Ранее помещенные главы:
------------------------------------
1 Вот прилетят стрижи
2 У лестницы вверх
3 Пробочка над крепким йодом
4 Моё тихое убежище
5 Пленительный миф весны
6 Обмануть время
7 Шарики колдовские
8 Влад – комсомольский вожак
9 Сон отлетевший
10 Последние мифы весны
11 Последних басен книга прочтена
12 В царстве кесарей
13 Окраины сна
14 И метелицей – пух тополиный
15.Тоска и Бога по человеку
16 И любо им, и горе им…
17 Свет и тени «Серебряных сопок»
18 И пропадают листья…
19 Ожидание настоящего
20 Собратья по перу
21. Напитать собою ближних
22. Наш фамильный художник
1987-й
Из дневников:
«Трудно жить на заработки мужа с выступлений по области, редких публикаций в газете и если бы ни моя стабильная зарплата… А меж тем Платон мечтает построить маленький домик под городом, копаться на грядках, - пишет-то рассказы уже редко, но сегодня…
Сижу в зале, шью дочке платье. Входит, присаживается:
- Хочешь, прочту тебе свой новый рассказ-притчу?
- Давай, - отрываюсь от швейной машинки.
- Читал его своим начинающим литераторам, а они не поняли.
- Читай мне, - улыбнулась. – А вдруг пойму?
- «Верность кормушке» называется.
Старый писатель... голубь на карнизе, которого тот кормит каждое утро.
Кончил. Молчу.
- Чего молчишь?
- Ну, что тебе сказать? - медлю. - Трудно вот так... сразу, - и снова тяну паузу. - Что ж ты стал такие короткие рассказы писать? - улыбаюсь. – Антон Павлович Чехов - в начале, ты - в конце. - Теперь он молчит. - Тебе бы значительное что-нибудь написать, - начинаю красться к своей теме. - Я понимаю: материал сам не придёт, может, только с подоконника, - и улыбнулась. Нет, не вспыхнул. Тогда смелею: - Тебе бы с год в районной газете поработать, ведь в неё-то возьмут, поди? - Вижу: начинает злиться. - Работа, конечно, силы вытягивает… - делаю попытку смягчить его реакцию.
- Да, вытягивает, - кидает раздраженно.
- Но, в то же время, подбрасывает и темы. Ведь что-то начинает меняться в нашей жизни, Горбачев обещает…
- Работал я, знаю... - прерывает.
- Не злись, - уже стараюсь успокоить, - я ж не заставляю тебя работать, - и подождала: что ответит? Нет, промолчал. Тогда договорила: - А то, что сейчас читал... притчу, как ты называешь... она, конечно, понятна: за кормушку надо платить свободой, не знаю, почему твои начинающие не поняли? А мне рассказ кажется дидактичным. Извини. Он - как «Камешки на ладони» Солоухина, раздражает меня подобное, хоть всё вроде бы и верно…
Ничего не ответил. Ушел в свою комнату.
Приехал с выступлений по области и, посмеиваясь, рассказывает:
- Стоит наш поэт Фатеев на трибуне и, рассчитывая на смех в зале, говорит: «Но есть поэты, которые пишут вот такие стихи: «Бежит вода из кранта, забытого заткнуть...» А зал молчит…После выступления стоят они на улице, ждут машину, в трех шагах от них топчутся мужики, один из них подходит и, стесняясь, говорит Фатневу: «Вы уж извините, пожалуйста, но вот вы говорили про стихи... Один особенно запомнился, про крант про этот. Это точно, безобразие, конечно. Сколько этих крантов не закрытых по городу по нашему! И льется, и льется вода из них, и никому дела до этого нету».
Фатеев задвигал челюстями, что-то хотел сказать, но поперхнулся... и заковылял прочь.
- Скоро у меня день рождения, - бросил вчера за ужином. - Как отмечать будем? – и взглянул пытливо: - Приглашать гостей домой или... в мастерской Махонина? Приглашу еще Виктора Якушина, да и всё.
- Конечно, для меня лучше, если б «да и всё», - тихо обрадовалась.
Хотела еще добавить: ведь при нашем дефиците денег и продуктов хорошо накормить компанию гостей ох как проблемно! Но не сказала, наверное, и сам понимает.
- Если у Махонина, то подарков не будет.
- Да хрен с ними, с подарками! – совсем оживилась. - Зато выпьешь с друзьями, посидишь, отведёшь душу...
- Ладно, подумаю, - пообещал.
Написал небольшой рассказ «Помни о смерти» о стариках-пенсионерах, которые работали при Обкомах, а теперь, видите ли, им хочется, чтобы память о них «осталась в веках».
- Написал ты, конечно, интересно, - сказала, прочитав, - но интонация автора слишком явно слышна. – Взглянул вопросительно. – А вот такая: словно не принимаешь своих героев, а ведь…
- А ведь должен?
- Ну, не должен, конечно… Но если и редакторы «услышат» то, что я…
И всё же переписывать не стал и отослал в очень популярный московский журнал «Огонёк» и в толстый – «Знамя».
Будем «ждать ответа, как соловей – лета».
И все же свой день рождения отмечал у Махонина в мастерской.
Приготовила целую гусятницу плова с последним куском мясом, которое Галя привезла из Москвы, взял ещё банку маринованных помидоров, две банки рыбных консервов, кусок сала и две бутылки водки, за которыми накануне простоял часа три в очереди.
Так что вернулся без подарков, но пьяноватый и дово-ольный!
Возвратили рассказ из «Огонька.
«Интересен ваш рассказ подходом к теме, - пишет рецензент. - Пожалуй, в современной литературе ещё никто так не подходил. Но вы пишете по журналистки усреднено…»
- Стиль у меня не хуже, чем у многих писателей, - размышляет грустно. - Гранин пишет не лучше, Быков, Залыгин...
- Да, конечно, - хотела утешить.
- Но все же, иногда теряю веру в себя, - подытожил.
- А чего ты теряешь-то? Не знаешь, почему отказали? – Молчит, смотрит в окно. - Да потому, что… как там у них? В современной литературе ещё никто «так не подходил» к этой теме.
Ничего не ответил мой непослушный, вытесненный на задворки этими самыми «товарищами», журналист.
Ездили всей семьей в лес за ежевикой.
И уже сели в вагончики узкоколейки, и уже поехали, но попрыгали на ходу, - начинался дождь, - но я тянула в лесок:
- Пошли! Дождик-то чуть-чуть моросит! Грибков поищем.
Дети упрямились, огрызались, но Платон согласился. Наконец, отправили их домой автобусом, а сами долго сидели под лосиной кормушкой, слушали шум дождя, потом брели к трассе вдоль лесной дороги по мягкому, чавкающему настилу ельника, наслаждались запахами отяжелевшей от влаги зелени, срезали скользкие, веселые грибы, а домой возвращались тоже в дождь почти пустым автобусом.
И было так здорово!.. что дома даже выпили за эту «неудачу».
- Но если она была одной из ступеней к какой-то цели, неведомой ещё нам, - философски добавил Платон.
А по мне – так и без «неведомой цели»…
Возвратили «Помни о смерти» и из толстого журнала «Знамя», тоже поблагодарив «за внимание».
- Пробиться стало совсем невозможно, - грустно жалуется. - Раньше были бездарные разбойники, а теперь, когда свободнее в прессе стало, даровитые повынимали из своих столов залежавшееся.
И, наверное, он прав.
Звонил какой-то мужчина и просил передать Качанову, что, мол, на Дормаше есть место в многотиражке.
- Может, пойдешь туда? - спросила, когда вернулся с выступлений. – Как-никак, а наблюдения «в сложный перестроечный период», постоянная зарплата …
- Мне надо к брату в Донбасс съездить, - тихо, но решительно отрезал: - Не охота устраиваться.
«Вот это да!..» - ахнула про себя, но вслух только и сказала:
- Кому ж охота? - и вздохнула. - Я бы тоже хоть сейчас ушла… «на вольные хлеба», если б можно было.
- Да не-ет, - протянул, - ты не ушла бы.
А я-то молюсь перед сном: Господи! Ни о чем тебя не прошу, только сделай так, чтобы муж получал хоть небольшую, но постоянную зарплату!
Едет в Зимогорье к брату Жоре, берет с собой и Глеба.
А тут... как назло! на практике Глеб залил голубой краской туфли и брюки. Брюки, правда, в тот же день оттер ацетоном, а на туфли не хватило. Что делать? Поехал искать по магазинам. Не нашел.
- Эти туфли надо уже на свалку выбросить, - проворчал, когда вернулся, - или цыганам отдать.
- Выбрось! Отдай! - завелась с пол оборота. - И иди, купи новые… за свою пэтэушную стипендию.
Подхватил эстафету и Платон:
- Избаловали сына! За двадцать пять рублей туфли ему купили, а он... Надо быть осторожней с красками.
В общем, испортили парню настроение напрочь. Но тут позвонила дочка с работы: достала, мол, ацетон и пусть Глеб подъезжает к проходным завода к одиннадцати.
А уже в четырнадцать - поезд. Но все ж съездил и снова стал оттирать краску.
А Платон всё ворчит, ворчит!
А я уже воздеваю руки к небу:
- О-о!.. Ну, улыбнись же ты хоть разочек, батя! Перед дорогой-то!
Обиделся:
- Вечно вам нехорош!
За обедом сын сидел насупленный.
- Не хочешь ехать? - спросила.
- Не хочу.
- Ну, тогда сдавайте билет.
А Платон опять:
- Хочешь, как лучше... - И к Глебу: - Надо осторожней быть. Я в своё время…
О-о!.. И до самого ухода рефреном - эти туфли: краску-то с них оттерли, а вот тёмные пятна остались.
- Глебуш, - попыталась взбодрить, - да не обращай внимания на эти чёртовы туфли! Ну и что? Может, мода такая пошла, с пятнами…
Но наконец-то уходят. Машу им с балкона рукой. Проплывают внизу: лысеющая голова Платона и в голубую клеточку рубашка Глеба… та, что из уцененного.
Из Зимогорья вернулись загорелые, довольные.
Все эти дни ощущаю в Платоне перемену, - словно вспыхнул в нём какой-то внутренний согревающий свет.
Вот бы всегда!..
В анкетах «Рабочего» читатели называют статьи Платона лучшими.
- Конечно, пишу я неплохо, - услышала за обедом, - но…
- Но в последнее время ты ничего не пишешь для центральных газет, - тут же подхватила.
Ничего не ответил… Потом пошёл пройтись, возвратился и с порога - на дочку:
- Почему со стола не прибрала?
Сын под руку подвернулся, и - на него!.. а тот:
- Во, не успел прийти, а уже всем настроение испортил.
Дал ему щелбанец в лоб. Я вроде бы на всё это не прореагировала, но чуть позже размечталась вслух:
- Как хорошо, когда муж целыми днями на работе!
- И когда денег кучу приносит, - не смолчала дочка.
- Да деньги не столь важно, - извинилась за неё, - а вот настроение семьи...
И снова Платон ничего не ответил. Прошёл к себе. Закрылся.
Ни впечатлений, ни встреч…
В такие дни… словно земля уходит из-под ног и не за что зацепиться, чтобы не лететь в тоску, в безысходность.
А тут еще и Платон:
- Жизнь, Галина Семеновна, это - ошибка.
Но вечером закружила метель…
Люблю метели! В них много движения, игры, - сопротивления, что ли?
Или метущаяся, буйствующая энергия что-то обещает? Вот, мол, только отбушую и...
Момент ожидания.
Конечно, какие-то перемены ощущаются в нашем замкнутом социалистическом лагере, но только там, в Москве. А «на местах», как сейчас принято говорить, ни-и в чём не заметны, и если бы ни центральные газеты, телевидение, радио, то...
То «хоть удавись»!
На улице пасмурно, слякотно, сыро.
А ведь сегодня тридцать первое декабря!
Как-то неожиданно все сошлись на кухне и вначале даже шутили, а потом...
- Глеб, ну почему ты за молоком не сходил? - вспомнила вчерашнее поручение.
- А почему я должен был ходить, а не Галька? – попробовал отфутболить мой упрек в адрес сестры.
Загудел на неё и батя:
- Вон паутина в углу висит, а она не снимет. Уже целый месяц наблюдаю.
- Он наблюдает! - вспыхнула и я. - Ну, взял бы веник да снял.
- Да я-то сниму, - и голос его стал крепчать. - Я всё могу, а вот вы… - и как всегда стал обобщать.
- Это я всё могу! – перехватила инициативу. - И на службу ходить, и по магазинам бегать, и обеды-завтраки-ужины готовить, и читать, и писать, а ты... ты только наблюдаешь! Чувствую: по-онеслась! И самое противное сразу – слезы.
Но надо успокоиться. Новый год как-никак... Закрылась в ванной, умылась, испила водички. Ладно, всё, успокойся! – приказала себе.
И успокоилась... почти.
И побежала на базар, а там... За мороженой свининой очередь! Нет, сегодня мне очереди не осилить. Побегала-побегала, да так ничего и не купила.
Ладно, стушу картошки, поджарю курицу,- хорошо, что вчера на работе дали, а мы не съели, на оладьях перебились. На ходу сжевала листок свежей капусты и сразу начал болеть желудок, - не помогли ни березовые почки, ни мята.
Дочка – молодец. Убирает в квартире, а сын… Сын мается бездельем. Забурчала на него, но пока – про себя. Правда, чуть позже садится ремонтировать телевизор...
Этот наш телевизор просто сволочь! Вот так же и в прошлом году отключился под самый-самый Новый год!
Ёлки-палки! Вроде бы и готовить было нечего, а провозилась до вечера.
Кажется, Глеб всё же отремонтировал телевизор.
А желудок все болит, болит!
Галя сбегала к подруге за таблеткой, - чуть помогло.
Девятый час уже?.. Фу, управилась, наконец! Можно и «Вокруг смеха» посмотреть.
Только начал выступать Хазанов, а телевизор хоп!.. и опять отключился!
Ну, паразит!
Снова Глеб полез ремонтировать... я что-то подсказала, он огрызнулся.
Опять - слезы!.. Опять - в ванную.
Пососала валидол... Слава Богу, дышать легче стало. А тут как раз и дочка пришла от подружки, - ездила к ней за сосисками, которые та из Москвы привезла.
Сели за стол. Платон, как всегда, надел белую рубашку, я накинула на плечи индийский платок. За час до «Нового» вылетела пробка из шампанского, а я вздрогнула… Ещё летом «презентовал» мне эту бутылку коллега Поцелуйкин, раздобыв по блату…
Платон «коротко подвел итог года», пожелал всем здоровья, удачи, взяли по конфетке…
Галю в очереди чуть не задавили за этими конфетами! Стояла, зажатая, в угол и чуть не плакала… Зажгли свечи. Сиреневым облачком засветилась ветка сибирского багульника… Купила её на базаре у таджика… Засветилась ветка сибирского багульника и его мелкие цветочки вспыхнули каким-то удивительно радостным светом! Да и телевизор вдруг ни с того, ни с сего очнулся!
В половине двенадцатого дочка с сыном ушли встречать Новый год к подруге и стало ти-ихо, а около двенадцати вдвоём посмотрели выступление Михаила Сергеевича Горбачева, чокнулись остатками шампанского: «За перемены! Чтоб свободней дышать стало!». Выпили, молча, посидели, молча. Я осталась у телевизора, а Платон ушел в свою комнату и послышался…
И послышался бесовский вой… Обычно-то, перед тем как уснуть, ставит себе на грудь коротковолновый приёмник «ВЭФ» и слушает «Би-би-си» или «Свободу»,* вот и сейчас в новогодний концерт ворвался рёв глушителей, - это наши «пастухи», а, вернее, шакалы мечутся в поисках зарубежных радиостанций, чтобы вцепиться им в горло.
*Только 30 ноября 1988 года в СССР перестали глушить радиостанцию «Свобода».
Дорогой читатель!
Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей. Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/