромная тень. От неожиданности смельчак плашмя рухнул на землю и на четвереньках засеменил к своим. Но те уже и сами растеряли уверенность и отвагу и пятились с перепуганными лицами назад. А шумом и тенью оказалась огромная ворона с кривым клювом и глазами-бусинками, которая приземлилась на лавочку в полуметре от Насти и требовательно смотрела на батон в ее руке. Настя быстренько и как можно побольше отломила кусок и протянула птице. Ворона взяла клювом свой кусок хлеба и этой уже позе весьма сердито и неоднозначно глянула на парней, словно требуя от них ответа.

-Точно, ведьма, мужики, - прошептал один из них и присел на землю, втянув голову в плечи, словно ожидая нападения невидимого, но предполагаемого противника, вроде прошлого вихря.

-Пошли домой, ну ее к черту, эту пацанку, - скомандовал другой. – Мне вполне хватило прошлого раза.

Его слова прозвучали долгожданной и желанной командой. Они спешно повскакали с мест и понеслись в разные стороны, словно позабыв свой домашний адрес. А Настя хотела поначалу счастливо расхохотаться, но неожиданная мысль приостановила это желание.

-Слушай, - словно спросила она ворону. – Я что, и в самом деле ведьма? Но это же очень нехорошо. Зло. А мне хотелось бы колдовать хорошие дела, а тут вновь некие страхи. Сильно напугала ты мальчишек. Вот бы так родителей напугать, чтобы пить перестали. А хорошо ли это? Ну, прекратят, а добрее не станут. Трезвые они очень злые и больно дерутся. А пьяные хоть чаще забывают о моем существовании и не трогают. Звать-то тебя как?

-Кар! – сказала ворона и взлетела с батоном в клюве, чтобы где-нибудь вдалеке съесть его. А может, детям отнесет. У нее могут же быть дети.

Через пару секунд ее и след простыл. А Настя осмелилась и весело рассмеялась. Как все-таки здорово бывает с такими внезапными случайными совпадениями. Разумеется, птица увидала хлеб в руках Насти и прилетела на его аромат. И никакая она не ведьма и не колдунья. Просто глупые мальчишки от страха поверили. И теперь бояться ее будут. А она все равно специально будет приходить в этот дворик с кусочком хлеба и кормить свою симпатичную подружку ворону. Наверное, и Насте так хотелось думать, эта ворона живет неподалеку.

Пока еще было светло, и Настя не спешила домой. Пусть стемнеет, и тогда под покровом ночи она постарается незаметно прокрасться к себе в комнату и лечь спать. А уж если они уснут, то их и из пушки не разбудить. Настя потихоньку отламывала кусочки батона и отправляла их в рот. Немного проголодалась, пока гуляла. А еще переволновалась с этой местной шпаной. Поэтому ела с огромным аппетитом и жадностью. Но медленно, чтобы быстро не кончился. Батон вновь казался кошмарно вкусным и сахарным. Даже и не приметила, как отправила в рот последнюю крошку. Но и сытость ощущалась приятной, потому и жалости не было, что он закончился.

А перед сном она еще и в саду кое-чего соберет. И яблок нападало, и слива созрела. Вот только червивой много, но когда Настя ночью ест, то совершенно не заметит такой факт. Все равно вкусно, а в животике эти черви жить не будут. Ей тетя Женя говорила. Она так и сказала, что съеденный червяк легко переварится в желудке. Жалко ведь выбрасывать вон.

Уже при подходе к дому она почувствовала неладное. И свет горел в окнах, и народ возле калитки толпился. Настя перешла на другую сторону улицы и подошла к тете Жене, которая стояла возле калитки со стороны своего дворика, оперевшись на забор. Народ уже потихоньку расходился. Видать, интересные события уже закончились, а после некоторого обсуждения интерес к ним пропал. Тетя Женя тоже вроде собралась вернуться в дом, но увидала Настю и задержалась, поняв, что ребенок для того к ней и идет, чтобы услышать о происшествие.

-Тетя Женя, - тревожно спросила Настя, заглядывая соседке в глаза, чтобы оценить по ее взгляду степень опасности того события, ради которого собирался народ. – А что здесь случилось?

-Ой, Настенька, даже не знаю, как и сказать. Вроде и смеяться хочется, да грешно в мои-то годы над чужими бедами. Как ни как, а горе случилось. Отец твой грохнулся на крыльце. На кота наступил, а тот как завизжит истерично и громогласно, что вся округа чуть не оглохла. А следом и папаша твой завизжал не слабее. Да как грохнется на правый бок. И руку сломал, и морду всю разбил. Да доктора говорят, что еще и ребра треснули у него. Вот скорую помощь и вызывали. Ну, а визжал же, прости меня господи, как свинья. Пока доктор не уколол его в одно место, так думали, оглохнем все. Как бояться боли злые люди. Вот у других эту боль не замечают. Хоть и твой он папаша, но дерьмо порядочное, прости дочка.

-Мамочка моя! – испуганно вскрикнула Настя и с силой вцепилась в руку тети Жени, словно ища в ней свою защиту. – Этого не может быть, все это неправда, так ведь не бывает, сказки все это.

-Да что с тобой, девочка моя. Нашлась за кого переживать. Мне кота более жальче, чем его. Пусть в больнице поваляется, хоть трошку отдохнешь от его пьяных криков и тумаков. По мне, так пусть бы лучше насмерть убился. И совсем не жалко было бы. Живет человек на земле, а почем зря, пользы от него никакой, только мешает всем и вредит своим житием. Прости, милая, но нет у меня к нему никаких чувств, - тетя Женя незаметно перекрестилась и поцеловала ребенка в макушку, словно просила прощения за злые слова в адрес ее отца.

-Нет, я не потому, тетя Женя. Хотя и ему зла не желала. Он побил меня, вот я и сбежала из дома. Понимаете. Пряталась, ждала, пока уснут. А мамка купила новое школьное платьице и туфли. А еще и к школе все. Ну, а он разругался на нее за это, а мне по шее больно ударил.

-Вот, а ты тут вздыхаешь по нем. Так ему и надо, поделом досталось, садист проклятый.

-Я другого испугалась, тетя Женя, - перешла на шепот Настя, ухватив за руку соседку и притягивая ее ухо к себе поближе. – Мне так больно было, ну я со злости и от обиды пожелала ему, чтобы он эту руку сломал. Вот оно и сбылось. А вдруг это мое желание исполнилось?

-Так это еще лучше, дорогуша! – радостно и весело воскликнула тетя Женя. – Пусть. А мы еще подогреем слухами твое пророчество. Так и бояться станут, руки распускать не будут.

-Не надо, тетя Женя, - испугалась Настя. – Слухи нехорошие пойдут колдуны и ведьмы злые бывают и всем скверного желают. А мне такой совсем не хочется быть. Пусть я такой останусь.

-Ты еще своего отца сейчас пожалей. Да лучше бы у него эта рук сломалась сразу же, как только замахнулся на тебя! Вот тогда уж точно можно поверить в твое колдовство. А так, случайное совпадение.

Настя пошла домой. Мать на кухне с какой-то женщиной сидела и все жаловалась ей на свою беду. Однако той, как правильно и поняла Настя, лишь бы за чужой счет выпить. Халява подвалила. Чего бы и не посочувствовать. Она радостно кивала и поддакивала, с готовностью соглашалась, хотя, наверное, и сама не понимала, о чем это мать ей говорит. А как можно понять из того набора слов и междометий, что в состоянии была произносить мать. Она ведь успела довольно-таки прилично выпить с отцом. А теперь еще добавляет и с этой соседкой. И речь ее была бессвязная, слезливая и повторяющаяся, словно испорченная пластинка.

Настя тихо прошла мимо кухонной двери и нырнула в свою комнату. Она сразу же разделась и залезла под одеяло, закрыв глаза. Сон пока не шел. Уж очень впечатлили ее эти события одно за другим. Есть о чем задуматься. Теперь необходимо следить за своей речью и не желать просто так людям зла. А вдруг и в самом деле все ее пророчества начнут вот так ни с того ни с сего сбываться! Или это все обычные простые глупости? События так совпали, а она уже вообразила чертовщину всякую. Ворона прилетела к ней за хлебом. Городская птица, к людям привыкшая, отходами питается. Ведь не раньше, а именно в то мгновение прилетела, как только она достала батон. Унюхала, увидала и примчалась попрошайничать.

Удачно Настя про своих помощников упомянула. Особенно про то, как она их сегодня всех подкармливает. А отец сам упал. Много выпил, решил выйти и проветриться. А тут кот под ногами оказался. Да, кота жалко. Ему досталось совершенно ни за что. Можно подумать, что Насте за что-то. А с другой стороны, так зачем на этом крыльце развалился, где люди ходят.

После таких раздумий теперь все выглядело обыденно и буднично. Все такие события произошли сами по себе и без ее участия. Настя счастливо улыбнулась и засыпала уже успокоенной, хотя и немножко пожалев, что нет у нее такого дара, о котором сама и говорила. Она бы не бросалась налево, направо без дела проклятиями. Нет, желала бы лишь добра хорошим людям, и сдерживала от зла плохих. Хотя и трудно определить, легче бы с ним жилось, или сложней. Но ведь так страшно, когда судьба человека зависит от простого твоего пожелания. Со злости или от отчаяния можно столько плохого наговорить, что потом сто раз пожалеешь.

Отец где-то с месяц лежал в больнице. Мать эти дни пила каждый день. Но вроде как без него было в доме намного тише и спокойней. Она к ночи напивалась до безобразного состояния, много плакала, пытаясь разжалобить Настю своей несчастной судьбой, приписывала отцу большие заслуги перед семьей. Но, слава богу, очень быстро засыпала. А Настя пошла в третий класс. Начался учебный год с его хлопотами, заботами и суетой. Только однажды она подумала о Валентине и сбегала на третий этаж, где учатся десятиклассники. Но ни в одном из парней она не увидела и не узнала того парня, с кем болтала и откровенничала весь вечер и полночи.

Значит, забылся совсем, что и вспомнить не может. Он ведь сам говорил, что пойдет в десятый класс. Или, в самом деле, беда, какая случилась, и его вовсе нет в школе? Да ведь и спросить не у кого. Даже сам вопрос не сформулируешь. Однако в самой школе тоскливые мысли не донимали так, как дома. Тут был и Пашка Семенов, продолжающий регулярно списывать. Ему по-прежнему дома некогда уроки делать. Во дворе дел уйма, не до школьных хлопот. И девчонки уже дружили с ней. Ведь не просто помнили тот поступок, но и форма была новой и красивой. В такой не стыдно ходить. Насте показалось, что жизнь даже очень неплохо налаживается, становится правильной и даже немножко хорошей.

И все случилось после падения отца. А вот кот пропал совсем. Жалко, но не очень. Он был неласковым, кусачим и царапающимся. И сторонился контактов с Настей. Даже просто погладить себя не позволял. И вот исчез. Видать, сильно наступил на него отец, что так пропал насовсем.

Пашка Семенов в первые дни после длительных перечислений своих летних похождений вдруг, словно что-то вспомнив, рассказал Насте в присутствие ее подруг про маленькую девочку ведьму, которая внезапно зачастила в соседний с ним двор и наводила ужасы на местную шпану.

-Сказки все это, - категорически поспешила заявить Катя, сидевшая за соседней партой. – Не бывает никаких ведьм. Они лишь в кино или в сказках, а в жизни их нет. Твои пацаны со страху наговорили.

-И вовсе не сказки, - возмутился Пашка такому грубому недоверию его правдивому повествованию. – Еще выслушать толком не успела, а уже во лжи обвиняет. Самая настоящая правда, я же не сам придумал, а мне все это Никита рассказал. А ему его старший брат, который видел ее.

-Вот я так и думала, - с иронией и долей сарказма сказала Надька, спасенная перед каникулами в последнюю четверть Настей. – Он здесь нам заверяет, что источник слуха достоверный. Ему, видите ли, бабка сказала, что тетка, у которой племянник, так друг через младшую сестру слышал про какую-то девчонку с глазами ведьмы. И главное, маленькую девчонку, не взрослую. У него просто на взрослую фантазий не хватило. А мы должны ему поверить.

-Вот только не надо мне ля-ля! – возмущался и кипятился Пашка, не привыкший, что его правдивые слова подвергаются сомнениям. Он хоть и троечник с двойками пополам, но так врать не любил. – С его братаном лично и происходило. Сначала они так не посчитали. Мало ли откуда взялся этот смерч? Как налетит, как набросится на них! Сначала доской поколотил, а потом, когда они бросились бежать, так по ногам бьет и не дает никаких возможностей скрыться.

-Самый настоящий смерч? – недоверчиво спросил сосед Катьки Витька. – И они после этого уцелели?

-Маленький, говорят. Смерчик такой малюсенький. Просто не собирался он их убивать. Попугал и прогнал. А потом они еще раз встретили ее. Тогда она с вороной гуляла и кормила ее. Ворона прямо из ее рук и ела. А самого брата этого Никиты так чуть не заклевала, когда он хотел к девчонке подойти. Да, так и было. Вот не верите, так пойдемте на следующей перемене, и сами спросите.

-Паша, - когда унялись страсти, и все уже отвлеклись от его рассказов, спросила Настя. – А девочка была одна, или с кем еще?

-Он больше ни про кого не рассказывал. Только про нее и про ворону. Говорит, как скажу, так и случится. Так они бежали от нее без оглядки. Черт ее знает, а вдруг накаркает беду какую.

Настя хихикнула в ладошку и хотела посмеяться над страхами друзей Пашки, но тут ей на глаза попалась Надька, и сразу перед глазами всплыла картинка той далекой трагедии с обрушением навеса. Она помнит еще, как потом завхоз удивлялся и сокрушался, мол, такой прочный, никаких признаков поломки не было, а навес рухнул, как по команде сверху. И Настю вновь охватила дрожь от таких воспоминаний. Ведь когда ее выталкивали из-под этого навеса в дождь, в холод, она в душе ругала громче и злее всех эту Надьку и пожелала, чтобы рухнула крыша на ее голову, поскольку не пустили Настю под нее.

В тот день в суете, в риске и в борьбе за спасение погибающей Надьки, а потом в купании в славе и в почете, все забылось и насовсем улетучилось. И вот сейчас на фоне этих двух эпизодов все отчетливо и ясно вспомнилось. А вдруг и в самом деле есть у нее этот дар!

-Ты чего шепчешь там? – спросил удивленный ее поведением Пашка. – Уроки не выучила, что ли?

-Просто повторяю, - хитро усмехнулась Настя и, глядя на классную доску, неожиданно для себя пожелала упасть ей на пол. Но потом испугалась, что такая тяжелая доска может запросто убить кого-нибудь, и скоренько попросила, чтобы она не падала. - Глупости все эти сказки про колдунью, - внезапно добавила она Пашке. – Просто какие-нибудь совпадения. А твои друзья от страха и обделались. Вот с перепуга и выдумали про маленькую колдунью. Почему-то никто про нее не знает, кроме твоего Никиты и его старшего брата.

Пашка усиленно чесал затылок, обескураженный таким заявлением. Действительно, а если бы появилась такая ведьма, то в первую очередь о ней трепались бы тетки да бабки во дворе. А брат Никиты хоть он и сильный, но от страха мог и сочинить. Так легче оправдывать свой испуг. Пашка еще выдаст Никите за такую неправдивую информацию. Хорошо еще, что Настя ляпнула такое не при всех. Был бы полный конфуз и потеря авторитета.

А Настя так же постаралась выбросить эту глупость из головы. С какой такой стати она вдруг возомнила себя ведьмой! Нормальная девочка. Просто ей в жизни с родителями не повезло. Оттого по их вине и случается столько бед и несчастий. Вот судьба иногда сжалится над ней и дарит такие странные совпадения-спасения. Она ведь тоже имеет право на удачу и успех. Пусть хоть в таких мелочах. А по сути, так такие совпадения легко и просто объяснимы жизненной истиной: зло всегда наказуемо. Не людьми, так природой или случайностью.

Однако это случайное зло все же вернулось домой из больницы. Весь в бинтах, гипсе. Шел медленно, тяжело, но в дом довольно-таки скоро пришло беспокойство и шум. Он кричал, требовал усиленного внимания и по любому поводу и без такового возмущался. И постоянно стонал и жаловался на невыносимые боли, отчего все время желал вина. Для Насти наступили кошмарные дни, поскольку на работу ему не нужно было ходить по причине тяжелого заболевания. Такие трудовые каникулы назывались бюллетенем.

-Я хоть и покалеченный, - каждый вечер кричал он на мать и Настю, - но с вами с двумя одной левой управлюсь. Так что, уважаемые, можете слишком не расслабляться. Построю и потребую.

-Да я тебе сейчас вторую руку сломаю, чтобы заткнулся, наконец, - огрызалась пьяная мать и сильно пинала его в поломанные ребра. Он мгновенно дико орал и долго лил слезы по поводу кошмарной боли.

И вот теперь Настя убедилась точно и бесповоротно, что никакая она не колдунья, потому что временные успехи и небольшое затишье сменилось большим и ужасающим кошмаром. Теперь домой спешить Насте не хотелось вовсе. Но осень сменила теплые солнечные дни на дожди с холодным ветром. Потому на лавочке сидеть весьма неуютно. И единственное преимущество сегодняшнего дня, что отец теперь догнать ее по дому уже не в силах. Да и боится резких движений, чтобы не зацепиться своими больными частями за детали мебели. Оттого и ходит по дому осторожно, тихо, медленно, словно с полным стаканом вина, готовым от неаккуратного движения выплеснуться на пол.

Сегодня домой шлось тревожно. Все воскресение Настя пробегала по улочкам, пряталась в теплых подъездах, но потом все же решилась вернуться в дом. Учебники к школе собраны, платье она слегка подгладила. Бегала к тете Жене и воспользовалась ее утюгом. Тетя Женя хотела сама, но Настя не согласилась. Зачем же утруждать соседку, если такое простое дело она и сама легко может.

-Я сама умею, правда, - с гордостью заявила она. – И с марлечкой, и с водичкой. Все аккуратно разглажу.

Почему так сильно стучало сердечко, объяснить она не могла. Просто чудилось нечто беспокойное и опасное, вот и волновалась. Мать с отцом громко кричали в своей комнате и двигали мебелью, словно отталкивали ее друг от друга. Настя тихо прокралась в свою комнату, включая сразу свет и с ужасом замирая. По всей комнате валялись лохмотья и лоскутки то ее нового школьного платья. Казалось, что при виде их ощущались рваные раны на ее теле, словно то куски ее жизни разбросаны и истоптаны по всему полу.

Хотелось громко кричать, метаться по комнате и ругать всех всякими словами. Но грудь сдавил тяжелый невыносимый груз, не позволяющий и рта раскрыть. Такой боли она не испытывала еще в течение всей своей жизни. Вот когда сильно пожалела, что судьба не подарила того дара колдуньи, способной собрать эти тряпочки воедино, а злыдней, сотворивших такое варварство, жестоко и больно наказать, чтобы они здесь валялись кусками по этой комнате. Но такое просто невозможно по простой банальной причине: колдунов и ведьм в природе нет. Их придумали и описали в сказках и показали в кино.

И в это же мгновение с силой распахнулась дверь и вошел он. Не отец, не родитель, а ОН. Тот, кого она теперь возненавидела лютой ненавистью и будет которому желать самых ужасных мук и болей.

-И никто не посмеет без моего ведома покупать даже нитку в дом. Я здесь хозяин, и мне решать, кто и как, и в чем. И не сметь, рта открывать и перечить мне, - орал он, брызгая слюной и приближаясь к Насте, протягивая к ней свою здоровую руку для срочного наказания виновных.

-Я тебя ненавижу! – тихо прошептала она, пронзая его взглядом, от которого у него рука замерла в воздухе, а сам он застыл той же позе, боясь уже на дальнейшие действия, словно там, в глубине этого взгляда узрел опасность для себя. Страх парализовал и не позволял двигаться.

-Чего приперся сюда? – следом влетела мать, продолжая махать и жестикулировать, словно разговор и не прерывался. – А, дочка пришла. Где шлялась целый день? И в магазин отправить некого, и на стол подать. Только бы и шлындала целыми днями, по дворам шаталась, бестолочь. Чего уставилась, тряпок на полу не видала? А нечего тебе в этой школе больше делать. Дома теперь сидеть будешь, за родителями ухаживать. Хватит, воспитали, выкормили, теперь и от тебя отдача должна быть. Читать, писать умеешь, и ладно.

-И тебя я ненавижу тоже, - поразила она и мать своим ужасным взглядом и тихим шепотом.

Впервые они испугались собственной дочери и не знали, как дальше поступить. Хотелось избить, бросить на пол к этим рваным лоскутам, но некий непонятный внутренний страх мешал и не позволял. Первой опомнилась мать, и, схватив отца за шиворот, поволокла его в свою комнату. А Настя стала на колени и тихо собирала в кучку остатки платья, превратившегося в осколки разбитого будущего. Последние лучики света в этой беспросветной жизни погасли. И с ними пропало желание жить, исчезли мечты. Ей страстно хотелось раствориться в этом темном воздухе, слабо освещенном редкими фонарями. Чтобы исчезла боль, тяжелые мысли, и сам этот жестокий мир, не желающий ей счастья, любви и даже простой дружбы.

И в этот миг ей ужасно захотелось сесть на колени тому далекому другу Валентину и пожаловаться, высказаться, выговориться и выплакаться, чтобы со слезами вытекла и горечь. Но его нет, и не будет никогда. А Настя хочет умереть. Жить больше нельзя и не имеет смысла, потому что все в этом мире против нее, все желает ей зла и страданий, а она еще настолько маленький ребенок, что всего этого ей просто не вынести, не выдержать и не пережить.

Настя и сама не поняла, как оказалась на этом мосту через маленькую, но глубокую речку, впадающую в их большую реку. Это ведь так далеко от дома. Но какая разница, если теперь у нее нет этого дома, и нет возможностей и желаний его иметь. Жизнь, лишенная детства, так и не началась.

5

Маленькая девочка, окончившая всего два класса и прожившая на земле девять незначительных лет, а сумела задать такое количество вопросов, над которыми Валентин задумывался еще много дней, так и не сумев найти наиболее оптимальные и самые правильные и точные ответы. Но еще на большее количество заданных вопросов она ответила сама, главный из которых – есть ли смысл в этой сложной борьбе с неразумными взрослыми, можно ли выйти из этого лабиринта в тот правильный, верный выход, чтобы, став взрослым, не повторить этих подлостей.

Согласился, что такие подлости - результат их ошибок. Но не принял. Если рассуждать здраво и задействуя кроме эмоций еще и разум, то позицию и поведения отца с матерью ошибками сложно признать. Подлое умышленное поведение себялюбцев, потерявших совесть от паров алкоголя. Не хотелось теперь, и оправдывать мать, хотя раньше жалел ее и пытался вступиться. Ею руководит забота о собственном спокойствие и миролюбии в отношениях с мужем. Она давно уже отвергла стремления сына, как опору в этой сложной жизни, и не пожелала принять его опеку. Пусть жизнь в унижениях, но с тем, с кем связана узами брака пожизненно и неразлучно. Такое раболепие стало смыслом жизни для матери.

Будь в ней хоть капля самодостоинства и стремления обуздать мужа и принудить его к иному уважительному отношению к семье, то отец сумел бы подчиниться силе и принуждению. Пусть не стал бы каким-либо идеалом, но для Валентина вполне достаточно хватило бы иметь просто отца в роли добытчика и кормильца. Нормального хозяина в семье. И пьянство не послужило бы сейчас причиной всех мучений и страданий, если бы мать хоть на миллиметр оказалась на стороне сына. Ведь сейчас отец, ощущая силу и возможность отпора со стороны сына, пытается сдерживать свои порывы, страх вынуждает контролировать иногда поступки.

Но ведь его окончательно распустило мамино раболепие, угодничество и прошлая слабость сына. А теперь, когда он получает отпор, его не останавливает превосходство физическое. Благодаря поддержке жены, он хочет всеми силами и методами просто избавиться от неприятного соседства, напрочь забывая, что таковым является его родной сын.

Но после встречи с девочкой Настей, Валентин понял, что его положение на много ступеней выше и надежней, чем этого маленького беззащитного ребенка. У нее нет возможностей противостоять и сопротивляться. И она еще настолько мала, что сложно даже представить себе, сумеет ли этот ребенок, эта девочка выдержать и выжить эти долгие годы взросления. Как и чем возможно оборониться от двух извергов-уродов, от которых пока полностью зависишь. По всем параметрам, включая пищу, одежду и кров. И физически.

Она еще слишком мала, а они ужасно бессовестны. И если не сломается и не погибнет, то ожесточится и огрубеет. А ведь жалость-то, какая! Сколько пока сохранилось в ней человеческой детской доброты, прощения и жажды тепла и любви, желания уважительного к себе отношения. Если бы он стал ее старшим братом, то у него появился бы смысл в этой беспощадной жестокой, но глупой и пошлой борьбе. Самый ужасный в таком положении тот факт, что борьба с врагами, коими являются собственные родители, по природе которые обязаны быть защитниками и хранителями их детства. У них в генах должна быть таковой программа.

Бывают и исключения. Есть в природе, встречаются и такие особи, поедающие собственных детей. Это про таких родителей, как у него, как у Насти, у которых заложена потребность ненависти к собственному дитю. И по той причине у них с Настей единственная в детской жизни задача: до достижения самостоятельного возраста суметь выжить в такой агрессивной среде. Но больше всего желала Валентин для себя и для Насти, так это не просто выжить, но и суметь сохранить обыкновенные человеческие чувства и качества, чтобы, глядя на своих родителей, не превратиться в их подобие. Не стать скотиной и зверем для самого себя.

Чтобы не стать аналогичным пропойцей. А еще больше не хотелось бы черстветь и озвереть, возненавидев окружающих, как пособников и равнодушно глядящих на эти мытарства и безрассудства, сродни поведению сумасшедших. Как хочется не уподобиться, пережив и перетерпев всю боль и ненависть к самым родным тебе людям, не превратиться в скот, жаждущий лишь, наплевав и поправ слабейших, лакать и хлебать хмельное пойло. И чего ради, если оно, это желанное зелье приносит злость и жажду к садистским терзаниям над теми, кто рядом, кто желает из твоих уст и от твоих подвижек ласки, добра и любви.

Валентин еще пока смутно представлял себе свою взрослую, а тем более, семейную жизнь. Однако он жаждал для своих будущих родных и близких, как жена и предполагаемые дети, чтобы видеть в их глазах потоки любви и добра. А из негативных чувств, так удивление и незначительную обиду по пустяковому поводу. Неужели им, этим его родителям, настолько не нужен и так слишком мешает их единственный сын, который старается во всех аспектах не давать повода для неких огорчений. Ни в учебе, ни в поведении. Он обязательно будет заботиться о них, о своей будущей жене и о предполагаемых детях, и не допускать унижений и оскорблений, отражающих безразличие и пренебрежение.

Спасибо маме хотя бы за генетический дар. Бесценный и неоценимый никакими оценками в этом спившимся бессовестном мире. Весь организм и вся его сущность протестует при виде, запахе и вкусе любого вида алкоголя, взрываясь и выплескиваясь наружу в виде разнообразных неприятных проявлениях на теле и внутренних противных ощущениях. Такие проявления и отрицания внушали веру в дальнейшую трезвую человеческую жизнь.

А уж рядом с собой женщину пьяницу он никак не захочет допустить. И вот за такой антагонизм к алкоголю и табаку еще нещадно терроризировали друзья, вовсю дымящие дешевыми сигаретами по причине отсутствия требуемых сумм, запивая этот вонючий дым общедоступным дешевым вином. Но крепким, если судить по градусам. Им оно требуется для легкого помутнения в мозгах. Зачем, и для чего, так объясняли простым веселым настроением и желанием общаться. Лично Валентину для таких инсинуаций без надобности туманить разум.

-Слушай, Валя, ты у нас богатый и щедрый товарищ, - встретили его друзья в конце лета, когда родители забрали своих детей из всевозможных лагерей и от бабок с дедками из деревень, где они и провели все лето.

У них тоже была производственная практика. Но они ее, как и полагается по программе и по распорядку учебного школьного процесса, отработали на слесарных станках местного радиозавода, где и получили дипломы слесарей второго разряда. Так полагалось и Валентину, поскольку весь девятый класс они проводили все уроки труда на этом предприятии. Но он по личной просьбе, ссылаясь на сложности финансов в семье, уговорил позволить ему отработать все лето на ДОКе. И отработал ударно. Даже почти все выходные, когда в цеху горел план.

А ему, как малолетке полагалось ежедневного труда по семь часов. Но как бросить станок, ежели на его другом конце стояла подсобница. То есть, женщина, принимающая от Валентина готовую продукцию. Вот он с дядей Васей по договоренности и работал полные смены. И потому, когда практика закончилась, у него набралось десять полноценных отгулов, что составило в общей сложности почти полмесяца труда. И за эти полмесяца он уже в октябре пойдет за получкой. В итоге на сберегательной книжке даже после покупки всех школьных атрибутов, включая костюм и ботинок, осталась приличная сумма. И отца с матерью к своей казне не допускал. Впереди еще целый год учебы, и расходы возникнут обязательно. Вот для таких внезапных трат он и берег, оставшиеся деньги.

-Это, с какого такого ляду я вдруг стану щедрым и расточительным? – шутливо возмущался Валентин на такие прямые и откровенные намеки друзей. – Не был я таковым до приобретения сберкнижки, и вряд ли стал теперь. Но поверьте, други мои, сейчас меня даже жаба душит, когда снимаю даже мелочевку. Эта кассирша с каждым разом пишет меньшую сумму, чем была до.

-Вот и на кой тогда такие заработки нужны, ежели их тратить так жалко? Деньги и нужны для радости и забав, а не мертвым грузом в сейфе кассы пролеживать, - вывел свою философскую теорию Николай. Он те копейки, что сумел заработать за месяц практики, потратил за два часа после их получения. И не на костюмы с учебниками, а просто весело погулял воскресный день в парке отдыха. Отдохнул, то есть. – А ведь мы очень даже рассчитывали на твое финансирование праздника окончания каникул. Событие требует почестей.

-Поминки, скорее всего, - поправил его Саша. – Не велика радость опять на весь год за парту садиться. А вот гульнуть, так и в самом деле не грех бы. Лето оказалось просто классным. И позагорал всласть, и накупался досыта. А уж напрыгался и набегался по сельской местности до одури.

-А я тоже успел всего прихватить, - решил похвалиться своим летом и Валентин. Пусть трудился, пусть ходил ежедневно без выходных и проходных на комбинат, но не сравнить с прежними каникулами у противных родственников. Валентин позволил себе вольность и свободу. – Оно и по утрам на речку бегал, когда во вторую смену ходил, а уж вечерами после первой, так до самого захода солнца. Только вот выходных мало вышло. План приходилось вытаскивать.

-И ты вот так все лето безвылазно из цеха провел? – поразился Славик, который лично сам умудрился даже практику сачкануть. Нет, на работу, то есть, на завод, он каждый требуемый день ходил. Но отбывал там не более одного-двух часов. Сумел мастера чем-то ублажить, что тот все равно, как и за что вывел по результатам зачета положительную отметку.

-У тебя, Славик, какое-то словцо к рабочему процессу скверное подобрано, неуважительное, - сделал замечание Валентин за столь негативную характеристику его летней работе на комбинате. – Что значит безвылазно, да еще провел. Туда, в этот цех, многие всю жизнь до пенсии ходят. И если боле романтичной мечты и перспективы в мозгах не высветилось, такой моей летней работе можно запросто посвятить всю оставшуюся жизнь. Хорошая рабочая профессия. Гораздо приятней опилками и стружкой дышать, чем мазутом и железом в слесарном цеху. И еще много всего неприятного на вашем радиозаводе.

-А я туда и не жаждал бегать! – презрительно фыркнул Славик. – Вот этот год отучусь в школе, а там уже и буду размышлять о дальнейшей, как ты выражаешься, жизни и профессии. Но уж в этот нудный и шумный противный цех никак не пойду. Ни на радиозавод, ни на ДОК.

-А куда же ты собрался со своими светлыми мозгами и нежными ручками? - спросил с осуждающей усмешкой Николай. Он хоть на практике и отработал слесарем, и получил свой заслуженный разряд, но уже успел присмотреться к токарному станку, узрев в нем более интеллектуальную и романтичную жилку. Там себя можно почувствовать творцом.

-Тем более, что светлые они, твои мозги, по банальной причине отсутствия таковых. Сплошные пустоты, - хохотнул уже Саша, у которого, как и Валентина мечты были более материализованные и приземленные, а не призрачные и заоблачные, как у Николая и Славика. Он после нескольких серьезных обсуждений будущих перспектив Валентина, так же остановился на офицерской стезе. И романтично, и в материальном плане вполне обеспечено.

-Сами вы пустоголовые, - решил обидеться Славик, но быстро передумал. Друзья ведь просто шутят и подкалывают. И обиды их еще больше подзадорят и подвинут на новые контратаки. – За год чего-нибудь придумаю. А чего голову пустыми фантазиями засорять! За год знаете, как много чего поменяться может. Хотя бы с вашим военным училищем, так еще вилами по воде писано, - Славик ткнул пальцем в сторону Валентина и Саши. – Еще комиссию пройти надо, поступит, экзамены сдать. А уже потом мечтайте и планируйте.

-Валентин, - вернулся к первоначальной теме Коля. – Видишь, насколько сложен разговор всухую! Мы туточки посовещались и порешили, что праздник или поминки, но отменять нежелательно. Тем более, как донесла разведка, ты не только расчет получил, но и успел новый костюмчик закупить. А лично у нас, - Коля обвел взглядом всю компанию, - сложнейшие финансовые проблемы. Вот и притормозились возле твоей персоны. По бутылочке винца, мне так кажется, ты нам проставишь. Ежели позволишь по две, то лишь приветствуем инициативу.

-И самому пора давно научиться пить, - резко рубанул Славик, для которого сегодняшний праздник за счет Валентина вопрос был давно решенным. Он даже заранее, в предчувствии согласия друга на угощение, прихватил с собой пакет яблок из дома. От бабки из деревни целый мешок привез. Хорошие, ядреные и красивые. Самолично срывал и складывал. Слегка кислые, но после отлежки станут слаще. – Превратился, вроде как, в полноправного пролетария, а до сих пор ни курить, ни пить не научился. Не по-мужски такое, неправильно. От тебя даже мужиком не пахнет. Детской кашей и компотом.

-Насколько я понимаю в анатомии, - жестко и со смехом возразил Валентин. – У мужчин иные кардинальные отличия от женского пола, чем запах вина с табаком. Так обычно алкаши смердят. Уж мне известно по домашнему запаху. Там сплошными мужиками воняет.

-Почто народ обидел? – совершенно не обиженным голосом возмутился Саша, у которого отец так же прилично поддает с запоями и загулами. Потому и понравилась ему идея Валентина с военным училищем, как хороший способ сбежать из дома подальше и надолго. – Алкоголизм является болезнью и диагностируется врачами. А мы в нашей приличной компании выпиваем весьма культурно и по-людски. А если и закурим, так то для закуски.

-Вот про ваше курево, так и слышать не желаю. Пройденный этап, и весьма прилично изученный. Каждый из вас по сто раз в году пытается завязать, а оно вас уже мертвой хваткой поработило. И предлагаете вы мне свои сигареты из просто человеческой вредности, чтобы вот так же за компанию потом устраивать аналогичные попытки. Увольте, и не приставайте, - не соглашался Валентин. – А потом, зачем терроризируете, если уже хорошо познали особенности моего нутра. Оно само противится и не соглашается.

-Ладно, никто тебя особо и не заставляет. Ты, главное, беги домой за деньгами поскорее, - уже миролюбиво просил Славик. – А твою бутылочку мы сами выпьем. И на сигареты прихвати копеек несколько. У меня уже пачка опустела. А пить без курева пошло и противно.

Валентин не стал спорить. Друзья всегда его водили за свой счет в кино, мороженое в буфете покупали. А он дома аккурат по такому случаю, чтобы наконец-то и за свой счет сводить их в кино с мороженым, дома пять рублей припрятал. Но раз решили выпить, так ему никакой разницы, чем и как расплатиться с друзьями за их прошлые щедрости.

-Бегу домой, - согласился Валентин. – Только покупать я ничего не буду. Пусть со мной Саша идет. Я ни в винах, ни, тем паче, в сигаретах не смыслю абсолютно. Еще куплю не то.

Николай со Славиком оборудовали на берегу реки столик, а Саша с Валентином пошли в сторону дома за деньгами и за покупками. Еще в прихожей Валентин понял, что отец трезвый. Вернее, почти. Совсем трезвым он вообще никогда не бывает. Поскольку дело к обеду, а в такое время по выходным дням он всегда умел вытребовать у матери хотя бы на одну бутылку вина. И такое его состояние считалось в семье трезвым. Но, однако, срочно требовалось продолжения банкета, чего и услыхал Валентин за дверью родительской комнаты.

Однако, как и понял он из кротких и жалобных маминых отговорок, она исчерпала кредит доверия соседей, из тех, кто давали ей всегда до получки в долг. А до зарплаты еще целая неделя. И Валентин понял, что в ближайшие дни на обеды будут лишь пустые вареные крупы, которые и кашами называть сложно. Хорошо хоть мать догадывалась, скорее под давлением Валентина, этих круп набирать про запас и в изобилии держать их в доме. И регулярно пополняла запасы. К чаю, кроме воды из крана, ничего уже не увидит. Да и хлеб не появится.

Отец нудно требовал, а мать плаксиво оправдывалась. И чтобы не оказаться даже невидимым свидетелем этой глупой пошлой перепалки, Валентин, как можно тише и неприметней, приоткрыл дверь в свою комнату и юркнул внутрь. Но она, эта проклятая дверь, все же предательски скрипнула в момент закрывания. Валентин быстро схватил учебник, где лежали заветные пять рублей, сунул их в карман, но выскочить, незаметно не успел. Делегация в полном родительском составе уже входила в его комнату с понятными и предсказуемыми желаниями.

Отец, как всегда, с недовольным злым лицом впереди, и следом на цыпочках и с преданными собачьими глазками мать, виновато пожимая плечами, мол, она совершенно тут не причем.

-Ну, и куда уже бежать собрался? Не успел в дом войти, как сразу лыжи навострил, спешит на свою улицу, - проворчал отец негромким, но недовольным голосом. В таком слабом подпитии он не осмеливался проявлять агрессию, отчетливо представляя последствия. Накостыляет родной сыночек и выбросит вон. Потому голос и звучал на относительно вежливых тонах. Сильно нутро требовало добавки, оттого и осмелился нарушить границу комнату сына. – Посидел бы с родителями, покалякал о том, о сем. А то живем, словно в коммуналке с соседями. Даже за столом не встречаемся, чтобы вот так по-родственному.

-А у вас есть, что на стол поставить? Или согласны просто на сухую посидеть и о смысле жизни поболтать? – язвительно с усмешкой проговорил Валентин, пытаясь в свои слова вложить больше безразличия.

Валентин заметил, как виновато опустила глаза мама, как вздрогнул и зло сверкнул взглядом отец. Уж больно откровенно и насмешливо раскусил его намерения сын. Мог бы и дипломатичней.

-Так сам выставь, - попробовал еще одну удочку забросить отец без проявления агрессии. – Чего окрысился, как неродной. Себе денег заработал, так семье помоги хоть трошку. Трудности нынче у нас, проблемы возникли с деньгами. Мы же не требуем все отдать. А стол для родителей накрыть мог бы. Угостить тем, сем, побаловать деликатесами.

-Деликатесы, марципаны! Не смешил бы ты меня, отец. Вино тебе сейчас требуется, а не жратва, так и не юлил бы, - зло крикнул Валентин, и хотел уже отодвинуть отца с дороги. Чтобы покинуть этот неуютный дом. Тем более, что внизу ждал Сашка, которому совсем не желалось заходить вместе в эту квартиру. Но внезапно Валентин передумал и захотел еще броситься парой фраз. – Чем сам, хозяин семьи и дома, семью кормить собрался, а? Все пропил, да еще половину зарплаты уже в долг нахапал. Что, мама, не дают больше, отказывают соседи-то? Вот теперь сами попробуйте, как и я, перловкой на воде питаться. А она вам без вина не полезет!

-Значит, ты так! – преградил дорогу отец, понимая, что с исчезновением сына пропадет последняя надежда на бутылку. И теперь уже мирно общаться не хотелось, поскольку результат выходит идентичный. А тут хоть злость на сыне сорвать можно. С матерью ругаться уже совсем неинтересно. Она не перечит и не сопротивляется. Однако, ведь тут сын прав, поскольку соседи в долг перестали давать. Поняли и разобрались, кому и для чего выпрашивает рубли до получки, вот и стараются реже субсидировать, чтобы меньше в глотку папаше попадало. У них у самих такие же мужья и семьи. – Не хочешь по-хорошему? Мало порол я тебя в малолетстве, мало бил, ох, как мало. Не приучил к уважительному отношению к родителям. Вот и добился результата, что уговариваю на поллитровку сыночка. В последний раз по-хорошему прошу, дай трояк. Нам с матерью аккурат на ужин хватит.

-Сынок, ты уж уступи, - захныкала мать из-за отцовской спины. – Ну, не доводи ты до скандала. Есть же у тебя деньги, немножко, но есть. Так дай отцу. Ну, не так, тогда в долг. С получки вернем.

-Мама, ты с ним заодно все свои мозги пропила, что ли? – застонал Валентин, поскольку не мог выносить этого плаксивого голоса матери. – Ты вообще на кой хрен с ним пьешь? Всю ночь потом бродишь по кухне, загибаешься. Ну не лезет она в тебя, так и не лей ее в глотку, ради бога. И что же получается сейчас, мама, а? до получки почти неделя, а ты и хлеба купить не можешь? А как же я? Что, уже совсем вычеркнула меня из родных сыновей?

-А у тебя свои деньги есть, как-нибудь проживешь, - рявкнул отец за мать громко и уже с оттенком хамства и наглости, не собираясь уступать дорогу сыну, решив любыми путями добиться финансирования на вино. Нутро страдало и кричало, как сильно желало глотка спасительного градуса. Ведь если сейчас упустить сына, то до утра и издохнуть запросто можно. – Дай, прошу в последний раз, нам на бутылочку. А иначе пропью твой костюм. Будешь тогда в прошлогоднем рванье ходить. Как миленький походишь, если не уступишь.

-А вот только попробуй, вот только притронься до него, - тихо и без лишних эмоций с угроз проговорил Валентин. – Сразу Позняку пожалуюсь. Так, мол, и так, я зарабатывал все лето, а этот алкаш продал и пропил. И что сам потом ему отвечать будешь на ковре, а? И еще, уважаемые родители, обещаю, что и ваших покупателей за скупку краденного привлеку.

Хорошо, хоть партийного босса отец боялся, как огня. Потому Валентина слишком не волновался за судьбу костюма. Приходил Позняк и в цех к Валентину, хвалил его за ударный труд, и интересовался предстоящими расходами. Вот там и похвалился Валентин желанием приобрести хороший костюм десятиклассника. Взрослого парня, а не малого школьника. В тот же день, как рассказал дядя Вася, Позняк и к отцу заглядывал, Валентина нахваливал и его стремлениями к самостоятельности. Не продаст отец костюм, испугается. Обшарит все карманы, прощупает закутки и уголки, но костюм, купленный и уже разрекламированный перед народом, то есть трудовым коллективом, как личное и нужное, и единственное, что за заработанные им лично, не тронет.

-И вообще, отвали с дороги. И не смей мне больше угрожать. Я сам после экзаменов и получения аттестата свалю с этого гадюшника. Сам жажду и не дождусь этого дня. А денег вам не дам. Все равно пропьете, а мне еще на зиму одеваться надо. От вас такого уже не дождешься.

-Поняла, мать, как сынок твой заговорил? – испуганно отпрянул в сторону отец, пугаясь грозного движения в его сторону Валентина. – Пугает нас, угрожает. Да мы сами дождаться не можем, когда ты отсюда свалишь. Скатертью дорога! Выкормили на свою голову, а помощи так и не дождались. Вот мало тебе, мать, мало. Все твоя мягкотелость. Жалела слишком часто, баловала, вот и получила нож в спину. Корки хлеба, подыхать будешь, не подаст.

-Хлеба подал бы, да он вас меньше всего сейчас интересует, - с болью в сердце и с жалостью к самому себе произнес Валентин.

Он уже понял, что все его увещевания и угрозы прозвучали впустую, как для отца, так и в адрес матери. Не поняли и не пожелали прислушиваться. Мать не посмеет перечить, а у отца лишь вино мозги сверлит. Желание получить этот спасительный глоток превысила разум и стремления понять, о чем сын хочет докричаться. Он и будет по своей жажде нести всякую околесицу.

А Валентина ждут друзья. Им потом сложно рассказывать о своей причине задержки и о той резкой смене настроения. Поэтому Валентин с силой оттолкнул отца к стенке и быстро выбежал из квартиры. Чтобы не слышать те угрозы и проклятия, что звучали из уст отца, потерявшего последнюю надежду на вино. А уж матери сейчас достанется по полной программе. Отыграется за полученные обиды, выместит свою ярость и полупьяное состояние. Но Валентин давно уже перестал ее жалеть. С тех пор, как она отвергла его помощь и стала через силу и через не могу пить наравне с отцом. Тяжело, болезненно давались ей эти глотки, но разум давно покинул и ее. Не осталось у Валентина настоящих родителей, тех папы и мамы, к которым хотелось примчаться с жалобой, просьбами или за советом. И от этого хотелось волком выть и белугой реветь, что бы воем заглушить боль и тоску.

-Чего это с тобой? – испуганно спросил Саша, глядя на растерянного и потерянного друга.

-Ничего, - чуть не рыдая, выдавил из себя Валентин. – Как всегда, все одно и тоже. Они пьяные, а я в их доме лишний, ненужный, а теперь еще и абсолютно нежеланный, как враг номер один.

-Ой, Валя, ради бога! – обрадовано и радостно воскликнул Саша, понимая, что страшного совершенно ничего не произошло. А если родители пьяные, так они у всех такие же. Одинаковые и бестолковые. И никто по такому поводу даже запариваться не желает. – Вот ты так себя расстраиваешь, будто такое случилось впервые. У них, что твоих, что моих, планида такая – пить до судного дня. Не перевоспитаешь. Я бы по таким пустякам не портил себе настроение.

Валентин промолчал, но с другом согласился. А действительно, разве сейчас он услышал из уст родителей чего-либо новенького? Все ожидаемо и предсказуемо. Надо постараться чаще сдерживать свои эмоции. Он уже научился подстраиваться под их распорядок, чтобы реже встречаться и сталкиваться в квартире. А на людях они ведут себя весьма порядочно и интеллигентно. Вот сейчас он свершил непростительную ошибку. И зачем ввязался в спор, если сразу послать подальше надо было, и отшвырнуть от себя обоих. Так решил воспитывать и учить уму разума. Кого, их? А смысл в его нотациях! Правильно говорит Саша: только себя завел и довел до истерики.

Нужно было Сашка с собой прихватить, уговорить, поскольку сам он уже старается избегать такие посещения. Зато родичи молчали бы, как рыба об лед. Зубами скрипели, а ни слова не произнесли бы. Да вот, что Сашка, что друзья не желают излишних попаданий в его квартиру. И не только смрад отталкивает, но и сама нечеловеческая недоброжелательная атмосфера нервирует их. Если их отцы и выпивают, а матери иногда по привычки орут и за уши таскают, так выглядят такие процедуры, как назидание и воспитание. Но никогда, даже парни признавались, не упреком куском хлеба. И лето их манило деревней, где ждало лишь приятное времяпровождение. Там их встречали любимые родственники.

-Валентин, выпей с нами малость, авось и полегчает. А то уж больно вид у тебя трагически, на похоронный смахивает. Словно лимон во рту держишь и выплевывать не желаешь, - предложил Николай, разливая вино по стаканам и протягивая Валентину, наполненную розовой жидкостью посудину.

-Нет, - категорично затряс головой Валентин. Для себя, чтобы поддерживать компанию, купил бутылку лимонада и рогалик. – Лучше не станет, это предсказуемо, а последствия гарантирую катастрофические. Оно вам надо такая заморочка? Еще вдруг и скорая понадобится.

-Тогда не надо, - поспешно согласился Николай, понимая, как и все его друзья, что предложение выпить прозвучало нелепо. Тем более, что Валентин в этом вопросе сам проблемный. Знакомы они с реакцией его организма на алкоголь, а потому уже давно не предлагают ни выпить, не покурить. – Просто развеселить хотелось. Мы вот сейчас по стакану хряпнем, так сразу веселье проснется, а ты так со своими проблемами и останешься. Вот в чем преимущество в питие. Согласен? Но вот тебе слегка с нутром не подвезло.

-Да нет, не так все, – снова не согласился Валентин, словно у него был день несогласия.

И когда друзья после вина закурили и перешли на мирные бытовые беседы, из глаз Валентина сами и без его спроса и предупреждения потекли ручьем слезы. Он сам совершенно не желал перед взрослыми уже друзьями мужчинами выставлять свои следы горечи. Но разве их сдержать, когда внезапно сердце захватила в тиски тупая тоска. Боль и жалость за прожитое впустую детство искали выхода. Несколько минут друзья, пораженные и ошарашенные, молчали. У всех их отцы любили выпить, случалось и мокрой тряпкой по спине от матери. Чего греха таить, и слезы были. От боли, обиды. Да и от всего прочего, когда глаза вдруг прорывала плотина, и заливали щеки соленой и внезапной влагой горькие слезы.

Правда, все это мгновенно исчезало, когда вырывались на улицу и отвлекались игрой или встречей с друзьями. А у Валентина сегодня иные слезы, словно оплакивал кошмарную трагедию от некой ужасной потери. Смерть близкого человека, когда можно всплакнуть и не в данный момент, а от внезапных воспоминаний и через определенное время. Но не от простой же мелкой ссоры с родителями, кои часто или почти ежедневно происходили с ними. От таких неурядиц мгновенно меняешься, не успев даже выскочить на улицу.

-Ты чего, Валя? – испуганно спросил Саша. – Наплюй ты на них и размажь. Еще годик, и ты вольная птица. Вот тогда можно совершенно забыть про их существование, словно их никогда и не было.

-Действительно, Валентин, - сочувственно поддержал друга Николай. – Уж как-нибудь продержись. А потом нам никакого дела не будет до них. Нам бы после школы на работу пойти и совсем отколоться от них навсегда. Трудно, согласны, но так мало ждать осталось!

-Вот именно, что только и жду, когда же, наконец, это проклятое детство закончится! – всхлипнул Валентин, с трудом сдерживая рыдания. Он понимал, что выглядит сейчас смешным, но разве эти рыдания по его желанию происходят? – А его, этого детства, как не было, так уже никогда и не будет. Вы с жадностью и азартом дожидались этого лета, чтобы насладиться им по желанию и по хотению. А я не хотел, чтобы оно наступало. Боялся и ненавидел его, потому что нет у меня таких бабушек и дедушек, которые ждут, не дождутся вашего появления. Вечно запрут к этой противной тетке с дядькой. Нет, не злые, не обижали, не били, не грубили. Молчали и шептали, слышал не раз, как мешаю и объедаю их, последний хлеб, мол, съедаю. Хотя, работал на огороде, как проклятый, косил, рубил, пилил. Всю работу по дому делал, а все равно нелюбимый и нежеланный был. Вам из школы домой, скорее, хотелось, а по мне, так вообще лучше бы эти уроки не заканчивались. Тошно дома, блевотно и опасно. Там смердит, сами нюхали. Но еще и они там постоянно. Не было у меня детства совсем. И теперь уже никогда не будет. Совсем не было, и совсем не будет. Вот оттого жду и не дождусь, когда оно окончательно закончится, чтобы забыть и не вспоминать никогда, даже в плохом и страшном сне. Может в том и неправ, что так близко к сердцу воспринимаю, да ведь хочу, чтобы папка и мамка были, а не уроды алкашные.

-Сонных поджечь и напрочь забыть, раз так относятся и не желают признать право сыновне. А чего, так им и надо, вполне заслуживают, - предложил Славик, зло, забросив огрызок вдаль. – Я бы так и сделал, если бы меня допекли до таких слез. И ни грамма жалости.

-С ума сошел, что ли, предлагаешь чего? С мозгами не в ладах, так промолчи и не мели чушь, - прикрикнул на него Саша, постучав кулаком довольно-таки больно по его лбу. – Думаешь, в тюрьме лучше? Советчик хренов. Это языком молоть легко, а на такое дело не каждый способен. Убийство, да еще собственных родителей, хоть и паршивых, но людей. Не животина какая. Меня бабка курицу зарезать попросила, так я готов был от обеда отказаться, лишь бы не резать.

-Саша прав, - поддержал его Валентин, ошеломленный одним лишь предложением. А уж мысль такая к нему самому и в страшном сне не приходила в голову. – Я их грубо оттолкну, и то потом в сомнениях весь. А прав ли я, имел ли такие полномочия? Я ведь толкаюсь лишь вынужденно, чтобы пройти, уйти, сбежать, а не ради самого удара. Пусть уж живут и доживают свою жизнь, какую сами себе придумали. А я поплачу и свыкнусь. Правы вы, парни, что скоро мы совсем взрослыми будем, а там вспомним с иронией, улыбкой. Или совсем не вспомним.

-Да, - тяжело вздохнул Славик. – Хуже планиды и не сочинишь, когда родной дом превращается в ад, когда в него не хочется возвращаться. Ладно, вырастишь и создашь свой уголок. Уютный, приятный и постоянно зовущий к себе. Тогда и в самом деле сегодняшние неприятности покажутся прошлыми казусами. Всяко встречал, но паршивее, наверное, некуда.

-Бывает и хуже, - неожиданно вспомнил Валентин Настю, и ему стало стыдно за свою слабость. Это ведь не по-мужски раскис из-за таких пустяков. Вот ей-то, каково там, среди отмороженных пропитых родителей? Почему же он совершенно позабыл про свою знакомую ночную попутчицу? И от таких воспоминаний сделалось немного стыдно за забывчивость и сладко на сердце от ее образа и тех разговоров. И немножко тревожно за судьбу незнакомой Насти. – Видел я не так давно ту, которой стократ хуже и страшнее. Там отроду пьют в унисон и беспробудно. А она еще такая маленькая и совершенно беззащитная.

-Хорошенькая? – ухмыляясь и подмигивая двумя глазами сразу, загадочным голосом спросил Славик.

-Дурак, не то совсем, что вы подумали, - отмахнулся Валентин, уже прекративший рыдания и вернувшийся в благодушное состояние. – Маленькая она, ребенок, потому и беззащитная против них. Даже страшно представить себя на ее месте. По сравнению с ней, так я еще в идеальных условиях живу. Конечно, если бы умел пить, как вы, так может и относился бы к их пьянкам равнодушней, безразличней. Но ведь не веселеют они, а звереют от каждого стакана. С вами посмеяться можно, поболтать, а от них бежать хочется.

-Но ведь сам, сколько говорил, что мама твоя, вроде как, совсем почти не пьет. Если лишь пригубит, - возразил Саша. – Лично я даже слегка выпившей твою мать ни разу не встречал.

-У нее точно такая же аллергия на алкоголь, как и у меня. А вот давится через силу ради него. Она не пьянеет абсолютно, только всегда и все равно придерживается его стороны. Прав он, неправ, а она все уговаривает, чтобы не спорил с ним, соглашался и слушался. Кого и чего слушать, так словно бред какой-то. Он же сам порою не понимает своих требований.

-Жена, - высоко подняв палец к небу, высказался Николай. – Сам ведь говоришь, что мечтаешь о бегстве за тридевять земель. Вот и приходится мириться с судьбинушкой жены пьяницы. От тебя толку-то никакого не будет. Ты их рассоришь, и в кусты. Потому и боится принять твою сторону, чтобы потом наедине с ним не оправдываться и не принимать заслуженные тумаки.

Чем больше пили друзья, тем прочнее занимали позицию матерей. И в особенности Валентиновой, советуя и предлагая, если не получается мира, так хоть избегать конфронтации. Почему-то в хмельном угаре им хотелось даже пьянки отца оправдать трудностями жизни. Хотя, как понимал и не соглашался Валентин, так эти самые трудности отец создавал самостоятельно. И чем ближе оказывалось дно в бутылках, тем скучнее и тоскливее сиделось Валентину в этой болтливой компании, где всем хотелось поучать и наставлять.

Но деваться некуда. Домой не пойдешь, поскольку действия там происходят непредсказуемые. Однако, по любому весьма скандальные. Разумеется, мать под его давлением сумеет умолить некую соседку на пару бутылок вина, без которых отец до конца дня просто не сумеет прожить. А стало быть, явление Валентина недопустимо, как советуют и рекомендуют друзья, дабы не нарываться и не создавать самому повод для конфликта. А избежать его при появлении не удастся. Да и без появления результат в иной другой день повторится.

Уж отец никогда не забудет сегодняшнего унижения, припомнит и не раз еще, как унизился перед сыном ради спасительного глотка вина. Да еще впустую и безрезультатно. Потому окончание каникул и наступление школьных будней Валентин встретил, как наступление длительного многодневного праздника. С ежедневным общением с одноклассниками и друзьями-товарищами по школе во время переменок. С беготней и суетой. Мать категорично прекратила субсидирование школьных обедов. Первые сентябрьские дни до зарплаты он и не намекал, поскольку в доме даже хлеб стал редким гостем на столе. А потом она как-то привыкла, что сын великолепно обходится своими заработанными средствами, и даже не пыталась вернуться к прежним ежедневным булочкам с компотом.

А Валентин почему-то и сам решил не напоминать, поскольку не захотел возвращаться к роли попрошайки, и простые математические манипуляции привели к выводу, что обойдется без этих копеек. Никуда б не делась, выдавала, но своим робким печальным укоризненным взглядом попрекала и напоминала, каким тяжким грузом давят на семейный бюджет эти ежедневные обеды. Хотя, если быть правдивым, то за неделю у Валентина аккурат на их бутылку вина набегало. На одну. А они их пили ежедневно по несколько. Один отец за ужин, вернее, перед ужином выпивал одну, а затем еще пару раз отправлял мать в магазин. И вдень, порою случалось, что их ужин дороже обходился месячных обедов Валентина.

Но такие расчеты не станешь же показывать матери, и объяснять ей математику. Для нее уже давно существовала собственная арифметика с иными цифрами, где почему-то учитывались лишь перерасходы, как вынужденные траты на сына. А муж, так он эти деньги зарабатывает и домой приносит два раза в месяц. На одежду и обувь расходов не требует. Дома в столетнем трико валяется на диване, а на работу ходит в спецовке, что ежегодно выдают в цеху.

Валентину так же выдали и назад не забрали. Теперь он в этом костюме с пацанами на реку и на стадион ходит. Только для того пришлось немного иголкой с ниткой поработать. И получилось такое чудо, что даже друзья вопросы в первый раз задавали, мол, где такой прикид достал, на какой барахолке и почем отхватил. Валентин немного повыпендривался и раскололся, чем рассмешил и заставил восторгаться друзей внезапным талантом.

-У тебя, друг, уже есть готовая профессия, природой дареная, - воскликнул Славик, для которого и пришивание оторванной пуговицы становилось неразрешимой проблемой. – Спецовки можно скупать по бросовым ценам и после переделки загонять в три дорога. Если внимательно не присматриваться, так и за фирму сойдет. Но мы и не будем их по цене фирмы загонять.

-Во-первых, тебя еще никто в долю не приглашал, чтобы ты уже так по-хозяйски раскладывал процесс. А потом, там и за спекуляцию привлекут, - срочно сбил так возросшие запросы и планы Славика Валентин. – Нет уж, друзья, не надо сбивать меня с пути истинного. Я этот год постараюсь прожить без катастроф и катаклизмов. Не нужен мне ваш сомнительный бизнес. Вполне хватит того, что сумею приодеть и принарядить самого себя.

-Так ведь дар пропадает, - возмущался Николай, соглашаясь больше со Славиком, чем с позицией Валентина. – Ты тогда уж лучше в швеи подавайся. Почто талант зарывать в землю?

-Не престижно и не денежно, - Сашка был на стороне Валентина. – Рано ослепнешь от этого шитья, да плюс от сидячего образа жизни геморрой заработаешь. Это сам результат красив, а сам процесс не респектабелен. Нудная и тошнотворная работенка, что блевать тянет.

Уже вечерело, когда Валентин вернулся домой с холодной мокрой улицы. Друзья разбежались по домам, поскольку погода не благоприятствовала ни прогулкам, ни сидению на какой-нибудь лавочке в сквере. Это Валентину не слишком хотелось домой, а у друзей дома телевизор, сладкий чай, и беззаботное времяпровождение. Родители Валентина дома, поскольку с работы пришли с первой смены. А конец месяца предполагал отсутствие в доме денег. Пропили, как всегда, все до копейки. Валентин в последние дни стал замечать злобные искорки в глазах и у матери, чего раньше не бывало. Она если и пила это алкогольное пойло маленькими глотками, то результат просматривался лишь в виде брезгливого болезненного выражения.

Да видать к такому яду, чем является для нее и для Валентина алкоголь, можно принудить любой организм. Вот и она все чаще и в больших дозах чуть ли не наравне с отцом стала его потреблять. И в результате заработанные деньги стали исчезать из кошелька гораздо раньше обычного. А продуктов в виде круп и макарон уменьшалось в геометрической прогрессии. Разумеется, такой факт сильно беспокоил и самого Валентина. Ведь теперь ему чаще приходилось снимать деньги и на еду, чего раньше старался избегать. А есть хотелось все сильней и все больше. Он рос, взрослел, и организм требовал на такие природные процессы строительные материалы. Как же без каш и без макарон учиться, расти и набираться сил?

Нет, решительно и незамедлительно требовался бунт. Он решил жестко предупредить мать, чтобы закупала с зарплат больше круп и макарон. Плевать он хотел на их пьянки, он и сам сумеет сварить себе и кашу, и супчик. Иначе с такой скоростью трат собственных финансовых запасов к выпускному событию можно дойти с нулевым сбережением.

Не успел Валентин усесться за свой письменный столик и разложить учебники, чтобы еще раз пересмотреть правила и параграфы, как воровато скрипнула дверь, и крадучись, словно с опаской, в комнату проплыла, неслышно ступая босыми ногами по половику, мать. Глаза у нее уже слегка поблескивали, но по перешептываниям в их комнате еще за несколько минут до ее явления, Валентин понял, что мать по поручению отца вновь шла с миссией потрясти его кассу. Это только злило и бесило Валентина. Сотню раз он их отваживал от своих денег, твердо обещая и клянясь, что ни единой копейки на их пьянки не даст. И столько же раз, лишь исчерпав все домашние ресурсы и соседское терпение, шли они с просьбой, криком, требованиями и скандалами, вымаливая и выпрашивая на глоток вина.

Хотелось сразу же развернуться и бежать вновь в холодную темную улицу. Но мать, собрав в кучу все свое артистическое мастерство, изображала на лице такую скорбь, боль, страдание и отчаяние, что Валентин не осмеливался сразу начинать грубостей и отказа. Ему почему-то вот именно сейчас казалось, что мать заговорит с ним на иную тему, попросит прощения и пообещает с три короба радужных дальнейших перспектив. Понимал невозможность и невероятность таких мечтаний, но ведь так сильно хотелось этого, так желалось услышать из ее уст именно такие слова. Простил бы все и отдал все сбережения до копейки.

Но и сейчас она шла к нему не с ожидаемой миссией. Опять отец настропалил и принудил. Нехотя шла, а стало быть, опять канючить, клянчить и унижаться, выпрашивая и умоляя.

-Чего тебе, мама? – грубо сходу, поняв по ее виду истинную причину прихода, спрашивал Валентин. – Тебе вот самой не надоело одно и то же? Хоть бы раз ты зашла ко мне с чем-нибудь приятным, радостным, просто интересным. Нет, вина им не хватило, деньги закончились, а соседи отвадили.

-Сынок, - сразу начала плакаться мама, – зачем ты вот так обижаешь, не хочешь просто по-хорошему, по-родственному поговорить. Я и зайти не успела, а ты сразу в штыки, словно враг я тебе какой. Можно же пообщаться, обсудить, вспомнить кое о чем, выслушать друг друга.

Валентин вскочил с места и подбежал к дивану, отбрасывая в сторону внезапные и словно ошибочные предположения, приглашая мать присесть и в самом деле, как она и желала, пообщаться.

-Поговорим? – словно удивленно и обрадовано воскликнул он. – А я с радостью, мама. Да о чем угодно, лишь бы не про те трудности, и о том, как вам не хватает до получки на пару бутылок вина. Ты присядь, а я сейчас все-все свои внутренние тайны поведаю, сердечными секретами поделюсь. О чем ты послушала бы, а? про школу, про друзей?

Мать, испугавшись такой активности и доброжелательного тона сына, не уловив в его словах иронии и подвоха, быстренько села и забыла, зачем шла сюда и по чьему поручению. А Валентин быстро стал ей рассказывать о своих делах в школе, про будущие экзамены, и про то, куда и зачем он хочет сразу после них поехать и куда и на кого поступать.

-Тебе, мама, интересно? – несколько раз спрашивал он, прерывая рассказ, наблюдая в ее глазах нетерпение и мучения с желанием перебить, чтобы высказать истинную причину прихода. Но Валентин преднамеренно болтал без умолка, чтобы хоть таким варварским методом донести до нее о своих делах и думах, и иногда вспоминала о наличии сына в доме.

-Да, да, - поспешно соглашалась она, не отваживаясь напомнить о деньгах и об отце, томительно поджидавшего ее под дверью. – Мне интересно, ты рассказывай, сынок.

-Там всего-то три года учиться. Наверное, в летное пойду, если здоровье позволит. А нет, так в техническое. Мне всякие штучки нравятся, разбирать и собирать их. Но у нас на прошлой неделе комиссия была медицинская, так мне хирург лишь одно замечание сделал, что худоват, веса не хватает для моего роста. Но ведь я пока расту и вытягиваюсь. А потом и вширь буду увеличиваться. Там в училище и кормят хорошо, и одевают красиво. И на мелкие расходы еще и деньги дают. Все три года. А экзамены я сдам. Мне учиться нравится, и учителя меня хвалят. Жалко, что вы в школу никогда не приходите. Некогда вам обо мне послушать. Вот хоть раз зашли и порадовались моими успехами. Это хорошо, что я костюм купил. Мне классная говорит, что в нем я взрослый и очень даже элегантный.

-И отправят тебя куда-нибудь на край света. Совсем забудешь про нас, - печально вздохнула мама, слушая его мечты и перспективы, будто ее заинтересовали эти рассказы сына.

-Ну и что? Каждый год отпуск по два месяца с дорогой, а билеты совершенно бесплатно. Если позовешь, то приеду. А нет, так и сам проживу. Ведь там у меня и семья будет, и дети мои.

-Зачем ты сразу так. Мы же твои родители. Обязательно позовем. Мне так кажется, что у нас все скоро наладится, правильно станет. Забудутся со временем обиды, мелкие ссоры. Нельзя ведь чураться близких. Ты помни и там, в училище, и на новом месте службы о нас.

-Мама, а я не чураюсь. Ты случайно не удивилась, что мы с тобой за последний год впервые просто разговариваем? Если бы ты приходила без него и без его указаний, то разве мы с тобой скандалили бы? Вовсе нет. Ведь у нас с тобой есть о чем поговорить, друг другу рассказать, - уже серьезным и откровенным тоном проговорил Валентин. Ведь ему так не хватало в последнее время серьезного слушателя в лице родного и близкого человека, чтобы ему поведать о горестях, радостях и простых мыслях, что скопились и требовали выхода на свободу. А она в последние годы совсем чужой стала. И в особенности, когда стала пить с ним наравне. И не просто пить, какое и раньше случалось, а по-настоящему пьянеть, в лице сына превращаясь в такое же создание, что и сам отец.

-Ну, и долго ты еще здесь вот так сопли жевать будешь? – с силой распахивая двери, ворвался в комнату отец, который, как понял и предполагал Валентин, весь их диалог прослушивал под дверью. – Или дожидаешься, когда меня кондрашка схватит от долго ожидания? Нельзя сразу было сказать, чего от него хочешь? А сам не мог заметить, что родители загибаются и нуждаются в срочном лекарстве? Так денег дай и отстань со своими сопливыми мечтами. Упасть и не встать, летчик гребаный. На метле тебе летать, как раз к твоей роже подходит, а он в офицеры метит, в авиационное поступать. В стройбат пахать было бы получше.

И в этот миг Валентин понял, что мать окончательно сломалась, превратившись в аналогичного алкаша и пьяницу, каковым всю жизнь пребывал отец. И сейчас он наблюдал в ее взгляде лишь мольбу и желание выпить глоток своего долгожданного пойла. Исчезла внезапно и вдруг та мать, которая могла радоваться и слушать про успехи сына. И еще одно понял в это мгновение, что сейчас отказать ей не сумеет. Просто физически не сможет. Захочет и пожелает выбросить из комнаты отца, но ей он даст на долгожданную бутылку. Со скрипом, со скрежетом и острой болью в сердце, но сунет сейчас в ее дрожащие руки мятый трояк, чтобы больше не слышать и не видеть эту ее мольбу, собачью преданность ненавистному человеку.

-Мама, - шептал он, дрожащим от слез, обиды и ненависти голосом. – Возьми их и помни, - Валентин совал ей в трясущиеся руки деньги, которые она жадно зажала и сразу рванула к выходу. – Ты оборвала последнюю ниточку, которой еще можно было связать нас. Пусть слабенькая, тоненькая, ненадежная, но это была связь. А теперь в этом доме для меня пропало все. Я никогда не смогу и не захочу приехать сюда к вам. Навсегда уеду и забуду.

-Не больно-то и хотелось, скатертью дорожка, - уже радостно и весело кричал отец, волоча к выходу и мать, которая внезапно от слов сына застыла, словно проснулась и желала изменить свое решение.

И отец испугался ее метаморфозы. А вдруг назад деньги вернет? Отцу такие пробуждения совести абсолютно ни к чему. Он не просто волок ее из комнаты Валентина, но уже и толкал к выходу из квартиры, чтобы она без задержки неслась к магазину. А общения с сыном в его планы не входило. Поэтому, уже убедившись, что мать надежно покинула квартиру, он вернулся в свою комнату, врубая на полную мощь телевизор. Теперь-то надолго в сегодняшний вечер у них будут увлечения. И выпьют, и поговорят о своем пьяном.

И такое благодушное веселое настроение отца, ожидающего долгожданное вино, и эта громкая музыка и речь, несущаяся из динамика телевизора, внезапно навалились на Валентина жгучей нестерпимой тоской. Он часто ругал себя за такую излишнюю впечатлительность и неадекватное реагирование на родительские выкрутасы с их пьянками, криками и полным безразличием к его судьбе, к его настроению, с таким полным отсутствием родительской заботы.

И даже мать, которая, как показалось, внезапно прозрела и прислушалась, вмиг при появлении отца возвратилась в свое рабское животное состояние. Она ради пьяного мужа согласилась предать и забыть сына. С какой бы радостью они избавились бы от него. Ведь только сейчас, когда потребовалась очередная бутылка, в очередной раз приперлись они к нему с такой тошнотворной просьбой. А почему он сегодня не устоял и сдал позиции?

Мать. Это ее вина. Ведь она только что обманула его, и ее внимание не было таким искренним, каким жаждал видеть Валентин. Но зачем он пытается в очередной раз обмануть самого себя? Ведь с первым появлением матери понял ее искренние намерения, знал и предполагал наличие за дверью отца. Нет, хотелось принять видимое за желанное, почувствовать быть услышанным и понятым, увидеть в той спившейся женщине родную душу, которая словно не от отца, а сам по зову сердца пришла в эту комнату услышать сына.

Душно, тошно и пошло на душе. Валентин быстро оделся и выскочил на улицу. Дождик прекратился, но в воздухе все еще пахло им. Шел он бесцельно, лишь бы идти и не стоять на месте. Петлял по улочкам, дворикам, так и не понял, как вышел к небольшой речке, впадающей в их главную реку. Она не была широкой, но в этом месте под мостом они любили купаться. А с самого моста прыгать в воду. И солдатиком, и вниз головой. Глубина в этом месте приличная.

Еще издали он заметил посреди моста детскую фигурку, склонившуюся на перилах и уставившуюся в черную воду. Тоже, поди, в доме непорядок, вот и выскочил на улицу. Ну, что же Валентин опять сам себя так сильно жалеет, что плакать хочется, словно над чужим горем близкого человека, когда вокруг него не меньше бедствующих и страдающих от таких же пьяных и жестоких родителей. Как и та девочка Настя, о которой он почти никогда не вспоминает. Лишь в такие тяжкие для сердца минутки, когда осыпает себя скорбью и жалостью. Вот где она может сейчас находиться, как и с какими мыслями живет. А у нее она, эта судьба, стократ горше.

И в этот же миг опасная тревожная мысль опалила его сознание. Так это же и есть она. И что могла забыть здесь вдалеке от дома, и зачем так опасно наклоняется с моста? Неужели настолько допекли, что и жить расхотелось ей? Вот и пришла счеты с жизнью сводить. Валентин хотел крикнуть, позвать ее, попросить, чтобы не делала этого, да комом слова в горле застряли. И никак не сумеет вырвать их из глотки. Почувствовав ватную дрожь в ногах, Валентин рванул с места в сторону детского силуэта в темноте. Но она уже все давно решила для себя, за свою судьбу и за свое будущее, которого хотела лишиться.

И когда он вбежал на мост, детское тельце, уже молча, летело в черную бездну. И только глухой всплеск разорвал эту мертвую тишину. Валентин на ходу сбрасывал ботинки и пальто, и даже не успев подумать, решить или принять то или иное решение, уже летел в то же самое место, где секунду назад вода скрыла его давнюю знакомую девочку Настю. Течение в этом месте слабое, а потому никуда ее отнести не могло. И Валентин метался под водой, широко распахнув руки, в надежде нащупать ее в темноте, пока еще позволяло время.

6

И только под водой Валентин ощутил настоящий страх. Не за себя. Он никогда не утонет в этой маленькой речушке, в которой вот это место под мостом и есть самое глубокое. А стоит отплыть лишь на какие-нибудь десять-пятнадцать метров, и дно окажется под ногами. Он испугался, что в этой темной холодной воде не нащупает Настю в ближайшие минуты, которые, насколько ему известно, еще не представляют для нее большой опасности. Он успеет спасти ее, даже если она нахлебается воды. Только бы сейчас и очень скоро она попалась бы ему под руки. Нет здесь течений, а значит она рядом, близко, и эта мысль подталкивала его, позволяла не замечать холод ледяной воды, сковывающей все тело.

Ну, где же ты, милая, появись, ради бога, не тони, не исчезай, иначе с твоей гибелью пропадает весь смысл его дальнейшей жизни. Он убьет их, ее родителей, порвет на куски и скормит собакам. Сволочи, скоты, как можно допечь маленькую девятилетнюю девочку, чтобы она отчаялась сигануть в эту бездну, ведущую в никуда, в вечную темень и холод.

И когда уже последние надежды покидали его, внезапно руки нащупали нечто матерчатое. Он резко потянул на себя и вдруг ощутил, как две маленькие, но цепкие ручонки вцепились в его волосы, что от неожиданности Валентин чуть не раскрыл рот и не нахлебался воды. Тьфу ты, слава богу, жива, раз так цепко мертвой хваткой вцепилась в него. Не нахлебалась. Смешно Валентину стало еще под водой. А когда вынырнул вместе с ребенком, то уже хохотать хотелось истерически. Настя сильно закрыла глаза, плотно сжала губы и надула щеки, как хомяк. Она хотела утонуть, распрощаться с жизнью в этой холодной воде, но дышать под водой просто не желала. И на все это время затаила дыхание.

-Дыши уже! – крикнул он весело ей, и Настя выдохнула с такой силой, что обрызгала водой лицо Валентина.

А он усиленно молотил под водой ногами, чтобы удержаться на плаву, и как мог, поскольку Настя полностью сковывала движения, греб руками к берегу. А она боялась оторваться от его волос и постоянно окунала лицом в воду. Можно было бы ударить ее, чтобы хоть немного ослабила хватку, и во избежание совместного погружения, поскольку силами уговоров она не поддавалась. Но такой сам факт претил ему. Не в состояние он даже при такой реальной угрозе их жизни причинять ей боль, рассчитывая и надеясь, что эти маленькие незначительные метры они сумеют преодолеть. Ведь вот он рядом берег, какие-то пару метров.

-Настенька, миленькая, ради бога, не дави так сильно! – просил он после очередного окунания в воду. – Тонем ведь.

Но, пока объяснял, успех хлебнуть глоток ледяной воды, и почувствовал, как последние силы покидают его. А мокрая одежда усиленно тянет их на дно. Теперь уже испугался за нее и за себя вместе. Пелена застилала глаза, а долгожданный спасительный берег пропадал с поля видимости. Валентин терял силы и не наблюдал того берега, к которому так стремился. И тогда сильно разозлился на свою слабость и громко вслух впервые в жизни при ребенке выматерил себя.

-Ой, смотри! – закричала наконец-то за все время борьбы со стихией Настя, не обращая внимания на мат Валентина, и показывая пальцем в черную воду, где при свете луны природа дарила им новые испытания.

И увиденное зрелище окончательно рушило веру в спасение. Их незначительным течением, но целенаправленно и однозначно несло к водовороту, к завихрению на воде, затягивающему еще быстрее и глубже ко дну. С ним, с этим стихийным явлением, Валентину с ребенком на руках не совладать.

-Сильней держись за меня, - из последних сил крикнул Валентин, мгновенно принимая самое разумное для такой ситуации решение, вместе с Настей не сопротивляться силам водоворота, а подыграть ему и нырнуть ко дну. И уже тогда, ощутив опору и твердь, сильней оттолкнуться от твердого дна в сторону берега, чтобы уйти от завихрения и приблизиться к спасительной земле. А если и утонуть, то только вместе, поскольку теперь без Насти жизнь теряла смысл.

Такой метод выхода из водоворота являлся в это мгновение единственным способом спасения. Он и читал, и слышал из рассказов друзей и знающих знакомых, что от водоворота лишь так можно убежать. И вот в эту страшную и опасную минуту вместо паники к нему неожиданно пришло именно такое решение. Он прекратил сопротивление, крепко прижал к себе Настю и, когда течение их принесло уже к центру водоворота, собрался нырнуть вместе с ребенком вниз ко дну.

Однако стихия почему-то повела себя вопреки законам физики и полагающим правилам природы. Водоворот не позволил им и сам отказался тащить вниз, а слегка напором струи снизу приподнял их над водой, чтобы головы оказались сверху, и вода не препятствовала дыханию, и медленно разворачивая их в сторону берега, потащил по воде, пока Валентин не нащупал ногами твердое дно. А затем, словно убедившись в их безопасности, вынырнул из-под них и в веселом танце понесся к середине реки, скрываясь в темноте.

-Это он! – вдруг радостно завопила Настя. – Я его узнала, это опять он пришел к нам на помощь.

-Кто это он? – удивленно спрашивал Валентин, усиленно дыша, словно изголодался по воздуху.

-Ну, это же тот смерчик, который мальчишек во дворе поколотил. Помнишь, ведь, ну, когда мы первый раз встретились?

-Глупости все это, - молотя зубами от холода, Валентин подхватил Настю на руки и выбежал на берег. – Там был смерч, а здесь водоворот. На воде часто такое случается, встречалось мне уже, сказал он, опуская Настю на землю. – Бежим скорее, а то околеем. Там на мосту мои ботинки и пальто.

Разумеется, Насте он высказал недоверие ее мистическим предположениям, но уж больно неправильно повел себя этот водоворот, не похоже и нереально. Да и в прошлый раз тот вихрь, словно живой или управляемый некой разумной силой, защищал их и наказывал обидчиков. А здесь не потащил ко дну, а даже ему не позволил нырнуть, как и хотелось спастись. Сам выбросил к берегу. Такое в природе само по себе не случается. Но ведь не развивать эту абсурдную мысль при ребенке. Конечно, сама пусть думает, но он всегда считался реалистом и атеистом, чтобы поверить в эти потусторонние силы, вторично спасающие их.

Вскочив в ботинки, Валентин не стал надевать пальто, а набросил его на Настю и побежал в сторону дома.

-Валентин, отпусти меня, я сама с тобой побегу. Мне тоже хочется пробежаться, а то совсем застыла.

-Молчи уж, утопленница, еще в беге на ветру совсем простынешь. Чем потом лечить тебя? А так и я сам быстрее согреюсь, и тебе в пальто теплее. Бежать нам не близко, сам не пойму, как забрел сюда. И вправду, что кто-то охраняет и помогает нам. Даже утопиться толком не позволил.

Настя благодарно обняла его за шею и прикрыла от счастья глаза. Пусть в такое неудачное время, но очень даже в нужный момент, но теперь в его руках она почувствовала желание жить и радоваться будущему. Сразу же вынырнув из глубины, она моментально узнала в спасителе своего друга, своего прошлого собеседника, что умело, выслушивал ее и вкусно кормил пряниками. Сначала на ощупь, а уже потом при мерцаниях фонарей невдалеке от моста. Теперь прощаться с жизнью совершенно не хотелось. И потому так цепко ухватилась за него. Да одна лишь такая мысль, что он ради нее бросился в эту воду, а теперь заботливо укутал в пальто и бежит к собственному дому, грела ее изнутри.

И плевать хотела на холод снаружи. Ведь от него спасает его пальто, которое успело порядком промокнуть от их мокрых одежек. Они добежали даже очень быстро, хотя Насте хотелось продлить эти приятные мгновения. Но они уже неслись по ступенькам на нужный этаж. И вот так в его объятиях они оказались уже в его квартире. Сбрасывая на ходу ботинки, он занес ее в комнату и посадил на диван, быстро снимая с нее мокрую одежду. Ей поначалу сделалось немного стыдно, но потом Настя передумала стесняться. Он ведь знает, что делает. И ничего плохого не желает. Ведь от этой мокрой одежды гораздо хуже.

Сбросив с нее всю одежду, он укутал ее в большое теплое одеяло и выбежал из комнаты. Через несколько минут Валентин предстал перед ней в спортивном трико и с тазиком в руке с отжатой от воды ее одеждой, которую сразу же развесил на горячие батареи.

-У меня сегодня поспишь, пока просохнет. А там будем решать свою дальнейшую судьбу. Прости, но пока могу предложить тебе свою рубашку. Будет тебе вместо ночнушки.

-А ты сам как? – спрашивала Настя, но сразу же соглашаясь с таким приятным предложением. Ведь она ушла из дома, чтобы умереть. И теперь ей в том проклятом месте нечего делать.

-Диван большой, вместе поместимся. Я чайник включил, сейчас с тобой чайком побалуемся. Извини, сахара и конфет у меня нет, гостей не ждал, а вот каши с обеда осталось. Будем с чаем, кашку есть.

-Я согласная, - сонно кивала головой Настя, закрывая глаза. Но спать, совершенно не желалось. Когда еще выпадет такой момент, чтобы тратить время на сон. Ей хотелось вновь, как в прошлый раз, поболтать. И еще кашки с чаем поесть. Проголодалась она зверски.

-И чего ты вот так удумала вдруг с жизнь распрощаться? – внезапно спросил Валентин. – Только так не тонут, - усмехнулся он, обнимая ее и прижимая к себе, чтобы не расплакалась за такие вопросы. – В следующий раз, запомни, там под водой дышать надо. Тогда утонешь. Вот даже любопытно, и сколько ты с надутыми щеками сидела бы под водой? Ладно, ребенок, все правильно, что не хотела дышать. Только не нужно больше повторять. Плевать на них, на этих взрослых. Мы все равно выживем и победим их. Дудки, не дождутся.

За дверью послышался шум, голоса, потом она с шумом распахнулась, ударившись ручкой об стенку, и в комнату, как всегда, цепочкой во главе с отцом ввалились родители Валентина.

-А это еще что тут ты устроил нам, а? – сходу заорал отец. После выпитого вина у него появилась смелость и решительность. – Что за детский сад привел в дом? А ну-ка все разбежались по хатам. Нечего здесь рассиживаться, не общага и не гостиница в нашем доме.

Настя испуганно вжалась в одеяло, словно улитка спряталась в своем домике, а Валентин от злости и ярости побледнел и с силой проскрипел зубами, боясь за свое состояние и с трудом удерживаясь от внезапных поступков. Боже, в сердцах думал он, когда же они, наконец, отстанут от него. И денег дал на вино, а результат все тот же. Все, больше они от него ни копейки не получат. При Насте очень не хотелось устраивать скандал, но, как понимал по настроению отца, такового избежать не удастся. И, не факт, что с мордобитием.

-Пошли вон! – истерично закричал Валентин. – Козлы драны, пьянь подзаборная, чего забыли в моей комнате. Чтобы духу вашего не было здесь. Моя комната – моя территория, и без личного разрешения запрещаю являться, - Валентин встал и, сжав кулаки, решительно пошел на отца, готовый сейчас же его жестоко поколотить. – Забирай это дерьмо, - крикнул он матери, - и уматывай вместе с ним. Лучше не пытайтесь выводить меня из себя.

-Да мы что, да мы-то и совсем ничего, а просто спросить хотели, - испуганный такой решительностью и ненавистью сына, залепетал отец и поторопился попятиться к выходу, подталкивая впереди себя мать. – Да мы ничего. Нет, так нет. А что? Правда, мать, узнать хотели.

От его испуганного лепета Валентину стало весело, и уже без гнева и той первоначальной ярости подтолкнул их обоих за границу своей комнаты, громко захлопывая за ними дверь.

-Вот, поняла? А иначе никак не получается. Что трезвые, что пьяные, а жизни от них никакой.

-Валентин, а ты мне в прошлый раз говорил, что мама совсем почти не пьет? Так, лишь его поддерживает, чтобы не злился.

-Долго ли умеючи. Вот, запила с ним за компанию. Поддерживала, пригубливала, теперь заодно с ним за компанию хлещет стакан в стакан. Приходится бороться сейчас с двумя. И вот как этот последний год пережить, так просто и представить не могу. А надо, очень хочется не просто сбежать из дома, а уйти в люди, с образованием и с хорошей специальностью.

-А у меня они все время вдвоем пьют. И я так не могу кричать, как ты. Они сильные и очень злые. Понимаешь, он взял и порвал на лоскутки мое новое школьное платье. Теперь мне совсем не в чем в школу идти. И признаваться всем стыдно, а в домашнем цветном нельзя. Да и то уже совсем износилось. Старенькое и грязное, а стирать страшно, совсем развалится.

-Ты потому и решила утопиться с горя и отчаяния, - не спросил, а констатировал, как факт, Валентин.

Настя, молча, кивнула головой и горько беззвучно заплакала. От обиды, от жалости к себе, от унижений и оскорблений, которым не могла, как Валентин, противостоять. И такое впереди еще много лет. А разве она сумеет выжить среди них такая слабая и беспомощная?

-Я слабая, я не справлюсь с ними. Мне просто не понять, как можно дальше жить? И нельзя никуда спрятаться. Вроде, дом большой, а они везде и повсюду. И трезвые злые, хотя я их и не помню трезвыми, а от пьяных хочется бежать без оглядки. Валя, меня так тебя не хватало, я искала тебя, хотела еще раз встретить и пожаловаться на жизнь. Когда есть, кому рассказать, так кажется, что уже не страшно. А ты пропал. Мне показалось, что совсем никому не нужна.

-Ох, ребенок, ребенок, - тяжело вздыхал Валентин, желая как-то приободрить Настю, но совершенно даже не представлял, чем ее может защитить. Ведь сама только что видела его родителей, от которых так же невозможно спрятаться. И квартирка маленькая, и он, как бельмо на глазу, постоянно им мешает. А чем, так и сам не может разобраться. – Плохо обоим нам. И не просто от того, что пьют они много и такие злые. Разумеется, в этом главная беда. Но мы еще не можем и не хотим их игнорировать, как пустое и ненужное в нашем мире. Нам семьей хочется жить, нам их родительская забота и любовь нужна. Немного неправильные мы рядом с такими родителями. И убить хочется, и самому умереть, а не можем. Правда, ты, вона, попыталась. А тут я оказался невзначай. Помешал.

-Спасибо тебе, Валя, - улыбнулась Настя и прижалась щекой к его плечу. – Я и поблагодарить забыла. Страшно умирать, вот и не хотела дышать под водой. До последнего надеялась на чудо. И оно в твоем виде ко мне пришло, вот.

Валентин тихо и счастливо засмеялся, сам уже в уме придумывая выход из этого заколдованного круга. И от внезапной мысли его самого неожиданно передернуло и всколыхнуло.

-А давай вместе уйдем куда-нибудь далеко-далеко? Чтобы навсегда пропали они из наших глаз, чтобы забыть про их существование, чтобы исчез этот сигаретный и винный смрад, от которого уже блевать охота. Я сам провонял этими ароматами, что незнающий и про меня может плохо подумать.

-Да? – встрепенулась Настя, и глаза ее загорелись надеждой. – Вдвоем? Только я и ты, да?

-Ну, разумеется, а кто с нами еще побежит. У всех моих друзей правильные семьи, нормальные. Им всегда домой хочется. А мы убежим куда подальше и будем скитаться по всей стране. Помнишь из сказок, как главный герой с котомкой бродил и искал свое счастье. И мы его отыщем в каком-нибудь закутке. К зиме на юга, где потеплее, как птицы переберемся, а к лету северней, чтобы не париться на жаре. И будем бродить, сколько пожелаем.

-Ой, и вправду! – радостно воскликнула Настя, окрыленная такой идеей Валентина, готовая с ним идти хоть на край света. Лишь бы он был рядом, и никогда больше не видеть своих родителей. – Как будет здорово! Мы навсегда уйдем из дома и никогда больше не вернемся сюда? Забудем их раз и навсегда? Только, Валя, а как же твоя мечта? Ты же хотел в военное училище, офицером стать, или летчиком. Мне так интересно тогда рассказывал.

-Хотел, - тяжело обреченно вздохнул Валентин. – А они дадут этот год беспроблемно прожить? Совсем уже достали, сил моих нет терпеть и сдерживать себя. Просто не знаю, куда и деваться. Ну, не убивать же их? Не смогу и не хочу с таким грузом жизнь проживать.

-А мне и вправду показалось, что ты сейчас хотел их поубивать. Я так перепугалась за тебя.

-Вот именно, что перепугалась. Да я уже сам за себя боюсь. Когда-нибудь уже точно прибью обоих. Ведь порою, такая ярость и ненависть обуревает, что контроль теряю. И тогда вместо училища загремлю в тюрьму. А если вот так постоянно сдерживать себя, то все равно сам психом стану и комиссию не пройду. Кругом ловушки, и избежать их сложней и сложней становится. Нет, Настя, у нас с тобой выхода, как только бежать из дома, куда глаза глядят.

-Ну, и хорошо, - рассудительно заключила Настя. – Значит, побежим. А когда мы с тобой соберемся?

-Послезавтра. Сегодня ты переночуешь у меня, а завтра сходишь домой за вещами. И кое-какие тряпки прихвати. Я тоже выберу чего-либо. Возьму иголок побольше, ниток, и буду понемногу нас обшивать. Ты не думай, у меня здорово получается. Вот, даже посмотри, - Валентин достал спецовку, переделанную им в костюм для игр и прогулок по улице. – Вот как скроил. А была обычная рабочая роба. И недолго возился, всего-то один вечер.

Окрыленные идеей путешествия, Настя и Валентин проболтали почти всю ночь, рисуя радужные картины поездок по всей стране. Казалось, что с сегодняшнего вечера у них начиналась совершенно новая иная жизнь. Правильная и интересная, непохожая на те серые будни с пьяными родителями. Без этого алкогольного и табачного перегара, без их истеричных криков и домогательств. Они вступают на иную тропу, по которой и пройдут столько, сколько им заблагорассудит. Уснули под утро, сидя на диване, уткнувшись в одеяло. Но сон был крепким и спокойным, как и сами мысли. Впервые в жизни у них появилась реальная мечта.

-Ой, ну, я ведь совсем голая! – проснулась первая Настя и растолкала Валентина, плотнее кутаясь в одеяло. – Принеси мне, пожалуйста, мою одежду. Она, поди, уже совсем просохла.

Валентин долго смотрел на Настю, пытаясь понять, откуда она могла появиться и почему оказалась на его диване и под его одеялом. Потом внезапно все до мелочей припомнилось, и он радостно заулыбался.

-В моем доме для тебя запасной одежды не подобрать. Пойду, гляну, авось и просохла. – Он вскочил и подошел к батарее. – Сухо, - крикнул он довольный, и бросил всю одежду ей на диван. – Но только домой можешь не спешить, успеешь, да и не в чем пока идти.

-Почему? – удивилась Настя, хотя домой она и не желала. Еще только вчера она сбежала из него в поисках смерти.

-Пальто не совсем высохло. Чуть-чуть пусть досохнет. Да и что ты будешь весь день делать в своем доме. У меня побудешь. Родители ушли на работу, и до вечера в доме никого не будет. Мы с тобой сейчас каши сварим с маслицем. И весь день телевизор смотреть будем.

-Здорово, - обрадовалась Настя. – А мне совсем и не хочется домой. Мы с тобой до вечера еще много всего наговорим. Валя, а вот завтра мы сперва куда пойдем? Сразу на юг? А то уже холодает.

-Я так думаю, что на вокзал. Сядем на любой поезд в сторону юга, и поедем. Так быстрее, чем пешком. И теплее.

-А если нас прогонят? У нас же нет денег на билет. Вот контролеры и выгонят с поезда.

-Мы сядем на другой. Подумаешь, прогонят. А нам и спешить-то некуда. Совсем-совсем. Где на вокзале пересидим, где в подвале, чтобы не замерзнуть. Сейчас подвалы теплые, отапливаемые. Только документы с собой прихвати, чтобы быть уверенным в себя.

-Ой, а какие? Разве у меня есть документы? Я и не знаю.

-Обязательно есть. Метрики где-нибудь дома лежат. Человек с самого рождения их получает. Там так и написано: «Свидетельство о рождении». По-моему так, точно уже не помню.

-Хорошо, поищу, но только такое я ни разу не встречала. Раз ты говоришь, то значит, где-то лежит.

-Ты поищи. Но если что, так я тебе помогу, ты позовешь меня, - предложил Валентин.

-И ты вот так громко и грозно накричишь на моих родителей, если они захотят нам помешать? – с затаенной радостью и восторгом воскликнула Настя в предчувствии предполагаемой ссоры.

Они весь день никуда не ходили. А зачем, если им обоим было здорово вдвоем. Тем более, что родителей до самого вечера в квартире не было. И они смотрели телевизор, варили кашу. А еще Валентин сбегал в магазин и купил конфет к чаю. Так от такого блаженства и убегать никуда не хотелось. Вот если бы насовсем эти взрослые пропали, так тогда сидели бы дома в свое удовольствие, ели каши, пили чай. Ну, конечно и в школу ходили.

-Валентин, - высказала вслух свои мечты Настя. – А если бы твои родители совсем куда-нибудь пропали, мы и не убегали бы никуда, да? – спрашивала она, отправляя очередную конфету в рот. С той памятной встречи ей так и не пришлось больше попробовать конфет. А они, эти подушечки, такие вкусные и ароматные, что просто от вкуснотищи голова кружится.

-В том-то и дело, что у них, как у эсминцев, весьма высокий коэффициент непотопляемости. Такую дрянь пьют, курят, а их никакой микроб не берет. Здоровье, словно у космонавтов, не прибить ничем, - смеясь, отвечал Валентин. – Хотелось бы потерять их, да они никуда не деваются, постоянно домой возвращаются. И ведь сразу после работы, нигде не задержатся.

-Жалко, - печально вздохнула Настя. – Ну и ладно, мы и без них сами отлично проживем. Даже представить невозможно, что я никогда их больше не увижу и не услышу. Совсем-совсем.

-Скажи, Настя, - внезапно серьезно и напряженно спросил Валентин. – А мы никогда не пожалеем о своем поступке. Мало ли трудностей возникнет, назад запросишься, а обратной дороги не будет.

-Что ты, Валя! – испуганно воскликнула Настя, словно Валентин неожиданно решил передумать бежать вместе с ней, не пожелал. – Разве хуже уже может быть? Нет, нет, только не это, я даже за этим документом возвращаться боюсь. Только что вещи и эти метрику нужны нам в дороге. Они же без меня все остальное пропьют и сожгут в печке. И книжки возьму с собой. Прочитаем их, и оставим где-нибудь, чтобы кто-то подобрал и тоже почитал. Жалко ведь, дома совсем пропадут. Для них дороже вина ничего не бывает.

На том и порешили. К вечеру, когда уже хорошо просохло после вчерашнего купания одежда, они пошли к дому Насти. Ее родители уже успели вернуться с работы и напиться до поросячьего визга. Но с Валентином Настя никого не боялась. Если он своих родителей может так громко отругать, то ее отец и ростом поменьше, и слабее, чем у Валентина. Она смело входила в комнату, смело указала Валентину, где нужно искать нужный документ, а сама собирала по всей квартире все необходимое для путешествия. Хотелось взять самое нужное, но ведь с огромной толстой сумкой много не нагуляешься. Вот и сортировала.

-Ты, Настя, бери свое все подряд, - успокаивал ее Валентин. – Дома разберемся. А там возможно чего и в мой рюкзак перебросим. Мы ведь все время вместе будем, нигде расставаться не планируем.

Попытки родителей вмешаться в непонятный процесс, Валентин прекратил одним грубым окриком. Они не осмелились перечить высокому взрослому незнакомцу. Да мало ли кто это? А вдруг из большого начальства.

-Вот! – внезапно громко и звонко закричала Настя и вбежала в комнату, где Валентин складывал в сумку ее вещи. – Здесь написано, где и когда я родилась, и кто мои родители. Это оно?

-Ну, - рассматривая Настин документ, многозначительно промычал Валентин, как важный и главный в их команде. – Раз он указывает на факт твоего рождения, стало быть, это он и есть главный свидетель. То есть, метрика. С документами мы никого не забоимся.

Сумка получилась внушительная. Да еще школьный портфель с учебниками. Настя с трудом представляла свое путешествие с таким грузом. Да еще, если хорошенько подумать, то в сумке и половины нет того, что хотелось бы взять с собой, и что так может пригодиться в дороге.

-Мы рано ляжем сегодня спать, чтобы пораньше отправиться в дорогу, - важно предложила Настя.

-А зачем? – удивился Валентин. – Никто никуда нас не подгоняет, а впереди еще вся жизнь. И путешествовать легче, когда выспишься хорошо. Мы теперь с тобой будем жить по внутреннему распорядку своего желания. Спать, когда и сколько хочется, есть, когда проголодаемся, идти, куда глаза глядят. Нам незачем для самих себя устраивать распорядки и режимы.

-Правда! - воскликнула Настя, которую идея с путешествием настолько захватила, что она уже свои горести и печали прежней жизни напрочь позабыла.

Впереди ждали настоящие приключения с большим, сильным и добрым другом. Она ему полностью доверилась и согласна выполнять его любые команды и распоряжения. Он не предаст, поскольку такой не может обмануть и бросить в беде. Он ведь из-за нее чуть не погиб в такой холодной воде. И если бы не тот добрый вихрь, то они запросто утонули бы. Хотя Валентин и говорит, что все это чистая случайность, но она верит в этого доброго невидимого волшебника, который, то в виде вихря, то в виде вороны, а теперь этим неправильным водоворотом выручает их из беды. Правда, Валентин и сам знал, как можно спастись в водовороте, он уже собирался так поступить. Но добрый спаситель помог им.

Валентин сам посмеялся над Настей, когда она недовольно сморщила лобик от его предложения укладываться спать. Оказывается, она рядом с ним вовсе и не желает тратить свое время на такие глупости. У них столько много еще разговоров и обсуждений по поводу предстоящего похода, а он так спокойно и обыденно предлагает ей укладываться под одеяло, когда у нее еще ни в одном глазу сна. Как же тогда уснуть, коль совсем не хочется.

-А кто мне недавно предлагал пораньше улечься, - хохотнул Валентин на ее категоричное отрицание. – Не до сна?

-Нет, Валентин, я с тобой категорически не согласна. Что толку от этой подушки, если глазки даже не собираются закрываться, - обиженно проворчала она. – Давай, посидим и поболтаем. А как только они станут проситься ко сну, так мы и не будем их отговаривать. Хорошо?

-Да я согласен. Просто мне показалось, что ты так сильно зеваешь. Оттого и предложил укладываться.

-Нет, оно само зевается, без моего разрешения. Просто стемнело, вот и сонно немного стало.

Но болтали недолго. Слишком много впечатлений на такую маленькую и слабую девочку, что бы вот так легко со всем этим справиться. Да и сам Валентин чувствовал, хоть и приятную, но уже сильную сонливость. Сначала первой уснула Настя прямо у него на коленях. Не стал сопротивляться желаниям и Валентин. Он уложил поудобней Настю и сам залез под одеяло, мгновенно проваливаясь так глубоко, словно в бездонный колодец. Летел долго и нудно, что самому противно стало от такого бесконечного полета. Уже и устал, и желал простого ежедневного сновидения. Но эта бездна, словно космос, бесконечная и вечная, и не желала кончаться. Потом скука и тоска от этой бесконечности стала медленно перерастать в тревогу и волнения, будто нарекала там, в глубине некие страхи.

И единственная возможность прекратить такое бессмысленное и нудное падение, вызывающее внутри некие тошнотворные ассоциации, так просто проснуться, поскольку оно ведь снится, а не наяву. Валентин всегда умел контролировать и регулировать свои сновидения. В том смысле, что старался избегать неприятности и предполагаемые опасности методом незамедлительного просыпания. Просто сильно-сильно пожелать и прекращать любой неприятный сон. А потом он вновь всегда легко засыпал уже с новыми картинками. Чаще приятными.

Точно таким вот способом он и решил сейчас вырваться из этого бесконечного полета. И даже показалось, что усилия принесли положительный результат. Лишь проснулся он почему-то не в своей комнате, а в неком маленьком закутке, освещенным слабенькой лампочкой слишком малой мощности. И рядом с ним на лавочке сидел странного вида мужичок, схожий слегка со сказочным гномом. И весьма неряшливого вида, словно в лохмотьях или изношенных переношенных одежках. Да к тому же, как казалось, давно небритый и немытый.

Пугаться и удивляться не стал. Стало быть, проснулся не до конца. Попал в следующий сон. А поскольку слишком неприятных ощущений и опасности этот неряшливый посетитель сна не доставлял, то Валентин больше и не напрягался. Пусть снится, коль так ему хочется. А в детстве, которое, как считал Валентин, у него было давно, он любил читать все сказки подряд. Просто зачитывался ими. И конец у них предсказуемый, и начало известное и одинаковое, и герои всех сказок на одно лицо, но все равно эти истории с удовольствием прочитывались.

Библиотекарша, привыкшая к его причудам, сразу при появлении такого читателя, предлагала ему очередной сборник сказок, даже не давая ему возможности покопаться на полках и стеллажах. И вот однажды после очередного лета, когда у тетки на сеновале он случайно прочел исторический роман, и вкусы его коренным образом поменялись, Валентин несказанно поразил библиотекаршу, отказавшись от очередного сборника сказок, попросив чего-нибудь историческое.

-Если можно, что-нибудь про древнее, - неуверенно попросил он, виновато вглядываясь в ее растерянные глаза.

И вот сейчас к нему и явился этот гибрид сказок и древней истории. Или здорово похожий на одного из тех, из сказочных героев, про которых не раз читал в детстве. А почему бы не пообщаться, не поговорить, коль тот решился на такое посещение. Все равно ведь снится, а задать пару вопросов интересно.

-Привет! – весело помахал рукой Валентин пришельцу, как старому знакомому, словно таким посещением он не удивлен. Сны для того и существуют, чтобы в них сказки сбывались. – О чем поболтаем?

-О многом. И в первую очередь о Насте, о тебе и о ваших с нею ближайших планах, - спокойным бархатным голосом проговорил старец, внезапно заговорив, превращаясь в обыкновенного реального человека мужского пола и взрослого по годам. Главное, так и в одежде и по виду весьма приличный, чистый и аккуратно приодетый. Мужчина лет около тридцати.

-Ну, с ней, как раз, мы все свои планы обговорили и про все решили. Нам в наших семьях с такими родителями оставаться нельзя. Да и опасно стало в последнее время. Если ты такой знаток и про все ведаешь, так и должен понять, что рано или поздно я рядом с Настей в такую трагическую минуту могу не оказаться. А еще хуже, так сам в один момент в омут вниз головой сигану. Я просто не знаю и не представляю, как дальше жить. Они ведь совсем теряют облик родителей. Что ее, что мои. А скорее всего, так и не имели его с нашего дня рождения. Что у Насти, так стопроцентный факт. Я еще поражен и несказанно удивлен, как она сумела сохранить в себе столько человечности, любви и нежности ко всему доброму. В конце концов, она ведь полностью доверилась мне. И я постараюсь оправдать ее надежды. Буду старшим братом, защитником и сумею заменить не имеющихся родителей.

-Слова, молодой человек, пустые слова. При том при всем, неподкрепленные реальностью и прагматизмом. Вы собрались в никуда, в пустоту. Даже намного страшней и опасней, даже стократ ужасней того бытия, что имеете сейчас. Потому и начал твой сон я этой бесконечной бездны. Понял ведь, как противно тупит она мозги, как выворачивает кишки наизнанку. И уже ждешь, не дождешься дна, как самого желанного, не осознавая, что дно с такой высоты падения губительно. А тебе и сама жизнь уже претит. Вот такая бездна и поджидает вас в ваших странствиях. Не избавления получите, а нарветесь на несравнимые муки. Грязь, вонь, смрад, голод. Сумеете избежать? А как? Воровать или попрошайничать, заработать? Ни то, ни другое, и даже третье вы не сумеете. Нет пока еще в ваших светлых детских душах того опустошения и бесчеловечья. На первой же краже окажитесь в тюрьме. Ты, а она, если не вернут в семью, где ад многократно увеличится, или отправят в детский дом. Вы к этому стремитесь? Нет, этого в ваших светлых грезах не промелькнуло. Новые города, новые страны, люди, судьбы. Все это в одночасье станет вашими врагами. Вернее, поначалу, так это вы своим явлением предстанете в виде угрозы и опасности. Любой путешественник, странник, путник имеет причал, дом, куда можно вернуться после скитаний, и отдохнуть от маеты, суеты, смыть придорожную пыль. У вас этого не будет никогда. Вы рвете с прошлым и с домом. Допущу маловероятное. Вы сумеете продержаться в этом мире в своем образе долгие годы. А результат? Малообразованный, затасканный и измученный болезнями и нечеловеческими условиями мужик, а рядом абсолютно безграмотное и…. Не хочу и не смею представлять, и в особенности, если такое касается Насти. Нет в моем лексиконе пошлых эпитетов в ее адрес. Ты прав, это очень удивительно, что она рядом с такими полностью отмороженными родителями сумела остаться чистой и светлой, стремящейся к добру и счастью. Не мути дальнейшую ее жизнь, а помоги. По-человечески, по-мужски. Полюби, как младшую беззащитную сестренку, прояви нежность, окружи заботой. Поставь цель всей своей жизни – заменить родителей и подари детство. И у тебя самого смысл жизни появится. Ты же сумел обуздать своих уродов, у тебя уже появились жизненные силы. А станет невмоготу, так усни и позови меня. Явлюсь и окажу посильную помощь. И не только советом, гарантирую.

-Но как зовут тебя, как звать, если даже имени не знаю. Ты бы хоть представился, коль обещаешь содействовать.

-Узнаешь. Сам догадаешься. Захочешь позвать, так сразу и имя мне придумаешь. А я сумею помочь, поскольку многое могу. Но ведь пойманная рыбка больше счастья доставляет, чем подаренная. Вот и буду учить тебя ловить. Главное, захоти, пожелай добра своей подружке, не сотвори зло.

Валентин вновь проснулся во сне и попал все в тот же колодец. Но летел уже недолго. Открыл глаза и удивился. Настя сидела на подушке и немного испуганно смотрела на Валентина.

-Ты чего? – спросил он.

-А ты шептал во сне и руками махал. Вот я и проснулась. Тебе что-то страшное приснилось, да? – спросила она Валентина.

-Нет, нестрашное, но очень-очень важное. Давай, умывайся и чайку с пряниками попьем. Я их под диван спрятал, чтобы родители не нашли. А потом мы с тобой про мой сон поговорим.

Валентин соскочил с дивана и убежал на кухню, сходу зажигая газ под чайником. И уже в ванной, чистя зубы, дословно вспомнил все наставления этого приснившегося незнакомца. Назовем его Ангелом, чтобы было, как обращаться в следующий раз. Он же сам просил придумать ему имя. А такое имя как нельзя, кстати, подходит ему. Он ведь только что спас их от неверного и опасного в этот колодец без дна шага. Если бы не сон, то сотворили бы сейчас они вдвоем нечто кошмарное и стократ хуже того прыжка Насти с моста. Не просто бегство, а побег в пустую и никчемную жизнь без будущего и настоящего.

Только как теперь суметь правильно разъяснить Насте. Сумеет ли она точно так же, как и он понять и принять истину, высказанную Ангелом спасителем. А может она права про тех вихрей с водоворотами? Это все та же работа Ангела, вовремя предупреждающего и помогающего в роковую минуту? Настя умная, и не поймет и не примет такую перемену в планах, как предательство и измену. Только скажет ей на сытый желудок сразу после завтрака. Когда сытно, то и добрее думается. И главное, чтобы не спешить, а очень умные слова подобрать, понятливые и легко принимаемые за истину. Вот и надо же было присниться так не вовремя. Или, я неправ, очень вовремя. Лучше сейчас решиться на разумный поступок, чем потом проклясть все на свете. И страшнее всего, так возненавидеть друг друга.

Вот наломали бы дров, что потом до конца жизни не расхлебали бы. Умница сон, или мысль, что случайно залетела в голову. Ведь только что совершенно недавно перед самым сном они рисовали такие радужные картинки с походами-переходами, с новыми мирами и интересными встречами. Нет, сама такая слишком разумная мысль не могла явиться с бухты-барахты. Это и есть настоящий Ангел, что пришел в последний момент и открыл глаза на правду таковых скитаний. Возможно, в кино или в книгах они и смотрятся романтично и ароматно, но по жизни они столкнуться с настоящим смрадом истинной бездомной жизни, что даже отцовские пепельницы вспоминаться будут, как лучший запах цветов.

Вне закона самой жизни и государства. Ведь любая птичка, прилетая из далеких южных просторов, почему-то сразу же начинает строить дом. Скорее всего, нечто схожее с домом она строила и там, вдали от Родины. Но ведь эта неразумная птица покидает свою Родину лишь по простой и банальной причине, как отсутствие в зимнее время корма, пищи. А Валентин способный добывать еду и одежду здесь в родном доме. Он будет много работать, чтобы Настя смогла выучиться и приобрести хорошую профессию. А уж потом и он сумеет и успеет на кого-нибудь выучиться. Но главная причина стремления к жизни и основная цель настоящего момента, так это Настя, для которой и ради которой хочется продолжать борьбу.

-Валентин, ты какой-то странный сегодня. Я чего-то не пойму, что с тобой случилось? - уже за завтраком спросила Настя, немного взволнованная непонятным состоянием друга. – С тобой все хорошо?

-Да, все хорошо, - серьезно и слегка напряженно произнес Валентин, внутренне подготавливая себя к реакции Насти на его заявление. – Я все обдумал и понял, что нам нельзя уходить. Мы не имеем никакого права так менять все и уходить в глупое ненужное скитание. Оно принесет лишь вред и страдания. Понимаю, что тяжело сразу услышать, но хотелось бы, чтобы ты поняла.

Настя застыла, словно ее внезапно и беспричинно ударили, обозвали и смертельно обидели. Для нее в один миг померк белый свет и рухнули мечты всего того будущего, о чем они так увлеченно много и долго говорили целых два дня. Совершенно напрасным теперь смотрелось и это чудесное ее спасение из холодной воды той ночной страшной реки. Ей хотелось закричать на Валентина и назвать его всеми теми нехорошими словами, что вмиг скопились в ее мыслях. Но слова застыли комком в горле и не могли прорваться наружу.

И наконец-то на все, на что хватило ее, так это вскочить и убежать в комнату назад за своими вещами, которые они еще вечером принесли из ее дома. Она схватила тяжелую сумку, но внезапно поняла, что ей теперь ничего и никого не надо. Ей просто некуда и незачем идти. Она напрочь обрубила все тропки домой, а здесь для нее просто никогда и не было места. Вмиг не стало самого любимого на весь мир друга, которого она всем сердцем успела полюбить. А он так подло и жестоко предал. Сам позвал и сам же струсил перед трудностями.

-Настя, погоди, ты сначала выслушай меня, а потом уже принимай решение и думай обо мне, как заблагорассудит. Сама решишь, судить или согласиться с моими домыслами и пониманиями этой глупой затеи, - Валентин, слегка ошарашенный ее реакцией, старался говорить тихо и спокойно. Он понимал, что остановить Настю и вернуть у нее к себе прежнее расположение можно лишь правильными и уверенными словами. Но таких пока нет, а любые другие могут сильно оттолкнуть. И отпускать ее в таком состоянии абсолютно нельзя. Он стократ сильнее ее понимал, что родительский дом они вместе с ней закрыли раз и навсегда, а здесь в доме Валентина е нужно еще суметь удержать.

-Нет! – вдруг истерично заорала громко и звонко Настя. – Ты предал меня, ты обманул. Я поверила. И зачем ты меня вообще спасал, приводил сюда. Я теперь никогда не смогу вернуться к себе домой. Я никому, совсем никому не нужна. Он мое единственно школьное платье порвал, и мне теперь даже в школу не в чем идти. И друга не стало. Мы же все с тобой обговорили. Почему ты вдруг передумал. Ведь так все славно, так интересно и здорово казалось.

Валентин хотел взять ее на руки, но она вырвалась и хотела уже бежать прямо в легком платье на холодную улицу. С трудом он поймал ее уже на лестничной площадке и уже на руках внес в комнату. Уселся с нею на диван и сильно сжал, чтобы не махала руками и ногами, прижал к себе, успокаивая простыми, но понятными любому ребенку фразами:

-Успокойся, милая, все будет хорошо, ты сейчас успокоишься, а я тебе все объясню. И верю, что ты поймешь и поверишь. Я не предавал и не обманывал тебя. Все иначе, все не так, как ты подумала.

Настя еще несколько минут сопротивлялась, пытаясь вырваться и убежать, но все быстрее и отчетливее понимала самую себя, что ей совершенно не хочется покидать его колени и убегать от его сильных рук. Никто никогда в жизни ее больше не возьмет на ручки и не станет говорить таких ласковых слов. Не было такого в ее жизни и не будет, если она сейчас своими капризами разрушит их дружбу. Поэтом она затихла и успокоилась, вслушиваясь в его признания и ласковые слова, которыми он ее осыпал. И она таяла от таких непривычных слов и уже готова спокойно и разумно выслушать его оправдания, вдруг осознав, что не мог Валентин, который рисковал ради нее жизнью и так жестко отругал ее родителей, вот так ни с того, ни с сего из-за обычного сна струсить и предать. Он бы сделал, если бы оказался подлым, совершенно иначе. И зачем тогда стоило затевать такие сборы, чтобы потом с бухты-барахты отменить поход? Стало быть, есть у него причина уважительная.

-Ты готова слушать? – спросил Валентин, собираясь посадить ее рядом с собой на диван.

-Да, - тихо прошептала Настя, но вцепилась крепче в него, намекая, что хорошо услышит его и на коленях. Ей так больше нравится.

-Ну, и хорошо! Значит, у нас вновь мир и согласие? И ты не будешь пытаться сбежать?

-Угу, - подтвердила она и внезапно расплакалась. Так уж устроен детский организм, что любую беду сначала надо выплакать, а уж потом придумать, как и почему она пришла к тебе.

-Ничего, ничего, ты поплачь немножко. От слез иногда и польза бывает. Вместе со слезками из тебя вытечет вся горечь обиды, и мы вновь станем прежними друзьями, как и до этого.

-Валентин, - захлебываясь рыданиями, пробовала объяснить свои поступки Настя и причину этой истерики. – Но ведь я никогда не смогу вернуться в свой дом. Понимаешь, ведь я ушла из него навсегда, чтобы умереть, и он сам умер для меня вместе с ними. Мне и видеть их не хочется даже.

-Ребенок, милый, да я никогда тебя им не отдам. Да разве я для этого передумал, чтобы прогнать тебя от себя? Нет, нет и нет! Ты с этой самой минутки моя самая любимая младшенькая сестренка. А теперь прислушайся и попытайся разумно принять, если и до конца не сумеешь понять. Просто пойми так, как оно есть. Я даже не боюсь признаться тебе, что совсем не самостоятельно до этого додумался. Он приснился мне и попросил не делать этого. Это тот, про которого ты говорила. Я понял сам потом. Он хочет помочь и не допустить той ошибки, на которую мы в порывах некой эйфории задумали броситься.

-Ой, Валентин, так это, правда и есть тот вихрь, да. Ну, он еще и вороной помогал мне, и нам водоворотом.

-Не знаю, но мне так показалось. И я поверил ему и понял, что шаг мы с тобой решили предпринять безрассудный, глупый и очень подлый. Для обоих нас, а в особенности, так для тебя. Этим мы поставим крест на своем будущем. Помнишь, как обидно дразнили тебя в школе вонючкой за замызганное платье да не всегда чистые и свежие колготки?

-А я не могла сама постирать. У меня даже мыла не было. И воды горячей. А титан растопить боялась.

-Вот. И такое случается в доме. А ты хочешь, вернее, мы хотели месяцами, годами бродить по пыли, по грязи, в поту и в холоде. Такое лишь на картинках и в мечтах красиво смотрится. А в самой жизни мы через месяц так провоняем, что и друг друга видеть не пожелаем. Ни постирать, ни самим искупаться. И что за романтика с жизнью в вонючих подвалах, посвященная скитаниям и попрошайничеству кусочка хлеба. А больше еды брать негде.

-Но ведь можно и заработать, - робко, но уже без особой уверенности произнесла Настя.

-Я работал и знаю, что это такое. Мы никому там на их работе не нужны. Без нас справляются. Меня к себе знакомый дядя Вася взял. А там у нас нет никаких знакомых. Все сами, все одни. Значит, воровать. А потом в тюрьму. Интересно даже, как быстро мы попадем туда? Или все-таки несколько месяцев сумели бы придержаться? И это тот минимум, что я могу предположить.

Настя тихо хихикнула в кулачок. Ей вдруг стало весело и понятно, почему не захотел Валентин тащить ее в это приключение. Они много мечтали о будущем, совершенно позабыв о буднях. Грязных и голодных.

-Это бродячие артисты могли себе в старинных городах на кусок хлеба зарабатывать. И то хватало лишь на переезды и скромные обеды. И хорошо, если оставалось на обновления износившейся одежды. Мы же с тобой ни петь, ни плясать не умеем. И чем с тобой все время в пути занимались? Ботинки с ногами стаптывали? Ой, милый ребенок, надолго не хватило бы нас. Еще бы так сильно возненавидели друг друга, а потом искали виноватых. Родители показались бы просто золотыми на этом фоне. Только в дом уже вернуться не смогли бы.

-Валентин, а ты и вправду оставишь меня здесь? Но ведь твои родители будут против? Как же быть тогда.

-Твои тоже не за. А что делать нам? Будем выживать. Мы сумеем заставить их принять ситуацию таковой. Вдвоем справимся. И никто, слышишь, никто не посмеет в чем-либо упрекать и потыкать. Мы с тобой с этой минутки единая семья, и все противники этого наши враги.

-Правда, Валентин, мы справимся, - уже бодро и уверенно произносила Настя. – Я просто сильно испугалась, что мне придется возвращаться домой. А такого пережить я не смогла бы. Знаешь, как мне страшно стало, когда ты сказал, что передумал. Мне ведь показалось, что ты просто задумал от меня избавиться, как от лишней обузы. Ведь я уже подумала, что мы одна семья.

-А мы и будем с тобой настоящей семьей. И никто в этом мире нам с тобой не нужен. А если мне станет очень тяжело, так ты просто наговоришь хороших слов, чтобы я не отчаивался. А школу я все равно закончу. Немного трудно будет, но мы же еще в худших условиях жили. Разве нас трудностями испугаешь! Мы вот прямо сегодня пойдем и все нужное тебе для школы купим. А мне самому пока ничего не нужно. Я ведь умею все переделывать. И из своего этого пальто сделаю хорошее, зимнее. И в институте учиться буду. Заочно, в вечернем, а если надо, так на заводе на мастера. Да пустяки все это. Главное, что я теперь знаю, ради чего и ради кого мне в этом мире хочется жить и трудиться.

-Валентин, а ведь ты хотел в военное училище на летчика учиться? Мне будет жалко, что ты из-за меня не станешь офицером. Как же теперь быть с твоей мечтой, а? это очень плохо.

-Ну и пусть. А без тебя, мой ребенок, я вообще человеком могу не стать. И профессий много в этом мире. Даже здесь в этом городе и в гражданской жизни. Вот точно, выучусь на мастера. У нас при ДОКе есть школа такая. Два года отучиться, и мастером станешь. Прямо не отходя от станка.

Трудно было Насте расстаться с одной мечтой, а теперь привыкать к другой. Но теперь она уже не одна, а будет выживать с Валентином. И от этого на душе становилось радостно. Они решили весь сегодняшний день посвятить покупкам. Каникулы уже начались, и в школу не нужно ходить целых десять дней. Это раньше такие каникулы для нее превращались в бедствие. А сейчас она не одинока, а потому впервые в ее жизни такое школьное явление принесло радость. И к школе они купят ей новую школьную форму, которую теперь никто не посмеет порвать или выбросить вон. Они вместе защитить себя сумеют.

7

Платье они выбрали самое красивое. А еще к нему подобрали два фартука: повседневный и праздничный, чтобы по торжественным дням так же красиво на фоне всех одноклассниц выглядеть. А потом Валентин предложил сделать красивую прическу. В парикмахерской недалеко от дома работала соседка из другого подъезда. Он знал ее хорошо, и она относилась к нему с симпатией. Постоянно смущала Валентина комплиментами, что он вырос уже таким высоким и симпатичным, да до слез обидно, что чересчур молодой. А ему ведь только через полтора года исполнится восемнадцать. Малолетка, по ее понятиям.

Но такой факт абсолютно ничего не означал. За ней ухаживали очень даже взрослые мужчины. И с ними рядом, хоть и по росту превосходил их, Валентин выглядел совершенным пацаненком. А по правде, чтобы даже и не собираться комплексовать, так он ее и не собирался рассматривать кандидаткой в невесты. Но вот к ней как раз и привел Настю в новом платье, попросив к этому наряду сообразить на такой маленькой симпатичной головке приличную модную и красивую прическу. А волос у Насти был весьма длинным, густым и очень богатым. Лишь неухоженным. А Валентин и не умел ухаживать за девчонками.

-Ух, ты! – воскликнула Ирина, как звали парикмахершу. – Какой замечательный волос у твоей невесты.

От таких восторженных и весьма прямых намеков Настя раскраснелась и не знала, куда глаза девать. Хотя, такие слова для нее прозвучали даже чересчур волшебно и приятно.

-Звать Настя, - представил Валентин. – Сделай нам красиво и удобно, чтобы перед школой просто расчесаться и пойти.

-И не жалко? – спросила Ира, перебирая волос в руках. – Хотя, такой волос требует много хлопот. Ты прав. Ну, ничего, вместе с невестой подрастет и прическа. А к тому времени научитесь ухаживать.

Чтобы не видеть такое откровенное варварство по обкарнанию таких красивых волос, Валентин вышел на улицу, и уже буквально через десять минут он никак не мог в своей подружке признать прежнюю Настю. С такой модной коронной стрижкой она стала немного старше, но весьма миленькой и приятной, что Валентин не смог удержаться и чмокнул ее в нос, чем добавил к радости ребенка еще чуть-чуть восторга. Как, все-таки, прекрасен мир!

-А как удобно! – хвасталась Настя, ловко меняя прическу расческой, которую в честь знакомства подарила ей парикмахерша Ирина. – А она очень хорошая, правда ведь! И почему-то меня твоей невестой назвала. Но мне до невесты еще долго-долго расти и взрослеть. Правда!

-Правда, сестренка. Зато сестричкой тебе самый раз, - согласился Валентин, искоса и с юмором поглядывая на Настю.

-А тебе она нравится? – настороженно спросила Настя, словно некий откровенный ответ может ее расстроить.

-Нет, она для меня слишком стара, - весело ответил Валентин, рассмеявшись над Настиным испугом, вдруг поняв, что слова Ирины были более пророческими, чем решение Валентина назвать сестренкой. Нет, не в прямом смысле, а только потому, что само слово имело сказочный и таинственный привлекательный смысл. Невеста, это нечто белое и праздничное.

Их благостное одиночество как-то долго не нарушалось. Школьные проблемы и новые некие незнакомые ранее взаимоотношения вносили в их жизнь оптимизм и реальную возможность прожить беспроблемно хотя бы до окончания школы Валентином. Складывалось впечатление, будто родители его слегка про них подзабыли. Хотя такое редкое явление имело оправдательные нюансы. У них совершенно недавно появились деньги по причине очередной зарплаты. И теперь до Валентина и его сестренки, как привыкла Настя самую себя называть, им особо и дел не было. Если и сталкивались с сыном в прихожей или на кухне, то быстро ретировались под его грозным упреждающим взглядом.

Но через несколько дней ближе к авансу мама, как всегда тихо, словно прокравшаяся мышь, вошла в комнату Валентина. Настя уже сдружилась во дворе со сверстницами и с удовольствием игралась с ними. Там, где она жила со своими родителями, подружек у нее практически не было. Потому-то новая дружба ее увлекла. И, сделав уроки, но с разрешения Валентина, если не требовалась некая помощь по дому, она убегала по вечерам на улицу. А поскольку родители при наличии собственных денег не надоедали им, то ему уже казался мир в доме наступившим. И на Настю ни отец, ни мать уже как-то и не обращали внимания. Мол, появилась, так и пусть, раз не мешает. Скорее всего, тут сказывались ярость и напор, с которыми в первые дни он защищал ее. Вот мать в период между пьянками, пока трезвая и могла осмыслять услышанные угрозы со стороны сына, решилась сейчас уточнить статус новой жилицы. А скорее всего, как понял Валентин, так по наставлению отца.

Тот, вероятно, испугался нового члена семьи, как потребителя и нуждающегося в новых незапланированных расходах. И у них, вполне возможно по такой причине, деньги закончились раньше нужного срока. Но еще в день их получки Валентин без вопросов и допросов потребовал от матери и проконтролировал закупку достаточного количества круп, макарон и подсолнечного масла. Он любил сваренные данные продукты поджаривать на этом масле до румяной корочки. Такие кулинарные изыски по душе пришлись и Насте, которыми они в основном и питались. Лишь для чая Валентин из своих финансовых запасов покупал некоторые сладости.

-Валентин, - тихо, словно шепотом, спросила мать, притупляя свой взгляд, рассматривая пол. У нее по трезвости иногда пробуждалась совесть. – Ты хотя бы сказал мне, кто она и как оказалась в нашем доме. Меня уже и соседки спрашивают, а я и ответить не знаю чего. Ну, и как ты вообще представляешь ее дальнейшее у нас проживание? Я так подумала, что она у нас лишь на время каникул, а теперь вижу, что поселилась надолго.

-Мама, я не хочу специально тебя с отцом сейчас обижать и унижать, но ее родители поболей вашего, вино хлещут. И вытащил я ее из реки. Бросилась она в нее из-за вашей водки. Во, как довели. Так не хочу, чтобы вот так в один момент не оказалось меня рядом, и сожрала ее вода. И теперь мне хочется воспитать этого ребенка, чтобы у нее не пропало детство, чтобы не было такого пустого и злого, что по вашей милости досталось мне. Я уже оканчиваю школу, а там пойду работать и буду заботиться о ней. Она, мама, стала для меня маленькой сестренкой, которая нуждается в таком большом и сильном брате. Вот, таковым я и являюсь для нее. Ты это хотела уточнить? Иди и передай отцу, что в этой моей комнате у нее законное место.

-Сынок, так мы ведь и не против, вроде. Но лишний рот требует дополнительных трат. Как-то и ее родителям необходимо сообщить. Мы вовсе не обязаны кормить чужого ребенка.

Валентин с силой проскрипел зубами и пожелал яростно и страстно немедля послать мать, как можно подальше. О каких таких расходах, да еще сверх нормы, она вообще может сейчас вслух произносить? И трезвая ведь. Не совсем, по последним меркам, можно и так сказать. Да он с отцом вдвоем за неделю пропивают гораздо больше, чем тратят в месяц на эти скромные макароны и крупы. А уж как покупают для него одежду, так и просить порою не хочется, если бы, простите, зад не требовалось прикрыть. С руганью, со скандалами покупают по самым низким ценам в комиссионных магазинах, как одежду, так и обувь, требуя длительной носки того, кое некто уже практически износил. И ту в минимальных количествах.

Это ведь просто удивительно, что специально для этого у него внезапно открылся талант швеи, и он сейчас способен из бросового куска тряпки сотворить нечто оригинальное и модное, которому даже друзья удивляются, предлагая на этом таланте зарабатывать деньги. А что, дело, ведь! И от такой мысли внезапно, глядя на затравленную и забитую мать, Валентину, ей на удивление, стало весело. И зачем ему на каникулах и иногда на выходные проситься к дяде Васе подрабатывать вместо кого-либо отсутствующего? Ведь гораздо больше денег он заработает, перекраивая или добавляя некие аксессуары к одежде друзьям и знакомым. Уже даже и девчонки в классе намекали ему на оригинальные добавки к купленным нарядам.

Но он до сих пор просто боялся брать хорошие вещи домой. При таких родителях считал весьма опасным. Еще украдут и пропьют, а он потом сроду не рассчитается. А сейчас можно и нужно. У него появился ребенок, который требует дополнительных, как говорит мама, трат. Потому сегодня даже кричать на мать не захотелось, и он просто спокойно ей сказал:

-Мама, все это мои заботы. Вы, не обращая внимания на наличие в доме дополнительного ребенка, продолжайте в том же минимуме кормить меня. Не нужны мне ваши деликатесы в виде мяса и колбас, а кашей с Настей я сам поделюсь. Это уж вас никак не коснется. И умоляю, даже требую, чтобы в мое отсутствие не смели ее обижать. Она вам совершенно не мешает.

-Ну, сынок, вот отец сказал, чтобы я узнала. А так, раз ту решил, то пусть будет. Лишь бы она ничего не украла. А то, вот приютил, а она воровать начнет. Самому же неприятно будет.

-Пустые бутылки и отцовские самодеятельные пепельницы? Сама хоть думай, что говоришь! Да к нам, если случится, и вор залезет, так он с горя даже повеситься не сумеет по причине отсутствия в доме веревки. Уж особенно, так это в вашей комнате. Мама, на себя хоть внимание обрати, а? Хоть бы копеечный новый халат купила, какой. Да плевать мне, если честно, ежели тебе самой уже не стыдно на людях показаться в таком рванье. И не надо прикидываться бедными, не пройдет. Вы с отцом вдвоем поболей любых соседей, получаете.

-А на тебя какие расходы!

-Мама, прошу, лучше не зли меня. Ты даже на школу в этом году на меня ни копейки не потратила. Вспомни-ка, когда в последний раз чего купила сыну? И на обеды прекратила мне давать.

-Так ты сам молчишь, не просишь, - удивленно воскликнула мама, будто в этом вина его самого.

-Хорошо, права, а вот теперь с завтрашнего дня прошу по двадцать копеек на душу населения. Мне и Насте. Как раз по две булочки с компотом. Мы с Настей любим, перекусить на большой перемене.

-Но на нее мы с отцом и не рассчитывали. Тебе, ладно, а вот ей пусть у своих родителей сама возьмет.

-Тогда, мама, ты мне одному сорок копеек в день давай. Мне с моим ростом как раз по всем законам двойное питание требуется. Ну, не так уж много. Всего-то полторы бутылки вина для сына в неделю. Вы сами по две в день выпиваете. Но это в данном случае меня совершенно не касается. Я теперь с некоторого времени к вашим пьянкам приобрел иммунитет. Не знаю, как отец, однако ты со своим здоровьем и аллергией к алкоголю долго не протянешь. Мама, мамочка, я сейчас в страшной обиде на тебя, но все равно прошу и умоляю: да прекрати ты, ради бога, опомнись, одумайся, у тебя же сын растет, которому мама до сих пор нужна. Особенно сейчас, когда у меня появилась сестренка. Ну, хочешь, я познакомлю тебя с ней, вы подружитесь, и она сможет тебя назвать мамой, как и я?

-Да, сынок, я уже махнула на себя рукой. Буду так, как оно есть, доживать свой век. Зачем что-то менять, если привыкла к такой жизни. И бесполезно, и поздно, ничего не поделать.

-С ума сойти! - хотелось стонать и кричать, но опять Валентин усилиями воли сдержал свои порывы. – Тебе чуть за сорок. Не прошла, ведь и половина сознательной жизни, а ты просто сама не желаешь жить. Почему? Ведь вижу, да и сама знаешь, что это вино кроме физических страданий ничего для тебя не приносит. Ты даже пьянеешь не так, как все пьяницы. Ладно, доживай, - махнул рукой Валентин, понимая, что мать не желает его слушать. – Не достучаться мне до тебя. А ведь так хотелось твоей заботы. Нам с Настей. Теперь у меня кроме сестренки никого не осталось в этом мире. Ты быть родной не пожелала.

Когда мать ушла, то Валентин ясно осознал причину прихода матери. Не желала она выслушивать нотации и увещевания сына, не хотела стать матерью для них обоих. Не для себя, а по поручению отца пришла. У того в пропитых мозгах возникли опасения, что лишний маленький ребенок лишает их нескольких бутылок вина. А стало быть, хотелось потребовать компенсаций из тех сумм, что лежат у Валентина на сберкнижке. Как же им жжет сознание такого факта, что у сына такая крупная сумма без движения. А смысл в движении у них в одном направлении, то есть, к винному магазину. Все запасы сына спустили вмиг в нем.

Разумеется, мать с отцом часто просматривают его сберкнижку, изучая суммы, что снимаются и кладутся. Только в последний раз клал в октябре за те отгулы, что насобирал летом. А снимал для Насти, чтобы приодеть ее и покупать иногда к чаю сладости. Но и после трат там оставалась приличная по их меркам сумма. Валентин старался не пропустить ни одного выходного у дяди Васи, которые оплачивались в двойном размере. Правда за эти дни он получил лишь в зарплату того рабочего, вместо которого отрабатывал. Но зато и снимать деньги без надобности.

И Валентин, сам заглядывая в сберкнижку, гордился такой суммой. И подсчитал, что этих денег им с Настей вполне хватит до окончания им десятого класса. Поедая кашу с макаронами из родительского бюджета, тратя на себя лишь некие мелочи. А пусть кормят, поскольку обязаны. Теперь расходов на одежду добавилось. Настю одевать надо. Так ему это даже в радость. Уж свою младшенькую сестренку в одежде он обижать не будет. Но нарядить сумеет как куклу и на зависть всем подружкам Валентин сумеет и без лишних трат. Сам шить и кроить будет. И себе, и ей. И приоденет, как куколку, поскольку для Насти он постарается даже больше, чем для себя. И сейчас еще и знакомых обшивать начнет, чтобы при деньгах быть.

Хотя, для заработка брать немного будет, поскольку свободного времени катастрофически не хватает. Ведь сейчас много забирает учеба, хлопоты домашние. А потом перед сном с Настей допоздна болтает. Ведь и ей хочется общения, и ему интересно. Вот для постоянных карманных денег и будет брать заказы. Чтобы в книжку не лазить по пустякам. А эти редкие заказы даже с некоторым интересом и весельем исполнит. Вместе с Настей. Пусть тоже учится и участвует в создании их совместного семейного бюджета. И Валентин даже предполагает, с кого начать это свое пошивочное дело. Заказчик давно намекает сам.

Мечты прервала Настя. Веселая и раскрасневшаяся примчалась с улицы. Валентин старается не посвящать ее в свои частые распри с родителями. Сам разберется, если она при этом сама не присутствует. Пусть пока думает, что про ее существование в этом доме, кроме Валентина все забыли. Ради любопытства прошелся недавно мимо Настиного дома. Однако никаких волнений по поводу исчезновения и длительного отсутствия ребенка не заметил. Они, то есть, ее родители, точно напрочь забыли о существовании ребенка. Из окон раздавался до боли знакомый и привычный пьяный крик. Лишь с разницей, что в ее доме мать орала не слабее отца.

Не забыл про рассказы Насти о хорошей соседке. Потому и заглянул к тете Жене и предупредил, чтобы она излишне не волновалась, и что Настя в полном здравии сейчас находится у него.

-А как же, сынок, твои родители, они не против? – взволнованно и обрадовано, что обнаружилась пропажа, воскликнула тетя Женя. – Сам ведь, поди, еще учишься, а тут еще ребенка привел.

-Нет, они не возражают, - как-то обреченно произнес после ее вопроса Валентин, задумываясь об их обоюдной судьбе. – Мои пьют не меньше, и им как-то по барабану мы оба. Вот и решили совместно выживать в агрессивной среде. У нас, я думаю, должно получиться. Мы справимся.

Тетя Женя, поахав и поохав, предложила им свою помощь, но Валентин согласился лишь на авоську яблок.

-Так и передам от соседки тете Жене.

Настя очень обрадовалась подарку и обещалась сама как-нибудь забежать в гости. Ведь тетя Женя так часто выручала ее и заботилась, как могла. Обедами кормила, когда голод терпеть невмоготу становилось.

-Умывайся и накрывай стол. Сейчас с тобой ужинать будем, - скомандовал Валентин и ушел на кухню.

Они с Настей ели всегда в своей комнате. Сюда после уборки и герметизации двери уже так не проникал табачный смрад и винный перегар. Потому в своей комнате принимать пищу было гораздо приятней. Да и родители реже стали беспокоить. После грубого предупреждения даже в пьяном виде обходились своим внутрисемейными разборками без привлечения Валентина. И про сегодняшний визит матери Валентин, разумеется, Насте не рассказал и не станет пересказывать. Зачем, если сам сумел разобраться и убедить мать, чтобы больше не вела про Настю разговор.

-Валентин, а я всем своим подружкам так и сказала, что ты мой брат. Только, они говорят, что ты, скорее всего, какой-нибудь двоюродный. Что-то в этом роде. Ты не знаешь, как это?

-Знаю, - хихикнул Валентин. – Ну, это если бы у моих родителей были брат или сестра, то их дети считались бы мне двоюродными, - попытался попроще объяснить он Насте такое родство.

-А-а-а! – протянула Настя. – А поскольку таких нет, то и братьев с сестрами у нас быть не может. Так?

-Так. Нет, и не было. И уже не будет. Они у своих родителей по одному, и я у них в единственном числе. Но ведь подружкам твоим свои родословные вовсе не обязательно подробно разъяснять?

-Нее! Пусть считают, что ты есть. То есть, мой братик. Мы ведь с тобой все равно, как настоящие!

У Валентина от ее слов защекотало в сердце, и он подхватил Настю на руки и усадил на колени. Ему ведь самому ужасть, как хотелось иметь маленькую сестричку. Вот и появилась и увлекла. Да так, что и про друзей подзабыл. Только в школе и встречаются. Но ведь семья требует хлопот и забот, а времени на гуляния совершенно не остается. Тем более, что он решил окончить школу на хорошие отметки. Чтобы потом перед экзаменами не хвататься за все учебники и конспекты. Потому уроки делал скрупулезно и назубок.

Так они сидели в один из вечеров за чаем, конфетами и пряниками. Иногда Валентин, а в последнее время даже часто, поскольку стали появляться карманные деньги, позволял себе сладостями побаловать ребенка. Невесть какими, но и то был праздник стола и желудка. У родителей на всю мощь орал телевизор, мать с отцом, стараясь его заглушить, кричали друг на друга. Точнее, больше отец, но и мать в последнее время научилась огрызаться. Стала отвечать на его реплики, что отца еще больше злило, и он изо всех сил тужился, чтобы своим ором заглушить технику и жену, и закрепить в их мозгах, что пока в этом доме он единственный хозяин, коего необходимо почитать, уважать и слушать.

Но Настя и Валентин, привыкшие уже к таким ежедневным баталиям за стеной, не обращали внимания на крики. У них всегда за чаем полно было своих тем. Настя больше о школьных успехах и про подружек во дворе, а Валентин о своих товарищах и о приближающихся экзаменах. Хотя Валентин просил Настю меньше сплетничать, а выделять в своих пересказах самое интересное и любопытное, она незаметно все равно переключалась на пересуды. Однако, ну, как ты не крути, а Настя относится к представителям женского рода, а стало быть, осуждать ее за сплетни просто глупо и бесперспективно. И Валентин с улыбкой выслушивал все ее новости. Только в кратких промежутках успевал кое-чего про себя вставить.

Когда родители работали в вечернюю смену, то они позволяли себе и телевизор посмотреть. Но в обычные дни им не очень хотелось отвлекаться на эти глупости. Особенно для Насти, у которой в ее доме такой техники просто не было, так он и большого интереса не представлял. Детских передач почти не было, редко, если мультфильм покажут какой, а фильмы про любовь считала глупостью.

Однако сегодня за стеной шум разрастался нешуточный. Отец с чего-то чересчур разошелся. Уже не просто гул и гам, но и порою сквозь бетон целые фразы доносились отчетливо и явственно, проникая со всей своей определенной лексикой в их комнату. То был сплошной мат и угрозы в адрес некоего врага или обидчика. Так вот перекатами шум вывалился из их комнаты в прихожую, и Валентин понял, что отец пытается вырваться из рук матери на какие-то подвиги. Поскольку в последнее время в их комнату они старался не врываться, то Валентин предположил, что отец требует от матери продолжения банкета, а она считает, что сегодняшняя норма выполнена с лихвой. И поскольку сам отец отродясь в магазин не ходил, то он, скорее всего, выталкивает в магазин мать, требуя немедленного подчинения.

Поздно Валентин разобрался в истинной причине свары. Возможно, и успел бы настроиться и морально подготовиться. Оказывается, деньги у них слишком быстро закончились. Получка еще далеко, а мать ничего предъявить не в состоянии. Пусто в кошельке. Однако, как потом Валентин понял и разобрался в их распрях, она как-то сумела, вместо того, чтобы бежать к соседям за ссудой, убедить отца и свалить вину их финансового бедствия на лишний рот, что сын привел в дом. По той причине и было закуплено в дом излишнее количество крупяных и макаронных изделий. Оттого отец и рвался за компенсацией. Дверь он распахнул грубо и жестко, что петли жалобно и протяжно пропищали.

-Чего вылупились, суки паршивые! – заорал он с порога с добавлением к такому замечанию еще массу многоэтажных матерных и прочих пошлых слов. – Припер в дом шалаву малолетнюю, а мы с матерью кормить, поить обязаны? Или немедля плати за нее, или пусть уматывает, откуда привалила. Я вам здесь не позволю на халяву чужой хлеб поедать. У нас ни копейки за душой, а они тута чаи с пряниками и конфетами! Буржуи недорезанные. Деньги давай, выродок недоделанный. И нечего глазами впустую хлопать. Лезь в кошель и плати.

Мать стояла немного, как всегда, сзади, но по ее лицу Валентин понимал ее полную солидарность со всеми этими грязными фразами пьяного мужа. Они недопили, а деньги сумели покинуть их раньше положенного срока. Вот и решился отец, да еще под музыку матери, на такую крайнюю меру.

-А иначе, - продолжал орать отец, - я вам жизни здесь не дам. Быстро превращу вашу идиллию в ад, вы у меня еще попляшете под мою дудку. И попробуй только скажи чего поперек.

-Да я вас обоих сейчас, - прошипел Валентин, сжимая кулаки до белизны костяшек пальцев. – Да я вас по стене размажу, отморозки проклятые, пьянь подзаборная. Пусть в тюрьме отсижу, зато на века распрощаюсь с вашими уродливыми рожами.

Валентин хотел встать и реализовать свои угрозы, претворить их в жизнь, но в его руку внезапно цепко впилась своими ручонками Настя, жалобно и слезно пропищав чуть ли не в самое ему ухо:

-Миленький, Валя, не надо этого делать. Я не выживу без тебя, не убивай их, пожалуйста, пусть живут. Дай им на вино, только в тюрьму тебя никак нельзя. Меня, ведь, назад к родителям вернут. А я там и вправду умру.

Весь запал у Валентина затух, и он, потерянный и поникший, присел на свое место, позволяя Насте обнимать и целовать ему руку. Затем достал из кармана трешку и бросил родителям под ноги.

-Подавитесь и уматывайте, чтобы духу вашего здесь не было, - уже беззлобно проговорил он, готовый разрыдаться.

Отец, довольный победой, уже не обращая на такие унизительные действия сына и на его злые слова, жадно схватил деньги, и они с матерью вмиг скрылись в прихожей, прикрыв уже мягко и нежно за собой дверь их комнаты.

-Вот твари! – в сердцах воскликнул Валентин. – Такой вечер испоганили. Зря ты меня удержала. Они теперь постоянно будут угрожать, и выманивать деньги. Лучше бы сейчас их обоих поколотить, так угомонились бы надолго. А так, и три рубля жалко, и за испорченный праздник обидно.

-И вовсе не жалко, - неожиданно весело воскликнула Настя, что повергло Валентина, чуть ли не в шок. Но вид у него от ее оптимизма был глупый и совершенно ничего не понимающий.

-Ты чего, ребенок, с чего нам веселиться-то? Нам только что в душу нагадили, а ей радостно.

-Нет, Валентин, все не так. Ты меня послушай. Мне такой взгляд знаком. По своим родителям помню. А у твоего отца сейчас были очень нездоровые глаза, больные. Видно даже с расстояния, что выпить он хотел просто ужас как. А такого бить бесполезно. Он все равно до самой смерти будет требовать своего. И тогда тебе, в самом деле, пришлось бы его забить до смерти. А там тюрьма. А мы им кость бросили и успокоили. Смешно, понимаешь? Как злой собачке на цепи. Очень страшно и смешно. Нам теперь часто придется так делать. Мы же все равно не сумеем обособиться. Их не переделаешь. А вечер не испорчен. Мы ведь запросто можем продолжить веселье. Ведь если постоянно обращать внимание на их такие выходки, то тогда запросто получается, что вся наша жизнь испорчена.

Слушая ее и вникая в эти простые, но не свойственные маленькому ребенку фразы, Валентин весело расхохотался.

-Какой ты у меня философ, Настя! Я и не догадывался даже, что так разумно можешь рассуждать. И когда только сумела поумнеть для своих годков? Ровесники твои и слов таких не знают.

-Валентин, я тебе ухо сейчас надеру. Мы с тобой вместе выживаем в этой среде сплошного пьянства и зла. Иногда ведь приходится чередовать физическую силу и тактику хитрости. Правда, у меня с силами проблемно. Но ты сам любишь читать исторические книги. И там чаще обороняющиеся побеждали хитростью, уловками, обманом. Давай, Валя, и мы с тобой думать и приспосабливаться. А убивать совершенно не нужно. Ведь, убивая их, ты делаешь больно мне. Помни, Валя, что у тебя на руках сейчас маленький ребенок. И пока беспомощный. И покидать его никак нельзя. Вот почему тебе никак нельзя в тюрьму.

-Не буду, – ласково целовал щеки и лобик ребенку Валентин. – Я и себя ради тебя уберегу. Только вот такое затишье слишком кратким будет. Давай теперь совместно думать, как нам строить защиту.

-Я сама пока не знаю. Но одно думаю правильно, так не будем сами сильно злыми и жестокими. Их уже сама жизнь наказала, отнимая человеческий облик. Они уже никогда не сумеют стать настоящими папами и мамами. Это там мне одной было беспомощно и страшно. А теперь я успокоилась. И ты успокойся. В следующий раз мы двери забаррикадируем и милицию вызовем. Твой отец сильно милиции боится? Они ведь запросто его пьяного заберут.

-Еще как! Ведь тогда на работу сообщат, а такое для него слишком трагично. Я придумал, Настя. Мы с тобой, пока тихо и спокойно, сделаем на двери мощный засов. А как только в следующий раз они станут ломиться, то ты своим звонким голосом станешь звать милицию. Будто в окно кричишь. Мне нельзя, никто не поверит, что я и в самом деле на помощь кого-то зову.

-А меня милиция не тронет?

-Настя, - смешно и сердито вскрикнул Валентин. – Мы на самом деле и не будем ее звать. Понарошку, пусть они так думают. А потом, мне хочется такое сказать тебе раз и навсегда, чтобы ты милиции не пугалась. Мы с тобой никаких законов не нарушаем, и нас не за что наказывать. Ты просто не пожелала жить в своем доме. Если не поверят, так пусть пройдут и убедятся. Уж твои к любому вечеру всегда оба пьяные. И бардак не хуже, чем у моих. Хотя, большего свинства, чем развели мои родители, так в природе и не существует. Мама давно уже не убиралась, не стиралась. Теперь в их комнате не продохнуть. Даже телевизор из-за такого смрада смотреть не хочется. Только в нашей комнатушке и сохранился более-менее человеческий дух.

-Ой, Валя, а мне этот телевизор, так прямо по барабану. Я уж лучше книжечку почитаю и с тобой поболтаю. Намного интересней. А там сплошные новости и кино про любовь. Вот мне про животных здорово нравится. Так такое лишь по воскресениям показывают, когда обычно твои родители дома. Редко их не бывает в такие дни. Пусть бы и в воскресение работали.

Уснул Валентин вскоре после Насти. Он уже привык дожидаться Настиного сна, а потом уже позволял и себе задремать. Но сегодня почему-то вновь приснилась эта противная бездна с мыслью, постоянно сверлящей мозг, что сделано нечто не совсем правильное. Не зря этот Ангел вновь бросил его в бездну и, скорее всего, пригласит на беседу. Хотя, ведь Валентин совершено и не собирался звать и просить о помощи. Как-то договорились без его услуг, своими усилиями. Чего уж в таких пустяках задействовать высшие силы. Ангел сидел в том же закутке, словно дожидался Валентина. Даже поприветствовал легким кивком, как старого знакомого.

-Мы нечто неправильное с Настей сделали? – сразу вместо приветствия спросил Валентин. – А мне так показалось наоборот, что разумно и компромиссно. Самой Насте понравилось.

-А разве ты меня звал? – словно удивился Ангел, хотя на лице у него удивления не отразилось. – Мне, если честно, так показалось, что вы нуждаетесь в моих полезных советах и в помощи. Вроде, как ситуация складывается безвыходная и весьма провокационная. Я к тому, что засасывающаяся в тину, в болото, в безысходность, когда влетаешь на скоростях в тупик и тормозить поздно. Ни увернуться, ни уклониться. И придется впечататься в стену на всем ходу.

-Спасибо, Ангел, но мы в этот раз с Настей сумели выбраться как-то без особых потерь. Не хотелось бы платить, так это всего лишь до лета. Чуть больше полгода. Одеждой мы с ней обеспечены, на еду хватит. А такие его наглые выходки в последнее время стали редкостью. Пусть подавятся.

-Ангелом, стало быть, решил меня называть? – солидарный с таким именем согласился Ангел. – Мне самому такое имя нравится. Пусть и останется для нас с тобой Ангел. Вот с решением вашим не совсем согласился. Выход слишком уж тупиковый. Обычный закон шантажиста: чем чаще дают, тем больше хочется. И в геометрической прогрессии. Ты ему сейчас показал свою слабую сторону. Хотя давно доказал, что гораздо сильнее их обоих. А нужно было еще раз попробовать, настоять на своем. Теперь поздно исправлять. И если раньше они шли к тебе от безысходности, то теперь пропрутся по первой трудности.

-Настя отговорила. Не то я хотел, но против нее не смог пойти. А вдруг у них и в самом деле полностью заклинило мозги, что даже чувство страха угасло, самосохранение пропало? Но никак мне нельзя из-за таких отморозков в тюрьму идти. Пропадет Настя без меня.

-В чем-то ты прав, понимаю, но не соглашаюсь. Все равно, необходимо было испробовать поначалу силовые методы, отказать. И когда уже убедишься в стопроцентной их отмороженности, тогда и бросай кость. В целом, так поступок верный, что откупились. Просто немного рановато. А так ему теперь показалось, что ты испугался. Но отморожены они оба окончательно, факт на лице. Заявляю, как специалист по человеческим душам. Теперь они жизни вам никакой не дадут. И с каждым днем ситуация будет усложняться. Выдержите? Сами справитесь?

-Мы к войне готовы, - тревожным голосом и слегка неуверенно произнес Валентин. – Я Настю в обиду не дам.

-И я не дам. Ангел, в конце концов, я или не Ангел. Если Настя стала для тебя младшенькой сестричкой, то для меня, как одной из любимых дочерей. Ладно, Валентин, достаточно вам этой бессмысленной кровавой войны. Так и вся жизнь пройдет в борьбе за выживание. Простительно было бы в стане врагов, но вы же в родных семьях пытаетесь выжить, когда саму опасность представляют эти самые нежные и добрые слова, как мама и папа. Прощай, хотя, погорячился, до свидания. Мы теперь по жизни связаны. И если припечет, то не терпи и не страдай до последнего. Просто покличь, и я приду. Люби и помни, что эта искренняя бескорыстная и нежная любовь слегка в ущерб тебе самому скоро обернется к тебе настоящим человеческим счастьем. Такое чувство дано не каждому, живущему на земле, а потому и обратил на вас внимание. Ведь казалось, что в таких моментах в одиночку выжить и спастись стократ легче и проще. Но вам захотелось все это испытать и пережить вместе, потому что друг другу вы добавляете энергии, а не забираете, как обычно случается. Не используете, а дарите. Вот оттого и хочется хоть чем-то облегчить ваше бытие. Но рыбу дарить, как и обещал, не стану. Лишь укажу на самые лучшие рыбные места, где клюет и ловится.

Проснувшись, Валентин еще долго смотрел в темный потолок, посреди которого болталась двух рожковая люстра. По времени, а он уже это чувствовал, поскольку его биологические часы никогда не подводили, скоро нужно вставать. Мать с отцом уходили на работу к семи. Валентин тоже всегда рано вставал. Но теперь с появлением Насти даже на полчаса раньше, чтобы успеть приготовить завтрак. А сейчас еще слишком рано для всех.

Валентин никак не мог понять смысл этого сна. Разумеется, ни в какого Ангела, а уж тем более в его некое возможное существование, он не верил. Сон, он и есть сон. И снится всегда то, о чем мечтал, думал, что встречал наяву или в кино. А иное присниться просто не должно, поскольку в его мыслях взяться ниоткуда не может. Но вот этот сон слишком сходен с предыдущим про того же самого Ангела. И оба они чересчур реальны. Но и такое можно, если сильно пожелать, оправдать и объяснить. В первом сне с предупреждением согласен был Валентин по той причине, что еще до самого сна в подсознании понимал губительность и бесперспективность идеи со скитанием по свету. То была идея эмоций, а не разума.

И сейчас отлично понимал, что отпор просто был необходим, и его он желал. Нельзя было уступать этим наглым домогательствам и угрозам родителей. Да только разве бы он сумел оттолкнуть Настеньку! То она предотвращала кровавую драму от страха так же и за свою судьбу. Вот и Ангел из сна с ним согласен, что борьба теперь лишь обостриться. Чтобы существовать в одной квартире, отца необходимо держать в постоянном страхе перед силой. А Валентин позволил ему оказаться в этот раз сильней. Ну, ничего, с милицией они неплохо придумали. Уж в следующий раз поднимут такой шум, что, авось, это их отпугнет надолго.

Такая мысль окончательно развеяла думы о сновидениях, и Валентин, резко вскочив, побежал на кухню. Он сварит немного макарон и потом обжарит их на масле. А еще для Насти он приготовил куриное яйцо. Встретил позавчера тетю Женю, и та ему вручила пяток домашних. Вчера он как-то упустил из вида и не сказал, а сегодня преподнесет сюрприз и расскажет о встрече. Просто вчера запамятовал. Но всмятку сегодня сварит все пять. Так удобней и рациональней.

И действительно, Настя смотрела на такое овальное чудо своим пытливым удивленным взглядом, словно Валентин ей только что преподнес одно из многих удивительных чудес света.

-Только я с тобой поделюсь, - категорично и безапелляционно заявила она. - Иначе и сама есть, не буду. Ты мой хозяин и кормилец, и просто обязан много и разнообразно кушать. Иначе сил не хватит меня прокормить, - радостно хохоча, добавила она к своему требованию.

-Ладно, колюсь, - сдался Валентин и принес все пять вареных яиц. – Вот, видишь, теперь всем нам хватит не на один завтрак.

-Боже мой, - трагично сокрушалась она, обхватив голову руками. – Ты так сильно потратился!

-Не, до конца дослушай. Нам тетя Женя подарила вместе с приветом. Привет и вот такой презент. Ну, еще порекомендовала, чтобы ты обязательно хоть раз в неделю заходила к ней в гости. Лучше по выходным дням. Она очень рада за нас, что мы вместе, и с нами полный порядок.

-Спасибо ей. Мы весной обязательно пойдем и поможем ей огород вскопать и посадить. Хорошо, Валя? – жалобно попросила Настя, словно Валентин способен был в такой просьбе ей отказать.

-Разумеется. Но это вовсе не значит, что теперь до самой весны ты не навестишь ее. Не обязательно за подарками, хотя без них она тебя не отпустит. Можно и нужно просто поболтать о женском, сплетни послушать. Про твоих родителей чего-нибудь расскажет. Насовсем забывать не хотелось бы их. Вдруг чего случится, а ты и не в курсе. Но я, если что, адрес ей свой оставил.

Снегу навалило много. Лишь бы он по старой привычке к Новому Году не растаял. Уж больно морозец слабенький. Ближе к нулю приближается. Зато пальто Валентина греет вполне достаточно. А с началами морозов он свитер оденет. Хоть и старенький, и затертый до дыр, но до школы дойти можно. А там, в гардеробе оставит вместе с пальто. Но все равно зиму переживет с ним, со старым. Нежелательно такие траты, как покупка нового пальто.

А вот Насте он сделал красивое и теплое. Сам. Настя вообще просила меньше ей всего покупать, поскольку у Валентина все привлекательней и краше получается, чем магазинное. Вроде возьмет в руки простенькое старое платьице, а вот он посидит с ним вечерок, и сразу из него такой дивный наряд получается. Валентин умалчивал о своем таланте, да вот Насте хотя специально и не говорил, чтобы не распространялась, так она и расхвалилась перед подружками, как в школе, так и во дворе. И уже многие в школе подходили и уговаривали приготовить нечто удивительное к Новогоднему балу. Попытки изображать удивление не увенчались успехом. Приходилось соглашаться. Деньги платили скромные, но этого им с Настей хватало с избытком. Они в школьном буфете на большой перемене встречались и там по-настоящему обедали. Многие уже привыкли видеть их так часто вместе. Даже один некий пацаненок из ее класса из-за угла прокричал, сразу же убегая от возмездия:

-Тили-тили тесто, жених и невеста!

Настя хотела сразу же побежать за ним и расквитаться за нанесенное оскорбление. Но Валентин придержал ее порывы и шутливо спросил:

-Ты зачем решила бежать за ним? Попросить повторения или слова переписать и заучить самой?

-По шее настучать, - сердито проворчала Настя, возмущенная действиями Валентина. – Зачем удержал меня? А то досталось бы ему не слабо.

-Настя, - уже серьезно попросил Валентин. – Ну, и зачем и за что наказывать музыкального мальчика? Ему сильно нравится эта песенка, и он ее с удовольствием исполнил. А ты сразу с амбициями.

-Ой, Валентин, ну, все переиначил, - Настя больше не сердилась, но понять такое спокойствие к выходкам некоторых, особенно хулиганских мелкой шпаны, не могла и не хотела.

-А разве он нас обидел, оскорбил или унизил?

-Как же, а ты сам разве не слыхал, то он дразнился!

-Но я как-то считаю, что в его словах не было обидных эпитетов. Разумеется, неточности допустить можно в определениях. Но совершенно не оскорбительно. Тебя он назвал невестой, меня женихом. Ну, а мы с тобой братик и сестричка. Если только догнать и разъяснить ошибающемуся мальчику. Так ты запросто в классе ему все и расскажешь.

Настя смутилась и покраснела. Что-то часто в последнее время звучат эти слова, как жених с невестой. И вправду, от них лишь немного сладко в сердечке. И уж никакой обиды. Зря она так сердилась.

-Ладно, Настя, беги за портфелем, а я тебя возле школы подожду. Сразу за воротами.

Разумеется, Валентин и не воспринимал всерьез такие словосочетания. Он и себя-то в женихи не собирался записывать. А уж Насте, как минимум еще много лет подрастать. Однако ему весело было наблюдать за ее смущениями, если вдруг кто-то случайно выскажет подобные предположения. Ну, не доказывать всем и не рассказывать про свои взаимоотношения. И все это веселые шутки, и не более.

Уже подходя к воротам, главному входу в школьный двор, Валентин увидел возле калитки бригадира из отцовского цеха и контролера ОТК. Их лица выражали такую скорбь и трагедию, что у Валентина слегка замутилось в голове от самых наихудших предположений.

 

8

-Дядя Леша, случилось чего? – спросил немного осипшим от волнения голосом Валентин, прокашливая сухость в горле. Сейчас бы воды глоток, а то уж сильно неким жаром сушит. – С отцом чего? Поди, живой хоть? – спрашивал уже с легкой иронией, мол, а что с ним может произойти.

-Нет, Валентин, - шмыгнул носом дядя Леша, словно тяжесть беды не могла удержать его слез. – Беда, горе большое, сынок, погиб твой папка. Жестоко сгинул, страшно. Меня, вона, до сих пор трясет.

Земля под ногами у Валентина, словно на малой волне слегка качнулась, и он вовремя успел ухватиться за железный прут забора, чтобы не сесть на снег. Сразу же перед глазами, будто из учебника, возник написанный крупными заглавными буквами вопрос: как правильно отреагировать и повести себя сейчас. Столько много тысяч раз желал, умолял всевышнего причинить ему смерть страшную и злую, чтобы все муки и страдания Валентина ему возместились с торицей. Как мечтал наконец-то избавиться от этого монстра и вернуть мать в разумное состояние без вина и сигаретного смрада. И вот случилось, а радости от происшедшего не ощущается. Совсем разные вещи – желать и получить. И совершенно по-иному воспринимается событие, ожидаемое и умоляемое многие долгие годы.

-Держись, сынок, комбинат в беде вас не оставит. Мы матери уже сообщили. Она сейчас в медпункте. Ей укол делают успокоительный. Все, мальчик, сделаем, как и полагается, и похороним, и помянем. А только мамке помоги сейчас. Тяжело услышать такое сообщение, очень трудно.

-Как это случилось, дядя Леша? Током, доска от станка спружинила, или упал на что опасное? – спрашивал Валентин, хотя самому совершенно безразлична была причина. Самое основное, так сам факт, что унес из их жизни главного тирана и мучителя. Но спросить для приличия полагалось.

-Да все и опомниться не успели. Ты же знаешь его древний станок. Такой барабан огромный. Не то, что последние поступления. Ну, и угодил он между барабаном и станиной. Подсобница говорит, что, мол, полез на ходу за щепкой. Доски пересохшие, трещат. Вот и раскололась на щепки. А он за ней. Да видать за рукавицу вцепился барабан и затащил туда. Семен до пульта добежал, так уже, прости меня господи, голову с рукой уже вдребезги. Помолотило так, что и собирать нечего. Сам Семен чуть сознание не потерял. Но успел остановить станок. А то всего бы отца перемолотило в крошево. Ой, да что я так говорю-то!

Валентин почувствовал, как содержимое желудка внезапно запросилось к выходу. Он тяжело проглотил слюну и глубоко задышал, уговаривая желудок не менять свой режим и не возвращать еду обратно. Ну, уж больно отчетливо представилась картинка с останками отца без головы и руки. Они представил и понял, как и от чего погиб отец. Сам же на похожем станке все лето отработал. Доска-то в сушилке под высокой температурой сохнет, вот и повело ее от пересушки. А под тяжелым мощным барабаном они трещат часто. Не зря дядя Вася предупредил Валентина в первый же день работы, чтобы близко тот к станку не приближался в любых ситуациях, пока не нажмет кнопку «СТОП». А отец, как понятно из объяснений дяди Леши, понадеялся на себя, на свою реакцию, вот и потянулся за щепкой, чтобы убрать посторонний предмет с пути доски. Она его за собой и уволокла.

Даже интересно, а что дальше с ним произошло бы, если бы Семен не успел выключить станок? Принимала бы подсобница с другого конца станка кровавые останки отца. Хоронить было бы нечего ну абсолютно. Но зря в данную минуту он так думает, поскольку на его мысли организм реагировать желает смехом. А здесь требуется траурная обстановка и выражение. Отец все-таки погиб, а он в коллективе пользовался уважением и почетом. Умел быть отец другим, и показательным и образцовым на людях. Ведь никто в бригаде о семейных перипетиях и духом не ведает. Да и соседи всегда считали их обыкновенной рядовой и в меру пьющей семьей. И два раза в месяц, как с получки, так и с аванса, мама волокла по принуждению Валентина полные авоськи продуктов. А уж за вином бегала с закрытой сумкой.

-Валентин, – тетя Вера участливо обняла Валентина и прижалась лицом к его плечу. – Ты иди домой, подготовь все там. А мы сами твою маму приведем. И все остальное, что требуется, организуем. И зарплату, и помощь соберем и принесем тебе. Отец расхваливал тебя, рассказывал, какой ты хозяйственный и серьезный юноша. Твоей маме сейчас понадобится твоя поддержка. Ей тяжко, больно, и все сейчас зависит только от твоего поведения. Будь с ней поласковей, добрей, и прости некие слабости, если сейчас что и проявятся.

-Хорошо, тетя Вера, мы постараемся сделать все возможное, чтобы маме не было плохо, - наконец-то полностью осознавая происшедшее и факт, что больше им с Настей некого боятся, произнес Валентин, словно Настя является неотъемлемым членом семьи, и обещание звучит за двоих.

И в это время по крыльцу вниз бежала Настя, весело размахивая портфелем и выкрикивая приветственные обычные фразы, коими они всегда любили перебрасываться между собой.

-Валя, я готова, пошли домой, не задерживайся, - звонко прокричала она на весь школьный двор, подбегая к Валентину и готовая уже броситься к нему на руки. Но тут внезапно заметила его строгих и пасмурных собеседников с печальными и трагическими лицами. Резко остановившись, она окинула стоящих испуганным взглядом и шепотом спросила. – А что случилось, а?

-Папа погиб. Вот, его товарищи по работе сообщили. Так вот, милая моя, случилось.

-Ой, мамочки! – Настя уронила портфель на снег и с силой вцепилась в ногу Валентина. – Ужас, какой! – она уже всхлипывала и готовая была разреветься. Но Валентин не желал ее слез, потому пригнулся и подхватил ее на руки, прижимая к себе и ласково поглаживая и похлопывая по спине.

-Переживем, не плачь, ребенок, - прошептал он ей на ушко. – Только не стоит он твоих слез. Мы теперь по-настоящему заживем, правильно и спокойно, без этих угроз и вымогательств.

-Соседка или просто подружка? – поинтересовалась тетя Вера. – Вона, как бедненькая переживает.

-Сестренка моя.

-Двоюродная? Ты, вроде как, у родителей один был. Нам твой папа про сестренку ничего не говорил.

-Был один, а теперь нас целых двое. Она сейчас для меня самая родная и любимая, - нежно произнес Валентин, еще сильнее прижимая Настю, отчего той неожиданно захотелось засмеяться. Но, глянув на трагические глаза дядей и тетей, с трудом удержала радостные эмоции. А они не стали уточнять статус, внезапно появившегося в чужой семье, ребенка и распрощались с детьми.

-Валентин, - вдруг серьезно спросила Настя. – А как мы жить теперь будем? Это же такое горе большое. Мы немного не ладили, плохо разговаривали, но он жил с нами в одной квартире и был твоим папой. Понимаешь, как-то страшновато даже. Был, говорил, а вот враз не стало.

Валентин не стал отпускать ребенка с рук, а просто подхватил с земли ее портфель, и медленно направился в сторону дома. Ее попытки слезть с рук он незамедлительно пресек, тихо попросив разрешения, немного подержать ребенка на руках. Настя сильно смутилась любопытных взоров учеников, спешивших в школу на уроки во вторую смену, так и бегущих из школы, для которых уроки закончились. Но возражать не стала. Такие минутки на руках редки и слишком дороги для нее. Ведь так здорово, когда старший брат нуждается в тебе.

-Настя, милая, я не собираюсь рвать на себе волосы и стучаться лбом с горя в стенку в страшенных рыданиях. С малолетства я не услыхал из его уст в свой адрес ни одного ласкового участливого и нежного слова. Лишь сплошной мат и пьяная ругань и вечные подзатыльники и пинки. Болезненные, обидные и оскорбительные. О последних месяцах и говорить не хочется. В особенности, когда почувствовал над ним физическое превосходство. Если и до этого слов простой отеческой любви не слыхал, то после одной внезапной победы над ним он еще сильней возненавидел меня. Да, я вдруг превзошел по силе, вырос и сумел дать отпор. Но ведь ни разу не пытался этим воспользоваться, не желал его своим превосходством ни унижать, ни оскорблять. Все начиналось по его инициативе. Так и не смог смириться с силой сына, с фактом выхода из-под его власти. А вот посмотри, каким артистом оказался! Правда, я и раньше его артистические способности знал. Но не настолько же, чтобы вот с таким сочувствием и состраданиями его товарищи по цеху бежали ко мне. Вона, даже меня им расхваливал. Ведь дядя Леша и тетя Вера стопроцентно были уверены, что сразят меня таким сообщением наповал. Как умело скрывал беспробудное пьянство и семейные дрязги. В том большая заслуга матери. Вместе на работу, часто вместе с работы. Супружеская идиллия, да и только. Никто ведь ни разу не видел его скандальным в общественных местах, на работе, в цеху. А если пьет, так все мужики пьют. И помногу. Даже больше и хуже. Только вот тех, других жены пьяных из дома гонят, скандалы чинят. А мой папочка из конуры и носа не показывал. У него мама на побегушках была.

-Но все равно, Валя, страшновато, ведь, - тяжело вздохнула Настя ему в ухо, слегка пощекотав теплым дуновением дыхания, – Отец, однако, родной. И деньги на семью зарабатывал.

-Да, зарабатывал он много. А мы не всегда на столе хлеб видели. Да и кашу перловую с перебоями ели. Это сейчас, когда я стал от матери требовать больших закупок, чтобы сам мог приготовить. А раньше голод в доме частым гостем был. Зарабатывал и пропивал. Все до копейки свое, и прихватывал деньги матери. Из его заработков для меня ничего не оставалось. Ни рубля. А вот сейчас, как видишь, и на мою кассу позарился. Мы, Настенька, не будем веселиться, и радоваться, поскорбим и потоскуем на людях. А себе честно признаемся, что наконец-то этот повседневный кошмар для нас закончился. Уж до лета я тебя за свою зарплату прокормлю и одену. А знаешь, сколько мне заказали костюмов на Новогодний бал? Одним словом, так очень много. И за все заплатят. Я успею сделать. Им всем кажется, что это так сложно и долго. А я лишь мельком гляну на заказчика и на его кусок материи, как в моей голове мгновенно фантазии возникают. Раз, два и готово. Только им не признаюсь. Говорю, что ужасно трудно, всю ночь пахал, как папа Карло.

Настя уткнулась носом Валентину в ухо и весело хихикнула. Но вдруг, опомнившись и осознав свою чрезмерную вольность в поведении, спешно попыталась оправдаться:

-Прости, я нечаянно. Просто ты так весело рассказываешь, что не смогла от смеха сдержаться.

-Ничего, не пугайся. Никто от нас рыданий и стенаний и не потребует. Мы ему такого не желали.

Мама при виде Валентина громко страдальчески запричитала, обнимая сына и заливая его горючими слезами. По запаху Валентин определил, что кроме валерьянки она уже успела принять стакан, как минимум, вина. Или, вполне вероятно, сердобольные товарищи преподнесли, или сама купила и уже пригубила.

-Горе какое, ой мамочки, как мы все это переживем. За что нам такое жестокое наказание, в чем мы перед тобой, господи, провинились, - скулила и вопила мама, перепугав Настю, которая мгновенно мышкой шмыгнула в их с Валентином комнату. – И что же нам теперь с тобой делать, сыночек, как дальше без папки прожить, как без кормильца нашего существовать, я даже не знаю.

-Мама, по-моему, он чаще твоим поильцем был. Или, если уж без вранья, потребителем пойла. Мама, иди, ляг, успокойся и не пей больше. Сейчас соседи начнут с соболезнованиями заходить, потом с папиной работы могут придти, а ты уже такая пьяная и растрепанная.

-Вот не любил ты отца никогда. Хороших слов он в свой адрес от тебя не услыхал за всю жизнь, потому так спокойно и говоришь, словно и беды в доме нет, - пьяно отстраняясь от сына, говорила мама, но уже без крика и дикого плача, словно осознавая отсутствие сочувствия в ее адрес.

Эти метаморфозы и тупые пьяные обвинительные речи матери слишком покоробили слух Валентина, что он не смог сдержаться, хотя понимал ее такое состояние, при котором читать нотации просто бессмысленно. Но уже скопились эти фразы и требовали выхода:

-Вообще-то, мама, я считался и, как мне до сих пор кажется, вашим сыном по всем полагающимся документам и по законам природы. И про любовь, и про красивые добрые слова мне бы тоже хоть иногда из ваших уст хотелось послушать. Как-то за эту короткую жизнь мне такого услышать не удалось. И давай, мама, замнем эту тему до трезвых времен. В дом смерть пришла, а ты здесь отношения выяснять задумала. Схороним, помянем, как полагается, а потом и о дальнейшей жизни поговорим. Нам, ой как о многом сказать друг другу надо!

-А эта чего здесь делает, хотелось бы мне знать? – зло спросила мама, бросая полный ненависти пьяный взгляд в сторону Насти, опасливо выглянувшей из-за слегка приоткрытой двери.

-А это, мама, - Валентин наполнился злостью и решительностью, готовой зверем броситься на того, кто покусится на его названную сестренку, смысл и цель жизни, которая внесла в его пустую и тяжкую жизнь. – Чтобы твердо и надолго усвоила мою жизненную истину, и есть та, от которой я слышу слова любви и нежности, и для которой готов такие же говорить. Она есть и будет в этом доме находиться столько, сколько я этого пожелаю. Все, - резко прикрикнул Валентин. – Марш в свою комнату и приведи себя в порядок. Пока повода для пьянки я не вижу. Допускаю и понимаю, что есть для скорби и отчаяния, но не больше.

Настя вышла из укрытия и ухватила за руку Валентина, словно пыталась остановить его громкие речи.

-Не нужно кричать на маму, ей сейчас очень плохо. Пусть пока говорит и делает все, что пожелает. Может, так горе легче пережить. А мы сегодня с тобой не станем на нее обижаться.

Валентин чуть собственный язык от удивления не проглотил. Смолкла, ошарашенная и не ожидавшая от ребенка защиты, и мама, вдруг протрезвев и внезапно устыдившись собственного поведения и неоправданной ярости и злости, направленные в адрес Насти. Она, молча, развернулась и скрылась в своей комнате. По характерному шуму, послышавшемуся за закрытой дверью, они поняли, что она упала на кровать. Может и уснет сейчас.

-Пойдем и мы, философ мой, - улыбнулся Валентин, глядя на свою маленькую воспитательницу. – Постараемся вести себя соответственно. Без фанатизма, но печально и грустно.

А печаль и грусть не заставили себя долго ждать. Начались они скоро. Где-то часа через полтора пришли с комбината представители, коим поручалась процедура похорон. Это были мужчины и женщины из профсоюзного комитета. Они поначалу сунулись к матери, но та успела добавить вина и уже храпела громко и со свистом. Пришлось Валентину самому собирать по дому все нужные документы и подписывать предлагаемые бумаги. После их ухода потянулись вереницей соседи с соболезнованиями и желанием выпить. К их сожалению оказалось не с кем и нечего. А к ребенку, хоть и большому, но претензий не предъявишь. Чего с него, ученика, взять. Чтобы не нервировали Настю, он усадил ее за письменный стол, завалил всевозможными книжками и учебниками и попросил в прихожую не выходить.

-Пусть пока не видят тебя, - предупредил он, хотя за такое время соседи уже привыкли к ее присутствию в этой семье. И сами без подсказки уже вывели теорию о племяннице, что приютили из деревни.

Но основная процедура, самая сложная и утомительная, началась назавтра. Вот когда Валентин поблагодарил отца за его артистичность и дисциплинированность на производстве. Поскольку он числился на хорошем счету, да еще и погиб на производстве, то все хлопоты и заботы по осуществлению похорон взвалил на себя комбинат. Валентину и оставалось всего, что левой рукой держать за руку Настю, а правой поддерживать мать. Она все же сумела уломать его на глоток вина, и он, чтобы не стало еще хуже, сам сбегал в винный магазин и попросил у продавщицы самого дешевого вина, который пользуется спросом у алкашей.

-Что же ты, начинающий, что ли? – усмехнулась продавщица, выставляя на стол какую-то бутылку. – Новичок?

-Да нет, - смущенно оправдывался Валентин. – Я не себе, другим, а так даже вообще в вине не разбираюсь.

-И я поверила, что ты даже ни разу не попробовал, - скептически констатировала, как факт, женщина.

-Пробовал, друзья угощали, - спокойно отвечал Валентин. – Только плохо получалось. Меня от него воротит. Я понимаю, что иногда можно по праздникам, да организм протестует. Вот и насовсем отказался.

-Счастливой жена будет, - с неким сожалением произнесла женщина. И так обреченно, как о некой потере. – Ты адрес мне свой оставь, а? У меня как раз дочь подрастает. Вот и пара буде славная. Нынче трезвый мужчина такая редкость, хоть их в Красной книге отыскивай.

-У меня уже есть невеста, - улыбнулся Валентин, вспоминая свою маленькую младшую сестренку. – Тоже ждет.

Мама жадно, трясущимися руками, сорвала пробку, стуча бутылкой о стакан, наполнила его до краев. Чтобы не видеть, как она жадно и безобразно пьет, Валентин забрал остатки вина и вышел из ее комнаты. Но уже через несколько минут к нему заглянула мать, поражая внезапными волшебными метаморфозами. Она уже бодрая и счастливая прошлась по комнате, словно и не было вчерашнего горя такого ужасного изматывающего похмелья. Пока не пришли товарищи из профкома. Здесь ей пришлось возвратиться в образ печальной вдовы.

-Может, дома останешься? – спросил он Настю перед самым моментом выноса гроба. – Тебе там не понравится.

-Нет, - испуганно ответила она, даже в мыслях неспособная представить себя в полном одиночестве в этой квартире, где все еще витал дух смерти. – Я с тобой. Мы потом вместе вернемся.

-Вернемся, куда же мы денемся. Только держись все время за меня. Понимаешь, меня ведь и отвлечь могут, и позвать, а ты все время находись рядом. Думаю, процедура не затянется. Мороз поторопит. Тут до кладбища полчаса ходьбы, ну, и там пару часиков. И все.

Нудная рыдающая музыка сопровождала процессию о самого кладбища. Заводской духовой оркестр, постоянно участвующий в таких траурных процедурах, отрабатывал свое предназначение и обещанную выпивку азартно и добросовестно. Многие из духовиков работали вместе с отцом. Потому они играли ко всему прочему и для своего товарища. За процессией, как всегда, следовала толпа зевак и любопытствующих, словно провожали в последний путь известную и почетную личность. А по сути, и по правде, так соседи его толком и не знали. Не общались родители ни с кем по-дружески и по-соседски. Лишь мать до получки рубли-трояки сшибала. И на этом общение заканчивалось.

Возле кладбища народ растекся по всему периметру. Яма уже чернела на фоне белого снега. Пьяные землекопы, опершись на лопаты, ждали соответствующей команды. Говорил поначалу мастер, утверждая, как истину, что потеряли они настоящего специалиста. Потом бригадир соседней бригады помянул его, как семьянина, мужа и отца. И еще подходили к гробу малознакомые и неизвестные. Увидел с собой рядом Валентин и дядю Васю. Единственного из знакомых, кто знал истину и настоящее состояние дел в их семье.

Но из рассказов самого Валентина. За три месяца сдружились они по-настоящему, правильно, без вина и прочих застолий. Вот Валентин и разоткровенничался однажды, когда страстно хотелось высказаться и выплакаться. Хоть и удивился дядя Вася, но поверил.

-Ты, Валя, сейчас так и держись, - уговаривал он его рядом с гробом отца. – Пусть и народ видит горе. Хотя, как я понимаю, избавление он тебе принес своей смертью. Облегчил дальнейшую жизнь. Только всем знать такое необязательно. Все же зарекомендовал на комбинате он себя неплохо. Пусть останется все на его совести, если там она у него появится.

-Я понимаю, дядя Вася, мы в трауре, и чаяния народа не обманем, - шептал он, чуть ли не в ухо бригадиру, пока остальные пели дифирамбы по покойному. – Буду благодарен ему за собственное рождение, чтобы оправдать печаль утраты. Пусть детство украл, пусть оставил после себя чувства злости и ярости в свой адрес, но своей смертью, может, юность подарит. Думаю, что впереди еще много лет жизни. А в последние дни, так в полном отчаянии был. Настолько озверел, что еще немного, и сам бы его в этот станок запихал. Смотрите, что с матерью сотворил? Она уже сама без стакана вина не может. Надежную замену себе подготовил. Как бы ни подменила его во всех этих мытарствах. Не смогу я с ней драться, не в моих это правилах. Отца, и то через силу пинал, когда уже деваться некуда было. Но, если выбора не оставит, то пусть ощутит любовь сына всеми фибрами.

-А вдруг без него оживет! – как надежду на новую правильную жизнь, предположил дядя Вася. – Протрезвеет, сына увидит, твою подружку полюбит и примет, как родную.

-Если бы не Настена, не знаю, как бы прожил эти последние дни, как бы выжил. В ней смысл дальнейшей жизни вижу.

-А ее родители как, кто хоть они, я знаю? Как ты говорил ее фамилия, Сомова? Вроде, как слыхал.

-Может, и слыхали, но работают они не на комбинате. На радиозаводе. Также пьют и бьют. Оттого и сбежал. Не справилась и не пожелала терпеть. Куда же ей с взрослыми алкашами, совсем малышка. Сам помню себя пацаненком и вечный страх перед отцом. Панический и неисчезающий.

Последний оратор смолк, и руководитель пригласил родных проститься с покойным. Валентин передал Настю дяде Васе и с матерью вместе подошли к изголовью. Мать пыталась завопить и упасть на гроб, но Валентин грубо одернул и цыкнул, чтобы прекратила ломать комедию. Не верил он в искренность ее истеричных рыданий. То пары алкоголя толкают на публичность. На удивление Валентина она послушалась и кротко прислонилась к крышке гроба, где по правилам должна находиться голова, и, уронив пару слезинок, сказала несколько прощальных слов. Валентин не стал ложиться сам, а просто прикоснулся правой рукой красного материала и слегка постучал, словно сказал прощальные слова.

-Прощаю, отец, незачем проклинать, хотя и хотелось. Ты теперь смирный и кроткий, и очень беспомощный. Лежи и вспоминай трезвыми мозгами прожитую пьяную жизнь. Может, хоть здесь в гробу ужаснешься и взмолишься прощением и покаянием к нам за все нанесенные обиды?

Никто не слышал его слов и не смог бы даже при самом идеальном слухе, поскольку Валентин лишь шевелил губами, а ветер уносил его речь за пределы кладбища. Но Валентину нестерпимо хотелось, чтобы отец хоть мертвый покаялся и повинился. И вдруг он осознал, что под крышкой гроба лежит всего лишь туловище, обезглавленный его труп. Туловище с желудком, который пил и требовал постоянной добавки этого пойла. А мозги, так те остались в цеху, размазанные барабаном по станине станка. И с кем же он, в таком случае, общается? С желудком и задницей? Много усилий пришлось вложить в себя, чтобы прямо здесь прилюдно и на кладбище на похоронах собственного отца не расхохотаться. И на всякий случай Валентин прикрыл улыбающееся лицо рукой и с силой прокашлялся.

-Тебе плохо, да? – к нему подбежала испуганная Настя и жадно вцепилась в его свободную руку.

-Нет, милый ребенок. Спасибо за заботу, но мне никак. Ты не замерзла, случаем, а то вон как дрожишь.

-Немножко. Но я не от холода дрожу. Просто все так немного ужасно и страшно. Ведь раньше я не была на кладбище.

-Ты иди и возле музыкантов немного побегай, погрейся. Уже заканчивается, скоро домой пойдем.

Бросив в яму на гроб горсть замерзшей земли, Валентин облегченно вздохнул и пошел искать Настю. Он уже порядком устал от этой траурной процедуры, от тоскливой атмосферы, тяжелой похоронной музыки. Ему страстно желалось тишины и спокойной домашней обстановки. К этому подталкивало понимание, что теперь, возможно, в доме наступит мир и взаимопонимание. Должна же мама опомниться, когда рядом уже не будет того деспота и тирана. Но одно, однако, немного беспокоило, что мама слегка заразилась вином. Это он понял по ее дрожащим рукам сегодня утром, и того животного счастья в глазах после первых глотков.

Хорошо, если то было лишь желанием снять стресс и напряжение. Узнать и услышать про такую страшную смерть мужа, с которым прожито двадцать лет, сильное потрясение. И Валентин хотел услышать в своей груди хоть кроху сожаления, хоть капельку сыновней жалости. Однако все мысли сводились лишь к одному: он больше никогда не будет обижать его малышку, он ушел навсегда, унося с собой беду, страхи и страдания. И больше не станет врываться в его комнату, кричать, угрожать и требовать денег на проклятое вино.

Но не успели они переодеться в домашнюю одежду, как прозвенел звонок в дверь. Ах да, все правильно, это ведь теперь все должны помянуть, пить, и есть за его упокой. В прихожую вошли две женщины, среди которых одна была тетя Вера из ОТК, которую Валентин хорошо знал. А вторая тетя Галя из Профкома. В руках они держали по две огромные сумки с продуктами и водкой. На такое мероприятие профсоюз выделил деньги.

-Веди меня, Валентин, на кухню, - попросила тетя Вера, сама уже направляясь в нужном направлении. – Галя, а ты свои сумки тащи в комнату. Подскажи, Валентин, где мы стол поставим.

Валентин остановился и задумался. Конечно, родительская комната. Она и большая, и балкон с ее стороны. Но туда посторонних людей пускать страшно. Там сразу вскроется правда их бытия с пьяными и грязными родителями. Но выручила сама мама. Она выглянула из своей комнаты, и Валентин срочно переложил такие миссии на ее плечи.

-Мама, покажи тете Гале, где можно поставить стол.

Тетя Вера остановилась посреди кухни и растерянно с долей легкого удивления поинтересовалась:

-А где холодильник у вас? Куда нам лучше складывать продукты. Можно, конечно, сразу на стол, но некоторые лучше в холодильник.

На Валентина внезапно навалилась волна отчаяния, боли и обиды за прожитую жизнь и за такой вопрос, на который он непонятно как должен ответить. Ведь в таких благополучных семьях не иметь холодильника просто невероятно и необъяснимо. Но так думала тетя Вера, ожидавшая ответа и подсказки, где же эта повседневная необходимость может находиться в их квартире. Два лица, две личности и совершено два разных человека. Кем он был на производстве, на людях, и в кого превращался дома перед родными? Там его уважали, там он был добрым, ласковым и воспитанным. А если и выпивал, то вместе со всеми и наравне. Не больше, не меньше. И вся его грязь мгновенно и просто феноменально, как моментально умела выливаться, стоило лишь переступить порог этой квартиры. Здесь в этих стенах Валентин с малолетства не услыхал от него ни единого слова нежности, ни намека на ласку и доброго отношения. И от того у него непроизвольно задрожали губы, готовые внезапно при взрослой тете Вере расплакаться, чего допустить совершенно не хотелось.

-А у нас совсем нет холодильника, тетя Вера, - сказал он дрожащим голосом, готовым сорваться в плачь. – И никогда не было. А знаете почему? В этом доме никогда не было запасов еды. Да и сама еда была редкостью. Корм был, пища, чтобы с голоду не издохнуть, - Валентин открыл кухонный навесной шкаф и показал на перловку и остатки макарон. – Вот и вся еда. Все мои годы моей пищей была каша, окропленная, но не всегда, подсолнечным маслом. Два раза в день, не чаще. Ужин был не всегда, поскольку готовить раньше некому было. Потом научился, но не всегда было из чего. В этом доме царило пьянство, табачный смрад и зуботычины, коих всегда хватало в избытке. И вонь, и грязь. А из слов, кроме мата слова не лучшие, чем эти сквернословия. Тетя Вера, не пугайтесь, но я рад его смерти. А иначе сам бы убил когда-нибудь. И сел в тюрьму. А своей смертью он отвел от меня такую судьбу.

На кухню в сопровождении Насти шли две соседки.

-Валентин, вот, - тихо, слегка напуганная его состоянием, проговорила Настя, сказала и показала на соседей. – Пойдем со мной, - она потянула его за руку, и Валентин послушно последовал за ней в свою комнату.

-Здравствуйте! – хором сказали две соседки. – Мы пришли помочь немного вам. И от соседей денег собрали. Валентин, - крикнули они вдогонку уходящим детям. – Мы все Насте передали.

-А вы случаем не знаете, откуда взялась у них Настенька? Что-то мы ни разу из его уст не слыхали о ней.

-Так мы и сами не знаем, - откровенно признались женщины. – Появилась как-то внезапно, живет вот здесь. И с Валей все время за ручку ходят. Наши говорят, что сестра двоюродная, только вот не знала я ни разу их родни. Как-то все обособленно жили, не знались особо ни с кем.

-И во дворе с нашими гуляет всегда. Хорошая девочка, ласковая, добрая. Моя, так с радостью дружит с ней. А если честно, так в эту квартиру мы за все время впервые зашли.

-А сами вроде должны были не бедствовать, - как-то потерянно проговорила тетя Вера, желая понять причину тех слов Валентина.

-Мы не знаем. Бирюками жили, обособленно. Мужика практически и не встречали во дворе. Лишь мельком, когда на работу или с работы. А она, так постоянно перед получкой деньги в долг брала. Правда, отдавала всегда и вовремя. Потом опять просила. Даже понять трудно было, что вдвоем им не хватает, чтобы сына прокормить. А сын всегда один был, других не видели никого. Парень спокойный, вежливый, учится в школе, не хулиганит. А денег вечно нет.

-Странно, - пожимала плечами тетя Вера. – Ну, и куда они деньги девали? Он постоянно все выходные работал и получал больше всех в цеху. Ни одного лишнего дополнительного дня не пропускал. Она неплохо зарабатывала. А в доме убого и словно сто лет ремонт не делали. Мебель допотопная, старая. Я уже давно таких кухонных столов и шкафов не встречала. Как в глухом селе.

-Слыхала, пили много. Да только тихо, из избы не вынося. Да так, что ни вы на работе, ни мы по-соседски не догадывались.

-Вера, - на кухню зашла Галина. – Надо из бытовки принести пару столов и лавок. У них ничего нет.

Веру внезапно охватило отчаяние и обида, словно ее жестоко обманули. Они ведь готовили поминки по человеку, сын которого с радостью принял его смерть. Таков кошмар почище кино. Хотелось поминать и вспоминать, чтобы не превращать в обыденную пьянку. А по ком? Ведь вмиг не стало товарища по цеху, которого совсем только что похоронили, как лучшего. А его смерть в этом доме и огорчить не может самого близкого человека. Сына. Да и жена рисуется и на ногах уже еле держится. Ладно, решила тетя Вера, не будем оглашать на весь мир. Пусть останется на его совести те проступки, которые одни восхваляют, а родные проклинают.

-Смотри, Валя, - гордо воскликнула Настя, показывая ему толстую пачку рублевок, которые вручила ей одна из соседок. – Она сказала, что по всему дому собирали. Много, правда!

-И мне мастер цеха передал, - похвалился Валентин, показывая ей гораздо большую кучку. – А еще сказал, что я получу зарплату и прочие компенсации. Вот тогда у нас будет еще больше.

-Валентин, мы все деньги положим тебе на книжку, чтобы они не потерялись. Хорошо?

-Хорошо-то хорошо, ты придумала правильно, но я хочу предложить намного интересней идею. Мы с тобой холодильник купим. Прямо завтра. И туда положим много вкусных вещей. У нас теперь не будет одна каша с подсолнечным маслом. Мы хотим вкусно кушать.

-А зря ты про кашу так. Лично мне она очень понравилась, - не согласилась Настя, но сама даже зажмурилась от предчувствия новой жизни. – Я буду первое время скучать по нашей каше.

-Ты сильно не расстраивайся и не переживай, Настена. Я по выходным и по праздникам специально для тебя буду ее готовить, чтобы так не скучала. Мы ее внесем в реестр гурманов.

-Куда внесем? – удивилась Настя, не поняв кучу новых и малопонятных для нее слов.

-Это когда мы ее кушать будем лишь в память о нашей прошлой жизни. Словно реликвию.

-А-а-а! – протянула Настя, все равно ничего не поняв, но счастливо захохотала. Потом спохватилась и испугалась своей смелости и неуместности своего смеха, и от ужаса прикрыла лицо руками.

-Ну и пусть, - весело сказал Валентин, открывая ее лицо. – Хватит нам этих похорон, мы сегодня с тобой похоронили свое горе, беду и несчастье. Теперь будем жить хорошо и весело. Они пусть попьют, поедет, еще немного его похвалят и разойдутся. И останемся мы втроем. Я так думаю, что мы с мамой уживемся. Это она его до сих пор боялась, вот и старалась угождать, да поддерживать, чтобы не злить, и на себя его агрессию не вызывать. А теперь его нет, так она, мне хотелось бы, станет иной. Плохо лишь, что пить научилась. А ведь, сколько помню, так лишь пригубит, чтобы отстал и не приставал. А если и глотнет пару глотков, так потом на унитаз рычит полночи, ругается с ним и желудок выворачивает.

-Зачем? – удивилась Настя. – Она с унитазом разговаривала? Ты, наверное, просто пошутил.

-Плохо ей бывало от вина, вот и блювала всю ночь. Потом ходит часами, таблетки глотает. Ее после пьянки сильно бессонница мучила. Вот, ну никак пить нельзя, никак. Оттого и удивился, когда научилась и сама стала просить. Ведь если некому заставлять, стало быть, самой хочется.

Валентин погрустнел от таких дум. Как бы ни подменила она в этой пьяной эпопеи отца. И все сразу начнется сначала, но только с худшим сценарием, поскольку с мамой воевать он не научился.

Легкий стук в дверь отвлек их от мрачных мыслей. В проеме появились две соседки, что приносили деньги.

-Идите, ребятки, покушайте. Зачем же вам в пьяной компании сидеть. Мы вам на кухне накрыли.

Женщины на кухне перед Валентином и Настей поставили две большие тарелки с мясной нарезкой и тушеной картошкой с мясом, салат из квашеной капусты и соленые огурцы. И только сейчас Валентин и Настя поняли, насколько они проголодались. А тут такие блюда, словно на царском пиру. Грешным делом Валентин даже за такой сюрприз поблагодарил погибшего отца. Обязательно они купят холодильник, чтобы на их столе эти вкусные продукты присутствовали чаще. Как каша перловая на подсолнечном масле ранее. И готовить Валентин научится. Мама, поди, за долгие годы пития с отцом готовить совсем разучилась. Он в последнее время не может припомнить ее на кухне за плитой. А Валентину все такие науки даются легко. Странно как, что мечтал об офицерской стезе, а сам больше и с интересом делает легко и с любовью женские дела. И без надобности, в таком случае, это училище.

Когда народ стал заполнять квартиру, Валентин и Настя сидели в своей комнате. Они через стенку слышали мужские голоса, женские стенания, несколько раз мать, видно многовато выпила, принималась голосить и восхвалять криком покойного. Потом соседки, что явились с деньгами, стали всех выпроваживать. Нехотя, с попытками продолжить банкет, но к ночи дом покидал уже последний гость. Это уже была тетя Вера, которая и известила Валентина с Настей об окончании поминок.

-Валентин, мы продукты, что остались, вынесли на балкон, а оставшуюся водку в тумбочку поставили под телевизором. Там еще пять бутылок осталось. Ох, не прогнали бы, так и эту выжрали. И что за народ, лишь бы попить и погулять. Но вы отдыхайте, в школу вам завтра. Оно бы и матери на работу. Но сомневаюсь, что проснется. Хорошо бы ты разбудил. Сильно опьянела она, так может…. Ладно, я с ее начальником поговорю. Пусть до понедельника дома побудет. Потом как-нибудь отработает в выходные. А ты держись, сынок. Вот, и за сестренкой ухаживать надо. Валентин, ты извини, - тетя Вера замялась. – Неужели ты мне правду говорил? Сильно поразил меня. Как гром среди ясного неба. Но это хорошо, что сказал. Я с руководством решу этот вопрос. Мы пенсию на тебя так оформим и с таким условием, чтобы тебе ее получать. Видать, что парень ты серьезный. Может, после школы к нам в цех пойдешь? Или в соседний, в бригаду к Василию? Учиться бы тебе, если получится. Да трудно теперь, как-то, без отца да с младшей сестренкой на шее.

-Вы правы, не получится с учебой сразу после школы, - печально констатировал, как факт, Валентин. – Надо поднимать сестренку. Но потом и я смогу на кого-нибудь выучиться. Ведь можно и заочно.

-Можно, все можно, если захотеть и постараться, - согласилась тетя Вера и распрощалась с ними. И с этого мига в доме наступила полная, удивительная и незнакомая доселе тишина.

-А давай и мы, как мама, в школу не пойдем до понедельника. Порядок в доме наведем, купим все необходимое, - хитро прищурив глаза, предложила Настя, искоса поглядывая на реакцию Валентина.

-Пойдем. Ты ко мне с такими предложениями не подходи. Нам никак расслабляться нельзя, - строго предупредил Валентин. – Нам вполне хватает времени и после занятий.

-А мы и за холодильником съездим, и продуктов вкусных купим. Сам же недавно так хотел.

-Вот сразу после школы зав сем этим и поедем, - категорично и безапелляционно повторился Валентин, явно не согласный с предложением Насти устроить небольшие прогулы.

-А зря, - развела руками Настя. – Хотелось каникул. Маленьких, трехдневных. Знаешь, сколько сейчас у нас работы по дому будет! А так за три дня мы и прибрались бы. Нас в школе ругать не будут, знают ведь про все. А потом мы с тобой забросим гулянки и все время посвятим учебе в школе, - делая вид, что вроде как и с Валентином согласна, и не настаивает, а просто ненавязчиво высказывает свое мнение, говорила Настя, из-подо лба приглядывая за реакцией Валентина.

-Хорошо, уговорила, - тяжело выдохнул он, словно такое решение давалось с большим трудом.

-Ура! – взвизгнула, как можно тише Настя и повисла на шее Валентина. – Давай, пойдем еще чего-нибудь съедим. А то спать теперь можно поздно, можем сильно проголодаться. Я такое мясо хочу вареное и чем-то посыпанное. Мне кошмарно, как оно понравилось.

-Пошли, прогульщик мой, будем отъедаться за все голодные дни. Устроим праздник живота. Только через силу не пихай, договорились? А иначе только худо от такого праздника будет.

И они, взявшись за руки, пошли в комнату матери, чтобы там, на балконе поискать это вкусное мясо.

Мама храпела и свистела так, что можно было не бояться шуметь. И они набрали в тарелку всего понемногу, чтобы еще с полночи наслаждаться деликатесами, при жизни отца которых и в глаза не видали. И теперь уже смело могли себе позволить шутить и смеяться, отправляя маленькие мясные кусочки в рот, чтобы такое наслаждение продлить вечно. И засыпали уже с переполненными животами, но счастливые и довольные жизнью, которая, по их мнению, вступила в главную и настоящую фазу. С жизнью, а не борьбой за нее.

Импровизированные маленькие каникулы пролетели почему-то очень быстро и хлопотно. Они купили маленький дешевый холодильник и перенесли с балкона основную часть продуктов, оставшихся после поминок. Получился переполненный, но это лишь веселило. А остальное время убирались. В первую очередь Валентин избавился от всех самодельных отцовских пепельниц и от его старой одежды. Правда, не выбрасывал ее, а упаковал в мешок и затолкал в антресоль в прихожей. А уже потом позволили себе покупку стирального порошка и приступили к поэтапному очищению квартиры от грязи. Свою комнату они отмыли еще давно. А вот с остальными помещениями повозились достаточно, поскольку потребовалось немало усилий и стараний, чтобы добиться чистоты.

Комнату, где почему-то постоянно с редкими перерывами для посещения санузла спала мама, они решили убирать в последнюю очередь. Хватило и кухни, и прихожей, и туалета с ванной. И лишь в воскресение завершили последний штришок, удивившись переменам, кои внезапно, словно по взмаху волшебной палочки приключились с их прежней квартирой. Она перестала вонять, она сильно посветлела и повеселела. Такого и сами не ожидали наблюдать после уборки.

-Здорово, да! – воскликнула Настя. – А все равно бы с маминой комнатой не успели бы управиться. Мы ее потом как-нибудь приберем. И так уже сильно много сделали за такое малое время.

-На ужин предлагаю праздник. Я желаю вкусный и красивый тортик. Помнишь, мы с тобой в кондитерском отделе видели? – хитро подмигивая, спросил Валентин. – Ты не возражаешь?

-Да я даже и не знаю, как бы тебе сказать, - хотела немного поломаться Настя, жеманничать, но решила не испытывать судьбу и быстро согласилась. А вдруг Валентин скоренько с ней согласится. – Согласна. По правде, так даже его и вкуса не представляю. Пару раз всего в кино и видела, как едят. А еще в каком-то кино мы с тобой видели, как ими бросались. Вот дураки!

-Ну, - протянул Валентин, почесывая за ухом. – Я, разумеется, поболей твоего эти тортики, видал, да вот пробовать еще ни разу не приходилось. Потому, накрывай стол, а я побежал. Пора нам все в первый раз когда-то пробовать. Мы с тобой теперь ни в чем себе не откажем.

Они зверски устали за эти три дня импровизированных каникул. И как это Настя разумно предложила с прогулами. Ведь сроду после школы столько дел не смогли бы переделать. Но такая усталость и радовала, и окрыляла. А потому и этот кошмарно красивый торт считали заслуженной наградой за свои самоотверженные труды. Лишь жалели об одном, что их желудки, не знавшие ранее обыкновенной сытости, сейчас лишь глазами способны были на такие кулинарные подвиги. А на самом деле, так после двух небольших кусочков уже в рот ничего не лезло. Хоть ты плачь, но организм протестовал и требовал прекратить испытания на прочность.

-Настя, ребенок, его никто у нас не украдет. Мы его спрячем в новом холодильнике, а завтра еще по кусочку съедим. Так потихоньку и справимся. Лучше не мучай свой желудок.

-А вот мне почему-то казалось, что я теперь никогда в жизни не наемся. Но за эти дни мы с тобой столько всего перепробовали и скушали, что теперь уже снова хочется перловой каши, обжаренной на сковородке на подсолнечном масле. Я уже по ней слегка тоскую.

-Не тоскуй. Если хочешь, так я тебе завтра на завтрак или сразу после школы приготовлю.

-Нет, Валя, не нужно. Мы еще не доели прежние запасы. Я считаю, что пока ничего не нужно готовить, - разумно и рассудительно предложила Настя, и Валентин согласился, как с рачительной хозяйкой.

Валентин проснулся рано. Даже раньше обычного. Ему показалось странным, что в квартире тихо, хотя в такое время мама должна собираться на работу. Он осторожно приоткрыл дверь ее комнаты и включил свет. После наведения чистоты по всей квартире, ее комната выглядела мрачно. Но мать крепко спала. Это было понятно по ее храпу, и видно по причмокивающим губам. Он подошел близко и попытался разбудить, но она обрушилась на него сплошной бранью и послала подальше. Не зная, что предпринять, Валентин вышел и пошел к себе будить Настю.

-Мама на работу не хочет. Это плохо, - печально констатировал он. – Ее могут уволить за прогулы. После школы сходим к ней в цех. Нужно поговорить с мастером или начальником. Может, отпуск ей оформит. За две недели придет в себя, или мы ее сумеем убедить.

-Валя, - испуганно спросила Настя. – А вдруг она чем-то серьезным заболела? Нужно врача вызвать.

-Нет, - категорично отрицая Настины прогнозы, потряс головой Валентин. – Она ругается, значит здорова. Мы все деньги спрячем, чтобы она не сумела купить вино, а потом, когда ей станет лучше, поговорим с ней. А еще соседей предупрежу, чтобы в долг не давали. Протрезвеет и одумается.

Со школы они решили поначалу зайти домой, чтобы оставить портфели и посмотреть на маму. Валентина сильно тревожило ее состояние. Она все три дня проспала, а утром пьяным голосом обругала его, словно и не собиралась трезветь. Возможно, и в самом деле некой странной болезнью заболела, а он не решался вызывать врача. Необходимо посоветоваться с соседкой. Вдруг чего разумного подскажет. Она опытная, знает, что и как. Вдруг есть такая пьяная болезнь, от которой человек вообще трезвым не станет? Тогда будет сложно вылечить. Но они с Настей обязательно постараются, сделают все возможное, но им очень нужна мама.

-Чего приперлись? – встретила их мама пьяным голосом, не успели они и раздеться.

Валентину хотелось без ругани и скандала бросить портфель и сбегать в цех к ее начальству, но она продолжала пьяную брань, с трудом удерживаясь на ногах, придерживаясь одной рукой за ручку двери своей комнаты. От вида разлохмаченной, неухоженной и скверно воняющей матери Валентина и воротило, и охватывало жгучее желание убить сразу, и режущая сердце жалость. Ведь совсем не хотелось во всех ее грехах винить саму. То все причина того ирода, что покоится сейчас на кладбище, отрыгаясь вот такими метаморфозами.

-Господи, - застонал он отчаяния. – Ты где вино взяла? Как умудрилась опять напиться! Так же не бывает, чтобы за столько дней не протрезветь. Мама, ляг, поспи, а потом мы поговорим.

-Валя, - прошептала Настя. – А под телевизором тетя Вера водку оставляла. Она нам перед уходом говорила. А вдруг мама ее нашла?

Валентина обдал жаром. Оттолкнув мать, он рванул к телевизору. В тумбочке на нижней полке стояли все пять бутылок. Но уже пустые. Как же он позабыл-то про них, почему не перепрятал! Валентин схватился за голову. Это ведь не слабое сладкое вино, а крепкая горькая водка. Слава богу, закончилась, но теперь, как минимум, еще сутки ждать ее протрезвления.

-Что, сучки драные, проглядели! – язвительно и злорадно усмехалась мама. – Не выйдет, я вам не позволю. И эту шалаву чтобы быстро из дома выгнал. Это отец ее терпел, а я вам устрою ад в маленьком мире, вы еще попомните и припомните. И отца, и вес обиды ему учиненные. Ишь, прикарманили все деньги и разошлись, загуляли, богачи недоделанные.

Валентин, молча, взял Настю за руку, и они ушли в свою комнату. Мать пыталась прорваться за ними, но он грубо оттолкнул и лишь зло зыкнул, обещая более конкретных действий, если она продолжит ломиться.

-Сюда не суйся. Убью, пьянь подзаборная. Следом за отцом отправлю. Я за Настю тебя саму из дома вышвырну с голой задницей на мороз. Один отморозок издох, так его поросль разрастается. Нет, мама, или мы по-хорошему договариваемся о дружном семейном существовании, или отправляю в ЛТП на принудительное лечение. Это тебе не вино, а водка. Убойная сила иная, быстро башку снесет к чертям собачьим. Поспи, а во сне подумай, как дальше жить планируешь.

-Валя, не надо, - захныкала Настя, силой затаскивая его внутрь комнаты. – Мы сами с тобой виноваты. Нужно было спрятать водку. А ее пьяным слова верить не нужно. Вот поспит, а потом поговорим с трезвой.

-Ты права, но я просто немного рассердился и расстроился из-за ее пьяной выходки. Подождем еще немного.

Мать, испуганная таким яростным взглядом и угрозами сына, больше не ломилась, но еще минут пять кричала в прихожей и проклинала обоих, вспоминая весь словесный набор мата и ругань отца.

-Неужели все сначала, а? Настя, нам опять придется драться? А мы уже для новой жизни все отмыли и обновили. И вот в эйфории забыли про старые язвы. А они выперли, только в гораздо худшем виде. С отцом она хоть работала. Ты не боишься, Настя? Сейчас она уснет, а я бегом слетаю, с ее мастером по поводу отпуска поговорю, чтобы ее за прогулы не успели уволить.

-Боюсь, но останусь. Ты, ведь, быстро? – согласилась Настя. – Если что, так я на лестнице подожду тебя. Но она уже успокоилась. Слышишь, уснула, наверное. Ну и, слава богу, проспится скорее.

Валентин послушал возле двери материной комнаты, но не стал открывать и заглядывать внутрь. Раз тихо, стало быть, спит. Только, надолго ли? К вечеру начнется ломка, требования похмелья. Ну, и как же поступить с ней? Если к пьяному и страдающему отцу не было никакой жалости и сострадания, то с матерью он не сможет быть излишне грубым. Все эти мелкие толчки и злые слова – мера вынужденная. Ему ведь все равно хотелось бы кроме Насти иметь еще и взрослого родного человека, ему тоже нужны забота, он сам нуждается в уходе, поскольку пока еще ребенок сам. Пусть большой, но ведь ребенок.

Мастер не долго вникал в проблемы. Надо, значит надо. Он быстро подписал заявление, написанное Валентином, а в бухгалтерии попросили придти дня через два за отпускными. Сам бухгалтер обещал ему выдать все причитающиеся маме суммы. И домой уже Валентин шел в приподнятом настроении. За две недели они справятся, но деньги и вино она больше не увидит. Он не позволит ей пить и отравлять им жизнь, которая, как им с Настей показалось, уже собралась налаживаться и показать им свои лучшие стороны, про которые пока в своей короткой жизни они и не ведали. Но растерянный перепуганный вид Насти, которая выскочила в прихожую его встречать, это приподнятое настроение быстро спустил вниз.

-Что еще могло такого случиться в мое отсутствие, милый ребенок? Она чем обидела тебя?

-Нет, Валя, но она там…, – Настя указала на дверь комнаты матери. – Сначала как-то странно закричала, а потом упала на пол. И теперь стонет. Мне страшно. А вдруг она умрет? Валя, позови скорее врача!

Валентин, не разуваясь и не раздеваясь, заскочил в комнату и склонился над мамой. Но она шептала непонятные слова, а рот был неестественно перекошен. Это уже была не их мама.

9

Скорая прибыла минут через двадцать. Врач, даже не затруднившись в длительном осмотре, печально кивнул помощнице, и уже Валентину констатировал результаты своего беглого взгляда на больную:

-Инсульт. Повезло еще, что правая сторона и частично. Утку выносить не придется. Мы ей сделали укол и пока забираем с собой. Но в таких случаях, так главное, это покой и уход. Так что, через месяц мы вам ее вернем в дом. Будет долечиваться в домашних условиях. Инвалидность, однако, она себе обеспечила. Ты в доме старший, как я понял, за главного теперь?

-Да, - хрипло кивнул Валентин. – Мы будем ухаживать. А на работу она уже никогда не выйдет?

-Про ее работу можно забыть раз и навсегда. Будем оформлять инвалидность. Но если пить больше не будет, то за собой ухаживать сумеет сама. Без посторонней помощи. И давно она у вас так пьет? – спросил врач у Валентина. – Чувствуется приличное уже перенасыщение.

-У нас папа неделю назад погиб, - дрожащим голоском прокомментировала Настя, почему-то неожиданно решившая защитить маму от таких страшных обвинений. – А так она совсем мало пила. Папа пил много, а мама совсем мало. Она не умела, ей всегда плохо было после того.

-Это гораздо лучше, это даже очень прекрасно, милый ребенок. Стало быть, шансы у вас хорошие. А то я уже грешным делом решил, что все это у нее на почве излишнего и длительного потребления. Ты, - он попросил Валентина, - завтра часам эдак к десяти подойди, и мы с тобой обо всем переговорим. Я дам рекомендации, советы, выпишу рецепты. Подлечим, детки, вашу маму, еще не все потеряно. Ты ведь работаешь, как я понимаю, в доме еще есть взрослые?

-Нет, товарищ доктор, - печально ответил Валентин. – Два раза нет. Десятый заканчиваю. А она в третьем. Вдвоем остались.

-Ну, а больше родственников нет, что ли? Может, кто из соседей, или…, - замялся доктор, столкнувшись с такой неординарной ситуацией. – Тогда поговорю с главным. Возможно, и подольше продержим, чтобы уже сама смогла за собой ухаживать. Ей пока в доме необходима самой нянька.

-Мы сможем, правда, Валя. Вы только нам ее верните, а мы справимся, - захныкала Настя, еще больше поразив Валентина. Настя всеми силами борется за маму. Она простила уже ей все грубости и нападки и все еще надеется, что после выздоровления мама справится. Ведь она никогда, как рассказывал Валентин, не любила это проклятое ужасное вино.

-Да, да, - поддакивал Валентин. – Мы обязательно справимся. И деньги на лекарства у нас есть. Мы за отца получили, и завтра за маму получим на ее работе. Вы только вылечите ее, а ухаживать мы сами сумеем. Дома ведь намного лучше и легче лечиться и болеть.

Доктор смотрел на детей с восхищением и восторгом. С такой любовью и уважением они ее быстро поставят на ноги.

Когда они остались одни, Настя забралась к Валентину на колени и прижалась щекой к груди.

-Правда, Валя, мы ее сами вылечим и исправим. Она не станет больше пить. И у нас с тобой появится настоящая мама. Этот же так здорово. Мы в школе, учимся, гуляем на улице, а дома ждет мама.

-А разве я был плохой мамой? – пошутил Валентин без обиняков, понимая, что у девочки много всегда возникает вопросов, на которые ответить, способна лишь женщина.

-Ты не просто хороший, ты ужасно замечательный, заботливый, добрый и просто чудесный, мой милый братик! – прижимаясь к Валентину, сладко пела Настя. – Но маму никто не сможет нам заменить. Моя ведь уже просто сама никогда ею не станет, но и я сама у же не смогу и не захочу подарить ей это слово. А твоя обязательно ею будет, и для нас обоих. Она хорошая, я это чувствую. Просто очень слабая и беспомощная. А стала такой от того, что слишком боялась твоего отца, своего мужа. А теперь для нас мы уговорим стать хорошей.

Своими философскими измышлениями она порою ставила Валентина в тупик. То слова больше схожие с речью взрослого разумного человека. И уж никак не подходили к маленькому ребенку. Ведь и самому себе признаваясь, то Валентин с большей радостью на долгое время до полного исцеления оставил бы мать в больнице. На его плечи и без того взвалилась нелегкая нагрузка, от которой, правда, он абсолютно не желает отрекаться. Но к матери особой жалости не испытывал, считая эту болезнь заслуженной карой за ее поступки и слова. И в особенности за поведение последних дней. И Настя поражала его своей готовностью превратиться в няньку взрослой женщине, несколько часов назад так бессовестно и беспощадно обругавшей ее.

Но она, то есть Настя, сумела рассмотреть в маме те ростки и зародыши материнства, которые можно и нужно развить. И Валентин вынужденно согласился. В чем-то Настя права. Если отец и был от самой природы злым беспощадным тираном, то в душе у мамы сидел рабский приспособленец, понимающий и принимающий силу. А в этом доме такую силу представляет сейчас лишь он один. И такое просто станет замечательным, если мама будет хозяйкой в доме в полном смысле этого слова. Ну и пусть, что теперь ее маленькая инвалидная пенсия не позволит многого. А разве у них с Настей было хоть какое, кроме зла, изобилие в этой жизни? Скудно, бедно и голодно. А еще ужасно страшно за будущее.

Ему соседка подсказала, что еще несколько месяцев маме будут платить по бюллетеню. А потом лишь только оформят пенсию. От такой мысли Валентин окончательно повеселел. Ведь к тому времени он почти что и школу закончит, и сам работать пойдет. Странно как-то и неприлично даже. Они в последнее время с Настей от всех этих бед и несчастий лишь богатеют и приобретают покой и благополучие. Смерть отца им принесла столько богатства и жизненных перемен, сколько Валентин за всю свою жизнь не видел. А болезнь матери так же сплошное благо. И пить перестанет, и детей наконец-то увидит трезвыми глазами.

Ужас, какой! Господи, ну, неужели, чтобы получить возможность по нормальному, по-человечески жить, потребовалось так больно по некоторым родным ударять. А что было делать, сам за этого господа отвечает Валентин, если языка слов они не понимают. И вдруг так внезапно и явственно Валентин вспомнил своего ночного гостя Ангела с его полезными советами. Он ведь всегда просил, чтобы Валентин обращался к нему при возникновении сложных жизненных коллизий. Валентин просил смерти отца не осознанно, а в сердцах и в ярости, пытаясь защитить свою Настеньку, свою милую младшенькую сестричку-подруженьку. Он взмолился к высшим силам послать на мать кару за те обидные и жестокие слова, коими она поносила Настю.

И что получается? Валентин потряс головой, чтобы сбросить с себя это наваждение. Не могут же его призывы, мольбы и просьбы так сразу, мгновенно и жестоко сбываться! Но они реально происходят такие возмездия. Почему их не было раньше, где был тот исполнитель, которого Валентин всю жизнь молил? Так не для себя в эти разы он просил, а желал блага ей, Насте. За себя он в последние годы и волноваться перестал. А вот страстно желалось подарить Насте украденное детство. Если не сумели собственные родители, так он просто грубо отнял у них ее. А стоило его родителям вмешаться в их союз, так судьба просто отняла у одного жизнь, а у другого здоровье и возможность далее угрожать.

Этими угрозами, получается, Валентин ограждает Настю от посягательств извне. И пусть такое зло творится, лишь бы его Настеньке на благо. А разве можно называть злом желание избавления от тирана и изверга?

-Нет, - категорично заявила Настя с напором и тоном, не терпящим иного комментария ее протеста. – Я обязательно хочу идти с тобой. Это не честно с твоей стороны. Мне тоже хочется лично услышать, как и что скажет доктор. Мы же вместе потом будем ухаживать за ней.

-Ну, я тебе обо всем подробно расскажу, - слабо протестовал Валентин, совершенно уже не возражавший против ее присутствия в больнице. – Опять, что ли, в школу не идти? Нас с тобой за такие каникулы очень даже строго поругают. Если не хуже того, еще и накажут.

-Мне Лидия Владимировна разрешит. Ты после второго урока зайдешь за мной. И мы вместе пойдем. А еще я схожу к тете Жене и попрошу для мамы одно яблоко. У нее в сене они хорошо сохраняются.

-Уговорила, - махнул рукой Валентин, соглашаясь с ее доводами. Зачем было спорить, если этот прогул будет свершен с разрешения учительницы. А запретит, хотя вряд ли, так вины за Валентином не будет.

Такой факт, что Лидия Владимировна не сумела противостоять жалостливой просьбе слезливыми глазами, Валентин понял сразу по растерянному виду учительницы и по хитрющим глазам Насти. У учительницы не хватило сил и доводов противопоставить таким убедительным аргументам, как свое, то есть, Настино видение в сложившейся обстановке. А причин непонимания хватало у Лидии Владимировны. Во-первых, она неплохо знала сложившуюся ситуацию в Настиной семье. И уж ни о какой смерти отца и про болезнь матери не слышала.

А Настя ей с таким жаром и с мельчайшими подробностями излагала смерть и похороны отца, по причине которых она вынужденно прогуляла. А вот сейчас еще идут вместе со старшим братом к заболевшей матери в больницу, и без их посещения выздоровление ставится под сомнение.

-Валентин, может ты мне более вразумительно разъяснишь все обстоятельства, которым меня завалила Настя? – попросила Лидия Владимировна, когда Валентин заглянул в класс к Насте. – Я в курсе, что вы дружите, она мне и всему классу прожужжала уши по поводу знакомства с тобой. Но вот про каких это она тут родителей мне рассказывает, то я просто запуталась. Насколько мне пока известно, так они, хотя и пьют много, но еще живы и в больницу не попадали.

-Все это она про моих, Лидия Владимировна. То у нас с ней такие события произошли, - отвечал Валентин, искоса поглядывая на Настю, которая, вцепившись в его руку, пыталась спрятаться за его спину. – Это мой отец недавно погиб на производстве, а мама попала в больницу. Инсульт у нее. Вот мы с Настей и остались одни, - добавил он все так обыденно и буднично, словно Валентин и Настя всю жизнь были неразлучны, как единая семья.

-Я понимаю и глубоко соболезную тебе, Валентин. Просто поясни мне такую истину, как, причем здесь она?

-Ах, простите, упустил главное. Казалось, что все так обычно, будто было всегда. Я ее забрал от родителей, Лидия Владимировна. Совсем запили они, бессовестно и зло. У меня, правда, было не лучше, но мне так показалось, что вместе нам будет легче справиться. А иначе пропадем оба. Можно сказать, что я взял шефство над Настей с вашего позволения.

-А-а-а! – понятливо протянула Лидия Владимировна, хотя сама себе признавалась, что не очень и разобралась в этих семейных перипетиях. – Ну, теперь более-менее поняла. Я и вижу, что она прямо на глазах вся переменилась. И одеваться стала опрятней, и учиться лучше. Твоя мама решилась ухаживать и за ней? И она совершенно не против ее присутствия?

-Против, - из-за спины крикнула Настя. – Она так же пила вместе с папой Валентина. Вот теперь он погиб, а мама заболела. Но после больницы она больше не будет пить. Правда-правда. А за мной Валя ухаживает. И покупает все на свои деньги. Он их за лето заработал. Мы с ним все время теперь вместе. Правда, Валя! А потом заберем маму из больницы, и она станет нашей общей мамой.

-Да, все правда, - улыбнулся Валентин, нежно трепля ее по волосам. – И зачем нам расставаться, коль мы нужны друг другу. А еще мы вместе очень нужны нашей маме. Иначе она не выздоровеет.

-Хорошо, идите, - пролепетала Лидия Владимировна, ошарашенная сообщением ребенка и комментариями Валентина.

Поражала ее и сама реакция взрослого парня, его нежность к обиженному ребенку, к брошенному и забытому дитю. Сам же, поди, нуждается в матери и не в меньшей заботе и любви. Вот вдвоем, как выясняется, и спасают для себя одну мать на двоих. От той, скорее всего, уже толку нет. У нее самой слева и справа идентичные соседи. Да и сверху не лучше. Вечные пьянки, драки и свары. Только вот дети у таких родителей немного иные. Такие же обиженные и оскорбленные отсутствием родительского ухода и заботы. Но их превращает эта безысходность в раздраженных и обозленных. А больше в завистливых и мстительных. И вот так незаметно вырастает нечто подобное и схожее с родителем. А у этих абсолютно иначе. Они нашли друг друга, чтобы спастись не только физически, но и духовно. Вон как нежно ее прижимает, а она оторваться не желает ни на миг.

Доктор встретил их, как старых знакомых. С улыбкой и в хорошем настроении, обещающем такие же и новости.

-Ну, что, дети, все даже неплохо, хочу заметить. Вылечим вашу маму, поставим на ноги. Конечно, про работу она может забыть, но, вполне допускаю, что и такое возможно. Нечто легкое и неопасное. А ходить по дому и выполнять не хитростные операции будет самостоятельно. Прав ты, парень, антагонизм у нее к алкоголю сильнейший. Хорошо, что хоть предупредил. Нам такие знания намного облегчат процесс реабилитации. Да и морально легче, если знаешь, кого и ради чего здесь стараешься. Не хотелось бы тратить энергию и лекарства впустую.

-Она мне такой генетический подарок по наследству передала, - довольный и счастливый такой позитивной информацией, воскликнул Валентин. – В меня так же это пойло не желает вливаться.

-Ты просто счастливый мужик, - похлопал по плечу Валентина врач, подмигивая Насте. – Но жена стократ счастливей будет. В нашем пьяном мире сей дар бесценное сокровище. Правда, сестричка? – уже обратился он к Насте. – Тебе бы нечто подобное в недалеком будущем отыскать.

-Правда, - смутилась Настя, уткнувшись в живот Валентину. – А мы уже можем ее домой забирать, да? Ее ведь и дома можно лечить, если она уже почти выздоровела, там удобней и приятней.

-Ух, какие мы скорые! – категорично затряс головой доктор. – Вчера только положили, а сегодня уже домой захотели. Нет, миленькие, лечить будем долго и упорно, чтобы отдать вам ее в полном здравии. У нас даже с простым насморком с неделю полежать надо, а они с головой шутить вздумали. Не меньше месяца. Вот подлечим, поколем, лекарствами попоим, а уж потом забирайте себе на здоровье. Однако обещаю, что Новый Год встретите без нее. Где-то после рождества приходите с вещами. Но навещать, разумеется, можете хоть каждый день. Ей нужны положительные эмоции. Даже сейчас. Сходите за халатами и идите. Она уже пришла в себя и неплохо говорит. Сравнительно, по отношению к другим с ее диагнозом.

Валентин и Настя, тихонько приоткрыв двери в палату, неслышно на цыпочках вошли в большую комнату с огромным количеством коек, на которых лежали и сидели больные. Мама лежала на крайней возле окна. Она спала или просто лежала с закрытыми глазами. Когда Валентин сел на табурет возле тумбочки, а Настя присела на краешек кровати, мама вздрогнула и открыла глаза. Она с минуту смотрела на них непонятливым потерянным взглядом, словно в их лицах пытаясь узнать родных людей. Потом вновь прикрыла, и из уголков прикрытых глаз потекли слезы. Рот скривился в плаче, и плечи слегка задрожали.

-Валентин, - шепнула испуганно Настя. – Ей плохо, наверное, больно, - добавила и положила на одеяло большое яблоко.

-Не знаю, - пожимая плечами, ответил Валентин, сам не зная, что сейчас можно сделать. Ведь доктор разрешил посетить им маму, и сообщил о ее здоровье весьма оптимистично.

-Может, врача позвать? А вдруг ей укол нужно сделать или какую таблетку дать? Давай спросим!

-Не надо, - с трудом выдавливая из себя по буквам, еле слышно прошептала мама, продолжая лить обильно слезы. – Простите меня. Умоляю, детки мои милые, простите меня. Прошу, молю, я страшно виновата перед вами. Сынок, доченька, понимаю, что прошу многого и невозможного. Если мне удастся вымолить у вас прощения, я клянусь, что буду для вас самой лучшей мамой, самой заботливой и самой любящей. Мне ужасно стыдно за всю свою жизнь, за те плохие оскорбительные слова и за ужасные обидные поступки.

-Мамочка милая! – Настя обняла ее и приложилась губами к щеке. – Мы будем любить, и заботиться о тебе. Только постарайся поскорее выздороветь и приходи домой. Мы все прощаем, потому что, теперь ты будешь совсем другой и совершенно не захочешь пить это противное вино. Правда, ведь? А пока ты здесь полечись. Доктор обещал, что недолго.

Валентин усиленно кусал нижнюю губу и пытался сдерживать незваные слезы. Ведь все свое детство и свою начавшуюся юность он мечтал услышать из уст матери эти долгожданные слова. Только она их не произносила, а лишь всегда пыталась оправдать грубость жестокость отца и обвинить в этом сына. А теперь, когда увидела их, когда поняла, что они в ней нуждаются, повинилась и произнесла, наконец. Конечно, он прощает ее и уже позабыл все обиды, нанесенные вместе с отцом и ради отца. Он и раньше видел и понимал ее раболепие и заискивание перед тираном мужем, но так страстно желал хотя бы втайне от него таких признаний.

Ведь и раньше, когда был намного слабее отца, если бы она попросила у сына помощи и защиты, он зверем ринулся бы на этого садиста. Плевать на боль и кровь, если все ради нее. Но она всегда молчала, когда нужно заступиться, а лишь говорила, когда во всем пыталась обвинить Валентина. Поддакивала и одобряла, поощряла и благословляла отца на подлость. И вот, когда смерть холодком прикоснулась к ее сердцу, она наконец-то зрячими трезвыми глазами увидела сына и эту девочку, которую он привел в дом, и поняла их нужность для ее жизни, для счастья и для самого совместного проживания семьей, которой, по сути, до сих пор и не было. А то, что было до того, так вспоминалось кошмаром и злом.

-Я тебя прощаю, мама. Мы будем ждать тебя. Ведь нам очень нужна мама. Обоим нужна. Хотим, чтобы ты заботилась о нас, любила нас и ухаживала, как того никто нам еще не делал.

-А мы станем, мамочка, твоими помощниками, правда, Валя! – гордо воскликнула Настя.

-Спасибо, - тяжело по слогам произнесла мама, но уже со счастливыми слезами на улыбающихся глазах, с трудом понимая и до сих пор не веря, что дети так легко и запросто смогли простить ее грех, эту страшную подлость, ею свершенной. В ее душе творился переворот и переоценка ценностей прошлого.

Неужели она могла быть такой, отвергая и отталкивая детей, которые готовы ради нее на любые трудности и лишения, чтобы она такая больная и беспомощная была просто рядом с ними. И все мысли почему-то не задерживались на одном сыне, уже воспринимая его подружку, как собственную дочурку, о которой так же надо заботиться и любить. И она тоже хочет называть ее мамой.

-Вот видишь, как все здорово получилось! И мама хочет к нам домой, и мы ее скоро заберем и будем вместе одной семьей, - весело танцевала по улице, держа Валентина за руку, Настя. – Мне так счастливо, так распирает все внутри! Представляешь, какое у меня в доме теперь богатство!

-Где клад нашла? – посмеялся над ее восторгами Валентин. Хотя у самого ноги подпрыгивали и хотели плясать. Впервые за долгие годы мама искренне призналась ему в любви. И он вновь стал для нее сынком, которого она желала не прогонять из дома, а увидеть в нем настоящего хозяина семьи.

-Вот, богатство бывает не только золотым! – не обиделась Настя. – У нас с тобой, Валя, теперь будет семья, мама. А мы ее настоящие дети. Я ведь тоже никогда не слыхала, чтобы меня вот так по-доброму называли дочуркой. Это так приятно слышать, это так радостно сердечку!

-Приятно и здорово! А все-таки доктор прав. Нужно очень старательно подлечить ее, чтобы потом уже никогда она так не заболела вновь. Это ведь неважно, что ей больше нельзя работать. Мы пока проживем на пенсию и на мои запасы. И еще я за отца стану получать, пока сам не пойду работать. Да и сейчас могу подрабатывать. Подумаешь, у нас с тобой раньше вообще денег не было даже на булочку. А тут всего полно. Мы с тобой умеем экономно проживать. Мне теперь намного легче станет. В доме, как ни смотри, а две хозяйки будет. И я потому смогу своим делам время больше уделять. Слушай, Настя, а давай, пока мама в больнице, за это время в квартире ремонт сделаем! Покрасим, побелим, обои поклеим.

-Как это? – удивилась Настя, никогда в своей жизни, не видевшая и не слыхавшая про ремонт.

-Ну, это когда красиво и чисто в доме делают. Я друзей позову, так они с удовольствием помогут. Мы быстро управимся в компании, - попытался, как мог, объяснить Насте Валентин про ремонт.

Эта идея захватила их обоих целиком. И еще кроме ремонта они решили сделать небольшую перестановку. Маму переселят в свою маленькую комнатку, а сами переедут в большую.

-Нам и телевизор больше нужен, чем ей, - аргументировал переезды Валентин. – И балкон удобней под рукой.

-А как же мама будет жить без телевизора? – внезапно испугалась за маму и за такое неудобство Настя.

-Настя, - сердито и удивленно воскликнул Валентин. – Мы ее не в другую квартиру переселяем. Она будет рядом жить, в соседней комнате, и когда пожелает, всегда зайдет в гости к нам. Мы же не собираемся запираться. А нам в большой комнате намного уютней и удобней будет. Я у дяди Васи наберу много красивых досок и полок в комнате понаделаю. И еще чего-нибудь. В большой комнате мне работать легче. Знаешь, сколько уже заказали на бал маскарад костюмов. Уйму и еще чуть-чуть. Уже давно пора, чтобы успеть, приступать к шитью.

Друзья откликнулись сразу. Даже со своими инициативами и предложениями, где чего можно спереть для ремонта.

-Ой, Валя, мальчики, - испугалась такой перспективы Настя при обсуждении друзей про спереть и стащить. – Нехорошо как воровать. Могут поймать и посадить вас в тюрьму.

-Цыц, малявка! – оборвал ее стенания Славик, у которого отец работал на стройке. Вот он и выступал инициатором по доставанию и доставки необходимых для ремонта материалов, как краска и известь. А дешевые обои решили приобретать в хозяйственном магазине. – Если ничего нужного не стащить, то и про ремонт можно забыть. Останетесь в такой квартире, как есть. И вовсе не собираемся под покровом ночи воровать. Валентин купит нам дешевое вино, а мы его у строителей обменяем на необходимые материалы. Тащить будут сами работяги. Пусть их и посадят. А у нас, таких пушистых и невинных, все без криминала.

-Ну, ладно, - соглашалась Настя, поскольку самим воровать не придется. А без ремонта ей совершенно не хотелось жить. Она уже представляла ту красоту в их квартире, о которой мечталось. А главное, что чисто.

-А ты, - Николай ткнул Настю пальцем в грудь. – К каждому ужину будешь простенький без изысков стол накрывать. Мы неприхотливы и всеядны. Но за труды праведные оплата требуется. Я так прикинул, что за три-четыре дня запросто управимся. Так что, Валентин, четыре поляны мы уже заказали. Ведь такая просьбы весьма скромная. Согласны, мужики?

-Ой, пацаны, - восторженно обещал Валентин, рад такой перспективой. – Будет вам и вино, и закуска. Лишь бы сделали.

-А тогда вообще о чем говорим здесь? – радостно воскликнул Саша. – Мы с сего дня и приступим.

-Это как ты прямо и начнешь, коль ничего нет под рукой? – поинтересовался Славик, как главный поставщик строительного материала. – Разумеется, можно посидеть за столом и обсудить, но делать абсолютно нечего.

-Еще как есть чего и даже с избытком, - не соглашался Саша. – Валентин, как в доме с тряпками?

-Хватает. Если ты имеешь в виду для грязной работы, - уверенно отвечал Валентин, вспоминая отцовские одежки, припрятанные на антресоли. – Носить их уже невозможно, но как тряпки они пригодны.

-Вот, - сделал из всего сказанного заключение Саша. – Пока Славик и Коля занимаются поставками, мы втроем, а я так думаю, что и Настю можно слегка запрячь в работу, срываем, смываем, а все ненужное ломаем и выносим на свалку. Готовим помещение к ремонту и потолки к побелке.

-А я пульвизатор принесу, - воскликнул Славик.- У отца в сарае валяется. Мы им все потолки в один день побелим. А потом уже в чистоте и обои клеить, и полы с дверями красить. Настя, чисти картошку. К вечеру нажарим с салом. Я люблю закусывать жареной картошкой.

-Валя, а я не умею картошку чистить, - вдруг испуганно поникла головой Настя, что совсем неспособная в помощники. – Мне как-то не приходилось раньше. Мы с тобой все кашу, да макароны.

-Пустяки, - подсказал Славик. – Наваришь в мундирах, а потом пожарить на сковородке. Так даже вкусней.

-Валя, - тихо потрясла Настя Валентина за рукав. – А в мундирах, это в чем таком надо варить?

Валентин весело засмеялся и чмокнул Настю в щеку.

-Я сам наварю и нажарю. А ты будешь помогать мне и заодно учиться, чтобы потом сама смогла.

Настя радостно согласилась. А то она уже почувствовала себя некой неумехой и лишней в этом важном деле. Совсем ничем помочь неспособна. Хорошо, хоть Валентин выручил, а его друзья не стали на таких мелочах заострять внимание. Для них главным атрибутом вечернего стола было обещанное вино. А работа закипела мгновенно с момента исчезновения Славика с Николаем, которые умчались за нужным инструментом и требуемым материалом.

Валентину, как самому высокому, поручили смывать потолки. Он на кухонный стол поставил скамейку, так вообще головой уперся в потолок. А Саша с Настей сдирали старые обои. Но предварительно все вещи спрятали по шкафам и тумбочкам. А саму мебель устлали старыми газетами, которые друзья притащили из дома. В семье Валентина газеты отсутствовали. Даже старые. Отопление работало исправно, что даже пришлось открывать форточки, чтобы не запариться.

Чего-чего, а тряпок после себя отец оставил предостаточно, что вполне хватало на все потолки в квартире. И на полы останется. И когда Николай и Славик притащили вместе с пульвизатором нужные известь и краски, то Валентин успел вымыть потолки по всей квартире.

-Ух, ты! – только и сумел воскликнуть Славик. – Скоры вы на руку. Так можно вполне сократить сроки ремонта до минимума.

-Нежелательно, - высказал опасения Николай. – Нам нерентабельно снижать количество полян за одну и ту же работу.

-Пацаны, - устало пообещал Валентин. – Вы за это можете не переживать. Я все компенсирую сполна. Четыре, так четыре.

-А-а-а! – обрадовано протянул Славик. – В таком случае, наращиваем темпы и работаем с удвоенной силой.

Сказано, сделано. И к ночи сумели побелить все потолки. По два раза. То есть, качественно, как заметил специалист Славик, у которого отец был строителем, а потому и он себя считал в этом вопросе корифеем. И пока парни сидели за вином и расхваливали свой профессионализм, Настя пыталась смыть белую известь с пола и мебели, которая сумела выглянуть из-под газет и запачкаться. Но поверхность подсыхала и вновь белела. От обиды она готова была разреветься. Увлеченный беседой с друзьями, с которыми по причине всех последних событий давно уже не общался, Валентин не сразу заметил эту жестокую борьбу Насти за чистоту с белым дьяволом. Ему захотелось поначалу расхохотаться, но при виде ее мокрых глаз и дрожащих губ, он подхватил ребенка на руки и принес на кухню.

-Поешь, сил наберись, а то в трудах и про еду запамятовала, - попросил он ее, усаживая за стол.

-Мне поначалу убраться хотелось, - всхлипывая и шмыгая носом, пролепетала Настя. – А оно все никак.

-И правильно, - подсказал Славик. – Чего с этой белой известью бороться? Никому чистота и блеск на полу не нужна. Закрасятся все эти разводы, и сразу пропадут. А так все равно не отмыть.

-Правда? – успокоившись, спросила Настя, и с жадностью набросилась на жареную картошку, вдруг вспомнив, что с обеда она даже маленького кусочка хлеба во рту не держала. – А красить уже завтра будем?

-После обоев, - важно со знанием дела ответил Славик, и вернулся к прерванной теме.

Слегка выпившие мужчины не могли говорить долго о ремонте. Они ударились в воспоминания из детства и про случаи в деревне и в лесу. А Настя, прислонившись к Валентину, сладко дремала. Ее умотала такая трудная, но важная и интересная работа, расслабила сумасшедше вкусная жареная картошка и монотонные разговоры парней. Ей интересно было послушать, но глазки сами внезапно закрылись, и ее утянуло в сон, словно пылесосом, в сказочный мир. Но и во сне она продолжала бороться с этой злой волшебницей, которая постоянно пачкала полы, а Настя их старалась отмыть до блеска. И там в той сказке белая грязь оказалась сильней. Что сильно расстраивало и обижало. И она пыталась отругать злую волшебницу, повелительницу белой грязи.

-Неси, Валентин, ребенка в койку, - весело хохотнул Саша. – Ругается с кем-то. Не слишком много работы взвалил на малую?

-Да вы что, - обиделся за такие подозрения Валентин. – Ничего я на нее не взваливал. Она все сама да сама. Ей, знаешь, как скоро хочется навести чистоту и красоту! Вот и старается.

-Валентин, - немного захмелевший, спросил Николай. – Вот скажи на милость, оно тебе надо? Такая лафа наконец-то наступила, что и в мечтах не всегда сбывается. Отец прости господи, слава богу, сгинул, мать болезнь заставит от пьянок отказаться. Ну и поживи для себя, чего ерепенишься! Мало они у тебя крови попили? Так ты сейчас и для матери стараешься во всю, и еще себе хлопот в виде ребенка приволок. А не пусть бы ее родители сами занимались!

-Они не будут, она им совершенно не нужна. Пацаны, я ведь ее из реки вытаскивал, куда она по их вине бросилась. И что? Опять им отдать, чтобы вновь до смерти довели? Нет, я не хочу и не буду этого делать. В ней мой смысл дальнейшей жизни. Даже сама мать мне нужна лишь ради Насти. Если бы она была взрослой, то возможно назвал бы это безумной любовью с полным сносом крыши. А так, как родное мое дитя, или уж правильней, так младшая сестренка. Если уж я не был в семье любимым и нужным, кстати, как и она в своей, то хоть сейчас компенсирую ей таковую нехватку. Мы очень нужны друг другу. И никакие твои расчеты сюда не вписываются. Пусть немного сложней, зато понятней: зачем и для кого.

-Да я-то ничего, я так просто сказал, - попытался оправдаться Николай, сбитый с толку и слегка смущенный таким внезапным признанием друга. Кто их знает, а вдруг и такая любовь на свете бывает! Мир любви не познан пока. – Мне просто немного неясно было, вот и спросил. А так, коль желаете, то, пожалуйста. Мы даже, если когда еще чего, всегда поможем. Правда, пацаны! А вино не за труды, не за помощь, а так, для контакта. Это тебе хорошо без него. Нам же с ним комфортней и болтливей. Пусть живет с тобой, раз вам так правильней.

Настя словно поняла, что разговор ведется о ней, и зашевелилась, заворочалась, словно лежала в кровати. И Валентин, подхватив ее на руки, отнес спящую, уставшую, но довольную сегодняшним днем, в комнату на диван.

-Ты завтра после школы сразу заскочи в хозяйственный магазин, - порекомендовал Николай. – И закупи там обоев. Мы со Славиком правильно подсчитали, столько и купи. Лишние ни к чему. Так мы тогда завтра до вечера сразу обе комнаты поклеим. И останется лишь покраска. Пустяки.

С этими пустяками они провозились еще три дня. В квартире пахло клеем, краской и известью. Но Настя с Валентином были безумно рады обновленной квартирой и новыми запахами. Их уже не сравнишь с прежними перегарами и табачным смрадом. В новой квартире хотелось совершенно по-новому жить. И Валентин в первую очередь принялся за выполнение заказов на бал маскарад. Ему заказали много костюмов, но немалую часть он успел начать до ремонта квартиры. Вернее, до начала всей этой череды семейных коллизий, которые приостановили работу.

Настя с радостью включилась в его творчество, оказывая мелкие, но нужные услуги, которые могли отнять много времени у Валентина. А ведь для него главное в заказе знать, кому он принадлежит. И Валентин, стоило ему лишь представить того или иного ученика, кто сделал заказ, как моментально в мозгу дорисовывалась картинка. А ножницы с иголкой и ниткой довершали фантазию.

Но Настю он часто выгонял на улицу к ее подружкам, понимая, что ради Валентина и его этой работы, результаты которой нужны им обоим, она согласна на такие жертвы. Он же желал ей детства, которое ярко проявлялось во дворе с соседскими девчонками и мальчишками. Со снежками, с красными щеками и веселым криком. Пусть немного погуляет и повеселится. Рано еще загружать заботами, кои так внезапно навалились на их новую семью. Вернее, кроме забот нужны и мелкие радости.

Гнал еще по одной немаловажной причине. Он шил и творил свой самый главный карнавальный костюм с сюрпризом и небольшим волшебством. И предназначен был этот костюм для его Насти. Хотелось показать и подарить в канун праздника, чтобы она была удивлена и обрадована. Ему жуть, как хотелось увидеть ее счастливые глаза. Много-много счастья, сколько не было даже за все детство, чего лишили ее ради вина, ради одурения и для собственного себя люди, обязанные одаривать и творить для таких маленьких любовь и счастье. И вот в этот волшебный костюм ему хотелось вложить сказку жизни и доброго колдовства.

Над костюмом он мудрил и ломал голову на максимальном мыслительном режиме, чтобы этот наряд не просто удивил и поразил всех окружающих, но и стал победителем в конкурсе костюмов, чтобы в том предполагаемом изобилии фантазии всех участников даже близко ничего подобного не произошло. И главная сложность в этом труде заключалась еще в этих других, что ему заказаны, и кои ни в коем случае нельзя даже предположить умышленно и специально пытаться делать хоть на грамм хуже. И вот случилось некое соревнование с самим собой, борьба желаний и возможностей. Но сейчас в такое мгновение, когда в руках оказывался он, предназначенный для Насти, Валентин взлетал мгновенно на вершину своего творчества. Удавались все костюмы, все наряды, вызывающие искренний восторг у Насти.

-Валя! – визжала она, разглядывая очередной шедевр, и даже примеряя его на себе. – У тебя все так здорово получается! Жалко, что Новый Год всего один раз в году. Такое чудо оденут всего лишь на единственный праздник. А потом? Целый год пылиться на полке в шкафу?

-Настя, - пытался вразумить простую истину Валентин ребенку. – Есть вещи, которые специально и делают лишь на мгновение радости. Представляешь: мудришь, строишь, конструируешь, а оно за пару секунд исчезнет. Возникнет перед взором, чтобы удивить, и погибает.

-Нет, такое не бывает и просто не имеет право быть, - с сомнениями покачала головой Настя. – Так зачем вообще тогда стараться и вкладывать в эти секунды свое терпение и талант?

-Чтобы увидеть и восхититься красотой. Например, салют, фейерверк. Не просто обычный шумный залп и столб огня, а с выкрутасами, со смыслом и рисунком. Или красивый торт. Вот в него вкладывают видимую и ощутимую красоту. А тут вмиг искромсали, покусали, и пропал шедевр, нет красоты.

-Нет, Валя, торт это даже очень вкусно. Потом долго еще внутри тебя радость и приятные ощущения живут, - зажмурила глаза и облизала губы, явственно представляя этот большой и красивый торт, Настя.

-Вкусно можно и без картинки, без фантазии. Обычный набор продуктов скомпактовать и в тарелке подать. А кондитер старается этим мгновением поразить и удивить потребителя.

Пришлось Насте согласиться. А Валентин, молча, усмехался. Она еще не видела то волшебный костюм, который он готовил специально для нее! Жалко, что приходится работать урывками. Настя не любит долго гулять. Скорее торопится в дом к другу, к своему старшему брату, чтобы побольше поболтать и послушать, помочь. И смотреть телевизор, следя за его мастерством.

На Новый Год впервые, как для него, так и для нее, Валентин решил в зале рядом с телевизором поставить настоящую живую елку. Небольшую, но пушистую и нарядную. Он с друзьями для этой цели сходил в лес за город и выбрал по вкусу и по росту. Крест выпилил сам. И игрушек на нее сделали большое количество вместе с Настей своими руками. Разумеется, немного и денег было жаль, и решили, что у самих получится не хуже магазинных.

10

-Настя, через два часа выходим. Собираемся на бал, поторопись, пожалуйста, с прической, - крикнул Валентин из комнаты Насте, которая в ванной пыталась на голове соорудить приличную прическу. Да еще Валентин заказал именно такую, а Настя не понимала, зачем ей эти два огромных банта по бокам. – Настя, я сам завяжу, не трудись и не пытайся. Просто прилично расчешись, и идем ко мне, - словно понимая ее намерения, перебил Валентин.

-Ой, Валя, вот ну, ничегошеньки понять не могу! – сокрушалась и слегка возмущалась Настя. – Через два часа выходим только. И это выходит на час раньше положенного до начала праздника. Успеваю я еще сто раз, и одеться, и причесаться. А вот эти банты мне абсолютно ни к чему, ну, совершено без надобности и лишние ко всему прочему. И как я с ними буду выглядеть?

-Принцессой! – крикнул снова через всю квартиру Валентин. – Давай скоренько ко мне, я уже заждался.

-И чего он такой сегодня нетерпеливый и странно непонятный! – ворча и бурча себе под нос, входила в комнату Настя в белых колготках и в белой майке. – И вот зачем я во всем белом вырядилась, когда платье абсолютно темное. Ой, а это у тебя, что за чудо такое дивное? – воскликнула она, увидав в руках Валентина нечто кошмарно красивое, непонятное и громоздкое.

-Настя, вот ответь мне, пожалуйста, ты почему мне ни разу не задала простой, правильный и человеческий вопрос? – спрашивал ее Валентин, хитровато улыбаясь, косясь на эту конструкцию в руках.

-И какой? Разве я должна была о чем-то тебя спрашивать? Валя, я даже понятия не имею про твои вопросы.

-Про простой, который любой ребенок задал бы обязательно. Я ведь на твоих глазах всем шил костюмы. Кстати, с твоей помощью. А ты даже просто не поинтересовалась, почему сама остаешься без наряда. Ведь про бал давно ведется разговор, и на него мы начали свои сборы сто лет назад. И стихи я тебя уговорил выучить именно для этого костюма. А вопроса так и не последовало.

-Валя, ой, а это чудо ты для меня пошил, да? – все еще не веря своим глазам, растерянно лепетала Настя.

-Да, пошил, но я всегда и все время о нем думал, понимая, что и ты в первую очередь должна быть праздничной и сказочной. А почему тогда самой такая мысль не могла придти?

-Валя, но ведь я видела и понимала, что ты собираешься на праздник без костюма. Вот и решила, что мы, стало быть, вдвоем идем просто так. Красиво, нарядно, но без этих выкрутасов.

-Да? – Валентин слегка задумался, переваривая реплику Насти. – Ну, и ладно. А я так не решил, вот потому и соорудил сию конструкцию. А сейчас мы ее примерим и проведем инструктаж. Нам еще необходимо научиться с ним, обращаться. Тут полно всяких секретов. Когда Настя влезла в этот костюм, то просто ахнула от изумления. В зеркале отразилась не просто принцесса, но и некое прелестное существо из далекого космоса. Нечто неземное, фантастическое и ужасно привлекательное. А когда Валентин завершил свое творение двумя огромными бантами: синим и белым, то Настя внезапно разревелась, чем перепугала Валентина.

-Ты что, Настя, а мне показалось все так здорово и красиво! Не надо, миленькая, плакать.

-Я знаю и понимаю, - всхлипывала Настя. – Просто очень даже красиво и так неожиданно, что у меня сердце чуть от счастья не остановилось. Вот я и разревелась. Знаешь, Валя, когда было больно, обидно и страшно, то так плакать не хотелось. А сейчас оно само ревется.

-Ну, и хорошо! – успокоился от такого объяснения Валентин. Если немного и от радости, то можно. Главное, что тебе оно понравилось. Ведь я так старался, хотел в последнюю минутку сюрпризом удивить. Вот и подивил. Только почему-то немножко со слезами.

-Еще как удивил! А вот только как я пойду во всем этом, так просто не представляю. Меня же по дороге всю затолкают и изомнут. Нет, никак в нем не дойти до школы, не получится.

-А ты в этом и не пойдешь. Пойдешь в простом одеянии, а там, в школе мы заберемся в какой-нибудь свободный класс и переоденемся. И тогда уж тебе придется весь праздник не вылезать из этого костюма. Не устанешь? Мне хотелось его сделать сказочным, но максимально удобным, чтобы даже танцевать смогла легко и красиво. Ну, например, я могу пригласить тебя на танец. Сейчас мы с тобой слегка отрепетируем некоторые моменты. Тут немножко с секретами костюмчик, вот и потренируемся, чтобы потом сумела управлять. Тебе в нем удобно?

-Очень даже. Я в нем чувствую себя некой инопланетянкой, Валя. Скажи, а почему у тебя нет костюма? Всем пошил, мне вона, какое чудо соорудил, а себе совершенно ничего.

-Понимаешь, Настя, я поначалу хотел и для себя чего-нибудь сотворить, но потом передумал, - Валентин задумался над таким простым вопросом, подбирая к нему самый правильный ответ. – Ведь будет карнавал, костюмированный бал, в котором, как мне кажется и весьма сильно хочется, ты будешь одной из лучших. Тоже не совсем честно, но признаюсь, что над другими костюмами я не филонил, а честно и с большой долей фантазии трудился. И все равно, над твоим я творил чудо. Да ладно, судьи сами определят. Это только мое мнение. Но я, как создатель, буду в конкурсе обыкновенным зрителем, ревниво подсматривающим со стороны. А в костюме такой роли не получилось бы. Веришь, что даже лично для себя я не тяп-ляп творил. Вот и вышло бы, что соревнуюсь сам с собой.

-А победит мой костюм, да?

-Хотелось бы, но не будем зацикливаться на победе. Все равно, он вышел классным. И если не первое место, то призовое за тобой. Потому сейчас расскажу тебе некоторые секреты сюрпризов.

И Валентин научил Настю пользоваться секретными механизмами. Впереди на груди, словно кармашек, находился клапан, прикрывающий три шнурка. Они и являлись неким выключателем трансформера. Потянув любой из них, можно кардинально менять форму и цвет костюма, мгновением руки превращаясь в иного сказочного фантастического персонажа.

-Но это ты покажешь во время демонстрации своего одеяния, когда будешь защищать костюм, чтобы все тогда и увидели четырех героев, четыре образа, что скрываются под этим нарядом. А пока лишь приведем его в боевую готовность, чтобы в нужный момент и раскрыться. Конечно, нужно было бы потренироваться, слишком я засекретился, вот и не успеваем. Но сразу успокою, что в твое отсутствие испытал на прочность и надежность. Работает, как часы. Только предупреждаю, чтобы сама не пугалась и не удивлялась. Готовься к чуду и реагируй соответственно. Я надеюсь на тебя и верю, что сумеешь справиться с чувствами. Но немного потренируемся поработать с этими шнурками. Он слегка преобразуется, не полностью.

После примерки и инструкций, от которых Настя испытала легкий шок, Валентин вернул костюму первоначальный вид и снял его с Насти, упаковывая в большую коробку, в которой они и понесут его в школу.

Ну, а теперь оставалась самая малость: успокоить Настю и самому одеться. Ведь готовили сюрприз в основном для зрителей, а Настины глаза весь секрет выдают. Валентин принес из холодильника на блюдечке пирожное, и все ее эмоции мгновенно переключились на этот самый любимый продукт. Так что, к приходу друзей у них обоих был обычный предпраздничный вид. По пути, разумеется, по поводу большой коробки вопросов задавали много, но Настя в ответ хихикала, а сам Валентин загадочно подмигивал. Еще при входе в школу, они увидели много ряженных и убранных в маскарадные костюмы, среди которых легко просматривались творения Валентина. И от этого на душе сладко пощипывало, и хотелось улыбаться, словно этот бал посвящен только тебе одному. Но Валентин предвкушал реакцию зрителя на костюм именно Настин, который он считал вершиной своего шедевра и пиком фантазии.

Или даже отправной точкой в мир костюмов. Ему хотелось творить еще. Фантазии переливались через край, эмоции захлестывали. И больших трудов стоило возвращать себя на землю, где еще нужно приодеть Настю, чтобы потом уже показать всей школе свое лучшее произведение.

-Иди за мной, - шепнул Валентин Насте. – Я нашел пустой класс. Нам никто там не помешает.

Они незаметно от всех откололись и спустились на этаж ниже, где Валентин нашел незакрытый пустой класс. Максимум одежды они сдали в гардероб, потому снять пришлось с Насти одно платье, которое Валентин положил в коробку вместо убранного из нее костюма.

-Пусть здесь пока отдохнет в этом классе. Думаю, что его никто не тронет. Главное, самим запомнить номер класса, чтобы в конце маскарада не искать по всей школе. Одевайся, принцесса, - торжественно произнес Валентин и набросил на Настю свой шедевр. Ровно через пять минут она уже преображенная и при бантах выходила в коридор. Поскольку свет горел по всей школе, то есть, по коридорам, то они сразу же попали в поле зрения проходящих мимо учителей, состоящих в основном из женщин. Избежать встречи не удалось.

-Ух, ты! – первая реакция была женщин на увиденное. – И кто это у нас такой красивый? Кто создатель сего творения?

-Валентин! – воскликнула Елена Францовна. – Насколько я поняла, так это твоя работа! Ну, и с кем, в таком случае, ты соревноваться собрался? Я так сразу и хочу записать тебя в победители. Не думаю, что нечто удивительней мы на маскараде встретим. Нам совершенно ни к чему теперь конкурс.

Настя сияла, как сама яркая лампочка, и искрила, как зажженный бенгальский огонь. Она жеманно повертелась вокруг учителей и, схватив Валентина за руку, потащила его наверх, где была установлена елка, и откуда звучала музыка. На празднике играли свои школьные музыканты: гитаристы, ударники и баянист. И даже собственный солист исполнял популярные песни страны. Но с появлением в зале Насти и Валентина, танцы под музыку стали давать сбой. Все одновременно бросили свои взоры в сторону ее костюма и дружно зааплодировали, выражая восхищение и восторги.

Насте даже как-то сразу захотелось продемонстрировать свои волшебные сюрпризы, но ее от такого безрассудства удерживал строгий важный взгляд Валентина. Они договорились, что такие манипуляции она исполнит во время конкурсного показа костюмов в период защиты и демонстрации того или иного персонажа, коего изображает конкурсант. И по определенной команде Валентина. Он будет стоять рядом, и показывать команды рукой.

-Может, сразу вручить ей приз и мирно продолжить бал? – предложил кто-то из толпы. – Ну, вот какой смысл теперь от этих конкурсов, если и без того ясно, кто уже стал победителем.

-Нет, нет, музыканты, попрошу продолжить игру, не нарушайте очередности программы! – захлопала в ладоши и строго прокричала Фира Давыдовна, которой и был поручен план проведения бала. – Конкурс костюмов после получения подарков, и никак не раньше.

Музыканты подчинились властному голосу руководителя, а веселый люд, услышав знакомую музыку, вновь бросился в пляс, совершенно выпустив из внимания Настин чудо-костюм.

-Пошли и мы танцевать! – Валентин схватил за руку Настю и потащил в центр зала ближе к елке.

-Валя, а какие подарки будут всем давать? – на всякий случай поинтересовалась Настя. А вдруг в том списке она тоже есть! – Разве их просто так всем подряд раздадут без соревнования?

-Нет, Настя, это совсем другие подарки. Для мелких, ну, маленьких, кому до четырнадцати лет. Шефа присылают каждый год. Ты что, прошлый новый год не была на елке и подарок не получила? Все равно после должны были отдать. Я тоже остался в прошлый праздник без подарка. Уже взрослый, а таким не дают, - словно пожалев об этом, тяжело вздохнул Валентин.

-Нет, на елке я не была. Не в чем, да и не с кем было. Плохо раньше мне было. Я бы и сейчас вряд ли бы пошла, если бы не ты. Ведь у меня впервые в жизни такой настоящий праздник, - тараторила Настя, держась за руки Валентина и кружась вокруг большой нарядной елки. – Это, оказывается, так интересно. Жалко только, что всего один раз в году. Валя, ну, почему в жизни так мало праздников, а? Если весело и интересно, то можно и чаще. Например, каждое воскресение. Как воскресение, так праздник, танцы и много музыки.

-А ведь знаешь, я тоже редко куда ходил. Можно даже смело говорить, что почти не ходил. И костюмы раньше не шил. Только немного, чтобы в школу не так стыдно было ходить, перешивал из барахла, что родители в комиссионке покупали. А сейчас вдруг, словно нахлынуло нечто неслыханное, требующее фантазий и творчества. Внезапно, будто прозрел. Вот, слепым, глухим был, а потом услыхал некий зов, увидал нечто волшебное, и стал творить.

-Теперь мы с тобой на все праздники ходить будем. Правда, ведь? – категорично, не как спросила, а как констатировала факт с горячими заверениями, Настя. – У нас с тобой начинается праздничная жизнь. Мама больше пить никогда не будет, а больше и некому в семье. Правда, да? Ты же, когда вырастишь, совсем вино и водку пить не станешь?

-Нет, Настя, - смеялся Валентин, - у нас будет самая трезвая в городе семья. Нет, в стране. И все равно веселая. Мы с тобой на всю жизнь запомнили, что для веселья и радости нужно быть трезвым. А в вине и в водке лишь горе и беда. Наелись и насмотрелись с тобой на пьянство на всю жизнь.

-А твои друзья любят вино. Это ведь не очень хорошо, - сокрушенно заметила Настя, словно сожалея о таком факте.

-Да, плохо. Не очень хорошо. Да только они живут своими представлениями о радостях и праздниках, - согласился с мнением Насти Валентин. – Мы им не можем и не имеем права запрещать и указывать. Тогда они дружить с нами перестанут. Мне не хотелось бы сориться. Ведь они хорошие и всегда рады помочь. Просто сами хотим и будем всегда трезвыми. А они, как хотят.

Музыка сменялась, народ веселился, и у всех был на душе праздник. А потом Фира Давыдовна предложила позвать Деда Мороза со Снегурочкой. И Настя впервые в своей жизни увидела вблизи настоящего Деда Мороза. Ей даже страстно возжелалось подойти к нему поближе и дернуть за белую ватную бороду. Хорошо, что Валентин успел перехватить и предостеречь от такой инициативы.

-Больно же ему будет, обидится. Зачем же причинять на таком празднике некие неприятности.

-А она у него взаправдашняя? – недоверчиво спросила Настя, кося взгляд на Валентина. – Очень на ватную похожа.

-Ой, ну, с тобой обхохочешься, Настя, - хихикнул Валентин, весело потрепав Настю за банты. – Конечно ватная. Разве могут быть настоящие Деды Морозы! Ты только на пару секунд представь, сколько сейчас по городу, даже по нашему, праздничных елок? В каждой школе, садике, клубе. Да и в доме, как у нас. И на каждой елке, кроме нашей, присутствуют Дед Мороз и Снегурочка. Где же их настоящих для всех набраться? Вот и покумекай.

-Ну, вот, - сморщила свой носик Настя, недовольно и возмущенно, словно Валентин все испортил. – Как ты все праздники превратил в будничные и неинтересные дни. Ну, почему бы им этим Морозам не быть настоящими? Так ведь намного интересней и гораздо веселей.

-Ладно, уговорила, - махнул рукой Валентин. – Пусть так будет, как ты решила. Только за бороду все равно дергать не нужно, это даже неприлично. Сконфузишь и обидишь деда.

Решили избежать эксперимента. Тем более, что Дед Мороз и Снегурочка весело и смешно болтали, приглашали всех к пляскам, а потом желающим получить конфетку предлагали прочесть стихи. Настя тоже хотела такую бесплатную конфетку. Но ведь она выучила специальные стихи, которые потребуется рассказывать во время демонстрации костюма. И тогда, чтобы немного развеять ее сомнения, Валентин отвел Настю в специальный закуток, где ей по списку вручили бумажный пакет с чем-то весьма привлекательным.

-Одну конфетку дам, - порадовал ее Валентин такой неслыханной щедростью. – А остальные дома съешь. А то испачкаешься и испортишь костюм. Да и впереди еще много всего вкусного кроме этого подарка.

-Я буду аккуратной, - пыталась запротестовать Настя, но Валентин был непреклонным.

-Знаешь, Настя, в цирке за кусочек сахара, сколько нужно отработать! А ты хочешь даром и много сразу. Вот по окончанию бала ешь хоть все. Мне абсолютно не жалко. Лишь бы плохо не стало.

Обижаться Настя не стала. Тем более, что начался показ и защита костюмов, который она так долго ждала.

-Я тебя в самом конце записал. Так что, не нервничай и не торопись. Все еще успеешь.

-Почему? – возмутилась Настя, совершенно не желавшая быть самой последней в защите.

-По кочану. После твоего волшебного сюрприза уже никому не захочется выступать. Попрошу не возмущаться.

Все по очереди выходили на импровизированную сцену, где играли музыканты, и демонстрировали свои наряды, читая соответствующие стишки и исполняя песни своих героев, которых изображали конкурсанты. Самые бурные овации звучали в адрес тех масок и нарядов, которые придумал и шил Валентин. И от того они вместе с Настей просто сияли от счастья, словно все эти аплодисменты адресовались именно им. По крайней мере так им казалось.

-А теперь выходит Настя Сомова, - громко объявила Фира Давыдовна, испугав своим громким и командным голосом Настю. Вроде и ждала этих слов, но сразу как-то стало очень волнительно и немного страшно. Ей ведь ни разу еще в жизни не приходилось выступать со сцены. Это совсем не так, как у школьной доски, когда отвечаешь выученный урок. Тут смотрят и ожидают чуда.

-Настя, не подкачай, смелей давай, - выкрикнули из толпы чуть ли не хором друзья Валентина. – Мы верим в тебя.

И все сразу зааплодировали, придав Насте смелости и решительности. И на сцену она выходила, уже жеманно раскланиваясь и готовая к показу, лишь косо поглядывая на Валентина, ожидая от него нужной команды. И Валентин показал ей большой оттопыренный палец правой руки, обозначающий «во». Словно поняв команду, Настя прочла первое стихотворение, посвященное этому образу. И вдруг она заметила, как Валентин приложил свою руку к груди, и сразу поняла, что время сюрпризов пришло, пора показывать главную часть выступления.

Она незаметно открыла клапан и потянула за первый шнурок. Эффект превзошел ожидания. Зал замер в восторге, не способный ни голосом, ни ладошками выразить свое восхищение. Воспользовавшись внезапной паузой, Настя прочла следующий стих, посвященный и отражающий появившийся в результате манипуляции образ. А затем сразу же дернула за второй шнурок. И тут в зале поднялся такой невообразимый шум, свист и гам, что ей самой стало страшно, а Валентин на всякий случай подошел поближе, чтобы суметь защитить свою демонстрантку.

Зал уже скандировал и кричал, не давая ей возможности прочесть стихи. И тогда Валентин счел не столь важным это чтение и показал ей на третий шнурок. Теперь уже в зале творилось нечто невероятное. Здесь даже судьям не стоило себя утруждать, а конкурсанты и не собирались бороться за звание лучшего. Победительница уже стояла на пьедестале почета и весело махала сумасшедшему залу.

Фира Давыдовна, однако, решила перехватить инициативу в свои руководящие руки и, став рядом с Настей, до хрипоты уговаривала всех примолкнуть хотя бы на время. На помощь пришли музыканты, которые несколько раз подряд проиграли туш. Теперь уже все весело смеялись. В зале установилась более-менее терпимая тишина. Но тут внезапно для общего веселья Настя все же прочла подряд оба своих стиха, которые выучила для второго и третьего образа. Они, вроде как, и к месту прозвучали, поскольку Настя посчитала, что не зря тратила время на их выучивание, а потому срочно донесла их до ушей всех присутствующих. Однако народ принял их, как очередную шутку, и все залились истерическим смехом. Пришлось Фире Давыдовне вновь требовать спокойствия, а музыкантам играть туш.

-И так, - осипшим голосом прохрипела Фира Давыдовна, когда все немного притихли и позволили говорить. – Про первое место говорить не буду, его победительница уже здесь стоит.

После ее слов вновь раздались аплодисменты, подтверждающие ее мнение и выражающие согласие.

-А вот второе место присудим Надежде Киселевой, и третье Карпицкой Ольге. Попрошу девочек подняться на сцену.

Теперь все втроем они стояли перед аплодирующим залом. Внезапно Настя подбежала к Фире Давыдовне и нечто секретное прошептала ей на ушко. Фира Давыдовна согласно кивала головой, потом попросила жестом руки тишины и громко торжественно объявила:

-А самый главный приз с вашего позволения мы вручаем художнику, конструктору и изобретателю этого чуда, а так же и этих двух костюмов, ученику 10А класса Валентину Самойлову. Валентин, присоединяйся к нам и покажись народу. Пусть все увидят героя сегодняшнего дня.

Валентин поначалу так и не понял, к кому это обращается Фира Давыдовна. Но его самого уже усиленно выталкивали на сцену Славик с Николаем. И он под их напором оказался рядом с оркестром. И тогда все три победительницы набросились на Валентины, каждая стараясь по-своему выразить благодарность за победу. А Валентин, наконец-то понявший причину приглашения, подхватил на руки Настю и помахал аплодирующим зрителям и участникам маскарада.

Расталкивая народ, к победителям уже пробирался Дед Мороз и Снегурочка, чтобы вручить подарки. Они не были дорогими и значащими, но Валентина все равно охватило радостное чувство благодарности за этот восторг зрителей, который выше всех даров стоил наградой за его старания. И особенно хотелось ему в присутствии всех расцеловать Настю. Ведь все волшебные перемены в его жизни начались с ее появлением. Страшно, но ко времени погибает отец, больно и ужасно, но насколько кстати и на благо заболевает мать, которая в этой болезни внезапно замечает в детях свое природное предназначение.

Доктор обещал поставить ее на ноги, и они сразу заживут большой и дружной семьей, где не будет пьяного смрада и злого рычания, исчезнет голод и эти постоянные поиски куска хлеба. Они заживут по-настоящему, о чем мечталось и желалось с детства. Пусть его детство уже прошло и не вернуть, но он подарит его радости этой маленькой девочке-вестнице везения и удачи. Он не зря с первой встречи желал с ней общения. Она принесла в его дом успокоение.

-Валентин, ты чего такое нашептываешь? – смеясь, спрашивала Настя, заметив, как он губами тихо выговаривает какие-то молитвы.

-Я всех поблагодарил за подарки и за аплодисменты. Но в таком шуме бесполезно кричать. Все равно не докричишься. Вот я и говорю тихо. Вроде и поблагодарил, и горло сберег, - с хитринкой ответил Валентин.

-Ух, какой же ты расчетливый! Ну, так скажи чуть громче, чтобы и я услыхала. Мне ведь тоже интересно.

-Настя, спасибо тебе за праздник, за веселье и за этот самый чудесный в моей жизни Новый Год!

-Нет, что ты, ты совершенно неправ! – заспешила перебить его Настя, совершенно не понимая этой благодарности. – Это ты для меня такой праздник создал, это тебя я хочу благодарить.

-Прав я, Настя, ой, как прав! Если бы не было тебя, то не появилось бы у меня такое желание творить. Ведь все сделано ради и для тебя. И тебе я смог всего этого нафантазировать. Я раньше, если и умел, то лишь слегка переделывать старые вещи. Но не так глобально. А при тебе меня так окрылило, что я чуть было настоящее волшебство не сотворил. Так что, во всем заслуга твоя. Принимай мои огромные спасибо, и пошли танцевать. А то, посмотри, сколько кавалеров уже вокруг тебя вьется, и все желают пригласить. Того и гляди, как отобьют.

Настя хохотала, но танцевать желала лишь с одним Валентином. Он для нее сегодня единственный кавалер. И потому весь вечер она желает посвятить лишь ему единственному. А для того существовала еще одна уважительная причина. Старшеклассницы пытались перехватить его, а этого допустить Настя не могла. Пусть на чужое не зарятся. Валентин только что сказал, что она единственная дама в этот праздничный вечер. И больше ничей.

И как это Настя прозевала, так она и сама не могла понять. Только зазвучала музыка, а шкет из параллельного класса Витька Тофеенко отвлек ее пустой болтовней. И в это время к Валентину подошла учительница биологии Мария Дмитриевна. Это просто так серьезно звучит, а, в самом деле, так она только институт закончила и преподает первый год. Конечно, двадцать два не первая молодость, и для Валентина она старовата. Но сама по себе весьма миловидна, миниатюрна и фигуристая такая. Ее все старшеклассники приглашают на танец.

А тут она сама проявила инициативу, и увела кавалера из-под самого носа Насти. Разумеется, Настя пыталась воспрепятствовать и не позволять такие вольности, но Мария Дмитриевна строго зыкнула на нее сверху вниз и проговорила приказным тоном, не терпящим пререканий:

-Отдохни, детка, позволь и мне с твоим кавалером потанцевать. А то прихватила, единоличница этакая, и никому не разрешает, - слегка ехидным и обидным тоном посмеялась она.

Валентин пожал плечами, но такой даме отказать никак не мог. Во-первых, учительница все-таки, а не обычная одноклассница. А во-вторых, Валентин и сам не против танца, поскольку с Настей они же просто дурачатся. А тут дама, да еще приметная, пользующаяся спросом у кавалеров.

-Ну и мадам у тебя, серьезная и строгая, что подходить даже опасно, - хохотнула она, прижимаясь к Валентину в медленном танго. – Единоличница и собственница. А глянула на меня так, словно взглядом сжечь пожелала. У вас так серьезно? – откровенно смеялась она, понимая саму несерьезность и нелепость вопроса. Ведь, по сути, так Настя еще совсем маленький ребенок.

-Просто мы договорились весь вечер вместе, потому она так и отреагировала. А вам я не мог отказать, поскольку пора самому хоть один танец станцевать в качестве кавалера, а не друга.

-Валентин, - она внезапно сменила смех на строгий и серьезный тон. – Не собираюсь я вмешиваться в ваши детские дела. А пригласила на солидный деловой разговор. Так и передашь своему младенцу, чтобы не плакала. И в этой суете другого момента не подберу. Еще смоешься домой с глаз долой, ищи потом тебя. Я понимаю, что просьба сейчас моя прозвучит немного дико и нереально, но не смог бы ты нечто оригинальное и суперское специально для меня сконструировать. Нечто с Настиным нарядом схожее, но только взрослое и солидное. Без шуток и потех. А я заплачу, хорошо заплачу. Даже в два раза больше, чем ты скажешь. За скорость. Понимаешь, у мужа на заводе в их клубе намечается грандиозное Новогоднее торжество. А мой муж, хоть и небольшой, но начальник с будущими перспективами. Хотелось бы всех поразить, как ты сегодня Настей. Разумеется, не так сложно и мудрено, но все равно, как-нибудь позаковыристей, с всякими чудесами и фокусами. Успел бы ты за два дня, а? Все, что для этого потребуется, так я завтра и принесу.

-Ой, Мария Дмитриевна, два дня – так мало! Не хватит на эксклюзив. Понимаете, у меня даже машинки нет, я все вручную, ниткой и иголкой. Потому получается долго, медленно. А если бы, конечно, мне еще и швейную машинку, так и за завтра прямо при вас сделал бы. Мне ведь хватило уже одного взгляда и вашей просьбы, чтобы в мозгах родить проект. Она уже высветилась и сформировалась. Но нет, – тяжело вздохнул Валентин. – Чего нет, того нет. А вручную за два дня никак не поспею. Если чего попроще, так, пожалуйста, постараюсь.

-Валентин! – воскликнула Мария Дмитриевна так громко, что даже рядом танцующие обернулись, чтобы лицезреть причину происходящего. – Так все просто даже замечательно, лучше и не придумаешь! У меня простаивает и совершенно без надобности пылится новенькая замечательная швейная машинка с электроприводом. А я в этом деле совершенная простофиля. Даже и приближаться не желаю. Муж на свадьбу подарил, а потом мы уже оба поняли, что совершенно глупая и ненужная покупка. Я не только тебе ее завтра привезу, но и оставлю насовсем. Мне даже приятно в такие мастерские руки ее вручить. Даром, совершенно даром, даже и не пытайся сопротивляться. Правда, могу единственное условие поставить, чтобы тебя совесть не замучила: я буду, но за плату, твоя заказчица в любое нужное для меня время. С правом просить без очереди и срочно.

-Так в таком разе, Мария Дмитриевна, и вопросы все лишние отпадают. Для вас такое чудо сотворю, что все вокруг вас попадают. Не хуже Настиного будет. Разумеется, с взрослым уклоном. А не лучше, поскольку Настя – шедевр сама по себе. Лучше и стараться не буду.

-Ох, как она нас с тобой расстреливает глазами, что даже страшно становится. Пора заканчивать этот танец и возвращать тебя даме. Беды бы избежать. Валя, послушай, я немного в курсе всех твоих перипетий. Отец на комбинате погиб недавно, мать парализована. Да еще откуда-то Настя на твою голову свалилась. И как тебе все это пережить удалось? Трудно, поди, наверно, оттого и берешь заказы, чтобы хоть немного выкарабкаться?

-Вы правы, Мария Дмитриевна, очень трудно было, но только до всего этого происшествия. До бед. А беды удачу и радость принесли. Вы только в обморок не падайте, но я рад смерти отца, словно жаждал и молил его кончину. Страшные слова, и их не пожелал бы даже от врага услышать, но я бы сам вскоре убил бы его, если бы не этот несчастный случай.

-Господи, Валентин, ужас-то какой! Как, ни как, а он твой отец родной, близкий человек тебе.

-И мать на радость нам с Настей парализовало. На удачу, чтобы все страдания и муки наши прекратить.

-Ты окончательно запугал меня. Чего же натворить могут родители, чтобы собственное дитя желало смерти тебе?

-Настю мою гнали они и смерти желали ей, угрожали. А мы по жизни повязаны с ней. Я ведь вообще жить не хотел, когда бежал от них, куда глаза глядят. А в это же время она от своих родителей убегала в поисках смерти к реке на мост Луческий. Так и бросилась в воду. Хорошо нас судьба в одну точку и время вывела. Рядом оказался в это время. Вместе нас тянула вода, вместе на берег выкарабкивались. Понимаете, есть, оказывается, такие родители, коим ничего кроме смерти и страшной болезни и желать не хочется. Вот потому и рад всем этим несчастьям, бедам на наше избавление. Теперь мы с ней вдвоем, чего и желали себе.

-Но мать твоя жива пока?

-Жива. И выздоравливает. Прощения у нас просила, обещала стать мамой для двоих. А мы простили, и любить обещали. Вот какая болезнь полезная случилась. Поэтому и боится Настя потерять меня. А я не хочу ее терять, поскольку в этом мире мы друг для друга созданы. Чтобы жить и выживать.

-Все, все, Валентин, срочно возвращаю тебя твоей даме, пока и в самом деле беда не случилась. И больше обещаю не тревожить, - засуетилась Мария Дмитриевна, прекращая танец и направляясь вместе с Валентином к окну, на лавочке возле которого сидела Настя.

-Только не нужно слишком преувеличивать и смешить нас, Мария Дмитриевна. Она, как мы с ней и условились, моя младшая сестренка. А я для нее старший брат. И не больше того.

-Валентин, ты еще плохо знаешь душу женскую. Братик, сестричка, - саркастически ухмыльнулась учительница. – Мы женщины – большие частнособственницы. И что наше, то лучше не тронь.

Они вместе подошли к Насте, которая сидела мрачнее тучи, словно и не было праздника и победы, будто не радовалась буквально недавно этому балу и подаркам, полученным и от Деда Мороза, и от Фиры Давыдовны. Сейчас ей хотелось плакать и ругать плохую училку.

-Все, Настя, возвращаю тебе кавалера. И вовсе глупо обижаться. Ведь сегодня праздник, а с Валентином многие хотят потанцевать. Так пусть и танцует себе и тебе на радость.

А Валентин сел рядом с Настей на скамеечку, и нежно обняв ребенка, прижал ее к себе.

-У нее муж есть, - сообщил он, как приятный факт. – А еще у них на его работе большой праздник намечается. Вот она и уговорила меня пошить лично для нее к этому торжеству нечто на твое чудо подобное. И еще завтра обещала привезти мне настоящую швейную машинку. Не просто привезти, но и подарить мне ее, если успею к празднику пошить костюм.

-Правда? – с надеждой спросила Настя плаксивым голосом, но уже в душе совершался переворот, и прежнее счастье торопилось вернуться в ее сердечко. – А ты пообещал пошить ей? Такое, как у меня?

-Конечно, обещал. Она же мне за это подарит самую настоящую швейную машинку. С электроприводом. И крутить не нужно. Кнопку ногой нажимай и все, - мечтательно произнес Валентин, в уме уже воображая загадочный костюм для молодой учительницы, который так легко удастся с помощью технического приспособления с моторчиком. – Я пробовал однажды. И вовсе не трудно. Нет, конечно, немного иной, и на твой далеко непохожий. Хотя, если правду, так лучше твоего еще не скоро получится. А ей надо взрослый, слегка солидный. Она еще не совсем такая уж и взрослая, хоть и замужем, но идет на самый взрослый праздник. Пойдем, и мы попляшем, - крикнул внезапно Валентин и потащил Настю в центр зала в центр пляшущих и бесящих в разнообразных костюмах детей и взрослых.

Бал закончился поздно, и Валентину пришлось уже полусонную и вконец измученную танцами и впечатлениями самому переодевать Настю. У самой нее хватало сил лишь протягивать ту или иную ногу или руку. Валентин и сам прилично подустал, замотался таким длительным праздником, но его никто раздевать не станет. К тому же он чувствовал себя хозяином и самым главным в семье. Ведь не просто одеть, и домой привести, но еще ребенка необходимо и чаем на ночь напоить. Иначе уснет голодная. А с другой стороны, так про голод и говорить стыдно. Половину подарка она успела оприходовать.

Так что, голод вряд ли испытывает. Но самому ему спать абсолютно не хотелось. Желалось обсудить сегодняшний праздник и оценить свою победу. Однако Настя лишь и успела прислонить ухо к подушке. А сам он, глядя в потолок, еще долго лежал в темноте и вспоминал. Сон не хотел приходить. А он его и не звал. Но вместо спокойного сна к нему пришла некая тревога и странное предчувствие беды. Нет, ничего такого никто, и ничто не предвещало. Однако, уж много радости и удачи в последнее время навалилось на них. И все они пришли сразу после беды, однако успели своими яркими впечатлениями затмить прошлые горести.

И сейчас Валентина охватило смутное чувство волнения. Не может и не бывает вот так задаром сразу всего хорошего происходить в его жизни. Обязательно каким-либо эхом отзовется и скверное прошлое. Особенно после сегодняшних восторгов и побед. Он с опаской глянул на спящую Настю, послушал ее спокойное размеренное дыхание. Но успокоение не приходило. Он гнал силой от себя эти излишние волнения и переживания, понимая, что просто пока не может привыкнуть к обыкновенной и хорошей жизни. А ему так уже казалось и представлялось, что у них с Настей началась наконец-то эта правильная жизнь, какая должна быть у детей их возраста. Конечно, со своими нюансами, с готовкой обедов, стиркой, уборкой и постоянной заботой о маленьком ребенке. Однако к трудностям физического рода ему не привыкать. Ко всему прочему, этот ребенок во всем помогает, и весьма, что немаловажно, за все искренне благодарный. Валентину нравиться получать такие поощрения.

11

Это у них был первый настоящий Новый Год. Праздник в жизни, праздник в семье, радость и торжество самого бытия. Пусть семья очень маленькая, всего-то братик с сестричкой, но зато у них настоящая красочная елка с самодельным Дедом Морозом под ней. А Снегурочкой Валентин нарядил саму Настю. За день до Нового Года к Валентину подошли друзья и упросили до боя курантов приютить их вместе с подружками, чтобы по-людски проводить Старый Год.

-Мы посидим у тебя немного, грамм по триста хватанем, а потом до утра в клуб завалимся. Просто у всех нас родители своих родственников и друзей наприглашали. Да и сам пойми, что под присмотром они и не позволят вообще потреблять. Так, пригубить лишь. Скукотище, одним словом. Мы в их глазах еще ужасные малолетки, - уговаривал Славик, как посол от всей компании.

-Настя, а мы ведь не станем жадничать, позволим с нами посидеть чуток бедным странникам? – весело спроси Валентин, хотя по глазам Насти видел, что она согласная. Так же намного веселее будет.

-Пусть приходят, - согласилась она, для приличия немного поломавшись. – Нам не помешают. Валентин, а мы разве с тобой в клуб до утра не пойдем? Это же так там интересно будет!

-Нет, что ты, нам никак нельзя. Еще уснешь под елкой, и что мне тогда с тобой прикажешь делать? – испуганно замахал Валентин, притворно изображая полное несогласие.

-Не усну, неправда, это ты сочиняешь! – обиделась Настя. – Я, если хочешь, знаешь, как долго могу не спать!

-Хорошо, - согласился Валентин, решив больше не испытывать терпение Насти, и не дразнить ее. – Идем вместе с ними. Только, пацаны, закуску, алкоголь и прочие аксессуары тащите с собой. Мы свои запасы не намерены на вас, да еще на неизвестных нам девчонок тратить, черт те, кому скармливать.

-Ой-ой-ой! – сморщил нос в недовольной гримасе Славик, хотя его очень устраивало согласие и условия предпраздничного застолья. Им же лишь до ноля часов посидеть, да слегка для веселья приложиться. А там, в клубе и буфет всю ночь работать будет, и музыка с танцами до утра.

-Тебе подружку не прихватить? – шепотом спросил Славик у Валентина, когда Настя отлучилась на минутку.

-Ну, коль пожелаешь испортить всем вечер, то приводи. Скандал с царапанием и за волосы таскание гарантирую, - весело засмеялся Валентин, подмигивая в сторону вышедшей Насти.

-Да ты что? – по-настоящему удивился друг. – Даже так у вас? Она разве может уже, и ревновать? Малявка, ведь.

-Малявка, но частнособственница. Считает, что я принадлежу на всех праздниках лично и только ей. Вот на бал маскараде Мария Дмитриевна пригласила на танец, так чуть не закатила мне истерику. Так посмотреть, то еще сплошное детство, но уже с такими взрослыми замашками.

-Ладно, не будем ребенка нервировать. Вы уж тут сами и без нас разбирайтесь. Нам главное вечер пересидеть в тепле и в уюте, и Старый Год по-человечески и по-мужски проводить. Чтобы чинно и прилично.

Друзья пришли часам к девяти с полными сумками, и девчонки сходу занялись сервировкой стола. Настя пыталась руководить, и взрослые по ее понятию девушки безропотно подчинялись. Вот только сильно ее смущали большие и толстые бутылки с шампанским. Как бы они, друзья Валентина, и его не уговорили выпить. Ей очень не хотелось бы видеть пьяным Валентина.

Однако с первых тостов душа ее вернулась на место. Они вдвоем с Валентином стукались стаканами с лимонадом. Тоже с пузырьками, как и шампанское, но только не опасное.

-Вот глупости, - шептал Коля Валентину. – Это все девчонки выдумали с шампанским. Ты их немного отвлеки, а мы с пацанами сейчас на кухне водочкой догоним. Для куража.

Саша заранее принес бутылку водки и спрятал в морозильной камере, чтобы не сердить и не обижать своих дам. И так на протяжении всего вечера они ее и распили, отчего в их глазах засветились веселые хмельные огоньки. Настя случайно увидела эту хитрость и пожаловалась Валентину. Она еще до сих пор не могла спокойно относиться к пьющим. А уж тем более, когда мальчишки пьют такую крепкую водку, могущую опьянить легко даже взрослого.

-Настя, - Валентин отвел ее в другую комнату и ласково спокойно попросил. – Мы с тобой никогда в жизни эту гадость пить не станем. Но она им, моим друзьям нравится. Так пусть пью, раз хотят. Это их дело, это их жизнь, не нам судить. Не все люди такие злые и жестокие, какими были и есть наши родители. И мои друзья от водки просто немного смешные и добрые. А девчонкам необязательно говорить. Они между собой рассорятся, а виноватая будешь ты. Хорошо?

-Хорошо, - с трудом и нехотя соглашалась Настя. – Только так некрасиво поступать. Они же сейчас опьянеют.

-Нет, от такой дозы лишь повеселеют. А сейчас в клубе на танцах напрыгаются и совсем протрезвеют, - уговаривал Валентин Настю, чтобы она не сильно сердилась на его друзей.

Однако подружки вскоре заметили неадекватную веселость и пьяное настроение своих кавалеров, но вслух за столом посмеялись над ними. Мол, слабоват мужик пошел, что так легко от шипучки пьянеет. Такое заблуждение здорово развеселило Настю, и она с Валентином от души посмеялись.

-Пусть так думают, лишь бы весело было, - согласилась наконец-то Настя, уже прощая всех за такой обман.

Когда часы на Спасской Башне с экрана телевизора начали отбой последних секунд старого года, Славик уже открывал последнюю бутылку шампанского из принесенных ими на праздник. Открыл ее громко и с пеной, отчего все застолье прокричала еще громче и веселее:

-Ура! Ура! Ура!

-С Новым Годом, Настенька! – чмокнул в нос Валентин раскрасневшуюся и смеющуюся девчонку. – Ты успела загадать желание? А я загадал. И очень надеюсь, что оно сбудется.

-А я тоже загадала, - внезапно смутилась Настя. – Ты не обижайся, но я его никому не скажу. Но если оно сбудется, то я стану самым счастливым ребенком на Земле. Возможно, попозже, когда-нибудь, ну, тогда, когда я стану взрослой, я тебе расскажу. Но не раньше, чтобы не испугать его.

-Ой, Настя, когда ты станешь взрослой, - хихикнул Валентин. – То еще сто раз можно загадать. А про это и забудешь.

-Нет, Валя, - серьезно покачала головой Настя. – Я про него ни в жизнь не забуду. Оно у меня самое заветное и желанное.

-И чего там молодежь шепчется? – шутливо и игриво спросил Николай. - Поделитесь со всеми секретами.

-Не угадал, Коля, - ответил Валентин. – Мы новогодние желания загадывали. А ими даже с друзьями делиться нельзя. Иначе они обидятся и не исполнятся. Так что, в пролете ты.

-Вот черт! – огорченно воскликнули девчонки. – А мы и загадать забыли. Валентин, почему народ не предупредил?

-Потому и не предупредил, - смеялся Валентин. – Что под бой Курантов желания загадываются самые заветные и желанные. А у вас их и не было, поскольку забыли. И чего тогда предупреждать!

Девчонки хотели обидеться, но кавалеры дружно хмельными голосами обещали сами сегодня исполнить все их желания. И они передумали, поскольку впереди праздник и много веселья. А по такому пустяку самим себе портить настроение не хотелось. Тем более, что пора и в клуб.

-Валентин, а ты Настю с собой берешь в клуб? – смешливыми нотками спрашивали они его.

-Разумеется. Вот, все идут со своими дамами, так почему мне одному! – подмигнул Валентин Насте, чем поднял ее настроение на максимальную планку. – Это наш с ней первый и настоящий праздник. И расставаться с ней нам никак нельзя. А разве честно оставлять ее одну дома, когда весь народ вокруг веселится? Вам самим такое не понравилось бы.

-Конечно, в этом ты прав. Лишь бы не уснула в разгар веселья. Тогда нести до дома придется.

-А я и не усну, - громко и безапелляционно категорически объявила Настя. – Мне совсем ни капельки спать не хочется.

Решено и договорились. По-быстрому собрались и вывалились на многолюдную шумную улицу с пьяными песнями и криками, с детским весельем. Сегодня правила отменены, и никто не собирался в такой праздник укладываться в постель. Горели разноцветными огнями в окнах елки, стреляли хлопушки, взрывались самодельные бомбочки. Со всех уголков неслись напевы баяна, треньканье гитар и хлопки пробок, вылетающих из бутылок шампанского.

-Валентин! – восхищенно и горячо кричала в ухо Настя. – Как здорово и сколько шума здесь. Я и не знала, что бывает такое. И почему мы раньше не замечали такого праздника!

-Ты была мала, тебя и простить не сложно. А вот я столько всего в своей жизни успел пропустить, что теперь и наверстать не успею. Мы по праздникам с тобой прятались по углам и закоулкам, чтобы не видеть и не слышать пьяные пошлые крики родителей. Вот и прозевали такую красоту. Лично для меня всегда красный день календаря ассоциировался с кровавыми днями. Наверное, как и у тебя. Все же в школе, да и когда родители на работе, когда их нет дома, жилось спокойней. Ну, и пусть все это остается на их совести. Лично мои уже сполна получили по заслугам. Я не злой, и не люблю желать вреда, но мне так кажется, месть не заставит себя ждать и для твоих. Икнуться твои слезки и страдания так, что захлебнуться.

-А я, Валя, - испуганно прошептала Настя. – Хочу, чтобы они жили. Боюсь быть злой и коварной. А знаешь, как я хочу им отомстить? Когда вырасту, стану взрослой и красивой, то приду к ним и скажу: - Ну, здравствуйте! Не потеряли, не позабыли своего ребенка? Помните, что он еще есть у вас? А я вот какая! Самая счастливая. Вам назло! Это и будет моей местью.

В разгар танцев к Насте подошел Славик и слегка пьяненьким голосом смешливо проговорил:

-Не будь такой жадиной-говядиной! Танцы существуют для всех. Это совершенно не те искренние отношения, что дома или в другом месте. На них все обнимаются, бесятся, просто общаются. Кратковременные минутные увлечения. А ты абсолютно не позволяешь Валентину ни с кем танцевать. Вот, как клещ вцепилась когтями и ни на шаг не отпускаешь. Так нельзя.

-Я не жадная, - вспыхнула Настя, готовая от обиды разреветься за такие несправедливые упреки. – Он просто сам сказал, что весь бал будет со мной танцевать. И не вцеплялась я в него.

-Не реви, а пойдем лучше со мной попрыгаем. Я приглашаю, - расшаркался в поклонах и реверансах с легким смехом Славик.

Ему и в самом деле было весело наблюдать за ревнивой Настей, которая ни на шаг не отставала от Валентина, не позволяя ему тем самым отвлекаться на других дам. А его персоной интересовались здесь многие. И среди одноклассниц, и малознакомые, чужие, пришедшие на бал. Валентин был высоким и казался слегка старше своих лет. Тем самым и привлекал многих девчонок. Но препятствием на пути возникла Настя. Малявка, какая! Славик схватил ее за руку и потащил слегка упирающуюся в центр зала к елке, где Дед Мороз со Снегурочкой развлекали малышей, случайно забредших, как и Настя, по вине взрослых.

Насте хотелось поначалу вернуться на прежнее место, где ее оставил на минутку Валентин, чтобы по возвращению он нашел ее. Но Славик так кружил ее, бросал из стороны в сторону, смеясь и дразнясь, что, в конце концов, ей самой понравилось такая игра, и она уже самостоятельно таскала и дергала кавалера, хохоча задорно и откровенно. Когда вернулась на прежнее место, то поначалу хотелось оправдаться перед Валентином за этот танец.

-Понимаешь, он так сам сильно схватил и уволок меня туда к елке. Мы напрыгались до умопомрачения.

-Но ведь было здорово и интересно!

-Да, так весело, так клева, что устала, напрыгалась и кошмарно, как хочется пить и посидеть, отдохнуть.

-Пошли в буфет, - предложил ей Валентин, беря за руку. И Настя почувствовала, что он совершенно не сердится на нее. А даже наоборот, рад очень. – Понимаешь, Настя, я сам на танцы практически никогда не ходил. И не в чем было, и не нравилось. А теперь понял их смысл. И здесь совершенно необязательно танцевать с тем, с кем пришел. Можно все время с разными партнерами. Для того эти танцы и придумали, чтобы интересно и увлекательно было. Меняются кавалерами на время танца, дамами, знакомятся с новыми друзьями. Так положено делать, и так гораздо интересней. А потому и танцуй со всеми подряд.

-И ты можешь танцевать со своими девушками, - уже спокойно и без ревностно согласилась Настя. – Я разрешаю.

-Спасибо, - спокойно ответил Валентин, с трудом сдерживаясь от истерического хохота.

Боже мой, какой еще маленький ребенок, а уж, сколько ревностного огня в нем, что даже обидеть страшно. Но Валентину ужасно нравилось танцевать с ней, общаться, веселить этого ребенка. А поскольку дамы сердца у него, как у его друзей, не было, то он и старался больше ей внимания уделять, не стремясь к таким вот временным флиртам, чтобы не злить и не обижать свою подружку.

Лимонад был холодным, но пить разгоряченной Насте так сильно хотелось, что она залпом опорожнила стакан и попросила еще.

-А не лопнешь? – высказал сомнения Валентин.

-Нет, - счастливо ответила она, и в два глотка выпила еще полстакана, что подсунул ей Валентин.

Самому ему не очень хотелось. Он, как Настя, не прыгал и не плясал последние десять минут. Это ее так Славик уморил. Получив добро от личной дамы, с этой минуты Валентин позволял приглашать себя всем желающим девушкам. Да и сам с радостью выбирал для танца красавиц в нарядных костюмах. А друзья, чтобы Настя не скучала и надоедала Валентину, по очереди плясали с ней и водили в буфет поить лимонадом за счет Валентина. Он им субсидировал немного на вино с договором, чтобы несколько копеек оставляли и на Настю. К концу праздника, заметив уже схожий с хмельным, взгляд Насти, Валентин предложил ей покинуть клуб.

Как ни крути, а это все же еще очень маленький ребенок. Многовато нагрузки и впечатлений на одни, даже и праздничные сутки. Уснула она в прихожей, сидя на полу. Присела снять сапожки и выключилась. Пришлось Валентину самому раздевать и уносить в кровать. И только уже когда он ее раздетую звонко чмокнул в щеку, Настя нечто нечленораздельное пробурчала и вновь уснула. А самому Валентину ну, абсолютно спать не желалось. Сна ни в едином глазу. И он решил продолжить праздник уже без Насти. У него ведь сегодня такая же эмоциональная нагрузка. Но в отличие от Насти она его лишь раззадорила.

И, не успев оказаться на улице, как он попал в компанию из одноклассников. Разумеется, прилично выпившую и срочно предлагающую присоединиться к ним. И тоже пригубить пару стаканов. Но он срочно отказался, сославшись, что на сегодня ему вполне достаточно. А вот вместе прогуляться и спеть пару песен, так не откажется. Это лишь друзья знают его антагонистическое отношение к алкоголю. Среди одноклассников Валентин не признавался, считая излишней и бесполезной информацией. Пусть думают, что он уже прилично потребил алкоголя, а потому и отказывается. А так-то запросто сможет, коль есть повод и причина. И сейчас сумеет быть веселым без добавления вина. Петь и кричать он будет с удовольствием.

-Пошли на речку купаться! – предложил один из одноклассников, и все его поддержали, хотя шел небольшой снег, а слабенький, но все-таки мороз сковал все водоемы.

-Мы в прорубе, - посоветовал Валентин, понимая, что прозвучали лишь голые слова. Возле воды желание у всех переменится.

Так оно и оказалось. И поэтому компания возле речки выпила еще несколько глотков вина и продолжила хождение по шумному ночному городу. Домой Валентин вернулся к началу рассвета. К тому времени, и сон вторгался в его организм. Быстро скинул с себя одежду и, нырнув под одеяло, лишь и успел подумать, что великолепен и прекрасен такой наличествующий факт, как холодильник. С вечернего стола полно еще еды оставалось, и совершенно не понадобится ломать голову и тратить время на приготовление завтрака-ужина, когда они проснутся. Хотя, первой должна выспаться Настя. Ведь она намного раньше его легла.

Ну, и страшного ничего не случится, коль встанет без Валентина. Газом он научил ее пользоваться. Чай вскипятит, бутерброды из холодильника возьмет. А он обещает спать до самого вечера. Только вот как потом следующую ночь промаяться? Нет, он раньше проснется, еще до вечера, и сходят вместе с Настей в больницу, чтобы поздравить с Новым Годом и маму. Они у нее давно были. Сначала школьный бал отвлек, потом много времени заняло выполнение заказа Марии Дмитриевны. Она и машинку подарила, и заплатила много. Но и сама в сумасшедшем восторге была от художеств и конструкций Валентина.

А он постарался на славу. И после восторгов и песнопений во славу его творчества, Мария Дмитриевна обещала Валентина завалить заказами. Не обязательно ведь праздничными костюмами. И так иногда требуется по желанию нечто изменить и добавить к заводскому пошиву. Им с Настей понадобятся деньги. Хочется уже эти старые кровати выбросить и купит новые. Хотя, такое им под силу и сразу после праздников сделать. Деньги у Валентина есть. За мать выдали и зарплату, и отпускные. А еще и оплатили часть бюллетеня. Вот и купят два новых диванчика в свою комнату. Валентин как-то видел нечто подобное в мебельном магазине. А мама поспит на его старом. Он в хорошем состоянии. Валентин еще раньше и подчистил его, и подремонтировал. Теперь почти как новенький выглядит. Несколько лет послужит.

С такими вот последними размышлениями и мыслями в голове, переполненной впечатлениями и шумами, Валентин проваливался в сон. Крепкий, сладкий и без сновидений. А коль чего и промелькнуло, так он и не запомнил. С наступлением дня, то есть, светлого время суток, улицы стихали. Вот такие несоответствия случаются с 31-го на 1-ое, когда меняются местами сутки, когда приходит Новый Год. Ведь именно с Нового Года планируются хорошие перемены, человек пытается избавиться от вредных и ненужных привычек, все желают встреч, судьбоносных событий, и многого другого. И на всякий случай слегка даже побольше, чем сумеют вынести, поскольку все равно сбывается всегда гораздо меньше, чем просишь. Так лучше просить с запасом на жадность судьбы.

Вот и Валентин, просыпаясь уже в сумерках, когда день пытался завершиться, вспоминал о своих пожеланиях, и радостно улыбался, что наступил его главный год, когда он войдет в новую взрослую жизнь, окончив последний десятый класс. И самое главное, что в этом году уже никогда не будет в жизни пьяного хамства и пошлостей отца, забудут они и про вино, и вспомнит о них мать. Надо, обязательно надо сходить в больницу и поздравить с праздником. Только, почему же так тихо в доме? И он весело расхохотался, увидев спящую рядом на своей кровати Настю. Вот так уморили ее, что и просыпаться не желает.

-Настя! – громко позвал он ее, надеясь, что его голоса вполне достаточно для пробуждения. – Ты сегодня просыпаться планируешь?

Валентин вскочил и включил свет. Но, глянув на Настю, ему вдруг стало страшно. Она лежала неподвижная и некая странная. Лишь только тихое посапывание говорило о ее жизни. Но вид и поза пугали. Валентин подпрыгнул к ней и прислонился губами ко лбу, который горел огнем. Настя даже не пошевелилась. Тогда Валентин попытался разбудить легоньким потрясыванием. Но и на его манипуляции она даже не пошевелила глазами, от чего у Валентина похолодело все внутри.

Вот идиот, придурок, затаскал девчонку по балам. А потом еще разгоряченную поил холодным лимонадом. Поняв, что разбудить таким способом не удастся, Валентин побежал к соседям сверху, у которых есть телефон, и тетя Лида всегда разрешала ему позвонить.

-Тетя Лида, дядя Саша, вы дома? – с порога кричал он, поскольку входная дверь у них была приоткрыта, и Валентин беспрепятственно входил в квартиру, пытаясь шумом напомнить хозяевам о вторжении.

-Случилось то чего? – из спальни выходила заспанная и босиком тетя Лида. - Пожар, аль хуже чего?

-Я позвоню, можно? – затараторил перепуганным голосом Валентин. – Настя заболела. Простыла, наверное, а теперь вся горит и не просыпается. Вы не знаете, что нужно делать? Может, таблетку дать, какую?

-Ничего дать не получится, раз она не просыпается. Звони в скорую. Укол сделают, и проснется.

Валентин трясущими руками пытался дозвониться до скорой, но у него никак не получалось. И тогда тетя Лида взяла из его рук трубку и сама позвонила по 03. Пытаясь вытянуть кое-какую информацию из уст Валентина, она, как могла, если учитывать самый разгар празднества, объяснила дежурному врачу сложившуюся ситуацию и о болезни ребенка. Но на сегодня и без них хватало клиентов. Поэтому обещали приехать не раньше, чем через час. Если не позднее. Валентину хотелось нагрубить в телефон, но тетя Лида уже положила трубку.

-Приедут, сильно не переживай. А пока иди домой к своей Насте и попытайся дать ей аспирин, если добудишься. И жди врача. Дети, они всегда болеют и, как правило, выздоравливают.

Валентин схватил таблетки, что дала тетя Лида, и пулей понесся вниз, в ужасе страшась увидеть нечто более страшное, чем покидал. Ему казалось, что он отсутствовал кошмарно долгое время. А с Настей за такой срок могло произойти все, что угодно. Он пробовал уговаривать Настю проснуться, выйти из забытья, чтобы проглотить эту нужную таблетку, но она словно и не слышала его. Тогда он взял ее на руки, приподнял голову и чайной ложечкой вместе водичкой и крошками таблетки скормил ей лекарство. От этого на душе стало намного легче. Раз Настя сумела проглотить таблетку, то не умрет. Дождется доктора из скорой помощи.

Покормить бы ее как-нибудь. Ведь так долго уже голодала. Но надо дождаться врача и послушать, чего он скажет. Пусть осмотрит и посоветует, как дальше лечить. Однако, видать не они одни такие больные, раз врач так долго не едет. Долго, очень долго, хотя и прошло чуть больше часа. Но какие они невыносимо трудные и долгие. Настя спала у него на руках, а он нежно качал и напевал ей песенку. Вполне вероятно, что там, в далеком сне она ее и услышит.

Звонок в дверь напугал его, и первые секунды Валентин не мог понять причину и источника этого странного звука. А когда до него наконец-то дошло, то врачи уже сами сообразили толкнуть незапертую дверь и самостоятельно входили в прихожую, наполняя ее запахами лекарств.

-Есть здесь кто? – спросил негромкий женский голос. – Мы правильно пришли, нас здесь ждут.

-Да, да, мы здесь, входите, - так же тихо, но достаточно, чтобы его услыхали, ответил Валентин, не выпуская ребенка из рук.

В таком положении и застал их доктор.

-Ну, и что тут у вас такое произошло экстренное и спешное? – спросила женщина, по-видимому, главная из двух, что вошли.

-Вот, - со слезами в голосе и на глазах показывал Валентин на спящую Настю. – Не просыпается. Спит и спит. И горит вся. Очень горячая.

-Дайте-ка ее мне, молодой человек, - попросила доктор, и уложила Настю в кровать. – Ну, и что у нас случилось, сейчас посмотрим. Вера, готовь укол, да жаропонижающий антибиотик.

Доктора несколько минут колдовали над спящей Настей, кололи, смотрели горло, слушали. Потом позвали Валентина.

-Новый Год гуляли? – как-то неестественно весело спросила доктор Валентина, подмигивая. – А пили что?

-Лимонад, – уныло ответил он, понимая намек и на законное обвинение в таком незнании простых истин.

-Вот вам и результат. Пусть пока поспит, а завтра вызови врача педиатра. Ты что, сейчас один в доме.

-Да, мама в больнице, парализовала ее. Давно, задолго до праздников. Вот сейчас и лежит в больнице.

-Господи, вот привалило сразу тебе несчастий. Лет-то тебе сколько, учишься в школе?

-Да, десятый заканчиваю. А так я уже взрослый. К весне мне семнадцать исполнится. Почти совершеннолетний.

-Ну, и, слава богу, что взрослый. Думаю, что сумеешь справиться. Сестренка, поди, младшенькая?

-Да, сестренка, - согласился Валентин. – Погуляли на праздник. А теперь вот приболела внезапно.

-Ладно, братик, лечи свою сестренку. Это она от температуры так крепко спит. Завтра проснется, так попытайся покормить. Хотя, вряд ли что получится. Горло болит, глотать не сможет. Полоскать нужно бы почаще, куриным бульоном кормить, витаминами. Хотя, какие сейчас в магазине витамины! Капуста да свекла? Может, апельсины с праздничного стола сохранились, мандарины? А лучше всех витаминов, так бульончик из домашней курочки. Вот его и попробуй достать.

-Я найду, я обязательно найду, - обрадовался такому оптимистическому прогнозу врача Валентин. – Лишь бы она не умерла.

-Не умрет. Не получится у нее с таким заботливым братцем умереть. Я так думаю, что сумеешь выходить, - бодро и с надеждой сказала врач, и они покинули квартиру, оставив после себя этот запах эфира.

А Валентин схватил рецепт и собрался пулей нестись в аптеку. Но вовремя остановился. Праздник ведь на дворе, и ночь. Все, поди, закрыто. Завтра он лучше и в поликлинику сбегает за педиатром, и курицу для Насти отыщет. Если потребуется, то для такого дела он ее украдет. Не крал ни разу кур, но ради своей сестренки заберется в чей-либо сарай-курятник и сопрет самую жирную курицу.

И вдруг Валентин вспомнил, что ведь у тети Жени куры есть. Он купит у нее. Уж для Насти она продаст, не пожалеет. Но только завтра и все с утра. Сегодня уже ночь, все спят, и Настя спит, и сам Валентин готов упасть в кровать, настолько переволновался и перепугался. Как же он один без Насти жить-то будет в этом мире! Ему совершенно даже делать ничего не хочется одному. Для себя, не для кого? Нет, она просто обязана выжить и выздороветь.

Ночь была кошмарной для их обоих. Настя стонала и металась по всей кровати, а Валентин, полусонный, бегал на кухню и мочил полотенце, протирая ее мокрое от пота лицо. Больше всего страшил такой факт, что за все это время она ни разу не проснулась. Вторые сутки сна. Успокаивали лишь слова врача, что все в итоге будет хорошо, что его Настя обязательно выздоровеет.

Утром, когда даже еще и светать не начинало, Валентин наспех оделся и рванул в поликлинику. Насилу сумел втолковать в регистратуре, что необходимо приходить по совершенно другому адресу, а не туда, как записано в книжке-карточке. Затем помчался в аптеку за таблетками. Врач скорой написала много, но однако того и в помине в этой аптеке не было, что значилось на бумаге.

-И что у вас с ребенком? – заметив панику и слезы в глазах молодого человека, спросила участливо аптекарша.

-Ангина. Скорая помощь приезжала. Температура и горло. А еще она не просыпается и бредит.

-А врача уже вызвал, педиатра?

-Да, но придет только после обеда. Сейчас нужно что-то делать. Я ведь не могу так долго бездействовать.

Аптекарша тяжело вздохнула и прошлась глазами по полкам, доставая с них разные бутылочки и пакетики, рассказывая на ходу и показывая Валентину, что и как необходимо делать. А он лишь молча, кивал и шмыгал носом. Уже по дороге домой столкнулся со Славиком. Тот, оказывается, не из своего дома вышел, и лишь сейчас возвращался домой. Загулял после бала.

-Привет! – крикнул он еще пьяненьким голосом. Заметно, что и эту ночь провел за столом. – Ты чего это по утрам гуляешь? И совершенно одиноко. А как там наша невеста поживает?

-Заболела, - тяжело и обреченно проговорил Валентин. – Вот по врачам и аптекам бегаю. Горло болит, и температура сумасшедшая. Видать, на празднике лишку холодного лимонада попила, вот и прихватило.

-Ой, батеньки! – застонал Славик, хватаясь за голову и постукивая себя по макушке, словно в этом заболевании посчитал виновным в первую очередь себя. – Это мы же и угощали ее, придурки, поили и веселились над ее жаждой. А ей так он понравился. Но мы же вино пили, а про то, что он такой холодный, так и не знали. Кто же после вина пробовать будет?

-Не нужно себя винить, никто здесь не причем. Тетя Лида правильно говорит, что все маленькие дети имеют такую привычку, как болеть. Теперь мне нужно курицу домашнюю. Доктор велел бульоном поить. А еще витаминами кормить. У тебя с подарков мандарины остались?

-Есть, найдем, - спохватился Славик. – И к этим козлам сбегаю. Поди, дома уже, они пораньше смылись. Если потребуется, так мы и курицу где-нибудь похитим, ты только скажи.

-Нет, - поторопился отговорить от необдуманных мероприятий Валентин. Он понимал, что пацаны быстро понесутся по курятникам, чтобы искупить свою вину и получить от него на вино. Даже и просить не придется. – Вы уж лучше мандарин принесите и капусты квашеной. А курицу я у Настиной соседки попрошу. Она мне ради Насти не откажет.

-Как пожелаешь, - согласился Славик. – Через часик-другой мы будем у тебя. Дай рубль или два. Так дело быстрей пойдет.

Валентин дал ему денег и сам поторопился в сторону прежнего жилья Насти, где проживала тетя Женя.

А тетя Женя, как только услыхала про болезнь Насти, так поначалу заохала и заахала и запретила даже разговор об оплате вести. Разве она посмеет за такое дело еще и деньги брать.

-Что ты, мальчик мой, беги скоренько домой к Настеньке. Я сама сейчас зарежу, общиплю и принесу тебе. Надеюсь, что остальное нужное для бульона у тебя есть? А лучше вермишели купи. У меня вроде ее нет. А остальное, как лавровый лист и картошечки я прихвачу из дома. Беги, я сейчас же все сделаю и принесу. Ей ведь и горло полоскать постоянно надо.

-А как? Тетя Женя, она же спит, не хочет просыпаться. Я пробовал аспирин скормить, так еле сумел.

-Ничего страшного, сейчас приду и разбудим. Беги, а то, поди, уже долго, как из дома. А вдруг уже проснулась.

Валентин после ее слов понесся на всех парах. Но в доме по-прежнему стояла мертвая тишина. И Настя лежала страшно неподвижно. Валентин с ужасом приблизился к ней и прослушал дыхание. И лишь тогда он облегченно вздохнул и обессилено рухнул на кровать. Но отдохнуть не позволил звонок в дверь. Примчались все три друга, побросав свои сонные и хмельные дела.

-Успеем еще выспаться, - заявил за всех троих Николай, широко зевая, показывая этим жестом, каких трудов и усилий стоил этот подвиг оторваться от подушки. – А сейчас спасать твою невесту будем. Сами своими руками загубили, сами и спасем. Ты, друг, главное – не паникуй. Все мы с этим горлом славно уже отболели, так что, сам видишь, что болезнь абсолютно не смертельная. Неприятная, противная, однако, не опасная. И оптимизм твой ей просто необходим.

-Я хочу быть оптимистом, - пытался оправдаться Валентин. – Да она никак не просыпается. Спит да спит.

-Значит, выздоравливает, - как знаток всех болезней, предположил Саша. - Организм все силы бросил на борьбу с микробом.

Они принесли огромный пакет мандарин, грецких орехов, шоколадных конфет и полный трехлитровый бидон квашеной капусты. Это мать Саши дала. В его семье всегда была капуста самой вкусной.

-Вот, витаминов сколько угодно. Ешь сам и корми ее. Тогда быстрей на ноги поставишь.

Сразу же за ними пришла и тетя Женя с общипанной и разделанной курицей. Валентин, глядя на друзей, прибежавших по первому зову и принесших полные пакеты витаминов и вкуснятины, глядя на тетю Женю, которая так спешно разделалась с курицей и готова сама сейчас приготовить нужный бульон, внезапно постыдно разревелся. Но его никто не собирался стыдить, никто не посмел смеяться или делать замечания. Лишь Николай принес из ванной влажное полотенце.

-Ты не переживай, все мы болели и еще не раз заболеем. И вона какие вымахали. И Настя твоя выздоровеет.

У тети Жени получилось каким-то образом разбудить ребенка. Настя раскрыла удивленные глазки, пораженная такому огромному присутствию гостей, да еще и наличие рядом тети Жени, и тяжело проглотила слюну. По выкатившейся слезинки все поняли, как болит ее горло.

-Доброе утро, милая, - ласково потрепала по волосам тетя Женя. – Ну, вот, мы и проснулись. А то Валентин панику поднял, что никак не добудится. Много снилось чего, раз не желала отрываться.

-А праздник уже совсем закончился, да? – шепотом, с трудом выговаривая слова, проговорила Настя.

-Нет, Настя, у нас всех еще впереди целые каникулы, - весело ответил за всех Славик. – Еще нагуляемся.

-Ну и пусть, что заболела, - улыбнулась Настя самой счастливой улыбкой. – Зато, какой замечательный праздник получился. Самый лучший в моей жизни. И не болела я дома никогда. Это сейчас с Валей расслабилась, вот и подпустила к себе вредного микроба. Да?

Тетя Женя прогнала друзей в другую комнату, оставив Валентина с Настей, а сама ушла на кухню колдовать над лекарствами и витаминами. Уже через пару минут она принесла стакан какой-то мутной некрасивой и неприятной жидкости и пустую кастрюльку, поставив ее рядом с кроватью на стул.

-Вот вам для начала. Полоскать каждые полчаса. Я тебе, Валя, расскажу и научу делать это лекарство, и чтобы целый день полоскала, пока боль не пропадет. Полощите, а я пойду, курицу сварю. Потом бульон есть будете. Оба, поскольку и тебе, Валя, сил много надо.

-Настенька, кушать хочешь? – спросил Валентин, держа ее руку в своей и нежно поглаживая.

-Угу, наверное, - согласно кивнула она. – Немножко. Наверное, хочу чего-то, но пока еще сама не знаю. Здесь сильно болит, - показала пальчиком она на горло. – Глотать трудно. А как я есть буду, ведь не проглочу ничего?

-Ничего, Настенька, мы как-нибудь сумеем. Вот сейчас прополощем, и оно легче станет. Самое главное, что ты проснулась. Теперь мы легче лечиться будем. И таблетки проглотим, и витамины съешь.

-Валя, а я много спала, да?

-Очень долго, милая. Так долго, что мне уже страшно стало. Думал, что совсем можешь не проснуться. Вторые сутки пошли уже.

-Какой ужас! – искренне удивилась и поразилась Настя. – Я еще никогда так много не спала.

После полоскания Настя сумела немного поесть бульона, что приготовила тетя Женя, с жадностью пожевала квашеной капусты. А тетя Женя еще немного похозяйничала, научила и проинструктировала Валентина, а потом ушла, прихватив с собой и друзей Валентина, чтобы не мешали выздоравливать. А потом пришла врач-педиатр, которая повторила слово в слово диагноз доктора из скорой помощи, и порекомендовала продолжать те же процедуры, что посоветовала тетя Женя.

-Ты так не переживай и приготовься к длительному лечению, - успокоила и предупредила она Валентина. – Ангина быстро за два-три дня не излечивается. Сильно вы застыли, крепко. Продолжайте полоскать и принимать таблетки. А я дня через три-четыре загляну. И из постели не вылезать. Пусть спит, пусть читает и смотрит телевизор, но в койке. Ты уж проследи за ней.

Наконец-то они остались одни, и наконец-то Валентин позволил себе облегченно вздохнуть и самому плотно поесть, поняв, насколько он проголодался. Ведь в этой суете совершенно про еду забыл.

-С прошлого года крошки во рту не было, - смеясь, говорил он Насте. – Как и ты. Только ты весь год спишь, а я ношусь, как угорелый, суечусь. Зато мы скоро поправимся и пойдем гулять.

-Не скоро, - покачала печально головой Настя. – Ты же слышал, как доктор сказала. Долго лечиться надо.

-Ну и что, подумаешь, долго. Это только, кажется, что не скоро, а время очень быстро пролетит, вот увидишь. Когда хорошее настроение, так оно всегда несется. Вот эти два дня, когда мне страшно было, так оно медленно тянулось, как резиновое. А теперь понесется, как угорелое.

Настя с ним согласилась, и они до конца дня потихоньку ели витамины, принесенные друзьями, и пили чай, не забывая постоянно полоскать горло раствором, приготовленным по рецепту тети Жени. Доктор оказалась правой: болезнь сильно прилипла к Насте, не желая ее покидать. Вроде, как отпустит немного, полегчает, а к вечеру и температура подскакивает, и горло пощипывает. А утром вновь болит с прежней силой. И они вновь полощут, едят таблетки с витаминами, и им опять начинает казаться, что вроде как выздоравливают.

-Валя, я жутко устала от этой болезни, - пожаловалась на четвертый день лечения и борьбы с вредным микробом Настя. – Мне уже так представляется, что мы не сумеем справиться. Она сильнее нас.

-Победим, обязательно завалим этого микроба, - успокаивал ее Валентин, а у самого после таких слов от страха сердце съеживалось.

А вдруг не победят? Вон, какая сильная болезнь оказалась. И доктор почему-то не приходит, как обещала, и спрашивать совершенно не у кого. Еще раз сбегать к тете Жене? Если завтра лучше не станет, то побежит. А пока будем ждать до утра. Но среди ночи Настя неожиданно вскрикнула и захрипела, словно стала задыхаться. Валентин вскочил с кровати и схватил ее на руки, слегка потрясывая, будто такими действиями пытался разбудить. Он спрашивал, умоляя, сказать хотя бы слово. Но она сквозь сон бредила и вся пылала, словно в огне.

Валентин уже готов был бежать, куда угодно, но просто не знал и не мог сообразить, к кому и куда и зачем. На дворе ночь, так что единственное правильное решение – разбудить тетю Лиду и вызывать скорую. Или просто побежать к тете Жене и спросить совета и помощи. Но он боялся выпустить Настю из рук, воображая в сумасшедшем мышлении, что стоит оставить одну, как потеряет ее навсегда. Он ходил с ней на руках по все квартире, сквозь слезы упрашивая не покидать его одного, бороться всеми силами с этой проклятой болезнью. И когда уже почувствовал, как последние силы покидают его, он положил Настю на кровать и громко прокричал:

-Чертов Ангел, где же ты, козел безрогий, ты же обещал помочь, если что случится! Ну, так помоги, не дай ей умереть, умоляю, прошу, спаси мою Настеньку, мне не жить в этом мире без нее.

-Чего орешь? – неожиданно услышал он тихий знакомый голос позади. Обернувшись, Валентин не обнаружил своей комнаты, а увидел все тот же закуток, где они встречались с Ангелом. И он сразу понял, что уснул и видит его во сне. – Во-первых, можно и спокойным голосом звать меня, не пугать диким ором. А во-вторых, определись конкретно с именем. Иначе я буду путаться и не понимать, кого и зачем зовешь. Надо более последовательным быть.

-Почему? – удивленно спросил Валентин, не понимая претензий Ангела. То ли просто шутит, то ли упрекает.

-Ну, как звать-то меня? Чертом, Ангелом или козлом безрогим. Ты мне одно имя оставь и зови им, а не экспериментируй. Вроде, как уже договорились остановиться на Ангеле. Мне оно понравилось, и я его уже принял. А тут сразу три прозвучало в контексте с Ангелом. Хорошо, что еще вместе с Ангелом, потому и откликнулся. Не хватает памяти, так запиши на видном месте.

-Ой, ты прости меня! – застыдился Валентин за свою грубость. – Я нечаянно, а точнее, так от отчаяния. Настя моя умирает, плохо ей, а мне страшно. Вот с перепуга и накричал.

-Да нет, ничего страшного, - таким же спокойным голосом и без эмоций и без ударений на каком-либо аспекте, продолжил Ангел. – Я и не собираюсь обижаться. Сам ведь предлагал выбор сделать. Ты выбрал, я принял. Просто хотелось бы без резких перемен. Ну, и чего потребовалось в этот раз?

-Настя умирает, - уже сердито проговорил Валентин. – Я же уже сказал. Лечу, лечу, а никаких улучшений не наступает.

-Понимаешь, Валентин, - заметил Ангел, решив немного пофилософствовать. Ему просто захотелось заиметь слушателя, а тут таковой сам напросился. – Вы все почему-то считаете человека после бога самым важным на этой планете, и что ему единственному дано право на существование и распоряжение жизнями. Этот пусть живет, а тому достаточно, мол. А вот ту вы и ошиблись в своих расчетах. В природе все равны. И заявляю тебе, как некое существо, стоящее над всеми вами, над всем живым на планете. И микроб, и вирус имеет полное право прожить свой отрезок времени, некоторый промежуток. Малое, мизерное, но ведь он и сам так же мал. Для него вполне достаточно. В основе большинства взаимосвязей между организмами, входящими в состав биоценоза, лежат гастрономические интересы – различные типы пищевых отношений. Такая некая пищевая цепь: продуценты, редуценты, консументы. Вот к этим консументам и относятся все организмы, потребляющие готовые органические вещества, создаваемые продуцентами. Все животные, включая и человека, микроорганизмы, те микробы и вирусы и насекомоядные растения питаются друг другом. Поймал, съел. Только ты вот поймал микроба, а он желает тобой покушать. И чего сетовать на свои болезни, если лечением ты сам этим вирусам больше неприятностей доставляешь. Ты можешь исцелиться, а он уже гибнет насовсем, без права на лечение.

-Ангел, ты издеваешься, что ли? Настя умирает, а он мне философией мозги засоряет. Я ведь за помощью пришел.

-Ну, пришел, так сказать, если быть справедливым, так это я к тебе. А ты просто позвал, - без обиды заметил Ангел. – И потом, если до конца честно, то никто там и не умирает. Болеет – да, приболела, слегка занемогла. А умереть в таком цветущем возрасте, так я не позволю, и все тут. Хочу заметить на будущее, что являюсь ее личным опекуном. Извиняюсь, после тебя. Но главнее и важнее тебя. И умирать ей еще рано. А на всякие хворобы даже внимания обращать не хочется. Этим занимайся сам, как мой представитель в живом мире людей. Помни, что эта болезнь не первая и не последняя в ее жизни, как и в твоей. Дайте и микробу малость просуществовать. Ты взвалил на себя тяжелую ношу. Вот неси и не ной. Она весьма сложна и трудна эта жизнь, чтобы перед мелочами так пасовать.

-Я не боюсь трудностей, меня не пугают сложности и тяжести, - уже решительно заявлял Валентин. – Пусть только живет и здравствует. А с трудностями мы с ней вдвоем научились справляться. Знаешь, сколько уже было их у нас? Не у каждых на всю жизнь наберется. Плевать на них хотели. Лишь бы жила, лишь бы так меня не пугала своими страшными болезнями.

-За твое такое преданное и нежное отношение к моей подопечной, или избранной, как мы привыкли их называть, я уважаю и привечаю тебя. Люби и лелей моего ребенка. Она будет долго жить. Вы оба будете счастливы вместе. Только не гарантирую и не желаю отсутствия всяких там мелких неурядиц. Жизнь – не праздник на земле, а труд и преодоление.

Ангел исчез, а Валентин проснулся от прикосновения чьей-то руки к лицу. Это была теплая ладошка Насти. Она лежала перед ним с открытыми удивленными глазами и счастливо улыбалась, словно и не было никакой болезни, словно не страдала и не задыхалась всего несколько мгновений тому назад.

-Привет, Валя. Ты чего так спишь на коленях перед кроватью? Неудобно же очень и неуютно.

-Нечаянно уснул, - тихо засмеялся Валентин. – А ты, как я посмотрю, так уже совсем и выздоровела.

-Да, у меня уже совсем ничего не болит. Я крепко выспалась, а еще страшно ужасно проголодалась.

-А я вчера борщ сварил из квашеной капусты, что ребята приносили. И туда положил большую жирную косточку. На вид, так просто объедение. Правда, сам пока и ложки не съел. Не хотелось. А сейчас мы пойдем и много-много съедим, как хочется очень. Побежали!

Валентин подхватил Настю на руки и понес ее на кухню. Она пыталась вырваться и пойти сама, но он не пустил.

-Настена, милая, какое счастье, что ты такая здоровая, что микробы убежали от тебя. Спасибо, Ангел! – крикнул он в потолок, и Настя захохотала. У нее нет температуры, у нее не болит горло, и она страшно сильно хочет есть. Несмотря даже на то, что на дворе стоит ночь.

12

Настя тоже желала идти с Валентином в больницу к маме, но Валентин был непреклонен и категоричен.

-Ты только-только избавилась от ангины, победила опасного вируса. И врач настоятельно и требовательно просила не выпускать тебя из дома до конца каникул. Так что, Настя, получились у тебя сугубо домашние каникулы. Без улицы, без беготни и без подружек.

-Ну и что, - не соглашалась с таким пессимизмом Настя. – Зато такой праздник получился, что на весь год запомнится. Жалко, конечно, что тебе каникулы испортила. Но ведь ты меня прощаешь, да?

-Прощаю, но требую послушания и строгого выполнения рекомендаций доктора, иначе скандал гарантирую.

Настя попробовала еще покапризничать, принять позу готовности к плачу, пытаясь слезой разжалобить. Но все ее попытки проваливались, разбиваясь о непреклонность Валентина. Он слишком напуган был ее болезнью, чтобы вот так по-глупому ее капризу нарушить предписание врачей.

-Я к маме иду один. А мама поймет и простит тебя, можешь за это не переживать. Лучше передай ей какое-нибудь послание на словах или напиши. Я ей все расскажу. А может быть, мы уже совсем скоро и домой ее сможем забрать. И вот тогда сами друг о друге заботиться будете.

-Ладно, иди. Мы потом с мамой и о тебе заботиться станем, поскольку ты наш главный в семье. Только всю правду маме не рассказывай, не нужно ее волновать по пустякам. Все ведь уже закончилось, - соглашаясь с доводами и запретами Валентина, говорила Настя.

-Ой, вот мне хватит того, что вы снимите с меня излишние нагрузки с меня по хозяйству и по кухне. А о себе я уже привык сам думать и хлопотать, - сыронизировал Валентин по поводу будущих забот о нем.

-Валя, - обидным голосом проговорила Настя. – Ты хочешь прожить совсем без нашей помощи? Так нечестно.

-Зато правильно. Но, если бы вы позаботились о себе, то и мне стократ легче станет. Вы ведь с мамой будете готовить обеды, прибирать квартиру. Мне все-таки нужно зарабатывать на еду и одежду своим шитьем. Пенсия за отца маленькая, а маме тоже нельзя теперь работать. Ей по инвалидности дадут тоже какую-нибудь мизерную пенсию. Вот для того мне и нужны ваши хлопоты.

-Валя, - внезапно погрустнела Настя. – Так тогда получается, что я единственная нахлебница в доме?

-Ты мне так больше никогда не смей говорить, - всполошился Валентин и подхватил ее на руки, прижимая к груди. – Если бы не ты, то и мне незачем было тогда жить на этом свете. Ты самая нужная в этом доме. Вот такой статус и закрепим за тобой, поняла? И всегда помни про это.

-А мама? – спрашивала Настя с уже намного повышенным настроением. – Она же главнее?

-Она и будет нашей мамой, - резко обозначил Валентин. – Такой статус за ней закреплен самой природой. Пусть будет просто мамой. И это уже здорово. Если по правде, так она до сих пор ею не была. Забыла слегка о своем предназначении. Вот теперь пусть учится заново. Хотя, я догадываюсь, она ей желает стать. Теперь поняла, что и без нас не прожить. Без детей мам не бывает.

Валентин ушел, оставив в душе Насти смуту и волнения. Ей очень понравились признания Валентина, и такой в особенности факт, как ее место в его жизни. Но ведь не хотелось быть обыкновенной нахлебницей, когда в этом новом ее доме каждому отведена какая-то особенная роль и определены его обязанности. Какая, однако, она еще маленькая! И очень хочется поскорее вырасти, чтобы стать настоящей помощницей, полноценной и полноправной, и приносить в дом деньги. Но ведь никто ей такого не позволит. Пусть. А пока она будет стараться взваливать на себя побольше домашних дел. Она ведь видела и понимала, как Валентин старался предоставить ей в ущерб себе больше свободного времени, чтобы она успела погулять на улице. Конечно, ей очень интересно и нравиться попрыгать с подружками. Но придется с сегодняшнего дня уменьшить время на развлечения. Не все взваливать на Валентина.

Мама встретила сына обрадовано, но напряженно и слегка напугано. Долго они не приходили к ней, уже много дней. Она и глаза проглядела и все надеялась до самой ночи, что хоть на минутку забегут. Вот только в последний раз Валентин за день до Нового Года заскочил, наговорил всего скороговоркой, и убежал. А ведь сейчас у них каникулы, времени побольше, да, видать, улица манит сильней. Они же еще совсем дети. И понимала, и в душе прощала, а все равно страдала. Хоть бы показались на пару слов, так и простила бы сразу долгую разлуку.

И вот, когда появился он осунувшийся и с провалившимися глазами, весь исхудалый, хотя и не был никогда упитанным, ей стало жаль и страшно за сына. Уж не заболел ли он?

-Здравствуй, мамочка! – тихо проговорил Валентин, усаживаясь рядом на табуретке и, наклонившись над ней, поцеловал в щеку. – С Новым Годом тебя, с прошедшим. Ты как себя чувствуешь?

-Спасибо, сынок, уже совсем почти здорова. Доктор говорит, что скоро домой отправит. А вы-то как там, а? Хорошо ли все, живы, здоровы? А где Настя? – задала мама сразу такое количество вопросов, на которые с затаенной опаской ожидала ответы. И боялась правды. Что забегались, загулялись, и просто позабыли за улицей про больную маму.

-У нас, мама, тоже уже все гораздо лучше. Ты прости нас, что забросили и забыли. Болели мы, Настя болела. Мама, мне так страшно было, просто сам чуть от страха не умер. Тяжело она болела, очень плохо. Не мог я и на шаг отойти от нее, думал, все, помирает. А она, вот, справилась, победила болезнь. Сейчас рвалась к тебе, но не пустил. Слаба еще. И доктор не разрешает из дома выходить. Вот так в постели все каникулы и провела. А я рядом.

Мама даже не знала, как и отреагировать на его сообщение. Ее охватила и внутренняя радость и счастье, что не просто позабыли про нее, а была весьма уважительная причина тому, что не пускала к ней сюда. И только через мгновения до нее стал доходить смысл слов сына. Его любимая Настя была при смерти. Это же просто ужас, какой. Слегка уколола и ревность и обида, но она их скоренько прогнала и загнала в уголки души. Ведь этот ребенок стал для него самым любимым, но и к тому же это самое дите назвало и ее мамой, и оно весьма страстно желает забрать домой и заботиться о ней. Так зачем нужна эта ревность?

Еще никто в этой сложной и глупой жизни не хотел и не желал любить ее так, как этот чужой ребенок, ставший внезапно из-за беды таким же родным, как и ее сын. И ей теперь уже казалось, что они оба для нее на этой планете самые родные и близкие люди. Ради них и для их блага хотелось не просто жить, но и поскорее выздороветь, чтобы груз забот о них взвалить на себя. И от всех этих нахлынувших мыслей и чувств, что захлестнули с головой, мама беззвучно заплакала, не в силах смахнуть со щек слезы, которые щекотали и слегка веселили.

-Спасибо, мои детки, и простите меня за то, что я не так, неправильно про вас подумала, - с трудом выговорила мама сквозь слезы. – Страшно и одиноко показалось в эти дни. А оно, вона как там у вас.

-Нет, нет, мамочка, не нужно оправдываться, все правильно. Но просто я так закрутился, так забегался, что просто в этой жизни ничего не желал, как только бы с Настей все хорошо закончилось, - успокаивал, как мог Валентин маму, держа ее руку в своих. – Мы очень ждем тебя, но только ты уж до конца выздоравливай, хорошо! А то мне дома с вами двумя больными не управиться. Я теперь просто боюсь одну Настю дома оставлять, пока не свыкнусь, что болезни уходят и приходят. Опять из холодильника попьет чего-либо холодного или съест. Это ведь мы ее в клубе холодным лимонадом напоили, вот ее прихватило.

Маме хотелось много слушать и говорить, но она видела нетерпение сына, его стремление скорее убежать домой к своему ребенку. И она не желала его удерживать, притворившись усталой и сонной.

-Беги, сынок, а я посплю. Мне уже приятно и хорошо от твоих слов, от того, что вы меня ждете. Но я не буду торопиться домой. Действительно, и без меня больной у тебя такая большая нагрузка.

-Нет, мама, если будет возможно, так мы сразу заберем тебя домой, не выдумывай и не надо задерживаться по таким глупым причинам. В родных стенах быстро на ноги встанешь. А сейчас я поговорю с врачом и побегу к Насте. Мне еще до конца и ее лечить надобно.

-Ладный сын у тебя, - проговорила соседка по палате. – С сестренкой, как я поняла, вдвоем остались?

-Да, вдвоем. Надо скорее и мне домой. Поторопиться с выздоровлением, - печально констатировала факт мама. – Совсем исхудал ребенок. Измучился один. Вот вернусь домой и займусь обоими.

После таких слов и мечтаний мама счастливо улыбнулась и неожиданно для себя уснула, провалившись в глубокий сон.

Доктор встретил Валентина с оптимизмом в голосе, подающим положительные надежды на скорейшее выздоравливание.

-Можете забирать свою маму где-то к концу недели. В пятницу после обеда. Это как раз через три дня. Я за это время еще раз осмотрю ее, уточню диагноз. Но все равно будем оформлять инвалидность. Работать она вряд ли сумеет, да и никто ее после такого заболевания не примет. Это хорошо еще, что по хозяйству сил хватит возиться. Ну, а так, мил человек, придется тебе взваливать на себя все основные хлопоты и заботы. Ты, как я понял, уже заканчиваешь школу?

-Да, десятый. Но, наверное, теперь сразу же работать пойду. В свой цех, где прошлым летом работал.

-Работа, работой, но в армию получишь отсрочку. Вот этого я тебе обещаю. Ты ведь с сестренкой приходил, как помню, с младшенькой? Так что, служить тебе некогда будет.

-Да, это Настя была. Она в третий класс ходит. Ее еще много лет растить и поднимать придется.

-Вот такие дела, сынок, - доктор тяжело вздохнул. – Очень тяжело придется тебе. И мама инвалид, и сестра младшая. Пока она еще подрастет, так все жилы из тебя две женщины вытянут. Крепись, мужайся и терпи. По мне, так я бы от всего этого, скорее всего, лучше в армию сбежал.

-Нет, нельзя, пропаду без меня. Да вы за меня не волнуйтесь, такие трудности для меня в радость, - восторженно воскликнул Валентин, словно доктор его излишне и понапрасну пугает. – После всего, что мы с Настей пережили, так у нас теперь совсем чудесная жизнь начинается. Разве это трудности, когда в доме хлеба полно и понимание родных. Никто не хамит и не пугает.

-А было?

-Да, отец. Но он погиб. Однако мы после его смерти и ожили. И даже ее родители теперь нам не помеха.

-А вот здесь я немного не понял, - удивился врач. – Какие еще такие ее родители? А мама ваша?

-Настя не сестра мне. Вернее, неродная. Из дома от двух алкашей сбежала. Да так допекли, что жизни лишиться желала. Вот и встретились мы оба с ней жертвы пьянства и злых родителей. А вы меня какими-то трудностями испугать хотите. Нет, теперь у нас счастливые трудности начинаются. Мы вдвоем и маму на ноги поставим, и сами скоро большими людьми станем.

-Да? – ошарашено воскликнул доктор. – И в самом деле, нашел, чем пугать, когда вы у меня не такими ужасами напуганы. Тогда я хочу пожелать вам добра и лада в семье. Чтобы больше такого не повторять. Люби свою сестренку. Получилось дико, но смерть скрепила вас до конца жизни.

Смешное словосочетание и несовместимое. Думал Валентин, быстрым шагом спеша домой. Там его с нетерпением ждала Настя, для которой он нес хорошие обнадеживающие новости. Мама поправляется и скоро будет дома. А такой мелкий казус, что в больничной суете не заметил, как закончились каникулы, так почему-то даже радовал. Они вновь окунуться в школьные хлопоты и суету, встретятся с друзьями и одноклассниками. А учиться и Валентин, и Настя умеют легко и непринужденно. Ведь никто и никогда еще не проверял ни у Валентина, ни у Насти и не заставлял делать уроки. Они оба научились понимать необходимость в хороших отметках, чтобы самому порадоваться успеху и хорошими знаниями. А потом уже между собой перед сном поговорить про узнанное и познанное. Ну, вот скажите на милость, а разве самому интересно и приятно быть тупым неучем?

-Скоро забираем маму домой, - с порога крикнул Валентин, чтобы избежать излишних вопросов и умоляющих взглядов Насти. – Доктор обещал ее выписать. Она почти здорова, но долечиваться будет дома. Вместе с тобой, - сразу категорично заявил Валентин, напоминая о своем предупреждение, ограничить временно все гулянки с подружками во дворе.

-Ой, а я все равно рада, - воскликнула Настя, совершенно не огорченная такими ограничениями. – Мы будем с мамой вдвоем сидеть и осваивать кулинарию. Знаешь, Валя, я столько вычитала рецептов, как можно очень дешево и вкусно готовить. Вот мы с мамой и будем экономить.

-Мне твоя политика нравится, - хихикнул Валентин. – Я к дорогой пище еще не успел привыкнуть. По-моему, мне так кажется, что самый богатый стол в нашей жизни мы с тобой видели на поминках отца, когда его работницы накупили и наготовили всяких разносолов.

-Нет, Валя, - категорично не соглашалась Настя. – Нам с тобой такие застолья без надобности. По-моему, так ничего пока вкуснее нашей каши еще не придумали. Я о ней часто думаю, когда кушать хочется.

-С подсолнечным маслом обжаренной на сковородке, - добавил Валентин, и они оба поняли, что им срочно нужно поесть, чтобы не умереть с голоду. Поскольку все эти описания и мечты возбудили просто зверский аппетит.

И сейчас они приготовили именно эту перловую кашу. Сварили перловку, пожарили ее на сковородке и жадно, набивая щеки словно хомяки, со смехом и болтовней о всяких интересных и любопытных вещах, всю враз съели ее, ощущая счастье и полноту в сытых желудках.

Валентин зашел в класс к Насте сразу после второго урока. Ему уже разрешили прогулять остальные. Теперь требовалось отпросить Настю у ее учительницы Лидии Владимировны. Можно было бы и одному сходить в больницу и привести маму домой. Она потихоньку ходила самостоятельно, но очень скоро уставала. Поэтому особых помощников Валентину не требовалось. Однако, лишь об этом вчера утром заикнулся и моментально натолкнулся на пронзающий взгляд Насти, красноречиво говоривший о нежелательности подобных намеков.

-Все понял, - быстро и без излишних комментарий согласился Валентин. – Завтра зайду за тобой в класс после второго урока и отпрошу тебя. Так что, нет необходимости вот так прожигать меня глазами.

-А сегодня нельзя сразу отпросить, а? – резонно и вполне оправданно поинтересовалась Настя.

-Нет, - покачал головой Валентин. – А вдруг, а мало ли что, а может или не может? Знаешь, сколько всего препонов могут возникнуть до завтра. А мы уже с тобой и отпрошены, и договорены. Ведь и сам доктор внезапно может перенести выписку на день-другой. Поэтому я ему сначала позвоню с утра после обхода, уточню, а потом к тебе приду отпрашивать.

-Ладно, - нехотя, но благосклонно согласилась Настя. – Только обязательно про меня не забудь. А то я знаю тебя. Вздумаешь втихую сам сходить, а потом в оправдание на плохую память свалишь. Мол, закрутился, завертелся, а только дома и вспомнил про меня.

-Почто обижаешь! – заслуженно возмутился Валентин, грозя перед ее носом пальчиком. – Зачем мне в доме лишний скандал!

Резонно, подумала Настя и согласилась. И вот они уже вдвоем в приемном покое дожидаются маму. Волнуются все втроем. Маме ведь очень хочется хорошо и здорово выглядеть, чтобы в семье стать опорой, а не дополнительной обузой. А Валентин впервые за долгие годы желал, чтобы в доме была мама, а не жена мужа, чтобы по утрам будила и кормила завтраками. А после школы в доме пахло обедами. И Настя, давно уже позабыв ту родительницу, которая родила и сразу забыла про дите, хотела, чтобы кроме Валентина, который стал другом и братом, в ее сердце наконец-то объявилась мама. Которую этим словом всегда можно позвать.

И вот они встретились эти три надежды на хорошее будущее, все втроем обнялись и долго не могли найти нужных слов, пока медсестра своим окриком не привела их в чувство. Но они на нее не обиделись, а просто взяли маму с двух сторон за руки, и повели в новый дом, в новую обновленную квартиру. Мама еще с порога поняла про это обновление и про новые домашние запахи. Сердце колотилось в радости за детей, что сделали красивый ремонт, и в обиде на саму себя, что в угоду мужу-тирану прожила сама в грязной неухоженной конуре. И вынудила жить в таком вертепе и сына, и ей страстно хотелось искупить свою вину, за которую ее дети вместо осуждения вцепились в нее своими руками и умоляют жить и радоваться вместе с ними.

Весна радовала Валентина своим теплом и зеленью, красотой цветов и ароматом сирени. Но на сердце было слегка тревожно и волнительно. Они легко пережили зиму, без каких-либо трудностей вошли в весну. Мама оформила пенсию по инвалидности, но ей даже на удивление неплохо назначили. С такими деньгами можно жить семьей, учитывая еще и такой немаловажный факт, как пенсия Валентина по потери отца. И на книжке кое-какие мелочи оставались. Ведь сейчас в семье никто не пил, а к роскоши привычка пока не выработалась. Они всегда экономно жили, так теперь тратить деньги просто рука не поднималась. А к Насте даже соседи настолько привыкли, что давно уже считали ее жительницей их дома и членом семьи Самойловых. И лишь в школе она оставалась Сомовой. Но от этого никуда не денешься, поскольку закон таков, и сия запись имеется в свидетельстве о рождении.

-Все равно замуж выйдешь и сменишь фамилию, - говорила ей постоянно мама на Настины возражения и желания стать такой же полноправной и с такой же фамилией. Не так уж долго осталось ждать.

-А на какую? – однажды переспросила Настя, слегка заминаясь и покрываясь небольшой краской в волнении.

-Не знаю, - не поняла сначала мама ее суетливости. – Наверное, на ту, какая будет у мужа. Там узнаешь.

-А Валентин тоже когда-нибудь женится и сменит фамилию на другую? Ну, какая у новой жены будет.

-Нет, - засмеялась мама. – Во-первых, про новую жену ты поторопилась, поскольку еще у него и старой не было. А во-вторых, мужчины свои фамилии не меняют. У него пожизненно останется Самойлов. Это мы, женщины, всегда зависим от них. А они, как получают при рождении, так и носят до самой смерти. И детям дают такие же. И если мальчишки родятся, то фамилия продолжается. Вот девчонки не оставляют после себя такого наследства.

-А на ком он женится? Ну, я про Валентина хотела спросить. Ведь все равно ему когда-нибудь придется жениться.

-Придется, чтобы продолжить род, да и для того чтобы в семье жить. Без семьи, сама понимаешь, очень плохо. Трудно. А пока я в этом вопросе не осведомлена. Он мне ничего не рассказывал, - просто и обыденно ответила мама, словно этот вопрос еще не стоял так остро, чтобы его можно было обсуждать.

И вдруг неожиданно до нее дошли эти стремления задавать вопросы, и их смысл. Десятилетний ребенок задает их с какой-то подоплекой, с каким-то трепетным волнением, не имеющим ничего близкого к простому обыденному любопытству. Хотя и немного странным показался этот трепет, поскольку, как считала мама, ну, не может же уже в ее маленьком сердечке возродиться такое раннее чувство. Но и так категорично тоже нельзя заявлять. Да, мала, и мы привыкли называть ее своей дочуркой да сестренкой. А вдруг у нее совершенно иные мысли! С чем черт не шутит. Ведь еще шесть каких-то лет, и у ребенка Насти будет паспорт.

-Настя, - с легкой иронией и с долей шутки, словно немного хотелось посмеяться над сложившейся ситуацией, предложила мама, боясь такими откровениями напугать или обидеть ребенка. – А вот зачем ему это нужно искать на стороне невесту, если у нас в квартире самостоятельно подрастает таковая. Пока он и сам малыш, но ему еще и выучиться надобно, и взрослым стать, и самостоятельным. А невеста уже к этому времени вполне готова будет.

-Мама, а ты о ком? – испуганно спросила Настя, словно мама уже нашла сыну невесту и собирается в скором времени его женить. А Настя даже не просто знать, а даже предположить о ней не может.

-Как это о ком? – засмеялась мама. – А ты разве возражаешь? Вот и невеста перед нами. Только в зеркало глянешь, так сразу и увидишь.

Настя, ничего не понимая из маминых шутливых намеков, на полном серьезе впялилась в зеркало, никого там не наблюдая, кроме самой себя. Посмотрев вопросительно на маму, она требовала внятности.

-Там совершенно никого не наблюдаю, кроме самой себя. Ты, наверное, просто пошутила. Там только я.

-А тебе этого мало? – спрашивала мама, и вдруг до Насти стал доходить смысл этих разговоров.

-Мама, - пыталась она как можно гневней и сердитей обидеться на эти неправильные намеки. – Как ты могла такое подумать. Я ведь еще совершенно маленький ребенок. Мне расти да расти до невесты надо еще, ой, как долго.

-Ну и что, - без ироний и вполне обыденно, будто обсуждается ежедневный семейный вопрос, отвечала мама. – Ты маленькая, он еще слишком юн и молод для женитьбы. Вот вдвоем и подрастайте потихоньку, не спеша, воспитываясь и учась жизни. По-моему, так лучшей невестки мне и не надобно.

Настя густо покраснела, кошмарно смутилась от такой маминой выходки, но все равно весело хохотала вместе с мамой. И ей очень сильно хотелось, чтобы мама еще раз повторила свои глупости.

Когда в коридоре послышался стук двери и голос Валентина, Настя, все еще возбужденная и взбалмошная, выскочила к нему навстречу и громко, словно возмущаясь и обижаясь, воскликнула:

-Валя, ты только послушай, какие мама глупости тут говорит мне!

Ей просто хотелось, чтобы мама и Валентину рассказала о своих предположениях и мечтах. Настя еще желала посмотреть на реакцию Валентина по поводу предполагаемого ближайшего будущего, чтобы по глазкам и по улыбке понять, насколько с ее словами он согласен.

-Ну, и что она могла сказать такое, от чего у тебя прямо волосы все какие-то наэлектризованные? – спрашивал Валентин, несерьезно воспринимая ее волнения. – Как минимум, нечто в тетрадках обнаружила.

-И вовсе нет. Я уроки правильно делаю и в моих тетрадках полный порядок. И мне даже помощники в уроках не нужны, - сразу опровергла такое примитивное предположение Настя. – Она тут про фамилию рассказывала, про то, как и кто когда меняет, а кому не надо делать это.

-Ой, Настя, ну, ты и нагородила! – все еще посмеиваясь над прошедшим разговором, вышла в коридор и мама, чтобы встретить сына. – Просто мы немного помечтали о будущем, малость пофилософствовали на эту тему, да и заодно затронули доли наши женские с непостоянством фамилии. Я и говорю, что у Насти сейчас временная фамилия, которая после замужества изменится на какую угодно. А вот мужчинам дано право оставлять свою.

-И что в этом можно узреть глупого? – спросил серьезно Валентин, хотя сам подозревал иную подоплеку их спора, и зашли они в этой теме гораздо дальше и глубже, отчего так и взволновалась Настя. Но он не торопил и не проявлял излишнего любопытства, позволяя им самим раскрыть истинную причину спора.

Однако Настя очень уж хотела, чтобы мама сама дословно повторила то, о чем конкретно они вместе только что говорили.

-Нет, мама, - Настя уже начинала злиться, что все ходят вокруг да около, а к нужной теме не подходят. – Ты совсем не так сказала.

-Ладно, сдаюсь, - мама уже сама с трудом сдерживала смех, понимая состояние и желание ребенка. – Я просто предложила Насте стать полноправной Самойловой. Тебе же, сынок, все равно нужно будет рано или поздно жениться. Так почему малость не подождать, пока она не вырастит, а потом взять ее в жены. Просто очень обидно, Валя. Такую славную невесту растили, растили, а она какому-нибудь оболтусу достанется. Ты со мной согласен.

Теперь Настя уже услыхала те слова, которых добивалась от мамы, и вновь раскраснелась и зарделась, как солнце, словно замуж ее уже на днях выдают. Но Валентин не шутил и не смеялся, а отнесся к маминым словам вполне серьезно и разумно с максимальной деловитостью. Он подхватил Настю на руки, оценивающе рассмотрел и вслух согласился с мамиными словами:

-Ты абсолютно права. Я уже давненько сам думал по этому поводу. Но вслух пока озвучивать считал преждевременным. Но с самой концепцией вопроса солидарен. Я и из воды ее вытаскивал, от отца отбивал, с бактериями в поте лица сражался. Так что, милый ребенок, заявляю официально, что не считаю мамины предложения глупостями и вздором. Однако предлагаю более расширенно такой сложный вопрос обсудить за ужином. Я ужасно голоден.

-Да ну вас! – весело расхохоталась Настя, спрыгивая с рук и убегая в комнату к телевизору. – Я еще маленькая, чтобы с вами обсуждать такие вопросы. Я посмотрю кино, а вы, коль хотите, так уж без меня.

Валентин с мамой переглянулись и неслышно прыснули в ладошки. Смех мог бы обидеть ребенка. А им этого не хотелось. Тем более, что она, как им показалось, восприняла этот разговор, как обсуждение ее будущего. И серьезно приняла за истину. Ей ведь совершенно не хотелось видеть рядом с Валентином других девчонок. Такие картинки злили и нервировали. Валентин понимал, и старался не обижать свою малышку. А по правде, так он не очень как-то и любил эти посторонние общения.

Просто не понимал и не находил тем для длительного пребывания в компании какой-либо девушки, чувствуя, как в компаниях парни старались через силу преуспеть и в остроумии, и в эрудиции, вспоминая и придумывая на ходу невероятные истории, друг перед другом выпендриваясь, чтобы выставить себя в лучшем свете перед дамами. Это Валентину претило. Ему больше нравилось оставаться самим собой, что лучше всего получалось в компании с Настей.

Она его слушала, слышала и сама самостоятельно участвовала в диалогах. Да, много детского, но любопытного и интересного. Они легко понимали друг друга. А потом, Валентин хорошо понимал и воспринимал без излишних амбиций, что он пока еще и сам ребенок. Малость взрослей Насти. А от взрослых ровесниц еще больше глупостей наслушаешься. И потому Валентин старался избегать таких контактов. К тому же в последнее время на него взвалились как бытовые семейные, так и учебные вопросы. Он усиленно готовился к выпускным экзаменам, не объясняя никому, зачем ему это так необходимо. Хотя сам уже знал.

После ужина за телевизором, где они любили всей семьей чаевничать с карамельками, мама неожиданно затронула тему после школьного статуса сына. Хотя об этом они с Настей вскользь говорили. И вот теперь мама решилась довести свое мнение по этому поводу до сына.

-Валентин, мы с Настей так поразмышляли и решили, что ты очень много для нас обеих сделал, и еще после окончания школы желаешь самого себя посвятить нам. А правильно ли так будет, если ты забудешь и забросишь свою мечту? Мне Настя рассказывала, что ты еще до встречи с ней мечтал в военное училище поступить на офицера. Это сколько там нужно учиться, три года? По-моему, мы с Настей сумеем дождаться тебя эти три года и вытянем на мою пенсию. Не шикуя, но экономно проживем. Не должен ты губить свою мечту из-за нас. Потом ведь поздно будет, не успеешь наверстать. Подумай и решись, сынок.

Валентин удивленно посмотрел на маму и Настю, прикидывая в уме, сколько же это им стоило усилий и мужества, чтобы озвучить свое решение. Они сумеют прожить без него, но как им такое дастся! Худо, бедно и страшно. Да не рекомендовал доктор маме такие перегрузки. А случись чего, когда его рядом не будет, то Настя вряд ли выживет. Это уж точно. Нет, нет и сто раз нет. Он давно определил свою судьбу, которой главным героем и персонажем будет Настя. Никогда и ни за что не подвергнет он ее новым испытанием на прочность. Чтобы с ней было все хорошо и успешно, он должен и просто обязан находиться все время рядом.

Так он думал, но сказал немного иначе:

-Спасибо вам, мои милые девчонки, за заботу и хлопоты по поводу моих детских мечтаний, - говорил он, глядя на Настю, замечая в ее глазах ужас и в губках желание и готовность сорваться в плач. Она поддакивала маме, а самой даже вообразить разлуку не хотелось и не моглось. – Но я принял иное решение. Нет, мам, это не совсем точно, я никогда не мечтал и не желал посвятить себя военной стезе. Она хороша для мужчин, много в ней прекрасного, но ведь хотелось в училище всего-навсего ради сытости, одеяния и ухода, заботы хоть какой-либо обо мне. Плохо, скверно мне в детстве жилось, противно и паскудно: и голодно, и рвано, и одиноко. Вот и хотелось в казарму, где обо мне будут командиры печься. Прости, мама, за такие жестокие правдивые слова, но более убогого детства мне и сравнивать не с чем. Хотя, когда встретил Настю, то понял, насколько я в выигрыше рядом с ней. Мне, как ни смешно, намного легче жилось. Вот потому и не желаю покидать ее ни на день.

После услышанного из уст Валентина откровения, Настя, конечно, обрадовалась, но слезы, дежурившие возле глаз, хлынули разом потоком, снимая с ее сердца это страшное перенапряжение. Ей совсем не хотелось перечить маме, когда она решилась предложить сыну уехать в военное училище. Но саму разлуку ей даже представлять не хотелось. Такое невозможное и трудное ей пережить казалось нереальным. И теперь пришлось им обоим, Валентину и маме, успокаивать ребенка и предложить ему шоколадную конфетку, которую всегда Валентин держал про запас для подобных ситуаций. Удивительное средство, вмиг способное и настроение улучшить, и жизненный тонус приподнять на должный уровень.

-Вот, видишь, мама, насколько опасно мне уезжать! – высказался Валентин, когда все успокоились и в состоянии выслушивать объяснения Валентина до конца. – А учиться я обязательно буду. Помнишь, Настя, тот школьный костюмированный бал? Так ко мне где-то с месяц назад подходили из руководства технологического института. Они очень заинтересовались моими костюмами. Кто-то проболтался, что все призовые места заняли мои изделия. И особенно интересен им твой, Настя. Так вот, я им отдал его на какой-то конкурс. И он там победил. Я потому ничего и не говорил, чтобы удачу не спугнуть. Мне обещали за первое место хорошую премию и поступление в их институт без вступительных экзаменов, если я школьные хорошо сдам. Вот так, мои любимые. Я узнавал подробности. Мне предложили учиться на художника модельера. Всего четыре года. Но пенсию за отца я все равно получать эти года буду. А еще приплюсуем стипендию, и мои приработки. Не на заводе, как до этого, а подрабатывать шитьем, изобретениями и конструированием. Я поймал и понял свою стихию. Это конструирование одежды, нарядов и праздничных костюмов. Правда, ведь здорово. И лучше не придумать, как всю жизнь заниматься делом, которое тебя захватывает, которое с головой увлекает. И с вами буду всегда рядом. Мама, я вас не могу и не хочу оставлять. Сейчас для меня семья дороже всего на свете. Ведь у меня в кои века появилась настоящая, любимая и любящая полноценная семья.

Пусть немного больно было слышать такие слова маме, а Настя, так та просто парила от восторга. Однако, слова упреков нужны, чтобы понять и простить. И такой факт, что сын остается ради них обеих, уже многого стоил для мамы и для Насти. Этот вечер с сегодняшним чаем стал для них решающим откровением жизни, где определились ценности и отношения.

Валентин сдавал экзамены полушутя. Ведь над билетом и задумываться не хотелось, если в одном лишь самом вопросе он уже видел подробный ответ. А зачем и о чем думать, если он все эти билеты выучил, чуть ли не наизусть. И уже на получение аттестата к нему в школу пришли и мама, и Настя. Это был их семейный праздник. Мама мужественно выдержала торжественную часть и само вручение, но потом почувствовала усталость и отпросилась у детей домой.

-Вы уж без меня погуляйте, - тяжело дыша, попросила она. – А я вам праздничный ужин приготовлю.

-Мама, не нужно, ты лучше отдыхай, - заволновавшись за ее состояние, просил Валентин, уже пугаясь отпускать ее одну. – А мы потом придем и вместе поколдуем чего-нибудь вкусненького.

-Нет, нет, то мои прямые обязанности, и не отнимайте их у меня. Успею и отдохнуть, и наготовить всего, чего попросите. Не спешите домой, гуляйте вволю. Это ваш праздник, школьный. А за меня не нужно переживать. Просто я давненько в люди не выходила, вот и устала слегка.

Выпускники уже кучковались и сбрасывали в кепки рубли, намечали и планировали маршруты дальнейшего следования. Девчонки, заметив рядом с Валентином Настю, уже не пытались делать ему предложения и рассылать приглашения. Как-то незаметно и неслышно прошел слушок, что она его не отпускает одного на такое общественные мероприятия. Да и сам Валентин вечно ходит, вцепившись в ее руку. Но бросать в их сторону всякие колкости и шутки не желал никто. Как-то трогательно и мило выглядела их такая верная дружба, что опошлять ее даже шутливыми намеками не хотелось. Ну, дружит двухметровый юнец с метровой малолеткой. Так то их личное дело, пусть будут вместе. А Настя и рада была такому одиночеству, что все уже разбежались, и они остались совершенно одни. И им захотелось пойти прогуляться по парку с мороженым в руках. И с лимонадом. Тем более, что по этому парку гуляют все выпускники.

А они и не обособлялись. С радостью общались со всеми встречающимися на их пути, радостно шутили, смеялись и перебрасывались репликами. А потом забрели случайно в самый дальний уголок с одинокой лавочкой и полным отсутствием гуляющих. Им уже и хотелось этого одиночества и тишины. Слишком много шума за день досталось. Валентин с разгона шлепнулся на лавку и сладко протянул ноги, разминая затекшие суставы и мышцы.

-Лепота! – пропел он, закрывая глаза.

-Здорово! – воскликнула Настя, усаживаясь рядом.

-И комаров, в принципе, практически не видать! – проговорил некто третий знакомым голосом, и Валентин испуганно открыл глаза.

-Здравствуйте, - сказал он незнакомцу, пытаясь вспомнить и опознать мужчину, которого, как ему казалось, он где-то видел. Лицом и голосом слишком напоминал он Валентину некоего из тех, кого встречал совершенно недавно.

-Здравствуйте! – вежливо поздоровалась Настя.

-Привет, Валентин, привет, моя милая Настенька. Да, поздравляю вас, точнее, пока тебя одного с окончанием школы и с получением аттестата. А вот вам обоим подарок. Мороженое из 21 века. Вкуснотищу гарантирую, - знакомый незнакомец протянул им два красочных нарядных пакетика с красивыми картинками. – Нужно надорвать и вытащить оттуда мороженое. Такого у вас еще не делают. Ради этого знаменательного праздника заглянул в 21 век и приобрел таких парочку. Смело ешь, Настя, ангина тебя больше не страшна. Ты ее смело победила и прогнала навсегда от себя подальше, чтобы не смела более, портить настроение.

-Ангел? – удивленно спросил Валентин, пугливо озираясь по сторонам, проверяя естественность наблюдаемой картинки. Нет, то не сон. И Настя рядом. – Но как? Ты всегда снился мне и являлся по моему зову. А тут, вроде как, мы тебя и не приглашали, а ты явился. Да еще наяву.

-Валя, а это, правда и есть тот Ангел, про которого ты мне рассказывал? – спросила Настя. – Ой, здорово как, дядя Ангел!

-Да, Настена, это я. Только дядей меня называть не обязательно. Зови просто, как и Валентин, Ангелом. Это Валентин решил дать мне такое имя, и как прекрасно угадал ведь. Я всегда всем своим знакомым представляюсь Ангелом. Но сегодня решил не дожидаться сна, а явиться в явь. Мне почему-то возжелалось предстать пред вами обоими. Как ни как, а ты с сегодняшнего дня вступаешь в иную жизнь, студенческую. Она совершенно отличается от школьной. И я еще просто желаю поздравить тебя с удачным выбором. Офицерство – дело мужское, настоящее, но оно не твое. Военные люди намного жестче и грубее, способные к четким и громким командам, как отдавать своим подчиненным, так и исполнять их самим. У тебя такое получилось бы плохо. Ну, если только в замполиты, так еще более-менее. Пожалеть, приголубить и понять. Однако, быстро раскусили бы все слабинки и на шею сели. А вот с выбором профессии и с институтом ты угадал прекрасно. То твое на все сто.

-Скажи, а ты все о нас так хорошо знаешь? – спросил Валентин, немного смущаясь откровенности Ангела, словно тот подслушивает и подсматривает за ними, изучая всю подноготную.

-Должность у меня такая. Только не нужно так трагично и близко к сердцу воспринимать. У меня вас под моей личной опекой несколько миллионов. И я не зацикливаюсь на ком-то одном. Все вы мои подопечные, а я ваш опекун. Но сразу признаюсь, и это не комплимент, а констатация факта, что среди многих миллионов вам подобных не больше нескольких десятков. Мало, очень мало. Именно таких, а в особенности похожих на Настю. Нет, нормальных, хороших, и даже очень прекрасных индивидуумов среди моих подопечных весьма и весьма много. Но вы выделяетесь даже среди них на порядков несколько. Чересчур много сердца и доброжелательности, откровений и готовности прощать и любить. И большое желание быть любимыми. Как ты, так и она. Но первую заметил я ее. Давно, но пока не мешал жить и становиться человеком. Лишь в особых случаях как-то помогал избегать опасных и рискованных проступков. А с тобой встретился впервые уже через нее. Когда, если помнишь, отговаривал тебя от безрассудного ненужного шага в никуда.

-Это тогда, когда мы с Настей собрались бежать, куда глаза глядят? Так все от отчаяния. А так, я сразу понял, что затея пустая и глупая. Мы с ней просто пропали бы в небытие, сгинули за чертой нормального бытия.

-Ты у меня понятливый. И такое твое отношение и поступки в отношениях с Настей меня и притянуло к тебе. Самое кошмарное, кое можно встретить в вашем мире, что обычно и чаще всего такие, как вы и вам подобные попадают в ужасную агрессивную среду и окружение. Пью алкоголь повсюду, беды везде от него. Но ваши отморозки какие-то особенные, словно нарожают себе детей и пытаются затем вогнать их в преждевременную смерть. Не себя, хотя по всем правилам, так водка и должна вредить больше всего самому пьющему. Они истребляют самых близких, свое потомство, словно в мире после них никого и не должно оставаться. Вот потому чаще всего таковых и беру под свою опеку. Советом и делом пытаюсь помочь им выжить и остаться человечным. Твою Надьку хотел наказать за обиды и унижения, а ты бросилась спасать и прощать. И оказалась в этом права, чего даже я не ожидал. После этого случая тебя стали уважать в классе. Молодец, умней меня оказалась.

Настя от похвалы вся засияла.

-Надька хорошая. Просто поначалу вредничала, воображала. А потом даже стала моей подружкой. Особенно сейчас, когда у меня появился такой замечательный взрослый друг.

-Ну, и просто замечательно, здорово даже! И я стал осмотрительней, аккуратней помогать. Тех хулиганов слегка доской побил, чтобы особого вреда им не причинять. А второй раз обычной вороной напугал.

-А они подумали и решили, что я колдунья, - захохотала Настя, так легко и просто воспринимая беседу с Ангелом. А вот Валентин все еще пытался осознать реальность происходящего.

-А в реке я пошутил. Валентин и сам легко бы спас тебя. Он грамотно придумал обмануть водоворот. Но мне стало скучно, и хотелось немного побаловаться. Вот и выкинул вас к берегу.

-А отца ты убил? Пойми, я никого и не буду за это осуждать. Все правильно. Он желал Насте зла, и я сам тебя об этом, ну, что-то похожее на это, просил, потому что оказался в тупике и непонимании своих дальнейших решений.

-Нет, Валентин, мне не дано право вершить таким кардинальным способом судьбы людские. То не моя прерогатива. Все вышло совершенно случайно. Я внушил ему, что эту щепку нужно срочно убрать. Думал, что слегка помнет, проучит за злодеяния супротив вас, повредит ту руку, которой хотел ударить Настю. Да техника и обстоятельства решили по-своему. Ты прав, мразь он был исключительная, с полным отсутствием человеческих качеств. Если бы в ПЛИКе хоть каплю отразились они, то я сроду не вручил бы его новорожденному. Просто из обычной людской жалости. Я вам чуть позже разъясню свою профессиональную деятельность. А пока продолжим. Хотелось мне и твою мать жестоко покарать, да Настя настолько близко к сердцу восприняла ее болезнь, что о каре и думать не хотелось. И по другой причине ее смерть была для вас нежелательна. Вам детям в этом мире нужен под боком взрослый человек. Вы бы и сами замечательно прожили, да законы страны вмешались бы и попытались вас разлучить. Потому и легко так шандарахнул ее, чтобы не до конца окочурилась. А уж по просьбе Насти вернул ее в лоно семьи. Ну, а ее родителей не трогаю лишь по причине вашей встречи. Правильно Настенька рассудила, что лучшей местью для них будет явление успешной и красивой дочери в будущем.

-Наша мама очень хорошая, - скоренько вступилась за маму Настя. – Знаешь, как мы с ней дружим!

-Знаю, и тому сильно рад. И желаю вам вместе расти, взрослеть и не расставаться. Ну, и в заключение несколько слов о себе, чтобы хоть маленькое представление имели об Ангеле. Я не тот Ангел в том понятии, какое существует в вашем мире по отношению к этому образу, как божьему посланнику. Я обычный Переносчик. ПЛИКи переношу. ПЛИК – это полный личный индивидуальный код, коим обладает каждый, живущий на земле человек. И после телесной смерти ваш код будет перенесен и вселен во вновь новорожденного индивидуума. Но уже не в этом мире, а в параллельном. Их не просто много, этих миров, а бесконечное множество, число, не имеющее значений. Расположены миры по спирали снизу вверх. То есть, вверх в будущее, а вниз в прошлое. Но ПЛИКи перемещаются снизу вверх. То есть, в будущее. И после этой жизни вам придется в ином теле, в другом образе продолжать жизнь в следующем мире. И такое длится вечно и бесконечно. Однако, каждый обязан прожить свой отведенный срок поначалу в своем образе, здесь, в этом мире. Плохо здесь, или хорошо, но до конца исполни миссию. Потому мы и не доводим до своих подопечных про такой склад миров и про их бессмертие, дабы не соблазнять на суицид для прекращения мук и для попытки начать свою жизнь в новом образе. Но вы избранные, а потому имеете право знать. Ну и все пока, прощаюсь, но знайте, что всегда рад помочь, только зовите, в беде не брошу. Мне такие общения доставляют радость.

Он ушел, а Настя и Валентин доедали по огромному мороженому из 21 века, подаренные личным Ангелом.

-Валя, - тихо, но уверенно сказала внезапно Настя.

-Да, слушаю.

-Спасибо тебе. Спасибо за подаренное детство. Ведь благодаря тебе у меня оно появилось. Самое настоящее, какое и должно быть у детей моего возраста. Без него тяжело взрослым стать. Неправильно.

-Получается, что мне теперь будет очень тяжело. Как раз у меня детства и не было вовсе.

-Валя, - хитро подмигнула Настя. – А ты присоединяйся ко мне. Давай-ка в мое детство, и мы вместе будем потихоньку взрослеть.

-Хорошо, - Согласился Валентин.

И они, взявшись за руки, вместе пошли в детство, откуда потом дороги ведут во взрослую жизнь.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/