Михаил Афанасьевич Булгаков
Дни Турбиных
Пьеса в четырёх действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Т у р б и н А л е к с е й В а с и л ь е в и ч – полковник-артиллерист, 30 лет.
Т у р б и н Н и к о л а й – его брат, 18 лет.
Т а л ь б е р г Е л е н а В а с и л ь е в н а – их сестра, 24 лет.
Т а л ь б е р г В л а д и м и р Р о б е р т о в и ч – генштаба полковник, ее муж, 38 лет.
М ы ш л а е в с к и й В и к т о р В и к т о р о в и ч – штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
Ш е р в и н с к и й Л е о н и д Ю р ь е в и ч – поручик, личный адъютант гетмана.
С т у д з и н с к и й А л е к с а н д р Б р о н и с л а в о в и ч – капитан, 29 лет.
Л а р и о с и к – житомирский кузен, 21 года.
Г е т м а н всея Украины.
Б о л б о т у н – командир 1-й конной петлюровской дивизии.
Г а л а н ь б а – сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
У р а г а н.
К и р п а т ы й.
Ф о н Ш р а т т – германский генерал.
Ф о н Д у с т – германский майор.
В р а ч германской армии.
Д е з е р т и р – с е ч е в и к.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й.
К а м е р – л а к е й.
М а к с и м – гимназический педель, 60 лет.
Г а й д а м а к – телефонист.
П е р в ы й о ф и ц е р.
В т о р о й о ф и ц е р.
Т р е т и й о ф и ц е р.
П е р в ы й ю н к е р.
В т о р о й ю н к е р.
Т р е т и й ю н к е р.
Ю н к е р а и г а й д а м а к и.
Первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 года, четвертое действие – в начале 1919 года. Место действия – город Киев.
Действие первое
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Квартира Турбиных. Вечер. В камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини[1]. А л е к с е й склонился над бумагами.
Н и к о л к а (играет на гитаре и поет).
Хуже слухи каждый час.
Петлюра идет на нас!
Пулеметы мы зарядили,
По Петлюре мы палили,
Пулеметчики-чики-чики...
Голубчики-чики...
Выручали вы нас, молодцы!
А л е к с е й. Черт тебя знает, что ты поешь! Кухаркины песни. Пой что-нибудь порядочное.
Н и к о л к а. Зачем кухаркины? Это я сам сочинил, Алеша. (Поет.)
Хошь ты пой, хошь не пой,
В тебе голос не такой!
Есть такие голоса...
Дыбом станут волоса...
А л е к с е й. Это как раз к твоему голосу и относится.
Н и к о л к а. Алеша, это ты напрасно, ей-Богу! У меня есть голос, правда не такой, как у Шервинского, но все-таки довольно приличный. Драматический, вернее всего – баритон. Леночка, а Леночка! Как, по-твоему, есть у меня голос?
Е л е н а (из своей комнаты). У кого? У тебя? Нету никакого.
Н и к о л к а. Это она расстроилась, потому так и отвечает. А между прочим, Алеша, мне учитель пения говорил: «Вы бы, говорит, Николай Васильевич, в опере, в сущности, могли петь, если бы не революция».
А л е к с е й. Дурак твой учитель пения.
Н и к о л к а. Я так и знал. Полное расстройство нервов в Турбинском доме. Учитель пения – дурак. У меня голоса нет, а вчера еще был, и вообще пессимизм. А я по своей натуре более склонен к оптимизму. (Трогает струны.) Хотя ты знаешь, Алеша, я сам начинаю беспокоиться. Девять часов уже, а он сказал, что утром приедет. Уж не случилось ли чего-нибудь с ним?
А л е к с е й. Ты потише говори. Понял?
Н и к о л к а. Вот комиссия, Создатель[2], быть замужней сестры братом.
Е л е н а (из своей комнаты). Который час в столовой?
Н и к о л к а. Э... девять. Наши часы впереди, Леночка.
Е л е н а (из своей комнаты). Не сочиняй, пожалуйста.
Н и к о л к а. Ишь, волнуется. (Напевает.) Туманно... Ах, как все туманно!..
А л е к с е й. Не надрывай ты мне душу, пожалуйста. Пой веселую.
Н и к о л к а (поет).
Здравствуйте, дачники!
Здравствуйте, дачницы!
Съемки у нас уж давно начались...
Гей, песнь моя!.. Любимая!..
Буль-буль-буль, бутылочка
Казенного вина!!.
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные,
То юнкера-гвардейцы идут...
Электричество внезапно гаснет.
За окнами с песней проходит воинская часть.
А л е к с е й. Черт знает что такое! Каждую минуту тухнет. Леночка, дай, пожалуйста, свечи.
Е л е н а (из своей комнаты). Да!.. Да!..
А л е к с е й. Какая-то часть прошла.
Е л е н а, выходя со свечой, прислушивается.
Далекий пушечный удар.
Н и к о л к а. Как близко. Впечатление такое, будто бы под Святошином стреляют. Интересно, что там происходит? Алеша, может быть, ты пошлешь меня узнать, в чем дело в штабе? Я бы съездил.
А л е к с е й. Конечно, тебя еще не хватает. Сиди, пожалуйста, смирно.
Н и к о л к а. Слушаю, господин полковник... Я, собственно, потому, знаешь, бездействие... обидно несколько... Там люди дерутся... Хотя бы дивизион наш был скорее готов.
А л е к с е й. Когда мне понадобятся твои советы в подготовке дивизиона, я тебе сам скажу. Понял?
Н и к о л к а. Понял. Виноват, господин полковник.
Электричество вспыхивает.
Е л е н а. Алеша, где же мой муж?
А л е к с е й. Приедет, Леночка.
Е л е н а. Но как же так? Сказал, что приедет утром, а сейчас девять часов, и его нет до сих пор. Уж не случилось ли с ним чего?
А л е к с е й. Леночка, ну, конечно, этого не может быть. Ты же знаешь, что линию на запад охраняют немцы.
Е л е н а. Но почему же его до сих пор нет?
А л е к с е й. Ну, очевидно, стоят на каждой станции.
Н и к о л к а. Революционная езда, Леночка. Час едешь, два стоишь.
Звонок.
Ну вот и он, я же говорил! (Бежит открывать дверь.) Кто там?
Г о л о с М ы ш л а е в с к о г о. Открой, ради Бога, скорей!
Н и к о л к а (впускает Мышлаевского в переднюю). Да это ты, Витенька?
М ы ш л а е в с к и й. Ну я, конечно, чтоб меня раздавило! Никол, бери винтовку, пожалуйста. Вот, дьяволова мать!
Е л е н а. Виктор, откуда ты?
М ы ш л а е в с к и й. Из-под Красного Трактира Осторожно вешай, Никол. В кармане бутылка водки. Не разбей. Позволь, Лена, ночевать, не дойду домой, совершенно замерз.
Е л е н а. Ах, Боже мой, конечно! Иди скорей к огню.
Идут к камину.
М ы ш л а е в с к и й. Ох... ох... ох...
А л е к с е й. Что же они, валенки вам не могли дать, что ли?
М ы ш л а е в с к и й. Валенки! Это такие мерзавцы! (Бросается к огню.)
Е л е н а. Вот что: там ванна сейчас топится, вы его раздевайте поскорее, а я ему белье приготовлю. (Уходит.)
М ы ш л а е в с к и й. Голубчик, сними, сними, сними...
Н и к о л к а. Сейчас, сейчас. (Снимает с Мышлаевского сапоги.)
М ы ш л а е в с к и й. Легче, братик, ох, легче! Водки бы мне выпить, водочки.
А л е к с е й. Сейчас дам.
Н и к о л к а. Алеша, пальцы на ногах поморожены.
М ы ш л а е в с к и й. Пропали пальцы к чертовой матери, пропали, это ясно.
А л е к с е й. Ну что ты! Отойдут. Николка, растирай ему ноги водкой.
М ы ш л а е в с к и й. Так я и позволил ноги водкой тереть. (Пьет.) Три рукой. Больно!.. Больно!.. Легче.
Н и к о л к а. Ой-ой-ой! Как замерз капитан!
Е л е н а (появляется с халатом и туфлями). Сейчас же в ванну его. На!
М ы ш л а е в с к и й. Дай тебе Бог здоровья, Леночка. Дайте-ка водки еще. (Пьет.)
Е л е н а уходит.
Н и к о л к а. Что, согрелся, капитан?
М ы ш л а е в с к и й. Легче стало. (Закурил.)
Н и к о л к а. Ты скажи, что там под Трактиром делается?
М ы ш л а е в с к и й. Метель под Трактиром. Вот что там. И я бы эту метель, мороз, немцев-мерзавцев и Петлюру!..
А л е к с е й. Зачем же, не понимаю, вас под Трактир погнали?
М ы ш л а е в с к и й. А мужички там эти под Трактиром. Вот эти самые милые мужички сочинения графа Льва Толстого[3]!
Н и к о л к а. Да как же так? А в газетах пишут, что мужики на стороне гетмана...
М ы ш л а е в с к и й. Что ты, юнкер, мне газеты тычешь? Я бы всю эту вашу газетную шваль[4] перевешал на одном суку! Я сегодня утром лично на разведке напоролся на одного деда и спрашиваю: «Где же ваши хлопцы?» Деревня точно вымерла. А он сослепу не разглядел, что у меня погоны под башлыком, и отвечает: «Уси побиглы до Петлюры...»
Н и к о л к а. Ой-ой-ой-ой...
М ы ш л а е в с к и й. Вот именно «ой-ой-ой-ой»... Взял я этого толстовского хрена[5] за манишку и говорю: «Уси побиглы до Петлюры? Вот я тебя сейчас пристрелю, старую... Ты у меня узнаешь, как до Петлюры бегают. Ты у меня сбегаешь в царство небесное[6]».
А л е к с е й. Как же ты в город попал?
М ы ш л а е в с к и й. Сменили сегодня, слава тебе Господи! Пришла пехотная дружина. Скандал я в штабе на посту устроил. Жутко было! Они там сидят, коньяк в вагоне пьют. Я говорю, вы, говорю, сидите с гетманом во дворце, а артиллерийских офицеров вышибли в сапогах на мороз с мужичьем перестреливаться! Не знали, как от меня отделаться. Мы, говорят, командируем вас, капитан, по специальности в любую артиллерийскую часть. Поезжайте в город... Алеша, возьми меня к себе.
А л е к с е й. С удовольствием. Я и сам хотел тебя вызвать. Я тебе первую батарею дам.
М ы ш л а е в с к и й. Благодетель...
Н и к о л к а. Ура!.. Все вместе будем. Студзинский – старшим офицером... Прелестно!..
М ы ш л а е в с к и й. Вы где стоите?
Н и к о л к а. Александровскую гимназию заняли. Завтра или послезавтра можно выступать.
М ы ш л а е в с к и й. Ты ждешь не дождешься, чтобы Петлюра тебя по затылку трахнул?
Н и к о л к а. Ну, это еще кто кого!
Е л е н а (появляется с простыней). Ну, Виктор, отправляйся, отправляйся. Иди мойся. На простыню.
М ы ш л а е в с к и й. Лена ясная, позволь, я тебя за твои хлопоты обниму и поцелую. Как ты думаешь, Леночка, мне сейчас водки выпить или уже потом, за ужиному сразу?
Е л е н а. Я думаю, что потом, за ужином, сразу. Виктор! Мужа ты моего не видел? Муж пропал.
М ы ш л а е в с к и й. Что ты, Леночка, найдется. Он сейчас приедет. (Уходит.)
Начинается непрерывный звонок.
Ни колка. Ну вот он-он! (Бежит в переднюю.)
А л е к с е й. Господи, что это за звонок?
Николка отворяет дверь.
Появляется в передней Л а р и о с и к с чемоданом и с узлом.
Л а р и о с и к. Вот я и приехал. Со звонком у вас я что-то сделал.
Н и к о л к а. Это вы кнопку вдавили. (Выбегает за дверь, на лестницу.)
Л а р и о с и к. Ах, Боже мой! Простите, ради Бога! (Входит в комнату.) Вот я и приехал. Здравствуйте, глубокоуважаемая Елена Васильевна, я вас сразу узнал по карточкам. Мама просит вам передать ее самый горячий привет.
Звонок прекращается. Входит Н и к о л к а.
А равно также и Алексею Васильевичу.
А л е к с е й. Мое почтение.
Л а р и о с и к. Здравствуйте, Николай Васильевич, я так много о вас слышал. (Всем.) Вы удивлены, я вижу? Позвольте вам вручить письмо, оно вам все объяснит. Мама сказала мне, чтобы я, даже не раздеваясь, дал вам прочитать письмо.
Е л е н а. Какой неразборчивый почерк!
Л а р и о с и к. Да, ужасно! Позвольте, лучше я сам прочитаю. У мамы такой почерк, что она иногда напишет, а потом сама не понимает, что она такое написала. У меня тоже такой почерк. Это у нас наследственное. (Читает.) «Милая, милая Леночка! Посылаю к вам моего мальчика прямо по-родственному; приютите и согрейте его, как вы умеете это делать. Ведь у вас такая громадная квартира...» Мама очень любит и уважает вас, а равно и Алексея Васильевича. (Николке.) И вас тоже. (Читает.) «Мальчуган поступает в Киевский университет. С его способностями...» – ах уж эта мама!.. – «...невозможно сидеть в Житомире, терять время. Содержание я буду вам переводить аккуратно. Мне не хотелось бы, чтобы мальчуган, привыкший к семье, жил у чужих людей. Но я очень спешу, сейчас идет санитарный поезд, он сам вам все расскажет...» Гм... вот и все.
А л е к с е й. Позвольте узнать, с кем я имею честь говорить?
Л а р и о с и к. Как – с кем? Вы меня не знаете?
А л е к с е й. К сожалению, не имею удовольствия.
Л а р и о с и к. Боже мой! И вы, Елена Васильевна?
Н и к о л к а. И я тоже не знаю.
Л а р и о с и к. Боже мой, это прямо колдовство! Ведь мама послала вам телеграмму, которая должна вам все объяснить. Мама послала вам телеграмму в шестьдесят три слова.
Ни колка. Шестьдесят три слова!.. Ой-ой-ой!..
Е л е н а. Мы никакой телеграммы не получали.
Л а р и о с и к. Не получали? Боже мой! Простите меня, пожалуйста. Я думал, что меня ждут, и прямо, не раздеваясь... Извините... я, кажется, что-то раздавил... Я ужасный неудачник!
А л е к с е й. Да вы, будьте добры, скажите, как ваша фамилия?
Л а р и о с и к. Ларион Ларионович Суржанский.
Е л е н а. Да это Лариосик?! Наш кузен из Житомира?
Л а р и о с и к. Ну да.
Е л е н а. И вы... к нам приехали?
Л а р и о с и к. Да. Но, видите ли, я думал, что вы меня ждете... Простите, пожалуйста, я наследил вам... Я думал, что вы меня ждете, а раз так, то я поеду в какой-нибудь отель...
Е л е н а. Какие теперь отели?! Погодите, вы прежде всего раздевайтесь.
А л е к с е й. Да вас никто не гонит, снимайте пальто, пожалуйста.
Л а р и о с и к. Душевно вам признателен.
Н и к о л к а. Вот здесь, пожалуйста. Пальто можно повесить в передней.
Л а р и о с и к. Душевно вам признателен. Как у вас хорошо в квартире!
Е л е н а (шепотом). Алеша, что же мы с ним будем делать? Он симпатичный. Давай поместим его в библиотеке, все равно комната пустует.
А л е к с е й. Конечно, поди скажи ему.
Е л е н а. Вот что, Ларион Ларионович, прежде всего в ванну... Там уже есть один – капитан Мышлаевский... А то, знаете ли, после поезда...
Л а р и о с и к. Да-да, ужасно!.. Ужасно!.. Ведь от Житомира до Киева я ехал одиннадцать дней...
Н и к о л к а. Одиннадцать дней!.. Ой-ой-ой!..
Л а р и о с и к. Ужас, ужас!.. Это такой кошмар!
Е л е н а. Ну пожалуйста!
Л а р и о с и к. Душевно вам... Ах, извините, Елена Васильевна, я не могу идти в ванну.
А л е к с е й. Почему вы не можете идти в ванну?
Л а р и о с и к. Извините меня, пожалуйста. Какие-то злодеи украли у меня в санитарном поезде чемодан с бельем. Чемодан с книгами и рукописями оставили, а белье все пропало.
Е л е н а. Ну, это беда поправимая.
Н и к о л к а. Я дам, я дам!
Л а р и о с и к (интимно, Николке). Рубашка, впрочем, у меня здесь, кажется, есть одна. Я в нее собрание сочинений Чехова завернул. А вот не будете ли вы добры дать мне кальсоны?
Н и к о л к а. С удовольствием. Они вам будут велики, но мы их заколем английскими булавками.
Л а р и о с и к. Душевно вам признателен.
Е л е н а. Ларион Ларионович, мы вас поместим в библиотеке. Николка, проводи!
Н и к о л к а. Пожалуйте за мной.
Л а р и о с и к и Н и к о л к а уходят.
А л е к с е й. Вот тип! Я бы его остриг прежде всего. Ну, Леночка, зажги свет, я пойду к себе, у меня еще масса дел, а мне здесь мешают. (Уходит.)
Звонок.
Е л е н а. Кто там?
Г о л о с Т а л ь б е р га. Я, я. Открой, пожалуйста.
Е л е н а. Слава Богу! Где же ты был? Я так волновалась!
Т а л ь б е р г (входя). Не целуй меня, я с холоду, ты можешь простудиться.
Е л е н а. Где же ты был?
Т а л ь б е р г. В германском штабе задержали. Важные дела.
Е л е н а. Ну иди, иди скорей, грейся. Сейчас чай будем пить.
Т а л ь б е р г. Не надо чаю, Лена, погоди. Позвольте, чей это френч?
Е л е н а. Мышлаевского. Он только что приехал с позиций, совершенно замороженный.
Т а л ь б е р г. Все-таки можно прибрать.
Е л е н а. Я сейчас. (Вешает френч за дверь.) Ты знаешь, еще новость. Сейчас неожиданно приехал мой кузен из Житомира, знаменитый Лариосик, Алексей оставил его у нас в библиотеке.
Т а л ь б е р г. Я так и знал! Недостаточно одного сеньора Мышлаевского. Появляются еще какие-то житомирские кузены. Не дом, а постоялый двор. Я решительно не понимаю Алексея.
Е л е н а. Володя, ты просто устал и в дурном расположении духа. Почему тебе не нравится Мышлаевский? Он очень хороший человек.
Т а л ь б е р г. Замечательно хороший! Трактирный завсегдатай[7].
Е л е н а. Володя!
Т а л ь б е р г. Впрочем, сейчас не до Мышлаевского. Лена, закрой дверь... Лена, случилась ужасная вещь.
Е л е н а. Что такое?
Т а л ь б е р г. Немцы оставляют гетмана на произвол судьбы.
Е л е н а. Володя, да что ты говоришь?! Откуда ты узнал?
Т а л ь б е р г. Только что, под строгим секретом, в германском штабе. Никто не знает, даже сам гетма н.
Е л е н а. Что же теперь будет?
Т а л ь б е р г. Что теперь будет... Гм... Половина десятого. Так-с... Что теперь будет?.. Лена!
Е л е н а. Что ты говоришь?
Т а л ь б е р г. Я говорю – «Лена»!
Е л е н а. Ну что «Лена»?
Т а л ь б е р г. Лена, мне сейчас нужно бежать.
Е л е н а. Бежать? Куда?
Т а л ь б е р г. В Германию, в Берлин. Гм... Дорогая моя, ты представляешь, что будет со мной, если русская армия не отобьет Петлюру и он войдет в Киев?
Е л е н а. Тебя можно будет спрятать.
Т а л ь б е р г. Миленькая моя, как можно меня спрятать! Я не иголка. Нет человека в городе, который не знал бы меня. Спрятать помощника военного министра. Не могу же я, подобно сеньору Мышлаевскому, сидеть без френча в чужой квартире. Меня отличнейшим образом найдут.
Е л е н а. Постой! Я не пойму... Значит, мы оба должны бежать?
Т а л ь б е р г. В том-то и дело, что нет. Сейчас выяснилась ужасная картина. Город обложен со всех сторон, и единственный способ выбраться – в германском штабном поезде. Женщин они не берут. Мне одно место дали благодаря моим связям.
Е л е н а. Другими словами, ты хочешь уехать один?
Т а л ь б е р г. Дорогая моя, не «хочу», а иначе не могу! Пойми – катастрофа! Поезд идет через полтора часа. Решай, и как можно скорее.
Е л е н а. Через полтора часа? Как можно скорее? Тогда я решаю – уезжай.
Т а л ь б е р г. Ты умница. Я всегда это говорил. Что я хотел еще сказать? Да, что ты умница! Впрочем, я это уже сказал.
Е л е н а. На сколько же времени мы расстаемся?
Т а л ь б е р г. Я думаю, месяца на два. Я только пережду в Берлине всю эту кутерьму, а когда гетман вернется...
Е л е н а. А если он совсем не вернется?
Т а л ь б е р г. Этого не может быть. Даже если немцы оставят Украину, Антанта займет ее и восстановит гетмана. Европе нужна гетманская Украина как кордон от Московских большевиков. Ты видишь, я все рассчитал.
Е л е н а. Да, я вижу, но только вот что: как же так, ведь гетман еще тут, они формируют свои войска, а ты вдруг бежишь на глазах у всех. Ловко ли это будет?
Т а л ь б е р г. Милая, это наивно. Я тебе говорю по секрету – «я бегу», потому что знаю, что ты этого никогда никому не скажешь. Полковники генштаба не бегают. Они ездят в командировку. В кармане у меня командировка в Берлин от гетманского министерства. Что, недурно?
Е л е н а. Очень недурно. А что же будет с ними со всеми?
Т а л ь б е р г. Позволь тебя поблагодарить за то, что сравниваешь меня со всеми. Я не «все».
Е л е н а. Ты же предупреди братьев.
Т а л ь б е р г. Конечно, конечно. Отчасти я даже рад, что еду один на такой большой срок. Как-никак ты все-таки побережешь наши комнаты.
Е л е н а. Владимир Робертович, здесь мои братья! Неужели же ты думаешь, что они вытеснят нас? Ты не имеешь права...
Т а л ь б е р г. О нет, нет, нет... Конечно, нет... Но ты же знаешь пословицу: «Qui va a la chasse, perd sa place». Теперь еще просьба, последняя. Здесь, гм... без меня, конечно, будет бывать этот... Шервинский...
Е л е н а. Он и при тебе бывает.
Т а л ь б е р г. К сожалению. Видишь ли, моя дорогая, он мне не нравится.
Е л е н а. Чем, позволь узнать?
Т а л ь б е р г. Его ухаживания за тобой становятся слишком назойливыми, и мне было бы желательно... Гм...
Е л е н а. Что желательно было бы тебе?
Т а л ь б е р г. Я не могу сказать тебе что. Ты женщина умная и прекрасно воспитана. Ты прекрасно понимаешь, как нужно держать себя, чтобы не бросить тень на фамилию Тальберг.
Е л е н а. Хорошо... я не брошу тень на фамилию Тальберг.
Т а л ь б е р г. Почему ты отвечаешь мне так сухо? Я ведь не говорю тебе о том, что ты можешь мне изменить. Я прекрасно знаю, что этого быть не может.
Е л е н а. Почему ты полагаешь, Владимир Робертович, что этого не может быть?..
Т а л ь б е р г. Елена, Елена, Елена! Я не узнаю тебя. Вот плоды общения с Мышлаевским! Замужняя дама – изменить!.. Без четверти десять! Я опоздаю!
Е л е н а. Я сейчас тебе уложу...
Т а л ь б е р г. Милая, ничего, ничего, только чемоданчик, в нем немного белья. Только, ради Бога, скорее, даю тебе одну минуту.
Е л е н а. Ты же все-таки простись с братьями.
Т а л ь б е р г. Само собой разумеется, только смотри, я еду в командировку.
Е л е н а. Алеша! Алеша! (Убегает.)
А л е к с е й (входя). Да, да... А, здравствуй, Володя.
Т а л ь б е р г. Здравствуй, Алеша.
А л е к с е й. Что за суета?
Т а л ь б е р г. Видишь ли, я должен сообщить тебе важную новость. Нынче ночью положение гетмана стало весьма серьезным.
А л е к с е й. Как?
Т а л ь б е р г. Серьезно и весьма.
А л е к с е й. В чем дело?
Т а л ь б е р г. Очень возможно, что немцы не окажут помощи и придется отбивать Петлюру своими силами.
А л е к с е й. Что ты говоришь?!
Т а л ь б е р г. Очень может быть.
А л е к с е й. Дело желтенькое... Спасибо, что сказал.
Т а л ь б е р г. Теперь второе. Так как я сейчас еду в командировку...
А л е к с е й. Куда, если не секрет?
Т а л ь б е р г. В Берлин.
А л е к с е й. Куда? В Берлин?
Т а л ь б е р г. Да. Как я ни барахтался, выкрутиться не удалось. Такое безобразие!
А л е к с е й. Надолго, смею спросить?
Т а л ь б е р г. На два месяца.
А л е к с е й. Ах вот как.
Т а л ь б е р г. Итак, позволь пожелать тебе всего хорошего. Берегите Елену. (Протягивает руку.)
Алексей прячет руку за спину.
Что это значит?
А л е к с е й. Это значит, что командировка ваша мне не нравится.
Т а л ь б е р г. Полковник Турбин!
А л е к с е й. Я вас слушаю, полковник Тальберг.
Т а л ь б е р г. Вы мне ответите за это, господин брат моей жены!
А л е к с е й. А когда прикажете, господин Тальберг?
Т а л ь б е р г. Когда... Без пяти десять... Когда я вернусь.
А л е к с е й. Ну, Бог знает что случится, когда вы вернетесь!
Т а л ь б е р г. Вы... вы... Я давно уже хотел поговорить с вами.
А л е к с е й. Жену не волновать, господин Тальберг!
Е л е н а (входя). О чем вы говорили?
А л е к с е й. Ничего, ничего, Леночка!
Т а л ь б е р г. Ничего, ничего, дорогая! Ну, до свидания, Алеша!
А л е к с е й. До свидания, Володя!
Е л е н а. Николка! Николка!
Н и к о л к а (входя). Вот он я. Ох, приехал?
Е л е н а. Володя уезжает в командировку. Простись с ним.
Т а л ь б е р г. До свидания, Никол.
Н и к о л к а. Счастливого пути, господин полковник.
Т а л ь б е р г. Елена, вот тебе деньги. Из Берлина немедленно вышлю. Честь имею кланяться. (Стремительно идет в переднюю.) Не провожай меня, дорогая, ты простудишься. (Уходит.)
Елена идет за ним.
А л е к с е й (неприятным голосом). Елена, ты простудишься!
Пауза.
Н и к о л к а. Алеша, как же это он так уехал? Куда?
А л е к с е й. В Берлин.
Н и к о л к а. В Берлин... В такой момент... (Смотря в окно.) С извозчиком торгуется. (Философски.) Алеша, ты знаешь, я заметил, что он на крысу похож.
А л е к с е й (машинально). Совершенно верно, Никол. А дом наш – на корабль. Ну, иди к гостям. Иди, иди.
Н и к о л к а уходит.
Дивизион в небо, как в копеечку, попадает. «Весьма серьезно». «Серьезно и весьма». Крыса! (Уходит.)
Е л е н а (возвращается из передней. Смотрит в окно). Уехал...
КАРТИНА ВТОРАЯ
Накрыт стол для ужина.
Е л е н а (у рояля, берет один и тот же аккорд). Уехал. Как уехал...
Ш е р в и н с к и й (внезапно появляется на пороге). Кто уехал?
Е л е н а. Боже мой! Как вы меня испугали, Шервинский! Как же вы вошли без звонка?
Ш е р в и н с к и й. Да у вас дверь открыта – все настежь. Здравия желаю, Елена Васильевна. (Вынимает из бумаги громадный букет.)
Е л е н а. Сколько раз я просила вас, Леонид Юрьевич, не делать этого. Мне неприятно, что вы тратите деньги.
Ш е р в и н с к и й. Деньги существуют на то, чтобы их тратить, как сказал Карл Маркс. Разрешите снять бурку?
Е л е н а. А если б я сказала, что не разрешаю?
Ш е р в и н с к и й. Я просидел бы всю ночь в бурке у ваших ног.
Е л е н а. Ой, Шервинский, армейский комплимент.
Ш е р в и н с к и й. Виноват, это гвардейский комплимент. (Снимает в передней бурку, остается в великолепнейшей черкеске.) Я так рад, что вас увидел! Я так давно вас не видел!
Е л е н а. Если память мне не изменяет, вы были у нас вчера.
Ш е р в и н с к и й. Ах, Елена Васильевна, что такое в наше время «вчера»! Итак, кто же уехал?
Е л е н а. Владимир Робертович.
Ш е р в и н с к и й. Позвольте, он же сегодня должен был вернуться!
Е л е н а. Да, он вернулся и... опять уехал.
Ш е р в и н с к и й. Куда?
Е л е н а. Какие дивные розы!
Ш е р в и н с к и й. Куда?
Е л е н а. В Берлин.
Ш е р в и н с к и й. В... Берлин? И надолго, разрешите узнать?
Е л е н а. Месяца на два.
Ш е р в и н с к и й. На два месяца! Да что вы!.. Печально, печально, печально... Я так расстроен, я так расстроен!!
Е л е н а. Шервинский, пятый раз целуете руку.
Ш е р в и н с к и й. Я, можно сказать, подавлен... Боже мой, да тут все! Ура! Ура!
Г о л о с Н и к о л к и. Шервинский! Демона!
Е л е н а. Чему вы так бурно радуетесь?
Ш е р в и н с к и й. Я радуюсь... Ах, Елена Васильевна, вы не поймете!..
Е л е н а. Вы не светский человек, Шервинский.
Ш е р в и н с к и й. Я не светский человек? Позвольте, почему же? Нет, я светский... Просто я, знаете ли, расстроен... Итак, стало быть, он уехал, а вы остались.
Е л е н а. Как видите. Как ваш голос?
Ш е р в и н с к и й (у рояля). Ма-ма... миа... ми... Он далеко, он да... он далеко, он не узнает... Да... В бесподобном голосе. Ехал к вам на извозчике, казалось, что и голос сел, а сюда приезжаю – оказывается, в голосе.
Е л е н а. Ноты захватили?
Ш е р в и н с к и й. Ну как же, как же... Вы чистой воды богиня!
Е л е н а. Единственно, что в вас есть хорошего, – это голос, и прямое ваше назначение – это оперная карьера.
Ш е р в и н с к и й. Кое-какой материал есть. Вы знаете, Елена Васильевна, я однажды в Жмеринке пел эпиталаму, там вверху «фа», как вам известно, а я взял «ля» и держал девять тактов.
Е л е н а. Сколько?
Ш е р в и н с к и й. Семь тактов держал. Напрасно вы не верите. Ей-Богу! Там была графиня Гендрикова... Она влюбилась в меня после этого «ля».
Е л е н а. И что же было потом?
Ш е р в и н с к и й. Отравилась. Цианистым калием.
Е л е н а. Ах, Шервинский! Это у вас болезнь, честное слово. Господа, Шервинский! Идите к столу!
Входят А л е к с е й, С т у д з и н с к и й и М ы ш л а е в с к и й.
А л е к с е й. Здравствуйте, Леонид Юрьевич. Милости просим.
Ш е р в и н с к и й. Виктор! Жив! Ну, слава Богу! Почему ты в чалме?
М ы ш л а е в с к и й (в чалме из полотенца). Здравствуй, адъютант.
Ш е р в и н с к и й (Студзинскому). Мое почтение, капитан.
Входят Л а р и о с и к и Н и к о л к а.
М ы ш л а е в с к и й. Позвольте вас познакомить. Старший офицер нашего дивизиона капитан Студзинский, а это мсье Суржанский. Вместе с ним купались.
Н и к о л к а. Кузен наш из Житомира.
С т у д з и н с к и й. Очень приятно.
Л а р и о с и к. Душевно рад познакомиться.
Ш е р в и н с к и й. Ее императорского Величества лейб-гвардии уланского полка и личный адъютант гетмана поручик Шервинский.
Л а р и о с и к. Ларион Суржанский. Душевно рад с вами познакомиться.
М ы ш л а е в с к и й. Да вы не приходите в такое отчаяние. Бывший лейб, бывшей гвардии, бывшего полка...
Е л е н а. Господа, идите к столу.
А л е к с е й. Да-да, пожалуйста, а то двенадцать часов, завтра рано вставать.
Ш е р в и н с к и й. Ух, какое великолепие! По какому случаю пир, позвольте спросить?
Н и к о л к а. Последний ужин дивизиона. Завтра выступаем, господин поручик...
Ш е р в и н с к и й. Ага...
С т у д з и н с к и й. Где прикажете, господин полковник?
Ш е р в и н с к и й. Где прикажете?
А л е к с е й. Где угодно, где угодно. Прошу вас! Леночка, будь хозяйкой.
Усаживаются.
Ш е р в и н с к и й. Итак, стало быть, он уехал, а вы остались?
Е л е н а. Шервинский, замолчите.
М ы ш л а е в с к и й. Леночка, водки выпьешь?
Е л е н а. Нет-нет-нет!..
М ы ш л а е в с к и й. Ну, тогда белого вина.
С т у д з и н с к и й. Вам позволите, господин полковник?
А л е к с е й. Мерси, вы, пожалуйста, себе.
М ы ш л а е в с к и й. Вашу рюмку.
Л а р и о с и к. Я, собственно, водки не пью.
М ы ш л а е в с к и й. Помилуйте, я тоже не пью. Но одну рюмку. Как же вы будете селедку без водки есть? Абсолютно не понимаю..
Л а р и о с и к. Душевно вам признателен.
М ы ш л а е в с к и й. Давно, давно я водки не пил.
Ш е р в и н с к и й. Господа! Здоровье Елены Васильевны! Ура!
С т у д з и н с к и й, Л а р и о с и к, М ы ш л а е в с к и й.Ура!..
Е л е н а. Тише! Что вы, господа! Весь переулок разбудите. И так уж твердят, что у нас каждый день попойка.
М ы ш л а е в с к и й. Ух, хорошо! Освежает водка. Не правда ли?
Л а р и о с и к. Да, очень!
М ы ш л а е в с к и й. Умоляю, еще по рюмке. Господин полковник...
А л е к с е й. Ты не гони особенно, Виктор, завтра выступать.
Н и к о л к а. И выступим!
Е л е н а. Что с гетманом, скажите?
С т у д з и н с к и й. Да-да, что с гетманом?
Ш е р в и н с к и й. Все обстоит благополучно. Какой вчера был ужин во дворце!.. На двести персон. Рябчики... гетман в национальном костюме.
Е л е н а. Да говорят, что немцы нас оставляют на произвол судьбы?
Ш е р в и н с к и й. Не верьте никаким слухам, Елена Васильевна.
Л а р и о с и к. Благодарю, глубокоуважаемый Виктор Викторович. Я ведь, собственно говоря, водки не пью.
М ы ш л а е в с к и й (выпивая). Стыдитесь, Ларион!
Ш е р в и н с к и й, Н и к о л к а. Стыдитесь!
Л а р и о с и к. Покорнейше благодарю.
А л е к с е й. Ты, Никол, на водку-то не налегай.
Н и к о л к а. Слушаю, господин полковник! Я – белого вина.
Л а р и о с и к. Как это вы ловко ее опрокидываете, Виктор Викторович.
М ы ш л а е в с к и й. Достигается упражнением.
А л е к с е й. Спасибо, капитан. А салату?
С т у д з и н с к и й. Покорнейше благодарю.
М ы ш л а е в с к и й. Лена золотая! Пей белое вино. Радость моя! Рыжая Лена, я знаю, отчего ты так расстроена. Брось! Все к лучшему.
Ш е р в и н с к и й. Все к лучшему.
М ы ш л а е в с к и й. Нет-нет, до дна, Леночка, до дна!
Н и к о л к а (берет гитару, поет). Кому чару пить, кому здраву быть... пить чару...
Все (поют). Свет Елене Васильевне!
– Леночка, выпейте!
– Выпейте... выпейте...
Е л е н а пьет.
– Браво!!!
Аплодируют.
М ы ш л а е в с к и й. Ты замечательно выглядишь сегодня. Ей-Богу. И капот этот идет к тебе, клянусь честью. Господа, гляньте, какой капот, совершенно зеленый!
Е л е н а. Это платье, Витенька, и не зеленое, а серое.
М ы ш л а е в с к и й. Ну, тем хуже. Все равно. Господа, обратите внимание, не красивая она женщина, вы скажете?
С т у д з и н с к и й. Елена Васильевна очень красивая. Ваше здоровье!
М ы ш л а е в с к и й. Лена ясная, позволь, я тебя обниму и поцелую.
Ш е р в и н с к и й. Ну, ну, Виктор, Виктор!..
М ы ш л а е в с к и й. Леонид, отойди. От чужой, мужней жены отойди!
Ш е р в и н с к и й. Позволь...
М ы ш л а е в с к и й. Мне можно, я друг детства.
Ш е р в и н с к и й. Свинья ты, а не друг детства...
Н и к о л к а (вставая). Господа, здоровье командира дивизиона!
Студзинский, Шервинский и Мышлаевский встают.
Л а р и о с и к. Ура!.. Извините, господа, я человек не военный.
М ы ш л а е в с к и й. Ничего, ничего, Ларион! Правильно!
Л а р и о с и к. Многоуважаемая Елена Васильевна! Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо...
Е л е н а. Очень приятно.
Л а р и о с и к. Многоуважаемый Алексей Васильевич... Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо...
А л е к с е й. Очень приятно.
Л а р и о с и к. Господа, кремовые шторы... за ними отдыхаешь душой... забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя...
М ы ш л а е в с к и й. Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете?
Л а р и о с и к. Я? Да... пишу.
М ы ш л а е в с к и й. Так. Извините, что я вас перебил. Продолжайте.
Л а р и о с и к. Пожалуйста... Кремовые шторы... Они отделяют нас от всего мира... Впрочем, я человек не военный... Эх!.. Налейте мне еще рюмочку.
М ы ш л а е в с к и й. Браво, Ларион! Ишь, хитрец, а говорил – не пьет. Симпатичный ты парень, Ларион, но речи произносишь, как глубокоуважаемый сапог.
Л а р и о с и к. Нет, не скажите, Виктор Викторович, я говорил речи и не однажды... в обществе сослуживцев моего покойного папы... в Житомире... Ну, там податные инспектора... Они меня тоже... ох как ругали!
М ы ш л а е в с к и й. Податные инспектора – известные звери.
Ш е р в и н с к и й. Пейте, Лена, пейте, дорогая!
Е л е н а. Напоить меня хотите? У, какой противный!
Н и к о л к а (у рояля, поет).!
Скажи мне, кудесник, любимец богов[8],
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль на радость соседей-врагов
Могильной засыплюсь землею?
Л а р и о с и к (поет).
Так громче, музыка, играй победу.
Все (поют).
Мы победили, и враг бежит.
Так за...
Л а р и о с и к. Царя...
А л е к с е й. Что вы, что вы!
Все (поют фразу без слов).
........................
Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!».
Н и к о л к а (поет).
Из темного леса навстречу ему...
Все поют.
Л а р и о с и к. Эх! До чего у вас весело, Елена Васильевна, дорогая! Огни!.. Ура!
Ш е р в и н с к и й. Господа! Здоровье его светлости гетмана всея Украины. Ура!
Пауза.
С т у д з и н с к и й. Виноват. Завтра драться я пойду, но тост этот пить не стану и другим офицерам не советую.
Ш е р в и н с к и й. Господин капитан!
Л а р и о с и к. Совершенно неожиданное происшествие.
М ы ш л а е в с к и й (пьян). Из-за него, дьявола, я себе ноги отморозил. (Пьет.)
С т у д з и н с к и й. Господин полковник, вы тост одобряете?
А л е к с е й. Нет, не одобряю!
Ш е р в и н с к и й. Господин полковник, позвольте, я скажу!
С т у д з и н с к и й. Нет, уж позвольте, я скажу!
Л а р и о с и к. Нет, уж позвольте, я скажу! Здоровье Елены Васильевны, а равно ее глубокоуважаемого супруга, отбывшего в Берлин!
М ы ш л а е в с к и й. Во! Угадал, Ларион! Лучше – трудно.
Никол к а (поет).
Скажи мне всю правду, не бойся меня...
Л а р и о с и к. Простите, Елена Васильевна, я человек не военный.
Е л е н а. Ничего, ничего, Ларион. Вы душевный человек, хороший. Идите ко мне сюда.
Л а р и о с и к. Елена Васильевна! Ах, Боже мой, красное вино!..
Н и к о л к а. Солью, солью посыпем... ничего.
С т у д з и н с к и й. Этот ваш гетман!..
А л е к с е й. Одну минуту, господа!.. Что же, в самом деле? В насмешку мы ему дались, что ли? Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духу не пахло в Малороссии. Но этого мало: мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух. И самый момент! Там, говорят, кошек жрут. Он бы, мерзавец, Россию спас!
Ш е р в и н с к и й. Немцы бы не позволили формировать армию, они ее боятся.
А л е к с е й. Неправда-с. Немцам нужно было объяснить, что мы им не опасны. Конечно! Войну мы проиграли! У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете: у нас большевики. Немцам нужно было сказать: «Вам что? Нужен хлеб, сахар? Нате, берите, лопайте, подавитесь, но только помогите нам, чтобы наши мужички не заболели московской болезнью[9]». А теперь поздно, теперь наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кафейная армия! Пойди его забери. Так он тебе и пойдет воевать. У него, у мерзавца, валюта в кармане[10]. Он в кофейне сидит на Крещатике, а вместе с ним вся эта гвардейская штабная орава. Нуте-с, великолепно! Дали полковнику Турбину дивизион: лети, спеши, формируй, ступай, Петлюра идет!.. Отлично-с! А вот глянул я вчера на них, и, даю вам слово чести, – в первый раз дрогнуло мое сердце.
М ы ш л а е в с к и й. Алеша, командирчик ты мой! Артиллерийское у тебя сердце! Пью здоровье!
А л е к с е й. Дрогнуло, потому что на сто юнкеров – сто двадцать студентов, и держат они винтовку, как лопату. И вот вчера на плацу... Снег идет, туман вдали... Померещился мне, знаете ли, гроб...
Е л е н а. Алеша, зачем ты говоришь такие мрачные вещи? Не смей!
Н и к о л к а. Не извольте расстраиваться, господин командир, мы не выдадим.
А л е к с е й. Вот, господа, сижу я сейчас среди вас, и все у меня одна неотвязная мысль. Ах! Если бы мы все это могли предвидеть раньше! Вы знаете, что такое этот ваш Петлюра? Это миф, это черный туман. Его и вовсе нет. Вы гляньте в окно, посмотрите, что там. Там метель, какие-то тени... В России, господа, две силы: большевики и мы. Мы еще встретимся. Вижу я более грозные времена. Вижу я... Ну, ладно! Мы не удержим Петлюру. Но ведь он ненадолго придет. А вот за ним придут большевики. Вот из-за этого я и иду! На рожон, но пойду! Потому что, когда мы встретимся с ними[11], дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или, вернее, они нас. Пью за встречу, господа!
Л а р и о с и к (за роялем, поет).
Жажда встречи,
Клятвы, речи –
Все на свете
Трын-трава...
Н и к о л к а. Здорово, Ларион! (Поет.)
Жажда встречи,
Клятвы, речи...
Все сумбурно поют. Лариосик внезапно зарыдал.
Е л е н а. Л а р и о с и к, что с вами?
Н и к о л к а. Ларион!
М ы ш л а е в с к и й. Что ты, Ларион, кто тебя обидел?
Л а р и о с и к (пьян). Я испугался.
М ы ш л а е в с к и й. Кого? Большевиков? Ну, мы им сейчас покажем! (Берет маузер.)
Е л е н а. В и к т о р, что ты делаешь?!
М ы ш л а е в с к и й. Комиссаров буду стрелять. Кто из вас комиссар[12]?
Ш е р в и н с к и й. Маузер заряжен, господа!!
С т у д з и н с к и й. Капитан, сядь сию минуту!
Е л е н а. Господа, отнимите у него!
Отнимает маузер. Лариосик уходит.
А л е к с е й. Что ты, с ума сошел? Сядь сию минуту! Это я виноват, господа.
М ы ш л а е в с к и й. Стало быть, я в компанию большевиков попал. Очень приятно. Здравствуйте, товарищи! Выпьем за здоровье комиссаров. Они симпатичные!
Е л е н а. Виктор, не пей больше.
М ы ш л а е в с к и й. Молчи, комиссарша!
Ш е р в и н с к и й. Боже, как нализался!
А л е к с е й. Господа, это я виноват. Не слушайте того, что я сказал. Просто у меня расстроены нервы.
С т у д з и н с к и й. О нет, господин полковник. Поверьте, что мы понимаем и что мы разделяем все, что вы сказали. Империю Российскую мы будем защищать всегда!
Н и к о л к а. Да здравствует Россия!
Ш е р в и н с к и й. Позвольте слово! Вы меня не поняли! Гетман так и сделает, как вы предлагаете. Вот когда нам удастся отбиться от Петлюры и союзники помогут нам разбить большевиков, вот тогда гетман положит Украину к стопам Его императорского Величества государя императора Николая Александровича...
М ы ш л а е в с к и й. Какого Александровича? А говорит, я нализался.
Н и к о л к а. Император убит...
Ш е р в и н с к и й. Господа! Известие о смерти Его императорского Величества...
М ы ш л а е в с к и й. Несколько преувеличено.
С т у д з и н с к и й. Виктор, ты офицер!
Е л е н а. Дайте же сказать ему, господа!
Ш е р в и н с к и й. ...вымышлено большевиками. Вы знаете, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана? Император Вильгельм сказал: «А о дальнейшем с вами будет говорить...» – портьера раздвинулась, и вышел наш государь.
Входит Лариосик.
Он сказал: «Господа офицеры, поезжайте на Украину и формируйте ваши части. Когда же настанет время, я лично вас поведу в сердце России, в Москву!» И прослезился.
С т у д з и н с к и й. Убит он!
Е л е н а. Шервинский! Это правда?
Ш е р в и н с к и й. Елена Васильевна!
А л е к с е й. Поручик, это легенда! Я уже слышал эту историю.
Н и к о л к а. Все равно. Пусть император мертв, да здравствует император! Ура!.. Гимн! Шервинский! Гимн! (Поет.) Боже, царя храни!..
Ш е р в и н с к и й, С т у д з и н с к и й, М ы ш л а е в с к и й.Боже, царя храни!
Л а р и о с и к (поет). Сильный, державный...
Н и к о л к а, С т у д з и н с к и й, Ш е р в и н с к и й.Царствуй на...
Е л е н а, А л е к с е й. Господа, что вы! Не нужно этого!
М ы ш л а е в с к и й (плачет). Алеша, разве это народ! Ведь это бандиты. Профессиональный союз цареубийц[13]. Петр Третий... Ну что он им сделал? Что? Орут: «Войны не надо!» Отлично... Он же прекратил войну. И кто? Собственный дворянин царя по морде бутылкой!.. Павла Петровича князь портсигаром по уху... А этот... забыл, как его... с бакенбардами, симпатичный, дай, думает, мужикам приятное сделаю, освобожу их, чертей полосатых. Так его бомбой за это? Пороть их надо, негодяев, Алеша (Душит Алексея.) Я к вам, Алексей Васильевич, с поклоном от Федора Михайловича Достоевского. Я бы его, ха, ха... повесил бы... Игривы Брейтмана остроты, а где же сенегальцев роты. Скажу вам по секрету, уважаемый Алексей Васильевич, не будет никаких сенегальцев... А союзники – сволочь...» Затем Кошмар предсказывает Алексею «очень нехорошие вещи», предлагает снять погоны. Когда же Алексей во сне из последних сил кричит, что не верит ему, что он миф, – взъяренный Кошмар свистит пронзительно и говорит: «Ах, все-таки миф? Ну, я вам сейчас покажу, какой это миф».">[15]. Керосиновый фонарь у входа. Вечер. За окнами изредка стук лошадиных копыт. Тихо наигрывает гармоника знакомые мотивы.
Т е л е ф о н и с т (по телефону). Це я, Франько[16], вновь включився в цепь... В цепь, кажу!.. Слухаете?.. Це штаб кинной дивизии.
Телефон поет сигналы. Шум за сценой. У р а г а н и К и р п а т ы й вводят дезертира-сечевика. Лицо у него окровавленное.
Б о л б о т у н. Що такое?
У р а г а н. Дезертира поймали, пан полковник.
Б о л б о т у н. Якого полку?
Молчание.
Якого полку, я тебя спрашиваю?
Молчание.
Т е л е ф о н и с т. Та це ж я! Я из штабу, Франько, включився в цепь! Це штаб кинной дивизии!.. Слухаете?.. Тьфу ты, черт!..
Б о л б о т у н. Що ж ты, бога душу твою мать! А? Що ж ты... У то время, як всякий честный казак вийшов на защиту Украиньской республики вид белогвардейцив та жидив-коммунистив, у то время, як всякий хлибороб встал в ряды украиньской армии, ты ховаешься в кусты? А ты знаешь, що роблють з нашими хлиборобами гетманьские офицеры, а там комиссары? Живых у землю зарывают! Чув? Так я ж тебе самого закопаю у могилу! Самого! Сотника Галаньбу!
Голос за сценой: «Сотника требуют к полковнику!»
Суета.
Де ж вы его взяли?..
К и р п а т ы й. По-за штабелями, сукин сын, бежав, ховався!..
Б о л б о т у н. Ах ты зараза, зараза!
Входит Г а л а н ь б а, холоден, черен, с черным штыком.
Допросить, пан сотник, дезертира... Франько, диспозицию! Не ковыряй аппарат!
Т е л е ф о н и с т. Зараз, пан полковник, зараз! Що з ним зробишь? «Не ковыряй...»
Г а л а н ь б а (с холодным лицом). Якого полку?
Молчание.
Якого полку?
Д е з е р т и р (плача). Я не дезертир. Змилуйтесь, пан сотник! Я до лазарету пробырався. У меня ноги поморожены зовсим.
Т е л е ф о н и с т (по телефону). Де ж диспозиция? Прохаю ласково. Командир кинной дивизии прохае диспозицию... Вы слухаете?.. Что ты будешь робить з этим аппаратом!
Г а л а н ь б а. Ноги поморожены? А чому же це ты не взяв посвидченья вид штабу своего полка? А? Якого полку? (Замахивается.)
Слышно, как лошади идут по бревенчатому мосту.
Д е з е р т и р. Второго сечевого.
Г а л а н ь б а. Знаем вас, сечевиков. Вси зрадники. Изменники. Большевики. Скидай сапоги, скидай. И если ты не поморозив ноги, а брешешь, то я тебя тут же расстреляю. Хлопцы! Фонарь!
Т е л е ф о н и с т (по телефону). Пришлить нам ординарца для согласования... В Слободку!.. Так!.. Так!.. Слухаю!.. Грицько! Хай ординарец захватит диспозицию для нашего штабу. Добре?.. Пан полковник, диспозиция зараз буде...
Б о л б о т у н. Добре...
Г а л а н ь б а (вынув маузер). И вот тебе условие: ноги здоровые – будешь ты у меня на том свете. Отойдите сзади, чтобы я в кого-нибудь не попал.
Дезертир садится на пол, разувается. Молчание.
Б о л б о т у н. Це правильно. Щоб другим був пример.
Фонарем освещают дезертира.
К и р п а т ы й (со вздохом). Поморожены... Правду казав.
Г а л а н ь б а. Записку треба було узять. Записку, мразь! А не бежать из полка...
Д е з е р т и р. Нема у кого записку взять. У нас ликаря в полку нема. Никого нема. (Плачет.)
Г а л а н ь б а. Взять его под арест! И под арестом до лазарету! Як ему ликарь ногу перевяжет, вернуть его сюды в штаб и дать ему пятнадцать шомполив, щоб вин знав, як без документов бегать с своего полку.
У р а г а н (выводя). Иди, иди!
За сценой гармоника. Голос поет уныло: «Ой, яблочко, куда котишься, к гайдамакам попадешь – не воротишься...» Тревожные голоса за окном: «Держи их! Держи их! Мимо мосту... Побиглы по льду...»
Г а л а н ь б а (в окно). Хлопцы, що там? Що?
Голос: «Якись жиды, пан сотник, мимо мосту по льду дали ходу из Слободки[17]».
Хлопцы! Разведка! По коням! По коням! Садись! Садись! Кирпатый! А ну, проскачить за ними! Тильки живыми вызьмить! Живыми!
Б о л б о т у н. Франько, держи связь!
Т е л е ф о н и с т. Держу, пан полковник, во как держу!
Топот за сценой. Появляется У р а г а н , вводит ч е л о в е к а с к о р з и н о й.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Миленькие, я ж ничего. Что вы!.. Я ремесленник...
Г а л а н ь б а. С чем задержали?
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Помилуйте, товарищ военный...
Г а л а н ь б а. Що? Товарищ? Кто ж тут тебе товарищ?
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Виноват, господин военный.
Г а л а н ь б а. Я тебе не господин. Господа все с гетманом в городе сейчас. И мы твоим господам кишки по-выматываем. Хлопец, дай ему, тебе близче. Урежь этому господину по шее. Теперь бачишь, яки господа тут? Видишь?
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Вижу.
Г а л а н ь б а. Осветить его, хлопцы! Мени щесь здается, що вин коммунист.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Что вы! Что вы, помилуйте! Я, изволите ли видеть, сапожник.
Б о л б о т у н. Що-то ты дуже гарно размовляешь на московской мови.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Калуцкие мы, ваше здоровье. Калужской губернии. Да уж и жизни не рады, что сюда, на Украину к вам, заехали. Сапожник я.
Г а л а н ь б а. Документ.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Паспорт? Сию минуту. Паспорт у меня чистый, можно сказать.
Г а л а н ь б а. С чем корзина? Куда шел?
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Сапоги в корзине, ваше... бла... ва... сапожки... с... Мы на магазин работаем. Сами в Слободке живем, а сапоги в город носим.
Г а л а н ь б а. Почему ночью?
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Как раз в самый раз, к утру в городе.
Б о л б о т у н. Сапоги... Oro-го... це гарно!
Ураган вскрывает корзину.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Виноват, уважаемый гражданин, они не наши, из хозяйского товару.
Б о л б о т у н. Из хозяйского! Це наикраще. Хозяйский товар – хороший товар. Хлопцы, берите по паре хозяйского товару.
Разбирают сапоги.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Гражданин военный министр! Мне без этих сапог погибать. Прямо форменно в гроб ложиться! Тут на две тысячи рублей... Это хозяйское...
Б о л б о т у н. Мы тебе расписку дадим.
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Помилуйте, что ж мне расписка? (Бросается к Болботуну, тот дает ему в ухо. Бросается к Галаньбе.) Господин кавалерист! На две тысячи рублей. Главное, что если б я буржуй был бы или, скажем, большевик...
Галаньба дает ему в ухо.
(Садится на землю, растерянно.) Что ж это такое делается? А впрочем, берите! Это значит – на снабжение армии?.. Только уж позвольте и мне парочку за компанию. (Начинает снимать сапоги.)
Т е л е ф о н и с т. Дивись, пан полковник, что вин робит?
Б о л б о т у н. Ты що ж, смеешься, гнида? Отойди от корзины. Долго ты будешь крутиться под ногами? Долго? Ну, терпение мое лопнуло. Хлопцы, расступитесь. (Берется за револьвер.)
Ч е л о в е к с к о р з и н о й. Что вы! Что вы! Что вы!..
Б о л б о т у н. Геть отсюда!
Ч е л о в е к с к о р з и н о й бросается к двери.
В с е. Покорно благодарим, пан полковник!
Т е л е ф о н и с т (по телефону). Слухаю!.. Слухаю!.. Слава! Слава! Пан полковник! Пан полковник! В штаб пришли ходоки от двух гетьманских сердюкских полкив. Батько веде с ними переговоры о переходе на нашу сторону.
Б о л б о т у н. Слава! Як ти полки будут з нами, то Киев наш.
Т е л е ф о н и с т (по телефону). Грицько! А у нас сапоги новые!.. Так... так... Слухаю, слухаю... Слава! Слава, пан полковник, пожалуйте швидче до аппарату.
Б о л б о т у н (по телефону). Командир першей кинной дивизии полковник Болботун... Я вас слухаю... Так... Так... Выезжаю зараз. (Галаньбе.) Пан сотник, прикажите швидче, вси четыре полка на конь! Подступы к городу взяли! Слава! Слава!
У р а г а н, К и р п а т ы й. Слава! Наступление!
Суета.
Г а л а н ь б а (в окно). Садись! Садись! По коням!
За окном гул: «Ура!» Г а л а н ь б а убегает.
Б о л б о т у н. Снимай аппарат! Коня мне!
Телефонист снимает аппарат. Суета.
У р а г а н. Коня командиру!
Г о л о с а. Перший курень, рысью марш!
– Другой курень, рысью марш!..
За окном топот, свист. Все выбегают со сцены. Потом гармоника гремит, пролетая...
Занавес
Действие третье
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Вестибюль Александровской гимназии. Ружья в козлах. Ящики, пулеметы. Гигантская лестница. Портрет Александра I наверху. В стеклах рассвет. За сценой грохот: дивизион с музыкой проходит по коридорам гимназии.
Н и к о л к а (за сценой запевает на нелепый мотив солдатской песни).
Дышала ночь восторгом сладострастья,
Неясных дум и трепета полна
Свист.
Ю н к е р а (оглушительно поют).
Я вас ждала с безумной жаждой счастья,
Я вас ждала и млела у окна.
Свист.
Н и к о л к а (поет).
Наш уголок я убрала цветами...
С т у д з и н с к и й (на площадке лестницы). Дивизион, стой!
Дивизион за сценой останавливается с грохотом.
Отставить! Капитан!
М ы ш л а е в с к и й. Первая батарея! На месте! Шагом марш!
Дивизион марширует за сценой.
С т у д з и н с к и й. Ножку! Ножку!
М ы ш л а е в с к и й. Ать! Ать! Ать! Первая батарея, стой!
П е р в ы й о ф и ц е р. Вторая батарея, стой!
Дивизион останавливается.
М ы ш л а е в с к и й. Батарея, можете курить! Вольно!
За сценой гул и говор.
П е р в ы й о ф и ц е р (Мышлаевскому). У меня, господин капитан, пятерых во взводе не хватает. По-видимому, ходу дали. Студентики!
В т о р о й о ф и ц е р. Вообще чепуха свинячья. Ничего не разберешь.
П е р в ы й о ф и ц е р. Что ж командир не едет? В шесть назначено выходить, а сейчас без четверти семь.
М ы ш л а е в с к и й. Тише, поручик, во дворец по телефону вызвали. Сейчас приедет. (Юнкерам.) Что, озябли?
П е р в ы й ю н к е р. Так точно, господин капитан, прохладно.
М ы ш л а е в с к и й. Отчего ж вы стоите на месте? Синий, как покойник. Потопчитесь, разомнитесь. После команды «вольно» вы не монумент. Каждый сам себе печка. Пободрей! Эй, второй взвод, в классы парты ломать, печи топить! Живо!
Ю н к е р а (кричат). Братцы, вали в класс!
– Парты ломать, печки топить!
Шум, суета.
М а к с и м (появляется из каморки, в ужасе). Ваше превосходительство, что ж это вы делаете такое? Партами печи топить?! Что ж это за поношение! Мне господином директором велено...
П е р в ы й о ф и ц е р. Явление четырнадцатое...
М ы ш л а е в с к и й. А чем же, старик, печи топить?
М а к с и м. Дровами, батюшка, дровами.
М ы ш л а е в с к и й. А где у тебя дрова?
М а к с и м. У нас дров нету.
М ы ш л а е в с к и й. Ну, катись отсюда, старик, колбасой к чертовой матери! Эй, второй взвод, какого черта?..
М а к с и м. Господи Боже мой, угодники-святители! Что же это делается! Татары, чистые татары. Много войска было... (Уходит. Кричит за сценой.) Господа военные, что же это вы делаете!
Ю н к е р а (ломают парты, пилят их, топят печь. Поют).
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя...
М а к с и м. Эх, кто же так печи растопляет?
Ю н к е ра (поют).
Ах вы, сашки-канашки мои!..
(Печально.)
Помилуй нас, Боже, в последний раз...
Внезапный близкий разрыв. Пауза. Суета.
П е р в ы й о ф и ц е р. Снаряд.
М ы ш л а е в с к и й. Разрыв где-то близко.
П е р в ы й ю н к е р. Это по нас, господин капитан, пожалуй.
М ы ш л а е в с к и й. Вздор! Петлюра плюнул.
Песня замирает.
П е р в ы й о ф и ц е р. Я думаю, господин капитан, что придется сегодня с Петлюрой повидаться. Интересно, какой он из себя?
В т о р о й о ф и ц е р (мрачен). Узнаешь, не спеши.
М ы ш л а е в с к и й. Наше дело маленькое. Прикажут – повидаем. (Юнкерам.) Юнкера, какого ж вы... Чего скисли? Веселей!
Ю н к е р а (поют).
И когда по белой лестнице
Поведут нас в синий край[18]...
В т о р о й ю н к е р (подлетает к Студзинскому). Командир дивизиона!
С т у д з и н с к и й. Становись! Дивизион, смирно! Равнение на середину! Господа офицеры! Господа офицеры!
М ы ш л а е в с к и й. Первая батарея, смирно!
Входит А л е к с е й.
А л е к с е й (Студзинскому). Список! Скольких нету?
С т у д з и н с к и й (тихо). Двадцати двух человек.
А л е к с е й (рвет список). Наша застава на Демиевке?
С т у д з и и с к и й. Так точно!
А л е к с е й. Вернуть!
С т у д з и н с к и й (второму юнкеру). Вернуть заставу!
В т о р о й ю н к е р. Слушаю. (Убегает.)
А л е к с е й. Приказываю господам офицерам и дивизиону внимательно слушать то, что я им объявлю. Слушать, запоминать. Запомнив, исполнять.
Тишина.
За ночь в нашем положении, в положении всей русской армии, я бы сказал, в государственном положении Украины произошли резкие и внезапные изменения... Поэтому я объявляю вам, что наш дивизион я распускаю.
Мертвая тишина.
Борьба с Петлюрой закончена. Приказываю всем, в том числе и офицерам, немедленно снять с себя погоны, все знаки отличия и немедленно же бежать и скрыться по домам.
Пауза.
Я кончил. Исполнять приказание!
С т у д з и н с к и й. Господин полковник! Алексей Васильевич!
П е р в ы й о ф и ц е р. Господин полковник! Алексей Васильевич!
В т о р о й о ф и ц е р. Что это значит?
А л е к с е й. Молчать! Не рассуждать! Исполнять приказание! Живо!
Т р е т и й о ф и ц е р. Что это значит, господин полковник? Арестовать его!
Шум.
Юнкера. Арестовать!
– Мы ничего не понимаем!..
– Как – арестовать?!. Что ты, взбесился?!.
– Петлюра ворвался!..
– Вот так штука! Я так и знал!..
– Тише!..
П е р в ы й о ф и ц е р. Что это значит, господин полковник?
Т р е т и й о ф и ц е р. Эй, первый взвод, за мной!
Вбегают растерянные ю н к е р а с винтовками.
Н и к о л к а. Что вы, господа, что вы делаете?
В т о р о й о ф и ц е р. Арестовать его! Он передался Петлюре!
Т р е т и й о ф и ц е р. Господин полковник, вы арестованы!
М ы ш л а е в с к и й (удерживая третьего офицера). Постойте, поручик!
Т р е т и й о ф и ц е р. Пустите меня, господин капитан, руки прочь! Юнкера, взять его!
М ы ш л а е в с к и й. Юнкера, назад!
С т у д з и н с к и й. Алексей Васильевич, посмотрите, что делается.
Н и к о л к а. Назад!
С т у д з и н с к и й. Назад, вам говорят! Не слушать младших офицеров!
П е р в ы й о ф и ц е р. Господа, что это?
В т о р о й о ф и ц е р. Господа!
Суматоха. В руках у офицеров револьверы.
Т р е т и й о ф и ц е р. Не слушать старших офицеров!
П е р в ы й ю н к е р. В дивизионе бунт!
П е р в ы й о ф и ц е р. Что вы делаете?
С т у д з и н с к и й. Молчать! Смирно!
Т р е т и й о ф и ц е р. Взять его!
А л е к с е й. Молчать! Я буду еще говорить!
Ю н к е р а. Не о чем разговаривать!
– Не хотим слушать!
– Не хотим слушать!
– Равняйтесь по командиру второй батареи!
Н и к о л к а. Дайте ему сказать.
Т р е т и й о ф и ц е р. Тише, юнкера, успокойтесь! Дайте ему высказаться, мы его не выпустим отсюда!
М ы ш л а е в с к и й. Уберите своих юнкеров назад сию секунду.
П е р в ы й о ф и ц е р. Смирно! На месте!
Ю н к е р а. Смирно! Смирно! Смирно!
А л е к с е й. Да... Очень я был бы хорош, если бы пошел в бой с таким составом, который мне послал Господь Бог в вашем лице. Но, господа, то, что простительно юноше-добровольцу, непростительно (третьему офицеру) вам, господин поручик! Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? Ответьте мне.
Молчание.
Отвечать, когда спрашивает командир! Кого?
Т р е т и й о ф и ц е р. Гетмана обещали защищать.
А л е к с е й. Гетмана? Отлично! Сегодня в три часа утра гетман, бросив на произвол судьбы армию, бежал, переодевшись германским офицером, в германском поезде, в Германию. Так что в то время как поручик собирается защищать гетмана, его давно уже нет. Он благополучно следует в Берлин.
Ю н к е р а. В Берлин?
– О чем он говорит?!
– Не хотим слушать!
П е р в ы й ю н к е р. Господа, да что вы его слушаете?
С т у д з и н с к и й. Молчать!
Гул. В окнах рассвет.
А л е к с е й. Но этого мало. Одновременно с этой канальей бежала по тому же направлению другая каналья – его сиятельство командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому, ибо штаб князя дал ходу вместе с ним.
Гул.
Ю н к е р а. Быть не может!
– Быть не может этого!
– Это ложь!
А л е к с е й. Кто сказал – ложь? Кто сказал – ложь? Я сейчас был в штабе. Я проверил все сведения. Я отвечаю за каждое мое слово!.. Итак, господа! Вот мы, нас двести человек. А там – Петлюра. Да что я говорю – не там, а здесь! Друзья мои, его конница на окраинах города! У него двухсоттысячная армия, а у нас – на месте мы, две-три пехотные дружины и три батареи. Понятно? Тут один из вас вынул револьвер по моему адресу. Он меня безумно напугал. Мальчишка!
Т р е т и й о ф и ц е р. Господин полковник.
А л е к с е й. Молчать! Так вот-с. Если бы вы все сейчас, вот при зтих условиях вынесли бы постановление защищать... что? кого?.. одним словом, идти в бой, – я вас не поведу, потому что в балагане я не участвую, тем более что за этот балаган заплатите своей кровью и совершенно бессмысленно – все вы!
Н и к о л к а. Штабная сволочь!
Гул и рев.
Ю н к е р а. Что нам делать теперь?
– В гроб ложиться!
– Позор!..
– Поди ты к черту!.. Что ты, на митинге?
– Стоять смирно!
– В капкан загнали.
Т р е т и й ю н к е р (вбегает с плачем). Кричали: вперед, вперед, а теперь – назад. Найду гетмана – убью!
П е р в ы й о ф и ц е р. Убрать эту бабу к черту! Юнкера, слушайте: если верно, что говорит этот полковник, – равняться на меня! Достанем эшелоны – и на Дон, к Деникину!
Ю н к е р а. На Дон! К Деникину!..
– Легкое дело... что ты несешь!
– На Дон – невозможно!..
С т у д з и н с к и й. Алексей Васильевич, верно, надо все бросить и вывезти дивизион на Дон.
А л е к с е й. Капитан Студзинский! Не сметь! Я командую дивизионом! Я буду приказывать, а вы – исполнять! На Дон? Слушайте, вы! Там, на Дону, вы встретите то же самое, если только на Дон проберетесь. Вы встретите тех же генералов и ту же штабную ораву.
Н и к о л к а. Такую же штабную сволочь!
А л е к с е й. Совершенно правильно. Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу... Я знаю, что в Ростове то же самое, что и в Киеве. Там дивизионы без снарядов, там юнкера без сапог, а офицеры сидят в кофейнях. Слушайте меня, друзья мои! Мне, боевому офицеру, поручили вас толкнуть в драку. Было бы за что! Но не за что. Я публично заявляю, что я вас не поведу и не пущу! Я вам говорю: белому движению на Украине конец. Ему конец в Ростове-на-Дону, всюду! Народ не с нами. Он против нас
Н и к о л к а. Выдающийся писатель земли русской.
М ы ш л а е в с к и й. Вот. Вот. Я бы с удовольствием повесил этого выдающегося писателя земли.
А л е к с е й. За что так строго, смею спросить?
М ы ш л а е в с к и й. За это – за самое. За народ-богоносец. За сеятеля, хранителя, землепашца и... впрочем, это Апухтин сказал.
А л е к с е й. Это Некрасов сказал. Побойся Бога.
М ы ш л а е в с к и й (зевая). Ну и Некрасова повесить.
А л е к с е й. Кто ж там под Трактиром все-таки?
М ы ш л а е в с к и й. А вот эти самые достоевские мужички, богоносцы окаянные. Все, оказывается, на стороне Петлюры».
4
Я бы всю эту вашу газетную шваль... – Даже гетман П. П. Скоропадский признавал, что «на Украине не было ни одной хорошей, то есть действительно серьезной газеты, разбиравшейся в данной обстановке и понимавшей свою задачу в такую трудную историческую минуту» (Скоропадский П. П. С. 57).
5
Взял я этого толстовского хрена... – Во второй редакции: «Взял я этого богоносного хрена...»
6
...сбегаешь в царство небесное. – Во второй редакции далее: «Святой землепашец версты полторы летел как заяц».
7
Трактирный завсегдатай. – Л. С. Карум в своих воспоминаниях «Рассказ без вранья» так отзывался о Мышлаевском: «Во-первых, Сынгаевский (под фамилией Мышлаевский) – это был студент, призванный в армию, красивый и стройный, но больше ничем не отличавшийся. Обыкновенный собутыльник. В Киеве он на военной службе не был, затем познакомился с балериной Нежинской, которая танцевала с Мордкиным, и при перемене... власти в Киеве, уехал на ее счет в Париж, где удачно выступал в качестве ее партнера в танцах и мужа, хотя был на двадцать лет моложе ее». Вообще отзывы Карума об окружении Булгакова крайне субъективны и злы. Впрочем, и во времена киевские Булгаков все это от Карума слышал, что видно из следующей реплики Тальберга (первая редакция): «Я органически не выношу эту трактирную физиономию... Как только появляется господин Мышлаевский, появляется водка, казарменные анекдоты и прочее. Я совершенно не понимаю Алексея... Среди всех этих Шервинских и Мышлаевских Алексей сам сопьется» (ОР РГБ, ф. 562, к. 71).
Между тем сам Булгаков о Мышлаевском сказал так:
«Мышлаевский – выдумка, хотя в основе лежит фигура одного офицера» (ОР РГБ, ф. 218, № 1269, ед. хр. 6, л. 1).
8
Скажи мне, кудесник, любимец богов... – Популярная солдатская песня времен Первой мировой войны на слова «Песни о вещем Олеге» Пушкина, но с припевом:
Так громче, музыка, играй победу,
Мы победили, и враг бежит,
Так за царя, за Русь, за нашу веру
Мы грянем громкое ура!
9
«...чтобы наши мужички не заболели московской болезнью». – В первой редакции: «...чтобы наши богоносцы не заболели бы московской болезнью.
М ы ш л а е в с к и й. Аа... Богоносцы... Достоевский. Смерть моя. Слышал. Вот кого повесить. Достоевского повесить!
А л е к с е й. Он был пророк! Ты знаешь, он предвидел все, что получится. Смотрите, вон книга лежит – „Бесы". Я читал ее как раз перед вашим приходом. Ах, если бы это мы все раньше могли предвидеть! Но только теперь, когда над нами стряслась такая беда, я начал все понимать...»
10
Кафейная армия!.. У него, у мерзавца, валюта в кармане. – Булгаков дает абсолютно точную характеристику разложившемуся офицерству. А вот мнение П. П. Скоропадского по этому вопросу: «...Далеко не все офицерство отозвалось на призыв идти на защиту городов или в особый корпус... Многие офицеры с целью наживы устроились в Киеве... В то время Киев особенно был городом самой беззастенчивой спекуляции... Очень многие офицеры... бросались на всякие прибыльные авантюры, иногда совсем несовместимые с офицерским званием, и наживали большие деньги. Такие офицеры уже не годились для боевой службы... Они изобретали всевозможные отговорки, лишь бы только не отозваться на призыв... Они много, много принесли вреда...» (Скоропадский П. П. С. 98). Казалось бы, оценки офицерства совпадающие, но Булгаков в том и упрекает гетмана, что разложение офицеров началось после их невостребования своевременного гетманской властью, которая более всего боялась именно возрождения боеспособной русской армии.
11
Мы не удержим Пвтлюру... А вот за ним придут большевики. Вот из-за этого я и иду!.. мы встретимся с ними... – Во второй редакции более определенно: «Ну, не удержим Петлюру. Он ненадолго придет, а вот за ним придет Троцкий. Из-за этого я и иду... когда придется нам встретиться с Троцким...»
12
Кого? Большевиков? Ну, мы им сейчас покажем!.. Комиссаров буду стрелять. Кто из вас комиссар? – Во второй редакции: «Троцкого? Ах, Троцкого. Мы ему сейчас покажем. (Вынимает маузер.) В комиссаров буду стрелять. (В зрительный зал.) Который из вас Троцкий?»
Именно такого рода «конкретизация» врага белых вызывала неприятие не только у «критиков» и цензуры, но и у постановщиков пьесы в Художественном театре.
13
Алеша, разве это народ! Ведь это бандиты. Профессиональный союз цареубийц. – Любимый булгаковский прием: разбрасывать свои важные мысли по персонажам. В данном случае Мышлаевский продолжает убиваться мыслью о собственном народе, но расширяя уже свое видение трагедии России до высшего сословия... Речь конкретно идет об убийствах Петра III, Павла I и Александра II, отменившего крепостное право. Булгаков акцентирует внимание именно на «симпатичном» императоре, давшем народу волю, и получившему в ответ бомбу... В связи с этим хотелось бы привести отрывок из воспоминаний писателя Августа Явича о его споре с Булгаковым именно на исторические темы, и в частности о тиранах.
«– Какой тиран не совершал преступлений! – подкинул снова Булгаков.
И я опять клюнул на приманку.
– Никогда не поставил бы Наполеона при всех его преступлениях в ряду тиранов, таких как Иван Грозный... Вспомните его кровавый синодик. И так же бил земные поклоны, стирая кожу со лба и натирая мозоли на коленях...
– Не слишком ли густо, – сказал Булгаков. – Преступник, злодей, безумец, спору нет, а все же утвердил самодержавие и российскую государственность...
– И обескровил Русь, подготовил Смутное время...
– И не дал растерзать Русь шакалам на мелкие княжеские вотчины» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 158-159). Спор этот происходил в 1920-е гг., когда новое «самодержавие» еще не утвердилось в советской Руси.
14
Пороть их надо, негодяев, Алеша! – В первой редакции в ответ Алексей говорит: «Вот Достоевский это и видел и сказал: „Россия – страна деревянная, нищая и опасная, а честь русскому человеку только лишнее бремя!"» И далее: «Ш е р в и н с к и й. На Руси возможно только одно. Вот правильно сказано: вера православная, а власть самодержавная».
15
Пустое, мрачное помещение. Надпись: «Штаб 1-й кинной дивизии». Штандарт голубой с желтым. – В первой редакции картина начинается иначе, она показана как сон Алексея Турбина. Причем сон кошмарный. Сцену затягивает туман. Халат на стене внезапно раскрывается, и из него выходит Кошмар. Он начинает глумиться над Алексеем, пересказывая ему все, что говорилось в квартире Турбиных: «Голым профилем на ежа не сядешь. Святая Русь страна деревянная... (Душит Алексея.) Я к вам, Алексей Васильевич, с поклоном от Федора Михайловича Достоевского. Я бы его, ха, ха... повесил бы... Игривы Брейтмана остроты, а где же сенегальцев роты. Скажу вам по секрету, уважаемый Алексей Васильевич, не будет никаких сенегальцев... А союзники – сволочь...» Затем Кошмар предсказывает Алексею «очень нехорошие вещи», предлагает снять погоны. Когда же Алексей во сне из последних сил кричит, что не верит ему, что он миф, – взъяренный Кошмар свистит пронзительно и говорит: «Ах, все-таки миф? Ну, я вам сейчас покажу, какой это миф».
И затем стены Турбинской квартиры исчезают. Из-под полу выходит какая-то бочка, ларь и стол. И выступает из мрака пустое помещение... Кошмар проваливается, исчезает Алексей... И на сцене появляются петлюровцы...
16
Це я, Франько... – Во второй редакции этому предшествует:
«Голос (за окном кричит отчаянно). Що вы, Панове! За що? За що? (Визг.)
Г а л а н ь б а (за сценой). Я тебя, жидовская морда... Я тебе... (Визг, выстрел.)».
17
...«Якись жиды, пан сотник, мимо мосту по льду дали ходу из Слободки». – Одна из важнейших сцен с пытками и убийством еврея, которой автор придавал большое значение и которую отчаянно отстаивал перед театром и цензурой, все-таки в последний момент была выброшена из пьесы. Мы приводим эту сцену по первой редакции:
«Г а л а н ь б а. Аа... Добро пожаловать.
Г а й д а м а к. Двоих, пан сотник, подстрелили, а этого удалось взять живьем, согласно приказа.
Е в р е й. Пан сотник!
Г а л а н ь б а. Ты не кричи. Не кричи.
Е в р е й. Пан старшина! Що вы хочете зробыть со мною?
Г а л а н ь б а. Що треба, то и зробым. (Пауза.) Ты чего шел по льду?
Е в р е й. Що б мне лопнули глаза, що б я не побачив бильше солнца, я шел повидать детей в городу. Пан сотник, в мене дити малы в городу.
Б о л б о т у н. Через мост треба ходить до детей! Через мост!
Е в р е й. Пан генерал! Ясновельможный пан! На мосту варта, ваши хлопцы. Они гарны хлопцы, тильки жидов не любять. Боны меня уже билы утром и через мост не пустили.
Б о л б о т у н. Ну, видно, мало тебя били.
Е в р е й. Пан полковник шутит. Веселый пан полковник, дай ему Бог здоровья.
Болтун. Я? Я – веселый. Ты нас не бойся. Мы жидов любимо, любимо.
Слабо слышна гармоника.
Ты перекрестись, перекрестись.
Е в р е й (крестится). Я перекрещусь с удовольствием. (Крестится.)
Смех.
Г а й д а м а к. Испугался жид.
Б о л б о т у н. А ну кричи: „Хай живе вильна Вкраина!"
Е в р е й. Хай живе вильна Вкраина!
Хохот.
Г а л а н ь б а. Ты патриот Вкраины?
Молчание. Галаньба внезапно ударяет еврея шомполом.
Обыщите его, хлопцы.
Е в р е й. Пане...
Г а л а н ь б а. Зачем шел в город?
Е в р е й. Клянусь, к детям.
Г а л а н ь б а. Ты знаешь, кто ты? Ты шпион!
Б о л б о т у н. Правильно.
Е в р е й. Клянусь – нет!
Г а л а н ь б а. Сознавайся, что робыл у нас в тылу?
Е в р е й. Ничего. Ничего, пане сотник, я портной, здесь в слободке живу, в мене здесь старуха мать...
Б о л б о т у н. Здесь у него мать, в городе дети. Весь земной шар занял.
Г а л а н ь б а. Ну, я вижу, с тобой не сговоришь. Хлопец, открой фонарь, подержите его за руки. (Жжет лицо.)
Е в р е й. Пане... Пане... Бойтесь Бога... Що вы робыте? Я не могу больше! Не могу! Пощадите!
Г а л а н ь б а. Сознаешься, сволочь?
Е в р е й. Сознаюсь.
Г а л а н ь б а. Шпион?
Е в р е й. Да. Да. (Пауза.) Нет. Нет. Не сознаюсь. Я ни в чем не сознаюсь. Це я от боли. Панове, у меня дети, жена... Я портной. Пустите! Пустите!
Г а л а н ь б а. Ах, тебе мало? Хлопцы, руку, руку ему держите.
Е в р е й. Убейте меня лучше. Сознаюсь. Убейте!
Г а л а н ь б а. Що робыл в тылу?
Е в р е й. Хлопчик родненький, миленький, отставь фонарь. Я все скажу. Шпион я. Да. Да. О, мой Бог!
Г а л а н ь б а. Коммунист?
Е в р е й. Коммунист.
Б о л б о т у н. Жида не коммуниста не бывае на свете. Як жид – коммунист.
Е в р е й. Нет! Нет! Что мне сказать, пане? Що мне сказать? Тильки не мучьте. Не мучьте. Злодеи! Злодеи! Злодеи! (В исступлении вырывается, бросается в окно.) Я не шпион!
Г а л а н ь б а. Тримай его, хлопцы! Держи!
Г а й д а м а к и. В прорубь выскочит.
Галаньба стреляет еврею в спину.
Е в р е й (падая.) Будьте вы про...
Б о л б о т у н. Эх, жаль. Эх, жаль.
Г а л а н ь б а. Держать нужно было.
Г а й д а м а к. Легкою смертью помер, собака.
Грабят тело».
После отъезда петлюровцев внезапно появляется Кошмар и спрашивает Алексея: «Видал?» Алексей в исступлении кричит: «Помогите! Помогите!» – и просыпается.
18
И когда по белой лестнице Поведут нас в синий край... – По поводу этой песни и всего эпизода Булгаков высказался (запись П. С. Попова) так: «Слова Турбина перед тем, как подняться на лестницу: „И когда по белой лестнице поведут нас в светлый край... Серьезно и весьма. Весьма серьезно. Застава бы не засыпалась..."
Первые слова взяты из пошлой песенки Вертинского, которая пелась юнкерами. Мне важно было, чтобы юнкера пели совершенно неподходящие вещи...» (ОР РГБ, ф. 218, №1269, ед. хр. 6, л. 2, 6).
19
...на Дону, вы встретите то же самое... тех же генералов и ту же штабную ораву... Они вас заставят драться с собственным народом... белому движению... конец... Народ не с нами. Он против нас. – Ни в первой редакции пьесы, ни во второй этого текста нет, он присутствует только в третьей редакции. Конечно, это было сделано Булгаковым только во имя спасения пьесы. Но именно этот текст и некоторые другие вставки позволили Сталину заявить, что пьеса «Дни Турбиных» дает «больше пользы, чем вреда...» и что она «есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма». И добавить: «Конечно, автор ни в какой мере „не повинен" в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?» (Сталин И. В. Соч. М., 1946. Т. 11. С. 326-329).
20
Крещенский сочельник 1919 года. – Через несколько лет Булгаков пояснил: «События последнего действия в пьесе отношу к празднику Крещенья, то есть 19 января 19[19] года... Раздвинул сроки. Важно было использовать елку в последнем действии» (ОР РГБ, ф. 218, № 1269, ед. хр. 6, л. 1, 3).
21
Ты победил, Галилеянин! – Римский император Юлиан (331-363), получивший прозвище Отступника за переход из христианства в язычники, будучи смертельно раненным в битве с персами (кто и как ранил императора, осталось тайной; Сократ Схоластик в своей «Церковной истории» (М., 1996. С. 156) пишет о сверхъестественном ранении Юлиана: «...неизвестно откуда принеслась стрела и, ранив плечо, пронзила бок его. От этой раны Юлиан лишился жизни, а кто убил его, узнать не могли... Калист утверждает, что он... быв поражен демоном») и понимая свое удивительное ранение как наказание за вероотступничество, воскликнул: «Ты победил, Галилеянин!», имея в виду Христа.
Кстати, о прототипе Шервинского Булгаков высказался довольно осторожно: «Шервинский имеет определенный прототип; он менее проступает в пьесе. Вообще в пьесе меньше непосредственных черт реальных персонажей».
22
Какое же отечество, когда большевики? – Во второй редакции: «Какое же отечество, когда Троцкий идет? Россия кончена. Пойми, Троцкий!.. Командир был прав. Помнишь? Вот он, Троцкий».
23
Большевики?.. Великолепно! Очень рад! – Во второй редакции: «Троцкий? Великолепная личность. Очень рад. Я бы с ним познакомился и корпусным командиром назначил бы».
24
Потому что за большевиками мужички тучей... – Во второй редакции: «Потому что Троцкий глазом мигнул, а за ним богоносцы тучей. А я этим богоносцам что могу противопоставить?»
25
Пусть мобилизуют!.. Народ не с нами. Народ против нас. – Те же вставки, о которых мы уже говорили. В первой и второй редакциях этого текста нет.
26
Теперь пошли дела не наши! – Во второй редакции: «Теперь пошли дела богоносные».
27
Была у нас Россия – великая держава!.. – Слова из белогвардейской песни. Во второй редакции эту песню напевает Николка.
28
Когда вас расхлопают на Дону... – Согласно записям П. С. Попова, которые он делал в июне-сентябре 1925 г. со слов Булгакова, эти слова являются вставкой цензуры в третью редакцию пьесы (ОР РГБ, ф. 218, № 1269, ед. хр. 3, л. 1, 4).
29
...в Берлине мне удалось достать командировку на Дон, к генералу Краснову... Я за тобой. – Во второй редакции Тальберг принимает иное решение: «Я решил вернуться и работать в контакте с Советской властью. Нам нужно переменить вехи...»
30
Я гений – Игорь Северянин. – Первая строка из стихотворения И. Северянина «Эпилог».
31
Так за Совет Народных Комиссаров... – Этот текст появился в сценической версии МХАТа.
32
Кому – пролог, а кому – эпилог. – В первой и второй редакциях концовка иная:
«Л а р и о с и к. Господа, слышите, идут! Вы знаете – этот вечер – великий пролог к новой исторической пьесе...
М ы ш л а е в с к и й. Но нет, для кого пролог, а для меня – эпилог. Товарищи зрители, белой гвардии конец. Беспартийный штабс-капитан Мышлаевский сходит со сцены. У меня пики.
Сцена внезапно гаснет. Остается лишь освещенный Николка у рампы.
Н и к о л к а. Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные...
Гаснет и исчезает».
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/