Сейчас она войдёт и скажет: «Можно к тебе на минуточку?» Потом пройдёт в зал, сядет со своим вязаньем или папками, полными рисунков в кресло и… А, впрочем, что это я? Ведь с папками уже не приходит, а тогда надо вот так…
Когда открывала ей дверь, всегда слышала: «Можно к тебе на минуточку?» И этот её вопрос был приветствием на её лад, потом она проходила в зал, садилась в любимое моё… и её кресло, раскрывала одну из папок и… Да нет, «долгие беседы» у нас не начинались, - если мне было некогда, то она и час, и два могла просидеть в зале одна, перебирая наброски, сделанные её мужем, и я знала, что не нужна ей вовсе, что просто захотелось ей сейчас «выпорхнуть из своей клетки», - её слова, - чтобы немного оттаять от…
А оттаивать «от» начала после того, как её муж…
Нет, вначале – о Бланке.
Знаю её лет… Ну да, лет пять, наверное, и даже помню, как познакомились на собрании жильцов моего дома, - возвращалась с работы, а они во дворе галдели, ну и подошла к галдящим, а она возле стояла… еще и подумалось: что-то не припомню такую в нашем кооперативном дружном коллективе. А было в её славянском лице нечто нерусское, прелестно-ускользающее и это нечто вспыхнуло еще ярче, когда на мой вопрос, - и о чём, мол, волнуется «народная стихия»? – она сразу подхватила интонацию и ответила:
- Да так… Думаю, стихия просто сошлась поболтать, - и улыбнулась светло и призывно.
Потом – слово-за-слово… потом отошли в сторонку, разговорились, и оказалось: зовут её Бланкой… а потому Бланкой, что уже давным-давно её предки-поляки обрусели, оставив ей внешность и имя прабабки, что недавно купил муж Костенька, - по-другому потом его и не называла, - в нашем доме квартиру, и что он «очень, очень талантливый художник!», да и она художник, только оформитель.
Ну, а теперь, после контурного наброска портрета моей героини, - ну как же рассказывать о художнице и не прибегнуть к терминам её профессии? - постараюсь прорисовать и полутона портрета, а помогут в этом наши тихие беседы и брошенные ею фразы вроде «выпорхнуть из своей клетки», за которыми я снова и снова тащилась за нею со своими думками, перебирая, перетирая, переосмысливая… «пере» и «пере» их по-своему.
Ну да, муж её был талантливым художником-пейзажистом, иначе Бланка за него и не вышла бы.
И не только пейзажистом, были у него и наброски натюрмортов, жанровых сценок, портретов…
Да нет, не гениальных, конечно, как у Пикассо, исполненных одной непрерывающейся линией, но глядя на Костины, сразу верилось: рисовальщиком был отличным.
Почему был?.. А потому, что вскоре всё чаще стала слышать от моей подруги:
- Опять Костенька хандрит, не пишет… - и спицы или листки в её руках начинали слегка дрожать.
О, видела и я подобную хандру! Видела не раз и поэтому сразу представляла себе Костеньку, лежащим на диване и тупо смотрящим на пляшущие разноцветные картинки телевизора. Потом он встанет, - видела, видела и это! - бесцельно пройдет на кухню, постоит у плиты, может быть, заварит чай и, не допив его, снова ляжет, бессмысленно уставившись на экран. Тоскливая картина… Но что было посоветовать Бланке? Нет, не знала… И всё же, надо было - хоть что-то! Вот и пробурчала как-то, кивнув на папки:
- Может, тебе не надо давать ему советы, что и как писать?
- Как это?.. – захлопнула одну из них.
Что за папки?.. Ну как же, всякий раз, когда приходила, то обязательно - с этими двумя коричневыми папками, на которых были наклеены белые квадратики с буквами «G» и «B»… еще помню, спросила её, когда увидела их: и что, мол, кроется под этими таинственными вензедями, а она рассмеялась:
- Да буквы эти означают «хорошо» и «плохо»… по английски, а копаюсь в набросках Костеньки, чтобы потом придраться к нему.
- Господи, зачем?
- Ну, как же, хочу, чтобы всё лучше и лучше писал свои пейзажи, а он…
- А он? – уставилась на неё, почти не скрывая не столько непонимания, сколько осуждения.
Но она не поняла моей интонации, и начала взахлёб разносить портретные наброски Костеньки, засыпая меня терминами и пытаясь заразить своим неприятием творческих поисков мужа-пейзажиста.
- Бланка… - попыталась остановить, - но ведь художник должен только сам… иначе…
- Нет, нет и нет! – отрезала финал моих соображений, - портреты писать ему не надо и творить только пейзажи, он – пейзажист, и только пейзажист!
Ну и ну…
С тех пор и перестала ей советовать, - дело семейное, ну как можно?.. - а то еще нечаянно рассорю «творческий союз».
Ну, а потом Костенька совсем перестал «творить» пейзажи и даже стал попивать, а она - ощущать себя, загнанной в клетку. Ведь вышла-то за него, почти на пятнадцать лет старшего, только потому, что увидела в нём «настоящего творца, - опять же, её фраза, - которому можно было служить, которому можно было что-то советовать или хотя бы просто говорить о моей любимой живописи, а он...» А он теперь забросил своё увлечение и оставил её ни с чем!
Да нет, не говорила она этого, но я же видела! Иначе как можно было объяснить что-то вроде застывшего непонимания и возмущения в её угасшем взгляде, когда глаза почти кричали: я же любила его за талант, я же хотела боготворить его, а он!.. он предал мою любовь, и теперь её нет… и теперь я одна, одна!
А, может, и не так всё было?.. Да нет, так. Когда забегала и я к ним, видела: заботлива с ним Бланка, - и обедами вовремя кормит, и не повышает голоса, да и он не жаловался, но был… Был словно напрочь потерявший волю человек, которому всё - всё равно, и ничего не надо, кроме как вовремя поесть, снова лечь на диван, скрестив на груди руки… как у мертвеца, потом посмотреть новости да лечь спать, а ей... А она крутилась, а вернее, выкручивалась на свою маленькую зарплату, чтобы как-то накормить своего бывшего «творца».
Нет, всё! Выпархиваю из их клетки вместе со своими домыслами, и постараюсь дальше рассказывать только то, что видела, слышала, - поверхностный абрис, так сказать, - но вот получится ль выпорхнуть?
Как-то пришла она снова, но уже с вязаньем, села в любимое… и моё любимое кресло и грустно улыбнулась:
- Знаешь, часто, очень часто вижу похожие сны. Вот, сегодняшний: какой-то незнакомый город... нет, не с многоэтажками, парками, трассами и машинами на них, а какой-то древний, с каменными, обожженными солнцем домиками, возле которых почти нет деревьев, и я мечусь в узких улочках этого чужого города, мечусь и никак не могу найти выхода… А как-то видела и такой: замок ли, дворец ли?.. но потолки высоки, стены толсты… да-да, почему-то остро ощущала их давящую толщину и прочность и всё время сверлил вопрос: зачем я здесь, почему? И томилась меж этих стен, и перебегала из одной полутёмной залы в другую, из бесконечно длинного коридора в такой же, но только натыкалась на огромные резные двери, не открывающие выхода…
Бедная Бланка, подумалось, ведь у тебя и впрямь нет выхода со своим депрессивным творцом и остаётся только ждать. Но чего?.. И я не предположила, и она ничего не сказала, а только взглянула коротко, но в этот раз я уже не прочла в её взгляде возмущения и непонимания, а промелькнуло нечто решительно-отчаянное, словно перед прыжком в…
Но куда? Ведь ни на что не решится, а, наверное, будет…
И всё же снова - за Бланкой, в её «клетку». Вот она приходит домой, начинает готовить ужин, ожидая Костеньку. И он приходит. Пьяно-депрессивный. И она подходит к нему, смотрит… молча, потом уходит в свою комнату, ложится на диван, взгляд в – потолок: «Уже давно надо бы побелить этот посеревший потолок! - Закрывает глаза: - Что же делать?.. - Руки её на груди, пальцы скрещены: - Как у него… у мертвеца! - проносится в голове и она резко встает: - Но надо идти и поставить на стол ужин для него… и молчать, молчать, молчать… и что-то придумывать».
И ведь придумала! Начала искать другого «творца»… по Интернету. И нашла. Голландца с международным именем Николай-Ника... а для неё – просто Коленька. Месяца два длилось их виртуально знакомство, потом - встреча в Москве и вскоре выпорхнула из своей клетки моя Бланка от увядшего творца Костеньки и уехала в Гаагу.
«Ну и что? – скажите Вы, - Бывает и такое. - А, может, еще и прибавите: - И правильно сделала». Но вот послушайте: правильно ли? Так что, есть еще непрорисованные штрихи портера Бланки, и сейчас добавлю их бережно, с «документальными» подтверждениями и конечно же! со своими домыслами и догадками.
После её, довольно скоропалительного знакомства и отъезда в страну «великих и малых голландцев», получила от неё мейл… кстати, мейл - от неё, а примерно через месяц - ключи от Костеньки: возьмите, мол, «на всякий случай»… и опять же «на всякий случай» взял мой мейл. Нет, не стала расспрашивать, куда, мол, наладился и что за «случай» может нагрянуть, но ключи взяла, - ну как спросишь, если человек не хочет рассказывать, хотел бы так сразу и…
Так вот, а от Бланки получила вот такой первый мейл:
«Живу, как королева! Особнячок – прелесть! Садик – чудо! Подрезанные деревья, дорожки, плиткой выложенные, и махровые цветы, цветы, цветы! Кажется, я счастлива»
«Кажется» - подумалось… А чего кажется-то! Из клетки - да в такое?.. Да каждая женщина должна радоваться… да каждая должна быть… да каждая только о таком и… И почти тут же увидела: Бланка просыпается на цветных иностранных подушках и простынях с замысловатыми иностранными вензелями, муж приносит ей на серебряном подносе утренний кофе, садится рядом и… Ой, дальше – не надо, не буду, не стану… А потом они, взявшись за руки, бродят по плиточным тропинкам сада с подрезанными деревьями и махровыми цветами, выбирая натюрморт для его следующей талантливой картины и она даёт ему советы, советы, советы…
Были и еще довольно частые мейлы с упоминанием о нагрянувшем счастье, потом «счастье» стало упоминаться реже, реже и в последние полгода этого сладкого слова и вовсе не нашла, - так, одни «сообщения», что жива, мол, здорова, мол, того и тебе…
В чем дело? – недоумевала, ведь могла бы написать просто и понятно: что-то не… ан нет!
А потом мейлы и вовсе пропали.
И вдруг… Вдруг Бланка объявилась как-то поздно вечером.
- Бланка! – только и всплеснула руками. – Ну что ж ты, блин!..
А она и залепетала, когда уселась в моё… а вернее,и в её любимое кресло:
- Ой, ты знаешь…
И дальше - «коротко о главном»: жилось ей вначале с Коленькой сладко, счастливо, - «кайфово жилось, думалось и мечталось», - опять же – её словосочетание, а потом… Потом как-то попристальней начала она вглядываться в своего голландского Нику-Коленьку и «вначале поскучивать», - её же! - а потом и совсем заскучала.
- Бланка, почему? – округлила глаза, - Почему ты заскучала в такой-то обстановке кайфовой и с таким творцом-художником?
А она сидела напротив… но уже без папок и вязания, и ничего определённого не могла ответить, - так, пожимание плеч, междометия, усмешки и даже – румянец во всю щеку, а когда оный стал еще ярче, я поняла: ну, конечно же, хочет спросить о своём Костеньке, но стесняется!.. а, может, и боится? И тогда сразу же «раскололась»:
- Бланка, не знаю, где сейчас первый творец… после твоего побега он тоже уехал куда-то, но вот ключи от клетки… - И она замерла… а я не стала пытать её молчанием и даже рассмеялась: - А вот ключи от квартиры он оставил, сказав при этом: «возьмите на всякий случай», а что за «случай» имел в виду…
Она вроде бы и не услышала моих слов, - только румянец стал еще ярче, - и снова без умолку залопотала о своём житье-бытье в Голландии, но из этого сбивчивого и бурлящего потока я всё же выловила суть: надоели ей и подстриженные деревья, и махровые цветы и самое главное!.. картины Ники-Коленьки, писаные только для интерьеров тамошних обывателей и в которых не было «таинственного свечения масляных красок, а лишь примитивность бесслойных акварельных», - её слова!.. А дальше – мои, обобщающие: ну да, не было в них ничего завораживающего, а так, лишь разноцветные кружочки, черточки и квадратики с треугольниками… и опять – её: «прозрачность дистиллированной воды, лишенной какой-либо жизни».
- Но зачем тебе таинственное свечение, Бланка? Жила бы в особняке среди… и без этого… и просто…
Нет, не смогла услышать ответа на нечаянный… и неискренний вопрос свой тогда, в наш первый вечер, - был уже второй час ночи, когда она, взяв ключи, вернулась в свою бывшую клетку, - а на другой день рано утром…
А на другой день рано утром она влетела ко мне:
- Ты только посмотри, сколько Костенька написал моих портретов! – и из знакомых коричневых папок вывалились на диван листки.
- Ба-атюшки! - только и пропела я, рассматривая портреты и по одному водворяя назад, в паку. – Бланка, да твой Костенька портретист! Ему надо было сразу и…
А портреты и впрямь были отличные, - настолько точно была поймана и проявлена суть его почитательницы!.. и особенно глаза: на зрителя… на меня смотрели глаза, в которых светились и искренний восторг, и жажда жизни, желаний… и даже какая-то, неведомая мне, глубина.
А Бланка меж тем всё лопотала и лопотала, но я почти не улавливала её слов, - лишь интонацию восторга, восторга и вины перед Костенькой, который… «ка-акой молодчина»… «я же знала!»… «я же говорила!».. «ну, настоящий творец!»
Что, вот этим и закончить?.. Не-ет, пожалуй, финал таким не бывает, - точки нет! – а посему напишу, как и было.
Поразмыслив, я подумала: а правильно ли сделала, что отдала ключи Бланке? А вдруг Костя возвратится с другой почитательницей его таланта, и что тогда?.. Но о своих сомнениях ей не сказала, - а где бы она жила кроме как ни в освободившейся прежней клетке? У меня?.. Так это выглядело бы нелепо: рядом пустая квартира, а она…
Но мои сомнения и вопросы вскоре разрешились легко и просто, - получила мейл от Кости: как, мол, там, всё в порядке? Ага – ответила я… ну, конечно, не «ага», а настучала по клавишам, что Бланка, мол, возвратилась, а он… Он и замолчал. И с месяц – ни ответа, ни привета.
Но за это время Бланка нашла работу, повеселела, похорошела… и как раз вовремя.
А вот почему. Опять же, как-то поздним вечером впорхнула ко мне:
- Ой, прости, но…
И мне уже не надо было объяснять суть этого самого «но», - Бланка светилась тем самым светом, которым вспыхивает лицо влюблённой, только что услышавшей ответное признание, - ибо поняла: Костенька приехал!
- Бланка, и всё же! – решилась чуть пригасить этот самый свет своими прозаическими вопросами: как же он?.. где ж он всё это время?.. и что теперь будет?
Но она, ласковой кошечкой прокравшись к своему… к моему любимому креслу, только взглянула как-то…
И было в этом взгляде столько тихой успокоенности и трепетной радости, что её слова уже не имели никакого значения, по крайней мере, «на как же он»? и «что теперь будет?» этот её взгляд уже ответил, а вот на «где же он всё это время…»
И оказалось, уехал он тогда в Тверь к своему другу-портретисту и всё это время «стажировался» у него, да и не только стажировался, а перенимал опыт «выживания» художников, - находить заказчиков, - и преуспел! Правда, там, в Твери преуспел, а здесь надо будет… Но это пока не печалило Бланку, - она была уверена: её Костенька - гениальный художник-портретист и если послушает её советов, то…
Нет, не буду снова плестись за ней и за ее многообещающем «то», а…
А то пора выскрести из себя последнее - для резюме?.. Пожалуй.
И тогда в последний раз нырну за Бланкой, но уже не в клетку, а в обитель РАСКАЯВШЕЙСЯ и ПРОСТИВШЕГО, - великие чувства! – чтобы, хотя б на минуту!.. представить себе их самый задушевный разговор: вот она зажигает свечи, - любит их тихий и мигающий свет!.. а они у нее и на полочках с сувенирами, и на пианино, на книжном шкафу, - ставит на стол бутылку французского вина, привезенного из злополучной Голландии, два фужера… ну и всё остальное, что нужно для задушевной беседы, и вот уже сидят они друг против друга, у него в одной руке – бокал с вином, изумрудом переливчатым сверкающий от свечных огоньков, а в другой… вернее, а другая – на изящной ручке сияющей Бланки, ну а потом…
Нет, не буду подглядывать: а что же потом?.. Тихонечко отвернусь и в одиночестве домыслю такое: наверное, возвратилась Бланка потому, что её обрусевшая душа неизлечимо заразилась нашим русским вглядыванием, всматриванием, прозреванием явлений, душ и даже вещей: а что там… как там, если - дальше, глубже?.. и для чего?.. да и зачем, наконец?
Кстати, а зачем?..
И скучно ей стало бродить среди махровых цветов по вымощенным тропинкам со стрижеными деревьями…
а, может, и счастьем?
И захотелось вырваться из той, уже красивой клетки, чтобы обрести…
Но только что, что обрести?
«… Платочком махну, но... уйти не смогу
Из этой проклятой и радостной клетки».
О!.. Как раз и кода для моего рассказа - строки поэта со странным псевдонимом «Положение Обязывает», только что выкраденные с лит. сайта.
Дорогой читатель!
Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей. Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/