Роман в рассказах

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ПРОЛОГ

"… Читайте, люди, читайте это... Это было... Хотя поверить в это трудно. Читайте те, кто может читать, и слушайте те, кто может слушать. Я — свидетель и участник событий этой войны... Последней войны нашего времени. Кто останется на Земле, когда она закончится?.. Кто будет жить на Земле, когда безумие человеческого разума прекратит свою вакханалию? Я не знаю... Но я пишу эти строки, чтобы наши далекие потомки знали, как это было... Я верю, что пламя тотальной войны не уничтожит все ростки человечества без остатка, как бы оно ни старалось, человечество. Но я знаю, что мне осталось недолго и я тороплюсь, чтобы успеть написать всё. Я знаю, что мне уже не уйти отсюда... Узнает ли кто-нибудь, когда-нибудь — кто я?.. Не знаю... Да мне это и не нужно. Не имеет значения... Главное, чтобы кто-нибудь когда-нибудь это прочитал и задумался над тем, что бывает, когда одно разумное существо считает себя «правильней» другого...

Идет всеобщая драка. И нет надежды на то, что кто-то победит. Они дерутся не для того, чтобы доказать свою правоту, а чтобы уничтожить друг друга. Торжество разума этого мира наступит тогда, когда люди перебьют друг друга. Множество против одного, сила и вероломство против правды и доверчивости. И, казалось бы, уже нет шансов у большой северной страны... Горит земля, горит воздух и даже вода в городах испарилась от ядерного жара.

Люди, люди... Бывшие живые люди теперь устилают землю и руины своих городов и сел. И злость и ненависть пресыщает тех, кто выжил... И один заменяет сотню, а сотня заменяет армию. Но нет победы в этой войне... Всеобщая истерия смерти захватила умы и души. Когда ещё искра светлого разума вспыхнет среди людей?..».

За день до своего безумного путешествия Артемий в очередной раз перечитал именно этот отрывок из второй части рукописи. Кем был этот человек?.. И когда именно он писал эти строки? У всех рассказов была временная привязка, а у этого отрывка – ничего, ни времени, ни места…

Они с Платоном прочли сохранившиеся куски второй части с таким чувством, что не переставали читать первую. Теперь дело было за Артемием. Теперь всё зависело только от его решительности, которая, в его случае, должна была граничить с безумностью…

ЗНАКОМСТВО

Артемия выбросило из временного пузыря где-то посреди сгоревшего леса. Где именно его выбросило определить сразу было невозможно из-за неизбежного смещения пространственно-временных слоев при перемещении и преобразовании энергии-материи.

Датчики сразу отреагировали и выдали полную информацию о том, что есть в этой местности в атмосфере, земле и под землёй. «Так вот она — жёсткая радиация» - Артемий невольно испугался, хотя умом понимал, что путём несложных манипуляций с защитными системами своего организма, можно легко избавиться от любых воздействий местной внешней среды.

Итак, дата по местному календарю — 2 июня 2018 года. Артемий некоторое время просто стоял и смотрел по сторонам. Не потому что он не знал, что делать дальше, а просто для него эта ситуация была слишком уникальна. Это были первые секунды одного из самых величайших экспериментов в истории человечества. Ещё две недели назад он был обычным археологом, занимался своими обычными делами и думать не думал о пространственно-временных перемещениях в «темную эпоху», как её называли. «Что-то принесет ещё мне эта рукопись? - думал он, - хватит ли у меня сил и силы духа, как у местных жителей?».

Артемий стоял, не решаясь сделать первый шаг по сожженной безумием людей земле, которую и землёй-то назвать трудно было. То, что рисовало ему воображение, теперь можно было сравнить с натурой.

В мозгу возник образ Платона: «Как ощущения, Артем? - Платон волновался, - с местными ещё не познакомился?».

Артемий ответил: «Платик, для того, чтобы понять, как тут, нужно сюда попасть. Словами и образами этого не передать. Лучше скажи мне, что или кто тут вокруг меня?». Он ещё не мог использовать здесь в полной мере все свои возможности — нужно было время, чтобы адаптироваться к местным условиям.

Платон, находясь на другом конце временного шлюза, уже обследовал местность на десятки километров вокруг. При этом он обнаружил людей и технику. Он тут же передал мыслеобраз Артемию. «Слушай, Артем, ты уверен, что не хочешь перебраться в параллельный поток?» - спросил Платон после того, как передал информацию об объектах. «Нет, мне необходимо физическое присутствие - я должен понять их, возможно даже, стать одним из них. Иначе, зачем всё это было затевать?».

Артемий собрался с духом и сделал первый шаг в том направлении, где должны были находиться люди. Как бы это банально не звучало, но первый шаг всегда самый трудный, ведь он означает начало того, к чему направлен этот шаг. Начало еще никем не изведанного пути...

Он выбрал группу объектов - людей, находящихся на расстоянии чуть больше десяти километров от него. Идти до них пешком конечно было не обязательно, но Артемий специально решил пройтись по местности, осмотреться. «Да-а, пейзажик вокруг совсем не располагает к пешим прогулкам, но это конечно же не самое ужасное зрелище из тех, которые мне тут придется лицезреть. И тихо-то как вокруг...» - думал Артемий, шагая между обгорелыми столбами деревьев. Как он ни приглядывался, ему так и не удалось заметить какие-нибудь молодые побеги или хотя бы траву. Да это было и понятно — ведь в почве обнаружились химические соединения, не совместимые с какой-либо жизнью. Земля была отравлена на сотни лет вперед. С первых же секунд пребывания в этом времени любому стало бы очевидно, что тот, кто бомбил эту территорию, стремился гарантированно уничтожить всё живое. С первых же секунд Артемий убедился, что война, описанная в рукописи, была в действительности. Платон по этому поводу хранил молчание.

Небо хмурилось, обещая радиоактивный дождь. Артемий топал по незнакомой земле, прислушиваясь к своим ощущениям, всматриваясь в окружающий его мертвый мир, который теперь уже принимал очертания разрушенного поселения — появились руины строений. Путь ему преградила небольшая речка с мутной от глины водой, естественно, тоже радиоактивной и с большим содержанием химических веществ. Течения почти не было. Он решил перейти ее вброд, справедливо полагая, что тут неглубоко. И действительно — посередине вода дошла только до пояса. А ноги под водой на что-то наткнулись. «Платон, что это?» - спросил Артемий скорее просто от неожиданности. «Это человеческие останки, - ответ был прост и лаконичен, - вот тебе и первый контакт...». Артемий подумал, что это вполне закономерно — в мире, в котором смерть на каждом шагу, первым делом наткнуться на мертвое человеческое тело. Он осторожно перешагнул через препятствие и вышел на берег. До того места, где были люди оставалось ещё километра три. Артемий двигался среди руин навстречу людям, не переставая одновременно и следить за местностью, и удивляться самому факту своего присутствия здесь, и ужасаться тому, что это все на самом деле.

Люди, к которым шел он, прилетели сюда на вертолете, чтобы снять данные о содержании элементов отравляющих веществ и уровне радиации в земле и воздухе, а тут им вдруг передали сообщение о присутствии какого-то движущегося объекта недалеко от них. Они погрузились в вертолет, и он взлетел, разгоняя вокруг тучи пыли и бетонно-кирпичной крошки.

Платон, «увидев» признаки опасности, сразу же передал тревожные новости, Артемию. Вертолет уже был в поле видимости, поэтому Артемий постарался, как мог, замаскироваться, придав своему комбинезону цвет горелой земли.

Из вертолета длинной змеей вывалилась верёвка, и по ней стали спускаться люди. Судя по всему, это были те, кого русские называли «натовцы». А это означало, что нужно было менять место. Не очень удачное начало экспедиции.

Платон, кто они и какие у них намерения?- послал мыслеобраз Артемий.

- Намерения у них самые негативные. У них задача найти и уничтожить цель, то есть — тебя, - ответ Платона звучал вполне убедительно, но Артемий решил попробовать договориться.

- Я попробую войти с ними в контакт... - начал было Артемий, но Платон тут же прервал его.

- Не вздумай! Они думают, что ты - враг, и, похоже, они тебя уже видят. Я переброшу тебя на пару километров к югу.

И как в подтверждение слов Платона вертолет выпустил две ракеты в направлении Артемия и открыл огонь из пулемета.

Почувствовав на себе такой горячий прием, Артемий не стал возражать. Он полностью доверял своему другу и прекрасно понимал, что сейчас тот видит ситуацию лучше, чем он.

Знакомый гул в ушах. Потрескивание разрядов энергии. Развалины здания.

- Платон, мне нужна изолирующая оболочка...

- Уже получаешь...

Артемий подождал несколько секунд, пока приёмник-материализатор протестирует принятое содержимое — соответствует ли оно тому, что отправлялось. Эта процедура давно стала формальностью, но все исследователи хорошо знали, что прототипы этих устройств временами преподносили неприятные сюрпризы. Как-то раз, после открытия материализатора тут же последовала цепная ядерная реакция, приведшая к уничтожению всей группы ученых, принимавших участие в испытаниях...

Артемий достал капсулу с изолирующей оболочкой и нехотя проглотил её. Спустя шесть минут содержимое капсулы, растворившись в желудке, вступило в реакцию со всеми тканями организма, переведя их в некое состояние, которое условно можно описать как что-то среднее между материальной формой и волновой.

Теперь Артемий в течение примерно 50 часов мог быть уверен, что никто и ничто не сможет его обнаружить. И в то же время, он не находился в параллельном пространстве, а реально существовал в этом мире. Он чувствовал запахи, у него могли слезиться глаза от дыма, его могла настигнуть пуля или осколок, хотя материал костюма вряд ли что могло продырявить в этом мире. Да и Платон не дал бы никакому предмету неожиданно попасть в Артемия.

Артемий решил подойти к солдатам как можно ближе, чтобы услышать, о чём они говорят, чем они тут живут. Ему было хорошо видно, как солдаты в недоумении замерли на месте, потеряв цель. Посовещавшись, они разошлись в разные стороны. Лишь один из них остался на месте, видимо старший группы, он стоял прислонившись к куску стены и говорил с кем-то по своему переговорному устройству. Артемий подошёл на расстояние вытянутой руки к нему и теперь старался без помощи Платона «прощупать» - о чем тот говорит. Спустя примерно минуту ему это удалось.

- База, я «Скоробей-1», база, я «Скоробей-1». Объект пропал из поля видимости и из поля зрения средств наблюдения...

- «Скоробей-1», вы успели классифицировать объект?..

- Да..., объект без средств защиты и без оружия...

- То есть, как без средств защиты и без оружия? Это что — животное?

- Нет, приборы классифицировали его как человека.

- Какие-то новые фокусы русских... - недовольно пробурчала рация.- Попытайтесь обнаружить цель в течение часа, затем выдвигайтесь в следующий квадрат.

Натовский солдат чертыхнулся и стал связываться по внутренней связи со своими солдатами. Те уже успели разойтись на значительное расстояние и периодически переговаривались друг с другом.

Артемий продолжал следить за капралом. Через стекло шлема он всматривался в его лицо, «ковырялся» в его мозгах, то есть мыслях, анализируя его рефлекторику и психо-физиологическое состояние. В общем, через пару минут он знал об этом капрале больше, чем тот сам знал про себя. Он мог даже сказать, что с вероятностью 98% у того зачешется правое ухо примерно через пять минут. Он узнал о нем все, что только можно было узнать, но удовлетворения от проделанной работы не получил, так как получалось, что этот человек вовсе не моральный урод, озабоченный только тем, где бы кого убить. Конечно, уровень его развития был довольно примитивен. Но ожидать от этого времени чего-то большего не приходилось. К тому, чем он тут занимался, он относился как к своей работе, причем работа эта была для него не любимым занятием, а чем-то вынужденно-неизбежным... И в то же время, этот человек без тени сомнения мог бы убить любого другого человека, не относящегося к его соплеменникам или, точнее, сослуживцам. В общем, Артемий узнал про него все и... не узнал ничего, что помогло бы ему сделать какие-либо выводы о том, что этот человек из себя представляет.

Артемий решил походить за другим солдатом и сделал шаг в сторону от капрала — под подошвой обуви что-то хрустнуло — капрал тут же вскочил на ноги и, выхватив оружие, стал водить им из стороны в сторону. Волну страха, охватившую сознание солдата, уловил и Артемий. Он замер и послал мыслеобраз Платону:

- В какую сторону мне лучше отойти, чтобы опять не нашуметь?

- Шаг вправо и назад, дальше он тебя не услышит

- Спасибо, я пошёл...

Ученый сделал так, как ему советовал Платон и стал осторожно удаляться в сторону другого солдата.

В течение следующего часа он изучил ещё двух солдат. Результаты были примерно те же, что и у первого. Они здесь не по своей воле и особого удовольствия от этой работы не испытывают. «Вот бы изучить того, кто их сюда послал...» - подумал Артемий.

Однако, наблюдая за натовскими солдатами, он получил уйму информации о «правилах и нормах» существования здесь. Он передал Платону образцы материалов этого времени, образы костюмов, в которых были облачены солдаты, некоторых вещей, которыми они пользовались. Теперь Платон сможет синтезировать аналогичные вещи и предметы и предать их, при необходимости, Артемию, чтобы тот, при выходе на контакт, не слишком отличался от местных.

- Артем, я ухожу из потока... Тебе придется некоторое время побыть там одному. - Платону необходимо было заняться изготовлением вещей.

- Ничего, ничего... Тебе ведь хватит того времени, пока будет действовать капсула? Да и мне будет полезно побыть здесь без чьей-либо поддержки.

- Ну... всё, я вышел.

Внешне для Артемия ничего не изменилось, просто сейчас он был совершенно один в этом мире. И это не могло не быть для него стрессом. Хотя бы потому, что его здесь уже могли пусть не уничтожить физически, но нанести ему травмы — это точно. А с другой стороны, такой непомерный по меркам его времени риск возбуждал в нем тягу к исследованию этого мира, а ведь именно для этого он сюда и явился. «Что ж, начинаю учиться жить в этих реалиях...» - сказал про себя Артемий и прикинул — чем ему заняться, пока Платон не закончит свою работу? Не сидеть же просто так здесь?.. Он решил опять приблизиться к тем солдатам.

Однако, солдаты уже успели переместиться километров на пятнадцать отсюда — их перебросил вертолет, и Артемию ничего не оставалось, как перейти на бег. Даже если он их и там не застанет, то наверняка увидит что-нибудь новое по пути. Он бежал и вертел головой по сторонам и смотрел на показания датчиков, но ничего нового пока не заметил, кроме иногда несильно меняющихся показаний приборов. А те солдаты опять от него улетели... «Они стараются не задерживаться долго на одном месте. У них, конечно, нет таких средств защиты, как у меня, но тут дело не только в воздействии агрессивной внешней среды. Совершенно очевидно, что они серьезно опасаются своего противника — русских. Они тоже должны быть где-то здесь, если верить рукописи» - размышляя таким образом, он прибыл на то место, откуда вертолет опять забрал солдат. В очертаниях местности мало что изменилось, разве что разрушенных строений прибавилось и невдалеке виднелся искореженный танк. Ноги сами потянули Артемия к подбитой машине. Он ходил вокруг железной некогда грозной машины и пытался представить себе, как этот танк был уничтожен и что стало с экипажем. Забравшись на броню, он обнаружил, что все люки были закрыты, значит, экипаж остался там, внутри. Смотреть, что там внутри, у него не было никакого желания. Да он и не успел бы этого сделать, поскольку датчик показал движение трех человек метрах в восьмистах от него. Судя по тому, как резко они появились, то появились они прямо из-под земли. Приглядевшись, Артемий даже смог их увидеть — еле заметные фигурки на фоне обломков. Он осторожно направился в их сторону.

Эти солдаты, в отличие от натовцев, никуда не спешили — они просто сидели на развалинах в своих защитных костюмах. Минут через десять Артемий подобрался на достаточное расстояние для того, чтобы можно было приступить к сканированию мышления. Их позы казались расслабленными, но оружие из рук они не выпускали.

И без сканирования ему было понятно, что это и есть бойцы сил сопротивления — русские. Хотя, двое из них были совсем не русские — один на половину белорус, на половину поляк, а другой считал себя украинцем по матери и наполовину немцем наполовину русским по отцу. Они также как и он «охотились» за теми самыми натовцами, которых вертолет перебрасывал с одного места на другое. Они неторопливо переговаривались друг с другом по внутренней связи, и, как понял Артемий, ждали ещё троих, чтобы выдвинуться дальше. Их защитные костюмы отличались от тех, которые он видел на натовских солдатах, и Артемий решил, что надо бы и этот образец передать Платону. Он подобрался совсем близко к мирно сидящей троице и начал сканировать костюм бойца, сидевшего ближе к нему, одновременно копаясь в его мыслях. Война, пропавшая семья, гибель сослуживцев, уже далекие воспоминания о мирной жизни, отказ от восприятия неизбежности конца, ненависть, вера в правоту своих действий... а ещё — усталость, прежде всего психологическая, мысли о свежем воздухе, о том удастся ли сегодня выловить эту группу, уже начинающее заявлять о себе чувство голода и снова — война... Разум этого бойца был переутомлен, но он не кричал о кошмаре, окружавшем его... Из всего этого Артемий сделал вывод, что эти бойцы будут воевать до тех пор, пока они будут живы. «Конечно же, они не воспринимают все происходящее как должное или неизбежное и в их мыслях нет обреченности.., есть лишь осознание факта свершившейся несправедливости и их абсолютная уверенность в своей правоте. Это делает их одержимыми. Так здесь и сейчас выглядит святая вера...» - Артемий мог бы размышлять ещё долго, но тут в поле зрения появились ещё трое, и он вынужден был осторожно отойти в сторону. «Понятно, что они все разные, но мотивация у них одна общая, если не обращать внимания на мелочи...» - он смотрел, как уже шестеро бойцов обсуждают план дальнейших действий - «конечно им сейчас не до высших материй...».

Тем временем, группа быстрым шагом направилась в одном им известном направлении. То есть, Артемий видел, куда они идут, но пока не понимал — зачем? Поэтому он и пошел за ними. По пути к ним присоединились ещё шесть человек, которые несли на себе гораздо больше оружия. Они опять остановились и начали что-то обсуждать. Один из них был явно старший. Артемий его, естественно, послушал, но этот человек сейчас был слишком озабочен предстоящим делом, да и все остальные тоже. А собирались они, как понял Артемий, напасть на многократно превосходящие силы противника. Так, как и было написано в рукописи.

«Если верить тому, что написано в рукописи, они должны атаковать натовский мотострелковый батальон, ну и так далее по тексту... - думал Артемий, глядя в спину удаляющихся от него людей, — и сомневаться бессмысленно — так оно и будет...». Он последовал за ними, зная наперед, что вскоре произойдет.

Найти позицию для наблюдения в разрушенном городе можно было бы даже и без изолирующей оболочки, и Артемий расположился метрах в двадцати от командира русских — подполковника Селиванова. Артемий долго с интересом «слушал» этого человека. Его жизнь была одним сплошным боем, это был человек с титановыми нервами и стальным характером, однако не обделенный интеллектом. Артемий тщательно пытался найти в структуре его личности какие-нибудь характерные для человека такого рода занятий отклонения, но ничего, кроме скрытого комплекса вины за своих погибших ранее бойцов не нашел. Этот человек был уникальной находкой для Артемия, и это было одновременно и радостно и огорчительно — ведь судьба этого человека была очевидна...

Увлекшись своими мыслями, Артемий и не заметил как начался бой. Теперь он видел всё своими глазами, теперь он чувствовал сам, что чувствует человек этого времени, когда нажимает на курок и кусок металла отнимает чью-то жизнь. «Да, эти люди — настоящие профессионалы. Они уверены в своей победе в этом бою как минимум. Их действия продуманы и рассчитаны заранее. Обоснованно жестокий расчет. Теперь нужно послушать противную сторону... Они сейчас несут серьезные потери и вряд ли их действия можно назвать продуманными и спланированными» - он принялся обходить стороной область боя. Заприметив кусок бетонной плиты, он поудобней пристроился за ним и высмотрел польского офицера. Его тоже обязательно нужно было послушать. Чтобы подобраться к нему пришлось покинуть укрытие и спрятаться за корпусом «бункера».

«Этот, безусловно, тоже профессионал в своем деле, но вот уверенности в его, нет, не действиях, а мыслях — не наблюдается! Его сознание грызет червь сомнения и неудовлетворенности» - это для Артемия явилось очень показательным моментом. «Этот человек — командир, и он посылает своих солдат на смерть, не будучи уверенным в правильности отдаваемых им приказов... Но он не дилетант! Да, он поставлен в такое положение приказом вышестоящих командиров... Так, как и написано в книге. Автор рукописи с почти документальной точностью передал всё, что здесь происходило, происходит сейчас вот...» - Артемий вспоминал строки из рукописи, они точно накладывались на происходящее.

Времени действия изолирующей оболочки еле хватило, чтобы «досмотреть» всё до конца. Он ещё и ещё раз слушал то, польского офицера, то Селиванова, то солдат с той и с другой стороны... Несколько раз его ощутимо стукнуло — сначала дважды пулей, потом осколками. Хотя он и старался лишний раз из-за укрытия не высовываться. Будь он простым солдатом, вот как эти, его убили бы уже несколько раз в этом бою. И в этом не было ничего удивительного — он слишком не приспособлен к этим условиям и к этому времени. Но ему придется терпеть и учиться, если он хочет достигнуть успеха в своей экспедиции.

Бой завершился, и Артемий вздохнул с облегчением, все это время он был в напряжении, несмотря на то, что прекрасно знал, чем тут все завершится. Хотя... кое-что он увидел такого, чего в рукописи не было. Например, он услышал, как застрелился польский офицер, потеряв свое подразделение и почти лишившись ума, он обратил внимание как морщится от боли и трогает рукой голову Селиванов... В чьих руках были судьбы этих людей — в их собственных, или это было во власти высшего провидения — для них самих это было неважно, если они об этом и думали, то вскользь, поверхностно, лишь слегка и ненадолго касаясь рассудком этой темы. Для бойцов группы Селиванова мысли о вечном остались там, до войны, Артемий увидел в их характерах непостижимое сочетание четр обычных, простых людей и совсем не людей, а машин для убийства. Головы солдат польского батальона были забиты пропагандистской ерундой, от которой для них было больше вреда, чем пользы. Артемий не уловил ни у одного из солдат четкого понимания задачи. Они шли на смерть по приказу, а не по собственному убеждению. В этом они бесконечно проигрывали бойцам Селиванова. Каждого ждали дома, умирать не хотелось. Если бы бойцов Селиванова грела мысль о том, что где-то там, дома, их ждет теплый дом, семья, близкие и все остальные радости мирной жизни... Стали бы они сражаться так же дьявольски искусно и самоотверженно? Артемий думал над этим, но не мог найти однозначного ответа. Пока не мог.

«СВОИ»

2021 год. Март.

Над головой пролетел и чуть вдалеке взорвался танковый снаряд, осыпав его градом осколков, довольно ощутимо похлеставших по его защитному костюму. Артемий подумал и прибавил у своего костюма уровень защиты.

В городе шел бой, и казалось, что он идёт везде, - тут и там кто-то в кого-то стрелял, что-то взрывалось, скрежетали гусеницами танки, которые, крутя башнями, медленно ползли вдоль улиц. В небе шумели штурмовики, плюющиеся ракетами и кидающие бомбы на головы тех, кто обосновался в руинах и подвалах руин.

Артемий видел, как мимо него по улице прополз танк с группой солдат-натовцев за ним. На некотором удалении от этого танка двигались другие, за которыми тоже двигались солдаты, которые то и дело выскакивали из-за прикрытия железных машин и ныряли в руины зданий, и тогда, то тут, то там вспыхивали перестрелки.

Иногда техника и люди останавливались, пролетающий над ними самолет сбрасывал бомбу, которая упав на землю, не взрывалась сразу, а делала громкий «у-ух-х» и потом уже все пространство вокруг бомбы превращалось в огненный ад-взрыв. Если же бомба попадала в подземные коммуникации, то после взрыва из люков высоко взмывали языки пламени, а сами люки улетали вверх, соревнуясь с пламенем в высоте и скорости полёта. Падая обратно на землю, они могли запросто пришибить кого-нибудь из натовских солдат, поэтому те старались при взрывах этих бомб рассредотачиваться вдоль стен домов.

Целые сутки Артемий бродил по этому разрушенному, воюющему городу, он спускался в подземные коммуникации, рискуя попасть под вакуумные бомбы, название которых он услышал от солдата-натовца, корректирующего авиационные удары и опять ходил и ходил за солдатами. Под землёй обосновались бойцы Сил Сопротивления и, по их словам, выходило, что натовцы «крепко застряли со всей своей сраной техникой» в городе и несли потери. Хотя потери конечно же несли обе стороны. Однако было очевидно, что натовцы чувствовали себя не так уверенно среди руин, как бойцы Сопротивления.

Артемий полез в нагрудный карман за очередной порцией питательных капсул. Карман застегивался на самую что ни на есть обыкновенную пуговицу. Принимать стимуляторы было ещё рано, но он чувствовал утомление, даже в глазах как будто потемнело. Он принялся расстегивать пальцами карман, пуговица почему-то никак не хотела поддаваться — пальцы не слушались. Артемий вдруг почувствовал, что ему трудно сохранять равновесие. Не слушались не только пальцы, но и всё тело! Он отшатнулся к стене и спиной сполз по ней, застыв в таком сидячем положении. «Платон! Платон! Что происходит!?» - он пытался «докричаться» до своего друга на том конце временного шлюза. Ответа не было. Это было худшее из всего, что могло с ним здесь произойти — разрыв континуума... Он попытался поднять руку: один раз, второй, третий... Ничего не выходило. Его мозг исправно посылал сигналы мышцам, но они... не доходили?.. Или блокировались?.. Кем? Как? Это невозможно. В этом времени это было невозможно технически, а в том мире был априоре невозможен чей-то злой умысел. И даже если представить, что это оказалось возможным, то Платон с техником легко могли бы блокировать внешние воздействия. Нет! Причина не в этом. Это какой-то технический сбой в работе оборудования.

Начался очередной обстрел сектора, в котором находился Артемий. «Комбинезон конечно защитит, но меня ведь сейчас просто завалит здесь, если я не уберусь отсюда!» - думал Артемий, наблюдая как рушатся стены зданий поблизости от разрывов снарядов и ракет. Его уже несколько раз довольно ощутимо ударило осколками. Если бы не его амуниция, то он бы сейчас получил повреждения не совместимые с жизнью для уровня медицины этого времени. А Платон все молчал. Просто в порыве отчаяния Артемий отключил постоянный контроль, разорвал связь со своим временем, с Платоном, с контрольным оборудованием шлюза. То есть, он сделал то, о чем говорил с Платоном недавно, перешел на полный автономный режим. В этом режиме он может устанавливать связь только по своему желанию. Система поддержки шлюза начала перенастройку; он посмотрел на индикатор экстренного возврата — тот горел зеленым, то есть был работоспособным. Артемий опять вызвал Платона и одновременно инстинктивно заслонился рукой от летящих в его сторону осколков... Загородился рукой! Тело снова его слушалось!

- Артюха! Артюха! - закричал в голове голос Платона, - у нас сбой! Сбой частот! Твой мозг несколько минут посылал команды твоему телу, но они уходили в ничто — в пространственно-временную бездну... Сейчас ты отключился от постоянного контроля и машина перенастроилась. Но теперь ты в автономе. И я вижу, что ты жив. И это главное. - Платон, наконец, прервал свою тираду.

Теперь Артемий понял, что произошло. Он поднялся на ноги, чтобы перейти в какое-нибудь более безопасное место. Куда!?. В люк! Очередная ракета наконец-то попала в стену, под которой стоял Артемий. Грохот взрыва обрушился на него вместе со стеной, не дав ему сделать и пары шагов по направлению к спасительному люку.

Человеку из ХХI века трудно было бы поверить в то, что огромный кусок стены, рухнувший прямо на Артемия, не превратил его в бесформенную массу из разорванных мышц и раздробленных костей, хотя большинство его внутренних органов действительно получили повреждения, из-за которых обычный человек без хирургической помощи неизбежно умер бы. Но организм Артемия был родом из века 61-го, он хранил в своих тканях резервные запасы всех тех необходимых конструктивных элементов, так необходимых для того, чтобы восстановить разрушенные ткани. Вместе с питательными капсулами Артемий проглатывал и уйму молекулярных биороботов, которые несли постоянную вахту в его организме, отслеживая и купируя начинающиеся патогенные процессы, уничтожая вредоносные вирусы или микроорганизмы. Теперь им работы прибавилось.

Его мозг начал кропотливую работу по восстановлению подчиненного ему организма. Как рачительный хозяин, после стихийного бедствия, разрушившего его хозяйство, принялся он шаг за шагом всё восстанавливать, выискивая резервы и скрытые возможности, восстанавливая поврежденные клетки и перерабатывая в материал для новых убитые.

За Артемия можно было бы особо не беспокоиться, если бы всё это происходило в его времени в комфортных условиях, но это было здесь и сейчас. Правда, стена, обрушившаяся на него, практически скрыла его от посторонних глаз, и это давало некоторую гарантию на относительно безопасное восстановление.

- Артюха, ты восстановишься часов через тридцать... Может лучше...

- Нет! Для меня тут всё только началось. Лучше скажи мне, что со шлюзом?

- Со шлюзом всё нормально. Проблема была в возникшей частотной несовместимости полей. Пока до конца не ясно, из-за чего эта проблема возникла. Точно могу сказать только одно — в автономном режиме тебе подобное больше не грозит.

- Это радует... Покажи мне меня со стороны.

Платон передал ему образ картины разрушенного дома; из-под кучи обломков торчала нога, его, Артемия, нога.

- Нормально, сойду за местное мертвое тело.

Платон в ответ промолчал. Да и что он мог сказать, он в своей жизни никогда не видел мертвых человеческих тел, валяющихся на улице.

Артемий услышал «молчание» своего друга, которое было более чем понятно. Понятней, чем слова или даже мысли... Артемий уже отличался от своих современников и по образу мышления и по восприятию объективной действительности и, конечно же, по поведению в этой агрессивной среде.

Он отключил связь с Платоном. К чему бессмысленные разговоры, если разум сейчас занят совсем другим. Платон в этом деле теперь был не помощник.

Было очевидно, что и Платон это понимает, тем более, что ему было чем сейчас заняться. Ведь нужно было детально выяснить причину разрыва канала, чтобы впредь этого не повторилось. «Хм-м... Впредь не повторилось... Я уже так рассуждаю, как будто занимаюсь чем-то обыденным..,- подумал Платон, усмехнувшись про себя, - хотя... стоит сделать что-то однажды, и нас уже будет не остановить... Этот практический опыт ой как пригодится в будущем!».

Платон сразу же, как «потерял» Артемия вызвал техника, а потом и ученого-специалиста. Совет, естественно, тоже сразу был оповещен о возникшей внештатной ситуации. Ученый-спец вместе с техником, ну и конечно, при участии Платона несколько дней работали над этим случаем разрыва шлюза. В итоге, стала ясна картина физики процесса этого случая.

Пространственно-временной контент, использующий в качестве несущего диапазона частот частоты мозга Артемия, был «сбит с толку» фоновыми частотными колебаниями, оказавшимися слишком мощными. Связь мозга Артемия с контентом была жесткой и неразрывной, и машина в определенный момент перенаправила электромагнитные импульсы мозга Артемия туда, где по её мнению, находилось его тело. И пока Артемий не разорвал связь, его мозг управлял созданным им телом-фантомом, находящимся где-то в тумане времени и пространства. По всему выходило, что Артемию ещё и повезло, что его самого не забросило куда-нибудь, неизвестно куда...

Сознания десятков миллионов людей, выдававшие в эфир частоты эмоций, сильно отличающиеся от частот людей 61-го века, сбили с толку умную супермашину, супермозг, суперразум... До какого-то определенного уровня машине удавалось сглаживать, сравнивать этот диссонанс, но здесь, в аду разрушенного города предел был превышен в какой-то миг. И прогнозные модели ясно давали понять, что в том уничтожающем себя самим мире превышение этого предела Артемию придется пережить ещё не раз и не два. Если не отключить постоянный контроль.

- Что ж, Платон... Ваш друг Артемий поставил перед нами новую задачу...- ученый-спец, похоже, был даже рад, что у него появилась очередная научная проблема, которую теперь предстояло решить.

- Сколько времени вам потребуется, чтобы решить эту задачу? - Платон от волнения произнес это вслух, отмахиваясь от конечно же сразу подкатившегося гравитаба.

- Может, день... может, год, а может... - он неопределенно пожал плечами, - а возможно у этой проблемы вообще нет такого решения, которое нас бы удовлетворило. Ведь мы здесь имеем дело сразу с двумя очень разными мирами. Одно совершенно ясно — ему нельзя пользоваться постоянным контролем. Этот режим можно использовать на непродолжительном промежутке времени, я думаю, в зависимости от ситуации, от нескольких минут до пары часов. Варварский мир преподнес нам урок... Да, вот так вот...

Ученый-спец дал ещё несколько мелких рекомендаций и покинул дом Артемия с обещанием прибыть обратно по первой же необходимости.

В голове бушевал рой мыслей и впечатлений, полученных за пока ещё небольшое время пребывания в этом времени. Артемий пытался освободиться от многочисленных блокировок на уровне сознания и подсознания, к которым вынужден был прибегнуть его мозг, дабы нивелировать последствия того, что с ним произошло. Ему уже удалось зацепиться за свое сознание и теперь он шаг за шагом, точнее, нейрон за нейроном восстанавливал своё Я в своей же собственной голове. Он чувствовал массу внешних воздействий, вот только реагировать на них пока не мог — его мозг пока ещё не мог управлять телом.

Они увидели его в куче обломков, и, в принципе, могли бы даже и не подойти к нему, но его необычная одежда привлекла внимание. Нельзя точно утверждать, что он бы погиб или не погиб, если бы они его не нашли, но факт оставался фактом - его нашли и вытащили из-под обломков.

Бойцы смотрели на него как на чудо — снаряд взорвался совсем рядом и его должно было просто изрешетить градом осколков. Однако из ран у него были только кровоподтёки на лице и голове, возможно сотрясение.

- Осторожно, братцы, у него наверняка переломаны кости... - бойцы осторожно переложили Артемия на брезент и понесли в убежище.

- Что-то не похоже, что у него что-то сломано...

- Хотелось бы ещё узнать — кто он такой? Он не похож ни на кого...

- Узнаем, когда очухается...

Его разместили на топчане одного из бойцов, и уже теперь принялись за более тщательный осмотр. Проверили ноги, руки, ребра — всё цело, только на теле следы почти заживших гематом.

- Видимо, контузило его неслабо, раз до сих пор без сознания, - сделал казавшийся очевидным, вывод рядовой Карпов.Тот самый, который пожертвовал свой топчан для раненого.

К этому времени Артемий уже просто спал, и для того, чтобы проснуться ему достаточно было просто толчка или громкого слова. Что и последовало. Один из бойцов громко поставил ящик с патронами на железный стол. Артемий открыл глаза. «Ну, вот и прямой контакт... Получил, наконец, чего хотел...» - Артемий молча смотрел на собравшихся людей, не решаясь начать разговор. Те не сразу заметили, что раненый зашевелился, занимаясь каждый своими делами. Карпов заметил первым, что незнакомец повернул голову.

- О! Ожил, наконец, - боец тут же подошел к кровати и присел на корточках у головы Артемия. Артемий «пощупал» его мысли — агрессии нет, только частоты дружелюбия и чего-то еще, не совсем понятного, но не враждебного... - Ну, ты как, браток, живой? Руками, ногами шевелить можешь?.. Говорить можешь?

Остальные бойцы тоже уже обратили своё внимание на «ожившего» раненого.

- Он хоть, русский вообще...

- Да какая нахрен разница... Видно же, что не натовец...

Артемий понял, что нужно срочно что-нибудь сказать на их языке.

- Кто вы? - задал он самый глупый из всех вопросов, какие только можно было задать в этой ситуации. Однако на людей это произвело благоприятное впечатление.

- Свои, свои... Не боись... - раздалось сразу несколько голосов.

Артемий приподнялся на топчане и сел. Повел головой из стороны в сторону, подвигал руками, ногами. Организм восстановил себя полностью.

- Звать-то тебя как? - спросил Карпов.

- Федя... - назвал Артемий заранее придуманное имя.

- Ну что, Федя, может расскажешь нам, кто ты? Откуда?- без угрозы в голосе, но довольно настойчиво сказал один из бойцов. Артемий понял, что он у них тут главный. Было понятно, что все ждали, что он им расскажет.

- Я с юга пробираюсь... Я не местный... - начал рассказывать Артемий, осторожно подбирая каждое слово.

- Да понятно, что не местный.., местных тут не осталось никого... - перебил его один из бойцов, но его тут же одернули, давая понять Артемию - «Продолжай».

- Я не военный, точнее, никогда им не был до войны. Но когда наш город разбомбили — пришлось стать, - Артемий надеялся, что сочиняет достаточно убедительно, ведь таких историй тут должно быть немало, - меня не было в городе во время бомбежки. Семья погибла...

Артемий замолчал. Он лихорадочно соображал, что говорить дальше. Ведь он так мало знал про этот мир, чтобы сочинить достаточно убедительную легенду. Он связался с Платоном, тот ответил: «Скажи, что потерял память, ну и так далее...». Объяснение не очень убедительное, но ничего лучшего сейчас было не придумать.

- Я не помню, как оказался в этих местах... - Артемий для большей убедительности зажмурился и сжал голову руками, как будто проверяя её на прочность. В его времени эта хитрость конечно же не прошла бы... Но здесь, вроде бы получилось.

Его не стали дальше мучить вопросами типа «Как ты тут оказался?». Эти люди хорошо знали, чего стоит выжить на этой войне в одиночку. А врет он им или нет — так это очень быстро выяснится. В бою.

- Какой-то он странный, этот Федя. - Качая головой из стороны в сторону, сказал один боец другому.

- Да брось, ты, Саня, парень просто напуган. а людей с потерей памяти сейчас хватает... - морщась от боли сказал офицер — его пару дней назад самого здорово тряхнуло взрывной волной.

- Посмотри, как он держит оружие в руках - такое впечатление, что он первый раз в жизни его видит.

- А почему бы и нет?

- Но как он тогда выжил? Целых полтора года... - не унимался Саня.

- Вот то-то и оно. Надо бы его проверить в деле...

- Кем бы он ни был, но он не натовский лазутчик, внутреннее чутьё еще меня никогда не подводило. Не похож он на "западника". - сказал офицер и, помолчав, добавил - он вообще ни на кого не похож. А проверить ещё успеем... Сначала надо его хоть чему-нибудь обучить.

Так ученый на некоторое время стал «сыном отряда». Артемий в течение двух последующих недель примерно выполнял роль ученика. Бойцы отряда наперебой учили его местным премудростям, касающимся, прежде всего, элементарного выживания. Иногда он испуганно думал о том, что будет с ним, если они узнают, кто он на самом деле, откуда он, что он тут делает. Он пытался понять жизнь этих без сомнения несчастных людей. Платон, со своей стороны, постоянно просчитывал вероятности событий, это было единственное, чем он мог помочь сейчас. Это делало жизнь Артемия более менее предсказуемой. Постепенно он научился обращаться с оружием, не пугаться вида крови. Эта жизнь каким-то непостижимым образом втягивала его в свои сети, законы и правила. Спустя неделю он уже не испытывал постоянного шока от нереальности этого мира. Хотя по-прежнему не понимал, точнее, не воспринимал войну как способ выяснения отношений. Вряд ли кто-то или что-то могли переубедить его в этом. Он пытался говорить с людьми на эту тему, но наталкивался на стену не то чтобы непонимания, а какой-то обреченности, неверия в то, что можно как-то по-другому решать проблемы.

Он понял, что более не знает, что делать дальше... Куда идти? За кем наблюдать? Дальше сканирования психики он не продвинулся в исследовании этого времени. Наблюдения, разговоры, опять наблюдения... Новых впечатлений он получил массу, но так и не смог понять загадку этого времени, хотя провел уже здесь больше двух месяцев по здешнему исчислению. Разные люди, разные обстоятельства, разные мотивации... Но всё это вместе напоминало движение по замкнутому кругу. "А кто говорил, что будет легко?"- сам себе сказал Артемий.

Он понял, что наступил момент истины - невозможно понять этот мир, не принимая реального участия в этих событиях. Это означало, что придется ему выбрать одно из двух: либо он прекращает свою экспедицию и с наблюдениями поверхностного характера возвращается в свой благополучный мир, либо... Он вызвал Платона.

- Что там у тебя? Опять что-нибудь...

- Нет, со мной все в порядке, просто я тут кое-что понял...

- Ты понял, что я должен перестать тебя "вести"? Так это и я понял...

- Да.., фактически это так. Иначе я не добьюсь своей цели. И дело тут не только в сбоях из-за фоновых помех. Для того, чтобы научиться мыслить так же как и эти люди я должен сознавать, что могу здесь рассчитывать только на себя самого, на свои силы. И ещё... мне придется принять одну из сторон.

- И за кого же ты собираешься воевать? И как ты потом объяснишь ЭТО советникам?!

- Пойми, Платон, если я сейчас вернусь с тем, что у меня есть, то это будет означать, что я просто прокатился туда-обратно, чтобы посмотреть и собрать информацию. Этого недостаточно прежде всего для меня самого, как для человека, инициировавшего эту экспедицию. А закона невмешательства я не нарушаю...

- Нужно отправить тебе побольше полезных вещей... - Платон уже не слушал его, а думал о технической стороне дела.

- Я рад, что ты понял меня... Постарайся сделать так, чтобы Оливия ничего не заметила.

- Конечно, я ведь все равно буду в межвременной параллели... И не забывай, при желании, ты всегда снова сможешь связаться со мной.

Платон собрал для своего друга кое-какие полезные вещи, необходимые в теперешней ситуации: питательные модули, дополнительное снаряжение и, главное, устройство одностороннего возврата.

- Ну, давай, сними его! Что ты ждешь!? - Карпов переводил взгляд то на него, то на натовца, который тем не менее, не переставал стрелять по ним, отходя к своим.

У напарника просто заклинило автомат, и если бы не вражеский солдат, поливавший огнем проем окна по краям которого они стояли, то он просто выхватил бы автомат у Артемия. Артемий же пребывал в крайне затруднительном положении: убить человека он не мог, но и не выполнить это простое, с точки зрения любого бойца Сопротивления действие, тоже нельзя было. Ведь по их понятиям, это означало предательство, то тесть - смерть. Убить себя он, конечно, не даст, но место и время опять придется менять. Так он никогда не достигнет своей цели - убегая от экстремальных ситуаций, он становиться просто наблюдателем, а это мало чем отличается от прочтения рукописи с мнеморядом. Нет! На этот раз он не самоустраниться! Он поднял автомат и выпустил очередь, стараясь не попасть в человека.

- Кинь мне!- Карпов, увидев, что натовец уходит, махнул рукой и приготовился перехватить автомат. Артемий бросил, напарник ловко перехватил оружие и двумя короткими очередями, мельком выглядывая из-за окна подстрелил натовца.

- Уходим, Вася, уходим! - напарник похлопал по плечу Артемия, и, не дожидаясь пока тот среагирует, бегом направился прочь от оконного проёма.

Артемий вынужден был направиться вслед за ним.

Карпов двигался быстро, умело уворачиваясь и перепрыгивая разного рода препятствия в виде обломков, ям, поваленных столбов и других типичных признаков местности, где ведутся активные боевые действия. Он периодически оглядывался и поторапливал Артемия - «Давай, давай, шевели шарнирами!». Тот старался не отставать, хотя без помощи комбинезона, приводящего в нужный тонус мышцы, у него это вряд ли получилось бы. «Останови его! Впереди натовцы!» услышал в своей голове голос Платона Артемий, и уже открыл было рот, но не успел. Карпов уже вступил в перестрелку с несколькими солдатами, которые открыли огонь первыми, он перебегал от одного укрытия к другому, махая Артемию рукой - «Уходи!»...

Артемий первые пару-тройку секунд беспомощно стоял в нескольких метрах за спиной у Карпова, пока тот не поменял позицию. Откуда было знать бедному Карпову, что максимум, что натовские пули могли сделать Артемию — это поставить небольшие синяки, и то ненадолго. Но это не означало, что Артемий вот так вот просто мог оставаться здесь... Нужно было опять уходить... Позор, предательство, трусость по местным понятиям.

Артемий стал пятиться назад, за спасительные развалины здания. Карпов тоже уже развернулся было в его сторону, отстреливаясь от наседавших натовцев, но увидев, что Артемий замешкался, снова повернул в сторону атакующих крича ему что есть голоса: «Иди на х.. отсюда, баран!».

Натовцы заметили обоих и по обыкновению стали брать их в кольцо. Карпову пришлось отвлечь на себя внимание флангов, чтобы дать возможность Артемию уйти. Его лицо исказила гримаса досады и боли, когда он понял, что из этой передряги ему уже не выбраться – пуля попала ему в ногу — теперь уже не побегаешь... Он последний раз оглянулся в сторону Артемия — того уже не было видно. Карпов пристегнул последний рожок, передернул затвор и скривившись от боли в раненой ноге, встал в полный рост, стреляя то в одного, то в другого, пока несколько пуль уже окончательно не повалили его на землю...

Артемию удалось уйти от места боя. Теперь ему нужно было быстро решить, что делать дальше: опять быть переброшенным Платоном в другое место и время, хотя для этого и придется снова включать контроль, или уже сделать, наконец что-то самому?..

- Он мертв?- спросил у Платона Артемий.

- Да. - ответ был предельно лаконичен. - И он думает, что дал тебе возможность уйти. То есть... думал...

- Я вернусь к ним... - сказал Артемий имея в виду базу Сопротивления.

- И они поведут тебя на расстрел...

- И поделом мне...

- Артем, я больше тебе не советчик... видимо, это тот рубеж, где ты должен принять решение...

Артемий некоторое время молчал. Конечно, ему было страшно остаться в этом невозможном мире без всевидящего «голоса сверху» Платона. Хотя, как оказалось, не такой уж он и всевидящий... Он должен вернуться и рассказать, как всё случилось. И сделать это нужно прямо сейчас, пока натовцы на него не набрели. Он принял решение.

- Спасибо тебе, что предупредил... Но больше не надо... Я пошел к ним.

- Не забывай — если что — я всегда готов тебя выдернуть... Удачи тебе!

Артемию действительно нужно было поторапливаться. Из-за него и так уже погиб человек, а если он ещё и приволокет за собой натовцев на базу... Он считал информацию датчика присутствия — не слишком быстро, но отряд солдат-натовцев двигался в его сторону. Он выглянул из своего укрытия — никого ещё не было видно. До базы было километра два, и он быстро направился в её сторону.

- ...Значит, говоришь, один автомат у вас был... - выпуская едкий сигаретный дым из ноздрей и как-то недобро прищуриваясь говорил офицер.

Артемий видел и чувствовал, что тот ему не верит, но не испытывает злости или ненависти. Просто не верит в него как в «своего».

- Может, ты просто струсил?

- Дайте мне оружие и я докажу... - сказал Артемий, сам не веря в то, что он это говорит.

- Мы не можем держать тебя у себя, если не будем уверены, что ты... И отпустить тоже просто так не можем. Не те теперь условия... Ладно, посиди пока здесь. - Офицер поднял автомат и пошел на выход. - А я пока пойду посмотрю — что там...

Снаружи послышались автоматные очереди и разрывы гранат. Бойцы «встретили» натовцев. Минут через пять в подвал стали возвращаться бойцы. Двое из них тащили натовское оружие, ещё двое — раненого бойца.

- Витька зацепило... В грудь, навылет... - сказал один из тащивших раненого бойцов.

Раненого уложили на ту же кровать, где недавно лежал Артемий. Раненый был без сознания. Все перенесли своё внимание на него. Артемий сидел позади всех и смотрел на лежащего бойца. Он уже «пощупал» его состояние, уже выяснил, что ранение оказалось несмертельным, но требующим определенного вмешательства, которое здесь некому было осуществить. Артемий мог бы ему помочь, просто нужно было «подсказать» мозгу этого человека, что нужно делать, как быстро восстановить разрушенные ткани... Вмешательство... То есть, нарушение закона. Но он не для этого сюда прибыл... Нет, он не задавался сейчас вопросом: что делать? Он знал, что не совершит вмешательства.

- Он сможет выжить? - спросил Артемий. Он хотел знать, что думают по этому поводу бойцы.

Офицер посмотрел на него, взял натовскую винтовку и отдал её Артемию со словами:

- Бери и уходи.

Его выгнали. Его просто выгнали. Но ведь его могли бы и просто расстрелять... Ну, то есть, попытаться расстрелять. Своим он для них не смог стать, но врагом они его тоже не считали… Эти жесткие люди, поставленные в ещё более жесткие условия, самим своим существованием доказывающие каждый день и каждую минуту, что невозможное возможно, поступили с ним максимально гуманно, учитывая эту реальность.

Тот факт, что его «попросили» ещё не означал, что он прекратит свои наблюдения. Он остался в городе и ему опять пришлось прибегнуть к помощи изолирующей оболочки.

Побродив за солдатами-натовцами, он вновь переключился на бойцов Сопротивления. При этом он поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется повторять этот «эксперимент по внедрению» с натовскими солдатами. Пытаясь объективно смотреть на все и на всех здесь, он уже понимал, что поведение бойцов Сил Сопротивления явно спровоцировано действиями натовцев, и фраза, брошенная кем-то из бойцов: «Наше дело правое — мы победим!» звучала вполне справедливо из уст русских.

Осторожно пробираясь среди обломков, он увидел трех человек, скрывающихся за стеной разбомбленного здания. Они высматривали что-то или кого-то на улице. Артемий был достаточно близко, чтобы и слышать их и воспринимать их мыслеобразы. Сверху послышался шум близко летящего самолета и все трое бросились под укрытие куска плиты, висящего на арматуре. Самолет пролетел мимо, не заметив их, бойцы вылезли обратно. Говорили они мало, да и о чем было говорить, когда всё и так ясно. Но люди они были разные.

Один был спокоен и уверен в себе, про таких говорят — человек со стержнем внутри, неплохо образован для этого времени, привыкший добиваться своей цели. Другой — явный интроверт, сам в себе, от которого неизвестно, что ожидать. Однако, тоже неглуп и в лишних советах не нуждающийся. Третий - беглый преступник, спасшийся после бомбардировки колонии, где он отбывал свой срок. У этого тип личности и характер соответствовали его образу жизни... Однако война выровняла их под свой стандарт, кому-то дав недостающее, а у кого-то отрубив лишнее, ненужное или даже мешающее здесь, чтобы выжить. И мысли у них были сейчас одинаковые, ведомые одной общей идеей как рекой, вбирающей все ручейки мыслей и мутных и чистых. Единая идея, единая цель.

Ноги сами понесли его за этими тремя русскими бойцами Сопротивления, которые сначала нырнули в открытый люк на улице, а теперь собирались выйти на поверхность через один из люков. Они уже миновали их несколько и, наконец, остановились около одного и стали подниматься по скобам вверх. Один из них уперся спиной в крышку люка, осторожно сдвинув её, и выглянул на улицу. И почти сразу вылез весь. Остальные двое последовали за ним, тихо переговариваясь между собой. Артемий полез вслед за ними. Когда все трое бойцов оказались уже на поверхности, он услышал стрельбу, крики и взрыв, после которого всё стихло, а на него сверху посыпались какие-то мокрые ошметки. Артемий в темноте люка сразу не разобрал, что на него нападало, и только спустившись обратно вниз, он разглядел, что его закидало кусками человеческих тел. Тех, трех бойцов.

Ему потребовалось время, чтобы справиться с эмоциями и рефлексами...

Он хотел ещё успеть вблизи посмотреть на того, кто командует солдатами-натовцами. У него оставалось на это всего несколько часов, потом оболочка перестанет действовать. В истекающем кровью городе ему больше нечего было делать. Всё, что можно было здесь увидеть, он увидел... И мысли и намерения людей, обусловленные вот этой действительностью, от которой уже никуда не деться, как с одной стороны, так и с другой особенно сильно не отличались, и с той и с другой стороны думали о войне, о смерти своего врага. За исключением той идейной, скорее даже фатально-идейной общности, которой «фонило» сознание бойцов Сопротивления.

Он вылез из люка, стараясь не наступать на куски разорванных человеческих тел. Ему, пожалуй, не нужно было бы на это смотреть, но... зачем тогда он сюда явился? И он смотрел, чтобы потом всё увиденное показать там, у себя, в своем мире.

До расположения натовских сил он добрался уже привычным для него здесь способом — бегом.

Он опять ходил и слушал то одного, то другого, пока не вышел на главного здесь офицера — генерала. Наблюдая за ним, он увидел человека, скованного обстоятельствами. И у него тоже не было этой всеобъемлющей идеи, которая была у каждого русского, которого слушал Артемий. Сомнение и недовольство — вот какие первые фоновые импульсы исходили от него. Генерал чувствовал ответственность за своих солдат и очень не хотел, чтобы они умирали. Его идеей была идея сохранения жизней его солдат. Как человек, попавший во власть стихийного бедствия, не пытается бороться с ним, а просто старается выжить, так же и этот генерал рассматривал уже эту войну как стихийное бедствие и был сейчас больше озабочен не необходимостью уничтожения своего врага, а именно недопущением бессмысленных жертв среди своих солдат. Кроме того, он не испытывал лютой ненависти к своему врагу, но его враг — был его врагом и он с ним воевал. Он старался не думать о правильности или не правильности того, чем он тут занимался. И всё же, у генерала не всегда это получалось, насколько успел почувствовать Артемий. Он капнул глубже в его сознании и памяти и увидел заседание стран-союзников и разговор со странным ученым и прежние войны генерала... Ему стало жалко этого человека, человека бывшего рабом своего положения, который зная об этом, пытался совместить несовместимое... От него он узнал, что город будет разбомблен, и что генерал выводит свою армию, в нарушении приказа.

Жалость... Жалость... Всё сознание Артемия сейчас было пропитано ею. Эти люди в подземельях воюющего города... они скоро умрут в ядерном пламени. Они ещё не знают этого. А эти должны были бы бродить там потом и добивать тех, кто выжил. Но генерал их туда не отправит, как понял Артемий.

…. Главный вывод, очень обобщенный, который он сделал: склонность к насилию, к войнам у них является следствием недоразвитости разума — чего собственно и стоило ожидать. Но этих наблюдений всё ещё было мало. Очень мало. Должны же быть какие-то исключения в этом море бессмысленности?..

ГЕНЕРАЛ

2021 год. Март.

Европа постепенно приходила в себя после потери Брюсселя и Берлина, после разгрома Скандинавского полуострова и Прибалтики. Вместе с Брюсселем было уничтожено и всё натовское командование, находившееся на тот момент в городе, поэтому Штаб натовского командования был вынужденно перенесен в Бонн. Новые высшие военные чиновники приступили к своим обязанностям.

Население Европы наконец-то узнало всю или почти всю правду о том, что происходило на востоке в течение последних четырех лет. Правительствам позарез необходимо было убедить людей в том, что этот удар нельзя оставлять без ответа, что нужно начинать новую войну, а точнее, продолжать старую, но с учетом новых реалий. Политтехнологи трудились не покладая рук, разрабатывая новую Европейскую военно-экономическую концепцию. Оставлять в живых вновь поднявшегося «русского зверя» никак нельзя было. Вынужденное перемирие нужно было срочно заканчивать — ведь российская армия, объявившая во всеуслышание о своем существовании, времени зря не теряла. Неумолимые данные разведки не предвещали ничего хорошего для Европы.

Европа перешла на военное положение теперь уже официально. Штаты прислали несколько тысяч военных инструкторов и советников, ведь среди 15 миллионов армейских потерь было несколько сотен тысяч офицеров разного ранга, и командование НАТО столкнулось с острой нехваткой младшего, среднего и старшего командного состава. Вновь набранные полчища новобранцев зачастую просто некому было учить.

Экономика Европы оказалась де-факто в состоянии дефолта. Евросоюз вынужден был начать переговоры со странами юго-восточной Азии об оказании экономической помощи, то есть — выделении кредитов. Основным кредитором, естественно, был Китай. И Европа получила деньги на ведение войны, но при условии, что при освоении ресурсов часть всех (!) европейских доходов будет доставаться кредиторам в течение последующих 50 лет. И это, в создавшейся ситуации, для Европы было большим облегчением, по сравнению с тем вариантом, если бы кредиторы заломили несусветные проценты. Европе сейчас было не до долгосрочного планирования, и азиаты планировали на этом как следует заработать в будущем.

Первое совещание глав военных командований стран НАТО в Бонне.

В холле конференц-зала собрались человек двести высокопоставленных военных, большинство из которых получили свои новые должности и погоны совсем недавно... Среди собравшихся были и двое старых знакомых: генерал Манфред фон Франкфурт и генерал Жан-Поль Лакранж.

- Рад Вас видеть живым и здоровым, Манфред! - начал беседу более разговорчивый француз.

- Салют, месье Лакранж! Я вижу, нам обоим здорово повезло, если слово «повезло» вообще применимо к создавшейся ситуации. - При этих словах немец сложил руки в замок у себя на животе и понуро покачал головой.

- Русские не превратили нас в радиоактивный фарш. И это уже хорошо, - негромко произнес француз слегка наклонившись к немцу, - но жалко сознавать тот факт, что мы с вами оказались правы...

- Да, причем — настолько правы... - в задумчивости произнес немец.

Два генерала, не сговариваясь, повернули в сторону стоящих у стены кресел, начало совещания по каким-то причинам откладывалось и у них было время поговорить. Они плюхнулись в кресла и продолжили свой неторопливый разговор.

- Как думаете, кого назначат начальником штаба армий?- повернувшись в сторону собеседника негромко произнес немец.

- Учитывая размер военных потерь, не удивлюсь, если это будет американец, - француз кивнул головой в сторону американского генерала в окружении целой своры своих офицеров.

- Абсурдность ситуации заключается в том, что Ваша, Жак, шутка может стать реальностью при определенных условиях...

- Если какая-нибудь ещё русская бомба прилетит и сюда... - завершил мысль немца французский генерал.

- Поэтому, нужно поскорее отправляться на фронт — там выше вероятность выжить, как я уже убедился.

- Всю жизнь воюю, но никогда не понимал, почему люди не могут просто договориться, не убивая друг друга. - В голосе француза отчетливо звучала безнадежность. Посвятив свою жизнь военному делу, он тем не менее, всегда испытывал чувство досады от того, что очередная военная операция, проведённая под его командованием, заканчивалась человеческими смертями, будь то хоть какие-нибудь туземцы или хоть его солдаты. Он выполнял свой долг, но безнадежно мечтал о том, что когда-нибудь наступят времена без войн.

- Бросьте, Жак, нам с вами уже уготовлено горячее местечко в аду, так что единственное, что нам остаётся — это выполнять свою работу, какой бы бессмысленной она нам ни казалась. - Немец несколько секунд помолчал и продолжил, - а уж теперь, когда русские использовали свою козырную карту, у нас появилась возможность вести широкомасштабные военные действия, не боясь скапливать войска в одном месте. Эта война закончится ещё не скоро, если конечно не будет принято решение забросать русский север ядерными ракетами, и русские неизбежно проиграют, но мир станет другим, совсем другим. Прав был ученый...

В этот момент, наконец, открыли зал заседания, и военные стали неторопливо просачиваться внутрь.

На этом совещании предстояло решить целый ряд вопросов, в частности, что делать с Прибалтикой, ставшей форпостом русских, или — что делать со Скандинавией — восстанавливать или отложить до лучших времен? От того, кто станет новым начальником штаба войск НАТО тоже зависело немало — среди генералов не было единого мнения о том, как именно дальше вести войну. Наиболее горячие головы готовы уже были применить ядерное оружие на всей территории России, не думая об экономических последствиях. Другие считали, что нужно давить на американцев и пытаться договариваться со странами Южной Америки в обмен на доли в освоении ресурсов. И так далее, и так далее... В общем, поговорить собравшимся было о чём.

- Объединенный штаб командования разработал подробный план завершения войны за полтора года с полной очисткой территории. - Претендент на должность начштаба продолжал свой доклад, который длился уже минут двадцать. - Я прошу всех ознакомиться с ним.

Британец начал рассказывать о плане, заостряя внимание на тех или иных позициях. Он был полон решимости, и, судя по всему, он и должен был стать новым начштабом. Сей факт, естественно, не ускользнул от генерала Манфреда и генерала Жака.

- Сколько энергии... - пробурчал немец, - интересно, где он был, когда наши солдаты сотнями тысяч умирали под Норильском, Тюменью и Архангельском?

- Похоже, что вопрос о назначении нового начштаба уже решен, - француз сказал это без какой-либо интонации в голосе, как что-то обыденное и неизбежное. - Кстати, что Вы думаете об этом абсурдном плане, - француз немного оживившись повернулся к своему приятелю.

- То же, что и вы, Жак, то же, что и вы. Я не пущу своих солдат на территорию, отбомбленную химическим и бактериологическим оружием, в каких бы средствах защиты они ни были. И уж тем более, не пущу их больше на зараженную радиацией территорию.

- Ещё 10 миллионов плохо обученных солдат... - француз покачал головой, - будем опять пытаться задавить русских числом...

- Постойте-ка, Жак, давайте послушаем вот этого парня...- генерал ткнул пальцем в сторону трибуны.

А послушать действительно стоило, потому что начал говорить приглашенный гость от экономического совета. Суть его выступления сводилась к тому, что умные парни-экономисты просчитали несколько вариантов развития событий: от полного уничтожения русского севера, до мирового соглашения с русскими. Были, естественно, и промежуточные варианты. По всему, выходило, что выгоднее всего было оставить ситуацию так как есть, то есть заморозить военные действия и заняться освоением тех полутора миллионов квадратных километров территории, которые оставались под контролем европейцев, даже несмотря на то, что ресурсов на этой территории было не особенно много. Самым экономически невыгодным вариантом была ядерная бомбардировка севера. Даже ведение широкомасштабных военных действий было выгоднее, так как в этом случае сохранялась возможность захвата новых незараженных территорий, которые потом можно было бы и продать каким-нибудь другим странам. Экономист как мог пытался донести до военных, что военные действия необходимо замораживать на неопределенный срок. Но вслед за ним вышел представитель Европарламента — политик, и начал гнуть свою линию:

- Каким бы безумием не казалась эта война, мы не можем и не имеем права перед нашими народами прекращать военные действия сейчас, когда Европа умылась кровью, даже несмотря на тяжелое экономическое положение. Народ Европы не простит нам этого...

- А ты у него спрашивал, у народа-то, засранец, - генерал Манфред аж покраснел от ярости к политикану-демагогу.

- Не стоит, старина, на него злиться, ведь он политик, что с него взять... К тому же, он просто выполняет установку «сверху». Ведь там уже всё решили... А от нас просто требуется лишь детальная проработка военной операции.

- Черта с два я буду выполнять их приказы. Мой корпус готовиться к переброске в Россию, но видит Бог, я буду воевать так, как сам посчитаю нужным.

- Моё соединение будет дислоцироваться где-то севернее Вологды, на самой границе зараженной территории. А где будете Вы, Манфред?

- Пока не знаю, но знаю, что там, где будет мой корпус будет жарко.

Заседание продолжалось уже третий час и по регламенту пришло время обсуждения вопроса о Прибалтике.

- … Нельзя допускать, чтобы русские имели оборудованные порты и верфи на Балтийском море и возможность оперативного реагирования на море вообще. Поэтому считаю, что необходимо в кратчайшие сроки ликвидировать этот форпост, если мы не хотим, чтобы у нас опять стали взрываться нефтяные платформы и русские корабли начали обстреливать прибрежные территории... - продолжал политик.

Всё это звучало вполне логично и нашло поддержку у собравшихся. Хотя сроки выполнения задачи несколько озадачивали — слишком мало времени выделялось для этого. И ещё генералу Манфреду не понравилась фраза «...задачу должны выполнять подразделения с большим боевым опытом в России».

Как и предполагал генерал - его корпус был переброшен именно в Прибалтику. Как всегда — в самое пекло. Бункер генерала стоял под Вильнюсом, который сейчас превратился в оплот российской армии в Прибалтике.

Генералу было хорошо известно намерение командования раздолбать Прибалтику с применением ядерного оружия, не зря его корпус был укомплектован бункерами, а личный состав костюмами РХЗ. Ему эта ситуация совсем не нравилась. Всем было очевидно, что русские будут сражаться до последнего человека, то есть всё-равно придётся эти территории бомбить, а потом проводить зачистки. Генерал твёрдо решил для себя, что если его корпусу поступит приказ войти в зону заражения, то он этот приказ не выполнит, даже если его расстреляют потом.

- Шульгер, зайдите! - Генерал вызвал начштаба корпуса, который только что прибыл с передовой.

Не прошло и двадцати секунд, как в бункер вошел Шульгер. По его виду было заметно, что он действительно только что с передовой — мундир был в пятнах бетонной пыли, а край форменной фуражки был надорван.

- Что у вас за вид, полковник, - генерал прекрасно понимал, откуда только что прибыл начштаба, но не смог сдержаться, чтобы не задать этот вопрос.

- Виноват, герр генерал, я только что с ….

- Знаю, знаю... Поэтому я Вас и вызвал — генерал кивком головы указал Шульгеру на кресло, - присаживайтесь и рассказывайте.

- Благодарю, - полковник уселся в указанное ему кресло.

Вести, которые он принес были не очень хорошие, поэтому полковник перед тем, как начать говорить помолчал немного дольше, чем этого требовалось, чтобы просто собраться с мыслями. Генерал отнюдь не был деспотом, но полковник прекрасно знал, что никакого беспорядка тот не потерпит. И уж тем более беспорядка в докладе о состоянии дел в городе.

- Ну, что молчите... Я знаю, что ничего хорошего вы мне не скажете...

- Герр генерал, мы здорово застряли в Вильнюсе тремя танковыми батальонами. Но этой ситуации нельзя было избежать - «точечники» не могут толком разобраться с целями, а в результате последнего обстрела крылатыми ракетами образовались такие завалы, что танки еле-еле продвигаются по улицам. Бомбардировка вакуумными бомбами тоже ожидаемых результатов не приносит.

Штаб корпуса находился в двадцати километрах от Вильнюса, но даже здесь было слышно, как «ухают» «вакуумники» разной мощности. И по всей видимости «ухали» они действительно не приводя к большим потерям живой силы противника.

- Сколько живой силы противника осталось на сегодня в городе? - генерал говорил спокойно, без раздражения или недовольства в голосе — он понимал, что его офицеры делают всё, что могут и их вины в сложившейся ситуации нет.

- Порядка 8-10 тысяч, точнее сказать невозможно, - полковник разложил перед генералом электронную планшетную карту с нанесенными рекогносцировочными оперативными данными, - данные разведки говорят о том, что противник рассредоточен по всему городу небольшими группами, в состав которых входят снайпер, гранатомётчик и два-три стрелка.

Генерал смотрел на красные точки русских, рассеянные по всему городу, и группы зелёных точек своего корпуса, которые, вытянувшись тремя продолговатыми полосами, вклинивались в город с юго-запада на северо-восток.

- Каковы потери за сегодняшний день? - спросил генерал.

- 253 человека убитыми, 192 раненых и 4 единицы бронетехники выведены из строя полностью.
«Если штурмовать — значит потерять кучу солдат и много техники. Если выйти из города — значит будет ядерный удар и зачистка силами моего корпуса. Как ни крути — везде клин» - генерал тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла сложив руки на груди.

- В городе остались лишь военные, местные жители разбежались по окрестностям... Вот что, полковник, созовите-ка мне старший командный состав завтра к 6. 00. Вы свободны.

- Слушаюсь, герр генерал. - Полковник поднялся с кресла, и , отдав честь, быстрыми шагами направился к выходу.

Генерал уже принял решение, теперь нужно было ознакомить с ним командный состав. Он ещё раз посмотрел на карту и, достав лист бумаги, набросал текст приказа об отводе войск из города. Он прекрасно понимал последствия своих действий. После отвода корпуса будет нанесен тактический удар, а дальше его корпус должен будет лазить по этой радиоактивной клоаке и форсированными темпами осуществлять зачистку, а заодно, добивать оставшиеся силы русских на остальной подконтрольной ему территории. Приказ о зачистке радиоактивной территории он не выполнит, потому что ни один его солдат не должен больше пострадать от того, что кому-то сверху подумалось, что «надо бы побыстрей». Дезертировать и нарушать свой долг он не собирался, но и укладывать своих солдат в эту землю вопреки всем законам военной тактики и вообще здравого смысла он тоже не даст. Его корпус продолжит выполнение поставленной задачи, отойдя от зоны заражения.

На следующее утро в бункере у генерала собрался практически весь высший командный состав корпуса, за исключением нескольких офицеров, которые не имели возможности отлучиться с передовой.

После краткого приветствия генерал поднялся со своего кресла и, жестом усаживая обратно на места вскочивших было офицеров, начал:

- Господа офицеры, уверен, вы все понимаете, для чего я вас тут собрал сегодня, - генерал начал разговор без всяких прелюдий. Он говорил не торопясь, выверяя, как будто прицеливаясь к каждому слову — для него было важно понимать и сознавать, что его подчиненные поняли и поддерживают его, - командование поставило перед нашим корпусом задачу, выполнение которой неминуемо приведет к большим и бессмысленным потерям. Если выполнять эту задачу в установленные сроки... - некоторые из офицеров при этих словах еле заметно закивали головами, - я принял решение вывести подразделения из города, чтобы на удалении переждать тактический удар и... не принимать участие в зачистке города. У нас здесь достаточно работы и без зачисток зараженных территорий. Я хочу, чтобы вы выразили своё мнение по поводу моего решения.

- Герр генерал, при всём моём уважении к Вам..., - поднялся один из старших офицеров, - но это будет прямое нарушение приказа командования со всеми последствиями... И я... я бы не хотел, чтобы у меня был другой командир... Готов разделить судьбу корпуса... - полковник опустился на своё место.

- Спасибо, полковник Венкель, Вы как всегда предельно честны в своём мнении.

- Герр генерал, под Вашим командованием готов нарушить этот приказ — мои солдаты не подопытные кролики. Мы здесь для того, чтобы воевать с противником, а не с нашей собственной радиацией или химией. - Теперь уже другой офицер высказался в поддержку генерала.

Генерал удовлетворенно кивал головой -- он явно не ошибся, рассчитывая на разумность своих офицеров. Ещё пара офицеров посчитали нужным выразить своё мнение по поводу решения генерала. Общий итог был вполне очевиден — генерал получил поддержку своих офицеров. Теперь его корпус будет выполнять только его приказы. Генерал не думал, точнее не хотел думать, что будет с ним самим. Ему просто досмерти надоело терять своих солдат на этой бессмысленной войне.

Генерал фон Франкфурт вывел свой корпус за пределы зоны поражения ядерного тактического удара. Как и следовало ожидать, сразу после этого ему поступил приказ о зачистке территории в недельный срок. Хотя в штабе прекрасно знали мнение генерала о целесообразности такой зачистки. И кто-то там наверху наверняка был бы даже рад, если генерал отказался бы выполнять этот приказ. Генерал фон Франкфурт был слишком неудобным генералом со своей вечной тягой к разумности при ведении боевых операций, и если он вдруг окажется не у дел или где ещё подальше, то в штабе НАТО сильно бы не расстроились.

Тактический удар смёл основные силы русских вместе с оборонительными рубежами. Правда, при ударе пострадало много местного мирного населения, между прочим, европейского населения.

Остатки Сил Сопротивления отходили из Прибалтики вглубь России на северо-восток, спасаясь от последствий ядерного удара. Местное население, зажатое теперь между двух огней, в панике пыталось кто как мог перебраться в Европу, где им , между прочим, не так уж и были рады. Несколько сотен тысяч человек собирались в лагерях для переселенцев на территории Польши, Швеции, Норвегии. Теперь у этих людей не было Родины, у многих не стало родных и близких, теперь у них не было даже теоретической возможности вернуться на свою землю, поскольку возвращение означало смерть от радиации. По злой иронии судьбы, Родину у них отобрали те, кто должен был их защитить от российской агрессии.

Время шло, и Генерал игнорировал уже третий приказ явиться в штаб НАТО, ссылаясь на то, что ситуация требовала его присутствия здесь на войне. И, между прочим, в этом не было ни толики лжи, потому как ситуация действительно требовала его участия. Русские обложили корпус генерала своей буферной армией и теперь придавливали его поближе к зоне заражения, заставляя генерала использовать оборонительную тактику. Время сейчас играло на русскую армию. Отрезав генерала от баз снабжения, можно было до бесконечности выматывать его позиционными локальными боями, заставляя его солдат все чаще прятаться в транспорты бункеров. Что, в принципе, было вполне логично, но генерал понимал, что обороняясь, он не проломит буферную дугу русских, да и подкрепление ему ждать не приходилось. Командование просто отдало его корпус на съедение русским, понимая, что этот генерал просто так не сдастся и будет стягивать на себя всё больше и больше сил российской армии. И тогда можно будет нанести ещё один удар... Такой вариант генерала не устраивал. Он начал передислокацию своего корпуса, с тем, чтобы развернуться во фронт буферной армии. Однако в штабе командования НАТО такие маневры опять не одобрили — им нужно было, чтобы генерал вёл бой поблизости от зоны заражения, чтобы повторный удар не захватил слишком много новой территории. У генерала состоялся пренеприятный разговор со штабом командования, результатом которого было решение выслать в район расположения его корпуса ещё одну армию, но не в помощь, а в качестве одного большого заградотряда — британский танковый корпус, усиленный ракетными дивизионами и тремя пехотными дивизиями.

Спустя четыре дня эта армия уже «поджимала» потрёпанный в боях корпус генерала с юго-запада, и, как бы между прочим, постреливая ракетами по позициям русских, которые, понятное дело, старались как можно ближе прижиматься к позициям немецкого корпуса. В результате чего, после очередного обстрела оказалось, что ракеты зацепили пару «зазевавшихся» бункеров. Около двухсот немецких солдат погибли от рук своих союзников по НАТО — британцев.

А бои с российской армией не прекращались ни на минуту. Британская армия, дышащая в спину и держащая штыки на изготовку, действовала на нервы всё больше и больше, и настроения среди солдат корпуса всё больше и больше смещались в сторону того, что не мешало бы дать повоевать и британцам:

- Эти напыщенные ублюдки потягивают пиво, лежа на своих койках, пока нас тут выбивают русские снайперы и гранатометчики.

- Точно, Вилли, и если нужно будет они перенацелят свои ракетные системы на наши позиции...

Примерно такие разговоры шли сейчас среди солдат генерала. Офицеры, как могли, пытались гасить такие настроения, но что они могли сказать своим солдатам, ведь те говорили правду. Все прекрасно понимали, что добром это всё уже не кончится...

В один из дней это произошло. У командира экипажа одного из танков не выдержали нервы, когда во время боя он вдруг понял, что попал под союзный огонь. Развернув свой танк, он на полном ходу пошел на позиции британцев. Странно, но русские не стали его жечь, хотя могли бы... Танкист открыл огонь. Британцы ответили и в считанные секунды сожгли немецкий танк. Это не осталось незамеченным — теперь уже вся танковая рота развернула свои орудия в сторону британцев... Завязался настоящий бой.

- Шульгер, машину мне! - генерал увидел, что произошло то, чего он так опасался, и находясь в бункере, он не сможет остановить своих разгоряченных парней.

- Генерал, Вы хотите...

- Да, да, Шульгер, черт Вас возьми, я должен быть там, если Вы ещё не поняли! - генерал начал выходить из себя.

Через минуту он уже несся в танке по направлению к месту боя между его танкистами и британцами, не переставая обращаться по рации и к тем и к другим:

- Я командир экипажа, генерал фон Франкфурт, прекратите огонь. Майор Войз, майор Сичкель, приказываю отвести свои роты, я двигаюсь к британцам. Мой набортный номер Y-0328.

Поступок генерала возымел должное действие - огонь прекратился. Отчасти он прекратился ещё и потому, что от двух танковых рот генерала почти ничего не осталось — слишком неравным получился бой. Но генерал успел вовремя, потому что к месту боя уже начали стягиваться другие подразделения корпуса и конфликт грозил перерасти из кратковременной стычки в полномасштабные боевые действия со всеми вытекающими из этого последствиями.

Генерал не без труда вылез из башенного люка — годы и крупная комплекция давали о себе знать. Его уже поджидал британский генерал с целой сворой офицеров. «Ну натуральная стая...» - усмехнулся про себя генерал. Глаза британца так и светились злобой, он держал руки за спиной и было заметно как тот сжимал и разжимал кулаки. Невдалеке дымилась развороченная ракетная установка...

- Вы поставили себя в очень сложное положение, генерал, - вместо приветствия начал британец, который, несмотря на распиравшую его злобу, всё же говорил сдержанно, лишь взглядом выдавая свои эмоции, - сначала Вы не выполнили целый ряд приказов командования, теперь Ваши подразделения атаковали подразделения сил союзников... Это однозначный трибунал... И у меня есть приказ...

- Знаю я о Ваших приказах и о тех указаниях, которые Вы выполняете... Вам не удастся сделать меня и моих солдат предателями, ведь командование рассматривает такой вариант, насколько я понимаю? Передайте в штаб — я начинаю штурм русских позиций по всему фронту. - Генерал развернулся и направился к своему танку, - и да простит меня Бог... - уже негромко произнес он, чувствуя, как ком в горле начинает его душить.

- Это Ваш единственный шанс... генерал, - уже вдогонку ему сказал британец. Он не ожидал, что разговор окажется таким коротким. Но так или иначе, но он уже выполнил свою задачу минимум — устранить непокорного генерала.

Командир танка, временно занявший место стрелка-наводчика, увидев, что генерал возвращается, выскочил из танка, чтобы помочь тому забраться на броню. Генерал с усилием взобрался на броню и невольно схватился за сердце, которое так некстати вдруг защемило.

- Что с Вами, герр генерал?!.- испугался командир танка, - Вам плохо? - лейтенант попытался было подхватить генерала под руки, но тот отстранился.

- Все нормально... Едем обратно... Все нормально... - он без помощи лейтенанта забрался в люк, гадая — заметили ли британцы его секундную слабость?..

Генералу было почти по-детски обидно, что несмотря на все его усилия сохранить свой корпус, теперь он вынужден бросить своих солдат практически в лобовую атаку на противника. Он мог предположить что угодно, но только не то, что командование так откровенно просто отдаст его корпус «на съедение», да ещё и подопрет его спину штыком — дернешься назад — умрешь. Теперь уже было лучше умереть в бою, чем жить с клеймом предателя. Ведь потом никому не докажешь, что всё было не так и корпус генерала сражался, не давая повода для упрека. Он сам мог бы застрелиться, но в солдат его корпуса будут тыкать пальцами: «...Это те самые, которые струсили воевать с русскими и открыли огонь по своим...».

Такого поганого чувства генерал ещё не испытывал никогда в своей жизни. Он бросил свой семидесятитысячный корпус на штурм русских позиций, которые как-будто только этого и ждали. Они втягивали генерала все дальше и дальше вглубь своей территории. Это устраивало их, это теперь устраивало генерала, но это не устраивало командование НАТО — опять придется наносить удар по незараженной территории. Его совесть кричала: «Старый кретин! Не захотел бросить свой корпус в зону заражения... Не захотел выполнять роль чистильщика... Теперь вместо двадцати процентов потерь угробишь весь корпус... Что ты сейчас скажешь своим солдатам, Манфред? Ты ведь знаешь, они пойдут за тобой хоть в преисподнюю. О ком ты думал — о них или о своём самолюбии?..».

Наносить удар не пришлось, измотанная двухмесячными боями армия генерала практически прекратила своё существование. А союзное командование так и не дождалось, когда русские сконцентрируют значительные силы для уничтожения корпуса генерала — они добивали армию генерала малыми силами, продолжая вести позиционную войну.

Британец всё это время следовал за армией генерала, наблюдая её гибель, выжидая удобного момента для того, чтобы бросить в дело свои силы. Он четко выполнял указания штаба НАТО.

Факт того, что немецкому мотострелковому корпусу была отведена столь незавидная участь, конечно же не остался незамеченным собственно германским командованием. В штабе НАТО разразился невиданный доселе скандал. Точнее, это был уже не просто скандал, это был уже реальный раскол сил союзников. Германия объявила о том, что отныне она будет вести самостоятельную политику и в области ведения боевых действий в России и в смысле определения своих долей при освоении захваченных территорий. На деле это вылилось в то, что все германские подразделения сил НАТО стали вести себя как третья сторона конфликта. Германия в ультимативной форме потребовала, чтобы Штаб командования НАТО был перенесен в другое место, за пределами территории Германии. Германии была нанесена смертельная обида и она не намерена была спускать сей факт на тормозах. Североатлантический альянс не просто раскололся, он разделился на две почти враждующие части. Потеряв Германию, НАТО лишилось доброй половины своих сил. Война в России теперь уже реально грозила перерасти во всеобщую бойню...

Остатки двух танковых рот и около трёх тысяч пехотинцев — вот всё, что осталось от корпуса, когда было решено занять оборонительные позиции. Последние оборонительные позиции, как они справедливо и обреченно полагали. Но русские, судя по всему, и не собирались штурмовать остатки корпуса, чтобы добить его. Зачем впустую тратить силы? Армия генерала Манфреда фон Франкфурта была уже практически мертва.

Наступил момент, когда британец решил бросить в дело свои силы. Военный талант британца был не так очевиден, как у немца, и в течение буквально пары дней боёв он хлебнул сполна от подошедших сил русских.

Германское командование запоздало прислало помощь корпусу генерала... Остатки корпуса генерала Манфреда получили долгожданную передышку и … реабилитацию. Они искупили свою вину, которой и не было в действительности. А вот генерал... Не тот это был человек, чтобы виниться без вины.

Он сидел в своем бункере за своим столом, смотрел на оперативные карты; Шульгера уже не было рядом — он все-таки встретился со своей смертью на передовой. Он чувствовал безграничное опустошение, какое обычно бывает в конце какого-то большого дела... сейчас тоже был конец, но он бы всё отдал, чтобы такого конца не было никогда. Как человек с железной волей, он не чувствовал себя сломленным, но сейчас он как никогда чувствовал на себе груз десятков, а то и сотен тысяч человеческих жизней, отнятых им, генералом Манфредом фон Франкфуртом как у своих, так и у вражеских солдат, да и не только солдат... Он не собирался стреляться, как какой-нибудь проворовавшийся интендант. Он танкист и офицер, и умереть он должен как соответствует боевому офицеру...

По странной прихоти судьбы тот самый танк с бортовым номером Y — 0328 уцелел, хотя и был изрядно потрепан. Генерал занял место водителя, предварительно выгнав из танка экипаж, и запустил двигатель... Стрелок-наводчик ему был не нужен, а командиров над ним больше не было... «Леопард» взревел, железная машина понесла своего водителя навстречу его последней воле.

...Танк с уже мертвым водителем-генералом проехал ещё пару десятков метров и остановился, не доехав буквально три корпуса до русского артрасчета. Командир артрасчета молча вытер пот со лба. Он никогда такого раньше не видел — этот танк не стрелял и даже не пытался маневрировать, он просто пёр на них в лоб, как обезумевший буйвол, и остановился только тогда, когда ему в нескольких местах прострелили голову.

- Психи какие-то, товарищ лейтенант, - сказал наводчик орудия.

- Не психи, а псих, - поправил лейтенант. Он сразу понял, что огневая система танка никем не управляется и в танке из живых скорее всего только один водитель.- Да может и не псих он вовсе...

Эта война отняла жизнь очередного человека, который в силу своего долга обязан был ей служить. Как трудно остаться человеком, выполняя нечеловеческие миссии. Как трудно остаться человеком чести, выполняя чьи-то бесчестные по своей сути планы. Как трудно не ошибиться, полагаясь на правоту и справедливость своего Я.

МОНАХ

Ставросий выжил после бомбардировки, он выжил после нескольких зачисток, потом он просто выжил в этом разрушенном, уничтоженном мире, том мире, который теперь стал для него испытанием его веры. Хотя если бы не его вера, то наверное он бы уже погиб. Бог спас его или ещё кто-то или что-то, но он был до сих пор жив и старался соблюдать каноны православной веры.

Они выжили вдвоём — он и брат Амвросий. Только вот брат Амвросий через два месяца заболел и Бог забрал его в свои райские кущи. Ставросий остался один. Он бродил по окрестным селам и одного за другим хоронил убитых людей. Это было единственное богоугодное дело, которое он мог для них сделать. Хотя занятие это было небезопасное — во-первых, можно было нарваться на натовцев, которые время от времени рейдовали территорию, а во-вторых, разлагающиеся трупы людей способствовали распространению болезней, и он в любой момент мог подхватить какую-нибудь заразу, но об этом он не особенно-то задумывался…

Свою келью он обустроил в одном из подвалов на окраине города. Еду первое время брал из погреба разрушенного монастыря, потом стал ставить силки в близлежащем лесу, собирать грибы и ягоды. Спустя ещё некоторое время он расчистил от обломков кусок земли, стал выращивать там картошку и кое-какие другие овощи. В общем, выживал как мог.

Первое время он спрашивал Бога, как ему относиться к натовским солдатам - сам он не мог дать себе ответа. Кто они? Прислужники сатаны, или такие же Боговы дети как и мы, только заблудшие?.. Они уничтожили его мир, убили его братьев по вере, уничтожили всё, что можно было уничтожить… Однако, его вера и его Служение остались с ним, и когда как не сейчас они проходили испытание на прочность.

Его вера служила ему оплотом и ориентиром, а иногда и пищей, хоть и духовной. Были моменты, когда его вера посылала ему испытания. В один из зимних месяцев ему никак не удавалось согреться несколько дней подряд. Он чувствовал, что ещё немного и дух покинет его. В каком-то полуобморочном состоянии он бродил по руинам в поисках тёплой одежды или того, чем можно было разжечь костер. А насобирав того, что можно было бы жечь, он вынужден был четыре дня прятаться от солдат и опять без огня, чтобы они не смогли его вычислить по дыму или по отблескам пламени. Потом он долго выхаживал сам себя отварами шиповника и рябины, кусты которых ему посчастливилось отыскать. Во время болезни, в беспамятстве, ему казалось, что Бог говорил с ним, по он не смог разобрать - что тот ему говорил. И это было для него так тягостно! «Как же так, почему я не слышу его? - думал Ставросий — Что не так я делаю? Как мне жить в этом мире теперь, без божественного наставления? Не мог же Господь, как говорят миряне «отвернуться от меня», ведь он есть всегда и везде и навсегда обращен лицом к любому созданию своему...». Монах пытался понять, что бы Бог мог сказать ему сейчас, в эти тяжёлые времена...

На улице шёл дождь. Ставросий смотрел как дождевые капли падали в лужу, образовывая пузыри на поверхности воды, которые тут же лопались, как будто уступая место другим. Он сидел в одном из своих временных убежищ — железобетонные плиты сложились так, что образовался своеобразный тоннель треугольного сечения и там свободно помещался человек. В железном коробе горел костер. С улицы было совершенно незаметно, что в этом нагромождении остатков разрушенного дома кто-то живет, и место для костра Ставросий нашел такое, что даже ночью ничего не было заметно с улицы. Он припрятал в этом бункере кое-какой еды, в основном консервов, и дров, чтобы, в крайнем случае продержаться 3-4 дня.

Сейчас он приютился недалеко от выхода из своего убежища. Сидя на рваном матрасе, обхватив колени руками и привалившись к стене спиной и плечом, он неподвижно и словно завороженно смотрел на безразличие природы к человеческому безумству. Ей, казалось, нет никакого дела до того, как люди друг друга усердно уничтожают. Как и раньше до войны, шли дожди или падал снег, светило солнце или небо хмурилось тучами, времена года сменяли друг друга, даже деревья как и раньше, по весне радовали глаз своими веселыми зелеными листочками. Только вот кого? «А может быть, это и правильно — всё по законам природы: выживает сильнейший, а слабейший вырождается и погибает. Рано или поздно люди перебьют друг друга, и это будет вполне соответствовать законам эволюции. Может быть человек просто лишний, инородный элемент в природе? Ведь что бы мы ни делали, какими бы принципами ни руководствовались, но наши замыслы и истинные намерения направлены только лишь на то, чтобы хорошо было нам. Высаживая леса мы думаем о том, что они будут служить нашим следующим поколениям, борясь с озоновыми дырами и всевозможными загрязнениями окружающей среды, мы опять же заботимся о собственном благополучии либо в настоящем либо в будущем. Все наши действия, якобы направленные на сохранение природы, на самом деле исключительно эгоистичны и направлены на сохранение себя самих. И так ли уж тут тогда важно — кто такие натовцы?..». Ставросий поймал себя на мысли, что мог бы вот так до бесконечности сидеть и рассуждать о смысле бытия и месте человека в нем. Но нужно было спускаться на грешную землю, вспоминая, что ученым философом-филологом он был до монашества.

Прошло уже десять лет с тех пор, как он принял монашество. А ещё на протяжении лет пяти до этого он постоянно чувствовал, что в нем как будто что-то ломается, он не находил объяснения того, что происходит с ним и вокруг него с помощью научных истин и постулатов, с помощью человеческой морали. Даже всемогущая философия не могла ему помочь в этом. Что ещё остается человеку, не чувствующему опору под ногами, не знающему для чего он живет, куда он идёт и - зачем вообще нужно куда-то двигаться. От безысходности он обратился к Богу. Получил ли он ответы на свои вопросы после этого — он не мог сказать, не знал, но определенная опора под ногами появилась. Так он и жил до войны - в попытках совместить божественное и научное, естественное.

После начала войны всё несколько изменилось. Теперь он был предоставлен сам себе. И за свои мысли или поступки он был ответственен перед Богом и перед самим собой.

Дождь на улице почти закончился. Ставросий, нехотя, поднялся с тёплого, насиженного места. Со стороны могло показаться, что куча бетонных обломков у стены вдруг зашевелилась и обрела очертания человека — его черная некогда риза давно перестала быть черной и теперь от серых бетонных плит его было почти не отличить.

Он затащил матрас поглубже внутрь убежища и вышел наружу. Из-за туч проглядывало сентябрьское солнце. Ставросий, невольно подняв голову к солнцу, зажмурился от яркого солнечного света на пару секунд и, повесив вещмешок на плечо, направился в сторону того места, где он вчера наметил место для очередной могилы. В ней он похоронит трех человек — мужчину, женщину и ребёнка.

Первое время он старался хоронить всех в отдельных могилах, но потом понял, что так он в своем деле далеко не продвинется. Семьи он стал хоронить в братских могилах. Если находил документы — писал на крестах имена, если нет — только дату захоронения. За время, прошедшее с начала войны, он похоронил уже больше двухсот человек — 228.

Идти до места было минут сорок. Видимо, в машину, в которой ехала семья по лесной дороге, попала ракета или снаряд — следов от пуль на обожженном остове машины не было. Тела людей были сильно повреждены, хотя сейчас это можно было определить только по повреждениям скелета. Мёртвая человеческая плоть была уже почти полностью съедена временем.

Три часа у него ушло на то, чтобы вырыть могилу. Неглубокую — около метра. На куске брезента он перетащил человеческие останки в могилу. С телом ребёнка на заднем сиденье пришлось повозиться — машина была двухдверная, и чтобы его достать, пришлось выломать переднее сиденье. Тут его ожидал сюрприз — под сиденьем лежала жестяная коробка, а в ней — документы — два паспорта и метрика на ребенка. Значит эти люди не будут похоронены неизвестными.

Местность по виду ничем не отличалась от других мест, в которых побывал Артемий за время этой экспедиции. Все те же разрушенные или сгоревшие здания, если до войны они были деревянные.

Он просто пребывал здесь и думал, думал до боли в голове. До такого состояния, когда начинает тошнить от того, что мозг слишком долго и слишком безрезультатно ищет ответ на вопрос. Такие состояния человеческого разума даром не проходят: либо человек сходит с ума или опускается до уровня животного, либо ему в голову начинают приходить откровения. Иногда они настолько революционны по сути своей, что могут просто напугать своего носителя и автора. Человеческий разум иногда боится своих творений, а точнее того, к чему они приводят. Подсознание, управляемое инстинктами и чем-то ещё, исподволь направляет реку разума в спокойное русло, отделяя её от проявлений сверхсостояний.

Монах увидел его первым. Причем произошло это как-то неожиданно — просто человек, вдруг, как будто появился из ниоткуда. «Как же это я его пропустил, хорошо, что он меня не видит,- подумал монах, - странно, ведь я смотрел как раз туда, где он появился».

В действительности, Артемий появился из ниоткуда примерно в километре от этого места и включив режим невидимости шагал по руинам, стараясь не шуметь лишний раз. Прошагав таким образом как раз этот километр и никого не встретив, он вернул своему облику видимость. То, что поблизости есть человек, он уже знал и именно поэтому стал видимым, интересно было посмотреть — что это за человек. Судя по внешним признакам он не был солдатом. Артемий вглядывался в руины. Где-то совсем рядом... Вот, в этих нагромождениях плит...

Монах сидел в своем «треугольном» убежище и не отрываясь смотрел на незнакомца. Каким-то шестым чувством он понял, что от него не стоит ждать неприятностей. А незнакомец смотрел прямо в то место, где он сидел. Наступил момент, когда их глаза встретились.

У Артемия аж екнуло в груди. Несмотря на то, что он ждал этого момента, встреча глаза в глаза оказалась неожиданной. Увидев глаза человека, он различил и его самого в одежде, по цвету мало отличавшейся от бетонных обломков.

Артемий пощупал сознание человека... В первый момент он даже подумал, что ошибся, хотя это было невозможно. Разум этого человека был будто не отсюда... Ноль агрессии, обратный импульс смиренности и безграничная печаль... Артемий стал потихоньку, но без всякого опасения приближаться к человеку. Когда он подошёл совсем близко, человек жестом предложил ему войти.

- Здравствуй, незнакомец. Большая редкость по нынешним временам видеть человека без оружия, - при этих словах человек печально улыбнулся.

- Здравствуй... - Артемий запнулся, не зная как к человеку обратиться.

- Меня зовут брат Ставросий. Я монах.

«Брат, брат монах...» - Артемий соображал, в каких ещё случаях в этом мире использовалась приставка «брат». «Этот человек служит религии...».

Вопросов было много, но Артемий никак не мог решить - с какого начать? Монах сам заговорил первым.

- Ты, наверное, голоден, путник. Я дам тебе поесть. - С этими словами монах поднялся со своего места и, шурша своим балахоном, удалился куда-то в угол убежища.

Артемию сделалось как-то неловко от того, что он побеспокоил человека своим приходом. Да и есть он конечно же не хотел. Но монах уже тащил ему что-то в руках.

Ставросий уже забыл, когда последний раз вот так вот просто разговаривал с человеком, от которого не исходила опасность. Хотя с людьми, носящими оружие, он вообще старался не разговаривать. Пару раз только он встречался с бойцами Сил Сопротивления. Оба раза они предлагали ему пойти с ними, но он объяснил им каким делом тут занимается.

- Может быть ты и прав, монах... Может быть... - сказал тогда один из бойцов, - ведь мы тоже хороним своих погибших товарищей, так почему кому-то не хоронить тех, кого мы не смогли защитить... - военный поправил лямку автомата, висевшего по-походному на шее и, молча кивнув головой, пошёл вместе с остальными тремя бойцами дальше.

Ставросию тогда врезалась в память картинка — как шли они гуськом друг за другом — молча, глядя себе под ноги. У него тогда сложилось впечатление, что эти люди просто вышли на очередное задание, что они абсолютно точно знают — что нужно делать и как, будто бы и нет вокруг разрушенного мира и всего остального сопутствующего ужаса... Он испытал тогда одновременно чувство жалости к ним и какую-то странную, непонятную зависть. Казалось бы, чему завидовать? Эти люди наверняка погибли спустя некоторое время, но глядя на них, хотелось верить, что всё ещё образуется и кажущееся несокрушимым зло будет повержено. Сладкий самообман, порождающий надежду. Надежда — тот абсолютный минимум, необходимый человеку, чтобы выжить тогда, когда выжить нельзя.

Монах поставил пред незнакомцем открытую банку говяжьей тушенки из своего чрезвычайного запаса и налил ему в железную кружку рябинового чая.

Артемий вдруг сообразил, что не назвал монаху свое имя.

- Меня зовут... Артемий, - он решил сказать ему настоящее имя. Этот человек был совсем не такой, как все предыдущие, с ним нужно и можно было разговаривать откровенно. Монах в ответ уважительно кивнул головой.

Есть местную пищу Артемию естественно уже приходилось, поэтому без особой опаски он ковырнул ножом кусок тушеного мяса из банки и запил его глотком чая, кстати довольно приятного на вкус. Теперь, когда нормы приличия были соблюдены, можно было начинать более обстоятельный разговор.

- Вкусный чай... и тушенка... - Артемий помнил, что он ел у военных. Правда у них он был вынужден есть то, что ему давали.

«Почему он такой... странный. Какой-то не от мира сего. И это говорю я... Если уж я так думаю, то он действительно... нет, ну в самом деле — откуда он?» - Ставросий не обращал особого внимания на одежду и всякие другие мелочи, которые были у Артемия, он обратил внимания на его манеру поведения. Точнее, на некоторую странность его поведения. «Тушенку и чай он принял так, как будто он их узнал или... вспомнил. Может он терял память... Но у таких людей обычно бывает тревожное состояние, а этот человек явно не испуган».

Артемий в то самое время, пока монах о нем размышлял, зондировал его мозг, насколько это было возможно. Он уловил некоторую растерянность Ставросия и отсутствие стандартных импульсов, свойственных людям этого мира.

- Могу я поинтересоваться, куда Вы направляетесь... в одиночку?- спросил монах, - по нынешним временам ходить в одиночку — весьма опасный образ жизни.

- Но ведь Вы тоже один, - не удержался от встречного вопроса Артемий. Кое-как, но разговор вроде завязывался.

- Я монах, я обязан жить наедине с Богом и своими мыслями...

- Давно Вы здесь? - Артемий обвел глазами убежище.

- Почти с самого начала... - монах мог бы и дальше просто отвечать на вопросы, не задавая своих, но его вопрошающий взгляд заставил Артемия перейти от вопросов к делу.

- Я — ученый, изучаю ваш мир... - Артемий решил не «тянуть кота за хвост», как тут говорят, и сказать монаху правду. - Я понимаю, что в это трудно поверить, но я … из будущего.

Монах на удивление спокойно отреагировал на эту новость, лишь на лице промелькнула тень удивления.

- Эх, уважаемый, гораздо трудней поверить во всё это, - монах кивнул головой на улицу. - Не слишком удачное время вы там выбрали для прогулок по времени. Извините за тавтологию.

- То есть... Вас совсем не удивляет тот факт, что я — из будущего?- Артемий даже испытал некоторое облегчение от того, что ему не придется долго объяснять — кто он и откуда и как здесь оказался.

- Я не всегда был монахом... Когда-то я тоже был ученым... послушайте, Артемий, а из какого года Вы сюда прибыли? - в монахе явно проснулся бывший ученый.

- Из 6049 года. - Артемию сейчас было очень интересно наблюдать за реакцией Ставросия, он специально не торопился рассказывать всё.

- Знаете, я сразу заметил, что Вы «не отсюда», понимаете? - монах заерзал на своем матрасе, взгляд его оживился, - Да-а, не повезло Вам со временем путешествия...

- А вот тут Вы ошибаетесь! Мы намеренно выбрали именно это время. Дело в том, что мы очень мало знаем про это время. Этот период — ХХI век каким-то образом выпал из временных хроник. И до последнего времени мы имели очень поверхностное представление о том, что в это время происходило. До тех пор, пока мы с моим другом не откопали рукопись из вашего времени. Она пролежала в земле четыре тысячи лет и сохранилась только лишь потому, что кто-то очень предусмотрительно постарался, чтобы рукопись сохранилась — она была запаяна в металлическую капсулу с вакуумом внутри. Мы перевели рукопись, она была написана на вашем языке.

- В этой книге могло быть написано только про это войну... Про что-либо иное сейчас писать невозможно, эта война просто съела всё остальное... - монах прервал Артемия, - извините, что прерываю Вас... Мне нужно идти... Если хотите, можете сходить со мной. Заодно увидите, чем я тут занимаюсь...

- Да, да, конечно... - Артемий был только рад выбраться снова на воздух.

- Здесь, на самом деле, не так уж и опасно — натовские солдаты появляются редко, бандитов тоже почти нет. И радиации тоже нет. - Монах стал собираться в дорогу.

Выйдя из убежища, они продолжили разговор.

- Так чем же Вы здесь занимаетесь? - Артемию было и на самом деле интересно узнать — чем здесь можно заниматься кроме, собственно, войны?

- Я хороню погибших людей, - сказал монах и посмотрел на Артемия, следя за его реакцией.

- Должно быть работы у Вас много...

- На мой век хватит. Должен же кто-то это делать.

Артемий молчал. Он пытался разобраться в своих мыслях. Образ мышления этого человека был на удивление схож с мышлением современников Артемия. Это было очевидно. И это было, пожалуй, первое ОТКРЫТИЕ, которое Артемий сделал за время этой экспедиции. Наметился выход из того исследовательского застоя, в который он попал здесь. Он нашел живое доказательство того, что в этом времени и в этом обществе жили не только варвары с различным уровнем развития, но и люди в высшей степени разумные, опережающие по этому критерию свое время.

- Из-за чего началась эта война, по-вашему? - прервал молчание Артемий.

- На этот вопрос можно дать несколько ответов, и каждый из них будет вполне справедлив... Я не знаю, что будет через 4000 лет, но разум и критерии морали современного человека очень далеки от идеала. Разум — это наше наказание. Возможно, Бог, создавая человека, смотрел далеко вперед... И то, что мы сейчас из себя представляем — это лишь неизбежная переходная стадия... и мы сами - лишь промежуточное звено... - монах замолчал, видимо задумавшись о том, о чем только что говорил. Он ловко пробирался между обломками зданий, но мысленно был где-то далеко отсюда.

- А что такое Бог, по-вашему? - Артемий интересно было услышать ответ на этот вопрос от человека, являющегося служителем веры.

- Я дам Вам почитать наши книги, и после этого мы поговорим с Вами на эту тему...

Артемий понял, что Монах просто не хочет или не готов сейчас говорить на такую несомненно серьезную для него тему.

Артемий, естественно, никогда в своей жизни не видел как хоронят. В его времени от этого обряда отказались уже давно. Просто потому, что в этом обряде не было никакого смысла. Последние тысячи полторы лет никого не хоронили, то есть не предавали тело земле. Сейчас ему предстояло увидеть таинство древнего обряда. Как он надеялся...

В его времени хоронили, а точнее, консервировали не тела, а так называемые «субстанции разума», да и то, при необходимости эту субстанцию можно было «оживить» в другом материальном носителе. Здесь же, захоронению тела придавалось большое значение, а субстанция разума после захоронения была, что называется, предоставлена сама себе, находясь в предпространстве-времени.

Они пробирались к нужному месту сначала через руины, потом через сгоревший лесок по какой-то известной только самому монаху тропинке. Он был так увлечен дорогой и разговором с монахом, который терпеливо отвечал на его вопросы, что не заметил, как они вошли в сгоревшую деревню.

- Ну вот, мы и пришли, - монах остановился перед одним из полуразрушенных-полусгоревших домов. - Ты вот что, ты лучше не ходи со мной туда... Я сам их вынесу. А ты пока начинай копать вот здесь. - монах показал рукой на кусок земли за уцелевшей частью стены.

- Хорошо, я понял. - Согласно кивнул Артемий и взялся за лопату.

По роду своей деятельности ему приходилось много работать маленькой лопаткой — подобием той, которую ему вручил монах. Несмотря на прошедшие тысячелетия, некоторые орудия труда почти не изменились. Хотя копать лопатой ему в своем времени никогда не приходилось. Но он видел, как это делали солдаты, выкапывая схрон с оружием.

Он воткнул лопату в землю и попробовал копнуть. Вроде бы ничего сложного... Сначала у него получалось как-то не очень уверенно, земля была не очень-то мягкая, да ещё и с мелкими камушками, но постепенно Артемий вошел в азарт и ему уже стало казаться, что он довольно умело научился обращаться с лопатой. Монах, пока он копал, перетаскивал тела убитых людей, точнее то, что от тел осталось. Он складывал их рядом с будущей могилой. Перетащив четвертый скелет, он подошёл к Артемию. Тот уже взмок, точнее взмокло его лицо, которое не было прикрыто тканью комбинезона, не дававшей телу потеть, поддерживая баланс температуры и влажности в зависимости от уровня загруженности мышц, внешних условий и многих других факторов.

– Давай-ка я теперь... - монах протянул руку за лопатой, - Устал наверное уже...

Артемий отдал монаху лопату и присел на валун. В руках монаха лопата заработала куда как веселее, чем у него. Артемий посмотрел на скелеты людей с остатками одежды. Четыре скелета были явно разного размера — скорее всего — мужчина, женщина и дети. В общем — семья.

Будучи археологом, ему конечно приходилось извлекать из земли окаменевшие скелеты людей, но у него тогда не было четкого осознания как умерли те люди. А здесь... он знал, что эта семья была убита. Скорее всего это произошло для них неожиданно, какой-нибудь снаряд или бомба... Потом эти тела несколько лет пролежали на открытом воздухе, пока их не нашел монах. Сколько ещё миллионов таких скелетов лежало в этой стране... Артемий посмотрел на монаха — тот орудовал лопатой со знанием дела, не торопясь и время от времени очищая её от налипшей земли.

Яма для могилы быстро увеличивалась в размерах. Артемий за своими мыслями совсем забыл, что монаха надо бы сменить. Он вскочил с валуна.

- Давай, я ... Ты уже весь взмок.

- Да, есть немного... - монах действительно весь взмок и не столько от моросившего дождя, сколько от работы, - что-то я подустал, однако... - полушутя-полусерьезно сказал он, отдавая лопату.

Ставросий присел на тот же валун, на котором до него сидел Артемий. «Что-то последнее время я сильно уставать стал... Опять простыл, что ли?.. - подумал он, и тут же забыл про эту мысль, поскольку сейчас нужно было думать о предстоящем захоронении. Ставросий с улыбкой смотрел на мучающегося с лопатой Артемия. Тот с упрямством, достойным уважения, ковырял размокшую жижу, и в отличие от монаха совсем не промок. Капельки воды в принципе не хотели задерживаться на комбинезоне Артемия — он оставался совершенно сухим. Да и сам незнакомец, казалось, не очень-то уставал.

Яма для могилы была готова — квадрат два на два глубиной в метр. Монах принялся объяснять Артемию, как нужно укладывать останки в могилу. Вдвоем они бережно, косточку за косточкой, перекладывали останки людей в могилу. Когда с этим занятием было покончено, Ставросий встал у края могилы и начал читать молитву. В этот момент слегка моросивший дождь как будто проснулся и полил в полную силу. Монах этого вроде как и не заметил. Тугие капли нещадно хлестали его по лицу, его одеяние совсем промокло. Он самозабвенно читал молитву, дабы души умерших наконец обрели покой. Закончив, он набрал в руку жидкой, выскользающей из ладони земли и кинул в могилу.

- Брось и ты... - сказал монах, посмотрев на Артемия.

Тот послушно сделал то, что ему сказали.

– Теперь можно закапывать.

Проливной дождь опять сменился мелкой моросью. Они опять же по-очереди принялись закапывать могилу. Крест, собранный Ставросием из обломков досок, и закрепленный в «голове» могилы, завершил святое дело.

– Ну вот и всё, теперь можно идти. - Сказал Ставросий и повесил на плечо вещмешок.

Обратно шли молча. Артемию было над чем подумать, монах его понимал.

Ставросий водил Артемия по своим «владениям», показывая ему свои схроны, запасные убежища, незаметные тропки в зарослях кустарника или молодой поросли, понимая, что этому необычному путешественнику интересно все. Показал он ему и развалины своего монастыря. Они вдвоем долго стояли в том месте, где был алтарь с иконостасом. Стояли не сговариваясь, монах - потому что это было для него святое место, а Артемий — потому что хотел почувствовать хотя бы толику того благоденствия и умиротворения, которые сейчас исходили от монаха. Артемию даже показалось, что он что-то почувствовал, почувствовал то, чего не может быть. Хотя кому как не ему было знать как устроено мироздание, как замысловато переплетены между собой сферы физического и псевдонефизического — той области науки которую в этом времени принимали за мистику и сверхъестественное, как человеческий мозг способен генерировать целые псевдомиры... Но несмотря на всё это, он чувствовал в этом монахе и его ВЕРЕ что-то такое очень настоящее, фундаментальное, может быть даже истинное.

Он видел русских солдат, которыми тоже двигала вера в себя и в плечо товарища и друга, в то, что опять им удастся совершить невозможное... Их вера была основана на стойкости и смелости воина, на силе своей руки и оружия. У них отняли всё, что у них было, кроме их собственных жизней пока ещё, и теперь их сознание, так же как и у их противника, было отравлено ядом жажды убийства своего врага. Артемий не решался тогда задавать им прямые вопросы типа: за что вы боретесь? Или — верите ли вы в успех своего дела? Монах не был военным, но он смог ответить на все вопросы так, как не смог бы ответить никто...

- ...Спрашиваешь, зачем они сражаются, за что они сражаются? - Ставросий провел рукой по бороде, вздохнул и кивнул головой на улицу, - Вон, видишь, воробьи чирикают на ветках, - монах кивнул бородатой головой на улицу, - ветер шевелит свежую травку, пробивающуюся сквозь пыль войны и солнце по-прежнему греет землю... - Они воюют для того, чтобы видеть все это. Не для того, чтобы это было, с ними или без них природа всё равно возьмет свое, а для того, чтобы видеть это, быть частью этого. Хотя большинство из них и не догадываются об этом. Вы там, в своем времени, достигли этого состояния — состояния гармонии разума и подсознания, поэтому вам не нужно объяснять бессмысленность агрессивного поведения человека. Вы поняли, что разум дан человеку не для того, чтобы уничтожать того, кто слабее тебя и бояться того, кто сильнее тебя. Мы же ещё даже не в начале пути к этому... Сначала мы уничтожим друг друга, а потом, те кто выживут, поймут — для чего человеку дан разум.

Сказанное было абсолютно понятно и очевидно для Артемия. Монах после непродолжительного молчания, вдруг оживился, переменился в лице — угрюмая задумчивость сменилась живой заинтересованностью, видимо на смену монаху пришел ученый:

- А ведь подумать только, на что будет способен обычный человек, если он научится использовать возможности своего разума на все сто процентов, ведь ты говорил, что мы его используем не более, чем на несколько десятых процента...

- Да, не более, чем на один процент.

-Ты знаешь, один великий мыслитель сказал: «Чем больше я узнаю, тем большего я ещё не знаю», то есть — познание безгранично. А для вашего времени этот постулат тоже действителен?- монах лукаво смотрел на Артемия.

- Понимаешь, Ставросий, не всё можно объяснить словами. Существуют такие области и сферы разумного, которые можно постичь и передать только с помощью промежуточных или подуровней сознания. Условно говоря, мы знаем, что познание бесконечно и не оспариваем этот постулат, но по факту, в моём времени не существует задач, которые были бы непосильны человеческому разуму. Но вот какую цену пришлось заплатить за это всемогущество я понимаю только теперь...

Монах в ответ лишь покачал головой и снова устремил свой взгляд куда-то только в ему известную пустоту. Они некоторое время сидели молча, пока где-то не прозвучали несколько выстрелов.

- Ничего, ничего, это не натовцы... Это далеко от нас... - монах поспешил успокоить Артемия.
- Как ты думаешь, неизбежно ли было все это?..- Артемий глянул на монаха — тот, казалось, его и не слышит, но Артемий уже знал, что он просто обдумывает свой ответ.
- Наверное, нет в мире такой страны, которая одинаково и заслужила и не заслужила такой участи, - монах, наконец, начал говорить, шевеля палочкой картофелину в углях костра, - мы заслужили такую кару, потому что растранжирили свою веру, свои возможности, потому что променяли не глядя священное предназначение на разноцветные бумажки с нулями, потому что в поворотной точке не рассмотрели верного пути... Могу себе представить, насколько Бог или Вселенский Разум были в нас разочарованы... Но! - монах поднял вверх указательный палец, - нет в мире и в истории такой страны и такого народа, которые претерпели страданий более, чем мы, чем наша бедная Россия. Никогда мы не вели захватнических войн во имя наживы, никогда мы не порабощали другие народы и не устраивали крестовых походов, святым предназначением которых можно было прикрыть любые злодеяния... У нас были невольники, но никогда не было рабов. А если мы и приходили куда с мечом и огнем, то потом отплачивали за это втридорога, принося этим народам великую культуру и блага цивилизации. И нет такого народа, который бы так беззаветно и бескорыстно проливал бы свою кровь за свободу других народов. При этом, мы никогда не пытались навязать кому-то ту свободу, которая на Западе называется демократией. В последние несколько десятков лет некоторые страны взяли за правило распространять свои демократии на другие страны, хотя по сути это были те же самые крестовые походы, только в качестве идола теперь использовалась идея демократии, насильной демократии, что само по себе является нонсенсом из нонсенсов. Хотя... был период после второй мировой войны, когда и мы навязали свои правила поведения целому сообществу стран. За это они нас возненавидели, моментально забыв о том, что мы только что спасли их от гибели. Но ситуация тогда была безвыходная — либо мы, либо нас. Многие потом говорили, что не нужно было лезть со своим социализмом в Восточную Европу, но нам нужно было создать баланс сил, ибо те, кого мы спасли от неминуемой гибели - фашизма, ополчились против нас и готовы уже были развязать новую войну... Твой разум мощнее и совершеннее моего, сделай вывод сам: неизбежно ли было то, что с нами произошло? - Монах коротко глянул на Артемия,- ты извини, я хочу немного поспать... устал что-то...

Артемий не стал больше мучить монаха вопросами, было видно, что тот устал. Монах привалился спиной к стене и моментально уснул. Такая не очень мотивированная усталость не понравилась Артемию, монах явно плохо себя чувствовал. Было похоже, что он заболел. «Нужно попробовать просканировать мозг» - подумал Артемий. Подумано — сделано. Он принялся осторожно подстраиваться под частоты мозга монаха, чтобы считать информацию о состоянии организма. Напрямую считывать мозг на уровне сознательного у него здесь без помощи Платона не выходило , да и не могло выйти, а вот считать слои подсознания было проще, ведь здесь не нужно было трогать разум. Спустя некоторое время картина стала ясна — монах медленно, пока медленно, но умирал. В его мозге поселилась смертельная для этого времени болезнь, которая и съедала жизненные силы Ставросия.

Сам Ставросий это конечно же чувствовал, но не говорил об этом. Он понимал, что на этот раз он заболел серьезно и обратного пути из этой болезни скорее всего не будет.., но не думать об этом он не мог - «надеюсь, хоть Там я услышу и пойму Его голос...».

В один из дней у них зашел разговор о том, что лежит в основе тех случаев, когда живым кажется, что они каким-либо образом имеют контакт с умершими. Монах хоть и был когда-то ученым человеком, все же втайне надеялся, что Там, на Том Свете можно встретиться с душами умерших людей... От Артемия тогда не ускользнула потаенная надежда Ставросия на то, что всё было так, как он думал, и он долго уклонялся от прямого ответа, но в конце концов решил не отнимать у бедного человека его надежду:

- Я мог бы рассказать тебе, Ставросий, о том, как устроено то, что вы называете Тот Свет... - Артемий посмотрел на небо, - но, пойми меня правильно, это лишь добавит сумятицы в твоих мыслях... просто потому, что ваша наука в этой области не знает практически ничего из того, что знаем мы. - Артемий виновато пожал плечами, будто извиняясь за то, что он несет в своем разуме несравненно более глубокую кладезь знаний, чем любой из живущих в этом времени. Он не стал говорить монаху, что то, что они тут принимают за контакт с потусторонними силами или душами умерших, на самом деле всего лишь игры их разума, а точнее той его части, которая им пока еще не подконтрольна. Он не стал говорить, что субстанция разума, после ухода в подвременные параллели пространства, уже не может быть ни увидена, ни услышана в мире, населенном физическими существами неважно какого уровня. Она просто уже не может быть отнесена к категории «существование - не существование», принятой в физическом мире. А рассказывать Монаху про подфизические миры он не решался из-за опасения того, что эти знания могут вызвать шок в сознании даже такого умного человека как Монах.

День шел за днем, Ставросий всё слабел и слабел, но силы духа не терял, каждый день отправляясь на работу. Артемий понимал, что ему предстоит сделать выбор... Но пока он впитывал всё то, о чем говорил ему монах, всё об этом мире и этих людях... Ставросий же не упускал возможностей задавать вопросы Артемию — пытливый ум ученого требовал свое.

Перед Артемием встала дилемма: что важнее — спасти этого человека и нарушить незыблемый «закон невмешательства» за нарушение которого даже в его времени полагалось НАКАЗАНИЕ, или стерпеть его смерть и не нарушать закон. Он обречен принять решение... Сам факт того, что он может нарушить ЗАКОН, казался ему невозможным. Но жизнь человека, который открыл ему глаза на то, для чего он сюда явился.., не помочь ему тоже было невозможно. Это было не по-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ. Проявить милосердие?.. Во времени Артемия про это понятие конечно же не забыли, но... только здесь и сейчас он понял истинный смысл этого слова. Его простоту и глубину смысла. Или может быть это не милосердие, а самопожертвование — спасти человека здесь, чтобы понести наказание самому, там у себя...

- Послушай, Ставросий, я мог бы... - Артемий запнулся, подыскивая правильные слова, - я мог бы помочь тебе, ведь ты понимаешь, мне ничего не стоит вылечить тебя нашими-то средствами, но я буду обязан, слышишь, обязан переправить тебя туда, к нам... В абсолютно исключительных случаях это допускается. Ты мог бы там рассказать гораздо больше, чем я...

- Спасибо тебе, добрый человек, - Ставросию было трудно говорить, но он улыбался, произнося эти слова, - я понимаю, что вольно-невольно поставил тебя в тупиковое положение. Прости меня за это...

- Ну что ты! Что ты!.. Всякую проблему можно решить!- сказал Артемий, пытаясь вложить в голос побольше уверенности.

- Ты вот что... Я хочу попросить тебя... - Монах дышал прерывисто и неглубоко. Его лицо было мертвенно бледным.- Тут недалеко, в лесу, есть кусты с такими желтыми ягодами. Ты их не перепутаешь ни с какими другими. Не мог бы ты их мне принести. Я сделаю отвар и мне станет... легче. - Ставросию потребовалось слишком много сил, чтобы произнести эти слова и он сделал паузу, чтобы отдышаться, - мне вроде... стало полегче, а с теми ягодами будет совсем хорошо... Пусть всё идёт своим чередом...

Артемию показалось всё это странным: «Что же это за ягода такая, которая может вылечить смертельно больного человека? А ведь эта проблема так просто решается... Достаточно дать ему катализатор мозговых процессов, и организм сам себя восстановит...». Но вслух он сказал:

- Не переживай, сейчас я тебе доставлю этих ягод. Артемий послал мыслеимпульс — в ответ ничего, кроме позитива. «Ну хоть тут хорошо...» - с облегчением подумал Артемий и выскользнул из убежища.

Он шел по лесу и вертел по сторонам головой — не мелькнет ли где желтая ягода? У него не выходил из головы жест монаха — тот перекрестил его, когда он выходил из убежища. Зачем он его перекрестил? Да и ягоды эти... Он вспомнил, что видел их в убежище в углу в какой-то жестяной банке... «Пусть все идёт своим чередом...»

- Господи! Какой же я идиот! - Артемий сначала остановился как вкопанный, а потом что есть ног побежал обратно к убежищу.

Мозг обожгла пронзительная мысль: «Он просто отослал меня подальше, чтобы я не смог помешать ему... умирать! А я такой умный, разумный и высокоразвитый оказался неспособен это почувствовать!»

Он бежал напролом, продираясь сквозь старые обгорелые деревца и молодую поросль. С того времени, как как он ушел из убежища прошло минут двадцать... Спотыкаясь и падая из-за разбросанных обломков бетона он наконец добежал до входа. Ставросий лежал там же, откуда проводил Артемия за ягодами. Его руки были сложены на груди. Рядом лежала записка, написанная неровным почерком: «Пусть всё идет своим чередом. Ты поймёшь...» Артемий почувствовал, что у него наворачиваются слезы. «Он сам избавил меня от мучительного выбора... Но почему я не почувствовал, что он думает о смерти, провожая меня за ягодами? Второй раз идиот! Он думал не о смерти, а о своем Боге, поэтому я и почувствовал сплошной позитив... Он совсем не боялся умирать, в отличие от абсолютно подавляющего большинства людей этого времени, это было для него избавлением...». В очередной раз за время экспедиции перед ним была пустота... Монах открыл ему потаенный смысл его экспедиции и что-то ещё гораздо большее...

Теперь этот человек был мертв. Артемий пытался успокоить себя мыслью, что Ставросий умер не по его, Артемия, воле и не из-за его вмешательства... Но ему стало стыдно из-за таких мыслей... С точки зрения здравого смысла это было всё так, но всё это было самообманом. Артемий, наверное, впервые в своей жизни пожалел, что у него нет сейчас гравитаба с его психотерапевтическими возможностями.

Платон, там, на другом конце, конечно же увидел этот психовсплеск, но сделать он сейчас ничего не мог... Единственное, что он мог — наблюдать за его состоянием и местоположением. Артемий сам выбрал «полное автономное участие» - в этом был весь он. Если уж Артемий принимался за какое-нибудь дело, то доводил его до полного, абсолютного завершения. Платон даже иногда по-доброму завидовал своему другу за это его качество. Но сейчас он стал реально бояться за его жизнь. Платон «запараллелил» себя так близко от перехода, что ещё немного и он бы просто провалился бы куда-нибудь в 2020 год... Это было необходимо, чтобы как можно точнее определить местонахождение Артемия, и как можно быстрее забрать его оттуда, в случае чего...

...Опять шел дождь. Артемию было по-детски стыдно перед умершим монахом. От его одежды даже вода отскакивала, он даже промокнуть не может как следует, не то чтобы заболеть... У него внезапно возникло желание снять комбинезон, ему захотелось почувствовать капли дождя... Вырваться из плена своего разума... Он расстегнул комбинезон и с раздражением стал его с себя стягивать. Оставшись в одной поддевке, он наконец почувствовал дождь, который в считанные секунды промочил его до нитки. Промокший и замерзший он под проливным дождем поставил и укрепил крест, который он сконструировал так, как это делал монах. Его уже начал прошибать озноб, когда он вернулся в убежище. Простой человек из этого времени непременно бы заболел. Но Артемию не дал заболеть его сверхразвитый разум. Попытка пережить хотя бы чуточку тех страданий, которые пережил монах, ни к чему не привела. «Неужели мне не дано постичь страдания этих людей? Неужели в мышлении человека самого начала третьего тысячелетия есть что-то такое, в чем человек тысячелетия седьмого ему проигрывает?.. Нет! Моя миссия здесь ещё не может быть окончена!.. Монах не был солдатом. Он ни с кем не воевал силой оружия. Могло показаться, что он вообще игнорировал эту войну. Его невидимая война шла на уровне понимания и осознания того, что невозможно было объяснить абсолютно подавляющему количеству людей этого времени. Поэтому его разум не нашел другого выхода... Это была такая же война на уничтожение себя самого в этом несовершенном мире, но в рамках мышления одного человека. Если бы он жил в наше время... Из него мог бы получится превосходный мыслитель-исследователь. Но здесь и сейчас он был обречен. Теперь мне остается сделать совсем немного...». Артемий вновь четко понимал свою задачу.

Ветер ныл свою песню как будто специально добавляя тоски. Мысли, мысли... Разум Артемия отчаянно и небезуспешно сопротивлялся новым разрушительным эмоциям. Он сидел в треугольном убежище Ставросия спиной к стене, поджав ноги к подбородку. В руках была очередная книга — монах перед смертью подготовил для него десятка три книг самого разного содержания и попросил, чтобы Артемий обязательно прочел их. Прошло уже две недели после смерти монаха, Артемий читал. И с каждой новой книгой убеждался, что не зря это делает, будь то философский труд или приключенческий роман, ведь люди, написавшие их, явно были не из глупых, по крайней мере по меркам этой эпохи. На основе суждений этих людей можно было сделать определенные выводы... хотя один вывод, и весьма неприятный, Артемий уже сделал: для того, чтобы мыслить так же как эти люди ему придется забыть, что возможности его разума почти безграничны. Ему придется отказаться от возможности самовосстановления, а это наверняка означало смерть в этом мире... «Ну что же делать, если по-другому нельзя? Не зря же я всё это пережил здесь?.. Но, с другой стороны, если я здесь сойду с ума или меня просто убьют, то какая польза будет от исхода всего этого дела?.. Нет, нужно попытаться подстроиться, «договориться» со своим собственным разумом, чтобы ограничить его сверхвозможности, но не потерять возможности самовосстановления» - Артемий рассуждал обо всём этом так, как если бы он знал КАК это сделать. На самом деле это было не так, ведь до него пока ещё никто не сталкивался с необходимостью ограничения возможностей своего разума. Но в том-то и заключалось почти совершенство разума человека седьмого тысячелетия, что невыполнимых задач для него не было. Или почти не было?.. Сначала ему пришлось отказаться от технических устройств, помогающих ему находиться здесь, но этого оказалось мало, и теперь дошла очередь до его собственных умственных способностей... Артемию, вдруг, вспомнились слова Советника: «... Вы взвалили на себя непосильную ношу, молодой человек...». Как же он был прав! И как же давно это было! А ведь прошло всего четыре месяца... Четыре месяца, как целая жизнь, прожитая на излом, совсем не так, как он мог себе представить. Да и мог ли он вообще представить себе, несмотря на всю бесконечность своего разума, с чем он здесь столкнется?

Артемий уже знал, что время его пребывания здесь подходит к концу. Это время просто перемелет его, потому что ни один человек, никогда не будет способен изменить время и все то, что ему соответствует. Как бы он ни старался этого избежать, но незримая дуэль между его мировоззрением и мировоззрением этого времени будет продолжаться до тех пор, пока чудовищное противоречие между его сознанием и сознанием этого времени не будет сглажено. Это означало, что он станет человеком этого времени. Он не хотел этого. Его мозг протестовал против этого почти на физическом уровне. Но прежде... прежде он обязан был оставить след в этом мире...

 

 

БРАТ

Европа требовала у Ближнего Востока всё больше и больше нефти, причем бесплатно. Ближний Восток пока соглашался, лишь бы его не трогали. Ведь даже собравшись все вместе ближневосточные страны пока не смогли бы эффективно противостоять разозленной Европе, которая за время войны в России уже более менее научилась воевать. Но было очевидно, что для нефтяных шейхов закончились хорошие времена. Сейчас им приходилось делиться, и , в принципе, они были бы не против, чтобы Европа всё больше и больше увязала в войне с Россией. Тогда, возможно, наступит момент, когда можно будет сказать: «Нет!» и посмотреть на европейцев через прицелы автоматов. Вряд ли у Европы хватит сил вести долго войну на два фронта. Нужно было только выбрать правильный момент. И этот момент наступил после провала операции «Шквал».

Шейхи сказали: «Нет!» и для большей убедительности потопили пару натовских кораблей в Персидском заливе. Для Европы это был удар ниже пояса. Воевать ещё и за нефть на Ближнем Востоке... На это уже не хватало никаких средств. Пришлось отказаться от бесплатной ближневосточной нефти и опять начать её покупать. Нужно было срочно договариваться со Штатами о бесплатной нефти из Ирака — другого выхода не было. Но что предложить американцам взамен? Ответ тоже был только один — территории. Хотя американцы и без того имели виды на большую часть Сибири и Дальнего Востока, но они охотно согласились поделиться с Европой иракской нефтью в обмен на европейские территории. А это означало, что американцы вновь появились в центральной России.

2020 год. Август.

Транспортник, наконец, прекратил катиться по взлётке и остановился. Казавшийся бесконечно долгим перелёт завершился, сержанты стали по очереди отдавать команды на выход из самолета. 250 человек — солдаты национальной гвардии из штата Техас начали выгрузку из самолета, разминая затекшие руки, ноги, шеи, волоча на себе тяжеленные вещмешки с обмундированием и боеприпасами. Солдаты выстраивались на краю взлётки в две шеренги не переставая крутить головами, осматриваясь на незнакомой местности.

Самолеты приземлялись один за другим с интервалом минут двадцать-тридцать. Резервисты национальной гвардии США вместе с инженерными частями прилетели осваивать новые территории, полученные у Европы взамен нефти. Всего в течение нескольких дней должны были прилететь 25000 человек.

- Добро пожаловать в Россию, парни! - подзадоривали хмурых, утомленных долгим перелетом солдат сержанты, - и держите наготове свои винтовки, русские партизаны неплохо стреляют...

- Черт, а здесь холодновато... - поежился один из «гвардейцев».

- Не забывай, мы в России - здесь всегда холодно. - Ответил ему кто-то из строя.

Спустя сутки недалеко от авиабазы вырос полевой лагерь, который в скором времени должен был превратиться в полноценную военную базу.

Среди прилетевших солдат был и Стив Фурмер. Его брат когда-то пропал без вести на бескрайних просторах России, а потом... Потом была какая-то странная история с его дезертирством, прогремевшая чуть ли не на весь мир. В конце концов брата расстреляли по приговору военного трибунала. Его звали Боб.

В предательство брата Стив не верил и надеялся, что за время службы в России ему удастся хоть что-нибудь узнать о судьбе своего брата. Потому как военное командование давать какую-либо информацию наотрез отказалось, отсылая Стива к журналистам. Не веря журналистским россказням, он добился отправки его в Россию. Хотя от того места, где пропал его брат до этой базы было несколько тысяч километров. Но мало ли что...

Периметр базы, насчитывавший без малого двадцать километров, начали огораживать полосой колючей проволоки с датчиками — все-таки безопасность ставилась командованием превыше всего. Были учтены прежние уроки... Но прежде всего, по периметру были выстроены дозорные башни через каждые пятьсот метров. Как бы старомодно это ни выглядело, но сейчас это было наиболее надежным способом обеспечить в кратчайшие сроки наблюдение за периметром. К тому же, материала для строительства башен вокруг было предостаточно.

Для Стива начались обычные солдатские будни, если не считать того, что здесь была зона боевых действий. За время нескольких месяцев подготовки в учебном центре он много чего наслушался про службу в России — и откровенно выдуманных историй и того, что реально могло бы пригодиться. Среди вновь прибывших солдат ходили слухи, что русские партизаны сплошь головорезы с железными руками и бронированными головами, что они научились питаться древесиной, могут месяцами обходиться без воды и вообще они сущие монстры. И хотя офицеры и солдаты с боевым опытом всячески старались развеивать эти мифы, но эти байки упорно не хотели умирать. До тех пор, пока каждый очередной солдат сам лично не встречался в бою в бойцами Сил Сопротивления. Тогда уже приходило осознание того, что здесь нужно воевать с врагом, который так же как и ты может легко умереть от пули, но он бережет свою жизнь в бою не для того, чтобы выжить, а только лишь для того, чтобы убить как можно больше таких как ты. Понимание этого действовало на солдат не менее, а может и более устрашающе, чем байки про солдат-монстров.

Стиву поневоле пришлось выслушать несколько неприятных фраз и насмешек по поводу того, не собирается ли он пойти по пути своего братца?.. Он понимал, что от этого никуда не деться и старался не особо реагировать на такого рода усмешки. Хуже всего было бы, если бы он принялся доказывать насмешникам свою правоту.

Рутина армейской службы постепенно сгладила отношение к нему сослуживцев, чему способствовали особенности этой службы здесь. А именно, за каждым отделением был закреплен свой участок прилегающего лесного массива, территорию которого необходимо было постоянно прочесывать в целях обнаружения и уничтожения русских партизан. А ничто так не сплачивает, как совместное несение службы в боевых условиях, в отрыве от базы, плечом к плечу.

В том, что такие рейды необходимы, Стив убедился довольно быстро, буквально на третий день услышав автоматные очереди в лесу. Двое раненых явились живым свидетельством того, что это была не просто перестрелка, а самый настоящий скоротечный бой. И закончился он быстро только потому, что воюющие разошлись по своим сторонам. Американцы — получив первых раненых, а русские — поскольку их было не более трех человек. На этот счет была четкая инструкция — при обнаружении и серьезном сопротивлении противника (а это всегда так и было), не вступать в ближний бой и вызывать подкрепление с воздуха.

«Вот тебе и спокойная территория...» - подумал тогда Стив и вспомнил первые слова сержанта насчет того, что русские партизаны неплохо стреляют...

Через ещё пару дней на базе появились не только раненые, но и первые убитые. Русские нападали на превосходящие их по численности подразделения американских солдат, нанося им ощутимый урон, и стремительно растворялись в лесу. А американцы не слишком-то стремились их преследовать, поскольку уже хорошо знали на собственном опыте — на что способен загнанный в угол боец Сил Сопротивления. Только теперь Стив начал понимать — куда он попал. Командование в ответ на увеличивающиеся потери провело крупномасштабную операцию с использованием в основном авиации, и нападения на базу вроде как прекратились.

Подразделение, в состав которого входил Стив, осуществляло очередной рейд по своей территории, и Стив в паре с ещё одним солдатом по имени Джек топал по своему квадрату, где, казалось, ему было знакомо уже каждое дерево. Последние недели две боев не было, и этот рейд часа через два будет уже завершен. Им двоим оставалось только проверить берег ручья и все — на место сбора и на базу.

- Слушай, Стиви... может черт с ним, с этим ручьем, - Джек устало оперся об дерево, - пойдем уже на сбор. - У него после последнего рейда, когда он споткнулся об корень дерева, до сих пор болела ушибленная нога.

- Ладно сиди тут, а я прогуляюсь, заодно воды наберу... - вода в ручье была несравненно лучше той безвкусной, чуть ли не дистиллированной, которую им привозили из Штатов. - А если хочешь, иди уже на сбор. Я догоню... - Стив подумал, что именно этих слов и ожидал услышать от него Джек. Последние несколько рейдов так и было — Стив заканчивал обход, а Джек топал на сбор, каждый раз придумывая новую причину, чтобы «откосить».

Боб некоторое время ещё продолжал сидеть под деревом. Он не очень ясно представлял, сколько ему идти до своих, знал лишь направление. Его чудесное спасение перевешивало сейчас в его мыслях все, о чем в таком положении можно было бы думать. Ему хотелось то плакать, то смеяться... Психика разгружалась...

Наступил момент, когда он, точно опомнившись, вскочил на ноги и сначала побежал, а потом, спохватившись (зачем я бегу сейчас? От кого?..), перешел на шаг. Он шел и думал, какой переполох вызовет его появление. Счастливое спасение... Наверняка вызовут журналистов — как никак, солдат вернулся из русского плена живым. Хотя не обойдется и без допроса в разведотделе. Но это понятно... Мало ли где он шлялся?.. Зато когда все выяснится, он станет известным на весь мир.

Он шел вторые сутки, стараясь не сбиваться с взятого изначально направления. И вот, идя по какой-то дороге, сначала услышал, а потом и увидел пару вертолетов в неясном сумеречном предзакатном небе. Вертушки летели явно с его базы. Он кричал и махал им руками что было сил, но они его не заметили. «Ну, ничего, - успокоил он себя, - до базы уже недалеко». И действительно, ночью он увидел свет прожекторов, освещавших периметр. Он подошел к КПП и закричал. Прошло всего две недели, а ему показалось, что целая вечность прошла с того момента, когда он в последний раз выезжал со своим взводом из этих ворот.

Шарящий луч прожектора уперся в него и он буквально кожей ощутил, как на него направили дуло пулемета.

- Эй! Не стреляйте! Это же я, Боб... Я живой!..

Из ворот КПП вышли несколько человек, лица которых Боб не мог разобрать из-за слепящего света.

- Твою мать! Это действительно ты, Боб!? - сказал знакомый голос. - Откуда ты... Мы же тебя похоронили!

- Рановато...

Солдаты подошли к нему, и теперь он узнал знакомые лица своих сослуживцев.

- Как тебе удалось выжить?.. - солдаты хлопали его по плечу с неподдельным удивлением. - Пошли, нужно доложить лейтенанту...

Дежурный офицер, лейтенант, увидев рядового Боба Фурмера, удивился не меньше солдат. Он не знал ни одного случая, чтобы кто-то возвращался из русского плена. Туда и попасть-то живым было проблематично, а уж чтобы вернуться... Бывало, правда, что кто-то просто терялся во время боевых операций и потом, побродив по окрестностям, возвращался в расположение части, но такие случаи были крайне редки. А тут совсем другое дело — Фурмер побывал в плену, как он сам говорит... И утверждает, будто русские его отпустили... Нет! Пусть им занимается разведотдел.

Спустя тридцать минут после возвращения на базу, Боб уже сидел на стуле перед офицером разведслужбы и рассказывал, где он был и что он делал все это время, и как к нему относились русские. Он уже почти пожалел, что сразу рассказал о плене...

Спустя ещё три часа он уже не сомневался в том, что офицер ему совершенно не верит. А это было очень плохо, ведь если его признают дезертиром или, чего доброго, обвинят в предательстве, то дальше будет однозначный расстрел. В сознании Боба все перевернулось с ног на голову. Он совсем не понимал, как ему нужно действовать в такой ситуации — без вины виноватый.

- Так что же, Боб, может расскажешь мне правду?.. Ну, скажи, что просто струсил во время боя... спрятался где-нибудь... А теперь вот, решил изобразить чудесное спасение. А, Боб... Или... может все было иначе, - голос офицера обрел металл в интонации, - может быть, ты перешел на сторону русских? И они отпустили тебя? И ты собирался работать против своей Родины!?.

Боб уже устал повторять одно и тоже и оправдываться, поэтому сейчас просто сидел, уперевшись взглядом в пол и молчал. Это было не самое лучшее из того, что он мог бы сейчас сделать, но он был просто обескуражен таким отношением к нему. Он не заслуживал таких обвинений в свой адрес! За что!? Ему нужно было умереть!? Разве он виноват, что русские не стали его пытать?.. Они даже не сломали ему ничего для острастки. Просто привязали к дереву и посмеивались над ним, глядя как он мучается с этой треклятой таблицей умножения. Им ничего не стоило пристрелить его в любой момент или медленно переломать ему все косточки одну за одной. Но они его просто отпустили, за ненадобностью. Лучше бы они его пристрелили напоследок...

На следующий день, действительно, как он и думал, идя на базу, прибыл журналист. Он прилетел, чтобы рассказать Америке и всему миру о первом предателе в рядах американской армии. «Всё. Теперь конец.., - думал Боб, выслушивая вопросы журналюги, мало чем отличающиеся от вопросов офицера, - они сделали из меня показательное пугало. Потом расстреляют. Тоже показательно...». Он решил молчать. Какой смысл оправдываться, если за него уже все решили, сделав из него Иуду.

Журналист улетел, так и не добившись от него ни одного слова.

Будучи в плену у русских, он думал, что его жизнь перевернулась и почти закончилась... Теперь он понял, что его жизнь перевернулась сейчас. И почти закончилась.

За дверью карцера раздался какой-то шум, дверь открылась, и вошел все тот же офицер.

- Завтра тебя переправят в Штаты. - Коротко сказал он и повернулся, чтобы уйти. Боб уже в спину спросил:

- Что со мной сделают?

- Расстреляют. - Ответил офицер не оборачиваясь и вышел.

Дверь карцера закрылась с громким железным грохотом, отделив его от всего мира. До этого момента ему прямо никто не говорил, что его расстреляют, теперь он это услышал и ему стало страшно.

На следующее утро его запихнули в транспортный самолет вместе с двумя конвойными. Боб с удовлетворением отметил, что не знает этих солдат и их презрительные взгляды не слишком будут давить ему на психику. Самолет был загружен гробами. Сидя на лавке у борта, прикованный наручниками к поручню, он коленками упирался в один из этих металлических прямоугольников. Эти парни тоже ехали на родину. Только они ехали, хоть и мертвые, но героями, а он, хоть и живой, возвращался предателем. Бобу казалось, что ещё чуть-чуть и он сам поверит в свое предательство. Он поймал себя на мысли, что с удовольствием бы сейчас поменялся с кем-нибудь из них...

Самолет несколько раз за время перелета садился на дозаправку и выгрузку «пассажиров» в железных ящиках. В эти моменты конвойные выводили его по нужде, молча тыкая ему в спину дулами автоматов.

Мог ли он когда-нибудь подумать, что его возвращение на родину с войны будет таким?.. Да любой страшный сон был бы поприятней...

Из самолета его сразу же загрузили в подъехавший армейский джип и привезли к какому-то зданию. Боб не понимал, где именно в Америке он сейчас. Да ему это было уже и не интересно, быстрее бы все закончилось...

Однако его привезли не в тюрьму для военнослужащих, а в здание разведки, где опять посадили на стул в комнате с сидящим за столом офицером-майором. «Господи! Опять...» - подумал Боб и заранее уперся взглядом в пол. Офицер несколько минут просто смотрел на него, Боб чувствовал это, потом сказал:

- Ты наверное уже простился с жизнью и не понимаешь, зачем тебя опять допрашивают? Правильно...- офицер удовлетворенно качал головой. - Но все не так просто. Конечно тебя расстреляют. Официально. Слишком уж далеко зашла вся эта шумиха. Но и не использовать этот случай мы не можем. Мы отправим тебя обратно к русским, если уж они тебя отпустили... Как ты на это смотришь?

- А что, есть варианты? - Боб ещё не совсем верил, что офицер говорил правду.

- Нет. Вариантов у тебя нет. Повторяю — официально тебя расстреляют. Близких, кроме брата, у тебя нет, поэтому, теоретически, у тебя остается возможность вернуться обратно под другим именем. Если выживешь, конечно...

- Что я должен буду делать?

- Смотрел фильмы про внедренных агентов? Вот примерно то же самое.

- Но... но я же простой солдат... И я не знаю и не умею ничего такого...

- А тебе ничего такого и не понадобится. Тебя просто забросят в район сосредоточения русских и ты станешь одним из них на некоторое время. Естественно, мы придумали для тебя соответствующую легенду. - Офицер замолчал, внимательно наблюдая за реакцией Боба.

Боб ничего не понимал. Зачем им понадобился он? И почему обязательно нужно было тащить его сюда, сказали бы все там... И вообще, как-то это все странно.

- Подумал? Ну вот и хорошо. Подробнее тебе расскажут все перед высадкой. - Офицер нажал кнопку, вошли два сержанта и увели Боба.

На следующий день, утром, его разбудили и повели куда-то. Боб не особенно смотрел по сторонам, ему по-прежнему слабо верилось в то, что он опять легко отделался. Какой-то человек принес ему его новое обмундирование. То есть... не совсем новое. Совсем не новое, а даже изрядно потрепанное, кое-где даже были откровенные дыры. На слабую попытку Боба возразить, ему был дан ответ, что «так надо!». Затем ему объяснили, что если он набредет на расположение партизан, то ему нужно будет добраться любым способом до их командира или кто там у них будет и включить маячок, по которому будут наводиться ракеты. При этом, снимать с себя выданную ему одежду было категорически запрещено. На этом его подготовка к «спецзаданию» была завершена, его снова отправили в камеру, предупредив, что на следующий день его уже отправят обратно в Россию.

Всю ночь он думал о том, что ему предстоит. Много ли у него шансов остаться в живых, сразу после того, как его заметят русские?.. Он сильно сомневался в этом. Вряд ли ему второй раз повезет нарваться на доброго русского десантника. И ещё он подумал о своем младшем брате, который тоже стремился на эту войну, но его пока не брали ввиду малого возраста, но ведь возьмут, через пару лет. Что тот сейчас думает про него? Поверил ли во все это...? Он думал сейчас, что если выживет, то обязательно найдет своего брата и объяснит ему... Лишь бы тот уже не попал в Россию.

Несколько сотен человек были готовы к заброске на территорию России. Несколько сотен живых бомб. Одетых в одежду, пропитанную новой разновидностью взрывчатого вещества, с силой взрыва многократно превышающей силу взрыва тротила. Включение радиомаячка означало подрыв. Акция была разовая, но результатов от нее ожидали весьма существенных. Все люди будут заброшены за один день, поэтому у русских партизан просто не будет времени на обмен информацией и её анализ. Даже если десять процентов людей-бомб доберутся до штабов расположений партизан и подорвут их, то это уже будет ощутимым ударом по Сопротивлению.

Людей для этого дела собирали по всей стране: приговоренные к смертной казни или к пожизненному, дезертиры, просто авантюристы-добровольцы-идиоты. Среди всей этой массы людей отбирали тех, у кого было поменьше родственников и близких знакомых, кому не за что было цепляться в этой жизни. В число этих людей попал и Боб, просто вовремя подвернувшийся для этого дела.

Каждый из них думал, что выполняет особое задание. Никто не догадывался о том, что он просто ходячая бомба. И каждый надеялся по возвращению получить обещанное вознаграждение: кому-то просто жизнь под другим именем, кому-то просто деньги, кому-то еще что-то такое, что может обещать исполнение заветной мечты... Вербовщики не стеснялись с обещаниями, они знали, что с практически стопроцентной вероятностью никто из этих людей не выживет и уж точно не вернется домой, в Америку.

Боба выбросили ночью из «Геркулеса» где-то над европейской территорией России, где именно ему не сказали. Приземлился он почти без проблем, если не считать повисшего на ветвях сосны парашюта. Как его и инструктировали, он сразу же направился подальше от места приземления. Теперь ему предстояло набрести на партизан, включить маячок и дальше попытаться уйти оттуда. Но для того, чтобы уйти нужно было ещё войти в доверие к русским. Боб понятия не имел, как он будет это делать. Это все было слишком нереально. И чем дальше он отходил от места приземления, тем меньше ему хотелось искать встречи с русскими. И домой возвращаться тоже не очень хотелось. Сейчас ему хотелось спрятаться где-нибудь здесь, на необъятных просторах России, чтобы его не нашел никто — ни свои, которые предали его, ни чужие, которые наверняка просто пристрелят его как только заметят.

Идти по лесу в темноте было крайне неудобно — темень, хоть глаз выколи; когда ему надоело спотыкаться он остановился и залез под ближайшее дерево. «Черт с ними, с вашими инструкциями, все равно, если я ночью на кого-нибудь нарвусь, меня пристрелят сразу...» - думал Боб засыпая на сердитых еловых иголках.

- Смотри-ка, Фантик что-то нашел...

- Скорее кого-то... Может зверь какой подраненный...

Двое бойцов из ближайшего к этому месту отряда Сил Сопротивления осторожно подбежали к собаке по кличке Фантомас. Пес был служебный, породистый, из тех, которых натаскивают на обнаружение взрывчатых веществ.

Судьба сберегла этого кобеля будто специально для этого момента, но не сберегла его хозяина-иструктора, поэтому понять поведение Фантомаса людям, не сведущим в тонкостях кинологии порой было трудно. В отряде сразу заметили, что пес, прибившийся к ним, не просто чья-то бывшая породистая живая игрушка, а самая что ни есть служебная собака. И если бы этот пес умел говорить, то он давно объяснил бы, какая именно у него специализация. Вот и сейчас он сидел около спящего, точнее уже проснувшегося человека, и лаем давал понять, что уловил знакомый запах взрывчатки.

Боб проснулся от собачьего лая и увидел перед собой здоровенного, черного, как смоль пса, отрывисто лающего на него. «Восточно-европейская овчарка...» - всплыло из памяти название породы.

В детстве, когда родители Боба ещё были живы и они все вместе жили в своем большом уютном доме, у их соседа был такой пес. С того времени Боб и запомнил эту породу. Он видел, что пес не собирается на него набрасываться, но и уйти ему тоже не даст. Собака ждала своих хозяев... Боб уже видел, что к нему подбегают двое человек с автоматами у плеча. «Сейчас они меня увидят и...» - завертелась в голове паническая мысль.

- Опа! Димон, смотри! - боец обернулся на идущего чуть сзади товарища, - не наш! - и вскинул автомат, прицеливаясь в Боба с совершенно однозначным намерением, но Фантик мешал, и он попытался отогнать кобеля. - Фантик, уйди! В сторону! Да блин... Ко мне! - наконец выкрикнул он, и собака, услышав правильную команду, сдернулась с места.

- Да подожди ты!.. - второй боец, Дмитрий, еле успел перехватить автомат напарника, чтобы тот не выстрелил.

- Что ты!?. - не понял тот. - Это же америкос!

- Вижу, что не китаец... - Дмитрий, согнувшись, всматривался в замершего под деревом человека. - Оружия-то у него нет. Да и вид у него какой-то... замученный. Ну-ка, вылазь сюда, - он махнул Бобу рукой, - Слышь?.. Ком ту ми!

Бобу не хотелось вылазить из-под дерева, но он уже понял, что если его не убили сразу же, то, может ещё есть шанс... Только вот на что?.. Хотя.. он опять остался жив. Он очень медленно вылез из-под дерева с поднятыми руками. Пес опять подошел к нему, сел и начал лаять.

Дмитрий посмотрел на Фантомаса и в очередной раз пожалел, что не знает собачьего языка. Он был уверен, что Фантик был обучен на что-то специфическое. Он никогда не бросался на людей, как собаки, натасканные на задержание, он вел себя как собака, обученная искать что-то. Только вот что?

- Ну и что ты с ним делать собираешься? - с усмешкой спросил Дмитрия его напарник, которого звали Евгений или просто — Жека.

- Отведем на базу... Может расскажет что...

- Кому он расскажет? На каком языке он расскажет?.. У нас что, переводчики есть? Давай его грохнем, да и дело с концом! У нас, между прочим, ещё свои дела есть.

- Да какие у нас дела ещё!? Вот наше дело. - Дмитрий указал автоматом на Боба. - Мы нашли противника. Только живого... А такого ещё пока не было...

- Тогда его надо обыскать хотя бы.

И Жека принялся обшаривать одежду Боба. Естественно, что он ничего не нашел.

- Вэ а фром ю? - сам себе удивляясь спросил Дима. Он-то думал, что совершенно уже забыл английский. А вот поди ж ты... что-то помнит.

Боб решил, что надо уже что-нибудь начинать говорить, чтобы русские не подумали, что он ещё и немой.

- Ай эм нот солдэ! Ай эм...

- Ну да, ты ещё скажи, что ты отец святой... - перебил его Жека, который хоть и совершенно не знал языка, но смысл сказанной фразы понял.

- Ай фром бэйз. - Боб махнул рукой в неопределенном направлении.

- С базы, говоришь... С какой именно?

Боб не понял вопроса, но понял, что его спрашивают где его расположение. На этот вопрос он не смог бы ответить даже если бы хотел. Он просто не знал, где эта база. Боб непонимающе помотал головой.

- Пошли!... - Дима махнул автоматом вперед, Боб понял и пошел.

Фантомас опять терся около Боба и иногда даже погавкивал, нетерпеливо поглядывая на идущих рядом людей. Дмитрий это видел, но никак не мог взять в толк — на что реагирует собака. Что это может быть? Наркотики? Взрывчатка? Но ни того, ни другого при америкосе они не обнаружили... По крайней мере пояса шахида на нем точно нет. Он сказал о своих соображениях Жеке, но тот только отмахнулся от него, раздосадованный тем, что пришлось оставить в живых этого америкоса.

- Я тебе говорю, Димон, на базе его все равно решать в расход пустить...

- Ну решат, так решат... - Дмитрия сейчас больше заботило странное поведение собаки, а не судьба этого америкоса, хоть он ненароком и спас его от неминуемой смерти.

А Боб, между тем, тоже не понимал, почему этот пес не спускает с него своих умных темно-желтых глаз, как будто у него в кармане кусок сырого мяса. Что его так привлекает? Запах?.. Какой?

- Всё, пришли. Стой... Стой, тебе говорят! - Жека прикинул на американца.

Боб не понял сразу, что эти земляные, покрытые лесной подстилкой холмики, выглядящие совершенно естественно среди деревьев, и есть база партизан. Неудивительно, что их так трудно найти с воздуха. Дима поднял голову куда-то вверх и помахал рукой. Боб проследил взглядом и увидел среди ветвей оборудованную позицию наблюдателя. Где-то неподалеку куковала кукушка, Боб не решился спросить у неё «сколько мне жить осталось?».

Жека нырнул в одну из землянок и через какую-то минуту вынырнул обратно с ещё одним человеком.

Боб понял — судя по тому как человек держался — это их командир. Ростом чуть ниже Боба, коренастый, с уверенным, если не сказать наглым лицом. «Ага! Значит вот эта землянка и есть штаб... Так может пора включить маячок?..» - запульсировала мысль в голове у Боба. И он бы уже потянулся к медальону, висящему на шее, чтобы замкнуть контакты маячка, но командир партизан подошел к нему и заговорил.

- Назови свое имя. Ё нэйм?..

- Боб Фурмер, сэр... - честно ответил Боб.

- Еврей, что ли... - усмехнулся Жека.

Боб не понял последнюю фразу, но тоже неуверенно улыбнулся. Командир бросил на Жеку тяжелый взгляд, от которого ухмылка парня сразу потухла.

- Командир, он говорил, что сбежал с базы... - опередил своим пояснением следующий вопрос командира Дмитрий.

- Как он вел себя? - спросил командир у своих бойцов, смеривая Боба взглядом.

- Да... нормально вел... Не сопротивлялся... и вообще он, по-моему, на самом деле беглый. - Ответил Дмитрий.

- Вот как! Значит дезертир?..

- Ез, ез... ай эм дэзертайр! Айм нот америкэн солдэ!.. - Боб сразу поспешил уверить командира в правоте его предположения.

- Командир, а по-моему, его надо сразу расстрелять! - вставился неугомонный Жека.

- Жека, ещё одно слово...

- Понял, понял... замолкаю.

Тем временем, посмотреть на пленного американца собрались уже и другие бойцы. Боб в это время лихорадочно соображал — не пора ли включать?.. Включи он сейчас детонатор, который он все ещё считал ридиомаяком, и эффект был бы максимальный — именно такой, какой и нужен был его командирам. Но он тянул с этим моментом, повинуясь невнятному внутреннему голосу, ощущению, предчувствию, что этот момент станет для него не просто переломным, но роковым.

- Да, командир, тут такое дело... Странно как-то... - Дмитрий замявшись, почесал затылок, - Фантик наш что-то у него учуял, но у него ничего нет.

Митрофанов посмотрел на собаку, сидящую рядом с американцем.

- А ну-ка, пусть одежду снимет! - тут же сообразил командир.

- Пут ё дресс! - на ломаном английском перевел Дмитрий.

Боб испугался. Нужно было выполнять приказ русских, но ведь ему запретили снимать форму. Хотя, те, кто ему запретили были далеко, а эти тут, рядом смотрят на него дулами автоматов. Он решил, что пора включить радиомаячок, но успел лишь подумать об этом, потому как Жека ухватил его руки и поднял их вверх и в стороны. Ещё двое бойцов стянули с него китель.

- Штаны тоже!

С Боба стянули и штаны, оставив его в одних трусах.

- А теперь отнесите его одежду куда-нибудь в сторону.

Одежду отнесли метров на десять в сторону.

- Ну, Фантомас, что скажешь?

Пес, постояв ещё с пару секунд рядом с Бобом, побежал к его одежде и сел рядом с ней опять призывно лая.

- Спроси у него, что спрятано в одежде?

Дмитрий кое-как объяснил вопрос Бобу. Тот непонимающе замотал головой.

- Ай донт ноу!...

Митрофанов передернул затвором автомата.

- Ноу! Донт шут! - Боб шарахнулся назад от командира, но его тут же подхватили две пары крепких рук.

- Командир, даже если он что-то и знает... Я вряд ли смогу перевести. - Тихо, но быстро сказал Дима.

- Знаю... помолчи! - так же тихо ответил Митрофанов. - Отойдите от него!

Бойцы отошли от Боба в стороны, оставив его одного стоять перед дулом автомата как перед богом. Митрофанов вздернул автомат к плечу и прицелился. Боб закрыл глаза.

- Ладно... Если там что и есть, то он либо не знает, либо скорее сдохнет, чем скажет. - Он опустил автомат. - Нужно самим думать... Поговори с ним, Дима... Как сможешь. А одежду его оттащите подальше отсюда и сожгите. Хотя... нет! Сжигать не надо. Просто отнесите подальше и прикопайте там. Жека, ты отнеси... И место запомни. И придержите Фантомаса, чтобы за шмотками не побежал...

- Понял, командир. - Недовольно, но покорно отозвался Жека.

- Дайте ему что-нибудь одеть и запихните в погреб. Дима, ты за него отвечаешь, лично! Дави ему на мозги до тех пор, пока он тебе не покается. На три дня от вылазок освобождаешься вместе с Жекой. Все, концерт окончен. Всем готовиться к вылазке.

Жека оттащил одежду Боба метров на пятьсот от базы и прикопал под поваленным деревом. Ему совсем не хотелось, три дня возиться с этим америкосом. Он по-прежнему был уверен, что Боб должен отправиться туда же куда только что отправилась его одежда. Но Митрофанов приказал, значит нужно выполнять, это не обсуждается. Жека уважал своего командира, и прежде всего за ум, и раз уж тот приказал — значит так будет правильней.

Он вернулся на базу и спустился в погреб, где Димон пытался беседовать с американцем.

- ...ну, дубина, ты же понимаешь, что мы тебя расстреляем, если ты нам так ничего по делу и не скажешь. - Набор английских фраз у Дмитрия закончился довольно быстро и он перешел на русский.

- Что, молчит? - спросил Жека, - хочешь я с ним поговорю...

- Успеешь ещё, — буркнул Дима, - ты понимаешь, я уверен в том, что он что-то знает и не говорит, но он не желает нам зла... Посмотри на него... Он просто пытается выжить... Как и мы. Так же как и мы...

- Мы не пытаемся выжить! - Жека вскипел моментально — Мы воюем! С ними вот воюем! - он ткнул указательным пальцем в сторону Боба так, что тот даже инстинктивно отдернулся назад, и выбежал из погреба.

- Вот, видел? - Дима кивнул назад головой. - А ты молчишь... Может ты просто боишься?.. А чего тут бояться-то теперь, когда уже в аду?..

Боб смотрел на этого русского солдата, который что-то говорил и говорил ему на своем языке, иногда вставляя на плохом английском отдельные фразы, которые мало чем помогали в их разговоре. И ему было почему-то одновременно стыдно и страшно, что он ничего не может сказать. То есть ему было что рассказать, но... он боялся. «Если я скажу им все как есть, они меня убьют...». Боб совсем запутался в своих мыслях: «включить этот чертов маячок или рассказать о нем русским, поймут же они, что я ещё не сделал того, за что меня можно расстреливать. И, кстати, мне ведь толком так и не объяснили, что будет, когда я его включу... Если базу сразу или не совсем сразу разбомбят с воздуха, то только вместе со мной. Уйти отсюда мне не дадут, это очевидно. Войти в доверие... Но для этого нужно что-нибудь рассказать... Этот их командир вряд ли поверит в какую-нибудь ерунду...».

Дмитрий с американцем «проговорили» часа три, и когда уже на улице стало темнеть Дима махнул рукой «ладно, до утра...» и вышел из погреба наружу сторожить. Жека уже сидел около входа.

- Даже и не стану спрашивать... - он недовольно посмотрел на Дмитрия, который молча сел с другой стороны от входа. - Что так и будем вдвоем сидеть?

- Ладно, иди... через четыре часа меня сменишь.

Боб полночи был занят своими мыслями и заснул лишь под утро, поэтому утром его разбудил шум снаружи. Он узнал громкий голос Жеки.

Жека действительно громко ругался, выбивая бревно, которым была подперта дверь в погреб:

- Я же говорил вам ...., его надо было сразу кончать! Щас я его вытащу!

Жека подлетел к Бобу, схватил его за шиворот и поволок наружу. Боб сразу увидел причину очередного всплеска ярости Жеки — его парашют.

Командир с Дмитрием стояли рядом.

- Ну что, дружок, расскажешь нам что-нибудь?..

- Командир, да не расскажет он ничего! - Жека буквально изнывал от желания расстрелять Боба.

- Нет, Жека, теперь расскажет... - автомат Митрофанова не был направлен на Боба, и это был для него хороший признак.

Все те мучительные размышления, мучившие до этого момента Боба моментально свернулись в точку. Боб снял с себя медальон и протянул его Дмитрию.

- Тэйк зэт, плиз...

- Что это?.. То есть, в смысле... зачем это нам?.. вот из ит?

Боб начал терпеливо объяснять Дмитрию, зачем нужен этот медальон. В конце концов они поняли друг друга, и Дмитрий объяснил все Митрофанову.

- Спроси у него почему он до сих пор его не активировал?

Дима наполовину жестами наполовину словами объяснил Бобу вопрос, но Боб только пожал плечами, вымолвив лишь:

- Ай донт ноу...

- Понятно... Спроси у него насчет одежды — что там?

- Вот ин ё дресс?

- Ай донт ноу! Плиз, траст ми!..

- Он просит, чтобы мы ему поверили... Что он не знает, что с его одеждой... - пояснил Дима.

- Эксплозив?.. - вдруг сказал Митрофанов.

- Вот?.. Вай эксплозив?.. - не понял Боб. - Ноу, ноу эксплозив!.. - замахал он руками, с мольбой глядя почему-то на Дмитрия. Он заговорил что-то быстро на английском...

- Командир, я не понимаю, что он сейчас лопочет. - Развел руками Дмитрий, тщетно пытаясь разобрать, что говорит разволновавшийся Боб.

А Боб в очередной раз пытался объяснить им, что и сам толком не знает что такое с его одеждой, и что он готов сделать все, что они скажут, лишь бы они поверили, и что он уже не знает что ещё им сказать...

- Скажи ему, чтобы успокоился... - командир махнул на Боба рукой и развернулся от него. - Пусть живет пока.

Дима подумал и громко сказал, подойдя к Бобу и похлопав его по плечу:

- Ол райт, Боб! - и спросил уже у Митрофанова, - Куда его теперь? Опять в погреб?

- Пусть сидит здесь... - командир был весь в своих мыслях сейчас, - смотри за ним.

- Где, здесь, командир?..

Но Митрофанов уже ничего ему не ответил.

Боб смотрел то на Митрофанова, то на Дмитрия, гадая, что сделают с ним русские теперь. Поняв, что в погреб его никто вести не собирается, он сел прямо на землю у ближайшего дерева. Дмитрий сел рядом с ним на корточки и глядя на Боба проговорил:

- Ну вот, теперь жди, что командир придумает... И я вместе с тобой. - Дима улыбнулся и подмигнул американцу. Боб тоже попытался улыбнуться, но губы вместо улыбки изобразили нервно подергивающуюся гримасу.

- Да ладно, не дрейфь... Нормально все... - Дима слегка толкнул Боба кулаком в плечо.

Боб, конечно не понял последних фраз, но ему стало как-то полегче на душе от этих явно добрых слов. Было у него сейчас ощущение, что над ним уже не висела угроза ежеминутной смерти. Вокруг было очень тихо, если не считать естественных звуков леса — пение птиц, шелест листвы деревьев, шепот ветра, заблудившегося в еловых да сосновых ветвях. Было приятно вот так сидеть в лесу среди древесных великанов с зелеными ветвями-лапами, даже несмотря на то, что его будущее сейчас было совсем не в его руках... И думать бы ему сейчас совсем бы не о том... Но Боб всем своим существом уловил сейчас естество этой дикой природы, будто раньше он никогда и не видел ни леса, ни отдельных деревьев в лесу. Что было бы здесь, если бы он включил маячок, ему даже и не хотелось представлять, но эта мысль, всплывшая в сознании, как кусок какого-то мусора, случайно оказавшегося на дне кристально чистого озера и всплывшего в неурочный момент... эта мысль вернула его обратно, обратно на войну.

Из штабной землянки вышел Митрофанов и подошел к Бобу с Димой, те поднялись на ноги.

- Ну что... Боб, хочешь прогуляться к своей не своей базе?.. - весело сказал командир, - пойдешь с нами сегодня. Забросим твою одежду им под забор и включим маячок. Переведи. - Сказал он уже Диме.

- Я тоже пойду? - спросил Дима.

- Конечно! Кто ж будет переводить?..

- Командир, что решили с ним?.. - Дима слегка кивнул головой в сторону Боба.

- Если хочет жить, будет воевать с нами. Думаю, после вылазки к базе он сделает выводы...

- Так значит вы уже поняли, что там у него с одеждой?

- Почти уверен, что понял. Все, готовьтесь...

Боб опять шел и спотыкался в темном лесу, только теперь рядом с ним шли все те же двое русских — Дима и Жека. Эти двое совсем по-разному относились к нему — Дима уже почти дружески, Жека — с неприкрытой враждебностью. Но сейчас они вдвоем вели его по лесу туда, где все должно было проясниться — зачем его сюда прислали? Вместе с ними шли ещё семь бойцов во главе с Митрофановым. Боб старался поменьше спотыкаться в темноте леса, но не очень-то у него получалось, и Дима с Жекой периодически его «ловили»; Дима — молча, Жека — с матюками.

Вот наконец они остановились на самом краю просеки по периметру ограждения базы перед одной из вышек. С вышки по лесу лениво шаркал луч прожектора. Боб заметил, как от группы отделились трое бойцов и пошли куда-то в сторону. Через несколько минут оттуда послышались беспорядочные выстрелы. С вышки тотчас же ответили пулеметным огнем и светом прожектора. Где-то далеко, на базе, завыла сирена. В этой суматохе один из бойцов прокрался к вышке, оставил под ней одежду Боба и так же спокойно и незаметно вернулся обратно.

- Дима, ломай медальон!.. - скомандовал Митрофанов.

Дима переломил надвое железку. Под вышкой раздался оглушительный взрыв, буквально разметавший её на щепки. Кто-то из солдат, бывших на вышке, истошно завопил то ли от боли, то ли с испуга.

- Все! Уходим! - громко прокричал Митрофанов. Именно этого он и ожидал — пойманного ими американца его командиры в темную хотели использовать в качестве ходячей бомбы.

Боб почувствовал, как чья-то рука потащила его, ошеломленного произошедшим, в обратную сторону.

Все сразу встало на свои места. Боб не мог поверить в то, что лицемерие может быть таким... Он даже не нашел нужного слова - каким... Теперь стало понятно, почему ему приказали не снимать одежду, и тот факт, что его практически никак не готовили к этой «операции», и то, что его вообще не расстреляли как и должны были. Им совершенно незачем было тратить время на его подготовку. Его просто использовали как одноразового носителя бомбы. Просто как тупое животное, несущее смерть. Эта догадка настолько поразила Боба, что он в один миг решил, что вот с этого самого момента он больше не будет считать себя солдатом американской армии. И он больше не будет воевать против русских. Вольно или невольно, но он влился в ряды русских партизан — бойцов Сил Сопротивления. И для него началась другая война...

Потом были первые бои с теми, кто до недавнего времени были для него своими. И первый убитый им американский солдат. И ощущение раздвоения личности, порождающее злость и отчаяние, и желание найти свою смерть. Многое поменялось в мире Боба, и сам он стал совсем другим. Ему пришлось здорово постараться, чтобы заслужить уважение его новых сослуживцев. Он лез в самое пекло и выживал... Постепенно, со временем, у него возникло ощущение, что он понимает русских бойцов, идею их, казалось бы, безнадежной самоубийственной борьбы со вселенским злом, частью которого он сам когда-то являлся и с которым теперь тоже сам же и борется. Он увидел, что эти парни такие же люди как и все, они также могут погибнуть в бою, у них также может заболеть зуб или оторваться каблук на сапоге.., они совсем не похожи на тех монстров, какими их рисует американская пропагандистская машина. Обычные люди, превращающиеся в бою в смертных исчадий ада, каждый по отдельности и все вместе взятые.

Война бросала их отряд по бескрайним просторам России. Боб видел все, что принесла с собой война — в пыль разбомбленные города, навеки отравленную химическим оружием землю, огромные ямы с бесчисленными человеческими трупами или такие же огромные горы земли, перемешанной с мертвыми человеческими телами, сожженные горючим термитным составом или политые дезактивационным веществом, один запах которого заставлял выплевывать легкие в приступе жестокого кашля. Он видел выживших гражданских, прячущихся в подвалах разрушенных домов, ещё живых безумных или уже приспособившихся к реалиям.

Он старался поменьше говорить с незнакомыми, случайно встречающимися ему людьми, чтобы не вызывать ненужных, а зачастую опасных вопросов, по поводу того, кто он такой. И даже по прошествии двух лет, проведенных среди русских солдат, он все равно старался больше молчать, чем говорить из-за оставшегося акцента. Боб старался не думать о том, что будет завтра, ведь его завтра было ещё более неопределенным, чем у русских бойцов. Они хотя бы теоретически могли дожить до конца войны, они были на своей земле, изуродованной, сожженной, политой химикатами и зараженной радиацией, но своей. Он на своей земле теперь уже не окажется никогда, ни живым, ни мертвым. Боб ощущал себя временами неким американским ремиксом Иисуса Христа, искупающим вину американцев, европейцев и всех остальных, кто пришел на эту землю, чтобы убить всех, кто на ней жил. И его нисколько не пугало очевидное кощунство таких мыслей — он уже много раз видел здесь, что такое рукотворный ад и чувствовал его на себе. «Не исключено, что я на самом деле один такой... перебежчик, - рассуждал про себя Боб, - значит мне и отвечать за весь Западный мир перед Россией, сколько будет моих сил и сколько мне тут ещё отмерено. Не может же быть, чтобы судьба столько раз просто так давала мне выжить, что высшему провидению наплевать на то, что со мной происходит... Для чего-то ведь я остаюсь до сих пор в живых...».

По иронии судьбы Боб получил среди бойцов отряда русское имя Боря, также звали того самого десантника, который его отпустил, а перед этим заставил учить таблицу умножения. «Как же давно это было... - думал Боря теперь, - целая вечность прошла, вечность, сжавшаяся в два года.». Он, Дима и Жека шли к американской базе — посмотреть, что да как там... Прежде всего нужно было посмотреть не изменился ли периметр базы за те две недели, что прошли после крупной операции американцев по зачистке прилегающей к базе местности от партизан. Бомбардировки действительно нанесли ощутимый урон трем отрядам, расположенным возле базы, но не такой значительный, чтобы заставить русских прекратить совсем свои действия. Однако было решено на две недели прекратить осуществлять вылазки и нападения на базу, это должно было ввести в заблуждение американцев. Тем ощутимей будут удары, которые последуют после этого.

- Всё привал, пацаны! - Дима на правах старшего группы отдал команду.

- У нас воды почти не осталось... - Жека поболтал фляжкой. - Тут где-то ручей был...

- Я схожу. Я помню где. - Боб, даже не присев, собрал фляги и пошел к ручью.

Дима в знак согласия молча кивнул ему головой.

• Зря мы его одного послали... - не унимался Жека. - Никогда ему не поверю...

- Эх, Жека, Жека... Он уже два года с нами. Через такое мы уже с ним вместе прошли! Сам подумай, если бы он был шпион, какой ему смысл все это время таскаться с нами. Ему было бы выгоднее внедриться в какое-нибудь крупное соединение. Это же очевидно, Жека! - Диме было очень досадно, что Жека так и не увидел в Бобе своего. Несмотря ни на что... Даже на то, что они втроем были одним звеном и столько уже вместе хлебнули, плечом к плечу... В бою Жека явно не опасался получить в спину пулю от Боба, но стоило наступить затишью, и Жека вновь смотрел на него волком. И так уже два года... А Боб терпеливо переносил Жекино подозрительное отношение, принимая это уже как данность.

Жека в ответ угрюмо помолчал, а потом выпалил:

- Ну вот что его так долго нет!?

- Да, что-то давно его нет. Надо бы сходить посмотреть. - Дима подхватился с земли и направился в том направлении, куда пошел Боб.

- Подожди, я с тобой... - Тоже вскочил Жека.

- Куда ты? А если мы разминемся с ним? Будем потом блуждать искать друг друга?.. - на ходу обернулся Дима, поправляя автомат на плече.

- Не разминемся... - пробурчал Жека и забежал вперед Димы:

- Первым пойду!

- Ну, иди уже... Раз вперед пошел...

Боб ещё издалека услышал шорох кустов у ручья и плеск воды, он тут же припал к земле и осторожно стал подбираться поближе, раздвигая осторожно ветки одной рукой и держа автомат другой. Вот он уже увидел характерную форму американской армии. Солдат явно один... «Можно стрелять, хватит одного выстрела, а добить можно и ножом...» - уже прикидывал Боб как он уберет этого. Но он все-таки решил посмотреть на лицо солдата... В пространстве между ладонями, раздвинувшими ветки появилось лицо, и... на несколько долгих секунд Боб потерял дар речи. А солдат закончил свои дела у ручья и уже развернулся, чтобы уйти.

- Стив... - выдавил из себя Боб, заставляя шевелиться онемевший язык и выпрямляясь во весь рост, чтобы его было хорошо видно.

Услышав свое имя, солдат обернулся и, скользнув глазами по кустам, заметил Боба; его рука дернулась к оружию, но замерла на полудвижении. Он узнал своего вроде как расстрелянного брата.

- Боб... это ты!? - Стив остолбенел и чуть не выронил оружие из рук.

- Как дела, братишка?.. - Боб стоял прямо перед ним, в каких-то пяти метрах, опустив автомат.

Стив молча и совершенно пораженно смотрел на него взглядом полным удивления. Он просто не знал что думать сейчас и верить ли глазам. Перед ним был его брат Боб, которого ещё два года назад расстреляли за предательство. Ну, предположим, в предательство Стив не верил, но в то, что брат жив... Но это был он!

- Ты все-таки напросился на войну. - Тихо, с досадой качая головой, сказал Боб. - Зачем?.. - в его голосе звучала горечь, которая уже подкатила комок к горлу и заставила блестеть глаза...

- Но... Боб, идет война... Ведь ты сам... - неуверенно бормотал Стив, видимо ещё не до конца веря в то, что это все наяву, - Постой... - Стив только теперь обратил внимание на детали — одежда Боба, его оружие и вообще... сама эта ситуация наталкивали на неприятные выводы. - Постой... ведь тогда это была неправда? Ведь так, Боб?

- Да, брат, тогда это была неправда. Садись, я расскажу тебе все. И мы решим вместе, что теперь делать...

Они так и сели каждый на своем берегу, хотя и тому и другому хотелось перепрыгнуть этой ручей и обняться как братья... Что-то не пускало их обоих, что-то заставляло сейчас оставаться каждого на своей стороне, это проклятое и для каждого по-своему святое что-то...

Все то время, что Боб рассказывал свою историю, Стив молчал, только лицо его то багровело, то наоборот бледнело, и желваки на скулах шевелились, обозначали волнение.

Боб рассказал все как было. Не забывая про детали. И как надеялся, что его примут с распростертыми объятиями в части, когда русские десантники его отпустили, и как потом, всего лишь день спустя, он уже желал себе лишь скорой смерти. И как поверил обещаниям майора из разведслужбы, хотя его и грызли справедливые сомнения, а потом, поняв в качестве чего его использовали, решил перестать быть солдатом американской армии. И как потом воевал на стороне русских... И как понял их и принял их борьбу как свою собственную. И вот теперь момент истины.

- Вот так, Стив. Что скажешь?.. - Боб расслабленно откинулся спиной на шершавый ствол сосны. Сейчас, когда он выговорился, он чувствовал себя как после исповеди...

Стив сидел и молчал, глядя себе под ноги. И наконец сказал:

- А ты, Боб... живучий. Столько раз не умер! - в голосе Стива звучали оттенки, которые сразу не понравились Бобу, - Ты не был предателем тогда, и я в это верил. Ты стал предателем теперь. И в это я тоже верю. Что нам со всем этим делать, брат?

- А ты стал совсем взрослым... - сказал Боб, с легкой улыбкой глядя на брата и будто не слыша его обидных слов. - Скажи, а тебе уже приходилось убивать? Ты уже понял, куда ты попал, Стив? - улыбка испарилась с лица Боба, превратив его в камень.

Стив, казалось, не слышал этих вопросов, он все так же сидел, глядя под ноги, и покачивал головой будто следя за прыгающим шариком. Будто взвешивая...

Внезапно Стив услышал по рации голос сержанта: «Фурмер, ты где? Что там у тебя?..». Секунду помедлив, он ответил: «У меня все нормально. Иду к месту сбора».

- Я не знаю, что нам теперь делать, Боб. Мне надо идти... - он тяжело поднялся и взял в руки свою винтовку. - Пусть судьба решит...

Судьба решила всё гораздо быстрее, чем они могли бы предположить, если бы успели хотя бы подумать об этом. Боб услышал только короткую автоматную очередь и увидел как две пули попали в грудь Стива. Боб мгновенно вскочил и выпустил длинную очередь с полуоборота даже не глядя, кто там... Он даже не успел подумать, кто мог пристрелить его брата в этом лесу. Боб только увидел, как Жека падает, сраженный его очередью.

Сидящего за деревом Боба, Жека просто не заметил, а вот Стива — американского солдата, стоящего с винтовкой наперевес, заметил и сделал то, что и должен был сделать. Так он делал всегда.

Боб, сообразив, что произошло, опустил автомат и медленно подняв глаза на Дмитрия, увидел как побелевший на спусковом крючке указательный палец русского бойца, бывшего ему другом, завершает свое движение... Одиночный выстрел «калаша» выпустил душу Боба на свободу.

Все произошло за какие-то пару секунд. Судьбы трех человек решились так быстро и просто по одной только воле случая. Так могло бы показаться со стороны, но только не для Дмитрия. Он поочередно подошел сначала к Жеке, потом к Бобу — оба были мертвы. Его взгляд упал на американского солдата на другом берегу ручья, он вскинул автомат, чтобы добить, но тут же и опустил его, чертыхнувшись, перепрыгнул через русло и склонился над раненым американцем. «Ну нет... только не это опять!..» - Дима сразу понял, что ранения у американца не смертельные — пули пробили бронежилет, но глубоко в тело не вошли. Повинуясь невнятному желанию, Дима пошарил по карманам человека и нашел документы. Он помнил, Боб говорил, у него есть брат, стремящийся попасть на войну... «Стив Фурмер...» - прочитал он печатные буквы на документе чем-то неотвратимо напоминающие надпись на могильном памятнике. «Значит, встретились все-таки... - вслух сказал Дима, - да, брат... видно судьба ещё не всё сказала...». Американец начал приходить в себя, открыл глаза и испуганно дернулся, увидев перед собой русского солдата.

Диме пришлось потратить некоторое время на то, чтобы объяснить Стиву два варианта его дальнейшей судьбы и перевязать его, заодно объяснив ему всё, что так быстро произошло здесь. Благо за время двухлетнего общения с Бобом он успел как следует выучить английский. Поставленный перед очевидным выбором, умирать прямо здесь и сейчас американец не захотел.

- Тогда давай, поднимайся!.. Придется потерпеть. Нам ещё от твоих уходить.

Американец поднялся на ноги, закричал сдавленно от боли, но на ногах остался. Они вдвоем перешли через ручей и оказались рядом с телом Боба.

- Нужно похоронить его... - тихо сказал Стив.

- Нет. У нас нет времени на это. - Диме и самому очень не хотелось оставлять лежать здесь тела двух своих мертвых друзей непохороненными, но времени действительно на это не было — скоро американца хватятся. - Ты ведь успел сказать своим — где ты?.. - он кивнул на гарнитуру рации. Американец молча кивнул головой, сорвал с себя рацию и выбросил в ручей.

Стиву было больно и страшно и... он не понимал — почему он согласился на условия этого русского, который только что убил его брата. Рассудком он ещё не успел толком понять и оценить то, что произошло, но он упрямо передвигал сейчас ногами, ведомый русским солдатом в одном только ему известном направлении.

 

ПРОСТОЕ ЗАДАНИЕ

На первый взгляд задание выглядело простым: обнаружить и уничтожить натовский наземный усилитель космической разведки. И шести человек для такого задания было вполне достаточно. Нужно было прочесать территорию с площадью конуса примерно 50 км². Задание, в принципе, вполне обыденное на этой войне. Сколько таких устройств было уничтожено Силами Сопротивления на территории России подсчитать было практически невозможно. Одни их постоянно разбрасывали, а другие методично уничтожали. Усилители-детекторы были неразборные, и к тому же, взрывались при попытке их вскрыть, поэтому их, как правило просто подрывали гранатами. Вдобавок к этому, вместе с приборами натовцы высыпали ещё и несколько десятков противопехотных мин, которые делали подступы к усилителям смертельно опасными.

Но как показывала практика, не так-то просто их было обнаружить. Натовцы специально камуфлировали их под цвет земной поверхности, преобладающей в данной местности. Цилиндр диаметром тридцать и высотой пятьдесят сантиметров иногда просто плюхался в болотную жижу, тем самым совсем скрываясь из виду. Приборы были рассчитаны на полгода автономной работы, после чего срабатывало устройство самоуничтожения. Ну а в течение работы они собирали и передавали на сервер информацию о всех движущихся объектах, похожих по параметрам на человека. Иногда их искали и по два месяца.

Усилитель, который искали шестеро бойцов, был совсем «свежий» - его сигнал появился всего несколько дней назад, то есть передать достаточно много информации на свою базу он ещё не успел.

Выйдя с базы, бойцы квадрат за квадратом «просеивали» территорию, нанося каждый на свою карту пройденный маршрут. В конце каждого дня пройденные маршруты сверялись и уточнялись, а на утро — опять в путь.

В этой группе из шести человек четверо были совсем пацанами по 12-15 лет и лишь двое — опытными бойцами, которые руководили поисками. У этих двоих были рации для связи с базой. У остальных никакой связи не было, были только часы и компасы. И строжайший приказ — в 21.00 быть на исходном пункте.

Игорек прочесывал свой очередной километр так как его учили — за один проход просматривалась полоса шириной 20 метров - по десять метров с обеих сторон. При этом, на обратном пути левая сторона просматривалась ещё раз. Итого — около ста километров пути на один квадратный километр. Да ещё квадрат ему попался такой поганый: то болото, то какой-то бурелом с торчащими из земли ветками и корнями. Он топал по булькающей жиже и думал: «Ну что я в этом болоте найду?! Не видно же ничего... Не могу же я этот километр палкой на ощупь?..». Тут он запнулся за какую-то корягу и всем телом плюхнулся в вонючую жижу. Раздосадовавшись, он выдрал эту корягу и что есть сил запустил её в сторону от себя. Коряга плюхнулась в жижу. Через пару секунд раздался взрыв. Игорек скорее от испуга, а не потому что его так учили, снова плюхнулся в болото. Пролежав так чуть ли не минуту, он понял, что лежать-то в принципе уже не надо. И ещё до него дошло, что он нашел одну из мин, которые прикрывают подход к усилителю. Где-то совсем рядом валяется усилитель. «интересно, - подумал он, - наши услышали взрыв? Ну конечно же услышали! Как его можно было не услышать?!» - сам себе ответил Игорек. По идее, он теперь должен был дожидаться остальных членов группы, и тогда вместе они должны были найти проход к усилителю. Но ему так не терпелось самому обнаружить этот проклятый усилитель! И он решился — пока подойдут остальные, нужно попробовать самому найти его. Он посмотрел в ту сторону, где прогремел взрыв. «Хорошо, что я корягу забросил туда, где я ещё не шел..., а то валяться бы мне тут без ног». Он подобрал палку-щуп и осторожно, прощупывая себе дорогу, стал приближаться к месту разрыва мины. Шаг, ещё шаг, внимательный взгляд по сторонам, впереди... Ещё шаг... «Господи, а страшно то как... Ну, ничего, старший ведь всегда говорит, что не боятся только полудурки».

С момента разрыва мины прошло уже десять минут. Скоро должны были появиться остальные. Щуп Игорька замер на месте, уперевшись в мину совсем не так как надо было бы, казалось даже сердце в груди у него замерло и провалилось куда-то вниз, а потом, наоборот, бешено заколотилось. «Нарвался! Теперь главное не шевельнуть палкой... Вот дурак-то! Нам же сто раз говорили — не лезть, ждать остальных» - сам себя ругал Игорек. А палку-щуп с каждой секундой становилось держать все неудобней... Он заметил, как вдалеке показалась фигура старшего, скачущего к нему по кочкам. Он что-то кричал, но Игорек пока не мог разобрать что именно из-за расстояния. Да он и не пытался, все свое внимание он сконцентрировал на палке-щупе , чтобы не дай бог не пошевелить им. Старший был уже метрах в двадцати от Игорька и теперь уже не бежал, а осторожно обходил его, заходя на него с той стороны, с которой тот шел сюда.

- Спокойно, Игорек, спокойно, я всё вижу. Ничего не говори и не шевелись. Сейчас я к тебе подойду и прижму мину. Я знаю, что ты хочешь сказать — тут где-то рядом усилитель. Сейчас мы тебя вытащим и найдем этот треклятый усилитель.

Старший, не переставая говорить, постепенно приближался к Игорьку. Мальчишка медленно повернул голову — посмотреть: тем же путем идет старший? Убедившись в том, что он правильно к нему заходит, он с облегчением выдохнул. Этого хватило, чтобы щуп сдвинулся с места. Старший был уже совсем рядом и как был, с места прыгнул вытянув вперед обе руки, направленные в то место, где щуп уходил в воду.

Им повезло — руки старшего «поймали» мину под водой. Игорек, заранее зная, что сейчас сделает старший, плюхнулся опять в болотную жижу. Старший выдернул из болота мину и забросил её в сторону. Взрыв...

Убедившись, что остальные мины не детонируют, Игорек со старшим поднялись на ноги.

- Ух, и напугал же ты меня, малой!..-с улыбкой покачав указательным пальцем, сказал старший. Ну ничего, видно в рубашках мы с тобой родились.

Игорек, в очередной раз окунувшись в жижу, теперь был похож на какое-то болотное существо, выпрыгнувшее из болота подышать свежим воздухом.

- Спасибо... я знаю, что не должен был этого делать... Я должен был дождаться остальных... - Игорек только сейчас понял, почему героизм иногда называют ложным.

- Ну, раз ты все понял, то давай, помогай мне... Идем вон туда, - старший показал рукой направление,- идешь в пяти метрах от меня.

В этот момент заговорила рация:

- Ну, что там у вас, Толян... Мы уже на подходе.

- У нас все нормально, ищем усилитель. Заход с северо-востока, румб 30.

- Понял...

Пока остальные из группы к ним пробирались, Игорек со старшим обезвредили ещё пару мин, правда, на этот раз уже без взрывов.

Примерно через час усилитель нашли. Металлический цилиндр грязно-зеленого цвета с рядом индикаторов на корпусе. Самое поганое заключалось в том, что взрывать усилитель нужно было там, где его нашли — в болоте, значит в болоте, повисшим на дереве — значит на дереве. Иначе срабатывал датчик изменения местоположения и происходил взрыв.

- Давайте плот, пацаны, - двое старших держали цилиндр над водой прямо над тем местом, где его нащупали. Теперь нужно было подложить под него деревянный плотик и тогда крепить взрывчатку.

- Все, отходим! - скомандовал второй старший, когда взрывчатка была закреплена и таймер на взрывателе запущен.

Через две минуты прогремел взрыв, от которого сдетонировали еще несколько мин. Теперь можно было возвращаться на базу. Группа стала выбираться из болота — нужно было сначала добраться до контрольной точки и убедиться, что натовцы не высадили десант — группу зачистки в ответ на пропавший сигнал.

Оба старших шли в голове колонны, негромко переговариваясь между собой. Игорек же сейчас больше всего мечтал добраться до сухого места, где можно было бы развести огонь и просушить одежду.

- Ты чё туда поперся-то один, - подошел к нему Мишка — долговязый пятнадцатилетний пацан. Это именно его щуп наткнулся на усилитель.

- А ты не поперся бы?.. - Игорек испытующе посмотрел снизу-вверх на собеседника, - не знаю, зачем полез... Просто хотелось побыстрее найти этот чертов усилитель и вылезти из болота...

- Ла-адно... Ты у нас сегодня вроде как герой — место-то ты нашел. А победителей не судят. - Мишка похлопал Игорька по плечу, - давай автомат, а то ты вон дрожишь весь. Ничего, сейчас придем на точку.

Время уже шло к вечеру — сверчки уже занялись своим художественным свистом. Только вот среди этого свиста начал угадываться еще один звук, шедший с неба...

- Вертушка! Всем на землю, за деревья! Слушаем воздух... - старший один за одним отдавал приказы, одновременно следя за тем, чтобы пацаны правильно выбирали места для укрытий.

Теперь уже было слышно, что источник звука не один.

- Транспортник и «Апач». - Определил по звуку Толян.

- Да, похоже на то, - ответил второй старший, - значит везут группу зачистки... Я свяжусь с базой.

- Так, пацаны, отдых отменяется... Сами понимаете... Нам нужно определить место, где высадится десант. Поднимаемся, идем тихо на звук.

Вертушки были где-то не очень далеко, судя по звуку, и было похоже, что они снижались. Группе необходимо было успеть определить место высадки раньше, чем десант собственно начнет высаживаться. Иначе был риск нарваться прямо на них. И тогда — бой. А какими силами бой вести? Четыре пацана и два бойца. Это против двадцати — двадцати пяти человек со стороны противника.

Вертолеты, наконец, включили прожекторы, сразу рассекречивая себя. Они высвечивали место высадки десанта.

- Ага, вот вы где... так, ребятки, мы должны рассмотреть, сколько их там и проследить за ними, если они направятся в сторону базы. Толя, я пошел поближе...- второй старший бегом направился поближе к вертолетам.

Группа двинулась следом за ним, но чуть помедленнее. С вертолетов, тем временем, уже началась высадка десанта.

Толя с четырьмя пацанами приближался к столбам света. Вот они уже стали различать среди деревьев поляну над которой висели два вертолёта, а под ними уже собиралась группа солдат. Внезапно с «Апача» раздалась пулеметная очередь в направлении того места, где должен был быть сейчас второй старший группы — Илья. Толян тут же связался с ним по рации:

- Второй, ответь первому... - в ответ только шипение, - второй, ответь первому... Илья, как у тебя дела, прием...

Ответа не было. Это могло означать что угодно, но как правило, молчащая рация означала, что человек на том конце в самом лучшем случае без сознания.

«Апач» дал ещё одну очередь. Было видно, как несколько человек отделились от общей группы и двинули туда, куда стрелял вертолет.

- Ну вот, что, пацаны, слушайте приказ! Мы с Мишкой остаемся здесь, - Толян внимательно, как будто испытующе посмотрел на Мишку,- а вы втроем дуете на базу. Мы тут их придержим пока... А вы должны привести сюда подмогу. Всё понятно? - пацаны в ответ молча покачали головами. - Ну, тогда вам — туда, - он махнул рукой, - а нам — туда. - Он показал рукой в сторону натовских вертолетов.

Пацаны отправились на базу, хотя каждому из них хотелось остаться здесь и дать бой врагу. Но они понимали, что Толя не просто отправил их прочь отсюда, чтобы сберечь их жизни — он надеялся на них, на то, что они как можно быстрее доберутся до базы и приведут сюда отряд.

Толян с Мишкой, тем временем, залегли за поваленным деревом метрах в пятидесяти от опушки поляны. То, что Илья погиб было уже очевидно...

- Ну что, Мишка, постреляем?.. - Толян как мог, пытался подзадорить мальчишку, который конечно же понимал, что Толян Выбрал его себе в подмогу потому, что он был старше остальных пацанов, и что задача перед ними двоими стояла самоубийственная, - ничего... они по темняку скорее всего не сунутся, - хотя сам он в этом совсем не был уверен.

- Постреляем, дядь Толь... Пусть только сунутся... - голос у Мишки дрожжал, но он пытался бодриться как мог. Хотя и думал про себя: «Вон как они быстро Илью ухлопали! А ведь он был опытным бойцом...», но вслух говорить это не стал.

Толе захотелось крикнуть ему, чтобы он бежал отсюда, пока не поздно... Но он не крикнул... Потому что один он их тут долго не сдержит. Там тоже не лохи... Нет! Не мог он Мишку отпустить... Никак не мог. Да и самому Мишке ведь уже шел шестнадцатый год... По меркам этой войны он был уже совсем взрослым бойцом. По меркам этой войны... А значит и рассуждать тут было не о чем. Но... не получалось не рассуждать. Лежа здесь, за трухлявым, поросшим мхом упавшим когда-то деревом, создавалось ложное ощущение контроля над ситуацией. Толе было знакомо это чувство: тебе кажется, что ты видишь всех и все, что можешь выбирать — кого подстрелить первым, и что они сразу залягут и начнется долгая , выматывающая все нервы перестрелка... И это даст тебе возможность либо незаметно отойти, либо дождаться подкрепления, сдерживая врага на позиции... А получается все по-другому. Они не залегли, а очень профессионально стали брать его в кольцо. И если бы не подоспевший Илья со своими пацанами, то Толян бы сейчас тут не лежал и не рассуждал бы. Вряд ли во второй раз также повезет... Через пару часов уже будет светло, и они пойдут...

Он опять посмотрел на Мишку — из-за темноты было не разглядеть выражение его лица. Ему опять захотелось сказать что-то ободряющее... Но... господи, как же это глупо — подбадривать человека, который знает, что смерть уже смотрит на него. Ещё не алчно, ещё не жаждая его жизни, но уже с вполне обоснованным интересом.

Под светом прожекторов натовцы монтировали какую-то конструкцию. Слышалось деловитое жужжание электроинструментов, постукивание молотков, визг врубающихся в металл болтов, закрыв глаза можно было бы подумать, что какие-то строители или монтажники занимаются своей мирной работой. Стоило глаза открыть, и мирное очарование этих звуков моментально улетучивалось. Возводимая конструкция была похожа на металлический ящик, стоящий как на сваях на четырех металлических ножках примерно в метре от земли. Рассмотреть его подробнее сейчас пока было невозможно из-за деревьев и темноты.

Оба вертолета - «Апач» и транспортник, сели где-то недалеко. Их самих не было видно, но был слышен рев их двигателей и лопастей. Уже начинало светать. «Скоро пойдут...» - Толя перевернулся на правый бок, левый у него совсем промок от ночной сырости, поселившейся в лесной подстилке.

Звуки инструментов смолкли и на смену им над поляной опять загремели вертолеты. Транспортник выбросил фалы, по которым сразу стали подниматься солдаты. Когда поднялись все, транспортник втянул обратно в себя свои лестницы, как будто великан огромным ртом втягивает две макаронины и, развернувшись над поляной стал уходить, набирая высоту. Вслед за ним улетел и «Апач».

-Вот так так! - Толян поднялся на ноги, удивленно глядя вслед улетевшим вертолетам.

- Чего это они?.. - Мишка тоже ничего не понял.

- Я не знаю, чего они, а вот ты, Мишаня, точно в рубашке родился... - Сказал Толя, доставая рацию, - база! База, ответьте...

- Слышим тебя... - ответ поступил почти сразу.

- У нас тут странные вещи происходят — они улетели, поставили тут на поляне какую-то свою новую хреновину и улетели все...

- Поняли тебя, Толян. Группа уже вышла к вам... Придется отзывать...

- Отзывайте, тут пока воевать не с кем...

- Посмотри, что они там поставили и обратно. Конец связи.

- Понял вас, база. - Толян опять спрятал рацию в нагрудный карман, - вот так вот, слышал? Смотрим, что они там поставили и обратно. - сказал он Мишке.

- Ла-а-дно, постреляем в другой раз. - С напускной обыденностью ответил Мишка.

Они ещё не веря в такой счастливый исход, стали осторожно приближаться к железному ящику.

Ящик жил своей жизнью, жизнью новейшего комплекса наблюдения и наведения на цель. Орбитальный спутник, вооруженный экспериментальной лазерной установкой изменяемой мощности, был связан с этим комплексом невидимыми нитями. Этот тандем был частью натовского эксперимента в рамках программы, нацеленной на снижение потерь среди личного состава. Считалось, что этот ящик как приманка будет привлекать к себе внимание партизан, которых будет отстреливать спутник, и сам ящик. А его бронированный корпус не позволит врагу его быстро уничтожить. К тому же, у него имелось и собственное вооружение.

Не зная, что можно ожидать от этого ящика, они пошли к нему, чуть на удалении друг от друга на всякий случай.

По мере того, как они приближались, разведывательно-боевой ударный комплекс проводил настройку своих систем, ориентировал ударные орбитальные спутники, оборудованные лазерами высокой мощности, на данный квадрат земной поверхности, и даже оценивал потенциальный уровень угрозы от двух людей. Он привел в режим максимальной чувствительности свои видео- и аудиосенсоры, чтобы передавать в режиме реального времени видео и аудиоинформацию на ближайшую базу НАТО либо экспедиционных войск США. Центральный процессор уже принял решение — не уничтожать эти две цели, пока не появятся другие. Смысл повсеместной замены старых простых детекторов на эти гораздо более дорогие, но и гораздо более эффективные в том и состоял, чтобы уничтожать живую силу противника без применения сухопутных сил, то есть без вероятных потерь в живой силе.

Чем больше старший вглядывался в этот железный куб с явно бронированными стенками, тем больше он ему не нравился. Дураку было бы понятно, что эта железяка здесь не для того, чтобы проверять уровень атмосферного давления и температуру воздуха... Внутри корпуса слышалась работа механизмов, а как следует приглядевшись, он разглядел и «глаз» видеокамеры, следивший за ним прямо сейчас.

- Может на прочность его проверим, - простодушно предложил Мишка, недобро глядя на железяку.

- А что, можно и проверить... Ну-ка, давай отсюда... метров на тридцать. - Старший вытащил гранату, подождал, пока Мишка отбежит и, отойдя метров на пять, вынув чеку, бросил гранату под ящик и сам бросился за дерево.

Прогремел взрыв и сразу же с двух точек ящик открыл огонь из пулеметов сразу по двум целям. При огневой атаке у этого ящика предустановка была однозначная — ответный огонь на поражение.

Теперь двум бойцам стало понятно, что это не просто разведывательный комплекс, а ещё и ударный. Ящик стрелял прицельно, причем в режиме экономии боеприпасов.

- Мишка! Не высовывайся! - крикнул на всякий случай старший.

Мишка вместо ответа выпустил очередь по ящику из автомата вслепую. Ящик ответил из гранатомета. Хорошо, что Мишка догадался поменять позицию, иначе его гарантированно накрыло бы этим выстрелом.

Старший вытащил рацию.

- База, база... Приём...

- База слушает... - ответила рация, - что там у вас?

- А у нас всё хреново. Этот ящик оказался ударным комплексом, и сейчас он нас плотно прижал к земле. Не дернуться. Прием...

- На что он реагирует?

- Да на всё реагирует — на стрельбу по нему, на движение, на голос и черт знает на что ещё. К тому же он бронированный.

- Мы уже отправили к вам группу...

- А у этой группы есть серьезная взрывчатка?..

- У них гранатометы...

- Боюсь этого будет мало.

- Хорошо, мы сейчас отправим им вдогонку пару человек с комплектом для направленного взрыва, килограмм на пятьдесят. Надеюсь этого хватит... Этот ящик должен быть уничтожен любым путем. Это приказ.

- Понял вас, база... понял. Конец связи.

«Что ж, - думал старший, - по крайней мере теперь есть конкретный приказ. А с помощью взрывчатки этот ящик может быть и получится разворотить. Только вот вопрос - как к нему подойти?».

Игорек с другими пацанами только-только добрались до своих землянок, как их снова вызвали к командиру базы. Точнее, вызвали троих, в том числе и Игорька.

- Вот что, пацаны, придется вам еще прогуляться. Нужно догнать группу и передать им взрывчатку. Кроме вас больше некого послать. Все люди заняты. Сами знаете...

- Мы всё поняли, дядя Вова, догнать и передать... - командир базы разрешал совсем молодым пацанам называть себя просто «дядя Вова», хоть это и было нарушением воинской субординации.

- Ну тогда распределите груз по своим вещмешкам, и вперед... - командир показал на брикеты со взрывчаткой.

Спустя пару минут пацаны уже быстрым шагом догоняли группу. Нужно было поторапливаться, чтобы успеть догнать их до того, как те прибудут на место. Пацаны шли молча, друг за дружкой. Каждый из них уже хорошо знал, что на марше, да еще с такой нагрузкой не стоит тратить силы на разговоры.

Группе с базы сообщили, что им в догонку послан груз с пацанами, но останавливаться группе было нельзя — кто знает, чего ожидать от этого разведывательного комплекса — чем раньше его уничтожить, тем лучше.

Прошло не меньше часа, прежде чем пацаны увидели последнего человека в колонне группы. Тогда только группа остановилась на пару минут, чтобы принять груз и немного перевести дух.

- Группа, становись! - уже дал команду старший, - а вы давайте, дуйте назад... - сказал он уже на ходу, обращаясь к пацанам.

Игорек смотрел в след удаляющейся колонне и несмотря на сильную усталость, ему совсем не хотелось идти обратно. Ему хотелось идти с ними, с бойцами. Он надеялся, что его не будут сильно ругать, когда увидят, что он за ними увязался.

- Ну, что, пацаны, пошли на базу... - сказал Сенька — один из двух спутников Игорька.

- Вы это... пацаны, идите, а я — с ними. - Игорек уже решил для себя, что ни за что не пойдет сейчас на базу, а пойдет за группой - «А вдруг, пригожусь...».

- Да ты что!? Это же нарушение приказа... А что мы скажем, когда нас там спросят, куда ты делся?

- Да так и скажите, что он пошел за группой. Вот просто взял, и пошел...

- Мы тогда тоже с тобой пойдем!

- Э, нет! Вот тогда нам точно всем вместе и влетит. Лучше вы идите на базу, а я — за ними. - Игорек махнул рукой в сторону ушедшей группы.

- Ну да, тут ты прав... Ладно, мы тогда пошли, а ты когда вернешься, расскажешь нам, что там было.

- Ладно, всё, расходимся., а то мне ещё догонять опять...

Проклятый умный ящик не только не подпускал к себе близко Толяна с Мишкой, но также и не давал им уйти. Они попали в западню.

- Что ему надо от нас, дядь Толь?.. - кричал Мишка.

- Да хрен его знает, что ему надо! Кто знает, что там у него за программа заложена?..

И действительно, им было непонятно - какими командами и установками руководствовался этот ударный комплекс? Если в его задачи входило просто уничтожение живой силы, то почему он до сих пор их не убил? Если он работает только от обороны, то почему он их не отпускает? Не может же быть, чтобы он просто тупо реагировал на движение? Ведь он подпустил их поближе, вроде как дал себя рассмотреть. Не означает ли это, что он просто ждет, когда здесь соберется побольше народа, чтобы разом всех и накрыть? Но у большого количества народа и оружия с собой побольше, в том числе и взрывчатка... Если натовцы предусмотрели и это, то этот ящик должен иметь возможность вовлекать в бой и другие средства вооружения. Со стороны. Авиацию, например... или ещё что. Но как он будет вести одновременный бой с большой группой людей, ведь пока сюда что-нибудь прилетит, этот ящик можно уже успеть уничтожить. Но в любом случае, получалось, что здесь нельзя скапливать большое число людей. Бойцов нужно рассредоточить вокруг ящика и попробовать совместными усилиями его уничтожить. Недолго думая, Толя решил доложить о своих соображениях на базу.

- База, ответьте...

- База слушает, что у тебя?

Толя изложил свои соображения. На том конце с ним согласились.

- Да, лучше подстраховаться... Возьмем ящик в кольцо. Наши уже минутах в тридцати от вас. Держитесь...

Он решил не обнаруживать себя до того, как группа не прибудет на место, поэтому так и шел потихоньку за замыкающим до самого конца. До того момента, когда на подходе к ящику группа стала расходиться в две стороны, чтобы взять объект в кольцо. Игорек решил сам выбрать себе позицию. Он уже видел среди деревьев поляну, на которой что-то стояло , когда группа открыла огонь по ящику.

Это был больше отвлекающий огонь, чтобы отвлечь ящик от двух бойцов, тащущих к нему заряд. Прицельными были только выстрелы из гранатометов. Но подойти к ящику не удалось, умная машина, проанализировав ситуацию, мгновенно определила для себя приоритеты для уничтожения целей, подстрелив двух бойцов ещё до того, как они вышли на поляну. А следом за ними ящик уничтожил те две цели, которые были здесь уже давно... И тут начал работать спутник с лазерной установкой.

Игорек увидел ярко-рубиновые столбы световой энергии, которые, как будто пристреливаясь или намеренно устраивая побольше хаоса, сначала поджигали деревья, а потом ударяли в людей. Он видел, как на человеке моментально вспыхнула одежда и голова, тот закричал и стал слепо метаться по сторонам, натыкаясь на деревья. Следом за этим бойцом вспыхнул и ещё один, потом ещё один.., лазер поджигал людей своей незримой рукой одного за другим. Игорька охватил ужас. Внезапно, дерево, в которое он вжался всем телом, зашипело и вспыхнуло. Он, не помня себя, побежал, но побежал вперед, к ящику; вид горящих человеческих факелов и уже начавшийся лесной пожар погнали его на поляну, где и стоял ящик.

Возможно выстрелы из гранатометов повредили внешние приборы наблюдения, а может ему просто повезло, но Игорек и сам не заметил, как оказался прямо под ящиком. Он лежал на спине и широко открытыми глазами смотрел в железный потолок. Сердце бешено колотилось в груди. Игорек пытался сообразить, что ему предпринять.

Лазерный луч продолжал методично одного за другим поджигать бойцов группы. Скрыться от него было невозможно. Выстрелы из гранатометов и тем более разрывы гранат не заставили ящик прекратить огонь. А установить под ним заряд взрывчатки оказалось практически невозможно. Ящик как ни в чем ни бывало, продолжал вести огонь, то доделывая работу лазера, то уничтожая тех, кто пытался к нему подобраться. От разрывов гранат, закатившихся под ящик, образовалась глубокая неровная воронка, в которую и завалился Игорек. Он не знал, понимает ли ящик, что у него под брюхом затаился его враг. Он знал лишь, что если он отсюда дернется куда-нибудь, то на этот раз ящик точно его шлепнет, или лазер.

Он видел вентиляционные прорези, слышал как работают механизмы... «Я должен сделать хоть что-то!». Злость и страх заставили его поднять автомат, приставить дуло прямо к вентиляционной щели и нажать на курок.

Наверное, только ребенок мог так поступить, ведь любая из отрикошетивших пуль могла прикончить его. Но несколько пуль пробились-таки в чрево ящика и как минимум одна пуля попала в процессорный блок, заставив замолчать и ящик и лазер.

Оставшиеся в живых несколько бойцов не стали выяснять — навсегда или на время замолчал ящик — они быстро подтащили устройство направленного взрыва и закрепили его на днище ящика. На этот раз конструктивной прочности ударного комплекса не хватило. Взрыв пятидесятикилограммового заряда разворотил днище и вздул бока железного монстра.

Лазерный луч высокой мощности хоть и прекратил свою пляску по живым мишеням, но вместе с ящиком они успели за несколько минут боя выкосить больше трех четвертей группы. Взрывом ударный комплекс сорвало с опор и теперь он валялся на своем вздутом боку. Игорек не удержался, чтобы не взглянуть внутрь через днище, но ничего интересного, кроме покореженного металла там не увидел.

- Ты хоть понимаешь, что ты сегодня сделал, боец? - голос одного из пятерых выживших бойцов заставил его оторваться от созерцания покореженного монстра.

- Ну, наверное, уничтожил боевую единицу противника... - неуверенно ответил Игорек.

- Боевую единицу говоришь... За боевую единицу тебе само собой будет отдельное спасибо. Но ты нам пятерым жизни спас. Нам пятерым, понимаешь?

Игорек посмотрел прямо в странно блестящие глаза бойца и пожал плечами. Откуда ему было знать, что он только что своим безумным поступком нанес многомиллиардный ущерб врагу, поставив под сомнение передовую военно-техническую разработку. А что касается пятерых спасенных жизней своих старших товарищей, то тут для него не было ничего такого, о чем он мог бы надолго задуматься. Несмотря на свой ещё совсем невеликий возраст, он быстро усвоил непреложные законы этой войны и нерушимые принципы кодекса Сил Сопротивления. В этой самоубийственной схватке он был не просто пацаном, увязавшимся за старшими, а неотъемлемым составным элементом группы, посланной уничтожить этот треклятый ящик. Ведь, как никак, он оказался единственным, кто смог пробраться под ящик и заставить прекратиться огонь. И даже если бы все бойцы, кроме него самого были бы убиты, он бы все равно притащил взрывчатку и доделал бы дело до конца. «А где Мишка?.. - подумал вдруг он, - и дядя Толя...»

- Так ты, значит, за нами увязался... Да-а... Кто бы мог подумать, что вот так всё сложится, - боец, так же как и остальные четверо выживших, сидел на корточках и сейчас смотрел на Игорька снизу вверх. У него заговорила рация и он, чуть помедлив, ответил:

- Группа на связи... прием.

- Кто на рации?

- Ковальчуков... Старший группы погиб...

- Вы уничтожили объект?..

- Да.

- Сколько вас осталось? - говоривший на том конце был уже в курсе о том, какое сопротивление встретила группа, но ещё не знал, чем всё закончилось.

- Пятеро... то есть, - Ковальчуков посмотрел на Игорька, - шестеро. С нами Игорек, и если бы не он, то и нас бы сейчас не было ...

- Ковальчуков, вам придется там ещё задержаться. Дождитесь десанта. Он обязательно будет...

- Да, мы понимаем... сделаем.

- Действуйте по обстановке, но... постарайтесь уцелеть. Столько людей потеряли... Все. Конец связи.

- Мы останемся, чтобы уничтожить десант? - наивно спросил Игорек.

- Посмотрим... Если их высадится человек пятьдесят, то хрена мы тут много науничтожаем...

- Надо бы прикопаться, пока время есть...- дал дельный совет другой боец, сидевший тут же и куривший сигаретку и щурившийся то ли от дыма, то ли по своей природной хитрости, - и хрень эту заминировать, - кивнул он на развороченную железяку.

- Твоя правда, брат... - кивнул головой Ковальчуков, - ну, чё, мужики, начнем готовить встречу.

Бойцы занялись привычной для них партизанской работой — рытьем каждый себе секретов и минированием.

- Игорек, ты не высовывайся во время боя. И если нас всех положат, то ноги в руки и — на базу! Понял? Сидеть будешь в моем секрете. - Ковальчуков говорил и занимался делом — минировал ящик.

- А Мишка с Толяном...

- Нет, - Ковальчук покачал головой, - ящик уложил их почти сразу...

«Почти сразу... По крайней мере они не видели, что здесь было потом...» - подумал Игорек. Конечно ему было очень жаль и Мишку и Толяна, но он не мог позволить себе расслабиться и дать волю чувствам. Может быть потом, когда они вернутся на базу...

Он сидел в уже вырытом секрете Ковальчукова и чувствовал, что безнадежно засыпает. И спустя еще пару минут он провалился в глубокий сон. Проснулся он от первых выстрелов автомата у себя над головой.

- Игорек, вставай!- Ковальчуков на долю секунды глянул на него и вновь нажал на курок автомата.- Уходи прямо сейчас, слышишь! Их тридцать с лишним...

Игорек слегка высунулся из-за бруствера. Рядом с ящиком валялись несколько трупов натовцев, явно подорвавшихся на гранатах, остальные залегли и распределились по нескольку человек на каждую огневую точку бойцов.

- Почему мы не отходим? Ведь командир сказал...

- Не можем мы отойти, с базы к нам послали ещё одну группу, но они не дошли до нас три километра — тоже нарвались на десант. Так что мы можем уйти только в противоположную сторону от базы, в чем я лично смысла не вижу. - Он говорил, не глядя на Игорька.- Всё! Отставить разговоры! Уходи отсюда... А не то я тебя лучше сам сейчас пристрелю...

Игорьку стало ужасно обидно, что его гонят с поля боя в такой ответственный момент. Когда здесь лишний ствол бы совсем не помешал, как он думал. А его гонят! И это после того, что он сегодня сделал!? Совсем рядом взорвалась граната — Ковальчуков дернулся, откинулся назад и так и замер с рваной красно-черной дырой в голове. Игорек зарыдал в голос, высунулся из своего укрытия и выпустил очередь прямо в поднявшегося так для себя невовремя натовца. Тот упал. Игорек побежал прочь от секрета с мертвым Ковальчуковым.

Он бежал до тех пор, пока совсем не выдохся. Прямо как тогда, около двух лет назад, когда он бежал и слышал, как взрывы убивают его семью… Свалившись лицом в колючую еловую подстилку, он беззвучно зарыдал. Здесь ещё не было безопасно, но здесь уже не было преследующей его по пятам эти два дня смерти. Его никто не преследовал. Он пролежал под корнями дерева минут двадцать, пока отложенный эмоциональный взрыв не перестал его душить. Он вспомнил, что Ковальчуков перед смертью говорил, что вторая группа тоже должна где-то здесь вести бой. Он бежал в сторону базы. Сколько он успел пробежать?.. Возможно, что как раз эти километра три, может чуть меньше. Но звуков боя не было слышно ни спереди ни сзади. Может он уже закончился, и если это так, то победила либо одна сторона, либо другая. «Даже если натовцы перебили и эту группу, то я выслежу их и дам им бой, - решил Игорек, - я — боец Сил Сопротивления, и я им всем отомщу!». Он пристегнул полный рожок к автомату и решительно направился вперед, к базе.

«Может я сбился с пути... - прошло уже несколько часов, а он все шел и шел и не видел ни одного приметного признака близости базы, - похоже, я заблудился». Он вспоминал и вспоминал, как он бежал... Да, возможно именно тогда он и взял неверное направление. Сейчас он должен быть где-то в стороне и позади базы, в этом он был уверен. Но тело уже отказывалось подчиняться одной только силе воли. Злость и жажда мщения уже не вгоняли в кровь достаточно адреналина, чтобы идти и идти вперед. Уже начинались сумерки, а сумерки в еловом лесу — это все равно, что ночь на открытом пространстве. Он на всякий случай приметил направление, в котором двигался и начал устраиваться на ночлег. Но прежде, нужно было хоть что-то съесть, хоть ягод каких-нибудь. Он практически на ощупь отыскал невысокие кустики брусники и набрал несколько пригоршней — больше нельзя сейчас было, чтобы не было соблазна съесть всё и получить вместо пользы вред. Лучше он съест ещё утром.

Расположившись под большой елью на наломанных еловых ветках, он почувствовал даже какую-то иллюзию комфорта. Тесно прижав к себе обеими руками свой автомат, Игорек провалился в бездонное царство Морфея. Под низкой куполообразной кроной ели обнаружить его могли разве что какие-нибудь животные, которых он не боялся, потому что нет страшнее животного, чем человек...

Проснулся он уже когда солнце было высоко. Нужно было решить — в какую сторону ему повернуть: влево или вправо. Он прошел стороной мимо базы, но какой стороной? Игорек здраво рассудил, что гадать бессмысленно и повернул влево. На ходу он собирал ягоды и вспоминал, а точнее не вспоминал, а просто «просматривал» в памяти все произошедшие события последних двух дней, которые всплывали сами собой. Погибло столько знакомых ему людей... И Мишка... И дядя Толя... И Ковальчуков... И во второй группе наверное тоже... может натовцы уже и базу захватили...

- Эй! - Игорек услышал окрик и от неожиданности чуть не выстрелил в ту сторону.

- Нашлась пропажа!..- двое бойцов бежали в его сторону, - а мы уже думали, тебя натовцы забрали...

- Я убежал... Ковальчуков приказал... - Игорек сразу понял, что если на его поиски ещё и людей послали, то всё ещё не так плохо.

- Молодец, что ушел... Ты бы там не выжил. Идти можешь ещё? - бойцы осматривали его со всех сторон.

- Да, не... Со мной все в поряде... а далеко до базы?

- Километров шесть...

- А что со второй группой?

- Нормально со второй группой. Иначе мы бы сейчас тут с тобой не разговаривали. Хотя не без потерь, конечно... Ладно, пошли домой, герой.

На базе его действительно встретили как героя — слова Ковальчукова, что он, фактически уничтожил ящик, возымели должное действие. Командир базы приказал выдать ему дополнительный паек, который ему сейчас был как нельзя кстати и пока Игорек как следует не подкрепился, не приступил к расспросам — как он «подстрелил» ящик. Игорек рассказал, что видел, что слышал, как бежал, куда стрелял и так далее... и напоследок спросил:

- А наших убитых уже подобрали?

- И подобрали и уже похоронили... - командир сразу помрачнел, - там, недалеко. Тех натовцев, которых недобили Ковальчуков с остальными, забрала их вертушка, видимо почти сразу после боя. А дружка твоего, Мишку, мы подобрали... Тяжело ранен, но живой... И вроде как жить будет. Только ты к нему сейчас не ходи, он ещё не пришел в себя. Ну, давай... отдыхай... - командир поднялся с койки Игорька, похлопал его по плечу и вышел из землянки.

«Вот как, обманул-таки Мишка железяку! А я его уже похоронил! - с радостью думал Игорек, - ранен, но жив! И я жив. Значит, мы с ним ещё повоюем. И ещё не один этот ящик укакошим...».

Любой, кто знал и видел Игорька дня три назад, мог бы сказать сейчас, что он совсем не вырос за эти дни, не раздался в плечах, не погрубел голосом. Конечно, ведь всего-то три дня прошло... Только взгляд у него стал какой-то совсем другой, совсем как у взрослых бойцов Сопротивления. И ощущение разницы между жизнью и смертью стало острее. Он совершенно отчетливо сформировал свое мнение, кто он есть на этой войне, что малый рост и возраст ещё не означают слабенькую волю и чахленькую храбрость. Он больше никогда не побежит... Пусть даже его убьют в следующем же бою. Теперь пусть будет страшно его врагу.

ОХОТНИК

Ветру было совершенно наплевать на людские дела и проблемы. Он играючи, то почти задувал пламя, то вдруг затихал, давая ему возможность вздохнуть свободно, не прижимаясь к поверхности бронетранспортера. И с горящими телами шестерых людей он обходился также небрежно-играючи. Двое из этих шестерых ещё пытались сбить пламя, судорожно катаясь по высохшей, выжженной земле. Подуй ветер посильнее — и, может быть, им удалось бы затушить свою форму, пропитанную выплеснувшимся топливом из взорвавшихся бензобаков.

Одна пуля, выпущенная верной рукой из верного оружия...

Охотник наблюдал за этой картиной, стоя метрах в двадцати, оперевшись на свой автомат с оптикой. Его лицо не выражало никаких эмоций. Он поднял перед собой согнутую в локте руку с вытянутым указательным пальцем, согнул его несколько раз... «Так просто...» в очередной раз подумал он. Он уже давно заметил, что после каждой уничтоженной машины, либо уничтоженной группы противника, он рефлекторно делал это... «Может быть я сошел с ума?..» подумал он, хотя и эта мысль была для него не новой. Он ещё постоял некоторое время неподвижно, закрыв глаза, прислушиваясь к своим ощущениям, затем, убедившись, что для него поблизости работы нет, пошел в сторону своего подвала-убежища.

Почему его до сих пор ещё не обнаружили? Он сам не понимал, ведь здесь было несколько зачисток. Солдаты ходили с термодатчиками прямо около входа в подвал-убежище. Хотя, если бы он «пошумел», его бы непременно заметили.

Скоро ему придётся опять делать вылазку на натовскую базу снабжения для пополнения запасов продовольствия. Чаще всего он забирал провизию у убитых им натовских солдат. А вот в этот раз не удалось — всё сгорело.

Порыв ветра принес укол ощущения опасности — где-то летит «вертушка». На вертолеты он не охотился, просто нечем было. Он спустился в свой подвал. Зажег газовую горелку и поставил чайник. Баллоны с газом он тоже добывал у натовцев.

То, что с его головой что-то случилось, он почувствовал почти сразу, как очнулся от контузии в кювете. Вокруг догорал напалм, а вместе с ним и колонна бронетехники с личным составом роты. Ему повезло тогда, что вертушки сначала обстреляли колонну ракетами, а потом уже облили напалмом.

...Его рота возвращалась с боевых стрельб на дальнем полигоне. Может быть поэтому их сразу и не накрыли с воздуха ни ракеты, ни сразу после — авиация. Ротный был мужик толковый и сразу понял, что произошло с их частью и вообще вокруг... После короткого совещания они решили идти к ближайшему городу и посмотреть, что происходит там. Они вошли в город и увидели хаос и смерть. Когда очередная налетевшая авиагруппа принялась их обстреливать, они отошли за окраину, думая, что своим присутствием только провоцируют противника и этим самым причиняют городу еще больше разрушений. Они думали, что обстрел прекратится после подавления стратегических объектов, как это бывает во время войны... Но бомбардировка не прекращалась. И десант, которого они ждали тоже не высаживался. Это означало, что воевать им было не с кем, поскольку эффективно противостоять авиации они не могли. Но они вступили в бой, начав обстрел самолетов и вертолетов из своих пушек и пулеметов, надеясь, что оттянут на себя силы противника...

Взрывом его отбросило в какую-то ложбинку, а сверху накрыло куском брони от развороченного БТРа. Чего только на войне не бывает. Когда вертушки стали сплошняком поливать всё вокруг напалмом, кусок брони выполнил роль огнезащитного щита. Очнувшись и выбравшись из своего укрытия, он увидел огонь — маслянистые, коптящие языки пламени лизали технику, тела людей, землю, камни, всё то, куда попала горючая смесь. Уже никто не кричал и не стонал, лишь ветер забавлялся с языками пламени...

От воспоминаний его отвлек звук вертолета, летящего на бреющем полете. Вертушка кого-то выслеживала. Этот кто-то был он.

Первое время он пытался сбивать вертолеты, высматривая с помощью своего открывшегося дара уязвимые места, но броня вертолетов успешно противостояла пуле из АКМа. Для такой задачи нужно было иметь мощную снайперскую винтовку с бронебойно-зажигательными патронами.

Он налил себе чаю в алюминиевую армейскую кружку и пошел к выходу из убежища — подразнить судьбу, глядя вслед улетающему вертолету. Ещё ни разу чутьё не подводило его. Вот и сейчас он наблюдал в оптический прицел автомата за улетающей целью: «Вот здесь проходит высоковольтный кабель, вот здесь топливопровод, маслопровод, вот прячется передающий блок радара... Эх, ладно, что тебя разглядывать...» охотник в очередной раз покачал головой вслед улетающему вертолету и отвернулся от него. Скоро наступит вечер, потом ночь, мучительная ночь с её снами-кошмарами. Он не страдал бессонницей, наоборот, всегда засыпал, когда хотел этого, когда позволяла ситуация, но вот сны — до омерзения реалистичные и однообразные — плата за его способности. Эти сны выворачивали его сознание наизнанку, заставляли его становиться обычным человеком, боящимся смерти, не умеющим чувствовать опасность. Его всегда убивали в его снах, каким бы коротким не был сон, как-то так получалось, что какой-нибудь посторонний шум, будивший его, делал это ровно после того, как он умирал во сне. За последние полтора года по-другому ещё не было.

«А пойду-ка я поохочусь этой ночью... Давно я не был в восточном убежище? Да-а, уже где-то с месяц... Вот туда и двину!» - он с радостным возбуждением стал собираться в путь: еда, лопатка, боеприпасы, плащ-палатка... как когда-то в детстве они спонтанно, вдруг, принимали решение «сгонять в дальние сады» - по большей части старые, заброшенные садовые участки, в которых ещё росли, тихо доживая свой век, фруктовые деревья, и можно было найти кусты одичавшей малины или ежевики. Это всегда было для них небольшим приключением... Потом, на обратном пути, они весело, наперебой делились друг с другом своими впечатлениями и трофеями и показывали друг другу «боевые» ссадины и царапины на руках и ногах. Когда это было...

Он выбрался из убежища, придвинул плиту, закрывавшую вход, и «прислушался» - ничего.

- Ну, раз так, то - в путь! - сказал он вслух сам себе и широкими шагами направился на восток.

У него не было ночного зрения, как у кошки, он просто светил себе фонариком или факелом, ведь опасаться некого, когда чувствуешь опасность за несколько километров... До восточного убежища нужно было протопать километров пятнадцать, если не придется делать крюки.

Некогда большой, как минимум двухэтажный, кирпичный дом в центре села был до основания разрушен. Разрушен был даже подвал дома, но натовцы не заметили то, что не ускользнуло от взгляда охотника — подвал был двухуровневый. И более того, в этом подвале сохранились винные стеллажи. Бывший хозяин дома видно был большим ценителем виноградного напитка, если вырыл целый дополнительный погреб, в котором легче было поддерживать постоянную температуру для хранения вина.

Охотник не был особенно большим ценителем вина и вообще спиртных напитков, но отличить хорошее вино от «компота» он все же мог. Поэтому, во время каждого посещения этого погреба забирал с собой пару бутылок. Наверняка даже натовцы вряд ли могли позволить себе коллекционное вино из разных стран мира за ужином или обедом.

Он уже пробирался вдоль берега ручья за городом, когда почувствовал укол опасности, ещё совсем слабый, но вполне отчетливый, чтобы отнестись к нему серьёзно. Охота началась. Он перебрался через ручей и уже без света стал потихоньку приближаться к источнику опасности — своей цели. Которая, тем не менее, к нему приближаться не собиралась, а наоборот, было похоже, что объект удалялся. Спустя минут пятнадцать источник опасности пропал, Охотник был вынужден продолжить свой путь к убежищу. Досады по поводу утери следа цели он не испытывал, поскольку точно знал, что опасностей на его век здесь ещё хватит сполна. «Наверное, какой-то патруль...» подумал он. Охотник вышел из мелколесья и теперь шел вдоль края поля — по дороге, хоть и полевой, идти было удобнее — дождя не было уже дней десять, и грязь месить не пришлось.

Он точно не помнил, когда к нему пришло решение стать Охотником, полученная контузия сотворила с его разумом и подсознанием что-то такое, что наделило его необычными способностями и превратило из Солдата в Охотника. Хотя... перестать быть Солдатом ему не давала память, а сны... Просто теперь, когда он выслеживал свои цели, он ощущал себя охотником-одиночкой. Было бы логичным предположить, что офицер Российской Армии вольется в ряды Сил Сопротивления... Он определил для себя свой метод ведения войны, или что-то за него определило...

На подходе к своему погребу он включил фонарь, чтобы не переломать ноги, пробираясь среди обломков дома. Спустившись в погреб, он зажег керосиновый фонарь. Здесь у него был сооружен топчан, стол и пара табуретов. Ну и конечно запас продовольствия и боеприпасов, на всякий случай. В общем здесь можно было спокойно жить некоторое время при необходимости. Вот только не получалось у него жить спокойно — инстинкт охотника смешанный с ещё чем-то, гнал его на поиски новой цели.

Охотник подошел к винному стеллажу. «Какое взять сегодня?» - он некоторое время стоял задумавшись, разглядывая этикетки на бутылках, затем вытянул бутылку какого-то португальского, судя по этикетке опять же. Вино оказалось с тягучим, терпким вкусом — приятное тепло сначала разлилось по телу, а потом нежно, как будто ласковыми женскими ладонями обхватило голову... Осознание того, что он засыпает пришло слишком поздно — он с сожалением погрузился в пучину своих кошмаров.

… Он сидит, откинувшись спиной на колесо БТРа, ноги не слушаются, вокруг огонь, пули стучат по броне рядом с ним. Он пытается отстреливаться... Но где враг? Он не видит его, и стреляет туда, откуда прилетают пули... Прямо перед ним зависает хищная морда натовского вертолета, крупнокалаберный пулемет разрывает пулями его грудь, голову...

Как всегда в таких случаях, Охотник на этом месте проснулся. Поднялся с топчана и, как будто проверяя — цела ли, потрогал голову - «Однако, коварное винцо попалось! Ишь, как сморило...».

Тут он снова уловил всё тот же несильный, но отчетливый сигнал. Двух одинаковых сигналов он никогда ещё не чувствовал, также как не бывает двух одинаковых людей. Он загнал пробку обратно в горлышко бутылки и положил её в рюкзак, потом подумал, и взял со стеллажа ещё одну, наугад. Он постоял неподвижно, прислушиваясь к ощущениям - все то же — сигнал слабый, но отчетливый. «Ладно, пора с тобой уже разобраться!» - сказал он про себя и полез наружу.

На улице было раннее утро, роса на траве, приятный прохладный утренний ветерок закрался запазуху... и этот проклятый сигнал, теперь уже не дававший ему покоя, как дичь, в последний момент ускользнувшая от охотника. «Ну что ж, настойчивость должна быть вознаграждена — если ты не вертолет, то я тебя найду» - думал Охотник, но про себя отметил некоторую странность — обычно он заранее мог определить по характеру сигнала — что или кто там его ждет впереди, а в этот раз было просто ощущение цели без какой-либо конкретики. Раньше такого не было, но, в то же время, это порождало ещё больший азарт — что же там тебя ждет? Идя по следу цели, Охотник, однако, отметил один неизбежный факт — вместе с «неопознанностью» объекта также присутствовала и неопределенность в вопросе — а не окажется ли Охотник сам в роли дичи? А с другой стороны — так ли это важно... У человека судьба одна... А тем более здесь и сейчас. Меньше всего сейчас его заботил вопрос — что будет с ним самим? Та часть сознания, которая говорила ему: «Ты - Солдат!», видела впереди Врага, та же часть, которая ещё более настойчиво твердила: «Ты — Охотник!», гнала его вперед по следу Цели.

Через каждые минут 15-20 он останавливался на несколько секунд и прислушивался, ведь увлекшись преследованием «невидимки», как он уже успел прозвать эту цель, он мог слишком поздно почувствовать другую опасность. На ходу его чувство немного притуплялось и приходилось иногда останавливаться. Так и вышло, что во время очередной остановки он почувствовал ещё одну цель, точнее — цели, но опасности от них не исходило. Случай довольно редкий... Это могли быть только бойцы Сил Сопротивления, или, что ещё более невероятно — гражданские без оружия.

Ради встречи со своими он готов был опять бросить идти по следу «невидимки», при каждой встрече с бойцами он втайне надеялся заполучить у них серьёзную снайперскую винтовку. Вот и сейчас, возродившаяся надежда повернула его ноги в сторону от цели. Он увидел их, сидящими около костерка, в оптический прицел. Незнакомые лица... Но это были однозначно бойцы Сопротивления, и, о удача! - Рядом с тем, что сидел спиной к нему лежала СВД. Старая, добрая СВД... Хотя не факт ещё, что ему удастся договориться...

- Эй, мужики! Не стреляйте, я свой... - Охотник с поднятыми вверх руками пошел навстречу бойцам, что есть глотки крича им. Это был единственный способ не получить пулю от них, а то предчувствие-предчувствием, а мало ли у кого из них палец дрогнет.

Бойцы резко подорвались со своих мест, за какую-то долю секунды заняли позиции по давно отработанной схеме. Тот, что сидел спиной к нему, теперь смотрел на него в оптический прицел. Охотник остановился метрах в пятидесяти с поднятыми руками не переставая говорить.

- Я один... Я свой, русский, офицер...

- Откуда ж ты тут взялся... офицер, - с вполне ощутимой долей недоверия ответил ему один из бойцов.

- Я тут давно... воюю. С самого начала... - разговор завязался.

- Ну, давай, подходи аккуратно... - снайперская винтовка по-прежнему смотрела на него, но Охотник уже знал, что первое знакомство состоялось и опасность ему не угрожает. Всё также с поднятыми руками он подошел к трем бойцам.

- Да ты руки-то опусти, поняли уже... - бойцы снова собрались около костра и теперь сверлили его любопытными оценивающими взглядами. - Присаживайся...

Охотник теперь мог как следует разглядеть бойцов — все были примерно одинакового возраста, по крайней мере так казалось, одетые в полевую армейскую форму спецназа. Тот, который говорил с ним, был у них старшим, остальные двое — один с широким скуластым лицом и косой саженью в плечах, а другой — с внешностью явного южанина, не спешили ввязываться в разговор.

- Хм..., капитан - общевойсковик.., командир взвода... - солдат снова оценивающе, но уже совсем по-иному посмотрел на Охотника. - Не спрашиваю, куда делся твой взвод, капитан... - с печальной улыбкой негромко произнес старший, - а вот что ты тут один столько времени делаешь?

На этот вопрос Охотник уже ответил другим документом — из другого кармана вытянул толстый блокнот, наполовину уже исписанный палочками, треугольничками, квадратиками. Эти значки разделяли даты.

- Та-а-к, ну, что означают палочки — мне понятно.., а что означают треугольники и квадраты? - старший посмотрел на него, а потом на двоих других бойцов, тоже захотевших посмотреть в блокнот и теперь заглядывавших в него через плечо своего командира.

- Легкая бронетехника и укрепленные точки противника. - Спокойно ответил Охотник.

- Ого!.. - негромко воскликнул скуластый.

- Всеволод, - сказал уже совсем другим тоном старший, протягивая ему руку, - ты извини, капитан, что я к тебе так... по-свойски, сам понимаешь, не до субординации сейчас.

Охотник в ответ только молча кивнул головой, хотя насчет субординации мог бы поспорить.

- Антон. - Протянул руку второй боец.

- Заур. - Протянул руку третий - акцент южанина выдавал в нем выходца с Северного Кавказа.

- Владимир. - Вспомнил свое имя Охотник.

- Так, выходит, что это мы тут у тебя гости, - с улыбкой сказал старший, - и тебе впору расспрашивать нас — что мы тут делаем?

- А надо ли?.. Мы все сейчас делаем одно дело... Только вы по-своему, а я по-своему... - Охотник закончил заворачивать и рассовывать по карманам свои документы.

- А у нас тут недавно беда приключилась... Бойца нашего взяли... Живым...

Охотник не стал спрашивать, как так получилось, что боец Сил Сопротивления попал в плен, мало ли что могло произойти...

- И вы теперь думаете, как его вытащить? И думаете, что он еще живой... - закончил за них мысль Охотник.

- Ну да... Тут неподалеку — база, там они его и держат. База напичкана электроникой — хрен подберешься.

Охотник согласно покачал головой: «Знаю» и подтвердил словами:

- Знаю, знаю я эту базу. Я периодически отлавливаю машины с продовольствием оттуда... Защищена она действительно хорошо, но при желании попасть туда можно. Если все правильно спланировать.

- Ну а все-таки... Судя по твоей книжке, ты тут уже столько нарубал, что натовцы должны были из кожи вон вылезти, чтобы тебя уничтожить...

- Ага, поначалу так и было... - с улыбкой качнул головой Охотник, - потом им это надоело — всё-равно бесполезно. - Бойцы смотрели на него уже с неподдельным интересом. - после того, как меня контузило, я вдруг понял, что могу чувствовать цели и уровень опасности, исходящий от них. Поэтому я всегда знаю, что или кто ждет меня впереди. Могу разглядеть под броней бензобак или электронный блок, топливопровод... А зная, где это все находится, нетрудно выбрать удобный момент для точного выстрела.

- А на каком расстоянии чувствуешь? - спросил старший.

- Несколько километров.

- Теперь понятно, как ты бронетехнику долбаешь... А если к этому добавить армейские навыки, то получается, что ты — машина для убийства.

- Охотник! - сказал Антон. Он и сам не догадывался, как точно он подметил — что за человека они встретили.

- Да-а, такой... человек, — Всеволод сделал паузу перед словом «человек». Он не сомневался, что перед ним человек, просто Охотник был капитаном, а Всеволод - лейтенантом, и назвать его просто «бойцом» у него язык не повернулся, - нам бы ой как пригодился!

- Нет, ребята, эту войну я веду один. Охотники группами редко ходят... - Он постарался сказать это так, чтобы у бойцов не осталось сомнения в том, что он — одиночка. - Хотя, если в чем помочь надо...

- Помоги нам достать пацана оттуда, Охотник...

- Это само собой! Только у меня будет к вам небольшая просьба...

- Давай свою просьбу... - заранее соглашаясь, сказал Всеволод.

- Мне нужна хорошая «снайперка» с боеприпасами.

- И это всё?! - искренне удивился старший. - Я то думал... Придем на нашу базу — выберешь...

- Договорились! - Охотник испытал радостное возбуждение от мысли, что скоро у него появится так необходимое ему оружие, да и возможность освободить из плена бойца тоже неслабо грела его покрывшуюся коркой душу.

- Ну что, тогда не будем зря время терять? Мы то здесь сидели в надежде, что удастся языка взять из какого-нибудь транспорта с базы... А теперь расклад другой будет!

Они затушили костер, разбросав его остатки, чтобы не было видно, что они здесь были и двинулись в путь. Протопать нужно было километров 35 - путь неблизкий, и они конечно же говорили о том, о сем... Благо поговорить было о чем. Охотник узнал, что на базе было ещё человек сорок бойцов, что в оружии у них недостатка нет и ещё многое из того, что он просто не мог знать, ведя свою одиночную войну.

- Где твоя база, сколько вас... где твоя база, сколько вас... - слова звучали в голове, хотя сейчас их никто уже не повторял.

Капли дождя гулко стучали по профнастилу, которым было огорожено место, где в землю были вкопаны и зацементированы две железные трубы, к трубам были приварены две цепи с хомутами на концах... Дождь смывал кровь с хомутов, набегающую с запястий человека, висящего в цепях. Под человеком уже образовалась целая грязно-красная лужа — вода вперемешку с кровью стекала с его голого тела, на котором с большим трудом можно было отыскать живое место. Он висел здесь вторые сутки. Каждые полчаса к нему подходил человек и устраивал допрос, после которого лужа под пленным становилась краснее. Его глаза уже давно превратились в две кровавые плямбы, и открывать их он уже даже и не пытался. И шевелиться уже не было сил. Боль, поселившаяся казалось в каждой клеточке тела, время от времени уносила его прочь из сознания, но спустя какое-то время эта же боль возвращала его обратно. Его правое ухо ещё не утратило способность слышать, в отличие от левого, и до него донеслись шлепающие звуки приближающихся шагов.

- Живой ещё... ублюдок.., - подошедший «допроситель» дулом автомата приподнял голову пленного, - Ну, что может пристрелить тебя, русская свинья? Что молчишь? Промычи хоть что-нибудь... Что, бросили тебя твои... А где же ваше хваленое братство? А, ублюдок, почему твои хотя бы не пристрелят тебя издалека? Ведь тебя хорошо видно...

Загородку с пленным специально так и расположили, чтобы те, кто захотят его вытащить неизбежно попали в зону прямой видимости приборов наблюдения и прямого поражения при стрельбе.

Пленный слышал слова, но смысл их до него доходил плохо, несмотря на то, что «допроситель» говорил на русском языке с легким прибалтийским акцентом. Он знал, что уже мертвый. Это был уже вопрос времени. Но ещё он знал, что его братки сейчас уже подбираются к базе. Лишь бы не сунулись его освобождать — думал он. Лишь бы поняли, что он уже не жилец и осталось ему тут висеть недолго. Он попытался хотя бы пошевелить ногами — не вышло: во время предыдущего допроса ему всё-таки сломали позвоночник, когда долбили трубой по пояснице — верзила негр вошел в раж и не успокоился, пока дюймовая труба не согнулась и бить стало неудобно... Зато голова еще двигалась.

- Подойди... - еле слышно прошептал пленный. Двигать раздробленными челюстями получалось плохо, поэтому «допроситель» услышал только какое-то невнятное бульканье и поднес свою голову поближе к голове пленного.

- Ты что, ублюдок, что-то сказать хочешь?.. говори громче... - «допроситель» пододвинулся совсем близко. Голова пленного медленно поднялась, откинулась назад и, рывком опустилась прямо на нос «допросителю».

Тот от неожиданности откинулся назад и неуклюже плюхнулся всем телом в грязь.

- Меня зовут... Александр Сизов.., чмо ты американское, гвардии-сержант... Российской Армии... - голова пленного вновь упала на грудь. Последний рывок отнял у него последние силы.

«Допроситель», одной рукой зажимая нос, другой вскинул автомат и выпустил очередь в пленного. И только тут понял, что пленный добился своего...

- Черт, мать твою!.. - «допроситель» поднялся на ноги и с досадой пнул носком сапога уже безжизненное тело, но не удержался на одной ноге на скользкой жиже и вновь плюхнулся в грязь.

К тому моменту, когда сержант Сизов погиб, отряд Сопротивления уже находился в полукилометре от базы — дальше пройти не позволяла система безопасности — термодатчики, датчики движения, видеокамеры и так далее — в совокупности все эти технические средства обеспечивали для базы пояс безопасности шириной около полукилометра. Какие-то из датчиков были связаны между собой и принимающим блоком с помощью кабеля, а некоторые с помощью радиолуча. Поэтому перед Охотником стояла задача: обнаружить и повредить кабели или антенны передающих устройств. То, что сержанта Сизова больше нет, они ещё не знали...

Охотнику пришлось немало потрудиться, пока он нашел подходящую сосну, с которой хорошо просматривался участок защитного ограждения и антенны. Вожделенную снайперскую винтовку он уже получил - последнюю модификацию какой-то винтовки, про которую он, офицер-общевойсковик, даже и не слышал. Винтовка была больше похожа на противотанковое ружьё времен Великой Отечественной, но форма оправдывала содержание... Кое-как устроившись на сосне, он посмотрел в прицел. «Ага! Вот тут идёт кабель... - начал работать Охотник, - А вот и нужная мне антенна... И ещё одна. До принимающего блока я конечно не доберусь». В итоге, он насчитал пять точек, по которым нужно было вести огонь. В какой-то момент, он обратил внимание на загородку, сделанную из металлопрофиля... Но он не видел, что или кто там за ней, ведь сержант был уже мертв. Ему пришлось сделать семь выстрелов, прежде чем он стал уверен в том, что многочисленные «глаза» не увидят бойцов идущих на штурм базы.

- Пошли, ребятки... - совсем седой, но ещё не старый подполковник махнул рукой и пошел сам вместе со своими бойцами.

Охотник же, как и договаривались, остался на своей позиции — убойной силы винтовки и мощности оптики вполне хватало, чтобы вести эффективный огонь. Что он и начал делать, когда бойцы начали резать заграждение. На базе было всего около сотни солдат, плюс бронетехника. Главной задачей для него как раз и являлось обнаружение и уничтожение бронетехники. И обойму он сейчас зарядил бронебойно-зажигательными патронами. Вот, за тонкой металлической стеной ангара он ясно увидел боекомплекты, лежащие рядом с бронетранспортером... выстрел в головку ракеты... Взрыв! И град пуль и осколков сдетонировавших боеприпасов. Ещё выстрел по выкатившемуся «хаммеру» - на этот раз он не стал выцеливать бензобак, а выстрелил в гранату, лежащую в нагрудном отсеке, у бойца, который уже открыл было огонь из пулемета. Внезапно он почувствовал острый укол опасности, и его руки сами повернули винтовку туда, откуда он исходил — снайпер на крыше, который каким-то образом увидел его в ветвях деревьев, уже собирался спустить курок. Бронебойная пуля пробила в груди натовца дыру размером с кулак и полетела дальше.

На базе шел интенсивный бой, взрывающаяся бронетехника внесла должную толику сумятицы в ряды обороняющихся, что естественно было наруку наступающим. Охотник, сидя на своей позиции, одну за другой отстреливал свои цели. Он видел, как двое бойцов добежали до того самого отгороженного металлопрофилем места... На некоторое время они скрылись за ограждением, потом вынырнули оттуда полусогнувшись, волоча под руки своего погибшего товарища. Они не захотели оставлять его там ни на секунду больше, даже мертвого.

Охотник сразу понял, что боец, за которым они пришли сюда - мёртв. Гадкая волна полухолода-полуозноба прошлась по его телу — вид растерзанного тела бойца напомнил ему его собственные сны, в которых его как только не убивали...

Он поборол в себе желание спуститься со свей позиции и оказаться там, среди штурмующих бойцов, чтобы своими руками придушить пару-тройку изуверов. «Нет! Нельзя! Я должен довести эту охоту до конца...» - удерживал он сам себя, снова и снова нажимая на курок. Он видел, как непросто было сейчас атакующим бойцам, как темп боя то замедлялся, то снова ускорялся. Солдат, живший в нем, хотел быть с ними, но Охотник накрывал это желание своей лапой холодного расчетливого разума.

Пока он вел бой, он чувствовал, что «невидимка» где-то совсем рядом, но сейчас было не до него. «Вот гад! Понимает ведь, что я сейчас занят...» подумал только Охотник.

Бой закончился для атакующих также неожиданно, как он начался для обороняющихся. Бойцы собрались около тела их пленного товарища. Его смерть отмщена многократно, но почему-то это не приносило ни малейшего облегчения. К тому же, они потеряли ещё восьмерых бойцов... Они стояли молча, ещё не отдышавшиеся от запарки боя, когда Охотник к ним подошел. Всеволод, тот самый, старший, посмотрел на него уставшим горящим взглядом и сказал:

- Вот... видишь, браток... - он кивнул головой на изувеченное тело бойца, - а ты говоришь - своя война...

Охотнику нечего было ответить на это, он просто знал, что воевать как-то иначе, чем он это делает, он не сможет. Седой подполковник, стоящий неподалеку, подошёл к нему и спросил:

- Куда ты теперь?

- Доделаю одно дело, а потом — домой — работы теперь у меня прибавилось. - Сказал Охотник, похлопав по стволу своей снайперской винтовки и пожав плечами, попутно ещё и вспоминая про свою пока неуловимую цель.

- Ты здорово нам помог, если бы не ты... - подполковник качнул головой из стороны в сторону, - нас бы сейчас осталось раза в два меньше. Ты заходи к нам, если что... мало ли...

- Спасибо, - Охотник пожал протянутую руку, - пойду я... Удачи вам!

Бойцы, слышавшие разговор, повернули к нему головы и молча кивнули ему на прощание.

Чем дальше Охотник уходил от места последнего боя, тем яснее он слышал сигнал «невидимки». «Ну, ничего, теперь я тебя и за километр не только почувствую, но и увижу!» ободрял он себя, вышагивая по пролеску в сторону своего убежища.

Артемий, наблюдая издалека за солдатом-одиночкой, вел свою игру с ним. Он уже знал, что этот солдат каким-то образом смог активировать те возможности своего мозга, которые для остальных были здесь недоступны. Артемий был немало удивлен, когда убедился, что этот человек идет по его следу. При этом никаких средств разведки у него не было, судя по всему. Платон помог рассмотреть его как следует... и «пощупать» его мозг. Артемий хоть и проглотил таблетку-изолятор, но при попытке близко подобраться к солдату, он вдруг обнаружил, что тот его чувствует. Пришлось отходить назад и даже на некоторое время скрыться из поля его зрения.

- Интересный индивид! - услышал Артемий мыслеобраз Платона.

- Я понаблюдаю за ним... - ответил Артемий. - Интересно, часто ли он работает с кем-нибудь в группе?

Спустя некоторое время ученый выяснил довольно много интересного о жизни солдата-одиночки. Его склонность к одиночеству была связана с серьёзной психо-физической травмой, полученной год или два назад. Солдат явно не принадлежал ни к одной из действующих здесь группировок. Но судя по тому, что Артемий видел, он всё-таки воевал на стороне Сил Сопротивления, методично и совершенно хладнокровно уничтожая солдат-натовцев. Вот и сейчас он явно принимал Артемия за врага, преследуя его.

Наблюдая за ним, Артемий видел и все то, что произошло на натовской базе. Хоть и нелегко было за всем этим наблюдать... В попытке спасти одного, даже не зная — жив ли тот, бойцы Сопротивления потеряли ещё восьмерых. Но уничтожили раз в десять больше солдат противника. И чуть ли не треть всех потерь натовцев — работа солдата-одиночки, который работал в команде.

Артемий всё больше склонялся к мысли, о выходе на словесный контакт с одиночкой. Хотя для начала нужно было просканировать его мозг. Мало ли на какие действия могло быть заблокировано его сознание из-за травмы. Но как же его просканируешь, если он к себе просто не подпустит? Опять работать Платону? Но в любом случае — надо подождать, пока он дойдет до своего убежища. Так к нему проще будет подобраться поближе самому.

- Артюха, давай попробуем... - Платон уже был готов начать сканирование со своего «тепленького» местечка в межвременных параллелях, используя сознание Артемия как ориентир и проводник мыслеимпульсов.

Охотник шел по направлению к своему убежищу и он чувствовал, что «невидимка» преследует, а точнее — не преследует, а просто двигается за ним, как будто не желая терять его из виду. Владимир был абсолютно уверен уже, что это не натовцы. Эта цель совершенно особенная. Он даже уже начинал думать, что это и не враг вовсе, а просто кто-то или что-то желает с ним... С ним... что? Поговорить? Или может просто вывести его на расстояние выстрела... Так или иначе, но Охотник решил идти к своему винному убежищу.

Он подходил к нему всё ближе и ближе, не торопясь и «держа руку» на его эмоциональном фоне. Если Охотник решится на выстрел... Это поставит его в один ряд с остальными. Но, нет! Артемий знал, он был уверен, что этот человек УЖЕ в него не выстрелит. Между ними установилась мнемоническая связь, которая теперь ещё и укрепилась визуальным контактом.

Охотник теперь уже ясно увидел свою цель, которая столько дней не давала ему покоя. Угрозы нет, но это и не свой... Один человек, странно, точнее, необычно одетый, без оружия. Он опустил винтовку. Человек медленно, но уверенно приближался. Охотник уже видел сосредоточенное выражение его лица. У него возникло ощущение, что сейчас не он охотник, а тот — который медленно к нему подбирается. Подбирается! Или... просто подходит, чтобы поговорить?.. Но он не чувствует угрозы... а человек уже метрах в пятнадцати от него... Охотник решил не останавливать его. Ему теперь уже было невероятно интересно — чем это закончится?

Артемий шел к нему и чувствовал как меняются оттенки эмоционального фона Охотника. Он всё ещё был слишком далеко, чтобы начать считывать мыслеобразы. Этот человек был болен, но его болезнь помогла ему скакнуть на другой уровень развития. Но успевал ли за его даром его разум?.. Может Артемий ожидал от него слишком многого? Так, или иначе, это сейчас должно было выясниться.

Они уже стояли метрах в пяти друг против друга, ещё не разговаривая, ещё просто оценивая друг друга. Ни тот ни другой не чувствовали никакой опасности, наоборот, они оба уже поняли, человек, стоящий напротив если уж и не друг, то точно не враг.

Артемий видел перед собой уставшего человека, уставшего не физически, а внутренне, эмоционально и как-то ещё, как известно было только ему самому, находящемуся в постоянном напряжении из-за своего дара, который в нормальных условиях не вызывал бы у него ни усталости, ни болезненного напряжения. Он мог бы, наверное, сколь угодно долго ещё вести свою одиночную войну, уничтожая своих врагов и временами помогая своим. Но ему никуда было не деться от осознания того, что это никогда не закончится, что его ежедневные личные победы никак не влияют на устранение причины этого безумия... Пройдет ещё год, два, может десять лет. Он испишет своими условными значками ещё ни один блокнот, но для него всё будет по-прежнему. До того дня, когда какой-нибудь случай позволит его врагам убить его.

Охотник воспринял мыслеобразы Артемия как свои собственные мысли. Просто он, вдруг, подумал, что этот человек не имеет отношения ко всему тому, чем сейчас занят весь этот мир. Хоть это и выглядело невероятно, но ему удалось избежать участия в войне, как будто он находился не вот здесь рядом, а где-то в другом измерении, как будто он просто наблюдал... Но не потому что он был безразличен ко всему здесь, а потому что таково было его предназначение здесь.

Он уходил, оставляя Охотника с теперь уже своими «своими мыслями». Повинуясь мимолетному желанию, он остановился на секунду, обернулся и тряхнул в воздухе правой рукой с пальцами сжатыми в кулак. Охотник в ответ на этот жест, понятный всем в этом мире, поднял вверх винтовку и слегка поводил ею из стороны в сторону.

Охотник понимал, что больше никогда не увидит и не почувствует этого странного человека, что он опять остался один в своей одиночной войне, в которой ему никогда не одержать победы. Он повернулся и пошел в ту сторону, с которой уже начинал чувствовать новую цель...

 

 

Совет семерых

Желание довести дело до конца терзало его сознание без остановки. Он провел здесь достаточно времени, чтобы привыкнуть к этому миру и он увидел здесь достаточно для того, чтобы его разум уже не кричал от того, что он видит. Последние несколько дней он ничего не делал, лишь часами напролет сидел на пороге заброшенного, но уцелевшего деревянного дома. Задуманное могло закончиться для него плохо, и уж точно ему предстоит нести ответ перед Советом после возвращения… Скоро он вернется домой. Пробегающая мимо собака остановилась напротив него метрах в пяти, принюхалась, лениво мотнула хвостом и побежала дальше по своим делам, не почуяв от него ни опасности, ни какого-либо запаха чего-то съедобного. Да, ему тоже пора уже было заняться делом... Чем дольше думаешь, тем хуже будет результат — так говорил Карпов, - вспомнил Артемий. Он расстегнул карман на рукаве и достал прибор связи... Платон ответил сразу.

- Рад тебя слышать!.. - в интонации голоса Платона была и радость и настороженность - «какое еще испытание для себя он придумал?!.».

- Плат, я хочу восстановить контроль на время.

- Ты знаешь о возможных последствиях. И если ты об этом просишь, значит тебе очень надо... Так ведь?

- Так. И ещё я хочу, чтобы ты сразу кое-что для меня сделал...

- Что ты опять такое придумал? - так и знал Платон.

- Ничего особенного, просто перебросишь меня в точку.

- Хорошо, я переброшу тебя туда, куда скажешь, только объясни мне — что ты задумал?

Артемий принялся объяснять.

Как-то изменить судьбу этого мира он не мог. Это было очевидно, но он несколько раз мог бы изменить судьбу отдельных людей, которые неплохо к нему относились, которых он мог бы считать своими друзьями. А один человек так просто погиб из-за него, там, в разрушенном городе. Он мог бы предупредить бойцов сопротивления о ядерной бомбардировке их позиций... и ничего в конечном итоге этим не изменить.

Он видел, что и с той и с другой стороны были люди с высоким уровнем мышления, но, несмотря на это, люди убивали друг друга. И он решился на последний эксперимент: собрать субстанции разума погибших с обеих воюющих сторон и заставить их хоть сейчас говорить на языке разума, а не бомб и снарядов.

Капитан Полянски, подполковник Селиванов, майор Пит, генерал Манфред, комиссар Северов, Монах и Ванька. Семь душ погибших людей. Что они скажут друг другу? Такого ещё никто никогда не делал... И это было... Это было безусловным нарушением Закона. Но это было последнее, что мог сделать он здесь. Это было вмешательством, но это было неизбежным финалом всего этого безумного дела. Человеческие души не отягощены бременем бытия, но они всё помнят... и они такие же разные, какими разными были люди.

Сделать это было непросто и чисто технически. И опять же рискованно, потому что канал придется держать в режиме жесткого контроля неизвестно сколько времени. Смогут ли они вообще о чем-либо «поговорить»? Ведь для субстанций разума не существует понятия здесь и сейчас, поэтому, зафиксировав их частоты, придется создавать модели их образов и уже их вбрасывать в какую-то определенную точку, находящуюся вне пространственно-временных потоков.

Артемий на время поисков думал остаться в убежище Монаха — в нем было более менее безопасно. Во время проведения эксперимента Артемий будет полностью уязвим, точнее его физическое тело. Он не сможет отслеживать приближение к нему кого-либо, и Платон тоже не сможет - у него работы будет ещё больше. Охранять его будет некому... И тут ему в голову пришла мысль — что, если прибегнуть к помощи Охотника и воспользоваться его убежищем. Ведь только он может контролировать все пространство вокруг. Артемий знал, что Охотник обязательно согласится помочь ему.

Платон перебросил его в нужную точку пространства-времени. Конечно же он понимал, что то, что задумал Артемий — это вмешательство, но... конечно же он не мог не помочь своему другу... Платон при подготовке к этому эксперименту не мог воспользоваться помощью техников и ученых-специалистов. Это было бы аморально с его стороны — вовлекать людей в свою авантюру. Но он косвенным образом все-таки получил кое-какие консультации по поводу предстоящего дела, и эти данные помогли ему подготовиться к эксперименту должным образом. Теперь им с Артемием придется отвечать вместе за содеянное.

«Ну, давай же, заметь меня...» - Артемий надеялся, что Охотник где-то поблизости и сразу заметит знакомый образ. Так оно и вышло. Тот почувствовал присутствие одного человека минутах в пяти-шести от себя. Человек направлялся к нему.

- Никогда не говори «никогда», незнакомец... - Охотник обратился первым.

- Здравствуй, Охотник. Я хочу попросить тебя о помощи. - Сразу после этих слов Артемий почувствовал, как Охотник прощупывает его мысли. Он не стал сопротивляться. Так было все проще и быстрее.

- Ты понимаешь, что я задумал?

- В общих чертах, да... Я не могу не помочь тебе. Это дело не принесет никакой пользы нашему миру, но в нем есть смысл... В отличие от того, что делаем здесь мы.

- Тогда, может, отправимся в твой винный погреб?

Охотник опять внимательно посмотрел на Артемия. Тот факт, что ученый так спешил, говорил о крайней необходимости, поэтому Охотник решил не задавать сейчас лишних вопросов, а если и задавать, то по дороге на место.

- Да, он подойдет лучше других убежищ. Сверху его абсолютно не заметно, а по земле я буду смотреть. Пошли.

Охотник шел впереди и временами на несколько секунд останавливался. Эта привычка была у него уже на уровне рефлекса.

- Расскажите мне о себе. Ну, то есть, я имею в виду — расскажите, чем вы занимаетесь у себя?

- Я археолог. Эта профессия никогда не исчезнет.

Охотник помолчал и сказал:

- Я пытаюсь представить себе, какой будет жизнь через 4000 лет...

- Не надо, не пытайтесь, все равно она будет не такой, какой вы её себе сейчас придумаете...

- Важно то, что она хотя бы будет... Когда я смотрю на все это, мне кажется, что скоро не будет никого и ничего на земле.

- Вы почти правы. Вы действительно уничтожите друг друга почти полностью.

- Почти полностью? Значит, мы не проиграем... - с ухмылкой сказал Охотник, поправляя свою тяжеленную винтовку за плечом.

- И тут вы почти правы, победителей не будет.

- Безумие и не может закончиться победой... Послушайте, но вы ведь можете сказать, когда эта война кончится для меня лично?

- Могу, но... Вам не нужно знать этого, поверьте мне.

- По крайней мере, успею помочь вам в вашем деле. - Охотник остановился и замер на месте. Он увидел цель.

Артемий своими средствами тоже заметил вертолет.

- Вы хотите его сбить? - задал он неуместный вопрос.

- Других вариантов нет. - Охотник уже готовил винтовку к бою. Его чувство уже подсказало ему, откуда летит вертолет.

- Идет на высоте метров двести и, если не изменит курс, то пролетит примерно в полукилометре от нас. - Вслух сказал Охотник уже вскидывая винтовку.

Артемий смотрел, как он медленно вел снайперской винтовкой вслед за вертолетом. Его пилоты и пассажиры даже и не подозревали, что сейчас для них время жизни стремительно начнет приближаться к нулю. Охотник стоял, оперевшись на одно колено и на ствол дерева для большей устойчивости. Выстрел! Через секунду ещё один. Казалось, с вертолетом ничего не произошло, но в кабине у летчиков уже тревожно загудел зуммер потери давления в топливной системе, как основной так и вспомогательной. Охотник быстро поменял обойму в винтовке и выстрелил ещё два раза. Сейчас уже было и видно и слышно, что вертолет теряет управление, и двигатель у него вот-вот заглохнет. Охотник выстрелил ещё раз. За уже падающим вертолетом потянулся дым с проблесками пламени. Шума двигателя уже не было слышно, лишь лопасти ещё лениво продолжали крутиться от набегающего потока воздуха.

Вертолет рухнул, прогремев взрывом топливных баков.

- Никто не выжил... Можно не проверять. - Охотник сказал это, деловито вытаскивая блокнот из нагрудного кармана, чтобы поставить там очередную отметку. - И не говорите мне, что это варварство...

- Н-да, это всего лишь война... - сказал Артемий, глядя на клубы дыма.

Охотник опять прислушался, потом закинул на плечо винтовку и сказал:

- Никого. Пошли.

Дальше по пути они останавливались ещё один раз, но охотник принял решение не отвлекаться на нескольких натовцев, так как те были далеко и двигались не в их сторону.

- Ну, вот мое «пьяное жилище»! Проходи, - он отодвинул плиту, закрывающую вход в подвал.

Артемий спустился и осмотрелся. Тихо и прохладно — можно работать.

- Ну, я пошел наружу... Удачи!.. - сказал Охотник и Артемий кивнул ему в ответ. Они попрощались во второй раз, и теперь уже точно в последний.

...Ванька, несчастный Ванька, очутившись среди других душ, сначала немного оробел, не понимая, что происходит. Хотя и другие чувствовали себя немногим более уверенно.

Семь субстанций разума, не обремененные телами их физических носителей, вступили в немой разговор, если можно так выразиться.

- Вы действительно умерли от обыкновенного инсульта? - капитан Полянски не мог не задать этого вопроса, хотя прекрасно знал ответ, подполковнику Селиванову.

- Война не дотянулась до меня бомбами и пулями, но судьба избавила от необходимости мстить и убивать неизвестно сколько ещё времени.

- И меня тоже... - подал голос генерал Манфред.

- Вас предали свои же... Да, это обидно... И поучительно. - Негромко проговорил Селиванов.

- Похоже, нас всех это касается. - Сказал майор Пит.

- Кроме него... - Монах показал на Ваньку, молча наблюдавшего за разговором.

- Если бы я был живым человеком, я бы сказал сейчас что-то вроде «...на войне как на войне... он умер как солдат — с оружием в руках, защищая свою землю», но... - генерал говорил, не обращаясь ни к кому, просто бормоча совсем по-стариковски что-то про себя, но Монах его услышал и сразу отреагировал:

- Но вы вынуждены сейчас замолчать, потому что теперь понимаете всю патологичность морали живых людей.

- Интересно, какую цель преследовал тот, кто собрал нас здесь вместе? - этот вопрос мог бы задать любой из собравшихся, но задал американец.

- Чтобы мы поговорили, наконец, как разумные существа, как... люди! - вступил в разговор комиссар Северов.

- А вы погибли в рукопашной...

- Мне выстрелили в спину во время рукопашной.

- Майор, а что поняли вы из своей смерти? - спросил Монах американца.

- Тот, кто ищет её — обязательно найдет, но совсем не там, где ожидает...

- И всё? Это — всё?! - раздались голоса.

- Всё остальное я понял ещё незадолго до неё... пока смотрел на неё через разбитое стекло своего шлема...

- Значит, вы все-таки успели стать человеком!..

- Генерал, а почему вы не выполнили приказ командования? Неужели вы не понимали, что ваш корпус погибнет в таком случае?

- Представьте себе — нет! Я искренне надеялся сохранить жизни своим солдатам. - Возмутилась душа генерала.

- А не своим?..

Генерал помолчал и ответил:

- Я был рабом своего положения, а у раба есть только один выход стать истинно свободным...

- И вы намеренно обрели её, погибнув, управляя обезоруженным танком. - Сказал поляк.

- Капитан, вы ведь тоже положили вверенные вам подразделения... - напомнил Селиванов былые события.

- Да, вашими усилиями... И в моем случае это стало следствием как раз строгого исполнения приказа. - В словах поляка не слышалось укора, лишь промелькнула в интонации еле заметная тень досады.

- Вы все говорите не о том! - раздался негромкий голос Ваньки, - вы все говорите про войну, которую вы вели, про себя самих на этой войне, но не говорите, зачем она была нужна?

- Не говорим, потому что не знаем, малыш, зачем она нужна была... - выразил общее мнение генерал.

- Но ведь вы же знали, когда шли воевать!? Или вы шли как безвольные овцы?

Молчание...

- Я здесь единственный, кто не брал в руки оружие. Я столько раздумывал над всем этим, будучи живым человеком... – опять заговорил монах.

- Но вы умерли от рака мозга, который был спровоцирован глубочайшими переживаниями.

- Я умер от безысходности, потому что совершенно потерял веру в человечество и в его разумность.

- Да, там трудно было не потерять... - душа Селиванова покивала несуществующей головой.

- В самом человеческом мышлении заложена склонность к насилию, агрессивность. За редкими исключениями. - Душа генерала продолжала бормотать.

- И всё же, агрессивность агрессивности рознь... - возразил Селиванов.

- Что вы имеете виду?

- Вы агрессивно уничтожили нашу страну, а мы не менее агрессивно начали обороняться. Не станете же вы теперь говорить, что развязанная вами война была обоснована только вашей агрессивностью? Ведь понятно же, мотивация у вас была совершенно осмысленная.

- Мне, то есть, нам... - генерал посмотрел на американца и поляка, - нечего вам возразить, но заметьте, здесь нет тех, кто эту войну развязал.

- Потому что они ещё пока живы.

Пять душ военных на время замолчали, лишь Ванька с Монахом негромко друг с другом переговаривались.

- … я не мог не мстить им, - говорил Ванька, - ведь вы же понимаете...

- Понимаю, сынок, но месть — это зло, а зло может породить только другое зло.

- Пусть так, но моё зло было правильным злом, и оно было направлено против моих врагов во имя спасения добра.

Душа монаха улыбнулась в ответ на такую железную логику мальчишеской души.

- Будучи людьми мы бы уже перестреляли давно друг друга, а теперь вот не знаем, о чем говорить. - Прервал тишину военных поляк.

- Наверное потому, что все ясно.

- Пусть мне кто-нибудь объяснит, если всем все ясно, есть ли у человеческого мышления шанс развиться когда-нибудь до такой степени, чтобы его решения не основывались на явном или скрытом желании получить выгоду? Даже монахи-отшельники, запечатывая себя в своих скитах, делают это для того, чтобы в дальнейшем получить воздаяние. Выгода — вот причина всех бед. Многоголовая гидра. Если бы нашему Западному миру было невыгодно начинать эту войну...

- То она началась бы по какой-нибудь другой причине, потому что причина всё равно нашлась бы, - прервал поляка генерал, - пусть на десять лет позже и с каким-нибудь другим раскладом, но началась бы. Мы просто закодированы на самоуничтожение на данном этапе нашего развития.

- Что ж … Выходит, тот, кто нас здесь собрал, ничего не добился? Ведь он наверняка хотел, чтобы мы о чем-нибудь договорились.

- Мы и договорились... о том, что у человечества нет шансов.

- Есть! - голос Монаха прозвучал негромко, но его услышали все, - и тот, кто нас здесь собрал, об этом знает. Он отчаялся увидеть признаки примирения среди воюющих людей, поэтому собрал здесь души погибших в надежде, что услышит что-нибудь новое, более осмысленное, ведь нам-то теперь делить нечего.

- Да, здесь всем места хватит. Да и вообще, в принципе, делить нечего, нечем и незачем.

- Ну, хоть об этом договорились...

И они опять все замолчали. Артемий терпеливо ждал. Хотя и не понимал — чего он ждет. Он будто пытался «выжать» из этих душ все проявления разума, на которые они были способны. Как воду из камня... А они всё молчали и молчали. «Артем, индикатор...» - донеслась далекая предостерегающая мысль Платона. «Фоновые помехи нарастают!». «Охотник справится...» - ответил Артемий.

- Послушайте, а если бы все мы получили возможность вернуться... ну, понимаете... снова стать живыми, то как мы себя повели бы? - поляк опять прервал молчание, к радости Артемия.

- Будьте уверены, мы делали бы все то же самое... - как всегда угрюмо тут же ответил генерал.

- Для того, чтобы стать человеком, нужно перестать вести человеческий образ жизни — вот что получается...

- Поэтому смерть и считается избавлением для многих...

- Начало пути в чистую бесконечность?..

- А разве мы с вами, сами по себе, не подтверждаем это? Нас уже нет там, но мы теперь всегда будем здесь.

- Выходит, что смерть — это действительно избавление? Выходит, мы с вами, уничтожая десятки миллионов людей, делали большое доброе дело?! Ну это же полный бред! - душа генерала, похоже, разозлилась.

- Это очевидно, что бред, но очевидно для нас и сейчас, а будучи живыми людьми, мы начинаем вести себя в соответствии с обстоятельствами.

- Послушайте, подполковник, а если бы ваше командование отдало бы вам приказ начать войну в Европе?... - генерал никак не хотел успокаиваться.

- То я бы выполнил приказ. Селиванов ответил даже не дослушав вопроса. - Но приказы можно выполнять по-разному.

- Да, черт побери, вы опять правы. Я не воевал лично с вами, но могу себе представить, что вы это делали хорошо. Там, лежа с перебитым позвоночником и с разбитым шлемом костюма, я за пару минут до смерти понял нечто такое, что было совершенно недоступно мне при жизни — я воевал не для кого-то и не за кого-то, и это не месть двигала мною... Необходимость в очередной раз доказать своё превосходство — это двигало мной, да и… многими. Только теперь для меня все это выглядит смешно и наивно.

- А что двигало Вами? - спросил поляк у Монаха.

- Даже я теперь понимаю, что святое дело, которым я там занимался, было отождествлением того же самого стремления превозмочь себя и …

- И доказать себе, что лучше и круче всех... - закончил майор.

- Да, в какой-то мере так... Просто вы это доказывали одним способом, а я другим.

- Между вами разница лишь в том, что Вы — монах, и потому никого не убивали и считали это противоестественным занятием, а майор — военный, поэтому он воевал.

- Докажи себе, что ты — человек-разумный, но сделай это так, чтобы не было плохо другим, - сказал Ванька, - я читал это в какой-то книге, не помню в какой.

- Мысль умная. Жаль, что неосуществимая... - заметил Генерал.

Внезапно все прекратилось…

Он чувствовал, что теряет ощущение реальности, а точнее — грань между реальностью и межпараллельным пространством. Он видел, что Охотник уже в открытую отстреливается от напирающих с трех сторон натовцев, и это было уже не в его снах. «Зачем я опять обратился к нему!?. Я не должен был второй раз с ним встречаться! Теперь и этот человек погибнет из-за моего вмешательства... - Артемия охватило море эмоций, - Что происходит?.. Где я?!. Кто я?..» - его мысли сбились в кучу, он уже не слышал, что говорят субстанции разума, души, тех семерых, которых он собрал, он вообще перестал воспринимать объективную реальность, потерялся в созданной псевдореальности. «Что?.. Опять разрыв шлюза!.. Где мое тело? Куда мне нужно вернуться?» - он ничего не видел, не слышал, не воспринимал, не ощущал себя ни в объективном пространстве, ни в межпараллельном, ни в каком. «Возврат... возврат... возврат...» - где-то далеко пульсировала затерявшаяся мысль.

Платон унял дрожь в руках, вытер пот со лба, и с опаской посмотрел в камеру перехода. Он знал, что Артемий там, но страх и ужас, которые он испытал, гоняясь за телом и субстанцией разума Артемия в неизвестно каких пространствах (и пространствах ли вообще?..) за последние несколько... (несколько чего — секунд, минут, дней, лет?) заставили его элементарно бояться, не веря своему разуму. Он подошел к камере и посмотрел на лежащего в ней человека. Человека, вернувшегося даже не из ниоткуда, а из непонятно чего вообще. Безумная затея Артемия «поговорить» с субстанциями разума тех людей завершилась в конечном итоге удачно — он жив и вот здесь, в этом пространстве и времени, но процесс с определенного момента был совершенно неуправляем. Да и как управлять непонятно чем? Платон работал подсознательно, потому как его разум отказывался дать ответ - что делать в такой ситуации. Концовка этой экспедиции породила целый ряд уникальностей, над которыми теперь придется работать и работать... Платон вспомнил про отключенного им гравитаба и дал ему команду «работать».

Гравитаб мгновенно проанализировал ситуацию и подплыл к Артемию — тот нуждался в помощи больше, чем Платон.

Артемий был без сознания, но... он был со своим сознанием, и он был цел и невредим. Если не считать того, через что он прошел. Его экспедиция закончилась. Гравитаб аккуратно начал делать свою работу, приводя человека к чувству реальности.

Платон тихонько коснулся плеча своего друга, ресницы Артемия дрогнули и он открыл глаза.

- Артик, по-моему, мы залезли туда, куда лезть нельзя... - Платон говорил вслух, даже не пытаясь скрывать эмоции, - то, что ты сейчас здесь, это... это чудо... - Платон вспомнил древнее слово, которому в этом времени, казалось, уже не было применения. - Мне было элементарно страшно, Артик, я пытаюсь сейчас представить, что чувствовал ты...

- Не пытайся лучше, не надо. - Артемий заговорил с Платоном «вживую» впервые с того момента, как началась его экспедиция в прошлое. - Ты можешь хотя бы примерно сказать мне, где я был? - Платон в ответ только молча помотал головой. Артемий уловил мысль - «Может показать только реконструкция... Если она вообще возможна в данном случае».

- Но ведь мы сделали это, слышишь, Артик... Ты сделал!

Артемий повернул голову и посмотрел на Платона.

Я увидел верхний предел для разума человека. - Его голос, в отличие от голоса Платона, не отражал никаких эмоций — просто тихий, спокойный голос уставшего человека. Он осторожно поднялся и слез на пол из камеры. Гравитаб запротестовал, но Артемий отмахнулся от него. Он сделал несколько шагов по комнате, схватился за голову и упал на пол. Гравитаб с помощью Платона подобрал его с пола, трансформировавшись во что-то среднее между коконом и противоперегрузочным креслом времен начала космической эры. Платон «послушал» Артемия — ничего страшного, типичный обратный эффект, теперь начнется обычный период восстановления.

--------

Его сознание, пережившее столько потрясений, казавшихся невозможными, медленно возвращалось к нему, его мозг, столько раз за последние несколько месяцев спасавший его, казалось, ликовал от радости, что его носитель больше не подвергает его таким перегрузкам и не требует от него почти невыполнимых задач. Понять то, что понять нельзя, чтобы остаться высокоразвитым разумным существом — это ему удалось. По крайней мере, Артемий так думал... Он был частью того мира, он был одним из них, он нарушил тысячелетние законы, за которые его теперь накажут в этом мире, где смысл самого понятия «наказание» помнили и понимали немногие... Но это было уже неважно! Тот мир, то время, те люди что-то сделали с ним. Его разум преполнился новыми уровнями сознания-разума, недоступными ни для кого другого в этом его мире. Теперь он был единственным носителем уникального сознания, сочетающего в себе черты сверхразума человека седьмого тысячелетия и варварского мышления человека двадцать первого века.

Тот мир остался там... в ужасе и конвульсиях войны, смерти, ставшей идолом того мира. Артемий не мог бы сейчас сказать, что он сейчас испытывает — радость от возвращения, боль от утраты людей, ставших его друзьями, печаль и досаду от осознания того, что ничего нельзя изменить там... Он даже не мог точно сказать сейчас - хочет ли и сможет ли он вернуться туда?

… Советник пришел к Артемию за час до того времени, когда тому нужно было явиться в Совет. Он был сейчас в двойственном положении: с одной стороны — ему были хорошо знакомы те чувства, которые испытывал Артемий, с другой — он ведь Советник, и ему предстоит сегодня вместе с остальными Советниками принять решение о Наказании для Артемия. Если это решение всё-таки будет принято...

Артемий встретил Советника соответственно его статусу — встав с гравитаба и поднеся правую руку к груди в знак глубокого уважения.

- Я пришел просто поговорить... - Советник отказался от услуг гравитаба, он принялся ходить по комнате из стороны в сторону, - Ваша рукопись настолько потрясла меня, что я не удержался и отправился туда. Да, да... Не удивляйтесь, - Советник с улыбкой посмотрел на Артемия, который действительно был удивлен этому факту. - Конечно, на такое глубокое проникновение, как Вы, я не решился, но побеседовать с местными жителями мне довелось. Я пробыл там по их времени около двух месяцев. Войны я не видел, но знаю, как она начиналась...

- Вы были в начале 2017- го... - Артемий понял, к чему клонит Советник, - и Вы пытались объяснить местным бессмысленность их намерений...

- Да, хотя я заранее понимал, что это невозможно. Признаюсь, у меня тоже возникали мысли о более глубоком проникновении... - Советник сделал паузу и как-то по-детски виновато улыбаясь сказал, - но я не решился. Наверное, я был прав. Но без Вашего беспримерной экспедиции я бы до сих пор сомневался...

- Так что же Вы думаете про них, Советник... - поражаясь собственной наглости спросил Артемий. Ещё недавно он бы себе такого не позволил...

- Судить их с высоты наших знаний... - Советник покачал головой, - как можно злиться всерьез на шалящего ребенка...

- А если этот ребенок, шаля, сам себе отрывает руку? - продолжил «наглеть» Артемий.

Советник внимательно и долго на него посмотрел и ничего не сказал. Артемий почувствовал, как тот «прикоснулся» к его мозгу — не сильно, не скрытно, а так чтобы было понятно, что Советник просто не хочет тратить время на словесные объяснения.

- Не опоздайте на Совет, Артемий... - Советник коротко кивнул и вышел на улицу.

«Вот и поговорили... Конечно, он не просто так зашел ко мне. Он дал мне понять, что Совет находится в затруднительном положении. Ведь Совет — это гарант Закона. А Закон — не нарушаем. Это одна из основ, на которой держится наше общество. Но они знают, что я поступил как Человек, поставленный перед извечным выбором — мораль или правила. И проблема этого выбора будет существовать до тех пор, пока будет существовать человек. Каким бы высокоразвитым он ни был» - Артемий был готов к Совету. Он знал, что сказать им.

Он прибыл туда даже немного раньше времени, поэтому ему пришлось немного подождать перед дверьми зала Совета. Перед теми самыми дверьми — с металлическими петлями-навесами. Посмотрев на них, он тут же вспомнил, как вылетают такие двери от взрыва... Этот предмет интерьера был единственным напоминанием о том мире здесь. Но он сам теперь — напоминание.

Дверь открылась. Он вошел и увидел лица Советников. По ним трудно было определить — что они решили, не потому, что они были каменные и ничего не выражали. Наоборот, у одних — на лице читалось сочувствие и благодарность за столь беспримерное путешествие, у других — настороженность и сомнение, у третьих — недовольство и решимость. В совокупности же, было трудно определить, какое решение было принято. Артемий, вдруг, понял, что они ещё не приняли решение... Что они ещё обсуждают... И думают... Нет, не за него думают, а думают как помочь... «Но почему же они впустили меня сюда? Если решение ещё не принято, то мне здесь делать пока нечего...» - подумал Артемий недоуменно.

- Пусть Вас это не тревожит, молодой человек, - подошедший к нему Советник, тот самый, который приходил к нему домой, подошел к нему и указал на ряд кресел около стены, приглашая Артемия сесть.

Как бы там ни было, что бы Советники ни решили, но Артемию уже была оказана величайшая честь — присутствовать в зале Совета во время принятия Решения. Этим самым Советники давали понять Артемию, что его действия уже заслуживали огромного уважения... Советник сел в кресло рядом с Артемием и сказал:

- Я свое решение уже принял. Мне, конечно, стоило бы сидеть на своем месте, - Советник указал на пустующее место в амфиладе, - но чтобы Вы не слишком волновались, я посижу здесь.- И он ободряюще улыбнулся.

Однако Артемию показалось, что Советника что-то тревожит. Наверное, существовала вероятность, что решение, принятое им не совпадет с решением всего Совета. Эта мысль Артемия не ускользнула от Советника, и тот, опять опередив возможный вопрос, сказал:

- Такого не произойдет.

Они молча просидели ещё некоторое время. Сколько именно — Артемий не знал. Он просто не в состоянии был сейчас следить за временем. Он уже знал, что Решение повлияет на всю его дальнейшую жизнь. Но, почему-то, чувство тревоги, которое он сейчас испытывал, было сродни чувству счастливого, тревожного ожидания чего-то хорошего.

- Ну, вот и всё! - Советник тронул Артемия за руку. - Идите вон туда,- он показал ему на четко обозначенное место посреди зала.

Артемий встал на место и посмотрел под ноги. Под ним были резонаторные ячейки — сублимация всех передовых разработок в области мыслеграфии, физики подпространств, синергетических исследований и так далее. Ему еще никогда не приходилось сталкиваться с этим устройством. Он лишь слышал о нем, о его возможностях и назначении. Это была финальная стадия его пребывания в Совете. За несколько секунд Советники узнали все то, что хотел и мог бы сказать им Артемий в зависимости от того, на какой из вопросов ему приходилось бы отвечать. По сути, устройство полностью считало личность Артемия, смоделировав абсолютную копию его субстанции разума. И советники получили возможность «увидеть» все то, что стало бы с Артемием, прими они то или иное решение. Это было торжество гуманности человеческого сверхразума.

Артемию пришлось подождать еще несколько минут. Странно, но стоя на этих ячейках, он почти не испытывал волнения — он понимал, что ничего плохого с ним уже не случится. И вот оно — провозглашение Решения.

С места поднялся один из Советников, сидящий в первом ряду амфилады.

- Совет принял Решение. Вы действовали, руководствуясь помыслами, достойными всяческого уважения. Совет преклоняется перед Вами как перед человеком, приблизившим познание исторической истины, казавшейся недосягаемой. Ваш эксперимент с субстанциями разума погибших людей... То, что с Вами произошло при возвращении пока невозможно объяснить, и вполне вероятно, что Вы действительно показали предел разума. И если это так, то теория бесконечности нашего разума... - На этом месте Советник сделал паузу. - Но факт нарушения Вами Закона невозможно не принять в расчет, но также невозможно не принять в расчет прогнозный анализ, который, в конечном итоге, позволил нам принять Решение. - При этих словах все Советники в зале поднялись со своих мест.

- Совет дает Вам, Артемий, право заниматься исследованием временных слоев Темной Эпохи. Вам дается исключительное право на привлечение к работе необходимого оборудования и согласившихся на участие в эксперименте людей. И, наконец, Вам дается право на Вмешательство в исключительном порядке. Ваш друг Платон помогал Вам в этом деле и, соответственно, с него также снимаются обвинения в нарушении Закона. Вашим куратором будет Советник Тавий. Совет окончен. - Последнюю фразу Провозглашающий сказал уже обращаясь к Совету.

Артемий, наверное, так бы и остался стоять, потрясенный, в центре зала, если бы заранее подошедший к нему Тавий тихонько не повлек его за локоть на выход. «Подумать только, «право на Вмешательство»! - думал в потрясении Артемий. То, из-за чего его разум Там разрывался на части... Он столько пережил в попытках разрешить эту дилемму... Теперь ему предстоит еще большая работа, которая потребует ещё большего напряжения всех его сил. Теперь рядом с ним будет Советник, теперь у него есть прямая связь с кладезью мудрости Совета.

Артемий, ведомый под локоть Советником, незаметно для себя вышел из здания Совета.

- Вы понимаете, какая огромная работа нам предстоит?.. - Советник смотрел на Артемия теперь уже строгим, как будто пронизывающим всю его суть взглядом. - Вы сдвинули с места камень, перекрывавший ручеек неведомых нам знаний о нашем прошлом... Будущие экспедиции будут еще более опасными, чем та, из которой Вы вернулись. Но мы теперь не имеем права останавливаться. Именно в этом заключалось бы нарушение Закона... Совет выдал Вам и мне вместе с Вами неслыханный доселе аванс, если можно так выразиться. А сейчас, идите домой и подумайте над всем этим... Я приду к вам завтра — нам есть что обсудить. - С этими словами Советник стал удаляться от Артемия по уходящей вдаль дорожке.

Артемий пошел по такой же дорожке, но в свою сторону. Его сознание, наконец, «переварило» всё то, что произошло с ним несколько минут назад. Провозглашающий сказал не всё и четко дал ему понять это...

По пути домой он уже раздумывал над тем, что ему может потребоваться для новых экспедиций. Хотя, прежде, чем отправляться в новые, необходимо было еще и еще раз проанализировать все то, что он видел и делал в этой своей экспедиции. К примеру, хотелось бы выяснить имя автора рукописи. Если это вообще было возможно... Для ученого оставалось много невыясненных вопросов, которые влекли его в неизведанное, ставили перед ним новые задачи, возможность разрешения которых раздражала его разум как постоянно действующий стимулятор. Недавние сомнения по поводу того, что у него не хватит сил повторить подобную экспедицию, уже куда-то улетучились.

Ему ещё нужно было встретиться с Платоном, которому тоже пришлось нелегко за эти месяцы, и убедить его в необходимости продолжения работы, и рассказать ему всё... Ему ещё нужно было увидеться с Аливией... И объяснить ей... Но это все были сущие пустяки, по сравнению с тем, какая работа ему ещё предстояла.

Он шел по дорожке по направлению к порту перемещения, и ветер своими невесомыми пальцами шевелил его льняные волосы... И всё было хорошо...

И впереди у него ещё было столько неизведанного...

ЭПИЛОГ

Земля вращалась и, казалось, вместе с этим вращением раскручивался маховик войны, стирая с её лица последние островки разума. Невероятное смешение конфликтов, интересов и просто воюющих друг с другом народов, породило хаос сначала на Евразийском континенте, а потом этот хаос захлестнул и Америку. И даже казалось бы далекая Австралия и соседние с ней островные государства, пожелавшие отщипнуть кусочек от войны с Россией, тоже заразились бациллой хаоса. Ещё будут попытки навести порядок, договориться и даже будут периоды затишья, но разрушение Столпа Равновесия — России, приведет к тому, что на долгие века Земля погрузится в тьму. В тьму, в бездне которой Зло и Добро потеряют свои границы.

Прошло несколько сотен лет...

Захар пригладил свои курчавые волосы и посмотрел в зеркало воды. В ней отразилось смуглое, почти коричневое лицо, с характерными чертами самых разных рас: нос картошкой, но не приплюснутый, глаза с еле уловимой раскосиной, широкие скулы и массивный подбородок. Естественное многопоколенное смешение рас плюс воздействие ставшей крайне агрессивной внешней среды, в том числе и радиации — всё это сгладило, нивелировало расовые физиологические отличия среди людей. Люди, бродившие теперь по миру, уже не имели тех явных отличий, из-за которых в прежние времена запросто могли начинаться войны...

Он зачерпнул ладонью воды и ополоснул вспотевшее после долгой ходьбы лицо. Вода была прохладная и как будто даже приятная. Если не задумываться, что она в себе содержит... Об этом Захару думать и не хотелось. Он не знал, что означают названия веществ, которые были в воде, но он четко сознавал, что они несут в себе смерть или болезни. Поднявшись от воды, он посмотрел на солнце, нещадно жарившее сверху своими лучами, не приносящими радости. Отвернув штанину, он осмотрел рану на правой голени — из-за постоянной грязи она уже начала гноиться. Три дня назад вот около такого же берега только другой реки ему в ногу вцепилась какая-то зубастая рыбина, выскочившая из воды.

Он пытался найти траву с широкими листьями, название которой он забыл, но пока безуспешно. Обычно она росла вдоль дорог, но в этой местности видимо земля была слишком отравлена, и росли здесь только жутковатые на вид травы больше похожие на каких-то волосатых червей или змей разного цвета.

Захару повезло родиться в подземном бункере, построенном неизвестно кем в самый разгар последней войны. А потом ему повезло, что его мать оставалась живой достаточно долго, чтобы он крепко встал на ноги и понял, в какой мир он попал.

То, что происходило сейчас в мире невозможно было отнести ни к войне, ни к миру. Это были последствия...

Он был одним из нескольких миллионов живущих теперь людей. В мире, который эти люди населяли сейчас трудно было отыскать признаки каких-либо политических систем или государств с их государственными строями. Не было и самих государств или стран как таковых. Сообщество людей больше не являлось социумом, с присущими ему нормами. Человеческий индивид теперь напоминал абсолютного эгоиста-индивидуалиста, совершенно не способного к жизни в обществе кого-либо ещё из себе подобных. Хотя... Иногда они все же объединялись, как объединяется мусор, несомый ветром в одну сторону. Они объединялись в относительно организованные толпы, чтобы переместиться на другую территорию обитания и отвоевать у тамошних жителей право существования здесь, на этом месте. Те, кто оставались в живых, разбредались кто куда. Это не означало, что каждый стремился убить каждого, нет, если их интересы совпадали, то люди могли действовать сообща. До некоторых пор...

Захар увидел их издалека. Толпа людей двигалась в сторону юга. Он инстинктивно спрятался за большим деревом, присев на корточки. Они шли туда, откуда шел он, что ж, значит там, впереди, для него будет посвободнее. Он переждал за деревом пока они пройдут и скроются за поворотом дороги. После них остались только клубы пыли. Захар посмотрел им вслед и продолжил свой путь.

Он слышал от одного путника, что где-то там, впереди, есть место, где люди перестали бродить по миру и осели в одном месте. Захар много думал об этом... Как это — жить вместе с другими людьми на одном и том же месте?.. А чем же они питаются? И как они тогда отстаивают право на пищу и на кров? Он представил себе , как рядом с ним постоянно будет кто-то ещё из людей... Соседство со зверьми он бы вытерпел; со зверьми всегда было всё понятно — кто сильнее, тот и прав. При этом, поведение их было предсказуемо. С человеком же встречаться было всегда опасно, человек, как правило, не выдает сразу своих истинных намерений. Поэтому, Захар ещё с первых годов своей жизни усвоил главное правило при общении с себе подобными — будь всегда начеку при встрече с другим человеком.

Жизнь наедине со всем миром — другой жизни он себе представить не мог, и слухи о том, что где-то люди живут вместе казались ему просто какой-то легендой, пришедшей из давнего прошлого, в котором всё было по-другому. Как именно по-другому, он не знал. Иногда, ночами, забравшись в очередное убежище, он думал о том, почему всё вокруг такое... Какое «такое» он тоже не мог себе сказать, другой жизни он не видел и другого мира не видел, но слухи о том месте... Они почему-то влекли его, и однажды ноги сами собой понесли его в том направлении.

Вполне могло выйти так, что он бы туда не дошел. Наверное, если бы он целенаправленно шел в том направлении и именно туда, то по пути ему встретился бы тот, кто оказался бы хитрее и сильнее его. Ему не раз приходилось менять направление, обходя нежелательного соперника, будь то человек или зверь. И не раз он останавливался на время в каких-то приглянувшихся ему местах. Но он неумолимо приближался к предмету своих размышлений. И однажды увидел перед собой загородь в два человеческих роста. С той стороны загороди ходил вооруженный луком человек, видимо по помосту. У Захара лука не было, и он поспешил скрыться за большим валуном неподалеку. Человек заметил его и крикнул сначала что-то кому-то из тех, кто был за загородью, а потом обратился к нему:

- Эй, не бойся, выходи из-за камня... Тебя никто здесь не станет убивать и отбирать у тебя твои вещи. - Человек сказал ещё что-то, Захар ничего не понял. Видимо человек повторял то же самое на каком-то другом языке. Захар знал, что раньше было много других языков, но никогда не слышал, чтобы кто-то говорил на одном из них.

Внезапно из-за изгороди послышался какой-то шум и кусок стены откинулся наружу. В проеме показался человек, каких Захар не видел, наверное, никогда. Этот человек был... стар! Захар пригляделся повнимательнее — да, несомненно, он был стар и даже немощен. Если он до сих пор здесь жив... Наверное, здесь люди действительно живут как-то по-другому, не так как во всем остальном мире. По обеим сторонам от старика шли ещё два человека, эти были вполне боеспособны. Захар вышел из-за камня, держа руки над головой в знак примирения со словами:

- Мне не нужна ваша еда и ваше убежище... - тут Захар осекся, потому что обычно в таких случаях дальше следовало говорить «... и я иду мимо...», но он не мог так сказать, ведь он шел именно сюда. Он услышал, как один из людей сказал негромко: «Они всегда говорят одно и то же...».

- Тебе не нужно нас бояться, человек, - подал голос старик, - подойди к нам. Мы хотим поговорить с тобой. Можешь не бросать своё оружие — так тебе будет спокойней.

Захар ещё никогда не слышал, чтобы кто-нибудь с ним так говорил. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что не следует расслабляться, но что-то он почувствовал сейчас, в этот момент, новое, какое-то приятно-непонятное, и вроде как давно забытое много поколений тому назад... Он подошел к людям и посмотрел в глаза старику, надеясь, что чутьё подскажет — что ему от него ожидать.

Они со стариком долго, слишком долго для этого асоциального мира смотрели друг на друга. В любом другом случае это было бы истолковано враждебно.

- Пойдем с нами, - снова заговорил старик, - если ты хочешь научиться жить в другом мире. У тебя есть возможность стать частью общества людей. Не бойся, ты научишься, ведь ты — Человек...

С этими словами старик и те двое, что были с ним, повернулись к нему спиной и пошли обратно за изгородь. Там они снова развернулись к нему лицом, всем своим видом давая понять, что они ждут, пока он зайдет.

Захар вдруг ясно понял, что бояться действительно нечего; за свою жизнь он мог столько раз умереть, что если он умрет сейчас, то ничего из-за этого в мире не изменится. И даже для него самого почти ничего не изменится... И это новое понимание своей прошлой, да, теперь уже прошлой жизни толкнуло его вперед.

И он пошел. Повинуясь новому, такому незнакомому и такому естественному чувству. Он не знал, что когда-то это чувство называлось «чувство общности». В его разуме, свернувшемся до инстинкта самосохранения, вдруг приоткрылись врата, совсем ненамного, на щелочку, многопоколенная скорлупа тьмы дала трещину, высвобождая сознание, достойное Человека.

У него начиналась новая жизнь в возрождающемся новом мире.

КОНЕЦ ЧАСТИ 2

2011-2012г.г.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/