Виктор Кочетков
Белые голуби
Скорый курьерский поезд, рассекая лучами прожекторов душную июльскую ночь, летел в бескрайней степи, громыхая сопряжениями купейных вагонов. Пассажиры давно спали на своих местах, лишь неутомимые проводницы оберегали их покой, прислушиваясь к мелодии отбивающих такт стальных колес и заваривая чай в стаканах с серебряными подстаканниками. За окнами проносились бесчисленные телеграфные столбы, редкие огоньки блуждали в пустоте ночи, крохотные лесные островки возникали и тут же уносились, прячась в сумеречной мгле. Воздух был насыщен ароматами степных трав, различались запахи полыни и багульника.
Костя лежал на верхней полке, вглядываясь в черный квадрат окна. Спать не хотелось, разные мысли не позволяли расслабиться, забыться. Думать, собственно, было не о чем. Все и так понятно: осенью идти в армию, а сейчас они с Олегом, другом детства, направляются в студенческий стройотряд. Позади получение диплома, теперь он молодой специалист, вот и решил пару месяцев поработать на стройке. Когда тебе девятнадцать лет и вся жизнь впереди, о чем еще думать? Но что-то тревожило, не давало уснуть.
Весь отряд состоял из двенадцати человек. Все были из учебной группы Олега и лишь один Костя со стороны. Почему-то больше желающих не нашлось. И вот эта дюжина храбрецов собралась вместе. Обсудили организационные вопросы, скинулись на стройотрядовскую форму, решили, что каждый приедет, когда сможет, а с десятого числа начнется трудовая вахта. Что делать, где будут работать, никто точно не знал и командир отряда, двадцатишестилетний очкарик, кандидат в члены КПСС, заявил: разберемся, мол, на месте. Это было партийное задание и если он его с честью выполнит, быть ему коммунистом.
Семеро из двенадцати девушки. Олег с Костей, очкарик-командир и еще два хороших боевых парня. Он сразу обратил внимание на миловидную брюнетку, которая выделялась лидерскими качествами и часто подшучивала над незадачливым командиром. Такая ее манера приглянулась серьезному, не лишенному чувства юмора Константину и он спросил Олега:
– Кто это?
– Да это же Оксана, – ответил друг. – Классная девчонка! Понравилась? – Олег рассмеялся. – Ну-ну…
Костя покраснел, замолчал. Задумался. И вот, едут. Как все сложится, получится, неизвестно. Он лежал с открытыми глазами, вспоминая о ней. На том собрании Оксана не обратила на него никакого внимания. Это сильно задело и как-то неприятно удивило.
«Ты такой же, как все, ничем не лучше других и никого не волнует, что последние пару лет ты занимался штангой, выправился в статного парня, а месяц назад стал чемпионом города. Никому не интересен ни ты, ни серая вся в ярких шевронах стройотрядовская форма, которую они с Олегом весь день подгоняли, ушивали. Пижонили. Зачем это, если другие девушки неинтересны, а она даже не заметила тебя? Все как всегда!» – горько вздохнул Костя.
Отношения с женским полом традиционно не складывались. Те, которые нравились, были уже заняты, либо в упор его не замечали. Он на самом-то деле был робким, в присутствии симпатичной девушки терялся, боясь сказать что-нибудь не то. Очень не хотел показаться смешным и скучным. В юности прочитал множество замечательных романов о прекрасных дамах, рыцарской безответной любви. Страдал рядом с героями, ждал настоящего чувства, не спал ночами, возводил женщину на недосягаемый пьедестал. Остро ощущал красоту отношений, жестов, слов, понимал выражение взгляда, меняющейся интонации голоса. Однако все это не имело к нему, ни малейшего отношения. Красивых девушек он совсем не интересовал. Но по наивности верил, надеялся на будущую взаимность. Бурлящие молодые силы оставлял в спортивном зале, а нерастраченные эмоции копил и хранил глубоко в душе.
Ранним утром поезд прибыл к нужной станции. Постоял немного, вытряхнул из постелей заспанных хмурых пассажиров, погудел на прощание и умчался в звенящую даль. На миг стало тихо и непривычно одиноко. Но подходили встречающие, обнимались и радостно уводили приехавших гостей.
Андрей, парень из группы Олега, ждал на перроне. Основная часть отряда была уже в сборе, приехали несколько дней назад. Не хватало лишь их двоих, да очкарик-командир задерживался в городе по своим партийным делам, телеграфируя, что приедет завтра.
Вышли со станции, осмотрелись. Это был районный центр, поселок городского типа, а на самом деле обычная большая деревня. В непролазной грязи валялись огромные свиноматки, между тесно стоящими рядами изб бродили одичалые телята. Как раз мимо проходил многочисленный гусиный выводок и задира-гусак, стремительно подлетев, изо всех сил впился в ногу Олега. Тот дико взвизгнув, отпрыгнул подальше, въехав ногами в свежую коровью лепешку. Неожиданно из-под забора выскочили два лохматых дворовых пса, вместе с маленькой голосистой шавкой, которая ярилась и злобилась, пытаясь прокусить кому-нибудь голень. Псы угрожающе смотрели прямо в глаза и тихо пока, недовольно рычали.
– Вот как нас здесь встречают! – парни на всякий случай свернули в проулок. Пошли спокойнее.
Людей на улице нигде не видно. Все деревенские работали далеко в полях, на пашнях и фермах. Слышно было, как за околицей надсадно гудят трактора, визжат лесопилки и грохочут камнедробильные машины. Поселок жил, работал, что-то производил. У школьников шли каникулы, кто-то помогал по хозяйству, кто-то пас скотину, а детвора с раннего утра убегала на озеро купаться и загорать, ловить рыбу. В общем, все чем-нибудь занимались.
Андрей рассказал: когда они приехали, их встретил бригадир-казах с хитрыми плутоватыми глазами. Объяснил, что выделил им хороший домик, будет каждый день завозить молоко, раз в неделю четверть говяжьей туши, картошку, разных овощей. А все остальное, усмехнулся, найдете в сельском магазине. Недавно в районном центре выстроили теплый, на полтысячи мест коровник и ваша задача сделать на крыше мягкую кровлю. Взглянул на девушек, мигнул узким глазом, посоветовал не ходить в клуб на танцы, весело ощерился и укатил прочь. Вечером завез, что обещал, проверил как устроились, пожелал спокойной ночи и уехал.
Ребята решили, что работать будут десять человек, а двое по очереди останутся дома готовить пищу, прибираться и дневалить. К тому же надо было топить печь и колоть дрова, огромной кучей сваленные во дворе.
Тем временем подошли к своему уже теперь, дому. Одноэтажный, кирпичный, недавно построенный он оставлял приятное впечатление. В доме были две спальни, кухня и веранда. Двор огорожен веселым штакетником, позади разбит огород, густо поросший лебедой. Удобства также были на улице. Новенький из свежеструганных досок сортир высоко стоял над ямой, доверху наполненной дождевой водой. Края осыпались и к туалету пробирались по шаткому дощатому трапу, который громко скрипел угрожающе раскачиваясь над пропастью. Если кто-то был там, то все об этом знали. Звучные брызги и шлепки о воду далеко разносились окрест.
Домик стоял на отшибе, дальше шли поля, перелески, в них пряталась железная дорога. Все это вполне понравилось Олегу с Костей, настроение поднялось и парни повеселели. Открыли дверь, столпились в узком коридорчике, замялись…
– Эй, куда вас черти несут? – мывшая пол Оксана выпрямилась, стоя с половой тряпкой в руках. Смотрела сердито и строго. В обтягивающем трико и синей блузке выглядела сногсшибательно, так показалось Косте. Вьющиеся черные волосы, рассыпавшись по плечам, оттеняли белизну лица. Она напоминала прекрасную валькирию, готовую испепелить, превратить в прах любого непокорного. Костя даже забоялся, спрятавшись за спину друга.
– Чего ты, Ксюха, это же мы! – Олег натужно улыбнулся.
– Какая я тебе Ксюха? Еще раз услышу, получишь вот этой тряпкой, – ее глаза несколько подобрели, голос смягчился. – Надевайте тапки и не шумите, все спят еще.
– Все, все, Оксана, мы все поняли, – заторопился с извинениями Олег.
«Ничего себе! – изумился Костя. – Вот она какая!» Хотелось подчиняться ей, не возражать, выполнять любые желания, капризы. На него она так и не взглянула, будто не было его совсем. Это сильно озадачило и вновь встревожило. Он замкнулся, притих. А Олег весело разговаривал с ней, они учились вместе несколько лет. Шутил, острил непринужденно. «Везет ему!», – мелькнула глупая мысль.
Костя стоял в коридоре и не знал, что делать дальше. Он растерялся, напускная самоуверенность исчезла. Она не обращала на него никакого внимания. Слушала Олега, блестела глазами, заливисто смеялась, говорила что-то в ответ.
Тем не менее, прошли в спальню, распаковали чемоданы, получили постельное белье. Народ проснулся, потянулся к умывальнику, приветствуя вновь прибывших бойцов стройотряда. Костя представился и поближе познакомился с дружным коллективом. Девчонки оказались приветливыми и доброжелательными, приятные веселые хохотушки. Кроме Андрея был еще Колька, простодушный увалень-добряк, надежный и спокойный. Как-то сразу со всеми наладились хорошие отношения, казалось, что знакомы друг с другом уже много лет.
Оксана готовила обед на кухне, чистила картофель. Он наблюдал за ней издали, стараясь, чтоб она не заметила его заинтересованных взглядов. Но ей было совсем не до него. Она со знанием дела распоряжалась по хозяйству, все признавали ее лидерство, слушались, соглашались.
Посовещавшись, решили после завтрака пойти осмотреть центр поселка, потом сходить в клуб на киносеанс, а после заскочить в магазин, купить чего-нибудь к ужину.
Вечером, когда начало смеркаться, собрались на веранде. Включили магнитофон, уселись за обеденным столом и под аккомпанемент легкомысленных песенок стали играть в «дурака». Того, кто проигрывал, били картами по ушам и по носу. Всем было очень весело, хохотали до самой икоты, до слез. Костя частенько оставался ни с чем и получал свою порцию хлестких ударов. Нос покраснел, увеличившись в размере, кипящие уши, пульсировали толчками.
Он вроде и веселился вместе со всеми, но в то же время был весьма напряжен. Оксана резвилась больше всех, заразительно смеялась, с удовольствием отвешивая жесткие оплеухи. Казалось, ему от нее достается сильнее всех. Била с оттяжкой, звонко, смеялась заливисто и от души. Ямочки на щеках играли, ровные белые зубы сводили с ума, глаза искрились и сверкали. Ему тоже вначале было смешно, но уши превратились в огромные вареники, нос распух, напоминая собой перезрелую сливу. Толстая Надька, показывая на него пальцем, зашлась в тонком писклявом смехе, схватилась за живот и соскользнула под стол. Все вокруг взорвалось от хохота. Костя понял, что ребята смеются над его видом, встал, вышел во двор.
– Come on, baby! Come on... – вслед ему ревел динамик. Лицо пылало, теплый ночной ветерок не мог остудить его. В небе горели звезды, светила желтым светом луна. Было таинственно и тихо, где-то стрекотали сверчки. Рядом на болоте квакали крупные зеленые лягушки. Предчувствие необычных и странных перемен проявилось ясно, внушительно. Сердце тревожно забилось, застучало отчаянно, и вдруг успокоилось, притихло. Он стоял в ночной тишине, вслушиваясь в эти новые ощущения. Ему казалось, что испытания давно ждут его, он не боялся трудностей, сам шел им навстречу, рискуя порой бездумно, но не прятался, не избегал…
Костя пробрался в спальню, лег на кровать, прикрыл глаза и понял, как сильно устал. Бессонная ночь в поезде, этот полный впечатлений день совершенно вымотали его. И Оксана абсолютно к нему холодна. Наверняка у нее кто-то есть, и она его очень любит. «Эх, не везет, – лицо горело. – Уеду домой, чего мне здесь делать?» – он уже засыпал, мысли путались, уходили прочь.
Утром проснулся раньше всех, хотел выйти на двор. В коридоре неожиданно столкнулся с ней. Она уже топила печь, шла с охапкой дров, когда увидела его. Ее глаза удивленно округлились, она прикрыла губы ладонью, не сдержавшись, фыркнула и дрова с грохотом покатились на пол. Оксана в неудержимом хохоте рванулась на кухню и смеялась, не могла остановиться. Костя глянул в висевшее зеркало и отшатнулся. На него в упор смотрела распухшая сине-зеленая харя какого-то неприятного существа с всклокоченной гривой. Было смешно и очень обидно. Он выскочил на улицу, кинулся к умывальнику, охлаждая распаленное лицо.
«Да что же это? – он чуть не плакал. – Какая она жестокая!» – Костя решил уехать, как только спадет отек. Слезы навернулись на глаза, он сел на пенек, обхватил голову руками и надолго затих, задумался. Было жаль себя.
На завтрак решил не пойти, остался в спальне один. Лежал, накрыв лицо мокрым полотенцем, и невыносимо страдал. Попросил ребят не беспокоить его до вечера. Под звон тарелок слушал приглушенный гомон и думал, думал. Так и не придя ни к какому выводу, незаметно провалился в дремоту, засопел.
Вскоре появился незадачливый командир отряда. Его забыли встретить на станции, и он шатался неприкаянным по пустым переулкам, стучался в запертые калитки, пытаясь найти кого-нибудь, чтобы спросить дорогу.
Его чуть не разорвали деревенские волкодавы, а на повороте, убегая, он нечаянно споткнулся об уснувшего в грязи кабана-секача. Разъяренное животное очнулось, обнажило клыки, напряглось, приготовившись к смертельному броску. Командир растерялся и струсил, вся его недолгая жизнь пронеслась перед глазами. Сзади напирали злые собаки, прямо перед ним стоял лютый зверь, деваться было просто некуда. Все же нашел в себе силы, метнулся к высокому забору, оступился в наполненную нечистотами канаву, перескочил острые колья и ушел огородами.
После обеда все, кроме Константина, которого оставили на хозяйстве, пошли в правление. Затем решили осмотреть объект, чтобы оценить фронт работ. Впереди шествовал их предводитель отряда, которого, как оказалось, звали Панас. Это был удивительный человек. Высокий, худосочный, можно даже сказать чахлый, в толстых бинокулярных очках и узких потрепанных брюках, он напоминал ботаника Паганеля. Держался гордо и прямо, высоко неся шишковатую голову с космами сальных волос. Лицо, усыпанное множеством мелких прыщей, имело выражение напыщенного превосходства. Он учился со всеми в одной группе, но был намного старше, успев пройти срочную службу. Панас был честолюбив, имел свои планы на будущее, и свято верил в линию коммунистической партии.
Председатель совхоза, веселый жизнерадостный мужик, собрал студентов в актовом зале. Поздравил с приездом, объяснил ближайшие задачи, обещал выписать премию за ударный труд и предложил со всеми проблемами обращаться к бригадиру или к нему лично. Сел, уступив слово следующему оратору.
К трибуне вышел командир отряда, он был серьезен и собран. Сказал, что не допустит нарушений трудовой дисциплины и внутреннего распорядка, а с несознательными элементами будет беспощадно бороться. В ответ послышались возмущенные реплики, хохот и улюлюканье.
– Крутой ты начальник! – председатель улыбнулся. – Пожалей ребят, – смотрел, еле сдерживая смех.
– Я, между прочим, направлен сюда райкомом партии и лично товарищем Стукало. И не позволю загубить столь важное партийное поручение. Мы комсомольцы и дисциплина будет железной, нас не должны пугать трудности и невзгоды тяжелой работы.
– Тогда все понятно, – согласился председатель. – Ну а теперь бригадир покажет ваш объект. Завтра и начинайте.
Все двинулись к выходу. Было смешно от глупой речи Панаса. Знали его как облупленного, понимали, что говорит он все это для начальства, а сам не в силах даже клопа обидеть.
Крыша коровника напоминала огромный аэродром. Нужно было насыпать полметра керамзита, разровнять, покрыть рубероидом, затем залить расплавленной смолой. Поражал предстоящий размах работы – поле было гигантских размеров. Бригадир быстро нашел общий язык с Олегом и тут же назначил его прорабом. Он был неплохой мужик, но уж больно хитрющий.
К вечеру отек более-менее сошел и Костя воспрянул духом. За ужином ребята обсуждали завтрашний выход на работу, подсмеиваясь над глупостью Панаса. Тот пристроился на краю стола и рассеянно жевал, наблюдая, как жирные мухи гоняются друг за другом. Казалось, он уже видит, как старшие товарищи жмут ему руку, с честью принимая в свои боевые ряды.
Оксана сидела задумчивая, серьезная. Ее позабавил этот новенький Костя, она сразу поняла, что очаровала его. Непонятно зачем хотелось окрутить, влюбить в себя, увидеть молодого парня у своих ног, чувствуя силу собственного обольщения. Такое шло от необычности ощущений, какого-то женского азарта. Уж больно он был самолюбивым, казался опытным и взрослым. Вся его внешность излучала свободу и независимость, будто бы все ему было нипочем. Эта его напускная сдержанность, гордыня, вызывали в ней ответное чувство противодействия.
Лечь спать решили пораньше, чтобы с утра шагать навстречу трудовым свершениям. Настрой был твердый. Сразу, конечно, никто не уснул. Лежали во тьме у себя в спальне, шутили, слушали всякие истории. Наконец один за другим парни угомонились.
Косте опять не спалось, он беспрестанно размышлял о ней. Возвращаться домой передумал. Не видеть ее лица, не слышать волнующего голоса, не быть рядом, – это казалось невозможным, невероятным. Он чувствовал, что плавится будто воск, обреченно сгорает, как мотылек летит на свет и падает, обожженный огненным вихрем. Словно былинный рыцарь готов он был сражаться на всех турнирах, повергать свирепых противников, скакать на край земли. Ради одного лишь взгляда, поворота головы. Увидеть это и замертво пасть со счастливой улыбкой на остывающих устах…
Прошли долгие два дня. Работали тяжело, с непривычки уставали, но постепенно втягивались, привыкали. Душными вечерами собирались на летней веранде. Играли в настольные игры, танцевали, веселились. Костя оставался в спальне, читал рассказы о пионерах-героях и о чем-то все время размышлял. Он заметно похудел, не высыпался, казался задумчивым и строгим. Вздыхал, слушая звуки ночной жизни за окном. Оксана его не замечала, даже, казалось, сознательно избегала. По утрам бегло здоровались и тут же разбредались по своим делам. Он стеснялся заговорить с ней, как-то обратить на себя внимание. Куда-то девалась уверенность и мужество, он слонялся потерянный, убитый собственным ничтожеством, он просто сходил с ума.
Непонятно откуда в доме появился пушистый черный котенок с круглыми васильковыми глазами. Почему-то все дружно стали называть его Модестом. Он был наглым, бесстрашным, веселым и прожорливым. Каждый день требовал мяса и быстро дал понять кто в доме хозяин. Ночевал в спальне у девчонок, те ходили с исцарапанными руками, любили его, баловали. Когда Оксана ласкала и даже целовала его, Костя скрежетал зубами, мучился, и ужасно, до боли завидовал котенку. Он сам хотел иметь имя Модест.
Пришла суббота, выходной день. Накануне ему объявили, что дневалить завтра они будут с Оксаной. Костя потерял дар речи, обрадовался и тут же испугался, смутился отчего-то. Возникла предательская мыслишка: а не подмениться ли? «Да что со мной происходит?» – он разозлился, прямо-таки рассвирепел на самого себя.
Еле дождался рассвета, умылся, прошел в кухню. Она уже была там. Приветливо кивнула ему, велела принести воды, затем наколоть дров. Он торопливо схватил ведра и вышел. После завтрака все разбрелись кто куда. Оксана мыла посуду, Костя грел на плите воду, подбрасывал поленья, чистил картошку. Молчали…
В печи потрескивали уголья, гудела тяга в печной трубе, искрились в пламени дрова, говорить было не о чем. Слушали тихую песнь огня. Он сидел, едва дыша, уставившись взглядом в пол, опасаясь пошевелиться. Заглянули в кухню ребята, стали о чем-то спрашивать. Костя вздохнул с облегчением и незаметно выскочил за дверь.
После обеда девушки стали готовиться идти на танцы в клуб. Панас попытался было протестовать, но ему быстро заткнули рот. Обозвали женоненавистником, импотентом, еще каким-то странным обидным словом. Он не стал спорить, смирился, но сообщил, что сам на дискотеку не пойдет. Шквал веселого женского смеха заставил его ретироваться прочь. Вечером нарядно разодетые девушки, прихватив с собой Олега и Андрея, отправились зажигать.
Колян отсыпался, Панас сидел на кровати и писал то ли письмо маме, то ли донесение в партком. Оксана была в кухне, а Костя не находил себе места и метался из спальни во двор. Наконец не выдержав внутреннего противоречия, решился. Подошел к ней, присел на скамью и будто оцепенел. Она вытирала посуду и, как показалось ему, со скрытой усмешкой смотрела в его сторону.
– Оксана!.. – еле выдавил хрипло, чуть слышно. – За что ты меня ненавидишь? – понял, что спросил страшную глупость. Зарделся, замотал головой, готовый тотчас провалиться сквозь землю.
– Что? – она улыбнулась, вроде потеплела. – О чем ты говоришь, Костя?
– Я не знаю, мне кажется…
Вошел Колян, перебил, спросил чаю и уселся за стол. Костя окончательно смутился, пустыми глазами уставился в открытое окно. Не сразу обратил внимание, как к их дому приближаются пятеро деревенских парней, явно агрессивно настроенных. Оксана увидела, заволновалась и кинулась к двери. Костя даже повеселел, напряжение начало заметно спадать, он опять был самим собой: мужчиной, настоящим героем, рыцарем. Рядом с ним была женщина, ради которой он мечтал погубить себя.
– Пошли, Николай! – они встали на пороге, спина к спине, готовые на все. Из-за железнодорожной насыпи показались Олег с Андреем. Слева подбирались еще четверо тщедушных сельских охламонов с кольями в руках. Костя не выдержал и сам побежал, помчался навстречу. Он умел драться, ему было все равно, он ждал хоть какой-то развязки. Нервы за эти дни до такой степени сжались в тугой, готовый в любое мгновенье взорваться комок, что надо было что-то делать, иначе можно сойти с ума.
Костя ворвался, разметал, разбросал этих четверых. Казалось, чуть коснешься, и они падают, теряя свои палки, а когда он подбегал, чтобы дать увесистого пинка, в страхе отползали, закрываясь руками. С ними было все ясно. Он оглянулся: Колян бился с тремя, Андрей тоже отчаянно отбивался, а Олег с главарем шайки катались по земле, сцепившись в жестоком объятии. И между всеми словно разъяренная фурия грозно носилась, что-то кричала Оксана.
Выскочил на крыльцо бледный перепуганный Панас, прокаркал по-птичьи, еле слышно: мол, прекратите сейчас же, и бегом скрылся за домом.
Костя рванул туда, в эту кучу, на помощь. Хулиганы валились как снопы, он и сам падал, вскакивал и все молотил и молотил с бешеной исступленностью. Кто-то из тех четверых подлетел и трухлявой корягой, будто дубиной грохнул Олега по спине. Костя тут же поверг ухаря наземь. Олег закричал от боли, изогнулся…
– Остановитесь! – голос гремел, переливался такой яростью и гневом, такой внутренней силой, что все растерянно замерли. Оксана насквозь прожигала драчунов испепеляющим взглядом черных глаз. Все стихло. И вдруг…
Громко, звонко, долго и часто зашлепало по воде, гулко отдаваясь усиливающимся эхом. Это в дощатом сортире над пропастью мучился командир их боевого отряда. Он не выдержал напряжения и его пробил нервный понос.
Все слышали и хохотали, хохотали до упада, искренне и непринужденно. В жесткой схватке никто из участников особо не пострадал. С улыбкой знакомились, вытирая мокрые от смеха глаза, про инцидент старались не вспоминать. Селяне оказались вполне нормальными ребятами, незлыми. Решили узнать, что там за городские жители приехали. С Олегом сцепились еще на танцах. Накостыляли ему, потом отправились добивать остальных, а здесь такое!
Сразу зауважали, сказали, что никто больше не посмеет к ним прикоснуться и в клуб можно ходить без боязни. С восхищением смотрели на Оксану, говорили, что настолько боевых девушек у них в поселке никогда не было. Она слушала и улыбалась. Все-таки в горячке сражения кто-то зацепил ее кулаком по лбу, и там наливалась заметная шишка. Олег и Андрей с деревенскими парнями отправились в клуб пить вино и окончательно мириться. Колян снова лег в койку. А Панас все сидел в укрытии, не выходил, звучными шлепками о воду обозначая свое присутствие. Оксана ушла в дом, но свет почему-то не включала, хотя уже давно стемнело.
Костя умылся, сел на пенек, где кололи дрова и глубоко задумался. Он не понимал, что ему делать дальше. Напряжение прошло, стало гораздо легче. Сидел, слушая, как над ямой мучается Панас, вздыхал горестно.
«Все-таки надо уезжать, ничего мне здесь не светит», – решил твердо. Зашел в дом и по пути в спальню завернул в темную кухню испить воды. Увидел ее. Она одиноко сидела за обеденным столом, уронив голову. Плечи тряслись от сдерживаемых рыданий. Оксана плакала, горько всхлипывая, с обидой, как маленькие дети. Ей было очень, очень трудно, она волновалась, заботилась о них. А тут еще он… Костя.
А Костя стоял возле нее и готов был отдать все на свете, лишь бы она не плакала. Стоял, а у самого слезы наворачивались, набухали в глазах. Она казалась беззащитной и бесконечно дорогой, близкой. Неожиданно для самого себя опустил руку на вздрагивающее плечо. Она не удивилась, не подняла головы, не успокоилась. Костя сел рядом с ней, стал неумело гладить волосы, спину пытаясь утешить. Он не знал, что сказать, горький комок застрял в горле, по щекам текло, пальцы дрожали. Так и сидели, молча в темноте.
За окном послышались радостные голоса. Это девчонки возвращались с дискотеки. Шли веселые, пели песни, смеялись. Вошли в кухню, увидели их расстроенные лица, удивились, испугались, стали спрашивать, что случилось. Они ничего не знали.
Оксана, ничего не отвечая, убежала в спальню. Костя, на ходу вытирая глаза, бросился на улицу. Девушки разбудили Коляна, стали пытать, выяснять, куда девался их командир. Когда обо всем узнали, хохотали так, что тряслась крыша. Выходили во двор, звали Панаса, кричали, что хулиганы ушли и бояться теперь некого. А тот, не отвечая, все сидел в туалете, изредка сбрасывая тяжелые лепешки.
Костя шел и шел по цветущему полю, слезы капали, он не сдерживал их, они приносили облегчение. Повернул назад и помчался, не видя дороги. Ярко светила луна, звезды россыпью повисли в черноте неба. Стояла тишина, лишь на болоте разносилось кваканье исполняющих брачный ритуал лягушек. Недалеко от дороги возник старый разрушенный дом. Довольно большой, унылый, с прорехами в крыше и выбитыми окнами, он оставлял мрачное впечатление, но все же, чем-то неуловимо притягивал.
Костя остановился и долго смотрел на него, чувствуя, что успокаивается, обретает душевное равновесие. Наконец повернул назад и не торопясь побрел восвояси.
На следующее утро в воскресенье отдыхали, отсыпались. Встали поздно, ближе к полудню. День выдался солнечным и жарким. Знойное марево повисло в раскаленном воздухе, стайки воробьев носились в вышине, опускались к земле и свечой взмывали под облака. Настроение было отличным, здоровая энергия бурлила в молодых телах, хотелось двигаться, куда-то идти, что-нибудь делать. Единодушно решили отправиться на озеро купаться и загорать. Выступили шумной ватагой, оживленно рассыпая на ходу шуточки и радостно переговариваясь.
Никто не знал, куда подевался Панас. Предполагали, что он мог, оступившись в темноте на шатком трапе рухнуть в сточную яму и захлебнуться. Но когда увидели, что его вещей нет, сразу все поняли. Никто не пожалел о нем. А командир в это время сидел в поезде и мчался за дальнейшими инструкциями. Он не знал, что нужно делать, но получив указания, надеялся вернуться и восстановить пошатнувшийся порядок.
Девушки шли впереди, и Костя смотрел на стройную фигурку в легком ситцевом платье. Вспоминал вчерашний вечер и все время думал о ней.
На берегу озера выбрали ровную полянку и упали на траву. Поверхность воды напоминала чистое гладкое зеркало. Невдалеке от берега идиллически плавали дикие утки, в камышах слышалось встревоженное гусиное гоготанье. По воде гоняли паучки-анафемы, а в прозрачной глубине притаились, шевеля усами крупные жуки-плавунцы. Все вокруг искрилось, переливаясь в лучах яркого солнца, на лазоревом небе не было ни единого облачка. Высь звенела назойливо и тонко. Скинув одежду, с криками и визгом бросились в объятия озера. Брызгались, плескались, хохотали, толкали друг друга.
Он лежал, наблюдая за Оксаной. Только за ней. Она хорошо плавала, и маленькая черная точка была уже далеко от берега. Наконец стала приближаться, увеличиваясь в размере превращаться в овал лица, плечи. Оксана медленно выходила из воды, будто морская богиня возникала из пены прибоя, неся свое прекрасное, словно изваянное из белого мрамора тело. Костя смотрел во все глаза, поражаясь изгибу плавных линий, какой-то неземной, сводящей с ума грации. Она казалась ему совершенным идеалом, недосягаемой мечтой.
Вдруг вскрикнула, запрыгала на одной ноге, завертелась на месте. Он подбежал к ней и увидел, как из порезанной о спрятавшееся на дне бутылочное горлышко ступни течет кровь. Костя взял ее на руки, понес к берегу, опустил в траву, осмотрел рану. Порез был неглубоким, но кровь шла без остановки. Он разорвал свою рубашку, кое-как перевязал ногу. Ребята столпились вокруг, беспокойно охали, ахали.
Надо было возвращаться, все чисто промыть и заново перевязать. Вскоре кровь перестала идти и Оксана надела платье. Олег с Колькой вызвались помочь донести ее на руках, но Костя от помощи отказался, заявив, что справится сам. Бережно обнял девушку за талию, и они пошли, прихрамывая, осторожно ступая по пыльной дороге.
Идти было не так чтобы далеко, но рана вновь начала кровоточить. Тряпки намокли, пропитались красным. Он взял ее на руки и понес осторожно, как хрупкую драгоценную вазу, стараясь шагать размеренно и твердо. Она обняла его за шею, взглянула прямо в глаза:
– А тебе тяжело, – сказала мягко, ласково.
– Нет, Оксана, мне никогда не будет с тобой тяжело, – Костя не мог отвести зачарованный взгляд.
Он был готов идти так всю жизнь, ощущая жар ее тела, чувствуя на лице дыхание молодой женщины. Тонуть в глубине глаз, слушать музыку прекрасного голоса и впитывать в себя этот живой чудный образ, воплощение безумного счастья. Метров двести он еще держался, потом стал быстро уставать, задышал часто, прерывисто.
– А тебе тяжело! Ты не такой, каким хочешь казаться, – она смеялась, глаза игриво сияли. – Опусти меня.
– Нет.
– Опусти, сейчас же! – они подбежали к стоящему у обочины стожку, плюхнулись в пахучую мягкость. Радостно и долго смеялись, прикрывая лица руками.
Вечером все опять собрались на танцы. Бесконечно пудрились, наряжались, завивались. Ушли, наконец.
Оксана с Костей сидели на темной веранде, не зажигая освещения. Обеденный стол разделял их, они видели друг друга и неторопливо вели беседу. Рассказывали о себе, учебе, знакомых, вспоминали боевые вчерашние события, шутили. Обнаружили, что на самом деле имеют много общего. Взгляды, суждения совпадали, оценки были одинаковы, а интересы близки и похожи. Пили крепкий чай, слушали треск сверчка, играли с котенком, смеялись. А на душе было хорошо и радостно. Спокойно.
Незаметно летело время, вернулись с дискотеки девчонки, шумные, голодные. Включили свет, начали шарить по кастрюлям, что-то готовить. Парни оставались со своими сельскими друзьями, их никто не стал дожидаться.
Костя с Оксаной с улыбкой слушали рассказы об экспрессивных деревенских танцорах, плясках механизаторов и брейк-дансе животноводов. К одной из девушек прилепился горемыка зоотехник, и все не давал ей прохода, дыша самогонным перегаром прямо в лицо, пока она от досады не двинула ему коленом в пах. Согнувшись от непереносимой боли, хмельной ветеринар искренне повинился: сказал, что оказался не прав и просит прощения. Его, конечно, простили, напоследок наступив каблуком-шпилькой на ногу. Бедняга взвизгнул, крутнувшись на месте, и спрятался в скачущей толпе.
Они переглянулись и вышли на свежий воздух. Захотелось прогуляться, подышать ночной прохладой. Оксана шла с трудом, и Костя вновь поднял ее на руки, понес. Ее лицо было совсем близко, и он не выдержал, коснулся губами овала прелестных созвездий.
Присели на завалинку возле спящей избы. Обнялись, и тихо о чем-то шептались, прерываясь долгими, невероятной сладости поцелуями. В палисаднике благоухали кусты шиповника, и свежий аромат овевал все вокруг. В свете уличных фонарей кружила, вела хаотичный танец мошкара, невидимо пищали злые мелкие комары. По сумрачным крышам носились раззадоренные ночными гуляньями коты. Дрались, злобно визжали, в яростной схватке отстаивая свою территорию и добиваясь права на кошачью любовь. Они слышали эти звуки, приглушенно смеялись и никак не могли разомкнуть слившиеся в безбрежном поцелуе губы.
Кто-то вышел на крыльцо, скрипнув дверным засовом, спугнул. Они вскочили со скамейки, пошли неведомо куда, останавливаясь, и с нежностью впиваясь друг в друга. Освещенная тусклыми фонарями улица была пуста, лишь эти двое все шли и шли, замирая и вновь продолжая движение.
Перед ними возник тот самый разрушенный дом. Стоял в сияющем лунном ореоле и смотрел выбитыми окнами. На верхушке треснувшей трубы, что-то шевелилось, пряталось. Казалось, дом существовал сам по себе, незримо дышал, двигался…
Быстро сгущалась тьма, далекие гудки маневровых паровозов будто предупреждали о чем-то. Но вокруг них так громко стрекотали сверчки, так чудно и заливисто выводили трели неведомые ночные птицы, что было нисколько не страшно. А может это зловещий козодой завел свою песнь? В любом случае становилось любопытно и весьма интересно.
Они смотрели на дом, и волнующие чувства, проникая, захватывали юные души. Не страх, нет, а ощущение чего-то нового, неизведанного, того, что и так должно произойти с ними. Это пришло настолько неожиданно, что они притихли, замолчали. Стояли, обнявшись, и зачарованно смотрели в сторону этого удивительного таинственного здания.
– Пойдем, посмотрим?
– Идем, – она напряглась, сжала его руку. – Идем! – сказала решительнее, тверже, утвердительно кивнула, будто принимая важнейшее в своей жизни решение.
Дом медленно надвигался, рос. Казалось, он скользит навстречу, наплывая на них. Запахло сыростью, застоявшейся влагой, живые звуки отодвинулись и пропали. Ветхое истлевшее дерево стен слабо потрескивало, перекосившаяся дверь раскачивалась сама по себе и тяжко стонала. Видимые очертания спящей деревни спрятались в заросли лебеды и чертополоха.
Осторожно потянули дверь, вошли внутрь. В помещении плавал сизый туман, вся комната была залита лунным светом, сквозь прорехи крыши виднелись звезды. Углы затянуты густой паутиной, провалившийся пол скрипел и качался под ногами. Рассохшиеся балки, пыльные доски торчали повсюду, пытаясь остановить, ударить. Справа выглядывало разъятое жерло печи, осыпающаяся дранка и штукатурка белели в обманчивом сумраке. Посередине расположился вросший в землю, весь изъеденный червоточинами дубовый стол. Под ним раскрытым творилом зиял глубокий сырой подпол, откуда шел запах плесени и тлена. В дальнем углу уютно устроилась, будто специально для них заваленная мягкими травами широченная, не то лежанка, не то кровать, не то одр…
Они стояли, взявшись за руки, в серебристом облаке мерцающего лунного света. Смотрели друг другу в глаза и ощущали, как что-то большое и вечное спускается, нисходит на них, пронзая до последней клетки. Волнующая неизвестность влекла, уводила в неведомое пространство.
Глаза Оксаны блестели, овал губ светился в беззвучном изгибе. Он смотрел очарованно, жадно вглядываясь в каждый уголок прелестного лица. Показалось, будто что-то легонько толкнуло в спину. Он прильнул, словно измученный жаждою приник к живительному обжигающему роднику. Сердце ухнуло глубоко, заторопилось и вдруг выровнялось, забилось сильно и размеренно.
Внутри него все грохотало, ярилось. Но где-то далеко, еле слышно звучала, отзываясь повторяющимся эхом, уплывающая в небеса воздушная музыка. Медленно, понемногу делалась отчетливее, громче. И вот не осталось ничего, один яркий чарующий мотив. И любимая женщина, замершая в твоих объятьях, озаренная долгим страстным поцелуем. Гибкая, податливая и все же до конца неподвластная, горячая…
Перехватило дыхание, и Костя почувствовал блаженную слабость. Ноги подогнулись сами собой, он опустился перед ней и, не сдерживая нахлынувших эмоций, прижался к теплому вздрагивающему животу.
Она стояла тихо, запрокинув голову и прикрыв раскаленные глаза. Сотрясение тела вызывала бегущая дрожь, грудь вздымалась при частом прерывистом дыхании.
Взволнованная, пылающая, она не теряла головы, хотя это давалось очень непросто. Какой-то мощный водоворот, всесокрушающая энергия сковывала, ослабляла, отнимала самообладание. Не хотелось, не моглось, кончались силы, не хватало воли сдерживать себя. Да и зачем, когда она всю романтическую юность мечтала, верила, ждала.
И вот настал этот долгожданный момент, – он у ее ног. Он, независимый, гордый, самолюбивый. Принадлежит ей, пусть не навсегда, но целиком и полностью. Такие сладостные мысли пьянили, заставляя бешено стучать сердце, чувствовать себя счастливой. Неожиданно захотелось остаться здесь навсегда. С ним, его нежными руками, ласковым голосом, взглядом влюбленных глаз. Они стояли, ничего не замечая вокруг, будто находились в волшебном светящемся коконе.
А в доме все шевелилось, двигалось и оживало. Мерзкие рыла удивленно глядели с потолка, из подпола появлялись разложившиеся вурдалаки, возникали смердящие упыри. Злобные гарпии слетались на дикий шабаш. Множество летучих мышей резвилось под крышей. Они тонко пищали, пытаясь пергаментом крыльев затушить льющийся сверху свет. Вся эта нежить недовольно роптала, утробно урчала, скалилась и тянула к ним когтистые лапы. Пыталась ужалить, ущипнуть, разорвать предерзких, испортивших им бесовский праздник. Не ведали безумные, что находятся при совершении таинства, когда никакая сила не способна разорвать скрепленные божественным промыслом узы. Что здесь и сейчас, происходит то главное, ради чего созданы существа тварные, и чего безвозвратно лишены существа падшие, пытающиеся противостоять свету истины. В своей греховной наивности обреченные пребывать во мраке, пытаясь искусить, погубить человеческие души, исказить лучи познания и всегда терпящие поражение. И отступила в бессилии нечисть. Обиженно скуля и выкрикивая проклятья, завывая в невозможности скорой расправы, разбрелись, унеслись, пропали.
Ничто больше не могло побеспокоить их. Наконец-то он был подле нее, поклонялся, боготворил. Наслаждался недосягаемой прежде мечтой, радовался каждому мгновению, запоминал мельчайшие детали этой ни с чем несравнимой, удивительной ночи.
– Я люблю! – шептал в восторженном восхищении. – Люблю! – произнес громко, твердо, решительно.
Оксана застыла в неподвижности, она слышала каждую букву, слово, осязала малейшую вибрацию его неповторимого страстного голоса. Казалось, не было ничего и уже не будет, останутся только они, вместе навеки, навсегда. Подняла руки, и легкое белое платье скользнуло вниз. Костя поднял глаза, увидел над собою тяжесть жарких полусфер, рассыпанные по плечам волосы. Совершенно теряя рассудок, торопился сорвать последний кружевной лоскут материи. Увидел пред собой темный волнующий треугольник и обессилено зарылся в шелковистую мягкость, затих. Ее чудный запах сводил с ума, сердце не помещалось в груди, он задыхался, сгорал и испарялся, исчезал. Едва успокоившись, произнес внятно, необычно:
– Ты есть предел моих мечтаний! Твои глаза напоминают вспышки обжигающих молний. Они могут осветить, согреть, а могут и уничтожить. Нет ничего прекраснее этой сияющей стихии. В них блещет яростный огонь, слышится рокот июльских гроз, чувствуется сила небес.
Твоя грудь воплощение весеннего ветра несущего палитру расцветающего мира. Теплое майское солнце согревает два нежных розовых бутона исполненных жизни. Они зреют, наливаются первоцветом, набухают и искрятся в игривом танце сладострастия. В них прячется обжигающая буря страсти там, где бьется источник побеждающей силы.
Лоно как жаркая плодотворная нива, готовая принять зерно и принести богатый урожай. Бедра что полноводные реки, несущие талую воду с горных вершин. Изгибы русла зовут и пьянят, обещая открыть хрустальную глубину, манят, призывая войти и ощутить влекущую шероховатость речного дна. Войти, и в невиданном вожделенном порыве окунуться с головой, захлебываясь и утопая в чистоте бурлящего потока…
– Не надо, не говори ничего! Я не стою этих слов, – она смотрела на него удивленно-встревожено. Взор туманился и мерцал, по светящемуся в лунном отражении лицу бежали легкие косматые тени.
– Оксана!
– Молчи! Иди ко мне, любимый.
И они потерялись во времени. Превратились в мельчайшие частицы мироздания. С невероятной скоростью неслись к окраинам Вселенной, разлетались, теряясь в далеких галактиках. В очередной раз встречались, сталкивались и вновь мчались в бесконечное пространство, серебристым пунктиром пронзая космическую материю. Раскаленной стрелой устремлялись в кротовые норы, возвращались и тут же взрывались, огненными вспышками рассекая Млечный путь. Обжигаясь, проходили сквозь солнце, пылали метеорами в бескрайнем ледяном просторе.
Хвостатой кометой низвергались к подножиям горных хребтов, осыпая все вокруг сверкающими осколками. Пылающей плазмой сжигали земную мантию, вплавлялись в ядро, мгновенно испарялись и вновь неожиданно возникали. Светлой тенью неслись над речными разливами, океанскими впадинами, колосящимся золотом полями. Россыпью бриллиантовых ожерелий врывались в открытые окна. Для них были распахнуты все двери, и не осталось ничего запретного, тайного. Они без труда понимали язык зверей, птиц, природы. Откровения горных вершин, глубоких разломов, пророчества знойных пустынь, все подчинялось им одним, было создано и сотворено для них. Кто-то непостижимый и щедрый подарил им этот мир, выхватил из тьмы, озарил светом сияющего соития.
Время остановилось для них, его просто не было, оно ушло, растворилось во вселенской пустоте. Такого измерения больше не существовало, они находились вне времени. Поднимались и опускались на волнах неземного блаженства, угадывали мысли, разбивались на мириады крошечных крупиц, касались небес и парили в облаках. Задевая землю, вновь возносились в поднебесье, надолго теряя зрение, голос, слух и осязая взаимность лишь прикосновениями. Затем все возвращалось, повторяясь вновь и вновь, в сотый, в тысячный, в миллионный раз.
Солнечные лучи пронзали дырявую истлевшую крышу, забирались в отдаленные уголки заколдованной комнаты. Невесомые частицы пыли, а то и праха кружились в хороводе, взлетая и опускаясь, исчезая и появляясь в танце движения к Вечности. Они лежали, приоткрыв глаза и долго, очень долго смотрели друг на друга.
– Пора идти! – поднялись и все же не выдержали, слились в объятиях. Стояли, явственно ощущая пламенеющее биение сердец. Слушая созвучие гармонии, понимали прекрасное, видели недоступное. Наконец, превозмогая себя, с неимоверным усилием разомкнули объятия, взялись за руки и шагнули за порог.
Яркий утренний свет ударил в глаза, громкие звуки оглушили. Вертели во все стороны головой, ничего не понимая. Удивительный дом исчез, на его месте стоял светомузыкальный фонтан, играющий цветами радуги. По шоссе мчались автомобили неизвестных марок, фасады высотных зданий сверкали отблеском лучей. Они оказались на узкой дорожке красивого тенистого парка. Вокруг шумела листва, зеленели кустарники, цвела акация. Прогуливающиеся люди шли навстречу, дружески улыбались, дети беззаботно резвились, бегали наперегонки, у зеленеющих газонов стояли молодые мамы с колясками.
– Прошло, наверное, сто лет, – Оксана потянула его к ближайшей скамье. Почему-то каждый шаг давался с трудом. Чувствовалась слабость и бесконечная усталость. Кое-как добрели, из последних сил опустились на скамейку.
– Что с нами произошло? Смотри Костя, мы уже старые! – слезы закапали из стекленеющих глаз. – Я старуха!
– Нет, любимая… – он угасал.
– Любимая! Я любимая, – неслышно шептали ее остывающие губы, а может это ласковый ветерок прошелестел листьями...
Дворник подметал дорожку удивленно наблюдая за сидящими на скамье странно одетыми обнимающимися стариками. Отвлекся, обернулся, а там уж нет никого, лишь две еле заметные горстки не то пыли, не то праха. Мимо на роликовых коньках катила счастливая молодая пара. Радостно подскочили к скамейке, смахнули пыль, уселись и замерли в долгом чувственном поцелуе.
А в бездонной синеве небес, купаясь в лучах майского солнца, искрились, порхали два белоснежных голубя. Они кружили над остывающей землей, над суетою городов. Они были свободны. Они были счастливы.
Октябрь 2010г.
Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/