Ундина

Волны бьются об острые камни скал, оставляя за собой лишь белую пену. Всего несколько секунд она живет под черно-серым небом, чтобы раствориться на коралловых камнях. Небо не стихая, а мифическое могущественное существо, готовое сорваться со своего пьедестала в стонущее черное море. Раскаты молний и крик грома, как проклятья повелительницы Калиссто. Страшно было выходить на большую воду в ту ночь, когда «она» пела кораблям колыбельную песню.

Голос… «ее» голос тонкий, высокий, немного детский с прекрасными словами о вере и мечте, о горе и страхе, о добре и зле. Он был повсюду, словно жестокое небо и всесильное море издавали этот чудесный по своей природе звук. Сколько боли было в нем, сколько силы и эта сила своим звуком делала тише не на шутку разыгравшуюся стихию. Однако сама непогода не хотела слушать мольбу в прекрасной песне. Ветер поднимал волны и бил их о стальной корпус эсминца, а самые хищные волны забрасывал на блестящую корму.

Корабль гигант буквально подбрасывало на волнах, но он продолжал нести свою молчаливую вахту в злом от шторма море. Моряки поднимали спасательные шлюпки тех, чьи корабли не смогли выдержать натиск стихии и вынести «ее» песню. Бросали тросы к тем, кто погибал… А «она» продолжала петь. Все сильнее и сильнее становилась песня в «ее» голосе, так словно «она» была рядом с эсминцем. Спасательные вертолеты, как пчелы кружили над безумной водой. Спасатели хотели помочь утопающим, попавшим в смертельную западню катерам.

Хотела ли помочь «она»? Никто не знал ответ на вопрос.

С рассветом шторм успокоился. Прекратила свою грустную песню и «она». Корабль больше не раскачивало на гневных волнах. Последним кого подняли на борт спасатели, стала девушка странным образом попавшая в западню сетей и если бы рыбаки не сказали военным, то, кто мог знать…

***

…Каждый новый шторм, когда Зевс ругается с нашей царицей Калиссто, я выплываю на коралловые скалы и пою. Почему? Не знаю. Может в неспокойное море при гневном небе никто не заметит моей печальной песни к «ему». «Он» плавает на большом корабле из самой красивой, блестящей и мощной стали. «Он» носит морскую форму, а в «его» волосах смеется солнце. В «его» глазах я вижу доброту неба. «У него» храброе сердце – я знаю это. «Он» поднимает вверх железную птицу и помогает тем, кто попал в плен моря. И я пою «ему», чтобы привести его песней, чтобы крылатая птица избранного моим сердцем помогла всем, кто погибал во тьме вод царицы.

Мой народ не могут видеть глаза людей, если даже я подплыву к человеку так, близко, что коснусь ладонью его лица то, он не поймет моего прикосновения. Ведь, я соткана из тысячи лучей света, окруженная морскими пузырьками, а в моих волосах играют морские рыбки. Да… моя любовь не может видеть меня. «Он» не знает, что я существую и что есть причудливый народ, живущий на дне морском. Поэтому я пою «ему», чтобы он слышал, что я люблю «его». «Он» слышит мою песню – все они, люди, слышат мой голос, который поет только для него.

Мы не можем говорить на языке людей, не можем обретать формы выплыв на берег, но я могу. Не знаю, почему. Просто могу потому, что моя любовь сильнее смерти. Моя боль от мыслей, что мы никогда не встретимся, придет силы и мой голос обретает звук, слова, фразы…

…А царица морская Калиссто жестока со мной. Она не понимает моей любви к человеку, она считает меня безумной. Ее высочество наказывает меня, страшит духами зла и смертью на коралловых камнях. Пусть лучше смерть, чем жизнь без солнца, без света, без воздуха, без «его» синих глаз… и Калиссто отпускает меня, обволакивая своей синевой, тьмой, властью надо мной. Она вырывает из прозрачной груди мой свет, мой голос, мою жизнь и выбрасывает меня на скалы, чтобы ударившись о них, я превратилась в морскую пену.

Последнее, что вижу – это небо гневное, величественное и мудрое. Зевс обращает на меня свой взор и что-то происходит… Я не парю в воде, как маленькая птичка, а падаю на дно. Мое тело имеет формы, а волосы развиваются в синеве моря как на ветру. Я вижу, что рядом со мной рыбацкая сеть смыкает свои неприятные тиски, и вот она, я в плену. Сеть тянет наверх, вода искриться пузырьками, свет слепит глаза, и я делаю первый вздох, который обжигает мои легкие, прижимаюсь руками к железной палубе, на которой лежу.

***

Ее спасли рыбаки. Вытащили из сети, чтобы она жила, а потом шторм расправился с их судном. Если бы вовремя не подоспели военные, то, кто бы знал…

Она жалась к ограждению сидя на полу, испуганная, бледная, с неестественно белой кожей. Ее большие детские глаза как будто спрашивали нас: «где я?», «как я сюда попала?» Мы пытались успокоить ее, но она не произнесла, ни звука, а только рассматривала нас диким напуганным взглядом.

А потом она будто застыла и, не моргая, стала смотреть на одного из военных спасателей. Мужчина вышел вперед, расталкивая зевак локтями. Он снял свою куртку и закутал в одежду девушку, что было странно, его она не боялась. Наоборот ее худое тельце перестало дрожать, и она расправила плечи.

– Разве вы не видите, что она немая? – строго сказал моряк.

И он обратился к ней: – Ты можешь говорить?

Девушка опустила в пол взгляд и отрицательно покачала головой.

В толпе замялись, кто-то неудачно сказал: – Жаль, что не она пела нам.

Гостья на палубе вскинула голову и посмотрела прямо в лицо говорившему человеку. Ее взгляд горел, она хотела ответить ему, но не могла.

– Ундина… – слово эхом прокатилось по толпе.

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/