ГОРБУН

  «Как это обидно – быть горбатым!» - подумал Олег Козловский. И его душу затопила жалость к себе. Ему смертельно надоели разные насмешки и оскорбления, которые он получал из-за своего физического недостатка. Успокаивало его лишь одно – природа. Вот и сейчас он направлялся к лесу.
  На опушке компания бритоголовых детин играла в футбол.
  Заметив Олега, «спортсмены» оставили своё увлекательное занятие и стали пялиться на него.
  - Что это у него на спине? Рюкзак? – ехидно спросил один.
  - Нет. Ранец. Он в школу идёт, - ответил другой.
  «Футболисты» дружно разразились хохотом.
  Когда Козловский проходил мимо них, то услышал противный писклявый голос:
  - Смотри, не получи двойку, урод!
  От такого оскорбления Олег даже слегка вздрогнул, как от увесистой пощёчины.
  Тяжело вздохнув, Козловский зашёл в лес.
  Бредя по тропинке, он увидел мчащегося к нему маленького человечка, ростом с пол-литровую бутылку.
  - Помоги мне! За мной гонится великан! – подбежав к Олегу, попросило странное создание.
  Козловский остановился.
  - Как же я тебе помогу?
  - Спрячь меня.
  После секундного размышления Олег взял человечка и сунул его в боковой карман пиджака.
  Он уже собрался было двинуться дальше, как вдруг из-за деревьев и кустов вышло человекоподобное существо в звериной шкуре. В высоту оно было не меньше трёх метров.
  - Тут козявка на двух лапках не пробегала? – грубо спросил великан, обращаясь к Олегу.
  - Какая козявка? – притворился непонимающим Козловский.
  - Ну, человечек. Только очень маленький.
  - Не видел я никаких человечков.
  - Точно?
  - Точно.
  Преследователь чертыхнулся и повернул назад.
  Выждав минуту, Козловский извлёк из кармана беглеца и поставил его на землю.
  - Что это был за великан? – спросил Олег.
  - Это злой волшебник.
  - А почему он за тобой гнался?
  - Чтобы меня убить.
  - За что?
  - За то, что я – волшебник добрый.
  Человечек почесал голову и добавил:
  - За то, что ты меня спас, я исполню любое твоё желание.
  - Я желаю…
  - Только не здесь. Пойдём в моё жилище.
  - Что ж,  пойдём.
  Через пару минут они дошли до входа в пещеру, возле которой росла крошечная, тоненькая берёзка.
  Очутившись внутри, Олег заметил, что земляной пол весь усыпан большими лепестками цветов, голубых, как глаза одной девочки, с которой он когда-то учился в школе и в которую был влюблён.
  - Так чего ты желаешь? – поинтересовался хозяин.
  - Я желаю, чтобы у меня исчез горб. Можешь это сделать?
  - Конечно. Но для этого тебе придётся лечь на лепестки и поспать. Когда же проснёшься, то никакого горба у тебя не будет.
  - Серьёзно?
  - Да.
  Козловский тут же лёг.
  Вскоре он заснул.
                                                                
  Когда Олег пробудился, то первым делом пощупал свою спину. Проклятого горба у него больше не было!
  Он поднялся на ноги и горячо поблагодарил маленького волшебника. Затем спросил:
  - Сколько времени я спал?
  - Пятьдесят лет.
  - Ты шутишь?
  - Нет. Если не веришь, посмотри на берёзу.
  Козловский повернул голову ко входу в пещеру – тоненькое дерево превратилось в невероятно толстое.
  «Значит, действительно прошло полвека! – испугался Олег. – Я, наверно, превратился в дряхлого старика!»
  И он начал внимательно разглядывать свои руки, отыскивая на них глубокие морщины и коричневые пятнышки. Но таковых не оказалось.
  - Не бойся, ты остался таким же молодым, - словно прочитав его мысли, успокаивающе проговорил волшебник.
  Козловский облегчённо вздохнул.
  - А ты тоже не постарел.
  - Я никогда не старею.
  - Ну, ладно, я пойду. Ещё раз – спасибо тебе.
  - Подожди. Я хочу тебя кое о чём предупредить.
  - О чём?
  - Помнишь того великана, от которого ты меня спас?
  - Помню.
  - Так вот, он, непонятно почему, превратил всех людей на земле в горбунов.
  - Не обманываешь?
  - Не имею такой привычки.
  - Он сделал это тогда, когда я спал?
  - Да. Сорок пять лет назад. А теперь можешь идти.
  Олег покинул пещеру и направился к тропинке.
  «Это даже хорошо, что все сделались горбунами, - говорил он сам себе. – Теперь люди будут мне завидовать… И уважать!»
    Выйдя из леса, он увидел на опушке целую толпу горбатых людей, внимание которых привлекла плывущая в небе туча – ни дать ни взять чернильная клякса, сбежавшая из ученической тетради и многократно увеличившаяся в размерах.
  Вдруг один из толпы заметил Козловского. И толкнул в бок другого:
  - Ты видел когда-нибудь ходячую палку? – насмешливо спросил он.
  - Какая же это палка? Это телеграфный столб.
  - Эй! – крикнул третий Олегу. – Смотри, тучу головой не задень, урод!
  Послушался оглушительный смех толпы.
  И тут полил дождь.
  Люди бросились к ближайшим серым зданиям, которых раньше не было, а Олег неподвижно стоял под этим дождём и смешивал с небесной водой свои слёзы.

ДЕВУШКА ИЗ СНА.

 

Василию Шмелеву снилось, что он находится на лугу, на котором возвышается несколько стогов. Василий видит необычайно красивую девушку с длинными черными волосами и добрыми голубыми глазами, под одним из которых виднеется крошечное родимое пятнышко. Красавица бросает вилами на верхушку небольшого стожка скошенную траву. Шмелев подходит к девушке и спрашивает:
-Вам помочь?
Та всматривается в его лицо и отвечает:
-Спасибо, не надо. Я почти закончила.
Василий смотрит на девушку и любуется ее уверенными, грациозными движениями.
Закончив работу, красавица садится около стога.
Шмелев – тоже.
-Устали? – интересуется он.
-Нет.
-Как вас зовут?
-Вера. А вас?
-Василий.
-Вы женаты?
-Нет. А вы замужем?
Девушка отрицательно качает головой и спрашивает:
-Почему вы такой грустный?
-Жизнь у меня невеселая, - признается Василий.
-Хотите, я вас развеселю?
-Хочу.
Вера вскакивает на ноги и начинает танцевать. Танец – необычный и забавный. Девушка то и дело вертится волчком. При этом волосы Веры поднимаются со всех сторон, и она становится похожей на зонтик. Девушка опять садится у стога. И осведомляется:
-Ну как, развеселила я вас?
-Немножко, - улыбается Шмелев и целует  ее в щеку.
Вера устремляет на Василия пристальный, теплый взгляд.
-Можно, я вас тоже поцелую?                                                               
-За что?
-Я полюбила вас, как только увидела.
                                              
Весь день этот сон не выходил у Шмелева из головы, ибо он тоже полюбил Веру. Он понимал, что испытывать высокое чувство к несуществующей девушке – глупо, но ничего не мог с собой поделать. Перед ним постоянно стоял ее божественный образ, и, кроме него, Василий ничего не видел. Ночью Шмелеву опять приснилась Вера.
И снилась она ему много ночей подряд.
                                                
Переходы от сна к яви стали для Василия настоящей пыткой. Он смертельно тосковал по Вере, которая являлась для него олицетворением любви и доброты – того, чего не хватало ему в реальном мире.
«Хорошо бы впасть в летаргический сон и все время проводить с Верой», - думал Шмелев.
Осуществить эту его мечту мог только один человек – колдун дядя Сережа, живущий в соседнем подъезде.
И вот уже Василий шел к колдуну.
Дверь ему открыл старик лет семидесяти, с тусклыми, неподвижными, как у мертвеца, глазами.
-Дядя Сереж, вы мне не поможете?
-А что ты хотел?
-Впасть в летаргический сон.
-Что ж, это можно устроить. Но только тебе придется спать тридцать лет.
-Вот и хорошо. Меня это устраивает.
-Тогда проходи.
Оказавшись в зале, Шмелев осмотрелся по сторонам.
Все стены занимали полки со старыми, потрепанными книгами. А на журнальном столике стояла бутылка с какой-то жидкостью.
Колдун смочил этой жидкостью палец, а затем провел им по лбу Василия. И пробормотал заклинание.
Шмелев ощутил легкое покалывание в мозгу.
-Теперь иди спать, – проговорил дядя Сережа. И добавил: - Проснешься ты через тридцать лет.
-Вы уже говорили, - бестактно заметил Василий.
Потом спросил.
-Сколько с меня?
-Двести рублей.
Расплатившись с колдуном, Шмелев пришел домой и лег спать.
                                                               
Дни превратились для Василия в одну нескончаемую ночь. Ему снились разные сны, но почему-то ни в одном из них не было Веры. Шмелев не знал, отчего она перестала ему сниться. Не знал он и того, что колдун позвонил в больницу, и теперь он, Василий, находится в больничной палате, где ему вводят пищу через трубку.
                                                                     
Вскоре Шмелеву приснилось, что он опять стоит на лугу. Но Веры нигде не видно. Тогда Василий обходит каждый стог. Безрезультатно.
-Вера! – зовет он.
В ответ он слышит лишь карканье пролетевшей мимо вороны.
И тут начинается проливной дождь.
Шмелев забирается в стог.                                                             
Его лицо щекочут травинки, но он не замечает этого, так как думает только об одном – неужели он больше никогда не увидит любимую?
                                                               
К двери квартиры Василия Шмелева подошла девушка с длинными черными волосами и добрыми голубыми глазами. Она была несказанно красива. Ее красоту не портило даже родимое  пятнышко под правым глазом. Девушка очень долго нажимала на кнопку звонка, но ей так никто  и не открыл.

 

ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС

  Двадцатилетняя Нина Русакова, инвалид второй группы, считалась психически больной. Пока были живы её родители, она жила относительно спокойно. Но недавно они погибли в автомобильной катастрофе. После этого в квартиру Нины вселилась её сестра, Алевтина, которая была чуть ли не вдвое старше её. И начались бесконечные ссоры и скандалы, устраиваемые Алевтиной. Нина понимала, что сестра стала жить с ней не для того, чтобы ухаживать за больной родственницей – та была ей нужна как вчерашний дождь. Алевтине требовалось лишь одно – квартира.
  Однажды утром, собираясь на работу, сестра спросила у Нины:
  - Где моя губная помада?
  - Откуда я знаю? Я помадой вообще не пользуюсь.
  - Ты, наверно, спрятала её, чтобы меня позлить.
  - Это только ты умеешь делать пакости.
  - Заткнись, скотина!
  - Сама заткнись, карга старая!
  - Значит, я – карга?! Я тебе это припомню!
  И Алевтина, пронзив Нину испепеляющим взглядом, ушла на работу.
  Весь день Нину мучило отвратительное настроение, точно душа её оказалась сплошь покрыта плевками. Русакова даже подумывала о самоубийстве. Но незадолго до прихода сестры внутренний голос сказал ей: «Помирись с Алевтиной». До сих пор этот голос всегда давал ей дельные советы и никогда её не обманывал.
  Месяц назад Алевтина со своим сыном, Игорем, захотела посетить могилки родителей. Она предложила Нине поехать с ними. И тут внутренний голос предостерёг Русакову: «Тебя на кладбище могут убить!» Однако Нина пренебрегла этими словами. И поехала на кладбище. Очутившись среди крестов и памятников, Русакова сказала сестре что-то такое, что не понравилось Игорю. И он пригрозил ей: «Смотри, а то без квартиры останешься!» - «Сам останешься!» - парировала Нина. От этого ответа племянник пришёл в ярость. Он стал кидаться на Русакову, как посаженная на цепь собака, которая увидела незнакомого человека, входящего в калитку её хозяина. «Идиотка! Идиотка поганая! Убью! Убью, на хрен!..» - орал Игорь. А Алевтина стояла рядом, абсолютно невозмутимая, и не предпринимала никаких попыток успокоить сына. Тогда Нина, не говоря ни слова, принялась вырывать сорные растения за могильной оградкой. Наверное, племянник счёл это капитуляцией – и утихомирился. С тех пор Русакова стала прислушиваться к тому, что говорит ей внутренний голос.
  Вечером, когда пришла сестра, сразу же устремившаяся на кухню, Нина приблизилась к ней и проговорила:
  - Аль, ты сегодня очень молодо выглядишь.
  - Я ем, - последовал ответ.
  - Я над тобой не насмехаюсь. Говорю тебе это совершенно серьёзно.
  - Закрой дверь с той стороны.
  Поняв, что её попытки наладить отношения с сестрой ни к чему не приведут, Русакова удалилась в свою комнату.
  Весь вечер Алевтина придиралась к ней по разным мелочам. Почему не политы цветы? Почему на полу валяется бумажка? Почему сувенирная мартышка стоит на журнальном столике не так?..
                                                                         
  На следующий день, пока сестра находилась на работе, Русакова чувствовала себя неплохо. Когда Нина оставалась дома одна, у неё часто поднималось настроение и улучшалось самочувствие.
  Сестра обычно приходила домой около шести вечера. Но на этот раз она почему-то задержалась. А может, с ней что-нибудь случилось?
  Встревоженная Нина позвонила ей по телефону.
  - Аль, ты сейчас где?
  - У Игоря, - ответила сестра каким-то неестественным голосом. И положила трубку.
  «Она, наверно, жалуется ему на меня», - подумала Русакова.
                                                                              
  Прошёл ещё один день.
  Сестра держалась с Ниной по-прежнему холодно.
  А в девять вечера приехал на машине её сын.
  - Я уезжаю на двое суток к Игорю, - произнесла Алевтина.
  - А когда приедешь?
  - Когда привезут, - улыбнулся племянник какой-то странной, недоброй улыбкой.
  Уже закрывая за собой входную дверь, сестра бросила:
  - Я тебе там, в холодильнике, банку кильки оставила.
  «Почему только одну банку?» - недоумевала Русакова. Раньше в подобных случаях Алевтина всегда накупала ей целую кучу продуктов.
  И тут мозг Нины кольнула страшная мысль: «Я догадалась! Много еды мне не нужно! Потому что сестра, как пить дать, договорилась – не знаю с кем, - чтобы меня завтра упрятали в психушку! И тогда квартира достанется ей!»
  Почувствовав голод, Русакова зашла на кухню.
  Она вынула из холодильника консервную банку, купленную Алевтиной, и стала искать на ней дату изготовления и указание срока годности. Увы, таковых данных она не нашла. А что, если эта банка выпущена много лет назад и сестра захотела отравить её испорченной рыбой?!
  Нина убрала шайбовидную жестянку на место.
  И достала из холодильника большое, румяное яблоко, купленное ею три дня назад на рынке.
  Осмотрев фрукт, Русакова заметила на нём маленькую дырочку, внушившую ей подозрение. А что, если это отверстие является следом от иглы шприца? Может быть, в яблоко впрыснули жидкий яд!
  Напуганная этими предположениями, Нина легла спать голодной.
                                                                         
  Утром позвонили по домофону.
  «Это за мной пришли санитары из психушки!» - решила Русакова. Но всё-таки сняла трубку.
  - Это – электрик. Откройте, пожалуйста. Мне нужно в подвал.
  Нина очень хорошо разбиралась во всех интонациях человеческого голоса, поэтому поняла, что звонивший её не обманывает. И она открыла ему дверь подъезда.
  Через час, когда Русакова позавтракала чаем с хлебом, она опять услышала внутренний голос: «Ты зря расслабилась. Тебя всё равно положат в психбольницу. Чтобы не допустить этого, остаётся лишь один выход – ты должна покончить с собой».
                                                                              
  Алевтина сидела в  квартире сына и жаловалась ему на Нину.
  - Если бы ты знал, как она меня раздражает!
  - Не обращай на неё внимания.
  - Как же не обращать, если она всегда мне перечит?! У меня в последнее время из-за неё давление то и дело скачет!
  - Мам, знаешь, что я тебе посоветую?
  - Что?
  - Помирись с этой идиоткой. Тогда у тебя давление снова придёт в норму.
  - Не хочу я с ней мириться.
  - Мам, ты меня любишь?
  - Конечно.
  - Тогда помирись с ней. Ради меня.
  - Ну, хорошо. Уговорил.
  - Обещаешь?
  - Да.
                                                                            
  Когда Алевтина зашла в квартиру, на которую она претендовала, то заметила под дверью санузла желтоватую, как сливочное масло, полоску света.
  Она открыла дверь – и увидела тело Нины, лежащее в воде ванны, красной от крови. Вены на запястьях сестры были перерезаны складной бритвой, валявшейся тут же, на кафельном полу.
  Алевтина облегчённо вздохнула.

 

ПСИХИАТР
(Параллельный мир № 90)

  У Дениса Хворостова кончились таблетки, и он решил сходить за рецептами в психоневрологический диспансер – к врачу Муромской, которую он регулярно посещал на протяжении тридцати трёх лет.
  Денис позвонил по телефону в регистратуру.
  - Муромская сегодня работает? – поинтересовался он.
  - Она – в отпуске, - ответили ему.
  - А вместо неё кто-нибудь есть?
  - Есть. Черепахин.
  - В какое время он принимает?
  - С восьми до часа.
  - Спасибо.
  И Хворостов положил трубку на рычаг.
  Через полчаса он уже был в диспансере.
  На двери, возле которой он стоял, висела табличка с надписью: «Участковый врач Черепахин Пётр Иванович».
  Когда Денис зашёл в кабинет, он увидел сидящего за столом мужчину лет пятидесяти с довольно длинными седыми волосами. Его лицо излучало такую доброту, что казалось – оно вот-вот начнёт светиться. Поправив на переносице очки в металлической оправе, Черепахин сказал Хворостову:
  - Садитесь, пожалуйста.
  Тот сел на кушетку, удивляясь и радуясь одновременно – до этого момента все психиатры, с которыми он встречался, обращались к нему только на «ты».
  - Как вы себя чувствуете? – спросил Пётр Иванович. В его голосе слышалась не сухая вежливость, а искреннее участие.
  - Нормально, - ответил Денис.
  - Чем занимаетесь?
  - Пишу.
  - Что вы пишите?
  - Рассказы.
  - Их где-нибудь печатали?
  - Да. В газетах, в журналах, в книгах.
  - Вы, случайно, не состоите в каком-нибудь писательском союзе?
  - Раньше состоял, а теперь вышел из него.
  - Почему?
  - Я в нём разочаровался.
  - Понятно.
  Черепахин снял очки, протёр их носовым платком и снова водрузил на массивный нос.
  - Вы пришли за рецептами?
  - Да.
  - Какие таблетки вы пьёте?
  - Циклодол, этаперазин и феназепам.
  Пётр Иванович повернулся к медсестре и попросил её выписать рецепты на эти лекарства. Затем стал что-то строчить в медицинскую карту. Черепахин и его подчинённая закончили писать одновременно.
  Хворостов взял рецепты, попрощался и вышел из кабинета.
  Идя к аптеке, он думал: «Какой хороший мужик, этот психиатр!»
                                                                                                            
  Прошло около трёх месяцев.
  У Дениса опять кончились лекарства.
  Позвонив в регистратуру, он узнал, что Муромская – на больничном и что вместо неё принимает Черепахин.
  И вот уже Хворостов – в его кабинете.
  Сначала он не узнал Петра Ивановича, так как тот сидел без очков и с наголо обритой головой. На этот раз от Черепахина не исходило добродушие. Напротив, у него было холодное, жестокое лицо наёмного убийцы.
  - Садись, - раздражённо бросил психиатр.
  Денис опустился на кушетку, в душе возмущаясь бесцеремонным, оскорбляющим поведением Петра Ивановича.
  - Как себя чувствуешь? – спросил психиатр таким тоном, каким спрашивают: « Тебя как убить – расстрелять или повесить?»
  - Неважно.
  - Может, тебе в больнице полежать?
  - Нет. Спасибо.
  Хворостову очень хотелось спросить у Черепахина: « Почему вы говорите со мной как с человеком второго сорта?» Но этот вопрос так и не слетел с его губ.
  - Опять за рецептами пришёл? – буркнул Пётр Иванович.
  - Да.
  - Подожди пока в коридоре. Тебе их сейчас принесут.
  Денис поднялся и, не сказав «до свидания», вышел из кабинета.
  Спустя минуту медсестра принесла ему рецепты.
  Хворостов направился в аптеку.
  «Каково же истинное лицо этого Черепахина? – размышлял Денис. – Когда он был самим собой? Прошлый раз или сегодня?»
                                                                                                               
  Весь день Хворостова мучило отвратительное настроение. И чтобы его немного поднять, он решил выйти на прогулку и подышать свежим воздухом.
  Уже стемнело.
  Денис шёл по цементной дорожке, тянувшейся вдоль четырёхэтажных домов.
  Когда Хворостов хотел повернуть назад, он вдруг услышал из одного окна, расположенного на первом этаже, противное, глупое хихиканье.
  Денис остановился. И сквозь узкую щель между шторами посмотрел в освещённое окно.
  То, что он увидел, заставило его от изумления раскрыть рот.
  На зелёном диване находился абсолютно голый Черепахин. В весьма странной позе. Голова и ладони его покоились на сиденье, а всё остальное было в воздухе. Кожа лица Петра Ивановича покраснела от прилившей к голове крови. Коснувшись пятками верха настенного цветастого ковра, Черепахин снова начал хихикать.
  «Может, это и есть истинное лицо Черепахина?» - подумал Хворостов. И пошёл домой.

 

РАССКАЗ  СТАРОГО  ТРЮМО
(Параллельный мир № 86)

 

  Я, старое Трюмо, немало повидало на своём веку. Но рассказать я хочу всего лишь одну историю, происшедшую полгода назад. Итак, слушайте.
  Вот уже сорок семь лет я стояло в зале у окна. Квартира принадлежала Игнату Кораблёву, к которому я относилось с большой симпатией, и его сестре – Валентине, отсидевшей в тюрьме три года за хулиганство и недавно выпущенной на волю. Вместе с сестрой Игната вернулись суета и ругань, что меня крайне раздражало. После освобождения к Валентине почти каждый день стал приходить участковый милиционер. Не знаю, зачем он так часто наведывался. Наверное, хотел убедиться, что Валентина – дома и нигде не дебоширит.
  Однажды я, как обычно, спокойно стояло у окна и равнодушно смотрело своим зеркалом на знакомую мне до мельчайших подробностей обстановку. И тут зашли Игнат и его сестра. Валентина поглядела на меня и сказала:
  - Надо это трюмо переставить в спальню.
  - Зачем? – спросил Кораблёв.
  - Оно там будет лучше смотреться. Переставь его.
  - Прямо сейчас?
  - А зачем откладывать?
  Игнат вздохнул и, подойдя ко мне, приподнял меня; затем понёс в спальню, кряхтя от напряжения. Его лоб стал блестящим, как обложка глянцевого журнала.
  И вот я уже стою в спальне.
  Здесь светлее, чем в зале, но там мне нравилось больше.
  Кораблёв сидел передо мной на диване и читал газету, когда зашла его сестра. Она окинула меня критическим взглядом и проговорила, обращаясь к Игнату:
  - Здесь оно тоже плохо смотрится. Отнеси его туда.
  И Валентина указала пальцем на маленькое пространство возле кладовки.
  Игнат недовольно нахмурился и отложил газету в сторону.
  Через минуту я уже стояло рядом с дверями кладовки.
  Здесь было темновато и неуютно. В углу потолка виднелся клочок паутины, похожий на тончайшую вуаль.
  Внезапно лампочка надо мной загорелась.
  И тут же ко мне приблизилась Валентина.
  Она послюнявила огрызок чёрного карандаша и принялась красить ресницы.
  «Тебе уже шестьдесят лет, а ты всё красоту наводишь. Да кто на тебя, каргу старую, клюнет?» - подумало я.
  Покончив с ресницами, сестра Игната занялась губами, накладывая на них слои кричаще-яркой красной помады. Потом Валентина как-то странно на меня посмотрела, словно я на её глазах превратилось в гроб.
  - Игнат! – позвала она.
  - Чего? – спросил появившийся Кораблёв.
  - Таких старых трюмо сейчас ни у кого нет.
  - Ну и что?
  - Отнеси его на мусорную свалку.
  - Ты что, шутишь?
  - Я говорю серьёзно. Отнеси прямо сейчас.
  - Ладно. Ты куда собралась?
  - Зайду на полчаса к подруге.
  И Валентина ушла.
  Игнат, что-то бурча себе под нос, расчленил меня. Точнее, вытащил зеркало из ящика с ножками.
  Спустя десять минут я уже лежало на мусорной свалке.
  Мимо меня пробегали бездомные кошки, ища, чем бы утолить голод, но ни одна из них даже не взглянула в моё зеркало.
  Люди же, в отличие от кошек, меня замечали. Только смотрели они в мою сторону так холодно, что я боялось – как бы от их взглядов зеркало не покрылось льдом.
  Душу сжала обида.
  Я столько лет прослужило людям, а меня выбросили на помойку, как протухшее яйцо! И виновата в этом скудоумная Валентина!
  Будь у меня глаза, я бы непременно заплакало.
  Так я пролежало на вонючих отбросах целый час.
  И вдруг я увидело приближающегося ко мне Игната.
  Тот поднял меня и понёс в сторону своего дома.
  - Совсем меня замучила, - бормотал Кораблёв. – То «отнеси на мусорную свалку», то «принеси с мусорной свалки». Ей, видите ли, подруга сказала, что в моду входит ретро. Тьфу!
  Я было на седьмом небе от радости. А как же иначе? Ведь я возвращалось домой!
  - Куда его поставить? – зайдя в зал, спросил Игнат у сестры.
  - В угол.
  - У окна?
  - Да.
  Кораблёв соединил обе половинки моего тела и поставил меня на то место, где я находилось почти полвека.
  - Весь потом обливаюсь, - констатировал Игнат.
  - А ты помочи воду головой.
  - А?
  - Помочи головой воду.
  Кораблёв усмехнулся.
  - Может, ты хочешь сказать: «Помочи голову водой»?
  - Ты чего ухмыляешься, идиот?!
  - Сама идиотка!
  - Это я – идиотка?! Да за такие слова я, знаешь, что тебе сделаю?!
  - Что?
  - А вот что!
  И Валентина, схватив с журнального столика массивные часы, с силой опустила их на голову брата.
  Тот, с расколотым черепом, замертво рухнул на пол.
  Едва Валентина поставила окровавленные часы на место, как раздался звонок в дверь.
  Женщина заметалась по комнате, будто рысь, впервые попавшая в железную клетку.
  А звонки всё продолжались.
  Тогда Валентина вышла в коридор и открыла дверь.
  Это явился участковый милиционер.
  - Можно? – поинтересовался он.
  - Я сейчас… занимаюсь уборкой. У меня – беспорядок.
  - Ничего, я привык к беспорядкам.
  И блюститель общественного спокойствия зашёл в зал. Вслед за ним – Валентина.
  Увидев труп, участковый молча вынул из кармана наручники и приковал к себе злую, глупую женщину.
  «Хоть бы тебя приговорили к расстрелу, за то, что ты убила Игната», - подумало я, единственный свидетель убийства.
  Милиционер увёл преступницу, и я осталось одно.
  С тех пор я так и стою, окутанное одиночеством, точно туманом. Скучаю и иногда грущу, вспоминая о своём бывшем хозяине.

 

ФУТБОЛ В СПАЛЬНЕ

  Днём к Александру Тихомирову пришёл его друг – Сергей Панин, - с которым он дружил уже сорок семь лет, с тех самых пор, как они пятилетними малышами переехали вместе со своими семьями в новый дом.
  Сергей принёс в полиэтиленовой сумке четвертинку перцовки – для себя, - бутылку белого вина – для Александра – и закуску: докторскую колбасу и коробку шоколадных конфет. Ещё он принёс какой-то журнал.
  Они зашли на кухню и сели за стол.
  - Принёс тебе кое-что почитать, - сказал Панин, кладя журнал на подоконник.
  - Ты же знаешь, что я читаю только одни книги.
  - Сделай на этот раз исключение.
  - А что в этом журнале интересного?
  - Одна статья про американского учёного, который считает, что если о чём-нибудь долго думать, то мысли могут материализоваться.
  - Чушь собачья!
  - А ты всё-таки почитай, ладно?
  - Ну ладно, уговорил.
  Тихомиров достал из хлебницы несколько кусков чёрного хлеба и положил их прямо на столешницу. Затем нарезал тонкими кружками колбасу и распечатал коробку конфет. Добавив ко всему этому две рюмки, Александр налил себе вина, а Сергею – перцовки.
  Опорожнив хрупкие сосуды, друзья закусили и, как всегда в последнее время, стали вспоминать своё детство, такое далёкое и одновременно близкое, как шар солнца.
  - А ты помнишь, как мы пацанами в НИИ тюльпаны воровали? – спросил Тихомиров.
  - Ещё бы, - улыбнулся Панин, и его глаза затуманились, как оконные стёкла от горячего дыхания. Было видно, что он мысленно перенёсся в прошлое.
  Александр перенёсся тоже. Его душу нежно сжимала сладостная грусть.
  - Как будто вчера это было, -  медленно проговорил он.
  Сергей кивнул.
  - Ползком до цветов добирались, чтобы сторож не заметил, - вспомнил он.
  - У него ещё ружьё было, помнишь?
  - Ну конечно. А ты помнишь, сколько мы сорвали тюльпанов?
  - Ты – четыре. И я – тоже.
  Они опять наполнили рюмки спиртным.
  - За золотое детство! – произнёс Тихомиров.
  - Да, те счастливые деньки уже не вернуть, - вздохнул Панин.
  Они выпили и продолжили разговор.
  - А помнишь, как мы с моего балкона швыряли в прохожих арбузными корками? – засмеялся Сергей.
  - Да разве это забудешь!
  - Я тогда одной девчонке в спину попал.
  - А я одному мужику – в голову.
  - И что самое интересное: никто не знал, откуда летят корки, - балкон-то мой был весь завешен тряпками, так что нас никто не видел.
  - Да… Я тебе тогда завидовал, что у тебя есть балкон.
  - А я завидовал тебе – ты на целую голову был выше меня.
  Они в очередной раз наполнили и осушили рюмки.
  - А помнишь, как мы с тобой играли в футбол в моей спальне? – поинтересовался Александр.
  - Помню…
  - Моими воротами была кровать, а твоими – письменный стол.
  - Помню, я ещё потом на бумажке записал: «Серёжа забил девять голов. Саша – четыре».
  - Не четыре, а пять.
  - Пусть будет пять, - добродушно согласился Панин.
  - Знаешь, почему я в этом уверен?
  - Почему?
  - Потому что эта бумажка у меня сохранилась.
  - Серьёзно?
  - Да.
  Тут из спальни донёсся какой-то шум.
  - Что это? – недоумённо спросил Сергей.
  - Не знаю, - пожал плечами Александр.
  - Может, к тебе в окно кто-нибудь залез?
  - Окно у меня закрыто.
  - Тогда пойдём посмотрим, в чём там дело.
  - Пойдём.
  Встревоженные, точно зайцы в поле, которые заметили в небе орла, друзья приблизились к двери спальни и приоткрыли её.
  То, что они увидели, заставило их разинуть рот от изумления.
  В комнате шестилетние Сашка Тихомиров и Серёжка Панин играли в футбол.

 

РОКОВАЯ ДОБРОТА.

                  Автобус подпрыгивал на многочисленных ухабах, точно мустанг, впервые почувствовавший на своей спине человеческую задницу.
                 Игнат Гравин стоял в конце салона, у дверей, и держался одной рукой за поручень. Он всегда занимал в автобусах именно это место, так как отсюда во время давки легче всего было добраться до выхода.
                Вдруг у Игната закололо сердце. Потом ноги у него подогнулись, и он упал на пол.
                Это можно было бы назвать обмороком, если бы у Гравина не остались открытыми глаза и не работал мозг.
                Игнат лежал и смотрел на пассажиров. Лица у них были равнодушные, как морды диких животных.
                Один толстяк приподнялся на сиденье.
                Игнат подумал, что тот хочет оказать ему помощь, но ошибся – толстяк просто пересел поближе к окну.
                 - Что с ним? – спросила какая-то девушка у своего соседа по сиденью, кивнув в сторону Гравина.
                - Это нас с тобой не касается, - зевнул сосед.
               На следующей остановке собралась большая толпа, и, едва двери открылись, в салон ринулись люди. Вскоре автобус был набит битком.
                - Потеснитесь, пожалуйста, - попросила одна из двух молодых женщин, безуспешно пытавшихся влезть в салон.
                - Это бесполезно, - проговорил толстяк. – Здесь даже для ребёнка не найдётся места. А впрочем, если убрать отсюда того типа, что лежит у дверей, то проблема будет решена.
                Два крепких парня, одобрительно качнув головой, взяли Гравина за руки и за ноги. Затем вылезли из автобуса и небрежно, будто мешок с картошкой, положили Игната на землю.
                Когда парни и женщины забрались в салон, автобус тронулся.
                Гравин лежал недолго. Через пять минут ему стало лучше, и он, отряхнув с одежды пыль, направился к своему другу Виталию Першикову – изобретателю-самоучке.
                                                                                                                     
                И вот они уже сидят в зелёных креслах единственной комнаты Виталия. Хозяин квартиры был обнажён до пояса. Его гигантский живот переползал через ремень, словно поднявшееся тесто – через края кастрюли.
                Игнат рассказал другу о только что случившимся с ним. И спросил:
                - Почему люди в этом мире такие равнодушные и жестокие?
                - Они такие не во всех мирах.
                - Не понял.
                 - А что тут понимать? В параллельном мире № 76 все добрые и участливые.
                - Откуда ты это знаешь?
                - Я там бывал. И не раз.
                - А я могу туда попасть?
                - Конечно.
                И Першиков вынул из кармана какой-то чудной аппарат.
                - С помощью этого устройства ты можешь отправиться в параллельный мир, где нет ни одного злого человека. Бери, я тебе его дарю.
                Гравин взял аппарат.
                - Спасибо. А как с ним обращаться?
                - Очень просто. Вначале нажми на красную кнопку, а потом – на семёрку и шестёрку. Ясно?
                - Ясно. А что нужно сделать, чтобы вернуться в наш мир?
                - Опять вдави красную кнопку, а после этого нажми на единицу.
                - Понятно.
                Игнат убрал электронное устройство в карман джинсовки.
                                                                                                      
                На следующий день Игнат решил съездить в книжный магазин.
                Он подошёл к остановке и стал ждать автобуса.
                Внезапно у него опять начало колоть сердце.
                Как назло, Гравин забыл взять с собой валидол.
                Что же теперь делать? Ведь до дома он в таком состоянии не дойдёт.
                И тут его осенило – нужно отправиться в параллельный мир № 76. Там, по словам Виталия, живут хорошие люди; они не оставят его в беде.
                Игнат достал из кармана подарок друга и вдавил нужные кнопки.
                О том, что его перебросило в другую реальность, Гравин догадался сразу – как только увидел длиннющий оранжевый  автобус, каковые в его родном мире ему никогда не встречались.
                Когда водитель открыл двери, Игнат сунул аппарат в карман, зашёл в салон и встал у выхода.
                Его поразили лица пассажиров – участливые, добрые, словно лики на иконах.
                Вдруг сердце закололо сильнее, ноги потеряли чувствительность, и Гравин упал.
                - Остановите, пожалуйста, автобус. С одним человеком плохо, - услышал Игнат чей-то голос.
                Автобус затормозил.
                К Гравину приблизился мужчина лет шестидесяти, свисающие седые усы которого напоминали опущенные крылья чайки.
                - Сейчас я вам помогу, дорогой, - произнёс старик тёплым голосом.
                Однако пожилого мужчину мягко, но решительно «оттеснил» другой пассажир, более молодой.
                - Я помогу ему лучше, чем вы.
                Но и этого мужчину кто-то бережно отодвинул в сторону.
                - А я -  ещё лучше.
                Такая чехарда продолжалась невыносимо долго. Каждый желал оказать помощь лично, не допуская других до Игната. Последним к Гравину подошёл водитель.
                В этот момент сердце у Игната странно бухнуло, и он закрыл глаза – навсегда.

 

ОСТРОВ
(Параллельный мир  67)

 

  Черт побери! Опять он проспал! Сейчас было 7.25, а рабочий день начинался в 7.30.
   Денис Городницкий быстро оделся и обулся. Затем закрыл глаза и мысленно произнес: «Пусть я окажусь у заводской проходной».
   Когда он через секунду разомкнул  веки, то уже стоял там, куда велел себе телепортироваться. К счастью, его внезапное появление осталось незамеченным.
  Вскоре Денис уже находился на своем участке, где трудились две бригады – монтажниц и рабочих, занимающихся внешним видом авиационных приборов. После влажной уборки бригадир «внешняков»  дал своим подчиненным, если их можно так назвать, указания, и они вместе со своим руководителем приступили к работе.
   Припой с приборов снимал жалкий заморыш по фамилии Клюев; балансировкой занимался толстяк Синицын; промывал узлы вечно бледный  лопоухий тип по кличке Призрак; протирала их батистом неуклюжая башкирка Ирина; бригадир покрывал пайку желтым лаком; а Городницкому была поручена подкраска.
   Рабочие не любили Дениса. Время от времени они бросали на него колючие, осуждающие взгляды, словно он только что в их присутствии зарезал ребенка.
   Часов в десять бригадир Василий Николаевич как-то странно уставился на подкрашенные приборы, стоящие на столе перед Городницким. Оторвав задницу от стула, бригадир взял один узел, потом – другой.
   - Ты что, не можешь с приборами поаккуратнее обращаться? Смотри, сколько ты отпечатков понаставил, - забрызгал слюной Василий Николаевич, тыча в нос Денису еще не высохшие узлы.
   - Это ты их понаставил, а не я, - парировал Городницкий.
   Бригадир побагровел.
   - Если бы ты работал в другом месте, тебя бы уже давно убили! – заорал он.
   - Может быть, и убил бы какой-нибудь дурак вроде тебя.
   Василий Николаевич что-то пробормотал, поставил приборы на стол и сел на свое место.
   Находясь под перекрестным огнем злобных взглядов своей бригады, Денис сомкнул веки и сказал про себя: «Пусть вся моя бригада, кроме меня, окажется на каком-нибудь необитаемом острове».
 Едва он открыл глаза, как увидел, что Василий Николаевич и его подчиненные исчезли, оставив после себя лишь дым двух паяльников и неприятное впечатление.
   Монтажницы ничего не заметили, поскольку сидели лицом к окнам. Зато заметил зашедший мастер.
   - Где мужики и Ирина? – поинтересовался он у Городницкого.
   - Не знаю, - пожал тот плечами.
   - Наверно, перекур решили устроить. Сегодня конец месяца, а им подымить, видите ли, приспичило.
    И мастер удалился.
   Но через пять минут появился снова.
   - Нет их в курилке, - мрачно бросил он.
   - Может, они где-нибудь еще? – проговорил Денис.
   Но мастер, казалось, не слышал этого вопроса.
   - Ну, ничего. Я их всех, лодырей, депремирую.
   После обеда мастер дал Городницкому в помощницы двух монтажниц. Однако этого было явно недостаточно, и, чтобы выполнить план, им пришлось вместо одной смены работать две.
                                                                         
   Василий Николаевич и члены его бригады стояли на залитой солнцем поляне, на краю которой белел гигантский камень, высотой в половину человеческого роста.
   - Как мы здесь очутились?! – недоуменно моргая, произнес бригадир.
   - Чертовщина какая-то! – пискнул Клюев, в глазах которого застыл страх, точно на этого заморыша со всех сторон надвигались вражеские солдаты.
   - Может, все это нам снится? – с робкой надеждой  спросил Синицын, переводя взгляд с неизвестных ему деревьев на свое огромное пузо.
   - Вряд ли, - нахмурившись, заметил Призрак.
   - И все-таки где мы находимся? – с едва заметным акцентом сказала Ирина.
   - А это мы сейчас выясним, - ответил немного пришедший в себя Василий Николаевич – Идите за мной.
   И он повел бригаду между высокими деревьями с густой ароматной листвой.
   Минуты через три они вышли на полоску песка, за которой простиралось еле шевелящееся море.
   Рабочие, повинуясь приказу бригадира, двинулись вдоль кромки воды.
   Спустя полчаса они пришли в исходную точку. Выходит, они находились на острове. И притом – на очень маленьком.
   - Давайте проверим, есть ли тут люди, - предложил Василий Николаевич.
   Они тщательно прочесали лес, но не обнаружили ни только людей, но и животных, если не считать мелких грызунов, похожих на мышей, и птиц с ярким оперением.
   Бригадир привел рабочих на поляну и проговорил:
   - Этот остров – необитаемый.
   - Мы это поняли, - пропищал Клюев.
   - А раз он никому не принадлежит, - продолжал Василий Николаевич, - то я объявляю себя его президентом.
   - Ни фига себе! – удивился Синицын.   
  – Я попрошу в моем присутствии  не выражаться, - осадил его бригадир. И добавил: - С этого момента остров будет называться Суверенная Республика Бригадирия.
   Призрак хотел было что-то сказать, но потом, передумав, закусил нижнюю губу.
   А Василий Николаевич вытащил из кармана носовой платок и прикрепил его к тонкой ветке, свисавшей над камнем.
   - Это будет государственный флаг нашей республики.
   Только тут бригадир заметил на импровизированном флаге зеленоватую соплю, но было уже поздно. Не снимать же из-за этого колыхающийся под слабым ветерком государственный символ.
   - А какой у нас будет герб? – поинтересовалась Ирина.
   - Герб? – переспросил Василий Николаевич, скребя ногтями небритый подбородок.
   - Да.
   Бригадир пошарил глазами по земле, и взгляд его остановился на скелетике маленького грызуна, валяющемся среди травинок, изогнутых, будто рёбра. Василий Николаевич положил останки зверька на камень.
   - Вот наш герб.
   Люди переглянулись, однако ничего не сказали.
   - Но у каждого государства должен быть ещё и гимн, - проговорила Ирина.
   - Будет вам и гимн, - отозвался бригадир. И засвистел мотив песни «Постой, паровоз, не стучите, колёса…» В конце исполнения он громко икнул, что прозвучало как заключительная нота.
   - Да вы как стоите?! – возмутился Василий Николаевич. – Когда исполняют гимн, нужно стоять навытяжку!
   И он опять начал свистеть.
   Рабочие выпятили грудь и вытянули руки по швам.
   - Вот это другое дело, - похвалил их бригадир, когда отзвучал гимн. – А теперь мне нужно выбрать среди вас своего телохранителя.
   - А зачем вам телохранитель? – пискнул Клюев. – Ведь здесь, не считая нас, никого нет…
   - Каждый президент должен иметь телохранителя. Ясно?
   - Ясно.
   - Я думаю,  что на эту должность подойдёт Синицын. Синицын, подойди ко мне.
   Толстяк направился к Василию Николаевичу. При ходьбе его живот слегка дрожал, как кусок студня в руках алкоголика.
   - С этого момента будешь всегда находиться при мне. Понял?
   - Понял, - отозвался Синицын. И встал рядом с бригадиром.
   - Ещё мне нужны пограничники. Ими будут Клюев и Призрак.
   - Но у пограничников должно быть оружие… - загробным голосом произнёс  Призрак.
   - Сейчас вы его получите.
   С этими словами Василий Николаевич поднял с земли один засохший старый сук, очистил его от веток и вручил Призраку. Проделав ту же операцию с другим суком, бригадир дал его Клюеву.
   - Ходите по опушке леса и следите за тем, чтобы на нашу территорию не проник нарушитель границы,- велел бригадир  новоиспечённым пограничникам.
   - А если он проникнет? – спросил Клюев.
   - Тогда бейте его дубинками до тех пор, пока он не околеет. Ну, идите.
   Клюев и Призрак ушли.
   - А тебя я назначаю своей женой, - повернулся к Ирине Василий Николаевич.
   - Но у вас же есть жена, и ей бы…
   - Приказы президента не обсуждаются, - прервал её бригадир.
                                                               
   На следующий день, в субботу, Денис  Городницкий проснулся поздно – в двенадцать. Ему очень захотелось узнать, как поживают на острове члены его бригады. Умывшись, одевшись и позавтракав, он надел солнцезащитные очки и приклеил к коже под носом накладные усы. «Теперь, даже если я попадусь им на глаза, они меня не узнают», - подумал Денис. Он закрыл глаза и мысленно проговорил: «Пусть я окажусь на том острове, где сейчас пребывает моя бригада».
   Разомкнув веки, Городницкий обнаружил, что стоит на полоске песка, через равные промежутки времени целующейся с морем. Денис сделал несколько шагов в сторону леса. И тут он увидел выходящих из-за деревьев  Клюева и Призрака. Помахивая дубинками, они приближались к нему. Метрах в трех от Городницкого они остановились и посмотрели друг на друга.
   В это время из леса вышли Василий Николаевич, Синицын и Ирина.
   - Ну, чего стали?! Бейте его! – крикнул бригадир.
   Клюев и Призрак повиновались.
   - Да что вы его гладите?! Врежьте ему так, чтобы из него мозги вылетели!   
   Шатаясь под градом ударов, Денис вдруг почувствовал, как чья-то дубинка проломила ему череп. Больше он уже ничего не ощущал. Его ноги подогнулись, и он замертво рухнул на песок, орошая его своей кровью.

 

ЦАРЬ ДЕРЕВЬЕВ.

  Композитор Виталий Гребенников и его сестра Нина – пенсионерка – были калеками. Год назад они попали в страшную автомобильную аварию, после которой Виталию ампутировали правую ногу, а Нине – левую руку. Став инвалидами, они вначале очень тяготились этим, но потом, привыкнув, смирились.
  Гребенников, стуча протезом по полу, приблизился к двери своей комнаты и вышел в зал, где сидела в кресле его сестра, смотревшая телевизор. На ней были цветастое платье и желтая кофта. Пустой рукав этой кофты производил отталкивающее впечатление, словно сброшенная змеей кожа.
  -Нин, ты не послушаешь мою новую пьесу? – спросил Виталий.
  -Послушаю, - неохотно ответила сестра.
  Когда они оказались в комнате Гребенникова, тот сел на диван, взял гитару и начал играть, отбивая единственной ногой такт. «Будь у меня обе ноги, отбивать такт было бы намного легче», - пронеслось у него в голове. Исполнив свое сочинение, он посмотрел на Нину.
  -Ну как? Понравилась тебе моя пьеса?
  -Нет.
  -Почему?
  -Какая-то детская музыка.
  -Все гениальные композиторы – большие дети.
  -У тебя – мания величия.
  -Ошибаешься. Мания величия бывает у тех, кто не имеет никаких оснований считать себя великим, а у меня такие основания есть.
  При этих словах Виталия глаза у сестры стали злыми, как у гепарда, попавшего в ловушку.
  -Тьфу! Противно тебя слушать! – сказала Нина и вышла, громко хлопнув дверью.
  Подобные сцены повторялись довольно часто. Виталий уже привык к тому, что он раздражает сестру, а сестра – его.
  Гребенников заметил, что у него дрожат руки. Чтобы успокоиться, он решил погулять на свежем воздухе. И вышел во двор.
  Ходить возле дома ему не хотелось. Лучше побродить по лесу, благо тот был совсем близко – нужно только перейти дорогу.
  И вот Виталий уже двигался по еле заметной тропинке, вдыхая зеленый аромат деревьев и травы. Постепенно он обрел душевное равновесие, и ссора с сестрой показалась ему каким-то далеким событием.
  Вдруг Гребенников увидел старый толстый дуб с роскошной кудрявой шевелюрой. Ствол дерева был обвит ржавой проволокой, впивавшейся в кору.  «Какой дурак это сделал? Ведь проволока, должно быть, причиняет дубу боль», - подумал Виталий. И освободил шершавый ствол лесного исполина от металлической удавки.
  Едва он отбросил проволоку в сторону, как услышал в своей голове низкий, тягучий голос:
  -Спасибо тебе.
  Виталий огляделся. Людей поблизости не было.
  Внезапно Гребенникова осенило: «Со мной говорил дуб!»
  -Спасибо тебе, что помог мне, - снова поблагодарило огромное дерево Виталия. – За это я научу тебя одному заклинанию.
  -Какому? – выдавил из себя Гребенников.
  -Если тебе чего-нибудь сильно захочется, ты должен произнести следующее: «По велению Дуба, Царя деревьев, пусть произойдет то-то». Запомнил?
  -Запомнил.
  -Только я хочу предупредить тебя, что это заклинание ты можешь произнести всего лишь один раз.
  -Понятно.
  -Да, вот еще что. Проговорить волшебные слова ты можешь только в своей квартире. Спасибо тебе еще раз.
  -И тебе тоже спасибо.
  Виталий развернулся и направился домой.
  «Когда приду к себе, то первым делом верну себе потерянную ногу», - с радостью подумал он.
                                                               
  Нина сидела на кухне и пила чай.
  Радио было включено, и она услышала голос диктора:
  -Дорогие друзья! Предлагаем вашему вниманию Концерт для гитары с оркестром. Композитор – Виталий Гребенников.
  И полилась медленная, печальная музыка.
  Нина, отодвинув полупустую чашку в сторону, подумала: «Почему моего так называемого брата знает вся Россия, а меня – нет? Я ничуть не глупее его!»
  И от такой, как ей казалось, несправедливости на ее глазах выступили слезы, и она обиженно всхлипнула.
                                                       
  Придя домой, Гребенников еще в коридоре услышал свою музыку, которую передавали по радио.
  Он зашел на кухню – и увидел плачущую сестру.
  «Как ее взволновал мой Концерт!» - удивился Виталий. Растроганный, он приблизился к Нине и поцеловал ее в щеку.
  Сестра как-то странно взглянула на Гребенникова, но тот не придал этому никакого значения.
  Отступив на шаг от Нины, Виталий прошептал:
  -По велению Дуба, Царя деревьев, пусть у сестры появится левая рука.
  И в мгновение ока доселе пустой рукав Нининой кофты наполнился плотью, и на его конце, точно диковинный розовый цветок, появилась кисть.

 

ОГНЕННЫЙ ШАР.

  В воскресенье поэт-любитель Родион Пендельский проснулся от гудков сигналящего автомобиля.
  «Черт бы тебя побрал!» - с раздражением подумал Родион про водителя.
  В последнее время Пендельского раздражало буквально все, что не связано с искусством, - лай собак; попса, которую крутил за стеной сосед; то, что бабушка переставляла его посуду в иное место, и многое другое.
  Родион поднялся и зашел в комнату бабушки, большой поклонницы белой магии.
  Та сидела на диване и читала газету. Взглянув поверх очков на Пендельского, бабушка спросила:
  -Что это ты такой хмурый?
  -Не знаю. Последнюю неделю меня почему-то все раздражает.
  Старушка внимательно всмотрелась в его лицо и сказала:
  -Я знаю, в чем причина.
  -В чем?
  -На тебя навели порчу.
  -Кто?
  -Ты сам можешь узнать.
  -Как?
  -Над головой того, кто наслал на тебя раздражительность, должен висеть огненный шар, который будет виден только тебе одному.
  -Ты не шутишь?
  -Нет.
  Родион задумчиво закусил нижнюю губу и вышел.
  Умывшись и одевшись, он зашел на кухню и, сев за стол, принялся есть немного подгоревшие макароны.
  «Кто же это наслал на меня порчу? – думал Пендельский. – Должно быть, кто-нибудь из моих врагов».
  Таковых у Родиона было двое.
  Один из них – Мишка Тарасов, толстый квадратноголовый тип с вечно прищуренными глазами. Он почему-то вбил себе в голову, что Пендельский соблазнил его жену. Под воздействием этой абсурдной, навязчивой мысли Мишка не раз грозил Родиону, что когда-нибудь зарежет его.
  Другим врагом Пендельского был Дмитрий Дебилых, редактор газеты «Гончаровская правда» и член Союза  писателей. Раньше Дебилых регулярно печатал стихи Родиона в своей газете, но потом неожиданно перестал это делать. Вероятно, кто-то ему передал, что Пендельский обозвал его графоманом.
  Так кто же из этих двоих виноват в том, что Родиона выводит из себя любая мелочь?
  Выпив бокал апельсинового сока, Пендельский встал из-за стола и взглянул в окно.
  К скамейке, расположенной около его дома, приближался Мишка Тарасов. Шел он медленно и вразвалку, точно пингвин. Дойдя до лавочки, он сел и закурил. Огненного шара над его головой не было.
  «Значит, он тут не при чем», - мысленно констатировал Родион.
  Тут в одном из окон соседнего дома зажегся свет.
  Пендельский непроизвольно перевел взгляд в ту сторону.
  И увидел своего второго врага – редактора «Гончаровской правды».
  Тот встал перед трюмо и, включив электробритву, принялся водить ею по своим обвислым щекам. Движения его руки были быстрыми, лихорадочными, как будто к сети оказалась подключена не только бритва, но и он сам. Никакого шара над его головой не было. Выходит, и он не виноват.
  Родион в недоумении почесал затылок. Если оба его врага не причастны к злому делу, то кто же тогда его совершил?
  Пендельский помыл посуду, поставил ее в кухонный шкаф и пошел мыть руки.
  Его раздражали и кран, и мыло, и полотенце, и все, что находилось в санузле.
  «Приму-ка я ванну, - решил Родион. – Может, тогда я хоть немного успокоюсь».
  И вот уже Пендельский лежит в горячей воде. Кран над раковиной был открыт, чтобы шум струи заглушал звуковые раздражители.
  Вдруг раздался звонок в дверь.
  Открыла бабушка.
  -Родион, к тебе Володя пришел, - постучала она Пендельскому.
  И тут же послышался голос его друга, Владимира Курицына.
  -Родион, выходи. Я тебе принес последний диск «Пинк Флойд».
  -Принес послушать? – поинтересовался Пендельский, проткнув пальцем большой пузырь на поверхности воды.
  -Нет, продать тебе.
  -Ладно, подожди минутку.
  Родион вылез из ванны, обтер тело махровым полотенцем и начал одеваться.
  Ему почему-то вспомнилось, как дней десять назад Курицын смотрел на его недавно выпущенную книгу, которая лежала на письменном столе в комнате Пендельского. Глаза Владимира испускали ненависть. Тогда Родион не придал взгляду друга никакого значения. И лишь сейчас до него дошло, что эта ненависть была рождена черной завистью, - ведь Курицын не мог ни только написать книгу, но и сочинить одно-единственное стихотворение, которое представляло бы художественную ценность.
  Одевшись, Пендельский вышел в коридор.
  То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. Над лысой головой Владимира висел огненный шар.

 

 

ДВЕРИ.

  Как восхитительно пахло от леса!
  Антон Щугорев закрыл глаза и с упоением втягивал в легкие зеленый аромат деревьев.
  Когда же Антон разомкнул веки, то с удивлением обнаружил, что рядом находится дом, которого минуту назад не было.
  -Что за чертовщина! – пробормотал Щугорев.
  Дом был одноэтажный, но поразительно большой. Стены оказались обшарпанными, а в многочисленных оконных проемах темнела пустота.
  Антон решил обследовать это странное строение.
  И вот он уже стоит в длинном-предлинном освещенном коридоре, по обе стороны которого размещались двери; двадцать пять – слева и столько же – справа. На всех дверях были выведены белой краской не номера квартир, а числа, обозначающие годы, - от 1960-го по 2009-ый.
  «Абсурд какой-то!» - подумал Щугорев. И остановился около двери с числом «1966».
  На него нахлынули воспоминания об этом годе, одновременно сладостные и печальные. Тогда он, шестилетний ребенок, вовсю наслаждался жизнью, ждал от нее только хорошего и это хорошее получал.
  Антона охватило любопытство. Он открыл дверь и вошел в квартиру.
  Едва Щугорев захлопнул дверь, как произошла неожиданная метаморфоза – из сорокавосьмилетнего мужчины он превратился в ребенка шести лет. Об этом ему сказало большое круглое зеркало, висевшее в коридоре.
  «Ничего себе!» - изумился Антон, разглядывая свою детскую одежду.
  И в это время услышал кашель, доносившийся из зала.
  Новоиспеченный мальчик вышел из коридора и увидел мать, совсем еще молодую. Она посмотрела на Щугорева добрыми, любящими глазами и сказала:
  -Антош, я купила тебе цветные карандаши.
  -Правда?! – спросил Щугорев, стараясь изобразить на лице радость.
  -Правда.
  И мать вручила ему коробку с уже очиненными карандашами.
  Антон сел за круглый стол, на котором лежала стопка листов, и принялся рисовать.
  Щугорев помнил, что в детстве считал волшебной палочкой каждый карандаш, так как тот переносил на бумагу все: людей, животных, машины и многое другое.
  На этот раз Антон нарисовал Незнайку и Чипполино. Получилось очень похоже на их изображения в журнале «Веселые картинки».
  -А почему у тебя Незнайка – с одной рукой? – улыбаясь, спросила мать.
  -Потому что он стоит боком.
 -Все равно нужно нарисовать вторую.
  Антон последовал совету матери.
  -Молодец! – похвалила та.
  Щугорев убрал карандаши в коробку и спросил:
  -Мам, можно я пойду на улицу?
  -Ты ведь только что оттуда.
  -Ну и что? Я еще хочу погулять.
  -Ну ладно, иди.
  Едва он захлопнул входную дверь, как снова стал зрелым мужчиной.
  «Теперь нужно отправиться в 1977 год», - решил Антон. В то время он тоже был счастлив. Но это счастье было еще слаще прежнего, ибо пришло после трех лет душевных страданий.
  Щугорев зашел в нужную ему дверь и закрыл ее.
  Из зеркала на него смотрел семнадцатилетний парень в клетчатом пиджаке. Глаза юноши выражали оптимизм и довольство.
  И опять мать оказалась в зале. В ее каштановых кудрях появились седые волоски.
  -Мам, пойдем послушаем музыку, - предложил Антон.
  -Пойдем, - согласилась мать.
  Они зашли в спальню. Щугорев попросил мать сесть в кресло, а сам достал из тумбочки пленку с записью группы «Дип Перпл» за 1975 год и поставил ее на магнитофон. Затем дал матери блокнот с ручкой и проговорил:
  -Мам, поставь оценку каждой песне, ладно?
  -Ладно.
  Зазвучала музыка.
  Антон буквально впитывал в себя казавшиеся ему божественными звуки, а мать с серьезным лицом оценивала музыку и делала пометки в записной книжке.
  Когда пленка кончилась, Щугорев взял у матери блокнот. Всем композициям, за двумя исключениями, были поставлены четверки, а последняя и предпоследняя вещи получили по высшему баллу.
  Антон сказал матери, что ему нужно повидаться с одним своим товарищем, который давал ему списывать с дисков, и покинул квартиру.
  Во внешнем коридоре он сразу же постарел на тридцать один год.
  Щугорев решил отправиться в 1984-ый год, в последний отрезок времени, когда он был относительно счастлив. После этого года наступила нескончаемая черная полоса, растянувшаяся почти на четверть века.
  Антон зашел в дверь, обозначенную числом «1984», и посмотрел в зеркало. Оптимизма в глазах двадцатичетырехлетнего молодого человека не было. Зато присутствовали спокойствие и уверенность в себе. Это тоже немало.
  Зайдя в зал, Щугорев не увидел матери. Но через пару секунд она, уже совершенно седая, вышла из кухни.
  -Мам, не хочешь почитать мое стихотворение?
  -Какое?
  -«Океан».
  -Так я же его уже читала.
  -Ну и что? С первого раза трудно все понять.
  -Ладно, пошли.
  И вот мать уже читает в спальне коричневую общую тетрадь, куда Антон записывал свои сочинения.
  Спустя минуту мать положила ее на стол.
  -Ну как? – спросил Щугорев.
  -Ты был прав. Когда я читала первый раз, я не все поняла. Теперь же я вижу, что это – хорошее стихотворение.
  -Как ты думаешь, его в какой-нибудь газете напечатают?
  -Нет.
  -Почему?
  -Потому что оно пессимистичное.
  -Ладно, тогда я пойду.
  -Куда?
  -В книжный магазин.
  Мать кивнула.
  Оказавшись в длиннющем коридоре в своем настоящем возрасте, Антон подумал: «Три раза я был в прошлом. Не пора ли отправиться в будущее? Скажем, в 2009 год. Может, в следующем году полоса невезения закончится, и я снова стану счастлив…»
   И он зашел в квартиру недалекого будущего.
  Щугорев закрыл за собой дверь. Из зеркала на него смотрел полупрозрачный человек.
  «Наверно, зеркало не в порядке», - решил Антон. И начал рассматривать свое тело без посредничества отражающего предмета. Результат осмотра оказался неутешительным – сквозь руки, ноги и туловище виднелись пол и стены. По спине Щугорева пробежал мороз. Что же это такое? Почему он полупрозрачен? Ответ может быть только один. Он не является живым человеком. Он – отлетевшая душа.
  С камнем на сердце, Антон зашел в зал.
  На столе он увидел свою фотографию, вставленную в траурную рамочку.
  И в это время из спальни вышла мать. Она взяла его портрет, поднесла к губам и, поставив на место, заплакала.
  -Зачем же ты меня покинул, сынок?! Не могу я без тебя жить!
  Она смотрела полными слез глазами сквозь Щугорева. Должно быть, мать его не видела. Да и как она могла увидеть душу, покинувшую тело?
  Антон, горячо любивший мать, захотел позвать ее, однако, как ни старался, с его губ не сорвалось ни звука. Да, мать ни только не видит его, но и не слышит.
  В отчаянии Щугорев приблизился к входной двери и попытался открыть ее. Увы, у Антона ничего не получилось – у него были бессильные нематериальные руки.

 

МАЛЕНЬКИЙ ЦЕЛИТЕЛЬ.

(1972 год.)

  Марк Чиркин, двенадцатилетний худой пацан, после окончания пятого класса переехал с матерью в другой дом. Прошло всего несколько дней, а его новые соседи уже знали, что он может лечить людей методами нетрадиционной медицины. И в квартиру Марка потянулись больные, в основном, старики и старухи. Чиркин принимал всех без исключения, но денег за лечение не брал.
   В этот день к Чиркину пришла баба Настя. Это была толстая старушка с пугливым, беспокойным взглядом.
  -Марк, у меня голова раскалывается. Прямо мочи нет, - тихо проговорила она.
  -Сейчас я вам помогу, - отозвался Чиркин. И пригласил бабу Настю в зал.
  Там он предложил ей сесть на диван, а сам встал  метрах в двух от нее. Марк пристально посмотрел на ее голову. И через несколько секунд увидел сквозь череп асимметричный  мозг, похожий на ядро грецкого ореха, только значительно больше. Чиркин протянул руку в сторону старушечьей головы, и из его кисти вылетел ярко-голубой луч, одним концом упершийся в полушария и постепенно окутывавший их синеватым туманом.
  Через минуту баба Настя сказала:
  -Все, голова перестала болеть.
  Марк расслабил глаза и опустил руку, переставшую испускать свет.
  Тут зашла мать и спросила у старушки:
  -Ну как? Показал вам Марк свои способности?
  Баба Настя робко улыбнулась.
  -Показал. Дай Бог ему здоровья.
  -Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то скоро о нем узнает весь Советский  Союз, - с гордостью произнесла мать.
  -А может, и весь мир, - предположила старушка.
  Когда баба Настя ушла, Чиркин сказал:
  -Мам, я пойду погуляю.
  -Иди.
  Выйдя из дома, Марк приблизился к детской площадке, огороженной редким заборчиком, на которой мальчишки гоняли мяч. Они играли с таким самозабвением, что не видели ничего, кроме мяча и импровизированных ворот. Но больше всех отдавался игре репоголовый пацан. Он был старше своих товарищей. Репоголовый носился с открытым ртом, из которого все больше и больше высовывался язык. Казалось, мальчишка рожает через рот неведомое существо. Забив гол, он убрал язык и закричал:
  -Ура!
  И тут репоголовый заметил Чиркина.
  -Эй, ты, врач! Лечишь дедков и бабусек? – обратился он к Марку, сверля того ехидными глазами.
  При этих словах пацаны зашлись громким, противным хохотом.
  Ничего не ответив, обиженный Чиркин побрел прочь.
  Придя домой, он застал в коридоре дядю Витю – мужа бабы Насти. Это был сутулый седой старик, от которого так и веяло смирением. Оказалось, что у него пошаливает сердце. Марк снял лучом боль у старика, и тот удалился.
  Взглянув в окно, Чиркин заметил, что мальчишки по-прежнему гоняют мяч. И внезапно Марку захотелось во что бы то ни стало подружиться с ними.
  Чиркин опять вышел во двор.
  Приблизившись к детской площадке, он спросил у репоголового:
  -Примите меня играть?
  Тот на секунду задумался. Затем сказал:
  -Примем, если ты врежешь тому чуваку.
  И он кивнул в сторону щуплого паренька в очках, сидевшего за врытым в землю деревянным столом и читавшего книгу.
  Немного поколебавшись, Марк подошел к очкарику, который к тому моменту уже поднялся со скамейки, и ударил его в живот.
  Паренек согнулся, и из его добрых глаз потекли слезы. Однако он не издал ни звука.
  -Врежь ему еще разок! – крикнул репоголовый.
  Чиркин так и сделал.
  Обладатель необычной головы приблизился к избивающему и избиваемому.
  -Молодец! – похвалил он Марка. – Пойдем играть в футбол.
  В душе у Чиркина кипели противоречивые чувства, но в конце концов верх взяла радость – от того, что отныне репоголовый и другие мальчишки стали его друзьями.
  Марк играл с пацанами до позднего вечера.
  Когда же он пришел домой, то увидел в зале бабу Настю, сидевшую на диване.
  -Опять голова заболела. Будь она неладна!- пожаловалась старушка.
  Чиркин чуть ли не полминуты всматривался в ее голову, но, к своему удивлению, так и не увидел мозга.
  «Ладно, буду лечить вслепую», - решил он.
  И Марк протянул руку по направлению к бабе Насте, ожидая, когда из кисти вылетит ярко-голубой луч. Но тот и не думал вылетать.
  Так прошло еще полминуты.
  -Вылечил бабу Настю? – спросила зашедшая мать.
  -Нет, - уныло ответил Чиркин.
  -Ну так лечи.
  -Не могу.
  -Почему?
  -Потому что я потерял свой дар.
  И Марк горько заплакал.

 

СЛАВА.

     После автомобильной аварии у малоизвестного писателя, Артема Косулина, появилась уникальная способность - перемещаться во времени. Он уже несколько раз побывал в будущем. Там ему, Косулину, поставили памятник, а одну улицу назвали его именем; в книжных магазинах продавались его произведения, но они не залеживались – их буквально расхватывали.
     «Интересно, когда ко мне придет слава? При жизни или после смерти? – подумал Артем. – А впрочем, это не так уж и важно. Главное – слава все-таки придет.»
     Взгляд Косулина упал на письменный стол, на котором лежала толстая стопка машинописных листов.
     «Хватит на целую книгу», - сказал самому себе Артем.
     Он подошел к телефону,  поднял трубку и набрал номер так называемого Творческого товарищества «Парнас», выпускавшего книги за счет авторов. Этим товариществом руководил редактор газеты «Районные вести» - Мослов.
     - Редактор слушает, - донеслось из трубки.
     - Анатолий Александрович, это Косулин вам звонит. Вы можете издать мою книгу?
     - А какого объема у тебя рукопись?
     - Восемь печатных листов.
     - Это обойдется тебе в четыре миллиона рублей.
     Услышав про такую огромную сумму, Косулин опешил.
     - Столько денег у меня нет.
     - Очень жаль, - проговорил Мослов и повесил трубку.
     Артем сел в кресло.
     Что же делать? Где достать эти чертовы четыре миллиона? Из ценностей у Косулина были только золотые коронки на зубах. Но не станет же он их выдергивать!
     И тут его осенило: «Нужно отправиться в будущее и вырвать коронки у себя-умершего! Если я их потом продам, то вырученных за них денег вполне хватит на издание книги».
     Не откладывая дело в долгий ящик, Косулин засунул в карманы брюк плоскогубцы и фонарик, работающий от батареек. Затем, взяв в подвале лопату, направился в сторону кладбища.
     На улице было уже темно, и прохожих он почти не встречал.
     Дойдя до обители покойников, Артем закрыл глаза и мыслено произнес: «Я должен отправиться в 2060 год».
     Когда Косулин разомкнул веки, он заметил, что кладбищенские деревья стали намного выше и толще. Это означало лишь одно – он попал в будущее.
     Артем  зашел на территорию кладбища и, вынув из кармана фонарик, принялся шарить лучом по надгробным плитам и крестам. Вскоре он нашел свою могилу. На гранитной плите было высечено его имя и стояли даты рождения и смерти:
                           23.07.1960г. – 23.07.1996г.
     То, что он родился и умер в один и тот же день, его нисколько не удивило. А вот дата смерти вызвало у него недоумение. Ведь если ей верить, он должен умереть не когда-нибудь, а СЕГОДНЯ. В конце концов Косулин решил, что тут – какая-то ошибка. Вероятно, тот, кто высекал на камне надпись, поставил не ту дату вследствие рассеянности или, быть может, алкогольного опьянения. Таким образом успокоив себя, Артем свалил плиту и начал раскапывать могилу. Предварительно он выключил свой фонарик и сунул его в карман, поскольку поблизости стоял фонарный столб, дающий достаточно света. Этот столб, как казалось Косулину, осуждающе смотрел на него своим

                                                                      
ослепительно белым глазом. Лицо Артема заливал пот; приходилось то и дело вытирать его рукой.                                                                     
     Наконец раздался глухой стук – лопата наткнулась на крышку гроба.
     Через минуту Косулин уже выдергивал из нее ржавые гвозди.
     Когда Артем снял крышку, он похолодел от ужаса – в гробу лежал отвратительный скелет, источающий странный, неприятный запах. На лбу черепа виднелась длинная и глубокая трещина, напоминавшая вытянувшегося дождевого червя.
     «Господи! Да ведь это же я! Таким я стану через шестьдесят четыре года!» - пронзила мозг Косулина шокирующая мысль.
     Однако Артем быстро взял себя в руки. И принялся плоскогубцами вырывать у скелета золотые зубы.
                                                
     Василий Елизаров, чернявый тридцатилетний парень, был большим почитателем таланта безвременно ушедшего  Артема Косулина, классика русской литературы, который писал, в основном, в стол. В книжном шкафу Василия имелось Полное собрание сочинений этого гениального писателя; тома были в роскошных зеленых переплетах с золотым тиснением. Но больше всего Елизаров ценил пожелтевший, ветхий номер газеты «Районные вести» за 1995 год, где был напечатан рассказ Косулина и стояла его подпись, сделанная шариковой ручкой. Василий часто и подолгу смотрел на автограф своего самого любимого писателя, смотрел с любовью и благоговением, точно на святое распятие.
     Вот и сейчас Елизаров пожирал глазами подпись своего кумира. Наконец Василий убрал газету в книжный шкаф, на ту полку, где находились многочисленные работы литературоведов о творчестве Косулина.
     Потом Елизаров вынул из банки с водой красные тюльпаны, купленные им утром у старушки-цветочницы, и пошел на кладбище, чтобы положить цветы на могилу своего кумира, - сегодня ему исполняется сто лет. Василий хотел украсить тюльпанами могилу ровно в одиннадцать вечера – в тот самый час, когда Косулин появился на свет.
     Еще издали Елизаров заметил, что надгробная плита знаменитого литератора свалена, а рядом с ней выросла куча земли.
     Василий подошел поближе.
     Открывшееся ему зрелище настолько его поразило, что он уронил цветы на землю.
                                                               
     Артем Косулин удалил у скелета последний (тринадцатый) золотой зуб и убрал его в карман.  «Теперь я смогу выпустить книгу», - подумал он.
     И тут Артем услышал чье-то шумное, тяжелое дыхание. Он поднял голову и увидел чернявого парня, стоящего у края могилы. Незнакомец глядел на Косулина с нескрываемым негодованием.
     - Ты что здесь делаешь, подонок? – спросил чернявый.
     - Зубы у скелета выдергиваю
     - Да как ты, сволочь, посмел?! Ты хоть знаешь, чью могилу ты осквернил?
     - Знаю, Косулина.
     - И ты так спокойно, гад, об этом говоришь?!
     - Ты на меня не ори. Если хочешь знать, я и есть Ко…
   Тут Артем осекся. Не надо этому типу выкладывать всю правду.
     Косулин положил крышку на место, бросил наверх лопату и начал выбираться из ямы.
     Когда он вылез, чернявый с силой ударил его по голове острым ребром лопаты. Артем почувствовал, как отточенный металл рассек ему мозг. Косулин упал ничком. Перед смертью он успел отправить себя в свое родное время.

 

ЯБЛОКО.
(Параллельный мир № 28.)

     Жил на свете человек, который ничему не удивлялся. Звали его Антон Микляев. Удивляться он перестал тридцать пять лет назад, когда его жестоко избила группа подростков. После этого случая Антон стал смотреть на всех пристальным, хмурым, недоверчивым взглядом. А недоверчивость Микляева притягивала людскую злобу – его часто оскорбляли и колотили.
     Утром Антону позвонила по телефону заведующая банком и попросила его прийти, чтобы поменять старую сберкнижку на новую.
     И вот Микляев уже в банке.
     За окошками, вырезанными в стеклянной перегородке, сидели служащие. Одну из них Антон знал. Это была Вера Сопелкина, жившая с ним раньше в одном доме, но потом переехавшая в другой район города и вышедшая там замуж.
     - Позовите, пожалуйста, заведующую, – попросил Микляев Сопелкину.
     - Она ушла. А зачем вам заведующая?
     - Она сказала, что мне нужно получить новую сберкнижку.
     И Антон положил потрепанный документ перед Верой.
     - Ничего вам не нужно получать, - проговорила Сопелкина. Однако взяла старую сберкнижку, порвала ее и принялась заполнять новую.
     «Какая она странная!» - промелькнуло в мозгу у Микляева.
     Подойдя к огромному окну, он стал смотреть на улицу, кишащую машинами и пешеходами. Все куда-то торопились, словно завтра ожидался конец света, и нужно было успеть сделать до него все дела.
     - Микляев! – позвала Сопелкина.
     Антон подошел к окошку и посмотрел на Веру своим колючим взглядом.
     Сопелкина небрежно швырнула ему новый документ и, фыркнув, отвернулась.
                                                                     
     На следующий день муж и сын Веры Сопелкиной собирались на огород, находящийся в двух километрах от их дома.
     Вера стояла у окна и смотрела на улицу.
     Вдруг она увидела Антона Микляева. Тот шел в поношенной одежде, с пустым ведром в руке.
     «Тоже, наверно, на огород собрался», - подумала Сопелкина. И, повернувшись к мужу, сказала:
     - Вон идет один субъект, который меня оскорбил.
     Супруг и мальчик приблизились к окну и уставились на Микляева.
     - Чем он тебя оскорбил? – спросил муж у Веры.
     - Взглядом. Он так так на меня посмотрел, будто я – женщина легкого поведения.
     - Какая у него противная морда! – скривился супруг.
     - Кирпича просит, - добавил сын, почесав овальное родимое пятно на левой щеке.
     - Не кирпича, а моего кулака. Если я его встречу, то обязательно с ним разберусь.
     - Очень на это надеюсь, - произнесла Сопелкина.
                                                             
     Антон Микляев сидел на корточках на своем огороде, рвал клубнику и кидал ее в ведро. Ягоды были крупные, ярко-красные и выглядели очень аппетитно. Вскоре ведро было наполнено доверху, и Антон направился домой.
     Когда он шел по пыльной проселочной дороге, его нагнал велосипедист – мальчишка лет десяти с родимым пятном на щеке.
     - Сыч! – бросил тот в лицо Микляеву и покатил дальше.
                                                               
     Другой бы на месте Антона наверняка бы удивился тому, что его обозвал обидным словом незнакомый пацан. Но Микляев, как было сказано выше, давно уже потерял способность удивляться.
     Едва мальчишка скрылся из виду, как Антона нагнал другой велосипедист – плотный мужчина с ежиком белых волос. На руле двухколесного средства передвижения висели две целлофановые сумки, набитые какими-то круглыми черными ягодами – вероятно, смородиной. Мужчина слез с велосипеда и, подойдя к Микляеву, врезал ему в челюсть. Антон упал; клубника рассыпалась по земле.
     - За что? – спросил Микляев, поднимаясь на ноги.
     - За то, что ты, гад, таращился своими погаными глазами на мою жену.
     - Но я не знаю вашей жены.
     - Знаешь, сволочь.
     - Как ее зовут?
     - Вера.
     Незнакомец презрительно сплюнул, оседлал велосипед и поехал дальше.
     А Микляев принялся собирать рассыпанную клубнику.
     То, что его ударили, он принял как неизбежное наказание. «Это лишний раз подтверждает, что все люди – злые», - пронеслось у него в голове.
     Собрав ягоды, Антон поднял глаза.
     Перед ним стоял кудрявый, румяный парень.
     «Сейчас скажет мне какую-нибудь гадость», - решил Микляев.
     Но он ошибся.
     Юноша с улыбкой протянул Антону большое яблоко.
     - Возьми, отец.
     И ушел. 
     А Микляев смотрел на спелый плод в своей руке, розовый, как рассвет. За тридцать пять лет он впервые столкнулся с проявлением доброты. И очень этому удивился.

 

У МОСТА.

(1967 год.)

     Сегодня, первого сентября, Игорь Карюкин должен был пойти в первый класс, и поэтому ему было немного страшно.
     - Игорек! Пора в школу, - сказала мать. И вынула из вазы букет, составленный из астр и георгинов.
     Когда мать, с букетом в руке, и Карюкин вышли на лестничную площадку, они увидели своих соседей – Витальку Дьяконова и его отца, дядю Гену, который тоже держал в руке цветы.
     - Теперь вы будете учиться в одном классе, - сказал дядя Гена Игорю, кивнув на Витальку.
     И все они вышли из дома.
     День был теплый и солнечный, и страх в душе у Игоря постепенно испарился, словно под воздействием золотистых лучей.
     Минут через двадцать они уже находились в школе.
     Класс, в котором предстояло учиться Игорю и Витальке, был битком набит ребятишками и их родителями, в основном, мамами. Три ряда парт. Стол, заваленный цветами, в начале первого ряда. За столом сидела учительница.  Это была неприятная полная женщина лет сорока пяти. Щелочки ее темных глаз источали глубочайшее презрение.
     - Отнеси букет учительнице, - тихо сказала мать Игорю.
     - И ты – тоже, - проговорил дядя Гена, обращаясь к Витальке.
     Мальчики преподнесли цветы преподавательнице, после чего та равнодушно положила их на подоконник.
     Когда родители ушли, учительница окинула класс цепким взглядом.
     - Меня зовут Анна Борисовна. А теперь я хочу познакомиться с вами. Я буду называть фамилии, а вы будете говорить: «Я». Антипенко.
     - Я, - хором произнес класс.
     Учительница засмеялась.
     Жизнерадостности в ее смехе было не больше, чем в вое волка.
     - Кто из вас Антипенко? – повторила Анна Борисовна.
     - Я, - проговорила необычайно красивая девочка с добрыми голубыми глазами и слегка вьющимися светлыми волосами.
     Карюкину очень понравилось это прелестное создание.
     Узнав фамилии всех учеников, преподавательница пересадила их так, чтобы соседом каждой девочки был мальчик. Игорь оказался за одной партой с какой-то замухрышкой. Виталька сидел справа от него – в среднем ряду, а прямо перед Виталькой  находилась парта Антипенко.
     На занятиях Карюкину было скучно, поскольку он уже умел читать, писать и считать.
                                                      
     Через несколько дней на уроке ритмики Игорь танцевал с Антипенко. К этому времени он уже знал, что ее зовут Оля. От смущения и робости мышцы Карюкина пребывали в напряжении. Едва танец закончился, как Антипенко проговорила:
     - У тебя не рука, а дубинка.
     Однако сказано это было не с раздражением, а с веселой улыбкой.
     Потом был урок арифметики.
     Анна Борисовна что-то объясняла, но Игорь ее не слушал, так как  все его внимание оказалось поглощено Олей. Он не мог оторвать от нее восхищенных глаз. Вывел его из состояния блаженства удар деревянной указкой по голове.

                                                                
     - Учителя надо слушать, а не на девочек пялиться, - процедила сквозь зубы Анна Борисовна.
     Подойдя к доске, учительница продолжила свои объяснения, касающиеся маленьких чисел.
    Затем Анна Борисовна повернулась к классу спиной и принялась писать на доске мелом.
     Воспользовавшись этим, Виталька вылез из-за парты и, подойдя к Антипенко, поцеловал ее в щеку. Девочка покраснела.
     На перемене Карюкин спросил у Дьяконова:
     - Зачем ты поцеловал Антипенко?
     - Я ее люблю, - последовал ответ.
     - И я тоже, - признался Игорь.
     - Давай сегодня последим за ней, чтобы узнать, где она живет.
     - Давай.
                                                            
     Узнав, что Оля проживает в новом высотном доме, на первом этаже, друзья стали каждый день приходить под окна ее квартиры, задернутые белыми шторами, чтобы послушать ее чарующий голосок, звонкий как колокольчик. Слушая эти божественные звуки, Карюкин представлял себе, как Антипенко его целует. В его мозгу возникали и более смелые сцены. По выражению лица Дьяконова Карюкин догадывался, что в голове его друга проносятся те же картины. Но чувства ревности Игорь почему-то не испытывал.
                                                                  
     15-го сентября друзья, как обычно, шли из школы вместе.
     Приблизившись к мосту, они заметили, что за ними идет Антипенко.
     - Давай проверим, кого из нас она любит, - предложил Карюкин.
     - А как? – спросил Дьяконов.
     - Иди по той стороне реки, а я пойду по этой. Если Антипенко направится за тобой, то любит она тебя, а если за мной…
     - Понял, понял, - улыбнулся Виталька и быстро перебрался по мосту на противоположный берег.
     Игорь шел медленно, точно старик. А вдруг Оля двинется за Виталькой? Это вполне возможно, так как она, возвращаясь из школы, не придерживалась определенного маршрута – ходила то по левому берегу реки, то по правому.  Но, несмотря на это опасение, в душе у Карюкина горел огонек надежды. «Иди за мной», - мысленно просил Игорь девочку. Сделав еще несколько шагов, Карюкин обернулся.
     От изумления у него отвисла челюсть.
     Оля шла по воде. По середине реки, вдоль берегов. Ее стройные ножки ступали по тому месту, под которым  была трехметровая глубина.

 

ЖИТЕЛЬНИЦА НЕБЕС.

     Александр Левицкий шел из центральной библиотеки в книжный магазин. В руке у него была полиэтиленовая сумка, в которой лежали два тома Сомерсета Моэма и три тома Джона Голсуорси. Прохожие, попадающиеся ему навстречу, смотрели на него пристально и мрачно, словно он был их врагом. За последние семнадцать лет Александру не улыбнулся ни один человек. Кто был в этом виноват? Люди или он сам? Так и не решив этот вопрос, Левицкий зашел в магазин «Книги».
     Он опустил сумку на стул, стоящий около кассы.
     - Вы эту сумку на пол ставите? – спросила у него кассирша, суровая пожилая женщина с выпяченной нижней челюстью. Тон ее вопроса был таким же, каким судья выносит приговор.
     - Ставлю, - в недоумении проговорил Александр, непроизвольно солгав.
     - А на этот стул люди садятся.
     Левицкий опустил сумку на паркет и под бдительным оком женщины-продавца стал искать на стеллажах нужные ему книги. Его интересы были разнообразны: классика, фантастика, философия. Книг оказалось много, но Александр нашел только две, имеющие для него ценность, -  «Все живое…» Клиффорда Саймака и «Государство» Платона.
     Когда он отдавал деньги за книги, лицо у кассирши было неподвижным и строгим, как у древнего каменного идола.
     Дома Левицкий обнаружил, что в томике Саймака отсутствует восемь листов. Было видно, что их не вырвали, а просто не включили в книгу вследствие невнимательности.
     «Завтра схожу в книжный и обменяю ее на точно такую же», - подумал Александр.
            
     На следующий день Левицкий, с сумкой в руке, в которой лежали купленные им только что компакт-диски Джими Хендрикса и бракованный томик, зашел в книжный магазин.
     Едва он опустил сумку на паркет, около кассы, как кассирша – молодая красивая девушка – сказала ему:
     - Поставьте ее на стул, а то пол очень грязный.
    И девушка улыбнулась Александру милой, доброй, обаятельной улыбкой.
     Левицкий сделал то, что она просила, предварительно вынув томик Саймака. Он был удивлен, даже поражен. Ему была адресована такая очаровательная улыбка! Ему!
     Александр подошел  к женщине-продавцу и протянул ей дефектную книгу.
     - Замените ее, пожалуйста. В ней не хватает восьми листов.
     Продавец взяла книгу, быстро просмотрела ее и, открыв какую-то дверь, скрылась.
     Спустя минуту она появилась  снова. Подойдя к одному из стеллажей, она достала синий томик и вручила его Левицкому. Это был роман «Все живое…», но только оформленный по-иному, так как был выпущен другим издательством.
     Поблагодарив продавца, Александр взял свою сумку и сунул в нее книгу. Бросив взгляд на кассиршу, он заметил, что та смотрит на него и улыбается.
     И тут Левицкий понял, что влюбился в  эту девушку. Влюбился за ее необыкновенную улыбку.
     Он вышел из магазина и решил дождаться его закрытия. Александр задумал последить за этим прелестным созданием. Узнав, где живет девушка, он потом якобы нечаянно встретится с ней у ее дома и завяжет знакомство. А затем, Бог даст, знакомство перерастет во взаимную любовь.
     Левицкий стоял у входа в магазин и курил одну сигарету за  другой, не замечая злобных взглядов, бросаемых на него прохожими.                                                               
     Наконец магазин закрылся.                                                                  
     Когда девушка-кассирша вышла, Александр двинулся вслед за ней. Шел он в некотором отдалении, так что  девушка даже не подозревала, что за ней следят.
     Но вот улыбчивое создание свернуло за угол, где находилась помойка, и пошла вдоль мусорных ящиков. Поблизости не было ни души. Неожиданно девушка остановилась, стащила с себя белый свитер и бросила его в ближайший ящик. И что же Левицкий увидел? На обнаженной спине девушки слегка дрожали маленькие крылышки!
     Это необыкновенное создание  обернулось, одарило Александра белозубой улыбкой и взмыло в небо.

 

ФИОЛЕТОВАЯ  БАБОЧКА

   Бух!
   Графин, нечаянно  столкнутый  со стола  четырехлетним  Колькой, упал на пол, разлетевшись на множество осколков и усеяв половицы капельками  и малюсенькими  лужицами.
   От испуга Колькины глаза округлились, как у совы.
   А его сестра Наташка, которой недавно исполнилось полтора года, звонко захохотала.  Голубой бантик в её жиденьких светлых волосёнках слегка  дрожал, точно сотрясаемый  беззвучным  смехом.
   Другой бы на месте мальчика свалил всю вину на сестрёнку, но Колька не мог этого сделать, - он всегда говорил одну лишь правду.
   Тут вошли отец и мать.
   - Кто разбил графин? – строго спросил отец, глядя серыми, как пыль, глазами на то, что осталось от стеклянного сосуда.
   - Я, -  тихо произнёс мальчик.
   - Ладно, раз уж ты чистосердечно признался, наказывать я тебя не буду, - сказал отец, закуривая папиросу.
   Колька облегченно вздохнул.
   - Только больше ничего не разбивай, - улыбнулась мать.
   - Я же нечаянно, - объяснил мальчик.
   - Знаю, что не нарочно.
   И мать принялась сметать веником в металлический совок битое стекло. При этом осколки так весело звенели, точно их ждала не мусорная свалка, а представление в цирке. Затем мать взяла тряпку и вытерла пол.
   - Можно мне погулять? – спросил Колька.
   - Можно, - ответил отец таким тоном, каким цари объявляли помилование государственным преступникам.
   И мальчик вышел из старого деревянного домика в сияющий, жаркий июль.
   В нескольких шагах  от порога находился небольшой овражек, склоны и дно которого густо поросли травой, от чего он становился похожим на выстланную бархатом коробочку для драгоценностей. На одной из травинок, гордо поднявшейся выше остальных, сидела фиолетовая бабочка, каких Колька никогда раньше не видел.
   Мальчик спустился на дно овражка.  Но бабочка не улетала. Она расправила крылья и, пошевелив длинными усиками, проговорила человеческим голосом – тонким и слабым:
   - Привет, малыш.
   - Привет, - отозвался Колька. Ему читали много сказок, в которых животные, птицы и насекомые умели разговаривать. Поэтому, услышав голос бабочки, мальчик нисколько не удивился.
   - Ты – молодец! – продолжала бабочка.
   - Почему я – молодец?
   -Потому что ты всегда говоришь только правду.
   Колька не знал, как ему реагировать на эти слова.
   А бывшая гусеница, превратившаяся в настоящую красавицу, сказала:
   - Я прилетаю лишь к тем, кто никогда никого не обманывает.
   - А к кому ещё ты прилетаешь?
   - К одной маленькой девочке.
   - И больше ни к кому?
   - Ни к кому.
   - А где живет эта девочка?
   - На другом конце города.
   Другой конец города представлялся мальчику таким же далеким, как и край земли.
   - Ну, ладно, мне пора. Пока, - сказало крылатое насекомое.
   - Пока.
   Бабочка поднялась в воздух, словно оживший экзотический цветок, и полетела прочь.
   Колька смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду.
   Оказавшись в духоте и табачном дыму своего дома, мальчик сказал родителям:
   - А я только что разговаривал с бабочкой.
   -  Хватит врать, - бросил отец, нахмурив брови.
   - Он не врет, а просто фантазирует, - улыбнулась мать. И, подойдя к Кольке, она стала шутливо тыкать его пальцем в живот. – Фантазер ты мой.
   Мальчик не знал, что означает слово «фантазер», и поэтому молчал, точно ему склеили губы.
   Вечером он снова увидел в овражке фиолетовую бабочку.
   - Как дела? – спросила экс-гусеница.
   - Нормально.
   - Тебя никто не обижает?
   - Никто. Только папа иногда ругает.
   - За что?
   - Сегодня я рассказал ему, что разговаривал с тобой. А он не поверил и обозвал меня вруном.
   - Ты не врун.  А на отца не обижайся: почти все взрослые – такие же, как и он.
   И, попрощавшись, бабочка упорхнула.
   - Ты где пропадал? – спросил дома отец у Кольки.
   - В овражке.
   - Что ты там делал?
   - Опять разговаривал с бабочкой.
   - Я же тебя предупреждал, чтобы ты не врал.
   - Я не вру.
   - Ну вот что. Если ты мне ещё  хоть раз скажешь, что болтал с этой чёртовой бабочкой, я тебя ремнем угощу. Понял?
   - Понял, - опустил голову мальчик.
   - Почему сразу ремнём? – заступилась мать за Кольку. – Пусть фантазирует, пока маленький. В его возрасте и ты, наверно, был фантазёром.
   - Не был, - отрезал отец.
   На следующий день Колька  опять спустился в овражек к фиолетовой бабочке.
   - Почему так долго не приходил? – спросила та.
   - Потому что поздно проснулся.
   - Отец тебя больше не ругал?
   -Ругал. Грозил, что побьёт меня ремнём.
   -За что?
   -За враньё.
   - Но ты же никогда не врёшь.
   - Я не вру, а он думает, что вру.
   - Ничего, потерпи. Может, он скоро   поймёт, что ты – один из самых правдивых  детей на свете.
   Мальчик скептически  поджал губы.
   - Ладно, я полетела.
   - Куда?
   - К той девочке, про которую я тебе вчера рассказывала.
   - А как её зовут?
   - Снежана.
   И бабочка упорхнула.
   Колька вылез из овражка.   
   Сухая, потрескавшаяся земля перед  домом была так нагрета солнцем, что босой Колька обжигал себе ступни, как будто  шёл по перевёрнутым включённым утюгам.
   Дом встретил мальчика субботней расслабленностью и тишиной.
   - Где был? – зевая, спросил отец у Кольки. В чёрный провал рта чуть не залетел неосторожный комар.
   - В овражке.
   - Ты что-то слишком часто туда наведываешься, - в голосе отца слышалось неодобрение.
   - Пусть гуляет, где хочет, - опять заступилась мать за мальчика. – Что же ему, вокруг  дома, что ли, ходить?
   Видя, что мать – на его стороне, Колька спросил у нее:
   - Мам, ты не знаешь Снежану?
   - Кого-кого?
   - Снежану.
   - А кто это такая?
   - Девочка, про которую мне рассказывала бабочка.
   При этих словах отец вскочил с дивана, словно подброшенный пружинами, внезапно вырвавшимися из сиденья на свободу.
   - Ты опять – про эту дурацкую бабочку?! – вскипел он. – Ну, все, на это раз я тебе не прощу твое враньё! Спускай штаны!
    Мальчик выполнил приказание отца, а тот, вынув из своих брюк ремень, принялся яростно стегать Кольку, несмотря на слезные просьбы матери прекратить порку.
   Наташка же стояла в углу и, не понимая, что происходит, глупо хлопала глазами.
   Мальчику было нестерпимо больно, но он не издал ни звука за все время экзекуции.
   Уставший отец вытер со лба пот и угрожающе сказал:
   - А теперь признайся, что ты врал про свою бабочку. А если не признаешься, буду продолжать тебя пороть. Ну, говори. Про бабочку врал?
   -Врал, - выдавил из себя Колька.
   - То-то же. Меня не обманешь.
   Попка у мальчика горела так, словно к ней только что приложили раскаленные стальные прутья.
   Невзирая на боль, Колька решил спуститься в овражек, чтобы рассказать обо всем бабочке.
   Подтянув штаны, он неуверенной походкой  вышел из дома. На бархате травы овражка фиолетовой бабочки почему-то не было.
   Больше ее мальчик никогда не видел.

ЧЕРНОЕ МОРЕ.

Семилетний Колька и его мать отдыхали в Евпатории «дикарями». Они сняли комнату в большом деревянном доме, хозяйкой которого была полная приветливая женщина лет сорока. Каждый день Колька и мать ходили к морю, но мальчик не купался – боялся воды, словно огня.
На четвертый день после приезда сюда они, позавтракав в столовой блинчиками с мясом, направились на пляж.
Черное море не соответствовало своему названию. Оно было то темно-сиреневым, то серым, как небо перед дождем.
Ноги Кольки по самые щиколотки погружались в теплый песок пляжа, на котором тут и там виднелись выброшенные прибоем разноцветные ракушки. У самой воды мальчик увидел свернувшуюся полупрозрачную медузу, похожую на рыбий глаз.
Найдя свободное место, мать расстелила на песке махровое полотенце и поставила на него сумку, где находились начатая бутылка газировки и белая чашка с золотой каемочкой.                                                                         
Когда они сняли верхнюю одежду, мать сказала:
-Пойдем купаться.
-Не хочу, - отозвался Колька. – Я лучше позагораю.
-Мы приехали сюда не только загорать, но и купаться. Ты за три дня так ни разу и не окунулся в воду.
С этими словами мать улыбнулась и потащила мальчика к спокойной глади моря.
Колька попробовал было сопротивляться, но силы оказались неравными.
Едва ступни мальчика коснулись воды, как он завизжал, точно поросенок, прищемивший себе хвост. Колька вырвался из рук матери и через пару секунд уже был на прежнем месте.
-Эх ты, трусишка! – рассмеялась мать. – Ладно, не хочешь – не купайся. Только стой тут на месте и никуда не уходи. Понял?
Мальчик кивнул.
Мать зашла по пояс в воду и поплыла прочь от берега.
И тут у Кольки в голове раздался чей-то голос:
-Мальчик, ты меня слышишь?
-Слышу, - испуганно пробормотал Колька.- Кто это?
 – Я – Море. И  хочу с тобой немного поговорить. Только отвечай мне мысленно, чтобы никто не слышал. Хорошо?
-Хорошо, - беззвучно отозвался мальчик.
-Ты меня не бойся. Я – доброе. Иди купаться -  вода теплая.
-Мне что-то не хочется.
-Ну, дело твое.
Колька стоял, ожидая, что еще ему скажет Море, но то, видно, сочло разговор оконченным.
Мальчик вспомнил о матери и стал всматриваться в купающихся, стараясь отыскать ее. Но людей в воде было так много, что попытка Кольки не увенчалась успехом. В душу мальчика прокралась тревога: «Где же она есть?» Однако беспокоился он недолго – все-таки заметил мать, махающую ему рукой.
-Хватит! Вылезай! – крикнул Колька.
Очутившись рядом с ним, мать улыбнулась:
-Ишь, скомандовал!
Они сели.
Мать налила себе газировку в чашку и выпила. Затем, наполнив сосуд пузырящейся жидкостью, протянула его мальчику. Осушив чашку, Колька сказал:
-Мам, я хочу попить морской водички.
-Так она же соленая.
-Ну и что? Я ее никогда не пробовал.
-Ладно, сейчас принесу. У берега вода грязная, так что придется плыть к самому бую.
Мать взяла чашку.
Вскоре она уже отплывала от берега, держа в одной руке сосуд.
Мальчик встал и принялся  внимательно следить за ней.
Она уже почти доплыла до буя, как вдруг выпустила из руки чашку и забарахталась, будто беспомощный котенок.
-Помогите! Тону! – закричала мать.
Но ее никто и не думал спасать.
«Что же делать?» - с бешено заколотившимся сердцем размышлял Колька.
 И тут его осенило – нужно обратиться за помощью к Морю.
-Море, ты меня слышишь? – мысленно спросил он.
-Слышу, - ответило то.
-Не дай моей маме утонуть.
-Хорошо, я спасу ее, но только с одним условием.                                                                        
-Что я должен сделать?                                                                                        
-Утопиться.
Мальчика словно ударили по голове дубинкой. Но через секунду он уже пришел в себя.
-Ладно, я согласен.
И вот уже Колька шагал в воде, погружаясь все глубже и глубже. Он не верил, что умрет. Смерть придумали взрослые. Он будет просто лежать на морском дне под плавающими рыбами, рядом с ползающими крабами; будет лежать целую вечность, наслаждаясь восхитительными цветными снами. Жалко только, что он уже никогда не увидит мать.
Когда вода дошла мальчику до подбородка, он услышал в своей голове голос Моря:
-Выходи на берег.
-Но ведь ты же велело мне утопиться…
-Я просто хотело проверить тебя, любишь ли ты свою мать или нет.  Теперь я вижу, что любишь. Выбирайся на берег. Твою мать я спасу.
Едва Колька ступил на сухой песок, как увидел приближающуюся огромную волну. Отдыхающие, в том числе и Колька, поспешно удалились от Моря на безопасное расстояние.
Волна вынесла на берег мать. Других валов не последовало.
Колька подбежал к лежащей матери в тот момент, когда она открыла глаза. Мальчик опустился перед ней на колени и нежно поцеловал ее в щеку.

РОГА.
(Параллельный мир №20.)

Жарким майским днем Даниил Стрельников гулял в лесу.
Когда он подходил к озеру, до него донесся истошный вопль:
-Спасите! Тону!
Даниил подошел поближе и увидел барахтающегося в воде белобрысого парня. Испуганные глаза бедняги остановились на Стрельникове.
-Помоги, друг!
-Я не умею плавать, - громко проговорил Даниил.
Он соврал. Плавал Стрельников как рыба. Просто он боялся, что в ледяной воде его руки и ноги сведет судорогой.
-Тогда позови кого-нибудь! – взмолился парень.
-Кого же я позову? Здесь, поблизости, нет ни одного дома.
В это время тонувший ушел с головой под воду, точно поплавок, который утащила в глубину рыба, попавшаяся на крючок.
Через несколько секунд голова и руки несчастного снова появились на поверхности. Выплюнув воду, юноша крикнул:
-Да сделай ты что-нибудь!
-Что я могу сделать? – спросил Даниил. Но его риторический вопрос остался без ответа – парень опять скрылся под водой.
Когда прошла минута, Стрельников понял, что бедняга утонул.
Даниил обогнул озеро и направился домой.                                                          
Попадавшиеся ему навстречу люди вели себя весьма странно: малыши шарахались от него, как от вампира или привидения, а ребята постарше и взрослые таращились на него с неприятной ухмылкой.
«Может, мои волосы растрепал ветер?» - предположил Стрельников.
Он поднес руки к голове – и сердце его екнуло.Даниил нащупал два рога, коротких и острых, как у быка.
«Это меня Бог наказал, за то, что я не помог утопающему», - решил Даниил.
                                                      
Последующие дни оказались для Стрельникова настоящей пыткой. Его душу ранили страх и злорадство людей, когда те видели его рога.  А если Даниилу случалось кого-нибудь ненароком обидеть, то в ответ он слышал бранные слова – «рогач» или «черт». После очередного оскорбления Стрельников не выдержал и, придя домой, спилил ножовкой оба рога. Операция была невероятно болезненной. Но, несмотря на это, Даниил несказанно обрадовался тому, что избавился от проклятых костяных выростов. Однако его ликование продолжалось недолго. Спустя несколько часов у него появились новые рога.
                                                      
Как-то раз Стрельников, возваращаясь с прогулки по лесу, подошел к своему дому и увидел, как из форточки одного окна, расположенного на первом этаже, валит густой черный дым. Казалось, этот дым извергает пасть дракона.
Поблизости стояли два соседа Даниила – Володя и Жора, равнодушно смотрящие на пожар.
Внезапно из форточки вместе с дымом вырвался душераздирающий детский крик.
Стрельников взглянул на соседей и спросил:
-Что вы стоите?
-А что мы должны делать? – вопросом на вопрос ответил Володя.
-Вытаскивать из огня ребенка.
-Там же полно дыма, - подал голос Жора. – Сразу задохнемся.
-Эх, вы, трусы! – презрительно процедил Даниил.
Володя метнул на Стрельникова злобный взгляд темных глаз и грубо произнес:
-Если ты, рогач несчастный, такой храбрый, лезь туда сам.
-И полезу.
С этими словами Даниил приблизился к нужному окну. Отвернувшись от него и закрыв глаза, он разбил локтем стекло. Не успели осколки упасть на землю, как он уже лез в квартиру, предварительно набрав в легкие побольше воздуха. Едкий дым щипал Стрельникову глаза и мешал смотреть, но все-таки он заметил горящую кровать и забившегося в угол трехлетнего мальчика, напоминавшего загнанного мышонка. Даниил схватил его и вместе с ним вылез из окна.
Едва Стрельников очутился во дворе, как рога у него отвалились и с тяжелым стуком упали на цементную дорожку, тянувшуюся вдоль дома.
«Бог простил меня, за то, что я спас малыша», - подумал Даниил.
Взглянув на Володю и Жору, Стрельников от изумления раскрыл рот. Головы соседей были украшены рогами.

 

 

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

В висках стреляло так, словно два малюсеньких человечка, невесть откуда взявшихся в голове, пробивали себе путь наружу крохотными отбойными молотками. Но, несмотря на боль, Кирилл Дорохов продолжал рисовать. Он наносил кисточкой на лист ватмана небрежные, размашистые мазки.
Через несколько минут абстрактный рисунок, выполненный дешевыми акварельными красками, был готов. Он представлял собой сочетание  причудливых, расплывчатых разноцветных пятен.
Кирилл критическим взглядом окинул свое творение и, удовлетворенный полученным результатом, вышел в зал.
Там, на диване лежала его семидесятилетняя мать, работавшая до ухода на пенсию гипнотизером в психоневрологическом диспансере. Глаза ее были закрыты.
Дорохов тревожно всмотрелся в складки тонкого, цветастого одеяла, которым она укрылась. Потом с облегчением вздохнул – складки еле заметно поднимались и опускались.
Мать всегда после обеда ложилась спать, и Кирилл, если ему случалось проходить в это время мимо нее, останавливал на ней взгляд, дабы убедиться, что она жива.
Неожиданно мать разомкнула веки.
-Сколько сейчас времени? – спросила она.
-Два, - ответил Дорохов.
-Пора вставать, - проговорила мать, но не сделала никакой попытки подняться. Вместо этого она задала вопрос: - Что это ты такой бледный?
-В висках стреляет.
-Сильно?
-Да.
-Сейчас я тебя вылечу.
Мать встала и посмотрела в глаза Кирилла пристальным, добрым взглядом.
-Боль скоро пройдет, - произнесла она, растягивая слова.
И в тот же миг сознание Дорохова куда-то улетучилось, хоть он и продолжал стоять. Когда же он пришел в себя, голова у него уже не болела.
-Ну как? – осведомилась мать.
-Теперь все в порядке.
-Ну и слава Богу!
Взгляд матери переместился на руки Кирилла, испачканные красками.
-Опять рисовал?
-Да.
-Тебе не помешало бы показать свои работы профессиональному художнику. Например, Ракитину.                                                                
«А это – хорошая мысль! – подумал Дорохов. – Он наверняка даст мне какой-нибудь дельный совет».
-Ладно, покажу, - сказал он вслух.
-Не откладывай. Сходи прямо сейчас.
-Ладно.
Кирилл помыл руки, взял папку со своими рисунками и пошел к Ракитину. Тот жил этажом выше.
Дверь ему открыл сам Ракитин, худощавый пятидесятилетний мужчина с ежиком седых волос. Его нос оседлала металлическая оправа с толстыми линзами, из-за которых поблескивали насмешливые и немного грустные глаза.
-Егор Васильевич, вы не посмотрите мои работы? Мне бы хотелось знать ваше мнение о них.
-Проходи.
И вот они уже сидели в креслах, находившихся в зале.
Егор Васильевич рассматривал  рисунки Дорохова с неподдельным интересом. Наконец он вернул папку Кириллу.
-Для любителя ты рисуешь неплохо.
-Спасибо, - улыбнулся Дорохов
-Подожди задирать нос. До совершенства тебе еще далеко.
-А как добиться совершенства?
-Для этого нужно много трудиться.
-А ваши работы совершенны? – в вопросе Кирилла прозвучала еле заметная ирония.
-Конечно, - серьезно ответил Ракитин. И добавил: - Пойдем, я тебе их покажу.
Он привел Дорохова в спальню, стены которой были сплошь увешаны картинами с изображением чертей. Одни рогатые создания были похожи на людей, другие – на козлов, третьи – на свиней… Но всех их роднил безобразный, отталкивающий вид.
«Да, написаны они с большим мастерством», - промелькнуло в голове у Кирилла.
-У вас талант, - сказал он Егору Васильевичу.
-И не один, - рассмеялся тот.
-А что еще вы умеете делать?
-Предвидеть будущее.
-Вы ясновидящий?
-Так точно.
-Тогда предскажите, что меня ждет.
-Что тебя ждет, я пока не знаю. А вот когда умрет твоя мать, могу тебе сказать.
-Когда она умрет? – выдавил из себя Дорохов.
-Тогда, когда ты в очередной раз коснешься кисточкой бумаги.
Кирилла словно окатили ледяной водой из ведра.
-Значит, мне придется бросить рисование?
-Да, если ты не хочешь смерти своей матери.
                                                   
 Прошло три дня. Краски и кисточки притягивали Кирилла, как магнит притягивает железную стружку. Однако Дорохов всеми силами противился соблазну изобразить что-либо на листе ватмана. Это сопротивление причиняло невыносимые страдания его душе. Но Кирилл и не думал сдаваться. Пусть он мучается сколько угодно, лишь бы мать была жива. По ночам ему снилось, что он наносит на бумагу разноцветные мазки. После таких кошмаров он всегда просыпался в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем.
                                                          
Однажды мать спросила Дорохова:
-Почему ты в последнее время не рисуешь?
-Я потерял интерес к изобразительному искусству, - соврал тот                                                                  
-И когда ты его потерял?
-Несколько дней назад.
-После того, как сходил к Ракитину?
-Да.
-Наверно, он разнес в пух и прах твои работы.
-Нет. Наоборот, похвалил.
-Тогда ты должен рисовать. Если будешь лениться, славы тебе не достичь.
-Не нужна мне никакая слава, - опять соврал Кирилл. И посмотрел на мать. По ее глазам он понял, что она ему не верит.
Мать воззрилась на него  твердым, но любящим взглядом  и проговорила:
-Бери все необходимое для рисования и рисуй.
Едва она это произнесла, как Дорохов снова впал в гипнотическое состояние. Когда же он вышел из него, то обнаружил себя сидящим в своей комнате перед еще влажным акварельным рисунком. Рядом с ним находились краски и стакан с потемневшей водой, из которого торчала кисточка.
-Господи! Что я наделал! – пробормотал Кирилл. И сердце его подпрыгнуло от испуга, точно мячик, брошенный на пол.
Дорохов вскочил на ноги, рывком распахнул дверь и ворвался в зал.
На диване лежала мать. Складки одеяла, укрывавшего ее, не шевелились.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/