ГЛАВА 4
Ки’ладорсим. Белые холмы. Сэтфор Ямт.
«О Враиг.
Да не смолкнет твой рык.
О Враиг.
Бессмертный Отец»
Кинрад Сэтфор Ямт поднял руку, приказывая отряду остановиться на склоне неглубокой впадины, простершейся вытянутым в направлении Храммии овалом от холмов, к широкой руке Монастырских гор. Правее отряда, среди низкой в это время года травы зирдоин, отчетливую песнь пела серебристая в ярких дневных лучах Скилода речка, больше напоминающая полноводный, но, все же, ручей. Выбиваясь из-под склона, вода, проточившая себе неглубокое русло сквозь все дно, радостно стремилась к находящейся где-то поблизости яме, ставшей небольшим ручьем. Легкий ветер шевелил растения, заставляя их вести танцы природы. Облака на небесной, чистой глади медленно и лениво направляли свой ход в сторону Болотного края, лишь слегка хмурясь над самой дымчатой линией сереющего горизонта.
Под закованными в легкую белую сталь азиад отряда маардэнов слабо хрустел снег, попадающийся на здесь намного реже, чем во всех других королевских уделах. Явно радуясь наставшему расцвету сезона тепла, животные с нетерпением переглядывались, напрягая мышцы в предвкушении долгожданного случая освободиться от седоков и порезвиться, не упуская возможности пощипать молодую, сочную и мягкую траву. Поводя глазами, они всхрапывали и озирались друг на друга, походя отбиваясь от ранней и пока еще немногочисленной мошкары и опасливо ступая по влажной земле.
То тут, то там по обветренной стороне впадины из почвы выступали мерцающие белизной твердые валуны породы разурак, вымытые из-под земли оттаявшими снегами. Однако, судя по тому, что месторождение, богатое и удобное для выделки, было вовсе не разработано и не имело ни малейшего следа присутствия мастеровых построек, ей суждено еще долгое время копить свои живые силы, прежде, чем отдать их на волю рамхалов.
Расцепив застежки на ремешке, спрятанном под воротом нагрудника, Ямт стянул свой шлем, приторочив его к седлу. Влажный ветер тут же разволновался, лаская своими прохладными прикосновениями желтоватую, хоть и побледневшую за три года, проведенные в горном климате, кожу кинрада, взбив светлые, в ладонь длинной, колючие на ощупь волосы, совершенно неровно, самостоятельно подстриженные самим Сэтфором. За два дня, что разведчики провели в пути, лишь пару раз сделав привал, его губы от недостатка воды совсем ссохлись, покрывшись тонкой коркой потрескавшейся кожицы, болезненно начавшей сейчас зудеть от малейшего прикосновения. И все же они вздрогнули в улыбке. Глубоко вдыхая воздух, Сэтфор впитывал в себя запахи, особые и непередаваемые, такие, какие могут быть разве что в кирис.
Четверо младших маардэнов устало сидели на своих нетерпеливых скакунах и время от времени посматривали на Сэтфора в ожидании распоряжений, отдавать которые Ямт не спешил, даря телам, своему и воинов, возможность вобрать в себя достаточно сил для дальнейшего. Там, наискось по дну впадины, лежал их пеший, первый за эти дни, переход, который по расчетам кинрада должен был занять никак не меньше получаса, а земля внизу, обманчиво затянутая травой, уже успела напитаться влагой, достаточной для того, чтобы ноги путников вязли и тяжелели от налипающей на сапоги грязи. К тому же, нужно было перекусить и выбрать достаточно безопасное, обильное травой для их животных место.
Впрочем, это тоже было подходящим для лагеря. В конце концов, они все равно никого не встретят. И потому, подождав некоторое время, Сэтфор вздохнул и спрыгнул со своего верного Янкэна. Достав из седельной сумки колышек, он с легкостью вонзил его в землю, продавливая до тех пор, пока тот не начал вязнуть, угодив в липкий слой ланзари. Ухватившись за верхнюю его часть, Ямт дернул колышек и, убедившись в том, что тот сидел достаточно прочно, выпрямился.
Животное всхрапнуло и пристально уставилось на хозяина черными, с зеленой радужкой, зрачками, осуждающе покачивая головой, но Ямт, улыбаясь под напором этой капризной причуды своего любимца, все же отцепил удила с одного бока сбруи и повязал его конец вокруг колышка.
Перед ними были тихие, необитаемые просторы, перемежающиеся равнинами, впадинами и цепью разрозненных земляных наростов. Этих древних, как мир, холмов, вечность за вечностью вымываемых, уходящих в плоть земли, уничтожаемых людьми и зирдоку. А еще ранее – акфеаркоца. Так, что в нынешние времена трудно было поверить в то, что покатые холмы – это и есть горы, бывшие когда-то много выше и внушительнее.
Уловив легкое движение в двадцати шагах от себя, Сэтфор вгляделся в годичный, совсем еще небольшой кустарник разъяну. И обнаружил у самых его серых корней, старческими пальцами тянущихся по рыхлой земле, прежде чем врыться и прорасти в почву, притихшего ниирса.
По влажной, измятой шерсти красного цвета с вкраплениями желтого, с оранжевым хохолком, Ямт догадался о том, что животное совсем недавно выбралось из своей норы, почувствовав аромат свежей травы. Лапы медленно ворошили землю, пробуя ее на ощупь, на животе ярко серебрились белые волоски. Приоткрыв узкую, крохотную пасть, зверек вытянул голову, уставившись на людей, время от времени наклоняя свою мордочку то вправо, то влево. На кончиках ушей, продолжая тонкие волоски, призрачно мерцало синеватое, дрожащее свечение. Стоило Ямту сделать шаг к кустарнику, как в задрожавшем этом ареоле вспыхнули желтые жилки, а карие глаза ниирса потемнели из-за расширившихся, испуганных зрачков. Немного пригнувшись, зверек отвел правую лапу назад, держа ее на весу, и, принюхиваясь, быстро оглянулся.
Кинрад сделал несколько шагов в сторону, вгляделся внимательнее, и тут только понял причину такого сильного испуга обычно доверчивого животного. В защищенном круге, образованном пушистым хвостом матери, возбужденно копошились три детеныша. Крохотные и нетерпеливые, сопя, уткнувшись ей в заднюю лапу, они пытались отпихнуть друг друга и пробраться под самый ее живот, к соскам.
Почувствовав то, куда был направлен взгляд Сэтфора, ниирс еще сильнее вытянул шею. Его черные, добрые глаза смотрели прямо на воина до тех самых пор, пока зверек не принял ситуацию за достаточно безопасную для своего потомства. Ареол свечения над его ушами вновь принял спокойные формы, а желтые отсветы постепенно угасли.
Позади послышался шорох, и Ямт, догадавшись о том, что маардэны спешились, последовав его примеру, не стал этому возражать. Не оборачиваясь, он коротко бросил:
- Ирм, достань припасы. Таль, привяжи азиадов. Валт и Строк, вы выходите в дозор, до тех пор, пока еда не будет готова.
- Слушаемся, кинрад Ямт.
Ответив хором, воины приступили к выполнению приказов. Дозорные передали Ирму своих скакунов, а сами отошли на значительное расстояние от места привала. Устроившись на белых валунах, они положили свои кленки на колени. Крупный, бывалый Валт спустил на грудь лицевую маску и выудил из сумки тонкую трубку из древесины. Сгорбившись и заслоняясь от ветра, он заправил ее хазбиром. Спустя некоторое время от его губ в воздух поднялся белесый дымок, а сам воин блаженно крякнул, поерзав и удобнее устроившись на своем месте. Сделав вторую или третью затяжку, он бросил в сторону Строка нечто, чего Ямт не расслышал. Усмехнувшись, второй дозорный махнул по направлению дальнего склона.
Сэтфор отошел подальше от кустарника, стараясь не тревожить ниирса, и сел на небольшой валун, больше, чем на половину ушедший в землю. Достав из поясной сумки свернутый в тугую трубку свиток, он повертел перед глазами острие кунцы, разглядывая на свет заточенный, тонкий край, плохо отчищенный от застарелых, поблекших чернил. Затем откупорил сосуд с густой жидкостью и, написав об увиденном за эти дни, присовокупил к тексту свои размышления и, свернув пергамент, сунул его обратно. Устало свесив руки, прищурившись под разгорающимися лучами Скилода, он молча сидел и размышлял, глядя на своих спутников, кого из них отправить обратно в Монастырь с донесением, поскольку место, определенное эрхацу Фермгалом Элоком, уже через час будет достигнуто, и, наверняка ничего не найдя, как и за предыдущие дни, разведчики повернут обратно.
Честно говоря, Сэтфор не понимал опасений Э’дорзи Кварна, однако, ничего иного ему не оставалось. Его отец, Пайк Ямт, не раз повторяя сыну легенду о том, что их предками были северяне, пришедшие чуть ли не с самых Вечных льдов, имевшие, правда, иное общее имя, Свэбс, свыкнуться с которым, тяжелым и грубым, Сэтфор никак не мог, с самого детства готовил молодого Ямта к служению в Монастыре. Старик и сам имел на своем счету десять лет драгоценной для него памяти. На протяжении всей своей жизни Пайк Ямт гордился тем, что был на стенах Монастыря, а как-то даже нес дозор у покоев Харука Леора Яниса.
«Там, где Монастырь Мэрулод, - любил, бывало, повторять старик, - там и Караим. Скорбящий дал нам всем дом, пищу и веру в завтрашний день. Так почему же, скажи мне, мы забываем о том, что долг, каким бы он ни был, всегда есть долг, и требует многократного возврата?».
Самого же Сэтфора, предпочитающего мечтать о величественных стенах Караима, никто особо спрашивать не стал. Отец все решил за него, сам договорился обо всем, ради чего ездил в Монастырь, а сыну лишь сказал: «Пришло твое время, собирайся».
Ямт выпрямился и, сощурившись, взглянул на ярко разгоревшийся в небе Скилод. Как бы то ни было, он здесь, на Белых холмах. А те, кто сейчас в Караиме… Кто знает, что происходит там, в столице? Быть может, ему действительно повезло, и Зиурс сохранил ему жизнь для чего-то важного, нужного. Ведь боги дремлют столько, сколько положено смертным на принятие своего пути, чтобы дальше, пробудившись, взирать на саму дорогу человека, не встревая в его свободу.
Ирм уже успел разложить хаака, покрыв ломтики тонким слоем юкдас, открыл бутыль с холодным азиларсом и нарезал высушенное мясо энурма, обмяв его тканью, вымоченной тут же, в ручье. Кивнув подошедшему Сэтфору, воин собрал две порции и направился с ними к скучающим дозорным Валту и Строку. Немного погодя, вернувшись к кинраду, Ирм сел на землю, прислонившись спиной к валуну, откусил значительный кусок от своего хаака, запил его азиларсом, и, тщательно прожевав, повернул голову к предводителю отряда.
- Кинрад Ямт, я готов.
Сэтфор рассеянно посмотрел на воина, не понимая того, о чем ему говорят. Да, выбраться из ставшего уже привычным монастырского обихода с установившимся распорядком дня было очень даже хорошо. Многим давно уже не терпелось отправиться куда угодно, хоть в те же Бифракийские кины, только бы повидать другие, новые для них земли. Вот только не в военное время, и уж точно не в качестве разведчиков. Сэтфор чувствовал, и по своим людям, и по себе самому, рассеивающее воздействие обогретых ранним, долгожданным теплом равнин и холмов. Ему стало слишком сложно думать об управлении отрядом. Хотелось забыть все на свете, взобраться повыше, как можно ближе к ласке Скилода, сбросить с себя все лишнее, и улечься на мягкую, молодую траву, вслушиваясь в пробуждающийся мир.
Ирм опустил голову и уставился в землю, изучая ее поверхность с серьезным, чем-то даже упрямым выражением лица. Он конечно же догадался о том, что сегодня маардэнов станет на одного меньше, и решил сам предложить свою кандидатуру. И если бы на его месте сейчас сидел вольник, Сэтфор отказал бы ему, а может, даже и высмеял бы за желание как можно скорее убраться отсюда. Но Ирм Микою просто таки не мог замыслить подобное, поскольку верно служил Скорбящему, начиная со своего пятилетия, на протяжении уже семнадцати лет. Предложив себя, он всего-навсего попытался облегчить Ямту обязанности главы отряда. У Сэтфора даже возникло желание спросить, что такого особенного и нерушимого для Ирма заключает в себе Мэрулод, однако воздержался от лишних разговоров. Ему слишком хотелось сохранить тонкую, живую связь с окружающим, напитывающим его тело, внешним миром.
- Хорошо. По окончании привала направишься обратно, - спокойно и отчетливо произнес он. – Держись на этот раз севернее нашего пути. Следуй только по возвышенностям, не упуская из виду ничего, где мог бы затаиться враг.
Ирм молча кивнул.
- И возьми вот это. Передашь лично в руки эрхацу Элоку.
Сэтфор достал свиток и протянул его маардэну.
- Хорошо, кинрад Ямт.
Положив бумагу на колени, Ирм уставился в землю, молча доедая свою порцию мяса.
В тот самый момент, когда с едой было покончено и настала пора собираться в путь, а Микою уже практически добрался до задремавшего, отъевшегося зирдоин и напившегося воды, азаида, Сэтфор встрепенулся.
- И еще, Ирм…
Воин с готовностью обернулся, вытянулся, резко подавшись вперед грудью, и уставился на Ямта удивленным взглядом. Рука его медленно потянулась к груди, лицо дернулось, побледнев, губы вздрогнули в неудержимом спазме. Из правого угла рта, вздувшись крохотным пузырьком, показался сгусток бурой влаги, медленно вытягиваясь вдоль складки кожи, к подбородку. Бессознательно, желая хоть за что-нибудь зацепиться, глаза Ирма непонимающе, упрямо уставились на Сэтфора.
Каждый раз, едва Ямту исполнилось двенадцать, выходя на заготовку мяса в Бикраим, обширный лес Разлут, их родного удела, отец брал Сэтфора с собой, обучая мальчика необходимому ремеслу охотника. Находя никаила, спустившегося с крон деревьев за плодами роэвар, отец медленно поднимал стрельник, целя птице в грудь, стараясь убить ее быстро и наверняка. Ямт очень хорошо, на всю жизнь запомнил тот случай, когда никаил, почувствовав опасность, склонил голову набок, посмотрел на них одним из своих глаз, и приоткрывал клюв, будто завороженный, ожидая своей участи. Наметив дугу полета стрелы, Ямт старший осторожно натянул тетиву, прижав левый локоть к ребрам, прищурив глаза и переведя вес своего тела на отставленную ногу. Птица же, вместо того, чтобы встрепенуться и взмыть в воздух, спасаясь в кронах над собой, повернула голову, все также продолжая смотреть на них.
Сейчас же, то, что он видел в глазах Ирма, наполнило Сэтфора ужасом. Юноша все еще был жив. Его тело дышало жизнью. Но вот глаза. Медленно стекленея, они словно бы видели перед собой меняющийся мир и тянущиеся к ним объятия Малхада. И не желали верить этому, изо всех сил сопротивляясь неизбежности. Застывшая на полпути рука ослабла и безвольно опустилась. Тело покачнулось, отчего лицо воина исказилось от подступившей волны боли. Изо рта вырвался еще один, на этот раз больший сгусток крови, свежим слоем покрыв потемневшую, застывшую хрупкой пленкой струйку. Пытаясь что-то прошептать, Ирм разжал сведенные судорогой зубы и, так ничего и не произнеся, рухнул на землю. В вороте его доспеха, под углом из-за покатой его формы, на две трети жала уйдя в шею, торчал черный дрот браха.
Увидев позади упавшего Ирма темную фигуру, уже бегущую вниз по склону впадины в их сторону, Сэтфор выхватил из ножен маард.
- Куарда! – выкрикнул он и помчался навстречу противнику, с каждым шагом все больше различая черты убийцы своего товарища.
Это был юпакса. Облаченный в мешковатые, грубые штаны из меха салдуя, он был по пояс голым. Вжав в плечи голову, выбритую спереди и увенчанную на затылке длинными, грязными волосами цвета ночи, он разинул свою широкую пасть с острыми, кривыми зубами. Совершенно не человеческий, плоский нос бешено раздувался, а глаза, обрамленные густой черной краской, яростно блестели. Равного с Сэтфором роста, южанин был, однако, много шире в плечах, а узоры, нанесенные на тело, исказились под напором мышц.
- Цхоказ! – прорычал он гортанным, громким голосом и, обхватив обеими руками, занес уком над головой, намереваясь нанести сокрушительный удар.
Расстояние между ними стремительно сокращалось. Чем ближе был юпакса к кинраду, тем больше начинала играть в нем жажда крови. Это ощущалось по тому, что он подскакивал, перепрыгивая через кочки, и вереща в предвкушении сражения. Его и вправду зеленая, темная кожа была выпачкана грязью. На огромных, обшитых сталью сапогах налипла земля, смешанная с сорванной травой.
Однако вместо того, чтобы попытаться увернуться, Сэтфор резким движением опустился на одно колено, выставив маард под углом, направив лезвие в обратную бегущему на него противнику сторону.
Расстояние между ними стало минимальным, и в тот самый момент, как южанин начал опускать свое оружие на голову кинрада, тот всем своим телом подался вперед, чувствуя то, как сталь прорезает толстую кожу на левом боку врага, едва сумев пройти по плоти под нижним ребром. Юпакса зарычал, а Сэтфор, выпрямляясь, подчинившись движению клинка, оказался по правую его руку. Даже не пытаясь погасить силу, разворачивающую его, Ямт отвел левую ногу, отчего его тело провернулось еще сильнее, на полный оборот, так, что в один из моментов враг оказался за спиной воина, и лишь теперь, вскинув свой маард, нанес удар наискось, сверху вниз, раскроив тому череп.
Так и не остановившись, брошенный вперед еще и силой выпада Сэтфора, юпакса сделал несколько широких шагов и рухнул лицом во влажную землю.
Кинрад бросил взгляд на дозорных. Валт стоял на коленях, и Ямт поблагодарил милостивого Малхада за то, что не видит лица разведчика. Выронив свой маард из рук, тот, словно ребенка, бережно сжимал в руках что-то, чего Сэтфор не мог и не хотел видеть. Тело умирающего дрожало, голова поникла. Валт все еще дышал, рывками приподнимая грудь при каждом судорожном вздохе. Казалось, он лишь сидит и плачет. По левому наплечнику шла глубокая вмятина, в щитке на правом торчал дрот. Вздрогнув сильнее прежнего, воин подобрал под себя ногу, пытаясь встать, однако, вместо этого, накренился, а затем и вовсе завалился набок, и замер. Южанин же, сотворивший с Валтом такое, уже схватился со Строком. Он был облаченный точно так же, как и противник Сэтфора, с той лишь разницей, что его левая рука, сжимающая огромный, прекрасно заточенный, окровавленный уком, от локтя и до кисти была обмотана ржавой, влажной цепью, звенья которой вросли в плоть. На его лице мрачной гримасой застыла кожаная маска. В обтянутой стальной, покрытой ржавчиной, перчаткой яхмай, руке блестел топор яихса. Юпакса взревел и мощным взмахом снизу вверх встретил колющий выпад Строка. Послышался звон стали о сталь, и маард воина отвело в сторону. Не прекращая атаки, южанин выбросил левую руку вперед, целя Строку в бок, однако уком просто лязгнул о банхар, защищающий живот человека, и ушел внутрь, оказавшись между сражающимися. Улучив момент, еще крепче сжав в руках рукоять своего меча, Строк со всей силы ударил ею по лицу противника.
- Цхоказ!
Боевой клич, раздавшийся с новой силой, заставил Сэтфора обернуться.
Вниз по склону, прямо к нему, бежали еще двое. Один из них, отстав и выкрикнув нечто неразборчивое, подавшись всем телом, выбросил вперед руку.
Увернуться было уже невозможно. И потому Ямт лишь попытался шагнуть в сторону. В проем между нагрудником и наплечником вонзился браха, прорастая в плече жгучей, резкой болью. Кинрад вскрикнул, уже чувствуя, как его тело пошатнулось и стало опрокидываться. Перед его глазами вспыхнуло небо, распоротое надвое тонким, водянисто-желтым, бледным лучом, отброшенным дневным светилом. По всей поверхности лазурной глади заблестели точки, раздражая зрение. И его тело врезалось в землю, разбросав вокруг грязные брызги. Боль ударила в висок, живот свела тошнотворная судорога. Небо качнулось еще раз, подернулось рябью, и застыло. Он смотрел на него немигающим взглядом, боясь упустить важное, нужное мгновение. Присматривался к остановившимся облакам, стараясь различить мельчайшую деталь контура каждого из них. Все, что происходило вокруг, стало вдруг таким неважным, перестало существовать, потерялось где-то там, за гранью жизни. И детство. Странным, отстраненным и ненужным сейчас видением перед ним всплыло далекое детство, а точнее, он сам, юный, веселый, бегущий за всеми этими облаками, плывущими в вышине, так далеко и так медленно. И это был на самом деле он, бегущий, правда, почему-то в его, Сэтфора, распростертого на земле, сторону. До тех самых пор, пока он юный не вонзился в глаза его взрослого, там, на просторах Белых холмов. И от этого бесплотного прикосновения боль вновь вцепилась своими пальцами в его плечо и грудь, возвращая сознание. Застонав, Ямт уперся рукой, все еще сжимающей клинок, в землю, и приподнялся, лишь сейчас осознав – это было видение, продлившееся всего пару мгновений, охватившее его в момент потери сознания. По отяжелевшему легкому прокатился сгусток судороги, рождая кашель, однако наружу изо рта прорвался лишь глухой, сдавленный стон.
Завалив свое ставшее неуклюжим тело на правый бок, он уперся в почву под собой коленями и, шатаясь, поднялся.
Юпакса, сцепившийся со Строком, лежал, не дыша, раскинув руки в стороны и вывернув голову набок. Сам маардэн ухватился левой рукой за плечо захлебывающегося кровью южанина, подоспевшего на помощь своему мертвому уже соплеменнику, а правой пытался выдернуть меч из груди противника. Щека воина была в крови. Наконец, справившись, Строк тяжело отступил и, выставив перед собой плечо со щитком, успел встретить удар акфеаркоца. Низкого роста, тощий и облаченный в кожаные доспехи, тот заверещал, очень быстро поднырнул под маардэна, намереваясь схватить его за ноги и повалить. И тут же получил удар в спину.
Пронзив противника, Строк выдернул маард из тела южанина, после чего сорвал со своей головы шлем. Тяжело дыша, обливаясь потом, он ждал следующей атаки.
Слева от себя кинрад услышал тихое ржание и, повернув голову на звук, увидел трех азаидов, испугавшихся сражения и решивших, в виду отсутствия на себе седоков, умчаться куда подальше и как можно быстрее. Четвертое животное, любимец Сэтфора, Янкэн, завалившись на бок, разевал пасть, обильно поливая траву под собой порозовевшей пеной. Печальный глаз, единственный, который мог со своего места различить Сэтфор, обреченно вращался. До тех пор, пока не наткнулся на своего хозяина. Огромный, бездонный зрачок замер, окаемка кожи вокруг увлажнилась. Азаид, приподняв и вновь бессильно опустив голову, как показалось Ямту, успокоился, один раз моргнул и повел ухом в его сторону, быть может, надеясь услышать голос того, кому был так предан. Еще через мгновение животное моргнуло во второй раз и застыло. Теперь уже – в вечном спокойствии. Пасть животного безвольно раскрылась, наружу вывалился широкий язык.
Таля нигде не было видно. Сэтфор не хотел думать о том, что разведчик струсил и убежал, но все же, это была куда как более счастливая участь, нежели попасть в руки юпакса. Страшно было даже подумать о том, что бы сделали они с воином, останься он в живых. Будь он жив так же, как сам Сэтфор.
И только лишь стоило ему подумать об этом, как боль в плече накатила с новой силой, теперь уже страшным пламенем разлившись по всему его телу. Мгновения, так необходимые для того, чтобы подготовиться к встречи с врагом, были окончательно утрачены. Его раненая рука поднялась и завернулась за спину, отчего кинрад закричал, не сдерживая себя, ощущая сталь, сместившуюся в мышцах, прорвав жилы. С такой яростной, беспощадной силой подскочивший южанин заломил бесполезную и без того часть тела Ямта, что-то вереща на своем грубом языке. В ногу уперлась окованная сталью нога, и Сэтфор рухнул на колени. Перед глазами разлилась бледная алая дымка, мир зашатался. Все вокруг словно бы увязло, фигуры начали двигаться медленно, то оплывая и растворяясь в тумане, переливающемся чернотой, то вновь проявляясь. Темное море размытых фигур заколыхалось, исчезло за черной завесой, вновь возникло, приблизившись ближе и став насыщеннее. Вновь исчезло, и вновь проявилось. Теперь еще четче и ближе. Тяжелым усилием, напрягая зрение, Сэтфор различил животных, грузно переваливающихся с лапы на лапу. Зажмурившись, Ямт сделал глоток, ощутив в горле соленую влагу, от ощущения которой его вновь затошнило. Едва не потеряв сознание, он открыл глаза.
Это были хатхай. Слепые существа с черной шерстью на лобовой части и во всю заднюю половину низкого, широкого тела. С небольшими шипами на месте ноздрей и длинными белыми рогами на хохолке, прямо за вытянутыми, большими ушами. С широкой, оттянутой книзу шеей, плавно переходящей в бугор спины, а затем только в тело, короткое, покрытое серой с зелеными отблесками чешуей. С мощными лапами, вздувающимися мышцами, завершающимися четырьмя когтями. Согнув свои передние конечности под прямым углом, выставив их в стороны, хатхай низко приседали к земле, таща на своих спинах юпакса и акфеаркоца.
И их было множество. Целое войско, оказавшееся здесь, в трех днях пути от Монастыря. Сэтфор, борясь с головокружением, смотрел на все эти массы вражеских сил, не веря собственным глазам. Все это было правдой. Жестокой, ужасающей, беспощадной, но, все же, правдой. Кочевники, бирминцы и караимцы, бежавшие в Монастырь, рассказывали о большом количестве мелких отрядов южан и лишь изредка встречающихся малых армиях. И все они разоряли южные и западные уделы. Никто, совершенно никто не упоминал о том, что творилось сейчас на глазах у кинрада. Вся долина почернела от верховых и пеших акфеаркоца. Это было настоящее, огромное войско, способное стереть Монастырь в порошок, как бы хорошо тот не был защищен. То тут, то там Ямт смутно различал то, что заменяло южанам знамена: высокие, широкие копья аррук, на наконечниках которых грязными, темными уродствами, увитые множеством насекомых, были насажены головы и черепа, перетянутые цепями и веревками. Скилод все еще озарял мир под собой радостным, ярким светом, и по бликам, вспыхивающим в этой массе войска, Сэтфор вдруг догадался о том, что наставники, рассказывая им о юпакса, были не совсем правы, а в отношении акфеаркоца и вовсе врали. Да, на них всех действительно была твердая кожа, грубо, но крепко сшитая. Однако на них, как хотел бы сейчас выкрикнуть Ямт в лица отцов наставников, на них на всех было еще и большое количество стали.
На головах некоторых из наездников красовались костяные, укрепленные металлическими, выкрашенными в черный цвет, пластинами, шлемы, сделанные из черепов хатхай. Должно быть, это были вожаки. Уверенно покачиваясь на спинах животных, они, гордо подняв головы и выпятив подбородки, смотрели на двигающиеся ряды войска, уперев свои длинные ахаду в бедро. Ушные отверстия их шлемов были закрыты еще парой шипов, а из навершия, там, где у хатхай при жизни размещался хохолок, теперь выступало золотое кольцо, закрепляющее длинную, зеленую косу, развивающуюся на ветру. Они, эти предводители воинства, были выше и шире в плечах, нежели даже юпакса. Узкие глаза были накрашены не черной, а ярко-красной краской. Вниз по щекам от них шли широкие полосы, спускаясь на шею и дальше, к груди. Их собственные волосы, абсолютно у всех белые, были заплетены в косы, на которых при каждом шаге хатхай раскачивалось то, при виде чего Сэтфору стало непереносимо дурно. Гладкие, отполированные черепа человеческих детей. Совсем небольшие, они блестели драгоценными камнями, вставленными в глазницы.
Рядом с вождями шли пешие существа. Невероятно толстые, полностью голые, за исключением стальной юбки, с отупелым выражением лица, они грузно переступали с ноги на ногу. На поясе каждого из них было привешено по два боевых барабана небольших размеров. Делая шаг, существа взмахивали руками и ударяли по плоской их поверхности и вскрикивали, подняв головы к небу.
Усиленный гулким эхом, по всей впадине разнесся оглушительный, монотонный и раздражающий рев. Дребезжа в воздухе, он волнами накатился на передние ряды и задрожал в ушах Сэтфора. Все начало звенеть, к горлу подступил сгусток крови. От клокочущей боли он задохнулся, закрыл глаза, дернув руки в попытке зажать уши, но не смог этого сделать. Мир покрылся темной, серой дымкой, и, наконец, померк, принеся долгожданный покой.
Очнулся он уже в сумеречном свечении Хриммии. Или же ему так только казалось. Как казалось и все, что было вокруг. Он смутно, в глубине души, ощущал, даже слышал тревогу, скребущую по стенкам сосуда, хрупкого и постоянно меняющегося, напоминающего непроницаемую плоть. Она хотела выбраться, желала наружу, в небо, просила дать ей возможность вспыхнуть, рассыпаться искрами пепла и развеяться по ветру, чтобы улететь к зовущим ее звездам. Он пытался и не мог понять, открыты, или же закрыты его глаза. Не слышал собственного дыхания. Как, впрочем, не слышал и не чувствовал вообще ничего.
Он пошевелил левой рукой и нащупал под своей ладонью землю. Точнее нет, это была вовсе не земля, такая, какой он привык ее воспринимать. Теплая, невероятно мягкая, она расходилась, неуловимо ускользая из рук, а если и попадалась в ловушку сомкнутой ладони, то скрипела. Лишь по ощущениям, поскольку самого звука, скрипа легких песчинок друг о друга, Сэтфор не слышал.
Он шевельнул правой рукой, и под ней ощутил тоже самое. И лишь сейчас начал понимать, что же находилось перед его взглядом. То, во что всматривались его глаза. Это было небо. Не обычное ночное, горное северное небо, привычное и понятное, одноцветное, за исключением легкой, беловатой дымки там, в том месте, где оно соприкасалось с землей. Это небо бесконечностью окутывало мир вокруг желтым, алым, переливаясь в темных местах смесью иссиня-черного, фиолетового и даже зеленого. То тут, то там время от времени вспыхивали особо яркие, белоснежные искры. И они двигались, оставляя за собой отчетливый, тонкий след, который еще некоторое время держался в пустоте, а затем распадался на блекнущие разводы. Постепенно бледнея, они расходились в стороны и угасали.
Сэтфор долго глядел в это небо и нигде не нашел ни одного, даже самого крохотного, облака. Как не различил и линии горизонта вдали, словно бы земли не было, не существовало, а он сам находился между небом и небом. Однако это было не так. Земля, или то, что можно было бы принять за землю, просто постепенно возникало из переливов темноты, все больше и больше высветляясь по мере более близкого к Ямту приближения, насыщаясь плотным цветом белой кости. Теперь он хорошо видел нечто, напоминающее пыль, дымкой витающее над самой поверхностью почвы. Теперь он осознал, что тишина вокруг него вовсе не была молчаливой. В ней все шептало. Он вновь посмотрел вверх и различил шепот невероятного количества голосов. Они, все разом, звенели и шептали что-то, чего Сэтфор никак не мог расслышать и понять. Он опустил взгляд и услышал шепот, точно такой же многочисленный, пусть и более глухой, что и в небе, исходящий от дымки, стелящийся у самой земли. Он разжал сомкнутую в кулак руку, так и не нашедшую твердой опоры, и вздрогнул, скорее ощутив кожей ладони, чем услышав, шепот, исходящий от песчинок, бесконечности крохотных песчинок под собой.
«Встань» - услышал он голос у себя в голове. Мужской, чистый, тихий и переполненный печали голос, от которого тревога в душе Сэтфора замерла и, впитав в себя спокойствие, затихла.
Странно, но почва, не давая прикоснуться к себе его рукам, позволила Ямту без труда подняться на ноги. Он обернулся, не услышав звука своих шагов. Воздух при этом подернулся рябью, словно бы вода, если провести по ее поверхности рукой, начав переливаться еще более насыщенными красками. И там, где жилки цветов особо сильно сплетались, наплывая друг на друга, рождая все новые и новые, постоянно изменяющиеся оттенки, будто сквозь прозрачную стену, вырисовывались контуры изображений, образов, знакомых Сэтфору. Он даже, в один из моментов, сумел разглядеть очертания некоего лица, смотревшего, как ему показалось, и видевшего его.
Затем рябь постепенно сгладилась, и видение померкло.
Перед ним стояло призрачное существо. Облаченное в ткани золотых и алых огней, дрожащих, будто на ветру, ярким блеском распространяя свечение вокруг тела незнакомца, вырисовывая полупрозрачный узор, по которому постоянно, с молниеносной скоростью, возникали, рождались и умирали, угасая, призраки прошлого всего мира – так много их, разнообразных, было. Сквозь необычную одежду Сэтфор мог видеть тело существа. Тонкое, оно пульсировало, и было совершенно белым, с паутиной серых вен, не скрытых плотью. И сами его очертания тоже менялись, принимая схожесть то с мужчиной, то с женщиной. Голова незнакомца, без каких-либо признаков волос, узкая и иссохшая, была совершенно гладкой. Ни ушей, ни рта, ни носа, ни даже глаз не было. Однако оно смотрело, видело и слышало. Сэтфор знал это. Тот голос, что прозвучал у него в голове, принадлежал стоявшему перед ним существу.
«Приветствую тебя» - подтверждая его догадку, пронеслось в самом воздухе.
Шепот, исходящий от неба, воздуха и земли, стал громче, и теперь Сэтфор сумел различить – он, этот шепот всего, вторил словам незнакомца. Он же сам повернулся к Ямту спиной и двинулся вдаль. Медленно и тихо. Не сделав ни одного шага.
Кинрад вслушался в звон голосов и отправился следом за незнакомцем.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/