Глава 4
Наступило утро четвертого дня. Дин лежал рядом, уткнувшись кудрявой головой в мое плечо, а вытянутая рука покоилась на груди, опять-таки моей. Я лег на бок и, погладив его волосы, слегка потрепал за ухо, призывая проснуться. Мы спали под одним одеялом, должно быть, ворочаясь, я собрал его под себя, обнаружив это, я приподнялся на локте, чтобы вытащить из-под себя большую часть одеяла, но поворачиваясь, потянул его на себя и обнажил Дина. Было неожиданностью увидеть, что он спал голым. Не стану скрывать, что я с любопытством разглядывал его тонкое и изящное тело и скажу больше – меня охватило приятное волнение, следствием которого был прилив трогательной нежности. Я не мог удержаться и поцеловал Дина с такой нежностью, какая редко у меня бывала в губы, для которых они и были назначены. Я так же не стану отрицать, что мне было приятно и, разумеется, не в свое оправдание, хочу донести до сведения тех, кто содрогнется от отвращения, что мне выпало счастье испытать чувство которое я нахожу в высшей степени естественным и возвышенным, потому что в ту минуту понял, что нежно люблю этого мальчика. Кое-кто, без сомнения, сделает отсюда вывод, что я извращенец. Пусть! Я не боюсь людского суда, ибо ни у кого нет права быть моим судьей! Вот так! Нельзя сразу увидеть благородство и нежную привязанность в этом случае, но именно сила чувства обнаруживает тесную связь между ними в том факте, что любовь мужчины к мальчику может быть пронизана божественным светом и как таковая является примером аналогичности естественного влечения с крайностью и если не может служить доказательством допустимости, то, по крайней мере, убеждает меня в том, что первое не исключает присутствие второго в привязанности такого рода.
Я встал, отдернул занавеску и поглядел в окно, выходившее во внутренний двор, в эти утренние минуты безлюдный, он был погружен в сплошную тень. Я не видел, но знал, что слева была бывшая конюшня, приспособленная под гараж. Несмотря на полумрак, воздух пронизывали солнечные лучи, я видел их блики на черепичной крыше галерее, она была ниже, чем восточная и южная стороны замка и примыкала к башне, внутри которой я уже успел побывать вместе с Дином. Обернувшись, я увидел, что он сидит на кровати, свесив ноги и, ничуть не стыдясь своей наготы, улыбается.
- Пойду к себе и оденусь, - сказал я и вышел. В силу сложившихся обстоятельств я не хотел, чтобы кто-то видел меня в спальне Дина, поэтому вернувшись в свою комнату, испытал большое облегчение от того, что никого не встретил на пути. Спустя каких-нибудь десять минут я сошел вниз. Направляясь в столовую, я увидел Огастина, кивнул ему и стал ждать, когда он подойдет. Мы обменялись приветствием и вместе вошли в столовую. Неподражаемая Эбигейл, как и полагается, восседала в центе стола: по обе руки от нее располагались кухарка и прачка, за длинной частью стола сидели Ада и Джейн, и к ним присоединился Огастин. Я устроился на противоположной стороне рядом с Дином. Из наших рядов исчез доблестный дворецкий. Ничто как будто не мешало предположить, что он уже позавтракал на кухне, среди милых его сердцу кастрюль и сковородок. Этой привилегией он пользовался только в том случае, если вставал рано, чтобы быть нужным герцогу, который часто уезжал в Лондон в восемь часов утра. Опять-таки встретившись взглядом с Эбигейл, я улыбнулся. Не стоит и говорить, что все мои улыбки были безответными. Как обычно поглощению еды сопутствовала застольная болтовня о том, о сем. Дин в этих разговорах не участвовал, но всегда внимательно слушал, кто и что говорит. У него был завидный аппетит, и он проглатывал все, что ему доставалось с тарелки. Когда принесли кофе, я заметил, что еда на тарелке Джейн оставалась почти не тронутой. Сама же она выглядела чем-то опечаленной. После завтрака я обратился за разъяснением к Огастину.
-Почему, спрашиваете? А потому, что Джейн сломала швейную машинку, когда шила юбку для собственного употребления. Вы не слышали, какой Эбигейл подняла шум с утра? Вопила так, словно ее на куски резали.
-Машинку можно отремонтировать? – спросил я.
-Вряд ли, по той простой причине, что она старая. Подумайте, как мало она стоит. Но все это еще бы ничего, если бы Эби не пригрозила ей увольнением. Вы знаете ее характер, она шутить не будет. Джейн, когда просила только о снисхождении, была готова рвать не себе волосы от отчаяния. После разговора с Эби слезы потоком лились из глаз Джейн, она шла, не глядя и почти не соображая, куда она идет. Неужели уволит? Едва ли это наказание равняется ее проступку! Противно за Гризеллу и Марту, они взяли единодушно сторону Эбигейл.
-Почему Эбигейл не хочет простить ей?
-Да потому что таит на нее злобу.
Не стану заполнять страницу подробным изложением этого малозначительного разговора, дабы избежать многословия, но продолжу свое повествование описанием затем последовавших событий. Непосредственно после завтрака я попросил Дина узнать, где собственно герцог и в ту же минуту получил сведение от него, что Его Сиятельство отбыл в Лондон. Вчера он был там тоже и его отсутствие меня несколько беспокоило. Для гостя, оказавшегося в чужом доме, одной показной любезности слуг было мало, я нуждался в расположении хозяина дома, к которому воспылал всей душой. Я помнил, что один из пунктов правил - напомню, что Эбигейл постаралась внушить, что мне следует смотреть на них как на судебное установление, - мне не разрешал находиться в главной части замка, особенно в южном крыле, но с одной только оговоркой – по собственному желанию. Между тем Дин и Огастин в сопровождении Гризеллы спустились в подвал. Я остался один и непродолжительное время расхаживал по парадной по временам поглядывая на запретную дверь. Что там? И знал ли Чарльз, что моя физическая свобода была ограничена правилами, среди прочего запрещавшими мне находиться в самой красивой части замка. Почему? Я только что принял удобную позу, облокотившись о перила, и успел даже призадуматься, как вдруг снизу послышался топот и гневные крики Эбигейл. Я как раз стоял возле двери в подвал и повернувшись увидел, что взволнованный Дин торопливо поднимался по лестнице преследуемый экономкой. Выбравшись наверх, он сразу же спрятался за моей спиной, рассчитывая на мою защиту. Ничего не понимая, я посмотрел на искаженное злобой лицо Эбигейл, которая так же неожиданно возникла передо мной: напрасно бедный Дин пытался спрятаться, не сходя с места, она ухватила его за руку, вытащила из-за моей спины, разразилась проклятием и принялась отвешивать Дину подзатыльники.
-Дьявольское отродье даже не старайся делать вид, что не виновен! - кричала она, обрушив на голову Дина тяжелый удар.
-Что такое! – воскликнул я, собираясь встать между ней и Дином.
-Не вмешивайтесь, - прорычала Эбигейл и, вцепившись в кудри Дина, стала его трясти. – Вздумал надо мной издеваться, мерзавец эдакий!
-Я ничего не делал! – завопил он, призывая меня на помощь умоляющим взглядом перед тем, как Эби потянула его за волосы и согнула к своим ногам.
-В чем дело?- спросил я как можно спокойнее.
-Какое у вас возражение против меня?
-Отпустите мальчика, немедленно, - уже сердито говорю я, чувствуя, что вправе ее остановить.- И объясните в чем дело.
- Вас оно касается меньше всего и в последнюю очередь, - злобно бросила Эбигейл и, тряхнув последний раз Дина, оттолкнула его от себя с такой силой, что он упал на пол.
-Утром, вы обидели Джейн, а сейчас напали на Дина, - сказал я, проникнувшись глубокой неприязнью к Эбигейл.
-Научитесь ли вы когда-нибудь следовать приличиям в чужом доме? Предупреждаю вас, не лезьте в мои дела, - возвысив голос, заявила Эбигейл.
-Меня крайне поражает, что вы общие дела считаете своими, - ответил я, потеряв всякое терпение. - Это ваше варварское высокомерие! Набили себе голову всякой чушью и ведете себя, как королева, но никакая сила не расположит людей к вам.
-Если на то пошло, так и я не могу больше сносить вашу наглость. И больше того, в сердце моем накипело немало гнева против вас, – в сильнейшем возбуждении отвечала Эбигейл. – Вы глубоко заблуждаетесь, думая, будто заставили меня поверить в свою исключительность и добропорядочность. Я вижу вас от и до и не стану скрывать, что ваше присутствие противно моим интересам. С этой минуты я лишаю вас своих милостей.
-Не стану и я делать вид, что вы мне скорее нравитесь, чем не нравитесь.
Ошеломленная моими вызывающими словами Эбигейл опустила глаза и удалилась с невменяемым видом. Как отвратительно все-таки подчиняться воле ущербной женщины и сносить ее притеснения и унижения, будучи умственно и физически выше ее! Однако я устыдился своей слабости – мне не хватило решимости вырвать мальчика из рук осатаневшей женщины и, посмотрев на Дина, который сидел на полу, поднял его и с большой нежностью прижал к себе. Отныне для него всегда открыты мои объятия. Тут избыток чувств всколыхнул меня и нашел выход в словах: « Вот сука»!
Спросить, что случилось, - было второй моей заботой. Но прежде, чем спросить Дина об этом, я еще сильнее прижал к себе его трепещущее тело, потом взял лицо Дина в руки и поцеловал в щеку, не имея обыкновение целовать мальчиков.
-Я завязал узлами ее чулки, - произнес он, всхлипывая.
-Какие чулки?
-Те, что она сушит на веревке во дворе.
-И для чего?
-Я отомстил за Джейн.
Я кивнул и подумал, что начиная с этого дня, Эбигейл переменит свое обращение и со мной прекратит всякие сношения. Так случилось, что пари проиграно, как раз тогда, когда началось заметное движение в мою пользу. Да, я смог выжать из нее улыбку и это единственное, чего я смог добиться. Я избавил себя от напрасного труда покорить бездушную женщину, чтобы получить в награду за это двадцать бутылок вина, да я этого и не хочу. А, плевать! Впрочем, я солгу, сказав, что ни положение, в котором я очутился, ни исход этой ссоры, заслонившей собой все другие события, не беспокоили меня. Теперь позвольте мне сделать одно замечание, касательно вышеописанного натиска ярости, кажущегося противоестественным и совершенно несвойственным для флегматичной Эбигейл. Стараясь достоверно изобразить ее характер, я с полным тому основанием отнес ее к властному женскому типу (по знаку она была Дева), который мнится мне, сочетает в себе замкнутость, блестящий ум, последовательность в действиях и аскетизм, усугубленный религиозным фанатизмом, исключающим всякую волю себялюбия и тщеславия. Между тем это положительный тип, очень к тому же нравственно определенный и с виду кажется спокойным и рассудительным. Что же касается подавления половых желаний, которое имеет своим следствием вспыльчивость и агрессивность в форме необузданного проявления страсти или злобы, - нападение на Дина тому доказательство, из чего ясно следует, до какой степени они могут овладеть расстроенным воображением бесчувственной, грубой натуры, то Эбигейл выбрала самую удобную для себя форму однопредметного помешательства – манию преследования. Отсюда ее склонность преувеличивать значение самых мелких подробностей, быстрая ассоциация идей, вялая и бесцветная внешность, богатство фантазии и умение излагать свои мысли, молчаливость погруженная в меланхолию, а так же склонность к чтению утомительных, иссушающих мозг религиозных текстов. Нападение на Дина рассеяло мое мнение относительно того, что Эбигейл не является противоречивой фигурой. Как бы то ни было подлинная сущность всякого человека не подлежит исчерпывающему объяснению, ибо пытаясь охарактеризовать кого либо, мы исходим лишь из того, что видим и знаем. В случае с Эбигейл я нахожу свидетельство тому, что в этом подлунном мире добро едва ли существует в противоположность злу. А что меня удивило во всем этом, так это сочетание смирения и неистовой злобы в одной протестантской душе. А впрочем, важно не то, что дает человеку религия, а то, что несчастная и неудовлетворенная душа не может успокоиться в вере. Полагаю Эбигейл не стояла перед выбором, – какой образ жизни избрать и чем заняться. Об этом она почти не думала. На жизненном пути одинокой и обездоленной девушки открывались самые безрадостные перспективы. Я уже сказал, что она страдала меланхолией. Допустимо ли считать себя осужденным на земные муки за чужие грехи? Самая мысль об этом, противна мне. Но Эбигейл верила, что грехи отца навлекли на нее проклятье, а потому она не может обратиться к Богу за утешением или помощью. Дело в том, что ее отец эпилептик убил в припадке бешенства свою жену. Эбигейл осиротела в 11 лет, тетка со стороны матери отказалась взять ее в свою семью и она провела четыре года в работном доме. Хотя Эбигейл не отличалась странностями, ее наниматели видели в безучастности молчаливой девушки, жаждавшей уединения, как раз ту странность поведения, которая указывает на тихое помешательство. Ее часто увольняли по разным причинам. До появления в Дорвард-парке она работала у жены иректора Аптекарского сада в Лондоне. Эта капризная, скупая маленькая женщина была настолько наивна, что даже глупость принимала за правду. Страстью для нее было сплетничать и давать советы. Как ни плохо было ее мнение о людях, она охотно принимала у себя гостей, предпочитала женское общество мужскому и часто позволяла себе вольности, за которые осуждала других. Миссис Арабелла Донн, так звали ту почтенную женщину, была недовольна независимостью Эбигейл, ее непоколебимая уверенность в своей правоте и сдержанность, граничившая с высокомерием, бесили добродетельную женщину. Эбигейл жила на чердаке в маленькой комнате со скошенным потолком, которую делила с молодой служанкой. Та, в свою очередь, была тоже мало расположена к молчаливой и серьезной девушке; как-то наливая чай Арабелле Донн, она сообщила, что Эбигейл имеет обыкновение сидеть в темной комнате и вообще, ей кажется, что она одержима бесом. Мало того, Эбигейл кладет в постель ячменные зерна. В этот же вечер Эбигейл была уволена за то, что отказалась дать вразумительное объяснение всему этому. Единственное, что Эбигейл сказала о себе в свое оправдание: « Не обращайте на это внимание». Арабаелла объявила, что Эбигейл дурная девушка, как водится, лишена всякой благовоспитанности и громко выразила свое неудовольствие.
Ближе к обеду из Лондона вернулся Чарльз и послал за мной. Я гулял во внутреннем дворе, когда меня позвали. Воодушевленный новой встречей я свернул за угол и там мы вышли один другому навстречу. Он предложил прогуляться, мы вернулись назад, миновали двор и через ворота, представлявшие собой низкие двери в углублении стены, вышли в парк. По дороге я завел с ним разговор о старой женщине испугавшей меня своим появлением прошлой ночью.
-Это можно легко объяснить. В твоей спальне когда-то жила ее дочь Сибилла. Она умерла в возрасте восемнадцати лет от лейкемии.
-Но кто эта женщина? Расскажи мне все.
-Бывшая служанка. В завещании мой отец назначил ей пожизненное содержание, а мать дала ей кров и пропитание. С ней нет никаких хлопот. А что стихи? Бред какой-то?
-Что ты! Поразительные стихи. Выходит, эта несчастная женщина намного лет пережила свою дочь. Она вздыхала и горько жаловалась. Это стихотворение служит выражением ужасных душевных страданий. « Я давно одиноко брожу в темном немом краю. Наказана жизнью, забыта смертью, тщетно ее зову». Как тебе? Попробуй высказать что-либо подобное.
-Возможно ли? – удивился Чарльз. – Странно мне слышать это. Я думал, что слепой образ жизни и глухота обезличили ее, что она страдает полным расстройством умственных способностей. Давай навестим ее вечером. Что у тебя с Эбигейл? Пленил ее своим очарованием.
-Еще нет. Но ты видел, она улыбалась.
-Заставить ее улыбнуться – уже достижение. Скажи, какой волшебной силой?
- Не знаю, как это получилось. Знаешь, тут процветает фаворитизм, я заметил, что она благоволит к прачке и кухарке, но я не вижу даже малейшей вероятности попасть в ее свиту. Она, можно сказать, стерва. Тут ей нет равных.
Чарльз пристально посмотрел мне в глаза, улыбнулся и сказал:
-Я ждал от тебя лучшего о ней мнения.
- Чему тут удивляться? Нет, больше не могу ее терпеть. Она притесняет меня, обращается со мной без всяких церемоний. Пусть другие пресмыкаются перед ней, я не буду.
-Хочешь получить награду – стелись ковром. Когда ты узнаешь ее получше, она обязательно заставит тебя проникнуться уважением. Вот уведешь, так и будет. Я не считаю ее верхом всяческой добродетели, нелепость в ней сочетается с высокой нравственностью и если мерить ее поступки, исходя из понятий чести и достоинства, то невольно напрашивается мысль, что ее убеждения действительно таковы. Холодная и рассудительная. В этой гармонии ее сила. У тебя есть возражение относительно определения ее в этих терминах.
-Я умышленно избегаю выводить заключение на основании положительной характеристики и не стал бы употреблять слово «гармония» в отношении нее. Она высохшая мумия. Вот вся правда. И какими жалкими и уродливыми кажутся мне все ее добродетели.
-Как же ты дошел до такого упорства в неприятии?
-Я высказался о ней неуважительно, но иначе не могу. Знаешь, встречи с ней почти никогда не обходятся без споров. Черт с ней. У меня нет ни малейшего желания добиваться ее благосклонности. Сохрани боже меня от этого!
- Да ведь и ты сам допускаешь, что она честная, принципиальная женщина. Я бы сказал неподражаемая. Она сменила свою предшественницу без чего-то уже двадцать лет назад. И вот что удивительно, за это время она совсем не изменилась, не постарела и теперь выглядит так же, как и тогда. Эта сильная духом женщина, не боится ответственности и осуждения, рьяная протестантка, но она не будет презирать человека, чья вера отличается от нее собственной. Однако ее терпимость относительна, Эби не прощает людям их грехи и слабости. День за днем, на протяжении многих лет она делает то, что она делает, при этом она вряд ли считает, что осуждена на такую однообразную жизнь.
-А родственники у нее есть?
-Был двоюродный брат. Жив он или нет, не знаю. Сама Эбигейл тупеет с возрастом, становится невыносимой занудой. Смею уверить тебя, она начинает уже меня раздражать. Очень может статься, что я отправлю ее к своей жене. Они родственные души.
-Мне показалось, что прислуга недовольна ее управлением.
-Еще бы. Вообще говоря, ее управление осуществляется в форме, скажем, большевистского диктата, подразумевающего подавление и ограничения. Действие их сходно: они укрепляют порядок
-Неужели ее удовлетворяет собственная жизнь, такая скучная и беспросветная?
-Она вполне может сделать свою жизнь приятной и удобной. Но даже не пытается. Она презирает деньги, но я не помню, чтобы она хоть раз отказалась от зарплаты.
-Давай положим конец разговорам о ней.
-В самом деле, мы много о ней говорим, - согласился Чарльз, взял меня за локоть и сказал с более приветливым видом – Мне нравится слушать тебя.
-Почему?
-В твоих словах есть искренность и непосредственность, столь любезные богам. Поговорим о чем-нибудь другом. Например, о политике. Ты считаешь Сталина злодеем?
- Он монстр. Ленин и Гитлер тоже.
-Меня удивляет, что в стране, где власть поощряет насилие и карает свободомыслие, так много распространяются о демократии. Ненавижу коммунистов и их лживые окровавленные революционные идеи.
- Всякая революция – это взрыв нетерпимости черни . Одной только зависти довольно, чтобы взяться за оружие…
-Я тут подумал вот о чем, - перебил меня Чарльз. – Герцогиня Монмутская покровительствует одному русскому писателю, он живет в ее доме на Гровенор-сквер. Его охотно принимают в лучших домах, на его лекции набиваются целые залы, он сейчас самая популярная фигура в Лондоне, люди всех сословий испытывают к нему интерес, особенно принимая во внимание то, что он сбежал из России. И сейчас он занят исключительно тем, что ниспровергает советскую демократию. Я приглашу его к себе. Кстати, ты уже подумал над моим предложением описать библиотеку?
-Сначала, я хотел бы взглянуть на нее. Я могу?
-Почему нет?
-В правилах запрещается заходить в библиотеку.
-Что?! Она заставила тебя им подчиниться? Быть того не может! Ты не просто какой-то гость, ты мой друг. Проклятье, да и только. Прости, я не знал. Вернемся, я с ней разберусь.
-Не надо. Ничего ей не говори. Она еще больше разозлиться на меня.
-Положим, я промолчу. Тогда ты будешь не свободен в моем доме.
-Это меньшее зло, - заверил я герцога.
-Хорошо, чтобы не помешать тебе я пока сделаю вид, что ничего не знаю. Мы заключили пари на две недели. Четыре дня уже прошло. Мне все-таки не нравится, что твое дальнейшее пребывание в замке будет ограничено запретами.
-Цель важнее условий.
-Тебе решать. Но я возмущен. Ну, Эбигейл, берегись. Я еще больше укрепился в своем мнении, что ее тупость перевешивает хорошие качества. Я сразу дал ей понять, чтобы она оказывала тебе явное предпочтение перед всеми моими гостями.
Такое возмущение не могло не тронуть меня. С чувством морального удовлетворения я посмотрел вперед и сказал, ободренный тем, что унижающие меня условия почти отпали. - Странно, но мне нравится зависеть от благосклонности напыщенной Эбигейл, от ее настроения, милостей. Если бы не ее деспотизм я не имел бы возможности защищаться, противоречить ей.… Это какая-то психодрама. Мне хочется при всяком удобном случае ругать ее самыми последними словами и сегодня я едва удержался от этого. Она сильный противник, я хочу ее сломить. Хочу видеть ее поверженной. Пусть она пострадает за свое высокомерие.
- Я ради нее и пальцем не пошевелю, - все больше воспламеняясь, воскликнул Чарльз. – Тебе, конечно, следует обуздать ее. Хорошая встряска нужна всем для освежения ума. Знаешь, за все двадцать лет она ни разу не попала в трудное положение, ни разу не навлекла на себя мое недовольство. Она строптивая стерва, но как ни осуждай ее за это, все же она заслуживает уважения.
За разговором вы вышли из парка, взяли влево и пошли по ровной дороге. По одной стороне деревья росли с большими промежутками, все были старые: кроны их были густые, широкие, а ветви длинные и красиво изогнутые к земле. Солнце к этому времени стало опускаться и тени от них лежали на поле, усеянном увядающим клевером. Между дубами открывался вид на окрестности; простота и безмятежность были общей особенностью этих мест. Я смотрел на оскудевший ковер из полевых цветов и с грустью думал, что скоро наступит конец лету. Во влажном воздухе витал запах осени. Здесь и там вяли цветы, сохли листья, а кусты, росшие по краям дороги, больше не радовали взгляд своей яркой зеленью. Едва ли осень допускала свою вину за то, что исчезали цветы, теряли силу травы, с деревьев облетали листья – она несла свои краски и свое величие. Если тут вообще есть вина! Приход осени неотвратим. Не могу сказать, когда в уме моем начало складываться то понятие об этом сезоне, какое, вероятно, составилось о нем у других людей. Действительно, у меня есть полное основание думать, что в красках осени есть грустная торжественность умирающей природы.
Таким образом, беседуя на разные темы, мы по дороге, которая имела незаметный уклон, спустились к реке, низкие берега которой соединялись изогнутым каменным мостом. Течение было спокойным, даже ленивым, опущенные в воду ветви цветущей ежевики едва колебались, ближе к мосту, вода переливалась через гладкие камни, журчала и, пенясь, устремлялась под мост, густые заросли камыша с другой стороны сужали проток, и здесь уже вода бесшумно растекалась в их тени. В силу того, что земля вдоль берега была более влажной, чем в полях, росшие здесь в изобилии крапива и конопля радовали взгляд сочной зеленью, среди которой красиво смотрелись лиловые бутоны репейника. Справа от моста росло невысокое дерево с плотной кроной в виде купола, верх был увенчан сухой искривленной веткой, на ней, сложив крылья, сидела ворона. Темно зеленые листья и мелкие красные ягоды указывали на то, что это боярышник. За ним дорога немного поднималась вверх и терялась в высокой желтеющей траве, но я понимал, что она ведет к деревне, которую я видел, когда шел по ней к мосту. Мы остановились на середине моста. Я обернулся назад и увидел на краю поля стадо коров, позванивая колокольчиками, они брели к дороге. Пастухом был мальчик, он взобрался на камень и с высоты смотрел на нас. После непродолжительного разговора на мосту мы пошли назад. Как раз в это время навстречу нам брели коровы и мы сошли с дороги, чтобы их пропустить. Несколько минут Чарльз не произносил ни слова, и улыбался мальчику, который тоже почтительно улыбался, и его радость возрастала по мере приближения к герцогу, у которого он, надо думать, находился в большой милости. Это был худой, нескладный, с грубым, но выразительным лицом мальчик лет четырнадцати. Я пожалел его всей душой, когда увидел, что у него нет левой руки, точнее была лишь верхняя часть от плеча до локтя. Для меня было невыносимо видеть в нем отверженное и нищее существо в грязных обносках. Поэтому нет ничего удивительного в том, что герцог питал полное сочувствие к этому бедному мальчику.
-Здравствуй Том, - сказал Чарльз.
Мальчик, в глазах которого искрилась радость, широко улыбнулся и посмотрел на меня. Я же любовался нежностью его кожи.
-Что случилось с бедным Томом, - шутливым тоном спросил Чарльз. – Он проглотил язык?
Мне показалось, что Том не мог говорить от волнения.
-Дин сказал, что вы меня прогнали, - наконец, проговорил он и опустил глаза.
-Ах, вот оно что! – воскликнул Чарльз. – Не беспокойся, это не так. Удивляюсь – зачем он это сказал. Ну, да. Ведь Дин обманщик хоть куда.
-Я люблю вас, сэр, больше всех на свете, - вполголоса сказал мальчик. – Когда вы меня позовете?
Чарльза смутил его двусмысленный вопрос, он усмехнулся, поглядел на меня и сказал:
-Знаешь, Оливер рассердился на тебя за то, что ты перестал работать в гараже. Я сам был на тебя сердит, когда увидел на машинах пыль. Так что если ты хочешь оставаться при нем, так оставайся.
Трогательная беспомощность этого мальчика вызвала у меня живой интерес к нему и когда мы удалились от него, я спросил, кто он.
-Просто деревенский мальчик, - ответил герцог. – Живет с отцом алкоголиком и душевнобольной матерью в деревне за мостом.
-У него такое лицо, словно он рожден для скорби. Мне очень жаль его. Что с его рукой?
-Год назад он понес обед отцу, работавшему на лесопилке. Там с ним и случилось несчастье, он стоял внизу сложенных в гору бревен, как раз в то время когда рабочие укладывали на самый верх обрубленный ствол сосны, другое бревно под ним стало скатываться и увлекло за собой другие. Том не успел отбежать на безопасное расстояние, и упавшее бревно размозжило ему руку. Мне было жаль его тоже. Но дать деньги его семье я не мог. Ведь, как я сказал, у него плохие родители. Они причина его несчастья. Мать о нем не заботится, отец пьяница, часто бьет его. Как то Том бежал от него и встретил Дина. Он хорошо его знал и привел в замок. Понимая, что постели ему в замке не будет, он устроил Тома в сарае и два дня делился с ним едой. Потом все рассказал мне. Я проникся состраданием к мальчику, находившемуся в таком положении, и дал ему работу в гараже с условием, что он вернется домой. С тех пор он раз в неделю помогает Оливеру в гараже, вытирает пыль с машин. Что же касается его отца, то я не поленился сходить в деревню и, найдя это ничтожество трезвым, пригрозил, что лично вышибу у него из головы мозги, если он хоть раз обидит сына. Никогда в жизни я не говорил серьезнее. Рядом стояла его жена в грязной юбке и угодливо улыбалась; просить ее обращаться как можно заботливее со своим сыном было бесполезно. Когда я опустил руку в карман с намерением достать денег, отец Тома вытолкал ее из убогой комнаты и с каким- то диким выражением во взгляде стал смотреть на деньги, которые я положил на край стола. Я думал, что оставил его в таком страхе, что он не посмеет больше прикоснуться к Тому, что моя угроза положит также и конец издевательствам над ним. Ничуть не бывало. Приблизительно через две недели, был праздник, из деревни пришел Дин и сказал, что видел окровавленного Тома, которого отец избил так, что тот даже не может подняться с земли. Я отправил немедленно в деревню доктора к Тому, а Оливера и Огастина послал к его отцу, приказав отдубасить его как следует, раз он плохо понял меня. Когда парни пришли, он пьяный лежал в постели, Оливер привязался к Тому и был вне себя от ярости, он заставил его встать и выйти во двор; там они били его палками до тех пор, пока он не потерял сознание. Предоставляю тебе самому судить, что стало причиной, побудившей его оставить сына в покое. Даже в пьяном виде он помнит, какое у Тома преимущество перед ним. С тех пор Том привязался ко мне. Он тебе понравился?
-Да, - ответил я, не догадываясь, к чему вел этот вопрос.
-Он очень нежный мальчик. Хочешь с ним сблизиться?
Я смутился и в замешательстве посмотрел вперед. Вдруг я понял слова Тома: «Когда вы меня позовете»? Я был в большой нерешительности, как мне вести себя по отношению к герцогу.
-О, Чарльз!- проговорил я, растерянно. – Как!
Больше ничего я не в силах сказать. Предложение герцога приятно волновало меня, однако я был уверен, что никогда не решусь на такую связь для удовлетворения своего желания. Наконец, очевидная невозможность иметь любовником мальчика, даже если бы он сам охотно отдался, заставит меня пренебречь предложением.
-Мне показалось, что Том возбудил в тебе желание, - с лукавой улыбкой сказал Чарльз.
Тут Том снова заполнил мое воображение, я подумал, что не смогу смутить его своими домогательствами и шумно вздохнул, метнув в Чарльза укоряющий взгляд. Дав таким образом выход своему волнению, я начал понемногу приходить в себя.
-Я не могу даже подумать об этом, - сказал я, когда ко мне вернулась способность рассуждать.
-Что тут такого? Том даже просит, чтобы я его любил. О, он – сам ангел, такой сладкий. Ничего не может быть лучше. Взгляни только на него ласково и ты поймешь, что его бедное, измученное сердце страдает от жестокости родителей, выгоняющих его за порог, убогой жизни, одиночества.
-Что такое ты говоришь?
-Послушай, я хочу только добра ему. Объяснить это, нетрудно, если принять во внимание, что он тянется ко мне, потому что я даю ему любовь в широком смысле и защиту. Мне плевать на обывателей, лицемеров, грубых людей, которые считают такую любовь, им несвойственную, низкой и громко выражают презрение своими обычными воплями.
-Я шокирован… Я..
-Расслабься. Так у вас говорят в Америке, - весело сказал Чарльз. – Хорошо, я пошутил, уверяю тебя.
-Пошутил? – отвечал я. – Подходящая тема для шутки.
- А ты не такой, каким с виду кажешься. Понимаешь, у меня было сомнение. Ты такой изысканный, немного женственный.… Вот я и подумал, черт, я удивлен, нет, расстроен, что ты воспротивился.
И с этими словами Чарльз открыл передо мной дверь. Мы уже вернулись в замок, миновали двор и через черный вход вошли внутрь. Я решил усложнить игру и, остановившись за дверью, спросил:
-А что бы ты сделал, если бы я согласился.
Чарльз бросил на меня удивленный взгляд, пожал плечами и с улыбкой ответил:
-Я бы порадовался за Тома. Ну, конечно, и за тебя тоже.
Мы были в людской. То была скромная, четырехугольная комната, вдоль глухих стен, оклеенных бумажными обоями, располагались стулья с жесткими спинками. Справа от двери в смежную комнату стоял диван, а перед ним продолговатый стол, покрытый льняной скатертью с вышитой по краю каймой. В центре стола, опять-таки на вышитой салфетке была стеклянная ваза полная белых, желтых и карминовых хризантем. Я не успел как следует оглядеться, как в стороне послышался ворчливый голос Эбигейл. В дальней комнате она распекала кого-то. Мы с Чарльзом переглянулись. Он усмехнулся и крикнул в открытую дверь:
-Эбигейл, идите сюда. Вы мне нужны.
-Надеюсь, ты не исчезнешь куда-нибудь, - спросил я. – Надеюсь, никакое дело не помешает тебе провести вечер со мной.
-Ты и есть мое дело. Очень может быть, что вечером я буду настроен на печальный лад, и мне понадобится общество меланхоличного парня, способного навевать мрачные мысли. Так что во всех отношениях я предпочитаю тебя.
-Вот как! С чего ты взял, что я такой?
-Из простого сравнения себя с тобой. Говорить с тобой – значит все узнать про тебя. Каким вздором набил ты себе голову. Твои политические убеждения и все такое. Представь себе, я утешаю себя мыслью, что мне удастся завоевать твое расположение. Пусть в Америке услышат о большой привязанности герцога Гулда к молодому американцу. Давай на ужин закажем бифштекс? Это ведь американское блюдо, не так ли? Но где это чертова Эбигейл!
-Здесь, к вашим услугам, - послышался позади нас ее голос. Очевидно, легковесная реплика Чарльза произвела должное действие. Эбигейл была уязвлена.
-Вы слышали, что я сказал? – спросил герцог, не растерявшись в этих обстоятельствах.
-И последнюю фразу тоже, - бесстрастно заявила Эбигейл. Но взгляд ее говорил сам за себя.
-Это вменяется мне в вину?- спросил Чарльз, стараясь быть серьезным.
-Не сочтите за дерзость, - совладев со своей обидой, сказала Эбигейл. – Но с чертом в родстве я не состою.
-Ладно, не дуйтесь. Это всего лишь не к месту сказанная фраза. Пусть Марта приготовит бифштекс с жареной картошкой. И капустный салат.
-Где ваша светлость собирается обедать?
-Оставьте эти условности. Вы же знаете, что мы будем есть там, где топится камин.
-Значит, и он будет с вами?- метнув в меня снисходительный взгляд, спросила Эбигейл, сложив на животе руки.
-Да в уме ли вы Эбигейл! – удивился герцог. – Нехорошо с вашей стороны говорить о моем госте таким тоном. Вы несносны!
-Но что же, однако, вы хотите мне посоветовать?- вопросила Эбигейл, глядя наверх с таким видом, словно она созерцает луну.
-Будьте к Обри чрезвычайно любезны и милостивы, - пряча улыбку, сказал герцог.
-Вы полагаете, я была к нему немилостива?- не опуская глаз, полюбопытствовала она. Вслед за Чарльзом я посмотрел туда, куда был направлен взор экономки. Она смотрела в потолок, созерцая все это время один и тот же вид - темное пятно от воды. – Лучше спросите у вашего гостя, чем я обязана отсутствием всякой учтивости. Он груб со мной, и я имею полное основание считать себя оскорбленной. За что он несправедливо порочит мое доброе имя?
-Кто Обри? – переспросил герцог.
-Он самый. Спросите, за что. Ведь я не сделала ему ничего худого, - возмущалась Эбигейл таким тоном, каким она отчитывала Огастина за распутство в понедельник.
Ее негодование еще более развеселило Чарльза, а с ним и меня.
-Смею вас уверить, сударыня, - сказал я, сжимая губы от смеха, который рвался из груди, - я составил самое лестное мнение о вас. И если хоть половина сказанного вами правда, то пусть меня поразит молния.
Этот довод произвел на нее известное впечатление и она, наконец, соблаговолила посмотреть на меня проницательным взглядом, при этом она всеми силами старалась держаться с такой непринужденностью, которая была ей совсем не свойственна. Она была простолюдинка на службе у герцога с большими претензиями на власть. Уже давно понятно, что она вела дела в замке и контролировала всех слуг, кроме Оливера, он ей не подчинялся. Хотя казалось, что она исполнена презрения к слугам, на самом деле, Эбигейл была доброй и очень отзывчивой женщиной, (эпитет « стерва» прилагался к ней необоснованно), должность обязывала ее быть суровой и властной, поэтому она нашла соответствующую позу и манеры, отличавшие ее от слуг.
-Обед со свечами будет в гостиной миледи, - сказала она и удалилась.
Не успел я опомниться, как Чарльз толкнул меня в плечо и сказал:
-Тебе надо бояться только ее языка. Вот стерва! Делает, что хочет. Она знает, что я предпочитаю проводить вечера в библиотеке, но там всегда холодно, потому что она умышленно приказывает топить камин в гостиной моей матери и мне ничего не остается, как идти туда. А мне там не нравится.
-Может быть, она тоскует по леди Гулд?
-Для нее главная здесь она, но не я. Черт возьми, я сам дал ей столько воли. Как видишь, не только ты зависишь от ее благосклонности. Уж так мне не хочется обедать в гостиной, но ничего не поделаешь: и как только я могу так унижаться, а? Это все-таки мой дом.
Пока герцог сетовал на строптивую экономку, я разглядывал стену над диваном, где приколотые булавками висели разные записки с указанием адресов магазинов в Гластонбери, телефоны доктора и адвоката, календарь, расписание автобуса и несколько почтовых открыток. Предметы были размещены в геометрическом порядке двумя параллельными рядами. В нижнем, между поздравительной открыткой с букетом фиалок, перевязанных алой лентой и почтовой открыткой с видом церкви Святого Мартина в полях, висела продолговатая, немного потертая открытка. На ней были запечатлены развалины Ламбетского аббатства в коричневых тонах. Не отрываясь, я смотрел на этот вид и удивлялся тому, что хорошо знаю эти места.
-Что тебя так заинтересовало? – спросил Чарльз, посмотрел на открытку из-за моей спины и сказал, - Это богом забытое место где-то в Шотландии, наверное.
-Странно, мне знакомо это место. Я уже видел его….
-Где? В фильме.
- Нет. Поверишь ли, - отозвался я, - Я не раз видел это аббатство во сне. Это невероятно, но я помню само аббатство и прилегающие земли. Я могу описать те места. Аббатство находится на возвышенности. Это было укрепленное четырехфлигельное сооружение: стены образуют вокруг двора замкнутый квадрат, церковь без башни с однонефным алтарем, южное крыло было построено наполовину. За аббатством, которое стоит на обрывистом каменистом выступе, течет река, через нее перекинут каменный мост с тремя пролетами. Сразу за мостом – рыбацкий поселок, дальше залив. На пути к аббатству, в стороне от дороги, а-а, слева, в гуще деревьев лежат развалины средневековой крепости, камни оттуда брали для строительства церкви. Были там еще болота…
В это самое время в людскую зашла Ада и герцог, поманив ее пальцем, спросил:
-Ты случайно не знаешь, откуда взялась эта открытка.
-Знаю, сэр. Я получила ее от своей тети, она там живет
-Надо думать, ты в тех местах бывала?
-И не один раз, сэр.
-Опиши их. Будь столь любезна рассказать нам, какие там имеются достопримечательности.
-Места там не особенно красивые, - начала на своем шотландском выговоре Ада, не совсем понимая, зачем нам это, - да и глухие. Почта добирается до рыбацкой деревни один раз в неделю. А что до самого аббатства, то оно пребывает уже который век полуразрушенным, одной стены так вообще нет – война помешала достроить, а те, что сохранились и окружают двор на вид сводчатые крытые галереи. Церковь в том аббатстве построили без башни. Со стены видать окрестности, море, реку с мостом и дорогу в Бид.
-Там на мысе маяк еще есть, - неожиданно вспомнил я.
-Да, свет его виден даже с острова Скайд.
-А есть ли там, где-нибудь развалены крепости и болота? – спросил Чарльз.
-Неподалеку от аббатства, если идти туда из Бида, рядом с дорогой есть фундамент старой крепости. А где болота, не знаю.
-Я кое-что еще вспомнил, - воскликнул я.- Посмотрите, это темное пятно возле ворот, не что иное, как камень. Я видел этот громадный, замшелый камень, трогал его, на камне выбиты слова. Я знаю, какие. Там написано: « Нет пользы от бесплодных сожалений». Через букву «п» в слове «пользы» проходит трещина.
-Да, сэр. Я как-то сподобилась и прочла, там эти слова написаны. И трещина есть. В ней укоренилась камнеломка.
-Я так же помню, что по дороге в деревню, уже за мостом, можно увидеть большой камень, увитый корнями можжевельника, на той стороне, которая обращена к дороге, выбита не глубокая ниша. Камень поставили на месте убийства одного вора по требованию сквайра, которому тот приходился дядей.
Чарльз посмотрел на Аду, она кивнула в знак согласия. Он пришел в еще большее недоумение, чем я. Я подробно описал места, видеть которые раньше мне не приходилось. Мало того, ситуация сводилась к вопросу: почему именно эти места я видел во сне.
-Совершенно необъяснимый случай, - сказал он, - но объяснение должно быть. Давай спросим у Эбигейл.
-Это ни к чему.
Внезапно Чарльза осенила мысль:
-Миссис Годвин! Вот кто нам нужен. Она точно скажет, что за этим стоит. Пойдем к ней прямо сейчас.
Мы вышли из людской, прошли через большую комнату и комнату поменьше, по пути я бросил взгляд на стенные часы: было без двадцати семь. По главной лестнице мы поднялись на второй этаж, свернули налево, прошли до конца коридора и остановились перед широкой темно-коричневой дверью на правой стороне.
Откинув назад голову, в позе наиболее подходящей для отдыха старая женщина сидела перед камином, поставив ноги на шерстяную подушку. Тесная, полутемная комната освещалась настольной лампой, стоявшей на угловом столе. Под окном стояла скамья, за ней красный сундук с выпуклым верхом и двумя медными ручками по бокам. Между камином, который находился справа от двери, и стеной с окном, имелась еще комната с низким потолком из-за массивной балки между ними. Пол был устлан ковром, за занавеской стояла кровать. Чарльз тронул старую женщину за плечо, она пошевелилась, он нагнулся и сказал ей в ухо:
-Это я м-сс Годвин.
-Ваша милость, - вздрогнула она. – Вы?!
Она прикоснулась к руке герцога, ее сжатые губы сложились в улыбку, и она покачала головой.
На коленях у нее лежали клубок шерсти вишневого цвета, спицы и шарф, который она вязала. Я облокотился на верх другого кресла, которое стояло рядом и опустил глаза в корзину, стоявшую у ног женщины. В корзине были простыни, в углу одной из них была вышита голубыми нитками монограмма.
-Как ты себя чувствуешь? – спросил Чарльз, повысив голос.
-Старость понизила все мои чувства до степени, едва доступной вашему воображению, доставляет сама по себе тягостное бессилие. Я словно в яме, вокруг сплошная тьма и нет ни малейших проблесков света. В душе тоже тьма, но по части мрачности, они между собой несравнимы, - спокойным тоном ответила м-сс Годвин.
-Какую же ты находишь более мрачной?- спросил герцог, посмотрел на меня и сделал малопонятный знак глазами.
-Тьма, вокруг меня постоянная, а тьма в душе иногда проходит и меня изнутри озаряет свет, потому и считаю последнюю менее мрачной. Представьте себе, сэр, жизнь без надежды, которую вы расточаете собственному уму, и быть может, вы сможете понять слепую да еще в придачу и глухую. Так я вам и скажу. Я живу только воспоминаниями, которые оживляют меня. Я обитаю здесь в стороне от суеты и событий, не считаю часов и дней, не различаю света и тени. Ничто не нарушает мой покой, я ни на что не жалуюсь, живу на попечении вашей светлости. Находясь под опекой Эбигейл, которая радеет обо мне, я имею достаток в еде и комфорте. Господи, как бы я хотела перед смертью увидеть свет! Вам мой господин я желаю провести жизнь в радости и веселье.
С этими словами слепая умолкла и с видом, что ее что-то тревожит, подняла голову и приложила руку ко лбу.
-Странно, - вымолвила она, - А теперь скажите, кто он?
Ее вопрос привел Чарльза в сильное беспокойство.
-Как ты узнала, что я пришел не один?
-Ну, не знаю, - отвечала слепая. – Пусть ваш друг даст мне руку.
Я приблизился и взял руку старой женщины в свою.
-Проблема ваша не такая страшная, - после длительного молчания сказала она. – Да, мне кажется, что не страшная. Вы носите тайну в себе. Я чувствую простое и неискушенное сердце юноши.
Чарльз был в таком восторге от слепой, что почти не мог сдерживаться: он вздыхал, кивал и подмигивал мне. Я же был шокирован тем, что видел.
-Эти даггеротипы ваши? – спросил я, чтобы возобновить разговор.
-Она глухая. Говори прямо в ухо, - сказал Чарльз и в свою очередь, стал смотреть на две фотографии в тонких, деревянных рамах. Они стояли на каминной доске.
-На этих фотографиях ваша семья? – спросил я, склонившись к плечу слепой.
-Была большая семья. Отец мой был женат трижды, от двух браков у него было большое потомство. Моя мать, звали ее Аделия, происходила из обедневшей дворянской семьи, была женщиной тонкого ума. Я очень любила старшего брата Франсиса. Томас был младшим. Мы жили в крайней бедности, знали цену каждой вещи. У меня была копилка – круглая жестяная банка из под чая. Я опускала монеты в щель на крышке, ее прорезал Франсис перочинным ножом. Я копила деньги до тех пор, пока их не потребовала беда. Умер мой средний брат Сидней, я отдала их матери, чтобы она купила гроб и заплатила могильщику. Как давно это было! Тот мир, в котором я жила, исчез бесследно. Я не перестаю тосковать о нем. Он был средоточием рая земного.
Старая женщина впала в задумчивость.
-Харриеэт, у меня к тебе дело, - сказал Чарльз и взял ее за руку. – Могла бы ты разъяснить нам, то что случилось с Обри. Случай такой: он увидел на стене почтовую открытку, на ней вид Ламбетского аббатства и вдруг заявил, что хорошо знает те места. Потом, он очень подробно описал то, чего на открытке нет. Ну, там само аббатство, рыбацкую деревню, мост, реку, старую крепость, могильный камень у дороги, маяк. Пришла Ада, она оттуда, так вот, ее описание тех мест в точности совпало с тем, что рассказал Обри. Он из Америки. Утверждает, что видел все это во сне до того, как приехал в Англию.
-Далкейтское аббатство, говорите, - тихо пробормотала м-сс Годвин.
-Нет, Ламбетское, - поправил Чарльз.- Что скажешь?
Старая женщина не сразу нашлась с ответом.
-Разгадку сего надобно искать не здесь, а в Ламбете, - сказала она. – Советую юноше отправиться туда, а вашей милости – ему поспособствовать. В одном не сомневаюсь, разгадка послужит к его пользе.
-Что он там может найти?- нетерпеливо воскликнул герцог.
-Путь укажет голос бессмертной души. Все в жизни человека определено судьбой и у каждого из нас в пути свои приключения. Ответ там, куда он придет. Вот и все.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/