КИПРСКИЕ ЗАМЕТКИ
Рассвет над Кипром
Слетали с женой на пару недель на Кипр. Там и до нас много российского туриста перебывало, и сейчас в сотнях отелях на средиземноморском побережье отдыхают тысячи и тысяч сограждан, так что вряд ли я расскажу вам что-то новое. И, тем не менее, рассказать подмывает.
Не буду томить вас прелюдиями, а сразу начну с того, что - вот мы и на Кипре, в курортном поселке Протарас, что расположен в получасе езды от Ларнаки, одного из крупных административных центров островного государства, он же город-курорт.
В первую же ночь, после длительного шестичасового перелета из Красноярска в Ларнаку плохо спалось, встали очень рано, зато были вознаграждены открывающимся с балкона нашего отеля «Харрис» видом на кипрский рассвет.
На пляже
На следующий день, после завтрака, отправились на пляж. Он оказался метрах в ста от нашего отеля. Берег Средиземного моря здесь каменистый, неудобный для спуска в воду, и потому владельцы курорта оборудовали этакую бухту размером метров 40х60, обрамленную с одной стороны естественным берегом из вулканической, похожей на дырявую пемзу, породы, с другой вдающимся в море мысом искусственного происхождения (бетонные плиты вперемешку с огромными камнями).
Сам пляж покрыт явно привезенным откуда-то песком вперемешку с мелким галечником. В эту бухту купаться и загорать ходили обитатели нашего отеля, россияне и немцы, а также соседи англичане и сами греки-киприоты.
В самый наплыв одновременно в уже достаточно комфортной воде (24 градуса при атмосферной температуре под 30 и слегка за 30) плескались пару десятков человек, не больше. Ну и столько же валялись на лежаках – с тентом за плату, без тентов за так. Кто обычно загорал без тентов - догадаться, думаю, несложно.
Кроме загорающего люда, на берегу обитали ящерицы, от маленьких, сантиметров в десять, до крупных, раза в три больше. Между лежаками все время прыгали местные воробьи, нахальные и худые (наши, сибирские, куда справнее), и что-то склевывали на песке, хотя что там можно было найти?
В воде можно было увидеть мелких, меньше ладошки, бледно-полосатых рыбешек, похожих на окуней, а на мокрых камнях у самой воды робких и очень подвижных темно-серых крабиков. Казалось, вот, протяни руку, и можно его сцапать. Но они всегда удирали с удивительным проворством.
Недалеко от берега мимо нашего пляжа курсировали туда-сюда катера, яхты, стилизованных под пиратские суда деревянные, с мачтами и парусами, но моторные, шхуны, катающие туристов.
Ближе к обеду к нашему пляжу подъезжал ярко разукрашенный пикапчик, сдавал задом к самому обрыву (правда, невысокому, всего метра в два), водитель, он же продавец, крепил и раскрывал над кузовом два зонта, и затем, болтая над головой звонким медным колокольчиком, протяжно кричал на двух языках: «Айс крееем! Морожниииий!».
Покупателей у него было немного. И когда жена сходила и принесла мне вафельный рожок с кипрским клубничным мороженым , а себе просто сладкую замороженную фруктовую воду на палочке , я понял, почему.
Мое мороженое резко отдавало какой-то парфюмерией - не то мылом, не то одеколоном. В общем, противное было мороженое, и я его доел с большим трудом – бросить его на песок рядом с лежаком было нельзя, а до мусорной урны идти было далеко.
Я думал, что это просто мне не повезло с сортом мороженого. Но на следующий день, когда опять на пляж приехал этот же мороженщик на своем пикапе, я слышал, как один наш дедок-турист жаловался: «У меня во рту после ихнего мороженого был такой вкус, как будто я, блин, съел тюбик мыльной пасты для бритья. Больше я покупать его не буду».
И мы больше не покупали. Но вот пиво у киприотов отличное, и в принципе, не такое уж дорогое – в среднем чуть более 100 рублей за поллитровую кружку.
На пляже из 14 дней, за вычетом 4 дней, потраченных на экскурсии, 2 дней приезда-отъезда, мы провели 8 дней, по два-три часа в день. Нам вполне хватило, чтобы успеть обгореть, облезть, и снова загореть.
На турецкой стороне
Чтобы получить более полное представление о Кипре, да и как-то разнообразить наше пребывание здесь, мы купили четыре экскурсии. Очень интересной была поездка на турецкую часть острова.
От турок в свое время досталось многим соседним, ближним и дальним, народам. Достаточно настрадались от них и греки, в том числе и на островах Крит, Кипр. И даже после трехсотлетнего турецкого владычества, завершившегося в девятнадцатом веке, в 1974 году уже как будто свободный Кипр, из-за различных политических передряг (читайте об этом, кому интересно, вот здесь: http://touristhappy.ru/countries/cyprus/14-cyprushistory.html) вновь подвергся турецкому нашествию.
Если помните, это было время холодной войны между Западом и странами социализма, и заступиться за киприотов толком было некому. В результате треть территории острова была аннексирована турками и на ней была образована до сих пор никем, кроме самой Турции да еще Нахичеванской автономией в составе Азербайджана, не признанная Турецкая республика Северного Кипра со столицей в Никосии (она же – столица Республики Кипр).
А город Фамагуста, куда мы направились на микроавтобусе группой российских туристов в составе пары десятков голов и в сопровождении гида Марии, польки по происхождению, и говорившую на русском достаточно чисто, но с милым акцентом, был одним из четырех административных центров этой самой турецкой части Кипра.
Нас предупреждали, что про турок-киприотов и вообще про турок в присутствии греков-киприотов желательно не упоминать, так якобы велика к ним ненависть последних. Хотя до событий, разделивших Кипр, греческая и турецкая общины острова за сотни лет совместной жизни нашли общий язык и сосуществовали вполне себе дружно.
Но после того, как турецкий войска в 1974 году неожиданно оккупировали Кипр под предлогом защиты турецкоязычного населения острова (от северного окончания острова до Турции всего 60 км), в южную часть Кипра бежало до 200 тысяч греков, а в северную - 30 тысяч турок. Сегодня их, вместе с переселившимся сюда за минувшие годы материковыми турками и греками, принявшими ислам, в пределах 200 тысяч.
Эта часть Кипра достаточно долго была закрыта, и демаркационная линия (ее еще называют Зеленой), разделяющая остров на две неравные части, по соотношению населяющих его греков и турок - 70:30 процентов, была нашпигована турками десятками тысяч мин.
С недавних пор туристов стали пускать в северную оккупированную часть Кипра из южной части через специальные пограничные пункты. Вот к такому пункту мы и подъехали ближе к полудню на микроавтобусе.
Снимать что-либо было категорически запрещено во избежание неприятностей со стороны турецких властей – представителей их, большей частью суровых смуглых черноусых мужчин в военной форме, сидящих за стеклами будок, из автобуса было видно хорошо.
Мы думали, нам придется проходить все полагающиеся формальности при пересечении границы, и приготовили паспорта. Но гид Мария сама сходила на пограничный пункт со списком вверенных ей туристов и без нас быстро уладила все дела.
Затем вместе с ней к нам в автобус поднялась и сопровождающая с турецкой, стороны, молчаливая темноволосая смуглая девушка – увы, совсем не так красивая, как выглядят турчанки в побившем у нас в России рекорды популярности сериал «Великолепный век».
Как пояснила Мария (кстати, тоже далеко не красавица, но зато хотя бы обаятельная), турчанка будет нас сопровождать все время экскурсии (то есть, как мы все поняли, она будет контролировать все наши действия). Но мы ей не дали никакого повода обвинить нас в подрывных действиях против турок на Кипре, и она за все несколько часов пребывания в составе нашей группы не проронила ни слова…
Турецкая часть Кипра с первых же метров обозначила свой заметный контраст с греческой. На всех крышах и балконах здесь на ветру полоскалось белье (в городе Фамагусте на одном балконе мы увидели сразу с три десятка белых женских трусов и панталон самых разных размеров – с варежку и с чехол от кресла. К сожалению, Светка не рискнула щелкнуть эту живописную картинку, кругом ходили самые настоящие турки, а рядом была «колючка», ограждающая «город-призрак» - район Варош города Фамагусты, куда мы и ехали).
Многие жилые дома «украшала» осыпающаяся штукатурка, трещины в стенах. На улицах мусор, плитка выбита, на всем некая печать неряшливости… Хотя о чем это я? Точно так же выглядят и многие наши города. Просто на Кипре есть с чем сравнивать – у греков-киприотов все поселения ухожены, тротуары и дорогие чистенькие. А мы с турками полуазиаты, полуевропейцы, и небольшая неряшливость для нас одинаково присуща.
Мы быстро проскочили Фамагусту с бродящими по ее улицам и сидящими за столиками кофеен или на балконах местными жителями – турками, и студентами из различных стран (здесь расположен Университет Восточного Средиземноморья.), и очутились на развалинах Саламисы, древней столицы Кипра. Вернее, того, что от него осталось за минувшее тысячелетие.
Это амфитеатр с великолепной акустикой, общественные бани со сложной системой подачи горячей и холодной воды, стадион, виллы зажиточных римлян (а город был основан именно ими). Кое-где сохранились мозаичные украшения, полы, тротуары. Как-то странно было ходить по ним, поросшим травой и кустарниками. Осознавая, что вот именно здесь когда лениво передвигали свои ноги в кожаных сандалиях спесивые римляне, обернутые в тоги, текла размеренная древнеримская жизнь, время от времени нарушаемая набегами различных охочих до чужого добра захватчиков– арабов там, египтян, англичан (эти – так вообще дважды, в средние века и в 20-м веке), османов (тоже не единожды)...
От когда-то великолепного города остались одни руины, по которым сейчас шастают многочисленные туристы да шмыгают юркие ящерицы.
Здесь все носит на себе отпечаток древности. И когда мы уезжали на своем микроавтобусе с комплекса развалин Саламиса, дорогу нам шустро перебежал весь какой-то линялый и худой заяц.
- Похоже, что древнегреческий, - меланхолично заметил я, погруженный в далеко не светлые думы после всего увиденного. Народ прыснул.
Затем мы вновь вернулись в Фамагусту, и автобус завез нас на чрезвычайно интересную территорию - район города Варош, больше известный как Город-призрак.
После оккупации северной части Кипра турки стали заселять брошенные сбежавшими на юг острова греками города и поселки. И оказалось, что народу у них мало, чтобы занять все оставленные поселения. И тогда турецкие власти стали завозить сюда бедных соотечественников с материка, суля им всякие блага и на деле одаривая землями, захваченным жильем, добром .
Так была заселена и практически вся Фамагуста, бывшая к моменту оккупации самым фешенебельным городом-курортом на Кипре. Но турки заняли не весь город - в районе Варош было целое скопище отелей (несколько десятков), очень современных по тем временам, роскошных и комфортабельных отелей, которые были выстроены не греками-кипритотам, а многими иностранными инвесторами из влиятельных стран. Тут даже песок для пляжа завезен издалека – говорят, что из Египта!
Османы не рискнули захватывать этот курортный квартал, так как это было чревато многими международными скандалами, судами. Им хватало и того осуждения, которое обрушилось на их головы после оккупации Кипра (удивительно, но когда наш гид, рассказывая об истории южной части Кипра, периодически употребляла это слово – оккупация, сопровождающая нас турчанка ни разу не среагировала на него. Значит, и сами турки признают незаконным захват ими части острова?)
Турки отнесли этот район протяженностью в несколько километров к зоне отчуждения, обнесли его забором, выставили охрану и никого туда больше не пускают вот уже более 30 лет. И строения начинают постепенно рушиться – из-за отсутствия ухода и временного фактора.
Зияющий пустыми глазницами многоэтажных, постепенно разрушающихся зданий, с буйствующей одичавшей зеленью на улицах и в скверах, район Варош (внутри, говорят все же весь разграбленный турками – они кораблями вывозили всю обстановку, оснащение отелей, включая выдранные с корнем унитазы) представляет собой жутковатое зрелище, его можно сравнить с городом Припять (Чернобыль). … Кому интересно более подробно почитать об уникальной судьбе Фамагусты, рекомендую заглянуть сюда: http://100dorog.ru/club/stories/22961/
А мы перед тем, как воспользоваться тремя часами, обещанными нам на «разграбление» Фамагусты, совершили еще и беглую экскурсию по древней крепости, построенной в средние века для защиты города венецианцами. Эта крепость знаменита тем, что якобы даже легендарный Леонардо да Винча приложил свою руку (а вернее сказать – давал свои советы) к укреплению данного бастиона.
А одна из башен носит название «Отелло» - существует еще одно предание, что великий Шекспир написал свою трагедию, основываясь на событиях, произошедших в Фамагусе. Во всяком случае – на Кипре точно, ведь это здесь ревнивый губернатор острова задушил свою красавицу-жену Дездемону.
Стены крепости достигают высоты 17 метров и имеют протяженность свыше трех километров. Они, эти стены, сослужили свою службу, отражая набеги многих врагов, но пали под натиском турок в 16-м веке, когда те после десятидневной осады своей артиллерией и подземными минами разрушили стены во многих местах и перебили фактически весь гарнизон (до 90 % личного состава).
Вняв посулам турок о сохранении жизни, остаток гарнизона сдался на милость завоевателям. А те, разъяренные упорным сопротивлением генуэзцев, почти всех их тут же перебили, а с коменданта живьем содрали кожу…
Вот под впечатлением такого красочного рассказа доброго гида Марины наша группа разбрелась затем по Фамагусте – ее кварталы начинались в десятке метров от крепостной стены. Я устал и никуда больше не пошел, жара к тому же стояла несусветная. И уселся поджидать Светлану в тенистом сквере, наблюдая за турецкой жизнью Фамагусты.
Ничего в ней особенного не было, разве что интересно было видеть, как два молодых турка, ехавшие друг другу навстречу, тут же бросили машины на проезжей части и бросились обнимать друг друга и хлопать друг друга по плечам. Другие участники движения при этом почтительно объезжали их. Восток – дело тонкое…
Светлана вернулась где-то через полчаса, и мы зашли перекусить в ближайшую турецкую кофейню. За столиками вперемешку сидели местные жители и туристы . Мы выбрали столик прямо у работающего фонтана с небольшим бассейном, в котором плавали крупные рыбы, похожие на карпов, и черепахи.
Официант, рослый турок в феске, принес нам огромные книги меню. Мы выбирали-выбирали, и я, в конце концов, ткнул во что-то, на вид вкусное (все названия блюд, на английском и турецком, были снабжены еще и рисунками) и усыпанное зеленью.
Булькала вода в фонтане, осторожно плескались плавающие в бассейне рыбы, играла отнюдь не восточная музыка, люди вокруг питались, а мы все ждали. Захотелось пить. Я помахал рукой время от времени пробегающему мимо нас одному из двоих официантов. Он подошел, учтиво склонил черноволосую голову.
- Принесите две бутылки холодной воды, - попросил я его вежливо. Официант выжидательно продолжал смотреть на меня. «А, он же не понимает по-русски! Вот блин, какие ленивые эти принимающие стороны, не учат русского языка, - с досадой подумалось мне. – Что на Крите, что на Кипре, что здесь – английский знают, а нашим могучим упорно не хотят владеть. И это при том, что русских туристов становится все больше и больше. А что, если…»
И неожиданно для себя сказал по –татарски, чтобы он принес мне холодной воды. Скажу честно, родной язык я основательно подзабыл за многие годы жизни среди русских. Но турок улыбнулся, кивнул головой, и через несколько минут поставил нам на стол пару запотевших бутылок с ледяной водой. Он меня понял!
Светка уважительно сказала:
- Слушай, так с тобой теперь можно ехать и в Турцию!
Между тем нам принесли, наконец, и заказ. Это оказались огромные порции лапши по-турецки, в сырном соусе и с грибами, посыпанные зеленью. А как же я разглядел на рисунке совсем другое? Впрочем, лапша оказалась очень вкусной, и я с удовольствием умял всю тарелку. Светка тоже почти все съела.
Одну бутылку воды мы выпили за обедом, а вторую прихватили с собой. Счет и сундучок для оплаты (именно сундучок, в который и надо было класть деньги) нам принес тот официант, с которым я перед этим так душевно пообщался насчет воды попить по татарско-турецки.
А на выходе, уже на улице, нас нагнал первый официант, который был в феске, и что-то стал взволнованно лопотать по-английски, время от времени указывая на зажатую в руке Светланы бутылку воды.
- А, он спрашивает, оплатили ли мы воду! – наконец догадался я. – Светка, ты же учила английский (я учил немецкий). Впрочем, догадываюсь, что Светка учила английский так же, как я немецкий, так как ни фига не смогла объяснить настырному и жадному турку, что вода была включена в общий счет. Он нас не понимал и явно не желал отпускать.
И тогда я снова сморщил свой мозг и извлек из его запасников еще пару фраз на татарском, смысл которых сводился к тому, что воду мы не украли, а ее нам принес его коллега и включил в общий счет, который мы честно оплатили.
Турок прислушался в мое бормотанье, потом просветлел лицом, жестом попросил нас подождать на месте, кинулся обратно в кафешку, почти тут же вернулся и, конфузливо улыбаясь, сказал:
-О кей, о кей!
И мы с достоинством удалились.
Морская прогулка
Ну а еще мы на Кипре ездили на «Морскую прогулку и рыбалку на осьминогов» - так значится экскурсия в проспекте. Именно из-за того, что в этом рекламном буклетике была обозначена и рыбалка на осьминогов, я сначала не хотел ехать.
Мне эти сообразительные моллюски, которых я, правда, живьем ни разу не видел, были всегда симпатичны своей смышлённостью (во всяком случае, такими их показывали в различных телепередачах и документальных фильмах, которые довелось увидеть), и мне вовсе не хотелось быть ни участником, ни свидетелем варварского обхождения с глубоководными мыслящими существами.
Но азарт истинного рыболова, выросшего на Иртыше и переловившего в его в бледно-зеленых водах уйму всяческой рыбной живности, но ни разу не рыбачившего на море, пересилил мое так некстати пробудившееся гуманистическое начало, и мы купили эту экскурсионную путевку (если не ошибаюсь, где-то 140 евро на двоих). В конце концов, не обязательно этот осьминог должен попасться на мою удочку, или какую там снасть мне дадут на судне, что повезет нас на рыбное сафари …
Это была небольшая белая яхта, хозяином которой оказался худощавый и улыбчивый грек-киприот по имени Нати, а членами экипажа у него были несколько маленьких смуглых филиппинцев.
Добираться до того места, где нам предстоит заняться ловлей рыбы и осьминогов (чур меня, чур!), предстояло около часа, и народ поспешил занять места поудобнее. Практически все туристы (а нас, россиян, вместе с приблудившимися к нам несколькими семейными парами немцев, было человек тридцать- тридцать пять) собрались на средней, основной палубе.
Здесь можно было сидеть под открытым небом на жестких диванах вдоль бортов. Мы со Светкой устроились на носу, здесь был хороший обзор и постоянно тянуло с моря легким свежим ветерком, что было очень актуально при поднимающемся все выше и все более раскаляющемся солнце.
На скалистом берегу виднелись редкие местные рыбаки, а из-за камней за ними заинтересованно наблюдали разномастные бродячие кошки. На Кипре очень много бродячих мурлык (климат и прочие условия позволяют), и островитяне относятся к ним с большим почтением – еще не так давно они (кошки) считались здесь священными животными.
Но вот, наконец, яхта наша каким-то несолидным, пискливым гудком известила о готовности к отплытию. Заурчал двигатель, и судно отвалило от пирса . Несколько минут – и мы в открытом море.
Яхта достаточно быстро неслась вдоль берега, оставляя и справа и слева редкие суда, стоящие на якорях на рейде. Скоро судно сбавило ход, и капитан Нати через гида объявил, что яхта встает на якорь и именно в этом месте начнется основное действо нашей экскурсии – рыбалка. И рыбу ловить надо будет только с правого борта.
Принцип рыбалки мне стал понятен практически сразу. На конце лески спиннинга была прикреплена замануха-тройник в виде маленького осьминожка с белыми щупальцами, а на тройнике сидел еще и кусок рыбы. Немного выше были прикреплены один за другим еще два поводка с насаженными на крючок теми же кусками рыбы.
Все ясно: там, где яхта встала на якорь, видимо, было не очень глубоко, и замануху-осьминожка следовало опускать до самого дна. На нижнюю приманку, соответственно, мог повестись донный хищник- осьминог, а на поводки повыше – любая другая плотоядная рыба.
Я сразу сказал себе, что осьминогов ловить не буду, и потом леску отпускал не до конца. Так, метров, может быть, на восемь-десять, и сматывал обратно на катушку, периодически подергивая удилищем.
Рядом, практически локоть в локоть, нетерпеливо пыхтели другие рыбаки. Такое тесное соседство приводило к тому, что наши снасти время от времени перехлестывались, крючки цепляли друг за друга, и приходилось терять время на распутывание.
У кого-то почти тут же, под разочарованные вопли, на катушке образовались «бороды». Хорошо, что рядом находились филиппинцы-матросы, они очень сноровисто решали эти проблемы, а также вновь насаживали кусочки рыбного филе взамен сбитой наживки.
Я привык рыбачить если не в полном одиночестве, то, хоть чтобы метрах в десяти-пятнадцати рядом никого не было – рыбалка, это ведь дело почти интимное. А тут толкаются локтями, на ноги тебе наступают. И ни хрена не ловится. Да еще Светка умудрилась оторвать леску, когда напросилась немного подергать спиннинг. Тьфу!
И я с досадой отдал испорченную снасть матросику, хотя он уже принес мне новую. Ну нет, с меня хватит, это не рыбалка, а какое-то недоразумение!
И мы пошли с женой на свое место на носу яхту, но не по борту, а через буфет. Там уже стояли подносы с бокалами и стопками, белым и красным вином и знаменитым кипрским напитком зивания (виноградная водка крепостью от 45 градусов).
Я уже имел честь приложиться к этому чистейшему и достаточно мягкому напитку на предыдущей экскурсии «Кипрская свадьба», и потому безбоязненно (правда, под укоризненным взглядом жены) хлопнул пару крохотных, грамм на 30, рюмашек, и заел это дело долькой лимона. Стало значительно веселей, и мы отправились на свои места на носу яхты.
Здесь тоже было самое настоящее столпотворение. В ряд по правому борту стояли и мужики, и девчонки, и азартно трещали катушками спиннингов. Самое интересное, рыба-то начала клевать!
Видимо, подошла стая (подозреваю, что заранее обговоренному с экипажем яхты расписанию) . И то один, то другой рыбак вытаскивал из глубин Средиземного моря небольших, с ладошку, бледно- зеленых окушков. Иногда их было даже по два!
Но я почти не завидовал своим более удачливым сотоварищам по экскурсии, честно-честно, все равно мне эта рыбалка с самого начала была не по нутру. Хотя дело нашлось и мне – я снимал с крючков окуней, выловленных девчонками, так как они не умели этого делать. То ли дело я, старый рыбак!
Светка ревниво сопела, глядя, с какой охотой я вожусь с чужим уловом у чужих длинных женских ног, но пока молчала. Ведро же, которое на нос яхты принес один из моряков в самом начале нашего заплыва ( я-то подумал – для поблевать, кого укачает, а оно вон для чего!), быстро начало наполняться колючим уловом.
Вдруг с кормы раздался дружный рев. И спустя пару минут туристов с торжествующим видом начал обходить капитан Нати, держа на вытянутой руке довольно крупного желто-коричневого осьминога с извивающимися щупальцами. Попался таки, бедолага! Как же его вытянули, даже на взгляд весящего килограмма два с лишним?
Капитан держал осьминога, засунув пальцы под какую-то пазуху на теле моллюска. Тому, видимо, это было неприятно, и он пытался освободиться, время от времени захлестывая кисть своего мучителя щупальцем.
Капитан тут же с треском отдирал этот щупалец от себя другой рукой и, весело скалясь, продолжал показывать всем попавшегося на крючок-тройник обитателя морского дна. Потом он спустился с ним в камбуз. Я лишь вздохнул – понятно, какая судьба ожидала «осю».
И еще раз, спустя всего минут десять, корма яхты взорвалась многоголосым криком, и Нати снова пробежался по судну, уже со вторым осьминогом, и исчез в проеме спуска, ведущего к камбузу. Больше головоногие в этот день не ловились.
Да и сама рыбалка вскоре прекратилась, потому как пришло время обеда. Из камбуза уже давно тянуло аппетитными запахами, и вот народ потянулся, в порядке живой очереди, вниз, к раздаточной стойке.
Моя заботливая женушка тоже прогулялась к камбузу, и вернулась с большой тарелкой, на которую было навалено много чего: и картошка печеная, и курица, и зелень, а еще пара жареных окушков.
Нам могли их и не давать – на нашем счету не было ни одной пойманной рыбешки, хотя Светлана потом клятвенно заверяла меня, что леску ей оборвал осьминог, и якобы она даже видела пару щупалец на поверхности . «Я тоже видел, - ехидно согласился я. – Он, по-моему, дулю тебе состроил этими щупальцами…»
А уже когда мы трапезничали, сидя за сдвинутыми столами на корме, запивая наш морской обед кто кипрской водочкой - зиванией, кто вином, между рядами столов прошелся, держа в руках что-то вроде подноса, все тот же улыбающийся капитан Нати. И каждому едоку он положил в тарелку по несколько кусочков белого мяса.
- Попробуйте осьминога! – перевела его приглашение угощаться гид Лариса. Что оставалось делать? Я попробовал. Не знаю, или филиппинцы не смогли его как нужно приготовить, или оно такое по природе, но мясо осьминога оказалось жестким, а на вкус что-то среднее между курицей и рыбой. Короче, мне не понравилось, и я, улучив момент, выплюнул непрожеванного осьминога за борт, благо, море было за моей спиной.
А пиршество между тем только начало разгораться. Народ сидел теплыми компашками по четыре- шесть человек, и уполномоченные от столов то и дело дефилировали к буфетной стойке и обратно с подносами, тесно уставленными бокалами и стопками с виной и зиванией.
Две потные и зло улыбающиеся буфетчицы, сменяя друг друга, едва успевали их наполнять. Яхта стала напоминать шумную деревенскую свадьбу: повсюду громкий говор, хохот, задорная музыка.
Вскоре разгоряченный народ стал одновременно купаться в открытом море (с кормы для этого спустили трап), плясать на палубе в плавках и купальниках и нестройным хором петь за столами песни.
Но это не вызывало ни досаду, ни раздражение. Народ «оттягивался» за свои деньги и на своей, хоть арендованной, территории, которой на несколько часов стала эта кипрская яхта. А сбивающийся с ног экипаж судна имел, надо полагать, неплохую маржу с этой шумной и веселой компании российских туристов, в которую затем, махнув рукой на все условности, влились и немцы. Они даже стали подпевать нашим, когда слышали знакомые песни.
Особенно забавно было слышать, как над просторами теплого Средиземного моря, под жарким кипрским солнцем разносятся слова берущей за душу привольной русской песни «Ой, мороз, мороз!..»
Кстати, под эту же песню мы лихо влетели обратно в порт, и на нас вовсю пялились пассажиры других прогулочных яхт.
Вот такая у нас со Светкой случилась рыбалка на Кипре. И пусть мы ничего не поймали, но остались довольны, как не знаю кто!..
ЧЕШСКИЕ ЗАПИСКИ
«Добри дэ-э-н!..»
Жена вычитала в интернете про газовые уколы (такой способ лечения, когда внутримышечно вводят инъекции углекислого газа, и они все-все улучшают в организме), и решила, что нам эти уколы жизненно необходимы. Кроме того, ей давно хотелось прогуляться по пражским улицам, а уколы эти самые делают на чешском курорте Подебрады, всего в полсотне верст от столицы Чехии, и путевка туда по стоимости меньше, чем, скажем, в ту же Белокуриху, - так что мы решили: едем! А что нам еще делать, молодым пока пенсионерам? Здоровье на работе на Крайнем Севере подорвали, на лечение себе заработали, так что пора тратить накопления по назначению. То есть наслаждаться жизнью и по возможности продлять ее.
Подебрады – городок старинный, очень зеленый и уютный, прямо игрушечный какой-то. Наш отель размещается в довоенной постройки четырехэтажном здании. Здесь же находится и основная лечебная база санатория, еще на ряд процедур ходим в лечебницу (лазню) через дорогу. Так что все удобно, под рукой.
Публика – преимущественно пенсионного возраста. Много русских, примерно по столько же самих чехов и немцев – Германия недалеко. Все непривычно приветливы, особенно немцы и чехи. Глядя на них, и сам начинаешь без конца со всеми здороваться: «Добри д-э-э-эн!» (надеюсь, переводить не надо?).
Относятся чехи к туристам из России вполне сносно, многие люди постарше еще помнят русский язык. С молодежью дела обстоят похуже, но, говорят, в учебных заведениях Чехии вновь вводят обучение русскому. И это осознанная необходимость – русские сюда возвращаются как многочисленные туристы, как владельцы недвижимости, каких-то предприятий и даже уже как граждане Чехии.
А что, страна очень уютная и удобная для проживания, с хорошим климатом, оптимальным расположением – практически в центре Европы. Самое главное, в Чехии сразу все становятся панами и пани. Приятно, черт возьми! Сами чехи с удовольствием ездят в Германию шопиться, а немцы валом валят в Чехию поправить здоровье – для них это дешевле, чем дома, и ехать недалеко. Вот такой взаимовыгодный обмен.
По тому, как выглядят отдыхающие и лечащиеся в Подебрады немцы, да и сами чехи тоже, понятно, что живут они долго, и собираются прожить еще дольше. Мы видели, как на процедуры буквально ползали на костылях (или же их возили в колясках) бабули и дедули в возрасте явно далеко за 80.
Наших в таком возрасте здесь просто не было. И это тоже понятно. Откуда у наших стариков деньги на заграничную поездку? Ну, если только любящие дети проспонсируют. И во-вторых, состояние здоровья у большинства наших бабушек и дедушек в таком возрасте просто не позволяет им совершать дальние путешествия. Боюсь, что я и сам лет через десять (если, конечно, доживу) буду причислить себя к таковым.
Дед-диверсант
До маразматического состояния не хотелось бы доживать, вот что. А в нашем отеле и таких было достаточно. Мы несколько раз сталкивались с тем, что лифт время от времени ломается и стоит часами, пока его починят. И однажды стали свидетелями того, как и кем лифт выводится из строя.
Позавтракав, хотели вернуться в номер, чтобы собраться и отправиться на процедуры. В лифт одновременно вошли человек пять. И тут с улицы, то есть из холла, в кабинку просунулась еще чья-то дрожащая рука с зажатой в ней тростью, и стала тыкать оттопыренным указательным пальцем в кнопку старта. Это был старый-престарый дед в очках, за толстыми линзами которых бессмысленно моргали водянистые выцветшие глаза в обрамлении красных век.
Дверка лифта, естественно, начала закрываться, а дед тем временем просунул в кабинку ногу и вторую руку, в которой он держал большую кружку с какой-то жидкостью – похоже, что с бульоном. И когда дверка стала зажимать этому старому перцу ногу и руку, он перекосил кружку и пролил часть ее содержимого на подол платья ближайшей бабки.
Деда зажало дверцей, не до костоломства, разумеется – сработал предохранитель. Но лифт-то после это почему-то встал и никуда уже ехать не хотел, спасибо, что хоть выпустил всех. Как тут начали орать на этого деда и по-немецки, и по-чешски разозлившиеся бабули! А он только стоял и молча лупал своими бледно-синими слезящимися глазами, не понимая, что он такого, собственно, сделал: всего лишь хотел доехать до своего этажа и отвезти своей фрау, своей гросс-муттер немного бульона…
Оказалось, он такую ерунду с лифтом проделывал уже не раз. Подходил к нему, почему-то воображал, что сначала надо нажать на кнопку, а потом уже войти в кабину (ну, вот так ему диктовал его пораженный атеросклерозом старческий мозг)!
Впоследствии мы видели, как наученные горьким опытом «старожилы» отеля старались втащить этого деда в лифт, прежде чем он опять засунет руку снаружи и нажмет на кнопку…
Такой чудный парк!
Отель наш прилепился к краешку великолепного парка, который протянулся метров на 700-800, а шириной всего метров в 200. Вообще здесь отель на отеле, все небольшие, уютные, всего на несколько десятков человек. И почти все их жильцы приехали сюда именно за лечением, а не за развлечениями. Они чинно гуляют между процедурами по парковым аллеям и дорожкам, постукивая тросточками, костыликами или катя перед собой специальные упорные колясочки.
Мы тоже любим здесь гулять. На сравнительно небольшой территории парка растут многие виды деревьев и кустарников: ивы, дубы, сосны, каштаны, платаны, тисы... В ветвях деревьях пересвистываются, перекликаются пичуги, и самые массовые из них здесь не вездесущие воробьи и синицы, а черные дрозды.
Я сначала принял было их за грачей или галок, но присмотрелся и понял – нет, эти помельче, и с желтыми клювами. Но так же любят шляться пешком, склевывая что-то под деревьями. Я никогда до этого дроздов не видел, очень мне хотелось рассмотреть их поближе. Но дрозд – птица осторожная и подозрительная, ближе чем на метров пять-шесть к себе не подпускает, и или бегом скрывается под кустами, или взлетает и прячется в кронах деревьях. Мне очень нравилось их пение… вернее даже, не пение, а мелодичные такие вскрики, с посвистом, пощелкиванием каким-то. И часто специально ходил в парк, чтобы послушать дроздов.
Это зона, свободная от автомобильного движения. Потому тишина стоит совершенно непривычная – слышен даже шорох листьев опадающих деревьев. Да еще слышны лишь негромкие разговоры прогуливающихся курортников, отдаленный перестук колесных пар поездов – парк упирается в железнодорожную станцию. Отсюда самостоятельно можно уехать в Прагу для знакомства с достопримечательностями столицы, и в тот же день вернуться, чем мы и воспользовались в первый же выходной.
В Праге
Прага нам очень понравилась – есть в теснине ее каменных, неповторимой архитектуры зданий что-то незыблемое, величавое, ну и еще можно привести массу эпитетов, но все равно словами красоту чешской столицы не передать. Потряс совершенно очаровательный полукилометровый каменный Карлов мост через Влтаву, с его величавыми мостовыми башнями (они же – входные арки), весь уставленный старинными статуями.
Мост построен еще во время правления короля Карла, в начале 15 века, и является образцом архитектурного зодчества, гордостью всего чешского народа, потому что другого такого, говорят, больше нигде нет. Отсюда понятен интерес туристов – я обалдел от их количества в день нашего со Светланой посещения Карлова моста.
Какая только речь здесь не слышалась: немецкая, французская, английская, итальянская, японская, китайская… Ну и, разумеется, русская. Наши здесь даже подрабатывают как художники. Полно на мосту уличных музыкантов, каких-то коробейников, и все они неназойливо, но с какой-то веселой укоризной во взгляде (дескать, да ладно, чего ты, не жмись!) предлагают свои услуги. Чтобы отбившиеся туристы легко могли найти свои группы в этом людском водовороте, гиды носят в руках шесты с табличками с наименованием этих групп на своих языках.
Побывали мы в тот же день в Кафедральном Соборе святого Витта, на Староместной и Вацлавской площадях, где люди живут и работают в зданиях старинной постройки, многие из которых – средневековые. А помог нам ознакомиться с достопримечательностями родного города таксист Иржи (нам он разрешил называть себя Юрием), за скромную оплату в 60 евро.
За эти деньги разговорчивый, как и все таксисты, чешский пенсионер, достаточно сносно изъясняющийся по-русски, возил нас на своей «Шкоде» по столице более трех часов, включая обратную доставку на вокзал. Он же вызвался доставить нас из Праги до самого нашего отеля в Подебрады всего за 2000 крон (в Чехии, наряду с евро, ходит и национальная валюта, причем в иных магазинах принимается только крона) – это где-то чуть больше 50 евро. Но у нас уже был куплен билет на поезд и на обратную дорогу, так что мы вежливо отказались и потопали на перрон.
Вернулись домой с приключениями: так как билет у нас был с открытой датой, то никто нам не мог точно подсказать, с какой платформы уйдет ближайший поезд на Подебрады – нам хотелось загодя выйти на нужный перрон, чтобы не дожидаться объявлении на чешском языке, которое все равно бы не поняли. В итоге сели все же не на тот поезд, и проводник, кое-как говорящий по-русски, уже в вагоне разъяснил, что нам надо будет вылезть в городке Колин, совсем уже недалеко от Подебрады, сесть там на другой поезд, который и довезет до места. И ничего, попсиховали немного, но все же добрались!
Как я пиво хлестал
Светка знает, что врачи рекомендуют мне избегать алкоголь (хм, а кому они его рекомендуют?), включая пиво. Хотя печень у меня еще довольно крепкая, но желудок, поджелудочная железа постоянно напоминают о себе. И под недреманым оком жены я поневоле веду здоровый образ жизни. Да и процедуры всякие, знаете ли, несовместимые с алкоголем.
Но от настоящего чешского пива, сразу сказал я жене, ни за что не откажусь. Нет, в Красноярске я его уже пил, но меня всегда терзали смутные сомнения относительно аутетнтичности этого напитка в сибирском розливе. Поэтому в первом же кафе в Подебрады, куда мы заходим испробовать чешской кухни, я под укоризненным взглядом жены ( и ее свирепый шепот: «Только одну! Не забывай – тебе нельзя!») заказываю себе большую кружку «Старопраменского».
В ожидании кнедликов начинаю с наслаждением смаковать загодя принесенное официантом пиво. Да, оно настоЯщее и стОящее: янтарное, холодное, с небольшой шапкой пены и с непередаваемой горчинкой, пощипывающее язык и нёбо.
Светка, видя как я кайфую, не выдерживает и тянется к моей кружке: «Дай я тоже попробую!». И отхлебывает почти четверть моей кружки!
-Э, э, - возмущаюсь я, - Надо было себе заказывать.
- Мне нельзя, - невозмутимо отвечает жена, утирая губы салфеткой. – Голова потом будет болеть. И тебе хватит!
Ну, хватит, так хватит. А тут и кнедлики принесли. На большой тарелке в буром соусе плавают крупные кусочки говядины, а с краю аккуратно разложены бледные ломтики чего-то, похожего на нарезанный недопеченный батон.
Отрезал кусочек, наколол на вилку, сжевал – что-то вроде хлеба, причем пресного. Неужели это и есть хваленые кнедлики? А потом догадался: их надо макать в соус! Вот с остреньким, кисло-сладким соусом это оказалось, что надо! И хлеба не надо, который мы сдуру заказали, и он так и остался нетронутым.
Я с трудом осилил большую порцию кнедликов, допил остаток пива, Светлана до конца свою порцию так и не доела. Рассчитались - обед на двоих вышел, в переводе на наши рубли где-то рублей 500 с небольшим и, довольные, отправились гулять по парку.
На следующий день мы гуляли по набережной Эльбы. Когда прошли под гулким железным мостом, сразу за ним я увидел небольшой пивбарчик с выставленной у входа грифельной доской-ценником, на которой мелом были написаны цены на сорта подаваемого здесь пива. Я сразу потянул жену ко входу на пустующую почему-то веранду этого злачного заведения: «Пошли, я пить хочу!».
- Да ты же только вчера пиво хлестал! – искренне возмутилась жена.
От приступа истеричного хохота меня согнуло пополам. Нет, вы слышали – «Хлестал!». Сопоставьте только смысл и энергетику этого определения, соотнесенного со вчерашней моей единственной кружкой пива, причем на четверть опорожненную самой Светкой, и вы меня, конечно, поймете.
Пива я в этом заведении, конечно, попил, и потом еще и еще. Но каждый раз или всего кружку, или максимум две. Потому как рядом всегда находилась бдительно стерегущая мое здоровье женушка.
Домой я вернулся наверняка здоровее, чем был, за что спасибо любимой. Но вот почему-то меня неотвязно преследует мысль: как бы так извернуться, чтобы на следующий отдых поехать самому…
ЧЕРНОГОРИЯ - СТРАНА ЗЕЛЕНЫХ ГОР
Этой осенью решили со Светланой убить не двух, как принято говорить, а трех «зайцев»: продлить себе лето на целых 16 дней, поправить здоровье и попутешествовать по неизвестной и прекрасной стране. А для этого купили путевки в санаторий «Институт Игало» в Черногории.
Кто не в курсе – это бывшая югославская провинция, после распада СФРЮ в 1993 году образовавшая на пару с Сербией Государственный Союз Сербии и Черногории, а после референдума в 2006 году и вовсе пустившаяся в самостоятельное плавание.
Население республики – немногим более 600 тысяч человек, национальный состав – черногорцы, сербы (они прекрасно понимают друг друга, а русские, хоть и с пятого на десятое, могут понять их), немного боснийцев, хорватов, и теперь уже вездесущих русских.
Первые – православные, а боснийцы и хорваты, соответственно, мусульмане и католики. К гостям из России в Черногории относятся весьма приветливо. И не только потому, что эта приязнь складывалась исторически, но и из понимания, что русские, особенно туристы, вносят немалый вклад в экономику Черногории. За исключением, может быть, досадного примера с нашим скандально известным предпринимателем Сергеем Полонским.
Он затеял строительство целого жилого комплекса из трех десятков дорогих вилл и одной высотки в курортном городе Будва, и прогорел. Соответственно, с ним прогорели и все его компаньоны, включая черногорцев.
И вот мы с женой, также решив внести свой посильный вклад в экономику дружественной нам Черногории, холодным ранним утром 8 октября выехали на такси в красноярский аэропорт Емельяново, а через три часа ожидания своего рейса уже летели на Боинге в Москву. В Домодедово у нас пересадка, и здесь ждем своего рейса еще три часа.
Сижу один на жестком кресле у стены, стерегу чемодан, а Светка решила пробежаться по портовским лавочкам.
А народу-то, народу! Одно слово – столичный аэропорт, люди толпами улетают и прилетают из разных концов страны, да что там – мира. И вдруг вижу неспешно продефилировавшего мимо меня в сторону туалета удивительно знакомого мужичка: невысокого, смуглого, в шляпе и с намотанным на шею шарфом.
Вот знаю, что знаю этого перца, а узнать не могу, хоть ты тресни! А он чинно так шествует себе дальше, и никто, похоже, его или не узнает, так же, как и я, и не обращают на него никакого внимания. Но я-то помню, что где-то его видел, причем не раз.
Тут Светка возвращается и плюхается со мной рядом на лавку. Только хотела мне что-то рассказать, а ее перебил. Говорю, что вот сижу, мучаюсь, не могу вспомнить одного только что увиденного мужика, явно знакомого.
- А как он выглядел? – спрашивает Светка.
- Да вот он! – зашипел я, головой кивая на того мужичка, возвращающегося из туалета.
Жена глянула на него и буднично так, как будто видела каждый день, сказала:
- Да это же Альбано, ну, певец итальянский…
И помахала ему ручкой. Я тоже машинально мотнул головой. Этот самый Альбано, увидев наши знаки внимания, учтиво поздоровался с нами кивком головы. И я еще подумал: «Кого тут только не увидишь. Столица же, как –никак!».
Но больше никаких знаменитостей в тот день мы не увидели, а скоро пошли на посадку на свой рейс, следующий до черногорского авиапорта Тиват. Однако, забегая наперед, скажу, что на обратном пути, когда мы вот также сидели в Домодедово в ожидании красноярского рейса, увидели киноактрису Марию Порошину и актера из телепроекта «6 кадров» Андрея Кайкова (если честно, имя его мы узнали потом уже, из Интернета. Так бывает: в лицо знаешь многих актеров и других известных людей, мелькающих по телевизору, даже очень многих, а вот по имени запомнить удается далеко не каждого…)
Еще около трех часов лета – и мы приземляемся, наконец, в аэропорту Тивата, одного из административных центров Черногории, вблизи которого и расположился курортный городок Игало. А столицей республики является Подгорица, при главном городе Цетинье (ну как в Америке, где столица – Вашингтон, а главный город Нью-Йорк. Хотя на этом все схожести кончаются. Да и не любят здесь американцев, сыгравших свою зловещую роль в развале Югославии. Но это уже другая история, и касаться мы ее здесь не будем).
Уже при подлете к Черногории стало понятно, почему она так называется: практически вся территория страны бугрится горами и сопками, темными от покрывающих их хвойными и лиственными деревьями и кустарниками. Итальянцы (они здесь недалеко, на южной стороне продолговатого Адриатического моря) называют Черногорию на свой лад – Monte-Negro, что, впрочем, и переводится как Черная гора. И все же я бы назвал эту страну Зеленогорией!
Соседство с итальянским «сапогом» в свое время принесло Черногории немало неприятностей, как, впрочем, и положительных моментов. Черногорцы воевали с римлянами и генуэзцами, но и долго были защищены от турецкого нашествия Венецианской республикой.
А когда османы все же пришли в Черногорию и путем жесткого и привычного для них жестокого насилия установили над ней свой протекторат, им так и удалось стопроцентно подчинить себе весь черногорский народ.
Многие тысячи их ушли в горы, куда турки предпочитали не соваться. А если и совались, то или никого не находили (черногорцы в горах с дремучими зарослями были как дома), или получали очень жестокий отпор и скатывались вниз. И Черногория, пишут историки, первой из балканских стран избавилась от османского ига в 18 веке и стала (правда, не надолго) независимым государством.
Но хватит истории – кто захочет ее узнать получше, может прибегнуть к услугам всезнающей Википедии. А мы вернемся в реальность.
В маленьком порту Тивата, где все под руками – регистрация, зал ожидания и отправки пассажиров, выдача багажа, мы стремительно проходим пограничный и таможенный контроль, и на выходе среди небольшой группы встречающих видим высокую и худенькую рыжеволосую девушку с обаятельной улыбкой и табличкой в руках, обозначающей нашу туристическую фирму. Это наш куратор Лена.
На своем крохотном ситроене она повезла нас в Игало, приморский поселок, где на берегу Бока -каторского залива Адриатического моря и расположился наш санаторий. Погода в этот день выдалась дождливая, пасмурная, но теплая – 22 градуса. Это еще почти лето. Но море уже прохладное, - предупреждает Лена.
Она обещала нас довезти до места за полчаса. Мы быстро доехали до паромной переправы – небольшой приморский городок Герцег Нови – от него рукой подать до Игало - пристроился на противоположной стороне залива, самого узкого в этом месте.
На пристани стоят сразу несколько паромов, я таких еще не видел. Они выглядят как большие речные баржи, но рулевые рубки у них расположены на мостиках, высящихся над палубой на высоких стойках, на манер козлового крана.
Паром долго не стоит на месте, машины - легковые, грузовые, пассажирские автобусы прибывают один за другим и, оплатив стоимость переправы еще на берегу, въезжают по сходням на палубу. Здесь они выстраиваются в три ряда, я специально не считал, но порядка дюжины транспортных единиц берет каждый паром. Пешеходы переправляются бесплатно.
Путь на ту сторону занимает не более десяти минут. Все это время можно оставаться в машине, а можно встать у борта и вдыхать в себя влажный и чистейший морской воздух и любоваться открывающими с залива чудесными видами.
Кстати, о воздухе. Он здесь настолько насыщен кислородом, что мы со Светланой два дня дрыхли у себя в номере - опять же с видом на море с большого балкона, - как убитые и днем, и ночью, с с перерывом лишь на прием пищи да назначенные процедуры.
Сам санаторий расположился в сотне метров от Бокакаторского умопомрачительно красивого залива, в семиэтажном современном корпусе, высящимся над обступившим его со всех сторон морем зелени – пальмами, кипарисами, соснами и еще многими другими древесными насаждениями, нам неизвестными.
Приморский поселок Игало, давший имя санаторию, застроен в основном невысокими, двух-трех-четырехэтажными белостенными зданиями под красными черепичными крышами. Есть, впрочем, и более высокие здания, но их немного.
Они стоят, в основном, на береговой линии, а остальные дома карабкаются ломаными уступами в горы, и такие же извилистые и узкие дороги петляют по поселку, да и по соседнему ближайшему (все в семи километрах) городу Нови-Герцег и всем другим прибрежным поселениями залива, в которых мы затем удосужились побывать в ходе трех экскурсий.
Мы со Светланой, пообщавшись с врачом санатория (многие члены персонала владеют русским, наших соотечественников здесь год от года становится все больше, наряду с его завсегдатаями из Норвегии, Швеции и Финляндии, Германии и некоторых других стран), купили себе по четыре ежедневных процедуры – массаж, грязи, физиотерапия, бассейн, что-то еще.
Все процедуры заканчивались у нас до обеда, остальное время, а также воскресенья мы были предоставлены себе и тратили это время на прогулки по побережью, походы в кафешки, экскурсии.
Уезжали домой весьма довольные, как принято говорить, оставившие здесь частичку своего сердца.
АППЕНДИКС
Позавчера отметил свой день рождения, в 63-й раз, между прочим. Увы, до сегодняшнего дня не дожили половина моих одноклассников, царствие им всем небесное. Да я и сам не раз за свою жизнь мог лишиться ее напрочь – ну, случались такие моменты. Как, думаю, и у многих из вас.
Так вот, хочу рассказать об одном таком эпизоде. В 1976 году и я запросто мог склеить ласты - от обычного аппендицита. Да где – или в Болгарии, или на Украине, или в пути между ними. Вот как это было.
В день отъезда домой нашей казахстанской комсомольской туристической группы из Варны мне стало плохо. Скрутило живот, и я, думая, что это обычное расстройство, пока все остальные туристы пили отвальную, несколько раз сбегал в туалет. Но безрезультатно, так как это был вовсе не понос, а что-то другое.
От приступов боли я покрылся липким холодным потом и порой едва сдерживал стоны, но пересилил себя и вместе со всеми сел в автобус, который повез нас на вокзал.
Выпитая водка все же несколько приглушила боль, и я даже нашел в себе силы шутить, подпевать горланящим на все голоса одногруппникам.
Но на вокзале мне стало совсем плохо. Я присел на жесткий деревянный диван и с глухим стоном обхватил живот и согнулся пополам.
- Где болит? – обеспокоено спросила тут же присевшая рядом со мной Женечка – медсестра, с которой у меня во время этого тура чуть не завязался роман, но вот не срослось – пугливой очень оказалась Женечка.
- Да весь живот, - промычал я.
- Ну-ка пойдем, тут я видела медицинский пункт, - повелительно сказала Женечка. – Пусть посмотрят.
В медпункте болгарский врач попросил меня снять рубашку и прилечь на кушетку. Он сосредоточенно и осторожно пропальпировал мне живот, измерил давление, заглянул зачем-то попеременно в оба глаза. Потом что-то буркнул стоящей рядом медсестре, и та набрала шприц.
От укола мне стало сразу жарко, спустя пару минут боль отступила, и я впервые за последние часы улыбался уже не натужно, а радостно. Я поблагодарил болгарских медиков и тут же побежал курить. Женечка же задержалась в медпункте.
- У тебя подозрение на аппендицит, - сказала она, когда я, выкурив подряд две сигареты, вернулся к группе. – Конечно, лучше бы тебя положить в больницу сейчас же, но болгары надеются, что ты доедешь до дома. Так что держись! Если, что я рядом.
- Спасибо, Женечка! – чмокнул я ее в щечку, пребывая в эйфории после чудодейственного болгарского укола. – Конечно, доедем!
В поезд я взобрался на верхнюю полку и почти сразу заснул под стук колес и равномерное покачивание вагона.
Проснулся я от рези в животе ранним утром, когда поезд уже катил по молдавской земле. Сначала я лежал, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь мысленно заглушить боль. Но экстрасенс из меня был плохой, и не подчиняющаяся мне какая-то беспощадная зверюга вновь и вновь начинала грызть мои внутренности, и лоб у меня покрывался липким холодным потом.
Чувствуя, что вот-вот начну стонать, я слез с полки, осторожно вышел из купе и, упершись лбом в холодное стекло тамбурной двери, стоял там, кусая губы от боли.
- Что, опять болит?
На мое плечо легла теплая узкая ладошка Женечки, серые ее глаза смотрели жалостливо и тревожно.
- Очень, - признался я.
- Так, пошли со мной! – приказала Женечка.
Мы прошли к служебному купе, Женечка в двух словах объяснила заспанной проводнице ситуацию. И та по рации связалась с ближайшей станцией.
Как только поезд остановился, в вагон вошла моложавая врач с сурово поджатыми губами и быстро осмотрела меня, отрывисто командуя: «Поднимите рубашку!», «Лягте на полку!», «А теперь на бок!».
– Похоже на «острый живот». – сказала она. - Но у нас на станции ничего сделать нельзя. Через сорок километров будут Черновцы. Я позвоню в областную больницу, вас там встретят. Потерпите еще немного, хорошо?
В Черновцах, как только поезд втянулся на станцию, к нашему вагону от дожидающейся на перроне машины «скорой помощи» тут же поспешила целая бригада медиков: врач и двое дюжих санитаров с носилками.
Но я сам вышел им навстречу, Руководитель нашей группы Петя Дюбанов нес мой чемодан, а из вагона высыпала чуть ли не вся группа, сдружившаяся за время этой двухнедельной поездки в Болгарию.
Все они старались как-то приободрить меня - кто-то хлопал по плечу, кто-то пытался пожать мне руку.
- Ну, раз-два! – скомандовал Петя, когда я, одной рукой взявшись за безбожно ноющий живот и вцепившись другой в поручень распахнутой дверцы машины, неловко взобрался в салон.
- Вы-здо-рав-ли-вай! – хором прокричала группа.
Я слабо улыбнулся и помахал им в ответ. Поднявшиеся вслед за мной врач и санитар захлопнули дверцу, и машина, миновав привокзальную площадь, покатила по зеленым, уставленным домами непривычной архитектуры, черновицким улицам к областной больнице.
Я думал, что меня сразу же положат на операционный стол, и с нетерпением ждал этого момента как единственной возможности избавиться, наконец, от терзавшей меня боли, из-за которой все это время хотелось зажать ноющий живот обеими руками и согнуться в три погибели.
Но прошло не менее трех часов, прежде чем меня оформили – сначала в саму больницу, потом в палату, затем к врачу, который должен был сделать мне операцию.
В палате, куда меня определили, уже маялись два постояльца – молоденький, голый по пояс парнишка с залепленной большим пластырем спиной (ударили ножом сзади, как пояснил он), и пожилой дядечка с вислыми унылыми усами и таким же невеселым выражением лица.
Ему вырезали грыжу и вот-вот должны были выписать, чтобы он мог отправиться к себе на какой-то карпатский хутор – чтобы нажить там новую. Потому-то, видимо, он и был такой печальный.
И обитатели палаты, и медсестры, и заглянувший позже ко мне хирург говорили только на западно-украинской мове, и надо было не раз переспрашивать каждого, чтобы понять, что они говорят.
Тем не менее, я их все же понимал - видимо, сказалась моя любовь к невероятно смешному журналу «Перец», который я выписывал уже не один год.
Хирургу я рассказал, как здесь оказался и куда собираюсь продолжить путь после Черновцев, и темноволосый врач средних лет, с ироничными карими глазами понимающе покивал:
- А-а, Казахия! Ну да, на да…
А пацан с заклеенной спиной, Остап, поведал свою печальную историю. Он влюбился в одну дивчину, а ейный папаша, «бандеровская морда», как охарактеризовал его Остап, был против того, чтобы он кохался с его доней.
Раз сказал, два сказал, а Остап ноль внимания, все ходит и ходит к Марысе. Ну, а вчера вечером, когда они сидели на лавочке, этот ужравшийся самогона «бандера» подкрался сзади и ткнул его ножом.
Вот только по утро заштопали. Болит очень, "трясця его матери".
- Почему «бандера»-то? – спросил я его.
- А, туточки уси бандеры! – махнул рукой Остап. – Последних из них тильки в шестидесятые роки и повыкуривали из их схронов в Карпатах. А може, ще и не усих …
Пришла здоровенная широколицая медсестра с самыми настоящими, только редкими, усами на верхней, грубо накрашенной губе, и позвала меня за собой.
Пришли в перевязочную, эта усатая уложила меня на кушетку и жестом велела заголить живот. А в толстых пальцах ее мощной руки уже тускло засветился металлический бритвенный станок.
- Это еще зачем? – испугался я.
Бабища снова зашевелила усами, что-то горячо втолковывая мне, и из всей этой бессвязной булькотни я поначалу уловил только одна знакомое слово: «операция».
А, ну да, растительность в месте предстоящего разреза следует сбрить – об этом мне рассказывали.
Я покорно задрал футболку, и медсестра, шевеля от усердия усами, заскребла станком по моему беззащитному животу. Причем насухую. И я поневоле малодушно морщился от неприятных ощущений, терпеливо дожидаясь конца экзекуции.
Но когда медсестра, не выпуская станка из правой руки, левой потащила мне вниз треники вместе с трусами, я резво вскочил с кушетки.
- Ку…куда лезешь? – заикаясь, рявкнул я.
- Тоди брий сам! – раздраженно сказала медсестра и бросила станок на кушетку. – Брий, кажут тоби! Там тоже треба!
- Ну, треба так треба, - успокоился я, решив, что лучше все же самому выполнить эту ответственную работу в таком деликатном месте.
Вон какие ручищи у этой так называемой сестры милосердия – вдруг станок дрогнет да полоснет не там, где надо? За этим ли я ехал в такую тьмутаркань, чтобы какая-то бандерша нечаянно оскопила меня?
Мы еще успели с Остапом покурить в открытое окно, как за мной пришли. В операционную я ушел на своих ногах. Там меня положили на холодный стол, пристегнули руки-ноги – ну, мало ли, вдруг начну дергаться, - накрыли простыней поверх вертикальной рамки на груди, чтобы я не мог видеть, что там мне делают в больном месте.
Затем я почувствовал, как мне сделали пару довольно ощутимых уколов в живот на некотором расстоянии друг от друга. Это была местная анестезия, так что я был в полном сознании, когда ощутил, как скальпель прошелся - как будто кто слегка ногтем провел, - по брюшной стенке, рассекая кожу, мышцы.
Боли не было, но я почувствовал, как мне под спину потекла моя теплая кровь.
Я беспокойно закряхтел, и хирург только было завел со мной разговор о «Казахии», куда я должен буду вернуться после операции, как что-то там у меня внутри лопнуло, и в глаза, на маску хирургу и ассистирующей ему медсестре брызнули какие-то темно-красные сгустки.
- Мля-я-я! – выпрямившись, озадаченно протянул хирург. А медсестра суетливо обтерла лица ему и себе тампонами. Они молча переглянулись, и хирург тут же склонился надо мной, и я вновь почувствовал прикосновение скальпеля – похоже было на то, что мне удлиняли разрез.
А потом пришла очередь материться мне. Пустяковая вроде операция затянулась на два с лишним часа. Врачи так и не сказали мне, в чем была причина, но я подозреваю, что, как только они меня вскрыли, аппендикс лопнул (с чего бы вдруг забрызгало морду хирургу?). И, удалив прохудившийся отросток, медики, прежде чем заштопать меня, прочистили кишки, на которые попали остатки содержимого лопнувшего аппендикса.
Было жутко больно, и я сначала просто шипел сквозь зубы, потом не выдержал и начал материться и обзывать колдовавших надо мной черновицких медиков живодерами и бандеровцами. Удивительно просто, как они меня не зарезали тут же, на столе?
В палату меня привезли на каталке, обессиленного, бледного и всего мокрого от пота. Я почти тут же заснул, а утром уже самостоятельно встал и, придерживая рукой тупо побаливающее место вчерашнего разреза, пошаркал в туалет – пользоваться уткой я не стал принципиально, хотя видел, как медсестра принесла эту несуразную посудину и затолкала ее под кровать.
Через неделю меня выписали и, простившись с сопалатниками и тепло поблагодарив часто приходившего навещать меня хирурга за спасение жизни (а что это действительно было так, я ничуть не сомневался, ведь запросто мог пасть жертвой перитонита), пошел к кастелянше за своим чемоданом.
Переодеваясь, я вдруг нашел у себя в чемодане бутылку с надписью на этикетке «Горилка» и полукольцо копченой колбасы с острым дразнящим запахом.
«Откуда «дровишки»? – растроганно подумал я, блаженно вдыхая чесночный аромат колбасы. Этот сюрприз могли мне сделать и руководитель группы Вася, и так и оставшаяся нетронутая мной медсестра Женечка….
Переложив из чемоданного кармашка в карман брюк остатки неразмененных на левы денег – где-то рублей пятьдесят-шестьдесят, - и подвязавшись полотенцем, я спустился к ожидающей меня в больничном дворике машине скорой помощи, и поехал на вокзал.
По дороге я уже более внимательно разглядывал проплывающие за окнами виды очень симпатичного, чистенького и сплошь зеленого города Черновцы, и думал, что не мешало бы потом как-нибудь приехать сюда и пешком побродить по этим старинным мощенным улочкам...
ЛОБСТЕР
Вы когда-нибудь ели лобстера? И я нет. Ну, или «А я нет», в зависимости от того, кто как ответил на заданный мной вопрос. Все, знаете, как-то некогда было, да и негде. И вот, будучи недавно на вьетнамском курорте Нячанг, я прознал, что этот деликатес можно совсем не задорого (ну, рублей за 600 на наши деньги) отведать буквально вот, рядышком c отелем.
В ресторане самого отеля рыбопродуктов всяких было полно - кальмары там, осьминожки, креветки, гребешки, рыба всякая разная, и все это разнообразие я с удовольствием поглощал. А вот этого короля среди ракообразных нам не подавали.
Тут Светка моя решила пройтись с соседкой за фруктами в лавку, коих в окрестностях нашего курорта было пруд пруди. Я не пошел, очень жарко было в тот день, как, впрочем, и во все остальные, остался плескаться в бассейне. И когда жена вернулась с покупками, то сообщила, что договорилась с владелицами ближайшей харчевни насчет поесть свеженького, только из моря, лобстера, чему я, конечно, был рад.
Правда, в этот день в харчевню не пошли, на следующий тоже, поскольку с утра уехали на длительную экскурсию в провинцию Горный Далат. Ну, про экскурсию рассказывать так, походя, не буду, потому что в двух словах ее не описать. Скажу лишь, что все было крайне интересно и замечательно.
Да, добавлю также, что в этот день я впервые в жизни ел приготовленным особым способом, в бамбуковом контейнере, страусятину с овощами (мясо довольно вкусное, но жестковатое) и крокодилятину – вот не ожидал, что мясо этой страховидной рептилии окажется таким нежным и белым, как курятина.
Значится, теперь мне для полноты ощущений оставалось вкусить еще лобстера. Но это завтра. А сейчас мы возвращаемся из длительной и утомительной экскурсии домой, в свой отель. Гид Женя - вьетнамец, довольно хорошо изъясняющийся по-русски, - видимо, утомившись чесать языком, включил укрепленный сверху над водительским местом видеоэкран с познавательным фильмом о Вьетнаме, а сам погрузился в дрему.
Мы со Светкой сидели на передних сиденьях, и я прекрасно все видел и слышал, что происходит на экране. Это казался один из фильмов известного украинского журналиста и путешественника Дмитрия Комарова в телепрограмме «Мир наизнанку».
Так вот, он показал, как вьетнамцы готовят кобр (ужас: ей отхреначили голову с куском шеи или туловища, как хотите, так и называйте), и эта голова лежала на столе, немо разевая пасть и ворочая оставшимся куском туловища, в то время как с основного ее тела уже сдирали чулком кожу и рубили это тело на куски и бросали их, тоже шевелящиеся, в кипящую воду.
Все, сказал я себе, если и доведется, не буду есть змеятину, жалко ее все же, падлу, таким зверским способом умервщлённую. Тем более, что женат на ее родственнице (любимая у меня - Змея по гороскопу).
Но, блин, это оказалось еще не все, от чего из вьетнамской кухни в тот час мне пришлось отказаться. Этот гад Комаров заказал себе лобстера! И пошел на кухню посмотреть, как ему его приготовят.
Улыбающийся вьетнамец выловил из-какой-то посудины большущего, пестро раскрашенного лобстера, из которого во все стороны торчали длинные шевелящиеся усы и лапки, и неспешно занес руку с этим красавцем над кастрюлей, в которой кипела вода.
Когда лобстер попал в струи горячего пара, тот суматошливо замахал всеми своими лапками и усищами, и за этими его отчаянными телодвижениями мне даже послышалось (ну да, в моем воображении), как лобстер орет:
-Да вы чё, мужики, охренели? Там же кипяток, свариться ж можно!..
Я не успел ему посочувствовать, как вьетнамец почему-то быстро убрал руку с лобстером от кипящей кастрюли (может, сам ошпарился? Или Комаров попросил при нем не варить несчастного ракообразного). И камера затем показала, как ведущий разделывает уже готового лобстера.
Я, конечно, знал, что их варят, причем варят живьем. Как и раков. Но никогда не задумывался над тем, что эта процедура может быть для них болезненной. Хотя ведь еще в детстве видел, как мужики на моем любимом озере Долгом наловили бреднем, вместе с рыбой, кучу раков, и тут же решили их сварить.
Они развели костер и подвесили над огнем ведро с водой. И не дожидаясь, пока она закипит, покидали в нее живых раков. И мы, пацаны, с любопытством наблюдали, как по мере нагревания воды раки все быстрее и быстрее начинали носиться в ведре, сталкиваясь друг с другом. И в какой-то момент, когда из закипающего ведра повалил пар, раки один за другим утихомирились и из черных на наших глазах начали окрашиваться сначала в розовый, а затем и в красный цвет.
Никто из нас тогда не задумался, как же было больно этим ракам (а им было больно, иначе они бы не кувыркались так в горячей воде), для нас их эти метания в ведре просто выглядели забавными. А потом мы с удовольствием их распробовали. И горячее рачье мясо, выколупанное из красных твердых клешней и из хитиновых спин, показалось мне тогда не особенно вкусным, что-то среднее между вареным окунем и курицей.
Вот сейчас я мог бы сравнить мясо рака и лобстера. Но, увы, так и не сравнил. Стыдно признаться, но после того, как увидел (пусть и не воочию, а по телевизору), что лобстер жутко боится уготованной ему участи, у меня отпала всякая охота испробовать этот деликатес.
Ну, пусть его сначала застрелят, что ли. Или молотком прибьют. А уж потом варят. Вот тогда я его еще, пожалуй, съем, этого деликатесного обитателя морских глубин - когда буду знать, что он не мучился перед своей кончиной.
Или уже не съем? Кто знает, попал или не попал лобстер в санкционные списки?
РЫБКА МОЯ
Живу со своей женой больше двадцати лет. Это у меня второй брак, и случился он по большой, не побоюсь этого слова, любви. Я свою Светланку ласково зову «рыбкой». Ну, маленькая потому что, живая очень, трепетная. Красивая, конечно, а как же. И вот, казалось бы – за такой-то срок можно было изучить свою спутницу и подругу вдоль и поперек. Ан нет – все время открываю в ней что-то новое, неожиданное. Как вот в последний раз. Мы буквально на днях осуществили давнюю мечту – съездили отдохнуть вдвоем (а то всегда отдыхали порознь, иного совместная работа не позволяла, с прошлого же года ушли на пенсию). Да не куда-нибудь, а на сказочный Крит!
Все там было чудесно. Но не обошлось без «ложки дегтя»: туроператор «Пегас Туристик» в день отъезда выдернул нас из отеля не в 10 часов утра, как было условлено ранее, а в 05.30, чтобы в шесть быть уже в порту на посадке в самолет. Ну, поворчали накануне, потом смирились: попадем в Красноярск не ранним утром следующего дня, а вечером сегодняшнего, так что сын нас сможет встретить на машине.
Рано обрадовались! Встретивший нас в порту Ираклиона дежурный экипаж самолета сообщил, что машина по техническим причинам задерживается. Сначала на одно время, потом – на второе, третье. И так – двенадцать часов! Нас, а это было почти полторы сотни туристов, уже вывели из накопителя обратно в здание порта, завели в пищеблок, да там и оставили ожидать.
Правда – два раза покормили при этом (чтобы не шибко ворчали, да и поводов меньше будет для возбуждения судебных исков). Время тянулось утомительно долго, и что при этом было особенно обидно - отправка других самолетов по всем направлениям шла бесперебойно. Одни мы, сибиряки, торчали как неприкаянные на втором этаже здания порта, заняв все сидения и столики кафе.
И тут я увидел у кого-то из наших в руках «Комсомолку». Спрашиваю – где взял? Внизу, отвечает, есть газетный киоск. И я отправился вниз по лестнице, чтобы прикупить и себе газету, все веселей будет дальше ждать затерявшийся где-то наш самолет. Рыбку. задремавшую за столом, беспокоить не стал. Но, увы, «Комсомолку» уже разобрали. Греческие газеты мне, конечно, на фиг были не нужны. Нашел мятый экземпляр «Жизни» (толстый усатый продавец газет взял за газетку, между прочим 2 евро, 82 рубля на наши – чистый грабеж!), думаю, хоть что-то будет почитать.
И только отошел от киоска, слышу объявление по внутренней трансляции: пассажирам красноярского рейса срочно пройти на паспортный контроль! И заждавшийся народ как повалил сверху!
Смотрю, Светланка моя стоит у перил на втором этаже, озирается по сторонам. Меня-то нет! Она туда метнулась, сюда. Очками своими поблескивает, все вокруг сканирует, а меня, машущего ей снизу газетой: я, мол, здесь, спускайся! – не видит.
А все бегут в это время к стойке паспортной регистрации – мы, россияне, всегда так, все боимся, что без нас автобус уедет, поезд уйдет или самолет улетит. И тут Светка выкидывает такой финт. Не выдержав нервного напряжения: мужа-то все нет и нет, а все ведь уже пошли на посадку, она начала нервически подпрыгивать на месте и всплескивать руками. Ну, совсем как ребенок. А ведь ей (открою страшную тайну!) через пару лет уже шестьдесят! Бабушка уже, рыбка-то моя. А ведет себя как глупая девчонка.
Я не выдержал и захохотал при виде такой картины. И громко, никого не стесняясь, перекрикивая гомон толпы, крикнул: «Светка, да я здесь! Спускайся давай!».
Ну, подробности того, чего наговорила мне моя любимая, опущу. Это же она, любя, боясь потерять меня. И поплыли мы с моей рыбкой… то есть, полетели, счастливые, вместе домой…
НИ ХАО!
На севере Хабаровского края живут мои родственники, и я время от времени наведываюсь к ним. В том, что представители соседнего государства все больше становятся на Дальнем Востоке своими, убедился, когда увидел несколько лет назад, как их бьют наши милиционеры.
Прилетев в Хабаровск утром, я ждал своего вечернего поезда до Нового Ургала. Накупил газет и пристроился на одной из жестких лавок в привокзальном скверике. И тут прямо передо мной зашевелились кусты и из них выскочили возбужденные и запыхавшиеся… китайцы! Или корейцы? Ну, в общем, кто-то из них, мелкие такие, плохо одетые человека три. Их тут же нагнали так же шумно сопящие и отчаянно матерящиеся двое рослых молодых милиционеров.
- Ах, вы!.... Трах-тара-рах! – закричали блюстители нашего порядка. И так быстро и профессионально отбуцкали резиновыми дубинками этих жалких не наших, молча закрывающих черноволосые головы руками, что я даже не успел додумать, за что же это их так: может, сперли чего? И не поделились?
Потом милиционеры, по-прежнему не обращая на меня никакого внимания, подняли избитых, вывалянных в пыли желтолицых людей и повели их куда-то, подгоняя пинками. А навстречу и обгоняя их, шли люди, практически не обращая внимания на эту живописную картину, из чего я и сделал вывод, что если милиционеры бьют здесь китайцев так же, как своих граждан, то они уже практически наши. То есть эти китайцы. Или корейцы?
- Корейцы, - сказала мне сестренка в Новом Ургале, когда я рассказал ей эту историю. – Они и у нас одно время работали на заготовке леса. Потом многие остались, большинство – нелегально. Их гоняют, вывозят. И все равно корейцев полно даже у нас здесь, на севере края. Сам увидишь.
И я действительно увидел их на площади перед торговым центром поселка. С десяток-другой очень просто одетых низкорослых и худых корейцев кучками, по четыре-пять человек, часами терпеливо сидели на корточках у цветочных клумб, у самых стен универсама под лучами жаркого летнего солнца или под дождем, пока их кто-нибудь не нанимал на работу за сущие гроши – чего-нибудь погрузить-разгрузить, вскопать, отремонтировать.
Они брались за любую работу, даже за такую, о какой уважающий себя ургалец и говорить не станет. За это их ургальские мужики очень не любили. Потому как жены, чуть что, так и тыкали их этими корейцами в глаза: «Вон, смотри, как люди вкалывают, никакой работы не боятся. А тебе все бы водку жрать да на жизнь жаловаться!»
На 80-летие своей мамы я опять ездил в Новый Ургал. Хабаровский вокзал тогда капитально ремонтировался. Он был весь в строительных лесах, все вокруг перекопано. И полным-полно китайцев. Или корейцев? И уже никто их не гонял.
В одинаковой строительной униформе, все на первый взгляд как будто на одно лицо (хотя, конечно, все такие разные. Ну как мы с вами), они молчаливо и сосредоточенно копошились с лопатами в раскопанных траншеях, ловко лазали на лесах по стенам, надув жилы на тощих шеях и руках, таскали носилки со строительным мусором.
По мяукающим отрывистым репликам, которыми они изредка обменивались, и по разрезу глаз понял, что это все же китайцы (у китайцев глаза скошены по-своему, у корейцев – по-своему, это должен знать любой россиянин. А кто не знает, пора научиться различать). Ни одного «перекуривающего» или просто так остановившегося передохнуть за те несколько часов, которые провел на вокзале в ожидании своего поезда, я так и не увидел.
- Во вкалывают, да? – неприязненно сплюнул себе под ноги стоящий рядом со мной у входа в вокзал плотный, с заметным пивным брюшком мужичок. – Так, глядишь, они у нас скоро всех мужиков заменят. И не только на стройках…
Наконец, объявили посадку на мой поезд. Поднялся в вагон, нашел свое купе. Только устроился, вошли два китайца, один коренастый и круглолицый, другой худой как щепка, с вытянутым лицом. Они затолкали объемистые сумки на багажную полку и чинно уселись друг против друга.
«Так, а кто будет четвертым? – заинтересованно подумал я. – Если тоже китаец или кореец, это что же, мне и словом не с кем будет перекинуться?».
Но мои опасения не подтвердились. В купе вошла сухонькая седоволосая женщина в очках с толстыми стеклами, сквозь которые на нас смотрели живые, совсем не старушечьи глаза. Ее сопровождал здоровенный бугай лет сорока, почти лысый, с выпуклой волосатой грудью, нагло выпячивающейся в проем майки.
- Бабка едет здесь, на нижней полке! – командным тоном сказал он (можно подумать, без него бабку тут же загнали бы на верхнюю полку). – Садись, теть Лиза.
Тетя Лиза поставила на столик аппетитно пахнущий жареной курицей полиэтиленовый пакет, сунула под лавку клеенчатую сумку и аккуратно примостилась на место у окна. Китайцы все это время вежливо молчали.
-Ни хао! – вдруг сказал бугай китайцам. Выругался, что ли?
-Ни хао! – хором ответили ему китайцы. «А, здороваются!» - вспомнил я. У каждого из нас в памяти сидит приветствие на двух-трех языках. Я откуда-то помнил вот это, по-китайски, а еще «Конници-ва» - по-японски, могу также поздороваться по-немецки, по-английски, по-казахски и по-татарски. Хотя, без ложной скромности скажу, полиглотом себя не считаю.
Тетьлизин племянник между тем продолжал о чем-то расспрашивать китайцев на их родном языке, те ему с достоинством отвечали.
- Вы что, китайский знаете? – задал я бугаю умный вопрос, когда он, поцеловав тетю Лизу на прощание, собрался уходить.
- А я где живу? – почти обиделся племянник. – Это же Дальний Восток. Постоянно с китайцами имею дело. Поэтому сам посуди, как без языка? Ты вот где живешь?.. В Красноярском крае… Ну, у вас их, я слышал, тоже все больше становится. Так что, учи китайский. На всякий случай.
Когда мы разговорились с тетей Лизой (оказалось, что ей уже семьдесят пять, но на бабку она никак не «тянула», скорее – на хорошо сохранившуюся женщину неопределенного возраста, бывают такие), она пояснила, что племяш ее часто шастает в Китай, там у него дела какие-то. А она приезжала навещать своих внучат, сейчас возвращается в Биробиджан.
Я попытался поговорить с китайцами. По-русски они говорили через пень-колоду. Единственное, что я понял, китайцы зачем-то едут в Тынду.
- Смотри, смотри, китаец чешет на своем тракторе по полю! - воскликнул кто-то, стоящий в проходе у окна напротив нашего купе и захохотал. – Только пыль столбом: то ли пашет, то ли боронит чего-то.
- Правильно, а кому же еще у нас пахать? – язвительно заметила тетя Лиза. - Наши в это время или пьют, или дороги перекрывают, бастуют.
Я не согласился с такой постановкой вопроса, а потому встал и подошел к окну. Но того китайца, который на тракторе, мы уже проехали. Поезд втягивался на какую-то станцию.
На фронтоне приземистого вокзала прочитал: «Волочаевка». А стоящие на привокзальной площади двое выбеленных известкой каменных партизан, один из которых замахивался гранатой, а другой сжимал в руках винтовку, тут же вызвали в моей памяти известную песню о «волочаевских днях».
Людей на станции практически не было. За исключением двух или трех, сидящих под одним из памятников на корточках. Правильно, это были китайцы. Не исключено, что их предки в гражданскую воевали в составе наших партизанских отрядов. Если так, то эти китайцы, наверное, имеют право сидеть на корточках под памятниками волочаевским партизанам и думать свою непростую китайскую думу. А также пахать наши поля.
«Блин, прямо спасения от вас нет», - шовинистически подумал я. И вернулся в купе. К своим китайцам.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/