Игрок

 

Пролог

 

Голова пролезла, остальное – не проблема. Сзади опять затрещало, полыхнуло огнём. Я ввинтился в дыру, извиваясь, как червяк. Уйти, сбежать, быть как можно дальше от того страшного, что происходило сейчас там, в подвале.

Вспышка света лизнула край бетонной стены. Рыжий отблеск огня на секунду вырвал из темноты шершавый бетон лаза, и тут же пропал. Я полз, я извивался, я был гусеницей, которую хотели сожрать. Поджарить, вырвать ножки, и сожрать живьём.

Узкий лаз разделился надвое, и в обеих дырках стоят решётки. Вонзаю пальцы в решётчатый металл, дёргаю – к чёрту пальцы. Хлипкая железка отлетает, распластывается по бетону. Двигаюсь дальше, что–то держит, вырываюсь. Тошный треск кожи, выползаю из штанов, как змея из старой шкуры. Крюк, сбоку в стене. Металлический коготь чертит в теле борозду, пока я проползаю развилку.

Впереди свет, не такой яркий, как тот, что остался за спиной, но это выход. Вываливаюсь наружу, со всхлипом втягиваю воздух. Кажется, всё это время я не дышал. Вдохни хоть раз в бетонной кишке, и останешься в ней навсегда.

Полутьма, чуть подсвеченная точечными светильниками. Крохотные огоньки подмигивают откуда–то сверху, сбоку, отражаются в металле. Не знаю, что это. Голова идёт кругом, в ушах стоит непрерывный, противный звон. Кажется, меня всё же зацепило там, где остались Батя и Свифт.

Грохот тяжёлых ботинок по полу. Топот всё ближе. Я по–прежнему не вижу стен, они тонут во мраке и мигании огоньков. Бросаюсь в сторону, беспорядочно шарю руками, тычусь, как слепой щенок. Что–то подаётся под ладонью, с тихим стуком и дуновением ветерка откидывается крышка люка. Люк странный, длинный, похожий на гроб. Отталкиваюсь от пола, одним прыжком переваливаюсь в открывшуюся щель.

Падать недолго, спина сразу ударилась обо что–то упругое. Мелковат окопчик! Любимая присказка Бати. Зажмуриваюсь, отгоняю мгновенную картинку: плюющееся огнём дуло короткого автомата, чёрный силуэт Свифта, гибкий, как у мультяшного кота. Батя взмахивает рукой, в прыжке толкает меня в сторону, а дуло поворачивается ему вслед…

Замираю, пытаюсь стать плоским, как камбала. Слышу стук двери, что–то звенит, будто уронили на пол рождественскую ёлку. Поздно искать другое укрытие. Шарю пальцами, хочу закрыть люк. Крышка падает сама. В лицо со свистом ударяет ледяной воздух. Он пахнет, как леденец, и колет кожу множеством крохотных снежинок.

Я вздрагиваю, и тут же множество рук вцепляется в меня со всех сторон. Гибкими змеями они обвиваются вокруг, сжимают грудь, живот, ноги. На голову падает что–то плоское, как липкий блин. Мгновенно облепляет лицо, затыкает нос, лезет в рот. Я кашляю, пытаюсь выплюнуть резиновую на вкус тварь, она надувается, заполняет горло, выплёвывает в меня клубок холодного огня.

Ледяной, обжигающий ком прокатывается по гортани, проваливается внутрь, и я цепенею, как лягушка в морозилке. Секунду спустя у меня отнимаются руки. Ноги превращаются в желе. Тело тихо растворяется, расходится в накатившей сладкой волне, истаивает лёгким туманом. Последняя попытка вдохнуть воздух заканчивается ничем. Я перестаю чувствовать шейные мышцы, глаза замирают, темнота становится абсолютной и поглощает меня целиком.

 

Глава 1

 

Мелодично пропела птица. Пробуждение от сна происходит мгновенно – только что я спал, и вот уже стою на ногах.

Перед глазами висит назойливый плакат. Не понимаю ни слова. Пытаюсь отмахнуться, ничего не выходит. Буквы кажутся знакомыми, но всё вместе – бессмыслица. Сосредоточиваюсь взглядом на одной строчке, она кажется самой короткой. Подаюсь вперёд, кажется, вот–вот пойму, что там написано. Раздаётся щелчок, строчка становится выпуклой, остальные меркнут, и плакат пропадает.

Прямо в ухо приятный женский голос выговаривает: «Поздравляем, вы начали новую игру». Голосок красивой блондинки. Верчу головой, никакой девицы не вижу. Жаль.

Зато обстановочка вокруг вовсе не приятная. Поздравлять не с чем, скажу прямо. Соврала девица. Как все они.

Комнатушка два на три метра, стены из голого камня. Камень чем–то замазан, но не штукатуркой. Штукатурка… пытаюсь вспомнить, что значит это слово. Тут же забываю об этом. Пол усеян обломками тех же камней, из которых сложены стены. Что я тут делаю?

Вопрос исчезает, едва возникнув. Я спокоен. Поднимаю руки, вижу синюшные ладони, пальцы с заострёнными ногтями. Будто у девицы в боевой раскраске. Цвет у ногтей, как у жмурика. Почему–то меня это не пугает.

Разглядываю руки, перевожу взгляд дальше. Мускулистые ноги, на пальцах ног такие же синюшные ногти, тоже заострённые на концах. Кстати… смотрю на жалкую тряпку на бёдрах. Для штанов коротко, для трусов длинно. Рванина. Живот того же лиловатого оттёнка, пресс кубиками, мышцы плеча накачаны на зависть. Пытаюсь вспомнить, почему меня радует накачанный пресс и внушительные бицепсы, и не могу. У меня всегда было такое тело.

Оборачиваюсь кругом. Под ногами шуршат обломки. Голые стены, крохотное полукруглое оконце под самым потолком. Потолок – сильно сказано. Каменная плита бурого цвета, из прорех между трухлявых балок, крест–накрест держащих потолок, свисают корни травы. И – никакой двери. Выхода нет.

Замуровали? Провожу ладонью по каменной кладке. Странный камень, гладкий и холодный на ощупь. Ничего. Никаких признаков двери или другого выхода. Подпрыгиваю, пытаясь достать до оконца. Прыжки выходят какие–то смешные. Каждый раз я тычусь носом в стену и соскальзываю назад. Последний раз я так скакал… Не помню.

Почему–то отсутствие воспоминаний меня не волнует. Я спокоен, как танк… ещё одно непонятное слово. Начинаю надавливать на все камни подряд. Может быть, их можно расковырять и вытащить из стены. В тёмном углу вижу обломок ножа. Радостно подбираю его с пола. Нож какой–то странный, рукоятка из дерева, металл тёмный, словно пролежал в земле неизвестно сколько времени.

Опять иду вдоль стены. Замечаю висящую под балкой, высоко, на уровне головы, двойную цепь. На концах цепи круглые штуковины, вроде браслетов. Звенья толстые, из серого металла, браслеты массивные. Пробую подёргать за один, тот едва шевельнулся. Для кого такие штуки? Вцепляюсь в одну, повисаю всем весом. Браслеты зловеще звякают, а ладони начинают ныть от холода. Отпускаю – бесполезно.

Под ногой брякнуло. Гляжу вниз. Моя синеватая ступня застряла между рёбер чьей–то грудной клетки. Дёргаю ногой, стряхиваю находку. Косточки отлетают в сторону, ударяются о стену, со стуком падают на пол. Не нравится мне здесь.

Ковыряю в швах между камней. Ничего. Стоят, как влитые. Дохожу до угла, где древесные корни с потолка свисают всего гуще. Опускаюсь к самому полу, тычу в стену обломком ножа. Бесполезно. На глаза попадается особенно гладкий, выпуклый камешек в кладке. Тот чем–то напоминает глаз. Округлый, синий, как будто смотрит и ухмыляется: «Что, парень, не выходит?» С досады тычу в него кулаком.

Со скрипом и шуршанием часть стены уходит вниз. За стеной – узкий, как кишка, проход. Там темно, как… как в узком проходе.

Опять звучит птичье пение, перед глазами выскакивает доска с загадочными письменами, и нежный девичий голосок над самым ухом щебечет: «Поздравляю! Вы нашли выход из подземелья. Задание: найти выход из катакомб». Плакат растворяется в воздухе с тихим щелчком.

Верчу головой. Где ты, птичка? Никакой девицы нет.

Осторожно высовываю голову из своей темницы. Каменная кишка, насколько хватает глаз, извивается и пропадает во мраке. Оглядываюсь назад. Я не трус, но лезть неведомо куда с пустыми руками – дело для дураков. Подбираю у стены косточки сгинувшего здесь неведомого страдальца, сжимаю в руке позвоночник. Ему они уже не понадобятся, а мне нужнее. В другой руке обломок ножа. Чем богаты.

Вылезаю в дырку.

Пригибаюсь, почти уткнувшись носом в синие коленки. Так, враскоряку, бреду вперёд. Шуршит камень под ногами, звякают об узкие своды чужие косточки в моей руке. Сверху свисает какая–то дрянь, не то паутина, не то гнилые корни. Паутина лезет в глаза, в нос. Отфыркиваюсь.

Поворот. Здесь лаз уже пошире, свод поднимается вверх, так, что я могу выпрямиться. На стенах под слоем земли видны остатки кирпичной кладки.

Впереди чернеют три отверстия – три круглые норы. Куда повернуть? Поворачиваю направо. Коридорчик чистый, сухой, иду, почти не пригибаясь. Делаю ещё десяток шагов, утыкаюсь носом в стену. Тупик.

Пытаюсь развернуться, плечи застревают. В памяти вспыхивает и тут же гаснет видение узкой каменной кишки. Мгновенная паника гаснет, как спичка в воде. Не разворачиваясь, пячусь задом.

Вываливаюсь из тупика, смотрю на оставшиеся два варианта. А–а, семь бед – один диабет. Лезу в среднее отверстие.

Иду, шуршу костяшками по стенке, видно плохо, но откуда–то просачивается слабый свет. Под ногой гремит камешек. Останавливаюсь, бросаю взгляд вниз. Сердце ухает в пятки. Впереди, в одном шаге, неровный овал, как ощеренный рот – провал в пустоту.

Осторожно придвигаюсь, смотрю вниз. Края провала гладкие, скользкие, наступишь – и ухнешь вниз. Дна не видно, да и не хочется.

Осматриваюсь. Дальше стены лаза расширяются. В неверном свете подземелья видно, что вокруг провала круглая, сухая площадка. Землистого цвета стены высятся на два моих роста и замыкаются сверху. Из темноты свода торчит чудовищный корень неведомого дерева, и свисают клочья серой паутины.

Прижимаясь спиной к стене, обхожу по кругу пещерку, стараясь не соскользнуть в провал. Опять тупик.

Возвращаюсь назад, с решимостью отчаяния лезу в третье отверстие. Здесь уже совсем темно, иду на ощупь, скребу плечами по твёрдой стене. Под ногами что–то шуршит, брякают сухие кости. Отгоняю мысль о тех, кто блуждал тут до меня.

Впереди сизый свет, похожий на дневной. Прибавляю шагу. Земляной пол сменяется щербатыми каменными плитами. Из стены торчат корешки. Поворот, за ним полукруглые своды кирпичной кладки. Впереди – тоннель. Хороший каменный тоннель, высокие, выложенные кирпичами своды. Стучу ногами по камням, отбиваю шаг. Раз, два. Под ноги мечется серая тень. От неожиданности подскакиваю вверх, бьюсь головой в стенку. Да что ж я как прыгаю. То ли потолки низкие, то ли ноги слишком сильные…

Тень оборачивается здоровенной крысой, размером с собаку. Размахиваюсь, и с плеча бью крысюка по башке чужим позвоночником.

Крыса визжит. Позвоночник рассыпается у меня в руках, со стуком раскатываются по полу косточки. Зверюга отскакивает, и снова кидается на меня, хватает зубами за ногу. Ух ты, тварь, больно!

Втыкаю в шею крысы обломок ножа. Раз, другой. Крысюк визжит, пятится назад, я иду за ним. Нет уж, приятель, теперь я тебя не отпущу. А то вернёшься, друзей приведёшь.

Внезапно зверюга выгибается, отлетает в сторону. Переворачивается кверху лапами. Стою, смотрю, как гладкую тушку сотрясают судороги. Чёрт возьми. Чувствую себя убийцей.

Делаю шаг, перед глазами выскакивает уже знакомый плакат. Теперь могу разглядеть его получше. Это выделанный кусок кожи, натянутый на палочки. Буквы написаны от руки, кое где даже видны потёки краски. И всё равно ни слова не понять.

Нет, я учился в школе. Правда, учился. Напрягаюсь, но не могу вспомнить, как это было. Но что грамотный, помню. Это здесь буквы неправильные, вот в чём дело.

Уже знакомый девичий голосок ласково сообщает: «Поздравляем! Вы получаете очки за ловкость. Очки за убитого врага. Акробатика – навык повышен». Слышу барабанную дробь.

 —Эй! – кричу в темноту. – Девушка! Выходи, хватит в прятки играть!

Голос мой звучит хрипло, как у простуженного быка. От неожиданности замолкаю. Эхо моих слов затихает в каменных стенах. Никого. Только труп убитой мной крысы.

Тычу в крысу ногой. Из тушки вываливается кусок кроваво–красного мяса. Аппетитный такой кусочек с косточкой внутри. Машинально подбираю кусок. Слышу тихий щелчок, на мгновение выскакивает надпись на куске пергамента. Потихоньку начинаю звереть.

 —Хотите, чтобы я это сожрал? Не дождётесь!

Перевожу взгляд на мясо. Рот наполняется слюной. Не знаю, что там было написано, на том клочке кожи. Может, рецепт приготовления крысиной вырезки. А есть–то хочется. Ох, как хочется есть…

 

Глава 2

 

Сглатываю голодную слюну. Посмотрим. Если заблужусь, крысятина пойдёт в дело. Вот только тащить в руках неудобно. Осматриваюсь. Замечаю у себя на поясе мешочек. Простой мешочек из грубой ткани, сверху завязан верёвочкой. Почему–то раньше я его не видел.

Отлично. Запихиваю в мешок кусок мяса. Жаль, позвоночник, которым я угостил зверюшку по холке, развалился. Зато у стены лежит крысиный труп. Здоровый такой, увесистый. Прости, старичок! Беру дохлого крысюка за хвост. Дубина не дубина, но как пугало сгодится.

Иду дальше, волочу за собой добычу. Поворот, за поворотом – решётка. От пола до потолка. Хорошая металлическая решётка, из толстых прутьев. Каждый прут толщиной в два пальца. В просвет разве что кошка пролезет. Видно, мой предшественник тоже дошёл досюда. А потом вернулся назад, и оставил в камере свои косточки. Как предупреждение наивным простакам. Не ходите, дети, под землёй гулять…

Слышу шорох, вздрагиваю. Из–за решётки на меня смотрит ещё одна крыса – точно такая же, как та, что болтается у меня в руке. Глазки–бусинки, роскошные усы. Коричневый нос ходит ходуном, нюхает воздух.

Отступаю назад, прикидываюсь ветошью. Иди сюда, цыпа. Две крысы лучше, чем одна.

Зверюга начинает бегать туда–сюда возле решётки. С надеждой жду, что полезет сквозь прутья кусаться, но нет, бесполезно. Ко мне она явно не собирается.

Вот крыса замерла на месте, задумалась. Прицеливаюсь, кидаю в неё ножом. Попал.

Со звоном выскакивает уже знакомый пергамент. Там какие–то цифры. Крыска падает замертво. Подёргалась немного, и теперь лежит с той стороны решётки кверху лапами. Протягиваю сквозь прутья руку, пытаюсь ухватить добычу. Нет, далеко.

Пропихиваю через решётку ногу, нога длиннее. Ага, достал. Как бы её ухватить? Взгляд падает на мои пальцы, которые сжимают прутья решётки. Ногти, синие, длинные, заострённые на концах. А ведь на ногах то же самое. Кое–как изворачиваюсь, сжимаю пальцы ног на тушке. Зацепил. Тащу крысюка к себе.

Толстая тушка никак не лезет в щель. Дёргаю посильнее, и из крысы вываливается кусок мяса с косточкой. Точно такой же, какой был у первой тушки. Но я смотрю не на мясо. Вместе со стейком из крысы вываливается ключ. Большой такой, старинный, серого металла. Такими только амбарные замки открывать. Видать, зверушка слопала на обед тюремщика вместе со всем добром.

Ключ со звоном падает на камни. Подбираю его, верчу в руке. Замечаю то, что не видел раньше – у решётки сбоку, в тени, куда я не додумался заглянуть, есть квадратная коробочка с отверстием для замочной скважины.

Мой радостный крик распугивает всех зверюг в округе. Торопливо втыкаю в скважину ключ. Поворачиваю в замке, толкаю решётку.

Со страшным скрежетом дверь отходит в сторону. Опять над головой выскакивает старинный пергамент с буковками. Что там написано, не знаю, и не хочу знать. Главное, выбраться отсюда. Засовываю ключ в мешок. Туда же отправляется кусок мяса. Бегу по тоннелю, тащу покойную крысу за хвост.

Выбегаю в просторный зал со сводчатым потолком. Задираю вверх голову, разглядываю своды. Ничего себе подвальчик. Умеют люди строить. Потолок такой высокий, что скрывается в темноте. Из стен через равные промежутки выступают квадратные колонны. Они уходят ввысь, в темноту, и смыкаются там, образуя полукруглые арки. Посередине пола – углубление. Подхожу ближе, смотрю вниз. Это что–то вроде канала. На глубине вытянутой руки, в прямоугольной выемке плещется вода.

Канал проходит через весь туннель, и теряется за ближайшей аркой. Там ещё одна решётка. Пробираюсь вдоль стен, утыкаюсь лицом в прутья. Нашариваю в мешке заветный ключ и замираю в ужасе. В решётке нет замка. Теперь это просто преграда, без намёка на дверь. Обливаясь холодным потом, сползаю по стене.

Холодный камень остужает мой синий зад и пробуждает мозги. Решётка доходит только до основания колонн. Ниже, где проходит канал, есть небольшой промежуток.

Становлюсь на колени, опускаю руку в воду. Водичка мутная, глубину не определить. Осторожно сползаю по стенке, плюхаюсь в канал. Температура подходящая. Тепло, уютно, только пованивает, как в канализации. Загребаю руками, плыву вдоль стенки. Вот над головой проплывает решётка, дальше такой же подвал.

Утыкаюсь руками в стенку. Канал ныряет под арку, вода с шумом устремляется в закрытый жёлоб. Дальше сплошной камень, под перекрытиями из толстых плит слышится слабый плеск воды. Придётся вылезать. Хватаюсь за край, подтягиваюсь и плюхаюсь мокрым животом на каменный бордюр. Ёлки зелёные! Оказывается, в стенах тоннеля есть проходы, по одному с каждой стороны. В одном, скрытом за сводчатой аркой, мелькает свет. Слышу топот ног, вытягиваю шею… и радуюсь, что не успел встать на ноги.

Из–под арки, пятясь задом, вываливается мужик. На мужике кольчуга, перетянутая кожаным поясом. На ногах – почему–то голых, волосатых – сапоги. В одной руке факел, в другой руке сабля, и этой саблей мужик ловко отмахивается от жуткого, синерожего монстра. У монстра красные, горящие дьявольским огнём глаза и здоровенные мускулистые ручищи. В правой – топор, в левой – круглый щит.

Мамочки… Прижимаюсь к мокрому камню. Тихо–тихо, на животе сползаю обратно в вонючую водичку канала. Слышу лязг металла, хриплые ругательства и боевые выкрики мужика с саблей. Монстр рычит что–то нечленораздельное.

Слышу глухой стук – кто–то упал. Прокатился по плиткам и шлёпнулся в воду рядом со мной горящий факел. Зашипел и погас. Звякнуло о камень лезвие. Судя по звуку, сабля, а не топор. Осторожно выглядываю из–за бордюра. Синерожий здоровяк стоит с топором в руке. Медленно поворачивая уродливую голову, озирает каменные своды тоннеля. Стараюсь не дышать. Зачем я только вылез из воды? Сейчас он меня по темечку…

Неуловимо быстрым движением монстр убрал своё оружие за спину. Развернулся и ушёл обратно, в темноту бокового прохода.

Я подождал, пока его шаги затихли вдали, и выбрался из воды. Мужик в кольчуге лежит на краю канала, одна рука свесилась к воде. Каменные плитки под ним обагрились кровью. Лицо спокойно, широко открытые глаза таращатся в потолок.

Его сабля блестит на камнях неподалёку, у колонны. Я взял её в руку. Чуть изогнутое лезвие, рифлёная рукоять с овальной гардой.

Делаю несколько замахов, лезвие свистит в воздухе. Красота. Оборачиваюсь на покойничка. Бедняга. Не хотел бы я оказаться на его месте. А сапоги неплохие. Прямо скажем, хорошие сапоги.

Мучаясь совестью, снимаю с окровавленного тела сапог. Примеряю на себя. Ничего, лезет. Снимаю второй, надеваю. Смотрю на кольчугу. Вспоминаю монстра с топором. Тяжело вздохнув, стягиваю и кольчугу. При этом на камни с приятным звоном вываливаются несколько монет. Подбираю жёлтые кругляши. По виду – золото. Ровно три монетки. Кладу монеты в мешок. Притопываю ногами в новых сапогах. Теперь я не только убийца крыс. Я обокрал покойника. С тяжёлым сердцем отхожу от трупа, а тот смотрит мне вслед безмятежными, широко открытыми глазами.

 

Глава 3

 

С саблей в руке крадусь к боковому проходу. Туда только что ушёл здоровый тип с топором. Стараясь не шуршать, заглядываю под арку. Там уже никого нет.

 —От любопытства кошка умерла, – бормочу себе под нос, и делаю несколько осторожных шажков по узкому коридору. Сводчатый проход заканчивается такой же аркой, за ней виден какой–то зал. Крадусь вдоль стенки.

Тёмный провал впереди вдруг озаряется огнём, что–то полыхнуло с шумом и треском. В два прыжка оказываюсь у входа в зал. Вытягиваю шею и одним глазком заглядываю внутрь.

Между высоких сводчатых колонн мечутся тени. В полутьме вижу троих человек – один в длинной одежде, вроде монаха, двое в доспехах. Монах взмахивает руками, с пальцев его срываются огненные шары величиной с хорошую дыню, и летят в противоположный конец зала. Один шар ударяет в колонну, и рассыпается не хуже фейерверка. В его мерцающем свете вижу ещё несколько человек, одетых в похожие мантии. У двоих в руках мечи, у одного – длинный кинжал, а ещё один размахивает какой–то рогатой палкой. На конце палки болтаются черепа и клыки неведомых зверушек.

Зачарованно делаю шаг вперёд. Всё равно эта братия не обращает на меня никакого внимания. Вот монахи с мечами бросились в атаку, парни в доспехах выкрикнули боевой клич, зазвенели клинки. Взвились в воздух огненные шары. У монаха с кончика рогатой палки с треском сорвалась молния и ударила в грудь одному из воинов. Тот пошатнулся, отступил назад, поднял руку кверху, и его окутало серебристое сияние. Воин сразу приободрился, и вернулся в бой.

Я так загляделся на это эпическое сражение, что споткнулся и едва не упал. Один взгляд под ноги, и всё любопытство как ветром сдуло. На полу у стенки лежит тот самый, синекожий здоровяк, который совсем недавно прикончил мужика в кольчуге. Теперь синекожий сам мертвее мёртвого. Кажется, когда я его видел в последний раз, на нём был какой–то доспех, вроде кирасы, и блестящие сапоги.

Ни кирасы, ни сапог теперь нет. Здоровяк лежит на камнях, его огромные бицепсы отливают холодной синевой. На мускулистых бёдрах наверчена какая–то тряпка. Обхожу его с другой стороны. Ни щита, ни топора. Кто–то успел обобрать покойничка.

Схватка тем временем подошла к концу. На полу скорчились трое монахов, ещё один привалился к колонне, смотрит в потолок, но видно, что не живой. Посох валяется неподалёку, откатился к стене.

Парни в доспехах столпились кучкой возле монаха, о чём–то говорят. Слышу только невнятный бубнёж, ни одного слова не разобрать. Замечаю, что поодаль слоняется ещё человек, парень в коротких штанах и с холщовым мешочком с завязками на поясе. Прямо как у меня. Парень вроде из этой компании, но в разговор не лезет, а бродит по залу. Вот он подошёл к скорчившимся на полу монахам, наклонился, подобрал что–то, быстро выпрямился, перебрался к тому, что лежал у колонны. Там тоже повозился, в тени было не разобрать. Потом вернулся назад, где воины с монахом закончили галдёж и собрались уходить. Они дружно развернулись на месте, и подошли к дальней стене.

Парень в коротких штанах двинулся за ними, повернулся ко мне задом, и я увидел за спиной у него давешний топор. В руке у парня красовался рогатый посох. Так вот кто обобрал моего покойничка. А я–то переживал, совестью мучился. Тут мародёры подмётки на ходу срезают. Не успел помереть, а тебя уже раздели.

Со скрежетом поползла вниз каменная плита. В стене открылся проём, дружная компания во главе с монахом нырнула туда. Не успел я глазом моргнуть, как парень в коротких штанишках проскользнул за ними, а стена поползла обратно и встала на место.

Я бросился за ними, поскальзываясь на камнях. Но сколько ни тыкался в стенку, сколько ни давил на разные камушки, ничего не помогало.

Ещё раз обхожу зал. Мёртвые монахи в мантиях лежат в причудливых позах на полу. Я постоял над ними, подождал немного, сам не зная, чего. Тишина. Только скрипят подошвы моих сапог, да где–то капает вода с потолка.

Наконец разворачиваюсь и ухожу. Дыры в стене больше нет, словно и не было, единственный выход из зала остался там, где я вошёл.

Возвращаюсь обратно, где у воды лежит мой покойничек. Обхожу тоннель по стенке, заглядываю под второй арочный проём. Там темнота, что–то шуршит. Наверно, крысы. Должны быть крысы.

Отгоняю мысль о притаившемся за углом в темноте ещё одном монстре с двуручным топором. Мои сапоги стучат по каменному полу. Если кто–то ещё не знал, что я тут, теперь наверняка услышал.

Впереди виден свет. Иду туда. Серые плиты стен окрасились в красное, огненные блики прыгают по камню. На стене, в железном кронштейне, горящий факел. Факел шипит, разбрасывает искры. Пробую вынуть его из крепления. Деревяшка упирается, видно, крепко застряла. Дёргаю посильнее. Есть.

С факелом в одной руке и саблей в другой иду дальше. Пятно света прыгает по плиткам под ногами, скользит по стене. Много лучше не стало, но хотя бы не свалюсь в яму.

Впереди, у подножия стены, маячит длинная горбатая тень. Скриплю сапогами по камню, тень разворачивается, с писком бросается ко мне. Крыса. Просто тень от факела сделала её больше. Крест–накрест машу саблей. Раз–два–три! Брызжет кровь, крыса отлетает в сторону.

Уже привычным движением толкаю упитанную тушку в бок. Подбираю кусок мяса, складываю в мешочек на поясе. Над головой с мелодичным звоном выскакивает пергамент с загадочными письменами. Какие–то цифры. Числа не слишком большие, но мне становится любопытно. То ли сообщают цены на крысиное мясо, то ли говорят, сколько мне осталось жить.

Выбрасываю цифирки из головы. Нулями да колами сыт не будешь. Там, сверху, кто–то что–то пишет, а по коридорам бегаю я.

Бреду по коридору, уклон пола ощутимо повышается. Стены здесь ровные, выложены хорошим, крепким кирпичом. Факел зашипел и погас. Остаюсь в темноте, стою, держась рукой за стену. Поднимаю глаза и вижу впереди слабый свет. Давно надо было потушить факел, я заметил бы свет раньше. И это не оранжевый огонёк факела, не огненный всполох летучего шара. Позабыв осторожность, бегу вперёд, стуча сапогами. Пятно стало больше, расползлось в круглое отверстие с решётчатым рисунком. Решётка! Утыкаюсь лицом в металлические прутья. Там, за прутьями – дневной свет. Обычный свет солнца.

Торопливо шарю рукой в мешке. Достаю ключ, дрожащими пальцами нашариваю замочную скважину. Ура! Ключ поворачивается в замке, решётка со скрипом отворяется.

Вываливаюсь наружу. Решётка звонко захлопывается за моей спиной. Над ухом радостно щебечет давешняя блондинка, я не слушаю. Жадно вдыхаю свежий воздух. Господи, какая красота.

Я стою на крае каменного уступа. Прямо надо мной раскинулось совершенно невероятное, сияющее красками дня, небо. Подсвеченные розовым облака прочертили голубой свод неба гигантским, перистым веером. Солнце огненным шаром висит над горизонтом, где вздымаются ввысь зелёные холмы. Под ногами куском синего стекла переливается большое овальное озеро. В озеро впадает река. Я вижу, как её хвост извивается между холмами, покрытыми густым лесом, и пропадает в туманной дымке.

Щебечут птицы, а прямо передо мной порхает парочка мотыльков. Мотыльки размером в половину моей ладони, они ныряют вверх–вниз, неторопливо взмахивая атласными крыльями.

А я сидел там, в темноте и сырости, и не знал, что наверху такая красота. Мне на мгновение стало жаль того беднягу, чьи кости остались в подземной темнице. Потом я перехватил в руке саблю, и, не оглядываясь, двинулся прочь от своей недавней тюрьмы.

 

Глава 4

 

Прямо подо мной крутой склон. Зарешёченная дыра – выход из моей подземной темницы – чернеет посередине холма. Скачками спускаюсь вниз, туда, где заманчиво синеет пятно воды.

Кругом цветут цветы, поют птички. Ломлюсь прямо через усыпанные синими бутонами кусты. Шуршат ветки, хлещут меня по лицу. Под ногу попался валун, спотыкаюсь, и последние метры кувырком лечу до воды.

Вода у берега прозрачная, дно покрыто крупным песком. Из песка тут и там выглядывают круглые камушки. Курорт, да и только. Захожу в озеро по колено, осматриваюсь.

Куда ни глянь, кругом холмы. Покрытый густой травой берег круто уходит вверх.

Потоптавшись и прикинув направление, беру курс на солнце. Там склон немного ниже, и впереди видна удобная ложбинка.

Под ногами тихо плещется вода, солнышко припекает сверху, небо висит прямо над головой, расцвеченное, как хвост райской птицы.

Слышу краем уха тихую музыку, как будто за кустами спрятался маленький оркестрик с флейтой и крохотным барабаном. Мотаю головой. Или это и правда рай? Может быть, я умер, и это всё райские кущи. И скоро ко мне явится какой–нибудь тип с крыльями и благостным выражением лица.

Музыка обрывается, а навстречу из травы выкатывается здоровенный краб. Таких я не видел никогда. Краб щёлкает клешнями, и прёт прямо на меня. Отскакиваю, он за мной, не отстаёт. Ах, так? Получи, паук, гранату.

Хрясть, хрясть, сабля звенит о панцирь. Упорная тварь ползёт следом. Чувствую острую боль в ступне. Это он меня клешнями. Со всей мочи луплю его по жвалам. На песок брызжет кровь. Краб отлетает назад и замирает. Над головой с сухим щелчком выскакивает кусок пергамента. Опять цифры. На этот раз надпись зловеще наливается красным. Должно быть, животина, которую я так жестоко прибил, очень редкая, и мне высказали порицание.

С досадой бью его ногой. Из крабика вываливается аппетитный кусочек мяса. Уже нарезанный на ломтики. Подбираю, верчу в руках. Подношу к носу. Пахнет… не помню, как пахнет краб. Что–то у меня с памятью. Решительно сую мясистый кусочек в рот. Живот радостно бурчит.

Наверное, я давно не ел. В глазах поплыло, райский пейзаж подёрнулся дымкой. Не успел я испугаться, как дурнота прошла. Только в глазах продолжает рябить. Вижу, как за ближайшим кустиком ползёт клочок синего тумана, и опять проснулся маленький оркестрик.

Из–за куста выползает второй краб. Видно, подружка прибежала, хочет отомстить. Хромаю на одну ногу. Что–то мне нехорошо. Краб ползёт ко мне. Уже отработанным движением угощаю его по сусалам. Раз–два, с четвёртого удара уродливая тварь летит кувырком. С мелодичным звоном выскакивает очередной плакат. Блондинка доверительно щебечет мне на ухо: «Рубящее оружие, навык повышен!»

Жестом усталого воина подбираю крабовое мясо. Складываю в мешок. Что–то мне от него мерещится всякое. Может, надо было зажарить?

Иду вдоль берега. Солнце плещется в воде, зайчики прыгают в лицо. Наверное, поэтому я не сразу замечаю, как из озера вдруг вырастает деревянный причал.

Столбы из растрескавшихся брёвен подпирают дощатые мостки, сквозь щели в ветхом настиле пробиваются солнечные лучи. К причалу привязана лодка, покачивается на воде.

Возле лодки ошивается какой–то тип. Всматриваюсь. Да это же тот парень в коротких штанишках. Любитель обирать покойничков.

Парень шарит руками в воде. Может, топор потерял?

 —Эй, как тебя! – ну и голосина у меня. Хриплый, низкий. В самый раз людей пугать.

Парень вздрагивает, что–то выпускает из рук. Плюхает вода.

Иду к нему. Тот пятится, не отводя от меня глаз. Посоха в руках у него уже нет, топора тоже. Ну да что взять с мародёра. Видать, распродал вещички, теперь от каждой тени шарахается.

Подхожу ближе. Смуглое лицо, крепкая челюсть, голубые глаза, чёрные волосы вьются крутыми кудряшками. Ангельское личико не вяжется с крепким, мускулистым торсом.

Парень старательно скалится в улыбке. Как будто встретил богатого родственника.

 —Ты местный?

Тот растягивает губы ещё шире. Того гляди, лицо треснет.

 —Здравствуй, добрый незнакомец, – говорит. – Как дела, какие новости?

Замечаю у него на груди табличку. Прямоугольник из того же пергамента, что всё время выскакивает у меня перед глазами. На табличке написано: «Арнольд Великолепный». Имя, что ли?

 —Какие могут быть новости, – отвечаю. – Я только что из–под земли вышел. Это ты мне расскажи, что в мире делается.

Тот открывает рот, таращит на меня глаза. Наконец выговаривает:

 —Я собираю раковины жемчужниц, добрый путник. Три золотых за простую жемчужину, пять – за качественную.

В свою очередь, таращусь на него. Наконец спрашиваю:

 —Тебя зовут Арнольд?

 — Да, – он выпячивает грудь. Явно гордится своим имечком. – А кто ты, добрый незнакомец?

С чего это он уверен, что я добрый?

 —А моё имя… – задумываюсь. И правда, как меня зовут?

Смутно вспоминаю, что имя у меня самое простое. Даже простецкое. Оно мне никогда не нравилось. Я даже хотел сменить его. А Батя, когда слышал об этом, только смеялся и трепал меня по голове… Кто такой Батя?

Трясу головой. Нет, не буду больше есть сырых крабов.

 —Меня зовут… Эрнест. Эрнест Добрый.

Ну да, Добрый. Первое впечатление – оно самое верное. Парень сам так про меня сказал. Видно, неспроста.

Парень недоверчиво косится мне на грудь. Что там, тоже табличка? Кошу глазом, ничего не вижу.

 —Скажи, э–э, Эрнест Добрый, нет ли у тебя заданий для меня? – сладко улыбаясь, спрашивает мародёр и собиратель жемчуга. – Может быть, ты что–то ищешь? У тебя есть проблемы?

Чешу синей пятернёй в затылке. Ёлки–палки, забыл, что ногти у меня вроде когтей. Кривлюсь от боли. Парень в испуге отшатывается.

 —А как же, – говорю. – Есть у меня одно желание. Где тут у вас можно перекусить?

 —Что перекусить? – недоверчиво уточняет парень.

 —Не что, а кого! – рявкаю. Жрать хочется, сил нет. От сырого мяса совсем живот припекло. – Показывай, где тут ближайший пункт питания!

Лицо собирателя жемчуга озаряется улыбкой:

 —Конечно, я провожу тебя, Эрнест… э–э, Добрый. Это нетрудно. Следуй за мной!

Парень разворачивается, и вприпрыжку направляется к ложбинке между холмов. Той самой, которую я сам только что присмотрел. Иду за ним.

Поднимаемся к вершине, под ногами хорошо утоптанная тропа, виляет между валунами. Легко поспеваю за юрким парнем, почти наступаю ему на пятки. Тот оглядывается, и прибавляет ходу. Боится, что съем его вместо обеда?

Впереди вырастает дощатая изгородь, укреплённая между сложенных из камня столбиков. За изгородью бродят овцы. Упитанные такие овцы, с чёрными, довольными жизнью мордами. Ещё дальше, за изгородью стоят несколько домов. Дома одноэтажные, дощатые, с маленькими крылечками, вместо ступеней – плоские валуны. Одним словом, деревня – три двора.

Мой проводник оборачивается с улыбкой, тычет пальцем в ближайший дом. Смотрю. На доме красуется вывеска: «Холодная плюшка».

 —Вот то место, о котором ты спрашивал, Эрнест, – рапортует парень.

Сам стоит, смотрит на меня. Ждёт чего–то.

 —Спасибо, Арнольд, – говорю. Поднимаюсь на крыльцо, толкаю дощатую дверь. Дверные петли душераздирающе скрипят. Не смазывают их тут, что ли?

Внутри полутьма. Прямо напротив входа прилавок. За прилавком стоит девица. На прилавке бутылки с пивом, на тарелках разложена всякая всячина – хлеб, большие куски мяса, зелёные яблоки. Мой желудок издаёт радостную трель. Мои глаза прилипают к девичьей фигурке. Ух ты, какая.

Как зачарованный, шагаю к прилавку. Девушка улыбается. Улыбаюсь в ответ.

 —Здравствуй, добрый гость, – произносит она приятным голоском. – Что ты хочешь?

Откашливаюсь. Что я хочу? Обвожу взглядом пышную грудь. Платьице из тёмной ткани едва прикрывает аппетитные округлости.

 —Милая…

Мой проводник толкает меня в бок. Оборачиваюсь.

 —Э–э, Добрый Эрнест, – блеет красавчик. – Ты ничего не забыл?

Роюсь в мешке, достаю монетку. Бросаю ему в руки. Он машинально ловит, смотрит на золотой. Чем–то недоволен.

 —Иди, иди, – говорю. – Видишь, с девушкой разговариваю.

Смотрю на девицу. Вижу на груди у неё табличку с именем. «Серена Скудоумная». Ну и имена тут у них.

 —Мне бы перекусить… то есть поесть чего–нибудь. – С женским полом надо повежливей. И так хриплю, как простуженный.

 —Выбирай, что тебе нравится, добрый гость, – девица обводит рукой тарелки. – А может быть, ты хочешь в постель?

Застываю. Чувствую, из ушей сейчас со свистом пойдёт пар. Нельзя же так сразу.

 —Э–э. А–а.

 —У нас хорошие постели, одна монета за ночь, – с улыбкой сообщает Серена.

Её слова действуют, как холодный душ. А я–то думал.

 —Мясо. Вон тот кусок, что побольше. И две бутылки пива.

 —С вас пять монет.

Чёрт побери. Я только что отдал красавчику–мародёру одну.

 —У меня только два золотых. – Вытряхиваю свой мешок на прилавок. Девица оживляется. Отдаю ей свой обломок ножа, крабовое мясо, две оставшиеся монеты. Серена милостиво отдаёт мне мой заказ.

Беру тарелку с ростбифом, сую бутылки подмышку, отхожу от прилавка. В глубине комнаты стоит длинный стол. Оказывается, в заведении я не один. За дощатым столом, поставленным торцом к стене, сидят трое. Пьют пиво, ковыряются в тарелках.

Сажусь рядом, ставлю тарелку на стол. Одним махом выпиваю бутылку пива. Ух–х. Как же мне хотелось пить. Набрасываюсь на мясо.

Мясо исчезает в два укуса. Отрываюсь от тарелки. Трое мужиков – соседей по столу – смотрят на меня в упор. Крепкие такие мужики, не то, что давешний красавчик.

Двое сидят напротив меня. На широких плечах – блестящие кольчуги. У одного за спиной длинный лук. Странный такой лук, из белого металла. Похоже на серебро. У второго на поясе длинный меч, весь покрыт узорами, рукоятка отливает красным огнём.

Третий устроился рядом со мной. Этот в кирасе, золотистой с зелёным отливом. На груди посверкивает драгоценный камень на цепочке. Руки застёгнуты в наручи. С виду дорогие, в кованых завитушках. На пальцах перстни, камни в них светятся, как глаза у кошки.

 —Эрнест Добрый, – задумчиво выговаривает воин в дорогой кирасе.

Двое других молча смотрят на меня. Ладони положили на стол, только посверкивают перстни на пальцах. Знаем, видали мы таких. Почему–то я уверен – дёргаться не стоит.

 —Знавал я кое–кого с похожим именем, – продолжает воин в кирасе. Он в этой компании явно главный. – Аристофан Справедливый. Не слыхал о таком?

Пожимаю плечами. Имя кажется смутно знакомым. Нет. Не могу вспомнить.

 —А может быть, ты слышал, что тому, кто найдёт Аристофана, будет великая награда? – вкрадчиво продолжает сосед по столу.

 —И что?

 — А то, что мы её сейчас получим.

Воин в кирасе поднимается с места. В руке его словно ниоткуда появляется обоюдоострый топор. Двое в кольчугах вскакивают, отбрасывают скамейку. С шелестом вылетает из ножен узорчатый меч. С натянутого лука глядит нацеленная мне в лоб стрела.

 

Глава 5

 

Жало стрелы смотрит мне в глаза. Остриё длинного меча уткнулось в грудь. Вот засада.

 —Парни, вы обознались. Я не…

 —Не дёргайся, – цедит сквозь зубы лучник. – А то промахнусь, шкурку попорчу.

Третий, с узорчатым топором, молчит. Обводит меня взглядом. Наверно, прикидывает, как будет шкурку снимать.

Сабля лежит на лавке рядом, тяну к ней руку. Знаю, что не успею. Отчётливо, будто в замедленной съёмке, вижу, как пальцы лучника начинают отпускать тетиву.

Трах–бабах! В блестящую кольчугу лучника со страшным треском ударяет ветвистая молния. Кошкой шипит раскалённый воздух. По таверне разливается запах озона.

В глазах от вспышки плывут огненные круги. Успеваю увидеть, как мужик с луком заваливается на спину, а спущенная стрела летит в потолок. Кувыркаюсь назад, через скамейку. На лету подхватываю саблю с лавки. Вышибаю всем телом дверь «Холодной плюшки», скатываюсь с крыльца.

Опять слышится треск. Вижу через распахнутую настежь дверь, как в полутьме таверны сверкает молния. Через мгновение оттуда спиной вперёд вылетает красавчик–мародёр.

Вслед за ним пытаются выйти сразу двое типов в кольчугах – мечник и лучник. Они лезут в дверь одновременно и застревают в дверном проёме. Красавчик тычет в них рогатым посохом. Посох испускает шипение, из рогулек идёт вонючий дым, но никакой молнии нет и в помине.

Тем временем мужики разобрались с дверью. Первым на крыльцо выскочил воин с длинным мечом, за ним, со страшными проклятьями, лучник. За ними в проёме появился вожак в золотистой кирасе.

Плохо дело. Прыгаю к первому, тычу в него саблей. Неожиданно для самого себя попадаю в цель. Мечник с криком отшатывается, из его рассечённой щеки брызжет кровь. Лучник уже выхватил стрелу из колчана, целит в меня. Бросаюсь на землю, перекатом ухожу в сторону.

Стрела втыкается в ограду. Блеют испуганные овцы. Вижу краем глаза, как красавчик в коротких штанишках бросает на землю теперь уже бесполезный посох и выхватывает топор. Тот самый топор, что был у синекожего здоровяка в подземелье. Значит, парень его не продал. Но где он тогда его прятал?

Навстречу парнишке с крыльца прыгает заводила в блестящей кирасе. Пораненный мной мечник торопливо вытаскивает откуда–то пузырёк с фиолетовой жидкостью, и выпивает одним глотком. Кровь у него на щеке мгновенно сворачивается, а рана заживает на глазах.

Таращу глаза на чудо исцеления. Вот бы мне такое лекарство!

Воин в кирасе теснит красавчика, тот пятится назад, отмахиваясь топором. Меня не прикончили пока только потому, что двое в кольчугах отталкивают друг друга, торопясь добраться до меня первым. Видно, я и правда ценный приз. Вернее, не я, а тот неведомый Аристофан Справедливый. И чем он всем так насолил?

Красавчик, пятясь задом, спотыкается о тележное колесо, роняет своё оружие и падает навзничь. Вожак в золотистой кирасе, злорадно оскалив зубы, подскакивает к нему, замахивается топором.

Излечившийся чудесным образом мечник оттолкнул лучника в сторону, и прыгнул на меня. Свистит меч. С трудом уворачиваюсь от удара. Ну всё, теперь мне точно конец.

 —Стойте, нарушители спокойствия! Бросайте оружие! – гремит приказ, и во двор «Холодной плюшки» врываются сразу трое громил в полном вооружении.

Куда там воякам в тонких кольчугах. Трое новоприбывших с головы до ног в блестящих латах, на головах шлемы с перьями на макушке, в руках – солидные мечи. Сразу видно, серьёзные ребята. Шутить не будут.

Парень в коротких штанишках тут же прикидывается ветошью. Закрывает глаза, складывает ручки на груди и даже не дышит. Мужик в золотистой кирасе опускает топор. На лице его отражается досада.

Лучник испуганно оборачивается и вздрагивает. Щёлкает тетива. Стрела летит прямо в одного из громил и звякает о закованное в металл плечо. Тот бросается вперёд, выбивает лук у незадачливого охотника за наградой, и выкручивает тому руки за спину.

 —Ты арестован, дерзкий преступник!

Мой противник, мечник, рычит от злости и бросает в меня пустым пузырьком из–под лекарства. Дзынь! Пузырёк разбивается о косяк рядом с моей головой. Веером летят радужные осколки. Я, по примеру красавчика–мародёра, падаю на спину, закрываю глаза и делаю скорбное лицо. Подёргивая ногами для достоверности, думаю, что синий цвет кожи на самом деле полезная штука. Как раз для покойничка.

 —Следуйте за нами! – командует один из громил в доспехах.

Провинившаяся троица безропотно выходит со двора. У ворот стоят кони. Крепкие гнедые жеребцы мотают головами и фыркают навстречу своим хозяевам. Громилы в латах вскакивают в сёдла. Мужик в золотистой кирасе бросает последний взгляд во двор. На лице его явно видно желание спустить с меня шкуру и натянуть на барабан.

Руки коротки, приятель. Сейчас тебе светит скорый суд и общественные работы, если я хоть что–то понимаю.

Стук копыт удаляется по дороге. Лежу, чувствую, как солнышко припекает мне лицо и обнажённые руки. Где–то над ухом чирикает птичка, ветерок доносит запах цветущей травы. Так бы и лежал, загорал у крылечка.

Открываю глаза, встаю. Стук копыт затих, спины всадников ещё маячат вдалеке. Поблескивают на солнце блестящие доспехи.

Красавчик в коротких штанишках уже поднялся с земли. Стоит, вертит в руках свою рогатину. Покачиваются и бренчат привязанные за верёвочку черепа.

 —Жаль, заряды кончились, – бормочет он себе под нос. – Ничего, продам.

Подхожу к нему, кладу руку на плечо. Парень вздрагивает, зыркает на меня.

 —Ну, ты молоток, – говорю задушевно. – Чего в драку–то полез, меня спасать? Я тебе кто? Сват или брат?

Парень отворачивается, распускает завязки у своего мешка на боку. Ловко перехватывает посох и одним движением пропихивает его в мешок. Оп–ля! Длинная палка пропадает внутри и исчезает без следа. Парень подбирает с земли свой топор, и повторяет фокус с исчезновением предмета.

Вот так штука. Может, и я так могу? А то ходить с саблей в руке не очень–то удобно. И засовывать за пояс штанов чревато. Не ровен час, нарежешь себя на ломтики.

 —Чего молчишь?

Парень двигает губами, морщит лоб. Видно, как в черепушке у него крутятся шестерёнки. Думает, что сказать. Я, хоть и не слишком умный – так Батя говорит – но в людях маленько разбираюсь. Наконец шестерёнки останавливаются, парень расплывается в блаженной улыбке:

 —Я собиратель редких жемчужин и искатель приключений, Добрый Эрнест. Простая жемчужина – три золотых, качественная…

 —Хватит! – рявкаю. За дурака меня принимает? – Давай, выкладывай, чего тебе от меня надо?

Глупая улыбка сползает с его лица. Тихо рычу, придвигаюсь к нему вплотную. Он сглатывает, вертит головой, явно ищет, куда бы удрать.

 —Тогда нам лучше присесть, – говорит уже нормальным голосом. Кивает на дверь таверны.

Вот это другой разговор. Мы поднимаемся на крыльцо. Девица за стойкой деловито перетирает тарелки. Улыбается нам навстречу. Вспоминаю, что не выпил вторую бутылку пива. Шарю глазами по залу. Перевёрнутая лавка уже стоит на своём месте, моя бутылка аккуратно пристроена на краешек стола.

Хватаю бутылку, выпиваю одним махом. Что–то меня в пот бросило.

Садимся за стол. Кладу саблю рядом с собой. Мало ли что. Парень замечает мой взгляд на входную дверь:

 —Не бойся, сегодня они уже не вернутся. За попытку убийства полагается заключение в камеру на сутки.

Фыркаю:

 —Что ж так мало?

 —Такие здесь правила. – Он смотрит мне в глаза. – Так ты правда не Аристофан?

 —Не знаю я никакого Аристофана. Ни доброго, ни справедливого.

 —Тогда ты новичок. Прости, я сперва подумал, что ты местный. С ними разговаривать не о чем.

 —Почему это?

 —Послушай, я не знаю, почему ты так похож на Аристофана. Он – местная легенда. Мало кто его видел вживую. Но все знают его приметы.

Ощупываю свою физиономию. Что во мне такого?

 —У тебя есть зеркало?

Парень криво ухмыляется. Встаёт из–за стола, уходит к стойке, где прелестная Серена протирает бутылки. Возвращается. Протягивает мне маленький предмет:

 —На, возьми.

Это зеркало. Кругляшок полированного металла на узорчатой ручке.

Смотрю на себя в крохотную лужицу серебра. Ну и рожа у тебя, милок. Лицо правильных очертаний, но кожа синяя, как у покойника. Высокие скулы, раскосые глаза. Зрачки горят красным огнём. Кошу глазами, пытаюсь разглядеть побольше. Вижу край уха. Лучше бы я его не видел. И уши–то у меня, не как у людей. Хищный зверь ты, Эрнест, а не добрый человек и мирный путник. Видно, не зря тебя в подземную тюрьму запихнули, и дверь замуровали.

 —Ты что, никогда себя со стороны не видел? – с интересом спрашивает красавчик.

Бросаю зеркало на стол:

 —Нет.

 —Это очень странно. Теперь я от тебя точно не отстану. Это приключение стоит десятка других.

 —Не понял.

Красавчик сладко улыбается:

 —Я пойду за тобой в огонь и в воду, Аристофан, ой, прости, Эрнест. Пока смерть не разлучит нас.

 

Глава 6

 

Арнольд радостно скалится во весь рот. Не нравится мне его улыбка.

 —Сам в огонь прыгай, если хочется. Я пока на тот свет не собираюсь.

Тот широко открывает невинные голубые глаза:

 —Но мы же все здесь для того, чтобы…

Переворачиваю бутылку, вытряхиваю в рот последние капли пива. Жаль, деньги кончились.

 —Для чего?

Парень слабо улыбается:

 —Я забыл, что ты новичок, Эрнест. Этот мир опасен. Особенно для тех, кто хочет тишины и покоя.

На гладкое, смуглое лицо его набегает тень:

 —Здесь так хорошо, так красиво. Ты, наверное, и сам заметил. Птички поют, бабочки порхают. Солнышко светит…

 —Что плохого в бабочках? – удивляюсь я. Что за дела. Кому могут помешать птички?

 — Ничего плохого в них нет, – отвечает Арнольд. Кривит красивые губы, водит пальцем по столу. – Ты видел местных? Ну этих, вроде Серены?

Бросаю взгляд на девицу за стойкой. Серена протирает стаканы. Чувствует, что на неё смотрят, улыбается мне. Блестят ровные зубки, розовые пальчики продолжают уверенно протирать донце стакана.

 —Видишь?

 —Вижу. Красивая девка.

 —Ты ещё не понял, – Арнольд явно недоволен моей тупостью. – Они тут все симпатичные.

 —Ну и хорошо.

 —Нет, ты погоди, послушай. Бывают такие новички. Любят природу. Бродят по лесам, по дорогам, нюхают цветочки. Этот мир, он... затягивает. Чем больше им любуешься, тем больше хочется здесь остаться. Насовсем.

Молчу. Думаю. Теперь уже я вожу пальцем по столу. Мой заострённый синий коготь снимает с доски тонкую стружку.

Арнольд наклоняется ко мне, почти шепчет:

 —Здесь нельзя быть просто так. За всё надо платить. Если не хочешь стать деревом. Знаешь, как одной книжке написано: «Чтобы остаться на месте, надо идти вперёд. А чтобы продвинуться вперёд, надо бежать изо всех сил». Тот, кто стоит на месте, уходит в небытие. Понимаешь? Ты ходишь, дышишь, разговариваешь, нюхаешь цветы, и потихоньку растворяешься. Кто слабее, тот становится призраком. Дымным облачком. Мимо такого пройдёшь, и не заметишь. Кто посильнее, и травку всякую любит, может стать деревом или кустом. Побродит, побродит по тропинкам, заснёт на травке, и не проснётся. Смотришь, а он уже корни пустил. Торчит из земли, листьями шелестит.

 —А кто ещё сильнее? – интересуюсь я. Жутковатая у парня выходит история.

 —Кто ещё сильнее, и кого бог мозгами не обидел, те могут сохранить человеческий облик. Самый простой вариант – стать одним из местных. Ходячая функция. Ты знаешь, что такое функция, Эрнест?

 —Знаю, не дурак.

 —Да ты не обижайся. Местные, они тоже люди. Но не совсем. Поживи с ними, и ты поймёшь. А как поймёшь, так волком взвоешь. С тоски. Поэтому такие, как мы… ну, те, кто ещё живой, из кожи вон лезут, чтобы не стоять на месте.

 —А ты откуда всё знаешь? – спрашиваю с подозрением. Уж очень складно врёт этот красавчик.

Арнольд тяжело вздыхает. На гладком личике написана снисходительность к новичку:

 —Всем новеньким выдают инструкции. Не знаю, с какой луны ты свалился, что ничего не знаешь. Тут все в курсе.

Вот так дела. Да они тут все чокнутые.

 —Что ж выходит – вас тут силком бегать заставляют?

 —А ты сам подумай, Эрнест. Если перед тобой будет пляж, пиво, девочки, или крутые горы, чудовища с клыками, и ночёвки под дождём – что ты выберешь? Драку с монстром или девчонку?

 —Девки тоже разные бывают, – ворчу. – Значит, бегай, пока не упадёшь, так, что ли?

 —Никто тебя не заставит, Эрнест, – тихо говорит красавчик. – Не хочешь, иди, нюхай цветочки.

Задумываюсь. Быть деревом как–то глупо. Торчать сто лет в земле. Чтобы по тебе муравьи ползали, а дятлы бока долбили. Да ещё какой–нибудь прохожий справит на тебя малую нужду…

 —Ладно, – говорю. – Понял. Пойду, убью пару крабов.

Встаю с лавки. Подбираю саблю. Распускаю завязки у своего мешка. Гляди–ка, получилось. Сабля проскальзывает в мешок, и целиком скрывается внутри.

Бросаю прощальный взгляд на Серену, и толкаю дощатую дверь.

 —Ты куда? – Арнольд бежит за мной.

Спускаюсь с крыльца. Над головой раскинулось карамельное небо. Багровый шар солнца завис над холмами. Где–то стрекочет кузнечик.

У дороги, по которой трое громил в доспехах увели арестантов, стоит деревянный столб. К столбу прибиты доски–указатели. Стрелки на них указывают в разные стороны. Вот оно, распутье. Только я не витязь.

Подхожу к столбу. Он стоит посреди утоптанного клочка земли, от которого веером расходятся три дороги. Разглядываю указатели. Надписи на них сделаны теми же буквами, что на клочках пергамента. Ничего не понять.

Тычу пальцем в верхнюю доску:

 —Досюда далеко?

Парень заливается румянцем:

 —Я нигде ещё не был. Я сам новичок.

 —Тогда направо. – Решительно подтягиваю кургузые штаны, и ступаю под указатель.

 —Почему направо? – пыхтит, пытаясь поспеть за мной, красавчик Арнольд.

 —Потому что у меня нет коня.

Парень замолкает. Мои сапоги стучат по утоптанной земле. Дорога, извиваясь по склону холма, идёт вверх. Я вижу, как прямо передо мной поднимается над горизонтом огромная, невероятная луна. Она висит в лиловом вечернем небе, как гигантский газовый фонарь. За моей спиной тает в тумане и окончательно пропадает из вида таверна «Холодная плюшка».

 

Глава 7

 

Холодная земля звенит под ногами. Дорога круто идёт вверх, кажется, ещё немного – и достанешь рукой до неба. Сверху мигают звёзды. Гроздья созвездий развешаны в небесах, как ёлочные гирлянды. Невесомый шар луны висит прямо над головой, лиловый бок его густо изрыт оспинами кратеров.

Большой камень у обочины, поворот. Склон холма впереди вдруг выпускает вверх правильный столбик, который начинает расти на глазах. Какая–то у него верхушка странная, вся в зубцах.

Останавливаюсь, задираю голову, разглядываю зубцы. Нет, это не горная вершина.

Арнольд догоняет меня, сгибается пополам и пыхтит, уперев ладони в колени. Сам я нисколько не запыхался. Только ноет нога, которую цапнул клешнями гигантский краб.

 —Крепостные башни, – бормочет красавчик. – Это форт.

Разглядываю зубцы. Никогда не бывал в настоящей крепости. Срываюсь с места, лёгкой рысцой бегу по направлению к башне.

Перед глазами с мелодичным звоном выскакивает кусок пергамента. Угловатые буквы, бурые строчки с потёками краски. «Вы нашли форт Мизеркордия» – щебечет на ухо невидимая блондинка.

 —Опасно подходить к форту по ночам, – бубнит рядом со мной Арнольд. – В дневное время прогулки возле заброшенных сооружений также опасны и могут привести к нежелательным встречам.

Видать, инструкций начитался. Он что, тоже видит эту надпись?

Гляди–ка, а на самом верху башни, между щербатых зубцов что–то светится. Оранжевый огонёк, как будто от костра. Мой желудок издаёт голодную трель. Вспоминаю, что у меня в мешке завалялось пара кусков крысиного мяса. Тот ростбиф из таверны уже истаял внутри, как прошлогодний снег. Сейчас бы ещё пару кусков жареного мяса, большую кружку горячего чая, и на боковую.

 —Слышь, Арнольд, а жареных крыс тут едят? – спрашиваю. – Что там в твоей инструкции написано?

Красавчик шмыгает носом. Спрашивает тонким голосом:

 —Эрнест, ты ведь не собираешься туда идти?

Никак, боится. Правильно, я сам боюсь. Не знаю только, чего больше – здоровенных крыс в подвале или стать деревом. Пустить корни в землю и отрастить листочки.

 —Нет, я тут останусь. Шелестеть листвой. – Запускаю руку в мешок, достаю саблю. Удобная всё–таки штука, этот мешок.

Схожу с дороги, ступаю в траву. На ощупь пробираюсь через цветущий куст, его пахучие бутоны скользят по моей кольчуге, мягко тычутся в лицо. Оглушительно скрипит цикада. Зубчатая стена надвигается, нависает над головой.

У подножия форта почти абсолютная темнота. Медленно иду вдоль стены, нащупываю ногами торчащие из земли камни. Ныряю под очередной куст, хватаюсь за тонкие ветки. Не хватало ещё кувыркнуться с холма. С треньканьем выскакивает кусок пергамента, девица радостно сообщает: «Скрытность – навык повышен!»

Пригибаюсь, осторожно веду ладонью по холодному камню. Из–под пальцев с шорохом сыпется каменная крошка и сухие клочья травы. Рука внезапно проваливается в пустоту. Ага, тут провал в стене.

Поднимаю руки, ощупываю края дыры. В самый раз, чтобы пролезть. Заглядываю внутрь. Это высокий, под три этажа, каменный колодец с кружком неба наверху. В синем кружке бриллиантами мигают звёзды. Наверху, бросая рыжие блики на серый камень, светит огонёк костра.

Пробираюсь в пролом. Сзади шуршит ветками красавчик Арнольд. Слышу, как он старается не пыхтеть. С саблей в руке пересекаю заросший травой пятачок земли. Слышу шорох развязываемого мешка, что–то трещит, и яркий свет разливается по двору. Моргаю, закрываюсь ладонью. В руке у парня рассыпает искры новенький факел.

Свет факела освещает каменный колодец. Задираю голову кверху. Там, где горит костёр, слышится удивлённый возглас. Кто–то перекликается на стене. Люди? Слышу, как вниз застучали торопливые шаги. Звук гулко отдаётся от каменных стен, эхо мечется внутри узкого колодца.

Арнольд со свистом втягивает воздух, пятится назад. Оборачиваюсь, и только сейчас замечаю в стене полукруглый арочный проём, за которым смутно виднеются ступени, ведущие вверх. Или вниз – как посмотреть. Из проёма выскакивает человек, и бросается ко мне.

Слова: «Браток, огоньку не найдётся?» застревают у меня в горле. Не человек это оказался, совсем не человек.

Навстречу, смешно задирая колени, бежит уродливая тварь. Тощие ноги, разлапистые ступни. Жилистые руки, длинные, худые, с когтистыми пальцами. Кожа в свете факела кажется зеленовато–чёрной, словно эта пародия на человека только что выкопалась из–под земли. Скуластое, круглое лицо с лягушачьим ртом. По бокам головы торчат покрытые редким волосом уши.

Всё это я разглядел в один миг. А в следующий уже отпрыгнул и заорал во всю мочь своих лёгких. Как говаривал Батя: «Испугался – ори. Пусть думают, что кричишь ура!»

Тварь подбегает с невиданной резвостью. В тощей руке блестит изогнутый меч. Другая рука держит маленький круглый щит, по виду – деревянный.

Отмахиваюсь саблей. Звенит металл, с клинков летят искры. Зеленокожий уродец оказался ростом мне едва по плечо. Тычу в него остриём клинка, пытаюсь достать в голую грудь. Тот увёртывается, хрипло визжит, размахивая своей загогулиной. Вижу краем глаза, что вслед за первым из проёма выскакивают ещё двое.

Второй обегает меня сбоку, в тощей когтистой руке – дубинка. На круглой башке – рогатый шлем. Уродцу он явно великоват. Из–под болтающихся нащёчников волосатыми лопухами торчат примятые уши.

Лопоухий подскакивает, тычет мне рёбра дубиной. Я спотыкаюсь, отступаю. В руках первого уродца свистит кривой меч. Моя кольчуга выдерживает, но мелкие кольца впиваются в кожу.

Чёрт побери. Стать зелёным кустом мне явно не грозит. Меня просто порежет на ломтики пара лопоухих существ в нелепых доспехах.

Слышу за спиной душераздирающий крик. Уродцы на мгновение замирают. Рассыпая жгучие искры, прямо в лицо тому, что с дубинкой, влетает горящий факел, и застревает под ободком шлема. Лопоухий визжит, роняет своё оружие. Из–под шлема ползёт вонючий дым.

Сверкает лезвие топора. Уродец с мечом отскакивает назад, закрывается круглым щитом.

 —За мной! – кричит Арнольд. Голос его срывается и даёт петуха.

Разворачиваюсь и бегу за ним. В свете звёзд вижу, как парень подбегает к стене, слышу тошнотворный скрип давно несмазанных дверных петель.

 —Сюда! – сипит красавчик. Бросаюсь в темноту. Слышу слабый свист за спиной. Удар в спину, ещё один – в поясницу. Как будто ткнули железным пальцем. Ноги подгибаются, и я скатываюсь куда–то вниз.

Пересчитываю всем телом ступени. Каждый удар отдаётся в спине острой болью. Перекатываюсь в последний раз и скрючиваюсь на холодном каменном полу. За мной с гулким стуком захлопывается тяжёлая дверь.

Арнольд хватает меня за лодыжки, и, пыхтя, тащит куда–то. Волокусь за ним, не выпуская из руки саблю. Изогнутое лезвие звякает по каменному полу.

 —Хватит, – хриплю. – Отпусти, гад!

Парень протаскивает меня несколько шагов, и усаживает спиной к стене. Приваливаюсь к холодному камню. Поясницу пронзает, словно горячей иглой.

 —А–у–ыы!

 —Сейчас, сейчас, – бормочет в темноте Арнольд.

С шипением загорается новый факел. Вижу, как красавчик торопливо роется в своём мешке. А ещё вижу, что из моего живота выглядывает что–то острое, влажное от крови. Моей крови. Сзади, под копчиком, о стену скребёт что–то твёрдое, торчащее из моего зада.

Арнольд трясущимися руками достаёт какой–то рулончик, раскручивает, поворачивается ко мне и тычет в лицо пальцем. Вспыхивает ослепительный свет, над головой парня растекается серебристое облачко и медленно гаснет в воздухе. На краткий миг из темноты выглядывает сводчатый потолок, серые каменные блоки стен с торчащими из них держателями для факелов.

По телу проходит щекочущая волна. Жгучая боль в спине тает, как мороженое в жаркий полдень. Ух, как хорошо–то.

Пошатываюсь, встаю на ноги. Что–то бренчит о камень. В свете факела вижу, что на пол скатывается стрела. Две стрелы. Деревянное древко, пёстрое оперение.

Молча смотрю на пол. Так это меня в спину из лука угостили. Мороз продирает по позвоночнику.

 —Там был лучник, – хрипло поясняет Арнольд. По его гладкому, бледному от переживаний личику разливается облегчение. – Хорошо, у меня был лечебный свиток. А то я магией не владею…

Поднимаю голову, таращу на него глаза. Крепкие здесь водятся крабы. Ядовитые. Вон как меня с них ведёт.

 —Магией? – повторяю машинально. Потираю поясницу. С таким ранением нормальному человеку место в реанимации. Даже такому синерожему, как я.

Арнольд мягко улыбается. В свете факела вижу, как блестят ровные, белые зубы.

 —Ты привыкнешь, Эрнест. Тебе понравится. Или ты умрёшь.

 

Глава 8

 

 —Нравится, не нравится, спи, моя красавица… – бормочу, ощупывая себе поясницу. Ни дырочки, ни обломка древка. Ничего. А ведь только что из меня торчала пара стрел. Если это магия, то я за магию.

Осматриваюсь. Позади видны щербатые каменные ступени, по которым я недавно скатился, удирая от лопоухих уродцев. Над ступенями – массивная дверь. Хорошая дверь, крепкая. Толстые доски, накладки из кованого металла. Такую враз не вышибешь.

Впереди в темноту тянется коридор. Низкий потолок, землистого цвета стены. Заметно, что здесь давно никто не ходил. Кругом пыль и запустение. Факел в руке Арнольда трещит и сыплет искрами. Рыжие тени прыгают по углам, шевелятся на стенах. Над моей головой в тёплом воздухе колышется паутина размером с хорошее одеяло. Пыльные серые нити толщиной в мой палец. Интересно, что за пауки её сплели.

Оборачиваюсь к двери. Тишина. Представляю, как с той стороны к толстым доскам прижимаются волосатые уши. Арнольд говорит:

 —Они не уйдут до утра. Гоблины любят человеческое мясо.

Смотрю на него. А ведь он не шутит. Ну уж нет, моего окорока им не видать. Ни жареного, ни сырого. Как говорит Батя: «На–ка, выкуси!» Мотаю головой. Какой ещё Батя?  —Здесь есть другой выход? Что там в ваших инструкциях написано?

Арнольд пожимает плечами, на гладком личике написано сожаление:

 —Эрнест, в инструкциях нет планов крепостей.

Вот так всегда. Дали саблю, и крутись, как хочешь. Перехватываю рукоять поудобнее:

 —Тогда нечего у порога лясы точить. Пошли.

Красавчик с готовностью поднимает факел повыше. Беру его за плечо, толкаю впереди себя:

 —Шевелись, салага! Не маячь за спиной.

Арнольд возмущённо бормочет себе под нос. Слышу что–то вроде: «Всякий синий будет мне указывать»… Но послушно идёт вперёд. Может, я новичок, и не знаю инструкций. Но топать по незнакомым подвалам с факелом за спиной – значит искушать судьбу.

От факела мало толку, он даёт только пятачок света под ногами, чтобы не споткнуться и не упасть. Красавчик впереди меня шаркает ногами, вертит головой. Потом замедляет шаг, останавливается и поднимает факел повыше. Подхожу, смотрю.

Коридор кончился. Перед нами квадратный зал. Каменная кладка, в стенах через равные промежутки – прямоугольные ниши. Они пусты и затянуты паутиной. В противоположных стенах зала, прямо напротив друг друга, чернеют два дверных проёма. Слева – арочный проход, за которым плавают сгустки тумана. Справа – металлическая решётка. На решётке видна коробка замка.

Подхожу к решётке. За ней угадывается тоннель, узкий и длинный, как кишка. Без особой надежды толкаю решётчатую дверь. Заперто.

Возвращаюсь обратно, заглядываю в открытый проём арки. За ней, в чёрной пасти тоннеля плавают светящиеся пласты тумана. Они лениво поднимаются к невидимому потолку и колышутся там, как рассеянные медузы.

Не нравится мне этот туман. Задумываюсь, чешу затылок. Отдёргиваю руку. Слышу лязг металла. Это красавчик Арнольд уже возится у решётки, зажав факел между коленок. Гляди–ка, у парня такой же ключ, как у меня.

 —Не подходит! – парень с досадой швыряет ключ в мешок.

Подхожу к нему, вытаскиваю из мешка свой ключ. Арнольд с надеждой дышит у меня за плечом, вытягивает шею. Скриплю ключом в замочной скважине. Нет. Придётся идти в туман.

 —Жаль, отмычки нет, – говорит красавчик. – Сейчас бы пригодилась.

Факел испускает последнее шипение и гаснет. Наступившая темнота кажется ещё гуще. Слышу, как Арнольд шарит рукой в мешке. Испускает тягостный вздох. Наверное, факелы кончились. Вижу блеск полукруглого лезвия – парень достал свой топор.

Нехотя возвращаюсь к открытому проходу. Сжимаю в руке саблю и ступаю вперёд. Сыро, холодно и откуда–то слышится слабый свист. Как будто ветер гуляет в старой раме.

Странно. Ветер свистит, а ни дуновения. Тяжёлый, затхлый воздух, да ещё пахнет чем–то кислым. Иду вперёд, раздвигаю грудью пласты тумана. Они слабо светятся, свиваются в клубки и отплывают в стороны, как живой кисель.

Туннель вдруг расширяется, переходит в квадратную площадку. От площадки вниз идут широкие каменные ступени. Всё, что ниже двух первых ступеней, тонет в чёрной, ледяной даже на вид воде. Над водой завиваются струйки пара.

Арнольд горячо дышит в спину, но с места не двигается. Видно, лезть в воду первым придётся мне.

Шагаю на ступеньку. А водичка–то и правда ледяная. Захожу по пояс, нашариваю путь. Лестница кончилась, теперь под ногами ровная, твёрдая поверхность. Должно быть, каменная плитка. Тихо бреду вперёд, к лицу липнет туман. По чёрной поверхности воды от меня во все стороны бегут мелкие волны.

 —Эрнест!

Оборачиваюсь. Арнольд таращит глаза на что–то наверху, тычет пальцем. Задираю голову.

Из черноты тоннеля нам навстречу выплывает странный светящийся шар. Он похож на огромную картофелину, из которой торчат длинные отростки. Посередине клубня щерится в ухмылке беззубый рот. Метёт чёрную воду длинная борода.

Отростки оборачиваются руками. Над беззубым ртом светятся красные глаза. Что там Арнольд говорил о призраках? Клубочек тумана? Дымное облачко? Хорошо облачко. Пячусь назад.

Призрак взмахивает тощими руками–отростками. Красные дырки глаз горят безумным огнём. Пронзительное шипение и свист режут уши. Так вот кто тут свистел. А я думал – сквозняк…

Привидение размахивается, в лицо мне летит огненный шар. Машинально ныряю, ухожу под воду с головой. В ушах стоит страшный гул, грудь сдавливает холодом. Шарю руками по дну, отползаю назад. Выныриваю у стенки. Оцениваю обстановку. Дело дрянь. Призрак витает над водой, мечет огонь с обеих рук. Оглушённый Арнольд барахтается, лупит ладонями по воде. Топора не видно, наверное, оружие лежит на дне. Как есть, салага. Перевожу дыхание, опять ныряю, плыву к нему. Хватаю за ногу, тащу вниз. Красавчик хрипит, булькает.

Отталкиваюсь носками сапог от каменных плит пола, благо, они все в щербинах. Тяну Арнольда за собой, тот барахтается, пускает пузыри. Ничего, за полминуты без воздуха ещё никто не умирал… Ползу по дну, секунды тянутся без конца. Трачу остатки дыхания. Кажется, лёгкие вот–вот лопнут. Кто не ходил в воде, пусть не говорит, что это легко. Да ещё перед глазами вдруг замаячила синяя полоска с красным кончиком. Полоска быстро краснеет, укорачивает синий огрызок.

Смотрю наверх. Над головой плещет и ломается серебряное зеркало поверхности воды. Нащупываю рукой ступени. Вперёд. Вползаю вверх по лестнице, по лицу потоками течёт ледяная вода. Воздух. Прекрасный воздух подземелья. Жадно дышу, стоя по колено в воде. Странная полоска подмигивает синевой, и исчезает.

Смаргиваю воду, оглядываюсь. Позади снова блещет ядовито–зелёный свет, слышны взрывы огненных шаров, и на грани слуха играет тревожный оркестрик. Флейта и барабан. Видно, призрак никак не успокоится.

Арнольд стоит на четвереньках, надрывно кашляет, отплёвывается.

– Вставай, мать твою! – собственный голос пугает даже меня. До чего же мне не нравятся эти узкие коридоры, не передать словами. И этот огонь за спиной…

Красавчик испуганно взглядывает на меня и послушно поднимается на ноги. Бегу к противоположному проходу, где решётка.

Так, ключ не подходит. Вытягиваю палец, сую свой заострённый коготь в замочную скважину. Осторожно поворачиваю. Внутри что–то щёлкает. К чему нам отмычка? Арнольд хрипло ахает, дверь со скрежетом распахивается. Перед глазами выскакивает надоедливая табличка, девица щебечет: «Взлом замков – навык повышен!»

Сзади, за спиной слышится треск, блещет зелёная вспышка. Огненный шар взрывается совсем рядом, рассыпается о стену. Вот ведь настырный призрак. Догнал–таки. Мы пробегаем в открывшийся проём, Арнольд оборачивается, и с силой захлопывает за нами решётку.

Лязгает металл, с потолка сыплется труха. Привидение выплывает из темноты, вращает глазами, изрыгает проклятия. Слов не понять, но видно, что наболело.

Тихо отхожу назад. Между нами решётка. Призрак подплывает к металлическим прутьям и зависает в воздухе. Тощие руки колышутся плетьми вдоль округлых боков. Клубневидное тело светится зеленоватым огнём. Красные глаза шарят вокруг, но нас не замечают. Наконец, выкрикнув напоследок что–то короткое и ёмкое, привидение разворачивается, и уплывает в темноту.

Арнольд облегчённо вздыхает и сползает на пол. Вяло шарит рукой в мешке. Достаёт хлеб, два яблока. Вынимает за горлышко бутылку пива, ставит на пол. Делает приглашающий жест. Сажусь рядом, складываю ноги калачиком.

С хрустом откусываю от яблока. Только сейчас понимаю, что страшно голоден. Парень отпивает пиво из горлышка, передаёт мне бутылку. Делаю хороший глоток. Уф–ф. Вода стекает с меня струйками. Вокруг уже натекла приличная лужица.

 —Ты извини, что я на тебя рявкнул, – говорю. – Момент был такой.

Арнольд машет рукой. Отпивает из горлышка.

 —Пустяки. Я тоже виноват. Пропустил тебя вперёд. Хотел посмотреть, кто на тебя выйдет. Убьют тебя, или нет.

Давлюсь яблоком. Красавчик спокойно цедит пиво из горлышка. Отставляет на пол пустую бутылку:

 —Видишь ли, Эрнест. В этом мире каждый сам за себя. Даже те трое, в таверне. Уверен, когда они получили бы тебя, их дружба сразу бы закончилась.

Смотрю на него. Не нахожу слов.

 —Ты что, ждёшь, пока меня какая–нибудь тварь прикончит? А ты потом шкурку с меня снимешь, так, что ли?

Арнольд с досадой мотает головой. Мокрые кудри прыгают по щекам.

 —Опять ты ничего не понял!

 —А я–то думал, тут самые страшные звери – это крысы, – говорю. Капли воды стекают с меня, капают на пол. За решёткой плавает сизый туман. – Мир красивый, девки грудастые. Мотыльки порхают. Гуляй, не хочу.

 —Я сам не знаю, какие тут могут быть твари, – тихо говорит Арнольд. – Этого никто не знает. Нам всем дают одинаковые инструкции. Что можно, что нельзя. Общее представление о мире. Понимаешь, он один на всех, и разный для каждого. Чем сильнее игрок, тем страшнее твари, которых он встретит.

 —Игрок?

Арноль зажмуривается, в отчаянии дёргает себя за волосы. Забавный он всё–таки парень.

 —Я не могу тебе объяснить! Мы все здесь игроки. Вся наша жизнь – это игра. Ты не представляешь, какой это азарт, какой кайф…

Он судорожно вздыхает, говорит уже спокойнее:

 —Когда мы приходим сюда, в этот мир, мы теряем память. Таковы условия игры. Мы все равны. Не может клерк играть против своего босса в реальности. Это неспортивно.

Застываю с огрызком яблока в руке. А ведь правда. Я ничего не помню. Кто такой, откуда взялся. Пустота в голове.

 —Поэтому мы все одинаково слабы вначале. И тот, кто изначально сильнее остальных, может обрести… репутацию. Ты знаешь, почему Аристофан Справедливый стал легендой? Говорят, он постиг тайны этого мира. Он медитировал на вершине скалы, голый и голодный, много дней. Он вспомнил всё. Он стал самым могущественным игроком этого мира. Говорят, тот, кто найдёт его, получит великую награду.

Арнольд прерывисто вздыхает, голубые глаза смотрят сквозь меня:

 —Великую награду…

 

Глава 9

 

Отворачиваюсь от замечтавшегося красавчика. Знаю я таких мечтателей. Попадись им этот неведомый Аристофан, они его сначала на лоскуты порвут, а потом уже делить будут. Смотрю на скрытый в полутьме свод коридора, на тесные стены. Мне кажется, или раньше здесь было просторнее? Надо выбираться отсюда.

Машинально засовываю огрызок яблока в мешок. Сую туда же пустую бутылку. Красавчик насмешливо ухмыляется. Бросает свой огрызок за решётку. Хватаю его за руку. Поздно. Мокрый комочек пролетел между прутьями и канул в слоистый туман.

 —Ты что, собираешь огрызки? – хмыкает Арнольд.

Смотрю сквозь решётку. Пласты тумана пришли в движение. Серебристое свечение стало усиливаться. Отдельные туманные клубки медленно поплыли вверх. Мы задрали головы. Каменные своды подвала на глазах сменились подобием сумрачного неба. Вот только обычные облака не светятся зелёным светом, и не выпускают странные змеевидные отростки, похожие на щупальца.

А тучки всё пухнут, их становится больше. Вскоре вся каморка между двух проходов заполнилась зелёной туманной кашей. В полной тишине слышу слабый, на грани слуха, шипящий свист.

Арнольд бледнеет, пятится от решётки. Вытаскивает из мешка короткий нож. Простая рукоятка, тусклый металл. Видно, кончились его запасы. Топор утопил, факелы сгорели.

 —Он боится металла, – бормочет красавчик. Видно, хочет убедить самого себя. – Ты заметил, что призрак не полез через прутья?

 —Может, он пока не догадался. Где ты видел у него мозги?

Туман наползает на решётку, свист усиливается. Прозрачные щупальца наливаются зеленоватым светом, липнут к металлу прутьев. Выходим из столбняка, дружно разворачиваемся и несёмся прочь, в темноту. Сапоги гулко стучат по каменным плитам. Эхо наших шагов мечется между стен.

Сворачиваем за угол, здесь немного светлее. Видны массивные кирпичи стен, ветхие плиты под ногами, пыльные, щербатые и отколотые по краям. Замедляем шаг. Арнольд приваливается к стене, и шумно выдыхает.

 —Нет, правда, Эрнест, зачем тебе огрызок яблока? Бросил бы под ноги…

 —Пригодится, – отрезаю. Сам не знаю, почему, но уверен – нельзя оставлять за собой следов. В голове крутится странное слово: «окурки». Но не признаваться же красавчику, что ты просто суеверный склеротик. – Посажу яблоню, выращу дерево. Дальше по списку.

 —Какому списку?

 —Построю таверну, женюсь на Серене и сделаю ей сына. Ты что, простых вещей не знаешь?

Красавчик моргает, озадаченно морщит лоб, а я смотрю в глубину каменной кишки. Вижу то, что впопыхах не заметил раньше: впереди мигает крохотная искра света. Слабый, дрожащий огонёк. Будто кто–то подмигивает из темноты оранжевым глазом. Издалека не понять, что это, но на призрака не похоже.

 —Ты не сможешь жениться на Серене, – наконец сообщает красавчик. – На местных нельзя жениться. Тем более делать…

Отмахиваюсь от него, отлипаю от стены и медленно крадусь к огоньку. Подошвы моих сапог скрипят по каменным плитам. Веду рукой по холодной стене. Стоит глубокая тишина, только шуршат камни под ногами. Арнольд, что–то бормоча мне в спину о проблемах личной жизни, идёт следом.

С мелодичным звоном выскакивает кусок пергамента, девица радостно щебечет: «Скрытность – навык повышен!» Кажется, начинаю разбирать надписи. То слово, что с краю, должно быть, и значит: «повышен». Учись, Эрнест, по вывескам буквы читать…

Подхожу ближе к огоньку, тот становится всё ярче. Коридор вдруг расширяется, образует крохотный зал.

В углу, на груде битых кирпичей, поломанными рёбрами круглится разбитая бочка. Ржавый обруч откатился в сторону. Здесь же пара ветхих ящиков, в одном дыра, и оттуда торчит рукоятка лопаты. Кому пришло в голову держать лопаты в ящиках?

Запасливый Арнольд тут же бросается к бочке, начинает рыться в кирпичах. Вытаскивает лопату и вертит её в руке. Деловито засовывает инструмент в мешок и лезет в ящики с головой.

В стенах, на уровне моих глаз, с двух сторон торчат крепления для факелов. В одном из них почему–то горит свеча, насаженная на верхнее кольцо. Тихо потрескивает фитиль, в пыльном воздухе стоит запах горячего воска.

Свеча толстая, слегка оплывшая с краю. Жёлтый воск медленно стекает по её округлому боку и капает на пол. Грубо обработанные камни стен в оранжевом свете блестят, как намасленные.

Если судить по лужице расплавившегося воска, кто–то зажёг фитиль не больше часа назад.

С холодком внутри представляю, как зелёные человечки, которых Арнольд назвал гоблинами, прячутся в темноте подземелья, за ближайшим поворотом, держа луки наготове. Представляю, как они час назад вставляли свечку в крепление и хихикали, потирая худые ладошки. Иди, глупый Эрнест, на свет. Мы сейчас тебя зажарим, и съедим.

Арнольд поднимает голову, замирает на месте. Я вздрагиваю и хватаюсь за рукоять сабли. Кто–то идёт. Топает, не скрываясь. Громко скрипят камешки под подошвами. Мы явственно слышим скрежет чужих ног по каменным плитам.

Красавчик, оступаясь на кирпичах, сползает в угол, ложится за бочку, прикрывается паутиной. Я отступаю в тень, за ящики, прилипаю к стене. Если это те зеленокожие парни, нам крышка. Сзади призрак, впереди – засада с дубинами и луками. Может, и есть такие герои, которые могут одним махом побить нескольких человек – или лопоухих гоблинов – я не из их числа.

 — Что это было? – слышу негромкий голос. Говорит мужчина, явно молодой и крепкий. Снова не могу понять, откуда это знание, но готов поспорить на огрызок яблока в своём мешке.

 —Ничего, показалось, – отвечает другой голос. Этот явно старше, с лёгкой хрипотцой.

Люди. Это люди. Смотрю на Арнольда. Тот мотает головой. Вспоминаю троих охотников за головами в таверне «Холодная плюшка». Нет, рано вылезать на свет.

Двое идут мимо, благо, коридор здесь широкий. Крепкие мужики, один брюнет, другой седой, с лысиной во всю макушку. Оба одеты в длинные синие балахоны, подпоясанные кушаками. У брюнета в руке посох с рогулькой наверху, у лысого на поясе нож. Хороший, длинный нож, а не тусклая железяка на деревянной рукояти.

Шелестят балахоны, дрожит огонёк свечи. Незнакомцы уже показали нам спины, как вдруг из–за бочки, где прячется Арнольд, раздаётся душераздирающий чих. Двое в балахонах останавливаются и смотрят на меня в упор. Заметили–таки. Улыбаюсь и машу им рукой. В другой у меня сабля.

 —Привет, друзья, – говорю вежливо. – Не подскажете, как пройти… к выходу?

Мужик с рогатым посохом отступает на шаг, перехватывает древко наперевес, тычет в меня рогулькой. Ба–бах! Вспышка, громовой удар, мне в лицо летит сгусток огня. Едва успеваю отдёрнуться в сторону, заслониться саблей. Получаю удар в плечо и валюсь на пол. Вся левая рука немеет, в глазах плывут огненные круги. Чувствую, что волосы на голове встают дыбом, как у испуганного кота.

Лежу у стены, в ушах стоит дикий визг и звон. Здорово мне попало. Немного левее, и конец. Отчаянно верещит что–то моя невидимая блондинка, тревожно мигает перед глазами надоедливая табличка.

Пытаюсь встать, ноги подгибаются, кряхчу, как старый дед. Помирать, так с музыкой. Не хочу, чтобы меня добили лежачего. Кое–как встаю на ноги. Сквозь красную пелену вижу, как выскакивает из–за бочки Арнольд, размахивается, и в лоб брюнету летит здоровенный булыжник. Ну да, там ведь груда битого кирпича.

Брюнет шатается, падает навзничь. Его товарищ выкрикивает:

 —Это всё, на что ты способен?!

Красавчик, с ножом в руке, прыгает вперёд, но спотыкается о кирпич, и кувырком летит под ноги лысому. В мгновение ока на полу образуется куча–мала.

Шатаясь, делаю шаг к барахтающимся противникам. Лысый, даром, что волосы все седые, прижимает парня лицом к пыльному полу, выкручивает руку с ножом. Крепко перехватываю эфес потными пальцами, размахиваюсь, рублю сплеча.

Брызжет кровь. Лысый застывает и медленно валится набок. Красавчик сталкивает его с себя и вскакивает на ноги. Лицо его в кровавых кляксах белее простыни.

 —Живой? – спрашиваю. Голос сипит и срывается.

Арнольд кивает, не отводя глаз от тела. Да, зрелище не для слабонервных. Лысый лежит на боку, дёргает ногами, из перерубленной шеи хлещет кровь. Рядом неподвижно застыл брюнет, на лбу у него набухла здоровенная шишка. Непонятно, дышит он или нет.

Перевожу дыхание, наклоняюсь над зашибленным. Щупаю пульс. Вроде живой. За спиной у меня красавчик сгибается пополам, отходит в угол, и его тошнит на обломки кирпичей.

Развязываю кушак на поясе брюнета, и связываю бедолаге руки. Потом снимаю пояс с лысого, и повторяю тот же номер с ногами. Пусть отдохнёт.

Возвращается Арнольд. Утирает рот ладонью, гладкое личико порозовело, глаза блестят. Парень присаживается рядом с лысым и сноровисто снимает с трупа синий балахон. Вертит в руках и откладывает в сторонку. Снимает сандалии, тоже откладывает. Оглядывает кинжал, радостно цокает языком. В мешок летит какой–то свиток, пара стеклянных пузырьков, и невзрачный камушек.

Красавчик переходит к брюнету, и скоро тот уже лежит на полу в одних подштанниках. Арнольд сияет, как новая монета.

 —Это мы удачно с тобой сюда зашли, Эрнест! – сообщает, улыбаясь, как сытая акула.

Нагибаюсь над брюнетом, вытираю клинок о его подштанники. Поднимаю с пола балахон, натягиваю на себя. Одёжка оказывается мне коротка, подол болтается над полом, как юбка, синяя ткань трещит подмышками. Подбираю второй балахон, протягиваю красавчику:

 —Надевай.

Арнольд морщит нос, неохотно одевается. На нём балахон болтается, как на вешалке.

 —Думаешь, так будет теплее?

 —Думаю, они тут не одни. Кто зажёг эту свечу?

Парень кивает, улыбка сползает с его лица. Подбирает с пола рогатый посох, пристукивает древком о камни:

 —Триста золотых. Я богач, Эрнест. Теперь бы ещё найти парочку старых бочонков с нубинийским вином, и можно идти к Серене.

Глаза его мечтательно закатываются:

 —Она мне обещала кое–что дать…

 —Дай–ка сюда кинжал, – говорю сухо. И когда это красавчик успел договориться с Сереной?

Парень моргает. Неохотно вытаскивает из мешка длинный нож лысого, и отдаёт мне. Разглядываю нож. Странный материал рукоятки, не то кость, не то камень. Клинок гладкий, блестящий, от рукояти вниз идут затейливые буковки надписи.

Арнольд склоняется над клинком, разглядывает надпись:

 —Странно. Никогда не видел ничего подобного.

 —Что тут странного?

 —Руны. Тут написано: «Вечная жизнь». Никто не желает противнику вечной жизни.

Пожимаю плечами. Мало ли кто что напишет?

 —Ты не понимаешь, Эрнест. Это магическое оружие. Здесь должно быть написано его свойство. Удар ледяного клыка, например. Или укус змеи. Ожог молнии, наконец. Но кому нужен вечный враг?

Провожу пальцами по клинку, гладкий металл обжигает кожу ледяным холодом. Плечо, ушибленное ударом посоха, внезапно скручивает судорога. Я вздрагиваю, разжимаю пальцы, и кинжал со звоном падает на пол.

 

Глава 10

 

Беру кинжал за головку рукоятки, как гадюку, двумя пальцами, поднимаю с пола. Распускаю завязки у мешка. Блестящий клинок пропадает в тряпичной темноте. Утираю ладонью потный лоб. Здорово меня приложили той рогулькой. Левый бок горит огнём, рука словно чужая.

Красавчик провожает жадным взглядом канувший в мешок кинжал. Я выглядываю в коридор. В глубине мрачной каменной кишки мягко светят огоньки свечей.

Что ж, если назад пути нет, остаётся идти вперёд, и будь что будет. Надвигаю на лоб капюшон и выхожу в темноту.

Арнольд топает следом, пристукивает древком посоха по каменным плитам. Два диковинных монаха идут на неведомую службу.

В полутьме коридора перед нами мигают огоньки, и на грани слуха раздаются приглушённые голоса. Они множатся, и звучат гулко, как в бочку. Должно быть, эхо.

Потом стены неожиданно раздаются в стороны, потолок уходит куда–то ввысь. Зал. Большой, мрачный зал. Мы вышли на балкон, перегороженный низенькой оградой. Огоньки обернулись двумя жаровнями. Плоские металлические чаши на ножках полны горящих поленьев. Над чашами пляшут жаркие языки пламени, плюются искрами в темноту.

Никогда бы не подумал, что в старой крепости могут быть такие огромные помещения. Лоскуты огня бросают рыжие блики на высокие, в два этажа, каменные стены. Внушительный свод подпирают массивные ноги колонн на прочных квадратных основаниях.

Внизу, в гулкой полутьме зала, расставлено ещё несколько жаровен. Они расположились вокруг возвышения посередине. К возвышению, сложенному из крупных каменных блоков, с четырёх сторон ведут широкие лестницы. Узкие ступени заметно просели, серый, потускневший от времени камень выщерблен по краям.

Лестницы круто поднимаются вверх, к небольшой площадке, по углам которой торчат гранёные столбики. Верхушки столбиков украшены ромбовидными кристаллами. В отблесках пламени кристаллы сияют белым огнём.

Арнольд при виде кристаллов издаёт сдавленный стон. Парень вцепляется в барьер, вытягивает шею и пожирает глазами загадочную площадку посреди зала. Того гляди, кувыркнётся с балкона.

 —Как хорошо, что я с тобой пошёл, – бормочет, не отрывая глаз от кристаллов. – Как удачно!

Совсем у парня от жадности крыша поехала. Пока он глазеет на сияющие ромбы, я вижу, что внизу, под колоннами, собирается кучка граждан в синих халатах. Все галдят, как стая ворон, но слов не разобрать.

Вот халаты расступились, встали полукругом у одной из лестниц. Из–за спин собравшихся появились двое крепких мужиков в балахонах. Они вывели на свет третьего, по виду своего собрата, и потащили к возвышению.

Человек, крепко схваченный за локти, идёт, механически передвигая ноги, опущенного лица не разглядеть под капюшоном. Его тащат вверх по ступенькам, выводят на площадку. Только сейчас замечаю, что там, ровно посредине между сияющими столбиками с кристаллами, есть низенький постамент. С виду это небольшой фонтан с бороздками по периметру и углублением посредине. Фонтан совершенно сух, нет там никакой воды. Только чернеет дырка для стока жидкости.

Двое балахонов подтащили человека к столику. Собрание затихло. Звякнули цепи, беднягу уложили спиной на стол. Свесившиеся руки и ноги жертвы растянули и быстро приковали к каменным столбикам.

Один из палачей сорвал с жертвы балахон, и тут уже ахнул я. Вцепился в хлипкие перила и свесился с балкона рядом с Арнольдом.

На каменном возвышении раскинулась такая красотка, что у меня враз пересохло в горле, и я едва не выронил саблю вниз, на каменные плиты.

Мне кажется, я о такой всегда мечтал. Не помню, как и когда это было, но там, внизу, лежит воплощение моих желаний, не больше и не меньше. Атласная кожа светится в полутьме, шикарные локоны растрепались, округлые бёдра едва прикрыты полоской ткани, талия такая тонкая, что можно обхватить двумя ладонями. Ножки стройные, а грудь такая, что я только взглянул и издал придушенный стон почище, чем мародёр Арнольд.

Что Серена! Никакого сравнения. Простецкая булочка против шоколадного торта с изюмом.

Меж тем на возвышение взобрался ещё один тип в балахоне. Поднял руки, повернулся кругом. Широкие рукава свесились вниз, и стали видны металлические наручи на запястьях.

 —Братья! – низкий голос раскатился по залу. Красивый такой, бархатистый голос. – Сегодня свершится то, чего мы ждали так долго. Вы знаете, каких жертв нам это стоило. Вы знаете, что будет, когда мы сделаем то, что должны. Мы готовы пойти на это. Больше ждать нельзя. Наконец тайный враг открыл нам своё лицо. Наконец мы можем увидеть то, что было скрыто во тьме. Уничтожим воплощение зла! Развеем по ветру немыслимую тяжесть, что сковывала нас, освободимся от оков! Станем свободными!

Оратор опускает руки, поворачивается к красотке на столе. Вытягивает из широкого рукава тугой свиток, разворачивает его. На полотне пергамента крупными буквами написано несколько строк. В свете жаровен заглавные буквы отливают густым багрянцем.

Двое в балахонах обнажают мечи. Один встаёт слева, другой справа от девицы. Тот, что слева, заносит меч над головой, другой направляет остриё прямо в сердце. Вижу, как подрагивает клинок в его руке, кончик лезвия почти впивается в нежную кожу.

Оратор поднимает свиток повыше, произносит первое слово. Голос его громом раскатывается под сводами зала. Девица вскрикивает, густые локоны её окутываются сизой дымкой, словно под ней зажгли невидимый костёр.

В голове у меня будто взрывается дымовая шашка. Не думая, перемахиваю через перила и прыгаю с балкона.

Без колебания сигаю с высоты почти двух этажей. Врезаюсь в спины синих балахонов. Жилистые тела слегка смягчают падение. Перекатываюсь по каменным плитам. От удара об пол мутится в глазах, перехватывает дыхание. Однако, крепкие у меня косточки! Накачанные мышцы ноют, в глазах плывёт, но вроде ничего не сломано.

Почти на ощупь нахожу лестницу к постаменту. Зажимаю ушибленный бок ладонью, хромая, бегу вверх по ступеням. Балахоны кричат, мечутся по залу, но никто не спешит вслед за мной. Взбираюсь на площадку. Двое палачей как стояли, так и стоят, поблескивают в руках занесённые над жертвой клинки.

Оратор поворачивается ко мне. Трещит пламя жаровен, сияют кристаллы. На их фоне одеяние его кажется почти чёрным.

 —Остановись, несчастный! – какой у него всё–таки бархатный голос. Самое то стишки вслух читать. Перед дамами. – Не мешай вершиться правосудию!

Не отвечаю. Как говорит Батя: «Не разговаривай с противником. Сделай дело, потом болтай!» Делаю выпад, промахиваюсь. Оратор отшатывается, лезвие моей сабли звенит о камень постамента. Балахоны внизу кричат, над головой с шипением проносится огненный шар. Двое палачей над жертвой сжимают рукояти мечей, краем глаза вижу, как дрожат их руки.

 —Последний раз говорю тебе – стой! – гремит оратор.

Ещё один огненный шар взрывается прямо на площадке. Волна раскалённого воздуха толкает меня в грудь, обжигает лицо. Один из палачей вскрикивает, роняет меч. Их главарь поднимает свиток, разворачивает на всю длину. Тонкий пергамент озаряется огнём, я вижу его насквозь.

Неровные строчки внезапно вспыхивают алым пламенем. Пальцы, держащие свиток, начинают светиться изнутри. Одновременно шипит и тает в бездымном зелёном пламени металл цепей. Толстые звенья истаивают в воздухе, не успев упасть. Оратор кричит, взмахивает руками, с пальцев его стекает красный огонь.

Страшный, низкий гул вдруг заполняет огромный зал. Кристаллы по краям площадки невыносимо ярко вспыхивают и разом взрываются. Вспышка холодного белого пламени бьёт в лицо, волной прокатывается по залу.

Почти ослепнув, вижу, как разлетается на куски постамент. Плавно, словно в замедленной съёмке, взлетают в воздух обломки камня. Обнажённое тело девушки подлетает вверх, зависает над полом. Свиток в руках оратора вспыхивает и сгорает в яростной вспышке, показав на мгновение буквы, написанные огнём. Сворачиваются и чёрными хлопьями опадают на пол остатки пергамента.

Оратор разевает рот в беззвучном крике, бросается к жертве, обхватывает её руками. Девушка выгибает спину, её тонкие пальцы впиваются в палача, лицо запрокидывается, и я вижу её лицо. На мгновение её взгляд останавливается на мне. Сердце моё пропускает удар.

Вздрагивает земля, каменные плиты возвышения трещат и крошатся. С жутким хрустом распахивается посередине площадки круглый каменный рот. Остатки постамента проваливаются в него, рушатся внутрь, в бездонную черноту. Каменные губы спазматически двигаются, с хрустом заглатывают камни. Шуршат, ссыпаясь вниз, обломки гранёных столбиков. Сияющие кристаллы, что были на них, испарились без следа.

Площадка шевелится, как живая, тела двоих палачей с мечами безжизненно подпрыгивают на крошащихся камнях. Один из них скатывается к центу, его рука свешивается в дыру. Каменные губы жадно хватают добычу. Оцепенев, смотрю, как тело в синем балахоне соскальзывает вниз и проваливается в темноту. Напоследок мелькают ноги в сандалиях, и тело исчезает. Чудовищный рот с хрустом смыкается, как будто его и не было. Только звездчатая трещина на полу, да брызги крови наискосок на покосившейся, потерявшей очертания каменной тумбе.

 —

Глава 11

 

Трещина в камне напоминает смеющийся рот. Изогнутые в улыбке губы, ироничный скол сбоку. И кровавые брызги наискосок, как будто каменные зубы раскусили перезрелый помидор. Чувствую, как по телу бегут мурашки. Звон в ушах усиливается.

 —Эрнест!

Поднимаю голову, шарю взглядом вокруг. На балконе, с которого я так резво сиганул, машет руками Арнольд.

 —Эрнест, не сходи вниз! – голос у него срывается, парень надсадно сипит: – Не сходи с места, стой, где стоишь!

Оборачиваюсь кругом. То ли у меня мутится в глазах, то ли в зале стало темнее. Жаровни чадят, огонь в них почти погас. Густой дым вяло переваливается с краёв металлических чаш и тугими клубками сползает на пол.

Странно, раньше в полу не было тех квадратных решёток. Или я их не заметил? По периметру постамента открылись решётчатые отверстия, по три с каждой стороны. Сквозь мелкие ячейки со свистом и шипением струится сизый пар. Он поднимается вверх, повисает над полом и расползается в воздухе.

Щербатые каменные плиты затянуло туманной дымкой. Смутно чернеют скорчившиеся на полу в причудливых позах люди в балахонах. Они неподвижны. Лестницы вокруг постамента уже наполовину скрылись в сизом тумане. Вот ещё одна ступенька потемнела, её край оплыл, над ним заклубились усики ядовитого дыма.

Один из палачей, избежавший падения в каменную пасть, должно быть, не удержался на ногах и скатился вниз. Вот он, лежит плашмя на лестнице, голова его окутана туманом, тело сотрясает судорожный кашель. Вижу, как дёргаются его ноги, колотят пятками по ступенькам.

А ведь это ловушка. Я тут один, как перст. Куда делись оратор со свитком и красивая девица? Только что они были здесь, подброшенные в воздух взрывом, среди обломков разлетевшегося на куски алтаря. И вот их нет, словно не было никогда. Даже следа не осталось.

 —Эрнест! Повернись и посмотри направо! – кричит Арнольд.

Машинально поворачиваюсь и смотрю.

 —Там, в углу, видишь? Смотри внимательно!

И правда, в дальнем углу зала, скудно освещённом одинокой догорающей жаровней, смутно темнеет арка. В узком проёме угадываются ступени ведущей наверх лесенки.

 —Вижу, – отвечаю, и сам поражаюсь, как сипло звучит мой голос. Туман уже почти вполз на площадку, где я стою. Ещё немного, и он закроет её целиком.

 —Набери воздуха, вдохни глубже. Задержи дыхание и прыгай вниз, – голос красавчика тоже срывается и хрипит. – Беги к выходу, не останавливайся. Если задержишься, умрёшь!

Шагаю к краю постамента, гляжу вниз. Там мутными волнами плавает дым, переливается над еле видными на полу длинными бугорками – телами людей. Прыгать туда?

Делать нечего. Если останусь здесь, то наверняка смогу украсить своей синей тушкой этот мрачный пейзаж. Обречённо вздыхаю, ступаю на лестницу, схожу вниз по щербатым ступенькам. Останавливаюсь, когда уровень ядовитого тумана доходит мне до груди, делаю несколько глубоких вздохов, так, что на боках трещит кольчуга. Потом сжимаю зубы, задерживаю дыхание и окунаюсь в туман с головой. Хватаю ещё дёргающееся тело палача за ногу, и резко стартую с места.

С закрытыми глазами пролетаю остаток ступеней. Направо и прямо. Вытягиваю вперёд руку с саблей, размахиваю ей в дыму. Мало ли что.

Глухо стучат мои сапоги по каменному полу, звук шагов увязает в дыму и тут же пропадает, как под толстым слоем ваты. Сзади, за телом палача волочится, звякая по плитам, длинный меч.

Бедняга так и не выпустил его рукоять из судорожно сжатых пальцев.

Дзынь! С печальным звоном узкое лезвие моей сабли ломается, обломок упирается во что–то твёрдое. От сильного толчка рукоять едва не вылетает из руки.

Приоткрываю глаза. Проклятье! Я слишком забрал вправо, и уткнулся в стену. Что же, пусть чёртов дым выест мне глаза, всё лучше, чем помереть здесь, в этом подвале.

Бегу почти вслепую, открытые глаза невыносимо жжёт, по лицу текут слёзы. Из тумана выпрыгивает колонна, огромные блоки покрыты паутиной трещин. Огибаю её каменный бок, тело палача позади безвольно подпрыгивает на выбоинах пола. Глухо стучит о плиты коротко остриженная голова.

Одинокая жаровня впереди, огонёк в ней еле тлеет, расплывается красным пятном. Не в силах свернуть, сшибаю чашу. Колено пронзает острая боль, фейерверк искр от догорающих углей рассыпается под ногами. Жаровня с грохотом катится по полу.

Вот он, узкий арочный проём в стене, в самом углу. Пол кренится, ускользает из–под ног, последний воздух со свистом вырывается сквозь сжатые зубы. Сломанная сабля выпадает из моих разжавшихся пальцев. Шатаясь, из последних сил нашариваю косяк, падаю на колени. Нет, я не умру здесь. Я ещё увижу бабочек размером с мою ладонь. Я попью воды из синего озера. Я буду лежать в траве среди цветов, и смотреть на дивную, огромную луну.

Упрямо ползу наверх, по ступеням. Они громоздятся, как горы. Им нет конца. Нельзя дышать, нельзя.

Чья–то рука вцепляется мне в волосы, с силой дёргает вверх. Рывок, меня буквально подбрасывает, я пролетаю через последние ступеньки и падаю на живот. Ур–ргх!

Слышу надрывный кашель. Меня немного протаскивают по камням и бросают.

Лежу плашмя, чувствую себя раздавленной черепахой. Судорожно глотаю воздух широко открытым ртом. Звон в ушах медленно затихает. Вяло переворачиваюсь на спину, повёртываю голову. У стены сидит, привалившись боком, Арнольд.

Парень глухо кашляет, прижав ладонь к груди. С трудом переводит дыхание, взглядывает на меня.

Встречаемся взглядами.

 —Живой? – чуть слышно выговаривает красавчик, и заходится в новом приступе кашля.

Хочу ответить, и не могу, горло сводит судорога. Глотаю засохшую слюну, глотку дерёт, как наждаком, шершавый язык еле ворочается во рту.

 —Зачем ты, – красавчик, запинаясь, награждает меня замысловатым эпитетом, – прыгнул вниз? Какого… ты полез с балкона?

Отворачиваюсь. Упираюсь взглядом в стенку. Дыхание потихоньку выравнивается, хрип в груди затихает. Только саднит ушибленная коленка, да невыносимо чешутся обожжённые глаза.

 —Я на тебя такой ценный посох истратил, – бубнит над ухом Арнольд. Голос его прерывается, будто ему трудно дышать. – Когда ты вниз соскочил, вся эта братия на тебя кинулась. А у меня только пять зарядов! Я, как дурак, вниз побежал, там лесенка сбоку оказалась. Ещё поискать её… Потом люки открылись. Ладно, я вовремя заметил. Успел вернуться.

Красавчик хрипло вздохнул, прижал ладонь к рёбрам. Затих у стены. Я посмотрел на него. Под пальцами по ткани балахона расплывалось бурое пятно.

 — За мной погнались, – заметив мой взгляд, отозвался Арнольд. – Прости, Эрнест, у меня был только один пузырёк с лекарством. Едва хватило…

 —Это ты меня прости, – едва шевелю губами. Надо встать, уйти отсюда, но сил почему–то нет. Перед глазами маячит уже знакомая табличка. Буквы на ней наливаются зловещим красным цветом. Поверх этой висит ещё одна, на ней столбик цифр. Девица ласково шепчет на ухо: «Вам нужно отдохнуть…»

 —Тебе надо поспать, Эрнест, – говорит Арнольд. – Нам обоим надо поспать. Иначе не будет сил выйти отсюда.

 —Арнольд, – поворачиваюсь к нему. Тот отвечает сонным взглядом. На щеке у него видна изрядная ссадина, будто красавчика протащили физиономией по полу. – Скажи, ты её видел?

 —Кого?

 —Её. Девушку. Там, внизу. Такая красивая.

 —Не было там никакой девушки.

Поднимаю чугунную руку, тру ладонью глаза. Едкие слёзы всё ещё стекают по щекам, щекочут шею. Нет. Не может быть.

 —Ты просто не заметил. Она была там, на алтаре.

 —Эрнест, нам нужно поспать.

 —Хорошо. – Чувствую, как слипаются глаза. И правда, надо отдохнуть. Сейчас я не в силах сделать ни шагу. – Только скажи, а эти свитки, цифры перед глазами… их тоже нет? Я один их вижу?

Слышу, как красавчик задерживает дыхание, потом судорожно кашляет. Он сипит, всхлипывает, кажется, даже стучит лбом о стену.

Приподнимаюсь, смотрю на него. Помирает, что ли?

 —О, боги, Эрнест, – Арнольд икает, взглядывает на меня, быстро отворачивается к стене, и снова начинает отрывисто кашлять. Да он смеётся!

 —Что смешного?

Красавчик со всхлипом переводит дыхание. Говорит уже спокойно:

 —Да ты шутник, Эрнест. Цифры! Это же альфа и омега игры. Кто их не видит?

Вот как, значит. Ты вовсе не так плох, дружище Эрнест. Ты не сошёл с ума.

Осторожно спрашиваю:

 —И что они значат?

Арнольд забывает о сне. Отлипает от стены, смотрит на меня, голубые глаза так и блестят:

 —Как это – что значат? Ты неграмотный?

 —Грамотный! – рявкаю с досадой. – Только я вашего тарабарского языка не учил. Ты сам–то понимаешь, что у тебя написано?

Он медленно моргает, не отводя на меня глаз. Молча открывает и закрывает рот. Откашливается:

 —Это какая–то ошибка, Эрнест. Все понимают, что им пишут. Разве можно играть, не зная языка?

 —Подожди, – я сажусь, с трудом подбираю под себя ушибленную ногу. – Подожди. Какая игра? Когда ты сказал – игроки, я думал, ты это так… фигурально. Ну, для красного словца, что ли. Вся наша жизнь – игра, и всё такое.

 —Хочешь сказать, – медленно выговаривает Арнольд, – ты хочешь сказать, что всё это – реальный мир? Ты думаешь, что всё вокруг – настоящее? А когда ты бросился за мной в воду, ты верил, что погибнешь?

Задумываюсь. Так трудно подобрать слова. Это ощущение невозможности и одновременно полной реальности происходящего. Это чувство, что всё, что со мной происходит, совершенно нормально. Что так и должно быть. И что такого быть не может. Жар сомнения, тут же тонущий в ледяном спокойствии. Наконец отвечаю:

 —Я не знаю, Арнольд. Не знаю. Мне кажется, я всю жизнь так жил. Верил и не верил. Может быть, так и надо. Кто знает?

Парень качает головой, в глазах его странное выражение – не то удивление, не то жалость. Не отвечая, молча царапает пальцем по полу, выводит непонятные загогулины. Потом решительно стирает написанное ладонью и взглядывает на меня:

 —Я скажу тебе одно, Эрнест. Сейчас это единственная наша реальность. Если ты не знаешь языка, тебе надо его выучить. Я тебя научу. Не хочу, чтобы ты умер раньше срока.

 —Какого срока? – это надо обдумать. Мне действительно надо поспать. Неодолимо тянет в сон. Голос красавчика доносится, словно издалека:

 —Пока идёт игра. Ты тёмная лошадка, Эрнест. Тёмная лошадка…

 

Глава 12

 

«Нет, Свифт, нет!» – голоса нет. Кричу ещё громче, слова вылетают изо рта, распадаются на буквы и падают вниз. Буквы с печальным звоном разбиваются, их осколки сметает ветер.

Взрыв, вспухает огненный шар. Кулак раскалённого воздуха толкает в грудь, со свистом закручивается огненная воронка. Меня отрывает от пола, и швыряет вверх, в пустоту.

Непроглядная чернота, в полной пустоте нет ничего – ни воздуха, ни движения. Пытаюсь дёрнуть ногами, но тела нет.

Неслышно ору, выдавливаю последнее дыхание из призрачных лёгких. Пар моего дыхания мгновенно тает, поглощённый ничем. Откуда–то сбоку выныривает тень Бати, качает головой: «Эх, Эрнест, я же тебя предупреждал. Не лезь вперёд батьки в пекло!»

Коротко пропела птица. На мгновение вижу себя со стороны. Здоровый синий парень, блестящая кольчуга туго обтягивает спину. Тряпичные шорты, мускулистые ноги в коротких сапогах на толстой подошве. Здоровяк вертит головой, и я вижу его затылок с торчащими кончиками ушей над гривой сизых волос. Он поднимается на ноги, и исчезает.

 —Эрнест, просыпайся!

Вскакиваю на ноги. Крепко же я спал. Красавчик Арнольд отшатывается, когда я встаю, обводит меня взглядом:

 —Ты в порядке?

Потягиваюсь, с наслаждением разминаю затёкшие мышцы. Чего это он так уставился?

 —Ну да.

Делаю взмахи руками, наклоняюсь, достаю ладонями до пола. Эх, хорошо! Боль в мышцах, кровавая шишка на ушибленной голени – всё растаяло, как сон. Шлёпаюсь на пол, отжимаюсь несколько раз. С каменных плит вздымаются облачка пыли.

Вскакиваю на ноги, с силой тру лицо, шею. Жаль, водички тут нет. Холодненькой.

 —Ты кричал во сне, – сообщает красавчик. – Кто такой Свифт?

 —Не помню. Писатель был такой, кажется. А что?

 —Ничего. Просто спросил. У тебя уровень поднялся.

 —Где?

 —Везде! – с досадой отвечает Арнольд и демонстративно отворачивается. Небось, хочет, чтобы тупой Эрнест попросил о помощи. Ладно, обойдусь без тебя.

Табличка со столбиком цифр назойливо маячит перед глазами. Ну да, она появилась, когда я выбрался из–под газовой атаки. И что теперь с ней делать?

Сосредоточиваю взгляд на одной из цифр, она с готовностью наливается сочным синим цветом, её бока заметно округляются. Так, что дальше? Перевожу взгляд на ряд строчек. Их заметно больше, чем цифр. Они выстроились напротив, и словно ждут, когда на них обратят внимание. Чувствую, что от умственных усилий на лбу выступил пот. Давай, Эрнест, ты сможешь.

Вот оно. Это происходит быстро, будто само собой. Строчка внизу списка, самая короткая. Щелчок, цифра прыгает вниз, строка вспыхивает, радостно округляется. Получилось!

Закрепляю успех. Остальные цифры идут легче, и я быстро раскидываю их по другим строкам. Не знаю, что они значат, но мои ощущения говорят, что это правильно. Просыпается блондинка, радостно щебечет на ухо: «Поздравляем! Вы повысили свой уровень!»

Отираю потный лоб. Что–то изменилось. Сейчас подземелье не кажется таким мрачным. Стены из крупных каменных блоков поднимаются ввысь, их своды смыкаются наверху, образуя симметричный узор. Край узкой лестницы, по которой Арнольд втащил меня за волосы, блестит, будто смазанный маслом. Никаких следов тумана.

Палач. Я тащил его за ногу, напрасно стараясь спасти. Он лежит у подножия лестницы. Торчат кверху ноги в сандалиях, бессильно откинута рука с зажатым в пальцах мечом. Палач мертвее мёртвого, широко открытые, пустые глаза смотрят в никуда.

Спускаюсь к нему. Бедняге уже не поможешь, а моя сабля разлетелась на куски. «Ты не спасал ему жизнь, ты хотел узнать о ней» – шепчет голос внутри.

С трудом разжимаю его закоченевшие пальцы, беру в руку чужой меч. Длинный клинок, серая сталь. Рукоять удобно ложится в ладонь.

Обшариваю карманы покойника. Какой–то свиток, пузырёк с зельем, пара монет. Разворачиваю свиток. Это короткая записка. Тонкие буквы, красиво выписанные пером. Клякса вместо подписи.

Арнольд нагибается над моим плечом, читает вслух: «Когда чёрная Госпожа взойдёт на трон, посмотри ей в лицо. Небесный Господин отвернётся, а ты узришь истину. Да сохранят боги твой разум!»

 —Что это значит? – верчу записку в руках. Тонкий пергамент, вытянутые буквы с изящными завитушками.

 —Не знаю, – красавчик протягивает руку за свитком. Сворачиваю пергамент и кладу себе в мешок. Пузырёк с надписью: «Укус змеи» и две монеты летят туда же.

Пытаюсь сложить покойнику руки на груди. Ничего не выходит. Труп уже окоченел. Вытаскиваю обратно из мешка две монеты, кладу мёртвому на глаза. Хотя бы так.

 —Зачем это ты? – Арнольд уже спустился по лестнице, и оглядывает зал.

 —Человек всё–таки. Жалко.

 —Это не человек, – красавчик принюхивается. – Газа нет. Можно идти.

Смотрю на покойника. Руки–ноги на месте, клыков и хвоста не видать. Бритая голова, круглые щёки, нос картошкой.

 —Как это – не человек?

 —Это моб. Ходячая функция. Я тебе говорил. Возьми деньги, пригодятся.

Снова смотрю на тело. Что же это, если не человек? Отворачиваюсь и спускаюсь по лестнице вслед за Арнольдом. Покойник провожает меня золотым взглядом. Две монеты – не деньги.

Ядовитый туман рассеялся без следа. Огромный зал пуст. Жаровни давно погасли. Решётки на полу закрылись, только вокруг колонн чернеют скорчившиеся тела в балахонах.

Арнольд кидается к трупам, переворачивает тела, шарит по карманам. Я подхожу к постаменту. Его обрушившаяся верхушка торчит, как обломанный зуб. Никого.

Вблизи видно, как стара эта крепость. Куски камня вывалились из кладки, у основания колонн ветвятся трещины. По стене, на высоте вытянутой руки, тянется орнамент из переплетённых треугольников. Орнамент обветшал, в его затейливой вязи мерещатся буквы неведомых слов.

Иду вдоль стены, напрасно пытаюсь угадать их смысл. Вхожу в тень крайней колонны. За спиной слышно, как Арнольд обыскивает трупы. Шуршит ткань балахонов, звякает металл, бренчат монеты. Под моим сапогом вдруг что–то щёлкает, уходит вниз плита.

В безумном прыжке взлетаю вверх по колонне. Вцепляюсь когтями в щербатый камень, повисаю на высоте своего роста. Сердце колотится где–то в горле, мгновение ничего не вижу от страха.

Наконец в глазах проясняется. Кидаю взгляд вниз.

Нет, решётки не открылись, и ядовитый газ не свистит из отверстий. Там, где я только что стоял, провалился участок плиты. Ровный квадрат камня ушёл в пол на ширину ладони. На что я наступил?

Будто в ответ на мой вопрос, стена глухо заскрежетала, её часть напротив моей колонны с грохотом обвалилась. Выворачиваю шею, смотрю, как вниз медленно уходит кусок стены, открывая узкий проём. Дверь. Потайная дверь.

Подбегает Арнольд, волочит в охапке рогатые посохи и несколько мечей, обмотанных чьим–то балахоном. За ним тянется дорожка из выпавших из–под мышки свитков. По полу со звоном катится пара пузырьков.

 —Там выход!

 —Сам вижу. – Соскакиваю с колонны, отряхиваю штаны. Я не испугался. Просто мне захотелось осмотреться с высоты. Но красавчик и не думает смеяться надо мной:

 —Надо идти, Эрнест. Он может закрыться. Ты не положишь себе в мешок эти посохи? У меня уже нет места.

Вот ведь запасливый парень. Беру у него посохи, кладу себе в мешок. Туда же отправляются мечи и несколько пузырьков.

 —Спасибо, Эрнест, – Арнольд, пригнувшись, лезет в проём. – Я их потом заберу. Чтобы тебе лишнее не тащить.

***

 

В прохладной темноте тоннеля плавают яркие огоньки, похожие на крохотных светлячков. Белые комочки света клубятся над землёй, но ничего не освещают. Разгоняю их ладонью. Где–то капает вода, капли звонко стучат о камень. Поворот, ещё поворот, плавный спуск, за ним – от стены до стены – прямоугольник воды. По гладкой чёрной поверхности вьётся лёгкий дымок. Где–то я такое уже видел.

Рядом шумно вздыхает Арнольд, из его руки выпадает посох. Твёрдая деревяшка со стуком падает у моих ног, прокатывается по камням и плюхается в воду.

 —О, нет!

Стук посоха и плеск воды многократным эхом отражается от потолка и сводчатых стен.

 —Здесь нет другого выхода, – бормочет красавчик. – Мы сделали круг!

Под сводом разгорается зелёный огонь, и сверху к нам пикирует огромная картофелина. Призрак. На этот раз он не тратит время на разговоры. Вздымаются над шишковатой макушкой тонкие прозрачные руки, между ладоней вспыхивает изумрудная искра. Крохотный огонёк мгновенно распухает, призрак размахивается, и в меня летит огненный шар размером с футбольный мяч.

Краем глаза вижу, как Арнольд рыбкой ныряет в чёрную воду. Бросаюсь за ним. Поздно. Успеваю заслониться лезвием меча.

Трах–бабах! Огненный шар разлетается изумрудным фейерверком. Лезвие издаёт странный тонкий звон. Холодные брызги зелёного пламени впиваются мне в лицо. Там, где они попали, кожа мгновенно немеет. Открываю глаза. Призрак уже прямо надо мной, глаза – как две свечи, беззубый рот широко распахнут. В занесённых руках набирает силу изумрудная искра – зародыш нового огненного шара.

Пытаюсь достать мечом клубневидное тело. Мой клинок густо покрыт инеем. Он тихо звенит и рассыпается от замаха. Ледышками стучат о камень зазубренные осколки металла.

Швыряю в призрачный рот рукоятью. Привидение рычит, отплёвывается зелёной слизью.

Сую руку в мешок, торопливо шарю в поисках оружия. Пальцы натыкаются на рукоять. Не глядя, выхватываю меч из мешка, тычу остриём вверх.

Истошный вой ввинчивается в уши. Призрак отлетает назад, роняет в воду свой огненный шар. Тот ударяется о чёрную поверхность, шипит и гаснет, разбрызгивая зелёные искры.

Призрак колышется над водой, явно собирается с силами. Его клубневидное тело кренится набок, ладони судорожно лепят новый шар.

Бросаюсь к нему, рублю по круглым бокам, по отросткам рук, по разинутому рту.

 —Йи–аа–аа! – чёрная поверхность вспухает, раскалывается, из–под воды выскакивает Арнольд. Широко размахивается, и в призрака, крутясь и сверкая полукруглым лезвием, летит топор.

Топор пронзает туманное тело насквозь, и едва не сносит мне голову.

Привидение кричит, изрыгает проклятия, вертится волчком, тая на глазах. Чувствуя себя мясником, добиваю съёжившуюся в комок нежить.

Шлёп! В воду падает зелёная лепёшка, и, плавно покачиваясь, уходит ко дну. Окунаю руку по плечо, ловлю лепёшку в ладонь.

Арнольд тяжело дышит, мокрые волосы облепили лицо, в руках уже новое оружие – рогатый посох.

Красавчик подходит ко мне, смотрит на то, что осталось от призрака. Зелёная клякса дрожит в моей ладони диковинной медузой. Она ледяная, и тихо светится изнутри, как мягкий изумруд.

 —Чем это ты его? – хрипло спрашивает Арнольд.

Взглядываю на своё оружие. Это не меч. Длинный кинжал, костяная рукоять, по металлу клинка вьётся затейливая надпись. «Вечная жизнь». Кинжал, снятый с тела незнакомца в балахоне.

 —Вот так вечная жизнь, – с расстановкой произносит красавчик.

Пожимаю плечами. Бережно убираю светящийся комочек в мешок:

 —Что человеку жизнь, то призраку – смерть.

Арнольд, не отвечая, задумчиво провожает взглядом останки призрака.

Молча переходим вброд чернильную воду. Туман, лишившись предводителя, расступается перед нами, прячется по углам.

Выбираемся на ступеньки перед площадкой. Тяжёлая деревянная дверь, выход из крепости, задвинута на широкий засов. Тускло блестит металл угловых накладок.

Арнольд перехватывает посох, бренчат на рогульках связки мелких костей. Вынимает из мешка свиток, суёт за пояс. Другой свиток зажимает под мышкой.

Я встаю по одну сторону двери, он – по другую. Секунду глядим друг на друга.

 —Кто бы там ни ждал нас снаружи, гоблины или люди – мы выйдем, – говорит красавчик. – Ты готов, Эрнест?

Молча киваю в ответ. Кто бы там ни был, я готов.

 

Глава 13

 

 —А–а–а! – Арнольд вылетает вслед за мной и замирает с открытым ртом. Я, с мечом наизготовку, пробегаю по инерции несколько шагов. Никого.

 — Ослепительное солнце горит алым пламенем на обломках стен, за ними – покрытые лесом верхушки холмов в синей дымке. Двор пуст, ни гоблинов, ни людей. Тишина. Только птички поют.

Двор внутри крепости густо зарос травой. Обломки обрушившихся зубцов лежат у подножия стен, их обвивает вьюн. Над синими цветами–граммофонами размером с тарелку жужжат мохнатые пчёлы.

Вдыхаю полной грудью. После подземелья воздух кажется слаще мёда. Подставляю солнцу лицо. Век бы так стоял и дышал. Хорошо–то как. Лёгкий ветерок шуршит листьями, где–то скрипит кузнечик. Огромная стрекоза, сверкнув металлическим телом, пролетела у меня перед носом, и уселась на камень. Свистнула и смолкла птица.

 —Никого, – мой спутник разочарованно опускает посох. Кажется, местные красоты его не трогают вовсе. – Где гоблины?

 —За ночь пустили корни и превратились в куст. Вон, видишь, стоит – весь в бутонах?

 —Не смешно, – Арнольд озирается по сторонам. Крадучись обходит двор по кругу. Выглядывает в пролом в стене.

 —Эрнест!

За стеной, как на ладони, покатый склон холма, весь утыканный молодыми сосёнками. В густой зелёной траве алеют маки величиной с кулак. Жёлтые ромашки с чёрными сердцевинками плавно колышутся на ветру. Аромат от этого цветника такой, что пчёлы должны падать в обморок ещё на подлёте.

 —Смотри. Вот они, – красавчик указал посохом.

То, что я принял за поваленный трухлявый ствол, имеет ноги и ушастую голову. Тёмный, вытянутый силуэт неподвижен, как может быть неподвижным только мертвец.

Подходим ближе. Этот гоблин уже никого не разделает на шашлыки.

Вблизи их оказалось пятеро – зеленокожих, лопоухих существ. Они веером лежат вокруг погасшего костра. Босые ноги с когтистыми пальцами уткнулись в кучку остывшей золы. Тощие тела вытянуты, длинные узловатые руки закинуты за головы, судорожно скрючены тонкие пальцы. Похоже, какой–то шутник выложил из мёртвых гоблинов лучи диковинной пятиконечной звезды.

Арнольд нагибается над телами, будто что–то вынюхивает. Переходит от одного к другому.

 —Странно, странно, – бормочет себе под нос. – От чего они умерли, Эрнест?

Подхожу ближе, смотрю. Не люблю я любоваться на покойников, но делать нечего.

Да, зрелище не для слабонервных. Бедняга ушастик умер неприятной смертью.

Посредине груди, там, где у любого существа должны быть рёбра, зияет дыра. Круглая такая дырка, можно два кулака просунуть. Края кожи висят кровавыми лоскутами, весь ливер, что был внутри, вывалился на траву. Ох, мама дорогая, что–то мне нехорошо.

Над костром на двух рогульках подвешен котелок, из котелка торчит рыбий хвост. Ещё одна рыбина лежит, зарывшись в золу. Крупная рыбина, с хорошую щуку. Хищный рот разинут, и видны загнутые острые зубы. Тускло блестит круглый рыбий глаз.

 —Ядрёная у них уха получилась. Аж до печёнок припекло, – пытаюсь пошутить, но голос предательски срывается. Слишком много смертей за последнее время.

Арнольд вытаскивает рыбу двумя пальцами за хвост из котелка. Задумчиво вертит перед глазами. Серьёзно отвечает:

 —Не думаю, что дело в супе. Похоже, нас опередили. Надо уходить отсюда.

Он деловито снимает с ближайшего гоблина пояс с кинжалом. Вертит кинжал в руке, хмыкает, и запихивает в мешок. Переходит к другому, берёт с тела круглый щит, морщится и отбрасывает в сторону. Деревянный кругляш откатывается под куст.

Подбираю рыбину, оттираю ладонью золу. Рядом с костром из травы выглядывает розетка крупных листьев. Из центра лиственного пучка на тонком стебельке торчит лиловый цветок.

Срываю парочку цветочных листьев. Бережно заворачиваю рыбью тушку, опускаю в мешок. Пригодится.

 —Интересное сочетание, – загадочно произносит Арнольд. Наклоняется над цветком, и одним движением выкручивает его из земли вместе с корнем. Отряхивает о колено, и кладёт к себе в мешок. Цветок тут же вываливается наружу, красавчик шипит от досады.

 —Чёрт, места нет. Эрнест, ты не?..

 —Гербарий собираешь? Дай–ка лучше лопату.

 —Я её выбросил. Тебе зачем?

Указываю на трупы:

 —А этих мы так оставим?

 —Эрнест, – красавчик говорит сквозь зубы. – Я же тебе говорил – это не люди. Это мобы. Пойдём отсюда.

 —Что значит – мобы? Давай лопату, она у тебя в мешке.

 —Нет у меня лопаты! – рявкает Арнольд. – Ты что, совсем тупой? Оставь эту падаль!

Молча смотрю на него. Потом несильно размахиваюсь и хлопаю открытой ладонью парня по уху.

От моей затрещины красавчик летит кувырком. Бренчит опрокинутый котелок, потрошёная рыба вываливается в траву.

Арнольд вскакивает на ноги. Его пошатывает, ухо заметно опухает и наливается багрянцем.

 —Ты! Синий урод! Я… да я…

 — Падаль, значит, – чем громче он кричит, тем спокойней мой голос. Делаю шаг к раскричавшемуся красавчику. Тот внезапно замолкает и тычет в меня посохом. Машинально отскакиваю в сторону.

Но посох не стреляет. Арнольд опускает оружие, молча разворачивается, и уходит прочь. Он идёт, не разбирая дороги, прямо через костёр. Взлетают в воздух мелкие угли, поднимается облачко золы. Трещат ветки куста, парень ломится через него, как лось, по дороге с досадой отрывает и швыряет на землю сиреневый бутон.

Смотрю ему вслед. Потихоньку остываю. Вот придурок. Чистоплюй. Сам виноват.

Наклоняюсь над мёртвым гоблином, берусь за тощие лодыжки. Надо оттащить в кусты, что ли. Не дело покойникам так лежать.

Против воли мои уши шевелятся, чувствую, как подрагивают острые кончики. Хороший у меня слух, звериный. Слышу, как шелестят крылышки стрекозы на лету. Как влажно хлюпает цветок под тяжестью шлёпнувшегося на него шмеля.

Красавчик уже где–то внизу, под холмом, издали различаю отзвук его шагов. Сначала глухой, потом звонкий. Видно, вышел на дорогу. Грунт там утоптанный…

Почему–то птицы умолкли. И опять эта музыка на грани слуха: флейта и барабан.

Что–то хлопнуло там, внизу, за склоном холма, куда ушёл Арнольд. И сразу резкий звук ввинчивается в уши, как будто взвизгнула огромная пила. Снова хлопок – выстрел из посоха. Ещё, и ещё.

Роняю гоблина, его холодные пятки стукаются о землю. Подбираю меч, в несколько прыжков слетаю по склону. Из–под ног разлетаются испуганные птицы.

Дорога, серая гладкая лента. У обочины что–то тёмное, лежит, как брошенная тряпка. Арнольд отмахивается посохом, как дубиной. Стражник в блестящих доспехах машет мечом, как мельница. И тварь, как в страшном сне. Паучьи ноги, шарниры суставов щёлкают, стучат о грунт изогнутые когти, каждый – нож. Над шаровидным телом возвышается человеческий торс. Суетливо снуют тонкие руки, из хищно растопыренных пальцев струится серая невесомая сеть. Пародия на лицо человека застыла в радостной ухмылке.

Сеть взмывает в воздух, расправляется, трепещут полупрозрачные нити. Блестят на солнце капельки чего–то липкого.

На мгновение зависнув в полёте, сеть падает на головы Арнольда и стражника. Раздаётся истошный вопль. Красавчик рвёт паутину пальцами, кожа его там, где её коснулись липкие нити, чернеет на глазах. Стражник рубит нити мечом, они упруго растягиваются, вибрируют, но не лопаются.

Чувствую, как на затылке дыбом встаёт моя сизая волосяная грива. Перехватываю в руке меч, и швыряю, как копьё. Остриё ударяет в узкую грудь монстра между ключицами. Застревает там. Паук поворачивает ко мне узкое лицо, и я вижу, что это женщина. Кроваво–красные губы, влажный рот причмокивает, раскосые глаза с жёлтым зрачком во всю радужку. Выскакивает неожиданная мысль – какой же у неё мужик?

Женщина–паук хватается тонкой рукой за рукоять моего меча, легко выдёргивает из груди. Моё оружие звякает о землю. Невесомо перебирая суставчатыми ногами, тварь поворачивает в мою сторону. Её голова на уровне моей, шарниры коленей двигаются с обманчивой медлительностью. Дробно стучат по дороге кинжальные когти.

Торопливо шарю в мешке. Выхватываю сразу несколько предметов. Кинжал с костяной рукоятью, свиток и пузырёк.

Сжимаю рукоять кинжала в зубах. Швыряю пузырьком в женское лицо.

Жёлтые глаза расширяются, когда стекляшка брякает в узкий лоб. Тонко звенит стекло, зелёная жидкость разбрызгивается по гладкой коже.

Тварь шипит, красный рот изгибается в гримасе, на свет вылезают кривые клыки. Разворачиваю свиток. Так делал красавчик. Буквы, похожие на те, что я знаю. Незнакомые слова, но их можно прочесть.

Выкрикиваю, давясь и хрипя, странную, дико звучащую фразу. Тычу растопыренными пальцами в паучье лицо.

Ничего не происходит. Женщина–паук застывает на мгновение, её глаза, не моргая, смотрят в упор.

Ладно, не удалось взорвать, так хоть удивил. Перехватываю кинжал в руке. Прыгаю вперёд, рублю по шаровидному суставу передней ноги.

Тварь визжит, шарахается в сторону, неуловимо быстро разворачивается. Трах–бабах! Прямо в грудь монстра врезается сверкающий шар, взрывается облаком морозной пыли.

Это Арнольд. Красавчик тычет посохом, коротким, узловатым, с цветными тряпочками на прихотливо изогнутой верхушке. С хрустальным звоном разлетаются осколки льда. Выпуклая паучья грудь покрывается инеем.

Тварь шипит, как дырявый чайник, заваливается назад, тонкие руки беспорядочно машут в воздухе.

Подрубаю одну за другой суставчатые ноги.

Наконец, с глухим шлепком округлое серое брюхо ударяется о грунт. Судорожно скребут землю кинжалы когтей. Тонкий человеческий торс с еле видными бугорками грудей выгибается, скручивается в странной позе и застывает. Окидывается к небу женское лицо. Желтые раскосые глаза смотрят удивлённо, из уголка багрового рта вытекает серебристая струйка, и густыми кляксами капает на дорогу.

С трудом отвожу взгляд от застывшего лица паучихи. Громила–стражник, облепленный клочьями паутины, шатается, поднимает руку к горлу и медленно валится на дорогу. Арнольд делает шаг к нему, вяло, безнадёжно машет рукой, топчется на месте. На щеках его и на лбу набухают чёрные, будто обугленные, полосы.

Красавчик дрожащими пальцами вытаскивает из мешка пузырёк, торопливо опрокидывает в рот. Летит на дорогу пустая стекляшка. Второй пузырёк. Третий.

Чёрная сетка на лице постепенно бледнеет. Арнольд со всхлипом вздыхает, отирает пот со лба.

 —Боги, Эрнест, я чуть не умер. Если бы не ты…

Хочу ему ответить и давлюсь словами. Тёмная кучка у обочины внезапно шевелится и обретает форму. Тонкая фигурка вскакивает на ноги, и вертится на месте, будто не зная, куда бежать.

 — Стой! – рычу. От пережитого голос у меня хрипит трубным басом, аж сам пугаюсь. Неожиданно понимаю, что не могу спокойно смотреть, как кто–то от меня бежит. Почему–то хочется поймать и прижать покрепче. Мотаю головой. Нет. Ты человек, а не зверь, Эрнест. Просто вид у тебя такой. Синий и ушастый.

Фигура застывает на месте. Она трясётся так, что лохмотья драной одежонки мотаются в воздухе, как флаги.

Подступаю к нему, существо поднимает голову. Оно мне по грудь, лохматые волосы, похожие на воронье гнездо, торчат во все стороны. Тощие ноги густо покрыты пылью.

Овальное, гладкое лицо, на серой от пыли коже – неожиданно светлые глаза. Ребёнок?

 —Не ешь меня, незнакомец, – тонким голоском произносит существо, и разражается громкими рыданиями. Оно трясётся, всхлипывает, заливается слезами.

Из вороха тряпья выныривает тощий кулачок, размазывает пыль по щекам. Арнольд вдруг фыркает. Я застываю на месте. Чёрт меня побери. Девчонка.

 

Глава 14

 

 —Не бейте меня, люди добрые, – голосок у девчонки, как пила – тонкий и противный. – Не ешь меня, добрый эльф, я тебе пригожу–у–усь!

Кого это она назвала эльфом? Оглядываюсь по сторонам. Кроме нас с Арнольдом, и дохлого человекопаука, никого нет.

 —Ой, люди добрые, – верещит девица. От звука её голоса у меня начинают ныть зубы. – Я сирота, ни мамы, ни папы, иду на хутор к тётке, никого не трогаю…

Замечаю у девчонки надпись на груди: "Энн Глазастая". Точно глазастая – взгляд у малявки, как у совы.

 —Отведите меня к моей тётке, добрые путники–и–и. Она вам запла–а–атит…

 —Сколько? – живо интересуется мой спутник.

 —Тётка меня очень лю–ю–юбит. Пять золотых.

 —Десять, и доведём до порога.

 —Пять.

 —Десять.

 —Я вам короткую дорогу в город покажу. Шесть.

 —На дороге опасно. Одиннадцать.

 —Сплетни, свежие слухи, ужин у тётки. Семь.

 —На дороге крысы, пауки, гоблины. Двенадцать.

 —Тогда идите сами. Семь.

 —По рукам.

Не в силах слушать этот торг, отворачиваюсь, иду к убитому пауку. Серое, округлое брюхо, похожее на миниатюрный волосатый дирижабль, распласталось поперёк дороги. Тонкие коленчатые ноги судорожно поджаты к бокам.

Подхожу ближе. Стройный женский торс вырастает прямо из пузыря. Вокруг тонкой талии топорщится короткая волосяная бахрома. Венчик жёлтых волос, вроде дикарской соломенной юбочки, колышется на ветру. Гладкая кожа живота, узких плеч и обнажённой груди покрыта ромбовидным узором, как у змеи. Руки, совсем человеческие, закинуты за голову. Жёлтые глаза слепо уставились в небо.

На шаровидной коленке передней ноги монстра сидит синекрылый мотылёк, сучит ножками. Второй мотылёк вьётся над ним, чего–то хочет. Видно, самец.

Вытягиваю руку с мечом, и на всякий случай тычу остриём паучиху в пузатый бок. Мало ли что, вдруг женщина в обмороке? Крылатая парочка испуганно улетает. Согнутые в коленях суставчатые ноги монстра неожиданно содрогаются, и с неприятным звуком скребут когтями по земле. Раздаётся хлопок, будто лопнул воздушный шарик.

На конце надутого брюшка, там, где особенно густо растут серые волоски, внезапно лопается кожа. Брюхо расходится поперёк, как перезрелый плод. Из отверстия, вместе с мотком спутанной паутины, вываливается что–то круглое, мокрое, и с влажным шлепком падает на дорогу.

Слышу за спиной сдавленный писк девчонки. Наклоняюсь над мокрым комком. В блестящем коконе влажной плёнки что–то смутно белеет, будто гроздь крупного винограда.

Нагибаюсь, беру кокон в руки. Он неожиданно лёгкий, мягкий и тёплый. Будто котёнок.

 —Гляди–ка, паучьи яйца, – Арнольд уже здесь, разглядывает добычу в моих руках. – Ого, пятьдесят золотых!

Откуда парень узнал, сколько это может стоить? Вглядываюсь в кокон и вздрагиваю. Я вдруг замечаю то, что не видел раньше: крохотные буковки сбоку, как будто муха наследила. Как скрытый узор, картинка, которую не увидишь, пока не посмотришь под определённым углом. Несколько слов, и цифры. От неожиданности едва не роняю добычу на землю.

С привычным звоном выскакивает табличка, моя блондинка щебечет: «Наблюдательность, навык повышен!»

Ну конечно. Как я раньше не заметил? Здесь же всё проштампованное. Люди, вещи, растения. Оглядываюсь вокруг. Может быть, и это горячее, рыжее солнце, что висит над холмами, тоже имеет надпись на своём огненном боку?

Смотрю на густую зелень вдоль дороги, на туманные вершины холмов, на цветущие кусты, увешанные лиловыми бутонами. Вот она, моя единственная реальность. Всё записано, отмечено, сочтено.

Машинально убираю добычу в мешок. Накатившая тоска уже пропадает, растворяется, как следы на песке.

Обхожу паучиху. За ней, наполовину придавленный огромной тушей, лежит здоровый мужик в блестящих доспехах. Лицо стражника почернело, будто обугленное. Кожа кое–где лопнула, и оттуда сочится сукровица. Отвожу глаза от искажённого в предсмертной муке лица, разглядываю амуницию.

Не зря моя блондинка трещала про наблюдательность. Теперь я вижу то, что раньше не замечал. По краю доспеха покойника идёт короткая надпись: «Капитан стражи. Тело». Видно, что доспехи офицера более тонкой работы, и выглядят куда изящнее, чем у простых стражников.

На поясе стражника – кожаная сумка. Потёртая, видавшая виды, кожа, ременная застёжка обрезана, и из–под приоткрытого клапана виднеется кончик пергамента.

Подцепляю пергамент, сумка открывается сама. На землю вываливается десяток золотых монет, чернильница, перо – вроде гусиного – и серебряное кольцо. Свёрнутый в трубочку листок остаётся у меня в руке.

Разворачиваю листок. Несколько коротких строчек, написанных столбиком. Ничего не понимаю. Каждая буква по отдельности кажется знакомой, но слова из них никак не складываются.

Арнольд наклоняется над листком, негромко читает вслух:

 

«Госпожа погоняет кнутом

До полуночи злую кобылу

Засияет в покое ночном

Над могильной скалою уныло

Кровью мужа холодной водой

Наливать из большого ушата

Чашей полной молвою людской

На камнях колдовского

Заката…»

 

 —Это что, стихи? – гляди–ка, а покойный капитан был романтик. Стихи писал, вон, даже чернильница в сумке.

Мой спутник кривится, как от зубной боли:

 —Ерунда какая–то. Похоже, шифрованная записка.

Кладу листок себе в мешок. Подбираю с земли кольцо. Внутри, на серебряном ободке, что–то написано. Мелкие, острые буквы, слов никак не разобрать.

 —«Сила», – читает красавчик. – Если тебе не нужно, отдай мне. Ты и так сильный.

Надеваю кольцо на палец. Ничего не чувствую. Арнольд не отрывает взгляда от безделушки на моей руке. Ладно. «Покуда живы жадины вокруг, удачи мы не выпустим из рук»… Откуда это? Не помню.

 —Хорошо. Я тебе кольцо, а ты отдаёшь мне свитки. Которые огнём стреляют.

 —Это нечестно! Ты даже читать не умеешь!

 —А ты научи.

Арнольд багровеет, лезет в мешок. Вытаскивает свиток и даёт мне.

 —Все давай.

 —У меня всего три.

 —Ну, как хочешь.

Кладу три свитка к себе в мешок. Отдаю красавчику кольцо. Тот сразу надевает его на палец и радостно скалит зубы. А мне вдруг кажется, что обманули здесь кого–то другого.

Поднимаюсь на ноги, смотрю на обобранный труп. Тот безучастно уставился в небо пустыми глазами.

 —Он – не человек?

Красавчик молча кивает.

 —Ты мне говорил, что если стоять на месте, можно стать вот таким. Телом без имени. Это правда?

Арнольд кашляет, отворачивается, разглядывает солнце над головой.

 —Эрнест, не надо понимать меня так буквально. Но, в общем, да. Тот, кто стоит на месте – умрёт. Станет бессмысленным, бездумным существом.

«Есть, пить, дышать, и не думать, – меня пробирает дрожь. – Не думать, не жить».

 —Поэтому я не стал убегать от паука, – тихо говорит Арнольд. – Если бежать от опасности, она тебя всё равно настигнет. Придёт к тебе во сне. Ты просто заснёшь, и не проснёшься. Станешь деревом, кустом, облаком. Будешь частью этого мира.

 —Значит, выхода нет. Убей, или умри?

 —Потом ты сможешь завести магазин, торговать шкурками убитых животных. Но чистеньких здесь нет. Все новички должны убить хоть кого–то. Все до единого. Такова жизнь.

Бросаю последний взгляд на паучиху. Может быть, она тоже когда–то была человеком.

 —Тогда что мы стоим? – оборачиваюсь к Глазастой Энн. Та всё это время стояла рядом, и слушала нас в оба уха, аж рот открыла от напряжения. – Где там твоя тётка?

 —Иди за мной, добрый эльф, – тут же заверещала малявка. – Я покажу вам путь!

Энн убегает вперёд, приплясывая от нетерпения.

 —Она назвала меня эльфом, – говорю сквозь зубы. – Это комплимент или оскорбление?

 —Но ты в самом деле эльф, – хмыкает красавчик.

 —И что это значит?

 —Проклятье, Эрнест, я всё время забываю, что ты ничего не знаешь. Ты же видел себя в зеркале. Типичный дикий эльф. Только очень здоровый и совсем синий. Совсем как… ну, как Аристофан. Только моложе.

 —Значит, этот ваш легендарный Аристофан – тоже эльф?

 —Он – старейший из эльфов. Так говорят. А ты с виду совсем ещё зелёный… то есть синий. Ну, ты понял.

Красавчик опять кашляет в кулак, прибавляет шагу, и догоняет Глазастую Энн, оставив меня позади.

 

Глава 15

 

Принюхиваюсь. Мои звериные уши сами поворачиваются, ловят звуки впереди. Чувствую, как дрожат тончайшие волоски на их заострённых кончиках, реагируют на дуновение ветра.

Ветер доносит запах жареного мяса. Умопомрачительный аромат шашлыка, сочного, с лучком. Тлеют в дыму сосновые шишки, кипящий жир капает на угли и шипит. Глотаю слюну. Когда я ел в последний раз?

К аромату мяса приплетается свежий запах реки, ветер доносит ритмичный плеск, как будто посреди леса шумит небольшой водопад.

Энн бежит вприпрыжку впереди, на лохматой голове – венок из красных маков. В тощей ручонке – пучок анютиных глазок, каждый цветок размером с блюдце. Девчонка распевает во всё горло писклявым голосом: «Жил–был Эрнест Кровавый, он славный был геро–ой… любил налить отравы он троллю под горо–ой!»

Вот над кронами цветущей вишни показались каминные трубы, и верх черепитчатой крыши. Видно, хозяйка растопила очаг – над крышей поднимается дым, завивается густыми клубами. Энн машет нам рукой и сворачивает на тропинку.

Аромат шашлыка усиливается. Я прибавляю шаг, обгоняю запыхавшегося Арнольда.

Залитая солнцем поляна у ручья. С величавой медлительностью крутится мельничное колесо, лопатит воду маленькой запруды. Вода брызжет, сверкает на солнце, скачет по камням игрушечным водопадом.

Утоптанный пятачок двора, ограда из жердей распахнута настежь. Стена дома, серые камни кладки все в копоти, весело трещит огонь, багровые языки пламени лижут оконные рамы, танцуют под крышей…

 —А–а–а! – Энн издаёт пронзительный вопль.

Вот откуда запах жаркого. А я–то облизывался. У крыльца лежит нечто вытянутое, чёрное, похожее на обугленное бревно.

 —Дядя! – визжит девчонка.

Арнольд издаёт горлом странный звук. Красавчик бледнеет до синевы. Медленно, очень медленно вытаскивает из мешка посох–рогульку.

Оглядываю двор. Запах палёной плоти забивает ноздри, в ушах звенит от крика Глазастой Энн.

 —Тётя, там моя тётя, – заходится воплем малявка, тыча пальцем в окна. – Спасите её!

Сам не замечаю, как в руке оказывается меч. Поднимаюсь по ступенькам крыльца. Дверь сорвана с петель, из проёма пышет жаром.

Прикрываю локтем лицо, захожу внутрь. Под ногами хрустит выломанная дверь. Глаза слезятся от дыма, иду почти на ощупь. Уши улавливают странный хруст и чавканье. Будто голодная свинья торопится набить брюхо у корыта.

 —Эй! – кричу. – Есть кто живой?

Странно, если в доме случился пожар, почему дверь выломана внутрь, а не наружу?

Застываю, поражённый этой мыслью. Тут же с глухим чмоканьем в стену входит стрела. Как раз там, где я должен был оказаться, если б не остановился.

Хруст прекращается. Кто–то сопит, шумно вдыхает, как будто за стеной заработали огромные кузнечные мехи. Слышу нарастающий свист и хрипение.

В следующий миг в меня врезается гудящий паровой каток, и сбивает с ног.

С маху прикладываюсь затылком к чему–то твёрдому и острому. В голове вспыхивает невиданный фейерверк. Слышу глухой рёв, сквозь искры в глазах вижу летящий мне в лицо огромный кулак. Последнее, что фиксирует моё сознание – табличка кроваво–красного цвета, и тревожный голос моей блондинки: «Ранение! Срочно лечитесь!» Дальше – темнота.

***

 —Можно хоть этого распотрошить?

 —Нет, нельзя.

 —Я жрать хочу.

 —Не жрать, а есть. Что за бескультурье!

 —Вот нажрусь, буду культурным.

Поворачиваю голову. Темно, хоть глаз выколи. В черепе – будто ёж свернулся, во рту – мерзкий привкус гари. Нет, это не сон. Прошлый раз я проснулся бодрым и свеженьким, как огурчик.

Пробую пошевелиться. Что–то мешает. Руки замотаны ремнём, ноги скручены так плотно, что чувствую себя русалкой. То есть русалом. Существом, у которого ноги слиплись в один холодный толстый хвост.

 —Ну, дай, хоть ногу отгрызу? На одной попрыгает… – хриплый, низкий голос, говорящий гнусавит, будто насмерть простужен.

 —Нет, я сказал. – Второй голос тонкий, как у ребёнка, с повизгиванием в конце слов. Словно говорит ожившая кукла.

Нос щекочет шершавая, вонючая тряпка. Да у меня мешок на голове, вот почему так темно.

 —Один очнулся. Тащи его сюда! – распорядился писклявый.

Слышу тяжёлые шаги. Потом меня хватают за ноги и волокут по земле. С головы срывают мешок, и я зажмуриваюсь от яркого света.

 —Откуда у тебя эта записка?

Моргаю, глаза слезятся от насыпавшейся на лицо мелкой трухи от мешка.

У крохотного костра сидит пузатый человечек, ковыряется в кучке разложенные возле огня вещи. Узнаю свой меч, ворох пергаментных свитков, посохи Арнольда.

 —Говори! – рычит второй, и встряхивает меня, как тряпку.

Зрение наконец проясняется. Надо мной нависает бычья морда. Прямо на меня смотрят выпуклые, блестящие глаза животного. Налитые кровью белки, щётка жёстких волос на низком лбу, перечёркнутом глубокими морщинами. Сбоку массивной головы торчат короткие, кривые рога, кончик одного обломан. Под рогами подрагивают неожиданно смешные, бархатные телячьи уши.

На одном ухе красуется ряд блестящих металлических колец, в одном, самом крупном, сверкает крохотный драгоценный камень.

 —Кто дал тебе эту записку? – требовательно вопрошает писклявый.

Смотрю на него и вздрагиваю. Это не человек. Вытянутое, тонкое рыльце, скошенные к центру крохотного личика глаза, круглые и чёрные, как икринки. Вместо волос на круглой, лысой голове – полупрозрачные антенны. Они двумя пучками торчат надо лбом и покачиваются от малейшего движения.

Округлое тельце, узкое в плечах, расширяется книзу, как мягкая груша. Длинные, тонкие руки, на маленьких ладонях – по три вытянутых суставчатых пальца.

Одна трёхпалая рука монстра держит развёрнутый листок со стихами покойного капитана стражи.

 —Говори! – опять рычит человекобык, и встряхивает меня за ремень, стянутый на локтях.

 —Тебе–то что? – желудок скручивает от досады. Надо же было так глупо попасться в лапы этим двум причудам генетики.

– Фредди, дай, я откушу ему ухо! – человекобык обдаёт меня запахом гниющей плоти. Скрипят крупные зубы, на плечо мне капает горячая слюна. В памяти выскакивает странная фраза: «Фигушки, я плотоядная!»

 —Подожди, Джонни, – морщится писклявый монстр. – Не видишь, разве, что это новичок? С ними надо поласковей.

Бык Джонни утробно хохочет, меня трясёт вместе с его вцепившейся в ремённые путы лапищей.

 —Новичков мало, а охотников – пруд пруди, – печально замечает Фредди. – Сотня за новичка, три сотни – за совсем зелёного… так и по миру пойти недолго.

Писклявый встрепенулся, антенны на его лысой голове задрожали.

 —Эй, Джонни, тащи второго.

Джонни бросает меня на землю у костра, уходит и возвращается со связанным, как колбаска, Арнольдом. Тот мотает головой, под глазом у красавчика наливается багровым цветом здоровенный синяк.

 —Очнулся? – деловито спрашивает Фредди. Арнольд таращит на него глаза, безвольно качается в ручищах человекобыка. – Что молчишь, язык проглотил?

 —Я не глотал, – тут же протестует Джонни. – Это не я!

Арнольд издаёт сдавленный вопль, и начинает отчаянно дёргаться в своих путах.

 —Ну что за новичок нынче пошёл, никакой сознательности, – писклявым голоском замечает Фредди. – Подумаешь, великое дело, попались. Крыс, гоблинов, пауков убивали? Убивали. Добро накопили? Накопили. Опыт прокачали? А как же. Так делиться надо!

 —Вы, вы… – сипит красавчик. – Вы монстры! Вас не должно быть!

Фредди закатывается от смеха, его пухлое брюшко трясётся, он шлёпает по нему трёхпалыми ладошками. Раздаётся звук, будто стучат по пустому бочонку. Джонни вторит ему хриплым басом.

 —Ой, насмешил, – пищит Фредди, утирает ладонью глаза–бусины. – Ладно, ближе к делу. Сейчас мы разберёмся с хабаром. Потом займёмся вашими тушками. Процедура такая: я выкачиваю из вас ваши жалкие силёнки, Джонни берёт вас в охапку и тащит на рынок. Продаёт там по сходной цене, и все довольны. Вы попадаете в хорошие руки, мы – зарабатываем себе на жизнь. Хе–хе.

Джонни, кряхтя, поднимается на ноги. Они у него короткие, кривые и тоненькие, как у ребёнка. Круглое личико его бледнеет, морщится, рыльце носа заостряется, и начинает расти.

Лёжу у огня, куда меня толкнул бык Джонни, смотрю снизу вверх, как преображается писклявый монстр. Краем сознания отмечаю запах палёного и тихое потрескивание кожи на локтях – то ли это горит ремень, то ли мои руки. Но мне уже всё равно. Красавчик Арнольд взвывает от ужаса, волосы на моей голове встают дыбом.

Тонкий нос монстра окончательно вытягивается, как телескопическая антенна. Посреди крохотного лица покачивает острым жалом блестящая костяная игла. Бусины глаз отливают багрянцем в свете костра. Кончик иглы вымазан чем–то красным, похоже, засохшей кровью.

Монстр, пошатываясь на коротких кривых ножках, делает шаг вперёд. Со свистом втягивает воздух, волоски антенн на лбу жадно вибрируют.

 —Кров–в–вь, – свистит тонкий голосок, в котором уже нет ничего человеческого. – Кров–вь. Жиз–з–знь.

Арнольд снова кричит, и обмякает на руках у Джонни. А я вдруг понимаю, на кого похож наш писклявый уродец. Это комар. Здоровенный говорящий комар по имени Фредди.

 

Глава 16

 

Фредди подступает совсем близко, он вытягивает тонкие трёхпалые руки, хватает Арнольда за шею. Вытянутое рыльце, вымазанное красным, протыкает кожу над ключицей. Комар с хлюпающим звуком присасывается, пухлое тельце его трепещет, антенны на лысой голове вытягиваются в струнку.

Человекобык Джонни зачарованно наблюдает, как подельник питается, с мокрых губ его капает тягучая слюна.

Путы на моих локтях дымятся в углях костра, кожу жжёт уже невыносимо. Дёргаю руками, ремень тянется, но никак не рвётся. Мой спутник бледнеет на глазах, и я замечаю, как наливается тревожным красным светом табличка с именем «Арнольд Великолепный» на его груди. Кажется, дело дрянь. Сейчас высосут беднягу досуха, и за меня возьмутся.

Извиваясь, как червяк, переворачиваюсь, поднимаюсь на карачки. Отталкиваюсь от земли связанными ногами, прыгаю рыбкой вперёд и врезаюсь головой в сопящего от жадности Фредди. Эх, семь бед – один диабет. Комар хрюкает от неожиданности, отваливается от своей жертвы. Жало его негодующе раскачивается, с него срываются крупные багровые капли.

 —Ты мне нос погнул! – визжит кровосос. – Бей его, Джонни!

Замечаю на круглом брюхе: «Насекомое. Комар – вождь клина».

Отчаянно дёргаю руками. Слышу хлопок рвущегося ремня. Фредди тянет ко мне ручонки, угрожающе посвистывает трубчатым носом. Не раздумывая, хватаю знатного комара за хобот. Сейчас я тебе его узлом завяжу, кровопийца.

Личико кровососа краснеет, крохотные глазки таращатся в ужасе. За его спиной вдруг вырастает серебристый вихрь. Фредди поднимается в воздух, над ним натужно звенят тонкие прозрачные крылья. Скользкий от крови хобот выскальзывает из моей руки.

Комар с натужным гудением взлетает, вот он уже плывёт надо мной, покачиваясь, как маленький вертолёт. Выхватываю из вороха добычи первый попавшийся меч и швыряю, как метательный нож. Нет. Оружие пролетает в метре от цели, и пропадает в кустах. Правильно говорит красавчик – сила у меня есть. Вот только руки как чужие.

Из кучи награбленного добра высовывается несколько свитков. Удивительно, в этой суматохе они даже не помялись. Прихватываю парочку, сам не знаю, зачем. На крае сознания вертится мысль: почему Джонни ещё не смешал меня с землёй? Наверное, занялся беднягой Арнольдом.

С содроганием представив, как за моей спиной плотоядный бык доедает моего друга, подбираю кинжал и торопливо режу путы на ногах.

На меня падает тень, комар пикирует сверху, вытянув острое жало. Проклятье, кинжал тупой, толстый ремень никак не распадается. Втягиваю голову в плечи и отмахиваюсь свитками, зажатыми в левой руке.

Раздаётся смачный шлепок, низкое гудение крыльев переходит в дребезжащий звон. Кровосос взвизгивает. Крутясь, отлетает назад, и я слышу, как его пухлая тушка впечатывается в ближайший древесный ствол.

Наконец–то. Путы на ногах расползаются. С кинжалом в руке оборачиваюсь к человекобыку. Джонни склонился над опутанным верёвками, как колбаска, Арнольдом, и сосредоточенно жуёт его ногу в сапоге. Тошнотворно скрипят металлические подковки подошвы, с отвислой губы монстра стекает струйка слюны.

Голова моего спутника бессильно покачивается, табличка с громким именем тревожно подмигивает красным.

С кинжалом в одной руке и пачкой свитков в другой бросаюсь к увлечённому жвачкой быку.

Прыжок получается неуклюжим, тело не слушается, ноги – как две деревяшки. Джонни отрывается от своего занятия, поднимает на меня выпученные, в кровяных прожилках, глаза. С маху тычу ему в шею кинжалом. Тупое остриё соскальзывает по бурой коже человекобыка, оставив кривую багровую царапину.

Кинжал брякает о камень, вылетает из руки. Я теряю равновесие, и с разгона падаю прямо в объятия Джонни.

Тот мычит от неожиданности, совсем как его четвероногие родственники. Могучие лапищи стискивают меня, как удав добычу, лицо обдаёт горячим смрадным дыханием плотоядного быка. Перед моими глазами выскакивает сразу несколько табличек. Мигают красные строчки, испуганная блондинка верещит что–то, но я не слышу.

Грудная клетка, притиснутая к волосатой груди человекобыка, вот–вот расплющится. Джонни встаёт на ноги, и встряхивает меня, как собака старый коврик. На мгновение перед глазами мелькает кусочек синего неба, перекошенная морда с оскаленными желтоватыми зубами. Жадно глотаю воздух, тычу в пасть Джонни чудом уцелевшими свитками – они по–прежнему целёхоньки, даже не помялись – и от души выдаю партию крепких слов о монстре, его маме, и прочей родне, дальней и ближней.

Пальцы–сосиски Джонни конвульсивно сжимаются. Если бы я помнил свою жизнь, сейчас бы она вся пронеслась перед глазами. Раскрываю рот в тщетной попытке вдохнуть, и не могу.

Что–то трещит, меня обдаёт жаром, потом раздаётся хлопок и звонкий треск, будто разбили кувшин. Смертельные объятия монстра разжимаются, и я падаю на землю.

Со всхлипом втягиваю в себя воздух. Рёбра болят, саднит горло, но я снова дышу. Кое–как привстаю, поднимаюсь на четвереньки. В груди что–то посвистывает, в глазах плывёт, красная табличка мигает, как будто взбесилась.

Джонни сидит у дерева, прислонившись спиной к стволу, массивные плечи, все в пучках бурой шерсти, поникли, голова свесилась на грудь. Голова?

Нет у него никакой головы. Из мохнатых плеч человекобыка торчит огрызок шеи, похожий на расщеплённый древесный ствол. Между широко раскинутых, мускулистых коровьих ног, заканчивающихся парой увесистых копыт, что–то лежит.

Тупо разглядываю обломки обугленного кувшина, в котором, должно быть, хранили клубничное варенье. Почему–то стенки посудины густо покрыты сажей и пучками кудрявых волос…

Мой желудок скручивает в узел, но внутри пусто. Содрогаясь от бесплодных позывов, пытаюсь отвести глаза от расколотой, обгорелой головы Джонни, и не могу. Пара кривых рогов, один с обломанным кончиком, лежат прямо передо мной. Между ними, как раз посередине, блестит что–то тонкое, длинное, как спица.

Наконец спазмы тошноты сходят на нет. Глубоко вздыхаю, смотрю прояснившимся взглядом на останки. Похоже, котелок нашего монстра взорвался изнутри. Машинально трогаю тонкий блестящий предмет. Тот качнулся, и из ошмётков обгорелой шерсти выглянул заострённый наконечник. Шевельнулось и застыло оперение на другом конце. Стрела.

 —Твою ж мать. Вот так выстрел.

Странно знакомый голос звучит над моей головой.

Переваривая мысль, как стрела могла оказаться в черепе Джонни, медленно поднимаю взгляд. Позади покойника, на верхушке большого серого валуна, стоит тоненькое создание на одной ножке, второй почёсывая лодыжку, и вертит в руках короткий лук.

Стою на четвереньках, рассматриваю лучника. Мишень из меня сейчас – лучше не бывает. Тонкая фигурка в лучах солнца кажется почти прозрачной, кажется, дунь – и улетит.

Невесомое создание спрыгивает с камня, и, неслышно ступая по траве, идёт ко мне. Солнце слепит мне глаза, я вижу только силуэт, да направленный мне в лицо лук с наложенной стрелой.

Маленькие босые ноги переступают по траве, поблескивает наконечник стрелы.

 —Это ты сделал? – в таком знакомом и одновременно чужом голосе слышится удивление.

Стрела описывает многозначительную восьмёрку и застывает, почти уткнувшись мне в лоб.

 —Что сделал? – слова вырываются из горла хриплым карканьем. Назойливая табличка продолжает мигать красным. Моя блондинка уже молчит, видно, отчаялась.

 —Ты разнёс ему башку. Мои стрелы не заряжены магией. Это должен быть ты. Больше некому…

Голос прерывается, и уже другой, который я сразу узнаю, произносит:

 —Сейчас ты медленно положишь лук на землю, и никто не пострадает.

Наконечник стрелы уходит в сторону, щёлкает спущенная тетива. Стрела втыкается в землю, выпустив облачко пыли. Крутясь, передо мной падает флакончик толстого стекла. Во флакончике бултыхается тёмная жидкость.

 —Выпей, – говорит Арнольд. Он стоит рядом, лезвие его кинжала прижато к тонкой шее маленького лучника.

Подбираю флакон, одним глотком выпиваю зелье. В глазах немедленно проясняется, красная табличка мигает в последний раз и исчезает.

 —Лучше бы ты ему ткнул в сердце, – угрюмо говорит лучник, и я наконец узнаю его.

Мокрое платьице облепило тонкую фигурку, из–под копны спутанных волос мигают совиные глаза. Видно, Глазастой Энн пришлось побывать в воде, и это пошло ей на пользу. Бело–розовые щёки, чистая шея, длинные ресницы так и хлопают. Стройные ножки, осиная талия, и волосы не грязно–серые, а пепельные, с серебристым отливом.

Девчонка повернулась, взглянула на Арнольда, из массы пушистых, подсыхающих на солнце волос вынырнул кончик розового ушка. Острого, кошачьего уха, совсем как у меня.

Энн перевела взгляд на меня. Огромные, немигающие глаза уставились на меня, и я впервые заметил, как сужаются её зрачки. Проклятье. Она тоже эльф.

 —Нужно было вырезать ему сердце, – повторила она, кривя красивые губы. – Это же Аристофан. Мешок золотых, и легендарный доспех в придачу. Что смотришь, красавчик? Убей его.

 

Глава 17

 

 —Легендарный доспех, говоришь? Мешок золота в придачу? – красавчик окидывает меня оценивающим взглядом.

 —Чтоб меня разорвали когти Эринии, если я вру!

Кинжал отодвигается от горла Энн.

 —Зачем вырезать ему сердце?

 —За него отдельная плата, – эльфийка оживляется, облизывает губы острым язычком. Совиные глаза возбуждённо блестят.

Поднимаюсь на ноги. Зелье помогло, меня больше не шатает.

 —Сколько за сердце? – интересуется Арнольд.

 —Больше, чем ты сможешь унести.

Всё, хватит. Сейчас они поделят шкуру неубитого Эрнеста.

Перешагиваю через вытянутые ноги мёртвого Джонни. Раздвоённые копыта в ошмётках травы, мускулистые ляжки. Широкая грудь в буйных зарослях шерсти, ничем не прикрытый, брутальный пах. Кровавый обрубок вместо головы.

Склоняюсь над кучей сваленной у костра добычи, не глядя, бросаю взятую на глазок половину добра в свой мешок.

 —Эй, сизарь, ты куда? – насмешливо бросает Энн. – Мы с тобой не закончили!

Легонько толкаю носком сапога обломки черепа Джонни. Оттуда вываливается овальный кусок кости. Мелкими буквами сбоку вьётся надпись, и цифирка в конце.

Подбираю кость. Оборачиваюсь к застывшему с кинжалом в руках Арнольду. Эльфийка смотрит на меня, зрачки её то сужаются, то расширяются, губы растянуты в глумливой гримаске.

 —Я с вами закончил. Прощайте.

 —Эрнест! – это красавчик. Похрипывает от волнения. Конечно – такая добыча уходит.

Тычу в сладкую парочку выпавшей из быка костью. Энн в испуге отшатывается.

 —Первому, кто пойдёт за мной, разнесу башку, как Джонни. Видали?

Я блефую, но они верят. Красавчик бледнеет, эльфийка застывает на месте, как статуя девушки с арбалетом.

Разворачиваюсь и ухожу. Топчу сапогами дивные цветы, похожие на маки. Блеф блефом, но между лопаток нестерпимо зудит от ожидания стрелы.

Прохожу мимо тушки комара Фредди. Помятые крылья лежат слюдяной гармошкой, хоботок в засохшей крови уткнулся в землю.

***

Иду, не разбирая дороги. Вскоре цветы пропали, спрятались в густой траве. Теперь на моховых кочках торчат здоровенные грибы. Густые ёлки заслоняют солнечный свет. Ставшее привычным странное спокойствие ушло, перекинулось в ледяную злость. На ходу срываю с гриба шляпку. На шляпке сбоку надпись. Ты хотел учить меня грамоте, Арнольд? Обойдусь без тебя.

Откусываю кусок от шляпки. Перед глазами выскакивает табличка, а мохнатые ёлки вдруг окрашиваются в лиловый цвет. Неожиданно легко подпрыгиваю, и несколько шагов буквально пролетаю над землёй. Ага. Нагибаюсь, и когтем вычерчиваю на ближайшем пне слово с таблички. Буквы получились корявые, но каждая врезается мне в память вместе с царапинами на древесном стволе.

Ещё. Куст с роскошными бутонами не дал ничего. Трава с красным венчиком на конце стебля вызвала тошноту и жжение в ушах. Через секунду я услышал, как оглушительно топают крошечными ножками муравьи, ползая по дохлой гусенице в броске камня отсюда. Эффект прошёл через сто ударов сердца, и всё это время я стоял, зажав уши кулаками и мотая головой.

Ещё. Жёлтая ромашка – озноб и невероятная, нереальная радость. Прыгаю по поляне, как полоумный. Ещё. Древесный гриб. Чёрная тоска, зелень в глазах, и прозрачные стволы ёлок. Вижу лес насквозь, будто он стеклянный. Жаль, не дальше вытянутой руки.

Каждый раз записываю слова. После стебля папоротника меня затошнило. Стоя на коленях, я трясущейся рукой вывел на земле новое слово.

«Вам нужно поспать» – нежно произносит моя блондинка, и перед глазами выскакивает уже знакомый значок. Восходящее солнце и растопыренная пятерня. Что там говорил красавчик? «У тебя уровень повысился». Вот что он сказал.

Нет, здесь нельзя спать. Кругом ни души, только мухоморы высотой по колено, да причудливой формы обломки скал торчат из земли. Деревья толщиной в два обхвата, и между ними, далеко вперед, что–то блестит, будто осколок синего стекла.

Крохотное озерцо посреди леса, в прозрачной воде видны камушки. По гладкой поверхности плавают кувшинки необыкновенных размеров.

Обхожу синий пятачок по периметру. С берега в воду плюхается толстая лягушка, торопливо плывёт, загребает лапками. Кувшинки покачиваются на волнах, их стебли лениво колышутся между придонных камней. Похоже, будто кто–то выдавил в глубине леса круглую ямку и наполнил её водой. Если бы я хотел создать идеальное озеро, полное красоты и покоя, оно было бы таким.

Захожу в воду, срываю пару кувшинок. Пытаюсь поймать лягушку, но скользкая тварь проскакивает между пальцев и плюхается в тину. Выхожу на берег, какое–то время стою, смотрю, как по воде расходятся идеальные круги, как колышутся белоснежные кувшинки. Господи, если в твоей вселенной есть рай, пусть там будет такое озеро.

Отворачиваюсь и ухожу. Нельзя стоять на месте, нельзя.

В мешке у меня уже собрался порядочный гербарий. Охапка листьев, цветочный букет, куски коры и парочка грибных шляпок. Вот опять эта трава с красным венчиком. Срываю волокнистый стебель и решительно сую венчик в рот. Заодно отламываю кусок древесного гриба.

Тщательно пережёвываю. Сочетание двух травок даёт неожиданный эффект. Лес вдруг наполняется многоголосым гулом, деревья обретают чёткий контур и становятся плоскими, как куски стекла. Из земли внезапно проступает тропа – узкая полоска, покрытая сетью мелких трещин. Мир окрасился серыми тонами, будто в солнце вставили громадный фильтр из мутного стекла.

Чувствуя странную лёгкость в голове, ступаю на тропинку. Мохнатые ёлки, обвешанные лохмотьями мха, редеют. Впереди, над открывшейся между тонких осин запрудой блестит золотое солнце.

Пруд в пятнах зелёной ряски, мельничное колесо весело вращается в брызгах хрустальной воды. Прыгает по камням ручей. Серая стена дома в солнечных пятнах. Отсюда дом кажется игрушечным, запруда – блестящей лужицей в зелёной рамке.

Останавливаюсь, и зачарованно смотрю, как через двор к дому идут трое: человек с рогатым посохом в руке, синекожий эльф и маленькое существо в лохмотьях.

Вот распахивается дверь, на крыльцо выходит толстая старуха в пёстром фартуке, делает приглашающий жест. Двое заходят внутрь. Девочка–оборвыш остаётся во дворе. Едва спутники скрываются в доме, она с ловкостью обезьяны взбирается на забор, оттуда на крышу, и свешивается с карниза.

В какофонию звуков врывается звериный вопль. Распахивается дверь, во двор с крыльца скатывается человек. Посоха уже нет в его руках, лёгкий доспех на груди покрыт оплавленными дырами. Вслед за ним неторопливо выплывает старуха. Нет, уже не старуха. Пёстрый передник лопается, открывает мохнатое брюхо насекомого, из–под задравшегося подола платья лезут суставчатые ноги. Платок слетает с головы, и я с содроганием вижу узкое, хищно красивое лицо паучихи. Она протягивает передние лапы к человеку, и зазубренные лезвия разрывают его пополам.

С воплем выскакивает на ступеньки эльф, взмахивает топором, рубит тварь по вывернутым коленкам. Щёлкает с крыши тетива арбалета, и эльф, со стрелой между глаз, заваливается назад, пропадает в тени дверного проёма. Оттуда слышен хрюкающий звук, стук копыт, слабое жужжание огромного насекомого. Потом синие ноги эльфа, торчащие из двери, дёргаются, и тело втаскивают внутрь. Приглушённый стеной, слышен скрежет клыков по кости, мерзко хлюпает разрываемая плоть.

 —Новичок? – голос за спиной.

Оборачиваюсь. Мгновенный блеск меча, жуткая боль в горле, веер алых брызг. Внезапное, тошное ощущение конца. Вижу своё тело со стороны. Лишённая жизни кукла медленно оседает, ломается в пояснице, падает на землю и застывает в последней судороге.

 

Глава 18

 

Мелодично пропела птица. Только что я спал, и вот стою на ногах. Крохотная каморка. Каменные стены, низкий потолок, трухлявые балки в бахроме паутины. Цепи под потолком, замкнутые браслеты кандалов тускло блестят, в углу под ними – иссохшие кости.

Мгновенная вспышка паники сразу же гаснет. Это тюремная камера. И мне нужно выйти отсюда.

Ощупываю стену. Мои синие ладони с когтистыми пальцами скользят по камню, ощупывают каждый выступ. Щелчок, и кусок стены падает вниз, подняв клубы пыли.

Каменная кишка тоннеля уходит во мрак. Пробираюсь на ощупь, в лицо лезет пыльная паутина. Поворот, развилка, тоннель разветвляется на три отверстия. Забираюсь в то, что посередине. Шаг, ещё шаг, слабый свет впереди. Тороплюсь туда.

Нога внезапно соскальзывает, я теряю равновесие. Дыра в полу, края закругленные, дна нет. Заваливаюсь назад, в тщетной попытке ухватиться хоть за что–нибудь взмахиваю руками, скребу растопыренными пальцами по камням. Бесполезно. Я падаю, проваливаюсь в темноту. Сердце подскакивает к горлу. Дыхание прерывается, из глотки рвётся истошный вопль.

Вечность падения в никуда обрывается тяжким ударом, который вышибает из меня дух. Влажный шлепок, тошный хруст костей, огненная вспышка в голове. Тьма.

***

Мелодичное пение птицы. Просыпаюсь, встаю на ноги. Крохотная каморка, стены из камня, низкий потолок. Браслеты кандалов, щербатый оскал черепа в углу. Мне нужно выйти отсюда.

Кусок стены уходит вниз, пробираюсь по каменной кишке. Три отверстия впереди. Лезу в крайнее слева.

Земляной пол сменяется каменными плитами. Впереди – металлическая решётка. Толстые прутья, коробка замка с отверстием для ключа. За решёткой мечется огромная крыса. Бросаю в неё ножом, промахиваюсь.

Лежу пластом у решётки, голодные спазмы выворачивают наизнанку. Буквы перед глазами тревожно мигают красным. Рука бессильно свесилась между прутьев. Крыса жадно обнюхивает мои пальцы. Хватаю тварь за загривок, притягиваю к себе и прикладываю башкой о прут.

Из крысы вываливается кусок мяса и ключ. Запихиваю мясо в рот, ключом открываю решётку.

Тоннель с колоннами, своды теряются во мраке. От крысиного мяса меня мелко трясёт, но зато какое–то время вижу в темноте. Потом эффект неожиданно пропадет. Впереди решётка, глухая, без замка. Прохода нет. Ныряю в канал. Мутная вода пахнет нечистотами. Проплываю под решёткой, выбираюсь из воды.

Здесь тупик, и два сводчатых прохода по бокам. Из того, что слева, выскакивают двое в кольчугах. Он машут мечами, бьются с уродливым синекожим монстром. Монстр орудует большим топором, что–то хрипло рычит.

Синекожий убивает одного из противников, и сам получает смертельный удар в голову. Оба валятся навзничь. Последний, оставшийся на ногах, оборачивается ко мне. Делает шаг, улыбается, взмахивает мечом. Моя голова отлетает от тела. Крутясь, ударяется о стену. Тело, постояв немного, падает в канал.

***

Пение птицы. Просыпаюсь, встаю на ноги. Камера. Дыра в стене. Лезу в каменную кишку, ныряю в левое отверстие. Подманиваю крысу, разбиваю ей голову. Беру ключ, крысиное мясо кладу в мешок.

Туннель, гулкие плиты пола, вонючая вода в канале.

Звон металла. Из бокового отверстия вываливаются двое – синекожий монстр с топором и здоровый мужик в кольчуге. Человек оступается, падает навзничь. Синекожий нависает над ним, лезвие топора опускается. Хрустит проломленная грудная клетка. Меч в руке умирающего вонзается в грудь монстру.

Подхожу. Два трупа лежат рядом, их кровь, смешавшись, стекает в канал. Подбираю топор, обтираю лезвие о набедренную повязку синекожего. Выдёргиваю меч из пронзённой груди. Снимаю с покойника кольчугу и сапоги.

Ухожу в один из боковых проходов. Факел на стене, каменные своды, случайная крыса отлетает к стене, разрубленная пополам. Стук моих сапог по щербатым плитам, слабый свет впереди. Решётка, поворот ключа, скрежещет замок. Солнечный свет. Голубое небо. Свобода.

***

Озеро. Хрустальная чаша воды. Над зелёными холмами сияет великолепное солнце. В туманной дымке на берегу – старый причал. От причала вверх по склону холма вьётся утоптанная тропа. На холме – деревушка. Крохотные дома, островерхие крыши.

Иду вверх, к деревне. Над входом в первый дом – вывеска: «Холодная плюшка». Вхожу. За стойкой – красотка Серена, протирает передником кружки. На лавке у стены сидят трое парней. Двое при мечах, у третьего за спиной колчан со стрелами. Ещё один, смуглолицый кудрявый красавчик, ошивается у стойки, заговаривает зубы девице.

Подхожу к стойке, улыбаюсь девушке. На плечо ложится тяжёлая рука. Оборачиваюсь. В лицо летит кулак в кольчужной перчатке.

Сквозь кровавый туман в глазах вижу дощатый потолок. Белые пятна лиц плавают надо мной. «Только не здесь!» – визжит Серена.

Пересчитываю спиной ступеньки. Шорох меча, вынутого из ножен. Крик кудрявого – почему–то я уверен, что это он – «Постойте!»

Блеск металла. Боли нет, только тошное ощущение нехватки воздуха. Темнота.

***

Озеро. Хрустальная вода, гладкие окатыши камней на дне. Туманная дымка над холмами. Дорога вьётся вверх, к самому солнцу. Деревенька, таверна с краю. Девица у стойки, рядом – стражник в доспехах, пристальный взгляд из прорези шлема на компанию головорезов в углу.

Покупаю бутылку пива. Трое за столом смотрят, как я пью. Серена предлагает переночевать, но денег больше нет. Ухожу из таверны, и вместе со мной уходит стражник. Взгляды троицы с мечами буравят мне спину.

***

Стук копыт по дороге. Блеск доспехов в свете заходящего солнца. Стражник на гнедом коне исчезает за поворотом.

Гоблины. Паучиха. Вращение мельничного колеса. Стрела между глаз. Кинжал в спину. Смерть. Смерть. Смерть.

***

Кажется, в тысячный раз перехожу вброд маленькое озеро. Торжественно колышутся на воде белоснежные кувшинки.

Тропа, истоптанная множеством ног. Я ослик, который бегает по кругу. Раб, который вращает колесо, раз за разом проходя один и тот же путь всю свою жизнь. Огромное, неподъёмное колесо, со скрежетом ползущее вокруг невидимой оси.

Дом у запруды. Сотни раз я проходил мимо. Сотни раз я не знал о его существовании. Я устал умирать, глядя на эти серые стены.

Опускаюсь на землю, складываю ноги калачиком, руки на колени. Хватит. Я буду сидеть здесь, пока не стану частью этого мира, который не пускает меня в себя. Моё тело пустит здесь корни или окаменеет и рассыплется в прах – всё равно. Больше я с места не сдвинусь.

Шелест травы за спиной. Движение воздуха, такое лёгкое, что заметить нельзя. Если только ты не куст, на котором трепещут тонкие листья. Острие меча на моей шее.

 —Новичок?

Какая скука. Этот вопрос на разные голоса повторялся много раз. Глубоко вдыхаю. Воздух медленно входит в лёгкие. В самом деле, кто я?

Лёгкие шаги, меня обходят сбоку. Ноги в сапогах прямо перед глазами. Странные сапоги из золотой чешуйчатой кожи. Тот же голос, но уже без прежней уверенности:

 —Ты кто?

Поднимаю голову. Мой многократный убийца стоит с мечом в руке. Узорчатое лезвие небрежно опущено, остриё касается травы. Но я знаю, что это лёгкомыслие обманчиво.

Впервые могу разглядеть его как следует. Это человек. Смуглое лицо в обрамлении причудливо вырезанного шлема. Широкие плечи, на которых доспех сидит как влитой. За плечом – рукоять топора, у пояса – короткая булава. На груди, залитой в блестящий металл, рисунок: крепко сжатый кулак и роза. С костяшек нарисованных пальцев капает чёрная кровь.

 —Я – Эрнест.

Человек легко ухмыляется, обводит взглядом лес:

 —Давно сидишь?

Молчу, думаю. Солнце по–прежнему висит над верхушками деревьев, отражается огненным зигзагом в пятачке запруды. Кажется, оно не сдвинулось ни на йоту.

 —Давно. Я только что пришёл.

На этот раз молчит мой убийца. Безразлично прикидываю, как он будет меня убивать. Я знаю, что его любимый способ – самый простой. Он очень быстр, и ни разу, ни одного раза мне не удалось уйти от него. А если оказать сопротивление, процесс может затянуться.

 —Я – Гай Черноус, – неожиданно говорит тот. – В моём отряде есть свободное место, Эрнест. Хочешь занять его?

Узорчатый меч исчезает в ножнах. Гай протягивает открытую ладонь:

 —По рукам?

Смотрю на его руку. Крепкая сухая ладонь, бугорки мозолей, твёрдые пальцы.

 —У меня есть выбор?

Смуглое лицо озаряется приятной улыбкой:

 —Нет. Ты вступаешь в отряд. Или мои ребята насадят твою тушку на шест вместо знамени.

Да, солнце не сдвинулось с места. Но что–то всё же изменилось. Игрушечная запруда там, в конце тропы, подёрнулась мелкой волной. Вращается колесо, от лопастей летят алые брызги. По пояс в воде лежит смутно знакомое тело. Мускулистый торс, волосатые ноги, раздвоённые копыта. Ничем не прикрытый срам. Чёрный дым клубится над крышей, вяло скатывается с черепицы. Чья–то фигура в кольчужном доспехе наклоняется над обугленным телом у крыльца. Взмах топора, удар. Поднимается над двором тонкая пика с насаженной головой. Колышется в воздухе смятый хоботок и выпученные глазки гигантского комара.

По тропинке от догорающего дома уже поднимается десяток вояк в разнообразных доспехах, но каждый с изображением сжатого кулака на груди. У первого на воздетой пике покачивается голова человекобыка с торчащими в стороны кривыми рогами. По пике стекает багровая кровь.

Поднимаюсь на ноги и пожимаю протянутую ладонь:

 —По рукам.

 

Глава 19

 

 —Сизарь, ты идёшь первым.

***

Утром мы вышли к предгорьям. За спиной остался густой лес и сожжённый дотла дом у запруды. Перед тем, как уйти, отрядный знаменосец воткнул шест с окровавленной головой рогатого монстра на развилке у дороги. Вторую голову понесли с собой. «Отгоняет кровососов» – пояснил, ухмыляясь, Гай Черноус.

Командир позволил сделать короткий привал. Я нашёл участок мягкого мха возле камня, лёг и уснул. А когда проснулся, увидел, как вспыхнул ряд цифр перед глазами. Новый уровень. С мелодичным звоном выскочил столбик слов, и среди них неожиданно – одно знакомое. Я вспомнил, как писал его на годовых кольцах трухлявого пня. После того, как сжевал очередной гриб с оранжевой шляпкой.

Тогда поначалу мне стало плохо. А потом я вдруг понял всё. Лес, деревья, пень, утыканный тонкими ножками опят. Облака, плывущие по небу. Птичье пение над головой. Всё это были буквы на странице единой книги, которую можно прочесть.

Над головой свистела птица, и я понимал каждую трель. «Хочу тебя. Ты, с пёстрыми перьями на хвосте, лети ко мне. Я сделаю тебе много яиц. Я самый сильный. Мои когти самые цепкие. Мои крылья крепче всех. Я заклевал соседа. Лети ко мне, пеструшка. И ты, с пятнышком на груди, тоже. Хочу вас всех».

Теперь одно из слов, которые я тогда начертил, висит перед глазами между прочих других, на куске пергамента. Сосредоточиваюсь на нём. Со щелчком цифра летит туда. Остальные бросаю вниз, на последнюю строчку. Не знаю, почему. Мне это кажется правильным.

***

И вот мы сидим за россыпью гранитных валунов, и смотрим на крохотную деревушку у скал.

Гай показал на дом с краю:

 —Видишь вон ту хибару?

Смотрю. Убогое жилище, сложенное из кусков каменных плит. Щели протыканы пучками сухой травы, и грубо замазаны глиной. Над поросшей мхом крышей протянулся длинный гладкий шест. Кто–то положил обструганный ствол молодого деревца на короткие рогатки, и сделал насест для кур. Только уж очень большой. Видно, куры в этих краях крупные.

 —Делай что хочешь, но они не должны выйти оттуда. Понял, сизарь?

 —Я Эрнест.

 —Пока ты никто и звать тебя никак, – отрезает Гай. – Сделаешь дело, зовись, как хочешь. Не сделаешь…

Наёмники за спиной командира ухмыляются. Один чиркает пальцем поперёк горла и подмигивает. Всё понятно без слов.

Молча киваю.

 —Эй, Кривозуб, – говорит Гай. – Дай–ка парню оружие.

Отрядный маг протягивает мне свиток. Он тоже улыбается, но на его улыбку лучше не смотреть. Кривозуб вампир, и заглядывать ему в рот – всё равно, что копаться в свежей могиле.

 —Развернёшь в доме, – шепеляво говорит маг. Его кривые нижние клыки влажно блестят над губой, с уголка рта капает слюна. – Не раньше. А то спалишь сам себя.

Верчу в руках свиток. Тебе конец, Эрнест. В хижине может сидеть хоть пять человек, хоть трое – без разницы. Свиток не поможет. Ты ведь не умеешь читать.

 — Я не… Может, лучше посох?

Хочу сказать, что неграмотный, но маг вдруг остро взглядывает мне в лицо, и язык застревает во рту. Нельзя. Нельзя показывать свою слабость.

Когда мы с Гаем пожали друг другу руки, тогда, у запруды, он сказал:

 —Дам тебе совет, Эрнест. Только один. Прислушайся к нему, если хочешь жить. Не говори никому, что ты новичок. Я тебя сразу раскусил, но у меня амулет. Таких, как ты, я сотню прищёлкнул и не задумался. Не разочаровывай меня, парень. Докажи, что в тебе что–то есть, кроме потрохов.

 —Почему? – спросил я. – Почему вы так не любите новичков?

 —Сам узнаешь, если доживёшь. – Гай смотрел, как подходят его люди, а с кольев, где торчат отрубленные головы, стекает кровь. – Сейчас ты должен знать только одно. Мы наёмники. Режем всякую тварь за деньги. Я командир – ты солдат. Я приказываю – ты выполняешь. Это всё.

***

Сжимаю свиток мага в руке. Хибара уже близко. Там, внутри, очень тихо. Не слышно ни звука разговора, ни топота ног, всего этого обычного шума обжитого жилища. Странно. Даже мои чуткие уши улавливают только смутную куриную возню и шорох птичьих ног по земляному полу.

Командир издали ободряюще кивает. На смуглом лице его цветёт белозубая улыбка. С такой же вот улыбочкой он отправлял меня на тот свет. Похоже, он этого не помнит. Но я–то знаю.

Запускаю руку в мешок, достаю оттуда кинжал с вплавленной в клинок надписью. У меня есть ещё длинный стальной меч, почти новый. Но в тесном помещении он будет только мешать.

Гляди–ка, а ты стал сообразительнее, Эрнест. Видно, то слово, на которое ты потратил добытую цифру, добавило тебе ума.

Подхожу к самому дому. Чахлый огород за низкой каменной оградой. Ряд раскидистой зелени, рыжие томаты и земляника. Крупные красные ягоды вперемешку с цветами. Над цветами земляники бесшумно порхают белокрылые бабочки.

Бросаю последний взгляд на прекрасное золотое солнце. За всё надо платить. Хочешь любоваться цветочками и греться на песке у хрустального озера – плати кровью, новичок. И лучше чужой.

Двери нет, окон тоже. Над низеньким проёмом в стене болтается плетёная из соломы рогожка. Осторожно отодвигаю занавеску кинжалом. Сверху сыплется какая–то труха.

Внутри темнота. Шуршание птичьих когтей по полу. Ты идиот, Эрнест.

Отшатываюсь, выхватываю из мешка кусок крысиного мяса. Глотаю, почти не разжёвывая.

Короткая дрожь пробегает по телу. Зажмуриваюсь. Свет солнца жжёт глаза. Ныряю в дом, выставив перед собой клинок. Непроглядная тьма превращается в зыбкие сумерки. Отчётливо вижу квадрат земляного пола, противоположная стена комнаты завешена одеялом. Там, за одеялом, ещё одна дверь. Я вижу, как колышется от лёгкого сквозняка лоскутная тряпка.

Торопливо разворачиваю свиток. Проклятый маг. Он наверняка знал, что в доме темень. Как я должен прочитать этот чёртов свиток?

Бесполезно. Как в прошлый раз, на дороге, пытаюсь выговорить незнакомые слова. Я даже не знаю, как они звучат. «Спалишь сам себя» – сказал Кривозуб.

 —Ар… рио…риос! Кро… кру… крухте! Фер!

Занавеска на противоположной стене дрожит и вдруг откидывается в сторону. Шуршание усиливается. Слышу тихий смешок, будто хихикает маленькая девочка. Поднимаю глаза от свитка.

На меня движется странная, невысокая тень. Маленький человек с непропорционально большой головой. Он делает короткие, неловкие шаги, переваливаясь на ходу с боку на бок.

 —Арриос, Крокрухте, Ферт!

Шипение, будто на камни плеснули кипятком. Шорох и оглушительный для моих ушей треск раскрываемого веера.

Прямо мне в лицо глядят огромные, блестящие, как блюдца, золотые глаза.

 —Агрх–аргх–аргх! – клокочет чужое горло, булькает, будто захлёбываясь.

Дуновение воздуха, легчайшее, но ощутимое тем, кто был убит много раз. Машинально сгибаюсь, и тут же над моей головой, задев сизый гребень волос на макушке, пролетает что–то тяжёлое и грохает о стену.

Из черноты дыры выплывает ещё одна пара глаз. Комкаю бесполезный свиток, сую за пояс. Вынимаю из мешка длинный меч. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Так говорил батя… да чёрт с ним. Перехватываю меч и метаю, как копьё.

Отвратительный хруст, хрипение. Пара огромных глаз мигает, чертя в темноте золотую дугу, отлетает куда–то вбок и гаснет.

Пронзительный визг вонзается мне в череп. Вспышка света, невыносимая для моих чувствительных глаз. И сразу же в живот врезается что–то твёрдое, орущее, и отбрасывает меня назад. В лицо, в затылок, в густую гриву волос впиваются десяток ножей.

Кручусь волчком, тварь вцепилась в плечи, исходя тонким истошным криком. Что–то хрустит под сапогами, то ли хворост, то ли чьи–то тонкие кости. Теряю равновесие, поскальзываюсь. Сбоку оказывается пустота, и я вываливаюсь в дверной проём.

Падаю вместе со своим противником. Тот болезненно вскрикивает, когда оказывается подо мной. Режущая боль в затылке исчезает. Хватка ножей разжимается, моя голова свободна.

Жадно глотаю холодный воздух. Разгорячённое лицо горит, как в огне. Что–то быстрое, тёмное, вскакивает, в прыжке цепляется за стену дома, и моментально вскарабкивается наверх.

Ах ты, тварь. Подпрыгиваю следом, вцепляюсь в край крыши, подтягиваюсь, забрасываю себя наверх. Моргаю от яркого солнца. Проснувшаяся некстати блондинка щебечет в ухо: «Атлетика, навык повышен!» Да замолчи ты, дурёха. Доберусь я до тебя когда–нибудь. Как только найду.

Напротив меня, на поросшей кудрявым изумрудным мхом покатой крыше стоит… нет, не человек. Короткое плотное тело, широко расставленные тонкие ноги. Голова без шеи, плотно посаженная на узкий, гладкий торс. Огромные, круглые, как блюдца, немигающие глаза.

Существо шипит, делает шаг вперёд, и я прозреваю.

Это птица. Не курица, совсем нет. Он даже красив, мой противник. Обтекаемое тело, покрытое плотными, глянцевыми перьями густо–лилового цвета. Такого тёмного, что кажется чёрным. Голова, похожая на шлем, с хохолком на макушке, загнутый книзу клюв с яркими точками ноздрей. Глаза смотрят не мигая, золото радужки перечёркивает угольно–чёрный зрачок.

Когда он делает шаг, становятся видны когтистые лапы с четырьмя красными пальцами. Когти на концах пальцев игольчато остры, и глубоко входят в мягкий мох крыши.

 —Будь проклят, – вдруг произносит птица и делает ещё шаг. – Проклят.

 —Подожди, – пересохшие губы меня не слушаются. – Ты кто такой?

 —Ты убил мою жену. Я убью тебя.

 —Я не хотел…

С треском разворачиваются лиловые крылья. Птица подпрыгивает, и одним скачком бросается на меня сверху. Раскрываются когти–кинжалы, целя в грудь.

Я безоружен. Мой кинжал остался там, в хижине, когда я вертелся на полу, ослеплённый наскоком. Где же Гай и его люди?

Неимоверным пируэтом уворачиваюсь, ноги вязнут в лохматой шубе моховой поросли. Вскакиваю на насест, больше некуда. Ну конечно, это и есть насест. Только не для кур.

Мой противник одним лёгким прыжком тоже заскакивает на шест, щёлкает клювом:

 —Скажи мне твоё имя, дикий эльф. Чтобы я знал, кого проклинать на могиле.

 —Эрнест, – хриплю перехваченным горлом. – Эрнест Добрый.

 —Я Золтан, – клокочет птица. – Золтан Острокрыл. Ты умрёшь, Эрнест Проклятый.

Птица Золтан подскакивает, в изящном прыжке отрывается от шеста, распахивает длинные крылья. В полёте он прекрасен и лёгок, как стрела.

Нет. В мешке лежит ещё один посох, но я не успею его выхватить. Истошно кричу, сам не знаю что. Цепляю онемевшими пальцами комок кудрявого, липкого мха, и швыряю его в разинутый клюв. В золотые глаза. Вместе с влажной травой в птичью голову, крутясь, летит скомканный свиток.

 —Твою ж бога–душу–мать!

Трах–бабах! Будто солнце вскипело над моей головой. Крышу озарило мертвенно–жёлтое сияние. Жаркий пласт огня ударил в грудь и подбросил меня в воздух.

 

Глава 20

 

Мгновение невесомого полёта. Ослепительное золотое сияние проникает даже сквозь сомкнутые веки; слышу страшное гудение пламени. Меня переворачивает в воздухе. Потом краткое, тошное ощущение падения.

С маху прикладываюсь спиной обо что–то твёрдое. Перед глазами плывут красные цифры, блондинка щебечет что–то тревожное. И тут же – радостное: «Разрушение – навык повышен!»

Крыша исчезла. Деревянный насест словно испарился, в воздухе плавают клочья сгоревшего мха. Сквозь каменные глыбы стен без малейших следов растительности сочится едкий дым. Над узкой дырой входа дотлевает занавесь, её огненные нити трепещут у косяка.

Мой кинжал! А ещё меч, который я метнул в птицу. Они лежат там, внутри. Если быстро заскочить в дом, я успею их вынести, не подпалив шкуру. Ладно меч, но кинжал с гравировкой терять не хочется.

Вдыхаю побольше воздуха, и ныряю в дверной проём. Крохотная комнатка заполнена дымом и гарью, от камней ощутимо пышет жаром. Что за свиток дал мне отрядный маг? Таким можно полдеревни спалить, а не жалкую хижину с двумя курицами внутри. Пускай даже говорящими.

Шарю руками по полу, пальцы натыкаются на кучу тлеющего тряпья. Нет, это не тряпьё. Проклятье, это останки сгоревшей птицы. Сжав зубы, продолжаю искать. Со стуком раскатываются мелкие косточки. Вверх взметается облачко сажи и обугленных перьев. Глаза слезятся от едкого дыма. Что–то звякнуло – меч. Хватаю за рукоять, не глядя, бросаю в мешок.

Натыкаюсь на стену. Какой–то ящичек, вроде сундучка, в крышке, воткнувшись остриём, торчит мой кинжал. Хватаю ящичек вместе с кинжалом. Надрывно кашляя, выкатываюсь наружу.

Дом, который я поджёг, стоит на отшибе, на склоне холма. Отсюда видна вся деревня: десяток домов в зелёных квадратиках огородов. Они все одинаковые, с насестами наверху и каменными стенами без окон.

Напрасно я ждал помощи от Гая и его парней, когда птица Золтан – хозяин дома – пытался заклевать меня. Весь отряд уже там, на единственной улочке, потрошит местных жителей. В прямом смысле слова. Я вижу, как парни вытаскивают из дверей существ в пёстром оперении и волокут за ограду, ухватив за ноги. В дымном воздухе густо летают перья, птицы–люди пронзительно кричат.

Вот один, рослый парень в латном нагруднике, оглушил клекочущую птицу ударом о стену и одним ловким взмахом меча отрубил ей голову. Второй, стройный блондинчик, кольчуга которого блестит, как рыбья чешуя, схватил рыжую пеструшку за крылья и потащил за огороды. Маг Кривозуб, стоя в отдалении, поднял руки в широком, торжественном жесте. С его ладоней срываются бледные клубки огня, описывают красивую дугу и падают на крыши домов. Трава и мох на крышах мгновенно вспыхивают, и пламя пляшет на насестах, обращая их в уголь.

Вот уже деревенские дома, весь ряд, полыхают вовсю. Сворачиваются в огородах от магического жара листья земляники, лопаются рыжие помидоры. По улочке плывёт сизый чад и запах жарящейся птицы. Кое–кто из парней, прикончив жителей, бросают пернатые тушки обратно, прямо в пылающие отверстия дверей. А кое–кто, прихватив парочку птиц за когтистые ноги, накалывают их на длинные жерди, и суют в пламя. Со смехом отворачиваясь от летящих искр и прикрывая лица ладонями, вытаскивают опалённые тушки. С пупырчатых, лишённых перьев тел капает шипящий жир.

Машинально сую найденный ящичек в мешок, и иду к Гаю. Он стоит возле Кривозуба, отвернув лицо от жара, и с рассеянной улыбкой остругивает палочку широким ножом.

 —Я сделал, как ты сказал.

Командир оборачивается ко мне, белые зубы его блестят на смуглом, покрытом гарью лице:

 —А, это ты, Эрнест. Видел, как ты поджарил птичку. Только перья полетели. Первое задание. Молодец.

Маг опускает руки, поворачивается. Влажные губы его потемнели, верхний клык врезался в натянутую в напряжённом оскале кожу. Красные глаза, как кровавые дыры, уставились мне в лицо:

 —Я велел тебе прочесть свиток внутри дома, новобранец!

 —Я не кошка, чтобы видеть в темноте, Кривозуб, – смотрю ему в лицо, в перепачканные кровью клыки. – Там темно, как у тебя подмышкой.

 —Ты не выполнил мой приказ, – рычит маг. На губах его пузырится розовая слюна.

 —Ты мне не командир.

 — Что ты взял в доме? – голос Кривозуба звенит, мне в лицо летят капли слюны. – Я велел тебе сжечь проклятое гнездо!

 —Тише, мальчики, – лениво говорит Гай. – Не ссорьтесь.

Кривозуб отступает, тяжело дыша. Я вижу, что его трясёт от непонятной мне злости. И ещё вижу, что он боится командира. Боится так сильно, что мгновенно остывает и даже прячет руки в широкие рукава балахона.

А я внезапно замечаю то, на что не обратил внимания раньше – человек, настоящий человек, здесь только Гай. Нет, все его парни, весь отряд – люди. Две руки, две головы, всё, как полагается. И все они – местные. Ходячие функции, как сказал бы Арнольд.

Вглядываюсь в тёмную фигуру мага. Он тоже проштампован, как всё вокруг. Все предметы, все вещи здесь отмечены невидимой рукой. Надпись крохотными, идеально ровными буковками, она стыдливо прячется сбоку, но она есть.

Вспоминаю Арнольда, глазастую Энн. Единственные надписи на них – это имена на груди. Которые я почему–то понимаю. Как будто хитроумный художник в начале времён окунул тонкую кисть в краску и нарисовал имена, с небрежным артистизмом выводя каждую букву.

***

Деревня догорает. Мы уходим, и за нашими спинами стелется клубами чёрный, едкий дым. На земле остаются обгорелые пеньки домов, квадраты золы на месте огородов, кучки обглоданных птичьих костей. Блондинчик в блестящей кольчуге давно выбрался из–за крайнего дома, оставив где–то в кустарнике рыжую пеструшку. На розовом лице его расползается улыбка, к небрежно застёгнутым штанам прилипли рыжие перья.

Солнце касается тугим алым брюхом верхушек гор. Привал. Зубчатый край горизонта лиловеет, и на небе возникают звёзды. Россыпи золотых огоньков, и посреди них – огромная, нереальная луна, вся в круглых вмятинах кратеров. Она висит прямо над головой, как бумажный фонарь. Такая же полупрозрачная и невесомая.

Сижу на траве, разглядываю свою добычу. То, что я сумел вынести из горящего дома. Ящичек из полированного дерева стоит передо мной, его крышка поблескивает в свете луны. Никаких признаков замочной скважины, только тонкая щель между выпуклой крышкой и стенками говорит о том, что ящичек можно открыть. Пробую поддеть её кончиком когтя, ничего не выходит.

 —Ты здорово разозлил Кривозуба, парень.

Вздрагиваю. Надо мной стоит Гай, он так тихо подошёл, что я не услышал.

Командир, как всегда, улыбается, лицо его кажется чёрным в лунном свете. Он бросает взгляд на ящик:

 —Дорогая вещица. Райское дерево, магический замок. Пробовал открыть?

Смотрю на крышку. Вот как. Магическая штучка. И командир что–то непривычно разговорчив.

 —Я не маг.

 —Ну конечно. А тот свиток ты даже не развернул.

 —Я развернул…

 —Парень, не морочь мне голову, – задушевно сказал Гай. – Все мы видели, что ты сделал. Ты махнул рукой, и половина дома вместе с птичкой взорвались изнутри. Их вывернуло наизнанку и поджарило, как кукурузу на сковородке.

Молча смотрю себе под ноги. Голова человекобыка Джонни тоже разлетелась на куски. Я просто ткнул в неё свитком, зажатым в руке. Нет. Не может быть. Я даже читать не умею.

 —Знаешь, я давно живу на свете, – тихо говорит командир. Он присаживается рядом, скрестив ноги. Смотрит рассеянно перед собой на что–то, видное только ему. – Это трудно – дожить до моих лет. Большинство таких, как мы, умирает молодыми. Мне уже сорок, парень.

 —Таких, как мы, – повторяю за ним.

 —Есть обычные люди, и есть мы. Безликие. – Гай сухо усмехается, глаза его не отрываются от облачка звёзд на горизонте. Местные так называют нас. Безликие.

С удивлением смотрю на него. По лицу командира пробегает судорога, губы складываются в горькую складку. А ведь совсем недавно я хотел прикончить его. Когда отряд наёмников уходил от сожжённой деревни, где не осталось ничего живого. Я шёл вместе с остальными, наёмники хлопали меня по плечу, и поздравляли с первым делом. Со смехом обсуждали, как в ближайшей таверне я угощу всю компанию добрым вином под жареного кабанчика.

Парни хохотали, а я отыскивал взглядом спину командира, бросившего в огонь полсотни красивых, говорящих с нами на одном языке птиц. Представлял, как подойду к нему, разверну к себе, и одним ударом сломаю ему нос. Представлял, как Гай, обливаясь кровью, валится на землю. Как вскакивает, выхватывает свой кривой меч…

Что будет дальше, меня не волновало. Я был слишком зол. Потом понемногу остыл. Все мои смерти, весь бесконечный цикл рождений и возвращений назад встали передо мной, и я испугался. Ничего не выйдет. Гай меня убьёт, даже не вспотев. А я отправлюсь обратно, к тюремным крысам и многократной, бессмысленной смерти.

 —Есть легенда, что обычные люди умирают и возрождаются вновь. Бесконечное перерождение, круговорот души. – Между тем тихо говорит Гай. – Если ведёшь безгрешную жизнь – возродишься лордом. Если нет – будешь в следующей жизни собакой. Или ослом. Но душа… душа твоя будет прежней.

Он вздохнул, криво ухмыльнулся:

 —Все местные в это верят, даже самые отпетые. И ещё все знают, что есть Безликие. Те, кто никогда не будет перерождён.

Гай прикрыл глаза, покачал головой. Лицо его было печально.

 —Среди таких, как мы, есть легенда. Байка. Что мы не умирает по–настоящему. Что мы возвращаемся вновь и вновь, просто не помним об этом. Так вот – это неправда. Никто не возвращается. Я убил много людей, Эрнест. Новички – как крысы. Убьёшь одного – на смену придёт другой. Он будет точно такой же, как прежний. Но это будет другой человек. Местные – все разные. Мы – одни и те же. Зато у них есть душа, а у нас её нет. Если я умру, где–то возникнет новый Гай. Но это буду уже не я. Придёт смуглый сопляк, займёт моё место. Будет есть, пить, дышать, трахать девок. Вместо меня.

Командир со свистом втянул воздух сквозь зубы.

 —Понимаешь, Эрнест? Даже если тело будет моим, кто скажет, что это тот самый Гай? Те, кто его знал? Я видел своего бывшего друга, Фрая Скалозуба. Его убили драконы на красных скалах. Я сам видел, как дракон сожрал его. А потом… потом пришёл новичок, как две капли воды похожий на молодого Фрая. Я обрадовался, как дурак. А это был не он. Дурная копия, паршивая подделка. Чужой человек в теле моего друга. Я отправил его обратно. Отрубил ему голову. Снёс ему башку. Нет на свете другого Фрая Скалозуба. Нет, и не будет.

Смотрю на него. Этот человек искренне верит в то, что говорит. У меня голова идёт кругом. Он такой же, как я. Значит, я – Безликий? Новичок, который занял место того, кто был раньше. Кого же? Неужели Аристофан Справедливый, за которого меня принимают, мой предшественник? А я просто самозванец, который пришёл вместо него. Он умер, а я занял его место. Но ведь я помню, как умирал. Как меня убивали, снова и снова. Гай сказал, что это невозможно. Невозможно…

Кажется, последние слова я проговорил вслух. Поднимаю глаза и вижу, что командир смотрит на меня в упор. Горькое выражение исчезло, теперь это тот, прежний Гай. Убийца, наёмник и убеждённый головорез.

 —Что невозможно, Аристофан Справедливый? – тихо, медленно спрашивает он. – Что – невозможно?

Рука его лежит на рукоятке меча, в свете луны блестит обнажённый клинок. Сейчас тебя убьют, глупый, доверчивый Эрнест. Ты потерял бдительность, разговорился по душам с чужаком. Выдал себя.

«Ты мой» – раздаётся вдруг гулкий голос. Он звучит словно отовсюду. Он гудит в моём черепе, отдаётся во всём теле так, что ломит зубы. «Ты мой».

Поднимаюсь на ноги. Не знаю, слышит ли Гай эти слова, но он не двигается. Только глаза его с неистовым напряжением следят за мной.

 —Что ты сказал?

«Ты ждал меня. Я пришёл»

Гулкий звук резонирует в моём мозгу. Перед глазами всё плывёт, качается земля. Я хватаюсь за голову, и падаю на колени, в сырую траву. Лиловый свет луны чернеет, и со змеиным шорохом скользит перед моим лицом обнажённый клинок.

 

Глава 21

 

Гулкий голос затихает. Остриё меча перед моими глазами покачивается, ловит лунные зайчики.

 —Он лжец.

Это Кривозуб. Маг подошёл неслышно, как тень. Сейчас он стоит рядом с командиром, перекидывает из ладони в ладонь огненный мячик.

 —Он лжец. Этот юнец не может быть старейшим из эльфов.

 —Кто знает, как выглядит легенда дикого леса? – Гай поводит клинком у моего горла. – Кто это знает? Что, если Аристофан нашёл рецепт бессмертия?

 —Значит, он стоит тех денег, которые дают за него, – сухо заметил Кривозуб.

 —Как глупо. Зачем резать курицу, которая несёт золотые яйца?

 —Не наше это дело, Гай. Охотники за головами по всей стране ищут его. Отрежь ему голову, получи золото, и дело с концом. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

 —А если мне нужен журавль? – командир наёмников усмехается, белые зубы блестят в лунном свете. – Что золото, у меня его много. Зато ни у кого нет великого мага эльфов.

 —Я – твой маг, командир.

Голос Кривозуба дрожит, дрожит огненный шар в его ладонях.

Они не слышали ничего. Тот голос звучал только для меня.

«Кто ты?» – я только подумал это, но ответ приходит сразу. «Он мешает тебе? – голос звучит всё так же громко и без всякого выражения. Будто говорит каменная статуя. – Он мешает. Я могу избавить тебя от него».

«Кто ты?»

Поднимаюсь на ноги, Гай отступает на шаг. Огонь в руке мага разгорается, распухает до размеров среднего арбуза.

 —Хочешь устроить состязание, Кривозуб? – командир ничуть не удивлён. Кажется, ярость вампира его забавляет.

Да он дразнит его. Видно, что маг уже еле сдерживается, чтобы не спалить меня на месте.

Кривозуб не успел ответить. Амулет на груди Гая вдруг наливается алым, чёрная точка внутри красного камня начинает пульсировать. Будто открылся и замигал диковинный глаз.

 —Стоп, парни, – скомандовал командир. – Потом разберёмся. К нам гости.

Он вбрасывает меч в ножны.

 —Вы, оба – за мной.

Гай разворачивается и идёт в сторону от дороги. Там в темноте белеют обломки камней, густо поросшие молодыми сосёнками. Кривозуб бросает на меня злобный взгляд, огненный шар в его ладонях гаснет, прячется между пальцами.

«Не сейчас» – стараюсь думать громко и чётко. Вампир ничего мне не сделает без приказа командира. Нет смысла его убирать. К тому же – чего скрывать – не верю я чужим голосам в голове. Кто его знает, может, я просто нанюхался дыма в сожжённой деревне.

Обломки оборачиваются кусками мраморных колонн. Они разбросаны в густой траве, а посередине возвышается каменный круг. Это колодец, только воды там нет. Посередине белокаменного кольца чернеет бездонная дыра. Оттуда поднимается дымок, будто кто–то не погасил костёр.

Возле колодца, выше по склону, торчит из травы одинокая арка. Она похожа на огромную птичью кость. Гай подходит к арке, его амулет разгорается всё ярче. Узкая каменная рамка начинает сиять в ответ.

 —Ждать! – коротко бросает командир.

Кривозуб замирает возле колодца, я останавливаюсь рядом. По арке пробегают искры, огненные буквы выступают из камня. Надпись вспыхивает ярче солнца, и медленно гаснет. В проёме образуется дыра чернее ночи. Она выпускает из себя человека, и тут же расплывается серой кляксой в ночном воздухе.

 —Север.

 —Гай.

Человек, что появился из мрака, протягивает открытую ладонь нашему командиру. Они пожимают друг другу руки.

 —Дело сделано? – спрашивает гость.

 —Как заказывал.

Человек, которого командир назвал Север, высок, плечист, и светловолос. И он один из нас. Безликий, как сказал Гай.

 —Крылатые мертвы?

 —Все до одного.

Гость не проявляет ни радости, ни печали. Лицо его, гладкое, с тщательно выбритым подбородком и густыми закрученными усами, кажется синеватым в свете луны. Поверх богато вышитой куртки наброшен тяжёлый плащ, сколотый у горла золотой пряжкой. У пояса, из–за отворота плаща поблескивает крупный камень – навершие дорогого эфеса.

Север вытягивает из рукава свиток, перетянутый витым шнурком. Постукивает кончиком свитка по подбородку:

 —Ты ничего не нашёл там, в селении? Что–то необычное, чего не должно быть?..

 —Я спалил деревню дотла. – Сухо отвечает командир. – Проклятые твари сгорели вместе с домами. Чего же ещё?

 —Хорошо. Тогда возьми это. Новое дело. Оплата как всегда – через банк господина Ангиуса.

 —Мне нужно в столицу. Люди устали.

 —Не время отдыхать, Гай. – Бледное лицо гостя становится ещё бледнее. Тонкогубый рот кривится под щегольскими усами. – Ставки высоки, как никогда. У перевала вас будут ждать люди его светлости. Специальный отряд. Они поддержат вас в горах. Их ведёт капитан Фрост.

 —Мне нужно в столицу, – упрямо повторяет наш командир.

 —Сперва сделай дело, Гай. Я здесь по велению герцога. Что–то надвигается, а мы не готовы. Верховный маг говорил с богами. Они пророчат смерть. Нужно выжечь скверну по всей стране. Нам не нужны твари за спиной, когда это, чтобы оно ни было, начнётся.

 —Слишком много их в последнее время, Север. Раньше…

 —Раньше трава была зеленее, Гай. Сделай дело, и проси, что хочешь. – Гость рывком запахивает плащ, собираясь уходить. Взглядывает на меня:

 —Ты взял с собой двоих, дружище? У нас больше нет доверия?

 —Это ученик Кривозуба, – небрежно говорит Гай. – Мне нужен лекарь в отряде. Мой маг хороший боец, но зубы лечит, как коновал.

 —Надо же. Новичок, и ещё живой?

Север усмехается, машет на прощанье рукой. Потом щёлкает пальцами. Ф–фыхх! Маленькое солнце вспыхивает в проёме арки. Пока мы моргаем, гость уже исчез.

 —Хорошие заклятья в канцелярии верховного мага, – говорит Кривозуб, глядя, как тает дымок на месте растаявшего в воздухе гостя. – Сильные.

Гай словно не слышит его. Он разворачивает листок пергамента, который дал ему Север, и читает. Лицо его мрачнеет на глазах.

Потом он комкает свиток и подбрасывает в воздух.

 —Сжечь!

Кривозуб взмахивает рукой, с пальцев его срывается клубок огня. Сожжённый листок вспыхивает и клочьями пепла опадает на землю.

 —Состязание магов отменяется, – говорит командир. Он поворачивается к нам, и вампир испуганно отшатывается, со свистом втягивает воздух сквозь клыки. – Сейчас нам нужен каждый боец. Мы идём в Красные скалы.

Он взглядывает на меня, и скалит зубы в безрадостной улыбке:

 —Ты когда–нибудь видел дракона, Эрнест? Или как там тебя? Если мы вернёмся живыми со скал, я принесу щедрую жертву богу эльфов, парень. А если нет, значит, ты поганая подделка под Аристофана.

***

Наверное, я должен бояться. Командир собрал отряд и объявил, куда мы идём. Новая цель, парни. Красные скалы.

Гай взобрался на край пересохшего колодца. Отряд собрался вокруг и слушал его. Золото, парни. Много золота. Чёртова прорва драгоценных камней и прочего добра. Хватит, чтобы сладко есть и мягко спать. Вам, вашим жёнам, девкам, и всем детям от жён и девок. Кто не хочет, может уйти. Его никто не осудит. Я знаю, парни, что такое дракон, – сказал Гай Черноус. – Эти твари хуже всех. Ты смотришь в его глаза, он смотрит в твои, и жрёт тебя. А ничего не можешь сделать. Вот что такое дракон. Так что, кто боится, может валить домой, к жене и детям. Я, Гай, пойду убивать чёртовых тварей, а потом возьму себе их золото и камни, будь я проклят.

Когда командир закончил речь, даже я захотел пойти в Красные скалы.

Пока парни шумели, обсуждая новую работёнку, Кривозуб подошёл ко мне, и сунул в руки туго набитый мешок:

– Вот, возьми. Здесь травы, свитки и склянки с лекарствами. Теперь ты мой ученик.

Я взял мешок, а вампир тихо сказал:

 —Гай запретил мне трогать тебя, эльф. Но он не запретил мне обратить тебя. Хочешь стать таким, как я, парень?

Красные глаза Кривозуба обведены тенью, сухие губы причмокивают. Видно, голодный. При мне он ещё ни разу не ел. И не пил.

 —Ты учитель, вот и учи. – Не нравится мне это. Как там сказал Север: «Новичок, и ещё живой?»

 —Став вампиром, ты обретёшь долгую жизнь, – прошелестел Кривозуб еле слышно. – Обретёшь подобие души. Вы, безликие, лишены и того, и другого. Даже последний нищий у городской свалки счастливее вас. Вы так боитесь умереть, что только и делаете, что режете друг друга.

 —Север и Гай – друзья.

Маг усмехнулся, его клыки высунулись изо рта:

 —Среди вас нет друзей, безликий. Есть только соперники в вечной игре.

 —Погоди. Игра? Что ты знаешь об этом?

 —Вы хуже зверей, вы сражаетесь между собой за каплю силы. Убиваете за кроху добычи. Лишь бы стать выше другого. Молись своим богам, эльф, чтобы прожить подольше. Может, тогда тебе повезёт, и ты сможешь убить сам.

Кривозуб отвернулся от меня и ушёл. Я стоял и смотрел ему вслед. Стать таким, как он. Обрести подобие души. И выйти из игры?

***

В деревеньке у дороги мы купили пять вьючных мулов. Наш казначей – хмурый здоровяк со старым шрамом поперёк горла – отсчитал старосте горсть золотых из походного сундучка.

Деревня – кучка сложенных из камня домов – прилепилась к склону горы. Сыпет мелкий дождь, блестит мокрая черепица крыш. Мужчины деревни вышли из домов, стоят вдоль дороги, в руках – рогатины. Крепкие колья, заострённые концы рогаток обиты кованым металлом. Они молча провожают нас взглядом, пока мы поднимаемся вверх, к перевалу.

Кривозуб теперь идёт рядом со мной. Кожаные сапожки мага легко шуршат по каменистой дороге. Он не сбивается с шага, даже когда я с воплем хватаюсь за живот, и начинаю кататься по траве.

 —Вставай, ученик. От этого зелья ещё никто не умирал.

Я встаю, и снова ковыляю вслед за отрядом. Чёртов маг решил, что лекарь должен знать, чем потчует своих пациентов. Под диктовку Кривозуба смешиваю зелья, взбалтываю их в бутылочках. Потом отпиваю глоток из горлышка. Вампир шепелявит, диктуя рецепт. Его скороговорка настолько невнятна, что если бы не мои чуткие уши, я давно бы откинул ноги.

Кривозуб уверяет, что спасёт меня – в последний момент – но лучше не рисковать.

 —Теперь зелье восстановления. Найди в мешке корень зубровки и клык острозуба.

Держу одной рукой чашку, другой толку проклятый корешок. Выплёвываю в получившийся порошок зажатый в зубах клык острозуба. Ступку под мышку, выдёргиваю зубами пробку пузырька с желчью гремучей змеи. Три капли на дно чашки.

От желчи клык чернеет и дымится. Кость распадается на глазах, и порошок превращается в шипящую жижу.

 —Перемешать, завернуть в пергамент.

Заворачиваю чёрную, обжигающую массу в пергаментный лист. Пальцы горят, перед глазами выскакивает красная надпись, тревожно щебечет блондинка. И тут же: «Алхимия – навык повышен!»

Пока солнце поднимается вместе с нами над горизонтом, эти слова звучат ещё несколько раз.

«Старайся, безликий, – шепчет Кривозуб. – Старайся как следует. Убить новичка – мало чести».

«Ты о чём?» – очередное зелье принесло мне новые очки, и прожгло дыру в кольчуге.

«Люди называют меня вампиром. Да, я иногда пью живую кровь. Но мне не нужно убивать свою жертву, чтобы поесть. А вы, безликие, убиваете друг друга ради крох жизненной силы. Чем старше один из вас, тем больше в нём сил».

Кривозуб берёт у меня наполненную бутылку с зельем, даёт новую, пустую.

 —Листья папоротника, клешни паука–птицееда. Слюна крысы.

Колочу ступкой по клешням, обожжённые зельями пальцы горят огнём. В новичках мало силы. Все охотники за головами ищут Аристофана – старейшего из эльфов. Кому это нужно? Кого игроки боятся настолько, что лучше возьмут золото, чем сами воспользуются ценной добычей?

Горы вздымаются под свинцовыми облаками, они повсюду. Воздух ощутимо холодеет, на траве у обочины серебрится иней. Копытца гружёных отрядной поклажей мулов звонко цокают по ледяным камням.

Дорога сужается, теперь это просто тропа. Она вьётся между острых уступов, по которым скачут водопады и дикие козы.

 —Вот они, Красные скалы, – говорит маг, и я поднимаю глаза.

Впереди, между верхушками ледяных гор, видна алая полоса. В свете заходящего солнца зубчатые пики скал горят огнём, как пасть огнедышащей твари.

 —Знаешь, почему их называют Красными? – вампир причмокивает, с уголка губ его стекает густая слюна и падает в снег. – Сотни охотников приходили сюда. Они хотели добыть кровь дракона. Единицы из них вернулись. Эти скалы красные от крови людей, ученик.

 

Глава 22

 

Скелет сожжённого дерева чудом держится в расселине. Над узким водопадом дрожит горбатый мостик радуги. На чёрные кости ветвей наколот распятый силуэт – всё, что осталось от человека.

Мы останавливаемся, смотрим на останки. Обугленная плоть съёжилась, палки рук торчат жалким подобием крыльев над пропастью. Красная точка на ребристой груди трупа – амулет. Нетронутый огнём камень блестит в лучах солнца. На скрюченных пальцах сверкают искры бриллиантовых перстней. Под деревом, посреди клочка травы, в каменистую почву воткнут длинный меч. Полоска белого металла с остатками магических рун. Лезвие изъедено по всей длине, будто подтаявший лёд. Массивная двуручная рукоять, навершие в виде головы птицы украшено драгоценным камнем.

 —Это знак.

Капитан Фрост осеняет себя охранным жестом. Его лейтенант тычет вокруг рогулькой из пальцев – отгоняет зло. Кривозуб рядом со мной незаметно усмехается: эти безликие так суеверны.

 —Похоже, это Фокс. – Наш командир останавливается возле капитана и тоже смотрит на тело. – Месяц назад взял контракт у метра Моссне. Ушёл в горы и не вернулся.

 —Фокс всегда спешил. Жадность его сгубила.

Жрец из отряда Фроста подходит, раскладывает походный алтарь. Я впервые вижу такое.

Жрец – тощий молодой бородач в красном балахоне, разрисованном странными знаками – жестом фокусника достаёт белую мышь из рукава. Держа мышь за хвост, разжимает пальцы над маленькой переносной жаровней.

 —Покинь нас, сын Чёрной богини и Вечного неба! Уйди туда, откуда пришёл. Оставь нас и дела наши. Вернись к тем, кто сотворил тебя, и не беспокой нас больше! Пусть примет тебя Великая Мать!

Над алтарём вспыхивает чёрное пламя. Его тугие языки разворачиваются, как лепестки хищного цветка, выбрасывают облако дыма. Дым поднимается кверху, обволакивает дерево над пропастью, подползает к ногам сожжённого охотника. Обгоревшее тело уже не видно за чёрной пеленой.

Жрец выкрикивает что–то, взмахивает просторными рукавами. Дым расползается клочьями, истаивает в воздухе, и вместе с ним исчезает тело. Только остов мёртвого дерева торчит на краю водопада.

Кривозуб рядом со мной с присвистом выдыхает. На лицах наёмников появляется удивление и испуг. Гай возле капитана Фроста стоит неподвижно, сжатые пальцы его белеют на рукояти меча.

 —Это сам Фракассий, – шепчет наш отрядный маг, так тихо, что даже я еле слышу его. – Не знал, что он так может.

 —Кто такой Фракассий? – шепчу в ответ.

Кривозуб вздрагивает, испуганно взглядывает на меня. Нехотя отвечает:

 —Первый ученик Верховного Мага. Его секретарь.

С уважением смотрю на тощего бородача. Нам с Кривозубом до него далеко. Не зря Гай боится Красных скал. Вон, какие люди пришли с капитаном. Не нам чета.

Отряд уходит дальше, стуча сапогами по мёрзлому камню. Я последний раз оборачиваюсь назад и вижу, как молоденький лейтенант капитана Фроста нагибается и подбирает что–то под деревом, где раньше было тело. В руке его вспыхивает цветной огонёк, бросает острый лучик в глаза. Лейтенант тщательно обтирает о штаны и надевает на палец бриллиантовый перстень покойника.

***

В отряде, что привёл столичный капитан, почти все оказались игроки. Капитан Фрост со своими людьми ждал нас у перевала. Когда мы подошли, они стояли на дороге, безукоризненно выстроенные и сияющие, как новенький золотой.

Фрост поздоровался с нашим командиром, но руки не протянул. Они улыбались друг другу, и улыбка Гая походила на оскал.

Раньше я не видел так много безликих, «игроков», как называл нас Арнольд. Они действительно были все разные. Только сейчас я по–настоящему понял, что мы отличаемся от местных. Дело даже не в именах, не в отсутствии «штампа» на боку. Они просто были другие, и я пока не мог найти этому названия.

У капитана Фроста оказалась приятная наружность и громкий голос. На груди его я увидел полное имя: Фрост Несгибаемый. Ещё он был явно богат и хорошо образован. Мы, со своими потрёпанными, пыльными одеждами и собранным с бору по сосёнке оружием, показались жалкими оборванцами по сравнению с его молодцами.

Зато мы идём первыми. Отряд капитана бодро шагает позади, их поклажа, как и у нас, сложена на спинах вьючных мулов. На одном, самом крупном, едет человек. Он закутан с головы до пят, так что лица не видно. Ткань, в которую он укутан, покрыта теми же знаками, что и одежда жреца.

Всё время, что мы движемся по дороге, этот человек не слезает с мула. Он не делает ничего: не ест, не пьёт, и не открывает лицо. Кажется, он дремлет.

Скалы всё ближе, они уже нависают над нами. Их склоны кажутся вертикальными, а вершины – острыми, как зубы драконов, которые там живут.

Объявляют привал. Для капитана ставят палатку, и наши командиры забираются туда. Мулов пускают пастись. Только один мул, самый рослый, с человеком на спине, стоит неподвижно, повесив голову и широко расставив ноги, будто сонный. Человек по–прежнему не двигается. Кажется, даже воздух вокруг него застыл, превратился в жидкое стекло. Стекло…

Лезу в мешок, достаю пучок травы. Той самой, с красной метёлкой наверху, от которой всё вокруг становится нереально прозрачным. Жуткая дрянь, но сейчас не время жалеть себя.

 —Эй, сизарь!

Оборачиваюсь. Зря я забрёл в чужой лагерь. Одного из четверых, что сейчас стоят и смотрят на меня, я знаю. Он хотел прикончить меня в таверне «Холодная плюшка». Сто жизней тому назад. Было это или нет, но вот он – здоровенный мечник, лбом можно орехи колоть. По лицу трудно понять, узнал он меня или нет.

 —Гляди, он травку собирает. Никак, лекарь. – Это крайний слева, высокий лучник в шёлковой рубахе. Поверх рубахи кожаный нагрудник, весь в узорах золотой вышивки.

 —Видать, без травы ихнему вампиру невкусно, – включается второй с краю, крепкий брюнет с секирой за спиной. На нём тоже нет доспеха, смуглая шея густо расписана синими рунами, на груди – мешочек на шнурке. Должно быть, амулет.

 —Не любите диких эльфов? – фыркает третий, с головы до ног затянутый в красную кожу. – Вы просто не умеете их готовить!

Мой знакомец, рослый мечник, просто стоит молча, и снимает с меня взглядом мерку.

 —Эй, ты нас понимаешь, сизарь? – лучник озабоченно разглядывает травку в моих руках, мою прожжённую на груди кольчугу. – Совсем дикий, что ли?

Не отвечая, сую в рот метёлку травы и начинаю жевать. Пусть думают, что хотят.

 —Слышишь, эльф, бросай Гая. Он таких, как ты, не любит.

 —Любит. Глотки им резать.

Трава начинает действовать, голоса становятся низкими, звенят в голове, появляется эхо. Фигуры игроков уплощаются, теперь они двигаются неловкими рывками, как марионетки. Я вижу, что рубаха лучника на самом деле сплошь прошита серебряной нитью. Вижу, что в мешочке на груди брюнета спрятан перстень с печаткой. Что мой знакомый мечник носит магический свиток, скрытый в рукояти меча. Туго свёрнутый в трубку и засыпанный мелким песком. А тот, что затянут в красную кожу, весь разрисован татуировками, и на спине у него выбита крылатая женщина. И все они – гораздо старше меня.
Это знание приходит неожиданно. Наверное, я слишком пристально смотрел на них, слишком много съел травы. Мелодичный звон, с которым перед глазами выскакивает неожиданная табличка, оглушает, щебет блондинки кажется громом с неба: «Наблюдательность, навык повышен!»

Теперь можно посмотреть на странного всадника. Тот по–прежнему сидит на спине своего мула. Волны, почти осязаемые волны неподвижности и покоя расходятся от него. Всё вокруг обрело зыбкую прозрачность, но не он. Наоборот, фигура на муле стала будто бы ещё темнее. Чем пристальнее я вглядываюсь в неё, тем больше тьмы вокруг. Вот уже невозможно отвести от неё взгляд. Делаю шаг вперёд, ноги как чужие. Шаг, ещё один.

«Нет. Ты мой. Только мой. Это ловушка. Стой!»

 —Нет! – мои онемевшие губы повторяют слова неведомого голоса, прочно поселившегося в моей голове. Он звучит, как колокол, от него вибрирует всё внутри, ноют зубы. – Это ловушка.

 —Что ты сказал, сизарь? – это лучник. Ему вторит брюнет с секирой:

 —Да он послал нас, парни.

 —Дуэль. На луках, первый выстрел за мной.

 —Я следующий. На секирах. Могу дать свою, запасную.

 —На мечах. У него есть меч, я видел.

Не слушая их, останавливаюсь, делаю разворот на месте. Руки дрожат, будто я поднимал страшную тяжесть. Ещё немного, и я подошёл бы к тому, страшному, вплотную.

 —Спасибо. – Говорю это голосу в голове. – Ты вовремя.

 —Не за что.

Поднимаю глаза, и утыкаюсь взглядом в расписанную странными знаками ткань балахона. Жрец капитана Фроста. Ученик верховного мага Фракассий.

 —Не за что, Эрнест Добрый. Я пришёл не спасать.

 

Глава 23

 

Вблизи жрец Фракассий кажется ещё измождённее. Впалые щёки, кудлатая бородка с нитями ранней седины. Бледно–голубые глаза, тонкие пальцы со следами чернил. Эдакий учёный червь, который просиживает все ночи за книжками.

 —Ты нарушил правила, эльф. В этом лагере без разрешения колдовать нельзя.

Жрец стоит и смотрит на меня, голубые глаза помаргивают, будто от смущения. А я чувствую, что дрожь в руках прекратилась. Какая–то странная усталость разливается по телу. Ноги как чужие, разве что не подгибаются. Руки повисли тряпками, даже от комара отмахнуться не получится. Да что это со мной?

Фракассий не отрывает от меня взгляда. Оцепенение в теле всё нарастает. "Магическое воздействие, – рапортует моя блондинка. – Подавление воли"... Видать, правила здесь нельзя нарушать только мне. Игроки стоят вокруг, лица кислые. Поняли, что дуэли не будет.

 —Иди за мной, Эрнест.

Чувствую, как ноги пытаются выполнить приказ жреца. Стой, Эрнест, стой. Пытаюсь утереть потный лоб, ничего не выходит. Вот как, значит. Сейчас какой–то тощий книжник свяжет меня одним взглядом и потащит за собой, как бычка на верёвочке.

Надо сделать хоть что–нибудь. Хочу уйти, ноги не идут. Остатками прозрачного – так я назвал его для себя – зрения вдруг замечаю зелёное свечение вокруг головы Фракассия. По его бороде и всклокоченным волосам прыгают изумрудные искры, глаза обведены тусклой цветной каймой.

«Ты хотел мне помочь? – говорю мысленно назойливому голосу внутри. – Сейчас самое время».

Голос не отвечает. Испугался, сбежал? Или его и не было вовсе?

 —Отвали, жердяй зелёный. – Губы меня ещё слушаются. Злоба на собственную беспомощность придаёт мне сил. – Засохни!

Глаза жреца расширяются, на лице появляется удивление. То ли действие травы уже прошло, то ли на самом деле зелёное свечение вокруг него затихает. Последние искорки пробегают по бороде и гаснут на глазах. А я чувствую, что могу двигаться.

 —Я никуда не пойду, жрец. – Тычу в него пальцем. Где–то в мешке у меня лежит кинжал и длинный меч. Но сейчас я придавил бы этого книжника голыми руками. – Ты мне не начальник.

«Магическое воздействие – эффект развеян, – неожиданно объявляет моя блондинка. – Сопротивление – навык повышен!»

 —Фракассий, этот эльф – мой ученик. Он пойдёт со мной.

Это наш отрядный маг, Кривозуб. Он встаёт рядом, и я чувствую, как трясутся у него руки под рукавами балахона. От вампира остро пахнет чем–то едким. Тонкогубый рот расползается в зловещей гримасе, обнажая кривые клыки. Он старается выглядеть грозным, и ему это удаётся. Только я один знаю, что он боится. Его просто колотит от страха. Но отступить он не может.

Фракассий быстро приходит в себя. Ласковая улыбка, как для непослушных детей, укоризненный взгляд.

 —Кто это здесь? Дитя праха и нечистот, проклятый светлыми богами вампир?

Жрец взмахивает рукой, будто отталкивает его растопыренными пальцами:

 —Прочь отсюда, порождение тьмы!

Взвивается ветер. Балахон Кривозуба полощется парусом, громко трещит по швам. Синеватое лицо заостряется, дыхание с трудом свистит сквозь обнажённые зубы.

Краем глаза вижу, как расступаются игроки, образуя плотный круг. Никто не уходит, на лицах – жадное любопытство. Кажется, там уже заключаются пари и принимаются ставки.

На Кривозуба страшно смотреть. Он белеет на глазах, его балахон похож на жалкую тряпку. Плохо дело. Сейчас жрец развеет его по ветру, и примется за меня.

Почему–то вспоминаю сожжённую деревню, беднягу Золтана. Как он кинулся на меня, вытянув острый клюв. Убить, заклевать, избавиться от врага. Ценой собственной жизни. Он был храброй птицей, этот пернатый говорун.

Проклятье, что я сделал тогда? Что такого сказал, когда швырнул в него свитком?

А сейчас даже кинуть во врага нечем. Лезть в мешок некогда. Я вижу, как глаза жреца, странно ласковые, вдруг взглядывают на меня. Твоя очередь, Эрнест Добрый.

Мгновенно нагибаюсь, сдираю с ноги сапог.

 —Получи, ублюдок!

Сапог врезается в грудь Фракассию. Звонко шлёпает в тощую грудь подкованная подошва.

Жрец крякает от неожиданности. На его балахоне, разрисованном странными символами, появляется овальное пятно. Оно быстро чернеет, расползается на груди в большую дымящуюся кляксу.

Круг зрителей дружно ахает. Фракассий застывает со вскинутыми в магическом жесте руками, и с бескрайним удивлением смотрит на кляксу. Заклинание, которым он собирался угостить нас с Кривозубом, застревает у него в глотке.

Надо отдать должное книжнику – он быстро опомнился. Жрец складывает руки ладонями вместе, будто собирается прочесть молитву, потом резко разводит их в стороны. Между пальцами дрожат натянутые полупрозрачные нити, как струны огромной гитары.

Фракассий выкрикивает что–то и проворачивается вокруг себя на одной ноге. Нити раздуваются, летят вслед за ним, окутывают тощую фигуру странным полосатым коконом.

Прикрытый полупрозрачной плёнкой кокона, жрец вытаскивает из рукава короткий жезл и направляет в нашу сторону. Кривозуб рядом со мной с присвистом втягивает воздух, выставляет перед собой деревянную рогульку, увенчанную черепом лисицы.

Зрители выкрикивают ободряющие слова. Слышу, как повышаются ставки.

Лезу в мешок, достаю завалявшийся свиток. Другой рукой стаскиваю второй сапог. Игроки вокруг разражаются дружным смехом и свистом. Вампир косит на меня бешеным глазом, но ничего не говорит. Зрачки его расширены во всю радужку и горят красным огнём.

Зато Фракассий аж спадает с лица, по щекам его ползёт бледная зелень. Видно, не понравилась ему моя обувка.

 —Дети греха, – губы его едва шевелятся, но я слышу каждое слово, как будто он стоит совсем рядом. – Исчадия тьмы.

На конце его жезла сгущается клубок зелёного дыма. В нём посверкивают крошечные молнии. Их всё больше, огонь всё ярче. Сейчас молния сорвётся с посоха, и от нас с магом останутся две дырки в земле…

 —Стой, сын курицы и шакала! – никогда я ещё не слышал такого яростного рыка.

Круг зрителей расступается как можно шире, все стихают. В полной тишине капитан Фрост подступает к своему жрецу и нависает над ним, как статуя командора. Капитан бледен до синевы, белые зубы яростно жуют свесившийся в угол рта ус.

 —Кто разрешил?! – шипит он, брызжа слюной в лицо Фракассия. – Кто позволил?!

Рядом с ним стоит наш командир. Гай невозмутим, только амулет у него на груди подмигивает алым глазом.

 —Это дела магов, капитан, – напряжённым голосом отвечает жрец. Посох в его руке по–прежнему нацелен на нас, по–прежнему играют на его верхушке маленькие молнии. – Не вмешивайтесь.

 —Властью, данной мне герцогом Урбино, я волен приказывать тебе, жрец!

 —Верховный маг не подчиняется светской власти.

 —Да, – тихо, очень тихо говорит капитан, придвигаясь вплотную к тощему жрецу. Бриллиантовый перстень на его пальце вдруг вспыхивает радужным огнём. По золотым нитям вышивки колета пробегают весёлые искры. – Это правда. Вот только Верховного мага здесь нет. А драконы – два шага шагнуть. Очень голодные.

 —Эти маги нарушили правила. Они пытались…

 —Если они виноваты, предъяви претензии мне. – Это говорит Гай. – Я их командир.

Фракассий кидает быстрый взгляд на Гая. Все молчат, тишина такая, что слышно, как свистят птицы над пропастью.

Пронзительный крик разносится над лагерем. Караульный на уступе скалы машет флажком.

Капитан Фрост взглядывает вверх. Мы поворачиваем головы.

В синем небе пылает лохматое солнце. Через жаркий золотой диск проплывает журавлиный клин. Едва заметные отсюда, снизу, величественные птицы медленно взмахивают крыльями, вытянув чёрточки–шеи. Эх, хорошо летят! Значит, где–то весна.

 —Помяни нечисть, так она уже здесь, – голос жреца падает ледяными обломками. – Узрите! Вот летят предвестники тьмы!

Клин перелётных птиц быстро приближается, странно быстро. Журавли неуклонно увеличиваются в размерах, вытянутые острые крылья скользят в воздухе, делая редкие плавные взмахи. Вот они уже над верхушками ближних гор. А большие тут журавли, откормленные. Размером с хорошую лодку…

Теперь кричат уже все. Зрители бросаются врассыпную. Топча редкую траву у водопада, мечутся испуганные мулы. На площадку у скал, где стоят палатки, падает тень, множество крылатых силуэтов закрывают солнечный свет.

 —Драконы! – кричит жрец Фракассий. На шее его вздуваются жилы, лицо горит жутким восторгом. – Драконы!

 —

Глава 24

 

Чёрная тень накрывает лагерь. Вместе с ней приходит ветер. Он завывает между скал, его ледяные пальцы дёргают палатки, пытаются сорвать трещащие полотнища флажков. Один из мулов, отчаянно взбрыкнув, падает с уступа и, колотясь о камни, летит в пропасть.

Летящие клином твари уже близко. Теперь уже никто не спутал бы их с птицами. Я застываю с задранной кверху головой, не в силах отвести взгляда от пикирующих сверху драконов.

Первый, на острие клина, виден отчётливо, как на ладони. Золотистое брюхо – или это свет солнца так блестит на чешуйчатой коже? Полупрозрачные перепончатые крылья туго натянуты на распяленных косточках пальцев. Каждый палец с мою руку длиной и заканчивается изогнутым когтем. Рогатая голова в короне костевидных выростов, щель огромной пасти, выпуклые глаза с немигающим взором. Поджатые под брюхо лапы и длинный, змеевидный хвост с устрашающим шипом на конце.

Зрелище пикирующей твари устрашает. Кажется, она падает прямо на меня с неотвратимостью снежной лавины. Следом наплывает весь клин. Парящие в потоках воздуха драконы ровно, как один, взмахивают острыми крыльями.

Жрец Фракассий делает ещё один быстрый поворот вокруг себя. Его защитный кокон надувается, как огромный пузырь, образуя диковинный полосатый шатёр. Под его защиту кидаются все, кто не успел скрыться в расщелинах скал и среди нагромождения камней. Жрец выставляет перед собой жезл, его лицо искажено, губы шевелятся, но ничего не слышно. Несколько мулов мечутся кругами, отчаянно крича. Только один, тот, что с человеком на спине, стоит неподвижно. Фракассий осторожно переступает, и кокон передвигается вместе с ним, но не к скалам, а в сторону всадника. Видно, как тяжело даётся жрецу каждый шаг, словно тот несёт на себе огромную тяжесть. Край защитной плёнки закрывает загадочную фигуру, и жрец на мгновение застывает на месте, едва дыша, весь красный от натуги, с мокрым от пота лицом. Потом он вновь трогается с места, и кокон ползёт вместе с людьми к спасительной тени ущелья.

Наш отрядный маг Кривозуб выкрикивает короткое, гортанное слово. Перстень на его руке вспыхивает, сияет жемчужным светом треугольник амулета на его шее. Наши люди, все, как один, вдруг превращаются в снежных призраков. Я смотрю на них, и не верю своим глазам: к скалам, легко перебирая ногами, несутся белые, в разводах инея, льдистые фигуры людей. Посверкивают ледяные подковки сапог, шапкой искрится на головах густой иней.

Вот первый дракон разинул пасть. Красная бездонная глотка, меж изогнутых лезвий клыков хищно трепещет раздвоённый язык. Оглушительный свист и шипение вырывается из глубины драконьего горла. Прозрачная в свете солнца, лиловая струя огня вспыхивает и мгновенно превращается в испепеляющий вал. Горящая волна воздуха прокатывается по земле, накрывает лагерь.

«Беги! – командует голос в моей голове. – Беги!» Вижу, как начинает дымиться и таять густой иней на моей кольчуге – такой же, как у всех наших. Жуткий жар ещё не добрался до меня.

Защитный пузырь, сотворённый Фракассием, колышется и гнётся под невидимым кулаком. В полупрозрачном куполе образуются прорехи, раскалённый воздух запускает внутрь свои длинные пальцы, плавит камни под ногами сгрудившихся там людей. Двое, не успевшие увернуться, вспыхивают и мгновенно сгорают на месте. Фракассий выкрикивает скороговорку, с его жезла срываются один за другим белые кристаллы. Это куски льда. Один попадает дракону в брюхо, и тот взмывает выше, дёргая чешуйчатой кожей, как от щекотки.

На миг мне становится виден силуэт странного всадника на сонном муле, что стоит под защитой жреца. Ветер облепил ноги мула, плотную одежду седока. Тонкая, узкая в плечах фигура, склонённая голова, руки на луке седла сложены вместе… это женщина!

Больше я уже ничего не вижу. Жар драконьего дыхания добирается сквозь кольчугу. До скал бежать совсем близко, но это расстояние кажется бесконечным. Кожа горит огнём, от металлических колечек моей защиты шибает раскалённым паром. Ещё пара шагов… Моя блондинка отчаянно тараторит что–то, перед глазами выскакивает кроваво–красное предупреждение. Свет внезапно гаснет, чёрный колпак тени падает сверху, прихлопывает глупую бабочку по имени Эрнест. В ушах стоит гул, будто я окунулся в воду с головой.

В следующее мгновение меня хватают за гриву волос на затылке. Проволакивают остаток пути и швыряют в спасительную тень.

 —Проклятый кретин! – искажённое лицо Гая, оскаленные белые зубы, пальцы в кольчужной перчатке яростно тычут в мою прожжённую зельем кольчугу. – Я не разрешал тебе сдохнуть раньше времени!

***

Мы лежим за выступом скалы, в узкой расщелине. Кроме нас с Гаем здесь втиснулись ещё трое. Остальные укрылись дальше, в укромной пещерке с низким сводом, насквозь проросшей корнями травы и кустарника.

 —Кривозуб… – выдыхает за моей спиной кудрявый блондинчик в блестящем доспехе, сейчас изрядно вывалянном в пыли. С его гладкого личика капает пот, дрожит в ухе серьга–амулет.

Выглядываю наружу.

Над площадкой у водопада кружат крылатые тени. Они плавно поднимаются вверх, всё выше, тихо шевеля кончиками крыльев в потоках восходящего воздуха. Один, самый яркий, весь в блеске золотой чешуи, описывает спиральные круги, и остальные послушно повторяют его движения. Выпуклые, с кошачьим зрачком, глаза золотой твари не отрывают взгляда от земли. Мы для них мыши, что спрятались в норки, и боятся высунуть нос наружу.

Остатки кокона Фракассия лопнули, мыльным пузырём развеялись по ветру, едва оставшиеся в живых достигли укрытия. Со своей позиции я вижу край красного балахона жреца, торчащий из укрытия под скалой. Там камни образуют навес, похожий на шляпку гриба, под которым есть место для одного мула. А вот и он, стоит там, всё так же меланхолично повесив голову. И силуэт всадника, нет – всадницы, неподвижен на его спине. Что такого ценного в этом пленнике, что жрец готов рисковать ради него? Я уже не сомневаюсь, что женщина – пленница. Кто добровольно согласиться на такое?

Где же наш отрядный маг? Гай с шипением выдыхает, глядя на что–то посреди площадки. На лице его отражается горькая досада. Проследив за его взглядом, замечаю на гладкой, вылизанной горячим дыханием драконов земле кучку серого пепла. В пепле что–то посверкивает – треугольный амулет. Кривозуб! Вернее, всё, что от него осталось…

Наш командир оборачивается ко мне:

 —Твой выход, сизарь. Иди и принеси сюда Кривозуба. Одна нога здесь, другая там.

Смотрю на него. А ведь он не шутит.

 —Он же мёртвый.

Гай молча протягивает мне кожаный мешочек. Мешок потёртый, с завязками сверху, на боку аккуратно залатанная прореха. Наверно, хочет достойно похоронить останки.

Беру мешочек, высовываюсь из–за скалы. Это чистое безумие, ползти туда сейчас.

«Иди, не бойся, – опять этот голос. – Он не тронет тебя»

"Заткнись. Где ты был раньше?"

Вылезаю из расселины. Чувствую себя букашкой, ползущей по столу. Сейчас эта тварь, что порхает там, наверху, заметит меня и поджарит себе на обед.

Бум–м–м! Лиловый цветок расцветает в небе, рассыпает яркие искры. Из жезла Фракассия вылетает ледяная стрела, и лопается с гулким треском посреди драконьей карусели. Разлетается тучей игольчатых брызг. Бум–м–м!

Строй тварей распадается, небо превращается в мозаику золотисто–лиловых пятен. Вжимаю голову в плечи, и бегу к останкам Кривозуба. Одним прыжком оказываюсь возле горстки пепла. Раскрываю мешок, и ладонью сметаю туда прах вампира вместе с амулетом. Затягиваю шнурки и со всех ног бегу обратно.

«Атлетика – навык повышен. Наблюдательность – навык повышен. Вы выполнили задание…» Да замолчи ты, дурёха. Сейчас меня поджарят и сожрут вместе с костями и всеми навыками.

В третий раз лопается ледяной бутон. С неба сыплется золотое конфетти пополам со снегом. Истошный визг, невыносимый для слуха, внезапно пронзает воздух, многократно отражается между скал.

С разбега прыгаю в расщелину, и меня подхватывают на лету. Гай выхватывает у меня из рук мешок с пеплом, а я смотрю наверх. В синем небе закручивается золотая спираль. Она взвивается к солнцу, истончается до тонкой нити и уносится вдаль, за зубчатые вершины гор.

 

Глава 25

 

Ущелье между скал похоже на перевёрнутое небо. Наверху – чернота, внизу – россыпь костров, которые могут сойти за звёзды.

Потрёпанный отряд капитана Фроста расположился вдоль ручья. Узкая полоска воды журчит между камней. На вкус она чуть солоноватая и холодная, как лёд.

На весь отряд у капитана осталось две палатки и мул. Остальные имущество сгорело в драконьем пламени или рухнуло с утёса в бездну. Фрост сидит у центрального костра мрачнее тучи.

Жрец Фракассий, после неприятного разговора с капитаном, отсел подальше, к самому крайнему огоньку, и теперь штопает свой красный балахон. Вернее, это за него делает иголка – здоровая такая игла в мизинец длиной. Жрец стянул балахон с тощих плеч, напялил его на колышки. Потом достал откуда–то из кармашка коробочку, пошептал над ней. Открыл коробочку, вытащил иглу с ниткой и воткнул в красную ткань.

Теперь он сидит, вытянув худые бледные ноги к самому огню, и листает толстую книгу. Тень от его всклокоченной бороды мотается над костром, похожая на уродливый клюв.

Наш отряд уцелел весь. Кроме Кривозуба, все живы. Мы даже сохранили половину своего добра: парочка мулов с поклажей спаслись под прикрытием скал. «Кто забывает устав, долго не живёт» – сказал Гай. Едва показались драконы, отрядный казначей с помощником ухватили мулов под уздцы, и потащили в укрытие. Маг Кривозуб обеспечил отступление, оттянув внимание противника на себя.

Наши костры горят по другую сторону ручья. Узкая преграда, шириной в один шаг, хрупкий символ нашей независимости.

На огне булькают котелки, в них кипит жидкая похлёбка. Пар стелется над камнями и утекает вслед за ручьём в расщелину между скалистых вертикальных стен. Большая часть провизии – да что там, почти вся – пропала вместе с мулами. «Никогда они не залетали так далеко, – сорванным голосом выговаривал жрец Фракассий разъярённому капитану. – Никогда!»

Дымок костра приятно щекочет обоняние, тепло от огня согревает подошвы новеньких сапог. Блестящая кольчуга расстелена на камнях, поверх неё сложены наручи и кожаные штаны.

На коленях лежит раскрытая книга, рядом с костром пристроен объёмистый мешок – вещи сгоревшего Кривозуба. Я сижу у костра, совсем как жрец Фракассий, помощник и правая рука верховного мага. Только вид у меня совсем не как у книжника. Нет у меня солидной бороды и воспалённого взгляда книжного червя. После лечебного зелья из бутылки, выпитого недавно, я выгляжу здоровее некуда. Здоровенный дикий эльф с сизой гривой волос и острыми звериными ушами перекидывает страницы старинного фолианта синими пальцами, а когти его царапают дорогой пергамент.

Вещи мне отдал командир. Когда мы спешно покинули сожжённый лагерь, наши отряды углубились в ущелье между скал, стены которого почти смыкались над головой. Темнота и холод, под ногами хлюпает вода. Зато ни одна летучая тварь не подберётся к нам сверху.

Трупы погибших, похожие на головешки, зашили в мешки и понесли с собой. Жрец не решился проводить обряд на месте. Мы свернули с основной дороги и углубились в ущелье. Тропой контрабандистов и охотников.

Позже, когда мы разводили костры, Гай подошёл ко мне, ворочавшему валуны для уютного очага, и протянул увесистый мешок.

«Займись делом, эльф. Твоего учителя с нами нет. Теперь наш маг – это ты». В глазах его можно было прочесть, что он думает о такой замене. Но наши парни не заметили скептицизм командира. Кто–то даже сказал, что у диких эльфов магия в крови.

Так что я уселся у сложенного мною очага, и стал изучать наследство Кривозуба. Но тут ко мне потянулись обожжённые и поцарапанные. Болячки были пустяковые – парни просто хотели посмотреть, каков в деле новый лекарь. А я помянул добрым словом сгоревшего вампира. Не зря он заставлял меня смешивать всякую дрянь в ступке. Не зря заставлял корчиться от боли в обожженных зельями пальцах и от колик в животе. Не зря я зубрил наизусть рецепты.

Больные разошлись к своим кострам, бормоча благодарности, и мне, наконец, удалось добраться до вещей покойного мага.

В мешке оказалось множество самых разных предметов. Свёрток одежды, совсем новой. Перчатки тонкой кожи с вышитыми защитными рунами. Запасной балахон. Разнообразные свёртки и пузырьки. Аккуратно перевязанные свитки. Несколько побрякушек неизвестного назначения. И книги.

Книги были плотно завёрнуты в кожу и уложены в отдельный мешочек. Я развязал шнурок, развернул мягкую кожу и вытащил на свет книгу, что лежала сверху. За ней вторую, третью.

Первые две, почти новые, были исписаны ровным, изящным почерком и украшены цветными картинками. Зато третья оказалась старой, потрёпанной, вся в каких–то подозрительных пятнах. Пожелтевший пергамент крошился по краям и шуршал от ветхости. Но это были пустяки. Потому что, когда я открыл наугад эту книгу, первые же строчки бросились мне в глаза и приковали к месту.

«Внемлите мне все твари разумные, птицы небесные и звери лесные. Истинно говорю вам…»

Я впился глазами в страницу, исписанную выцветшими коричневыми буквами.

«С тех пор, как явился в мир соблазн, не стало мира на земле. Поднимитесь все, кто жив и тот, кто выбрал небытие. Поднимитесь и скажите слово. Пусть слово это будет услышано на земле и под небесами».

Торопливо хватаю предыдущий том. Вдруг я теперь могу читать? Нет, всё осталось, как есть. Текст, выписанный красивым, угловатым почерком, уснащённый картинками, по–прежнему непонятен.

Возвращаюсь к драгоценной рукописи. Всё–таки я грамотный. Просто здесь для письма используют какой–то другой язык. Осторожно переворачиваю ветхие страницы. Что это?

Картинка. Извилистые линии образуют нечто вроде лоскутного одеяла, небрежно скреплённого из крупных кусков. На каждом лоскуте торчат маленькие фигурки – силуэты ёлок, будто вышедшие из–под руки ребенка. Домики – где–то из одного квадратика с треугольником наверху, где–то побольше, с высокой крышей. Вот рыба плещется в луже, вот кучка неровных треугольников, а сверху – дракон…

Это карта. Дом – город или деревня. Деревья – лес. Рыба в кружочке – озеро. Извилистая ветка, отходящая из кружка с рыбой – река. А треугольники… Красные скалы. Вот где мы сейчас. Прямо здесь, под значком дракона.

Подожди–ка, Эрнест. Ты же видел такую картинку. Только что, в другой книге.

Торопливо перелистываю страницы. Вот она. Такая же карта, только гораздо красивее. Цветная, в изящных виньетках по краям. Дома, деревья, животные – как игрушки.

В старой книге под треугольниками скал два слова: «Вершина мира». Название? Смотрю новую карту. Там тоже два слова. Но что они значат? Вершина мира или Красные скалы? Подожди, Эрнест, не торопись. Вот озеро, возле озера – треугольник с высокой крышей и ещё один, возле хвостика реки. Над высоким домом значок – щит, перечёркнутый мечом.

Медленно выдыхаю, глядя на открытые страницы. Деревня. Таверна «Холодная плюшка». Дом со знаком щита – тюрьма. Это мой мир. Моя единственная реальность.

Да. Вот тоненькая извилистая черта – дорога, что идёт от озера вверх, по склону холма. За деревней, где поворот – кружок в обрамлении зубцов. Крепость. Название крепости на новой и старой карте совпадают. «Форт Мизеркордия» – на старой карте. И на новой – два слова, в которых смутно угадываются очертания тех же букв. Они похожи, эти два языка. Как дворняжка, родившаяся в чертополохе и выросшая в уличных драках, походит на породистого пса. Чистенького, огромного и упитанного кобеля с длиннющей родословной.

Если я буду читать обе книги разом, я смогу сравнить два текста. Тогда я выучу этот чёртов благородный язык, без которого здесь ни шагу. Ни заклинание прочесть, ни указатель у дороги разобрать. Как вовремя бедняга Кривозуб помер. С неприятным холодком внутри признаю, что смерть вампира – удача для меня. Сам он не дал бы мне это прочесть.

Значок нового уровня давно маячит перед глазами. Тепло от костра тянет в сон. Надо поспать хоть немного. Закрываю глаза. Карта. Треугольники гор, крыша дома со знаком щита и ещё одна – с кружком солнца наверху. Город, храм? Фигурка дракона с открытой пастью, крылья сложены за спиной. Вершина мира. Живой птиц Золтан сидит на насесте, смотрит в упор. Огненные слова вырываются из клюва: «Внемлите мне, твари разумные…»

Я вздрагиваю и открываю глаза. Костёр догорает. Передо мной на камне стоит котелок с похлёбкой. Похлёбка покрылась кружками застывающего жира.

Перед глазами маячит уже знакомый столбик слов и цифр. И что–то новое: вверху круглится нулями трёхзначное число. Блондинка лепетала накануне о выполнении задания. Твоя награда, Эрнест. Видно, принести прах вампира было стоящим делом. Задумываюсь. Как будем делить, поровну или по справедливости?

 —Гляди, какой синий. Интересно, он везде такой? – звонкий голосок, будто тронули струну гитары.

– Сейчас посмотрим, – этот голос ниже, с лёгкой хрипотцой.

Оборачиваюсь. Прямо напротив, на мокрых камнях у ручья, стоят две женщины. Блондинка и брюнетка. Из отряда капитана, конечно. Я видел, знаю, что там есть женщины.

Ручей узкий, и красотки разглядывают меня в упор. А я в одних трусах. Весь синий…

Поднимаюсь с остывшего камня, натягиваю кожаные штаны, добротную рубаху. Кольчуга шуршит мелкими блестящими колечками. Это тебе не старый хлам из крепостного подземелья. Застёгиваю наручи. Никто теперь не скажет, что я новичок.

 —Ты новый маг Гая? – спрашивает блондинка. Это её звонкий голосок.

 —Он лекарь, – брюнетка улыбается. Хрипотца усиливается, а у меня по телу ползут мурашки.

В свою очередь, разглядываю их в упор. Блондинка худощавая, тонкая в талии, стройные длинные ноги в изящных сапожках. Сквозь разрез рубашки видна светлая кожа. Голубые глаза, невинный взгляд.

Брюнетка тоже высокая, ей под стать. Крепкие руки, на маленькой груди под кожаным нагрудником – ремни крест–накрест. Округлые бёдра, упругие ноги такие аппетитные, что я отвожу глаза. Карий взгляд тут же ловит мой, розовые губы изгибаются в усмешке.

«Уходи. Они применяют магию. Опасность!»

 —Отвали!

Блондинка изумлённо отшатывается. Брюнетка обиженно кривит губы. Чёрт, я опять сказал это вслух.

Да чтоб тебе. Внутренний голос. Как не вовремя. Когда жрец хотел поджарить нас с Кривозубом, ты помалкивал.

«Тебе нужна помощь, – говорит внутренний голос. Тоже проснулся, видать. – Я помогу тебе».

«Хватит болтать, невидимка. Какой с тебя прок?»

«Без меня нет тебя. Я – единственный. Ты – один. Слушай меня и ты выиграешь»

«Меня убивали сто раз подряд. Где ты был?»

«Я был всегда. Я хранил тебя»

«Хочешь сказать, что я единственный помню все свои жизни, потому что ты сохранил меня для себя? Так, невидимка?»

«Я всегда хранил тебя» – упрямо повторяет голос.

«Ты – бог?»

Голос в моей голове замолкает. Потом издаёт странный звук, вроде смущённого смешка, и пропадает окончательно.

В оцепенении смотрю на девушек. Те ещё не ушли. Разглядывают меня, как диковинное животное, которое может укусить.

Вот так штука. Никто из игроков ничего не помнит. Гай думает, что новички – копии тех, кто был до них. Но это не так. Каждый, приходящий в этот мир, чист, как новорожденный младенец, потому что лишён памяти. Я помню. Просто потому, что кто–то невидимый решил залезть мне в голову.

С силой тру уши. Что–то здесь не так. Цифры нового уровня назойливо висят перед глазами. Две красотки застыли напротив, будто весь мир замер и чего–то ждёт.

Решение приходит внезапно. Я бросаю все призовые очки на одну, короткую строчку из списка. Знакомое слово. Оно вылезает каждый раз, когда мне везёт. Удача тебе понадобится, Эрнест. Теперь я знаю, чего хочу.

 

Глава 26

 

Что–то изменилось. Скалистые стены ущелья, и без того угрюмые, стали будто ещё мрачнее. Тени в щелях камня обрели антрацитовый блеск и глубину. Острые уступы торчат, как зубы, над головой. В местах разломов камень блестит, как стекло. По гладкой поверхности блестящих плит струится вода, собирается в струйки и звонко капает в ручей. Ледяной воздух прозрачной амброзией льётся в горло. Как прекрасна жизнь. Даже здесь, в этом проклятом светлыми богами месте.

Ущелье постепенно погружается в полумрак, тьма становится всё гуще. Там, над скалами, наступает ночь.

 —Я потянула ногу, лекарь, – брюнетка решает сменить гнев на милость. – Не поможешь?

Она низко наклоняется, потирает ладонью колено. При этом перед моими глазами в вырезе её одежды открывается такой восхитительный вид, что я не могу сразу ответить. Меня всё ещё переполняет радость обретения новых ощущений.

 —У вас есть свой маг.

 —Он жрец, – блондинка пренебрежительно кривит розовые губы. Неторопливо поднимает руки, поправляет волосы. Тонкая рубашка натягивается на полной груди, а я окончательно теряю дар речи. Сговорились они, что ли?

 —Фракассий не любит лечить, – опять брюнетка. Они, похоже, с блондинкой говорят по очереди. Как пить дать, сговорились. – Он считает, что болезни за грехи посылает Чёрная богиня. Пойдём к нам в палатку, лекарь.

 —К вам в п–палатку? – что–то я заикаюсь. Не к добру всё это. У них общая палатка?

Блондинка перешагивает через ручей. Вблизи она ещё красивее. Розалинда Багряная – имя на её груди, от кожи исходит аромат цветов. Если это магия, то я пропал. Куда там Фракассию со своим колдовством. Ему сразу надо было напустить на меня парочку девчонок. Я бы сам за ним пошёл.

 —Не забудь взять с них плату, лекарь.

Блондинка торопливо убирает ладонь с моего плеча. А я и не заметил, как она её туда положила. Это Гай. Он стоит рядом со мной. Смотрит, не отрываясь, на брюнетку. Амулет на груди поблескивает алым глазом.

Брюнетка холодно улыбается:

 —Он не твоя собственность, Гай Черноус.

 —Не все мужчины по эту сторону гор – твоя собственность, Нона. Эрнест, нас ждут у алтаря. Жрец решился провести обряд.

Командир перешагивает ручей – нашу зыбкую границу. Там, поодаль, у кромки скал уже стоят полукругом люди капитана Фроста.

Жрец Фракассий, как видно, уже залатал свой балахон. Красная, расшитая таинственными знаками тряпка ритуальных одежд так и сияет в свете костров. Топорщится кудлатая бородка, горят воспалённые от чтения глаза.

Кто–то успел сложить из плоских обломков камней нечто вроде очага. Круглое возвышение, заполненное водой из ручья. Из трещин между камней струйками сочится вода, но это, похоже, никого не волнует.

Мы с командиром подходим ближе. Вслед за нами тянутся остальные. Мы тоже встаём вместе со всеми и смотрим. Двое из отряда капитана Фроста выносят несколько мешков. Тела погибших.

Жрец берёт по одному мешки, и вытряхивает их содержимое в воду. Потом берёт чашу – серебряную посудину с двумя ручками по бокам, капает туда из пузырька какой–то фиолетовой дряни. Сыплет туда же из бумажки порошок, взбалтывает плавным движением. Над чашей поднимается дымок. Фракассий высоко поднимает чашу и одним махом выливает получившуюся смесь на обугленные останки, плавающие в воде.

Из кружка воды, где плавают почерневшие останки, похожие на страшный суп, взлетают клубы дыма. Жидкий огонь, в который превратилась вода, столбом взмывает вверх, озаряет чёрные камни. Нестерпимо сияющее пламя мгновенно выедает выемку в крохотном бассейне. Зрители невольно отступают, заслоняются от жара.

Жрец взмахивает рукавами балахона. Выкрикивает слова заклинания – ритуал изгнания душ. Дым над водой пухнет, заволакивает возвышение, сложенное из камней, где совсем недавно были останки людей. Все, не отрываясь, смотрят, как на их глазах свершается таинство исчезновения мёртвой плоти, недавно бывшей живой. Я тоже смотрю. Как Фракассий это делает?

Чьи–то пальцы легко трогают меня за руку. Аромат цветов, белозубая улыбка. Это давешняя блондинка. Она ласково кивает, розовые губки улыбаются.

Девушка манит меня за собой, и я тихо выбираюсь из толпы зрителей. Что плохого, если я загляну к ним в палатку? Может, у её подружки и правда нога болит.

Она идёт впереди, а я не отрываю взгляд от стройных ножек. На какое–то мгновение вижу её всю, как она есть. Прав был внутренний голос, это магическое воздействие. Но я же крепкий, здоровый эльф. Ничего страшного не случится. Эрнест, ты сам–то веришь в то, что говоришь?

Одинокая палатка у крайнего костра. Блондинка гостеприимно откидывает входной клапан. Пролезаю внутрь. Там темно, сильно пахнет цветами.

Ласковые прохладные ладошки обхватывают лицо, шею, скользят вниз, забираются под рубаху. Куда–то в темноту летят кожаные штаны.

Что–то тревожно щебечет над ухом, перед глаза

ми выскакивает сразу несколько надписей. Мой внутренний голос почему–то молчит. Потом мне становится наплевать на любые таблички.

***

Ослепительный свет бьёт в глаза. Удар ногой в бок, меня подбрасывает над постелью. Врезаюсь головой в натянутую ткань палатки. Ещё удар, в спину. Тревожно мигает красный плакат. Слова предупреждения, очевидно, последнего.

В уши ввинчивается истошный женский визг. Машинально заслоняюсь рукой. Звяканье металла, предплечье немеет. Наручи. Странно, я всё снял, а их оставил. Застывшее в гримасе бешенства лицо Гая, бледное, странно неподвижное. Переворотом ухожу в сторону, рыбкой выныриваю из палатки.

Трещит ткань палатки, разрубленная крест–накрест. Командир выбирается вслед за мной. Свистит клинок, я еле успеваю увернуться. Да что это с ним?

Слышу испуганные возгласы, смутно замечаю тени людей. К нам сбегаются со всего лагеря.

В руках у меня ничего нет. Кольчуга осталась в палатке. Командир прыгает ко мне, рубит с плеча. Удар, предназначенный снести голову, приходится на уровень груди. Падаю навзничь, опять перекатываюсь. Там, где я только что стоял, уже взбивают пыль сапоги Гая.

Лицо его всё так же неподвижно. Будто застыло. И движения какие–то деревянные. Я знаю, каким он может быть быстрым. Он давно уже убил бы меня. То ли я стал слишком шустрым, то ли что–то здесь не то.

 —Остановите их! – кричит капитан Фрост. – Именем герцога, дуэли запрещены!

К нам бросаются сразу несколько человек. Рослый мечник пытается схватить Гая за руку, тот легко увёртывается, тычет мне в грудь остриём меча.

Ухожу вбок, отбиваю лезвие наручем. Меч отлетает в сторону. По металлу наручей пробегает волна зелёного огня. Непростые у покойного Кривозуба были доспехи. Заговорённые.

Пользуясь, что Гай отвлёкся на меня, здоровый вояка по–медвежьи обхватывает его сзади. Другой подскакивает ближе, взмахивает дубинкой.

Мир будто застывает. Я вижу, как дубинка – скорее булава – взлетает вверх. Блестит чёрное дерево рукояти, отливает зеленью металлическая головка. Сейчас шипастый металл врежется командиру в висок – я откуда–то знаю, что так и будет. Конец отряду, конец моему положению лекаря. Без поддержки Гая жрец Фракассий сожрёт меня с потрохами.

 —Стой, мать твою! Замёрзни!

Кричу, не слыша своего голоса. Вдогонку навешиваю на гада с булавой и того, что держит командира, многоэтажную фразу из кратких, но ёмких слов. Чёрт знает, откуда они взялись, видно, из подсознания.

Эффект превосходит все ожидания. Здоровый мечник застывает, сжимая Гая в кольце рук. Глаза его выкатываются, рот искажён в немом усилии. Тот, что с дубинкой, тоже замер в замахе.

Встаю на ноги. Смотрю в изумлении, как фигура воина, начиная с макушки, покрывается белым налётом. Словно волна изморози прокатывается по человеку сверху вниз. Покрывается ледяными иглами короткая кольчуга. Лицо мечника белеет, сосульками торчат пряди волос. Из разинутого рта вываливается комок снега – остаток дыхания. С тихим треском лопаются ледяные виноградинки глаз.

 —О боги, – шёпот капитана кажется оглушительным среди наступившей тишины. – О боги.

Брюнетка – всё это время она стояла возле палатки в чём мать родила – издаёт ещё один душераздирающий визг. Бросается ко мне в ноги, обхватывает за коленки, задыхаясь в рыданиях.

Мои и без того ослабевшие от изумления конечности подгибаются. Пытаюсь шагнуть, высвободиться, но обе ноги плотно сжимают девичьи руки.

Я теряю равновесие, и в попытке удержаться на ногах хватаюсь за застывшего в замахе человека с дубинкой. Мы все вместе падаем, задеваем Гая с мечником. Те двое тоже шатаются, и мы с девушкой валимся на них сверху. Кажется, от удара о землю вздрагивает земля. Что–то разбивается с оглушительным треском.

Выбираюсь из кучи–малы, стряхиваю с себя девушку. С хрустальным звоном на камни сыплется дождь кристаллического льда. Какой–то странный лёд, разноцветный. Вон, красные кусочки, вот синие…

Ах ты, чёрт. Я стою и с жутким чувством безвозвратной потери смотрю себе под ноги. На земле лежит груда осколков. Вытянутые кучки заледеневшей, разбившейся на множество кусков плоти. Всё, что осталось от насмерть замороженных тел убитых мной людей.

 —

Глава 27

 

Все трое мертвы. Разлетелись на кусочки. Ничто не поможет собрать людей из этого крошева, ни одна магия.

 —Вы видели это?! – жрец приближается большими шагами, его красная мантия развевается, горят воспалённые глаза. – Видели? Этот эльф опасен!

 —Трое моих людей погибли, – хрипит капитан. – Трое сильных бойцов!

Молча смотрю на останки. Среди цветных, блестящих на сколах, обломков лежит мой командир. Единственный, кто стоял между мной и Фракассием. Брюнетка всхлипывает, вытирает слёзы ладошкой. Даже заплаканная, она чертовски хороша.

 —Осквернение обряда упокоения, изнасилование, коварное убийство – что дальше? – голос жреца возвышается, он взмахивает руками, как крыльями. – Запретная магия вошла в наш круг, братья! Этот эльф опасен! Мы должны избавиться от него любой ценой!

 —Придержи коней, жрец.

Смотрю, и не верю своим глазам. Среди круга людей, сбежавшихся на драку, стоит Гай. Живёхонький. За командиром толпятся все наши, таращатся на обломки погибших. Кто же тогда лежит здесь, разбитый на куски?

 —Ты собираешься обвинить моего человека без суда?

 —Он эльф, – шипит сквозь зубы Фракассий. Взгляд его скользит по мне с непередаваемым отвращением. – Порождение тёмного леса. Убийца.

 —Он полноправный игрок. Никто не может наказать его без вынесения приговора.

 —Какой он игрок… – начинает жрец и внезапно замолкает. Губы его расползаются в широкой ухмылке.

 —Трое моих людей убиты, – чеканит капитан Фрост. – Закон говорит – убийца должен быть наказан. Око за око, зуб за зуб.

 —Я думал, они хотят убить командира, – мой голос хрипит, слова звучат неубедительно. Вот он, Гай, стоит рядом, живёхонек. – Скажи им, Нона! Ты видела – это был он!

Брюнетка качает головой. Чёрные пряди волос тоже покачиваются, щекочут маленькую грудь. Чёрт, если она не оденется, здесь будут ещё трупы.

 —Эльф пришёл ко мне, сказал, что полечит мою ногу. Я не видела никакого Гая. Это был Франк. Мой друг. Приревновал меня, – голосок девушки срывается, она снова всхлипывает. – Забрался в палатку, глупый… А теперь он мёртвый, мёртвый!

 —Мы накажем эльфа, – новый, ласковый Фракассий нравится мне ещё меньше. – Я надену на него колье Чёрной богини.

Толпа игроков вокруг отшатывается. Некоторые ахают.

Фракассий копается в кошеле на поясе. Вынимает нечто, похожее на свернувшуюся змею, поднимает на всеобщее обозрение. В ладонях его лежит ошейник. Полоска кованого металла поверх полосы из кожи, по всей длине переливаются глаза драгоценных камней. И застёжка – висячий замок на петлях.

 —Ты не можешь, – яростно начинает Гай, но капитан Фрост обрывает его:

 —Ты хочешь, чтобы я судил его на месте? По закону военного времени?

Командир не отвечает. Наши парни стоят рядом, но их слишком мало по сравнению с отрядом Фроста. Силы слишком неравны.

 —Я требую суда перед лицом герцога, – наконец говорит Гай.

 —Конечно, – ласково произносит жрец. Глаза его блестят, словно он только что получил крупный куш. – Я сам отведу его в столицу. Под своим личным присмотром.

Оглядываюсь вокруг. Что за невезение. Будто я не бросил столько очков на свою удачу. Стены ущелья, узкого как нож, смыкаются над головой. Кругом враждебные лица. Наши парни – их так мало. Вояки Фроста сильнее, и лучше вооружены. Гай ничего не сможет сделать. Нона сказала, что я сам к ней пришёл. Лживая тварь.

Мне дают одеться. Будто со стороны, вижу, как на моей шее защёлкивается драгоценный ошейник. Как звенит ключ в висячем замке. Словно сквозь вату, слышу голосок Розалинды – блондинки, подруги Ноны: «Ты не можешь запретить ему читать книги, Фракассий. Имущество игрока неприкосновенно, пока он жив».

Холодный голос жреца: «Он колдун. Это чародейские книги. Воплощение зла».

«Он маг. Гильдия не одобрит твоих действий, Фракассий. Ты хочешь, чтобы я вынесла вопрос на совет?»

И, как плевок, ответ жреца: «Делай, как хочешь. Я предупредил!»

Всё будто в тумане. Ошейник плотно охватывает шею, его прикосновение похоже на холодные объятия змеи. Мои движения неуверенны, я как младенец, едва научившийся ходить. Маячит перед глазами странный значок – кружок синего цвета, похожий на кляксу. Столбик нулей. Шепчет на ухо моя невидимая спутница–блондинка: «Ваши навыки понижены. Характеристики обнулены»… Проклятый ошейник, его магия украла у меня всё, чего я достиг.

Капитан Фрост приказывает сворачивать лагерь. Покачиваясь, стою у потухшего очага, пока убирают палатки, нагружают мулов. Суета доходит до меня, как сквозь мутную пелену.

Безучастно слушаю яростный спор капитана со жрецом. «Ты не можешь покинуть отряд сейчас, Фракассий!» «Я должен отвести преступника к алтарю Верховного мага» «Ты должен защищать людей!» «Правосудие – прежде всего» «Ты будешь с нами до конца, или, клянусь, я отрублю твою учёную голову, жрец» «Хорошо. Я покоряюсь силе. Ты пожалеешь об этом, капитан».

Отряд уходит вдоль ручья. Меня ведут вслед за мулом, на котором всё так же безучастно сидит загадочная всадница. Теперь я понимаю, что с ней случилось. На ней такой же ошейник, как у меня. Чёртов жрец. Наверняка в детстве отрывал бабочкам крылья и выдёргивал им ножки.

Мы идём по ущелью, прыгаем по скользким камням. Всё это время меня поддерживает и не даёт упасть красотка Розалинда. С другой стороны вьётся лучник, тот, что с татуировками на спине. Они флиртуют через мою многострадальную голову, а я не могу даже послать их подальше.

Вертикальные стены ущелья расходятся в стороны, солнце сияет с небес. Мы выходим в узкую речную долину, зажатую между скал. На таком расстоянии их каменные уступы кажутся покрытыми багровой дымкой. Россыпь круглых чёрных оспин пятнает вертикальные стены.

 —Вот они, драконьи скалы, – говорит кто–то за моей спиной. – Видите, это норы там, наверху.

Вяло думаю, что драконы сейчас наблюдают за нами сверху. Кто защитит наш отряд, если хоть одна тварь захочет закусить жареным мясом?

Жрец не растягивает над отрядом защитной плёнки, но при свете дня я замечаю, что многих игроков окутывает странное марево, будто дрожит нагретый воздух. От этого их фигуры кажутся размытыми, и будто плывут над землёй. У других по доспехам пробегают волны голубоватого свечения, синим огнём горят камни перстней и амулетов.

Наши командиры останавливаются, капитан разворачивает карту. По их лицам видно, что карта никуда не годится. Гай усмехается, капитан свирепо жуёт кончик уса. К ним выходит маленький, похожий на гоблина лучник. В руке его появляется блестящий камень на цепочке.

Цепочка покачивается, сверкает в лучах солнца прозрачный камень. Замирает над картой. Наш командир качает головой, капитан щерит зубы. Подходит Фракассий, с явной неохотой поводит ладонями над картой. Кротко улыбается, тычет пальцем куда–то в сторону скал, где чернеют отверстия драконьих нор.

 —Как жаль, что Гай ушёл из игры, – внезапно говорит Розалинда. Даже сквозь ватную тяжесть в голове я слышу тревогу в её словах. – Он был бы в сто раз лучше, чем этот дубоголовый Фрост.

Не могу повернуться, чтобы взглянуть на неё, но она будто отвечает на мой молчаливый вопрос:

 —Ты знал, что когда–то твой командир одним из лучших? Он был капитаном личной охраны герцога Урбино. Никто не мог победить его на мечах. Никто не мог одолеть его в борьбе.

Девушка улыбается, изгибает розовые губы:

 —Он жил тогда с Ноной. Вот была парочка! Что ни день, новый скандал, потом примирение. Она та ещё тварь, эта Нона. Однажды Гай застал её в постели с другим, и ушёл. Женился на местной. Это позор для наших. Будто живёшь с деревяшкой. А он жил, и радовался. Говорил всем, что наконец–то обрёл семью. А потом его жена умерла.

Розалинда вздохнула. Я ждал продолжения, но она молчала. Я с трудом поднял голову, чтобы увидеть, куда она смотрит.

 —Ну вот. Они летят. – Лучник рядом с ней, всё это время слушавший наш разговор, обречённо скалит зубы.

 —Стой спокойно, и они не заметят тебя, – тихо, напряжённо говорит Розалинда.

Мне это можно не говорить. Я и так похож на памятник самому себе. Мне даже нисколько не страшно.

Нет, это не те птицы–драконы, похожие на журавлей. Ничего общего. Странный, низкий гул надвигается со стороны гор. Вытянутое, правильных очертаний облачко летит против ветра. Низкое гудение нарастает, теперь в нём явственно слышно биение множества тонких крыльев.

 —Стой. Не шевелись, – повторяет Розалинда.

Облако всё ближе, оно уже прямо над нами. Нет, это не драконы. До сих пор я думал, что этот мир прекрасен. А бабочки и пчёлки здесь, только чтобы цветочки опылять. И вот теперь над нами с гудением, от которого ноют зубы и дребезжат кольца кольчуги, вьются осы размером с хорошую собаку. Болтаются в воздухе мохнатые ножки с крючками на концах, трепещут прозрачные крылья. Блестят острые, как иглы, и длинные, как ножи, жала. Выпуклые глаза с тупым упорством глядят вниз. Они смотрят прямо на нас, но нас не видят. Видно, магия, которой тут все окутаны, укрывает от чужих взглядов.

Хорошо, что на мне этот чёртов ошейник. Я могу спокойно смотреть, как полосатая тварь подлетает к самому лицу и покачивается в воздухе, едва не царапая кольчугу кончиками лап. Вихри потревоженного воздуха щекочут мне шею. Выпуклые фасетки глаз маячат напротив, и нет в них ни единой мысли.

Внезапный вопль пронзает уши. Пальчики Розалинды вцепляются мне в локоть. У кого–то не выдержали нервы.

Мы видим, как по камням у воды, спотыкаясь, бежит кто–то из воинов, бестолково размахивая руками. Молодой парнишка в дешёвом доспехе и круглом шлеме. Вот насекомое, что до этого лениво покачивалось над головами застывших людей, разворачивается, и видит добычу. Большая полосатая тварь ускоряется с места, так быстро, что размывается в жёлто–чёрное пятно.

Парень оборачивается, истошно кричит. Розалинда вздыхает, отворачивается. Оса нависает над жертвой, вытягивает жало.

Лучник рядом с нами выхватывает стрелу из колчана. Я даже не успеваю заметить, как он натягивает лук. Удар тетивы, короткий свист. Стрела пробивает осу насквозь. Видно, как вылетают внутренности из полосатого тела. Оно вспыхивает, и падет на землю обугленным, дымящимся комком.

Потом гудение живого облака над нами меняет тональность. Все твари, как по команде, поворачиваются в нашу сторону.

 —Кретин, – произносит Розалинда, и её розовые губы белеют, как смерть. – Кретин.

 

Глава 28

 

Лучник успел только посмотреть на Розалинду. Я увидел в его взгляде надежду и изумление. В следующее мгновение красавица–блондинка одним пинком вытолкнула его вперёд.

Он пролетает пару шагов и падает на колени. Его тут же покрывает шевелящимся жёлто–чёрным ковром. А Розалинда обхватывает меня обеими руками.

В воздухе взрывается сразу несколько огненных шаров. Парочка крылатых тварей сгорает на лету. Остальные поднимаются выше, перестраиваются и пикируют одна за другой, выставив острые жала.

Маскировка теперь бесполезна. Удары стрел, хлопки огненных вспышек, звон ледяных брызг, треск разрываемых на части полосатых тел – всё смешивается в дикую какофонию.

Меня осы не трогают. Будто невидимый купол закрывает сверху нас с Розалиндой. Девица прилипла ко мне так плотно, что я чувствую, как бьётся её сердце. Никто из игроков ещё не был ко мне так близко, не считая Ноны. Но тогда мне было не до наблюдений. Синяя клякса со столбиком нулей по–прежнему висит перед глазами, но что–то изменилось.

Девушка шепчет мне на ухо: «Они тебя не видят, пока ты в колье богини. Меня тоже. Стой, не двигайся»… А я вижу, как вокруг Розалинды разгорается тусклое зелёное свечение. Оно окутывает её руки, голову, заполняет глазные впадины. Вдруг ощущаю покалывание в теле, будто отходит онемевшая рука. Зелёное свечение от девушки перетекает ко мне, оживляет замутнённый магией ошейника мозг. На какое–то мгновение я вижу два столбика цифр. Они расположены напротив, и одни перетекают в другие. Нули исчезают, превращаются в цифры, которые стремительно увеличиваются за счёт худеющих чисел напротив.

Девушка бледнеет, повисает на мне, а я смотрю наверх. Прошло всего несколько мгновений, осы ещё пикируют на нас с высоты. Неожиданно легко поднимаю руку. На моей ладони разгорается огонёк – зародыш будущей вспышки. Розалинда, как во сне, бросает короткое слово, я повторяю за ней. Огненный шар срывается с моей ладони, и одна оса вспыхивает в воздухе.

Сейчас мы с Розалиндой будто одно целое. Она растворяется во мне всё больше. Чувствую, как тяжелеет её тело. Одной рукой подхватываю девушку, другой выбрасываю из ладони ещё парочку огненных шаров. Ещё две полосатые твари вспыхивают на лету.

Жужжащее облако из ос редеет. Уже всего десяток тварей витает над отрядом, но всё ещё пытается добраться до нас. Капитан Фрост выкрикивает команду. Мы разворачиваемся. Залп из десятка стрел сбивает на землю последних ос. Двое здоровых парней из нашего отряда подхватывают меня под руки. Вьючных мулов тащат за повод, нахлёстывают по крупам. Все дружно несутся между нагромождения камней вверх, к подножию багровых скал.

Розалинда бежит позади, я слышу, как тяжело она дышит, как нетвёрдо ступают её ослабевшие ноги. Но повернуть назад и помочь ей не могу. Да и надо ли? Только что она одним пинком отправила в ад влюблённого дурака, который просто хотел покрасоваться перед ней метким выстрелом. Правду сказал покойный Кривозуб: среди игроков нет друзей.

Мы вбегаем под самую скалу. Чёрная тень надвигается, закрывает солнце. Что–то возникает впереди, чернее тени – дыра в скальной стене.

Первым в отверстие – размером как раз, чтобы прошло два мула в ряд – входит тот маленький лучник, что разглядывал карту. За ним, тяжело ступая, идёт капитан Фрост, потом его лейтенант, и все остальные. Замыкают колонну наши парни во главе с Гаем.

Жрец Фракассий неохотно идёт рядом с мулами, ревниво наблюдая, как меня тащат под локти. Видно, не хочет выпускать из вида ценную добычу. Ох, чую, не видать мне больше белого света. Отрежет мне жрец голову, и получит свои законные три тысячи золотых. Или сколько там за меня дают. Вот только до столицы довезёт. Если только прежде нас всех не сожрут драконы.

В кромешной темноте тоннеля мы проходим совсем недолго. Загорается яркий огонёк на жезле Фракассия; вспыхивают факелы в руках, начинают светиться в темноте амулеты и части доспехов. Сейчас мы похожи на призрачное войско, которое пробирается сквозь камни по своим призрачным делам.

Тоннель понемногу расширяется, теперь по нему можно идти свободно. Воздух здесь сухой и тёплый, будто где–то за стеной горит невидимый огонь и согревает камни скал.

Наконец мы останавливаемся. Отряд вышел на ровную, круглую площадку, от которой отходит множество мелких дыр–ходов, посередине – один побольше.

Высылают разведчиков. В средний коридор пробираются двое – один маленький лучник и с ним тощий парень в тёмной одежде, с ножами на поясе. Их долго нет, и мы терпеливо ждём.

Наконец они возвращаются. Командиры беседуют с разведчиками, звуки их разговора гулко отдаются от стен тоннеля, и мы слышим всё. Эти двое нашли логово огнедышащих тварей. Оно совсем близко, в двух полётах стрелы. В большой пещере, сплошь изъеденной норами. Стоит только пройти по этому коридору, никуда не сворачивая, и выйдешь прямо туда. Нет, их никто не заметил. Два молодых дракона–охранника не почуяли разведчиков под покровом магической защиты. Никого из взрослых особей в пещере не видно. Только яйца – много яиц. Да дремлющие на кладках самки.

Фракассий поднимает руку. К нему подводят мула, на котором всё так же неподвижно сидит загадочная пленница, с головы до ног закутанная в покрывало.

 —Время пришло, – торжественно произносит жрец.

Он расстилает прямо на камнях вытащенное из мешка полотнище, похожее на знамя. На красном фоне там вышит крылатый ящер, изрыгающий пламя. С растопыренными лапами и выпущенными когтями.

Жрец ставит на ткань серебряную чашу. Кладёт рядом с чашей длинный изогнутый нож с костяной рукоятью. Потом подходит к мулу, и одним движением стаскивает с пленницы длинный плащ.

Жрец берёт женщину за талию и снимает с седла. Меня будто ударяют под дых. Даже через душный морок ошейника я чувствую изумление.

Это та самая красотка, которую я бросился тогда спасать в подземельях крепости. Прыгнул с балкона, чуть ноги не переломал. А потом она исчезла, испарилась в воздухе прямо над взорвавшимся алтарём.

И вот она здесь, с драгоценным ошейником на шее. Стоит на полотнище с вытканным драконом, а возле её ног – жертвенная чаша. И уже готов длинный нож, которым так удобно перерезать горло.

 —Внемлите, братья и сёстры! – провозглашает Фракассий, оборачиваясь к собравшимся вокруг людям. – Вот перед вами воплощение Чёрной богини! Её тень на нашей земле, жалкая тень. Но даже этой тени достаточно, чтобы ввергнуть мир в хаос, навлечь болезни, смуты и смерть!

Жрец наклоняется, поднимает лежащий на ткани нож.

 —Но мы нашли средство. Та, что приносит в мир хаос, послужит истреблению тварей, порождённых тьмой. Зло истребит зло. Огонь пожрёт огонь. Тьма поглотит тьму!

Фракассий толкает женщину, она падает на колени. Длинные волосы рассыпаются по плечам, открывают шею. Глаза её прикрыты, она будто дремлет.

 —Порождение тьмы можно уничтожить только его подобием. Долгие годы мы пытались истребить тварей, что своим существованием оскорбляют богов. Долгие годы мы рыскали от края до края нашей земли, от южного моря до северных гор. Много лучших людей погибло в поисках, исчезло и скончалось в муках. Но теперь она в наших руках. Сам Верховный маг вручил её мне для свершения обряда изгнания. Внемлите! Сейчас вы увидите, как чистая магия светлых богов выжжет с корнем эту заразу с нашей земли. Выведет навсегда мерзких тварей, уничтожит их гнёзда, развеет по ветру их потомство…

Фракассий делает шаг, подступает к коленопреклонённой девушке. Перехватывает нож в ладони. Сжимает другой рукой волосы жертвы, запрокидывает ей голову.

 —Да прольётся кровь! Да обратится она в лаву огненную!

В следующее мгновение вздрагивает земля. Каменный пол ходит ходуном. С потолка тоннеля сыплется дождь из каменной крошки и обломков скалы. Никто не может удержаться на ногах, люди падают, тревожно кричат мулы, катятся по земле и гаснут факелы.

Меня бросает вбок, ударяет о стену тоннеля. Из глаз сыплются искры, и какое–то время я ничего не вижу, кроме этого огненного фейерверка.

Подземный гул стихает, только слышен шорох осыпающихся мелких камней. Кто–то надрывно кашляет.

 —Свет, дайте свет! – голос капитана.

Загорается несколько огоньков – шарики света пляшут над ладонями, вспыхивает подобранный факел.

Вопль отчаяния и злости прокатывается над нами. Отражается от стен тоннеля и быстро приходит обратно. Очень быстро. Тоннель стал гораздо короче. Там, откуда мы пришли, громоздится куча камней. Мы заперты. Коридор превратился в каменную банку, и горлышко запечатано самой надёжной печатью. Мы заперты в дыре под горой, из которой один выход – в пещеру, где сидят на яйцах самки драконов.

 

Глава 29

 

Жрец Фракассий лежит ничком, на макушке у него расплывается кровавое пятно. Над ним с увесистым булыжником в руке стоит лейтенант. Блондинчик с завитыми усами и в щегольской кирасе. Которого никто не принимает всерьёз. Которого все за глаза называют гувернанткой капитана Фроста.

Девушка в ошейнике рядом с ним, и лейтенант держит её, как собаку, за цепочку, наброшенную поверх ошейника. Цепочка переливается красным огнём, а сами звенья, похоже, сделаны из зелёного стекла.

 —Возрадуйтесь, братья и сёстры, – голос блондинчика звучит уверенно, будто он давно репетировал эти слова. – Она в моих руках.

 —Отпусти её, Мальво! – капитан Фрост делает шаг и замирает.

Его лейтенант роняет булыжник. Теперь в освободившейся от камня руке Мальво – длинный кинжал. Я уже видел похожий. Ну конечно. Он точно такой, как у меня в мешке. С надписью по лезвию: «Вечная жизнь».

Лейтенант поводит лезвием у горла красотки в ошейнике. Ухмылка топорщит его закрученные усики:

 —Угадайте, что будет, если я пущу ей кровь просто так, без обряда? Эй, жрец? Куда потечёт лава огненная?

Фракассий слабо шевелится на земле. Видно, здорово ему лейтенантик камнем приложил по макушке. Скребёт пальцами, как краб, пытается отползти. Мальво ему не мешает.

 —Ананке достанется нам, детям Чёрного господина! Больше никому! Поклонники светлых богов её не получат!

 —Мерзавец, – выкрикивает кто–то в полутьме тоннеля. – Этот обвал – твоих рук дело?

 —Боги дали нам знак, – торжественно отвечает лейтенант. – Никто из вас не выйдет отсюда!

 —Не стреляйте, не стреляйте! – хрипит капитан Фрост. – Он зарежет её!

У моих ног с тихим стуком покатился камушек. Это Фракассий. Пока мы глазели на предателя Мальво, он подполз ко мне, ухватился за носок сапога.

Пальцы жреца вцепляются мне в ногу. Он шепчет одними губами, так, что только я слышу, что он говорит: «Убей его, эльф. Убей его, или он погубит всех нас. Не медли…»

По телу пробегают мурашки, как тогда, с Розалиндой. Я снова вижу столбик чисел, которые стремительно перетекают ко мне. И эти числа гораздо больше, чем прежде. А этот жрец силён. Гораздо сильнее красавицы Розалинды.

Новые ощущения накатывают волнами, моя невидимая блондинка торопливо щебечет: «Поглощение жизненных сил… Поглощение магии… Вы изучили умение… новое умение… навык повышен… повышен…»

 —Сними с меня ошейник, – шепчу одними губами.

 —Нет. Только так. Только так можно, – жрец еле выговаривает эти слова. Он бледнеет, закатывает глаза и бессильно распластывается на камнях. – Убей его.

Неожиданно чувствую, что могу ходить. Видно, Фракассий отдал мне всё, что у него было. Вот ведь дурной книжник, никакой меры не знает.

Делаю шаг, ещё один. По походке, по неровной тени на стене тоннеля заметно, что иду я, как неловко выкопанный покойник. Зато эффект от моего явления на сцену потрясающий.

Вскрикивает лучник возле дыры в драконью пещеру – он стоит за спиной лейтенанта, и видит меня первым. Потом ко мне оборачиваются все. Лейтенант отвлекается от коленопреклонённой жертвы, и взглядывает в мою сторону. Глаза его выкатываются, как у краба.

Должно быть, это то ещё зрелище. Ковыляю к нему, протянув руки, из онемевшего рта вырывается невнятное рычание.

Идти мне недалеко – я стоял рядом с жертвой, когда всё началось. Ещё парочка шагов – и я подступаю вплотную к застывшему, как столб, Мальво.

 —Это невозможно! – взвизгивает тот, тараща глаза на ошейник богини, застёгнутый у меня на шее. – Невозможно! Только сам великий господин…

Не обращая внимания на его вопли, выдёргиваю у него из руки кинжал. Ладонь моей другой руки машинально падает ему на шею, сдавливает горло. Пальцы сжимаются сами. Лейтенант хрипит, бьётся словно паралитик. Побелевшие глаза его окончательно вылезают из орбит, лицо синеет.

А он не такой уж лакомый кусок, этот Мальво. Так себе воин, так себе лучник. Даже маг из него никудышный. Вижу это по цифрам, что он отдаёт мне, сам того не желая. Какая мерзкая штука этот ошейник. Опасная и такая увлекательная. Как красавица Нона. Как сладкая отрава.

Я хуже вампира. Покойный Кривозуб мне в подмётки не годится. Куда ему со своими жалкими клыками. Я высосал этого мальчишку в два удара сердца.

Лейтенант оседает на землю, на расстеленный на камнях плащ с вышитым драконом. Губы его шепчут:

«Госпожа погоняет кнутом

До полуночи злую кобылу

Засияет в покое ночном

Над могильной скалою уныло

Кровью мужа холодной водой

Наливать из большого ушата

Чашей полной молвою людской

На камнях колдовского

Заката…»

 

Вот так штука. Стишки из сумки стражника, убитого на дороге. Давно, в прошлой жизни. Машинально отвечаю словами из другого свитка:

 —Когда Чёрная Госпожа взойдёт на трон, посмотри ей в лицо. Небесный Господин отвернётся, а ты узришь истину. Да сохранят боги твой разум!

Мальво хрипит, дёргает ногами. Изо рта его вместе с пузырящейся пеной вырываются слова:

 —Господин. Господин…

Короткий свист, щёлк тетивы. Только что ничего не было, и вот из груди лейтенанта торчит древко стрелы. Две стрелы, всаженные точно в сердце. Он в последний раз дёргает ногами и замирает с открытым ртом. На груди его расплывается кровавое пятно.

Маленький лучник опускает своё оружие. Лицо его кривится в гадливой гримасе. Громко вздыхает капитан Фрост. Я наклоняюсь к девушке. Ошейник на ней такой же, как у меня. Усаженная драгоценными камнями полоска кожи. Маленький висячий замок на петлях. Цепочка, которую лейтенант набросил поверх, тихо переливается в свете факела багряными огоньками.

Протягиваю руку к замку. Надо снять этот проклятый ошейник. Не знаю, что будет, если я коснусь его. Может быть, она высосет меня без остатка, как я только что Мальво. Просто мне хочется взглянуть в её глаза.

 —Эрнест.

Голос за спиной. Что–то важное случилось. Не такое важное, как это. Не мешайте мне. Я хочу освободить её.

 —Эрнест. – Голос моего командира.

Оборачиваюсь. Вижу над собой лицо Гая. Бледное, с плотно сжатыми губами, чёрная полоска усов кажется нарисованной углём. Что случилось?

Успеваю увидеть занесённую руку, короткий проблеск дубинки. Потом наступает тьма.

 

Глава 30

 

Чёрная стена, в стене – тысячи глаз. Они просвечивают сквозь камень, смотрят сверху, не мигая. Девушка со смоляными волосами наклоняется надо мной, гладит по щеке. Её дыхание щекочет мне лицо, тихий голос шепчет что–то, слов не разобрать.

Стена тоннеля конвульсивно дёргается, глаза с тихим чмоканьем выдавливаются из каменных пор. Тёплые шарики дождём осыпаются сверху, раскатываются по полу. Теперь они смотрят со всех сторон. Внимательно, не меняя выражения. Будто ждут чего–то.

«Я помогу тебе. Ты поможешь мне. Всем нам» – шепчет богиня. Её голос возникает внутри головы, выводится огненными буквами на лице.

 —Дыры, дыры. Дырки… они повсюду!

Поднимаюсь на ноги. Неожиданно легко. Драгоценный ошейник раскрывается, кувыркаясь, падает и звякает о камни. С рук скатываются обрывки ремня.

Свод тоннеля над головой сверкает в свете факела, искорки огня шипят и гаснут на мёртвом теле.

Меня шатает, я хватаюсь рукой за стенку. Перед глазами выскакивает сразу несколько надписей. Моя блондинка произносит: «Уровень повышен. Уровень спутника повышен. Усвоен новый навык»… Что за чёрт? С тихим щелчком обновляется ряд цифр. Внизу ряда – самое круглое число. Удача. Ну конечно, я же… О, боги, как любит говорить капитан Фрост. Я прочёл это. Сам прочёл.

 —Они мёртвые, мёртвые!

Женский голос, истерический визг. Нехотя отрываюсь от созерцания своих параметров. Интеллект, воля, сила… удача. Это Нона кричит. Какие огромные у неё глаза. Она смотрит на что–то на земле, и тихо подвывает, зажав кулачком рот.

На каменном полу тоннеля, почти у моих ног, лежат кружком, сапогами к крохотному костру, пятеро человек. Они мертвы, как камни. Как обломки скал.

Безмятежные лица, приоткрытые рты, тусклые глаза. И у каждого – круглая дыра в груди. Делаю шаг, нагибаюсь. Где–то я уже видел такое.

Ближе всех кудрявый лучник в кожаной вышитой безрукавке. Он лежит, раскинув ноги в коротких сапогах, сквозь дырку посредине груди просвечивает каменный пол тоннеля. Ещё четверо – знакомый мне мечник, двое парней с булавами и один, в кольчужной рубашке, с топором.

Красотка Розалинда стоит на коленях над лучником. Её подруга брюнетка, прикусив костяшки на кулачке, наблюдает за ней. Розалинда поводит ладонью над телом. Я вижу, как дрожат её пальцы.

 —Ничего, – она поднимает глаза на подругу. – Ничего.

 —Это он сделал! – взвизгивает Нона, тыча в меня пальцем. – Он! Кто ещё так может? Все видели, как он ударил Фракассия!

Что за бред. Никого я не бил. Надо проснуться. Срочно. Не нравится мне этот сон.

Розалинда вскакивает на ноги. В её ладони загорается синяя искра, распухает в огненный мяч.

 —Отойди от него, Нона. Он без ошейника.

Брюнетка шипит, как ошпаренная кошка. Неожиданно ловким скачком отпрыгивает к стене тоннеля. В руке её уже тонкий, длинный клинок. В другой маленький круглый щит, она выставляет его перед собой. По ободу щита бегут затейливые буквы. Защитная магия. А я только сейчас замечаю, что в тоннеле мы одни.

Никого нет – ни отряда капитана Фроста, ни нашего. Никого. Только я, две девицы и пятеро трупов кружочком возле костра.

Мгновение мы трое таращимся друг на друга. Потрескивает огненный шар на ладони Розалинды. Покачивается узкий клинок в руке Ноны. Мертвецы молчат.

 —Где остальные? – мой голос, и без того хриплый, сейчас похож на звериное рычание.

 —Как ты снял ошейник? – взвизгивает Нона.

Если бы я знал.

Что–то мелькает между трупами. На мгновение мне кажется, будто покойный лучник шевельнул рукой. Быстрая, полупрозрачная тень скользнула по серому камню и исчезла. Я успел только заметить, как нечто метнулось ко мне, впрыгнуло на сапог, мотнуло длинным телом и пропало в мешке.

Машинально сую руку в мешок. Проклятье, похоже, эта тварь залезла в мои вещи. Трижды ощупываю содержимое мешка. Ничего живого. Никакой твари нет и в помине.

 — Они ушли, – меж тем говорит Розалинда, покачивая в ладони огненный шар. – Все ушли. Убивать драконов, будь они прокляты.

Кажется, ту прозрачную тварь заметил только я.

 —Мы остались стеречь тебя, – Нона переступает вдоль стены, так, чтобы между нами оказался костёр. – Все семеро. Фракассий ушёл с капитаном. Он очень слаб, но у нас нет другого жреца.

 —А женщина?

Нона зло фыркает. Розалинда перебрасывает шар из руки в руку. Видно, никак не решит, запустить им в меня или нет.

 —Они зарежут её в самом логове драконов. Над кладкой с яйцами. Гнездо будет выжжено дотла!

Лава огненная. Что там кричал лейтенант? Куда потечёт огонь. Они же сгорят. Или это просто слова?

Нона словно читает мои мысли. Её красные губы кривятся в усмешке:

 —Ты всё проспал, эльф. Фрост больше не капитан.

 —Дети Чёрного господина взяли верх, – говорит Розалинда. – Теперь они затопят пещеру огнём, и все вместе сгорят в священном пламени.

 —Сгорят, – как эхо, вторит ей Нона.

Вот так новость. Я тут валяюсь, а в отряде переворот. И теперь наши парни, того гляди, поджарятся на огне, как головешки.

 —Твой командир поставил условие – ты останешься здесь. Пока всё не кончится. Тогда мы отведём тебя в столицу. На суд герцога.

Надо переварить эту новость. Наклоняюсь над трупами у костра. Девушки мне не мешают. Они молча смотрят, как я обираю мертвецов. Мечи, луки, кинжалы. Две булавы, хороший топор.

Вешаю одну булаву на пояс. Взвешиваю топор в руке. Легковат для меня, но зато он явно зачарованный. Пристраиваю его за спину.

Амулеты. Кольцо с надписью по ободку: «Скорость» – на палец. Перстень с красным глазком: «Сила» – на другую руку. Цепочка с синим камушком в серебряной оправе: «Поглощение магии» – на шею. Отлично.

Всякая мелочь теперь едва помещается в мешок. Думаю, не выбросить ли лишний хлам. Вынимаю и верчу в руках ту самую, здоровенную рыбу, найденную у костра возле крепости. Выбросить или нет? Рыба кажется свежей, будто и не лежала в мешке столько дней. Когда это было? Тогда мы с Арнольдом как раз вышли из подземелья и нашли трупы гоблинов. С дырками в груди. Из котелка над костром торчал рыбий хвост, и ещё одна рыбина, вот эта самая, лежала рядом.

Застываю с холодной тушкой в руках, разглядываю блестящую чешую, выпуклые глаза и открытый рот. Мне кажется, или там, за острыми зубами, в провале рыбьей пасти, шевельнулось что–то живое?

Поднимаю тушку, заглядываю в пасть. Темно, только в самой глубине что–то поблёскивает. Будто пара глаз–пуговиц. Ну, держись. Сейчас я тебя выверну наизнанку.

Запускаю руку в рыбью пасть. Проталкиваюсь как можно глубже. Ага. Пальцы нащупывают упругий комок плоти. Он скользит, выворачивается, проскакивает между пальцев. Нет, не уйдёшь!

Тащу скользкую находку наружу. Она упирается, но я сильнее.

С хрустом выворачивается рыбья челюсть. В моей руке извивается, бьёт мокрым хвостом странная тварь.

Длинное, почти в руку длиной, скользкое тело, будто многократно перетянутое поперёк невидимыми стяжками. Полупрозрачное, бледное, и видно, как внутри суставчатого тела просвечивают нитевидные внутренности. Мне в лицо смотрит круглая – морда, лицо? – с чёрными глазами–пуговицами. Разинутый рот усажен рядами игольчато–острых зубов.

Вот так фрукт. Я выражаюсь коротко и ёмко о найденной твари. Колбаска тела конвульсивно сжимается, дёргается в моих пальцах, чудовище шире разевает зубастый рот в беззвучном крике. Мне закладывает уши, но я ничего не слышу. Как будто тонешь, и вода с тупой силой давит тебе на барабанные перепонки.

«Не убивай, – голос моего невидимого бога. Проснулся, наконец. – Не убивай!»

«Эта тварь залезла в мою рыбу! Жрала людей!» – я почти не сомневаюсь, что этот уродец проел дырки в телах людей – живых или уже мёртвых. Тварь дёргается, и я сжимаю пальцы сильнее. В уши ввинчивается неслышный крик. Мне в лицо пристально смотрят глаза–пуговицы, и от этого взгляда становится не по себе.

«Нет! – почти кричит мой внутренний голос. – Это твой друг. Твой питомец!»

Чёрт. От неожиданности разжимаю пальцы. Полупрозрачное тело шлёпается на камни. Мгновенно сворачивается в кольцо, разжимается, как пружина, и одним прыжком заскакивает мне в мешок. Я даже не успеваю заметить, как оно это делает.

«Питомец? Ты сказал – питомец?!» Вижу, как застыли с вытаращенными глазами девушки. Ещё бы – Эрнест, укротитель рыбьих паразитов. Чудное зрелище.

«Ты подобрал его. Спас от смерти. Ты дал ему вырасти под своей защитой. Он много дней сидел в рыбе, пока не подрос и не окреп. Я разговаривал с ним. Он глуп, но понимает мою речь. Не убивай его. Он полезен».

«Чем он может быть полезен?»

Вот так поворот. Мало того, что у меня в башке сидит непонятно кто, и даёт странные советы. Так теперь я ещё должен таскать с собой скользкую тварь, подозрительно похожую на пиявку.

«Он убил твоих палачей. Они не собирались вести тебя к вашему правителю. Они разыграли тебя в кости у костра. Когда отряд сожгли бы драконы, они отрубили бы тебе голову».

«Неправда»

«Правда. Они боятся тебя. В ошейнике ты был не так опасен. Я велел червю открыть твой ошейник и убить людей, когда они уснут. Женщины не спали и потому спаслись».

Смотрю на девушек. Розалинда и Нона смотрят на меня с ужасом. Вот и хорошо. Отвести меня в столицу, вот как, красотки?

Нагибаюсь и поднимаю с земли драгоценный ошейник. Сейчас он похож на разукрашенную полоску кожи. Девушки смотрят на колье Чёрной богини, будто я держу в пальцах змею. Засовываю добычу в мешок.

 —Собирайтесь. Мы идём за отрядом.

 —Ты собираешься скормить нас драконам? – дрогнувшим голоском спрашивает Розалинда.

 —Я собираюсь спасти свой отряд.

 —Мы пойдём с тобой, если скажешь, что за питомца ты себе завёл, – томно тянет Нона.

 —Давайте так: вы держите язык за зубами, а я не говорю ему, что вы хороши на вкус, – для верности встряхиваю мешок с червяком. – Хватит болтать. Руки в ноги – и вперёд!

 

Глава 31

 

Круглая дыра со скользкими краями, выглаженная за многие годы тысячью драконьих тел. Представляю, как поколения драконов проползали тут, шурша чешуйчатым брюхом по камню. Страшноватая картинка.

Прижимаюсь к тёплому камню, выглядываю за край. Да она огромная, эта пещера. Круглые стены, все в потёках сталактитов. Высокий свод теряется в темноте. Кажется, мы влезли в кусок сыра – так изъеден камень. Насколько хватает глаз, вверх тянутся, будто серпантин, ряды неровных дыр.

Внутри, в десяти шагах за порогом, на круглой каменной площадке, нависшей над бездной, догорает костёр.

Видно, как разлетаются мелкие искры от высокого, в рост человека, горящего багряным пламенем сталагмита. Каменный вырост причудливой формы вертикально торчит из скалы. Должно быть, какой–то шутник облил его чем–то чёрным, маслянистым, и поджёг.

Прямо на нас смотрит, прижав руки к груди и согнув колени, человек. Он стоит, выпрямившись, будто проглотил кол, закинув голову. Чернеет провал оскаленного рта, вместо глаз – огненные точки.

Судорожно вздыхает за моей спиной Розалинда. Нона глухо стонет.

Перевожу дыхание, подступаю ближе к человеку–факелу. Он насажен, как бабочка на иголку, на острый выступ сталагмита. Видно, поэтому он ещё не упал.

Одежда его превратилась в кружево пепла. Вся материя обратилась в прах, рассыпалась в невесомый чёрный валик под ногами. От моих шагов поднимается лёгкое дуновение, и пепел взвивается маленькими смерчами.

Нет. Это не жертва. Драгоценные камни не горят. Я сам видел бриллиантовый перстень, оставшийся на руке сожжённого дыханием дракона трупа. На девушке был ошейник с крупными камнями. А это… наклоняюсь к подножию страшного сталагмита. Лужица расплавленного металла. Потемневший камень в форме ромба. Ещё полоска пепла, немного в стороне, похожа на рогатку посоха.

 —А–а–а! – тихо завывает Нона. Розалинда отпускает крепкое словцо. Не ожидал от такой хрупкой блондинки. – Это Фракассий! О, Чёрный господин, за что, за что…

 —Заткнитесь, обе! – от моего рыка красотки вмиг умолкают.

Далеко внизу, в темноте, я вижу огненную вспышку. Вот призрачный лиловый шар вспыхивает и гаснет снова. Они там. Кто бы это ни был, кто бы ни нанизал отрядного жреца на каменный кол, сражение не закончено.

Вниз, от площадки, вьётся узкая тропа. Каменный карниз, достаточный, чтобы пройти одному человеку. Если они ещё не пустили в ход своё главное оружие – жертву, я успею её спасти.

Бежать по карнизу трудно, каждое мгновение рискую оступиться и полететь вниз. Дна пещеры не видно отсюда, только смутно белеют внизу какие–то круглые белые пятна. Наверное, драконья кладка.

Вот вспыхнул новый огненный шар, и до нас докатился глухой, дробный грохот разрыва. Сейчас у них нет ни одного настоящего мага. Плохи дела. Совсем плохи. И подленькая мыслишка звучит в моей голове, пока сапоги стучат по камню узкого карниза: «Не торопись, Эрнест. Пусть они поубивают друг друга».

 —Послушай, эльф, – Розалинда жарко дышит мне в спину. – Вступай в наш круг. Дети Чёрного господина. С нами ты поднимешься гораздо быстрее, чем с Гаем.

 —С ним ты останешься нищим бродягой. Наёмником. Уличным бойцом. Телохранителем, охранником, мальчиком на побегушках. – Добавляет Нона. – Присоединяйся!

Вот женщины. Там людей убивают, а они…

 —Заткнитесь.

 —Убей Фроста. Займи его место, – твердит Розалинда. – Ты поднимешься. Сразу.

 —Лучше Клауса, – вторит Нона. – Лучник, что убил Мальво. Он высокого ранга. Убей его, и станешь говорящим в круге.

 —А лучше их обоих, – Розалинда задыхается, но не отстаёт. Её волосы щекочут мне шею, когда я на мгновение останавливаюсь, чтобы разглядеть то, что творится внизу. Уже видно, как на дне огромной каменной ямы, в клубах сернистой дымки, мечутся фигуры людей. А над ними, взмахивая острыми крыльями, режут воздух быстрые длинные тени.

Почему драконы не выпускают пламя? Ведь им стоит только дохнуть, и от отряда останется кучка пепла.

«Они не станут, – отзывается мой внутренний голос. – Там яйца. Там дети. Не дай людям принести жертву. Спаси их».

С шорохом перед глазами разворачивается книга. От неожиданности едва не падаю с карниза в пропасть. «Не останавливайся. Я прочитал все твои книги, пока ты спал. Беги, я буду учить тебя».

Проклятый бог. Или кто он там, сидящий в моей голове. Обдирая кольчугу о выступы скалы, почти на ощупь пробираюсь вперёд. Вместо полутьмы пещеры обзор заслоняют сияющие, как маленькие солнца, картинки из книги. До моего отряда и летучих тварей там, внизу, осталось полтора круга головокружительного серпантина.

Голос внутри становится резким, каждое слово – как удар молота. «Огненная вспышка. Ладонь вверх, Фейра, Крайо, Знейц. Ледяная стрела. Ладонь, три пальца вверх, два вниз, Фрейо, Кранхо, Знейр…

Слова всё резче, всё быстрее. Они сливаются в скороговорку, в визжащий поток, в непрерывное мелькание картинок. Я уже не успеваю вникать в их смысл. Мозг будто скрутило судорогой, в ушах непрерывный звон, как от тысячи комариных крыльев.

«Отражение магии. Поглощение удара. Поглощение… Отражение…Ментальная атака… Путы… Плен. Свобода. Урон. Связывание. Слушайте меня, твари земные и поднебесные. К вам обращаюсь…»

Останавливаюсь, хрипло дыша. Прямо подо мной, только руку протяни, скользят крылатые тени.

Отсюда видно всё. Люди капитана Фроста рассредоточились по площадке, потеряв строй и порядок. Каждый бьётся за себя. Только несколько вояк стоят тесной кучкой, возле маленького лучника – как его, Клаус? – и стреляют в драконьи животы. Ш–ших, ш–ших – наконечники стрел вспыхивают в воздухе, чертят дымные дуги, врезаются в чешуйчатое брюхо и отскакивают.

Наши парни заняли позицию с краю площадки, среди нагромождения камней, оставшегося от давнего обвала. Они почти сливаются с тёмным камнем, в отличие от блистающих новенькими доспехами людей Фроста. Я увидел Гая. Привалившись к камню, он неторопливо поводит небольшим арбалетом. Рядом с ним сидит на корточках белокурый парнишка из наших – любитель птичек – и держит наготове ещё два заряженных арбалета.

Нет, отряд Фроста не так прост. В кажущемся хаосе я заметил, как группа из нескольких воинов во главе с лучником потихоньку продвигается за край площадки. Туда, где смутно белеют круглые пятна драконьей кладки. Ну конечно. Пока все мечутся, отвлекая сторожевых тварей, они доберутся до яиц и принесут жертву. Прольют кровь на кладку. Выжгут всё и сгорят сами.

 —Зачем? – вопрос вырывается сам собой. – Это самоубийство.

Девушки понимают меня сразу.

 —Великий Господин обещал нам бессмертие, – всхлипывает за моим плечом Розалинда. Они обе тяжело дышат, я слышу запах их потных, горячих тел. – Вечную жизнь.

 —Пролей кровь Чёрной богини в полночь, на крыше мира, – хрипло выговаривает Нона. – Ты сгоришь и возродишься вновь. Во всей силе. Ты станешь легендой, вознесёшься над всеми. Станешь первым среди равных.

Вот значит, как. Не удивительно, что Фракассий так трясся над своей пленницей. И не удивительно, что его насадили на кол у входа в пещеру. За такой куш можно убить любого.

 —А остальные? – смотрю, как наш отряд расстреливает дракона, подлетевшего слишком близко. Вот две арбалетные стрелы, короткие, увесистые – щёлкнули по сочленениям крыльев. Дракон вздрогнул, взлетел выше, закрутился колесом над площадкой. Из ноздрей его вырвались струйки дыма.

«Останови их! – внезапный вскрик моего личного бога. – Они знают о жертве. Не будет лавы, будет драконий огонь. Не будет вечной жизни!»

Мгновение стою, примёрзнув взглядом к кучке людей внизу. Ещё немного, и всё будет кончено. Для всех.

Нет. Не сейчас. Я не готов умереть.

Тысяча мыслей, тысяча способов убийства, разрывающие мозг на части. Жуткое, ледяное отчаяние. Будто я остался один, стою под крышей мира, и никто мне не поможет.

Всё это накатывает и проходит в одно мгновение, в доли мгновения. Я протягиваю руки к кучке людей там, внизу. Ладони мои пусты, да и не надо ничего.

Три кратких слова. Заклятие выжимает из меня магию, как пиявка. Синяя полоска на краю зрения заметно бледнеет. Зато я чувствую, как сгущается воздух в пещере. Как невидимыми пальцами сжимает жертву и тех, кто возле неё.

Отчётливо вижу, как застывает, открыв рот, и дёргаясь в напрасном усилии, лучник. В руке его цепочка от ошейника. Как напрягаются, синея и выкатывая глаза, остальные. Вижу, что женщина со смоляными волосами, едва прикрытая полоской ткани, стоит среди них, не пытаясь убежать. Как пикирует на них сверху крылатая тварь, и в пасти у неё разгорается жидкий огонь.

 —Стой! – кто это кричит, я или мой бог?

Прыгаю вниз, скольжу по скалистой стене, обдираю кольчугу о камень. Вязкий воздух холоден и плотен, как вода. Будто снулые рыбы, застыли фигуры игроков с поднятым кверху оружием.

В несколько прыжков достигаю цели. Вот она, стоит, сложив ладошки одна на другой, и густые волосы чёрным водопадом стекают ей на плечи и округлую грудь.

Раз, два, три. Четыре, пять. Пять голов отлетают, кровь пятнает лезвие топора. Не будет вам вечной жизни. Последним движением бросаю топор в голову дракона. Получи, скотина!

Тварь не успевает увернуться. Обух врезается в принявшую изумлённое выражение рогатую морду. Ба–бах! Над нами вспухает клубок огня. Во все стороны летят обломки топорища, куски металла и острых зубов. Тварь перекувыркивается в воздухе. Мелькают когтистые лапы, шипастый хвост.

С громким треском и жутким хрустом дракон врезается в стену пещеры и взрывается мириадом алых искр.

Слышу звонкий смех и опускаю глаза. Моя богиня смотрит прямо на меня и смеётся. От этого дробного, как колокольчик, смешка меня пробирает дрожь. Потом женщина одним щелчком пальцев открывает замок, срывает ошейник. Выхватывает из ножен застывшего лучника короткий кинжал и одним движением рассекает себе горло.

 

Глава 32

 

Время остановилось. Лезвие кинжала медленно, медленно ползёт по гладкой коже. Я вижу, как на шее женщины под нажимом режущей кромки возникает красная полоска. Как набухает первая капля крови.

Выскакивают и исчезают в углу зрения таблички. «Ваша репутация понижена. Убийство человека. Убийство человека… Ваша репутация повышена. Вы убили дракона холодным оружием. Урон от одного удара… Навык повышен…»

Чёрные глаза богини смотрят мне в лицо, алый рот приоткрывается, будто хочет что–то сказать. Поздно. Сейчас из перерезанной артерии хлынет тугая струя, и мы все погибнем. Не знаю, выполнит неведомый Чёрный господин своё обещание, или нет. Осыплет нас дарами, подарит вечную жизнь. Знаю только, что сейчас мы сгорим вместе с потрохами, и это будет очень больно. А может, это будет прелюдия к новому кругу ада, снова и снова, и всё, чего я достиг, пойдёт псу под хвост.

Хруст, тошный скрип разрываемой плоти. Сверху нам на головы обрушивается ледяной душ.

Холодная, тяжёлая рука холода ударяет кувалдой, вымораживает глаза. Истошный визг за моей спиной, женский крик. Чувствую, как кожа покрывается морозной коркой, как леденеет тело. Это последнее, что я вообще могу почувствовать. В следующий миг отнимается всё. Будто через мутную линзу вижу, как женщина напротив меня превращается в ледяную скульптуру. Застывает, замирает, сведённая судорогой, рука с клинком. Полоска крови на шее прорастает багровыми кристаллами, чёрные глаза теряют блеск.

Потом надвигается тень, проползает по площадке у моих ног – я могу только проследить её взглядом – и вырастает за спиной замёрзшей жертвы.

Огромная рогатая голова, выпуклые глаза рептилии. Холодные, янтарные, с вертикальной щелью зрачка. Тварь смотрит в упор, будто спокойно прикидывает, как будет сейчас меня жрать. Правду говорил Гай: дракон смотрит на тебя, когда ест, и ты ничего не можешь сделать.

Тело сковала ледяная корка. Я весь промёрз насквозь. Мигает красная полоска жизни – она совсем короткая. Тревожно щебечет моя блондинка: «Вам нанесён урон холодом. Срочно лечитесь!»

Шипящий, холодный, как покрывший меня лёд, голос: «Зачем ты пришёл, червяк? Зачем привёл с собой других? Что ты хочешь?»

Хочу потрясти головой, зажать уши, чтобы выбросить из головы разрывающий мозг голос дракона.

«Зачем ты пришёл?»

Он ещё спрашивает. Как будто я хотел сюда идти… Нет, всё же хотел. Ты хотел подняться выше, Эрнест. В этом мире тот, кто стоит на месте, уходит в небытие. Кто идёт вперёд – стоит на месте. И только тот, кто рвётся из жил – выигрывает. Убей – или убьют тебя. Как там говорил красавчик Арнольд: чистых здесь нет. И фраза, выплывшая словно ниоткуда: честность – лучшая политика.

«Я… мы пришли убить вас всех. Ограбить. Забрать ваши сокровища. Золото, камни».

Утробный прерывистый звук вырывается из драконьего рта. Огромная тварь хохочет, содрогаясь и раздувая чешуйчатое горло.

«Да, наши пещеры полны золота. Грудами камней. Горами драгоценного оружия. Знаешь, откуда это взялось? Всё это принесли сюда люди. Они приходили к нам и оставались навсегда».

Дракон фыркнул, из ноздрей вырвались две струйки дыма.

«А ты, странный эльф? Что забыл здесь ты?»

Смотрю на огромную рогатую морду. Серые плитки чешуйчатой брони покрывают широкий лоб, из которого торчит щётка острых рожек, двумя рядами спускающихся на спину. Жёлтые чешуи под горлом, с виду такие мягкие, но непробиваемые для стрел. Немигающие, будто сделанные из отполированного янтаря, глаза. Только сейчас до меня доходит, что я говорю, не разжимая замёрзших губ. И что этот дракон гораздо больше тех, что кружили над площадкой. Откуда он только взялся, такой здоровый. Из какой расселины выполз, где прятался до сих пор?

«Я пришёл за собой».

А ведь правда, я здесь в поисках себя. Сильного, умного, самого–самого Эрнеста. Которого никто не сможет подмять под себя.

«Сейчас ты умрёшь. Твои кости расплавятся в моём желудке. Ты боишься, эльф?»

Дурацкий вопрос. Молча смотрю в жёлтые глаза. Надеюсь, он мной подавится.

«Я боюсь»

Чёрт побери. Это не я сказал. Это мой невидимый бог подал голос.

«Я боюсь, Великая Мать. Он ваша последняя надежда. Убей его, и её не станет».

Дракон застыл. Янтарные глаза затянулись плёнкой. Стою, как статуя, с кончиков моих пальцев тихо капает талая вода. Кто здесь великая мать? Ай, молодец, Эрнест. Дракониху от дракона не отличил. Это ж главная самка на кладке. Да, я такой. Чего мелочиться. Нам посредники не нужны, чтоб побыстрее помереть.

«Младший брат. Зачем ты здесь?» Дракониха склоняет голову, будто прислушивается. Из чёрных провалов ноздрей вытекает дым, завивается в воздухе. Мерцает янтарь выпуклых глаз. Блестят острия клыков в широкой пасти.

«Эльф спас мне жизнь. Я исполняю свой долг. Исполни свой, Великая Мать».

Мгновение томительной тишины. Очередная капля срывается с моих заледеневших пальцев.

«Хорошо, дитя. Долг будет исполнен».

С жутким скрежетом вонзаются в камень у моих ног изогнутые когти, каждый длиной в мою руку. Дракон поднимается, вырастает над площадкой, заслоняет всё вокруг. Я уже не вижу ничего, кроме жёлтой чешуи на его брюхе.

«Слушайте, люди. Вы пришли за золотом – вы его получите. Забирайте, и уходите».

 —Послушай ты, мерзкая тварь! – это капитан Фрост. Голос хрипит, но терять бедняге нечего – миссия висит на волоске. – Мы пришли уничтожить ваше поганое гнездо. Мы не уйдём, пока последний из вас не умрёт!

Видно, моё заклинание сжатого воздуха уже не действует. Интересно, как Фрост собирается выполнить свою угрозу. Последний козырь в лапах драконихи. Вон стоит, весь во льду, с кинжалом у горла.

 —Видишь этот амулет? Он заряжен на один раз. Но этого хватит, чтобы разнести ваше логово вместе с твоим выводком!

Вот чёрт. Не прост, совсем не прост капитан. Подстраховался. У него амулет, наверняка от Верховного мага. Я буквально слышу, как щёлкают, поднимаясь, очки в пользу Фроста.

Дракониха шумно выдыхает, окутывается клубами дыма.

«Как вы думаете, людишки, почему вас подпустили так близко? Все драконы кружат сейчас над горами. Всё, что нас держит здесь – заклятье, наложенное при сотворении мира. Сказано, оно кончится вместе с миром. Чёрный господин сказал: пока стоят эти горы, пока цела эта пещера, пока живы ваши дети. Что же, попробуйте. Взорвите кладку, убейте яйца, пока здесь воплощение Чёрной госпожи. Разрушьте заклятье. Снимите ошейник. Отпустите нас на волю».

Мёртвая тишина повисает в пещере. Она длится два удара сердца.

Звенят ледяные осколки за моей спиной. Резкий вскрик, шипение огня. Арбалетный болт врезается в грудь жертвы, застывшей с кинжалом у горла. Магическая стрела вспыхивает, ледяная скульптура обливается огнём, и мгновенно тает в беззвучном взрыве раскалённого пара. Горячая кровь брызжет мне в лицо.

 —Вечная жизнь!

Кто это крикнул? Уже неважно. Голос нельзя узнать. Площадка под ногами содрогается, основание скалы гудит сотнями труб. Глухой, утробный звук, будто стонет сама земля. Невидимая, огромная рука сминает стены пещеры, сжимает в гармошку, из многочисленных нор брызжет жидкий огонь.

Я успеваю увидеть, как дракон выдыхает струю белого пламени. Плевок жидкого огня, и дважды убитая жертва превращается в облачко раскалённого газа. Поздно. Пятачок скалы, где мы стоим, содрогается вновь. Потом с оглушительным треском отрывается от основания, и нас подбрасывает вверх. Падаю, с хрустом разбрасываю осколки своей ледяной брони.

Оглушительный свист, рёв и грохот – это рушатся стены пещеры. С помрачающим сознание гулом расступается каменный свод, обваливается крепостной стеной. В гигантскую прореху на нас сверху смотрит голубое небо.

 

Глава 33

 

С чудовищным хрустом раскалываются каменные уступы, рывками приближается небосвод. Острые зубы скал шатаются и дрожат. Целые куски отваливаются от их вершин и с оглушительным грохотом рушатся вниз.

Площадка, на которой мы перекатываемся, как горошины, последний раз вздрагивает и замирает. Кое–как поднимаюсь на ноги. Вот теперь мы действительно на вершине мира.

Горная цепь пересекает всё видимое пространство, упираясь в горизонт. По левую руку – густые леса, извилистые полоски рек и блескучие пятна озёр. Белые кружки городов с острыми верхушками внутри – городские стены и башни. А совсем далеко, в туманной дымке, синяя гладь океана. По правую руку – серые уступы скал, за ними зелёные холмы, в которые бурыми языками впивается голая, сухая земля. Дальше жёлтая полоса песка раскинулась, докуда хватает глаз, край её скрывается в мутном мареве.

Ослепительное солнце сияет сверху. В его свете силуэты острокрылых птиц кажутся тонкими, как иглы. Прозрачные крылья просвечивают насквозь. Как их много. Драконы медленно кружатся, двигаясь в плавном хороводе. Свободные, теперь свободные от заклятия.

С трудом удерживаюсь, чтобы не упасть. Меня шатает, и я машинально выпиваю целый пузырёк с целебным настоем. Нет сил, чтобы произнести слова излечения.

«Задание выполнено. Вы разрушили гнездо драконов. Количество убитых взрослых драконов – один. Зародышей – пятьдесят. Убитых людей – пять. Вы получаете доступ к высшим таинствам. Вы получаете звание «Убийца драконов». Ваша репутация равна нулю. Статус – убийца. Статус – герой. Уровень повышен. Уровень питомца повышен. Уровень спутника повышен. Ваша награда…»

Пять убитых мной человек, все безголовые, лежат, неестественно выгнувшись, помятые доспехи забрызганы кровью. Труп молодого дракона–охранника с разбитой мордой скрючился на краю площадки, придавленный осколками глыб. Сейчас он похож на большую ящерицу. Камни вокруг него заляпаны зелёными кляксами.

Перешагиваю через безголовый труп лучника, ноги будто ватные. Все взгляды выживших людей направлены в небо, где кружит сотня, не меньше, драконов. Взрослых, здоровых зверюг с умом человека и безжалостностью животного. Или наоборот. Если они сейчас вздумают напасть, мы обречены.

Страшный хоровод спускается ниже. «Рассредоточиться!» – командует Гай. Его слова, как эхо, повторяет капитан Фрост. Похоже, он вернул себе прежние позиции. Гибель жрецов Чёрного господина пошла ему на пользу.

Тень стаи падает на площадку, кружится, как ворох осенних листьев. Потом драконы резко, как один, взмывают вверх, выстраиваются клином, и, плавно взмахивая крыльями, улетают прочь. По левую руку от меня. Туда, где зелёные леса, синие озёра и белые города.

О боги, что мы наделали. Что я наделал. Мы спустили смерть с поводка.

Кто–то визгливо смеётся за моей спиной. Радуется избавлению от гибели. На площадке поднимается шум. Вокруг Фроста собирается кучка вояк. Но не все. Отряд разбился на явные группы – или круги, как их назвали девушки. Возле капитана стоят суровые парни в тяжёлых доспехах. Блестящие, несмотря ни на что, латы, длинные мечи, тяжёлые палицы, секиры и боевые топоры.

Отдельно от них – легковооружённые воины, в кольчугах и коже. У этих за спиной мощные луки, на поясах – короткие мечи и булавы.

Ещё кучка вояк – смесь того и другого, а общее у них – расшитые золотой и серебряной нитью безрукавки и перевязи. Воины–маги.

Сейчас особенно заметно, какая разношёрстная у них собралась компания. Не удивительно, что в отряде Фроста такая грызня.

 —Ты собираешься подбирать добычу? – нетерпеливо спрашивает Розалинда. Обе девушки остались рядом со мной. Мы образуем свой, крохотный круг.

Блондинка жадно смотрит на труп убитого мной дракона. Розовые губы приоткрыты, девушка непроизвольно облизывается, не отрывая глаз от распотрошённой тушки.

Вблизи чешуйчатая тварь кажется огромной. Разбитая голова смотрит вытекшим глазом. Жалко торчат сломанные рожки на затылке. Хрустят под сапогами осколки зубов. Моя добыча.

Присаживаюсь рядом со скорченной тушей, достаю нож. У меня в мешке полно пустых пузырьков для зелий. Судя по всему, лекарства нам ещё понадобятся.

Бледное чешуйчатое брюхо неожиданно легко распадается. В руки мне падает комок зелёной слизи и овальный камень алого цвета.

Вглядываюсь в мелкие буковки, будто впечатанные в комок слизи. «Желчь дракона. 1000 золотых». Потрясённый, перевожу взгляд на алый камень. «Огненная железа дракона. 3000 золотых».

Вот так добыча. Недаром сюда притащилось столько охотников. Даже без вечной жизни тут есть, чем поживиться. Глаза скользят по разбросанным осколкам зубов, по когтистым лапам, чешуе, изогнутому хвосту. Пятьсот, триста, сто золотых монет за один обломок, за чешуйку. Вы были обречены, летучие ребята. Рано или поздно вас всех пустили бы под нож.

«Загляни ему в череп. – Мой внутренний голос. – Он всё равно мёртв. Возьми его».

Что взять?

С отвращением заталкиваю руку в дырку разбитого черепа. Горячее, липкое месиво мозга чавкает между пальцами. Наконец нашариваю что–то твёрдое, округлое, как речная галька.

Рассматриваю то, что нашёл. В лужице бурой жижи на ладони лежит камушек. Серый, невзрачный, величиной с небольшое куриное яйцо.

Девушки рядом со мной шумно вздыхают, поедают добычу глазами, а я поспешно сжимаю камень в ладони. Цена, которую мне удалось разглядеть, просто убийственная. Для владельца.

 —Я буду спать с тобой до новой луны каждую ночь, – мурлычет мне в ухо Нона. Её пальцы скользят по моей шее, забираются в сизую гриву за ушами, почёсывают там, как кота. – Только отломи мне кусочек.

 —И мне. Мне тоже. – Встревает Розалинда. Она, будто невзначай, прижимается ко мне грудью. – Мы это заслужили. Вспомни, это мы помогли тебе в пути.

С трудом высвобождаюсь из горячих объятий. Пока я копался в драконьих внутренностях, капитан Фрост уже взобрался на камень и теперь что–то кричит, взмахивая руками в латных перчатках.

Отряд встречает речь капитана ответными выкриками. Но вскоре все руки дружно поднимаются вверх, и Фрост расцветает в довольной улыбке.

 —Ну вот он и снова командир, – комментирует Розалинда.

Наши парни в голосовании не участвуют. Пока вояки Фроста шумят, отряд Гая оправляет оружие и доспехи. Я вижу, как наш командир отводит своих людей в сторонку.

Наконец шум стихает. Капитан отдаёт короткую команду. Его отряд рассыпается по площадке. Они подбирают трупы, складывают в один ряд. Ничего ценного не осталось после этого обыска на каменном пятачке, только я стою рядом с мёртвым драконом.

 —Почему эльф не в ошейнике? – капитан уже здесь. Возле него парочка крепких мечников. Отборные вояки.

 —Жрец Фракассий снял заклятие перед смертью, – не моргнув глазом, отвечает Розалинда. – Я почуяла это.

Нона согласно кивает. Ох, Эрнест, не к добру это. Кажется, на тебя хотят накинуть удавку почище магического ошейника.

Капитан недоверчиво хмурит брови:

 —Всё равно. Где пятеро, что остались охранять его?

 —Они все… – начинает Нона.

Нет. Они не свяжут меня своей ложью.

 —Я их убил.

Двое вояк рядом с капитаном переглядываются. Фрост открывает рот, но только сглатывает.

 —Тот, кто надел на меня ошейник, мёртв. Ваша стража, все пятеро – мертвы. Служители Чёрного господина, что встали у меня на пути – тоже. Что дальше, Фрост? Сколько человек должно ещё умереть? Я – Аристофан Справедливый. Знаешь такого? Сколько магов у вас осталось? Ни одного. Сколько драконов вы убили? Ни одного. Вы сидите на скале, откуда нет выхода. По–вашему, это победа, капитан?

 —Я говорил, – рычит один из воинов. – Я говорил – это он! Надо было отрубить его поганую синюю голову!

 —Отруби, Макс. Отруби, – насмешливо бросает Розалинда. – Ты же любишь всё короткое.

Мечник густо краснеет. Его товарищ отворачивается, пряча ухмылку.

 —Вам не пришло в ваши тупые головы, что он – единственный настоящий маг на сотню миль вокруг? – продолжает Розалинда. – С чего бы Гай, который обожает золото, не прикончил его, а взял с собой в горы? Да это же наше спасение, болваны!

 —Видели, как он прикончил дракона одним ударом? – подхватывает Нона. – Кто–нибудь так может? Что сделал наш хвалёный Фракассий при виде дракона? Наложил в штаны, вот что!

 —Гмм, – говорит мечник рядом с капитаном. – Я видел, как этот эльф уделал жреца сапогом.

 —Да, – внезапно соглашается второй, всё ещё красный от слов Розалинды. – А потом задавил Мальво одной рукой. В ошейнике!

 —Он преступник, – хрипит Фрост. Нет, видно, не так крепка позиция капитана, как мне казалось. – Я должен арестовать его. Отвести к алтарю Верховного мага – живого или мёртвого. Это приказ герцога.

 —Но мы здесь, – мягко напоминает Нона. – На этой скале. До столицы ещё надо дойти, капитан.

Капитан оглядывается. Лица воинов вокруг выражают согласие со словами девушек. Никто не хочет остаться без отрядного мага.

 —Доведём его до столицы, капитан, – говорит кто–то. – А там пусть жрецы делают с ним, что хотят. Нам–то что?

Фрост шумно выдыхает:

 —Хорошо. Ты пойдёшь с нами, эльф. Аристофан ты, или нет, нам нужен маг. Дай слово, что не попытаешься сбежать. А я обещаю, что на весь путь до столицы мы забудем, что ты убийца. По рукам?

Делать нечего. По лицу капитана видно, что лучше не спорить.

 —По рукам.

Глава 34

 

Полсотни человек в походном вооружении карабкаются вниз по скалам. Тропу, указанную на карте, полностью завалило. Пейзаж изменился, очертания скал теперь нельзя узнать.

Отряд наёмников Гая замыкает движение. Я иду в авангарде, но вокруг меня пустое пространство. Никто не хочет прикоснуться к эльфу, который совсем недавно прикончил десяток человек и дракона. О стае свободных драконов, что улетела вдаль, все будто забыли. Сам я даже не хочу думать, что натворят огнедышащие твари, когда доберутся до первого попавшегося города.

Из–под ноги покатился камень. Подпрыгивая, закувыркался по склону, и разбился в пыль далеко внизу. Мечник рядом со мной вдруг закачался. Лицо его приняло удивлённое выражение, руки судорожно обхватили горло, в котором появилась новая деталь. Древко стрелы.

Брызнула кровь. Воин, хрипя, повалился на камни. «Байн, Фрейн, Крост!» – крикнул внутренний голос.

Выхожу из ступора, повторяю за ним. Тычу пальцами в раненого – да что там, почти мёртвого – мечника.

Воздух дрожит, чувствую, как холодеет ладонь. Стрела вываливается из горла, со стуком падает, дырка на шее раненого затягивается на глазах. Чёрт возьми, никак я не привыкну к этому. Мечник поднимается, моргает глазами, ощупывает горло.

И тут же снова падает с двумя стрелами в груди. Вокруг уже все кричат, воздух наполняется свистом и гудением. Камень рядом со мной взрывается тучей мелких осколков. Один задевает мою щёку, и кожу будто окатывает кипятком.

Засада. И это не драконы, те не нападают исподтишка.

Теперь против нас применили магию. Я вижу, как за кучей камней справа и выше по склону, разливается зелёное сияние. Будто ещё одно солнце появилось над горизонтом. Ещё взрыв, совсем рядом. Под ногами разлетается кусок скалы. Не раздумывая, падаю на живот, перекатываюсь вбок. Кольчуга звенит по камням, наручи наливаются синим, на их кованом металле проступают защитные руны.

– Лекаря! – кричит кто–то.

Краем глаза вижу, как воины Фроста прыгают за камни, пытаются укрыться от летящих стрел. Кое–кто уже занял позицию, и стреляет в ответ. Плохая идея. Солнце бьёт в глаза, и нас расстреливают сверху, как овец.

Новый залп, новые крики о помощи. Ага, теперь я вижу, где прячется враг.

В мою кольчугу ударяет стрела, звякает о камень амулета. Короткое древко, пёстрое оперение.

Несколько огненных шаров ударяется в крутой склон значительно ниже того места, откуда в нас палят. То ли наши воины–маги не видят врага, то ли не хватает сил достать до гребня.

По телу разливается дрожь возбуждения. Вот она, настоящая схватка. Чувствую, как в руках покалывает, пальцы просто горят, будто их окунули в кипяток. Поднимаю руки, ладонями вперёд. «Файр, Койр, Байц!»

В скале прямо напротив меня образуется внушительная дыра. Таращу глаза, смотрю, как во все стороны летят обломки величиной с хороший кирпич. Вот чёрт. Мимо.

Зато мой невидимый противник–маг нашёл меня. Бац! Возле моей правой ноги взрывается очередной камень. Осколки секут голенище сапога, вонзаются в мякоть голени. Проклятье.

«Защита!» – разъярённой змеёй шипит мой внутренний голос.

Погоди. Я только доберусь до этого гада. От злости в глазах темнеет. Только склон виден чётко, как на картинке. И там, за большим, круглым валуном – он. Вражеский маг. Призрачный зелёный свет обливает камень, когда новый разрыв попадает мне в бок. Осколки впиваются в кольчугу, застревают в металлических кольцах. Бок обжигает кипятком.

«Файр, Койр, Байц! Мать вашу…»

Огромный валун, за которым прячется мой враг, испаряется от моего удара. Истаивает на глазах. В воздух взлетают какие–то красные ошмётки. Чертят огненные дуги и падают в пропасть. По склону прокатывается волна раскалённого пара и камней. Вижу, как приподнимается и тяжело падает обратно скалистый гребень. Земля подо мной вздрагивает. В уши ударяет тяжёлый, низкий гул, и я глохну, будто погрузился в воду.

Поток стрел иссякает, как отрезанный.

«Лечение!» – истошно верещит моя блондинка. «Лечение!» – вторит ей мой внутренний голос.

Вскакиваю на ноги. Уши заложило, но я вижу, как мимо меня проносятся, высоко поднимая ноги, и перепрыгивая камни, наши парни во главе с Гаем. Они что–то кричат, но я не слышу.

Выхватываю свой топор. С магом покончено. Пришло время поработать руками.

***

Обломки камней, острые, неровные, громоздятся стеной. Они ничем не скреплены, едва касаются друг друга щербатыми боками, и почему–то не падают. Выкидываю эту странность из головы. Не сейчас.

Взбегаю вверх по склону. Вот здесь был огромный валун, который я разнёс в мелкий щебень. Теперь на его месте распласталась черная неровная клякса. Склон усыпан острыми, как щепки, раскалёнными докрасна обломками.

По щебню мечутся облитые яростным солнцем фигуры людей. В беззвучном крике разеваются рты, сверкают клинки, машут топоры. В ушах стоит монотонный гул, я по–прежнему ничего не слышу. Зато вижу, как наш отрядный казначей взмахивает секирой, и одним ударом подрубает ноги противнику. Мохнатое тело катится вниз по склону, обрубки ног, постояв немного, падают друг на друга.

Двое наших разведчиков – неотличимые, как близнецы – стоя спиной к спине, расстреливают из коротких луков всё, что движется. Несколько скорченных тел, одетых в лохматые шкуры, лежит рядом на камнях.

Вижу, как наш молоденький блондинчик уворачивается от удара дубины, подныривает под руку врагу, пихает под колено. Противник воет, рычит, оборачивается, взмахивает своим оружием. Брызжет кровь. Блондинчик встряхивает мечом. Голова его врага повисает на лоскуте кожи. Тело покачивает на кривоватых ногах, и медленно падает навзничь.

Тень закрывает солнце. Тёмный, оскаленный зверь прыгает сбоку, с обломка скалы. Я успеваю увидеть острые зубы, протянутые ко мне растопыренные пальцы–когти.

В следующее мгновение сжатый, как пружина, комок плоти ударяет меня в грудь, в выставленное для защиты древко топора. —

Удар так силён, что сбивает меня с ног. Мы катимся по склону, камни хрустят под спиной, раненый бок пронзает тысяча иголок. В кольчугу впиваются острые когти, и я чувствую, как сминаются металлические кольца.

Горячее дыхание прямо в лицо, хриплый, яростный рык. Прижимаю подбородок к груди, инстинктивно закрываю горло. Лязгают клыки, рвут мне щёку. Что–то горячее брызжет в лицо, течёт по шее. Мой внутренний голос кричит что–то, не разобрать. Кажется, «смерть». Нет, никто не убьёт меня вот так. Не сейчас.

Тёмная волна поднимается изнутри, заслоняет зрение. Низкое рычание вырывается из моего горла. Мотаю головой, ударом лба отбрасываю челюсть врага. Мои зубы впиваются ему в шею под самым подбородком. В мягкую, складчатую кожу.

Как будто я делал это всю жизнь. Чувствую, как мои клыки – пара верхних и нижних – смыкаются, хлюпает чужая плоть, горячая кровь стекает с уголков губ. Противник судорожно царапает мою спину, бока, пытается вырваться. Его когти бессильно скользят по вздыбленной сизой гриве на моём затылке. Так вот зачем она нужна.

Мотаю в последний раз головой. Слышу хруст мышц и костей. Во все стороны летят кровавые брызги и какие–то ошмётки.

Поднимаюсь на ноги. Отбрасываю в сторону обмякшее тело. Противник со стуком падает на камни.

Всё кончено. Озираюсь по сторонам. Наши парни ходят между камней, наклоняются над разбросанными в беспорядке телами. Обычай и одно из главных правил нашего отряда – добивать раненых. Пленных не брать.

Теперь видно, что нападавших было почти вдвое больше, чем нас. Низкорослые, одетые в мохнатые шкуры. Пятнистая густая шерсть колышется под ветром.

Наклоняюсь, рассматриваю своего противника. Это не человек. Трогаю обмякшее тело носком сапога, переворачиваю на спину. Оскаленные в предсмертной гримасе острые зубы, короткая мягкая шёрстка кофейного цвета покрывает всё лицо. По сторонам треугольного носа с широкими ноздрями торчат редкие усы. Покатый лоб с глубокой складкой посередине украшен поверху густой щёткой не то шерсти, не то волос. Кожаная куртка распахнута, и под ней видна всё та же шерсть. Обведённые чёрной каймой, выпуклые глаза приоткрыты, тускло светит голубой глаз. Горло разорвано в клочья, из–под окровавленной кофейной шёрстки видны багровые мышцы шеи и белые позвонки.

 —Никогда Горные Барсы не нападали на людей. Странно.

Это Гай. Рука на рукояти меча, поперёк лба – кровавая полоска. Хочу ответить, но что–то мешает, застряло на зубах, щекочет во рту. Выплёвываю клочья кофейной шерсти.

 —Горные барсы? – мой голос звучит хрипло, горло с трудом выталкивает слова. Я только сейчас заметил, что мой мёртвый противник был женщиной. Край её кожаной куртки колышет ветер, отгибает в сторону, и я вижу, как блестят под солнцем выпуклые розовые соски. Два ряда сосков, по четыре с каждой стороны.

 —Иногда они спускаются с холмов. Когда много снега, и мало добычи. Но так делают только совсем старые и больные. Я никогда не слышал, чтобы они собирались в стаю. Видно, и правда конец мира близок.

Гай усмехается, смотрит мне в лицо:

 —Вытри губы, Аристофан Справедливый. Похоже, ты только что плотно пообедал.

Отираю лицо ладонью. Убей, или убьют тебя.

 —Девка. Хорошенькая, – наш блондинчик наклоняется над телом самки барса, распахивает полы её кожаной куртки. – Ты не будешь, Эрнест?

 —Убирайся! – едва удерживаюсь, чтобы не дать юнцу пинка.

Блондинчик пожимает плечами:

 —Я пошутил.

Бросает на меня злой взгляд и отходит.

 —Вот ублюдок.

 —Он мой сын, – холодно отвечает Гай.

Смотрю на него. Никакого сходства. Смуглый, горбоносый командир. И розовощёкий блондинчик, светлые глаза, вздёрнутый нос любимца девок.

Вспоминаю, как Розалинда что–то говорила о его семье. Жена, вроде, у него умерла. Молчи, Эрнест, сойдёшь за умного.

Командир, не сказав больше ни слова, уходит. Я присаживаюсь у трупа и снимаю с мохнатой, изуродованной шеи медальон. Окровавленный шнурок легко обрывается, и на моей ладони остаётся треугольная пластинка. Полированный полупрозрачный камень, внутри застыла, раскрыв крылья, крохотная пчела. Кладу находку в мешок. Пригодится. Убитого мной мага, с которым мы перестреливались, нет и следа. Неужели я растёр его в пыль?

Замечаю на поясе женщины–барса мешочек из мягкой кожи. Вытряхиваю на землю. Ты мародёр, Эрнест.

Связка сушёной травы. Бусы из человеческих зубов. Три пергаментных свитка. Ещё один медальон. Уже понимая, разворачиваю свитки. Угловатые, тщательно выписанные буквы на давно знакомом мне языке. Том, на котором здесь написаны древние указатели на перекрёстках и имена людей. «Огненный шар», «Удар воздухом», «Ледяной кулак».

Тихо колышется под ветром опалённая кофейная шерсть. Жалко торчат скрученные от жара, укротившиеся наполовину усы мёртвого врага.

Поднимаюсь на ноги. Видно, у неё не осталось больше сил. И она сделала единственное, что ей осталось – прыгнула на меня, как дикая кошка. Сдерживаю смешок, неуместный при виде мёртвого тела. Маг загрыз другого мага. Вы звери, господа. —

***

Люди капитана Фроста уже здесь. Мы стаскиваем трупы к естественной выемке в скале и заваливаем их камнями. «Ты видел здешних стервятников?» – туманно объясняет один из наших. Не видел. Но если они похожи на здешних пчёлок, то и не хочу.

Командиры торопят. Надо уходить до темноты. Дороги больше нет, нет ни одной знакомой тропы. Фрост кричит на разведчиков, хватается за рукоять меча, лицо его идёт красными пятнами.

Наконец, после короткого совещания, мы двигаемся наискосок по ближайшему склону, который кажется удобным для спуска.

Далеко внизу, за нагромождением скалистых уступов, виднеются бурые, в зелёных пятнах, бока холмов. Ещё ниже мохнатая щетина елового леса. Совсем далеко блестит под солнцем синяя полоска реки. Возле неё, в петле излучины – белые пятнышки домов. На головокружительной высоте позади нас и вокруг разрушенной площадки на месте драконьей пещеры сияют обломки красных скал. Отсюда кажется, что до зелёной долины, до людского селения рукой подать. Сделай шаг – и окажешься там, внизу.

Нет, отсюда даже если спрыгнешь, не долетишь. Зато у драконов есть крылья. Сколько им нужно, чтобы добраться до первого же города? День, два часа, час?

Прыгаю с камня на камень, догоняю нашего командира. Валуны покачиваются подо мной, стучат подошвы сапог. Странные здесь камни, тяжёлые на вид, а покачиваются, как пушинки. Подковки моих сапог выбивают искры из их шершавых боков.

Командир идёт рядом с Фростом. Они продолжают спорить, и я прерываю их на полуслове.

 —Драконы. Мы должны их остановить.

Капитан выкатывает на меня глаза. Он раздражён, и я для него сейчас хуже надоедливой мухи. Гай молча смотрит на меня. Если он зол, это никак не заметно.

 —Они полетели туда, – тычу рукой в сторону зелёной долины. – Это мы их выпустили. Я выпустил. Надо что–то сделать…

 —Драконы. Улетели. – Жестяным голосом произносит капитан. Он усмехается одними губами, и оборачивается к нашему командиру: – Твой маг всегда такой смешной, Гай? Или он ударился головой о стену?

Командир не отвечает. По его лицу ничего нельзя понять.

 —Вы что, не слышали, что сказала мать драконов? – хватаю капитана за перевязь. Мои синие когти скребут по его блестящему нагруднику. – Заклятие Чёрного господина разрушено!

Фрост отшатывается, губы его белеют от бешенства:

 —Убери свои руки, поганый эльф! Ты спятил! Все знают, что заклятие нельзя разрушить!

 — Но я сам слышал, – еле сдерживаюсь, чтобы не перегрызть капитану горло. – Вы же там были. Она сказала…

 —Кто сказал? – Фрост брызжет слюной мне в лицо. Все останавливаются, смотрят на нас. Воины–мечники походят ближе, кладут руки на рукояти мечей. – Дракон? Я слышал только шипение! Потом мой лучник убил жертву, и всё было кончено!

Пошатываюсь на камне. Они спятили. Вот тебе и конец мира. Его никто не заметил.

 

Глава 35

 

Фрост с отвращением смотрит на мои синие пальцы, вцепившиеся ему в дорогую перевязь. Отпихивает меня затянутой в перчатку ладонью.

 —Убери лапы! – взвизгивает он. – Проклятые выродки! Мало вас резали! Отправляйся в ад, поганое отродье…

Капитан поскальзывается на камне, взмахивает руками. Мои когти машинально вцепляются в перевязь, с тошным скрипом полосуют дорогую кожу. Звонко щёлкнув, отлетает серебряная пряжка.

Слышу за спиной звяканье металла. Один из вояк Фроста обнажил меч. Остальные тоже тянут клинки из ножен.

 —Опусти руки! Лицом в землю, эльф!

 —В ошейник его! Убийца!

 —На землю, тварь!

Сизая грива на моём затылке встаёт дыбом. В глаза прыгает солнечный зайчик – блеск меча у моей шеи. И полные отвращения глаза Фроста.

Без замаха бью капитана свободной рукой в глаз. Другой удерживаю его за почти расползшийся ремень перевязи, и добавляю в челюсть. Разжимаю пальцы.

Фрост оседает на землю, как пустой мешок. «Вы нанесли критический удар. Рукопашный бой – навык повышен», – бесстрастно произносит моя блондинка. «Недопустимые действия. – Сообщает табличка. – Репутация снижена. Репутация отрицательная».

На секунду все застывают на месте. Здоровенный вояка с мечом в руке у моего горла, ещё несколько парней капитана с оружием в ножнах, наполовину вытянутым на свет. Мой командир с рукой на рукояти. Единственный, кто не впал в ступор. Он просто стоит и смотрит, молчит и не делает ничего.

Проскальзываю в эту единственную секунду, протискиваюсь, как в узкую щель. Разворачиваюсь, одним тычком в лицо отбрасываю нависшего надо мной мечника. Что–то хрустит под костяшками пальцев. Мечник с воплем отлетает назад, роняет оружие. Видят боги, я старался быть справедливым.

Застывшая картинка оживает. Поднимается крик.

Фрост неразборчиво мычит, держась за челюсть. Один глаз его смотрит на меня с ужасом, другого не видно за прижатой к лицу ладонью. С рассечённой брови густо стекает кровь.

Отпрыгиваю на несколько шагов в сторону. Одним взглядом окидываю каменистый склон. Вояки капитана уже спешат ко мне, собираются взять в кольцо. Вижу, как наши парни собираются позади Гая с оружием наготове. Тот по–прежнему не двигается.

На лицах воинов Фроста – только ярость и страх. Самое лучшее, что сейчас будет – если я останусь жив. Сначала тебе переломают ноги, Эрнест, а потом будут разбираться. Хорошо, если только ошейник наденут.

Тычу сомкнутыми пальцами под ноги ближайшим воякам. Вспышка, во все стороны летит раскалённая каменная крошка. Двое падают, вопя, откатываются, колотят себя по обожжённым местам.

За их спинами возникает сияние. Кто–то пустил в ход боевую магию. Огненный шар с шипением взлетает в воздух, и по дуге падает вниз. Меня толкает горячим воздухом в бок. Промахнулись. Ещё шар, уже ближе.

Воины–маги. Поодиночке с каждым из них я справлюсь, но все вместе они способны разнести меня в клочки. Под ногами взрывается камень, свистят обломки.

Ещё удар, на этот раз слева. Меня взяли в вилку.

Одинокая стрела ударяет в камень, высекает искры. Ещё одна звякает о наручи, по заговорённому металлу пробегает красная волна. Вот и лучники подключились.

«Защита! – кричит голос в моей голове. С треском разворачивается страница книги. – Защита!» Толчок в грудь, стрела не пробивает кольчугу только потому, что втыкается в амулет. Печальный звон – амулет разлетается вдребезги. От удара меня отбрасывает назад. «Ардт, Зебд, Вей…»

Сразу вслед за этим происходит несколько вещей. Десяток стрел втыкается в щебень и в сапоги. Остальные застывают в полёте. Я вижу, как они покачиваются в воздухе, дрожа от напряжения. Огненное пятно рыжей кляксой расплывается перед глазами, гудит раскалённый воздух. С беззвучным хлопком распускается лиловый кокон, смыкается вокруг, а землю будто выдёргивают из–под ног.

Кувыркаясь, качусь вниз по склону. Сквозь шум в ушах слышу отдалённые крики. Призрачное, лилового цвета, пламя трепещет вокруг, катится вместе со мной, брызжет с кончиков пальцев на камни.

Прозрачный кокон защищает от стрел, но не от ударов о камни. Влетаю лбом в валун, разворачиваюсь, и часть пути проезжаю на спине ногами вперёд. Потом склон внезапно кончается, и я с тошным ощущением падения проваливаюсь в пустоту.

***

 —Его имя. Имя…

Открываю глаза. Кажется, я отключился. Синим пятном плавает надо мной моё лицо, горящие красные глаза с узкими зрачками смотрят в упор.

 —Он очнулся.

Легко поднимаюсь на ноги. Синий парень отодвигается, теперь он стоит напротив. И он не один. Вокруг ещё несколько таких же. Значит, я не свихнулся и не умер. И не вижу себя со стороны, как перед смертью.

Компания синекожих парней, все высокие, но пониже меня ростом, и гораздо худощавее. Узкие лица, угловатые скулы, верхушки звериных ушей торчат из прорезей кожаных шлемов. На плечи спускаются заплетённые во множество тонких косиц сизые волосы. На всех парнях кожаные нагрудники, обшитые металлическими пластинками, короткие топорики у бедра, и луки за спиной. Мощные длинные луки, гораздо внушительнее тех, что приняты в отряде капитана Фроста. Руки, худые и жилистые, покрыты сетью татуировок. Лица разрисованы полосами чёрной краски, отчего и так звероподобные незнакомцы стали похожи на диких котов.

Оглядываюсь вокруг. Мы стоим в скалистой расщелине, сверху виднеется полоса синего неба. Крутые стены скал утыканы пучками жёсткой травы, кое–где между камней торчат чахлые кусты. Неужели я свалился с такой высоты и остался жив? Никаких следов лилового пламени нет и в помине. Только слабый запах гари, и разбитый амулет на груди, вернее, обрывок шнурка с куском оправы.

 —Привет.

Изображаю улыбку. Бежать нет смысла. Со всех сторон – чужие люди. Нет, не люди. Ты не рад, Эрнест? Это ж твои братья по крови. По всему видать.

Полосатые парни молча расступаются. В круг вступает ещё один синекожий. Этот высокий, почти с меня ростом, и выглядит старше остальных.

На голове у него отливающий серебром шлем с нащёчниками. Драгоценный кроваво–красный камень вделан в металл шлема, и напоминает третий глаз. Короткие, расшитые шёлком, штаны стянуты у колен ремешками, мускулистые руки и голени в татуировках. Лук за спиной украшен перламутром, у пояса короткая шипастая булава и топорик с золотой насечкой. Амулет на груди: цепочка из крупных звеньев, явно золотая, и круглая, тоже из золота, оправа. В центре оправы – невзрачный серый камень, похожий на яйцо. Что–то он мне напоминает. Совсем недавно я видел такой же.

 —Назови нам своё имя, чужак, – голос у незнакомца что надо – звучный, властный. Хоть на площади выступай. – Кто ты, и куда шёл с этими дикарями?

Откашливаюсь. Они не знают, как меня зовут? Но ведь у каждого из нас, безликих, имена нельзя скрыть. Кошу глазом себе на грудь. Что–то там есть, но никак не понять. Слова расплываются, будто не в фокусе. Кто знает, что сейчас зависит от моего ответа. Может быть, моя жизнь.

 —Меня зовут Эрнест Добрый.

 —Я Эйкариот Вырвиглаз, – торжественно отвечает синекожий. – Глава благородного племени свободнорождённых. Мы увидели, как дикари преследуют нашего собрата. Мы решили спасти его. Я сказал слово, и призрак небесного огня доставил тебя к нам. Я вижу тень ошейника на твоей шее. Повтори, как тебя зовут?

Вот так штука. Значит, тот лиловый кокон вызвал не я. Это мой свободнорождённый собрат сотворил – как он сказал? – призрак небесного огня.

 —Я же сказал – меня зовут Эрнест Добрый.

Глаза Эйкариота блеснули красным огнём. Белые зубы обнажились в усмешке. Жутковатое зрелище. Давненько я не смотрелся в зеркало. Ничего удивительного, что люди Фроста шарахались от меня, как от заразы.

 —Значит, ты погиб для нас. – Вождь качает головой, и красный глаз рубина на его шлеме светит третьим, кровавым глазом. – Ты забыл имя, данное тебе твоей матерью. Ты стал ручным зверьком для людей. Ты мертвец, бывший собрат.

Эйкариот раздвигает синие губы в суровой улыбке. Внушительные у него клыки. Почти как у меня. В красных глазах – ни сочувствия, ни сострадания. Только печальная необходимость, как будто нужно усыпить больного кота. Ну, Эрнест, ты попал. Сейчас тебя прикончат собственные соплеменники. Чтобы не оскорблял своим прирученным видом диких сородичей.

 —Приготовьте жаровню, братья, – буднично бросает распоряжение вождь. Будто это ему не впервой. – И поторопитесь. К утру мы должны выйти за перевал.

Чувствую, как мои губы раздвигаются в ответной ухмылке. Как встаёт дыбом сизая грива на затылке.

 —Могу я узнать, благородный собрат, куда вы собрались, на ночь глядя?

 —Мертвецы не могут иметь желаний, – безразлично отвечает Эйкариот. – Мы идём в поход, бывший собрат. Великая Мать всех ночных созданий позвала нас. Скоро мы пройдём через горы, и люди узнают наш гнев. Их уродливые города будут разрушены, дома сожжены. Трава и деревья вырастут там, где топтали землю их грязные ноги. Чистая трава.

Тем временем парочка синих парней разводит среди камней костёр. Ещё двое тащат к костру металлическую решётку, и раскладывают её над огнём. Звенят по краям решётки четыре обруча – зажимы для рук и ног.

 —Не пытайся сопротивляться, мертвец Эрнест. Моя магия сильна. Мои братья – прирождённые маги. Мы дети земли, дети леса. Это у нас в крови.

«Книга, – произносит голос внутри моей головы, и я вздрагиваю от неожиданности. – Книга тайн. Сто первая страница. Говори!»

 —Слушайте меня, твари лесные и поднебесные. С тех пор, как явился в мир соблазн, не стало мира на земле. Поднимитесь все, кто жив и тот, кто выбрал небытие. Поднимитесь и скажите слово. Пусть слово это будет услышано на земле и под небесами…

Выговариваю слова книги перехваченным горлом. Изнутри поднимается уже знакомая боевая ярость. Глаза застилает белесый туман, когда всё вокруг кажется плоским, одноцветным. А фигуры людей будто вырезаны из стекла и обведены по контуру чёрной краской. Нет, Эрнест, подожди. Тебе нужна ясная голова.

Пятеро диких эльфов застывают вокруг костра, прислушиваются к словам книги. За ними, в глубине ущелья и на склонах скал теснятся ещё много таких же, худых, жилистых, с луками за спиной. Плоские, но от этого не менее опасные.

 —Что ты сказал? – хрипло спрашивает Эйкариот.

Но мне уже наплевать на его удивление, на его важный вид. Вынимаю из мешка новый амулет, вешаю на шею. Это прозрачный камень на шнурке с застывшей пчелой внутри – наследство женщины–барса.

 —Ты глупец, бывший собрат. Моё истинное имя скрыто даже от меня. Я – безликий. Я – Аристофан Справедливый. Скажи, а ты готов сейчас умереть?

Эйкариот отшатывается, побелевшие пальцы сжимают золотой амулет на груди. По рядам соплеменников, будто ветер по листве, пробегает громкий шёпот.

Чему я научился среди игроков, так это умению бить первым. Никакой жалости, никаких раздумий. Убей, или убьют тебя.

Поднимаю перед собой руки, ладони сомкнуты, пальцы переплетены. В ладонях вспыхивает зелёное пламя, лижет мне пальцы холодными языками. Мне кажется, я не тороплюсь, но фигуры вокруг будто застыли, застыло лицо главного эльфа с открытым ртом.

Огонь распухает, превращается в зыбкий шар величиной с тележное колесо. Разворачиваю ладони, и швыряю шар в Эйкариота. Огненный клубок взмывает в воздух и распадается с оглушительным треском. Эльф отбивает шар ладонью, и разражается хриплым смехом.

 —Ты забыл, предатель? Магия у нас в крови. Теперь ты точно покойник!

 

Глава 36

 

Мой огненный шар распадается в тучу мелких искр. Вождь скалит клыки, подбрасывает на ладони круглого зелёного ежа, швыряет его в воздух. Ёж распухает в полёте, превращается в зелёную тварь. Она падает на меня сверху, визжа и дёргая десятком злобных ножек.

Выхватываю кинжал, разрубаю тварь на подлёте. Две половинки шлёпаются на землю, корчась и дёргая ножками. Каждая конечность бессильно щёлкает клешнями. Потом зелёное тело прямо на глазах бледнеет, превращается в негустую жижицу и впитывается в землю.

Эйкариот бормочет заклинание, сжимает амулет на груди. Амулет вспыхивает, пальцы вождя просвечивают алым. Ущелье затягивает красной дымкой, воздух начинает дрожать от невыносимого жара. Кажется, бывший брат по крови хочет меня поджарить прямо так, без решётки. Вам нравятся жареные эльфы? Вы просто не умеете их готовить.

Чувствую, как горит кожа на лице и руках. Торопливо выкрикиваю ответное заклинание. Мороз. С неба сыплются ледяные иглы, камни под ногами, только что нагретые докрасна, покрываются изморозью, трещат и лопаются. Отступаю назад. Скорее, заклинание излечения. Ещё чуть–чуть, и я бы пропёкся до потрохов.

«Магия восстановления, навык повышен», – щебечет моя невидимая блондинка. Вот интересно, что с ней станет, если меня убьют? Где она окажется – будет витать в облаках этого мира, или пойдёт искать другого игрока? А может быть, она тоже умрёт, и её не будет, пока не будет меня.

Вождь шагает вслед за мной, плетёт пальцами невидимую сеть. Взмахивает руками.

«Опасность!» – кричит мой внутренний голос. Прыжком ныряю в сторону как можно дальше, и вовремя.

На землю, там, где я только что стоял, с тихим шлепком падает крупноячеистая сеть. Витые серебристые нити толщиной в палец попадают на камни, и рассекают их на ровные, квадратные куски. Рассыпается на обрубки случайное чахлое деревце.

Мой ответный огонь сжигает сеть дотла, и тут же гаснет от дуновения ледяного ветра. Взлетает в воздух чёрный пепел, а меня уже облепляет тысяча огромных волосатых гусениц. Они забираются вверх, проворно перебирая тысячью ножек. Несколько сразу вгрызаются в сапоги, и я вижу, как их кривые челюсти проедают в толстой коже внушительные дырки. Дёргаюсь, пытаюсь сбросить их с себя, но легче отлепить приставший к одежде репей. Похоже, тебе конец, Эрнест. С этим свободнорождённым эльфом тебе не совладать.

«Эйкариот. Убей его! – голос моего внутреннего бога. – Хватит играть, идиот. Убей самого мага!»

Он прав. Пока я только отбиваюсь от магических атак, мой противник меня убивает, медленно, но верно. Единственное, на что меня хватает – защищаться.

«Я помогу тебе. Обычная магия здесь не поможет. Вспомни, как ты убил тех троих. Как убил рогатого человека. Скорее!»

Как я убил троих игроков? Превратил их в ледышки, и они разлетелись на куски. Как убил быка Джонни? Я разнёс ему башку. Но, чёрт меня побери, это вышло само.

Гусеницы уже добрались до штанов, вцепились в ноги. Пора, Эрнест. Сейчас тебя сожрут живьём. Отхватят всё хозяйство, заберутся в кишки. А ты будешь на это смотреть.

Вижу краем глаза, как синекожий маг подступает ближе, скалит клыки в насмешливой ухмылке. Ах ты гад. Ты всех своих бывших соплеменников так встречаешь?

Что такого я сделал с теми, кого нечаянно убил? Воспоминание, как вспышка, перед глазами. Вот я бросаю свиток в лицо Джонни: свиток вылетает из руки, шлёпает в бычий лоб. Вот тычу рукой в мечника, кричу сорванным горлом, и трое здоровых парней обращаются в ледяное крошево; вот сапог вылетает из моей руки и шлёпает тяжёлой подошвой в грудь изумлённому жрецу; разлетается в клочья вместе с крышей своего дома отважный птиц Золтан…

Что–то вспыхивает в моём мозгу, будто загорается лампа и освещает темноту. Как просто. Почему я раньше не догадался.

Сильно хлопаю ладонью о ладонь, выкрикиваю несколько слов. Если ты ошибся, приятель, тебе конец. Второго шанса не будет.

Эхо моего хлопка разносится по ущелью. Одновременно раздаются множество хлопков помельче: это лопаются облепившие моё тело гусеницы. Липкие клочья хлюпают о камни. Крючки челюстей с остатками голов и обрывками вытекших глаз повисают на моих штанах и кольчуге, как диковинные клещи.

Эйкариот в изумлении таращит глаза. Это мгновение замешательства его губит. Не теряя больше времени, отрываю от себя вместе с мясом горсть челюстей – они так и висят, сомкнувшись на моей коже – боль адская – и швыряю в лицо вождя.

Острые крючки, каждый в палец длиной, взмывают в воздух, и я вдогонку добавляю пару слов.

Всё происходит очень быстро. Наверное, это успеваю увидеть только я да, может быть, сам Эйкариот.

Крючки на лету распухают, превращаются в связку зазубренных серпов. Хищно загнутых, очень острых серпов. Никто не решился бы жать ими колосья.

Вся связка врезается в лицо и грудь мага диких эльфов. Раздаётся жуткий хруст. Лицо моего противника превращается в дырявую маску. Эйкариот издаёт странный всхлипывающий крик, вцепляется руками в серповидные крючки. Зазубренные лезвия режут ему пальцы, брызжет кровь, вождь шатается, пытается что–то выкрикнуть, сказать заклинание, но слова прерываются булькающим звуком и хрипением: один из крючьев впился ему в горло.

Тишина повисает над ущельем. Все дикие эльфы, сколько есть, молча смотрят, как корчится на земле Эйкариот Вырвиглаз. Видно тот, кто дал ему такое имя, мог видеть будущее.
Маг дёргается в последний раз и замирает. Жилистые синекожие парни с луками издают дружный вздох, ряды их колеблются. Лица, разрисованные чёрными полосами, мрачны и не сулят мне ничего хорошего. Сейчас тебе отомстят, Эрнест, как пить дать.

Эльфы вдруг расступаются. Один из них выходит вперёд и становится над окровавленным тело. Этот эльф чем–то похож на только что скончавшегося Эйкариота. Уже немолодой, синее лицо изрезано шрамами, косы, спускающиеся на плечи, не сизые, а почти белые. Но открытая грудь мускулистая, как у молодого. Крепкие ноги, как у бывалого бегуна, покрытые татуировками руки в буграх мышц.

 —Ты убил его, – голос спокойный, будто речь о погоде. И я понимаю, что надо было бояться не Эйкариота. Вот он – настоящий вождь племени. А тот, что лежит в крови у моих ног – просто колдун, возомнивший о себе слишком многое.

 —Да.

Старый эльф оглядывает меня с головы до ног. Видно, решает, сколько на меня пойдёт дров для погребального костра.

 —Зачем ты сбежал от своих хозяев, Эрнест Добрый? Тебя плохо кормили?

Вот как. Снова допрос. Хорошо. Мне скрывать нечего.

 —Меня поймал в лесу Гай Черноус, командир наёмников. Меня приняли в его отряд. Я стал одним из его солдат. Мы резали всех, кто не похож на людей. Жгли деревни вместе с теми, кто там жил. Сюда мы пришли, чтобы убить драконов и разорить их логово. Нам пообещали за это много денег.

Перевожу дыхание. Эльфы слушают молча, и убивать меня пока не собираются. Видать, им стало любопытно, вот и ждут, чем дело кончится. Ну, слушайте, бывшие братья.

 —Мы соединились с отрядом из столицы под предводительством капитана Фроста. Мы забрались в самое сердце Красных скал, нашли тайный тоннель в логово драконов. Зашли в пещеру и принесли жертву прямо над кладкой. Все яйца и драконы–охранники погибли. Я сам убил одного дракона, вот этими руками.

 —Я слышал, – глухо отозвался старый эльф. Всё это время он слушал, не сводя с меня глаз. – Земля стонала. Кто–то убил чёрную ведьму. Великая Мать и чёрная ведьма. Их кровь смешалась в сердце Красных скал! Ты сделал это!

 —Я сделал не только это, – теперь уже всё равно. С отрядом боевых эльфов мне в любом случае не справиться. – Я отпустил драконов на волю. Целую стаю драконов. Спустил их с цепи, на которой они сидели с начала мира.

Эльфы бормочут что–то, закрывают глаза, проводят кончиками пальцев по щекам.

 —Драконы свободны... – Вождь склонил голову и провёл ладонями по лицу. Потом выпрямился и повысил голос: – Слушайте все! Сбылось древнее проклятие нашего рода! Сказано: когда изрыгающие огонь получат свободу, мир перевернётся! Чёрное станет белым, кровь станет водой, а люди превратятся в зверей. Услышьте все! Наш поход только начался, и не будет ему конца, пока небо не обрушится на землю, а кровь дракона не смешается с кровью человека! Ибо сказано: узрите незримое, и всё будет кончено. Да будет так!

 —Да будет так… – повторяют все эльфы, и бормотание их напоминает рокот далёкого грома.

Вождь поворачивается ко мне. Ну что, давайте, парни, тащите свою жаровню. Подбросьте дровишек в костёр, Эрнест здесь.

 —Ты пойдёшь с нами, брат.

Чувствую, как у меня отвисает челюсть. Это после всего, что я тут наговорил. После того, как прикончил их уважаемого колдуна Эйкариота Вырвиглаза. Не то, чтобы я не рад, но человек, можно сказать, уже приготовился к смерти. Не давайте ему напрасную надежду, эльфы, это жестоко.

 —Ты пойдёшь с нами. Ты одолел нашего мага. Он оказался слаб, а ты – силён. Нам не нужны слабые. Прими бремя его власти, и ступай с нами, Эрнест Добрый. Ты согласен?

По лицу вождя видно, что вопрос риторический.

 —Для меня честь быть вашим магом, братья.

Дикие эльфы издают дружный приветственный клич. Со скал поднимаются испуганные птицы. Поздравляю, Эрнест. Теперь ты боевой маг отряда, который отправился в поход на людей. Есть чем гордиться.

 

Глава 37

 

Мы выступили немедленно, как только развеялся дым от погребального костра. Жаровня, предназначенная мне, пригодилась для огненного погребения Эйкариота Вырвиглаза.

Четверо молодых воинов подошли к мёртвому колдуну, лежащему в луже крови, подняли с земли, перенесли на решётку. Скрестили ему руки на груди, подогнули ноги, и уложили в позе нерождённого младенца. Под бок ему сложили вещи – походный мешок, полный, должно быть, магических вещиц, и свёрнутый старый плащ.

Вспыхнул огонь. Яркое, неестественно жаркое пламя синими языками стало лизать тело Вырвиглаза. Тело стало чернеть и таять, как свечка, прямо на глазах. Тощая фигура колдуна корчилась и распадалась на железной решётке, испуская вонючий дым и потрескивая. Эльфы молча стояли и смотрели, лица их были бесстрастны.

Видно, решётка оказалась непростая – колдун сгорел без остатка. Не успели дым и облако пепла развеяться по воздуху, был дан сигнал к выступлению.

К вечеру мы прошли через ущелья, корявой сеткой исчертившие весь скалистый хребет. Горы, сухие и обветренные, как старые кости, завывали в потоках ледяного ветра. Густой туман расползался над ручьями, и мы брели по пояс в мутном белом киселе.

Я думал, ночью мы остановимся, но вождь и не собирался устраивать привал. Тьма сгущалась, а мы всё шли, неслышно, как призраки, пробираясь меж выщербленных скал и перепрыгивая через сочащиеся из камня ручейки.

Наши… нет теперь уже не наши, парни из отряда Гая и Фроста по ночам старались не ходить. Зелья и амулеты ночного видения были дороги, и попусту расходовать их никто не хотел.

Мои нынешние братья видели в темноте, как кошки. Теперь я тоже стал понимать, каково это – быть диким эльфом, почти зверем. Мир из цветного стал серым, зато звуки обострились и обрели плоть. Я чуял запахи ночи, слышал шуршание травы и шорох проползающих по скалам ядовитых змей. Кажется, даже отличал ядовитых от безвредных по запаху и оттенкам звука. Кто бы ни был тот, кто запихнул меня в это тело, он большой любитель природы.

Что это я сейчас сказал? У меня всегда было это тело. Всегда. Мгновенная паника, немедленный укол спокойствия, тут же смытый ужасным сомнением. Я остановился, и идущий позади эльф едва не наткнулся на меня.

«Всё в порядке, маг?» «Да» – пробормотал я, и двинулся дальше.

У тебя есть цель, Эрнест. В этой жизни, суть которой – игра, выигрыш – стать выше всех. Влезть на вершину большой кучи–малы, и посмотреть на всех сверху вниз. И получить при этом… что?

Я почувствовал, как голова наливается тяжестью, как от одной мысли о цели игры цепенеют мышцы. Туман под ногами стал гуще, вот он уже расплывается на уровне лица, растекается белой простынёй. Тут что–то щёлкнуло, и в углу зрения замаячил значок нового уровня. «Поздравляем! – прощебетала моя блондинка. – Вы преодолели первую ступень. Вы больше не ученик на дороге жизни. Вы получили возможность познавать суть вещей». И добавила неожиданно понизившимся голосом: «Удачи, мой друг».

***

К рассвету мы выходим на горное плато. Свет поднимающегося солнца лижет верхушки скал, и они сияют багрянцем. Густой туман заволакивает предгорья. Далеко, за его белым одеялом виднеются квадратики полей, неровные кружки городских стен, и полоски дорог. Кажется, мы ничуть не приблизились к цели нашего похода – людским поселениям. Зачем вождь завёл нас сюда, в сторону от знакомого перевала?

Внезапно я понимаю, что слышу непрестанный шум, и он всё нарастает.

 —Высокая вода, – говорит эльф рядом со мной.

Мы проходим ещё немного. Солнце сияет миллионом бриллиантовых искр над чёрной зубчатой кромки скал. С большой высоты низвергается водопад. Мощные потоки воды гремят, рычат и ревут, как тысяча зверей. Водяная пыль стоит клубами, в них парят сотни радуг.

Мы взобрались на площадку у самого водопада – просто нагромождение камней, мокрых от водяной пыли. Эльфы, один за другим, поднимаются к краю ревущей воды, достают из наплечных мешков что–то тёмное, окутывают этим головы, и прыгают вниз.

Я встаю на камень у самого края. Сапоги вмиг промокают. Дикие эльфы сыплются с края скалы, как горох, и исчезают один за другим в кипящем, словно адский котёл, пятачке воды далеко внизу.

Скоро на площадке останусь я один.

 —Ты не торопишься. Это хорошо, – вождь останавливается рядом со мной. Он тоже смотрит вниз. – Умный всегда подумает.

 —Разве нет другого пути? – вот уже только десяток эльфов стоит рядом с нами, и этих скоро не будет.

 —Бояться не стыдно, брат. Стыдно проявить слабость. Тот, кто убил Эйкариота Вырвиглаза, найдёт способ спуститься.

Вождь отворачивается.

Ты думал, что убил мага, и испытание твоё завершилось, Эрнест? Это только начало. Сейчас ты останешься один, и всё для тебя будет кончено. Лучше тебе было стать придорожным кустом.

Вождь – я так и не узнал, как его зовут – взглядывает на меня, блестит в ухмылке белыми клыками, накидывает на плечи капюшон и шагает вперёд. Я слежу, как он летит вниз, и исчезает в радужной пене. Всё. Отступать некуда.

«Бог? Ты здесь?»

«Не называй меня богом»

«Что мне делать?»

«Прыгай»

Смотрю вниз. Я знаю, что не умру насовсем. Просто не хочу снова начинать с нуля. Не хочу болтаться по дорогам и умирать от руки мелких гоблинов, пока драконы жгут города.

Что сделал покойный Вырвиглаз, когда тащил меня через камни, ронял в ущелье? Он заключил меня в лиловый огненный шар. Думай, Эрнест, думай. Ты же только что обрёл новое знание.

Будь что будет. Ждать больше нельзя.

Я шагаю вперёд, вслед за вождём. Вода ревёт, я мгновенно слепну и глохну. Кричу, не слыша своего голоса, рот тут же забивается водой.

«Идиот, проклятый идиот! – кричит мой внутренний голос – бог, который не бог. – Говори, говори молча!»

Беру себя в руки. Говори, или умрёшь прямо сейчас, Эрнест.

Чётко, ясно произношу мысленно несколько слов. Одновременно представляю лиловый огонь вокруг себя. Застываю в ожидании неизбежного удара о камни или воду, что станет твёрже скал.

Ничего не происходит. Ещё раз. Да чтоб тебя! Проклятая магия, я не для того столько прошёл, чтобы умереть здесь. Гори оно всё синим пламенем…

Щелчок. Сквозь зажмуренные веки вижу вспышку. Синее пламя из ослепительной точки в моём мозгу мгновенно распухает в яйцевидный кокон. Огонь окутывает меня, и шум воды стихает.

Ещё через мгновение мой кокон ударяется о поверхность воды. Меня швыряет в стороны, подбрасывает вверх, снова вниз. Я болтаюсь в яйце из огня, ничего не видя и не слыша.

Кокон снова бросает вбок. Смутно вижу сквозь синюю плёнку, как летит в лицо зазубренный край скалы. Шлёп. Шлёп. Кувыркаюсь несколько раз через голову. Мой кокон ударяется о берег и взлетает вверх. Ледяная стрела. Заклинание проделывает в трепещущей стене огня звёздчатую дырку, и защитная плёнка лопается.

Задыхаясь и отплёвываясь, встаю на ноги. Вода бурлит вокруг, толкает, пытается сбить с ног. Хватаюсь за протянутую руку, оступаясь и пошатываясь, выбираюсь на берег.

Узкая горная речка прыгает между камней. Величественный водопад, как огромная дымящаяся колонна из хрусталя, высится по правую руку. Я только что спрыгнул оттуда и остался жив.

Эльфы уже выстраиваются в цепочку, и уходят вдоль реки, вниз по течению.

 —Ты здесь, – отмечает вождь. Он стоит рядом, и на плечах его – мокрый кожаный капюшон. Замечаю вышивку по краю. Руны. Магия эльфов. Каждый выживает, как может.

 —Да.

 —Хорошо. Жаль было бы лишиться мага в начале похода. – Вождь раздвигает губы в улыбке и протягивает мне руку: – Меня зовут Эйлиот. Эйлиот Милосердный.

Видно, мне повезло. Неизвестно, как обошёлся бы с новичком–магом Эйлиот Злобный.

Отряд диких эльфов идёт вслед за рекой. Одним прыжком мы миновали скалы и спустились к предгорьям. До людских поселений теперь рукой подать.

Река истончается в ручей, скрывается в камнях, прыгает крохотными водопадами. Мы останавливаемся, и вождь показывает на два серых округлых пятна внизу, в долине:

 —Смотри, маг. Что ты видишь?

Два города, разделённые лесом и квадратами полей. К ним вьётся две дороги, которые начинаются где–то у подножия холма. Один ближе, другой чуть дальше. Внутри зубчатых стен того, что подальше, поднимаются дымки множества труб – горожане разожгли огонь в очагах. Другой город тоже курится дымком, но как–то не так. Здесь будто топили не дровами, а смолой. Чёрный, густой дым стелется над домами, завивается между зубцов башен. Выползает из стрельчатых окон.

 —Там уже… – хочу сказать – драконы, но вождь не даёт мне закончить.

 —Да. Наши женщины успели раньше.

Эйлиот не отрывает глаз от чёрного костра, в который потихоньку превращается город. Отсюда не слышно ни звука, но мне кажется, что ветер доносит звон тревожного колокола.

 —Они вас опередили? – только и могу спросить, чтобы не показаться дураком.

 —Не терпится увидеть наших жён, маг? – Вождь кажется спокойным, но лицо его сморщивается, как от кислого. – Они будто с цепи сорвались. Выступили первыми, не дав остыть супружеским постелям. Даже невинные девы, все ушли. Бросили нас. Что нам было делать, маг?

Да. Если все женщины эльфов там, впереди, не удивительно, что наш отряд так спешит. Прыгнешь тут с высоты водопада, когда даже невинные девы оставили супружеские постели… Нет, уймись, Эрнест. Кто знает, как они выглядят, эти дикие эльфийки. Может, такие же зубастые, синие и тощие, как их мужья. Одну ты точно знаешь – Глазастую Энн, хоть она и явно не дикая. В первый же день завела тебя в зубы комару–мутанту и попыталась пристрелить из арбалета.

 —Братья! – между тем вождь собрал отряд и забрался на камень. – Впереди город, полный людей и ручных животных, которые по недоразумению считают себя такими же, как мы. Обрушим на них наш гнев. Наши женщины смогли пустить красного петуха в дома мягкотелых. Докажем, что мы можем больше. Снесём их с лица земли! Пусть испробуют на вкус наш гнев! Вперёд!

Эльфы не кричат. Змеиное шипенье и чёткий, дробный стук раздаётся в ответ на зажигательную речь вождя. Мои новые братья с силой выдыхают сквозь сомкнутые клыки и стучат рукоятями боевых ножей о пластинки нагрудников. Потом они молча, дружно перестраиваются, и отряд быстро уходит вниз по склону холма, туда, где курится дымами очагов ничего не подозревающий город.

 

Глава 38

 

Удар в гарду, и меч вылетает из моих пальцев. Некогда выхватывать другой.

Успеваю упасть на спину, и клинок мальчишки–офицера пролетает со свистом на уровне моей груди. Что–то говорит мне, что кольчуга здесь бы не помогла. Рукоять новенького меча со свистом проворачивается в руке противника. Ещё удар. Ловко, ничего не скажешь. Отбрасываю лезвие наручем, откатываюсь, подбиваю ногу мальчишки. Ты быстрый, парень, но я быстрее. И до моего бывшего командира тебе далеко, как до луны.

Парень падает навзничь, гремят доспехи. Звенит о крыльцо ратуши блестящий шлем. Котелок для головы, вот что такое ваши доспехи. Один тычок кинжалом под подбородок, и конец.

Поднимаюсь на ноги. Подбираю чужой меч, который, судя по всему, даже не успел испробовать эльфийской крови. Хороший клинок, изящно изогнутый ближе к острию. Удобная рукоять без лишних украшений. В лезвие впечатаны магические руны. Пригодится.

***

За порогом лежат ещё трое – городская стража. Этих я размазал по стенке, когда вбежал по ступенькам, соблазнившись приоткрытой дверью. Мальчишка–офицер – тот, что лежит сейчас у моих ног с дыркой в горле – придумал взять языка. Увидел одинокого дикого эльфа, и устроил засаду. Когда я взбежал по ступеням и сунулся в дверь, на мою голову накинули мешок. На шее тут же захлестнулась петля, а за спиной тяжело грохнула о косяк захлопнувшаяся створка двери.

Я попытался разорвать петлю, но она только туже затягивалась. Мешок и ремешок показали слабенькую магию пленения. Ну конечно, как ещё можно поймать дикого эльфа, у которого магия в крови.

Заклинание родилось внезапно, возникло из тьмы и багровых пятен в глазах. Темнота разлетелась вместе с мешком. Слабоваты вы, парни, против меня, со своими дешёвыми поделками, купленными на распродаже.

Раздался смачный шлепок, и стало светло. Я отпрыгнул назад, но можно было не суетиться: трое городских стражников сползали по стенам. Судя по сплющенным шлемам и кровавым брызгам на полу и стене, я стал эпицентром маленького взрыва.

Офицер прожил чуть дольше остальных. Его заклинанием не задело. Я услышал боевой клич, и на меня прыгнул, выставив маленький круглый щит, парнишка в блестящих доспехах.

Я успел только закрыться руками, и нас вынесло на крыльцо. Мы скатились со ступеней, и вскоре для мальчишки всё было кончено.

***

Нам повезло. На рассвете, не успел наш отряд приблизиться к городским стенам, как ворота начали открываться. Натужно заскрипели массивные петли. Распахнулись обитые кованым железом толстые деревянные створки.

Топая тяжёлыми сапогами, из ворот быстрым шагом вышли три десятка хорошо вооружённых солдат. Впереди на гнедом мерине – офицер и рядом с ним – парнишка с флажком на пегой лошади.

Офицер указал в сторону соседнего городка – его зубчатые стены, окутанные дымом, хорошо были видны от ворот. Мерин пошёл быстрее, солдаты прибавили хода.

Не успели ещё тяжёлые створки качнуться и пойти назад, передовая часть отряда Эйлиота вынырнула из густого тумана. Эльфы, с накинутыми на головы магическими капюшонами, серыми тенями промелькнули у дороги и нырнули в ворота.

Раздался придушенный вскрик, будто придавили кошку, и тут же оборвался. Вождь поднёс сложенные ладони ко рту и дважды издал крик хищной птицы.

Я пробежал вслед за ним под каменной аркой ворот, мимо распахнутых массивных дубовых створок. На площадке у стены лежали, скорчившись, трупы стражников. Дверь в казарму была открыта, за ней мелькали тени. Несколько эльфов стояли вдоль стены, подняв кверху свои луки. Вот ещё раз щёлкнула тетива, и нам под ноги кувыркнулся стражник. Тело ударилось о камни, а эльф подошёл и выдернул стрелу из его горла.

 —Маг, за тобой городской храм и ратуша, – коротко распорядился Эйлиот. – За нами всё остальное.

Он легко, как молодой, взбежал по ступеням, ведущим наверх сторожевой башни. Я задрал голову. Башня соединялась переходом с другой, на крыше которой трепетал значок коменданта.

Не успел я посмеяться хорошей шутке, как эльфы унеслись вслед за Эйлиотом. Нет, вождь не шутит. Он и правда думает, что мне под силу взять городскую администрацию и местных жрецов в одиночку.

«Новое задание, – деловито произнесла моя блондинка. – Вам поручено захватить храм бога земледелия и охоты. Вам поручено захватить здание ратуши. Награда – повышение репутации. Дополнительная награда – не определена».

Что за чёрт. Они что, с ума посходили? Я огляделся по сторонам. На площадке у ворот я остался один, не считая трупов. Стоять здесь и ждать – смерти подобно.

Один взгляд за ворота показал, что офицер с его солдатами далеко не ушли. Они лежали на расстоянии полусотни шагов, всё в том же порядке, как выбрались из города. Бугорки тел с торчащими из них стрелами – будто телега переехала процессию крупных ежей. Только мерин ещё дёргал ногой, да трепыхался на слабом ветерке флажок в мёртвой руке парнишки. Наш арьергард не потратил времени зря.

Отвернувшись от печального зрелища, я сорвался с места и побежал по улочке вверх, к торчащей над крышами островерхой верхушке храма. Деваться некуда. Ты на стороне эльфов, Эрнест. Тот, кто стоит на месте – уходит в небытие.

Круглая маленькая площадь, мощёная камнем. В середине – статуя рыцаря на боевом коне. Статуя хорошо отделана голубями. Надменное лицо рыцаря полосатое от птичьего помёта, свежего и уже подсохшего. Я пересёк площадь, стуком сапог вспугнув первых голубей. Треск их крыльев кажется оглушительным в утренней тишине. Из–за угла дома вышла женщина с тремя собаками на поводке – ранняя пташка.

Собаки при виде меня залились лаем. Женщина замерла на месте, её глаза округлились в испуге. Проклятье, не могу я убивать беззащитных женщин.

Дикий вопль раздался неподалёку, разнёсся над домами, отразился от стен. Город проснулся.

Собаки рванулись с поводков, потащили свою хозяйку по улице – мимо меня, туда, откуда доносились вопли множества людей. А я развернулся, и побежал к зданию ратуши.

***

Перешагиваю через мальчишку–офицера. Видно, из настоящих вояк здесь был он один. Быстро взбегаю обратно по ступеням в здание, под вывеску, где современным, витиеватым слогом написано: «Городская управа». Внутри никого, только трещит весёлым огнём разожжённый камин. На деревянном столе у стены – тарелки с ломтями хлеба и мяса.

Торопливо прихватываю со стола еду, бросаю в мешок. Туда же летит бутылка пива. Эльфы хорошие воины, но от их вяленых крыс, съеденных на ходу, меня уже мутит.

Быстро пробегаю по комнатам второго этажа. Никого. Хоть флаг из окна вывешивай.

Сбегаю по лесенке вниз, и в крохотном холле, напротив камина, замечаю прицепленные к доске объявления. Пришпиленный поверх прочих кусок пергамента бросается в глаза. Какое–то время стою и разглядываю физиономию эльфа, нарисованную по центру листа. Ну и рожа. Раскосые глаза с хищным выражением зверя. Рот кривится в злобной ухмылке, торчат кончики острых клыков. На шее – ожерелье из человеческих черепов, почему–то маленьких, с кулачок. И подпись снизу большими буквами: «Аристофан Злобный. Себя называет «Справедливый». Убийца и людоед. Чрезвычайно опасен. Награда за поимку живым – три тысячи золотом и пожизненный титул. Награда за мёртвое тело – две тысячи золотом. За одну голову – тысяча золотых монет».

Да это же ты, Эрнест. Твой портрет. Это ты – злобный убийца и людоед. Это ты ешь человеческих младенцев и делаешь ожерелья из их черепов.

Срываю с доски объявление. Сам не знаю для чего. Сую в мешок. И давно тут висит эта картинка? Ты должен радоваться, что капитан Фрост не пустил тебя в расход сразу, как только увидел, дружище Эрнест. Но теперь тебе уже ничего не светит. Ты потерял доверие. Окончательно.

Покидаю ратушу. Город проснулся, и это его последнее утро.

Я вижу, как из распахнутого окна одного из домов, обращённых фасадом к городской управе, выпрыгивает человек. Пробегает несколько шагов и падает. Из перерезанной шеи его хлещет кровь. Истошно кричит женщина.

Нет. Я ничего не смогу сделать. Здесь я или нет – конец предрешён. Так что делай своё дело, Эрнест Злобный, или как там тебя. Найди и возьми храм, как сказал тебе вождь.

Острый шпиль храма высится над домами, до него рукой подать. Широкие ступени, стёртые за многие годы множеством ног. Двустворчатые двери вышиной в два моих роста. Серый камень стен с витыми столбиками по углам и круглый глаз витража над центральной аркой.

Ступени пусты, никого нет у высоких дверей. Туман глушит все звуки на прямоугольной площадке возле храма, на сером камне оседает морось. Толкаю одну из высоких резных створок.

Дверь с тихим скрипом раскрывается. Полумрак высокого зала, стрельчатые окна. Ряды скамеек по правую и левую руку. В глубине, напротив входа – круглый алтарь. Мигают огоньки толстых жёлтых свечей.

Топаю сапогами по центральному проходу. От алтаря ко мне оборачиваются трое: отец настоятель и два жреца рангом пониже.

Они молча смотрят на меня, пока я подхожу ближе. Надо что–то сказать, но в голове вертится только нелепое: «Руки вверх!» Не приходилось мне ещё брать храмы.

На всякий случай произношу заклинание защиты. Кто их знает, этих жрецов, ещё швырнут канделябром. Воздух вокруг меня уплотняется, раздувается пузырём. Он почти невидим, только предметы вокруг начинают тихо подрагивать по контуру.

Моя нога ступает в круг, выложенный на полу цветной плиткой. Главный жрец внезапно кричит что–то невнятное и встряхивает рукавами. Кулак тьмы обрушивается на меня, будто кто–то сбросил с потолка пыльный мешок. Тяжкий груз придавливает к полу, в глазах плывут круги от невыносимой тяжести.

Защитный пузырь воздуха сминается в лепёшку.

Челюсти сдавливает немота, не могу открыть рот, пошевелить языком. Не могу выговорить ни слова.

Как в тумане, вижу, что настоятель, с воздетыми кверху руками, не отрывает от меня глаз, на лысом лбу его блестят капли пота. Двое других уже подбираются с растянутой сетью.

Скорее, Эрнест, не то тебя сейчас спеленают, как младенца. Почему–то даже не этого я боюсь, а того, что вождь презрительно скажет: «Вот он, новый маг. Ничтожество. Ручной эльф, мягкотелая зверушка!»

Сквозь туман, застилающий зрение, вижу статую бога за алтарём. Крупный, голый пузатый мужик, с венком из колосьев на голове и с внушительными гениталиями. Ну конечно, он же бог плодородия. Чем могут швыряться его жрецы? Даже под навалившейся страшной тяжестью ясно понимаю: тыквы. Груда тыкв и кабачков завалила меня почти по пояс. Один, самый крупный плод, каким–то чудом балансирует на моей макушке. Я словно прозрел.

Жрецы с сетью уже заходят с боков, поднимают руки повыше. Нет времени. Делай что–нибудь.

Плоды земли. Они зарождаются, растут, наливаются соком… И что потом?

Мысленно, громко и чётко произношу несколько слов.

Сочный оранжевый плод сморщивается и темнеет. Из многочисленных отверстий лезут, извиваясь, жадные черви. Неподъёмная груда, придавившая меня к земле, сморщивается и оседает на глазах.

Главный жрец испуганно таращится на меня. Руки его бессильно опускаются, по щекам струится пот, капает с носа–картофелины на мантию.

Ногой отшвыриваю сгнившие кабачки. Хорошо, жрецы не догадались пустить в ход бочку с вином или чего покрепче.

Быстрое движение руками, короткая фраза, и трое жрецов плодородия уже стоят, разинув рты и задыхаясь, стянутые, как колбаски. Без лишних слов угощаю каждого по затылку рукоятью меча. Магия магией, а хороший удар по голове ничто не заменит.

Укладываю жрецов в уголке, затыкаю рты и стягиваю для верности руки и ноги их же поясами. Пусть отдохнут.

Что ещё? Озираюсь по сторонам. Если я захватил храм, почему моя блондинка молчит? Задание не выполнено. Что–то я не сделал.

А что это там, в тёмном углу? Ступеньки ведут вниз, в узкий коридорчик, скупо освещённый одинокой свечёй. Будто там, внизу, подвал.

Иду туда. Может, там засели ещё жрецы. А эти были так, для вида. Сжимаю в руке рукоять новенького меча, в другой перехватываю свиток с заклинанием. Врасплох меня не застанут.

Десяток узких ступеней приводят в коридор. Он тянется направо и налево от лестницы, в торцах его с обеих сторон – по двери. Наугад сворачиваю налево. Мои глаза отлично видят в темноте, так что даже маленькая свечка на стене мне только мешает.

Толкаю дверь. Склад. Бочки, ряды бутылок, мешки, деревянные стеллажи. Ни одной живой души, даже крыс нет. Их я уже научился чуять издали. Спасибо диким братьям, накормили досыта.

Подхожу к другой двери. Из полуподвального помещения тянет ледяным холодом. Знакомое, почти забытое чувство всплывает в памяти: старый форт, зелёный туман, и привидение, колышущееся у самой воды.

Здесь нет никаких бочек и бутылок. Зато стеллажи есть, но заполнены они не мешками. Аккуратными рядами на полках вытянулись завёрнутые в саван мумии. Иссохшие, со сложенными на груди руками. Скалящиеся щербатыми ртами из темноты.

 —Ну, наконец–то! Сколько можно ждать! – раздаётся голос, и я роняю на пол свой новенький меч.

 

Глава 39

 

Из–за стеллажей выплывает свеча. Одна, без руки. Отступаю назад, свеча плывёт вслед за мной. Я останавливаюсь, и она повисает рядом, покачиваясь в воздухе.

 —Наконец–то! – повторяет голос.

Теперь я вижу, что здесь человек. Он выходит из–за стеллажей, шаркая по полу разношенными башмаками. Монашеский балахон, подпоясанный верёвкой, заляпан воском и чернилами. Бледное лицо в резких морщинах, чёрные, глубоко посаженные глаза. Седые клочковатые волосы венчиком обрамляют блестящую лысину.

 —Ты не очень торопился, – ворчливо говорит монах. Его глаза, странно молодые на морщинистом лице, внимательно разглядывают кинжал в моей руке.

Меч лежит у моих ног, в руках – свиток с заклинанием и кинжал «вечная жизнь». Оружие против призраков.

То ли старик принял меня за кого–то другого, то ли он рад любому, человеку или эльфу, кто зайдёт в эту кладовку для мертвецов.

 —А ты меня ждал?

Сухие губы старика кривятся, он протягивает руку, и свеча плавно опускается ему в ладонь.

 —Хорошо тебе смеяться, Аристофан. Пока ты болтался по миру, развлекался с девушками и нюхал цветочки, я торчал здесь, среди крыс и покойников. Думаешь, это легко?

Шаркая башмаками, он подходит к ближайшему стеллажу, ставит свечу рядом с чьим–то истлевшим телом:

 —Ты слышал, мир сдвинулся. Маятник качнулся так далеко, как никогда раньше. – Старик не то кашляет, не то смеётся. Оборачивается ко мне. – Что стоишь, проходи. Я приготовил ещё пару бутылочек зелья для тебя. Довесочек к премии, хе–хе.

Иду вслед за ним между полок с мертвецами. Стены подвала сложены из крупных, грубо отшлифованных камней, не прикрытых штукатуркой, его углы теряются в темноте. Низкий потолок подпирают массивные сводчатые столбы из тёсаного камня. Над укреплёнными кое–где держателями для свечей чернеют пятна копоти.

У дальней стены, под криво пришпиленным, вытертым гобеленом, стоит широкий стол. Это даже не стол, а верстак. Сразу видно, на нём много и упорно работали. Похоже, на нём даже когда–то горели, а может, и умирали в страшных муках неведомые существа.

Монах откидывает край гобелена. Там из стены вынут камень, и в образовавшейся нише устроена полка, плотно заставленная бутылками и пузырьками.

 —Вот твои зелья. Настоялись за столько лет.

Он ставит на стол пару бутылочек, и опять смеётся, будто кашляет.

Кинжал ещё в моей руке. Я должен выполнить задание вождя и убить старого друга. Старого друга старого Аристофана. Моего предшественника, который – бог весть когда – заказал у этого монаха бутылочку зелья.

 —Ну, что смотришь, забирай, – монах будто не замечает, что я не убрал клинок в ножны. – И знаешь что, Аристофан? Скажи мне слово.

 —Слово? – машинально повторяю за ним.

Ты тянешь время, Эрнест. Вот что ты делаешь. Тянешь время, потому что не знаешь, как поступить.

 —Хватит! – внезапно гаркает монах.

Он тяжело опирается на стол, подаётся ко мне. Нос его заостряется, лицо бледнеет.

 —Хватит валять дурака! Не делай вид, что не понимаешь! Ты притащил меня сюда, засунул в эту кладовую для трупов, и отправился на все четыре стороны. Жди меня, дружище Бонифаций, я ещё вернусь! И не забудь приготовить мешок с подарками, а то я устану с дороги!

Он тяжело переводит дыхание, горстью стирает пот с лица. Чёрные глаза, не отрываясь, смотрят на меня, словно хотят увидеть что–то, чего там нет.

 —Я устал ждать, Аристофан Справедливый. Я жду тебя много лет. Я стар и хочу уйти. Скажи слово, и отпусти меня. Я знаю, что–то случилось. Луна вчера не взошла вовремя. Она сбилась с пути. О, этого никто не заметил, кроме меня. На всё воля богов, говорят они. Эти идиоты, которым даже не приходит в голову измерить силу земного притяжения. Измерить массу тела. Я сбрасывал камни с башни, а они стояли и смеялись. Я измерял крылья у птиц и пускал перья со скал в ветреный день. Они крутили пальцами у виска. На всё воля богов. И знаешь что, Аристофан? Это правда. Нет никакой науки, есть только произвол мироздания, которое слепцы называют богом.

Старик тяжело опустился на край стола, сунул руки ладонями подмышки, будто ему стало холодно. Сказал, отведя глаза:

 —Я пытался вывести формулу. Масса тела, скорость. Ускорение. Сила. Всё напрасно. Я всё думал, что вот–вот найду связь. Вот–вот мне откроется алгоритм, который объяснит всё. «Он просто очень сложный, – говорил я себе. – Подожди, Бонифаций, подожди немного». Так вот – нет никакой связи. Формулы, которая может связать этот мир, не существует.

Он засмеялся, раскачиваясь из стороны в сторону.

Убираю кинжал. Не знаю, о чём он говорит, но дальше тянуть нельзя. Чёрт с ним, с этим свихнувшимся монахом. Закрою его здесь, и скажу вождю, что храм наш. Вот только возьму эти зелья. Зря, что ли, они тут стоят?

Протягиваю руку и хочу взять со стола бутылки с зельями.

 —Пароль, – буднично говорит старик.

Моя рука повисает в воздухе.

 —Что?

 —Не сочти меня бюрократом, дружище. Но ты ещё не доказал, что я говорю с настоящим Аристофаном. Сам знаешь, правила есть правила. Как договаривались. Ты говоришь пароль, я отдаю тебе твои вещички.

А старичок–то непрост. Что же он тут тогда разливался, как соловей в брачную ночь?

 —Ты же узнал меня, Бонифаций. Зачем тебе какие–то слова?

Напрасно я это сказал. Монах скалит зубы, подцепляет с полки бутылку с зельем и неуловимо быстро сбрасывает на стол. С тонким звоном бутылка разбивается о столешницу. Выплёскивается синяя лужица, и тут же оборачивается клубами дыма. Невольно вдыхаю этот дым – самую малость. Успеваю почувствовать его вкус – как перезрелая ежевика.

В следующее мгновение оказываюсь на полу. Руки–ноги как деревяшки, ничего не чувствую. Ощущение не из приятных. Будто по затылку огрели пыльным носком, набитым песочком.

Монах наклоняется, его лицо плавает надо мной, как бледная медуза. Пытаюсь заговорить, не получается.

 —Жаль, что ты – не он, – старик, кряхтя, присаживается на корточки рядом, запускает руку в мешок с моими вещами. Вынимает свитки, вертит перед глазами, откладывает в сторону. – Но ничего, плохая копия тоже сгодится. Тысяча золотых на дороге не валяется.

Дёргаюсь на полу, пытаюсь добраться до меча. Старик замечает моё движение, и отталкивает клинок подальше:

 —Зря стараешься, приятель. Зелье крепкое, сварено как надо. Листья сезирна – это тебе не фунт изюма, хе–хе. А всё–таки жаль, что ты не тот Аристофан, которого я знал. Может, я бы ещё и подумал, говорить тебе заклинание или нет.

Он вытаскивает из моего мешка пару пузырьков, презрительно хмыкает, ставит на пол. Достаёт рыбий хвост, и с брезгливой гримасой помахивает перед моим лицом:

 —Эх, молодёжь. Всякую дрянь в поклажу тащат.

Рыба шлёпается на камни. Монах запускает руки по локоть в мою поклажу, и вытягивает на свет шкатулку. Ту самую, с магическим замком, что я добыл в сожжённой наёмниками деревне. В хижине птица Золтана, которого я убил. Я ведь совсем забыл про неё.

 —А вот это интересно. Очень интересно. Что там у тебя?

С трудом проталкиваю через горло застрявший ком воздуха:

 —Какое заклинание?

 —Ах ты, новичок, новичок – снисходительно тянет старик, взвешивая в ладонях шкатулку. – Ничего–то ты не знаешь. Аристофан владеет словом. Так думают глупцы. На самом деле всё гораздо сложнее. Но суть одна: слово это управляет миром. Он проник в суть вещей, твой предшественник. Он мог умереть и возродиться вновь. Вот только незадача – возрождается игрок… ты знаешь, что такое игрок, парень? Возрождается игрок чистым, как младенец. Для него это равно смерти. Да все и думают, что это смерть. На самом деле, умерев и возродившись несколько раз, однажды неудачливый игрок умирает насовсем, а вместо него приходит другой. Совсем другой человек. А для того, кто позволил себе погибнуть слишком часто, всё кончено. Аристофан… кроме всего прочего, он создал заклинание, услышав которое, восстанавливал утраченную память. Нужно только, чтобы кто–то его вовремя сказал. Понимаешь? Я – тот человек. Для этого я сижу тут, копчу стены храма. Для того, чтобы когда–нибудь один дикий эльф пришёл сюда, и получил обратно свои воспоминания. Или не получил.

Монах трясётся от смеха, покачивается рядом со мной на полу, хватается скрюченными пальцами за ножку стола.

 —Он предупреждал меня. «Смотри, Бонифаций, может случиться, что вместо меня придёт кто–то другой. В моём обличье. Так ты спроси у него пароль. Спроси у него пароль, Бонифаций, и если он не ответит, убей его. Убей без жалости, ибо это буду не я. Потому что я пароль вспомню, даже если буду чист, как младенец». Вот так, новичок, подделка под моего старого друга. А всё–таки жаль, что ты – не он.

 —Почему? – хриплю перехваченным горлом. Крепкое зелье сварил монах, ничего не скажешь. Руки до сих пор, как деревяшки. Видно, придётся тебе сейчас умереть, Эрнест. Ничего не поделаешь. Не надо было жалеть старого друга.

 —Почему жаль, что ты – не он? Потому, что я хочу знать это слово. – Старик наклоняется ко мне, дышит в лицо. – Если бы сюда пришёл настоящий Аристофан, я одурманил бы его зельем, так же как тебя. А потом узнал бы секрет вечной жизни. Я вырвал бы слово из него, как рыбак вырывает крючок из глотки пойманной рыбы. Вместе с внутренностями. Я устал ждать. Пока ты наслаждался жизнью, я гнил здесь, в этом подвале. Хватит. Верховный маг говорил с богами. Он даст мне то, что я хочу. Чёрный господин награждает за службу. Да, награждает.

Он переводит дух, руки его дрожат, дрожит кожа на сморщенном горле:

 —Ну что же, пора умирать, парень. Пора умирать.

 —Погоди. А последнее желание? – тяни время, Эрнест. Тяни, хоть это бесполезно.

Старик фыркает, выпячивает сизые губы:

 —Последнее желание? Чего ты хочешь – глоток воды, взглянуть на солнце, трахнуть девку? Говори скорее, и покончим с этим.

 —Скажи мне то, что должен был сказать. Заклинание Аристофана, которое возвращает память.

 —Надеешься, что ты – это он? – старик морщит нос в усмешке, скребёт подбородок скрюченными пальцами. – Почему бы нет. Слушай, неудачник.

Он глубоко вздыхает, набирает в грудь воздуха. Лицо его бледнеет ещё больше. Потом закрывает глаза, и гулко, нараспев начинает говорить.

 

Глава 40

 

Старик выговаривает заклинание, повышая голос, всё громче и быстрее. Слова складно цепляются друг за друга, как в песне. Да это она и есть, только по хриплому голосу монаха этого сразу не понять.

Песня кажется мне знакомой. Кажется, я узнаю слова, но их смысл проходит надо мной, как быстрые рыбы проплывают над головой утопленника.

Мне уже не до смысла. Голова вдруг начинает болеть так, что я почти слышу хруст швов черепной коробки. В потемневшем подвале плавают красные круги, и ничего нет, кроме них. Мой внутренний голос, тот, который не–бог, издаёт странный всхлип. Всхлип быстро переходит в болезненный вопль. Это уже какофония – хриплый голос монаха и крик моего бога сливаются в один неразборчивый вой.

Не знаю, сколько это длится, но крик наконец обрывается. Так же внезапно, как начался. Звон в ушах затихает, и я приподнимаю голову. Сажусь, опираясь на руки, меня качает, но тело уже слушается. Действие зелья прошло.

Монах сидит на корточках у стола, глаза его широко открыты. Он смотрит на меня в упор, взгляд его предельно сосредоточен.

Осторожно подбираю с пола свой меч. Бонифаций не реагирует. Губы его дёргаются, он издаёт странный звук, будто чем–то поперхнулся.

Балахон на груди монаха шевелится, как живой. Что у него там – ручная крыса?

 —Бонифаций!

Губы старика раздвигаются. Что–то округлое, блестящее, движется между зубов, будто набухший язык. В следующее мгновение «язык» выбрасывается наружу. На пол с тяжёлым шлепком падает извивающееся тело. Чёрное, матово–блестящее, мокрое тело червя свивается в кольцо, одним прыжком оказывается у меня в руках, и исчезает в походном мешке.

С трудом перевожу дыхание. Проклятие, это же мой ручной червяк. Только он здорово подрос с последней встречи. А я тут чуть не умер со страха. Рыбий хвост, обглоданный до самого плавника, валяется рядом. Останки той рыбы, в которой мой питомец прятался до сих пор.

Монах пошатывается, и медленно падает навзничь.

«Нет! – кричит мой внутренний голос. Кричит так пронзительно, что головная боль вспыхивает с новой силой. – Нет!»

Он произносит, чётко и сильно, несколько слов, и я невольно повторяю за ним. Я привык повторять заклинания, которые тот диктует мне.

Тело монаха, распластавшееся на полу, конвульсивно вздрагивает, дёргает ногами. Грудь его вздымается, балахон распахивается, и я вижу дыру – неровно прогрызенную, круглую дыру – между рёбер.

Старик ещё раз дёргает ногами и замирает. Потом поднимает голову и взглядывает на меня. Какие чёрные у него глаза, со зрачком во всю радужку.

 —Ошейник! – рявкает мой внутренний голос. – Скорее, ошейник богини! Надень на него!

Какого чёрта. Ладно, потом разберёмся. До сих пор мой бог не подводил меня.

Достаю со дна мешка драгоценный ошейник. С отвращением защёлкиваю на морщинистой шее монаха.

Тот медлительно поднимается на колени, и застывает, покачиваясь. Глаза его уставились в одну точку, дыра в груди влажная от крови. Кажется, я даже вижу сквозь неё огонёк свечи на стеллаже.

«Встань, Бонифаций», – резко говорит мой не–бог, и я снова повторяю за ним.

Поднимать мертвецов мне ещё не приходилось. Зато перед глазами, сквозь ломящую боль и багровые круги, выскакивает табличка, и блондинка торжествующе щебечет: «Теперь вы некромант–ученик. Вы создали зомби. Вы получаете дополнительные очки»…

Бонифаций выпрямляется, встаёт на ноги. Руки его, в пятнах чернил, безвольно повисают по бокам, венчик седых волос топорщится вокруг блестящей лысины. Чёрные глаза смотрят на меня без всякого выражения.

«Поправь на нём одежду, – сухо говорит внутренний голос. – Он пойдёт с нами. Возьми зелья со стола. Возьми всё».

Выгребаю из ниши все бутылки и пузырьки. Хорошо, что рыбины больше нет, не будет болтаться в мешке. Подбираю то, что старик вытащил у меня. Рыбий хвост оставляю валяться на полу. Беру со стола оставшиеся зелья. Ещё стеклянная колба на подставке, хорошая ступка с пестиком, перегонный аппарат для зелий. Всё пригодится. Заталкиваю реторту в мешок, та вываливается обратно. Места для поклажи больше нет.

Оглядываюсь по сторонам. Ага. Срываю гобелен со стены, завязываю в узел, получаю нечто вроде мешка. Складываю бутылки и набор алхимика туда. И как мне это тащить? А, попытка – не пытка.

 —Бонифаций!

Бывший монах обращает ко мне тусклый взгляд.

 —Бонифаций, возьми этот мешок и неси его за мной.

Получилось. Монах протягивает руку, хватает мешок и крепко сжимает его костлявыми пальцами. Отлично. Пусть тащит, его же добро, в конце концов.

Прохожу между стеллажей, но больше в подвале ничего ценного нет. Разве что связки сухих трав на стене, да ночной горшок с помятой ручкой возле решётки в полу. Видно, монах и вправду сидел здесь безвылазно. Чёрт побери, его злость на старого дружка Аристофана можно понять. Но кто мешал ему уйти отсюда? Ладно, потом разберёмся. Мне ещё с вождём разговаривать. Разворачиваюсь к выходу.

Огонь, огонь. Оранжевый вихрь распухает, завивается жгучими языками. Клочья пламени перечёркивают густые пунктиры осколков. Чей–то истошный крик. Может быть, мой. Земля вздрагивает, уходит из–под ног.

«Эрнест. Эрнест!»

Стою у стеллажа, пальцы намертво вцепились в деревянную стойку. Равнодушный мертвец в саване, сложив руки на груди, равнодушно смотрит в потолок. Что это было?

«Эрнест, очнись! Что ты видел?» – настойчиво спрашивает внутренний голос.

Мотаю головой, отряхиваюсь, как пёс. Накатившая было паника стихает. Мне надо идти.

 —Ничего.

Отцепляюсь от стеллажа. Крепкое у монаха зелье, забористое. Не может это быть действием заклинания памяти. Нечего мне вспоминать, ведь я не Аристофан. Я просто его копия. Аристофан умер.

Толкаю дверь, выхожу из подвала. Поднимаюсь по лестнице в боковой неф, прохожу вдоль скамей к алтарю. Мои жрецы лежат на полу, связанные, как сосиски. Тихо потрескивают фитилями толстые свечи в канделябрах, мирно светит цветной глаз витража над двустворчатыми дверьми.

Наклоняюсь над главным жрецом. Тот с усилием поворачивается ко мне, трясёт пухлыми щеками. Сипит перехваченным горлом:

 —Будь ты проклят, дикарь. Будь проклят…

Сказал бы спасибо, что я его не убил. Вот она, благодарность. Выхожу из храма на широкие ступени.

Город изменился за то время, что прошло за бурной беседой в подвале. Над черепитчатыми крышами стелется сизый дым. Из узких окон, из–под стропил выползают новые дымные клубы. В воздухе стоит запах гари. На площади, возле здания ратуши, и дальше по улице, в разнообразных позах лежат люди. Одетые и не очень. Но все мёртвые. На крылечке ратуши, возле тела молодого стражника, что я убил, сидит вождь и что–то стругает ножом.

Подхожу к нему. Мой ручной монах послушно топает башмаками следом.

 —А, это ты, маг, – Эйлиот отрывается от своего занятия и обращает внимание на меня. – Наконец–то. Я жду тебя.

Он поднимает повыше и вертит туда–сюда круглый предмет, оценивая получившийся результат. Это череп. Человеческий череп, судя по всему.

Вождь отряхивает нож, тщательно обтирает его об одежду мёртвого офицера. Под ногами его валяются, как стружки, ошмётки окровавленной плоти. Один выковырянный глаз, со шнурком нерва, лежит как раз возле его ноги, и смотрит в небо синим взглядом.

 —Череп коменданта. Сделаю из него чашу. Оправлю в серебро. Айрис понравится.

Не знаю, кто такая Айрис. Может, его женщина. Главное, чтобы меня сейчас не стошнило на газон.

 —Ты взял храм? – деловито спрашивает Эйлиот, оторвавшись от любования будущей чашей.

 —Да.

 —Хорошо. – Вождь поднимается на ноги, засовывает череп в походный мешок. – Пора.

Он кивает эльфу, что стоит неподалёку с сигнальным рогом в руках. Эльф вскидывает рог, прикладывает к губам, и издаёт пронзительный звук.

Какое–то время ничего не происходит. Потом слышится топот множества ног, и площадь начинает заполняться народом. Эльфы, все, кто был в отряде, появляются из переулков, выбегают из домов, спрыгивают с крыш.

Вскоре они заполняют всю небольшую площадь. А я понимаю, что в городе не осталось ни одного живого человека.

Вождь выжидает, пока его отряд не собрался весь. Потом неторопливо пересекает площадь, всходит на верхнюю ступеньку храма. Эльфы почтительно расступаются и пропускают его.

 —Подойди, Эрнест.

Подхожу, встаю рядом. Он взглядывает на моего монаха:

 —Зачем тебе ходячий мертвец, брат?

Как будто это самый важный вопрос в городе, полном лежачих мертвецов.

 —Мне нужен слуга. Будет таскать мои реторты.

 —А остальные жрецы, те, что внутри? Ты их убил?

Запинаюсь на мгновение, но отвечаю правду:

 —Я одолел их и оставил связанными у алтаря.

Вождь морщится:

 —Ты жесток, брат.

Он отворачивается от меня и обращается лицом к площади. Достаёт из кармана полотняный мешочек, распускает завязки. Негромко произносит несколько слов, поднимает высоко вверх и встряхивает. Из мешочка щедро сыплется тонкая серебристая пыльца. Налетает ветер, подхватывает мельчайшие крупицы, сверкающие в лучах солнца, и быстро разносит над домами, над площадью, крутит по улицам тонкие вихри. Я вижу, как черепица крыш быстро обретает серебристый оттенок.

Эйлиот выжидает, пока мешок пустеет окончательно, а пыльца развеивается в воздухе. Потом набирает в грудь воздуха, и произносит слова заклинания. Голос его, усиленный магией, разносится над городом, отражается от крыш, от стен домов.

Резко звучит сигнальный рог: Уходим. Уходим. Уходим.

Молча, быстро дикие эльфы перестраиваются, и покидают площадь. Только лёгкий топот множества ног слышен на мощёной мостовой. Дробный звук прокатывается по главной улице. Последним площадь покидает вождь. Он бегом спускается по ступеням, уверенно набирает скорость, догоняет свой отряд.

Застываю у дверей храма, как зачарованный, смотрю, как занимаются огнём черепитчатые крыши. Как ревёт, разгораясь, синее пламя. То самое, от которого не остаётся даже золы. Беги, Эрнест. Если промедлишь ещё немного, сгоришь живьём. Ты здесь уже никому не поможешь.

До хруста сжимаю зубы. Сбегаю по выглаженным множеством ног, широким ступенькам вниз. Спины последних эльфов уже маячат на выходе из улицы, что ведёт к городским воротам. Трещат, сгорая и испуская густой дым, стены храма. Беги, Эрнест, не то будет поздно.

Срываюсь с места, бегу по опустевшей улице вслед за уходящим отрядом, и трупы людей смотрят мне вслед пустым глазами.

 

Глава 41

 

 —Священные деревья. Я вижу вас, – эльф прижимает ладони к груди, там, где сердце. – Я вижу вас.

Эйлиот, вождь диких эльфов, склоняет голову, и весь отряд делает то же самое.

Позади полнеба окрасилось в багрово–синие тона. Дымная туча, подсвеченная снизу остатками магического пожара, поднимается над огрызками каменных стен. Город, который мы покинули, перестал существовать. Осталась только круглая проплешина на земле, выеденная огнём.

***

Мы бегом миновали распахнутые настежь ворота, оставив пожарище позади. Хорошо утоптанная дорога уходила от города вниз, между полей и рощиц. Отсюда, с возвышения холма, было видно, как её серая лента ныряет в заросли молодых сосен, взбегает на полукружье горбатого моста, огибает развалины какого–то белокаменного дворца, и тает в туманной дымке.

Наш отряд, не сбавляя хода, спустился по склону. После нагромождения скалистых круч и скользких от влаги горных ущелий утоптанная дорога – просто детская забава. Мы в хорошем темпе пронеслись между виноградников, миновали редкий сосновый лесок, и достигли узкой речушки под горбатым мостом. Здесь мы немного сбавили скорость, и к мосту подошли бодрым шагом.

Кое–кто остановился набрать воды в походную фляжку, кто–то забрался в реку и стал шарить руками у берега. Я зашёл под мост – глубина там была едва по колено – и сорвал несколько больших, с хорошее блюдце, кувшинок. Пригодится. Парочка эльфов ниже по течению вылавливали пригоршнями из воды головастиков и со смехом бросали их в рот. Один ухватил за лапку лягушку, приложил с размаху головой о камень, и сунул в мешок. Наверно, зажарит у костра.

Потом мы выбрались на другой берег, и понеслись дальше по дороге, туда, где белели развалины и чуть ближе, у поворота, стояла крохотная рощица.

Роща – два десятка деревьев у подножия холма – притянула наш отряд, как магнит. Мои дикие синие братья испустили радостный вопль, и понеслись к ней, как ошпаренные.

Таких деревьев я ещё не видел. Тонкие серые стволы, все одинаковые, как на подбор, ровно поднимались к небу. Кора, покрытая тонкими ромбовидными трещинками, гладкий ствол. Наверху – пышная крона. Тихо шелестели под ветром листья, с одной стороны тёмно–зелёные, снизу – серебристо–серые.

Вождь, в сопровождении старших воинов, ступил в тень деревьев и склонил голову. Остальные эльфы встали вокруг и застыли в благоговейном молчании.

***

 —Я верил, что ещё увижу вас, – Эйлиот поднимает глаза к шелестящим кронам и воздевает руки. – Люди пытались использовать вас на дрова – вы не хотели гореть. Люди пытались делать из вас мебель – вы рассыпались в щепы. Люди пытались уничтожать вас – вы прорастали сквозь камень. О, меллиорны, деревья наших душ!

Вождь шагает в густую траву между стволами, идёт в середину рощи, избранные эльфы следуют за ним. Один из них оборачивается, и делает мне приглашающий жест.

Рощица крохотная, но кажется, что мы в глубоком лесу. Тишина, птицы щебечут где–то вдалеке, и густой, хоть наливай в кувшин, аромат, исходящий от коры, листьев и даже от земли под ногами.

Эйлиот останавливается у дерева, что выглядит старше остальных. Оно толще, кора его покрыта глубокими трещинами. Вождь кладёт ладони на ствол, прижимается лбом к коре, и стоит так несколько мгновений. Потом садится у корней, поджимает ноги, складывает руки на коленях, и закрывает глаза.

Старшие эльфы, все, что удостоились чести пройти вслед за вождём в середину рощи, следуют его примеру.

Стою столбом, оглядываюсь по сторонам. Все уже сидят, каждый под своим деревом, руки сложены на коленях, глаза закрыты. Один я, как неродной.

Вижу рядом одно свободное дерево. Должно быть, оставили для отрядного мага. Спасибо, братья. Сажусь, складываю ноги кренделем. Ещё раз осматриваюсь по сторонам. Эльфы сейчас похожи на статуи: блаженные лица, неподвижность и покой. Того гляди, сами корни пустят. Вздрагиваю от этой мысли. Нет, Эрнест, не время спать.

Раскрываю свой походный мешок. Запускаю туда руку, вытаскиваю несколько предметов. Давно собирался их изучить, да руки не доходили. Если мы и дальше будем передвигаться только бегом и с боем брать города, другой случай может не представиться.

Так, что у нас тут? Парочка книг, прочитанных глазами моего червяка, и продиктованных внутренним богом. Амулет на шнурке, снятый с шеи женщины–барса. Странный овальный камень, похожий на яйцо, вынутый из черепа убитого дракона. Зелёная светящаяся лепёшка – останки призрака, убитого мной в подземелье. Шкатулка, которую никто не может открыть, добытая в доме говорящей птицы Золтана.

Раскладываю всю коллекцию перед собой на траве. С чего бы начать? Поднимаю с травы круглый камень. Он самая невзрачная вещица из всех, но самая дорогая. Кроме шкатулки, на той вообще цены нет. Даже странно, резное дерево, накладки из металла, магический замок. Ладно, потом.

Верчу в руке камень. А что, если сделать из него ещё один амулет? Возрастёт его цена, или уменьшится? Хотя деньги мне сейчас не нужны. В походе с дикими эльфами я могу добыть что угодно. От доспехов до зелий. Вон, даже личный зомби у рощицы топчется, с мешком в руках.

Открываю книгу. Где–то здесь, в середине, есть заклинание на создание амулетов… Ага, вот оно. «Вы должны быть магом рангом не ниже ученика и владеть навыками…» При чём тут призывание, хотелось бы знать. Так, что ещё? Отрываю от кольчуги несколько колец. Располагаю кружком, в центр аккуратно кладу камень. Глядя в книгу, произношу заклинание. Ничего не происходит.

«Глупец, мальчишка! – мой внутренний голос просыпается так внезапно, что я подскакиваю. Камень и кольца кольчуги скатываются с коленки в траву. – Гляди не в книгу, а на амулет. Салага!»

Так меня здесь ещё не называли, даже невидимые боги.

 —Сам салага.

«Сосредоточься. Смотри на камень, будто это самое важное в жизни. Представь, что это – твоя цель. Твоя мечта. Центр вселенной. Соберись, мальчишка!»

В бешенстве смотрю на неудавшийся амулет. Центр вселенной? Это мишень. Желанная цель, будь она проклята. Смотрю, не отрывая глаз, а вокруг нарастает шелестящий гул и невнятный шёпот. Будто все эльфы и деревья вокруг меня забормотали в унисон. Я наполняюсь этим шёпотом до краёв, он смешивается с холодной яростью и мгновенно вскипает. Пора. Тычу в кучку из металлических колец и камня пальцем:

 —Здейн, Фрейт, Крайх! Чтоб тебя!..

Почти наяву вижу, как из моей руки вырывается лиловый разряд. Ледяной порыв ветра в лицо, дрожание воздуха перед глазами, тошное ощущение в животе. Невнятная кучка хлама дрогнула, и преобразилась.

Ого. Поднимаю с травы и подношу к глазам новенький амулет. Из серого, невзрачного камушка и горки кольчужных колец вышла потрясающая по красоте вещь.

На моей ладони лежит ромб кованого металла, весь в завитушках и крапинках зерни. Посередине матово поблескивает чёрный, с багряным отливом, камень. Он полупрозрачен и тёмен, как грозовая туча.

Мой внутренний голос произносит совсем другим тоном – я слышу, что он взволнован: «Ты сделал это. Ты сделал, мальчик. Сделал».

 —Ты спятил, бог? Какой я тебе мальчик? – рявкаю во весь голос, и тут же озираюсь по сторонам. Но, похоже, меня никто не слышит. Эльфы застыли в глубокой медитации, и больше похожи на статуи, чем на живые существа.

«Прости. Я ещё не совсем… заклинание Бонифация ударило по мне очень сильно. Мне не по себе, Эрнест».
Ладно, чего уж там. У меня самого тогда чуть голова не треснула. Разглядываю амулет. Что–то там написано, сбоку. Не веря глазам, читаю: «Амулет отражения. Высший уровень. Стоимость – пятьдесят тысяч золотых».

Не может быть. Я создал такую мощную вещь?

«Это камень, взятый из мозга убитого тобой дракона, – говорит мой бог, и голос его печален. – Центр силы, средоточие его души. Здесь, в священной роще, у корней меллеорна, тебе оставалось только активировать его. Береги этот амулет, он самая ценная вещь, что у тебя есть. Не считая шкатулки…

Дрожащими руками привязываю к амулету шнурок. Вот так штука. Да ты молодчина, Эрнест.

Вешаю амулет на шею. Обращаю внимание на шкатулку. Что в ней такого ценного? Может, внутри и нет ничего. Стучу по ней пальцем, кончиком когтя. Звук гулкий, пустой.

 —Эй, бог. Ты можешь сказать, что там лежит?

 —Ты задаёшь неправильные вопросы, маль… Эрнест, – голос моего бога так печален, будто у него болят невидимые зубы. – Почему ты не спросишь, как тебе повысить своё мастерство? Как стать верховным магом? Почему ты не спросишь, что там, за горизонтом? Почему ты, чёрт побери, не хочешь узнать, как устроен этот мир?

 —Потому что этого никто не знает. Наш друг Бонифаций всю свою никчёмную жизнь бросал камешки с башен и резал птичек в подвале. Ты помнишь, что он сказал? Нет никакого порядка. Нет никакой формулы – есть только воля богов.

«Ты всем веришь на слово?»

 —Заткнись, невидимка. Почему я должен верить голосу в моей голове? Ты сам–то знаешь, как выглядишь? Как устроен твой собственный мир?

Какое–то время мой бог молчит.

«Представь себе темноту. Такую густую, всеобъемлющую темноту, что её не видно. Представь, что ты можешь чувствовать, но не можешь ничего сделать. Ты висишь в пустоте, и не знаешь её границ. Иногда тебе кажется, что ты огромен, и заполняешь собой всё пространство. Иногда ты крохотный, как горошина, а пустота всё так же безмерна. Ты слеп, глух и нем. И всё, что тебе доступно – это ощущение себя. Потом твои чувства обостряются, тебе кажется, что ты растёшь, и вот темнота уже давит на тебя, давит невыносимо. Наконец ты слышишь голоса, ты уже можешь видеть, но чужими глазами. Но сам ты по–прежнему комок чувств, повисший в темноте. Так скажи, как я выгляжу, Эрнест?»

Вот чёрт. Мне его уже жалко. Комок в темноте. От такого и свихнуться можно.

Хочу что–то ответить, но не успеваю. Голос вдруг пропадает, образуя в голове звенящую пустоту. Потом одновременно происходят две вещи: перед моими глазами возникает картинка, такая чёткая, что заслоняет священную рощу; оглушительный крик пронзает уши, такой громкий, что с деревьев сыплются листья.

Я вижу блеск клинков, мечущиеся тени, брызги крови и оскаленные клыки. Картинка пропадает так же быстро, как появилась, но мне ясно: это недалеко. В зрительной памяти отпечатывается кусок дороги, густая трава на склоне и край разрушенной белокаменной стены. Да это же останки дворца впереди, за поворотом.

 —Айрис, Интри, Исстри! – кричит вождь. Все эльфы уже вскочили на ноги, и стоят, озираясь, с луками в руках. – Тревога!

Машинально бросаю свои вещички в мешок. Тревога. На вожде лица нет. Он зыркает в мою сторону:

 —Ты! Где это?! Примени свою магию, маг, или я выпущу тебе кишки!

Бедняга явно не в себе. Остальные эльфы не лучше. Лица бледные, что на синей коже выглядит страшновато, будто ты столкнулся с бандой покойников.

Беру себя в руки, отвечаю с достоинством бывалого мага:

 —Если ты о сражении, то это недалеко. Впереди, у разрушенного дворца...

Мои слова уже никто не дослушивает. Вождь срывается с места, легко, как тень, пролетает между тонкими древесными стволами, и выбегает из рощи. Опять я позади. Мои дикие собратья просто спринтеры. Весь отряд собирается, и дружно несётся по дороге, только ветер свистит в ушах. Бегу за ними, и успеваю попасть в арьергард. Правильно, магу спешить некуда. Самые сильные прикрывают тылы.

Развалины приближаются на глазах, вот уже хорошо видна изломанная, заросшая мхом и пучками травы мраморная арка с проломом наверху. Между камней торчит неведомо как выросшее там кривое деревце. Вот наш авангард издаёт боевой клич – эльфы увидели врага. А я из–за их спин ничего не могу разглядеть.

«Стой, – командует мой внутренний голос. – Остановись на секунду и закрой глаза».

Пробегаю несколько шагов с разбега и останавливаюсь. Выхватываю свой новенький, доставшийся от покойного офицера, меч, и зажмуриваюсь. Снова видение, на этот раз другое. Темнота. Подвал, каменные плиты подземелья. Чьи–то горящие в темноте зрачки. И жуткие твари, ползущие вверх по ступеням…

С содроганием открываю глаза.

«Меч здесь не поможет, – холодно сообщает мой бог. – Вспомни боевую магию, и будь осторожен. Таких тварей здесь никогда не было. Будь осторожен, мальчик».

Наш отряд уже вступил в бой. Теперь ничто не мешает мне видеть, и лучше бы я этого не видел. С силой сжимаю зубы, и рысцой бегу вперёд. Отступать некуда, Эрнест. Со щитом, или на щите.

 

Глава 42

 

Вытаскиваю из мешка бутылочку с зельем ядовито–зелёного цвета. В другой руке – меч офицера. Бегом взбираюсь на склон, топчу кроваво–красные цветы.

Между обломков белого мрамора мечутся эльфы. В жизни бы не поверил, если бы не видел сам, как быстро могут двигаться мои дикие братья. Прямо передо мной эльф ловко запрыгнул на обломок колонны, торчащий из земли, как обломанный зуб, развернулся на крохотном пятачке её верхушки, и одним взмахом топора снёс половину морды чудовищной твари. Свистнул металл, в воздух взлетели ошмётки и осколки зубов. Эльф тут же спрыгнул сверху на спину корчащегося монстра, оттолкнулся от горбатой спины и отскочил в сторону.

Десяток других, забравшись на обломки стены, расстреливают тварей из луков. Половина их стрел пропадает впустую – наконечники просто отлетают от чешуйчатых спин и боков. На траве извиваются, колотят по воздух зверюги, кому стрелы попали в глаз или в горло. Ещё несколько моих братьев, став спиной к спине, отбиваются от лезущих со всех сторон монстров. Выше по склону, там, где белеют остатки каменного фундамента, и возвышается покосившаяся мраморная арка, идёт нешуточный бой.

Если верить картинке, что возникла в моей голове, чудища лезут из подвала. А подвал может быть только там, где видны остатки здания.

«Заткни выход, уничтожь его! – командует внутренний голос. – Скорее!»

Знать бы ещё, как. Бросаюсь со всех ног вверх, к остаткам дворца. «В обход!» – кричит мой внутренний голос, но уже поздно. Обегаю обломанную колонну, перепрыгиваю через труп зарубленной твари, которая ещё дёргает ногами.

В лицо брызжет кровь, и я на мгновение слепну. Две такие же, как та, что я только что перескочил, зверюги дружно рвут на части беднягу эльфа. С треском тело моего синего собрата разрывается на две половинки. Та тварь, которой достались ноги, уже сжевала его до коленок.

Швыряю в них пузырёк с зельем. Стекло разбивается, ядовитая жидкость разбрызгивается зелёной кляксой по уродливой морде. Тварь оглушительно ревёт, мотает головой. Чешуйчатая кожа дымится, на ней вспухают и тут же лопаются здоровенные пузыри. Вторая тварь разевает пасть – кусок плеча и голова эльфа выпадают на землю – и бросается на меня.

Успеваю выкрикнуть начальные слова заклинания, первое, что приходит в голову. Ледяной панцирь. Договариваю уже в полёте. Удар челюстей вышибает дух, меня подбрасывает в воздух, клацают чудовищные зубы. Тошный скрежет кольчуги, жуткая боль в боку. Чувствую, как входят в тело острия клыков.

Извиваюсь, как червяк, выхватываю из мешка бутылку с зельем лечения, вливаю в себя через судорожно сжатые зубы. Выговорить заклинание излечения сейчас просто нет сил.

От движения с тела с хрустом откалывается ледяная корка. Тварь застыла надо мной, сомкнув челюсти на моих рёбрах, густой иней покрывает её уродливую морду и выпуклые глаза. Три круглых жёлтых глаза – два с боков, третий посередине, превратились в ледышки.

Пытаюсь разжать сомкнутые на моих рёбрах зубы, но ледяная челюсть не двигается. Сильно же я эту скотину заморозил. Хорошо, что не стал произносить заклинание огня. Сейчас бы поджарились вместе со зверюгой, как шашлык.

В глазах стоит красный туман. Сбоку маячит угрожающая табличка с предупреждением о скорой смерти. Моя блондинка тревожно верещит о том же.

 —Бонифаций! – светлая мысль приходит неожиданно.

Ручной монах–зомби послушно топает ко мне. Останавливается рядом.

 —Разожми челюсти! Да не мне! Чёрт… твари, которая меня укусила… а–а–а!

Бонифаций хватается обеими руками за чудовищную пасть, и с хрустом отламывает зверюге нижнюю челюсть. Вываливаюсь на траву, торопливо проглатываю ещё бутылочку зелья лечения. Здоровье восстанавливается неторопливо, видно, до конца мне было совсем чуть–чуть.

Вскакиваю на ноги, и вовремя. Из–за обломка стены на меня выкатывается ещё парочка тварей. Одна тут же взвизгивает, и начинает крутиться вокруг себя со стрелой в животе, пущенной одним из эльфов, вторая молча кидается ко мне. Влепляю ей заклинанием в раскрытую пасть ледяную стрелу, и, не теряя времени, несусь вверх по склону. Туда, где идёт основной бой, и мечутся тени множества эльфов. Мне кажется, или их теперь вдвое больше, чем было в нашем отряде?

Вжик – мимо уха со свистом пролетает стрела. Рыбкой ныряю под арку. Перекатываюсь по траве, скороговоркой выговариваю заклинание защиты. Приподнимаюсь на руках, вижу, как вокруг меня разгорается синеватым светом ореол защитного кокона. От прямого попадания не поможет, но зато не мешает двигаться. Я давно заметил, что чем мощнее кокон, тем тяжелее его носить. Будто на плечах мешок, полный битых кирпичей. А уж драться с такой тягой на плечах – себе дороже.

В лицо откуда–то прилетает отрубленная лапа, выбивает сноп синих искр, соскальзывает по моей защите и шлёпается на траву. Чудовищные когти сжимаются и разжимаются, чертят борозды по земле.

Тварь с обрубком на месте передней лапы ревёт, крутится волчком. Вдруг разворачивается, как пружина, и прыгает. Прямо в меня летит оскаленная туша размером с хорошего медведя. Если бывают медведи с крокодильей пастью и чешуёй вместо шерсти.

Откатываюсь в сторону, выдёргиваю из мешка топор. Хрясь! Лезвие врезается в бронированный бок твари. Летят костяные осколки брони, топор погружается в тело по обух и вырывается из моей руки. Монстр содрогается, оборачивается ко мне. Мне на мгновение кажется, что на его спине вырастает тоненькое деревце. В следующий миг деревце оборачивается эльфом. Коротко взблескивает металл клинка, эльф одним ударом рассекает твари шейный позвонок. Голова повисает на обрывке шеи, и тут же вспыхивает – мой огненный шар уже вылетел из ладони.

 —Вставай, брат! – кричит мой неожиданный напарник, соскакивает с туши, и исчезает за аркой.

Выдёргиваю из туши топор, и бегу к разрушенному фундаменту дворца. Чёртовы эльфы. Даже пацанов потащили с собой в поход. Судя по голосу и росту, мой случайный напарник совсем малец.

На бегу уворачиваюсь от нескольких тварей, вокруг которых смертельных хороводом вертятся эльфы. Твари лезут без остановки, выбираются из проломов в стене, их трудно сосчитать. Эльфы отступают, вот уже несколько тел, разорванных, изувеченных, лежит в траве под ногами. Слышу резкий звук сигнального рога: призыв собраться возле вождя и отступить. А ещё вижу, что это бесполезно. Твари с тупым упорством преследуют моих братьев, будто собаки, взявшие свежий след. Почему–то я уверен – они теперь не отстанут.

Прижимаюсь к стене возле ближайшего пролома. Очередная тварь, щёлкая зубами, лезет наружу. Сзади, судя по всему, её подталкивает следующая. И как их остановить? А если не остановишь – наше дело труба. Представляю, как наш отряд бежит, спотыкаясь, по склону холма, по дороге, а сзади с тупым упорством мчатся жуткие твари. Настигают, повисают на спинах, рвут в клочья… Нет. Думай, Эрнест. Думай быстрее.

Вскакиваю на мраморный уступ, пробегаю по щербатому карнизу. Фундамент, весь в обломках и выбоинах – прямоугольник в два десятка шагов в ширину и пятьдесят в длину. Где–то здесь должен быть ещё один вход в подвал. Не может не быть.

Из–под сапог разлетаются обломки камня и мраморная крошка. Торопливо перепрыгиваю выступы торчащих, как зубы, каменных блоков. Впереди и чуть слева видна круглая площадка с низеньким бордюром по краю, который возвышается над остальной площадкой на высоту локтя. Бегу туда, надеясь, что не свихну ногу в этом каменном крошеве.

Это лестница! За мраморным бордюром – круглое углубление, как колодец, и ступени, завиваясь улиткой, уходят вниз.

Не раздумывая, соскакиваю на ступеньки. Взглядываю на топор, и бросаю – лезвие превратилось в бахрому стальных заусенцев. Вынимаю меч, обновляю заклинание защитного кокона, и сбегаю вниз по лестнице.

Дверь – резная каменная плита – с шорохом уходит в сторону. За ней квадратная площадка, и ещё лестница. Сбегаю вниз, подошвы сапог стучат по гладкому серому камню. Узкий коридор с высоким потолком, из стен растут гроздья светящихся кристаллов. Для моего ночного зрения они кажутся синевато–белыми.

В конце коридора ещё дверь, со сквозной резьбой. Через прожилки резьбы с той стороны идёт слабое свечение, и её узор виден отчётливо – то ли раскидистое дерево, то ли чьи–то пульсирующие вены. Толкаю дверь, та легко распахивается.

Прямоугольный зал, перечёркнутый вертикалями колонн. За ним – следующий, вдвое больше, с теряющимся во тьме сводом. По высоким стенам – изящные аркады, ритмично освещённые гроздьями кристаллов.

Зачарованный, на мгновение замираю, разглядывая открывшийся вид. Это тебе не подземелье старого форта. Эту вещь строили на века, но даже сотни веков не смогли уничтожить красоту шлифованного мрамора пола и полированных стволов колонн. Если и творить колдовство, то только здесь.

Вздрагиваю, вглядываюсь вперёд. Там, между арок нижнего уровня, горит огонь. Не сине–белый, неживой свет кристаллов, а багровый, жадный свет магического костра. Стряхиваю очарование дворцового подземелья, перебегаю от колонны к колонне. Дикие эльфы могут двигаться неслышно, если хотят.

В дальнем конце зала, напротив входа, арки расступаются, образуя высокую, в два этажа, нишу под сводом. Там, на каменном постаменте, стоит изваяние человека. В свете горящего у подножия постамента магического огня изваяние кажется живым. Багровый свет прыгает по сложенным на груди рукам, по лицу, оживляет гладкий камень.

Багровый огонь пульсирует, в его вспышках есть что–то ритмичное, будто играет неслышная музыка. С каждой вспышкой клочья чёрного дыма взлетают вверх, сгущаются в мохнатые клубки, дождём выпадают вниз, сползают по колоннам на мраморный пол. Чёрные клубки распухают на мраморном полу, выпускают цепкие ножки, обрастают чешуёй, и, шурша когтями, торопятся к выходу. Я вижу, как они пробегают мимо меня, на ходу вытягивая крокодильи челюсти и щёлкая острыми зубками, которые увеличиваются на глазах. Вот он, источник! Отсюда лезут убийственные твари. Надо заткнуть эту дыру, погасить магический огонь, прекратить колдовство, чьё бы оно ни было.

Подступаю ближе. Вот уже отчётливо виден огонь, разожжённый в мраморной чаше на резной ножке. Чаша стоит в подножия постамента, и багровый огонь лижет босые ноги изваяния. Красные блики шевелятся на губах, на полуприкрытых веках статуи. Да это же… о, чёрт.

Опускаю руку с мечом, стою, потеряв осторожность, и смотрю в лицо самому себе. Каменные губы изваяния чуть приоткрыты, словно статуя дикого эльфа сейчас заговорит. Кончики острых клыков блестят в свете костра, красные дырки глаз смотрят вниз с рассеянной сосредоточенностью.

Что–то шевелится у подножия постамента, отделяется от тени. Почему я не заметил человека, я, дикий эльф, который, как кошка, видит в темноте?

Человек, до этого стоящий на коленях у подножия статуи, поворачивается и встаёт. Я смотрю ему в лицо, и слова боевого заклинания застревают в горле.

 

Глава 43

 

Мы молча смотрим друг на друга. В моей руке меч, слова заклинания вертятся на языке. У человека в руках нет оружия. Дорогой меч в богато украшенных ножнах у пояса, на шее амулет в золотой оправе.

Человек улыбается мне:

 —Здравствуй, Эрнест.

 —Привет.

Надо его ударить заклинанием. Или ткнуть мечом, пока он не вынул из ножен свой. Ишь, оскалился во все тридцать два зуба, красавчик. А я уже почти поверил, что тебя не было. Что ты остался в прошлой жизни, где меня убили.

 —Наконец–то ты здесь, Аристофан. Я жду тебя. Мы все тебя ждём.

Гляди–ка, все меня ждут. Как сговорились. Бонифаций вон тоже ждал, пока не дождался.

 —Погаси огонь. Отзови тварей.

Арнольд улыбается, разводит руками. На пальцах блестят камни перстней.

 —С радостью, Аристофан. Мне они тоже не нравятся. Примитивная фантазия, правда? Можно было и получше придумать…

Вот тварь. Тебя бы сейчас жрали живьём, как моих братьев, я бы посмотрел.

 —Прекрати это. Сейчас.

 —Сделай это сам, – красавчик отступает на шаг, поводит рукой в сторону магической чаши: – Погаси огонь. Докажи, что это ты.

Делаю шаг к постаменту. Проверка, значит. Бонифаций тоже хотел, чтобы я сказал секретное слово. Какой–то пароль, известный только его старому другу. И где теперь Бонифаций? Вон, топчется позади, с мешком в руках. И в груди его здоровенная дырка, через которую видно насквозь.

Арнольд кивает в сторону пылающей чаши. Показывает открытые ладони – само дружелюбие. Ладно, попытка не пытка. Не выпуская предателя из вида, произношу заклинание дождя.

Крохотная тучка повисает над пятачком костра, проливается в огонь. Шипение, клубы дыма взмывают вверх – их стало больше. Бесполезно. Только хуже сделал.

Заклинание холода, которое должно выморозить чашу до основания. Мрамор покрывается инеем, по основанию чаши идут трещины, вокруг начинают падать снежинки. Огонь весело выбрасывает багровые языки, пляшет у ног статуи. Нет, бесполезно.

Пробую накрыть костерок подходящим по размеру куполом, как крышкой, прекратить доступ воздуха. Пламя немного опускается, расползается по чаше. На мгновение мне кажется, что получилось. Но нет, пламя вновь взлетает вверх, и дым проникает сквозь невидимые поры в полупрозрачном куполе. Дымные струйки всё так же ползут по стенам, опадают вниз чёрным дождём, рождающим чудовищ.

 —В чём дело, Аристофан? – резко спрашивает Арнольд. – Тянешь время? Тебе не жаль своих любимых эльфов?

Делаю шаг, хватаю красавчика за горло. Тот не успевает увернуться, как мои когти смыкаются на его шее.

 —Я не ваш Аристофан! – рычу ему в лицо. – Аристофан умер! Погаси костёр, ублюдок, не то я сверну тебе шею!

Арнольд бледнеет, как смерть. Встряхиваю его для верности. На смуглой шее красавчика проступают капли крови – мои когти протыкают ему кожу.

 —Нет, – бормочет он. – Нет.

 —Гаси огонь!

Он затихает, потом говорит глухо:

 —Отпусти. Я погашу.

Неохотно разжимаю пальцы. Бледный Арнольд, не отводя от меня застывшего взгляда, осторожно вытягивает руку, поворачивает открытой ладонью вниз над чашей. Погружает руку в самое пламя. Огонь охватывает ладонь, лижет ему пальцы.

Красавчик сжимает пальцы в кулак, потом выдёргивает его из огня. «А этот мерзавец что тут делает?» – внезапно, словно проснувшись, спрашивает мой внутренний голос.

Будто услышав его, Арнольд размахивается, и швыряет огненный сгусток мне в лицо. Отскакиваю в сторону, сгусток врезается в ближайшую колонну. Мрамор трещит от жара, во все стороны с шипением летят раскалённые осколки.

 —Крыса! – швыряю в него ответным ледяным зарядом. Красавчик прячется за постамент статуи, воздух шипит от внезапного похолодания. Постамент покрывается слоем льда. – Сколько тебе обещали за мою голову? Предатель!

 —Двуличная тварь! – выкрикивает из–за статуи красавчик. Он высовывается на мгновение, чтобы запустить в меня очередным огненным шаром, и я вижу, как искажается от злобы его гладкое личико. Вот оно – лицо предателя. А как притворялся… крыса, что с него взять. – Кто тебя нанял, чтобы ты изображал Аристофана? Ублюдок!

 —Моей шкуры ты не получишь, крысёныш! – вытаскиваю из мешка первое, что попадается под руку – кажется, это зелёная лепёшка, останки призрака – и бросаю в сторону.

Лепёшка со стуком падает в нескольких шагах от меня, и перекатывается к стене. Я сам в это время тихо, как умеют только дикие эльфы, перемещаюсь вдоль колонн в угол зала и оказываюсь у предателя с тыла. Замираю, не дыша, с оружием наготове. С моей позиции видно, как Арнольд осторожно выглядывает из–за постамента. Смотрит туда, куда укатилась моя обманка.

Тихо поднимаю меч. Переношу вес тела с одной ноги на другую. Ещё немного. Пусть красавчик поднимет голову, и край постамента не будет мне мешать.

Шорох за спиной, топот ног, обутых в старые башмаки. Проклятье. Мой ручной монах Бонифаций, послушный как собака, последовал за мной. И почему я не приказал ему оставаться на месте?

Арнольд вздрагивает, оборачивается. Момент упущен. Мой удар только срезает прядь кудрявых волос. Красавчик отпрыгивает, пошатывается на ногах.

 —Мы так ждали тебя, так надеялись, что ты вернёшься! – кричит он, и его голос хрипит и срывается. – А ты умер! Скотина!

С изумлением вижу, что по лицу его текут слёзы.

 —Я убью тебя, сволочь! Ублюдок, проклятая подделка! – красавчик тычет в меня рукой, перстни на его пальцах вспыхивают. – Сдохни!

Что–то тёмное, как туча, вспухает в воздухе клубком визжащих иголок и с невероятной скоростью прыгает в меня. Ни убежать, ни увернуться не могу. Смотрю, как чёрная смерть летит мне прямо в грудь, где сердце.

Сильный толчок отбрасывает меня назад, к стене. Чёрная туча издаёт визжащий звук, переходящий в шипение, и распадается в пыль. Стою, влипнув спиной в стенку, и смотрю, как у моих ног расплёскивается по полу изрядная кучка пепла. Отчётливо понимаю, что и я сам должен был сейчас превратиться в золу и лежать здесь, на мраморных плитах.

Мой амулет, новенький амулет, сотворённый мной недавно из драконьего камня, светится на груди, сияет из оправы чёрным огнём.

Арнольд издаёт всхлипывающий звук, с изумлением смотрит на меня. Что, не ожидал, думал, я тут уже в золу обратился?

Делаю шаг к предателю, в руке разгорается огненный шар. Сейчас я тебя прикончу, крыса. И ничего ты мне не сделаешь.

Красавчик пятится, не отводя от меня взгляда. Когда я взмахиваю рукой, он внезапно отпрыгивает за чашу с продолжающим пылать магическим костерком, сжимает в ладони золотой амулет и выкрикивает заклинание.

В воздухе, в полутьме зала разгорается золотое сияние. Прямо над полом, над сеткой тусклых мраморных плит возникает изящная арка, сотканная из света. Смутно припоминаю, что через похожую арку проходил друг моего командира, Гая. Север, вот как его звали.

Арнольд отступает назад, арка плотнеет, наливается густым огнём. Сейчас красавчик сделает ещё шаг, и окажется под золотистым арочным проходом.

Ну нет, от меня ты не сбежишь. Пока я не узнаю, что тебе было нужно. Пока ты не погасишь этот чёртов костёр. Иначе мне так и придётся всё время натыкаться на старых друзей Аристофана с их загадками. А призраки убитых диких братьев будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Нет, с меня хватит.

Бросаюсь вслед за красавчиком, который одной ногой уже ступил под арку. Мой внутренний голос вдруг опять просыпается. Резко, так, что голову сдавливает, как обручем, командует: «Стой! Делай, как я!»

Застываю на месте, как раз напротив чаши, в глазах – чёткая мысль–картинка. Человек, – нет просто его контур, – протягивает руку к огню, опускает в него ладонь, и произносит несколько слов.

Делаю, как он. Погружаю в пламя руку. Три кратких слова повисают в гулкой тишине зала. Магический огонь ярко вспыхивает и гаснет. Багровое пламя оседает на дно чаши, впитывается в камень и исчезает, будто его не было.

Арнольд, стоя в полуобороте под материализовавшейся аркой, открывает рот, таращится на меня. Прыгаю к нему, он отшатывается, отступает назад. Мои пальцы вцепляются в дорогую перевязь его меча.

Меня проволакивает по полу. Золотое сияние разгорается, слепит глаза, в ушах взвывает магический ветер. Ничего не вижу, кроме яркого света, только крепче вцепляюсь в предателя. Толчок, ноги отрываются от земли, душа падает в пятки, и зал с колоннами исчезает вместе с золотой аркой во вспышке магического огня.

 

Глава 44

 

Золотое солнце ослепительно вспыхивает и медленно гаснет. Мы барахтаемся в центре круга. Каменные стены без окон, под ногами зелёными кирпичами выложен пол. Над нами мрачный, затянутый паутиной свод, с перекрестья каменных балок свисает на цепи круглая люстра с огоньками свечей.

Всё это я охватываю взглядом в одно мгновение, пока кувыркаюсь по этим самым кирпичным плиткам. Подо мной дёргается, пытаясь оттолкнуться и встать, красавчик Арнольд.

Отпускаю перевязь красавчика, привстаю, озираюсь по сторонам. Что за чёрт. Где это мы? Вокруг зелёного круга, в центре которого мы стоим, на каменном полу нарисованы круги поменьше, как лепестки у ромашки.

Бац! Что–то врезается мне в спину. Арнольд, которого я только что отпустил, таращит глаза, отскакивает на шаг, выхватывает меч.

Чьи–то руки отпускают мою шею, кто–то легко спрыгивает с моей спины.

 —Стой, где стоишь! – кричит Арнольд.

 —Захлопнись, урод, – отвечает смутно знакомый голос.

Да это же тот пацан, с которым мы совсем недавно на пару зарубили одну тварь. Как он–то здесь оказался?

 —Не упускай колдуна из виду, брат, – командует эльфиёнок. – А то удерёт! Хорошо, я тебе за ремень уцепилась, когда ты прыгнул в колдовскую нору. Вдвоём мы его уделаем.

Вглядываюсь в пацана. Тощенький, едва мне по плечо, мордашка размалёвана чёрными полосками краски. Овальное личико, узкие глаза, кожаная безрукавка расшита бисером, в глубоком вырезе – аккуратные девичьи грудки… Вот чёрт. Девка.

 —Ты притащил с собой моба! – шипит Арнольд. – Кретин!

Успеваю перехватить девчонку за руку, выкручиваю метательный нож. Она шипит, как дикая кошка, сверкает на меня глазищами. Хочет укусить, но я отвешиваю ей здоровую оплеуху:

 —Колдун – моя добыча! Ясно, женщина?

Сперва я вытрясу из красавчика всю правду. А потом убью. Или наоборот. Как получится.

 —Я тебе не женщина, эльф! И ты мне не муж, чтобы указывать, синежопая морда!

В жизни не видел таких злых девиц. Зубки у неё – дай бог каждой кошке. И как мои дикие братья с ними уживаются?

 —Фабий! – кричит Арнольд.

Я отпускаю девчонку. Наш красавчик в таком ужасе, будто увидел призрак собственного отца. Опустив руку с мечом, он смотрит вверх, и мы с эльфийкой тоже задираем головы.

С люстры, подвешенный к перекладине за ногу, свисает свежевыпотрошенный труп. Тихо поскрипывают в наступившей тишине звенья цепи, держащей колесо. Плавно покачиваются огоньки свечей. Мёртвая голова описывает медленные круги, глядит вниз мокрыми кровавыми дырами вместо глаз. С бессильно повисших рук со скрюченными пальцами, на которых сорваны ногти, сочится кровь.

Вот на среднем пальце набухла капля, собралась на кончике и тяжело упала вниз. Теперь видно ещё, что с тела содрали кожу. Кровь сочится изо всех пор, собирается в проёмах пустых глзаниц, стекает вниз по вытянутым, перевёрнутым ногам, по остаткам гениталий.

 —Твой дружок, колдун? – эльфийка ухмыляется во весь зубастый ротик. Хищно проводит языком по губам, а я невольно заглядываю ей в распахнувшуюся жилетку. Ух.

 —Это Фабий, – тусклым голосом отвечает Арнольд. – Мой человек при дворе. О боже, Гейм Овер…

На стене размашисто намалёваны два слова. Кровь ещё свежая, буквы подтекают со стены на пол красными дорожками. Гейм Овер.

 —Нас должны были встретить, – бормочет красавчик. – Нет никого. Фабий мёртв. Мы заперты, заперты…

И правда, мы в каменном колодце, ни окон, ни дверей, ничего.

Арнольд проводит дрожащими руками по стене, ощупывает камни. Отступает на шаг, тычет в стенку пальцем:

 —Откройся!

Тишина. Только капают на кирпичный пол кровавые слёзы из глазниц мертвеца Фабия.

 —Откройся! Откройся! Откройся!

 —Мы умрём здесь? – спрашивает девчонка. На её разрисованном лице нет страха.

 —Нет. Не умрём, – аккуратно беру красавчика за плечо, разворачиваю к себе. – У крыс всегда есть выход. Правда, Арнольд? И ты его нам откроешь. Только сначала расскажешь, что вам всем от меня надо.

 —Вы не понимаете, – бормочет красавчик. Вид у него жалкий, но мне до сантиментов. – Здесь меня ждали жрецы Чёрного господина. Они должны были провести обряд. Дверь открылась бы сама!

 —Хватит врать!

 —Это правда. Портал так устроен. Он только для экстренных случаев. Это терминал. Если бы ты… то есть Аристофан был жив, мы ушли бы обычным путём. В развалинах замка Забвения есть камера… камера Смерти. Внизу, в самом глухом подвале. Пройти её может только игрок. Любой моб там погибает. Видел бы ты, сколько там лежит костей местных дурачков, позарившихся на сокровища замка… Пойди мы там, твоя подружка уже превратилась бы в пыль.

 —Мы будем его пытать, или нет? – нетерпеливо спрашивает эльфийка. – Я могу разжечь огонь.

 —Можете меня хоть поджарить, – огрызается красавчик. – Выйти отсюда нельзя.

Я отодвигаю девчонку. Кажется, она всерьёз собралась снять с Арнольда кожу и повесить сушиться на люстру рядом с дружком. Внимательно оглядываю каменный мешок:

 —Не бойся, красотка. Конечно, мы выйдем отсюда.

 —Я тебе не красотка, урод. На себя посмотри.

Отмахиваюсь от неё. Ещё я не спорил с девицами. Начинаю ощупывать стены. Помню, как я в первый раз выходил из тюрьмы. Там был такой камень. Надо только найти его и нажать. Дверь и откроется…

 —Бесполезно, – вяло говорит Арнольд.

Он бросает меч в ножны, и усаживается у стены, напротив освежёванного тела Фабия.

 —Бесполезно. Терминал очищается раз в несколько дней. Реальных дней, не игровых. Так что располагайтесь. Нам здесь ещё долго куковать. Девчонка, конечно, не выживет. Но ты, как там тебя, доживёшь. И я доживу. А там я тебя наизнанку выверну, подделка.

Девчонка коротко размахивается, и в голову Арнольду летит нож. Красавчик щёлкает пальцами, и нож вспыхивает на лету. Падает к его ногам обуглившейся щепкой.

 —Брат, он назвал тебя подделкой, – говорит эльфийка, не сводя глаз с Арнольда. – Он пророчит нам позорную смерть. Мы должны убить его.

 —Уйми свою подружку, как там тебя… Эрнест. А то я могу и не стерпеть. Эвтаназия – не мой метод.

Смотрю на красавчика. Он не шутит. И правда собирается сидеть здесь три дня. Этих странных реальных дня.

 —А молоток твой Фабий, – говорю. – Сумел до стены дотянуться, аж два слова написать. Без глаз это не каждый...

Арнольд застывает на мгновение. Потом подскакивает, как ужаленный. На лице отражается понимание.

 —Кто–то написал это, и вышел, – продолжаю свою мысль. – Разве что здесь есть тайник, где можно спрятаться.

 —Нет. Нет здесь никакого тайника, – глухо отвечает красавчик.

 —Нас замуровали снаружи? – тут же встревает девчонка.

 —Только двое, кроме меня, имеют доступ, – Арнольд хватается за голову, дёргает свои кудряшки, рискуя облысеть. Потом подбегает к стене, и несколько раз стучит об неё лбом.  —Только двое. Наш админ и мой... не может быть.

 —Ты можешь с ними связаться? – не знаю, кто такой этот Админ, но сейчас я готов ухватиться за соломинку.

 —Мой брат обещал проверять терминал почаще, но… – красавчик трясёт головой. Видно, на братца плохая надежда. – Он очень забывчивый.

 —Кто ещё? Этот твой… Админ?

 —Мой брат и есть администратор. – Арнольд тяжело вздыхает. Проводит ладонью по лицу. – Ты сказал, что Аристофан умер. Значит, больше никто. Он был вторым. Вернее, первым.

Опаньки. Приплыли. Так вот кто этот мой неведомый предшественник, за которым все так гонялись. Видно, важная птица, раз без него тут ни одну дверь не откроешь.

 —Он что, этот Аристофан, вроде бога? Был…

 — Дурак, – беззлобно ответил красавчик. – Бога нет.

 —Красотка, – говорю эльфийке ласково. – Как тебя зовут?

Девчонка зыркает на меня своими раскосыми глазами. Если к ней приглядеться, она даже ничего. Только уж очень тощая. Не в моём вкусе.

 —Я Айрис. Дочь Эйлиота Милосердного.

Ага. Так вот кто такая Айрис. Дочка нашего вождя.

 —Отлично, Айрис. Сейчас я буду жарить нашего колдуна на костре. А ты его подержишь. Надо же шкурку снять, чтобы не попортить.

Девчонка радостно ухмыляется. Я вытаскиваю нож, и верчу им перед носом у красавчика:

 —Кажется мне, что ты врёшь, мил человек. Сейчас мы тебя поджарим, и ты нам расскажешь всё, как на духу.

«И ты нам всё расскажешь» – внезапно звучит голос в моём мозгу. Словно наяву, вижу, как батя держит над огнём свой боевой нож, и говорит кому–то: «Кажется мне, что ты, мил человек, засланный казачок. Ничего, сейчас ты всё расскажешь…» Этот кто–то, за углом зрения, заливается жутким воплем и плачем. Раскалённый нож шипит, воняет горелая кожа, истошный крик ввинчивается в уши. Потом взрыв, комья земли летят вверх, чьё–то тело летит вместе с ними, нелепо вывернув ноги…

 —Эрнест, Эрнест!

Поднимаю голову. Мой нож валяется на каменном полу. Я стою, зажав уши руками. Звенит, резонируя, цепь на люстре, в ушах ещё звучит затихающий крик. Это я кричал?

 —Ты спятил? – синее личико эльфики передо мной, испуганные глаза. – Он навёл на тебя порчу, проклятый колдун?

Поднимаю голову, оглядываюсь, будто вижу всё в первый раз. Руки трясутся, как у паралитика, меня качает.

 —Это не порча, – красавчик тоже стоит рядом, смотрит на меня, как на расчленённую лягушку. – Он вспомнил. Ведь это Бонифаций был там с тобой, в зале? Он поверил, что ты настоящий, и сказал тебе слово Забвения?

 —Заткнись. – Встаю на ноги. – Это неважно. А важно вот что: кто–то убил твоего человека и ушёл. Значит, здесь есть выход. А ещё, что этот кто–то может вернуться в любой момент. Это ловушка, ясно? И мы с тобой три дня здесь не проживём. Мечтаешь вывернуть меня наизнанку, гадёныш? Тогда найди способ выйти отсюда, да поживее. Не то с нас обоих спустят шкуру.

 

Глава 45

 

 —Когда с человека снимают кожу, он может прожить ещё немного, – с видом знатока замечает эльфийка. – Некоторые сутки живут…

 —Когда эльфа съедает заживо громкодрил, тот ещё час живёт в у него в желудке. Пока не переварится, – рассеянно отвечает Арнольд.

Он вытаскивает из мешка рулончик чистого пергамента, раскладывает его на полу. Разглаживает листок ладонью. Ставит рядом чернильницу, окунает перо в чернила. Задумывается ненадолго, потом выводит несколько слов.

 —Думаешь, твоё жалкое заклинание поможет, колдун? – Айрис разглядывает коротенькую записку.

 —Сделай одолжение, убейся об стену, – холодно отвечает Арнольд. – Будет больше пользы.

Он берёт пергамент, подходит к телу Фабия, сворачивает записку в рулончик и аккуратно засовывает её мертвецу в пустую глазницу.

Айрис фыркает. Красавчик поправляет рулон, впихивает его поглубже в череп:

 —Этот склеп существует на самом деле. Он стоит между холмов в часе ходьбы от Нетополиса. Жрецы чёрного господина используют его для своих обрядов раз в год на новолуние. Никто живой не может проникнуть за стены склепа, когда он используется как терминал. Но мёртвое тело… Я не могу выйти отсюда, зато могу попробовать переместить наружу тело Фабия. Раз уж он здесь. Жрецы увидят пергамент. Они помогут.

 —А если не увидят? – девчонка трогает пальцем кончик рулона, торчащий из глазницы покойника. Кровь её ничуть не смущает. – Новолуние ещё не наступило.

 —Тогда мы можем найти другое тело, – красавчик меряет эльфийку взглядом.

 —Может, сам попробуешь? – шипит девчонка. – Засунь себе пергамент в жо…

 —Хватит! Заткнитесь оба! – от их спора головная боль вернулась с новой силой. Кажется, голова сейчас треснет и разлетится на куски. Будто внутри черепа ворочается проснувшийся медведь, которому тесно в берлоге.

Закрываю глаза, пережидаю особенно яркую вспышку. Мотаю головой. Уфф, отпустило. Я ещё жив. И даже стал лучше видеть.

Смотрю на стену склепа. Вон там, в рисунке старой кладки, в щелях между камней, куда не просунешь даже острие ножа, виден контур дверного проёма. Значит, здесь всё–таки есть выход. Облегчённый вздох – или мы с моим внутренним голосом вздыхаем одновременно?

«Привет тебе, приют священный… – неожиданным тенорком поёт внутренний голос. Он смеётся, и вдруг рявкает, как сержант на плацу: – Открыть шлюзы!»

Поднимаю руку, указываю пальцем в контур, нарисованный старой штукатуркой между камней. Вспыхивает красным табличка, строгий голосок моей блондинки укоряет: «Нужен максимальный уровень допуска – маг–эксперт… Ваш уровень недостаточен…»

Картинка меняется. Человек в камуфляже достаёт нож, и проводит лезвием по руке. Чёрт. Беру кинжал: «Ты уверен?»

«Боишься уколоть пальчик? Или хочешь подождать душегуба?» – приходит ответ.

Ладно. Чиркаю себя по ладони. Из пореза сочится кровь. Припечатываю ладонь к стене, убираю руку. Кровавый отпечаток прямо посреди контура двери похож на замочную скважину.

Мой внутренний бог хохочет, речитативом бросает слова, и я повторяю за ним замысловатую фразу. Так даже наш батя не выражался, а поводов было сколько хочешь. Пара сочных слов завершает дело.

Тело будто окунают в кипяток. Рука, указывающая в стену, горит огнём, пальцы вспыхивают, как в топке, кровь брызжет из раны огненными искрами. Видный только мне контур вспыхивает в ответ. Огненный шнур обегает каменную кладку, рисует дверной проём. Замочная скважина – отпечаток моей ладони – раскаляется добела.

Ба–бах! Огненный контур вспыхивает, взрывается замочная скважина. От взрыва дверь выносит наружу, как кусок картона.

Девчонка прижимается спиной к стене, но лицо её расплывается в кошачьей ухмылке. Не успевает осесть пыль, как Айрис отлипает от стены, проскальзывает мимо застывшего, как столб, Арнольда, подкрадывается к выходу.

Кто движется тише, чем дикий эльф? Только его подружка. Эльфийка замирает у проёма, контуры двери ещё дымятся, так что девчонка должна быть почти незаметна снаружи. Вижу, как дрожат кончики её тонких ушей, как она втягивает в себя воздух, принюхиваясь, будто кошка.

 —Там люди. На два полёта стрелы, – говорит Айрис. Её узкий глаз косит в мою сторону, уши напряжённо дрожат. – Вниз и вправо. Много людей.

Красавчик изумлённо таращит глаза, смотрит то на меня, то на дырку в стене. Судорожно вздыхает. Кажется, ему всё равно, что мы свободны.

 —Ты. Ты…

 —Подожди. – Мне в голову приходит идея.

Запускаю руку в мешок, вытаскиваю пучок трав, пару пустых склянок, ещё что–то – ненужную дребедень. Складываю на пол у стены. Бутылочка, пучок травы. Сломанный нож. Корешок в форме человечка. Старые сапоги. Обрывок пергамента. Ещё. Три кучки хлама.

Сосредоточься, Эрнест. Как тебя учили? Это твоя цель. Самая главная в жизни. Сейчас ты, пусть даже временно, маг высшего уровня. Раз уж смог на раз–два вынести стенку терминала, сотворить обманку тебе раз плюнуть. Память услужливо подсказывает нужное заклинание.

Три кучки мусора у стены вздрагивают, по ним пробегает волна. С пола поднимается облачко пыли. Бугорки хлама преображаются. Теперь это три тела – одно человеческое, и два – диких эльфа. Они лежат, привалившись к холодным камням, и сами недвижимы, как камни. Иссохшие, потерявшие надежду, обессиленные игроки и один полумёртвый моб. Немногим отличные от хлама, из которого я их создал. Отлично.

Вот теперь можно идти. Если тот, кто выпотрошил беднягу Фабия, придёт сюда, он найдёт, чем заняться. Это займёт его на какое–то время. Уж я постарался.

Айрис уже выскользнула лёгкой тенью наружу. Выбираюсь в проделанную мной дыру вслед за ней. Я уверен – девчонка знает, что делает.

Шуршит обугленный камень, Арнольд выбирается наружу, стряхивает пыль с волос. Дожидаюсь, пока он выйдет, и поднимаю руки. На остатках магических сил произношу слова заклятия.

Вздымается сухая земля, жалкие кусты у подножия склепа сдвигаются с места. Подножие склепа обволакивают клубы пыли, по краю обугленного пролома бегут огоньки. Склон холма под ногами еле заметно вздрагивает. Дверь затягивается, будто её не было. На месте дырки – каменная кладка. Неотличимая от настоящей. Да она и есть настоящая.

Опускаю руки. По лицу течёт пот, ноги подгибаются, как будто я отмахал марш–бросок по пересечённой местности. Торопливо выпиваю бутылку зелья. Перевожу дух и озираюсь по сторонам.

Сколько мы здесь пробыли? Солнце, кажется, даже не сдвинулось с места. Золотистый свет лежит на холмах, горит на каменных башнях далёкого города. Облака, сверху белые, как сказочные барашки, снизу нежно–голубые, парят над синей гладью воды – там край морского залива.

Красотища. Отвожу взгляд. Всё это неправда. Настоящая реальность вовсе не здесь. Твой мир, твоя настоящая жизнь – совсем другие. Ты сам другой. Сжимаю зубы до хруста. Ушёл бы я отсюда, если бы знал, как? Не знаю. Известно: если есть вход, значит, найдётся и выход. Вот только я почти ничего о себе не помню. Как отрезало. Помню, как Батя пришёл, слишком весёлый, бросил на ящик свёрнутую в рулон газету, и сказал… что он сказал? «Собирайтесь, парни. Дело не ждёт!» Потом был огонь, огонь и смерть. Больше ничего.

Мотаю головой. Хватит. Нечего думать о том, чего не можешь изменить. Если тебя убьют здесь, парень, это будет смерть. Ты умрёшь, а потом вновь будет бродить по кругу беспомощным новичком, снова и снова, и не факт, что тебе опять повезёт. Так что возьми себя в руки, салага.

Айрис уже отошла от склепа, она крадётся вниз по склону холма. Вот её лицо выглядывает из–за цветущего куста, усыпанного синими цветами. Эльфийка скалит мелкие зубки. Тонкие руки в кожаных браслетах делают жест, понятный всем диким братьям: там, вниз по склону, много людей.

Пробираюсь вслед за ней. За спиной тёмной грудой возвышаются стены старинного склепа. Снаружи он ничуть не привлекательнее, чем внутри. Обветренные камни, обломки ограды, пожухлые деревья вокруг. Тлен и запустение.

Красавчик шуршит позади. Вдруг радостно вскрикивает, и несётся вниз по склону, обгоняя меня и Айрис.

Эльфийка шипит, вскидывает лук, я её останавливаю взмахом руки. Вот диво – она слушается. Может, надо пристрелить крысёныша, но мне ещё много нужно узнать. Бегу вслед, догоняю его в несколько скачков.

В прыжке сбиваю красавчика с ног, и мы пропахиваем по траве изрядную дорожку. Проклятье, нас наверняка уже заметили. Арнольд барахтается подо мной, сипит:

 —Это наши, наши!

 —Кто у тебя наши?

 —Отпусти его, сизарь.

Выпускаю красавчика из захвата. Поздно. На груди стоящего над нами человека светит алым огнём ромб – амулет перемещения. Только так он мог перепрыгнуть так быстро и бесшумно к нам сюда от подножия холма. И притащить с собой дюжину стрелков. Вот они, расположились полукругом, луки натянуты, длинные стрелы, не чета эльфийским, нацелены мне в лоб. Тут ничего не успеешь, только «мама» сказать. Вмиг превратишься в решето.

 —Господин велел мне поставить здесь метку. Как это мудро, – говорит человек с амулетом. Теперь я узнаю его. Это Север, друг моего бывшего командира.

Встаю на ноги. Не меньше десятка стрел нацелены на меня. Друг Гая стоит, положив ладони на пояс с дорогим мечом, блестит новенькой кирасой. Под холмом, поднимая пыль, маршируют солдаты. Много солдат. У нас что, война?

 —Север? – Арнольд встаёт, отряхивается. – Что происходит?

 —То же самое я могу спросить у вас, господин советник. Прошу следовать за мной.

Север разворачивается, лучники окружают нас, и понукают идти следом. Внизу, в долине между холмов, у дороги виднеется россыпь походных шатров. Туда мы и направляемся.

Иду, не оборачиваясь. Айрис осталась где–то там, среди травы. Её никто не заметил, и главное, чтобы девчонка не сделала какую–нибудь глупость.

Центральная палатка отмечена штандартом. У входа – парочка часовых. Нас пропускают внутрь, и Север сам заботливо закрывает клапан входа.

 —Что случилось, полковник? – резко спрашивает Арнольд. Удивительно, но ему удалось придать своей перепачканной землёй физиономии суровое выражение. – Когда я покинул двор, всё было…

 —Многое изменилось с тех пор, как вы оставили двор герцога. Вы смещены, господин советник. Верховный маг говорил с богами. Он обвинил вас в измене. Кстати, он сказал, что вы виновны в смерти его секретаря Фракассия.

 —Жреца Фракассия убили люди капитана Фроста, – и кто потянул меня за язык?

Север поворачивается ко мне.

 —Вот и свидетель. А может быть, сам убийца?

 —Север. Ты меня знаешь. Измена – это смертный приговор. Игрок не может…

 —Правила игры изменились, Арнольд. Давно изменились. Мы говорили с богами, и они дали нам шанс. Бог пришёл к нам во плоти. Он сказал: убивайте без жалости. Ибо нет смерти, а есть круговорот, где лучшие поднимаются вверх, а неудачники превращаются в пыль под ногами. Лишь избранные получат главный приз – вечную жизнь. Жизнь в вечно юном теле и полном знании бытия. За такой приз можно убить сотню игроков, дружище.

 —Вы говорили с богом? – на красавчика страшно смотреть. – С каким богом?

Север, отвечая, понижает голос. Кажется, ему тоже не по себе:

 —Сама Чёрная госпожа явилась к жрецам во время обряда. Она сошла с алтаря во плоти, рука об руку со своим Господином, и явила знаки своей божественной силы.

 —Чёрная госпожа не могла явиться во плоти! – кричит красавчик. Тени часовых у входа тревожно покачиваются. – Ни она, ни Чёрный господин!

 —Насчёт него не знаю, – в голосе Севера проскальзывает сомнение. – Но она точно была живая.

Он прикрывает заблестевшие глаза, а руки его невольно очерчивают в воздухе изгибы женского тела.

 —И завтра вы умрёте на её алтаре.

 

Глава 46

 

 —Это уже не смешно, – говорит Арнольд. – Не смешно.

«Загляни в список заданий» – командует внутренний голос.

Давно я туда не смотрел. Чепуха с поисками пропавшей собачки и доставкой любовного письмеца адресату. Копеечная чушь.

А это уже что–то новенькое. Поверх остальных висит свиток, пришпиленный за углы красными гвоздями – знак срочности. С удивлением читаю: «Всем игрокам! Ключевое задание! Редкий шанс подняться на высший уровень! Шаг первый: вступить в войско герцога Урбино, и защитить столицу от захвата. Шаг второй: захватить вражеских лазутчиков: дикого эльфа по имени Эрнест Добрый (может называть себя Аристофаном) и человека по имени Арнольд Великолепный. Великая награда ждёт вас!»

Если это прочли все, нам крышка. Вон, и Арнольд стоит, глаза стеклянные, видно, увидел то же, что и я.

 —Идёт война, какие шутки, – полковник отдаёт короткую команду. – Не пытайтесь сопротивляться. У меня здесь два десятка боевых магов.

Нас выводят из палатки. Солнце сияет золотым глазом с неба. Да тут собралось нешуточное войско. На зелёной траве рядами стоят палатки. Дымят котелки над кострами. Блестят стальные латы, развеваются штандарты. Бодро маршируют кажущиеся игрушечными солдаты, топают сапогами, взбивают пыль. Покачиваются длинные пики, ржут командирские кони.

На перекрёстке дороги возвышается гранёный столб указателя, на одной из досок написано: «Нетополис». Стрелка направлена в сторону того самого белокаменного города, что красуется на зелёной возвышенности. В свете дня кажется, что до высоких городских башен и острых храмовых шпилей рукой подать.

На дороге возле указателя нас ждут конные стражники и парочка магов – все на рослых гнедых лошадях. Стражники – здоровые мужики в латах – смотрят зверским глазом. Маги, мрачные типы в мантиях, в руках внушительные жезлы с блестящими навершиями, сидят в сёдлах, будто кол проглотили.

 —Это засада, – говорю сквозь зубы Арнольду, пока нас подводят к этой тёплой компании. – Гляди, даже конвой подготовили.

Красавчик мотает головой. Вяло взглядывает на стражу, покорно поднимает руки, позволяет надеть себе на запястья браслеты цепей. Вторую пару браслетов надевают мне. Теперь мы с Арнольдом скованы одной цепочкой.

Всё это время я раздумываю, не поджарить ли конвой вместе с полковником ко всем чертям. Почему–то я уверен, что мне это вполне по силам. Потом… что потом? Опять бегство? Нас собираются отвести в Нетополис, главный город, место, где сидит на троне герцог Урбино, и обитает Верховный маг. Тот самый, который давно точит зуб на старика Аристофана. Зачем бежать? Нас отведут прямо к нему. А с цепями мы разберёмся. Жарить конвой на виду всего войска – не самая лучшая мысль.

Арнольду, похоже, всё равно. Он мычит себе под нос, даже подсчитывает что–то на пальцах. Видать, расстроился, бедняга.

Полковник шепчется о чём–то с одним из магов. Тот кивает в ответ, суёт за пазуху рулончик пергамента, запечатанный нашлёпкой из сургуча.

 —Поймал лазутчиков, Север?

А вот и мой командир. Бывший. Стоит, заложив пальцы за ремень, по лицу, как всегда, ничего не поймёшь. Значит, наши все тут. Видно, тоже бежали бегом без передышки от самых драконьих скал.

Полковник скупо улыбается:

 —Приходится делать всю грязную работу самому.

 —Мне положена награда, – холодно говорит Гай. – Три тысячи золотом. Это мой пленник.

 —Я вытащил ваши задницы из пекла, – так же холодно отвечает Север. Бледное лицо его, со щегольски закрученными усами, принимает надменное выражение. – Если бы не мой портал, с вас сейчас содрали бы кожу такие вот сизари, – он тычет пальцем в мою сторону. – И повесили сушиться на солнышке. Тебе не кажется, что это стоит трёх тысяч монет?

 —Если бы мой отряд не умел рубить головы иноземцам, ты оставил бы нас гнить возле Красных скал, – ровно сказал Гай. – Мы нужны герцогу здесь, чтобы прикрыть его светлейшую задницу. Разве нет, Север? Я видел странных тварей. Земля от границы кишит ими. Дикие эльфы вышли из своих нор, и теперь идут сюда. Что происходит? Нашими телами хотят заткнуть дыру в преисподнюю?

 —Хватит! – полковник скрипит зубами. – Ты будешь делать, что тебе скажут, Гай Черноус, или я верну тебя туда, откуда ты пришёл – в крысиный подвал под ареной! Не забывай, я выше тебя!

Мгновение мне кажется, что мой командир сейчас отрежет Северу голову. Гай постоял, глядя полковнику в переносицу. Потому чему–то улыбнулся, отступил на шаг, развернулся и ушёл, легко ступая по траве.

Первая пара всадников–стражей трогает коней. Цепь, прикреплённая за кольцо к луке седла одного из них, натягивается, нас дёргает с места. Ничего, дайте только срок. Я вам эту железку в глотки засуну.

Вторая пара стражников двинулась за нами, кони зацокали копытами по дороге. Маги пришпорили своих гнедых, заняли места с боков. Однако нас с красавчиком и правда боятся не на шутку.

 —Баг… – бормочет Арнольд. Замирает на дороге, яростно чешет скованным руками подбородок. – Нет, нет... патч… но как?..

Всадник тычет его в спину тупым концом пики:

 —Шевели ногами!

Его лошадь тревожно ржёт, раздувая ноздри. Маг рядом со мной вздрагивает и задирает голову.

На дорогу падает тень. Только что сиявшее солнце проглатывает огромная, свинцового цвета туча. Она уже заняла полнеба. В вышине, среди клубящихся чёрных облаков, вспыхивают огненные зигзаги молний. Ледяной порыв ветра проносится по холмам, дёргает цветущие шапки кустов. Только над серой полосой дороги, над цветами у обочины продолжают беззаботно порхать голубые мотыльки. Прав был покойный Бонифаций – нет здесь никаких правил. Есть только произвол богов.

Земля еле уловимо вздрагивает. Лошади под стражниками уже истошно ржут, пятятся, мотают головами.

 —Смотрите! – один из стражей, приподнявшись на стременах, указывает пальцем.

У нас за спиной, там, откуда надвигается туча, разрастается золотое сияние. Зелёные холмы, уже покрытые тенью, мрачно нависают над дорогой. На вершине одного из них вспыхнула золотая точка. Сперва размером с кулак, она принялась быстро расширяться.

Вот уже золотистая радуга сияет над дорогой, одним концом упираясь в вершину холма, а другим – в развалины старинного склепа по другую сторону. Того самого склепа, из которого мы так удачно выбрались совсем недавно.

Не только мы заметили странное явление. Над палатками, над кострами, где булькают котелки, раздались тревожные крики. Командиры понеслись к центру, где высится штандарт полководца. Туда уже рысью, быстро перебирая длинными ногами в высоких сапогах, понёсся Север.

 —Что это? – испуганно спросил маг рядом со мной.

Под золотой дугой возникло шевеление. Какая–то тёмная масса, подобно облаку, заклубилась в центре сияющей арки, и разом выплеснулась наружу.

 —Нас атакуют, – ответил стражник. Его лошадь беспокойно затопталась на месте, и попятилась, прижимая уши.

Тёмная масса разрастается на глазах. Вот она уже покрывает склон холма, распадается на отдельные фрагменты. Да это всё те же твари, что я видел развалинах дворца. Помесь медведя с крокодилом. И не только они. Вперемешку с этими красавцами из–под сияющей золотом дуги лезут совсем уже жуткие зверюги.

Вижу, как по высокой траве скачет, подбрасывая к небу тонкое тело, богомол размером с телёнка. За ним, виляя узким хвостом, перебирает ногами здоровенная ящерица с головой щуки. В разинутой пасти сверкает тонкая пила зубов.

Арнольд взглядывает мутным взором на этот зоопарк, бормочет задумчиво:

 —Нет, это не баг…

Над войском разносится трубный сигнал. Солдаты торопливо занимают позиции. Эх, и поставил бы я к стенке парочку горе–стратегов, которые здесь отвечают за войну. Руки отрывать таким воякам. Если поток тварей не остановится, дело примет неприятный оборот.

Будто в ответ на мои мысли, волна монстров прерывается. На миг под аркой повисает пустота. Потом в колышущемся мареве проёма возникают тонкие, почти человеческие фигуры, и склон холма оглашается пронзительным боевым воплем и звоном сигнального рога.

Вслед за первой волной тварей на холме появляются дикие эльфы. Увидев врага, они испускают дружный крик, от которого по коже бегут мурашки. Уж я–то знаю, что мои дикие братья пленных не берут.

Наши стражники едва сдерживают испуганных коней. Конвой явно разрывается между желанием броситься на выручку своим, и приказом Севера – отвезти пленников в столицу.

Истошный визг раненой лошади смешивается с криком разрубленной пополам твари – здоровенного крокодила на мохнатых паучьих лапах.

Гнедой конвойного шарахается в сторону. Стражник натягивает поводья, и делает только хуже. Лошадь делает свечку, взбрыкивает, и несётся с диким ржанием по дороге, прямо в гущу сражения. Всадник чудом удерживается в седле. Его товарищ бросается следом, вопя во всё горло.

Мои ноги отрываются от земли, и часть пути до холма я проделываю одним эффектным прыжком. Ещё бы, ведь мои руки в браслетах, а браслеты за цепь прикреплены к седлу незадачливого стражника. Где–то сзади болтается Арнольд, делает гигантские скачки по дороге.

Звон стали, лязг оружия, крики дерущихся – шум битвы накатывается и оглушает. Гнедой конь взбрыкивает, дико ржёт и одним скачком перемахивает тушу мохнатого крокодила. Выкрикиваю, не слыша своего голоса, заклинание свободы. Цепи на руках распадаются по звеньям, браслеты лопаются с тихим щелчком. Прямо перед нами разгорается золотое сияние. Мгновение полёта кажется мне вечностью. Вижу, как всадник вылетает из седла и впечатывается всем телом в золотую арку. Огненная вспышка, хлопок, шипение горелого мяса… Пытаюсь ухватиться за что–нибудь, скребу сапогами по земле.

Со смачным шлепком в спину мне врезается Арнольд. Я падаю головой вперёд вслед за стражником. Последнее, что я вижу – оплавленный, как леденец, остаток стальной кирасы. Кипящая волна янтаря переливается и течёт, заливает мир от донца до самого края.

***

Открываю глаза. Белая бабочка лениво взмахивает крыльями, снимается с цветка и улетает. Мохнатая чашка цветка покачивается, роняет капли росы. Что это, Эрнест? Ты попал в рай?

Поднимаюсь на ноги. Красота. Чистая, как в день творения, изумрудная трава. Цветы в блюдце размером, над каждым вьётся по мотыльку. Круглый пруд с бортиком из камня, в сапфировой воде отражаются безупречные лотосы.

«Поздравляем, – щебечет моя блондинка. – Вы открыли новую карту. Вы ступили в мир, доступный лишь посвящённым. Ваша карма повышена»…

 —Добро пожаловать, Аристофан, – звучит странно знакомый голос.

Уже зная, кого увижу, оборачиваюсь.

 —Добро пожаловать в рай.

 

Глава 47

 

Чёрная богиня стоит возле увитой цветами беседки, и смотрит на меня. Легко журчит фонтан в круглой мраморной чаше, прозрачная вода переливается через край. Пальцы тонкой женской руки опущены в воду, и золотые караси тычутся в ладонь жадными губами.

 —Я жду тебя, – она улыбается. Сочные губы раздвигаются, показывают белые зубки.

Смотрю на неё, не в силах ничего сказать. Я видел её распятую на алтаре, в одной набедренной повязке; видел в пещере логова драконов, когда две арбалетные стрелы воткнулись ей в грудь; видел, как жертвенный нож рассекает нежное горло.

И вот она здесь, стоит и смотрит на меня, как ни в чём не бывало. Такая соблазнительная, что аж скулы сводит.

Слышу, как в моей голове тихо вздыхает внутренний голос. Стою молча, смотрю, как она подходит, покачивает бёдрами. Полупрозрачная ткань окутывает её с головы до ног, и ничего не скрывает.

 —Что ты молчишь, Аристофан? – она подступает вплотную, складки полупрозрачного одеяния касаются моих сапог. Смотрит в лицо, губы изогнуты в улыбке.

Откашливаюсь. Если она будет так смотреть, это добром не кончится.

 —Я не Аристофан. Он умер.

 —Ах. Неужели? – тонкая рука на моём плече, пальцы пробираются выше, сжимаются, перебирают сизую гриву на голове. Кто–то уже делал так. Точно таким же жестом чесал меня за ухом. Как кота.

Ну конечно. Красавица–брюнетка Нона. Заманила к себе в палатку, провела со мной ночь. А наутро сдала с потрохами.

Беру богиню за тонкое запястье, убираю руку с моего плеча:

 —Чего ты хочешь?

Богиня отшатывается, обиженно кривит губы:

 —А может, я ничего не хочу, дикий эльф. Ты забрался в мой сад, и теперь спрашиваешь?

Врёт. Все женщины лгуньи. Всем что–то от меня надо.

 —Ты создала тот портал?

Она вздрагивает, и я понимаю, что попал в точку. Только богине под силу выстроить арку портала, в которую может пройти целое войско.

 —Зачем мне это нужно?

 —Вот ты и скажи, – оглядываю эти райские кущи. Слов нет, как красиво. Даже разрушенная беседка разрушена так, что глаз не оторвать. Птички щебечут, вода журчит.

 —Я скучаю. Мой век так долог… – она снова подходит, на этот раз без церемоний обнимает, её дыхание щекочет мне шею. – Останься со мной, эльф. Мне надоело быть одной.

Голос в моей голове просыпается, говорит тихонько, будто жалуется. Прислушиваюсь, и меня пробирает дрожь, как только что лживую богиню. Да, все женщины лгуньи, да, с ними нельзя иначе… Он прав, мой внутренний голос, но мне тошно от его советов. Подожди, невидимка. Думаешь, я железный? Она ж такая…

«Сделай, как я сказал, – говорит мой не–бог, а в голосе у него такая тоска, что мне становится страшно. – Сделай, чёрт возьми!»

 —Ты здесь не одна. Чёрный господин…

Она смеётся. Хохочет так, что трясётся в моих руках. Когда я успел обнять её? Девушка резко прерывает смех и впивается в меня губами. «Сейчас!» – кричит мой внутренний голос. Куда ему до Бати, но крик действует, как ледяной душ.

Отталкиваю богиню, перевожу дыхание, поднимаю руки, и произношу заклинание.

От моего толчка она отлетает назад, врезается спиной в решётку, увитую ползучими розами. Слова заклинания ещё звучат, а лицо её искажается от страха.

 —Нет!

Ух. Да ты скотина, Эрнест. Испугал девушку, испортил красивую вещь. Стою, смотрю, как расползается в чёрный дым изрядный кусок лужайки. Мраморная ваза, только что журчащая прозрачной водой, темнеет и оплывает на глазах, превращается в бесформенный ком.

 —Что!.. – взвизгивает богиня. Даже испуганная, она по–прежнему красива. – Как ты это сделал?!

 —Покойный Бонифаций меня кое–чему научил, – делаю зверское лицо, подступаю поближе. Надо ковать железо, пока горячо. – Говори, что тебе надо?

Она пугается по–настоящему. Вижу, как дрожат её губы.

 —Подожди. Подожди. Ты правда не Аристофан?

 —Нет. Говори.

Девушка облегчённо вздыхает. Неловко поднимается на ноги, кривит губы в улыбке.

 —Хорошо. Я скажу.

Она как–то неуловимо меняется. Совсем другой походкой, уже не виляя бёдрами, подходит к бассейну, где в синей воде отражаются великолепные лотосы. Оборачивается, манит к себе.

 —Смотри.

Подхожу. Лицо её серьёзно. Она смотрит на воду, и я перевожу туда взгляд.

Вода тускнеет, лотосы становятся прозрачными и плоскими, как куски стекла. Синий глаз бассейна превращается в круглое окно.

С высоты птичьего полёта я вижу место, которое только что покинул.

Внизу, в просветах облаков, извивается серая лента дороги. Зелёные складки холмов, покрытые лесом и травой, отсюда кажутся смятым бархатным одеялом. Крошечные фигурки людей и животных мечутся у дороги, взмахивают руками с крошечным оружием. Блестит металл, неслышно звякают мечи, беззвучно хлопают огненные шары и визжат раненые кони. Уродливые твари копошатся среди людей и эльфов в одном, страшном месиве затянутых в доспехи тел и багряной крови.

Глаз окна смещается. Выхватив на секунды картинку сражения, он теряет резкость и скользит дальше. Размытое изображение снова становится чётким, и я вижу город.

Белые башни, зубчатые стены, острые шпили храмов, увенчанные золотыми шарами. Каменные дома, черепитчатые крыши, островки зелени и мощёная площадь с мраморными статуями. Возле храма – обнесённое низкой оградкой величественное дерево с воздетыми к небу ветвями.

Изображение выхватывает площадь у храма, и надвигается, увеличиваясь так быстро, что я невольно отшатываюсь.

Я вижу, как пространство у храма заполняется народом, и вот уже толпа занимает всю площадь. Людям не хватает места, они теснятся в переулках, взбираются на постаменты статуй, взбегают по ступеням храма к высоким дверям.

Над городом тут и там поднимаются дымки, будто разом затопили все камины. Нет, это горят дома. Особенно там, у стены, где несколько десятков домиков стоят особняком, покрытые красной черепицей, их стены выкрашены в яркий жёлтый цвет. Там особенно густо беснуется толпа, размахивая зажжёнными факелами, разевая в немом крике игрушечные рты.

Изображение ещё увеличивается, реагируя на моё внимание. Я вижу, как на крыльцо крайнего домика вбегают вооружённые люди, толкают плечами дверь. Вот дверь неслышно трещит, разламывается в щепы, проваливается внутрь. Из окошка вырываются языки пламени, вместе с кусками стекла.

Вот из другого дома выбегает женщина, толпа хватает её, дёргает за волосы, валит на землю. Из двери, с людьми, повисшими на плечах, выбирается, шатаясь, мужчина. Лицо его окровавлено, рубаха разорвана. Толпа во дворе уже бьёт женщину ногами. Мужчина кричит, стряхивает повисших на нём, выхватывает из поленницы топор, и бросается на толпу.

Я невольно отвожу взгляд. На площади у храма волнение нарастает. Люди толкаются на широких каменных ступенях, машут руками. Дверные створки медленно отворяются, и толпа отступает назад.

Торжественно ступая, из высоких дверей храма выходят маги в нарядных одеждах. Они в свою очередь расходятся в стороны, и застывают двумя рядами, склонив головы. Внутри храма горят свечи, ослепительно сияют канделябры, колышутся блестящие одежды.

Двое магов – оба рослые, как на подбор, в белых мантиях с нарядными жезлами в руках, выходят из дверей и встают на верхней ступени. Делают одновременно два шага в сторону, и тоже застывают лицом к собравшимся на площади.

Из глубины храма появляются двое. Они настолько непохожи, насколько это возможно.

Один – рослый, красивый мужчина, плечистый, как борец, с гладким молодым лицом, покрытым красноватым загаром. На нём дорогой доспех, дороже всех, что я видел. На горле драгоценной пряжкой сколот красный плащ, у пояса – длинный меч, ножны сверкают на солнце.

Другой – худощавый, среднего роста маг, одетый в простую серую мантию, подпоясанную верёвкой. У него простое узкое лицо, длинные волосы спускаются на плечи, сливаясь с коротко подстриженной бородой.

 —Герцог Урбино и Верховный маг, – говорит богиня возле моего плеча. – Это Нетополис, главная площадь у храма всех богов.

 —Что они говорят?

Она улыбается, проводит ладонью над изображением. Звук возникает, будто ниоткуда.

Голос у герцога Урбино под стать внешности – громкий и звучный.

«Мы отразим нападение врага… Любой, кто посмеет, будет отброшен и уничтожен… Каждый человек, мужчина, женщина или ребёнок…»

Голос Верховного мага, негромкий, внятный, чётко выговаривающий слова, доносится ясно, словно я стою там, внизу, на ступенях храма.

«Настала пора сказать себе – кто я в этом мире, тварь дрожащая или человек. Вознесём богам наши молитвы, и возьмём в руки меч. Ибо только наши руки и вера в богов стоят между нашим домом и злой силой. Сотворим мир своими руками, братья и сёстры. Пресечём зло. Вернём в бездну порождение тьмы, и да воцарится свет!»

Наклоняюсь над круглым глазом окна. Ах ты чёрт. Из дверей храма появляется конвой из четырёх магов, а в центре – мой дружок Арнольд. Вслед за ним, еле передвигая ноги, закованная в цепи, идёт тонкая фигурка – Айрис. Она–то здесь откуда?

 —Извини, пришлось отправить их Верховному магу, – легко вздыхает возле меня богиня. – Райский сад не резиновый.

Верховный маг продолжает говорить, но я уже не слушаю. И так всё ясно. Что там говорил Север: вы умрёте на её алтаре? Вот вам две жертвы – человек и эльф. А может быть – игрок и эльф?

 —Да. – Чёрная богиня улыбается. – Приятно иметь своего Верховного мага. Он мой страстный поклонник. Чтобы спасти свой народ, герцог Урбино принесёт в жертву любого. А уж игрока…

Она кривит алые губы в усмешке:

 —Народ Нетополиса не любит чужаков. Игроки для местных – порождения бездны. Безликие. Их всегда терпели только ради выгоды. Игроки лучшие маги, лучшие врачи, никто, кроме них, не возьмётся за грязную работу. Когда надо убить чудовищного паука на дороге, зовут игрока. Когда надо устранить конкурента, взять кредит или залезть на шпиль храма – зовут игрока. Но теперь всё изменилось. Слишком много тварей вылезло из преисподней, слишком много долгов. Все воины–игроки входят в состав элитного войска герцога Урбино. Знаешь, где они сейчас? Сражаются с дикими эльфами, которых послали в священный поход боги…

Чёрная богиня хихикает. Она наклоняется над окном вместе со мной, и жадно вглядывается вниз.

 —Смотри. Сейчас они поубивают друг друга. Как удачно иметь под рукой стаю монстров.

 —Зачем? – я, и не глядя, знаю, что дела у отряда Севера хуже некуда. В этой схватке не будет победителей.

Богиня отворачивается от окна, выпрямляется, складывает руки на груди. Лицо её становится серьёзным.

 —Вот это правильный вопрос. Тебя привели сюда, чтобы заключить сделку. Подпиши этот документ, и можешь наслаждаться раем, сколько душе угодно. Я предлагаю тебе вечную жизнь.

Она разворачивает передо мной рулон пергамента. Первое слово бросается в глаза: «Договор». Строчки плывут у меня перед глазами, но я вижу подпись внизу: какое–то имя и в скобках – Аристофан.

 —Но я – не он. Я не могу это подписать.

 —Глупости. Даже если тебе отрубить руки, ты это подпишешь. – Девушка улыбается, а я удивляюсь, как можно оставаться красивой с таким злым лицом. – Мы это предусмотрели. Настоящий Аристофан может подписать документ своей кровью.

 

Глава 48

 

Богиня улыбается, блестят белые зубки. Сочные алые губы, округлые груди, тонкая талия – но я не сомневаюсь, что отрубить руки любому человеку этой красотке не составит труда.

Шум на площади у храма всё громче. Арнольда и Айрис ведут по ступеням вниз. Стражники раздвигают толпу, люди расступаются, жадно вытягивают шеи, сажают детей на плечи. Образуется коридор, который ведёт прямо к величественному дереву посреди площади.

Маги подтаскивают красавчика и эльфийку в центр круглой площадки, поросшей травой, посредине которой возвышается раскидистый дуб. Один маг забирается по приставной лесенке на толстую ветку, двое других стаскивают с жертв одежду. Спустя минуту обе жертвы прикованы толстой цепью к ветке, так, что пальцы ног едва касаются земли.

Чёрная богиня смотрит вниз, обводит взглядом тонкую фигурку девушки–эльфийки:

 —Тощая. Глянуть не на что, – она шлёпает договор передо мной на край бассейна. – Подписывай. Не то твоя подружка исчезнет из этого мира. Как и твой дружок. Верховный жрец проведёт обряд экзорцизма. Они растают, как дым.

Беру пергамент в руки. «Договор» – написано сверху большими буквами, дальше идут мелкие строчки с множеством мудрёных слов.

«Ты не можешь это подписать» – рычит внутренний голос. Да я и сам не хочу.

 —Девчонка мне не подружка. Арнольд тоже крыса порядочная. Игроки… что хорошего они мне сделали? Называли грязным эльфом, торговались за мою голову? Пусть себе гибнут, мне–то что!

Лицо богини искажается в злобной гримасе. Теперь её трудно назвать красивой, эту женщину.

 —Ты помнишь, как попал сюда? Бонифаций тебе не сказал?

Она щёлкает пальцами. На райский сад падает тень. С тихим шорохом травяной ковёр лужайки начинает приподниматься по краям. Небо темнеет, опускается, накрывает сад свинцовым колпаком.

 —Не знаю, каким фокусам тебя научил старый хрыч, но богиня здесь я. Ты примешь райское блаженство, или я отправлю тебя туда, откуда ты пришёл.

 —В крысиный подвал? Я там сто раз уже был. Не страшно. Давай, отправляй.

Богиня ухмыляется, ещё раз щёлкает пальцами. Статуи, торчащие из травы, спрятанные в тенистых углах или подпирающие крышу беседки – все вдруг оживают. Только что стоящий неподвижно с корзиной фруктов в мраморных руках мужик вздрагивает, поводит широкими плечами, и сходит с круглой подставки. Небрежно переворачивает корзину, вытряхивает мраморные яблоки в траву. Корзина в его руках распадается на части. Теперь это выпуклый щит и короткий изогнутый меч.

Со всех сторон уже подходят его друзья – мраморные парни и девчонки, все с оружием, переделанным из тазиков, кувшинов, вёсел и корзинок. Одна девица явилась с большим зеркалом, держа его наотлет. В овальной серебряной поверхности отражается её крепкая попка. Сногсшибательное зрелище, что и говорить.

 —Знаешь, сколько игроков мечтают попасть сюда? Они годами бродят по дорогам, сражаются с монстрами, лезут в подземные норы, полные гоблинов. Они открывают лавчонки, кузни и букмекерские конторы. Лишь бы повысить уровень, заработать пару лишних очков. Тот, кто окажется первым по итогам пятилетия, получает награду. В новолуние за ним приходят боги и забирают к себе. Остальные из первой пятёрки получают иммунитет на следующие пять лет. Никто не пытается их подсидеть, никто не пробует их убить. У них лучшие места для торговли, высший ранг в войске и самые красивые девушки.

Богиня обводит рукой своё войско:

 —Вот они, лучшие. Вот он, рай для игрока. Вечная жизнь в тени деревьев и цветов. Солнце светит, поют птички… что ещё нужно?

Статуи всё придвигаются, неторопливо, но уверенно. Они зажимают меня в кольцо, на лицах – каменная неподвижность. При взгляде на них мне становится тошно.

 —По–твоему, это жизнь? – озираюсь кругом.

Выхода нет. В окошке бассейна видно, как Верховный жрец неторопливо сходит по ступенькам храма, а его помощники подтаскивают к священному дереву переносной алтарь. На дороге между холмов всё ещё идёт сражение, но это ненадолго. Солнце начинает сползать с верней точки неба. Ещё немного, и всё будет кончено.

 —Они сами этого захотели. Люди устают. Им хочется покоя. Мы даём им покой. А тот, кто слаб, кто не смог подняться – для тех тоже есть выход. Они ложатся на землю и превращаются в траву под ногами.

 —К чёрту такой покой. Чтобы я стоял тут с корытом в руках, и на меня птички гадили? Ищи дурака.

 —Для тебя я сделаю исключение, эльф, – богиня улыбается, проводит ладошками по крутым бёдрам. – Подпиши договор, и ты получишь вечное блаженство.

 —И многим ты так говорила?

 —Подписывай!

 —А то что?

 —А вот что… – она скалит зубы, от её улыбки веет морозом. – Подвал с крысами, говоришь? Не надейся. Перерождений больше не будет. Ты знаешь, почему тебя приняли за Аристофана, дурак? Ты влез в его капсулу! И знаешь, почему? Ты член банды, твой старший принял заказ – подломить сейф в банке. Он взял тебя, потому что ты тощий парень и руки у тебя золотые. Ты везде пролезешь… как крыса.

 —Нет! – хватаюсь за голову. В глазах плывут красные круги. Неправда. Память вернулась, но вернулась кусками. Нет. Наверное, я просто не хотел это знать.

Богиня торжествующе смеётся:

 —Ты крыса, Эрнест. Даже хуже – ты просто клон. Тебя зачали в пробирке, и вырастили в инкубаторе. А когда ты подрос, подсадили в шайку твоего Бати, бывшего спеца. Ты клон главы компании – создателя этого мира. Нам нужна твоя кровь, твои гены, потому что капсула настроена только на Аристофана. Если ты не подпишешь за него договор, клянусь богом – я сдам тебя властям. Ты сгниёшь в тюрьме. В настоящей тюрьме, откуда нет выхода. Подписывай, или отправляйся в ад, крыса!

«Беги!» – командует внутренний бог. Мраморная девица позади меня размахивается, и в меня летит, вращаясь со свистом, увесистый диск – бывший тазик. Вижу его в отражении зеркала, на фоне округой попки девицы напротив. Едва успеваю увернуться. Тазик со стуком врезается в мужика со щитом. Тресь! Щит раскалывается пополам.

А–А–А! – с диким воплем швыряю в лицо девицы мраморным яблоком. Как удачно, что парочка ко мне подкатилась.

Яблоко попадает девице в глаз. Та взвизгивает, размахивается, ничего не видя, и обрушивает зеркало на голову соседке. В свалку вступают остальные. Пока они толкаются мраморными руками, вскакиваю на бортик бассейна.

«Откройся!»

 —Откройся! – выкрикиваем оба, и наши голоса сливаются в одном вопле.

Не понадобилось даже резать себе руку. Плоское стекло воды подёргивается дымкой, расползается, образует посередине круглую промоину.

«Прыгай!»

Зажмуриваюсь, и сигаю ногами вперёд в дыру бездонного колодца, прямо в синеву неба.

Слышу удаляющийся крик богини, потом только свист в ушах. Земля покачивается подо мной, как разрисованный диск, увешанный ватными облаками. От горизонта, с горной гряды наползает чёрная туча. Она уже закрыла полнеба, нависла над холмами.

Вот серая лента дороги, чёрное пятнышко на холме – развалины склепа. Сражение ещё идёт, люди сверху как букашки. Вот белое пятно с золотыми искрами – Нетополис. Белокаменные стены, золотые шпили храмов.

«Парашют!» – кричит внутренний голос. Я знаю это слово. Земля всё приближается, город подо мной всё больше, шпили храмов как острия пик сияют на солнце. Скорее, а то будет поздно.

Пузырь защиты здесь не поможет – слишком высоко. Сжимаю зубы. Не трусь, Эрнест.

Складываю ладони, резко развожу в стороны. Полупрозрачная плёнка кокона натягивается в моих руках. Небо темнеет на глазах, огромная туча подползает всё ближе, накрывает место сражения. Как быстро она несётся.

Резкий порыв ветра раздувает защитную плёнку в подобие купола. Купол натягивается над головой. Лишь бы не лопнул…

Ветер налетает порывами, дёргает мой «парашют». Плёнка дрожит, растягивается, но держит. Наклоняю полотнище купола, пытаюсь управлять полётом, но получается плохо. Слишком сильный ветер. Хорошо хоть дует точнёхонько вдоль дороги, в сторону города. Только бы не отнесло куда–нибудь к чёрту на рога.

Белые башни вырастают на глазах, вот город качнулся, показал проплешину площади с деревом в центре.

Выкрикиваю заклятие увеличения веса. Одновременно тяну край купола. Если меня насадит на шпиль или шмякнет о стену башни, будет большая синяя клякса по имени Эрнест. Теперь я знаю, что меня зовут по–другому. Но всё равно – здесь я Эрнест Добрый, гори оно всё синим пламенем. Может, мне лучше будет разбиться в лепёшку. Или лечь на землю и стать травой. Но сначала я хоть что–то сделаю. Хотя бы потому, что это разрушит планы Чёрных богов, или кто они там, чтоб их черти взяли. Берегись, Верховный маг. Эрнест, главный маг эльфов и начинающий некромант летит к тебе.

 

Глава 49

 

Площадь надвигается с пугающей скоростью. Никто из собравшейся толпы пока не догадался посмотреть вверх. Взгляды всех зевак прилипли к подвешенным на дереве жертвам.

Блестящий, в новеньких доспехах, строй стражников окружает центр площади, где проходит обряд, ровным кольцом. Там стоит герцог Урбино в своём алом плаще, за ним теснится кучка приближённых в богатой одежде. Ветер дёргает флажки с изображением вставшего на задние лапы гривастого льва, шевелит тяжёлые складки алого бархата.

Жрецы в белых одеждах суетятся возле алтаря, покрытого расшитой тканью, где стоит большая серебряная чаша. Верховный маг подступает к алтарю, поддёргивает рукава, обнажает худые жилистые руки. Подручные вкладывают в растопыренные пальцы каждой по живой бурой крысе.

Крысы дёргаются в руках Верховного мага, когда он начинает произносить начальные слова обряда. Голос его гремит над площадью, разносится над крышами, отражается от стен.

Восходящий поток воздуха от основания массивного храма внезапно поддаёт меня снизу. Мой парашют бешено вращается, с ним вращается пятачок площади, превращаясь в пёстрый волчок с деревом в центре. Кажется, что мне конец, но каким–то чудом я выравниваюсь и ловлю воздушный поток. Верховный маг разжимает пальцы, и извивающиеся крысы летят в раскрытую пасть серебряной чаши.

Всё это я вижу за секунду до того, как новый порыв ветра бросает меня прямо на торчащие ветви священного дерева.

Едва успеваю обернуться в защитный кокон. Ветки летят прямо в лицо. Острые сучья втыкаются в кокон, вспарывают полупрозрачную ткань. Кокон немного смягчает удар, но потом не выдерживает и лопается. Моя защита развеивается по ветру радужными клочьями, словно мыльный пузырь.

С треском пролетаю сквозь крону, ветки хрустят и ломаются, листья сыплются дождём. Ударяюсь с маху о последнюю, толстую поперечную ветку, отлетаю вбок и приземляюсь пятой точкой на алтарь.

Гремит опрокинутая чаша, визжат перепуганные крысы. Чаша падает на мостовую, и я поддаю её ногой в помятый бок. Народ на площади дружно ахает, отшатывается назад. Кажется, даже стражники на мгновение остолбенели. В наступившей тишине Верховный маг медленно опускает худые руки и поворачивается ко мне. Мы смотрим друг другу в глаза.

Это не игрок. Ни маг, ни герцог Урбино. Никто из них. Здесь только местные, на этой площади. Все игроки живут в особом районе, там, где сейчас идёт погром и горят дома. Но как он силён, этот молодой мужик в простом балахоне, подпоясанном верёвкой. Я ещё не встречал мага такого уровня.

 —Кто ты, дерзнувший прервать священный обряд? – в голосе моего противника нет злобы. Только деловитый укор – перед тем, как стереть нарушителя в площадную пыль.

 —Аристофан Справедливый. Ты искал меня, маг? Я пришёл.

Толпа снова ахает, и дружно придвигается, напирает на цепочку стражников. Все вытягивают шеи, жадно раскрывают рты. Это зрелище получше обряда экзорцизма.

 —Бесполезно идти против воли богов, – произносит Верховный жрец. – Ты пришёл – это хорошо. Смотри, как будут возвращены в бездну порождения тьмы. После обряда я займусь тобой.

Он демонстративно отворачивается. Одно движение его пальцев – и двое магов–прислужников с двух сторон набрасывают на меня сплетённую из воздуха липкую сеть. Глупо – видно же, что я не новичок. Сеть вспыхивает и сгорает на лету. В тот же миг невидимая удавка сдавливает шею. Мысленный приказ – удавка распадается, развеивается по ветру.

Верховный маг, не отрывая глаз от алтаря, снова щёлкает пальцами. Двое прислужников отступают в стороны, на их место выдвигается парочка других. Сейчас же на меня обрушивается каменный кулак. Отбрасывают кулак, разбиваю его в пыль. В это время другие служители подбирают с мостовой помятую чашу, водружают обратно на алтарь. Церемония должна продолжаться.

Вот оно как. Этот маг не так прост, как выглядит. Прислужников у него много, они будут меняться до бесконечности, пока я не потеряю силы. А сам он даже не вспотеет.

«Понижение магии, – командует внутренний бог. – Врежь им, парень!»

Молодец, невидимка. Как удачно, что вы все тут собрались, такой тесной компанией. У каждого мага есть уязвимая точка – его магия. Без неё он, как без рук.

Отбиваю очередную атаку, выхватываю из мешка горсть эльфийской пыльцы, раскрываю ладонь, и выкрикиваю заклинание.

Ветер тут же подхватывает пыльцу, развеивает по площади. Раздаётся дружный чих. И такой же дружный стон прокатывается над головами людей. Все маги, кто тут есть, получили снижение уровня – почти фатальное. Это ненадолго, но мне хватит.

Герцог Урбино тревожно морщит гладкий лоб, но Верховный маг успокаивающе поводит руками. Выступает вперёд, отодвигает с пути помощников в белых одеждах. Его уровень остался… да он почти не понизился. Видно, и впрямь этот парень – любимец Чёрной богини.

Негромкое заклинание, простое движение рук, и подо мной проваливается земля. Если бы не моя быстрая реакция дикого эльфа, я бы провалился по самую шею. Таблички перед глазами меняются с невероятной скоростью. Они выпрыгивают в углу зрения, пропадают, вспыхивают. Одна, мигая красным, повисает поверх остальных: «Всем игрокам! Опасность! Опасность!..»

Не успеваю прочесть, как поверх этой таблички выпрыгивает другая: «Новое задание. Спасение государства Урбино. Награда – спасение государства Урбино. Награда – не определена...» Что за чёрт. Бессмыслица.

Земля под ногами вздрагивает и замирает. Верховный маг окутывается мерцающим облаком, худые пальцы шевелятся в сложном жесте. По площади прокатывается испуганный крик. Толпа качается, отступает назад.

Алтарный камень исчезает. На его месте вырастает фигура огромного каменного человека. Угловатые валуны, ничем не скреплённые – между ними можно просунуть руку – громоздятся вверх, лепят человека высотой с дерево. Каменный великан покачивается, неуклюже шагает ко мне, взмахивает рукой. Бац! Из мостовой летят осколки, и там, где я только что стоял, образуется здоровенная вмятина. Бац, бац! Ладно, получай, каменюка.

Огонь, и сразу – лёд. Великан раскаляется докрасна, его окутывает облако свистящего пара. Оглушительный треск, грохот – и каменный истукан взрывается, разлетается на тысячу осколков.

Верховный маг шевелит губами, в грохоте взрыва и крике толпы с трудом разбираю, что он говорит:

 —Изыди, исчадие тьмы, порождение бездны.

Мерцающая дымка вокруг него внезапно густеет, наливается синевой, падает ему на плечи. Теперь это мантия, будто сотканная из ночного неба, с искрами звёзд. Верховный маг одним движением срывает мантию с плеч, неуловимо быстро раскручивает и бросает в меня.

Тёмная, как ночь, материя взлетает в воздух и разворачивается. На мгновение повисает, и плавно опускается, преображаясь на лету. Мантия раскрывает крылья, вытягивает шею, выпускает когти... и вот уже сверху на меня пикирует, разинув зубастую пасть, иссиня–чёрный дракон.

Один удар сумрачного крыла – и плечо пронзает болью. Рука немеет, будто чужая. Бросаю наугад пару заклинаний – одно за другим, как гранаты – не помогает. Тварь, сотканная из мрака, спокойно пропускает сквозь себя огонь и лёд. Ай да Верховный маг, видно, сам не прочь побаловаться с тварями из бездны. С кем поведёшься…

Мой внутренний бог хмыкает. Если бы я не был так занят, удивился бы странному эху в черепе при каждом звуке его голоса, и чувству, что голова вот–вот треснет по швам, как перезрелый плод. «Порождение бездны… – с весёлой злостью рычит мой бог, и вдруг запевает оперным тенором, так что у меня едва не разлетается черепушка: – О, баядера, о, прекрасный цветок!»

Вспыхивает перед глазами картинка на старом пергаменте – листок из книги на древнем языке. Простые грубые слова, архаичный слог, на котором теперь говорят только трухлявые вывески и драконы. Давно утратившие первоначальный смысл, ставшие набором невнятных слов, бессмысленными проклятьями. Бог весть, почему в моих руках они обрели первоначальную силу. Не время рассуждать.

Выкрикиваю слова, что висят передо мной, выжженные на пергаменте. Картинка с нарисованной тварью вспыхивает призрачным огнём, и дракон надо мной, уже изготовившийся к атаке, тоже корчится вместе с ней. «Легче, легче, парень, – весело командует мой внутренний голос. – Нежнее».

Повинуясь слову заклятия, сумрачная тварь трепещет, складывает крылья и падает возле моих ног. Загнутые когти вонзаются в камни разрушенного алтаря, разинутая пасть нежно шипит, выпускает клубы чёрного тумана. Красные глаза размером с блюдце блестят, когда сотканный из мрака дракон смотрит мне в лицо.

«Люби меня, как я тебя, и более того!» – фальцетом выпевает мой внутренний бог и смеётся.

Толпа дружно ахает. Верховный маг зло вскрикивает, его невозмутимость испаряется, как дым. Он срывает с пояса верёвку, комкает и бросает в меня. Верёвка шлёпает мне в грудь, обращается сороконожкой, вцепляется тысячью коготков, подбирается к горлу. Пытаюсь сорвать металлическую тварь – бесполезно. Хищно щёлкают игольчато–острые жвала, вот–вот перегрызут глотку. Чёрт, засада! Так глупо помереть…

Щёлк, щёлк. Клацают челюсти. Хрустит сминаемый металл. Кто–то визжит.

Со звоном к ногам падают огрызки того, что осталось от сороконожки. Размазанной тенью мелькает и исчезает в моём походном мешке питомец–червяк. Мне кажется, или он здорово изменился?

С трудом перевожу дух, и тычу пальцем в застывшего от изумления Верховного мага:

 —Взять!

Сумрачный дракон прыгает в воздух. Со свистом расправляются крылья чернее ночи. Одним прыжком порождение мрака достигает своего создателя, сбивает его с ног. Верховный маг издаёт придушенный вопль, и его накрывает тёмная шевелящаяся масса.

 —Убейте его! – у герцога Урбино зычный голос. Таким только полками командовать. – Смерть!

Отпрыгиваю в центр зелёной полянки, к самому священному дереву. Со всех сторон с оружием наголо сбегаются гвардейцы. Как их много. Колышется возбуждённая толпа, подбадривает солдат криками. О чём ты только думал, Эрнест? Теперь тебе точно конец.

Впервые вижу предел своей магии. В левом углу зрения мигает короткая синяя полоска. Она быстро подрастает, но её пока недостаточно. Недостаточно для решительных действий.

Выхватываю топор, на раз–два срубаю ветку, на которой всё ещё болтаются забытые всеми жертвы. Ветка с двумя обессиленными телами тяжело обрушивается в траву. Ещё взмах топора, и оковы распадаются на части. Хоть что–то я могу напоследок сделать. Если нас убьют, мы умрём не как жалкие шавки.

Резкий порыв ветра, ледяная тень падает на площадь. Все – и друзья, и противники, – задирают головы.

Теперь никто не спутал бы эти силуэты с журавлями. Величественно взмахивая перепончатыми крыльями, над городом кружат драконы. Они движутся по кругу в потоках ледяного ветра, с земли их полёт кажется неторопливым, как у грозовой тучи.

Истошный визг заполняет площадь. Толпа бросается врассыпную. Люди давят друг друга, бегут кто куда, топчут засахаренные яблоки и жареные каштаны, которыми многие запаслись в предвкушении зрелища.

Гвардейцы окружают герцога Урбино, прикрывают своими телами и торопливо уводят его внутрь храма. Вслед за ними в высокие храмовые двери ломятся в панике горожане.

Скрежет, хруст осыпающихся камней – один дракон задевает брюхом самый высокий шпиль, увенчанный золотым яблоком. Шпиль пошатывается. По скатам крыш барабанят обломки фигурной резьбы. Со ступеней храма взвиваются один за другим два огненных шара. Парочка магов не потеряла присутствия духа, и решила сбить рептилию в воздухе.

Дракон хватается когтями за шпиль, раскачивается с ним вместе. Выгибает шею, разевает пасть и выпускает длинную струю лилового пламени. Шипение расплавленного камня, хлопок – и на месте двух храбрецов образуется пятно копоти. Все маги, кто ещё есть на площади, пока не оправились от моего заклинания. Те, что только что превратились в дым, использовали свитки. Вот чёрт, как некстати. Верховный маг мне бы сейчас пригодился. А теперь я стою столбом под деревом и неоткуда ждать помощи.

Надрывный кашель привлекает моё внимание. Арнольд корчится на траве, держится за горло, дёргает железный ошейник. Только сейчас замечаю, что оковы на нём светятся зеленью. Это же та самая магия, что была в ошейнике Чёрной богини. Ну конечно. В нём любой человек слаб, как младенец.

Одним щелчком сбрасываю проклятую железку с шеи красавчика. На Айрис точно такая же, освобождаю и её заодно. Девчонка с трудом поднимается на ноги и помогает подняться Арнольду. Ничто так не сближает, как одна цепь на двоих.

Между тем на площади поднялась пальба. Нашлось ещё несколько безрассудных магов – они принялись обстреливать драконов, прячась за выступами стен храма, из оконных проёмов и дверей. Отряд городской стражи и гвардейцы взялись за луки. Напрасный труд – разве что продырявят крыло, если повезёт. Конец городу Нетополису. Это задание невыполнимо.

 —Портал! – хрипит Арнольд. – Портал!

Красавчик делает шаг к дереву, обхватывает его обеими руками. Драконы ускоряют свою карусель, они уже чертят крыльями по зубцам башен, задевают кончиками крыльев по петушкам флюгеров. Лиловое пламя выжигает пятна на площади, врывается в оконные проёмы, где засели стрелки со своими луками и магическими свитками.

 —Какой портал, мать твою?! – ору во весь голос, не слыша себя.

Эльфийка уже стоит рядом со мной, в руках – натянутый лук, снятый с тела стражника. Шустрая девчонка.

 —Спаси этот мир, кретин! – кричит красавчик. Голос его страшно хрипит, жилы на шее натянулись, лицо побагровело. – Спаси, хотя бы ради себя! Сделай что–нибудь!

 —Портал, прямо сюда, – переводит на человеческий язык Айрис. Она тяжело дышит и по–кошачьи скалит острые зубки. – Наш отряд. Отец. Гай. Север. Всех.

«Делай! – командует внутренний голос. – Дерево – склеп!»

Странно, что дерева, под которым мы стоим, ещё не коснулся драконий огонь. Видно, оно и правда священное.

Заклинание, снова на архаичном языке, выжимает из меня последние силы. Дерево, толстый ствол и ветки, разгораются холодным золотым огнём. С хлопком возникает арка портала. По площади прокатывается ветер, гонит клубы горячего пепла.

Арка разгорается, вспыхивает ярче солнечного света. Первыми в проём вваливаются люди Севера – изрядно помятые, все в крови и пыли. За ними, как черти из ада, появляются парни Гая.

Девчонка рядом со мной шепчет что–то по–эльфийски над стрелой, и выпускает её в портал. Не знаю, как она это сделала, но по ту сторону раздаётся её голос, усиленный многократно. Несколько томительных мгновений, и через арку начинают появляться дикие эльфы – оскаленные, в боевой раскраске, с вождём во главе.

Они вываливаются на мощёную камнем площадь, и застывают, разинув рты. Зрелище атакующих драконов может охладить пыл у кого угодно.

К чести Севера, он быстро приходит в себя. Гай выкрикивает команду, полковник даёт сигнал своему потрёпанному войску – всем, кто остался. Вот диво – эльфы не пытаются вступить с ними в драку. Вождь, мельком глянув на свою дочь, скалит зубы в ухмылке, которая тут же гаснет. Звенит сигнальный рог, и дикие эльфы мгновенно рассредоточиваются, занимают позиции для стрельбы.

 —Драконы – древнее зло! – весело выкрикивает мне в ухо Айрис. Что за девка – ей даже не страшно. Она не пошла с отцом, а осталась рядом. Прижалась ко мне плечом, подняла лук. – Нельзя дать им победить! Сначала они. Люди – потом.

Отлично. Пока меня это устраивает. Люди – потом.

Площадь превращается в адское пекло. Арка портала меркнет, и схлопывается. Кто не успел, тот опоздал. Драконы носятся над городом, пыхают огнём, и пламя пляшет над крышами, вырывается из пылающих окон. То один, то другой пикирует вниз, выпускает струю пламени в атакующих людей и эльфов. Вот заклинание, пущенное из подвального оконца, разрывает в клочья перепончатое крыло, и дракон, кувыркаясь, летит вниз. Вот рой ледяных игл врезается в оскаленную пасть. Летучая тварь теряет ориентацию и врезается в стену храма.

Не знаю, сколько это продолжается, но внезапно наступает затишье. Драконы, словно по команде, взмывают в небо. Стихают звуки боя. Взрывается в воздухе последний огненный шар, щёлкает и замирает тетива. В голове возникает холодный, нечеловеческий голос, голос дракона:

 —Сложите оружие, наземные твари. Смиритесь с поражением или умрите. Теперь это наша земля.

Холодный голос сдавливает голову, стискивает обручем виски. Ну нет, летучая тварь. Хоть Эрнест не мастер вести переговоры, и ежу понятно – вам приходится туго.

Выхожу на открытое место. Вот он я. Попробуйте меня сжечь, если сможете. Проверим, как действует мой амулет отражения на драконов.

 —Зачем ты прилетел сюда, главный самец? Улетай, и забирай свой выводок. Этот город принадлежит мне.

Айрис под деревом издаёт писк. Её изумлённый взгляд греет мне спину. Да ты просто герой юных девиц, Эрнест.

В наступившей могильной тишине огромный дракон планирует с высоты. Стою, смотрю, как на потемневший от огня камень мощёной площади опускается стального цвета ящерица размером с хороший катер. Складывает на боках кожистые крылья, изгибает шею и поводит рогатой головой. Скрежещут по камню жуткие когти. Дракон делает шаг и смотрит на меня глазами–блюдцами.

 —Кто ты, лесное отродье? Я вижу тень перворождённого на твоём теле.

Голос главного самца–дракона сжимает виски, почти выдавливает глаза из черепа. Ну конечно. Они используют мысленную речь.

 —Я тот, кто был здесь раньше всех. – Внезапно говорит мой внутренний голос. – Я тот, кто создал этот мир. Я тот, кто загнал вас на Крышу мира и связал своим словом. И ты смеешь спрашивать, чья это земля?

Дракон выпускает облако дыма из ноздрей. Колотит по камню покрытый стальной чешуёй хвост.

 —Я знаю тебя, тюремщик. Ты связал нас словом, и слово было сказано. Ты отпустил нас своей кровью. Свяжи нас снова, или молчи. Сказано: когда рухнут скалы, наш народ обретёт свободу. Когда изрыгающие огонь выйдут на волю, мир перевернётся. Чёрное станет белым, кровь станет водой, а люди превратятся в зверей, и не будет этому конца, пока небо не обрушится на землю, а кровь дракона не смешается с кровью человека! Ибо сказано: узрите незримое, и всё будет кончено. Пока не родится тот, кто свяжет нас воедино, этот мир будет нашим.

«Эрнест, достань и открой шкатулку, – говорит мой внутренний бог. – Пора!»

Под змеиным взглядом дракона вынимаю из мешка резную шкатулку, и ставлю на землю. Это безумие, но я чувствую, что так надо.

 —Откройся!

Беззвучно откидывается крышка. Внутри, среди кусков скорлупы разбитого яйца, сидит живое существо. Не то ящерка, не то птица. Крохотный птенец с едва оперившимися крылышками, четырьмя когтистыми лапками и гребенчатым хохолком на остроклювой голове.

Птенец моргает, щурит круглые золотые глаза от солнечного света. Мгновенная боль пронзает мою голову, словно туда воткнули иголки. Закрываю глаза ладонью. Мир передо мной будто раздвоился: я вижу площадь, людей и драконов передо мной. И одновременно я вижу себя, стоящего с закрытым ладонью лицом. Вижу дерево за моей спиной, и остатки разрушенной крыши храма.

Мотаю головой и мир, покачавшись, снова становится на место. Головная боль уходит. Слышу облегчённый вздох – уже не внутри черепа, а со стороны:

 —О боги, как прекрасен этот мир. Наконец–то я вижу его своими глазами.

Смотрю на птенца. Он неуверенными шажками выбирается из шкатулки. Теперь трудно понять, как он там до сих пор умещался. Он обсыхает на глазах, его красновато–золотистые перья расправляются, выпрямляется блестящий хохолок. Поднимаются и разворачиваются большие для такого тельца заострённые крылья.

 —Феникс… – ахает у меня за плечом Айрис. – О мать всего сущего, это Феникс! Дитя птицы, сын человека и дракона!

Птенец, стуча когтистыми лапками, подходит ко мне, цепляется за штаны, взбирается на плечо. Балансируя на задних лапках, приподнимается и круглыми человеческими глазами оглядывает площадь. Все замирают, люди и эльфы. Драконы медленно парят над крышами, вытянув шеи, и не отводят взглядов от меня с Фениксом на плече. Главный самец–дракон застывает неподвижно, пригнув к земле рогатую голову. Я стою, чувствую себя подставкой для священной птицы.

 —Узрите незримое, – негромко произносит Феникс, но его слышат все. – Кровь дракона, кровь человека. Внемлите мне, все твари разумные, птицы небесные и звери лесные. Мир вам всем. Услышьте слово, и слово это – мир.

Кажется, он говорит что–то ещё. Стою, как оглушённый. Смутно вижу, как люди вокруг выходят из домов, выбираются из подвалов, поднимаются на ступени храма. Вижу, как дикие эльфы опускают оружие. Как опускаются на крыши домов и складывают крылья драконы. Прихожу в себя, когда слышу голос моего внутреннего бога:

 —Очнись, парень. Всё уже кончилось.

Поднимаю руку, провожу ладонью по золотистым перьям. Мне в лицо смотрят человеческие глаза на птичьей голове. Драконьи лапки цепляются за моё плечо острыми коготками.

 —Очнись, Эрнест.

Чёрная плита, тяжелее земли, больше неба, обрушивается на меня, и мир захлопывается.

 

Глава 50

 

Чернота взрывается огненным шаром. Нечем дышать, горло раздирает кашель, внутренности рвут тысячи драконьих когтей. Кашляю, задыхаюсь, пытаюсь вдохнуть воздух пересохшим горлом.

В глаза бьёт ослепительный свет. С трудом разлепляю слезящиеся глаза, втягиваю воздух в горящие лёгкие.

Я сижу в открытом гробу. Крышка откинута, по её краю мигают красные и зелёные огоньки.

 —Вылезай!

Пытаюсь вылезти, хватаюсь за край "гроба", проложенный мягким пластиком, руки не слушаются.

 —Что вы с ним цацкаетесь, – слышу раздражённый голос. – Вытаскивайте его!

Чьи–то руки хватают меня и выволакивают из нутра гроба... Нет, капсула, вот что это такое. Слово, сказанное богиней, всплывает в памяти. Капсула Аристофана.

От тела с чмоканьем отрываются резиновые присоски. Стукаюсь пятками о холодный твёрдый пол. Меня начинает тошнить, и человек в армейских ботинках отступает назад, брезгливо отряхивая брюки.

Откашливаюсь, поднимаю голову. Обладатель раздражённого голоса стоит напротив и тоже брезгливо морщится.

Он закутан в пушистый белый халат, курчавые волосы его влажно прилипают к лицу, странно знакомому. Видно, человек этот только что принял душ, и даже не успел как следует обсохнуть.

 —Что, оклемался, крыса? – резко спрашивает кудрявый. – Привыкай. В камере курорта не будет.

Выпрямляюсь, смотрю ему прямо в лицо. Гладкое, сытое лицо, буйные кудряшки, белые зубы, сейчас приоткрытые в брезгливой гримасе... слабое подобие статного красавчика Арнольда.

Меня снова начинает выворачивать на кафельный пол. Вот ведь тварь. А я ещё спасал этого крысёныша. Надо было оставить его висеть на дереве. Пусть бы Верховный маг провёл обряд до конца, и поджарил ему пятки. Пусть не взаправду, но боль была бы настоящая. Дурак ты, Эрнест... Фома.

 — Доктор Вайс, посмотрите, что с ним, – командует бывший Арнольд. А я даже не знаю, как его зовут по–настоящему. – Он нам так весь пол заблюёт. Доктор Вайс!

Человек в зелёном комбинезоне неторопливо оборачивается. Его руки в прозрачных перчатках сжимают пучок гибких резиновых трубок с присосками. Мигает красными и зелёными огоньками откинутая крышка соседней капсулы.

 —Я же велел пока не открывать капсулу с Мегги! – рявкает крысёныш. Лицо его багровеет, с мокрых кудряшек капает вода, пятнает белый халат.

 —Простите, господин Айвен, у меня инструкция, – невозмутимо отвечает доктор.

Он точным жестом опытного медика втыкает шприц в предплечье девушки. Хрипло вздыхаю. В капсуле сидит, тяжело дыша и отирая бледное лицо, моя богиня.

От укола кожа её розовеет, она облегчённо выдыхает, отводит со лба прядки влажных волос, и опускает на пол длинные голые ноги. Если бы мне не было так плохо, мне стало бы очень хорошо от этого зрелища.

На девушке почти ничего нет. Если господин Айвен – бледная копия красавчика Арнольда, то Мегги – кажется, так её назвали – почти та же самая. Только кожа у неё светлая, а не смуглая, и рост чуть повыше... чёрт.

Только сейчас замечаю на стене зеркало от потолка до пола. В нём я отражаюсь в полный рост. Это не она высокая. Неудивительно, что накачанное тело дикого эльфа привело меня в восторг. Из зеркальной глубины на меня смотрит тощий невзрачный парень, совсем зелёная салага. Лицо худое, бледное, под глазами тёмные круги, на лбу и груди – багровые следы от присосок.

Девушка делает шаг, встаёт рядом, и я вижу, что мы почти одного роста.

Она смотрит в зеркало, и мы встречаемся взглядами.

 —Эрнест? – и голосок у неё приятный. С хрипотцой после капсулы, но вовсе не злой.

Не знаю, что ей сказать. Совсем недавно она грозила мне тюрьмой и назвала жалким клоном.

 —Спасибо за то дерево. Висеть было жутко неудобно, – она улыбается. У неё приятная улыбка. Которая тут же пропадает.

Девушка оборачивается к красавчику:

 —Айвен, какая сволочь сообщила Верховному магу метод экзорцизма? У нас что, завелись мазохисты? Ты знаешь, что меня чуть живьём не поджарили?

Господин Айвен убедительно моргает, трясёт мокрыми кудряшками:

 —Ты спятила, сестрёнка? Какой ещё обряд?

Что за чёрт, я уже ничего не понимаю. Если это Арнольд, то почему меня благодарит за спасение от Верховного мага не он, а девушка? Если Айвен так недоволен, зачем было кричать, чтобы я спас этот мир?

 —Я тебе покажу, какой! – холодно отвечает бывшая богиня. Не глядя, протягивает руку, подхватывает услужливо протянутый парнем в форме охранника белый пушистый халат, накидывает на плечи. – Почему терминал был закрыт?

 —Ты меня спрашиваешь? – очень натурально удивляется красавчик, но я почему–то ему не верю. Уж очень гладкая у него морда. Сытая, довольная жизнью морда парня, который никогда не мёрз на улице. И никогда не получал по своему гладкому личику. Он разводит руками, широко открывает голубые глаза:

 —Ты же сама попросила отладить твою капсулу. Я, как дурак, вожусь с твоими настройками, а ты скандалы закатываешь! Скажи лучше, ты нашла его? Он жив?

 —Нет. – Мегги отворачивается, подходит к капсуле у стены, проводил ладонью по её гладкой крышке, на которой мигают огоньки. – Я думаю, он умер.

 —Жаль. – Красавчик делает скорбное лицо, смотрит в спину девушки, которая всё гладит капсулу. – В его возрасте из комы не выходят.

Он делает знак охраннику. Тот достаёт наручники.

 —Уведите. Я хочу созвать совет, Мегги. Мы должны принять решение. Партнёры не будут долго ждать.

 —Мой муж имеет решающий голос, Айвен. – Не оборачиваясь, говорит девушка. – Он всегда был против твоего проекта.

 —Прости, сестричка, но ты сама сказала, что он умер. Подумай, какая нам польза от этой игры в эльфов? Кучка инвалидов и малолетних придурков бегает по лесам и нюхает цветочки. Кому это надо? Я уже подготовил программу. Мы поставим заплатки, обновим игру. Это будет бомба! Такими заказами не бросаются!

 —Муж был против.

 —Хватит уже твердить про своего мужа, – красавчик кривит губы. – Не надо было выходить за старика. Он умер. Я буду голосовать за проект.

Он думает, что Мегги его не видит. Зато его вижу я. Точно с таким же злым выражением лица на меня смотрела Чёрная богиня в райском саду. Когда требовала подписать договор. А Мегги просила Айвена отладить её капсулу…

 —Постойте. – Девушка останавливает охранника, который ведёт меня к двери. Слабо улыбается, отводит волосы с лица. – Эрнест, ты спас мне жизнь. Моя капсула нуждалась в ремонте, и я играла за моего брата. Я – Арнольд. Ты снял меня с дерева. Остановил драконов. Помнишь?

Стою, молча гляжу на неё. Ну конечно. Ты дурак, парень. Теперь понятно, отчего этот Арнольд был таким. Девчонки. Что с них взять. А я–то думал, отчего это они с Айрис так бодаются. Эльфийка сразу её раскусила.

 —В том мире я – Чёрная богиня, – меж тем говорит Мегги. – Я редко захожу в игру. Только когда необходимо.

Она вздыхает, оборачивается к капсуле у стены, проводит по ней пальчиками:

 —Мой муж создал эту игру, когда попала в аварию его первая жена. Он ввёл её в искусственную кому, и дал возможность закончить жизнь красиво. Она просто уснула там, среди цветов. Потом… Его мир был уникальным. Никто ещё не создавал такую реалистичную программу. Муж усовершенствовал программу и создал компанию. Дело оказалось успешным. Когда поступил заказ от правительства, мы пошли в гору. Здесь у нас есть люди, которые не могут жить без капсулы. Люди с травмами, нуждающиеся в реабилитации. Группа исследователей, которых покалечило на работе. Пострадавшие в катастрофе дети, неизлечимо больные, бывшие военные… все, кто не может жить в реальном мире. Игра создана так, чтобы человек хотел жить. Не стой на месте, или заснёшь и превратишься в куст, помнишь?

Мегги улыбается печальной улыбкой:

 —Мы даём этим людям шанс. Те, кто хочет жить, могут выздороветь. Мой муж был гениальным человеком. Капсулы его разработки в сочетании с игрой давали удивительный эффект. Но в последнее время в игре что–то случилось. Игроки стали умирать слишком часто. К сожалению, узнать, что случилось, можно только погрузившись в тот мир. Побочный эффект разработки. Хотя мы смогли снизить эффект, наложив заплатки, саму программу изменить нельзя. Даже муж, её разработчик, не смог бы этого сделать. Работает – не трогай… он так говорил.

Она сжимает кулачок, и несильно бьёт по боку капсулы:

 —Нам поступило предложение. Модифицировать игру. Подстроить её под виртуальную тюрьму. А ещё тренажёр для солдат. – Мегги усмехается. – Солдат. Личных армий богатых людей. Это большие деньги, Эрнест. Хорошие деньги.

 —Хватит болтать, сестра, – резко обрывает её Айвен. – Что ты оправдываешься перед этим бандитом? Охрана нашла лаз в наше помещение. Кто–то вломился в подвал соседнего банка, взорвал стену. Ты знаешь, я тут отлаживал капсулы. Видно, эта тварь влезла в одну из них. Мне жаль, Мегги, но он, похоже, влез в старую капсулу твоего мужа. Ты знаешь, мы перенесли его в новую, когда…

 —Я знаю, – так же резко отвечает сестра. Она поворачивается к брату, и я узнаю в ней ту, прежнюю богиню. – Как удачно, что мой муж впал в кому, когда поступило выгодное предложение, правда, Айвен? Как странно, что этот парень оказался здесь. Да ещё с подходящим генетическим кодом для капсулы. Она одна была открыта, брат?

 —Не понимаю, о чём ты, – бормочет Айвен. Щёки его наливаются краской. – Ты бредишь, сестрёнка. Это после игры, тебе препараты в голову ударили. Пойди, отдохни. Успокойся…

 —Так же, как мой муж? – спрашивает Мегги. Доктор Вайс! Что скажете?

 —Я провёл экспресс–тест, – доктор в зелёном комбинезоне отходит от капсулы. В руке его бумажный листок с кучей цифр и табличек. – Совпадение почти девяносто процентов. Потом я смогу сказать больше.

 —Что скажешь, Айвен? – его сестра походит ко мне, смотрит в лицо. – Этому парню не меньше семнадцати лет. Когда ты всё это задумал, ещё в школе?

 —Я не знаю, откуда он взялся! – кричит брат. Халат распахивается на нём, открывает тонкие плавки с тем же логотипом, что на Мегги. Костюмчик для капсулы. – Свалился на мою голову, чёртов эльф!

 —Это ты, – говорю неожиданно. – Ты был Чёрной богиней.

Ну конечно. Это выражение лица ни с чем не спутать.

Парень испуганно взглядывает на Мегги:

 —Сестра, что ты его слушаешь? Он же бандит. Его место в тюрьме.

 —Ну да, – говорю. – Ты так и сказал. Подпиши договор, Аристофан, или сгниёшь в камере.

 —Что?

 —Что?

Они произносят это одновременно.

 —Тварь, – наконец выговаривает девушка.

 —Враньё! – отрезает Айвен.

 —Я бросила дела, полезла в эту чёртову капсулу, – рычит его сестра. – Ты же знаешь, как это тяжело. Частичная потеря памяти, отходняк от препаратов… Ты дождался, пока я уйду, и взял моего перса? Скотина!

 —А что было делать?! – не выдерживает брат. – Твой болван муж не хотел подписывать выгодный контракт! Детишки, инвалиды… Плевать на них! Такой заказ плывёт в руки, а твой муженёк валяется в капсуле с правом голоса! Ему давно пора было умереть!

 —Это ты его прикончил? – с обманчивым спокойствием говорит Мегги.

 —Нет.

Би–и–п. Би–и–ип. Зелёный огонёк на капсуле у стены внезапно мигает, и сменяется оранжевым. Доктор подбегает, наклоняется к окошечку интерфейса, вытягивает очередную бумажку с отпечатанным текстом.

 —Э–э, – доктор Вайс таращит глаза на бумажку. – Ваш муж, госпожа, э–э. Он пишет, что…

 —Дай сюда! – Мегги выхватывает у него листок. Впивается глазами в текст. Потом разжимает пальцы, и бумажка планирует на пол, к моим ногам. – Он жив. Жив…

 —Что это? – Айвен пытается схватить бумажку, но сестра хватает его за руку. По лицу её текут слёзы, она смеётся и плачет одновременно:

 —Он очнулся. Айвен, он прислал новый договор! У нас будет госзаказ! Айвен!

Опускаю глаза. На молу, у моих ног лежит листок с отпечатанными крупным, чётким шрифтом строчками. Мой взгляд останавливается на последних словах:

«Привет Эрнесту–Фоме. Живи, парень. Я хочу, чтобы ты жил. Твой внутренний бог феникс Аристофан».

 

 

Конец книги

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/