Предисловие

       Поэзия души встречается каждый день в серых буднях, но не каждый может заметить её. А, заметив, признать.      

       Почему люди так жестоки по отношению к самим себе? Почему не хотят видеть в себе лучшее, а увидев, стараются затоптать? Я лишь попыталась ответить на эти вопросы своими зарисовками из жизни, превратив их в притчи и былины, для того, чтобы будни превратились в поэзию, а не наоборот.

        Каждый из рассказов рождён либо чувством невесомости и полёта, либо несмирением перед обстоятельствами. Вот почему каждая из строк, написанная прозой, приравнивается к поэтической.

        А мир продолжает жить своей жизнью, ничего не зная о том, что чья-то душа затерялась в облаках безумия и не хочет возвращаться на землю.

       Но разве не безумие жить без полётов?!

 

         Поэт – величина неизменная. Могут устареть его язык, его приёмы, но сущность  его дела не устареет.

                                                                                               А.А. Блок.

 

           Поэт и психолог – две сущности, совершенно противоположные и в то же время выполняющие одну задачу. Психолог – мудрец, поэт – безумец. Психологом правит хладнокровие, поэт совершает свои литературные подвиги не задумываясь, в пылу клокочущих эмоций. Но объединяет их глубокое знание человеческих душ, они оба несут свет людям.

 

                                                             (Мои собственные размышления)

 

 

Вместо пролога

 

Между Ангелом и Бесом.

( притча )

 

 

      Случилась эта история, как вы уже догадываетесь не на земле и не на небе, а где – то там в потустороннем мире, в параллельном измерении, не доступном нашему созданию.

     Жил в Аду лихой Бес Чертович. И был он чертовски прекрасен. И слыл он гордостью Ада, потому что соблазнил и завлек к себе в любовные сети ни одного ангелочка из Рая. А между Адом и Раем, как всем известно, с спокон веков идет борьба.

      А в Раю в то время жила прекрасная Ангелочек. И была она настолько чиста и невинна, что белизне ее крылышек удивлялся весь Рай. И была она украшением всего Райского сада. И пела она песни о самой чистой неземной любви своим хрустальным голоском, прозрачным, как прохладный родник летом.

      И вот случилось непоправимое, такое, чего никто не предполагал. Опытный в своих интрижках Бес влюбил в себя невинного Ангелочка. А та даже не пожелала скрыть от других костер, который не имела права разводить в своей кристаллически чистой душе. Ведь сердца у ангелов должны быть всегда прозрачными и чистыми.

      Теперь день деньской она пела на своем дереве песни о порочной земной любви, о том, как прекрасен молодой Бес, как манят к себе его черные кудри, спускающиеся до плеч, а в темных, как омут, глазах полыхает огонь, но не ада, а страсти, а рожки его острые, как и его ум.

     “Угомонись, - говорили Ангелочку подруги и предвещали ей беду, - Ты помнишь, как Адама и Еву выгнали из Рая за их грешное чувство. Так выгонят и тебя. Кроме того, ты позоришь нас всех и очерняешь Рай своей грешной любовью”.

       Но Ангелочек не могла угасить свой пыл, не свойственный для ангелов, и все пела о своей любви. И песни те доносились до Ада.

       А черти в это время в Аду не нарадовалось своим коллегой. Ведь он сумел очернить самую неприступную и чистую душу в Раю. Они поздравляли молодого Беса с такой удачей и пророчили ему повышение в должности. Не был счастлив лишь сам  молодой Бес. В его глазах не пылал больше адский огонь соблазнителя. Он ходил с поникшей буйной головой мрачнее самого Ада.

     “Да бросьте, - говорили ему друзья, - пока о твоей печали не проведал самый главный Черт. Ты ведь подрываешь наш авторитет, чертовскую честь и достоинство. Грустить – удел ангелов, сочувствовать – тем более, грех для нас, чертей”.

      Но молодой Бес не переставал печалиться, в нем пробудилась жалость к Ангелочку, которую он вот – вот погубит своими чарами.

      И дошли слухи о чувстве между Ангелом и Бесом до самого Всевышнего. И приказал Всевышний начальником Ада и Рая навести порядок в своих уделах. И собрали начальники Ада и Рая собрание – вече каждый в своих владениях.

  - Как ты смела превозносить земную грязь своим пением? – спрашивали ангелы провинившуюся  в своем Храме, - Ведь мы – носители Света, мы не должны прославлять Тьму. А ты нарушила наш Закон. Отрекись от своей любви или покинь наш Храм.

     Но Ангелочек гордо отвечала:

  - Мне без любви ко всему земному Рай не мил. Не отрекусь…

 

  - Как ты смел соблазнивши, влюбиться сам и отдать свое сердце при этом, - строго спрашивали черти в пекле влюбленного Беса, вызывавшего теперь только смех и призрение у них. А чертята язвительно хихикали прямо ему в глаза.

      Разве ты не знаешь, что Закон и Сила Ада – соблазнять слабых и неразумных, смеяться над их муками и никогда не страдать самому. А ты нарушил этот Закон. Ты позоришь себя и нас. Стань снова прежним чертом, живи беспечно и привольно или покинь Пекло.

     На это Бес грустно ответил:

 - Мне без Святой Любви теперь и воля не нужна. Нет, не смогу я стать прежним, потому, что несчастлив я в Пекле…

     И по итогам обоих собраний было решено выгнать падшего Ангела из Рая, а просветленного Беса из Пекла дабы не нарушилось равновесие и не воцарился хаос во всем  Мире.

     И полетели Ангелочек и Бес на Землю в наше трёхмерное измерение, а пока летели, соединились воедино. И поселились они в душе одного бедного писателя, художника или артиста – точно не знаю, кого. Да это и не так важно, а важно то, что этот счастливец стал видеть мир иначе – он прозрел. И стал он поэтом в душе, ибо любой писатель, художник или артист должен быть прежде всего поэтом хотя бы  на самой глубине своей души, даже если он не умеет писать стихов.

      И разбогател поэт, став знаменитым. Но суть его жизни даже теперь заключалась не в богатстве и славе. Теперь он жил для того, чтобы днём нести песни своей души людям, чистые и свежие, как прохладный родник летом. А ночью, перенося муки Ада в своей многострадальной душе рождать новые произведения, ещё светлее тех, что были. И стали звать поэта чудаком, потому, что не гнался он за славой и успехом, которые шли к нему сами. Не скупился он в помощи другу да и к врагам был благосклонен и всех прощал. И всё богатство развеял по ветру и стал скитальцем в поисках Истины. И стал он, как это принято называть, не от мира сего. Ведь в душе его прочно поселились изгнанные со своего измерения Ангел и Бес.

        Вот так и живут с тех пор на земле все талантливые люди, отрешившись от мира сего в своём особом измерении – между светлым счастьем и жгучей тоской, между любовью и ненавистью, между небом и землёю, между днём и ночью, между сном и явью, между

Ангелом и Бесом.

 

                                                                      Август, 2007г.

 

  

 

Художник

(Невыдуманная история)

      Он не был глуп, но был романтик, а романтиков, как известно, считают чудаками. Он не был труслив, но робость постоянно овладевала им. И самым непростительным недостатком для него была рассеянность.

      Он творил тогда, когда кисть сама падала ему в руки, а когда она переставала писать картины, он устало ложился на старый диван и продолжал видеть то, что хотел бы изобразить на холсте. И призрачные дали, и несметные сокровища его глубинных чувств оживляли вновь грубое безжизненное полотно, когда он брался за кисть.

       И так он жил день за днем, год за годом, в своей убогой квартирке с ободранными деревянными подоконниками и облупленным потолком, с которого тои дело падала штукатурка. Здесь было сыро и холодно круглый год, особенно зимой, когда шел дождь или мокрый снег. А на его полотнах расцветали цветы и пело лето. И он сам жил в этом лете, не видя серости и мрака окружающей жизни. День за днем, год за годом.

       А, когда он выносил свои полотна продавать или, скорее, показывать на площадь, жуки, шмели и бабочки слетались непонятно откуда и садились на холст как на цветущий луг. А, проходившие мимо зеваки, не могли оторвать взглядов от дивных творений, завороженные обычными пейзажами. Но покупать картины никто не хотел. Почему? Не знаю. Наверное, боялись испортить свои столичные вкусы «банальщиной», а сверхмодный интерьер квартиры заурядными провинциальными видами. И в шумном ряду современных гениев старый художник занимал место поодаль с краю, но никогда не был с краю своего собственного воображения. Он просто избегал шума и суеты, не желая вникать в банальность этой жизни.

      А люди мигом разбирали картины уже известных художников, украшая ими офисы и кабинеты. Хотя, полотна старого художника привлекали к себе все больше и больше внимания, радуя глаз живостью мысли, тонкостью воображения и жизнелюбием. Но старик вовсе не просил платы за свое искусство или хотя бы самой малой благодарности за него. Он не ожидал, что ему смогут отдать даже сотую долю того тепла, которую он постоянно вкладывает в свои творения. Он просто жил в том мире, который видел в снах, и который никто не замечал в бездонном пространстве его души до тех пор, пока он не выливал всю боль о несовершенстве мира сего на полотна вместе с неизведанными далями. День за днем, год за годом.

     Его коллеги, продававшие рядом картины, иногда поддергивали старика замечаниями:

      «Эй, чудак, ты что-то по отстал от жизни. Ты посмотри, как мы рисуем! Сейчас абстракция в моде, сюрреализм. А ты все о старом. Кто ж купит твою мазню?! Лучше у нас поучись...»

     Но старый «чудак» не спорил с ними. Он был мудр и не хотел огорчать молодых и горячих творцов тем, что видел, как их картины выносят на свалку, ища после этого более модного сюрреалиста или авангардиста. А на холсты старого писца по прежнему приходили смотреть люди толпами, хотя, стиль его был неизменен – жизнь во всей ее красе, жизнь и мечта. Но брать эти картины все равно никто не хотел. Почему? Не знаю. Наверное, просто боялись. Боялись впускать в свое сердце истину, предпочитая любоваться ею издалека, да и то, не долго.

       И художник ничего не требовал взамен. Его радовало только то, что чьи-то глаза вспыхнули, хоть на минуту, засияли, хоть недолгой, но жизнью. Он даже не мог представить, насколько ценны его шедевры и считал себя маленькой затерянной соринкой во вселенной среди ярких звезд.

      Однажды к старому художнику подошел авангардист средних лет. Он, все же, чувствовал превосходство старика над собой, хотя с трудом признавал это чувство в себе. Молодой художник налил старику стакан вина и завел беседу. Уж очень хотелось узнать ему тайну старого искателя, за что его картины так нравятся людям.

     Старик пил немного и не спеша, и больше слушал, чем говорил. Авангардист, изрядно поддав, разоткровенничался вовсю:

      -- Вот я без стакана вина за кисть не берусь. А уж потом такое творю, мне такое видится. И всем нравится.

      Тогда старый художник спокойно спросил:

      -- Если ты пьяный рисуешь картины, то другие, ведь, тоже должны пьяными их смотреть? Иначе, как же они могут понимать твои рисунки...

      Молодой мазила разозлился на старика, назвал его нехорошими словами и ушел. А тот еще долго сидел в раздумьях, затем тяжело вздохнул о чем-то, покачал устало головой, и стал собираться сам.

      А молодой авангардист никак не мог успокоиться после этого разговора. Он не понимал, как можно иметь такой талант при себе и жить в нищете.

      «Вот мне бы его, я бы разбогател,» -- повторял он все время про себя и тут ему в голову пришла гениальная идея, имеющая благородное начало.

       Через несколько дней после ссоры со старым художником молодой картинописец явился к нему с повинной:

        -- Ты извини, старик, я тогда погорячился. Ты действительно гений, мне до тебя далеко.

        Старик уже давно забыл обиду и простил малодушную горячность своего собеседника. Он ответил ему дружелюбно:

        -- Это ничего. У каждого бывают срывы. Главное, что ты понял свою ошибку.

        Они снова поговорили за чашкой чая о том, о сем, о жизни, об искусстве и красоте. Потом молодой человек предложил старику:

        -- А ты знаешь, старина, давай с тобой дело провернем. У меня есть кое-какие связи, я могу устроить тебе выставку в самом центре города. Возможно, что-то продам. А с тебя за это – тридцать процентов от стоимости проданной картины.

        Бедному старику даже и не снилось никогда, что он сможет продать хотя бы одну из картин. До сих пор только раздавал их по доброте душевной или продавал за мизерную плату, радуясь, что его искусство хоть кому-то нужно. А теперь, когда ему предложили деньги за картины, он растерялся:

       -- Ты уверен, что кто-нибудь купит их? – задал старый художник неожиданный вопрос.

       -- Ну, конечно. Ведь у нас у всех что-нибудь да покупают, -- не задумываясь, ответил собеседник.

       Старик призадумался и решил про себя:

       «Да пусть продает. Бог даст и мне копейка перепадет какая-то. Все ж таки, хоть сыну помогу чем-то, да внучку подарочек сделаю.»

       А вслух попросил:

       -- Ты только цену не слишком большую закручивай. Что б людям доступно было.

       -- Хорошо, по рукам, -- ответил авангардист, а про себя подумал:

       «Видать, старик вовсе ничего не смыслит в торговле. Пожалуй, ему хватит и того, что я принесу.»

       На том они разошлись. Да так и получилось все, как они запланировали. Старый художник творил, молодой организовывал выставки в самых престижных культурных центрах города. Там он успешно продавал картины мудрого старца. Дела быстро пошли на лад. Хотя, на первую выставку зрителей пришло сравнительно немного. Но, чем дальше, тем их приходило все больше и больше. Вскоре творчество пожилого мастера стало известно по всей области и за ее пределами. Но, вот беда, художник, ни на одной из своих картин не ставил своего имени. Ни единой буквы автографа, ни единого знака, утверждающего его личность. Быть может, он забывал об этом в порыве творческих исканий, может, не думал о будущем, а, может, просто был по-стариковски рассеян.

     Так шло время. Молодой авангардист богател на таланте своего приятеля, а старый художник имел лишь те гроши, которые приносил ему коллега. Но старик был рад и им, ведь раньше он не имел ни гроша, живя на свою скудную пенсию.

      И, вот, однажды, устав от работы, старый мастер решил отдохнуть. Он отложил в сторону кисть и палитру и захотел погулять по городу. Впитать новые впечатления, краски и настроения для будущих картин.

      Стояла чудесная золотая осень. Солнечный ясный день, один из немногих, который нельзя пропустить, как ценный источник для любого творческого воображения.

      Художник выполз на свежий воздух из своей «хибары» и... был потрясен. Сколько света, тепла и неожиданно ярких красок  ворвалось в его сознание. Последние безоблачные дни молодой осени не поскупились на отдачу, раскинув цвета своей акварели повсюду. А художник, поддавшись внутреннему голосу, стал уходить все дальше и дальше от дома. Он брел по знакомым улочкам и скверикам, улицам и площадям, но все это будто видел впервые.  Листва желтым ковром шуршала у него под ногами, над головой возвышался синий бездонный шатер, лицо освежал теплый осенний ветерок. А ему представлялся желтый горячий песок, синие морские волны и свежий ветер далеких странствий. Хотя, одновременно с этим он понимал, что силу и желание путешествовать по другим мирам  ему дают именно эти листья под ногами, это небо, этот город, в котором он прожил всю жизнь, живет по сей день и никуда не собирается уезжать. Старик словно спал на ходу и видел прекрасный сон.

        И, вдруг, он очнулся перед входом в огромное прекрасное здание. Рядом на тумбе красовалась афиша, приглашающая посетить выставку неизвестного художника. Старик полюбопытствовал и решил заглянуть, заплатив последние гроши за билет. Но, каким же было удивление мудрого старца, когда перед  взором, умеющим трезво оценивать все, что виделось вокруг, открылись его собственные полотна. Небо, долины, горы, моря, деревья, цветы – все это было до боли знакомо пожилому творцу, создавшему вселенную своей собственной кистью.

       Но, больше всего, старика поразило то, что в зале было много народу. И сердце его замерло от восторга. Ведь все эти люди пришли сюда лишь ради его искусства. Старик спрятался за одну из колонн и стал наблюдать за происходящим.

       Вдруг, кто-то из посетителей выставки закричал:

        -- Браво! Браво! Это настоящее мастерство. Это просто и гениально! Подобных шедевров давно не видел свет. Они настолько легки и доступны взгляду! В них нет замысловатостей, нет непонятной абстракции. Но в них столько света. В них сама жизнь!

       -- Браво! – подхватили остальные зрители и захлопали в ладоши.

       -- Но мы хотим видеть самого автора, -- вдруг закричал еще один посетитель, -- Мы хотим видеть лицо человека, создавшего все эти шедевры.

       Внезапная дрожь охватила старого художника от этих слов. Он не в силах был сказать ни единого слова или, хотя бы, пошевельнуться. И, как стоял за колонной, никем не замеченный, так и остался там стоять, словно окаменевший и приросший к ней. Ни в коем случае ему не хотелось показывать сейчас свое лицо людям. Он не мог принять яд славы, поскольку чувствовал, что она может отравить душу, заполнить едким дымом чистое небесное воображение и тогда все погибло. Погибнут его будущие шедевры, их никогда не увидит свет. Да и не нужны были старику все эти овации, он брал от жизни ровно столько, сколько было необходимо, чтобы существовать на этом свете и творить.

       И, тут, на выручку старику снова пришел его незамысловатый «коллега» – художник авангардист. Как только он услышал возгласы прославления, направленные, к сожалению, не в его сторону, кровь закипела у него в жилах. Некоторое время он все еще стоял за дверями зала, кусая от досады кулаки, что ни ему достаются все эти комплименты. Он даже заплакал от расстройства и переполнявших его чувств.

       «Глупый старик, -- думал авангардист, -- Знал бы он, как хвалят сейчас его картины. Он никогда не помышлял о прославлении, думая, что бездарен. От того и теснился в самом конце торгового ряда. Именно по этому у него никогда бы не хватило средств сделать во такую выставку. Его холсты так и пропали бы в безызвестности, никем не увиденные. Ведь это все благодаря мне... Но, разве я не имею права отщипнуть хоть кусочек от пирога славы!...» В эту минуту кровь ударила еще сильнее ему в виски. В голове зашумело и, яркой молнией, пронеслись мысли: «Старик ничего не узнает. А, даже если узнает, не станет судиться, он слишком стар.»

       Не помня себя от восторга, авангардист распахнул двери зала настежь и вышел к публике. Тесный смокинг не сходился на его широкой груди. Круглый живот свисал над поясом брюк. Авангардист широко раскинул руки и со слезами на глазах закричал:

      -- Это я, это я! Родные мои, это я! Я так долго не решался...

      Он достал платок и  шумно высморкался. Затем продолжил:

      -- Я даже автографа не ставил на полотнах, скромность не позволяла. Теперь я здесь, я перед вами, я вечно ваш.

      Толпа зашумела. Грянули аплодисменты. Кто-то крикнул:

      -- Мы готовы брать картины за любую цену. Они того стоят!

      Люди брали картины, не скупясь на отдачу, и с радостными лицами уносили их домой.

      Старик, стоявший за колонной, был ошарашен и обескуражен всем происходящим. Он оставался никем не замечен. Кто-то больно толкнул его в суете. Кто-то чуть не отдавил старую ногу. Но он этого почти не чувствовал, волна смятения охватила его. Радость взяла верх над подавленностью. Художник видел сияющие глаза людей, не жалеющих ничего за его полотна. Видел их счастливые лица, уносившие вместе с картинами лучик света и тепла. Старик понял, его труды не пропали, они будут жить в сердцах вечно, и был счастлив от этого. Он посеял зернышко добра на этой земле, а, значит, прожил не зря. И вместе с картинами продлится его собственная жизнь.

       А дома, засыпая на своем убогом диване, старик благодарно произнес: «А, все таки, они нравятся...» И это было единственное, что он хотел доказать самому себе за всю свою жизнь.

 

      Но, ни старый художник, ни молодой авангардист не могли знать в тот сумбурный день, что на выставку уже давно захаживал и наблюдал за происходящим сын старика. Он не примирился с глумлением над именем настоящего автора и, все же, смог отвоевать его. Хотя, с превеликим трудом. Заработанные стариком деньги смог вернуть ему лишь частично. Они были потрачены на холсты, краски и кисти для новых шедевров.

                                                                Май, 2006г.

 

 

 

 

Скрипач.

                                             (Сказка для взрослых)

       Это все происходило очень давно. Так давно, что земля уже забыла имена тех, кто ходил по ней когда-то, принося зло или добро людям. А звезды, мерцающие во тьме, помнят только то, что это не случайность и не выдумка, а нечто более значимое, вечное, живущее по сей день.

        На берегу самого древнего Синего моря стоял самый древний, хотя и небольшой город. И был этот город не столько старым и ветхим, сколько серым и мрачным. Здесь никогда не было слышно пения птиц, смеха детей и переливов свирели. Самой лучшей музыкой для его жителей был звон монет в кошельках, а развлечением – грязная ругня да пьяные драки. И никто из них даже не подозревал, что существует жизнь, гораздо более достойная, чем эта. Что кроме пивных подвалов и грязных проулков есть еще земная красота, которую сравнивают с Неземной. Но никто об этом не знал, да и знать не хотел, живя каждый в своем «блаженстве» по-своему. И даже огромные волны Самого Синего моря не могли донести Ветер Истины в этот Мрачный город, постоянно веющий из других городов. Они только обдавали кирпичные стены холодом, ударяясь о них, как о неприступную скалу, потому, что многие жители были глухи к прибою, как глухи к сердцам, молящим о помощи и спасении.

        Правила Мрачным городом Прекрасная Королева. И была она красивой, как сама звезда, но, такой же холодной и недосягаемой для людского разума, как она. Далекая от чужих страданий и неумолимая, она ненавидела цветущие деревья, зеленую траву и улыбки на чужих лицах. Любила лишь алмазы и жемчуга, которые ей своим холодным блеском напоминали ее саму. А больше всего на свете она боялась эмоций. Радости и грусти, умевших внезапно овладевать сердцем.

         Люди поговаривали, что когда-то у нее был жених, Прекрасный Принц из Тридевятого Царства. Его она любила больше жизни и была счастлива с ним. Но одним летним утром он разлюбил ее и уплыл на корабле с другой, не менее красивой леди. А Королева с той поры стала мрачнее тучи.

         Три дня подряд она горько рыдала, не отпуская от себя музыкантов, которые на свирелях и скрипках играли ей только грустные мелодии. А потом перестала плакать. Скрепя сердце, взяла себя в руки и позабыла Принца. Но после собственной трагедии она запретила игру на инструментах, особенно на свирелях и скрипках, которые пробуждают чувства. Чувства Любви. Гордая леди поклялась себе, что теперь она любой ценой станет счастливой и позаботится о счастье других. И музыка, с тех пор, была позволена лишь в ее дворце. Да и то, только веселая, на гитарах и бубенцах.

         Но жители Мрачного города были весьма рады этому запрету. Им не нужны были ни скрипки, ни флейты, ни свирели. Это все лишь отвлекало их от мрачных повседневных дел, а, порой, даже от разбоя и грабежа. И лишь небольшая кучка людей, таких же жителей этого города, молила Королеву дать свет Мрачному городу и не губить их души. Но Королева была глуха к их мольбам. И тогда, им ничего не оставалось, как обратить свои голоса к Небу. И Небо услышало их.

        Однажды, мрачным вечером, когда солнце отбросило последние кроваво-красные блики на стены домов и скрылось за горизонтом Самого Синего моря, а темные тучи плотнее сгустились на небосводе в ответ наступающей темноте, над горизонтом разнесся очень тихий плачь. Но был он настолько тихим, что не всякое ухо могло уловить его, а только самое чуткое. И был это не плач, а звук музыкального инструмента, которого никто из жителей никогда не слышал. Это была скрипка. Кто-то очень тихо и осторожно играл на ней, словно боялся быть замеченным, но вместе с тем, желание разбудить спящие, очерствелые сердца оказалось сильнее.

        Скрипач играл где-то вдалеке, и никто не мог видеть его. И только небо и звезды, единственные свидетели чудесной игры музыканта, были рады ей. Через час небо освободилось от злых туч, предвещавших бурю и ураган, а звезды стали водить лучистые хороводы над городом, приветствуя музыканта. А Скрипач, радуясь тому, что он спас город от ненастья, играл всю ночь до утра. Но почти никто из жителей не слышал его музыки.

        На следующую ночь пение скрипки повторилось. И опять почти никто из жителей не слышал ее. А те, кто мог различить едва уловимые звуки, молчали об этом. Но музыканту не нужны были слушатели. Он играл для себя так, словно играет для всех, защищая Мрачный город от беды своей восхитительной игрой. Ведь в нем накопилось достаточно зла и несправедливости. И только Небо вторило музыканту, щедро осыпая город звездами и проливая на него лунный свет, чтобы жители имели возможность заглянуть в глаза друг другу после нелегкого трудового дня и найти там любовь и сострадание.

       А Скрипач играл. Играл и был счастлив.

       И с каждой ночью волшебная музыка становилась все звонче. Теперь она была слышна по всему городу, но только едва уловима ухом, как тонкая призрачная вуаль. И жителей она не волновала и не тревожила своим появлением потому, что они уже давно привыкли к ней.

      Но не все оказалось так хорошо, как казалось в начале. Вскоре Скрипач так увлекся своей чудодейственной сонатой, что совсем позабыл, где он находится. Теперь музыкант каждую ночь пробирался украдкой на самую высокую башню заброшенной крепости, прячась за флюгерами, играл на скрипке. Играл и плакал. И плакала скрипка. А музыка эта раздавалась по всему городу. И чуткие сердца плакали вместе с ней, а черствые мирно засыпали, уткнувшись в подушку. Но зла от этой музыки никому не было. И Скрипач был счастлив. Он знал, что выполняет миссию, ради которой Небо послало его на эту землю, где не сохранилось ни одного цветущего деревца, ни одной зеленой травинки, ни единой искренней улыбки на лице.  И знал так же Скрипач, что если бы жил в другом городе, более светлом и просторном, то ему были бы благодарны за его ночное «пение» и щедро одарили бы его талант. Но здесь он был нужнее. Он чувствовал это и никуда не хотел уходить, решив остаться на столько, на сколько будет нужно.

       Со временем, желание играть на скрипке стало одолевать музыканта так сильно, что он не мог удержаться и играл даже днем. Страх и чувство осторожности исчезли вовсе, и музыка раздавалась вокруг теперь громко. Так громко, как позволяла душа музыканта. Скрывал он лишь свой облик, все так же прячась за флюгером одинокой Старой башни.

       И, вот, однажды, о запретной музыке узнала сама Королева. Одним чудесным, для нее, мрачным днем  она отправилась в сопровождении своей свиты осматривать свои владенья. Но не успела она выехать из дворца, как услышала не громкий, но до слез красивый мотив. Королева испугалась не на шутку. Она подумала, что этот мотив исходит из самой глубины ее собственного сердца, которое вспомнило, что такое боль, радость, жизнь и теперь рвется любить. Она попыталась громче обычного разговаривать со слугами, чтобы заглушить навязчивую мелодию, но у нее это не получалось. Стоило ей умолкнуть хоть на секунду, как загадочные звуки раздавались вновь и вновь, казалось, с еще большей силой.

       И, вот, когда Королева со слугами проезжала мимо Старой башни, музыка зазвучала настолько отчетливо, что Королева уже не сомневалась в том, что кто-то осмелился нарушить ее запрет. Она гневно сверкнула глазами и негодующе оглядела слуг. Те напряглись, ожидая приказов.

       -- Кто осмелился играть без моего разрешения?

       -- Мы не знаем, -- отвечали они.

       -- Разве вы не знали об этом раньше? Почему мне не доложили?!!

       -- Мы не знали, -- снова отвечали испуганные слуги.

       -- Немедленно схватить и привести ко мне, того, кто играет!!! – кричала Королева, топая ногами.

        Слуги моментально разбежались в разные стороны, выполнять приказ. Но вернулись они ни с чем, потому, что не знали, где и кого надо ловить. А плач скрипки не умолкал. И Королева, чтобы не слышать его, закрыла свои уши ладонями и дала распоряжение слугам немедленно везти ее домой.

       На следующий день Королев, одержимая желанием схватить музыканта, снова отправилась в город со своей свитой. Но ею правила, скорее, не жажда мести, а какие-то другие чувства, существование которых она скрывала от самой себя, душа их безразличием своего сердца. Поэтому страх не покидал ее разума. Страх перед болью, которую она пережила однажды и которая могла вернуться вновь.

       Но и на этот раз никто не смог поймать музыканта. Он словно стал невидимым для окружающих. А, может, Небо, помогая ему, лишало остроты зрения преследователей. И музыка, не смолкая, играла и там, и тут.

       А раздосадованная Королева не отрывала рук от своих ушей, отправляясь в город. И, всякий раз, проезжая мимо Старой башни, плевалась в ее сторону. Бесчувственные горожане, следуя примеру своей владычицы, плевались на стены Старой башни тоже. Сквернословием глумились над волшебными звуками, желая руганью заглушить их. Музыка казалась им невыносимым проклятием, унижающим их достоинства. И лишь небольшая кучка людей, не сумевших очерстветь сердцем и не потерявших здравый разум, благословляли плач музыканта. Благословляли и плакали вместе с ним. Плакали и жили, изливая свои слезы над нелепостью этого мира. Жили полнотой своих чувств.

       И, вот, одним душным знойным днем, когда почти весь город отдыхал в дремоте и лишь рабы неустанно трудились на плантациях, Королева решила незаметно наведаться к Старой башне и застать музыканта врасплох. Она взяла с собой несколько самых крепких и верных слуг, и по пыльной дороге двинулась в путь.

        Солнце неумолимо жгло все вокруг. А, так как в Мрачном городе не было деревьев, то спрятаться в тени было негде. Чистое небо без единого облачка казалось мутным от пыли и зноя. Даже море, возмущаясь на ужасную жару, шипело своими волнами. А Скрипач играл.

        И Королева, приблизившись к Старой башне, не совладала с собой и позволила волшебной музыке быть доступной собственному слуху. Неведомая сила подтолкнула ее к башне. Она наступила своей стройной ножкой на первую ступеньку лестницы и, не помня себя, стала подниматься все выше и выше. И тут она окинула взглядом город с небольшой высоты. Жалкое убогое зрелище возникло перед ее глазами То, чем Королева так гордилась раньше – чистота и порядок, теперь вызывали в ней лишь сожаление и... стыд. Ни одного деревца, ни цветка, ни травинки. Лишь пыль да убогие домишки вокруг. И самая большая заслуга перед городом вымощенная мостовая дорога. И это все. Все, что было ценного в Мрачном городе. По щеке Королевы готова была скатиться слеза, но она вовремя подхватила ее и очнулась. Ведь так недолго было проснуться и высоким чувствам. А что за ними?! Снова боль и страдания. Нет, переживать их снова молодая дева не хотела. Не хотела и боялась. Но отвязаться от назойливых переживаний уже не могла. И даже воздух возле Старой башни стал казаться ей чище и прохладнее. Словно с флюгера с каждым аккордом веял свежий ветер, разгоняя зной и жару. И небо от этого становилось яснее, а море – прозрачней. И Королева вдруг перестала бороться сама с собой. В ее хорошенькую головку пришла новая идея. Нет, теперь она не станет страдать как прежде от неразделенных чувств. Она возьмет в плен Скрипача и заставит работать на себя, а его прекрасное тело и душу сделает своей собственностью. Мигом Королева сбежала по ступенькам на мостовую. Указывая вверх на башню, она закричала слугам:

       -- Взять его! Заковать в цепи!

       -- Кого мы должны взять? – удивились слуги, -- ведь там никого нет. Мы это видели своими глазами.

       От отчаяния Королева топала ногами, но ничего сделать не могла. И тут, может, Небо отвернулось от Скрипача на какое-то мгновение, а, может, Провидение распорядилось именно так. А, может, он, совсем забывшись, вышел поклониться зрителям.

        Маленький сгорбленный старичок с глубоким взглядом мудрых глаз, повидавший в жизни не мало. Он стоял на самом краю башни, держа в руках скрипку и смычок, и кланялся. Но с земли был виден лишь его незадачливый силуэт, растрепанные волосы, да оборванная одежда. Вмиг Королеве стало ясно все. Так вот почему его никто не мог схватить. Вероятно, слуги, как и сама Королева, представляли в образе скрипача прекрасного стройного юношу. Всем казалось, что такую чудесную музыку изливать может только юность. Но старость оказалась мудрее.

        И Королева в отчаянии упала на мостовую и стала биться в истерике. Она лежала ниц и била по раскаленным камням кулаками. Ей стало казаться, что теперь она наказана. И наказана вдвойне – за жадность и за трусость.

        А слуги, видя припадок своей госпожи, испугались. Не теряя времени, они кинулись по лестнице на Старую башню за Скрипачом. Но взять его снова не смогли. Маленький тщедушный человечек исчез в ту же секунду, как почуял за собой погоню. И куда он делся, с тех пор никто не знает. Быть может, бросился в море со своею скрипкою, и оно вынесло его на более благодатный берег. Быть может, снова спрятался в тени флюгера и живет по сей день в этом городе. А, может, растворился в лучах солнца бесследно, как испаряется роса знойным утром, как мираж перед путником в пустыне. Но только музыки его с тех пор никто не слышал. Да, для этого города он стал просто миражем. Миражем, который превратился в реальность для тех, кто в него верил.

        И с этой минуты темные души вздохнули с облегчением. Они вновь приобрели свободу на безнравственность и безумие. И горечь обид на самих себя, скопившаяся за столько времени в их темных сердцах, стала выливаться на окружающий мир с удвоенной силой и ненавистью. А души, жаждущие спасения, плакали еще откровеннее и горче.

       Плакала и сама Королева. Теперь она совсем не выходила из дворца и рыдала, рыдала, рыдала о самой себе. О том, что иллюзии ее развеялись как туман. О том, что не будет больше слышна прекрасная мелодия. О том, что она, Королева, самая умная во всем городе, не смогла оценить ее звук раньше, нелепо закрывая от нее свои уши. О том, что не то она ценила в жизни, что нужно. А, самое главное, о чем она могла рыдать – о глупых, бессмысленных днях, прожитых в страхе и безумии. О том, что она, сильная, молодая и красивая, провела лучшие годы в заточении, поддавшись обиде и страху, так и не сделав ничего хорошего в этой жизни для других. А маленький слабый старик, с виду похожий на гномика, смог разбудить весь город и ее саму.

        Но нет теперь старика, нет его скрипки. В городе царят разбой и беспредел. От этих мыслей сердце Королевы сжималось, и она плакала еще сильнее. Теперь она не чувсвовала себя владычицей, а маленькой нехорошей девочкой, сделавшей много плохого.

        Королева плакала так сильно, что слезы обильно лились по ее щекам. Вскоре они превратились в ручьи, а ручьи соединились в одну реку. Река чуть не затопила дворец, но замок Королевы стоял на высоком холме и река ее слез стекла в огромное озеро на площади, прямо на каменную мостовую. А вокруг озера сквозь камни стали пробиваться ростки деревьев. Вскоре они выросли в огромный сад, который раскинулся до самых окраин города. И на его ветках поселились самые разные птицы и заполнили своим пение весь Мрачный город. И теперь город стал называться Цветущим, потому, что его жители больше не хотели причинять боль друг другу, а все черствые сердца устыдились своей ненависти в таком цветущем месте. А по вечерам лебеди спускались на гладь озера и напоминали своей гордой осанкой в лучах заходящего солнца о существовании верности и вечной любви.

         Сама Королева не переставала плакать, но теперь она плакала без слез. И плакала она от скопившейся, но нерастраченной любви к этому миру. Чувствуя свою вину перед Скрипачом, она молила его о прощении. Каждый вечер Королева поднималась на Старую башню к флюгеру, где стоял старик со скрипкой, и плакала там. Но плач ее не был похож на стон, а на прекрасное пение. И пение это раздавалось по всему Цветущему городу. Оно доносило и тоску, и радость, и любовь до любого сердца.

        И в скором времени, излив всю свою печаль, Королева перестала тосковать. У нее появилась жажда окрылять других. В этом она нашла свое счастье. Счастье, а не иллюзию. Но об этом расскажет она сама.

 

                                                                         Апрель-май, 2006г.

                                                                     

 

 

Артист.

                                                     (Былина)

 

Тому, кто способен укротить свое сердце, покорится весь мир.

                                                (Пауло Коэльо / СИЛА ВОЛИ)

 

Мне всё равно, какой фасон                                                                                                                                                                  Сужден  при мне покрою платьев.                                                                                                                                                           Любую быль сметут как сон,                                                                                                                                                                                      Поэта  в ней законопатив.

.................................................
                                                                                                                                                                          Он вырвется, курясь, из прорв                                                                                                                                                                   Судеб, расплющенных в лепеху,                                                                                                                                                                                       И внуки скажут, как про торф:                                                                                                                                                                                   Горит  такого-то эпоха.

Б.Л.Пастернак(М.И.Цветаевой)

 

 

                                                                                                                                                                                                            

       Это все происходило давно, а, может, недавно. А, может, происходит сейчас, в наше время. Ни за три девять земель, ни в каком-то сказочном городе, а в таком же, как наш с вами, ничем ни худшем и не лучшем. И был в этом городе небольшой театр. А, может, большой и прославленный. И работали в нем самые разные актеры: молодые и старые, новички и опытные, знаменитые и малоизвестные.

       Но рассказать я хочу лишь о двух из них, только ради того, чтобы донести читателю представление об актерском труде. Хотя, во всем сказанном, конечно же, будет присутствовать и мое субъективное мнение, на которое, возможно, и не стоит оглядываться. И, все же, я возьму на себя смелость изложить историю так, как она представляется мне.

        Жизнь в театре начиналась рано утром и кипела весь день. Репетиция за репетицией, спектакль за спектаклем, премьера за премьерой. В конце месяца – небольшой аншлаг, да еще, как разнообразие в будничной жизни актеров – гастроли.

       Оба актера, о которых пойдет речь, жили на окраинах города, но в противоположных сторонах от театра каждый. Один – в собственном особняке, и приезжал в театр на своем «Мерседесе». Другой – в небольшом домике, хотя тоже собственном, и путь его к театру начинался с электрички. Оба были довольны своей судьбой, каждый по-своему, и никто из них ни о чем не сожалел.

        Но первый актер, который был помоложе, постоянно хотел чего-то большего и лучшего от жизни. Кровь кипела в его жилах, и молодость била ручьем. Купив автомобиль одной марки, и накатавшись на нем сколько душе могло быть угодно, он тут же сменял его на новейшее авто другой марки и фирмы. В доме его постоянно что-то менялось: мебель, обои, предметы обихода. Причем, в кардинально противоположных направлениях. Один комнатный дизайн сменялся другим, самым модным, самым изысканным, сражая всех друзей и знакомых молодого актера наповал своей утонченностью и изысканностью.

       «Молодец, -- говорили они, -- Умеет жить. Но он это все заслужил. Ведь пашет как вол день-деньской. В коммерции недаром дорожку протоптал. И в театре преуспевает. Слава и деньги ему не даром достались.»

        Да, славы и денег было немало у молодого актера. И друзей у него было много, и все его любили и уважали. А завистников не было совсем. Вовсе не так, как пишут в книжках, о том, что молодому таланту всегда завидуют и мешают «выбиться в люди». У него же судьба складывалась совсем иначе. Обаяние, такт, хорошие манеры. Он умел понравиться всем. И друзья его ценили за это, согласованно называя «звездой». И каждый из них, глядя на него, видел самого себя, мечтая, что когда-нибудь станет таким же. Или, по крайней мере, будет рассказывать своим потомкам о том, что когда-то он дружил с настоящей знаменитостью.

       А молодой актер действительно был всерьез озабочен только работой. Любую свободную минуту своего времени он «висел» на телефоне, интересуясь, как идут дела в его бизнесе. Даже в перерыве между спектаклями, первым делом звонил в офис. И это давало должные результаты. Он сумел завоевать внимание режиссеров, все главные роли в самых лучших спектаклях, а, вместе с этим стать любимцем публики и женщин. Причем, последние были не последним пунктом в его жизни. Хотя, нельзя сказать, чтобы все его внимание было поглощено одной единственной. Сами понимаете, натура у таланта утонченная, влюбчивая. Но, ни одна из его женщин не была обделена вниманием, получая от своего кумира обилие страсти и подарков. Все были счастливы рядом с эти незаурядным человеком.

       Другой актер был немного старше средних лет и, для простоты в обращении, я буду называть его старым актером. Он был совершенно другой личностью, не похожей на первого актера. Нельзя сказать, чтобы он был бездарен. Нет, он был талантлив от природы, но слава словно обходила его стороной. А, может, он ее. Он никогда не выходил кланяться «на бис», избегал близкого контакта с поклонниками и стеснялся брать, принадлежащие ему по праву, цветы. Не говоря уже о том, что бы взять поклонницам у него автограф, это просто была беда какая-то.

       После спектакля старый актер запирался в гримерке и никого не впускал, всякий раз ссылаясь на то, что смертельно устал. Хотя, ничем кроме театральной деятельности больше не занимался, и играл все время какие-то мрачные второстепенные роли отрицательных персонажей. И денег платили ему гораздо меньше, чем молодому актеру. Но его такой заработок полностью устраивал и он никогда не жаловался на гонорары ко всеобщему удивлению окружающих. И все перешептывались между собой: «Не ценит себя. Талантлив, а все на позадворках жизни. Может, ленив, а, может, неудачлив, кто знает...»

       И все старались держаться от старика подальше, боясь, что аура невезения перейдет и на других. Но старый актер ничего не боялся, ему хватало того, что он имел. Он жил  в своем небольшом домике возле станции перед лесом, и ни за что не хотел менять его ни на какую комфортабельную квартиру в центре города. И обстановка в его домике была всегда одна и та же, и не менялась по истечению многих лет. А еще возле домика был небольшой огородик. И, на удивление всем своим немногочисленным соседям, старый актер копался в земле по весне. Высаживал и выращивал свои помидоры, огурцы, картофель.

       «Люблю все прямо с грядки», – говорил он всякий раз любопытным соседкам.

        «Словно в магазине не то же самое, – косились те в его сторону недоброжелательными взглядами, – Можно подумать, у него деньжат мало.»

         Но старый актер не обращал внимания на порицательные взгляды и только смущенно улыбался им в ответ.

         Всегда мрачный и замкнутый, он имел мало друзей. Можно сказать, не имел их вовсе. Один только большой мохнатый пес был рядом с ним всегда. Они прожили вместе немало времени. Нередко выходили в чистое поле подышать свежим воздухом, или ближе к озеру погонять уток, потому, что охотиться оба не любили.

        Почему этот талантливый чудак одинок, никто не мог понять.

        «Завидуют ему все, – говорили коллеги, собравшись в компании, – Да и чего ему завидовать, если он неудачник?! Это он всем завидует!»

        Но старый актер не завидовал. Он просто так жил и ничего не хотел менять в своей жизни. Сам не хотел.

       Женщины тоже смотрели на него с опаской. Не каждую он мог приблизить к себе. Но разве приятно быть отвергнутой? Вот поэтому и репутация его, как любовника, была скверной. Но старика, кажется, и этот факт мало чем волновал.

      Была у него любовь. Давным-давно, еще в молодости. Он жил со своей любимой ровно три года. А потом она ушла. Сказала, что такая судьба не для нее и ушла к другому. А он не мог забыть ее. Наверное, не может забыть и сейчас. Не зря особо любопытные глаза могли заметить на его столике в гримерке загадочное фото.

      Зачем он хранит этот снимок, и сам не знал.

      Да, он был сдержан в эмоциях и не любил излишества. Но любил жизнь и принимал ее такой, какая она есть.

      Любил мелкий осенний дождик и первую зимнюю изморозь со звонким леденящим воздухом. Любил эту пору даже больше, чем весну, сам не зная, за что. Любил греться возле печки в своем небольшом домике, когда дождь льет, как из ведра, а ветер, не умолкая, стонет в трубе. Или снег бесшумно ложится на крыши домов и деревья. И ничего не хотел менять в своей жизни. Ни за что не хотел.

      И, когда его спрашивали, зачастую с ехидцей, почему он до сих пор не купил себе машину, а ездит в метро, как тысячи обычных людей, он отвечал просто и спокойно: «Люблю смотреть на жизнь других со стороны. Ведь это и есть мой актерский опыт.»

      Другие актеры смотрели на него с непониманием и тайной завистью. Ведь они все черпали свои знания из толстенных книг великих авторов и гордились этим.

      Однажды к старому актеру в антракте подошел молодой. Едва отдышавшись от напряжения, пережитого на сцене, спросил своего коллегу:

     -- Скажи мне, почему ты так живешь? Ты что, ленишься, что ли сделать свою жизнь лучше? Как можно все время играть роли типа «кушать подано»? Вот я все главные роли переиграл. Но я того стою. Я к этому стремлюсь.

     Старый актер не слишком-то хотел ввязываться в дискуссию, но сдержанно ответил:

     -- Во-первых, не все мои роли типа «кушать подано». Но и второстепенные роли тоже надо играть с умом. Не всякая главная роль может стать главной в спектакле, если второстепенную проработать плохо.

     Молодой актер не ожидал такого абсурдного ответа.

     -- Чушь! – закричал он – Если мне доверили главную роль, значит я ее достоин. Значит я – талант. А бездарности пусть играют мелкие незначительные роли. Как их только сцена выдерживает?!...

     На последнем слове молодой актер запнулся, поняв, что сказал лишнее. Но старика было трудно вывести из равновесия даже такой фразой. Он спокойно наблюдал за коллегой, затем мягко ответил:

    -- Меня-то сцена выдержит. Так ведь не она меня держит, а я несу ее на своих плечах. И для меня – это труд. Но я в полете.

    Антракт закончился. Старого актера попросили на сцену, а молодой ошеломленно смотрел ему вслед, соображая, о чем тот ему говорил.

     Прошло некоторое время. Оба актера забыли о том разговоре. Но однажды старый актер не явился на работу. Заболел. Что-то сердце прихватило и ночью его забрала «скорая». Возможно, никто и не заметил бы его отсутствия, настолько он всегда был тих и спокоен. На его роль сразу же нашлась замена. Но спектакль за время его отсутствия... сорвался.

       Это было неслыханное дело для всего театра. Ведь любому актеру, даже самому прославленному, всегда находилась равноценная замена. А ему не нашлась. Кто ни брался за роль старого актера, все были не те, и делали все не так. А без этой второстепенной роли терялся весь смысл, вся идея спектакля. Отсутствие старого гения на подмостках сразу же стало ощутимым. Не видя его имени на афишах, зрители не хотели идти на премьеру. Режиссер был в панике, не зная, что делать. Руководство театра немедленно приняло решение наградить старого актера за самоотверженную работу и отдать ему все главные роли.

       Едва успел старик пройти курс лечения и только-только стать на ноги, как в его уютной спаленке раздался телефонный звонок. Он поднял трубку:

       -- Старина, выручай! – чуть не плача, кричал режиссер, – Я понимаю, ты еще слаб, но без тебя – завал. Меня с работы скоро выгонят. Зритель только тебя хочет видеть. Я тебе все отдам, чего хочешь, проси...

      -- Ладно, сейчас буду, – коротко ответил актер и стал собираться.

      По окончании спектакля старого артиста вызвал к себе директор театра и объявил ему:

      -- Мы решили вознаградить вас за труды и подарить вам роскошный новый дом и автомобиль новейшей марки. Отныне вы будите играть только главные роли. Мы устроим вам творческий вечер. Вы достойно займете свой пьедестал. Вот увидите, и ваши и наши дела немедленно пойдут в гору...

     На это все старый актер с горечью ответил, даже не глядя в сторону директора:

     -- Так, ведь, дела и ваши, и мои сейчас не в упадке. А мне ничего не нужно, у меня все есть. Единственное, в чем нуждаетесь сейчас и вы, и я: дайте сделать, что уже задумано...

                         

                                                                                            Май-июнь 2006 г.

                                                      

 

 

 

 

 

Белка.

                                                      (Рассказ)

       На балконе поселилась белка. Вернее, она жила на дереве, которое росло рядом с домом, а на балкон приходила гостить. Ее частенько угощали орешками, которые Он и Она стали припасать для неугомонного зверька. Белку полюбили сразу. Огненно-рыжий хвост, как веер, остренькая мордочка с черными маленькими глазками, которые, казалось, понимают все, быстрые, ловкие движения. Кто бы смог остаться равнодушным к такому изысканному творению природы.

       Сначала молодожены просто угощали белочку орешками, затем стали общаться с ней, как с равным по разуму существом, задавая ей какие-нибудь не хитрые вопросы о ее, белечьем существовании.

       Откуда она взялась здесь, никто не мог знать. Быть может, ее кто-то принес из лесу ради забавы, а она не ужилась в неволе и сбежала. А теперь живет среди лиственных деревьев – дубов, кленов и питается, чем придется. Возможно, белочка попала сюда из ботанического сада. Да и не взрослая белка это была, а бельчонок.

       Молодые люди, живущие вместе в этой квартире, привязались к зверьку. Но каждый из них по-своему.

       Девушка, выйдя на балкон, всякий раз протягивала руку с лакомствами и ждала, когда белочка спустится на ладонь. Потом бельчонок осторожно брал орешек и перепрыгивал на перила балкона. Там он, не спеша, съедал его и возвращался на ладонь, чтобы взять новый. А Она умиленно смотрела на зверька и, тем временем, делилась своими нехитрыми секретами, как с лучшим другом. Иногда бельчонок позволял себя погладить и этот жест с его стороны считался наивысшим доверием. И Она ценила это доверие, боясь разрушить дружбу хоть одним неловким движением.

       Парень, выйдя на балкон, курил, но всякий раз ожидал рыжую гостью с внутренним трепетом. А, когда она появлялась на балконе, доставал орешки, клал на досточку балкона рядом с собой и делал вид, что не замечает яркий огонек, прыгающий по веткам. Белка украдкой брала угощения, хотя знала, что они предназначены только ей. Им обоим нравилась такая игра в прятки, но каждый из них полностью доверял другому, ничем не желая обидеть. И Он ценил это доверие, боясь разрушить дружбу хоть одним неловким движением.

       Хотя, нельзя сказать, что они относились друг к другу с такой же осторожностью, как к зверьку. Нередко между ними вспыхивали ссоры. По пустякам, по мелочам, по глупостям. Из-за ничего, на ровном месте, на гладком пространстве воды. Как шторм в затишье, как гром небесный в ясную погоду.

       И она в слезах уходила на балкон, чтобы утешить себя единственным, что было тогда в ее жизни. И ей казалось тогда в те горькие минуты, что только бельчонок, рыжий бельчонок, своенравный и свободный может спасти ее от горя. И что только этот рыжий зверек-непоседа удерживает ее в этой квартире.

       А кода случалось Ему выходить на балкон покурить и успокоиться после очередного скандала, Он отвлекался игрой с очаровательным зверьком. И Ему казалось в эти минуты, что только бельчонок понимает Его и специально желает отвлечь своими затеями от проблем. И только этот рыжий зверек удерживает его здесь, в этой квартире.

       А потом Он и Она, успокоив нервы, снова мирились, но о своем любимце не забывали. И каждый из них снова выходил на балкон, чтобы в тайне от другого поделиться с маленьким дружком радостью. А тот смотрел, то на Нее, то на Него своими умненькими черными глазками, словно говорил: «Вот, видишь, я же знал, все будет хорошо. Вы только не ссорьтесь, я вас очень прошу.»

       И Он и Она мысленно давали себе обещание больше никогда не ссориться. Но обещали они об этом, только глядя на белку, словно были виноваты лишь перед ней. А она отдавала им заряд своей мудрости, которой обладают только животные. И Ей и Ему было стыдно перед зверьком, не знающим людской речи, но хорошо понимающим людские поступки.

       Какое-то время они жили дружно, душа в душу. Но, как только «белкин заряд» иссякал и прекращал свое действие, все повторялось заново. И снова каждый из них выходил на балкон, чтобы донести свои откровения. И каждый из них делал это в тайне от другого. И каждый чувствовал себя одиноким в эти минуты и жалел только себя, и ненавидел другого. Но белку любил каждый. Любили оба и берегли дружбу с ней. А Она оставалась по-своему благодарна каждому из них. Но никто из влюбленных даже не пытался поменять что-нибудь в себе или в собственной жизни.

       Но вот однажды они поругались между собой очень сильно. Так сильно, что расстались. Расстались, кажется, навсегда. И каждый из них ушел из квартиры, думая, что не вернется сюда больше никогда.

       Но прошло всего несколько дней, и Он вспомнил: «А как же бельчонок? Ведь его никто не накормит, не пригреет, когда холодно. Надо наведаться...»

       Он вернулся в пустую, разоренную после скандала квартиру. Переступая через разбросанные на полу осколки битой посуды, прошел на балкон. А рыжий лучик, словно давно уже дожидался его появления. И Он тоже обрадовался единственному родному существу на всем белом свете. И, вдруг, вспомнил: «А ведь в былые времена, когда я вот так же кормил белочку, рядом была Она. И только потому я был счастлив, что чувствовал Ее дыхание у себя за спиной. И белочка тоже все чувствовала. Мы все втроем были счастливы.» И Ему снова взгрустнулось и снова подумалось: «И почему люди так небрежны к своему счастью. Ведь маленький зверек, получается, знает больше о нашей жизни, чем мы сами. Мы смогли понять белку, а друг друга не поняли.»

       В горьких раздумьях и раскаяниях Он вышел из пустой квартиры, в которой теперь обитала только белка. Жизнь очень странно устроена. Людям легче полюбить маленькое безмолвное существо, не приносящее никому вреда, да и пользы тоже, просто существующее на этом свете потому, что таким создала его природа. Люди могут полюбить его всецело, а друг друга – нет. А, может, эти небольшие существа: белки, кошки, ежи, собаки и есть носители мудрости и любви. Оттого-то нас к ним и тянет...

       В тот же день какой-то импульс толкнул и Ее: « Ведь на нашем балконе осталась белочка, ее надо покормить.»

       Она вошла в пустую квартиру. Взглянув на осколки битой посуды, тяжело вздохнула, но поднимать не стала, а, только, молча, прошла на балкон. По еще дымящемуся окурку, небрежно оставленному в старой консервной банке, служившей табакеркой, Она поняла, что опоздала. Он совсем недавно был здесь. Ей показалось, что даже перила балкона, где он стоял и курил, еще теплые.

       Рыжая подружка, казалось, все понимает и глядит своими пытливыми глазками прямо на Нее. И Она снова отвлеклась, кормя белочку. Но на этот раз горечь упорно не хотела проходить и слезы не сохли на Ее глазах. Вдруг Она поняла, что могла успокоиться, лишь, когда знала, что в этой квартире есть Он. И Он никуда не уходил от Нее, хоть и сердился немного. И Она, подавив свою гордость, призналась себе: « А ведь я была счастлива от того, что рядом был Он. Мы все втроем были счастливы.» Потом, глубоко вздохнув, опять подумала: «И почему мы, люди, так ничтожно глупы?! Ведь белку пожалеть и сберечь сумели. И она нас жалеет. А вот мы друг друга не жалеем, не бережем, не ценим...»

      Да, так устроены люди, прощать друг друга – самая сложная наука для них.

      Со смутными мыслями и небольшим лучиком надежды Она покинула пустую квартиру, понимая, что теперь будет приходить сюда каждый день. Кормить белку и ожидать Его.

      И Он тоже знал, что придет сюда завтра, будет играть с бельчонком, прислушиваться к шагам на лестничной площадке и успокаивать тревожный пульс своего сердца.

      И наступил следующий день. И Он, и Она пришли покормить белочку в одно и тоже время. И все втроем встретились на балконе. А бельчонок по-прежнему прыгал и суетился, мелькая огненным хвостом, словно радуясь их встрече и наступлению перемирия. Зверек словно говорил им обоим: «Я знал, что вы помиритесь, ведь вы так хотели этого. И я тоже хотел и ждал этой минуты! Я вас прошу, будьте мудрее...»

      Он и Она взялись за руки, глядя друг другу в глаза.

       -- А ты знаешь, -- сказал Он, -- Ведь я не только ради белки сюда пришел. Белку мне просто жалко. А тебя я люблю.

      -- А я ждала тебя все время, когда кормила белочку, -- ответила Она, -- Ждала только тебя и верила... Я знала, что ты вернешься ко мне. Но Белке я благодарна.

 

                                                    Декабрь, 2006г.

 

 

                                     

 

 

 

 

 

 

Король и Шут.

                                                      (Притча)

       В каком государстве и времени происходила эта история, не сказано и не начертано никем.

       Жил в одном заморском царстве, далеком государстве, Король. И был у него верный слуга Шут. И был Король властолюбив и строг, как все короли. А Шут беззаботен и глуп, как все шуты на свете. Шут развлекал и утешал своего господина, а тот вел важные государственные дела. И, не смотря на свою глупость, как ни странно, Шут был первым советчиком Короля.

       Разные важные персоны окружали главу государства, имеющие не одну грамоту, познавшие не одну науку. Король назначал их на разные высокие должности, одаривал их деньгами и драгоценностями. А они в ответ благодарили и почитали своего господина, всякий раз преклоняя колено перед его величием и светлостью.

       Не преклонял колено один только Шут. Ему было позволено. Всем известно, что шуты для того и существуют при дворе, чтобы дерзко говорить вслух все, что у них на уме. Но не каждый из них после этого может сносить свою голову. И лишь глубокая мудрость по соседству с глупостью вершит великие дела.

       Если Королю было грустно и одиноко, старый добрый Шут лечил его хандру своими незамысловатыми прибаутками. Он умел найти самую тонкую струнку души своего господина, которая была натянута сильнее всего и затронуть ее так, чтобы не причинить боли, а заставить звучать еще красивее и тоньше. И Король с удовольствием изливал всю свою широкую душу верному слуге, зная, что тот не предаст его и не выдаст секреты. А потом владыка снова мог спокойно управлять государством.

     Однажды пришел к Королю посол из другого государства с вопросом, над которым, казалось бы нечего раздумывать. Да Король и не собирался размышлять слишком долго. Это была одна небольшая просьба. Владыка соседнего государства, более развитого и более сильного просил подарить им небольшой участок земли. А взамен пообещал, что впредь никогда не будет нападать на их королевство и, если кто-то чужой вторгнется на их земли, то защитит эти владения, как свои собственные.

       Наш Король знал, что в его государстве все земли плодоносные и, не думая, согласился на такую сделку. Но, как только он собрался подписать бумагу, как Шут своим звонким смехом взорвал тишину. Он выскочил из-за трона, трижды кувыркнулся через голову и по-дурацки закричал:

       -- Жадный, жадный. Никому ничего не дам! Жадный, жадный!

       -- Пошел прочь! – отмахнулся от него государь.

       -- Сильный и смелый, кто свое не отдает. А кто отдает, того все имеют! – снова прокричал Шут и залился идиотским смехом.

       -- Пошел прочь, пошляк! Как ты смеешь?! – снова прикрикнул Король.

       Но Шут снова неуклюже перекувыркнулся через себя, выбил у Короля перо неловкостью и ускакал к себе за ширму.

       А Король несколько сконфузился за дерзость Шута, но с ответом решил повременить, попросив у посла на раздумья три дня.

       На следующий день Король собрал вокруг себя всех вельмож и устроил консилиум. И они все потакали мнению Короля, желая угодить ему, лишь бы не разгневать. И все пришли к единому мнению: отдать этот мизерный клочок земли другому государству и обрести в его лице покровителя. И лишь один Шут был не согласен с Королем. Когда все разошлись, он снова вынырнул из-за трона и стал, кувыркаясь, кричать что есть силы:

      -- Драться надо! Нужно драться!

      -- Да угомонись ты, идиот, -- закричал Король, -- С кем драться?

      -- За свое драться надо! – не унимался Шут.

      -- Без тебя разберемся, -- пробурчал Король и улегся спать.

      А утром третьего дня во дворец, как было условлено, явился посол Великого государства. Король принял его, как полагалось, и, хотел было, дать положительный ответ на их просьбу. И тут он снова вспомнил слова Шута: «За свое драться надо...» Король хотел было снова отмахнуться от них, что, мол, дурак в этом всем понимает, но в голову ему вдруг пришла другая мысль: «А ведь если не драться, так они, таким образом, и все остальные наши земли присвоят.» И Король призадумался глубже: «А если дать отрицательный ответ? Может, они и не станут нам покровителями, но рабами добровольными мы тоже не будем. Наше государство всегда было независимым. Так пусть же и теперь уважают! Тогда и другие страны уважать начнут, а не с войнами идти. Молодец Шут, просто гений!»

       Тот час же Король дал послу отрицательный ответ. Тот ушел восвояси.

        Через некоторое время посол от великого государства появился во дворце вновь. На этот раз он пришел с предложением о содружестве двух государств. В противном случае Великое государство грозилось пойти на малое войной. Но Король так загордился удачным решением первого вопроса, что хотел оказать противнику и на этот раз. А глупый Шут снова вынырнул из-за трона в самый решающий момент и, прокатившись колесом по огромному залу, дико закричал:

       -- Худой мир лучше доброй ссоры!

       Но на этот раз Король не стал отмахиваться от верного слуги, а снова попросил у посла время на раздумья. А, когда тот ушел, спросил Шута:

        -- Скажи, старина, что твои слова значат?

        И тот охотно откликнулся:

         -- Это значит, мой господин, что если мы будем жить в содружестве с более влиятельным государством, то нам никто не будет страшен и мы никогда не станем рабами чужого народа. А, если рассоримся, нас сможет завоевать любое другое государство, а, в первую очередь, Великое.

        Король призадумался:

        -- А, ведь, верно.

       И утром третьего дня дал положительный ответ послу.

       И, вот, однажды, Король влюбился. Всем известно, что любовь – это непозволительная роскошь для королей, ибо женятся они очень редко по любви, можно сказать, никогда. Тоска сводила несчастное сердце Короля. Он не знал, как жить дальше. Не мог ни есть, ни спать, ни работать над важнейшими государственными вопросами. И тогда Король снова подозвал к себе единственного верного друга, Шута. Тот выслушал Короля внимательно и мудро заметил:

         -- Увы, мой государь, советовать здесь я бессилен. Ведь чужое сердце для меня – тайна.

         -- Скажи, как мне жить без моей любимой? – чуть не плача вопрошал Король, -- Ведь для меня важнее государственные вопросы, чем личные. Я себе не принадлежу. Я – Король. А без нее жить не могу.

         Призадумался Шут ненадолго, а после молчания ответил:

         -- А ты совмести государственные вопросы с личными. Сделай так, чтобы твой брак был по любви, но приносил государству пользу. И твоя избранница пусть будет заинтересована в этом.

         Лицо Короля тут же просветлело.

         -- Ты – гений, мой верный Шут, -- закричал он.

         Король вскоре женился на своей возлюбленной принцессе из другого государства и приобрел в ее лице не только жену, но и друга.

          А Шута Король решил щедро наградить за его преданность. Однажды, подозвав к себе верного слугу, он спросил его:

          -- Скажи, мой приятель, от чего ты такой умный, а до сих пор носишь дурацкий колпак? Давай, я назначу тебя министром, и ты будешь главным моим советчиком.

          Но Шут покачал головой и ответил:

          -- Нет, мой господин. Я нахожусь на своем месте. И колпак дурака мне к лицу. Нельзя выглядеть слишком умным, иначе каждый, видя перед собой собеседника умнее себя, старается опровергнуть даже самую мудрую истину и сделать все наоборот. Нам, шутам, не положено выглядеть умными.

          -- Да, вздохнул задумчиво Король, -- А, ведь если я буду выглядеть глупо, кто же меня будет тогда слушаться и как я буду управлять государством? Нам, Королям, необходимо выглядеть умными в любом случае.

         Оба вздохнули и уставились в звездное небо, каждый размышляя о своей судьбе.

 

                                                     Июнь, 2006г.

                                                        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Очкарик.

                                             (история из детства)

       Эта история произошла в моей жизни давно, в далеком детстве, но помнится как сейчас, по сей день. Признаться, я вспоминаю ее не без подавленного стыда и чувства упрека к самому себе.

         Тогда я был еще мальчишкой, лет двенадцати. Учился в школе, надо сказать, не очень хорошо. Был забиякой и учился с такими же, как я забияками-сверстниками, которые учились со мной в одном классе.

         Однажды, в наш класс перевели учиться новенького ученика из другой школы. Весть о том, что он придет именно к нам, облетела школу за долго до того, как пожаловал он сам. Мы, ученики, с нетерпением и любопытством ожидали новенького. Но, когда он перешагнул порог кабинета, в котором начинался наш первый урок математики, всех сразу же охватило разочарование.

          Это был невысокий щуплый паренек, сутулый, небрежно одетый, робкий и застенчивый, на вид. Но самым большим его недостатком, как нам показалось тогда, были огромные очки на хрупкой переносице, которые он постоянно поправлял указательным пальцем, затем шмыгал носом и вытирал его рукавом. Мы все заворожено следили за каждым его движением.

          Учитель представил нам нового ученика и указал ему место за первой партой, так как тот был близорук. Говорят, что внешность часто бывает обманчивой, но вскоре оказалось, что интеллектуальные способности новичка тоже слабоваты. И, вообще, в дальнейшем мы поняли, что он слабоволен и отстает от нас всех во всем. А наш класс, нужно сказать, был сильным, как в учебе, так и в физической подготовке. Да и звали новенького каким-то девчоночьим именем – Сима. До сих пор не знаю, как оно звучало полностью.

         В общем, Сима нас удивлял с каждым днем не в лучшую сторону. Мы просто диву давались, каким он был чудаковатым и невезучим. Только он мог споткнуться там, где было совершенно ровное место. Сделать неприятность из того, что все извлекают только пользу. Но никто и не думал ему сочувствовать при этом. А как же, ведь он сам виноват в своих несчастьях.

         Он был скуп, замкнут и сер. Ни с кем не хотел дружить, потому, что стеснялся своей внешности. А менять что-то в себе, как нам казалось, не хотел. Приходя домой со школы, обязательно менял свои брюки на другие, еще более порванные. В них выходил гулять во двор и смешил всех. Он никогда не покупал на перемене что-нибудь вкусное себе на завтрак, а только суп и чай с булочкой – неизменный его рацион. И мы называли это жадностью по отношению к себе. А, если человек жалеет самому себе, то с другими он не может быть добр.

        Позже мы узнали, что Симу воспитывает только старенькая бабушка, никого из родственников у него больше нет, но сочувствовать научились лишь став взрослыми. Да еще один случай здорово подхлестнул наш стыд. А, пока, мы только глумились и унижали насмешками нашего одноклассника.

        Все в классе знали, какой Симка брезгливый. Он терпеть не мог мух, боялся пауков и гусениц. От одного их вида его мутило, он покрывался потом и бледнел. Для нас, мальчишек того возраста, такой недостаток считался самым постыдным и непростительным. Мы понятия не имели, и не хотели иметь о том, что такое обостренная нервная чувствительность, особенно, в переходном возрасте. Ради смеха мы решили подкинуть нашему «салажонку» в тарелку  с его «любимым» супом что-нибудь «оригинальное». В тот же день на мусорной свалке была отловлена большая зеленая муха и помещена в спичечный коробок. На большой перемене мы, три неразлучных друга, не шли, а крались за очкариком, наблюдая, какой столик он выберет в столовой.

       Симка купил, как обычно, тарелку супа, хлеб и чай. Как всегда, занял столик в уголке, подальше от всех, чтоб никто не мешал. Возможности есть с ним рядом нам, всем троим, не было, так как столик двумя противоположными сторонами упирался в угол. Оставалось только отвлечь нашего очкарика и незаметно выполнить задуманное. Мы подошли к нему втроем. Вначале я, с мнимой дружеской улыбкой, стал приставать к Симе, задавая глупые вопросы:

       -- Сима, я ничего тебе не должен?

       -- Н-нет. А что? – растерянно посмотрел он на меня, поправляя очки на переносице.

       -- Никак не могу припомнить, кому я должен пять копеек. Может, тебе?

       -- Нет, -- Симка отрицательно замотал головой. Он был потрясающий простачок и мы этим пользовались.

       -- Ну, смотри. Пока у меня есть мелочь, мог бы отдать, -- с ехидством поддел я Симку.

       -- Нет, нет. Наверное, ты не мне должен.

       Пока я трепался с ним, двое моих друзей тихо подошли к нему сзади, быстро сделали сове грязное дело и, также тихо и незаметно, удалились. Я отвернулся и пошел прочь тоже, пока Симка ни о чем не догадался. Мы, все втроем, сели за стоик неподалеку и стали наблюдать.

      Сима отломил кусочек хлеба и положил себе в рот. Затем, зачерпнул ложку супа, одну, другую, третью. Видимо, он был голоден и делал это торопливо. Мы, не отрываясь, следили за ним. Судя по всему, он не увидел своими близорукими глазами «деликатес», который плавал в тарелке. Симка съел суп почти весь, как вдруг, в последней ложке, видимо, оказалось наше «угощение». Он отправил ее себе в рот, но не проглотил. Почувствовав, как что-то хрустнуло на зубах, Симка выплюнул назад в тарелку незнакомый предмет и несколько минут рассматривал его сквозь толстые линзы очков. Вдруг поняв, что было в еде, которую он уже съел, вздрогнул, выронил ложку и, зажав рот обеими руками, побежал к выходу на улицу.

       Наша троица взорвалась дружным хохотом и, желая продолжить представление, кинулась к дверям, желая посмотреть, что будет дальше. Уже прозвенел звонок на урок, и во входных дверях создалась толкучка. Ученики нашего класса, вдевшие, как Симка бежит к дверям с зажатым ладонями ртом, тоже хотели увидеть, что же произошло.

       Когда мы все выбежали на улицу, то увидели очкарика, стоящего возле дерева. Он держался за ствол так, словно тот был его спасителем, и блевал. Лицо его было бледным. Очки едва держались на переносице. Из глаз градом струились слезы.

       -- Сима, сейчас урок начнется, -- крикнул кто-то из учеников, хихикнул и спрятался в толпе.

       Сима поднял глаза, глядя в нашу сторону. Его очки вовсе свалились на пол. Я знал, что с такого расстояния он едва различает лица. Но в близоруких глазах без очков читался явный упрек. Он смотрел на всех нас, а мне казалось, что только на меня. И весь последующий день до самого вечера я не мог думать ни про что...

       Но на этом наши насмешки не закончились. Самый смекалистый из нас, Пашка, предложил:

       -- Симка еще мышей боится. Давай, подбросим ему в портфель одну живую мышь.

       Я хотел было возразить, вспомнив  бледное лицо без очков нашего «испытуемого» и взгляд с упреком огромных коровьих глаз. Но другой товарищ, Степка, меня поддернул:

       -- Что, трусов жалеешь? Может, ты сам такой же?

       А Пашка решительно заявил:

       --. Ничего! Надо же когда-нибудь и ему человеком становиться. Он потом спасибо нам скажет!

       В тот же день мы пошли к старой котельной, напротив мусорной свалки. Была зима, морозная и снежная. Но вокруг котельной снег растаял, там было тепло. Крысы и мыши, покормившись на мусорке, прибегали сюда погреться. Мы рассчитывали поймать одну мышь и с этой целью взяли силки. Но ловить нам никого не пришлось. Обойдя, вокруг старого здания, мы нашли большую дохлую крысу. Для нас это была ценная находка. Не нужно было переживать, что она сбежит куда-то. Но и план наших действий теперь пришлось менять. Ведь такую «вещь» в портфель не положишь. Мы решили подбросить крысу очкарику где-нибудь по дороге домой или в туалете. Последнее было более подходящим.

      Проследив, когда наш слабовольный товарищ будет туда идти, мы оставили крысу на полу одной из кабинок(их было всего четыре), остальные заняли сами. Расчеты нас не подвели. Через несколько секунд в туалет вошел Симка и устремился к единственной не занятой кабинке. Как только за ним хлопнула дверца, мы сразу же выскочили из «засады» в коридорчик туалета в ожидании очередного зрелища.

      Долго ждать не пришлось. В тот же миг в Симкиной кабинке послышался сдавленный крик. Крыса была настолько велика, что ее мог бы увидеть и слепой, не присматриваясь. В следующую секунду Симка, как полоумный выскочил из кабинки и чуть не врезался лбом в противоположную стену. Мы едва сдерживали смех, глядя на него. Оказалось, что от испуга он уронил очки в унитаз, да еще и нечаянно смыл их.

      Ничего не видя перед собой, Симка шарил по стене руками. Еле-еле он смог найти собственный портфель, едва не упав через него. Потом нашарил руками по стене выход.

       Уж я не знаю, куда наш страдалец исчез потом, но на уроках в этот день его больше никто не видел. Учителя ставили ему строгое «Н» в клеточке каждого пропущенного предметы, которое потом грозили исправить на цифру «2».

        -- Интересно, как он будет выкручиваться? – злорадствовал Пашка, -- Ведь он же не только трус, но и тупица. Заторможенный совершенно.

        А последний урок истории в тот день вела наша завуч, которую боялась вся школа. За строгий неумолимый характер ее прозвали «Герцогиня». На следующий день урок истории в нашем классе был первым. И еще одно захватывающее зрелище мы ожидали увидеть с самого утра. Посмотреть, как Симка будет оправдываться перед Герцогиней, почему его не было вчера почти на всех уроках. А он, плюс ко всему, опаздывал еще и сегодня.

        Уже прозвенел второй звонок на урок и мы расселись все по своим местам. А Симки все не было. Завуч начала объяснять новый материал. И, вот как раз в эту минуту, отворилась дверь, и на пороге кабинета появился наш очкарик. Вид у него был еще более «забавный», чем раньше. Старенькие штаны и пиджак  измяты и не проглажены, а на носу красовались какие-то старомодные очки с толстенными линзами и в квадратной роговой оправе. У этих очков, к нашему общему восхищению, не было одной дужки, а по середине они были перемотаны скотчем. Очкарик смешно шмыгал носом и постоянно придерживал свой антиквариат с одной стороны рукой. Видно было, что очки ему, к тому же, велики.

       Герцогиня смерила Симку строгим взглядом, а тот, не дожидаясь вопроса в свою сторону, просто и спокойно ответил:

       -- Я вчера очки потерял в туалете, а без них ничего не вижу.

       Герцогиня еще раз окинула взглядом очкарика и, вдруг неожиданно мягко вздохнув, сказала:

       -- Садись на место.

       Очкарик прошел в класс неловкой походкой и уселся за парту, торопливо выкладывая книги. А Пашкиному возмущению не было конца, когда мы вышли на перемену. Еще на уроке он забросал меня записками, типа:

       «Очкастый давит на жалость и ему все прощают...» или «...другому уже был бы втык, а ему можно... давай отомстим!»

        Мысль о мщении плотно засела в Пашкиной башке. После уроков он прожужжал нам со Степаном все уши. Я пытался отнекиваться, а Степка безразлично повел плечами, видя, что от Пашки не отстанешь.

       -- Да мы ведь не во вред ему, -- твердил Пашка, -- Пусть мужиком становится. А то, как девчонка, сопли распускает!

       На следующий день он сам подошел к Симке и предложил:

       -- Эй, очкастый, хочешь на коньках тебя кататься научим. Тебе спортом заниматься надо.

       -- Нет не хочу, -- шарахнулся тот.

       -- Пошли сегодня на речку, погода что надо, -- не унимался Пашка.

       -- Нет, меня бабушка ждет.

       -- Ба-бю-шка, -- передразнил Пашка, -- Вот так жизнь твоя и проходит...

       -- Оставь его, -- вмешался я и потянул Пашку за руку.

       Ведь мы со Степкой даже не ожидали, что очкарик захочет пойти с нами.

        Недалеко за поселком протекала небольшая речушка с быстрым течением. Она была не столько широкой, сколько глубокой. После уроков мы все втроем отправились туда кататься на коньках. Было морозно уже третью неделю, и лед на речке обнадеживал своей крепостью.

        Мы бодро шагали по лесу и, вдруг, обнаружили, что очкарик плетется за нами. Он шел, не приближаясь к нам, и мы знали, что коньков у него с собою нет. Потому, что не было вообще. Чего он хотел от нас, мы не поняли. Может, доказать, что он не хуже нас. А, может, предчувствовал что-то такое, что другому никогда не предвидится ни во сне, ни наяву. Но все это время мне казалось, что он не просто догадывается, а точно знает о том, что это именно мы над ним смеялись и пакостили ему. Мне постоянно казалось, что он смотрит на меня с упреком близорукими глазами из-за толстых линз. Мне становилось стыдно, но я отмахивался от собственного стыда.

       Мы подошли к речушке. Надо сказать, что коньков у нас сегодня было две пары на троих. Взяли их только Пашка и я, а Степка поленился. Мы постояли немного на берегу. Очкарик, заметно отстававший от нас успел приблизиться и сейчас стоял неподалеку, не решаясь подойти ближе. Я, сначала из жалости, пригласил его жестом руки. Он подошел. Я протянул ему свои коньки. И мне вдруг снова стало забавно, как будет ездить «корова на льду».

       Пашке, как хозяину второй пары, право кататься предоставилось первому. А мы со Степаном остались стоять на берегу и дожидаться своей очереди.

       Пашка лихо наворачивал круги по речному льду, красуясь не столько перед нами, сколько перед очкариком. В каждом движении крепкого рослого парня чувствовалось желание унизить своего хилого товарища. Симка, в этот момент, сидя прямо на снегу, прилаживал коньки к заплатанным валенкам. У него что-то не получалось, но он упорно сопел над ними. Мы, нарочно, не вмешивались. Мы просто жаждали посмотреть, как он будет падать, если коньки развяжутся. Вообще, он для нас был недочеловек – существо, которое не знает, зачем живет.

        Пашка вошел в азарт и стал делать какие-то сложные трюки с прыжками вверх. Надо сказать, что у него это неплохо получалось. Его пухлые щеки раскраснелись на морозе, в глазах сиял задиристый огонек. Он чувствовал себя королем на фоне щуплого немощного Симки.

       Мы, стоя на берегу, не переживали за товарища и только подбадривающе улыбались ему. Не было сомнений, что толстенный лед выдержит все. На самой середине реки Пашка ловко сделал петлю, ловко повернулся к очкарику и крикнул ему:

       -- Эй, иди сюда. Покажи, что ты уме...

       Договорить он не успел. Одна его нога угодила в полынью. Вероятно, это была прорубь, которую сделали рыболовы. Ее затянуло нетолстым ледком, припорошило снегом, и она стала совсем незаметной. Тяжелый металл конька разбил тонкую ледяную корочку и одна Пашкина нога, вместе с меховым ботинком, погрузилась в воду. Пашка чертыхнулся и быстро хотел вынуть ее, но не тут-то было. Лед на краю проруби стал проламываться и, теперь, обе его ноги были погружены в воду. Пашка упал на колени и хотел на четвереньках отползти от заклятого места, но не смог. Соскользнул и по пояс оказался в проруби. Он судорожно хватался за обломки льда и кричал что было сил: «Помогите!»

       Мы, как вкопанные стояли на берегу реки, не зная, что делать. Весь лед на реке теперь казался нам обманчивым и мы тоже боялись провалиться.

       Симка, к тому моменту уже наладил оба своих конька и терпеливо выслушивал все насмешки и поддевки, которые мы отпускали ему в спину. Он еще не успел ступить на лед и только нелепо передвигал ногами по снегу. И, вдруг, услышав душераздирающее «Помогите!», как полоумный кинулся к полынье.

      -- Куда?! – закричал Степка, -- Нельзя, оба утоните.

      Но дело решили считанные секунды. Симка, не думая ни о чем, упал плашмя на лед и стал тянуть руки к Пашке. Тот, обезумив от страха, готов был вцепиться и в хрупкую соломинку. Симка попытался схватить Пашку за одежду и потянуть на себя. Казалось, это ему не под силу. Мокрая Пашкина обувь и коньки тянули его вниз. Да еще бурное течение речушки тянуло его все ниже и ниже под лед, не говоря уже о том, что Пашка был намного тяжелее Симки. Лед вокруг проруби под ними уже начинал трещать, но Симка не отпускал товарища. Посиневшими пальцами он вцепился в него, что было сил. Лежа на льду все тянул и тянул на себя. Поломанные очки упали с его переносицы и затерялись. Теперь он почти ничего не видел. Слезы застилали Симкины глаза, он рисковал угодить в полынью вслед за Пашкой. Но упорство взяло верх. Наконец, Пашка смог выкарабкаться на шаткий лед и лежал на животе. Чтобы куски льда под ними не провалились окончательно, им пришлось добираться до берега ползком.

      Кто-то из нас сообразил, что нужно бежать за помощью и мы ринулись в поселок. Помощь подоспела, когда оба мальчика, совершенно мокрые, еще не успели околеть окончательно.

      Пашка был крепкий малый и отделался простудой. А, вот, Симке пришлось туже. Он схлопотал гнойную ангину с температурой до сорока. Врачи боялись воспаления легких и последующих осложнений. Целый месяц Симка пролежал в больнице, его спасали, как могли. А, когда ему немного полегчало, мы попросились его навестить.

       -- Ничего, это пустяки, -- прохрипел Сима еще не совсем здоровым горлом, увидев нас, -- Ангина скоро пройдет.

       -- Мы, мы хотим быть твоими друзьями, -- запинаясь, произнес Пашка, густо покраснев.

       Симка попытался кивнуть, но ему помешала повязка на горле, и он только улыбнулся в ответ. В его глазах больше не читалось упрека. А Пашка достал из кармана новенькие очки Симкиного размера, с линзами, как раз для его глаз, и положил на подушку больного. Но Сима этого уже не видел, он забылся глубоким сном после принятых лекарств.

                                                      Декабрь, 2006г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Тревоги сумасшедшего кота Бонифация.

                                      (Фрагменты из реальной жизни.)

                                          Предисловие.

Кто сказал, что животные глупее нас, людей. Чепуха. Никогда в это не поверю, и ни один учебник не сможет доказать мне это. Те ученные, которые во всю утверждают, что разум млекопитающих стоит на более низкой ступеньке, чем человеческий, основывают свои теории на поверхностных наблюдениях за ними. Но, если копнуть глубже и проникнуть в их удивительный мир, а, еще лучше, попытаться представить самого себя котом или собакой, то можно открыть для себя тайну. Тайну законов бытия на этой земле.  И владеют этой тайной по-настоящему только они, настоящие хозяева этой планеты, не разрушающие ее своим существованием, а продолжающие и укрепляющие жизнь на ней. Глядя на них, мне невольно приходят в голову мысли, что глупцы, на самом деле, не они, а мы, люди. Они же мыслят, общаются и живут иначе, в своем измерении. Они просто живут и ценят жизнь только за то, что она у них есть.

Кто хоть раз наблюдал за котом или собакой, находящимися в покое. Их уши-локаторы непрерывно улавливают какие-то мистические потусторонние звуки даже, когда животное спит, и, поэтому, постоянно находятся в состоянии бодрствования. А что видит кошка пристально всматривающаяся  в темноту? Ее взгляд настолько осмыслен, что озноб пробирает, глядя на нее.  А кто видел мартовских котов, которые собрались в кружок друг против друга, и, не произнося ни звука, о чем-то «беседуют»? После чего расходятся «по парам».

Да, в их мире много тончайших загадок, которые мы, люди еще не смогли разгадать. Дальше я не буду рассказывать обо всех этих замечательных существах. Расскажу об одном. Знакомьтесь, мой любимец, неугомонный забияка, Его Кошачье Величество – кот Бонифаций. Или, попросту – Бонька.

                                                    Портрет.

Боньку я принесла в дом маленьким котенком, которому едва исполнился месяц. Он только-только научился лакать. Бонька – простой деревенский парень-крепыш породы крысолов. Весь мускулистый и поджарый. Окрас его черно-рыже-коричневый, полосатый, местами пятнистый. Гладкошерстый, но зимой шерсть становится гуще и длинней, он напоминает снежного барса. Мордашка симпотная для кота, на улице все замечают. Однажды чуть не похитили, но опеклись. Разве такого украдешь. Иначе мне было бы жаль похитителей. Попробуй справься с норовом – сообразительный, хитрый, самолюбивый. Но, все же, очень дружелюбный. Своенравный. Приступы нежности чередуются с беспричинной агрессивностью. Хотя, агрессия – это тоже признак дружелюбия. «Давай играть», -- словно говорит он в такие минуты.

                                            Утро.

За окном едва брезжит рассвет. Все еще крепко спят, посапывая в своих постелях. На будильнике только тридцать минут шестого утра, значит, полчаса еще можно дремать. Но нет, поваляться в постели мне не дают. Другой мой «будильник» будит, как обычно, раньше времени. Бонька на этот счет всегда точнее часов. Ровно в сорок минут шестого форточка с грохотом отворяется настежь. Нагулявшись за ночь до безумия дикарь прыгает почти на середину комнаты прямо с форточки и оповещает весь дом громким мяуканьем о своем возвращении домой.  Затем, прыжками ягуара, переворачивая все, что не так лежит на своем пути, скачет на кухню. Вообще, я к этому шуму уже давно привыкла, и могла бы спать и спать дальше, но вовремя вспоминаю, что на кухонном столе со вчерашнего дня остались кое-какие пожитки. А это значит, что на провизию сейчас будет совершен налет. Лучше все отдать террористу добровольно. А Бонька, слыша бессовестное храпение со всех сторон, вероятно, рассуждает так: «Ну и ладно, пусть себе дрыхнут. Я что, сам не возьму?! Я умею...»

Я застаю его сидящим на подоконнике, как раз возле кастрюли, стоящей на плите. Еще немного и сунет туда свою мордяху. Я мигом собираю тормозок для питончика, приговаривая при этом: «Сейчас, сейчас покормлю...» Он видит мои старания, да еще подгоняет недовольным урчанием: «Давай быстрее, не видишь, какой я голодный! И, вообще, надо было раньше подготовиться, а то съем кого-нибудь!»

Его обычный рацион состоит из первого – супик или борщик, второго – котлетка или рыбка, и третьего, обязательно что-нибудь на десерт, типа сладкого творожка, а то обидится. Сами съели, а про маленького забыли.

Законное Бонькино место для еды – на невысоком столике, который я уже собиралась выбросить за ненадобностью, но новый жилец просто не дал мне этого сделать. Он сразу же освоился на нем. А, когда я попыталась забрать Боньку от туда и показать более удобный для него вариант, он впился когтями в клеенку и недовольно угрожающе зарычал: «Это мое место, и прошу предоставить его мне.» На этом была поставлена точка. С тех пор он ест и спит только на этом столе.

Пока питончик утолял голод, я стояла рядом с ним и гладила его по холке. Но, как только попробовала отойти, тут же раздалось истошное протяжное мяуканье на всю квартиру, так, словно его одного бросили в диком лесу.

Наконец-то мы наелись или, скорее, объелись, или, скорее, обожрались. Понимает это Бонька молниеносно, в один короткий миг. Он резко отшатывается в сторону, фыркает на еду, затем оборачивается к тарелкам на сто восемьдесят градусов и начинает загребать передними лапами все, что осталось в ней, «бурча» при этом недовольно себе под нос: «Будь оно неладно, это обжорство! А, ты, чего, остановить не могла, стояла рядом?!» Он кидает в мою сторону недовольные взгляды. Затем, плюхается всеми четырьмя лапами на пол, отряхивает брезгливо холку, так, словно хочет показать мне, что я даром простояла рядом с ним и галопом бежит спать на другое свое законное место на шкафу. Опережает меня, словно я могу занять его любимый «аэродром». Я желаю помочь ему, когда он карабкается на шкаф, и подпихиваю рукой полосатый зад во избежание новых царапин на мебели. Но он расценивает этот жест как вмешательство в его личную жизнь и кусает меня за руку. И тут я не выдерживаю: «Ну, знаешь, нахалюга, -- строго говорю я ему, -- Не подойду к тебе больше. Вот и сиди там целый день и не слазь, а мне на глаза и вовсе не попадайся!»

Но Бонька на эти слова, кажется, не реагирует, потому, что через минуту со шкафа раздаются посапывание, похрапывание и всевозможные помуркивания во сне. Что происходит дальше, я не знаю, потому, что ухожу на работу.

                                               Вечер.

Я возвращаюсь домой около шести часов вечера. Застаю своего зверька уже на моем диване. Он знает, что я пришла, но притворяется крепко спящим. Делает вид, что не помнит событий, произошедших утром. Но я-то чувствую его небольшое внутреннее напряжение. Я вижу, как он подглядывает за мной одним глазом, но тоже делаю вид, что ничего не замечаю и прохожу безразлично мимо него. Вероятно, он понимает, что я действительно обиделась. Тогда Бонька начинает громко мурлыкать, чтобы обратить на себя внимание и подлизаться ко мне. Но я делаю вид, что и этого не слышу. Бонька начинает сладко потягиваться и кататься по дивану, искоса глядя на меня. Я замечаю мельком взгляд его влажных зеленых глаз, растерянный и какой-то испуганный: «Неужели ты больше никогда не возьмешь меня на руки?» -- словно говорит он. Мне становится жаль паршивца. Я подхожу ближе, но все еще придаю безразличный вид своему лицу. Он вытягивает передние лапки в мою сторону и, словно невзначай, цепляет мою одежду когтиком, чтобы удержать рядом с собой. И тут я не выдерживаю: «Эх, ты, вредина! Знаешь, что виноват. Не будешь больше кусаться?» В ответ я слышу радостное мяуканье. Бонька становится на задние лапки, а передними тянется до моих плеч, чтобы я взяла его на руки, как прежде. «Не будешь больше кусаться?» -- прижимаю я его к себе. «В ближайшее время – нет», -- словно отвечает он громким мурлыканьем в мое ухо.

                                                Мы убираем в квартире.

Мой «хозяин квартиры» жутко любит помогать мне убираться в ней. Особенно, вытирать пыль. Тряпку, пахнущую полиролью. Скачет за ней, как маленький. Один раз вцепился зубами и тянет к себе, разорвал на двое. «Ну, что ж, -- говорю ему, -- Хорошая из тебя хозяйка. Бери, вытирай пыль сам.» Так он этот кусок тряпки чуть не проглотил от радости. Пришлось отобрать от греха подальше.

А, вот, пылесоса он боится. Как только включаю, прячется за диван в засаде и наблюдает. Выключаю – прыгает, как на своего врага и пытается покусать.

Веник мы обожаем, даже спим на нем. А, когда я подметаю пол в кухне, прячется где-нибудь и ждет, когда я соберу кучку мусора. А потом с разбегу – плюх в нее полосатым брюшком – и бегом на улицу...

Веселый кот, что делать...

                                                  Крошка Енот.

Бонька очень любит пить воду не со своей чашки, в которой постоянно свежая вода, не с другой мелкой посуды, а ... с ведерка. И чтоб оно было большое, пластмассовое для питьевой воды, до верху наполнено свежей холодной водой. Вот это для него здорово! Особенно летом, когда на улице неумолимый зной. Вообще, Бонька любит воду и не боится ее. И купаться любит в ванной. И ведерко это он у меня отобрал...

Так вот. Ведерко мне мешало, когда я управлялась на кухне. Оно стояло возле стола, в полутьме. Я передвинула его ближе к окну так, что солнце стало падать прямо на прозрачную воду, которая заиграла бликами по стенам кухни. Тут в кухню вбегает мой крокодайчик и бегом к ведру – пить. Стал на задние лапы, передними в край уперся. Только-только язык высунул, а мордашкой – к воде, как тут же отпрянул. Я не поняла причину, воду я только что поменяла. Что ему могла не понравиться? А Бонька снова к воде, и снова назад. И вдруг я догадалась: отражение в воде. Чья-то наглая рябая физиономия показывала Боньке язык. Теперь при ярком солнечном освещении он мог четко увидеть это, как в зеркале. На мордашке застыло выражение: «Не понял... Кто этот чужак?...»  С минуту Бонька рассматривал себя в «зеркале», потом как ударит по воде лапой. Пошли круги, отражение исчезло. Теперь можно и попить. Я, видя эту картину, не смогла сдержаться от смеха. «Боня, -- говорю, -- Улыбнись ему и он тебе улыбнется!» А Бонька глянул на меня недоверчиво: «Вот, пока я гулял, еще одного завели, такого же, как я. Улыбайся ему теперь.»

Чудные создания, эти животные. Все они видят, все понимают, да только расценивают все по-своему.

Вот, например. Я люблю на кухне вешать на стенки разные картинки с животными. Бонька ни одной из них не тронул. И только одна не дает ему покоя по сей день. Изображение красавца тигра во весь рост. Играя, он сорвал ее со стены. Я решила, что это случайно. Перевесила на другое место. Так он и там нашел и сорвал. Хотел изорвать в клочья, но я успела выхватить. Повесила высоко – и там достал. Ну, хоть на потолок вешай. Не признает чужака! Я, говорит, в доме хозяин! Ну, как после этого можно сказать, что он ничего не понимает?!

                                            Мы готовим.

На кухне, когда кто-нибудь готовит, Бонька в роли шеф-повара. Он садится на подоконник или на свой любимый столик и внимательно следит за каждым движением того, кто готовит, втягивая ноздрями аромат, доносящийся из кипящих кастрюль. При этом он смешно вытягивает шею и мордочку вперед. Если я снимаю пробу, то обязательно тут же должна остудить и дать попробовать и ему, что я там приготовила. Если не даю, беспокоится, мечется туда-сюда, протяжно мяукает, пока не дам. Как же это, он главный поглотитель пищи, и не будет знать, что там для него приготовили. Но еще больше он любит есть не со своей тарелки, а с моей, или, еще лучше, что-нибудь стащить. В таких случаях я, специально для него, кладу на тарелочку угощение и отворачиваюсь, словно не вижу. Он украдкой тащит когтем лакомый кусочек и, втихоря, у меня за спиной съедает. Затем выпрашивает еще.

Один раз стащил блинчик с творогом, развернул на полу, начинку съел, а на теплый блин улегся сверху отдыхать. Видно, уже объелся...

                                              Встреча на Эльбе.

Завелась у нас мышка. Бонька об этом не знал. Один раз, когда он мирно сопел на подоконнике в кухне, нахалка вскарабкалась на его столик и стала есть из его тарелочек. Я бужу Боньку: «Эй, хозяин, проснись! У тебя еду воры крадут!» А он и ухом не ведет, в ответ только сердито буркнул: «Не мешай! Я сплю.» Но сон его пропал. Он встал, потянулся и недовольно смотрит на меня: «Чего тебе?» «Как чего, -- отвечаю я ему, -- Мышь в доме, а ты спишь!» Взяла хозяина и подсадила к тарелке прямо нос к носу с мышью. И, что вы думаете, та даже не содрогнулась. Перелезла на другую чашку и пьет себе воду преспокойно. А мой красавец тоже – хоть бы вздрогнул. Стали они друг против друга, посмотрели друг другу в глаза, понюхались носами. Потом мой крысолов брезгливо фыркнул и отпрыгнул в сторону. А мышь, наевшись, уползла в норку.

Я в тот день была просто в шоке от происходящего. Но через несколько дней мышка за газовой плитой перестала шуршать и больше не появлялась. Хотя, Боньку возле ее норки я так ни разу и не видела. Уж как они договорились, просто не знаю.

                                     Охотник.

Нет, я не хочу сказать, что мой любимец не трудоспособный и не умеет мышей ловить. Напротив – это его любимое занятие. Просто он ловит их не там, где надо. Иногда я просыпаюсь утром, а под моим диваном, прямо рядом с тапочками – мышь. Дохлая. А еще хуже – полуживая. А этот доброжелательный террорист за диваном наблюдает. Я начинаю кричать в истерике: «Забери немедленно эту дрянь и отнеси, где взял!» А у него – хвост трубой, скачет радостно по квартире, думает, что хозяйка оценила его подарок так бурно, просто очень скромная, не хочет принимать...

Я вот о чем подумала, пока писала это все. Наверное, коты никогда не трогают и не обижают тех, кто находится на их территории. Вероятно, животные умеют договариваться своим особым языком. За то время, пока у нас живет Бонька, мыши больше не появляются.

                                      На прогулке.

Возвращаюсь с магазина, смотрю, Бонька в палисаднике гуляет. Остановилась, постояла рядом с ним. Он был не против моего присутствия. Подошел ближе, помурлыкал приветственно. Вдруг увидел где-то  вдалеке большого пса, и – шмыг за меня, спрятался. «Э-э, -- говорю я ему, -- Плохую ты защиту выбрал. Я впереди тебя на дерево карабкаться буду, если этот зверь сюда подбежит. С такими когтями и зубами ты меня защищать должен.» Я не зря это сказала, потому, что отлично помню, как он гонял по двору всех собак и те боялись, чтоб он не поцарапал им нос. А Бонька ходил с гордым видом победителя. Но при хозяйке, видно, на подвиги не тянет.

                                      Борьба за место.

Разложила я на своем любимом письменном столе талмуды. Надо поработать. И тут, как стихийное бедствие откуда-то сверху горной лавиной этот полосатый хулиганище... Он же потихоньку бегать и прыгать не умеет. Под его «копытами», как всегда, целое землетрясение. Бабах на стол, да еще и проехался. Клеенку смял, тетради разбросал, нагло уставился своими зелеными глазами в мои, такие же зеленые, и стоит передо мной, облизывается. Видно, поел только что, теперь, где поспать ищет.

Я бегом собираю тетради, чтобы он их не поцарапал, и перекладываю в другую сторону. А этот наглец, видно, мерялся отдохнуть на них после трапезы. С недовольным рычанием давай когтями их из рук выхватывать, чтобы я не убирала. Но я быстро успеваю собрать свое хозяйство.

Тогда захватчик, видя это все, быстро плюхается брюхом на оставшийся черновик и выпускает в него когтики, чтобы не отобрали. Я понимаю, что мои творческие замыслы накрылись, не меньше, чем часа на два. «Ну и ладно, -- говорю я ему с гордым, но обиженным видом, -- Не хочешь поделиться местом – дрыхни, а я с тобой шоколадкой не поделюсь!» Я встаю из-за стола и сажусь на диван дошивать брюки. А мой обидчик, радуясь победе, остается спать на столе. Но что-то ему не спится. Он крутится с боку на бок. То и дело посматривает на меня. Потом, наконец, вскакивает и бежит ко мне, подмурлыкивая, чтобы вспрыгнуть ко мне на колени – хочет помириться. Он неуклюже карабкается и делает на новых брюках затяжку. Мне хочется разозлиться на него, но я понимаю, что это бессмысленно – моего волкодавчика                                   все равно не переделать. Тем более, что такую неполадку легко исправить. А, вот если, обидится Бонька, мне будет куда неприятнее вспоминать его разочарованный взгляд.

                                       Любовный треугольник.

Лето. Бонька выскочил погулять во двор через окно. А я слежу за ним из интереса. Во дворе гуляют две молоденькие соседские кошечки, одна – серенькая, другая – рыженькая. Смотрю, Бонька направляется прямо к ним. Они заспешили навстречу к нему. «Поздоровались» на своем кошачьем языке – нос в нос, затем уселись друг против друга и стали о чем-то «беседовать». Затем Бонька встал, потянулся и отправился по своим делам. Кошечки – по своим, на встречу своей хозяйке.

Вдруг откуда-то из-за угла, прямо навстречу Боньке, выплыла дворовая красавица – пушистая кошка Матильда. Бедный Бонька даже «в лице поменялся». Что тут стало с ним твориться! Он и мурчал перед ней, и по песку катался. А она вспрыгнула на соседский подоконник и – ноль эмоций в его сторону. Бонька стоит перед ней, как суслик, на задних лапках и подвывает не своим голосом. Тут уж распереживалась я сама. Хоть бы соседка ничем его не окатила из окна. Я выскочила во двор, хвать своего неудачливого любовника, и – скорее домой! Куда там, через минуту он опять в туже форточку выскочил и опять за свое. Что поделать – любовь зла...

                                    Пришелец.

Появился у нас во дворе большой серый кот. Кто-то назвал его Пушок. Породы помесь дворняги с персом. Откуда он взялся, никто не знал. Но все окружающие коты, кошки и, даже собаки стали его побаиваться. И чем он их так напугал?! Ленивый, флегматичный, реакции на опастность никакой, сам мягкотелый и добродушный. В руки как возьмешь – а он мягкий, мягкий, никаких мускул, один пух. Не то, что Бонька – тигренок, лапы в разные стороны, а на лапах когти острые, острые, как кинжалы. Вот кого бояться надо! А этого добряка все дети во дворе затискали, а он, ну, хоть бы что – полнейшее спокойствие, никакого недовольства. Но, как ни странно, даже Бонька сначала побаивался этого увальня. Единственное, в чем преобладал Пушок, в поведении с кошками. Никаких заигрываний – сразу к делу. Не то, что мой романтик. Все «мур», да «мяу» перед ними. А кошки таких не любят.

Но, как ни странно, Бонька с Пушком подружились. Стали они бегать везде вместе, кошек звать, мышей ловить. Я не редко видела их вдвоем – куда один, туда и другой. Бонька даже в гости его приглашал, бывало. Сам в форточку карабкается и Пушок за ним следом. Уж насколько наш хозяин ревностно охраняет свою территорию, но другу своему все позволял. Даже из миски своей еду тащить. Мы пожалели бродягу, стали подкармливать.

Но дружбе настал конец в один прекрасный момент, когда Пушок соблазнил единственную Бонькину любовь, за которой он просто убивался каждую весну. К осени появились у Моти котята серые и пушистые. И Бонька не смог простить такого предательства. Теперь они с Пушком – злейшие враги. Бонька как увидит своего вчерашнего друга даже в окно, рычит угрожающе: «Сюда и близко не подходи. Теперь ты – чужак!»

А потом осенью стал замерзать Пушок. Дома-то у него нет, хоть он, вероятно, домашний кот. Дождь идет, а он под деревом на мокрых листьях ежится. Мне стало его так жаль, когда он, сидя под тополем морозным утром у нас погреться просился. Ну, не зверь же я. Впустила бродягу в прихожую на подстилку, покормила. А Бонька бегает вокруг него, но близко не подбегает, бурчит только сердито себе под нос: «Ходят тут всякие, мою еду поглощают!» А Пушок так тихонько лежит на подстилке и пошевелиться боится, знает, что в гостях. Я Боне объясняю: «Ну, нельзя так. У тебя есть дом, тебе тепло и хорошо. А ему плохо. Он весной уйдет.» Пока говорю с «хозяином», молчит, вроде что-то понимает, а потом опять за свое. Днем хотела гостя выпроводить на улицу, а он так жалобно смотрит мне в глаза: «Не выгоняй!» «Ну, что ж, -- говорю, -- Проси прощения у хозяина, которого ты обидел.» Если бы вы знали, как он «просил прощения» у Боньки. Куда Бонька, туда и тот следом. И не рядом, как обычно, а следом крадется, виновато опустив мордочку, и мурлычет примирительно. Долго Бонька не мог простить ему «сердечную рану».

Но однажды вечером сидел Бонька дома на подоконнике и посматривал в щелку между шторами, что там на улице. Уже стемнело, поднялся ветер, пошел дождь – мерзкая погода, характерная для глубокой осени. Вдруг, слышим, Бонька тихонько так говорит: «Мяу!» Мы не поняли, к чему бы это он. На улицу, обычно, по другому просится. Громко, протяжно мяукает, словно боевой клич издает, даже рычит. А тут через некоторое время опять, как-то так жалобно: «мяу-мняв...» Я приоткрыла форточку: «Ну, иди на холод, раз неймется.» Он отодвинулся в сторону – не хочет. Только закрыла фортку, опять тихонько и жалобно: «мяу» -- словно просит чего-то. Я додумалась заглянуть за шторку, может, кошку увидел. Ага, вот в чем дело! Пришелец, друг бывший. Сидит по ту сторону стекла на подоконнике, съежился, мерзнет. А проситься в дом не решается. Боньке, видно, жаль его стало. «Ну, не зверь же я!» – говорил он всем своим видом, когда тот прыгал с форточки на кухонный столик. И, даже, не рычал как прежде на своего бывшего обидчика.

                                               --------------------------------------------

Да, вот так у котов бывает. Хотите, верьте мне, хотите – нет. Но я совершенно ничего не придумала. Всю эту жизнь я видела перед собой, потому, что сумела найти ключик к ее тайне не за толстой обложкой учебника. В умных книгах сказано, что животные обладают только рефлексами, да инстинктами. И человеческой речи не понимают, и своей не имеют, и не общаются. Получается, что и души у них нет.

А я в это не верю. Ведь я же своими глазами видела их чувства: и дружбу, и ненависть, и любовь, и прощение обиды.

                                                                        Июль, 2011г.                                             

                                                   

Горе от ума?
или
О чем красивым плакать?

                                                  ( откровение )

Я всегда была везучей, до определенного момента в своей жизни. В школе мне все легко давалось, я была отличницей. Почти на всех конкурсах и олимпиадах я занимала, если не первое и второе, то третье место обязательно. Почетных грамот не перечесть. Все мною гордились: и родители, и учителя. Друзей было много и все меня любили. Как в фильме сказано: «Красавица, комсомолка, спортсменка…» Да это все как про меня. Кружок «умелые руки» -- это мое. Студия искусств – я там обязательно. Спортзал, тренировки, соревнования – это тоже я.

«Откуда у нее столько энергии» -- удивлялись другие. Но все изменилось в тот момент, когда закончилось детство. Хотя для меня оно закончилось сравнительно поздно, намного позже, чем для других. Как-то раз, спустя года четыре после окончания школы, когда я уже училась в политехническом институте, я встретила одного из закадычных школьных друзей, Сашку. Мы втроем – я, Сашка и Виталик, хорошо дружили, чуть ли не с первого класса, на зависть всем. И была у нас самая обычная, но крепкая мальчишеская дружба. В кино ходили вместе, на тренировки – тоже вместе, на вечеринках появляемся только втроем.

         При встрече я обрадовалась и протянула ему руку. Он сделал тоже самое, но как-то неуверенно. Затем я заметила, что при разговоре он смотрит словно сквозь меня, избегая посмотреть прямо в лицо мне. Я не выдержала и сказала ему:

         -- Ты Саня как-то изменился. Боишься меня, что ли?

         -- Нет, Вика, это ты изменилась. Еще красивее стала, чем была. Боюсь, что уже не смогу с тобой просто дружить как прежде, -- ответил он мне, немного помолчав в раздумьях.

         Я смутилась, ведь на тот момент он был уже женат и имел годовалую дочку. Но что мне было ему ответить? Я расстроилась.

         -- Извини, я постараюсь больше не встречаться с тобой, -- это все, что смогла сказать я ему.

         Но на душе мне стало неспокойно. Кто же мы теперь, враги? Нет. Но и дружбы между нами больше быть не может.

         После этого я стала замечать, что мир вокруг меня меняется, а вместе с ним стала меняться и я. Все чаще теперь я замечала на себе скользящие взгляды мужчин. И они иногда приносили мне массу неприятных ощущений. Очень часто я испытывала смущение и даже чувство вины от того, что мне до сих пор по-настоящему никто не понравился. А заводить пустые легкомысленные романчики мне не хотелось. Я просто хотела дружить. Дружить со всеми, независимо от пола, семейного положения, материальных средств. А дружить для меня значит просто не желать ничего плохого. Ведь друг -- это человек, умеющий сопереживать, сочувствовать, прежде всего, независимо от того, как далеко он находится в данную минуту и как часто может быть рядом с тобой. Но таких доверительных отношений, как в детстве, у меня уже ни с кем не было. И это меня тяготило и одиночило.

         Должна признаться, что внешность моя стала действительно довольно привлекательной. Особенно густые, вьющиеся от природы темные волосы, как у цыганки. Я отрастила их до плеч и ношу распущенными. Глаза мои тоже темные. А над верхней губой, справа на щеке, от рождения красуется небольшая  бархатная родинка и придает моему бледному лицу кокетливое выражение. Многие считают, что я рисую ее нарочно и стараются уколоть едким замечанием о моей безвкусице. Многие обращают на меня внимание. Грубые мужланы предлагают недостойные меня связи. А женщины, чаще пожилые, говорят: «Ведьма, по глазам видно. Всех мужиков к себе приворожила.»

                Я почувствовала, как стала замыкаться в себе. Все чаще и чаще старалась оставаться дома, наедине с учебниками. Пока  не закончилась учеба, меня это как-то спасало. Просто была цель, хорошо закончить институт. С однокурсниками находилось больше тем для общения, больше повода помочь кому-то. И за это меня уважали. Но вот, промелькнули учебные дни, выпускные экзамены, защита дипломной работы. Диплом  у меня в руках, хорошая характеристика и рекомендация на работу. Устроиться работать на фирму с моими данными было не  трудно. Но и там у меня возникла проблема. На своем месте работы я выдержала недолго. Из-за чего? Нет, не из-за лени. Всю работу я выполняла старательно и добросовестно, иногда лучше других. Кроме того, в мою беспокойную голову лезли  все новые незаурядные идеи. Я относила их начальнику, а он вежливо отклонял их, находя незначительные причины, а иногда даже не рассмотрев мой проект. Нет, я не хотела выделиться, я просто хотела улучшить условия труда, чтобы и другим было хорошо. Но вскоре поползли слухи, что я набиваюсь в любовницы к руководителю. Другие говорили, что я хочу занять его место. А третьи просто завидовали и подражали мне, старались тоже  выдвинуть какую-нибудь идею и прославить самих себя. В общем, коллектив меня невзлюбил. Начальник  фирмы хоть и не принял  ни одного моего предложения, но повысил зарплату. А вскоре после этого, сам предложил мне стать его любовницей. Но я отказала ему. И тут моя жизнь стала совсем невыносимой. Мне пришлось уволиться. Но на другом месте меня ожидала такая же обстановка. Все те же сплетни, интриги, тупость руководства и, как закон, чье-нибудь домогательство, чего я больше всего не терпела. Меня не хотели понять и не любили. Сменив еще три места работы после этого, я наконец устроилась  в небольшую конторку бухгалтером. Там сидели три пожилые дамы пенсионерки и никто из них не обращал на меня внимания. Теперь моя жизнь стала серой и однообразной, но я решила, что это все же лучше, чем подлость и предательство. Я утешалась тем, что у меня есть подруги.

              Но с ними тоже возникло напряжение при общении. Они все были замужем. А мужья, как ни странно, выбрав когда-то их, теперь косились в мою сторону. Иногда добрым словцом хотели поддеть своих спутниц, ставя меня в пример. Я при этом конфузилась, испытывая чувство стыда и жалости к своей незаконно обиженной подруге. Те не говорили ничего мне в ответ, но все чаще я замечала недобрый  огонек в их глазах, направленный в мою сторону. Вокруг меня опять накалялись страсти, кто-то даже пытался мне отомстить. А чужие мужья не переставали измываться… надо мной. Но кто бы из них знал, что у меня делалось в такие минуты внутри. Я чувствовала себя виноватой во всех  их семейных неурядицах, словно это все из-за меня. Но я ведь желала только хорошего, а получалось все наоборот. И от этого я еще сильнее чувствовала себя одинокой.

              Но вот, наконец, появился парень и у меня. Его звали Игорь. Он был симпатичный и умным. Я влюбилась в него сразу. Но с самого начала чувствовала, что он вроде бы боится подпустить меня к себе слишком близко. Я думала, что это сначала, потом пройдет. Он говорил мне, что я ему очень нравлюсь. Я видела его восхищенные взгляды, направленные в мою сторону, которые он также пытался скрыть и любовался мною украдкой. Я жила только им, он стал смыслом моей жизни и о своих прежних обидах я стала забывать. Я ждала и верила, что он полюбит меня также, но полного доверия  я к себе так и не почувствовала. Меня обдавало холодом всякий раз, когда он, отводя взгляд, оставлял что-то недосказанным. Иногда, не предупредив, он исчезал на пару недель, а потом врал, что его вызвали в срочную командировку.

              Подруги за меня были рады и даже немного завидовали, так хорошо мы смотрелись вдвоем. А, главное, теперь они не видели во мне потенциальную соперницу. Но счастье длилось недолго. Однажды после очередного обмана я не выдержала и задала Игорю прямой вопрос, хотя не считала его законченным лгуном:

             -- Скажи, почему ты постоянно что-то скрываешь от меня? Чем заслужила я твое недоверие, ведь я ничего от тебя не скрываю.

              А он  снова нерешительно отвел взгляд, потом посмотрел словно сквозь меня, как теперь на меня смотрели многие и сказал слова, которые надолго застряли у меня в памяти, как заноза:

            -- Вика, я не могу с тобою быть. Ты слишком красива и умна. Всякий раз, возвращаясь, я боюсь застать тебя не одну.

             Более  униженной я никогда себя еще не  чувствовала. Я не ответила ему. Мне не хотелось ничего объяснять, раз он так  и не понял до сих пор, что я люблю  его одного. Со слезами на глазах я выбежала прочь из его квартиры, чтобы никогда больше не возвращаться туда.

             Спустя некоторое время после этого, меня пригласили на веселую вечеринку и я решила не отказываться. Мне хотелось забыть обиду и сгладить тоску о нем, которой он не заслуживал. Там было очень весело и я забыла о своем одиночестве. В разгаре  вечера я совсем расслабилась и стала рассказывать всем забавные истории и даже изображать их героев. Все хохотали до упаду. Я оказалась в центре внимания. Я так увлеклась, что не заметила на себе один недоброжелательный взгляд вошедшей только что женщины с ребенком на руках. Она жила по соседству и пришла забрать домой своего непутевого, уже хорошо поддатого, мужа. Вдруг я услышала слова, обращенные к нему:

            -- Ну, пошли скорее домой. Хватит на шалав всяких пялиться. Не видишь, ее свой бросил, так она теперь женатых снимает.

             Я не обратила на эти слова внимания и сделала вид, что это не в мою сторону сказано. Но настроение свое уже поднять не могла, и, сославшись на то, что завтра рано вставать на работу скорее покинула развеселую, но недобрую компанию.

             Позже я услышала разговор своих замужних подружек. Они, не стесняясь, обсуждали кто с кем назначил встречу на той вечеринке и кому с чьим незаконным мужем уже удалось переспать. Это все говорилось в моем присутствии так, будто меня и вовсе нет среди них. Не знаю почему, может они таким образом снова хотели продемонстрировать свое призрение ко мне. А, может, просто считали, что я умею хранить секреты. Ну, конечно, я для них настоящий друг, но только не в присутствии их мужей, которых я сама избегала.

            А люди все также судили меня за спиной:

«Красота --это не главное, нужно, чтобы человеком порядочным была. Хороших парни не бросают. Меньше на женатых засматриваться надо было…»

             Но ко всем этим недобрым словам я уже давно привыкла. На сплетни я   научилась не обращать никакого  внимания, словно они говорились не обо мне. Единственное, что меня тяготило, это чувство одиночества. Самое страшное, что я теперь  с трудом могла доверять другим. Весь мир, который я раньше любила и была счастлива лишь от одного присутствия в нем, становился для меня враждебным. Я больше не находила в нем друзей.

             Ко мне часто подходили парни, желая познакомиться, но такой вспышки эмоций, как при встрече с Игорем, я больше ни к кому не чувствовала. Да и старая рана еще не затянулась. И на отказ им я часто слышала обидные слова: «Дешевка, да тебя за копейки снять можно…» Но чем я так виновата, своей, от природы яркой внешностью, желанием и умением быть красивой, и делать красивым все, что меня окружает? Почему люди так не любят  красоту, топчут все лучшее, доброе и в себе, и в других. Быть может, просто судьба меня сводит именно с такими людьми, как бы я не избегала столкновения с ними. Мне часто говорят, что у меня соринка в глазу, я очень остро чувствую все плохое и несправедливое. Но как же мне  выдержать этот неравный бой? Ведь я так же чувствительна к теплу и свету, и не могу подолгу находиться  в состоянии борьбы с окружающим миром. Как жаль, что хорошее люди забывают  очень быстро,  чаще предпочитая зависть и жадность  своим лучшим чувствам. Но это все чревато последствиями для них  самих же. А в своих бедах они считают виноватыми тех, кто вовсе не желает им зла и лишь стремится жить в гармонии с самим собой. Именно в такой гармонии живу и я, и ни за что не хочу меняться. Вот за это меня и судят. Но это и есть моя жизнь, остальное -- пропасть!

             Один мудрый человек, внимательно выслушав мой рассказ о себе, сказал фразу, которая навела меня на раздумья:

             «Если женщина слишком красива – горе будет всем, если слишком умная – горе будет ей самой. Но если и красивая, и умная, -- он прищурился и пристально посмотрел мне в лицо, -- То на ней будет лежать очень много ответственности. То, что ты не опустилась до уровня своих обидчиков – это уже хорошо. Но дальнейшая твоя судьба будет зависеть от тебя самой. Ты должна открыть в себе новую дверцу и тебе поможет это сделать твой разум. Разум и подаренная природой красота.»

                                                                           Февраль, 2005г.

                                    

 

 

 

 

На гребне чувств.

                                                         (Рассказ)

      Человек неторопливо шел по городу. Да, теперь это был просто человек. Один из всех. Такой же, как тысячи случайных прохожих. Со стороны казалось, что он прогуливается. Он же брел, сам не зная, куда. Ему даже не было грустно. Он чувствовал себя белым листом бумаги, на котором все предстоит писать заново. Опустошенным, утерянным для самого себя и для других. Он знал, что все предстоит начинать с ноля. Но как?

         Еще вчера – известный писатель, прозаик и поэт, покоривший сердца читателей остротой мысли, проницательностью и, вместе с этим, романтичностью сюжетов. Кто бы мог поверить в то, что теперь он не может написать и предложения.

          Это все произошло из-за той аварии. Он потерял память. Вначале не помнил, даже как его зовут. Но она постепенно вернулась. Вся прожитая жизнь перелистнулась перед ним, как страницы его написанных книг. И возвратом памяти он был обязан только самому себе, своему усердию и желанию выжить. Но это была словно не его жизнь, чужая, прожитая кем-то, не им. И, наверное, с утратой прежнего мироощущения не хотела возвращаться и способность писать. И этого ему сильно не хватало. Он чувствовал, знал, что должен этому миру что-то, но отдать не мог.

          О том, что он был писателем, знал от родных. Да еще его собственные книги красноречиво говорили об этом. Но в то, что это все написано им, а не кем-то другим, он все еще не мог поверить. Не верил потому, что теперь ничего не умел. Да ведь этому и не научишься заново.

          Над его проблемой бился ни один психоаналитик. В работу включились самые авторитетные  научные сотрудники. Он регулярно посещал их, но ему это мало чем помогало. Опять одни и те же наводящие вопросы, рекомендации, процедуры. И все напрасно. Ни писательские способности, ни память сердца не возвращались к нему.

          Каждый день он являлся в кабинет своего психотерапевта, чтобы ответить на одни и те же вопросы, уже изрядно поднадоевшие им обоим:

          -- Как ваше самочувствие?

          -- Удовлетворяет.

          -- Ничего не беспокоит?

          -- Нет.

          -- Вы читали рекомендуемые книги?

          -- Да.

          -- Что-нибудь вернулось? Способности, чувства?

          -- Нет.

          -- Как вы думаете, в чем причина?

          -- Это не мое...

          -- А свое читали?

          -- Нет. Нет. Нет... Не могу. Это тоже, словно не мое...

          Он заметно начинал нервничать. На этом психотерапевт прекращал свой «допрос», выписывал кое-какие расслабляющие процедуры и что-то рекомендовал. Бывший писатель соглашался со всем и уходил, чтобы снова остаться наедине со своим горем.

          Возможно, многие не смогли бы понять его проблему. От чего может страдать человек, если у него ничего не болит? Память вернулась, вокруг заботливые родственники. А то, что не пишется, пока, так это временные трудности. Ведь он и так немало написал, и гонорары получает неплохие, по сей день.

         Сколько времени понадобится на то, чтобы восстановить его, наполовину разрушенную, личность, никто не знал. И только ему самому было известно, что каждый день, прожитый впустую, может стоить ему очень дорого. И от этого ему становилось еще тяжелее.

          Каждый день, он перелистывал собственные книги, пытаясь угадать, какие чувства правили им, когда он писал тот или иной роман. Холодным умом он понимал, что произведения его гениальны, но ему самому не дают ничего. Ни одно из написанных событий не напоминало его собственную жизнь. Ни один из героев – его самого.

          Да, он был большим знатоком человеческих душ, не раз спасал их и возвращал из утопии. А его собственная затерялась теперь где-то в космосе, далеко в неизвестной галактике и никто не может помочь вернуться ей на землю.

         Он брал альбом с фотографиями, пересматривал их, отчетливо помня всех, кто изображен на них. И снова ему казалось, что это не его жизнь, а чужая.

         И, вот, однажды, туманным осенним утром он, как обычно, вышел прогуляться по аллеям его любимого парка. На улице было мало прохожих, в парке – отдыхающих. И лишь его одинокая фигура бесприютно бродила по дорожкам, останавливаясь у клумб полюбоваться цветами. Туманная погода нравилась ему прежде по какой-то особой причине, но теперь он этого не знал, и не мог вспомнить. Сейчас туман давал ему прекрасную возможность сильнее углубиться в размышления. Он снова пытался восстановить былые впечатления, но ему это не удавалось. И только возникала тоненькая ниточка, связывающая его с какими-то событиями из прошлого, но и та обрывалась в плотно скопившемся на сердце тумане. Он старался уловить спасительный лучик, но не мог...

      Устав от напряжения, он присел на скамейку. И опять его собственное телодвижение показалось ему знакомым и ведущим к чему-то такому, что напоминало свет. Что крылось за эти всем, он отгадать, пока, не мог. И любимый парк, и туманная погода, и выбранный для прогулок маршрут, все напоминало ему о чем-то. Но о чем? И почему именно этот старенький парк, далеко не лучший в городе, стал для него любимым, он тоже не мог отгадать. И почему он бродит именно по этим аллейкам, не знал.

      И, вот так, он сидел на лавочке, прикрыв глаза. Безнадежно отпустив все попытки вернуть себя. Вдруг он почувствовал, что рядом с ним присел еще кто-то. Судя по всему, это была девушка или, скорее, женщина средних лет. Совершенно неожиданно его обдало волной сногсшибательного аромата духов. Причем, духи, источавшие волшебный запах, были не такими уж распространенными и давно вышедшими из моды. Он вдохнул запах полной грудью, не открывая глаз. Тончайший аромат показался ему до боли знакомым. Как известно, ничто не может так взбудоражить память, как запах. Еще секунда, ну, еще немножечко, воспоминания тонкой струйкой ручейка должны были заполнить его опустошенную душу. Он машинально повернул голову к, рядом сидящей, женщине. Это была солидная дама старше средних лет. Нет, не она, другая вскружила ему голову двадцать лет назад. Вероятно, он даже прошептал ее имя вслух, а незнакомая дама теперь смотрела на него удивленно и настороженно. Эта женщина пользовалась такими же духами, как и его любимая двадцать лет назад. Он смущенно отвел взгляд. Женщина встала и, шурша юбкой, такой знакомой походкой прошла мимо него. И, все же, это была не она.

        Теперь он вспомнил все. Всю радость и горечь ушедшей любви, бывшей смыслом его жизни. Они расстались по нелепой случайности. У нее родился ребенок. И только через пять лет после их разлуки он узнал, что это его сын. Он больше никогда не видел ни ее, ни мальчика. Они переехали в другой город. Но он не прожил дальнейшую жизнь в одиночестве. Женился. Появились дети. Теперь – внуки. Но то утраченное, по его вине, чувство, оказалось самым сильным. Чувство не только любви. Чувство не истраченного долга, чувство вины. Оно держало его всю жизнь, побуждало на творчество, давало новую пищу для размышлений.

        А сколько раз он пытался забыться, молил Бога, чтоб освободил его тот мук совести и помог забыть ее. И, вот теперь, сидя на этой полуразвалившейся скамейке, он просто чумеет от счастья и благодарит Всевышнего, что тот вернул ему былую боль.

        И совершенно уже было не важно, что та первая свежесть любви ушла. Теперь была только память. Память его сердца и он сам. Наедине друг с другом. Постепенно он ощутил прощение самого себя. Значит, он прожил жизнь не зря. Он познал, что такое любовь, глубокая любовь и теперь может вновь и вновь рассказывать об этом всему миру. Он познал, что такое страдания и знает, чего ждут от него другие люди. Теперь он вновь умеет сопереживать.

         «Я снова жив!» -- повторял он как в полубреду.

         И, придя после прогулки домой, он достал... кисть и акварельные краски, заявив восторженно самому себе: «Пока я чувствую сердцем этот мир, я буду творить. А каким способом отдам себя – это не важно!»

                                                    Сентябрь, 2006 г.

 

 

 

Важнее жизни.

В наше время очень часто наблюдаются случаи самоубийства, особенно среди молодежи. Причем, суицид чаще происходит в весенне-летний период. С чем это связано, не знаю. Быть может, с более обостренным чувством одиночества у молодых людей и девушек в это время года. Вот так случилось и на этот раз.

Влад стоял на балконе предпоследнего этажа шестнадцатиэтажного дома, в квартире своего приятеля и курил.

Сегодня там была вечеринка, но Владу, единственному, было невесело на ней. Он рассорился со своей подругой из-за пустяка, мелочи, из-за какого-то крохотного перстенька и она его бросила. И теперь он стоял, стиснув зубы, совсем один среди друзей на балконе этой чужой ему квартиры, курил, и, то и дело, посматривал вниз.

«Сигануть бы туда -- думал он, -- Может, тогда пожалеет, кинется , но будет поздно…»

И тут, словно в ответ на его мысли, откуда-то сверху посыпались мелкие камешки. Он машинально поднял голову вверх.

«Крышу ремонтируют, наверное, -- подумал Влад, -- Но почему так поздно, ведь уже около восьми вечера.» Щебенка посыпалась снова. Да что там такое, у кого крыша не в порядке,» --Влад со злостью выскочил из квартиры  и полез на чердак, чтобы согнать свое раздражение на том, кто вздумал сыпать ему камни на голову. Но едва его голова поднялась над уровнем крыши из чердачного люка, как он заметил на самом его краю девушку, симпатичную, но вид ее был какой-то нездоровый. Вся растрепанная, небрежно надетый джинсовый пиджак развевался на ветру, как и длинные ее волосы. Она была в отчаянии и не заметила Влада. Но он сразу понял -- надо немедленно спасать. Беззвучно, как дикий зверь, двумя прыжками он оказался рядом с ней в один только миг. Быстро схватил за руку и поволок за собою от края бездны.

«Вот дурра! Ты что делаешь? » -- крикнул он ей, когда они были уже на чердаке. Но девушка была шокирована неожиданным появлением Влада и ничего не могла ответить. Лицо ее было бледным. Чтобы вывести пострадавшую из шока, Владу пришлось ударить ее не сильно по лицу. Тут она расплакалась и стала невнятно рассказывать что-то из своей личной жизни. Ее звали Лиза.

«Ладно, забудь это все, оно само пройдет. А на крышу больше не лазь, упасть можно, » -- сказал Влад ей так, будто говорил самому себе. И подумал при этом, что если бы не она, то спасать бы пришлось его самого.

Прошло какое-то время и все Лизины подружки были полностью осведомлены в том, что ей встретился настоящий герой, Бетмен, который подхватил ее на лету, когда она уже падала в пропасть. Не проходило и дня, чтобы Лиза вновь и вновь не рассказывала своей лучшей подруге о том случае на крыше.

-- Я влюблена в него по уши, -- говорила она, торжествующе улыбаясь.

-- Лиза, ты понимаешь, так поступил бы каждый, это еще не повод для любви, -- говорила ей более опытная подруга, -- Так поступила бы и я, и ты , если бы было нужно, и все твои подруги.

-- Но ведь вы просто подруги, а он мужчина и я должна его полюбить за то, что он спас мне жизнь.

-- А если бы тебя спас, ну, скажем, пожилой сантехник, ты бы его тоже полюбила?

-- Сантехники на такое не способны.

-- Ну, что ж, тогда падай дальше.

Лиза хмурила брови, но отпускать бредовые мысли не хотела.

А между тем, Влад снова помирился со своей подругой, купил ей новенький перстенек и обручалку. Дело шло к свадьбе. Но Лиза постоянно искала встреч с Владом. Он же избегал даже ее взгляда. Но Лиза тоже не была одинока. За ней ухаживал скромный паренек по имени Коля. Он не дарил ей роскошных цветов и подарков, но каждый вечер скрашивал ее одиночество, боясь, чтобы ей снова не захотелось сделать что-то с собой.

И, вот, однажды, набравшись храбрости, Лиза позвонила Владу.

-- Владик, давай встретимся, -- умоляла она его, -- Я так хочу поговорить с тобой.

-- Хорошо, но первый и последний раз, -- решил пойти на уступку Влад.

Но в душе Лиза все же лелеяла надежду, что хотя бы маленький разговор с ним может круто изменить их судьбу.

Свидание было назначено  вечером, после наступления темноты. Лиза заняла место на скамейке, но не под фонарем, а в густой тени дерева. Влад еле нашел ее.

-- Я пришел сюда, чтобы навести ясность во всем, -- коротко начал он.

-- Ты помнишь, ты спас мне жизнь, -- поспешно перебила его Лиза.

-- Да, помню, но теперь я намерен спасать свою.

-- Ты знаешь, ты самый лучший парень. Я люблю тебя. Люблю все то, что связано с тобой. Я счастлива от одного твоего присутствия. Мне больше ничего и не нужно.

-- Лиза, я люблю другую. У меня скоро свадьба, -- оборвал он ее поток эмоций, видя, что ему не будет конца.

-- Нет, нет. Этого не может быть. Ты не можешь, ты не должен… -- Лиза затряслась в рыданиях.

-- Да иди ты к черту. Какое мне дело до твоей дальнейшей жизни. Живи дальше как знаешь.

-- Но ты ведь спас мне ее, а теперь хочешь погубить.

-- Лиза, так поступил бы каждый. В этом нет ничего героического. Мы все так устроены, сначала поднимаем кого-то, а потом сами падаем. Такова человеческая натура.

-- Я покончу с собой!

-- Ну, конечно же! И так будет до тех пор, пока… Пока ты сама не спасешь кого-то. Но спасти кого-то проще, чем самого себя.

С этими словами Влад встал и, не оборачиваясь, пошел прочь. А Лиза еще долго сидела, всхлипывая, на той же скамейке.

Подойдя к своему дому, она заметила возле подъезда одиноко маячащую фигуру, все того же незадачливого ухажера. И вдруг она почувствовала нахлынувшую ненависть к нему и ко всей жизни.

-- Где ты была?! -- кинулся к ней Коля, -- Я так переживал, вдруг с тобой что-то случилось. Ведь уже за полночь, а тебя все нет и нет.

-- Хватит, хватит меня пасти, я не маленькая! -- почти крикнула она, -- Какое тебе дело, как хочу, так и живу!

-- Но, Лиза, я ведь знаю, ты очень ранимый человек. И с тобой может…

-- Нет, не может. Это мое дело. Не сунься, куда тебе не следует! -- орала она, -- Я не люблю тебя, не приходи сюда больше, я не хочу тебя видеть!

Потом она резко повернулась и помчалась вверх по ступенькам прочь к своей квартире, чтобы наглухо захлопнуть дверь перед всем миром. Букет простеньких ромашек посыпался у него из рук на холодные плитки подъезда. Он почувствовал, как ниточка, соединяющая его с ней и со всей жизнью, обрывается насовсем.

«На этот раз я не буду прыгать с крыши, -- думала Лиза, -- Я сделаю это так, что никто не узнает. И тогда он поймет, но будет поздно. Я докажу ему».

Она проплакала почти всю оставшуюся  ночь, потом заснула. А утром ее разбудил тревожный звонок телефона. Звонила подруга.

-- Лиза, Лиза, Коле плохо. Он сейчас в реанимации. Его сбила машина. Разве вы не вместе вчера были? Он домой уже ночью возвращался, а шофер выпивший был, фар не включил. Возле самого его дома, из-за поворота и прямо на него, -- сбиваясь и захлебываясь в слезах рассказывала она.

И тут Лиза будто очнулась от сна. Быстро натянула джинсы и, даже не умываясь, кинулась в больницу. Там она представилась его сестрой. Ей позволили дежурить у его постели. Состояние его было тяжелое, но шансы выжить, все же, имелись. Она не отходила от него ни на минутку. Следила за аппаратами, кормила и поила через зонд, помогала ставить капельницы, делать уколы и перевязки. Можно сказать, что за эти сутки Лиза прошла весь курс медсестринского дела. А к вечеру следующего дня, она, все же, опустив голову на подушку от усталости, ненадолго задремала. И тут ей приснился сон, что Коля не смог выжить. Он ушел от нее далеко и оттуда, махая ей рукой, сказал, что ему там лучше. А она, Лиза, должна остаться здесь, потому, что еще не готова быть с ним рядом. Но ради него она должна сберечь свою жизнь.

«Обещаешь?» -- просил он, улыбаясь своей теплой застенчивой улыбкой.

«Обещаю», -- клялась Лиза и вдруг проснулась от собственного всхлипывания. И тут до нее дошел весь смысл увиденного. А что, если этого парня и вправду никогда не будет больше рядом? И никто больше не подарит ей букет полевых цветов, сорванный на окраине города, и не расскажет легенду о заходящем солнце, никто не развеет тоску к вечеру и не позаботится о ее самочувствии? Вот, что значит гибель... Это значит никогда, никогда, никогда… А, быть может, кто-то еще в тебя верит, любит и ждет. Лиза заплакала снова.

Но, видимо, старания врачей и ее собственные не прошли даром. И, не то от плача Лизы, не то потому, что силы вернулись к нему, Коля открыл глаза. Лиза склонилась над ним.

-- Это ты, Лиза… Ты везде, -- пробормотал в полубреду Коля, увидев ее лицо, -- Что со мной, где я? -- говорить ему было трудно и он делал паузу после каждого слова.

Она взяла его руку.

-- Тебе нельзя говорить много, отдохни, -- Лиза переживала, чтобы ему не стало хуже.

          В течении месяца Лиза ухаживала за Колей, борясь за его выздоровление. Он сам усилием воли пытался выжить и стать на ноги. И, вот, через месяц больной пошел на поправку. Как-то вечером, полусидя в своей постели, откинувшись на большую подушку, он сказал Лизе:

-- Спасибо тебе, ты так много для меня сделала.

Лиза опустила глаза:

-- Прости меня, я наверное в этом виновата.

-- Нет, ты ни в чем не виновата, это случайность. Но ты спасла мне жизнь.

-- Не надо, не благодари. Так поступил бы каждый. Ведь спасать другого проще, чем самого себя. Но ради этого стоит жить.

                                                         Октябрь, 2004г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 За счастьем на край света.

                                                     ( Легенда о Светлом мальчике )

 

      Давным-давно в одной небольшой серенькой деревушке жил мальчик. И был он не столько зрел умом и не столько красив, сколько светел. Люди рассказывали, что когда он родился на свет, вся деревня до самых окраин засияла заревом среди ночи. То зарево хоть и погасло через несколько часов, но еще долго защищало маленькую деревушку от бед и напастей. А мальчика за его спасительную светлую ауру так и нарекли Светозаром.

      Рос Светозар, радовал всех в деревушке своей лучистой энергией, сочившейся прямо из его ясных небесных глаз. А старцы пророчили ему большое светлое будущее. Но когда сбудутся их пророчества, сами не знали. Ведь способности у мальчика стали проявляться очень рано.

      Где бы он ни появлялся, улыбки вспыхивали у всех на лицах, люди мирились даже после самой крепкой ссоры.  Больные вставали на ноги после самой тяжелой болезни, увидев его. А в глухую непроглядную ночь звезды зажигались на небе, освещая всем дорогу, если в пути оказывался Светлый мальчик. И все это Светозар делал без особого труда, сам не зная о своем чудодейственном даре.

      И вот подрос Светозар и стал крепким юношей. И стала тесной ему серенькая деревушка. Однажды услышал он от мудрых старцев, что есть на свете другая более просторная и плодоносная страна – Остров Счастья. Но путь туда очень непрост. И только сильный богатырь с мудрым и чутким сердцем сможет попасть туда и жить там.

      И стал Светозар собираться в дорогу. Надел кольчугу потолще, взял меч покрепче, а в котомку положил немного хлеба да студеной воды. И как старенькая мать не просила его остаться, не смогла убедить.

  -- Не могу, -- ответил Светозар, -- Белый свет мне тесен стал. Вырос я. Малы мне теперь деревенские просторы. Пойду счастья по миру искать, а когда найду, то и вам принесу. Много, много.

      С этими словами развернулся он и ушел не оглядываясь так, словно завтра вернется снова.

     Долго ли, коротко ли шёл Светозар по дороге, только сапоги стерлись его, а кольчуга сносилась, остался один только стальной надежный меч. И с ним юноша не расставался ни днем, ни ночью.

      И вот пришел Светозар в город. Город был тесным и шумным, в нем было много народу. Много диковинных вещей предстало перед взором Светозара. Умилялся он ими день деньской, а к вечеру ему это все тоже наскучило. И подумал он: “ И здесь мир тесен. Нет, не за этим счастьем шел я на край света.  А коль сюда попал, дайка, хоть сапоги себе новые справлю”.

     Нашел Светозар сапожника и попросил его:

 -- Мил человек, ходить не в чем. Сшей-ка мне пару сапог, да еще одну про запас.

 -- А чем расплатишься, добрый юноша? – спросил пожилой сапожник.

     В той деревне, где жил Светозар, не было понятия о деньгах. Люди делали друг другу добро в обмен на добро. И юноша ответил:

 -- Нечем мне расплачиваться. Нет у меня таких монет, которыми владеют все у вас в городе. Но взамен я отдам тебе столько света и тепла, сколько душа пожелает.

      И лучистые глаза Светозара засияли с такой силой всеми цветами радуги, что сапожник не смог устоять против щедрого добра юноши. Ведь в их холодном городе люди давно позабыли, что такое тепло и любовь.

     Сшил сапожник молодцу две пары сапог, да еще и на ночлег оставил. А утром и спрашивает:

 -- Куда путь держишь, лучезарный юноша, если не секрет?

     Светозар и отвечает:

     -- Нет секрета пути моего. Счастья ищу по всему свету. Хочу найти много его и осчастливить всех, кто живет со мною рядом.

     Призадумался  сапожник и говорит:

     -- Ой не знаю, добрый юноша, долго ли тебе искать еще придется. Но счастье это находится на далеком острове за семью долами, за девятью морями. И путь туда сложен и тернист. Немало смельчаков искали его, да ничего не нашли, а только головы свои загубили. По дороге к этому острову много преград и начинаются они в самом начале пути искальца, - так сказал мудрый старик.

     А Светозар еще раз одарил его своей лучистой энергией и снова  отправился в путь. И после его ухода сапожник стал шить сапоги еще лучше и зарабатывать в два раза больше денег.

     Не знал Светозар, что два из своих испытаний – трудную дорогу и холодный город, он уже пересилил, не задумываясь об этом.

     Что ж это за испытания? – думал все время Светозар, -- Неуж-то на свете есть такой страх, который сломает мой меч и мою волю?!”

     Так размышлял он в пути и крепился. А зеленая степь незаметно сменилась пустынными песками. Теперь вокруг Светозара были одни колючки да гремучие змеи. Наострил он получше меч о камень, что бы от змей отбиваться, да они все по норам попрятались на закате солнца. И это Светозара встревожило еще сильнее. Быть может опасность рядом, а я ее не вижу, - думал он , -- А может не по той дороге я иду. Где же испытания?!”

     И вот остановился молодец на ночлег у одного большого валуна. А под тем валуном как раз гнездились змеи. Как только Светозар достал свои пожитки и хотел поужинать, как из под камня вылезла гремучая змея. Она замерла напротив него, шипя в своей стойке. Замер и Светозар от неожиданности, боясь пошевелиться. А змея и не думала на него нападать, она просто хотела пить и смотрела на флягу с остатками воды.

     Светозар сам не пил три дня, экономя воду. Подумалось ему в этот момент, что змея думает, о том же самом и подпихнул ей флягу. Напилась змея, сколько ей было нужно и уползла за камень к своей семье. А там всем рассказала, что человек, который находится рядом, понял ее с одного только взгляда, значит, он равен по крови змеиному царству, что б не трогали его.

     Так проспал Светозар спокойно до утра, даже не зная, какая опасность подстерегала его, схватись он в первую очередь за меч. Вряд ли он смог бы перебить змеиное семейство и тех змей, которые пришли бы им на помощь. А теперь на протяжении всего нелёгкого пути по пескам ни змеи, ни скорпионы не трогали его. Так благополучно добрался он до высоких гор и подумал:  “ Вот тут, наверное, будут настоящие трудности”.

      И как только Светозар взобрался на одну из скал и хотел остановиться возле пещеры передохнуть, как налетел на него откуда-то сверху орел и хотел клювом пробить ему голову. Светозар вынул меч и стал отважно драться с орлом. Перебил ему лапу и тот упал, издавая звуки жалобно и бессильно. Он бил крыльями оземь так, словно пытался что-то ими закрыть. И тут Светозар увидел гнездо на земле с птенцами. Не орел то был, а орлица. Она защищала своих отпрысков. Устыдился Светозар своего меча. Первый раз в жизни он  дрался им и то причинил вред по своей невнимательности. Выбросил тогда юноша меч от досады в глубокое ущелье, что б никогда больше не делать им зла. Изорвал на себе рубаху и ею обмотал, перебитую лапу орлицы. Семь дней он лечил ее своей энергией носил еду и воду ей и ее орлятам. А потом, когда орлица смогла сама добывать пищу, спокойно отправился в дорогу дальше. А она долго летела в след за ним, словно благодарила за доброту и за то, что он оставил ей жизнь.

      И Светозар вдруг почувствовал что-то необъяснимое у себя внутри. На какое-то мгновение ему расхотелось идти дальше, а навсегда остаться с орлицей и выращивать ее птенцов. Но он знал, что когда -нибудь орлята вырастут и разлетятся, а ему надо следовать дальше и добывать счастье для себя и всех остальных. И как только орлица скрылась за вершинами гор, Светозар почувствовал горечь, после которой счастья уже не хотелось. Слезы устилали его глаза, но он следовал дальше, ничего не видя перед собой. И, наконец, вышел к морю.

     Был теплый вечер полнолуния. В такие дни обычно бывают отливы. Волны отступают от берегов, увеличивая их в размерах, иногда очень сильно. И беда всем морским обитателям и рыбешкам, задержавшимся вблизи берега. Они рискуют остаться на суше.

     Светозар остановился, издалека любуясь морем. Он присел отдохнуть на плоский удобный камень, лежавший у его ног. Валун был настолько гладок, что напоминал скамейку, отполированную солнцем. Сверозар почувствовал смертельную усталость и голод. А в его котомке не осталось ни единого кусочка хлеба, ни капли воды во фляге. Он устало провел ладонью по гладкой поверхности камня и вдруг его рука соскользнула и оперлась о что – то мягкое и пульсирующее. То была плоть. Живая плоть черепахи. Одну из огромных черепах, которые обитают в этих краях, выбросило на сушу. Да еще отлив сильно удалил ее от воды. Она лежала перевернутая, беспомощно шевеля лапами, и уже не надеялась на спасение. Для Светозара это была отличная находка. Из черепашьего мяса могла получится отличная похлебка тем более, что его было так много, что хватило бы на несколько дней.

     Светозар еще раз взглянул на черепаху. Та совсем выбилась из сил, пытаясь перевернуться, и словно молила о помощи. И Светозар не смог отказать. Ждать было нельзя, черепахе нужна была влага. Юноша поднатужился и перевернул ее. Это сделать было не так сложно. Сложнее было другое. Совсем обессиленное животное не смогло ползти самостоятельно. И уставшему до смерти Светозору, пришлось толкать ее к самому синему морю, пока она не окунулась в шипящею пену волн. Черепаха уплыла по дорожке, выстланной лунным светом, а Светозар долго смотрел ей в след. И снова добрый юноша почувствовал горький комок внутри. И снова ему не хотелось продолжать свой путь. Чуть дыша, из последних сил, голодный и изнеможенный, он нашел куст и заночевал в нем. А утром, уже отдохнув, Светозар почувствовал себя веселей. И подумалось ему на рассвете:

     “ Когда же я буду совершать подвиги во имя счастья? Да и нужно ли их совершать? Нужно ли мне это счастье?”

      И только долг перед обещанием заставил его вставать и идти дальше. Светозар подошел к морю. Теплые волны манили вслед за собой, но плытьбыло не на чем. И тут Светозар увидел черепаху, которую спас вчера. Подплывая к самому берегу, она словно приглашала путника отвезти на более плодородную землю, где он сможет найти еду и питье. И юноша не отказался. Он знал, что на этом берегу не выживет. Верхом на черепахе он бесстрашно отправился в открытое море и через некоторое время она вынесла его на солнечный остров.

     Земля, куда он попал, была настолько благодатной и красивой, что добрый молодец сразу понял – это и есть остров счастья, который другие так долго искали и не могли найти. А многие даже головы сгубили из-за него.

      Здесь росли фруктовые деревья и щедро бросали свои плоды в руки Светозара. На каждом шагу били родники с прозрачной студенной водой. На полях трудились жители этого острова и без сожиления одаривали подарками любого, прибывшего сюда путника.

      Восемь красавиц сразу же окружили Светозара, заменили его изорванную одежду на новую и отвели в светлые хоромы, где он должен был жить – поживать и горя не знать. Ему ничего не нужно было делать, все делали за него слуги. И жители этого острова знали, что такой участи заслуживает не каждый. А тот, кто сумел попасть сюда, считался героем, достойным счастья.

      Но уже на третий день нашему “герою” наскучил остров с его обитателями и богатством. Мир опять показался тесным. Лица людей, живущих здесь, излучали только улыбки. Жители острова никогда не знали бед и печалей. Они просто трудились на полях, имели все и этими были счастливы. Не имели они только внутренних переживаний, сочувствия  и сострадания друг к другу. Ведь у них не было бед и ненастий, а значит, не было и настоящего счастья. Было только обилие на полях.

      И Светозар вдруг вспомнил свою маленькую серую деревушку, где даже в ясный день так мало света. И жизнь в ней показалась ему такой широкой и бездонной, что весь огромный мир казался ничтожным перед ней. И вспомнил он о том, как  часто ее жители бедствуют от засух и неурожаев, как бояться тайфунов и ураганов, внезапно налетающих с юга. Вспомнил он и о своем волшебном даре и способности защищать всех, кто находится с ним рядом. И о своем обещании принести землякам много счастья. На как унести это все с острова? Это было невозможно. И взгрустнулось Светозару, и он подумал: “А ведь настоящее счастье заключается в нас самих, пока мы живем для других. А раз со мною счастливы все, то счастлив и я сам.”

      С этими нехитрыми мыслями отправился Светозар в обратный путь осчастливить свою землю.

                                                          Октябрь, 2005г.

 

 

 

 

Бродяга

                                            ( Откровения кота Джуль-Барса)

 

                                                   Пожалуйста, голубчик, не лижись.

                                                          Пойми со мной хоть самое простое.

                                                         Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,

                                                         Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

                                                                  С.А. Есенин (собаке Качалова)

 

      “Мя-а-у “ – по кошачьи  “здравствуйте. “ разрешите представиться, я – кот Джуль Барс. Так назвал меня первый хозяин. Но мне самому нравиться просто Бася. Когда меня так называют мне сразу становится уютно и тепло, как в хорошо отопленном доме возле камина морозным зимним днём. Я даже мурчу от удовольствия. И по воле судьбы, а может, из-за случайных обстоятельств так меня зовут и по сей день.

      Хочу рассказать вам всё, что накипело на моей кошачьей душе. Всякий раз меня возмущает, когда люди думают, что животные ниже их по разуму. Это далеко не так. Мы всё понимаем и чувства у нас почти такие же, как у людей, только говорим и выражаем себя иначе.

       Родился я в многодетной семье, нас было семеро. Как наша бедная мать выносила и родила нас  на свет целыми и невредимыми всех до единого, я не знаю. Вероятно, ей было очень тяжело. Тем более, что семейство наше породистое и, хотя я не был самым крупным, но достаточно упитанным крепышом.

       Я помню возню вокруг себя, когда только-только начал видеть. Как мои сёстры и братья расталкивали друг друга, ища источник молока, чтобы поесть. Мать нас берегла и любила всех одинаково. Она угрожающе рычала, когда кто-нибудь подходил к нам очень близко, не важно, человек или другое животное. Да это и не удивительно. Ведь наш первый хозяин умудрился сделать из кошачьего потомства бизнес, продавая котят ещё совсем маленькими и несмышлеными на базаре или с рук. И его вовсе не интересовало, что будет с нами потом. Но об этом всём я узнал гораздо позже от других четвероногих обитателей дома.

        Я узнал, что такое на  самом деле человек и чем он отличается от животного. Если двуногие существа считают себя умнее нас, зверей, только тем, что не ходят на четвереньках, то глубоко заблуждаются. Мы никогда не  позволяем себе много того, что могут люди. У нас другая мораль. А пока я был маленьким и глупым, для меня мой хозяин был просто кормилец и господин, которому я повиновался и был благодарен за всё..

        Ещё  в нашем доме был пёс, но он не был ласков и дружелюбен. Он только сторожил дом – хозяйский особняк. Днём хозяин выводил его во двор и привязывал на цепь к столбу. Будки у собаки почему – то не было. И весь день верный Арни сидел под палящими лучами солнца или мок под дождём. А вечером хозяин запирал ворота, включал сигнализацию и забирал пса домой. Арни спал рядом с нашей коробкой, но с нами почти не общался и был всегда угрюм и молчалив. В темноте я часто наблюдал, как он рассматривал месяц и звёзды сквозь небольшое оконце, как отражается их отблеск в его грустных глазах и как он печально вздыхает о чём – то, известном только ему одному. Я чувствовал, что Арни добрый пёс, но хозяину нужно было чтобы он был злым. Человек одобрял только его вспышки злобы и бешенства и специально провоцировал их, вырабатывая у пса ненависть ко всему живому.

        Когда я немного подрос и научился выползать из коробки, меня неожиданно заинтересовал весь мир. Меня влекли все запахи и звуки, бледные солнечные пятна на полу и щебетание птиц за окнами. Однажды, под влиянием своего любопытства, я попал во двор. Играя со своими братьями и сёстрами, я нечаянно отдалился от них. Я оказался возле входной двери, которая была приоткрыта. Я проник сквозь щель на крыльцо, скатился по ступенькам и оказался во дворе. Боже, какая там была красота. Я такого никогда не выдел и не думал, что это всё может существовать. Зелёня трава, кусты, деревья, запахи цветов, порхание мотыльков и жужжание шмелей. Я просто ошалел от восторга и стал носиться по стриженному газону и клумбам. Меня увидели хозяйские дети и стали, визжа, гоняться за мной. Мне это не слишком  понравилось и, собрав все силы, я влез на небольшое деревце. Они обступили его и стали кричать: “Кис – кис, спускайся. “

      На детские крики вышел хозяин, увидел меня на дереве и стал ругать детей. Им он строго настрого запретил брать меня и моих братьев и сестёр, подготовленных для продажи, в руки. А меня отнёс снова в коробку, которая теперь находилась в чулане. После этого я уже никуда не мог выйти, разве что за двери чулана в коридор, да и то, только для того чтобы сходить в наш общий туалет. Даже еду нам приносили только в чулан. С тех пор, как мы стали питаться самостоятельно,  я и маму свою больше не видел, хотя всё ещё нуждался в ней.

      И вот однажды в хозяйский дом за нами пришёл первый покупатель. В то утро я почему – то проснулся раньше всех.  Неясная тревога мучила меня. Я открыл глаза и стал обнюхивать всех, спящих рядом котят, чтобы убедиться, все ли братики и сестрички на месте. Они все мирно посапывали перед рассветом, а я всё всматривался и всматривался в их лица будто никак не мог насмотреться. Потом и сам заснул, вернее, забылся неясным смутком. И мне снилась бесконечная дорога, будто я иду по ней неизвестно куда, а они все, сжавшись в кучку долго провожают меня взглядами. Потом принесли еду и я проснулся. Все котята кинулись к миске, но мне почему – то не хотелось есть и я подошёл к общей чашке только для того, чтобы побыть рядом со всеми.

       Где-то в полдень, когда мои собратья снова сладко дремали, возле чулана раздались громкие шаги. Это был хозяин, а с ним ещё кто – то. Хозяин отворил дверь чулана и яркий свет ослепил меня. Хозяин наклонился над нами, внимательно осмотрел всех, затем пристально глянул на меня и сказал другому человеку:

 - Вот этот самый шустрый, он даже сейчас не спит, - и взял меня в руки.

    Я издал прощальное мяуканье для своих братиков и сестричек. Они от этого  проснулись и засуетились, провожая меня тем же мяуканьем. А хозяин показывал меня клиенту, хвастаясь:

 - Вот он какой, рябенький, но пушистый. У него в роду, наверное, леопард был или барс, - шутил он,    

 -  Я так и назвал его Джуль-Барс.

 Клиент одобрительно взглянул на меня:

 - Главное, чтоб мышей ловил.

 - Будет ловить. Коты с такой окраской обычно любят охотиться.

       Хотя, признаюсь вам честно, даже если вы не поверите в это. За всю свою кошачью жизнь я не поймал и не убил ни одной мышки, птички и другого мелкого зверька, как бы голоден не был. Почему? Не знаю. Может, судьба, которая не слишком удачно складывалась, всё же избавила меня от этого. Может я, не смотря на свою окраску, не слишком кровожадный. А может, слова моего хозяина мне так не понравились, что в знак протеста я никогда не делал этого.

      Новый  хозяин повертел меня в руках. Затем, усадив на плечо, стал отсчитывать деньги за меня. Потом оба великана пожали друг другу руки и новый хозяин направился к выходу, держа меня за пазухой.

      Сначала я даже обрадовался и забыл свою тоску,  снова попав в этот чудесный зелёный мир. Но через минуту мне стало тревожно. А что, если меня снова запрут в чулане и я проведу там всю жизнь, теперь уже в полном одиночестве. Я стал просить, громко мяукая, что б меня отпустили. Но теперешний хозяин тоже был неумолим. Он крепко прижимал меня к груди своей большой ладонью так, что вырваться было невозможно. Кроме того, мне было страшно находиться на такой высоте. А вдруг он случайно уронит меня или сожмёт сильнее, и я задохнусь. Чтобы предупредить его об этом, я впился всеми своими когтями ему в грудь. Но он только приговаривал:

 “Чего ты кричишь, дурашка, сейчас будем дома. “

      И вот мы пришли. Его жилище не было особняком, а многоэтажным домом. Мы вошли в полутёмный подъезд и подошли к лифту, который я тогда принял за чулан. Я стал царапаться и мяукать ещё сильнее, требуя, чтобы меня отпустили на свободу. Но хозяин вошёл туда вместе со мной, когда двери “чулана “ отворились перед нами сами. Там не было темно. Я решил, что теперь это и будет наш дом. Но как только дверцы захлопнулись за нами, меня резко придавило  вниз и тут же  затошнило. Я испугался, но ещё через некоторое время всё прошло и мне показалось, что я взлечу. Но дверцы тут же открылись и мы вышли в тёмный коридор.

      Хозяин отворил ещё какую-то дверь, перешагнул через порог и выпустил меня из- рук прямо на пол. И теперь я пожалел об этом. Пол показался мне слишком холодным. Но я преодолел неприятное ощущение и какое – то время не двигался, желая принюхаться к новым незнакомым запахам. Не дав мне опомниться, хозяин снова подхватил меня и отнёс в более светлую комнату. Там он положил меня на мягкий диван с шерстяным покрывалом и предложил: “Располагайся. “ Затем он улегся рядом со мной и заснул. Я тоже заснул, свернувшись рядом с ним комочком.

       Когда я проснулся, то почувствовал голод и стал напоминать о себе, мяукая и топчась по его могучей груди. Он нехотя встал, отнес меня в кухню и накормил меня вчерашним супом. Мне такая еда не очень понравилась. В доме прошлого хозяина нас кормили лучше. Но пришлось всё съесть потому, что ничего другого мне не предложили.

      Затем хозяин показал мне мой горшок и подстилку и, на всякий случай, пригрозил мне пальцем, чтобы я не шалил. Я сходил в туалет и отправился спать. А на следующее утро началась обычная будничная жизнь, к которой я должен был привыкнуть.

      С  утра хозяин уходил на работу и оставлял меня одного на весь день. Он ставил тарелку в определённом месте с полупрокисшим супом и накрошенным в него заплесневелым хлебом, и говорил как бы между прочим: “Проголодается, сожрёт. “ И я жрал потому, что был очень голоден.

       Когда хозяин возвращался домой и уваливался на диване, я забирался к нему на грудь и, мурлыкая, пытался выпросить чего – нибудь повкуснее. Но он лишь засыпал под моё мурлыканье, издавая протяжный храп. Затем он вставал, ужинал, а я всё это время, ожидая лакомого кусочка, тёрся ему об ноги и пытался вскарабкаться на колени, чтобы он меня пожалел. Но он только говорил недовольно: “Брысь, окзья, чтоб ты пропал. “ Затем, наевшись, хозяин отдавал мне свои объедки и каждый раз  после ужина отправлялся на свою постель.

      Но больше всего мне не нравились великовозрастные  дети хозяина. Они, почему то не  жили вместе с ним, но приходили по выходным и по праздникам в гости. И тогда для меня начинался ад.

      Это были брат и сестра. Девица хватала меня на руки, без конца целовала, визжала над моими ушами от восторга и подбрасывала. Полёты в воздухе я не любил больше всего. От них у меня начиналось головокружение и тошнота. Я начинал вырываться, кусаться и царапаться. А она швыряла меня на диван или, ещё хуже, на ковёр над ним. Я, спасаясь от неё, карабкался  вверх, а она визжала от радости, оглушая меня.

      А юнец, только переступив порог квартиры, если не пинал ногой, то пытался отдавать команды, словно я пёс. Я не выполнял его приказы, хотя всё отлично понимал. Я их игнорировал и делал всё наоборот. И тогда этот мерзкий тип начинал меня дрессировать. Рявкал: “Сидеть !” и прижимал меня к  полу. “Лежать !” – и заставлял  ложиться и вытянуть лапы. Всё это унижало моё кошачье достоинство. А мы, коты, подобных обид не прощаем. Однажды, не вынеся очередной обиды, я расцарапал нахалу нос, а сам забрался далеко под диван, где меня никто не смог достать. Там я просидел до самого утра, пока про меня и вовсе забыли.

       Случайно я узнал, что у нас завелась мышь. Но к этому времени я значительно подрос, мне исполнился год. Мышь поселилась за газовой плитой и шуршала там каждый вечер. Вначале тихонько, так, что это слышал только я. Потом, осмелев, громче и о её присутствии догадался хозяин. Мне ужасно хотелось  с ней пообщаться и я пытался её выследить. Но когда заметил, что хозяин этому рад, прекратил охоту. Мне очень не хотелось делать так, как хочется хозяину, потому, что я ему не доверял и ненавидел.

      Хозяин понял, что от меня он ничего не добьется и стал ставить мышеловку с кусочками сыра или колбасы возле норки. Однажды я видел, как мышка, клюнув на приманку, крутится возле мышеловки и пытается высвободить лакомый кусочек, чтобы съесть. И тут я заметил, что мышка не в меру полненькая и неповоротливая. Я догадался – она ждет потомство. Мое мужское кошачье сердце сжалось от жалости. Я помог ей высвободить кусочек сыра, она пискнула в благодарность и убежала. После этого я все время вытаскивал для нее съедобные кусочки из мышеловки и клал перед норкой, что бы она их ела. А хозяин, видя пустую мышеловку, всякий раз чертыхался и говорил: “Что за мышь проклятая. Всю колбасу пережрала, а не попадается”

      Вскоре у мышки появились малыши. Их было много. Она выводила их погулять в кухню, когда хозяина небело дома. А я в это время сидел на чеку перед дверью и когда слышал шаги хозяина на лестнице, тут же давал ей знак, а она, дав сигнал своим малышам, вслед за ними пряталась и сама. Однажды хозяин понял, что мышь теперь не одна и купил яд. Я видел, как он варит еду для приманки и смешивает ее с ядом. Тогда я еще не знал, что все это значит, но всем своим кошачьим чутьем почуял неладное. Не дожидаясь беды, тем же вечером я сообщил маме мышке об опасности. И к утру, она со своим выводкам ушла, куда только не знаю.

      И с тех пор моя жизнь помрачнела. Без того серый дом опустел и я чувствовал себя совсем одиноким. Но даже такое домашнее счастье длилось недолго. И вся моя беда, как мне показалось, случилась из – за того, что я очень люблю сладкое.

      Однажды дочка хозяина купила торт, украшенный красивыми кремовыми розочками. Напрасно я выпрашивал  у нее кусочек, становясь на задние лапки и мурлыча перед нею. Я так надеялся  ее разжалобить. Но она оставила торт на столе и ушла. Вероятно, еще за покупками. Я никогда прежде не лазал по столу, ничего никогда не крал.

      Но  этот соблазн был слишком велик и я не удержался. Прыгнул на стол и слизнул одну розочку, совсем немного, больше мне и не нужно было. И тут появилась хозяйка. Она застала меня прямо на столе, когда я уже собрался прыгать на пол. Я ошибался, когда думал, что она единственная в этом доме любит меня. В этот же миг ее лицо исказилось злостью, глаза,  всегда излучавшие радость от одного только моего вида, загорелись ненавистью. Я не стал дожидаться расправы и шмыгну под диван, где обычно прятался. Там я просидел до самых сумерек. Вылез я когда сильно захотел есть.

      Моя мучительница, к тому времени, видно уже перестала злиться. Увидев меня, снова схватила на руки и стала тискать и прижимать к себе. Это было так неожиданно и больно, что я не выдержал и укусил ее за руку. На человеческой коже блеснули капельки крови. И я ощутил их вкус. Это был вкус мести. Мести,  которую я считал справедливой. Ведь сколько раз я предупреждал ее рычанием, что мне невыносимо больно, когда жмут мои бока. Сколько раз я пытался найти примирение, показывая,  какой я ласковый, если со мной обращаться осторожно. Но все мои старания прошли даром. И вот теперь я отплатил ей кровью.

      Она очень громко закричала, бросила меня на пол и подфутболила ногой так, что я головой ударился о стену. Я очень испугался. От страха забился за дверь и прямо там неожиданно для самого себя описался. За дверью я просидел долго. Я слышал, как пришел хозяин и вся семья села ужинать. А она, та что души во мне не чаяла, та которую я жалел и терпел больше всех, стала рассказывать обо всех моих прегрешениях за день, начиная с розочки на торте, недолизанной мной

     Потом, когда брат и сестра ушли, хозяин случайно заглянул за дверь в зале и увидел меня и лужу. Я хотел проскользнуть мимо него, но не успел. Он громко заревел: “ Так ты еще и гадишь!” Схватил меня за шиворот и выбросил в подъезд, крикнув в след: “Все равно мышей не ловишь”. И плотно захлопнул дверь. Тщетно я скребся когтями и мяукал. Хозяин не отворял. Да мне не слишком – то и хотелось возвращаться в эту тоскливую квартиру. Я просто был голоден. Так я просидел под дверями всю ночь, надеясь, что меня хотя бы покормят. А утром хозяин вышел из квартиры, пнул меня ногой и даже есть, не дал. Лишь сердито зашипел: “Брысь оказья”, и отправился по своим делам.

     И  я ушел. Ушел навсегда из ненавистного мне дома. Сожалел я об этом мало, потому что на конец – то обрел свободу. Единственная проблема, которая меня волновала – это голод. Ведь я не ел уже вторые сутки подряд. Но как только я вышел из подъезда на улицу, меня снова охватила волна радости, как в тот первый раз в детстве. И на некоторое время я забыл про голод.

     Правда вначале мне пришлось и здесь туговато. Во дворе я столкнулся с важными домашними котами и кошками, которых хозяева выпускали погулять. Они не хотели, чтоб я гулял на их территории, и мне пришлось уйти на помойку. Там мне понравилось. Я сразу нашёл корм для себя, намного лучший чем тот, которым кормил меня хозяин. А коты и собаки приняли меня дружелюбно.

      Уж чего я от них только не узнал. Какими всё- таки подлыми бывают люди. Ведь многих из здешних обитателей тоже выгнали из дома, и они нашли свой приют здесь, о чём ни капли не сожалеют. Хотя собаки иногда поскуливают, видя своих хозяев издалека. И как это в собачьей душе уживается одновременно чувство обиды и тоски за тем, кто тебя обидел, не понимаю. Вот я, например, своего бывшего хозяина простить никогда не смогу. И чем больше обиды в моей кошачьей душе, тем больше ненависти к нему.

      Так я сидел теперь по вечерам с моими друзьями на мусорной свалке и болтал о том, о сём. И нам было хорошо. Никого не нужно было бояться. Но счастье моё длилось не долго. Однажды мимо помойки шёл знакомый моего хозяина. Он раньше заходил в мой бывший дом и я знал, что он любитель выпить. Мой хозяин недолюбливал его за это, но тому всё было безразлично. Без бутылки жизнь не мила. И он всякий раз приходил занять денег. Я помню, как хорошо поддатый он просил моего  хозяина: “Продай  киску, вдвойне заплачу. “ Но тот не соглашался: “ Откуда у тебя деньги, если ты в долг берёшь.“ И пьянчуга только гладил меня по шелковистой шерсти приговаривая: “Породистый, умный, по глазам вижу. “

       И теперь, проходя мимо помойки,  он заметил меня издали и позвал: “Бася, Бася. “ Я оглянулся по привычке и сделал ошибку. А он, не долго думая, сгрёб меня в охапку и отнёс домой.

       Жил он намного хуже, чем мой бывший хозяин. Но мне это даже нравилось. Я совершенно не был обязан соблюдать чистоту в этом доме и мог спать, где мне захочется. Мне не запрещалось прыгать на стол и хозяин даже иногда выпускал меня на улицу, пообщаться с моими дрызьями. Кормил он меня хорошо только в дни пенсии, когда деньги были ещё не пропиты. Чаще мы оба голодали. Раз в месяц он покупал много водки, жарил много мяса на сковородке и созывал своих друзей, таких же как он пяниц. Так они гудели целую неделю. Я тогда не отходил от них и щитался их компаньёном. Они все кормили меня по очереди, сажали к себе на колени и называли разными именами, потому, что моё собственное припомнить уже не могли.

      Однажды к моему хозяину пришёл сосед и пригласил выпить. Тот был не прочь, потому, что свои барыши уже давно пропил. Изрядно набравшись, сосед стал спорить, есть ли с в моей родословной хоть капля дворняжичей крови. Хозяин утверждал, что нет, отстаивая моё кошачье достоинство. Хотя, мне самому, признаться, было всё равно, какая у меня родословная. Ведь жизнь от этого легче не станет. Это я знал, потому, что знал людей. И я не ошибся на этот раз.

       Пъяный сосед стал доказывать по каким – то признакам, что я наполовину простой. И мой хозяин засомневался в чистоте моей крови. Вскоре у негоначались “скрутные времена,” когда не хватало на бутылку, а выпить было надо. И тогда он решил продать меня. И продать таким низким способом, что такой обиды не смогла бы простить даже самая верная собака.

       Он завязал у меня на шее верёвку. Обычную верёвку. И выволок на площадь рядом с рынком. А сам позорно стал клянчить бутылочку у прохожих в обмен на меня. Я извивался, упирался, вырывался, как мог. А прохожие равнодушно проходили мимо. Но вот один ротозей остановился, рассматривая меня. “Почём кота продаёшь ?” – спросил он хозяина. “За бутылочку, совсем за даром, “ – молящее ответил он. Я, услышав слова хозяина, не стерпел унижения. Собрав последние свои силы, я туго обкрутил верёвку вокруг его ноги и со всей злостью укусил его в пах. Пьянчуга взвыл от боли и выпустил “поводок. “ А я, не теряя времени, влез на дерево, скрывшись в листве. К счастью, никто не успел заметить на какое. Покупатель кинулся “спасать” хозяина. А когда мой тиран, хромая, уплёлся домой, и на улице стало поменьше народу, я, путаясь в своих оковах, слез с дерева. Пока я усердно вырывался  из лап хозяина, верёвка на моей шее значительно ослабла. Теперь мне осталось немного поднапрячься и высвободить шею из петли. И я сделал это, наступив одной лапой на свободный конец верёвки. Теперь я снова был свободен. С этой минуты я поклялся самому себе никогда больше не попадать в плен к людям, а только мстить им за их зло.

      Немного истрёпанный, но счастливый от вновь приобретённой свободы, я отправился по просёлочной дороге к небольшому леску на окраине города. Уже вечерело, когда я добрался туда. Там было всё иначе, чем в душном посёлке. Воздух, и без того свежий, к ночи становился звонким и прозрачным. Стояло начало лета и кое–где всё ещё раздавалось смолкающее пение птиц,  ложащихся спать. В траве копошились мелкие зверьки, ежи, мыши, суслики. Я был голоден, но трогать никого из них не стал. Ведь я здесь пока гость, мне не хотелось нарушать законы леса. Для начала я решил отыскать спасительную для себя траву, а дальше будет видно.

      Я брёл по лесу без направления и вдруг набрёл на небольшое сооружение, созданное людьми. Это была землянка. Ничто снаружи не преграждало вход во внутрь и я заглянул туда. Там были ступеньки, ведущие вниз.  Осторожно я спустился по ним. Внизу было темно и холодно. Но прохлада мне нравилась потому, что летом  я сгораю от жары из–за своей пышной шубки. Крадучись, я стал обследовать помещение. Хорошо, что я умею видеть в темноте. Я понял, что это небольшая комната,  в которой находится деревянный срубленный стол и такие же лавки. Больше там ничего не было. Людей там тоже не было, но недавно они были здесь и, наверное, будут ещё. Это я понял по недоеденным кускам колбасы и хлеба, валявшимся на столе. Под столом были разбросаны бутылки с отвратительным запахом как те, из которых пил мой недавний хозяин. Пол в помещении тоже был земляной.

       Не дожидаясь, когда кто – нибудь придёт, я хорошо поужинал объёдками, оставленными на столе и, свернувшись калачиком, заснул в уголке. Я успел выспаться, когда на утро пришли люди. Они были такими шумными и грубыми, что я решил, не теряя времени уйти подальше, пока они меня не заметили.

        Я опять оказался в лесу без еды и крова. Уже светало. Я блуждал по лесу всё утро и весь день, пока не вышел на окраину. Сразу за леском начиналось бесконечное поле, чем-то засеянное людьми. За полем виднелись домики, их жилища. Мне стало любопытно, что там, а вдруг я сумею украсть себе что- нибудь на ужин. Я перешёл через поле и оказался на дороге понад которой тянулась небольшая деревенька.

        Я заглядывал через заборы то в один, то в другой двор и все они казались мне очень похожими. Возле каждого дома бегали гуси и куры, а пёс на цепи зорко охранял хозяйство. В каждом дворе были такие же как и я коты и кошки. Хотя нет, они очень сильно отличались от меня своим сытым холёным видом и ожиревшими телами. Их взгляды выражали только вечное спокойствие на физиономиях. И на меня они смотрели с некоторым презрением и высокомерием.

        Но вот уже под вечер возле одного из домов я увидел, как хозяйка носит в погреб большие горшки, завязанные сверху тряпками. По запаху я догадался, что в них молоко, которое ставится в погреб, вероятно, для того, чтобы с него потом собрать сметану и масло. Пока цепной пёс спал в будке, я попытался проскользнуть незамеченным в погреб. Но не успел. Возле самого входа хозяйка меня заметила и закричала: “А, воришка, ну-ка, иди сюда . Будешь в погребе мышей ловить, а то мои дармоеды совсем разленились.“ И пнула меня ногой так, что я скатился кубарем по ступенькам погреба. После чего захлопнула дверь.

       Немного придя  в себя, я почувствовал, что мною овладевает новая волна ненависти к людям. Опять я должен ловить для них мышей и выручать откормленных лентяев, во всём похожих на меня. И не подумаю. Ещё когда я крался к погребу, думал напиться молочка из одного горшка. Но теперь я отчаянно стал срывать клеёнку с каждого. Глупая хозяйка думала, что я не смогу этого сделать. Оказалось, что в сосудах уже готовые сливки. Какое замечательное угощение для голодного бездомного кота. Сливки так и таяли у меня во рту. Я урчал от удовольствия, когда ел, а потом качался сытый по полу. Но через несколько дней моя сладкая жизнь закончилась. Хозяйка открыла дверь, что бы взять один из горшков и увидела сорванную пленку почти на всех горшках. А сами горшки полупустые. Я в это время тихо спал за одним горшком, но как только отворилась дверь, я понял, что необходимо уносить лапы и хвост, пока они целы.

     Я  улучил  момент, когда хозяйка стояла ко мне спиной, и прошмыгнул мимо нее к выходу, едва не запутавшись в длинной юбке. Она  смекнула, в чем дело и погналась за мной. Уже за калиткой разъяренная фурия схватила полку и чуть не огрела меня по хребту. Но я ловко изворачивался, виляя хвостом, как лисица. Это бесило ее еще сильнее и она гналась за мной через все поле, до самого леса. Просто удивительно, что злость предавала ей столько сил. Наконец, я белкой вскарабкался на сосну. Фурия все еще угрожала мне и трясла палкой в низу, но, видя свое бессилие, ни с чем ушла домой.

      А я так и просидел на дереве до самого утра. Я не хотел слезать, внизу мне не нравилось. В эти минуты я завидовал птицам. Но рано или поздно, нужно было спускаться на землю. Теперь мне ничего не оставалось делать, как снова искать ту землянку в лесу, из которой я ушел. Возможно, в отсутствии хозяев там можно было чем – то поживиться. И я не ошибся. Ночью в том убогом жилище никогда никого не было и я спокойно мог там ночевать.

      А утром или днем являлись хозяева, пили, ели и оставляли огрызки еды на столе, которые я потом с удовольствиям  подбирал. Пока я там жил меня так никто и не заметил. И всё было хорошо. Но одна лишь тонкая ниточка не давала мне мыслями оторваться от деревеньки и забыть это злое селение навсегда. Мне не давали спокойно спать Её глаза. Наши взгляды встретились в одном из дворов, в который я заглядывал. Хрупкое бело-снежное создание. Нет, она не была такой пушистой, как я. Но сколько изящества, сколько грации было в каждом её движении. И звали её так красиво – Маркиза. Я называл её про себя Мася. Явно её  завели не для ловли мышей. Она была любимицей богатого хозяина и целыми днями нежилась, спрятавшись в теньке от палящего солнца. А теперь я дня не мог прожить, не проделав долгий путь, чтобы повидать её. Она всякий раз была рада меня видеть, но выходить за ворота не решалась, боялась хозяина.

      Но вот, однажды, ночью в полнолуние она решилась. Мы вместе побежали к речке. Там под светом луны я любовался её глазами, отражающими мою любовь, и  изящным телом. Я до сих пор помню каждый её изгиб, когда она потягивалась, вытягивая вперёд обе передние лапки, мурлыкая какую-то песенку.

      Утро наступило очень скоро. Ей нужно было возвращаться домой. Но она обещала встречу опять. Я не мог взять её с собой. Ведь я сам жил в ужасных условиях и питался чем попало. А она было так легка и чиста, и я не желал ей такой судьбы, как себе.

       Но однажды она не пришла к речке на нашу полянку. С бьющимся сердцем я пришёл узнать, что с ней.

 - Уходи, уходи, - с тревогой шептала она, - Хозяин заметил что я исчезаю и решил, что мне пора замуж. Он купил мне пару. Теперь Рудольф будет жить со мной.

 - А как же я?

 - Уходи, я боюсь, что хозяин тебя выловит и убьёт, чтоб ты не нарушал родословную. Но я люблю только тебя. Я не хочу тебе зла.

      Её глаза были полны неумолимой грусти. И снова я почувствовал ненависть к людям, этим тупым, эгоистичным двуногим существам. Они не знают, что такое любовь, что такое сочувствие. Они разводят и держат нас у себя только с корыстливой целью,  а когда мы им надоедаем – предают и выбрасывают на помойку. Они считают нас низшими существами. Но на самом деле низшие – это они. Они, а не мы.

 - Прощай, я должна идти, а не то нам обоим будет плохо, - мяукнула она и скрылась в доме.

   А я ещё долго сидел на заборе, глядя ей вслед, пока меня не заметил цепной пёс. Он нарочно громко залаял, когда мимо нас проходил хозяин.

 - Уходи, уходи, - лаял он на показ, а между слов успел шепнуть мне, - Я могу разрешить тебе ещё парочку свиданий, дружок, только осторожно.

 - Нет, не нужно. Не рви моё сердце. Прощай.

   Я скрылся в кустах и побрёл своей дорогой, чтоб никогда больше не видеть опостылевших мне людишек.

      Вот уже лето подходило к концу. Наступила осень. Все чаще моросил дождь. Жить в сырой землянке становилось сложнее с каждым днём. Я замерзал не смотря на свою тёплую шубку. Да и люди стали приходить сюда гораздо реже и я голодал. Теперь я всё чаще бродил по лесу.

      Однажды, совершенно неожиданно, в самой чаще леса я наткнулся на избу. Теперь я вёл себя ещё настороженней, чем раньше. Я спрятался в кустах и решил понаблюдать. Избушка была довольно странная. Вокруг неё не было высокого забора и хозяйства со сторожевым псом. Она так и стояла посреди леса. А за её крылечком и верандой сразу же начинали шуметь сосны. Наконец на крыльцо вышел немолодой седовласый мужчина с бородой и раскуренной трубкой в руке.

      Вдруг рядом со мной прошелестел травой уж. Человек насторожился и я тоже. Я знал, что змей в этом леске нет но всё же боялся. Шерсть стала на мне дыбом и когда ужик приблизился ко мне, я выскочил на песчаную тропинку.

      “А ты как здесь оказался?” – удивлённо воскликнул человек, но я тут же скрылся опять в кустах.

       Человек вынес угощения – порезанную ветчину, оставил её на веранде, а сам ушёл в домик. Какое – то время я колебался, не решаясь выйти из засады. Затем осторожно, крадучись взошел на крыльцо и с жадностью накинулся на еду. Такого вкусного мяса я в жизни своей ещё не пробовал. Поев, я снова скрылся в лесной чаще.

       Так продолжалось несколько дней. Я следил за лесным хозяином. Он оставлял мне еду на крылечке, а сам уходил в дом или лес по своим делам. Он ничего не хотел, не звал и не ждал, что я снова приду. Я ел и уходил тоже. Его пёс Трезор не был против меня. И меня удивила его молчаливость. Он никогда не лаял попусту, а лишь тогда, когда была необходимость. Вскоре я сам не заменил, как стал подолгу засиживаться и болтать с Трезором. А когда стало и вовсе холодно, и полил дождь, меня пригласили в дом и я не отказался. Там было тепло и уютно. Потрескивал камин и пахло свежим воском от свечей. А мой единственный настоящий хозяин любил по вечерам сидеть у камина, раскуривать трубку и рассказывать нам с Трезором о том, как бывает несправедлива жизнь к хорошим людям. Как  в ней много зла, но добра тоже много, не стоит забывать об этом, иначе мир рухнет

 - Правда, Бася, - так назвал он меня с самого начала, он не знал, что это и есть моё настоящее имя. И я охотно откликнулся на него, Хотя стал бы откликаться и на любое другое, которое дал мне мой спаситель, - Ох, Бася, чего бы ты только не рассказал, если бы умел говорить.

      В ответ я только помурлыкивал в знак согласия.

 

 

     Так прошла зима с дождями, снегами и морозами. Сейчас весна. Я вспомнил о своей любимой, которая томиться взаперти у злого хозяина, Теперь мне есть куда её привести.

     Старый пёс тогда не соврал. Он узнал меня и позволил повидаться с ней, с моей Масей.

     Теперь она живёт у нас. Добрый хозяин не был против. Он всё понял сразу. А к осени в нашем кошачьем семействе будет пополнение.

      На этом я заканчиваю историю старого доброго кота Барсика. На прощание вам скажу “му-р-рр“ значит  “до свидания. “

 

                                                                                  Декабрь, 2006г.

 

 

 

 

 

 

 

Обратная сторона медали.

                                                        ( из жизни писателя )

 

                                                     Искусство – ноша на плечах!

                                                                      А. А. Блок.

 

      С утра моросит дождь. Кругом непролазная слякоть. На улице холодно и сыро. Ничего удивительного в этом нет, ведь уже осень. Поздняя. Ноябрь. Что толкнуло меня в такую погоду выйти из дому, да еще в свой редкий единственный выходной среди недели. Да еще ранним утром. Что вынуждает меня постоянно метаться в бессмысленных попытках… обрести себя. Обрести то, что нужно мне сейчас. Нужно уже давно. Н теперь я имею полное право на это, хотя права мне никто не давал. Я должна взять его сама. И я возьму.

 

      Я часто вспоминаю, с чего все началось, но  никогда не могу дать конкретного  ответа самой себе. Возможно, это все случилось со мной до того, как я родилась на свет. А, может, со мной ничего и не случалось, а случилась я на этом свете. И тогда все началось. Да, все началось с того, что я стала плакать. И плакала я над всем. И над опавшим с ветки листком с еще  зелеными прожилками на бледно – желтом фоне и над стрекозой с поломанным крылышком, и о том, как неумолимо коротка, но вместе с тем прекрасна жизнь. Но слез моих никто не видел, и не увидит их никогда.

     Иногда мною овладевает ярость. Безумная ярость от бессилия, что я не могу запретить кому-то глумиться над красотой, чистотой, которые так беззащитны. И тогда из моей души сочатся слезы на чистый лист бумаги. Я сама не замечаю, как беру в руки перо и… боюсь потока эмоций, он меня поглотит полностью. Но нет, вот он, спасительный остров Мечты. Я пропадаю в его тумане бесследно. И слова маленькими звездочками спускаются мне на руки, словно кто - то неведомый диктует мне свысока все, о чем я должна рассказать.

 

      Но время затишья  прошло. Неведомая сила вытолкнула меня из упоительного тумана в холодный реальный мир и заставила искать. Чего? Я до сих пор не знаю, как не знаю ответов на многие другие вопросы, поскольку неопределенность – это основное кредо моей жизни, которое я ни за что не хочу менять. Это и есть я сама.

     Кто-то скажет, что бессмысленность – это безнравственно. Я полностью согласна. Но у меня есть своя цель, просто я не могу, да и не хочу давать ей словесное оформление. Я только делаю то, что должна сделать. То, что кроме меня не сделает больше никто. И так нужно жить. Да, это я сама.

    

     Как я оказалась в редакции нашей газеты, я не помню. Это может показаться смешным но не смешнее того факта, что в последнее время меня стало одолевать желание кому-то показать свою писанину. Нужно ли было это делать, я долго не задумывалась, просто встала однажды утром, взяла свои бумаги и отправилась в путь. Потратила почти весь свой выходной, но повезло мне только в конце дня. Почти во всех редакциях мне отвечали, что печатать авторские произведения им коммерчески не выгодно и отказывали, даже не взглянув на мои творческие начинания. Только в двух редакциях полюбопытствовали, о чем я пишу, но тут же отвергли мои труды, заявив, что они слишком велики для скромной газеты.

     И вот, ближе к вечеру я вспомнила о небольшой молодежной газетке. Признаться, сил и уверенности уже не было. Но все же решила испытать судьбу в последний раз. Я вошла в редакцию перед самым закрытием, но главный редактор еще был у себя. Я, робко постучавшись, услышала “Войдите,” и зашла.

     --  Я… -- машинально начала я и тут же запнулась, потому что за день устала произносить одни и те же слова, -- Я – вот, -- коротко заявила я и бухнула на стол редактора свои листы.

     -- Что это? – удивленно поднял он на меня глаза поверх очков.

     -- Мои труды, -- беспристрастно ответила я.

     Редактор глянул на листки, исписанные вручную, и вздохнул:

     -- Хотите, что б напечатали?

     -- Да.

     -- Но мы ничего не платим за это.                                                                                                                    Я пожала плечами. Редактор нахмурился. Он истолковал мой жест, видимо, по своему:

     -- Вы представляете, если газета будет платить каждому…

     -- Представляю… -- не дожидаясь конца фразы, соглашаюсь я со вздохом.

     -- Ничего вы не представляете. Вот так все: сначала просят, чтоб напечатали, а потом любой  сопляк-школьник из-за одного своего стишка или письма в редакцию готов иск в суд подавать за то, что гонорар ему не выплатили. Грамотные все кругом стали, коммерсантов из себя корчат, а сами в слове “рама” четыре ошибки делают. Пожелай людям добра да еще виноват останешься. А ведь гонорар зарабатывать надо… -- сетовал редактор, вытирая платком, пот со лба, а я молча стояла и слушала, потом устало завершила:

     -- Я судиться не буду.

     Он враз умолк. Доверительно глянул на меня. Потом перевел взгляд на мои листы. Взял один из них. Начал читать. Я молча ждала. Он с минуту читал. Лицо его немного просветлело, при этом морщинки на лбу стали не такими глубокими. Более спокойно он произнес:

     -- Ладно, поможем вам чем-нибудь.

     Я сказала  “спасибо” и ушла.  

     Через несколько недель  я увидела в газете свой первый отрывок из рассказа, хотя, он занимал всего полстранички. Но это была моя первая победа над собой, над своей неуверенностью. И над внешним миром. Правда, с этой статьи начались все мои творческие беды.

 

     Теперь я не могла жить иначе. Мне нужно было писать еще и еще, и видеть свои статьи, свои рассказы, свои мысли в газете. Видеть и представлять, что их читают люди, соглашаются со мной или противоречат мне. Но, в любом случае, я теперь не одиночка.

     Все шло хорошо. Я писала, газета меня печатала. Но жажда творческих исканий позвала меня дальше. Мне захотелось живого контакта с людьми. Почитать им стихи, выслушать их мнение. Именно эта тропка и привела меня в городской отдел культуры. Я стала просить у заведующей сделать мне творческий вечер. Наивная. Я не знала, что не все сердца на этом свете распахнуты.

      Пожилая дама окинула меня взглядом.

  -- У вас какое образование? – холодно задала она первый вопрос.

  -- Высшее техническое… неоконченное.…  А что? – робко ответила я.

  -- А где работаете?

     Тут я напрягалась еще сильнее. Дело в том, что работала я вовсе не по специальности. Даже, можно сказать, по специальности, которая не у каждого вызовет уважение, хотя название многообещающее – администратор офиса. В мои обязанности входило не только отвечать на вопросы клиентов, но и вытирать пыль, мыть пол с утра и вечером. Хотя, такая работа меня целиком устраивала. Заработок не ниже среднего. В тепле и не в обиде.

     Я робко назвала, кем я работаю. Дама снова окинула меня взглядом, и на этот раз в нем улавливалось легкое призрение.

  -- Вы, молодая леди, -- начала она, -- Полагаете, что с неоконченным техническим образованием, хотя и высшим, и с такой должностью, как у вас, можно продвигаться по литературной стезе и преподносить всю эту чушь людям?...

  -- Я полагаю, что даром не стала бы отвлекать людей, -- резко отвечаю я, поскольку не ожидала услышать подобной грубости, -- А что касается моей работы, то она ни капли не мешает мне творить. По ночам.

     Дама тоже не ожидала отпора с моей стороны. Как можно презрительней она фыркнула в мою сторону и заявила:

  -- Я больше чем уверенна, что вы слова без ошибки написать не можете. Прежде всего я должна вас послушать и посмотреть визуально на ваши “шедевры”, а вот потом и потолкуем. Но это все будет после заседания. Сейчас я занята. Идите, готовьтесь.

     Со взглядом, полным пренебрежения, она указала мне на дверь, затем вышла  сама, громко щелкнув замком за моей спиной.

 

     Дома я никак не могу успокоиться и прийти в себя после такого разговора. Я, то ругаю себя за неосторожность и доверчивость, то ненавижу тех людей, которые незаконно занимают свои посты. Одна только едкая фраза не покидает моего создания: “Как можно с такой должностью, как у вас, продвигаться по литературной стезе”…

      С такой должностью, как у меня, ни в коем случае нельзя. С такой должностью дверь в мир прекрасного закрыта навсегда. А я ее отворяю постоянно и ни у кого не спрашиваю разрешения. И этот мир принимает меня  всецело, как свою частицу и не спрашивает, какая у меня должность.

      Да и чем плоха моя работа?! Тем, что я мою пол, навожу порядок в кабинете начальника? А была бы сама начальником, вряд ли успевала бы  писать и мечтать. У меня было бы  много других забот. В общем, моя должность меня целиком устраивает.

      Я нервно хожу по комнате, не  зная, куда деть свое отчаяние, затем подхожу к книжному шкафу. Когда мне тяжко, я всегда оказываюсь перед ним. Это происходит у меня не нарочно, так, словно книги сами шепчут: “Успокойся, отдохни, поговори с нами”. 

      Я по очереди беру то одну книгу, то другую, читаю и немножко прихожу в себя. В основном это поэзия. Без неё я не могу жить. Но среди моих любимцев есть и фантасты-классики, неутомимые путешественники по вселенским мирам. Их мысли так же глубоки, как сам Космос.

       Вдруг  я случайно нахожу строки письма обычного земного человека,  которые так необходимы мне сейчас: “…. Мне нужно только видеть Тебя и знать, что Ты со мной…. Если Ты думаешь, что экзамены и пр. будут страдать от этого, то знай, что мне прежде всего нужна жизнь, а жизнь для всякого человека самое главное… “

      Ну, конечно, так и есть, это – старина Блок. Человек, живший более ста лет тому назад понимал, что ценнее человеческой сути нет ничего на свете. И я понимаю его, потому, что думаю так же. Так почему же теперь не понимают меня люди, считающие себя образованными, грамотными, начитанными. А, может, только делают вид, что не понимают? Хотя, бог весть, сколько дилетантов окружало самого Блока. Без этого видно не обойтись.

      Первое моё решение – ни за что не отдавать в лапы таких обманщиков свои бесценные труды. Но немного поразмыслив, я прихожу  к другому решению: “Вы от меня получите, но не то, что вам нужно. “

       Лихорадочно я начинаю перебирать свои работы. Выбираю из них самые лучшие, такие, которые могут кое-кому…. не понравиться. Пересматриваю их ещё раз, чтобы не было ошибок. Затем переписываю красивым почерком на чистый листок.

          Ничего, мы ещё повоюем.

 

       Я стучусь в уже знакомую дверь, но теперь я готова к разговору и знаю, как себя вести.  “Войдите “ – слышу я знакомый грубый голос и вхожу.

        За столом сидит знакомая мне личность – заведующая отделом культуры. Она окидывает меня торжествующим взглядом: “Что, на поклон ко мне пришла. Теперь ты в моих руках. “

“Рано радуешься, “ – думаю я про себя и, молча, протягиваю ей свои листки.

        Она с видимым нетерпением хватает их и начинает читать. Читает долго, про себя. Наконец я начинаю замечать, как недовольно морщатся её губы. Она нервно начинает перекладывать листки, словно ищет в них что-то. Вдруг она произносит, положив на стол очки:

    -- Нет, я не нахожу. Ничего не нахожу для души в этом всём хламе.

    “А ты сначала душу в себе найди, “ – думаю я, а вслух говорю:

    -- Другие находят.

      И неторопливым движением я достаю из сумки несколько номеров газеты с напечатанными в них своими стихами. Словно дразнясь, я держу их в своих руках перед её носом, но на стол не кладу.

  -- Что это? – дама снова надевает очки.

  -- Мои публикации,  -- сухо отвечаю я,  -- Меня печатают уже год.

       Я рывком почти швыряю газеты ей на стол. Она судорожно начинает их листать, нахмурив брови. Я замечаю, как усилием воли она овладевает своими эмоциями и пытается выглядеть спокойно. Убедившись, что это действительно мои стихи напечатаны в газете, потому, что кое-где рядом с ними есть моё фото (его я носила в редакцию по просьбе редколлегии), она выбирает другую тактику поведения.

  -- Ну, раз так, вы уже знаменитость,  -- льстит мне моя соперница, -- И всё же я вам сочувствую, -- её лицо принимает задумчивое выражение. Она украдкой смотрит на меня, ожидая вопроса. Но я молчу и только кутаюсь в шарф.

  -- Вы во многом проигрываете, -- продолжает она, не дождавшись реакции с моей стороны, -- Вам никто не сказал, как глубоко вы заблуждаетесь. Ведь литератор не о том должен писать и думать должен не так. Вы слишком молоды, чтобы это всё понять. А, вообще, большая подлость печатать всё это в газете. Ведь вы ещё не доросли до настоящего творчества. И не дорастёте никогда, потому, что уже гордитесь.

      Я всё так же молчу, не желая спорить, и холодно воспринимаю каждую её фразу.

      “С такими как ты, дорастёшь….  “ проносятся у меня мысли, но вслух я их не произношу.

  -- А знаете что, -- миролюбиво предлагает мне дама, -- Я могу помочь стать вам на ноги. Для этого вы должны поучиться  у настоящих литераторов. Это  необычайной глубины люди….

       С этими словами она пишет мне на клочке бумаги адрес какого-то клуба. Я молча сую бумажку себе в карман и ухожу. Я даже не знаю, стоит мне туда идти. Должно быть, там все, такие, как она. Не зря же себе в подмогу она подключила эту гвардию.

      Сегодняшний разговор в отделе культуры меня не столько расстроил, сколько опустошил. Я лишний раз поняла, что таким людям доказывать что-нибудь бесполезно. Сколько  их ещё встретится на моём пути?

      Домой в этот день я возвращаюсь поздно. Родители уже спят, мирно посапывая. Они очень рано ложатся спать и даже не догадываются, во сколько ложусь я.

       Нет, я не была в гостях, я просто шаталась по городу, пытаясь заглушить тоску. Долго сидела в кафе за чашечкой кофе. Потом, наконец, решилась встать и отправиться домой в свою тесную комнатку, где всё мне напоминает о том, что я  одна на всём белом свете.

       Мне нужно немедленно ложиться спать, потому что завтра на работу. Так догорел мой выходной, а впереди вереница рабочих будней похожих друг на друга как шаблонные листы бумаги.

       Утром встаю рано, ещё до того, как прозвенел будильник. Знаю, что на работе моя тоска пройдёт,  но отправляюсь туда с неохотой. Там будет всё то же самое, что было вчера. Хотя мне нравится, что в свободное время у меня есть возможность что-нибудь написать или обдумать новый роман.

  -- Зачем тебе это нужно? – недоумённо спрашивает шеф, застав меня за внеплановой работой.

  -- Я – писатель, -- всякий раз напоминаю я ему.

  -- Но ведь тебе не платят, -- удивляется снова он.

  -- Ну и что.

  -- Вот я никогда бы не стал делать что-нибудь бесплатно.

       Я ничего не отвечаю. Как я могу объяснить, что душе всё равно, дают ей за работу деньги или нет. Она ведь есть у каждого, только у кого-то кричит, плачет, радуется жизни. У кого-то молчит. А результатом моей духовной деятельности есть стихи, рассказы, романы, поэмы. И это – моё спасение, но не отдых. Душе давать отдых нельзя, она как и сердце работает без остановки.

       Шеф уходит заниматься своими делами, ему нечего больше мне сказать. Ещё бы, всю работу в офисе я выполняю старательно, как никто другой.

       Иногда девчонки-сотрудницы пристают с ненужными вопросами:

   -- Скажи, если не секрет, сколько ты зарабатываешь на этом всём?

   -- Да нисколько.

    -- Не может быть.

       Я снова вздыхаю. Разве я стала бы работать администратором, имея хорошую плату за то, что я делаю вне работы. Но гонорар нужно заработать. Не деньги волнуют меня сейчас, а, скорее, то, насколько важны будут мои произведения для мира сего. Но над этим нужно потрудиться. И я тружусь. Я выращиваю семя глубоко у себя внутри, чтобы зачатки великого чувства выросли в несокрушимый тайфун, созданный не разрушать, а спасать, лечить, увековечивать целый мир, и так уже достаточно погрязший в этой мерзкой грязи, которую производит он сам под  диктовку бизнеса. Но я люблю этот мир таким, каков он есть и потому тружусь для него.

 

       Весна. На улице теплеет с каждым днём. Люди с удовольствием сбрасывают зимние одежды, меняя их на щегольские курточки, плащи, туфельки. Очень радостно смотреть на деревья и кусты, одевающие новую листву, на модниц, одетых во всё новое в такт времени года.

        Мне тоже хотелось бы чем-нибудь обновить свой гардероб, но нет, нельзя. Скоро день зарплаты, его я очень жду, потому, что есть дела поважнее модных шмоток. Мне нужно расплатиться за наборку рукописей, а их у меня немало. Необходимо спешить перевести все материалы  в электронный вид, чтобы потом их можно было выставить в Интернете или отправить в газету. А, так как своей техники у меня нет, то приходиться отдавать их наборщику и платить за работу. Я часто думаю, что неплохо было бы иметь такую вещь, как компьютер, но где же взять средства?

       И другое дело  не менее важное, нужно подкинуть что-то своим старикам. На одну пенсию не протянешь. Хорошо, что с каждой  зарплаты я ещё могу это делать.

        В последнее время шеф грозится сокращением штата. Теперь я не имею возможности писать на работе, потому, что занимаюсь только офисной работой. Ею шеф загрузил меня до отказа, некогда вверх глаза поднять. А ему всё кажется, что я  работаю плохо. Но я настолько устаю, что не могу писать даже дома. А зарплата не повышается, мне едва хватает на питание. Иногда мною овладевает отчаяние. Но я беру себя в руки и благодарю судьбу хотя бы за такой заработок, без которого я не только творить, жить не смогла бы.

        Горечь всё же скапливается на сердце. Подруги больше не зовут меня с собой в кафе, не приглашают на вечеринки. Парни всё реже обращают на меня внимание и больше косятся на подруг, одетых в модные прикиды.

        Я знаю, что мой внешний вид оставляет желать лучшего, но ничего не могу поделать, творчество важнее. Да и чего стоит человек, который обращает внимание только на шмотки, ставя их выше души, не желая вникать в реальность жизни.

       Интересно будет посмотреть, как они все будут себя вести, когда узнают о моих успехах. А пока я  решила затаиться, потому, что устала от холода и презрительного безразличия взглядов в ответ на мою открытость.

 

        Прошло несколько недель после того памятного, прежде всего мне самой, визита в отдел культуры. Я долго не решалась заглянуть в тот литературный клуб, который мне рекомендовали. И всё же что-то подтолкнуло меня это сделать. Любопытство, скорее всего. День моего визита настал. Мой выходной выпал в четверг.

        Я долго ищу нужное мне заведение согласно указанному адресу. Наконец нахожу многоэтажное здание, в котором должно располагаться помещение так называемого литературного клуба, заранее внушающего мне недоверие. Хотя, внутренне я готова ко всему, чтобы ни преподнесла мне судьба.  Но то, что я увидела сегодня, меня потрясло ещё сильнее, чем предыдущая встреча.

       Я попала в небольшую мрачную комнатку, похожую на коморку. Отовсюду разбросанный мусор, пепел, окурки под ногами. Почти ничего не видно из-за едкого сигаретного дыма. Эта комнатушка, наверное, никогда не  проветривается и не убирается. Откуда столько грязи в приличном важном здании, вызывающем нервную дрожь одним своим видом. Полузашторенные окна, хотя зимой солнечного света и так мало. Я пытаюсь разглядеть что-нибудь в полумраке и, наконец, мне удаётся увидеть стол посреди комнаты и разбросанные вокруг него стулья. В комнате никого нет. Любопытство толкает меня поближе к столу. На нём я вижу бутылки с недопитой водкой, кружки, стаканы, среди них валяются обрывки исписанной кое-где бумаги, огрызки карандашей, ручки. Серость, мрачность, неуютность. В такой обстановке вряд ли захочется писать стихи.

        Я сомневаюсь, что попала по адресу. Наверное, вахтёрша внизу сказала мне неправильный номер кабинета или я перепутала что-нибудь. Я чувствую, как мне необходим свежий воздух. Но не успеваю сделать и трёх шагов в сторону двери, как она распахивается настежь  и я сталкиваюсь с тремя рослыми парнями. Судя по всему, это и есть хозяева каморки. Один из них нажимает на включатель где-то справа. Вспыхивает свет, но неяркий. Я успеваю заметить, что парни эти средних лет, небритые и растрёпанные.

   -- Чё надо тут? – рявкнул один из них в мою сторону. У него воспалённые красные веки, порванная (наверное нарочно ) тельняшка и сигарета в руке.

        Я говорю, что ищу литературный клуб и хочу видеть его председателя. И тут, о ужас! Нет, я не ошиблась, это и есть то помещение, в котором заседают литераторы. А этот высокий небритый неряха --  “предводитель шайки. “

        Я начинаю сожалеть, что пожаловала сюда. И вот эти люди будут учить меня и помогать “становиться на ноги“, чтобы я смогла ”дорасти” до настоящих высоких мыслей?! Мне хочется замкнуть свою душу на все пуговицы и молнии, и никогда не говорить им, кто я такая. Но поздно, надо как-то выруливать из ситуации. С деланной непринуждённостью я снова обращаюсь к “главарю”:

  -- Вы действительно пишите стихи  ?...

    Он грубо обрывает меня, не дав договорить:

  -- И стихи, и прозу, и статьи в газету. Чё закажут, то и пишем.

  -- О, вы интересная личность,  -- мне не удаётся скрыть насмешку в своём голосе и он это улавливает.

  -- А ты не выкай, ты не выкай мне. Здесь поэты собрались, а не кисейные барышни. Никаких “вы,” только “ты,” если хочешь с нами общаться. Поняла?

  -- Поняла, -- говорю я в его манере и еле успеваю отвернуться, чтобы откашляться.

       От председателя так и разит перегаром, кроме того, он дышит мне в лицо сигаретным дымом.

       Чего уж тут не понять. Именно такими я и представляла настоящих поэтов. Только за бутылкой водки на свет появляются великие произведения. Особенно, если писать их всей братвой. Не то, что я, затворница, жизни настоящей не знаю.

    -- Чё, не нравится, -- нервно ревёт названный председатель в ответ на моё покашливание, -- Ты никогда поэтом не станешь, пока нашей жизни не поймёшь. Вот Блок тоже пьяницей был. Так я посильней его буду в поэзии. И ему никто не говорил “вы,”  -- верзила тычет мне прокуренным пальцем в лицо, -- А где ты слышала, чтоб Сашке Пушкину при жизни кто-нибудь говорил  “вы“. Это был свой человек. А Сир-роня этот, ну, как его…  -- он забыл фамилию известного поэта.

       Не трудно догадаться о ком он говорит. Нет, не в таком тоне нужно вспоминать дорогие сердцу имена. Я молчу, не в силах скрыть ироничной улыбки, а “профессор”, так и не вспомнив, о ком говорил, продолжает:

     -- Так он бандитом был, кулаков не жалел. Свой парень. А вот это, -- он обнимает за плечи своего кореша, стоящего рядом, с такими же красными глазами и носом, -- Это – гений. Бог. Я перед ним на коленях стою…

        Дальше мне не хочется слушать лекцию о ”выдающихся деятелях культуры,” оказывающих большую честь, позволяя стоять с собою рядом. Я больше не могу находиться я в этом дыму и, не говоря ни слова, отворачиваюсь и ухожу.

   -- Иди, иди, кисейная барышня. Много вас таких развелось. Не туда пришла, куда думала. Чтоб тебя…. – слышу я вслед грубую брань, но не реагирую даже внутренне.

 

 

     И вот небольшое просветление в моей судьбе. Одно из издательств согласилось издать мой первый сборник рассказов, пока только тысячным тиражом. Правда, выручка мне идёт небольшая. Но сейчас для меня это не главное. Разве могут волновать деньги, когда первая книга скоро появится на прилавках книжных магазинов страны?! Для меня это большая радость и не только. Переживаю, понравиться ли она читателям. От этого, может, зависит быть мне писателем или не быть. Но как бы там ни было, я всё равно пишу ещё и ещё. Зачем? Не могу объяснить. Но меня уже не остановишь.

 

 

      Уже вечерело, когда я спешила домой из издательства, с которым теперь сотрудничаю, как известный писатель. Внезапно моё внимание привлек странный юноша, стоящий возле обочины тротуара. Голова его была низко опущена так, словно жизнь оборвалась. С виду ему, казалось, лет двадцать. Я остановилась не в силах пройти мимо.

   -- Что случилось? – спрашиваю.

     Юноша поднимает на меня глаза. Его взгляд такой безумный, что я боюсь дальше продолжать беседу. Но тут он узнаёт меня и в его глазах появляется искорка спасения.

    -- Так это вы…. Это вы пишите такие замечательные романы.

    -- Да, я пишу романы, -- улыбаюсь я в ответ снисходительно.

    -- Как же у вас так получается. Где вы этому научились?

        Я смущаюсь. Этот вопрос всегда ставит меня в тупик, но отвертеться от него я не могу. Мне приходиться долго рассказывать юноше о том, что всё это результат моих кропотливых трудов, бед и переживаний, через которые я прошла. Но если есть превеликое желание творить, то останавливаться не стоит.

    -- Кто тебя обидел? – задаю я ему вопрос в свою очередь.

    -- Обидели не меня, обидели моих героев. Их не поняли. Теперь мне за них страшно.

        Мне становится ясно, что передо мной стоит исследователь, творец, первопроходец. Внутри него целая вселенная, существующая реально, но ещё не открытая никем. Я говорю ему об этом. О том, что всё светлое, возникшее в нашем воображении, не случайно, оно живёт в другом измерении, куда не каждый может попасть. Но донести этот светлый мир людям, верящим в него, будет не просто. И к этому надо быть готовым.

       Потом странный юноша рассказывает мне, как жестока и несправедлива жизнь бывает порой. Какой тяжёлой и непредсказуемой бывает человеческая подлость. Как мало бывает светлых дней и как они дороги.

    -- Вы пишите такие правдивые произведения,  -- говорит он мне, -- но они не порождают страха перед жизнью и отчаянья. С ними хочется дальше жить, летать и не падать, а плавно приземляться.

    -- Это наш писательский долг, -- вздыхаю я, -- Прежде чем научить душу летать, её надо вылечить. В мире много зла. Но мы не даром существуем на свете – писатели, поэты, артисты, художники. Мы чувствуем беду раньше, чем другие и должны предупредить об этом всех.

       Грустное лицо парня стало приобретать задумчивый вид. А когда он взглянул на заходящее солнце,  купающее свои оранжево-розовые лучи в реке, в его бездонных глазах отразился свет. Это был свет, торжествующий над миром тьмы и равнодушия.

       И я подумала:”Кажется, отошел. А, значит,  у него всё впереди. “

 

 

       А ночью, засыпая, я, как и прежде вижу один и тот же сон. И вижу его очень ясно, как наяву.

       Я надеваю ботфорты и плащ-накидку, едва прикрывающую колени. Волосы мои беспорядочно разбросаны по плечам. Мой наряд оказывается непростым. И я взлетаю.  Сначала медленно и невысоко. Затем всё выше и вышё. Я достаю до самых облаков и меня приятно обволакивает туман. Но я не останавливаюсь и продолжаю подниматься туда, где звёзды одиноко мерцают в пустоте.  Кого-то может испугать этот холод, но только не меня.

       Я поднимаюсь все выше и выше. Выше звезд, выше их холодного света. Я вижу перед собой зелёную траву, поле зелёной травы. Сначала мне кажется, что я брежу. Нет, я просто прозрела. Вдалеке, в майской розовой дымке зеленеет лес, качая на ветру верхушками сосен. Слышен шум прибоя. Отовсюду доносится пение птиц и… голоса. Голоса тех, кого я слышу внутри себя постоянно.

       Вдруг незаметно и непонятно откуда по высокой траве ко мне подходят те, кого я слышу. Они тоже услышали мой одинокий голос. Пока их несколько, но я знаю, что скоро появятся и другие.

        Подошедшие ни слова не говорят вслух, но я читаю их мысли по глазам. Мысли, которые я и так знаю, как свои.

         -- Как ты нашла нас? – спрашивают они, -- Ведь сюда может попасть лишь тот, кто знает, о чём мы думаем. Но об этом очень тяжело догадаться. На земле все врут.

         -- Для меня это не сложно, -- отвечаю я так же глазами, – Я искала, я читала и, вот, наконец, нашла вас всех. Я знаю, о чём вы думаете, потому, что верю только тому, что написали вы. Я умею видеть сквозь строки, сквозь века и расстояния. Я одна из  вас. Вы мне верите?

         -- Да, верим, -- коротко и безмолвно отвечают они, потому, что узнают меня.

         Я – одна из них. Я люблю их и они любят меня. Я подхожу к каждому и приветствую каждого по очереди.

         -- Привет, Мишель, ты всё так же молод и вспыльчив. Всё та же тоска в глазах. А ведь мне тебя жальче всех.

         -- Не стоит сожалеть, не стоит…. – отвечает он взглядом, поддёрнутым задумчивой дымкой, -- Не стоит…. Время всё скроет.

      Я обнимаю его крепко, боясь обронить слезу. Но она всё же падает. Он ловит её и прячет на память. Я подхожу к другому из них:

        -- А ты, Серёга, всё такой же вихрастый и бесшабашный. Тебя, кажется, ничем нельзя ни  удивить, ни обескуражить. В глазах сплошное озорство. И только ты знаешь, да ветер в чистом поле, как тоска сводит сердце вдали от дома. Как дорого обходится нам свобода. Как жить без тебя?.... Как жить….

      Я треплю его по непослушной шевелюре и крепко пожимаю руку. В ответ он обнимает меня.

      Я знаю, что это сон и что такие объятия на земле не реальны, но чувствую тепло куда большее, чем от прикосновения тела. Я сливаюсь душой.

      Я подхожу к третьему из них. Но не близко. Я разговариваю с ним издали, так, чтобы его свет не ослепил меня. Иначе, возвратиться я уже не смогу. У него едва заметная рана в сердце.

     -- Почему ты так рано приземлился?

     -- Это ты почему-то слишком поздно пришла на землю.

     -- Ведь я тебе говорила, полетим в наше время. Тебе было бы здесь легче и свободней. Хотя, и у нас немало трудностей и работы...

     -- Я никогда не искал легких путей.

     -- Но я могла бы…

     -- Ищи меня среди людей, возможно, я скоро спущусь… Я свое еще не дожил. Не долюбил.

       Откуда-то из-за деревьев ко мне подходит еще один великан. Он самый старший и мудрый.

       -- А ты, Сан Саныч, по-прежнему хмуришь брови и сетуешь на жизнь. Всё так же угрюм и всем недоволен.

       -- Да-а, -- меланхолично потягивает он трубку, -- Что там,  на земле новенького? Уже двадцать первый век? А люди всё те же... Не научились ценить главное...

       Он угрюмо вздыхает.

       -- Ничего, -- пытаюсь успокоить я его, но продолжать не стоит. Он понимает, о чём я хочу сказать. Вместо ответа целует мне руку, как было принято в те времена.

       -- Как тебе живётся?  -- спрашивает он, -- Тяжело ли на литературной стезе? Не хочется ли свернуть?

    Я отвечаю ему его же строками:

 

                                Так жили поэты. Читатель и друг,

                                  Ты думаешь, может быть, хуже

                                  Твоих повседневных житейских потуг

                                  Твоей обывательской лужи. “

 

     Я отхожу в сторону, окидываю их всех взглядом на прощанье:

     -- Спасибо Вам за то, что Вы есть. И пока Вы в наших сердцах, этот мир жив!

 

                                                                     Ноябрь, 2005г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/