Всем посвящается, кто мир этот понял и принял.

Э.Й.Д.О.Л.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
ПОБРАТИМЫ

Бар на «армейской базе» (одной из трёх крупнейших точек, где свободные сталкеры могли спокойно отдохнуть) был полон посетителей. Над стойкой стоял "агрегат" (иначе эту спайку из приемника, МР3 плеера и ещё какой-то непонятной хрени не назовешь) довольно чисто проигрывал группу "С.У.М.Е.Р.К.И.". Эти композиции проигрывались ежедневно раз десять, однако посетители были довольны и этим, ведь у бармена, кроме сумерек присутствовала заежженая сборка Алы Пугачевой, годах в восьмидесятых попавшая на Эйдол и нелюбимая всеми завсегдатаями бара. С.М.Е.Р.К.И. хоть и были не менее заежжены, но приходились в тему и напоминали о навсегда потерянном для их мире. У Николая (хозяина столовой в соседнем лагере, на заводе) были ещё три диска с различной музыкой и бармен предлагал ему выгодную сделку, но Коля наотрез отказывался с ними расставаться.

Тимур со своими давними напарниками сидел в углу и «месил» мозг двум желторотым юнцам, явно уже РОДИВШИХСЯ на Эйдоле, а не ЗАБРОШЕННЫХ на него стервой судьбой. Армейская база была съедена Эйдолом лет двадцать назад, и с тех пор больше напоминала не военизированную организацию, а рыцарский орден (правда оснащенный более совершенным оружием и броней, чем пресловутые Тамплиеры, хотя мечи (больше похожие на удлиненный мачете и используемые в целях экономии редко встречающихся патронов) тут тоже увидеть можно часто). Однако два парня, сидевших напротив, были достаточно чисты от влияния Эйдола, не достаточно загружены «военизированной философией» и сейчас нашли очередную жертву, для выкачивания информации об эпических битвах с мутантами и рейдах в глубокий лес. Вскоре очередная история была закончена, и один из юнцов посмотрел на сталкера, глушившего водку в другом углу бара.

- Вот я никак не могу понять – он брезгливо поморщился – зачем так напиваться. Будь у вольных ходоков хорошая организация и толковые командиры, такого явно не происходило бы. А так, выходит что половина ваших товарищей алкаши и бомжары.

"Дорога в никуда и нечего терять,

Стынет кровь в кровостоке.

И солнце на западе сядет опять..." Надрывался проигрыватель а Тимур пристально смотрел на собеседника.

- Мал ты ещё – сказал ему мигом помрачневший Тимур – подрастешь, сделаешь хоть одну ходку в лес и будешь думать совсем по-другому. А пока дай человеку спокойно прийти в себя.

- Прийти в себя?! Да он напивается в стельку…

Тимур перестал слушать. Лицо его быстро мрачнело. Ведь он сам, бывало, сидел в этом углу и «приходил в себя». Любой, ходивший регулярно в Лес, хоть раз в жизни но «приходил в себя» подобным образом…

***

Мёртвый город потому и назван мертвым, что пропитан смертью. Повсюду, как только сходишь с лесной травы на потрескавшийся асфальт, можно наблюдать трупы горожан, иссохшими мумиями валяющихся там, где их застигла жуткая смерть. Обладая аналитическим складом ума можно с лёгкостью промотать всю историю гибели города от момента "укуса" (когда город был перенесен с Земли на Эйдол), до момента прорыва леса, сквозь бетонные стены бункера (где попытались спрятаться последние уцелевшие жители населенного пункта).

Но тем, кто, когда либо доходил до этого места (а попасть сюда, на самом деле, довольно проблематично), было глубоко наплевать на хронику гибели этого места. Их интересовал другой вопрос - "чем тут можно поживиться дорогим, но легко переносимым" и "и как скоро Лес начнёт просыпаться, чуя нежданного посетителя". Каждый сталкер понимал, что если лес проснулся - лучше сразу застрелиться. Очень неприятно погибать внутри переваривающего тебя растения или чувствовать как тебя, заранее обездвижив, по крупинкам разбирает "сепия".

Тимур с Сергеем были умны и осторожны. Об этом мог свидетельствовать тот факт, что они вообще добрались до города. Их главной целью была военная часть, в которой они рассчитывали обогатиться патронами и, если повезёт, подобрать оружие получше, чем ПМ и АКСУ.

Уже на подходе к проржавевшим металлическим воротам, с красными звёздами на створках, Тимур увидел красное свечение у мусорных баков, стоявших на въезде в часть. Внимательно осмотрев место на наличие опасного "объекта", породившего данный артефакт, и не обнаружив оного он медленно подкрался к тому месту. Сергей тем временем прикрывал напарника со спины и морщился от нехорошего предчувствия, сжимавшего его сердце с самого утра. Однако ничего необычного не произошло Тимур спокойно взял в руки артефакт и положил его в рюкзак. Вздохнув с облегчением, Сергей повесил автомат на плечо и подошёл к напарнику, с улыбкой смотревшего на терзания друга.

- Двигаем дальше? - спросил Тимур, кивнув в сторону ворот.

- Угу - буркнул Сергей, ища лазейку, позволяющую спокойно пробраться внутрь. Подойдя вплотную к воротам он попросил напарника подсадить, и вскоре был на другой стороне.

Створки ворот были скреплены перемотаной цепью, замкнутой на замок. Сплюнув, Сергей достал ПМ (АКСУ остался у напарника) и, ссадив замок размотал цепь и впустил Тимура внутрь. Тот улыбался оглядывая мрачную, заросшую еле шевелящейся растительностью, базу. Что сказать? Маньяк! Он ещё в том мире любил все мрачное и заброшенное, а здесь - как с цепи чувака сорвало. Однако на его внимательность это не влияло, и теперь подойдя к напарнику Тимур пихнул его локтем и кивнул в сторону ближайшего оконного проёма. Присмотревшись Сергей смог уловить небольшое свечение, исходившее оттуда.

- Артефакт?! - удивленно спросил он. Найти два артефакта в сутки это небывалая удача.

- Давай посмотрим - воодушевлённо ответил Тимур и подлетел к окну.

Сергей не отстал от напарника и вскоре тоже таращился в оконный проем. Нет артефакта тут небыло, но был старый, советский, кинескоп от телевизора "горизонт", валявшийся в углу и показывающий рваные, ломаные картинки из незнакомого сталкерам фильма. Оба были на столько шокированы увиденным что потеряли контроль над всем окружающим, а зря. Для Тимура было полной неожиданностью когда напарник дернулся и начал заваливаться в бок. Из его груди торчал тонкий зелёный и шевелящийся росток. Лес начал просыпаться...

***

У него получилось! Он выбрался из города оставив там рюкзак и свой АКСУ. Но это все меркло по сравнению с тем что он жив и даже вытащил напарника, на своих плечах. Хотя наверное все это зря - до обжитых земель топать двое суток по очень опасной местности. Серёга же продержится не больше часа, да и лечить его теперь нечем. Хотя...

Тимур достал артефакт и повертел его в руках. Сейчас он собирался нарушить главный закон сталкеров. Закон, за нарушение которого его ожидал немедленный расстрел на любой, известной ему, базе. Но рядом умирал его лучший друг. Друг, который сам однажды спас одинокого, ничего не соображающего студента, неожиданно оказавшегося в жудком лесу. Преборов себя он приложил артефакт к груди Сергея и прямо почувствовал как энергия из красного, светящегося шара переливается в Сергея. Вскоре тот совсем погас и раны напарника стали быстро затягивается.

Выкинув, теперь уже бесполезный, артефакт Тимур внимательно смотрел на напарника. Чтобы правильно пользоваться этими аномальными образованиями необходимо три года учиться в школе артефакторов, Тимур же всего на Эйдоле прожил не больше двух лет, а в школу даже ради интереса не заглядывал. Теперь он напряженно смотрел на друга и ждал, сжимая в руке нож и вскоре понял - Серёга не смог! Сталкер, с которым он столько пережил не смог перебороть появившуюся в нем аномальную энергию и начал меняться. Становиться мутантом.

Тимур плакал. Это было не женское рыдание и не детские, обиженные всхлипы. Это были взрослые, молчаливые мужские слёзы, текущие по спокойному окаменевшему лицу. Он молча обнял Сергея и вогнал нож. Собственноручно и осознанно вогнал нож в сердце самого дорогого и близкого ему на эйдоле человека... А на следующий день, через день и всю неделю он "приходил в себя" за угловым столиком в баре...

***

Эйдол - это чудовище. Паразит, присосавшийся однажды к Земле, и теперь не желающий от неё оторваться. Но обитатели Земли оказались сильнее, чем мог предполагать этот мир! Человек, при помощи своего оружия, технологий и воли к жизни сумел отбить себе место в этом, чужом для него мире. Отбить себе место человек смог, но далеко не смог понять суть этого мира.

Каждый видит Эйдол по разному. Кто-то родился здесь а кто-то попал сюда случайно. Вы видели когда либо объявление "пропал безвести"? А может вы сами, встанете завтра утром, выйдете на улицу а вокруг, вместо обычного пейзажа лес. Жуткий лес. Живой лес. Лес, который тут же приложит все усилия, чтобы вас убить. И если вы остались живы в течении первых часов, если чудом вышли к обжитым местам знайте - это ещё не конец и ваша жизнь изменилась на всегда.

В столовой - на заводе, в баре - на военной базе да и в кабаке, который стоит в Лесном городе, можно часто услышать философские разговоры о том "что такое Эйдол", "есть ли у него разум?", "как происходят мутации?" или "где найти сердце Эйдола чтобы обрести могущество". Каждый кто ведет такие беседы считает себя умным и бывалым сталкером, хотя сам возможно ни разу не ходил в глубокий лес. Не испытывал тех чувств, когда неожиданно натыкаешься в нем на "съеденый" макдональдс и заходя внутрь видишь иссохшие мумии умерших в мучениях детей. Видишь покрытые зелеными наростами окна, покрытые пылью подносы и вспоминаешь... Вспоминаешь против воли, как оно все было в той, в другой жизни.

Но есть и те, кто нашёл ответ на тот, или иной вопрос. Эти сталкеры легко узнаваемы - они молча сидят в углу, уставившись в стол и спокойно, размеренно напиваются.

Не передать то ощущение когда твой друг сильно ранен, ты достаешь артефакт, понимая что сильно рискуешь, но одновременно понимая что иначе друг умрет. И лечишь друга, смотришь как затягиваются раны и... ждешь. Ждешь в страшном ожидании, и вскоре понимаешь - он не смог! Не смог перебороть проникшую в него энергию Эйдола и у твоего друга, не раз спасавшего тебе жизнь проявляются первичные признаки мутации. Ты берешь нож, закрываешь глаза и... долго глушишь воспаминания алкоголем, глушишь чтобы завтра вновь пойти в лес и увидеть другую другую, еще более страшную грань Эйдола.

Но есть те кого Эйдал принял. С кем сроднился. Кому позволил найти вожделенное "сердце Эйдола" и дав, это самое могущество, которое человек всегда ощит Эйдол обрекает счастливчика на вечные страдания. И ладно если вам повезет и вы станете таким же сталкером как Лесник, который хоть и изменился но иногда встречет в глубоком лесу брата-сталкера, с непонятными для вольных бродяг целями. Он хоть на человека похож. Но может быть все еще хуже. А начинается это "хуже" чаще всего с теми кому снятся сны... Эти люди УЖЕ имеют на себе метку Эйдола.

СЕВЕРНЫЙ ЛИС

ПРОЛОГ

ТЕРРИТОРЯ: "Лесная застава"

ДАТА: 27.07.12

СПРАВКА: "Лесная застава является небольшим укрепленным поселком и находится в двенадцати километрах от "завода", входя в территорию его ответственности. На заставе несут службу (если комплект полный) тридцать четыре бойца, включая трех офицеров.

"Лес" вокруг заставы, большую часть времени, мертвый или вялый. Степень его активности и опасности "допустимая". Земля травится "черной смесью", закупаемой у "армейской базы" чем и достигнута безопасность территории.

Основная задача "лесной заставы" - глубокие рейды в "лес" для поиска артефактов и "укусов" (вещей "съеденных" Эйдолом из других миров).

В поселке регулярно проживает четыре девушки, отвечающие за хозяйственную часть, связной, отвечающий за связь с заводом и поставки необходимого с него на заставу (а соответственно и найденного "хабара" с заставы на завод) и комендант заставы - Оборотень. Служебный состав меняется с периодичностью "раз в два месяца". Время от времени на заставу отправляют мальчишек для обучения и подготовки к дальнейшей службе (преимущественно тех, кто хочет служить в отряде "сталкеров" или исследовать "лес").

За 28 лет существования заставы было отбито три серьезных нападения мутантов и одного набега плохо вооруженного отряда "порубежцев". "Лес" всерьез заставу еще не атаковал. Благодаря данной статистике место считается вполне безопасным.

***

Рассветное солнце лениво пряталось в дымку, обнявшую этот мир с востока до запада. Только-только растаяли сумерки, все находящееся выше горизонта посерело, и лишь речка осталась темно-синей, почти что черной. На носу лодки впередсмотрящий на пределе сил напрягал глаза, но достать внимательным взглядом дальше нескольких шагов не удавалось.

– Ну и то хорошо, что тихо кругом, – шепнул рулевой бойцу в кевларовом доспехе, бывшем некогда желтого цвета но потемневшем от старости, пота и пролитой крови, своей и чужой.

– Скоро приплывем.

– Вот то-то и оно, что скоро, – тем же шепотом отозвался бывалый вояка. – Не нравится мне эта тишина. Сердцем чувствую, нехорошее вокруг творится. Пустая лодка, что в камышах нашли, – не просто так там оказалась. И ладно если бы конец веревки просто отвязан был, так нет же – перерезан!

– Ты, Альфред, как старый волчара, – беззвучно рассмеялся рулевой. – Нос и ухо кормят брюхо!

– Скажу по-другому: тоньше нюхом – целее брюхом. – Альфред назидательно поднял указательный палец. – Жаль, научить этому нельзя. Само с годами приходит.

Берег. Впередсмотрящий сжал пальцы в кулак и поднял руку над головой – все делали, молча, без слов. Альфред ловко перебежал на нос лодки и, перегнувшись через борт, вгляделся в мелкие пенные волны. Берег здесь почти везде каменист и КРУТ, но, если повезет, поймаешь дном не острые валуны, а мелкие камни. Остановить движение лодки веслами нельзя, тишина должна быть полной. При помощи течения лодка подходила к поросшему камышом берегу, и только шелест дна о прибрежную гальку могли себе позволить пришельцы. Лодка ощетинилась парой весел, что подобно рогам торчали справа и слева от Альфреда, сидевшего на носу. Если встанут на пути крупные валуны – помни разведчик упирайся веслами, не давай разбить лодку. Берег реки показался из туманной дымки резко, будто отдернул покрывало – даже «ох» никто не успел сказать. Завесу разогнало набежавшим порывом ветра, и лес на берегу вмиг вырос выше головы – мрачные, угловатые, острые деревья будто предупреждали, что в ЭТОТ лес соваться не стоит. Но это не касалось приплывших бойцов. Они знали туманный лес как самих себя, знали, как в нем жить и что от него ждать. Вокруг любого жилого поселения эйдола "лес глушился" различными химикатами или вырубался. В любом случае в таких местах аномальная (а возможно и разумная) растительность становилась вялой, а соответственно (для местных жителей) вполне предсказуемой.

Повезло - чудом вошли в берег прямо между двумя каменистыми выступами, не бросило лодку на каменные ножи, что торчали со дна моря. Будто сливочным (или подсолнечным) маслом смазанная, лодка скользнула в тихую заводь и, пропахав днищем несколько шагов галечного берега, замерла. Снайперы, державшие под прицелом лес, медленно опустили винтовки. Пусто на холме, никто не ждет со злыми намереньями. Подошли действительно тише мыши, ни одна собака и ухом не дернула.

«Двое на берег, – отправил жестами Альфред бойцов в дозор. – Ты и ты. Один вправо, другой влево». Парни безшумно стекли на берег и растворились в рваном утреннем тумане. Оба двинулись вперед, туда, где кончалась галька и начинались деревья, (пожалуй, что это за деревья понять не сможет ни один ботаник, если такого вдруг и занесет в эти края и в пути он не скончается от... впрочем, причин "скончаться" здесь хватает) вскоре даже шороха под ногами стало не слышно.

«Ждать, – приказал командир и покосился на Ледка. – А ты уши напряги и ничего не пропусти». Ледок молча, кивнул и весь ушел в себя. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, и к моменту, когда Ледок поднял руку, в предостерегающем жесте, это был тот же светящийся круг в густом тумане. Снайперы дружно подняли винтовки и замерли, в ожидании знака… но отпускать СВУшки не пришлось. Почти одновременно, с небольшой разницей во времени, сначала один, потом другой, разведчики подошли к лодке.

– Тихо кругом. Можно говорить, – бросил Гиря.

– Что смог увидеть?

– Берег пустой. На пять сотен метров буквально ни одной живой души. Даже "лес свои корни не успел сюда пустить. Лишь сепия у северной затоки мельтешит.

– На пристани был?

Гиря мрачно кивнул:

– Берегом подкрался – пусто. Лодки нет. Вообще ничего нет.

– А ты что увидел? – Альфред повернулся к Изе.

– То же самое. Справа берег совсем пуст.

– Тихо, говорите, на пристани? – Командир задумчиво почесал подбородок. – Не нравится мне все это. Ох, как не нравится! Снимаемся, парни! И чтобы трава под ногой не шорхнула! Даже дышать вполраза!..

***

Семеро бойцов сошли с лодки и тихо, молча, растворились в зеленоватом тумане, который обычно бывал в "лесу" и без компании матировавших, полуразумных, деревьев выглядел странным. А когда последний человек сошел с гальки и пошел по камням, даже шорох под ногами перестал оживлять пустой берег речушки.

– Может, на лодке ушли? – Гиря махнул в сторону причала. – Потому и нет никого? Отряд замер неподалеку от пристани, в роще, откуда внимательному взгляду в ясную погоду открывался невысокий холм с казармой на вершине и прочими постройками, необходимыми для жизни. Здесь было все необходимое для заставы и находилось в кольце охранной стены из камней и наваленных поверху мешков с песком. Сейчас же все затянула отливающая ядовитой зеленью туманная дымка, и что там впереди, оставалось только гадать.

– Нет. – Альфред покачал головой. – Хоть один, но остался бы на заставе. - он отвлекся и посмотрел на другого бойца - Изя!

– Тут!

– На заставе раньше бывал?

– Ну, один разок приходилось!

– Молнией метнись туда и обратно… Да подожди ты, еще не все сказал! Носом, носом иди! Знак фонариком подашь. Иди!

Изя, беззаботно посвистывая, двигался по тропинке, а когда вышел из, поросшей березами рощи, на открытое пространство, сменил шаг на рысь и, как призрак, нырнул в туман.

– Поднялся на холм… подошел к стене… двинулся вокруг… встал перед железными воротами… – Выдерживая нужное время, Альфред озвучивал то, что происходило впереди, как будто видел сквозь завесу тумана.

Бойцы в лесу даже дышать перестали, как и приказал командир. Ушедшего разведчика не было некоторое, не продолжительное, время, а когда из тумана показался свет фонарика, бойцы от плохих предчувствий зубами заскрипели. Это значило лишь одно – путь свободен, но что предстояло увидеть на заставе?

– Быстро однако, Изя сходил…

– Очень это все подозрительно…

– Пошли бойцы! – Командир оборвал пересуды и сжал в руках свой АКМ. – Смотреть в оба! И вперед, и взад, и в стороны, и даже в небо, ожидая ковровой бомбардировки!

Короткими перебежками, качая «пьяного», опытные бойцы быстро «съели» открытое пространство, чувствуя себя на нем неуютно. Будто овощи на тарелке в обед. Даже окутавший бойцов плотный туман не давал чувства защищенности.

Застава стояла довольно далеко, и из-за дымки видно было плохо, однако человека, выходящего из-за грубо сложенной стены, (в этих местах главное не эстетический вид, а оборонительные свойства постройки) разглядеть смогли. Бойцы смогли углядеть даже то, что ноги тот передвигает еле-еле, а голову и вовсе на грудь повесил.

Изя остановился, поднял руки и несколько раз махнул ими крест-накрест. Потом бессильно оперся спиной о стену.

– Вроде цел, – пробормотал Гиря.

– Может и цел, – усмехнулся Мухаммед. – Но лица на нем нет.

– Ну что там? Нашел кого?

– Нашел. Всех. – Изя кивнул и сам белее белого повел отряд вокруг стены. Сделав несколько шагов, пришельцы в изумлении остановились. Ворота безжалостно смяты, но запаха гари нет. Ничто не горело, однако и людей не слышно. Отряд замер, а Альфред потянул воздух носом.

– Кровью пахнет, – буркнул командир и первым нырнул внутрь…

***

Люди Альфреда мрачно ходили по лесной заставе и в полголоса матерились. Не выжил никто. Вся застава полегла, как один. Парни лежали, где кого застала гибель – у двери казармы, у амбара, у навеса для дров. От крови, щедро пролитой на землю, даже воздух приобрел солоноватый привкус, тут и там на утоптанной земле чернели подсохшие озерца. И вороны… Крикливая стая черноголовых, ругая живых почем зря на своем птичьем языке, неохотно покидала трупы.

– Ты смотри, оборжался так, даже взлететь не может, – сквозь зубы процедил Ледок и, не целясь, от бедра застрелил ворона из своего АКСУ. Это была очень дорогая и глупая месть, однако бойцы как будто с цепи сорвались – остервенело, похватав оружие, стреляли в ненасытное воронье, пока обоймы не опустели. Даже Альфред не удержался и, стиснув зубы, подстрелил одного стервятника на лету.

– Ну все, успокойтесь, парни! Патроны побережем... Успокойтесь, я сказал! – Громогласный рев командира остудил горячие головы. – Злость разрядили, и хватит. За дело пора браться! Рябой готовь погребальные костры, в амбаре поищи бензин, Ледок и Изя, сосчитаете всех мертвых до одного! Оружие собрать! Мухаммед держись возле меня. И никого не трогать! Члены отряда занялись делом, постепенно приходя в себя от пережитого шока. Рябой ушел в рощу за дровами – к закату все должно быть готово к похоронам. Альфред и Мухаммед ушли на пристань, там командир внимательно осмотрел берег.

– Что об этом думаешь товарищ?

(читать с американским акцентом)

– А что тут думать? – развел руками Мухаммед. – Порубежцы это были.

– Без сопливых скользко, – бросил Альфред. – ты мне то, что я не заметил - говори!

– Думаю, дело было так: три лодки утром подошли к заставе. Шли тихо, ну совсем как мы...

– Поясни-ка, – усмехнулся Альфред.

– Туман. – Мухаммед задрал голову. – Туман уже второй день висит. Порубежцы тоже не дураки, они не хуже нас знают: есть туман – значит, иди тихо - пройдешь дальше. Хорошо, что врасплох не застали. – Мухаммед стиснул ствол СВУшки. – Судя по телам, прямо вчера все это и случилось.

– Пристали они, похоже, здесь. – Командир взошел на дощатый настил и опустился на корточки у привязного столба. – На четырех лодках пришли, ушли с еще одной. Порубежцам тоже в битве досталось, и крови они своей потеряли тоже достаточно. Видите бурые дорожки? Их пять, потому что лодок было тоже пять: четыре своих, одна – заставная. И на каждую внесли раненых.

– Значит, наши стояли один-втрое… – Мухаммед оглянулся на укрепления в лесу. – А заставную лодку они, значит, на веревке увели, как осиротевшую собаку.

– Не бросать же добро. – Альфред поднялся и пошел обратно.

– Думаю, на пристани нам больше делать нечего. Давай назад. Там посмотрим. Железные листовые ворота Порубежцы буквально вынесли к такой-то матери артефактом "сопля", что валялся рядом, пустой и для использования больше не пригодный.

– Стрелами положили немало порубежцев. – Мухаммед на ходу осмотрел подход к воротам. Тут и там сухая осенняя трава покрылась бурыми пятнами. – Жаль, подъем не сильно крутой. Иначе вообще не подошли бы.

– Положили немало, а еще больше врагов осталось, – буркнул Альфред.

– За щитами Порубежцы прятались, видно истратили заставные свой, прошу заметить не маленький, боекомплект и стрелами начали стрелять вот Порубежцы и подошли в этот момент. А артефакт они в контейнере свинцовом к воротам несли. Вон и коробура, от контейнера, откатилась, теперь у подножия холма валяется.

– Перед воротами много крови пролилось. – Мухаммед присел у большого темного пятна возле самых створок. – Лоб в лоб сошлись.

– Дыра небольшая, ворота достаточно узкие были. – Командир, примерившись, встал в пролом. Несколько камней страшной силой вынесло из общего ряда в стене, и, треснувшие посредине, они оскалились острыми сколами в сторону заставы.

– Двое бойцов в ряд, не больше. Двое с этой стороны, двое с той.

– Потом еще двое, – процедил Мухаммед. – И еще двое. Человек десять-пятнадцать полегло у ворот. А внутри крепости совсем нет стрел!

– Вот они и продавили защиту. – Альфред спрыгнул на землю и мрачно огляделся. – Хлынули внутрь, будто цунами, растеклись по заставе. Семеро наших парней полегло справа от ворот, двенадцать – слева. А стрел внутри нет потому, что был туман. Туманище. Своих бы не подстрелить.

– Это Пес. Я помню его. Несколько раз видел в столовке на заводе. – Мухаммед склонился над бойцом, на котором не осталось живого места. – Одна, две, три, четыре… Поймал четыре меча и три ножа. Не могу поверить... Кто полуночникам наши мечи дал? Это ведь косая рана. Так только наши, заводские, мечи бьют.

– Глотка... – Альфред склонился еще над одним телом, не отвечая напарнику. Зачем отвечать на вопрос, если сам им задаешься? – Семь ран. Пять мечей и два ножа. Чужаков не видно. Уходя, видимо трупы забрали с собой. – Альфред огляделся. – Ни одного своего не забыли. Хотя крови… как будто зарезали стадо быков.

– Да так и было, – хмуро бросил Мухаммед. – Приплыли, скотину забили и уплыли.

Подошел Ледок:

– Сосчитали всех. Тридцать два бойца, четыре девушки… – Боец замялся – Трое пацанов.

– Никого не пощадили! – Мухаммед зло сплюнул. Альфред с Ледком переглянулись.

– А где двое последних, тридцать третий и тридцать четвертый?

Ледок пожал плечами:

– Не знаю. Если нет среди мертвых, значит, куда-то забились. Сдохли в какой-нибудь пыльной дыре.

– Ищите, – приказал командир и жестом отпустил Ледка.

– Довольно много парней полегло у казармы и там… – Мухаммед показал на дальний конец заставы, где стену подпирала доска, весьма похожая на импровизированную лестницу.

– С казармой понятно – там прятались женщины и дети, бойцы стояли насмерть, – скривился Альфред. – А у той стены…

– Группа прикрывала гонца или гонцов, которые должны были уйти за стену и добраться до лодки, – подхватил Мухаммед. – Те самые тридцать третий и тридцать четвертый. За мной!

Дрова и сушняк сносили во двор крепости. С наступлением темноты заполыхают погребальные костры, и тридцать два бойца, девять жен и трое мальчишек, навсегда обретут упокоение. Тела пока не трогали – командир не разрешал. Бойцы, прибывшие укрепить заставу, лишь молча, проходили мимо своих предполагаемых сослуживцев и скрипели зубами от бессильной злобы. Площадка возле доски, с которой гонец или гонцы должны были прошмыгнуть за стену, быстрее молнии унестись в рощу, а там, запутав след, уплыть в лодке, представляла собой настоящее поле боя. Семь человек лежало у доски, и сколько на этом же месте должно было покоиться порубежцев, Альфреду и остальным приходилось только догадываться.

– Смотри, наш меч. – Из-под горы тел за самый кончик рукояти Шелк потянул выщербленный клинок. – Весь в зазубринах… И воткнут он был в тело заставного. Значит история с мечами - правда.

– Быстро за стену! – Мельком оглядев меч, командир отряда первым поднялся по доске, а за ним, обходя убитых, поднялись Мухаммед и Шелк.

***

– Когда покрошили заставных, Порубежцы погнались следом за гонцами. – Спрыгнув со стены, Альфред показал на вытоптанную площадку под самой стеной. – Преследователей было не меньше десяти.

Шелк мрачно присвистнул и покачал головой. Нет, гонцы не имели никакой возможности выжить. Наверняка раненные в битве на заставе, они слабели с каждым шагом, а сзади, по горячим следам бежала орда разгоряченных кровью порубежцев. Десять бешеных дикарей – это не шутка даже для свежих бойцов.

– Они уходили этим путем, – кивнул командир под ноги. – А за ними неслась бешеная стая. И, кажется мне…

– Что?

– Порубежцев наши, на заставе, тоже покромсали не хило. Широко кровь сволочи расплескали, очень широко. Слишком широко для двух гонцов. Идем дальше! Следопыты спустились по склону холма, пошли по оврагу и, почти не глядя под ноги, уверенно двинулись к лесу, плюнув на опасности в нем таящиеся. Это был ИХ лес.

Ломать глаза, даже в рваном тумане, совсем не приходилось: помятая трава, и широкий след крови чесно рассказывали все, что знали.

– Тут кто-то из порубежцев споткнулся и лежал довольно долго. – Альфред показал на пятно крови, которое было значительно больше, чем все виденные раньше за стеной. – поэтому и натекло порядочно.

– Однако поднялся и побежал дальше. – Шелк закусил губу. – Живуч, с-собака!

Вошли в лес. Страшный и живой лиственный навес заглушил и без того жалкий свет, поэтому пришлось почти носом в землю упереться, чтобы разглядеть под ногами следы.

Мухаммед почти на входе в лес ощутит слабое липкое прикосновение к ноге. Посмотрев вниз он увидел, как его ногу оплел зеленый слизкий жгут. Будь это в "глубоком лесу" боец был бы уже мертв, а тут он только отдернул ногу и двинул дальше, а через сотню метров отряд ждала первая неожиданность, если за такую не считать полностью истребленную заставу – под еле шевелящейся, живой корягой (почву давно не травили и лес начал просыпаться), в яме от вывороченного древесного ствола обнаружилось тело порубежца без малейших признаков жизни – от уха до уха на шее чернела "вторая улыбка".

– Чистая работа! – С удовольствием в голосе Альфред осмотрел рану. – И прямо над броней.

– Я готов поставить на стол собственную голову, что этот труп не последний, – усмехнулся Шелк.

– Даже спорить не буду! – Мухаммед первым всклочил на ноги и полетел дальше по следам. Через полсотни метров нашли еще двоих. Вместо правого глаза одного из них чернела запекшаяся дыра, как раз по форме напоминающая лезвие меча, которые куют на "заводе". Голову второго страшным ударом раскроило надвое – шлем, оклеенный маскировочной сетью, валялся рядом, а со лба на затылок через самую макушку пролегла тонкая трещина в потеках высохшей крови. Это была визитная карточка "дуба пересмешника" - покрытое острыми листьями, живое (а возможно и разумное) дерево. Один удар такого листика (в длину составлявшего от половины метра, до двух) мог запросто пробить стальной шлем.

– Смотри, какие красавицы, – захохотал от удовольствия старый командир. – Ну, молодцы! Вот что происходит с теми, кто в незнакомые места суется. А Оборотень знал, кого отправлять гонцами!

– Все равно не успели бы добраться, – покачал головой Мухаммед.

– Может быть, гонцы и опоздают. – Альфред почесал покрытый щетиной подбородок. – Но кто-то ведь должен остаться в живых и сказать, как все произошло. Нет, что ни говори, гонец нужен всегда. Опс! Смотрите… туда, за дерево! Мне кажется или на самом деле что-то лежит?

В несколько прыжков три тени перемахнули завал, из сушняка, и за обычной земной сосной следопыты в удивлении замерли – у дерева, привалясь к стволу, сидел мертвый порубежник и пустыми глазами таращился в полутемный лес. Горла просто не было, разорванное в ошметки, оно черными кусками висело на жилах, коже и сухожилиях, как будто медведь когтистой лапой снес гортань к такой-то матери. Какое-то время все трое молчали, переглядываясь друг с другом. Альфред заговорил первым, разочарованно кривясь:

– Нет, все-таки один, а не два, гонца ушли из крепости в лес. Вторым и не пахнет. И, похоже, этот берсерк не поверил, что победа осталась за Порубежцам. Смотри, как звереет.

– А руку он вытер о рожу этой мрази, – мрачно усмехнулся Мухаммед. – Вон пятерня чернеет! Пятиполосый след, качественно залепивший мертвому порубежцу фэйс, как смертельная печать хищно расплылся по лбу, носу и подбородку.

– Узнаю, кто он такой – по жизни уважать буду. – Альфред внимательно осмотрел тело. – Тут еще и в животе дыра! Парень бьет и в бровь и в глаз! На авось не полагается! Мухаммед и Шелк переглянулись. Видимо гонец посчитал своим долгом получить с порубежцев полную оплату за разбитую заставу. Только где искать его самого?

– Не стоять, парни, не стоять! – крикнул Альфред, устремляясь дальше. – Голову ниже, глаза шире и нюхать, нюхать землю!

Порубежца, который умер, свернувшись комочком, они нашли через сотню шагов, на небольшой полянке окруженной "дурман травой", травка была известна тем, что очень любит человеческую кровь и буквально за минуту может обескровить наступившего на нее неудачника. Распрямить порубежца удалось с трудом – тот успел закоченеть и застыть, – а положив труп на спину, потрясенные долго молчали. Ожидать от измотанного битвой и гонкой по лесу бойца того, что представилось глазам, не посмел бы никто – у незнакомого гонца хватило сил и умения вскрыть живот порубежца от ребра до ребра. Тот и умер, пытаясь зажать дыру и не дать кишкам вывалиться. Страшный разрез лег поперек дорогого (возможно стыренного Эйдолом с земли) комбеза из кевлара, точно под накладными железными пластинами.

– Становится горячее. – Альфред осмотрел покореженный лес, приложив руку к глазам. – Это какой, четвертый?

– Пятый! – поправил Мухаммед. – Убирает по одному. Режет, как заблудившуюся скотину.

– Скотина и есть. Сколько раз уже сказано – свиньи должны стоять в хлеву! – А в пепельном лесу свиней режут волки, – усмехнулся Шелк.

– Заметили, круг делаем?

– Без сопливых скользко. – Старый вояка улыбнулся. – Он их растягивал и бил поодиночке. Ну давайте, вперед! Лес еще длинный, ох какой длинный! Еще бежать и бежать!

Двое. Лежат друг напротив друга. Убиты просто и без излишеств, в каждом всего по одной ране, но смертельной – первый убит точным выстрелом, отчего сердце разнесло на две части, жизнь из второго ушла через сквозную дыру: меч вошел в рот и вышел из затылка. Не помогли Порубежцам хороший броник (удивительно хороший для порубежцев, явно заводского производства) и стальной шлем.

– Шесть и семь, – на бегу прохрипел Мухаммед. Останавливаться не стали.

– Кто говорил, что чудес не бывает? – отозвался Шелк. – По-моему, нашего гонца Эйдол очень любит!

– По крайней мере, он очень хорошо знает Эйдол, видно не раз в одиночку глубоко в леса уходил! Даже я так не смогу. – Альфред, бежавший первым, резко остановился и раскинул руки. – Стоять! А этот долго полз. Вон вся земля кровью испачкана!

Широкий кровавый след вел куда-то в бурелом, как будто раненый надеялся заползти поглубже и там отсидеться, невидимый и неслышный для врага. Порубежец прополз под упавшим древесным стволом… там его Шелк и нашел.

– Ну что? – Мухаммед и Альфред в бурелом не полезли.

– Мертвее некуда! – Шелк вылез из укромного убежища, отряхнулся. – Жилу на шее разрубил. Порубежец умирал долго, пока кровь не вытекла. Ее там целое озеро – смотри, вот перепачкался.

– Одного не пойму, почему их мутанты не сожрали? Про волков я вовсе молчу. – Мухаммед искоса взглянул на воеводу. – Заставных хоть воронье поклевало, да и волки наведались, а этих…

– Сам не пойму, – помрачнел Альфред. – Был бы ты волком, чего боялся?

– Огня, следа сильного мутанта, аномальной тропы…

– Настоящий волчара не глупее нас с тобой, – усмехнулся командир отряда. – Чует опасность, поэтому и не лезет.

– Какая опасность от трупов?

– А сам, почему за автомат уцепился, не отдерешь? Ведь кругом только трупы! И глаза круглые, как у совы!

– Жутковато.

– То, что жутковато, звери раньше нас с тобой учуяли. Той жути, что вместе с кровью по лесу разлита, и боятся. Кстати, ты порубежцев считаешь? Это который?

– Восьмой.

– Ох, чувствую, девятый недалеко. Бего-о-ом!

Девятый пренебрег бронником, и неизвестный заставный боец его просто-напросто вскрыл, как раковину, поперек груди. Его нашли в кустах, справа от тропы.

Десятого гонец прирезал со спины, под лопаткой остался торчать нож с костяной рукоятью.

– Его собственный. – Шелк вынул нож из раны и вложил в чехол, что висели на ремне порубежца.

– Обошел со спины, вырвал нож из чехла и уложил одним ударом. – Альфред внимательно осмотрел траву вокруг. – А ведь наш парень тоже ранен! Вот смотрите, подкрался с этой стороны, из-за дерева, выждал какое-то время, неслышно перетек под самый живот и прирезал! А на стволе дерева, пока тихарился, оставил свою кровь!

Пошли невысокие каменистые холмы, деревья здесь росли реже и самой большой опасностью стало зверье с мутантами. Одиннадцатого нашли внизу, под крутым обрывом, откуда тот никак не мог выбраться сам. Так и сдох на камнях – со сломанной шеей долго не живут. Двенадцатый лежал на тропе шагах в двадцати, сжимая в руке окровавленный меч.

– Ох, не уберегся ты, парень! – покачал головой старый командир. – Достал тебя все же Порубежец! Меч в крови.

– Может быть, не его кровь? Вся застава кровью измазана!

– Его, – мрачно буркнул Альфред. – Лезвием кусок бронника вырвал, видишь, там на кончике? Было бы это на заставе, от марш броска по лесу клочок давно слетел бы.

– А ведь число скотины пошло на второй десяток! – бросил Мухаммед и усмехнулся.

– Я уже ничему не удивлюсь. – Шелк присел на сухой пень.

– А все же угадал Оборотень с гонцом! – У старого полковника было чутье на таких. – Альфред вытер пот со лба. – Земля ему пухом.

– Я плохо знал заставных бойцов… – Мухаммед напрягся, копаясь в своей памяти. – Знал несколько парней, вот и все. Кто это мог быть?

Шелк пожал плечами. Пересекаться с заставными не приходилось. Видел нескольких на заводе, кое с кем водил шапочное знакомство, но тем все и ограничилось.

– Я знал немного больше чем вы, но тоже не всех, – буркнул Альфред.

– Гадать можно бесконечно. Полдень скоро, а дел еще много. Встали! Давайте найдем тринадцатого!..

***

Уже было далеко за полдень, почти в самых сумерках нашли девятнадцатого, и последнего. Лица на нем просто не осталось, пониже шлема застыла кровавая каша, ни губы, ни нос больше не просматривались. Порубежец застыл в нелепой позе у речки, на прибрежных камнях – вытянул руку, будто старался что-то схватить слабеющими пальцами, – и от места схватки к речке тянулся теперь лишь один кровавый след. Бурая полоса обрывалась в камнях у журчащей воды, на гальке угадывался след, словно к реке тащили лодку… и все. Речка не хранит следов. Давно растаяла пенная дорожка за лодкой, а кровь, оставленная неизвестным гонцом, давно смешалась с речной водой.

Альфред, Шелк и Мухаммед лишь переглянулись.

– Кажется мне, он еще появится. – Командир почесал подбородок.

– Будет обидно, если река не отдаст его обратно людям. – Шелк прищурился, будто мог увидеть в туманной мути черную точку. – Рюмку-другую с ним я бы с удовольствием выпил.

– Что теперь? – нахмурился Мухаммед.

– Война, – вздохнул Альфред. – Будет война, с этой ордой. Отсюда почти одинаково далеко до нас, до мертвого города и до армейской базы. Повсюду сумеречный лес, и неизвестно что он в себе хранит. Куда ударят Порубежцы… не знаю. Нас не было восемь дней, вот сойдем на берег у завода и попадем как куры в суп. Может и в правду на заводе уже Порубежцы хозяйничают. Поэму сейчас закончим тут и тихо отправимся назад. И вроде все ясно, война стучит в дверь, а неспокойно мне от маленькой мелочи.

– Какой? – в один голос спросили Шелк с Мухаммедом.

– Где тридцать четвертый боец?..

Эпизод 1 - Чужак

ТЕРРИТОРИЯ: "Завод"

ДАТА: 29.07.12

СПРАВКА: "Завод эта одна из стратегических точек, на которых держится местная цивилизация. Для чего был предназначен завод, до того как попал с Земли на Эйдол, уже не понять. Единственное что интересовало местных жильцов - крепкие стены, способные сдержать атаку леса, пресная вода и большое количество метала, которое присутствует на любых заводах земли. Производственные цеха давно стоят, да и для работы они уже не пригодны. Завод же живет за счет построенной в нем кузнице и оружию, которое в ней ковали.

Для экономии пороха и патронов приходилось использовать довольно дикие средства - мечи, топоры, копья и стрелы. Огнестрельное оружие и боезапас давали исключительно "сталкерам", ходящим в глубокий лес (к заброшенному "дикому городу", полностью покрытому лесом, к соседям (в "военный городок" и к "лесному острову" для закупки нужных вещей и сбыта, ненужных вещей) и "смертникам" ходившим в "лес" для поиска еще не обнаруженных запасов, которые Эйдол забрал у Земли.

Редко, но огнестрельное оружие встречалось у "сталкеров - одиночек", эти отщепенцы были "вольными торговцами" в одиночку, или небольшими группами, ходившими в лес. Рискованно конечно, но на артефакты можно сносно прожить, а если найдешь "укус" (место недавно "съеденное" Эйдолом, которые, к сожалению, встречаются редко) то и вовсе можно сказочно подняться.

Единственные кто еще имел огнестрельное оружие - Порубежцы. Огромные орды "дикарей" (как их все называли), живущие за счет бандитизма и грабежа. Раньше они жили небольшими группами, не имея одного лидера, у них даже появилось что-то на подобии религии. (Конечно, у сталкеров тоже были легенды, большинство из которых были правдой, например: "темный" - один из двух сталкеров нашедших "сердце леса" и получивших часть его силы. И многие ветераны утверждали, что самолично его знали (что наверняка было враньем) или, что тот спас им жизнь (а этому уже можно было доверять), но в разряд религии это никто ставить не собирался).

Такой уклад жизни велся со средних веков и всех это устраивало. Однако в двадцатом веке у Порубежцев появился лидер, собрав их вместе, и уже к сегодняшнему дню, учитывая дефицит "современного" оружия Порубежцы представляли реальную угрозу, нависшую над всем цивилизованным миром (точнее исследованной его частью)...

***

– Свали с дороги чмо! Расширил свою жилплощадь, не пройти - не проехать!

Седой и тощий сталкер, в порванной кольчужной куртке, сразу ясно - чужак, на крик резко обернулся. Кучу народа, в узком проходе между заводскими цехами, словно лодка волну, резал огромный мужик с не менее огромной бочкой на плечах. Крикнул и прямо на седого прошел.

Не рассчитал наверно бедненький. Бочка – вон какая! Тяжеленькая, полненькая, жилы из парня вытягивает, белый свет закрывает. Вот и не увидел собрата по разуму, толкнул его совсем немного. Седому и худому парню даже этого хватило. Упал на землю, растянулся на дороге, выдержала его земля, будто мягкая кровать. А здоровяк только крякнул, подбросил бочку на спине, принял поудобнее и дальше зашагал. Дела торговые важнее этого мусора под ногами. Бомжара упал – поднимется, выпачкался – отряхнется. Ему пыль под ногами – стол, постель, подруга. Главное что этот "мусор", врядли доставит в бедующем какие либо проблемы, а значит можно забыть о нем и идти дальше.

Седой сталкер медленно поднялся на ноги, скосил глаза на спину дылде с бочкой на огромных плечах и оскалился, по-другому его улыбку не назовешь. Отряхнул пыль со старенькой куртки, взворошил волосы, стер с лица грязь.

– Ну, с-с-сволочь, ну мутант лесной! – заворчал кто-то за спиной. – И ведь не в первый раз он так: человека – в грязь, девушку – за юбку, что плохо лежит – в карман! Вот ведь скотина! Потиху собиралась толпа зевак, и впереди выступал худой, пьяный старик, что смешно качал немытой головой на худой шее. Тряс нечесаными волосами и улыбался во все зубы.

– Это Колян буянит. Ему бочки таскать, как мне водку халявную хлестать. Жадный так же, как огромен… Сам таскает, лишь бы другим не платить.

Седой исподлобья окатил толпу холодным взглядом и молча, отвернулся. Будто сказал: "все обошлось, бродяги". Сразу ясно - не до разборок ему, есть дела и важнее, но толпа разочарованно загудела. Удивительно - в пыль человека кинули, ни драки не будет, ни разбитых рож. Худой пьянчужка, совсем не смущаясь, обошел седого мужика, встал перед ним и уставился тому в лицо. А что, интересно ведь! И совсем чужак не стар. Седой – это правда, однако не стар. Небритая щетина на подбородке еще догорает рыжим, но тлеет из последних сил. Лет еще пять и окрасится пеплом полностью. Редкие, но глубокие морщины врезались в лицо, будто трещины пересохшую землю. Глаза печальны, а что жизни нахлебался – и так видно.

Седой поднял с земли камуфляжной расцветки рюкзак и меч. На гомон толпы, как пчелы на сладкое, уже спешила охрана.

Дарк, отвечавший за безопасность, к началу заварушки не успел, однако за спинами толпы он не ворон считал. Как увидел меч в имуществе чужака, сразу вперед протиснулся. Не важно что чужак на вид скромен – понимающему человеку достаточно только один раз увидеть чтобы все понять. Уж Дарк-то навидался таких "тихонь" на всю оставшуюся жизнь. В связи с приказом генерала Петренко, являвшегтся царем и богом на заводе, любому постороннему оружию, меч это или автомат, место в ножнах или на складе. Хотя, есть умельцы которым запрет не помеха. Один с мечом – как с оглоблей ходит, другой и простой палкой упокоить может.

– Дайте пройти! – Дарк растолкал зевак и, широко расставив ноги, обутые в черные берцы, встал перед чужаком

– Ну-ка, седой, дай взгляну на твое оружие.

Чужак, не мигая, морозил капитана ледяным взглядом и медлил.

– Давай, давай! – Дарк требовательно затряс рукой. – Каждый своим делом занят. Мое дело печать проверить, твое дело – меч отдать! Есть печать – гуляй, если нет – будут у тебя проблемы. И не говори, что закон не знаешь!

Седой отвел глаза и, глядя куда-то в сторону, неохотно отдал меч. Дарк осмотрел клинок со всех сторон. Ручная работа - хоть и заводская кузница делала. Вроде все на месте. Рукоять привязана к ножнам не одним – двумя ремешками, ремешки завязаны не двумя – тремя узлами, не одна – две восковые печати, со знаком зовода, горели красным цветом на ремешках. Дарк окинул чужака с ног до головы цепким взглядом и холодно поежился. Смотрит этот седой бродяга, будто вымораживает, глаза холодные, не улыбнется, не пошутит, стоит сам в себе и стоит. Молчит.

– Пожалел этого дурака? В кулак себя зажал?

Чужак даже не улыбнулся:

– Молод он еще. Поседеет – может умнее станет.

– Если еще доживет до седины... Тебя кстати как зовут? Откуда сам?

- Кто как назвал, а чужие так и звали – «Лис» или «Седой». Иногда безродным называли. А на правду зачем обижаться? – Безрод я.

Зеваки слушали молча, раскрыв рот. Думали, седому повезло что жив остался - не разлетелись кости по асфальту, а Дарк вот как все перевернул! Выходит – сберег Темный Кольку-идиота?

– Смотрю, меч у тебя есть, значит, не кортошку выращиваешь. На какой базе числишься?

Безрод ушел в себя. И в правду - на какой? Теперь уже ни на какой. Погиб Оборотень-командир, легли товарищи. Один он и остался. Даже Элдору безродный оказался не нужен.

– Ничей я. Сам по себе.

Дарк узнающе прищурился и с хитринкой оскалился:

– Врешь, хитрюга! Узнал я тебя! Оборотня ты боец, с лесной заставы! Бывал я разок в тех местах три года назад! Видел тебя мельком. Видел мельком, а запомнил на всю жизнь!

– Ну был Оборотнев, теперь сам по себе, – буркнул Безрод. - Я присягу не давал, по кантракту сталкера работал.

– А надолго к нам?

– День-два – и уберусь отсюда.

Любопытный пьянчуга, пытавшийся пару минут назад организовать потасовку, слушал так внимательно, что и не заметил, как оттоптал Дарку ноги, щемясь поближе.

– А ну вон отсюда, лентяй! Ты посмотри как рты раскрыли! – рявкнул Дарк, обращаясь к толпе. – У каждого забот – вагон с тележкой, так нет же, давай еще и сплетни собирать!

– Даркушка, миленький, а дальше что будет? Интересно ведь кого сейчас правым сделаешь, кто виноватым уйдет?

Дарк, усмехнулся, осмотрел толпу и, заговорщицки подмигнув, назидательно изрек:

– Скажу одну важную вещь. Слушай внимательно да на ус мотай -в жизни она очень пригодится!

– Уже мотаю! – Заверил главу охраны любопытный пьянчуга подвинувшись вперед и подставив ухо.

– «Не лезь на рожон, целее будешь!»

– Ну-у-у! – восхищенно протянул «козлиная бородка».

– Подковы гну! Вон отсюда! – Дарк по доброму оскалился. Проныра сделал вид, будто уходит. Дал круг за спинами и вылез между зевак с другой стороны.

– А ты, Сталкер, двигай за мной. Тут недалеко, даже пыль поднять не успеем.

– Меч-то отдай. – Седой окатил охранника холодным взглядом и спокойно протянул руку.

– Держи. Не пойман – не вор.

За неимением ремня и перевязи меч ни сбоку нельзя подвесить, ни за спину. Так и зажал Безрод меч в руке. Старая куртка трепалась рваными ошметками на ветру, в одной руке зажат меч, в другой – рюкзак.

***

Дарк прошел мимо поста местной "охраны", административная постройка, где жил генерал Петренко осталась вовсе в другой стороне, и толпа зевак не понимая что происходит зароптала. Суд за беспорядки могли провести генерал, офицерский состав и глава заводской охраны. Генерала беспокоить – сильно уж дело мелкое, офицеры – еще туда-сюда, а вот Дарк для такого случая самый подходящий судья. Но Боец решил по-своему.

У столовой, являвшейся чем то на подобии местного И.П., включавшего в себя даже комнаты для проживания, вся процессия остановилась, и Дарк сделал Лису знак следовать за собой. У ворот столовой остался второй охранник, молодой румяный парень, и зеваки стали расходиться. Не ушел только пьянчужка «козлиная борода». Все тянул тонкую шею, высматривал что-то в полутьме столовой и косился на охранника у дверей. Наконец он не выдержал, собрался с духом и скользнул в щель между стражем порядка и дверью. Тут-то его Бутылка и прижал коленом, на которое кстати был одет металический наколенник, к, не менее металическому косяку:

– Помощников только не хватало! Думаешь без тебя, Тычок, не разберутся?

– Я тут это… а вот желаю пивка выпить! – заявил припертый к доскам Тычок. Мотевируя свое желание ппасть внутрь.

– Да хватит уже с тебя. – Бутылка отпрянул, и местный завсегдатай осел на асфальт. – С утра пьешь. Домой иди. Все Женьке твоей расскажу, алкаш.

Тычок отошел, чеша затылок. Толпа, утратив последнюю надежду, окончательно разошлась. Интересно, конечно, чем дело кончится, только ждать явно слишком долго придется. Утром и так все станет известно. Тычок – он точно до конца отстоит в ожиданин требуемое время, а затем язык за зубами явно держать не будет…

***

Дарк за локоть поймал пробегавшую мимо красивую девушку из числа официанток и спросил у нее где хозяин. Кивнул Лису и пошел первым. Коля чинил сплетенную из арматуры ограду во дворе. Услышав шаги он оглянулся и нахмурился - узнал парня которого с ног сбил.

– Мне вот интересно… – Дарк грубо развернул Комлана к себе. – Во сколько день своей работы оцениваешь?

– День? – Барыга почесал затылок, не понимая к чему ведет слуга закона. – Ну-у, ящик водки от Ваньки, бочка кваса, пять поросят, мешок пшена, мешок гречи…

– А уборка?

– И уборка.

– Значит, рублей двести. – Дарк, прищурив один глаз, смерил Лиса с ног до головы.

– Умножай на семь. Хотя, можно, и еще на два.

– С чего бы? Не понимаю, Дарк!

– Молодой ты еще, поэтому и не понимаешь! Не встал бы твой бизнес раньше, чем пройдут эти четырнадцать твоих рабочих дей. По причине отсутствия хозяина. Горе, оно ведь быстрое, прогонишь, только не скоро. Коля вдохнул, но так и остался с грудью, раздутой, словно бочка. Дошло.

– Да удивительно как-то! Старик стариком, и меч вот запечатан… – вздохнул Комлан, недоверчиво оглядев Безрода, пытаясь понять как этот бомжара доставит ему проблемы.

– Зенки не выкатывай! И смотри, Комлан, доиграешься! По краю сейчас ходишь, сегодня чуть за край не упал. Не этот парень – другой покалечит. Да и я за шум на базе возьму сполна. По миру пойдешь, если жив конечно останешься. Понял теперь свою выгоду, бестолочь? Вот и выходит, что должок на тебе.

– Ка-какой должок? – Камлан побледнел.

– А такой! Две недели поишь седого, кормишь и крышу даешь. И тебе не в убыток, и мне спокойнее. – Дарк хитро покосился на молчащего Лиса. – Ох, Колька, с огнем ты играешь! И не говори потом, что не слышал того что я сейчас тебе сказал! А будешь из себя дурачка строить, недосчитаемся тебя однажды. Слезы прольем горючие, похороним под ивами плакучими! Чего молчишь, как истукан? Понял меня?

– Чего же не понять? Слава богу, не дурак! – Камлан бросил на Безрода злой взгляд.

– То-то! И без шуток тут у меня! Даже не думай седого цеплять! А то найдут тебя однажды побитым калекой! А я скажу, что так и было.

Комлан мрачно кивнул:

– Две недели, говоришь?

– Две, – кивнул Дарк, уходя. – И не глупи.

– Уже один день кончился! – крикнул барыга.

– Ты, Комлан, шустер, как нож остер! – Дарк, не останавливаясь, покачал головой. – Да ладно, так и быть!

– Откуда же вы такие беретесь? – Едва командир охраны ушел, Комлан глыбой навис над новым жильцом и зашипел тому прямо в лицо. – Как придет напасть, хоть вовсе пропасть! - Уж как Комлан не пугал… седой с места не отшагнул. Коля пригляделся. И совсем он не старый, как поначалу показалось. И морщины у него не морщины – четкие они, будто ножом вырезаные. Больше даже на шрамы похожи, которые взбугрились там, где у простых людей морщины ложатся – «гусиные лапки» у глаз, три борозды на лбу, две убежали от носа в бороду.

– Сдуйся. – Голос горе-постояльца оказался не слабее Колиного. Только не грохотал, как гром, а свистящей змеей в ухо вползал.

Барыга мгновение колебался и отошел. Провел Безрода на самый верх, под крышу, в каморку, где только инвентарь для уборки ночевал. Но Лису главное было что там тепло и сухо.

– Вот и спи здесь, раз такой крутой – Коля показал пальцем на угол, свободный от инструмента. – Еду тебе дам только рано утром и поздно вечером, как закроюсь. И ушел, сотрясая корчму мстительным смехом. А Безрод положил на пустой ящик меч и рюкзак, затем, усмехаясь, огляделся. Выбрав метлу поновее и прошелся ею по своему углу, чтоб не спать в грязи. Потом бросил рюкзак в изголовье, меч положил рядом с собой, погасил фонарь, что принес Колян, и лег.

***

Лис вздохнул и шагнул в тунель, спустившись с платформы станции. Он не видел настоящего метро, и ему сложно было представить как тут все могло выглядеть раньше. Тишина пугала и давила на мозг, поэтому ходок не заметил мерцание под ногами. Однако он не успел наступить в аномалию, как сепия с легким шипением расступилась под его ногой. Седой, сильно удивившись сделал еще один шаг. Потом еще один. Потом зашагал, уже не глядя под ноги, прямо в глубину туннеля. Сепия медленно смыкалась за ним, скрывая его следы. Мрак все больше окутывал замкнутое пространство тунеля.

— Надо было фонарик на заставе взять, да и понятно теперь почему в "метро" спускаться никто не хотел, — в сердцах произнес Лис и осекся.

Кто-то или что-то шепотом повторяло его слова на все лады. Звук шел то спереди, то сзади, то ослабевал, то вновь набирал силу.

"Какое милое эхо"- думал Лис, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заорать от ужаса. Наконец, он дошел до погрузочной платформы и стал карабкаться наверх по обломкам бетона. Присев на поваленную сваю, Лис стал размышлять, где искать чертов артефакт, который он так неосторожно пообещал Оборотню.

Странный шорох раздался за спиной. Седой резко обернулся и вздрогнул от неожиданности: в темном углу у стены сидел человек. Лис мог бы поклясться, что когда он поднимался, у стены никого не было. Человек был обнажен, он сидел, вытянув одну ногу, прижимая к лицу несуразно длинные ладони и мелко подрагивал.

— Эй, ты, — окликнул его тихонько Лис. Темная фигура дернулась, как от удара током, но руки от лица так и не убрала. Седой решился подойти поближе к человеку, чтобы понять, в чем тут дело.

Перебравшись через завал, Лис увидел, что нога сидящего зажата упавшей колонной между двумя обломками бетона. Жалость горячей волной колыхнулась у него в груди. Сколько же времени этот несчастный провел в подземелье!

Он попробовал столкнуть колонну, но это было ему не под силу. Лис увидел на поверхности глубокие зазубрины, как будто ее скребли чем-то железным. Может быть, у пленника был нож, и он сломал его в бесплодных попытках освободиться. Лис пошарил руками вокруг себя, нашел обломок доски и попытался подсунуть его под колонну. Внезапно он оступился и покатился вниз, обдирая в кровь руки и лицо.

Приземлившись, чуть не плача от досады и боли, Лис почувствовал, что лежит на каком-то длинном предмете. Пощупав, он понял, что это обрезок стальной трубы. Подняв ее, и опираясь на нее, как на посох, кряхтя и ругая собственную неуклюжесть, Лис стал подниматься наверх. С трубой дело стало продвигаться не в пример лучше, и с третьей попытки ему удалось приподнять колонну достаточно, чтобы человек мог вытащить ногу.

— Ну, давай же, вытаскивай! — прохрипел Лис, повиснув на трубе. Нога шевельнулась и убралась. Лис бросил трубу, колонна тяжело осела, скрипнув по камням.

— Да, брат, задал ты мне работы, — проговорил Лис, вытирая пот и кровь, заливавшие глаза и взглянул на спасенного.

У стены, опустив от лица руки, поджав ноги для прыжка, сидел мутант. Явно человеческая мутация говорила о свирепости и кровожадности этого экземпляра.

Лис даже не успел испугаться. Он смотрел в эти немигающие, полыхающие желтым светом глаза и думал, что жизнь самая нелепая штука на свете, по крайней мере, его жизнь, вновь повисшая на волоске судьбы. Уже третий год он ходит в одиночные рейды, и куда только не лазил, но так попасть удалось в первый раз.

Мутант медленно протянул к Лису руку и разжал пальцы с острыми, как бритва когтями. На его ладони лежал крохотный голубоватый шар, испускавший слабое переливающееся свечение. Лис почувствовал, что сходит с ума — мутант отдаривает человека за свое спасение! Страшно было взять подарок, но еще страшнее было не брать. Лис осторожно протянул руку и взял с пышущей жаром ладони артефакт. Он сразу почувствовал, как затягиваются царапины на руках и лице, как проходит саднящая боль. Но страха небыло, хотя седой и знал как опасно использовать артефакты для лечения.

Внезапно мутант прыгнул в сторону выхода. На середине прыжка тело его стало пропадать. Приземление его можно было определить только по звуку. Лис слышал от бывалых сталкеров и охотников множество баек о том, что человекоподобный мутант может подкрадываться к людям незамеченным, но совершенно резонно полагал, что если бы это было правдой, мутанты давно уже истребили бы все живое на Эйдоле.

Увиденное потрясло его до глубины души. Он не знал, чему удивляться больше — способности мутанта становиться невидимым, или быть благодарным. Наверное именно в тот день он задумался о своей собственной сущности. О том кто он и откуда...

***

"Вздох" на Эйдоле явление обычное. Сталкеры и охотники говорят что он происходит, когда Эйдол проглатываей какой либо обьект из другого мира. Так это или нет, проверить очень сложно. Признаки приближающегося "вздоха" известны всем - это легкое давление в ушах и колебания воздуха, ощутимые кожей. Каждый раз "вздох" проявляется по разному и затрагивает различные площади. Это может быть ядовитый дождь, гон мутантов или вот - резкий перепад температуры...

Утром Лис встал еще до восхода солнца. На ящике, стенах, на полу осел иней, а ворочался всю ночь, будто на углях спал! Несколько раз просыпался от жажды, шептал в темноту: пить, пить… А подать-то и некому!

"А коморка-то не отапливается" подумал Лис и, покачав головой, спустился вниз. Девчонки-поварихи, в красных миниюбках, только-только плиту вкрючили. Сами все сонные, прямо опухшие с недосыпу - глаза трут, зевают, у всех волосы дыбом стоят.

Увидев эту картину Лис понял что в ближайшее воемя завтрак не получит и вышел на улицу. Еще не рассвело – вокруг все серо. На мир смотришь, будто сквозь туман (обычный а не ядовито зеленый, который появлялся над заставой в дождливую погоду). Серый туман слился с таким же серым небом, и седой долго искал тонкую линию горизонта. Вздохнув свежий воздух он задумался над тем как ему быть дальше. Приблежается война. Чужая война, Лиса никоим образом не косающаяся. Все свои долги он отдал и теперь хотел обрести покой. Одно ясно - на заводе ему теперь не место, значит необходимо двигаться дальше. Приняв такое решение он двинулся к северной части завода, где как он помнил, стояли торговые грузовики.

Барыги у гаражей уже сновали туда-сюда. Вот у кого сна ни в одном глазу! Не зевают, не чешут затылки, и плевать им на у раннее утро. Будто-бы и вовсе не ложились. У гаражей, занимавших довольно большую территорию на заводе, Лис огляделся. Грузовиков – штук двадцать! Одни грузятся, другие разгружаются. Туда-сюда по растрескавшемуся асфальту ходят грузчики. Шагают неторопливо, каждому шагу цену знают.

– Эй, парень, чего косишься? Сглазишь!

Лис обернулся на голос. Этот торгаш мог с закрытыми глазами говорить «парень» любому.

– Ты хозяин транспорта? – Безрод кивнул на целую фуру, стоявшую перед собой.

– По делу спрашиваешь или язык почесать охота?

– Если ты хозяин, то по делу.

Старик, но еще крепкий, словно дуб, раскатисто крикнул, приложив руки ко рту:

– Ми-и-ихаил! Ми-и-ихаил! Над бортом одного из грузовиков, выросла соломенная голова.

– Чего-о-о?

– Через плечо, сволочь! Слишком медленно грузимся!

– Управимся-а-а!

Безрод огляделся, понимая что ЭТОТ барыга сейчас занят своими заботами, и поискал глазами к кому еще обратиться. Все кричат. Некоторые грузовики были явно с армейскй базы, в сопровождении солдат, но кричали и там. Торговцы одергивают помощников, те – грузчиков; все пространство гаражей, надрываясь, гудит, будто птичий двор.

Старик, проводивший короткую беседу с Михаилом, и ставший от крика малиновым, отдышался и все-же уделил внимание Лису.

– Ну говори свое дело.

– Куда едешь и когда?

– Это моя забота.

– Возьми с собой.

Старик внимательно оглядел битого сединой парня в одной рубашке с старой кольчужной курткой, без обозначений и нашивок.

– А куда тебе надо?

– К лесному острову.

Торгаш оглядел Лиса с ног до головы. Не хлипкй, не огромный. Такой может и пригодитьсч

– Может, и возьму с собой, но только грузчиком.

Лис ухмыльнулся. Уж какая тут погрузка, когда раны еще не зажили! Под рубашкой места живого нет, весь бинтами перевязан. Возьмись только за ящик, кровь потечет, как из резаной курицы. Да делать нечего.

– Согласен.

– Оплату за дорогу не возьму. Рабочим будешь.

Ну грузчиком так грузчиком! Торговаться нет времени.

– Через два дня ухожу. Пойдешь на этом грузовике. – Старик махнул на грузовик с покрашеным ядовитой зеленой краской кузовом, где погрузкой заведовал Михаил, который обещал успеть ко времени.

– Звать-то тебя как? – Лис усмехнулся.

– Дубиня.

Они поговорили еще с минуту, обсуждая разные мелочи, затем Лис ушел назад, позавтракать, а Дубиня еще долго смотрел вослед новому грузчику. Чем-то понравился старику этот худощавый парень, прижимавший к груди меч. Неровно пострижен, наверное, сам волосы режет. Деньги бережет, что ли? Сам тощий, будто жердь. А взгляд холодом пробивает. И зачем ему к леному острову? На торгаша похож так же, как сокол на курицу. Родня там, что ли?

– Эй, Дубиня - раздался язвительный голос из соседнего гаража - что сынок новый нашелся? Бедненький! Как-же его жизнь перевернула!

Гараж, от этих слов, грянул таким хохотом, что проснуться должен был весь завод.

Дубиня побагровел, осмотрелся кругом, схватил ближайший булыжник, но гараж сразу опустел. Только равнодушные ко всему грузчики ходят по асфальту, а смех несется не поймешь откуда. Смех есть, людей нет.

– Тьфу, идиоты! – досадно ббуркнул Дубиня, роняя камень. – Ладно, голос-то я запомнил. Вот засандалю камень в зубы этому шутнику, то-то смеху будет! Пузо бы не надорвать!

***

Лис заканчивал с миской каши, когда ленивое утро в столовой подстегнули взволнованные крики официанток:

– Идут, идут! Сталкеры, что с южной базы! Уже на завод вошли! Что же теперь будет?

Ясно, что будет. Игры кончились. И дураку видно - к битве дело идет, причем такой, что потом не всякий ворон от растолстевшего пуза взлетит. Безрод усмехнулся, спокойно доел кашу, хлебом подобрал последние крупинки. Спустился на кухню, отдал миску девушке-посудсмойке. Получил солнечную улыбку, хотел было улыбнуться в ответ, да передумал. Нельзя ему улыбаться. Шрамы так лицо косят, что у девушки не то что улыбаться – жить охота исчезнет. Повернулся спиной и прочь зашагал к себе в каморку. А тем временем по ступенькам Колькиной столовой едва не кубарем один за другим скатывались постояльцы, заспанные, полураздетые. На ходу одевались, терли глаза и бежали на площадь перед главными воротами, через которые входили в город остатки свободных сталкерских отрядов, живших в своем лагере, к югу от завода.

Вот уже и южный лагерь разгромлен. Не сегодня-завтра сюда война придет. Хорошо бы успел Дубиня загрузить фуру. И если удастся уйти в назначеный срок, это будет настоящая удача. Только не стал бы торгаш откладывать. Того и смотри надумает подождать осени. Дурак не станет торговцем, а кто из барыг по своему желанию упустит выгоду гажиться перед войной?

Нет, кажется, не успеть. Лис вздохнул и почесал затылок. Грузовик грузится медленно, до сих пор зерно к гаражам свозят, каждая пара рук на счету. А каждая ли? Безрод оглядел свои крепкие ладони и усмехнулся. Есть еще пара рук, пока не пристроенных к делу под мешки и ящикт. Можно, можно ускорить отъезд…

***

Безрод шел к гаражам, и выходило так, что пройти мимо главных ворот все равно придется. Еще недавно площадь перед ними походила на муравейник – люди с испугом глазели, как через Пожарную башню, теперь используемую для позиции снайпера, на завод втягивалась пощипанные отряды сталкеров.

Кто сам шел, кого на грузовике везли. Долго шли или нет, спасибо Эйдолу, вскоре перед воротами опустело. Не целый же день бездельничать! Уже и солнце в полдень вошло, и если бы не острый, звериный слух Лиса…

Будто стонет кто-то. И даже не стонет, а с присвистом громко дышит. Седой мгновенно подобрался, поднял глаза от дороги. Площадь как площадь. Редкие прохожие спешат по своим делам. Овраг около площади прячется в деревьях да кустах. И вроде как из этой посадки доносится стон. За кустами так просто ничего не разглядеть. Лис рванул вперед, хорошо что и слепой увидит, куда идти. Трава примята, крови растеклось – море, кусты продавлены.

Седой влетел в самое сердце посадки и увидел - лежит. Молодой еще сталкер, броник порван, да так зверски, что крепкая сталь толщиной с ладонь топорчит ошметками. Шлема на голове и вовсе нет, голова бинтом перевязана. Должно быть, шел парень последним, обессилел, потянуло назад и оступился. Один миг – и нет человека. Скрылся за кустом, исчез. А в таком шуме, рыке мотора да лязге оружия разве кто услышит, что человек стонет?

Лис оставил меч в овраге, рюкзак бросил туда же.

– Бестолочь! Если так порвали, только на грузовике и ехать! Нет же! Мы молодые и сильные, что с нами станет!

Парень оказался здоров, что молодой бык, и так же тяжел. Лис просунул руки под тело, задрал лицо в небеса, что-то сквозь зубы прошептал и одним рывком вздернул прнишку на руки. Ничего, что тяжелый, руки не отсохнут! А если жив останется, с самого ремней настругать бы за безрассудную гордость! С кем же, интересно, схватился боец? Так порвать кевларовый доспех с металическими вставками – силища нужна дикая! А то что его не подстрелили а порвали видно сразу. Лис сделал первый шаг. Тяжело! Ничего, подтолкнет Эйдол в спину. Парень, видно, не последний в бою был, такому грех не помочь.

– Потерпи, дружище, – шептал седой. – Нам бы только до казарм дойти! Открылись наспех залатанные собственные раны. Лис, обливаясь потом и кровью, кусая губы, вышел из-за лип. Редкие прохожие спешили по своим делам, по сторонам не смотрели. И, как назло, ни одного охранника! Вот ведь чутье у старого – поблизости оказался недавний пьянчужка с козлиной бородой.

Лис с натугой улыбнулся старому знакомцу и пошел быстро, как мог, хорошо что искать дорогу не пришлось – прошая процессия оставила довольно заметный след. Справа и слева, откуда ни возьмись, как по волшебству появились зеваки.

– Молчать! – рявкнул Лис. Тишина как воздух нужна. Перестанет парнишка сопеть, всего и останется – положить на асфальт и самому сделать все, что нужно. Толпа послушно замолчала. И уже не поймешь, чья кровь на земле остается – то ли спасенного, то ли спасителя.

Вот и казарма. Седой от души заехал берцем в железные ворота с коваными красными звездами – аж гул пошел по всей округе. Охрана переполошилась, загремела засовами. Спасибо Темному, попался кто-то глазастый, в окошко увидел, что к чему, – мигом разнесли металические створки на две половины, и Лис, едва не падая, вошел во двор. Зеваки внутрь не пошли, остались у ворот.

– Быстрее! Куда нести, бестолочи!

– Сюда неси! – На пороге казармы появился средних лет воин, дверь держал широко распахнутой, глаза метали искры.

– Быстрее! Лис не заставил себя упрашивать – мигом взлетел по железным ступеням и осторожно внес раненого в проем. Всеже умудрился протиснуться с грузом на руках.

– Туда. – Боец, должно быть, командир, показал в дальний угол. Веся казарма была забита ранеными, персику негде упасть, только-только внесли.

Окна, похожие на бойницы, распахнули настежь, чтобы запах гниющих ран и крови не застаивался. Однако на всех порубленнх и постреляных врачей и артефакторов не хватало.

Лис положил найденыша на свободное место, огляделся. Все старики заняты, у каждого на руках нуждающийся. Бойцы стонут, кривятся, скрипят зубами. Всего в метре стоит громадный артефактор, лепит что-то на голову раненому, только все равно не жилец парень на этом свете. У такого жалко доктора отнимать. Седой оглянулся на командира. «Не знаю!» – мрачно скривился тот. Была не была!

Безрод ухватился за порваный броник, там, где было разрезано (с ремешками возиться времени нету), напрягся – да и разорвал. У старого капитана аж глаза полезли на лоб.

– Любой артефакт и тряпки! Тот мигом протянул свой рюкзак, подозвал кого-то из молодых дружинных, одним рывком сдернул с парня рубашку и разорвал на полосы.

Лис открыл рюкзак и достал светящееся зеленым образование. В артефакте обитает дух Эйдола – у кого же еще просить помощи для раненого? Лис обернул артефакт полотном и сосредоточился вытягивая из него энергию. Вот старые артефакторы от дел оторвутся да намылят холку за "вздох"! Правильно говорят, наглости Эйдол не дает, люди сами воруют. Лечить артефактом под носом у мудрых артефакторов – не щепотку наглости украл, а грузовик с прицепом!

Закончив вытягивать энергию (сильный артефакт попался) седой сдернул с зеленого комка полотно и бросил конец полосы на рану.

Капитан, стоя в дверях, сдерживал любопытных.

– Света! Света дай! – прошипел Лис. Седобородый военный развернулся к бойцам и чуть не пинками согнал вояк с крыльца. Показалось – или на самом деле в избу проник солнечный луч? Самый старый артефактор, тот, что стоял ближе всех, открыл глаза и, не переставая отчитывать раненого, косился на Лиса. И не прочтешь по глазам, злится старик или нет. Просто косится и давай себе наговор шепчет.

Седой перевязал найденца, приложил ухо к груди, прислушался. Вроде бьется, вроде дышит парень. Посмотрел на артефактора. Тот еле заметно кивнул. Лис захотел встать и… не смог. Сил не осталось. Хоть сам рядом ложись. Шумит в голове. С третьей попытки встал, поднял капитанский артефакт, еле переступая, пошел на свет.

Облокотился о керпичную стену, зажмурился на солнце и протянул артефакт вперед. Кто-то тяжелый взошел на порог и осторожно взял комок.

– Жив?

– Жив. – Лис открыл глаза. Стоят кругом заводские бойцы, насупленные, будто съесть хотят. Лис ухмыльнулся. Кому надо, тот и съест. Вот выйдут артефакторы да раскатают наглеца по косточкам. А эти бестолочи пусть пялятся. Денег за просмотр не берут. А брал бы – озолотился.

Лис отлепился от стенки, качаясь, пошел вперед. Военные стояли стеной и расступаться не думали. Сразу увидели, что нет на чужаке нашивок ни военных, ни сталкерских, ни арефакторских. Даже бывалые сталкеры не всякий раз артефактом лечат самовольно – мало ли как Эйдол тебя или больного изменит, для этого годами учаться – а тут вы только посмотрите… Много чести самозванцу дорогу давать! Еще бестолочами обозвал! Не дуб, понимаешь, корни не пущены, обойдет. Лис и обошел бы, просто сил не осталось на лишний шаг. Капитан выручил. Рявкнул:

– Разойдись! Разойдись, кому говорю!

Разошлись. Неохотно, правда, но дорогу на ворота открыли. Катись, мол, отсюда. И только доковылял до середины двора, услышал шум за спиной. Кто-то окликнул: «Стой, седой!» Лис остановился. Замер. Неужели спохватились? Старики решили за "вздох" без рарешения расстрелять? Плевать, что старики! Артефакторы получат по шее, будто простые солдаты. Видел того старого артефактора в казарме. Ручищи – словно бычьи ляжки, наверное, древесные корни голыми руками рвет. Такому холку начесать самое оно.

Лис повернулся к зданию, и усмешка сама собой застыла на губах. В шаге от двери двое здоровяков под руки держали капитана, чей артефакт помог отобрать умирающего у Эйдола. Тот не мог стоять сам и без преувеличений висел на своих парнях. А на крыльце, прислонившись к косяку, мало-помалу сползал наземь тот самый могучий артефактор, и голова его бессильно болталась по груди.

Эпизод 2 ПРИГОВОР

ТЕРРИТОРИЯ: "Глубокий лес"

ДАТА: 03.05.96

СПРАВКА: "Глубокий лес слабо изучен, лиш редкие группи одиночек решаются туда ходить. В известной части были найдены такие места как заросший лесом заброшеный город (нужно сказать страшное мертвое место буквально заваленое иссохшими мумиями бывших горожан) древняя крепость, вход в подземное метро (в само метро спуститься никто не желаел) в остальном обнаруженые объекты были очищены от "леса и заселены". В "глубоких" рейдах одиночки порой находят подобные "укусы" но по тем или иным причинам предпочитают о них молчать. Так-же ходит много слухов о "Леснике", "Сердце эйдола" и подобных вещах, прячущихся в "глубоком лесу" но правда это или нет, никто сказать не может."

***

— Я ждал тебя. — Хранитель сурово смотрел на еще никому не известного сталкера, которого в будующем будут называть не иначе как "Темный".

— Я знаю, — кивнул сталкер в ответ. — Лесник рассказывал о тебе.

Хранитель подошел к столу и сел напротив.

— Значит, ты сделал свой выбор. А ты знаешь, что обратно дороги нет? После встречи с Сердцем ты не сможешь вернуться к людям. Подумай еще раз, тебя никто не торопит.

— Очень пить хочется, — Сталкер с тоской смотрел на неструганный стол. — Есть у вас вода?

Хранитель встал, отошел к черной, как смоль, бочке, стоявшей в углу ветхой хижины и зачерпнул из нее воды армейской алюминиевой кружкой. Молча поставил ее перед сталкером, тот взял ее двумя руками, начал пить и закашлялся, расплескав. Хранитель заботливо похлопал его по спине:

— Пойдем, сынок. Окончилась твоя человеческая жизнь.

Они вышли из хижины Хранителя, и пошли по тропинке между изломанных и скрученных деревьев. Хранитель шел, не оглядываясь, предоставив сталкера его собственным мыслям.

***

ТЕРРИТОРИЯ: "Завод"

ДАТА: 30.07.12

– Хорошо, что не убил хотя-бы! – громогласно буркнул здоровенный артефактор, спуская ноги с койки. Спасибо Эйдолу, отлежался!

Его и капитана под руки проводили в спальню, сюда же по знаку главного артефактора втолкнули и Лиса.

– Еще немного – и рядом легли бы три трупа! Ты, я и Альфред!

– Ведь не легли же.

– Уже не знаю, кого благодарить! Я слабый старик, на меня только дунь!

– Хватит прибедняться! Здоров как бык, а все туда же! За старость прячешься.

– Ты хоть понимаешь, что произошло?

– А чего тут понимать? – буркнул Лис, поднимаясь на ноги с лавки. – Я не отдал парня духу леса. Рановато ему пока.

– Не знаю, кто тебя учил, но ты едва не перешел границу! Да, ты забрал силу из артефакта, но посмотри теперь на командира! Меня чуть не убил, да считай все лекари и артефакторы в казарме головной болью маются! А ведь не мальчишки сопливые – на этом деле шаурму съели!

Седой глядел исподлобья и молчал. Только-только начал шевелиться бессознательный Альфред. Что сделано – то сделано. Иначе было нельзя. Артефактор в упор смотрел на Лиса и лишь головой качал:

– Самого где подстрелили?

– Пчелы покусали.

– Брось трепаться. Мигом язык узлом свяжу!

– Ты сможешь, – усмехнулся седой и покосился на огромные руки старика. Потихоньку пришел в себя Альфред. Кряхтя, сел на койке, сбросил ноги вниз и только охнул, когда под ладонь лег знакомый всем артефакт.

– Ох, парень, до сих пор не пойму, что это было. – Альфред проморгался и огладил полотно. – Только взял после тебя артефакт в руки, чувствую – холодом пальцы морозит. И перед глазами завертелось, будто перепил.

– Понятное дело. – Артефактор многозначительно посмотрел на Лиса. – Седой из артефакта силу вытянул, артефакт – из тебя.

– Хорошо, что все обошлось. – Альфред пошевелил пальцами ног, повел плечами, покрутил шеей. Захрустело. – Парень жив остался. Нам теперь каждый боец на вес золота.

– Не уверен, что обошлось. – Артефактор посматривал в окно, и на лицо мало-помалу сходила тень, как на ясное небо перед вздохом.

– Штаб генерала Петренко гудит – будто пчелиный рой. Твое "лечение" мимо не прошло, даже генерал почуял.

– Ты смотри, – буркнул Лис. – Артефактор на артефакторе, артефактором погоняет. Генерал тоже из ваших?

Старик отвернулся от окна, какое-то время пристально разглядывал Лиса и, наконец, коротко бросил:

– В свое время узнаешь. Подойди, плечо дай. – Да не дави ты, уже по колени в землю вогнал! Полегче!

– Не кряхти мне, лучше веди.

– Куда?

– На кудыкину гору!

Вышли из дома, и, подчиняясь указам старика, Лис подвел артефактора к входу в штаб, помог подняться. А дальше только и оставалось, что мрачно кусать губу – старик, не спрашивая разрешения, ногами раскрывал двери, а бойцы только прятали улыбки.

– Полегче, Мороз, дверь только повесили. До тебя месяца не провисела!

Мороз пнул берцем последнюю дверь и едва не снес ее с петель. Генерал о чем-то спорил с офицерами. Разозлился, покраснел. Лис прикусил губу: из огня да в полымя! Генерал сегодня злой, попадешься под горячую руку – будет беда. И ведь смотрит с неприязнью, будто сто лет знакомы и весь век были врагами.

Седой, не мигая, буравил генерала стылыми глазами.

– Как здоровье Мороз? Сильно бледен.

– До сих пор в ушах звенит. Только что поднялся.

– Ты кто таков, что Эйдол зовешь без спросу и с закон переступаешь?

Генерал вроде и не обидел, а все равно будто кулаком от души приложил.

– Кто я такой, про это и сам знаю, только тебе не скажу, – буркнул Лис, глядя исподлобья. Невзлюбил генерал – и ладно. Не сильно-то нужно.

Генерал мгновенно сузил глаза, в них недобро заблистели яростные огни. Давно с ним никто себе так разговартвать не позволял. Привык к тому что все его на руках носят.

– В подвал захотел? Не сможешь язык прикусить обещаю – сядешь в подвал! Не с кем-нибудь говоришь – с генералом! Спрашиваю – отвечай!

– Ты мое уважение еще не заслужил, а значит и не требуй его. – Седой мрачно смотрел из-под бровей, сведенных в нить.

Мороз все так же висел на плече Лиса и кряхтел от шума в голове. Генерала же от злобы аж перекосило. Шарик за ролик заехал и он так стиснул поручень кресла, что едва в щепку не раскрошил деревялку. Держала Лиса на этом свете простая мелочь – спасенная только что жизнь заводского солдата.

– Уговаривать не стану. Слишком ты дерзкий. Если захочу узнать – мигом язык развяжу, найдутся методы. Еще не вяжут языки теми узлами, которые развязать нельзя.

– Крови желаешь? Так скоро напьешься. – еле слышно прошелестел Лис. Морозовы пальцы на плече сжались, едва кости не сломали.

– Что? – зашипел генерал.

– Враг на пороге, – процедил Лис.

– Рот не такими словами перепачкай! С кем говоришь, безродная шваль!

Смотри. Обидеть решил, безродом назвал. Смешно однако.

– Мне клыки не показывай, смысла в этом нету. Ты им Петренко скалься. – Безрод кивнул в сторону офицеров и бойцов. – А по мне – так ты просто очередной вояка. И не всякому солдату дам собой командовать.

Генерал аж зубами заскрипел, от злости побелел, а охранники, дай им волю, изрубили бы дерзкого бродягу в ошметки. Генерал же вскочил на ноги, вскинул голову и. не глядя на Безрода, процедил сквозь зубы:

– П-п-падалью смердит! Откройте окна! Из комноты, вслед за генералом, вышли все. Остались только Мороз и Лис. Старик не мог уйти сам.

– Присел бы. – Седой подвел старого артефактора к стулу.

– Смелый ты, парень, причем на столько смелый, что не пойму, смелый или дерзкий. Вроде и любить тебя мне не за что, а все равно благодарю зачем-то. А если еще за "лечением" поймаю – прибью насмерть. Упадешь на землю, больше не поднимешься. Всякому мутанту свое болото. Маши мечом, стреляй из автомата а в дела артефакторские не лезь!

– А откуда знаешь, что не артефактор я? Может, зря ругаешься. – Я сталкера, бывавшего в глубоком лесу, с закрытыми глазами распознаю. А что нашивок на тебе нет, так мне это не помеха. Иди. А еще раз "вздох" сделаешь – прибью.

Вскоре Лис вышел из комноты, а Мороз еще долго смотрел Седому вослед. Странный парень. Ему знаком "дух", ему покорился Эйдол, ему помог "Темный", но ведь не было в округе артефактора такой силы! Не было! Уж он - старый Мороз, знал бы.

Лис вышел за ворота, в овраге подобрал меч, рюкзак, добрел до столовой, по стеночке доковылял до коморки – да и рухнул на пол.

***

Внимательно осмотрев с места изрешечённый участок земли, Серега, являвшийся в данный момент командиром отряда, сделал предположение, что это не что иное, как норы. Но кем они вырыты в этом лесу и почему лишь на определённом участке, а не повсюду он объяснить не смог. До этого в глубоких рейдах от заставы сталкеры ни с чем подобным не сталкивались.

Тогда Серега велел всем оставаться на месте и как следует его прикрывать, а сам, закинув автомат за спину и взяв в руки дробовик, отправился вперёд.

Очень медленно, тихо и осторожно он принялся постепенно переставлять одну ногу за другой. Аккуратно шагая, командир плавно водил дулом своего «Отбойника» то вверх, то по сторонам, ненадолго задерживая внимание на особо крупных отверстиях, расположенных преимущественно в центре "пятна".

Несмотря на мягкость и лёгкость движений, всё равно в действиях Сереги чувствовалось, что его тело достаточно напряжёно, а внимание сосредоточено до предела. Было видно, что он готов выстрелить в загадочные чёрные дыры при первой же угрозе, при первом же намёке на опасность.

Спустя пару острых минут командир без происшествий преодолел двадцатиметровое земляное решето и прошёлся чуть дальше вперёд. Никаких признаков жизни или растительной активности, к всеобщей радости, им выявлено не было.

— Всё нормально! — крикнул он с той стороны «дуршлага». — Давайте по одному ко мне! Только будьте осторожны, не теряйте бдительности и внимательнее смотрите по сторонам!..

Согласно очереди, за командиром двинулся Шустрый, шагающих до этого перед Лисом. Прислушавшись к советам Майора, он также через пару напряжённых минут с осторожностью преодолел испещрённое отверстиями пространство кор леса и оказался возле сталкера. Затем с тем же успехом «подвиг» Шустрого повторил и Лис. Это был его первый поход в глубокий лес и ощущение было далеко не из приятных. Неизвестно, что можно ожидать из этих непонятных глубоких отверстий. Действительно, кому понадобилось их здесь рыть?

Несмотря на то, что на протяжении всего покорения дырявого двадцатиметрового ковра предчувствие опасности и страх не покидали Лиса, он всё же в итоге оказался на той стороне, возле командира и Шустрого. Вздохнув с облегчением, новый член отряда взял свой калаш на изготовку и, находясь в пяти метрах от изрешечённого участка, обернулся и принялся обеспечивать безопасность идущего за ним Совельева.

Вскоре осмелевшие ребята уже перестали дожидаться, когда их предшественники дойдут до конца, и в целях экономии времени отправлялись следом за ними, двигаясь в пяти шагах позади друг друга. Подобная решительность очень не понравилась майору. Однако высказанное им замечание членами группы было проигнорировано. Мол, если бы тут была какая-нибудь опасность, то мы бы о ней уже давно узнали.

Неожиданно, словно в подтверждение опасений Сереги, в тот момент, когда в «дуршлаге» на различных дистанциях находились Скилет с двумя оставшимися бойцами, случилось, страшное!..

Весь испещрённый участок леса в один миг будто ожил. Из земли и кустов наружу резко повылезли какие-то тёмные полуметровые шевелящиеся отростки, чем-то сильно напоминающие обычные хлысты с заострёнными концами.

Лис увидел, как один из таких змеевидных усов, вылезший из стены, изогнулся и тут же, обернувшись вокруг лодыжки, схватил за правую ногу оторопевшего здоровяка Скилета, которому до безопасного участка оставалось пройти всего каких-то три метра. Испугавшийся толстяк молниеносно направил дуло своей грозы в поймавший его тёмный отросток и дважды нажал на крючок. Прогремели два оглушительных выстрела. Плотные свинцовые облака дроби без труда перебили живой держащий трос и Скилет в поисках спасения попытался кинуться к своей группе, но неудачно. Как только громила сделал шаг, он тут же был снова схвачен одновременно двумя такими же юркими кнутами. Один отросток, вылезший из-за левого куста, схватил его за левую ногу, а второй, торчащий из земли, обмотался под шлемом, вокруг шеи. Через секунду парня со всех сторон стремительно и цепко схватили ещё пять-шесть шустрых верёвок. Они со скоростью молнии кинулись к бедняге и с характерным свистом, рассекая воздух, плотно обвили его по рукам и ногам. В итоге натянувшиеся канаты оторвали огромное тело от земли и растянули его в разные стороны, словно пытались свою добычу распять. То ли от удушения, то ли от безысходности уронивший своё оружие и висящий по центру, как казалось до этого "чистой" поляны, Скилет принялся бешено и отчаянно орать.

Лис, Шустрый и стоящие рядом с ними люди открыли шквальный огонь по неестественным вьючным крепежам, которые ловко поймали и подвесили в воздухе нашего массивного парня. Как только удалось перебить верхние держатели, тело здоровяка лицом вперёд плюхнулось на пол, а отстрелянные и упавшие отростки принялись бешено извиваться на земле, словно ужи на сковородке.

Когда Лис с Шустрым подскочили к лежащему на брюхе и кричащему здоровяку, тянувшему к ним в надежде на спасение свои крепкие руки, из земли и кустов снова выскочили чёрные змеи. Часть из них устремилась к Скилету, а часть атаковала спасителей, так и не дав им как следует прицелиться в шнуры, которые держали их массивного товарища за задние конечности.

Через мгновение Лис почувствовал, как один из гибких кнутов быстро и туго намотался на его левое запястье, после чего парня потащило вперёд и вверх. Ноги оторвались от земли, и он повис в воздухе. Попытка вырваться или оказать какое-либо сопротивление оказалась абсолютно безрезультатной. Тут же в паре метрах перед ним неожиданно выросло тело безуспешно упирающегося Скилета, в лице которого через стеклянное забрало шлема он увидел неподдельный страх и отчаяние. Схватившие за руки здоровяка отростки снова вздёрнули его к потолку.

Во всей этой сумасшедшей суете, сопровождаемой криками паники и беспорядочной пальбой с обеих сторон, Лис успел, мягко говоря, сильно испугаться и понервничать.

Неожиданно он почувствовал, как и вокруг его правого запястья тоже плотно обвилась одна из верёвок, которая против воли устремила его вторую руку вверх. Оружие выпало. Рефлекторно повернув голову вправо и посмотрев на него, Лис увидел рядом с собой висящего Шустрого. Парня тоже поймали живые канаты и тоже затащили к «дуршлагу», сквозь отверстия которого вместо воды со всех сторон просачивались какие-то бесконечные чёрные отростки.

Как только Лис почувствовал в районе голени уже знакомое обволакивающее прикосновение, так тут же неожиданно свалился вниз. Видимо, находящимся у него за спиной стрелкам удалось залпами дроби перебить обе держащие парня под потолком верёвки.

Плюхнувшись на задницу и тут же по инерции завалившись на спину с поднятыми руками, Лис снова почувствовал, как его за них схватили. Однако на этот раз в передние конечности впились, слава Эйдолу, уже не кнуты, а люди.

Задрав голову, новичек увидел, как Капитан и еще один боей пытаются оттащить его тело назад, на безопасное расстояние. Однако удерживающий ногу тёмный шнур мешал им осуществить задуманное.

— Твою мать! Патроны кончились! — крикнул Майор и отшвырнул в сторону свой «Отбойник», на перезарядку которого требовалось немало драгоценного времени.

Затем сталкер вытащил из ножен своё мачете и кинулся к ногам нового члена команды. Резким взмахом с ходу рубанул клинком по пленяющей его верёвке и, удачно увернувшись от пары атакующих кнутов, молнией отпрыгнул назад, на безопасное расстояние, умудрившись при этом сделать кувырок.

Оттащив Лиса на несколько метров назад, командир отпустил руки паренька. Оставив спасённого лежать на земле, они снова отправились на помощь остальным.

Лишённый калаша Лис поднялся на ноги и схватил «калаш» Шустрого, от которого толку сейчас было немного. Попробуй попади маленькой пулей в шустрые шевелящиеся кнуты.

Подбежав к полю боя, он увидел, как Капитан с большим лезвием снова красиво отпрыгнул от края «дуршлага», а два бойца волоком протащили мимо него лежащего на спине Шустрого..

А вот до толстяка Скилета, к сожалению, добраться так и не получилось: до четырёх метров длиною гибко извивающиеся цепкие верёвки заставляли отряд держать определённую дистанцию.

— Твою мать! Нееет! Убейте эту хрень! — раздался жалобный крик за висящим Скилетом.

Прижавшись к стене и переведя взгляд вдаль, Лис увидел нечто ужасное…

В земле рядом с бойцом, висящим в центре «дуршлага», из крупного в диаметре отверстия вылезла уродливая чёрная с блестящим отливом тварюга, которая сильно напоминала собою некую огромную змею. На гладкой, мерзкой, размером с футбольный мяч голове ужасного создания никаких глаз, похоже, не было вовсе. Зато когда гнусное существо приблизило морду к кричащему под потолком человеку, оно раскрыло свою жуткую, состоящую из нескольких челюстей пасть и с омерзительным шипением продемонстрировало бедолаге множество своих игольчатых зубов. Затем, каким-то образом определив одно из самых уязвимых мест своей жертвы, тварь резко вонзилась в бедро обречённого бойца. Парень вскрикнул от боли и через несколько секунд полностью затих и, похоже, окончательно обмяк.

Вполне возможно, что уродливая слепая змеюка впрыснула в кровь какой-то быстродействующий яд. Намертво присосавшись к ноге уже не подающего каких-либо признаков жизни брйца, кровожадное существо, кажется, принялось высасывать его «соки».

Одновременно с этим из потолка, среди множества верёвочных держателей-отростков, высунулось ещё несколько чёрных громадных змеюк. Две из них тут же присоединились к своему сородичу и впились своими острыми зубами в конечности подвешенного по центру солдата. А две другие зубастые башки тем временем уже прикончили и принялись питаться вторым парнем в синей форме, которого Капитану и двум бойцам спасти, к сожалению, так и не удалось.

— Грёбаные твари! — проронил сквозь зубы командир отряда, увидев жуткую смерть своих молодых ребят.

— Что творят, гады!..

— Чёрт возьми! Что там происходит? — растерянно спросил висящий спиною к только что убитым солдатам Скилет, не имеющий возможности обернуться.

Никто ему так и не ответил. Лишь некоторые с сожалением молча покачали головами и принялись спешно перезаряжать свои стволы.

— Да ответьте, вашу мать! Что там?

Радуясь крупной добыче, за спиной здоровяка сверху опустились ещё две чёрные продолговатые твари. Из-за широкой спины распятого в пространстве Скилета Лису было видно голову лишь одной из них. Поймав в прицел автомата жуткую шипящую пасть, похожую на раскрытый бутон тюльпана, усеянный изнутри десятками ядовитых длиннющих иголок, он плавно нажал на спуск. Тут же ещё раз, и ещё, и ещё несколько раз подряд… Свыше десятка одиночных выстрелов поразили приближающуюся к Скилету цель, выпустив из мутанта наружу струйки непонятной густой жидкости. Тварь издала противный тонкий визг и, немного подёргавшись из-за неприятных ощущений, через пару секунд успокоилась, будто пролетевший сквозь неё свинец её вовсе не беспокоил.

Вот чёрт! Пули не берут этих живучих уродов. Они им словно нипочём! Эти ползучие твари что, родственники дождевых червей, что ли, которых можно резать на части, а они всё равно будут жить?

«Прости меня, Скилет! — мысленно произнёс Лис, глядя на обречённо висящего в нескольких метрах от него товарища. — Ради бога, прости… И прощай… Прощай навсегда!..»

— Лис, дружище! Скажи, что там?.. — умоляюще обратился он ко парнишке, увидев, что тот медленно опустил автомат и уставился на него безнадёжным, полным сожаления взглядом. Увы, больше сделать тот ничего не мог…

— Ну не молчи, Лис!..

***

Утром встал тяжело, а встав, зашатался. Словно полсебя отдал вчерашнему найденцу. Воспоминания каждую ночь накатывавшие будто волны стали давно привычными и Лис относился к ним как к постоянному зуду, с которым необходимо смириться.

Еле-еле запахло рассветом. Солнце ворочается лениво, и вставать не спешит, день еще не начался, а ноги уже не держат. Лис осторожно сошел вниз. На востоке лишь начало светать, завод зябко кутался в сырую ночную тишину, и даже собака лишний раз не сбрехнет в такую-то рань. Так же было в то злополучное утро на заставе две недели назад: тихо, туманно и промозгло сыро.

Только-только стало светать небо, а грузчики уже взялись за ящики и мешки. Время и самому под ящик встать. Быстрее погрузится Дубиня, быстрее уйдет. Не сегодня-завтра порубежцы перекроют дорогу.

– Как здоровье Дубиня?

– Жаловаться нечего. Чего пришел?

– Помочь хочу. Раньше погрузимся, раньше уйдем.

– Узнал что-то? Полуночнтки близко?

– Ближе некуда.

– Не проблема! Мы – заводские! Отобьемся!.. Чего кривишься?

– Вроде и пожил ты на свете, а всеравно нос задираешь, будто мальчишка.

– Потому и нет мне от девушек отбоя. То-то сам ворчишь, будто старик.

– Слишко много порубежцев... На вот, спрячь. – Лис протянул торгашу меч и рюкзак. Сам подошел к ящикам на обочине, взгромоздил на плечи один и медленно, но верно, будто настоящий грузчик, пошел к фуре. Дубиня только крякнул. Лис много где побывал, ходил и под "мертвый город", и в "метро" бывал, но не представлял себе, что кузова торговых фур так ненасытны. Носишь, носишь, а она все просит и просит! Еще и еще! Действительно ненасытная утроба – снаружи меньше, чем внутри. И хорошо бы с таким кузовом убраться отсюда пораньше. Если случай-шутник сведет на узкой дороге Дубинину фуру и порубежные мотоциклы, ничего хорошего из этого не выйдет. С таким-то "пузом" далеко не убежишь. И отбиться не отобьешься. Разменяешь себя на троих-четверых, сложишь голову, и сделает тебе ручкой счастье-марево, багровое зарево. А какое оно, счастье? С рыжим волосом или ржаным? Худа или круглобока? Эх, пустое все! Дураком жил, дураком и сдохнуть!

Ящик постепенно рассадил шею, расковыряла рану. На многих ящиках потом найдут кровавые следы. Почешут затылки и покачают головой. Подумают о том, какой грузчик бестолковый попался, всю шею себе до крови стер.

Грузчики разошлись обедать. Звали сталкера с собой. На Лис лишь рукой махнул. Не хотелось есть. Ушел к самому последнему гаражу, чтобы никого не видеть и самого никто не видел. Прилег под деревом, подложил рюкзак под голову и задремал. Знал – долго не проспит. Как выйдет из-за листвы осеннее солнце, пощекочет нос, значит и вставать пора. И снова под ящик или под мешок. Хорошо, рубашка красная, крови не видно. Пусть думают, будто вспотел. Специально красную взял, как раз для такого случая.

Обратно шел не спеша. И не поймешь – то ли отдохнул, то ли еще больше устал. Воспоминания не снились и то хорошо.

Сколько себя помнил, всегда был при заставе. Ходить начал при заставе, первый раз упал – при заставе, первые штаны порвал – опять же при заставе. Перешила тогда жена командирская штаны мужа, и бегал в них пацаном, и спать в них ложился. Автомат при заставе взял…

Подходя к гаражам, Лис отвлекся. Страшный шум окончательно прогнал сонливость. Стоят люди, кричат, руками машут. Лис протиснулся ближе. Стоит порубежный барыга, прижат к углу гаража, рукава засучил, никого не подпускает, рычит, будто пес на цепи. Кулачищи – с голову пионера отличника. Кто-то уже потянулся за дубинкой.

– Что он натворил?

– А чужое за свое принял, – прошипел какой-то барыга, не оборачиваясь. – Его товар стоял рядом с товаром Ромки. Вот и повадились его люди тихо Ромкины ящики к нему в грузовик таскать! У-ух, сволочь порубежная!

– А если грузчики перепутали?

– Не-э-э! Как пить дать, воровство! Знает, что свои близко, вот и тырит!

Барыги с криками ринулись вперед. Кто с кулаками, кто с колом, но скорее всех в угол влетел Лис. Толпа будто разбилась об седого и худого в багровой рубашке. Седой поискал взглядом Дубиню. Не нашел. Отлегло от сердца. Хватило ума у старого барыги, не ввязался в сору.

– Что творите мужики? Если виноват - так тащи в штаб!

– Уйди, парень! По доброму просим.

Лис обвел глазами толпу. Нет, не дойдет дело до Петренко, барыги уже все для себя решили. Обвинили. Может быть, порубежный торгаш и на самом деле виновен, но где же тогда сам Ромка? Почему молчит? Кто из барыг Рома?

– Почему нападаете толпой? Неужели испугались одного порубежца? Пусть один на один выйдут.

– Нет парень. Не в свое дело встрял. Уйди, по доброму просим… Вчера встрял не в свое дело. Сегодня, завтра… Так и жизнь пройдет.

– Дверь видишь? – бросил Лис за спину порубежцу.

– Где?

– Слева.

– Да.

– Туда ныряй.

– Но…

– Ж-живо! – Седой прыгнул вперед и обрушил кулак на дубинку, что держал кто-то из барыг. Раздался треск, толпа отпрянула, будто от огня. Порубежец воспользовался заминкой, свернул влево, толкнул дверь гаража и мышью юркнул в темноту.

Разозлившийся барыга бросил обломки и стал накручивать себя еще сильнее чем до того. Бомжара! Без нашивок! Пугать вздумал! Не в свое дело суется!..

Стиснул пальцы в кулаки и первым набросился на Лиса. Седой только ухмыльнулся, встал перед дверью в гараж, ссутулился. Озверевшие торговцы развлекались, пока не вспотели, били, пока кулаки не рассадили. За частоколом рук Лиса видно не стало. В гараже, куда юркнул порубежец, что-то гремело, грохотало, падало, наконец дверь открылась, и наружу с огромным колуном над головой выскочил виновник кучемалы.

Уставшие барыги отхлынули, будто волна, огонь злобы в глазах погас. Выдохлись, остыли.

На пятачке перед дверью остались только седой и порубежец, с топором наперевес. Лис стоял, стоял да и рухнул на колени. Держал руки на теле, раскачивался, что-то шептал и ронял кровь на асфальт.

– Отведай заводских кулаков, порубежный лазутчик!

– Пошли уже парни. И так сдохнет!

– Может, и не того побили, а душу хотя-бы отвели! Плюнув, барыги разошлись. Порубежник бросил колун, глянул туда-сюда, подхватил Лиса под руки и поставил стоя. Подвел к поленнице, усадил на пень, прислонил к стенке дров. Лис хрипел, стонал, что-то шептал. Порубежец присел.

– Не отвечать… – шептал Лис. – Только не бить.

– О Эйдол, что же с тобой делать? Куда ни тронь – там отбито. Так свело болью, что и не разогнуть. А начну разгибать – от боли сдохнешь…

– Помоги встать, – еле слышно прошептал Лис, но торгаш услышал. Осторожно помог встать.

– Распрямляй.

– Сдохнешь.

– Д-давай!

Порубежец прижал Лиса спиной к своей груди, обнял за плечи, начал осторожно разводить. Седой глухо стонал, крошил зубы, кусал губы и только под конец захрипел.

– Ну вот, слава Темному! Нашли!

– Из-за угла выбежали Дубиня и охрана завода за его спиной во главе с Дарком.

Зеваки стайкой вились поодаль – мальчишки и взрослые бездельники, которых на любой стороне завода всегда пруд пруди. И впереди всех выступал недавний знакомый с кудлатыми вихрами, тонкой шейкой и козлиной бороденкой.

Порубежник напрягся, но Лиса не отпустил.

– Дыши спокойно порубежник. Ошибка вышла. Бочки свои у Топора заказывал?

– Ну.

– Подковы гну! То-то и оно, что Роман тоже! И сам Топор свои бочки не различит! Специально не придумаешь – бочки одинаковые купили, и даже грузовики вы рядом поставили, борт к борту! Грузчики виноваты, хотя больше всех виноват Топор.

Лис плохо видел и слышал. Стоят какие-то люди, что-то спрашивают.

– Ого, парень еле дышит! Да посади ты его! – рявкнул Дарк порубежному барыге.

– Не отвечать… – превозмогая забытье, шептал седой. – Только не бить…

Что? Дарк прислушался.

– Не отвечать… Не би-и-ить… Дарк как дышать забыл. Не отвечать? Не бить? Опять, стало быть, сдержался? В кулак себя взял? А если бы разозлился Безрод, распустил руки? Уж седой точно знает, как отправить человека на тот свет. У Дарка глаз на такие дела наметан, кроме того – на заставах других не держат.

Охранника прошиб холодный пот. Вот смеху будет, если сегодня или завтра Лис и порубежный торгаш выйдут к гаражам требовать платы по долгу! У всех по одному! Будет ли барыгам так же весело?

– Ну ты, парень, даешь! Уж так получается, что честь генерала сильнее меня бережешь.

– Кому честь, а кому бы ноги снесть! – прошептал Лис и ухмыльнулся разбитыми губами. Дарк услышал, но промолчал.

– А ведь по миру торгашей пустят! Что один, что другой! – Дарк повернулся к Дубине. Тот засмеялся:

– По мне, так пусть я один и останусь!

– Хитер старый бобер!

– Не старый. Просто живу долго. А невиновного с детства не бил.

– Отведи меня к речке, – шепнул Лис.

– К речке хочет, – мрачно буркнул Дарк и выпрямился.

– Я помогу. – Порубежный барыга осторожно поставил Лиса на ноги.

– И то ладно. Мне ведь в штаб дорога. – Дарк кивнул своим стражникам. – Двигайте за мной, сонные тетери!

***

Порубежник и Лис шли к речке через весь завод. На барыг даже не смотрели. А пожелали бы взглянуть – ни одной пары глаз не нашли-бы. Все под брови попрятались. Торгаши чесали затылки - прикидывали отступные. Ничего хорошего не выходило, хотя… скоро Порубежцы нагрянут, а там еще с этого торгаша-Порубежца взыщут. А может и весь товар отберут, если сбежать не успеет.

Кое-как доковыляли до берега, и Лис без сил опустился на гальку.

– Чего полез, дурак? Убить ведь могли! – Торговец присел рядом.

– Ерунда… – Лис устало ухмыльнулся.

– А чего сам не бил?

Седой промолчал.

– Странная штука жизнь - в сыновья мне годишься, а сегодня ты мне вместо отца. Жизнь подарил.

– Ни отца у меня, ни матери, и откуда я сам – не знаю. – Лис усмехнулся, покосился на барыгу. – А может быть, Порубежник я.

Купец задумался, прикусил ус.

– А лет тебе, парень, сколько?

– Тридцать с лишним.

Порубежник недоверчиво покосился. Смотри ты, тридцать с лишним! Уже седой совсем! Почесал затылок.

– Сосед у меня есть. Сашка. Что-то около твоих лет тому назад и пропал у него сынок. Лис улыбнулся разбитыми губами:

– Ерунда. Не загоняйся. Ты-то кто будешь?

– Женя я.

– Уходи, Женя, отсюда. Сегодня же ночью. Не тяни. Знал ведь, к чему дело катится, зачем приехал?

– Я торговый гость. Мне…

– Говорить тяжко, язык не ворочается. Не заставляй повторять. Скоро ваши нагрянут. Первым ляжешь, на тебе наши оторвутся. Убьют, и "как зовут" не спросят. Купец нахмурился. – Бросай все. Что успел – то унес. Один сюда приехал?

– С доченькой.

– Увози… – Лис закашлялся, его переломило пополам, застучало о берег побитым телом. – Увози… Сейчас же…

– На порубжье будешь, заходи. Там меня всякая собака знает. – Женя наклонился, неловко обнял Лиса, поцеловал в макушку, будто отец сына, и зашагал прочь. Лис подполз к рючью. Больше не к кому за лаской идти. Раздеться сил не осталось, так и вполз в воду одетым. Вот-вот зальет всего тошнотой, слова нельзя будет сказать. Пусть ласкает вода синяки и ссадины. Сегодня чуть не убили, завтра и вовсе в могилу закатают.

Уж так у гаражей ударить хотелось, в глазах потемнело. Но стиснул зубы и сдержался. Чуть не забыл обо всем на свете. Барыги в раж вошли, думали – страшно седому, от боли ревет.

Дурачье! На Лесной заставе, бывало, загонял Оборотень пяток бойцов поздоровее в казарму, давал к темноте им привыкнуть и запускал остальных по одному, без броника. Одна защита – рубашка на ребрах. Там-то похлеще было. Это не барыги гладили, это солдаты били, каждый быка с одного удара валил. Ничего, выходил оттуда заживо. Поначалу командир кружку кваса не успевал допить, выкидывали из избы полудохлого. А как пошел счет на три кружки – Оборотень первый раз в лес идти допустил. Крутился тогда в казарме, как уж на протвене. Насколько будешь быстрым, настолько и живымь.

Как добрался до столовой, и сам не помнил. К себе в каморку поднялся, а дальше – туман.

 

***

В этот раз, это было не воспоминание, а что-то иное. Лис, во сне, бежал по темным коридорам незнакомой постройки, пытаясь догнать давно умершего Скилета. Он буквально ощущал его следы на грязном, потрескавшемся бетоне. Давно ставшая безопасной для него сепия, шипела за спиной ему вслед и немногочисленые встречавшиеся мутанты провожали его ничего не выражающими взглядами.

На одном дыхании он взлетал по лестничным пролетам, перепрыгивая несколько ступеней, без усилий распахивал массивные двери, двигаясь почти на ощупь в темноте переходов. Мертвые тела, попадавшиеся на пути, с тоской провожали его пустыми глазницами. Страдание и боль принимали почти физическую форму в этом гиблом месте, терзая обнаженные души живых, неведомо зачем тревожащих царство мертвых.

Скилет был за следующей дверью. Оставалось лишь несколько шагов, но Лиса остановил неясный звук, раздававшийся из душевой с сорванной с петель дверью. Сам не зная, зачем, он перешагнул ее порог.

— Ты обрек его на смерть, — голос был бесплотен и тускл, казалось, что он раздается прямо в Диминой голове. Мутант стоял спиной к Лису, держа руки в умывальнике перед собой. Седому была видна лишь покрытая черной слизью и язвами, местами лопнувшая зеленоватая кожа, покрывавшая спину и голову "перевареного" эйдолом бывшего человека.

— Я пришел спасти его, — Лис почему-то не боялся своего собеседника.

Мутант отрицательно покачал головой:

— Ты гнал его до смерти. Это от тебя он бежал без памяти, вздрагивая от звука твоих шагов. — Мутант с тайным злорадством выделял слова: Ты, Тебя, Твоих.

— Нет, неправда! — Лису казалось, что в словах мутанта таится какой-то тайный смысл, пока ускользающий от него. — Я пришел помочь ему.

— Помочь? — в голосе мутанта прорезалась горькая насмешка. — Ты хочешь посмотреть, каких чудовищ породит Эйдол при новом вздохе, когда он доберется до сердца леса? А может, ты как Темный, мечтаешь уничтожить Эйдол, убивший его семью? А ты знаешь, кем он был, до того как Эйдол проглотил "мертвый город"? Не хочешь узнать, почему его семья жила в этом городе. Зачем он рвался к "сердцу леса", и кем он стал? Интересная загадка, не правда ли?

При этих словах мутант повернулся к нему лицом. В обрамлении спутанных волос, с темными выпуклыми глазами его лицо мучительно напоминало кого-то знакомого. Внезапно Лиса словно ударило и, разрывая паутину сна, он узнал его. Это был он сам.

***

– …А ты не смотри, что худой! В нем костей на целую тонну.

Лис открыл глаза. Стоят Дарк и знакомый артефактор, смотрят внимательно.

Мороз поднес руку ко лбу, и такое блаженство затопило гудящую голову, будто уже сдох - от земной боли освободился. Вдохнуть не успел, как обратно в сон провалился, только сон чистый и легкий, без мути и осточертевших снов…

Долго проспал или нет, Лис сам не знал. Открыл глаза, а Мороз еще тут. Один. Дарк, видно, службу дальше понес. Привел артефактора, посмотрел на знакомца и ушел.

– Чего пришел?

– Ну до чего хозяин грозен! И суров и сердит, аж бровями шевелит! Лучше стало?

– Стало, – буркнул седой и попробовал встать. Старик не мешал.

- Я вижу тебе сны снятся?

- Ты о чем?

- Не хочешь не говори. Но знай - я уже видел пару человек, на своем веку, которым Эйдол тоже сны давал... Кончилось это по разному, но с рук никому не сошло. Ладно, не будем об этом. Ты ведь человек Оборотня?

– Был. И что с того? Лис встал на ноги.

– Генерал к себе зовет.

– Своих пусть зовет. Не пойду.

– Боишься?

– Ага, языка своего боюсь. Бед не натворил бы. Он у меня буйный.

– Петренко хочет узнать про то, что на заставе случилось. Почему выжил только ты, почему не открылся, почему шастаешь без нашивок. – Старик сел на ящик. – Что сегодня у гаражей случилось?

Лис нахмурился "Сегодня? Так день еще не кончился?"

– Нельзя мне в штаб. Генерал сильно сердит. Невзлюбил меня почему-то. Нет, не пойду.

– А тот парень белобрысый, которого ты притащил, на поправку пошел. Громом зовут. Ты ему навроде отца теперь. Зайди, проведай.

Удивительно! Был один, словно дуб в чистом поле, теперь что ни день сынок находится! Порубежный купец Женя, теперь вот Гром.

– Ты еще бармэна Колю мне в сыновья сосватай. Нет, не пойду в штаб. Генерал слишком зол.

– Да уж. Злится Петренко. Отпираться не стану.

– А чего он сердится-то?

– Порубежцы обложили. Война будет. Сам знаешь.

– И тут я со своим языком. Кровопийцей обозвал. – Лис нахмурился.

– Не сердись, просто тревожно мне.

– С чего бы?

– Чувствую наддвигаются перемены. Страшные перемены. С генералом что-то нехорошее творится. Не тот стал, как вернулся из мертвого города. Изменился, будто кем иным стал. Зол стал сверх меры. Никогда раньше к артефакторству не имел способностей, а последнее время "дыхание" чувствовать стал...

– А солдаты что же? Не замечают?

– Так разве увидишь, если любишь? Заводским разреши – по земле шагнуть не дадут, на руках носить станут.

– Ты-то ведь это заметил...

– Я старый. Мне Петренко будто сын. Люблю, люблю, но и в душу смотрю. Мороз ждал вопроса, но Лис молчал, как воды в рот набрал. Артефактор не дождался и начал сам:

– Весь завод генерала любит, поэтому и не видит. И даже если увидят люди, многое простят. Ты другое дело. Тебе любовь глаза не закрывает, приглядись к Петренко. Сынок, приглядись, очень тебя прошу.

Лис нахмурился пуще прежнего.

– Уйду. Через день-два уйду. Некогда мне на генерале прыщи выискивать.

Мороз тяжело поднялся с ящика, прошел к выходу, в дверях оглянулся. Занял собою весь проем, огромный и лохматый.

– Ты один на генерала волком смотришь, тебе одному любовь взгляд не туманит. Присмотрись. Знаю, увидитесь еще.

Седой угрюмо проводил старика взглядом. Каждому своя дорога, ему в Лесной город, генералу – тут оставаться. Все, хватит! Где-то ждет счастье, дождаться не может…

***

Лис спустился во двор, присел у теплой кирпичной стенки и сидел до появления первых звезд на чистом небе. Алкаши в столовой уже разошлись, постояльцы разбрелись подушки давить. Девчонка с кухни прибежала - ужин принесла.

– Молочко свежее. Сама доила. Корова у Николая однорогая, бодливая, умная. От такой молочка выпьешь, умнее многих двуногих станешь. Говарят Эйдол корову эту прямо к Комлану во двор проглотил, так и живет тут.

– Кхе-кхе, как здоровье, Безродушка?

Седой оглянулся. Вы только гляньте! Старый знакомый в гости пожаловал! Переминается с ноги на ногу, плащь чем-то оттопырен, улыбка хитрющая. Добрый старик, беззащитный.

– Никак выпить принес. – Лис кивнул на оттопыренное пузо гостя. – Ты кто же такой будешь, добрая душа? Видимся часто, да вот проблема – незнакомы.

– Да Тычок, несчитаных годов мужичок.

– Да ну!

– Ага! – Тычок смешно тряхнул кудлатой головой. – Айда? И заговорщицки кивнул на самый верх столовой, где располагалась каморка Лиса.

Седой усмехнулся, поднялся с колоды, отнес пустую миску на кухню, и вдвоем со стариком они поднялись в каморку под крышей.

– Иди, иди, – прошипел Николай, стоя невидимый в тени за углом. – Лети, ясный сокол, крылья не обломай. И звериная, мстительная, ухмылка озарила лицо хозяина столовой, смотревшего вслед Лису.

Довольно дорогое вино Тычок просто-напросто стащил. Барыга в гараже зазевался, а юркий старик тут как тут. Будто из-под земли вырос. Еще вчера приходил к Лису, но никто ему, разумеется, не открыл. Стучал, стучал, да все без толку. А еще пахло из каморки кровью и болью. Так и ушел.

– А что, и боль пахнет? – Лис закусывал вино сухой хлебной коркой.

– Еще как! – старик закачал головой. – Как начнут свинью забивать, меня аж мутит. Так болью пахнет, что еле ноги уношу. Будет битва неподалеку – и вовсе их протяну.

– Поди, ты все на заводе знаешь? – Нос человеку для того и дан, чтобы совать его куда ни попадя. Женька говорит, мол, прищемят однажды.

– А ты?

- А я спрашиваю, однажды – это когда? Вчера – знаю, сегодня – знаю, завтра – и то знаю, а однажды – это когда?

Лис усмехнулся:

– Думаю ни один развед отряд не пропустил?

– Выезд отряда – это святое! Куда же без меня? Меня даже генерал в лицо знает! Вот летом возвращался с отрядом из мертвого города, проходил мимо, улыбнулся, денег бросил.

– Пропил на радостях?

– Чего ж радоваться? Улыбается генерал, а боль такую везет, что я чуть на землю не упал. Потерять сына – тяжело. Как еще заводом управлять сил остается.

– Сына?

– Ага. Погиб в лесу со своим отрядом. Петренко будто тень стал. Закрылся в штабе, нос не высовывает. А ведь раньше веселее многих молодых бойцов был. Первый в биве. А теперь душой ослаб. Подкосила его гибель сына. Боюсь, как бы "лес" в душу не проник.

Безрод усмехнулся, призадумался. Может быть, и проник. Уже. Лес ждет слабую душу, подстерегает и впивается, лишь пробьет в ней горе дырку. Душа леденеет и под конец становится крепка, будто лед на реке. И так же холодна. Не каждый сам душу закроет, отпугнет лес. А бывает и так, что борется человек, всю жизнь, дырки латает в собственной душе и устает. Просто отчаивается. Вот и злится генерал, душу в клочья рвет. Ждет порубежников, как избавления от горя, жить больше не хочет.

Для генерала теперь самое лучшее – чтобы возял его Мороз, разложил на коленях, да и отшлепал ладошкой! Молодой еще генерал, будет еще сын. А если сомневается – так запустить Дубиню в генеральские покои, к девушкам под бочок! Уж точно половина девушек забеременила бы!

Разошлись далеко за полночь. Тычок радовался, будто ребенок малолетний. Мог и сам выпить вино, но не стал. Дождался. Очень хотел поговорить со странным чужаком, который не вспылил на улице, оставил Кольку-идиота жить.

Седой не отпустил захмелевшего старика одного, довел сам. А перед самым цехом-общежитием неопределимых годов мужичок уткнулся Лису в грудь, и что-то горячо тому стало и мокро. Седой погладил старика по макушке, обнял. Уж так не хотелось Тычку домой идти! Долго не мог успокоиться, плакал, и так тихо, чтобы Женька не услышала. А та Женька не жена ему, и не дочь вовсе, а так, сбоку припека. Живет он у нее как приживалка, за свиньями следит.

– Умру скоро, – всхлипнул Тычок. – Чувствую.

– Рано собрался.

– Чую, – замотал головой старик. – А умру, никто не заметит. Только свинки. Похрюкают, похрюкают да и привыкнут.

– Ты подожди умирать. Зажми душу в кулаке. Не отпускай. Ты мне еще пригодишься.

Старик с надеждой посмотрел сквозь слезы, и Лис тут же отругал сам себя. Не много ли наобещал? А если не пригодится? Точно помрет старик от разбитого сердца. – Иди, Тычок. Утро вечера мудренее. Старик тихонько прикрыл за собой дверь и исчез в глубине цеха, точно мышь, невидимый и неслышный.

Лис возвращался не спеша, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Скоро придет зима, а зиму седой любил. Душа заводила тоскливую заунывную песню, и обе – зима и душа – пели в один голос.

Из-за угла неожиданно выплыли две тени и без всякого предупреждения занесли над одиноким путником ножи. Лезвия тускло блеснули в желтом свете луны, на мгновение замерли и пошли вниз. Бандиты не кричали и глотки не драли. Не пугали и денег не требовали. Били молча. Сзади из темноты вышли еще двое. Сердцу и один раз не ударить, как быть седому распущенным на ремни… только не так произошло, как планировали ночные убийцы.

Идиоты! Лис не стал пятиться, сразу подался вперед, прямо под ножи. Тот, что стоял ближе, локтем налетел на подставленное плечо, а седой еще и наддал снизу вверх, да так, что в локте что-то хрустнуло. Нож второго Лис принял крестовиной меча, отвел в сторону, и так ударил головой, что смял нападавшему пол-лица, все выпуклости с хрустом вдавил внутрь. Сердце и двух раз не стукнуло. Те, что стояли сзади, пыхтя от злости, ринулись вперед. Лис молча ушел от удара одного из нападавших и пальцем, согнутым, как рыболовный крюк и крепким словно камень, продырявил убийцу – порвал кожу на плече, уцепил ключицу и резко рванул. Ломаясь, ключица разорвала плоть, одежду – и двумя острыми сколами вылезла наружу. Убийца как упал, так и замер. Даже звука не издал. Четвертый, и последний, видя неожиданный расклад, остановился, отошел назад и так побежал, что лишь пятки засверкали.

Лис зашатался. Прислонился к стене цеха, огляделся. Двое ничком лежат, тише воды, ниже травы, третий руку держит да глухо стонет, а последний пятками сверкает. Не многовато ли? И ведь мирное время, а охраны на заводе полно, будто пчел в улье.

Вдали загремели оружие и броня. Охрана. Легки на помине. За таой грохот они в лесу быстро расплатились бы.

Лис нахмурился. Вроде охрана как охрана, а только ведет их тот четвертый, который сбежал.

– Он! Это он! Двоих как не бывало! Скол без руки остался! Люди добрые, что же это делается? Уже в столовой не посиди, темным переулком не пройди! Как выскочит из-за цеха, да как рыкнет, мол, деньги сюда!

– Кто бы говорил! – Охранник, на этот раз не Дарк, презрительно скривил губы. – По тебе самому петля плачет!

– Плачет – не растает! А сейчас я прав! Веди в штаб. Из двоих душа вон!

Охрантк с мощным фонариком (тоже не дешовая штука) подошел ближе. Крепкий малый глухо стонал, баюкая изувеченную руку, двое вообще не подавали признаков жизни, причем лица на одном больше не было. Зато на лбу Лиса осталась кровь, лишь бы не мозги чужие. Блюститель порядка присел, положил безлицему руку на шею, покачал головой. Не дышит. Второй тоже. Сердце не выдержало. Охранник только кивнул, и Лиса тут же взяли в кольцо мечей, огнестрела страже не давали.

– Пошли, парень. Помогите ему. – Старший кивнул на Лиса.

– Сам пойду. - Крепко прижал к себе меч и отлепился от кирпичной стены. Сделал шаг, второй, закачался.

– Меч заберите. Еле тащит. Умелец…

Лис усмехнулся. Отдал. Только и повернул к старшему печатями, чтобы увидел. Запечатан как положено.

– И ты с нами, любитель правды. Утром генерал рассудит.

Того, с раненой рукой, куда-то увели, остальные двинулись к штабу. Шли медленно, подстраиваясь под шаг Лис. Седой кривился и кусал губу. Будто ждали. Будто не ограбить хотели, а убить. Ни «здравствуй», ни «кто такой», а ведь в темноте и лица было нельзя разглядеть. Значит, знали, кого ждут. Четвертый торопливо отошел подальше и всю дорогу знобливо ежился под взглядом Лиса, зябко поводя плечами.

Их заперли в разных комнатах подвала. Кто прав, кто виноват, про это разбираться будут утром. Убийца с покалеченной рукой тоже свидетелем будет. И мертвые покажут, что смогут. Лис бросил рюкзак на пол, под голову, свернулся калачиком и провалился в жаркое забытье в нетопленой комнате.

***

Вышел на яркий, после тюрьмы, свет и сощурился. С чем заснул, с тем и проснулся. Не получается разойтись гладко с генералом. Не получается идти своей дорогой. Все сталкивает Эйдол лбами. И наверное, уже не уйти с Дубиней в Лесной город. Петренко зверем смотрит и лыбится. Так ухмылялся бы матерый волк, умей он улыбаться. Ох, не будет этим утром ничего хорошего, ох, не будет! Лис лишь усмехнулся.

Во дворе под тенью дуба сидит генерал, охраны кругом – море, смотрят со злобой в глазах, суд предвкушают. За спиной Петренко стоят офицеры - советы давать будут. Персику негде упасть.

Привели того, с порваной рукой, посадили на сделаную из всякого металолома скамейку, в середине площадки. Двоих, что вчера навсегда успокоились, тоже принесли, рядом положили. Четвертый сам вышел. Заговорил. Причем так красиво и складно, будто всю ночь глаз не закрыл - слова в нить вязал. Не докладывает, а песню поет! Так и давит слезу из простых и доверчивых зевак.

Лис скривил губы, задрал лицо в небо Эйдола.

– Ой ты великий генерал, заступник от эих тварей бандюганов! Ой что же делается на заводе твоем, что за беды на меня свалились? Как дальше жить? Как от собственной тени не шарахаться? Как не бояться соседа своего? С севера Порубежники идут, здесь сволочи разные последнее отнимают! Куда податься простому человеку? Лис покосился на четвертого.

Как, соловьем залился! Вон глаза у людей на мокром месте. Жалеют горемыку.

– …И как выскочит из темноты! А нож-то у него! Да как ударит Лобана головой в лицо! Да как продырявит пальцем Выжигу! Да как поломает Сколу руку! А на меня мечом замахнулся. Да только не на того напал! Я в беге очень хорош!

Петренко лицом потемнел, охранники недобро засопели, завозились. Лис презрительно ухмыльнулся. Дурачье! Вокруг пальца обвести – как от слепого убежать! Повернулся к лжесвидетелю и плюнул тому прямо на ноги.

Генерал зубами заскрипел, бойцы мощно выдохнули. Плевать возле штаба, да в присутствии самого генерала – сущее безумие. А может быть, просто равнодушие к жизни. Тоже недалеко ушло. Петренко сдержался, не вспылил, спрятал зловещую улыбку и дал знак продолжать.

– Лобан кошелек выронил, а седой руку протянул, шасть и в рюкзак сунул. Подальше, значит, от глаз.

– Разверни, – процедил Петренко и указал пальцем на рюкзак.

Ну вот и все. Лис усмехнулся Эйдолу. Сколько ни обьясняй, что твое, не поверят. Теперь не поверят. Вытянул руку, встряхнул рюкзак, тот раскрылся, и на землю, негромко шмякнувшись, упал кошелек.

– Он?

– Он! – убежденно закивал четвертый. Лис холодно улыбнулся.

– Что скажешь?

– Болтает.

– Да ну!

– Подковы гну.

– А сам-то кто такой?

– Оборотнев я человек. – Скрывать смысла нет, уже, наверное, все знают.

– Так ведь погибла застава Оборотня! – Петренко с улыбкой оглядел бойцов и офицеров. Те согласно кивнули. Погибла.

– Застава пала, я остался.

– А как же так вышло? – Генерал вроде просто спрашивает, а будто нож в сердце всадил. Что ни скажи, одно и выходит – струсил, пересидел битву в лесу.

– А так и вышло! – огрызнулся Лис. – В рубке уцелел.

– Неужели в военном деле ты лучше всех? – съязвил генерал.

– Лучше или хуже, а жив остался.

– Двоих заставных среди трупов не нашли, – усмехнулся Генерал. – Один, видно, в речке уме, положив оттниров без счета. Но это вряд ли ты.

Лис промолчал.

– А правда, что не знаешь своего происхождентия?

– Правда.

– Может быть, ты как раз и есть порубежник? – Петренко зловеще улыбнулся. – Своих навел, вот и остался жив? Ты и есть второй выживший!

Лис от ярости побелел, на нетвердых ногах шагнул вперед. Генерал даже бровью не повел, но будто стена встали перед ним охранники с обнаженными мечами. Зарубят, но подойти к Петренко не дадут. Лис остановился. Не потому что испугался – от злости в голове так полыхнуло, чуть лесу душу не отдал. Стоял перед генералом, шатался и скрипел зубами.

– И сказать-то нечего. – Петренко с притворной жалостью покачал головой.

Лис, не мигая, смотрел на генерала и молчал. Есть что сказать, только не понравятся многим последние слова, ох не понравятся!

– То-то недавно за порубежца заступился! – припомнил кто-то из офицеров.

– Может, я и порубежец, – мрачно процедил седой. – Только и тебе, генерал, чести немного, когда без суда торговцев бьют.

– Тебя-то по суду побьют. Почему нашивки спрол?

Лис промолчал. Слова бесполезны. И не успеть Петоенко за глотку взять. Те молодцы костьми лягут, а генерала не дадут.

– А не за тем ли, чтобы исчезнуть? Бойца-то издалека видно! Будто полег со всеми в той битве. А что ходит по свету бомжара, без нашивок, кому какое дело? Так решил?

– Все-то тебе понятно, – холодно улыбнулся Лис.

Петренко поднялся, все замерли. Все ясно как белый день. А генерал только и произнес:

– Виновен!

Вот и все. Прав был Тычок, тысячу раз прав, только не свою погибель чуял, бедолага. А тьрьма генеральская ох как неуютна, холодна и мрачена. Куда желаннее смерть под мечами бойцов. Положить самому, сколько получится, и рядом лечь. Лишь Тычок добрым словом и попомнит, больше некому.

– Выходит, и в гибели заставы я виноват? Бойцы, уже было готовые мечами заключить приговор генерала, замерли с поднятыми руками.

– Да.

– И вчера ночью я на честных людей напал, золото отнял?

– Да.

– А правду ли говорят, что двум смертям не бывать, а одной не миновать?

– Да. – Петренко сощурил глаза и внимательно оглядел Лиса. Генерал не понимал, куда гнет седой, никто вокруг не понимал, и оттого становилось неспокойно.

– Хоть помру не напрасно, – буркнул Лис под нос и медленно повернулся к лжесвидетелю. Петренко догадался, понял, закричал на весь двор, будто гром громыхнул:

– Стой, безродина! Стоять! А седой и бровью не повел. Подшагнул к четвертому, что онемел от страха и сделался бел, как некрашеное полотно, холодно улыбнулся и средним пальцем, будто стрелой из лука, пробил ямку под горлом, как раз посреди ключиц.

– Три. – Лис вырвал палец из раны. Горлом хлынула кровь, пошла розовыми пузырями, и лжесвидетель повалился наземь, дергаясь, будто припадочный.

– Ошибся ты, генерал, в трех смертях я виноват. Лишь один остался - сказал седой, вытирая руку об рубашку.

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Солнце припекало Сергею голову, да и сам он под своей кольчужной курткой весь вспотел и шел дальше через силу. Снимать ее в данный момент нельзя - любая допущеная в лесу мелочь и ты труп, так-что лучше потерпеть, тем более что до "чистой" зоны осталось всего-ничего.

Взобравшись на знакомый холм (через него все сталкеры из лагеря уходя в глубокий лес) и отмахнувшись мечом от лениво напавшего на него куста (этот шевелящийся пучек лиан кроме как кустом назвать было нельзя), увидел то что искал - одну маленькую деталь которой не хватало Сергею для полного счастья после рейда. Сев на корточки он с улыбкой начал обрывать сиреневые цветки (этих самых лиан), в лагере называемых "зеленухой". Конечно сталкер испытывал легкую грусть, ведь денег на цветы, выращиваемые старухой Клавой, у него небыло, но он знал что Светка будет и этому знаку внимания счастлива. А ведь он так любил видеть ее улыбку...

***

Утро выдалось пасмурным, однако Свету это не волновало ведь сегодня из рейда возвращался ее парень, а это перекрывало все плохое что могло сегодня случиться. Их домик стоял на окраине городка свободных сталкеров, расположившегося в лесу. До ближайшего крупного поселения было целых восемь километров по опасному лесу, поэтому в лагере жили тесной семьей (насчитывавшей что-то около двухсот человек).

Сев на кухне Света открыла оконные ставни (стекло в поселке было дефицитом) и уставилась на КПП в керпичной стене, окружавшей поселок. Ей казалось что вот-вот там появится шагающий кошачей походкой Сережа.

Однако прошла минута, вторая, третья но никого небыло... Вздохнув она нодошла к плите (для создания которой потребовалось найти целых три артефакта и сверх того нанять хорошего артефактора) и поставила чайник. Ждать еще неизвестно сколько, а кушать-то хочется. Да и парня нужно чем то порадовать.

Думатьо том что он может и не вернуться не хотелось. Девушка не любила работу Сереги, да и кому понравится, когда ее парень каждую неделю уходит в место, из которого однажды может не вернется. Тем не менее Сергей, в свою очередь, мягко отказывал подруге, в еетпросьбе завязать с этим. Да Света и сама понимала что если он перестанет быть сталкером, то выживать им обоим станет труднее. Можно было продать старый домик Сергея, в котором он жил до переезда к ней, но покупатель, решившийся переехать в глухой сталкерский лагерь, так и не нашелся.

Света посмотрела еще раз в окно, и вздохнув, принялась за работу...

Пришел Сергей уже под вечер. Девушка заметила его еще на подходе к дому и побежала в прихожую его встречать. Сергей, в отличии от привычного, был хмурым, а руки его были пусты. Отстранив подругу, пожелавшую его поцеловать, он молча прошел к себе в комнату.

Света с минуту стояла смотря в пол и ее душу разрывали противоречивые чувства, от обиды до гнева. В конце концов Света, громко хлопнув дверью, ушла на кухню села за стол, спрятав руками текущие из глаз слезы.

Сергей вышел из комноты через двадцать минут и сел напротив светы. Сидел он так около минуты и вглазах парня метались противоречивые чувства, Света же в свою очередь специально на него не смотрела. Наконец приняв какое-то решение Сергей сказал:

- Молчи и слушай. - Света подняла голову и тут увидела что на спине Сергея рюкзак а под ногами стоит сумка с вещами. - Ты не обижайся, но тут таое дело... - Слова явно не клеились но помолчав пару секунд сталкер продолжил. - Я в общем ухожу. Ты красивая, хорошая девушка. Но я тебе не подхожу... Помолчи... Я встретил... сталкершу. Да сталкершу! Она мне понравилась и я понял что влюблен... Я не люблю тебя...

Монолог скомкался и Сергей со Светой сидели несколько минут молча. Затем парень поднялся на ноги, поморщившись размял плечи, поднял сумку и ушел... Совсем ушел...

***

Следующие месяцы для Светы сложились одним черным комком. Она помнила как бегала к нему домой, стучала кулаками в дверь, что то орала, плакала а Сергей не открывал. Были попытки найти его через знакомых. Одни из них, в свою очередь, говорили что он ушел на завод, другие, что на армейскую базу. Шол день за днем, проходили ночи в слезах и однажды произошел срыв.

Лежа в госпитале Света немного пришла в себя. Там она и познакомилась с одним молодым артефактором, зауончившим обучение на заводе. Тот помог ей выбраться из эмоциональной ямы, в которую она себя загнала а через год они уже обвенчались...

Шли годы. Давно была забыта та старая любовь. Света со своим мужем уже воспитывала пятилетнюю дочь, когда пришло письмо. Письмо от сергея. И это почти десять лет спустя!

Света стояла прихожей и на губых играла саркастическая улыбка. "Неужели решил пошутить? Решил вспомнить?.." Играли в голове ироничные мысли. Глаза тем временем бежали по строчкам и улыбка начала сползать с лица.

***

 

"Здравствуй милая. Ты молодец, если читаешь эти строки. Знаешь, десять лет назад я не сумел сказать то, что пишу тебе в этом письме. Помнится я ушел, напоследок сказав о том что полюбил другую. Как это нелепо... Я написал это письмо тем же летом и взял у Андрюхи обещание отправить его тебе от моего имени, когда не останется следа от меня, когда все уже забудется. Знаешь самое тежелое сидеть сейчас дома и слышать как ты плачешь за дверью... Знай - я тоже в тот день плакал, сидя на полу и уткнувшись лицом в колении. Я обманул тебя, и нету мне оправдания, а дело вот в чем.

Я возвращался в тот день из ходки и мне было очень плохо. Я обратился к нашему врачу и получил ответ что "зеленуха" к которой я притрагивался оказалась ядовитой, и что тепрь я заражен, а жить мне осталось всего две недели. Я никуда не уезжал, не любил другую. Да и как возможно тебя разлюбить?

Знай что мне было очень хорошо рядом с тобою, но я просто не смогу умирать на твоих глазах, понимая что ДАЛЬШЕ ты будешь жить только прошлым. Я думаю что так будет лучше.

Просто знай что что я тебя люблю до самой смерти и жалею о том что не стал твоим мужем. Желаю тебе счастья."

БОРЬБА

Пролог

Хриплый голос, в котором можно было распознать хорошо сдерживаемую ярость твердо спросил:

– Получается, и в гибели заставы я виноват?

Артефакторы, уже готовые подтвердить и исполнить приговор генерала, замерли с поднятыми руками.

– Да.

– И вчера ночью я на мирных жителей напал, кошелек забрал?

– Да.

– А правда ли, что двум смертям не бывать, а одной не миновать?

– Да. – Петренко сощурил глаза и внимательно осмотрел Лиса. Генерал не понимал, куда гнет седой, впрочем никто вокруг не понимал, и от этого становилось неспокойно.

– Ну хоть сдохну не напрасно, – буркнул Лис себе под нос и медленно повернулся к лжесвидетелю.

Петренко догадался, понял, закричал на всю базу:

– Стой, безродина! Стоять! А седой и бровью не повел. Шагнул к четвертому, который в этот момент онемел от страха и стал белым, как полотно, холодно улыбнулся и средним пальцем, будто пулей из автомата, пробил ямку под горлом, как раз посреди ключиц.

– Три. – Лис вырвал палец из раны. Горлом хлынула кровь, пошла розовыми пузырями, и лжесвидетель повалился наземь, дергаясь, будто припадочный.

– Ошибся ты, генерал, в трех смертях я виноват. Лишь один остался, да и тот теперь наказан.

Скол в ужасе завыл, вниз и спрятался под скамью. Пока с обнаженными мечами и готовыми к стрельбе вавтоматами собирались обозленные происшедшим солдаты, Лис успел попрощаться с Эйдолом. И будто в живую увидел отросток, что точил душу генерала, поддувал огонь злобы. А когда оставалось до Лиса всего ничего, каких-то пару шагов, густой зычный голос разнесся над толпой. Вязкий, тягучий, будто мед. Бойцы замерли, словно муха в варенье. Оглянулись, расступились.

– Не хорошо, генерал. – На середину двора вышел Мороз, мрачный, насупленный. – Кому из сведетелей ты поверил? Разбойнику? Думаю, у них, у всех четверых, руки по локоть в крови! Невзлюбили седого? Так он у нас и не девушка, нравиться не обязан! Чего хвосты сразу поджали? Ты, Мухамед? Ты, Локоть? Молчите? Кто человека едва не проворонил? И кто его спас? Зов леса, без спросу – это моя забота, вас не касается!

Морозов голос гремел в полную силу, собаки отбежали подальше, солдаты и те конфузно отошли назад. Лишь на мгновение что-то дрогнуло в глазах Петренко и снова покрылось льдом.

– Как я сказал, так и будет!

– Ну тогда солдата определяй к солдатам, – буркнул Мороз. – Не в тюрьму. В казарме ему место.

Бойцы, стоявшие вокруг зашипели. Еще чего не хватало! Своих предал, простых жителей убивает! Старик на возмущенный ропот и ухом не повел.

– Бойца к бойцам! – на весь завод рявкнул артефактор.

Петренко поморщился, но рукой согласно махнул: – Пока под расстрел его отдовать не будем, пусть среди бойцов посидит! Уж там-то глаз с него не сведут!

Эпизод 1

Три дня Лис валялся на койке в больничном корпусе, без движения, рядом с остальными ранеными. Все окружающие смотрели на постояльца как на прокаженного. Кто мог отползти – отполз подальше, но палата не растягивается как резина, и кому-то всеже пришлось лежать рядом. Однако ничто не длится бесконечно.

Утром, на четвертый день, едва только Лис встал на ноги, пришел Альфред и забрал приговоренного из больницы в казарму, где обитали здоровые бойцы. У самого входа в корпус, где жил гарнизон завода, седой неожиданно остановился, оглянулся и попросил кружку самогона. Альфред удивленно поднял брови, однако усмехнувшись, подозвал проходившего мимо бойца (совсем еще пацана) и послал его за водкой.

В отличии от остальных, капитан на Лиса не злился. Альфред не первый год Эйдол топтал, соответственно понимал ситуацию лучше тех кто на площади сегодня выпендривался.

Принимая кружку Лис мрачно прошелестел:

– Теперь уже точно без меня уйдет Дубиня. Ну и легкой дороги ему.

Старый офицер без неприязни смотрел на Лиса. Он понимал что не может человек дарить первому встречному жизнь, своей жизнью ради этого рисковать и тут же отбирать за пустяк три других. Не может.

– Рот держи на замке, в драки не лезь. А дальше посмотрим что к чему и с чем едят.

Закрыв собою свет, проникавший через дверной проем в казарму Лис переступил порог и почти сразу получил сапогом в грудь. Боец, кинувший полупару своей обуви, мог гордиться собой - чуть в лицо не попал. Лис конечно мог и пригнуться, но сзади стоял старый капитан, и что же – за человеческую теплоту сапогом в лицо?

– Свет загораживаешь, бомжара немытый!

Лис вошел в помещение и оглянулся на Альфреда. Тот показал в дальний угол, куда скудный свет слабенькой лампы, висевшей недалеко от входа, фактически не доставал. В том углу, отдельно от всех, стояла незастеленная койка, если это можно назвать "койкой". Голое дерево, ни куска тряпки, ни перышка.

Все смотрели на прибывшего с нескрываемым презрением. Это же надо! Вон что генерал придувал, вот удружил! Добропорядочных солдат сделал охраной убийцы! Были тут свои бойцы (заводские) были и чужие (подтянувшиеся свободные сталкеры) и работы было много даже без это скотины, за ко орой ссотреть необходимо. Теперь офицеры не давали даже вздохнуть свободно. Вот-вот порубежники нападут, тут не до отдыха на койке. По семь шкур с каждого спускали, семь потов сгоняли на ежедневных тренировках. Пока можешь идти и дышать, боец должен тренироваться - живее будешь. И сейчас парни как раз на тренировку собирались, когда вошел Лис.

– А ну вон пошли, лоботрясы! Быстро все на свет! – Альфред чуть не пинками выгонял бойцов из казармы.

Нашлись здесь и такие, кто оказались моложе капитана лишь на год-другой, седые и немногословные, как сам Альфред. Но и старые и молодые, друг за другом выскакивали на улицу, смеялись и топотали на весь двор и будто дети, сбивали с травы росу. Впрочем, будить было уже особо некого, веся казарма поднялся. Широкой лентой солдаты вытекали за железные ворота, к речке, и в голове колонны Альфред.

У мертвого холма (холм и территорию на километр вокруг него травили дочерна - солдатам некогда следить за, хоть и вялым, но всеже лесом, при больших нагрузках), немного не добегая до речной пристани, бойцы хватали мешки с с песком, накидывали их на плечи и бегом уходили вокруг холма. Только-только показался краешек солнца. Двоих солдат оставили для присмотра за седым, и те косились на подопечного с ненавистью, как на собственного врага. Все бегают и плавают, а ты сиди тут, сторожи преступника! Лис же свернувшись клубком на жесткой койке, притих в своем углу и даже дышал через раз.

Скоро окончательно рассвело и бойцы, тренировавшиеся на улице, побросали мешки, скинули майки, берцы да сапоги и, тяжело дыша, один за другим ушли с каменистого обрыва в речку. Пока заводь пересечь туда и обратно – успеешь не только отдышаться, но и снова запыхаться. Вот где капитан любого молодого солдата обставит и под хвост себе загонит! Вроде и не спешит, но пока остальные на берег вылезут, успевает и сапоги почистить, и одеться полностью. А затем опять бегом назад. Столько тоски, от осознания чем занимаются их собратья разлилось в глазах тех двоих, что охранять при нем остались... Лис лишь ухмыльнулся - себя вспомнил. Будто совсем недавно было, а кажется, вечность прошла...

Солдаты вскоре вернулись, поели и забылись коротким дневным сном, а потом до самого вечера точили боевые навыки дерясь в рукопашную, на мечах и стреляя из автомата по мишеням. Все понимали что если придут порубежцы то жалеть никого не станут. Порубежники – бойцы страшный, хитрыми, ловкими и безумными стали, за годы жизни в своем лесу.

После дневных трудов, уже в сумерках, бойцы подначивали друг друга, типо, каких двоих-троих стоит? Если таких, как этот Сивый, что пыль рубашкой сейчас по углам собирает и может лишь мирных жителей резать, так и одного Рябого хватит. Лис все слышал, но только ухмылялся. Тот Рябой, с быками периодически забавлялся (когда тех на убой вели). Обхватит за шею и гнет книзу, пока не упадет рогатый на колени, а потом ладонью «хлоп» в плечо, и скотина бессильно валится на бок. А звук от шлепка шел такой, будто кнутом кто-то щелкнул. Правда не он один - еще с десяток бойцов, живших в казарме, тоже валили быка с одного удара. У свободных сталкеров не меньше. Быков на всех желающи не напасешься... они даже пугливы стали, как человека увидят сразу бегом назад в загон.

Ел Лис в подвале с отмычками (рабами, прямо в огромных количествах закупаемых в "Лесном" городе. Их использовали сталкеры для протора дорог в лесу, да и торговцы для обслюживания себя любимых), от которых за версту несло навозом. Ел специально медленно, чтобы охранники в бешенство вошли. А те, в свою очередь, менялись так часто, что даже лиц их седой не запоминал.

***

Вечером, через три дня бездействия Альфред подозвал к себе в кабинет (находившийся почти в плотную к казарме) Лиса и объявил:

– Вот что, парень, к тебе двоих бойцов приставил, от тренировок оторвал, неправильно это. Как-никак война идет. С завтрашнего дня ты тоже с нами тренироваться будешь. Уже и мешок для тебя песком набили. Ранен ты или нет – меня не касается. Понял?

Лис только ухмыльнулся, а Альфред поежился - странные глаза у седого. Как небо ясное – так они синие, а как пасмурное – серые.

– А мешок для меня кто готовил?

– Рябой. А что?

– Да ничего.

Альфред проводил Лиса с улыбкой. Поначалу капитан боялся, как бы горячие головы буянить не начали, не устроили седому темную, холку не намяли. Но то ли брезговали, то ли не оставалось лишних сил после занятий – только касалась голова подушки сразу по казарме разносится похрапывание. Ночью Лис уснул поздно. Ворочался на голом дереве и все понять не мог, для чего генерал не убивает приговоренного. Для чего кормит, поит, скучать не дает? Ни к чему так и не придя уснул.

Утром сталкер проснулся незадолго до побудки. Не спеша поднялся, оэразгладил на себе мятую рубашку и, выходя во двор, столкнулся с Дмитрием – командиром пришедших на Завод одиночек. Сегодня его была очередь выводить отряд на разминку. Лис вышел на улицу и они проводили друг друга внимательным взглядом. Долгач улыбнулся и вошел в казарму. Лис же, ухмыляясь, взлохматил неровно стриженные волосы и сошел по железным ступенькам вниз.

Бежал седой до Вороньей Головы очень тяжело, будто жидкий огонь был залит в жилы. Постоянно казалось – только прыгни в речку, сразу вода зашипит и взлетит паром. К тому же еще и из открывшихся ран потекло. К Вороньей Голове Лис прибежал и вовсе последним. Бойцы к тому времени все уже были на месте и расхватали свои мешки, тут и увидел Лис то «чудовище», что в ожидании притаилось под кустом. Стиснув зубы, он взвалил на плечи неподъемный мешок. Сразу потекло еще и из раны на шее, и нельзя сказать, что мир сделался после этого светлее. Седой лишь мрачно подумал, что никогда не заживут укусы мечей и пуль. Остается или умереть под этим мешком, или добежать. Даже не добежать - дойти бы…

В голове шумело, рубашка вымокла потом пополам с кровью, губы искусал. Все казалось – что все внутренности перекрутило как тетиву на арбалете, вот-вот лопнет, и кранты бывшему солдату. А если сердце и не лопнет, тогда ноги под такойьтядестью гармошкой сложатся. Рубашка теперь вообще не пойми какого цвета: не то багровая, не то просто черная.

Половина бойцов уже плыла к противоположному берегу, другая половина только сбрасывала мешки на желтую траву, когда из-за холма, шатаясь, будто пьяный, показался смертник. Бойцы начали было ржать, но Дмитрий, прикрикнув, заткнул всем рты. Дыхание, типо, берегите, остолопы, вам плыть еще необходимо.

На обрыве никого не осталось, кроме Дмитрия, когда уже даже не бегом, а шагом, приполз Лис. Бросил мешок, упал ничком и глухо захрипел. Не двигался, сил не осталось, и только хватал воздух ртом. Дмитрий, подозрительно сощурившись, окатил Лиса удивленным взглядом. Еще утром бандит человек был как человек, а теперь на лице резко проступили скулы, кожа натянулась, шрамы стали резче, глаза потемнели как грозовое небо. Седой, качаясь, через силу поднялся и стоял, пока не прошло головокружение. Дмитрий бросил быстрый взгляд на затоку. Нет, не будет сегодня возможности плыть со всеми ему самому. Скоро бойцы начнут возвращаться, а этот седой все дышит и надышаться не может. А когда Лис шагнул к обрыву, командир сталкеров удивился так, как никогда не удивлялся. Хотел остановить арестанта, но чтобы не пустить того в воду, пришлось бы убить парня – серые глаза стали просто бешены.

– Не иди. Ко дну пойдешь, – сделал всеже попытку офицер.

– Не твои проблемы, – просипел Лис, а в груди его свистело и клокотало.

– Рубашку-то хоть сними.

Лис в ответ лишь промолчал. Не прыгнул с обрыва, а просто неуклюже свалился и сразу ушел под воду с громким всплеском. Дмитрий, перегнувшись над невысоким обрывом, все искал внизу очертания подопечного и наконец выдохнул с облегчением. Не дай Эйдол - пришлось бы отвечать за смертника. Лис всплыл на поверхность, будто бревно. Полежал немного на спине и сделал слабый гребок, потом еще, еще…

Бойцы постепенно друг за другом выходили на берег, как на подбор, крепкие, блестящие. Отряхиваясь и отпуская сальные шутки, они бегали по берегу ища свои рубашки по нашивкам и подписям.

– А что, парни, не проплывал ли кто мимо вас?

На вопрос Дмитрия солдаты грянули смехом так, что вороны разом поднялись с ближайших деревьев.

– Да несло что-то волнами навстречу, а что – не понять. Разве только… по запаху!

Бойцы, все как один, отдались всеобщему сумасшествию и, держась за животы, покатились по прибрежной гальке. Лишь Дмитрий не смеялся. Кусая губу, он осматривал развеселившийся отряд и качал головой.

– А не сбежит? 

– Рябой первым отсмеялся, встал с земли и поскреб затылок, оглядываясь на море.

– Не-э-э! Без меча никуда не денется! Дрожит над ним, как мама над ребенком, – давясь хохотом, ответил Локоть.

– Хооошо! – Дмитрий, хлопая в ладоши, поднял отряд на ноги. – Эй, там, а ну бегом галопом, во всю силу!

Нескоро осела черная пыль, взбитая босыми ногами. Последняя пыль. То ли дождями ее теперьприбьет, то ли сразу снегом…

***

Бойцы уже с трудом вставали после короткого девного сна, когда на двор, заплетаясь в собственных ногах, пришел Лис. Видно было что он много раз падал, но раз пришел, значит вставал и шел дальше. Мокрый и за день похудевший сталкер ни на кого не смотрел, но от его глаз можно было зажигать костер. Старуха, которую еще генерал нанял, сына няньчить, аж попятилась и зашептала:

– Боги, боженьки, Радик! Как же поранили тебя, оболтуса! Все не бережешься, малец, броник не надеваешь! – Глаза старухи заволокло сумасшедшими слезами. И в полной тишине на притихший плац влетел Петренко и затряс няньку за плечи:

– Очнись, безумная, не Радик это! Лис, убийца и вор! Прошлым летом убили Радика, да очнись же ты!

Генерал чуть душу из полуслепой бабки не вытряс, еле успокоился, а затем с такой ненавистью взглянул на Лиса, что все стоявшие рядом изумленно ахнули. Солдаты, отмычьки и офицеры стояли раскрыв рты, и даже дышать забыли. Как же похож стал мокрый, измученный Лис на Радика, убитого в той злополучной битве у мертвого города! И как сами этого не увидели? Таким же образом, как сейчас Лис, приполз тогда генеральский сынок на базу, так же рвал ветер рубашку (порваный броник он оставил в лесу), так же не было на нем нашивок. Только СВДшки в руке седому не хватает для полного сходства с Радиком, а лицо и вовсе один к одному - те же черты, тот же взгляд. Соотрядовцы Радика, уцелевшие в той битве, за оружие похватались. Показалось – шагнул старый командир на плац прямо из прошлого, идет, шатается, вот-вот упадет.

Но ничего этого Лис не заметил. Скрипя зубами он подошел к казарме, поднялся на порог, привалился к железному дверному косяку и ничего вокруг не слышал - все злоба заглушила. Нельзя злобу отпускать из сердца в таком состоянии, с нею и силы тут же уйдут.

– Ну чего остановился? Свет не закрывай тряпка!

Из глубины избы прилетело сталкеру коженым берцом в грудь и Лис опрокинулся навзничь, будто убитый. Сейчас даже курица крыльями взмахнет – снесет как перышко. А бойцы, тем временем, руг за другом выходили на улицу, брезгливо перешагивая через смертника и ни один из них руки не подал. А Лис смотрел мутным взглядом в небо и кусал губы, пытаясь подняться.

– Наверное, он даже до середины не доплыл. – Гиря ногой откатил Лиса с дороги. – Обессилел совсем. Жалость какая! – сказал и откатил еще дальше.

– Не-э-э, – почесал затылок Серж. – Видно, к берегу прибило. Оно ж не тонет!

Петренко, наблюдавший за издевательством, первый грянул хохотом, а там и остальных смех разобрал. Уже далеко перевалило за полдень и теперь солдаты уйдут за городской стеной учиться рукопашному бою и вернутся затемно. Теперь отлынивать и разлеживаться никому нельзя - враг на носу. Чего недоделал, где недоучился – сразу аукнется.

Гиря с изумлением уставился на собственный сапог. Носок яврко горел алой кровью.

– Да он кровью истекает как резаная курица!

– Вот сволочь! Весь плац испоганил! – Толик указал на пятна крови у крыльца, на само крыльцо, на дорожку от железных ворот к казарме.

– А ну-ка, Изя, быстро слетай к тому берегу и обратно. – Сказал Дмитрий, задумчиво глядя на Лиа. – Посмотри там, доплыл или нет! Понял приказ?

– Так точно! – Молодому и сильному бойцу второй раз залив переплыть – раз плюнуть.

– А ты, Лисья морда, снимай рубашку, если ранен. – Сказал Петренко и подошел к самому крыльцу.

Лис молчал. Он уже нашел в себе силы и поднявшись на одно колено покачал головой, глядя испод бровей снизу вверх.

– А если не снимешь рубашку, значит будем считать что не ранен, – процедил Петренко сквозь зубы.

Лис холодно улыбнулся. Задумка генерала проступила на его лице как кровь на белой простыни. Если не ранен – значит и жалеть незачем, пусть и дальше с остальными бойцами занимается завтра, послезавтра и так далее. А там, смотришь, и даже рук своих марать не придется – сам подохнет.

Седой молча стиснул зубы. Прятаться за собственную кровь?… не этого ли ждет от него генерал? Унизиться? И чего он так взъелся?

Ситуацию разрядил Дмитрий:

– Время не ждет, бестолочи! – прошептал Лис. – Двигайте все за ворота!

– Я не расслышал. – Генерал окатил Дмитрия, стоявшего ближе всех, злым взглядом.

– Время не ждет, бестолочи, – медленно, с расстановкой повторил тот. – Вон за ворота!

Петренко ухмыльнулся: – Этого со всеми. Если здоров как бык, значит нечего за овцами бегать.

***

За заводской стеной, на поляне, вытоптанной до единой травинки, было шумно. Заводские и свободные сталкеры дрались на мечах, в рукопашную и стреляди по мишеням из различного оружия. Ядреный запах пота, пропитавшего землю, обещал проблемы с проросшим весной лесом (который обязательно почует стольблагоприятную для себя подпитку).

Лис сидел у старого дуба, у всех на виду. Стоять он не мог – ноги совершенго держали. Вкоре бойцы отряда прервались не на долго, когда прибежал Изя и что-то шепнул Дмитрию, тот – Альфреду, и все трое в шесть глаз уставились на Лиса.

– Доплыл, – с удивлением в голосе пробормтал Димка. – На том берегу кровавый след остался.

Сталкеры и бойцы, повернулись к старому дубу, у ствола которого то ли дремал, то ли просто сидел с закрытыми глазами Лис.

– Ну чего встали! – рявкнул резозлившийся Петренко. – Трое с мечами ко мне!

Вечером Лис шел назад очень медленно, отдыхая через каждый шаг. След во след шел Жало, молодой сталкер, и похоже ему в серьезные передряги встревать еще не приходилось. Седой между своих лопаток чувствовал взгляд бойца и дуиал: кинжалом охранник в спину бьет, или в спину подгоняет, чтобы быстрее шел. Жаль, оглянуться лишних сил не было. Лис замер на пороге казармы, закрыв собою последний солнечный свет и остановился - силы прямо на порожке и кончились. Зубами скрипел, а плац прошел без остановки и на крыльцо поднялся, расправив плечи и подняв голову. А что плечи расправил криво и голову вздернул косо, в этом он виноват – изранен пулями, словно медведь пчелами. На одной силе воли и дотянул до казарм и теперь, под язвительными взглядами просто не мог рухнуть в шаге от помещения. Стоял, тяжело дышал и ждал спога. Сапог незамедлительно прилетел и лениво стукнул в грудь. Лис крепко держался пальцами за косяк, только поэтому и устоял, затем сделал шаг вперед и упал на пороге – там и на ночь остался. Никто из находившихся в казарме бойцов не поднялся и даже бровью не повел. Безрод и есть безрод. коврик преддверный.

***

Казалось уже что с ночными кошмарами покончено, но факты говорили обратное...

Лис вдруг обнаружил, что кобура с пистолетом открыта, хотя оружие было на месте. После проверки выяснилось, что от полного магазина в семнадцать патронов, с которым он пришел в мертвый город, осталась лишь половина, что огорчило и озадачило мужчину одновременно.

"Когда я стрелял?" - не понимал он. Лис никак не мог вспомнить, что случилось после того, как с ним связались по рации остальные члены его отряда, разошедшиеся по всему кварталу. Последний час жизни будто вырезали из этой "кино-ленты"...

- Дядя! Этот детский голосок заставил сердце сжаться. Лису рассказывали о таких призраках... "Не говори, не прикасайся и не смотри". Решив последовать этим трём золотым правилам, Лис, не реагируя на голос, развернулся в противоположную голосу сторону и начал было спускаться, но его вдруг дёрнули за рукав куртки. Горемыке всё же пришлось обернуться: за рукав держался розовощёкий мальчонка лет пяти-шести в сандаликах и синих шортах с заправленной внутрь маечкой. Образ дополняла суконная будёновка, что была на размер больше головы ребёнка.

- Дядя! - снова позвал мальчик.

Фантом это, или разновидность воздействия леса, но этот ребёнок сейчас сам дотронулся до Лиса, и ничего не произошло. Несмотря на это последний решил всё равно не говорить с ребёнком.

- Ты ведь волшебник, да? - не унималось дитя.

Лис лишь ошарашено мотнул головой, совершенно не зная, что ответить.

- Жалко. А ты солдатика не найдёшь? Моего, оловянного. Ты погоди, я не просто так. Я тебе вот чего подарю, - мальчик показал малость потертый блокнот с выдраными страницами, - его выронил один из твоих друзей, что из леса вышли.

Тут Лис решился и спросил. - А куда ушли мои друзья, не видел?

- Не знаю, дядя-солдат. Ну так что, найдёшь солдатика?

"Дядя-солдат" кивнул, всё-таки стрёмно как-то было фантому прекословить.

- Вот здорово. Я тогда на площадке подожду, возле "жирафы". Хорошо?

Ребёнок убежал, канув в пустоту за одним из деревьев, но звук детских сандаликов, шлёпающих по асфальту ещё долго отдавался в ушах Лиса...

"И где я буду искать этого солдатика?" - думал тот. Двери домов заперты, а окна первых этажей закрыты решётками. Подошвы армейских берцев скребли пробитый травой асфальт и этот звук эхом передавался от каждого сантиметра улочки. Небо окрасилось свинцом. Бронзовая пыль в редких лучах солнца шла куда-то вверх. Тишина давила. Но тут новый звук внёс свою лепту в зловещую атмосферу. Протяжный скрип раздался совсем недалеко, со стороны одного из домов. Тяжеленная дверь подъезда открылась, услужливо приглашая в дом нового гостя.

Когда Лис решился войти, дверь сразу захлопнулась, а полумрак поглотила тьма. Фонарик сталкер ещё весной посеял, потому, прижавшись к двери, он стал всматриваться в темноту. Тишина... Казалось бы ничего, кроме лёгкого шарканья. Стоп... Шарканья?! Лис порвал путы тишины вопросом...

- Кто здесь? Ответа не было, а шаги становились неумолимо громкими, вязкими, протяжными. Постепенно шарканье обратилось в скрежет. Идущий шептал. Шептал как-то надрывно, подвывая через раз. Шёпот был везде. В голове Лиса, под его ногами, в карманах. Что-то медленно двигалось прямо в его направлении. Седой попытался открыть дверь подъезда, но ни ручки, ни других приспособлений для открытия двери не было. Тут до него дошло, что дверь пропала, а заменила её шершавая бетонная стена.

На миг всё вдруг затихло, кануло в липкий ваакум пустоты. Лис прижался к стене, крепко зажмурив глаза. Ему казалось, что из темноты пришло то, что он увидит безо всякого фонаря. Воображение не рисовало страшных картин и исходов. Зачем? Уши прекрасно слышат тихий хрип, а лицо великолепно ощущает ледяную сущность подошедшего создания... Но что-то всё же заставило Лиса открыть глаза, и увидеть...

Память очень своеобразная особа. Иногда она милосердна, иногда нет. Для бессмертных память - проклятие, что сохранило в себе все столетия их жизни, убивая рассудок своего хозяина. Из кинолент жизни обычных существ, то бишь нас, память вырезает самые страшные кадры, позволяя жить не вспоминая прошедшего... Лис относился к смертным, потому всё, что случилось после того, как он открыл глаза, совершенно вылетело у него из головы. Но память не смогла стереть те, первые секунды огромного ужаса: абсолютная тьма, белые, обтянутые кожей руки и чёрный хрипящий силуэт. Лиса охватил тот страх, что сковывал, что заставлял сжаться в комок, закрыв глаза и уши. Попытка закричать оказалась тщетна: из лёгких выходил сдавленный сип. "Глок" вылетает из кобуры, лязгнув затвором о стальную заклёпку на ремне... Вспышка, звон в ушах, эхо... Страх улетучивается, остаётся лишь пелена перед глазами. Тишина...

То, что в пистолете совсем не осталось патронов сталкер заметит только во время хождения по коридорам. Много лет эти воспоминания хранились где-то глубако и далеко. Сейчас они всплыли, в этом кошмарном сне и врядли он рискнет ими с кем либо потом поделиться. А затем он проснулся...

***

Рано утром Альфред, подходя к казарме, почувствовал что-то странное. Вроде сидит кто-то на пороге? Или кажется? Нет, не кажется! В самом деле, сидит человек на пороге прямо на жизнь обозлился. И сон ему не в радость. А подойдя к железной лесенке, офицер замер, будто истукан. Как поднял ногу над ступенькой, так и забыл поставить. Сидит приговоренный сталкер - к перилам железным привалился. Смотрит вокруг себя с такой невероятной злостью, что, не взойди солнце вовремя – дневной свет от глаз зажегся бы, а он сидит и ждет - готов уже. Зубы крепко сжаты, лицо – чисто череп, обтянутый кожей. Седой и без того огромной силой не наделен, быка с одного удара наверняка не повалит, а после вчерашнего даже смотреть на него больно.

Хотел командир что-нибудь сказать, но передумал. Каждый свою судьбу сам в кулаке держит - а этот смотрит, будто и вправду огнем обжигает. Даже в глазах защипало. В ярости парень, ох в ярости! Зубы съест, а пробежит и проплывет, если душу ранньше Эйдолу не отдаст. Даже если умирать станет, но всеравно помощи не попросит, хотя кого ему просить? Бойцы и мизинчика не протянут.

Сталкеры выходили друг за другом и с изумлением оглядывались. Ведь сами видели, как рухнул вчера Лис на пороге. Так и не дошел до своей койки, только пол кровью испачкал. А сейчас сидит в уголке, зубы скалит и ни на кого не смотрит. Будто и не случилось вчера ничего, будто спал всю ночь на мягких матрасах.

Плюнув под ноги, Рябой даже в казарму вернулся, пристально обозрел койку Лиса. Свежей крови нет, все старое, значит, всю ночь на полу пролежал, и только под самое утро холод в себя привел. Сидит теперь - ждет.

Лис последним поднялся, последним и побежал. Как и вчера, у Вороньей Головы бойцы похватали мешки и, пыхтя, побежали вокруг. Лис, задрав голову к небу, что-то прошептал, скривился и рванул огромный мешок на плечи. Мухамед не стал рвать во всю силу, встал за смертником, и сам видел, как потекло по спине у того что-то темное, прямо из-под мешка. Для пота рановато, значит… кровь? К слову сказать, и мешок-то не маленький - царь-мешок! Такой лишь Рябому или бойцам поздоровее на спине таскать, а тут кожа да кости, не ходите ко мне в гости! Раздавит мешок седого, как пить дать, раздавит! А Лис по сторонам не смотрел вовсе. Мухамед усмехнулся - гордость штука тяжелая, недешево обходится, к тому же Лис и сам не маленький, понимает, за какой груз уцепился.

Мухамед пристроился следом за Лисом и удивлялся - уже не бежит седой, а просто еле ноги передвигает, колени дрожат и подгибаются, вот-вот рухнет. Давно уже должен был упасть, но бредет седой, будто осел под поклажей. Наверное, губы до крови искусал. Мухамед забежал вперед. Бредет себе жилистый человек в красной рубашке, под огромным мешком дороги не видит, пот заливает глаза, а на зубах скрипит колышек, обернутый кожей. Седой кожу разгрыз, до дерева добрался, рубашка промокла, кровь на землю капает. И куснула Мухамеда в этот момент шальная мыслишка – а того ли генерал виноватым сделал? Этот из-за угла ни за что не нападет. Захочет кого убить – подойдет и убъет, как тогда, во время суда. Но с такой-то гордыней да из-за угла?

ь– Не плыви. – Сделав круг, Мухамед на обрыве сбросил свой мешок на землю.

Прогулочным шагом он даже не запыхался. Лис же на мгновение замер, дал Эйдолу рассмотреть себя, и вместе с мешком рухнул назад. Загремела галька и Мухамед поморщился. Седой с таким посвистом всасывал воздух, что солдату казалось, вот-вот его грудь разорвется. А когда чужак поднялся, встал на обрыве и осмотрелся кругом темными от усталости синими глазами, Мухамед только и подумал: синее к синему.

Лис все же прыгнул с обрыва и долго отдыхал на воде. Мухамед плавал кругами, не решаясь уйти далеко. Остальные бойцы уже выходили во двор после короткого дневного сна, когда Мухамед и Лис прошли в ворота.

Как и вчера, двор Лис пересек прямо, не шатаясь, и лишь войдя в казарму, рухнул на пороге. Солдаты грянули смехом, но Мухамед не подхватил. Все смотрел в спину человеку, который и помощи не принял, и на подставленное плечо не оперся. Даже костыль с рогатиной, срезанный по дороге и поднесенный от души, зашвырнул подальше... Вернее, хотел зашвырнуть, но улетел тот костыль едва на несколько шагов. Так и шел седой, морщась, и слова не сказал. А у самых ворот выплюнул колышек с ошметками изжеванной бычьей кожи и ногой поддал.

На поляну однако Лис пришел сам. Сел под свой дуб и дышал так легко и незаметно, что казалось – концы отдал. А вечером, переступив порог казармы и крепко ухватившись за косяк, Лис замер в ожидании сапога. И дождался. Лишь покачнулся, когда в грудь ударило огромным берцем. Седой не упал, а только посмотрел сквозь муть в глазах туда, откуда прилетел вонючий подарок. Мухамеду даже показалось, что Лис ухмыльнулся краем губ. А сталкеры и ббойцы во все глаза смотрели на седого, как шел он к своему углу, и должно быть, сглазили не раз – чужак спотыкался на каждом шагу и путался в ногах. Но, видно, хранил его Эйдол, ни разу не упал. Добрел до койки и рухнул на голый тес. Лишь когда всё уснули зыбким, тревожным сном, Лис на четвереньках выполз на порог, скатился с лесенки, и там его вывернуло чуть не наизнанку. Как ни было муторно и больно, заставил себя улыбнуться. Одними губами…

***

Этот сон отличался от остальных. Раньше его сны, будь то воспоминания или бред, были снами а сейчас Лис полностью осознавал что находится на заводе и наблюдал за всек будто со стороны.

Одно действующее лицо было ему знакомо - это был Лесник, встречавшийся ему во сне чуть ранее. Также он знал это место (седой бывал тут пару раз) - окресности армейской базы.

— Командир мы мужика задержали, — хмуро доложил старшина. — Не успел патруль за ворота базы выйти — глядь, а он тут шатается. Ну, они его задержали и ко мне.

— Сопротивление оказывал? — с интересом спросил Петровский.

Старшина угрюмо покачал головой:

— В том-то и дело, что никакого. Все команды с полуслова выполняет.

— Чем ты тогда недоволен? — удивился майор. — Было бы наоборот, тогда…

— Было бы наоборот, тогда мои его без колебания грохнули бы, — ответил Прокопенко, — а он наоборот, слишком послушный. А сам ухмыляется все время так гадко, что пристрелить хочется.

— Ну и застрелил бы, — зевнув, лениво сказал Петровский. — Что ты мне тут сопли разводишь — гадкий, пристрелить, но послушный, не стрелять… Давай его сюда, побеседуем.

Прокопенко щелкнул пальцами и тут же за его спиной возникла бесшумно огромная тень.

— Ого, — удивился майор, — что ж ты, без охраны его приволок?

— Говорю же, послушный, — ответил старшина, пропуская в кабинет мрачного великана, — Серов на крыльце, если что — стреляйте.

Старшина ушел. Петровский с интересом разглядывал огромную, горбатую фигуру, едва не задевавшую потолок.

— Садись, — предложил он, и горбун тут же сел на пол. Петровский только хмыкнул. — Ты кто такой?

— Я Лесник, — ответил густым басом задержанный.

— Лесник? — переспросил Петровский. — Что же ты здесь, за соснами присматриваешь и мутантов отстреливать не даешь?

— Я сам тот, кого ты называешь мутантами, — сказал ему сумрачно Лесник. — Не трать свое время напрасно, спрашивай то, что действительно хочешь узнать.

— Ты думаешь, у меня мало времени? — спросил майор.

Лесник утвердительно кивнул. 

— А я думаю наоборот, это у тебя очень мало времени.

Лесник мерзко ухмыльнулся и Петровскому тут же захотелось его пристрелить. Теперь он лучше понимал Прокопенко. Усилием воли он подавил это желание и спросил:

— Скажи, зачем ты пришел? Я же вижу, ты пришел сам.

Лесник кивнул:

— Да, ты прав. Я пришел немного приоткрыть тебе глаза на происходящее. Если захочешь меня выслушать — узнаешь много интересного. Не захочешь — просто умрешь.

Петровский усмехнулся:

— Очень страшно. А если я скажу тебе, что твои слова вызывают обратную реакцию? Как бы я не отнял твою жизнь.

Кузнец нахмурился:

— Послушай, майор. Я не собираюсь упражняться с тобой в словесности. У меня есть четкие инструкции в отношении тебя. Я знаю, что смерти ты не боишься. Но ты разумный человек, недаром тебе поручили зачистку Леса. Одно только вы, люди, никак не можете понять — Лес зачистить невозможно. Это все равно, как если бы ящерицы и змеи решили бы вернуть эру динозавров и собрались зачистить млекопитающих. Слишком поздно. А чтоб ты не сомневался в моих словах, мне велено показать тебе, если ты, конечно, не испугаешься, сердце Эйдола.

Петровский недоверчиво усмехнулся:

— Ты хочешь сказать, что оно существует? И я смогу, если захочу, им воспользоваться?

Кузнец прищурился:

— Конечно.

— Но, как я понимаю, это не совсем бесплатно.

— Совсем не бесплатно, — ответил Лесник, — бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Хранитель, я вижу, не ошибся в тебе.

— Какой еще Хранитель? — спросил майор.

— Тот, кто бережет Эйдол и его сердце, — Лесник ткнул грязным пальцем себе за спину. — Тот, кто решает судьбы всех живущих на Эйдоле. И твою судьбу тоже, майор. Тебе ужасно повезло, оказаться в нужное время и в нужном месте. Здесь ты сможешь изменить свою судьбу так, как захочешь.

— Что-то ты рано запел дифирамбы, — Петровский облизал губы, — я ведь еще не дал своего согласия.

— Ты уже его дал, — возразил Лесник, — думаешь, мы не знаем, что ты тоже смертник? Тебя послали очистить завод, при помощи порубежников, от сталкеров, но и тебя уберут. Ты слишком много знаешь. Кроме того, ты уже провалил операцию. Тебе нет прощения.

— В каком смысле — провалил? — насторожился Петровский.

Лесник вздохнул:

— Хорошо, я скажу тебе. Только уговор — не считай это шантажом. Договорились?

Петровский кивнул.

— Тогда слушай. Во-первых, ты не выполнил главный приказ — уничтожить сталкеров, проведших в лесу более трех дней. Кое-кто не вышел из строя. Не перебивай! — Лесник взмахом руки остановил пытавшегося возражать майора. — Просто слушай. У нас очень мало времени…

***

Очнулся Лис ка в дыму и ничего не видел. В голове проносились обрывки сна. Сна ли? Возникало чувство что кто-то хочет седому о чем-то сообщить, вот только о чем? Одно ясно - пока необходимо молчать об увиденном, да и кому тут о этом расскажешь?

Лис уже хотел шевельнуться, но непонятная тяжесть опутала руки и ноги. Из пара возникло лицо с белой бородой. Безрод узнал старика - Мороз. Явно над артефактом сидит и силу потиху из из него качает.

Лис закрыл глаза и будто невесомая птица взлетел над своим телом, будто самого себя увидел внизу на койке. А старик и вовсе не смотрел на тело, поднял голову вверх и глядел прямо в глаза сталкеру. Затем Лиса резко дернуло и он открыл глаза, почувствовав как то-то его несет, голова на весу болтается, а на душе так легко... И боль уснула.

– Рот закрой. – Все шепотом, шепотом, но, как ни шепчи, всеравно получается низкий голосище артефактора. 

Лис усмехнулся - смотрит старик в самое нутро. Мороз осторожно внес парня в казарму и прошел в угол. Пол скрипнул, но старый артефактор и ухом не повел. За день бойцы так устали, что, начни все доски хором петь – не проснутся. Положив седого на койку, приложил руку ко лбу, и Лис мигом провалился в сон...

...Мухамед едва успел отпрянуть, чтобы не столкнуться с артефактором нос к носу. Прыгнул за перила, затаился и не дышал, пока старик не ушел, только и услышал последние слова, сказанные в небо:

– Ты, парень, генералу нужен больше, чем он тебе.

Это он о ком? Кто генералу нужен больше, чем генерал кому-то? Что делал в казарме старый артефактор?

Мухамед огляделся и осторожно поднялся на крыльцо, приказав себе утром выйти раньше всех, пока бойцы весь двор не истоптали. Главное чтобы его завтра самого никто не заметил. А то найдется какой-нибудь зевака, станет вопросы задавать: «А куда это Мухамед ночью шастал?» Куда, куда… на кудыкину гору! Мухамед выскочил из казармы ни свет ни заря, присел над пятачком у самого крыльца, вгляделся, покачал головой. Огромные следы так глубоко вдавлены в землю, словно артефактор кого-то нес. Кто же позволит носить себя, если только не болен?

– Ты умеешь подходить неслышно, Мороз. – Мухамед встал и оглянулся. Артефактор вышел из-за спины, усмехнулсяьи кивнул:

– Это я его принес. Парень душу Эйдолу уже отдавал, только я придержать ее решил.

Мухамед долго смотрел в выцветшие глаза старика. Наверное весь завод вырос на этих глазах, все прошли через его руки после ходок в лес и перестрелок с порбежцами, и никогда артефатор не врал.

– Старик, ты ему веришь?

– Кому я верю, только Эйдол и знает. – Мороз говорил тихо, но голос рокотал, будто гром. – А вот ты уже не уверен?

Мухамед помрачнел. На душе муторно, а правда прячется так, будто она вор, а не девушка с ясным взглядом.

– Не ты ли на суде рубашку на себе рвал, застрелить грозился?

– Я. – Мухамед смотрел прямо и глаз не отводил. – Но я весь в сомненьях, старик. Не верится мне, что Лис мог зло причинить. В мыслях против генерала и закона иду. А ведь Петренко мне как отец.

– А я генералу как отец. – Артефактор пожал плечами. – Значит, и я против иду. Вместе, значит, идем?

***

Из-за угла вышел Альфред, чтобы разбудить своим коронным "ротаподъемом" (это при том, что деления на роты не имелось) бойцов на ратные труды. Лис, не дожидаясь приказа, вышел на крыльцо сам, и Мухамед смотрел на него во все глаза, а у Лиса-то вроде и румянец на скулах появился, вроде лицо посветлело и кривится теперь меньше. Увидев это боец оглянулся на артефактора, но тот уже ушел, оставив Мухамеда одного воевать со своими сомнениями. Сталкер с тоской смотрелел в спину артефактору и впервые завидовал седине и прожитым годам старика. Наверное, он не в пример легче одолевает противоречия в душе. И откуда Мухамнд было знать, что не легче, совсем не легче Морозу, а тяжелее. Ошибки, совершенные за жизнь гораздо больнее бьют.

Лис бежал увереннее, чем вчера. Так же хрипел, так же свистело в груди, но уже не вело из стороны в сторону, не шатало, ноги не подгибались, а когда воинство похватало мешки с галькой, Мухамед во все глаза уставился на лиса. седой же вздернул мешок на плечи и недоуменно замерев повернулся. Оглядел каждого из бойцов, кто еще не убежал и Мухамед отвел взгляд. Того, что сделал потом Лис, не ожидал никто. Седой сбросил мешок на землю, развязал веревку на горлышке, широко раскрыл – и полными горстями стал бросать гальку в мешок. Сталкеры, видя это, в удивлении рты раскрыли. Вот это наглость! Вчера едва концы не отдал, решил сегодня сдохнуть! И только Мухамед помрачнел, видя это, и прищурился. Это он ночью прокрался на берег и прилично отсыпал из мешка Лиса. Этот дурень Рябой такой мешок седому снарядил, что только на уазике и возить, но как оказалось зря все это - седой не принял помощи, за жалость посчитал. Хотя, наверное, правильно решил - помощь от равного принимают, а Лис сейчас лишь одной своей гордостью и жив, нельзя ему помощь принимать.

Всыпал обратно землю, до предидущих размеров, и показалось Мухамеду, что за эти горсти гальки Лис, не колеблясь, жизнь отдаст - кровью истечет, но ссыпать не позволит, и будет так же у порога казармы принимать сапог в грудь, пока не заметит, откуда тот летит… Дружеской драки, до первой крови не будет, серые глаза спокойны, в них плещется холодная решимость, больше ничего не разобрать. И глаза-то каждый день разные, то синие, то серые! Мухамед в сердцах плюнул и убежал, сегодня не его очередь сопли Лису подтирать.

Седой и в этот день опоздал, но меньше, чем вчера. Парни только-только отправлялись давить подушки после обеда, когда двое, Лис и Дятел пришли на плац. Лис шатался гораздо меньше вчерашнего, да и на губах играла холодная улыбка. Седой задержался у порога, подождал, пока не вошли все до единого, и только тогда встал на пороге и закрыл свет свет.

– Вон от двери, ветошь. – Сапог ударил в грудь. Лис прищурил глаза и успел увидеть наглую улыбку Гривы. Правда не стал сапог ловить, хотя очень хотелось, до одури хотелось, только понимал что еще слаб, рука не та - поймать не поймал бы, только оконфузился.

Так и прошел в свой угол и бревном повалился на койку.

***

Человек метался по койке, и капли пота скатывались по его лицу, он тяжело дышал и был очень бледен. Со стороны могло показаться, что ему просто снится дурной сон или же он болен, но то, что творилось с ним, было куда страшнее самого ужасного кошмара и самой безжалостной из болезней.

Голос.

Сначала тихий, потом громкий, затем снова тихий, практически шепот, мгновенно переходящий в рев, и снова шепот… Голос, звучавший не только в ушах, а казалось, в самом сознании, в самых потайных закутках человеческой души. Голос, который просил, умолял, обещал, приказывал, принуждал, но всегда к одному и тому же; то радостно смеясь, то рыдая, то обещая весь мир, то грозя страданиями… Голос, звучащий всегда: и во сне, и наяву, и днем, и ночью, хотя человек давно уже перестал отличать одно от другого. А голос все звучал…

Человек видел огни кругом: тысячи свечей то чуть тлели, то вспыхивали демоническим пламенем, вырывая из кромешной темноты лица… маски… тех, кто всегда врал, кто использовал его, кто заточил его…

– Месть… агония… страдания… кровь… война… боль… ложь…

Свечи вспыхнули нестерпимо ярко… и потухли.

Он стоял в тесной комнате, стены, пол и потолок которой были зеркальными. Человек метался, словно загнанный зверь, пытаясь разбить зеркала, но все было тщетно. В бессилии он сел и, прислонившись спиной к стене-зеркалу, спрятал лицо в ладонях, слушая чужой, пробирающий до костей голос, шептавший ему ужасные вещи. Человек попытался заткнуть уши, осознавая бесполезность этого действия, но он уже не мог рассуждать, и разум его стремительно окутывала бурлящая тьма. Капля крови упала на зеркальный пол, затем еще одна и еще… Человек провел пальцами по лицу и, вскрикнув от боли, вскочил: на его покрытой кровью ладони лежал кусок отставшей от нее кожи; он стремительно сбросил его и, обернувшись, вперился в свое отражение… Безумный крик вырвался из его груди, переходя в булькающее шипение. Его плоть тлела, отваливаясь кусками, глаза запали, волосы, ставшие вмиг седыми, выпадали с головы. Человек согнулся в приступе кашля, и на пол вместе с темными сгустками начали падать зубы. Когда он снова, пересиливая отвращение и ужас, поднял взгляд, то увидел лишь жутко скалящийся череп. Одежда его истлела, сквозь нее видны были кости… Зеркала с пронзительным треском лопнули…

– Месть… агония… страдания… кровь… война… боль… ложь…

Он плыл на лодке, а вокруг, насколько хватало глаз, расстилалось бескрайнее море. Молнии озарили окружающую его тьму, и десятки рук, появившихся из воды, вцепились в борта. Они принялись раскачивать лодку, стремясь перевернуть ее. Человек пытался сбросить их руки с борта, пытался разомкнуть сведенные судорогой пальцы, бил по ним ногами, но все было тщетно. Когда он падал в воду, молнии вновь озарили затянутое тучами небо, и человек увидел, что вода стала алой; затем он с головой окунулся в пучину…

– Месть… агония… страдания… кровь… война… боль… ложь…

Он стоял, преклонив колено, вместе с пятью такими же молодыми мужчинами, как он сам. Глаза их смотрели в одну точку… человек хотел встать, но не мог, неведомая воля сковала его. Он пробовал кричать, но и это было невозможно. Столб яркого, синеватого, с зелеными прожилками, света упал на одного из мужчин, лицо его озарилось, на губах промелькнула улыбка. И вдруг глаза его широко открылись, пальцы конвульсивно сжались, темный дым начал подниматься от кожи, и воздух наполнился запахом горящей плоти. Мужчина дергался, но не мог встать, рот его беззвучно открывался, а остальные равнодушно продолжали смотреть прямо перед собой. Так продолжалось до тех пор, пока от несчастного не осталась лишь горстка пепла. Спустя мгновение такая же участь постигла следующего, затем еще одного. Наконец, человек остался один, и сознание его затопил золотой свет, затем он почувствовал нестерпимую боль, а в ноздри ударил тошнотворный запах паленой плоти…

Капли дождя омывали его, поднявшийся ветер с силой бил тяжелыми каплями по человеческому телу… тяжелые, густые капли дождя…

НЕТ!

Не дождь – это кровь лилась с небес, омывая поле брани: сотни, тысячи тел лежали на окрасившейся в алый цвет земле. Ржавое оружие, ржавые автоматы, оборванные флаги… Убитые солдаты начали шевелиться, робко, неуклюже вставая на подгибающиеся ноги и глядя на него безжизненными, потухшими глазами. Они шли вперед, протягивали к нему руки, спотыкались, падали, чтобы снова встать. Все они кричали. Кричали жуткими голосами:

– Месть! Агония! Страдания! Кровь! Война! Боль! Ложь!

Небо сомкнулось над его головой, мертвецы приблизились, их холодные, твердые пальцы прикасались к нему, застывшие глаза смотрели на него, бескровные губы шептали…

Миг – и все прекратилось… Он стоял на холме, покрытом зеленой травой, у ног его, мелодично звеня, бежал чистый ручей. Солнце медленно садилось, освещая мягкими лучами раскидистое дерево, на ветвях которого весело чирикали несколько птах, а под деревом сидела…

Не веря своим глазам, он бросился к матери, он ее никогда не видел, но тут понял что это ОНА, и та нежно обняла его, прижала к себе. Из глаз человека непрерывно текли слезы, он тихонько вздрагивал, зарываясь лицом в душистые и пахнущие ромашкой волосы… хотя он, казалось, давно позабыл их аромат.

– Ты станешь сильным, – ласково шептала она. – Ты и сейчас силен, но станешь еще сильнее, и у тебя получится…

– Что получится? – Он не узнал собственного голоса.

Ответа не последовало, лишь руки матери стали держать неожиданно твердо, а приятный аромат ромашки сменился запахом тлена…

– Отомстить! – Голос матери изменился – стал тверже, из него пропала былая любовь и нежность, пропали краски, на их место пришла жестокость.

Человек резко дернулся, вырываясь из цепких объятий, глаза его расширились, рот исказился в немом крике ужаса и отчаяния… Его матери больше не было, на ее месте оказался полуразложившийся труп.

– В чем дело? – Череп с неровными кусками серой плоти повернулся к нему, и мерзкое, длинное, блестящее, обладающее множеством лапок и усиков насекомое быстро протащило свое длинное тело из одной пустой глазницы в другую.

 – Уже не хочешь моих объятий? – Смех, похожий больше на скрежет ржавых цепей, заставил человека вздрогнуть.

Он развернулся в попытке убежать, подгоняемый леденящим кровь смехом, и увидел перед собой семь черных фигур…

Хранители развернулись, одновременно шагнули к нему, в руках у них появились горящие мечи…

Когда семь пылающих клинков пронзили его плоть, человек с воплем вскочил с влажной от пота постели, уставившись покрасневшими, горящими безумным блеском глазами прямо перед собой…

***

Все поселения и лагеря на полдня пути от Завода опустели. Свободные рабочие, прослышав о близкой войне, уходили в безопасные места. Побитые свободные сталкеры со всей округи стекались к Заводу, а тот, в свою очередь запасался всем, чем мог. Подошли остатки избитых заставных отрядов, и штаб с казармами превратился в один большой военный лагерь, но обособленно ото всех, по-прежнему держался только Лис. Он уже перестал шататься и пошел на поправку. Покрылись молодой кожей раны, походка окрепла, на лицо вернулись щеки. Он прибегал и приплывал все так же последним, но уже не отставал на полдня, как раньше. А еще седой начал понимать цели генерала, и на мрачное лицо вернулась ухмылка.

Дни текли за днями. В один из дней Лис, как обычно, сел под свой дуб на тренировочном поле. Бойцы пыхтели, бросали друг друга через спину, мяли самопальными боксерскими перчатками и здоровенными дубовыми мечами, которые в два раза были тяжелее обычных. Тесновата теперь стало на поляне с приходом новых отрядов. Вновь прибывшим разъяснили, кто это под дубом сидит, неровно стриженный, седой, со страшными морщинами, или шрамами. Сталкеры начали коситься на изгоя с тем же презрением, что и заводские бойцы. А сегодня, видимо, Коряга и вовсе не с той ноги встал. Сталкер, огромный, словно бык, едва не лопался от избытка силы. Эйдол, наверное, всунул в тело всю мощь, сколько вместилось, и ходил Коряга, неуклюже растопырив ручищи. Кто-то из бойцов нагрел Коряге затылок, и синие глаза бойца вмиг налились кровью. И теперь на то что солдат, как бешеный пес, подскочил к Лису, никто и внимания не обратил – ну попинает бандита и успокоится. А Коряга одной рукой за ворот рубашки вздернул с земли уснувшего Лиса и со всей силы ударил кулачищем в сердце. Дуб не дал Лису улететь далеко, но гул, который издало дерево, слышали все.

Мухамед оставил своего напарника, опустил руки и молча покачал головой. Свел брови на переносице, крепко сжал челюсти, и две вертикальные морщины прорезали лоб. Лис же не издал ни звука, но в глазах разлилось столько боли, что лицо его враз потемнело. Седой обнял себя руками и сполз по стволу на землю.

– Скотина! – взревел Коряга на весь лес. – А когда придут порубежцы, мне спиной к тебе встать? Да с ножом промеж лопаток на землю слечь? Нет уж!

Лис не убрал рук, скрещенных на груди, когда его ударили - просто не успел бы. Теперь, серея от натуги, он поднимался с колен, и вся поляна поражалась тому, что смертник еще жив. Не иначе сам Эйдол сложил чужаку руки на груди. А Коряга стоял и насмехался над поверженым врагом, будто говоря "хочешь ответить - так давай! Вот он я весь! Жду!"

Лис, с невероятным трудом разогнувшись, едва сдерживая крик, подошел вплотную. Роста они оказались одного, но выглядело все это будто пересеклись на узкой дорожке сытый, мощьный бык, поперек себя шире, и худющий, теленок -недоросток, у которого все ребра наружу. Лис молча оглядел мощную шею сталкера, руки, толстые, будто свиные окорока, заглянул в глаза Коряги, залитые бешенством, и отступил. Но Мухамед готов был поклясться Эйдолом, что не увидел страха в серых глазах! Только безмерную боль, непонимание, и – холод.

Усмехаясь, Коряга отошел. Убить не убил – жаль, конечно, – однако настрой седой бандит все же поднял. И, прежде чем вернуться к своему напарнику, сталкер дал волю смеху. Заливисто гоготал на всю площадку и за живот держался. Бродяга даже слово побоялся бросить! А чему удивляться? Нужно быть умалишенным, чтобы переть на быка с палкой. Вон отошел, сел под свой дуб, глаз больше не смыкает, тряпка. Боится! Второго раза ему не пережить. Тогда уже точно насмерть прибьют.

Лис кривился от боли, и щуря глаза, все искал того сталкера, что кулаком ударил, будто дубиной. В глазах все плыло и множилось, бродяга даже побоялся, что полыхнут настоящим огнем, челюсти так сжал, что под зубами онемело, а грудь злобой залило.

«Будь здоров, сталкер, – прошептал, стоя напротив Коряги, да так тихо, что и сам едва услышал, – даст Эйдол, потом свидимся. Теперь каждая пара рук на счету. Дай тебе Темный сил и здоровья! Главное, жив останься!»

Раньше между Лисом и остальными бойцами в казарме лежала незримая граница – нейтральная земля. Но теперь пришлых бойцов стало так много, что эту землю пришлось заставить новыми койками. Раньше все делали вид, что не замечают изгоя, теперь же всякий спешит презрение показать. Считают обязательным толкнуть лишний раз, пихнуть, ноги отдавить, отшвырнуть, если на дороге зазевался. Лис, стиснув зубы, молчал и ухмылялся.

Мухамед все это замечал и только качал головой. У солдат по жилам шальная сила бегает, бурлит, драки ищет, глаза огнем горят. Чужак спокоен и молчалив, глаза у него не горят, а только тлеют. И еще не понятно то ли догорают, то ли вовсе еще не разгорались.

Приходил Тычок. Топтался у ворот и на плац пялился. Затем все-же уговорил кого-то из бойцов позвать седого, а как увидел его, так горячо обнял, что Лис всерьез обеспокоился за старика. Как бы плохо ему не стало, когда приговор шенерала исполнится.

Старик же об этом недумал, он даже подарок другу приготовил, сунул сталкеру в руки что-то, обернутое в тряпку, и беззвучно заплакал. Лис же смотрел сверху вниз на Тычкову макушку, и что-то у него в горле, в этот момент, пережало. Гладил старика по шее да и брякнул сдуру:

– Ты помни, о чем уговаривались. Крепко помни.

И чуть язык себе не откусил, ведт не сегодня-завтра генерал под расстрел пустит, а тут получите – обнадежил бедолагу, наобещал с три короба! А если не выйдет? Сейчас Тычкова душа вперед головы вырвалась, и уже не догнать ее. Поздно кусать язык. Теперь старик и Женькины взбрыки вытерпит, и все на свете пересилит.

Однако спокойно разойтись Лису со старичком не дали. Тычек случайно задел кого-то из сталкеров, а тот пихнул его в ответ, и дальше пошел, будто ничего не случилось. Лис, глядя на это, лишь усмехнулся и покачал головой. За плечо развернул бойца к себе, сомкнул на шее крепкие пальцы и дернул вниз. Здоровяк, будто подкошенный, рухнул на колени, засучил перед собой руками, побагровел, язык вывалил.

И ведь не слепой он был, видел – старик стоит, а не пацан или солдат. Должно быть, подумал, что оба одного поля ягоды - бандиты. И как же не пихнуть старого вора или не убийцу, раз пришелся случай?

Седой припечатал коленом по багровому лицу, и сталкер мигом ушел в накаут. Лис, в ответ на это, лишь угрюмо сплюнул и поморщился - не сдержался... Не смог на этот раз. И понятно почему не сдержался - Тычка-то за что трогать? За душу добрую, за жизнь беспросветную? Несчитаных годов мужичок прослезился, ведь впервые кто-то встал за него, после смерти сына.

– Дурак я, сам видишь. – Лис пожал плечами. – Уж ты не обижайся, если что…

Лиса и Тычка, тем временем, уже брали в кольцо обозленные бойцы. Это была для них последняя капля! Ох, прольется теперь чья-то кровь! Седой, заметив нездоровые телодвижения вокруг, отступил к забору, задвинул старика за спину и выглянул на всех испод бровей.

– А ну разойдись! – рявкнул Альфред, проталкиваясь в середину. – Если кто скажет, что Лис сам набросился – уши оборву! Своими глазами все видел. Вот этой рукой ухо за ухом оборву! Тьфу! Бабы базарные! Имбицылы доморощеные!

Командир в сердцах сломал плеть, что в руках держал, и с таким презрением бросил обломки наземь, что бойцы попятились.

– Так злоба жить мешает, что со стариками воюете? А может, и меня старого туда же? По роже мне, дураку, да посильнее? Чего же брови сдвигаете, храбрецы, чего исподтишка гадите, будто не сталкеры, а разбойники? – Долго капитан молчал, и вот не выдержал, выплеснул. – Думаете, не знаю, что и мешок седому больше своих отмерили, и воды никто не подаст, если подыхать будет? Будто не знаете, чего стоит слово тех четверых на суде! Вы только посмотрите на них, рассердились на Лтса! Оскорбились! Ишь, цацы нежные, тьфу! Старый сталкер в сердцах плюнул своим бойцам под ноги и в ярости зашагал прочь. Многих, из тех кто тут стоял, он в свое время по попке шлепал, и на тебе, оперились!

– Против генерала идешь, старый! – догнал в спину чужой голос.

Альфред обернулся и со злостью бросил:

– И пойду, если неправ генерал! А ты, гость здесь боец и не тебе в чужом огороде траву топтать!

Тычок ушел, солдата унесли, а Лис долго сидел на заднем дворе. Что-то будет этой ночью. Сердце тревожно сжалось. Только что произойдет? Лис, как всегда, поднялся на крыльцо последним. Скрестил руки на груди, сцепил зубы и намертво встал в дверном проеме.

– А-а-а. явился, бомжара! На солдата руку поднял?

И полетела обувь. Не один сапог, не два, много. Лис лица не отвел, только руку выбросил и схватил один сапог перед самым носом - он понемногу, день за днем возвращал себя прежнего, и сегодня уже попробовал свою силу на заднем дворе. Теперь можно.

Седой ногой вышвырнул все сапоги и берцы с ботинками на улицу, а последний сапог, тот, что поймал, скомкал в ладонях и медленно развел руки. На голенище появилась трещина, спустилась к стопе, и в конце концов сапог с громким треском лопнул. Только пыль встала. Седой с удоволетворением усмехнулся. Бестолочи. Глаза свои выпучили, рты раскрыли. Они до сих пор ничего не смогли понять! Ведь не тот сильный кто поперек себя шире. Ты не смотри, что в тебя влезет два таких, как я, и что ты меня раздавить собой можешь, подмечай то, что в мою ладошку две твоих войдет. И всей-то руки не нужно, ведь не плечом или грудью – ладошкой рву. На это смотри.

– Рты позакрывайте. Душа вылетит – Эйдол поймает.

Бросил половинки сапога на улицу и прошел к себе и впервые спокойно уснул, будто спал на мягкой перине а не на досках.

Утром Лис впервые обошел кого-то из сталкеров на бегу вокруг Вороньей Головы. Жаль лишь, что не Корягу. А когда уже к скале подбежал, от радости попробовал петь. Пел что слышал в баре на армейской базе, тени чернобыля, апокалипсис сегодня, сталкер блюз. Затем начал петь то, что сам соченял. В голос выводил переливы. Хоть пел и в четверть того, что раньше, а все же пел. То-то певцы - "гитарасты", что гитару в своих лагерях только и насилуют вылупились, даже рты пораскрывали. Всякий безголосый неумеха идеалом себя воображает.

Добежав седой ласточко вспорхнул с обрыва и без брызг уйдя с головой в воду, широкими саженями погреб к противоположному берегу. Вышел на берег все равно последним, однако чью-то спину перед самым поворотом все же увидел - значит, не так все и плохо. А на базе парни даже поесть не успели, когда он с улыбкой пришел на плац. Однако бойцы лишь проводили Лиса мрачными взглядами и снова уткнулись в миски.

Все ели прямо на земле, вокруг костров, а бойцы постарше – в штабе с генералом и офицерами. Лис прошел мимо солдат спокойно, и бровью в их сторону не повел.

На мгновение вокруг повисла тишина, в головах все гадости вертелись, но Мухамед быстрее остальных оказался на язык:

– Посмотрите, идет гордый, будто горы свернул! А всей-то горы – крохотный мешочек. А гордости на всю Воронью Голову!

Все кто сидел рядом грянули громким смехом. Остальные чуть не подавились. Нашел время шутки шутить! Лис в оьвет не обернулся, однако губы в ухмылке растянул. Понимал что шутка – не гадость, а еще он э, в этот раз, узнал голос. Пройдя мимо всех, подумал и ушел есть в казарму.

На тренировочную поляну седой забрал с собой березовое полено, чтобы не зря время проводить. Сел так, чтобы только ноги и видели, а что человек делает, было деревом скрыто, прижался затылком к старому дубу, положил на коленях березовое полено, прошептал что-то себе под нос и положил пальцы на острый край, затем ущипнул его ногтями и оторвал волокно...

Гуща в этот момент заревел как бык - так по голове получил, что звезды из глаз посыпались. Вскочил на ноги и поискал глазами Лиса, чтоб зло сорвать, как недавно Коряга это сделал, и, всхрапывая, словно настоящий бык, бросился к дубу. Однако, не добегая пары шагов, остановился и замер, будто с разбегу врезался в каменную стену. Видит что сидит себе человек в березовых стружках, фигуру из полена стругает, причем не железом а пальцами! Уже и оскал волчий из дерева проступил, угадываются клыки, усы, вздыбленная шерсть. Больше ничего пока не видно.

Гуща даже как дышать забыл, прямо мозги закоротило. Как это понять? Сидит бандит, сволочь и мразь да фигурку лепит, будто не дерево под руками, а хлебный мякиш. Пальцы сразу видно в кровь сбил, но это понятно – отвычка, это дело наживное. Пяток поленьев, и снова пальцы мозолями покроются.

Смертник поднял глаза с немым вопросом. Сталкер в ответ закусил губу и покачал головой. А следом, к дубу, уже топали Коряга, Рябой и другие. Увидели, что Гуща замер, как столб, решили выяснить, в чем дело. Лис едва шаги услышал сразу фигурку за спину спрятал и одним движением стряхнул с ног березовую стружку, затем очень выразительно посмотрел в глаза Гуще да притворился спящим. Гуща подумал-подумал и несколько раз яросно пнул дерево, будто человека пинает. Прошипел, чтобы все слышали:

– Получи, порубежный шпион! У-у-ф, полегчало! И за руки повернул всех обратно на поляну. Типо, время не ждет, враг на носу, а бомжара свое получил.

Вечером, перед самым заходом солнца, вто время, когда последние лучи растекаются по земле, Лис встал на свое место в дверях. Уже не держался руками за косяк а сложил их на груди. И сразу получил сапог в грудь, потом еще один, и еще. Восемь бойцов вышли на середину казармы, обозленные до предела.

Коряга, Денис, Вася – сталкеры, Торопь, Шкура, Грива, Олег, Локоть – заводские. Глаза горели у всех восьмерых. Надоел им смертник сильнее неволи, и без того бандит уже зажился на белом свете.

– Хватит уже бока отлеживать, гадина порубежная. Завтра на тренировочную поляну выйдешь... "Тренироваться" хе-хе, будешь учиться сопротивлению превосходящим силам противника, а не выйдешь – силком поставим.

Лис молча кивнул и ушел в свой угол. Завтра так завтра.

Утром на бегу уже троих обогнал, да еще дного вплавь. Есть, после этого, не стал, наоборот, ушел на задний двор да желудок очистил. Отдыхать тоже после обеда не стал. Завернул обед в тряпку и ушел к старому дубу, присел в корни и о чем-то долго говорил со стариком, прижавшись затылком к стволу.

Не хотел Лис сейчас спать, а все же тишина и покой, царившие вокруг, сморили сталкера.

Лиса разбудили голоса - это бойцы орали, смеялись, кого-то поносили, обвиняли в трусости. Дескать, мирных рабочих резать – это одно дело, а встать против сталкера – на это нужна подлинная смелость.

Седой не стал спешить. Получилось бы сейчас, словно нашкодивший пацан бежит на глаза разгневанного учителя. Лишь положение своего тела переменил, зашуршав листьями. Голоса сразу смолкли, и раздался топот ног. Бойцы подбежали и остолбенели - спит, сволочь, как будто из важных дел осталось только выспаться под старым дубом! Уму непостижимое спокойствие, словно и не было вечером разговора в казарме.

Локоть пнул смертника носком сапога под ребра. Зашипел:

– Вставай, безродина! Вчерашнее помнишь? Лис, в ответ на его действия, открыл глаза. Хотел было зевнуть но передумал - никогда, находясь рядом с людьми не зевал и сейчас этого делать не будет. Правда отвечать тоже не стал, просто кивнул. Притворяться сладко спящим теперь без толку, ведь с какого бы просонья ни подскочил, а глаза у седого никогда не бывали заспаными! Лис всегда, в любой ситуации был холоден и остер. Сколько раз пробовал спящим притвориться. – парни на заставе не верили. Все шутили, смеялись, по плечам хлопали. Типо, пустое, даже не пытайся.

Сейчас седой просто встал, прижался к старому дубу щекой и заметил что поглазеть на представление сбежались едва не все бойцы. Петренко тоже встал в самой середине, а солдаты расчистили место, как будто еще одну плащадку под суд подготовили. А ведь так сейчас все и есть. Сейчас генерал громогласно объявит: «Предать порубежного лазутчика смерти!» – и все. Восемь сталкеров спокойно почешут свои кулаки об его ребра – и на сук подвесят.

– Ну чего встали? – Петренко весело захлопал в ладоши. – Время не ждет! За дело принимайтесь!

Опытные противники сходу, разом, взяли врага в кольцо. Обычный человек уже под себя пустил бы от страха, а Лис лишь ухмыльнулся, глядя на их потуги. Вот только обычные люди не морозят равнодушием из глаз, как это делал сейчас седой, не сидят целый день угрюмыми, но кто из окружающих хотел к этим вещам присматриваться?

Коряга с шага ударил под дых, Денис – в грудь, Шкура – в лицо, Локоть – с обеих рук по почкам, а Лис только закрылся, как умел. Жестокие удары потрясали его с головы до ног, но уже с первых кулаков Лис по достоинству оценил тех кто его решил избить, будто заглянул каждому в душу, померял все их умение и силу да усмехнулся, в ответ на это, разбитыми губами - не его уровня бойцы. Значит жить будет, несмотря даже на то что у парней разыгрался нешуточный задор.

Лис продержался столько, что остальные, раскрыв рты, столпились вокруг восьми поединщиков, где девятым в круге стал комок перекрученных жил, гудящих от напряжения.

Гуща молчал, глядя на это дело, и ничего не понимал. Как это может быть с бандитом? С доходягой и последней сволочью? Вроде и пожил уже, но лишь вчера собственными глазами видел то, о чем только слышал краем уха. И вот теперь все у него перед глазами… Сталкер пытался найти всему объяснение, и такими вдруг мелкими показались свои и чужие!

– Падай, падай, – шептал Мухамед. – Искалечат ведь! Да к эйдолу гордость, падай!

Но Лис не мог упасть раньше, чем все собравшиеся вокруг поймут, что не бравые парни избили подлого душегуба, а седой разбил кулаки восьми храбрецам. Так-то!

Когда Лис уже простился со своей памятью и лег на землю, поединщики, тяжело дыша, опустили руки. Их гнев весь ушел через собственные кулаки, и стояли они ввосьмером пустые, словно выпитые кружки.

Против воли, всех собравшихся на поляне переполнило восхищение.

– Чего же он сам не бил? – почесывая затылок, пробубнил Локоть.

– Тебе в битву не сегодня-завтра, вот он и пожалел. – Щелк снисходительно похлопал напарника по плечу. – И ручонки свои береги. Тебе еще автомат придется в них держать.

Эпизод 2

Лис отлежался несколько дней и, едва смог ходить, стал пропадать на дворике за казармой. В душе у него все это время скребли кошки и он не мог понять в чем дело. Сначала на закат грешил - он был такой кроваво красный, что глаза резало. Багровый знак предсказывал в ближайшее время большую кровь, но Лис махнул на примету рукой, скинув все на то что кровь еще из глаз еще не ушла, вот и видит он теперь весь мир в красном свете.

Петренко дал своим бойцам одни лишь сутки на свадьбу. Маловато, конечно, но хоть за это пусть благодарят. Те кто был уже женат, в свою очередь, по семьям соскучились, однако ни жену приласкать, ни детей потискать сил теперь не оставалось. Лис ухмыльнулся этим мыслям, вспоминая как усталые солдаты кидали в него обувь. Силы всегда только на дурость находятся, чтобы ввосьмером одному рожу начистить. Петренко же был суров и всех жен отослал в глубь завода, чтобы те не отбирали у солдат последние силы. На последние силы дружинный должен покрепче взять оружие – и уйти в битву, будучи спокоен за семью.

За трансформаторной, там, где открывался вид на всю речку, однажы и нашел Лиса Мороз, присел рядом, спокойный, каким и должен быть главный артефактор. Нельзя ему по статусу быстро бегать, часто говорить и суетиться. Молча взглянул на волны, на красную солнечную дорожку и тяжело вздохнул.

– Порубежцы на подходе, уже завтра будут здесь. – Лис заговорил первый а Мороз лишь вздрогнул в ответ:

– Откуда знаешь?

– Смотрю вот на эту речку, а мерещатся следы крови на снегу. А ты знаешь почему я протих восмерых устоял?

– Конечно! Дурак потому что!

– Не без того. Но пока не узнаю, что было в бане, когда ты надо мной кудахтал, отсюда не уйду. Кто был тот парень что рядом со мной в воздухе висел?

– Ну-у-у. Мало ли чего тебе привиделось! – Мороз улыбнулся.

Не хочет старик говорить, и не надо в душу лезть. Чужая душа потемки, кто знает, что таит артефактор? А у самого разве лучше, что ли? Когда били, в душе что-то страшное во весь рост поднялось, пробовало наружу вылезти, едва сдержался. Еще бы чуть-чуть… На мгновение так все внутри обморозило, и без тех восьмерых едва не загнулся. Уже только как душу смог споймать и зажал, про это отдельная история...

– Наверное и сам, догадался уже?

Лис кивнул и разжевал стебелек зеленухи, горький, терпкий. Теперь свою смерть он ясно видел. И на том спасибо, что придется от меча сдохнуть а не от удавки в казарме.

– Ты, главное, неделю эту продержись, я того, четвертого, с покалеченной рукой, разговорю. У меня есть методы

– Поздно уже. Смысла уже нету.

– Имя очистить никогда не поздно.

– Хочешь помочь – помоги. Живет в третьем цеху у Женьки Тычок-старичок. Не дай ему там загнуться, когда уйдут порубежцы.

Мороз заглянул в глаза собеседника, но Лис лишь отвернулся в ответ. Нельзя давать людям видеть обреченность льющуюся из твоих глаз. Это как мертвая вода – сам пей, раз потекло, а другим не давай иначи вместе с собой утянешь.

– Ты должен выжить.

– Я никому не должен.

Седой усмехнулся. Все, кому он был должен, сейчас остались в лесу. Так было странно теперь слышать про какие-то долги, что Лис не сдержал улыбки. Даже последнему дураку на заводе было ясно, что смертник и недели не протянет.

– Твой меч я у себя пока что держу. Никто и пальцем его не тронул.

Лис кивнул а артефактор ухмыльнулся в бороду и отвернулся.

– А насчет генерала ты уж помни мои слова.

Седой усмехнулся. Неужели ослышался? Выходит, старик не оставил своей дурацкой затеи? Все о том же говорит?

– Рот прикрой. Душа вылетит – Эйдол схарчит. – Артефактор поднялся и на прощанье бросил: – Помни.

***

На рассвете чей-то крик переполошил весь завод: – Порубежцы! Дофига скотин набежало!

***

Генерал и старшие офицеры вышли на речной берег. Окраину леса, со всех сторон обступившего завод, усеяли темные точки, причем с каждой секундой их становилось больше. Ходили слухи что порубежцы уже не людти. И правда - разве сможет обычный человек жить в лесу на Эйдоле, будто у себя дома? И одеты они были не по человечески. Вся одежда состоит из шкур мутантов и зверей, волосы мужчин заплетены в косички и украшены костяными фигурками. Даже немногочисленные огнестрелы они умудрились "инкрустировать" кожей.

Петрено смотрел на узкую полоску леса, сузив глаза, и медленно качал головой. Слишком много пришло порубежцев, примерно один заводской на пятерых придется ,и это в лучшем раскладе! Порубежцы ведь ни женщин, ни провиант за собой не тащат, только бойцы к заводу пришли. Теперь для заводских принять бой в чистом поле, всеравно что повеситься. А принять придется, ведь закупить патронов для огнестрела не удалось - на армейской базе, как узнали про отаку на завод взвинтили цены на потроны до небес, вот и осталось боеприпаса на два дня активных действий. Утешает только одно - у порубежцев боеприпасов, наверняка намного меньше.

– Возвращаемся, и не забудьте все ворота закрыть и усилить посты.

Хорошо что еще всю технику укатили в лес зарание, воевать против напорубежцев (лучше артефакторов разберающихся с артефактами) на технике – только людей терять и немногочисленный транспорт.

Перед битвой всегда кажется, будто чего-то недоделал, что-то ускользнуло от острого глаза, цепкой памяти, но что именно – выяснится только потом.

– Закрыть завод! – громко прокричал Петренко.

Бойцы забегали по заводу, а под стенами, со стороны леса, где сейчас располагались порубежцы, загорелись костры, и… пошел снег.

С Лиса теперь глаз и вовсе не спускали, посадили в темную будку без окон, и наружу больше не выпускали, еще и двоих охранников приставили, которые неотлучно находились у двери.

Волчью голову, щипанную из березового полена, бросили следом за пленным и у того возникло чувство будто его нагло отобрали у Эйдола - не видел его теперь лес, не грело солнце, не видели звезды, не видела луна. Был человек, и не стало.

Как долго он просидел в своей новой тюрьме, седой не знал – через какое-то время он просто-напросто потерял счет дням, и стал безразличен ко всему вне будки, только и делал, что втемную щипал волка из полена и спал (спасибо Эйдолу - без снов. Не было ни вещих, ни даже простых, только клал голову на березовое полено и сразу будто в пропасть падал, затем парил в черной бездне и не мог, подобно камню, рухнуть на дно, или наоборот взлететь, как птица.)

Но однажды тяжелая дверь всеже открылась, впустив свет в тюрьму, и Лиса, под прицелом автомата, вывели наружу. Седой шел и щурился от боли в глазах - бледное осеннее солнце немилосердно резало зрачки, какое-то время ему даже казалось, что нынешнее осенее солнце жжет сильнее, чем летнее. Почти ослепшего, Лиса повели куда-то за руку, второй рукой он, в это время, прикрывал глаза. Все вокруг, за время "отдыха" в будке, изменилось, и даже глаза сталкеру, в даный момент, были не нужны, чтобы это понять. До его новой тюрьмы время от времени долетали какие-то звуки, но седой, потерявшийся в темноте и во времени, уже не знал точно сон это или явь? Смертник шел, зажмурившись, а вокруг хрипели, стонали и матерились заводские бойцы. Где-то на расстоянии, от шагавшего по заводу конвоя, звоном и скрежетом стали пело сражение. Видимо пришлось все же сойтись генералу с порубежцами в рукопашную, или порубежцы решились на штурм завода, но голоса поющих мечей Лис узнал мгновенно и эти звуки были далеки от щелчов пистолетов, стрекота автоматов и грохота снайперских винтовок. Лишь одныжды, за все время пути седой услышал взрыв гранаты.

Его куда-то подвели, заставили подняться по металическим ступеньким, и чей-то хриплый голос рявкнул:

– Руку с глаз убрал!

Седой отвел руку и сощурился. Человека, стоявшего рядом, Лис узнал сразу - это был Петренко. Видно сражение затронула даже генерала - лицо уставшее, кевларовый броник в трех местах порван, наверняка и под броником не все цело, но Петренко лишь кривится и из глаз искры метает. В общем весь вид генерала говорил о том, что сражение идет не первый день. На Лиса же Петренко смотрел с такой ненавистью, будто во всем происходящем виноват лично он.

Смертника подвели к самому высокому месту заводской стены (Некогда она была керпичной, но теперь ее укрепили на столько что этой стене мог позавидовать любой средневековый город. Лишь в нескольких местах ее пришлось докладывать из мешков с песком, но на оборонительные свойства это влияло не сильно) если посмотреть вниз – голова кругом пойдет. Генерал тоже подошел к самому краю, причем даже бровью не повел, когда вокруг засвистели редкие выстрелы (видимо порубежцы решили пожертвовать остатки боезапаса, пытаясь достать столь важную фигуру). Оглядев окресности Петренко, не глядя больше на пленника, сложил руки воронкой, поднес их ко рту и так рявкнул, что перекричал гул битвы. Через секунду кто-то снизу крикнул в ответ, и тут такая вдруг разлилась по воздуху тишина, густая и липкая, что хоть камень в воздухе вешай - будет держаться.

– Эй, Бельский, рыбоед ты протухший, глаза бы мои никогда тебя не видели, я знаю что ты где-то здесь дерешься, маньяк долбаный, отзовись!

Попутный ветер забросил на городскую стену голос предводителя порубежцев, сумевшего собрать вместе разрозненые групки лесных жтелей и привести их, несколько дней назад под стены завода:

– Да, Витек, считай что услышал твои завывания. А вот звон твоего меча в битве я ре разобрал...

– Помнится ты всегда был маньяком, только мечем раньше орудовать не умел... Как тебя только к нам в спец войска взяли?

– Как взяли, не твое дело. Говори что хотел или иди и дальше у себя в штабе прячься?

– Ладно, тогда хоть скажи как хорошо твои люди владеют мечеи? Или они только стенка на стенку драться могут? Оно и понятно, в стенке даже неумеха спрячется.

Лис после этих слов сглотнул - скоро все кончится. Вот он - отсроченный приговор.

– Неужели скучно стало? А? Генерал Петренко! Сколько моих бойцов из шкуры лезут, а тебе все скучно! Ну давай развлечемся, пока возможность есть, ато как завод возьму, станет не до развлечений.

Лис смотрел туда, откуда прилетал сильный голос и пытался разглядеть командира порубежцев, но мешали слезы - солнце разъело глаза после долгой отвычки и ничего небыло видно.

– Есть у меня отличный боец! Когда дерется, будто танцует! С мечом, говорит, родился! Но только в стенку я его не поставлю! Все равно что свиней из золотого корыта кормить. Как тебе такое предложенте, чудо друг мой одичавший? Выставишь своего поединщика?

– Да!

– Значит, на рассвете?

– Да!

Петренко повернулся к Лису и хищно оскалился.

– Твоя очередь подошла. – Генерал усмехнулся. – Догадался, кто этот круто боец? Уж ты не подведи генерала!

Бойцы, стоявшие рядом, чуть на землю от смеха не легли. Этот неровно стриженный смертник, седой и худой, завтра на рассвете уйдет на убой. И, кто бы ни победил завод останется в выигрыше. Если Лис выйграет, может поубавится спеси у порубежцев. А если убьют седого, тоже не проблема. Выйдет генерал на стену и скажет: «Ой, спасибо! Сделали за меня черное дело! Эта сволочь у нас лишь глотки исподтишка резала и кошельки в темноте таскала! Благодарю, что зарезали, самому мараться жлания не было!» А безродному придется завтра со своими драться. Говорят, эта седая мразь продала заставу Оборотня порубежцам, поэтому и осталась в живых. Значит, он и сам из порубежцев! Собаке собачья смерть! А чтобы к своим не сбежал, даст на плацу присягу. Хуже нет бесчестья для того, кто свой меч ложной присягой осквернит. Не будет ему покоя ни у своих, ни у чужих. Последнее дело на мече ложную присягу приносить. Прилюдно даст обет.

Лис возвращался в дубовую будку и чувствовал себя необыкновенно легко. Как будто выше ростом стал. Плечи развернулись, грудь колесом выгнулась! Словно раньше таскал на ногах неподъемные колодки и теперь сбросил. Там, на стене, он рассмотрел бойцов, каждого нашел глазами и усмехнулся. Генерал и остальные думают, что не добрый малый выйдет утром на поединок, а предатель, трус и барыга, только не еду продал ЭТОТ торгаш, не зерно а жизни товарищей. В Лис сел на подстилку и вздохнул. Генералу кажется, будто все выйдет как он запланировал. Чем бы ни обернулось завтрашнее единоборство, он окажется в выигрыше, словно удачливый игрок в кости, чью руку направляет сама судьба. Как же, завтра свои своих начнут резать! Тут, пожалуй, весь завод станет за Лиса болеть. Чтобы подольше остался жив и побольше врагов уложил на речную гальку. Седой горько ухмыльнулся. Может быть, не только на словах, но и на самом деле Лис порубежник? Ведь никто не признает его своим. У кого появится желание признавать своим эдакое страшилище? Лицо ужасное, будто прокаженный. Еще бы! Много дураков руку (а некоторые и нож) приложило. Где уж тут красиво выглядеть в свирепой личине? Эх, прижаться бы щекой к мечу, пусть клинок и кажется холодным, но он согреет так, как не всякая девушка сможет, успокоит, как не всякий успокойщик-доброжелатель.

Лис хотел было встать с подстилки, подойти к двери и стучать, пока не откроют, но что-то глубоко внутри подсказало: «Сиди! Сиди спокойно, само все разрешится».

Вскоре дубовая дверь открылась, и оставшийся вечерний свет, багровый, будто кровь, просочился в будку. Весь окутаный малиновым сиянием, в тюрьму вошел Мороз и принес меч.

– Обещал – держи.

Седой бережно, как сокровище, взял меч и погладил ножны. Несмотря на прохладные дни, рукоятка осталась теплой, будто вовсе не остывала.

– Печати я утром порву.

– Молись, парень. – Мороз заметил в изголовье березовый оскал. Усмехнулся. Узнал.

– Помолюсь.

Лис понимал, что должен отдохнуть, но сон, сволочь, все не шел и седой просто лежал, скрестив руки на груди, а бок его подпирал березовый волчий оскал. Сталкер хотел было что-то рассказать полену, но передумал, лишь усмехнулся и промолчал.

***

Из будки пленника вывели еще затемно. Хоть и ненавидел сталкера генерал, а всеравно делал разумные вещи - позволял привыкнуть к свету, пока темно.

Лис к Петренко не пошел, остановился , неподалеку и усмехнулся, затем ,не спрашивая разрешения и смотря прямо в глаза генералу, одним рывком сорвал ремешки с печатей.

– Рубаху снимай, безродина! – Кто-то из бойцов потянулся огромной лапищей к воротнику. Какбы намекая, что незачем со смертником нянчиться! Полагается без рубашкт выйти на поединок – выходи без рубашки. Седой же отпрянул назад.

– Руки вымой сначала, дубина. – Лис ухмыльнулся вояке прямо в лицо – Без сопливых скользко.

Тем временем все собрались, хотя сразу заметно что кое-кого из бойцов на постах нехватает. В рядах защитников завода видны пустые места, похожие на дыры. Многие солдаты перетянуты повязками, и все без исключения измучены, лица так потемнели, что казалось будто сажей вымазаны.

Первый снег почти весь растаял, а если не растаял то его растоптали в грязь и в кашу. Теперь, в связи с этим, под ногами неприятно хлюпало.

– Подойди-ка сюда, – буркнул генерал. – Посмотри.

Лис подошел, и всмотрелся туда, куда показал Петренко. Под стеной журчала речка, таких речек, за время которое Лис у Оборотня служил, не видел, эта речка никуда не впадала и текла сама по себе, подбегала к скалам, поросшим ядовитым мхом, и уходила к химическому заводу, куда стелкеры боятся ходить. Но перед самым устьем, прямо под стеной, родился у речки каменистый островок с одним деревом. На этот островок и показывал Петренко, что-то говоря, а Лис смотрел на генерала и все больше верил Морозу. Чего бессмысленно пялиться на тот островок? Островок никуда не денется, гораздо интереснее смотреть на генерала. И чем дольше смотрел Лис на Петренко, тем больше ему нравился этот боец. Если бы генерал мог, то сам наверняка пошел бы на утренний поединок и с радостью сложил голову, но не пойдет, Петренко сейчас нужен тем, кто с любовью и верой смотрит сейчас ему в спину. Генерал явно, если понадобится, будет улыбаться, когда не хочется, шутить, когда не шутится, а если до битвы дойдет – первым бросится в драку.

– …С тобой, рвань, говорю. Слушаешь?

– Нет. – Лис повернулся спиной и отошел. Говорить сейчас явно бессмысленно. Седой молча сел на ящик у кипящего котла, между ног поставил меч, оперся спиной об столб и задумавшись закрыл глаза.

Странная война. Вчера кровавую бойню прервали в середине дня ради разговора... Мозг плавится. Это как? Остановили бойню и через стену перешучивались, договаривались о поединке! Точнее это Петренко сосватал Лису поединщика из лучших порубежских бойцов. Абы кого на утренний поединок явно не выставят. Только вот не знает Бельский, кто именно выйдет со стороны завода на остров. У порубежцев-то на островок выйдет первый среди первых, и Лис сильно удивится, если тот окажется здоровенным костоломом вроде Рябого. Нет! Скорее всего, лсной житель будет среднего роста, сух и покрыт сединой: Лис ухмыльнулся.

– Тычка позовите, – не открывая глаз, бросил пленный туда, где шуршали берцы и звучала речь. Замолчали и почти сразу же раздался топот ног. Наверное, бойцы переглянулись, Петренко им кивнул, и самый быстрый убежал к третьему цеху.

– Ты вот что… – Кто-то подошел ближе, кашлянул. Незнакомый голос.

 – Любят порубежцы по глазам метить. Ну… тот их удар с разворота, когда бьют сверху вниз, а с середины заворачивают и направляют клинок под брови. Сделать так конечно очень тяжело, но дикари учатся этому с детства, ну те кто родился на Эйдоле...

Седой открыл глаза посмотреть на советчика – и обомлел. Это был генерал. Рядом никого нет, а бойцы разошлись по сторонам, поэтому пленный и не узнал голос Петренко, ведь тот говорил без привычного надрыва или натуги.

Так вот какой у тебя голос, генерал-Петренко! А Лис-то оказыватся все это время с маской ругался! Почему же генерал тогда прячется за нее, зачем хочет казаться злее, чем он есть на самом деле? Седой и Петренко мгновение смотрели друг на друга – и как будто выстроили меж собой хрупкий мостик. Однако наваждение быстро исчезло и что-то внутри у князя сломалось, а глаза затянуло его обычной насмешливой злобой и снова на Лиса смотрел жестокий вояка, синие глаза которого полыхали злобой. Лис в ответ ухмыльнулся:

– Уйди, генерал.

Петренко уже давно наблюдал за Лисом. Иногда, когда седой отворачивался и не смотрел на генерала, у того прорывалось на лицо что-то теплое, по настоящему отцовское, но злость сминала. За долгие годы войны износился генерал, размокла душа, а затем вошло в нее горе и теперь грызло изнутри. Генералу сейчас бы тепла семейного, да где ж его теперь возьмешь? Так и стояли друг против друга – холодный как лед Лис и горячий как огонь генерал. А Мороз-то во всем раньше всех разобрался, эх успеть бы только...

Смертник, не дожидаясь пинка под зад, вышел из завода сам. С ним вместе вышли два бойца и артефактор. Лису полагалось идти в середине, за артефактором, но седой пошел первым - пусть догоняют. С той стороны к реке тоже шли четверо – трое с автоматами и порубежский артефактор.

Лис, не снимая сапог, залез в воду. Бойцы же, с вражеской стороны, неловко смотрели на старого артефактора - хотели перенести, а тот им:

– На меня смотреть нечего! Не девка вам на свидании. Лучше под ноги себе смотрите – засучил штаны и, что-то бурча себе под нос, полез в воду.

Седой смотрел на порубежного артефактора и сравнивал его с Морозом. Таков же отчаюга? И пришол к выводу - таков же! Только помоложе. Артефакторы сблизились и о чем-то шептались, а дуэлянты, тем временем, смотрели друг на друга с вниманием и интересом. Порубежец был уже по пояс обнажен, комбез, или что у него там, видно, в лагере оставил. Все как седой и предполагал - жилист и покрыт сединой, причем седины у этого парня будет меньше, чем у Лиса. Вскоре артефакторы разошлись. К Лису подошел порубежский, а к противнику – заводской.

– Твой ли это меч? – Артефактор кивнул на клинок Лиса.

Говорил он с английским акцентом, но седой прекрасно его понял, несмотря на то что слова старик выговаривал жестко. Пожал плечами, вынул меч из ножен и протянул артефактору. Тот одну руку положил на лезвие, и провел ей по нему закрыв глаза, порубежцы могли чувствовать ложь а меч принадлежал Лису по праву. Артефактор подошел к самой воде,сложил руки воронкой, поднес ко рту, закричал своим:

– Его это меч! Бой разрешаю!

Порубежцы заревели, а вверх полетели шапки. Заводской артефактор, в свою очередь, тоже осмотрел меч порубежца, повернулся в свою сторону и крикнул в сторону завода:

– Меч пригоден! Бой разрешаю!

И вот на островке остались только поединщики. Порубежец подобрался и стал похож на меч, так же холодно заблестели глаза из-под бровей, сведенных в ниточку. В рыже-седой шерсти на спине и плечах прячутались старые шрамы.

Только теперь Лис снял рубашку, когда никого вблизи не осталось. У порубежца аж глаза от удивления округлились, хотел было спросить – да вовремя язык прикусил, а ведь пожил, всякое повидал...

– Эй, боец, не спи, замерзнешь!

Седой ударил первым от правого плеча к левому бедру. Порубеэец, тем не менее, вкрутился в центр сверкающего полукруга и, в свою очередь, повел меч снизу вверх, от бедра к плечу. Дуэлянты описали по полкруга и встали лицом к лицу, как и тогда, когда начали. Затем они вновь разошлись на два шага, и в этот раз уже дикарь ударил первым. Двуручным хватом, сверху вниз, ровно колун обрушил на полено. Лис просчитал прием за доли секунды - над головой такие удары не встречают, рука напросто не удержит собственный меч и вражий клинок все равно сломает защиту, достав голову, такой удар отводят скользящим касанием в сторону или назад, да и не бьют подобным образом если после этого возможно получить "предупреждающий" тычок острием в лицо, и началась бешеная пляска с короткими перерывами. Три-четыре удара, перерыв, три-четыре удара, перерыв… Сверху, снизу, в голову, по ногам, Порубежец вперед не кидался, собственной силой не бросался, подарков не делал. Лис, возвращая себе боевые навыки, несколько раз ладонью отшлепнул вражеский меч. Этот прием сталкеры знали как «пощечина», он требовал изрядной наглости и тонкого расчета.

Долго такие поединки не длятся, седой уже узнал порубежцу цену, и теперь, чем быстрее все закончится, тем лучше, ведь еще немного, и все решит не умение, а случайность.

Лис намеренно подставился, замешкался, приготовился к боли. Порубежец тут же сменил руку, перебросил меч в левую и нанес резкий удар в подреберье. Седой, не сходя с места, согнулся вбок – меч дикаря просвистел над самыми ребрами и оставил после себя тонкий, длинный разрез, – выпрямился и ударил сам.

Едва сталкер снова встал ровно, перед глазами полыхнуло и седой скривился от боли зажав рану ладонью. Порубежца же он, как оказалось, вовсе распорол от бедра до шеи, тот сделал два неверных шага и в ручье крови рухнул на землю - вряд ли выживет.

Добивать Лис не стал и шатаясь подошел к рубашке, затем, морщась от боли, надел. Мокрая ткань приятно легла прямо на полыхающую рану.

Красиво получилось, такого никто раньше не делал, – сам придумал. Был конечно похожий прием, только там боец сгибался не вбок, а назад. Слава Эйдолу, складываться вбок у Лиса получается почти вдвое. Впрочем, этот прием еще оттачивать и оттачивать. Порубежец захрипел и седой вложил в его холодеющую руку меч и затем, не оглядываясь, вошел в реку. Когда рана скрылась под водой, хотел остаться в этом блаженстве навсегда, однако всеже выбрался на берег и, стараясь не шататься, побрел вперед.

Со стен восторженно улюлюкали, бросали вверх шапки, но ничего этого Лис не видел - под ноги себе пялился, чтобы не споткнуться, и считал шаги, причем сам не заметил, как дошел доворот завода. Не успел оглянуться – встал на дворе казармы. Его окружили сталкеры и повели себя очень странно. Кто глаза прятал, кто тянулся по плечу дружески хлопнуть, кто угрюмо кивал в знак одобрения. Не смотря по сторонам, Лис побрел прямиком к себе в конуру, в темноту, в сон, в забытье. Даже словом ни с кем не перекинулся, будто нет никого вокруг. Хотя так и есть, двор заполнен, а людей нет - воды никто не подаст. Ну и ладно, не привыкать.

Как долго пролежал – сказать некому. Едва упал на подстилку, так и провалился в забытье, положив деревянную морду под больной бок. Поил свежей кровью. Когда поднялся, стало ощутимо лучше, даже озноба не было. Интересно это которые сутки пошли? Третьи?

– Вторые. – Мороз присел на жезную трубу, и знаком велел бойцам отойти от дверей, чтобы свет не закрывали. – И лубишь же ты спать! Рубашку давай снимай.

Лис покачал головой. Не сниму.

– Тогда, вставай. Иди на улицу.

Седой встал и покачнулся. Сделал неуверенны шаг, второй, третий и встал в дверях, опершись об косяк.

Всем тяжело дались эти сутки - потрепали защитников. Кое-кого даже Лис не увидел, это при том, что он был один из немногих не обращавший на сталкеров особого внимания. Раненые лежали в казарме, откуда не стихая неслись проклятия, ругань и стоны, оттуда же вынесли умершего от ран бойца.

Лис рухнул на завалинку возле казармы, уронил голову на колени и уснул бы, гори все синим пламенем, если бы Мороз за плечо не потрепал:

– Генерал ждет. Вставай.

– Чего ему?

– Сам скажет.

– А порубежцы нападут когда?

– По-разному. Когда ночью, когда днем. Вот солнце встанет, и полезут. Мороз протянул руку, но Лис отстранился - слава эйдолу, руки-ноги на месте. Сам встал. А что в глазах звезды забегали, это уже привычно!

Опять по ступенькам на стену подниматься! Артефактор тоже шел следом и чему-то улыбался. Мороз за время отключки тоже осунулся, но ему похудение – всераво что автомату смазка. И стал артефактор еще больше похож на валун.

Генерал явно был на взводе ходил взад-вперед по стене, как и в прошлый раз, только броник заменил.

Лис встал перед генералом, хотя сильнее всего хотел сесть прямо на землю, однако сесть ему не предложили - генерал и сталкеры молча уставились на победителя, как на чудо. Седой лишь усмехнулся - ведь генерал сам говорил, что чудо-поединщик, чего же таращится, будто впервые видит? Наверное, не ожидал, что проиграет дикарь.

Петренко наконец то заметил, что Лис шатается и показал на ящик из под патронов, стоявший у стены – типо, садись. Седой на это и глазом не повел, так и остался стоять, будто не увидел жеста.

– Как здоровье?

– Издалека заходишь... Чего надо?

Петренко закусил губу - дерзит. Впрочем, он и раньше дерзил - ничего не поменялось.

– Хорошо ты дикаря уложил...

– Сам не хорош, хоть кладу хорошо.

– Еще раз пойдешь.

– Полая казарма бойцов.

– А тебя не жалко! – ухмыляясь, бросил генерал.

– Нет. Кончай меня здесь. – Лис развернулся уже, чтобы уйти, как в спину догнал голос Мороза:

– Сынок, отдых нам по зарез нужен. Хоть на один денек.

Седой замер у самой лестницы, и медленно повернулся. Теперь его просит бывалый сталкер, просит вместо своего командира, у которого злость язык откусила. Просит не за себя – за тех бестолочей, что проливают кровь на заводской стене. Седой помолчал и усмехнулся.

– Только ради тебя Мороз и выйду. Только ради тебя.

Сказал и ушел.

Лиса пытались перевести в амбар, к здоровым, или в мед. часть, к раненым – не пошел. Упрямо закрылся в своей темной каморке и понемногу начал тягать из ножен меч - руки нарабатывать. И сам себе удивлялся, ведь дыхание сейчас должно быть сиплым, а бок должен просто гореть, но на поверку выходило не так все и плохо!

Утром Лис встал на ноги и до одури махал мечом. Снова видел себя подростком, которому Оборотень приказал рубить воздух от рассвета до заката. Даже в отключке руки должны рубить сами, простое движение должно въесться в тело. Иногда сталкер давал себе отдых, тогда он садился и вспоминал. Чем же пахло тогда в домике Оборотня, когда туда вынесли новорожденного мальчишку? Молоком, хлебом, прелыми пеленками, наверное, так и должен пахнуть дом. А еще дом должен пахнуть женщиной. И железом. Огнем, деревом и кашей. Покрайней мере так представлял себе дом, рожденный на Эйдоле Лис. Лис проживший всю свою жизнь в ужасном мире. Лис, которого все пытаются использовать затычкой в насквозь прогнивших дырах. И в какой-то момент сталкеру становилось страшно. Когда так собою бросаешься, не бережешь себя, что стоит однажды разбросаться близкими тебе людьми? Если на себя плевать, не станет ли однажды плевать на счастье, пахнущее молоком?

На ночь седой клал под бок деревянную морду. И в свете лучей солнца, когда приносили поесть, всякий раз находил его в свежей крови. Пусть пьет. От этой мысли становилось легче... но одновременно сталкеру казалось что он сходит с ума.

На третий день Лис, как и всегда, вышел из своего сарая. Бойцов явно стало еще меньше, двор казармы – еще захламленнее, живые – помятее, чернее, измученнее.

Запертый в своей каморке сталкер не видел ни одной схватки, происходившей за стеной завода. Жизнь явно проходила мимо изгоя. Например седой не знал, кто из порубежцев ранил Альфреда, что сидит сейчас на старом бочонке и морщится под руками врача. Не знал какой ловкачь посек мухамеда так, что пол-лица пришлось замотать бинтами, не знал почему шатается Мороз? Нынешняя война для набравших силу дикарей – будто клетка для боевого пса. Выпустят подраться, затем обратно загонят. И уже не оборвать эту цепь. Хотя Лису то что? Есть пока приносят, значит, голода еще нет.

Петренко стоял на стене и мрачно вниз вниз, на порубежцев. Пришли из леса, вот и помереть бы им в лесу.

Лис шел к острову и спиной чувствовал взгляды всего завода, но среди всех четче всего чувствовался один, достающий ножом до сердца - генеральский.

***

– Бой разрешаю!

Даже порубежский артефактор смотрит с каким-то странным выражением в глазах. Но насмешки во взгляде больше точно нет.

Заводской артефактор тоже крикнул свое:

– Бой разрешаю!

Лис вытянул меч острием вверх. Теперешний противник седого - это неулыбчивый крепыш с грустными, холодными глазами.

Вскоре ушли артефакторы и провожатые и дикарь с Лисом остались на островке одни. Седой скинул рубашку, и порубежец в изумлении попятился, будто увидел змею.

Прошло пару секунд и, собравшись с мыслями, дикарь начал стремительно атаковать. Меч взлетал и сверкающей молнией падал. Через раз порубежец менял направление удара, отворачивал клинок и бил по глазам. Та самая дикарьская уловка, о которой предупреждал Петренко. Впрочем, седой и без того прекрасно знал коварный прием врага.

Порубкжец вел схватку весьма осмотрительно – вперед не лез, равновесие держал прочно, безрассудно за мечом не тянулся. Зато Лиса, в свою очередь, довольно сильно мотало под ударами, но он лишь улыбался.

Вскоре дикарь стал запаздывать. Ход его меча удлинился, между тем как меч Лиса ходил короче и быстрее. Седой так раскачал крепыша-порубежца, что тот на три четверти опоздал с защитой. Лис уже бил, а порубежец только опускал клинок, врубился мечом в шею, и на землю чуть не упали двое – дикарь и его голова.

Не крик, в этот раз – рев разнесся над заводом. Лис и сам ревел от того, что стонали потревоженные ребра. Боль навалилась только после боя. Седой нахлобучил на голову рубашку, пролез в рукава и вошел в реку.

В стенах завода все были сами не свои от радости и гордости, сталкеры протягивали Лису руки, пытались похлопать по плечам, бойцы постарше скупо кивали - хмель победы унес былую неприязнь. Лис-же рук не жал, похлопываний избегал, ни в чьи глаза не смотрел. Лишь молча прошел к своей клетке, а подойдя, недоуменно остановился. У дверей стоял Мороз и уходить не собирался. Стоял намертво, загородив собою вход и скрестив руки на груди.

– Уйди.

– Ты не вернешься сюда.

– Вернусь.

– Твое место в казарме.

– Нет.

– Ты встал против порубежца ради Тычка. - Лис нахмурился. Хотел что-то сказать, но промолчал, а Мороз продолжад. – Ты встал на порубежца ради Альфреда. - Лис сцепил зубы. – Сынок, не прошу встать на дикарей ради меня. Я только прошу уйти из тюрьмы.

Сталкеры, тем временем, подобрались ближе. Потрепанные, пораненые, но счастливые, однако с лиц понемногу уходила радостная улыбка.

– Я не боец завода. Не пойду в казарму. И я по-прежнему приговорен. Лису показалось, что артефактор под бородой и усами едва не смеялся. Губ не видно, глаза под брови спрятал, но хоть ты тресни – как будто смеется! А еще седой давно хотел спросить: «А ешь-то ты как? Моржачьи усы не мешают?» Мороз только буркнул:

– Оговорен ты, а не приговорен! – И ушел с дороги.

Сталкеры потоптались, почесали затылки и разошлись кто куда - нужно отсыпаться и раны зализывать, пока время есть. Ведь не просто так седой на острове подставлялся? Лис вошел в камору и рухнул на подстилку.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/