когда любовь внутри,
слова на волю просятся,
ты только посмотри
чуть дальше переносицы,
на солнце посмотри,
на дни и ночи летние,
любовь живет внутри,
желая долголетия!

открой свои глаза
почувствуй вдохновение,
и чистая слеза
в награду за терпение!
любовь живет внутри,
на волю чувства просятся,
ты только посмотри
чуть дальше переносицы!

узнай её, услышь,
поверь в любовь без ропота!
и блик от ярких крыш
наполнит светом комнату!
усилит сердца стук,
узлы завяжет в бантики,
и станешь ты, мой друг,
счастливейшим романтиком!





Осипший город

Осипший город, гланды полоща,
Воротит лужи, сплевывая в люки!
И жилы в горле весело трещат,
Распространяя сдавленные звуки!

Свищи! Свищи! Отхаркивай всю блажь!
Промой свои припухшие волокна!
Чтоб петь потом и брать на абордаж 
Прохладу душ, распахивая окна!





еле оторвал от подушки 
щеку я,
крепко скрутил меня 
плен фланелевый,
часы на стене предательски
щёлкая.
считают последние минуты 
постельные

кран наслаждается 
водопотерями,
щетку зубную не в такт 
полоща,
солнце сменили надрывы 
метельные,
зима возвратилась в манто 
палача!

капли за шиворот валятся 
точечно,
жижей асфальтной ноги 
обласканы,
вновь прекратили период свой 
почечный
деревья и скрылись под зимними 
масками!

вышла из боя весна по 
предательски,
бросив нас бедных зиме 
на съедение,
вместо привычных забот 
обывательских
жаждем прихода 
повсюдуцветения!

грубо, жестоко и в меру 
бессовестно
ругань и брань распевают 
романтики,
рвутся на части романы 
и повести,
грязью измазаны яркие 
бантики!

завтра оторву от подушки 
щёку я,
и разорву этот плен 
фланелевый!
прольется по солнечной комнате 
тёплая
кровь побежденной зимы 
надоедливой...



свет люстр - вот, что помню я!
и вкус во рту игристого букета!
потом прохлада возле фонаря,
ночь, потолок, и ты, совсем раздета...

тот утренний кадетский марш
тревожил сон и нарушал дыханье,
твоих духов таинственный купаж,
вновь уносил меня в воспоминанья!

часы пробили полдень, или час,
кровать пуста и туфельки пропали,
лишь глубина твоих медовых глаз
запечатлелась глубоко в сознаньи...

лежит записка: "дорогой корнет,
меня искать не нужно, да и глупо...
любви на свете вечной верно нет,
пишу как есть, хотя наверно грубо..."

свет люстр - вот, что помню я,
и вкус во рту игристого букета...
прожить на свете можно не любя,
но не спасти печального корнета...



что-то мне не спокойно, тревожно,
не пойму от чего эта блажь...
мне бы кисти, но я не художник,
по предательски ляжет гуашь...

что-то мне неспокойно, тревожно,
что-то точит под сердцем в груди,
словно ссыльный, заблудший острожник,
я не думаю, что впереди!

мои руки от ветра устали,
но я всё же держу в них цветы,
для тебя, для тебя их срезали,
чтоб воскресли в прохладе воды!

от чего ж всё же я не художник,
я бы рвал в исступлении холсты,
и хранил бы их все осторожно,
ведь возможно на них была б ты! 

для чего суета и заботы,
для чего весь наш взмыленный бег?
я кричу до охриплой икоты - 
без любви есть ничто человек! 

почему мне тревожно сегодня,
почему неспокойно в груди?
но на всё только воля Господня,
сроки жизни есть в каждой любви...

и укрывшись в холодной постели,
зубом в зуб попадая едва,
мне тревожно, но всё же я верю,
что любовь будет вечно жива...



Я мохито не люблю

я мохито не люблю, мне б чего покрепче,
пью за родину коньяк, чтоб ей стало легче,
за берёзки водку пью, самогон за речки,
брагу черпаю за душу в каждом человечке!
я не знаю как помочь всей стране огромной,
знаю как рассолом сбить выхлоп самогонный!
пью за счастье за любовь, за леса и дали,
пью за парус белый тот, что в сердцах порвали!
а мохито не люблю, привкус мяты с ромом,
за моря, за степь я пью всё, что пахнет домом!
растопив до жара печь чуть заросшей бани,
выбью, выпарю, прожгу, не сказать словами!
и вятнув в себя стакан, обниму просторы,
пьян я Русью и в бурьян выброшу все споры!
это наш великий крест, что венчает купол,
переживший сотни войн, вышедший из смуты!
я мохито не люблю, Куба, не в обиде!
не поможет ром со спрайтом главное увидеть...



всё как есть, исход всегда один,
мы в отрезке временного быта,
труден он, но всё же победим,
пусть душа исколота, изрыта.

наши плечи держат небосвод,
наши ноги землю сотрясают,
от труда течет по спинам пот,
и от горя лица увядают.

мы спешим на полных парусах,
полным ртом вдыхая жадно ветер,
убивая мимолётный страх,
разрезая глади в лунном свете!

мы творцы, себя, своих побед,
своих дел, настойчивых и смелых!
всякий раз сдвигая свой предел,
жилы рвем, чтоб не было пределов!

кто сказал, что трудности нас гнут?
что зазря мы тратим кровь и силы?
это жизнь! извечный, долгий труд,
чтоб сердца, как лампочки светили!

всё как есть, исход всегда один,
мы в отрезке временного быта.
и живем, как верим, как хотим,
пропустив ненужное сквозь сито...



Круг дискомфорта

будильник опять бессовестно точен,
душ не помощник, а так, приятель,
и только шум трубы водосточной
меня заключает в свои объятия...

метро разливается огненным морем,
жаркие стены вагонов и станции
меняются быстро, ведя за собою,
в мозгу отражая свои иллюстрации...

утренний кофе срезает сомнения,
лица прохожих прибавили резкости,
герой не плывет никогда по течению,
и у ларьков не стоит в неизвестности.

дым от рутины, в глазах покраснение,
томная речь и всё чай не кончается,
скоро наступит у всех прояснение,
19-00. снова жизнь начинается!

метро разливается огненным морем,
жаркие стены вагонов и станции,
нас провожают секретным паролем,
скрытым в настенной тупой иллюстрации.

вечер придушен подушкой и чипсами,
ветер гуляет в бутылках простуженных,
полнится темя беспечными мыслями,
сеть интернета опять перегружена...

будильник снова бессовестно точен,
хоть бы забыли его переставить,
может быть шум от трубы водосточной,
меня разбудил. надо жизнь бы поправить...



я не дышу, когда не рядом ты,
как рыба воздух в зоб себе швыряю!
я без тебя кричу, кричу до хрипоты,
и в тишине слова все растворяю!

ты мой маяк, сквозь бури и шторма
меня ведешь в обход коварным скалам,
ты мой маяк, ты мне одна видна,
и я гребу, гребу порой устало...

но что усталость, суета сует...
и хрипота когда-то, но проходит,
но лишь любовь на протяжении лет,
нас из штормОв без компаса выводит!

мы обвенчались кольцами морей,
твоя фата - сплетенье континентов,
с тобой дышу я грудью всех полей,
и горной необъятной лентой…



Я проснулся от стука колёс,
Во дворе зазвенела кибитка.
Вот и все, навсегда он увёз,
Наших чувств неумелых попытку…

Твоя темная серая шаль,
Развивалась как крылья жар птицы,
Он увёз тебя в вечную даль,
С хладнокровным расчетом убийцы…

Только вспомнил я как в первый раз,
Я увидел тебя в этом доме,
Как пропал в глубине светлых глаз,
Словно прыгнул в бескрайнее море.

Я прильнул к твоей нежной руке,
Ты сказала – «не стоит жеманства»…
И чуть позже, тебя вдалеке,
Я искал, разрывая пространство…

А потом среди тёмных аллей,
Среди пряного запаха сада,
Я рискнул оказаться смелей,
Я рискнул, ну а ты была рада…

И с тех пор стало сердцу теплей,
В ожидании лунного света…
Ты и я в окруженьи аллей,
Посреди раскаленного лета!

Пронеслось словно миг восемь дней,
Он приехал, он чувствовал это…
Перерыв всё убранство аллей,
Затушив раскаленное лето!

И стучит вдалеке тарантас,
Нагоняя печальные думы,
Мне теперь нет и жизни без Вас!
И в груди стало тесно и туго.

Кто-то кинул записку под дверь,
Я рванулся к двери, но без толку,
Я узнал запах шеи твоей
На конверте, подшитым заколкой:

«не ищи меня, милый мой друг!
Я несчастной умру, это точно!
Мы попали в порочащий круг,
И душа без конца кровоточит!
Всё что было, я помню сейчас,
И вовек не забуду, до смерти!
И надеюсь, что в утренний час,
Вы сожжете, что было в конверте!»

Я уехал спустя три часа,
Если б можно, уехал скорее…
А вокруг расплескалась роса,
Покрывая слезами аллеи…









садовое кольцо на шее,
а бульварное на безымянном пальце,
первое зимой согреет,
второе заставит смеяться.

мкад как хулахуп на бедрах-
только остановишь- 
рухнет с грохотом на пол,
а "трёшка" сжимает всё горло - 
чтобы в него вдруг нечаянно спирт не накапал.

и каждый вечер наступает время,
когда сходятся кольца
в одну единую точку,
и как говаривал бойко
один мой товарищ - Ленин:
быть или не быть!? или не он? ну а впрочем...

становится очень грустно 
и до горького как-то сладко,
нет больше лиц, 
одни разночинные тени,
и стук на шуршание 
меняет родная брусчатка,
и вновь кабаки посещает печальный Есенин.

вновь экипажи летят на вечерние звоны,
старый трактир 
разносолы готовит под водку,
и городничий, срывая в кибитке погоны,
тащит ножом из бутылки 
дубовую пробку!

а на столах выпускают пары самовары,
замоскворечье купцов 
приглашает на длинные речи,
один мужичок прикорнул 
на задах у сырого амбара,
и растрясает его попадья 
теребя за уставшие плечи.

вновь перезвон разбивает небесные глади
звон площадей и церквей
заполняет пространство!
графская дочка на бал 
расплетет золотистые пряди,
и засверкает своим 
европейским убранством!

но... ровно в 5 заиграют курантские трели,
распустит Москва 
свои кольца как хвост у павлина,
и заживут москвичи 
своим ритмом рабочей недели,
в плену у машин и всемирной тугой паутины...



Не всегда золотилась главами
Непокорно и гордо Москва,
Было время и рвались врагами,
На кусочки ее купола!

И громили ее польски ханы,
И татары с монголами жгли,
И дотла выгорали заставы,
Превращаясь в труху и угли!

Все французское гордое племя
Не щадило убранства церквей!
А фашистское, страшное время,
Разбомбило уют площадей!

Но не это терзало столицу,
Не война ей секла купола,
Православной культуры убийцы,
Аппарат нестерпимого зла!

И разбит монастырь на квартиры,
Храм уже перестроен под склад,
Разместились в церквях командиры,
И часовни снесли под парад!

И весь блеск златоглавой державы,
Провалился под гнетом вождя,
Словно вычеркнув прошлые главы,
Бывших звонниц пустует земля!

Но прошла та эпоха растраты,
Коммуналки ушли в монастырь,
И раскрашены снова палаты,
И оброс колокольней пустырь!

Не убрать, не разбить, не замазать,
Наших предков великих труды!
Целовала ведь Русь не напрасно
Купола в отражении воды...



Предо мной лишь парк осенний,
Я один. И тишина.
По бокам стремятся тени,
Наверху блести луна.
Слог изведан, слог знакомый,
Строчки пылью шелестят,
И быть может жизни новой,
Мои мысли не хотят...
Кто осудит, кто исправит?
Я один. Осенний парк...
Тишина кричать заставит,
А дышать заставит мрак.
Нет карманов, руки стонут,
Стонет трудная душа...
Только выветренный ворот
Бьется, щеки тормоша.
И молчит мой парк осенний,
Лето съело все слова.
Я один. Со мной лишь тени,
И блестящая луна...



Кто сказал, что вокруг стены,?
Кто себя в лабиринт вставил?
Жизнь- театр, а мы на сцене,
А уж сцена не знает правил!

Мы актеры, творцы свободы,
Но не все раскрывают душу!
Кто-то роль проживает с ходу,
Ну а кто- то судьбой задушен!

Мир - театр, к чему запреты,
И железные рамки тоже!
Мы под солнцем теплом согреты,
С отпечатком на грубой коже!

Скиньте грузы кликуш и сплетен,
И вдохните свободной грудью,
Все сомненья развеет ветер,
И горячий озноб остудит!



возвращайся скорее на крыльях,
на колёсах и вплавь, по рельсам!
я тону с одиночеством в мыле,
я озяб, я хочу согреться!

через многие километры,
через долгие, долгие дали,
возвращайся с попутным ветром,
раз мои паруса порвали!

я один, но с тобой под сердцем,
пораженный рутинной скукой!
я озяб! я хочу согреться,
и стереть навсегда разлуку!

словно пёс я привязан к быту,
и ошейником мне сомненья,
под котором надежды скрыты,
и колотит сердцебиение!

возвращайся, беги по небу,
по земле не прогретой в стужу,
я ни разу так счастлив не был,
никому я так не был нужен!

сколько дел, суеты на свете,
всё сжирает погоня всуе!
я прожил уже больше трети,
в этой чертовой гонке судеб!

но с тобой невесомо время,
и проблемы не тянут в бездну!
все вокруг это только тени,
что сливаются бесполезно!

возвращайся скорее на крыльях,
залатаю оборванный парус,
все мечты наши станут былью,
нам с тобой бесконечность осталась



осень огненной царицей
на гремящей колеснице
прилетает к нам из края,
где ветра листву гоняя,
каруселью листьев разных
ярко желтых, рыже-красных,
словно письма разнося
и дождями морося
всё же радость нам приносят,
хотя их никто не просит,
осень - красная принцесса,
красотой сверкает леса!
дети в школу, люди в парки,
лужи, листья, сучья, палки!
насморк, кашель и стихи...
ноги мокры, не сухи!
но веселье так и плещет,
когда дождь по лицам хлещет!
здравствуй осень!
здравствуй диво!
ты дурна, но всё ж красива!



скука смертная ваша поэзия!
дайте мне жизнь с животом распоротым!
дайте мне чувств и сомнений месиво,
с искрами глаз у промокшего ворота!

дайте мне воск от свечи сплавленной,
боль от тревог и утрат душную,
дайте мне спирт ядом отравленный,
чтобы споить тоску ненужную!

скука смертная ваша поэзия,
кому то жизнь, а кому то статистика,
сыпьте мне в руки тальк и магнезию,
в горы уйду от кликуш и завистников

дайте мне жизнь с тошнотой и ознобами,
с радостным смехом и томным молчанием,
дайте мне жизнь со смертями и родами,
дайте мне то, что несет испытание!

только не врите, не жгите, не трогайте,
место оставьте для мысли и совести!
к черту поэзию, лучше не пробуйте,
мы все герои лишь собственной повести



поэты хороши, когда навзрыд,
когда в потуге, вдребезги, не в ногу,
поэт хорош, когда уже убит,
когда уже он где-то рядом с Богом.

когда цветы несут к его ногам,
не на концерт, а сразу к обелиску,
когда в стакан вливаем мы сто грамм,
а сверху хлеб...тогда он очень близко!

поэт хорош, когда нам тяжело,
когда мы в лоб встречаемся с врагами!
и лишь когда бессумрачно светло,
тогда мы так... ну в общем, как то сами...

когда не в такт, когда всем вопреки,
когда душа сжимается до боли,
когда тошнит от буквы, от строки,
или когда ссыхаешься в неволе

когда по швам расходится любовь, 
и трещины на сердце расцветают,
когда вокруг всё новое не в новь,
тогда стихи нам души исцеляют...

ну а поэты хороши когда навзрыд,
когда не в такт и вдребезги, не в ногу,
поэт хорош, когда уже убит,
когда он в небе, где-то рядом с Богом...



кофе

никак не усвою - оно или он!
мозги разбиваю я, братцы!
вот водка - она, а он - самогон,
а пиво - оно, не придраться!

а что за напиток прожжённый такой,
с названием вычурным - кофе?
оно или он? забыл про покой,
как пленник сижу на голгофе!

и вот, у кофейни стою как дурак,
и с мыслью пытаюсь собраться,
оно или он? здесь что-то не так!
здесь есть червоточина, братцы!

не буду глупить, на риск не пойду,
чтоб неучем не показаться!
вот пиво - оно, его и возьму,
к чертям все сомнения, братцы!

Я любовь вгоняю внутривенно,
Из большого белого шприца,
Не боясь печального конца,
Распрямляю скомканные нервы!

Растекаясь по набухшим жилам,
Согревает тело изнутри,
Иногда я дозы сразу три
В день колю, чтоб сердце не остыло.

Что потом, какие есть прогнозы?
Я под кайф надолго угодил.
И наверно, раз уж полюбил,
Мне судьба сгореть от передозы!

А когда все вены продырявлю,
И от ломки тело затрясет,
Лишь любовь одна меня спасет,
Когда я уйти её заставлю!



ПОТОП

дождь заряжает бессовестным боем,
стёкла звенят под напором картечи,
вспомнил я старого доброго Ноя,
может пора вновь спасаться от течи?

тучный Ковчег из цветного металла,
{век двадцать первый - оставим деревья},
наскоро сбитый на верфи канала,
спущенный на воду не для веселья!

и как обычно, по старым законам,
твари по паре сбегутся под крики,
переполняя мосты и понтоны,
тигры тигровые и зайки-заики!

Но, не успев перебить все канаты,
лишь занеся топорище над тросом,
тянут обратно Ковчег бюрократы,
словно забытые кем-то матросы!

как же без нас,
вы же все перетоните!
мы хоть не в саже
с рожденья, не в копоте!
вас надо всех описать, сосчитать - 
перепись сделать, бумажки раздать!

важно уселись на борт бюрократы,
трюмы наполнив бумажными кипами,
ставят печати всем тварям на лапы,
кому меж когтей, а кому под копытами!

опять заблестело в руках топорище,
но не успело коснуться канатов,
вновь на причале идет толковище,
из полицейских и бравых солдатов!

как же про нас
вы забыли все дружно?
мы все в заботах,
у нас это... служба!
вам бес порядка и без дисциплины,
не пересечь и реки середины!

стал как в казарме порядок в Ковчеге,
строем все ходят поесть и в удобства!
а двух кабанов за ночные забеги-
навек отлучили от всего судоходства!

Потом олигархи на борт повалили,
Сказали, что куплены где-то билеты,
А кто их печатал, и где их купили… - 
На это они позабыли ответы!

И снова не тронулось ветхое судно,
Забраться решили все люди искусства,
Особенно те, кто был пьян беспробудно,
Решили, что всем без искусства тут пусто!

Как же без нас?
Вы же все перетоние!
Мы хоть не в саже, 
с рожденья не в копоте!
Твари по паре, а нас единицы!
Нужно лишь нам на земле сохраниться!

Ковчег накренился нещадно и дерзко,
Ни что не поделать, уже решено – 
Ссадили всех тех, кто остался без места,
Оставив вино, домино и пшено!

Решением общим животных убрали,
Всех тварей, что в паре на берег долой!
Да только все те, кто остался, не знали,
Что новый Ковчег оказался худой!

В итоге проплыв пару миль без печали,
Пустился ко дну этот самый Ковчег…
Кричали все дружно, к кому-то взывали,
Но против стихии ведь слаб человек!

А берег с животными не затопило,
Спастись на земле им дано было свыше!
Не в деньгах и власти скрывается сила,
Не всякий узнает, не каждый услышит…



если взять алфавит,
и сегодняшний день,
я могу вам сказать не тая - 
я прошел до "Ц", "Щ",
и мне сказочно лень,
добираться до самого "Я"

несмотря на мигрень,
что стучит в голове,
и в висках отдаётся звеня,
я вползаю на "Э"
на уставшем коне,
но не буду взбираться на "Я"!

и вокруг все твердят - 
дотяни до конца,
ты же сильный, где воля твоя?
и хватаю я "Ю"
как слепого птенца,
И уже замаячила - "Я"

но другого пути
невозможно найти,
в алфавите одна колея!
и зажав кулаки,
мне уже не пройти,
мимо этого вечного "Я"



Город украшен душистыми клумбами,
Ветер вздымает обрывки газет,
Люди сплетаются разными судьбами,
В парке друг с другом встречая рассвет…

Мимо холмов пролетают послания,
Сетью опутал все пробки вай-фай,
Кто-то прошепчет в ночи – до свидания,
Кто-то напишет помадой – прощай…

Город окутан июльской бессонницей,
Свет фонарей отражает река,
Пары на лавках сидят в невесомости,
Дымка рассвета ещё далека…

Брызги фонтанов смывают косметику,
Ром из Панамы смывает запрет,
Может быть в этом не много эстетики,
Главное звёзды и плюшевый плед…

И разомкнув лишь под утро объятия,
Вновь разойдутся по разным путям,
Сотни людей на свои предприятия,
И заживут по привычным ролям…

Город украшен душистыми клумбами,
Ветер вздымает обрывки газет.
Стройная жизнь неприступного урбана,
Вновь, ближе к ночи, сотрется на нет…



он кричал о том, что не любил,
хрипотой раскалывал пространство,
и строкой по нервам точно бил,
каждый раз с завидным постоянством!

против шерсти, многим вопреки,
он входил в заполненные залы,
и одним движением руки,
раскалял привычную гитару!

пел про то, как трудно на войне,
как друзья в горах необходимы,
как живут и мрут на Колыме,
как леса в Тайге непроходимы!

он хрипел о верности любви,
о её могуществе и боли,
и про то, как в море корабли,
уходя, зовут нас за собою...

до крови по струнам он стучал,
не жалел ни горла ни гитары...
и в сердца навеки попадал,
несмотря на вечную опалу...

по ночам, в прокуренной тиши,
он вгонял отраву внутривенно,
чтобы боль отвергнутой души,
забывать бесследно и мгновенно!

смерть его любила подразнить,
всякий раз хватая за рубаху,
словно Гамлет - быть или не быть,
он играл с пророчеством без страха!

много женщин было рядом с ним,
и для всех остался он любимым,
но одной, как ангелом храним,
до конца был преданным Марине!

а когда той ночью роковой,
оборвался пульс его навеки,
словно стих, с не конченной строкой,
вновь ожил он в каждом человеке!

его хрип и бой гитарных струн,
как набат, как колокол эпохи...
и разносит птица Гамаюн,
тех стихов не гаснущие строки!



Сплетенье строк,
В которых тайн завеса,
Тебе идет, особенно глазам…
И правы те, кто верят поэтессам,
Их буре чувств, улыбке и слезам.

Бетонных стен
Надежное пространство,
В них так легко себя отгородить,
От пустоты предательства и хамства…
Но дух свободы сложно победить…

Ты словно ветер,
Из полей цветочных,
Ты словно бриз морского бытия…
Ты так светла, но вместе с тем порочна,
Одна для всех и каждому своя…

Твоей душе
Бывает слишком тесно,
Таков удел чувствительных сердец…
И правы те, кто верит поэтессам,
Они всегда предчувствуют конец…



Наук не счесть о человеческой натуре,
Пласты истории и опыт многих лет
Несут в себе сквозь войны, грозы, бури,
Душевных мук и радостей скелет.

Но я привык на чувства полагаться,
И сердцу верить больше, чем глазам,
Не много тех, с кем хочется остаться,
Когда за горло держит разный хлам.

Не много тех, кто без труда, на память,
Прочтет твои забытые стихи,
Все больше тех, кто тянется поранить,
С ухмылкой волчьей, выпустив клыки!

Но все пустяк, проблемы, кривотолки,
И душный плен из разного тряпья,
И не страшны растравленные волки,
Когда с тобой есть близкие друзья!

Но все же о другом скажу я слово, 
Как высекают искру из камней, 
Людей я понимаю по простому-
По преданности матери своей!

Кто отзывается небрежно, сквернословя,
С тем точно мне уже не по пути,
Быть может он по жизни что то стоит,
Но стук глухой исходит из груди!

А кто семью, в какой бы он не вырос,
Хранит как крестик на своей груди,
Кто мать с отцом, чего бы не случилось,
Не предает. Вот с тем готов идти...



не смотри на меня, не надо,
и вопросы оставь на потом,
я ходил и блуждал под градом,
и вдыхал жадно ветер ртом!

я по пояс снега облазил,
я сражался с бурной рекой,
и наверно меня кто-то сглазил,
я ведь так не обрел покой!

я сушил свое горло в пустыне,
и отхаркивал желтый песок,
до сих пор мое сердце стынет,
и слегка барабанит висок!

я разбил свои руки о скалы,
когда лез на вершину, хромой,
но и этого было мало,
я и там не обрел покой!

не смотри на меня, не надо!
дай мне просто спокойно уснуть,
я летел по ночным автострадам,
так, что сердце давило на грудь!

дай спокойно уснуть мне сегодня,
а вот завтра я всё расскажу...
про свои все походы и войны,
и про то, в каких барах сижу...



Поездка в село Константиново

я иду по парапету - 
справа берег, слева - нету!
справа солнце - слева тени,
жил когда-то здесь Есенин!

жил обычным мальчуганом,
по полям ходил, бурьянам,
и с огромного размаху
он в Оке мочил рубаху!

босоногий, краснощекий,
такой близкий, но далекий,
озорник, веселый малый,
предводитель всей оравы!

и сейчас в рязанских селах,
слышу свист его веселый!
словно песня хулигана
про Россею и про маму!

и среди пшеничной нивы,
он лежал такой красивый,
и вдыхал всем телом жадно,
воздух чистый и прохладный...

обласкал родные дали,
жаль, пожить ему не дали,
но с такой душевной бурей,
убежать нельзя от пули!

но себя он обессмертил,
пусть задушен, пусть из петли!
но остался он в народе,
свой, живой! и вечно в моде!

и в закатном небе чистом,
я увидел, мельком, быстро - 
лишь строку, что скрыл туман - 
Жил поэт здесь - Хулиган!

Я пил, гулял и веселился,
Но век азарта не велик…
Водой из крана похмелился,
Таблетку сунул под язык!

Потеря времени как память,
О беззаботности в хмелю,
Все, что не мог в себе исправить
Я под рубахою храню…

Прошло есенина раздолье,
Зажегся блоковский минор,
Сменилось вечное застолье,
На слепоту оконных штор!

Любви не выпив ни бокала,
Разбил хрустальную мечту!
Собрав осколки по карманам,
Я режусь сам, когда хочу…

И по разбитому бордюру
Среди московских площадей,
Мечусь как лошадь я аллюром
Под светом ярких фонарей!

Душа взлетает к небосводу,
А тело тянется к земле,
Не обмануть свою природу,
Да и не нужно это мне…

Прошло есенина раздолье,
Зажегся блоковский минор,
И две стихии в жарком споре,
Слились судьбе наперекор!

Лишь по ночам, когда стихают
Все бури споров и потерь,
Я вижу вновь как вызывает
Дантеса Пушкин на дуэль…



Она была одна, ей было двадцать семь,
Ей был понятен мир, что двигался неспешно,
Она была свежа, нежна, но не ко всем,
Честна была, проста и самым тем безгрешна…

Ей было наплевать на сырость и на зной,
На липкую возню всемирной паутины,
Ей было хорошо вставать с утра одной,
И видеть каждый день привычные картины…

Он был всегда один, недавно тридцать два
Он встретил по пути от офиса до дома,
Шагал он по земле походкой без следа,
И лишь одна тропа была ему знакома.

Он перестал скучать, и чувствовать тепло,
Мечты его давно похожи на заботы,
И в этом киселе одно лишь было «но» - 
Он слышал иногда прекраснейшие ноты…

Ей нравился Шопен, и в месяц пару раз,
Садилась за рояль, набрав в охапку ноты,
И горький привкус слез, катившийся из глаз
Ее переносил на новые высоты…

Он слушал каждый раз мелодию одну,
В пустынной тишине прокуренного дома,
И не было родней той музыки ему,
Что стала для него так пламенно знакома…

Она играла так, как будто для него,
Как будто знала то, что он её услышит,
Пьянила её мысль, как терпкое вино,
Что кто-то в этот час неровно также дышит…

Он распахнул окно, в попытке угадать,
Откуда же к нему мелодия влетает…
И не заметив то, как трудно устоять,
Он камнем рухнул вниз, руками пыль хватая…

Мелодия ее закончилась в тот миг,
И пальцы на руках до дрожи застонали,
Шопен совсем заглох и будто бы поник,
И клавишей каскад закапало слезами…

Внутри её души вдруг лопнула струна,
Которую никто не сможет вновь наладить,
Охапки старых нот летели из окна,
Оставив от себя одну лишь только память…

Она была одна, ей было двадцать семь,
Не нужен был ей мир, что двигался неспешно,
Ведь не было того среди бетонных стен,
Кто вместе с ней дышал шопеновской надеждой…



У каждой стены есть своя душа,
Что разливается бетонным эхом,
И доживая свой век не спеша,
Гордится создавшим ее человеком…
Раньше он был первобытным творцом,
Потом появилась профессия – зодчий,
Затем архитектор стал главным лицом,
Но душу в бетон помещает РАБОЧИЙ!



По влажному асфальту
Иду куда-то вдаль,
Что будет, я не знаю,
И прошлого не жаль!
Потрепанные кеды
Ведут своим путем,
Стоять на месте трудно,
Стою лишь на своём!
Блестят на солнце крыши,
Срезая облака,
И ветром освежает
Меня Москва-река!
Прохожие небрежно
Обходят стороной,
Иду я им навстречу
Дорогою одной,
Они спешат куда-то,
С заботой на лице,
Друг друга обгоняя
На замкнутом кольце.
Весна одна такая,
Ее не подменить,
Всех гонит и торопит
Без памяти любить!
Потрепанные кеды
Ведут куда-то вдаль,
Что будет, я не знаю,
И прошлого не жаль!
Весеннее цветенье
В душе моей опять!
Хочу его веками
Хранить и не терять.
По влажному асфальту
Без мыслей и забот,
Иду, куда придется,
А не наоборот.
И насладившись светом,
Что льется прямо с крыш,
Вернусь к тебе, как прежде,
Я знаю, ты не спишь…



Когда нет слов и тишина
Звучит бессовестно и громко,
Тогда ко мне идет одна – 
Тоска, проклятая чертовка!

И вяжет руки за спиной,
По локоть, чтобы не брыкался,
Чтоб без движенья как больной,
Я на кровати оставался.

Но я привык, не первый раз,
Со мной так быстро не уладить,
На этот случай я припас,
То, что поможет все исправить!

Развяжет руки и язык,
Ирландский дух древесной бочки,
Жарой насытит мне кадык,
И полетят шальные строчки!

Затем кабак какой-нибудь,
Прибьет волной у барной стойки,
Где до утра мне не уснуть,
Поможет верная попойка!

Ковер из битого стекла,
Хрустит и липнет на подошве,
Тоска подохла до утра!
Какой же виски все ж хороший!

Потом такси и светофор,
Мигает хитро желтым веком,
Простой понятливый прибор,
Ему б родиться человеком!

Но хмель практически иссяк,
Лишь пульс пропахивает вены.
Плечом цепляясь об косяк,
Я тихо следую по стенам.

И опустившись на диван,
Я растерял остаток силы.
И стало ясно, в чем обман-
Диван тоска мне застелила…



мир отношений людских велик,
бескрайность - вот его грани.
он на ошибках любви возник,
из тех, кого ранили и тех, кто ранил...

как не крути, но каждый прав,
или не прав, не так уж важно,
мудрость не в том, чтоб показывать нрав,
а чтобы скрывать, даже при сильной жажде.

можно кричать друг другу в лицо,
или же молча кипеть от злобы,
в мире и так полно мудрецов,
зачем ему нужен кто-то особый?

так день за днем выкипаем до дна,
силы растратив на глупые ссоры,
но, к сожалению, жизнь лишь одна,
а понимание приходит не скоро.

но иногда наступает озноб,
всё как то сразу становится ясно - 
добро и прощение бьют точно в лоб,
а ссоры и крики стреляют напрасно.

любовь - это мир, а мир - есть любовь,
нет неизвестных в простом уравнении,
и умирая, рождаются вновь
вера, надежда, любовь и .... терпение!



Я ЕЙ ЧИТАЛ СТИХИ ПОЛ НОЧИ…

Я ей читал стихи пол ночи,
Есенин будто рядом был,
Про цвет волос и ясны очи,
И то, как пламенно любил!

Срывал в сердцах свою рубашку,
Как струны жилы напрягал,
Слова как дым в одну затяжку,
До опьянения вдыхал!

Она в глаза мои смотрела,
Но в мыслях собственных была,
Но всё же так и не посмела,
Прервать поспешные слова!

Но жар ночной проходит быстро,
И льется пламенный рассвет,
Лучи как сварочные искры,
Сжигают сумеречный бред.

Она сказала так небрежно-
Что уходить пришла пора,
Что ночи пламенной и грешной,
Ей не забыть уж никогда!

А я курил в своей кровати,
И пил панамский белый ром,
Что оказался очень кстати,
И перебил ненужный сон.

Я стал как классик разудалый,
Что век серебряный взрывал,
Пол ночи ром вливал с Панамы,
И проститутке стих читал…



Я вижу по твоим глазам,
Ты, детка, хочешь в Амстердам,
На ухо нежно говоришь,
Хочу в Париж, в Париж, малыш!
А тело в страсти говорит,
Что не претит тебе Мадрид,
И очень часто видишь сон,
Как едем вместе в Лиссабон,
А там мелькает нам в дали
Песком заманчивым Бали…
Приносишь завтрак мне в пастель,
Поднос с названием Коктебель,
Дождливым днём – британский флаг,
Ты мне мотаешь на кулак,
А в пиццерии слово Рим
Выводишь кетчупом одним…
Твои намеки и мечты
Необычайной красоты,
Я вижу мир в твоих глазах,
А самолёт – ресницы взмах!
Но ты расслабься, мой малыш,
С тобой мы едем на Иртыш,
Потом на Лену и Байкал,
Ну в общем, долго за Урал!
Потом Амур, Владивосток,
И вот весь мир у наших ног!
Но и в Европу я бы рад!
К примеру, тур в Калининград!
Ну а Париж, Мадрид и Рим…
Давай потом поговорим…



ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМ

За белизной бетонных стен,
Сжирает время пустота,
Здесь невозможно встать с колен,
И вяжет руки маета!
Здесь не слышны ни чьи шаги,
Пронзает уши тишина,
В глазах расходятся круги,
Как в небе солнце и луна!
Забито досками окно,
Но сквозь невидимую щель
Вбивает луч свое тепло,
И растекается под дверь!
Давно здесь люди не живут,
Притон для крыс и пауков,
У них особенный уют,
На протяжении веков.
Но невдомек ему, лучу,
Что чужд он тем, кто взаперти,
Что крысы каждую свечу,
Сожрали, чтобы не светить!
А луч врывается извне,
Пронзая сумрачную пыль,
И пол в растрепанной золе,
Уже не призрачный пустырь!
Он поиграет целый день,
С двери дойдя до потолка,
И улетучится как тень,
Когда находят облака!
И вновь бетонная стена
Сожрет все время в пустоте,
И только смелая луна,
Навстречу выйдет темноте…

 


Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/

Рейтинг@Mail.ru