#убитьэдика

Повесть в жанре «хейтфик»

Петербург — Москва, 2014

 

 

Для цензуры: всё, что тут описано, является плодом воображения. Автор не преследует цели кого-либо обидеть. Совпадения имён и фамилий, если таковые имеют место, носят абсолютно случайный характер.

 

 

«Срать орлом над очком, полным чужого говна — жесть».
(«Жесть», «Кровосток»)

«Достань свой фаллос!
Хочу его в очко.
Забуду я про пафос,
И буду жрать говно.
Мама, выеби меня!»

(«Мама», “S.T.A.L.I.N.”)

«Жаль, что рядом не было меня!»
(«Люди в кепках», Эдуард Лимонов)

«Обществу спектакля и самому спектаклю,
И всем этим куклам из палок, говна и пакли.
Остаётся — мать твою мать-мать-мать! —
Лежать и колотить ногами кровать!»

(«Монолог параноика», Юдик Шерман)

«Ведьмы ночью с топором в аду.
Крысы ищут падаль у дорог...»

(«К. К. К.», «Коррозия Металла»)

«И тогда по железной, а по сибирской дороге
Всем составом товарным, а Воркута-Магадан,
Это — Гена Зюганов и братишка Лукьянов,
Всем кайло, да лопаты, а выполнять встречный план!»

(«Дожились», «Беломорканал»)

«Мир станет чище и добрее без Макаревича Андрея»
(Климент Тимофеев)

«Жизнь в натуре, бля, засада: шмон на вахте, мусора!
Ничего в карманах нету, бамбарбия киргуду!»

(«Давай, братан!», Иван Кучин)

Часть первая. Охота на чертей

 

Пролог

Меня зовут... да впрочем, не важно. Всё началось, когда я посмотрел программу «Минаев LIVE» с участием русских националистов и виртуальным присутствием некоего «Гастарбайтера» по имени Эдуард. Или, если хотите, с участием виртуальных русских националистов и втройне виртуального графоманского овцеёба Багирова. Несмотря на то, что я всегда сочувствовал националистам, я никогда не входил в число действующих членов организаций ни Белова, ни Дёмушкина ни, скажем, Крылова, хотя и поддерживал контакты со всеми лидерами этих организаций. Мне всегда хотелось чего-то своего. Проблема однако была в отсутствии чёткой генеральной идеи, сверхзадачи, особой цели, способной подчинить себе людей решительных, готовых встать под моё командование, дабы смело вершить большие дела. Я неоднократно говорил с лидерами националистов о том, что хотя все мои душевные силы направлены на создание совершенно особенной организации, я пока ещё не определился с конкретной сферой её деятельности.

В тот день после звонка Кости я наконец увидел задачу, которая окажется достойным флагом для людей, решивших подняться на бескомпромиссную вооружённую борьбу с наиболее одиозными из медийных рыл эпохи. Я понял, что надо #убитьэдика.

 

Глава I

Мистер Голодный Обморок хочет добавить вас в друзья.

Obmorok:

«Привет!»

Губа Не Дурова приняла вашу заявку.

Guba:

«Почему в друзья?»

Obmorok:

«Фоты клёвые. Сижу вот тут в засаде на задании одном, решил полазить в ВК-группе “Другой России”. Я ж когда-то сам нацболом был, много лет назад. Тут пока сигнал ждёшь, со скуки ёбнешься...»

Guba:

«Стоп! Ты чего за пургу несёшь?! Какое ещё задание?)»

Obmorok:

«Поверь, лучше тебе этого совсем не знать».

Мистер Голодный Обморок оценил двадцать пять ваших фотографий.

Guba:

«Чего ты меня всю залайкал?) А твои фотки где? Секретный какой!»

Obmorok:

«А моих фоток не будет) Это же не помешает нашему общению, правда?»

Guba:

«Расскажи мне немного о себе».

Гм, рассказать о себе... Мистер Голодный Обморок оторвался от своего «самсунговского» девайса и всерьёз задумался. Не то, чтобы ему нечего было рассказать о себе. Напротив, рассказывать можно было долго и упорно, а рассказ вышел бы ярким и запоминающимся. Дело было в другом: информировать сторонних людей Обморок имел право лишь о незначительном, ибо каждое неосторожное слово могло стоить жизни. А как хотелось иной раз поговорить с кем-нибудь начистоту, раскрыв, так сказать, всю душу!

Позвольте представиться. Мы — члены группировки «ОНИ», полностью — Организация Национальных Избавителей. Наша общая цель, наша сверхзадача — наведение порядка на русской земле и прилегающей территории постсоветского сегмента земного шара, на котором расплодилась, частично его оккупировав, нечисть всех сортов от педиков и разномастных извращенцев до агентов мирового правительства.

Наша группировка состоит из бывших и действующих членов «ДПНИ», партий «Другая Россия», «НБП», «РНЕ», организации «Русские», общественного движения «Реструкт», а также футбольных хулиганов и правых скинхедов.

«ОНИ» не имеют имён. Тем, кто становятся членами нашего сообщества, придумываются креативные погоняла, например: «Мистер Дохлый», «Мистер Вялый», «Мистер Скелет» и «Мистер Кактус». Столь звучные ник-неймы однако никак не связаны со свойствами того или иного человека, ведь Овтсежоб выдаёт их наобум, порой даже ни разу не видев в глаза нарекаемого или нарекаемую. Да-да, девушки у «Них» тоже есть, например, Миссис Сиссис. Истинное лицо Овтсежоба, в свою очередь, не видел никто из рядовых членов организации: «ОНИ» получают все инструкции по электронной почте. Иногда, впрочем, Овтсежоб видится с тем или иным рядовым членом движения, но каждый раз под новой личиной. Овтсежоб, главный координатор движения, чаще всего предоставляет информацию порциями — не больше и не меньше, чем нужно для успешного выполнения каждым из «НИХ» частички генерального плана, составленного Овтсежобом. Скажем, этим утром на ящик Мистера Голодного Обморока пришло лаконичное послание: «Ждать условного сигнала в засаде в сквере возле гостиницы “Славянская”. В качестве сигнала из окна одного из номеров прозвучит песня “Bad To The Bone” со звуковой дорожки “Терминатора 2”, после чего через пять-десять минут из дверей гостиницы покажется жертва — Дима Билан».

Пока Обморок успел обо всём этом подумать, раздался сигнал. Снова подняв к глазам мобильник, он ввёл короткое и безапелляционное сообщение.

Obmorok:

«Прости, дорогая, пора убивать!(»

Глава II

За день до того, медицинское учреждение «Бес Клиник».

Когда стемнело, Архангел закрыл врата абортария. Он всегда засиживался допоздна посреди мёртвых эмбрионов и прочих милых сердцу вещей. В миру Архангел был главврачом Михаилом Скребковым, но это не было его основной сущностью. В мире людей главное было носить маску вменяемости. Он добрый и сочувствующий доктор, мастер выскрёбывания бесполезного биоматериала из такого же бесполезного куска мяса под названием «женщина».

В жизни он повидал столько вагин, что по понятным причинам не интересовался проблемами плотского соития. Женщины, да и сам секс не вызывали у врача ничего кроме брезгливого отвращения. Когда ты знаешь, к чему приводят эти связи, и помогаешь людям избавиться от плодов любви, ни одна, даже самая прелестная дырка не способна возбудить.

Точно так же холодно врач относился и к детям. Они не были для него чем-то иным, кроме просто подросших и чудом выживших эмбрионов. «Загнал бы всех обратно в пизду, и сделал бы аборт. Тогда бы точно не было проблем!» — мрачно шутил Скребков в кругу своих коллег. Врачи были людьми привычными к крайнему цинизму и чёрному юмору, так что ничему не удивлялись.

— Постойте, доктор! — кто-то положил ему руку на плечо.

Скребков не любил, когда к нему прикасаются, а особенно, когда подходят сзади, но многолетний опыт помог сохранить самообладание.

— Я слушаю, — холодно сказал он, разворачиваясь.

Перед ним стояла молодая девушка. Наверное, кто-то бы даже назвал её красивой или просто привлекательной, но Архангел оставался глухим к женским чарам. Лишь удивился, как ей удавалось сочетать в себе заплаканные глаза и ехидную полуулыбку. Ему не надо было спрашивать, чтобы понять, зачем она пришла. О, это лицо, иконописный лик Мадонны, узнавшей о непорочном зачатии, стремящейся извлечь из своего тела Христа и отправить его на свалку биоматериала.

— Доктор, у меня не совсем обычная просьба, — начала она, кусая пухлые губы.

— Я слушаю, — так же холодно повторил Архангел.

Она полезла в кошелёк, извлекла из него несколько стодолларовых купюр.

— Я уже на третьем месяце, я знаю, это незаконно. Я хочу, чтобы вы сделали мне аборт и отдали мне эмбрион.

Скребков хотел было возразить, но вид зелёных бумажек заставил его замолчать. Деньги никогда не бывают лишними, особенно с его зарплатой. В конце концов, какое ему дело до того, что станет потом с эмбрионом. Пришлось задержаться ещё на полтора часа, чтобы проделать знакомую и привычную операцию.

***

Мария вышла из клиники, сжимая в руках заветную баночку с умерщвлённым плодом. Архангел довольно потирал руки.

— Возьмите мою визитку, на всякий случай, — сказал он ей напоследок.

«Две полоски, — думала она в который раз сегодня утром. — Как два лезвия, рассекающие мою жизнь на „до“ и „после“. Жизнь станет похожа на смерть после рождения личинки. Я совершенно точно не могу этого допустить — выпустить в мир живое порождение себя, маленького недочеловека. Я лучше умру, чем создам что-то несовершенное и примитивное».

Она зашла в ближайший супермаркет и купила бутылку дорогого шампанского. Нужно было отпраздновать. Привычный подъезд, привычный этаж. Квартира, где прошло столько страстных ночей. Знакомая трель звонка. В виске пульсирует жилка.

Мария встретилась глазами с Овтсежобом, зная, что тот и понятия не имеет о произошедшем с ней сегодня вечером, равно как не ведает и почему она так бледна, и отчего едва стоит на ногах.

— У меня для тебя подарок, — сказала она.

— Какой же? — спросил Овтсежоб, расплываясь в своей неотразимой улыбке, от которой Мария готова была растечься, словно медуза на солнце.

Она достала из сумочки банку с формалином, в котором покоились кровавые ошмётки крохотного тельца. Слабо различимые контуры маленьких ручек и ножек. Что-то, что должно было быть головой. Маленькие бусины глаз.

— Это тебе! — сказала Мария, глядя на недоумевающего Овтсежоба. — Чтобы ты научился вынимать, блядь, бурдюк кривохуий!

Глава III

Вновь «Славянка» — логово Билана.

Сигнал действовать Мистеру Голодному Обмороку подала Миссис Сиссис, она же проститутка с рабочим названием «Изольда». Хотя Обморок и Сиссис не подозревали, что в тот день работали по воле Овтсежоба в тандеме, «Они» на самом деле знали друг друга ещё со времени, когда Голодный Обморок, он же лимоновец Сергей, входил в одну из московских ячеек ныне запрещённой Национал-большевистской партии, с которой Изольда сотрудничала.

Итак, неугомонная проститутка, в которой страсть к опасным приключениям, связанным с острыми ощущениями, проснулась ещё на заре века, ныне была одной из «Них». Этим утром ей на электронную почту пришло письмо с инструкциями, согласно которым она должна была, попытавшись трахнуть Диму Билана в его офисе или хорошо разыграв видимость этой попытки, «позвонить» якобы приехавшей подруге с тем, чтобы Дима её встретил. По легенде, подружка — недавно приехавшая из деревни в русский Голливуд в поисках счастья юная красотка, желавшая подарить Диме дикий цветок своей девственности. Сиссис даже показала фотографии «Светы» — найденные в Интернете снимки безымянной провинциальной Недозолушки. Когда Билан купился и, не став ждать лифта, опрометью кинулся вниз по лестницам, Миссис Сиссис, открыв окно, включила на полную громкость на музыкальном центре певца, подсоединив к нему свою флешку, композицию из репертуара George Thorogood.

Услышав с детства знакомое “ba ba ba ba ba ba bad!», Мистер Голодный Обморок напряг всё своё внимание. Вскоре из дверей гостиницы показался уроженец Кабардино-Балкарии. В своё время нашей стране стоило хороших денег, чтобы «Дима Быдлан», он же «Митька Беслан», он же «Дмитрий Билайн» — каждый именовал это чудо природы по-своему — победил на «Евровидении». Теперь его жизнь оборвалась ни за хуй собачий, а всего лишь в результате дротика, угодившего певцу прямо в левый глаз, следом за которым в ту же глазницу влетел биллиардный шар — Обморок не зря столько лет прозанимался гандболом. Шар вбил дротик глубже в мозг, вызвав последнюю грустную ноту в исполнении Билана на этой Земле. Подпрыгнув и зацепившись за лестницу позади проезжавшего вдоль набережной троллейбуса, Мистер ГО проехал одну остановку, а затем соскочил на асфальт.

Работа была проделана чисто, о чём, отбежав на безопасное расстояние, Обморок и уведомил Овтсежоба со своего смартфона.

По пути в метро до дома, будучи на «кольцевой», МГО зашёл в Интернет через бесплатный wi-fi, после чего вернулся к интересовавшему его ВК-диалогу с новой знакомой.

Guba:

«А ты умеешь заинтриговать!) Колись, кого это ты убиваешь там? Но не думай, что я такая дура, чтобы тебе поверить!»

Obmorok:

«Одного петуха безголосого. Завтра узнаешь в новостях)».

Guba:

«Ох-ох! Посмотрим. Судя по описанию, ты прикончил минимум Билана))»

Obmorok:

«Я позволю себе скромно промолчать».

Глава IV

Писатель и блоггер Эдик Багиров рассекал московскую ночь на своём белом «Мерседесе». Вокруг мелькали огни Кутузовского проспекта. Вот и осталась позади Триумфальная Арка. Под кокаином и виски весь мир кажется обворожительно прекрасным, словно ангельский сон. Особенно, когда ты снова влюблён. Истинные чувства не ведают преград пола и расы. А в Москве, которая как яркий цветок манит к себе всех гастарбайтеров мира, всегда можно найти себе любовника на самый утончённый вкус.

Ещё недавно сердце Эдуарда было разбито, теперь оно снова цвело благодаря чёрному рэпперу татаро-еврейского происхождения.

«О, Тимати, я лечу к тебе», — вздыхал Багиров, слушая «Лунную сонату» Бетховена в салоне своего автомобиля.

Для сохранения нежности своих чувств Эдик решил для себя раз и навсегда не слушать записи своего возлюбленного. К рэпу, а уж тем более русскому, Багиров относился весьма брезгливо со своей позиции утончённого эстета. Он слушал только классическую музыку, и очень гордился этим посреди необразованного быдла.

Тимати ждал его на пороге в цветастом шёлковом халате, из-под которого выглядывали татуировки, обильно покрывавшие смуглую кожу «Мистера Блэк Стар». Даже в полумраке собственной квартиры он не снимал тёмных очков. Многочисленные золотые цепи, обвивавшие руки и шею рэппера, звенели при ходьбе и поблёскивали, отражая свет свечей. В воздухе царил нежный опиумный дурман вперемешку с ароматом гашиша, пота и розы.

— Здравствуй, любимый! — сказал Эдик, нежно касаясь загорелой щеки.

Любовник ответил ему страстным поцелуем. Тимати неслышно порхал по своей огромной квартире, приглашая Эдика в кухню. Здесь были видны следы недавнего загула: лужи скисшего шампанского, обёртки от презервативов и ещё остававшиеся кокаиновые дорожки на чёрном мраморе столешницы.

— Здесь неубрано, дорогой, извини! — проворковал Тимати, доставая из шкафа два чистых бокала и бутылку «Хеннесси ХО».

— Мне плевать, главное, что здесь ты, радость моя! — ответил Эдуард, косясь на бутылку.

Эдик не очень любил коньяк, но раз рядом не нашлось любимой виски-колы, то сойдёт и это. Они выпили за любовь, утопая в глазах друг друга.

— Пошли в спальню, я не могу больше ждать! — почти взмолился Тимати.

Эдик встал и прильнул к нему губами, засовывая свой длинный язык как можно глубже в горло любовника. Ему нравился вкус слюны Тимати, в ней были привкусы коньяка и чужого семени.

Они проследовали в спальню. Красная комната, украшенная шёлком и бархатом, манила своим эротичным полумраком. Повсюду горели свечи в форме больших чёрных эрегированных фаллосов. На стенах висели картины с изображением обнажённого Тимати. Голые статуи возле кровати тоже несли в себе черты хозяина. Рэппер скинул халат, закрывая один из монументов пёстрой материей. Он был весь голый, не считая татуировок.

Эдик понимающе хмыкнул, сравнивая член реального Тимати с его гипсовой копией. Настоящий значительно проигрывал в размерах, но это было не важно, потому что любовь делает нас слепыми. Багиров упал на колени перед своим чёрным властелином, обхватывая руками его загорелые бёдра. Член Тимати пах солью и потом, но эти запахи чертовски возбуждали Эдика.

Осторожно, как пробуют на вкус дорогое вино, Эдуард лизнул головку шоколадного члена своего любовника. Ему не стоило большого труда вобрать его целиком в рот, прямо вглубь бархатного горла. Больше всего на свете Багиров любил члены, чем темнее и твёрже был член, тем лучше. Эдик яростно сосал член Тимати, у него за спиной были богатые годы практики, как в тюрьме, так и на воле. Своим талантом игры на кожаной флейте Багиров успел неплохо подняться по карьерной лестнице.

Но сейчас он не думал о тех километрах членов, что ему пришлось отсосать раньше, ведь именно сейчас во рту у него был член дорогого Тимати. Любовник положил руки ему на затылок, всё глубже проталкивая свой болт в горячее горло Эдика. По сладостным стонам Тимати Багиров понял, что тот готов кончить. И вот вскоре его рот наполнился горячей вязкой спермой. Эдик обожал этот вкус.

Он стоял на коленях с полным ртом малафьи, восторженными глазами глядя на Тимати. Тот погладил его по голове словно послушную собаку. Затем велел ему подняться и жадно поцеловал в губы, слизывая остатки семени с его губ.

— Раздевайся. Ложись на кровать, — сказал он.

Дрожащими руками Эдик снял с себя рубашку и брюки. Пуговицы поддавались не с первого раза. Он распростерся на алых простынях, подставляя под поцелуи ковер чёрной шерсти на животе и груди. Он знал, что Тимати очень нравятся его густые волосы, особенно эта блядская дорожка, ведущая к чёрным зарослям в паху. Проворные, словно у обезьяны, руки Тимати ласкали восставшее достоинство Багирова.

— Да, вот так! — стонал Эдик, двигая бёдрами.

Тимати велел ему перевернуться на живот и подставить зад. Багиров был послушен и податлив. Он довольно застонал, когда ему в анус вонзились два пальца, смазанные клубничным продуктом компании «Русский лубрикант». Ловкие обезьяньи пальцы растягивали очко Эдика всё шире. Оно и так было разработано по самое не балуйся, но никто не отменял привычных ритуалов прелюдии.

— Я хочу твой большой член! — застонал Багиров, когда к процессу подключился третий палец.

Что-то ещё проскользнуло в его анал, но это был всё ещё не член. «Анальная пробка со Спанч Бобом!» — догадался Эдик. Он уже привык к этим вечным затеям Тимати с разными там пробками, пупырчатыми вибраторами, вантузами или морковками. Один раз Тимати хотел запихнуть туда лампочку, но Эдик был непреклонен. Ему казалось, что всё это может завершиться летальным исходом.

Он расслабил мышцы ануса, стараясь больше не думать о лампочке и получать удовольствие от пробки.

— Я хочу твой член! — повторил Эдик ещё раз, но вместо этого получил болезненный шлепок по расплывшейся ягодице.

Мучитель смилостивился и, обхватив Эдуарда за бока, начал медленно врываться в его раздроченный задний проход.

— Скажи мне, что любишь меня! — рычал Тимати, сминая в руках задницу Эдика.

— Я… Я люблю тебя, — стонал Багиров, двигаясь в такт.

— У меня… большой…. большой член? — кровать сотрясалась под движениями двух тел.

— Да… большой… очень, — соврал Эдик, выгибаясь так, чтобы стручёк Тимати всё же смог дотянуться до простаты.

Стало чуть приятней. Тимати жарил его нещадно, оставляя кровавые укусы на кучерявой спине, целуя красные рты многочисленных ран. На Эдуарде всё заживало как на собаке. А потом Тимати кончил, наполнив прямую кишку «Гастербайтера» своим липким густым семенем.

Эдик довольно застонал, утыкаясь лицом в бархатную подушку в форме сердца, а может быть, жопы. Полежав немного в объятьях любимого, он отправился в душ отмываться от малафьи.

Глава V

Obmorok:

«Привет! Сижу в кафе, жду нашего самого главного босса. Я очень волнуюсь...»

Guba:

«Круто. А чего ты волнуешься-то?) Я так поняла, ты действительно Димочку ёбнул, а я не верила)»

Obmorok:

«Может, и ёбнул)) Наш Овтсежоб — большой оригинал. Любит устроить шоу „Внезапный Овтсежоб“ — личную встречу для отличившихся ребят. И каждый раз приходит в разных обликах. Так что я хз, кого мне теперь ждать...»

Guba:

«Жди второго пришествия! Между первым и вторым... Ладно, давай, мне идти надо, позже спишемся!»

Хотя Голодный Обморок и правда проголодался, он не посмел ничего заказывать для себя до прихода Овтсежоба — вместо этого просто сидел за столиком у приоткрытого окна и пялился на летние московские виды. Между тем на небольшой сцене хардкюр-кафе настраивалась молодая группа «Хмурое небо». Видимо, по этой причине Овтсежоб и выбрал данное кафе — если ребята начнут долбить, хуй кто услышит, о чём «ОНИ» будут между собой тереть.

За окном виднелась большая рекламная афиша мюзикла «Ололофутбол». Рядом стояло здание профессионального концерна «Ко Про Инвест». Мимо окна пробежала, едва успев пересечь дорогу на зелёный свет, симпатичная девушка. Девушка вдохновила стоявшего тут же у кафе алкобомжа на комментарий:

— Да, конечно, успела ты, мадам, ёлы-палы!..

Вскоре подошёл «босс». В этот раз Овтсежоб предстал прикинутым, как показалось Мистеру Голодному Обмороку, крестьянином позапрошлого века: в шляпе, подпоясанном верёвкой армяке и с длинной густой фальшивой бородой. Образ довершал посох, а нарушали его большие тёмные очки и котомка с «пятым» айпадом. Чтобы не ошибиться, что впрочем и без того было бы невозможно, мужчины совершили обговорённый заранее приветственный ритуал: Овтсежоб внезапно резко схватил себя за яйца и жопу, а МГО сделал ему двумя пальцами «козу» в сторону глаз. Удовлетворившись этим, «Они» поздоровались более традиционно и пристроились в поток фри-фло. Овтсежоб набрал себе еды в полном соответствии с образом: пшеничный хлеб, квас, щи, курятина и картошка. Мистер Обморок ограничился пирожным, чебуреком, кусочком пиццы и бутылочкой пива.

«Хмурое небо» въебали митол, а за столом повелась непринуждённая беседа. Овтсежоб взял инициативу в свои руки:

— Сразу отвечу на самые главные традиционные невысказанные вопросы. Зачем всё это и тому подобное... Я создал «ОНИ», чтобы очистить свой город от налипшего на его улицы дерьма в самом широком смысле — причём дерьма, признанного официально за кондитерское изделие. Быдлописатели с многотысячными тиражами, широко ротируемые по радио безголосые петушки... Вся эта шушера, разжиревшая на международных грантах и национальных премиях. Тайное общество последних секунд, оставшихся до смерти старушки-культуры, у смертного одра которой они уже много лет лишь ждут отмашки, чтобы начать свой блядский пиздопраздник. Но, Мистер ГО, я хочу сразу расставить наши приоритеты. Убивая направо и налево, следует не забывать ориентироваться на главную цель — Эдика Исмаиловича Багирова.

— Багиров? Знаю такого. Пидор, который ненавидит Питер за то, что там ненавидят чёрных. В своих книжках пи́здит штабелями и пизди́т девяносто процентов текста. В «Гастарбайтере» красочно описал, как одну половину Москвабада отпиздил, а вторую выебал, попутно всех заставив платить солидную дань его кошельку и мнимым талантам. Когда Багирову это выгодно, он отождествляет Россию и приезжих из регионов, а когда пишет о войне в Чечне или Афгане, говорит исключительно о русских.

— Прежде всего, Багиров — наитрусливейшее животное из всех возможных. Его крайне сложно выцепить. Хорошо, пусть для начала он хотя бы просто испугается ещё сильнее из-за наших убийств, пусть станет паниковать — растормошить это осиное гнездо любой ценой, смело сунув им в улей палку! Десяток смертей вполне сделают дело. Теперь ты понял, зачем «ОНИ» нужны?

— Я и так догадывался.

Мужчины поели и выпили; Овтсежоб заказал себе пол-литра водки, МГО — более крепкого пива.

Слегка охмелев, Обморок почувствовал себя раскованнее и расстегнул ворот рубашки. Указав на шикарную, хоть и фальшивую бороду Овтсежоба, он спросил его:

— Вы верующий?

— Забавно, что ты спросил. Разумеется, нет. Хотя недавно такая хуйня случилась, что впору и поверить...

— Какая? — оживился Мистер Голодный Обморок.

— Не важно, — сразу посерьёзнел «бородач», затем продолжил:

— В России времён Толстоевского сомневавшихся в божественной природе Христа были единицы, и далеко не всегда они являлись лучшими образчиками человеческого рода. С тех пор знания цивилизованной части вида homo sapiens в силу почти поголовной грамотности населения расширились настолько, что верующих стало значительно меньше. Трудно верить в B-movie о Боге — белковом еврее из прошлого, состоявшем из тех же элементарных частиц, подвешенных в редком интервале посреди моря тёмной материи, что и ты, распятого некогда, чтобы спасти мир в будущем.

— Именно! — с жаром подхватил Обморок, стукнув пивной кружкой по столу. — Во времена Толстоевского, видите ли... Было время, когда, блядь, даже величайшие умы человечества верили, что Земля стоит на неебаться здоровенной черепашке-ниндзя. А кто думал иначе, считался чудиком или даже невежественным пидором.

— Религия разделяет. Москвичи в высшей степени агрессивны в стремлении самоутвердиться за счёт слабейшего и обеспечить себе максимально комфортные условия существования, и поэтому «гимнасты» на их толстых шеях — это не меньшая степень цинизма, чем килограммы лишнего анального веса, скрытые под платьями православных аскетичных жиробасов, — Овтсежоб сделал большой глоток, закусил и продолжил:

— Брить бороду на Руси стали ровно с того момента, как Пётр перенял эту манеру у европейских пидорасов. Тем так было сподротнее сосать хуи. А зачем бреешь бороду и усы ты, я в ни в душе, ни в ванне не ебу. Да ещё и голову обрил, тьфу!

— Да ладно вам, голову как раз понятно — чтоб махаться без проблем.

Овтсежоб уже не слышал никого вокруг, кроме себя любимого, поэтому продолжил:

— При царизме и при коммуняках была высшая инстанция. Теперь же люди захлебнулись свободой. Жалкие люди, чьи жизни не наполнены смыслом через край, не ведают Золотой Свет Жизни, в котором можно жить хоть день, хоть столетие — быть Лермонтовым или Лимоновым. Не понимают, что лучшее время дня и жизни в целом — это то, которое ты проводишь внутри себя. «ОНИ» знают мой главный секрет: секрет долголетия и счастья. Это — жизнь в культуре, а не в алкоголе; в спорте, а не в спирте; в книгах, живописи и музыке, а не в бутылках, стаканах и банках.

— Что-то вы запизделись, как Багиров, уважаемый Овтсежоб...

— Прошу прощения, — «бородач» понял как справедливость слов Мистера ГО, так и то, что пора сваливать. Всё-таки не зря он пробыл лидером столько времени. Доев, мужчины разошлись, довольные общением друг с другом.

Глава VI

За окном, казалось, начинало светать. Над серыми высотками всходило серое солнце мегаполиса. Слабый свет пробивался сквозь пыльные занавески. «Пора ложиться спать, — подумал мальчик. — А то скоро мамка встанет на работу». Но нет, на анонимном форуме кто-то снова выложил фото отвратительнейшей расчленёнки, и у парня снова проклюнулся стояк. Когда столько лет только и занимаешься ручным трудом, обычное порно уже не доставляет. Сначала с женщин переходишь на мужчин, потом на животных, но скоро и они уже не способны удовлетворить эту страсть.

Передёрнув своего Чебурашку (так Эдип называл свой дето-не-родный орган), он свернул жуткий сайт и пошёл спать. Снился Эдипочке странный сон. Вроде как и не сон вовсе, настолько всё было реальным. Он был на съёмках кинокартины. Сбылась его давняя мечта — он был актёром порно, на главной мужской роли. С криками дрочера, дорвавшегося впервые до извилистых лабиринтов липкой и сочной вагины, Эдип честно работал хуем, пытаясь всеми доступными способами довести партнёршу до оргазма. Увы, в то время как Эдип чувствовал, что его член обволакивает влажный бархат, пышущий жаром, как печь Дахау, партнёрша, не оценив по достоинству его стараний, уже откровенно зевала. Таким образом мечта грозила обернуться кошмаром, но тем не менее, проснувшись ближе к вечеру, он весь был покрыт засохшей спермой и всё ещё сохранял приятное послевкусие сна. Эдип закурил дешёвую сигарету без фильтра и отправился на кухню заваривать лапшу быстрого приготовления. Жалко только, что майонез закончился. Мамка уже пришла с работы и разгуливала голой по квартире. Её груди колыхались при ходьбе. Они напоминали парочку дохлых карпов. Глядя на них, Эдип испытывал смешанные чувства. С одной стороны, как заядлого извращенца его давно возбуждало всё омерзительное и жуткое. С другой же стороны, чувство давнего отвращения, что вызывала у него личность собственной матери, мешало развитию у него Эдипова комплекса.

Раньше в жизни Эдипа всё было по-другому. Не сидел он сиднем у компа, гоняя своего Чебурашку. Когда-то, ещё во времена жизни в деревне, Эдип был обычным сельским парнем, который мечтал о красивой жизни. Делал на турнике выход силой по десять раз и изучал английский в школе. Мать тогда жила в городе, и он приезжал к ней только летом и каждый раз заставал её с новым мужчиной. Один раз, придя домой, он стал свидетелем странной сцены, при этом сам до конца не поняв, что произошло. Бородатый и скованный наручниками карлик, стоя на коленях, облизывал длинные шпильки и просил о запуске Гагарина. Но латексная леди была непреклонна, и красный пахнущий недавними утехами страпон, что лежал в стороне, был надет двадцатью минутами позже.

— Эдик, ты в порядке? — прозвучало в тишине.

Иокаста Аароновна недолюбливала собственного сына, так как всегда мечтала о девочке, но кроме захудалого мальчика из её врат ничего больше не вышло. Климакс рано сковал её мощное тело. Но это не остановило её. Ненависть к своей природе она полностью переложила на собственного сына. Наряжая его в платья, она пыталась хоть как-то компенсировать отсутствие дочери. До пяти лет все соседи упорно полагали, что Эдип на самом деле Электра. Страдая накопительством, Иокаста часто притаскивала со свалки разные куклы, похожие на мёртвых младенцев. С ними Эдипочке и приходилось играть всё детство.

Играя детскими куклами, Эдип развивал в себе самые жестокие качества. Он хотел быть как все, и стремился забыть некоторые моменты своего детства. Но один момент навсегда застыл у него перед глазами. Однажды, придя с работы, его пьяная мать захотела острых ощущений. Она сняла с него всю одежду и выставила его голым на мороз на улицу. И фотографировала его. Тринадцатилетний Эдип не мог терпеть больше подобного обращения. Он пошёл на кухню и взял нож для рубки мяса. Он гонял старую шлюху по всему подъезду. Таки загнал в тупик родную мамочку и нанёс ей десять рубящик ножевых ударов, из-за чего её лицо стало напоминать лицо персонажа из фильма ужасов. Эдип заметил, что, нанося удары по ней, он приходил в неописуемый восторг и получал при этом сексуальное удовлетворение.

То же самое Эдип испытал, когда сосед, который часто захаживал к его мамаше, пытался её убить в порыве пьяного гнева. Они круто повздорили. Иокаста бросила сгоряча, что у бомжа Михалыча и то больше. Да, она принялась в красках расписывать все достоинства его горбатого, покрытого бородавками хера. Не вытерпев, сосед ударил её наотмашь кулаком в челюсть. Она упала на пол, тогда сосед схватил её за волосы и подтащил к плите. Включив газ, он засунул её голову в духовку, периодически прихлопывая по голове дверцей, когда Иокаста отваживалась шевелиться. Маленький Эдип тем временем отчаянно мастурбировал в ванной. Именно тогда он научился нехитрым приёмам самоудовлетворения. Жаль только, что полиция приехала вовремя и повязала безумного соседа, сумев тем самым сохранить жизни Иокасте.

— Багирчик? — сказано было осторожно и ненавязчиво.

Как ни странно, потерял девственность Эдип совершенно нормальным образом. Будучи пятнадцатилетним пацаном, он гулял у моря и заглянул в один бар. К нему подошла чёрненькая девчонка и предложила выпить по стопке-другой. Просидев в баре несколько часов, они вышли из него и принялись гулять у моря, рассказывая друг другу о своих увлечениях. Вот и настал подходящий момент: Эдип, стянув с неё трусы, жадно облизывал её бритую щёлку. Тихо постанывая, она сорвала с него одежду и начала подёргивать его Чебурашку, а потом настал момент их единения. После этого, закопав труп в песок прямо на пляже, Эдип пошёл в бар за новой порцией водки.

— Эд?..

Эдип задумался, вспоминая сладкий миг своего единственного полового акта, когда его вдруг оторвал от воспоминаний голос матери.

— Я тут тебе пельменей пожарила, — сказала она, приближаясь к нему своим тучным телом.

— Ма, отвали! — промычал он, поворачиваясь обратно к компу.

Но она всё приближалась. Эдип чувствовал рыбный запах её гениталий и видел, как раскачиваются полупустые груди. Она схватила его. Эдип пытался вырваться, но мать всегда была сильнее, он знал это и вскоре оставил все попытки, с ужасом ожидая свою судьбу. Она схватила его за затылок и буквально окунула в свою покрытую волосами промежность.

— Лижи, щенок! — прошипела она. — Теперь ты достаточно большой для этого.

Эдип пытался найти клитор в густых зарослях грязных волос, но всё было тщетно. Мать всё сильнее прижимала его лицо к своим гениталиям. Он лизал, отплевываясь от волос и зловонных соков её вагины. Наконец она кончила, выпустив его шею. Эдипа тут же стошнило лапшой на грязный пол. Он был уверен, что на этом его пытка закончилась, но мать уже стаскивала с него спортивные штаны.

Болт Эдипа воспрял вопреки всякому желанию. Мать насела на него своей бездонной вагиной. Эдип чувствовал, что его буквально затягивает туда.

— У тебя больше, чем у твоего отца! — прорычала она, прыгая на члене собственного сына.

«Эдипов комплекс — это просто попытка вернуться обратно в утробу матери. Перестать существовать», — пронеслось у Эдипа в голове в момент оргазма. И его сперма хлынула в изношенную матку матери — туда, откуда вылез он.

Стукнул Эдипочке двадцать один год. На дворе стояло знойное лето, и зависимость всё сильнее терзала его. Эдип был на системе, и плотно — настолько, что ему приходилось зарабатывать весьма тёмными способами. Однажды, когда он пришёл на хату-барыжку, у него не хватило денег на новый баян, и пришлось подставлять зад под грязные хуйцы зэков-наркоманов и полусгнившего, сифилитического бомжа. И вот Эдип твёрдо поставил себе целью пойти и ширнуться, но анус так горел от запёкшейся крови, что работать жопой просто не было сил. А раздутая щека от недельного флюса не давала ему покоя. И вот он решил попросить денег у матери, но та не дала ему денег, так как он часто воровал их, чтобы потратить на шлюх и героин. Не выдержав отказа, Эдип взял молоток и проломил ей череп. Возбудившись, Эдип снял с неё труханы и отжарил прямо в кровоточащую дырку в башке. Взяв деньги из её кошелька, он пошёл к барыге за новым баяном. На радостях, придя домой, забыл про труп, лежавший в горе комнатного мусора, и пошёл в сортир. Коричневая дрянь уже была в его крови, но в этот раз что-то пошло не так. Ему мерещились галлюцинации, в которых он видел всю свою жизнь задом наперёд. В страхе он начал блевать кровавой пеной, и поносом измазал все стены. Его организм в последней попытке пытался выгнать этот яд. Не выдержав страданий, Эдип затянул на шее петлю, связанную специально для такого случая. Спустя пару мгновений Эдип навечно отправился в пустоту, которая всегда была внутри него. Под жаркий летний ветер в грязном сортире болталось его тело, отдавая кучерявую тень.

— Эдик, Эдик... — звал перепуганный Тимати. Эдуард проснулся.

— Что случилось? — спросил Багиров.

— Ты причитал во сне, мне стало страшно, — объяснил Тимур Юнусов.

«Чёрт, приснится же такая херня! Это, наверно, от вчерашней палёной водки... или от татарско-еврейского болта!» — подумал Эдуард, чётко ощущая на лбу мерзостный липкий пот.

— Забей, дружище! — собравшись с духом, наконец сказал «Гастарбайтер». — И лезь-ка под одеяло!

Глава VII

Елена распустила пучок жидких волос, изрядно тронутых сединой, и посмотрела на себя в зеркало. При слабом отблеске свечей она казалась себе вполне ничего. Свет сглаживал морщины не хуже фотошопа. Начало конца? Конечно, уже не сорок пять, но всё ещё ягодка. Она выпятила тонкие губы и подвела их ярко-алой помадой. Можно было бы, конечно, сделать ботекс, но, вероятно, общественность не поймёт. Была бы она ещё какой-нибудь пигалицей, а тут — блюстительница нравственности всея Руси и окрестностей.

Она курила сигарету в тонком мундштуке, придирчиво рассматривая собственное тело. Облака дыма обволакивали её сомнительные прелести. Грудь уже не та, где-то в районе пупка болтается. На животе растяжки, после рождения двух детей это немудрено. Кожа сморщилась и пошла пятнами, но в темноте этого совсем не видно. Эх, если бы на ощупь она была подобна тому же гладкому шёлку, что и лет сорок назад!

Елена Борисовна с трудом влезла в чёрные кружевные трусы. Она пожалела, что опять забыла побрить «линию бикини» — теперь на это не осталось времени. С корсетом пришлось повозиться, да и то он уже не застёгивался на все петли как раньше. Елена запихала свои обвисшие бурдюки в фирменный бюстгалтер с пуш-апом. Всё сплошь чёрное кружево. Стильный минимализм.

Да, в одежде она однозначно смотрелась лучше, пусть сетчатые чулки и не скрывали её целюлита, делая ноги похожими на перетянутую сеточкой говядину.

Елена Борисовна села за стол и стала ждать. На фарфоровом блюде лежал мёртвый поросёнок с яблоком во рту и смотрел на женщину своими глазами-оливками, в которых отражался блеск свечей. Елене стало скучно и она налила себе бокал красного игристого. Очень приятно ждать человека, который всё равно придёт.

Они так долго к этому шли. Годы переглядываний и шуток в курилке, затем месяцы страстных СМС-переписок, полных смайликов и многоточий. Ему стоило лишь улыбнуться разок, как престарелое чёрствое сердце, треснув, потекло. То, что происходило, заставляло Елену Борисовну заливаться неловкой краской, словно девственницу из ПТУ, встретившую свою первую любовь. И теперь она решила дать ему доступ к телу, что была просто обязана сделать приличная женщина после походов по ресторанам, кино и цветов с конфетами. Именно так и должна была развиваться любовь в её понимании.

Для женщины её возраста заполучить «молодого» любовника было ой как не просто, поэтому в Виталика она вцепилась железной хваткой.

Дверной звонок запел птичьей трелью. На пороге стоял Виталик. Немного смущаясь, он протянул Елене Борисовне огромный букет алых роз, которые она так любила. Жаль только, что муж уже лет двадцать не дарил ей цветы. «В гроб подарю», — отшучивался он. Но теперь старый хрыч был в командировке, и Елена могла расслабиться.

— Леночка, это тебе! — сказал пухлый рыжеватый Виталик, улыбаясь сквозь очки.

По его глазам пробежала слабо скрываемая похоть. Елена кожей почувствовала этот нескромный раздевающий взгляд.

Они сели ужинать, хотя обоим не терпелось в постель, но сперва стоило соблюсти все правила приличия: светская беседа и немного романтики.

Виталик только что примчался из Петербурга последним «Сапсаном» и успел к ужину только к двенадцати ночи. Поэтому заметно проголодался и сразу накинулся на поросёнка и шампанское. Елена не спешила отвлекать его от поглощения пищи. Как мудрая женщина, она знала, что мужчину следует сначала накормить, а потом уже расспрашивать.

— Ну как там дела в «культурной столице»? — спросила она, когда Виталик расправился со свиной ножкой.

— Да как... пидарасы кругом, одни пидарасы, — начал он, бурно жестикулируя костью. — Вот иду я по улице, а там одни только гей-бары и секс-шопы, всё маскируются под продуктовые магазины и рюмочные. Но я-то знаю, как отличить пидараса! У меня на них… того… радар!

Елена очарованно слушала его, положив подбородок на скрещенные ладони.

— И только в храме Господнем есть спасение от пидарасов. Церковь там. Дух святой. Кагор бодрящий. Только здесь Россиюшка чувствуется и Русской Идеей пахнет.

— Что ты думаешь о Русской Идее? — спросила она.

— Да вот, был давеча у Вована в гостях. Зашёл в сортир. Стены золочёные. Унитаз платиновый с алмазным ёршиком. Сел я на него… ну не на ёршик, на унитаз, в смысле, — Виталик нервно вытер блестящие губы салфеткой. — Сижу, думаю. Скучно, почитать что ли. Смотрю, на комоде книжка лежит, автора не помню, название тоже. Начал я читать. Я, Леночка, пардон, читать могу только в сортире. Короче, пока сидел, всю книгу там прочитал. Хорошая книга. Про опричников и царя. Так я почитал и подумал, какая превосходная утопия. И неспроста эта книга у Вована в самом святом месте лежит. Надо бы нам Россиюшку с колен поднимать словом и делом! Царскую власть восстанавливать, чтобы никто не посмел крамолу и гомосятину распространять в мире. Будем мы скоро гомосеков на хуй… то есть на кол сажать у кремлёвской стены. Будем мы моральные устои поднимать. Чтобы все издалека видели бы нашу Русскую Идею! Лингам огромный надобно на красной площади поставить, чтобы видели америкосы и европейцы нашу мощь русскую! Силушку богатырскую. И стену великую построить от этих супостатов.

Елена слушала и текла. Ничто не возбуждало её так, как Русская Идея.

— А я вот думаю, чтобы геев не было, надо бы всех обязать жениться по достижению восемнадцати лет, — сказала она. — Хотя нет, до восемнадцати они могут начать блуд. Лет с двенадцати — самое оно. Годам к пятнадцати обязать всех родить хотя бы двоих детей.

Глаза Виталика загорелись.

— А образование сократить до трёх классов! — воскликнули они хором и восторженно захихикали.

Елена приспустила лямку бюстгальтера и начала накручивать на палец прядку волос.

— Милый, меня так возбуждают твои идеи, — прошептала она. — Пойдём скорее в кровать.

— Подожди, дорогая! Я должен тебе кое-что показать! — воскликнул Виталик.

Он метнулся в прихожую за своим чемоданчиком и извлёк из него нечто, от чего комната вмиг озарилась золотым светом. Когда глаза Елены привыкли к этому сиянию, она смогла разглядеть в нём силуэт фаллоса.

— Вот он, милая моя, истинный символ России!

— Он просто прекрасен! — воскликнула Елена Борисовна, не в силах оторвать глаз от божественного света.

— Его никогда не установят на башнях Кремля и не изобразят на флагах, потому что значение его сакрально. Издревле наши предки поклонялись Великому Хую. Не произносили его имя всуе и не рисовали его изображения. А нынешнее поколение совсем распустилось. Пишут его сакральное имя на заборах и оскверняют его в лонах блудниц. Все мы обязаны бороться, чтобы имя Великого Хуя было под запретом.

Виталик снял штаны и встал на четвереньки, открывая взору Елены круглое очко, поросшее густой рыжей шерстью.

— Сделай это! — сказал он. — Я хочу обладать частью силы Великого Хуя, вокруг которого вертится вся Русская Идея. Без этого у меня не встаёт.

Елена взяла с полочки лубрикант отечественного производства, носящий красноречивое название «Анальная сказка». «Анальная сказка — лучшая смазка!» — гласил рекламный слоган на тюбике.

Она обильно смазала Великий Хуй этой скользкой субстанцией и рывком ввела в задницу Виталику. Он застонал, извиваясь.

— Лена, поосторожней с моей пещерой! Дракона будить следует нежно.

Она принялась орудовать фаллосом внутри жопы Виталика, пока его вялый «дракон» не решил воспрянуть. Елена с жадностью напрыгнула на него, накрывая своей пиздой. Ведь она уже более двадцати лет не видела эрогированный член. Она прыгала на нём, словно на механическом быке. Этот член был живым и настоящим, заставляя её чувствовать себя снова женщиной.

Годы отчуждения превратили её в изголодавшееся бесполое существо, которое так отчаянно стремилось к ласке, пусть с виду и ненавидело всё вокруг. Природа не дала им много радости. Уже через минуту Виталик кончил, изливаясь жидким семенем в изношенную матку своей возлюбленной.

И всем вдруг стало ясно, что в этот миг произошло что-то странное и непоправимое. Даже в воздухе повеяло смесью беды и скорбной радости. За окном прогремели раскаты грома. Сверкнула алая молния, но вскоре всё стихло и стало как всегда.

Елена вышла на балкон и закурила. Светила полная луна. Сперма вперемешку со смазкой стекала по бёдрам женщины.

Глава VIII

Виталику с детства не везло с девчонками. Они смеялись над рыже-конопатым колобком, закрывали в женском туалете и закидывали тампонами из мусорной корзины. Исконно православное воспитание велело Виталику терпеть позор и унижения, веря в то, что к нему придёт счастье в загробной жизни. Только в церкви Виталик находил покой. Но лишь пока поп на причастии не кинул брезгливое: «Эй, берём только по одной просвирке, жирдяй». И Виталик понял, что Бог не любит его. И чтобы заслужить его любовь, он поклялся сделать всё, что угодно.

Больше Бога он любил только Родину, и она отвечала ему взаимностью в отличие от девушек. С плотскими позывами бороться трудно, особенно когда отрочество переходит в юность. По ночам Виталик онанировал на иллюстрации к Библии, иконы и красное знамя, которое впоследствии заменил новенький флаг Российской Федерации.

Любовь к родине стала его главным и самым сильным стремлением. По ночам любовь наполняла всё его пухло тело, сводя мышцы и суставы сладкой судорогой. Юношеское увлечение — самое яркое и сильное, первую любовь не забыть никогда.

Только тот, кто искренне любит, не просит ничего взамен. Точно так же миллионы российских патриотов, сидя в грязных бараках, избах, хрущёвках, голодные и немытые, вскормленные водкой как молоком отца, продолжают возносить хвалы Богу и России, предаваясь священной самосодомии. Надрачивают своё чувство патриотизма, которое заметно набухает и твердеет, грозя взорваться в народном экстазе.

И когда взорвётся — все мы заживём! Россия с колен встанет. Но есть те, кто не хочет Россию поднимать. Крамольными крысами либерализма кишит страна — педофилами, жопотрахами, дьяволопоклонниками. Из-за них Россия никак с колен встать не может. Надо мерзкую заразу всю искоренить, уж тогда заживём!

Уже тогда в юной голове Виталика созревали важные государственные идеи — запретить ебаться по-содомски (чтобы никто не заподозрил, что он делает ночью под одеялом со святым распятьем), чтобы бабы место своё знали (и не смели издеваться и отшивать Витальку).

Думал он думал, как бы любовь свою к Родине выразить. Не нужны ей цветы и бриллианты, как блядям продажным. Искреннее чувство Родине выразить надо не словом, а делом.

Ночью Виталик оделся во всё чёрное и вышел из дома. В ближайшем ларьке он купил несколько пачек презервативов по три рубля. В Петербурге чудовищно мало земли. Но Виталик отправился в осквернённый педерастами Катькин Сад, чтобы очистить его от скверны. Любовь свою к Родине выразить. Объять её руками, прижаться к ней телом. Стать с ней на миг единым.

Все мы созданы по образу и подобию Бога. Все мы части его любви. Из капель молочной малафьи, из которой мы вышли, и праха, в который мы вернёмся. Мы в затянувшемся мгновении от зачатья до смерти — тот же биоматериал.

«Да, и аборты бы надо запретить», — подумал вдруг Виталик.

Он упал на землю, втягивая её ноздрями, словно кокаин. Сырой запах веков, с могильными червями и перегноем. Именно так пахнет Россия — запах водки, навоза, сырости и смерти. Именно так пахнет Бог.

Сила земли наполняла виталькин корень. Соки жизни текли по жилам его. Тепло разгоралось в сердце самой искренней любовью Всевышнего. Ему хотелось сразу так войти в рыхлую холодную землю. Однако подумал он, что не хорошо будет подхватить столбняк или другую венерическую гадость. Ведь в саду-то педерастов видимо-невидимо. Ходят, совокупляются, семя наземь проливают.

Виталик натянул гандон на свой кривой стручок и пристроился в неглубокую ямку в земле. Не было на свете девушки, которой доверил бы он свою девственность. И пусть его первой и единственной станет родная русская земля. Медовая сладость соития овладела им. Двигался он в земле словно крот, стараясь дотянуться своим коротким членом до самого ядра земли.

Вся мудрость земли входила в Виталика, когда он входил в неё. Страсть и святость в одном флаконе владели его телом. И в этот миг он был по-настоящему един с Богом и Россией.

Пресытившись ритуальной любовью, он быстро кончил, распластавшись на сыром грунте. Сперма Виталика доверху наполнила дешёвый презерватив. Вот так вот он и стал мужчиной-патриотом.

***

Жизнь Виталика потом сложилась вполне себе неплохо. Он закончил Северо-Западный институт-филиал Российской Академии Народного Хозяйства и Государственной Службы при Президенте Российской Федерации. Пробыл помощником депутатши Старовойтовой, пока ту не грохнули. Потом и сам выбрался в депутаты, о чём так давно мечтал, чтобы творить законы и спасать Россию.

Женился всё же на выкрещённой еврейке — Еве Либуркиной. Настрогал в темноте под одеялом двух детей, надо признаться, не без отвращения. На третьего сил не хватило, пришлось усыновить. Но это тоже дело хорошее — пример всем россиянам, как надо жить.

***

Милонов проснулся утром. Несколько минут он лежал в небытии, вспоминая, как в юности вершил свой ритуал. Как хорошо, что об этом никто не знает. И никому не под силу завладеть тайными знаниями.

Виталий чувствовал себя неважно. Его тошнило, хотя он уже много лет не пил. Да и живот как-то побаливал. Списав всё говно на возраст, Милонов поспешил на работу. Столько ещё полезного можно сделать. Каждый маленький его шаг приближает мир к спасению великой России!

Глава IX

В одном из кабинетов третьего этажа здания «Москонцерта», находящегося на Ленинградском проспекте, дом 30, строение 2, собрались попсовики из мафии индустрии шоу-бизнеса во главе с неизменными «паханом» Филиппом Бедросовичем и «мамашей» Пугачишей. Ярчайшие воротилы мира псевдомузыкальной помойки, ещё не совсем придя в себя от кокаинового досуга, повыползали из своих гнилых позолоченных нор, дабы закатить грандиозную пьянку, посвящённую убийству великого певца, в своём вонючем узком сфинктерном кругу. В связи с тем, что многолетний опыт квазиаполлонически-гермесовой деятельности диктовал: «время — деньги», «одним ударом...», и тому подобное, серьёзные люди, что, преисполнившись сознанием собственного величия, ныне потревоженными навозными мухами облепили расставленные кольцом столы кабинета, собирались «пить, но дело разуметь».

«Пахан» Киркоров, он же мастер ремейков, обведя взглядом остальных «мафиози», произнёс сжатую вступительную речь:

— Господа, каждый из нас пришёл сюда сегодня по зову собственного сердца, чтобы мы могли вместе обсудить, как лучше почтить память безвременно покинувшего нас общего друга. Димы больше нет. Покойся с миром, Витя! Первый бокал за него не чокаясь.

Каждый из присутствовавших поднял своё вино, которое уже было разлито мордатыми услужливыми официантами с золотыми цепочками на бычьих шеях: официантами, что одновременно исполняли роли телохранителей.

Слово взял Кобзон:

— Господа, мне кажется, мы доигрались, и за нас взялись. Причём на этот раз всерьёз. Свою новую программу я назову: «Жизнь, одноразовая, как гондон...»

Пугачёва Алла поспешила высказаться:

— Поменьше трагизма! Нас тоже так просто не выебать! Нужно показать, что мы сильны единством, и дружно выступить в память о Диме.

— Вот это уже деловой подход! Билана, конечно, жаль, но смерть — смертью, а денежки счёт любят! — оживился Игорь, недаром прозванный в ОПГ «Крутым».

— Именно! — властно кивнула дородная матрона. — При всей любви к Диме, мы выжмем из его смерти все соки, и ещё в плюс выйдем. Запись нашего выступления продадим через «ай-тюнз». Ди-ви-ди, блю-рей — само собой. Я организую прямую трансляцию на «первом».

— Я обеспечу рекламу на «ю-тубе» и контекстную — в «Яндексе», — манерно вставил Минаев. — А также привлеку к делу тех самых гей-спонсоров, что ранее помогали нам с Багировым издавать книжки, а мы за это отважно подставляли наши нежные ануса́й.

— Отлично, Серёжа! Давайте все вместе выпьем за наше новое начинание, вышедшее, простите за каламбур, из кончины Билана... — резюмировал Филипп Бедросович.

Через три недели массированной психической атаки, в ходе которой были затронуты столичные бигборды, рекламные щиты метрополитена и объявления по громкой связи на эскалаторах, обыватель оказался полностью подготовлен к столь масштабному событию, как концерт «всех звёзд» на открытой площадке рядом с МГУ имени Михаила Васильевича Ломоносова.

Благодаря рекламе, народу собралось до ста тысяч. Стояла июльская жара. Открывал концерт (как выяснилось, лишь затем, чтобы тут же его закрыть) Филипп Киркоров. Улыбаясь дежурно, как секретутка, он вышел в своей нелепой бандане, розовой кофточке с дизайнерскими дырками, фиолетовых штанах и голубых ботинках с высокими каблуками. Певец решил начать со старого надёжного, проверенного временем хита, сплагиаченного с болгарской «Телефонной любви». Но, увы, всё пошло несколько не так, как ему хотелось бы. «Крёстный отец» поп-музыки в постсоветском пространстве не успел и рта раскрыть, как словил прямо в лоб пулю калибра 7,62, выпущенную из снайперской винтовки. Решив, что произошедшее — просто часть шоу, и придя от этого в дикий восторг, аудитория в экстазе аплодировала, когда талант рухнул, к ебеням, в «Атлантиду». Те, кто стояли подальше, видели всё на экранах — точно так же, как и те, кто следили за мероприятием из дома с помощью телевизора или компьютера. Некоторое время зрители ещё продолжали хлопать на автомате, однако почему-то лежавший в «бутафорской» луже крови артист никак не желал подниматься, по сцене бегали туда-сюда обеспокоенные люди, а пенты, следившие за порядком, начинали проявлять активность. Сперва люди вроде бы немного растерялись, но когда все поняли, что произошедшая трагедия действительно имела место, мёртвый Киркоров сорвал овацию, которая живому и не снилась.

За снайпером, скрывавшимся в точке на Ломоносовском проспекте с самой современной винтовкой, немедленно установилась погоня: попсовая гей-мафия, разгневанная грядущими убытками, отправила своих боевиков по горячим следам убийцы. Впрочем, боевики, до позднего вечера врываясь в проходившие троллейбусы и проверяя личный транспорт, так никого и не поймали.

Губа Не Дурова прикрепила к сообщению фотографию.

Guba:

«Я вчера была на опен-эйре памяти Билана. Твоя работа?»

Обморок посмотрел на снимок. В кадре была запечатлена окровавленная голова мёртвого Филиппа Киркорова. Снимок был сделан с максимальным увеличением, однако со значительного расстояния.

Obmorok:

«Ха-ха! Нет, не моя, к сожалению. Это Мистер Дохлый, он снайпер, тоже один из наших».

Мистер Голодный Обморок рассказал о вашей фотографии в сообществе «„ОНИ“: закрытая группа только для участников».

Губа Не Дурова прикрепила к сообщению фотографию.

На переднем плане второго снимка девушка модельной внешности, стройная блондинка, показывала правой рукой знак «реструкт»; позади неё на сцене лежал труп, а от сцены к толпе угрожающе приближалась пусорская когорта.

Obmorok:

«Ты как небо: никогда не повторяешься и всегда красива».

Guba:

«Мерси!) Но я не небо: на небе Бог, а во мне Бога нет, и я люблю смотреть на жестокое обращение с животными».

Obmorok:

«В бога веришь? и какого?»

Guba:

«Обычного».

Obmorok:

«Понятно. В общем, ты ещё насмотришься с нами, обещаю! И на вивисекцию, и на всяческие преступления, передающиеся половым и воздушно-капельным путём. А то и, глядишь, вольёшься сама в „Их“ стройные ряды...»

Глава X

Мария и Овтсежоб сидели на кровати, измождённые жёсткими любовными утехами, в ходе которых пьяный мужчина, успевший по возвращении из хардкюр-кафе снять свои ретроквазипростонародные прибамбасы, засовывал в от природы неуязвимое влагалище девушки банку с покойным эмбрионом, приговаривая при этом:

— Забери своё говно!

По окончании «реверсивного зачатия» Овтсежоб посидел пару минут в задумчивости возле приходившего в себя тела Марии и, решившись наконец на что-то, просительно произнёс:

— Выходи за меня замуж!

— Это при твоей зарплате в сорок тысяч, что ли? — иронически сощурилась девушка.

— Сорок пять!

— Да какая разница, ведь по московским меркам нужно иметь семьдесят минимум.

— Но ты знаешь мою надёжность; знаешь, что я всегда рядом и готов помочь, а это стоит дороже недостающих двадцати пяти тысяч в месяц.

Мария на это ничего не ответила, как будто предвидя, что в её красивой головке в скором времени станут бродить мысли совсем иных категорий.

***

Очередной съёмочный день окончен, и Павел Воля может идти домой. Грим смыт, сценический костюм повешен на вешалку, а обычные майка и джинсы облекают дрищёвое тело Паши. Зайдя в туалет перед уходом из студии, Воля, задумавшись, долго глядит на направленный поток мочи, льющийся из его короткого худого, будто пролетарским топором обрубленного члена. Впрочем вскоре Огрызку, если всё хорошо сложится, предстоит поработать на славу.

Воля любит всё своё тело, кроме Огрызка, который является его Главным Секретом. Вымыв руки, Паша долго пялится на отражение в зеркале. Он видит тонкие ручонки и прекрасные черты лица «гламурного подонка», привыкшего работать хуйцом и язычком, на худой (!) конец пятой точкой, но не руками.

Павел делает дорожку из оставшегося кокаина и с огорчением констатирует, что тот, действительно, закончился. Тогда он звонит дилеру и просит предоставить курьера — всё как обычно. Дилер обещает, что Марат Бухраев прибудет в условленное место через полчаса. Павел доволен, ведь двойное лекарство для расшатанных нервов уже в пути — кокаин и жопа Марата. Он даже забывает о своих комплексах, связанных с Огрызком. Собственно, он потому лишь столь агрессивен к окружающим, потому спешит высмеять всех и вся, что сам больше всего на свете боится стать посмешищем. Павел постоянно испытывает чувство тревоги, ведь если правда о конце когда-нибудь всплывёт, это, безусловно, будет означать конец его карьеры. Воля нападает, насмехаясь над миром, чтобы мир не напал первым. Лучшая защита — это нападение, эту истину Воля понял лучше всех.

Тем временем в наркопритоне на Малой Бронной Мистер Скелет не торопясь убирал свой золингеновский нож великолепной работы от горла Левана Гореллидзе и в весьма вежливой форме, хоть и очевидно риторически, просил разрешения доставить дозу в этот раз вместо Марата. Тем более что сам Марат Бухраев сегодня вряд ли куда-либо собирается ехать: получив удар ножом в печень, он час назад прилежно помер в углу кабинета, свернувшись калачиком (от слова «кал»). Ну а в прихожей отдыхал от мирской суеты единственный охранник притона, даг по прозвищу Пёс Шайтан. Перед смертью он успел «подарить» Скелету свой пистолет системы Макарова ПМ.

— Эй, братуха, а, братуха! Адрес, или пулю в ухо? — убирая нож и поднимая «подаренный» ствол, Мистер Скелет весело предложил Гореллидзе смертельную дилемму. Теперь жизнь Левана зависела от правильности или ошибочности его ответа. Пот выступил на лбу, непрошенным гостем залез под воротник. «Блядь! На хуя вообще сюда ехать было, я его маму ебал! Чтоб ёбаный русак мне пулю в очко засадил, что ли?!» — примерно так думал в этот момент дилер.

— Э, дружищ! Я напишу сейчас всё тебе, ара!

— Правильный ответ! Давай, пиши! — услужливо предоставив наркодилеру свой смартфон фирмы «Самсунг», сам Скелет между тем забрал у мёртвого Бухраева его “Sony Ericsson”. С него Мистер Скелет отправил Павлу следующее сообщение: «Привет, Паш, сегодня я плохо себя чувствую — перебаловался со страпоном( Вместо меня Витёк приедет, вот тебе его мобильный, его и выебешь!» — и указал свой номер. Все знали, что Марат был одним из любовников Павла. Чтобы партнёры не болтали лишнего, Воля часто дарил им подарки и делился кокосом.

— Товар! — безапелляционно потребовал Мистер Скелет. Залезая в ящик стола за весами и пакетами, Гореллидзе не мог не признать в душе, что убийца его коллег производит впечатление уже своим внешним видом: чёрные берцы, камуфляжные штаны и майка, стильный ремень с орлом, бейсболка “White Sport Team”; накачанные бицепсы и квадрицепсы, но без татуировок; выбритый до блеска череп, шрамы на скуле и над бровью; прожигающий до кишок взгляд.

В своей «гражданской» жизни Скелет являлся активистом «ДПНИ» Александра Белова-Поткина.

Леван взвешивал кокаин, чтобы насыпать в пакет стандартную для Павла дозу.

— Давай, не жидись! Больше сыпь! — подбадривал парень, тряся пистолетом. Послав всё к чёрту, Гореллидзе нахуячил целый дабл в надежде на то, что теперь русский пидор оставит его в покое. Гореллидзе зря волновался: Мистер Скелет без проблем обеспечил ему покой навечно.

Даже не став мараться воровством грязных денег, бескорыстный борец за идею хладнокровно покинул наркопритон.

Через тридцать минут Скелет был на условленной точке. Там его уже ждал автомобиль «юмориста». Сев рядом с Павлом на переднем сидении, Скелет скрепя сердце позволил звезде чмокнуть себя в ухо — не убивать же при всех! Приняв лавэ, сдобренное щедрыми чаевыми, «курьер» передал в ответ пакетик с товаром. После этого убийца и селебрити покатили на пашиной «бэхе» в особняк на Рублёвке.

Там Воля посадил гостя на кровать в кабинете, включил на «плазме» «голубое» порно и удалился в душ.

В душе Павел надел на свой Огрызок силиконовый протез, отчего стало казаться, что у него прибор вполне себе нормального размера — мера безопасности, которую Воля соблюдал при первых контактах с новыми людьми. Тут же Паша догнался коксом и, прямо голый, вошёл в кабинет, спеша подарить «новому симпатичному курьеру» немного счастья в виде искусственного члена и нескольких граммов кокаина.

Впрочем, казалось, Мистер Скелет отчего-то не проникся добротой хозяина дома, так как золингеновский нож отделил сначала Огрызок, а затем и душу Павла от тела.

Глава XI

Guba:

«А что мне сделать, чтобы влиться в вашу клёвую организацию? Я тоже хочу убивать! Можно мне с вами?))»

Obmorok:

«Можно, но тебе придётся завести новую страницу ВК. Также ты получишь особое погоняло, по которому тебя будут звать, когда ты среди „Них“, потому что nomina sunt odiosa. А, ещё ты вступительное испытание обязана пройти! Справишься — и убивай себе на здоровье, сколько хочешь!»

Guba:

«Я готова! Что нужно делать?»

Obmorok:

«Для начала замути сигну на сиськах с надписью „ОНИ“ для группы ВК, фоту скинь мне. Далее. Убей бомжа, напиши на его груди „ОНИ“ и сфотай эту „сигну от третьего лица“, так сказать. Тогда и вступишь. Ты должна показать свои силу и желание!»

Ту, что скрывалась под псевдонимом «Губа Не Дурова», в реальности звали Алиной Подснежниковой. Не так давно Алина откинулась с зоны, честно отсидев там три с половиной года за разжигание межнациональной розни и кое что ещё. Тем не менее задание, которое предстояло совершить для вступления в «ОНИ», было девушке вполне по зубам.

* * *

Александр Белов-Поткин, Дмитрий Дёмушкин, Константин Крылов и Овтсежоб собрались на скайп-конференцию в Интернете, чтобы обсудить ситуацию с Багировым.

— Господа! Я ещё раз хочу подчеркнуть, сколь важным для всех русских людей является мистический акт окончательного и бесповоротного уничтожения иконы воинствующих русофобов Эдуарда Бэ! — заявил Дёмушкин, расправляя бороду.

— А кто Эдуард А? — сострил Константин Крылов и кинул зигу.

— Коля Маркелов, наверно? — предположил Овтсежоб, бывший сегодня в маске, состоявшей наполовину из морды овцы, наполовину из человечьего ануса; сверху маски был приклеен нимб.

— Кто такой? — не уловил аллюзию Константин и напел какой-то импровизированный мотив.

— Один педофил, которого Тесак поймал до своей посадки. Надо бы его тоже того, как Киркорова... В смысле, Маркелова, а не Тесака, — пояснил Дмитрий.

— Филю знатно ёбнули! — Александр Белов, как всегда, оценил профессионализм там, где он бесспорен. — Но, господа, не следует забывать и о нехорошем русофобе, в кавычках писателе и блоггере. По возможности, кстати, и Тесака привлеките к этой работе! Он Эдика уже ловил, и даже задокументировал сей процесс для истории. За то и сел, собственно. Да и вышел-то Макс досрочно, как известно, не без нашей помощи.

— Связи есть, хули там... — подтвердил Дмитрий, скромно опуская глаза.

— Я-то что, я нашим напоминаю периодически, просто реально трудно этого пидора выловить! Но Эдуард от нас никуда не денется, даже если всех его ёбарей придётся в расход пустить!

— Надеюсь. Мне нужна его жопа! В правильном смысле... — уточнил на всякий случай Белов.

— Будет всё тебе. Маваши, ёпт! — успокоил его мужчина в маске овцеануса.

* * *

Ночь. Казанский вокзал. Мучимый жестоким похмельем алкобомж Михалыч бродит в поисках поживы.

Алина Подснежникова издали заприметила жертву. Не торопясь, она подошла и демонстративно закурила напротив Михалыча, предоставив для наблюдения свои идеальные ножки в коротких шортах и колготках в сеточку. Бомж тоже застыл как памятник Щусеву и уставился на красоту.

— Чего уставился? Хочешь меня? — спросила Подснежникова.

— А?... я тут это... ну того... ну я это... да! — сглотнул подступившую слюну Михалыч.

— Иди за мной! — девушка пригласила рябого, плешивого и беззубого финансового инвалида следовать за ней в подворотню. Потерявший голову от либидинального голода бомж, словно ручной пёс за хозяйкой, покорно поплёлся за барышней.

В подворотне в горло Михалыча вонзился острый нож. Бедолага даже не успел ничего сообразить. Девушка, как и требовалось, начертила маркером на груди покойника, оголив её, триграмматон «ОНИ» и сфотографировала результат, тут же отправив его через смартфон в личку Мистеру Голодному Обмороку.

Через два часа на E-Mail Алины, которая уже успела вернуться домой, пришло подтверждение вступления в ряды движения «ОНИ». Стройную даму отныне звали Миссис Жиробас.

Глава XII

Первым «настоящим делом» вновь вступившей в «ОНИ» девушки в рамках этой организации стали своего рода «опасные гастроли» по Санкт-Петербургу. Миссис Жиробас должна была подтвердить свой новый статус и «профессиональную пригодность», а заодно укрепить репутацию, избавив атмосферу города на Неве, блогосферу и вообще весь русскоязычный сегмент Интернета от такого серьёзного «загрязнителя» оных как Юрий Хованский.

Представившись поэтессой-фолкменестрелем Ундергруди Швахлос, девушка договорилась о выступлении на поэтических чтениях в арт-кафе, за стенкой которого, как ей сообщил в электронном письме Овтсежоб, находилась очередная новая студия, построенная на деньги подписчиков, в которой записывал свои шоу Хованский. Миссией Миссис было физическое уничтожение шоумена. Не столько для достоверности «легенды», оправдывающей её пребывание в Пальмире, сколько из озорства она даже сочинила простенькую песенку, которую собиралась пропеть на выступлении в кафе под минусовку, записанную ею в гостях у соседа-«толчка» Вырабара для включения в Питере в качестве фонограммы.

Вот текст песни, сочинённой Жиробас и тщательно отрепетированной ею дома под звучавшую из колонок минусовку Вырабара:

«Рыцарь, дракон и огонь

Однажды устроили спор.

Рыцарь, дракон и огонь —

Короток здесь разговор!

Крылья, стихия и меч!

Бойся, кто на пути!

Резать, рубить, да жечь —

Их не остановить!

Трупы и едкая вонь;

Эльфам придёт конец:

Рыцарь, дракон и огонь

В хлам разнесли дворец!»

Убедившись, что всё готово, девушка стала собираться в путь. Съездив на Ленинградский вокзал, Миссис Жиробас приобрела билеты — до Питера и обратно. Гастроли должны были продлиться всего лишь около двадцати четырёх часов.

Начало путешествия оказалось привычно-рутинным, ибо «поэтесса» не раз уже бывала в северной столице: вокзал, памятник, поезд, памятник, вокзал, Невский, «Маяковская»...

Миссис Жиробас посетила “KFC”, прошлась по Дворцовой площади, поглядела на канал Грибоедова и даже посетила Русский музей, а вечером наконец добралась и до арт-кафе «Поребрик-залив». Если верить информации, которая содержалась в пришедшем на почтовый ящик сообщении, то в соседнем павильоне за толстой кирпичной стенкой арт-кафе кучерявый, как его иногда называли, «впапулаз и мамосос» записывал очередной эпизод остроумного шоу под названием «Хованский разгуглит!».

Между тем, в «Поребрик-заливе» начался литературный вечер. Столичная гостья спела в тот раз первой, сорвав даже некоторое подобие оваций. Ради приличия просидев чуть-чуть во время чужих выступлений, стараясь не особо вслушиваться в то, что позиционировалось другими чтецами и певцами как плоды их творчества, «Ундергруди» незаметно удалилась из арт-кафе и присела на лавку возле выхода из студии Хована. Через приоткрытую дверь студии можно было даже расслышать голос мастера стендапа, записывавшего на цифру для многочисленной благодарной аудитории свои перлы. Когда голос стих, «фолкменестрель» поняла, что скоро выйдет сам «виновник торжества».

Действительно, прошло совсем немного времени, и из-за двери показался тот самый молодой человек, которого так жаждала увидеть Миссис Жиробас.

Выйдя, Юрий сперва закрыл дверь на ключ, и лишь затем, обернувшись, заметил стройную светловолосую даму, сидевшую на лавочке с сигаретой в руке.

— Хованчик, дай автограф! — просительно произнесла блондинка.

Проглотив наживку, Хованский подошёл поближе.

— Что тебе подписать?

— Всё: сиськи, ляжки, упругий зад... всё! — повторила она, бросив на молодого человека многозначительный взгляд.

— Да, хорошо, но только если ты мне тоже кое-что подпишешь, хе-хе!

— Ну, не знаю... — смутилась Миссис Жиробас. — Творчество у тебя, конечно, отменное, но сам ты какой-то слащаво-пархатый, а мне нравятся брутальные мужчины.

— На самом деле, я ужасно брутален! Моя красная футболка просто вся в крови, — парировал парень.

— Ну хорошо. Веди! — разрешила красавица обречённым голосом, и кудрявый повёз её на такси в коммуналку в одном из домов на станции «Балтийская». Однако звезде не суждено было у себя дома отведать кусок прелестной колеоризы из Москвы, так как её хозяйка провела острой металлической полоской лезвия своего ножа по горлу питерца. Из перерезанного горла хлынула кровь; к сожалению, теперь оттуда так никогда и не раздастся ни одной искромётной шутки.

— Не будите Хованчика, он очень устал! — попросила Жиробас соседей Юрия по коммунальной квартире, выходя из его комнаты.

Глава XIII

В актовом зале Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, расположенного на «Новокузнецкой», вот-вот должно было начаться очередное плановое заседание всех членов фундаменталистской организации «Клуб Православной Молодёжи». Руководил «КПМ» Дмитрий Сергеевич Цорионов, более известный под псевдонимом «Энтео», оставшимся от его «наркотического» прошлого.

Дмитрий, сидевший за столом лицом к аудитории на самом почётном месте, обвёл собравшихся суровым испытующим взглядом. Ни один из воинов Иисуса, закалённых православных боевиков не отвёл глаз. Дмитрий и не ждал иного. Ещё год назад организация, именовавшаяся «Божья Воля», в глазах самого руководителя частично оправдывала штампы о трусости христиан, ибо больше говорила, чем делала, а если и делала, то стараясь не испачкать рук в крови. Тогда дни упорно проходили мимо них... Слава Богу, это позорное время навсегда стало частью истории. Пришлось сменить имя на «КПМ» и выгнать в шею всех «терпил», зато теперь в команде наконец-то были люди, готовые с мечом в руках бороться за свои убеждения; готовые резать и жечь богохульников хоть каждый день, а то и становиться мучениками, принявшими смерть ради торжества истинной веры. «Мы как мусульмане, только верим в Иисуса Христа, а не в „сказочки тысячи и одной ночи“ об Аллахе, — подумал Энтео. — Эта вера — твёрдый фундамент и надёжный путь к Богу, в отличие от лотереи с наркотиками. Ибо не хлебом газообразным единым сыт человек».

Андрей Каплин, известный активист движения «Наши» и одновременно второе по значимости лицо в «Клубе Православной Молодёжи», в данный момент сидел по правую руку от Энтео. Посмотрев на часы, Андрей переглянулся с Дмитрием. Цорионов с важным видом кивнул, и Каплин, прокашлявшись и глотнув из горла пластиковой бутылки «Святого источника», объявил:

— За сим начнём. Для начала я хотел бы прояснить нашу позицию касательно такой существенной части программы, как требование неразрывного единства церкви и государства. Почему-то некоторая часть членов «КПМ» показала недостаточное понимание данного пункта. Между тем, совершенно очевидно, что один лишь наш с вами террор, при всём моём уважении к коллегам по ремеслу, не решает глобальных вопросов. Срока должны даваться не за убийства богохульников, а за недонесения на факты богохульств. Богохульников должно казнить по людскому закону! Власть, ребята, брать всё равно придётся. Вполне возможно, что это обречёт нас на годы теневой деятельности по засеиванию в умах семян борьбы, и лишь наши внуки доживут до плодов пропаганды. Но мы сильны не только словами! Пусть все видят и примеры истинной православной доблести, пусть задумываются. Усилить православный террор необходимо как воздух, как свершение таинств господних! Мы помним последний случай, когда отец Энтео показал нам удачный пример индивидуального террора. Дмитрий увидел в Интернете рекламу некой фирмы с числом «666» в телефонном номере, пришёл в их офис и всех замочил. Если всего один вооружённый автоматом фанатик способен на такое, то неужели убоятся кого-либо пять сотен, десять тысяч, миллион солдат Спасителя?!

Сделав паузу и дождавшись конца аплодисментов, Андрей завершил свой спич:

— На этом у меня всё, а продолжит заседание Теофил Гимназистов с докладом «Православная диктатура».

Каплин сел на свободный стул среди основной части аудитории, а на его место уселся молодой человек с бородкой «a la Энтео». Излагая свою доктрину грядущего ультраправославного режима, Теофил подробно остановился на деталях быта, главенствующих идеях будущего государства и на «радикальном идеологическом контроле за ответственностью сверху донизу».

Следом за Гимназистовым докладывало ещё несколько человек, затрагивая вопросы богословия, православного террора, политизированной религиозной пропаганды, Новой Инквизиции и утопического переустройства России по модели Сорокина-Милонова.

В заключение собрания выступил сам Дмитрий Цорионов:

— Братья! Спешу обрадовать всех тех, кто, как и я, жил ожиданием одной приятной вести. Конечно же, я говорю о выходе в свет божий моей новой книги! Издательство «Молочко для Боженьки» всё-таки осмелилось выпустить тиражом в пятьсот экземпляров богоугодный труд, в котором я доказываю плоскость нашей Земли. Сия голубенькая стостраничная книжица именуется «Доказательство Плоскости Земли. Научно-религиозный трактат». Вот как это дело выглядит, можете посмотреть и потрогать! А желающие — сразу приобрести за пятьсот рублей. Все посмотрели? Отлично. Продолжу. Предлагаю всем нам почтить минутой молчания и тихой молитвой геройски погибшего ровно месяц назад раба божьего Артемия Лыковяжного. Весь цивилизованный мир вздрогнул от взрыва митинга металлистов-богохульников — акции, проведённой этим христианским шахидом, истинно православным потреотом...

— Православным поцреотом! — передразнил оратора ворвавшийся в зал жирный парень с узи в руках, в балаклаве и майке с надписью «Дауншифтер», сделанной шрифтом логотипа группы “Judas Priest”. Это был Мистер Дрищ — активист Организации Национальных Избавителей. Дрищ открыл огонь на поражение. Штурм продолжался: в зал влетели Мистер Ку-клукс-клановец и Мистер Бам; первый — худой и жилистый, с вытатуированными смайликами на коленях, второй — в шортах с серпами и молотами. Оба члена группировки были в балаклавах, в руках — узи, на поясе — лимонки.

— Власть вам не нравится?! Власть есть насилие одной группы населения над другими. И сейчас мы вам покажем, как это происходит! — Ку-клукс-клановец бросил лимонку; «Они» на секунду выбежали, но тут же вернулись и продолжили заливать свинцовой мочой в три прибора вражеские тела.

Ещё одну лимонку в забаррикадировавшихся столами врагов бросил Бам, бросив заодно с издёвкой:

— Богохульство или смерть?!

Вновь «Они» выскочили за дверь, но вернулись уже впятером, ибо к ним присоединились также Миссис Жиробас и Мистер Голодный Обморок. Под пулями пяти узи православные стали принимать мученичество несколько охотнее, и вот в живых остался один лишь Цорионов, раненный в левое предплечье.

— Ну что, пидормот православный, в ВДВ, говоришь, служил, сучёнок?! А ну, иди сюда быстро!!! — красоречивая очередь Жиробас ударила в стену зала.

Дима вышел на середину аудитории; ударив прикладом и надёжно вырубив, его связали и вынесли на улицу. Бросив в багажник, Энтео вывезли в заброшенное здание где-то в районе Селятина.

Там «Они» прочитали вслух пять раз «Этис атис аниматис», пока на огне раскалялось железное распятие. Когда оно достаточно нагрелось, Жиробас загнала его в анус Дмитрия со словами:

— Не будешь пердеть лишний раз!

Ситуацию прокомментировал Мистер ГО:

— Анус! Порвали анус! Каюсь, каюсь, каюсь...

Приняв из рук Миссис Жиробас раскалённое и в кале вымазанное вонючее распятие (миниатюрный лик Спасителя стал коричневым), Обморок загнал его Дмитрию прямо в рот:

— Не будешь пиздеть лишнего, Энтео!

Убив лидера «КПМ», «Они» разъехались по домам. В заброшке остались лишь мёртвый Энтео и живые и полные страсти Миссис Жиробас с Мистером Голодным Обмороком. Молодым людям было чем, перепачкавшись в крови психа с ног до головы, заняться этой ночью, а Дмитрий уже не мог им помешать или возразить: его распотрашённые мощи стали для парочки ложем любви.

Глава XIV

Когда Жиробас пролежала какое-то время в задумчивости после волнительного коитуса с МГО у трупа Энтео, она почувствовала непреодолимую тягу к общению. Девушка-боевик решила ещё раз более детально рассказать Обмороку о своих «питерских гастролях».

— ...Я тогда, когда Хованыча-то ёбнула, так прям вся прониклась, вся засветилась аж прям! Ещё, конечно, не Энтео, но уже и не бич привокзальный, да? И поняла, что срочно надо выжрать.

— Ну да, резонно — такое дело сделано! — подтвердил Мистер Голодный Обморок.

— Собутыльнички легко нашлись — в тот день в «Арктике» «Коррозия» с вечерним шоу рубила, а ночью они гулять ломанулись всем мобом — скинхеды, фанатьё, Паучара сам... Причём встретила я их совершенно случайно почему-то уже у БКЗ «Октябрьский». Угостили пивасом, водочки дали ёбнуть. Хорошо, душевно было. Меня сначала ещё трясло слегонца после кудрявого хуя — всего второй труп в практике, как ни крути. А под водочку сразу же отпустило. Стали мы песни горланить из репертуара «Коррозии», веселиться и вступать в бешеный угар. Мы и не знали, что в доме рядом с «Октябрьским» живёт старушка Пьеха.

— Эдита, что ли?

— Та самая, ага. Она на шум вылезла и с балкона стала уже на нас орать и угрожать полицию вызвать. Мы её в пизду к Пугачихе послали. Я бутылку кинула, чуть ей в ебло не попала — о перила балкона разбилась! Эта баба пусоров вызвала, мы съебались от греха подальше в соседние дворы, где уже не пели, но всё ещё пили. И тут глядим — охренеть! Стас Пьеха пиздует.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся ГО. — Откуда он такой нарисовался в ночи?

— Он, оказывается, у бабушки был в гостях. Сначала спал, а потом решил выйти хулиганов погонять. Мы ему надавали щелбанов, отжали айфон. Мальчик-мажор поделился, так скажем. Но и это ещё не всё!

— Ну вы даёте! А ещё что?

— С утра Боярского встретили, тут же прям. Просто глазам не поверили.

— Этого-то не стали бить, надеюсь?

— Не-а, просто шляпу отобрали! Потом на Богословское кладбище отправились. На могиле Цоя говнари сидели — бухтели, что панки ходят на могилу Виктора, топчут, гадят, и что их мол надо отпиздить. С нами как раз был панк Пивосос, он себе ещё во дворах у «Октябрьского» на башку шляпу Боярского нацепил. Услышал реплики говнарей, да и снял шляпу, а ирокез свой обнажил. Говнарей как ветром сдуло!

Едва Мистер Обморок и Миссис Жиробас разразились дружным хохотом, от которого, наверное, остатки души Энтео покинули останки его тела, как на мобильный Мистера ГО пришло SMS от Овтсежоба следующего содержания: «Книжная ярмарка. 17:00. Петросян. Уборка мусора».

Ну да, понятно, больше ничего объяснять и не требовалось. С одной стороны, такая «производительность» собственного «труда» радовала, но с другой — в глубине души зрело понимание того, что всё хорошее когда-нибудь куртится. Всё плохое, напротив, пугачится вечно...

До полудня молодые негодяй с негодяйкой спали, а потом, отмывшись в ручье, поехали по домам, чтобы переодеться. В пути Мистер Обморок читал повесть Джорджа Оруэлла «Да будет фикус», и набрёл на слова, многое ему объяснившие: «Гордон, тогда ещё набожный, горячо молился, чтобы они не ездили». Да, именно так! С набожности можно начать жизненный путь, но в определённом возрасте она становится однозначно вредна. В очередной раз МГО поразился мудрости англичана. Он запостил через планшет свои наблюдения в группу «ОНИ» ВК, на что пришёл коммент пользователя Мистер Обрыган:

«Из книг мне нужна лишь информация, духовность мне не нужна. Духовность у меня и так есть».

Obmorok:

«Откуда?»

Obrygan:

«Природа и ЗОЖ».

Obmorok:

«А я больше всего ценю мысли, которые от чтения рождаются. Оруэлл вот на что вдохновил в этом произведении: однообразье убивает, а унижение рождает вновь».

Между тем, поезд доехал до «ВДНХ» — пора было выходить. Мистер Обморок договорился о встрече с Миссис Жиробас уже в павильоне, где планировалась презентация книги Петросяна. На входе шмонали конкретно, вся надежда была на импровизацию. Но сперва — найти Миссис: она всё-таки девушка, и могла пронести нож или ещё что-нибудь. Протискиваясь в толпе, набившейся в павильон словно чурки на «Совке», Обморок прокладывал себе путь сквозь обрывки чужих разговоров:

— А то...

— Да, это, конечно, хуёво, и всё такое, но...

— Несмотря на то, что она уверяет, будто трахается как богиня, её лицо и излишняя полнота делают проверку данного тезиса абсолютно невозможной.

Вот и встреча! Хотя Жиробас была в тёмных очках и сильно загримирована, Обморок всё же узнал её. Сам парень был в толстовке с капюшоном, надвинутом на глаза. Началась презентация, в конце которой планировалось, что Петросян ответит на вопросы желающих. Евгений скучно пиарил свой высер, но в момент вопросов Обморок сильно оживился. Плотнее натянув капюшон на глаза и подойдя поближе, он спросил одним из первых:

— Как вы живёте, зная, что вы — инфернальный монстр, воплощение метафизического ужаса в фильме «Пыль»? Если перефразировать строчку из песни «Последний воин мёртвой земли» группы «Оргия Праведников», можно сказать, что у Великого Ужаса отныне есть имя. Это имя — «Евгений Ваганович Петросян»!

Рука за спиной приняла от подруги нож. Мистер Обморок побежал в направлении «мистера шутника», но Петросян с неожиданной прытью выскочил в открытое окно первого этажа. Обморок бросился в погоню, которая длилась аж до самого монорельса — на «ВВЦ» было людно, но Евгений не рисковал останавливаться и обращаться за помощью.

Петросян убегал по людскому тоннелю, смешно двигая ножками в лакированных туфлях. Но эта погоня, увы, закончилась для него всё же печально — забежав на платформу монорельса и пытаясь запрыгнуть в отходящий поезд, он упал в пропасть между составом и рельсами, завершив тем самым свою полувековую карьеру.

Глава XV

Милонов спал. Виталию снился 2050-ый год, Великая Россея будущего.

Евлампий затянулся и блеванул:

— Фу, бля, даже сигарет нормальных уже нет.

Златоуд отпил с горла, прислонившись к стене. Поморщился:

— Бухло тоже ни к чёрту.

Евлампий поднял взгляд на кислотное небо. Накинул капюшон. Раскрыл зонт:

— Прикройся чем-нибудь, ща повалит.

Златоуд спешно раскрыл свой зонт. В следующее мгновение рядом с ними с шумом хлюпнулась коричневая масса и расплескалась своими ошмётками по мостовой. Ещё одна. И ещё. Дождь постепенно перерастал в ливень, заливая всю улицу вонючей коричневой массой.

— Ох уже эти сраные последствия взрыва на шоколадной фабрике! — вздохнул Евлампий.

— Придурок, это вовсе не шоколад. В этом мире не стоит доверять всему, что коричневое и воняет, — возразил Златоуд.

— Даже неграм?

— Даже неграм, чувак.

Потоки шоколада стекали по улице. Евлампий вспомнил, что ничего не ел уже два дня. Пальцы нырнули в коричневую жижу, загребая себе кусок побольше.

— Тьфу, блять! — начал отплёвываться он. В горле застыл ком чистейшего говна. — Ты был прав, чувак.

Златоуд дёрнулся. Услышал сирены. Схватил приятеля за шиворот.

— Съёбуем нахуй!

Прикрываясь зонтом от льющегося с неба говна, товарищи побежали в ближайшую подворотню, а оттуда — по закоулкам, между улицами, матерясь от того, что зонт периодически мешался — но альтернатива быть облитыми дерьмом их не радовала, так что приходилось мириться.
И так уже несколько месяцев: каждый день, как под арт-обстрелом бегают: пригнувшсь, с зонтами наперевес, ожидая выстрела в спину. Вообще, честно говоря, с момента злополучного взрыва на фабрике по переработке отходов атмосфера Москвы и ближайшего Подмосковья была очень сильно загажена. Вплоть до того, что испортились все натуральные продукты. Теперь абсолютно всё, что употреблялось в пищу, было с привкусом говна. А Питьё разило мочой.
Телевизор врал на сотни разных голосов о светлом и не очень будущем. Поп кричал, что это преддверье апокалипсиса. Царь-Президент уверял, что скоро всё наладится. Но всё оставалось таким же печальным, как и раньше. Облезшая псина с новомодными татуировками на лысых боках перемахнула через дорогу.

— Говно это — ваше современное искусство, — сказал Евлампий, разглядывая лик Джоконды на обвисшей собачьей коже.
Уже пару лет как художники Россеи не писали иных картин.

— Мы бы могли писать иначе, если бы у нас были бумага и краски. А так только говно и улицы города. Кровь. Целые ванны спермы. Коровьи кишки, забитые краской. Лики любимой из старых тампонов. Это всё, что нам осталось, — ответил Златоуд.

— Если копы опять узнают, что ты рисовал ручкой на бумаге, то нам пизда.

— Но они не узнают, потому что последнюю свою работу я сожрал с голодухи. Ты же знаешь, насколько сладкие эти чернила?

Евлампий покосился на приятеля.

— Чо бля?

— Да, я пишу картины. А потом их жру. Это как печенье. Или пирожные. Только ты их сам делаешь. И они хотя бы без говна.

Евлампий вздохнул. Оглянулся.

— Слышишь что-нибудь?

Златоуд прислушался.

— Не, вроде стихло. На сквот Фомы поехали, точняк.

— Откуда знаешь?

— Заложил же.

— Нахуя?

— Бабок мне этот мудила задолжал, вот и напросился.

Златоуд криво усмехнулся. Евлампий покачал головой.
Евлампий достал палочку и принялся водить ей по коричневой массе.

— Ты что делаешь? — спросил Златоуд. — Богоугодное искусство?

Тот ничего не ответил, продолжая рисовать сердце и крылья.

— Валентинка, типа. 14 февраля же.

— А, точняк.

— Пошли уже домой, потрахаемся, как нормальные люди. Я и забыл, что такое любить друг друга, — вздохнул Евлампий.

Златоуд с укором посмотрел на друга, вспоминая, что люди их касты могли иметь сексуальные контакты только с трупами. Их завозили в трущобы Москвы на грузовиках. Уже лежалые и окоченелые человеческие брёвна. Именно так низы общества и должны были утолять свою страсть, чтобы не допустить размножения. Проще, конечно, было бы стерилизовать их к чёртовой матери, но тогда они не смогут творить.
Евлампий протянул Златоуду руку. Тот слабо улыбнулся. Крепко обнял приятеля.

— Пошли уже... Обнявшись, под одним зонтом, по уши в дерьме, они шли по городу. Дождь хлестал как из ведра. Всё, решительно всё было завалено густой, противной коричневой массой. Скоро приедут чистильщики. И тогда честному люду лучше на улицах не торчать. Только вот Златоуд и Евлампий не принадлежали к честному люду. Они шли в сортир. Один из немногих уцелевших. После катастрофы вообще с ними сложно стало. Все переоборудовать начали и почти перестали использовать по назначению. Но у них был их личный сортир, в толчке которого была отнюдь не канализация, но их дом. Дом, в котором им хорошо. Где они жили.
Их тихие шаги по кафелю бывшей общественной уборной звучали, словно музыка для безумца, что прятался в своей комнате. Он склонился над листом плотного картона. Вдохновение уже разливалось по телу раскалённой отравой. В его теле жила мечта — мечта покинуть зловонные трущобы и поступить в одну из ведущих академий мира. Он всем телом ненавидел современное искусство, но оно было единственным шансом. Первые капли густой красной рвоты упали на холст, растекаясь искусственной кровью. Слишком глупо тратить на такое свой настоящий сок. Эту картинку потом ещё купит кто-нибудь, а на эти деньги нищий художник сможет позволить себе немного героина. Всё просто как дважды два.

— Федот, что ты тут делаешь? — в подземелье вернулись Евлампий и Златоуд. От них веяло зловонным воздухом внешнего мира. Не обращая внимания на парня, они рухнули на матрас. Из тёмного угла послышались звуки надвигающегося секса. Как это незаконопослушно. Федоту оставалось только ждать новой партии трупов. «Всегда один» — написал он окровавленным членом на листе. Затем он обмакнул черный член в свою блевотину и продолжил водить им по картону. Он рисовал разорванный сфинктер на фоне кислотного неба. Это было Солнце. Оранжевое солнце в гранатовой оправе.
За его спиной раздались стоны: друзья предавались сношению, и им было хорошо...

Он подтянул поближе к себе уже, так сказать, надкусанный труп. Достал нож и вскрыл его грудную клетку. Извлек сердце. Оно мерзко воняло. Крепко сжав уже начавший разлагаться орган, он выдавил из него все соки в заранее приготовленный сосуд, размешал с водой. Краска на ближайшие полчаса готова.
Ошмётки сердца он кинул об стену, измазав грязно-серую поверхность соком; они с глухим звуком шмякнулись вниз. К утру картина была готова. Сил почти не оставалось, но Федот должен был успеть продать её до заката. Надо было плотнее укутать её в целлофан, чтобы дождь из фекалий не повредил шедевр. Федот вышел на улицу, он был куда предусмотрительнее Златоуда и Евлампия, так как предпочитал ходить в дождевике, а зонт использовал лишь для того, чтобы отбиваться от крыс и бомжей. Пришлось помёрзнуть несколько часов на главной площади города. Там возле фонарных столбов собирались стайками бродячие художники: вытянув тощие шеи вверх, они привставали на каблуках, чтобы разглядеть клиента. Те приходили, брезгливо пялясь на грязные лица творцов из низшей касты, и не торопясь выбирали себе шедевр для того, чтобы повесить его в уборной. Врачи уже выяснили, что современное искусство крайне полезно сказывается на пищеварении. Работу Федота весьма высоко оценила одна пожилая дама. Она не поскупилась. И сегодня художник сможет себе позволить дозу чистейшего героина.
А тем временем Евлампий и Златоуд бесцельно бродили по своим подземельям.
Златоуд поймал пробегавшую под ногами крысу. Кинулся к ней, схватил за хвост. Поднял. Он смотрел в горящие, исполненные дикой злобы глаза бедной твари. Она шипела, дергалась, все силилась укусить своего пленителя. А тот — цепко сжал ее тело в кулаке. Она забилась, запищала. Еще миг — и — хлоп!
Ее ошметки весело разлетелись в разные стороны. Послышался хруст костей. Раздавленное тельце с переломанными ребрами издало свой предсмертный писк и забилось в агонии.
Златоуд со смехом свернул бедной твари шею. Откусил голову.
Из образовавшегося мешочка потекла кровь. Он запрокинул голову как можно вертикальнее — и принялся пить приятный алый сок. Он будоражил его, бодрил. Придавал ему силы.
Евлампий смотрел на все это со скептицизмом. И просто пожимал плечами. Он любил Златоуда. Златоуд любил его. Но Златоуд был художником, и это создавало определенные проблемы: творцам нужно вдохновение, иначе они не способны творить.
Он, конечно, менее безумен, чем тот полоумный парень, что живёт с ними в месте, но безумие в любых дозах пугало Евлампия до глубины души. Всё нормально. Всё заебись, только с неба не переставая идёт говно, а трахаться в помойке считается преступлением. Улыбаться уже не получается. Мир словно говна поел. «Говно на завтрак, обед и ужин» — гласил плакат оппозиции, который Евлампий рискнул обоссать сегодня утром. Всё тщетно и тленно. Просто главное перестать думать о вечном. Скоро тебя смоет фекальным потоком, как ту старушку на мосту позавчера. Она хотела жить больше, чем творцы из трущоб.

— Мы с тобой, дружище такое говно, что нами брезгуют даже опарыши, — сказал он, затягиваясь блевотным табаком.

— А что поделать, — вздохнул Златоуд, уминая крысу за обе щеки. — Мы — дерьмо, и живём, как нам подобает. Разве не так?

— А если я не хочу быть дерьмом? — Евлампию происходящее даже не раздражало. Он с ним уже смирился. Просто иногда хотелось чего-то лучшего. Так, праздные мечтания. Не более. Потом он сделал ещё одну затяжку и подавил рвотный позыв. И ещё раз. А когда блевотина окончательно попросилась наружу, сделал над собой усилие и проглотил соки своего внутреннего мира, пережёвывая мякоть. Лучше жрать себя, чем крыс.
В конце коридора одиноко стоял пустой унитаз. Белый, облепленный опарышами трон.

— Я так давно не выходил в астрал, — вздохнул Златоуд. — Познавать себя — это до одури полезно.

— Ты что, собираешься это сделать сейчас? — Евлампий подавился сигаретой.

— Я собираюсь сделать это с тобой.
Златоуд стянул рубашку и ботинки, затем бесцеремонно швырнул одежду в грязь. Он схватил Евлампия за руку и подвёл прямо к бурлящему котлу унитаза.

— Иногда полезно выходить в другие миры.
Он вобрал побольше воздуха и нырнул в недра фаянсового трона. Бурлящая зловонная вода поглотила его. Евлампий остался наедине с собой. Мысль о том, что он может больше никогда не увидеть Златоуда, если не последует за ним, пугала до глубины костей. Вдохнув в себя всё зловоние этого мира, он прыгнул вперёд, навстречу гибели или рождению.

* * *

Пётр проснулся, потянулся и сладко зевнул. Перевернулся на правый бок. Улыбнулся. Семён ещё сладко-сладко спал. Его пепельного оттенка длинные волосы были разбросаны по всей подушке.

— Любимый, — прошептал Пётр, запуская руку в серый океан, поигрывая с нежными волнами причёски возлюбленного.
Он нежно провел ладонью по его щеке и прильнул устами к его челу.
Из соседней комнаты донеслись женские стоны. Юноша, вздрогнув, отвлёкся от ласк. Встряхнул головой, проморгался. Стоны не прекращались.
Осторожно, чтобы не разбудить Семёна, Пётр отполз с кровати и на цыпочках покинул спальню.

От увиденного в зале парень пришел в восторг: на диване лежала обнажённая женщина. Она водила вибратором по своим бедрам, пальцы её теребили соски. Прижимали. Отпускали. Пощупывали. Ещё и ещё. И она стонала, извивалась и наслаждалась.
Настоящая женщина! — в восторге подумал Пётр.

— Нравится? — Порфирий стоял, прислонившись к дверному косяку в противоположном конце комнаты. На его устах играла самодовольная улыбка.

— Ты где её раздобыл?

— Не поверишь: сам сделал! — сказав это, Порфирий вошёл в зал, минуя разбросанные повсюду пустые бутылки, шприцы, а также упаковки от презервативов.

— Да ну, гонишь!

— Да подумаешь: силикон, мышцы, ткани, мозги — нахрен. Ну и датчики, отвечающие за эмоции, чтоб совсем бесчувственной не была.
Пётр смотрел на друга восторженным взглядом. В следующий миг — крепко обнял:

— Охуеть, чувак!

«Женщина, чёрт побери!», — думал Пётр, стремясь скорее её опробовать. До этого ему доводилось бывать в вагине лишь однажды, когда он покидал материнскую утробу. В новом мире не было места женщинам, все они закрыты в резервациях и служат исключительно для размножения. Лишь когда бабы приходили в негодность, их выпускали на волю, где они вскоре дохли. Её вагина оказалась куда шире входных врат в мужское тело, но она была влажной и тёплой. Наверное, именно это завораживало мужчин испокон веков. Возможность вернуться туда, откуда ты вылез, пускай всего одной частью себя. Женщина не сопротивлялась, с жадностью принимая ласки. Семён, до того наблюдавший за процессом, теперь решил присоединиться сам. Он вставил в свой член в нежный бархатный рот: не вагина, но всё равно сойдёт. Вскоре к действу присоединился и Порфирий. В конце концов, у женщины целых три отверстия. О, эта игра не могла продолжаться вечно. Вскоре они все кончили, излив свою сперму в неспособный родить организм.
Она растянулась на диване, размазывая сперму по щекам.

— Что лежишь? Иди — сделай пожрать.

Безвольное существо поднялось с дивана и зашагало в сторону кухни, тряся увесистыми грудями.

— Кстати, ребят, может быть, в театр сгоняем? — спросил Порфирий, кутаясь в плед.

— А что там сегодня идёт? — Пётр развалился на диване, со скукой разглядывая потолок.

— «Свет в конце сфинктера». Это по повести этого, как его там... забыл, короче, — ответил Порфирий.

— Пойдём, — хором вздохнули все трое. Надо же развиваться культурно, бля.
Развиваться культурно — это хорошо. Когда культура не воняет говном. А когда воняет — культурно можно обмазаться, но развитием назвать это вряд ли можно. Просто топтание на месте. Иногда это бывает забавным.

Из кухни донесся едкий запах. Пётр принюхался:

— Горит, твою мать!

Порфирий кинулся на запах — и увидел свое детище в копоти, саже и со сковородкой на голове. На полу была разлита неестественного синего цвета жидкость. Плита — в угле и дымится. Средство для мытья посуды открыто и пенится.

— М-да, — протянул Семён, подошедший к друзьям. — Готовит она хуже, чем ебётся. А в постели она, прямо скажем, пока не айс. Её ещё всему обучать.

— Да похуй на постель, где мы жрать теперь будем? — негодовал Пётр. — Секс сексом, а жрать охота.

— Блин, а у меня из еды тут только шоколадки какие-то остались, — вдохнул Порфирий.

— Тащи! — почти приказал ему Семён. Тот полез в комод, что ютился в углу кухни рядом с новомодной плитой и ещё живым кухонным комбайном последнего поколения. Он был похож на мумифицированную старуху посреди музея восковых фигур.

— Вот, — Порфирий открыл большую коробку, как ту, в которой хранили сигары.
Пётр потянулся и схватил один из батончиков, на коричневой упаковке растекались нежно-золотые буквы “Normal”.

— Ладно, надеюсь — не умрём! — хмыкнул Семён, беря свою долю. Порфирий откусил кусок, чувствуя на языке солоновато-горький вкус органики. «Оно такое странное. Чёрт, даже не знаю, на что похоже». Он всё пытался найти нужное слово, но его опередил Семён:

— Бля, это же говно какое-то!

— Так точно, говно.

— Говорят, оно очень полезно и питательно, — возгласил Порфирий, — наши предки жрали говно и жили до ста лет.

— Чёрт, надо жрать быстрее, пока это не стало мейнстримом, — Семён откусил большой кусок от своей порции.

— Надо бы снять ролик о том, как мы боремся с загрязнением окружающей среды, — предложил Пётр.

Он потянулся за своим коммуникатором и нажал на «запись». Скоро видео с тремя голыми парнями, которые едят столетние экскременты посреди раскуроченной кухни, облетело всю всемирную сеть.
Тем же вечером три знаменитости облачились в белые плащи, нагримировались, припудрились, размазали по лицу тушь.

Они вышли на улицу. И там шел дождь. Нет, не из говна — просто дождь. Самый обычный и кислотный. Других нынче не бывает.
Капли воды размазали и без того расплывшуюся белую тушь по их лицам, измазав красные лица в белых подтёках, которые напоминали цветом сперму. И все трое улыбались и ржали. Размахивали тростями, болтали ни о чём. У одной из подворотен Порфирий заметил согнувшегося пополам парнишку — он читал. И ему было хорошо. Наверное, он нашёл какую-нибудь поношенную книгу в мусорном баке и теперь с упоением читал её. Противное чувство — пользоваться чем-то, чем уже пользовались многие. Однако же чем книги хороши — от них вставляет каждого, кто их читает, независимо от того, сколько людей до тебя читали этот том. И именно этим опасен данный наркотик — его можно употреблять снова и снова. Снова и снова.
Порфирий подошел к пареньку. Стукнул тростью по голове. Мальчик никак не прореагировал. Ему было всё равно. Он был в своём собственном мире. И даже не в своём, а в чьём-то, придуманном кем-то иным, неизвестно для кого и неизвестно зачем. Бесит.
Еще пару минут полюбовавшись этим любопытным зрелищем, друзья двинулись дальше. Их забавлял вид вечернего города. Он сиял в коричнево-зелёных тонах. Под цвет желудочного сока и кислоты. На горизонте показались очертания театра. Он имел форму большой коровьей головы с выпученными глазами.

* * *

 

Сначала было темно... и дух носился над водой. Потом появилась вода, и её стало слишком много. Евлампий чувствовал, что его лёгкие разрывает от давления. «Это — всё!» — подумал он, открывая глаза. Вместо чёрного и мутного потока нечистот он увидел прозрачную воду моря. Где-то там, под ним плескались разноцветные рыбы, переливались на свету жемчужины и цвели диковинные водоросли. Он засмотрелся на эту красоту и забыл про то, что нужно дышать. Так и потекла перед глазами красота неведомого мира. Время шло, а они всё плыли и плыли по этому неведомому океану. Евлампий понял, что Златоуд всё ещё сжимает его руку, иначе бы он точно сошёл с ума здесь.

— Смотри! Там мои ключи от шкафчика валяются, которые я в седьмом классе в унитаз уронил! — сказал он, выпуская пузыри.
Евлампий ужаснулся от того, что можно говорить под водой, но ничего не сказал, удивление оказалось сильнее, а Златоуд всё говорил и говорил.

— А вот мой мобильник первый самый. Тоже в уборной потонул, — показал он рукой.
Евлампий глянул, замечая, как внизу белеют чьи-то отполированные кости.

— Это — Пушок, — сказал Златоуд. — Не повезло ему.

— Слушай, а как это выходит так, чтобы весь мир был грязный, как дерьмо, а канализация вдруг чистая и прекрасная, как попка девственника? — решился вдруг заговорить Евлампий.

— Потому что мир теперь наоборот. Он весь потонул в самом себе.

— Давай же утонем здесь, воссоединимся с его утробами. Ведь это так прекрасно — плыть вглубь. Ныряешь в дерьмо, а плывешь в киселе.

— Гляди! — воскликнул Златоуд — это же молоко! Целый океан молока! И берега — КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА! Как в Библии!

Евлампий закашлялся, набирая в легкие воды.

— Ты читал Библию?! Это же один из самых тяжелых… Круче «Майн Кампфа» и… Этого… Корана…

Златоуд обнял любимого, похлопал по спине, чтоб тот прокашлялся, и быстро поволок его на берег.

— Да, читал, и тебе советую. Очень сильная вещь.

Евлампий тряс головой. Его мутило — настолько хорошо ему было. И плохо одновременно. Его тошнило от вони снаружи, а теплота белых утроб согревала его больную душу.
Златоуд любовался им — таким молодым, таким невинным. Его любимый был не высок ростом, прост характером. Совсем серая мышка с виду. Черты лица довольно милые, приятных форм. Мягкие темные волосы, зелёные глаза. Он любил Евлампия всем сердцем. Называл его сестрёнкой. Почему именно сестрёнкой? В Библии он как-то вычитал легенду про одного человека — он ходил по пустыне со своей женой, а когда приходил в город — нарекал своей сестрой. Она спала с царями того града, а ночью к ним являлся Господь, благословлял её, клял царей, а герою дарил рабов, скот и продовольствие. Поэтому сестра — это самое святое, самое нужное и самое тёплое, что может быть у мужчины.

— Сестрёнка, — прошептал Златоуд, припадая к устам любимого.

— Братик…
Со стороны моря доносился шум прибоя. На брег накатилась волна теплого молока и омыла собою влюблённую пару. Они купались в приятной белой массе, и им было хорошо. Упругий кисель служил им ложем. А где-то там, в далеких седых облаках, горело фиолетово-чёрное солнце.

— Нам пора возвращаться, — опомнился Златоуд, когда диск солнца коснулся моря.

— Почему? — взволнованно спросил Евлампий.

— Потому что так надо. Люди не имеют права находиться здесь.

— Тогда давай просто умрём? — на полном серьёзе предложил юноша, загребая бессильными руками песок.

— Нет, мы должны жить, — Златоуд тащил его к выходу. — Мы должны вернуться «туда» и помнить «здесь». Именно этот мир вдохновляет меня, и я должен вернуться, чтобы показать людям, что он есть.
Они бежали, расплёскивая воду, пока она не стала мягкой и податливой, чтобы до конца принять в себя целых два тела. Евлампий уже не помнил, как оказался на грязном полу, выплёвывая из лёгких вонючую воду. Это было словно приход, только в миллионы раз ярче и сильнее.

— Я обязательно буду жить, чтобы хранить красоту, чтобы умирать с её именем на устах в том мире, где грязь победила свет солнца. Я буду любить, — прошептал он, понимая, что это были первые слова, сказанные на особом языке — на языке поэзии. И все слова, что он говорил раньше, были просто пустым звуком.

 

— Так легко говорить о прекрасном,

Развеваясь на толстой кишке.

Жизнь свою ты провел не напрасно,

Коль не сдохнешь в презренной земле.

 

Евлампий лежал на кафельном полу. Голова его купалась в кучке дерьма — в этом сортире оно было всюду. На нем удобно лежать. Он лежал и декламировал стихи, которые снизошли ему свыше. То Солнце, что он увидел там — оно озарило его. Ниспослало ему слова.

 

Быть повешенным — это забавно:

Видишь мир без вуалей и лжи.

Твой уход был ни рано ни поздно —

В самый раз, чтоб купаться во ржи.

Златоуд смотрел на своего любимого с нескрываемым изумлением. Стихи — это ещё один вид наркотиков, которые были запрещены. Ведь они вредят не меньше, а то и больше обычной прозы — их так легко запомнить! А стало быть — легче к ним привыкнуть, они вгрызутся в тебя и не отпустят, будут частью твоего мира, прикуют к себе. И ты будешь их рабом. И Евлампий — Поэт! Пускай пишет о говне, но о чём ещё писать? Ведь это только начало. А любимый всё шептал:

 

Зришь себя и собой недоволен.

Ненавидишь в себе каждый вздох.

И лишь в этом исконно греховен:

Без любви даже Бог занемог!

Евлампий поднялся, посмотрел в глаза Златоуду. Крепко-крепко обнял любимого — и тут же оттолкнул его. Впился ногтями себе в грудь и воскликнул:
 

Ненавидеть себя — это мило!

Хотя лучше не станет никто!

До тех пор, как не скажешь ты миру:

К чёрту пафос! Я был говном!

 

Он терзал свою плоть, царапая грудь. Больно впиваясь в себя, до крови. До мяса. Ногти давно не стрижены, скорее напоминают когти. Вся гниль, вся грязь и чернь, что скопилась под ними, сливалась с его естеством.

 

Просто помни, кем был ты когда-то,

Но не вздумай вернуться туда!

Солнце светит, сияет отрадно.

Не висишь — так сияй! Ты им стал!

Когда он кончил, семя выплеснулось на тело Златоуда. Обессиленный Евлампий упал на кафель и сладко улыбнулся. Он только что родил Искусство.

* * *

На сцене шло представление: под чарующие звуки какофонии изящные танцоры хаотично перемещались в белоснежных одеждах. Костюмы открывали их рыхлые мужские груди, покрытые густыми волосами. Их висячие достоинства выглядывали из прорезей трико, подпрыгивая при каждом движении. Каждый из актёров держал в руках огромный блестящий член, выполненный из белого мрамора.

 

— Мы сношаем землю в недра,

И от нас родятся кедры!

 

— пел хор ангелов-кастратов на заднем плане.

Но глаза зрителей были прикованы к огромной раковине, что стояла в самом центре сцены. Прошла уже половина акта, и, по законам жанра, она должна была открыться.

 

— Мы сношаем наше небо,

Чтоб оно родило хлеба!

 

— продолжал хор.

 

— Мы сношаем людей в уши,

Чтобы покорить их души!

Прозвучал финальный аккорд песни, и раковина открылась. Из неё хлынул божественный свет. Сперва ничего не было видно, затем на фоне этого начал вырисовываться тёмный силуэт.

 

— Я — ваш Господь!

Вот моя плоть!

 

— пропел он, кидаясь кусками гнилого мяса в зрителей. Тончайший смрад распространился по залу.

 

— Мир и любовь!

Вот моя кровь!

С неба спустился огромный фаллос, орошая всё вокруг кровью вместо семени. Зал аплодировал стоя. Все стояли как хуй.

* * *

 

Руки Федота тряслись. Он стоял перед холстом. Случайно нашёл, и вы подумайте — на помойке — целый холст! Плевать, что из собачьей кожи, плевать, что старый, но это был холст! И бедный художник очень быстро нашёл ему применение.

Он сидел в кресле, утонув в полумраке студии, и взирал на чистый и непорочный холст, который скоро будет оплодотворён новым шедевром.

Окунув новый член в густую багряную жижу, он сделал первый штрих. За ним — второй. Третий. Ещё и ещё. Обмакнул в черную массу. Затем — в зелёную.

Он рисовал долго и с упоением. Очи его были закрыты, но он видел, что рисует — само Провидение говорило ему. Ещё немного — и с холста на него взирала прекрасная полуразложившаяся девушка. И она ему улыбалась. Он создал свою музу. Мертвая муза живого художника. Он полюбил её с первого взгляда. И не удивительно, ведь он — её создатель. Он специально сделал её уродиной, чтобы никому не досталась. Но для него она была первой красавицей. Пусть глаза её вывалились из орбит, а вместо носа — две прогнившие щели. Пускай у неё вырваны губы и нет половины зубов. Но она улыбается. Она горит желанием. Она любит своего создателя. А он — любит её.

Закончив писать, Федот поцеловал свою работу. А после — смешал все свои краски в одну ёмкость — и выпил залпом. Сок его возлюбленной разлился по всему телу. Он сливался с ней. Их души сомкнулись в томном вальсе умертвий, и плясали так до самого рассвета. Им пели звезды и луна, а ночное небо служило им постелью. Они сошлись в нежном, чистом танце загробного мира, где всегда будут счастливыми. Мёртвым нет места средь живых, а живым нечего делать в царстве мёртвых. И если живой полюбил мертвеца, он вынужден прийти к нему сам. Ибо лишь между себе подобными возможна чистая, безграничная любовь...

Они слились и стали святыми.

 

Милонов проснулся.

Глава XVI

Максим «Тесак» — качок в балахоне с капюшоном, надвинутым на лицо, и Мистер ЗОЖ — очень толстый парень небольшого роста в берцах, камуфляжных штанах и чёрной ретро-футболке с гордым белым заявлением «ЯРусский», выдававшей в нём гостя из провинции, сидели в засаде на Багирова возле гей-клуба «Латексный господин». Мистер ЗОЖ и правда был представителем саратовского филиала «ОНИ», прибывшим в столицу для усиления отряда, призванного физически уничтожить одного видного русофобского писателя и блоггера азербайджанского происхождения по имени Эдуард.

Ребята сидели на корточках у всякое повидавшего на своём веку от банальной пьяножовщины до сбора гуманитарной помощи жертвам войн мрачного сталинского здания возле Рижского вокзала. В подвале под одним из подъездов были оборудованы все удобства для долбоёбов, любящих пердолить в очко других долбоёбов. Здесь знакомились как элитнейшие сливки московского гей-сообщества, так и значительно более маргинальные пидоры, у которых по какой-либо причине оказывалось бабло, чтобы заплатить за вход. Обычно ничьё очко не было разочаровано (разве что разорвано), и приключения находились на самые тонкие и взыскательные задницы.

Тесак и ЗОЖ вели неспешный диалог.

— Бля, зря ты «ЯРусский» надел. Эдуард за версту почует и не подойдёт теперь, — поучал бывалый товарищ саратовца.

— Что ж мне, шпильки и корсет надо было надеть? Типа, латексный господин?!

— Ну да, а хули нет? Ты на Багирова приехал охотиться, или в лесу за «коней» покарланить?

— Твою ж мать! Да лучше б я дома и дальше спокойно себе хачей в Волге топил...

— Ладно, не бзди. Просто возьми её, выверни наизнанку и обратно надень. Вот, так ещё куда ни шло.

Парни посидели молча. Редкие в связи с ранним для клуба часом — было ещё около одиннадцати вечера — разномастные гомосексуалисты, проходившие в клуб, опасливо косились на брутально смотревшуюся парочку, но всё же проходили туда, куда их тянул преступный зов плоти.

— Тесак, а Тесак! — позвал Мистер ЗОЖ.

— Ну, чего?

— Ты у нас вроде бы продвинутый НС. А ты знаешь Основные законы диалектики Гитлера?

— Чё? Ты о чём это? — чуткий после зоны мозг почуял в вопросе явный подъёб.

— Так я и думал. Слушай тогда. Первый закон диалектики Гитлера — закон взаимного перехода количественных и качественных изменений немецкой нации. Второй — закон единства белой расы и борьбы за её торжество. Наконец третий закон — закон антитолерантности. Теперь будешь знать!

— Делать тебе нечего! — зевнул качок.

— Нечего, — подтвердил Мистер ЗОЖ и полез в рюкзак за пивом.

— Да ты никакой не ЗОЖ, опа! То-то я гляжу, ты жирный такой!.. — возмутился трезвенник-культурист, и сплюнул.

— Jedem das seine! — пожал плечами саратовец и открыл бутылку.

— В прошлой жизни, наверное, ты был бочкой с пивом и стоял в погребе у какого-нибудь жидовского ростовщика.

— В прошлой жизни я был моим отцом. У него тоже был отец, и это тоже я. Все предки-мужчины были также мной, при этом порой они могли даже выглядеть, как я, и у них могли быть мои черты характера. Наконец, в отличие от выдуманной тобой бочки, их существование нельзя оспорить, раз уж есть я. Только такой научный подход к теории метемпсихоза и возможен, ведь никакой левый кактус или правый дядя никогда мной не были абсолютно точно.

— Хуясе ты пиздишь кучеряво! — даже одобрил на этот раз Тесак. — Метемпсихоз — это, вроде, термин из буддизма?

— Этот термин относится к любой концепции переселения душ, какой бы она ни была. Что же касается буддизма, то это — практика гигиены души, а не религия, если брать оттуда суть и не вестись на развод сутр. Точно так же, как Библия — не более чем посредственный НФ.

— Ну ОК, хорошо. Чует моё уголовное сердце, скоро петух азерботский явится. Добухай, раз уж начал бутылку, сейчас не до полемики, и пойдём.

Глава XVII

— Слушай, мне кажется, что мы безбожно палимся! — сказал поддавший Мистер ЗОЖ Тесаку.

— И что ты предлагаешь? — спросил Тесак, оглядываясь по сторонам.

В глубине его полулысой головы ответ уже успел родиться сам собой, однако ему совсем не хотелось верить в это.

— Ну как — что? — сплюнул ЗОЖ. — Переодеться.

Тесак схватил ЗОЖа за грудки:

— Это ты что мне сейчас предлагаешь — в голубца нарядиться? Мне, самому натуралистому натуралу, одеться, как последний петушара?

Мистер ЗОЖ и глазом не повёл на мнимые угрозы Тесака. Работать с психами он уже давно привык.

— Не кипешуй, а то я разуверюсь в твоей натуральности. Багирчик от нас не уйдёт. А маскировка — это дело нехитрое.

Они побежали в ближайший гей-магазин, благо в зажравшейся почти гейропейской Москве было всякое.

Тесак прокручивал в памяти все гейские луки, что ему доводилось видеть по телику и ИРЛ, и остановился на камуфляжных штанах в розовой гамме, берцах с розовыми шнурками и футболке с изображением гейской радуги. Петушиный недоирокез пришлось уложить розовым муссом для волос — для придания особого гомосяцкого шика. Тесак долго крутился перед зеркалом, дабы убедиться, что он всё ещё остаётся натуралом в своих собственных глазах.

Мистер ЗОЖ решил действовать попроще: он напялил олдскульный прикид БДСМного гомика, перенятый некогда весьма недалёкими металлистами. Жилетка на голое тело отлично подчёркивала его дряблое волосатое пузо. Кожаные штаны в облипку венчал ремень с двумя перекрещенными хуями. А на вернхнюю голову ЗОЖ нацепил кожаную фуражку с такой же эмблемой и надписью «Фистинг или смерть» до кучи.

В таком вот виде наша парочка под присвистывания продавцов-голубцов направилась к выходу.

В тот момент, когда они подошли к клубу, Багиров как раз крутился рядом. Он не мог не покрасоваться перед всеми, словно принцесса, приехавшая на бал. С изяществом старого индюка «гастербайтер» впорхнул внутрь, миновав охрану.

Тесак и ЗОЖ последовали за ним, но их остановил охранник.

— Эй, а не натуралы ли вы часом? — спросил он, придирчиво изучая наряды вновь прибывших.

— Нет, — спокойно ответил ЗОЖ.

А вот Тесак закипел:

— Кто тут натурал?! Я, что ли, натурал?! Да я самый петуханистый петух из всех! — начал борзеть он.

— Ну тогда поцелуйтесь! — сказал охранник.

Тесаку на миг показалось, что за спиной гей-секьюрити мелькнуло улыбающееся ебло Багирова. Затем чеширский блядокот снова исчез.

Тесак и ЗОЖ нервно переглянулись. Делать нечего, пришлось поцеловаться. Тесак хотел было сопротивляться, но ЗОЖ, как ни странно, оказался сильнее. Когда мужской язык со вкусом пива проник в его рот, Тесак не смог сдержать приступ тошноты. Так и блеванул он в рот своему несостоявшемуся любовнику.

— Натуралы! — закричал кто-то из-за спины.

И в этот миг дубинка обрушилась на лысый хребет Марцинкевича. Свет для Тесака померк.

— Вы убили его! — как-то по-бабьи взвизгнул Мистер ЗОЖ, глядя на расплывающуюся лужу крови, и тут же поспешил съебаться.

Глава XVIII

После очередного неудачного покушения на его жизнь со стороны «перекачанного дегенерата» Тесака Эдик решил слетать на недельку в Баку. В его глазах, хоть он этого никогда особо не афишировал, столица Азербайджана была своего рода Антипетербургом, всегда помогавшим восстановить утраченное спокойствие. Наверно, если покопаться, можно найти где-то под многочисленными высшими учебными заведениями, которых в Баку до революции не было вовсе, кости эдиковых пращуров. Помимо прочего, в Эдуарде сработал инстинкт россиянина, гласивший: «в трудной ситуации лучше быть поближе к трубе»: нефтяной, как сейчас, или же телефонной, как в прошлый раз, когда пришлось общаться с «упоротым» Тесаком.

Эдик остановился в Хилтон Баку, что в получасе от аэропорта имени Гейдара Алиева. Из окна Багиров мог любоваться Каспийским морем. Это само по себе заставляло успокоиться и забыть обо всех пидорасах на свете, кроме самых любимых. Багиров задумался. Любил ли он, скажем, Минаева? Да, именно любил — не надо бояться этого слова. Ведь если не любовью, то чем же тогда он столько ночей занимался с Минаевым, с Тимати, с Моисеевым, с Шурой, с усопшим недавно Биланом, со всеми остальными наконец? На толстый и на тонкий; на чёрный, белый, обрезанный и загорелый конец...

Но почему ему вдруг вспомнился Серёженька? Ах да, перед отъездом он коротко встретился с ним в ресторане, и Минаев подарил ему томик переизданного «Духless’а». Что ж, можно перечитать сие эпохальное творение, почему бы и нет?

Положив в сумку бестселлер коллеги по перу, Эдуард покинул отель, чтобы прогуляться. Разумеется, в первую очередь — набережная. Именно там Багиров и устроился с книгой.

Перечитывая, что-то пролистывал, а на чём-то заострял внимание, вспоминая. Вот поэтичная сцена на Патриках, как же хорошо! Вот кокс в сортире, у Эдика с собой тоже был. Что ж, можно въебать, пока вроде никто не смотрит... Купюра, дорожка — всё как в родном Москвабаде. Дочитать Багиров решил в отеле, а пока — идеологически выдержанная мусульманская крепость XII века Ичери-шехер; неприступная, в отличие от самого Эдика, Девичья Башня и показавшийся сказочным после кокаина дворец Ширваншахов.

Вернувшись вечером в отель, Багиров продолжил чтение книги одного из любовников-авторов, но кокаин уже давно отпустил, и потому настроение было скорее критическим. Эдик понимал, что, несмотря на все понты, интеллектом, скажем мягко, особо не блещет, но, в отличие от Серёги, он не опустился бы до такой откровенной лажи. Когда у тебя шесть редакторов, а ты выдаёшь какие-то “Vox populum” или “Gratefull dead”... Багиров, разумеется, забыл, что вышеупомянутые «косяки» он не только сам бы в жизни не приметил, но и что узнал он про них из издевательских отзывов в Сети. Помимо прочего, критический настрой Багирова был вызван ещё одним воспоминанием — как-то Минаев бахвалился, что заработал на книге тридцать миллионов. Эдик тупо завидовал любимому мужчине, и ничего не мог с этим поделать.

Одним из ключевых эпизодов «Духless’а», рассудил Багиров, был внутренний монолог героя по поводу полемики на тему «ел ли Сорокин кал». Эдик уже успел дунуть, и накрыло его так конкретно, что он решил попробовать на вкус азеровское говно. С этой целью Эдуард вновь покинул отель в поисках общественного сортира. Его поиски увенчались успехом: любознательный писатель набрал в пакет говна и отнёс его к себе в номер. К сожалению, на дне пакета также лежала книга Минаева, которая теперь оказалась перепачканной, но «гастарбайтер» уже переключился с литературного угара на говноедский, и ему было всё равно.

Разложив на тарелке по крупицам собранное дерьмо, Эдик размазал его, помешал и, вооружившись столовой ложкой, жадно сожрал. Потом облизал тарелку и губы и вытер рот салфеткой. Сказал, довольный:

— Эдик любит чистоту!

Увы, тут же неостановимый как рок приступ тошноты заставил отчаянного блоггера бежать в ванную комнату. Проблевавшись, Багиров опять захотел кушать. Дерьма не осталось, а вместе с рвотой отпустила и трава, так что промелькнувшая в его креативном уме идея сожрать блевотню показалась уже не такой интересной. Чувствуя, что на хавчик пробивает неслабо, Багиров спустился в один из ресторанов Хилтона.

При виде него засуетился местный халдей:

— Заходи, дорогой! Здесь у нас Коран читают, здесь баран жарят, здесь даги лезгинка танцуют... Заходи, почувствуй атмосферу! Кафе «Атмосфера Москвы» всегда радо тебе!

За столиком кафе Багиров и правда почувствовал комфорт и уют. Блевать больше не хотелось, а шашлык из барашка вызывал слюноотделение не хуже члена Тимати. Открыв ВК-приложение на смартфоне, Эдуард опубликовал запись «только для своих»:

«Сорокин говорил, что ел говно своё и своих близняшек. Мы не знаем, правда ли это, но я вот лично азеровского говна въебал по самое не могу! Отдых выдался на славу!»

В это время в московском морге воскрес мертвец. Спрыгнув со стола, он обронил в холодный мрак вечности:

— Тесака так просто не убить!

Часть вторая. Головка гастарбайтера

Глава I

«Я хочу, чтобы ты стала одной из нас», — гласила новая СМС в телефоне Марии. Этот номер казался ей смутно знакомым, однако она не стала заморачиваться, продолжая пить капучино в «Кофе Хаузе» на Соколе. «Хорошо же без Овтсежоба, — думала она. — Никакой его псевдофилософии, несмешных шуток и отвратительного духа мещанства». В целом, ни с ним, ни с его организацией Марии больше не хотелось иметь дела. «Он просто скучный, отвратительный и старый», — думала Мария, стараясь прогнать неприятный осадок этих псевдоотношений.

— Я хочу, чтобы ты стала одной из нас! — прозвучал голос над её головой.

Она оторвалась от чашки, глядя в смутно знакомые голубые глаза Архангела Скребкова. Ей было слишком лень удивляться.

— Здравствуйте, — сказала она, взглядом приглашая доктора сесть.

Она могла бы спросить: «Что тебе нужно, мать твою?» или «Как ты нашёл меня, ёбаный маньяк?», но всё это не имело смысла. Судьба ведёт её в новое русло, сейчас главное обратить внимание на знаки.

— Я ждал тебя, — сказал Архангел. — Я думал, ты придёшь сама.

— Честно говоря, я порой думала об этом.

— Мало времени, я должен сразу просветить тебя о деле. Это вопрос жизни и смерти.

Мария равнодушно кивнула.

— Так вот. Я — магистр Ордена Внутреутробной Смерти, сокращённо — «ОВС». Уже более ста лет наш орден ждёт пришествия Антихриста, оттачивая своё абортное мастерство во множествах клиник страны. Этим мы приносим пользу обществу. Наш маленький вагинальный крестовый поход призван уничтожать всякую шваль, что грозит прорваться в мир людей: отпрысков алкоголиков, наркоманов, нищих, малолеток, проституток и прочих.

Мария снова кивнула с таким же будничным выражением лица.

— Мы всегда честно выполняли свою работу. И вскоре начали появляться знамения. Последней каплей стало видео, которое я нашёл на ФСБtube. Это — закрытая социальная сеть, куда попадают видео со всех скрытых камер слежения, — пояснил Архангел. — Очень занятная вещица!

Он достал из портфеля свой планшет и, загрузив видос, протянул Марии. Там в полутёмной комнате два оплывших старых тела занимались неким подобием секса.

— Фу-у-у-у! Гадость-то какая. — скривилась Мария. — Ты специально пришёл, чтобы показать мне порнуху со стариками? Ты выбрал неудачное время и место.

— Да нет же, посмотри на их лица.

— Ох, ебать, да это же Милонов и Мизулина! — воскликнула Мария.

— Да-да, — Архангел остановил видео. — Это и есть будущие родители нашего Антихриста.

— С чего ты взял?

— Интуиция меня не подводит. Только два таких страшных монстра могут зачать Антихриста. Рождение еврейского голема от Новодворской и Вассермана мы благополучно прекратили, иначе страну бы захлестнул мировой сионизм. Вот так вот мы, простые абортмахеры, спасаем мир, а никто об этом даже не знает.

Потом Архангел резко сменил тему:

— Ты, как самое циничное существо женского рода, согласна пойти вместе с нами?

— Я согласна! — ответила Мария слишком громко, так что на неё даже обернулись официанты и посетители кафе.

Глава II

Когда Дмитрий Дёмушкин зашёл в «Москву» на Тверской улице за новой книгой Тесака «Как я отзвездил педофила», он и предположить не мог, что застанет там Шуру. Казалось бы, всем известно: Шура и книги — две вещи несовбезные. Тем не менее, факт был налицо: именитый экс-беззубый слащавый пидор стоял у стойки и в наглую пиарил свою свеженапечатанную автобиографию под названием «Мой фрибейсовый трип». Сама презентация, на которой присутствовало человек пятьдесят, в основном таких же пидоров из девяностых, проходила в формате вопросов и ответов, после чего планировались свободный фотосет с «красавцем» и раздача звездой автографов на новой книжке.

Дмитрий купил увесистый фолиант Тесака, которым легко можно было бы «отзвездить» ещё пару крупногабаритных педофилов, собрав таким образом материал на полномасштабный сиквел, и встал возле пидоров и припидоренных, сгруппированных возле другого пидора. Вроде бы никто его не узнал.

Презентация тем временем шла своим ходом.

— Расскажите, как вы лишись передних зубов, — поинтересовался дрищеватый типчик в белой рубашке с рюшками, синих брюках с вышитыми жёлтыми линиями какой-то мочи и очках в розовой оправе.

— Если честно, не хотел бы затрагивать эту больную тему...

(смех в магазине)

Дмитрий едва не заржал и сам, так как все знали, что на самом деле Эдик Багиров, некогда поёбывавший и Шуру, прочитав в «Семи днях» об одном африканском племени, выбил любовнику ударом ноги часть зубов, чтобы Шура лучше сосал. Только лишь когда удерживать славу на должном уровне перестало получаться даже с учётом перманентного нахождения продюсерских членов в пасти певца, Шура, решив, что терять уже всё равно нечего, вставил протезы.

— Расскажите про ваш новый клип «Я поцелую пидорка, и не ударит меня бон», — с заинтересованным блеском в карих глазах спросил какой-то прифрантованный гей в костюме с алым галстуком и в узконосых туфлях.

— О, это очень смелое видео, отражающее суровые реалии наших дней. В клипе я не побоялся бросить вызов уродам, убивающим людей по расовому или какому бы то ни было иному признаку. Дима Билан, Филипп Киркоров пали в этой борьбе. В жизни мне много раз довелось пострадать из-за моего толерантного отношения к нетрадиционно-ориентированным личностям, и об этом всё сказано в новой книжке, но я не озлобился на людей, а только стал твёрже в отстаивании своей позиции. И если кто-то что-то захочет мне предъявить, то вот он я здесь, господа! Убегать не буду.

(публика коротко похлопала в ладоши)

— Хотелось бы узнать, как появилось название вашей автобиографии — «Мой фрибейсовый трип» — спросил парнишка лет четырнадцати, пришедший, видимо, посмотреть на этот петушатник смеха ради. Дмитрий также заметил краем глаза, что парень вроде даже узнал его — единственный из всех, кто был там.

— В качестве ответа позвольте мне прочитать вам отрывок из своей автобиографии. Минутку, где же?.. А, вот оно! «В счастливые времена „Летних дождей“, которые когда-нибудь по закону жизни должны были отшуметь, я не нуждался в ином допинге, кроме славы, бабок и разве что хорошего члена в моём заднем проходе впридачу. Молодость и слава, господа хорошие, тоже не могут длиться вечно, так что в начале нулевых меня стали забывать, а вернее — на меня попросту забили. Тем не менее не могу сказать, что я как-то особенно сильно страдал в то время. К счастью, я научился делать из кокаина фрибейс. Вот это была вещь, молодёжь не оценит! Я жил с дилерами, это была своего рода маленькая утопия: каждый имел от партнёра то, чего был лишён сам. Я делился частью моей былой популярности, ведь с кем ты наркоманишь — это вопрос немаловажный. Я всегда честно платил за кайф и за секс, господа хорошие! Мне же давали кокс, я варил фрибейс и подставлял очко. Всё было зашибись, пока я не заболел раком. Я перестал курить фрибейс и на всякий случай запретил пердолить себя раком. Однажды, тщательно вымыв зад, я сходил в церковь и тщательно помолился Николаю Чудотворцу. Коля и спас меня, родненький. Я за него свечку поставил себе тогда, знатно вошла! Так что, когда меня вылечили, я снова смог фрибейсить».

Шура кончил чтение. На этот раз никто не аплодировал. Чтобы замять неловкую паузу, работник книжного магазина сам поспешил задать свой вопрос:

— Расскажите поподробнее, как вы варили или варите фрибейс.

— Нет ничего проще, по старому доброму методу Рона Вуда. Берёшь пищевую соду, эта штука есть в любом продуктовом магазине — теперь не «совок». Выделяешь из московской разбодяженной муры кокаин небесной чистоты. Вот и всё: берёшь трубку — и кури на здоровье! Но учтите, что у фрибейса есть неприятные побочные эффекты. Например, эта штука может вызвать паранойю, и ты будешь как чёрт ползать по полу в поисках крупиц ништяка. Но хуже всего, когда приходят «бейсболисты в чёрном», как я их называю. Мрачные силуэты, преследующие тебя на улице и прокрадывающиеся в твой дом — разумеется, чтобы убить тебя. Да-а, много я повидал галюнов в своё время... К счастью, теперь почти всё это в прошлом. Как верно заметил Виктор Пелевин в конце прошлого века, есть только трип между прошлым и будущим — именно он называется «жизнь».

Импозантная барышня в лиловых шортиках и топике в сеточку, с афрокосичками на голове, обратилась с вопросом следующей:

— Я слышала, что вы как-то ударили своего директора-женщину чем-то тяжёлым, чуть не покалечив её. Неужели это правда?

— Ну да, припечатал разок, а что? Она за базаром не следила, вот и словила чемоданом в голову. А что, разве я был не прав?..

В этом месте Дмитрий понял, что пора действовать, пока есть вдохновение. Выйдя на улицу, он тут же позвонил Овтсежобу со своего второго, не прослушивавшегося мобильного.

— Алло, Овтсежоб? Вызывай своих Шуру мочить, срочно! Он сейчас в книжном магазине «Москва», я только что оттуда. Пусть поторопятся! Да-да, хорошо. Спасибо! А, и самое главное! пусть твои люди... тьфу, ладно, я в SMS всё напишу!

Через полчаса, когда певец уже вовсю раздавал автографы и фотографировался со всеми желавшими, мысленно уже высчитывая свой процент прибыли от книг, проданных сходу, в «Москву» ворвались двое закутанных в чёрное с головы до ног. Шура мгновенно вычислил своих «бейсболистов».

— А! Ну на хуя я опять фрибейс курил?! — запаниковала звезда.

Сперва Шуре «поперчили щи», потом выбили битой мозги, после чего Мистер Дохлый и Мистер Бублик покинули территорию книжного магазина под аплодисменты барышни с афрокосичками, любопытного паренька и администрации магазина. Свои лица они предусмотрительно не засветили, забежав во дворы и спокойно переодевшись.

Глава III

— Иди сюда, — сказал Архангел Марии, стоя возле железных врат абортария. — Я научу тебя своему ремеслу.

Они прошли по угрюмому коридору, освещённому мутным жёлтым светом, в направлении безымянной двери. Скрипнули ржавые петли, и перед ними предстала совершенно тёмная комната. Архангел Скребков шагнул вперёд, щёлкая выключателем. Лампы вспыхнули одна за другой, озаряя дрожащим светом операционный стол. К ужасу Марии, он не был пустым. Его занимал обезглавленный женский труп с распухшим от беременности животом.

— Прости, живых пациентов я ученикам не доверяю.

— И так сойдёт, — ответила Мария, морщась от трупного смрада вперемешку с формалином.

Скребков подошёл к другому столу и открыл свой потёртый чемоданчик. Внутри его находились странные предметы, больше напоминающие пыточный набор инквизитора, чем медицинские инструменты. Какие-то щипцы и пилы, покрытые бурыми пятнами крови.

Приглядевшись, Мария заметила странные символы, покрывавшие всю поверхность инструментов, кое-где поблёскивали и драгоценные камни.

— Для демонстрации я беру именно те инструменты, что и понадобятся к нам для ритуала, так как обычный аборт выполняется несколько иначе, нежели специальный, — сказал Архангел, ловя вопросительный взгляд Марии.

Скребков подошёл к операционному столу и раздвинул синюшные ноги трупа, поверхность которых напоминала желе. Взору предстала мёртвая лиловая вагина.

— Сначала надо поставить расширитель, — сказал Архангел, проделывая соответствующие манипуляции с трупом.

Мария слегка зажмурилась от неприятного зрелища.

— Смотри внимательнее, — сказал ей Скребков. — Ты не должна пропустить ни одной детали.

Он потянулся за следующим инструментом.

— Теперь мы берём щипцы и штырь. Эмбрион сначала нужно «умертвить», чтобы вытащить по частям.

Архангел принялся вышкребать ошмётки трупной плоти из чрева. Мария наблюдала за яростностью его движений. Ей показалось, что если бы пациент был бы жив, то это было бы ненадолго.

Буро-красные ошмётки стекли в таз. В них действительно были останки младенца. Это можно было угадать лишь смутно по очертаниям частей тел. Судя по всему, жертва была где-то на пятом-шестом месяце беременности.

— Какая гадость. — сказала Мария, морща нос от кровавой каши.

— И ты это всё говоришь после того, что ты сделала? — ухмыльнулся Архангел.

— Своё говно не пахнет.

Глава IV

Проводя досуг ВКонтакте, Овтсежоб, вооружённый программой просмотра «скрытых» страниц, случайно наткнулся на неосторожный пост одного из партнёров Багирова, из которого узнал, каким именно рейсом Эдуард прилетит обратно в столицу. Сам по себе сформировался предельно простой план уничтожения Багирыча: встретив азера в аэропорту, физически уничтожить.

«ОНИ» прибыли в Домодедово впятером. На этот раз попытать счастья предстояло Мистеру Дрищу, Мистеру Баму, Мистеру Ку-клукс-клановцу, Мистеру Бублику и Мистеру Малому — двухметровому здоровяку с рыжими бакенбардами, одетому в балахон «Лонсдейл», спортивные брюки «Адидас» и кроссовки «Найк».

Пока самолёт с зашкварным грузом пидора-говноеда на борту был на пути из Баку, бригада ожидала в «МУ-МУ», расположенном на втором этаже пассажирского терминала, рядом с сектором D. Малой, прояндексив с помощью планшета, решил, что это кафе им подходит. Заявленный средний чек равнялся четырёмстам девяноста рублям; в меню обещался широкий выбор блюд домашней кухни, приготовленных по собственным рецептам. Впрочем, все и без того знали, что из себя представляет сеть кафе «МУ-МУ».

Набрав себе жратвы, ребята выстояли фри-фло и разместились, объединив два соседних столика. Мистер Дрищ сразу же накинулся на еду, остальные последовали его примеру.

За соседний с ними столик со здоровенным подносом в руках присел хачик в джинсах «Порш». Жирная жопа кавказца действительно очертаниями и габаритами напоминала багажник суперкара. С чурбаном села фигуристая «подстилка», чьи длинные светлые волосы, стройные ноги, розовая сумочка от «Гуччи» и несколько отчаянный вид бросались в глаза больше всего. При виде «сладкой парочки» Мистер Малой сразу же напрягся и уже чуть-чуть привстал из-за стола, дабы начать акционировать, но вовремя среагировавший Дрищ, сидевший рядом с ним, взяв за рукав, напомнил, для чего они сегодня сюда приехали. Малой взял себя в руки. Чтобы немного успокоиться, он залез в девайс и, подключив бесплатный вай-фай, принялся упоительно толсто троллить привычные форумные лица чурок, попивая морс и тыкая вилкой в рис с овощами.

Между тем на остававшийся свободным шестой стул присел какой-то мужчина лет сорока на вид и в бейсболке, скромно обронив:

— Не помешаю, чувачки?

— Садись, дядь! — милостиво разрешил Мистер Ку-клукс-клановец, уплетавший «сносного», как выразились бы хипстеры, Цезаря.

— Всё веселее будет ждать, — подтвердил Бам с полуулыбкой.

Подсевший мужчина картинно представился, сняв бейсболку и обнажив залысину:

— Фёдор Быдлов! Одарил Бог-приколист фамильицей...

Ребята вежливо поржали, а Дрищ едва не подавился.

— Ну-с, приступим! Казан, майдан и прочие мужские радости... — Быдлов щедро залил каким-то странным соусом куриное филе шашлыка.

— Вы хотя бы знаете, что такое Киев, пацаны? — обратился к «Ним» Фёдор, жуя.

— Столица Укропии! — широко улыбаясь, поспешил сказать Мистер Бам, ожидая реакцию.

— Не только. Киев — генератор лжи. Всю дорогу то под поляками да литовцами, то как часть Российской Империи, за которую люди Хмельницкого животы клали. А теперь... — махнув рукой и не договорив, Фёдор переключился на другую тему. — Уже довольно давно какой-то осёл завёл себе фейсбук с именем «Виктор Пелевин» и стал постить беспонтовое майданство. Как вам это?

Так как Быдлов ждал реакции, Мистер Дрищ слегка толкнул в плечо сидевшего рядом соратника:

— Малой, хорош со своими агрящимися пиздососами трындеть! Скажи-ка нам лучше, что ты думаешь о Пелевине?

Мистер Малой с готовностью оторвался от планшета и бросил:

— Пелевин... Пелевин умный, Сорокин заумный. Книги Пелевина — глубинные бомбы! Они сжигают калории, инфа сто процетов! Над его книгами пролиты галлоны счастливых слёз, и столько же ещё прольётся! — после чего вернулся к своим хачам и харчам.

— О, верно говоришь! — оценил Фёдор, и тут же погрустнел: — А меня баба бросила!

— Что ж так плохо, дядя Федь? — поинтересовался Мистер Ку-клукс-клановец, очищая вытатуированный на колене смайлик от упавшего на него куска крабовой палочки из салата. Сам Мистер ККК накануне как раз очень качественно выебал одну довольно миловидную семнадцатилетнюю особу, с которой познакомился на фанатском форуме «ЦСКА»-ультрас.

— Да вот бросила, чтоб в Укропию съебаться к какому-то бывшему своему ебарю, универсучка этакая!

— Теперь он ей диски в дисковод совать будет, хе-хе! — мрачно пошутил Мистер Бублик.

Быдлов лишь вздохнул.

Вдруг по громкой связи женский голос объявил о прибытии самолёта из Баку. Быстро всё доев и вытерев рты салфетками, парни простились с «Мистером Быдловым» и покинули кафе. Малой, не удержавшись, на прощанье всё-таки бросил на животное красноречивый ретро-взор, полный расовой ненависти a la времена погромов рынков после слэмов на «Коловрате». Хач однако не заметил обращённого на него сурового взгляда, так как они с подругой и сами уже собирались.

Итак, самолёт благополучно сел, и Эдик, получив багаж, намеревался воспользоваться тем самым выходом, возле которого его ожидал тёплый приём от Мистеров Малого, Дрища, Бублика, ККК и Бама. Эдик уже различил дружелюбно машущие ему крепко сбитые мужские силуэты, это заставляло крепко задуматься о жизни.

Внезапно где-то вдалеке среди толпы, собиравшейся улетать отдыхать, раздался жуткий душераздирающий вопль, что-то наподобие:

— ЭЙ, ШАЙТАНЭМА, ЭАЛЛАХУАКАБАР, ДИЭЭ?!!

Хотя ни Багиров, ни «Они» не видели самого кричавшего, однако пришедшие по душу Эдуарда узнали бы в мусульманине давешнего чурку в «Порше». Вместе со своей дамой они оказались шахидами, террористами-смертниками.

Раздался страшный взрыв. Эдик и все вокруг попадали на пол. Хотя сдвоенный взрыв был средней мощности, дым заволок всё помещение. Воспользовавшись паникой, Багиров пробрался сквозь выпотрошенные трупы к другому выходу, так как ему совсем не улыбалось встречаться с «Ними» лицом к лицу.

Уцелевшие созванивались с близкими, в дыму слышались чьи-то напряжённые голоса:

— Ну да, сижу вот... Ногу ранил, а так ничего, дум спиро хета!

— Во везёт, сука! Когда мертвополитен с рельсов сошёл, через вагон от смерти был, и сейчас тоже отделался лёгким обассе!

Чем ближе к эпицентру, тем больше было оторванных взрывной волной частей тел. В центре увечных и убитых лежали наименее сохранившиеся ошмётки — всё, что осталось от блондинки за рулём «Порше», взрывчатой парочки безбашенных теперь уже в прямом смысле романтически настроенных нон-конформистов. Но сейчас это мало занимало боевиков «ОНИ» — уже было ясно, что Багиров вновь ушёл от русского правосудия.

Увы, в этот раз обычно дисциплинированные «ОНИ» потеряли самоконтроль и устроили импровизированную акцию: побили пусоров, подожгли иномарки и даже ограбили чурканский ларёк. Данные деяния не остались без последствий, и стражам порядка удалось таки захватить Мистера Малого, хотя прямых свидетельств против него, кроме показаний косноязычного продавца, не было.

Малой попал в специальную пыточную камеру, где ему включали русский рэп и показывали негритянское гейское копро в надежде на то, что если он и проговорится о пытках, то ему всё равно никто не поверит. Однако это не сломило бывалого бойца. Он даже хотел демонстративно поонанировать, но на рэп и чёрный кал его хуй, увы, не встал. Мистера Малого пытали, чтобы он сдал Овтсежоба, молва о котором дошла до полиции, но он как автомат или запиленный винил Высоцкого, купленный в Государственном Универсальном Магазине в середине восьмидесятых, заладил одно и то же:

— Идите на хуй! Я своих не сдаю, а о ком спрашиваете, в душе не ебу!

Хотя на самом деле он не знал, кто такой в обыденной жизни Овтсежоб, но понимал, что и тут ему всё равно никто не поверит.

Так как Мистер Малой, известный пусорам как сторонник Дмитрия Дёмушкина Лёша Лоу кик, не шёл на сотрудничество, к нему с целью выбивания показаний подсадили чечена.

Здоровенный Сурен по прозвищу «Крысиный Крест», мастер спорта по вольной борьбе и гоп-стопу в промышленных масштабах, которому в случае удачного выбивания показаний пообещали ни много ни мало свободу, попытался для начала мирно разузнать об Овтсежобе. Однако Малой вычислил наседку и послал по нужному адресу. Это не понравилось чечену. Сурен завопил:

— Э-э! Тогда я тибя в жёпу виебу!

— Своим кривым языком? — поинтересовался сокамерник. Чечен всё же, хоть и с трудом, получил пизды, и его отселили. Лоу кика оставили в покое, а когда пострадавший продавец, испугавшись, решил забрать заявление, Малого вообще отпустили.

Глава V

Овтсежоб, в очередной раз неприятно поражённый «живучестью» Багирова, через нужных людей распустил слухи о рекрутстве в «ОНИ» свежей партии боевиков. К удивлению создателя организации, люди, подходившие практически по всем параметрам, с готовностью откликнулись тут же, так что было даже непонятно, чего они, как выразился Овтсежоб, раньше-то хернёй маялись? Впрочем, понятно, почему: они просто не знали о существовании «ОНИ» — клуба по интересам для идейных серийных маньяков на страже культуры.

Парни, столь естественно влившиеся в состав группировки, оказались «одумавшимися» представителями «оголтелого» фанатского моба клуба «Спартак», которые не желали банально портить щи болельщикам других команд, предпочитая более серьёзных оппонентов. Конечно, они и раньше могли рандомно отпинать под баклагу пива чурок или пусоров, но на большее не решались. Идея войти в состав организованной бригады, приносящей в окружающий мир великолепную энтропию беспредела, явилась важным психологическим фактором, снёсшим последние барьеры, а сверхзадача физического уничтожения «гастарбайтера» по имени Эдуард Багиров вообще была встречена на ура.

Церемония посвящения в новые адепты Организации Национальных Избавителей должна была пройти под личным руководством Овтсежоба в ночь с пятницы на субботу на Новодевичьем кладбище.

Чуть за полночь все участники предстоящего действа были собраны. Фанаты «Спартака», уже перекрещённые Овтсежобом из Бомбилы, Чуркобея, Мясовика, Китая и Межрёберника в Мистера Питкина, Мистера Термостата, Мистера Дристера, Мистера Бомбибома и Мистера Хеопса, выстроились в одну шеренгу. Каждому из них были вручены факелы — их раздавали одетые в эротические прикиды Миссис Сиссис и Миссис Жиробас. Мистер Моноклон и Мистер Троглодит — редко акционировавшие в последнее время ветераны — выдали каждому новому боевику по пол-литровой бутылке бензина, необходимой для совершения ритуала, также разработанного Овтсежобом и являвшегося альтернативой убийству. Ритуал, носивший название «осквернение», предназначался для тех случаев, когда сразу было видно, что вновь вступающие способны на убийство. Что касалось сегодняшних пятерых «спартачей», то они уже успели покорить «ю-туб» и ВК-группу «Медвежий фарш-25» видеороликом, в котором по очереди прыгали на омоновском щите. Под металлической пластиной находилось то, что некогда было грудной клеткой молодого омоновца — парень нашёл оригинальный третий член бинарной парадигмы «со щитом иль на щите». Несмотря на то, что лица «прыгунов» были скрыты в ролике купюрами в виде масок Гая Фокса, общие очертания колоритной пятёрки оставались узнаваемы в достаточной степени.

Овтсежоб по электронной почте заранее предупредил каждого неофита о том, чью именно могилу ему предстояло осквернить. Первым делать грязную работу предстояло Мистеру Дристеру, который совсем недавно, но уже в «прошлой жизни» носил говорящее погоняло «Мясовик».

Но вначале «Старая гвардия» и «юные гладиаторы» собрались полукругом у надгробия Бориса Николаевича Ельцина.

— Я тебя достану даже на Новодевичьем кладбище, ты понял? — кладбищенский «мёртвый штиль» нарушила цитата из фильма «Похороните меня за плинтусом» режиссёра Сергея Снежкина, снятого по одноимённой повести Павла Санаева. Пока Овтсежёб произносил её, подавая тем самым сигнал действовать Дристеру, лидер «ОНИ» смачно помочился на могилу «первого всенародно избранного главы России». Всё происходившее старательно фиксировалось двумя профессиональными эйчди-камерами в лапах Мистеров Моноклона и Троглодита, становясь частью видеоархива организации.

Прежде чем перейти непосредственно к разжиганию, Дристер, в соответствии с условиями ритуала, толкнул небольшую обличительную речь по поводу того, чьи останки лежали под неподъёмным грузом земли:

— Борис Ельцин в девяносто первом был предпочтительнее ГКЧП — кажется, ещё не родившись, я смутно это чувствовал. Борис Николаевич вполне конкретно говорил с баррикад то, что хотел слышать народ, в то время как пиздящие головы из ГКЧП несли нечто совсем невразумительное. Проблемы с Ельциным начались позднее, причём значительные проблемы — танковая свобода во всех её видах. Ещё позднее приходит расплата — когда уже, увы, слишком поздно!

Мистер Дристер опорожнил бутылку с бензином на триколор широкого надгробия из мрамора, византийской мозаики и порфира, а остатками облил выгравированный под флагом православный крест. Пламя от факела нежно лизнуло продукт нефтеперегонки, и всё вместе вспыхнуло и занялось, как на акциях ку-клукс-клановцев. Овтсежоб остался доволен работой кандидата в палачи.

Следующим зажигать должен был Мистер Бомбибом. Колоритный персонаж овладел мастерством кун-фу всего лишь на порядок хуже Брюса, за что и прозывался до последнего времени «Китаем». В роли «противника» Бомбибома предстояло выступить погибшему при несколько странных обстоятельствах мистеру «Мерседесу» Паше.

По условиям ритуала новоявленные активисты «ОНИ» должны были не просто осквернять могилы всяческих дегенератов, но и, показывая знания истории, убедительно аргументировать то, что они делают. Пока Овтсежоб затаптывал могилу Грачёва, Мистер Бомбибом возвестил в ночную мглу:

— За то, что вооружил будущих боевиков под тем предлогом, что оружие и так у них... за ВДВ!!!

Фигура генерала, возвышавшаяся над могилой, была выполнена скульптором Игнатовым во весь рост; руки были скрещены на груди. Облитое бензином изваяние озарилось пламенем, символически отобразив на Земле картину того, что, вероятно, сейчас происходило с душой генерала в аду. Точнее, маловероятно в силу бредовости иудаистских ответвлений, и потому символизм запоздалого отмщения звучал особенно остро.

Мистер Хеопс объявил у могилы Лебедя, пока Овтсежоб присел на ней посрать:

— За Хасавюртовский в кавычках «мир»!

Запылала ярким пламенем облитая бензином и подожжённая факелом фигура памятника вместе с мечом.

Когда добрались до могилы Егора Гайдара, бывший шоферюга Мистер Питкин принялся за перечисление смертных грехов «шокового терапевта».

— Ну, Гайдара-то и детям понятно, за что! — прервал его Овтсежоб. — К делу!

Скульптурная композиция также запылала в бензиновом огне. Внезапно выяснилась некоторая неточность: памятник Николаю Второму, который должен был стать жертвой Термостата, находился не на Новодевичьем, а на Ваганьковском кладбище. Что ж, и без того отсюда линять пора было.

Смеха ради решили пройти сколько получится прямо с зажжёнными факелами — то есть добраться до Пресни пешком. Увы, на полпути показался пусорной патруль — пришлось включить «шифр».

В пути Хеопс вспомнил, что на Ваганьковском имеется могила некоего Олега — слесаря из восемьдесят восьмого дома на Варшавском шоссе, где ребята, соблазнённые магическими цифрами номера дома, тусили месяц назад после дерби «ЦСКА-Спартак», закончившегося победой «Спартака». Вернувшийся со смены и мечтавший лишь о сне, мужчина вышел с бейсбольной битой во двор к фанатам попросить их не шуметь. Естественно, дерби Олег — фанаты не могло закончиться в пользу последнего. Слесалятор неосторожно вышел в футболке «ЦСКА». В кармане трупа ребята обнаружили «пятый» айфон, на деньги от продажи которого было закуплено большое количество алкоголя.

Раз уж всё равно было по пути, ребята решили почтить память покойного. На его свежей могиле Хеопс прочитал стихотворение, посвящённое Олегу и написанное кем-то на его надгробной плите. Стихотворение было озаглавлено «Бейбольное битте»:

— Олег уже не пытался уснуть:

Враги усыпили надолго.

Нет никакого толка

Давить на усопшую грудь.

Распотрошили, буки!

Прерван на полустуке

Храброго сердца путь;

Какое, в п*зду, «уснуть»?!

Напрасно волнуется Галя:

С Одином пить и дуть

В командировку в Вальгалле

Муж улетел — не вернуть.

Взяв в руку маркер, Хеопс дописал от себя и всех ребят:

«Распятый айфон.

Вокруг тишь да гладь.

„Конь“ иль солдафон,

Всё равно умирать!»

Между тем, Термостат принялся разрывать могилу. Сложно сказать, что же именно он собирался содеять с трупом месячной давности, возможно — закусить им, но его остановил властный голос лидера «ОНИ»:

— Хватит! Я вижу, что ты достаточно отмороженный! Но всё же тебя ждёт памятник. Может, мы вообще его скинем...

Рядом с храмом Воскресения Словущего они увидели мраморный поклонный крест и четыре гранитные плиты с надписями — памятник последнему российскому императору, убиенному большевиками.

Термостат воскликнул:

— За Цусиму, за Ходынку!

Однако сделать ребята ничего не успели: подоспела охрана Ваганьковского кладбища. Главарь подал команду:

— Хеопс, Термостат — мужики, ату их! фас!!!

Кое как, с боем, «ОНИ» отступили без потерь.

Овтсежоб подвёл общий итог сегодняшнего мероприятия:

— Спасибо, ребята! Вы подарили мне шесть часов счастья.

Глава VI

Вдохновлённый рассказом Миссис Жиробас о её феерической поездке в Питер, Мистер Голодный Обморок воспользовался расположением босса «ОНИ», чтобы выпросить и себе миссию в городе на Неве. Его задание заключалось в том, чтобы навести порядок в обкоме КПРФ на 2-ой Советской, к счастью, расположенном рядом с вокзалом. «К счастью», так как Мистер ГО совсем не знал географии Петрограда.

Не то, чтобы «ОНИ» шибко переживали за копроэрэфников, но очень уж сильно там беспределил одиозный коммуняка по имени Семён Борисович Борзенко. Одно время его исключили было из нестройных рядов комми-пидоров, однако под воздействием долгих уговоров таки приняли обратно не в меру блудного сына.

В то время как сапсан с боевиком «ОНИ» в клюве пролетал над Бологим, Семён Борисович с единомышленниками зашли перекусить в недавно открывшийся в ТРЦ “Cosmo mall” рядом с обкомом дорогой ресторан «Парт Элит».

Четыре коммуниста вольготно расположились вокруг ломившегося от яств стола. Чего-чего тут только не было! Ну разве что птичьего помёта с башки Петра или с рельсов экспресса сегодня лентяи-официанты не наскребли для функционёров КПРФ! Борзенко гулял, и гуляли три его товарища-коммуниста: Леонид Иванович Водомаз, Борис Кириллович Недобитов и Олег Егорович Челнодёров.

Единомышленники Семёна не привыкли видеть такое изобилие. Между тем как хотя тут дейстительно было на что поглазеть: трюфеля и рябчики; дизайнерские кейки и гигантские креветки в кошачьих анусах; механические медвежьи рёбра в кетчупе “Heinz” и тюленьи гениталии, жареные в масле; даже стерлядь в моче первого отделения милиции с укропом, печень пожилой негритянки cook luxe, слюна отличницы натюрель и варёный торчок под спайсом, самому виновнику торжества всё это было не в диковинку — он давно уже привык есть весьма филигранно. Впрочем, сегодня был повод поделиться гастрономическими изысками: прошёл ровно год с момента исправления допущенной руководством КПРФ ошибки; ровно год назад членство Борзенко в партии и его политическая потенция были наконец восстановлены.

Четверо комми-обжор неспешно расправлялись с провизией.

Борзенко, в полном соответствии со своим погонялом, и правда выглядел борзо — он быстро проглатывал отхваченные запчасти механического медведя-едросса, почти не жуя их, и нагло рыгал.

Леонид Иванович пытался деловито хмурить кустистые брови, но стоило ему поглядеть на Семёна, и молодость брала своё: кудрявый пидор периодически начинал хихикать. Справедливости ради надо признать, Водомаз сам же себя осаживал, чуть только начинал чувствовать, что личина солидного партийца спадает с него, и опять изображал самый серьёзный еблосос.

Борис Кириллович, надев кожанку, видимо, воображал себя своим прадедом — комиссаром на целине. Голодомор, впрочем, на сегодня отменялся.

Олег Егорович — олдовый гомосоциалист, сосавший коммидикс под видео первомайских парадов ещё на даче у Черненко — вдумчиво похрустывал печенью чёрной бляди, вовсю орудуя жевавшей жиды искусственной челюстью.

Пару минут коммифаги сосредоточенно жрали, потом Недобитов нарушил молчание:

— Товарищи, вы слышали, что творят так называемые «боевые жириноиды» из бригады, э-э... ну как её, блядь?.. а, «Гнев Вольфовича»!

— Совсем не диалектически мыслящая молодёжь, это верно! — солидно подтвердил Водомаз. — Пиздить пролетарских говнарей ногами в корне противоречит духу марксизма-ленинизма! А за что они Лимонову испоганили презентацию и дерьмом облили, я, если честно, вообще не просёк.

— Зато вышла смешная провокация, когда испуганная толпа потоптала его книги! — вставил слово виновник торжества, придвигая поближе очередной деликатес.

— Ёб вашу мать, торчок не проварен! Сюда, бляди! — громко возмутился Борзенко, стукнув кулаком по столу.

Челнодёров погрозил жирным пальцем подошедшему официанту:

— Партия сказала доварить!

— Слушаюс! — вытянувшись по струнке, халдей взял блюдо и отнёс его на кухню, где, засунув палец в жопу повара-азиата и смачно втерев говнецо в спайс, отправил блюдо на доготовку.

— Понимаете, товарищи, — начал вновь Семён Борисович, — просто я считаю, что надо возрождать ГУЛАГ и НКВД! Чтоб разным тварям, — кивок в сторону обслуги «Парт Элит», — жилось не так весело...

— Верная мысль! — подтвердил Борис Кириллович. Единомышленники такие единомышленники!

* * *

Этой ночью в обкоме КПРФ проходила закрытая гей-вечеринка. Участниками её были всё те же самые жирные задницы, что днём студнями расплывались на стульях «Парт Элит». Единственным новым лицом здесь был одиннадцатиклассник Миша Кровопусов, юный гей. Или, если угодно, ювеанальный пидор. Задачей Миши в ходе оргии была стимуляция простаты старших товарищей. Молодой коммунист с блеском выполнил партийное поручение. Сперва содомит орудовал свежим хуйцом с надетым на него красным гондоном. Затем, когда организм отказался вводить эрегированный зонд в анальные пещеры, стал работать здоровенным страпоном с изображёнными на нём серпом и молотом. В результате последнего мероприятия один из участников вечеринки, а именно — Олег Егорович, даже обильно обосрался съеденным накануне доваренным лицом и не только торчка под спайсом. Он тут же громко прокомментировал свой демарш:

— Бля, вот молодец, дал старику просраться! Дай мне свой ВК, сынок!

Не желая так сразу делиться интимной информацией, Кровопусов слукавил и сказал, что у него нет своего аккаунта ВКонтакте.

— Значит, ты — бесконтактный бой, то бишь парнишка без ВК-аккаунта! — схохмил Леонид Иванович.

— Хе-хе, ага! — угодливо хихикнул паренёк, затем скромно продолжил, обращясь ко всем четырём комми сразу: — А можно вам отсосать? Я хочу, чтоб вы тоже все кончили...

— Кто-то любит кончать сам, а кто-то — кончать с собой... — вновь схохмил Водомаз.

— В эпоху Интернета покончить с собой может только конченный долбоёб! — объяснил акселерат Кровопусов. — Если бы у Маяковского был Интернет, он бы не совершил самоубийства. Тут не только не закроют рта, кибервагину тоже никто не отменял!

Челнодёров, Недобитов, Борзенко и Водомаз за такие умные слова устроили подростку буккаке: школьник, отсосав у всех них по очереди, был залит горьким и мутным партийным семенем.

Между тем снаружи к обкому приближалась довольно пёстрая компания. Прежде всего, тут был Мистер Голодный Обморок, встреченный на вокзале весёлым худощавым питерским коллегой Климентом Тимофеевым, известным в «ОНИ» под ником «Мистер Мускул».

Помимо «национальных избавителей» к обкому направлялся «жириноид» по имени Иван Ильич Суходрочер. Активист «Гнева Вольфовича» изъявил желание присоединиться к детищу Овтсежоба. Пока что, до получения инструкций из Москвы, его заочно приняли, но погоняло давать не стали.

Четвёртым в сторону обкома двигался... Максим Марцинкевич.

Когда МГО увидел знакомый всем гребень на питерском вокзале, он просто с катушек слетел от удивления:

— Тесак?! Я думал, ты, бля, умер...

— Хуй им, блядям! Раздули тут Миф о Тесаке на пустом месте... Но, признаться, меня всё заебало, и с «ОНИ» больше сотрудничать тоже не буду. Последняя акция сегодня в вашу поддержку, и — снова в Тайланд!

Объединённая бригада ворвалась в обком и отпиздила всех присутствовавших там пидоров без разбора, Семёну же Борисовичу Иван Ильич запихнул в жопу паяльник, а Тесак воткнул в глаз напильник. Чтобы замести следы, ребята спалили на хуй здание.

Глядя на горевший обком, Мистер Мускул глубокомысленно изрёк:

— Грядущее освобождение душ — вот истинное символическое звучание пожара. Коммунизм старался поработить сознание тесной клеткой новояза, и это было не менее ужасно, чем ГУЛАГ.

— На каждый ГУЛАГ найдётся в жопу кулак! — мрачно посулил Обморок, а Суходрочер добавил:

— С резьбой!

Глава VII

Пока его ручные пассионарии активно рыскали по стране, убирая всяческий хлам, будто таджики под энергетиком, Овтсежоб откровенно скучал. И чтобы хоть чем-то себя развлечь, он решил сесть за написание небольшой агитационной статьи под впечатлением от недавно произошедшего с ним. Точнее он не только решил сесть за написание, но и решил не сесть по статье за свою статью, а потому, укрывшись от мира за дубовым щитом вдохновения и вооружившись острой пикой стилоса, ценитель ретро и информационный террорист в одном лице сразу указал в качестве автора работы, получившей название «Ребёнок в метро», Эдика Багирова, дабы заодно потроллить азербота.

Приведём неоднозначную мешанину букв, что вышла из-под пера «Их» главаря тем вечером:

«„Мам, а почему все взрослые такие злые?“ — услышал я в переходе с „Трубной“ на „Цветной бульвар“ дня три назад. Вопрос был задан беззаботной девочкой лет четырёх, за спиной которой болтался противовес в виде двух аккуратненьких косичек, предназначенный для удержания её в мрачной материальной реальности.

Не отреагировавшая на вопрос чада мать слегка поёжилась под тяжестью лет. Я тоже ничего не сказал вслух, хотя ответ у меня был. Я мог бы долго и подробно перечислять мерзости, ждущие нас в засаде до наступления среднего возраста, но кажущиеся в детстве недостижимыми. Что это за мерзости? Вы знаете их не хуже меня. Те же самые годы сами по себе никого не красят, но особенно уродуют в сочетании с отсутствием физической культуры и наличием алкоголя в крови, прокрученной десятилетиями большим и малым кругами кровообращения. Эти круги наворачиваются, отмеряя от зарплаты и до зарплаты ход бессмысленно растрачиваемой жизни в нервном городе. Наступает день, когда приходится лгать самому себе, глядя в зеркало, что ты ещё можешь быть привлекательным половым партнёром хотя бы для кого-то (апофеоз здесь — самоубеждение, что секс вообще не нужен). Старые и новые болячки атакуют с двух флангов, а ты всё отступаешь и отступаешь к краю бездны Небытия. Но страх потерять хлеб для себя, а тем более для детей заставляет сердце леденеть и бросает по звонку будильника уставшее от сражений тело в бой каждый новый день. Да, моя милая, есть дохуя причин и объяснений, почему взрослым простительно быть злыми. Так что радуйся детству, пока можешь, и не задавай праздных онтологических вопросов.

Всегда, впрочем, имеется некоторый процент людей здоровых, вежливых и положительных, которые однако никогда не уравновешивают алкоядных. Аравига Бог (АБ) — ключевая фигура концепции „Б+1“, согласно которой всё остальное кроме субъекта АБ, все другие сознания вместе взятые образуют Совокупную Божественную Сущность (СБС). Полная СБС, таким образом, состоит из всех АБ, созерцающих в данный момент. На каждого Потрошенко находятся путы, и всё происходит в своё время. АБ моральных уродов, наркоманов и садистов создали под предводительством мирового сионизма тайную преступную организацию под названием „ИНО“, то есть „Израильский Народ Отомстит“. В целях стабилизации СБС добрые боеспособные люди симметрично ответили объединением в „ОНИ“, или Организацию Национальных Избавителей. „ОНИ“ уже заявили о себе, сумев пробиться на верхние строчки криминальных сводок. „Избавители“ вплотную приблизились к вашему покорному слуге. Перед лицом этой новой опасности я, Эдуард Багиров, объявляю всеобщую мобилизацию гастарбайтеров!»

Оставшись довольным сочинённой провокацией, Овтсежоб сохранил и закрыл файл. На днях статья взорвёт Сеть, а пока можно заняться более серьёзными делами.

На почту ovtsehzob@mail.ru поступил весьма тревожный сигнал от лояльных наблюдателей с «Полежаевской». В сообщении говорилось о некой группе энтузиастов, любящих старину, которая решила провести одно очень опасное мероприятие. Планировалось ничто иное, как реконструкция исторического события, вошедшего в культурную память русского народа под именем «Ходынки» — «ОНИ» совсем недавно вспоминали о нём на Ваганьковском кладбище. Оказывается, клуб реконструкторов «Новодел» уже завтра собирался провести своё мероприятие в полном соответствии с трагедией, действительно произошедшей в правление Николая II. Огромная толпа должна была спустя более сотни лет кинуться к халяве, чтобы новые жертвы оказались задавлены до смерти. В качестве подарков организаторы обещали новые айпады, предоставленные спонсорами. С такими подачками не приходилось сомневаться: будет море крови. Разумеется, столь сомнительная акция никак не могла обойтись без активного вмешательства светлых сил.

Открыв на планшете почтовое приложение, Овтсежоб разослал подчинённым инструкции.

* * *

Мистер Вялый, энергичный холерик с волосами, выкрашенными в зелёный цвет, находился в наивысшей точке вдохновения в хардкюр-кафе. Из уст его лился мёд божественного откровения:

— Отдать жизнь за другого нельзя — это глупость и пустое бахвальство. В реальном мире, сколько ни проживи, попросту не возникает ситуаций, когда кто-либо ставится перед выбором: он или его близкие. Всегда есть только ты и твоя жизнь, которой ты волен распоряжаться по своему усмотрению. Дешёвые понты сами по себе стоят мало, а пустые обещания вообще способны загнать в долговую тюрьму духа.

Собеседник Мистера Вялого, не вполне молодой кавайный анимешник, плохо расслышав из-за рубившего под ухом «Хмурого неба» логические построения члена «ОНИ», не стал ни подтверждать, ни опровергать его, предпочтя, подобно чеховским героям, повернуть ручку диалога в сторону собственных интересов:

— Бог познаётся исключительно чувством. Внутри нас заложены ответы на все вопросы теологического порядка, и общие религиозные или научные знания здесь уже не в силах что-либо прибавить. Религия — вообще категория устаревшая, и когда церковь случайно делает что-то хорошее, это должно рассматриваться не как пиар её, а как самостоятельный прецедент, причём весьма уникальный.

Именно в этот момент Вялый решил отвлечься и проверить входящие сообщения электронной почты.

«Надавать кое-кому по шапкам надо, — писал „Их“ лидер. — Миссия: помешать повторению Ходынки в двадцать первом веке. Объект атаки: реконструкторский клуб „Новодел“».

Коротко извинившись, Мистер Вялый удалился домой за пистолетом Макарова.

Аналогичное послание пришло на «мыло» Мистеру Скелету и Миссис Сиссис. Вооружившись, все «Они» отправились на Ходынское поле.

Встреча трёх вооружённых бойцов произошла на улице Авиаконструктора Сухого. Оттуда небольшой отряд, обнажив весомые аргументы и скрыв лица банданами, переместился на Ходынку без всякого плана действий.

На поле уже собралась большая толпа — пожалуй, людей было лишь чуть меньше чем при Николае. Стражам правопорядка было заранее заплачено за бездействие в ходе реконструкции, и потому организаторы, чувствуя себя в полной безопасности, готовились вот-вот начать раздачу «яблок».

Возле металлоискателей, всё же поставленных для приличия на пути народа, стояли два худых одиноких охранника, вооружённых резиновыми тонфами. Один из них, оценив свои шансы против подошедших, тупо поинтересовался:

— Мужики, покурить не найдётся, а?

Не моргнув глазом Вялый ответил:

— Курение нужно лишь лентяям как оправдание их бездеятельности на работе. Человечество скоро откажется от этой заразы, помяни моё слово.

Без какого-либо сопротивления троица прошла через охрану и направилась прямо к пункту выдачи, где, к счастью, ещё не успела начаться халява — иначе даже пистолеты не смогли бы пробить силам света дорогу.

Реконструкторы под воздействием убедительных аргументов с позором бежали с поля, полностью отказавшись от идеи кровавого рецидива. Собственно, участники массовки, когда Миссис Сиссис объяснила им ситуацию в микрофон, тоже разошлись более-менее мирно, решив не давить сотнями друг друга до смерти, ограничившись парой десятков...

Глава VIII

Наступил конец месяца, а это означало, что Овтсежобу надо сформировать отряд для сопровождения машины, в которой будет находиться сумма, предназначенная для финансирования деятельности «ОНИ». Речь шла о рублёвых вливаниях со стороны, с помощью которых можно закупать необходимое количество боеприпасов, вооружения, амуниции и прочих средств, способных усложнить дела сил зла. Часть денег тратилась на премии для особо отличившихся бойцов — в их числе в тот раз себя обнаружили Миссис Жиробас с Мистером Голодным Обмороком, так что голодный обморок в следующем месяце им не грозил.

Согласно вердикту главы Организации Национальных Избавителей, в роли сопроводителей инкассаторской машины предстояло выступить Мистерам Скелету и Дрищу. Ребята подошли к заданию достаточно ответственно: накануне легли спать пораньше, с утра сделали зарядку и приняли душ. Водителем машины с баблом как обычно оказался бывалый член Организации Национальных Избавителей Мистер Обама, в миру известный как Григорий Кулачников. Известный любитель плоско пошутить Овтсежоб окрестил Кулачникова «Мистером Обамой» из-за слишком бледных кожи и рожи. В своей «гражданской» жизни Гриша работал водителем автобуса.

Мистер Обама знал, что в день инкассации можно было не экономить на бензине, и поэтому забрал своих охранников прямо у метро, где те жили: Скелета у «Жулебино», Дрища возле «Кунцево». От Дрища, который запихнул в багажник тяжёлый пакет с провизией, парни поехали по Минскому шоссе. Целью их маршрута был Хвойный Лес у Бутыни. Именно туда должны будут подвезти финансовую помощь члены партий и общественных организаций, сочувствующих детищу Овтсежоба.

Но все будет позже, а пока три Мистера могли насладиться хорошей погодой, природными видами по обочинам и неторопливой беседой.

— Как твоя мама поживает? — поинтересовался Дрищ, сидевший рядом с водителем.

— Как? Сносно, ёпт! В авторитете она на зоне.

— Чего-чего? — поразился с заднего сидения Мистер Скелет, бывший не в курсе истории с мамой Обамы.

— Ну да. Моя посажённая мать-героиня зарезала хачика Абдурзабека, пронзив его инородное тело острым ножом, подаренным мною на день рождения.

— И чем был вызван этот эффектный жест? Расовая верность? Протест против политики властей в отношении иммигрантов? — уточнил Скелет.

Мистер Обама объяснил:

— Абдурзабек при ней подлетел к безногому в переходе, пинком отбросил корзину с мелочью в сторону...

— Представляю, какой стоял звон... — вставил Дрищ.

Не обратив на его слова внимания, шофёр продолжил:

— ...И пнул инвалида пару раз в табло, выбив почти все зубы. Мамаша заступилась за бедолагу, за что и села, ну а я вступил в Организацию Национальных Избавителей.

— Почти как я вступил, — вздохнул Мистер Скелет. — Я тоже чурок всегда недолюбливал, но только здесь, в «ОНИ», мне наконец стали платить за то, что я привык делать бесплатно.

— А мне по фигу — чурки или белки. Лишь бы офисным клопом не быть. Меня в ряды «ОНИ» позвала борьба за существование, Дарвин позвал, — вставил Дрищ. — Я тут бабла заработаю, опыт наберу, и — на Донбасс.

Все помолчали с минуту, затем Мистер Дрищ продолжил:

— Хотя, конечно, я считаю, что со временем прогресс установит мир на всей Земле и выше. Людям нечего станет делить.

— Это с хуя ли ты так решил?! — поразился Скелет. — Ты представь: у меня, допустим, яхта. У тебя яхты нет. Яхт на всех не напасёшься, не правда ли? И как же тут быть?

— Так вот «яхт» во Вселенной ограниченное количество именно потому, что наука ещё не успела создать предпосылки для абсолютного изобилия, — подвёл черту Мистер Дрищ.

— Обам, расскажи нам про работу водителем автобуса! — сменил тему Скелет.

— Да работа как работа. Я вам лучше про нумерологию расскажу. Вы вот знаете, что значат цифры в номере автобуса?

— Куда нам! — пожал плечами Мистер Дрищ.

— Они означают колонну и парк. Например, номер автобуса «07523» означает «седьмой парк, пятая колонна, двадцать третий автобус». Колонна важна, например, при заказе ряда автобусов для экскурсии.

— Пятая колонна?! Стрелкова на вас нет! — пошутил Дрищ. Все засмеялись.

Между тем оказалось, что ребята уже добрались до пункта назначения. Припарковав машину, все трое вышли наружу, дабы немного размять члены, уставшие от неблизкого пути в одной позе. Хвойный Лес радовал чистотой воздуха, недоступной в Москве даже Путину, зато бесплатной здесь. Солнце сияло, и всё в жизни казалось гармоничным в абсолютной завершённости.

«Русская земля сама рано или поздно выдаст нам графана из Аазербайджана, — подумал Мистер Скелет. — И тогда нам придётся искать новую мишень для атаки…»

Ход размышлений Скелета был прерван эсэмэской всеведающего и всевидящего Овтсежоба: «Готовьтесь! Первая партия подъезжает».

Первыми приехали ребята Дёмы на джипе. Инкассаторы Дмитрия выглядели довольно таки внушительно: накачанные мускулы, бритые бошки, татуировки, оружие и бронежилеты. На телах и головах — футболки и бейсболки с символикой тех или иных националистических движений, имеющих отношение к Дёмушкину. Ребята торжественно передали «Им» из рук в руки солидный чемодан с бабосами. На прощание один из «меценатов» обронил:

— Привет Овтсежобу!

— Димону тоже зигу! — откликнулись «Они».

Следующими приехали «беловцы», друзья Скелета. Поткин выделил только пол-ляма — мешок денег от него оказался значительно меньше дёмушкинского чемодана.

Наконец подкатили и инкассаторы от Крылова. Костя на хорошее дело отстегнул косарь грина из своих кровных. Большего от него и не требовали.

* * *

Загнав подорожавшую во много раз тачилу на опушку, пацаны разложили возле неё костёр, на котором решили приготовить шашлык, чтобы подкрепить силы перед обратной дорогой.

Пока Дрищ следил за шампурами, Обама под присмотром Скелета забирал из чемодана сумму, достаточную, чтобы компенсировать расходы на бензин.

— Можно мне забрать премию за уёбка Павла Волю? — спросил Скелет.

— Можно Ляшко за ляжку, Кличко за яичко, Инну за пуповину, а тебе Овтсежоб всё лично вручит.

— Блядь! И здесь бюрократия... — сплюнул бритоголовый.

— А ты как думал! — хохотнул Мистер Дрищ, которому, как одному из упустивших Багирыча, в этот раз премия не полагалась.

Под шашлык Скелет и Дрищ решили бахнуть по сто грамм. Увидев, как Дрищ разбавляет «Зелёную марку» кока-колой в своём стакане, Мистер Скелет скривился:

— Что ты как гей?!

— А что? Ну да, был такой опыт...

— А, ну ясно. Нет, ничего.

Скелет достал джойнт и употребил его. Ни Дрищ, ни Обама никак не отреагировали на, казалось бы, вопиющее нарушение дисциплины.

Однако стоило Мистеру Обаме в ответ на предложение отведать шашлыка ляпнуть, что он не ест мяса, как водитель тут же подвергся нападкам со стороны товарищей. Травля продолжалась до тех пор, пока на опушку, будто немецкий танк, не выехал неидентифицорованный «бумер».

Из «бэхи» вышли две штуки гопников высокого ранга.

— Вы что в наш лес припёрлись, ёбана?! — осведомились гопники.

— Дружище, ты хули такие вопросы задаёшь?! — возмущению Дрища не было конца. — Это вы кто?

— Всё, сука, сейчас вас попишем, блядь!

— Чё, всего-то два ёбаря?! Мочите их, друзья! — Кулачников первым кинулся к машине за автоматом, подав пример остальным.

Одного гопа снесло свинцом на хуй, но второй перед смертью успел бросить в Скелета метательный нож. Увы, премию за бойца впоследствии получила лишь его девушка, и практически вся сумма ушла на расходы, связанные с похоронами возлюбленного.

Глава IX

Мистер Голодный Обморок вовсе не спешил покидать Питер. Пока у Миссис Жиробас были свои дела в Москве, он решил недельку перекантоваться у Мистера Мускула. Климент жил в ебенях, зато рядом с метро, и каждый день ГО имел возможность добираться до центра и прогуливаться наугад по городу, постепенно осваиваясь в нём.

С Овтсежобом, само собой, задержка в колыбели трёх революций была согласована. Через несколько дней однако лидер Организации Национальных Избавителей решил, что негоже такому молодцу, каким себя проявил Мистер Голодный Обморок, прозябать в бездействии, и нашёл таки ему ещё одно занятие в Пальмире. Обмороку предстояло устроить дебош на конференции партии «Другая Россия». К этому времени бывший нацбол ГО, как и Жиробас, успели окончательно разочароваться в «окололимоновской» тусовке, и потому столь вроде бы странное на первый взгляд задание не встретило сопротивления бойца. Открытая конференция «Другой России» по вопросам устройства жизни в будущем государстве должна была пройти в гостинице «Октябрьская». Выбранное для конференции место находилось напротив Московского вокзала, и Обморок решил сделать визит туда заключительным аккордом своего пребывания в Петрограде, заранее заказав билет на обратный «Сапсан» с таким расчётом, чтобы сесть в поезд прямо с места акции.

Для организации полноценного весёлого деструктивного дебоша необходимо было собрать ударную группу. И тут как нельзя кстати пригодились «боевые жириноиды» Ивана Суходрочера, ребята из «Гнева Вольфовича»!

Команда Ивана согласилась принять участие в общем веселии, так как у самих ответвившихся ЛДПидоРов имелись некоторые существенные разногласия с «Другой Россией». Бойцы либеральной дерьмокрадии выразили готовность встать под командование познавших в совершенстве сложное искусство раздавать пизды активистов «ОНИ», а Мистер Голодный Обморок и Мистер Мускул выдали им вооружение, которое получили, воспользовавшись ленинградскими связями Овтсежоба. По сути, это была всего лишь третья после отпизженных говнарей и сорванной презентации Эдуарда Вениаминовича широкомасштабная акция «Гнева Вольфовича». Бог любит троицу, а это значит, что «другороссы» отхватят мощных пиздюлин.

* * *

Пуссионарий Андрей Юрьевич Дмитриев, даже и не подозревавший обо всех этих раскладах, шёл по улице, слушая в наушниках, подключённых к телефону, группу «Борьба Бесправных» на волне «Гей-радио», и мысленно повторял основные тезисы своего выступления, которые планировал озвучить сегодня на конференции: «...а электронный кошелёк будущего — это всего лишь нанотехнологичное кольцо на пальце. Сумма денежных средств, размещённых на нём, и социальная заслуга субъекта, измеряемая с помощью определённого ряда критериев, находятся в прямой корреляции друг к другу. Финансовое состояние корректируется автоматически: увеличиваясь при зарплате, оно при входе в автобус, посещении магазина, ресторана или кинотеатра, равно как и в результате отчислений за услуги ЖКХ и прочего, уменьшается на заданное число. Зарплату при этом начисляют не раз в месяц, а сразу же при совершении общественно значимого поступка. Самое главное, что к таким поступкам приравнивается не только официальная работа, но и любая помощь окружающим. Подмёл улицу? Помог слепому перейти через дорогу? Нашёл и вернул чужую собственность? Фиксируя всё это с помощью сверхтонких технологий визуального распознавания действий, кольцо конвертирует пользу, принесённую обществу, в денежный эквивалент. При таком устройстве механизма заработной платы теряется сама возможность попрошайничества, взамен которого любой нищий или бомж получает доступный способ достойно прожить без каких-либо особых знаний, умений или навыков. Далее поговорим о бытовой электронной навигации будущего. На «4D Яндекс.Картах» в реальном времени можно будет наблюдать картинку уличного движения автомобилей и пешеходов, отслеживать перемещения городского общественного транспорта и — самое главное — даже следить онлайн за всеми право- и левонарушениями, оперативно фиксируя их благодаря специальному приложению и таким образом зарабатывая дополнительные денежные суммы в кольце».

Прокручивая уже по пятому кругу в голове весь этот футурологический бред, активист «Другой России» вошёл в здание гостиницы «Октябрьская». Сразу же за ним туда вошла пара активистов совсем другой организации — Мистер Голодный Обморок и Мистер Мускул.

МГО и Климент проследовали за «другороссом» до двери, за которой вот-вот должна была начаться конференция, и заглянули внутрь, но заходить не стали. Вместо этого они подошли к окну в коридоре и подали условный сигнал «боевым жириноидам» Ивана Суходрочера, стоявшим на улице. После этого два боевика «ОНИ» сами спустились вниз и заняли неприметные позиции на входе в здание: в начале мероприятия они будут лишь на вторых ролях, на шухере.

Тут же к делу приступили новые для нас, за исключением самого Суходрочера, лица: Семён Лобастый, Павел Заводов и Пётр Рогосвистов. Правда, сами лица у ребят были надёжно прикрыты балаклавами с вышитыми профилями Владимира Вольфовича на лбах. Семён Лобастый взял с собой на акцию дедовский наган; на нём были чёрные джинсы, кроссовки “Nike” и раритетная куртка-«бомбер», оставшаяся от старшего брата, убитого сослуживцами в армии. Павел Заводов был в комбинезоне, в руке держал гранату Ф-1. Пётр Рогосвистов, здоровенный амбал, уверенно сжимал в руках полученный благодаря новым боевым товарищам переделанный в пехотный вариант ПКТ, который был сейчас подвешен к его оголённому мускулистому торсу. Сегодня его день. Иван держал в левой армейский нож (Суходрочер был левшой), а в правой — кастет.

Братва весело ввалилась в конференцзал.

— Ни хуя себе тут! — воскликнул Иван. — После сцаного Бункера на Фрунзенской с мышами такие мажорные гостиницы!

Зашедший в зал последним незадолго до апостолов «Гнева Вольфовича» Андрей Юрьевич не отходя от кассы получил удар кастетом под дых, от которого мгновенно улетел без сознания под стол. В этот момент стоявшие на шухере, убедившись, что пока никто не спешит на помощь конференц-сброду, сами зашли в гостиницу и пришли к месту событий. Увидев Дмитриева лежащим на полу без движения, Мистер Голодный Обморок тут же схватил его за воротник и, хорошенько встряхнув, произнёс:

— Этого я по фотоархиву «НБП» помню — говорят, он «Лимонкой» дороже всех в Питере барыжил.

— Вот тут есть как раз какая-то! — Павел отобрал у одного из собравшихся взятый тем с собой раритет, подписанный Лимоновым.

— Давай сюда! — оживился МГО.

— Права не имеете! — рискнул пискнуть обиженный очкарик — хозяин «Лимонки».

— Слышь, барбос, ёбтить! Быстро еблом в жопу уткунулся! — приказал ему Пётр, давая лёгкого пинка. От удара очкарик однако всё же вырубился.

Приняв листы газеты, Обморок запихал их Андрею Юрьевичу глубоко в глотку. Будучи в глубоком нокауте, Андрей не возражал.

Тут взор Лобастого упал на новый партийный флаг — «граната» вместо «серпа и молота». Эта невинная мелочь почему-то вывела его из равновесия.

— Бляди, над собственным же нацболовским флагом, над прошлым своим глумитесь! — Семён от души высморкался в полотнище флага.

Мистер Обморок решил вписаться:

— Тебе-то что за дело? Пусть хоть член негритянский в кругу у них будет! Пусть хоть порванное очко вождя!

— Ну, погорячился, — признал Семён. — Виноват. Тем не менее, конференции не будет. Все вышли нахуй, и — по домам!

— А если где увижу больше четырёх «другороссов» в одном помещении за раз, — пригрозил на прощание МГО, — всех выебу, как хохлов новороссы!

Глава X

Пока Эдуард Багиров лечил нервы, временно проживая у одного из многочисленных гей-партнёров, а sir Gay Минаев снимал очередной выпуск своего тупорогого шоу, пригласив на него в качестве гостьи Ксению Собчак, в Организации Национальных Избавителей случилась форменная достоевщина. Вот что произошло…

Мистер Хеопс, к сожалению, несколько переоценил собственные силы. Убивая по заданию Овтсежоба чурбанов, которые торговали спайсами и миксами, он как-то упустил момент, когда перестал видеть в этом малейший смысл. Кровавая арифметика, направлявшая его карающую десницу, заключалась в простом и понятном принципе, которым он привык руководствоваться — «лучше один мёртвый барыга, чем пятьдесят изувеченных и отравленных невиновных». Увы, данная концепция в его глазах изжила себя, а идея выкупа жизней ценой смерти стала вызывать лишь тошноту. Метафизическая тошнота переросла вскоре под воздействием алкоголя в аккуратные абстракционистские лужи рвоты на собянинской брусчатке. Циклическая фабула некогда весьма и весьма достойной жизни Хеопса отныне гласила: «Чем больше выпьешь, тем обильнее проблюёшься; чем скорее проблюёшься, тем быстрее протрезвеешь; ну а трезвым снова униженно побежишь в круглосуточный магаз к наглым чуркобесам».

Незаметно пришло время, когда Хеопс вынужден был констатировать, что никакого выхода из своего запоя он не видит. Друзья, прежде всего — его старые боевые товарищи «фанатского» периода, в бессилии опускали руки. Хотя Мистер Хеопс выполнял задания, которые изредка пока ещё назначались ему руководством «ОНИ», он не испытывал уже былой радости при виде выбитых на асфальт мозгов врагов расы и нации — и, понимая всю нездоровость такой ситуации, продолжал употреблять алкояд.

Между тем деньги в карманах Хеопса обнаружили неприятное свойство таять. Увы, даже этот сигнал не образумил парня, и, чтобы наскрести себе на несколько ящиков «Страйка дарк» и «Жигулей», «Он» взял в долг у пожилой богатой жидовки, оставив ей в качестве залога свой планшет.

Когда в «ОНИ» парень попросил отпуск, объяснив, что запутался в приоритетах и ему просто необходимо какое-то время посидеть в одиночестве и всё взвесить, Овтсежоб с пониманием отнёсся к его ситуации.

После того, как в течение недели Мистер Хеопс тупо пил, параллельно пытаясь убедить себя, что он обязан чувствовать положительные эмоции, когда пиздит до смерти драг-дил-мафию, обязан своей Родине, но так и не сумев перебороть собственную либеральную апатию, пассивист Организации Национальных Избавителей хотя бы сошёлся с собой во мнении, что делать это столь же необходимо, как, если воспользоваться пелевинским вокабуляром, вычищать говно из рифлёной подошвы. Надо, значит — надо! Сморщил нос, и — вперёд, бей в ебало! Только так, без каких-либо интеллигентских соплей, иначе до новой Руси не дойти...

Надев «камелоты» (тяжёлые ботинки — плюс десять к уверенности в себе) и свой любимый милитари-камуфляжный костюм расцветки «талый снег», Мистер Хеопс направил стопы к сионистской бабке-процентщице. В пункте назначения его ждал даже не грабительский процент — это бы его ещё не так поразило. Оказалось, что миниатюрно-манёвренная бабуля уже продала девайс какому-то пидору.

Надо сказать, что хотя Мистер Хеопс всегда в душе сочувствовал политической деятельности Эдуарда Вениаминовича, особенно он восхищался всё же литературным талантом Лимонова. А на проданном полуразвалившейся от времени старой блядью планшете находилось полное без малого собрание сочинений автора, отксерокопированное лично, видите ли, Хеопсом! Разумеется, эта утрата отозвалась в сердце ноющей незаживающей раной. «Вдушевный нацбол» просто рвал и метал. В наш бренный материальный мир это его внутреннее состояние оказалось проявлено самым натуральным образом. Сказав себе: «надо, значит — надо!», парень сплюнул, размял шею, сморщил нос, и — вперёд, бить бабку по ебалу!

— Ах ты, старая качерга, ёб твою ети! — чутка попиздив старушку и немного утомившись, молодой негодяй забрал её бабло и ретировался, хлопнув дверью.

* * *

Через какое-то время после того, как Хеопс поставил на место зарвавшуюся пенсионерку, та появилась в Интернет-студии мудака Минаева. Будь её воля, она бы, конечно, предпочла какое-нибудь более топовое шоу на первом канале, но на безрыбье и сухопёздие сгодится и Сергуня — больше никто не заинтересовался историей постклимактерического жидовского маразма.

— Сегодня у нас в студии женщина, прошедшая через ад и Израиль путинской России, — объявлял частичный соплеменник старой перечницы. — Она поделится с нами своим горьким опытом встречи с безнаказанностью, с развязной жестокостью, с обезьяньим бравированием физическим превосходством упитанного молодого организма над поистине тюремной клеткой пожилой высохшей плоти. Расскажите, как с вами обошлись эти... не нахожу приличных слов.

— Да, Сергей, я прошла через форменный, как вы выразились, ад и Израиль. Будучи с юных лет агентом Моссада, я честно проработала в московском филиале ада не за страх, а за совесть, положенный срок. Сколотила небольшое состояньице, как водится, и на этой базе продолжила грести бабло, разгружая русских алкашей на смартфоны и прочие цифровые прелести. И всё было в норме, пока не случился один эксцесс...

Бабка подробно рассказала зрителям о том, что мы и так уже знаем, но по-своему расставила в истории акценты. Старушенция предстала в образе оскорблённой невинности и жертвы распоясавшихся рэкетиров, стремящихся отхватить от чужого бизнеса лакомый кусочек в стиле эпохи первичного накопления капитала под звуки имперского траурного марша. Собственно, те же пасхальные фаберже с торца. Минаев проникся сочувствием и долго качал головой.

* * *

Между тем, член «ОНИ», известный под псевдонимом Мистер Дристер, как раз смотрел трансляцию этого шоу в прямом эфире. Дристер знал от Хеопса, что тот заложил свой планшет, одолжив бабок у жидобабки. Досмотрев шоу, Мистер Дристер тут же связался по мобильному с Мистером Термостатом, и пара бойцов, встретившись в центре в метро, отправилась на Казанский вокзал, где, как они, проведя опрос среди своих, выяснили, Хеопса видели в последний раз в компании алкашей (мобилу незадачливый гуляка уже давно успел пропить).

Приехав на вокзал, «Они» увидели искомого соратника таки да — в тухлейшей компании наиголимейших бичей. Стоя в полукруге новых товарищей, Хеопс, пуская пьяные сопельки и слюни, на пафосе вещал:

— Тварь ли я ебучая, или право убивать козлов имею?! Жидов там всяких, Русь пожирающих? Торгашей, спайсомонгеров, прочий сброд?!

Внезапный удар по затылку лишил оратора сознания. «Они» взяли Хеопса под руки и понесли в сторону метро, не обращая на вяло протестовавших алкашей никакого внимания.

Так и не приходившего в себя парня доставили в одну из квартир, специально снимавшихся Овтсежобом для подобных случаев. Для Хеопса лидер «ОНИ» разработал особую программу «выздоровления»: постоянное присутствие рядом с ним в течение недели Мистера Косячки. Мистер Косячка в свободное от труда во благо высших идеалов время был тренером по тайскому боксу. Не позволяя Хеопсу прикасаться к спиртному, он несколько раз каждый день занимался с ним своей хитрой наукой, выжимая из несчастного последние соки. Но по прошествии недели можно было докладывать Овтсежобу о положительном результате: Хеопс наконец разглядел свет в начале туннеля и осознал, что такое чёрное и что такое белое, и какого его законное удобное место между крайними членами этой контрарной антонимической парадигмы.

Глава XI

Части бойцов «ОНИ» было предложено выяснить у автора книги «Патриот» Алексея Колышевского побольше информации по Эдуарду Багирову.

Мистер Голодный Обморок быстрее прочих сумел по Сети разговорить мужественного бритоголового сочинителя, и договорился с ним о встрече для душевной беседы в Екатерининском саду, что на станции метро «Достоевская». Вместе с Обмороком на встрече вызвался присутствовать Мистер Косячка, к тому времени уже закончивший «воскрешать» Мистера Хеопса.

Когда пунктуальные Мистеры прибыли на место, оказавшийся ещё более пунктуальным спортивного вида мужичок, похожий на писателя даже меньше, чем пидор Эдуард Б., уже ждал их на обговорённой скамейке у Екатерининского пруда.

— Здорово, мужики! — поприветствовал Алексей героев.

— Здравствуйте! — вежливо ответили пацаны, усаживаясь рядом с, как говорили, человеком аж с тремя высшими образованиями.

— Пить не будем, я в суровой завязке, — предупредил мастер слова. — Великий Излучатель русской водки оставляет место величию лишь на словах. М-да, я раньше другое писал... И курить не стану — курение убыдляет. Так что задавайте свои вопросы о Багирчике сразу.

— У нас есть информация, что вы весьма хорошо разбираетесь в блядской природе хтонического существа по имени Эдуард Исмаил-оглы Багиров.

— Ну таки да, разбираемся! В общем, специалист я по этой хуйне.

— Нас конкретно интересует психологический портрет азеровского говнописца.

— Извольте: в моей книге ублюдок выведен под именем Альберта Исмаилхана Бухиева. Я не ручаюсь за буквальную достоверность всех приведённых в произведении фактов, но тем не менее вам стоит иметь их в виду. Я говорю сейчас об изнасиловании чебуреком ребёнка, о сфабрикованности и ангажированности всей приблудной фигуры горе-писаки и обо всём прочем, что нашло отражение в «Патриоте». Да, у меня был московский адрес азербота, но он оттуда куда-то предусмотрительно смылся, а не то б я сам его прикончил. Психологический портрет? Проще прочитать книгу. А я, в свою очередь, попробую выступить в роли критика и дать свою положительную рецензию на убийства Билана, Фили, Воли и ряда других мерзких тварей. Ваша работа?

Парни скромно потупили взоры. Вопрос, впрочем, был риторическим.

— Ваша команда сработала чётко и почти без сбоев. Продолжайте в том же духе! А Багирчик, хоть ещё и не помер, от вас не уйдёт. А пока я предлагаю прогуляться по отличной погоде до памятника Венедикту Ерофееву, тут рядышком. По пути ещё поговорим.

Компания прошла мимо театра Российской Армии и вдоль по Достоевского направилась к площади Борьбы, где стоял монумент Веничке. Грустная ирония была в том, что Венедикт Ерофеев никогда не жаловал названия, подобные тому, что было у площади, и сам любил придумывать стёбные топонимы: Коммунистический тупик, тупик Победы и другие. Увы, хотя сперва памятник занимал полагающееся ему по справедливости место на Курском вокзале, впоследствии его переместили. Даже мёртвый, Венедикт Васильевич продолжал доставлять многим неудобства...

По пути троица увидела женщину лет сорока, в глазах которой, как выразился Алексей, ясно читался недоёб.

Когда на фонарном столбе их глаза заприметили приклеенное объявление со словами «Русский рукопашный бой приглашает желающих получить по роже», Колышевский выдал:

— Ну да, знаю такое — автомат Кадочникова, все дела...

— Алексей, что вы думаете по поводу проблемы Укропии и укронацистов? — спросил внезапно Косячка.

— Да там просто маньяки, и совсем не важно, считают ли они при этом себя ещё и нацистами. Весь их неонацизм — всего лишь модная хипстерская фенька из бутика для мозгового декора, служащая для придания лоска их кровожадности.

Вне какой-либо связи с только что сказанным собеседниками Голодный Обморок изрёк:

— Скажите, Алексей, а вы под чем свои книги пишете?

Писатель, поморщившись, выдал ответ:

— Я тебе Пелевин, что ли? Всё только натуральное! Разве что та доза ада, место для которой есть в жизни каждого, и без которой нельзя. Хлебнул свою дозу ада, и — вперёд! Живи смело. Ад — это существенная характеристика Вселенной. А вообще, ребят, я предлагаю замочить до кучи ещё и Быкова.

Мистер Голодный Обморок и Мистер Косячка переглянулись и молча кивнули друг другу.

* * *

Овтсежоб дал добро на ликвидацию Дмитрия Львовича Зильбельтруда. Это богоугодное дело было поручено Мистеру Дрищу.

Дрищ, в свою очередь, разработал коварный план. Зная, сколь охотно полужид бухает с малознакомыми представителями богемы, он под видом арбатского художника вписался на одну из пьянок с участием Быкова. Вышло так, что Мистер Дрищ, довольно хорошо вжившийся в свою новую роль, пришёл на пьянку не с пустыми руками, а с собственноручным творением, которое и презентовал Димочке.

Накануне Дрищ, в своё время проучившийся семестр в художественном институте Сурикова, не спал, а писал картину, получившую в итоге странное именование «Гастральная ночь». На полотне сорок на пятьдесят сантиметров был изображён в ярких красках сюжет, по прихоти мазилы Дрища развернувшийся на Садовом кольце. В центре композиции виднелся большой фургон цвета металлик. В середине кузова любительская кисть поместила зарешёченное окошко, за которым виднелась искажённая гримасой боли и ужаса окровавленная морда чуркобеса. На переднем плане бригада молодчиков в перепачканных кровью сюртуках скручивала троих гастарбайтеров, которых поймала, будто бродячих шавок. Особенно хорошо у Дрища получилось передать испуг на ебальнике чучмека, стоявшего слева с краю: казалось, картина передаёт даже запах его обдристанных перед смертью брюк. Накачанный трудоголик пинком отправлял ещё одного гостя столицы в фургон.

Сказать, что Дмитрий пришёл в восторг от подаренного ему произведения — это ничего не сказать. Кудрявый усач сиял как шлюшка перед первой брачной ночью, успевшая сделать ставку на тайную дорогостоящую операцию по возвращению целки, и не прогадавшая с процентами. Свиноподобный писака даже нежно чмокнул Дрища в почти такую же упитанную щёчку, как его собственная. Дрищ стоически вынес всё, тактически выжидая того момента, когда он останется с Дмитрием наедине.

По ходу пьянки Быков быстро хмелел. В свою очередь Дрищ старался не особо нажираться, дабы не испоганить своим пьяным состоянием доверенное ему дело.

Пьянка происходила в арендованном собутыльниками кафе. Быков уплетал за обе лощёные хомячиные щёки салаты «мексиканский» и «овощной»; картошечку с селёдкой и лучком; уху и пирожки с рисом и яйцом, а пил водку. Дрищ ел рис с приправой из трав, шашлык и блины со сливовым вареньем, а пил только пивас. Четыре или пять остальных представителей богемы, приглашённые Быковым, ели примерно то же самое.

После того, как совместные посиделки перешагнули за полночь, Мистер Дрищ осторожно намекнул мистеру Быкову, что неплохо было бы написать портрет Дмитрия для истории. У Достоевского и Толстого, мол, есть задокументированные лики от лучших живописцев, а чем же Дмитрий хуже?!

— И правда, чем?! — стукнул кулаком по столу хмельной жирдяй. — Чем?!

Вот так и получилось, что пьяный литератор оказался в квартире Мистера Дрища, снятой им на сутки накануне утром. Топор вошёл в жидопереносицу без всяких проблем. Дрищ решил тряхнуть стариной: немного смазки, и его болт с надетым гондоном оказался в жирной заднице уже мёртвого писателя. А Иц ин тухес такой вот вышел…

Глава XII

Овтсежоб, в шапке-пидорке с лого “Judas Priest” и больших тёмных очках с встроенной цифровой камерой, сидел на скамейке в окружении металлических арт-объектов недалеко от входа на территорию центра современного искусства «Винзавод». Слева от руководителя Национальных Избавителей, повернувшись лицом к нему, на той же скамейке находился Дон Кидон — основатель и лидер проекта «Ножевые» — коллектива, как их прозвала Сеть, ультраправых боевых рэпперов. В данный момент полным ходом шла вербовка новых членов в «ОНИ».

Направив на собеседника три фасетчатых вороных (включая камеру) глаза насекомовидных очков, отражавших мясистый лик нацистского рэпперюги, Овтсежоб разоткровенничался:

— Видишь ли, ресурс моей жизни подавлялся отцом и накапаливался, чтобы в нужный час выплеснуться на мир. Так появились «ОНИ». США — это палач мира, а «ОНИ» — палачи мира попсы и грязи.

Дон Кидон с важным видом кивнул капюшоном толстовки «Адидас» и ответил:

— Чек зис аут, йоу, бро! Почему советский человек так вольно дышал? Потому что это было последним, что ему ещё не запретили. Что я хочу этим сказать, бро? Нужно валить побольше всяческих гондонов и мразишей, йоу!

— Именно. Ты с нами?

— Да, «Ножевые» согласны, если за каждую миссию мы будем получать по тыще баксов на рыло, бро!

— Замётано! — Овтсежоб поспешил подтвердить крепким рукопожатием выгодную сделку, позволившую ему сэкономить по пятьсот долларов с каждого «глушняка».

Дон Кидон забрал косарь грина в качестве аванса и откланялся.

Через день в одном из столичных клубов состоялся, как планировалось, подпольный ночной концерт коллектива «Ножевые» «только для своих».

Интрига завязалась, когда в зале внезапно нарисовались... ниггеры! Настоящие, блядь, черножопые, как в каком-нибудь сраном Париже — футболки, кольца, шорты калифорнийские и рожи цвета a la шахтёр! Залётные баста расположились у сцены и присоединились к славянскому качу. Однако скоро негры, ещё не понимавшие до конца нависшей над ними дамокловым мечом угрозы, оказались в окружении суровых и молчаливых белых.

— Йоу-йоу, гайз! Рашн рэп!! На здровье!!! — орали представители темнокожей расы.

Внезапно радостное скандирование немногочисленной африканской группировки ценителей экзотического для них рэпа стихло под шквальным огнём вполне понятного языка пиздюлей. Увы, но приходится признать довольно печальный факт: русская националистически настроенная молодёжь проявила позорное отсутствие толерантности к гостям своей страны.

В то время как толпа мутузила негров, на мобильник Дона Кидона от Овтсежоба пришло SMS-сообщение следующего содержания: «Ваша первая жертва — обезьяна по имени Тимати».

По жуткому в своей судьбоносности стечению обстоятельств один из ниггеров как раз начал визжать что-то вроде: «Твой не иметь прав! Мой друзей Тимати!».

— Стоп! — Дон Кидон властным голосом отдал в микрофон приказ, и кровавое пиршество прекратилось тотчас же. Свежезавербованный в «ОНИ» резво спустился в зал и подошёл к только что визжавшему. Тот, лёжа на танцполе в окружении суровых белых любителей чёрной музыки, смотрел уже начинавшими заплывать глазами на подходившего к нему парня в трёхполосной толстовке.

— Кого, говоришь, знаешь?..

— Мой нэт, не знай никого!

— Или дашь мне сейчас адрес Тимати, или вариант «Кин-дза-дза».

— Мой не понимать. Что за вариант?

— Будет старое доброе три раза «Ку», как в Южных штатах.

* * *

Москва, 1987-й год. «Кропоткинская», Гоголевский бульвар. Сидевший на лавке Казбек Чурдоев увидел проходившую мимо о чём-то глубоко задумавшуюся русскую женщину с коляской, в которой безмятежным сном спал младенец мужского пола. Казбек подошёл к коляске, посмотрел на ребёнка. Перевёл взгляд на женщину; это была мать Мистера Обамы Алоиза Кулачникова, прогуливавшаяся с младшим братом Григория. Хач в душе уже размотал залупу и вопросил:

— Ара, давай я тибя виебу?

Женщина всегда хранила в коляске здоровенный нож. Она достала свой «мачете». Казбек отшагнул и полез в карман за собственным оружием, одновременно пытаясь вербально разрулить назревавший конфликт:

— Ара, я друг самого Армена Пидаряна!

— Да хоть самого олигарха Олигофрена! — оскорблённая женщина и мать пырнула цунарефа ножом; горная кровь залила малышу, успевшему проснуться и всё видевшему, лицо. Геннадий (так звали младенца) засмеялся. Кулачникова забрала коляску и скрылась с ней с места преступления.

* * *

Когда Катюша Слюда, эмо-девочка из тысяча девятьсот восьмидесятой школы, увидела в переходе этого странного высокого мужчину, она сперва не придала этому должного значения и пошла вперёд мимо него не выключая плеера и не сбавляя хода. Катерина возвращалась из спортзала, где задержалась после занятий йогой дольше обычного, дабы вдоволь потрещать с подругами. Когда за Таней и Женей — одногруппницами-йогинями — заехали родители на дорогих машинах, Катюша, поправив чёлочку, привычно поплелась пешком до ближайшей станции метро. В плеере рубил новомодный нео-эмо-кор-коллектив «Крашеная плакса». За сладостными для неё звуками эмо-гёл, увы, не расслышала стука приближающихся шагов. Вырубив девочку ударом железного прута, маньяк изнасиловал её в ближайших кустах, а затем, оставив свой фирменный знак — вырезанная на лобке надпись «хуй!» — удалился в сторону метро.

* * *

Почти тридцатилетний Геннадий Кулачников, псих, маньяк и потрошитель, зашёл в вагон на недавно открывшейся станции «Паяльная» бутовской ветки метро. Гена занял свободное место и достал планшет. Подключив бесплатный «вай-фай», мужчина зашёл на новостной сайт. «Москвичей шокировала смерть Тимати! Кто будет следующим?» — пугала передовица. В самой статье говорилось о коварстве конкурировавших со знаменитым артистом рэпперов, пробравшихся в дом Тимати под видом его фанатов, якобы искавших возможности сделать совместную фотографию с кумиром. Когда будущие убийцы и пострадавший замерли перед объективом, в печень «Мистера Блэк Стар» вонзилась заточка. Фотографию смертельно раненного уже успели растиражировать в Сети. Гена ощутил досаду — конкуренты вновь его обошли. Скользнув взглядом вдоль ряда новостей, выстроившихся пред взором в ожидании внимания будто жёны богатого ингуша для ночных утех, Кулачников набрёл на интервью с популярным либеральным политическим обозревателем. В голове по прочтении пронеслось: «Либеральные нытики подставляют этому миру жопу. Им важно, чтобы мир ебал их хорошо. Люди с активной жизненной позицией плюют на эти расклады и сами активно ебут реальность во все щели своей Большой и Здоровой Мировой Елдой».

Электронная запись женского голоса, объявляющая, в отличие от мужского, остановки при движении от центра, сообщила о прибытии поезда на станцию «Дагестанция», и Гена покинул вагон.

* * *

Помимо зачистки Родины от деятелей попсы, наркомафии и мрака в самом широком смысле, выполнявшейся планово, время от времени «ОНИ» помогали служителям закона с поисками изращенцев-маньяков, даже не ставя об этом в известность органы охраны правопорядка. Хакеры Организации Нацизбавителей подключались к каналам аналитических отделов ФСБ и других организаций, и на рабочий стол Овтсежоба попадала всегда самая свежая информация о маньяках, садистах и прочем хламе, достойном быстрой и жёсткой утилизации из мира живых. В свою очередь, Овтсежоб единолично принимал решения, кому из организации какие давать поручения по ликвидации тех или иных пидарасов в «плохом» или «хорошем» смыслах.

Сегодня «сверхурочное задание» получил Мистер Обама. Проверяя утром электронный почтовый ящик, он увидел послание от босса. Маньяк, которого Мистеру Обаме предстояло ликвидировать, оказался бесследно пропавшим лет пять назад родным братом Григория — Генкой... Никаких добрых чувств к родственнику-расчленителю, убивавшему и насиловавшему малолетних школьниц и школьников, о чём Обама давно уже догадывался, к тому времени в душе водителя автобуса не оставалось.

Мистер Обама зарядил пистолет и спрятал его за поясом. Вышел на улицу, зашёл в гараж и сел в свою машину. Прямо из салона зашёл в Сеть со смартфона, и на «Одноклассниках» нашёл страницу Димы Фомичёва — лучшего друга Гены с первого класса. Зафрендив (тот как раз был онлайн), попросил разрешения приехать и передать важные сведения для брата. Сперва Дима не отвечал, и Обама уже было заволновался, но в конце концов Фомичёв согласился устроить братьям встречу. По пути к дому Димы Григорий увидел Минаева, лапавшего прямо на улице за жопу Багирова, и, высунувшись из окна, разрядил в пидорасов обойму, но они скрылись за углом. Гриша плюнул. Делать нечего — иначе братец сорвётся с крючка. Овтсежоб не любит осечек, а конкретное задание превыше всего. Увы, Обама не знал, что Багирчик для Овтсежоба важнее всех маньяков.

Мистер Обама приехал к Фомичёву. Впервые увидев брата после пятилетней разлуки, Гриша передумал сразу мочить родственника, решив сперва поговорить. Три некогда весьма близких друг другу человека восседали за столом и вели беседу.

— Как ты до жизни-то до такой докатился, а, Ген? — поинтересовался у маньяка его брат.

— Первое убийство, — последовал развёрнутый ответ, — было ещё в школе. Помнишь, Свете Сметановой пизду вырезали и живот вскрыли?

Мистер Обама кивнул. Он хорошо помнил эту историю, леденящую кровь в жилах, ведь будущий Обама втайне любил двенадцатилетнюю Светлану Сметанову. Глухим голосом Гриша кратко осведомился:

— Это ты?

— Да. Красавица-одноклассница считала меня чмырём, и в туалете на экскурсии я всё и сделал. На меня не подумали, потому что я был мелкий.

Без дальнейших слов, будто Каин, зарезав Геннадия, так как патронов больше не было, и въебав до кучи Диме по рылу, Мистер Обама уехал домой.

Глава XIII

Когда Мистер Голодный Обоморок узнал из Интернета о презентации сразу двух новых книг Эдуарда Лимонова под названиями «Маленький прыщ» и «Путь через руины», он решил сходить на неё в компании знакомых ему из «прошлой жизни» нацболов. Обморок списался с товарищами через соцсети, и в результате вместе с МГО в магазин «Москва» собрались Павел Катушкин и Юрий Глиномесов. Пашка представлял собой высокий крепко сбитый бифштекс в бушлате с нашитой околосоветской символикой и значительной долей идейного национал-большевизма, впитавшегося в кору головного мозга за много лет. Юрка был попроще — светленький маленький проныра; нахохлившийся воробьишко, приехавший из деревни и нашедший в романтике акций нацболов ответ на мучивший его до переезда вопрос «что делать?».

Посещение презентации Эдуарда Лимонова стало для Голодного Обморока своего рода отдыхом, пока Миссис Жиробас отдувалась за них двоих, расправляясь с бандой «глушителей». Группа отмороженных глухонемых инвалидов отлавливала в парках города одиноких прохожих и глушила их, заставляя барабанные перепонки лопаться при помощи специального устройства. Жиробас пришлось выучить язык глухонемых, дабы внедриться в их ряды и перестрелять сволочей, увидев банду в полном составе за работой. На животы «глушителей», хотевших погрузить мир в свою атмосферу, тяжким свинцовым грузом легли гостинцы из ствола с глушителем — оружие было недавно куплено на премию, переведённую Овтсежобом на карточку Жиробас.

В «Москве» уже началась презентация, когда национал-большевики встретились с Голодным Обморком в вестибюле станции метро «Тверская», откуда все вместе направились к старому доброму книжному магазину, расположенному практически напротив мэрии, у которой как обычно кто-то за что-то агитировал в одиночном пикете.

Интереснейшая личность вечного «негодяя» и «подростка» собрала на презентацию нового произведения человек пятьсот. Дед как обычно вещал о Новороссии, Харькове, Медведевой, Путине и Сербии, и как обычно тактично умалчивал о неграх, гомосексуалистах, ножах и Хохлокосте. Впрочем, на заданный в лоб вопрос о нью-йоркских ЛГБТ-похождениях, столь откровенно описанных в самом первом романе писателя, Дед всё-таки соблаговолил ответить:

— Я тогда протестовал всеми доступными способами. И в этом противоестественном виде досуга я прежде всего видел протестное, нонконформистское начало...

Сначала Дед говорил полчаса, потом ещё в два раза дольше отвечал на вопросы поклонников. Выглядел старик как обычно уверенно и круто. При виде исторически значимой фигуры Лимонова Мистера Голодного Обморока даже накрыло подобием волны ностальгии, редко испытываемой им, но тем не менее он не почувствовал никакого сожаления по поводу того, что в своё время отошёл от национал-большевистской движухи.

После презентации уже на улице к Эдуарду Вениаминовичу, у которого в руках было несколько нераспроданных томов его новых книг, подвалила троица в составе Паши, Юры и ГО.

— Здравствуйте, Эдуард! А можете нам на троих хоть одну книгу выделить? — попросил Пашка.

— Не уверен. Вы кто такие будете, а?

— Дед, мы ж нацболы со стажем! — объяснил Юрон. — Пацаны, покажем-ка наши партбилеты...

Когда Паша и Юра извлекли свои партийные удостоверения, Лимонов, лишь одним глазком взглянувший на них, произнёс: «Много вас таких!», затем кивнул охранникам, тут же оттеснившим ребят, прыгнул в «Волгу», и был таков.

Нацболы переглянулись и, поймав частника, выразившего большой энтузиазм при известии о том, кого преследуют, вместе с МГО уселись на кресла и поехали в погоню за Эдуардом. Деда хотели слегка опиздюлить за его хамство.

Маршрут погони выстроился следующим образом: Тверская, Тверской, Никитский, Гоголевский, Соймоновский, Пречистенская. На набережной водителю приказали идти на таран — Голодный Обморок без лишних слов переложил в карманы водителя половину своей премии, чего с лихвой должно было хватить, чтобы компенсировать причинённый его «Мазде» ущерб и, в случае необходимости, подкупить прокурора, присяжных, судью, а также жену, тёщу, дедушку с бабушкой и собаку судьи. От толчка поистине ньютоновской силы бурубухайка с Лимочкой, как называла его покойная певица-модель, упала в ледяную грязь Москвы-реки.

— Прости, мужик! — извинился МГО за всех них. — ебанули Лимона, походу, наглухо — нехорошей статьёй пахнет...

— Да какой, в жопу, дифференс даз ит мейк?! Тут столько бабла, что я без проблем откуплюсь. А Савенко давно пора было проучить, у меня сын из-за его пропаганды пулю в ногу под Луганском схватил!

— Извини, но мудила ты... — негромко обронил Обморок с презрением. Ребята подошли к парапету.

Всякое повидавший «пепелац» вороного крыла уверенно шёл ко дну, однако выяснилось, что лимоны не тонут, и потому седой харьковский череп Деда вскоре показался на поверхности под самым Патриаршим мостом.

Эдуарда Вениаминовича выловили и дёрнули за бороду.

— Что ж вы, блядь, творите?! — возмутился видный писатель.

— Да мы б тебя ещё и нафталином посыпали! Жаль, с собой не взял! — сокрушался Юрий.

— Скоты! Где ваше уважение? Эти книжки — мой хлеб!

— А нацболы пустым звуком уже стали, что ли? — иронизировал Павел Катушкин.

— НБП — моё детище, и НБП без меня — столь же пустой звук, как большевистская партия без признания авторитета Владимира Ильича Ленина!

— НБП больше нет! — напомнил МГО.

— А если сейчас нет НБП из-за разных уродов, то НБП просто там, где я!

— Тьфу, деревянный какой — ничем его не проймёшь! — сплюнул Глиномесов. — Даже атомной лимонкой...

Деда наконец отпустили, и он ушёл ловить тачку. Жалкий вид намокшего старика, который легко мог подхватить воспаление лёгких, не разжалобил парней. Троица поднялась на мост, и нацболы сожгли там свои партбилеты.

* * *

Вечером Мистер Голодный Обморок сидел за ужином в задумчивости, причину которой никак не могла выведать Миссис Жиробас, переехавшая недавно к нему. Но долго хандрить МГО не позволил Овтсежоб — сообщение электронной почты призывало немедленно выезжать на ночную спецоперацию. Дело было не столь богоугодным, каким была бы резня хачей на Курбан-байрам, то бишь в день защиты животных, но тем не менее полезным — поджог поселка цыган.

На колу мочало — начинай сначала! Нелегальный цыганский поселок оказался расположен там же, где и несколько лет назад — в лесопарковой зоне на западе столицы, в районе Раменки. Поселение цыган состояло из приблизительно дюжины фанерных домиков, скрытых от любопытных глаз естественной маскировкой из веток деревьев. По оперативным данным, полученным Овтсежобом, у цыган не было паспортов, и многие из них были причастны к преступлениям различного характера. Мистер Голодный Обморок и четверо вооружённых товарищей теперь уже по «ОНИ» до глубокой ночи зажигали домики экс-конокрадов, радуясь огню и жизни.

Малолетние цыганята и матёрые волки бытового гипноза и воровства выбегали в чём мать родила и вопили во всё горло. Ко всем ним, за исключением разве что самых глубоких стариков, малолетних детей и женщин, применялось дозированное насилие: пинки, толчки, а также удары прикладами и дубьём, изготовленным тут же. Было очень весело, и вся хандра МГО быстро сошла на нет.

Глава XIV

На следующий после расправы над Эдуардом Вениаминовичем Лимоновым-Савенко день Мистер Голодный Обморок снова захотел пообщаться со старыми товарищами Павлом Катушкиным и Юрием Глиномесовым.

Экс-нацболы с радостью откликнулись на предложение, и вскоре вся компания, потягивая пивко, собралась на Пречистенской набережной на том самом историческом месте, где затонул «пепелац» Деда, а сам всемирно известный писатель едва не последовал его примеру. Парни двинулись на юг вдоль набережной без иной цели, кроме разговоров о прошлом, и в результате неминуемо достигли Крымского моста. Чуть не дойдя до него, свернули на Новокрымский проезд и по Комсомольскому проспекту дошли до улицы Льва Толстого, которая была интересна не только бизнес-центрами, гигантским комплексом зданий «Яндекса» и музеем Льва Николаевича, где ставили запись его голоса, поучавшего яснополянских и всех прочих мальчишек будущих поколений, но также расположенным на ней кафе «Жан-Жак». Шеф-повар «Жан-Жак» Даниэль Эгрето — это далеко не Дмитрий Энтео, и потому экс-нацболы, не удержавшись, вошли в заведение.

В глаза сразу же бросилась пара плакатов, висевших на противоположной от входа стене по левую и правую руки. Дама, изображённая на первом, пыталась откусить кусок от гротескного банана; по всей длине на фрукт был натянут гондон. Надпись на плакате гласила: «Презерватив — это надёжная защита не только от нежелательной беременности, но и от кариеса!».

Ополченец на втором плакате сосредоточено целился из АКМ в созерцателя плаката. Внизу было написано готическим шрифтом: «Добро пожаловать в Новороссию!».

Оценив с порога эти креативы, ребята прошли вглубь. На сцене кафе сегодня выступал музыкант и шансонье Жеже де Монмартр. Под звуки французских песенок компашка расселась вокруг столика и погрузилась в меню. Меню «Жан-Жак» вызывает слюноотделение: овощи, запечённые с мясом по-провансальски; стейк на крутоне; множество трав, специй и прочего, будоражащего воображение.

Пока парни утоляли голод, в кафе вошёл пожилой мужчина с громадной бородой. Он выглядел как нечто среднее между Фёдором Михайловичем, медиевальным Мерлином и обычным городским сумасшедшим, скрывшимся из-под прицела автомата Канатчикова. Это был Александр «борода-из-ваты».

Бывший соратник Лимонова Александр Гельевич Дугин — личность примечательная во многих отношениях, так что трио также теперь уже бывших соратников Лимона не могло просто так пройти мимо апологета евразийства.

Когда Дугин уселся в одиночестве и принялся делать заказ, к нему за столик подсели Катушкин и Глиномесов.

Юрий сразу же предложил философу шкалик, и бывший исполняющий обязанности заведующего кафедрой социологии международных отношений в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова с готовностью согласился. Тут же состоялась пьянка экс-нацболов при самом активном участии подсевшего МГО, в ходе которой Павел указал Александру на некую анонимную статью в Интернете. Открыв её у себя в планшете, он передал Дугину девайс для ознакомления с ней. Нелишним будет привести здесь текст статьи полностью:

«„Хоть оброс я бородой, но козёл я молодой,

Эй, мужик постой! В попец давай!“

(„Голубой“, „Сектор Газа“)

Говорят, будто гений основателя Московского университета Ломоносова был столь универсален, что оказался способен предвидеть сквозь века появление в качестве и.о. заведующего одной из кафедр его университета Дугина. И чтобы сразу откреститься от казённого православного квасного патриотизма, характерного для „бороды-из-ваты“, Михаил Васильевич заранее простебал брадолюба в новаторском поэтическом произведении „Гимн бороде“, распространявшемся в списках.

Рассмотрим первые строки стихотворения:

„Не роскошной я Венере,

Не уродливой Химере

В имнах жертву воздаю:

Я похвальну песнь пою

Волосам, от всех почтенным,

По груди распространенным,

Что под старость наших лет

Уважают наш совет.

Борода предорогая!

Жаль, что ты не крещена

И что тела часть срамная

Тем тебе предпочтена“.

Тут явно прослеживается аллюзия не только на Дугина, но и на первое лицо государства. Что это за „срамная часть“, которой отдаётся предпочтение в обход Александра Гельевича Дугина? Да никто иной как всеми горячо любимый „Хутин Пуй“! Поистине, Ломоносов — это русский Нострадамус!

Далее:

„Попечительна природа

О блаженстве смертных рода

Несравненной красотой

Окружает бородой

Путь, которым в мир приходим

И наш первой взор возводим.

Не явится борода,

Не открыты ворота“.

Ну, тут всё понятно: с Дугина Михаил Васильевич не слезет до конца произведения, а для сомневающихся, что президент упомянут тот самый, вводится строчка „Путь, которым в мир приходим“.

„Борода в казне доходы

Умножает по вся годы:

Керженцам любезной брат

С радостью двойной оклад

В сбор за оную приносит

И с поклоном низким просит

В вечный пропустить покой

Безголовым с бородой“.

Комментарии, как говорится, излишни.

„Не напрасно он дерзает,

Верно свой прибыток знает:

Лишь разгладит он усы,

Смертной не боясь грозы,

Скачут в пламень суеверы;

Сколько с Оби и Печеры

После них богатств домой

Достает он бородой“.

Давай, Ломоносов, жги далее!

«О коль в свете ты блаженна,

Борода, глазам замена!

Люди обще говорят

И по правде то твердят:

Дураки, врали, проказы

Были бы без ней безглазы,

Им в глаза плевал бы всяк;

Ею цел и здрав их зрак“.

Налицо попытка как-то оправдаться и попросить прощения за грядущего (для ныне живущих — уже бывшего) исполняющего обязанности заведующего кафедрой.

„Если правда, что планеты

Нашему подобны светы,

Конче в оных мудрецы

И всех пуще там жрецы

Уверяют бородою,

Что нас нет здесь головою.

Скажет кто: мы вправды тут,

В струбе там того сожгут“.

Про „толерантность“ и страстность власоёблого.

„Если кто невзрачен телом

Или в разуме незрелом;

Если в скудости рожден

Либо чином не почтен,

Будет взрачен и рассуден,

Знатен чином и не скуден

Для великой бороды:

Таковы ее плоды!“

Точно подобранные слова, не допускающие двоякой трактовки.

„О прикраса золотая,

О прикраса даровая,

Мать дородства и умов,

Мать достатков и чинов,

Корень действий невозможных,

О завеса мнений ложных!

Чем могу тебя почтить,

Чем заслуги заплатить?“

И правда, чем же ещё наш любимый апостол евразийства может прикрыть своё словоблудие, в противном случае оставшееся бы неприкрытым?..

„Через многие расчосы

Заплету тебя я в косы,

И всю хитрость покажу,

По всем модам наряжу.

Через разные затеи

Завивать хочу тупеи:

Дайте ленты, кошельки

И крупичатой муки“.

Именно так бородач Саша Дугин и сплетает слова в „тупеи“ (sic!).

„Ах, куда с добром деваться?

Все уборы не вместятся:

Для их многого числа

Борода не доросла.

Я крестьянам подражаю

И как пашню удобряю.

Борода, теперь прости,

В жирной влажности расти.

Борода предорогая!

Жаль, что ты не крещена

И что тела часть срамная

Тем тебе предпочтена“.

Вот теперь — не в бровь, а прямо в глаз! Александру Гельевичу, безусловно, найдётся много о чём крепко задуматься, посидеть и почесать бороду...»

От прочитанного Дугин и правда взгрустнул, да и водочка лишь усугубила ситуацию. Чтобы разрядить обстановку, Дуге порассказали были и небылицы о давешней погоне за Лимоновым. Гельевич повеселел и предложил вообще грохнуть Деда наглушняк.

Мистер Голодный Обморок выразил общее настроение:

— Хорош уже. Ему и так хватит — надолго запомнит, в паре книг про нас напишет...

Бухой Александр между тем принялся резать правду-матку:

— Лимон члены негров любил — как в книге написано, так и было, он мне сам признавался. Эти оргии нам, православным натуралам, и представить тяжело, чтоб не проблеваться! Тьфу! Дегенерал!

Дугин потёр жопу. Затем ёбнул ещё стоху, расфокусировал взгляд и погнал пьяный бред:

— Время не умерло. Просто так пахнет. Нанолюди! Вы мне не годня! Официант, подать мне сюда сладкую стекловату!

Уже хороший Юрец вспомнил свои четыре курса на филфаке и тоже отмочил:

— Что такое ЦСКА? «цэ» из «ка» — это вторая палатализация!

Дугин неодобрительно посмотрел на него, потом изрёк:

— Тебе поможет целебная туалетная бумага Спасителя. Если её поцеловать, она всё вылечит. Целуй только в говно!

Павел, заскучав, постучал по столу. Это не ускользнуло от внимания «бороды-из-ваты», и он снова высказался, теперь уже по адресу Катушкина:

— Человек с глубоким внутренним содержанием не станет в праздности выстукивать барабанную дробь на различных предметах, окружающих его, ибо высший смысл от этого гибнет.

МГО засмеялся, и Дуга перевёл косой от большого количества выпитого взгляд на него. Впрочем, высказать хохму по поводу Голодного Обморока Гельевич уже не успел, так как ёбнулся ликом в салат.

Глава XV

Проснувшись по обыкновению в шесть утра, Овтсежоб сперва проделал утренний физкультурный комплекс, затем махнул дозу L-Карнитина и выпил два с половиной стакана воды, после чего принялся составлять график мероприятий на день для активистов Организации Национальных Избавителей. Он решил, что неплохо было бы «Им» пройтись наконец (sic!) и «по адовым блядям».

Через час первая группа оперативно выехала на автомобиле Мистера Обамы в направлении московской квартиры Ксюши Собчак. Орудиями праведного народного гнева в отношении крашеной дуры предстояло послужить Мистеру Вялому, Мистеру Кактусу и Мистеру Серпантину.

Мистер Кактус — молодой человек кибер-панковского вида с причёской в стиле Билли Айдола, при этом сторонник неонацистских взглядов. В свободное от миссий Овтсежоба время любит возиться в компьютерном железе, играть в ролевые онлайн-видеоигры, применять остро заточенные ножи с длинными лезвиями и слушать предсмертные хрипы хачей.

Мистер Серпантин — жертва экологии; молодой астматик, время от времени прыскающий себе в глотку аэрозольным баллончиком. Поскольку также не курит, он импонирует Мистеру Вялому. Мистер Серпантин — мастер в деле отравлений. Иногда экономически эффективным оказывается банально подсыпать тому или иному пидору, той или иной злоебучей козе яд, и — дело с концом.

В дороге Обама рассказывал историю своего брата — от самой колыбели, обагрённой кровью заколотого жертвенного барана, о котором им с братом рассказывала «посажённая» мать — и вплоть до финальной библейской резни у Димы Фомичёва на хате. Заворожённые слушатели лишь охали и качали головами.

— Потом я вернулся, и для верности Димана тоже грохнул, — сознался рассказчик. — А хули нет? Напиздит ещё лишнего не ровен час!

— А нас тоже... ну, это самое? — то ли в шутку, то ли всерьёз спросил Мистер Серпантин, ощупывая пузырёк в нагрудном кармане. — А то могу хор-р-рошим чайком побаловать!

— Спасибо, не надо! Знаем мы чаи ваши...

— Крепче за баранку держись, старпёр! — весело пропел Мистер Серпантин на мотив старой песни.

— Крепче за гранату держись, фашист! — заявил Мистер Кактус. Он был известен на ультраправых форумах под ником «Белый Господь пустоголовых чурок».

— Крепче за елданку держись, онанист! — ответил Мистер Обама.

— Обам, а ты на работе пассажирам хамишь? — спросил Мистер Вялый.

Водитель ненадолго задумался за рулём, потом изрёк:

— Как сказать. Порой приходится довольно жёстко порядок наводить. Со стороны это может восприниматься как хамство. Другой вопрос, что серьёзных вдумчивых людей не так много сейчас, так что обычно никто не стесняется в ответных выражениях. О, вот и дом дамы! Пацаны, приехали, бля!

* * *

Тем временем Оксана Робски и Ксения Собчак, лёжа в обнимку в постели, обсуждали прошедшую ночь.

— Представляешь, кисунь, — говорила Оксана, — такая хрень приснилась... Впрочем, что-то тут есть. Возможно, даже книгу напишу об этом!

— Ну и что же там такое было? — сказав это, Ксения зевнула на полкровати своей лошадиной пастью и, лениво потянувшись, нежно придвинулась к подружке.

— Короч, там пиздец полный! Я сначала проснулась посреди ночи и не могла опять уснуть сперва, а тебя будить не хотелось. Провалялась минимум полчаса как дурёха последняя, потом всё же уснула. Сон приснился пелевинский — конкретная фаза “Lucid”. Делаю, что хочу. Вытянула руки, двигаю конечностями — и на руки свои никак надивиться не могу. Пытаюсь всем вокруг сказать, что мы во сне, но не могу: слово «сон» оказывается табуированным, как и все его производные. Зато получилось прокрутить сознание назад и свернуться в эмбрион с полным возвратом переживаний первоначального моего времени. Ну а потом, раз уж всё равно ясно было, что я во сне, устроила порево со всеми подряд.

— Порево — это охуительно! — оставляя крупный засос, Собчак присосалась к вые гостьи, будто кобыла к ручью.

В коридоре прозвенела мелодия дверного звонка.

— Звонят! — не скрывая своего сожаления, промолвила Оксана.

— А давай им не будем открывать? — с энтузиазмом предложила Собчак.

— Давай! — ответила Робски, и Ксения залилась весёлым лошадиным ржанием. Пристегнув страпон, она победоносно вошла в разработанное очко партнёрши, не забыв намазать резиновый дрын лубрикантом. Вскоре раздался крик оргазмирующей сучки, наложившийся на звуки, вроде бы, соседского ремонта. Ну а потом дамы поменялись местами.

* * *

На звонок в квартире никто не отреагировал. Решено было уничтожить дверь. Надёжный стальной щит “a la 90-ые” вскрыли, будто банку «пепси-лайт», с помощью автогена, нашедшегося в багажнике бывало-запасливого Мистера Обамы.

Войдя, «Они» увидели премилую картину: Робски страпонила в жопу Собчак, стоявшую по-собчаковски.

Сплюнув, Кактус выдал комментарий:

— Запас в жопу не ебёт... А Запасян и Запасидзе ебут!!

Ксюха благоразумно вырубилась, упав в обморок, а Робски подняла крик, и Кактус тут же успокоил её, воткнув в горло свой нож по самую рукоять. Прибежавшая на шум мини-сучка, которую Собчак обычно таскала в сумочке, лая и визжа от восторга, принялась пить кровь, ручьём брызнувшую из раны на шее дамы со страпоном на лобке.

Из-за аллергии на собак и на Собчак у Мистера Серпантина началась астма, и он согнулся в жестоком приступе кашля. Начался фирменный АД: Ксения лежит в отрубе, Робски хрипит в агонии, шавка тявкает в экстазе, а Мистер Серпантин, кряхтя и кашляя, достаёт свой аэрозоль и брызгает из него себе в глотку какой-то дорогой хренью.

— Мужик, от астмы турецкие бани помогают! — дал бесплатный совет Мистер Вялый.

Когда Серпантин наконец-то справился с приступом, он сделал фотоснимок трёх героинь домашней сцены на планшет, прокомментировав:

— Картина «Три шлюхи»!

* * *

Ксению Собчак отвезли на городскую свалку, где группа бомжей отодрала её толпой, то есть «хором», ведь, конечно же, ебать лучше whore’ом. Бомж Митрич запихал свои худые гениталии в пасть Ксении, в то время как Иван пердолил в бритый сип, а Литрошка засаживал в очко. Клара Игнатьевна, которой тоже удалось поучаствовать в сцене совокупления, загнав свой кулак в раздроченную жопу Собчак, нанесла отвёрткой жертве рану и написала её кровью на помойке, что Ксения нашла наконец свою любовь.

После этого в пизду даме Вялый запихнул её же собачку, и её зашили там нитками, найденными на помойке. Всё пожрав внутри, жадная сучка альенообразно вылезла из пупка Собчак. Ксения скончалась в муках.

* * *

Obmorok:

«Вялый пишет, Ксения скончалась в муках...»

Guba:

«Туда ей и дорога!»

Прочитав очередное сообщение из переписки его дочери, толстяк-отец Жиробас перевёл взгляд на «Вечернюю Москву» в своей руке. На первой полосе крупными буквами был напечатан заголовок: «Народ взволнован убийством Ксении Собчак! Кто может стоять за этим делом?!»

Фёдор Игнатьевич, распалившись, стукнул кулаком по столу и погрозил: «Кто-то должен положить конец этому безобразию!». Затем, уточнив из хода дальнейшей переписки его дочери с «Ними» место и время ближайшей акции с её участием, с ужасом осознал, что она начнётся через два часа. Фёдор Игнатьевич поспешил ловить такси.

Приехав на мероприятие, отец Жиробас застал дочь за работой: вместе с Мистером Еблорезом она вела связанную Дарью Донцову к краю обрыва.

Отец попытался остановить неминуемое и вступил в спор, однако когда под аккомпанемент плача Донцовой ему прочли первые четыре страницы одной из её книг, выбранной в Сети наугад, Фёдор Игнатьевич сам поспешил столкнуть даму с недописанным иронически-детективным сюжетом в тупой сморщенной башке с обрыва, проговорив:

— Каждый при чтении книг отражает своё лицо на написанном, а при сочинении — чужое. Иногда эти лица приходится крошить.

Отныне Фёдора Игнатьевича звали «Мистер Прыщ».

Хотя всё закончилось хорошо, после этого случая Жиробас стала заметно волноваться за судьбу организации в будущем.

Глава XVI

Аллея была довольно тёмной, и в начале казалось, что там нет ничего. Ничто не предвещало ничего. Вдруг во тьме раздался звон церковных колоколов.

Вася, мальчик лет четырёх на вид, прогуливался под присмотром своей бабушки, пенсионерки Зинаиды Иннокентьевны. Услышав колокола, он поинтересовался, что это такое позвонило.

— Это — Боженька, — объяснила пожилая женщина.

— Где?

— Там, сверху.

Вася взялся за ограду и, откинувшись назад, задрал кудрявую голову. Затем чуть разочарованно вымолвил:

— Я его не вижу.

Тут же добавил, но уже с вызовом:

— Бабуль, я его не вижу!

Зинаида Иннокентьевна, на мгновение впавшая в ступор, изумилась:

— Как — «не вижу»? Это Боженька там за облаками, сидит и смотрит на всех...

* * *

Решив помастурбировать, Эдуард Багиров открыл роман «Это я — Эдичка» своего тёзки Лимонова на любимом эпизоде ебли с негром. Внезапно за окном раздался колокольный звон. Эдуард подумал, что это знак свыше. Азеровская рука убрала член, мгновенно ставший вялым, обратно в зассанные трусы; Багиров надел брюки и сел на диван, задумавшись о смысле жизни. Спохватившись, закрыл и отложил книгу, опасаясь, что снова начнёт онанировать.

* * *

В одном из кремлёвских кабинетов президент Российской Федерации общался с Патриархом Московским и всея Руси. В данный момент неформальная встреча плавно подходила к своему завершению, и глава Русской Православной Церкви спешил донести наиболее значительные мысли:

— А ещё, Владимир Владимирович, я предлагаю вам основать на бюджетные средства православную авиакомпанию под названием «Господи, помилуй!», на самолётах которой вместо стюардесс будут ходить попы.

Путин индифферентно кивнул, не особо вникая в гундёж Гундяева.

На улице послышался громкий колокольный перезвон. Владимир Владимирович подошёл к окну и захлопнул его. Патриарх Кирилл внимательно отследил глазами перемещения крепкой осанистой фигуры по кабинету, затем, решившись, будто весь разом нырнул в ледяную прорубь, выговорил самое наболевшее на сердце:

— Вы вот, Владимир Владимирович, секретный спецназ опять формируете, чтоб пиндосов отучить от невежества и невежливости, но, отправляя людей на смерть, не даёте нам им религиозные наставления делать!

— Да ты чему веришь, животное?! Какой-такой ещё секретный спецназ против янки?! Блогосферу с богосферой перепутал? Ты хоть знаешь, что мне вчера доложили?

— Нет, Владимир Владимирович, не знаю... — смутилась поповская рожа.

— Да вот то самое, что ты, к примеру, жрёшь котов, а Кадыров ебёт баранов! Но я ж не верю всяческим слухам да сплетням!

— Ну, вообще-то, про котов — это...

— Чего?! — президент аж приподнялся в кресле.

— Нет. Неправда про котов!

— Короче, Склифосовский, веди себя тихо. И лети замаливать грехи мои. Ебанент в зоне понимания?

— В зоне.

— Вот и хорошо, ещё б не понял — ризположение-то обвязывает!

* * *

Ячейка Петра Семябрызгова, состоявшая из пяти членов партии старообрядцев имени Дугина, именовалась «Православные зомбаки». Руководитель ячейки — сорокалетний волк Спасителя Пётр Денисович — косил под своего кумира Дугина и уже лет десять как не брил бороду. В числе его подчинённых были двадцати-тридцатилетние Макар Залупченко, Григорий Кологрызов, Семён Проёбин и Игнат Замесов. Молодые не то чтобы совсем не брили бород — скорее, носили волосяные конструкции, варьировавшиеся в диапазоне от энтеообразной (R.I.P.) до пушкинской.

Когда после описанной в позапрошлой главе пьянки активисты «ОНИ» отчитались перед руководством о событиях того дня, Овтсежоб принял решение направить Дугину запрос о сотрудничестве. Дугин, недолго думая, с лёгким сердцем выделил Организации Национальных Избавителей самую отмороженную ячейку своей секретной евразийски-пассионарной (от слова «нары») партии.

Макар Залупченко стал «Мистером Шляпником», Григорий Кологрызов стал «Мистером Гимнастом», Семён Проёбин — «Мистером Плевритом», Игнат Замесов — «Мистером Убистером», а лидер ячейки превратился в «Мистера Хлыста».

В качестве первого задания Овтсежоб решил дать новым членам «ОНИ», исходя из их собственной спецификации, обстрел вертолёта с патриархом на борту с помощью зенитного каломёта системы Сорокина-Аллина.

Между тем выяснилось, что ребята оказались несколько более отмороженными, чем можно было от них ожидать: решив, будто следуя словам Дугина о Лимонове, сказанным в «Жан-Жаке», «грохнуть» Кирилла «наглушняк», они зарядили зенитный каломёт системы С-А не болванками с говном, а самыми настоящими взрывными боеприпасами, закупленными у одного бывшего генерала, старого заочного знакомого Овтсежоба. Увидав коричневые удостоверения членов Организации Национальных Избавителей, экс-генерал Худолюбов без проблем разрешил отгрузку.

* * *

Итак, вертолёт со святым грузом ничего не подозревавшего патриарха пролетал над Бирюлями. Гундяев летел замаливать прегрешения президента Объединённой Российско-Украинской Федерации.

Зевая, Кирилл устало листал журнал «Тёщино очко» с лотерейным билетом внутри. Свой счастливый билет он вот-вот должен был вытянуть.

* * *

За два часа до того Худолюбов набрал номер Овтсежоба. Он не имел понятия о том, кем является в реальности лидер «избавителей нации», ведь номер мобильника — Худолюбов лично пробивал эти цифры — был зарегистрирован на некоего Николя Нидворжака, которого и не было в природе, а благодаря особому шифрующему софту установить местоположение телефона не представлялось возможным.

Сначала вместо гудков играла знаменитая гитарная партия песни «Нарушая закон» ВИА «Священник Иуда», затем в трубке раздался неизменно мужественный бодрый голос:

— Вас слушают.

— Привет. Твои заходили, боеприпасы им подобрал самые мощные.

— Чего-чего?! Какие ещё, блядь, боеприпасы?!

— Да те самые, понимаешь, от которых патриархи перестают порхать над головой, будто вороны!

Секунд на семь в трубке повисло тяжёлое молчание, слышалось лишь тяжёлое дыхание Овтсежоба.

— Алло? Что-то не так? — спросил бомбопродавец.

— Я перезвоню, — Овтсежоб оборвал связь.

Мгновенно вызвонив по скайпу Мистера Голодного Обморока, Овтсежоб объяснил ему, что нужно остановить не в меру деятельных соратников.

Глава Организации Национальных Избавителей объяснял:

— Да, конечно, спору нет: христианство — это не религия, а отмывание бабок. Иначе священники одевались бы бедно, и чем важнее священник и церемония — тем беднее. От распятого еврея больше вони, чем от всех жертв Холокоста вместе взятых. Патриарха совсем не жаль, вот только жаль, как поётся в песне, распятого Петра. Тем не менее, танцевать в храмах и убивать священников — гнусное дело. Люди, пока ещё не понимающие, как устроен православный лохотрон, должны сами эволюционировать. Если они, не дай Бог, увидят, как оскверняется то, что для них сакрально и свято, то будут готовы пойти за это в бой и умереть с чистой совестью. Таким людям будет уже не помочь. Напротив, мы знаем случаи, когда некоторые священнослужители, пробыв дилерами церковного дурмана лет двадцать, прозревали и занимали более верную атеистическую или агностическую позицию... Задача ясна?

— Да.

— Тогда вперёд!

* * *

Сами дугинцы не имели большого опыта прицельной стрельбы из зенитного оружия и не могли точно рассчитать момент выстрела. Но к их ячейке, не обсуждая этот вопрос с лидером Организации Национальных Избавителей, присоединился Мистер Дохлый, «Их» снайпер.

В данный момент Дохлый как раз рассчитал удобный момент для выстрела, и уже готовился отдать соответствующий приказ, как вдруг его отвлекло холодное прикосновение в области шеи. Управляемый с дистанции Мистером Голодным Обмороком шокер-квадракоптер, впившийся в снайпера будто комар, выпустил длительный разряд электричества, временно парализовав Мистера Дохлого.

После короткого разбирательства в тот же день дугинцев и Мистера Дохлого выгнали из организации. До конца жизни Кирюха Гундяев так и не узнал, как ему помог Господь в тот раз.

* * *

Между тем Миссис Жиробас, Мистер Еблорез и Мистер Прыщ тоже не теряли времени даром. Устроив засаду на Багирчика по сомнительной наводке из Сети, они ошибочно залезли в квартиру к Андрею Макаревичу, что находится в районе Ленинградского проспекта у метро «Сокол». После истории с украинскими гастролями певец успел отвыкнуть от внимания, и потому проявил досадную неосмотрительность, позволив, будто мальчишка, «Им» войти к нему в дом.

Но Багировым у Макаревича и не пахло. Быстро поняв свою ошибку, «нацизбавители» устроили дебош. Прыщ, вспомнив панковски-анархическую молодость, побил весь дорогостоящий винил в доме некогда довольно известного певца и композитора. Подтверждая свой статус, Миссис Жиробас сожрала всё съестное, а Еблорез надавал Макару смачных щелобанов.

Напоследок, чтоб не спешил сходу строчить жалобные послания президенту и пентам, Андрея связали, вымазав ему усы и рот майонезом. Мистер Прыщ, достав свой член, поднёс его к «обвафлённым» устам, и сделал селфи. После этого, дав Макару понять, что в случае чего фото может быть и опубликовано в «инстаграмме», старику пожелали удачи и вышли, захлопнув дверь.

Глава XVII

Тарас Маруськин, недавно переименованный в Мистера Садистера, молодой человек в футболке с нечитаемым для несведущих «псевдоблэкстерским» логотипом “MM/ST CREW”, сбегал по ступенькам, выстукивая кроссовками ровную повторявшуюся дробь: «Тадата-та-там! Тадата-та-там! Тадада-та-та-там!». К концу эскалатора он умудрился отстучать ровно пять тактов. Оказавшись на платформе, Тарас едва успел запрыгнуть в двери предпоследнего вагона, как они тут же захлопнулись. Поезд помчал свежеиспечённого «нацизбавителя» на очередную встречу прихожан церкви преподобных Мэрилина Мэнсона и Сергея Троицкого.

Храм этой конфессии был устроен в АДном из многочисленных московских заброшенных зданий. Паства состояла в основном из бывших трэдов-сатанистов и блэкарей, решивших повысить градус сумасшествия в своих из без того вовсе не образцово-показательных жизнях.

Во главе церкви стояли священники Константин Расплёткин и Дмитрий Шалыбаев — двойники музыкантов, да и просто ярких личностей Сергея Троицкого и Мэрилина Мэнсона, выглядевшие и одевавшиеся в полном соответствии с имиджами оригиналов. В лоне церкви Костю и Диму величали «Серж» и «Мэри». Серж носил берцы, камуфляжные штаны, футболку «Коррозии Металла», тёмные очки, бороду, усы и длинные волосы. Мэри — линзы разного цвета, чёрный пиджак, кожаные штаны, красные ботинки на высокой платформе и пентуху на шее.

Сам храм занимал подвальное помещение заброшки. Сутки напролёт здесь горели толстые чёрные свечи, а в колонках, подсоединённых к периодически заряжавшемуся с помощью внешнего источника питания цифровому плееру, всегда негромко звучала тяжёлая атмосферная музыка.

На обшарпанных храмовых стенах висели растянутые на гвоздях шарфы “MM” и «КМ»; приклеенные скотчем плакаты, распечатки текстов песен, газетные и журнальные вырезки. Конечно же не обошлось и без большого количества подобий фресок — рисунков, надписей и граффити, сделанных маркерами и краской: полных злобы посланий, перевёрнутых крестов, пентаграмм, строенных шестёрок и логотипов всяческих блэк- и дэт-металлических групп. В храмовой живописи преобладали повседневные сцены из жизни ада, а также изображения издевательств над священниками Иисуса, расчленяемыми цунарефами и, например, линчуемыми неграми. Судя по пятнам настоящей запёкшейся крови на стенах и на полу, лидирующим направлением в искусстве церкви преподобных Мэрилина Мэнсона и Сергея Троицкого был сатанинский реализм.

— Ты опоздал, брат! — усовестил Мэри спустившегося в подвал Маруськина.

— Прости, старший брат в Антихристе, mea culpa! Я спешил как мог, но автобус, шедший от метро, задержался в ёбаной пробке.

Мэри понимающе кивнул и произнёс:

— Ты прощён, младший брат. Итак, теперь все в сборе, и можно начинать совещание. Сегодня мы должны решить, как относиться к тому, что неделю назад пятеро наших прихожан втайне вступили в Организацию Национальных Избавителей. В этом поступке они признались лишь на Чёрной Исповеди.

Когда Мэри замолчал, Серж провозгласил:

— Прошу пятерых, сделавших это, выйти и встать в центре храма!

Пять человек включая Тараса из числа толпившихся в подвале мэнсоно-троцкистов встали в мрачный круг света, ожидая всего чего угодно.

Серж и Мэри испытующе уставились на них, не говоря ни слова. Повисла напряжённая пауза. Наконец Мэри широко улыбнулся и объявил:

— Вот они, настоящие герои! Вы, ребята, нашли платформу и материальную базу для таких дел, которые до этого нам и не снились! Как вас теперь зовут, кстати?

«Нацизбавители» представились один за другим:

— Мистер Барбос.

— Мистер Кураж.

— Мистер Тюрбан.

— Мистер Совок.

— Мистер Садистер.

Серж поморщился:

— Имена, конечно, немного режут слух, но тут уж ничего не попишешь. Как говорится, в чужой монастырь... Самое главное, что вы должны усвоить: получая оружие, деньги и прочие ресурсы для выполнения миссий руководства «ОНИ», по факту вы обязаны будете следовать и нашей с Мэри воле. Работёнка вам предстоит масштабная!

* * *

С середины-конца девяностых в Москве на улице Ключевой стояла часовня в честь иконы Божией Матери «Милостивая». Здесь же располагался восстановленный позднее храм Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Помимо него был возведён целый комплекс административно-хозяйственных сооружений: воскресная школа, малые формы архитектуры и парковка для современных христанутых лохов при бабле. Случилось так, что в то самое время, как пятеро адептов церкви преподобных Мэрилина Мэнсона и Сергея Троицкого тайно вступили в Организацию Национальных Избавителей, в часовне, дабы порадовать братеевских христиан, экспонировалась завезённая на неделю из Зачатьевской обители чудотворная икона Божией Матери «Милостивая».

Мэри по своим каналам выяснил, что в среду перед чудотворной иконой будет происходить молебное пение с акафистом, после чего до утра часовня простоит закрытой, а в четверг утром икону увезут. Разумеется, перед часовней будет какая-то чисто символическая охрана, но для бойцов “MM/ST CREW”, подготовленных адским огнём, горящим в их душах, и вооружённых на средства «ОНИ», это не должно составить проблемы.

* * *

Мистер Барбос внимательно осмотрел и разве что не понюхал волшебную мазню. Его собственный объёмный лоснящийся лик исказила гримаса неприязни, как будто бы он зашёл в общественный нужник и увидел там Сергея Мавроди, справляющего нужду. С помощью этой иконы проводилась мошенническая операция пусть и не совсем сопоставимого масштаба, но столь же циничная, расчётливая, базировавшаяся также на слабости умов жертв. От полного ненависти взора Мистера Барбоса не укрылась ни одна деталь: ни утыканная драгоценными камнями серебряная позолоченная риза с чеканкой, отлитая в пятидесятые на деньги церковных крыс, ни стукачески приоткрытое ухо богобляди, за которое икону в народе прозвали «Услышательницей».

— Чего ты её разглядываешь? Жги! — нервно воскликнул Мистер Совок, подходя к Барбосу.

— И то верно! — Барбос сперва плюнул на Божию Матерь, затем щедро выплеснул на «чудотворный» портрет бензин из канистры. Если б «Услышательница» умела творить чудеса или хотя бы плакать над ужасными деяниями смертных, то лучшего времени, чем теперь, ей бы не найти. Но она принимала гибель со стоическим молчанием и без малейшей мысли о самозащите, как и положено сжигаемым евреям.

Мистер Тюрбан, прихватив со стены образа поменьше, сунул их все в рюкзак, после чего братья окропили бензином и подожгли часовню уже целиком.

Когда богохульники вышли из часовни, они увидали, что стоявший «на стрёме» Мистер Садистер вступил в праведный бой с парой прибежавших попов. Друзья помогли ему, и все вместе они в два счёта скрутили неуклюжих и жирных богомолов.

Попов связали, заткнув им пасти кляпами, после чего уложили на заднее сиденье арендованного на деньги «нацизбавителей» «Лэнд-крузера» и повезли на дачу Мистера Садистера. Там аккуратно переложили на фургон и поставили на железнодорожном переезде перед несущимся «Сапсаном». Было много крови и кишок — в общем, получилось весёлое видео.

Вечером компания, уставшая от дел праведных, устроила импровизированные шашлыки из священнослужителей на костре, сложенном из порубленных иконок, прихваченных запасливым Мистером Тюрбаном. Иконы занялись и сгорели просто замечательно!

* * *

Узнав обо всех безобразиях, сотворённых дебилами, пришедшими в «ОНИ» из “MM/ST CREW”, ставших возможными благодаря выделенным националистическими партиями средствам, Константин Крылов схватился за голову, а Белов-Поткин сел и начал наигрывать на скрипке мелодию «Семь-сорок».

Глава XVIII

Пока в Организации Национальных Избавителей происходили все те былинные события, что описаны в предыдущих главах, отчаянные боевики ЛГБТ-антифа под личным руководством Эдуарда Багирова решили убить Путина. Надежда на успех коварного замысла базировалась главным образом на том предположении, что никто не додумается искать организатора уничтожения президента Объединённой Российско-Украинской Федерации среди его собственных доверенных лиц.

В верхушку ЛГБТАФА помимо самого Эдуарда входили Савелий Очкозадов по кличке «Дырокол» и Иван Банданович a.k.a. «Мозготрах».

Долговязый Савелий некогда катался на сноуборде и занимался кикбоксингом, пока не получил по куполу на соревнованиях и не ёбнулся окончательно.

Ваня Банданович работал сисадмином. В свободное от работы время он сосал дома искусственный хуй, самолично выпиленный им из дуба, и мечтал о таком же, но только сделанном из плоти и крови.

Почти все остальные рядовые члены организации состояли в ней лишь номинально, поскольку обычно боялись принимать участие в акциях.

Случилось так, что в поисках оружия «девчата» наткнулись на того же самого коррумпированного экс-генерала Худолюбова, у которого закупались и бойцы Овтсежоба. Пидоры-убийцы заказали гранатомёт и автоматы. Так как было сразу видно, что это не только не люди Овтсежоба, но и вообще какие-то деревенские петушки на палочках, решившие поиграться в войнушку, Худолюбов отпустил им вооружение по цене, в пять раз превысившей стандартную. Но веничкины «железные дровосеки» и тут умудрились остаться довольными — школота, хули. Хорошо хоть, что догадались не запалить, на кого охота готовится, а то б вообще без штанов остались и с холостыми патронами впридачу.

Для чего боевым петухам-антифашистам понадобилось убирать такого, казалось бы, насквозь «прочурбавленного» человека, каковым в глазах большинства, безусловно, являлся Владимир Владимирович? Дело в том, что Путин был в чём-то хорош, а в чём-то плох, но он не был жирным зажравшимся бездельником-алкашом — и потому не был и не мог быть своим для ЛГБТАФА. Все годы своего президентства он действительно работал без отдыха, проявляя невероятные стойкость, силу воли и мужество, достигая сразу пика и во взлётах, и в падениях. Он мог встать с утра пораньше и пойти в свой личный тренажёрный зал, перед входом в который стоял велосипед-тандем, подаренный Дмитрием Анатольевичем на один из дней рождения. Там глава государства мог немного покачаться, поработав на каждом тренажёре, а потом ещё и достаточно долго плавать. Но он не был способен пребывать сутками в алкогольном угаре — а значит, был обречён вечно оставаться в глазах антифашистов нулём, пустым человеком. Главный парадокс заключался в том, что лишь пьяным и насквозь обгашенным антибонам в конце концов могла прийти в голову такая низость, как полное физическое устранение действующего президента великой страны.

* * *

Пидоровики-антифа, даром что школота, всё же были не лыком шиты, и откуда-то прознали о несостоявшемся покушении на Кирилла. Они решили перенять методику старообрядцев, при этом по возможности избежав их ошибок.

Понимая, что своими кривыми ручонками, заточенными под хуй, и тупыми мозгами хрен нацелят гранатомёт так, чтобы заебашить точно по главному альфачу американизированной планеты, они заказали большое количество боеприпасов. Может быть, вертолёту суперпрезидента и удастся проскочить через бреши в сети зенитного огня, ну а может и нет — тут уж хуй знает.

* * *

Владимир Владимирович Путин направлялся к себе на дачу в Ново-Огарёво, что близ села Усово. Вертолёт с президентом на борту отбыл из Кремля в направлении Рублёво-Успенского шоссе. Когда он пролетал над каким-то зданием в центре, сочетавшим в своей архитектуре элементы сталинского ампира, классицизма и неоготики, президент достал подаренный ему недавно ведущими отечественными учёными изготовленный ими в единственном экземпляре супершустрый планшет, который так и назвали — «Планшет Путина». В аппарат была встроена запароленная «красная кнопка» (двадцатичетырёхзначный код не знал даже сам президент — в случае необходимости его сгенерировал бы генштаб, объединив несколько частей, выбранных представителями генералитета наугад, и отправил Путину по секретной почте), а принимавшийся прямо со спутника молниеносный Интернет ловился в любой точке Российско-Украинской Федерации.

Владимир Владимирович подсоединил наушники и принялся смотреть на «ютубе» видеоролики про себя. К тому времени, как вертолёт оказался над шоссе, Путин уже посмотрел парочку, но тут вдруг за окном послышались разрывы снарядов от зенитного орудия. «По вам работает „Колос“!» — мгновенно предупредил умник «Планшет Путина».

— Блядь, что за нахуй?! — возмутился Владимир Владимирович, и тут же обратился к начальнику секретной службы собственной личной безопасности, сидевшему рядом с ним:

— Фёдор, разберись!

Фёдор Буздыганов всё понял. Это был верный и вежливый стальной бородач на службе государя. В своё время он заявил Путину: «Для убийства звоните мне». Владимир Владимирович не стеснялся так и делать.

Федя дождался, когда вертолёт ушёл с линии огня, затем спрыгнул с парашютом и, вычислив антифашистов, пошёл с ними разбираться. Те пытались отстреливаться из автоматов, но непревзойдённый мастер веерного боя отмахивался от пуль, словно от роя назойливых мух, парой литых титановых вееров. В ответ Фёдор, владевший вдобавок смертоносной техникой «сто двадцать заточек», метал во врагов своё оружие, и некоторые заточки попадали в цель. Так, один из метательных снарядов угодил прямо в задний проход Багирову, но так как пользовавшееся популярностью очко гастарбайтера было превосходным образом разработано ещё в раннеподростковый период, серьёзно азербайджанец не пострадал. А вот Ваня Банданович словил «височницу» — поражение мозга через висок. Пидрила умер на месте. Соратники на него даже не оглянулись и лишь ускорили бег — особенно в жопу раненный Эдик.

Наконец ЛГБТ-Антифа добежали до своей бронированной машины и укрылись внутри. Тут уж Буздыганов был бессилен. Фёдор в бешенстве молотил кулаками по броне врагов, в слепой ярости крича:

— Суки, блядь! Путина нельзя убивать!

— Почему нельзя убивать Путина? — не понял Савелий, трясшийся от страха внутри джипа.

— Почему? Путему! — последовало в ответ, после чего невероятным усилием тренированных мышц Федя перевернул машину пидорасов на крышу.

Буздыганов победоносно заключил:

— Ослы ебучие, да мы без Путина хуй так красиво сможем жить!

* * *

К счастью для покусившихся на самое святое, к месту действия подтянулись позорные резервы — любовники-горебоевики Даниил Помоечников и Антип Афозников. Они жопой почуяли, что их друзья в беде, и каким-то образом перебороли в себе привычные страх и лень. Даниил, впрочем, переборол страх не до конца, и потому, предательски толкнув вперёд Афозникова, скрылся в обосранных и зассанных зарослях, где валялись пустые шприцы, бутылки и юзанные гандоны. Антип тут же был изрешечён федиными заточками, но зато смог отвлечь внимание от Помоечникова. Даниил подкрался к Буздыганову с тыла и сперва воткнул парочку поднятых в кустах спидоносных шприцев в шею, а затем уже добил увесистым батлом из-под «жигулей». Помоечников спас друзей, а в честь геройски павшего по его же вине любовника он сочинил такие строчки: «Твой Свет был чересчур ярок для этого мира. Мир не выдержал и погасил твой светильник». Со своего смартфона на сайте “Antifaschist.ru”, впрочем, свою лицемерную эпитафию Афозникову Даниил сопроводил комментарием, что это — посвящение их боевому товарищу, умершему от алкоголизма и наркотиков.

* * *

Луна. Сельское кладбище. Могила. На могильной плите — лозунг: «Всё хорошее начинается с крепкого кофе». Под лозунгом парочка суровых ребят жестоко убивает большим кинжалом какую-то девственницу. При ближайшем рассмотрении выясняется, что расправу над двенадцатилетней Ярославой Мудашниковой учинили наши знакомые — Серж и Мэри. Так они праздновали недавнюю победу своей конфессии.

Между тем, дабы закопать павших бойцов, на кладбище забрели помятые антифашисты, выбравшиеся из джипа, перевёрнутого сражённым, в свою очередь, Федюней. Увидев отвратительную сцену кровавого как гэбня человеческого жертвоприношения, они поняли, на что можно удачно употребить остававшиеся боеприпасы. Константин отпустил голову, прошедшую будто по волшебству, а Белов убрал скрипку в футляр.

Глава XIX

От невольных «водных процедур», которым его подвергли жестокие молодые люди и которые были совсем не желательны в его возрасте, «Дед» Эдуард Вениаминович Лимонов, как несложно догадаться, в восторг не пришёл. В «Живом Журнале» отца-основателя НБП под заголовком «Гнусные и корыстные нигилисты!» появилась гневная отповедь негодяям. Вот её текст без купюр (слава Богу, в Интернете пока никаких купюр в блогах нет):

«Недавно на меня было совершено дерзкое и бессмысленное нападение не кого-нибудь, а бывших нацболов! Агрессию в мой адрес вызвало то обстоятельство, что я, видите ли, не пожелал подарить им, нацболам, несколько моих книг. За то, что они состояли в моей партии, я им теперь трусы стирать должен, что ли?! Да ведь в Национал-большевистской партии, созданной мной, за всю её четырнадцатилетнюю историю перебывало более полусотни тысяч человек!

Я не спешил писать об этой истории „по горячим следам“, наивно полагая, что гады одумаются и приползут на коленях вымаливать прощение. Но наглых подонков не смутили страдания старика, оставшегося временно без личного автотранспорта и едва не лишившегося жизни. Так пусть же словят заряд старческого говна в глотки!!!

Оказавшись по вине этих мразей на закате жизни в ситуации героя рассказа „Низвержение в Мальстрём“ Эдагара Аллана По, я был сильно удивлён и озадачен, ведь обычно у предателей лишь на бумаге или из-за щита монитора хватает духу на меня трусливо тявкать. А тут внезапно такие пассионарные движения нарисовались, что аж дух захватывает! Остаётся только сожалеть о том, что подобные силы направлены не в то русло. Но впрочем, раз подонки решили, что могут представлять интересы НБП и при этом пытаться нанести мне серьёзный физический и моральный урон, они, эти лица, никакие не национал-большевики, а больные, у которых не все дома. А коль так, их следует поместить в сумасшедший дом, пока не все психушки закрылись, или утилизировать как-то иначе, причём чем быстрее тем лучше! Это была моя отповедь, полная справедливого негодования. Я — Эдуард Лимонов».

Первый же комментарий, оставленный ЖЖ-юзером, укрывшимся под ником „glino_mess69“, оказался полемичным по отношению к главной линии автора поста:

«Мы на горе всем буржуям

Увлечёмся негра хуем!

Мумбу, Юмбу — всех зови!

Эдичка, благослови!»

Но недоброжелательным комментарием, к несчастью для Лимонова, в тот раз дело не ограничилось: упомянутые в статье обидчики вновь решили настигнуть и покарать Деда.

Вычислив очередной «Бункер» пожилого писателя и политика, ребята выставили перед ним наблюдателей, и когда охранники главного «ересиарха» ушли, под видом сантехников проникли в квартиру.

Дед просто охуел от творившегося беспредела. Он громко возмущался:

— Вам, молодым здоровым мужикам, не совестно ли у старика силой выбивать слова о прощении?!

Но им вовсе не было совестно, совсем наоборот — они стали угрожать стариковской жопе паяльником, так что Дед под непреодолимым напором хтонических сил в конце концов покаялся.

* * *

Параллельно с вышеописанным подходила к своему завершению и охота на азербота. Дело в том, что ресторатор Бухаров, в целом корешившийся с Эдом Б., не выдержал в конце концов его хамства. Когда активисты Организации Национальных Избавителей в составе Мистера Хеопса, Мистера Вепря и Мистера Медопута заглянули в ресторан «Полотёр», принадлежавший Бухарову, тот сдал им вдовца Тимати со всеми потрохами. История, переполнившая чашу терпения Игоря Олеговича, произошла за три дня до того в том же самом «Полотёре».

* * *

Бомжи Иван, Клара Игнатьевна и Литрошка жрали пищевые отходы из помойки за рестораном. Мимо проходили пьяные Эдик Багиров с новым любовником Арменом — оба следовали в «Полотёр».

— Билядь, как вы такое говно хаваете?! — удивился вслух Армен.

Клара и Ваня промолчали, так как были заняты пережёвыванием пищи, так что чурке ответил успевший поесть лихой зоофил Литрошка:

— Да можно всё жрать, главное много воды при этом пить! Вот так вот, смотрите! — бомж, присев на колени, натурально как пёс принялся хлебать из лужи.

Багиров блеванул, отчего тут же протрезвел. В его больном уме внезапно родилась «гениальная» идея, которую он тут же поспешил озвучить своему новому любовнику:

— Арик, а давай сводим этих бедолаг в ресторан?

Армянин улыбнулся:

— Хех! Рискованно! Что ж, давай, Эдик!

* * *

Между тем в «Полотёре» было нескучно. Играл какой-то хуёвый ансамбль, но мало кто его слушал, ибо этим вечером друзей угощал сам Рыков, праздновавший днюху своей любовницы.

Авантюра Эдуарда Багирова была встречена с энтузиазмом: бичам выделили отдельный стол; официанты подавали дорогую еду и французские вина. Игорь Олегович, хозяин заведения, который также присутствовал на мероприятии, уже был глубоко в душе недоволен, но пока ещё старался улыбаться по мере сил. Однако когда бухой в слюнец писатель начал изливать Бухарову свою душу, ресторатор начал потихонечку разочаровываться в эксцентричном антифашисте.

Отвратительно пьяный Эдуард приобнял Бухарова, который всё ещё время от времени напряжённо поглядывал на столик бичей, за плечи и начал шептать ему в ухо свой безосновательный бред:

— Игорян! Я тебе как брату всё расскажу. Помнишь, не так давно у меня живот распухал? Я ещё боялся, что рак у меня... хуй там было! В самом прямом смысле. Я был в интересном положении. Пустой и холодный звук космического закона привёл меня к Тимати, чтобы сперва отвлечь, и лишь по другую сторону беременности раскрыть свой секрет. Я тайно родил от Тимати.

Бухаров мысленно делал „facepalm“, но на счастье Эдика он не слишком внимательно слушал его идиотические откровения — куда сильнее Игоря Олеговича волновало происходившее за столиком бомжей, где Литрошка усердно содомировал Ивана бутылкой божоле под аккомпанемент всё того же унылого бэнда, в то время как прагматичная Клара Игнатьевна в угаре заказала для себя шесть бутылок по пять тысяч грин штука уже на хуй пойми чьи деньги.

Глаза Багирова, перешедшего к кульминации своего делириума, сияли адским огнём, как у хипстера из Волгограда, когда тот отправлялся взрывать к ебеням вокзал и себя самого ради высшей цели:

— Я не сторонник взрывной хард-версии ислама, зато я могу наводнить Москву армией своих детей! Моя метафизическая беременность — свидетельство моей богоизбранности! Мои дети очистят святую русскую землю от наводняющих её русаков! Я буду ебаться и рожать, рожать и ебаться! Ни один русский Ваня, — он с презрением покосился в сторону бомжей, совсем уже откровенно ебавшихся втроём, но смирившийся и махнувший на происходившее рукой Бухаров даже не взглянул в ту сторону, — не посмеет надеть мне гондон на жопу!

Игорь Олегович молча кивал. Выгнать пидораса в шею он решился лишь тогда, когда Багиров снял штаны, залез на стол и насрал в тарелку с воплем: «Я вот как умею!!!»

Глава XX

Новое задание по убийству главного пидора всея Руси — Бориса Моисеева — получили тайные агенты «ОНИ» Мисс Девственница, Мистер Ариец и Мистер Педик. Поскольку Овтсежоб никогда не видел их вживую, имена он как обычно подобрал рандомно.

Мисс девственница являлась настолько закоренелой БДСМ-госпожой, что даже в обыденной жизни предпочитала чёрную кожу и высокие сапоги. Она так вжилась в эту роль, что не расставалась со своим чернокожим рабом Мистером Арийцем ни на минуту.

Двухметровый негр всегда ходил на поводке за маленькой хрупкой женщиной. Звали его Вася, он был русским по паспорту и по духу, несмотря на кровь и цвет кожи. Мистер Педик же был обыкновенным бандитом и вроде бы натуралом. Впрочем, этого никто не знал наверняка.

Всей троице было не в первой выполнять смертельные и убийственные задания. Овтсежоб держал их для особо жестоких миссий, зная необычные пристрастия этой команды (анальных) карателей.

— Он не дал нам адреса Моисеева! — сказала Мисс Девственница, затягиваясь сигаретой в длинном мундштуке. — Вот мудак!

Она окинула взглядом свою немногочисленную команду и тяжело вздохнула. Ждать поддержки от штурмовиков-остолопов было бессмысленно. Как всегда все интеллектуальные задания лежали на ней. Наманикюренные пальцы с длинными чёрными ногтями заплясали по клавишам.

База данных выдала сразу нескольких Моисеевых Борисов Михайловичей. Причём сразу трое из них оказались 54 года рождения, как и основной сабж.

«Нелегко, наверное, жить с такими имя-фамилия-отчествами», — подумала про себя госпожа, где-то с минуту созерцая монитор.

Педик с Арийцем нетерпеливо переминались за её спиной, словно псы в ожидании команды.

— Сначала стоит навестить Бореньку по адресу «Садовая-Сухаревская, дом 80, квартира 100». Говноселебритис любят красивые круглые числа, — сказала МД, поворачиваясь к своим напарникам.

— Будем делать всё тихо и максимально жестоко, — она улыбнулась, снова затягиваясь сигаретой.

— Так точно, — выдал Педик.

Ариец ничего не ответил, так как был в наморднике.

В большую спортивную сумку отлично поместилось всё необходимое для мёрдер-шоу: наручники, цепи, плети, паяльник, набор японских ножей. Свою любимую катану Мисс Девственница прятала в обыкновенный тубус. Она не любила огнестрельное оружие, так как оно всегда казалось ей лишённым шарма и искренней жестокости. Ничто не может быть более гуманным, чем выстрел в висок. Куда изящнее убивать медленно и мучительно, отрезая от жертвы часть за частью, выпуская всю кровь, выдавливая глаза. Лишь потом даровать блаженную смерть, словно долгожданный оргазм после сладостных истязаний плоти.

Ничего нет прекраснее смерти.

На чёрном «Мерседесе» зондер-команда подъехала к предполагаемому дому Моисеева на Садовой-Сухаревской. Они поднялись по лестнице, стараясь издавать как можно меньше звуков. В этой работе главное — конспирация.

Мисс Девственница позвонила в звонок.

— Кто там? — раздалось спустя секунд тридцать.

— У нас посылка из секс-шопа «Силиконовый лес» для господина Бориса Моисеева.

— Но я ничего не заказывал! – прокряхтел раздражённый старческий голос.

— Да нет, это подарок, за счёт заведения! — продолжала юлить МД.

— Точно подарок? — заговорила еврейская натура.

Дверь открыл седой пожилой уже мужчина в халате и тапочках.

— Чёрт, не он! — прошипела госпожа.

В тот же миг голова лже-Моисеева взлетела в воздух.

Девственница оглянулась на Педика.

— Ты что сделал? — прошипела она.

— Нам нужно оставлять как можно меньше свидетелей.

— Затолкайте его в квартиру: не нужно, чтобы его кто-то видел. Старик живёт один; я думаю, его смерть заметят, только когда он успеет разложиться наполовину. И подаст о себе сигнал вони.

* * *

Тем временем дома у настоящего Моисеева намечалась еженедельная пятничная оргия. Уставшие от полных безделья будней, селебретис спешили на голубой огонёк к главному пидору страны. Их ожидал фонтан с голубым пуншем из коктейля «голубая лагуна», анальные фейерверки из задниц накаченных стриптизёров, светильники в виде хрустальных дилдо, мёртвая музыка и изысканные закуски. Роль стола изображал покрытый золотой краской стриптизёр-энтузиаст.

По заказу Бори специально из Голландии привезли торт из говна и спермы молодых девственников. В нынешнем суровом мире это считалось главным деликатесом. Чтобы быть знаменитым, надо уметь есть говно, сглатывать малафью и лизать задроченные анусы.

Моисеев порхал по квартире в предвкушении праздника. Его полупрозрачное голубое кимоно развивалось, словно крылья бабочки. Под кимоно у него не было ничего, кроме огромного прозрачного дилдо, нанизанного на настоящий обрезанный стручёк потомка Моисея.

В 12 на бал к золушке-педерасту начали подъезжать первые гости. Был там и известный депутат под ручки с солидным бизнесменом, и модный дизайнер, и известная певица, являющаяся на самом деле трансвеститом. Всех их имена история уже не сохранила. И чего на этом гей-балу только не было: и танцы до упаду, и оргии во все дыхательные-пихательные отверстия, и дружное поедание кала.

Спустя час раздался звонок в дверь.

— Интересно, кто же это так припозднился? — прощебетал Моисеев, нетерпеливо бросившись открывать.

— Кто та-а-ам? — спросил он манерно.

— Это из секс-шопа «Силиконовый лес». У нас для вас посылка.

— А, заходите! — Моисеев наивно отворил дверь настежь.

Недолго думая, в квартиру влетели бойцы «ОНИ». Они отстранили Борю, закрывая дверь изнутри.

— Вот ты и попался! — рассмеялась Мисс Девственница, нанося ему удар основанием меча прямо в лоб.

— Свяжите его, сейчас устроим шоу! — сказала она своим подчинённым.

* * *

Моисеев очнулся, не чувствуя рук и ног. Сознание смутно блуждало по его черепной коробке. Он болтался в невесомости. В каком-то сладком приходе, который всё равно оставлял в себе неприятный след.

«Что же такое происходит? — думал он. — Может быть, передоз, или я уже давно мёртв? А моя душа теперь возносится в голубой рай?»

Но чей-то голос вырвал его из небытия.

— Эй, слушай меня, ты уже должен очнуться.

В тот же миг его окатили ведром ледяной воды. Моисеев открыл глаза. Перед ним было чьё-то расплывчатое лицо. Когда картинка сложилась воедино, он с ужасом осознал, что это женщина. Как истинный педераст, Боря глубоко презирал всех, кто по недоразумению родился с вагиной. О том, что такое пизда, он догадывался очень и очень смутно, но всё равно боялся её как древнего языческого зла, восставшего из недр ада.

Крик ужаса и отвращения вырвался из его глубокой глотки.

— Нет, отойди от меня, вагинальный демон! — завопил он.

Когда первые волны ужаса начали спадать, Моисеев огляделся по сторонам. Он висел под потолком. Его руки и ноги были прибиты к кресту из человеческих тел. Все стриптизёры и гости были мертвы и расчленены. Ещё свежая кровь вперемешку с дерьмом стекала по импровизированному кресту на голубое кимоно Бориса.

Он взвыл от ужаса и понадеялся снова отключиться, но это не помогло — ведро ледяной воды снова некстати.

— Мы вкололи тебе львиную дозу обезболивающего, чтобы ты не умер от болевого шока, — сказала Мисс Девственница.

Она были обнажена полностью. Стояла посреди комнаты, покрытая лишь своими длиннющими волосами, в которых одурманенному Моисееву мерещились живые змеи.

Он ещё раз взглянул на десятисантиметровые гвозди, протыкающие его плоть. Попытался пошевелить пальцами; они с трудом подчинились, но боли не было. Не было вообще ничего кроме этой зловещей чёрной комнаты, источавшей запах скотобойни, и этой ужасной женщины, что так пугала его своей омерзительной наготой.

— Не спи — замёрзнешь! — сказала она, ударяя его огромной цепью по зубам. Моисеев почувствовал хруст протезов и вкус своей крови. Крошка зубной эмали хрустела на осиротевших дёснах. Губы были разбиты в пюре.

— Я хочу, чтобы ты страдал! — сказала она, сменив плеть на кнут.

Новый удар пришёлся по груди, разрывая одежду вместе с кожей, превращая всё в равномерные кровавые ошмётки.

Очередной удар нарисовал на груди звезды ровный крест.

Тут из темноты появились помощники экзекуторши. Они подсоединили зажимы, а затем провода к мошонке Моисеева.

— Это не детские игры. Тока здесь действительно хватит на то, чтобы сварить твои яйца вкрутую, — рассмеялась она, беря в руки пульт управления.

Моисееву показалось, что разряд электричества пронзил его с головы до ног. Но МД была неумолима и не собиралась сбавлять накал, постепенно увеличивая силу удара. Борис молил неизвестного бога о том, чтобы эта ужасная пытка наконец-то закончилась, чтобы смерть забрала его в свои страстные объятья.

Он кричал, звал, но она всё не приходила. Только ноющая густая боль разливалась по его телу. Каким-то шестым чувством он предвидел, что это ещё не конец, и дальше будет только страшнее.

На миг все исчезли из поля зрения. Потом Боря увидел резкую вспышку света. В руках у ужасной бабы сиял загробным светом самый настоящий паяльник.

— Я хочу, чтобы ты страдал! — повторила она снова.

— Зачем? Что я вам сделал? — закричал Моисеев из последних сил.

— Ничего личного, — пожала плечами Девственница. — Просто заказ.

— Вы будете гореть в аду! — кричал Боря, отчаянно плюясь кровью из разбитого рта.

Мисс Девственница приблизила к лицу Моисеева паяльную лампу. Этот ужасный слепящий свет стал последним, что увидели его глаза.

МД рассмеялась, глядя на раздроченные глазницы. Жертва была ещё жива. Значит, всё проходит блестяще. Мистер Ариец достал свой огромный негритянский хуй и нассал прямо в глазницу несчастному Моисееву.

Паяльник ещё горел неистовым адским светом. Троица поспешила вогнать его в привыкший ко всему анус звезды. Моисеев вяло вскрикнул и скончался в свой последний раз.

Мисс Девственница закурила, стряхивая пепел в открытый рот мёртвого певца.

Глава XXI

Итак, Игорь Олегович Бухаров подкинул нацизбавителям координаты московской явки писателя, блоггера и ёбаря-террориста Эдуарда Багирова. Как оказалось, грядущая жертва высшего правосудия в последнее время «вписывалась» на ночь у своего коллеги Минаева, с которым активно и пассивно изменяла собственной пассии, то бишь Армену. Это Бухаров знал точно, но вот по какому именно из двух адресов следует искать Сергея, ребятам из «ОНИ» предстояло выяснить уже самостоятельно.

Минаев с одинаковой вероятностью мог обитать в доме десять по улице Ремизова или же в тридцатом доме по Воронежской. Сперва «Они» поехали на «Нагорную».

Для того, чтобы не привлекать лишнего внимания и не спугнуть битую и потому не в меру осторожную жертву, на столь важное задание поехали в укороченном составе: Мистер Голодный Обморок, Миссис Жиробас и Мистер Обама. Кулачников недавно попал в мелкую аварию, и потому его тачка была в ремонте, но сам он не пострадал. С утра сунув ствол за пояс и посмотревшись в зеркало, Гриша пришёл к умозаключению, что не прочь прокатиться по душу Багирова и на метро.

Миссис Жиробас встала с постели после ласк МГО и пошла в ванную. Там приняла душ, открутив от него лейку и поводив им по своим гениталиям для полного удовлетворения. Когда вышла из ванной и вернулась в комнату, то надела своё парадное платье и любимую фуражку, подозрительно похожую по дизайну на эсэсовскую. Жаль, конечно, что после убийства от столь броских деталей гардероба придётся избавиться, но как-то иначе нарядиться для самого важного в жизни дела не позволяло чувство вкуса. На ногах Жиробас блестели чёрные начищенные сапожки выше колена — подобная обувка придаёт красоткам ещё больше блеска, жирух же заталкивает поглубже в грязь. Погода за окном подходила для убийства. В такую сырость, чертыхаясь и отряхивая от одежды налипшую грязь, услужливо вылетевшую из-под колёс проехавшего «мерса», редкий пешеход не мечтает об убийстве. И лишь «ОНИ» не мечтают, потому что они делают.

Мистер Голодный Обморок тем временем тоже встал с кровати и, осознав важность сегодняшней задачи, ощутил боевой настрой. Оценивший по достоинству облик подруги ГО принялся собираться на охоту сам. «Он» взял с собой самое заветное оружие — трофейный японский сай, захваченный его прадедом в Маньчжурии. Сай Обморок прицепил сзади к поясу и прикрыл сверху полой кожаного пальто. На спину МГО повесил кожаный же рюкзак, в который сложил дедову двуручную пилу и пару мотков верёвки.

Пара убийц встретилась с водителем автобуса в центре зала на «Чеховской», откуда было по прямой до нужной им станции.

В пути МГО слушал плеер: «КИШ», «Коррозия», «Ария» — не хотелось отягощать мозг перед тяжёлой и пыльной работёнкой. Жиробас читала на электронном носителе чьё-то исследование о психологии маньяков и серийных убийц, скачанное ей с Интернета. Ну а Мистер Обама просто дремал на занятом им месте в углу вагона до самой «Нагорной».

По пути от метро до нужного дома Мистер Голодный Обморок почувствовал такую духовную близость к своим соратникам, что даже счёл возможным поделиться с ними самым сокровенным — некой концепцией его авторства, которую он эмпирически разрабатывал долгие годы.

— Я назвал свою концепцию «Работа с Богом». Суть такой «работы» заключается в особом умении считывать «командный код», с помощью которого Вселенная подаёт нам знаки во мраке неопределённости Бытия.

— Как распознаётся этот «код Бытия»? — поинтересовался Обама на повороте с Электролитного на Розанова.

— Я назвал его «кодом удачи», дабы избежать плагиата. Познаётся он методом проб и ошибок, годами духовной и физической работы. В процессе своей деятельности каждый человек сталкивается с неизбежным выбором жизненного пути. Обыденная, не вооружённая «кодом удачи» личность действует только наугад, будто слепец, оказавшийся в незнакомой пустыне ночью. Такая личность печалится от собственных неудач и благодарит судьбу за успехи, не ведая, что есть значительно более эффективная методика жизни.

Некоторое время шли молча, переваривая услышанное.

— Ну и что это за методика? — спросила наконец Миссис Жиробас, когда «Они» подошли к пятьсот сорок первой школе. Объясняя, Обморок даже остановился, и его спутники встали тоже:

— С первых мгновений достаточно сознательной жизни следует начинать наблюдение за факторами, служащими фоном событий, которые переживаются субъективно как негативные или позитивные. Каждый случай повтора фонового, или сопутствующего события более двух раз должен восприниматься как кандидат на проявление «кода удачи», соответственно, в его негативном (если случается неприятное событие) или же положительном аспекте. При большом количестве стабильно повторяющихся фоновых событий можно говорить об открытии элемента «кода» уже в значительной мере уверенно.

— И что следует делать с этими элементами?

— И как используется «код удачи»? — спросили спутники МГО практически одновременно.

— Элементы «кода» — это своего рода составные кирпичики трёхмерного арт-объекта личной судьбы. Они — индикаторы тех или иных решений. Человек может взлетать высоко к небу, но и падать вниз с неизбежностью птиц, возвращающихся на Землю под воздействием ньютоновских сил. Сила «кода удачи» заключается в даруемой им возможности сознательного контроля за этими процессами. Никто не говорит о возможности никогда не терпеть поражения, но зато мы способны видеть однозначные указания на грядущие беды и предпринимать соответствующие шаги заблаговременно там, где интеллект увидит только пустоту — гарантированные фоновые события, увиденные нами рядом с нашими невзгодами множество раз, всегда предупреждают о том, что придётся пострадать. Но зато у нас есть и другие, противоположные по знаку фоновые события! Это добрые знаки, способные удесятерять наши силы и уверенность в себе. При установке должного уровня стабильности мы будем знать благодаря положительным знакам «кода удачи», что беды скоро кончатся, даже тогда, когда всё говорит об обратном. Этот индивидуальный «код» устанавливается не раз и навсегда, но основную часть времени он неизменен: например, если собачий лай для тебя стабильно означал положительный сегмент «кода удачи» на потяжении пяти лет, он пробудет таковым до смерти, но ничто не мешает появиться другим сегментам — например, синему цвету или, скажем, числу «шестьсот двадцать четыре» — весь вопрос лишь в работоспособности сегмента. Рабочие, хорошо зарекомендовавшие себя сегменты не подводят, и потому нет смысла искать замену для того языка, которым мироздание даёт тебе совет.

Когда Голодный Обморок закончил свою речь, его спутники поняли, что можно идти дальше. Нужный дом оказался уже следующим после школы. Это была старая задрипанная неуместно выглядевшая советская пятиэтажка с расположенной на первом этаже детской библиотекой, выглядявшей в век планшетов и ноутбуков ещё более атавистически. Разумеется, таких утончённых пидоров как Минаев тут отродясь не водилось. Никто не захотел даже проверять этот факт.

— Три тысячи хачей! — выругался водитель и сплюнул. — Не туда попали! Ну что за членожопье?! Поехали отсюда, в пизду!

Пришлось вернуться в метро и добраться до «Севастопольской», чтобы с парой пересадок достичь станции «Зябликово».

Глава XXII

— Настал час «Х», — сказал Архангел Марии, беря её под руку.

Вместе они спустились по смердящей от мочи лестнице подъезда вниз во двор, на свалку вечных цивилизаций. Чёрные деревья шумели над Москвой. Ветер завывал в кронах спальных районов. Жадные птицы кружили над домами. Они тоже знали обо всём.

Архангел и Мария спустились в тёмное чрево подземки и поехали в центр пентаграммы метрополитена — туда, куда по венам города стекает гнилая кровь. И небо покрывалось трупными пятнами, которые не вывести даже «Тайдом». Там, возле станции метро «Кузнецкий мост», их ждал Третий.

Его так и звали — Третий, но был он вовсе не лишним.

Он стоял возле припаркованной серой «пятёрки». Когда-то машина могла стать неприметной в большом городе, но сейчас она слишком ярко выделялась среди кредитных иномарок нищего среднего класса. Но другой тачки не было.

Они сели в машину и помчались по ночной Москве к дому Мизулиной. Мелькающие огни, радио со старыми хитами, дым лёгких сигарет. Всё как во время обычной прогулки по городу, только адреналин в крови всё ещё продолжал бурлить.

И вот — нужная улица. Нужный дом.

Наша троица остановила машину и стала ждать. В это время Мизулину обычно привозят с работы.

Вот и подъехал её чёрный джип с мигалкой, точно по расписанию. Мизулина вышла из машины и, попрощавшись с водителем, закурила сигарету. Мария тихо вышла из машины.

— Елена Борисовна, там в кустах геи-педофилы совращают детей! — закричала она, Мизулина обернулась. В тот же миг Третий заткнул ей нос и рот тряпкой, смоченной в хлороформе. Бабка быстро обмякла и сползла вниз.

— Чёрт, Архангел, помоги, в ней килограмм сто, наверное! — закряхтел Третий.

Вместе им кое-как удалось затащить Мизулину в багажник.

* * *

Всё было готово к операции. Жертва была усыплена и зафиксирована на акушерском кресле.

— Бля, так она ещё гаже, чем тот труп, на котором мы тренировались! — сказала Мария, в ужасе оглядывая голую Мизулину.

Она была отвратительна. Её грудь скатывалась в подмышки. А густые лобковые волосы покрывали всю нижнюю часть её тела. По всей туше проходили старческие синюшные вены.

— Как подумаю, что со мной так же будет в старости, жить не хочется, — вздохнула Мария.

Архангел молчал. За свою карьеру выскребателя дохлых эмбрионов он успел насмотреться всякого. Мизулина была хоть и мерзкой, на далеко не самой отвратительной пациенткой в его практике.

Снаружи разыгралась гроза. Раскаты грома доходили даже до изолированной операционной. Страшно подумать, что же творилось во внешнем мире. А там творилось многое. Молнии сверкали, лил проливной дождь и небо почернело от гнева.

Один разряд молнии угодил прямо в местную электростанцию. Свет мигнул и погас. Стало темно, как в матке Мизулиной.

— Не нервничайте, господа! — сказал Архангел. — У меня есть свечи.

Он полез в какой-то из ящиков. Свою клинику он знал наизусть, и мог передвигаться по ней даже в кромешной темноте.

— Так будет даже романтичнее, — сказал он, расставляя свечи по маленькой операционной.

Комната приобретала всё более зловещий вид. Ритуальное жертвоприношение. А может быть, праздничный стол, где вместо торта — распростёртое старушечье тело.

— При свечах она ещё более отвратительна, — снова сказала Мария, переводя взгляд на чемоданчик с инструментами.

В её глазах всё несовершенство должно быть мертво. Внебрачные дети, старики, калеки, уроды должны отправиться в газовые камеры. Когда построится Чистая Москва, ничего этого уже не будет. Никто не станет пятнать новый чистый утопический мир своим уродством и изъянами. Только молодые, здоровые и сильные. В новом мире не будет места состраданию. Все бедняки и отщепенцы будут стерилизованы и отправлены в гетто. Новой породе людей ни к чему их дефектные гены.

А сейчас им предстояло убить Антихриста, иначе ничего этого уже никогда не будет.

Архангел подготовил инструменты. Всё тот же красивый ритуальный набор позапрошлого века. Им пользовались только для особых случаев. Вот один из них и настал.

Всё как в тот раз. Расширитель, щипцы и штырь. Только более отвратительно и завораживающе. Опыты над живыми всегда интереснее, чем над мёртвыми. Вот из влагалища Мизулиной потекла чёрная кровь, так непохожая на венозный сок живого человека. Она зловеще переливалась в свете восковых свечей.

Кровь стекала в серебряный таз. Вместе с ней виднелся и маленький комочек плоти. Он был похож на древнюю мумию, но совсем не на человеческое дитя.

— Неужели это и есть Антихрист? — спросила Мария.

Архангел надвинул очки на самый кончик носа. Взял щипцы и поднёс эмбрион близко к глазам. Он смердел кровавыми испражнениями и смертью.

— Нет, это не он, — вздохнул Архангел Скребков с досадой. — Это обычный человеческий эмбрион, пусть и не жизнеспособный, но всё же обычный. Он бы всё равно не родился живым. Она бы всё равно не перенесла роды.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — выругался Третий, который всё время стоял в углу.

— Что будем делать? — спросила Мария.

— Думать, — холодно ответил Архангел.

* * *

Труп Мизулиной плывёт по Москве-реке где-то в направлении области, пока наша троица следует в «Сапсане» в сторону Санкт-Петербурга. Во рту Елены плавают маленькие рыбки. Жабы откладывают икру в её волосах. Змеи свернулись в её вагине. Но Архангел, Мария и Третий даже не думают об этом.

Их план хоть и казался безумным, но был вполне рационален. Если Антихрист не был внутри Мизулиной, стало быть, его приютило в себе брюхо Милонова. Тварь была зачата именно в ту ночь и том же месте. И «Символ России» сыграл здесь не последнюю роль.

Соседи по вагону пьют водку вёдрами и занимаются грязным сексом. Только Мария, Архангел и Третий сидят со скучающими лицами посреди это мракобесья. Проводницы разносят опиум, чай, вино и железнодорожный сахар. Можно было бы напиться, только в вине слишком сильно ощущается кровь.

За окном проплывают голые деревья. Они кажутся совсем обгоревшими на фоне красного неба. Колёса напивают гимн отчаянью. Из ламп льётся мутный свет — желтоватый, как вода на дне унитаза. Воздух пахнет скисшей спермой.

Мария видит, как священник, сидящий неподалёку, задирает свою рясу, под которой нет ничего. Он смотрит на девушку не отрываясь, продолжая наяривать свой хуй. Он большой, красный и покрыт бородавками. Рядом сидит мальчик лет двенадцати. Он опускается на колени перед священником и принимается неумело сосать его огромный член. Он облизывает его, словно эскимо.

Мария равнодушно смотрит на бесплатное ЦП. Хочется закурить. Она достаёт из сумочки сигарету. Но подошёдшая проводница говорит, что курить тут запрещено.

* * *

Петербург выглядит мрачнее, чем обычно. Трупы плавают в каналах и реках. Архангел говорит, что это ритуальное самоубийство. Городские службы меняют кресты на церквях на пентаграммы и звёзды Давида. Ветер завывает в крышах. Небо светится красным. Вечная луна отбрасывает отблески на воду.

Ограды мостов оплетены ядовитым плющом. Вся мостовая в битых бутылках и крошке из человеческих костей. Здания рассыпаются на глазах. Город дышит смертью.

В гостинице, полной тараканов, Мария переодевается в чёрное блестящее платье, которое ей накануне купил Архангел. Расчёсывает свои серебристые кучерявые волосы в мутном зеркале. Это лицо теперь выглядит слишком чужим. Она надевает на голову прозрачную чёрную шаль и спускается по шаткой лестнице в холл, где её дожидаются остальные.

Сегодня банкет у Милонова. Вся нечисть слетится в центр на Невский проспект, чтобы отпраздновать начало конца.

Они берут такси; чёрная, похожая на катафалк повозка мчит их сквозь ночь и красные огни Мёртвого Петербурга. Город изменился, но никто вокруг словно не замечает этого. Они ждут, когда величие России достигнет пика. Сегодня ночью. Никто не знает, что это за праздник, но все знают, что это будет сегодня.

На празднике нет музыки. Троица проходит охрану, прикрывшись удостоверениями журналистов. Мрачные люди в форме провожают Марию взглядом.

— Не ешь тут ничего, — говорит Архангел, глядя, как Мария провожает глазами поднос с креветками. — И не пей, вино здесь тоже отравлено.

Яд и зловоние стелется по дому.

Вот средь свиты из попов появляется и сам Милонов. Его волосы красны, словно свернувшаяся кровь. На лбу отчётливо проступает силуэт пентаграммы. Он видит Марию и идёт к ней.

— Разделите со мной этот танец под крики тишины, — говорит он.

— Нет, — отвечает Мария, спеша скрыться толпе.

Он пугает её, ей отвратителен смрадный запах его тела. От него пахнет смертью.

Гости предаются оргиям на грязном полу. Мария наблюдает за этим, как за отвратительным сном. Они постоянно рассуждают о величии России, уверяя себя, что только содомия поможет понять корень проблем. То, что было раньше запрещено, теперь открыто каждому. Так как Милонов завещал сдерживать свои порывы до Судного дня.

Милонов выходит во двор, чтобы выкурить свой «Беломор» в золотом мундштуке. Троица следует за ним по грязным лабиринтам грязного города. Он выходит в центр двора и любуется просветами грязно-оранжевого неба.

— Стой! — кричит ему третий, угрожая пистолетом.

Милонов ухмыляется, затягиваясь дымом.

— Я давно вас ждал.

Он бросает бычок на землю, давит его каблуком. В его глазах играет дьявольское безумие.

Из противоположного угла раздаётся выстрел, но Милонову наплевать. Пули падают к его ногам. Он достаёт из портфельчика золочёный лингам — символ России, улыбаясь немного криво.

Архангел и Третий подходят ближе, сменив бесполезные травматы на ножи. Они кидаются на него, но Милонов оказывается слишком проворным для своего роста и комплекции — он успевает вовремя отпрянуть.

— Проваливайте, пока не поздно! — шипит он, и слюна капает на подбородок.

Третий сделал первый шаг в сторону демонического Виталика — и в тот же миг упал замертво с раскрошенным черепом. Лингам оказался весьма надёжным оружием.

Архангел не стал ждать долго. Оплакивание павшего он решил отложить на потом. Он бросается на Милонова сзади. Тот оборачивается и хватает его за руку, которая сжимает нож. Архангел чувствует, как хрустят его кости. Он кричит от боли, но в тот же миг получает лингамом по зубам. Нож со звоном падает из ослабевшей руки.

Рука Милонова перемещается к горлу. Архангел хрипит, извивается, но у него нет сил бороться с этим чудовищным порождением зла. Из последних сил он бьёт Милонова по яцам. Удар приходит в цель. Виталик отскакивает, хватаясь за свои причиндалы.

Мария появляется из темноты, она бежит, словно в замедленной съёмке. Ей хочется убить эту тварь и перегрызть ей горло. Мир теряет краски, и лишь враг выделяется посреди него огромной красной точкой. Она хватает его за горло, занося ритуальный нож над головой, но оказывается сметена медвежьим ударом его руки. Свет меркнет, мир сжимается до крохотной искры света в небе.

Архангел забывает про боль в руке. Он бросается на Милонова, пытаясь дотянуться пальцами до его глаз, предвкушая, как брызнет из них эта тёплая склизкая мякоть. Но удар лингама навсегда гасит свет в его глазах.

Мария ещё жива, они понимает это, когда руки нащупывают холодную сталь ножа. Тварь где-то впереди, упивается своим триумфом. Милонов думает, что победил.

Мария набрасывается на него из темноты, протыкая живот ножом. Ни одна тварь не устоит против серебра. Она распарывает ему брюхо от самого пупка до паха. Белая рубашка заливается кровью. Все руки Марии в крови. Она растягивает руками ужасную рану в брюхе ещё живого Милонова.

Среди кишков и прочего дерьма прячется серый младенец. Он необычайно крупный — не эмбрион, а уже вполне себе жизнеспособный ребёнок. Он громко кричит и тянет к ней руки. Его затянутые красными бельмами глаза не отрываясь смотрят прямо на Марию.

Мария осторожно извлекает его из тела уже покойного депутата. Кожа младенца холодная, просто ледяная, пусть даже он весь и вымазан в тёплой крови. Она хочет убить его, но нож предательски падает из рук.

И даже эта тварь кажется ей милее и прекрасней собственного ребёнка в банке с формалином. Если бы она когда-то и могла бы стать матерью, то только этого чудесного малыша. Он не кричит, как другие дети, и у него уже прорезались зубы. Марии кажется, что малыш улыбается именно ей.

Она кутает его в свою шаль, и они идут по улицам рассветного Петрограда — города, который пахнет кровью и застарелым порохом. Утро встречает их новой кровавой луной. Вода в каналах начинает кипеть и источать лёгкий запах серы. Но Мария идёт вперёд, зная что это начало конца.

И не за горами та Москва 2050-го года, которая не раз снилась при жизни Виталику Милонову. Хорошо, что он умрёт так и не узнав о будущем. А малыш-Антихрист скоро подрастёт и станет первым Царь-Президентом великой Россеи. И никто уже никогда не вспомнит о том эпизоде...

Глава XXIII

Время, чтобы добраться до врагов всего разумного и светлого, ещё было — вся Москва знала, что алкоголик и пидарас Багиров обычно спит до обеда.

Более высокое здание на Воронежской оказалось не менее, если не более бомжовским. Но больше искать было негде, и они вошли в единственный подъезд следом за дворником в оранжевой жилетке, решив, что не Багра, так хоть кого-нибудь убьют.

Замок слетел после пары выстрелов. Ворвавшись, к собственной радости, как ни удивительно, всё-таки в логово, натурально, Миная, боевики застали сладкую парочку за самым интимным занятием: мастер гейского секса говнописатель и быдлоблоггер Эдуард Багиров как раз прописывал свой гнилой азербайджанский болт в уютненьком тёплом и нетесном московском дупле несведущего ведущего и такого же говнописателя.

— Я буду жить только с тобой в твоей прекрасной квартире! — обещал коварный уродец в паузах между громкими страстными стонами, из-за которых партнёры даже не услышали выстрелы. К тому же с плазменного экрана, висевшего на стене напротив кровати с совокуплявшимися содомитами, через колонки, включённые на полную громкость, Андрей Анатольевич Орлов читал свой новый стих:

— Мой друг, на каждом повороте

Меня подбрасывало вверх;

Я научился лучше всех

Ста асанам в своём полёте!

— Заткни его, не люблю Орлушу! — проорала Миссис просьбу своему парню.

Мистер ГО кивнул и выхватил из-за пояса сай. Прицелившись, МГО повторил свой памятный бросок в Билана, разбив символическое табло: умело пущенное в полёт недрогнувшей рукой оружие влетело точно в глаз поэта. Телевизор и пиит тут же послушно заглохли. Минаев оглянулся, чтобы выяснить причину внезапно возникшей тишины, и заметил гостей. Резко дёрнувшись, он соскочил с члена Багирова.

— А-а-а!!! ты мне член сломал!!! — завопил Эдик как резаный. Он до последнего момента засовывал свой прибор в сраку Сергея, закрыв глаза и мечтая о том дне, когда Минаев пропишет его в своей квартире. В глазах азера вместе они стали бы настоящей писательской семейной парой. Армену пришлось бы смириться и жить с этим, если он действительно любит Эдичку, а Тимати... Тимати всё равно был белым нигером.

К слову, о нигерах. Достав ствол, Обама метким выстрелом к хуям отстрелил Багирову сломанный орган. Кровь залила постель — месячные доказали, что Багиров не беременен. Из туза Эдуарда Исмаиловича выпал жирный чёрный кусок кала. Окончательно давший ёбу от боли азербот схватил своё говно и прижал к груди:

— Моя доча! Не смейте трогать ребёнка! Это моя доченька от великого певца и танцора!!!

Кал жирно размазывался по дрищёвым сиськам алкоголика и писателя.

Минаев в полном шоке косился то на отстреленный хуй в углу, то на группу вошедших, то на Багирова, вымазанного в собственных нечистотах.

Между тем Обама увидел книжный шкаф, целую полку на котором занимало полное собрание говновысеров хозяина квартиры. Держа хуесосов на мушке, Гриша Кулачников двумя пальцами взял с полки «Духless» и брезгливо швырнул книжку в рожу автору со словами:

— Верни мне мои деньги, сучёнок! Я повёлся на рекламу и купил такой же точно кусок говна, что сейчас в руках у твоего ёбаря!

Минаев судорожно натянул трусы, поднял с пола брюки. С трудом нащупав трясущимися руками в кармане кошелёк, отсчитал, поплевав на обдроченные пальцы, требуемую сумму, щедро добавив от себя лично — видимо, за моральный ущерб.

Обморок снял свой рюкзак и извлёк оттуда верёвку с пилой, положив вместо них книжку, отлетевшую рикошетом от писательского ебала — он понял, что с ней сделает.

Узников любви и пленников ненависти надёжно связали (Багирова, чтобы не так вонял, запеленали как младенца), затем ребята стали «ыудиться с Багром», как определил импровизированное соревнование по селфи с беспомощным связанным Эдиком старый поклонник Пелевина Мистер Обморок. Победителем считался тот, на чьём селфи удачнее всего будет запечатлён в Вечности момент нанесения удара рукой, свободной от девайса, по ненавистной опухшей морде. Лучше всего селфи вышло у Жиробас.

Сделав это важное дело, «Они» решили, что можно начинать веселиться. Двуручной дедовой пилой Мистеры ГО и Обама быстро распилили ногу Багирова вдоль — от стопы до середины бедра.Чтобы не сильно орал, засунули ему труселя Сергея глубоко в глотку. По окончании «распила» багировской собственности Миссис Жиробас взялась руками за торчавшие голые азербайджанские кости и потянула их в разные стороны. Багиров хныкал, оплакивая разом и проёбанную квартиру, и проигранную жизнь, и свой хуй, и свою родину. Кровью пидараса ребята вымазали все стены в квартире, нарисовав от души серпов с молотами, пентух и свастонов. На фоне такой красоты гости Минаева с Багировым сделали ещё одно, на этот раз групповое селфи.

Отпилив затем гондону без болта и ноги той же пилой голову, её положили в рюкзак. Тело также распилили и разложили по пакетам.

Минаев сперва молчал, так как его хлебало было завалено обосранными трусами теперь уже покойного азера, но после того, как к его стопам откатилась окровавленная голова его любовника и уставилась вмиг обессмыслевшим взором прямо в душу, Сергей замычал, заёрзал и задёргал ногами. Чтобы козлина не выёбывался, пришлось как следует стукнуть рукояткой пистолета по вые — и сразу стала ясна этимология этого устаревшего слова. Погрузив куски Багирова (кроме пениса, который побрезговали трогать) и вырубленного Минаева в джип, ключи от которого оказались в штанах Сергея, бригада поехала со всем грузом на стройку комплекса «Москва-Сити». За рулём сидел Обама.

Пара небоскрёбов всё ещё возводилась, и на подхвате там работал один таджик, знакомый Гриши, некогда помогавший строить здание столовой в автобусном парке, где работал Обама. Так как заплатили таджику вовсе не таджикскими сомони, а баксами покойного, то он всё понял. Позвонив по мобильному оператору подъёмного крана по имени Ахмет, он сказал всего одно слово:

— Поднимай!

Прицеплённого штанами за крюк уже пришедшего в себя Сергея подняли на уровень самой высокой из башен комплекса, после чего опустили на землю. Минаев получил массу впечатлений. Уже на земле, резко дёрнув за крюк, пидору порвали штаны, окуда выпало вонючее говно.

Несчастного засранца прикрыли к ебеням с помощью того же крана (Ахмет уже знал сумму, которая ему причиталась) тяжёлой строительной плитой, из-под которой тут же полилась красно-жёлтая празднично выглядевшая жидкость. Также из-под плиты торчала минаевская обувь, и МГО, взглянув на неё, решил снять трофейные, говоря лагерным языком, прохоря — уж больно знатные они были у покойного!

Забегая вперёд, отметим, что Багиров тоже кроме своих книжек оставил этому миру ещё кое-что, а именно — свою гнилую елдяру, которая с тех пор является самой важной мусульманской реликвией. К залупени присоединили биобатарейки, и если засунуть святыню в пизду, то говорят, что она лечит бесплодие в самой тяжёлой стадии, и даже одна бабка ста семи лет родила с её помощью девочку.

Всё же остальное, что оставалось от бренного тела азербота, вместе с останками Минаева, что соскербли, когда подняли плиту, отвезли на мусорную свалку неподалёку от Шереметьева к кочегару Мише Кондратьеву, где сожгли в мусороперерабатывающей печи. В ту же самую печь МГО кинул и «Духless». Теперь уже Минаев никогда не будет «LIVE».

Впрочем, вскоре появилась похожая программа, само собой, уже без Багирова или Минаева. Она называлась «Овтсежоб LIVE», и пидоров туда не звали.

Эпилог

«Ну вот мы и приехали!» — подумал Лимонов.

Хлопнула дверь «Волги», и Эдуард Вениаминович упал на заднее сидение машины.

— Дед, куда едем? — хмуро поинтересовался один из охранников, отзывавшийся на кликуху «Панк».

— Как — «куда»? — вопросом на вопрос ответил Лимонов. — Домой.

Взвизгнув тормозами, автомобиль покатил по московским улицам.

«Старенькая машина. Многое на её век пришлось», — думал Лимонов, разглядывая мелькавшие за окном улицы.

— Парни, у магазина остановите! — Эдуард хлопнул по плечу водителя. — Я вина хочу взять. Сегодня день тяжёлый был.

— Ничего, Дед, не прыгай — сами возьмём!

«Волга» продолжала свой путь по Москве. Минут через пять она остановилась у магазина.

— Как всегда? — спросил Панк.

— Да. Красного. Возьми бутылки три.

Охранник скрылся в дверях магазина.

«Умный любит ясненькое, а Эдик любит красненькое!» — мелькнула в голове глупая мысль.

— Парни, брякнете со мной?

— Нет, Дед, какое там!

«Сам же запретил им, а тут спрашиваешь! На вшивость, что ли, проверяешь?»

— Вот ваше вино, Эдуард Вениаминович! — сказал Панк, протягивая пакет.

— Вы тоже, парни, хлопнете почуть! — по второму разу сказал Лимонов. — Собрание тяжёлое было.

«И моя эпоха закатилась», — мысленно добавил Эдуард.

— Ладно, ребзя, как хотите! — пакет с вином был бережно уложен на заднее сидение.

«Устали мои парни. А я приеду, грохну пару бокальчиков».

Автомобиль с пока ещё вождём нацболов катил по Москве. Эдуард задремал.

— Приехали, Дед! — дипломатично похлопал по плечу водитель.

— Спасибо, парни! Вот я и дома. На этаж поднимусь сам.

Машина, взвизгнув, укатила.

«Старенькая у меня повозка. А на новую денег нету. Хорошо хоть, эту восстановить удалось после падения с моста. Вот же бляди какие! Такую погоню за мной устроили — вспоминать тошно».

Дома он разделся и, распечатав пакет, сделал жадный глоток. С бокалом вина в руке председатель откинулся в кресле и пригладил рукою волосы.

«Да, вот такого я не ожидал! Это меня, столько сделавшего для партии, эту партию создавшего! Меня, вытащившего этого сраного Прилепина из говна? Меня, сделавшего его писателем?»

Эдуард Вениаминович медленно начинал звереть.

«Пиздец ведь какой-то, на самом-то деле! — Лимонов заходил по комнате, словно зверь. — Я этого Прилепина создал на свою голову, а он меня в говне в благодарность извалял».

Неожиданно зазвонил мобильный телефон.

— Алло, слушаю вас! Кто это? Говорите!

— Эдя! — завыл в телефоне мерзкий голос. — Эдя, мальчик мой!

Лимонов отключил телефон.

«Задолбали эти сумасшедшие! Сколько раз говорил себе не поднимать трубку на неизвестные номера!»

Лимонова заколотила нервная дрожь. Выпитое вино не успокаивало.

Пальцы заколотили по ноутбуку.

«А ведь много всего хорошего было. Были и „Марши несогласных“, был захват администрации президента, чтоб его! — пальцы Лимона нервно сжались. — Помидорометания были, в конце-то концов, и всё ведь организовывал я! А Прилепин этот сраный на подхвате был, а тут — пожалуйста вам!»

Лимонов вскочил и налил себе ещё вина.

«Предали, предали!»

Внезапно зазвонил телефон.

— Слушаю вас.

— Добрый вечер, Эдуард!

— Здравствуй, Захар! — устало сказал Лимонов. — Поздравляю! Всё-таки ты добился своего. Видимо, ты очень этого хотел.

— Да брось ты, Эдик! — фамильярно ответил на другом конце трубки Прилепин. — Ты уже старый, тебе и отдыхать когда-то надо. Сколько ведь всего уже сделано.

«Фамильярничает, блядёныш! — злобно подумал Лимонов. — уже „Эдиком“ называет, сука!»

— Знаешь что, Захар, — Эдуард Вениаминович неожиданно сорвался на крик. — Это подло! Подло и гадко. Это называется «подсидеть».

— Успокойся, Эдя! — хохотнул Прилепин. — Давай поговорим завтра.

Телефон отключился.

«Вот козёл какой — „Эдя“! — Лимонов в бешенстве прошёлся по комнате. — Хотя это жизнь. И когда-то должно было такое случиться. Пойду я, пожалуй, спать».

Всю ночь он ворочался в беспокойном сне старого человека. Снилась жизнь. Все приключения неспокойного писателя в неспокойной стране. Снился Париж, снились женщины.

Утром разбудили охранники.

— Вставай, Дед! Нас ждут.

Выпив кофе и наскоро позавтракав, они поехали в партию.

— Машина внизу, — сказал Панк, — спускаемся!

— Ага, — покорно ответил Лимонов. — Едем.

Автомобиль поехал по московским улицам. Время в пути Лимонов провёл в полудрёме.

— Дед, мы приехали! — бросил один из парней.

«Вот она — жизнь вождя. Шаг влево, шаг вправо... — Лимонов хмыкнул и вспомнил саратовскую тюрьму. — Взяли и сбросили с постамента, как памятник.

В офисе партии было шумно. Народ собрался. Воздух был пропитан табаком, запахами тел и дешёвого алкоголя.

«Запах войны», — горько думал Эдуард.

— Да, смерть! — заорали молодые глотки партийцев. — НБП! НБП!!

«Всё-таки НБП. Хоть и пришлось назваться по-другому. А партийцы эти — все они как мои дети. Я всех их люблю».

— Парни, всё хорошо! — расстрогано сказал Лимонов, шагая по коридору.

На стенах висели партийные плакаты. Пройдя мимо флага уже запрещённой партии, Лимонов вздохнул.

«Этот флаг мы ещё с Бородой шили, — грустно подумал он. — Эта партия — вся моя жизнь. Где бы я сейчас был, если бы не партия? Неспокойная мне жизнь досталась. Да и к концу уже подходит».

Подошли к кабинету. Табличка «Председатель партии» уже была откручена. Лимонов молча вошёл в кабинет.

За столом председателя сидел Прилепин. Эдуард Вениаминович вежливо кашлянул. Захар взял в руки колокольчик со стола и зазвонил.

«Смотри-ка ты — как барин какой-то себя ведёт!»

— Чего хотел, Захар? Теперь ты председатель.

— Эдик, слушай меня внимательно! Шутки кончились.

В дверь вошли двое крепких парней.

«Явно новые какие-то. И наверняка их Захар притащил. Его кунаки».

— Никуда я не поеду! — дёрнулся Лимонов. — Всё, что я смог сделать для партии, я сделал.

— Поедешь, Эдик, с моими парнями туда, куда тебе скажут.

Охранники взяли Лимонова за локти.

— Отойдите от меня! — попытался отогнать их Лимонов, но тут сзади кто-то ударил его по голове.

— Несите его к машине, я сейчас подойду! — скомандовал Захар. — Свяжите его!

Обмякшего Лимонова снесли вниз к чёрной «Волге», на которой он приехал.

— Поедем позже, когда стемнеет. Сидите с ним в машине. И свяжите покрепче! Несмотря на то, что он старый, он хитрый, да ещё и крепкий. Делайте, парни!

Вечером, когда стемнело, сели в автомобиль. Ехали около двух часов. Остановились возле какого-то заброшенного дома.

— Заноси! — скомандовал Прилепин. — А мне принесите водки. Червонец звонил?

— Да, Захар. Червонец звонил. С минуты на минуту должен подъехать! — ответил охранник.

— Пойдем, парни, водки выпьем. Сегодня у нас тяжелый день был. А Дед лично меня уже утомил — трещит и трещит. Остался бы он ещё — один раскол был бы. Надо действовать!

Прилепинские парни отнесли Лимонова в комнату и накрыли одеялом.

— Пусть отдыхает, — сказал Прилепин. — Он нам ещё понадобится.

— В каком качестве?

— Увидишь. Всему своё время! — загадочно улыбнувшись, сказал Захар.

На кухонном столе стояла бутылка водки. Прилепин сидел хмурый и нажимал кнопки мобильного.

— Червонец, давай же ты, не тяни, я тебя жду! Да. Доплачу, — Захар с раздражением бросил трубку на стол.

— Давайте, парни, водки выпьем!

Охранники прошли за стол. Молча налили по рюмке.

— И зачем ты так с ним, Захар? — хмуро спросил один из охранников.

— А что мне прикажешь делать, Витя? — бросил Прилепин. — Ждать, когда этот старый дурак добьёт партию? Бубнит да гундосит. А вот я из него сделаю Мученика. Героя Революции. Народ сам на баррикады понесётся. Это будет финал, достойный его книг.

Захар довольно покачал головой, обрадованный своей речью.

— Пойду посмотрю, что там да как. Только бы Червонец не подвёл... Не люблю дел с уголовными. Скользкие типы, скользкие...

Выйдя на крыльцо, Захар долго курил, пуская кольца в ночное небо.

«Пусть парни мои — теперь мои, — довольно думал Прилепин, — пусть тоже выпьют! — блаженное тепло от выпитой водки растекалось по телу.

Войдя в дом, он оглядел связанного писателя.

— А свет не догадались зажечь? — неожиданно заорал Прилепин, но получил ощутимый удар, который отбросил его на несколько метров.

Сильная рука схватила за горло:

— Змея ты, Захар! — просипел знакомый голос. — Я просто так не сдохну! Кто тебя в партию притащил, шавка?! Кто двигал твою писанину?!

Захар ударил наобум коленом, но рука так же крепко сжимала его. Лимонов, вспомнив навыки борьбы, полученные некогда в Харькове и впитавшиеся в подсознание на всю жизнь, ловко сбил предателя с ног.

Глаза Захара начали привыкать к полумраку, когда он увидел, что Дед, вместо того чтобы логично пнуть по роже обидчика, отбегает к параше и хватает её руками. Прилепин оцепенел от ужаса. Казалось, время застыло в сорокинском стоп-кадре... И действительно, как говорят американцы — говно случается: вонючее содержимое параши вылилось на Захара, заливая ему глаза, рот и уши.

К счастью, тут уж прибежали парни, не то Дед, натурально, прибил бы нового лидера партии. С трудом ребята заново связали разбушевавшегося Лимонова.

— Не могли нормально связать, что ли?! — Захар был готов заплакать. Впрочем, он был не лыком шит и, быстро взяв себя в руки, пошёл отмываться.

Лимона связали значительно крепче, не забыв и про ноги — дабы не вздумал снова пинаться. Старика недооценили, но исправили свою ошибку.

Вскоре подъехал наконец и Червонец. У него с собой был крокодил, которым и накачали под завязку Деда. Лимонов, конечно, наркоман бывалый, но в завязке, и потому наркота оказала требуемое воздействие без помех. Тронутый тлением из-за сверхвысокой дозы вещества разум оказался подвержен управлению извне, и «жиган Лимон» перевоплотился в «шахида Лимона». С почти подготовленным к выполнению грядущей задачи писателем ребята поехали в Москву. Чтобы подготовить Эдика полностью, нужен был пояс шахида. Ахмет, в светлое время суток для отвода глаз работавший оператором подъёмного крана, ночами барыжил взрывчаткой.

Захар знал Ахмета ещё по Чечне, где тот сперва отрезал гяурам уши, а потом сам переметнулся на их сторону, украл у боевиков до хрена вооружения и в конце концов осел с ним в кяфирской столице.

Как только стемнело, Прилепин стал ждать бомбопродавца в машине у подъезда, как они и договорились по скайпу. Примерно через сорок пять минут старый знакомый наконец подъехал.

— Привет, Ахмет!

Ахмет был рад встрече со старым знакомым:

— И тэбе нэ хварать, Захар! Как э жызнь?

— Спасибо, жи есть! Жертву вот поймал, в нужное состояние её привёл, всё как нас в Чечне учили, теперь буду с её помощью взрывать. Нужно вот только взрывчатку. Собственно, за ней к тебе и пришёл.

— А-а, брат! Это дело, жи есть! Всё сдэлаю!

Ахмет отвёл гостя в тайное подвальное помещение, расположенное прямо на стройке «Москва-Сити» под краном Ахмета. Недавно от Мистера Голодного Обморока ему перепало много денег, и он смог пополнить коллекцию поясов шахида новыми сезонными моделями. Один из них полностью устроил Прилепина и своей ценой, и боевыми качествами. Он даже приобрёл два пояса — один про запас, ведь запас, как известно, в жопу не ебёт. «Хули мелочиться? — подумал писатель. — Мочить — так мочить!»

Захар лично прицепил пояс на некогда довольно мускулистый торс Лимонова. Даже то, что сейчас оставалось от бывшего лидера партии, сохраняло на себе отпечаток исторического величия, который этот харьковский парень заслужил всей своей судьбой, своей жизнью... и своей грядущей гибелью. Чувствуя флюиды, исходившие от Эдуарда Вениаминовича, Захар прицеплял взрывчатку с невольным почтением. Сказал бы ему кто раньше, чем оно всё кончится, он не то что не поверил бы — морду бы расковырял за такие слова. А теперь...

Но как Захар ни откладывал этот момент, пояс в конце концов был надет, и был надет грамотно — он не создавал Деду неудобств. Теперь можно было смело отправлять экс-вождя взрывать приёмную ФСБ, расположенную по адресу «Кузнецкий мост, 22».

С помощью программы “2GIS” Прилепин нашёл, где вход в здание. Для верности Деду вкололи ещё чуть-чуть крокодильчика.

Эдуард Вениаминович стоял потерянный, будто бородатый хипстер у вокзала в Волгограде, и лишь в глазах светился огонь решимости. Кинжальный удар предательства соратников в спину и наркотики сделали своё дело, и даже более — Дед наконец постарел и сгорбился. Туша Лимонова готова была отправиться на убой, чтобы накормить чьи-то жирные идеалы.

— Ну, давай, пошёл! — Захар смахнул рукавом скупую предательскую слезу, и что-то похожее на совесть больно кольнуло его изнутри. Но он мгновенно взял себя в руки и закончил уже твёрдо: — Не подведи партию, Эдвард! Вперёд!!

Вытолкнув старика из машины, стоявшей на углу улицы, Захар отвернулся к стеклу, до боли, до синевы закусив губу. Пока Дед шёл к приёмной по улице, Прилепин страшным усилием воли заставлял себя не смотреть на его скорбную фигуру, удаляющуюся в вечность. Захар впрочем понимал, что Дед дойдёт туда при любом раскладе, так что жалеть надо было не его, а себя. У него-то всё позади, а у Захара ещё много лет впереди. Не дожидаясь взрыва, машина завелась и уехала в сторону Тверской.

У самого Лимонова между тем в голове шёл совсем другой мыслительный процесс. «ФСБ — наш враг номер один! — открывал Эдуард истину сам себе. — Я должен взорвать их приёмную! Я отомщу за всех наших ребят! Я их, мразюк, изничтожу!! Я буквально готов взорваться от гнева! Я как лимонка с оторванной чекой, как нацбол в Донецке с оторванной щекой, готовый словно Маугли собственными руками отрывать бандерлогам хвостики! И пихать в хохлатые морды! И грязные жопы! Жопы! Да! Знавал я их немало... Но впрочем, о жопах не будем. Вперёд! На взрыв и с песней! Последние шаги...»

Лимонов нащупал взрыватель и крепко сжал его в ладони. Он упивался величием момента.

«Что бы спеть такое? Петь не умею, но люблю. Суки из ФСБ, получайте!!»

Подходя к приёмной, Лимонов запел. При этом он широко открывал рот, но в ноты почти не попадал. Боевая песня отразилась от стен здания, которые должны были вот-вот рухнуть, и рикошетом ударила по ушам прохожих:

— И все должны мы

Неудержимо

Идти в последний

Смертный бой!

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/