Слёзы Смерти
Я просыпаюсь за четыре минуты до звонка будильника. Скосив глаза влево, могу разглядеть электронные часы, которые показывают без четырех минут шесть утра. Но я смотрю в потолок. Время медленно тянется к подъему, но я не собираюсь вставать раньше. Какой смысл? За долгие годы службы в Ордене я выработал свой собственный распорядок дня и стараюсь от него не отклоняться. Если встать на четыре минуты раньше, то все сдвинется – график нарушится. А я терпеть не могу нарушения распорядка.
Три минуты. Белый потолок безупречно чист: ни пятен, ни паутины, ни трещин. Абсолютная белизна, которая, кажется, светится сама по себе в полумраке моей квартиры. Дисплей электронных часов дает мало света. Стараюсь ни о чем не думать. Пытаться заснуть тоже бесполезно. Просто лежу, глядя вверх. Жду, пока одна цифра на часах сменится другой, а затем еще раз, и еще. Бездействую ровно до того момента, как будильник объявит о начале нового дня.
Противно пищит сигнал, означающий, что уже шесть часов. Я резко сажусь на кровати и выключаю будильник. Жесткий белый свет заливает мою квартиру, вытесняя ночь. Окон нет, но я знаю, что снаружи уже почти рассвело. Когда я выйду из дома, солнце только-только покажется над горизонтом.
Дальше все по выработанной десятилетиями схеме. Туалет и умывание – одна минута. Еще три на то, чтобы почистить зубы. Две – побриться. Дальше утренние упражнения. Пятьдесят подтягиваний, сто отжиманий, полторы сотни скручиваний. Мне нельзя терять форму, пусть мое тело не стареет и не травится вредной пищей. На все про все еще двадцать пять минут. Затем завтрак. Пять минут на приготовление яичницы глазуньи из двух яиц с беконом, три – на то, чтобы съесть ее.
Теперь экипировка. Все разложено в моем шкафу, каждый предмет на своем месте – идеальный порядок. Десять минут у меня уходит на то, чтобы разобрать и проверить механизм работы пистолета, тщательно почищенного накануне вечером. Его конструкция проста, но надежна, и знакома мне лучше, чем собственные пять пальцев. Он выглядит громоздким и непрактичным, но его матовый черный корпус и покрытая особым полимером рукоять, по форме предназначенная для моих ладони и пальцев, - это действительно продолжение моей руки. Продолжение со стволом тридцатисантиметровой длины, из которого вылетают пули калибра двенадцать целых семь десятых миллиметра.
Остальные десять минут я трачу на то, чтобы одеться. Со стороны может показаться, будто я ношу черный длиннополый плащ с капюшоном. Однако моя экипировка куда сложнее. Вшитые под эластичную ткань пластины из сверхпрочного материала, который в народе зовут пласталь, защищают меня от ударов и пулевых ранений. Сложная система теплоотведения позволяет носить столь громоздкий наряд даже в сорокоградусную жару. В то же время он способен удерживать тепло, не давая мне окоченеть на лютом морозе. Верх совершенства. Самая современная начинка, спрятанная под видом обычного плаща. Даже сапоги и перчатки – часть экипировки, связанная с остальными. Но самую главную деталь я беру последней – мое лицо!
Маска висит на специальных креплениях в отдельном шкафчике. Это белый овал без неровностей, на который нанесен незамысловатый рисунок: черными пятнами намечены глаза, от которых протянулись вниз черные полосы, будто следы от черных слез. Так, наверное, и должна плакать Смерть – черными слезами. Индикатор в верхней части овала сигнализирует о максимальном заряде батареи. Я прикладываю маску к своему лицу и, когда жесткие лапки нейросенсоров сжимают мои виски, вхожу в систему.
Идентификация завершена. Связь установлена.
Одну минуту я выделяю себе, чтобы собраться с мыслями, а потом накидываю капюшон и выхожу на улицу, ровно через час после того, как встал с кровати.
Мой дом неприметен и аскетичен – глухой темный куб, установленный среди руин Старого Города. Рядом с основным помещением – почтовый ящик больше похожий на сейф. Подхожу к нему и касаюсь рукой пластины детектора. После нескольких секунд размышлений, сейф открывается, и я забираю сегодняшнюю посылку. Продолговатый предмет – это магазин для моего пистолета. Впрочем, он несет не только пули, но и имена тех, кому они предназначены. Я вставляю обойму в рукоять моего орудия и жду загрузки.
Загрузка данных… 10 заданий обновлено. Осталось 10 из 10 объектов.
Просто объекты – безлично, бесчувственно, безразлично. Десять объектов, которые мне предстоит отработать за сегодня. Десять имен, которые я вычеркну из жизни этого города. Десять жизней, которые оборву.
Ибо имя мне – Смерть.
Из гаража, который больше похож на большой ящик, приставленный к кубу моего жилища, я выгоняю свой байк. Устрашающая черная конструкция издает пугающий рев, когда я завожу его мотор. Этот звук ни с чем нельзя перепутать. Звук, которого боится каждый в многомилионном городе.
Я мчусь через пустоши, оставленные последней Войной Перенаселения. Остовы зданий вздымаются к небу порой на сумасшедшую высоту. Мимо этих молчаливых памятников человеческим ошибкам мой байк мчится к стенам Нового Города. Там нет места для меня, ведь там кипит жизнь. Я – чужой там, пришелец из злобного внешнего мира. Поэтому мой дом стоит здесь, среди развалин прошлой жизни.
Влетаю по тракту через распахнутые на день ворота. Полиция провожает меня взглядом, но не пытается остановить или поприветствовать. Для них я такой же чужой, как и для остальных жителей города. Однако днем я врываюсь на эти улицы, чтобы сделать свою работу. Работу, благодаря которой они все еще живы!
Жнец на связи. Первый объект обнаружен. Слежение.
Небо закрыто плотными облаками. Вот-вот пойдет дождь, но следящий с небес Жнец все равно засекает мою цель. Ему не мешают ни погодные условия, ни бетон, сталь или стекло зданий. Маленький беспилотный аппарат, кружащий над городом, все равно отыщет то, что ему положено отыскать.
Двигатель издает низкочастотный рев, когда я подкатываю к переулку, где должен находиться первый сегодняшний объект. Он прячется? Глазам своим не верю. Даже в наши дни находятся глупцы, которые надеются спрятаться от Смерти. Темный переулок может показаться надежным местом для укрытия, но от Жнеца скрыться невозможно. А значит, и от меня тоже.
Останавливаюсь напротив переулка и всматриваюсь в тень. Солнце скрыто плотными облаками, грозящимися пролиться дождем в любой момент. Обычный человек не заметил бы ничего подозрительного. Просто темный переулок, открытый мусорный бак, завалы строительных отходов и никого. Но тепловизор маски отчетливо различал присутствие человека.
-Алекс Джун, - читаю имя, высветившееся на дисплее перед моими глазами. – Ваше время пришло!
И он начинает бежать. Едва я произнес эти слова, как щуплая фигура срывается с места, исчезая за углом в дальнем конце переулка. Я спокойно провожаю его взглядом. Не пытаюсь выхватить пистолет и открыть огонь, не выжимаю педаль акселератора, чтобы броситься в погоню. Это было бы глупостью с моей стороны. Я мог промахнуться, а на каждый объект у меня было только по одной пуле. Мой огромный мотоцикл с трудом смог бы маневрировать в узких переулках, так что я еду в обход. Мне не нужно было гнать сломя голову, так как я точно знаю, где достану нарушителя. Жнец ведет его с высоты, а я слежу по плану местности, куда бежит этот парень.
Алекс Джун прожил всего двадцать лет. Он не получил среднего образования, чтобы заработать себе еще пять лет жизни для получения высшего. Естественно он не работал официально. Парень состоял в какой-нибудь бандитской группировке, баловался наркотиками, прожигал свою короткую жизнь. Таких называют вспышками. Они любят говорить, что существуют для того, чтобы быстро сгореть. Их философия заключается в том, что двадцати лет достаточно для того, чтобы пожить вволю. Зачем тратить время на образование, на работу, на то, чтобы приносить благо обществу, когда можно веселиться на всю катушку. Организм человека сейчас легко справляется с любыми последствиями от приема наркотиков или алкоголя, так что такие люди могут не ограничивать себя ни в чем. Только совсем уж дикая передозировка способна прикончить любителя покайфовать. До двадцати доживают практически все. И тогда за ними прихожу я.
Вот тут, почему-то, большинство вспышек отказываются от своих убеждений и теорий. Начинают убегать, умолять о пощаде, о еще одном шансе. Но что толку упрашивать Смерть, когда она уже пришла. Не я решаю, сколько человеку жить. Я просто делаю так, чтобы он умер. Бессмертие – недостижимая мечта человечества – оказалось его же проклятием. Когда Земля оказалась стремительно перенаселена, когда сам факт нашего существования оказался под угрозой, тогда появились такие как я. Мы регулируем численность населения. Убиваем людей, чтобы человечество могло жить.
Трогаюсь с места. Не спеша, объехав квартал, закатываюсь в широкий проулок, куда должен выбежать Джун. Останавливаю мотоцикл. Объект вывернет из-за угла секунд через пятнадцать. Достаю пистолет из кобуры и посылаю патрон в патронник. Десять секунд до появления Алекса. Вытягиваю руку черед собой, предугадывая траекторию движения объекта. Пять! Слышу его топот и тяжелое прерывистое дыхание. Этот молодой человек отнюдь не в хорошей форме. Он растратил свои силы и здоровье впустую. Поклонялся лживым богам вроде наркотиков и секса. Глупец.
Парень выбегает из-за угла и налетает на ствол моего пистолета. В тот же миг я нажимаю на курок. Выстрел слегка приглушен навалившимся телом, но все же слышен далеко окрест. Тело, которое и без того отлетало назад, отбрасывает пулей, которая проходит навылет через сердце Алекса. Тот нелепо раскидывает руки, шлепнувшись на асфальт. Несколько мгновений судорожных конвульсий и все кончено. Проверяю пульс, которого в любом случае не может быть, и ставлю галочку напротив первого объекта. Труп уберет местная полиция. Хорошее начало дня.
Еду дальше. Мне совершенно не жалко этого парня, только что отправленного мною на тот свет. Он прожил столько, сколько заслужил, не больше и не меньше. Моя маска смерти оплакивает его своими черными слезами, но в душе у меня пустота. Зачем жалеть прожигателей жизни? Так продолжается уже несколько десятилетий. Я плачу по всем и ни по кому. Слезы нарисованы на маске, но никогда не бегут по моему собственному живому лицу.
День идет своим чередом. Разорившийся бизнесмен встречает меня слезами и бутылкой дорогого коньяка, которым пытается поделиться со мной. Работяга, доработавший до сорока лет, сокрушается, что фабрика не вовремя приостановила производство. Выпивает стакан водки и подставляет грудь под выстрел. Девушка дотянувшая до тридцати напивается вусмерть, чтобы заглушить страх. Я нахожу ее полуголой, лежащей на полу в луже собственной блевотины. Ее бессмертный организм мужественно борется с последствиями глупости своей хозяйки. Мой выстрел прерывает эту борьбу. Все как всегда.
Пятый объект западает мне в душу по-настоящему. В последнее время это очень большая редкость. Когда-то давно мне было тяжело нести свою службу. Маска помогала скрывать свои собственные эмоции, порой даже слезы. Бесстрастная маска смерти, которая заменила мне лицо. Теперь же все наоборот, слезы текут лишь из черных глаз самой Смерти. Кожа моего лица всегда остается сухой. Но где-то в глубине души еще остались струны, за которые может дернуть тот или иной объект.
Небольшой коттедж на окраине Города содержится в чистоте и аккуратности. Новая ограда выкрашена в приятный глазу зеленый цвет, двухэтажный дом недавно отремонтирован и выделяется даже в своем квартале, где живут представители средних лет. Когда мой мотоцикл останавливается на подъездной дорожке, я замечаю, как соседи подходят к окнам, чтобы из-за занавесок подглядеть, что произойдет. Мой внешний вид не дает простора для фантазии. Все понятно без слов.
Вхожу во двор, а затем и в дом, приложив ключ-карту к замку. Дверь послушно открывается, впускает меня внутрь. Хорошие люди живут в этом доме. Они законопослушны, трудолюбивы и, наверняка, счастливы. Нет никаких запрещенных дополнительных замков и запоров, как у некоторых. Уличная преступность в Городе не процветает, грабеж или убийство – большущая редкость. Засовы на дверях ставят только для того, чтобы не пустить в дом меня. Ни разу еще это не помогло.
В гостиной накрыт стол. Семья из пяти человек обедает. На столе дорогое вино и несколько блюд, приготовленных явно своими руками. Несмотря на то, что на вид все присутствующие примерно одного возраста, кроме самого младшего мальчугана, я сразу понимаю, кто есть кто. Во главе стола мой объект, Георгий Сонов – мужчина шестидесяти пяти лет, научный сотрудник Центрального Университета, обладатель нескольких ученых степеней и лауреат пары престижных премий. Человек с большой буквы, который посвятил свою жизнь развитию науки и благу общества.
Рядом с ним его жена. Они выглядят ровесниками, но наверняка она младше его на пару десятков лет. Ей ведь предстоит позаботиться о детях после смерти Георгия, который двадцать лет назад ушел из науки, чтобы посвятить себя семье. Напротив – старший сын, очень похож на отца. Их даже можно вполне принять за братьев-близнецов, да только в глазах Сомова-старшего виден опыт прожитых лет. Рядом с братом девушка-красавица, студентка Университета, если судить по значку на груди. И младший сын, которому лет пятнадцать, испуганно вскочивший, увидев меня в дверях комнаты.
-Добрый день! – спокойно говорит Георгий, вставая с бокалом вина в руке. – Позволите мне сказать прощальное слово?
Я сглатываю ком, подступивший к горлу. К счастью все мои эмоции скрывает маска. Для присутствующих я просто чуть заметно киваю головой, давая разрешение. Сложив руки на груди, я слежу за объектом. Вот уж кого совсем не хочется обозначать этим дурацким словом. Передо мной настоящий пример для подражания, человек, на которого стоит равняться. Он отдал годы своей жизни на благо других, а потом создал образцовую семью, которая, я уверен, тоже сделает немало добрых дел. Отнимать жизнь у такого как Георгий Сонов совсем не хочется. Но я не имею права на эмоции и просто жду, пока он закончит.
-Дорогая, дети мои, - чуть дрогнувшим голосом начинает отец семейства. – Вот и пришел мой час. Я прожил долгую и счастливую жизнь, какую удается прожить далеко не каждому в нашем мире. Сегодня мне не о чем сожалеть. Я оставляю после себя прекрасных детей, которые продолжат мои дела для будущего всего человечества. Кто знает, может быть когда-нибудь, никому не придется умирать. Последние достижения в физике говорят о том, что скоро мы сможем вернуть себе космос. А там недалеко и до других планет. Дети мои, эта ответственность лежит на вас. А тебе, любимая, я скажу лишь, что ты – это лучшее, что случалось со мной в жизни. Прощайте. Я готов!
Он залпом пьет вино и смотрит мне в глаза. Я достаю пистолет и навожу ему на грудь. Возможно, мне бы хотелось лишать жизни таких достойных людей как-нибудь иначе. Например, безболезненная смертельная инъекция, чтобы обойтись без шума и крови. Но одно из правил нашего Ордена гласит, что смерть должна пугать. А значит, она должна быть отвратительной, грязной и жестокой для всех. Все, что я могу сделать для Георгия Сонова, это минимизировать его страдания и позволить семье похоронить его с открытым лицом.
Даю ему время, чтобы обвести семью последним взглядом и прошептать: «Я люблю вас!» Затем нажимаю на спусковой крючок. В замкнутом пространстве звук выстрела чудовищно громок. Мои уши защищены, а домочадцы моего объекта судорожно прижимают ладони к бокам головы. На белой ткани рубахи расцветает алый цветок, а обои за спиной разукрашиваются кровавыми пятнами. Мужчина умудряется устоять на ногах в первое мгновение после выстрела. Он несколько мгновений смотрит на свою жену, а потом валиться на пол.
Когда я выхожу из дома, предварительно проверив пульс и выставив пятую галочку в своем списке, ком так и стоит у меня в горле. Всегда тяжело забирать таких людей. Но в то же время, душа моя наполняется гордостью от того, что такие еще есть. Я как будто забрал часть Георгия Сонова с собой, впитал свет его души. Наверное, именно из-за таких, как он, я еще не сошел с ума от своей службы.
Шестого, седьмого и восьмого я почти не запоминаю. Серость. Обычные люди, не сделавшие в своей жизни ничего особенно полезного и не заработавшие состояний, позволивших бы им прожить дольше. Сорок лет – предел для таких. Они отрабатывают минимальную программу, приносят какую-никакую пользу людям, и уходят, не замеченные никем. Забирая их жизни, я думаю об объекте номер пять. Почему таких так мало? Один из десяти? Даже меньше, ведь не каждый день я встречаю подобных Сонову людей. Подавляющее большинство в этом Городе – серая масса, мечтающих о своих заветных сорока годах, или вспышки, для которых потолок – двадцать. Но встречаются и еще более худшие объекты. Например, мой сегодняшний девятый.
Его особняк намного богаче скромного коттеджа Сонова. Трехэтажный замок принадлежит Артуру Ксерксу, тому, кого нынче считают главным гангстером Города. Торговля наркотиками и проституция приносят баснословный доход даже в наше время. Деньгами и связями в высших эшелонах власти мой объект номер девять покупал себе годы и десятилетия жизни. Сейчас ему сто двадцать три года. К счастью, на этот раз его жизнь будет окончена. Ему не хватило средств выкупить еще год или два. Его время пришло.
Возле ворот меня встречают двое парней еще не достигших двадцати. Они вооружены: у одного в руке нож, а у второго – полицейский пистолет маленького калибра. Ни то ни другое не пугает меня. Молодые люди делают шаг навстречу, когда я слезаю с мотоцикла. Тот, что с пистолетом, нагло ухмыляется, произнося:
-Лучше уезжай отсюда!
Наивные глупцы. Прихвостни и прихлебалы Ксеркса, зависимые от наркотиков, которые он поставляет. Пропащие души, которые уже вряд ли что-то спасет. Наверняка, едва кому-нибудь из них стукнет двадцать, я навещу его в тот же день. Мне даже не хочется задерживаться, чтобы разбираться с этими парнями. Забирать их жизни, впрочем, тоже не дело. Запрашиваю у Жнеца информацию по этим двоим.
-Ты не понял, что ли? – подает голос второй. – Артур сегодня никого не принимает!
-Ваше время еще не пришло, граждане, - бесстрастно говорю я. – Прошу пропустить меня.
Тот, что с ножом, вздрагивает и шагает в сторону, когда сталкивается с невидящим взглядом черных глаз Смерти. Моя маска всегда заглядывает прямо в душу тому, кто смотрит на нее. Второй же оказывается более смелым. Или глупым.
-А что если мы подстрелим тебя, черный, а? – он направляет пистолет мне в лицо.
Однажды мне стреляли в лицо. Неприятное воспоминание. Правда, калибр у того ствола был побольше, однако, маску он все равно не пробил. Сотрясение мозга вывело меня из строя на неделю в тот раз. Пальни в меня этот придурок, то я завтра же опять заступлю на службу. Мне становится жаль паренька.
-Петр Малеф, - обращаюсь я к нему по имени, отобразившемуся у меня на дисплее. – У тебя есть два года, три месяца и шестнадцать дней, чтобы завоевать право жить дальше. В противном случае через указанный срок я приду уже за тобой, и тогда тебя не спасет ничего. Учитывая, что ты забросил учебу и записался в шестерки к Ксерксу, шансов у тебя мало.
Он дрогнул. Я вижу это по его лицу, по глазам. Дуло его крошечного пистолета чуть заметно трясется, направленное на меня. Парень колеблется, понимая, что Артур послал их на верную гибель, когда велел задержать саму Смерть у своих ворот. Видно, эти два недоумка порядком надоели Ксерксу. Глупость или преданность хозяину все-таки побеждает в Малефе. Его взгляд изменяется, а руки перестают трястись, когда он, наконец, решается вступить со мной в конфронтацию. Я не даю ему сделать эту глупость.
Он еще не до конца сам осознал свое решение, а я уже смещаюсь вправо с линии огня. Перехватываю его руку и выворачиваю запястье, заставляя беднягу выронить оружие. От боли он падает на колени, сжимая зубы, чтобы не закричать. Я же молниеносным ударом ломаю ему лучевую и локтевую кости предплечья. Глаза паренька мутнеют от боли, но я не даю ему в полной мере насладиться этим чувством. Коротким тычком кулака в челюсть отправляю несчастного в нокаут, к ногам своего товарища.
-Оставляю его на твое попечение, - говорю я ему. – Его время еще не пришло, – и вхожу в особняк Ксеркса.
Ориентируясь на звонкий женский смех и крики. Похоже, объект решил поразвлечься в свой последний день. Думается мне, что ему совсем не хочется умирать, протянув так долго. Рекордный возраст по нынешним дням. Во всем городе не наберется десяти человек старше Артура. Он вышел на уровень тех, кто правит в этом мире. И сегодня все закончится. Такую жизнь я заберу без колебаний, но и без особого удовольствия.
Огромная комната выделена под большую ванну, которая больше похожа на маленький бассейн. На шезлонге восседает Артур Ксеркс в плавательных трусах до колена. На причинном месте изображен герб Владыки. С точки зрения закона уже одно это – преступление. Но я – не полиция. Я – Смерть. При виде меня крики и смех смолкают. Объект номер девять пытается сфокусировать на мне взгляд своих чудовищно расширенных зрачков. Он под кайфом. Настолько, что, наверное, воспринимает окружающую реальность совсем не так, как я. Две обнаженные девушки, плещущиеся в ванне, в ужасе замирают и глядят на меня. Проститутки высшего класса, самый дорогой товар Ксеркса.
-Артур Ксеркс! – громко объявляю я. – Твое время пришло!
И направляю на него ствол пистолета. Он смеется. Этот сукин сын хохочет, как безумный, глядя в черное дуло моего орудия. Его смерть неизбежна так же как восход или закат, а он смеется ей в лицо. Я начинаю закипать, но пытаюсь сдержать свою ярость. Просто не имею на нее права. Никаких чувств, никаких эмоций. Это просто очередной объект, чью жизнь мне должно забрать.
-Ты пришел! – кричит он. – Наконец-то! Я уже заждался тебя, мистер Смерть! Действуй, ублюдок! Забирай мою чертову жизнь. Я прожил больше чем большинство в этом городе. Я насладился всеми пороками и грехами, какие сумел найти. Я убивал и насиловал, подсаживал на наркоту детей, воровал. Отдав мне свои деньги, люди умирали раньше срока! Ты приходил за ними, когда они спускали все свои сбережения на наркоту! А теперь ты пришел за мной! Иронично, правда. Их никчемные жизни питали мою. Думаешь, я о чем-то жалею? Нет. Я горд собой!
Он продолжает разглагольствовать в том же духе. Похоже, что под действием наркотиков в нем проснулся оратор. А я чувствую, что уже не в силах сдерживать злость. Ведь он говорит чистую правду. Сколько достойных жизней я забрал за время своей службы? Таких, как Георгий Сонов, например. Хорошие люди уходили десятками и сотнями в то время, как этот негодяй проживал десятилетие за десятилетием. Жизнь несправедлива. Купить пару лет жизни за деньги куда проще, чем доказать обществу свою полезность. К сожаленью, а может и к счастью, деньги тоже могут закончиться.
Дикое желание пальнуть объекту в живот, нанести ему смертельную рану, но лишить его радостей мгновенной кончины. Сделать этому подонку больно. Или может выстрелить в горло, чтобы он видел, как вместе с потоком крови утекает его проклятая жизнь. Мой палец дрожит на спусковом крючке. Я просто сгораю от желания причинить страдания Артуру Ксерксу. Но я сдерживаюсь. Это было бы проявлением эмоций, на которые я не имею права. Я позволяю себе лишь одно маленькое отступление от собственных правил. Объект умрет без мучений, но хоронить его придется в закрытом гробу.
Он все еще кричит что-то о своей драгоценной жизни, когда оглушительный хлопок разносится по помещению. Щека под правым глазом мужчины взрывается кровавыми ошметками, а задняя часть его черепа разлетается по комнате, забрызгивая мозгами дорогущий кафель. Я больше не произношу ни слова. Оборачиваюсь и ухожу, оставив одну из проституток пронзительно кричать, прижимая руки к ушам, а вторую – извергать все съеденное и выпитое за сегодня прямо в бассейн.
Погода под стать моему настроению. Когда я въезжаю в спальный район, где обитает последний объект, начинается сильный дождь. Вода скатывается с моего капюшона, омывает маску. Несколько минут сижу на мотоцикле возле подъезда. Высоченный жилой дом, населенный теми, кто не может позволить себе жилье в более престижных районах. Настоящий человеческий улей. Люди, спешащие по домам, прикрываясь зонтами, пробегают мимо. Большинство задерживается, оборачивается на меня. Наверное, вспоминают, сколько им осталось. Как же, должно быть, странно было жить раньше, когда человек не знал, когда умрет.
Наконец, слезаю с мотоцикла, захожу в подъезд. Половина лампочек разбита или перегорела, в полумраке различаю граффити на стенах, в основном, нецензурные. Бедный район для бедных людей. Здесь трудно встретить кого-нибудь старше тридцати. Однако моему объекту тридцать пять. Ее зовут Марина Браун, она живет на сорок восьмом этаже.
Вхожу в мрачный лифт, где пахнет сыростью и человеческими испражнениями. Пока древняя конструкция тащит меня наверх, думаю о том, что будет иронично, если трос не выдержит, и лифт рухнет вниз. Смерть, трагично погибающий во время работы, смех, да и только. Жаль что у меня нет настроения посмеяться. Ксеркс основательно его мне испортил. Почему последним объектом не оказался Сонов, жизнь которого я забрал со светлым чувством гордости? Почему под вечер попался этот подлец, проживший двенадцать десятилетий за чужой счет? Применяю дыхательную гимнастику, чтобы успокоиться, ведь я не имею прав на эмоции.
Двери открываются, и я выхожу, кажется, в другой мир. На площадке сорок восьмого этажа поразительно чисто. В углах стоят кадки с комнатными растениями, которые ухожены и тщательно политы. Красивый цветок с огромными листьями как раз набирает цвет. Похоже, что хулиганы редко добираются досюда.
Универсальный пропуск открывает нужную мне дверь. Меня встречает пронзительный детский крик. Посреди прихожей стоит девочка лет пяти, совсем малышка, и кричит, в страхе глядя на меня. Уточняю информацию у Жнеца. У объекта действительно есть дочь, но имеются проблемы с лицензированием ребенка. Этого еще не хватало! Сначала мне портит настроение гангстер-долгожитель, а теперь я должен оставить сиротой маленькую девочку.
На крик из кухни появляется красивая женщина с соломенными волосами. Ее синие глаза пробегают по мне, а потом она заключает дочь, так похожего на нее ангелочка, в объятия. Ком подступает к моему горлу, мешая сказать слова, положенные по протоколу. В легенькой маечке на голое тело и спортивных штанах Марина Браун выглядит очень уютно и привлекательно. Она красива, несмотря на следы, оставленные тяжелой жизнью на ее лице и теле. Мимические морщины появляются даже у нестареющих людей нашего времени. В ее взгляде я вижу укор и обвинение в том, что напугал ее малышку.
-Марина Браун, - выдавливаю из себя. – Ваше время пришло!
-Этого не может быть, - спокойно отвечает мне женщина. – Я ращу маленькую дочь. У меня были некоторые проблемы с лицензией из-за моего бывшего мужа, но я подала запрос в муниципалитет. Они обещали, что позволят мне обеспечить Арише нормальное детство.
Мне нечего ей сказать. Связи с городскими властями у меня нет. Орден редко общается с представителями иных структур. Имя женщины, стоящей передо мной в моем списке, а значит, я ничего не могу сделать. Или нет? Тихий и неуверенный голос в моей голове вдруг заявляет, что я могу не убивать ее. Подобных мыслей у меня не возникало уже много десятилетий. Какого же дьявола происходит сегодня? Видимо, неудачные подобрались объекты, раскачали мою ментальную стабильность. Очень плохо!
-Простите, - неожиданно для самого себя говорю я. – Ваше время пришло!
-Нет же, - она начинает дрожать, а в ее восхитительно-синих глазах блестят слезы. Они не могут! Вы не посмеете! Оставите Арину без матери? Ее чертов отец бросил нас, аннулировал свою лицензию и не позаботился о моей. Я не виновата в этом. Ответ из муниципалитета должен прийти в ближайшее время.
В этот момент, будто в ответ на ее слова, в соседней комнате звонит телефон. Дешевенький аппарат издает противную пронзительную трель. Девушка подходит, снимает трубку и прижимает ее к уху.
-Слушаю.
Она бледнеет на глазах. Я знаю в общих чертах, что говорят ей на том конце провода. Они используют роботов в таких случаях, автоматическое сообщение, произносимое бесстрастным механическим голосом. Послав запрос через Жнеца, я все же связался с городской администрацией и узнал их ответ на запрос гражданки Браун. Пересмотр отложен. Вопрос о восстановлении лицензии на ребенка будет рассмотрен через месяц. Распространенная ситуация в муниципалитете. Их бюрократическая машина работает порой с чудовищными пробуксовками. Жаль только, что у Марины нет этого месяца. У нее даже нет одного дня.
Трубка выпадает из ее рук и раскалывается от удара об пол. Девочка вскрикивает и снова заливается слезами. Ее мать дрожит, глядя на меня раскрытыми от ужаса глазами. Она просто не успела. И теперь понимает, что это конец. До сегодняшнего дня она верила в справедливость, в то, что лицензия будет восстановлена, а ее жизнь продлят на пять лет, как минимум. Но этого не случилось.
Переступаю порог гостиной, отстраняя в сторону дочь Марины. Девочка рыдает в голос, прижавшись к стене. Теперь чтобы пробежать к маме, ей надо миновать меня, а малышка не в состоянии побороть свой страх. Поднимаю пистолет, нацеливая его в грудь женщины. Ее губы шепчут что-то, но я даже не пытаюсь разобрать ее слова. Слышу только, как колотится мое собственное сердце, разрываясь от ощущения чудовищной несправедливости.
Но ведь я могу спасти ее! Голос в моей голове становится громче. В самом деле, что мне мешает пощадить ее, позволить уйти. Мне это грозит выговором, вычетом из жалованья и отстранением от дел на какое-то время. Ей же это даст несколько дней, пока ее не выследят снова. Я расскажу Марине, как обмануть Жнеца, где можно спрятаться от других слуг Ордена. Она протянет неделю, может, даже, месяц. За это время муниципалитет рассмотрит ее дело и добавит ей лет жизни.
И тут до меня доходит, что в администрации прекрасно осведомлены о том, что сегодня ее время истекает. Они просто не стали давать делу ход. Зачем? Когда можно просто немного подождать, и проблема исчезнет вместе с человеком. Дочь-сирота отправится в приют, где не надо решать никаких вопросов с лицензиями и разрешениями. Все проще простого. Марине Браун не оставили не единого шанса. Даже если я сейчас не спущу курок, не прострелю ее сердце, ей не удастся уцелеть. Ее найдут другие и убьют.
-Нет! Нет! Нет! – шепчет женщина раз за разом.
Я начинаю вдавливать спусковую скобу в рукоять пистолета, где-то внутри уже пришел в движение механизм, оттягивающий боек, который вскоре ударит по капсюлю, запуская пулю в ее недолгий полет. Прости меня несчастная женщина Марина, которая не заслужила шанса прожить чуть дольше.
Внезапно аппаратура дает сбой. Изображение плывет и двоиться у меня перед глазами. Что-то не так с дисплеем маски? Нет! Дело не в этом. Это слезы! Мои собственные слезы, которые застилают мои собственные глаза, которые так долго оставались сухими под этой маской. Впервые за много десятилетий я плачу. Моргаю, чтобы сбросить слезы, чтобы снова видеть объект, цель, жертву. Вдавливаю курок до конца.
За миг до выстрела происходит непредвиденное. Девочка-малышка, только что рыдавшая у стены, кидается ко мне и повисает на руке с пистолетом. Она кричит на пределе возможностей своих голосовых связок. Так громко, что даже чудовищный звук выстрела едва перекрывает ее крик. Я отмахиваюсь от девочки, отшвыривая ее к стене. Там малышка сползает на пол и сидит, тихонько всхлипывая.
Поворачиваюсь к ее матери. Худшее, что я мог предположить, произошло. Пуля угодила Марине Браун в живот, отбросив женщину на прикрытый пледом диван за ее спиной. Теперь она сползала на пол, прижимая руки к страшной ране. Кровь текла между ее пальцев, заливая светлый коврик на полу. Пуля миновала ее позвоночник, пройдя чуть в стороне, разорвала внутренние органы и ушла в спинку дивана, предварительно оросив его кровью. Исходя из моего опыта, рана была смертельной. Даже современный человеческий организм, победивший такие страшные угрозы прошлого, как рак или вирус иммунодефицита, не сможет восстановиться после такого повреждения без посторонней помощи. А ее ждать неоткуда. От двадцати минут до получаса мучений и все – жизнь гражданки Браун прервется.
Она корчится на полу, в луже своей крови, судорожно хватая ртом воздух. На свою беду эта женщина оказывается очень сильной, она даже не теряет сознания. Смотрит то на меня, то на свою дочь, плачущую в углу. Ей больно! Очень-очень больно! И никто во всем мире не имеет ни желания, ни возможности помочь ей. Только я! Спасти Марину от смерти не в моих силах, но облегчить ее уход я смогу.
Пистолет с опустевшим магазином отправляется в кобуру. Из черных ножен на боку выскальзывает прямой клинок тридцати сантиметров длиной, сверкающий и бритвенно-острый. Редко доводится им воспользоваться. Обычно хватает пуль. По одной на каждый объект. Теоретически, и сегодня тоже хватило. Объект номер десять умрет довольно скоро, мне нужно только подождать, когда остановится ее сердце. Всего лишь понаблюдать, как она будет мучиться. Но я не могу. Не сегодня, не в этот раз. Моя ледяная скорлупа, которую я растил столько лет, дала трещину. Жалость, сочувствие, страх за эту женщину переполняют меня.
Встаю на одно колено перед ней. Ее взгляд фокусируется на мне. В нем больше нет страха, только ненависть. В эту секунду я разделяю ее чувства. Тоже ненавижу это проклятую маску, которую она видит перед собой, эти пустые черные глаза, эти лживые слезы Смерти. Острие моего клинка касается ее груди, чуть левее солнечного сплетения. Клинок мгновенно рассекает тонкую ткань футболки и верхние кожные покровы. Капелька крови возникает на трепещущей коже.
-Марина Браун, начинаю я, но заканчиваю фразой, противоречащей Кодексу. – Прости меня…
-Что? – выдавливает из себя женщина, от удивления забыв на миг о своих мучениях.
-Прими эту боль с радостью, - возвращаюсь я к тексту Кодекса, подходящему к данному случаю. – Ты страдаешь не за себя, а за всех живущих. Твоя смерть даст новую жизнь, и твоя боль обернется чьим-то блаженством. Сам Великий прольет кровавые слезы над твоими мучениями, а его Архангелы вознесут молитву о твоей душе…
Произнося эти слова, я ввожу клинок в ее тело. Все глубже и глубже, сантиметр за сантиметром. Проталкиваю его через ребра, пронзаю сердце, ввожу по самую рукоять. Ее глаза широко раскрыты, она смотрит мне в лицо. Кровь выступает у нее на губах и скатывается по подбородку. Женщина выгибается в агонии, силится сказать что-то напоследок, но у нее не хватает сил. Она судорожно выдыхает, и красные капельки попадают на мою маску. Синие глаза стекленеют – Марина Браун мертва.
Поднимаюсь на ноги, резким движением выдергивая клинок из ее груди. Специальным платком стираю кровь и убираю оружие в ножны. Оборачиваюсь к маленькой Арине, сжавшейся в углу. Ее огромные глаза полны ужаса и отчаяния. Ужасно хочется сказать что-нибудь утешить малютку… Но как я могу? Выхожу молча из комнаты. Затем покидаю квартиру, выбегаю из дома, прыгаю на мотоцикл и мчусь прочь. Подальше от этого района, в пустошь за пределами городских стен. Дождь льет как из ведра, размывая изображение на моем дисплее, но я не обращаю внимания. Мчусь с максимальной скоростью домой. Служба окончена на сегодня. План выполнен.
За четыре минуты до звонка будильника я сижу на кровати, тяжело дыша. Мое тело липкое от холодного пота. Меня трясет, будто в лихорадке. На часах без четырех минут шесть утра, но я не могу больше лежать в кровати. Простынь скручена комом, одеяло сброшено на пол – я спал или сражался сегодня? Все в тумане. Вчерашний вечер больше похож на эпизод из ночного кошмара. Много десятилетий я не знал проблем со сном, а теперь будто вырвался из собственной преисподней.
Смотрю на часы, потом обращаю внимание на стол. Маска лежит посередине столешницы, рядом с пистолетом. Мой клинок вынут из ножен и воткнут в стол. Не помню, чтобы я такое сделал. Чтобы я когда-нибудь в жизни такое делал. Но больше некому. Лик Смерти подает сигнал мерцающей красной лампочкой о том, что заряд аккумулятора уже на исходе. Никогда не забывал убрать все на место и поставить маску на зарядку. Всегда чистил оружие и точил клинок после использования. Но только не вчера.
По моим щекам текут слезы, а перед глазами стоят лица Марины и Арины Браун, чью жизнь я уничтожил накануне. Может, я превысил, наконец, свой лимит? Я слышал, что члены Ордена все ломаются, кто-то раньше, а кто-то позже. Редко кто выдерживает службу дольше семидесяти лет. Я протянул на два десятилетия больше. Всегда считал, что это мое призвание, что я идеален для службы. Истинный ангел Смерти.
Что же со мной случилось?
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/