Николай Почтовалов
Пьеса
для испорченного инструмента…
(песни и стихи)
Петрозаводск
2006 год.
Уважаемый читатель!
Довольно странное название я дал своей новой книге, даже сам призадумался: почему же это пьеса, да еще и для именно испорченного инструмента? А потом понял: все так и есть. Сегодня жизнь похожа на кем-то разыгрываемую пьеску – не очень (мягко говоря) хорошего качества. И все, наверное, потому, что инструмент испорчен. Для меня главным инструментом в жизни была, есть и будет душа. Таким я уродился. А сегодня инструмент, увы… Поэтому, наверное, и ноты в моей книге в беспорядке...
Ну, да ладно, не буду портить настроение: ВСЕ ПРЕКРАСНО, если, конечно, Ты, мой читатель, так считаешь.
С почтением, Николай Почтовалов.
Почти правда
Мутило… и продавленный диван
впивался зло пружиной в ягодицу…
Хотелось, братцы, даже удавиться,
но за окном вдруг затянул баян.
Он не играл, он - плакал… Под вальсок
дворовый пес кивал хвостом кому-то…
Был час - как будто бы промежду суток, -
затягивай потуже поясок…
Мечтал Иваныч, сплевывая зло,
а тетка Марья, в стареньких калошах,
свистела: день-то - чудо, прехороший,
ишь, как с погодой нынче повезло!
Висел июль в прокуренном окне,
и было лень задернуть занавеску…
Ее задернула услужливо невестка,
сказав: «Хотите? – Возражений нет».
Мелькнула мысль: ну, старина, пора:
конец и есть, наверное, начало!
И, оттолкнувшись молча от причала,
я зазвучал… на кончике пера.
Диагноз
Охреневшая погода…
Запотевшее окно…
Сам себе кажусь уродом…
И вокруг… одно г….
Откровение
Бесконечность бытия
душу просто истощает…
Отпиваюсь ночью… чаем,
в чаелюбах состоя.
Размышляется впотьмах
о конце и о начале…
Запиваю мысли чаем
в недопонятых местах….
И, слетая с губ сухих,
мысли, что во мне кричали,
растворяясь в терпком чае,
превращаются в стихи…
А желудок без помех,
бытию обман прощая,
принимает вместе с чаем
и… раскаянье, и… грех…
Душа и осень
Осень, снег… и никому нет дела,
что душа, отдельная от тела,
то взлетает, то опять садится,
будто кем-то раненая птица…
С телом жить она сейчас не может:
пробежит мороз по тонкой коже -
и она от тела отлетает…
Дай ей Бог снежинкой не растаять…
***
Ах, это карельское лето –
сродни постоянной угрозе:
морозов-то, вроде, и нету,
но душу легко отморозить.
Жизнь - колесо
Нет, не хочу, не могу, не желаю, не стану
ветру о чем-то нашептывать я у костра…
Было бы, знаю, конечно, немножечко странным,
если бы это признанье случилось вчера…
Может быть, это - меня закружили метели?
Может быть, это – в душе проливные дожди?
Может быть, это – те листья, что прошелестели
и улетели, оставив меня позади?
А в облаках ослепительно белые птицы
машут крылами беззвучно, как в старом кино…
Жизнь – колесо… Мы с тобой – поржавевшие спицы…
Было, все было, но очень, уж очень давно…
Было, все было: костер догорал на рассвете,
чмокала каша, чаек закипал в котелке,
песнями душу в тумане расплескивал ветер…
Было, все было – как замок на желтом песке…
Было жарко
Было жарко…
Было жалко -
оттого, что все постыло,
оттого, что – нет, а было,
что лицо назвали рылом,
сына в садике дебилом…
Очень жарко…
Очень жалко -
оттого, что нет чего-то:
старикам – давно почета,
молодым – давно дороги…
Есть чего-то, но… не многим…
Очень жарко…
Очень жалко
оттого, что есть… свобода –
жить заведомым уродом…
Жду!
Выстрела в спину отчаянно жду…
Ров до краев все еще не заполнен…
Кто-то, быть может, об этом не помнит -
к счастью, но… будет вернее – к стыду…
Нет ни крестов, ни могил… Впереди
есть только ночь – безнадежно бессонна…
В ней каждый звук возвращается стоном,
в ней – только эхо:
жди, жди, жди………………………
Майнэ либэ
В небесах пространно темных:
майнэ либэ, майнэ либэ;
и в глазах немного томных:
майнэ либэ, майнэ либэ;
на песке следами в море:
майнэ либэ, майнэ либэ;
даже кошка на заборе:
майнэ либэ, майнэ либэ;
волны с берега смывают
майнэ либэ, майнэ либэ;
в звуках неизбежно тает:
майнэ либэ, майнэ либэ;
все уходит, все приходит:
майнэ либэ, майнэ либэ;
все запутано в природе:
майнэ либэ, майнэ либэ…
***
Пахнет прелым… Вспомнил юность:
поле, сено… А сутулость
будет позже… Запоздало
я пою глухому залу…
Он, конечно же, не слышит…
слышит, если только – свыше…
А под крышей - паутина,
в паутине – я, безвинный,
вроде мухи, бьюсь устало:
жизнь была и вдруг – пропала…
Знала, стерва, что когда-то
будет все-таки расплата…
Дата, черт возьми, - пространна:
то ли – поздно, то ли – рано…
***
Плачет кто-то за окошком -
я не плачу, я – смеюсь:
мысли катятся горошком
прямо на пол… Ну и пусть…
Собирать я их не стану:
голова трещит с утра…
Как же все на свете странно:
«Соловецкая» дыра…
Сплин
Прочту письмо
без стона и без крика:
прошло сто лет,
как будто – миг один,
и только боль –
занозой и уликой –
СПЛИН…
Ты пишешь: все забыла и прощаю,
плачу за все и сдача без нужды…
Куда ж еще
прощальней и слащавей?
ТЫ…
Пусты слова,
когда нет продолженья,
и чувства раздражающе пусты…
Что за проклятье,
что за наважденье?
ТЫ…
А мне давно с тобою одиноко,
хоть миг судьбы в моей судьбе
застыл;
везде, всегда,
повсюду и… без срока…
ТЫ…
За день до смерти…
За день до смерти буду жить,
не отвлекаясь на сомненья,
и будет за окном кружить
неуловимое везенье;
и снег растает на губах,
отдав свое мгновенье влаги,
и запульсируют в стихах
на сереньком клочке бумаги
мне непонятные слова:
о смысле жизни в этом мире,
о том, что жизнь всегда права,
о том, что только Бог помирит,
о том, что смертью не помочь
и жизнь, увы, не помогает…
Уже осталась - только ночь…
А что потом - никто не знает…
Исповедь бывшего пьяницы
Я пью чаек… Жена заварит -
хлебаю в неге и в тепле…
Сегодня мы с женою в паре:
чаек и сушки на столе…
А было ж время золотое:
в пивко плеснешь полсотки грамм…
А может, вспоминать не стоит,
жена ведь: все равно не дам…
Но было, что уж тут лукавить:
душа плясала гопака,
и было ж и кому поставить,
и заплеталась в стих строка…
Душа орала… Нынче – тихо:
сижу в пледу - учтив и мил…
Есть в душу вход. А где же выход?
Ведь был же выход, был же, был…
Хочу огня!
Костры весенние отчаянно дымят…
С огнем весной всегда – из рук вон плохо…
А нам с тобой – тереть глаза да охать:
ну отчего же листья вспыхнуть не хотят?
Они хотят, но… у желанья есть предел,
как и в стихах: как ты себя не мучай,
когда расплавишь лед под листьев кучей,
погаснет пламя… Ты ж не этого хотел?
Слушай
Слушай: может быть, услышишь,
не услышишь, - не поймешь.
Кто-то, может, рядом дышит, -
ты не слышишь… Правда – ложь…
В облаках плывет куда-то
зарифмованная боль…
Роль глухого воровата,
ты глухого не неволь:
он такой, каким когда-то
уродился. Жизнь глупа -
у него ума палата,
но душа, увы, слепа:
наугад бредет по свету
и на ощупь ищет смысл…
Смысла в смысле смысла нету,
смысл – когда в раздумьях мысль.
Просто пишется порою
не о том. Прости, - устал:
трудно быть твоим героем –
я иллюзий не питал.
Скучно…
Холодеет рот от скуки,
ноет правое плечо,
вместо слов толпятся звуки,
зазывая на крючок…
И никак не разобраться:
щупай - все равно не то…
В голом зеркале паяцем
ржет безумный конь в пальто…
Не глумись, ноздря… Осколки
захрустели под пятой…
Скучно… нет от жизни толку
в этой комнате пустой…
Зима (минус 36 и 6)
Зима… Уныло и темно…
В пространстве – замкнутом и стылом -
как облачка колечки дыма
плывут в замерзшее окно…
Как будто вечность замерла
в столетних половицах пола…
Я к этой вечности приколот:
жизнь, как и комната, - мала…
Зима… И в липкой тишине
ворчать не прекращает теща…
С ворчаньем жить, наверно, проще
моей простуженной стране…
И голоса едва слышны,
как на заброшенном погосте:
дожди перемывают кости…
они безропотно грешны…
Зима… Простуженный и злой,
хрипатый голос только жальче…
А в зеркале - уже не мальчик…
Увы, и тут не повезло…
И в комнате опять темно…
В пространстве – замкнутом и стылом -
моя душа колечком дыма
плывет в замерзшее окно.
Вальс невпопад
Подметает город осень:
на траве пожухлой проседь,
в небе хмуром лета просинь
выцвела до дыр,
желтых листьев эполеты
на деревьях неодетых, -
только я и… бабье лето
путаем следы.
Все в округе поредело,
даже дворник - между делом,
да и то всегда несмело -
листьями шуршит…
Ты прости меня, прохожий,
что опять мы непохожи:
осень я свою не прожил,
нет нужды спешить.
Было все, а что-то – мимо…
Это знать невыносимо…
Но давай судьбе простим мы
осень на дворе.
Ей бы – и зимой, и летом,
и весной – кружить по свету,
чтобы с песней недопетой
в костерке гореть…
Бомж-песня
Мне, бездомному, несладко
жить на этом белом свете:
сам себе кажусь загадкой,
будто черт меня пометил.
Ветер все в лицо да в душу,
дождь за шиворот без меры,
ночью будто кто-то душит, -
видно, я уже не первый…
Мне бы чистыми руками
по щеке тебя погладить,
мне б со свежими носками
жизнь семейную наладить,
мне бы спать в своей кровати
в теплой комнате у стенки
и всегда - пускай некстати -
твои чувствовать коленки…
Мне бы многого хотелось
в этой жизни безутешной:
чтоб душе пилось и пелось -
без усилий и неспешно;
чтобы звездочка в окошко,
чтобы дети и внучата,
чтоб удачи хоть немножко
да бутылочки початой…
Я бы жил на всю катушку!
А сегодня - в жизни тесно:
на глоток осталось в кружке…
Вот и кончилася песня….
***
Грудная клетка до сих пор болит:
нет в ней ребра… и даже моя мама,
которая все знает, но молчит,
с утра напоминает мне… Адама…
Мальчишкам Северного Флота
В купе плацкартного вагона,
как сельди в бочке, - морячки,
и все как будто бы знакомы -
не сыновья, а все ж – сынки:
почти забытые улыбки,
почти забытые слова,
уже есть право на ошибки,
и жизнь – прекрасна и нова…
Слова не выдохну пустые,
в глазах надеждой утону,
и отношения простые –
чтоб ощутить свою вину…
И волны Баренцева моря
перекрывают стук колес,
но морячок прибудет вскоре
туда, откуда черт унес…
Забуду выдох полупьяный:
там, братцы, лучше не служить, -
но буду помнить капитана,
который приказал им: жить!!!
И буду помнить страх в подлодке,
пропахшей потом всех морей…
Давай, моряк, по чарке водки
нальем: за наших матерей!
Мальчишечка, мальчишка,
не рви мне душу в клочья,
и так хватил я лишку
с тобой бессонной ночью.
Любимой
С тобой живу, не ведая печали:
придешь на помощь -
только позову…
Ты и в конце со мною,
и в начале,
поэтому я только и живу!!!
Моя Провинция
Провинциальная - до боли - тишина:
почти зима, почти весна, почти что лето,
почти что осень, - все четыре есть куплета,
а песни - нет… поди, провинция грешна…
А я живу неброско и смиренно -
провинциальный, но российский гражданин…
Я не ломал судьбу через колено,
в пылу выскакивая из своих штанин…
Мне так хотелось быть всегда в порядке,
но чтоб - не выбиваясь из последних сил…
Я был, конечно, у страны - в остатке,
но и судьбой своей ее быть не просил…
Я сплю спокойно… только на рассвете
уже лет десять нарушаю свой покой,
чтоб на вопрос единственный ответить:
вопросы-то моей провинции на кой?
Но в тишине рассветного молчанья
вопрос всегда висит в бездонной пустоте…
а в подсознанье - не слова, - мычанье:
мы тоже граждане, но, кажется, не те…
Глубинка тянет лямку на пределе,
и у нее уже давно вопросов нет:
в России все портянки пропотели,
и душно жить во лжи растоптанной стране…
Но нам с тобой, глубинка, нет замены…
В провинциальности такая чистота,
что не дождешься от нее измены, -
пустые хлопоты… не снять ее с креста…
Провинциальная - до боли - тишина:
почти зима, почти весна, почти что лето,
почти что осень, - все четыре есть куплета,
а песни - нет… А песня – есть…
Она в России просто не слышна…
Пишите стихи
Однажды грустил… но, увы, - не однажды…
Хотелось чего-то зачем-то. Бывает.
В окно билась птица… и в комнате стыло…
Душе одиноко - никто не поможет.
И лучше бы лучше! А в жизни – все хуже.
Откуда такая надменная данность?
Грустить – не порядок. Но кто его знает,
а вдруг эта грусть мне сегодня поможет
стихи написать?.. Беспардонная наглость –
сидеть и грустить, бесполезно и тупо.
Пишите стихи, несмотря на унынье.
Все будет прекрасно! А может, и лучше.
Пьеса для испорченного инструмента
А за окнами метель…
Мы друг друга так хотели!
Хоть и знали, что метели
замели постель….
Было стыло и темно:
холодеющие руки,
ускользающие звуки, -
и луна в окно….
Опускался потолок,
и сплетались наши тени…
Я устал просить прощенья,
ведь опять не смог…
Вороватая луна
все хи-хи-кала в окошко:
ну же, ну, еще немножко…
Плакала жена….
А за окнами метель…
Мы друг друга так хотели!
Но проклятые метели
замели постель,
Коллизия
Дурачок, ты, Коленька:
был и… будешь – голеньким…
Ты не понял, родненький:
лучше быть угодником,
промолчать, а тряпочку
спрятать, чтобы лапочкой
в круге быть проверенном…
Ну, а коль - не верил я,
вот, и вышел… - Коленька,
будто в бане, - голенький.
Стоп-кадр в стиле ню
Я сижу, как умный, в пончо
под ленивым солнцем южным:
думать ни о чем не нужно,
будто жизнь уже закончил….
А на солнце снова пятна,
море – серое от лени,
и в костре шипят поленья,
бормоча, увы, невнятно;
волны хлюпают устало,
облака висят уныло -
время будто бы застыло:
жизнь меня совсем достала…
А гитара - звонче, звонче:
время года не помеха,
лишь бы жить в лучах успеха,
только все же, братцы, в… пончо.
Смерть поэта
В заполярном городишке
жил поэт – Япошкин Мишка:
все кропал про снег и вьюгу,
чем-то был всегда напуган, -
жил, как все, и дул в ладошки,
чтоб согреться хоть немножко;
не японцем был, но прадед…
в Порт-Артуре был в осаде.
В октябре снежком прибило,
все – как будто как и было,
но взгрустнул чегой-то Мишка:
показалось – амба, крышка…
темнота… мутит природа…
ишь, взяла себе за моду
голосить и колобродить
по квартире… Непогоде
в Заполярье дом родимый -
нет экстримнее экстрима…
Но прошло… и понемногу
Мишка ожил, слава Богу,
глянул в зеркало: ниче,
хоть сигай через плечо.
И опять писать вдогонку
про любимую сторонку.
Вдруг, откуда ни возьмися,
тенью в дверь скользнула Крыся…
Крыся – даже с полуслова,
Мишке быть женой готова.
Только Мишка, сын Япошкин,
был похожим на морошку:
отцветет, а ягод нету…
Крыся знала все про это,
но не ведала причины
отказаться от мужчины.
Мишка зеньками позыркал -
Глядь, в листе бумаги дырка,
и, отчаявшись, в печали,
предложил присесть вначале.
Крыся завертела задом:
может, Мишенька, не надо,
может, я потом… Сама же
знала, что свое доскажет.
Мишка плюнул: день пропащий -
и глазами затаращил
в угол, где метла валялась…
Крыся все-таки осталась.
Помолчали… Печь трещала…
Где конец, а где начало -
не поймешь, а все же надо
и командовать парадом.
Мишка Крысе: «Че приперлась?
Нарываешься на твердость?
Я ж тебе всегда не радый,
хоть не делаю преграды».
Крыся глазками стрельнула:
«Миша, ветром в дом задуло…
Шла я мимо, вот те крест, -
ни домишечка окрест,
а твой домик – на краю…
Я ж семью себе кую…» -
и сказала, вроде, тихо,
чтоб не знать какого лиха…
Мишка ж выпучил глазищи:
«Ты – не Крыся, ты – Крысища…
Эка, вздумала, корова, –
за поэта все готовы…
Только есть у меня, Крыся,
Девка, Муза. Отчепися».
Крыся сладенько запела:
«Миша, есть такое дело –
дело малое, простое,
но обдумать его стоит». -
«Что за дело, балаболка?
Будет хоть немного толка?» -
«Будет, Мишенька, не злись,
там такая, Миша, жизнь!
Там тепло и море плещет,
зимние без нужды вещи,
там луна похлеще нашей,
там и ночью-то не страшно,
там вино, и джин, и виски,
тама есть кого потискать…
Но вот с этим, Миша, – строже:
нашей бабе нужно тоже
быть любимой и любить,
а не только щи варить…»
Мишка, хоть поэт, но… Крыся
поднялась в такие выси,
что поэту – все загадка.
Михаил икнул украдкой
(тут уж, братцы, не до песен)
и на гвоздь вопрос повесил:
«Что же за страна такая?
Я ведь пожил, а не знаю».
Крыся тут же – за уздечку:
«А какие там колечки!
А штаны из кожи!
Нам сгодятся тоже».
Мишка просто обалдел:
что – хотел, а что – имел!?
Что же это за напасти:
здеся - жизнь, а тама – счастье?..
Видно, жизнь выходит боком
для поэта-многострока…
Видно, он в мечтах витает,
а мечта – она простая:
женка, детки и домишко,
да худое хоть умишко,
чтобы жить да поживать,
чтобы в Турцию летать,
чтобы счастье – у порога,
чтобы - не подмышкой Бога…
Так и скурвился поэт.
И живет уж много лет
без стихов, но с Крысей в паре,
не играет на гитаре
и не верит в чудеса…
Гоп ца дрыца, гоп ца ца…
Mon ami
Заколдованное лето
в белом саване ночей -
будто строчка из куплета:
ты – ничья, и я – ничей…
Ночь запуталась в рассвете
голосами сонными,
только эхо и ответит:
mon ami…
Кареглазая соседка,
поколдуй-ка у костра:
завари чаечек крепкий,
чтобы выжить до утра…
Ночь запуталась в рассвете
голосами сонными,
только эхо и ответит:
mon ami…
Улетаю, улетаю…
Не держи меня, мой друг:
в небе облачком растаю,
замыкая ночи круг…
Ночь запуталась в рассвете
голосами сонными,
только эхо и ответит:
mon ami…
Женщинам, которые ждут
Если бы черными днями покорно
небо спускалось мне пледом на плечи…
Если бы двор мой неведомый дворник
мел неустанно в простуженный вечер…
Если бы ветер все желтые листья
выдул из города осенью стылой…
Если бы слал ты мне тысячи писем…
я бы тебе все, наверно, простила…
В унисон с Булатом
На погонах позолота
пропиталась нашим потом.
В никуда из ниоткуда…
Будь солдатом! - Значит, буду!
Я - на мушке, ты – за кружкой…
Я – в окопе, ты – с подружкой…
Я – в земле, а ты – в постели…
Мы ж не этого хотели!!!
Но…
не устану повторять я:
все солдаты в мире - братья!
Все солдаты в мире братья, -
не устану повторять я.
Рвутся жилы… Быть бы живу
моему с тобой призыву.
Кровь не капает, а льется…
Только флаг российский вьется.
И…
на погонах позолота
пропиталась нашим потом…
В никуда из ниоткуда…
Будь солдатом! - Значит, буду!
Но…
не устану повторять я:
все солдаты в мире – братья!
Все солдаты в мире братья, -
не устану повторять я…
***
На склоне лет: хочу, но страшно,
а вдруг не там и не туда?
Боюсь, но... братцы,
сносит башню...
Беда… беда… беда… беда...
***
Мне часто было жутко одиноко…
На счастье не понизилась цена…
И что-то выходило, только боком…
Наверно, жизнь без гадостей вредна.
Дурной знак
А на ветру не заполощется беда –
застынут наши замороченные души,
и так захочется тихонечко предать…
чтоб свои души и не слышать и не слушать,
И землю звонкая накроет тишина -
как в предрассветье, - сон неумолимо душит,
и не увижу я из своего окна,
что улетают мною преданные души
в бездонность черной от утраты пустоты,
в такую даль - не выразить словами…
И остаемся вместе только я и ты,
и – подлость, подслащенная стихами…
Колыбельная наоборот
Переждем, и все случится…
Слышишь – кто-то в дверь стучится?
Ночь…
Не случайный ли прохожий
ищет – не находит тоже?
Ночь…
Кто он – этот третий лишний,
что усердствует излишне?
Ночь…
Дует из окна - нет мочи,
не спасет полоска скотча.
Ночь…
Эти странные метели
в нашей на двоих постели…
Стыло. Далеко до света.
Как в ушко иглы продета
ночь…
А в зрачках твоих лучистых
будто прячется нечистый.
Ночь…
Нет ответа - почему же
в комнате такая стужа?
Ночь…
Только ждать, когда случится
или кто-то постучится
в ночь…
Эти странные метели
в нашей на двоих постели…
Постельная сцена
Лежу в постели, как в нирване,
речным весенним топляком:
расслаблен и немного странен,
с собою будто незнаком;
и в темноте с табачным дымом
вдыхаю бренность бытия…
не бренность же – проходит мимо,
и только простыни хрустят….
Стук в дверь, а я его не слышу, -
не пьян, не болен, не дурак,
но слышу чей-то голос свыше,
как будто в потолке дыра.
А мысли - к черту эти мысли,
их уже некуда девать:
в табачном дыме мысли виснут,
не опадая на кровать.
Сопит жена, не раздражая…
Рассвет в окно. Бессонна ночь.
Кого-то… что-то…. я … рожаю…
и только некому помочь.
Нет, не успел…
А мы не спали до утра…
Мотало лодку у причала,
и новый день искал начало
в золе уснувшего костра…
Плясали тени за спиной,
где только эхо, тьма и ветер…
как будто – никого на свете
за этой липкой тишиной…
Мерцали звезды в темноте,
как на компьютерном экране,
и отлетало в ночь сознанье,
не отражаясь в пустоте…
Рассвет на ниточке висел…
Меня раскачивало между
разлукой, встречей и надеждой…
Нет, не успел… Нет, не успел…
***
На лугу стоит березка –
по душе, как будто тезка,
на ветру волнуется,
знать, желанье сбудется…
Весенняя песня с карельскими нюансами
Я почти забытый и заброшенный,
что-то слезы катят, как горошины.
А весна за окнами тягучая -
ты, весна, меня уже замучила.
И ручьи в снегах лежат замерзшие,
и от этого как будто горше мне.
И в окошке плачет солнце зябкое,
обмотавшись облаками-тряпками.
Не пугай меня ветрами стылыми,
все равно всегда друзьями были мы.
Если не помру - наполню ветром грудь:
этот ветер стылый выдувает грусть.
Не забыто все, не позаброшено -
раскатились по углам горошины…
Ох, устал я, братцы, да тереть глаза…
Да и толку что да все глядеть назад?
Я почти забытый и заброшенный,
что-то слезы катят, как горошины.
А весна за окнами тягучая -
только б ты, весна, меня не мучила…
Рыжая
(рыжая – это и женщина,
и осень, и жизнь)
Рыжая,
несомненно, рыжая…
Вижу я
рыжую вуаль,
только очень жаль,
что не долог век –
запорошит снег:
все опять не так,
за душой пятак…
Рыжая,
несомненно, рыжая…
Слышу я:
шелестят дожди,
и в трубе гудит,
будто черт в ночи
на судьбу ворчит:
все опять не так,
за душой пятак…
Рыжая,
несомненно, рыжая…
Выждала
и опять блажит…
Хочется пожить,
только – пустота
да призор креста:
все опять не так,
за душой пятак…
Рыжая…
Неудачное свидание
А все случилось, все случилось на закате,
когда ласкал вечерний ветер тишину:
в твоей душе уже вершил судьбу Создатель,
я ж на свиданье шел, как будто на войну…
Ведь я не знал, чем завершится этот вечер,
а снег скрипел, ворча моим шагам не в такт,
и в темноте хотелось крыть, но было нечем…
Я спрашивал себя: зачем идешь, чудак?
А за углом противно лаяла собака,
наверно, чувствуя веление души,
и каждый звук в ночи дурным казался знаком,
который мог меня свидания лишить...
И чьи-то тени появлялись неизменно,
когда уже казалось, что окончен путь,
и кто-то нагло мне давал под зад коленом,
а я не мог в ответ кого-то тоже пнуть...
В боку кололо от топтания на месте,
и ноги к полночи хотели на покой,
и если бы не оставалось граммов двести,
то я б давно уже на все махнул рукой...
Всю ночь промаявшись, я не нашел дороги,
но в этом нет, конечно же, моей вины:
зимою счастье улыбалось, но… немногим,
а я, пожалуй, подожду и до весны...
Страдания старого барда
Налью в стакан по кромочку
хрустально чистой водочки,
порежу балычок
и буду пить протяжно я,
закусывать с оттяжкою,
кусая за бочок.
А позади колесики
везут, куда попросите…
а можно – в никуда?
А можно, если хочется:
душа давненько просится,
но… мимо поезда…
Летит звезда нечаянно,
и мы уж не отчаянны -
куда спешить?
С разлуками повенчаны,
давно уже не вечные -
так, для души…
Мы забыли
Мы ночами устали жить с тобой одиноко
под пустыми глазами занавешенных окон…
Мы забыли, что небо нам звездой улыбнется,
мы забыли, что все же нам с тобою поется…
Мы забыли, что кто-то ждет и нас в этой жизни,
мы забыли, что утро новым солнышком брызнет…
Мы забыли, что бьется где-то сердце другое,
мы забыли, что это наши силы удвоит…
Мы не можем поверить этой ночью до света,
что не спится кому-то, как и нам, только где-то…
Мы забыли проститься, но… прощаться не надо,
просто ночью мы часто одиночеству рады…
Соловецкая баллада
Девочка Валя, а лучше - Валюша,
барду носила в кафешке покушать.
Нет у Валюши ни дочки ни сына -
в барде очнулся, конечно, мужчина:
пел соловьем под гитару у моря
про соловецкое Валино горе,
пел о девчонке в коротенькой юбке,
будто лобзал ее свежие губки;
пел о рассветах и пел о закатах,
пел он, вдыхая девчоночий запах…
Волны вздыхали, и море скрипело…
И наливалося Валино тело
воздухом терпким и разгоряченным,
будто бы с бардом волной обрученным;
и уплывало в заморские дали,
где этих радостей и не видали,
где просто ждут и не знают об этом,
где не встречаются – так вот - поэты…
В небо удача звездой улетела -
девочка Валя поймать не успела…
Время
Время… Что это за штука?
Каждый миг я им застукан,
каждый день и каждый час
время проверяет нас.
Кто – в кусты, я – в чисто поле,
где судьба зовется долей.
Догоняй, ведь не впервой
нам соперничать с тобой!
Кто куда, а я – вдогонку…
Между взрывами – воронки…
Не успею - быть беде:
будут песни, да не те…
Кто за чем, а я – за этим:
чтобы солнце завтра встретить
на рассвете у реки
с незаконченной строки…
Исповедь барда
Тонка струна, противен звук,
на пальцах вечные мозоли;
в душе и в теле жуткий зуд –
напоминает лепрозорий;
и сны к беде по четвергам…
Конечно, может быть, - пустое:
как и друзьям, так и врагам
мою гитару не расстроить…
Лишь под гарротой* бытие
не назовешь, пожалуй, скукой…
Судьба, конечно же, - крупье,
а может быть, и просто – сука…
И пальцы путают лады,
наверно, все-таки, недаром:
не строит сердце - жди беды,
но… не вини во всем гитару.
*Гаррота – орудие пыток в средние века.
Мой сентябрь…
В сентябре все так знакомо:
в сентябре я будто дома,
где все запахи и звуки так волнуют нас;
где - конец и где - начало,
где всегда есть путь к причалу,
где и встречи и разлуки свой имеют час.
Сонные мысли
На море шпрехали и пили,
сонливо ели… ветерок
был в про-турецком стиле…
как будто отбывали срок.
Волна облизывала ноги,
и турки пели ни о чем…
Был гид, конечно, но не строгий,
ни в чем почти не уличен.
И солнце строго и надменно
палило прямо в животы -
вздувались на лодыжках вены,
на шеях плавились кресты…
Прощался кто-то с кем-то где-то -
и слезы капали в стакан;
все были честно не одеты,
чтоб не блюсти законы стран…
А полумесяц - это враки:
такая полная луна...
А если выпить чашку раки -
луна останется одна
на небе… Пей, дружок, почаще:
пей летом, осенью, весной -
тогда луну всегда обрящешь…
Нет, познакомишься со мной.
Вранье
Постигну суть… Не ту, другую…
И не открою никому,
чтоб не смогли охаять всуе…
И все-таки… я руку жму
тебе, мой друг: так много мути
в бурлящей прорве суеты!
Наверно, быть не может сути…
Мы врем друг другу, я и ты.
Девочка из осени
Девочка из осени –
с проседью, с проседью:
ей семью забросить бы и сбежать,
и лежать в ромашковом
поле без рубашки бы,
и в глазах фисташковых
небо отражать…
Мой дворик
Отпусти грехи, маманя,
от попов не жду пощады:
жизнь – она и так обманет,
если очень будет надо.
От прости и до прощаю
слишком длинная дорога,
я ж не верю обещаньям
ни от черта, ни от Бога…
Жизнь вытягивала жилы:
видно, рылом я не вышел;
и душа собакой выла -
кто ее на воле слышал?
Что ж вы душу так нещадно…
Ей же нет нигде замены,
на нее б мундир парадный
да портрет ее на стену…
Взбаламученные годы
и за взятку не расскажут:
на каком я блюде подан,
кто порежет, кто намажет,
кем я буду соком выжат,
у кого буду в фаворе…
Мне бы снова только выжить
в этом запоздалом споре…
Десять тысяч дней - как в прорву,
как в дыру под черным знаком…
Ох, какой кусок оторван
и отправлен по этапу…
Десять тысяч дней… А дворик
мой такой же, как и прежде,
только в центре встанет вскоре
памятник моей надежде!..
Не унывай
Будто что-то, будто как-то,
будто где-то за спиною:
между миром и войною,
между холодом и зноем,
между карой и виною,
между бездной и стеною, -
будто гнев сошел на милость,
будто сердце вдруг забилось…
И за каплей капля звонко
струйкой, может быть и тонкой,
льется жизнь тебе в ладошки…
Пей, но только – понемножку.
Подарочная песня
Назову себя подарком
и в руках твоих замру…
Мне и холодно и жарко –
трудно быть твоим подарком:
вроде, чувствую, помру...
Назову себя цветочком
и в букете алых роз
буду пахнуть днем и ночью,
щекотать тебя в височек,
доводя до самых слез...
Назову себя конфеткой
и - к тебе на язычок…
Не глотай поспешно, детка,
я - заветная конфетка:
может, в ней сидит крючок...
Назову себя шампанским
и в бокале зашиплю -
может, просто по-гусарски,
ну а может, и по-царски
твою жажду утолю...
Назову себя колечком
и на пальчике твоем
буду радовать сердечко -
мы колечком будем вечно
по Земле катить вдвоем!
Полярный тост
Сероваты, хмуроваты,
волны, как в бою солдаты,
что с проклятым супостатом
замыкаются в ряды
и врываются на сушу,
тонны памяти обрушив, -
там загубленные души:
может быть, и я и ты…
А за серой дымкой где-то
ни детей, ни женки нету -
мы на пару с белым светом
в отношениях простых;
а ночами – только слушать,
как волна стучится в уши, -
там загубленные души:
может быть, и я и ты…
А на суше нет дороже
тех, кто рядом быть не может,
и не помнить их не гоже:
не сжигаются мосты;
и закона не нарушить,
ведь на нашей части суши
их просоленные души
будем ждать: и я и ты.
Опять сначала
Чудна холодная постель:
бела, пустынна, одинока,
нет ну ни пятнышка порока,
пока не втиснется устало
моя душа под одеяло
и засопит - всегда на пару
с моей простуженной гитарой.
А мне опять лежать и слушать,
как звуки заползают в уши,
и средь измученных мелодий
вдруг песня… ускользает, вроде,
опять звучит, но - как-то странно…
Я понимаю: рано, рано,
не торопи - и так случится,
недаром по ночам не спится,
когда за окнами метель.
Ноги (новогодняя почти сказка)
Два голоса ворчали в тишине…
Скрипела ночь несмазанной телегой…
Апостол Павел, кутаясь в кашне,
хрипел ногам, торчащим из-под снега,
не ведавшим житейских передряг…
А ноги точно что-то понимали:
как и у всех пожизненных трудяг,
они дрожали в зоне аномалий…
Один из них – курчавенький такой –
почувствовал – не избежать скандала,
на ухо Павлу: «Мы-то тут на кой?
Еще, ей Богу, время не настало…»
Апостол дернулся и выдохнул: «Ужо…»
А что – ужо – не понял даже ветер…
А с неба падал медленно снежок,
как будто - никого на белом свете.
А ноги встали… Песня полилась…
Еще не все потеряно, дружище,
ведь песня ни за что не даст пропасть!
Бывало с нами и куда почище…
Объявление на турецком пляже
Принимаем очень срочно
груди: спелые, не очень,
без загара и с загаром,
в одиночку или парой,
с телом, можно и без тела,
с чистой кожей, пропотелой;
покупаем и мужские,
если только из России.
Принимаем очень срочно.
Приносите. Ждем. И точка.
***
Он был один, когда волна
его нечаянно накрыла,
и гальку пропахал он рылом…
Волна судьбу вершить вольна.
Ностальгическая
Ущипни меня слегка,
чтоб удачу не прошляпить…
Так и тянется рука
жизнь нечаянно облапить.
Черным по белу скачу
и смеюсь, и рвусь, и плачу…
Мне бы – старому хрычу –
жить немножечко иначе…
Мне бы пить английский чай
в тихом садике тенистом
и вдвоем с собой молчать,
представляяся артистом…
Мне б дышать неглубоко,
оставляя чуть на коду,
и дешевым табачком
не загаживать природу…
Мне бы жить с тобой в ладу,
не ворчать в ответ потомку
и всегда иметь в виду -
можно петь, но, чур, не громко…
Доля, может быть, горька -
хоть ее бы не прошляпить…
Так и тянется рука
жизнь нечаянно облапить…
Веселые размышления о смерти
На горушке, ой да на горочке –
две сестрички, ой да две елочки…
А по небу синю, да – облачко,
как моей милашки, да попочка.
Загляну я на само донышко,
а на донышке нету солнышка,
нету солнышка, нету лучика…
Закушу-ка я, да огурчиком…
А душа лежит, да - на блюдечке
с голубою, ой да каемочкой…
Только не нужна никомушеньке
одинокая моя душенька…
Не стабильная, зараза,
смерть: приходит, но не сразу -
ждет, когда в душе не густо,
чтобы не копаться в чувствах;
чтобы выдохнул без фальши,
чтобы не дышалось дальше;
чтобы голос с хрипотцою,
чтоб движения с ленцою…
А когда рванет на части,
чтоб сказать тихонько: здрасьте…
На горушке, ой да на горочке
заждались меня мои елочки…
И зовет меня бело облачко -
как моей милашки, да попочка.
На краю
Воет сукой ветер стылый:
береженых нет уже, -
так давно судьба не выла
на последнем этаже…
Не реви взахлеб, дуреха,
все равно патронов нет…
Будет – хуже… Было – плохо…
Не давай ни в чем обет.
На краю стою с ответом,
а вопрос висит в петле -
до ответа от навета
не нужны десятки лет…
Банк сорву – пропью, и точка.
Не сорву - да не беда:
был не срок, была отсрочка -
не от смерти… от стыда…
Забалую…
Забалую… А что еще надо?!
Мужики, наливай первача
и – по первой до первого лада:
чтобы сразу свое откричать,
оторвать, закусить огуречком
и взахлеб - о своем, без балды;
чтоб потом и кричать было нечем,
чтобы не докричать до беды;
чтобы все до конца, до упора,
чтобы в кровь и – трава не расти;
чтобы встретиться снова не скоро,
а пока все забыть и простить…
Прости
Прости, не помню я, не верю…
а вспомню - одуванчиком:
разлуки, встречи и потери,
девчонки – губы бантиком…
И кто-то дышит, но не может,
и рвется, но не голосит,
и день как будто бы не прожит,
и мама все-таки простит.
И за околицей рассветы
закатами кончаются,
уже и лето не одето,
и осень с ним прощается.
И ждет кого-то кто-то где-то,
и ветер одуванчики
сдувает песнею пропетой,
и мы – уже не мальчики…
Соловецкая фестивальная
Чудные деньки:
табачок не врозь,
вот и Соловки,
и никто не гость.
Катерка не жду:
не хочу опять
радость и беду
без друзей встречать.
Не гони волну,
не труби отбой -
все равно вернусь
встретиться с тобой.
Бьется на ветру
колокольный звон…
Если не помру -
привезу поклон.
А что это было?...
Хлопну стопку на прощанье:
нет ни горя, ни беды, -
просто велено с вещами
да не в первые ряды;
просто не было ответа
на расстрельный на вопрос,
просто вывели до света,
потому что перерос
жизнь, а смерть уж у порога:
отдышись, - куда спешить, -
ведь от Бога и до Бога
ни единой ни души….
В поле воет ветер стылый…
Захмелел я без вина…
Что же, милый, это было?...
Это, милая, - цена…
Что кому…
Кому-то - надо, а кому – не очень…
Кому - награда, а кто – между строчек…
Кто ждет чего-то, а кто ждать не хочет…
Кому зачтется, кому просто прочерк…
Кому-то - свет, ну а кому – потемки…
Кому - сто лет, ну а по ком – негромко…
Кому - удача, а кому – подножка…
Кому-то - дача, а кому – рогожка…
Кому-то - мясо, а кому и кости…
Кому-то – часто, а кого – проносят…
Кто - атаман, а кто-то и рванина…
Кому - в стакан, ну а кому - все мимо…
А мы с тобой не ждали-не гадали,
что будем долго у судьбы в опале,
что будет ночью очень часто сниться
меж волей и неволею граница…
Песенка о Тане, которая выловила
свой мячик, выросла, переехала
в Карелию, вышла замуж,
купила дачу и…
На скалистой плахе
у нашей Таняхи
поломалась ножка -
слезы катят горошком…
А дымочек вьется…
Что-то мне не пьется:
не помыться Тане
в протопленной бане…
Были бы моложе,
поломали б тоже,
да сердечко бьется:
а вдруг не срастется?
Частушки
На горушке-на горе
белые ромашки.
Эх, жениться бы скорей
на своей милашке.
А милашка в платьице
ситцевом в горошек,
конопушек на лице –
как в июле мошек.
Я не буду заставлять
их смывать милашку -
будет что потом считать,
а не рвать ромашки.
Соловецкая прощальная
Хорошо на этом свете
жить и радовать судьбу,
вечерами песни петь ей,
проплывая по небу;
щелкать пальцами игриво,
приговаривая в такт:
можно, можно жить красиво,
превращая в рубль пятак…
Медь звенит всегда устало,
серебро всегда поет…
Жизни, брат, не будет мало,
где там нечет, а где чет?
А на берег волны катят
друг за дружкой, не спеша,
и стоит у пирса катер…
Все, устала петь душа…
Старшим медсестрам России
Как бард и, вроде бы, мужчина,
люблю я старших медсестер,
на то есть веские причины:
у них всегда язык остер,
у них заведомо в привычке
быть поршнем там, где стынет кровь,
у них ко всем сердцам отмычки,
и лучше им не прекословь;
они, хоть небольшого роста,
но выше всех, когда нужны,
им не подходят наши ГОСТы,
они со всех сторон видны.
И пусть им двадцать, тридцать, сорок -
какая разница, мой друг!
Сестричка, каждый миг мне дорог,
когда укол – из твоих рук…
С жизнью я на ты…
Нет, не хочется песен новых:
эти песни ведь душу - вдрызг!
Но рожаю я песню снова,
как какой-то паршивый артист…
Нет «фанеры», хотя гитара -
из фанеры, а может - нет,
да и я ведь, пока не старый,
выползаю на белый свет…
Звон в ушах, и не надо - в кассе:
денег нет, зато есть душа, -
и пока я еще не классик,
буду жить от души, спеша;
буду петь, открывая дали,
буду плакать и хохотать…
Вы такого и не видали -
я таким только жажду стать…
Но сегодня прощай, удача,
мне удача – на полбеды…
Я – мужик, я давно не мальчик,
с жизнью я не на Вы, - на ты.
Загляну в себя
Загляну в себя: противно
понимать и ждать чего-то,
превращая жизнь в работу
по расписочке фиктивной;
забывать все то, что было
и, закапывая ночью,
быть бездумно – между прочих -
со своим посконным рылом…
В жизни жутко одиноко:
холодок в душе – слезою,
сердце – дарственной мозолью,
а потом… и смерть до срока…
Смысла нет в бездонной жизни:
рвутся старые страницы,
размываются границы,
тает преданность отчизне…
Загляну в себя: противно…
Мысли по поводу
***
Что же ты поешь не в тему,
эндокринная система:
что, опять неугомонны
полоумные гормоны?
***
Шляпка милая, постой…
Золотится рядом лето…
Может, много слишком света
В этой голове пустой?..
***
Поэту РЯДОМ с жизнью быть –
«сподручней»:
копаться нет нужды
в навозной куче…
Президентская
Рви меня на лоскутки,
распускай на нитки,
режь на мелкие куски,
Президент мой прыткий;
шею снова заголи,
голову на плаху…
Я травиночкой в пыли
натерпелся страха…
Ах, куда же и зачем
душеньке в остатке?
Был бы голосок звончей -
ох, и пел бы сладко…
Когда к стеночке вели -
от любви до праха, -
я травиночкой в пыли
натерпелся страха…
Эх ты, доля–долюшка:
жизнь моя – копейка…
Я не вижу полюшка -
горлышко залей-ка…
А за горочкой вдали
солнышко садится…
Я – травиночка в пыли,
ну, плесни ж водицы…
Хреновина № 17
(из цикла «Хреновины»)
Ржавый гвоздь торчит из пятки -
Дачных мест нежданный гость, -
прикрывая дырку шляпкой…
Гость-то гость, а все же… гвоздь.
Страдания (карельские)
За метелями – метели,
за капелями – капели,
а по Западу с Востока
солнце катит как-то боком…
Кабы че не вышло,
хвост ему в дышло…
В наших северных пенатах
солнце светит воровато,
на заборе - весь в фаворе -
черный кот сидит – на горе…
Кабы че не вышло,
хвост ему в дышло…
Тянут жилы - быть бы живу,
нам с тобою не до жиру:
черно-белые закаты,
не бедны мы, не богаты….
Кабы че не вышло,
хвост ему в дышло…
Верить нам али не верить:
где удача, где потеря,
где разлука, а где встреча,
а где утро, а где вечер?
Кабы че не вышло,
хвост ему в дышло…
За метелями – метели,
за капелями – капели…
За метелями – метели,
за капелями – капели…
Кабы че не вышло,
хвост ему в дышло…
Дежа вю
На пустынном берегу
мне неведомого моря
след чернеет на снегу -
то ли счастья, то ли горя…
Пляшет солнце на ветру,
и виденье в дымке тает,
будто в черную дыру
улетаю, улетаю…
Не сомкну до света глаз
и, таращась в дыры окон,
буду ждать за всех за вас
и внимать безумным строкам…
Буду вглядываться в тьму
и… до смерти все же верить:
счастье - только потому,
что не верю я в потери…
И пускай на берегу
мне неведомого моря
остается на снегу
след и счастья, след и горя…
Пусть и солнце на ветру
пляшет, ластится и тает,
будто в черную дыру
улетаю, улетаю…
Не жалей…
Не жалей меня, удача,
погоняй по кругу:
я давно уже не мальчик,
чтобы ждать подругу.
Злее, злей, не жалей,
лучше стопочку налей.
Нет и не было удачи,
был и буду рыжим…
Я живу, а это значит:
снова, братцы, выжил.
Злее, злей, не жалей,
лучше стопочку налей.
Балаболка-жизнь… Ответа
нет и быть не может:
вроде осень, вроде лето -
нету их дороже.
Злее, злей, не жалей,
только стопочку налей.
***
Просто холодно, похоже – навсегда…
Не согреюсь «Беломорканалом»…
Жизнь была и… вдруг ее не стало…
На лице – ни пользы, ни вреда.
Просто холодно, похоже – изнутри…
Душу не согреешь даже водкой…
Жизнь легла веревочкой короткой,
будто кто ее нечаянно остриг…
Просто холодно…
Розовый туман
Мы улетим с тобой, как птицы,
к теплу, за синие моря,
с туманом розовым проститься,
сорвав листок календаря…
И смоют волны океана
шагов запутанных следы,
и облака в тумане канут
на фоне розовой воды;
и всем назло под шум прибоя
скользнем по кончику зари,
и будет чудиться порою,
что мы над волнами парим…
Мы на краю земли оставим
все, что сбылось и не сбылось, -
на темных пятнышках проталин, -
и душу - мокрую насквозь…
Такая странная работа
Не затаить в глазах разлуку,
как и не спрятать эту боль,
а за разлукой – только мука
от расстояния с тобой…
И не успеть простить до света,
и не уснуть до петухов,
и не найти в ночи ответа,
как – ненаписанных стихов…
И не дойти до поворота,
и не понять, и не забыть…
Такая странная работа:
жить…………………………………
Когда падают звезды
Полетела звездочка… О чем-то
чья-то пригорюнилась душа -
одинокой, жалкой собачонкой,
у которой в жизни – ни шиша:
даже нет простой собачьей будки,
где бы можно ночку скоротать,
а не то чтоб - даже просто в шутку -
той звездой в момент паденья стать…
Type mismatch
(Несоответствие типов)
Нет ни звука из-под… скотча,
и в глазах - одни кресты
на кладбище – многоточьем -
в загородочках пустых…
А на шее… невесомо…
крест у сына… (type mismatch)…
Мой - отчаянный потомок:
мой убийца… мой палач…
Каруселью допотопной
мы почти обречены…
Может, лучше автостопом
по проулочкам страны?
Но… ни звука из-под скотча:
крест - в глазах, а на меже
почему-то многоточье
поросло быльем уже…
Баллада от future
Снег снаружи и внутри:
слякотно и сыро…
Пел на улице старик,
не согласный с миром…
Пел о чем-то о своем,
задирая брови;
было все свое - при нем,
было бы здоровье…
Между строчками вдыхал
впалой грудью воздух
и рычал в своих стихах,
раздувая ноздри…
и хрипел, и плакал,
будто жизнь – кому назло -
положил на плаху…
Песенка барда,
которому все по фигу…
Песни пели, дни летели –
шарики цветные:
розовые, желтые,
сине-голубые;
паутинкой на ветру
таяли незримо…
Если только я не вру -
жизнь проходит мимо…
Жили-были, не тужили:
если б не заботы,
надувать бы шарики, -
нет такой работы…
Столько радостей вокруг,
но – неумолимо:
если только я не вру -
жизнь проходит мимо…
Снятся шарики ночами,
год от года краше,
только ниточки в руках,
вроде бы, не в наших…
А проснешься поутру -
нету их родимых…
Если только я не вру -
жизнь проходит мимо…
Песни пели, дни летели –
шарики цветные:
розовые, желтые,
сине-голубые;
паутинкой на ветру
таяли незримо…
Если только я не вру -
жизнь проходит мимо…
Я всегда вернусь
Отложи свои дела
и ворчанье на усталость:
жизнь пока еще осталась,
и сирень не отцвела.
Пусть сгорает на ветру
сердце, искры рассыпая,
пусть страницы лет листает
жизнь, вздыхая поутру.
Ну а я взмахну крылом
и растаю в поднебесье
без причины – новой песней -
вместе с дымом и теплом…
Но когда-нибудь в ночи
я прольюсь дождем на плечи,
чтобы множить наши встречи –
без звонков и без причин.
***
Я не хочу уметь: не жить,
а верить в бытие без смерти;
и знать, что есть и Бог, и черти;
и о бессмертье тупо ныть;
и выть собакой на луну,
хотя ее в окне не видно…
Но, кстати, до смерти обидно:
когда-то все пойдем ко дну…
Я рвусь на части от обид
на всех, кто мне дышать мешает…
Не верю тем, кто всех прощает,
ведь все равно душа болит,
ветшая быстро от заплат,
и рвется, захлебнувшись в плаче, -
в глазах как будто черти скачут…
Но я безумно жизни рад.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/