Негосударственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Сибирский институт бизнеса, управления и психологии»

 

 

Воронин С.Э., Ахмедшин Р.Л., Алексеева Т.А.

 

 

ПСИХОТИПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД В СИСТЕМЕ КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

 

 

 

 

Красноярск - 2015

ББК 67.522

В 75

 

Воронин, С.Э. Психотипологический подход в системе криминалистического знания: Монография/С.Э. Воронин, Р.Л. Ахмедшин, Т.А. Алексеева. – Красноярск: НОУ ВПО «Сибирский институт бизнеса, управления и психологии», 2015. 374 с.

Воронин, С.Э. (введение, главы 1,2,3), Ахмедшин, Р.Л. и Алексеева, Т.А. (глава 4).

ISBN

 

 

Рецензенты:

доктор юридических наук, профессор С.И. Давыдов (Алтайский государственный университет);

 

кандидат юридических наук, доцент М.М. Черняков (Сибирский юридический институт ФСКН РФ);

 

В работе рассматриваются отдельные вопросы теологии применительно к проблематике криминологии, криминалистики и судебной экспертизы. Впервые на монографическом уровне в первой главе работы с помощью разработанного авторами оригинального метода теолого – криминологического анализа исследуется категория «национально-религиозный психотип преступника», а также особенности его преступного поведения в современном мультиконфессиональном мире.

Криминальные психотипы и преступное поведение рассматриваются авторами во второй главе монографии на примере типичных представителей трех основных конфессий (так называемых «богооткровенных» авраамических религий): иудаизма, христианства и ислама. Третья глава монографии посвящена судебно-религиоведческой экспертизе и ее роли в уголовном судопроизводстве. Четвертая глава посвящена отдельным проблемам использования психотипологического подхода в тактике допроса.

Монография предназначена для преподавателей и студентов юридических вузов, а также работников правоохранительных органов.

 

 

 

 

© Сибирский институт бизнеса, управления и психологии. 2015.

© С.Э. Воронин, Р.Л. Ахмедшин, Т.А. Алексеева. 2015.

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА

 

Для нашего современника, вероятно, покажется архаичной и даже смешной такая необычная форма изложения научной мысли, как философское эссе. Несмотря на всю кажущуюся легкомысленность этого, к сожалению, уже исчезающего литературного жанра, эссе имеет ряд преимуществ по сравнению с академическими стилями: во-первых, значительно упрощает и тем самым популяризирует даже самую сложную научную проблематику; во-вторых, весьма благоприятный, на наш взгляд, эмоциональный фон, присутствующий в эссе в форме свободного общения с читателем, может сделать логические умозаключения еще более яркими и убедительными, ибо «истина, окрашенная чувствами – истина вдвойне» – писал французский мыслитель Блез Паскаль.

Не случайно, что многие фундаментальные научные труды ХIX-XX веков, в т.ч. по естественным наукам, выполнены в жанре философского эссе. Полагаем, эту форму можно считать универсальной и особенно удачной для исследования таких сложнейших психологических явлений, как «религиозное сознание», «религиозное экстатическое состояние», «мотивация поведения», «религиозный фанатизм», «религиозный транс смертника - шахида», «деформация потребностей», «пограничные состояния», «порог психической выносливости» и т.д., составляющих предмет прикладной психологической науки. Названный ряд явлений весьма сложен для восприятия и с трудом поддается беспристрастному логическому анализу, т.к. относится, по своей сути, к глубинной и весьма противоречивой природе человека.

Философы-экзистенциалисты для описания психических процессов, в том числе связанных с религиозной, духовной жизнью человека, в свое время использовали еще более сложные научные категории: «всеобщее сознание трагичности бытия», «метафизический бунт человечества», «извечная драма человеческого существования» и т.д. Несмотря на сложность и двусмысленность указанных терминов, они преследуют совершенно определенную цель – понять и объяснить мотивацию поведения человека в той или иной экстремальной ситуации, к которой можно, на наш взгляд, отнести и преступление; особенно, если оно совершено на религиозной почве. Задача при этом усложняется еще и тем, что иногда вообще не представляется возможным облечь в вербальную форму трудноуловимую, иногда абсолютно аморфную экзистенциальную сущность человека. Как справедливо отмечал Альберт Камю, «каким бы словесным играм и логической акробатике мы ни предавались, понять – значит, прежде всего, унифицировать» (1. С. 32).

В настоящей работе впервые предпринята попытка с помощью разработанного автором оригинального метода теолого – криминологического анализа исследовать некоторые актуальные вопросы религии в современной юридической проблематике с учетом новейших доктринальных идей в криминологии, юридической психологии и судебной экспертизе. При этом в процессе исследования автор исходил из того, что эмпирический материал, представленный в данной монографии, должен базироваться не только на фундаменте трудов научной школы собственно философов-экзистенциалистов – Хайдеггера, Сартра, Мерло-Понти, Ясперса, Бердяева и Камю, но также психолингвистическом анализе текстов основных религиозных источников, в соответствии с которыми строят сегодня свою жизнь миллионы верующих людей во всем мире.

Полагаем, именно такое детальное психолингвистическое исследование Библии, Корана, Талмуда и других текстов Священного Писания позволит выявить экзистенциальное (онтологическое и гносеологическое) ядро современного религиозного экстремизма и разработать адекватные приемы борьбы с данным социально опасным явлением.

 

 

 

1. Введение в проблематику современной теологии и криминологии

 

Пожалуй, нет на свете более экзистенциального (то есть, касающегося самой глубинной сущности человека) явления, чем религия и религиозное сознание. Религиозное сознание (хотим мы этого или не хотим), как важнейшая составляющая общественного сознания, проникает практически во все сферы человеческого бытия, оказывая существенное влияние как на социальное поведение человека вообще, так и криминальное, в частности.

В настоящее время приходится с удивлением констатировать, что интерес к вопросам религии и веры в обществе сегодня не только не ослабевает, а, напротив - еще больше усиливается. Это наглядно продемонстрировал и недавний всероссийский ажиотаж вокруг пояса Пресвятой Богородицы, прибывшего осенью 2011 года в Россию из Афонского монастыря.

Очевидно, что сложнейшие проблемы, лежащие на стыке теологии и криминологии (например, религиозный экстремизм), невозможно исследовать обычными, традиционными научными приемами и средствами. Поэтому не случайно, что в качестве основного инструмента познания теолого-криминологической сущности преступного поведения, этакой своеобразной «бритвы Оккама», с помощью которой можно успешно «препарировать» данное социальное явление, мы выбрали именно философское учение экзистенциалистов.

Экзистенциализм (от позднелат. еx(s)istentia – существование), или философия существования как направление философской мысли возникло накануне 1-й мировой войны в России (Шестов, Бердяев), после 1-й мировой войны в Германии (Хайдеггер, Ясперс, Бубер) и в период 2-й мировой войны во Франции (Сартр, Марсель, Мерло-Понти, Камю). Философы различают два вида экзистенциализма: религиозный (Ясперс, Марсель, Бердяев, Шестов, Бубер) и атеистический. Своими предшественниками экзистенциалисты считают Паскаля, Кьеркегора, Унамуно, Достоевского и Ницше (2. С. 788).

По Хайдеггеру и Сартру, экзистенция есть бытие, направленное к ничто и сознающее свою конечность. Поэтому у Хайдеггера описание структуры экзистенции сводится к описанию ряда модусов человеческого существования: заботы, страха, решимости, совести и т.д. Именно в пограничных ситуациях, в моменты глубочайших потрясений человек прозревает экзистенцию как корень своего существа. С позиции экзистенциалистов смерть является отправной точкой отсчета, определяющей конечность экзистенции (3. С. 15).

На наш взгляд, экзистенциалисты в своей ортодоксальности и методологии исследования человека несколько напоминают собой естествоиспытателей, наблюдающих за лабораторной крысой в барокамере. Они создают этой крысе экстремальные ситуации и весьма отстраненно, а порой с изрядной долей цинизма фиксируют и объясняют все ее поведенческие реакции. Суть наблюдения – уловить моменты «трансцендирования», т.е. выхода за пределы своих возможностей. Применительно к человеку «трансцендентное» можно рассматривать как порог его психической выносливости, а упрощенно-психологический Рубикон, за которым следует осознание «абсурдности мира» и «бунт», формы которого весьма разнообразны (1. С. 14) – активные формы: преступления, самоубийства; пассивные – наркотики, проституция, бродяжничество и т.п.

Что же такое «абсурд» с точки зрения экзистенциалистов и какое значение может иметь данное понятие для криминальной психологии – спросит проницательный читатель и будет прав, ибо ученого-философа, как и художника, следует иногда возвращать в реальность и напоминать ему о материях более прозаических?

По мнению Камю, «…абсурд есть первая очевидность для ясно мыслящего ума. У абсурда куда больше общего со здравым смыслом. Абсурд связан с ностальгией, тоской по потерянному раю. Без нее нет и абсурда» (1. С.15).

Камю предупреждает, что «из наличия этой ностальгии не вывести самого потерянного рая», подчеркивая иллюзорность и субъективность этого чувства. Напомним читателю, что абсурд Камю исследовал в своем знаменитом «Мифе о Сизифе» применительно к природе самоубийства, которое он, кстати, так же рассматривал как разновидность бунта человека, познавшего экзистенцию. С точки зрения Камю, «самоубийство представляет собой затмение ясности, примирение с абсурдом, его ликвидацию. Уничтожается тот, кто вопрошает. Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии» (1, С. 24).

Исследуя гносеологические причины самоубийства, Камю весьма образно замечает: «Чувство абсурдности и есть разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями. Все когда-либо помышлявшие о самоубийстве люди сразу признают наличие прямой связи между этим чувством и тягой к небытию» (4. С. 1423). Данное высказывание может быть применимо и к человеку, вынашивающему мысль о совершении преступления.

Однако психолога-криминалиста, очевидно, в большей степени должен занимать другой, не философский – гносеология преступления, а психологический вопрос – причины и мотивация принимаемого человеком решения: стоит или не стоит совершать преступление? И Кьеркегор, и Ясперс, и Сартр, и Мерло-Понти пессимистически заявляли о невозможности познания глубинных психических процессов человека, результатом которых является мотивационное начало того ли иного преступления. Некий скептицизм они проявляют и к попыткам З. Фрейда понять и объяснить психологию бессознательного в природе человека, в т.ч. являющегося причиной криминального поведения. Причина такого неверия экзистенциалистов, полагаем, лежит в концепции хаоса, провозглашенного ими. Хаос повсюду, в т.ч. и в человеке, который не способен познать не только окружающий мир, но и самого себя.

Трудно найти аргументацию, которой можно было бы убедить тебя, проницательный читатель, в обратном. Можно возразить лишь то, что хаотичностью и абсурдностью этот мир наделяет человеческий разум. Мир не хаотичный и не закономерный. Он таков, какой есть, в этом простота и сложность диалектики природы. При этом мир антропоморфен, т.к. человек в процессе познания «очеловечивает» окружающий его мир, оперируя образами и сравнениями. Полагаем, что нет более глупого и неопределенного с точки зрения онтологии высказывания: «Мир абсурден!». Но нет ничего более красноречивого и понятного для понимания эмоционального состояния человека, высказавшегося таким образом, с точки зрения психологии и гносеологии. Однако это другой уровень познания, который в большей мере и отвечает задачам настоящего исследования. Не случайно, поэтому, именно экзистенциальный анализ как один из гносеологических методов в своей основе был выбран для изучения психологических механизмов криминальных деяний.

Изменение структуры современной преступности, извечная борьба двух философских концепций устройства мира – «хаоса» и «антихаоса» – заставляют по-новому взглянуть на проблемы еще молодой, но уже прочно занявшей свое место среди других отраслей психологических наук криминальной психологии.

Криминальная психология является сравнительно молодой прикладной психологической наукой, парадигма которой находится еще в стадии становления. Неизвестно, сколь долго продлится препарадигмальный период данной науки, но ясно одно – пока ее понятийный аппарат и система методов находится в стадии становления, существует опасность редукционизма, т.е. подмены и дублирования одной научной отрасли знаний другой. Что касается предмета криминальной психологии, то такое дублирование наиболее вероятно в отношении предметов социальной психологии и криминологии.

Как справедливо отмечал немецкий психолог П. Фресс в своем очерке «О психологии будущего», «… увеличение количества исследований и их разнообразия означает не то, что психология распалась, а то, что наши исследовательские возможности раскрывают многочисленные сплетения, связывающие малейший стимул и самую элементарную реакцию. Я стою за сохранение Единства Психологии, потому что единство, к которому мы придем, не есть единство синтетического знания, а единство все более полного знания сложности и взаимодополняемости систем, которые определяют каждый из наших поступков» (5. С. 55).

Таким образом, в отличие от социальной психологии «…предмет криминальной психологии составляют не отдельные психические процессы в возможном мысленном их обособлении, а личность в известном круге ее проявлений, относящихся к области преступления или борьбы с последним. Изучение отдельных психических реакций и особенностей их течения занимает в ней второе место и имеет дополнительное значение. На первом плане в ней стоит личность, под действием известных обстоятельств и обстановки проявляющая себя в определенных формах поведения. Изучение различных сторон личности по данным истории ее жизни – вот путь криминалиста-психолога» (6. С. 20).

Из этого следует, что психические процессы состояния и свойства человека, совершившего или готовящегося совершить преступление, выходят за пределы предмета социальной психологии, также как и предмета криминологии, изучающей в большей степени онтологические причины и условия преступной деятельности. В то же время налицо частичное пересечение предметов криминальной психологии и криминологии, например, в определении типов преступников по их психическим свойствам, о чем пойдет речь в следующем параграфе нашего исследования.

Более четкому разграничению предметов названных наук, полагаем, способствует экзистенциальный анализ, который в методологии криминальной психологии, очевидно, должен занимать далеко не последнее место.

Любой преступник является заложником психологической ситуации, созданной им и неправильно разрешенной. Решение совершить преступление проникает в разум и, по образному замечанию Альберта Камю, подтачивает его. В любой психологической ситуации, являющейся результатом социального конфликта, на первое место для личности выступает извечное, экзистенциальное – выбор варианта решения своей жизненной проблемы – либо легитимными способами, либо криминальными: путем убийства, изнасилования, грабежа или кражи. Понятно, что с позиции общества и закона последний вариант – худший способ разрешения личностью своей жизненной проблемы. Кроме того, перед психологами встает традиционный экзистенциальный вопрос: почему из всего многообразия вариантов выхода из проблемной ситуации личность выбирает именно такой – криминальный?

Эта проблема является камнем преткновения криминальной психологии и криминологии вплоть до настоящего времени.

Основоположник криминальной психологии как самостоятельного раздела юридической психологии С.В. Познышев первым назвал потребность человека главной мотивационной основой криминальной деятельности (6. С.64).

По мнению С.В. Познышева, «…главные корни преступности лежат в эмоциональной сфере личности. Не подлежит сомнению, что в будущем дифференциальная криминальная диагностика и типология дадут богатейший материал в подтверждение этого тезиса» (6. С.66).

Потребности личности, трансформированные в интересы, установки и мотивы преступлений, полагаем, значительно в большей степени объясняют психологическую природу криминала, чем весьма абстрактные теории «бунта» и «абсурда» у экзистенциалистов.

Дело в том, что и бунт, и осознание абсурда рассматриваются ими применительно к достаточно развитой в интеллектуальном и эмоциональном плане личности. Применительно к личностям, изначально ущербным: врожденным олигофренам, психопатам, алкоголикам и наркоманам – логические умозаключения экзистенциалистов оказываются абсолютно несостоятельными. «Метафизический бунт» бомжа или осознание конечности бытия наркоманом, полагаю, звучит для тебя, читатель, смешно и неубедительно при объяснении природы криминального поведения.

Потребности же, гипертрофированные или деформированные, напротив, достаточно хорошо раскрывают психологическую природу мотива преступления, позволяют проследить диалектику механизма преступного поведения в его онтогенезе.

Для раскрытия содержания мотива преступления С.В. Познышев использовал понятие так называемой «антиципации», т.е. предощущения того, что доставит человеку осуществление преследующего его образа, в данном случае образа готовящегося преступления. «…Какие стороны и последствия преступления будут ярко освещены в сознании, а какие останутся в тумане или совсем ускользнут от внимания - это зависит, прежде всего, от конституции личности преступника, от сложившихся в последней комплексов, посредством которых представление о преступлении выдвигается и закрепляется в сознании и освещается с различных сторон» (6. С. 40).

Данные последних исследований показывают, что восприятие многих преступников, в частности убийц, напоминает восприятие известного персонажа коммивояжера Замзы из романа Франца Кафки «Превращение», который превращается в насекомое и испытывает лишь «легкую досаду» от того, что патрон будет недоволен этим. Парадоксальность такого восприятия весьма часто отмечается, например, в поведении несовершеннолетних убийц, наркоманов, которые после убийства, часто с особой жестокостью, испытывают лишь досаду от того, что попались, испачкались кровью, либо от того, что жертва оскорбила их или оказала активное сопротивление. В этом, на наш взгляд, состоит особенность психопатического поведения современных преступников-убийц, характерной чертой которых является абсолютная эмоциональная тупость по отношению к страданиям жертвы.

Конец XX и начало XXI вв. ознаменовались качественными и количественными изменениями структуры преступности. Характерной особенностью, порожденной психологией всеобщего обогащения любой ценой, является интеллектуализация преступной деятельности. Как совершенно справедливо отмечал Камю еще в 40-х гг., что если «раньше злодеяние было одиноким, словно крик, то теперь оно стало столь же универсально, как наука. Еще вчера преследуемо по суду, сегодня преступление стало законом. Мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов. Современные правонарушители давно уже не те наивные дети, которые, умоляя их простить, ссылались на овладевшую ими страсть. Это люди зрелого ума, и неопровержимым оправданием или служит им философия, благодаря которой даже убийца оказывается в роли судьи» (3. С. 120).

Данные высказывания А. Камю весьма созвучны нашему циничному «смутному» времени, когда в современном российском обществе умами безраздельно овладела философия «золотого тельца» на фоне глобальных процессов сращивания государства и организованной преступности. Цивилизация при всех ее несомненных плюсах, к сожалению, не смогла избавить индивида от щемящего чувства одиночества, от осознания своей психологической незащищенности и социальной невостребованности. В этом, на наш взгляд, кроется одна из психологических причин глобальной криминализации общества, ибо социально дезориентированная личность в обстановке общественного безразличия и всеобщего правового нигилизма рано или поздно неизбежно придет к мысли о необходимости совершения преступления. Скорее всего, в этом глубинном процессе, происходящем в психологии личности, и кроется основная экзистенциальная причина современной преступности.

 

2. Криминальные психотипы:
теолого-криминологический анализ преступного поведения

Краеугольным камнем в криминологической науке является проблема разработки научно обоснованной классификации преступных типов – так называемой типологии преступников. Первой попыткой подобного рода по праву можно считать френологическое учение Галля, возникшее в 20-х гг. ХIХ столетия. Галль исходил из мысли, что полушария большого мозга представляют собой собрание отдельных органов, из которых каждый служит центром для той или иной способности души. Все способности или склонности человека прирожденны и стоят в прямой зависимости от строения и развития органа, через который они выражаются. Измерив и рассмотрев череп, думал Галль, можно определить умственные и нравственные качества человека. Если у человека, судя по выпуклостям, впадинам и соотношению частей черепа, развит, например, инстинкт разрушения или хищничества, он станет разбойником или убийцей; если у него развит орган храбрости – он будет мужественным и т.д. (7. С. 406).

Школа итальянского криминолога Чезаре Ломброзо, как известно, пошла еще дальше – предложила теорию прирожденного преступника. По мнению Ломброзо, около 40% преступников составляют прирожденные. Прирожденный преступник есть, прежде всего, анатомо-физиологический тип, т.е. субъект, отмеченный целым рядом анатомических и физиологических признаков. Данная теория породила ожесточенную научную дискуссию, продолжающуюся до настоящего времени.

Так, подвергая концепцию Ломброзо вполне обоснованной критике, русский криминолог В.Зернов отмечал, что «…перечисляя и описывая признаки установленного им типа, он перемешивает и ставит рядом признаки совершенно разного биологического значения, не заботясь осмыслить сколько-нибудь их выбор и, видимо, стремясь импонировать читателю только численностью их» (8. С. 8).

Согласно данным Ломброзо у прирожденных преступников часто наблюдается асимметрия черепа, сравнительное уменьшение передней части черепа, выступание лица относительно тела слишком вперед или так называемый прогнатизм в 69% случаев, различные отклонения от нормы формы черепных и лицевых костей. Выявленные итальянским криминологом антропологические особенности исследуемых групп преступников позволили ему выделить три типа прирожденных преступников: тип убийцы, вора и насильника (11. С. 66).

Ломброзо дает вполне экзистенциальное объяснение природе врожденной преступности. Он пишет: «Прирожденная преступность есть проявление атавизма, т.е. воскресение в преступнике черт отдаленнейших наших предков-дикарей. Прирожденный преступник-дикарь в современном обществе; и во внешнем виде и строении тела дикаря и преступника мы находим не мало общих черт (выпуклые скулы, большие челюсти, торчащие уши, ямка на затылочной кости и т.п.)» (11. С. 69).

Последователи Ч. Ломброзо, Энрико Ферри и Гарофало предложили деление преступников на 5 основных групп:

1. Преступники душевнобольные.

2. Прирожденные.

3. Привычные.

4. Случайные.

5. Преступники по страсти (9. С. 58).

Реанимация идей ломброзианства время от времени отмечается и на страницах современной научной литературы.

Так, известный американский криминолог Эдвин Шур в своем нашумевшем в начале 70-х гг. криминологическом бестселлере «Наше преступное общество» прямо обращает внимание общественности США на корреляционные зависимости признаков внешности преступников от выбранного ими способа совершения преступления и характера преступной деятельности. Например, по его мнению, представителей так называемой «беловоротничковой» преступности, как правило, от других преступников отличает астенический склад внешности: высокий лоб, худощавое телосложение, тонкие руки и т.д. (10. С.154).

К сожалению, дальше бессистемных наблюдений и пространных рассуждений Шур не продвинулся, а потому его концепция в отсутствии четкой корреспондирующей связи исследуемых криминологических явлений осталась всего лишь одной из рабочих гипотез, к тому же лишенной научного обоснования. Склонность индивида к интеллектуальной деятельности, как правило, сама по себе предполагает астенический, а не мышечный тип строения человека, но вряд ли данный критерий может считаться достоверным и надежным для отнесения к группе астеников и последующей дифференциации многочисленных и разнообразных представителей так называемой «интеллектуальной» преступности – мошенников, расхитителей, хакеров и т.д.

Ярый противник научной школы Ломброзо и его последователей С.В. Познышев в зависимости от психической конституции человека предлагал классифицировать преступные типы на две группы – эндогенных и экзогенных преступников.

В свою очередь, эндогенные подразделялись на:

1) идейных преступников;

2) резонеров, которые при помощи искусственных, софистических построений обосновывают свои корыстные стремления известными общими идеями;

3) расчетливо-рассудочных;

4) эмоциональных преступников, у которых главной целью, ради которой они совершают преступления, является приятное состояние, связанное с удовлетворением известного сильно развитого у них чувства;

5) импульсивных преступников, руководящий целевой комплекс которых сводится к получению приятных ощущений, связанных с совершением какого-либо действия или с обладанием чего-либо;

6) моральных психастеников, совершающих преступления в результате борьбы мотивов, нравственного раздвоения (6. С.111).

Очевидно, что в предложенной типологии не просматриваются различия между 4 и 5 группами преступников, поэтому предложенный С.В. Познышевым критерий – психическая конституция человека – вряд ли можно считать достаточно четким для научно обоснованной классификации.

По мнению Познышева, «…психическая конституция человека есть совокупность более или менее постоянных психических свойств человека. Психическая конституция в отношении преступления в нормальных условиях представляет собой как бы динамическую систему, находящуюся в равновесии под давлением окружающей среды. Преступник является эндогенным тогда, когда совершает преступление в большей мере в силу своей психической конституции, экзогенным – в большей степени под влиянием внешних факторов» (6. С.25-31). Но Познышев был абсолютным детерминистом, отрицавшим существование «случайного» преступника. Он писал по этому поводу: «Никто не становится преступником «случайно»; всегда есть ряд обстоятельств, которые привели человека к совершенному им преступлению. Каждое преступление имеет свой «личный» корень, но у одних преступников он иной, чем у других, и играет менее деятельную и видную роль в генезисе их преступлений» (6. С.31).

Данная позиция С.В. Познышева не получила широкого признания в криминологической литературе, где большинство авторов, хотя и признавая условность этого термина, под «случайным» преступником все же понимают такого, «…в сознании которого отрицательные нравственно-психологические свойства не получили своего заключительного развития» (12. С.9). По классификации Познышева таких индивидов следовало бы относить скорее к экзогенным преступникам, чем к эндогенным, т.к. в качестве запускающей детерминанты так называемого «случайного» преступления выступают именно внешние условия существования. И вновь обращаем ваше внимание на стихийный экзистенциализм С.В. Познышева, который писал: «Для того, чтобы признать преступника экзогенным нужно установить, что в жизни субъекта этому преступлению предшествовало известное внешнее событие, которое поставило его или кого-либо из близких ему лиц в более или менее тяжелое положение тем, что причинило или грозило причинить им страдания» (6. С.33).Чем тебе не описание, к тому же весьма красочное, момента трансцендирования, когда сложная дилемма выживания под воздействием жизненных обстоятельств решается в пользу совершения преступления. И, напротив, в поведении эндогенного преступника, психическая конституция и взгляды которого «…предписывают, оправдывают или разрешают совершение данного преступления и для которого совершенное им преступление служило средством получить известную сумму наслаждений от самого процесса его совершения или его последствия» (6. С.43), четко просматриваются элементы «метафизического бунта», того темного, мрачного и непознанного, что составляет природу человеческой экзистенции. Однако концепция С.В. Познышева, несмотря на ее научную обоснованность и логическую завершенность, практически не объясняет сложную диалектику случайного и необходимого, внешних и внутренних факторов формирования личности эндогенного преступника. Иначе говоря, остается без ответа немаловажный в криминологии вопрос – какие особенности психической конституции человека влияют на выбор им характера и способа совершения преступления: корыстной ли, насильственной либо иной направленности?

Для ответа на этот вопрос в дополнение и развитие концепции С.В. Познышева мы предлагаем использовать в криминологии дополнительный классификационный критерий – «национально-религиозный психотип преступника».

До настоящего времени попыток исследовать национально-религиозную составляющую личности преступника в криминологической литературе не предпринималось. Между тем, игнорировать влияние национальности, а также религии, исповедуемой преступником, на выбор формы и способа преступного поведения, типа создаваемого преступного сообщества было бы неверно. На некоторые такие национальные особенности в организации преступных синдикатов – итальянской «Козы Ностры», китайских «триад», японских «якудза» – уже неоднократно обращалось внимание в криминологической литературе.

Так, в частности, подчеркивалось, что итальянская мафия обладает одной из самых сложных тайных структур. Под ней обычно понимается «Коза Ностра», сицилийская мафия, неаполитанская каморра, калабрийская ндрагета и др. преступные объединения. В основе итальянской мафии лежат закон умолчания и тесные связи, основанные на страхе, личных, семейных отношениях и функциональной зависимости. Возникнув в период слабого государства как структура самозащиты самоуправления, «Коза ностра» переместилась из сельской местности в городские районы, а затем и в транснациональный преступный бизнес. Расширение миграционных потоков позволило итальянской мафии наладить сбыт наркотиков в США, Германии и других странах, а также установить широкие связи с другими транснациональными преступными организациями (13. С.13).

Итальянская мафия достаточно консервативна в выборе форм преступного промысла и приемов борьбы с государством, а также конкурентами, отдавая предпочтение традиционным и жестоким – убийствам, похищениям людей, подкупу должностных лиц. В отличие от итальянской мафии китайские триады представляют собой более гибкую сетевую систему, структура которой может меняться в зависимости от той или иной преступной деятельности или операции. Это продиктовано тем, что Китай является сильным тоталитарным государством с весьма жестким социальным, партийным и государственным контролем. Преступное сообщество существует в КНР в более сложных условиях, чем в Италии, где семейственность создает прекрасные возможности для коррупции государственного аппарата, сращивания его с мафией. Гибкость китайских триад проявляется, прежде всего, в их всеядности при выборе вида и рода преступной деятельности. Они занимаются, причем быстро перестраиваясь, многими видами преступной деятельности, включая вымогательство, проституцию, азартные игры, незаконный оборот наркотиков, являясь крупными поставщиками героина в США и Западную Европу. «Триада» – традиционная форма преступного сообщества в Китае начиная со II века до н.э. Слово «триады» заимствовано из священного символа китайского общества – небо, земля, человек (треугольник). Этнические китайские преступные организации являются очень сплоченными, не допускающими постороннего внедрения. Они базируются в самом Китае, Гонконге, Тайване, в китайских общинах Северной Америки, на Дальнем Востоке России (14. С.34).

Экзистенциальной сущностью китайца вообще и преступника в частности, полагаем, являются потрясающие воображение психическая выносливость, долготерпение и упорство в решении поставленных задач. Пожалуй, в мире нет человека, подобно китайцу, умеющего терпеливо ждать и добиваться своего. Следует отметить также парадоксальное сочетание в личности китайца феноменальной скромности в потребностях и неуемной, весьма типичной для восточного человека, жадности к деньгам. В 90-х гг. в северной провинции КНР Хэйлудзян автору данной монографии приходилось общаться с китайцами, имеющими капитал в 3-5 млн. долл. наличными, которые спали на земляном полу в квартирах, лишенных каких-либо коммунальных удобств. Особенно бросается в глаза наплевательское отношение к своему и чужому здоровью, а иногда и жизни.

Японская «якудза» также несет на себе отпечаток восточного менталитета. Она получила распространение в середине 50-х гг., а ее пик пришелся на 1963 г., когда в стране насчитывалось 5216 преступных организаций, объединивших 18,5 тыс. чел. Японская «якудза» является одной из распространенных японских преступных организаций. В нее входят несколько крупных группировок, насчитывающих десятки тысяч человек (15. С.87).

Особенно удивляет то, что «якудза» контролирует до 98% государственного и частного капитала, являя собой пример совершеннейшего симбиоза японского государства и преступного картеля (16. С.23). Менталитет японца, представляющего собой сплав абсолютного подчинения, законопослушности и скромности в потребностях, позволяет мирно уживаться и сосуществовать рядом членам «якудза», государственному чиновнику и воротилам финансово-промышленного мира – компаниям «Тойота», «Мацусита-дэнки», «Панасоник» и др. По всей видимости, именно поэтому Япония – одна из немногих стран, в статистических сборниках которой скрупулезно и без признаков неприязни деятельность преступных группировок отражается как обычное явление в общественной жизни страны.

Так, в Белой книге о преступности в Японии мафиозные группировки именуются «бориокудан». Они дислоцируются на территории Японии и занимаются контрабандным ввозом наркотиков на Гавайские острова, в Калифорнию, где находятся крупные японские общины, а также незаконным ввозом оружия в Японию. «Якудза» присутствует во многих странах. В юго-восточной Азии она занимается секс-бизнесом, азартными играми, мошенничеством, отмыванием «грязных» денег, внедряется в сферу законного предпринимательства (17. С.322).

Психологическая конституция японца весьма сложна, причудлива и часто не поддается российскому пониманию.

Например, русскому менталитету с присущим ему состраданием оказалась недоступной для восприятия скандальная шумиха вокруг японского людоеда с высшим юридическим образованием, устроившего ритуальное пожирание частей тела английских девушек-студенток, а также тот факт, что этот людоед в одночасье превратился в национального героя Страны Восходящего Солнца. Дело в том, что ритуальное убийство вполне укладывается в героику японского этноса, является своего рода гимном «мужской удали», а потому и вызвало столь неадекватную с российской точки зрения реакцию японской общественности. По всей видимости, дух самурайства незримо присутствует в общественном сознании Японии, составляя его экзистенциальную основу. Это косвенно подтверждают и последние ритуальные убийства детей, прокатившиеся по Японии и потрясшие весь мир. Особенно убеждает в этом сходство преступных репертуаров – все дети были примерно одного возраста, убиты исключительно холодным оружием и с особой жестокостью.

Конечно же, мы отдаем себе отчет в сложности и «неподъемности» для одного человека темы выбранного нами исследования. Исследовать все существующие национально-религиозные психотипы преступников во всем их многообразии – то же самое, что исследовать отдельно взятых представителей микромира. Ограничимся в настоящем эссе только тремя национально - религиозными психотипами: христианским, иудейским и исламским. Наш выбор, при этом, совсем не случаен, так как христианство, иудаизм и ислам представляют собой три авраамистические («богооткровенные») мировые религии, имеющие, к тому же, общие онтологические и гносеологические корни.

 

2.1. Преступный психотип русского «христианина»

Перед тем, как приступить к исследованию русского преступного психотипа, сразу же отметим условность самого этого термина - «русский христианин». Исторически сложилось так, что русскому народу вообще свойственен крайне низкий уровень религиозности. Он вспоминает о Боге лишь в самые тяжелые моменты своей жизни: в момент смертельной опасности, тяжелой болезни, войны и т.д. В остальное время русский человек живет по принципу абсолютного нигилиста: я не лезу в дела Бога, пускай и Он не лезет в мои дела!

Вот что, например, пишет в 1885 году в своем донесении Митрополиту Московскому и Всея Руси отцу Филиппу епископ Томский и Барнаульский отец Макарий, широко известный своей непримиримой борьбой со староверами на Алтае в конце 19 века: «Владыка, обращаюсь к Вам с просьбой обратить самое пристальное внимание на состояние нашей Святой православной церкви на Алтае. Дело в том, что здешний народец отличается крайне низкой набожностью. Мужчины не посещают храм вообще, женщины – лишь изредка, от случая к случаю. Староверы откровенно смеются и глумятся над служителями нашей православной церкви, а мужики хулят Бога, упиваясь до безобразия в дни Великих Постов!»

В этом парадоксальном отношении русского человека к религии, а также к одному из смертных грехов – преступлению, на наш взгляд, как раз и заключается феномен так называемой «загадочной русской души», который сейчас нам предстоит исследовать.

Феномен «загадочной русской души» уже порядочно набил оскомину как в художественной, так и научной литературе, давно превратившись в предмет многочисленных спекуляций шовинистического толка. Постулат «это и есть загадочная русская душа» часто звучит бравадой в устах отдельно взятого русского человека для оправдания своего пьянства, невежества и безделия. Природа русского человека в силу ее сложности, самобытности и парадоксальности всегда вызывала и вызывает раздражение у европейцев, которые, не утруждая себя экзистенциальным анализом особенностей русского характера, создали его достаточно примитивный имидж пьяницы и совершенно неуправляемого бездельника. По образному замечанию Ф.М. Достоевского, «…в лице России европейцы видят лишь спящее, гадкое, пьяное существо, протянувшееся от финских хладных скал до пламенной Колхиды, с колоссальным штофом в руках» (18. С.39).

Пьянство в России – одно из многих и весьма своеобразных проявлений предельной экзистенциальности русской натуры. Не случайно Снегирев в «Братьях Карамазовых» восклицает: «В России пьяные люди у нас и самые добрые. Самые добрые люди у нас и самые пьяные!». Очень глубокая мысль. Самыми добрыми являются лишь люди в ненормальном состоянии. Каков же нормальный человек в этой России? Видимо, норма – зло. Последняя часть высказывания не оставляет места для двусмысленности - пьют добрые (19. С.18).

Не в малой степени русскому пьянству способствует и исторически сложившееся отношение православной церкви к спиртным напиткам.

Например, мы считаем, что евхаристия и прочие церковные обряды, так или иначе связанные с употреблением вина — это прямой путь к алкоголизму русской нации, узаконенный христианской церковью, с подведенной под это идеологической платформой и красивой риторикой «богослужения». Да и сама евхаристия, честно говоря, очень напоминает обряд инициации вампиров. «Пейте вино, это — моя кровь!» - говорил Иисус своим ученикам, что они и делают до сих пор, во всем христианском мире, стараниями «дорогого» Учителя.

Экзистенциализм русского человека доведен до крайности и насквозь пропитан духом садомазохизма, часто ведущим к полному разрушению личности как в моральном, так и физическом плане. Пьянство – лишь одно из проявлений такого саморазрушения, которому русский человек отдается самозабвенно, со всей страстностью своей необузданной натуры. Саморазрушитель вообще, как известно, несет в себе мощный деструктивный заряд, в т.ч. направленный на окружающих людей. Может быть это отчасти объясняет то обстоятельство, что русский человек испокон веков является прекрасным воином, и гораздо в меньшей степени – строителем.

Испытывая ипохондрию и жесточайшую скуку от ежедневного систематического труда, русский человек в силу эмоционально-волевых особенностей его психотипа более склонен к аффектированным поступкам, часто направленным на разрушение, чем на созидание. Не случайно энергетике русского преступника более отвечают преступления корыстно-насильственной направленности. Здесь есть агрессия и побуждающий к активным, часто разрушительным действиям, весьма привлекательный для русского человека корыстный мотив.

Так, доля осужденных, отбывающих наказание за корыстно-насильственные преступления в исправительной колонии УБ-14/1 общего режима, составляет 43,7%; в колонии строгого режима УБ-14/3 эта доля уже составляет 53,2%. Учитывая, что доля этнических русских в данных исправительных учреждениях преобладает (97%), указанные цифры являются достаточно репрезентативными для логических умозаключений о национальных предпочтениях вида и способа преступления у русского человека.

Однако доведенный до крайности русский экзистенциализм проявляется и здесь – русский человек может успешно создавать, когда им овладевает глобальная национальная идея, например, всемирного общественного переустройства (опять же осуществляемого в соответствии с русскими представлениями о «всемирном счастье»). Поэтому вполне очевидно, что коммунизм как теория садомазохистского толка бросил семена на весьма благодатную российскую почву – ведь пожертвовать собой во имя даже самой абсурдной и утопичной идеи для русского человека гораздо легче, чем заниматься ежедневным систематическим трудом созидания.

Весьма своеобразное отношение в России и к уголовщине. Великий русский актер Федор Иванович Шаляпин в своих мемуарах по этому поводу писал: «Игра в разбойники привлекательна, вероятно, для всех детей повсюду, во всем мире. В ней много романтического – враг, опасность, приключения. Но особенно любима эта игра российскими детьми. Едва ли где-нибудь в другой стране разбойники занимают такое большое место в воображении и играх детей, как у нас.

Может быть, это потому так, что в России всегда
было много разбойников и что в народной фантазии они срослись с величественной декорацией дремучих лесов России и великих российских рек. С образом разбойника у русского мальчишки связано представление о малиновом кушаке на красной рубахе, свободолюбивой песне, вольной, широкой, размашистой жизни. Быть может, это еще и потому, что в старые времена, когда народ чувствовал себя угнетенным барами и чиновниками, он часто видел в разбойнике-бунтаре своего защитника против господского засилья. Кто же из разбойников особенно полюбился России? Царь-разбойник – Стенька Разин. Великодушный и жестокий, бурный и властный, Стенька восстал против властей и звал под свой бунтарский стяг недовольных и обиженных. И вот замечательно, что больше всего в Разине легенда облюбовала его дикий романтический порыв, когда он, «веселый и хмельной», поднял над бортом любимую персидскую княжну и бросил ее в Волгу-реку – «подарок от донского казака», как поется о нем в песне. Вырвал, несомненно, из груди кусок горячего сердца и бросил за борт, в волны… Вот какой он, этот популярный русский разбойник!» (20. С.61). В этом примере также отчетливо просматривается русское садомазохистское начало – как в образе самого Стеньки Разина, так и в русском этносе вообще.

И далее Ф.И. Шаляпин пишет: «Не знает как будто середины русский темперамент. До крайности интенсивны его душевные состояния, его чувствования. От того русская жизнь кажется такой противоречивой, полной резких контрастов. Противоречия есть во всякой человеческой душе. Это ее естественная светотень. Во всякой душе живут несходные чувства, но в серединных своих состояниях они мирно уживаются рядом в отличном соседстве. Рядом с поэзией и красотой в русской душе живут тяжкие, удручающие грехи. Грехи-то, положим, общечеловеческие – нетерпимость, зависть, злоба, жестокость, но такова уж наша странная русская натура, что в ней все, дурное и хорошее, принимает безмерные формы, сгущается до густоты необычной; не только тоска наша особенная – вязкая и непролазная, но и апатия русская – какая-то, я бы сказал, пронзительная. Сквозная пустота в нашей апатии, ни на какой европейский сплин не похожая. Быть может, это от некоторой примитивности русского народа, от того, что он еще «молод», но в русском характере и в русском быту противоречия, действительно, выступают с большей, чем у других, резкостью и остротой. Широка русская натура, спору нет, а сколько же в русском быту мелочной, придирчивой, сварливой узости. Предельной нежностью, предельной жалостью одарено русское сердце, а сколько в то же время в русской жизни грубой жестокости, мучительного озорства, иногда просто бесцельного, как бы совершенно бескорыстного. Утончен удивительно русский дух, а сколько порою в русских взаимоотношениях топорной нечуткости и оскорбительной подозрительности, и хамства. Да, действительно, ни в чем, ни в хорошем, ни в дурном, не знает середины русский человек!» (20. С.62).

Кстати, не в малой степени отношение русского человека к преступлению сформировалось и под влиянием христианского религиозного сознания. Русская православная церковь демонстрирует чудеса просто невиданной доселе толерантности по отношению к уголовникам, опираясь на известную библейскую легенду, согласно которой распятый на кресте Иисус перед смертью даровал разбойнику Дисмасу прощение, сказав при этом свою знаменитую фразу: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мной в раю!»

Этим христианским принципом руководствуются и современные преступники, которые, оказавшись в местах лишения свободы, неожиданно для всех и для себя, в том числе, становятся жутко религиозными, но, едва освободившись, вновь и вновь, еще с большим энтузиазмом, принимаются за «старое», полагая, что, в любом случае, за свои преступления получат прощение у «добренького дедушки» Бога.

Туземное, иногда совершенно первобытное начало проявляется в русском человеке и в мотивации совершаемых им преступлений, порой поражающих воображение своей бессмысленностью, несоразмерностью желаемого и средств для достижения преступной цели. Вот как об этом просто говорит, причем с понимающей улыбкой на губах главный персонаж романа Ф.М.Достоевского «Идиот» князь Мышкин: «Два крестьянина, и в летах, и не пьяные, и знавшие уже давно друг друга, приятели, напились чаю и хотели вместе, в одной каморке, ложиться спать. Но один у другого подглядел, в последние два дня, часы, серебряные, на бисерном желтом снурке, которых, видно, не знал у него прежде. Этот человек был не вор, был даже честный и, по крестьянскому быту, совсем не бедный. Но ему до того понравились эти часы и до того соблазнили его, что он, наконец, не выдержал: взял нож и, когда приятель отвернулся, подошел к нему осторожно сзади, наметился, возвел глаза к небу, перекрестился и, проговорив про себя с горькой молитвой: «Господи, прости ради Христа!», зарезал приятеля с одного раза, как барана, и вынул у него часы» (21. С.211).

Этим примером можно хорошо проиллюстрировать определенно экзистенциальное отношение русского человека и к религии, и к чужой жизни. В этой связи вспоминается уголовное дело об убийстве бывшего осужденного колонии строгого режима города Новоалтайска Никифорова. Несмотря на тривиально-бытовой характер данного убийства, описанная ниже криминальная ситуация демонстрирует весьма своеобразное отношение русских людей к общечеловеческим ценностям и нормам общественного поведения.

Три товарища, три бывших осужденных колонии строгого режима, отбывавших наказание в хозобслуге учреждения, шумно и с обильным возлиянием спиртного праздновали «светлый» праздник Октября. Все трое мужчин возраста 25-30 лет по существующей тюремной иерархии, безусловно, относились к касте так называемых «козлов». «Козлы» – это открытые сотрудники администраций колоний, которые согласились принять какую-нибудь должность – завхоза, заведующего клубом, библиотекаря, коменданта зоны, либо те, кто вступил в СПП – «секцию профилактики правонарушений», т.е. во внутреннюю полицию лагеря. Еще их называют «суками». «Ссученный» – согласившийся работать на тюремщиков. Администрация называет козлов «активом», «лицами, твердо вставшими на путь исправления». Конечно, зэки относятся к ним плохо, а если учесть, что на каждой зоне между администрацией и заключенными война идет – то «холодная», то настоящая, - такое отношение станет понятным» (22. С.100). Несмотря на столь экстремальные, прямо скажем, экзистенциальные условия совместного отбывания наказания Никифоров, Новичихин и Егоров сдружились друг с другом, продолжая поддерживать отношения и на свободе. Эта дружеская встреча оказалась последней и роковой для хозяина квартиры Никифорова.

Казалось, ничего в этом заурядном застолье не предвещало столь драматичных событий. Плавно лилась беседа и водка в стаканы, воспоминания из тюремной жизни «а ля ностальжи» будоражили ум и навевали сентиментальные настроения. И тут, после очередного стакана, Никифоров поставил в упрек Егорову то, что, дескать, тот выставил его в невыгодном свете перед «кумом», передав последнему недовольство Никифорова методами и стилем управления исправительной колонией, ее администрацией. «Кум» – заместитель начальника колонии по режимной и оперативной работе (в настоящее время – зам. по БОР), помнится остался тогда недовольным высказыванием Никифорова и чуть не перевел его в разряд «петухов», заставив убирать «запретку» (запретную зону исправительного учреждения – исключительную «привилегию» касты «опущенных»). Егоров, в свою очередь, возразил, что сделал это в отместку Никифорову, который, получив посылку от родственников, не поделился с земляками куревом и чаем. Никифоров, постепенно раздражаясь, заявил всем, что не собирается делиться с «крысами», волей судеб проживающими с ним в одном боксе. В колонии он проживал в одной комнате с Егоровым и Новичихиным в отряде хозяйственного обслуживания. Тут пришла пора раздражаться Новичихину, который, не обладая ораторскими способностями двух своих друзей, одним ударом кухонного ножа разрубил «гордиев узел» вспыхнувшего спора – воткнул нож в глазницу Никифорова. Последний только и успел прохрипеть: «Суки!» – и замертво повалился на пол. «Нет, ты смотри, как он нас обозвал!» – воскликнул Егоров и, схватив топор в углу, раскроил Никифорову череп. И пошла «потеха» двух озверевших зеков – глумление над уже мертвым телом.

Наблюдательный читатель уже, наверное, заметил, что русский человек вообще склонен к аффектированным поступкам. По-видимому, в русском национальном психотипе все же присутствует акцентуация конституционально-возбудимого типа, великолепно описанная в свое время выдающимся русским психиатром П.Б.Ганнушкиным (23. С.271), предопределяющая склонность субъекта к эмоциональному порыву, экстремальному поведению.

Это косвенно подтверждают и данные обследований осужденных в одной из исправительных колоний строгого режима Московской области, полученные психиатрами-экспертами института им. Сербского.

Было установлено, что 75% обследованных имели различные психические расстройства, из них 8,9% были признаны психопатами возбудимого круга (24. С.15). По данным Ю.М. Антоняна этот процент психопатов возбудимого круга в ИК строгого режима несколько варьирует и составляет 14,7% (25. С.100).

Не буду утомлять читателя натуралистическими сценами глумления над трупом Никифорова, исполненными в «славных» традициях маркиза де Сада. Скажу только, что после основательной разделки убитого герои нашего криминального повествования Егоров и Новичихин, совершенно обессилев, наконец, вышли покурить во двор и обсудить создавшееся положение. Опять оказаться в тюрьме положительно не хотелось. «Находчивый» Егоров, критически оглядев фигуру Новичихина, заявил: «А ты, знаешь, фактурой очень похож на покойного. Давай отрежем у него голову и спрячем. Менты не сообразят, кто кого убил: хозяин ли тебя, либо ты хозяина. А мы тем временем – в бега». Сказано – сделано. Началась кропотливая работа по расчленению трупа, который никак не поддавался, так что раздосадованный Егоров в сердцах воскликнул: «Ну, надо же, козел, еще суками нас обозвал!». И схватив нож, на ягодицах трупа вывел слово «фуфел». Наконец титаническая работа была закончена, голова Никифорова выброшена в мусорный бак, а удовлетворенные подельники сели допивать остатки спиртного.

Финал этой драмы, читатель, может показаться неожиданным, но на самом деле является абсолютно экзистенциальным и предсказуемым. На утро Егоров и Новичихин, ужаснувшись от содеянного, отправились в Центральный РОВД г. Барнаула, где они весьма эмоционально признались в совершенном преступлении, доставив следственно-оперативной группе, прибывшей на место происшествия, настоящее «эстетическое удовольствие».

Экзистенциальность ситуации заключается в том, что сработал жесткий поведенческий стереотип Егорова и Новичихина. В местах лишения свободы они, являясь «козлами», в сложных житейских ситуациях всегда искали защиты у администрации учреждения. Так и здесь, оказавшись в нестандартной, для них неразрешимой проблемной ситуации, они инстинктивно отправились за помощью психологического ли, юридического плана – это не столь важно – к работникам территориальной милиции, а в их восприятии – все к той же администрации исправительной колонии.

В описанной криминальной ситуации есть еще один психологический момент, на наш взгляд, заслуживающий внимания. Мотивом преступления, как это не парадоксально звучит, является отношение русского человека к слову, в данном случае ругательному. Следует отметить, что у русских людей вообще очень трепетное, порой доведенное до абсурда, отношение к слову. Слово-символ, но русский в этот символ привносит слишком много экзистенциального смысла. По образному выражению А.Камю, «символ предполагает два плана, мир идей и мир впечатлений, а также словарь соответствий между ними. Трудней всего установить лексику словаря. Но осознать наличие миров – значит пойти по пути их тайных взаимоотражений» (1. С.94).

Русский человек по своей природе является стихийным символистом, поэтому не случайно, что символизм, как арт - направление начала ХХ в., так органично вписалось в самобытную культуру России. Экзистенциальное отношение к слову отражено и в русском фольклоре: «Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь», «Что написано пером – не вырубишь топором» и т.д. Поэтому не случайно, что к оскорблению словом русский человек относится часто более ранимо, более болезненно, чем к оскорблению действием или физическому насилию.

Русский символизм как экзистенциальное отношение к слову доведен до крайности в отечественной пенитенциарной системе. Известный правозащитник В.Ф. Абрамкин пишет по этому поводу: «Матом в тюрьме и лагере ругаются гораздо реже, чем на воле. Во-первых, это запрещено тюремным законом. Для арестанта мать – понятие святое. Поэтому на строгом режиме, например, мата практически не услышишь. Во вторых, выругаться матом – значит почти в любом случае оскорбить кого-то. В условиях зоны послать человека на х… означает, что ты считаешь его «петухом». Если этот человек «петухом» не является, ты будешь держать ответ за свои слова, и кончиться для тебя это может плачевно.

Нельзя также называть человека козлом, если он не козел. Козла, кстати, на х… посылать тоже нельзя – он же «козел», а не «петух». Нельзя сказать разгорячившемуся человеку: «Ты чего петушишься?». Барак-развалюху, в котором живут мужики, нельзя курятником называть. Вообще лучше все «птичьи» названия из своей речи исключить.

На зоне вообще ответственность за слово гораздо выше, чем на воле. Прежде чем сказать что-то, дать оценку происходящему, рассказать о себе, особенно отозваться о другом человеке, арестант должен не до десяти, а до тысячи сосчитать» (22. С.108).

Поэтому не случайно, что грубое либо нецензурное слово, сказанное не вовремя и ни к месту, часто становится причиной «чисто русского убийства».

Символизм как экзистенциальное явление, процветающее в русской тюрьме, позволяет успешно рассматривать данное явление с позиции семиотики – науки о знаках и символах в широком смысле слова. Семиотические процессы в субкультуре мест лишения свободы часто используются и администрациями исправительных колоний для решения вопросов управления этими учреждениями, в частности, при моделировании знаковых ситуаций, позволяющих развенчивать криминальные авторитеты.

Например, по такому принципу была организована исправительная колония с романтическим названием «Белая лебедь». Эта колония была специально создана для воров в законе, став для них кошмарным сном, почти мистическим ужасом с превращениями осужденного, подобно персонажам Кафки, из «авторитета» в «опущенного». Не случайно, автор оригинальной идеи «Белой лебеди» был заочно приговорен криминалитетом к смерти. Суть идеи состояла в том, что вор в законе помещался в колонию, где весь обслуживающий персонал (так называемая тюремная «хозобслуга»): повара, посудомои и т.д. – сплошь состоял из осужденных, относящихся к касте так называемых «опущенных». Символизм в русской тюремной жизни запрещает брать различные предметы, а особенно еду, из рук «опущенного». Человек, игнорирующий данное правило либо по незнанию, либо по невнимательности, неважно, рискует стать «зашкваренным», т.е. фактически все тем же «опущенным». Можно себе только представить глубину нравственных мучений голодного вора, вынужденного, в конечном счете, выбирать либо голодную смерть, либо статус изгоя. И ведь речь идет о развенчании не одного десятка воров в законе, разрешивших эту сложную дилемму в пользу жизни.

Русский человек в силу преобладающей в его национальном характере акцентуации конституционально-возбудимого типа весьма склонен к реактивным истероидным состояниям, бурным психопатическим концертам, преследующим цель эпатировать окружающих либо хотя бы привлечь внимание к своей персоне. Иногда формой такого эпатажного поведения является совершение экстраординарных преступлений.

В качестве примера приведем дело людоеда Александра Маслича, возбужденное в 1994 г. Рубцовской прокуратурой по надзору за соблюдением законов при исполнении уголовных наказаний. В помещении штрафного изолятора исправительной колонии УБ-14/9 г. Рубцовска за различные нарушения режима находились осужденные Маслич, Дзюба и Голузов. Все трое практически ровесники. Александр Маслич в свои двадцать три уже четыре раза был судим – грабежи и угоны. Алексей Голузов на два года постарше, а судимостей на одну меньше – все по кражам и грабежам. У третьего сокамерника, Алексея Дзюбы, в двадцать три вторая судимость и тот же набор – грабеж, кража, угон. Правда, Маслич был единственным среди них, имеющим статью за убийство, – уже в колонии задушил осужденного из-за «возникших неприязненных отношений». Распорядок в ШИЗО спланирован и утвержден на века: подъем, отбой да прием пищи. В промежутках скучно. Можно спать, а можно и просто, одурев от ничегонеделания, «чесать» языки. Несмотря на меньший опыт «отсидок», самым заводным в компании оказался Дзюба. По вечерам он рассказывал страшилки да фантазировал: дескать, неплохо бы посмотреть на мир, а для этого безотказный способ перевода в другую колонию – убийство. За убийство осужденного, как правило, много не дают – всегда можно сослаться на «самооборону», договорившись с группой свидетелей. Дзюбе долго не пришлось уговаривать корешей – убить так убить, чего же проще! Тем более, что Маслич – специалист. Придумали задушить первого, кого подсадят к ним в камеру. Новый сотоварищ оказался идеальным кандидатом. Во-первых, Л. был на десяток лет старше заговорщиков, во-вторых, дружелюбием не отличался. Ночью, когда контролер прикорнул на посту, Маслич и Дзюба накинулись на жертву. Но то ли Л. оказался посильнее, то ли поопытнее – ему удалось освободиться и отделаться синяками. На следующее утро, подыскав предлог, Л. перевелся в другую камеру. Троица затаилась в ожидании новой жертвы. Как-то вечером Дзюба предложил: «А что если нам человечинки попробовать? Людоедов обязательно на экспертизу в Москву отправят – покатаемся. А если повезет – под придурков закосим!» Идея понравилась. Маслич припомнил, что когда был маленьким, слышал несколько историй, когда закрывали кафе и рестораны из-за того, что там, якобы, обнаруживали пирожки с человечиной. Саше тогда хотелось попробовать, как это все на вкус… Голузов, по природе своей более инертный – он и выглядел недоразвитей всех – к предложению отнесся без эмоций. Но ему тоже хотелось в Москву. Маслич чертил по вечерам на куске картона: «Хочется съесть кого-нибудь». Эта записка потом попадет в дело. Но больше в камеру никого не подсаживали. И однажды, когда Дзюба отправился спать, его сокамерников осенила идея: убить и съесть самого инициатора – Дзюбу. Практически в тот же вечер Маслич выработал план, как всегда сопровождая свои мысли рисунками: на карточке появился маленький расчлененный человечек и бачок для питьевой воды, водруженный на огонь. «Жертвоприношение» было намечено на ближайшую ночь, но сорвалось – по коридору почти до утра осужденных водили в душ. Дверь же в камеру, в которой сидели эти трое, была сетчатая, чтобы легко наблюдать за происходящим внутри. Но следующий день выдался на редкость спокойным. Контролер отправился на пост, соседи в камерах угомонились, а Дзюба на удивление быстро заснул. Маслич и Голузов дождались до полуночи и приступили. Перед тем, как задушить, Дзюбу из каких-то соображений разбудили. Маслич накинул жертве тесемку на шею, а послушный Голузов ухватил за ноги. Дзюба даже не сопротивлялся. Потом приступили к разделке тела обломками от безопасной бритвы. Легкое Масличу показалось темным и малоаппетитным, и он выбросил «требуху» в унитаз, куда перед этим вылили кровь жертвы. Бачок для воды укрепили над унитазом, развели костер из одеяла и брюк Дзюбы. Как можно сварить мясо в камере с сетчатой дверью, чтобы контролер в трех метрах ничего не учуял? Следователи прокуратуры утверждают: именно сетчатая дверь и сыграла свою роль – дело происходило летом, на окнах только решетки без стекол, и дым из камеры выдувало сквозняком в окно. Осужденные из соседних камер потом рассказывали, что в «двойке» всю ночь пели песню «Белый лебедь на пруду» и смеялись. В 6.15 утра патруль начал обход. «Эй, гражданин начальник, сначала к нам подойдите, – закричал Маслич. – Мы Дзюбу съели! По-настоящему!». Уже находясь в следственном изоляторе в ожидании суда, Маслич задушил еще одного сокамерника, который проиграл ему в карты, а отдать не смог (26. С.384-387).

В деле Маслича зафиксировано, что, являясь сиротой, в 12 лет он попал в интернат для малолетних преступников, где в течение ряда лет подвергался чудовищным издевательствам со стороны других подростков с трудной судьбой – пыткам, избиениям, изнасилованиям. Описание этих издевательств Масличем в ходе судебного допроса вызвало у многих присяжных заседателей слезы. Именно тогда закладывалась экзистенциальная сущность будущего убийцы-людоеда, поклявшегося на крови всей своей жизнью жестоко отомстить уголовному миру. Поэтому не случайно, что всеми жертвами Маслича были осужденные ИК и заключенные СИЗО. Изученные нами заключения судебно-медицинских заключений показали, что мы имеем дело скорее не с реальным людоедством, а с его искусной симуляцией: органы и части человеческих тел были лишь надкусаны Масличем. В этом, на наш взгляд, и состоит квинтэссенция «русского куража» – некая бравада, дескать, смотрите и удивляйтесь, какой я омерзительный и страшный тип! Судебно-следственная практика показывает, что многие преступления корыстно-насильственной направленности и преступления против личности, совершенные в России, содержат элементы этого «куража»: маниакального, абсурдного желания эпатировать общество, запомниться хотя бы в таком варианте.

Особый интерес для криминолога представляет открытое Ломброзо явление аналгезии – притупленной чувствительности преступников к боли (11. С.66). Это явление уже само по себе является абсолютно устойчивым симптомом многих форм психических расстройств, что также косвенно подтверждает наши данные о высоком проценте распространения психопатий среди осужденных. Работая помощником прокурора по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях, не раз доводилось убеждаться в истинности данного вывода. И речь идет не столько о проглоченных гвоздях и пуговицах, пришитых к телу, сколько о безразличном, поистине экзистенциальном отношении к своему здоровью и жизни.

В этой связи вспоминается случай массового «харакири» или «секуку» по-русски осужденных в одном из учреждений строгого режима Алтайского края. Из режимных соображений возникла необходимость перевода на тюремный режим вора в законе по кличке Пачуня. Естественно, перспектива оказаться в тюрьме европейской части России, где уголовный мир крайне негативно относится к сибирякам, его не устраивала, и он забросил в помещение ШИЗО-ПКТ (штрафной изолятор и помещение камерного типа) директивное письмо («маляву») с приказом организовать осужденным в знак протеста против перевода вора в законе массовый суицидальный шантаж администрации ИК. Что и было сделано! Прибыв на место, можно было лицезреть, как из камер в общий коридор алыми ручейками стекает кровь. Около 30 осужденных, находящихся в ШИЗО, с безразличными лицами обитателей китайских опиумных заведений сидели на полу камер с гвоздями в животах и вскрытыми венами на руках. Им была оказана срочная медицинская помощь с хирургическим вмешательством, причем без наркоза, во время которой осужденные не издали ни одного стона.

Вообще у русского человека весьма своеобразное отношение к тюрьме. Тюрьма в русском менталитете может быть чем угодно: «родным домом», «школой жизни», «обителью страдальцев» – только не средством исправления и наказания за совершенное преступление. Может быть, в этом виновата специфика отечественной пенитенциарной системы – осужденному некогда задуматься о содеянном, раскаяться. Человек вынужден с первых дней пребывания в колонии включаться в систему непривычных и очень сложных социальных отношений. В противном случае в национальной тюрьме не выжить и можно потерять всякое человеческое достоинство.

В этом убеждают многочисленные примеры из судебной и прокурорской практики. Экзистенциальная формула становления «настоящего мужчины» в России – «отслужил – отсидел» – по-прежнему жива в национальном менталитете. Правда, не совсем понятно, зачем, ради какой идеи «отсидел», но формула безотказно работает и все также завораживает сердца несовершеннолетних преступников воровской романтикой.

Так, достигшие совершеннолетия осужденные воспитательной колонии просят суд перевести их на взрослый общий режим, хотя есть возможность остаться в ВК до 21 года. При этом мотивация их более чем абсурдная, но вполне вписана в национальную концепцию поведения «настоящего мужчины». Осужденный объясняет это так: «Я не могу явиться в родной двор, в родной город, деревню из детской колонии. Это не престижно: все равно, что пришел из пионерлагеря». Ореол мученика и страдальца иногда достается дорогой ценой, попадая в исправительную колонию, воспитанник ВК часто становится жертвой насилия и глумления со стороны взрослых осужденных, пополняя ряды отверженных криминального мира – «петухов». Спустя 6-8 месяцев администрации воспитательных колоний получают слезливые письма от своих бывших подопечных с просьбой перевода их обратно в ВК, но обратной дороги нет.

На данное явление обращает внимание и известный криминолог А.И.Гуров, подчеркивая, что опасность здесь таится не столько в подражании несовершеннолетними, сколько в усвоении ими элементов уголовно-воровской субкультуры. В беседах с преступниками молодежного возраста выяснилось, что каждый из них знал символы татуировок, расшифровку аббревиатур, значение «звезд» и «перстней». Очевидно, не случайным является и то, что 70% несовершеннолетних преступников, имеющих татуировки, поддерживали связь с ранее судимыми (27. С.228).

Экзистенциальное отношение к тюрьме выражается и в особом колорите личности служащего российской пенитенциарной системы. Только в отечественной тюрьме могло возникнуть и успешно существовать длительное время поистине трансцедентное, совершенно запредельное для европейского понимания шоу под названием «9 кругов ада». «9 кругов ада», созданные отнюдь не гениальным воображением Данте, а изощренным умом алтайских служащих уголовно-исполнительной системы, как в зеркале, отражают особенности национальной тюрьмы и отношение российского общества к ней. Подобно Эжену Франсуа Видоку, бывшему уголовнику и шефу французской уголовной полиции Сюртэ, полагавшему в конце ХIХ века, что побороть преступление сможет только преступник (28. С.22), сотрудники барнаульского следственного изолятора считали, что бороться с заключенными также нужно методами заключенных.

Придуманная ими тактическая операция была удивительно проста, но весьма эффективна. Попадая в переполненную камеру СИЗО, подследственный начинал тернистый путь от «непрестижного» места возле параши к месту возле окна камеры. Поскольку текучесть «кадров» в следственном изоляторе высокая, подследственный имел шанс в течение двух-трех недель проделать этот непростой путь по тюремной иерархической лестнице. Но служащие СИЗО виртуозно превращали движение заключенного в сизифов труд, без конца переводя его из одной камеры в другую, где он вновь и вновь был вынужден возобновлять свои попытки приблизиться к заветному окну. Работая в тандеме со следователем, оперативные работники тюрьмы добивались при этом неплохих результатов – после третьего-четвертого перевода, как правило, получали признание подследственного в совершенном им преступлении.

У русского человека весьма своеобразное отношение к смерти, в т.ч. и к своей. Оно совсем не похоже ни на мудрое и уважительное отношение к смерти китайских даосов, ни на стоицизм перуанских индейцев, воспетых доном Карлосом Кастанедой. Скорее, это – тупая покорность судьбе туземца-дикаря. Только в России могло возникнуть суицидальное представление под названием «русская рулетка». Бессмысленная игра со смертью русского человека совершенно не похожа на самопожертвование камикадзе. Если в последнем случае мы всегда имеем дело с идейным самоубийством, то в случае «русской рулетки», уважаемый читатель, все та же бравада, все та же борьба со скукой, все тот же русский кураж.

Хорошей иллюстрацией этого, на наш взгляд, может служить «бытовая картинка в современном вкусе», описанная выдающимся русским писателем и журналистом В.Г.Короленко в свое время нашумевшем очерке о смертной казни «Бытовое явление». Ему случилось 3-4 января 1909 г. ехать вечерним поездом из Ставрополя Кавказского. Ехали, как обыкновенно ездят в вагонах третьего класса, и разговоры шли обычные. На первой остановке в вагон вошел мужчина в опрятном костюме, который на Кавказе носит название «хохлацкого». Фигура тоже бытовая, обычная, и ее тотчас же, по обыкновению, приобщили к обычному вагонному разговору: кто? откуда? по какому делу? торговля? Оказалось, что едет он в Таврию и дела у него не торговые… А какие? «Да так…несчастие маленькое вышло…» Что ж, и это дело обычное. «Со всяким человеком случаются несчастия. Без этого невозможно. Дело житейское». «Болен кто-нибудь?» «Никто и не болен… Сына повесили». Всех поразил спокойный тон этого ответа. Известие было неожиданное и не совсем обычное. Кое-кто, может быть, сразу и не поверил. Но «спокойный» незнакомец вынул из кармана «документы» и прочитал их (29. С.169-170).

Смерть для русского человека часто является продолжением его доведенного до абсурда желания самоутвердиться в обществе. Проявляется это как в замысловатых способах суицида со все тем же сакральным желанием эпатировать публику, так и в не менее абсурдной страсти русских бандитов к возведению памятников и надгробий еще при жизни.

В этой связи вспоминается репортаж с похоронной процессии, подготовленный журналистами телепередачи «Человек и закон». В Москве хоронили преступного авторитета из так называемой «орехово-борисовской» бригады, застрелянного членами «солнцевской» преступной группировки. Помпезные похороны обошлись «общаку» в 100 тыс. долларов США. В ходе интервью одному молодому человеку, члену «ореховской» бригады возраста около 20 лет, задали вопрос: о чем он мечтает в жизни? Тот совершенно искренне заявил, что мечтает быть похороненным с такой же помпой, как и его босс. Вот какова глубина экзистенциального понимания сложнейшего философского вопроса жизни и смерти.

Проблема отношения русского человека к смерти, на наш взгляд, включает в себя и виктимологические аспекты, т.е. вопросы поведения жертвы в момент совершения преступления. Как известно, между убийцей и его жертвой в момент совершения преступления возникает жесткая психологическая связь, исследование которой с помощью экзистенциального анализа, возможно, позволило бы выделить в юридической психологии самостоятельный раздел знаний «Экзистенциальная виктимология». Он мог бы включать в себя данные о национальном психотипе не только преступника, но и его жертвы, поведенческих особенностях потерпевшего русской, еврейской и другой национальности, пороге его психологической выносливости и пороге фрустрации; степени виктимности жертвы в зависимости от национального менталитета. Рискну выдвинуть предположение, что есть нечто в русском характере, провоцирующее преступное посягательство на личность. О пристрастии к алкоголю как одной из причин бытовых убийств в России мы уже говорили. Это очевидный провоцирующий фактор преступления. Речь пойдет о бравадном поведении русского человека – наиболее типичном виктимном признаке русской жертвы.

Как мы уже отмечали выше, в поведении русского человека, особенно женщины, часто присутствует элемент театральности, игры на публику, который часто становится причиной аффектированных убийств. С гениальной точностью именно такое поведение Настасьи Филипповны описал Ф.М.Достоевский в романе «Идиот». Настасья Филипповна со свойственным ей размахом устраивает в своем доме феерическое шоу со сожжением ста тысяч рублей. «Ну, так слушай же, Ганя, – говорит она своему бывшему жениху, – я хочу на твою душу в последний раз посмотреть; ты меня сам целые три месяца мучил; теперь мой черед. Видишь ты эту пачку, в ней сто тысяч! Вот я ее сейчас брошу в камин, в огонь, вот при всех, все свидетели! Как только огонь обхватит ее всю – полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и рукава отверни, и тащи пачку из огня! Вытащишь – твоя, все сто тысяч твои! А я на душу твою полюбуюсь, как ты за моими деньгами в огонь полезешь» (21. С.166). По ходу повествования психопатический концерт Настасьи Филипповны неоднократно повторяется, но достигает своего апогея в сцене с капитаном, которого она исхлестала по лицу плетеной тросточкой только за то, что он выразил негодование ее недостойным поведением в обществе незнакомых людей (21. С.338).

Финал нескончаемого эпатажа Настасьи Филипповны в романе Ф.М. Достоевского хорошо известен – она была убита из ревности купцом Рогожиным. Но как же часто повторяется эта история в России и спустя сто тридцать лет после описанных в романе событий. И как же часто образ Настасьи Филипповны, как в зеркале, находит свое отражение в психологическом портрете современной жертвы аналогичных преступлений.

В обоснование данного тезиса приведем выдержку из заключения судебно-психологической экспертизы, проведенной по личности потерпевшей Фоминой, убитой 31 декабря 1989 г. на почве ревности своим мужем (главным инженером крупного предприятия г. Барнаула): «Характер упрямый, волевой, быстро раздражающийся. Капризна, театральна. Поведение и в быту, и на работе носит характер «игры на публику». Высокомерна, завистлива, злопамятна, взбалмошна, истерична, привязанности непрочны, интересы неглубоки. Главная цель в жизни – обратить на себя внимание. Претензии на безусловное лидерство в семье». Согласитесь, классический набор виктимных качеств жертвы «чисто русского убийства». И таких примеров великое множество. Реактивное, психопатическое поведение русского потерпевшего часто провоцирует преступление против личности, заряжая убийцу агрессией по принципу бумеранга.

В жизни часто случаются метаморфозы, когда жертва жизненных обстоятельств становится преступником, а это как раз и составляет предмет экзистенциального анализа.

В качестве примера трансцендентного превращения добропорядочного гражданина и прилежного семьянина в закоренелого рецидивиста может послужить уголовное дело в отношении Владимирова, обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ст.102 УК РСФСР.

Николай Владимиров уроженец Алтайского края, 37 лет, женат, отец двоих детей, имел три непогашенные судимости. Первую судимость получил в возрасте 30 лет. Работая водителем-дальнобойщиком, в апреле 1985 г. направлялся с грузом в г. Томск. По дороге решил отдохнуть и отогнал автомобиль на край обочины. Лег спать, забыв при этом включить на своем КАМАЗе габаритные огни. В середине ночи услышал удар по прицепу, которому не придал значения, а на утро обнаружил под прицепом своего автомобиля перевернутый мотоцикл «Урал» с коляской и трупы двух мужчин. За совершенное преступление суд назначил Владимирову наказание в виде 5 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. Начальник отряда отмечал в журнале индивидуальных бесед с осужденными, что Владимиров очень переживал случившееся, скучал по семье и долгое время не мог адаптироваться в местах лишения свободы. Кроме того, он очень чутко реагировал на оскорбления со стороны администрации и осужденных из категории так называемых «блатных». Возникали и конфликты с последними, в результате одного из них Владимиров, обладающий большой физической силой, ломом проломил голову осужденному Григорьеву, пытавшемуся его изнасиловать. Уже в колонии был вторично осужден за это преступление по ч.2 ст.108 УК РСФСР (тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть) и переведен в колонию строгого режима. «Воровская» почта сработала, и «блатные», к касте которых принадлежал потерпевший Григорьев, устроили Владимирову сильное психологическое давление. Однако последний никому не жаловался, страдания переносил стоически, при этом потеряв надежду когда-нибудь выйти на свободу. Конфликт при попустительстве администрации ИУ был неизбежен, и в результате драки в промышленной зоне учреждения Владимиров острозаточенным предметом нанес смертельные ранения «приблатненному» Бочкареву – представителю «рубцовской» преступной группировки. За это преступление Владимиров был осужден уже по ст.103 УК РСФСР (умышленное убийство), признан особо опасным рецидивистом и направлен в колонию особого режима. Опасаясь мести со стороны лидеров отрицательных группировок, администрация колонии поместила Владимирова в одиночную камеру штрафного изолятора (ШИЗО), оградив его тем самым от осужденных. Здесь у Владимирова, который вел себя крайне агрессивно, вызывающе, постоянно требуя свидания с женой, возник конфликт с прапорщиком Наумовым – контролером войскового наряда, неоднократно оскорбляющим осужденных нецензурной бранью. Во время раздачи пищи Владимиров в ответ на очередное оскорбление Наумова через окно раздачи втащил контролера в камеру и задушил его. Следователь прокуратуры предъявил осужденному Владимирову обвинение по п. «в» ст.102 УК РСФСР, т.е. в совершении умышленного убийства в связи с выполнением потерпевшим своего служебного долга.

Извечная тема конфликта типа «охранник-заключенный», имеющего такую же трагическую развязку, как и в деле Владимирова, очень хорошо раскрыта в рассказе Виктора Гюго «Клод Ге». Описывая историю взаимоотношений заключенного Клода Ге и смотрителя мастерских в парижском исправительном доме, трагической развязкой которых явилось убийство последнего и казнь заключенного, Гюго эмоционально обращается к власть предержащим: «Посетите каторгу. Соберите вокруг себя всех каторжников. Осмотрите одного за другим этих отвергнутых человеческим законом. Измерьте все эти профили, ощупайте эти черепа. Каждый из этих падших людей имеет своим прототипом какое-нибудь животное; создается впечатление, что каждый стоит на грани между тем или иным видом животного и человеком. Вот рысь, вот кошка, вот гиена, вот ястреб. Выходит, таким образом, что главная вина за все эти неразвитые головы падает, прежде всего, конечно, на природу, а затем – на воспитание. Природа плохо вылепила, воспитание плохо отшлифовало» (30. С.256).

Очевидно, что без тщательного анализа жизненной ситуации, в которой находился преступник и его жертва, без учета психологических и национальных особенностей характеров обоих участников конфликта невозможно понять механизм преступления, его внутреннюю, глубинную суть. Этому и призван, на наш взгляд, служить экзистенциализм как метод научного исследования.

Следуя логике научного изложения, мы не можем обойти стороной вопрос об отношении русского человека к собственности – к своей и чужой. Здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что у русского человека в отношении к вещам часто проявляется парадоксальное сочетание крайнего вещизма и по - туземному неадекватной оценки потребительской стоимости вещей.

Кражи в России – национальное преступление, что в свое время выдающийся русский историк Н.М.Карамзин облек в предельно лаконичную формулу: «А что Россия? Крадут-с!» Причем в своем желании обладать той или иной вещью или удовлетворить свою насущную потребность русский человек не остановится ни перед чем. Вспомним хотя бы хрестоматийный образ бандита из песни «Мурка», ставшей почти народной классикой и весьма поэтично воспевающей романтику криминальной жизни. «Раз пошли на дело – выпить захотелось!» Мотивация преступления понятна абсолютно всем русским людям и предельно проста. Подобно тому, как дикари-туземцы в желании обладать зеркальцами и стеклянными бусами не останавливались ни перед чем, в т.ч. перед убийством «белого божества» – испанских конкистадоров, русский человек из-за глупости и сиюминутного желания поразвлечься идет на преступления корыстной и корыстно-насильственной направленности.

Данную ситуацию очень хорошо описал в своем рассказе «Злоумышленник» великий русский писатель А.П.Чехов. Сюжетная канва рассказа посвящена суду деревенского мужика за то, что он отвинчивал гайки, которыми прикрепляются рельса к шпалам. Диалог написан в добрых традициях театра абсурда.

«…Судебный следователь спрашивает Дениса Григорьева:

• Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

• Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем…

• Но для грузила ты мог взять свинец, пулю… гвоздик какой-нибудь…

• Свинец на дороге не найдешь, купить надо, а гвоздик не годится. Лучше гайки и не найтить… И тяжелая, и дыра есть.

• Дураком каким прикидывается! Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведет это отвинчивание? Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! Ты людей убил бы!

• Избави господи, ваше благородие! Зачем убивать? Нешто мы некрещеные или злодеи какие? Слава те господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было…

• А отчего, по-твоему, происходят крушения поездов? Отвинти две-три гайки, вот тебе и крушение!

• Это мы понимаем… Мы ведь не все отвинчиваем.., оставляем… Не без ума делаем.., понимаем» (31. С.87).

Абсурдности судебной ситуации А.П. Чехов мастерски добился описанием именно этого, абсолютно туземного, отношения Григорьева к совершенному преступлению, который воспринимает свой поступок как угодно, но только не как кражу, тем более за которое возможно уголовное наказание.

Парадоксальное отношение русского человека к собственности давно является темой исследования русских писателей (М.Е. Салтыков-Щедрин «Господа Головлевы», Н.В. Гоголь «Мертвые души», В.М. Шукшин «Мой зять украл машину дров», «Калина красная», В. Астафьев «Царь-рыба» и т.д.). Ясно одно, что такое отношение, очевидно, имеет экзистенциальную природу, обусловленную традиционно низким уровнем жизни русского народа. Отсюда неадекватная оценка материальных ценностей, несоразмерность средств, выбранных преступником для достижения цели.

Еще один экзистенциальный штрих в национальном психотипе преступника – отношение русского человека к власти и правоохранительным органам. Садомазохизм русского человека весьма своеобразно проявляется и здесь. В российской ментальности присутствует стойкое неприятие официальной власти, а противодействие ей (причем в любых, иногда совершенно абсурдных формах) часто оценивается обществом как проявление мужской доблести.

К такому выводу подводят многочисленные наблюдения за поведением задержанных в дежурных частях ОВД России. Бравадное, откровенно вызывающее поведение задержанных лиц по отношению к сотрудникам милиции, как правило, заканчивается одним и тем же – применением к «буйному» богатого арсенала спецсредств, в т.ч. милицейского «ноу-хау» под трогательным названием «поза кубика-рубика». Понятно, что в этом факте ничего замечательного для нашего исследования нет, но любопытно другое, возвращаясь в камеру, «жертва полицейского произвола» с гордостью рассказывает сокамерникам об изуверствах сотрудников милиции по отношению к нему, моментально окружая себя ореолом народного мученика. Это и есть, на наш взгляд, экзистенциализм в действии, обусловленный историческими условиями развития российского государства, выработавшими у русского человека абсолютно нигилистическое отношение к государственной власти и ее представителям. Правовой нигилизм гораздо в большей степени присущ русской ментальности, чем законопослушность, что определенно отличает нас от немцев и японцев, а также накладывает отпечаток на природу преступности в России как явления вообще.

Однако парадоксальность русской натуры часто проявляется и в отношениях с властями. Как результат, иногда образуются совершенно удивительные симбиозы преступников и сотрудников правоохранительных органов.

Пример такого замечательного симбиоза, полагаем, хорошо описал В.Гиляровский в книге «Москва и москвичи». Описывая криминальный быт обитателей Хитровки (одного из самых злачных районов Москвы в начале 20 века), Гиляровский отмечал, что «…всем Хитровым рынком заправляли двое городовых – Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы… И «благоденствовали» хитрованцы под такой властью. Рудников был тип единственный в своем роде. Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал. Такова каторжная логика» (32. С.17-18).

Примеров подобного симбиоза преступников и сотрудников правоохранительных органов можно найти и в современной правовой действительности. Это и часто возникающая дружба между оперативными работниками уголовного розыска и их конфидентами, и сращивание сотрудников отделов ОВД по борьбе с незаконным оборотом наркотиков с наркомафией.

Понятно, что явление коррупции сотрудников правоохранительных органов имеет место практически в любой стране мира, но в российской интерпретации оно приобретает иногда совершенно причудливые формы, которые мы также склонны рассматривать как одно из проявлений самобытного отношения русского человека к государственной власти и ее представителям.

Подводя итог исследованию русского криминального психотипа, заметим, что за рамками данного исследования остались многие экзистенциальные проблемы: в частности, отношение русского человека к войне и влияние ее последствий на выбор криминальных форм поведения (особенно актуально для России в условиях непрекращающихся локальных военных конфликтов). У русского человека, саморазрушителя по своей натуре, трепетное, порой противоречивое отношение к войне. Война в России давно уже стала частью национальной культуры: ее проклинают и воспевают одновременно, ее ненавидят и в то же время ей отдаются самозабвенно.

Львиная доля русского эпоса приходится на тему войны и военной героики. Война в народном восприятии – это не только общенациональная катастрофа, но и панацея от русской хандры. А что может быть ужаснее для русского человека зеленой тоски, смертельной скуки? Вот как об этом, действительно экзистенциальном явлении, накануне первой мировой войны писал А.Н. Толстой в романе «Хождение по мукам»: «Вся страна всколыхнулась от грохота пушек. Наконец настала воля всему, что в запрете и духоте копилось в ней жадного, неутоленного, злого. Население городов, пресыщенное обезображенной, нечистой жизнью, словно очнулось от душного сна. В грохоте пушек был возбуждающий голос мировой грозы. Стало казаться, что прежняя жизнь невыносима далее. Население со злорадной яростью приветствовало войну.

В деревнях много не спрашивали – с кем война и за что, не все ли равно. Уж давно злоба и ненависть кровавым туманом застилали глаза. Время страшным делам приспело. Парни и молодые мужики, побросав баб и девок, расторопные и жадные, набивались в товарные вагоны, со свистом и похабными песнями проносились мимо городов. Кончилось старое житье – Россию, как большой ложкой, начало мешать и мутить, все тронулось, сдвинулось и опьянело хмелем войны» (33. С.126).

Война, обнищание населения и преступность как социальные явления соседствуют рядом, взаимообусловлены. Не случайно афганский, а теперь и чеченский синдром, по сути, являются экзогенными факторами становления преступников новой формации – жестоких, психопатичных, не признающих авторитетов (в т.ч. и криминальных), готовых ради корысти (психология наемничества) на любой «социальный» заказ.

Второй момент, на который необходимо обратить внимание при исследовании вопроса о национально-религиозном психотипе, – условности самого термина «русский». Русская национальность как явление вообще представляет собой сложный этнический сплав, поэтому вряд ли реально дифференцировать особенности криминального поведения полуеврея-маргинала в России и российского маргинала-полутатарина. С такой же долей условности можно говорить о национально-религиозном психотипе американского преступника, в котором неизбежно придется выделять психотип этнического латиноса, англосакса или афроамериканца. Прав, тысячу раз прав был С.В. Познышев, подчеркивая, что только экзогенные и эндогенные факторы формирования личности преступника, взятые в диалектическом единстве, могут стать надежным классификационным критерием для определения типа преступника, полагаем, в т.ч. и национально-религиозного психотипа.

А теперь перейдем к исследованию преступного психотипа иудея.

 

2.2. Теолого-криминологический анализ текста Талмуда

Преступный психотип иудея мы выбрали для своего теолого-криминологического исследования, конечно же, не случайно. Дело в том, что иудаизм (сразу же уточним, что речь сейчас идет не о талмудическом иудаизме, формирование которого, как религиозной системы, завершилось лишь в 6 веке до нашей эры и о котором мы будем говорить чуть позже в нашем исследовании, а о раннем авраамическом иудаизме времен Моисея и о ниспосланной ему на горе Синай Торе – древнейшем историческом артефакте и аутентичном религиозном источнике, нашедшем отражение во всех без исключения Священных Писаниях) сегодня является своеобразным «становым хребтом», идеологической основой практически для всех мировых религий, включая Ислам. На это указывает, в частности, детальный анализ так называемой Меноры (семисвечника), которая является главным символом современного государства Израиль и находится на его государственном гербе.

Уже более двух тысяч лет каббалисты всего мира бьются над разгадкой тайны Меноры, когда-то украшавшей разрушенный в 586 году до н.э. вавилонянами храм Соломона. Согласно иудейской официальной версии, Менора символизирует семь дней сотворения Мира. Однако, читатель, позволим себе не согласиться с данной версией.

Согласно текста Торы, Бог Яхве велел Моисею изготовить семисвечник в форме дерева с центральным стволом, который, как полагаем, символизирует ранний иудаизм, дающий начало шести выходящим из него симметричным ветвям мировых религий. Подставка Меноры украшена изображениями драконов и крылатых львов (одна из интерпретаций дракона - эксклюзивного символа зороастризма), что противоречит не только иудейским, но и большинству религиозных традиций, запрещающих изображение животных, тем более на сакральных предметах. Лишь зороастризм не только не запрещает, но и активно поощряет такие изображения. Отсюда логический вывод — Менора символизирует Историю мировых религий, в которой решающую, ключевую роль в «конце времен» призван сыграть именно зороастризм.

Три левые ветви дерева, произрастающие от иудаизма, символизируют три западные ветви христианства: православие, католицизм и протестантизм. Три восточных ветви семисвечника - соответственно, три восточных религии: зороастризм, ислам и буддизм. А как же индуизм — спросишь ты, читатель? Индуизм — религия, производная от зороастризма, с ярко выраженными элементами буддизма, поэтому, вряд ли, его можно считать самостоятельной религиозной системой, так же как даосизм, дзэн, ламаизм и т. д. Кроме того, три параболы Меноры, вложенные друг в друга по принципу матрешки, отражают не только симметричность религий, но и их преемственность.

Так, православию соответствует зороастризм. Огонь, как известно, является объектом поклонения у зороастрийцев. И только в православном Храме Гроба Господня в Иерусалиме ежегодно наблюдается схождение Благодатного Огня, который не обжигает и является священным. Схима, аскеза и отшельничество Отцов Русской православной церкви есть не что иное, как опыт драконоборчества зороастрийцев (кстати, и небезызвестных дервишей в суфизме, также проповедующих исламский аскетизм, берущий свое начало в зороастризме), адаптированный к специфическим условиям российской религиозной жизни.

Католицизму, очевидно, соответствует буддизм, так как и католики, и буддисты культивируют образ Богоматери — символ Женского начала Мироздания.

И, наконец, протестантизму соответствует Ислам, так как в обеих религиях осуждается идолопоклонство, а в убранстве церквей отсутствуют любые изображения не только Бога, но и всего Сущего. Кроме того, опора в богослужениях протестантской церкви, в основном, делается на Ветхий Завет, а Коран, по сути, является его существенно дополненной и обновленной восточной интерпретацией, только выполненной на арабском языке. Не случайно, что персонажи известных библейских сюжетов в этих двух литературно-религиозных источниках одни и те же: Авраам — Ибрагим, Соломон — Сулейман, Давид — Давуд, Моисей — Муса, Исса — Иисус, Мария — Марьям, Иоанн - Яхья и т.д.

Все это лишний раз доказывает, что Мировая история человечества – это История раннего иудаизма, а Священная Тора является гораздо более древним аутентичным религиозным источником, чем Библия.

Общинный уклад жизни иудеев во многом способствовал тому, что они, являясь космополитами по своей натуре, с легкостью меняя страны обитания и успешно приспосабливаясь к самым сложным условия существования, научились сохранять свою культуру и самобытность, не позволяя себе растворяться в других народах. Эта национальная черта особенно проявляется в таком явлении, как иудейское воспитание. Именно его патриархальные традиции позволяют выделить по менталитету еврея среди русских или немцев, и именно специфику такого воспитания мы склонны рассматривать как важнейший экзогенный фактор формирования преступного психотипа.

Иудейская община по своей природе является замкнутым социальным формированием. Религия и воспитание в такой общине базируются на пропаганде собственной национальной исключительности, также противопоставлении себя другим народам. По сути, иудейская община – это «элитарный клуб» (прежде всего с точки зрения членов этого клуба) с достаточно жесткими правилами игры для его участников. Национально – религиозная корпоративность иудеев основана на их генетическом страхе быть изгнанными из общины, который в современном мире причудливо трансформировался в необходимость помогать соплеменникам даже в том случае, когда испытываешь неприязнь к последним. Стать иудеем-изгоем в средние века просто – напросто означало физическую гибель. Община кормила и защищала, в то же время навязывала своим участникам жесткие правила поведения и требовала неукоснительного их соблюдения. Современная иудейская община в ХХI веке, конечно, поменяла правила игры, смягчив требования к ее участникам; в то же время можно наблюдать, как израильские кибуции, а также общины хасидов и современных ультраортодоксов «харедим», являясь атавизмами ортодаксального иудаизма, в силу их абсолютной нетерпимости к «гоям» – представителям других национальностей и вероисповеданий – часто вступают в достаточно серьезную конфронтацию и с еврейским государственным аппаратом, светской властью, и с представителями так называемого «продвинутого нового еврейства» - израильской буржуазии, политической элиты – особенно по вопросам толкования Талмуда и Торы.

Тоталитарные традиции еврейской общины по-прежнему сильны, поэтому можно только восхищаться гражданским подвигом автора знаменитых «Катренов», великого предсказателя Мишеля Нострадамуса. Являясь сыном евреев-выкрестов (т.е. перешедших от иудейства в католицизм), он прожил интересную, но весьма авантюрную жизнь (1503-1566 гг.), став личным врачом королевы Екатерины Медичи, короля Генриха II и коронованного подростка Анри Бурбона. Изгнанный из еврейской общины в эпоху инквизиции Мишель Нострадамус был обречен на гибель, т.к. по мнению многих его современников, этот еврей-выкрест выторговал себе карьеру и успех путем сокровенной сделки с дьяволом. Многие его враги видели в Нострадамусе даже не двоеверца, а троеверца: тайный приверженец иудаизма, по их мнению, ухитряется одновременно сидеть в двух креслах: гугенотском и католическом. И только медицинский гений Нострадамуса, победивший страшные эпидемии чумы и холеры на юге Франции, помог не только избежать ему смерти от инквизиции, но и стать национальным героем у французов (34. С.9-10).

Для того, чтобы описать преступный психотип иудея, на наш взгляд, необходимо, прежде всего, исследовать феномен так называемого еврейского воспитания. Дело здесь не столько в «голосе крови», сколько в особой еврейской ментальности, которая и предопределяет отношение человека к основным экзистенциальным ценностям и, в частности, проявляется в национальных предпочтениях способу и виду преступления. Сразу же оговоримся, что мы не ставим цель исследовать сложнейший с точки зрения философии, истории и социологии еврейский вопрос, выходящий за рамки нашего криминологического исследования. В то же время без уяснения онтологических и гносеологических причин иудейской ментальности невозможно построить научно обоснованную модель национально-религиозного психотипа.

По мнению многих исследователей данного вопроса, основу иудейского воспитания, безусловно, составляет учение Талмуда.

Изгнанные из города Ур (Месопотамия) около двух тысяч лет до новой эры иудеи были обречены на бесконечные скитания среди чужих народов по местам, лишь отдаленно напоминающим «святую землю», что, как и всяких нормальных людей, ожесточило их, одновременно научив науке выживания. По всей видимости, именно здесь закладывались основные причины стоического отношения к жизни и враждебности евреев к гоям, т.е. представителям других народов. Это отношение за двухтысячную человеческую историю изменилось по форме, но сохранились по своей сути. Можно предположить, что чашу терпения иудеев переполнило сорокалетнее странствие по пустыне под руководством Моисея после их очередного изгнания из Египта.

«К концу сорока лет скитаний в пустыне выросло и достигло зрелости новое поколение израильтян, – пишет профессор Э. Иоффе. – Не многие помнили тех, кто знал оковы египетского рабства. Новому поколению не была знакома иная жизнь, кроме жизни в пустыне; иные боги, кроме Единого Бога; иные законы, кроме постановлений Торы» (35. С.15). Вот в чем, думается, состоит экзистенциальная причина появления на свет ста канонических законов Талмуда, своеобразной экзистенциальной интерпретации Торы (так называемый «Шулхан Арух» – «Праздничный стол»), без обстоятельного анализа которых мы не сможем понять ни сущность еврейского менталитета, ни национально-религиозные особенности криминального психотипа. Эти сто наиболее важных законов Талмуда были тщательно исследованы приват-доцентом Королевской Академии в Мюнстре Карлом Эккером в его известной книге «Еврейское зерцало при свете дня». Все эти сто законов из «Шулхан Аруха» строго обязательны к исполнению каждому иудею и по сей день (38. С.51).

Сразу же оговоримся, что полный анализ законов Талмуда не входит в задачу нашего исследования, поэтому мы ограничимся лишь теми его положениями, которые имеют непосредственное отношение к криминологии и криминалистике, а также являются по своей сути специальными познаниями в области социальной психологии и сравнительного религиоведения.

 

Отношение к чужой собственности

У евреев весьма трепетное отношение к собственности – к своей и общинной. Кражу, совершенную евреем у еврея, Талмуд рассматривает как тяжкое преступление, за которым следовало изгнание из общины. Совершенно противоположную установку у евреев Талмуд формирует по отношению к собственности гоев – других народов.

Например, Закон 21 гласит: «Не следует еврею быть свидетелем со стороны акума (ред. христианина) против еврея. Поэтому когда акум взыскивает деньги с еврея, а еврей отрицает свой долг акуму, тогда другому еврею, который знает, что акум прав, запрещено быть свидетелем в его пользу. А когда еврей нарушил это предписание и стал свидетелем со стороны акума против еврея же, тогда Беф-дин обязан исключить его из общины (т.е. подвергнуть анафеме)» (36. С.333).

Далее Закон Талмуда №24: «Когда еврей держит в своих когтях акума (в халдейском стоит выражение «ма-аруфия», т.е. обдирать, беспрестанно обманывать, не выпуская из когтей), тогда дозволяется и другому еврею ходить к тому акуму ссужать ему в долг и, в свою очередь, обманывать его так, чтобы акум, наконец, лишился всех своих денег. Основание в том, что деньги акума – добро, никому не принадлежащее, а потому первый из евреев, кто пожелает, тот и имеет право завладеть ими» (36. С.334).

Рыночные отношения по-еврейски подробно регламентируются также Законами Талмуда №25-45. В контексте настоящего исследования особый интерес представляет Закон №34, изрядно проливающий свет на криминальные пристрастия современного преступника-еврея: «Еврей, нашедший что-нибудь, будь то предметы одушевленные или неодушевленные, обязан возвратить их собственнику. Само собой разумеется, что это относится исключительно к еврею, потерявшему что-нибудь. Когда же находка принадлежит акуму, тогда еврей не только не обязан возвращать ее, а напротив, считается тяжким грехом что-либо возвратить акуму обратно, разве это делается с той целью, чтобы акумы говорили: «Евреи – порядочные люди». И далее по тексту: «Когда еврей должен деньги акуму и этот акум умер, тогда запрещено еврею возвращать деньги его наследникам, разумеется при условии, что никакой другой акум не знает о том, что еврей остался в долгу перед умершим. Но когда хотя бы один акум знает об этом, тогда еврей обязан уплатить деньги наследникам, чтобы акумы не говорили: «Евреи-обманщики» (36. С.336-337).

Полагаем, в этом состоит квинтэссенция еврейства, которую Ф.М. Достоевский метко называл «жидовщиной», «жидовским царством». При этом, отвечая на обвинения критиков в антисемитизме, он писал: «Уж не потому ли обвиняют меня в «ненависти», что я называю иногда еврея «жидом»? Но, во-первых, я не думал, что было так обидно, а во-вторых, слово «жид», насколько помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи: «жид, жидовщина, жидовское царство» и т.д. Тут обозначается известное понятие, направление, характеристика века. Можно спорить об этой идее, не соглашаться с нею, но не обижаться словом»(37. С.86).

Речь здесь, конечно же, идет не о проявлениях антисемитизма Ф.М. Достоевского, о чем неоднократно подчеркивалось в научной литературе, а об его отношении к «таланту» иудеев обмануть гоя, постаравшись сохранить при этом репутацию порядочного человека.

Данная заповедь Талмуда веками формировала в еврейском менталитете «комплекс власти» и криминальную склонность к такому интеллектуальному виду преступления, как мошенничество, которое как раз предполагает «сохранение хорошей мины при плохой игре», поэтому не случайно, что во всех финансовых пирамидах типа «МММ», «РДС», «Сибирский торговый банк» и т.д. самую активную роль играли лица еврейской национальности, типа Сергея Мавроди (который, кстати, и сейчас, уже после отбытия уголовного наказания никак не может успокоиться, разворачивая свою очередную «пирамиду» уже в Интернете).

Операции с чеченскими «авизо» – это, несомненно, продукт иудейского финансового гения, воспитанного многовековой историей мирового ростовщичества. Схема криминального обращения финансовых средств (то, что в криминалистике получило название «операции с бестоварной фактурой»), конечно же, не могла быть изобретена чеченцем из г. Грозного в силу его образования, воспитания, ценностно-смысловых установок, наконец, соответствующих феодально - тейповому укладу жизни чеченского народа. Схема хищения денежных средств, ставшая проклятием правоохранительных органов России в течение ряда лет, безусловно, была разработана банкирами еврейской национальности – «достойных» преемников восточных менял, нашедших бреши в гнилой банковской системе страны, успешно позволяющие превращать бумажные «авизовки» в гигантские финансовые потоки. И опять же, в полном согласии с каноническим правилом Талмуда всегда оставаться в стороне и сохранять репутацию «хорошего еврея», основными и единственными виновниками преступных махинаций с авизо были объявлены чеченские мафиози.

В 1994 г. в г. Томске мне довелось познакомиться с уголовным делом, возбужденным в отношении некоего Умалатова, 43-летнего чеченца, брата известной в то время Сажи Умалатовой - депутата Государственной Думы. По версии следствия, Умалатов провернул операцию с авизо в нескольких банках Сибири. Дело вскоре было «успешно» прекращено прокуратурой Томской области за отсутствием состава преступления. Действительно, обвиняемый чеченец, имевший неоконченное среднее образование, вряд ли мог разработать достаточно оригинальную схему хищения двух миллиардов рублей с использованием недостатков банковской системы России, однако роль других участников преступного сообщества, в первую очередь «мозгового центра» махинации – томских банкиров в деле загадочным образом так и осталась не исследованной.

Историческая и генетическая предрасположенность к финансовой деятельности, а также неумное желание разбогатеть любой ценой, т.е. то, что Зигмунд Фрейд называл комплексом «скупого рыцаря», превратили многих современных евреев, в том числе и в России, в лидеров «беловоротничковой» преступности и промышленно – финансовых олигархов (иногда вообще очень трудно понять – существует ли между ними разница?!). В этой связи определенный интерес с точки зрения нашего исследования представляет диалог писателя Э.Тополя с известным олигархом Б.А. Березовским.

• Скажите, Борис Абрамович, как так получилось, что все или почти все деньги страны оказались в еврейских руках? Ведь в старой России были недюжинные коммерческие таланты – Морозов, Третьяков…

• Знаете, – сказал Б.А., – конечно, талантливые банкиры есть и среди русских. Но в этой профессии второй главный фактор – наличие воли. Евреи умеют проигрывать и подниматься снова. Это, наверное, наш исторический опыт. Но даже самые талантливые новые русские – нет, они не держат удар, они после первого проигрыша выпадают из игры навсегда (39. С.5). – Думается, Б.А.Березовский здесь лукавит, недоговаривая некоторые очевидные вещи.

Первое условие успеха евреев как в финансовой, так и в любой иной деятельности, включая криминальную, – их невероятная корпоративность, чего в помине нет у русских. Даже русская организованная преступность разобщена, разбита на кланы, с трудом удерживающие хрупкий баланс между войной и миром.

Второе условие – особенности еврейской психики. Профессор Ч. Ломброзо утверждал, что среди евреев очень велик процент умных и талантливых людей, но также и велик процент психически больных людей, в частности, страдающих комплексом Наполеона – мания величия, приводящая к комплексу разрушения и саморазрушения. По данным Ломброзо этот процент у евреев в 6 раз, а у немецких евреев в 8 раз превышает количество психически больных у других народов (36. С. 61). Данное обстоятельство во многом объясняет то, что среди «воров в законе» очень велик процент лиц еврейской национальности.

Психопаты с комплексом Наполеона (по существу, садомазохистским комплексом) чрезвычайно активны, жестоки, обладают незаурядной волей и тем, что психиатры называют эмоциональной тупостью по отношению к чужим страданиям. Вот тот джентльменский набор психических качеств, предъявляемый преступным сообществом в «воровской элите».

Не случайно, что еврейским национальным героем, воспетым И. Бабелем и воплощенным в либретто известного советского мюзикла, стал ни кто иной, как выходец из одесских шалманов «вор в законе» Беня Крик. Этот патологический садист до революции руководил в Одессе деятельностью 40 тыс. воров. У него есть и были достойные преемники и в современном криминалитете. Например, знаменитый Мишка Япончик, в настоящее время «почивший в бозе» от рук своих же «коллег по цеху».

С точки зрения психоанализа, определенный интерес представляет диалог вора в законе Бени Крика и его брата Сеньки, описанный И. Бабелем в криминальной пьесе «Закат». Религиозный антураж диалога, происходящего в синагоге, до абсурда противоречит криминальному содержанию разговора:

Сенька. Сукно.

Беня. Много сукна?

Беня (склоняясь над молитвенником). Ну?

Сенька (за спиной у Бени). Есть дело.

Беня. Мы не сделали дело.

Сенька. Оптовое дело.

Беня. Что можно взять?

Сенька. Много.

Беня. Какой городовой?

Сенька. Городового не будет.

Беня. Ночной сторож?

Сенька. Ночной сторож в деле.

Беня. Соседи?

Сенька. Соседи согласны спать.

Беня. Что ты хочешь с этого дела?

Сенька. Половину.

Беня. Мы не сделали дела.

Сенька. Докладываешь батькино наследство?

Беня. Докладываю наследство (40. С.246).

Цинизм, бравада и дерзость – эти надежные симптомы психопатии, так же хорошо прослеживаются и во время рэкета магазинов «полтора жида» Тартаковского.

Так, Крик адресует ему письмо следующего содержания: «Многоуважаемый Рувим Осипович! Будьте настолько любезны положить к субботе под бочку с дождевой водой означенную сумму… В случае отказа, как вы это себе в последнее время стали позволять, вас ждет мое разочарование в вашей семейной жизни. С почтением, знакомый вам Бенцион Крик» (41. С.118).

Как видим, везде присутствует элемент бравады и позерства, который можно наблюдать в поведении «крестных отцов» не только еврейской, но и сицилийской (семья дона Корлеоне), а также русской мафий. Однако, на наш взгляд, значительный элемент восточной экзотики в криминальную субкультуру, особенно в России, привнес все-таки иудейский национально-религиозный психотип. Следует заметить, что гангстерские группировки этнических евреев всегда отличала дерзость совершаемых убийств и вероломство. Еврейская мафия в 30-е годы (в годы «сухого закона») наводила ужас в Чикаго и Нью-Йорке, что убедительно было показано в ставшем хрестоматийным фильме «Однажды в Америке».

Весьма причудливо в уголовной субкультуре трансформировалась и «знаменитая» еврейская сентиментальность. Известный автор «Колымских рассказов» В. Шаламов об этом пишет следующее: «О тюремной сентиментальности написано много пустого. В действительности это сентиментальность убийцы, ибо зрелище смерти живого существа – лучшее зрелище для блатаря. Культ матери с сосуществующим циничным презрением к женщине сделал Есенина столь популярным автором в уголовном мире. Культ матери при злобном презрении к женщине вообще – вот этическая формула уголовщины в женском вопросе» (42. С.178). Поэтому не случайно, что на воровском жаргоне – «блатной фене» – все, что касается женщины и взаимоотношений полов, облекается в предельно грубые и циничные формы.

Здесь необходимо заметить, что и сам воровской жаргон на 80% в своей основе имеет еврейские корни. Известный социолог Родерик-Штольхайм в книге «Загадка еврейского успеха» отмечает, что воровской жаргон взят из идиш – языка сомнительного происхождения, похожего на немецкий, но на котором разговаривают все местечковые евреи. Объяснение этому факту очень простое: в период первоначального накопления капитала евреи очень часто выступают скупщиками краденого, в какой-то мере являются и организаторами краж. Это своего рода «малина» (от еврейского «малон», что в переводе с идиш означает «гостиница») или «фатера», где они без конца «тусуются». Ну а дальше дети этих скупщиков краденого, становясь адвокатами и врачами, попадают в парламент и т.д. А за всем этим стоит «комплекс скупого рыцаря», открытый З. Фрейдом, – обогащение любым путем. Такие жаргонизмы, как «шухер», «шмон», «хаза», взяты из идиш (42. С.180).

Так, слово «пацан» происходит от еврейского корня «поц», т.е. «собачий член». Слово «блатной» произошло от еврейского «диблот», что в переводе с идиш означает «бумажка». Слово «фраер» происходит от еврейского «фрайер», что в переводе с идиш означает «свободный». Слово «мусор» (т.е. милиционер) произошло от еврейского «мосер», что в переводе с идиш означает «предатель».

Все это говорит о том, что иудеи не только не находились в стороне от мирового криминального процесса, но и на многих этапах исторического развития общества возглавляли его. Поэтому не случайно, что уже в царской, а особенно постсоветской России среди «воров в законе» так велик процент лиц еврейской национальности.

 

Отношение к смерти – к своей и чужой

Для анализа этого сложнейшего экзистенциального вопроса обратимся к Талмуду, во многом проливающему свет на природу еврейского менталитета. Закон 81 гласит: «Еврею не вменяется в прямую обязанность убивать акума, с которым он живет в мире; однако же – строго запрещается даже такого акума спасать от смерти, например, если бы последний упал в воду и обещал все свое состояние за спасение. Далее, еврею запрещено лечить акума за деньги, кроме того случая, когда можно опасаться, что вследствие этого у акумов возникнет ненависть против евреев. В этом случае дозволяется лечить акума и даром, когда еврею нельзя уклониться от лечения. Наконец, еврей прямо обязан убивать еврея, который окрестился и перешел к акумам и самым строжайшим образом запрещено спасать этого еврея от смерти» (36. С.350).

Заповеди Моисея проповедуют: не убий, не укради, не прелюбодействуй и т.д. Однако последователи учения Талмуда говорят, что все эти заповеди верны лишь по отношению к избранному народу. Не убий еврея, но лучшего из гоев убей!

Вот лишь один из примеров семинарского занятия на курсах по изучению Талмуда в Москве, приведенный российским журналистом: «Учитель дал нам домашнее задание – прочитать спецлитературу. Каждый прочел, кто - что смог найти – рассказал. Наш учитель, поправив, где нужно, дал нам следующее общее правило. Итак, можно ли убивать гоя? Прямое убийство запрещено. За это сажают в тюрьму. Но если вы, например, подсунули змею в комнату, где находится этот гой, то убийство раскладывается на две ступени: первая ступень – змея убила гоя, т.е. вы не виноваты в его смерти. Гой сам виноват, что допустил халатность и не заглянул под одеяло перед тем, как лечь спать. Если вы захотите убить гоя, не нарушив талмудических предписаний, его также можно столкнуть в глубокую яму, где стоит лестница, а потом эту лестницу быстренько убрать, чтобы гой умер в яме от голода. Почему это разрешено? Вы сделали все в две ступени. Когда вы столкнули гоя в яму, то в яме ведь была лестница, т.е. это не убийство, т.к. гой мог выбраться из ямы. Второе ваше действие – вы вытащили лестницу из ямы. Это тоже не убийство. Гой сам виноват, что не вылез за те несколько секунд, пока лестница еще стояла в яме.

Можно ли убить гоя из ружья? Гибкая трактовка Талмуда разрешает и это, но при условии, что в местной аптеке будет лекарство от этой огнестрельной раны. Если вы убедитесь в том, что в аптеке имеется необходимое лекарство и только после этого выстрелите в гоя, ранив его, скажем в обе ноги, то гой истечет кровью и умрет, но будет сам виноват, ибо не пошел вовремя в аптеку и не вылечился от огнестрельной раны, лекарства-то там ведь были» (36. С.93-94).

Это во многом объясняет то, что иудейская ментальность не поощряет явного умышленного убийства, предпочитая изощренные его формы, замаскированные под несчастный случай.

Необычайная талантливость еврейского народа в различных сферах жизнедеятельности вкупе с огромным желанием руководить «хоть кем-то» (всем хорошо известна формула простого «еврейского счастья»: «у меня должность - маленькая, но зато с кабинетом») привело в к тому, что в годы «культа личности» Сталина, который, как известно, очень недолюбливал евреев, они заняли практически все должности в «силовых» ведомствах - Главном управлении лагерей и поселений НКВД (начальник – Берман Яков Матвеевич), Главном управлении государственной безопасности (начальники Ягода и Агранов (Сорензон), Управлении внешней разведки.

К последнему роду деятельности у евреев незаурядные, просто блестящие способности - вспомните, хотя бы, истории первых библейских «Мата Хари» (кстати, тоже еврейки голландского происхождения – ее настоящее имя Маргарета Гертруда Зелле) Далилы и Юдифи. Можно вспомнить и английского супершпиона одесского происхождения Сиднея Рейли (Соломона Розенблюма), и гениального советского разведчика Рудольфа Абеля (Фишера), а также генерал-майора НКВД Наума Исааковича Эйтингона, о котором ветеран советской разведки Павел Анатольевич Судоплатов отзывался как о выдающемся разведчике 20 века.

Не следует забывать также и тот общеизвестный факт, что израильская политическая разведка «Моссад» на сегодня является лучшей спецслужбой в мире. Практически все резиденты внешней разведки России прошлого столетия, за редким исключением, – являлись лицами еврейской национальности. На это косвенно в своих скандальных бестселлерах намекает и Виктор Суворов (Резун) (43).

На наш взгляд, объяснение этому феномену кроется в удивительной авантюрности, великолепной коммуникабельности и блестящих способностях к овладению иностранными языками (практически все евреи являются природными «толмачами»); а также изобретательности и невероятному упорству, свойственных еврейскому народу, который 2 тысячи лет назад, даже имея такое малочисленное по тому времени войско в древней Иудеи и являющейся отдаленной восточной провинцией Рима, долгое время успешно противостоял могущественной армии самой Римской Империи, став настоящей головной болью как для римского императора, так и его полководцев (например, всем известный подвиг защитников знаменитой крепости Массада, осажденной и уничтоженной римлянами в 70 году нашей эры).

И, наконец, в заключение параграфа 2.2, перед тем как перейти к исследованию радикально – исламского учения салафитов (ваххабитов), приведем сравнительную таблицу 1, которая весьма красноречиво иллюстрирует генетическое родство и этно-религиозную общность евреев и арабов, что, на наш взгляд, как - раз и обуславливает историческую преемственность иудаизма в современном Исламе.

 

 

Таблица 1. Традиции арабов и евреев.

№	арабы	евреи
1.	Обрезание крайней плоти в Исламе может производиться вплоть до совершеннолетия ребенка. Однако хадисы настоятельно рекомендуют делать обрезание, все же, сразу после рождения ребенка.	Обрезание производится в момент рождения, причем раввин ртом отсасывает кровь из ранки полового члена младенца. Некоторые психологи и психиатры усматривают в этом странном ритуале иудаизма причины широко распространенного латентного и явного гомосексуализма у современных евреев.
2.	Халяльная пища – это еда, приготовленная из чистых в духовном и физическом смысле продуктов.	Кашерная пища у иудеев – это та же халяльная еда у мусульман (например, запрещенная к употреблению свинина; мясо животных, умерших естественной смертью, а также продукты, к которым прикасались акумы (неверные).
3.	Общность арабского и еврейских (иврит и идиш) языков. Например, здравствуйте по- арабски: «Ассалам алейкум».	На иврите и идиш «здравствуйте» звучит примерно также: «Шолом алейхем». Практически одинаковая письменность у евреев и арабов (арабская вязь, которая пишется справа налево).
4.	Жертвоприношение животных в Исламе существует до сих пор.	Жертвоприношение существовало и в иудаизме вплоть до 70 года нашей эры (эпоха второго разрушения храма Соломона римлянами). В настоящее время заменено молитвами и жестким соблюдением законов Талмуда.
5.	Коран является арабской интерпретацией Библии. Имена основных библейских персонажей: Ибрагим Мусса Яхья Исса Марьям Джабраил Давуд Сулейман	Библия является интерпретацией более древнего религиозного источника – Торы. Вот лишь некоторые имена из Торы и Библии: Авраам Моисей Иоанн Иисус Мария Гавриил Давид Соломон
6.	Священная пятница у мусульман («джума»).	Священная суббота у иудеев («шабат» или «шабаш»).
7.	Арабы и евреи на сегодняшний день являются наиболее близкими народами по своему геному.	12 колен Израилевых представлены сегодня по всему миру разнообразными еврейскими генотипами (ашкеназы, сефарды, левиты и др.), среди которых есть и чисто арабский генотип еврея (мизрахимы).
8.	Свинья у арабов является грязным животным и Кораном категорически запрещена к употреблению в пищу.	Свинья у евреев также является грязным животным и Талмудом категорически запрещена к употреблению в пищу.
9.	Коран разрешает арабам многоженство (Сура 4. Ан-Ниса «Женщины»)	Тора также разрешает иудеям многоженство.

У этой очевидной и такой удивительной схожести религиозных обычаев и текстов Священных Писаний у арабов и евреев есть вполне логичное историческое объяснение: дело в том, что со времен «Синайского Откровения» письменная Тора («Пятикнижье Моисея») под большим секретом стала записываться в виде свитков и тиражироваться в узких иудейских кругах, причем разглашение любым членом еврейской общины содержания свитков в тот исторический период беспощадно каралось смертью. Устная же Тора или Талмуд, которая соотносится с Торой, примерно так же, как Ветхий Завет соотносится с Новым Заветом у христиан, была окончательно записана на свитки только во 2 веке нашей эры.

Несмотря на эти эксклюзивные меры предосторожности, арабы, все-таки, смогли заполучить в свои руки некоторые «версии» Торы и Талмуда (хотя, допускаю, что евреи могли и умышленно передать арабам после смерти пророка Мохаммеда нужный им текст «альтернативного» Корана, касающийся, например, «джихада», в рамках проводимой ими оперативно-тактической комбинации, используя при этом многочисленных переписчиков сур и аятов Корана), но не нашли тогда ничего более мудрого, как, используя принцип «бумеранга», повернуть все приобретенные от евреев религиозные знания «джихадом» против самих же иудеев. Учитывая, что пророк Мохаммед (Мир ему!) умер 8 июня 632 года, а работа над Кораном была закончена халифом Усманом только в 651 году, вполне логично предположить, что вероятнее всего взброс чужеродного текста в Коран произошел именно в период с 632 по 651 годы.

Таким образом, на наш взгляд, следует различать, как минимум, два текста Корана: так называемый богооткровенный, богодухновенный Коран от пророка Мохаммеда, Божественная природа которого почти ни у кого из исследователей сегодня не вызывает сомнений; и отличающийся от него (прежде всего, с точки зрения нейролингвистического программирования) весьма агрессивный «заказной» Коран от талмудических иудеев (хотя бы в части «джихада» и его отношения к неверным), записанный либо искаженный многочисленными писарями Корана, вероятнее всего, уже после смерти пророка Мохаммеда. Кстати, тональность высказываний «иудейского» Корана с его характерными «сурами» из Талмуда, как покажут наши дальнейшие психолого-лингвистические исследования, также не вызывает сомнений в их авторстве.

Испугавшись возникшей в 1 веке нашей эры арабской (тогда еще языческой) угрозы на Ближнем Востоке и реально оценив исторические перспективы своей собственной религии, евреи начинают активно продвигать в Европе христианство, подняв на щит ими же распятого Иисуса Христа (своеобразный религиозный «буфер» между иудаизмом и будущим Исламом), которое, кстати, исторически всегда было более толерантным к евреям, чем к арабам (и это несмотря на распятие Христа евреями!), поставив, таким образом, под удар со стороны воинственных арабских племен всех будущих христиан (в полном соответствии с каноническим правилом Талмуда «решать неприятные проблемы чужими руками; при этом, не обнаруживая себя»).

Опираясь на имеющиеся в нашем распоряжении исторические факты, можно предположить, что и христианство, и Ислам в том виде, в котором он дошел до нас благодаря писарям и кодификаторам Корана (по воле Аллаха, конечно же, Машаллах!), стали самыми успешными в Мировой Истории политическими «проектами» древних иудеев. Виртуозно превратив христианство в мощный идеологический «буфер» против Ислама и втянув христиан в вечное кровопролитное противостояние с мусульманами, евреи, тем самым, смогли отвлечь совершенно ненужное им внимание агрессивных арабов от себя и своей изрядно обветшавшей за многие тысячелетия религии; параллельно обеспечив себе «крышу над головой» в новом историческом доме далеко за пределами Палестины. Поэтому не случайно, что христианство в Европе, как государственная религия, целиком находилось в руках иудеев вплоть до начала эпохи Ренессанса, т.е. до момента создания Папой Сикстом IV в 1478 году Святой инквизиции, объявившей беспощадную войну иудеям вначале в Испании (там, как известно, особенно «преуспел» первый Великий Инквизитор Испании Торквемада – сам крещеный еврей, который уничтожил десятки тысяч евреев – причем, как иудеев, так и христиан), а затем и по всей Европе.

С помощью своей новой религии - христианства (как бы сейчас сказали - «ноу-хау») евреи смогли мастерски обойти и существующий тогда запрет занимать любые государственные должности, распространяющийся на всех без исключений иудеев в средневековой Европе. Причем и собственная национальная религия евреев (иудаизм) от этого гениального исторического компромисса совершенно не пострадала, так как христианская церковь, вплоть до эпохи Святой инквизиции, а затем и после нее относилась к иудаизму более чем терпимо.

Так, в великом идейном противостоянии с иудаизмом, а затем и Исламом начиналась когда-то История христианства, которая, похоже, сегодня уже заканчивается, читатель - причем, прямо на наших глазах.

 

 

 

 

 

 

 

2.3. Психолого-криминологический портрет российского ваххабита и анализ Корана

Перед тем, как приступить к составлению психолого-криминологического портрета современного российского ваххабита, необходимо, прежде всего, разобраться с этим сложным религиозным феноменом, каким является «ваххабизм», а также его взаимоотношениями с традиционным Исламом. В своей работе мы будем использовать как свои собственные материалы, так и материалы научных исследований известных российских и зарубежных специалистов в области религиоведения.

Итак, обратимся к Истории вопроса.

Ваххабизм (учение салафитов), как радикальное исламское течение, является одним из самых ярким проявлений современного фундаментализма в Исламе. Само слово «фундаментализм» первоначально применялось в США для характеристики ряда христианских групп, образованных ортодоксальными представителями евангелической церкви (преимущественно кальвинистами, пресвитерианами и баптистами). Лишь позже указанный термин стал употребляться западными исследователями при изучении ислама, иудаизма и других религий. Причем зачастую он толковался очень широко – как возвращение к началам религиозно - цивилизационного единства, выведение религиозно- политических принципов из вечно священного текста (44. С.207).

В наши дни данное понятие используют при описании теоретической и практической активности множества политико-религиозных движений и организаций – исламских, иудаистских, протестантских, католических, православных, индуистских, буддистских, которые действуют в Юго-Восточной и Центральной Азии, в Северной Африке и на Ближнем Востоке, в Европе и США – практически повсеместно. Размах процесса, вовлеченность в него государств и народов делают фундаментализм не только влиятельным фактором, но и субъектом политики.

Это - форма радикального ислама, связанная с верой в то, что для возвращения исламским странам их «былого величия» правоверные мусульмане должны отказаться от всего того, что связано с «западными духовными ценностями и западным образом жизни». Надо вернуться к истокам, к «фундаменту» ислама, точно в таком виде, каким его проповедовал пророк Мохаммед.

Первый раскол в исламе произошел после трагической гибели в результате теракта, осуществленного сектантом в отношении четвертого и последнего праведного халифа, двоюродного брата и зятя пророка Али бен Абу Талиба Абу-л-Хасана ал-Муртада. Данное событие положило начало серьезному политическому и идеологическому размежеванию в мусульманской Умме (общине). Это размежевание привело к образованию двух относительно самостоятельных общин: шиитов (от арабского слова «шиа» - партия) и суннитов («сунна» - пример, предание), которые, однако, оставались в пределах халифата и повиновались одному правителю – халифу (44. С.209).

Дальнейший дезинтеграционный процесс в этих общинах выразился в отпочковании различных групп, выделившихся в отдельные секты. Их в настоящее время насчитывается несколько десятков, и тенденция формирования разного рода группировок под исламскими лозунгами сохраняется (44. С.211).

Антиколониальная борьба в мусульманских странах ускорила процесс образования «исламских» партий и движений, других национальных и иных общественных объединений, которые первоначально выступали за освобождение своих стран от колониальной зависимости, за право народов на свободное волеизъявление и создание суверенных государственных образований, за равноправие и справедливость в международных и межнациональных отношениях (44. С.213).

В последние десятилетия заговорили о «политическом исламе», «исламском радикализме», «исламском фундаментализме», «Islamic Resurgence», «Islamic Revival», ставя между этими понятиями чуть ли не знак равенства. Фундаментализм может быть оборонительным (призванным сохранить и уберечь, очистить веру), но может быть и наступательным, агрессивным.

Именно последняя разновидность исламского фундаментализма, ставящая во главу угла принцип «джихада» (буквально – усилия, которые мусульмане должны прилагать как для защиты своей веры, так и для самосовершенствования, неотступного следования заветам Пророка), известна под именем исламского радикализма (сокращенно - исламизма). Последователи радикализма понимают джихад как необходимость борьбы – вплоть до вооруженной - с христианским, в их глазах безбожным и материалистическим, западным миром. В различных русскоязычных источниках этому понятию в зависимости от времени и цели издания дается разное толкование, причем основное внимание уделяется его «военной» составляющей, называемой «джихадом меча».

Вот что говорится в Коране об этом: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, - поистине Аллах не любит преступающих» (сура 2, аят 186), «И не сражайтесь с ними, пока они не станут сражаться с вами» (сура 2, аят 187), «А если они отойдут от вас и предложат вам мир, то Аллах не дает вам никакого пути против них» (сура 4, аят 92) (45. С.67).

В начальный период распространения ислама под джихадом, прежде всего, понималась борьба в защиту малочисленной и слабой мусульманской общины (46. С.93).

В Коране в отношении этой борьбы есть и такие указания, которые связаны с конкретными событиями, случившимися в определенное время в обозначенном месте. Эти указания требуют от уверовавших следующее:

Во-первых, не конфликтовать с мушрикинами (многобожниками) и стремиться склонять их к истинной вере «мудростью и хорошим увещеванием».

Во-вторых, с противниками религии вести оборонительную войну с целью защиты достигнутого «хорошим увещеванием».

В-третьих, избежать военных действий в священные месяцы (мухаррам, раджаб, шаабан, рамазан).

В-четвертых, вести военные действия так, чтобы, «сражаясь на пути Аллаха, защищать слабых из мужчин, а также женщин и детей» (сура 4, аят 77), не истреблять скот, не потравлять поля, не губить сады, не разрушать постройки (45. С.121).

Надо подчеркнуть, что мусульмане никогда не объявляли войну христианству – ведь это одна из трех авраамистических религий (наряду с исламом и иудаизмом), и приверженцы ислама почитают в качестве пророков Авраама и Иисуса. Джихад для воинствующего исламизма – это борьба с Западом как врагом ислама. При этом фундаментализм (салафия) выступает для них идейным основанием, но не главным и не единственным.

Радикальные исламисты убеждены, что сам ислам как религия оказался перед лицом смертельной опасности. Государство эффективно умерщвляет истинный ислам через светское законодательство, парламентаризм, научно-материалистическое образование, репрессивный аппарат, средства массовой информации. При этом исламисты прибегают к экстремизму, сопряженному с разными формами террора и насилия, нарушая главные принципы, заложенные в основу мусульманского вероучения, среди которых присутствуют следующие коранические установки: «Нет принуждения в религии» (сура 2, аят 257); «Истина – от вашего господа: Кто хочет, пусть верует, а кто хочет, пусть не верует» (сура 18, аят 28) (45. С.213).

Чтобы спасти ислам и свои души, правоверные мусульмане должны объединиться, и захватить власть. Конечной целью исламских фундаменталистов в любой стране является создание религиозного государства, управляемого духовенством и руководствующемся законами шариата. На сегодняшний день подобного результата фундаменталисты добились в двух странах: Иране и Судане. Во всех других мусульманских странах они находятся в оппозиции, причем довольно часто их загоняют в подполье (например, в Тунисе, Сирии, Ираке, Алжире), но даже в этом случае радикальные исламисты способны существенно влиять на общественно-политическую ситуацию (47. С.249).

Идеологической основой радикального исламизма являются суры Корана, касающиеся вооруженной борьбы с неверными – так называемого «джихада». И вот здесь начинается самой интересное для исследователей данной проблемы – различное толкование этих самых сур, касающихся непосредственно джихада. Известный американский религиовед Джон Гилкрист обоснованно видит причину этих разночтений в самой сущности и генезисе текста Корана. Правда, к большому нашему сожалению, он допустил в своем научном исследовании очень серьезную методологическую ошибку, совершенно непростительную для ученого – кораниста, откровенно перепутав тафсиры (толкования Корана учениками пророка Мохаммеда) с Кодексами - первыми текстами Корана, вошедшими впоследствии в стандартизированный текст Корана в редакции халифа Усмана и уничтоженные по его приказу в 651 году нашей эры (48. С.35).

Дело в том, что первые тексты Корана были записаны со слов пророка Мохаммеда на древнем арабском языке (ученые полагают, что всего было примерно около 40-45 писарей Откровения), в письменности которого на тот исторический период совершенно отсутствовали гласные буквы. Это делало чтение Корана крайне трудоемким процессом и очень неудобным для восприятия мусульман. Поэтому первый текст Корана, так называемый Кодекс Зайда ибн Сабита (первые и самые успешные писари Откровения Али ибн Аби Талиб – сын дяди пророка, и Зайд ибн Сабит, благодаря которым на свет, собственно, и появился знаменитый Кодекс Зайда, постоянно, практически в течение всей своей жизни находились рядом с Мохаммедом и записывали под его диктовку все ниспосланные Аллахом аяты и суры), был практически недоступен для понимания большинства арабских племен, говорящих на семи различных диалектах и часто не понимающих даже друг друга, не говоря уже об инородцах.

Самый известный и успешный кодификатор Корана халиф Усман (Осман) уже к 651 году нашей эры полностью решил данную лингвистическую проблему, остановив свой окончательный выбор на курейшитском диалекте, на котором, по преданию, разговаривал сам пророк Мохаммед – курейшит из рода Хашим. Коран в редакции Усмана дополнился при этом новыми важными сурами и аятами, которых не было ранее в Кодексе Зайда; к тому же, он стал более удобным для чтения и восприятия, так как в нем появились гласные буквы, а суры были приведены в определенную систему, так что Коран Усмана в результате впервые приобрел некую логическую структуру. Именно эта стандартизированная редакция халифа Усмана дошла до нас практически в неизменном виде и представляет собой общепризнанный для всех мусульман единственный и неповторимый текст Священного Корана.

Однако в Истории Корана все было далеко не так просто, как может показаться на первый взгляд. Обратимся к очень яркому и очень глубокому научному труду известного иранского алима Сайида Мухаммада Бакира Худжати «Исследование по истории Корана» (перевод с фарси, Тегеран, 2007.- 264 с.; см. также новое дополненное издание этой замечательной книги на русском языке «Сайид Мухаммад Бакир Худжати. Исследование по истории Корана». М.: Изд-во «Исток», 2011.- 352 с.), который содержит весьма неординарную точку зрения на историю данного вопроса. По мнению Худжати, краеугольным камнем современной коранической науки является ответ на вопрос: успел ли, все-таки, пророк Мохаммед еще при жизни составить полный текст Корана или эту работу завершили его последователи – например, писари Откровения? От решения данной гносеологической проблемы, читатель, зависит очень многое; и в частности, ответ на главный вопрос нашего исследования - возможно ли, в принципе, проникновение в сакральную материю Корана аятов и сур, полученных помимо Божественного Откровения, то есть внесенных много позднее людьми и кардинально противоречащих самому духу Священного Писания? Иначе чем можно объяснить то обстоятельство, что, например, в Республике Казахстан сегодня официально запрещены и изъяты из текста Корана некоторые аяты и суры, касающиеся джихада? Закономерен вопрос: как смогли решиться на такую астагафируллу («астагафирулла» по-арабски означает кощунство) казахстанские власти, а также местные имамы в этой фактически мусульманской республике, так вольно поступив со Священным текстом Писания, ниспосланным пророку в момент великого Божественного Откровения? Попытаемся разобраться с этим сложнейшим вопросом современной коранической науки.

По мнению Худжати, с которым вполне можно согласиться, Корану в течение многих столетий удалось избежать печальной участи всех остальных Священных Писаний, дойдя до нас практически в первозданном виде, т.е. он в этом смысле является абсолютным аутентичным источником, переданным нам самим пророком Мохаммедом. То, что неграмотный пророк, абсолютно не умеющий читать и писать, смог озвучить такой совершенный с лингвистической, семантической, логической и даже математической (современные ученые нашли удивительные математические закономерности в построении аятов и сур) точек зрения текст Корана, безусловно, доказывает его Божественное, космическое происхождение.

Согласно существующим хадисам, пророк Мохаммед получил Божественное Откровение от архангела Джабраила в пещере Харра примерно в 610 году нашей эры. Алим Сайид Худжати обоснованно считает, что все попытки современных ученых истолковать с научной точки зрения этот процесс нисхождения Откровения на пророка неизбежно обречены на провал, так как это – проблема абсолютно неземная, метафизическая, находящаяся вне сферы человеческого сознания.

Второй особенностью Корана является его постепенное, многоэтапное низведение, что стало причиной бесконечных нападок на него со стороны воинствующих ортодоксальных иудеев. «Почему, спрашивается, Моисей получил от Бога текст Торы сразу, а у Мохаммеда процесс ниспослания Корана растянулся на столь длительный период времени?» - задавались вопросом иудеи, ставя этим самым под сомнение Божественное происхождение Корана. Этот вопрос древних иудеев, конечно же, является чисто риторическим и, на наш взгляд, совершенно бессмысленным, так как «Пути Господни неисповедимы»; к тому же Аллах никогда и ни при каких обстоятельствах не повторяется в своих замыслах и поступках, реализуя только Ему ведомый План Мироздания (так называемый Божественный Промысел).

По мнению большинства исследователей, практически все аяты и суры Корана были записаны еще при жизни пророка Мохаммеда, но систематизировать он их полностью, все-таки, не успел. На наш взгляд, это и является основным, причем наиболее вероятным каналом для проникновения в органичную ткань Корана чужеродных аятов со стороны древних иудеев. Именно в процессе работы первых и последующих кодификаторов Корана Зайда ибн Сабита и халифа Усмана, возможно, и произошел взброс иудейских аятов и сур относительно «джихада» с древних свитков Талмуда и Торы. И произошло это примерно в период с 632 (год смерти пророка Мохаммеда) по 651 год нашей эры (год окончания работы халифа Усмана над стандартизированным текстом Корана).

Проведенный нами скрупулезный анализ текстов Корана Усмана и так называемого Кодекса Зайда, отдельные фрагменты которого, несмотря на строжайший приказ халифа Усмана в 651 году нашей эры уничтожить все ранее существующие Кодексы, вошедшие в его стандартизированный текст Корана, все же каким-то чудом сохранились и дошли до наших дней, позволяет с достаточной очевидностью выявить серьезные расхождения важнейших сур и аятов Священного Писания мусульман уже на том историческом этапе развития Ислама, которые, как мы увидим впоследствии, претерпят удивительную метаморфозу, превратившись из миролюбивых и созидательных законов Аллаха в чрезвычайно воинственные и агрессивные по духу аяты и суры – постулаты так называемого «малого джихада». Приведенная ниже сравнительная таблица №2 поможет пролить свет на суть данного явления, а также позволит понять идеологические истоки радикально-исламистского учения современных салафитов (ваххабитов).

Таблица № 2.

№	Кодекс Зайда ибн Сабита	Коран в редакции халифа Усмана
1.	Зайд ибн Сабит, как известно, был одним из первых кодификаторов Корана. Тем не менее, Кодекс Зайда мусульмане продолжали читать по-разному, поскольку в нем не регламентировалось произношение слов. Дело в том, что в то время в арабском письме не существовало букв для обозначения гласных звуков, а использовались только буквы, отображающие звуки согласные (так пишутся многие арабские труды и сегодня), — гласные были добавлены в текст Корана много лет спустя. Однако, как повествуют предания, сам пророк Мохаммед утверждал, что Коран передавался не в одной форме чтения: Коран передавался так, чтобы его можно было читать семью различными способами. Отсюда следовал логический вывод: читайте его таким способом, который для вас проще. Поэтому суры Корана долгое время передавались из поколения в поколение на семи диалектах арабских племен, что, безусловно, не могло не отразиться на содержании передаваемого текста Священного Писания. (Ас-Сахих ал-Бухари, том 6, с. 510).	В Коране в редакции халифа Усмана используется уже современный арабский язык с гласными буквами, в результате чего некоторые суры Кодекса Зайда приобрели совершенно иное семантическое значение. Эти, порой весьма существенные, лингвистические различия в текстах превых Кодексов и Корана в редакции халифа Усмана активно используют в настоящее время салафиты (ваххабиты) для искажения основных положений традиционного Ислама и продвижения своих экстремистских религиозных идей. Например, весьма произвольная ваххабитская интерпретация коранического понятия «джихад». Главная санкция в отношении всех «неверных» у салафитов – это лишение их жизни. Если человек не следует шариату, как это следование понимают ортодоксальные ваххабиты, то он «неверный». По утверждению ваххабитов, Всевышний «обронил», неизвестно когда и где, эту роковую для иноверцев фразу: «Тот, кто допустил подобное (отступление от шариата), тот – «неверный», которого следует убить, если он не вернется к Закону Аллаха и Его Посланника». Ни в одном из существующих канонических текстов Корана нет такого варварского, искаженного понимания важнейшей нравственно-религиозной категории в Исламе - «джихада». Кстати, тоже самое касается и запрета (харам) на музыку в учении салафитов. Ислам всегда весьма толерантно относился к музыке, тем более что язык Корана поражает своей мелодичностью и очень напоминает библейские псалмы Давида. Но в тафсире (комментарии к Корану) кодификатора Ибн-Масуда есть всего одна фраза, которая приравнивает музыку к праздным речам, противным Аллаху. Для ваххабитов этого уже вполне достаточно, чтобы преследовать и любое музыкальное искусство, и любых музыкантов. И в Кодексе Зайда, и в Коране стандартизированной редакции халифа Усмана убийство так называемых «некомбатантов» (женщин, стариков, детей, священнослужителей и мирных людей, не принимающих участие в вооруженной борьбе за веру) являлось самым тяжким смертным грехом, а джихад, в широком значении этого слова, рассматривался, прежде всего, как духовная борьба человека, его духовное «усилие, усердие на пути движения к Аллаху». Объективности ради, следует признать, что, действительно, для победы Ислама на Земле пророк Мохаммед предусматривал и военную составляющую джихада – так называемый «газават», но он, по категорическому утверждению пророка, может быть направлен только на вооруженных иноверцев и только в исключительных условиях войны или самообороны. У ваххабитов же подобная дифференциация «неверных» и ситуаций применения военной силы отсутствует напрочь, поэтому убийство любых иноверцев в любой ситуации ими активно поощряется и стимулируется, в том числе материально. По мнению салафитов, такое убийство должно осуществляться системно и организованно - в форме тотального джихада против «неверных» любой «масти» в условиях как открытой, так и тайной войны. При этом, джихад, как вооруженная борьба, является, по утверждению ваххабитов, основным условием распространения их религиозного учения на Земле, в чем как раз, на наш взгляд, и заключается их фатальное идеологическое заблуждение.
2.	Зайд ибн Сабит совершенно не был убежден в том, что приказ побивать камнями виновных в супружеской измене действительно являлся частью оригинального текста Корана, что видно из приведенного ниже предания: «Вижу, что вы не забыли стиха о побивании камнями, и говорю - вы не найдете его в Книге Аллаха; посланник Аллаха (да пребудет он с миром) приказывал побивать камнями изменивших в браке, и мы поступали так, как он велел. Во имя Господа, который владеет моей жизнью, если бы люди не обвиняли меня в том, что я делаю добавления в Книгу Аллаха, я бы переписал это место: Аш-шайху ва-ш-шайхату иза занайа фарджуму хума. Мы читали этот стих».	Различие между этим преданием и кораническим текстом о наказании неверных супругов сотней ударов кнута привело к многочисленным дискуссиям среди мусульманских толкователей. В первое время ученые яростно сопротивлялись обращению во время споров к различным преданиям, в которых говорилось об утрате определенных отрывков Корана. В данном же случае они пришли к заключению, что этот стих являлся частью оригинального текста (тем более что халиф Усман так много говорил об его утрате), но затем, вероятно, был из него изъят. И, тем не менее, предполагалось, что учения и предписания, содержащиеся в этом стихе, остаются обязательными как часть сунны (примера) пророка. Спорящие ученые, в конце концов, решили, что побивание камнями неверных супругов являлось наказанием для женатых мужчин и замужних женщин, а наказание ста ударами кнута накладывалось на холостого человека, сожительствующего с состоящим в браке, что и было закреплено в Коране в редакции Усмана.
3.	В суре 5:91 Кодекса Зайда читаем призыв: «Фасийаму саласати айамин» («поститесь в течение трех дней»).	В тексте редакции Усмана добавлено прилагательное «мутатабиатин», т. е. три «следующих один за другим» дня. Это разночтение происходит из известных комментариев ат-Табари, озаглавленных Джами ал-байан фи тафсир ал-Куран (7.19.11). Его упоминал Абу Убайд. Это разночтение было также найдено в книге Убаййи ибн Кааба, в кодексах Ибн Аббаса и ученика Ибн Масуда ар-Раби б. Хусайма. Все эти кодексы были уничтожены по приказу халифа Усмана и не дошли до наших дней, лишь частично сохранившись в тафсирах (толкованиях) Ибн Аббаса и Ибн-Масуда.
4.	Сура 2:275 в Кодексе Зайда начинается со слов Аллазина: «Йаакулунарриба ла йакумуна» («И кто снедаем лихоимством, восстанет (в Судный день) подобно тем, кого поверг в безумство Сатана»).	Текст редакции Усмана начинается с того же вступления, но в нем добавлены слова «йаумал-кийамати» («в день Страшного суда»). Этот вариант упоминается в книге Абу Убайда Китаб Фадаил ал-Куран. Он также использован в кодексе Талхи ибн Мусаррифа. Этот кодекс, как утверждают, основывался на рукописи Ибн Масуда и был очень популярен в Куфе.
5.	Сура 6:153 Кодекса Зайда начинается так: «Ва анна хаза сирати мустакиман» («Сие — Мой путь, ведущий прямо»).	В тексте Усмана написано: «Ва хаза сирату раббикум» («Это путь вашего Господа». Разночтение опять берет начало в книге ат-Табари (8.60.16). У Убаййи ибн Кааба мы встречаем такое же чтение, но вместо слова «раббикум» (вашего Господа) у него написано «раббика» («твоего Господа»). Во втором кодексе ал-Аамаша, упоминаемом Ибн Аби Даудом в книге Китаб ал-Масахиф, мы опять находим «ва хаза» («это», «сие»), как в тексте Ибн Масуда и Убаййи ибн Кааба. Ибн Аби Дауд говорил еще об одном примере разночтения, предположив, что Усман в слове сират употреблял букву «син», а не «сад» (Китаб ал-Масахиф, с. 61).
6.	В суре 33:6 Кодекса Зайда содержалось изложение истории о взаимоотношениях жен Мухаммада с общиной мусульманских верующих: «Ва азваджуху уммахатухум» («Жены его — матери для них»).	В тексте Усмана уже добавлены следующие слова: ва хува абун лахум («а он их отец»). Это разночтение записано и в книге ат-Табари (21.70.8), а также находится в кодексах Убаййи ибн Кааба, Ибн Аббаса, Икримы и Муджахида ибн Джабра. Три последних кодекса содержат несколько иной вариант: то, что Мухаммад является отцом мусульман, предшествует утверждению, что его жены — их матери. Однако в редакции Усмана и соответственно ар-Раби ибн Хусайма это заявление помещено в конец предложения. Огромное количество указаний на это разночтение дает веские основания считать его действительным и свидетельствует против его отсутствия в Кодексе Зайда.
7.	В суре 2:204 написано: «Ва катабна алайхим фиха» («и мы написали в этом месте для них (иудеев»).	В тексте Усмана читаем: «Ва анзалаллаху ала бани Исраила фиха» («и Аллах послал в этом месте детям Израилевым»). Эти разночтения, в частности, описаны в книге ат-Табари (6.153.24).
8.	И, наконец, в Кодексе Зайда очень мало говорилось о военной составляющей «большого джихада» - «малом джихаде», под которым у Зайда, чаще всего, понималась духовная борьба человека со своими страстями; усилие мусульманина, направленное на свое духовно-нравственное совершенствование на пути к Аллаху. И, хотя Кодекс Зайда уже включал в себя все суры и аяты пророка Мохаммеда, к тому времени вернувшегося с войны, касающиеся джихада и которые, как известно, были у него одними из самых первых, никаких конкретных призывов - всегда и во всех без исключения случаях убивать неверных, а тем более, описания подробной тактики ведения боевых действий, он тогда не содержал.	Напротив, в редакции Усмана (по-видимому, это связано уже с изменившимися историческими условиями развития и распространения Ислама) уже появляется понятие «малого джихада» с подробной военной составляющей: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами…И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас… Я брошу в сердца тех, которые не веровали, страх; бейте же их по шеям…избивайте многобожников, где их найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скрытом месте!» (Коран в переводе И.Ю. Крачковского, сура 2:190, 2:191). Однако при этом в Коране имеется существенная оговорка - джихад не может быть направлен на убийство так называемых «некомбатантов» (женщин, стариков, детей, священнослужителей и мирных людей, не принимающих участие в вооруженной борьбе за веру), что совершенно идет вразрез с пониманием современного джихада ваххабитами (суры 8:12, 13, 9:5).

Таким образом, из приведенной выше сравнительной таблицы достаточно хорошо видно, что психолингвистическая основа, этакая идеологическая «бомба» замедленного действия для будущего воинственного учения салафитов (а именно - существенные расхождения в канонических текстах Корана) была «успешно» заложена первыми исламскими «кодификаторами» еще в 651 году нашей эры.

А теперь рассмотрим Историю становления и развития современного ваххабизма более подробнее.

 

Становление и развитие ваххабизма

На современном этапе развития человеческого общества до сих пор не существует однозначного понимания термина “ваххабизм”. Более того, для многих людей это - своего рода синоним слова “терроризм”.

Существует серьезная лингвистическая проблема, связанная с правильным употреблением данного термина. Дело в том, что не существует однозначного понимания того, что конкретно подразумевается под ваххабизмом, в результате нередко возникает определенная путаница, связанная с отождествлением весьма далеких друг от друга явлений.

Сегодня ваххабизм может пониматься в двух значениях: как собственно ваххабизм — учение Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаба и его аравийских последователей (аравийский ваххабизм) и как собирательный термин, обозначающий все течения нового и новейшего времени, которые укладываются в определение возрожденческого направления в исламе (49. С.34).

В первом случае речь идет о доктрине в рамках исламского правоверия, послужившей идеологической основой формирования государства Саудовская Аравия.

На протяжении довольно долгого периода существования в качестве государственной идеологии этого государства данное учение претерпело значительную эволюцию в сторону смягчения основных постулатов.

Поэтому говорить о том, что и в настоящее время ваххабизм является официально исповедуемой “религией” Саудовской Аравии, можно лишь с определенными оговорками.

При употреблении термина “ваххабизм” во втором значении обычно говорится о всевозможных экстремистских террористических организациях, ведущих активную деятельность в различных регионах Земного шара.

Основными лозунгами исламского возрожденчества, к которому принадлежат подобные организации, являются: очищение религии от нововведений; возврат к первоначальному исламу времен пророка Мухаммада; строгое соблюдение морально-этических норм ислама, осуждающих роскошь, блуд, пьянство; пропаганда джихада против язычников, к которым относятся и мусульмане, отошедшие от принципов «чистого», первоначального ислама (49. С.57).

Основной целью своей деятельности возрожденческие движения называют установление власти, которая должна руководствоваться исламскими законами.

Иное правительство, по их убеждению, не имеет права на существование, поскольку политика и ислам не могут существовать отдельно.

Безусловно, нельзя отрицать, что между аравийским ваххабизмом и современным возрожденчеством существует определенная связь.

Учение аль-Ваххаба стояло у истоков движения за восстановление истинного ислама и на полном основании считается примером раннего возрожденчества.

Как справедливо отмечает Брюс Хофман, современные борцы за веру, как и ваххабиты XVIII в., выступают за «очищение» ислама, восстановление его первоначального смысла, за отказ от новых интерпретаций, искажающих истинное значение мусульманских принципов (50. С.114).

И в том, и в другом случае практическая деятельность ваххабитов отличается фанатизмом, нетерпимостью и часто непомерной жестокостью. Однако наряду с общими, лежащими на поверхности чертами существуют некоторые менее очевидные, на первый взгляд, нюансы, которые, тем не менее, необходимо принимать во внимание для адекватного понимания ситуации.

Возникновение ваххабизма

Основателем ваххабизма, как мы уже сказали, является выходец из племени тимим, обитавшего в Неджде (центральный район нынешнего Саудовского королевства), Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб (1703-1792 гг.), изложивший свои взгляды в «Китаб аль-таухид» (Книге единобожия). Ваххабизм является частью такого явления в суннитском Исламе как «салафия», которое берет свое начало именно в начале 18 века, формируясь, как радикальное учение, в жестком противостоянии с традиционным Исламом. Таким образом, мы видим, что учение аль-Ваххаба является совсем еще «юным» по историческим меркам и поэтому куда как больше заслуживает этого презрительного и довольно обидного салафитского ярлыка «религиозного новодела», чем проверенное временем традиционное учение Ислама, которому уже более 1400 лет.

Итак, салафия (от арабского глагола "салафа" - "быть изначальным") - фундаменталистское религиозно-этическое направление, возникшее в 14 веке из трудов мусульманского философа ибн Таймии, апеллирующее ко времени Мединской общины (622-630гг) пророка Мухаммада как "золотому веку" ислама.

Мединская община провозглашается обществом максимально приближенным к идеалу, а значит примером и целью коррекции абсолютно любого социума (50. С.117).

В период его жизни аравийское общество находилось в глубоком кризисе. Аравия являлась периферией Османской империи, где отсутствовала сильная государственная власть.

При этом само общество разъедали межплеменные конфликты. Несмотря на то, что большинство населения исповедовало ислам, в повседневную жизнь стали возвращаться доисламские языческие обычаи.

В таком историческом контексте шейх аль-Ваххаб выступил как вероучитель, призванный предотвратить дальнейшую порчу ислама, консолидировать племена на базе единой исламской идеологии, создав тем самым основу для борьбы с господством Османской империи.

Основой его учения было представление о единобожии (таухид): Аллах - единственный источник творения и только Он достоин поклонения со стороны людей.

Однако мусульмане отошли от этого принципа, поклоняясь святым, вводя различные новшества (бида).

Поэтому, считал аль-Ваххаб, необходимо очистить ислам и вернуться к его изначальным установлениям путем отказа от бида, культа святых и т.д.

В области догматики ибн Абд аль-Ваххаб следовал в основном ханбалитским ученым ибн Таймии и ибн аль-Каййиму.

В целом его учение представляло собой развитие ханбалитских принципов в их крайнем выражении (ханбалиты - последователи одной из четырех религиозно-правовых школ (мазхабов) суннитского ислама. (50. С.197).

В общественно-политической сфере ваххабиты проповедовали социальную гармонию, братство и единство всех мусульман, выступали с призывами строгого соблюдения морально-этических принципов ислама, осуждая роскошь и стяжательство.

Важное место отводилось идее о священной войне (джихаде) против многобожников и мусульман, "отступивших" от принципов раннего ислама (Ибн Абд аль-Ваххаб считал, что такие мусульмане - "многобожники" в большей степени, чем люди джахилии - аравийского язычества доисламского периода).

Для раннего ваххабизма был характерен крайний фанатизм в вопросах веры и экстремизм в практике борьбы со своими политическими противниками.

Проповедь ибн Абд аль-Ваххаба встретила поддержку среди шейхов ряда аравийских племен, в том числе представителей рода Аль Сауд - правителей эмирата ад-Дирийя (51. С.34).

С середины 40-х годов XVIII в. ибн Абд аль-Ваххаб включается в политическую борьбу на Аравийском полуострове, его учение вскоре становится знаменем борьбы Саудидов за объединение Аравии под их властью, а позднее - официальной идеологией первого государства Саудидов.

К началу XIX в. ваххабизм завоевал прочные позиции на большей части Аравийского полуострова, а затем получил распространение в Индии, Индонезии, Восточной и Северной Африке (51. С.211).

Таким образом, движение ваххабизма в значительной степени руководствовалось политическими целями, изначально ему были присущи и националистические идеи.

Основные принципы ваххабизма отличались от классической модели Ислама жесткостью и бескомпромиссностью.

В центре ваххабитской доктрины лежал принцип строгого единобожия, даже основополагающий столп ислама — «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад — пророк Аллаха» был интерпретирован таким образом, что поклоняться нужно только Аллаху, но не Мухаммаду.

Следствием данного положения являлся запрет на посещение святых мест Ислама — могил Мухаммада и его сподвижников.

Это объяснялось тем, что данная практика ведет к обожествлению пророка и соответственно является шагом к многобожию.

Аль-Ваххаб был непримиримо настроен в вопросах нововведений, выходящих за рамки Корана и сунны, эти источники считались высшей степенью знаний, а выход за их пределы — недопустимым грехом.

«Врата» для толкования Корана и сунны, по мнению ваххабитов, закрылись с тех пор, как оформилась ханбалистская школа мусульманской православной мысли.

Принцип «такфир» (неверие), занимающий особое место в ваххабитской идеологии, предполагал возможность объявления неверными мусульман, которые не разделяют ваххабитское видение религии (50. С.217).

Для ваххабитов такие лицемеры были во много раз хуже иудеев и христиан, поскольку в отличие от последних скрывали свое чужеродное лицо за благочестия.

Принимая во внимание опасность данных членов общества для мусульманской общины, считалось необходимым их разоблачить и казнить.

Обязанностью истинно верующих было провозглашено ведение джихада против язычников, к которым были отнесены и все мусульмане, не разделяющие ваххабистских установок.

Жесткая формулировка основных принципов доктрины и их жестокая реализация на практике сыграли в определенной мере положительную роль, поскольку смогли обеспечить единство общества, внеся тем самым свой вклад в формирование саудовского государства. Однако после того как задача по восстановлению ислама в Аравии и созданию государства была благополучно решена, идеология ваххабизма претерпела определенную эволюцию в сторону смягчения и впоследствии сблизилась с нормативным исламом.

Претензия Саудовской Аравии на лидирующую роль в мусульманском мире, втягивание страны в мировую экономику, необходимость выстраивать отношения с другими государствами определили перестановку приоритетов.

Таким образом, идеология Саудовской Аравии в настоящее время является значительно более мягким аналогом классического ваххабизма (50. С.225).

В официальных документах Королевства, в заявлениях высших должностных лиц — нигде не упоминается о ваххабизме как об официальной религиозной доктрине.

О ваххабистском движении говорится, как правило, в историческом контексте или при рассмотрении сугубо религиозной проблематики.

Чаще всего слово ваххабизм употребляется для обозначения религиозно-политического экстремизма, соотносимого с исламом, официальной идеологией Королевства Саудовская Аравия.

Под ваххабитами подразумеваются либо носители идей, составляющих учение ибн-Абд-аль-Ваххаба, либо члены группировок, которые руководствуются этим учением.

Как ваххабитское характеризуется все то, что имеет к этому учению какое-либо отношение, хотя сами ваххабиты стремятся не называть ваххабизмом ни религиозное учение ибн-Абд-аль-Ваххаба, ни современную официальную доктрину Королевства Саудовская Аравия, ни идеологию движений и групп, принимающих и распространяющих ваххабитские представления и реализующих ваххабитские установки в мире (в том числе в России).

Самая главная причина нежелания ваххабитов называться ваххабитами состоит в том, что тогда имплицитно будут признаны обвинения, выдвигаемые мусульманами против ваххабитов - в том, что ваххабиты в рамках Ислама являются еретиками, то есть людьми, которые следуют особому религиозному учению, разработанному конкретным человеком (Мухаммадом ибн-Абд-аль-Ваххабом) в конкретный период времени (XVIII в.) и не существовавшему прежде в таком виде и с таким содержанием.

Арабское слово ересь (бида) происходит от бадаа, т.е. «вводить новое», и означает порицаемое, отвергаемое новшество (49. С. 69).

В том, что такого рода обвинения в адрес ваххабитов со стороны мусульман сопровождают их с момента возникновения движения, можно убедиться, прочитав предисловие к упомянутой выше "Книге единобожия" Ибн-Абд-аль-Ваххаба.

Поэтому ваххабиты не называют себя ваххабитами и именуют себя либо просто мусульманами (муслимун), либо единобожниками (муваххидун), либо салафитами - "последователями благодетельных предков" (салафийюн).

 

 

Идеология ваххабитов

Источником для характеристики идеологии ваххабитов, их главной идеологической платформой является корпус ваххабитских текстов - книги и брошюры ваххабитского содержания, распространяемые на русском языке на территории России или среди российских граждан на территории Саудовской Аравии саудовскими официальными органами (в первую очередь - Министерством по делам Ислама, вакфов, призыва и ориентации КСА) и общественными организациями (саудовским фондом "Ибрагим Бин Абдулазиз Аль Ибрагим", который издает книги и брошюры совместно с Министерством по делам ислама); переводы ваххабитских сочинений саудовских авторов, опубликованные и распространяемые в России издательствами и фондами, зарегистрированными как российские (так, тот же фонд "Ибрагим Бин Абдулазиз Аль Ибрагим" зарегистрировался у нас в стране как российский); саудовские ваххабитские книги, изданные за рубежом с фальшивыми выходными данными российских издательств и ввезенные в Россию (50. С.245).

Ваххабизм представляет собой результат селекции (отбора) и адаптации (приспособления) положений Корана и Сунны к ваххабитским представлениям и идеям. Анализ категории «джихад» в Кодексе Зайда и стандартизированном тексте халифа Усмана позволяет достаточно хорошо проследить эволюцию (а точнее: инволюцию – деградацию) данного религиозного явления в процессе его адаптации к учению салафитов.

Таблица 3. Джихад в двух текстах Корана

Кодекс Зайда	Коран в редакции Усмана	Различия
Аят 2:191. «Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается против вас, но не преступайте границы дозволенного. Воистину, Аллах не любит преступников. Убивайте их (многобожников), где бы вы их не встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали. Искушение хуже, чем убийство. Но не сражайтесь с ними у Заповедной мечети, пока они не станут сражаться с вами в ней. Если же они станут сражаться с вами, то убивайте их. Таково воздаяние неверующим!»	Аят 2:191. «Убивайте (неверующих), где бы вы их не встретили, изгоняйте их из тех мест, откуда они вас изгнали, ибо для них неверие хуже, чем смерть от вашей руки. И не сражайтесь с ними у Запретной мечети, пока они не станут сражаться в ней с вами. Если же они станут сражаться (у Запретной мечети), то убивайте их. Таково воздаяние неверным!»	Слова «сражайтесь» и «убивайте» в двух Коранах, очевидно, несут различную психолингвистическую нагрузку. В Коране редакции Усмана отсутствует фраза «…но не преступайте границы дозволенного», которая существенно меняет смысл данного высказывания. Также в Коране редакции Усмана отсутствует фраза «…Аллах не любит преступников», относящаяся именно к тем, кто как раз преступает границы дозволенного (например, убивает некомбатантов – женщин, стариков, детей).
Аят 8:39 «Сражайтесь с ними (неверными), пока не исчезнет смута и религия не будет полностью посвящена Аллаху. Если же они прекратят, то ведь Аллах видит то, что они совершают. Если они склоняются к миру, то и ты тоже склоняйся к миру и уповай на аллаха. Воистину,Он-Слышащий, Знающий!»	Аят 8:39 «Сражайтесь с неверными, пока они не перестанут совращать (верующих с пути Аллаха) и пока они будут поклоняться только Аллаху. Если же они будут (совращать с пути верующих), то ведь Аллах видит то, что они вершат!»	Отсутствующая в Кодексе Зайда фраза «пока не исчезнет смута и религия не будет полностью посвящена Аллаху» совершенно меняет тональность данного высказывания. Кроме того, отсутствие фразы о мире наполняет текст Корана в редакции Усмана дополнительным агрессивным содержанием.
Аят 4:75 «Отчего вам не сражаться на пути Аллаха и ради слабых мужчин, женщин и детей, которые говорят: «Господь наш! Выведи нас из этого города, жители которого являются беззаконниками. Назначь нам от Себя покровителя и назначь нам от Себя помощника!»	Аят 4:84 «Сражайся во имя Аллаха. Ты ответственен не только за себя, поэтому побуждай к этому других верующих. Быть может Аллах отвратит от вас ярость неверующих. Ведь Аллах сильнее всех в гневе, ярости и наказании!»	Аяты, касающиеся непосредственно боевых действий в джихаде, в представленных текстах Корана практически совпадают во всем. Следует обратить внимание лишь на защиту некомбатантов в аяте 4:75 и наделение Аллаха человеческими чертами характера в аяте 4:84 («ярость», «гнев», «наказание»), чего абсолютно нет в христианстве, где Богу вообще не свойственны человеческие слабости.
Аят 2:126: «Вам предписано сражаться, хотя это вам неприятно. Быть может, вам неприятно то, что является благом для вас. И быть может, вы любите то, что является злом для вас. Аллах знает, а вы не знаете!»	Аят 47:4 «Когда вы встречаетесь с неверными (в бою), то рубите им голову. Когда же вы разобьете их совсем, то крепите оковы (пленных). А потом или милуйте, или же берите выкуп (и так продолжайте), пока война не завершится. Так оно и есть. А если бы Аллах пожелал, то Он покарал бы их Сам, но Он хочет испытать одних из вас посредством других. Аллах никогда не даст сгинуть понапрасну деяниям тех, кто был убит (в сражении) во имя Его!»	Здесь два в целом похожих аята, предписывающие поведение воина в бою, но стиль и тональность этих высказываний однозначно указывают на то, что они принадлежат двум различным авторам. В аяте 2:126 ощущается мудрость и понимание сложного психологического состояния воина, вынужденного убивать противника. В аяте 47:4, напротив, в описании рубки голов неверным отчетливо просматриваются элементы садизма и злобы, а подробное описание процедуры выкупа за пленных вообще не вяжется с традиционными представлением о воине Ислама (чувствуется стиль заурядного «торгаша»).
Аяты 2:192-193 «…Но если они (неверные) прекратят, то ведь Аллах – Прощающий, Милосердный. Сражайтесь с ними, пока не будет больше смуты и пока религия целиком не будет принадлежать Аллаху. Но если они прекратят, то враждовать следует только с беззаконниками!»	Аят 9:5 «Когда же завершатся запретные месяцы, то убивайте многобожников, где бы вы их не обнаружили, берите их в плен, осаждайте в крепостях и используйте против них всякую засаду. Если же они раскаются, будут совершать салат, раздавать закат, то пусть идут своей дорогой, ибо Аллах - прощающий, милосердный!»	Также два в общем похожих текста, посвященные войне, но совершенно различные по эмоциональной окраске и тональности. Психолингвистический анализ первого текста (аяты 2:192-193) характеризует автора как спокойного, умудренного жизненным опытом человека, принимающего войну как неизбежность и готового в любой момент отказаться от нее. В лице второго автора (аят 9:5), напротив, предстает образ напрочь «отмороженного», контуженного спецназовца, «озабоченного» лишь войной и усматривающего в ней главный смысл всей своей жизни.

Теперь, после такого убедительного сравнения можно с большой долей уверенности констатировать: то, что мы наблюдаем в нашей таблице, иначе как «инволюцией джихада» и не назовешь.

Дело в том, что понятие «джихад» трактовалось в первом Кодексе Зайда ибн Сабита как «величайший Джихад, в котором сражается человек - Джихад с самим собой» (кстати, в зороастризме «джихад» в такой интерпретации абсолютно тождественен «драконоборчеству», что лишний раз подтверждает историческую преемственность учения «Авесты» древнеиранского пророка Заратуштры в Исламе). Это означает, что истинный верующий должен интроспектировать (т.е. посмотреть внутрь себя и увидеть собственные недостатки) и стремиться исправить все свои ошибки. Все мы ошибаемся, никто не является совершенным, кроме Бога. Нам нет необходимости видеть ошибки других людей, скорее мы должны настойчиво стараться вести священную войну (Джихад) внутри самих себя, чтобы стать более совершенными инструментами Бога. 

В аяте 2.256, например, содержится категорическое требование пророка Мохаммеда, что не может быть никакого принуждения в религии, чем как - раз и занимаются современные ваххабиты, принуждая пленных насильственно принимать Ислам. Война в Кодексе Зайда оценивается как тяжкое бремя, которого надо, по возможности, избегать. В хадисах говорится о том, что пророк Мохаммед сказал, вернувшись с одного сражения: "...мы вернулись с малого джихада, чтобы приступить к джихаду великому". Отмечается и тот факт, что после этого он никогда больше не участвовал ни в одном сражении. 

В то же время из таблицы отчетливо видно, что в Коране стандартизированной редакции Усмана, которым пользуются все современные мусульмане, военной составляющей джихада отводится уже гораздо больше места.

Ваххабиты же в своем воинственном учении салафитов идут еще дальше – распространяют боевые правила джихада уже на так называемых «некомбатантов» (слабых «неверных») - женщин, детей, стариков. Сказанное выше, на наш взгляд, особенно повышает роль и значение судебно-религиоведческой экспертизы в расследовании преступлений, совершенных на религиозной почве, позволяющей в полной мере ответить на вопросы: как, каким образом и почему Коран превратился в грозное оружие в учении салафитов (ваххабитов)?

Проведенное нами исследование показывает, что подавляющее большинство сочинений ваххабитских авторов построено по следующему универсальному принципу: сначала идет некое положение, затем приводится цитата из Корана или Сунны, призванная это положение подтвердить. (Если такой цитаты не обнаруживается, авторы ваххабитских трактатов оставляют провозглашаемое положение без цитирования Корана и Сунны).

Этот прием, при том, что он создает впечатление соответствия провозглашаемых положений Корану и Сунне, реально имеет обратную направленность по сравнению с традиционным для ислама отношением к Корану и Сунне как зафиксированному Божественному Откровению (51. С.88).

В исламе задача улемов (ученых) состоит в том, чтобы понять, что Бог счел нужным довести до людей в Коране и в Сунне Божьего Посланника, а не в том, чтобы использовать цитаты из Корана и Сунны для подкрепления собственных идей.

Более того, даже в случае такого цитирования нередко устанавливается частичное или полное несовпадение смысла провозглашаемого ваххабитского положения и цитаты из Корана и Сунны.

При этом в ваххабитских сочинениях игнорируются не совпадающие с ваххабитскими постулатами положения Корана и Сунны, как если бы их не существовало вообще.

Поскольку ваххабизм является результатом селекции исламских положений, при его анализе и оценке необходимо, с одной стороны, не рассматривать в качестве ваххабитских те исламские положения, которые не содержатся в ваххабитских произведениях, а с другой - не расценивать как общеисламские те положения, которые в этих сочинениях обнаруживаются (52. С.86).

Например, ваххабиты абсолютизируют понятия "неверие" (араб. куфр, в ряде текстов на русском языке называется "безбожием") и "многобожие" (араб. “ширк”, в ряде текстов на русском языке называется "язычеством") (50. С.217).

Ваххабиты провозглашают строгое единобожие, то есть единственность Бога (араб. Аллах).

Это - главное положение ваххабизма, и последователи этого учения даже называют себя соответствующим образом - единобожники. В истории ислама как монотеистической религии в рамках правоведения (фикх), теологии (калям), философии (фальсафа), теоретического суфизма (тасаввуф) реализована задача максимально полного и адекватного пониманию сути единобожия как оно доведено до людей в Коране и Сунне (52. с.93).

Но ваххабиты отрицают саму возможность теологического и, тем паче, философского понимания текста Корана и Сунны. И в определении сути единобожия они идут по иному пути - "от противного", через определение того, что единобожием не является.

В этом нетрудно убедиться на примере главного произведения ваххабизма - "Книга единобожия" Ибн-Абд-аль-Ваххаба (53. С.12).

Что же такое, по утверждению ваххабитов, "многобожие" и "неверие", и, соответственно, кто такие "многобожники" и "неверные"?

"Неверными" в ваххабитской литературе объявляются иудеи и христиане.

В самом тексте "Книги единобожия" Ибн-Абд-аль-Ваххаба это положение подтверждается отобранными высказываниями Пророка Мухаммада: "Когда у них (у христиан) умирает праведный человек или праведный раб Аллаха, они сооружают на его могиле храм и рисуют в нем его изображения. Это (то есть христиане) наихудшие из творений Аллаха! Да падет проклятие Аллаха на иудеев и христиан, которые превратили могилы своих пророков в храмы!" (Ибн-Абд-аль-Ваххаб. “Книга единобожия”) (50. С.210).

"Неверие" и "многобожие" иудеев и христиан - общее место ваххабитских трактатов. Иудеи и христиане являются "многобожниками" потому, что они "избрали могилы своих пророков местами для совершения молитв". Подобные люди, строящие церкви над могилами своих праведников и украшающие их иконами, "относятся к числу наихудших созданий перед Аллахом" (50.С.211).

"Неверными" объявляются мусульмане, совершившие, по оценке ваххабитов, самомалейшее отступление от единобожия ("вероотступничество").

Собственно, вся "Книга единобожия" ибн-Абд-аль-Ваххаба посвящена рассмотрению этих отступлений.

Это и возвеличивание праведников, и поклонение Аллаху у могилы праведного человека (вали), не говоря уже о поклонении самому упокоенному праведнику, и поклонение идолам, и колдовство, и гадание по звездам (астрология), и любые виды предсказаний, и амулеты, и ношение каких-то предметов для отвращения неприятностей, и поклонение памятникам и монументам, и возвеличивание какого-то человека, и масса других вещей.

Кроме того, "неверными" объявляются те мусульмане, которые "вводят какие-либо новшества в сферу религии".

Провозглашение "неверными" мусульман, совершивших, по оценке ваххабитов, самомалейшее отступление от единобожия - такфир, - сущностная примета ваххабитского учения (53. С.12).

В исламе принято положение о том, что верующий, совершивший некое действие (например, надел амулет, возложил цветы к памятнику, совершил зиярат к могиле праведника - вали - сделал то, что ваххабиты расценивают как "неверие") остается при этом верующим, если только это действие не представляет собой отречение от символа исламской веры. "Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммад - Его посланник".

В отличие от этого ваххабиты утверждают, что любое, самомалейшее отступление от единобожия превращает мусульманина в "неверного". И он оказывается в этом случае "вероотступником", а "вероотступничество" в исламе наказывается смертью (52. С.99).

Ваххабиты прямо утверждают, что ни произнесение формулы "Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммад - Его посланник", что в исламе означает превращение человека в мусульманина, ни даже строгое следование положениям ислама не являются гарантией того, что мусульманин, совершивший самомалейшее отступление от единобожия, остается мусульманином (50. С.213).

Более того, ваххабиты утверждают, что мусульманин перестает быть мусульманином в случае мельчайшего отступления от единобожия, и его жизнь и имущество перестают быть неприкосновенными, то есть он может быть убит, а имущество его будет изъято.

Особым разрядом "неверных" среди мусульман оказываются так называемые "лицемеры".

"Лицемер" - это тот мусульманин, который "выказывает приверженность к исламу и скрывает неверие" (50. С.214).

Иными словами, "лицемером" и "неверным" ваххабиты могут объявить любого мусульманина.

"Неверными" объявляются ваххабитами последователи всех без исключения идеологических течений.

Так, принадлежность к атеистическим течениям наподобие течений коммунистических, светских, демократических, капиталистических или иных подобных им течений неверных является вероотступничеством от религии Ислама (50. С.215).

Список этих идеологических течений включает также антирелигиозный секуляризм, угнетательский капитализм, марксистский социализм, атеистическое масонство.

"Неверием" является, по оценке ваххабитов, реализация любой формы социально-политического устройства, если оно целиком, полностью и исключительно не основано на шариате, как его представляют ваххабиты.

"Неверием" объявляется и любая человеческая законотворческая и нормотворческая деятельность.

Ваххабиты объявляют "неверным" всякого, кто включается в систему общественных отношений, предполагающих делегирование полномочий и перераспределение общественных ресурсов, в том числе - в процессе обмена ценностями и услугами.

Является, по утверждению ваххабитов, "многобожником" и "неверным" тот, кто взывает с мольбой к пророку, царю, правителю или еще кому-нибудь, либо испрашивает помощи не у Аллаха (50. С.216).

Ваххабиты приписывают ваххабитскому движению абсолютную непогрешимость в вопросах единобожия и узурпируют право суда и санкций в отношении "неверных", "многобожников", "лицемеров" (50.С.218).

В ваххабизме есть, наряду с другими, один пункт, от обсуждения которого они чаще всего уходят. Кто дал или что дало им право, в исламе принадлежащее Богу и никому более, выносить окончательное суждение о том, является ли человек истинным единобожником (особенно - в случаях так называемого "скрываемого" или "тайного" "неверия" - "лицемерия") или нет, и применять к нему санкции (вплоть до лишения жизни)?

Но ваххабиты не могут игнорировать эту проблему - им о ней постоянно напоминают противники-мусульмане (50. С.223).

И ваххабиты пытаются решить эту проблему тремя способами:

1. Голословно утверждается, что ваххабиты следуют истинному единобожию. Еще они себя называют салафитами, то есть теми, кто следует тому, чему следовал Пророк и первые три поколения мусульман - сподвижники Пророка, те, кто следовал за ними, и последователи тех, кто следовал за сподвижниками Пророка.

Называют они себя и "спасенной группой" - так называется в одном из хадисов Пророка группа, которая избегнет (предполагается - на Страшном Суде) адского пламени.

2. Они изыскивают дополнительные признаки своей избранности, заявляя, что "спасенная группа" "представляет собой меньшинство" в Умме - сообществе мусульман.

Кстати сказать, в этом случае выделяется реально миноритарный характер ваххабитов (то, что они составляют меньшинство) и сектантский характер их движения.

3. Дополнительным признаком избранности ваххабитов делается то, что ваххабитское движение исходно носит особый этнический характер. Ваххабиты вносят уточняющий элемент в то, какая именно группа является носительницей истинного единобожия.

Это, по мнению ваххабитов, именно арабы (50. С.224).

Обоснование этой идее в виде цитаты из Корана или Сунны не приводится, этого ваххабиты и не смогли бы сделать. Ислам с самого начала был религией наднациональной, отрицающей превосходство одной племенной, национальной группы над другой.

А среди "носителей миссии Ислама" даже на самых ранних его этапах были и арабы, и эфиопы, и персы, и евреи, и т.д.

Но ваххабитам важно сделать эту заявку, чтобы уточнить характеристику той группы, которая еще до Божественного приговора на Страшном Суде знает, что именно она - "спасшаяся". И свое учение ваххабиты характеризуют как арабское.

Только абсолютное подчинение ваххабитской группировке и активная вражда (вплоть до убийства) по отношению ко всем, кто к ней не принадлежит, является, по утверждению ваххабитов, решающим свидетельством единобожия того или иного человека (50. С.225).

Как человек может уберечься от того, чтобы его провозгласили "неверным" и, тем самым, спастись от санкций за свое "неверие"?

Естественно, отказаться от любых форм "неверия" и "многобожия" и, покаявшись в своем "неверии", стать последователем единобожия, как его понимает ваххабизм.

Но это не убережет такого человека от обвинений в "неверии" и "многобожии", ибо он может иметь колебания и сомнения, а то и может быть обвинен в "лицемерии", то есть в тайном, скрываемом "неверии" и быть подвергнутым такфиру, что лишит неприкосновенности его жизнь и имущество, и он станет объектом санкций вплоть до убийства.

Решающий довод единобожия человека (в первую очередь мусульманина), то есть условие, при котором мусульманин не провозглашается "неверным", это - лояльность (симпатия, любовь, признание) по отношению к ваххабитам и враждебность ко всем «не-ваххабитам». "Это может быть достигнуто лишь любовью к исповедующим таухид Аллаха (к единобожникам, так называют себя ваххабиты), преданностью им и оказанием им всяческой помощи, а также ненавистью и враждой по отношению к неверным и мушрикам (многобожникам, политеистам)" (50. С.225).

Принадлежность к ваххабитской группировке устанавливается принятием идентификационных признаков - особым внешним видом (например, мужчины бреют усы и не бреют бороду) и особой одеждой (носят короткие, выше щиколоток брюки и т.п.). Примечательно, что опять-таки это делается "от противного" - как реализация принципа "недопустимости подражания неверным" (50. С.226).

Но главное - мусульманин, принявший ваххабизм, должен подтверждать свое единобожие "ненавистью и враждой". Истинный единобожник, как его представляют ваххабиты, должен ненавидеть всех тех, кого ваххабиты считают "неверными", "многобожниками", "лицемерами" (50. С.227).

Однако ненависть - это эмоция, которую трудно проконтролировать. Ваххабиты особое внимание обращают на внешнее поведение человека. Именно такое внешнее проявление ненависти может уберечь мусульманина от обвинения в "неверии", в противном случае лишаются неприкосновенности его жизнь и имущество. Ненависть должна иметь постоянное внешнее проявление - вражду по отношению к "неверным".

Чтобы быть мусульманином, человек должен "враждебно относиться к многобожникам и неверным. В подобном случае человек не может быть мусульманином.

Каждый истинный мусульманин должен в обязательном порядке проявлять к язычникам вражду и испытывать ненависть.

Налагается запрет на какое-либо положительное отношение или доброе дело по отношению к "неверным".

Дружелюбие по отношению к неверным и оказание им помощи не разрешены (50. С.229).

Главная санкция в отношении всех "неверных" - лишение их жизни. Так, если человек не следует шариату, как это следование понимают ваххабиты, то он "неверный".

А по утверждению ваххабитов, "Всевышний сказал: "Тот, кто допустил подобное, тот неверный, которого следует убить", если он не вернется к Закону Аллаха и Его Посланника".

Убийство "неверных" должно, по утверждениям ваххабитов, проводиться системно и организованно - в форме джихада против "неверных".

Джихад как вооруженная борьба является, по мнению ваххабитов, условием распространения их учения.

Джихад направлен против "неверных", "многобожников" и "лицемеров".

Ваххабиты указывают разные типы джихада.

Например, "Джихад бывает четырех типов:

1. Джихад против шайтана;

2. Джихад против души;

3. Джихад против неверных;

4. Джихад против “лицемеров" (50. С.231).

Однако в ваххабитской литературе, распространяемой на русском языке, не обнаруживается никаких подробностей относительно "джихада против шайтана" или "джихада против души". Все ваххабитские постулаты о джихаде касаются джихада против "неверных", "многобожников" и "лицемеров", то есть тех, кого ваххабиты таковыми объявляют (51. С.212).

Джихад определяется как "вооруженная борьба с позиций ислама”.

Цели джихада как вооруженной борьбы следующие (в разных ваххабитских публикациях различается последовательность пунктов).

Во-первых, вооруженная борьба против всех, кто препятствует распространению ваххабитского учения и его монопольному господству.

Вооруженная борьба во имя того, чтобы слово Аллаха было превыше всего остального, а вся религия была целиком посвящена Аллаху.

Ликвидация любых препятствий, мешающих распространению призыва к Аллаху.

Защита религиозных догм и исламской акиды от любых опасностей, которые угрожают им.

Во-вторых, целью ваххабитского джихада как вооруженной борьбы является борьба со всеми "неверными", "многобожниками" и “лицемерами” (51. С.214).

Борьба с язычеством и язычниками, так как Аллах абсолютно не допускает приобщения к Себе кого-нибудь еще.

Вооруженная борьба с лицемерами. Правда, "неверные" могут спастись от убийства, если примут ислам или признают власть ваххабитов.

Предводитель мусульман, повстречав безбожников, призывает их принять ислам. Если они откажутся, тогда им следует платить подушную подать, а иначе - вооруженная борьба.

Но, здраво рассуждая, и это не спасет их от убийства. Ведь эти люди в любой момент могут быть обвинены ваххабитами в том, что они "лицемеры" (51. С.215).

В-третьих, джихад как вооруженная борьба ведется для защиты мусульман и их родной земли.

При этом есть один очень важный нюанс - защищать вооруженным путем ислам, мусульман и их родную землю ваххабиты призывают и в случае потенциального врага, то есть такого, чьи намерения могут быть расценены ими как враждебные.

Мир в ваххабитской трактовке есть вынужденное обстоятельствами воздержание от обязательного джихада как вооруженной борьбы.

Ведение Джихада зависит от того, насколько это возможно. И так претворяются в жизнь мекканские аяты (более ранние аяты Корана), где говорится о мире, о прощении, пока мусульмане еще слабы, и мединские аяты (более поздние), предписывающие в обязательном порядке воевать и участвовать в военных действиях, когда мусульмане обретут силы (51. С.216).

 

 

 

Распространение ваххабизма

Если бы ваххабизм оставался в пределах Саудовской Аравии, считает известный российский востоковед Г.И. Мирский, особых проблем у человечества не возникало бы (54. С.16).

Однако с начала 70-х гг. ваххабизм стал целенаправленно и очень активно распространяться за пределами Саудовской Аравии.

И активнейшим образом ваххабитское проникновение в разные страны поощрялось в ходе "холодной войны" Соединенными Штатами, стремившимися найти противовес Советскому Союзу и коммунизму в странах Ближнего и Среднего Востока.

Распространение ваххабизма проходило в три этапа по трем направлениям: 70-е - 80-е гг. - арабские страны (Египет, Сирия, Алжир и др.). 80-е гг. - Афганистан. 90-е гг. - территория бывшего Советского Союза (Россия, Центральная Азия, Украина, Азербайджан и т.д.), Юго-Восточная Европа, Западная Европа, обе Америки, Австралия, Африка.

Сначала ваххабизм стал идеологией антиправительственных экстремистских группировок в арабских странах (70-е - 80-е гг.).

Возникновение исламского экстремизма в форме экстремистских и террористических группировок и незаконных вооруженных формирований в Египте, Алжире и других арабских странах - результат внедрения ваххабизма в мусульманскую среду этих государств. В Алжире (при всей сложности и противоречивости событий в ходе гражданской войны, унесшей более 100 тыс. жизней и по сути дела разрушившей общество и государство) в полной мере проявилась логика ваххабитского такфира и джихада (52. С.113).

В соответствии с программными идеями ваххабитских группировок Алжира, убийству подлежат все правители, отошедшие от ислама, все те, кто выполняет их приказы, все те, кто не сопротивляется этим правителям, все те, кто в чем-то не согласен с ваххабитами. (Естественно, они называют себя не ваххабитами, а салафитами или мусульманами).

Ваххабизм был содержанием идеологической подготовки арабского экспедиционного корпуса в период войны в Афганистане, когда тот воевал не только против советских "неверных", но и против афганских мусульман, тоже объявленных "неверными".

Ваххабизм является идеологией "арабских афганцев", расползшихся по миру, а также "афганцев второго поколения" - экстремистов разных национальностей, готовящихся в ваххабитских лагерях на территории Афганистана, контролируемой движением "Талибан" (союзником ваххабизма, составной части ваххабитско-талибского альянса).

В мире создана сложная сеть ваххабитских группировок, форпостов, плацдармов, тренировочных лагерей, учебных заведений и координационных центров (52.С.116).

Пожалуй, нет страны, которую не охватывала бы эта сеть, - Саудовская Аравия, Афганистан, Великобритания, Алжир, Германия, Нигерия, Швейцария, Соединенные Штаты, Палестина, Уругвай, Филиппины.

В 90-е гг. объектом ваххабитской агрессии стала Россия. Наиболее яркое проявление вооруженной ваххабитской агрессии - вторжение с территории Чечни в Дагестан в 1999 г. дагестанских, чеченских и арабских ваххабитов (52. С.119).

Вооруженная агрессия сочеталась с агрессией идеологической - с начавшимся еще раньше распространением ваххабитских идей, которое приводило (и продолжает приводить) к созданию ваххабитских ячеек и плацдармов на территории России.

Внедрение ваххабизма обязательно приводит (об этом свидетельствует 30-летний опыт его распространения в мире) к следующим сугубо негативным для общественной стабильности и государственной безопасности последствиям:

- раскол национального мусульманского сообщества в той или иной стране;

-  создание из части расколотого национального мусульманского сообщества (она может быть небольшой) активной антисистемной (антиобщественной и антигосударственной) группы или групп;

-  включение этой группы (групп) во всемирную сеть ваххабитских организаций с единой идеологией, централизованным руководством, внешним финансированием и, естественно, идущим извне, из ваххабитского центра (центров) политическим целеполаганием;

- распространение идеологии религиозной и национальной нетерпимости и вражды, реальное осуществление религиозной дискриминации и сегрегации в тех зонах, где ваххабизм сумел закрепиться;

-  теоретическое оправдание насилия, экстремизма и терроризма в отношении всех тех, кто провозглашается "неверными";

-   активное ведение вооруженной борьбы или осуществление террористических актов против "неверных" (50. С.215).

Теракты 1999 г. в Москве, Буйнакске, Волгодонске, как показали следствие и суд, осуществлялись ваххабитами (52. С.121).

На Северном Кавказе ваххабиты убивают имамов и шейхов - то есть всех традиционных мусульман, не приемлющих ваххабизм. Многие города России, особенно в Дагестане, захлестнул самый настоящий ваххабитский террор. За каждым насильственным действием, за каждым случаем применения оружия, за каждым терактом стоят какие-то конкретные причины и побуждения.

Но именно ваххабитская проповедь джихада как обязательной для ваххабита вооруженной борьбы против "неверных" сняла общечеловеческий моральный запрет на убийство невинных людей, ибо они, согласно ваххабитским (на наш взгляд, абсолютно гомофобским) установкам - "наихудшие создания перед Аллахом", то есть хуже всех тварей, их "ненавидит Аллах".

Западная цивилизация не сразу не поняла, что произошло. Исторический вызов, перед которым человечество оказалось в последней четверти прошлого века, стал ошибочно трактоваться как столкновение цивилизаций, хотя речь шла всего лишь о политике и борьбе за власть (52. С.122).

Либеральный гуманизм заставлял трактовать противника "на равных" – типа, одна цивилизация сталкивается с иной, но тоже цивилизацией. Кроме того, вплоть до 11 сентября 2001 года представители христианского мира явно недооценивали масштабы распространения учения салафитов, считая, что это явление – «местечковое», имеющее «прописку» только в Саудовской Аравии и объединяющее под своим штандартом лиц исключительно арабской национальности. Между тем, ваххабизм уже давно стал явлением интернациональным, собирающим под свои знамена не только арабов, но и представителей других национальностей; в том числе, традиционных, непримиримых противников арабов - евреев.

Например, печально известный террорист, лидер чеченских сепаратистов Хаттаб (Амир ибн аль-Хаттаб), ликвидированный в Чечне российскими спецслужбами в марте 2002 года, являлся евреем из Йемена. И таких примеров можно привести великое множество, в том числе и в достаточно далеком историческом прошлом.

Например, хорошо известный факт, что дед основателя ваххабизма Мухаммеда ибн Абд-аль-Ваххаба Шалман Каркуши был евреем, к тому же тайным иудеем – так называемым «денме». Денме – это османские криптоиудеи, выдающие себя в 18 веке за истинных мусульман. В 1703 году Шалман Каркуши за ересь и тайную связь с иудеями был выслан османскими властями вначале в Египет, а затем в Нежд (Саудовская Аравия), где он успешно продолжил свою подрывную деятельность на идеологическом фронте. Как говорится, «яблоко от яблони недалеко падает»; дедушка - иудей и его любимый внучок – будущий ваххабит – это просто «два сапога пара»!

Мировая цивилизация (включая ее важную составляющую - цивилизацию исламскую) столкнулась со страшным варварством - с новым видом тоталитаризма, который стремится всячески «опустить» человечество; довести его до такого состояния панического ужаса, когда можно будет везде - в Кабуле и Грозном, Нью-Йорке и Москве, Иерусалиме и Джакарте, Алжире и Париже – без труда управлять послушными, запуганными до смерти людьми в соответствии с нормами и принципами, которые разработал когда-то Ибн-Абд-аль-Ваххаб в качестве религиозного учения, приспособленного исключительно к нуждам и целям племенной аристократии Аравийского полуострова в XVIII веке (52. С.124). В этом, на наш взгляд, и состоит самая большая угроза всему человечеству от этого псевдорелигиозного, а более всего - политического явления, каким является ваххабизм.

А теперь перейдем к заявленному в названии данного параграфа психологическому портрету современного российского ваххабита.

 

Психолого-криминологический портрет российского ваххабита

 

Метод построения «психологического профиля преступника» уже давно получил широкое признание как в криминалистической науке, так и в розыскном деле. Психологический профиль (портрет) преступника, как правило, применяется для описания особенностей и специфических деталей действий преступника, исходя из анализа объектов материального мира и основных законов психологии, что позволяет называть его одним из методов психодиагностики места происшествия. Кроме того, полагаем, данный метод можно рассматривать и как один из вариантов криминалистического прогнозирования.

Впервые о возможности диагностики места происшествия с помощью психологического портрета преступника заговорили криминалисты США. Исследования, проведенные ими, показали, что можно делать выводы об образе жизни, криминальных особенностях и месте постоянного проживания т.н. “серийного преступника” на основании данных, свидетельствующих о том, где, когда и как были совершены им преступления (55).

Опыт каждодневной практики сотрудников ФБР постепенно формировал концепцию так называемой внутренней логики преступления. Ее принципы можно проиллюстрировать. Например, предположением, что хорошо разработанное и организованное преступление совершается лицом, которому вообще свойственно тщательно планировать и формировать свою жизнь.

Одной из главных гипотез при создании психологического портрета преступника является допущение, что способ совершения преступником первого преступления будет иметь некоторое сходство со способом совершения им других преступлений. Второй гипотезой является предположение о предопределенности расстояния между домом преступника и местом совершения им преступления. Третьей - гипотеза о специфичности преступлений.

Если существует вероятность того, что при совершении какого-то конкретного вида преступлений преступник проявляет определенную последовательность действий, то возникает вопрос об его “профессионализме”. Здесь важно то, что, как предполагается, преступники обладают рядом однотипных криминальных “репертуаров” и, вместе с тем, индивидуальными особенностями.

Однако в зарубежной криминалистической литературе существует точка зрения, согласно которой молодые преступники имеют склонность использовать эклектически различные модели преступлений, то есть совершать разные виды преступлений. Последнее обстоятельство значительно усложняет задачу психодиагностики места происшествия (56. С.83-90).

Результатом исследований, проведенных американскими учеными, стало следующее:

1) Выявление устойчивых связей между местом преступления, его способом, характером следовой картины; периодичностью преступных действий и виктимологическими особенностями жертвы.

2) Возможность создания розыскной модели вероятного преступника по тем или иным признакам места происшествия.

3) Возможность психолого-психиатрической идентификации подозреваемых и обвиняемых путем соотнесения их с розыскными моделями (57. С.75).

Попытки исследовать причинно - следственные связи между социально-психологическими характеристиками личности преступника и механизмом совершенного им преступления с помощью математического аппарата нашли свое выражение в построении уравнения так называемой основополагающей (канонической) корреляции. Эта процедура ставит своей целью объективный анализ связи между двумя группами переменных величин. Иначе говоря, это попытка выведения сложных регрессионных уравнений, которые содержат ряд переменных критериев, а также определенное число прогностических переменных величин.

“На одной стороне этого уравнения находятся необходимые для следователей переменные величины, извлеченные из информации о преступлении, на другой - характерные особенности преступника, имеющие поисковую ценность.

Так, если А₁ . . . n означает действие преступника (включая, например, время, место и выбор потерпевшего), а С₁ . . . m означает характерные особенности преступника, то весовые соотношения между F₁ . . . Fn (где F –коэффициент корреляции устойчивых признаков механизма преступления) и K₁ . . . Km (где К – коэффициент корреляции устойчивых признаков в психологическом профиле преступника) могут быть записаны уравнением следующего вида:

F₁A₁ + . . . + F _n A _n = K₁C₁ + . . . + K_m C_m“ (58. С.23).

Как хорошо видно из данного уравнения, имеется прямо пропорциональная связь между данными о механизме преступления и данными о личности преступника. Полагаем, справедливо в связи с этим отмечает Д. Кантер, что “… если бы такие ортодоксальные уравнения можно было выводить для любого дополнительного ряда преступлений, то это бы послужило мощной вспомогательной основой для криминалистики и удивительных психологических парадоксов в теории преступного поведения” (56.С.22).

В отечественной научной литературе также предпринимаются попытки психодиагностики МП с помощью методики построения психологических портретов вероятных преступников. Особенность таких исследований состоит в том, что большинство трудов, посвященных данной проблеме, в качестве объекта исследования выбирают личность сексуального маньяка. И это не случайно, так как преступление данного вида имеет важный системообразующий фактор - серийность, который позволяет исследовать данное явление с помощью системного и ситуационного методов. В связи с этим представляются удачными результаты исследования известного психиатра А.О. Бухановского, составившего вероятный портрет Чикатило, который полностью совпал с реальным (59. С.22).

Что же касается психологического профиля ваххабита, то здесь ситуация осложняется тем, что отсутствует самая главная детерминанта, необходимая для выведения уравнения канонической корреляции – серийность преступлений, если только не считать устойчивым признаком совершения преступлений исследуемого вида приверженность лица учению салафитов (салафия). Выстраивая психологический профиль российского ваххабита, мы основывались на материалах уголовных дел, возбужденных по признакам статьи 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды», а также статьи 205 УК РФ «Терроризм». В своем исследовании мы умышленно не касались проблемы шахидок, которая требует самостоятельного изучения и выходит за рамки исследовательских задач настоящей монографии.

Итак, на основе изученных нами материалов уголовных дел среднестатистический российский ваххабит представляет собой молодого человека в возрасте от 18 до 25 лет, имеющего среднее или средне-профессиональное образование. Как правило, это - уроженец Северного Кавказа, хотя из этого правила уже есть свои, причем, весьма тревожные исключения.

Например, известный ваххабит и лидер кавказских сепаратистов Саид Бурятский (Александр Тихомиров), ликвидированный спецслужбами России в марте 2010 года, являлся уроженцем Бурятии.

Как правило, молодой человек, принявший учение салафитов, происходит из многодетной семьи, являясь самым младшим ребенком в семье. Очень часто он занимает, как в семье, так и в школьном коллективе, положение «аутсайдера», что, в скором времени, неизбежно противопоставит юношу окружающему его враждебному миру. Поскольку по характеру лидерскими качествами он не обладает, являясь «ведомым», то очень быстро такой неуверенный в себе молодой человек попадает под влияние ребят, обладающих ярко выраженными лидерскими качествами. В результате, после окончания лицея или колледжа, «поиск себя» и желание обрести более значимый социальный статус (фактически, это - та же сублимация по Фрейду), нежели у него был в школе и семье, приводит этих юношей в исламские экстремистские организации (как у нас, например, в Москве и Санкт-Петербурге очень часто таких «ищущих» ребят «поиск себя» приводит к скинхедам).

Далее, идеологическая работа ваххабитов с такими людьми выстраивается по следующей схеме: используя то, что учились они в школе достаточно плохо, а также, как правило, лишены способности к аналитическому мышлению, алимы (учителя Ислама) заставляют выучивать их огромное количество сур на арабском языке. Кстати, покойному Саиду Бурятскому ставилось в заслугу то, что он помнил наизусть 40 хадисов «Навави с шархом», «Акида Тахави» и «Умдатуль Ахкам». Бездумная «зубрежка» коранических текстов на арабском языке (отметим, что подобную психотехнику зомбирования с помощью бесконечных мантр практикуют и кришнаиты в отношении своих адептов) вкупе с массированной проповедью экстремистского содержания в отношении неверных («кяфиров») вскоре приносит свои долгожданные плоды: «созревший» юноша до глубины души проникается идеями «джихада» и желает уже в реальности обратить всю свою накопившуюся злость против ненавистных иноверцев – «свиноедов». А дальше эта идеологическая платформа юного ваххабита неизбежно накладывается на военную романтику «лесного братства», красивые ритуалы богослужения «воинов Ислама» в «полевых» условиях и прочую идейную чепуху, ставшую значимой для этого дезориентированного молодого человека – к сожалению, теперь уже хорошо знающего, куда и против кого направить свою неуемную, абсолютно «слепую» энергию разрушения. В результате подобных достаточно умелых манипуляций алимов (улемов) с сознанием молодого человека теперь он абсолютно убежден, что убийство «некомбатантов» (женщин, стариков, детей) является поступком, всецело одобряемым Аллахом, гостеприимно открывающим перед ним, террористом – смертником, врата в долгожданное Царствие Небесное.

Разрабатывая тему национально - религиозных психотипов преступников, мы, конечно же, отдаем себе отчет в деликатности и сложности данной проблемы. Рискуя быть обвиненными в шовинизме, а также во всех смертных грехах представителями различных конфессий, вместе с тем, полагаем, национально - религиозный психотип преступника – это не плод псевдонаучной фантазии, а явление объективной действительности, подлежащее глубокому и всестороннему научному исследованию.

 

 

3. Понятие судебно-религиоведческой экспертизы и ее значение в уголовно-процессуальном доказывании

 

Современные жестокие вызовы радикальных исламистов во всем мире все больше заставляют задуматься нас о том, каким образом Ислам, в общем – то миролюбивая, авраамическая (богооткровенная) религия, превратился в страшное орудие тотального террора. Чего же такого «сакрального» и где именно усмотрели, например, салафиты (ваххабиты) в Коране, что позволяет им с легкостью нарушать главную заповедь Аллаха «Не убий»? Ответы на эти и другие вопросы, входящие в предмет доказывания по уголовным делам исследуемой категории, так или иначе, ставят нас перед необходимостью назначения и производства судебно – религиоведческой экспертизы по всем преступлениям, имеющим религиозную подоплеку.

Статья 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды» содержит признаки состава преступления, которые являются не чем иным, как программой будущего экспертного исследования. Именно «возбуждение религиозной вражды», «унижение национального достоинства», «пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии» будут являться основой психолингвистического анализа, лежащего в основе любой религиоведческой экспертизы. Эксперт будет методично выделять в предлагаемых ему на исследование текстах семантическое ядро, проводить детальный филологический анализ для того, чтобы выявить, почувствовать сам «дух» религиозного экстремизма.

К сожалению, в настоящее время отсутствуют универсальные, надежные методики сравнительного религиоведческого исследования, что в судебной практике достаточно часто приводит к многочисленным ошибкам специалистов в толковании сур Корана, а также неизбежно сказывается на качестве и эффективности уголовного судопроизводства, поскольку экспертные ошибки в процессе доказывания могут легко трансформироваться в следственные, а затем и судебные ошибки. Особое значение при этом имеет оценка достоверности (истинности) и допустимости заключения судебно - религиоведческой экспертизы как важнейшего уголовно-процессуального доказательства, встроенного в систему подобных ему косвенных доказательств по уголовному делу. Как известно, в процессуальной литературе система косвенных доказательств, обосновывающая вывод о предмете доказывания, традиционно именуется «цепью». Эта «цепь» в идеале должна представлять собой замкнутый круг, в котором утрата хотя бы одного из его элементов неизбежно приведет к обрушению всей системы собранных доказательств в целом (60, С.47). Именно такая ситуация, чаще всего, возникает по уголовным делам, в которых заключение религиоведческой экспертизы судом признается недопустимым доказательством.

Проблема допустимости заключения судебно-религиоведческой экспертизы напрямую связана с вопросами профессиональной компетентности экспертов в области религиоведения. В соответствии со ст.201 УПК РФ судебно – религиоведческая экспертиза всегда является комплексным экспертным исследованием, в котором, как правило, участвуют филолог, религиовед и психолингвист. Все они проводят исследование в рамках своей «узкой» специализации, основываясь, в отсутствие универсальной и общепризнанной методики судебно-религиоведческой экспертизы, на свой индивидуальный и коллективный экспертный опыт. Это нередко приводит их к диаметрально противоположным, иногда взаимоисключающим, иногда слишком уж вероятностным выводам в заключении экспертизы, что в соответствии с правилами оценки доказательств, изложенными в ст.88 УПК РФ, абсолютно лишает следователя возможности встроить это, на наш взгляд, основное обвинительное доказательство по исследуемой категории уголовных дел в систему уже собранных доказательств.

Не в малой степени проблему достоверности и истинности заключения экспертизы, а также его последующего использования в уголовно-процессуальном доказывании, например, по таким радикальным исламистским течениям, типа «Нурджулар» и учения салафитов (ваххабитов), активно распространяющимся сегодня на территории Сибири и Дальнего Востока, усугубляет мощный деструктивный фактор объективного характера – идеологический раскол в исламском мире, который мы наблюдаем в настоящее время, обусловленный существованием различных редакций аутентичных религиозных источников, подлежащих экспертному исследованию - Корана в редакции халифа Усмана (Османа), по которому живет вся современная мусульманская Умма (община) и многочисленные тафсиры (толкования Корана) учеников Моххамеда и первых кодификаторов Корана. Именно различным толкованием единого текста Корана (как известно, все ранее существующие Кодексы, вошедшие в его стандартизированный текст Корана, были уничтожены по приказу халифа Усмана в 651 году нашей эры), существующим сегодня благодаря многочисленным тафсирам писарей и кодификаторов Корана, на наш взгляд, активно пользуются ваххабиты (салафиты), внося в эту, в целом, позитивную Мировую религию откровенно гомофобскую тональность. Проиллюстрируем специфику сравнительного религиоведческого исследования на примере коранического понятия «джихад». То, что мы наблюдаем сегодня по данной категории, иначе как «инволюцией джихада» и не назовешь.

Дело в том, что понятие «джихад» трактовалось в первом Кодексе Зайда (примерно 635 г. н.э.) как «величайший Джихад, в котором сражается человек - Джихад с самим собой». Это означает, что истинный верующий должен интроспектировать (т.е. посмотреть внутрь себя и увидеть собственные недостатки) и стремиться исправить все свои ошибки. Все мы ошибаемся, никто не является совершенным, кроме Бога. Нам нет необходимости видеть ошибки других людей, скорее мы должны настойчиво стараться вести священную войну (Джихад) внутри самих себя, чтобы стать более совершенными инструментами Бога. В аяте 2.256, например, содержится категорическое требование пророка Мохаммеда, что не может быть никакого принуждения в религии, чем как - раз и занимаются ваххабиты, принуждая пленных насильственно принимать Ислам. Война в первом Кодексе Зайда (примерно 635 год н.э.) оценивается как тяжкое бремя, которого надо, по возможности, избегать. В хадисах говорится о том, что пророк Мохаммед сказал, вернувшись с одного сражения: "...мы вернулись с малого джихада, чтобы приступить к джихаду великому". Отмечается и тот факт, что после этого он никогда больше не участвовал ни в одном сражении. 

В Коране в редакции халифа Усмана (651 г. н.э.), по которому живет весь современный мусульманский мир, военной составляющей джихада отводится уже гораздо больше места. Ваххабиты в своем учении салафитов идут еще дальше – распространяют боевые правила джихада уже на так называемых «некомбатантов» (слабых «неверных») - женщин, детей, стариков.

Есть и другие, не менее красноречивые примеры удивительной метаморфозы, произошедшей со временем с текстом Корана.

Так, в Коране редакции халифа Усмана (сура 31, аят 6) есть такая фраза: «Среди людей есть такой, который покупает праздные речи, чтобы сбивать других с пути Аллаха безо всякого знания и высмеивает их». Когда толкователи Корана и алимы (богословы) спросили ученика пророка (Мир Ему!) Ибн - Масуда, что подразумевает Коран под «праздными речами», он ответил: «Клянусь Аллахом, это - песни». Позднее это получило закрепление в его тафсире (комментарии к Корану) и прочно вошло в учение салафитов, как строгий запрет («харам») на музыку, который, между прочим, совершенно не приемлет суфизм – мистическая ветвь в Исламе, исповедующая «тарикат» (религиозный мистицизм).

Другим, не менее актуальным вопросом уголовно-процессуального доказывания, возникающим в связи с производством судебно-религиоведческой экспертизы, является проблема экспертных ошибок. Каковы же природа этих ошибок и их влияние на уголовно-процессуальное доказывание? Для ответа на этот достаточно сложный вопрос обратимся к теории доказательств, а также общей теории судебной экспертизы.

В юридической литературе предлагаются различные определения экспертной ошибки.

Так, Г.Л. Грановский определяет ее как “...выводы эксперта (основные и промежуточные), не соответствующие действительности, а также неправильности в действиях или рассуждениях, отражающих процесс экспертного исследования - в представлениях, суждениях, понятиях” (61, С. 2).

На наш взгляд, представляется более точным определение А.Ю. Краснобаевой, содержащее большее количество признаков, указывающих на природу данного явления. Она определяет экспертную ошибку, как “...неправильное суждение или действие эксперта, объективно выразившееся в нарушении законов логики, уголовно-процессуального закона, последовательности рекомендованных процедур при исследовании объектов, их неправильном применении, не приводящие к достижению поставленной цели (в виде истинного вывода), или бездействия, если они допущены непреднамеренно” (62, С.12).

По своей природе экспертная ошибка весьма схожа со следственной. Кроме того, попадая в систему доказательств, экспертная ошибка может перерасти в следственную или судебную, инициируя развитие проблемной ситуации соответствующей направленности. Причиной экспертной ошибки может выступать и следственная ошибка в том случае, если исходные для экспертизы данные были ошибочны или исследуемые объекты не имели отношения к делу (например, при неправильном отобрании образцов для сравнительного исследования или выемке), были фальсифицированы и т.п. В этом случае даже при безупречно проведенном экспертном исследовании выводы эксперта окажутся ошибочными, проблемно-поисковая следственная ситуация неизбежно перерастет в экспертную проблемную ситуацию.

В юридической литературе экспертные ошибки, как правило, разделяются на три класса:

“1) ошибки процессуального характера;

2) гносеологические ошибки;

3) деятельностные (операционные) ошибки.

Процессуальные ошибки, когда речь идет о нарушении и несоблюдении экспертом процессуального режима и процедуры экспертного исследования, возникающие, когда эксперт вышел за пределы своей компетенции, затронул вопросы правового характера; дал заключение по вопросам, решение которых не требует специальных пояснений; сделав вывод, обосновав его не по результатам исследования, а по материалам дела.

Второй класс изучаемых явлений представляют гносеологические ошибки, которые “...коренятся в сложностях экспертного познания. Как известно, познание может быть содержательным и оценочным. Следовательно, и экспертная ошибка может быть допущена при познании сущности, свойств, признаков объектов экспертного исследования, отношений между ними, а также и при оценке результатов содержательного познания, итогов экспертного исследования, их интерпретации. Гносеологические ошибки можно подразделить на логические и фактические (предметные)” (63, С.338).

При этом необходимо иметь в виду, что “...логические ошибки - это ошибки, связанные с нарушением в содержательных мыслительных актах законов и правил логики, а также с некорректным применением логических приемов и операций” (64, С.322).

Фактические, или предметные ошибки - это искаженное представление об отношениях между предметами объективного мира, при этом они относятся к содержанию умозаключения, могут быть замечены и исправлены только тем, кто знаком с самим предметом, о котором идет речь.

И, наконец, третий класс явлений представляют деятельностные (операционные) экспертные ошибки, которые “...связаны с осуществляемыми экспертом операциями и процедурами с объектами исследования и могут заключаться в нарушении предписанной последовательности этих процедур, в неправильном использовании средств исследования или использовании непригодных средств, в получении некачественного сравнительного материала и т.д.” (62, С.14).

Что касается судебно-религиоведческой экспертизы, то в ходе ее производства возникают, чаще всего, гносеологические экспертные ошибки. Связано это с несколькими факторами:

1. Ранее в настоящей главе уже отмечалось, что в состав экспертной группы по такого рода исследованиям входят филолог, религиовед и психолингвист. Но, как это ни странно, ни в одном из исследованных случаев производства религиоведческой экспертизы мы не встретили юриста, а, значит, участвующие в деле эксперты имели очень смутное представление о том, что именно требует следователь от них и каким образом заключение их исследования будет использоваться в дальнейшем процессе доказывания по уголовному делу.

Безусловно, здесь существует опасность того, что появление юриста в такой экспертной группе может привести к правовой оценке объекта экспертного исследования; то есть, по существу, к уголовно-правовой квалификации данного явления, что совершенно недопустимо в соответствии со ст.75 УПК РФ. Но разве те явления, исследованием которых занимаются современные эксперты, осуществляющие судебно-религиоведческое исследование, так или иначе не дублирует признаки состава преступления, предусмотренного ст.282 УК РФ? Ведь в семантическом поле судебно - религиоведческого исследования сегодня неизбежно оказываются такие психолингвистические категории, как «возбуждение религиозной вражды», «унижение национального достоинства», «пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии», которые так подробно и предельно ясно изложены в диспозиции ст.282 УК РФ. Полагаем, именно присутствие юриста в подобной экспертной группе как - раз и необходимо для того, чтобы оградить каждого отдельно взятого специалиста в своей области от решения вопросов исключительно правового характера, входящих в предмет и пределы доказывания по уголовному делу, изложенные в ст.73 УПК РФ.

2. На сегодняшний день отсутствует универсальная методика судебно-религиоведческой экспертизы, позволяющая избежать типичных экспертных ошибок. Именно поэтому различные группы экспертов, привлеченных к производству судебно-религиоведческой экспертизы, приходят иногда к взаимоисключающим выводам о том, что, например, секта «Свидетелей Иеговы» является не тоталитарной, а в целом позитивной религиозной организацией; но, в то же время, исповедующей гомофобию и откровенный религиозный экстремизм.

Решение указанных выше проблем нами видится в следующем:

1. В состав экспертной группы по данному виду исследования необходимо включить юриста; при этом, желательно, имеющего ученую степень.

2. Разработать универсальную методику судебно-религиоведческой экспертизы, которая после положенной в таких случаях апробации может быть рекомендована ведущими экспертными учреждениями России для использования в отечественном уголовном судопроизводстве.

3. Дополнить будущую универсальную методику судебно-религиоведческой экспертизы, наряду с методами семантического и психолингвистического анализа, также методом ситуационного моделирования. Полагаем, именно ситуационное моделирование в комплексе с другими методами религиоведческого исследования позволит спрогнозировать возможную негативную ситуацию в обществе, связанную с реализацией установленного в конкретном религиозном источнике правила поведения для верующего человека.

А пока же приходится с сожалением констатировать, что на сегодня отсутствуют не только четкие правила оценки заключения судебно-религиоведческой экспертизы, но и универсальная методика подобного экспертного исследования, в полной мере отвечающая запросам современного уголовного процесса. Данная ситуация приводит к тому, что в условиях многокритериальности религиоведческого исследования и дифференцированных подходов экспертов в оценке семантического ядра высказываний, содержащих экстремистские высказывания, следователь, а затем судья оказываются абсолютно дезориентированными в вопросах религиоведения, что не может не сказаться на качестве принимаемых ими уголовно – процессуальных решений.

Полагаем, вопросы (программа) для будущих психолингвистических и религиоведческих экспертных исследований уже в достаточной мере содержится в квалифицирующих признаках ст. 282 УК РФ, а именно: «Действия, направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности». Именно исходя из данных квалифицирующих признаков ст. 282 УК РФ, мы и проведем сравнительное религиоведческое исследование учения салафитов (ваххабитов) и 100 канонических законов Талмуда (Шулхан – Арух), которыми руководствуются в своей повседневной жизни современные иудеи (см. таблицу 4).

 

 

Таблица 4. Сравнительный анализ учения салафитов и Талмуда.

№	Учение салафитов	Шулхан-Арух (Талмуд)
1.	Исламский полумесяц у ваххабитов признается идолопоклонством и является верным признаком кяфира (неверного), с помощью которого его можно отличить от истинного верующего.	Фигура из двух перекрещивающихся палок, которым поклоняются, запрещена к использованию, как предмет акума (идолопоклонника, неверного) (Закон №4).
2.	«Когда у них (у христиан) умирает праведный человек или праведный раб Аллаха, они сооружают на его могиле храм и рисуют в нем его изображения. Это (то есть христиане) наихудшие из творений Аллаха! Да падет проклятие Аллаха на иудеев и христиан, которые превратили могилы своих пророков в храмы!» (Ибн-Абд-аль-Ваххаб. “Книга единобожия”). Ваххабит обязан постоянно демонстрировать свое теплое, самое дружелюбное отношение к единоверцам и открытую ненависть, вражду ко всем неверным.	Проходя мимо разоренного храма акумов, каждый еврей обязан произнести: «Слава Тебе, Господи, что Ты искоренил отсюда этот дом идолов!» Проходя же мимо нетронутого еще храма, он должен сказать: «Слава Тебе, Господи, что Ты длишь свой гнев над злодеями!» А когда он видит 600000 евреев, то обязан говорить: «Слава Тебе, Премудрый Боже!» Когда же он встречает собрание акумов, тогда он обязан произнести: «В большом стыде будет мать ваша, покраснеет родившая вас!» (Иеремия, 1,12). Когда еврей проходит мимо еврейского кладбища, то ему следует воскликнуть: «Слава Тебе, Господи, что Ты столь праведно создал их!» А перед кладбищем акумов он должен сказать: «В большом стыде будет ваша мать, родившая вас!» Когда еврей видит хорошо выстроенный дом акумов, он обязан восклицать: «Дом надменных разорит Господь!» Когда же перед ним развалины дома акумов, то ему следует произнести: «Господь есть Бог отмщения!» (Закон №9).
3.	Мусульманин перестает быть мусульманином и превращается в «кяфира» (неверного) в случае мельчайшего отступления от единобожия, и его жизнь и имущество перестают быть неприкосновенными, то есть он может быть убит, а имущество его будет изъято.	Свидетелями могут быть только те, которые признаются людьми. Что же касается акума либо еврея, который сделался акумом и который еще хуже (природного) акума, то они отнюдь не могут считаться за людей; стало быть, и их показания не имеют никакого значения. (Закон №23).
4.	Дополнительным признаком избранности ваххабитов делается то, что ваххабитское движение исходно носит особый этнический характер. Ваххабиты вносят уточняющий элемент в то, какая именно группа является носительницей истинного единобожия. Это, по мнению ваххабитов, арабы. Сами ваххабиты называют свое учение «арабским».	Признаком избранности иудеев, как известно, является их еврейская национальность, которая уже в течение многих столетий позволяет им позиционировать себя как «Богом избранный народ». Таким образом, иудаизм является исключительно национальной религией.
5.	Только абсолютное подчинение ваххабитской группировке и активная вражда (вплоть до убийства) по отношению ко всем, кто к ней не принадлежит, является, по утверждению ваххабитов, решающим свидетельством единобожия того или иного человека.	Не следует еврею быть свидетелем со стороны акума (ред. христианина) против еврея. Поэтому когда акум взыскивает деньги с еврея, а еврей отрицает свой долг акуму, тогда другому еврею, который знает, что акум прав, запрещено быть свидетелем в его пользу. А когда еврей нарушил это предписание и стал свидетелем со стороны акума против еврея же, тогда Беф-дин обязан исключить его из общины (т.е. подвергнуть анафеме) (Закон №21).
6.	Ненависть должна иметь постоянное внешнее проявление - вражду по отношению к неверным («кяфирам»). Чтобы быть мусульманином, человек, прежде всего, должен враждебно относиться к многобожникам («ширк») и неверным («куфр»). В подобном случае человек не может быть мусульманином. Каждый истинный мусульманин должен в обязательном порядке проявлять к язычникам вражду и испытывать ненависть. Налагается запрет на какое-либо положительное отношение или доброе дело по отношению к "неверным". Дружелюбие по отношению к неверным и оказание им помощи не разрешены. Общение с неверными, даже на уровне простого быта, для ваххабита означает «харам» - все равно, что прикасаться к грязному животному – свинье. Вот почему в обиходе салафиты, чаще всего, называют кяфиров свиньями или «свиноедами».	Еврей, нашедший что-нибудь, будь то предметы одушевленные или неодушевленные, обязан возвратить их собственнику. Само собой разумеется, что это относится исключительно к еврею, потерявшему что-нибудь. Когда же находка принадлежит акуму, тогда еврей не только не обязан возвращать ее, а напротив, считается тяжким грехом что-либо возвратить акуму обратно, разве это делается с той целью, чтобы акумы говорили: «Евреи – порядочные люди». И далее по тексту: «Когда еврей должен деньги акуму и этот акум умер, тогда запрещено еврею возвращать деньги его наследникам, разумеется при условии, что никакой другой акум не знает о том, что еврей остался в долгу перед умершим. Но когда хотя бы один акум знает об этом, тогда еврей обязан уплатить деньги наследникам, чтобы акумы не говорили: «Евреи-обманщики» (Закон №34). Еврейской акушерке не только разрешено, но она обязана помогать в шабат («шабаш») рожающей еврейке и при этом совершать все, что при иных условиях запрещено делать в шабат (субботу). И, наоборот, помогать родам акумки (христианки) запрещено даже тогда, когда это возможно было бы сделать без осквернения шабата, ибо она рассматривается как грязное животное, которого еврейке касаться нельзя ни при каких обстоятельствах (Закон №13). Запрещено еврею пить вино из бутылки или стакана, к которому прикасался акум, ибо они являются оскверненными (Закон №97). Животное, убитое акумом либо евреем, который стал акумом, является оскверненным, в пищу уже не пригодно и должно рассматриваться евреями, как падаль (Закон №51).
7.	Главная санкция в отношении всех неверных - лишение их жизни. Так, если человек не следует шариату, как это следование понимают ваххабиты, то он - неверный. Аят 2:191 «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами…И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас…Я брошу в сердца тех, кто не веровали, страх; бейте же их по шеям…избивайте многобожников, где их найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скрытом месте!» По утверждению ваххабитов, Всевышний сказал: "Тот, кто допустил подобное, тот неверный, которого следует убить", если он не вернется к Закону Аллаха и Его Посланника".	Еврею не вменяется в прямую обязанность убивать акума, с которым он живет в мире; однако же – строго запрещается даже такого акума спасать от смерти, например, если бы последний упал в воду и обещал все свое состояние за спасение. Далее, еврею запрещено лечить акума за деньги, кроме того случая, когда можно опасаться, что вследствие этого у акумов возникнет ненависть против евреев. В этом случае дозволяется лечить акума и даром, когда еврею нельзя уклониться от лечения. Наконец, еврей прямо обязан убивать еврея, который окрестился и перешел к акумам и самым строжайшим образом запрещено спасать этого еврея от смерти (Закон №81). Иноверец, убивший иноверца, равно и еврей, убивший еврея, - наказывается смертью; но еврей, убивший иноверца, не подлежит наказанию (Талмуд, кн. Сенхедрин, раздел 7, лист 59).

 

Возьмем некую гипотетическую ситуацию (кстати, нечто похожее произошло на осенней сессии Государственной Думы РФ в 2008 году): депутат Законодательного Собрания Красноярского края на очередной сессии КЗС обратил внимание общественности на то, что в изданном недавно книжным издательством «Полиграфист» Талмуде явно усматриваются признаки статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды». Это стало поводом для возбуждения уголовного дела по признакам ст.282 УК РФ, а также мотивом для назначения и производства судебных психолингвистической и религиоведческой экспертиз.

 

Тогда заключение по данным судебным исследованиям может выглядеть примерно следующим образом:

 

ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

КРАСНОЯРСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ СУДЕБНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

3.2. Психолого-лингвистическое исследование

(провели эксперты И.И. Иванов, П.П. Петров)

Общий анализ текстов представленных печатных изданий

Анализ текстов представленных печатных изданий показал следующее. В представленных текстах содержится информация об основных положениях иудаизма, содержащихся в Талмуде:

• понимание Талмуда как единственного источника истинного иудаизма;

• существует только один истинный Бог, личное имя которого – Яхве или Иегова, являю­щийся Всемогущим Богом, Творцом неба и земли. Основными качествами Иеговы яв­ляются сила, справедливость, мудрость, любовь. По сравнению с Иеговой все люди не­совершенны, их способности ограничены;

• евреи – избранный Богом народ, которому дается абсолютная власть над всеми другими народами мира.

Во всех текстах формулируется цель и смысл жизни иудея - вечное прославление Иеговы, служение и угождение ему, исполнение его воли, восхищение его делами, а также противопоставление образа жизни истинного иудея образу жизни всех иных гоев или акумов (иноверцев). Иудей должен заботиться о своей нравственной и физической чистоте, достижение которой возможно лишь в отсутствии контакта с гоями. При этом в исследуемых текстах утверждается, что данная цель должна быть приоритетной, главной в жизни, и достигается довольно простыми правилами, которыми должен руководствоваться иудей в своей повседневной жизни.

 

Анализ отдельных высказываний о национальных, расовых и религиозных группах, имеющихся в текстах представленных печатных изданий

Исходя из поставленных вопросов, экспертами выделены категории (понятия), се­мантические (смысловые) поля которых подлежат исследованию – отношение к своей нации (евреям), отношение к иноверцам (гоям), отношение к другим религиям.

В исследуемых текстах Талмуда имеется как нейтральная, так и оценочная (негативная/по­зитивная) информация об этнических, расовых, религиозных (кроме иудаизма) группах.

В таблице №5 представлены высказывания, содержащие негативную/позитивную информацию об указанных группах:

 

Анализ семантических полей категории «нация», «акумы», «другие религии» в тексте Талмуда (устной Торе), проведенный с использованием метода ситуационного моделирования, разработанного профессором С.Э. Ворониным¹¹, показал следующее:

1. Из вышеизложенного следует, что имеющаяся в представленных текстах информация о представителях других религий способна порождать или провоцировать возникновение следующих криминальных ситуаций: педофилию в отношении детей иноверцев; убийство гоев (иноверцев); кражи, грабежи, клевета и ложный донос в отношении акумов (представителей других религий). Имеются также весьма унизительные ха­рактеристики в адрес иноверцев, отрицательные эмоциональные оценки, негативные установки, а также ин­формация, побуждающая к действиям против представителей других религий. Также имеются признаки формирования у читателей анализируемого издания убеждений об исключительности, превосходстве иудеев и неполноценности граждан, принадлежащих к другим конфессиям. Соответственно, можно выделить большие фрагменты Талмуда, содержащие признаки разжи­гания межконфессиональной вражды и пропаганды собственной исключительности, превосходства иудеев и неполно­ценности граждан по признаку их религиозной принадлежности.

2. Главная идея, которая проходит через весь текст Талмуда, состоит в том, что иудаизм является единственной истинной верой среди множества существующих религий. В связи с этим семантическому анализу было подвергнуто слово «истинный».

ИСТИННЫЙ. 1. Соответствующий истине, заключающий в себе истину. Истин­ное суждение, истинное положение. Ведь что-либо в истинном свете (судить о чем-либо верно). Направить (наставить, обратить) кого-либо на истинный путь (научить посту­пать правильно). [4. С.403; 14,Т.1, С. 689; 15,С. 310; 16, Т. 1, 1254]

ИСТИНА. 1. Идеал познания, заключающийся в совпадении мыслимого с дей­ствительностью, в правильном понимании, знании объективной действительности (книжн.).Стремление к истине лежит в основе научных исканий. 2. То, что есть в дей­ствительности, соответствует действительности, правда. Скрывать истину. Ручаться за истину сообщения. Соответствовать истине. Голая истина. [16,Т. 1, С. 1254].

ИСТИНА. 2. То, что соответствует действительности, действительное положение вещей; правда. [Самозванец:] нет, полно мне притворствовать! скажу Всю истину; так знай же: твой Димиртий Давно погиб. Пушкин, Борис Годунов. - Ну, будьте же откровенны, Нина - Как бы ни была страшна истина, скажите ее. Куприн, Молох. Всякое другое объяснение было бы не истиной, а только полуправдой, которой в това­рищеских отношениях следует избегать, чем и прямой лжи. Мороз. Повести моей жиз­ни [14. Т. 1. С. 688-689].

ЛОЖНЫЙ. 1. Не отвечающий действительности, создающий неверные представ­ления; неправильный, ошибочный. Ложное представление. Сделать ложный вывод. Ложный шаг (неправильные, опрометчивый поступок, необдуманное действие). Видеть что-либо в ложном свете (представить что-либо искаженно, неправильно). Стоять (на­ходиться) на ложном пути; идти по ложному пути (действовать неправильно, ошибоч­но). [4, С. 504; 14, Т.2 С. 197]

ЛОЖНЫЙ. 2. Содержащий ложь, ошибочный, неправильный. Ложный слух. Ложные показания. [15. С. 414]

ЛОЖНЫЙ. 3. Несогласный с истиной, ошибочный, неправильный. Ложные слухи. Ложная мысль. Ложное учение [16, Т.2, С. 85].

Приведенные толкования значений данных слов свидетельствуют о том, что слово "истинный" в словосочетании истинная религия выступает в значении правильный, соответствующнй действительности, слово ложный в словосочетании ложная религия - в значении "неправильный, ошибочный, неверный".

Анализ корпуса текстов русскоязычной части Интернета, в которых употребляют­ся словосочетания "истинная религия и "ложная религия"¹², показал, что использование этих понятий характерно для религиозных текстов не только иудеев, но и других конфессий и религиозных движений (например, христианство, ислам, правосла­вие, старообрядчество, кришнаизм, движение Ошо Раджниша и др.). Во всех текстах ис­следуемого корпуса каждая конфессия (религиозное движение) называет себя и свое ве­роучение истинной религией, а остальные религии - ложными религиями. При этом ложность других религий обосновывается в текстах прежде всего иным, в отличие от ис­тинной религии, пониманием и толкованием основных положений вероучений.

Исходя из религиоведческого исследования, критика традиционных христианских церквей (и иных религий) является составной частью непрерывных межрелигиозных споров, в которых участвуют в той или иной степени все конфессии и деноминации мира, и которые представляют собой особый аспект религиозного бытия и не может рассматриваться как разжигание религиозной розни, вражды и ненависти. Указания Талмуда на «истинность веры» имеют исключительно пропагандистскую направленность на принятие читателями взглядов иудеев на вероучение и следование положения данного вероучения в жизни. Подобные высказывания могут способствовать формированию (или подкрепления) религи­озной идентичности, то есть осознание читателями причастности к идеям и ценностям, исповедуемым иудаизмом, осознание принадлежности к данной религии и ре­лигиозной группе.

Тем не менее, большинство исследованных текстов Талмуда содержат крайне унизительные (оскорбительные) характеристики, отрицательные эмоциональ­ные оценки и негативные установки в отношении других религиозных групп или отдельных лиц как их представителей. Информация, побуждающая к действиям против какой-либо религии или ее представителей, также имеется. Имеются признаки формирования у чи­тателей Талмуда убеждений об исключительности, превосходстве иудеев и неполноценности граждан по признаку их отношения к религии. Соответ­ственно, имеются фрагменты, содержащие признаки разжигания религиозной вражды и пропа­ганды исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии.

ВЫВОДЫ:

1. Использованные в тексте Талмуда словесные средства, безусловно, содержат унизительные характеристики, отрицательные эмоциональные оценки и негативные установки в отношении иных религиозных групп и отдельных лиц как их представителей.

Эксперты [подпись, печать] И.И. Иванов

[подпись] П.П. Петров

[подпись] А.Н. Хрепков

1. В тексте Талмуда содержится информация, побуждающая к действиям против представителей других религий.

Эксперты [подпись, печать] И.И. Иванов

[подпись] П.П. Петров

1. В тексте Талмуда имеются высказывания, свиде­тельствующие о религиозной нетерпимости.

Эксперты [подпись, печать] И.И. Иванов

[подпись] П.П. Петров

4. В тексте Талмуда содержатся признаки пропаганды исключи­тельности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их религиозной принадлежности.

Эксперты [подпись, печать] И.И. Иванов

5. В тексте Талмуда содержатся явные признаки пропаганды исключи­тельности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии.

Эксперты [подпись, печать] И.И. Иванов

[подпись] П.П. Петров

[подпись] А.Н. Хрепков

 

И, в заключение, подводя итоги нашего исследования, дадим определение судебно-религиоведческой экспертизы, под которой следует понимать вид судебно-экспертного исследования, основанного на методах семантического, психолингвистического и ситуационного анализа аутентичных религиозных источников, обрядов и ритуалов богослужения, а также учредительских документов религиозных организаций и объединений, проводимый в жестких процессуальных рамках в соответствии с целями и задачами уголовного судопроизводства.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Белявская, О.А. Организованная преступность в Японии: научно-аналитический обзор. М. 1990.

2. Голик, Ю.В. Личность случайного преступника: Криминологические и уголовно-правовые проблемы: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Томск.1981.

3. Достоевский, Ф.М. Полное собрание сочинений. Санкт-Петербург. 1895. Т. 11.

4. Зернов, В. Критический очерк антропологических оснований криминальной теории Ломброзо. Санкт - Петербург. 1986.

5. Камю, А. Бунтующий человек. М. 1990.

6. Ломброзо, Ч. Новейшие успехи науки о преступнике
   / Пер. Раппопорта. 1892.

7. Лунев, В.В. Преступность XX века. Мировой криминологический анализ. М. 1997.

8. Мина, Р. Мафия против закона / Пер. с итал. М. 1988.

9. Познышев, С.В. Криминальная психология: Преступные типы. Ленинград. 1926.

10. Познышев, С.В. Основные начала науки уголовного права. Санкт - Петербург. 1912. Т.1.

11. Ред. статья // Криминалистика за рубежом. 1993. №15.

12. Ферри, Э. Уголовная социология. Санкт - Петербург. 1908.

13. Философский энциклопедический словарь. М. 1983.

14. Фресс, П. О психологии будущего. Хрестоматия по психологии/ Под ред. А.В. Петровского. М. 1987.

15. Shur, E. Our criminal society. New-York. 1971. P. 154.

16. Bollnow, O.F. Existenzphilosophie. Stuttg. 1960.

17. Camus, A. Essais. Bibliotheque de la Pleiade. P. 1965.

18. Posner, G.L. Warlords ob crime: chinesse secret soc. the new Mafia. New-York. 1988.

19. Кудрявцев, Ю.Г. Три круга Достоевского: событийное, социальное, философское. М. 1979.

20. Шаляпин, Ф.И. Маска и душа. М. 1989.

21. Достоевский, Ф.М. Идиот. М. 1981.

22. Абрамкин, В.Ф., Чижов Ю.В. Как выжить в советской тюрьме. Красноярск. 1992.

23. Ганнушкин, Г.Б. Особенности эмоционально-волевой сферы при психопатиях // Психология эмоций: Тексты. М. 1984.

24. Уточкин, В.М., Александров, А.П. Выявление и содержание в колонии психически аномальных личностей // Исправительно-трудовые учреждения. 1982. № 19.

25. Антонян, Ю.М. Преступность и психические аномалии // Советское государство и право. 1979. № 7.

26. Энциклопедия преступлений и катастроф: убийцы и маньяки. М. 1996.

27. Гуров, А.И. Профессиональная преступность: Прошлое и современность. М. 1990.

28. Торвальд, Ю. Век криминалистики. М. 1991.

29. Короленко, В.Г. Бытовые явления. Полн. собрание сочинений. Т.6. М. 1971.

30. Французские повести и рассказы XIX века. М. 1989.

31. Чехов, А.П. Рассказы и повести. М. 1970. Т.2.

32. Гиляровский, В. Москва и москвичи. М. 1981.

33. Толстой, А.Н. Хождение по мукам. Т.1. Фрунзе. 1962.

34. Завалишин, В. Нострадамус как дальний предтеча футурологов. М. 1991.

35. Иоффе, Э. Евреи по страницам истории. М. 1997.

36. Климов, Г. Божий народ. Краснодар. 1999.

37. Достоевский, Ф.М. Полное собрание сочинений. Санкт-Петербург. 1895.

38. Владимиров, Д. Богом избранный народ? Краснодар, 1999. С.51.

39. Тополь, Э. Возлюбите Россию, Борис Абрамович! Открытое письмо олигархам // Аргументы и факты. 1998. №38.

40. Бабель, И.Э. Закат // Конармия. Баку. 1989.

41. Бабель, И.Э. Одесские рассказы // Конармия. Баку. 1989.

42. Климов, Г. Красная каббала. Краснодар. 1998. С.178.

43. Суворов, В. Аквариум. М. 1991.

44. Иорданов, М. Дело №666. Террор. Махачкала: Изд-во «Юпитер». С.207.

45. Коран. Перевод Э.Р. Кулиева. М. 2003.

46. Ирмияева, Т.Ю. История мусульманского мира. Пермь. 2000.

47. Кожушко, Е.П. Современный терроризм: анализ основных направлений/ Под общ. Ред. А.Е. Тарасова. 2000.

48. Гилкрист, Д. Коран – священная книга мусульман. Интернет-ресурс www.answering-islam.org.

49. Жданков, Н.В. Ислам на пороге ХХ1 века./ Н.В. Жбанков, А.А. Игнатенко. М. 1989.

50. Хофман, Б. Терроризм: взгляд изнутри. М. 2003.

51. Ключников, Б.Ф. Исламизм, США и Европа: война объявлена! М. 2003.

52. Якубов, О. По следам Бен Ладена. М. 2001. С.86.

53. Мещерский, А. Война ХХ1 века// Аргументы и факты.1999.15 сентября.

54. Мирский, Г.И. «Политический ислам» и западное общество// Полис.2001.№1.

55. Hazelwood, R.R. and Bargess, A. (eds) Practical aspects of Rape Investigation: a multidisciplinary approach. Amsterdam, 1987; Elsevier. Resler, R.K.Barges, A.W. and Douglas I.E. Sexsual Nomicide: Patterns and motives: Lexington, 1988.

56. Кантер, Д. Психологический профиль преступника / В сб. «Проблемы использования нетрадиционных методов в раскрытии преступлений». М. 1995.

57. Антонян, Ю.М., Верещагин, В.А. Розыскной портрет серийных сексуальных убийц / В сб. «Проблемы использования нетрадиционных методов в раскрытии престплений». М. 1995.

58. Tabachnick, B.D. Fidell, L.S. Using Multivariate Statisting. London: Harper end Row. 1983.

59. Антонова, С. Девятилетний вампир и феномен Чикатило // Аргументы и факты. 1997. № 37.

60. Теория доказательств в советском уголовном процессе: Часть особенная /Под ред. Н.В. Жогина. М.: Изд-во «Юридическая литература». 1967.

61. Грановский, Г.Л. Природа, причины экспертных ошибок и пути их устранения / В сб.: Новые разработки и дискуссионные проблемы теории и практики судебной экспертизы. М. 1983.

62. Краснобаева, А.Ю. Экспертные ошибки: причины, последствия, профилактика: Автореф. дис...канд. юрид. наук. Волгоград. 1997.

63. Белкин, Р.С. Курс криминалистики. М.1997. Т.2.

64. Философский энциклопедический словарь. М. 1983.

 

……………………………………………………………..

 

 

 

1. Психотипологический подход в тактике допроса

 

4.1. Природа тактического приема.

Тактический приём является центральным системообразующим понятием в криминалистической тактике. Идея «воздействия» как центральная для криминалистической тактики¹³ предопределяет понимание природы тактического приема.

Традиционно в вопросе о природе тактического приёма авторы придерживаются одной из двух распространенных точек зрения:

1. Тактический приём это рекомендация, в основе которой лежат данные специальных наук (И.Е. Быховский, С.П. Митричев, А.Н. Васильев, В.И. Шиканов).

2. Тактический приём представляет собой наиболее рациональный способ действия или линии поведения при собирании, оценке и использовании доказательств (Р.С. Белкин, Н.Т. Ведерников, Е.П. Ищенко, Н.И. Порубов).

Не вдаваясь в дискуссию о целесообразности и предпочтительности одного подхода перед другим, отметим, что структурно эти подходы «на выходе» идентичны в плане степени конкретности тактических рекомендаций.

Проблема любой теоретической конструкции выявляется, в том числе в процессе практической реализации конкретной идеи или выявленной сущности. Следует задать вопрос: предопределяет ли сложившееся понимание природы тактического приёма эффективность использования тактических приёмов, разработанных на основе данного понимания?

По нашему мнению, ответ на этот вопрос скорее отрицательный. Как правило, содержание тактического приёма сводится к предельно общим рекомендациям, которые нередко воспринимаются исполнителем по схеме «и так знаю». Например, не стоит воспринимать полностью удовлетворяющим требованиям научности тактический приём, ориентирующий лицо, проводящее допрос, на установление психологического контакта путём обсуждения общих тем близких допрашиваемому лицу. Указанная рекомендация носит крайне общий характер, постулирующий психологическую готовность всех людей к общению вообще, и общению со следователем в частности, однако для лиц циклоидного и шизоидного типа подобное общение неактуально. Разве уровень конкретизации содержания большинства тактических приёмов выше, нежели чем в приведенном случае?

Содержательно оба вышеназванных подхода к пониманию содержания тактического приёма ориентируют исследователя на некую совокупность поведенческих операций, направленную на достижение криминалистически значимой задачи. В принципе это правильно, однако подобное понимание содержания тактического приёма исходит из принципиально неправильной посылки идентичности психического потенциала как лиц использующих данный тактический приём, так и лиц, в отношении которых он будет использоваться.

Индивидуальность лица, реализующего конкретный тактический приём, в определяющей степени определяет его эффективность.

К сожалению, нельзя признать достаточно убедительным контраргумент о том, что содержательная детализация тактического приёма предопределяется значительным количеством ситуационных факторов, и в силу этого неконкретность тактического приёма является объективно существующей проблемой. С одной стороны, - это в какой-то степени верно, с другой стороны научное познание направлено на постоянную содержательную детализацию тактического приёма, учитывания в его содержании наиболее важных ситуационных факторов. В структуре тактического приёма традиционно выделяется только непосредственно сама рекомендация, включающая в себя лишь непосредственный алгоритм действий, направленная на достижение криминалистически значимой задачи, что представляется недостаточно верным.

Структура тактического приема. В целях повышения эффективности решения задачи индивидуализации тактического приема, в его содержание целесообразно включать:

1. Сам алгоритм действий, применение которого с высокой степенью вероятности будет способствовать достижению криминалистически значимых задач. Содержание данного алгоритма подробно описано в современной криминалистической литературе и нет необходимости останавливаться на содержании данных дискуссий, естественно, не отвергая их актуальности.

2. Специфику личностных особенностей лица, на которое оказывается воздействие, в процессе использования конкретного тактического приема. Применительно к рассмотренному нами ранее тактическому приёму, направленному на установление «психологического контакта» при допросе путем выбора оптимальной темы общего характера, предлагаемый нами структурный подход способен к оптимизации воздействия путем выделения наиболее сильных/слабых (соответственно в зависимости от принадлежности допрашиваемого к добросовестному/недобросовестному типу) поведенческих моделей, присущих допрашиваемым в силу их психологического типа.

3. Специфику личностных особенностей лица, оказывающего воздействие, в процессе использования конкретного тактического приема.¹⁴ Представляется, что возможные исследования личности лица, проводящего расследование, ориентированные на изучение психологических структур, определяющих эффективность используемого тактического приема, лягут в основу исследований криминалистической характеристики личности следователя, которая, на наш взгляд, является востребованной в отечественной криминалистической науке. Применительно к рассмотренному нами примеру тактического приёма, направленного на установление «психологического контакта» при допросе путем выбора оптимальной темы общего характера, предлагаемый нами структурный подход, способен к оптимизации воздействия путем разработки наиболее оптимальных ролей, присущих психотипу следователя.

Целесообразность включения в содержание тактического приема специфики личностных особенностей лица, на которое оказывается воздействие, вероятно, вызовет сомнения. Доводы противников подобного шага, на наш взгляд, могут быть сведены к двум основным аргументам. Предвосхищая эти возражения, приведем свои контраргументы.

Первое возражение против рассматриваемого включения в содержание тактического приема личностных особенностей лица, к которому данный тактический прием применяется, может быть сведено к утверждению, что данные личностные особенности не могут выступать в качестве криминалистической материи. Представляется, что было бы нецелесообразным в криминалистической науке изучать приемы и средства эффективного воздействия на личность преступника в предварительном расследовании, а в иной науке (например, в юридической психологии) - средства, оптимизирующие данное воздействие за счет конкретизации рекомендаций. Междисциплинарное «распыление» приведет, скорее всего, к тому, что конкретный вопрос не будет исследован в должной степени ни в одной из наук. По нашему глубокому убеждению, именно заимствование прикладного психологического знания является основной тенденцией развития криминалистической тактики и криминалистической методики расследования отдельных видов преступлений.

Парадигма целостности научного знания, выразившаяся в феномене мультидисциплинарности (слиянии наук), является закономерностью развития научного знания современного этапа. В.И. Вернадский писал, что в ХХ веке «впервые сливаются в единое целое все до сих пор шедшие в малой зависимости друг от друга, а иногда вполне независимо, течения духовного творчества человека»¹⁵.

Идея о том, что объективный процесс интеграции научного знания обогащает, прежде всего, науку заимствующую нашла отражение и в криминалистической науке ХХ века. О целесообразности подобной идеи один из первых отечественных криминалистов И.Н. Якимов в 1925 г. писал: “в настоящее время уже не ставится вопрос о том, какие методы наиболее научны и плодотворны, чисто ли криминалистические или психологические. Все это способствовало развитию криминалистики, углублению, усовершенствованию ее научных методов”.¹⁶ Скажем больше, исходя из интегрирующей природы криминалистики, мы безусловно согласны с тем, что интеграция знаний иных наук есть одна из основных задач криминалистики.¹⁷

Второе возражение против рассматриваемого включения, возможно, будет представлено в виде аргумента о том, что тактический приём есть рекомендация следователю, сформулированная в достаточно общем виде, в целях последующей конкретизации в процессе учитывания особенностей расследования конкретного преступления. Введение же дополнительных факторов в содержание тактического приема резко увеличит количество основных комбинаций возможного воздействия, что может затруднить работу следователя в силу большой инвариантности выбора действий.

Игнорирование человеческого фактора в структуре тактического приема приводит не к общности содержательной стороны тактического приема, а к её абстрактности, что в еще большей степени затруднит реализацию тактического приема на практике. Что касается увеличения исходного количества тактических приемов в связи с необходимостью соотнесения алгоритма действия и типологических особенностей, составляющих содержание личностного фактора, то здесь, на наш взгляд, стоит сослаться на практику запоминания сотен лиц преступников, которая в филерской и следственной практике начала XX в. являлась нормой для лица, занимающегося расследованием преступлений и оперативным обеспечением этого расследования.

Индивидуализация тактического приёма, по нашему мнению будет способствовать, прежде всего, его более глубокому научному осмыслению, а на уровне прикладном более эффективному применению.

Об адаптации знаний о человеке к задачам тактики допроса. Криминалистическое исследование феномена преступления неизбежно включает в себя исследование субъекта, являющегося активным началом в структуре преступления – личности преступника. Сказанное определяет возникновение проблемы исследования, выражающейся в определении комплекса задач заимствования в криминалистическую науку знаний о личности, прежде всего знаний о механизме воздействия на допрашиваемого.

Актуальность исследования надлежащей интеграции психологического знания, ее ценности и целесообразности в криминалистическую науку, нам видится вследствие глубокой убежденности, в том, что личность преступника в криминалистическом аспекте может быть определена только через психологические конструкции. Криминалистическое изучение личности преступника отличается от психологического не методами (хотя здесь имеется своя специфика), не терминологией (целесообразно использовать уже существующие термины нежели, чем плодить новые сущности), не объектом (так как объект общий), но задачами исследования, которые в психологической науке не разрабатывались в силу ее более общей природы.

Решение вопроса об эффективности психологического воздействия является для криминалистической тактики востребованным, и состоит из трех стадий.

Стадия 1. Заимствование психологического знания о природе воздействия на человека. Подобное заимствование целесообразно провести прежде всего из конфликтологии.

Стадия 2. Заимствование из психологии типовых приемов воздействия, направленных на определенную совокупность людей. Приемы психотипирования (выделение различных психологических групп, характеризующихся схожими психологическими чертами) являются содержанием процесса адаптации криминалистикой знаний о человеке.

Стадия 3. Учитывая индивидуально-психологические характеристики конкретного допрашиваемого, необходима разработка общих правил воздействия в использовании которых у следователя будет большая вариативность выбора решения.

О типировании личности и его проблемах. Даже в наше время дискуссия о целесообразности сведения многообразия внутреннего мира человека к типовым моделям остается актуальной. Тому есть и объективная основа и субъективные причины. Объективная основа аргументов против типирования заключается в принципиальной многоаспектности человеческой личности. Проблема здесь именно в потенциальности этой многоаспектности, которая совершенно не обозначает вероятность реализации большей части возможностей, образующей упоминаемую многоаспектность человеческой психики. Сказанное обусловливается склонностью человека к состоянию гомеостаза как базового психики человека. Существование человека по природе своей подчиняется закону гомеостаза, определяясь необходимостью уменьшения напряжения и сохранения состояния внутреннего психофизиологического равновесия. Типовая реакция идеально «вписывается» в концепцию гомеостаза и выступает определяющей, хотя и не безоговорочной в деятельности каждого человека.

«Когда говорят о "нормальной личности", то сплошь и рядом забывают, что соединение двух таких терминов, как "личность" или «индивидуальность», с одной стороны, и "норма" или "средняя величина" - с другой, - такого рода соединение грешит внутренним противоречием; это есть соединение двух по существу совершенно не согласных друг с другом терминов. Слово "личность" именно подчеркивает индивидуальное в противоположность схеме, норме, середине. Решительно то же самое относится и к выражению "нормальный характер"».¹⁸ Таким образом, нормальность каждого величина весьма условная, но также и условна индивидуальность каждого. Человек балансирует между условной нормальностью и неявно выраженной индивидуальностью, а так как вариантов этой индивидуальности объективно незначительное количество, то типирование представляет собой закономерный этап исследований личности.

Комплекс субъективных причин, обусловивших дискуссию о целесообразности выделения психологических типов, может быть сведен к следующим причинам:

1. Господствующая гуманистическая доктрина исследования личности, характеризующаяся верой в запредельную степень индивидуальности каждого человека.

2. Вера (особенно необоснованная) в собственную личностную уникальность, определяющая несовместимость с научной убежденностью в целесообразности психологического типирования.

3. Объективные сложности характерные для каждой типологической модели (неоднозначность, фрагментарность основания типирования; проблемы промежуточных типов; проблема личностной безликости, не позволяющей идентифицировать конкретный тип, конформность как личностное свойство исследуемого).

4. Частая неактуальность исследования личности как целостной структуры, приводящая к локальным, фрагментарным исследованиям, которые обладают более высокой степенью надежности, чем исследования личности целиком, даже с использованием приемов типологии.

5. Наличие у специалистов (психологов-прикладников) для которых психотипирование наиболее актуально в той или иной степени альтернативных средств исследования, допустимых ввиду наличия достаточных профессиональных навыков.

Мы не нашли значимых объективных причин для игнорирования объективности психотипологического подхода при изучении личности вообще и личности допрашиваемого в частности. Неиспользование психотипологического подхода объективно обусловливает высокий уровень общности, абстрактности рекомендаций любого плана, в том числе и тактического. Высокий же уровень общности не соответствует ситуативной природе тактического воздействия как результата научного познания.

Оптимальная модель тактико-психологического типирования. Большое количество типологий личности делает актуальным проблему выбора наиболее оптимальной для решения криминалистически значимых задач модели. Естественно, нельзя подходить к типологии по принципу «Я делал свои обобщения на основе выбранного мной самим определенного типа людей».¹⁹ Учитывая, что воздействие является основной системообразующей основой тактического приема, целесообразность типологии может определяться только через призму ее потенциала воздействия ко всем людям. Именно поэтому, известное в тактике допроса,²⁰ описывающее только общий контур поведенческих реакций, деление людей по типам темперамента, нашло признание только в начале криминалистических исследований личности преступника. Каким же требованиям должна соответствовать типология, которая может быть использована в криминалистике вообще и в криминалистической тактике в частности? Представляется следующее:

1. Типология должна включать как минимум три типологические группы. Использование групп антагонистов нам видится нецелесообразным, так как с высокой степенью вероятности следователь будет воспринимать повышенно критично (осознанно или неосознанно) группу не совпадающую с его психотипом. Невысокая степень критичности, проявляемая к собственным психологическим особенностям, явление предельно распространенное. Чтобы выйти из порочного круга свой (правильный) и чужой (странный) психотип, необходимо введение третьей группы, которая была бы компромиссом между привычным и чуждым.

2. Типология должна включать максимум девять типологических групп. Миллеровская семерка — это установленное экспериментальным путем количество объектов, которые человек способен воспринимать без излишнего перенапряжения ресурсов психики, бытовой уровень комфортного восприятия.²¹ Последующие исследования уточнили «комфортное» число объектов, установив его в пределах7-9.²²

3. Даже в сложных случаях необходимо доминирование свойств и лишь одного психотипа.

4. Выделяемые психотипы должны содержательно базироваться на неустойчивых, уязвимых чертах личности, предполагающих эффективное воздействие на них. Отметим, что последнее правило делает неактуальными для криминалистики большое число типологий личности, имеющих явно выраженную терапевтическую направленность.

Не преувеличивая, можно утверждать, что криминалистическое исследование личности преступника начиналось с типологических исследований. Недаром многие авторы были убеждены, что целесообразно изучать темперамент лица, совершившего преступление.²³ Отметим, что темперамент как криминалистически значимая составная личности преступника рекомендовался основателем Томской школы криминалистики Н.Т. Ведерниковым к изучению еще в самый начальный период современного криминалистического исследования личности преступника.²⁴

В криминалистических исследованиях психотипологический метод применялся неоднократно: это и авторское деление допрашиваемых на эмоциональный и рациональный тип,²⁵ и заимствованное из психологии деление в процессе проверки показаний на месте проверяемых на интровертов и экстравертов.²⁶ Однако признавая ценность данных типологий, основываться на них видится нецелесообразным, так как они не вполне соответствуют признакам перечисленным выше.

Всем указанным признакам криминалистически значимой типологии личности соответствует типология в основе своей базирующейся на идее психологической специализации личности, центрального психологического свойства. Вспомним: «когда говорят о наличности у кого-либо того или другого определенного характера, того или другого темперамента, то ведь тем самым, конечно, указывают на известную однобокость его психической организации, тем самым дают понять о наличности в сфере его психики известной дисгармонии, об отсутствии равновесия во взаимоотношении отдельных сторон его душевной деятельности. Ведь если бы мы имели под наблюдением человека с идеально-нормальной психикой, ежели бы, конечно, таковой нашелся, то едва ли бы можно было говорить о наличии у него того или другого "характера"».²⁷

Типология акцентуированных типов содержательно включает в себя не только личностные, но и поведенческие аспекты, способствующие типовой идентификации личности, что делает её актуальной не только для криминалистической тактики, но и для криминалистической методики.

Типология акцентуированных типов разрабатывалась К. Леонгардом²⁸, П.Б. Ганнушкиным²⁹, А.Е. Личко.³⁰ Первый исследователь работал с психопатами, второй с взрослыми, психически адекватными лицами призывного возраста, третья с подростками. Особенности исследуемого контингента способствовали выделению несколько разных психотипов, которые в целом содержательно «перекрывают» друг друга. Именно особенности выборки предопределили выделение ряда психологических типов, которые малораспространенны среди участников уголовного процесса.

Результатом десятилетнего исследования нами разработана комплексная типология акцентуированных типов, в которой:

1. По причине затруднительности стабильности идентификации психотипа по поведенческим составляющим были исключены типы: боязливый, неуправляемый (К. Леонгард); неустойчивые (П.Б. Ганнушкин), психостеноид (А.Е. Личко).

2. В силу несовпадения основания выделения (не характерологический фактор) были исключены типы экстравертный и интравертный (К. Леонгард)

3. В силу неопределенности, недостаточности описания, и некоторой психической неадекватности, выходящей за пределы психологической нормы был исключен тип экзальт (К. Леонгард)

4. Объединены в один психологический тип как носители базовой психологической общности лабильный циклоид, циклоид и лабильный (А.Е. Личко)

5. Выделен в самостоятельный тип носитель застревающей акцентуации, как характеризующийся и характерологической и поведенческой уникальностью. Несмотря на то, что это увеличило количество типологических групп до 10, мы посчитали это оправданным, хотя, без сомнения, застревающая акцентуация это частный случай акцентуации параноидной.

Выделенные в комплексной типологии лица встречаются примерно с одинаковой частотой, кроме сензитива и застревающего, что косвенно свидетельствует о правильности выделения данных групп. Для носителей отдельных психологических типов характерна поведенческая уникальность, позволяющая их эффективную идентификацию и характерологичекская уникальность позволяющая достаточно высокую эффективность воздействия на них.

Для наглядности соотношение выделяемых различными авторами акцентуированных типов, представлено ниже.

К. Леонгард	П.Б. Ганнушкин	А.Е. Личко	Комплексная
		Лабильный циклоид
Лабильный	Циклоиды	Циклоидный	Циклоид
Сверхподвижный		Лабильный
Демонстративный	Истерические	Истероидный	Истероид
Ригидно-аффективный	Эпилептоиды	Эпилептоидный	Эпилептоид
			Застревающий
Сверхпунктуальный	Параноики		Параноид
		Психостеноидный
Неуправляемый
	Шизоиды	Шизоидный	Шизоид
Интравертный
Эмотивный		Сензитивный	Сензитив
Боязливый
Неврастеничный	Астеники	Астено-невротичный	Гипотим
Экстравертный		Гипертимный	Гипертим
	Неустойчивые	Неустойчивый
Слабовольный		Конформный	Конформный

Подробнее информация об акцентуированных типах представлена в Приложении 1.

 

Фактор «Личность допрашиваемого» в системе тактического приема. Несмотря на многообразие свойств личности и громадную вариативность обстоятельств уголовного дела, независимо от этого, а тем более от процессуального статуса, допрашиваемый склонен давать показания в рамках достаточно жесткого сценария. Без сомнения, элементы этого сценария в своем проявлении тяготеют к высокой степень вероятности, а не предопределенности. Итак, поведенческие модели допрашиваемых представителей различных психотипов сильно варьируются, что предопределяет эффективность используемых следователем тактических приемов.

Выявленные в процессе наблюдения более 600 допрашиваемых особенности позволяют раскрыть типовые модели допрашиваемых, представителей различных акцентуированных типов.

Допрашиваемый-гипертим. Степень привычной концентрации внимания – низкая; степень привычной переключаемости внимания – высокая; уровень волевого контроля – слабый; уровень эмоционального восприятия – средний; способность к адаптации в пространстве допроса – высокая; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – высокая; склонность к вступлению в психологический контакт – высокая; способность убедительно лгать – высокая; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – низкая; способность к последовательному изложению обстоятельств – низкая. Предпочитаемый темп допроса – быстрый.

Дополнительно: несколько приукрашивает обстоятельства, часто забывает упомянуть о ряде нединамичных обстоятельств.

Допрашиваемый-истероид. Степень привычной концентрации внимания – средняя; степень привычной переключаемости внимания – средняя; уровень волевого контроля – средний; уровень эмоционального восприятия – высокий; способность к адаптации в пространстве допроса – высокая; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – высокая; склонность к вступлению в психологический контакт – высокая; способность убедительно лгать – высокая; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – средняя; способность к последовательному изложению обстоятельств – средняя. Предпочитаемый темп допроса – средний.

Дополнительно: преимущественно сообщает информацию, в которой фигурирует сам, часто забывает сообщить об обстоятельствах, где его участие минимально; склонен к слабомотивированному фантазированию.

Допрашиваемый-шизоид. Степень привычной концентрации внимания – высокая; степень привычной переключаемости внимания – низкая; уровень волевого контроля – высокий; уровень эмоционального восприятия – низкий; способность к адаптации в пространстве допроса – низкая; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – низкая; склонность к вступлению в психологический контакт – низкая; способность убедительно лгать – низкая; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – низкая; способность к последовательному изложению обстоятельств – средняя. Предпочитаемый темп допроса – медленный.

Дополнительно: закрыт, краток, на психологический контакт идет, только если видит откровенность следователя; высокий уровень аналитики; истощаем в контакте; очень медленная динамика контакта.

Допрашиваемый-эпилептоид. Степень привычной концентрации внимания – высокая; степень привычной переключаемости внимания – средняя; уровень волевого контроля – средний; уровень эмоционального восприятия – высокий; способность к адаптации в пространстве допроса – средняя; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – высокая; склонность к вступлению в психологический контакт – средняя; способность убедительно лгать – средняя; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – высокая; способность к последовательному изложению обстоятельств – высокая. Предпочитаемый темп допроса – средний.

Дополнительно: склонен к конфликтам; необходимо побудить выговориться.

Допрашиваемый-параноид. Степень привычной концентрации внимания – высокая; степень привычной переключаемости внимания – средняя; уровень волевого контроля – высокий; уровень эмоционального восприятия – средний; способность к адаптации в пространстве допроса – средняя; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – средняя; склонность к вступлению в психологический контакт – средняя; способность убедительно лгать – средняя; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – высокая; способность к последовательному изложению обстоятельств – средняя. Предпочитаемый темп допроса – средний.

Дополнительно: склонен к черно-белому восприятию; принципиален; односторонен; слабая способность к компромиссам; оценивает людей по результатам их деятельности.

Допрашиваемый-гипотим. Степень привычной концентрации внимания – низкая; степень привычной переключаемости внимания – низкая; уровень волевого контроля – средний; уровень эмоционального восприятия – средний; способность к адаптации в пространстве допроса – низкая; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – средняя; склонность к вступлению в психологический контакт – средняя; способность убедительно лгать – средняя; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – средняя; способность к последовательному изложению обстоятельств – средняя. Предпочитаемый темп допроса – медленный.

Дополнительно: склонен к пессимистичному восприятию в изложении обстоятельств; истощаем в контакте; быстро теряет психологический контакт.

Допрашиваемый-циклоид. Степень привычной концентрации внимания – низкая; степень привычной переключаемости внимания – высокая; уровень волевого контроля – слабый; уровень эмоционального восприятия – низкий; способность к адаптации в пространстве допроса – высокая; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – средняя; склонность к вступлению в психологический контакт – низкая; способность убедительно лгать – средняя; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – низкая; способность к последовательному изложению обстоятельств – высокая. Предпочитаемый темп допроса – быстрый.

Дополнительно: часто практикует позицию стороннего наблюдателя; закрыт; эмоциональная сухость изложения; цикличность поведения.

Допрашиваемый-застревающий. Степень привычной концентрации внимания – высокая; степень привычной переключаемости внимания – средняя; уровень волевого контроля – высокий; уровень эмоционального восприятия – средний; способность к адаптации в пространстве допроса – средняя; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – средняя; склонность к вступлению в психологический контакт – средняя; способность убедительно лгать – низкая; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – высокая; способность к последовательному изложению обстоятельств – высокая. Предпочитаемый темп допроса – средний.

Дополнительно: последователен; не терпит перехода на личности; не склонен к отвлеченным рассуждениям.

Допрашиваемый-сензитив. Степень привычной концентрации внимания – средняя; степень привычной переключаемости внимания – средняя; уровень волевого контроля – средний; уровень эмоционального восприятия – высокий; способность к адаптации в пространстве допроса – средняя; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – высокая; склонность к вступлению в психологический контакт – высокая; способность убедительно лгать – средняя; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – средняя; способность к последовательному изложению обстоятельств – средняя. Предпочитаемый темп допроса – средний.

Дополнительно: высокий уровень эмоционального чувствования собеседника; хорошо чувствует ложь и неуверенность следователя; капризен; требует эмоциональной подстройки; перед переходом к изложению фактических обстоятельств расскажет об эмоциональных переживаниях.

Допрашиваемый-конформный. Степень привычной концентрации внимания – средняя; степень привычной переключаемости внимания – средняя; уровень волевого контроля – средний; уровень эмоционального восприятия – средний; способность к адаптации в пространстве допроса – низкая; способность к адаптации в отношении личности допрашивающего – высокая; склонность к вступлению в психологический контакт – высокая; способность убедительно лгать – средняя; способность к четкому, детальному изложению обстоятельств – средняя; способность к последовательному изложению обстоятельств – средняя. Предпочитаемый темп допроса – средний.

Дополнительно: придерживается принципа «держать язык за зубами», поэтому застенчив, малообщителен; сильно подвержен влиянию окружающих; могут проявлять подчеркнутую исполнительность, что может побудить их дать показания с опорой на «надуманные» или услышанные факты.

Нам представляется, что использование типовых моделей допроса будет способствовать более рациональному осмыслению тактической информации, имеющейся у следователя.

Фактор «Личность следователя» в системе тактического приема. Ранее говорилось, что личность следователя выступает одним из основных структурных элементов тактического приема. Несмотря на то, что данное обстоятельство слабо освещено в криминалистических исследованиях, представляется, что его значимость еще только нуждается в осмыслении.³¹ Вполне вероятно, что результатом подобного осмысления будет осознание, что определенные типы недостаточно способны реализоваться в следственной деятельности. Действительно, следственная деятельность характеризуется рядом факторов, которые предопределяют эффективность психической организации следователей. Трудно спорить, что к следующим обстоятельствам могут быть одинаково эффективно адаптированы людьми с различными типами психологической организации:

1. Объективно существующая ограниченность во времени как применительно к процессу расследования в целом, так и отдельным его этапам.

2. Атмосфера конфликтности, характерная для всего процесса расследования, возникающая и существующая в силу наличия радикально различающихся сценарных ожиданий участников расследования.

3. Дефицит исходной информации на первоначальном этапе расследования преступлений.

4. Объективная проблема недостаточной эффективности организации расследования, начиная от структуры правоохранительных органов и заканчивая неоднозначным статусом суда в современной России.

5. Наличие факта профессионального риска и значительная беззащитность перед угрозой, исходящей от мира криминала.

Проведенное нами исследование показало, что допрашивающие - представители разных акцентуированных типов испытывают уникальное сочетание проблем при проведении допроса. В процессе анкетирования было исследовано 200 человек.

Особенности психотипов детерминируют достаточно жесткие границы реализации профессиональных качеств, однако своеобразная психологическая специализация, характерная для каждого психотипа, может выступить той нишей в профессиональной деятельности, в которой конкретный психотип раскроется в максимальной степени.³² Речь идет о современном прочтении концепции тактического репертуара следователя.³³ В условиях допроса следователи разных акцентуированных типов проявляют следующие особенности психической организации.

Следователь-гипертим. Способность к планированию допроса – низкая; способность к действиям в условиях недостатка информации – высокая; способность к установлению психологического контакта – высокая; способность к ролевому поведению – средняя; способность к гибкому изменению сценария допроса – высокая; способность к сопереживанию в процессе общения – средняя; способность определения лжи – низкая; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – средняя; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – низкая. Предпочтительный темп допроса – быстрый.

Дополнительно: плохо проявляет себя против профессионала в своей области, так как нередко характеризуется поверхностными знаниями.

Следователь-истероид. Способность к планированию допроса – низкая; способность к действиям в условиях недостатка информации – средняя; способность к установлению психологического контакта – высокая; способность к ролевому поведению – высокая; способность к гибкому изменению сценария допроса – высокая; способность к сопереживанию в процессе общения – низкая; способность определения лжи – средняя; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – средняя; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – средняя. Предпочтительный темп допроса – средний.

Дополнительно: плохо проявляет себя в условиях угроз со стороны допрашиваемых.

Следователь-шизоид. Способность к планированию допроса – высокая; способность к действиям в условиях недостатка информации – низкая; способность к установлению психологического контакта – низкая; способность к ролевому поведению – низкая; способность к гибкому изменению сценария допроса – средняя; способность к сопереживанию в процессе общения – низкая; способность определения лжи – высокая; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – средняя; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – средняя. Предпочтительный темп допроса – медленный.

Дополнительно: способен к эффективному противостоянию против специалистов-профессионалов, противопоставив их знаниям свой аналитический потенциал.

Следователь-эпилептоид. Способность к планированию допроса – средняя; способность к действиям в условиях недостатка информации – высокая; способность к установлению психологического контакта – высокая; способность к ролевому поведению – средняя; способность к гибкому изменению сценария допроса – высокая; способность к сопереживанию в процессе общения – высокая; способность определения лжи – средняя; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – высокая; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – высокая. Предпочтительный темп допроса – средний.

Дополнительно: часто в процессе допроса испытывает затруднения в самоконтроле, теряя контроль за интонацией речи, выражением лица и словами.

Следователь-параноид. Способность к планированию допроса – высокая; способность к действиям в условиях недостатка информации – средняя; способность к установлению психологического контакта – средняя; способность к ролевому поведению – средняя; способность к гибкому изменению сценария допроса – средняя; способность к сопереживанию в процессе общения – средняя; способность определения лжи – средняя; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – средняя; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – высокая. Предпочтительный темп допроса – средний.

Дополнительно: негативное отношение к какой-либо группе преступников предопределяет высокую самоотдачу и эффективность расследования допроса этих лиц.

Следователь-гипотим. Способность к планированию допроса – средняя; способность к действиям в условиях недостатка информации – средняя; способность к установлению психологического контакта – низкая; способность к ролевому поведению – низкая; средняя; способность к гибкому изменению сценария допроса – низкая; способность к сопереживанию в процессе общения – средняя; способность определения лжи – низкая; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – средняя; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – средняя. Предпочтительный темп допроса – медленный.

Дополнительно: низкие способности к проведению длительного по времени допроса; слабое сопротивление «втягиванию» в конфликт. Количество представителей данного психотипа среди следователей составляет крайне невысокую величину.

Следователь-циклоид. Способность к планированию допроса – средняя; способность к действиям в условиях недостатка информации – средняя; способность к установлению психологического контакта – низкая; способность к ролевому поведению – средняя; способность к гибкому изменению сценария допроса – высокая; способность к сопереживанию в процессе общения – низкая; способность определения лжи – средняя; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – высокая; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – низкая. Предпочтительный темп допроса – быстрый.

Дополнительно: в силу склонности к систематизации информации высока вероятность самоотдачи при допросе лиц, связанных с высокоорганизованными преступными группами, практикующих жесткое разделение функций или лиц, совершающих оригинальные «творческие» преступления.

Следователь-застревающий. Способность к планированию допроса – высокая; способность к действиям в условиях недостатка информации – низкая; способность к установлению психологического контакта – средняя; способность к ролевому поведению – средняя; способность к гибкому изменению сценария допроса – низкая; способность к сопереживанию в процессе общения – средняя; способность определения лжи – высокая; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – высокая; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – высокая. Предпочтительный темп допроса – средний.

Дополнительно: крайне невысокое переключение внимание требует концентрации только на общении, вынужденные перерывы приводят к полной потере темпа допроса; очень осторожен в негативной оценке малознакомых лиц.

Следователь-сензитив. Способность к планированию допроса – низкая; способность к действиям в условиях недостатка информации – средняя; способность к установлению психологического контакта – высокая; способность к ролевому поведению – высокая; способность к гибкому изменению сценария допроса – средняя; способность к сопереживанию в процессе общения – высокая; способность определения лжи – высокая; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – высокая; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – средняя. Предпочтительный темп допроса – средний.

Дополнительно: легко идет на эмоциональный контакт, начиная сопереживать допрашиваемому, даже без достаточных оснований. Слабоустойчив против эмоционального воздействия.

Следователь-конформный. Способность к планированию допроса – средняя; способность к действиям в условиях недостатка информации – низкая; способность к установлению психологического контакта – средняя; способность к ролевому поведению – высокая; способность к гибкому изменению сценария допроса – средняя; способность к сопереживанию в процессе общения – высокая; способность определения лжи – средняя; способность к оказанию помощи допрашиваемому в припоминании забытого – средняя; готовность к дословной фиксации показаний допрашиваемого – средняя. Предпочтительный темп допроса – средний.

Дополнительно: часто поддается влиянию «текущего» допрашиваемого, на ходу перестраивая версии и теряя уверенность в уже достигнутом.

Представляется, что допрос до тех пор будет оставаться искусством, а не наукой, пока в криминалистике не будет признана значимость идеи индивидуализации тактического воздействия путем использования приемов типологии личности допрашиваемого и допрашивающего.

Рассматриваемые далее тактические приемы должны быть переосмыслены с учетом значимости элементов «личность допрашиваемого» и «личность следователя» в системе тактического приема.

 

4.2. Тактические приемы структурирования допроса в системе тактических приемов допроса

 

Для понимания места организационных тактических приемов (приемов структурирования) в системе «тактика допроса» необходимо сделать краткий экскурс в историю криминалистики.

Развитие любой науки есть реализация социального заказа общества. Именно поэтому широко известны примеры долгого непризнания результатов фундаментальных исследований в силу отсутствия социального заказа, как это случилось с открытой Д.И. Менделеевым периодической системой элементов. Одновременно с этим известно, что в истории науки время плавных исследований сменяется периодом взрывоподобного роста результативности научного поиска. Именно социальный заказ и формирует эту взрывоподобность.

Так, например, необходимость проведения различных исследований в XIX веке, связанных с выяснением особенностей психики человека, была объективно обусловлена развитием социально – экономической сферы общества того времени. Развитие капиталистических отношений, базирующихся на широком использовании технических достижений, привело к необходимости исследования важнейшего элемента процесса товаропроизводства - человека, что диктовалось потребностями поиска способов увеличения эффективности системы “человек – машина”. Таким образом, XIX век стал временем зарождения радикально новой науки о человеке - психологии. Английский философ Г. Спенсер в 1871 г. издает труд “Основы психологии”, послуживший отправной точкой для становления психологии как науки. В 1881 г. выходит первый журнал экспериментальной психологии “Философские исследования”. Социальный заказ общества на исследования человека был реализован.

Фрагментарные исследования личности потерпевшего от преступления в качестве самостоятельного научного направления в криминологии начало оформляться в 40-е гг. ХХ века с появлением работ Ганса фон Гентига и Бенджамина Мендельсона. Интенсивное же развитие оно получило только после того, как «демократические преобразования, произошедшие в мире в середине ХХ в., повлекли расширение прав и свобод человека, что нашло свое отражение в уголовном судопроизводстве, в частности, в расширении прав обвиняемого. Поэтому в механизме совершения преступления было необходимо определить роль не только преступника, но и жертвы».³⁴

Высказанное мнение Дж. Гарланда о том, что развитие виктимологии - «это история постоянной переоценки идей в соответствии с меняющимися политическими условиями, изменениями на институциональном и административном уровнях, а также интеллектуальными достижениями, происходящими в смежных отраслях науки и изменяющимися идеологическими установками практических работников»³⁵ совершенно объективно можно распространить на любую отрасль гуманитарного научного знания.

Зная о влиянии социального заказа на развитие научного знания, становится понятным, почему в течение нескольких тысяч лет наша цивилизация, сопровождаемая феноменом преступности, не разработала научных методов противодействия преступности, вплоть до индустриальной эпохи.

Исследования в сфере расследования преступлений насчитывают более давнюю историю, чем наука о расследовании преступлении. Причем здесь нельзя говорить о начальных, пробных попытках познания. Например:

• В 1570 году во Франции была учреждена корпорация экспертов, члены которой проводили экспертизы документов.

• В 1669 году француз Ровенно издал брошюру, посвященную исследованию документов, которая через год была признана опасной, способной стать пособием по подделке документов.

• В 1814 году во Франции выдающийся математик П.С. Лаплас в «Опытах философии теории вероятности» дает математическую интерпретацию надежности свидетельских показаний, рассмотрев проблему, до конца не решенную и сегодня.

• В 1823 г. в своей работе "О физиологическом исследовании органов зрения и строения кожи" чешский учёный – естествоиспытатель Я. Пуркинье отмечал, что папиллярные узоры на пальцах индивидуальны для каждого человека и выделил в их числе девять типов узоров.

• Необходимость криминалистического изучения сведений, характеризующих личность преступника, находила отражение и в законодательных актах. Так, например, в истории российского уголовного процесса подтверждение этому можно найти еще в законодательстве начала XIX³⁶, и даже XVI³⁷ вв., а также в трудах протокриминалистов того времени.³⁸

Примерно та же история с исследованием почерка, следов животных, психофизиологических реакций на стресс у подследственных и многим иным.

К тому же криминалистике известны случаи в силу социального заказа игнорирования научных исследований с достаточно высоким приоритетом. Так, в начале XX века эксперименты по определению достоверности свидетельских показаний производил В. Штерн. В его опытах исследовался процесс изменения показаний свидетелей в зависимости от времени, произошедшего с момента запоминания.

Проанализировав полученные данные В. Штерн утверждал, что свидетельские показания недостоверны, поскольку забывание есть естественный механизм психики, а воспоминание – с учетом воспринятого объема информации - лишь исключение. Впоследствии В. Штерн утверждал, что память человека не является объективным отражением реальности, а выступает, скорее, как искажение в угоду узкоэгоистическим интересам личности, ее намерениям и свойствам.

Рассматриваемый доклад вызвал активный интерес и в сообществе российских криминалистов начала прошлого века. Последователями В. Штерна в России стали профессор Петербургского университета О.Б. Гольдовский, профессора Казанского университета А.В. Завадский и А.И. Елистратов. Они самостоятельно провели серию опытов, подобных опытам В. Штерна, и сделали аналогичные выводы. О.Б. Гольдовский говорил: «Психологические основания ошибок очень различны, и вывод из сопоставления картины, воспроизведенной свидетелем, с действительностью получается очень печальный. Свидетель не дает точной копии, но лишь суррогат ее».³⁹

Однако, несмотря на экспериментальное подтверждение, научная общественность решила прислушаться к мнению не ученных, а практикующих адвокатов, которые, не проводя никаких исследований, критиковали полученные исследователями результаты. Так, например, совершенно ненаучную позицию в вопросе природы свидетельских показаний занимал известный российский юрист А.Ф. Кони. Однако соответствие заявлений последнего потребностям социального заказа общества, стоявшего на идеях гуманизации уголовного процесса, в очередной раз пересилило научную объективность. Естественно А.Ф. Кони был не один. Не проводя исследований, к его точке зрения присоединились в частности представители Казанского университета М.А. Лазарев и В.И. Валицкий, утверждавшие, что полученные выводы не будут иметь значения для практики, что важнейшее зло при свидетельских показаниях не непроизвольные ошибки, а сознательная ложь свидетелей.⁴⁰ Приведенный случай наглядный пример роли социального заказа общества (защиты прав и свобод) в научных исследованиях актуальности свидетельских показаний.

Итак, выявлен парадокс – общество, нуждаясь в борьбе с преступностью, одновременно не формирует социальный заказ на создание научной методики для этой борьбы. Действительно «Эта борьба (государства с преступностью), неуклонная, весьма интенсивная, на которую много тратится, ради которой много крови проливается, много жизней гибнет, много сил пропадает без пользы»⁴¹ долгое время не формировала заказ на научное знание в сфере борьбы с преступностью. Нельзя объяснить столь позднее возникновение криминалистики только научно-техническим бумом XIX века. Для разработки тактических приемов и методических начал расследования нет необходимости в высоком уровне развития теоретической базы наук о человеке, достаточно наличие полноценно обобщенной эмпирики.

Понимание этого парадокса позволит определить системообразующие аспекты социального заказа общества криминалистической науке. Несистематизированное знание о расследовании при наличии потребности в борьбе с преступностью может объясняться только существованием иных механизмов (не включающих научное познание) достаточно эффективного противодействия преступнику.

Анализ потенциала расследования вплоть до индустриальной эпохи показывает наличие только одного фактора, формирующего систему эффективного противодействия преступнику в процессе расследования. Речь идет о факторе стратификационного различия.

Период становления цивилизации характеризовался высокой общественно политической ролью представителей аристократии. Традиционно аристократы-стражники противодействовали криминальным представителям нижестоящих сословий. «Стражники» обладали более высокой степенью развития мыслительной сферы в силу:

1. Более высокого уровня образования, формировавшего более высокий уровень интеллектуальной продуктивности;

2. Более активной социальной ролью, формировавшей более высокий уровень развития коммуникативных свойств;

3. Большим разнообразием жизненных сценариев, формировавших более высокий уровень адаптации к стрессовым ситуациям.

Таким образом, на первоначальном этапе развития цивилизации (эпохи Древнего мира) у аристократов-стражников не было необходимо в разработке тактических способов противодействия преступнику-неаристократу, т.к. подавление последнего происходило в силу интеллектуального доминирования аристократа-стражника.

В Средние века аристократия теряет интеллектуальное господство в силу упадка как престижности образования, так и динамизма развития общества вцелом. В принципе, в этот период создались условия для проведения исследований в области оптимизации расследования преступлений. Однако практика расследования в то время пошла по более экономичному пути, активно задействуя потенциал пыток. Сложившаяся ситуация продолжалась до середины XIX века, для которого характерными являлись следующие обстоятельства:

1. Стратификационная мобильность (состояние высокой вероятности волевого изменения социального стратоса), по сути нейтрализовавшая разницу в уровне развития отдельных сфер психики у представителей различных социальных групп;

2. Гуманизация процесса расследования, сводящая до минимума реальный фактор насилия, в том числе и психологического;

3. Появление новых сложных видов преступлений (серийные преступления, политический терроризм, мошенничество банков и фондов и проч.). «Неудовлетворительность постановки уголовного розыска, а также значительное развитие преступности и притом не только в смысле количественном, но и в отношении возрастающей утонченности способов совершения преступлений, побудили искать иных, кроме улучшения состава и увеличения количества органов розыскной деятельности, способов раскрытия преступлений, и обнаружения виновных».⁴²

Названные факторы и обусловили появление в конце XIX века криминалистической науки.

Начиная с конца XIX века, исследователи-криминалисты, обобщая эмпирику расследования, разрабатывали эффективные способы преимущественно технического и тактического характера. Мы не будем оспаривать их общую эффективность, однако заметим, что базирующиеся на «следственных хитростях» тактические приемы действенны только, если лицо, на которое оказывается воздействие, о содержании этих приемов не знает.

При ознакомлении со структурой первых криминалистических и криминологических учебников, отметим наличие в них такого раздела, как «Криминальный жаргон». Почему он присутствовал в первых учебниках и отсутствует в современных? Ответ в том, что индустриальная эпоха, сгладив социально-групповую стратификацию, не отменила стратификацию культурную.

Моральное осуждение представителей криминального мира, характерное для большинства законопослушных граждан начала XX века, крайне ограничивало среду общения лиц, склонных к совершению преступлений. Изучать мир преступников как нечто нетипичное законопослушному гражданину было естественно.⁴³

Также ограничению возможности общения законопослушных граждан и представителей криминального мира способствовало слабое информационное освещение процесса расследования в средствах массовой информации. Информационный изоляционизм представителей криминальной субкультуры делал действенными «следственные хитрости», рекомендуемые криминалистами. Таким образом, тактическая ориентация криминалистики начала и середины XX века на «следственные хитрости» оправдана и объективна.

Начиная с 70-х годов прошлого века в индустриально развитых государствах реализуется тенденция культурной дестратификации, сопровождаемая бурным ростом интернет-технологий. Для стран социалистического содружества в полной мере данная тенденция реализовалась в 90-х годах XX века.

Представители криминальной субкультуры не только не подвергаются остракизму, но еще и активно распространяют свою криминальную субкультуру (криминально стереотипная внешность, лексикон, музыкальные вкусы и ролевые сценарии), даже в среде работников правоохранительных органов.

В наше время представители криминального сообщества имеют полный доступ к результатам криминалистических исследований. Информация о процессе расследования, его природе и механизмах совершенно открыта и не сдерживается допусками «для служебного пользования».

Рассмотрим на примере тактическую рекомендацию по установлению психологического контакта на допросе, сводящуюся к поиску общей темы для разговора, не имеющей отношение к преступному событию, и близкую допрашиваемому. Целью данного приема является формирование образа следователя несколько в отрыве от исполняемых им профессиональных обязанностей. Следователь – полноценная личность, профессией своей не исчерпывающаяся – вот конечный образ рассматриваемого тактического приема. Но прием этот крайне широко известен и со стороны допрашиваемого ожидаем. Как следствие, попытка следователя найти общую тему (продемонстрировать свои человеческие качества) будет негативно воспринята осведомленным допрашиваемым, который будет уверен, что воспринимает формально ролевые свойства личности следователя, а не его личностные характеристики. Таким образом, информированность допрашиваемого о содержании тактического приема, не просто понижает его эффективность, а способствует прямо противоположному эффекту.

Учитывая вышесказанное, современная криминалистика не должна ориентироваться на тактику, построенную на «следственных хитростях», т.е. таких тактических приемах, определяющим фактором которых является не знание их содержания допрашиваемым.

Придя к выводу об ограниченной эффективности рассмотренных тактических приемов, вероятно, целесообразно возвратиться к традиции исследований, базирующихся на двух аспектах:

1. На интеллектуальном превосходстве следователя над допрашиваемым. Естественно, ни поднять свой интеллектуальный уровень, ни опустить интеллектуальный уровень допрашиваемого, оперативно следователь не в силах. Добиться же ситуативного доминирования вполне возможно.

2. На уменьшении защитного потенциала допрашиваемого в силу отсутствия у него информации о тактическом приеме, либо малозначительности факта владения этой информацией. В качестве примера можно привести тактические приемы, базирующиеся на таких слабо осознаваемых проявлениях психики, как социальные установки, физиологические реакции, либо иные способы стереотипного поведения. К примеру, даже если допрашиваемый знаком со способами обнаружения физиологических реакций при построении ложных показаний, знание это не будет определять его поведение, так как физиологические реакции осознанному контролю фактически не поддаются. Другим примером может выступать постановка вопросов недобросовестному допрашиваемому в обратнохронологическом порядке или в разбивку. Знание этого тактического приема допрашиваемым никак не оптимизирует его мыслительные процессы при моделировании ситуации в рамках непривычного алгоритма.

Тактические приемы интеллектуального доминирования следователя над допрашиваемым базируются на правильном использовании интеллектуального потенциала. Если мы не можем поднять свой интеллект вцелом, то ситуативно оптимизировать его вполне способны. Достигается подобная оптимизация посредством концентрации внимания на как можно меньшем количестве разноплановых мыслительных операций в конкретный момент времени⁴⁴. Допрос делится на стадии, в рамках каждой из которых следователем реализуется небольшое количество однотипных познавательных задач. В этом заключается внутренний смысл организационных тактических приемов (приемов структурирования).

Без сомнения, в отечественной криминалистике названная группа приемов ранее рассматривалась в рамках организационно-тактических приемов, но определяющей не являлась. На современном уровне развития криминалистического знания целесообразно сделать эту группу тактических приемов системообразующими для следственных действий вообще и допроса в частности. Как второстепенные будут выступать тактические приемы направленные на варьирование защитного потенциала допрашиваемого, что сгладит эффект криминальной «просвещенности», характерный для текущего этапа развития общества. Тактические приемы, ориентированные на «следственные хитрости», становятся неким необязательным довеском, использование которого определяется сложившейся текущей ситуации в расследовании и творческой натурой следователя.

Еще раз отметим, мы не отрицаем значимость «следственных хитростей», но их эффективность в условиях современного информационного общества считаем недостаточно эффективной. В тактике коммуникативных следственных действий, по нашему мнению, первоочередными являются тактические приемы структурирования допроса.

 

4.3. Подготовка и проведение допроса

 

В процессе подготовки к допросу решаются четыре основные задачи: устанавливаются цели допроса; осознается собственная роль следователя в нем; определяются тактические и психологические методы допроса (средства достижения цели); прогнозируется поведение допрашиваемого лица.⁴⁵

Подготовка к проведению допроса нам видится состоящей из ряда узкоцелевых тактических групп приемов, куда входят: изучение личности допрашиваемого лица; содержательное обеспечение допроса; тактическое обеспечение проведения допроса; выбор времени и места допроса; выбор способ вызова допрашиваемого; ролевая организация коммуникативного процесса на допросе; техническое обеспечение допроса и обеспечение безопасности. Рассмотрим содержание названных блоков.

Изучение личности допрашиваемого лица. Перед проведением допроса у следователя должно быть сформировано представление об образе допрашиваемого. На заре становления неслучайно часть исследователей определяло предметную область криминалистики через личность преступника. Так, А. Ничефоро полагал, что основной задачей криминалистики является «применение научного знания в деле установления личности преступника, а также выяснения участия его в совершении преступления».⁴⁶

В криминалистической литературе, посвященной изучению личности допрашиваемого, нет единой точки зрения относительно объема изучения личности преступника вообще и допрашиваемого - в частности.⁴⁷ Значительное количество авторов учебных пособий ограничиваются лишь перечислением основных свойств личности: «Среди различных индивидуально-психологических особенностей допрашиваемого лица наибольший интерес представляют структурные образования его личности, составляющие ее направленность, мировоззрение, ценностные ориентации, потребностно-мотивационную сферу, а также характерологические особенности субъекта, которые проявляются в его самооценке, отношении к окружающим людям, в способах удовлетворения им своих материальных и духовных потребностей, а также такие черты характера, как эмоциональная уравновешенность, агрессивность, тревожность, подозрительность, трусливость и некоторые другие».⁴⁸

Дополнительной проблемой являются источники получения информации о допрашиваемом. Фактически все отечественные исследователи-криминалисты рекомендуют в целях изучения личности допрашиваемого изучать характеристики на него и заслушивать показания близких ему лиц.

Характеристика на человека выступает весьма сомнительным источником данных о нем. Причин здесь две.

1. Лицо, составляющее характеристику, как правило, не имеет развитых навыков оценки человека и способно к этому, как правило, на уровне бытовой аргументации. Если же быть совсем откровенным, то все знают о практике самостоятельного составления характеристики характеризуемым и последующего её визирования начальником, разве что после правки грамматических ошибок.

2. Содержание характеристики лица отображает мнение руководителя и нередко строится на основе межличностных отношений с характеризуемым. Возникает вопрос: зачем следователю необходима информация, данная о неизвестном ему лице неизвестным ему лицом, руководствовавшимся непонятной мотивацией. Вероятно, более оптимальным был бы запрос личного дела с места работы, учебы или службы. Как минимум, информация содержащееся в личном деле, была внесена в него на основе каких-то документов, а не чьего-то, подчас субъективного, мнения.

Неоднозначно целесообразной выступает также информация о допрашиваемом, поступающая из источников, образующих привычный круг жизнедеятельности последнего. Если отношения лица с изучаемым положительные, то в их информации, скорее всего, будет сокрыта негативная составляющая. Если отношения лица с изучаемым отрицательные, то в их информации, скорее всего, будет сокрыта позитивная составляющая. Если отношения лица с изучаемым нейтральные, то в их информации, скорее всего, будет сокрыта объективная составляющая ввиду вторичности этой информации.

Любая оценочная информация, в свою очередь оцененная следователем может потерять всякую объективную ценность. Следователю необходима информация, не прошедшая посторонней оценки, информация фактическая. Хорошо, если она поступает от оперативных работников, проводящих наблюдение за подследственным, однако вероятность возможности задействовать этих работников по всем делам ничтожно мала ввиду их загруженности или субъективизма отношений. Кстати, если говорить об информации, полученной из названого источника, отметим, что следователю крайне полезной будет информация о типе реакции человека на стрессовые ситуации.

Рекомендация изучения личности будущего допрашиваемого по имеющимся материалам уголовного дела также выступает формальной рекомендацией, так как обычно в уголовном деле особенно на стадии предшествующей допросам информации о личности крайне немного.

Для изучения личности допрашиваемого перед допросом целесообразно руководствоваться специальными алгоритмами анализа информации, содержащей объективные сведения о человеке.

Оптимальным методом познания будет выступать биографический метод. Учитывая сомнительность тезиса о свободе воли, легче принять постулат о том, что человек, организуя свою жизнь, реализует неосознанное субъективное понимание личного предпочтения того или иного жизненного сценария. Если отвлечься от наукоемкости, то этот тезис будет звучать так: человек живет так, как ему удобно жить. Человек может иметь многие потребности-фантазии, но их реализация потребует от него излишне много усилий, поэтому эти потребности для него реальными не являются.

Совершая тот или иной выбор на протяжении всей жизни, человек реализует себе наиболее гомеостатический вариант существования, поэтому если проанализировать эти точки выбора, будет намного легче уяснить тот комплекс психологических детерминант, что стояли за каждым из этих выборов. К сожалению, в данном алгоритме присутствует одно затруднение, которое может свести на нет весь процесс анализа. Речь идет о феномене политкорректности в системе познания человека.

Политкорректность — это проблема не столько политики, сколько любого научного знания гуманистического плана. Личность, в том числе и личность преступника, — это совокупность биологических, социальных и индивидуальных качеств. Если исследователь, боясь упреков в политической некорректности, будет игнорировать какое-либо из этих трех качеств, то исследования, им проводимые, изначально могут считаться ущербными, ибо термин определяет не столько форму, сколько содержание. Понятно, что современный настрой гуманистической науки базируется на благих желаниях не «обидеть» какую-либо социальную общность, и чем более ущербна эта общность, тем нежелательнее попытки исследовать ее объективно.

Идеи свободы выбора модели поведения (например, обоснованная целесообразность сожительства), пропагандируемые в современном обществе, позитивна особенно для лиц, имеющих проблемы с подобным выбором. Так, лица мужского типа с ярко выраженной инфантильностью, опасаясь психологической ответственности, не склонны к регистрации брака, а тяготеют к сожительству. Умение найти психологическую связь между природой сожительства и выбором человека позволит следователю во время допроса воспользоваться инфантильностью допрашиваемого в целях оказания на него воздействия.

Для объективной трактовки следователь рассматривая биографический факт, должен задавать себе вопрос: «Какие свойства личности предопределили данный жизненный выбор допрашиваемого?». В качестве примеров подобных вопросов можно привести следующие:

• Какие свойства личности предопределили факт сожительства в течение года перед официальной регистрацией брака?

• Какие свойства личности предопределили факт рождения первого ребенка через два года после официальной регистрации брака?

• Какие свойства личности предопределили факт выбора конкретной профессии при наличии образования в иной сфере?

• Какие свойства личности предопределили факт заболеваний желудочно-кишечного тракта?

• Какие свойства личности предопределили факт сохранения стабильных эмоциональных отношений с родителями второго супруга после развода?

• Какие свойства личности предопределили факт приобретения автомашины конкретного типа, цвета, статусной принадлежности?

Крайне значимо не ограничиваться найденным ответом на конкретный вопрос, а анализировать их в совокупности; те индивидуально-психологические особенности, которыми наиболее вероятно объяснить большинство выборов, и образуют предполагаемую модель личности допрашиваемого.

Естественно, кроме психологических данных о лице необходим сбор информации данных психофизиологической направленности, как минимум информации о травмах допрашиваемого, что рекомендовалось еще на заре становления криминалистической науки.⁴⁹

Биографический анализ не дает абсолютную уверенность в полученных выводах, но если его не использовать на руках у следователя будут, лишь характеристики весьма сомнительной ценности с места работа и учебы допрашиваемого.

Содержательное обеспечение допроса. Содержательное обеспечение допроса ориентировано на разработку алгоритма работы со значимой для допроса информацией. Речь идет о разработке плана допроса.

Письменный план допроса целесообразно составлять всегда, независимо от степени сложности допроса, связанной с выяснением широкого круга обстоятельств, с использованием значительной исходной информации.

Считается целесообразным составление плана: содержательно - в произвольной форме, структурно - в рекомендованной. Рекомендованная структура плана включает в себя следующие блоки: обстоятельства подлежащие выяснению; имеющиеся данные (источник, листы дела); примерные вопросы допрашиваемому. Сложность может вызвать формулировка примерных вопросов.

Сразу отметим - затруднительно заранее предусмотреть все вопросы, подлежащие выяснению. Моделируются только наиболее значимые вопросы, и вопросы, для которых особое значение имеет формулировка, очередность либо связь с предыдущими и последующими вопросами.

В тактике допроса криминалисты выделяют следующие типы вопросов, которые могут быть поставлены перед допрашиваемым: основные, дополняющие, уточняющие, напоминающие, детализирующие, контрольные, изобличающие.⁵⁰ Понятно, что детально спланировать следователь может только основные и изобличающие вопросы. Основные вопросы – вопросы, ориентированные на раскрытие значимых узловых моментов события преступления. Основные вопросы традиционно включают вопросительные формы «кто», «где», «когда», «зачем (с какой целью)», «с кем», «с помощью чего», «как». Изобличающие вопросы направлены на изобличение допрашиваемого во лжи и часто состоят из двух частей. В первой части фиксируется содержание предъявляемого доказательства, вторая содержит предложение объяснить это доказательство. «Вас видели ночью около дома убитого. Как Вы это объясните, если Вы утверждаете, что в этот день не выходили из дома?».

Формирование базы вопросов – это процесс подлежащий научно обоснованному регулированию. К сожалению, в наше время среди следователей малораспространена практика планирования вопросов перед проведением допроса. Проведенное нами исследование показало, что только каждый четырнадцатый следователь формирует список вопросов на стадии подготовки к допросу, остальные это делают, в лучшем случае, непосредственно во время проведения допроса. Тем не менее, формирование простого списка основных и изобличающих вопросов недостаточно.

При подготовке к допросу следователю необходимо сформулировать не более семи основных и изобличающих вопросов. Данное количество вытекает из ранее описанного феномена «Миллеровской семерки». Напомним, сто семь объектов это количество объектов, которые человек способен воспринимать без излишнего перенапряжения ресурсов психики, бытовой уровень комфортного восприятия.⁵¹

По нашему мнению, на каждый вопрос следователю необходимо сформулировать три наиболее вероятные ответа. Традиция сводить многообразие окружающего мира к трем вариантам есть проявление гомеостатической природы человека, следовательно, энергоэкономично.

Каждый предполагаемый ответ необходимо сопроводить вопросом следователя, вытекающим из этого ответа. Таким образом, в процессе допроса следователь будет наглядно демонстрировать свое интеллектуальное доминирование, производя впечатление специалиста, способного на решение познавательных задач в условиях ограниченного времени. Помимо этого, у допрашиваемого создастся впечатление, что следователь его полностью «просчитывает», что несколько понизит самооценку допрашиваемого, формируя неосознанное обоснование целесообразности дать искренние показания.

Тактическое обеспечение проведения допроса. В отличие от содержательного обеспечения (работы с имеющейся в уголовном деле информацией) тактическое обеспечение ориентировано на планирование действий, являющихся содержанием тактических приемов. Задача формализации алгоритма тактического обеспечения крайне сложна ввиду уникальности ситуации каждого допроса, поэтому здесь мы ограничимся перечислением действий, являющихся содержанием тактических приемов. К числу этих действий относится структурирование допроса в плане варьирования стадий местами, планирование алгоритма достижения психологического контакта, планы по предъявлению доказательств (объем, последовательность, наличие комментарием и разъяснений и пр.).

Выбор времени и места допроса. Выбор момента и места допроса частично определяется законом (ст. 187 УПК РФ):

1. Допрос проводится по месту производства предварительного следствия. Следователь вправе, если признает это необходимым, провести допрос в месте нахождения допрашиваемого.

2. Допрос не может длиться непрерывно более 4 часов.

3. Продолжение допроса допускается после перерыва не менее чем на один час для отдыха и принятия пищи, причем общая продолжительность допроса в течение дня не должна превышать 8 часов.

4. При наличии медицинских показаний продолжительность допроса устанавливается на основании заключения врача.

 

Выбор времени также может определяться и биофизическим фактором. Исследования А.Н. Хоменко наглядно показывают эффективность хронобиологической оптимизации психологического потенциала подследственного для решения криминалистически значимых задач.⁵²

Рассчитаны закономерности суточных ритмов: наибольшая работоспособность наблюдается с 10 ч. до 12 ч. и с 15 ч. до 18 ч.; американские учёные определили время суток, в которое наступает выраженная сонливость: 9 ч. утра; с 13 ч. по 14 ч. и 21 час. Соответственно, в определённые периоды человек может допускать большее количество ошибок, что связано с ослаблением внимания. Общеизвестно, что есть люди утреннего типа – «жаворонки», дневного – «голуби» и вечернего – «совы». Подтверждено, что например «совы» в утренние часы делают в 1,5 раза больше ошибок в тестах на внимание, чем «жаворонки».⁵³

Решение вопроса о месте допроса (по месту производства расследования или по месту нахождения допрашиваемого), зависит от каждой конкретной ситуации и крайне вариативно для следователя.

Исследуя значение организационного фактора выбора времени проведения допроса, И.Н. Якимов и П.П. Михеев указывали, что причинами ложных показаний на следствии, в частности, являются желание свидетелей избавиться от допроса как неприятной процедуры, связанной с потерей времени, и боязнь дальнейших вызовов и судебной волокиты.⁵⁴ В целях недопущения подобного следователь должен жестко выдерживать временные рамки запланированных мероприятий, чтобы не допустить нецелесообразного ожидания допрашиваемого в приемной.

Никогда не потеряют актуальности рекомендации проводить допрос:

• лиц престарелого возраста следует допрашивать по месту их жительства;

• больных - по месту нахождения;⁵⁵

• находящихся в отдаленной местности - по месту их пребывания, не затрудняя ситуацию необходимостью преодоления значительных расстояний, принимая во внимание временные и материальные затраты⁵⁶.

В целом же необходимо отметить, что установка следователя на удобство проведения допроса в «казенной» обстановке, очень часто оказывается несостоятельной.⁵⁷ Удобство здесь характерно только для допрашивающего.

Для значительного количества допрашиваемых атмосфера государственного учреждения является непривычной, нежелательной, стрессообразующей. Классическими представителями такой группы являются несовершеннолетние допрашиваемые.

Ролевая организация коммуникативного процесса на допросе. Подготовка следователем помещения должна определяться не столько принятой нормой комфортности и эстетичности (светло, свежо, чисто, аккуратно), сколько ролевой позицией следователя.

Необходимо отметить один крайне важный аспект поведения следователя во время допроса. Речь идет об актерской игре. Несмотря на то, что в специальной литературе этот вопрос напрямую не освещен, процесс взаимодействия в процессе допроса предполагает высокую интенсивность задействования актерских навыков следователя в случаях, диктуемых тактической целесообразностью. Однако реально ли такое задействование? Способность к актерской игре, как и волевые, эмоциональные и познавательные способности, может быть не развита у конкретной личности, а если говорить откровенно, то существует небольшое количество психологических типов (сензитив, истероид, иногда эпилептоид), способных к убедительной актерской игре, не имея на то должного уровня познания в актерском ремесле. Стоит ли говорить, насколько нелеп следователь, психологически неадаптированный к данной деятельности при попытке актерской игры на «бытовом» уровне.

Однако безотносительно к уровню развития артистических способностей следователя, он способен реализовать одну из трех стандартных ролей: дружелюбную (демонстрируется позитивное отношение к допрашиваемому), враждебную (следователь косвенно демонстрирует свое негативное отношение к допрашиваемому) и казенную (исключающую демонстрацию личностной взаимосвязи между взаимодействующими сторонами). Естественно, что поведение в рамках реализации каждой из ролей должно соответствовать уголовно-процессуальным нормам и нормам профессиональной этики. Краткая характеристика названных ролей может быть сведена к следующему:

Враждебная роль. Содержание враждебной роли напрямую не определяется её названием. Демонстрировать напрямую враждебность недопустимо, ни в контексте этическом, ни тактическом. Элементами агрессивной роли будут: эмоциональная холодность, демонстрация завышенного самомнения, бесчувственность. Несмотря на простоту отыгрывания данной роли, у неё есть ряд характерных недостатков. Агрессивное поведение следователя, скорее всего, будет способствовать к скатыванию им с управляемого конфликта на неуправляемый, со свойственной последнему значительным уменьшением эффективности познавательной деятельности. В рамках данной роли обращение к допрашиваемому идет по фамилии.

Здесь необходимо остановиться на последнем утверждении. В процессе межличностного общения человеком давно выработаны определенные приемы демонстрации своего статуса другому лицу посредством использования символического подхода к его идентификационным характеристикам (фамилии, имени, отчеству). Роль обращения к человеку может быть сведена к следующему:

• идентифицируя лицо по фамилии, мы тем самым подчеркиваем его незначительную самоценность по сравнению с ценностью его рода, рядом его предков;

• идентифицируя лицо по отчеству, мы демонстрируем приоритет процесса воспитания над личностной ценностью человека, однако отдавая должное тому факту, что лицо хорошо переняло нормы поведения и мировосприятия, которые доминировали в его семье, само лицо как ценность мы признаем лишь частично;

• идентифицируя лицо по имени, мы тем самым подчеркиваем его доминантную самоценность по сравнению с, пусть даже и высокой, ценностью его близких людей и рода вцелом.

Речь следователя не должна быть громкой, опять же не в силу каких-то этических норм, а вследствие того, что громкий голос неосознанно воспринимается как голос неуверенного в своих силах человека, скрывающего свою неуверенность. В поведении человека в данной роли целесообразно присутствие действий, направленных на захват и контроль пространства: статусное кресло, опора на широко расставленные руки и пр.

Целесообразность агрессивной роли весьма сомнительна, но далеко не по этическим соображениям. Большинство людей, как правило, тяготеют к стереотипному поведению, руководствуясь проявлениями динамического стереотипа, установок и ролевых позиций. Человек, попадая в ситуацию, в которой разыгрывается ожидаемый сценарий, соблюдаются ожидаемые роли и высказываются ожидаемые идеи, успокаивается адаптируясь к стрессорам. В ожидаемой, стандартной ситуации психика стабилизируется. Одновременно с этим необходимо учесть, что, благодаря современным средствам массовой информации и проникновению в сознание законопослушных граждан элементов криминальной культуры (сленг, музыка, анекдоты), типовым является восприятие следователя как носителя невысокой культуры, склонного к подавлению граждан, самоутверждающегося за счет последних. Таким образом, враждебная роль в ходе допроса, на которую может ориентироваться следователь, будет ожидаемой, с высокой степенью вероятности, допрашиваемым, что будет способствовать стабилизации его психики, а значит усилению его возможностей противодействия усилиям следователя.

Если следователь решил отказаться от агрессивной роли, становится крайне важным следить за своим эмоциональным состоянием. По возможности следует нейтрализовать негативные эмоции, связанные с обследованием объектов, вызывающих чувство брезгливости, как способные затруднить интеллектуальную деятельность следователя. Конечно, не следует поддаваться растерянности в случае безрезультатности поисков, тем более показывать такое состояние допрашиваемому.

Дружелюбная роль. Содержание дружелюбной роли определяется её названием: корректность и уважение, этичность и понимание. «В продолжение всего допроса стараться приводить обвиняемого к признанию более кротостью и увещанием, нежели строгостию».⁵⁸ Однако эти свойства должны проявляться в пристройке сверху. Так как демонстрация равенства статусов быстро приведет к стабилизации психики допрашиваемого, как следствие результат — допрашиваемый получает лишь малую часть психологического дискомфорта, а результативность допроса будет, скорее всего, невысокой. В процессе рассматриваемого следственного действия при отыгрывании дружелюбной роли обращение к лицу идет по имени-отчеству. Исключением могут служить только неблагозвучные идентификационные сочетания, которые, скорее всего, не нравятся и самому допрашиваемому. Возможными, примерами этих сочетаний будут — «Мартин Иванович», «Луиза Васильевна». Тональность голоса следователя — выше среднего, что в сочетании с внешне позитивным отношением к допрашиваемому не будет им воспринято как слабость следователя.

На первый взгляд, дружелюбная роль более предпочтительна в этическом плане, как соответствующая требованиям профессиональной этики в процессе расследования. Проблема заключается в том, что, вследствие психического напряжения, ввиду ограниченности поведенческого выбора допрашиваемого лица, любые попытки эмоционально позитивного поведения со стороны допрашивающего могут восприниматься допрашиваемым как неискренние.

Казенная роль. В рамках казенной роли следователь позиционирует себя как винтик в государственной машине, «от него ничего не зависит, но как хороший профессионал он доведет любое порученное задание до конца». Элементами, характеризующими рассматриваемую роль, будут: равнодушие, незаинтересованность, безразличие, «голый функционализм», формально-статусное общение. Данная роль наиболее сложная в применении. Дело в том, что психологические недостатки, характерные для личности следователя, несмотря на его возможный волевой контроль, находят отражение вовне. Присутствие личностного элемента в поведении следователя делает казенную роль неубедительной. Однако в той или иной степени данная сложность преодолима волевыми усилиями допрашивающего. Если подобное случилось, то у допрашиваемого формируется неосознанное чувство страха одиночки перед мощью карательных органов. Психологическая готовность к испытыванию данного чувства сформирована благодаря активной пропаганде стереотипов-штампов, как-то ужасы эпохи сталинизма и карательная природы российского государства безотносительно исторической эпохи.

Самооценка человека стабильна в случае общения с ним в рамках дружелюбной роли, однако негативное отношение человека к себе со стороны другого лица тоже может быть принято им положительно («ты сердишься, значит, ты не прав», «боится, значит, уважает» и т.д.). К казенной же роли у человека нет адаптационных механизмов, стабилизирующих его состояние. В результате использования данной роли система ценностей любого человека, прежде всего «Я-ценность», теряет стабильность на поведенческом уровне, проявляя тенденцию к пассивному, реже агрессивному поведению.

Достаточно проследить поведение человека, обратившегося к чиновнику-бюрократу, как сразу станет видна дестабилизирующая значимость казенной роли, исключающей возможности эмоциональной адаптации к стрессовой ситуации. Необходимо также добавить, что любой виновный ожидает к себе дружественного или враждебного отношения, что формирует у него соответствующие контрроли, а против казенной роли контрроли нет.

При работе в рамках данной роли следователь обращается к допрашиваемому по статусу: «гражданин», «допрашиваемый», «подозреваемый», «обвиняемый», «свидетель», «понятой» и др. Это необходимо для того, чтобы не демонстрировать свое отношение к допрашиваемому, исключить личностный момент восприятия последнего. Никакой персонификации.

Тональность голоса средняя. К сожалению, для многих людей данная тональность труднореализуема, они быстро переходят с неё на тихую или громкую. Можно в принципе порекомендовать любую тональность, но при условии, что она будет стабильной.

Подводя итог вышесказанному, необходимо отметить, что казенная роль по соотношению эффективность — корректность является предпочтительнее, чем дружелюбная и враждебная.

В предыдущем параграфе раскрывалась идея о нецелесообразности тактических приемов, в которых одновременно задействуется несколько познавательных процессов, несколько способов взаимодействия, несколько видов деятельности. Обыгрывание роли (дружелюбной, враждебной, казенной) не целесообразно лично реализовывать в последующих стадиях допроса, так как в этих стадиях присутствуют и свои задачи. Каким же образом заданная на подготовительной стадии ролевая модель поведения может реализоваться в других стадиях. Только если реализация этой модели будет связана не с деятельностью следователя, а созданной им в рамках психологической атмосферы той или иной роли обстановкой. Примером может выступать освещение помещения.

Излишне яркое искусственное освещение вносит дискомфорт в самочувствие человека, к тому же крайне рельефно вырисовывая мельчайшие эмоциональные нюансы, резко высвечивая любые контуры, в том числе и на лице (морщины, шрамы, выступающие части лица). Неудивительно, что использование яркого, искусственного освещения гармонично вписывается в агрессивную роль следователя на допросе.

Ровное естественное освещение, наоборот, смягчает черты лица, что, например, женщины используют при формировании дневного макияжа, с его более мягкими переходами тонов. Таким образом, для дружелюбной модели на допросе целесообразно использование мягкого естественного освещения.

Затруднительно воспринимать лицо человека в условиях недостатка освещения, к тому искусственного, еще более искажающего восприятие другого лица. Неудивительно, что искусственное тусклое освещение удобно скроет личностный фактор в поведении следователя при обыгрывании им казенной роли.

О влиянии на допрашиваемого неосознаваемых факторов достаточно говорилось в отечественной криминалистической литературе.

Так, в криминалистической литературе неоднократно описывалось влияние на допрашиваемого запахов, музыки и прочих факторов.⁵⁹ Мы предлагаем сосредоточиться не на столь явных раздражителях.

Стабилизация психического напряжения, возникающего вследствие несовпадения векторов бессознательного и сознательного, достигается путем задействования механизмов неосознаваемой психической защиты. Назначение данных механизмов снижение психического напряжения в сознании личности. Одним из подобных механизмов является проекция. Проекция - перенос психического напряжения на объекты окружающей действительности, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне.⁶⁰

Например, внутреннюю агрессию человек склонен проецировать предпочтительным выбором красного цвета в одежде, интерьере, аксессуарах. Научность данного положения подтверждает используемая в современной отечественной и зарубежной экспертной, психодиагностической, клинической и кадровой работе психодиагностическая методика «Восьмицветовой тест Люшера».

Основываясь на механизме цветовой проекции и располагая перед допрашиваемым перекидной календарь с ярко выраженным цветом, мы стимулируем обращение к тому или иному поведенческому реагированию в ответ на цветовой маркер.

Так, красная (для женщин) или черная (для мужчин) окраска стимулирует восприятие в рамках враждебной роли. Синяя (для мужчин) или зеленая (для женщина) окраска стимулирует восприятие в рамках дружелюбной роли. Коричневая (для женщин) или серая (для мужчин) окраска стимулирует восприятие в рамках казенной роли. Таким образом организованная в стадии подготовки допроса установка в сознании допрашиваемого будет определять отношение его к следователю, без задействования психического потенциала последнего. Вероятно в специальной служебной литературе необходимо остановиться на рассмотренной проблеме подробнее, чем в этом учебном пособии.

Выбор способа вызова допрашиваемого. Определяя способ вызова допрашиваемого, следователь должен учитывать, что в отношении участников уголовного процесса предлагаемый контакт обусловлен принудительным характером общения, в результате которого те не испытывают положительных эмоций, а значит, это является серьезным препятствием для установления идеального психологического контакта с ним.⁶¹

Общие правила вызова на допрос отражены в ст. 188 УПК РФ:

1. Свидетель, потерпевший вызывается на допрос повесткой, в которой указываются, кто и в каком качестве вызывается, к кому и по какому адресу, дата и время явки на допрос, а также последствия неявки без уважительных причин.

2. Повестка вручается лицу, вызываемому на допрос, под расписку либо передается с помощью средств связи. В случае временного отсутствия лица, вызываемого на допрос, повестка вручается совершеннолетнему члену его семьи либо передается администрации по месту его работы или по поручению следователя иным лицам и организациям, которые обязаны передать повестку лицу, вызываемому на допрос.

3. Лицо, вызываемое на допрос, обязано явиться в назначенный срок либо заранее уведомить следователя о причинах неявки. В случае неявки без уважительных причин лицо, вызываемое на допрос, может быть подвергнуто приводу либо к нему могут быть применены иные меры процессуального принуждения, предусмотренные статьей настоящего Кодекса.

4. Лицо, не достигшее возраста шестнадцати лет, вызывается на допрос через его законных представителей либо через администрацию по месту его работы или учебы. Иной порядок вызова на допрос допускается лишь в случае, когда это вызывается обстоятельствами уголовного дела.

5. Военнослужащий вызывается на допрос через командование воинской части.

 

Из предусмотренных способов вызова на допрос (по телефону, повесткой, приводом) следователь избирает тот способ, который в конкретной тактической ситуации в лучшей степени соответствует планам следователя. Факты возможного более полного установления психологического контакта с допрашиваемым, сохранения в тайне от других лиц факта вызова на допрос и прочие в рамках избранной линии следователем могут быть учтены, но тактически определяющими не являются.

Отметим мнение В.Л. Васильева, который полагал, что «при выборе способа нужно иметь в виду индивидуальные особенности личности допрашиваемого. Внезапная доставка в следственный орган без предварительного предупреждения, чтобы сохранить следственную тайну и быстро получить правдивые показания, не всегда приводит к успеху. В таких случаях нужно учитывать индивидуальные особенности человека, который вызывается на допрос. Лица со слабой нервной системой, наделенные повышенной чувствительностью к раздражителям, в описанной выше острой и сложной для них ситуации «уходят в себя»; с ними невозможно наладить контакт не только на первом, но и на последующих допросах. Такое внезапное «приглашение» надолго травмирует их психику и вызывает стойкие отрицательные эмоции в отношении следователя»⁶². Несмотря на некоторую категоричность вышесказанного, отметим, что оно в некоторых ситуациях может быть значимым, а следовательно, должно подлежать учету следователем.

Техническое обеспечение допроса и обеспечение безопасности. В процессе подготовки к допросу необходимо принять меры к его техническому обеспечению, ориентированные на создание надлежащей обстановки проведения допроса, а также его безопасности.

Целесообразно приготовить избыточное количество расходных материалов (бланков протоколов допроса, бумаги белой и линованной, пишущих принадлежностей). Необходимо проверить наличие конституции РФ, а также уголовного и уголовно-процессуального кодекса, материалов уголовного дела.

Безопасность, определяемая как одна из целей подготовки к допросу, требует совершения ряда действий. Размещение допрашиваемого должно быть на определенном расстоянии от окон и дверей, причем окна не должны быть закрыты. Данное размещение должно быть на достаточном удаленном расстоянии от следователя, предполагающем визуальное восприятие лица, рук и ног допрашиваемого. Отсутствие в помещении в пределах досягаемости допрашиваемого объектов, которые могут быть использованы в качестве оружия. Наличие средства самообороны в пределах досягаемости следователя. Для обеспечения безопасности проведения допроса в присутствии работников полиции в случаях возможных провокаций, попыток побега, нападения на участников допроса, со стороны допрашиваемого. Если наличие посторонних тактически нецелесообразно допрашиваемый должен быть ограничен спецсредствами.

Значимым элементом подготовки к проведению допроса является принятие решения о целесообразности использования аудио- и видеосредств фиксации. По нашему мнению, следователь всегда должен стремиться использовать аудио- и видеосредства фиксации при проведении допроса, но особенно это стремление должно быть реализовано в случаях:

1. Производства длительных и сложных допросов, требующих последующего тщательного анализа их хода и результатов. Сложность допроса может определяться как неоднозначностью, противоречивостью, имеющийся в текущей следственной ситуации информации (объективный фактор), так и проблемным психофизиологическим состоянием следователя (субъективный фактор).

2. Проведение допросов с участием лиц, страдающих физическими и психическими недостатками: слепоглухонемых, глухонемых, имеющих расстройство психики. Целесообразность применения аудио- и видеосредств фиксации определяется здесь повышенной вероятностью недопонимания между допрашиваемым и допрашивающим.

3. Проведение допросов с участием малолетних свидетелей и потерпевших. Традиционно целесообразность использования аудио- и видеосредств фиксации объясняется последующей возможностью проверки не являются ли показания результатом внушения со стороны следователя. Нам целесообразность видится в возможности следователя при наличии записи допроса оправдаться от, в большинстве случаев необъективных, обвинений оказания давления на допрашиваемых рассматриваемой группы.

4. Проведение допроса лица находящегося при смерти, конечно целесообразно фиксировать посредством аудио- и видео средств, однако даже с учетом этой записи результаты подобного допроса, на наш взгляд, крайне оспоримы.

Варианты проведения аудио- и видеосъемки в случае допроса с присутствием переводчика и при проведении очной ставки нами не рассматриваются так как криминалистически значимого обоснования этого мы не видим.

Принятие решения о целесообразности проведения аудио- и видеофиксации предполагает ознакомление специалиста-оператора с условиями предстоящего допроса. Здесь принимается решение о расположении аппаратуры и использовании разных планов при записи.

 

Анкетная стадия допроса

Первой выделяемой нами стадией непосредственного проведения допроса является анкетная стадия. В криминалистических исследованиях данная стадия традиционно недооценивается либо сводится в своем содержании к процессуальной составляющей.

Казалось бы, при наличии факта подготовки к проведению допроса со стороны следователя маловероятно получение от допрашиваемого лица новой информации анкетного характера. Если следователь не уверен в основных анкетных данных допрашиваемого, значит он не готов к допросу. Если не готов, нет необходимости допрос проводить. Следовательно, проверка анкетных данных допрашиваемого сама по себе не является тактически значимой задачей.

Нормы уголовно-процессуального закона, о которых информирует следователь (право на адвоката, переводчика, ответственность за дачу ложных показаний и т.д.), благодаря средствам массовой информации хорошо известны обывателю. Понятно, что с процессуальной точки зрения это значимо. С тактической же не просто нецелесообразно, но порой и вредно. Так, несущее формально-ритуальную природу зачитывание прав и обязанностей повышает у лица психическое напряжение, нацеленное на взаимодействие со следователем, и усиливает негативный образ следователя у лица, ориентированного на противодействие ему. Таким образом, оглашение прав и обязанностей допрашиваемому лицу с тактической точки зрения достаточно спорна.

В чем же смысловая нагрузка анкетной стадии допроса, определяющая её криминалистическую ценность? На наш взгляд, ценность её определяется тактическим потенциалом воздействия на допрашиваемого, обусловленного характером ролевых взаимодействий, а также установлением необходимого для допроса оптимального распределения психологических ролей.

Подводя итог сказанному отметим, что анкетная стадия допроса решает три основные задачи: удостоверительную (следователь получает и фиксирует данные о личности допрашиваемого), процессуально-ознакомительную (допрашиваемый знакомится с правовыми нормами, регулирующими процесс допроса) и ситуационно-ролевую (следователь оптимизирует состояние допрашиваемого лица до тактически целесообразного). Можно также говорить о дополнительной задаче психологически-исследовательской (исследования личности допрашиваемого).

В отношении удостоверительной задачи на анкетной стадии допроса можно сказать, что в процессе выяснения обстоятельств анкетно-биографического характера следователь может уточнять отдельные из них с целью определения психического состояния допрашиваемого, определения уровня интеллектуального развития несовершеннолетнего и уровня владения им речью, состояния его эмоциональной напряженности и волевой мобилизации. Уточнять необходимо данные, которые вызывают положительные эмоции у допрашиваемого. Для успешно установления и развития контакта целесообразно подготовить план, в котором отражались бы личностные особенности заинтересованного объекта.⁶³ Отметим, что мы определили рассматриваемую задачу как дополнительную в силу небольшого объема устанавливаемой информации, имеющей тактическое значение.

В соответствии с решаемыми задачами целесообразно выделять в рамках анкетной стадии допроса две подстадии: анкетно-формальную и анкетно-контактную.

В анкетно-формальной стадии решается процессуально-ознакомительная задача, которая как было сказано, хотя и несёт спорную тактическую ценность, но обязательна с позиций уголовно-процессуального закона. Мы не можем манипулировать анкетно-формальной подстадией, располагая её по желанию в начале, середине или конце допроса, что предельно снижает её тактическую ценность.

В анкетно-контактной стадии допроса решается удостоверительная (хотя уже говорилось о её невысокой тактической ценности) и ситуационно-ролевая задача.

Последнюю задачу рассмотрим более подробно, поскольку именно в ней содержится тактическая возможность воздействия на личность допрашиваемого.

Допрос является чрезвычайно сложным следственным действием вследствие фактического «неравноправия» участников. Допрашиваемый имеет возможность получить информацию о тактических приемах, ознакомившись со специальной литературой, поэтому как бы для уравнивания возможностей участников допроса следователю дано «право» психологического доминирования, вытекающего из его властных организационно-тактических полномочий. Одной из форм демонстрирования

своего доминирования в сфере, которую в обычной жизни человек признает только за собой, выступают полномочия следователя на получение «идентифицирующей» допрашиваемого информации.

Задавая вопросы о фамилии, имени и отчестве, судимости, семейном положении и прочем, допрашивающий демонстрирует ярко выраженную подчиняющую позицию, что неосознанно «тяготит» допрашиваемого, так как каждый человек негативно воспринимает идею даже маловыраженного ролевого господства над ним. Подобное негативное отношение проистекает из наличия в шкале ценностей⁶⁴ установки на самоуважение допрашиваемого, проявлением которой выступает осознание себя как независимого, самостоятельного субъекта.

Расхожая фраза допрашивающего «Здесь вопросы задаю я» направлена именно на формирование у допрашиваемого неосознаваемой подчиненной позиции, хотя сторонними наблюдателями традиционно оценивается как проявление грубости следователя. Понятно, что затягивание сбора анкетных данных окажет тоже воздействие на допрашиваемого без осознанной негативной оценки личности следователя.

Как уже было сказано, смысловая нагрузка анкетной стадии допроса выражается в уравнивании потенциалов участников допроса вследствие формирования у допрашиваемого непривычной ролевой позиции отчитывающегося, что приводит к усилению у него стресса и, как следствие, понижению волевого порога. Понижение волевого порога ведёт к уменьшению своеобразного «коэффициента полезного действия» интеллектуальной, эмоциональной и волевой сферы, что является целесообразным при допросе недобросовестного допрашиваемого, но одновременно может выступать негативным моментом при допросе добросовестного лица, так как понижает эффективность, в частности, таких психических механизмов, как память и ассоциативное мышление.

При воздействии на уровень ценностей недобросовестного лица следователь акцентирует внимание на анкетной стадии допроса, понижая волевой порог допрашиваемого позицией, в которой допрашиваемый чувствует себя носителем несамостоятельной роли (ситуативно регрессируя до детской установки на необходимость в отчете перед более автономным лицом). Именно приведение недобросовестного допрашиваемого к описываемой роли является содержанием ситуативно-ролевой задачи анкетной части допроса.

При допросе же добросовестного лица анкетную стадию необходимо провести, как это ни парадоксально, не в начале допроса, а в его конце. В противном случае эффект восприятия доминирующей ролевой позиции следователя, пусть и неосознанно, негативно скажется на мыслительных процессах допрашиваемого лица. Соответственно, демонстрация со стороны следователя уважения к той составной уровня ценностей допрашиваемого, которая отвечает за самоуважение, позитивно скажется на психических процессах допрашиваемого.

Законодатель не обязывает выяснять данные о допрашиваемом в начале процесса допроса, что позволяет отложить подобное выяснение, конечно, если следователь уверен в правильности оценки личности допрашиваемого, что возможно только при наличии должной подготовки к допросу.

Сказанное относится и к несовершеннолетним допрашиваемым, так как в период полового созревания самоуважение, как личностная ценность, является крайне актуальной. Независимо от добросовестности несовершеннолетнего допрашиваемого необходимо исключить негативное воздействие на рассматриваемую ценность, учитывая нестабильность психики несовершеннолетнего лица.

Воздействие на допрашиваемого за счет «давления» статуса не требует специальных усилий следователя, за исключением заранее подготовленного списка необходимых к озвучиванию допрашиваемым обстоятельств его биографии. Однако решение ситуационно-ролевой задачи (оптимизация состояния допрашиваемого лица до тактически целесообразного) может быть усилено и дополнительными волевыми действиями следователя. Речь идет о действиях по установлению «психологического контакта».

Психологический контакт является неотъемлемым атрибутом межличностного общения взаимодействующих сторон, в нашем случае, следователя и допрашиваемого, представляя собой результат установившегося осознания целесообразности дальнейшего взаимодействия в процессе следственного действия. Возникновение такого контакта способствует получению полных и объективных показаний, имеющих значение для установления истины по делу, предопределяя успешное проведение допроса.

Прежде всего необходимо отметить, что в отношении природы психологического контакта наблюдается несколько точек зрения, а именно то, что установление психологического контакта - это 1) тактический приём, 2) условие, 3) стадия следственного действия, 4) состояние следователя и участника следственного действия.

Отдельные криминалисты рассматривают установление психологического контакта как тактический прием.⁶⁵ Полагаем, что установление психологического контакта является не тактическим приемом, а для его установления используются системы наиболее целесообразных тактических приемов.

В.Л. Васильев, определял психологический контакт как стадию допроса, на которой «оба собеседника окончательно вырабатывают в отношении друг друга общую линию поведения, а также определяют такие параметры, как ее темп, ритм, основные состояния собеседника, приемы устной речи, позы, мимику»⁶⁶. Позволим себе не согласиться с этой точкой зрения.

Установление психологического контакта, по нашему мнению, не является стадией допроса, ведь еще Н.И. Порубов справедливо замечал, что психологический контакт должен сопутствовать всему ходу допроса, а для его установления требуется проведение ряда тактических приемов, определяемых ходом допроса, обстоятельствами дела, наличием доказательств, а также личностью виновного.⁶⁷ Таким образом, психологический контакт можно рассматривать как тактическую операцию, объединяющую совокупность тактических приемов, направленных на решение серии задач при производстве допроса.

Без всякого сомнения, поддержания психологического контакта необходимо добиваться на протяжении всего допроса, однако объективно мобилизация усилий следователя для возникновения психологического контакта должно соответствовать началу допроса в стадии анкетно-ролевой. Таким образом, мнение о безотносительности психологического контакта к стадиям допроса спорно.

Заметим, что разработка системы тактических приемов предполагает уяснение целей установления психологического контакта в процессе допроса. В вопросе понимания природы и целевого содержания феномена психологического контакта мнение исследователей разделилось и представлено следующими подходами:

• Психологический контакт — это форма оптимального взаимодействия следователя и допрашиваемого. Для данной формы психологического контакта в полном объеме характерны элементы взаимопонимания, взаимопомощи и аналитического мышления. Сторонникам данного подхода является Н.И. Порубов рассматривающий психологический контакт как «систему взаимодействия людей между собой в процессе их общения, основанного на доверии: информационный процесс, при котором люди могут и желают воспринимать информацию, исходящую друг от друга. Психологический контакт - это, наконец, процесс взаимного понимания»⁶⁸. Данная позиция исходит прежде всего из эмпатийной составляющей взаимодействия, опирающейся на эмоционально-оценочную компоненту.⁶⁹

• Психологический контакт — это форма достаточного взаимодействия следователя и допрашиваемого. Готовность к совместной деятельности (пусть и в конфликтной форме). Для данной формы психологического контакта в полном объеме характерны элементы критической оценки собеседниками друг друга. В рамках данного подхода психологический контакт определяется как «согласованное деловое взаимоотношение следователя со свидетелем, потерпевшим, подозреваемым и обвиняемым, которое возникает на основе правильной позиции следователя и поведения допрашиваемого».⁷⁰ В.Л. Васильев видит такую цель психологического контакта в нахождении общих интересов следователя и допрашиваемого, то есть в переходе в процессе допроса от психологического «я» к психологическому «мы»⁷¹. Данные позиции исходят прежде всего из деятельностной составляющей взаимодействия, опирающейся на рационально-оценочную компоненту.

• Психологический контакт — это форма минимального взаимодействия следователя и допрашиваемого, определяющая возможность получения следователем от допрашиваемого криминалистически значимой информации о преступном событии. В рассматриваемом случае под психологическим контактом подразумевается не столько эмоциональная составляющая, как в первом подходе, не столько составляющая взаимодействия сторон, как во втором подходе, сколько информационная составляющая. Здесь под психологическим контактом необходимо подразумевать возможность следователя в одностороннем порядке получать информацию от допрашиваемого. Если следователь сможет получать информацию, анализируя к примеру дыхание или движения глазных яблок, то с позиций третьего подхода можно говорить о психологическом контакте. В явном виде третья позиция в литературе не описывалась, хотя, в частности, А.Б. Соловьев указывает, что в известном смысле психологический контакт «носит односторонний характер: следователь стремится получить как можно больше информации от допрашиваемого и сам не заинтересован в обнародовании имеющихся в его распоряжении данных по делу».⁷²

Наличие эмоционального доверия является желаемым элементом психологического контакта, но иногда следователь объективно не имеет возможности вызвать к себе эмоциональное доверие человека потому, последний вступает в общение, имея цели, противоречащие целям следователя, но рассчитывает в процессе контактного общения найти компромиссное решение поставленных им задач. Контактные отношения в таких случаях строятся на основе взаимопонимания и взаимоуважения следователя и участника допроса.

Тактика установления психологического контакта на допросе. Исходными рекомендациями по достижению психологического контакта на допросе будут рекомендации оптимизировать общение в рамках традиционного бытового общения. По сути многое, что предлагается криминалистами, созвучно рекомендациям Д. Карнеги по расположению к себе людей. Если кратко, то данные рекомендации сводятся к:

1) проявлению искреннего интереса к собеседнику;

2) демонстрированию положительных эмоций;

3) обращению к человеку по имени, с целью неосознанного воздействия на его самооценку;

4) концентрации на внимательном восприятие сообщаемой информации;

5) обсуждение интересов актуальных для собеседника;

6) подчеркивание в беседе значимости собеседника⁷³.

Сравним эти рекомендации с предложениями В.Г. Лукашевича направленными на установление психологического контакта на допросе:

1) создание надлежащей обстановки допроса;

2) допрос наедине;

3) корректное поведение следователя как представителя государства, выполняющего важные общественные функции;

4) демонстрация доброжелательности, непредвзятого отношения к допрашиваемому, порождающих интерес к следователю как партнеру по общению;

5) демонстрация умения выслушать до конца, не повышать тон;

6) проведение предварительной беседы на отвлеченную тему;

7) обращение к логическому мышлению;

8) разъяснение целей и задач допроса;

9) создание обстановки, возбуждающей интерес к допросу и результатам его.⁷⁴

Как видно, рекомендации первого и второго автора содержательно идентичны и сводятся, прежде всего, к эмоционально выдержанному поведению с демонстрацией взаимопонимания и ценности собеседника для следователя.

Из названных рекомендаций, по мнению следователей, наиболее эффективными являются приемы, связанные с беседой на интересующую или отвлеченную тему. Беседы на такие темы позволяют изменить психическое состояние допрашиваемого, причем такой прием оказывает положительное влияние на допрашиваемого, находящегося как в возбужденном, так и в подавленном состоянии. Оптимально, перебирая темы, найти такую, которая вызывает у допрашиваемого интерес.⁷⁵ Это можно сделать путем включения в поле зрения допрашиваемого каких-либо предметов, связанных с его интересами и вызывающих положительных эмоциональный отклик.⁷⁶

Получая ответы на вопросы об анкетных данных в целях психологического контакта, можно завязать разговор на тему этих данных, однако целесообразной данная рекомендация будет только в отношении добросовестного допрашиваемого. В отношении недобросовестного допрашиваемого лица получение анкетных данных - это не столько информационная, сколько манипулятивная составляющая, о которой уже говорилось.

Сам факт возбуждения уголовного дела, задержание, арест, утрата прежнего социального положения, потенциальная ответственность за сообщение информации, которую могут счесть, а по мнению многих допрашиваемых-свидетелей, и вероятно сочтут, ложной, осознание своей беззащитности от преступника и его окружения оказывают психотравмирующее воздействие на допрашиваемого, который в связи с этим стремится уклониться от контакта со следователем, «уходит в себя», отказывается от дачи показаний. Здесь приведено общее предположение о причинах сложности достижения психологического контакта с допрашиваемым, существующее в криминалистике. Верно ли это предположение? По нашему мнению, лишь отчасти.

Если посмотреть со стороны, то в процессе расследования мы наблюдаем две основные фигуры: 1) лицо, совершившее преступления и не желающее нести наказание полностью или в части, и 2) следователя, который хочет предпринять меры по первоначальному доказательственному обеспечению впоследствии данного наказания. Наблюдаются два антагониста. Взаимопонимание, а тем более взаимопережевание, между ними без сомнения вероятно, но выступает всего лишь частным маловероятным случаем, подтверждающим конфликтную природу взаимодействия между подследственным и следователем. Пусть следователь напрямую и не осуждает подследственного, пусть подследственный и не озвучивает свое отношение к следователю, но взаимопонимание между ними крайне маловероятно. Ситуация, когда следователь притворяется корректным, а допрашиваемый вежливым, называться психологическим контактом в традиционном понимании не может.

Из вышесказанного следует, что приемы достижения психологического контакта как взаимопонимания часто обречены на неудачу в силу антагонизма стратегий следователя и подследственного. Следователю бессмысленно демонстрировать свою объективность и человеколюбие, мотивация его деятельности полностью их исключает. Демонстрируя свою эмоциональную «лояльность», следователь только усиливает напряжением между участниками допроса. Положение ухудшается в силу того, что тактические приемы установления психологического контакта (особенно это касается бесед на отвлеченные темы) как состояния взаимопонимания хорошо известны допрашиваемому и часто вызывают лишь высокомерную оценку уровня профессионализма лица, проводящего допрос.

Наиболее неудачной рекомендацией по достижению психологического контакта будет выступать идея приемлемости использования следователем криминального жаргона. Речь даже не о том, что его использование роняет престиж следователя как представителя государства, а в том, что арготирование следователя является психологическим обоснованием для допрашиваемого в сомнениях правомочности следователя доминировать на допросе.

Без сомнения при установлении психологического контакта с потерпевшим необходимо проявлять сочувствие, понимание, деликатность и сопереживание. Потерпевший ждет помощи от следователя как минимум на уровне сочувствия, как максимум - осуждения преступного действия, законного обеспечения его прав и интересов. Нецелесообразно в начале допроса высказывать критические замечания о формах поведения потерпевшего до преступления и в момент его совершения, так как это нарушит отношения и может толкнуть потерпевшего на ложные показания.

В отношениях же с большинством подозреваемых и обвиняемых психологический контакт должен предстать как целенаправленная, планируемая деятельность по созданию условий, обеспечивающих развитие общения в нужном направлении и достижение его целей.⁷⁷ Психологический контакт в рассматриваемом случае - это деятельность рациональная, не содержащая значительного элемента лицемерия, как в случае с «эмоциональным» психологическим контактом, попытки установления которого могут напрямую оскорблять допрашиваемого как постулирование его изначальной наивности.

Содержание тактических приемов по установлению психологического контакта нам видится в создании у допрашиваемого состояния, предполагающего эффективную деятельность во взаимодействии им со следователем как с достойным противником на бесконфликтной основе. В целях достижения психологического контакта целесообразно выделять три группы приемов:

1. Приемы, направленные на создания позитивного первого впечатления личности следователя в сознании допрашиваемого;

2. Приемы, демонстрирующие допрашиваемому отсутствие агрессии и манипулирования со стороны следователя;

3. Приемы, демонстрирующие психологическую идентичность допрашиваемого и следователя (приемы зеркалирования).

Приемы, направленные на создания позитивного первого впечатления личности следователя в сознании допрашиваемого.

Если принимать во внимание неосознаваемую сферу, то необходимо согласится с определяющей для человека значимостью первого впечатления о партнере по коммуникативной деятельности.

Известно, что результативность сотрудничества во многом определяется первым впечатлением, которые произвели стороны друг на друга. А.А. Бодалев говорит о первом впечатлении как о сложном психологическом феномене, включающим в себя чувственный, логический и эмоциональный компоненты, а также те или иные особенности облика и поведения человека, оказывающегося объектом познания.⁷⁸ Практика показывает, что во взаимоотношениях люди нередко руководствуются лишь стихийно возникающими симпатиями и антипатиями. Отметим, только что кажущаяся стихийность возникновения отношения к другому человеку, на самом деле имеет под собой рациональное основание, и представляет собой типовое поведение, базирующееся на аналогиях жизненного опыта. Именно неосознанность действия механизма первого впечатления способствует громадному потенциалу манипуляций им с обоих сторон.

Таким образом, в момент встречи отношения допрашиваемого и следователя определяется больше чувствами, чем разумом. Следовательно, для первой встречи крайне значимо правильно начать общение, для чего необходимо сформулировать первую фразу и предусмотреть первые движения, которые могут способствовать возникновениям положительной реакции допрашиваемого. Одновременно с этим следователь должен предусмотреть действия, чтобы самому не стать объектом рассматриваемой психологической манипуляции.

Для достижения необходимого первого впечатления при контакте криминалисты традиционно полагают, что следователь должен показать, свою открытость для общения и доброжелательность. Это достигается легкой улыбкой, небольшим наклоном корпуса и головы в сторону собеседника, направленностью скользящего взгляда в глаза собеседника (пристальный взгляд глаза в глаза более трех секунд неосознанно воспринимается как враждебный). Желательно выдержать небольшую паузу в ожидании ответной реакции. Если партнер не смотрит в сторону следователя, то лучше обратиться к нему по имени-отчеству, «поймать» его взгляд, а потом произнести традиционное приветствие, после чего выдержав паузу, с тем чтобы человек ответил вам, включиться в процесс общение.

Приемы, демонстрирующие допрашиваемому отсутствие агрессии и манипулирования со стороны следователя. Без сомнения, данная группа тактических приемов описывалась различными авторами, однако наиболее удачно их сформулировал Ю.В. Чуфаровский, вот некоторые из них:

1. Если речь зашла о неприятных вещах, не уходить от разговора;

2. Не доминировать в разговоре.

3. Не увлекаться монологами. Длинный монолог не только утомляет других, но главным образом порождает у собеседника мысль о своей ущербности и неполноценности.

4. Не принимать позы обороны. Напряжение мышц лица, рук свидетельствует о непринятии идеи говорящего⁷⁹.

Приемы, демонстрирующие психологическую идентичность допрашиваемого и следователя (приемы зеркалирования).

Особенности мировосприятия разными лицами одних объектов, явлений, феноменов обусловливают неосознанное настороженное отношение одного лица к другому. Причина здесь в том, что различное мировосприятие потенциально способно обусловить конфликт. Если психологические сигналы, «исходящие» от лица, привычны наблюдающему лицу, неосознанное восприятие наблюдаемого наблюдающим стремится к позитивному. Чем более похож на нас человек, тем больше доверия он вызывает. Следовательно, если следователю удастся сымитировать типовые для допрашиваемого лица сигналы, то допрашивающий будет восприниматься если не дружественно, то нейтрально.

Проблема заключается не всегда в верной постановке акцента на элементы поведения, которые целесообразно сымитировать для формирования психологического контакта. Макродвижения (значимые по амплитуде движения), типовые жесты и позы дублировать нерационально, так как в начале допроса допрашиваемый находится или в состоянии готовности к психологической агрессии или к закрытости. Повторение этих пантомимических элементов (агрессивности или закрытости) скорее настроит допрашиваемого против следователя.

Какие же элементы поведения целесообразно сымитировать для демонстрации психологической тождественности с допрашиваемым в целях установления психологического контакта? Представляется, что данные элементы могут быть сгруппированы следующим образом:

1. Имитация социально-культурной идентичности

2. Имитация психотипологической идентичности

3. Имитация личностной идентичности

Имитация социально-культурной идентичности может быть выражена в копировании привычек (например, манеры курения, расположения на столе пишущих приборов), лексикона (использования жаргона, диалектизмов, говора), внешнего вида контрагента (застегнутость пуговиц, заправленность верхней одежды, манеры загибать манжеты и закатывать рукава), склонности к восприятию конкретных музыкальных жанров («забытые» в пределах видимости аудиодиски) и прочих способах.

При имитации социально-культурной идентичности напрямую вербально её подчеркивать в большинстве случаев нерационально, так как данный прием лицам с криминальным прошлым хорошо знаком.

Имитация психотипологической идентичности есть демонстрация свойств, которые являются характерными для допрашиваемого. Так как для того, чтобы напрямую продемонстрировать свою характерологическую идентичность допрашиваемому, у следователя явно не хватит времени, то эту идентичность необходимо продемонстрировать косвенно. Исследования Алексеевой Т.А. показали, что устной речи каждого психологического типа свойственны ряд стабильных признаков. Стараясь в своей речи дублировать эти признаки следователь демонстрирует свою психотипологическую идентичность допрашиваемому лицу. Не прибегая к прямому цитированию остановимся на исследованиях упомянутого автора подробно.

Результаты исследования Алексеевой Т.А. в частности показали, что самым громким голосом и быстрым темпом обладает такой психологический тип, как гипертим, сохраняя при этом стабильность вокальных характеристик. Для эпилептоида характерен громкий голос и быстрый темп, но при этом они не отличаются стабильностью в силу импульсивности личности этого психологического типа. Особенность вокальных характеристик циклоида в том, что хотя они отличаются высокими показателями: громкий голос и быстрый темп, но могут часто изменяться на средние показатели за время произнесения устного сообщения, что является показателем нестабильности. Истероид характеризуется громким голосом, быстрым темпом и нестабильностью указанных вокальных характеристик. Нестабильность проявляется в выделении голосом отдельных слов, на которых истероид заостряет свое внимание, возвращаясь после этого в исходный стиль повествования. Вокальные особенности параноидного и застревающего психологических типов проявляется в громком голосе и медленном темпе, при этом сохраняется стабильность указанных компонентов.

Самый тихий по громкости и медленный по темпу голос свойственен гипотимному и шизоидному психологическим типам, стабильность которых сохраняется достаточно продолжительное количество времени. Тихий голос и медленный темп характерны и для конформного психологического типа, однако, они характеризуются нестабильностью. Сензитив отличается тихим голосом, быстрым темпом и нестабильностью вокальных характеристик, что является следствием эмоциональности указанного психологического типа, богатой палитрой чувств, выражающихся, в том числе, и в речи. ⁸⁰

Кроме динамических характеристик вокальности Алексеевой Т.А. был установлен ряд тональных особенностей устной речи допрашиваемых различных типов, о которых необходимо знать лицу, проводящему допрос. Так, у эпилептоида интонация неравномерная, чаще носит восходящий характер, то есть каждое предложение заканчивается на интонационном подъеме, что создает ощущение некоторого давления на собеседника. Для речи эпилептоида характерна агрессивность, которую нельзя путать с эмоциональностью, так как крик и агрессия являются свидетельством состояния гнева в конкретной ситуации. В силу быстрого темпа, речь эпилептоида характеризуется короткими паузами, диапазон голоса – низкий.

Гипертима отличает быстрый темп речи, соответственно короткие паузы в небольшом количестве. Интонация как у наиболее яркого представителя экстравертного типа неравномерная, паузы часто не соответствуют синтаксическим, что создает ощущение некоторой сумбурности: не понятно, где закончилось предложение и началось новое. Несмотря на речевую активность и словоохотливость указанного психологического типа, диапазон его голоса низкий, монотональный.

Истероид очень удачно расставляет паузы, в том числе и стилистические, хорошо владеет ораторским искусством, без труда может привлечь внимание к своей персоне, произнося монологи на различные темы. Паузы по длине и частоте средние, так как нужно выдерживать время для преподнесения очередной мысли слушателям. Особенностью устной речи истероидов является то, что речевые паузы выполняют не столько синтаксическую, сколько смысловую функцию, варьируясь по частоте и длительности в зависимости от ситуации, от той роли, которую выбрал для себя указанный психологический тип. Интонация неравномерная, причем указанный психологический тип наиболее удачно из всех владеет интонационными переходами, варьируя их в зависимости от ситуации. Диапазон голоса средний.

Особенностью циклоида является сочетание характеристик гипертимного и гипотимного психологических типов. Интонация речи циклоидов неравномерная, преимущественно восходящая, может несколько предложений говорить на восходящей интонации и только в конце смыслового отрывка интонация пойдет вниз (или интонация идет вверх и вниз в каждом предложении). Интонационные изменения также являются отличительным признаком речи циклоидов. Создается ощущение, что они говорят на вдохе. Несмотря на интонационные скачки, речь циклоидов характеризуется низким диапазоном, а, следовательно, отсутствием многотональности голоса. Речевые паузы короткие или средние, в зависимости от того, в какой стадии находится указанный психологический тип: гипертимной или гипотимной.

Застревающему свойственно четкое произношением слов, у него очень хорошая артикуляция, темп средний с четким соблюдением интонационных пауз (средних по длине), как и во всем остальном, в речи присутствует четкость, правильность, синтаксические паузы соблюдаются очень хорошо. Этот психологический тип является некоторым исключением из всех, так как он может быть как экстравертом, так и интровертом. В зависимости от этого будут отличаться интонационные особенности речи: интровертный застревающий характеризуется ровной интонацией, а экстравертный – неравномерной. Однако и в том, и в другом случае наблюдается эмоциональная холодность, низкий диапазон, отсутствие многотональности речи. Еще одной особенностью указанной акцентуации является интонационная завершенность каждого предложения, то есть вначале интонация идет вверх, а к концу фразы – вниз, подчеркивая окончание повествования. Разница в силе интонационных скачков будет зависеть от интровертности или экстравертности психологического типа.

Параноид характеризуется средним темпом и низким тембром голоса, даже женский голос имеет тембральные характеристики ниже средних. Интонация равномерная, что является следствием интровертности данного психологического типа, однако, на отдельных словах, имеющие значимость для параноида, делается интонационный акцент, при этом диапазон голоса – низкий, отсутствует многотональность, что говорит о неэмоциональности и сдержанности речи указанного психологического типа.

Конформный характеризуется некоторой неуверенностью и зависимостью от мнения окружающих, поэтому темп его речи и количество пауз во многом будет зависеть от человека, с которым он ведет беседу. В ситуации допроса со следователем, который не смог расположить к себе представителя указанного психологического типа, речь конформного будет характеризоваться средним темпом с многочисленными паузами. В ситуации же установления психологического контакта речевые паузы будут выполнять только синтаксическую функцию, существенно не увеличиваясь в количестве и продолжительности. Тембр голоса конформного обычно средний или выше среднего. Интонация голоса ровная, без резких интонационных скачков. Конформные также отличаются широким диапазоном голоса, многотональностью и эмоциональностью речи.

Устная речь шизоида отличается медлительностью, по темпу можно сказать, что этот психологический тип говорит медленнее всех, следовательно, для него характерно наличие большого количества продолжительных пауз. Интонация отличается предельной равномерностью, шизоиды обладают самым низким диапазоном голоса, это самый мало эмоциональный психологический тип.

Сензитив является самым эмоциональным из психологических типов, что находит непосредственное отражение в его речи в виде многотональности голоса и широком диапазоне. Сензитивы обладают ровной интонацией с плавными переходами вверх и вниз, при этом легко варьируют тон своего голоса с высокого на низкий, с громкого на тихий, в частности, переходя на шепот. По темпу речь указанного психологического типа средняя. Наиболее подходящее определение голосу указанного психологического типа – мягкость и некоторая восторженность.

Темп речи гипотима, как правило, средний, ближе к медленному. Речь отличается частыми, но короткими паузами, которые могут не совпадать с синтаксическими и создают ощущение передышки, в том числе за счет некоторой усталости в голосе гипотима. Интонация у данного психологического типа ровная, нисходящая, если и наблюдается подъем интонации, то он незначительный и кратковременный, за которым непременно следует спад. Это один из наиболее мало эмоциональных типов, с преобладанием монотональности речевых характеристик и низким диапазоном голоса. Представляется, что исследования Алексеевой Т.А. систематизируют речь, как криминалистически значимый феномен.⁸¹

Имитация личностной идентичности может быть выражена демонстрацией следователем солидарности восприятия тех или иных сторон действительности (идентичности религиозных, национально-культурных, социально-групповых, половых, возрастных стереотипов). Понятно, что если идея типологической идентичности способствует более позитивному восприятию допрашиваемого, то идея личностной идентичности эффективна еще в большей степени.

К сожалению названной, демонстрации свойственен ряд недостатков, на которых целесообразно остановиться.

1. Тактический пример имитации личностной идентичности - один из наиболее известных представителям криминального сообщества, а в последнее время и рядовым гражданам, в силу большой популярности детективного жанра в литературе и кинематографе. Допрашиваемый успокаивается, когда сбывается ролевое ожидание в отношении поведения следователя, когда допрашивающий использует всем известный прием поиска общей темы. Мы уже говорили, что оценка следователя допрашиваемым резко падает, когда следователь демонстрирует склонность к использованию тактических приемов, популярных в начале прошлого столетия.

2. Способность к поиску общей темы не является свойством всех следователей. Позволим высказать мнение, которое может быть признано спорным – поиск общей темы психологически сложен для допрашивающего интровертного типа, в силу сложности адаптации этого типа в процессе коммуникативного взаимодействия с другими лицами. Интровертам намного сложнее находить общую тему с другими лицами и вести разговор, так как обсуждая интересы других лиц, они более склонны слушать, чем говорить.

3. Для беседы на отвлеченную, то есть напрямую не относящуюся к содержанию допроса тему, следователь вынужден перейти на личностный уровень коммуникации. Насколько же готов следователь - человек профессионально психологически устойчивый к человеческим трагедиям, перейти на личностный уровень общения, в котором это будет достаточно легко заметно допрашиваемым? Сама постановка данного вопроса в отечественной криминалистике считается неэтичной, в силу установки на «прорисовку» образа следователя как лица, способного полностью контролировать свои характерологические особенности, владеющего высоко развитой актерской игрой и глубинными способностями эмпатии. Наши исследования 3000 студентов-юристов показали, что лица, получающие юридическое образование принадлежат в большинстве своем (78 %) к психологическому типу, который рассматриваемыми свойствами не обладает в очень высокой степени – эпилептоидному акцентуированному типу. Способность к ролевому поведению среднестатистического следователя, таким образом, ниже среднего, следовательно вероятность доверительной беседы, принципиальную целесообразность которой мы не отрицаем, высокой не будет. Ограниченная способность общения на личностном уровне выступит скорее средством пресечения психологического контакта, даже если он начал формироваться.

Ранее говорилось, что, по мнению следователей, в области достижения психологического контакта с допрашиваемым наиболее эффективными являются приемы, связанные с беседой на интересующую или отвлеченную тему. Объективные сложности в достижении психологического контакта в процессе беседы на прямо не относящиеся к теме допроса темы не делают идею достижения контакта имитации личностной идентичности порочной.

Если все же допустить, что следователь способен преодолеть проблемы имитации личностной идентичности, то поиск общей (отвлеченной) для обсуждения темы нам видится в:

1. Поиске общей темы, раскрывающей общие интересы;

2. Поиске общности, выраженной в общих взглядах и установках;

3. Демонстрации совместного неприятия каких-либо идей, явлений, объектов;

4. Обсуждении общих моменты биографии (места рождения, профессии, социального становления, семейного опыта).

Выбор следователем оптимальной тематики беседы определяется также рядом нижеприведенных факторов:

1. Склонностью допрашиваемого к обсуждению себя как личности, собственного внутреннего мира, характера и биографии. Так представители интровертных типов не имеют выраженной склонности делиться личностно значимой информацией.

2. Склонностью допрашиваемого к ведению беседы на общие темы. Так представители рационально-логических типов (застревающие, циклоиды, параноиды) не имеют выраженной склонности к ведению бессмысленных бесед.

3. Склонностью допрашиваемого к избыточной степени доверительности. Инфантилизм не выступает столь редким качеством в структуре психики взрослого человека как полагает это гуманистическая психология.

Представляется, что дальнейшие исследования анкетной стадии проведения допроса, помогут полнее раскрыть потенциал приемов направленных на мобилизацию или амобилизацию интеллектуального потенциала допрашиваемого лица.

 

Стадия свободного рассказа

Стадия свободного рассказа допрашиваемого представляет собой его повествование о преступном событии. Понятно, что следователь внешне является относительно пассивной фигурой в данной стадии и в тактическом аспекте ориентируется на те тактические приемы, которые сводятся, прежде всего, к оценке и анализу сказанного допрашиваемым. Содержательной стороной подобных тактических приемов выступает смысловой анализ речи допрашиваемого и его поведенческой реакции при вербализации информации, имеющей отношение к расследуемому преступлению.

В 1902 г. эксперименты по определению достоверности свидетельских показаний производил немецкий исследователь В. Штерн. Его задачей было установление степени достоверности показаний. В проведенных опытах было исследован механизм изменения показаний допрашиваемых в зависимости от временного промежутка между запоминанием и воспроизведением события. В ходе описательных экспериментов было установлено, что количество ошибок меньше в свободном рассказе, чем в ответах на конкретные вопросы. Именно последнее положение обусловливает крайне высокую ценность стадии свободного рассказа и пассивность роли следователя в нем.

Положение о том, что сенсорное возбуждение получает свою эмоциональную окраску, наблюдаемую извне,⁸² демонстрирует практическую возможность фиксации следователем в процессе наблюдения за допрашиваемым лицом утверждений, не соответствующих действительности. Именно названный постулат основателя современной теории нейроанатомии эмоций Джеймса Папеса, определяет оптимальность использования в стадии свободного рассказа «экспресс-методик» изучения личности допрашиваемого, ориентированных на выявление доминирующих свойств личности и их влияния на поведение допрашиваемого.⁸³

Как это ни странно, но некоторые криминалисты до сих пор игнорируют общепризнанные выводы Д.У. Папеса. Можно понять, то что в стадии формирования криминалистического знания о личности преступника утверждалось, что несмотря на многочисленные исследования попытки проверки возможности определения искренности и ложности показаний допрашиваемого на основе изучения его поведения привели к отрицательным результатам.⁸⁴ Сегодня же подобные утверждения объективно фактически невозможны.

Природа лжи: криминалистический аспект. С.И. Ожегов дает следующее определение лжи – «намеренное искажение истины, неправда, обман».⁸⁵ Ложь – это (в отличие от заблуждения) умышленное искажение действительности в знании⁸⁶. Допрашиваемый, не желающий давать правдивые показания, наряду с той информацией, которую он воспринял и сохранил в памяти, заблаговременно сознательно формирует и старается запомнить ложную информацию.

В криминалистике актуальным считается выделение следующих видов лжи:

1. Активная ложь – это сообщение заведомо ложных сведений. Может выражаться в форме оговора и самооговора.

2. Пассивная ложь – это сокрытие информации, умолчание (полное или частичное). К пассивной лжи относится и запирательство.

3. Осознаваемая ложь – это сокрытие информации, при которой лицо сознательно искажает факты, соответствующие реальной действительности.

4. Неосознаваемая ложь – это вытекающая из эмоционального состояния напряжения, не всегда точное воспроизведение произошедшего и неосознанное искажение фактические события, в силу повышенной внушаемости лица. Отметим спорность выделения данной группы, как не содержащей элемента осознанности лжи.

5. Патологическая ложь имеет место тогда, когда человек трансформирует реальную действительность в силу характерологических особенностей. Гражданин испытывает чувство удовлетворения от самого процесса введения окружающих в заблуждение. Криминалистически значимо существование такой разновидности истероидной акцентуации как «патологический лгун», для которого в максимальной степени характерна данная разновидность лжи.

Все названные формы подчиняются единому механизму формирования ложных представлений и их реализации вовне. Механизм формирования ложных показаний можно свести к следующим этапам:

1. Анализ реальной картины действительности.

2. Формирование ложной картины действительности.

3. Совмещение реальной и ложной картины действительности. Здесь допрашиваемому «приходится как бы изгонять из памяти то, что произошло и поэтому хорошо запомнилось, и запомнить то, чего не было, а лишь им самим придумано… ему приходится лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно говорить, и ложью, которой надо заменить утаиваемую правду».⁸⁷

4. Повышение психического напряжения в силу повышенной энергозатратности от совмещения реальной и ложной картины действительности. Сказанное происходит в силу того, что возросшее количество искусственно сконструированных посылок и следствий «загромождает» память, заставляя допрашиваемого постоянно соотносить вновь высказываемое суждение с реальной действительностью. И чем посылок и следствий становится больше, тем труднее допрашиваемому соотносить содержание вымысла с реальными фактами, что может проявляться в понижении производительности интеллектуальной и волевой сферы. Таким образом, ложь вызывает утомление, что является основой стрессовых форм поведения.⁸⁸

5. Потребность в стабилизации психики, выраженная в избавлении от неосознанного напряжения, определяет действие большого количества механизмов психической защиты, в частности, невербальной и вербальной проекции, под которыми понимаются выведение неосознанного напряжения вовне посредством особенных поведенческих форм.

Сказанное определяет актуальность исследований способов выявления лжи для решения криминалистических задач допроса.

Способы выявления лжи. Диагностические признаки ложных показаний, в зависимости от их содержания и способов проявления, необходимо подразделять на четыре основные группы: признаки, связанные с психологическими и иными особенностями личности допрашиваемого (например, патологическая ложь); признаки, проявляющиеся в его поведении; признаки, характеризующие содержание и форму полученных показаний; признаки, вытекающие из анализа материалов уголовного дела вцелом.⁸⁹ Признаки, вытекающие из анализа материалов уголовного дела в целом плохо подлежат формализации в силу значительной содержательной вариативности, поэтому исследователи обычно ограничиваются их обозначением, но не исследованием.

При анализе признаков лжи, проявляющихся в поведении допрашиваемого необходимо учитывать, что надежность информации, полученной в результате наблюдения за допрашиваемым, зависит от следующих факторов:

1. От компетентности наблюдателя, включающей не только знание теоретических и практических основ определенной методики, но и способности разбираться в нюансах, вызванных индивидуальностью исследуемого объекта. В основном же методики, основанные на методе наблюдения, не представляют большой сложности в освоении, не требуют глубоких теоретических знаний, а возможность постоянно практиковаться в их применении у следователя всегда имеется.

2. Значительным недостатком этого метода является тот факт, что само осознание наблюдаемым, того, что он является объектом наблюдения приводит к тому, что наблюдаемый пытается путем волевого контроля снизить степень проявления эмоций, а следовательно, интенсивность сигналов.

3. Исследуя внешнюю реакцию наблюдаемого, затруднительно определение того, что лежит в основе проявления личности вовне – психическое свойство или психическое состояние. Эта же позиция обозначена М.С. Строговичем: «то или иное поведение обвиняемого на допросах, тон даваемых им ответов на вопросы, манера держаться и другие подобные обстоятельства, конечно, не могут рассматриваться как самостоятельные доказательства виновности ввиду того, что они могут проистекать из причин, не связанных с исследуемым по делу событием».⁹⁰

4. Ко всем поведенческим (вербальным и невербальным) проявлениям в поведении допрашиваемого следует относиться в определенной степени критически, непременно оценивая их в совокупности.

Следует также подчеркнуть, что помимо данного комплекса проблем, свойственного методу наблюдения вцелом, следователь на практике сталкивается со специфическим проблемами, характерными для конкретных методик наблюдения за допрашиваемым.

Рассмотрим подробно признаки лжи, проявляющиеся в поведении допрашиваемого, которые можно выявить посредством различных методик наблюдения.

1. Выявление и анализ невербальных признаков лжи.

Традиционно в работах по тактике допроса диагностика ложных показаний оценивается и во внешних проявлениях психических состояний допрашиваемого. Так, например, В.С. Комарков указывал, что «важным и необходимым является анализ внешних факторов поведения допрашиваемого (в том числе жестов, мимики, микродвижений конечностей), но не в целях так называемой «диагностики причастности», не для определения достоверности показаний, а для использования результатов анализа в тактических целях».⁹¹ Подобная осторожность в выводах понятна и вытекает из ряда проблем применения методик расшифровки невербальных сигналов и их комплексов.

Во-первых, волевой контроль за жестикуляцией осуществляется с большей легкостью, чем за мимикой и лексикой, так как данные невербальные проявления внутреннего эмоционального состояния являются по своей природе макродвижениями, задействующими большие группы мышц, что позволяет допрашиваемому обнаружить данное проявление реакций на раздражитель уже в самом начале этой реакции и предпринять меры по ее прерыванию.

Во-вторых, позиция, когда между участниками допроса, сидящими лицом к лицу, находится стол, практикуемая большинством следователей, значительно (не менее чем на 50%) сужает область наблюдения, к тому же неосознанно изначально провоцирует допрашиваемого на негативную оценку следователя как противника. Видится эффективным расположить допрашиваемого не напротив следователя, а сбоку от стола. Одновременно с эти следователю необходимо попытаться максимально скрыть за столом свою нижнюю половину корпуса и ноги. Целью сказанного является положение, в котором допрашиваемый, осознавая свою открытость, одновременно с этим подсознательно чувствовал недосягаемость следователя. На этой почве у допрашиваемого неосознанно формируется неуверенность в собственных силах, которая, являясь причиной данной стрессовой ситуации, снизит волевой порог допрашиваемого. Если же особенности помещения не предполагают никакого иного варианта расположения, кроме напротив друг друга, то на стене сбоку от допрашиваемого целесообразно повесить зеркало, в котором последний будет отображаться полностью.

В-третьих, допрашиваемый, знакомый с методами наблюдения и расшифровки невербальных элементов может ввести в заблуждение следователя ложными жестами (если последний не наблюдает рассогласованности жестов у допрашиваемого лица) или, в крайнем случае, уйдет в закрытое положение (руки скрещены на груди, спина согнута, взгляд направлен на пол, общее состояние - напряженное), тем самым, сведя на минимум информативность своей жестикуляции.

В-четвертых, в невербалистике, как в никакой другой методике необходимо учитывать социальные, культурные и национальные особенности допрашиваемого. Традиционным подтверждением актуальности сказанного служит различное содержательное наполнение жеста кивания головой в отечественной культуре (согласие) и в культуре Болгарии (отрицание).

В-пятых, одной из основных трудностей при расшифровке невербальных элементов и их компонентов является установление природы жестов. Здесь необходимо дать ответ на вопрос, является ли содержанием жеста психологическое свойство, либо следователь имеет дело с проявлением психического состояния. Мы ранее говорили об этой проблеме как характерной для всех методик наблюдения за поведением лица, но для анализа невербальных сигналов это актуально в максимальной степени. Решение этой проблемы не представляет труда для наблюдающего.

Жесты, связанные с волнением ритмичны и плавные, они не синхронизированы с началом предложения и его содержательной смысловой составляющей, не совпадают они также и с интонационной составляющей сообщаемых показаний.

Жесты, связанные с сообщением ложной информации, единичны и резкие, они синхронизированы либо с началом предложения, либо с частью в которой содержится содержательная смысловая составляющая, совпадают они также и с интонационной составляющей сообщаемых ложных показаний.

Нами выявлена оригинальная закономерность: если перед основным оглашением ложных показаний допрашиваемый повторит их 3-4 раза перед допросом, то в течение 1-2 часов выявленные особенности жестов, связанных с волнением, и жестов, связанных с сообщением ложной информацией, не просматривались более чем у 40% исследуемых.

Еще более удивительной закономерностью оказалась выявленная тенденция редкой встречаемости при даче ложных показаний жестов, которые традиционно трактуются как жесты сопровождающиеся обман (закрывание рта рукой, почесывание подбородка, манипуляции с мочкой уха, кончиком носа, височной прядью) — всего 5 % случаев.

Основные признаки лжи, сопровождающие момент изложения ложных показаний могут быть сгруппированы в следующие группы:

• причинение себе условно болезненных ощущений, посредством царапанья внутренней части ладони и подушечки пальцев ногтем, либо тонкой гранью кольца, браслета часов и пр. - 25%;

• качание головой из стороны в сторону - 12%;

• вскидывание взгляда вверх на 10-12 часов - 14% (кстати, именно ценность этого признака немотивированно отрицается рядом исследователей⁹²);

• резкие, скрытые движения кистью и стопой - 5%;

• откидывание на стуле назад - 3%

• сжимание ладони в кулак, либо поворот кисти внутренней стороной к себе - 12%;

• классические жесты лжи — 5%

• 20% случаев характеризовались повышенным морганием допрашиваемого при сообщении ложной информации;

• 3% случаев представлены значительным количеством нечасто встречающихся невербальных моделей.

В случае анализа невербальных сигналов, сопровождающих ложь необходимо знать, что для каждого человека характерно типовая, близкая ему модель (тип сигналов) задействованная в большинстве ситуаций и разовые отдельные жесты. То есть помимо типовой реакции на сообщение человеком ложных показаний, своеобразного «личного маркера» лжи, в поведении присутствуют отдельные ситуационно актуальные жесты.

2. Выявление и анализ вербальных признаков лжи

Речевые особенности лица также могут свидетельствовать о том, что допрашиваемое лицо лжет. Сильная боязнь разоблачения может заставить и подготовившегося лжеца запинаться и даже забывать уже продуманную линию поведения. Конечно, надеяться только на это наивно, так как потенциал анализа вербальных (речевых) особенностей допрашиваемого нам представляется крайне высоким. Сказанное справедливо, прежде всего, потому, что именно речевые характеристики в наименьшей степени подлежат волевому контролю.

Методика анализа утверждений, разработанная зарубежными криминалистами, ориентирована на структурирование признаков лжи, находящих отражение в показаниях допрашиваемого лица.⁹³ В основе теории методики анализа утверждений лежит положение о том, что ложные показания отличаются от правдивых как по содержанию, так и по структуре самих предложений, используемых допрашиваемым. Содержательное отличие может быть отражено в пяти основных информационных блоках.⁹⁴

Общая характеристика показаний допрашиваемого. При общем исследовании показаний они исследуются во всей своей совокупности, как нечто целое. Наличие логической структуры присутствует, когда различные детали в показаниях независимо друг от друга описывают один и тот же механизм преступного события.

Одной из составляющих элементов этого блока является соответствие показаний допрашиваемого принципу хронологической последовательности. Сказанное объясняется тем, что ложные показания представляются в непрерывно структурированной, фактически хронологической последовательности. Вероятность «перепрыгивания» в описании событий с одной стадии на другую недобросовестным допрашиваемым достаточно невысока.

Третьим составляющим элементом является фактор детализации показаний. Данный элемент можно считать учтенным, если показания допрашиваемого содержат достаточный объем деталей, относящихся к элементам события, содержательно совпадающими с криминалистической характеристикой данной группы преступлений.

Описание воспринятого ранее события структурно должно состоять из трех примерно равных по объему частей. Речь идет о сбалансированности вводной части (информация о том, что было до преступления), основной части (информация о том, что было во время преступления) и заключительной части (информация о том, что было после преступления) и равным соотношением этих частей 33%:33%:33%⁹⁵. Чем лучше сбалансированы три части показания, тем больше вероятность того, что показания правдивы.

Наши исследования показали, что в группе обвиняемых, дававших искренние показания на допросе, лица с высшим образованием при даче показаний имеют тенденцию к сбалансированности показаний в размере 29% : 45% : 26%

В группе обвиняемых, признавших свою вину, для которых было характерно отсутствие высшего образования, была выявлена тенденция к сбалансированности речи в размере 25% : 53% : 22%.

Среди исследованных обвиняемых, в процессе расследования не признавших свою вину и признанных судом виновными, диапазон соотношений частей повествования крайне высок и не коррелирует с типовой сбалансированностью сообщения добросовестного лица: для лиц с высшим образованием в 87% случаев, для лиц без высшего образования в 93% случаев.

Знание типового соотношения объема показаний допрашиваемого относительно обстоятельств, произошедших до, во время и после преступления, позволит следователю уже во время допроса оперативно и с высокой вероятностью определить факт сообщения допрашиваемым неадекватной информации. Это делается путем сравнения типового соотношения частей повествования с соотношением, характерным для показаний конкретного допрашиваемого.

Фактор сбалансированности показаний определяется не только сбалансированностью объемов частей текста, изложенного в процессе описания события до, во время и после преступления, но также и частотой встречаемости вводных слов в указанных частях повествования допрашиваемого. Для речи лиц с высшим образованием характерно сбалансированность количества вводных слов в предложениях и величины самих предложений в описании всех стадий преступления.

Также под сбалансированностью понимается примерная одинаковая сложность предложений во всех частях повествования (количество слов, причастных и деепричастных оборотов).

Криминалистический анализ используемых в показаниях частей речи – наиболее значимая составная методики анализа утверждений. Владея критериями анализа ложных показаний, следователь сравнивает с ними конкретные показания, и анализирует выявленные отклонения, делая вывод о правдивости или ложности сообщений.⁹⁶

Специфические детали. Речевые элементы этого блока более специфичны, и эта особенность становится объектом криминалистической оценки следователя. К специфическим деталям относятся: «включенность в контекст» (соотнесение расследуемого события во времени и пространстве); «описание взаимодействия» (интенсивность взаимодействия нескольких лиц); «воспроизведение разговора» (передача разговора в виде диалоговых форм от первого лица); «неожиданное осложнение в ходе инцидента» (описание интенсивности развития конфликта).

Необычные характеристики, связанные с речевыми оборотами. Третья группа речевых элементов касается ряда содержательных особенностей показаний. Сюда необходимо отнести такие признаки лжи, как игнорирование необходимости изложения излишних деталей, а также умолчание о душевных переживаниях участников преступного события.

Особенности устной речи допрашиваемого, связанные с его позицией. В речи недобросовестного допрашиваемого могут присутствовать спонтанные исправления по ходу рассказа, сомнения в надежности собственной памяти, сомнения в возможном доверительном отношении к изложенному, упоминание деталей, свидетельствующих о сопереживании преступнику, перечисление деталей, свидетельствующих о вине допрашиваемого.

Элементы, отражающие специфику преступления. Для отражения в правдивых показаниях этого фактора необходимо владение допрашиваемым определенным объемом информации, малодоступным среди некриминалистов. Например, в случае совершения преступлений в сфере компьютерной информации подтверждением достоверности будет описание допрашиваемым не придуманного СМИ образа хакера-маргинала, а реального статистически достоверного социализированного носителя соответствующих навыков. В данном случае образ преступника противоречит распространенным представлениям обывателей, что является убедительным свидетельством правдивости показаний.

После оценки наличия (отсутствия) каждого из критериев дается общая оценка качества показаний, то есть степени вероятности достоверности показаний.

3. Выявление и анализ физиологических признаков лжи

Исследования проявлений физиологических реакций человеческого организма при волнении, стрессе или лжи имеют давнюю историю и не вызывают у большинства исследователей никакого сомнения.

Так, на Ближнем Востоке еще в глубокой древности в качестве «детектора лжи» использовали показатели пульса подозреваемого. В качестве информативных признаков брались изменения в частоте пульса и особенности кровенаполнения артерии (пульсации).⁹⁷Аналогичные выводы, базирующиеся на иных физиологических реакциях, легли в основу практики выявления лжи в разных странах древнего мира и средневековья.

Появление ярко выраженных, интенсивных реакций на те или иные вопросы свидетельствует о том, что эти вопросы являются для допрашиваемого более значимыми, чем остальные. В контексте допроса мы можем ориентироваться на такие реакции, которые проявляются в виде изменений ритмики и амплитуды дыхания, усиления потливости, повышенной интенсивности моргания. Отметим, что изменение интенсивности моргания скорее характерно для отдельных лиц, как типовая реакция на сообщение ложных показаний, как «личный маркер» лжи. Лица с этой стабильной, а не ситуативной физиологической реакцией на ложь встречаются не чаще чем в 20% случаев (40 случаев из 200). Отдельные же периоды увеличения моргания у остальных допрашиваемых в равной степени зависело как от ситуации лжи, так и от ситуации волнения, то есть диагностическую функцию выполнить не могло.

4. Выявление и анализ мимических признаков лжи

Пожалуй, нет ученого-криминалиста, который бы не рекомендовал бы в процессе допроса наблюдать за мимикой лицевых мышц допрашиваемого. Но на сегодняшний день информацию, содержащую практические советы в данной области, можно почерпнуть фактически только из физиогномики (области человеческих знаний о взаимосвязи черт лица и психических свойств). Действительно ценность анализа мимических признаков лжи произведена еще первыми криминалистами, утверждавшими в частности «Страх, дрожь, блуждающий взгляд, вынужденный смех, притворный обморок и спазмы - все это свидетельствует о сознании своей вины. Но все-таки слишком полагаться на это нельзя».⁹⁸

Возможности использования данных физиогномики тоже ограничены в силу ряда причин.

• Научно разработанных методик, на теоретическом уровне объясняющих взаимосвязь мимической активности и психических проявлений, не существует. Физиогномика как область знания имеет крайне неразработанную теоретическую базу и неструктурированный эмпирический объем материала.

• Представители разных типов нервной системы обладают достаточно специфичными проявлениями мимической активности. Так, представители флегматического типа не имеют резко выраженной мимики, в то время как представители сангвинистического типа хотя и имеют достаточно развитые выразительные движения мышц лица, но способны контролировать проявления подобной активности. Лица же холерического и меланхолического типа характеризуются достаточно узким спектром доминирующих мимических особенностей, что затрудняет обнаружение на этом эмоционально-насыщенном фоне признаков лжи. Сказанное не делает неэффективной методику выявления лжи, а требует от лица её использующего делать поправки в зависимости от типа допрашиваемого.

• В-третьих, сложностью использования знаний в области физиогномики в случаях заболевания, при которых в цепочке мимических рефлексов некоторые звенья анатомически интактны (не вовлечены).

• Наличие у некоторых лиц “аномальной” мимики, возникающей вследствие специфического психического склада.⁹⁹

• Допрашиваемые с высоким уровнем выраженности актерских навыков могут интуитивно (реже сознательно) подстроиться под квазиестественную для данной ситуации мимику. К названным лицам интуитивного плана относятся лица с сензитивной акцентуацией характера, осознанного — истероидной.

По нашему глубокому убеждению, научить не ситуативно, а системно определять ложь по мимическим проявлениям достаточно сложно. Несмотря на сказанное, можно сориентировать внимание допрашивающего на некоторых особенностях мимики человека, которые с высокой степенью вероятности позволят обнаружить отдельные признаки лжи.

Изучение нами 200 человек, оказавшихся в роли допрашиваемых, показало, что в 94 % случаев в зависимости от ведущей руки (праворукости / леворукости) у человека в мимическом плане повышенно активна только одна половина лица. Так, у праворуких исследованных мимически активная сторона лица правая, у леворуких - левая. Среди исследованных амбидекстры отсутствовали. Факт переучения леворукости на праворукость не выявленную закономерность влияния не оказал.

Криминалистическая ценность данного эксперимента определяется следующим. Восприятие человека ориентировано на создание целостного образа, путем усреднения восприятия сигналов различных по интенсивности. Интенсивное мимическое выражение одной половины лица, «сглаживается» пониженной интенсивностью выражения другой половиной лица. Следователь в силу названных объективных закономерностей склонен не замечать быстрых и слабовыраженных мимических сигналов. Если же следователь, зафиксировав факт праворукости / леворукости сконцентрирует на мимически активной половине лица, то даже незначительные по интенсивности выражения мимики им будут обнаружены.

5. Выявление и анализ логико-содержательных признаков лжи.

Как известно ложь характеризуется рядом логико-содержательных признаков (ранее мы использовали формулировку «признаки, характеризующие содержание и форму полученных показаний»):

• сообщения допрашиваемым лицом различных сведений по одному обстоятельству;

• общей неопределенности, неконкретности сведений, содержащихся в показаниях;

• наличия совпадений в мелких деталях показаний различных лиц об одном и том же факте;

• «оговорок» в высказываниях, указывающих на отрицаемую допрашиваемым лицом осведомленность в обстоятельствах события, по поводу которого оно допрашивается;

• неадекватности, как правило, пониженной насыщенности эмоционального фона показаний;

• частого апеллирования допрашиваемым к своей добропорядочностью и объективностью;

• уклонения допрашиваемого от ответа на прямой вопрос;

• сокрытия очевидных фактов, которые не могли быть неизвестны допрашиваемому лицу.

Для рассмотренной группы признаков особенно актуально положение о том, что первоначальный вывод о ложности показаний, чаще всего, носит вероятностный характер, особенно на ранних этапах расследования, то есть требует проверки и подтверждения, наряду с иными версиями.¹⁰⁰

Научный интерес и практическое значение представляют предложенные А.Р. Ратиновым и Н.И. Гавриловой критерии соответствия показаний допрашиваемого действительности. Анализ показаний целесообразно производить используя следующие критерии:

1) компетентность допрашиваемого (характер его показаний, личностные особенности позволяют сделать вывод о том, что он не способен придумать описываемые события);

2) его неосведомленность (незнание допрашиваемым тех обстоятельств и деталей, которые должны быть известны и не могли быть забыты, если его показания верны);

3) уровень речевых способностей допрашиваемого (соответствие речевых особенностей показаний языковой подготовке допрашиваемого, его культурному уровню, профессиональной принадлежности, лексическому запасу);

4) уникальность показаний (если сообщения придают индивидуальность и неповторимость описываемому событию, то более основательно считать его правдивым; ложное сообщение, как правило, схематично и лишено уникальности);

5) эмоциональная насыщенность показаний (правдивые показания содержат сравнительно большее количество чисто личностных, эмоциональных моментов, ссылок и указаний на переживания, связанные с описываемым событием);

6) критерий несоответствий (добросовестный допрашиваемый, воспроизводя события так, как оно было им воспринято, описывает его фрагменты и детали, не всегда и не во всем согласуя их друг с другом, не стараясь их пригладить и устранить несоответствие, источник которого ему самому может быть неясен; лжец не может позволить себе, чтобы в его показаниях содержались несуразности: независимые детали описания он искусственно и в меру своего разумения приводит в соответствие друг с другом).

 

Стадия уточняющих вопросов

Следующая стадия допроса – стадия уточняющих вопросов - имеет целью сформировать у следователя убежденность, что полученная им в стадии свободного рассказа информация воспринята адекватно.

После изложения свободного рассказа допрашиваемый психологически ожидает проверочные вопросы следователя в отношении изложенных моментов, которые в показаниях допрашиваемого следователю показались неубедительными или противоречивыми. Все еще находясь в состоянии психологической мобилизации, допрашиваемый психологически готов к противодействию. В том числе целью рассматриваемой стадии является попытка «сбить» это состояние психологической мобилизации допрашиваемого.

Дополнительной целью данной стадии является создание уверенности у допрашиваемого, что его показания воспринимаются как правдивые (для недобросовестных допрашиваемых) или достаточно информативные (для добросовестных допрашиваемых) в целях возможной дезориентации допрашиваемого в следующей стадии допроса.

Несмотря на сказанное, основной задачей стадии уточняющих вопросов являются получение от допрашиваемого лица информации, исключающей или ограничивающей возможность иной смысловой и фактической трактовки показаний допрашиваемого. Каким же образом достигнуть подобного результата?

Прежде чем ответить на поставленный вопрос, вспомним, что «слово не столько обозначает, сколько обладает ценностью».¹⁰¹ Смысловая сторона данного утверждения выражается в том, что знаковая форма речи есть функция не первостепенная. В слово человек вкладывает тот смысл, который определяется жизненным опытом, который, в свою очередь, является отражением личностного уровня отношений (второго структурного элемента криминалистической характеристики преступника, содержательно отражающего чем руководствуется человек для достижения своего интереса).

Чтобы понять, постигнуть высказывание другого лица правильно и до конца, воспринимающему необходимо разделить его на пропозицию («о чем идет речь», компонент действительности) и фактор личности («как это интерпретируется). В среде состоявшихся литераторов считается, что автор должен всегда заботиться о том, чтобы не заложить в речь слишком субъективную информацию, предвидя возможность неадекватного отклика на это со стороны собеседника. Но, несмотря на это, должен автор «не может не давать себя»,¹⁰² то есть не может не быть субъективным. Если сказанное справедливо для профессионалов, то рядовой гражданин точно не обладает подобной дисциплиной, поэтому субъективизм его речи может достигать значительного уровня. Суть феномена речевой субъективности весьма точно сформулировал У.Л. Чейф, говоривший об интерпретирующем характере человеческого восприятия: «то, что поступает в наше сознание, не является точной копией стимула, но есть его интерпретация, т.е. своего рода убеждение относительно того, что находится во внешнем мире, причем это убеждение подвергается воздействию контекста ситуации, а также культурной и индивидуальной предрасположенности».¹⁰³ Какие же механизмы, значимые для следователя, наиболее часто обусловливают субъективную составляющую речи допрашиваемого и потенциально способствуют непониманию между допрашиваемым и допрашивающим?

1. Механизм оценочной коннотации – это использование не объективированных оценочных характеристик как следствие отражения действительности, ориентированной на говорящее лицо и коммуникативную ситуацию, а не на объективную действительность. Так все прилагательные и наречия носят ярко выраженный оценочный характер. Например, для мужчин ростом 180-185 сантиметров понятие «высокий человек» ассоциируется с ростом два метра и более, для мужчин ростом 160-165 сантиметров – с ростом в районе 180 сантиметров. Понятие «быстро» для неавтовладельца начинается примерно с 40 километров в час, для автовладельца - с 70 километров в час. «Синий», «далеко», «опытный» все подобные семантические конструкции предполагают ассоциацию с собственным жизненным опытом, а он у всех разный.

2. Механизм эмотивной коннотации – это использование не объективированных эмоционально-окрашенных характеристик как следствие отражения действительности ориентированной на говорящее лицо и коммуникативную ситуацию, а не на объективную действительность. Ещё в начале XIX века В. Гумбольдт отметил, что язык как деятельность человека пронизан чувствами. В настоящее время лингвистика вновь обратилась к его учению, призывавшему изучать язык в тесной связи с человеком. Современная лингвистика стоит на позиции тесной связи эмотивности и оценочности. Такие слова, к примеру, как «пьяница», «дурень», «балбес», «инфантил» уже сами по себе в своей семантике несут экспрессивно-эмоциональный заряд, но степень негативности вкладываемый в эти слова разными лицами в различных ситуациях различен. Определить присутствие эмотивности следователю поможет понимание следующего факта: чувства и эмоции практически невозможно выразить с помощью только одного языкового средства, а значить при сообщении информации будет задействована пантомимическая составляющая речи.

3. Использование омонимов - слов, разных по значению, но одинаковых по звучанию и написанию. Так, слово «ручка» может выступать в значении – дверная ручка, шариковая ручка, детская ручка. Слово «три» может пониматься как числительное и как глагол.

4. Использование омофонов - слов, звучащих одинаково, но пишущихся по-разному и имеющих разное значение. Примерами могут выступать семантические пары порог - порок, плод - плот, бал - балл, косный - костный, предать - придать, компания-кампания, прут - пруд. Понятно, что в отношении омофонов скорее сработает субъективизм воспринимающего лица.

5. Использование аргоформ - слов из языка какой-либо социально замкнутой группы лиц, характеризующегося специфичностью используемой лексики и своеобразием её употребления. Тереть (арго) – беседовать, выяснять отношения, мочить (арго) – убивать, темнить (арго) – хитрить. Отличие аргоформ от омофонов заключается в том, что омофоны распространенные в бытовой речи слова, а аргоформы – могут быть следователю незнакомы.

Феномен речевой субъективности должен быть учтен следователем. Как тактическая рекомендация учета речевой субъективности выступает постановка уточняющих вопросов перед допрашиваемым. Содержание вопроса для данной стадии является типовым и может быть сформулировано следующим образом:

• Как вы понимаете слово ... ?

• Какой смысл Вы вкладываете в слово … ?

• Правильно ли я Вас понял, когда вы говорили …, Вы подразумевали …?

Отметим, что последняя формулировка близка, но на наш взгляд, но полностью не тождественна наводящему вопросу.

Ставя перед допрашиваемым лицом уточняющие вопросы следователь решает ряд тактически значимых задач. Рассмотрим эти задачи применительно к отдельным группам допрашиваемых.

Добросовестный допрашиваемый успокаивается, наблюдая, что следователь спрашивает его о деталях преступного события, тем самым подчеркивая, что «претензий» к основной части изложенного нет. Применительно к добросовестному лицу в рамках воздействия на уровень ценностей (а именно на Я-ценность допрашиваемого, лежащую в основе его самоуважения) следователю целесообразно применять тактические приемы снятия напряжения, выраженные в демонстрации уверенности в успехе взаимодействия и выжидании (суть которых сводится к ожиданию момента, когда в сознании допрашиваемого сформируется достаточное по объему количество ассоциативных связей, необходимых для оптимизации процессов памяти, отвечающих за воспроизведение информации).

Недобросовестный допрашиваемый в этой стадии пусть убедиться, что направление допроса затрагивает только те аспекты и в том объеме, которые он счел нужным изложить в стадии свободного рассказа. Сказанное является содержанием таких тактических приемов, как допущение легенды (имитация принятия ложной версии допрашиваемого в целях детализации обстоятельств, которые в силу своей искусственности будут противоречить друг другу¹⁰⁴) и отвлечение внимания (имитация неосведомленности следователя и несформированности у него мнения о причастности допрашиваемого к совершению преступления в форме проявления интереса к малозначительным, не угрожающим разоблачением или иными негативными последствиями деталями). Подобное обусловлено тем, что несвоевременное акцентирование на существенных для расследования моментах может стать причиной мобилизации внимания у допрашиваемого лица, даже по сравнению с повышенной степенью внимания, характерной для стадии свободного рассказа.

Несовершеннолетний допрашиваемый пусть почувствует собственную ценность, ведя бесконфликтный диалог с обладателем более высокого социального статуса, опять же в сфере пусть и спорных, но второстепенных моментов. Для достижения сказанного применительно к несовершеннолетним допрашиваемым приоритет отдаётся использованию приемов выжидания, так как процессы мышления, памяти, внимания у представителей данной группы характеризуются большим потенциалом, но относительно невысокой степенью ситуативной адаптации.

В завершение повторимся стадия уточняющих вопросов хронологически часто является самой кратковременной, но игнорирование её значимости для допроса недопустимо.

 

Стадия дополнительных вопросов

Завершающая стадия допроса, выделенная нами, - это стадия дополнительных вопросов. Целью данной стадии является получение криминалистически значимой информации, которая ранее не была сообщена следователю в силу недобросовестности или заблуждения допрашиваемого.

Рассматриваемая стадия допроса характеризуется активным конфликтным началом. Действительно ранее говорилось, что анкетная стадия, стадия свободного рассказа и стадия уточняющих вопросов характеризуется достаточно высокой степенью психологической мобилизации допрашиваемого.

Подготовленный к конфликту человек наиболее мобилизован в интеллектуальном, волевом и эмоциональном плане в начальной части допроса, реализуя представляемый им сценарий взаимодействия. На финальной части допроса после уточняющих вопросов, которые допрашиваемый воспринимает как малозначимые формальные дополнения, допрашиваемый теряет тот волевой «тонус» психической мобилизации, который является определяющим фактором противодействия допрашивающему.

Воздействие на допрашиваемое лицо имеет место при допросе любого лица независимо от его процессуального положения, но, как показывает анализ криминалистической литературы, психо­логическое воздействие обычно рассматривается лишь применительно к до­просу недобросовестного лица, что, не в полной мере отражает его действительную роль.

Нередко следователю бывает необходимо оказать помощь свидетелям и потерпевшим в припоминании забытого. Теорией и практикой криминалистики разработан комплекс тактических приемов, применение которых способствует восстановлению в памяти забытых фактов. К их числу, к примеру, относятся предъявление схем, фотоснимков, участие в некоторых следственных действиях и т.п. В результате их применения у допрашиваемого активизируются ассоциативные связи, способствующие припоминанию забытых фактов. Необходимо подчеркнуть, что ассоциативные связи чаще возникают не сами по себе, а благодаря применению тактических приемов, под влиянием воздействия, исходящего от следователя. Действительно, ведь постановка вопроса - это уже есть оказание воздействия, поскольку память, мышление, внимание начинают работать в заданном направлении.

С учетом вышесказанного на стадии дополнительных вопросов в зависимости от позиции, связанной с взаимодействием или противодействиям установлению криминалистически значимой информации возможна реализация двух целевых тактических линий.

Первая тактическая линия ориентирована на стимуляцию психики допрашиваемого, неумышленно сообщившего объективно неадекватную информацию или без умысла на противодействие расследованию не сообщившего значимую для расследования информацию.

Вторая тактическая линия ориентирована на противодействие допрашиваемому, умышленно сообщившего ложную информацию или с умыслом на противодействие расследованию не сообщившего значимую для расследования информацию.

Прежде чем раскрывать содержание названных тактических линий, необходимо раскрыть проблему допустимости подсказки в допросе, которая неизбежно приводит к постановке вопроса о допустимости наводящих вопросов. Вопрос это крайне актуален применительно к деятельности во время допроса не только следователя, но и адвоката.¹⁰⁵

Подсказка, как и наводящий вопрос, имеет в своей основе психологический процесс узнавания, но при подсказке допрашиваемый реконструирует информацию из содержания памяти, а при наводящем вопросе узнает содержание желаемого ответа, независимо от того, что на самом деле присутствует в его памяти.

Допустимость или недопустимость наводящих вопросов решается криминалистами по-разному. Первая группа авторов не возражают против их применения¹⁰⁶, хотя справедливости ради отметим, что данная позиция в современной криминалистике отражения фактически не находит. Представитель второй группы авторов М.С. Строгович, известный своей настороженностью к тактическому потенциалу следователя, считает недопустимой постановку наводящих вопросов вообще «потому, что достигаемое такими вопросам и наведение свидетеля на ответ, желательный следователю, приводит часто к неправильному ответу: свидетель показывает не то, что он сам знает, а то, что ему подсказал следователь, особенно если сам свидетель не помнит данного факта или помнит его неотчетливо, не уверен в том, что было в действительности».¹⁰⁷ Компромиссной позицией является третья группа авторов, которые, понимая негативные последствия влияния на допрашиваемого посредством постановки перед ним наводящих вопросов все же допускают последние.¹⁰⁸ Вероятно решением рассматриваемой проблемы является акцентирование внимания на содержательной составляющей понятия «наводящие вопросы».

Редакция ч. 2 ст. 189 УПК РФ однозначно указывая, что «задавать наводящие вопросы запрещается», как это часто бывает определения наводящих вопросов законодатель не содержит. Среди исследователей же понимание содержания наводящих вопросов не нашло однозначного толкования.

Так, одна группа авторов полагает, что «Наводящим вопросом называется такой вопрос, в самой формулировке которого содержится и ответ на него».¹⁰⁹ В данном подходе не отображена форма информации, определяющая ответ на вопрос.

Вторая группа авторов полагает, что «под наводящим вопросом понимается вопрос, в котором как в прямой, так и в завуалированной, скрытой форме содержится конкретный, определенный ответ на поставленный вопрос или очерчен вариант такого ответа».¹¹⁰

Рассмотрим место наводящих вопросов в системе вопросов вообще. Все вопросы можно условно разделить на закрытые и открытые.

Закрытые вопросы - это вопросы, на которые человек может ответить только «да» или «нет». «Вы уверены?» «Вы вспомнили?» «Преступник это Вы?». Закрытые вопросы наводящими быть не могут, хотя определенные закономерности моделирования вероятного ответа, зная склонность человека отвечать привычным способом, просчитать и предугадать возможно. Использование последовательности закрытых вопросов также не может считаться наводящим вопросом.

Выискивая элементы наводящих вопросов, исследователи обычно ссылаются на механизм генерирования допрашиваемым согласия (несогласия) в ответ на контрольный вопрос как следствие предыдущих положительных (отрицательных) ответов на вопросы, которые были до контрольного. Конечно, внушаемость допрашиваемого с ростом его доверия к следователю возрастает, но это не означает, что допрашиваемый находится в неконтролируемой доверительной связи со следователем, которая приведет к потере объективности восприятия реальности. Последовательное генерирование согласия (несогласия) тоже не обусловливает полную потерю критичности у допрашиваемого.

Открытые вопросы — это такие вопросы, на которые невозможно ответить однозначно, то есть «да» или «нет». Они начинаются с вопросительных слов: кто, где, зачем, как, когда, с кем, было ли и так далее. Открытые вопросы требуют расширенного детального ответа.

Открытые вопросы делятся на контрольные и наводящие. Контрольные вопросы помогают управлять процессом получения информации, вниманием собеседника. Отметим, что контрольные вопросы типа «кто, что?» ориентированы на факты, а вопросы «как, зачем?» в большей мере направлены на человека, его поведение, внутренний мир. Традиционно считается, что в силу невысокой смысловой трактовки контрольных вопросов их манипулятивная составляющая невысока. Именно они считаются основным «инструментом» следователя на допросе.

Наводящие вопросы – это вопросы, которые делают очевидным определенный ответ или констатируют наличие определенных объектов, процессов, явлений. То есть уже из формулировки видно что принципиальное значение имеет степень очевидности определенного ответа, а не сам его факт.

Наводящие вопросы делятся на дословные и содержательные. Отличаются они степенью очевидности ответа, заложенного в наводящий вопрос.

Дословные наводящие вопросы – это вопросы, в которых в прямой форме содержится конкретный, определенный ответ на поставленный вопрос. Примеры: «Заметили ли Вы в руках обвиняемого синюю спортивную сумку с порванной ручкой?», «Не наносил ли при Вас подозреваемый в живот потерпевшего три удара кулаком?», «Находился ли свидетель в состоянии сильного алкогольного опьянения, исключавшего способность воспринимать происходящее?».

В группе дословных наводящих вопросов, в зависимости от целевой ориентации, выделяют:

1. Направленные на подавление критического восприятия вопросы. Здесь сам факт постановки и формулировка вопросов определяется желанием следователя навязать свое видение расследуемого события. Направлено это навязывание может быть как на критичность восприятия допрашиваемого (неосознаваемый ошибочный ответ), так и на информирование допрашиваемого о содержании ответа желательного для следователя (осознаваемый ошибочный ответ). По нашему мнению, ориентация на осознаваемый ошибочный ответ происходит гораздо чаще, чем на неосознаваемый, что часто игнорируется исследователями-криминалистами.

2. Направленные на проверку способности к сопротивлению в условиях психологического давления. Так, некоторые авторы полагают, что «наводящие вопросы можно ставить тогда, когда свидетелю уже задавался вопрос о том же факте в правильной форме и он ответил на него, но следователь хочет проверить, насколько допрашиваемый уверен и тверд в своем суждении».¹¹¹ Таким образом, наводящие вопросы эффективно реализуют функцию оценки имеющейся информации с помощью экспериментального метода.

3. Направленные на усвоение информации следователем. Часто при исследовании криминалистически значимых явлений ученые выдают желаемое за действительность, не признавая дискретности профессиональных способностей следователя. Следователь может быть субъективен не только при выдвижении версий, но и при анализе полученной информации. Следовательно, ему целесообразно убедиться в правильности услышанного на допросе, а сделать это можно или переспросив допрашиваемого, либо задав ему наводящий по внешним признакам, но не несущий манипулятивной задачи вопрос. Пример – «Правильно ли я понял, вы сказали, что видели обвиняемого в 19 часов около кинотеатра вместе с потерпевшим?». Целесообразно в протоколе предварительно отразить отдельные ответы допрашиваемого на вопросы: «Когда Вы видели обвиняемого? (в 19 часов)», «Где Вы видели обвиняемого? (около кинотеатра)», «С кем Вы видели обвиняемого? (с потерпевшим)».

Помимо дословных наводящих вопросов целесообразно выделять содержательные наводящие вопросы. Содержательные наводящие вопросы – это вопросы, в которых в завуалированной, скрытой форме очерчен вариант ответа на поставленный вопрос.

В группе содержательных наводящих вопросов необходимо выделять следующие подгруппы:

1. Ситуативно-содержательные наводящие вопросы – это вопросы, элемент внушения в которых базируется на связи содержания этого вопроса с другими вопросами, очередности задаваемых вопросов, интонации, жестах и т. д.

2. Адаптивно-содержательные вопросы – это вопросы, элемент внушения в которых базируется на привычно-нейтральных особенностях восприятия информации. В качестве примера можно привести признанное классическим исследование отношения к абортам, проведенное в США — опрос по поводу мер, связанных с разрешением абортов. Одной половине испытуемых предлагали ответить на следующий вопрос: «Существующие меры, связанные с абортами, необходимо облегчить, оставить такими, как есть, или ужесточить?» Приблизительно 46 % опрошенных ответили, что меры необходимо ужесточить. Остальные 54 % распределились между двумя другими вариантами. Большинство высказалось за ужесточение. Другой половине испытуемых предлагали ответить на следующий вопрос: «Существующие меры, связанные с абортами, необходимо ужесточить, облегчить или оставить такими как есть»? Приблизительно 46 % опрошенных ответили, что меры необходимо оставить такими как есть. Остальные 54 % распределились между двумя другими вариантами. Большинство высказалось за сохранение имеющихся мер. Как видно первое предложение человеком субъективно воспринимается как отражающее действительность, поэтому в вопросе, где первое предложение облегчить ответственность влечет установку на то, что в отношении абортов наказания не строгие, а в вопросе, где первое предложение ужесточить ответственность влечет установку на то, что в отношении абортов наказания излишне строги.

Рассмотрев виды наводящих вопросов, целесообразно отметить, что в зависимости от содержащейся в них степени внушения они представляют крайне неоднородную группу. Фраза «Как Вы себя чувствуете?» традиционно влечет ответ «Спасибо, нормально», независимо от реального состояния. Что же вопрос о самочувствии считать наводящим? Конечно же нет. Нельзя допрашиваемого воспринимать как психически неадекватное, недоразвитое существо, неспособное противодействовать любому психическому воздействию. Полагаться на общую манипулятивную уязвимость допрашиваемого неэтично для ученого, а порой и полностью лицемерно. Именно из-за сказанного вопрос о неоднородности степени внушения в различных наводящих вопросах был рассмотрен еще в 1902 году В. Штерном. Напомним, что Штерн делит вопросы в зависимости от степени внушения от почти безразличной до фактически насильственной в зависимости от их формы и содержания на шесть видов.¹¹²

Представляется, что законодатель в ч. 2 ст. 189 УПК РФ под наводящими вопросами подразумевал только те, которые объективно ограничивают субъективную свободу допрашиваемого. Мы ведь не отрицаем доказательственную ценность предъявления для опознания лица с внешностью, ассоциирующейся у большинства с образом преступника. Хотя если следовать тезису о зависимости выбора опознающего от социальных стереотипов, необходимо было бы оспорить такой выбор.

Как следует из ранее сказанного, содержательные наводящие вопросы полностью не соответствуют названным ограничениям, так как воздействие следователя может быть легко компенсировано психической мобилизацией допрашиваемого. В группе дословных наводящих вопросов в силу целевой ориентации не на получение новой информации, а на проверку старой вопросы, направленные на проверку способности к сопротивлению в условиях психологического давления и на усвоение информации следователем наводящими также считаться не могут.

Таким образом, к наводящим вопросам относятся вопросы, ориентированные на получение новой информации, в которых в прямой форме содержится конкретный, определенный ответ на поставленный вопрос. Учитывая сказанное действие ч. 2 ст. 189 УПК РФ распространяется только на дословные наводящие вопросы, направленные на подавление критического восприятия допрашиваемого.

Целесообразность запрета наводящих вопросов также не однозначно, недаром подход отечественного законодателя к проблеме необходимости запрета наводящих вопросов не является общепризнанным в мире. Так ч. 7 ст. 352 Криминально-процессуального кодекса Украины (в редакции от 23.05.2013) говорится: «После прямого допроса противоположной стороне уголовного судопроизводства предоставляется возможность перекрестного допроса свидетеля. Во время перекрестного допроса разрешается задавать наводящие вопросы». В англосаксонской системе права во время перекрестного допроса допустимыми являются всякие вопросы, цель которых проверить первоначальные показания свидетеля, и не важно, являются ли они наводящими или нет.¹¹³ Хотя одновременно с этим существует запрет на постановку наводящих запретов в процессе расследования как со стороны специалистов, так и со стороны работников полиции.¹¹⁴ Понятно, что спорным выступает запрет на постановку наводящих вопросов на допросе в процессе расследования и разрешение на их постановку на перекрестном допросе в процессе судебного заседания, так как тезис о профессиональном превосходстве судьи над следователем, мягко говоря, весьма полемичный.

 

А) Тактические приемы стимуляции психики допрашиваемого (оказание помощи в припоминании забытого и получение дополнительной информации)

Для раскрытия последующего материала необходимо отметить, что даже в правдивых показаниях сообщаемые сведения могут оказаться недостоверными или неполными, главным образом, по причинам добросовестного заблуждения допрашиваемого в силу:

1. Сложности восприятия события или его неполного восприятия;

2. «Наслоений», образовавшихся в процессе хранения воспринятого в памяти;

3. Забывания;

4. Незнания актуальности для следователя той или иной информации;

5. Субъективных недостатков воспроизведения.

Первые три фактора связаны с особенностями памяти допрашиваемого, Четвертый и пятый факторы определяются характерологическими особенностями личности допрашиваемого.

Психологические аспекты функционирования памяти. Память — это мыслительный процесс, включающий в себя запись, хранение и извлечение информации. Запись информации осуществляется посредством акта запоминания, а ее извлечение — посредством акта вспоминания. Качество запоминания обусловлено вниманием человека к объекту записи. Необходимо отметить, что объем памяти и эффективность запоминания зависят от внешних/внутренних условий и являются величинами скорее переменными. К числу наиболее важных условий следует отнести пол, возраст, профессию, актуальность информации, настроение, общее развитие психики.

Образы, сохраненные в памяти, называются представлениями. Представления вступают в связь между собой, которую называют ассоциацией. Ассоциированные образы могут вызывать друг друга, что лежит в основе рассматриваемой группы тактических приемов допроса.

Механизм записи и хранения представлен взаимодействием кратковременной и долговременной памяти.

Кратковременная память — это оперативная память, способная удерживать информацию в течение полуминуты. Этот вид памяти фильтрует актуальную для человека информацию. Информация сохраняется, обрабатывается и интерпретируется. В случае актуальности информации она передается на долговременное хранение, в противном случае забывается.

Долговременная память регулируется более сложными механизмами фиксации информации, действующими на чувственном, эмоциональном и интеллектуальном уровнях. Признанная актуальной информация из кратковременной памяти хранится в памяти долговременной.

Запоминание и воспроизведение, в котором присутствует осознанная цель запомнить или припомнить, называется произвольной памятью, в которой отсутствует такая цель - непроизвольной. Оговоримся, что произвольная память не гарантирует эффективности запоминания.¹¹⁵ Отметим, что непроизвольное запоминание не сводится к случайному, а соотносится как общее и частное.¹¹⁶

В целях исследования алгоритмов извлечение информации из памяти традиционно выделяются такие виды памяти, как двигательная, эмоциональная, образная, словесная. Установление вида памяти доминирующей у допрашиваемого происходит в процессе анализа свободного рассказа в показаниях.

1. Двигательная, то есть память на движения. Как правило, двигательная память исследуется в рамках следственного эксперимента или проверки показаний на месте.

2. Эмоциональная, то есть память на чувства. Эмоциональная память имеет очень важное значение в жизни человека, но, как правило, малозначима для расследования.

3. Словесная, то есть память на конкретные семантические формы выражающие образы предметов. Содержанием словесной памяти являются, прежде всего, наши мысли. Без сомнения тактические приемы оптимизации словесной памяти значимы для допроса, но играют второстепенную роль

4. Образная, то есть память на воспринятые объекты, процессы, явления в виде визуальных, аудиальных, кинестетических представлений. В рамках образной памяти различают зрительный, слуховой, двигательный и смешанный типы памяти. Наиболее криминалистически значимый тип памяти.

Активизации памяти допрашиваемого в процессе допроса. Недостоверность и неполнота правдивых показаний добросовестного допрашиваемого корректируется использованием тактических приемов, направленных на активизацию памяти допрашиваемого в процессе допроса.

Центральным психологическим процессом, определяющим эффективность стадии дополнительных вопросов, является воспроизведение информации - преднамеренное восстановление образов, нередко сопровождающееся непроизвольными, ассоциативными воспоминаниями.¹¹⁷

Для криминалистики в первую очередь значимо, что механизм воспроизведения информации заключается в активном осознанном последовательном припоминании обстоятельств события посредством извлечения из памяти, сохраненной там ранее информации. В контексте возможностей следователя необходимо отметить, что различают воспроизведение непосредственное и опосредованное.

Механизм непосредственного воспроизведения не включает в себя промежуточные ассоциации, представляя использование твердо усвоенной человеком информации. Так, в рамках рассматриваемого механизма могут быть реконструированы профессиональные навыки, пусть даже некоторое время и не используемые. Данный вид воспроизведения более актуален для тактики следственного эксперимента.

Механизм опосредованного воспроизведения включает в себя промежуточные ассоциации в виде слов, образов, чувств, действий, с которыми связан объект воспроизведения.

Процессу припоминания информации способствуют вопросы, вызывающие промежуточные ассоциации, подводящие людей все ближе к цели. Припоминание информации часто требует высокой степени концентрации внимания, что является достаточно энергозатратным с психологической точки зрения. Последнее положение ввиду сложности памяти как психологического феномена предполагает перенос акцента в тактике стадии дополнительных вопросов с тактических приемов на тактические комбинации.

Забывание является естественным процессом, но не является процессом необратимым. Ранее говорилось, что информация фиксируется в памяти не автономным блоком, а в контексте со схожей информацией, связи между информационными блоками называются ассоциациями. Актуализация необходимого для припоминания информационного блока влечет за собой актуализацию других, связанных с ним блоков. Таким образом, использование механизма ассоциаций выступает основным содержанием тактических приемов направленных на активизацию памяти добросовестного допрашиваемого лица. Приемы по активизации ассоциативных связей вполне целесообразно использовать в случаях, когда добросовестный допрашиваемый дает неверные показания, добросовестно заблуждаясь.

Ассоциативные связи можно условно разделить на ассоциации по смежности, сходству и контрасту. Рассмотрим каждую из разновидностей.

1. Ассоциации по смежности (человек - место преступления - растерянность). В процессе формирования показаний в памяти допрашиваемого образуются ассоциации по принципу смежности между образами объектов, процессов, явлений в том одновременном или последовательном порядке, в каком они воспринимались. В целях оказания помощи допрашиваемому в припоминании забытого последнему, посредством напоминания об объекте, процессе, явлении, которые находились с предметом допроса в логической связи, предлагается припомнить забытый факт. С этой целью следователь может перебирать стимулы, находящиеся в связи с искомой информацией. «Попробуйте вспомнить состояние растерянности, которое охватило Вас на месте преступления». Использование данного тактического приема наиболее целесообразно в случае помощи в припоминание, оказываемой лицу эмоциональному, чувственному. Вопросы, сформулированные с помощью рассматриваемых ассоциаций, привычны для эмоционального типа, что мобилизует его психику.

2. Ассоциации по сходству (синий-фиолетовый). Аналогичную функцию, что и в предыдущем приеме, выполняет предложенный следователем раздражитель, который может вызвать в памяти допрашиваемого образ устанавливаемого объекта, процесса, явления. «Сравните цвет этой кожаной сумки и цвет кожаного пальто, в которое был одет неизвестный». Отметим, что информация о сходных явлениях, событиях, предметах часто сливаются в сознании, и если присутствует её избыток, может возникнуть эффект «ассоциативного шума», который затруднит получение объективных показаний. Так, если лицо наблюдало во дворе своего дома за последние дни большое количество людей, то скорее всего ассоциации по сходству не возникнут, и следователь не получит информацию о подозреваемом, который был одним из наблюдаемых лиц. Традиционной выступает рекомендация целесообразности выяснения на допросе, не мешают ли сходные явления, события, предметы вспомнить подробности, и если да, то, с одной стороны, нужно попытаться отграничить их, опираясь на ассоциацию по смежности, с другой - при оценке показаний учесть наличие этого факта, сравнительно часто являющегося источником ошибок в показаниях.

3. Ассоциации по контрасту (высокий - низкий). Использование данного типа ассоциаций основано на использовании временных связей в памяти допрашиваемого, включающих представления об антагонистических объектах, процессов, явлений. К примеру, если человек не может вспомнить, что слышал крик из квартиры на первом этаже, то заведя разговор о крыше здания можно достигнуть воспроизведения информации в памяти у допрашиваемого. Во всяком случае, так предполагается в теории. К сожалению, наш опыт дополнительных вопросов с использованием ассоциации по контрасту на зачетах и экзаменах говорит о незначительной (менее 10 %) результативности этого приема, даже не принимая во внимание вероятность случайного ответа экзаменуемого.

4. Причинно-следственные ассоциации (алкоголь-потеря контроля). Так следователь, направляя усилия допрашиваемого на хронологическое или пространственное структурирование рассказа, оказывает серьёзную помощь в припоминании забытого. Понятно, что использование данного тактического приема наиболее целесообразно в случае помощи лицу логичному, рациональному. Вопросы, сформулированные с помощью рассматриваемых ассоциаций, привычны для рационального типа, что мобилизует его психику.

В процессе активизации памяти допрашиваемого следователю целесообразно учитывать ряд факторов, к которым относятся следующие:

1. Профессия допрашиваемого. Наша память определяется в том числе интересами и склонностями человека, информация о которых обладает более высоким приоритетом и забывается медленнее. Названная особенность проявляется в памяти, относящейся к выполнению профессиональных обязанностей. В частности, «особенно ярко это выражено в тех случаях, когда память по тем или иным причинам, в частности, например, под влиянием преклонного возраста, начинает слабеть. В этих случаях все, что связано с профессиональными интересами человека, нередко удерживается в памяти по-прежнему с большой легкостью и безошибочно»¹¹⁸. Учитывая сказанное о природе ассоциаций по сходству, следователь получает серьезный инструмент для оптимизации памяти допрашиваемого.

2. Значение эмоций в механизме памяти. На запоминание и воспроизведение большое влияние оказывает эмоциональная насыщенность информации, которая может проявляться как состояние, так и как свойство допрашиваемого. Как психическое состояние эмоции негативно влияют на процесс запоминания, если они вызваны посторонними причинами, и положительно, если вызваны или связаны с самим предметом запоминания. В последнем случае эмоции повышают продуктивность как преднамеренного, так и непреднамеренного запоминания. Как психическое свойство конкретный вид эмоций отражается в характере человека, найдя отражение в положение о том, что «при прочих равных условиях одни люди будут более склонны к запечатлению приятного, другие - неприятного (в зависимости от бодрого, оптимистического, жизнерадостного или от пессимистического склада их личности)».¹¹⁹

3. Состояние осознанной концентрация. В следственной практике все чаще встречаются случаи, когда граждане преднамеренно или непроизвольно обращают внимание на какое-нибудь обстоятельство и сознают при этом, что о воспринятом им впоследствии придется рассказать следователю, преднамеренно запоминают воспринятые обстоятельства, чтобы не забыть. Необходимо только отметить, что будучи беззащитным перед преступниками свидетели через некоторое время «убеждают» себя в неактуальности для расследования воспринятой ими информации. Сказанное компенсируется не столько воздействием на механизм памяти, сколько на состояние страха, блокирующее этот механизм.

4. Субъективизм восприятия и процессы памяти. Без сомнения, отношения между участниками расследования далеки от эмоционально комфортных, что часто порождает негативное восприятие ими друг друга. Установка на негативную оценку одного участника другим предопределяет искажения его образа, мотивов и действий в область негативную. Специфическое влияние пережитого в криминальной ситуации на психику, в первую очередь, потерпевшего влечет актуальность некоторой критичности сообщаемой им информации. Восприятие действительности может преобразоваться воображением под влиянием желаний, симпатий и антипатий. Естественно, степень критичности данного преобразования не соответствует заявлению А.Ф. Кони о том, что «...потерпевшие от преступления всегда и при этом часто с полной добросовестностью склонны преувеличивать обстоятельства или действия, в которых выразилось нарушение их имущественных или личных прав».¹²⁰ Приведенная цитата скорее доказывает, что А.Ф. Кони искал дополнительных обоснований для усложнения процесса расследования как профессиональный адвокат, нежели как исследователь. Однако учитывая, что хоть и малая объективность в приведенном высказывании А.Ф.Кони присутствует, приемы использования ассоциативных связей, направленных на негативную характеристику черт предполагаемого преступника, могут эффективно стимулировать память потерпевшего, или даже свидетеля.

5. Оптимизация памяти допрашиваемого посредством концентрации его внимания. Часто, пытаясь сосредоточиться на воспроизведение информации из памяти, человек концентрирует внимание на его отдельном элементе, становясь своеобразным заложником избыточной концентрации. Следователь имеет возможность нейтрализовать подобную избыточную концентрацию внимания допрашиваемого путем рассредоточения внимания. Для этого следователю необходимо в своем вопросе перечислить несколько обстоятельств, составляющих содержание события, несколько вероятных свойств, несколько вариантов. «В замеченной Вами машине человек располагался на переднем левом, на переднем правом сиденье, на заднем сидении слева или на заднем сидении справа?». Этот же эффект достигается, если следователь предложит описать ситуацию о том же событии или о тех же обстоятельствах в разных планах.

В контексте актуальности дополнительных вопросов целесообразно рассмотреть эффективность воспроизведения информации в контексте повторного допроса. В процессе проведения повторного допроса допрашиваемый может вспомнить забытую им на первом допросе информацию. Объясняется это психологическим механизмом реминисценции, под которым понимается явление усиления в памяти новых смысловых связей при отсроченном воспроизведении и проявляется в более полном и точном воспроизведении сохраненного в памяти материала по сравнению с первоначально запечатленным.

Опыты Б.П. Красильщиковапоказали, что «реминисценцию больше всего показывали дети, но большой процент имеется и у взрослых испытуемых, улучшивших второе воспроизведение».¹²¹ Учитывая сказанное, целесообразно определиться с рациональностью проведения повторного допроса.

Аргументами за проведение допроса выступают следующие доводы:

1. Явление реминисценции памяти может способствовать дополнительному воспроизведению информации.

2. Целесообразность повторения допроса, если на первом допросе следователь зафиксировал состояние сильного эмоционального возбуждения.

3. Адаптация, в силу повторности раздражителя, к обстановке допроса вполне может стимулировать дополнительное воспроизведение временно не восстановленной из памяти информации.¹²²

4. Ко второму допросу следователь всегда лучше подготовлен, имея расширенный список дополнительных вопросов, увеличенный объем приемов, использующих ассоциативные связи актуальные для личности допрашиваемого.

Серьезный аргумент против проведения повторного допроса только один: предполагая повторность допроса, следователь не станет психологически мобилизовываться перед первым допросом. Возможность последующего исправления всегда негативно влияет на собранность, по нашему мнению, формируя порочную тактику формальных допросов, часто наблюдаемую сегодня.

 

Б) Получение дополнительной информации от добросовестного допрашиваемого.

В процессе свободного рассказа допрашиваемый может сообщить не всю известную ему и значимую для расследования информацию. Проигнорированная добросовестным допрашиваемым информация может быть структурирована в рамках нескольких блоков.

1. Информация, по мнению допрашиваемого, не интересующая следователя и не относящаяся к расследованию данного преступления. В качестве примера можно привести особенности восприятия несовершеннолетних. Восприятие несовершеннолетних характеризуется высокой степенью избирательности, данная избирательность относится, прежде всего, к динамизму развития события, интенсивности переживаний и яркости раздражителей. К примеру, допрашиваемый свидетель несовершеннолетний в деталях опишет произошедшую драку, степень повреждений у участников и последовательность нанесения ударов. Предкриминальной же ситуации, пусть и воспринятой в достаточном объеме, несовершеннолетний вполне может не уделить внимание, опустив информацию о ней при даче показаний. Уверенность в правильности подачи материала у несовершеннолетнего допрашиваемого будет крыться в понимании задач расследования как установления непосредственного факта события, а не его причин и условий.

2. Информация, по мнению допрашиваемого являющаяся естественной и не нуждающейся в упоминании. К примеру, лица давно знакомые при описании друг друга, часто игнорируют необходимость припоминания информации о характере, которые порой является чуть ли не базовыми для описываемого человека. Мужчина ближневосточной ментальности может при описании одежды женщины ограничиться описание цвета одежды и её состояния (последнее гораздо реже), но посчитает излишним указать, что женщина была одета в платье. Действительно, если в сознании такого лица существует установка на нормальность, привычность платья как женской одежды, то указывать на факт его наличия он просто не будет, как не будет обычный человек уточнять, что у встреченного прохожего голова росла из шеи. Тот же механизм обусловит игнорирование со стороны допрашиваемого-офицера указывание, на то, что встреченный солдат, находящийся в отпуске, был в военной форме. Здесь установка офицера на естественность военной формы для солдата в любой обстановке может привести к недопониманию со следователем.

3. Информация, на воспроизведение (воспоминание) которой необходимо затратить много усилий. Так, значительное количество лиц мужского пола не акцентирует внимания, а, следовательно, плохо запоминает внешний вид (стиль и состояние одежды, манеру нанесения макияжа и ношения бижутерии окружающих людей). Исходя из сказанного, мужчины часто просто игнорируют актуальность той части показаний, которая затрагивает внешность, хотя информация о ней в памяти мужчин, конечно, сохраняется.

4. Информация, которую детализировать мешают моральные, этические и эстетические взгляды допрашиваемого. Так, жертва преступления психологически «защищаясь» от осуждения модели её поведения, которая в определенной части предопределяет событие преступления¹²³, не станет излагать подробно все обстоятельства преступного события.

5. Информация, проистекающая из особенностей доминирующих в мышлении допрашиваемого установок. В большинстве случаев данная информация является затрудненной или проблемной для допрашиваемого лица. Так, «женщины, особенно малолетние и несовершеннолетние девочки, склонны к переоценке продолжительности событий»¹²⁴, поэтому временные характеристики события ими обычно обозначаются весьма неуверенно. Отметим, что данная неуверенность определяется часто не отсутствием информации, а недостаточностью навыка оценки этой информации. Другим примером может выступать нежелание представителя интровертного типа (кроме сенситивного и конформного типа), говорить подробно об эмоциональной основе его взаимоотношений с людьми, либо других лиц между собой. Однако, как и в предыдущем случае, нежелание не является признаком неспособности, хотя в определенной степени невысокая развитость эмоциональной сферы характерна для рассматриваемых лиц.

Объективность процесса «умолчания» части информации добросовестным допрашиваемым предопределяет актуальность разработки тактических приемов, реализуемых в стадии дополнительных допросов.

К примеру, утверждение о том, что с женщинами-наркоманками, в силу корыстности последних, контакт может быть более продуктивен, если у допрашиваемой будет оставаться надежда на получение выгод, даже небольших»,¹²⁵ можно использовать для стимулирования дачи показаний, которые ранее допрашиваемая не планировала озвучить, в силу формальной установки на взаимодействие со следователем (отвечать следователю только на задаваемые вопросы).

Понимание того факта, что для любой групповой общности существует достаточное количество субъективно привычных обстоятельств, которые воспринимаются естественными, требует реализации этого понимания в тактике проведения рассматриваемой стадии допроса. Умение поставить себя на место допрашиваемого, временно принять круг его ценностей и привычек, признать ценность стереотипов допрашиваемого ситуативно адаптируясь под иной тип жизненного опыта - является одним из признаков профессионализма лица, проводящего предварительное расследование.

 

В) Тактические приемы противодействия ложным показаниям

В целях получения ответов на вопросы, в которых следователь хочет либо уточнить, либо проверить информацию, в объективности которой он сомневается, целесообразно применение тактических приемов разоблачения ложных показаний допрашиваемого.

Если в результате анализа личности допрашиваемого у следователя появляется основание для предположения о том, что допрашиваемый готов к даче искренних показаний, то целесообразно сделать акцент в воздействии на уровень ценностей допрашиваемого. Если же следователь полагает, что в силу криминальных привычек, низкого интеллектуального потенциала, упрямства как характерологической черты личности, страха перед третьими лицами и иными факторами допрашиваемый готов до последнего отстаивать лживую позицию, постоянно перестраивая линию своей защиты, то целесообразна постановка акцента в воздействии на уровень притязаний.

Кроме деления тактических приемов по объекту воздействия (на уровень ценностей и на уровень притязаний) выделяются иные классификации тактических приемов направленых на противодействие ложным показаниям.

Л.М. Карнеева делит тактические приемы, применяемые в конфликтной ситуации, на приемы, вытекающие из отказа от дачи показаний допрашиваемым и приёмы, вытекающие из дачи им ложных показаний. В последнем случае она различает приемы эмоционального воздействия и приемы, основанные на использовании доказательств.¹²⁶

Г.Г. Доспулов использует в своей классификации одновременно несколько оснований: приемы, направленные на эмоциональное воздействие; приемы, направленные на создание определенного представления; приемы определения истинности или ложности показаний.¹²⁷

Ф.В. Глазырин рекомендует использовать следующие тактические приемы при допросе обвиняемого: использование внезапности; логическая последовательность предъявления доказательств по их нарастающей силе; допущение легенды; пресечение лжи; сочетание форсированного и замедленного темпа допроса. Схожий перечислительно-ориентированный подход наблюдается и в исследованиях А.А. Закатова.

Достаточно признанной представляется классификация, в которой тактические приемы изобличения допрашиваемого при даче ложных показаний делятся на: приемы логического воздействия, приемы эмоционального воздействия и тактические комбинации. Кажущаяся неправильность выделения классификационных групп не по единому основанию, проистекала из нежелания Р.С. Белкина втянуться в бесплодную дискуссию об этичности «следственных хитростей». В силу сказанного третья группа определяемая Р.С. Белкиным как тактические комбинации правильнее будут определяться как группа приемов воздействия на волевую мобилизацию допрашиваемого, то есть создание ситуации, рассчитанной на неправильную оценку ее допрашиваемым, что объективно приводит к его разоблачению, ситуации на основе истинных фактов, которые могут быть двояко истолкованы самим допрашиваемым. Мы не видим смысла в терминологическом лицемерии, поэтому ориентируясь на рассматриваемую классификацию, переформулируем третью группу приемов.

Отметим отдельно мнение о том, что в «последнее время некоторые криминалисты и специалиста в области судебной психологии прибегают к обозначению давно известных тактических приемов допроса такими терминами, которые создают превратное представление о сути приемов. Так, например, использование особенностей взаимоотношений между соучастниками теперь именуют «разжиганием конфликта», выявление виновной осведомленности - «ловушкой», сокрытие осведомленности - «дезинформацией», предъявление доказательства - «созданием напряжения», использование элемента внезапности - «захватом врасплох», а самое что ни на есть безобидное выслушивание свободного рассказа - «допущением легенды» и т.п. Ничего не прибавляя к давно уже сказанному об этих приемах, новые термины дают повод для их критики, выхолащивают их подлинное положительное содержание».¹²⁸ Несмотря на данную точку зрения мы будем использовать ставшие традиционными названия тактических приемов.

 

Г) Тактические приемы преимущественного логического воздействия на допрашиваемого

1. Последовательное предоставление информации. Рассматриваемый тактический прием заключается в последовательном предъявлении допрашиваемому доказательств в определенном порядке. Традиционно криминалисты сходятся в убеждении, что наиболее оптимально предъявление доказательств в порядке нарастания их силы, хотя данная точка зрения может быть и оспорена. Если мы рассчитываем на психологическое подавление допрашиваемого, характеризующегося невысоким уровнем волевого сопротивления, можно поразить его повышенной убедительностью разового аргумента или наиболее сильного доказательства. Однако если мы в процессе этой демонстрации не сможем достигнуть поставленной цели, то результативность последующего предъявления, скорее всего, будет невысокой. Действительно, если самое веское доказательство оказало должное воздействие, едва ли нужно предъявлять остальные, если же предъявление самого веского доказательства не дало нужного эффекта, то вряд ли этот эффект будет достигнут предъявлением менее веских доказательств.

Классификация тактических приемов предъявления вещественных доказательств представлена следующими тактическими решениями:

• поочередное или одновременное предъявление различных доказательств;

• изначальное предъявление косвенных, а затем прямых доказательств;

• внезапность или логическая предопределенность предъявление доказательств;

• предъявление доказательств в ситуации смоделированной случайности (между делом);

• параллельное комментирование доказательственной ценности предъявляемого или предоставление обвиняемому возможности самому оценить степень убедительности доказательственной базы.

2. Концентрация на выявлении деталей. Очень наглядно рассматриваемый тактический прием реализуется в процессе проверка алиби, как и других показаний допрашиваемого, обязательна. В процессе свободного рассказа допрашиваемый стремится свести число подробностей к минимуму. Это происходит либо из-за того, что допрашиваемый не предполагал интенсивное взаимодействие со следователем, либо не предусмотрел ряд деталей. В отношении деятельности допрашиваемого в процессе преступного события следователь выясняет в подробностях такие моменты, как: где он был; с кем; во сколько происходило взаимодействие; вид деятельности, которой занимался; точное время; описание одежды и поведения участников, личности свидетелей. Пытаясь детализировать показания, допрашиваемый вынужден в ситуации ограниченного времени и повышенного психического возбуждения моделировать иллюзию преступного события. Неудивительно, что достигнуть непротиворечивости этой картины допрашиваемому очень сложно.

3. Демонстрация логической неполноты картины преступления, достигается использованием тактического приёма, в котором следователь демонстрирует существование лакун, невыясненных массивов информации в показаниях допрашиваемого. Использование приема демонстрации неполноты ориентировано на формирование у допрашиваемого стремления изложить дополнительные обстоятельства или аргументы, которые устранят пробелы в показаниях.

Сфера использования данного тактического приема, это ситуации, в которых у следователя присутствует недостаток доказательств, и он может ориентироваться только на незначительный объем рассуждений, опирающихся на ряд достоверных фактов. В процессе изложения обстоятельств следователь моделирует ситуацию, в которой, рисуя по возможности достаточно логичную и полную картину события, он вместе с допрашиваемым прослеживает логику отдельных фактов и предлагает ему заполнить неясные места.

Как видно, данный прием является разновидностью тактического приема детализации показаний, но инициатива внесения дополнительной информации по мнению допрашиваемого идет от него самого.

4. Ознакомление допрашиваемого с показаниями других лиц. Вопрос о допустимости оглашения допрашиваемому показании других лиц некоторыми авторами признается дискуссионным. Например, М.С. Строгович писал: «Если свидетеля начинают ориентировать на дачу определенных показаний, на освещение фактов в желательном для следователя духе, если их приспосабливают к тому, что уже показали другие лица, это насилие над его совестью. И сама постановка вопроса: «Что вы можете сказать по поводу оглашенных вам показаний такого-то свидетеля?» неправильна, так как свидетель ставится в двусмысленное положение - его понуждают высказывать свое суждение по поводу того, что показали другие лица, хотя он обязан лишь сообщить то, что он сам знает, что он видел, слышал относительно обстоятельств дела. Использовать допрос свидетелей для каких - либо других целей недопустимо».¹²⁹

В отечественной криминалистике как уже ранее говорилось, излишняя морализация является традиционной и очень часто внутренне противоречивой. До сих пор ни один исследователь не ответил на вопрос «Почему на допросе понуждать высказывать свое суждение по поводу того, что показали другие лица неэтично, а на очной ставке является допустимым?». Подобное противоречие привело к тому, что отечественные исследователи посчитали допустимым выходом из описанной ситуации замену вопроса «Что Вы думаете по поводу показаний другого лица?» на вопрос «Что является правдой Ваши показания или имеющиеся показания другого лица?».¹³⁰ Конечно же подобная замена крайне спорна, так как приведенные вопросы содержательно тождественны. Описанный пример является наглядным показателем опасности выдуманных этических противоречий, характерных для процесса расследования.

5. Выявление и коррекция мотивов ложных показаний. В силу того, что ложные показания могут проистекать не только из элементов криминальной природы допрашиваемого, но также быть обусловлены мотивами страха, корпоративности, ответственности перед самим собой за третье лицо. К сожалению уровень преступности в современном государстве не соотносим с уровнем возможной защиты добросовестных граждан. У следователя фактически нет ни способностей, ни возможностей по защите лица. Поэтому наиболее нерешенным в отечественной науке является вопрос об этичности включения в сферу противодействия преступнику лиц, перед последним беззащитных. Отметим, что учитывая ряд особенностей современного индустриального общества рыночного типа маловероятно в ближайшее время без изменения парадигмы борьбы с преступностью решить проблему защиты добросовестных граждан от лиц, совершивших преступление.

Если говорить о способах преодоления следователем мотивов допрашиваемого, которые обусловили ложные показания, то здесь целесообразно выделять:

• разъяснение, что, несмотря на отсутствие широкой практики осуждения за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний недооценивать неприятные последствия для допрашиваемого в случае совершения им описанных действия нецелесообразно;

• изложение своего видения мер, которые будут предприняты следователем или оперативными работниками для обеспечения безопасности допрашиваемого или членов его семьи;

• раскрыть принципы деятельности Управления МВД по обеспечению безопасности лиц, подлежащих государственной защите, а также описать статистику характеризующую деятельность данного управления (так в 2012 году официально заявлено, что количество мер государственной защиты возросло более чем на четверть (с 4418 до 5607), которые применялись в отношении 2860 лиц, имевших различный процессуальный статус.);

• разъяснить, что практика показывает тенденцию существования давления на допрашиваемого со стороны криминального мира в значительной степени интенсивности до того, как даются показания и доказательства по уголовному делу еще не собраны в полном объеме;

• сконцентрировать внимание допрашиваемого на позиции других лиц, дающих правдивые показания, что психологически будет способствовать разрушению у допрашиваемого установки на осознание себя одиноким;

По нашему глубокому убеждению, следователь использующий воздействие на допрашиваемого с целью убеждения, что опасность со стороны представителей криминального мира не высока, должен нести за возможные последствия ответственность. Не может быть признан соответствующим профессиональным требованиям следователь, допустивший последующие за допросом страдания допрашиваемого, которого он убедил в безопасности дачи показаний.

6. Участие в проведении допроса специалиста в тех случаях, когда в процессе допроса приходится затрагивать сложные вопросы в области знаний, навыков или ремесел. Целесообразность данного тактического приема определяется не тем, что рассматриваемая сфера может быть в недостаточной степени известна следователю. Целесообразность здесь проистекает из понимания допрашиваемым факта бессмысленности надежды на ограниченный объем знаний следователя, а также на факт противостояния в процессе допроса допрашиваемому не одной, а нескольких фигур.

7. Создание иллюзии полноты доказательственной базы. Классическим тактическим примером выступает рекомендация проиллюстрировать знание фигуры допрашиваемого в объеме намного более широком, чем необходимо для расследования. Подобное поведение формирует у допрашиваемого установку на то, что если следователь знает о нем то, что к преступлению не относится, то, что к нему напрямую относится следователь точно знает. Оговоримся сразу, целесообразность использования данного тактического приема определяется, прежде всего, наличием у следователя актерского потенциала, что является достаточно малораспространенным случаем. В целом же данный тактический прием характеризуется тем, что будучи использован безрезультатно, он значительно понижает эффективность всех остальных приемов,¹³¹ так как в сознании допрашиваемого создается образ следователя-обманщика, причем обманщика бесталанного.

8. Акцентирование внимания на первых же ложных сведениях создает у допрашиваемого впечатление о том, что профессиональный уровень следователя и имеющийся в текущей следственной ситуации доказательственный материал делает нецелесообразными попытки сообщить ложную информацию. В основе данного приема лежит также исследования того, что у допрашиваемого в процессе сообщения ложных показаний сомнения в правильности подобной модели поведения уменьшаются. Таким образом, прервав ложь лица, следователь тактично увеличивает вероятность того, что допрашиваемый откажется от избранной роли недобросовестного лица.¹³² «Пресечение лжи» - это не словесная остановка ложных показаний… это тактически избранный момент начала изобличения во лжи, момент, когда в ходе изложения допрашиваемым легенды возникает ситуация, наиболее благоприятная для изобличения. В начале допроса она возникнуть никак не может, поскольку легенда еще не изложена».¹³³

9. Допущение легенды. Прием «допущение легенды» состоит в том, что «дав возможность допрашиваемому высказать все, что ему вздумается, и зафиксировав это в протоколе, следователь разрушает легенду, разоблачая ложь».¹³⁴Несмотря на кажущуюся простоту, это достаточно сложный тактический прием, сложность которого носит психологическую природу. Следователь, психологически ориентированный на манипулирование, управление (недаром эпилептоидная составляющая в структуре характера следователя наиболее выражена) затруднительно воспринимает вызов, под которым понимает попытки его обмана в процессе дачи допрашиваемым ложных показаний. Установка на доминирование предопределяет частое желание следователя показать, что он является «хозяином» ситуации, приводит к тому, что следователь в процессе свободного рассказа не сдерживается и перебивает допрашиваемого, демонстрируя свое интеллектуальное преимущество.

Отметим, что отечественная криминалистическая наука старается игнорировать манипулятивную составляющую характера следователя, рисуя последнего фигурой чуть ли не лишенной склонности к стереотипным моделям поведения и стереотипным ролям. К сожалению, желание выдавать желаемое за действительное в случае рассматриваемого тактического приема порой приводит к его неэффективности. Следователю психологически сложно использовать данный прием, если он изначально не осознает свою природу реагирования на ложь со стороны допрашиваемого.

Допуская возможность преподнесения ему легенды со стороны допрашиваемого лица, следователь, тем не менее, не демонстрирует свою догадку вплоть до завершения фиксации показаний в протоколе допроса. Только после этого следователь приступает к выяснению истины у допрашиваемого, который полагая, что вербальное противодействие подошло к концу психологически расслабляется. Поставленный в ситуацию дефицита времени и сил, не подготовленный к созданию новой лжи, допрашиваемый может дать правдивые показания. Повторимся подобное возможно только если следователь мог сдержать желание доминировать в форме уличающего допрашиваемого во лжи.

 

Д) Тактические приемы преимущественного эмоционального воздействия на допрашиваемого

1. Апеллирование к положительным свойствам допрашиваемого. Безусловно, каждый человек является носителем значительного количества положительных свойств. Осознание, что окружающие знают о наличии этих свойств, ведет к росту самоуважения человека. Конечно, самоуважение для человека не является ценностью, всегда определяющей его выбор. Страх может заблокировать потребность самоуважения у человека, точнее её немедленную реализацию. Тем не менее, апеллирование к доброте, честности и порядочности может подвигнуть допрашиваемого к откровенным показаниям. Без сомнения, рассматриваемый тактический пример максимально состоятелен с точки зрения этики, как общей, так и профессиональной.

2. Апеллирование к морально-нравственной составляющей допрашиваемого. Сопереживание другому человеку свойственно несколько более узкому кругу лиц, чем об этом принято говорить. Тем не менее, ориентация славянской культуры, и культур на неё ориентированных, на совесть как некое высшее мерило всего до сих пор не подавлено реалиями индустриального общества рыночного типа. Использование данного тактического приема целесообразно применительно к лицам с целостной морально-этической системой ценностью. Как ни парадоксально, но апеллирование к совести скорее будет эффективно у лица со сложившимися криминальными взглядами, нежели чем у формирующегося преступника. Также эффективность использования данного тактического приема определяется уровнем самодостаточности лица. Так к аргументам морально-нравственного содержания более склонны прислушаться рабочие и крестьяне, гораздо в меньшей степени служащие и интеллигенты.

3. Использование «слабых мест» личности обвиняемого. Компенсационную функцию любого положительного свойства личности реализует негативная составляющая того же свойства. Так, принципиальность лица, всегда оборачивается пониженной гибкостью психики, общительность - навязчивостью, решительность – агрессивностью, аналитичность – цинизмом, осторожность - боязливостью. В отечественной криминалистике эту негативную составляющую не совсем правильно называют «слабым местом» личности. Однако являются ли негативные составляющие самостоятельными свойствами? Конечно же, нет. Приведенные пары характеристик являются отражениями одного свойства в различных ситуациях, поэтому воздействие на них с точки зрения этики не может трактоваться как насилие над «слабым». Любое свойство характера - это в значительной степени выбор личности, любое свойство культивируемо этой личностью, является его неотъемлемой составляющей. Признавая запретность воздействия на определенные свойства личности допрашиваемого, мы признаем её неполноценной, несамостоятельной, убогой. Подобное признание недопустимо с точки зрения этики вообще, и научно-исследовательской ценности в частности. Аморально на уровне мировоззренческих взглядов приписывать человеку дефективные свойства, безоговорочно лишающие его свободы воли. Ученый не имеет права на это. Даже такие одиозные политические системы как британский колониализм и германский нацизм, не всегда признавали такое право за собой.

Склонность к таким психическим состояниям, как эмоциональная напряженность, вспыльчивость, повышенная аффективная возбудимость также не являются безоговорочно затрудняющими эффективное функционирование психики. Справедливости ради отметим, что идея «убогого» допрашиваемого до сих пор доминирует в отечественной криминалистике. Так, существует мнение о том, что «игра на низменных чувствах допрашиваемого приводит, кроме всего прочего, к снижению критической оценки, утрате им способности правильно оценивать поступки, следствием чего может быть оговор невиновного человека. Обращение при допросе к отрицательным свойствам личности допрашиваемого, безусловно, противоречит требованиям морали, ибо, кроме всего прочего, приводит к их невольному укреплению, снижает воспитательные возможности допроса»¹³⁵.

4. Неожиданность постановки вопроса. Иногда следователю необходимо на свой вопрос получить короткий, односложный ответ типа: «Да» или «Нет». Прежде чем задать этот вопрос, необходимо понижение уровня волевой мобилизации у допрашиваемого. Это может быть достигнуто переключением деятельности допрашиваемого лица, имитацией скорого завершения допроса, созданием иллюзии усталости следователя или его внезапно возникшей занятости (например, в силу прозвучавшего телефонного звонка). Предполагается, что расслабившийся человек испытает затруднение, если следователь резко задаст ему вопрос, основанный на имеющихся доказательствах,¹³⁶ на который достаточен односложный ответ. К сожалению, данный прием очень хорошо известен представителям криминального мира, поэтому его эффективность очень спорна. Также возможны затруднения при постановке подобного вопроса лицам интровертного типа, которые, характеризуются как бы внутренним проговариванием фраз (особенно это характерно для шизоидного, параноидного и гипотимного психологического типа). Идея «убогого» допрашиваемого объективно обусловливает наличие противников использования данного приема с их традиционными аргументами.¹³⁷ Однако существуют и рациональные аргументы, так считается нецелесообразным использование данного приема в отношении добросовестного лица, чтобы не нарушать атмосферу понимания между допрашиваемым и следователем.¹³⁸

5. Использование паузы. Содержание данного тактического приема сводится к тому, что в допросе делается перерыв с целью добиться перемен в психическом состоянии допрашиваемого. Данный прием целесообразно применять в случае, если следователь уверен в двойственной оценки допрашиваемым необходимости давать правдивые показания, в силу борьбы мотивов или ценностей. Наблюдая проявления неустойчивости отношения к факту сообщения им ложной информации, следователь формирует установку на дачу положительных показаний, сообщая определенные сведения. Данная установка должна обеспечить приоритет позитивных мотивов в процессе осмысления ситуации в течение перерыва. Таким образом, во время перерыва следователь занимает выжидательную позицию, предоставляя допрашиваемому возможность принять мысль о целесообразности правдивых показаний.

6. Использование аудио-видеозаписи в процессе допроса выступает в качестве фактора сильного психологического воздействия на недобросовестного допрашиваемого. Субъективно дача показаний при использовании аудио-видеозаписи допрашиваемым воспринимается как ложь при свидетелях, что для значительного количества людей является этически значимым. К тому же фактор материальности зафиксированной информации на носителе субъективно увеличивает её доказательственную ценность.

7. Варьирование эмоциональным напряжением. Сопротивляемость допрашиваемого тактическим приемам увеличивается по мере становления атмосферы допроса привычной для него. Адаптация недобросовестного допрашиваемого к стрессовым нагрузкам - фактор преодолеваемый. Наиболее простым приемов преодоления подобной адаптации является варьирование эмоционального напряжения у допрашиваемого.

Создание напряжения, достигается путем предъявления большого объема информации, либо достаточного объема доказательств если он имеется в распоряжении следователя. В свою очередь снятие напряжения достигается «переключением» на нейтральную тему, либо поручением допрашиваемому легко выполнимого задания (нарисовать план, составить список объектов, и пр.).

Более незаметным способом выступает «игра голосом» следователя. Действительно, варьируя вокальные и тональные характеристики своей речи следователь создает состояние неопределенности у допрашиваемого, для которого резко возрастает сложность адаптации к ситуации допроса.

Тот же эффект достигается варьированием элементами невербального поведения. Так, бессистемно демонстрируя положительно, отрицательно, доверительно, критично, личностно и формально ориентированные жесты следователь способствует увеличению психического напряжения допрашиваемого. Тоже можно сказать о приемах игры дистанцией. Речь идет о приеме «вторжение в личное пространство допрашиваемого». Данный прием базируется на положении о том, что человек пространственно организован и зоны контроля определяют степень доверительности лица, с которыми человек взаимодействует. Вторжение «неприятного» человека в зону допуска близких людей (зона радиусом до полуметра) для человека эмоционально неприемлемо, так как не вписывается в привычные стереотипы поведения. Следовательно, при подобном вторжении допрашиваемый невольно испытывает определенный психологический дискомфорт.

Также разновидностью рассматриваемого тактического приема является варьированием темпом допроса, меняя приемы форсирования темпа и его замедления. Форсирование темпа проявляется в действиях следователя, направленных на использование активной позиции, повышения уровня инициативы заранее запланированными действиями, суждениями и вопросами. При форсированном темпе у допрашиваемого крайне ограничена возможность обдумывания и формулирования ложной информации.¹³⁹ С другой стороны, желая быстро изложить обстоятельства, наиболее несостоятельные с точки зрения логики допрашиваемый попытается самостоятельно увеличить темп допроса. В этом случае следователь не должен принимать форсированный темп допроса, акцентируя внимания на неторопливом анализе полученной информации, предлагая дополнить, разъяснить, уточнить интересующие его обстоятельства,

Есть у рассмотренного приема и свои противники, полагающие в частности, что «неверно избранный темп допроса может вносить нервозность в общение, влиять на качество информации, но не устранять ложь».¹⁴⁰

 

Тактические приемы преимущественного воздействия на волевую мобилизацию допрашиваемого.

Сущность рассматриваемых приемов заключается в умелом использовании имеющейся доказательственной информации. В таких случаях, по словам А.М. Ларина, «искусство следователя состоит в том, чтобы продуманно, точно решать, какая информация, в каком объеме и в какой момент может стать известной предполагаемому преступнику и связанным с ним лицами, с таким расчетом, чтобы это не только не повредило, но и помогало достижению истины».¹⁴¹ Отдельно отметим, что дополнительным объектом воздействия здесь выступает внимательность допрашиваемого. К приемам данной группы следует отнести следующие:

1. Постановка косвенных вопросов. В ситуации когда следователь полагает, что на интересующие его вопросы он не получит достоверной информации, то целесообразно использовать такой тактический прием, как косвенный вопрос. Допрашиваемому задается ряд несущественных, второстепенных по отношению к существу дела вопросов, которые допрашиваемым воспринимаются как менее опасные. Рассматриваемый тактический прием рассчитан на то, что допрашиваемый проговорится, когда незаметно для него тема обсуждения будет переведена из одной сферы интересов в другую. «Все это предпринимается в расчете на то, что допрашиваемый будет относиться с меньшей осторожностью, небрежнее к тем обстоятельствам, о которых следователю было бы желательно получить более детальную информацию».¹⁴²

Как это ни странно, но этичность данного тактического приема отечественными исследователями сомнению не подвергается. Так, считается, что «данный прием можно считать нравственным, ибо опора здесь делается не на случайную оговорку, а на проговорку об обстоятельствах, как правило, известных только лицу, причастному к преступлению».¹⁴³

2. Инерция. Прием схожий с постановкой косвенных вопросов получил название «инерция», только используются здесь не малозначимые вопросы как в предыдущем случае, а отвлеченные темы беседы.

Таким образом, содержание приема инерции сводится к рекомендации следователю, беседуя с допрашиваемым, незаметно переводить разговор с отвлеченных тем в сферу существа выясняемого факта. Недобросовестный допрашиваемый, увлеченный рассказом о постороннем, нейтральном, при умелом направлении разговора «по инерции» проговаривается о том, что собирался утаить от следователя. Чем слабее волевой потенциал допрашиваемого, тем выше вероятность достижения успеха.

3. Вызов. Вызов преследует цель побудить допрашиваемого к объяснению криминалистически значимых обстоятельств логическим путём с позиции избранной линии защиты. Следователь рассчитывает на то, что допрашиваемый примет вызов и согласится на логическое противодействие, поэтому акцентирует внимание на слабо обоснованных местах обвинения или на спорно установленных фактах, которые при определенных усилиях допрашиваемый способен опровергнуть. Защитная доминанта допрашиваемого будет ориентирована на затруднительность сдерживания от желания опровергнуть выводы следователя и, таким образом, косвенным путем доказать свою непричастность к расследуемому событию или его фрагменту. В процессе втягивания в обсуждение перед допрашиваемым ставится новая задача опровержения уже более аргументированных обстоятельств и мнений.

Допрашиваемый, полагая, что в силах опровергнуть эту новую информацию, также как и предыдущую, попытается справиться с опровержением новых данных, но это для него окажется затруднительным или невозможным, и у допрашиваемого усиливается состояние стресса. В этом состоянии он может быть склонен к даче правдивых показаний.

4. Прием группового допроса. Заключается в том, что два следователя ведут допрос, в рамках которого распределены эмоциональные роли. Один из следователей доминантно, в допустимо-агрессивном стиле задает вопросы, демонстративно используя возможность для изобличения допрашиваемого во лжи. Второй демонстрируя отсутствие агрессии, пытается снять возникшую напряженность, создавая иллюзия сопереживания допрашиваемому.

На психику допрашиваемого, сознание начинает действовать известный в социальной психологии феномен группового давления с сопутствующим ему эффектом внушающего воздействия группы.¹⁴⁴ Рассмотренный прием широко известен, поэтому его эффективность невысока. Этичность данного приема нами оценивается как полемичная.

5. Прием следственного перекрестного допроса. Заключается в том, что два следователя ведут допрос, в рамках которого распределены области выяснения значимой информации. Вопросы могут быть разделены между следователями по кругу лиц, в хронологическом порядке, на относящиеся к преступному событию или детерминирующие его. Рассмотренный прием широко известен, но, несмотря, на это его эффективность высока, так как прием основан не на скрытой информации, а на распределении внимания допрашиваемого на два потока. Этичность данного приема нами оценивается как полемичная.

6. Постановка в условиях альтернативного выбора. Названный прием характеризуется предложением одному из допрашиваемых, настаивающему на правдивости собственных показаний, сказать другому недобросовестному допрашиваемому фразу вроде: «Я рассказал всю правду, расскажи правду и ты». В литературе совершенно верно отмечается, что допрашиваемый попадает в сложную ситуацию: отказ будет означать признание в даче ложных показаний, согласие же может привести к его изобличению.

А теперь перейдем к исследованию типов акцентуации характеров. Как показывает практика, учет знаний об акцентуации характера также необходим в тактике современного допроса.

 

 

 

 

 

 

 

4.5. Общая характеристика акцентуированных типов.¹⁴⁵

 

1. Гипотим (гипотимный)

• Внешние данные. Одевается в нейтральном стиле. Степень аккуратности внешнего вида – средняя. На лице - выражение недовольства, расстройства, а не спокойствия. Не склонен проявлять агрессивные эмоции вовне. Уровень пластичности средний. Движение медленные, неторопливые.

• Особенности характера. Слабая энергетичность; быстрая утомляемость; пониженный фон настроения; неустойчивая эмоциональность; ранимость и обидчивость; неудачливость. Капризность и плаксивость; вялость; неуверенность в себе; застенчивость и пугливость; неспособность постоять за себя. Настороженность. Критически фиксирует внимание всех на отрицательных сторонах жизни. Наиболее близок к меланхолическому типу темперамента.

• Типовой страх – страх болезни

• Коммуникативные характеристики. Общение признает как средство изложения жалоб, претензий. Любит потрясать слушающих его людей невероятными сообщениями. Самый тихий по громкости и медленный по темпу голос. Темп речи средний, ближе к медленному. Речь отличается частыми, но короткими паузами,

• Конфликтные ситуации. Открытые конфликты с необходимостью отстаивать свою точку зрения; насмешки над его слабостями, ошибками, неумелыми действиями; вынужденное активное общение с большим количеством людей; необходимость быстрого переключения в работе или общении; необходимость проявить определенную силу воли; внезапное или длительное физическое и психическое напряжение; работа в условиях недостатка исходной информации

 

2. Гипертим (гипертимный)

• Внешние данные. Одевается в ярком спортивном или смешанном стиле. Степень аккуратности внешнего вида – средняя. Богатая положительными эмоциями мимика. Заразительный смех. На лице - выражение радости и веселья. Склонность проявлять эмоции вовне. Уровень пластичности средний. Движение быстрые, размашистые.

• Особенности характера. Высокая энергетичность; медленная утомляемость; повышенный фон настроения; неустойчивая эмоциональность; легкомысленность и «толстокожесть». Предельно развитые экстравертные характеристики. Высокоразвитые коммуникативные способности. Сверхобщительность. Авантюризм. Безответственность. Повышенная активность. Оптимизм. Слабая адаптированность под монотонную деятельность. Прекрасный генератор идей. Предельные способности к эффективной деятельности в условиях ограниченного времени. Неумение делать выводы из прошлых проблем. Слабая способность планирования и предвидения. Наиболее близок к сангвинистическому типу темперамента.

• Типовой страх – страх взрослости, нормативного поведения

• Коммуникативные характеристики. Повышенная общительность. Высокая контактность. Быстрый темп речи, соответственно короткие паузы в небольшом количестве. Интонация как у наиболее яркого представителя экстравертного типа неравномерная. Самый громкий голос и быстрый темп речи.

• Конфликтные ситуации. В целом неконфликтен. Причинами же редких конфликтов выступают, как правило, попытки ограничить его активность, переключение на монотонную деятельность, изоляция о окружения, длительная пассивность.

 

3. Циклоид (циклоидный).

• Внешние данные. Человек среднего или худощавого телосложения. В одежде предпочитает свободный стиль. Чувство вкуса в одежде выражено слабо. Уровень пластичности ниже среднего. Движения резкие порывистые.

• Особенности характера. Смены фаз гипертимности и гипотимности. Болезненное стремление к независимости. Цинизм. Рациональность. Эмоциональная неразвитость. Значительный но кратковременный психоэнергетический потенциал; высокий уровень активности; гневливость, готовность обвинять; дистанционирование в отношении с другими людьми; неразвитые организаторские способности. Требователен к окружающим. Склонен к случайным знакомствам. Быстро принимает решения, стремление понимать как базовое. Эгоцентризм и равнодушие; терпимость к инакомыслию; нечувствительность к чужому горю. Способность к стратегическому планированию реагированию. Слабые способности к организации деятельности.

• Типовой страх – страх зависимости.

• Коммуникативные характеристики. Говорит быстро, четко и громко. Громкий голос и быстрый темп, часто изменяется на средние показатели за время произнесения устного сообщения. Речь организована и понятна. С трудом выполняет нормы ритуального общения. Не раскрывается, стремится глубоко познать других. Не понимает эмоционального общения. В общении склонен к автономности.

• Конфликтные ситуации. Повышенно негативная реакция на давление со стороны. Попытка сближения со стороны лиц, интеллектуальный потенциал которых оценивается низко. Попытка привлечения к активной деятельности в гипотимной стадии провоцирует малоосознаваемый им конфликт.

 

4. Истероид (истероидный)

• Внешние данные. Оригинальная прическа, одежда, отдельные детали костюма. Любит ярлыки и фирменные знаки на одежде. Шумное, эпатирующее, привлекающее внимание поведение. Артистичен. Самостоятелен и независим. Уровень пластичности высокий. Движения вялые, плавные.

• Особенности характера. Эгоцентризм - стремление быть в центре внимания; тяга к эпатажу; эгоизм; сосредоточенность мыслей на себе; ориентация только на собственные желания; завышенная самооценка; стремление «напрашиваться на комплимент»; энергичность; быстрое угасание после всплеска энергии; развитие чувственного начала в ущерб волевому; неустойчивость настроения; обидчивость; ранимость; чрезвычайное честолюбие; преувеличенные требования благодарности ближнего; вера в свою исключительность. Сильно развитые актерские способности. Склонность к интригам, демагогии и оппозиционности при неудовлетворенном эгоцентризме; игра в вожака вместо настоящего лидерства; ненадежность, лживость и лицемерие; трусость; необдуманный риск (в присутствии зрителей); хвастовство; явно завышенная самооценка; обидчивость при задевании личности; склонность к острым аффективным реакциям. Эмоциональная черствость. Склонность к интригам. Стремление всегда выделяться приводит к нелюбви к физическому труду.

• Типовой страх - страх остракизма.

• Коммуникативные характеристики. Предпочитает монологи о себе. Любит публичные формы общения. Общается с теми, кто им восхищается. Часто меняет круг общения. Общение для него — средство достижения продемонстрировать себя, но не установления контакта с людьми. В общении манипулятивен.

• Конфликтные ситуации. Вольное или невольное уязвление его самолюбия; равнодушие со стороны окружающих, а тем более сознательное игнорирование его личности; критика его достижений, способностей и таланта; вынужденное одиночество или ограничение крута его общения, поклонников; невозможность проявить себя в полной мере; отсутствие ярких событий и возможности проявить свои способности; удары по эгоцентризму, разоблачение его вымыслов, а тем более высмеивание.

 

5. Эпилептоид (эпилептоидный)

• Внешние данные. Человек нормального среднего телосложения. Одет аккуратно: обычно классический стиль одежды. Уровень пластичности ниже среднего. Движения резкие порывистые.

• Особенности характера. Значительный психоэнергетический потенциал; высокий уровень активности; возможна активизация деятельности в экстремальных ситуациях; гневливость, взрывчатость, готовность обвинять, придирчивость; злопамятность, мстительность; консервативность в отношении с другими людьми; развитые организаторские способности. Требователен и придирчив к окружающим и себе. Не склонен к случайным знакомствам. Быстро принимает решения, стремление доминировать как базовое. Эгоцентризм и жестокость; нетерпимость к инакомыслию; нечувствительность к чужому горю; чрезмерная требовательность, приводящая к раздражительности в связи с замеченным отсутствием у других присущих ему положительных черт; ревность и злопамятность; периодические периоды слабомотивированной злобы; сутяжничество. Способность к оперативному реагированию. Слабые способности к планированию деятельности. Тяга к регламентации. Наиболее близок к холерическому типу темперамента.

• Типовой страх – страх конкуренции.

• Коммуникативные характеристики. Говорит четко и громко. Речь хорошо организована и понятна. Добросовестно выполняет нормы ритуального общения. Не раскрывается, не стремится глубоко познать других. Не понимает эмоционального общения. В общении или доминирует или подчиняется.

• Конфликтные ситуации. Изменение и ломка устоявшихся порядков и установленных правил, особенно если это приходится делать самостоятельно; жесткая конкуренция со стороны таких же сильных и энергичных людей; ограничение возможности проявлять свой авторитет, свою власть над другими людьми; критика действий и насмешки над его недостатками; повседневная работа, требующая длительных усилий при отсутствии возможности выделиться среди окружающих; ущемление его прав и интересов; неподчинение ему лиц, не являющихся для него авторитетами; измена близкого человека.

 

6. Параноид (параноидный)

• Внешние данные. Человек среднего или крепкого телосложения, активный, энергичный. Одевается практично и удобно. Постоянно в движении. В действиях ориентируется на целесообразность, а не на внешнее впечатление. Уровень пластичности средний. Движения неторопливые, уверенные.

• Особенности характера. Склонен к формированию и руководством «сверхценными идеями», предельно развитые волевые характеристики, целеустремлен; пренебрегает интересами окружающих во имя цели; способен к самопожертвованию во имя идеи; автономен, самостоятелен; готовность преступить нормы и законы; четкое позиционирование окружающих на «чужих» и «своих»; жестокость, имеющая отношение к сверхценной идее, равнодушие ко всему остальному. Склонность к навязыванию своей точки зрения. Бескомпромиссность. Фанатичность. Агрессивность по отношению к чужим, раздражительность; склонность к обвинениям; альтруизм по отношению ко всему человечеству; невысокий уровень развития эмпатии; навыки психосаморегуляции; ровность настроения; честолюбие. Непоследовательность; вспышки раздражительности, обидчивости и придирчивости; проявление недовольства и грубости в ответ на реплики и замечания; замкнутость и безразличие.

• Типовой страх - страх предательства.

• Коммуникативные характеристики. Громкий, ровный тон голоса, средний темп речи. В общении на значимые цели с оппонентами конфликтен. Общение для него — средство достижения цели, но не установления контакта с людьми. В общении агрессивен.

• Конфликтные ситуации. Стороннее требование нарушения корпоративных норм. Эмоциональное отвержение со стороны значимых для него людей; коренная ломка жизненных стереотипов, привычек; неожиданные поручения, личные просьбы, требования с угрозой, противоречащие текущему настроению; психические нагрузки, особенно в стадии спада настроения.

 

7. Застревающий

• Внешние данные. Человек крепкого телосложения, активный, энергичный. Одевается практично и строго. Постоянно в движении. Ровная осанка и уверенность в движениях. Уровень пластичности средний. Движения четкие, выверенные.

• Особенности характера. Склонен к руководству «сверхценной идеей» - упорядоченностью, развитые волевые характеристики, целеустремлен; способен к самопожертвованию во имя долга; самостоятелен; неготовность преступить нормы и законы. Невысокий уровень развития эмпатии; навыки психосаморегуляции; ровность настроения; честолюбие. Аналитический тип ума. Дисциплинированность. Пунктуальность. Предельные способности к алгоритмизации действий. Предельно слабая переключаемость внимания. Патриотизм. Подчинение долгу. Развитые понятия чести.

• Типовой страх - страх революционных, резких изменений.

• Коммуникативные характеристики. Громкий голос, быстрый ровный темп речи. В общении на значимые цели с оппонентами конфликтен. Общение для него — средство достижения цели, но не установления контакта с людьми. В общении агрессивен.

• Конфликтные ситуации. Стороннее требование нарушения корпоративных норм. Эмоциональное отвержение со стороны значимых для него людей; коренная ломка жизненных стереотипов, привычек; неожиданные поручения, личные просьбы, требования с угрозой, противоречащие текущему настроению; психические нагрузки, особенно в стадии спада настроения.

 

8. Шизоид (шизоидный)

• Внешние данные. Человек крепкого телосложения, пассивный, неэнергичный. Внешне замкнут, мимика слабовыраженная. На лице - выражение замкнутости, погруженности во внутренний мир. Неаккуратен в одежде. В выборе её зависит от окружающих, наиболее часто предпочтение мешковатому, свободному стилю. Уровень пластичности низкий. Движения медленные, неловкие. Много и беспорядочно, неловко двигается, задевает предметы.

• Особенности характера. Ярко выраженная интровертность. Мрачность, пессимизм, нелюдимость. Богатство внутреннего мира. Предельно высоко развиты способности противостояния манипулированию. Самодостаточность. Погруженность в свои мысли и личное мировосприятие. Независимость мнения. Способности к объективной оценке людей. Невысокий уровень социального взаимодействия. Ярко выраженное мыслительное, познавательное начало; богатство идей; вторичность для субъекта внешнего мира; нетребовательность к комфорту; хорошая память; слабая энергетичность; эмоциональная бедность; малозависимость эмоционального состояния от внешних причин; отсутствие честолюбия; неавторитарность; трудности с общением. Замкнутость; эмоциональная холодность; рассудочность; эгоизм, неспособность замечать чужую беду; самолюбие и ранимость при критике его системы ценностей; малоактивность и малоэнергетичность при интенсивной работе; невысокий потенциал работоспособности при высоком потенциале эффективности работы. Склонность поддерживать уже устоявшиеся связи с другими людьми. Неспособность к эффективной деятельности в условиях ограниченного времени. Наиболее близок к флегматическому типу темперамента.

• Типовой страх - страх сойти с ума.

• Коммуникативные характеристики. Речь слабо артикулированная, рваная, плохо модулированная, с задержками и паузами. В общении весьма избирателен. Несмотря на богатый словарный запас, уровень сложности речи невысокий. Очень ограничен круг общения. Общение для него - средство достижения вербализовать своё понимание мира, но не установление контакта с людьми.

• Конфликтные ситуации. Смена устоявшихся стереотипов, сложившихся привычек поведения; необходимость устанавливать неформальные контакты с окружающими, даже близкими людьми; необходимость разговора по душам; необходимость руководить другими людьми; необходимость выполнения интеллектуальной работы по заранее спланированным схемам и правилам; групповая и коллективная деятельность; вторжение посторонних людей в его внутренний мир; покушения на личную свободу, зависть к социальноадаптируемым личностям.

 

9. Сензитив (сензитивный)

• Внешние данные. Одет со вкусом, умеренно. Добродушное и внимательное выражение лица. Уровень пластичности высокий. Движение медленные, плавные.

• Особенности характера. Тревожность, мнительность, страх; некоммуникабельность; эмпатия; доброта и отзывчивость; деликатность и умение быть благодарным; нетребовательность к людям; неспособность противостоять влиянию сильных личностей; повышенная ранимость; стыдливость и стеснительность. Предупредителен, следит за реакциями других. Исполнительный и преданный. Мнительность; пугливость; замкнутость; склонность к самобичеванию и самоуничижению; растерянность в трудных ситуациях; повышенные обидчивость и конфликтность. Склонность к капризам. Болезненная оценка собственных психоролевых характеристик. «Реакция гиперкомпесации» – периодический выплеск агрессии.

• Типовой страх - страх непонимания, одиночества.

• Коммуникативные характеристики. Очень общителен, коммуникативен. Отличается тихим голосом, быстрым темпом речи и нестабильностью вокальных характеристик. Богатая эмоциональная насыщенность.

• Конфликтные ситуации. Несправедливые подозрения или обвинения в неблаговидных поступках, особенно публично; критика или насмешки над ним или его поведением; открытое соперничество; грубость и хамство, регламентированные проверки его деятельности или поведения; недоброжелательное внимание к нему; вынужденное одиночество; угроза репутации; невозможность поделиться своими переживаниями с другом.

 

10. Конформный

• Внешние данные. Диапазон внешности сильно варьируется. Стиль – от официального до спортивного. Аккуратность от средней до большой. На лице выражение готовности, создается впечатление, что он прислушивается. Уровень пластичности от среднего до высокого. Движение неторопливые, плавные.

• Особенности характера. Осторожность. Неверие в себя. Зависимость. Высокие способности к адаптации. Неспособность постоять за себя. Склонность копировать поведение лидера. Значительный аналитический и эмпатийный потенциал.

• Типовой страх – страх ответственности

• Коммуникативные характеристики. Ведомая роль в общение. Вопросительные интонации даже в утвердительных предложениях. Тихий голос и медленный темп речи. Темп речи и количество пауз во многом будет зависеть от человека, с которым он ведет беседу.

• Конфликтные ситуации. Попытки переложить на него ответственность за принятие решения. Критика уже принятого решения. Открытые конфликты с необходимостью отстаивать свою точку зрения; необходимость быстрой адаптации к новой группе лиц; необходимость проявить определенную силу воли; внезапное или длительное физическое и психическое напряжение.

 

 

 

 

1. 1. Отражение свойств личности допрашиваемого в особенностях устной речи при производстве допроса

 

Одной из особенностей устной речи является сложность ее анализа следователем, так как особенности устной речи допрашиваемого необходимо определить непосредственно в процессе производства следственного действия и показаний лица. Решить эту проблему предлагается следующими путями:

а) выделение структурных элементов устной речи (вокальности, тональности и содержательности);

б) учет факторов, влияющих на особенности устной речи: личностный (психологический тип допрашиваемого) и ситуационный (факт процессуального общения в рамках следственного действия   допроса);

в) использование тактико-типологического подхода.

Под тактико-типологическим подходом в статье понимается совокупность методов по использованию свойств личности, основанных на типологии и тактических приемах, в целях получения достоверной информации о личности, использования этих знаний для прогнозирования поведения лица и индивидуального подхода при производстве следственных действий.

Преимущество тактико-типологического подхода раскрываются через следующие положения:

  рассматриваемый подход предполагает возможность использования знаний и методов исследования различных наук: криминологии, социологии, психологии, психолингвистики в криминалистических целях;

  в тактико-типологическом подходе учитывается поведенческий аспект, позволяющий основываясь на свойствах личности определить типовую модель поведения;

  данный подход позволяет учитывать свойства личности, как с целью правомерного воздействия, так и прогнозирования поведения;

  позволяет адаптировать приемы типологии к криминалистическим целям, путем отнесения субъекта к отдельному психологическому типу и наблюдения за поведением (в том числе и речевым поведением) во время проведения следственных действий;

  прием типологии позволяет выделить группы людей с типовыми свойствами и поведением, что облегчает выбор моделей поведения самим следователем, конкретизировать тактические приемы, сориентировать их на каждую группу.

Тактико-типологический подход является наиболее эффективным подходом при изучении устной речи. Проанализировать речевые особенности каждого человека невозможно, в то время как типология позволяет систематизировать информацию о субъектах, объединить её в отдельные группы и в итоге выделить структурные особенности речи. Прием типологии известен давно, со времен изучения мотивации преступного поведения, и нашел отражение при решении большого количества научных проблем. Данный подход будет использоваться автором для анализа деятельности.

В статье рассмотрена типологическая классификация акцентуированных психологических типов К. Леонгарда¹⁴⁶. Акцентуация – это свойство характера личности, которое развито в чрезмерной степени. Опираясь на экстравертные и интровертные типы и развивая типологический подход К.Г. Юнга¹⁴⁷ и К. Леонгарда, можно выделить пять экстравертных и пять интровертных психологических типов: эпилептоид, гипертим, гипотим, циклоид, истероид, параноид, застревающий, сензитив, шизоид. Достоинство указанной типологии состоит в ее доступности как начинающему, так и опытному следователю. Каждый психологический тип характеризуется своими уникальными особенностями поведения и речи, которые легко можно определить в процессе беседы и последующих допросах.

Кроме того, тактико-типологический подход, основанный на изучении акцентуированных личностей, предложенный К. Леонгардом, оптимален для использования в области криминалистики, так как:

1. применяется в криминалистических исследованиях, в том числе смежных с наукой о человеке;

2. имеет практическую направленность;

3. ввиду выделения небольшого количества психологических типов (десять) доступен для освоения лицами, не имеющими психологического образования;

4. имеется достаточное количество криминологических исследований личности преступника, использующих типологический подход¹⁴⁸.

Использование типологии акцентуированных личностей практическими работниками правоохранительных органов при производстве допроса позволит повысить его результативность. Имея представление об особенностях речи каждого психологического типа, следователь сможет соотнести их с речью допрашиваемого лица, следовательно, правильно выбрать тактику допроса и дальнейшего поведения при производстве следственных действий, а также выяснить достоверность полученной в ходе рассматриваемого следственного действия информации.

Отличие устной речи человека в повседневных условиях и в ситуации допроса состоит в степени привычности происходящего для лица. У человека вырабатывается модель поведения для каждой стандартной ситуации, предугадываемая другими. Соответственно, в большинстве случаев устная речь характеризуется естественностью, свойствами, выработанными человеком в течение жизни.

Допрос кардинально отличается от стандартной привычной ситуации.

1) У большинства людей нет варианта реагирования на данную стрессовую ситуацию. Данный фактор приводит к тому, что допрашиваемый пытается не только подобрать верную модель поведения, но и тщательно контролировать то, что он скажет, то есть контролировать такой элемент устной речи, как содержательность.

2) Еще одной особенностью является то, что в стрессовой ситуации еще в большей степени проявляются акцентуированные свойства личности, поэтому допрашиваемый при производстве допроса предоставляет намного больше личностно значимой информации о себе, что позволяет следователю выстроить индивидуальную линию поведения как допроса, так и других коммуникативных следственных действий.

3) Любое напряжение человеческого организма в одной сфере должно компенсироваться расслаблением в другой, поэтому сознательный контроль допрашиваемым содержательной стороны своих показаний компенсируется отсутствием контроля за вокальными и тональными свойствами речи, которые обусловлены физиологическими и психологическими особенностями личности и в привычных ситуациях в наименьшей степени подчиняются сознательному изменению.

4) Говоря об особенностях вокальных и тональных характеристик устной речи при производстве допроса, также важно отметить изменение динамики речи допрашиваемого, которое обусловлено замедлением физиологических процессов в организме во время стрессовых ситуаций и проявляется в устной речи в виде уменьшения громкости, срыва голоса, выравнивания интонации, уменьшения темпа, увеличения количества и длительности пауз.

5) Из вышеперечисленного следует еще одна особенность устной речи допрашиваемого: ситуация допроса и напряжение, которое она вызывает, приводят в некоторых случаях к противоположному поведению допрашиваемых интровертного и экстраверного типов.

В данном параграфе рассматриваются не только общие признаки лжи, а типовые модели речевого поведения допрашиваемых в ситуации допроса при сообщении как правдивой, так и ложной информации.

Речь является сложной системой, познание которой возможно только путем изучения ее элементов. Анализ этих элементов позволит сделать вывод о речевых особенностях конкретного допрашиваемого, определить его психологический тип, а впоследствии поможет следователю эффективно выбрать тактику поведения и проведения следственного действия с допрашиваемым.

Для того чтобы детальнее подойти к изучению речи, необходимо определить ее структуру. Устная речь состоит из трех элементов, которые можно наблюдать и проанализировать в отношении каждого допрашиваемого (Рис. 1):

  вокальность (громкость, темп, стабильность – физические компоненты);

  тональность (интонация, речевые паузы, диапазон – психологические компоненты);

  содержательность (отражение индивидуальных символов в речи, личностно значимая информация).

Рис. 1. Структура устной речи

 

Для того чтобы провести криминалистический анализ устной речи каждого психологического типа, рассмотрим каждый из указанных элементов устной речи подробнее. Кроме того, элементы структуры устной речи необходимо рассмотреть через призму нескольких факторов: стабильность, контролируемость, ситуационность, исследуемость.

Фактор стабильности предусматривает постоянное, повторяющееся проявление признаков изучаемого объекта и обусловлен работой психики. Соотношение вокальности с психическими процессами, тональности с психическими состояниями, а содержательности с психическими свойствами и обеспечивает стабильное их проявление в устной речи.

Контролируемость проявляется в сознательном стремлении личности изменить присущие ей свойства и особенности вокальности, тональности или содержательности. Так как организм стремится к состоянию покоя, к привычному состоянию, то чем сильнее контроль, тем быстрее человек устанет и возвращается в рамки проявления своих типовых личностных особенностей.

Следующим фактором, влияющим на отображение личностных особенностей, является ситуационность. По сути, все ситуации, с которыми сталкивается человек можно разделить по степени привычности: привычные и непривычные, либо по степени эмоционального напряжения: нормальные (обычные) и стрессовые.

Исследуемость заключается в возможности познать то или иное явление и раскрывается на коммуникативном уровне в том, что каждый из его элементов подлежит измерению.

К вокальности относят такие характеристики, как громкость, темп и стабильность речи.

Громкость   это сила голоса, зависящая от активности работы органов дыхания и речи. Человек варьирует силу голоса в зависимости от условий коммуникации и эмоционального напряжения¹⁴⁹. Громкость – это субъективная мера ощущения, связанная с воздействием на органы слуха звуковых колебаний и зависящая от амплитуды и частоты этих колебаний. Громкость голоса определяется по шкале «громко (60 80 дб.) – средняя громкость (40 60 дб.)   тихо (до 40 дб.)».

Темп речи – скорость произнесения отдельных элементов речи (звуков, слогов, слов) или скорость изменения тех или иных отрезков речи во времени. Абсолютный темп речи зависит от индивидуальных черт говорящего, особенностей его эмоционального состояния и ситуации общения, стиля произношения¹⁵⁰. Темп может быть связан с содержанием высказывания: случайные слова произносятся быстрее знаменательных, наиболее важные слова произносятся медленнее; важна позиция слова во фразе – замедленный темп используется в краевых позициях фразы (особенно в конце), убыстренный – в середине фразы. Темп произнесения можно подсчитать на основе определения среднеслоговой, среднезвуковой, средневокальной (по гласным звукам) длительности. Темп речи может быть определен по шкале «быстрый (от 100 и больше слов в минуту) – средний (от 60 до 100 слов в минуту) – медленный (до 60 слов в минуту)»¹⁵¹. Темп речи – скорость изменения тех или иных отрезков речи во времени.

Под стабильностью понимается способность сохранять громкость и темп речи на одном уровне достаточно продолжительное время. Стабильность измеряется по шкале «стабильный   нестабильный».

Вокальность речи зависит и от темперамента человека, то есть присуща человеку от рождения и является биологическим фактором. Кроме того, громкость голоса, темп речи и стабильность зависят от интровертности или экстравертности лица.

Вокальность обусловлена строением речевого аппарата и представляет собой устойчивую базу речевых навыков, имеющих невысокую вариативность. Понятие «база» в рамках вокальности предполагает устойчивое, повторяющееся проявление речевых навыков, главным образом выражаясь в силе голоса человека (громкости). Громкость голоса обусловлена характерными формой и размерами ротовой и носовой полости горла, органов дыхания. Строение речевого аппарата является индивидуальным, неизменным на протяжении жизни, с его развитием формируется и речевой навык в виде способности говорить с определенной громкостью. Исходя из этого, можно утверждать, что вокальность основывается на базе речевых навыков, имеющих индивидуальный, повторяющийся характер, наиболее стабильно отображающихся в поведении человека.

Стабильность вокальности обусловлена формированием речевого навыка, в основе которого лежат кратковременные и динамичные психологические процессы. Навык на данном уровне выражается в определенной силе голоса – громкости. Можно выделить три вида силы голоса: 1) громкий голос; 2) голос средней громкости; 3) тихий голос, которые являются наиболее оптимальными и привычными. Человек не может выйти за пределы особенностей вокальных особенностей, так как они сложились на основе неизменной базы навыков. Конечно, можно утверждать, что любой человек может говорить как громко, так и тихо, однако громкий голос лица, которому свойственен тихий голос будет намного тише голоса лица, у которого сила голоса изначально выражается в громком голосе.

Для наглядности проведем следующее соотношение:

1) громкий голос: очень громко– громко – средняя громкость;

2) голос средней громкости: громко – средняя громкость – тихо;

3) тихий голос: средняя громкость – тихо – очень тихо.

Динамичность, свойственная вокальности, достаточно быстро вернет силу голоса в привычное для него состояние, поэтому мы можем говорить о стабильности проявления особенностей вокальности.

Контроль вокальности выражается в сознательном регулировании громкости голоса – усилении или уменьшении. Так как в основе вокальности лежит база навыков, основанная на биологических особенностях организма, то получается, что попытка контролировать громкость похожа на «борьбу с природой», принудительное изменение естественного состояния человека.

Особенность проявления фактора ситуационности на уровне вокальности заключается в том, что определенная громкость голоса, обусловленная базой, формируется в зависимости от вида ситуации и стабильно проявляется в них. Каждому из указанных видов ситуаций соответствует своя громкость, исходя из возможности варьирования силы голоса, рассмотренных выше.

Следующая характеристика – это тональность речи, к которой относятся интонация, характер и длительность распределения речевых пауз и диапазон голоса.

Интонация передает эмоциональные различия высказываний, отражает состояние и настроение допрашиваемого, его отношение к преступному событию, к людям, которые были причастны к преступлению. Интонация индивидуализирует устную речь, делает ее богаче, выразительнее, придает ей неповторимый характер.

Интонация определяется как частотные изменения голоса (повышение и понижение тона голоса), измеряется в герцах (Гц). Можно выделить преимущественно равномерную интонацию у интровертов и неравномерную   у экстравертов. Равномерная интонация предполагает незначительные плавные изменения громкости голоса в течение устного повествования, в данном случае дачи показаний допрашиваемым лицом. Неравномерная интонация определяется значительными, частыми изменениями громкости голоса, что обычно создает впечатление эмоционального речевого поведения допрашиваемого.

Интонация выполняет и синтаксическую функцию: указывает конец фразы, ее законченность или незаконченность, то, к какому типу относится предложение, содержит ли оно вопрос, восклицание или повествование. Вариации интонации связаны с особенностями личности (в том числе типом высшей нервной деятельности), психическим состоянием в момент речи¹⁵².

Речевые паузы – это остановки голоса, разделяющие речевой поток на логические или эмоционально-смысловые части. Можно выделить короткие, средние и долгие речевые паузы. Паузы значительно влияют на темп речи: быстрый темп характеризуется короткими паузами, медленный темп – долгими. Речевые паузы измеряются в секундах.

Диапазон – это интервал между доступным человеку самым низким и самым высоким голосом. Если для речи человека характерны как высокие, так и низкие тона, то можно говорить о высоте диапазона его голоса, многотональности и эмоциональности речи. Если человеку доступна одна тональность (высокая или низкая), то можно утверждать, что диапазон его голоса низкий. Указанная особенность речи может быть измерена любой программой, воспроизводящей аудиозаписи (QuickAudio, Adobe Audition) и изображена графически (Рис. 2, 3).

 

Рис. 2. Графическое изображение высокого диапазона голоса

 

Рис. 3. Графическое изображение низкого диапазона голоса

 

Тональность основана на достаточно жестком диапазоне возможных моделей реагирования. Диапазон – это строго ограниченное проявление моделей реагирования в нормальном состоянии. В отличие от базы, имеющей небольшую вариативность, диапазон основан на модели поведения, за рамки которой человек неспособен выйти. Строгие рамки диапазона объясняются свойством психики находится в состоянии максимального комфорта, любое отклонение от нормы требует затраты дополнительных сил и истощения, в то время как психика стремится вернуться к привычному состоянию покоя.

Эмоциональность, выраженная в особенностях тональности речи, предполагает наличие вариативности, но в то же время имеет строгие рамки, ограниченные границами диапазона. Представляется, что диапазональные изменения речи в нормальном состоянии – это тот эмоциональный промежуток, за который человек не может выйти. Особенность диапазона состоит в том, что он предполагает наличие выбора, но в установленных границах.

Говоря об эмоциональности, можно выделить степень и силу проявления эмоций. Сила – это показатель испытываемых эмоций самим человеком внутри себя, переживание определенных чувств. Степень – это проявление эмоций во вне, в окружающий мир, посредством устной речи и мимики. Психическое состояние человека оказывает непосредственное влияние на силу эмоций, которая выражается в степени эмоций. Однако величина силы эмоций не всегда прямо пропорциональна степени.

Проблема состоит в том, что диапазон эмоционального состояния не одинаков у всех людей. Испытывая сильное эмоциональное напряжение, некоторые типы личности могут контролировать проявление своих эмоций. Учитывая признаки психического состояния – статичность и кратковременность, выделим четыре типовых группы диапазона проявления эмоциональности.

1. Низкая сила и степень эмоций. Данная группа свойственна для малоэмоциональных типов, характеризуется равномерной интонацией, слабо выраженной мимикой, неменяющимся выражением лица. Самый ограниченный диапазон проявления эмоциональности.

2. Высокая сила эмоций и низкая степень эмоций. Эмоциональное состояние, так или иначе, должно выразиться, контроль и подавление одного явления сказывается на проявлении другого, поэтому эмоции выразятся либо в изменениях тональности, либо в мимике.

3. Высокая сила и степень эмоций. Самый широкий диапазон проявления эмоций, как в устной речи, так и в мимике, характеризующийся высокой степенью вариативности.

4. Низкая сила и высокая степень эмоций. Указанная группа представляется наиболее редкой, так как в данном случае имеет место искусственное увеличение проявление эмоций, что в нормальном состоянии человеку не свойственно. Такое поведение может быть обосновано нестандартной ситуацией либо психологическими особенностями лица.

Учитывая то, что диапазон является теми рамками, за которые человек не может выйти в нормальном состоянии, можно предположить, что каждому психологическому типу соответствует уровень эмоциональности в зависимости от принадлежности к рассмотренным выше группам (табл. 1).

 

Таблица 1 – Проявление эмоциональности у представителей отдельных психологических типов

 

Низкая сила и степень эмоций	Высокая сила эмоций и низкая степень эмоций	Высокая сила и степень эмоций	Низкая сила и высокая степень эмоций.
Шизоид	Застревающий	Сензитив	Истероид
Гипотим	Параноид	Конформный	Гипертим
	Циклоид		Эпилептоид

 

Говоря об эмоциональности, возможны следующие варианты проявления контроля: стремление увеличить степень эмоций и наоборот – уменьшить. Говорить о контролируемости силы эмоций представляется нецелесообразным, так как контроль в основном связан с целью сокрытия истинного эмоционального состояния. Важно отметить, что осознанный контроль тональности может выражаться только в контролируемости одного элемента: интонации, речевых пауз или уровня тона голоса. Невозможно контролировать сразу несколько элементов, так как это приведет к увеличению энергозатратности и стресса для психики человека. В то же время, даже контроль одного элемента невозможен в течение длительного времени, в силу стремления психики к комфортному состоянию.

Несмотря на кажущееся разнообразие ситуаций, диапазональные изменения тональности также строго ограничены. Для каждого указанного вида ситуации существует определенный диапазон, за рамки которого человек неспособен выйти в силу ограниченности вариантов психического состояния. Представляется, что для непривычных и стрессовых ситуаций диапазон проявления тональных особенностей шире, но это не исключает строгую модель реагирования. Кроме того, при повторении той или иной ситуации, возрастает степень адаптации, в результате чего пропадает необходимость искать новые способы реагирования, что приводит к варьированию коммуникативных свойств личности в рамках диапазона.

Несомненно, следователь в своей работе при проведении допроса чаще обращается к анализу содержательной стороны речи с тем, чтобы определить информацию, имеющую значение для дела, противоречия или ложь в показаниях допрашиваемого лица. В то же время существует проблема трактовки показаний допрашиваемого следователем, так как слово может предполагать большое количество смысловых вариантов, и каждый человек вкладывает свой смысл в произнесенные им слова. Получить сведения о типе личности допрашиваемого можно с помощью анализа символов, которые употребляются в речи каждого человека.

Содержательность речи в статье рассматривается с точки зрения личностного смысла и символов, которые отображаются в речи допрашиваемого. Впервые на эту особенность обратил внимание Ф. де Соссюр, сформулировав постулат о том, что «слово не столько обозначает, сколько обладает ценностью»¹⁵³, в котором отразился личностный подход в изучении устной речи.

Развивая идею Ф. де Соссюра, В.П. Белянин рассматривает речь как отражение субъективного мира его автора, как высшую единицу человеческого мышления. Он утверждает, что за каждым речевым текстом стоит личность, познать которую возможно посредством изучения текстов, и формулирует следующие постулаты:

1. За языком (речью) стоит не только система языка (речи), но и психология. Каждый языковой (речевой) элемент обусловлен не только лингвистическими, но и психологическими закономерностями.

2. За разными речевыми текстами стоят психологические особенности человека. Разнообразие психологических типов людей рождает разнообразие речевых текстов.

3. Структуры речевого текста взаимосвязаны со структурами сознания личности. Текст является результатом порождения личностного сознания¹⁵⁴.

Личностное значение речи проявляется посредством символов, которые присутствуют в устной речи человека как в привычных условиях, так и в ситуации допроса.

Определить психологический тип допрашиваемого и тем самым расположить его к себе следователю поможет подстраивание под речь лица при помощи употребления тех же слов-символов, что и сам допрашиваемый. Это обусловливается гипотезой Геннекена Рубакина¹⁵⁵, согласно которой люди с большей охотой воспринимают ту информацию, которая соответствует их собственному мировосприятию, психологическим особенностям.

В процессе анализа содержательности устной речи автором были определены общие символы для представителей отдельных психологических типов, то есть такие слова, которые человек склонен использовать независимо от темы разговора. Представители всех психологических типов склонны в ситуации ассоциативного выбора употреблять определенные символы¹⁵⁶. Необходимо рассмотреть механизм определения символов в речи, который можно описать в виде трех этапов:

1. Каждому из психологических типов соответствует наиболее выраженная акцентуированная черта характера. Эпилептоид – сверхимпульсивность; истероид – сверхдемонстративность; гипертим – гиперактивность (сверхконцентрация вовне); циклоид – цикличность личности; застревающий – сверхконцентрация внимания; параноид – склонность к формированию сверхценных идей; сензитив – сверхчувствительность; конформный – зависимость; шизоид – сверхпогруженность в себя (сверхконцентрация внутри); гипотим – гипоактивность.

2. Следующим шагом является детализация акцентуированной черты характера личности путем выделения типовых свойств, присущих каждому психологическому типу. Рассматриваемые личностные особенности как свойства отдельных психологических типов активно используются в практике психологических и психолого-психиатрических экспертиз. Из описания психологических типов были выбраны только те свойства, которые в той или иной степени проявляются в процессе поведения в целом и речевого поведения в частности¹⁵⁷. Преобладание негативных свойств объясняетсятем, что условно-отрицательные черты характера проявляются наиболее характерно, чем положительные.

Эпилептоид – возбудимость, агрессивность, склонность к эмоциональным взрывам, мстительность, организаторские способности. Истероид – эгоцентризм, аморальность, лживость, беспринципность. Гипертим – активность, общительность, безответственность, способность к быстрому реагированию и адаптации, экстравертность. Циклоид – амбивалентность, нестабильность, соединение противоположностей; интеллектуальность, циничность. Застревающий – неспособность к быстрому переключению, как в мыслях, так и в действиях, дисциплинированность, педантичность. Параноид – воля, подозрительность, фанатичность, принципиальность, преданность идее. Сензитив – сострадание, эмпатия, эмоциональность, гиперкомпенсация. Конформный – слабовольность, нерешительность, необходимость в лидере, в поддержке, универсальность (все качества выше среднего), возможность развития в любом направлении, в зависимости от человека, который оказывает влияние. Шизоид – глубинность мышления, аналитический склад ума, малоэмоциональность, невысокая социальная активность. Гипотим – пассивность, пессимизм, интровертность.

Символы в речи не столько обозначают предмет (несут информационную функцию), сколько имеют символьное, абстрактное значение, выполняют функцию художественного определения или сравнения (например, одно и то же слово может иметь разное символьное значение у каждого психологического типа).

Для удобства определения символов в устной речи выделим среди них две группы: символы-образы и символы-идеи. Символы-образы представляют собой отдельные слова, имеющие не понятийное значение, а образное. Символы-идеи имеют абстрактное значение и выражаются в предложениях, устных текстах в целом, включая в себя символы-образы.

Соотношение типовых свойств личности с используемыми ею речевыми символами качественно характеризуют эту личность. Эта характеристика обусловлена тем, что слова-символы представляют собой отображение психологических особенностей каждого человека, в некотором роде они являются бессознательными «проговорками», тем, что представляет для лица особое личностное значение. Кроме того, в символах речи непосредственно отображаются качества и психологические особенности типа личности. Используя типологический подход при отнесении допрашиваемого к определенному психологическому типу, следователь получает возможность не только сузить толкования символьного значения слов, но и определить при этом тактику проведения допроса с каждым допрашиваемым.

1. Учитываем частоту используемых слов-символов: если в речи лица символ употребляется один раз, то, скорее всего, он не является личностно значимой информацией, если несколько раз, то его необходимо учесть при определении символьного ряда.

Определение символьного значения речи будет способствовать не только получению дополнительной информации о личности допрашиваемого, но и поможет следователю через употребление значимых для допрашиваемого слов-символов произвести правомерное воздействие, определить дальнейшую тактику при производстве допроса и других следственных действий.

Содержательность, передавая осознаваемую и неосознаваемую смысловую нагрузку, основывается на типовой модели поведения. Типовая модель предполагает привычное и наиболее комфортное поведение человека, выбор речевых конструкций в рамках знакомой модели. Знание типовой модели позволит следователю при расследовании преступления прогнозировать поведение интересующего его лица, предположить особенности показаний по форме и содержанию.

Типовая модель речевого поведения, определяется психическими свойствами – длительностью и статичностью. Под типовой речевой моделью понимается – сформировавшиеся в течение длительного периода особенности устной речи, обусловленные психическими свойствами личности, и наиболее проявляющиеся в состоянии покоя.

Стабильность содержательности выражается в устойчивой передаче смысловой нагрузки в рамках типовой модели в виде:

1) структуры предложений (простое, сложносочиненное, сложноподчиненное, причастные/деепричастные обороты и т.д.);

2) употребления определенных частей речи (существительных, прилагательных, глаголов, наречий, местоимений и т.д.);

3) слов-символов (неосознаваемый смысл);

На первый взгляд может показаться, что из всех элементов устной речи проще всего контролировать содержательность. Однако если структуру предложения и отдельные слова возможно скорректировать в речи, то слова-символы, идущие на подсознательном уровне и обусловленные психическими свойствами личности, контролировать практически невозможно. Кроме того, постоянное напряжение и контроль речи приводит к «проговоркам», наличие которых может свидетельствовать о скрываемой информации со стороны говорящего.

Важно отметить, что увеличение контроля над элементами устной речи приводит к стремлению нарушить модель поведения, ограниченную базой, диапазоном и типовой моделью, что выражается в дополнительной затрате как физических, так и психологических возможностей организма, который по истечению некоторого времени вернется в рамки привычного для него состояния. Взаимосвязь элементов проявляется и в том, что невозможно контролировать все три элемента, чем сильнее предпринимается попытка контролировать хотя бы один из них, тем сильнее будут проявляться особенности другого.

Рассматривая содержательность необходимо отметить, что типовая речевая модель предполагает реагирование на различного рода обстоятельства, однако, при повторении ситуаций, человек достаточно быстро адаптируется. Речевое поведение же в стрессовых, непривычных ситуациях может меняться лишь в течение того времени, пока лицо не адаптировалось к ним, но все равно будет ограничиваться рамками типовой модели.

Использование знаний о психологическом типе допрашиваемого, его речевых особенностях позволит индивидуализировать тактические приемы при производстве коммуникативных следственных действий, что обеспечит более эффективное проведение как следственных действий, так и самого процесса расследования преступления в целом.

Если говорить об общих особенностях устной речи экстравертов и интровертов, то экстраверты говорят громче, чем интроверты; интроверты часто испытывают желание указать экстравертам на слишком громкий голос, хотя не всегда это желание осуществляют. Скорость речи у экстравертов часто выше, чем у интровертов; интроверты обычно сомневаются, обдумывают все, перед тем как высказать. Интроверты часто недоговаривают, не до конца высказываются по какому-либо вопросу, а экстраверты, напротив, могут повторять свою точку зрения несколько раз. Экстраверты больше применяют средства невербальной коммуникации   жестикуляцию, мимику и т.д., а интроверты часто кажутся более замкнутыми и сдержанными.

В целом, речь интровертов характеризуется неторопливым, размеренным темпом речи, даже если темп и быстрее среднего, то речь ровная по интонации. Экстравертов отличает быстрый неравномерный темп речи и эмоциональные интонационные скачки.

Деление на два типа нашло свое эффективное подтверждение в работе И.Т. Кривошеина¹⁵⁸. Он выделяет два типа деятельности и поведения: первый   интеллектуально-волевой и второй   интеллектуально-эмоциональный, иначе названные два типа можно обозначить как рациональный и эмоциональный.

Таким образом, криминалистическая исследовательская традиция нахождения взаимосвязи между психологическим типом допрашиваемого и особенностями его речи, отраженных в показаниях, насчитывает более десятка лет. Так, рациональный тип характеризуется преимущественно наличием в его содержании элементов логического, аналитического и оценочного характера. Эти признаки наблюдаются при изложении допрашиваемым свободного рассказа. Свободный рассказ, последующие ответы на вопросы, объяснения излагаются, как правило, взвешенно, аргументированно, логично, во всяком случае, стремление к этому явно выражено. В речи видна не спонтанная, не ситуативная, а предварительная продуманность. Как отмечают некоторые следователи, после прослушивания такого свободного рассказа возникает некоторое смятение, теряются ориентиры в отношении того, какие вопросы и в какой последовательности следовало бы поставить допрашиваемому, настолько неожиданной и правдоподобной является его версия.

Речь рационального типа сопровождается такими выражениями, как «Видите ли...», «Да знаете...», «Понимаете...». С них обычно начинается ответ на вопрос, построение фразы. Данные выражения указывают на такую особенность в познавательной, мыслительной деятельности, как склонность к обдумыванию. Темп речи в общем спокойный, уравновешенный, рассудительный, эмоциональная окраска невыразительная, неброская, очень сдержанная, что можно объяснить отчасти значительной развитостью волевых свойств, их приоритетом над эмоциями, контролем поведения¹⁵⁹. Такая модель поведения характерна для таких акцентуированных типов, как: циклоид, параноид, шизоид, гипотим, застревающий.

Речь эмоционального типа, как правило, быстрая, сумбурная, нелогичная (рваная), без особой аргументации, по тону выше среднего. Обвиняемые начинают говорить громко, появляются голосовые спазмы, может начаться истерика. В речи и поведении обвиняемых с преобладанием эмоционального компонента в способах реагирования чаще встречаются элементы алогичного характера, оценочные суждения имеют выраженную эмоциональную окраску, сопровождаются эмоциональными восклицаниями (например, «ай», «ой», «ну»), выражающими недовольство, беспокойство, растерянность, удивление, гнев. Они встречаются как в свободном рассказе, так и в последующих объяснениях обвиняемых, в ответах на вопросы как первоначальное реагирование на предъявленное доказательство¹⁶⁰. Такая модель поведения характерна для следующих психотипов: эпилептоид, гипертим, истероид, сензитив, конформный. Соотношение рационального и эмоционального типов с типологией акцентуированных личностей представлено в табл. 2.

 

Таблица 2   Соотношение типологии И.Т. Кривошеина с типологией акцентуированных личностей.

 

Рациональный	Эмоциональный
Циклоид	Эпилептоид
Шизоид	Гипертим
Застревающий	Истероид
Параноид	Сензитив
Гипотим	Конформный

 

Психологические типы, рассматриваемые в данной статье, можно также соотнести с экстраверсией / интроверсией (табл. 3).

 

Таблица 3   Соотношение экстраверсии / интроверсии с акцентуированными психологическими типами.

 

Экстраверт	Интроверт
Эпилептоид	Гипотим
Гипертим	Параноид
Циклоид	Шизоид
Истероид	Сензитив
Застревающий	Конформный
	Застревающий

 

Для удобства определения вокальных и тональных характеристик разделим рассматриваемые психологические типы на четыре группы (используя основанием классификации фактор, предложенный И.Т. Кривошеиным): Экстраверт-Рациональный (циклоид, застревающий), Экстраверт-Эмоциональный (эпилептоид, истероид, гипертим), Интроверт-Рациональный (параноид, шизоид, гипотим), Интроверт-Эмоциональный (сензитив, конформный). В табл. 4, 5 обозначены вокальные и тональные особенности представителей каждой из обозначенных групп.

 

Таблица 4   Речевые особенности групп психологических типов

 

Группы	Вокальность	Тональность
громкость	темп	стабильность	интонация	паузы	диапазон
Экстраверт-Рациональный	средняя	средний	стабильно / нестабильно	неравномерная	средние	низкий
Экстраверт-Эмоциональный	громко	быстрый	стабильно	неравномерная	короткие	средний / низкий
Интроверт-Рациональный	средняя / тихо	средний / медленный	стабильно	равномерная	средние / длинные	низкий
Интроверт-Эмоциональный	средняя	средний	нестабильно	равномерная	средние	широкий

 

Таблица 5   Вокальные и тональные характеристики отдельных психологических типов

 

Психотип	Вокальность	Тональность
громкость	темп	стабильность	интонация	паузы	диапазон
Эпилептоид	громко	быстрый	стабильно	неравномерная	короткие	низкий
Гипертим	громко	быстрый	стабильно	неравномерная	короткие	низкий
Циклоид	громко/тихо	быстрый/медленный	нестабильно	неравномерная	короткие/средние	низкий
Истероид	средняя	средний	нестабильно	неравномерная	средние	средний
Застревающий	громко	средний	стабильно	неравномерная / равномерная	средние	низкий
Сензитив	средняя	средний	нестабильно	равномерная	средние	широкий
Конформный	средняя	средний	нестабильно	равномерная	средние	средний
Параноид	средняя	средний	стабильно	равномерная	средние	низкий
Шизоид	тихо	медленный	стабильно	равномерная	длинные	низкий
Гипотим	тихо	медленный	стабильно	равномерная	длинные	низкий

 

Диагностика особенностей поведения, обусловленных типом темперамента, характером человека, позволяет предвидеть его последующие реакции и предотвратить возникновение конфликтных ситуаций на допросе. Типология индивидуальных различий в науке о человеке раскрыта достаточно подробно, существуют различного рода классификации. В табл. 6 представлен анализ сводной классификации психологических типов, которые изучались К. Леонгардом¹⁶¹, П.Б. Ганнушкиным¹⁶² и А.Е. Личко¹⁶³, в аспекте наиболее характерных особенностей поведения, выявляющих тип личности, а также их позитивного и/или негативного влияния на процесс общения. Указанная типология рассчитана на все возрастные категории, кроме малолетних детей (после двенадцати лет).

 

Таблица 6 – Сводная характеристика типов личностей, выделенных К. Леонгардом, П.Б. Ганнушкиным, А.Е. Личко

 

Название	Особенности поведения в сфере общения	Характеристики, позволяющие идентифицировать психологический тип допрашиваемого
Гипертим	легкость вступления в контакт; общительность и словоохотливость; оживленная жестикуляция и мимика; легкость переключения с одной темы на другую; повышенная отвлекаемость	инициативность (идут на контакт); энергичность; оптимизм и жажда деятельности; легкомысленность и недостаточно серьезное отношение к обязанностям
Гипотим (дистимный)	затрудненность контактов; замкнутость и немногословность; скудная жестикуляция, мимика; пессимизм	серьезность, высокая нравственность; пассивность, замедленность мышления, вязкость переключения с одного вопроса на другой
Эпилептоид (возбудимый)	в общении могут быть молчаливыми, демонстрируют подчинение; однако склонны к импульсивным взрывам, иерархическим отношениям, конфликтам; в кругу близких людей жестоки и деспотичны	вне приступов гнева – добросовестны и аккуратны; раздражительны, вспыльчивы, наблюдаются периодические вспышки гнева
Параноид	средняя контактность, несговорчивы; склонны к морализаторству; четко определяют круг друзей и врагов; склонны к затяжным конфликтам и бывают их инициаторами	жажда справедливости; стремление добиться высоких показателей; требовательны к себе; мнительность, подозрительность, придирчивость к окружающим; самонадеянность и ревнивость
Застревающий (педантичный)	обычная контактность; склонность к переоценке ценностей	аккуратность, серьезность, надежность; формализм, стремление снять с себя ответственность
Сензитив (эмотивный)	круг контактов ниже среднего; малообщительны, предпочитают круг «доверенных лиц»; держат обиды в себе, не обсуждают их; исполнительны	развитое чувство долга; исполнительны; сострадающие альтруисты; крайняя чувствительность
Истероид (демонстративный)	легкость установления контактов; эгоцентризм; стремление к лидерству; поверхностность чувств; провоцирование конфликтов	неординарность, обходительность; эгоизм, лживость, отлынивание от работы

 

Представленная информация может оказаться полезной не только в целях узнавания личности допрашиваемого, но и в аспекте установления контакта и бесконфликтного общения с ним с опорой на положительные качества человека.¹⁶⁴

Аналогичные исследования проводились исследователями-психологами¹⁶⁵. Рассмотрим особенности устной речи некоторых психологических типов (параноид, эпилептоид, истероид, гипертим, шизоид), знание которых поможет следователю получить информацию и о типе личности допрашиваемого, и об особенностях общения, ведения допроса с человеком.

Речь у параноида в основном понятная, он доносит мысль. Дикция обычно хорошая, если даже есть какие-то дефекты произношения, речь внятная, членораздельная. Говорят параноиды убежденно и убедительно, чаще громко и с напором. Часто перебивают собеседника, но себя перебить не дают. Если их пытаются перебить, они форсируют голос, ускоряют темп. Речевое оформление мысли у параноида достаточно четкое и понятное. Он может злоупотреблять вводными предложениями, причастными и деепричастными оборотами, что обусловлено отчасти завышенной самооценкой: каждый поворот мысли, каждая деталь кажутся ему важными для слушателя.

Эпилептоид говорит связно, членораздельно, внятно, чеканя слова и фразы. Обычно у него хорошая дикция, голос   отчетливо слышный. Говорит понятно, последовательно: первое, второе, третье. Перебить себя не дает, но и сам редко перебивает, у эпилептоида и здесь довлеет самодисциплина.

Следующий тип – истероид. Он характеризуется неравномерной интонацией, широким диапазоном голоса, чуть ли не от баса до сопрано. Истероид может произвольно замедлять и ускорять темп речи, слова произносит плавно, непрерывно. Темп и ритм речи истероида могут быть усилены, но практически всегда адекватны содержанию высказываний. Иногда у истероида проявляется вальяжная или ироничная интонация, при этом его речь достаточно тонко выражает эмоции. Истероиды обладают отличной дикцией, все буквы выговариваются, все внятно, членораздельно. Ему легче, чем другим психологическим типам, даются скороговорки. Истероид поясняет смысл сказанного жестами и мимикой. Жесты тоже плавные, пластичные, мелодичные, как и все его движения. В принципе он может и старается говорить понятно, умеет донести до слушателя свою мысль, но иногда, когда хочет показать свою причастность к некой элите, истероид может специально употреблять непонятную большинству терминологию, в чем проявляется своего рода кокетство. Речь истероида похожа на актерскую. Истероиды нередко перебивают собеседников, себя же перебить не позволяют, а если кто-то пытается это сделать, они форсируют голос, ускоряют речь. Речевое оформление мыслей у истероида достаточно четкое, понятное. Он хорошо структурирует свои устные высказывания если и не по принципу «первое   второе – третье», то все же разные аспекты мысли подчеркиваются хотя бы голосом.

Гипертим не заботится о понятности и убедительности своих слов. Его речь носит скорее экспрессивный, эмоциональный характер. Говорит он быстро и сбивчиво, нечленораздельно, захлебываясь. Дикция недостаточно четкая. Фразы и даже слова он не заканчивает, они набегают друг на друга. Говорит громко, напористо, часто с подъемом. Он всех перебивает или говорит одновременно с перебивающим партнером. Типична фраза: «Нет, ты послушай, что я тебе скажу». Жестикуляция и мимика гипертимов тоже чрезмерная, но она у них невыразительная, то есть нет тонкого соответствия мимики содержанию высказываний. Содержание высказываний носит простой характер, поэтому речь его предельно понятна.

Особенностью речи шизоида является то, что говорит он быстро и не договаривает фразы. У шизоида плохо именно с артикуляцией, которая обусловливает плохую дикцию. Интонации зачастую не соответствуют содержанию высказывания. Речь шизоида изобилует словами-паразитами, вводными словами, причастными и деепричастными оборотами, сложноподчиненными и сложносочиненными предложениями. Он часто бросает фразу и начинает новую, у него меняется план всего высказывания, к тому же в речи нередко наблюдается скороговорка с повторением некоторых фраз, слов, слогов, а наряду со скороговоркой   неадекватные замедления и паузы при произнесении слов. Кроме того, речь шизоида часто путаная, сбивчивая, в результате чего трудно понять, что человек хотел сказать. Шизоида часто трудно понять еще и потому, что он зависит от освоенной им терминологии, он скован ею, не может из нее выбраться. Терминов он не растолковывает, поэтому собеседнику навязывается недоступный стиль речи. Речь шизоида сопровождается слабой мимикой и жестикуляцией, часто не соответствующей содержанию речи.

Хорошо известно, что на разных людей (в нашем случае на различные психологические типы) по-разному влияет один и тот же прием психологического воздействия. Иначе говоря, одинакового результата можно достичь, применяя к разным допрашиваемым различные приемы воздействия. Так, например, внимательное, молчаливое согласие с позицией гипертимного лица, внимательное выслушивание его многословного и сбивчивого монолога зачастую приводит к тому, что уровень психической напряженности у него приходит в норму. Добиться того же у параноида можно только в случае использования противоположной тактики, то есть если следователь возьмет инициативу на себя и, не торопясь, постарается «разговорить» допрашиваемого. Однако уже вначале следует наметить одну стратегию, которой будут подчинены все действия и которая приведет к успеху. Перебор же нескольких вариантов (что неизбежно происходит, если действовать методом проб и ошибок) не только настораживает допрашиваемого, но может разрушить налаженные отношения необратимым образом¹⁶⁶. В общении с циклоидом важно заметить его настроение: приподнятое или подавленное, и вести разговор в таком же русле. Кроме того, необходимо подчеркнуть исключительность циклоида, апеллировать к его особенностям и чертам характера¹⁶⁷.

Следует отметить, что следователь должен обладать навыками определения психологических типов. От этих знаний зависит применение конкретных методов при производстве следственных действий. Кроме того, совершенствование указанных навыков позволит следователю детальнее, индивидуальнее подойти к решению проблемы установления психологического контакта и выбора определенных тактических приемов. Наиболее оптимальное использование следователями методов анализа устной речи, основанных на типологии, представлено на рис 4.

 

 

 

Рекомендуемые методы анализа речи

 

 

Группа следователей

 

 

Анализ особенностей речи представителей экстравертного и интровертного типа

Начинающие следователи

 

 

 

Опытные следователи

Анализ особенностей речи представителей акцентуированных типов

 

 

 

Рисунок 4 – Практическое применение методов анализа устной речи разными группами следователей.

 

Допрос является стрессовой ситуацией как для добросовестного, так и для недобросовестного допрашиваемого: для добросовестного   в силу волнения и нетипичности ситуации, а для недобросовестного   в силу потенциальной опасности быть уличенным во лжи.

В ходе допроса следователь отмечает элементы напряжения в речи допрашиваемого путем отслеживания изменений в голосе, эмоциях и содержании показаний. Во время беседы в спокойной, привычной для человека обстановке проявляются отдельные особенности речи участников общения. В стрессовой же ситуации эти особенности проявляются в еще большей степени, так как говорящий стремится вернуться в состояние покоя, снижая уровень контроля за своим речевым поведением.

В статье представлен результат анализа проявления ярких особенностей речи в стрессовой ситуации, то есть показания допрашиваемых лиц при производстве допроса. Задача исследования   изучить типовую речевую модель отдельных акцентуированных психологических типов с тем, чтобы в процессе допроса воспринимаемую речь можно было сравнить с типовой моделью на предмет соответствия или несоответствия. В процессе исследования были определены две формы отклонения речевого поведения: 1) ситуационные, связанные со стрессовой ситуацией допроса, и 2) отклонения, обусловленные ложью говорящего.

Под типовой моделью понимаются особенности речевого поведения отдельного психологического типа в состоянии покоя. Наблюдаемая модель – это особенности устной речи лица в состоянии эмоционального волнения, вызванного непривычной ситуацией допроса или ложью.

Типовая речевая модель определялась исходя из принадлежности лица к определенному психологическому типу путем анализа структурных элементов устной речи.

При соотнесении особенностей устной речи в процессе допроса с психологическим типом допрашиваемого учитывалось эмоциональное волнение допрашиваемых, тем не менее существенных отличий от типовой речевой модели у большинства психологических типов обнаружено не было. Однако в некоторых случаях были зафиксированы отличия особенностей речи в привычной ситуации от речи в ситуации допроса у некоторых психологических типов. Процент нестабильности проявления особенностей устной речи представлен в табл. 7.

 

Таблица 7   Процент отклонения от типовой речевой модели в ситуации допроса у представителей отдельных психологических типов

 

Психологический тип	Процент отклонения от речевой модели
Эпилептоид	10%
Гипертим	10%
Истероид	10%
Циклоид	10%
Застревающий	20%
Параноид	10%
Конформный	20%
Сензитив	10%
Шизоид	10%
Гипотим	30%

 

Указанные проценты означают количество случаев, когда речевое поведение допрашиваемого отличается от типовой модели. В случае гипотима это объясняется нестабильностью психологического типа, низким энергетическим потенциалом, быстрой утомляемостью; в случае конформного – заимствованием модели речевого поведения других психологических типов; в случае застревающего – низкой степенью адаптации к непривычной ситуации, в качестве которой выступает допрос. Небольшой процент изменений у представителей остальных психологических типов объясняется их стабильностью и способностью продолжительное время придерживаться выбранной модели поведения.

Ранее были выделены элементы устной речи: вокальность, тональность и содержательность. Для каждого психологического типа можно выделить наиболее информативный элемент из трех, который сильнее всего проявляется в процессе разговора или изменяется во время допроса при даче ложных показаний. Информативные элементы устной речи помогут следователю сориентироваться в выборе того или иного психологического типа (табл. 8).

Таблица 8   Наиболее информативный элемент в структуре речи для каждого психологического типа.

Вокальность	Тональность	Содержательность
Гипертим	Сензитив	Циклоид
Эпилептоид	Конформный	Застревающий
Гипотим		Параноид
Шизоид		Истероид
		Шизоид

 

Отметим, что вокальные и тональные особенности элементов устной речи варьируются у представителей отдельных психологических типов в различной степени. В первую очередь это связано в интровертностью или экстравертностью лица: у интроверных типов варьирование особенностей происходит в меньшей степени, а у экстравертных – в большей степени в зависимости от ситуации. В связи с этим были взяты во внимание средний показатель вокальных и тональных особенностей речи, проявляющихся в повседневных обстоятельствах, а наблюдения за изменениями речевых особенностей в стрессовой ситуации проводились в рамках допроса.

В табл. 9 приведены данные о количестве исследуемых и проценте стабильности проявления типовой привычной речевой модели отдельных психологических типов.

Таблица 9   Соотношение количества исследуемых и процента стабильности особенностей речи

 

Психологический тип	Количество исследуемых, чел.	Процент стабильности типовой привычной речевой модели, %
Эпилептоид	34	91
Гипертим	30	83
Истероид	32	76
Циклоид	30	90
Застревающий	30	89
Параноид	30	93
Конформный	30	73
Сензитив	30	90
Шизоид	28	92
Гипотим	26	96

 

В результате проведенного исследования были выявлены особенности речи каждого из выделенных психологических типов.

Для эпилептоида наиболее информативными являются вокальные характеристики: громкий голос в сочетании со средним или быстрым темпом. Интонация неравномерная, чаще носит восходящий характер, то есть каждое предложение заканчивается на интонационном подъеме, что создает ощущение некоторого давления на собеседника. Этот психологический тип очень четко проговаривает слова, у него хорошая дикция. Для речи эпилептоида характерна агрессивность, которую нельзя путать с эмоциональностью, так как крик и агрессия не являются проявлением эмоциональности. Рассматриваемый психологический тип соотносится с таким типом темперамента, как холерик.

Проведенные исследования показали, что для эпилептоида характерны символы-идеи: доминирование, контроль, действие, императив, подчинение; символы-образы: большой – маленький, борьба, месть, статус, обида.

Предложения по конструкции указательные, повелительные, требующие от других совершения какого-то действия, что часто проявляется в виде советов. Эпилептоиду свойственно употребление слов «конкретно», «должен», которые эмоционально выделяются. Высказывания часто бывают категоричными, но они не обосновываются, самого решения достаточно, этот психологический тип не считает нужным объяснять или подтверждать свои слова.

Эпилептоид обязательно подчеркнет вою роль, статус, мнение, которое должно быть авторитетным для всех. Это выражается в таких речевых конструкциях, как: «я так сказал», «слушайте меня», «я уже все сказал», «я лучше знаю», «по моему мнению», при этом они эмоционально и интонационно подчеркиваются.

В то же время существует некоторая особенность в поведении эпилептоида, которая отражается, в том числе, и на речи указанного психологического типа. Если человек эпилептоидного типа понимает, что должен подчиниться, что разговаривает с тем, кто выше его по статусу, то не будет громко говорить, стараясь не употреблять повелительных конструкций, однако всегда подчеркнет свое мнение.

Гипертима отличает громкий голос в сочетании с быстрым темпом речи. Можно сказать, что это самый громкоголосый из всех психологических типов. Кроме того, особенность заключается в том, что с тихого голоса представители этой акцентуации могут перейти на громкий, а с громкого на тихий – нет. Громкую речь гипертима часто ассоциируют с его эмоциональностью, хотя на самом деле громкость не является показателем эмоциональности, доказательством этого является тональная бедность. В связи с этим данному психологическому типу свойственно употребление наречий, так как гипертимы компенсируют эмоциональную неразвитость за счет эмоциональных слов.

Для речи гипертима характерна оптимистичность, некоторая приподнятость настроения, что выражается в смехе, шутках, историях, которые гипертим рассказывает подробно, с перечислением всех деталей, нередко перебивая своего собеседника. Он постоянно выдает идеи, не стесняясь их озвучивать, причем они могут идти одна за другой и могут противоречить друг другу. Этот психологический тип любит извиняться и оправдываться, объясняя даже незнакомым людям причину своего опоздания или какого-либо поступка. Интонация, как у наиболее яркого представителя экстравертного типа, неравномерная, паузы часто не соответствуют синтаксическим, что создает ощущение некоторой сумбурности: непонятно, где закончилось предложение и началось новое. Рассматриваемый психологический тип соотносится с таким типом темперамента, как сангвиник.

Попадая в непривычную для гипертима обстановку, он может не так активно вести беседу, но достаточно быстро сориентируется и приспособится к ситуации, к тому же громкий голос все равно «выдаст» его.

Символы-идеи, присущие речи указанного психологического типа, – активность, авантюризм, оптимизм, движение; символы-образы – толпа, шутка, приключение, смех, друзья, веселье, развлечение, алкоголь.

Гипертиму свойственна фамильярность, он часто переходит на «ты», нарушая дозволенные границы общения. Однако это не является знаком неуважения к собеседнику, он искренне считает, что со всеми можно общаться непринужденно, говоря все, что ему хочется.

Совмещение нескольких действий, характерное для гипертима, относится и к речи: перескакивание с темы на тему, незаконченный рассказ, переход к описанию другого события. Кроме того, допрашиваемому свойственно при описании события задавать себе вопросы и самому же на них отвечать. Возможно, гипертиму проще вспоминать и рассказывать о произошедшем событии через диалог, что может быть использовано следователем в случае допроса добросовестного допрашиваемого.

Речь истероида отличает богатая вокальная насыщенность, то есть громкость варьируется в зависимости от ситуации и необходимости обратить на себя внимание. Он удачно расставляет паузы, в том числе и стилистические, хорошо владеет ораторским искусством, без труда может привлечь внимание к своей персоне, произнося монологи на различные темы. Паузы по длине и частоте средние, так как нужно выдерживать время для преподнесения очередной мысли слушателям. Особенностью устной речи истероидов является то, что речевые паузы выполняют не столько синтаксическую, сколько смысловую функцию, варьируясь по частоте и длительности в зависимости от ситуации, от той роли, которую выбрал для себя указанный психологический тип. Интонация неравномерная, причем указанный психологический тип наиболее удачно из всех владеет интонационными переходами, варьируя их в зависимости от ситуации. Диапазон голоса средний.

Любит употреблять сложные термины, значение которых ему нередко непонятны или неуместны в контексте всего сказанного, знания его не отличаются глубинной.

Истероид всегда найдет повод, чтобы переключить внимание окружающих на себя, поэтому в его речи постоянно присутствуют местоимения «я», «мне», «мое», и такие выражения, как: «по-моему мнению», «я так думаю», «это мое личное мнение, отношение».

Представители истероидной акцентуации в общении часто прибегают к лести (например, в виде обращения: «великий человек», «господин» и т.д.) по отношению к одним людям, в то же время не стесняясь давать личную негативную оценку другим.

Истероид характеризуется громким голосом, быстрым темпом и нестабильностью указанных вокальных характеристик. Нестабильность проявляется в выделении голосом отдельных слов, на которых истероид заостряет свое внимание, возвращаясь после этого в исходный стиль повествования.

Содержательность речи характеризуется символами-идеями: избранность, исключительность, популярность, превосходство, необоснованные претензии; и символами-образами: «я», игра, сцена, маска, театр, мода, независимость.

Особенностью циклоида является сочетание характеристик гипертимного и гипотимного психологических типов. Однако не стоит воспринимать это психологический тип как два разных, ему присущи свои особенности, в том числе и речевые.

Вокальность речи циклоида характеризуется чередованием, то есть громкость голоса со средней меняется на громкую, а темп со среднего переходит на быстрый, и наоборот. Интонация неравномерная, преимущественно восходящая, может несколько предложений говорить на восходящей интонации и только в конце смыслового отрывка интонация пойдет вниз. Интонационные изменения также являются отличительным признаком речи циклоидов. Складывается ощущение, что они говорят на вдохе.

Речь рассматриваемого психологического типа, как правило, хорошо поставлена, четко проговаривают слова, гласные во время размышления могут тянуться, паузы нередко заполняются произношением отдельных букв: «ммм», «ааа», «эээ».

Несмотря на интонационные скачки, речь циклоидов характеризуется низкой эмоциональностью, а следовательно, отсутствием многотональности голоса.

Предложения, употребляемые представителями данного психологического типа, достаточно сложные и распространенные; циклоиды умело употребляют специальную, профессиональную терминологию, при этом обязательно присутствует анализ описываемого события или проблемы. В качестве доказательства анализа и подтверждения своих слов используют статистические данные и математические расчеты. Во время разговора могут перебивать собеседника с целью дать понять, что разобрались в сути вопроса, сопровождая это фразой: «Я понял». Возмущение циклоида может вызвать повторение очевидных, с его точки зрения, вопросов или информация, которая кажется ему глупой. Это может сопровождаться увеличением громкости и интонационным подъемом.

Одной из ярких черт циклоида является цинизм, что проявляется в усмешках, в том числе и при допросе, ответом вопросом на вопрос.

Например, диалог судьи и свидетеля:

  Что вы можете пояснить по делу?

  Что я могу пояснить?

  Есть ли у вас неприязненное отношение?

  Если не знаком, какие могут быть претензии?

В то же время циклоид может, не меняя вокальных и интонационных характеристик, указать на недостатки, несостоятельность или плохие профессиональные качества, при этом попросив собеседника не принимать все эти замечания на свой счет. Ему свойственна некоторая высокомерность, отнесение себя к элите общества.

Данному психологическому типу присуще рассмотрение обсуждаемого вопроса с разных точек зрения, многогранность, проведение сравнений, возможно, с разными эпохами, историческими периодами, взгляд со всех сторон, некая всеохватываемость. Кроме того, циклоиды хорошие стратеги, поэтому их рассуждения так или иначе затрагивают дальнейшие перспективы, развитие, взгляд в будущее.

Содержательная сторона сводится к таким символам-идеям, как: противоречие, противоположность, глобальность, вселенность, космичность, безграничность, абстрагирование, неоднозначность, и символам-образам: жизнь и смерть, свобода, инь-янь, мечта (процесс)/реальность, быт/волшебство, небо/земля, эмоциональная отстраненность.

В группе циклоидов отдельно следует выделить минорного циклоида. Его отличают плавные интонационные переходы (нет резких скачков, как у обычного циклоида), то есть интонация идет вверх и вниз в каждом предложении. В целом голос более спокойный, темп и громкость имеют средние характеристики. Содержательная сторона речи такая же, как и у циклоида, отличается не такой категоричностью суждений и некоторой надеждой на изменения к лучшему. Лабильные циклоиды ценят и любят размышлять о морали, духовности, духовном развитии человечества и т.д.

Застревающий психологический тип характеризуется достаточно громким голосом, усиливающимся средним или ниже среднего тембром, что является средством донесения правильной, достоверной информации. Кроме того, застревающему свойственно четкое произношением слов, у него очень хорошая артикуляция, темп средний с четким соблюдением интонационных пауз. Представители застревающей акцентуации очень хорошо соблюдают субординацию, потому в разговоре не будут перебивать собеседника, который старше их по возрасту или по статусу.

Этот психологический тип является некоторым исключением из всех, так как он может быть как экстравертом, так и интровертом. В зависимости от этого будут отличаться интонационные особенности речи: интровертный застревающий характеризуется ровной интонацией, а экстравертный – неравномерной. Однако и в том и в другом случае наблюдается эмоциональная холодность, отсутствие многотональности речи. Еще одной особенностью указанной акцентуации является интонационная завершенность каждого предложения, то есть вначале интонация идет вверх, а к концу фразы – вниз, подчеркивая окончание повествования. Разница в силе интонационных скачков будет зависеть от интровертности или экстравертности психологического типа. В связи с этим наиболее информативным элементом устной речи рассматриваемого психологического типа является содержательность.

Символы-идеи, присущие застревающим, – это дисциплина, конкретность, порядок, правила, надежность, основа, описание события, действия. Символы-образы – это долг, обязательства, честь, преданность, ответственность, факт.

Рассматриваемый психологический тип уточняет обсуждаемые вопросы, выясняя каждую деталь, чтобы во всем точно разобраться и принять верное решение. Употребляет такие вводные конструкции, как: во-первых, во-вторых (или первое, второе). Четкие ответы на вопросы без лишних пояснений: «да», «нет».

Для речи застревающих свойственна конкретика, часто он не просто утверждает что-то, а ссылается на правила, законы, факты, подтверждающие его правоту. Очень внимательно относится ко времени, считая, что нельзя тратить его на бессмысленные действия, четко соблюдает установленный регламент в том или ином деле, обращая в своей речи на это внимание окружающих. Застревающий употребляет такие слова, как «логично», «правильно», «так следует сделать», «так точно», «я думаю, что это было логично предположить». Любое утверждение застревающего не голословно, а логично вытекает из его рассказа, который подтверждается общеизвестными фактами либо обосновывается указанным психологическим типом.

Рассказ застревающего похож на доскональный отчет о проделанной работе, поэтому для него характерно частое употребление глаголов, так называемая «глагольная связка», например: «мы нашли деньги, пригласили специалистов, мы очень просили». В связи с этим преобладает описание действий, часто без личностной оценки, с преобладанием конкретных фактов, цифр, статистики (все это необходимо для подтверждения правильности, верности суждений застревающего). Рассматриваемый психологический тип очень точен в своих высказываниях, дотошен в мелочах, ничего не будет утверждать, если не уверен в своих словах.

Представители застревающей акцентуации большое значение придают надежности, правилам, принципам, подготовке, продуманности действий, самостоятельности, четко разграничивают, что можно делать, а что нельзя – все это находит выражение в устной речи.

Параноид характеризуется достаточно громким голосом, средним темпом и низким тембром голоса, даже женский голос имеет тембральные характеристики ниже средних. Интонация равномерная, что является следствием инровертности, однако на отдельных словах, имеющих значимость для параноида, делается интонационный акцент, при этом отсутствует многотональность, что говорит о малой эмоциональности и сдержанности речи данного психологического типа.

Для речи параноида характерна принципиальность и категоричность как во взглядах на жизнь, на людей, так и в высказываниях: хорошее   плохое, белое   черное, друг – враг. Им свойственна идея самопожертвования собой ради отстаиваемых принципов или идея самоограничения.

Речь параноида похожа на публичное выступление, он доводит мысль, основную идею до остальных, говорит достаточно четко и простым языком, чтобы всем было понятно, а самое главное   все приняли его точку зрения. Информацию личного характера сообщает с большим неудовольствием, говорит очень кратко и неподробно, поэтому заводить с ним разговор о его жизни, увлечениях при первой встрече для установления контакта нецелесообразно. Параноид, наоборот, постарается выяснить как можно больше информации о собеседнике, и сам будет задавать вопросы с тем, чтобы понять, можно ли в дальнейшем доверять этому человеку. Он не любит сплетничать и не переносит лести в свой адрес. Рассматриваемый психологический тип предпочитает разговаривать «по делу», ему свойственна конкретика. Параноиду важно выяснить причины происходящих событий, действий людей и обязательно сделать выводы. Для него, например, характерно употребление таких слов и выражений, как: «надо», «подводя итоги», «в качестве вывода», «нужно строго отнести одно к одному, другое к другому, четко разграничить», «на самом деле, эти сведения не нужны, на практике все это знаю».

Параноид часто ассоциирует себя с группой единомышленников, поэтому при общении употребляет такие местоимения как «мы», «наш», «нами», «нас» и т.д.

Содержательный элемент речи содержит следующие символы-идеи: единство, самопожертвование, самоограничение, противостояние, предательство, целенаправленная борьба, связь с родителями, свои/чужие, идейность; и символы-образы: щит, меч, стая, дело, путь, воля, соратники, судьба   предназначение, поиск себя.

Конформный психологический тип характеризуется зависимостью от окружающих, неуверенностью в себе, ему постоянно нужна поддержка и одобрение со стороны окружающих, но в то же время все свойства его личности немного выше среднего – все это нашло отражение в устной речи указанного психологического типа.

Громкость голоса, как правило, средняя и при этом убывающая. Темп его речи и количество пауз во много будут зависеть от человека, с которым он ведет беседу. В ситуации допроса со следователем, который не смог расположить к себе представителя указанного психологического типа, речь конформного будет характеризоваться средним темпом с многочисленными паузами. В ситуации же установления психологического контакта речевые паузы будут выполнять только синтаксическую функцию, существенно не увеличиваясь в количестве и продолжительности. Тембр голоса конформного обычно средний или выше среднего. Вокальные характеристики характеризуются нестабильностью.

Интонация голоса ровная, без резких интонационных скачков. Конформные также отличаются широким диапазоном голоса, многотональностью и эмоциональностью речи, это второй по эмоциональности психологический тип.

Конформному бывает сложно высказывать и отстаивать свою точку зрения, он часто придерживается нейтралитета или принимает позицию большинства: «я, как все». Он может возмутиться, попытаться доказать свою правоту, но опять же достаточно быстро сдастся под напором большинства: «я не мог сопротивляться».

Особенностью рассматриваемого психологического типа является то, что при общении с людьми, которые оказывают на него некоторое влияние, в его лексиконе появляются слова, не свойственные ему ранее, может измениться манера речи и поведения. Создается ощущение подражания другому человеку, его копирование. Особое значение конформный придает тому, что сказал или сделал авторитетный для него человек, уверенность сделать что-либо появляется только после совета с ним или выяснения его мнения. Во время допроса употребляет слово «понимаете», то есть стремится к тому, чтобы его поддержали, чтобы кто-то был на его стороне. Часто употребляет местоимение «мы», «нас», «наш»; если использует местоимение «я», то обязательно говорит еще о ком-то, кто рядом с ним, кто его поддерживает; ссылается на мнение других людей, сомневается в своем решении: «так как много говорили, я буду аккуратен в своих высказываниях», «возможно, да, возможно, да».

Описание событий конформным похоже на взгляд со стороны, отстраненность личностная, часто носит ностальгический характер с выражением уверенности, что «раньше было лучше», «вот, у них там совсем по-другому». Указанный психологический тип склонен к мечтательности, предпочитая представлять себя увереннее, лучше или более комфортные для него обстоятельства.

Символы-идеи в речи конформного: зависимость, нерешительность, отстраненность от жизни; символы-образы: судьба – как символ безысходности, отсутствия права выбора, мечта (что-то конкретное, но недосягаемое, несбыточное), образ «наблюдателя со стороны».

Устная речь шизоида отличается медлительностью, по темпу можно сказать, что этот психологический тип говорит медленнее всех. Кроме того, для него характерны тихий голос, наличие большого количества продолжительных пауз. Представители рассматриваемого психологического типа постоянно погружены в свои мысли, размышления, поэтому создается впечатление некоторой отстраненности от всего мира. Рассматриваемый психологический тип соотносится с таким типом темперамента, как флегматик. Интонация отличается предельной равномерностью, эмоциональность речи слабая, это самый малоэмоциональный психологический тип.

Шизоиды немногословны, склонны к глубинности мышления, если интересуются какой-то проблемой, то изучают её от начала до конца, анализируя всю полученную информацию. У них отличные аналитические способности, только им трудно изложить свои выводы в устной форме. Речь шизоида изобилует специфическими терминами, нередко понятными ему одному, поэтому часто сталкиваются с непониманием окружающих. Кроме того, у шизоида плохая дикция, слова проговариваются нечетко, что создает дополнительные трудности в общении. Размышления рассматриваемого психологического типа, помимо глубины, носят сумбурный, отрывистый характер: излагая свои мысли, он может оборвать их и переключиться на другие идеи или вовсе замолчать, продолжая размышлять про себя. Создается впечатление неоконченного предложения, когда за сказанным по смыслу должно следовать продолжение. Для шизоида характерно нагромождение слов, усиливающих глубокий смысл, который он стремится передать: «очень большая гамма ощущений; трудно разрешимые проблемы», и употребление неопределенных местоимений: «какие-то», «чей-то», «некий» и т.д.

Шизоиду свойственны такие символы-идеи, как отсутствие границ, странность, противопоставление себя и окружающего мира, обособленность, масштабность; и символы-образы: глубина, ширина, омут, бесконечность, одиночество, знак, символ.

Исключение составляет социализированный шизоид, которого отличает средний темп речи и средняя громкость, в этом случае информативными элементами будут содержательность, которая сохраняет все особенности, присущие данному психологическому типу, и тональность, характеризующаяся низким уровнем эмоциональности.

Сензитив является самым эмоциональным из психологических типов, что находит непосредственное отражение в его речи в виде многотональности голоса и широком диапазоне. Обладают, как и все инровертные психологические типы, ровной интонацией с плавными переходами вверх и вниз. Сензитивы отличаются нестабильностью вокальных характеристик, легко варьируют тон своего голоса с высокого на низкий, с громкого на тихий, в частности переходя на шепот. По темпу речь указанного психологического типа средняя.

Наиболее подходящее определение голосу указанного психологического типа – мягкость и некоторая восторженность.

Сензитив всегда чувствует свою причастность к событиям, с которыми он сталкивается, легко понимает и описывает чувства других людей, искренне переживая за них, при этом, описывая обстоятельства дела, может заплакать. Большое значение уделяет взаимоотношениям людей; рассказывая о событии, передает и свои чувства, предчувствия, переживания по этому поводу: «мы ждали чего-то такого, страх был, мы сами чувствовали, родители все равно чувствуют». Сензитив умеет смотреть на вещи с разных сторон, во всем найти радость, удовольствие, наслаждение, даже в плохом.

Содержательная сторона речи данного психологического типа характеризуется такими символами-идеями, как: гармония (гармоничность), поливариантность, единение, любовь к ближнему, связь с семьей; символами-образами: чувства, цвета, дорога (символ соединения чего-то, кого-то), ветер (движение, свежий ветер), природа.

Часто повествование носит назидательный характер, но это не руководство к действию, а ненавязчивые размышления о том, как стоило бы себя вести. Наиболее часто в речи употребляют прилагательные, особенно обозначающие цвета, также сензитивам свойственно использовать уменьшительно-ласкательные суффиксы, междометия и восклицания.

Гипотим обладает самым тихим голосом из всех представленных психологических типов. Тембр, как правило, средний или выше среднего; темп средний, ближе к медленному. Речь отличается частыми, но короткими паузами, которые могут не совпадать с синтаксическими и создают ощущение передышки, в том числе за счет некоторой усталости в голосе гипотима. Во время разговора может оборвать предложение, заменяя слова жестами, как бы показывая, что смысла в разговоре все равно нет. Интонация у данного психологического типа ровная, нисходящая, если и наблюдается подъем интонации, то он незначительный и кратковременный, за которым непременно следует спад. Это один из самых малоэмоциональных типов, с преобладанием монотональности речевых характеристик.

Для содержательной составляющей речи гипотима характерно сочетание высокой самооценки и пессимизма. Причем негативность повествования не сопровождается недовольством или агрессией, он заранее знает, что все плохо и бессмысленно, поэтому ничему не удивляется и не выражает негодования. В связи с этим в речи гипотима преобладают слова и фразы, обозначающие отрицание: «ничего, никому, нет, не стоит пытаться, не жду благодарности, от тебя ничего не зависит». Рассматриваемый психологический тип соотносится с таким типом темперамента, как меланхолик.

Символы-идеи в речи данного психологического типа: пессимизм, безысходность, отрицание, бессмысленность; символы-образы: падение, усталость, грусть, трудности, беда, дно, недостатки.

Слова произносит со средней четкостью, но из-за тихого голоса речь не всегда отчетливо воспринимается окружающими.

Определение символьного значения речи допрашиваемого будет способствовать не только получению дополнительной информации о его личности, но и поможет следователю через употребление тех же слов-символов установить психологический контакт с каждым допрашиваемым, определить дальнейшую тактику при производстве допроса и других следственных действий.

Описанные типовые речевые модели отдельных психологических типов позволили проанализировать показания недобросовестных допрашиваемых в стрессовой ситуации – допрос. Ложь сопровождается максимальной степенью напряжения, в отличие от состояния волнения допрашиваемого или страха. Кроме того, напряжение во время дачи ложных показаний носит длительный характер, так как допрашиваемый должен постоянно контролировать свои слова и состояние. Волнение же кратковременно и длится в основном в течение периода адаптации к ситуации. Если говорить об особенностях устной речи в состоянии волнения, то они будут проявляться постоянно, на любой стадии допроса, включая анкетную стадию, в то время как признаки лжи в речи, скорее всего, наиболее ярко будут выражены в стадии свободного рассказа.

Следователю для выявления лжи в показаниях лица необходимо:

а) определить психологический тип допрашиваемого во время предварительной беседы и анкетной стадии;

б) учитывать особенности типовой речевой модели отдельного психологического типа;

в) проанализировать изменения элементов устной речи и изменение наиболее информативного элемента;

г) определить элемент устной речи, который подвергается контролированию. Контроль одного элемента приводит к ослаблению контроля за другими элементами и к большей энергозатратности, а следовательно, и усталости.

Существование речевых особенностей у представителей отдельных психологических типов предполагает возможность выделения и отдельных особенностей устной речи при сообщении ложной информации.

Эпилептоид. Эпилептоида отличает громкий голос и четкое произнесение слов, он старается подчеркнуть свою уверенность, в том числе и во время присутствия на допросе. При даче ложных показаний голос остается громким, так как эпилептоид считает, что громко и четко произнесенные слова будут ассоциироваться с правдивой речью. Поэтому ему постоянно приходится контролировать громкость своего голоса, который постепенно становится тише при произнесении лжи. Следователь может наблюдать то увеличение, то уменьшение силы голоса, которые становятся все чаще в течение допроса из-за усталости допрашиваемого и невозможности достаточно долгого контроля громкости голоса.

Наиболее заметно контролирование тональности речи. Эпилептоид, как и в случае с громкостью, при произнесении лжи старается контролировать как интонацию, так и проявление агрессии к участникам допроса. Так как он находится в состоянии подчинения, а не доминирования, это вызывает у эпилептоида состояние дискомфорта. Контроль тональности речи проявляется в контролировании интонации. В начале допроса, пока еще нет усталости и перенапряжения от постоянного самоконтроля, интонация ровная, без значительных подъемов и спадов. Постепенно в голосе эпилептоида выделяются интонационные скачки, которые сопровождаются увеличением громкости.

При лжи тональность и вокальность голоса сохраняются, когда допрашиваемый описывает обстоятельства, которые напрямую не связаны с преступным событием, например факты, предшествующие преступлению, или диалоги других участников, которые также не имеют важного значения для дела. Когда же речь заходит о самом моменте преступления, то вокальные и тональные характеристики речи уменьшаются.

Также можно проследить зависимость между ложными показаниями и длиной предложений, количеством употребляемых слов. Если допрашиваемый говорит правду или сообщает ложную информацию, не имеющую прямого отношения к преступлению, то обычно употребляет развернутые предложения, детально описывая событие, очевидцем или участником которого он стал. В момент же описания самого преступления количество слов в предложении резко сокращается, предложения могут стать бессвязными, нелогичными, односложными.

Для ложных показаний эпилептоида характерно описание или рассуждение о преступлении в общем, без описания конкретных деталей, с употреблением таких речевых оборотов, как: «если не ошибаюсь», «я уже точно не помню», что на первый взгляд кажется логичным. Однако при уточнении показаний на конкретные вопросы следователя о действиях людей, расположении объектов и т.д. допрашиваемый ответить не может или противоречит сам себе.

При непосредственном указании на противоречивость показаний допрашиваемые эпилептоидного типа будут оправдываться, ссылаясь на обстоятельства, пытаться объяснить: «Много такой работы, случай похожий», «Точно не скажу, грубо говоря, в связи с обстоятельствами». Вообще, при сообщении ложной информации эпилептоиды склонны уходить с личностной оценки на обстоятельства, описывая их сложность, невозможность действия в других условиях.

Причем указания на противоречия показаний, просьба повторить какие-то отдельные моменты или неоднократное повторение одного и того же вопроса следователем, сомнения в его профессиональных навыках вызывают у допрашиваемого злость и агрессию по отношению к допрашивающему.

Обычно эпилептоиды любят рассказывать подробности события по нескольку раз, особенно если спрашивают их мнения. В случае искажения или утаивания информации подробности вызывают у эпилептоида раздражение, хотя на значимости своего мнения этот психологический тип акцентирует внимание даже во время лжи: «конкретно я ничего не знаю, меня там не было», «больше я по этому поводу ничего не могу сказать», «они мне, действительно, ничего не рассказывали», «была бы я сама, я бы сказала точно».

Гипертим. Гипертима характеризует громкий голос, быстрый темп в сочетании с неравномерной интонацией. Слова произносятся скачками, когда интонация резко идет вверх, а затем падает вниз. Содержание показаний отличается большим объемом, многочисленными деталями, часто не относящимися к делу, а также некоторым фамильярным отношением к участникам допроса, в том числе и к следователю.

Например:

  Владеете ли русским языком?

  Да, и отвечаю тоже на нем.

Кроме того, гипертима отличает активное употребление наречий и глаголов, обозначающих движение, скорость, например: быстренько, очень сильно торопился. За счёт быстрого темпа речи синтаксические паузы короткие, однако при ложных показаниях темп замедляется, при этом увеличиваются количество и длительность пауз. Одновременно с этим при лжи возрастает количество слов-паразитов и слов, обозначающих сомнение и неуверенность: «ааа, вот, значит, наверное, дальше-дальше».

Если допрашиваемый говорит правду, то слова произносятся быстро и достаточно четко, артикуляция хорошая, однако при даче ложных показаний произношение слов становится нечетким, гласные в словах растягиваются, сами слова тянутся, тем самым остается время для раздумывания.

При сообщении ложных показаний громкость уменьшается до средней, темп также становится средним, подчеркивая, что разговор идет только между двумя собеседниками, что информация, сообщаемая гипертимом, имеет значение для двух человек: для него и допрашивающего, поэтому он может с некоторой агрессией воспринимать, когда его перебивают и задают вопросы другие участники допроса, например адвокат.

Во время дачи ложных показаний гипертим активно пытается подчеркнуть правдивость своих слов: «конечно, естественно, это точно на 100%, действительно, честно могу сказать». Описание события от имени нескольких человек, причем в это время делает акцент на их невиновности и честности. Как только заранее подготовленное описание заканчивается, то допрашиваемый может сам себе противоречить, говоря, что он отвечает только за себя: «я говорю за себя», «я ни за кем не слежу, думаю только о себе». Всю ответственность на себя не возьмет, разделяя её с другими.

Во время допроса рассматриваемый психологический тип может отвлекать внимание от своих слов, рассказывая о людях и обстоятельствах, косвенно имеющих отношение к делу, выделяя это громким голосом. При этом подчеркивается его участие в принятии верного решения, законопослушное поведение, в то время как вся ответственность за содеянное ложится на кого-то другого.

При переходе ко лжи местоимение «я» меняется на местоимение «мы, нас», что подчеркивает снятие ответственности с одного человека на нескольких: «мы считаем, наверное, я не знаю», «мы считаем, нашу сторону», «я думаю, мы знали, нам было известно», «мы приняли решение; как бы; видать, мы, наверное, не видели перспектив», «нас поймите правильно, жалуемся – врагов набираем».

Истероид. Рассматриваемый психологический тип описывает обстоятельства расследуемого дела через призму собственного «я». Истероида отличает частое употребление местоимений «я», «мне», что говорит о концентрации внимания окружающих на своей личности, поэтому описание событий всегда происходит через личное отношение допрашиваемого с подчеркиванием испытываемых эмоций, личного мнения о преступном событии и его участниках. Причем часто это отношение будет негативным, что должно подчеркнуть достоинства самого истероида. Все эти признаки сохраняются и при даче ложных показаний, хотя изначально, пока допрашиваемый сконцентрирован, может наблюдаться обратная картина в виде отсутствия употребления любых местоимений. В этом случае необходимо дать высказаться допрашиваемому, чтобы он убедился, что его словам доверяют, после чего истероид вернется к свойственному ему злоупотреблению личными местоимениями.

Необходимо отметить, что этот психологический тип по-другому называют «тип лжеца», истероиды очень хорошо лгут, часто сами верят в свою ложь.

Во время дачи ложных показаний наблюдается резкое изменение темпа речи с быстрого на медленный, и наоборот, или чередование быстрого и медленного темпа с увеличением интонационных пауз. Громкость голоса увеличивается, чтобы сделать акцент именно на ложных словах, это кажется истероидам более убедительным. Интонацией тоже подчеркиваются отдельные слова. Создается ощущение эмоциональности, проникновенности. Тон голоса становится выше обычного.

Речевые особенности зависят от выбранной роли, которую истероид собирается представить. Если дело касается, например, должностных преступлений, то он будет показывать возмущение, обижаясь на то, что сомневаются в его профессиональной честности. Если необходимо изобразить раскаяние, то последуют многочисленные мольбы о прощении и клятвы в том, что такого больше не повторится.

Циклоид. Этот психологический тип отличают неравномерные интонации, указывающие на то, что он говорит правду, лично заинтересован, неравнодушен к предмету разговора. Однако при сообщении ложной информации интонация становится ровной, речь малоэмоциональной, тон голоса становится выше, темп при этом средний, слова произносятся отчетливо, подчеркивается доступность сказанного.

Ложь в сочетании с нежеланием отвечать на вопросы следователя вызывает реакцию в виде встречных вопросов со стороны допрашиваемого. Одновременно это средство подавления собеседника. Часто ложь скрывается за усмешкой или критикой в адрес не лично следователя, а системы, к которой он принадлежит.

Во время лжи можно отметить две противоположности, свойственные циклоиду: происходит либо перенасыщение предложений вводными словами, либо предложения резко становятся короткими и односложными. Часто представители рассматриваемого психологического типа выбирают позицию жертвы, могут пожаловаться, приуменьшить свои способности, показывая недостатки, ставят себя ниже допрашивающего. Кроме того, могут прибегнуть к лести, сравнивая собеседника с другими, например говоря о том, как замечательно, что есть такие честные люди, в отличие от остальных.

С самого начала допроса циклоид может заранее сослаться на всевозможные препятствия, которые помешают ему вспомнить и отразить все обстоятельства дела: плохая память, зрение, время, которое прошло с момента совершения преступного события, тем самым обеспечивая себе пути для отхода, в случае указания следователя на противоречивость показаний. При этом циклоид постарается заверить следователя, что постарается максимально помочь следствию. Для рассматриваемого психологического типа характерно навязывание своей линии проведения допроса, об этом свидетельствуют встречные вопросы следователю, уличение в нелогичности или непоследовательности самого допрашивающего, уточнение вопросов и пояснений следователя.

Циклоид избегает прямых ответов на вопросы, говорит уклончиво и неопределенно, предлагая массу вариантов развития событий, поступков, точек зрения: «я могу только предположить, что нет», «может быть так, а может так», «практически, да».

Если ему указывают на противоречивость показаний, то циклоид достаточно быстро находит всему логическое объяснение, может попросить прощения, сказать, что осознал свою ошибку, сожалеет о содеянном, при этом сохраняя спокойствие. Рекомендуется допрашивать циклоидов одними из первых, чтобы у них не было возможности проанализировать имеющуюся у следователя информацию и выстроить достаточно убедительную версию события преступления.

Застревающий. При даче ложных показаний застревающий пытается сохранять рассудительность, говорить то, что, по его мнению, правильно будет сказать в данной ситуации. Это сказывается на изменении вокальных характеристик речи: громкий голос становится тише, интонация выравнивается, интонационные скачки минимизируются, артикуляция ухудшается, создавая впечатление зажатости в области рта, хотя обычно застревающие произносят слова очень хорошо.

Для застревающего большое значение имеют дисциплина, точность и факты, соответственно во время лжи он может не закончить мысль, с конкретики и точных ответов, в которых он был уверен, переходит на описание мнений других людей или ссылается на их мнение. На конкретные вопросы не дает ответов, часто говорит, что не помнит, или говорит неточно.

Позиция застревающего в случае дачи ложных показаний – «ничего не помню; логично, что не обратил внимание». Создается ощущение того, что человек испытывает чувство вины, оправдывается или даже обижается, что ему не верят, объясняет причины своих поступков, хотя при обычных обстоятельствах не считает это необходимым, так как знает, что все сделал правильно. Застревающий не сомневается в своей правоте, поэтому частые сомнения, высказанные в свой адрес, скорее всего, свидетельствуют о лжи. Он обычно не объясняет очевидные вещи другим, но при лжи такое пояснение присутствует, может объяснить свое отношение к событиям, действиям.

Употребление абстрактных терминов понятий, также не свойственно правдивым показаниям застревающих: «в глубине души, было такое чувство, это относительно». О лжи также свидетельствует уход от конкретного ответа на конкретный вопрос, через объяснение сложности отношений, возникшей ситуации и т.д.

Как отмечалось, для речи застревающих характерна «глагольная связка», все события описываются через описание действий: «стоял, шёл, видел, готовился, делал» и т.д. Однако наблюдается зависимость временных форм глаголов от истинности описываемого события. Как правило, допрашиваемый рассказывает об обстоятельствах в прошедшем времени, употребляя, соответственно, глаголы в прошедшем времени, в том числе и в случае, если рассказ заранее приготовлен и является ложью. Если попросить застревающего рассказать о событиях предшествующих или происходивших после преступления, поставить его в ситуацию, когда он будет вынужден придумывать на ходу, то можно наблюдать изменение временной формы глаголов с прошедшей на настоящую. Застревающий, вынужденный здесь и сейчас воспроизводить обстоятельства, которых не было на самом деле, описывает их как факты, происходящие одновременно с его рассказом, в настоящем времени.

Параноид. Одним из вариантов речевого поведения этого психологического типа при лжи является проявление излишней активности: темп речи ускоряется, громкость увеличивается, появляются частые восходящие интонации, жестикуляция усиливается, при этом сохраняется четкость произношения. Параноид в этом случае пытается копировать экстравертные типы, представляя себя следователю более открытым для общения. В рассказе появляются объяснения причин своих поступков или действий других участников преступного события.

В другом случае в речи параноида присутствует сдержанность: громкость средняя, ближе к тихой, интонационные скачки соответствуют синтаксическому строению предложения. В то же время ответы на вопросы очень краткие, без лишних подробностей, только по делу. Ответив на вопрос, обычно ждут следующего, не рассказывая лишней информации. На предложение следователя дать более подробные показания могут спокойно отказаться, сказав, что больше ничего не знают. В этом случае допрос похож на противостояние двух людей, каждый из который выполняет свою функцию: следователь – задает вопросы, допрашиваемый коротко отвечает. Параноиды очень негативно воспринимают давление со стороны, поэтому могут замкнуться, замолчать или терпеливо отстаивать свою точку зрения, несмотря на доводы следователя.

По содержанию показания параноида характеризуются перечислением фактов, для того чтобы убедить допрашиваемого в своей правоте; предложения простые по строению, достаточно короткие.

Конформный. Психологический тип, который больше всего нуждается в поддержке авторитетного для него человека. В связи с этим отличительной чертой конформного при допросе как стрессовой ситуации и при сообщении ложных показаний является чрезмерное волнение, что находит свое отражение в виде попытки оправдать себя в лице следователя. В показаниях конформного прослеживаются многочисленные противоречия, при указании на которые допрашиваемый может еще больше разволноваться и запутаться.

Характерной чертой указанного психологического типа является игнорирование в показаниях самого преступного события, описание его максимально кратко, в то время как обстоятельства до и после преступления описываются достаточно подробно, с перечислением многочисленных деталей.

Интонация при сообщении ложной информации отличается равномерностью, практически без интонационного выделения знаков препинания. Все произносится «на одном дыхании», чтобы не сбиться и скорее изложить подготовленный рассказ.

В другом случае конформный может пытаться, наоборот, выглядеть уверенным, поэтому говорит со средним темпом, четко проговаривая слова, но при этом сохраняются оправдательный тон изложения, частые паузы, объяснение своих действий, часто в силу того, что он не мог сопротивляться чьему-то воздействию и обстоятельствам.

Шизоид. Рассматриваемый психологический тип характеризуется низкой контактностью, что отражается и при допросе, особенно при сообщении ложной информации. Очень часто шизоиды прибегают к ответам на вопросы при помощи жестов, например кивания, тем самым исключая речевое общение. Вокальные и тональные характеристики в большинстве случаев остаются неизменными: тихий голос, медленный темп, долгие паузы, при этом интонация сохраняется ровной.

Исключение составляют те случаи, когда указанный психологический тип повторяет слова следователя или, используя выражения допрашивающего, говорит то, что он хочет услышать от шизоида, а не то, что есть на самом деле. В этом случае громкость голоса увеличивается, хотя сохраняется достаточно медленный темп. Следователь в случае допроса шизоида должен минимизировать свои пояснения по делу, ограничившись вопросами.

Шизоид будет подчеркивать незначительность своих показаний, сравнивать себя с другими, говоря о том, что ничем не отличается от окружающих, такой как все, ничем не может помочь следствию. В то же время шизоид может рассказать в деталях и достаточно подробно описать обстоятельства, второстепенные по значимости, но когда дело дойдет до интересующей следователя информации, то сошлется на то, что уже ничего не помнит.

Сензитив. Наиболее информативным элементом речи сензитива является тональность, эмоциональная насыщенность голоса, поэтому при сообщении ложной информации искажается именно эта сторона. Плавные интонации сменяются резкими, обрывающимися при восхождении или долгими нисходящими интонациями. Эмоции сдерживаются, что создает напряжение в голосе, создается впечатление, что допрашиваемому стыдно лгать. Скорее, так оно и есть, так как сензитивы предпочитают искренне высказывать все, что они думают. Это напряжение отражается и на громкости голоса, который становится заметно тише, в отличие от обычного громкого или среднего по громкости, свойственного данному психологическому типу. Темп речи при этом ускоряется, так как сензитив хочет скорее высказать ту ложь, которую ему приходится говорить.

При анализе содержательной стороны можно отметить следующие особенности: отсутствует присущее сензитивам выражение эмоций, сочувствия, переживаний, личного отношения к произошедшему, нет эпитетов, прилагательных. Повествование сводится к перечислению действий, событий.

Гипотим. Отличительными чертами речи гипотима являются медленный темп, тихий голос и нисходящая интонация, поэтому заранее подготовленный рассказ выдает немного ускоренный темп и появление восходящих интонаций. Создается ощущение того, что гипотим старается говорить, как все, подстроиться под средние характеристики речи. В то же время громкость остается тихой. Ложные показания отличаются увеличением пауз как по количеству, так и по продолжительности, частыми вздохами. Кроме того, гипотим часто растягивает гласные в словах в конце предложения, как бы предоставляя себе дополнительное время для обдумывания. Тихий голос к тому же сопровождается нечетким произношением, проглатыванием слов, особенно к концу предложения, хотя обычно речь гипотима хоть и тихая, но с ясным произношением слов.

При сообщении ложных показаний предложения могут отличаться оборванностью, то есть гипотим не заканчивает начатую мысль, резко подводит итог, но при этом смысл остается понятным. Содержание показаний отличается некоторой схематичностью, нет распространенных предложений, эпитетов. При нежелании давать показания свои действия рассматриваемый психологический тип часто объясняет тяжелым положением, безысходностью, судьбой, однако не с целью вызвать жалость, а для того, чтобы подчеркнуть, что выбора у него не было: «в моих показаниях все равно нет смысла, они никак не помогут, я ничего не знаю».

Подводя итог нашему исследованию, можно сделать обоснованный вывод, что психотипологический подход в системе криминалистического знания был и, по-прежнему, остается одним из самых перспективных научных направлений в криминалистической науке, имеющим большое теоретико-прикладное значение.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

CОДЕРЖАНИЕ

Предисловие от автора…………………………………………………….2

Глава 1. Введение в проблематику современной теологии и криминологии………………………………………………………….………………….5

Глава 2. Криминальные психотипы: теолого-криминологический анализ преступного поведения......……………………………………………12

2.1. Преступный психотип русского «христианина»………………………………………………………………………………….22

2.2. Теолого-криминологический анализ текста Талмуда…………………………………………………………………………………...50

2.3. Психолого-криминологический портрет современного ваххабита и анализ Корана………………………………………………………………….70

Глава 3. Понятие судебно - религиоведческой экспертизы и ее значение в уголовно-процессуальном доказывании…………………………………………………………………..…………...113

Глава 4. Психотипологический подход в тактике допроса………………………………………………………………………………….148

4.1. Природа тактического приема…………………………………….148

4.2. Тактические приемы структурирования допроса в системе тактических приемов допроса…………………………………………………….175

4.3. Подготовка и проведение допроса……………………………….186

4.4. Общая характеристика акцентуированных типов………………302

4.5. Отражение свойств личности обвиняемого в особенностях устной речи при производстве допроса……..………………………………….309

 

 

 

 

 

План издания № 15

 

 

Сергей Эдуардович Воронин

доктор юридических наук, профессор

 

Рамиль Линарович Ахмедшин

доктор юридических наук, профессор

 

Татьяна Александровна Алексеева

аспирант

 

 

Психотипологический подход в системе криминалистического знания

 

Монография

 

Печатается в авторской редакции

 

 

ИД № 02390 от 17.07.2000

ПД № 16-017 от 10.07.2000

СЭЗ № 24.49.07.953 П 000315.07.03 от 21.07.2013 г.

 

Подписано в печать 22.05.2015 г.
Формат 60х84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс.
Печать плоская. Усл. печ. листов 12,4.
Тираж 500 экз. Заказ 216.

 

Организационно-научный
и редакционно-издательский отдел.

СИБУП 660037, г. Красноярск, ул. Московская, 7-а.

 

Отпечатано в типографии «ГОРОД»

г. Красноярск, ул. Северное шоссе, 37.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/