Возвращение Савла

 

ВВЕДЕНИЕ

 

 

   Если не хочешь узнать ТАКУЮ правду жизни, то тебе лучше этого не читать. Продолжай витать в розовых облаках, теша себя надеждой на счастливую жизнь в своём песочном замке под названием "милосердный мир". Цепляйся из последних сил за оставшиеся надежды на светлое будущее, закрывай глаза на мрачное прошлое и затыкай нос от смрадного запаха гнусного настоящего.

   Закрой глаза и не читай этого.

   Заткни уши и не слушай этого.

И вообще, беги отсюда… Потому что эта история для тех, кто не боится правды, какой бы отвратительной она ни была. Для тех, кто полон сил, чтобы выслушать всё, как есть. Без прикрас. Она не для таких людей, как ты, которые, чуть что, сразу пускают сопли и плачутся маме в жилетку… Которые что и умеют, так это только надеяться и мечтать, но никогда не прилагают даже малейших усилий, чтобы осуществить все свои мечты и надежды. Беги отсюда и смотри, не поскользнись на собственных соплях.

   Это история мутации одного сознания, в одночасье преодолевшего весь путь, который человечество преодолевало не одну тысячу лет и всё ещё не добралось до конца. Этакий психический онтогенез. Онтогенез длиною в два месяца. Именно столько времени и понадобилось, чтобы всё, изложенное дальше, стало реальностью.

   История эта слишком жёсткая, чтобы её взялось опубликовать хоть одно издательство в России. Слишком уж наши издательства несмелы.

   История эта слишком жёсткая и для того, чтобы её осмелилась экранизировать хоть одна киностудия России. Невыгодно снимать подобный фильм в той стране, где десятилетние дети знают о жизни ни чуть не меньше, чем их родители, а табличку "Детям до 18 лет запрещено" повесить на входе в кинотеатр всё же придётся.

   В нашем мире люди, чем и занимаются всё своё время, так это тем, что стремятся убежать от самих себя. Они обожают ругаться матом, но при этом всячески делают вид, что это гнусное занятие. Они запрещают распространять порнографию, но при этом регулярно засовывают друг другу что попало и куда попало. Они стесняются своих естественных потребностей. Они стесняются самих себя. Они презирают самих себя. И они слишком слабы, чтобы изменить себя. Потому у них и остаётся только один выбор – бежать… Бежать от самих себя. Закрывать глаза на свои действия. Считать, что всего этого попросту нет…

   Когда ты всё это понимаешь, то тебе становится тошно. Так тошно, будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   Когда у тебя в голове есть хоть маломальский багаж знаний, то ты без особого труда можешь найти причины людской слабости и презрения к самим себе.

   Ты не знаешь, как много людей презирает Иисуса и презирают ли вообще, но ты - презираешь. Презираешь настолько, что сутки напролёт оскорблял бы его самыми нечестивыми словами. Нет, конечно, ты не называешь Иисуса (вставь здесь звонкий писк или красную купюру с надписью «цензура!») во всеуслышание, но тебе очень этого хочется. Ты называешь Иисуса (Стоп! Цензура!!! включи фантазию! какие самые гнусные слова ты знаешь?!), когда размышляешь вслух. Ты называешь его (Стопп!!! цензура!!! какие маты у тебя в запасе?!), когда беседуешь с друзьями о положительных сторонах религии, но ты никогда не называешь его (Стоп!!! цензура!!!), когда вокруг слишком много народу…

   И, конечно же, упаси бог, написать об этом в книге…

   Тебе очень хочется называть плотника из Галилеи (Стоп!!! цензура!!!), потому что ты знаешь, что он как частное проявление религии является одной из тех самых причин, которые побуждают людей скрываться от самих себя, от своей истинной сущности. Быть трусами и лжецами. Сексуальными маньяками и просто ничтожными созданиями с буквально опухшим чувством жалости к самим себе…

   Согласно пункту 5 статьи 29 Конституции Российской федерации, цензура в стране запрещена…

   Согласно пункту 1 статьи 20 Кодекса об административных правонарушениях, запрещена нецензурная брань…

   Но обо всём по порядку и более обстоятельно…

Почти всё, о чём будет рассказываться дальше, имело место быть на самом деле. Почти всё, за исключением некоторых мелочей, которые придадут изложению особую назидательность. Все имена участников этой истории вымышлены, но не исключены и совпадения. Если будет сказано, что мэром Москвы является Юрий Михайлович Лужков, то именно это и будет одним из возможных и удивительных совпадений.

   Если о ком-то из персонажей будет сказано плохо, то значит, это правда.

   Если кому-то не понравится всё изложенное далее, значит, это всё чистейшей воды правда.

   Если тебе ещё нет восемнадцати, и родители усиленно скрывают эту историю от тебя, значит, всё изложенное далее – тем более самой чистейшей воды правда. Более правдивую правду ты никогда не услышишь даже от собственной матери…

   Эта история для тех, кто не боится правды, какой бы отвратительной она ни была.

   Для тех, кто полон сил, чтобы выслушать всё, как есть.

   Без прикрас.

 

 

 

                                           

 

 *                    *                    *

 

 

                                                                                                    Деяния апостолов 7:55:

 

   Стефан же, будучи исполнен Духа Святого, воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога,

 И сказал: вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога.

Но они, закричавши громким голосом, затыкали уши свои, и единодушно устремились на него.

  И, выведши за город, стали побивать его камнями. Свидетели же положили свои одежды у ног юноши, именем Савла.

   И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! Приими дух мой.

  И, преклонив колена, воскликнул громким голосом: Господи! Не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил.

   Савл же одобрял убиение его. В те дни произошло великое гонение на церковь…

… Савл терзал церковь, входя в дома, и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу.

Савл же, ещё дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришёл к первосвященнику.

   И выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдёт последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав приводить в Иерусалим.

   Когда же он шёл и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба;

Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл! Савл! Что ты гонишь Меня?

Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, которого ты гонишь; трудно тебе идти против рожна…

   Ни хера не трудно…

 

 

ПРОЛОГ

 

   Передо мной на полу лежат фотографии. Их много. Целая куча. Они разбросаны по ковру в полнейшем беспорядке…

   Кажется, как это просто и заурядно: молекулы бромистого серебра, покрывающие фотопластинку, распадаются под действием фотонов, и изображение навсегда остаётся запечатлённым. Но как много значат для людей эти распавшиеся молекулы бромистого серебра. В жизни бывают такие моменты, когда результат воздействия фотонов на бромистое серебро принимает чуть ли не сакральный смысл…

   Самый левый снимок, чёрно-белый, на плохой фотобумаге советских времён – это я в семь лет перед поступлением в первый класс. Восемьдесят девятый год… На мне одета новенькая школьная форма советского образца, в левой руке – самый обычный портфель, а в правой – букет белых хризантем, которые на этом снимке кажутся искусственными. Глаза мои чисты и наивны, как у молоденькой невесты на свадьбе, преисполненной самых ярких надежд на счёт своего избранника. Мои пухлые щёки как воплощение детской беззаботности…

   Самый правый от кучки снимок… Здесь мне уже без трёх месяцев двадцать лет. Две тысячи второй год, август. Я в фиолетовой футболке на фоне реки Молёбка. Мои кисти сцеплены вместе, как у хищного изголодавшегося чиновника, потирающего руки в ожидании очередной жертвы. Мои губы расплылись в неловкой улыбке, как у хищного изголодавшегося чиновника, застигнутого врасплох в момент незаконного насыщения. Мои глаза… Их надо выставлять в кунсткамере, такие глаза… Они опухли донельзя. Но это не от наглости. Это оттого, что лапник под палаткой, в которой мы ночевали у реки, был постелен неравномерно. В ногах его было больше, в голове – меньше. За ночь вся кровь стеклась в мешки под глазами. А наутро меня, выбравшегося из палатки, "застукали" злобные друзья и увековечили этот момент щелчком фотоаппарата.

   Рядом лежит снимок… На него только что упала капля крови…

             Это моя кровь…

   Она капает из рассечённой правой брови…

На самой вершине кучи снимков лежит тот, на котором выхвачено моё суровое лицо, смотрящее прямо в объектив фотокамеры. Это год двухтысячный. Где-то за месяц до окончания школы… Я сижу за партой в кабинете физики, мои руки сцеплены в замок, как у президента во время нагоняя председателю правительства. В глазах отражена глубокая задумчивость, погруженность в себя… На мне – фиолетовая рубаха навыпуск.

   Сколько себя помню, всегда любил носить одежду навыпуск. Всегда любил свободу. Сначала полюбил свободу от заправленных в штаны футболок и рубах. Затем свободу от собственных комплексов. Затем свободу от общественных предрассудков. А потом и свободу от самого общества как такового…

   На испачканный кровью снимок падает ещё одна капля…

       Она капает из носа…

На всех этих снимках запечатлена вся моя жизнь. Почти четверть века. Целая жизнь. Двадцать два года. Ни меньше и – как я догадываюсь – ни больше уже не будет… У меня осталось только то, что было. И то не надолго… Примерно на полтора часа, если не меньше.

   Среди этой груды снимков нет ни одного, который был бы сделан за последние два месяца. За те самые последние два месяца, за которые в моей жизни и произошли существенные изменения. Эти изменения были столь существенными, что теперь нельзя сказать, будто моя жизнь просто изменилась. Скорее, одна жизнь кончилась и началась другая. Совсем другая.

   На этом снимке, где мне всего лет двенадцать, я даже и не помышлял о той жизни, которая сложилась у меня сейчас.

   У меня нет снимков, на которых было бы запечатлено, как час назад в дверь квартиры, которую я снимаю, позвонили… В такие моменты в дверной глазок, как всегда, видна симпатичная девушка. Она что-то говорит, и ты…

         Ты слишком поздно понимаешь, что симпатичная незнакомка, звонящая в твою дверь, - это очень уж сладко и гладко, чтобы быть правдой…

   Крепкая волосатая рука протискивается в проём приоткрытой двери. Дверь распахивается шире, и уже другая крепкая рука со скоростью молнии рассекает тебе бровь над правым глазом. Ты падаешь на пол. В голове туман. Кровь мешает видеть, но ты всё же успеваешь разобрать, что одна симпатичная девушка превратилась в трёх крепких и совсем несимпатичных мужчин. Один из них хватает тебя и заносит в комнату.

   Сквозь туман в голове ты разбираешь вопрос: где кассета?

Тебе кажется, что ты ответил почти сразу же после вопроса, но это не так. Примерно минуту ты пытаешься сказать: какая кассета? И за это время тебе успевают разбить нос, губы, отбить почки и многие другие немаловажные органы (см. Большой анатомический справочник; Ростов-на-Дону, 2001 г.: там всё написано)…

   Ты лежишь на полу. Ворот и грудь футболки испачканы твоей же кровью.

Свежие пятна крови можно вывести, если использовать смесь крахмала и воды. У человека такая смесь всегда с собой – его слюна. Просто погуще плюнь на пятно крови и размешай.

   Где кассета? Опять спрашивает тебя голос, который заторможенным восприятием, как питч-шифтом, превращается в густой-густой бас кошмарного тролля.

   Ты лежишь, поверженный навзничь, на паласе в большой комнате… Склонённое над тобой лицо немалых габаритов одним только своим видом намекает, что ты можешь навсегда остаться лежать здесь, пока хозяин квартиры не придёт требовать с тебя плату за следующий месяц…

   Какая кассета? Ты понятия не имеешь, о какой кассете он тут талдычит.

   Ещё несколько ударов, по почкам. Кажется, на этот раз ногами. Лежачего удобнее всего бить именно ногами… Но понимания сложившейся проблемы от этого не наступает.

   Стильная туфля пролетает у тебя над лицом, и ты успеваешь сквозь туман и кровь разглядеть, что это "Novak" – ты узнаёшь это по выгравированной на подошве карте Амстердама и маленькому листочку конопли.

Если сдавить человеку глаз с боков, и при этом его зрачок сузится наподобие кошачьего глаза, то, значит, это уже покойник.

   Но ты пока живой. Грудь, почки и голова раскалываются, но ты всё ещё живой. Надолго ли?

   Ничего из того, что случилось здесь час назад не снято на фото- или видеоплёнку.

Какая кассета? Чего хотят эти вертухаи?

Один из них просмотрел мой мобильник. Он проговорил в слух номер Оли. Он сказал, что три последних исходящих звонка были на её телефон. Это стационарный телефон. Она для меня что-то значит, спрашивает он с издёвкой. В ответ я пытаюсь сказать: только троньте её, и я вас из-под земли достану... Зарою и опять достану.

   Конечно, глупо было говорить именно это. Мне надо было всячески дать понять, что Оля – мой коллега по работе или что-нибудь в этом духе, но никак ни больше. Но я сказал именно то, что сказал. Вернее, попытался сказать именно это, но из моего горла донёсся только сдавленный хрип да кровавое бульканье…

   Обшарив всю мою квартиру, налётчики так и не обнаружили у меня злосчастной кассеты. Они мне сказали, что если я не отдам им кассету, то они привезут сюда Олю и ей будет больно. Кассета должна быть у них… Иначе больно будет нам обоим, и это будет последняя боль, которую я испытаю в этой жизни. Ну вот, хоть какой-то плюс…

   Некоторое время после подобных инцидентов ты лежишь и думаешь… Наверное, даже Кант и Декарт вместе взятые не думали так много и так быстро. В такие моменты ты не думаешь: я мыслю, значит, существую. В такие моменты ты думаешь: у меня проблемы, значит, я существую. В такие моменты ты думаешь: у меня БОЛЬШИЕ проблемы, значит, скоро я могу прекратить своё существование… Хотя в такие моменты больше всего тебя может беспокоить не собственное существование… Лично меня беспокоила Оля. Меня беспокоила вероятность того, что она может прекратить своё существование.

   Прошёл час после того, как вертухаи ушли. Вернее, они ушли не все, а оставили одного, чтобы он приглядывал за мной.

   Я бросаю взгляд влево, на две ноги, торчащие из-за подлокотника дивана. На них надеты туфли "Novak" – ты узнаёшь это по выгравированной на подошве карте Амстердама и маленькому листочку конопли. Туфли покрыты толстым слоем уральской пыли.

   Если под рукой нет обувного крема, то туфли можно протереть долькой лимона, а потом тряпочкой – блеск будет не хуже.

   Теперь этот охранник мёртв.

Я сделал всё, что мог. Вернее, я понял, что ничего сделать не могу.

Ещё я понял, что во всём виноват Окунев. Сергей Окунев. Мой коллега. Мой друг.

   Ты хочешь обхватить его голову обеими руками и медленно-медленно выдавливать большими пальцами его глаза. Глаза твоего друга. Давить, давить, давить… Глазная жидкость из глаз твоего друга течёт по твоим пальцам, а ты только рад. Большие пальцы вошли в глазницы твоего друга уже по третьи фаланги и касаются тонкой, как бумага, костной перегородки, за которой дальше – только мозг, а ты давишь, давишь и давишь… Давишь, давишь и давишь…

   Я понимаю, что ничего поделать уже не смогу. Я беру все семейные фотоальбомы. Я вываливаю все фотографии на пол и начинаю их внимательно рассматривать. Наверное, это истерика…

   Я хочу увидеть тот миг, когда же всё это началось. Когда начались эти метаморфозы в моей жизни.

   Ничего существенного из того, что случилось со мной за последние два месяца не заснято на фото- или видеоплёнку.

    Я это прекрасно понимаю.

    Я понимаю, что самые существенные изменения со мной произошли как раз в два минувшие месяца.

    Но я так же понимаю и то, что изменения таких масштабов не могли произойти всего за два месяца. Истоки зарыты глубже. В детстве. В глубоком детстве.

   Может, на этом снимке, где мне всего годик от роду? Где на мою голову нахлобучен забавный чепчик? Где я сижу на маленькой пластмассовой коняшке? Мои пухлые щёки как воплощение детской беззаботности…

    На уже испачканный снимок падает ещё одна капля крови…

    Это моя кровь…

    Она капает из рассечённой правой брови…

Окунев виноват. Но не менее виноват и Куницын. Хотя он и подарил мне свободу. Пусть всего на два месяца, но это была настоящая свобода. Два месяца я дышал полной грудью. И всё благодаря Савелию Куницыну.

    Что лучше: жить, ни разу не вдохнув, или умереть, вдоволь надышавшись?

   Я до сих пор этого не пойму. Я проклинаю Савелия Куницына. Я возношу ему хвалу.

Куницын научил меня жить – я благодарен ему.

Куницын не научил меня умирать – я проклинаю его.

   Когда это всё началось? Когда образовалась в моей жизни та благодатная почва, на которой Куницын успешно посеял семена своих идей? Может, на этом снимке я увижу это? А может, на этом?

   Ничего существенного из того, что случилось со мной за последние двадцать два года не заснято на фото- или видеоплёнку.

   Я это понимаю. Когда в нашей жизни происходит что-то действительно важное, то фотоаппарата или видеокамеры под рукой не оказывается.

   "Что-то действительно важное" – это не свадьба, на которой тебя тысячу раз ослепят вспышкой. Это не похороны твоих родителей, на которых ты можешь единственный раз в жизни публично заплакать. Это и не твои первые шаги, которые засняты на чёрно-белую плёнку покойными уже родителями…

    "Что-то действительно важное" – это не окончание школы, когда ты готовишься вступить во взрослую жизнь и преисполнен надежд на счастливую её реализацию. Это не окончание института, когда ты готовишься совсем проститься с молодостью – единственной интересной порой в твоей скучной жизни. Нет… Это всё не то…

   "Что-то действительно важное" – это то, к чему ты не можешь быть готов. То, чего ты никак не ожидаешь.

   "Что-то действительно важное" – это то, что меняет тебя с максимальной силой. Оно делает из тебя совсем нового человека. Оно делает другого Тебя.

   "Что-то действительно важное" – это то, что подчистую меняет все твои жизненные ценности.

   То, к чему ты уже готов, не может тебя изменить. Тебя может изменить только неожиданность. То, к чему ты не готов. Это и есть "что-то действительно важное".

   В такой момент у тебя не бывает ни фото- ни видеокамеры.

Ничего "что-то действительно важного" из того, что случилось с мирозданием за последнюю вечность не заснято на фото- или видеоплёнку.

   "Что-то действительно важное" – это, как правило, нечто на первый взгляд совсем незначительное. Какая-нибудь мелочь, которую сперва трудно заметить.

   Маленький мальчик, никогда не любивший даже слушать музыку, случайно слышит песню "A lover spurned" Марка Алмонда, и с тех пор музыка настолько захватывает его и увлекает в свой волшебный мир, что он сам начинает писать божественные мелодии, без которых свою жизнь и помыслить нынче не может…

   Или тот застенчивый юноша-студент, который в автобусной толкотне случайно встречает на себе ласковый взгляд прекрасной девушки. Она смотрит на него, а он – на неё. Но он так и не решается с ней познакомится. Он приходит домой, в ярости хлещет кулаками по стенам, проклиная свою трусость и себя самого… Тогда он и решает, что нельзя упускать свой шанс. Лучше сделать и болеть, чем не сделать и жалеть… И с тех пор всегда отчаянно бьётся за свою мечту, не взирая на собственные страхи…

   По сути, это и есть мелочи. Но это как раз те мелочи, которые можно без малейшего преувеличения назвать "чем-то действительно важным". В жизни нет ничего действительно более важного, чем эти самые мелочи… Они меняют нас. Заставляют взрослеть. Чувствовать мир иначе, чем это было вчера.

   Никакой сторонний человек никогда не знает о твоих мелочах, которые, по сути, были ни чем иным, как "чем-то действительно важным". Как правило, многие люди даже не осознают всю значимость этих мелочей даже в своей жизни. Чтобы это осознать, надо уметь в себе как следует покопаться. Разыскать исходную точку в череде своих перемен. Распутать клубок причинно-следственных связей между первой мелочью, второй, третьей…

   Тогда ты многое поймёшь, когда найдёшь в своей жизни хотя бы несколько мелочей, которые на самом деле были "чем-то действительно важным". Ты поймёшь, когда ты изменился, почему ты изменился и, наконец, зачем ты изменился…

   На уже испачканный снимок падает ещё одна капля крови…

   Это моя кровь…

   Она капает из разбитого носа…

На этих снимках самых разных сроков давности я пытаюсь разглядеть "что-то действительно важное". Когда всё пошло не так? Вернее, когда всё пошло именно так?

   Ничего существенного из того, что случилось со мной за последние двадцать два года не заснято на фото- или видеоплёнку.

   Но у меня эйдетическая память. Я многое помню.

   И, кажется, я начинаю соображать, когда же всё пошло именно так…

 

 

1

   Сначала чей-то локоть впивается тебе в спину и давит с такой силой, что ты начинаешь невольно представлять себя узником древнекитайских казематов, которого казнят побегами прорастающего бамбука. Пот течёт по спине и промеж лопаток тонким ручейком стекает в трусы, где от футболки, заправленной в штаны, иней совсем не образуется. Всё твоё тело – липкий комок вспотевших нервов, в который кто-то тычет своим локтем в поисках болевой точки, намереваясь свалить тебя на пол, чтобы взобраться на твоё скрюченное тело и стать ещё на два десятка сантиметров ближе к открытому люку, подставив лицо прохладному ветерку. Поездка верхом да с ветерком.

   Кто-то ловко запрыгивает на твою ступню и проворачивается на ней всей своей массой с такой силой, что теперь ты представляешь себя раненным участником Второй Мировой, оказавшимся на столе у полевого хирурга, который без анестезии кромсает твою плоть.

  Чтобы здесь выжить, надо бороться. Бороться изо всех сил, не жалея себя.

    Кто-то наглый опять лезет сквозь толпу, а в его глазах отчётливо видно желание причинить тебе боль. Нечаянно… Конечно, нечаянно. Здесь вся боль причиняется только нечаянно.

   Опять этот мерзкий острый локоть впивается тебе в позвоночник и заставляет футболку впитать в себя весь ручеёк пота до последней капли. В такие моменты ты с остервенением понимаешь, что не жалеть можно не только себя, но и остальных тоже… Только христианское терпение помогает держать себя в руках…

                     Локоть давит всё сильнее…

  Других можно тоже не жалеть… Можно? Нельзя? Кто знает? Позвоните мне, кто знает…

Слева, неподалёку, стоит мужчина пятидесяти лет с лоснящимся от пота лицом и, глядя куда-то вверх, тяжело дышит… Видно, что он очень нервничает. Его вдохи и выдохи настолько громкие, что кажется, будто он способен силой вдоха заглушить всю эту возню вокруг. Возможно, в прошлой жизни он был монахом монастыря Святого Бернара в Альпах, где однажды во время похода за водой к источнику его и накрыло камнями. Под завалом он пролежал двое суток, умирая от обильной потери крови и мучительной боли в местах трёх открытых переломов и жалея, что в мирской жизни он так и не вздрючил сестру своего лучшего друга. Затем он умер, погребённый стихией в тесном гроте. Теперь, в этой жизни, он страдает клаустрофобией. Страдает клаустрофобией и жалеет, что два месяца назад не вздрючил повариху у себя на заводе, которая уже уволилась…  Он так и умрёт, погребённый в тесном гроте бытовых проблем, всю жизнь жалея, что не вздрючил эту повариху…

   Локоть с новой силой впивается в твою и без того измученную плоть и возвращает тебя к реальности. Ты не пытаешься обернуться, чтобы увидеть бесцеремонного собственника этого острого локотка. Ты стоически переносишь выпавшие на твою долю испытания. Ты сохраняешь христианское терпение. Ты считаешь, что каждый, кто оказался здесь, заранее согласен со всеми трудностями, что здесь происходят, а потому и сам молчишь, героически стиснув зубы. Пусть лучше эмаль крошится…

   Если мы не будем милостивы друг к другу, то весь мир провалится в тартарары. Мы должны быть снисходительнее к слабостям окружающих. Да, себя можно не жалеть, но других мы жалеть обязаны. Если ты считаешь иначе, позвони мне… Будем спорить…

   Над правым ухом раздаётся чьё-то тяжёлое дыхание. Оно обжигает, стегает по коже, как солончак в казахских степях… Вдобавок ко всему к жару дыхания примешаны пары алкоголя. Эта сумасшедшая смесь способна одурманить кого угодно… Голова начинает кружиться. Или это только кажется…

   Ты невольно отворачиваешь голову в сторону, да так сильно, что краем глаза видишь за своей спиной маленькую старушку, которая цепко держит в своих худых ручонках сумку, подтянув её к самой груди. Это именно её острый стервозный локоток впивается в твою спину и промачивает твою собственную футболку в твоём же собственном поту… Пользуясь правом бесплатного проезда, она исколесила весь город в поисках лука, который был бы хоть на десять копеек дешевле того лука, что продают у её дома. И везде и всех она тыкала своими острыми локотками, требуя отмщения за свою утраченную молодость.

                 Это не Освенцим. Это не Бухенвальд. Это и не долина Иосафата.

   Я выпадаю из автобуса на нужной остановке и вдыхаю горячий воздух полной грудью, еле сдерживая желание начать зализывать раны. Свой билет я успеваю протянуть какому-то типу, желающему забраться в автобус. Он непонимающе смотрит на меня, а когда я говорю ему «возьмите», он всё понимает, берёт билет и протискивается в автобус.

   Солнце печёт так, будто Екатеринбург переместили в Долину Смерти. В такую погоду ты чувствуешь себя самым активным участником барбекю – десятидюймовым ломтем мяса, шипящим на раскалённых прутьях и обильно политым едким уксусом.

   На дворе стоит июль. Самый разгар уральского лета. 11:07:37 на моих часах и 33 градуса на термометре того старичка, что пялится на меня с четвёртого этажа. Остальное меня не волнует.

   Я оглядываюсь по сторонам, опять вдыхаю полную грудь горячего воздуха и бреду в направлении здания под номером 104 на улице Хохрякова, где на девятом этаже размещается телекомпания, которой я продаю себя в качестве репортёра.

   На крыльце я вижу Сергея Окунева. Ему 28 – старше меня на шесть лет. Он - оператор, с которым мы на пару сняли немало репортажей. Нельзя сказать, что оператор он очень уж хороший.

   Когда ты видишь помещение, где будет происходить съёмка, то сразу же как репортёр мысленно выстраиваешь все ракурсы, кадры, панорамы и трансфокации. Ты говоришь оператору, что это или это хочешь видеть снятым так-то и так-то. В том случае, если оператор относится к своей работе наплевательски, он просто устанавливает камеру, где ты хочешь, и начинает съёмку. Остальное его не интересует. А в том случае, если оператор любит свою работу и за хороший кадр готов продать душу дьяволу, то он не просто установит камеру в том месте, где ты показал, а обязательно после этого обратится к тебе со словами: "Посмотри в видоискатель - ты ЭТОГО хочешь?"

   Для хорошего репортёра этот критерий является самым важным при оценке профессионализма своего оператора. Я - хороший репортёр. Сергей - плохой оператор. Он никогда не обращался ко мне со словами "Посмотри в видоискатель - ты ЭТОГО хочешь?" Ну да это и не было таким уж важным делом. Кто же в маленьком провинциальном городке под названием Екатеринбург умеет действительно ценить хороший кадр? В этой большой деревне таких ценителей точно нет. Сергей не был тем оператором, что продал бы душу за хороший кадр. Как и я не был тем репортёром, что продал бы душу за хороший репортаж. К тому же Сергей - просто хороший человек, обладающий редкостным чувством юмора, а эти качества мне как его коллеге представляются наиболее ценными. Глупо менять хорошего напарника на хороший кадр.

  Увидев меня, Сергей принимается докуривать сигарету в ускоренном темпе.

- Как сегодня у нас дела? – спрашиваю я, поднявшись по ступеням. Мы пожимаем друг другу руки.

- Зачебато, - выдыхает Окунев облако дыма.

   Окунев докуривает сигарету, и мы вдвоём поднимаемся на девятый этаж, где и размещаются офисы и павильон "Четвёрки".

- Я за камерой пойду, - говорит мне Окунев, - а ты пока к Алёне зайди.

- Лады, - киваю я и направляюсь к кабинету под номером 907, на двери которого висит уведомительная надпись "Главный редактор информационного вещания".

   Я стучу в дверь и слышу приятный женский голос: "Войдите" говорит он мне, и я вхожу.

 

 

 

2

 

   Сидя на заднем сиденье служебной "десятки", я пишу список вопросов, пока водитель мчит нас с Окуневым в нужное место.

   Профессиональный репортёр знает, что любая статья или репортаж должны отвечать на пять классических вопросов:  Кто? Что? Где? Когда? Почему?

   Это формула Квинтилиана – римского ритора, который сказал, что лжец должен иметь хорошую память.

   Только дилетант может позволить себе понадеяться на собственную память и не записать эти пять вопросов в блокнот, оставляя между ними побольше места для ответов.

   Затем профессиональный репортёр обязательно набросает примерный план предстоящих съёмок: количество необходимых кадров в репортаже и даже возможные ракурсы – если место уже знакомо.

   В репортёрском сленге есть такое понятие, как "стэндап". Когда ты по телевизору видишь, как репортёр стоит перед камерой и что-то говорит – это и есть стэндап.

   Стоять перед телекамерой с микрофоном в руке и что-то членораздельно говорить, отчётливо понимая, что вскоре на тебя будут смотреть несколько десятков тысяч человек – задача не для слабых.

   Ещё четыре года назад я не смог бы работать репортёром. Тогда меня даже от одной только мысли о том, что на меня будут глазеть бесчисленные пары глаз, бросало в ужас и я поливался холодным потом. Я панически боялся того, что меня и мои действия будут оценивать окружающие. Я всю жизнь боялся, что про меня скажут не так, что на меня посмотрят не так, что про меня подумают не так… Мне было чертовски трудно на людях. Я не любил больших скоплений людей. А особенно не любил, если эти скопления смотрят на меня. Смотрят и оценивают.

  Если ты испытываешь иррациональную боязнь оказаться в толпе, то у тебя охлофобия.

Если ты испытываешь иррациональный страх от пристального разглядывания другими людьми, то у тебя скоптофобия.

                                          … от критики, то у тебя эниссофобия.

                                          … от возможности быть осмеянным, то у тебя катагелофобия.

                                          … перед публичным выступлением, то у тебя глоссофобия.

   Впервые на дискотеке я побывал в день своего рождения. В тот день мне исполнился двадцать один год. Мне исполнился двадцать один год, а я впервые побывал на дискотеке… Через девятнадцать лет мне должно было стукнуть сорок, а я впервые побывал на дискотеке. В двадцать один год началась моя молодость…

   Я не помню, на каком этапе точно, но однажды моя жизнь превратилась в постоянную борьбу с самим собой. Я стал преодолевать себя в тех ситуациях, где от моей личности требовалось совсем иное поведение, нежели то, которое я мог выдать на тот момент собственного развития.

   Просто в какой-то прекрасный момент ты вдруг понимаешь, что твоя схема поведения далека от идеальной. Благодаря своим индивидуальным чертам ты не можешь добиться того, чего добиваются люди с отличными чертами. У кого-то много женщин – он хорошо умеет общаться с противоположным полом, у кого-то много денег – он имеет деловую хватку и решительность… А что есть у тебя? Чего у тебя много? Позвони мне, обсудим…

   Мы подъезжаем к площади имени Малышева. Мы выбираемся из машины, и я сразу осматриваюсь по сторонам. Это называется пре-производство: исследование местности с целью выбора нужных кадров и построение концепции в визуализации сюжета. То, что я набросал у себя в блокноте – самый общий план репортажа. Как правило, любая съёмка происходит согласно подобному плану, но бывают случаи, когда приезжаешь на место и видишь настолько хороший кадр, что упустить его было бы просто непозволительно.

   На этом месте всё в порядке. Нет никакой особой достопримечательности. Всё укладывается в начертанный план.

Я вытягиваю из машины штатив, обнимаю его, как ребёнка-акселерата, и направляюсь к тротуару.

   Носить штатив – обязанность репортёра. В российской видео- и киноиндустрии носить штатив – обязанность режиссёра. А оператор обязан только снимать. Со штатива или с плеча – тут как начальник скажет.

 

 

*                    *                    *

 

   Мужчина в очках и при бороде стоит перед камерой и говорит в неё всё, что думает о деятельности прорицателей, целителей и прочих колдунов и колдуний. Ты смотришь на него и удивляешься его выдержке: носить бороду да в такую жару… Потом перед камерой появляется девушка лет двадцати. Пот течёт по её и без того некрасивому лицу и заставляет лучи солнца играть таким образом, что аж тошно становится. Так тошно, будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   Ты слушаешь весь бред, что она несёт в камеру, и с тоской понимаешь, что его придётся вырезать, а взамен надо найти ещё хотя бы одного человека, готового высказаться на нужную тему, но только хоть чуточку грамотно…

   Когда потная девица заканчивает трындеть в объектив и убирается восвояси, я с облегчением вздыхаю. Провожу рукой по мокрому лбу и смотрю в сторону памятника Малышеву.

- Ну что, на сегодня хватит? – высовывается Окунев из-за камеры. – Или ещё кого-нибудь снимем?

- Погоди секунду, - говорю я: у памятника видна монахиня православного вида с коробочкой для пожертвований, а рядом с ней какая-то девушка лет двадцати в белых джинсах и белой футболке, раздающая прохожим жёлтые листки и говорящая что-то вослед. – Давай проинтервьюируем ту монахиню и девчонку с ней.

- Давай, - недовольно соглашается Окунев, берёт камеру и тащит её вместе со штативом за мной к памятнику Малышеву.

- Здравствуйте, - киваю я завидевшей меня издали девушке с пачкой жёлтых бумажек. – Можно задать вам несколько вопросов для репортажа?

- А на какую тему? – девушка смущённо и мило улыбается, глядя прямо мне в глаза.

- Это касается обсуждаемого в народе законопроекта о запрете оккультных услуг, - отвечаю я, а сам зачем-то указываю рукой с микрофоном в сторону Окунева, который устанавливает камеру и пристреливается к кадру, прильнув к видоискателю. – Интересно было бы узнать мнение воцерковленных православных – вы ведь имеете отношение к этой монахине? – я заговорщицким кивком указываю на стоящую чуть в стороне монахиню и понуро глядящую себе под ноги.

- Да, да, имею, - девушка опять приятно  и смущённо улыбается. Она показывает мне один из жёлтых листков. – Я раздаю людям приглашения на семинары, которые мы проводим в храме Пресвятой Троицы по субботам. Но она - немая, ответить вам не сможет…

- А можно узнать, как вас зовут? – спрашиваю я: я – репортёр, этот вопрос не должен показаться неуместным.

- Светлана, - опять смущённо улыбается девушка.

   Перехватив микрофон в левую руку, правой я извлекаю из заднего кармана джинсов маленький блокнот и ручку и записываю корявым почерком: Светлана…

- А у вас есть какой-нибудь чин? - спрашиваю я. – В смысле, вы – послушница или кто-то ещё? Какой надписью сопроводить ваше имя во время интервью?

   Светлана задумалась.

- Напишите "Светлана, работает на поденных работах при храме Пресвятой Троицы".

- Гм… - теперь я задумался. Интервьюировать по вопросу необычайной религиозной тонкости человека, который имеет к церкви лишь косвенное отношение – непрофессионально. Жутко непрофессионально, но…

   Но на улице стоит страшная жара. Будто мы не в Екатеринбурге, а в Астрахани. И перспектива переться в ближайшую церквушку за интервью к какому-нибудь священнику, изо рта которого будет пахнуть луком да водкой, меня не особо радовала… Думаю, и Окунева тоже…

 Если ты испытываешь иррациональный страх перед церквями, то у тебя экклезиофобия.

   Да и в случае чего, при монтаже эти кадры в эфир не пойдут. Всё просто. Ну и что из того, что не будет интервью официального представителя православной церкви? Кого это волнует? Кто в этой большой деревне под именем святой Екатерины умеет оценить по-настоящему хороший репортаж? Здесь таких интеллектуалов нет.

   Ну не выставят мой репортаж на "Тэффи-регион", ну и что из того?

   Окунев не тот оператор, что за хороший кадр готов продать душу дьяволу, а я не тот репортёр…

   И я решаю: пусть впервые за две тысячи лет от лица церкви выступит женщина… Причём, весьма симпатичная женщина.

- Хорошо, - киваю я Светлане. – Давайте, ответьте всего на один вопрос.

   В репортёрском сленге есть такое понятие, как "синхрон". Когда ты по телевизору видишь видеоряд и слышишь звук, не наложенный в результате монтажа, а записанный в тот же момент, что и видеоряд, это и есть синхрон.

   Мы начинаем снимать синхрон.

   Окунев включает камеру и начинает съёмку. Я протягиваю ближе к Светлане микрофон и спрашиваю: как вы относитесь к обсуждаемому в обществе законопроекту о запрете деятельности оккультистов: предсказателей, целителей и ясновидцев?

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед колдунами и ведьмами, то у тебя виккафобия.

- Как христианин я считаю, что это верный шаг, - глаза Светланы сосредоточились в две узкие щёлки, и её лицо стало выглядеть ещё более по-взрослому. – В Ветхом завете наряду с запретом обращаться к ворожеям и гадалкам есть конкретная инструкция, что нужно предпринимать по отношению к ним. В книге Исход, глава 22, стих 18 написано: ворожеи не оставляй в живых. А в книге Левит, глава 20, стих 27 написано: мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мёртвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них. За помощью надо обращаться к богу, а не к шарлатанам. А бог, как известно, находится в церкви, так как в христианской традиции считается, что церковь – это место реального присутствия бога на земле. Наши мудрые предки говорили: кому церковь – не мать, тому бог – не отец.

   Светлана говорит так складно и без запинок, что я невольно млею. Я ни разу в жизни не встречал женщину, умеющую говорить так красиво. Она цитирует Библию – неизвестные простому обывателю места. Кто из считающих себя православными людей вообще может процитировать хоть одно место из Библии? Никто даже не может назвать все десять заповедей. И уж тем более, никто из них не сможет назвать различий между православием и католицизмом, кроме того, что у католиков главный – Папа, а у православных… А кто у православных? Да, да, далеко не каждый православный знает, что у православных главный – Патриарх московский и всея Руси.

   Они не знают в чём суть христианства. Что уж говорить о сути православия…

Если они не знают, чем православие отличается от католицизма, то почему они тогда себя считают именно православными, а не католиками?

   У тебя ещё не возникло желания спросить у православных, почему они считают себя православными?

   Большинство из них никогда не читали Библию.

   У тебя ещё не возникло желания спросить у православных, почему они считают себя православными?

   Если и читали, то не поняли.

   У тебя ещё не возникло желания спросить у православных, почему они считают себя православными?

   Если и поняли, то не так…

   У тебя ещё не возникло желания спросить у православных, почему они считают себя православными?

А вот Светлана, похоже, Библию не то, что читала, но и знает её очень хорошо. Но знать Библию и понимать её – две разные вещи… Понимает ли Светлана Библию? Это вопрос.

   Светлана уже кончила говорить, а я всё ещё стою и держу микрофон у её лица…

Она говорит: всё. Всё, что знала, рассказала.

Я выплываю из небытия своих размышлений и убираю микрофон.

- Спасибо, - говорю я и обращаюсь к Окуневу, - Серёга, иди, я сейчас догоню…

   Я смотрю на Светлану и спрашиваю: Светлана, а почему вы взялись за поденные работы при церкви? Что толкнуло вас к этому?

   Светлана опускает глаза и её лицо напрягается… Ей неудобно отвечать… Видимо, что-то её тяготит… Чёрт, я и не ожидал, что мой вопрос может оказаться нетактичным.

   Видимо, причина, приведшая эту симпатичную девушку в церковь, не такая уж и банальная. Неужто Светлана – бывшая наркоманка? В современном мире это часто становится причиной обращения людей к церкви и к богу.

   Путь к богу лежит через наркотики.

Ты вспоминаешь тюрьмы, где тоже организованы приходы. Там заключённые тоже часто обращаются в веру.

   Путь к богу лежит через убийства.

- Год назад я сделала аборт, - тихо произносит Светлана, не поднимая глаз. – Потом долго себя проклинала за убийство ребёнка. Так, в общем, и оказалась на поденных работах при церкви…

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь родить, то у тебя локиофобия.

   Твою мать… Знал бы – не спрашивал. Теперь хоть сквозь землю провалиться…

   Согласно российскому законодательству аборт убийством не считается, потому что плод в утробе матери не считается живым человеком. Родившийся ребёнок считается живым лишь с момента первого вдоха.

   Бывают случаи, когда ребёнок уже родился, а лёгкие его ещё не расправились, и он не может дышать. Тогда акушер шлёпает ребёнка по попке, чтобы тот разрыдался, чем и расправил бы свои лёгкие для дыхания.

   Не было бы нарушением уголовного закона, если акушер, увидев, что ребёнок не дышит, не стал шлёпать его по попке, а взял бы его за ноги и со всего маху звезданул о дверной косяк. Кровавые брызги, ошмётки серого вещества, ещё какая-то отвратительная херь… И никакого нарушения уголовного закона.

   Никакого убийства не было. Ребёнок не сделал ни одного вдоха, а значит, согласно закону, он не считался живым человеком…

- Но, пожалуйста, - Светлана на секунду заглядывает в мои глаза. – Не говорите об этом в репортаже… Я очень прошу…

- Конечно… Разумеется… А как на счёт тех семинаров, на которые вы приглашаете, - говорю я, лишь бы хоть что-то сказать, и при этом ощущаю сильнейшую неловкость. – Можно и мне туда попасть?

   Светлана поднимает мгновенно ставшие грустными глаза и спрашивает:

- В качестве репортёра?

- Нет, нет, - кручу я головой, ощущая вину за причинённую боль этому хрупкому созданию. – Я хотел бы сходить туда сам, для себя.

- Очень хорошо, - на лице Светланы опять появляется смущённая и милая улыбка.

   Она выуживает из стопки один жёлтый листок и протягивает его мне.

- Мы всегда рады новым слушателям и прихожанам, - говорит она.

   Я беру листок, нервно тереблю его пальцами, не решаясь задать один вопрос…

- А вас, Светлана, можно встретить на этих семинарах? – всё же набираюсь сил и спрашиваю.

   Глаза девушки приоткрываются чуть шире. Такого вопроса она, очевидно, не ожидала.

- Я там появляюсь очень редко, - смущённо произносит она, и её взгляд опять упирается в асфальт под ногами.

- Что ж… - поджимаю я губы и смотрю в жёлтый листок, - Ближайший семинар послезавтра. Постараюсь там быть. Очень постараюсь.

   Этими словами я даю шанс самому себе: если в эту субботу я приду на семинар и встречу там Светлану, то при её "я там появляюсь очень редко" это можно будет считать проявлением симпатии ко мне.

- Спасибо вам, - Светлана вновь поднимает свой взор и смотрит прямо мне в глаза. – Обязательно приходите.

   Я киваю и говорю: это вам спасибо, Светлана. Спасибо за интервью…

   После этих слов я просто обязан вставить интервью со Светланой в репортаж.

 

 

 

3

 

   Если в твоей жизни появляется женщина, то твоё жильё перестаёт тебя устраивать. В первую очередь это касается тех людей, которые продолжают жить со своими родителями. Ты даже в мыслях не допускаешь, что можно пожить с девушкой в твоей комнате. Это сразу исключено.

   Ты не хочешь над ней издеваться.

   Позволять твоей второй половине ежедневно наблюдать шаркающую походку твоего не по годам обрюзгшего отца, крадущегося к сортиру с целью выкурить сигаретку…  

   Позволять ей ежедневно за столом слышать чавканье твоего отца, лишившегося почти всех зубов к 50 годам...

   Позволять ей ежедневно терпеть громкое кряхтенье твоего отца, нагибающегося за чайником…

   Всё это на самом деле равносильно издевательству над твоей второй половиной.

   Но у моего 24-х летнего брата даже выбора не возникло – жить со своей девушкой в одной комнате или нет. Потому что в одной с ним комнате живу я. Втроём нам здесь не разместиться.

   Два парня старше двадцати лет живут в одной комнате под одной с родителями крышей…

   Это смешно, но так случается совсем не редко.

Деньги, достаточные для покупки квартиры, в современном мире заработать не так-то просто.

   Игорь - мой брат – держит на оптовом рынке "Екатерининский привоз" два контейнера с сумками. С конца весны и по начало осени прибыль у него составляет примерно тридцать тысяч рублей в месяц с одного контейнера. Зимой прибыль близка к нулю.

   Репортёр в "Новостях" "Четвёрки" получает от двенадцати до пятнадцати тысяч в месяц и круглый год. На прожитьё этих денег хватает, но на квартиру такими темпами никогда не накопить.

   Но я благодарю судьбу за то, что я – не репортёр "Утреннего экспресса". Там бы я получал ещё меньше.

   Я не благодарю судьбу за то, что я – не специальный репортёр "НТВ" на Урале. Не благодарю потому, что тогда зарплата у меня была бы московская – около тридцати тысяч в месяц.

   Но на данный момент зарплата у меня вполне уральская – тринадцать тысяч рублей. Не густо, но и не пусто…

   Жить в одной комнате со старшим братом – дело не очень удобное.

   Но вот он нашёл девушку своей мечты и сегодня перевозит все свои шмотки в дом в Цыганском посёлке. Вернее, в комнату в доме в Цыганском посёлке. Четыре тысячи в месяц – не такая уж и большая цена за свободу от нежелательного присутствия в твоей жизни.

   Ты не знаешь, было ли так всегда, но модно рожать детей, не взирая на собственный достаток. Хочу ребёнка и всё, заявляют потенциальные мамаши и папаши, стоя по уши в дерьме в затхлой комнатушке коммунальной квартиры. Им откровенно насрать на то, будет ли счастлив их ребёнок, им главное – будут ли счастливы они, приобретая его.

   Если женщина с достатком в три тысячи в месяц мыкается по съёмным квартирам и вдруг рожает ребёнка, то неужто она желает этому ребёнку счастья? Кто ей поверит? Это равносильно тому, как рожает женщина, больная СПИДом, и при этом якобы желает своему ребёнку счастья. Это скорее, даже ненависть к своему ещё не родившемуся чаду, чем любовь.

    Ты думаешь, если бы тебя ещё в утробе матери известили о том, что ты будешь жить с тремя другими людьми в тесной двухкомнатной квартире, в одной комнате с братом, то позволил бы ты им тогда обрезать пуповину или дрался бы до конца?

   Ты представляешь, как твоё маленькое розовое сморщенное личико высовывается между ног матери, лежащей на кушетке, и роскошным басом выкрикивает: мне нужна отдельная квартира и домашний кинотеатр!!!

   Будь тогда чуточку мудрее, ты бы так и сделал.

   Наша жизнь так устроена, что ребёнок с самых пелёнок ищет возможности избавиться от своих родителей. А что делать?

   Родителей мы себе не выбираем.

   Мы выбираем себе друзей и любимых, но никак не родителей. Потому и любить мы их НЕ ОБЯЗАНЫ.

   Это сугубо родительская промашка, что ты их не любишь. Это значит, что они не сумели заслужить твоей симпатии.

   А то, что это они тебя вдруг не любят, так это опять же сугубо их промашка, поскольку они не сумели воспитать тебя таким, чтобы полюбить. В общем, как ни крути, а родители всегда виноваты… Выражаясь юридическим языком, в мире существует презумпция родительской виновности.

   Евангелие от Матфея 10:35: И враги человеку – домашние его…

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь родственников, то у тебя сингенезофобия.

   Но твой брат решает не устраивать судилище над своими родителями. Они и так от жизни натерпелись. Игорь просто решает снять себе комнату в Цыганском посёлке и жить там вместе со своей девушкой.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь переезжать, то у тебя тропофобия.

   Так что теперь мне предстоит жить одному в своей комнате. Дом, в котором я живу, находится по улице Амундсена под номером 67.

   Панельный дом.

Сраный панельный дом.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь домов, то у тебя доматофобия.

   Очевидно, панельные дома были придуманы чекистами… Когда соседи по подъезду занимаются сексом в своей   квартире на двенадцатом этаже, то ты, на десятом этаже, всё это хорошо слышишь. Все эти "А! А! А!", "Давай, давай…" и "Das is fantastisch ". Или даже иногда "Ребята, давайте, не все сразу"…

   Но у панельного дома есть одно преимущество – в час ночи ты можешь начать сверлить дырки электродрелью в стенах и стучать молотком, и никто не догадается, что это делаешь именно ты. Звук твоей работы будет разноситься по панелям по всему подъезду, и у людей будет возникать впечатление, что за ремонт принялись сразу все жители.

   Минус лишь в том, что за ночной ремонт может взяться и кто-нибудь другой. Тогда ты вооружаешься своими кулаками, выходишь в подъезд, встречаешь там ещё несколько разъярённых человек с молотками, скалками и газовыми разводными ключами, и вы вместе начинаете в час ночи ездить с этажа на этаж в поисках наглого жильца. Вы звоните во все квартиры и спрашиваете людей, не у них ли это ремонт? Конечно же, все, как один, утверждают, что это не у них. Когда примерно то же самое отвечают и в десятой по счёту квартире один из твоих соратников с молотком не выдерживает и начинает кричать: Нет, а ты открой, и мы сами проверим, ты стучишь или нет! Хули ты ссышь?! Открывай!

   Такие вылазки смысла не имеют. Никто двери не открывает, видя в глазок, четверых парней с молотками да скалками…

   А утром ты узнаешь, что ночной ремонт затеял выпивший сосед-долбоёб, живущий всего через стенку от тебя и решивший, что час ночи – самое подходящее время для установки шкафа-купе…

   Как ни крути, а гораздо приятнее ночами слышать, как твоя соседка Оля из 269-ой квартиры, что живёт прямо за стеной твоей спальни, стонет и вскрикивает. В такие моменты ты садишься в кровати, приникаешь ухом к розетке и через сквозные отверстия слышишь, как в Олиной спальне сопят ещё как минимум две особи мужского пола.

   Но мой брат Игорь решается лишить себя такого удовольствия и съезжает в Цыганский посёлок….

   Я помогаю Игорю перетаскивать в его "Хонду" вещи, без которых он не сможет обойтись на новом месте: музыкальный центр, телевизор, одеяла, кастрюли, тарелки и прочее барахло. Наконец-то я вздохну свободно, думаю я. Один в комнате. Софу, на которой спал Игорь, выставлю на балкон или в зал, к родителям, и моя спаленка станет существенно просторнее…

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь комнат, то у тебя койнонифобия.

   Мы спускаемся в лифте. У меня в руках бряцающий ворох кухонной утвари, а у Игоря – колонки от музыкального центра.

- Вчера ночью, - говорит он мне, - я ещё одну тётку отодрал. Голосует, просит подвезти. Я останавливаюсь, смотрю, а она такая классная, лет около тридцати. И одета неплохо. Подвыпившая слегка. Её нужно было на Ботанику отвезти. Я за полтинник согласился. Едем, в общем, а она вдруг мне говорит: молодой человек, вы такой симпатичный. Ваша девушка, должно быть, счастлива с вами. Я говорю, мол, нет у меня девушки. Трудно сейчас найти стóящую, чтоб тебя по достоинству оценила. А она тут же сама начинает подмазываться. Пригласила в квартиру к ней подняться…

   Я слушаю Игоря. Я смущаюсь. Я стесняюсь…

   Слушать такие откровения доводится не каждый день.

   Кнопка в лифте вдруг щёлкает, и кабина останавливается, открывая двери.

Перед нами стоит согбенная старушка и сквозь катаракту пытается определить наличие живности в кабинке.

   Если ты испытываешь иррациональный страх слепоты, то у тебя скотомафобия.

- Ой, извините, - хрипит старушка. – Мне наверх надо.

- Да нет, ничего, - киваю я и нажимаю кнопку первого этажа.

   Мы едем дальше. Игорь продолжает свой рассказ:

- В общем, драл я её почти всю ночь. Часов до четырёх. Это было нечто. С Машей не сравнить.

   Маша – это та самая девушка, с которой Игорь решил снимать комнату в посёлке.

   Маша – это его вторая половинка.

   Маша – это его любовь до гроба.

   Маша – это его единственная.

- А как же Маша? – задаю я резонный вопрос.

   Кнопка в лифте вдруг щёлкает, и лифт останавливается, открывая двери.

   На этаже никого нет.

   Я нажимаю кнопку первого этажа.

- Так как же Маша? – снова спрашиваю я.

- Да блин, - Игорь делает огорчённое лицо, - я не знаю, что вчера на меня нашло. Не смог сдержаться.

   Мы выходим из лифта и перетаскиваем ношу в серебристую "Хонду", стоящую у подъезда.

   Вообще, Игорь уже около полугода всё никак не может сдержаться. Он по ночам катается по району и цепляет всяких тёток. Как правило, они все оказываются подшофе. Он переспал уже с несколькими десятками разновозрастных женщин. Очевидно, причина его успеха скрывается в серебристой "Хонде Интегра" 1995 года выпуска – четырёхглазой красавице, похожей на изящную маленькую акулу. Известно, что женщины любят красивые автомобили даже гораздо больше, чем мужчины.

   Ты вспоминаешь свою двоюродную сестру Олю… Ей всего восемь лет.

Как-то твоя мать спросила у неё, что ей подарить на день рождения. Она спросила это у восьмилетней девочки. Оля, долго не раздумывая, сказала, что ей нужна красивая машина и особняк… Восьмилетняя девочка сказала, что ей нужна красивая машина и особняк.

   Игорь полгода колесил по ночам по нашему району в поисках свежей плоти. Каждую ночь у него была новая женщина. Ты уверен, что у него уже целая икебана всяких венерических заболеваний, ты неоднократно рекомендовал ему провериться, но он панически боится узнать, что он действительно подхватил какую-нибудь заразу. Поэтому он просто не идёт проверяться. Он считает, что так спокойнее.

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед венерическими заболеваниями, то у тебя кипридофобия.

   У Игоря – явный сатириазис. Он – сексоголик.

Наверняка он страдает медомалакуфобией – иррациональной боязнью потерять эрекцию.         Его гиперсексуальность хлещет через край. Если в пределах одного метра он видит живую женщину, то у него обязательно возникает желание с ней переспать. Какой у неё возраст, какая внешность – дело десятое. Промискуитет в действии…

   Психологи считают, что гиперсексуальность – это признак латентного гомосексуализма. Якобы многочисленными половыми связями с женщиной мужчина пытается себе доказать, что он нормальный мужик и его привлекают исключительно женщины.

   Имея многочисленные половые связи за свои двадцать четыре года, Игорь так и не обзавёлся похотливым взглядом, развязным характером и большой болтливостью, свойственной любвеобильным мужчинам. Он всегда скромен и даже застенчив. Он не любит и не умеет вести заумные разговоры. Он – само спокойствие, но легко раздражается, особенно если не выспится.

- Она мне и анально дала, - с плохо скрываемой радостью и гордостью сообщает Игорь, открывая машину.

   Некоторые психологи считают, что тяга к анальному сексу – это признак латентного гомосексуализма.

- Твою мать, - громко выдыхаю я и мотаю головой. – На фига ты это рассказываешь? Тебе нравится об этом говорить? Как ты вообще можешь об этом рассказывать? Это же мерзко?

- Ну… - Игорь задумывается, выкладывая на заднее сиденье колонки от музыкального центра. – Просто хочу, чтоб ты знал…

- Похоже, ты гордишься своими сомнительными достижениями, - печально констатирую я и передаю Игорю кастрюли и прочие склянки. – Это же аморально.

   Нет, ты хорошо понимаешь, что секс – это обычное дело. Но разве секс с многочисленными партнёрами не есть отрицание мечты об одной единственной любви в твоей жизни? Ты не понимаешь, как можно заниматься сексом с той, к которой никаких особых чувств не испытываешь. Как это возможно? Разве это допустимо? Разве это не аморально? Кто знает? Кто знает, позвоните мне…

   Ну ладно… Если уж ты всё-таки имеешь многочисленные половые связи, то постарайся хотя бы никому не рассказывать о них в мельчайших подробностях.

   Бывает так, что мужчина переспит с какой-нибудь женщиной, а потом хвастается перед своими друзьями: я её и так, и так, и эдак! А как она сосёт!.. Просто песня!

А потом, спустя какое-то время, он женится на ней… Друзья мужа смотрят на жену и думают: она сосёт. Она сосёт! А ещё она делает так, и так, и эдак!

   Ты вспоминаешь своего институтского друга Стаса. Как он на одной случайной вечеринке «отодрал» симпатичную сокурсницу Юлю. Как потом он сам рассказывал тебе, что она хорошо делает минет. Он уверен в том, что через неё прошли очень многие парни. Он сказал тебе, что и ты можешь её «отодрать», если проявишь к ней достаточный интерес.

   А потом Стас так сблизился с Юлей, что они стали жить под одной крышей и вести общее хозяйство. Теперь Стас говорит, что если узнает об измене, то Юле он этого не простит…

   Ты понимаешь, что бывают в жизни такие моменты, о которых лучше умолчать. И секс – один из таких моментов. Это то, что называют словом "личное". Это то, о чём не следует никому рассказывать. Даже очень близким тебе людям.

   Игорь закрывает двери "Хонды", и мы направляемся обратно к подъезду.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь окрестностей своего дома, то у тебя эйкофобия.

- Зачем тебе столько баб? – спрашиваю я. – Тебе что, не хочется в этой жизни встретить одну единственную, с которой ты будешь чувствовать себя уютно и спокойно? Тебе не хочется встретить ту, для которой ты будешь значить очень многое?

- Хочется, конечно, - нехотя говорит Игорь и нажимает кнопку вызова лифта. – Хотя я уже и не верю в то, что бабам нужен какой-то уют, спокойствие и прочая лабуда, про которую раздувают поэты.

   Двери лифта открываются, и мы входим.

- Всё это фуфло, - продолжает Игорь развивать свою мысль и нажимает кнопку десятого этажа. – Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что женщинам нужны только материальный достаток и хороший секс. Я вообще удивляюсь, что женщинам нравилось в мужчинах до того, как были придуманы деньги и автомобили? Наверное, только секс… Хороший секс для женщины значит очень многое. Ведь мужики, как обычно делают? Трахнули бабу, минут за десять кончили и всё – баста. Отворачиваются на бок и засыпают. А бабе хочется ещё.

   Я слушаю Игоря. Я смущаюсь. Я стесняюсь…

   Слушать такие откровения доводится не каждый день.

- Женщинам нравится долгий секс. На несколько часов, - продолжает Игорь. – Им нравится жёсткий секс, когда ты будто отстирываешь их, как тряпку на стиральной доске. Когда они теряют все силы и лежат измождённые, хватая лёгкими воздух… Когда их губы и язык пересыхают…

   Твой брат говорит тебе, что для женщин секс очень важен. Он говорит, что очень важно трахнуть женщину жёстко. Будто отстирать её на стиральной доске. Тогда она сама будет искать встречи с тобой. Он говорит, что он трахает их очень жёстко.

   Ты не сомневаешься в правдивости его слов. Ты помнишь, как он неоднократно менял сим-карты в своём "мобильнике", чтобы поклонницы от млада до велика не названивали ему по двадцать часов на дню.

   Твой брат говорит, что для женщин секс важнее какой-то заоблачной любви. Он для них важнее, чем ласка и обходительность.

   Ты слушаешь его.

   Ты не веришь ему.

   Ты не хочешь ему верить.

   Но…

   Ты помнишь, как в 1999 году ты поехал в Сочи, попав в группу своей учительницы по химии. Её звали Наталья Николаевна. Тебе тогда было почти семнадцать, а ей где-то тридцать пять... Да.… В общем.… В общем, однажды она разоткровенничалась и призналась, что для неё секс и мужская обходительность состязаются на равных. Она тогда сказала: для меня это fifthy fifthy.

   Она так и сказала: для меня это fifthy fifthy.

   Тогда от неё ты слышал не просто очередную мужскую версию женского бытия.

   Тогда ты слышал самую настоящую правду о женщинах и от женщины.

   Женскую правду.

Секрет женского бытия.

   То, о чём Мария Арбатова никогда не писала и никогда не напишет.

   Тогда же рядом с учительницей по химии сидела мать одного из твоих одноклассников – Серёги Суслова. Она тоже была слегка подшофе. И её тоже потянуло на откровения.

   Она сказала, будто считает, что женщина до замужества обязательно должна узнать, каков тот или иной мужчина в постели, чтобы сделать правильный выбор. Секс – очень важная деталь совместного жития, говорила она, смотря на тебя маленькими поросячьими глазками из темноты под алычовым кустом. Вот я, например, говорила она, даже съедаю сперму мужа, чтобы кожа была лучше…

   Ты представляешь маленького Серёгу Суслова. Его мать только что сделала мужу фелляцию. Сглотнула его сперму и облизала пальцы. Она берёт маленького Серёжу подмышки, поднимает перед собой и чмокает его в лобик, в щёчки, в губки…

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь поцелуев, то у тебя филемофобия.

   Ты помнишь эти откровения.

   Ты не веришь им.

   Ты не хочешь им верить.

   Но…

   Твой брат говорит, что если женщина утверждает, будто для неё мужская забота и обходительность важнее любого секса, то значит, её просто никто никогда хорошо не трахал. Вот если бы её хорошо оттрахали, то она про любовь бы забыла навсегда.

   Мы грузим в "Хонду" очередную порцию необходимого хлама: у меня в руках – ворох постельного белья, у Игоря – маленький телевизор.

   Водружая на заднее сиденье пятидесятисантиметровый "Горизонт", Игорь говорит:

- Но это, конечно, всё фигня. Мне надо завязывать свои ночные похождения. У меня теперь есть Маша.

   Он берёт у меня из рук пачку постелей и, с каким-то отчаянием и мольбой глядя мне в глаза, говорит:

- Блин, надеюсь, что с ней у меня всё получится хорошо. Так уже осточертели эти бесчисленные случайные связи… Уже семью пора заводить. Мне ведь уже двадцать четыре. А то потом поздно будет…

 

                                         

*                    *                    *

 

Удар правой.

   Глухой шлепок разносится по помещению…

Какие-то древние, первобытные инстинкты выплывают из небытия.

Удар левой.

   Глухой шлепок разносится по помещению…

Первобытные инстинкты, связанные с мужской самоидентификацией заволакивают взор.

Удар правой…

Удар левой…

Удар правой…

Удар левой…

   Шлепок. Шлепок. Шлепок. Шлепок.

   А здесь не так уж и плохо, в этом частном доме в Татарском переулке.

   Комната Игорю досталась на втором этаже. Там и кухонька оборудована. Удобства, правда, на улице. Зимой можно простату застудить.

   Дворик у дома – под навесом. Там можно и машину ставить, хозяйка разрешила.

Первое, что бросается мне в глаза – профессиональный боксёрский мешок, подвешенный к потолку над двориком. Всегда мечтал о подобной фигне, но никогда не доводилось иметь.

   Я делаю ещё несколько слабых ударов по мешку. Игорь, разгружая остатки нужной утвари из машины, видит, что груша меня заинтересовала. Он говорит:

- Если хочешь, можешь приходить сюда иногда и отрабатывать удары. Да и мне бы тоже не помешало.

- А хозяйка не будет против? – спрашиваю я и делаю ещё два удара – левой и правой.

- Нет, не будет, - Игорь берёт в охапку кастрюли и постельное бельё. – Олеся сказала, что грушей можно пользоваться…

   Тут дверь дома слегка скрипит и на крыльцо выходит девушка лет двадцати шести.

   Симпатичная девушка.

   Очень симпатичная девушка.

   Это и есть Олеся, понимаю вдруг я. Это и есть хозяйка этого дома.

   Бог мой, что же Игорь с ней здесь будет вытворять?! Что же здесь будет?!

Олеся приятнее Маши. Много приятнее…

    Так что здесь обязательно что-то будет…

 

4

 

   На испачканный кровью снимок падает ещё одна капля…

       Она капает из моего разбитого носа…

Я запускаю руку в ворох фотографий и наугад выуживаю одну. Подношу к своему лицу.

   Ничего выдающегося. Так себе – сценка из жизни. Я и трое моих друзей стоим на автовокзале. Мы молоды и полны жизненного задора. Мы собираемся в какой-то очередной поход по уральским дебрям. В тот раз, вроде, это было лазанье по сысертским лесам.

   В июльскую жару мы забрались в какую-то неведомую глушь, где комары и оводы даже понаслышке не знали, что такое репеллент. Они грызли нас сквозь футболки, выдирая клоки мяса, и абсолютно не замечали смрадного химического запаха, исходящего от нас.

    Не взирая на жару, приходилось накидывать на себя кофты и куртки. Мы потели, как тайские шлюхи, но продолжали свой путь.

   Тушенку есть совсем не хотелось. Хотелось чего-то полегче. Поприятнее. Тогда мы налегли на банку консервированных ананасов, которую прихватил с собой один из нас, за что поначалу и был справедливо осмеян…

   На снимок падает капля крови. Она капает из рассечённой правой брови. Она падает прямо на меня на этом снимке. На мою белую футболку и разбрызгивается до самого лица.

   Я отбрасываю снимок в сторону и откидываюсь на спинку дивана.

У меня осталось не более получаса…

Мой правый глаз основательно заплыл. Только узкая щёлка для обзора фотографий.

   Я провожу руками по лицу. Я чувствую боль в правой брови, в переносице, в правой скуле… Я чувствую, как липкая жидкость пристаёт к моим рукам. Это моя кровь.

   Я отстраняю ладони от лица и смотрю на них. Правая – почти вся в крови, левая – чуть-чуть…

   В комнате тишина. Только звон в моих ушах.

Я сижу на диване, откинув голову на спинку. Передо мной на полу лежат фотографии. Их много. Целая куча. Они разбросаны по ковру в полнейшем беспорядке…

Я жду. Ещё полчаса… Мне не остаётся ничего другого, кроме как ждать.

   Хотя можно и не ждать. Можно умереть прямо сейчас. Сразу.

Но я всё же жду…

Окровавленной правой рукой я нащупываю на диване пульт от телевизора и нажимаю кнопку.

   Желтоватый свет распространяется по комнате. На экране телевизора – Женя Гуцал.

Он держит микрофон у своего вечно грустного лица и что-то говорит. За его спиной - видеоряд: Храм-На-Крови. Но в нём что-то не так… Что-то в нём изменилось. От его купола нет былого блеска. Он не сияет, как раньше. Световые лучи преломляются как-то не так. Несколько иначе. От его окон – нет и следа. Видны лишь отдельные осколки, торчащие из рам.

   Окровавленной рукой я делаю пультом погромче. Число зелёных палочек внизу экрана становится всё больше. Оно увеличивается, и голос Жени становится громче.

- …разбиты. Но труднее всего, как говорят священнослужители, придётся с реставрацией купола. Множество маленьких вмятин покрывают его со всех сторон, а местами купол даже пробит. На ликвидацию последствий ночного нападения уйдёт не один месяц.

Семь человек в результате ночного столкновения у храма попали в больницу с травмами различной степени тяжести. У них сломаны кости и имеются многочисленные ушибы мягких тканей.

   Женя вертит перед камерой серебристый металлический шарик диаметром миллиметров в восемь. Он говорит: вот этими шариками сегодня ночью и было совершено нападение на храм и на православную дружину. Такими же шариками уже были обстреляны два православных храма. Как говорят следователи, шарики эти свободно продаются в охотничьих магазинах. Применяются, как правило, при стрельбе из боевых рогаток, которые тоже свободно продаются в охотничьих магазинах.

Как утверждают пострадавшие дружинники, нападавших было семеро и все они были вооружены боевыми рогатками. По данным следствия, один из нападавших опознан и сейчас ведутся его интенсивные поиски. В интересах следствия информация о подозреваемом в нападении не разглашается.

   Напомню, говорит Женя за кадром, что это уже третье нападение на христианские храмы за этот месяц. Но это первое нападение, где произошла стычка с народной дружиной…

   Окровавленной рукой я нажимаю кнопку, и телевизор выключается.

Я жду. Ещё тридцать минут… Мне не остаётся ничего другого, кроме как ждать. 

 

 

*                    *                    *

 

- Сегодняшний семинар посвящён одной из самой выдающихся личностей, описанных в Библии, - говорит молодой небритый священник, восседая во главе стола. - Речь пойдёт о святом Павле. О тринадцатом апостоле, которого Христос призвал на служение уже после своей смерти. Значительная часть Нового Завета, книга Деяния апостолов, посвящена именно Павлу – его призванию, служению и смерти.

   В современном мире переоценить роль апостола Павла в становлении христианства просто невозможно, - продолжает молодой священник с годовалой щетиной. - Поскольку именно заслуга Павла в том, что христианство проникло в ряды язычников и подорвало порочные корни языческий верований.

   Когда везде трубят, что в Храме Пресвятой Троицы проводят семинар, то не стоит тут же рисовать перед своим взором обширный актовый зал на тысячу мест, наполненный сотнями интересующихся людей, диспутирующих, не соглашающихся и желающих обрести в споре истину.

   Не надо таких рисунков. Всё гораздо проще.

Комнатка – пять на три и два узеньких окна. Посредине длинный стол и стулья рядом. Вместе со священником набирается не более пятнадцати человек. Ну, от силы человек восемнадцать… Если троих положить прямо на стол.

- История апостола Павла принципиально отличается от историй других апостолов, поскольку ознаменована кардинальной переменой в его жизни. Если Пётр, Иоанн и Иаков до встречи с Христом ловили рыбу, а после стали служить Христу, то с Павлом всё было иначе. До встречи с Христом он был истовым фарисеем и гонителем первых христиан. Не даром в Новом Завете в книге Деяния апостолов он впервые встречается читателю только в 7 главе 58 стихе, где описывается, как приверженцы фарисеев приготовились забить камнями христианина Стефана.

   Комнатка для семинаров находится на втором этаже. Ведёт к ней такой узкий коридорчик, что клаустрофобам сюда дорога закрыта.

   Небритый священник с годовалой щетиной принимается зачитывать:  и, выведши за город, стали побивать его камнями. Свидетели же положили свои одежды у ног юноши, именем Савла.

   И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! Приими дух мой.

  И, преклонив колена, воскликнул громким голосом: Господи! Не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил.

   Савл же одобрял убиение его. В те дни произошло великое гонение на церковь…

Священник поднимает глаза и продолжает повествование. Он говорит:

- Здесь Павел, который ещё не был апостолом, предстаёт перед нами под именем «Савл». Он пока что борется с христианством, защищая иудейскую веру. Далее описывается, как Савл относился к христианству и что предпринимал для борьбы с ней.

   Небритый молодой священник с годовалой щетиной принимается зачитывать:  а Савл терзал церковь, входя в домы, и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу…

Савл же, ещё дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришёл к первосвященнику.

   И выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдёт последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав приводить в Иерусалим.

   Дверь в комнатушку открывается в коридор и почти касается противоположной стены.

Сидя в помещении и слушая скучнейшую речь, ты на мгновение задумываешься.

   А что, если во время очередного семинара заскочить в эту комнатку, брызнуть несколько раз какой-нибудь «черёмушкой», закрыть дверь и подпереть её доской о противоположную стену коридора? Никто тогда не вырвется…

   Ну да прочь эти мысли. Как-то это не по-христиански.

   Небритый священник говорит: и вот дальше мы читаем описание первой встречи Савла и Иисуса Христа.

   Священник видит, что кто-то из пришедших конспектирует его изложение, и добавляет: напомню, что к тому времени Христос уже был распят, и учение его распространялось исключительно благодаря апостолам и их ученикам.

   Священник с годовалой щетиной говорит: и вот, в Деяниях 9:3 мы читаем: когда же он шёл и приближался к Дамаску, продолжает чтение небритый священник, внезапно осиял его свет с неба; Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл! Савл! Что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, которого ты гонишь; трудно тебе идти против рожна. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? И Господь сказал ему: встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя.

   Таким вот образом ярый приверженец иудейства Савл был призван на служение Христу, говорит священник. Надо сказать, что подобного рода призвание, которое случилось с Савлом на пути в Дамаск, изменило всю его дальнейшую судьбу. После этого события Савл решает даже изменить своё имя. В Деяниях 13:9 уже написано: Савл, он же и Павел.

   До сих пор так и не ясно, что же именно послужило причиной изменения имени. Зачем Савл перешёл на имя Павел, так и не понятно, хотя на этот счёт существуют самые разнообразные мнения. Согласно одному из таких мнений, имя Савл на иврите означало «волящий», «желающий», что в христианской традиции можно было напрямую увязать с вожделением и похотью. Именно поэтому Савл и отказался от своего первоначального имени, сменив его на римское «Павел».

   За моей спиной – дверь. Я сижу у самого входа на табурете и озираюсь по сторонам. Я пытаюсь увидеть в набитой до отказа комнатушке девушку Свету. Ту самую, что вручила мне приглашение на этот семинар. Но её нет… Только мой длинный друг Гирфан сидит рядом – длинный, как руки Господни.

   Он сидит и ждёт, когда священник скажет что-нибудь не то. Тогда Гирфан кинется в бой, вооружившись знанием Библии. Пусть поверхностным, но всё же знанием. И это знание иногда действительно позволяет ему спорить со священниками или просто верующими людьми.

   Ну не любит он христианство, и всё тут! Хоть убей… И почему так? Не от того ли, что Гирфан – татарин?

Ты же относишься к христианам с пониманием. Служение многовековым традициям и милостивому богу – ну что здесь плохого?

   Савл не был уроженцем Иудеи, говорит священник. Он вырос в столичном киликийском городе Тарсе. Потому в Библии Савла иногда называют Савлом Тарсянином.

   Отец Савла был богатым человеком. Своё состояние и положение в обществе он заработал ремеслом. Он был уважаемым человеком и считал себя приверженцем фарисеев и очень этим гордился. Семья Савла имела потомственное римское гражданство, благодаря чему у тарсянина и имелось второе имя, латинское – Павел.

Отец Савла мечтал, что его сын станет известным богословом-книжником, продолжает вещать небритый священник. Поэтому, когда Савл возмужал, его отправили в Иерусалим изучать раввинские науки. В святом граде юноша попадает в школу раббана Гамалиила.

   Я слушаю монотонный рассказ, но мне не до него. Света не пришла.

Вдруг откуда-то со стороны раздаётся нудный голос. Он говорит: а вы знаете, что имя Савл по-еврейски означает то же самое, что и понятие «ад»?

   Голос принадлежит рыжеволосому парню, что сидит всего в полутора метрах от священника. На вид ему лет двадцать. Все присутствующие теперь смотрят на него.

   Священник немного замешкался, не ожидая, что его перебьют.

- Простите? – переспрашивает небритый священник. - Савл – это то же самое, что и ад?

- Да, - кивает рыжий. – Вплоть до единой буквы.

- А вы знаете иврит?

- Да, знаю, - опять кивает рыжий. – Просто берёте Тору, находите там слово «ад», затем смотрите в исходный текст и читаете слово «ад» на иврите по буквам. Получается син-алеф-вов-ламед. То есть «савл». Затем находите имя Савл, то же, что и Саул, смотрите в исходный текст и видите там опять то же самое – син-алеф-вов-ламед.

- Интересно, - Священник заметно растерян. – Ну, между прочим, здесь можно увидеть ещё одну версию отказа Павла от имени Савл. Не хотелось ему носить такое страшное имя.

- А что, по-моему, очень даже неплохое имя, - улыбается рыжий. – Вожделеющий ад. Или – адское вожделение. По-моему, очень даже ничего.

Священник смотрит на рыжего так, будто тот наступил ему на ногу и продолжает на ней стоять. Антипатия на всю оставшуюся жизнь.

- Нет, лучше, вожделенный ад, - всё не унимается рыжий. – Точно. Вожделенный ад.

- Позвольте, я продолжу? – спрашивает небритый священник.

- Ой, извините, - рыжий унимается и мигом сникает. Но его лицо не становится пунцовым от стыда. Скорее, оно просто приобрело скучающий вид. Нет, не скучающий, а выжидающий. Глядя на его лицо, возникает подозрение, что он ждёт очередного повода продемонстрировать свой ум. Или же повода поиздеваться над священником.

   Ты бросаешь взгляд на Гирфана. Затем опять на рыжего. Две капли воды. Но не во внешности, конечно, а в поведении. Оба затаились и выжидают. Пока поп как-нибудь не облажается.

   Дверь за моей спиной приоткрывается. Я оборачиваюсь. Я хочу увидеть Свету.

Но это всего лишь какая-то несчастная на вид женщина. Она окидывает взглядом забитую до отказа комнатёнку и испаряется.

- Преображение Савла в Павла, - продолжает вещать небритый священник, - ознаменовало новую веху в истории становления христианства. Масштабность его проповеднической деятельности поражает воображение. Преображение жестокого Савла, дышащего угрозой и убийствами, в смиренного Павла, преисполненного милости и добра, и будет темой нашей сегодняшней беседы…

 

 

*                    *                    *

 

- А я и не ожидал, что в городе есть ещё борцы с ересью, - восклицает Гирфан, держась за поручень. – Нет, ты представляешь, не я один такой! Есть ещё борцы за правду!

Это он говорит про того самого рыжего, что хотел иметь имя «Вожделенный Ад», «Вожделеющий Ад» или «Адское Вожделение», дьявол его теперь разберёт.

- Ну и что? – равнодушно спрашиваю я. Я расстроен тем, что Света так и не пришла на семинар. Я расстроен тем, что не встретил её в церкви. – Зачем тебе это надо? Все эти споры – зачем они тебе?

Я действительно этого не понимаю. Мне чужда агрессия Гирфана к религии. Меня религия обходит стороной. Она меня не трогает, и я её не трогаю. Дышим в разные стороны и всё…

- Как меня бесят эти религиозные бредни про всемилостивого бога, про этого хлипкого Иисуса, - говорит Гирфан. – Это же отрывает людей от реальности! От правды жизни!

   Женщины, стоящие рядом с нами в троллейбусе, озираются. Срабатывает древний рефлекс. Страх. Не упоминай имени Господа всуе. Не гневи бога. Женщины хотят посмотреть на дерзкого Гирфана.

   Света не пришла, думаю я, ну и ладно. Не понравился, значит. Переживу. Не в первой.

- Вера в бога нужна людям, - говорю я. – Посмотри на тех стариков и старушек, что ходят в церкви. Они без веры себе и жизни представить не могут. Им без неё – никуда.

- В этом-то и беда, - продолжает распаляться Гирфан в душном помещении троллейбуса. – Чуть что приключилось в их жизни, так они сразу богу жаловаться бегут. Сами за себя постоять не могут. Привыкли думать, что за ними есть некий сильный покровитель. Они всё на него надеются, а сами ничего делать не желают. Всякая русская лень - от бога.

                                            Русская лень - от бога?

Женщины рядом внимательно слушают Гирфана. Старушка презрительно и снисходительно ухмыляется, мол, с кем не бывает. Женщина средних лет смотрит с заметным раздражением и еле сдерживается, чтобы не сказать Гирфану что-нибудь резкое или просто не нагрубить.

- Случилась беда, они сразу к богу. Случилась беда, они сразу к богу. А нет бы, чтобы своими собственными руками, - Гирфан поднимает свою огромную лапу, которой запросто может закрыть пасть самому Церберу, и сжимает её в кулак, - взять да преодолеть все трудности. Своими собственными руками… Взять да преодолеть…

- На свете есть и слабые люди, - говорю я. – Они не могут всё делать своими руками.

Но Гирфан всё не унимается. Он говорит:

- Слабый становится ещё слабее, если считает, что за его спиной стоит могучий заступник. Он сам уже ничего не предпринимает. Он просто сразу ждёт вмешательства этого заступника – надеется и уповает. А сам – ни пальцем…

                                                  Русская лень - от бога?

- Вот ты говоришь, что вера в бога – причина известной русской лени, - замечаю я. – А почему тогда у католиков или прочих христиан такой лени не отмечается? Неужто они в бога верят меньше нашего?

   Весь автобус наблюдает за нашей беседой.

- Да нет же, - парирует Гирфан. – Здесь всё дело в правлении. На Руси всё время была тирания. Так уж сложилось. А тирания гораздо лучше себя чувствует, если у народа есть идея некоего могучего спасителя, который рано или поздно поможет. Тирании от этого лучше – поскольку народ остаётся в пассивном состоянии, пока надеется на лучшее. А вот если же народу уже надеется не на что, то тогда и тирану хана. Как в семнадцатом году…

                                                 Надежда – величайшее зло.

- Именно с лёгкой руки тиранов, - продолжает изливать свою тираду Гирфан, - на Руси и распространяли идею о великом заступнике, который когда-нибудь где-нибудь кому-нибудь да поможет. Так уж получилось, что лучше всего на роль идеи о великом заступнике подходило христианство. Религия рабов. Религия слабых духом. Да оно и понятно, ведь христианство возникло в Иудее, которая в тот момент находилась под гнетом Римской империи. А Иисус наверняка был засланным казачком. Он работал на римлян. Усмирял народ, отговаривал от бунтов. Помнишь, как Иуда разочаровался в Христе, когда узнал, что тот не собирается поднимать восстание, хотя за ним последовало бы великое множество народа? Разочаровался и сдал его с потрохами. Понтий Пилат, кстати, потому Христа и пытался всячески отмазать от наказания, потому что тот был засланным казачком. Работал на римлян. А вот Иуда герой. Ещё и денег заработал.

   Весь троллейбус внимательно слушает. Люди не дышат. Мне становится неудобно. Я хочу сделать вид, что не знаю этого длинного верзилу с руками-молотами, который раздувает христианскую подоплёку человеческого ничтожества вообще и русской лени в частности.

   А Гирфан всё продолжает:

- В общем, христианство было специально разработано римлянами, чтобы на корню подавлять повстанческие идеи в еврейских башках. Чтобы воспитать в последующих поколениях угнетаемого народа смирение перед рабством, смирение перед унижениями и прочими мерзостями. А всякие там фразы типа «ударили тебя по одной щеке – подставь и другую», «снимают с тебя одну одежду – отдай три», «заставляют идти версту – иди десять» - всё это чушь. Чушь, служащая доказательством истинности моего предположения. Все эти фразы -  это уловки для слабоумных деревенских голов. Всё это элементы одной идеи о великом заступнике, который когда-нибудь где-нибудь кому-нибудь да поможет. А ответственным за внедрение этой идеи в массы и стал Иисус Христос собственной персоной.

   Весь троллейбус слушает это. Кажется, даже водитель перестал следить за дорогой и внимает каждому слову верзилы с руками-молотами. А мне охота втянуть голову в плечи и выйти на следующей же остановке.

   Ну не знаю я его! Не знаю!!! И не надо на меня так смотреть!

   А Гирфан всё продолжает:

- А большевики, между прочим, потому и не любили христианство, что оно призывает людей к смирению, а не к борьбе. А если так, то кому тогда революцию поднимать? Доброй старушке из соседнего подъезда? Монарх – это от бога! А коль от бога, то и нам, простым смертным, должен быть угоден, не смотря на все зверства с его стороны. Так мы и превращались в рабов. Год за годом. Год за годом. Целую тысячу лет.

   Гирфан смотрит на меня.

- Поздравляю, - говорит он, - мы были выращены на философии рабов и ничтожеств. И на какие подвиги теперь мы способны? На что способен смиренный раб? На что способно смиренное ничтожество? На что мы вообще теперь способны? Смирение. Смирение. Только смирение. Никакой борьбы. Только смирение.

   Я молчу. Я и не хочу говорить. Я вдруг вспоминаю Свету.

- Наша мораль, - уже несколько погрустневшим голосом продолжает Гирфан, - она нам навязана. Наши духовные ценности заложены в нас плотником из Галилеи, который решил подработать римским сексотом. Взял халтурку на дом, так сказать. Величайшее творение галилейского плотника – огромный деревянный гроб для всего человечества. Гроб для наших смелых порывов. Гроб для наших необузданных страстей. Гроб для наших сокровенных желаний. В этом гробу мы рождаемся и в нём же умираем, и при этом думаем, что живём полноценной жизнью. Наша мораль – это настолько тесный гроб, что лучше вообще не жить.

   Чёрт возьми, как красиво он всё это сказал! Но, как ни крути, а куда же мы без морали? Что тогда начнёт твориться, если все люди одновременно позабудут про мораль? Что тогда будет? Кто знает? Кто знает, позвоните мне…

- Ребята, - вдруг раздаётся откуда-то сзади мужской голос. – Вы тут о морали речь завели. Так вот что я вам порекомендую…

   Я оборачиваюсь и вижу рядом с собой парня лет двадцати пяти с короткой стрижкой и в чёрной футболке, обтягивающей крепкие мышцы. Его лицо сияет, как солнце. Его глаза лучезарны, как у Будды. Это не человек. Это Аполлон. Ей богу, Аполлон! Аполлон во плоти…

- Зайдите в интернет, - говорит Аполлон, - в какой-нибудь поисковик типа «Google», и введите там «Савелий Куницын Воля и эволюция». Там найдёте статью под таким названием. И уверяю вас, это очень интересная статья. Она даст вам ответы на многие вопросы. Особенно если эти вопросы касаются религии и морали.

- Савелий Куницын. Воля и эволюция, - повторяет Гирфан.

- Точно, - кивает Аполлон. – Савелий Куницын. Воля и эволюция.

   Тут троллейбус тормозит и открывает двери.

- Обязательно прочтите, - парень протискивается к двери. – Не пожалеете.

Аполлон исчезает, двери закрываются, троллейбус продолжает свой путь.

 

5

 

  Выпрыгнув на остановке, я отдаю свой билет грузной женщине, которая будто сразу всё понимает, с радостью берёт бумажку из моих рук и исчезает в троллейбусе. Я вспоминаю, что мне надо купить интернет карту "Виват", чтобы пополнить свой счёт в сети. Я говорю Гирфану, чтобы он подождал, а сам иду к киоску Роспечати.

  Я просовываю руку с сотней в окошечко киоска и говорю женщине, чтобы она дала мне карту "Виват", а сам вдруг слышу, как какой-то пьяный мужской голосок с вызывающей дерзостью говорит: Ну чё ты надулась? Щас лопнешь…

   Я поворачиваю голову влево и вижу, что голос принадлежит парню лет двадцати двух, который вольготно развалился на поручнях киоска в полутора метрах от меня.

   Чё ты корчишь из себя чё-то важное? – продолжает он, слегка хмельными глазами глядя куда-то вперёд. Я слежу за его взглядом, поворачиваю голову ещё левее, и вижу, что он обращается к очень красивой девушке тоже примерно двадцати лет, которая стоит в стороне от него у самой дороги и дожидается автобуса.

   Затем я делаю непростительную ошибку…

   Я смотрю этой девушке прямо в глаза.

   Забойщики скота на бойнях никогда не позволяют себе подобной оплошности. Забойщики скота никогда не смотрят в глаза скотине, которую собираются убить.

   Никогда не смотри в глаза существу, которому страшно.

   Никогда не смотри в глаза существу, которому больно.

   Никогда не смотри в глаза существу, которое всё ещё надеется.

   Никогда не смотри в глаза существу, которое молит тебя о пощаде…

   Она смотрит прямо на тебя. Эта девушка смотрит прямо на тебя. Прямо тебе в глаза. Ты смотришь в её глаза, она смотрит в твои.

   Лучше бы я родился слепым…

   Господи, лучше бы я родился слепым…

   В её глазах видно то, что ты иногда наблюдаешь в глазах своей собаки, когда у кого-то из соседей идёт ремонт, и из-за стен слышен стук. Тогда твою собаку охватывает панический страх. Она начинает сильно дрожать. Она подбегает к тебе и в страхе пытается залезть тебе на колени. Она вся дрожит. Когда ты не позволяешь ей забраться к тебе на колени, она садится как можно ближе к тебе и кладёт к тебе на ногу свою когтистую лапу. Её когти в страхе судорожно сжимаются на твоей плоти. Тебе больно, но ты терпишь. Ты терпишь, потому что видишь в её глазах мольбу. Ты видишь в её глазах страх. Ты видишь в её глазах надежду спрятаться за тобой.

   Её глаза одновременно выражают сразу несколько сложных чувств, которые можно сформулировать одной лишь фразой: Простите меня, пожалуйста, за доставленные неудобства, но не могли бы вы меня спасти?..

   В глазах той красивой девушки ты видишь именно такой взгляд.

   Её глаза говорят тебе: Простите меня, пожалуйста, за доставленные неудобства, но не могли бы вы меня спасти?..

   На лице девушки блуждает растерянная улыбка. Эта улыбка своей растерянностью только подкрепляет мольбу в глазах.

   Её глаза смотрят в твои глаза. Они ждут и надеются…

Они говорят тебе: Простите меня, пожалуйста, за доставленные неудобства, но не могли бы вы меня спасти?..

   Краем глаза ты замечаешь, как другие люди, стоящие на остановке и ждущие своих автобусов, всячески стараются сделать вид, что не видят и не слышат происходящего. Они смотрят куда угодно, но только не на красивую девушку. Они смотрят куда угодно, но только не на пьяного парня.

   Тот мужик лет пятидесяти, что стоит между тобой и пьяным парнем, почти касается его спиной. Он стоит так близко к нему, что почти касается его спиной…

   Но всё дело в том, что он повёрнут к нему именно спиной, а не широкой героической грудью с пёстрой эмблемой в виде буквы "S"…

   Этот мужик стоит лицом к тебе, а взгляд его направлен куда-то сквозь тебя. Он всем своим видом показывает, что его очень интересует нечто за твоей спиной. Взглядом он весь там. Слухом он весь там…

   Его очень интересует нечто за твоей спиной. Нечто за твоей спиной, но никак не за своею собственной…

   Женщина в киоске протягивает мне интернет карточку. Я беру её и направляюсь восвояси. На ходу я смотрю на физиономию пьяного подонка. Миллиарды противоречивых чувств разрывают меня на части. Они, будто иголочки шрапнели, пронзают меня изнутри.

   Я хочу безо всяких разъяснений впечатать нос этого гондона глубже в череп. Я хочу, чтобы он, запрокинув свою гнусную башку назад, разбил стекло киоска. Я хочу сломать ему кости надбровных дуг. Я хочу сломать ему скулы. Я хочу вырвать его глаза и раздавить их своими же руками…

   Я хочу поскорее убраться отсюда. Я хочу сделать вид, что ничего только что не произошло. Я хочу сделать вид, что я слепой, глухой и немой. Я хочу сделать вид, что всё в порядке и меня ничто не беспокоит. Я хочу… Я хочу… Я хочу…

                Я хочу бежать, поджав хвост.

Тогда я поджимаю хвост и бегу.

   В голове туман. Сознание перегружено. Оно пытается спасти себя, стараясь как можно скорее забыть о произошедшем.

   Я ухожу, а мне в след, возможно, смотрит девушка, и её глаза шепчут: Спасите меня…

Но мне некогда. Да я и вообще ничего не заметил. Что произошло? Кого спасти? От чего спасти? Извините, я не в курсе… Я тороплюсь домой.

   Когда насилуют девственницу, ей рвут складку слизистой оболочки между преддверием влагалища и её полостью – то есть плеву (hymen). Когда насилуют мужчину, ему рвут круговую мышцу, сжимающую анус – то есть анальный сфинктер.

   Меня только что изнасиловали по-особому.

   Меня поимели во все дыры моего Я.

   Меня поимели во все дыры моего самосознания.

   А потом кончили на моё самоуважение.

Благодаря гименопластики девственность можно восстановить. Примерно рублей эдак за двенадцать тысяч…

   Сфинктер срастётся…

А как заживить рваные раны моего Я? Кто знает, как их заживить? Кто знает, позвоните мне…

   Как добираюсь до дома, я не помню. Всё, как в тумане.

   Домой я захожу злой, как чёрт. Злой, как само Зло.

Я злюсь на самого себя. На ничтожество самого себя.

   Мне охота разнести лифт в пух и прах. Охота пинать его ногами, чтобы он разлетелся в щепки. Мне охота долбить кулаками в стену…

   Всё от собственной ничтожности и беспомощности.

Мать, как всегда при моём приходе, включает чайник и достаёт из холодильника нехитрую снедь.

   На моём лице, конечно же, всё написано, как чёрным по белому. Мать спрашивает, почему у меня настроение плохое. Я с усталым видом сажусь, опираюсь локтями о стол и рассказываю, как всё было…

   В таких ситуациях совета матери просить бесполезно. Ты для неё в первую очередь ценное сокровище, которое она не хотела бы потерять. И ей не важно, какие сомнения гложут её сокровище изнутри. Главное, чтобы её сокровище всегда было рядом. Целым и невредимым.

   Мать говорит, что ты правильно сделал, что не ввязался в драку. Ты правильно сделал, что прошёл мимо. Она умудряется припомнить случай с каким-то храбрецом, который вступился за девушку перед двумя "чурками", и они его зарезали. В общем, визирь не хочет потерять своё сокровище…

   На кухню заходит щуплый отец, попить чайку. Кожа свисает с его тощих конечностей, как старый пергамент. Он слышал наш с матерью разговор. Он говорит, что никогда не надо показывать себя героем. А то сунешься и пожалеешь. Девчонка же та, мол, сама должна уметь за себя постоять.

  Ты смотришь на отца и невольно вспоминаешь…

Он звонит в ЖЭК и орёт со всей дури на женщину-диспетчера. Он орёт о том, что у нас уже почти неделю нет горячей воды. Чуть на мат не срывается. Он всё-таки умудряется несколько раз назвать ту женщину дурой и бросает трубку.

   Минуту спустя он начинает кусать локти и причитать, что же он наделал. В разговоре с оператором ЖЭКа он ведь назвал номер своей квартиры… Теперь на его лице написано сильнейшее переживание. Он боится. Он панически боится.

   Тут-то он и говорит свою памятную фразу. Грызя ногти, он обращается к твоей матери и говорит: давай, если они там начнут разбираться, ты скажешь, что это ты только что звонила…

   Это твой отец.

   Это тот человек, с которого ты должен брать пример. Твой гуру по жизни.

   Это человек, на которого ты можешь положиться в трудную минуту…

   История со звонком в ЖЭК кажется слишком абсурдной, слишком надуманной, чтобы быть правдой, но всё именно так и было.

Ты смотришь на отца и невольно вспоминаешь…

   Двенадцать лет назад, фирма, где твоя мать работала главным бухгалтером, получила "Тойоту" из Сахалина. Местная ГАИ сделала запрос в ГАИ сахалинскую, чтобы получить подтверждение о регистрации автомобиля. Фирме же была выдана временная справка, разрешающая пользование автомобилем. Директор фирмы передал "Тойоту" в пользование твоей матери.

   В тот день отец едет за рулём злосчастного авто, а мать сидит рядом. Вдалеке замаячил гаишник. Он машет палочкой, призывая остановиться…

   Отец выбирается из машины, держа в руках документы на "Тойоту". Его руки трясутся, как при синдроме Паркинсона. Он весь дрожит от страха. Чуть ли пена изо рта не капает.

   Его вырастили человеком небольшого ума. Он не понял сути всех проволочек с регистрацией "Тойоты". Наверное, он решил, что фирма матери мутит что-то тёмное…

   Дрожащими руками он протягивает гаишнику документы. Пока тот начинает их рассматривать и разбираться, что к чему, отца вдруг "несёт". Страх берёт верх.

   Все эти документы – это туфта, говорит он менту, от страха запинаясь на полуслове. И откуда эта машина вообще – неизвестно, продолжает он. Это всё эта фирма мутит…

   Тогда твоя мать выбирается из машины, объясняет менту, что эти документы значат, и тот отдаёт ей честь и отпускает.

   Когда мать и отец уже отъезжают подальше, мать не глядя на отца и еле заметно шевеля губами, как чревовещатель, зло шипит: Ну и пиздец ты устроил…

   А отец, как обосраный малыш, испуганно смотрит вперёд, на дорогу, и нервно сжимает костлявыми ручонками руль…

   История с "Тойотой" кажется слишком абсурдной, слишком надуманной, чтобы быть правдой, но всё именно так и было.

Ты смотришь на отца и невольно вспоминаешь историю про твоего деда. Про отца твоего отца…

   Твой дед идёт по улице под ручку с твоей бабкой. Вокруг, не торопясь, разгуливает прочий люд. Вдруг твой дед пердит… Громко так пердит.

   После секундного замешательства дед говорит твоей бабке памятную фразу. Он громко и показушно произносит: Надя, как тебе не стыдно? И это всё на полном серьёзе…

   Совет твоего отца особенно ценен.

   Это тот человек, с которого ты должен брать пример. Твой гуру по жизни.

   Это человек, на которого ты можешь положиться в трудную минуту…

 

 

*                  *                    *

 

   Этой ночью я вижу сон. Мерзкий сон. Такого мерзкого сна мне никогда не доводилось видеть.

   В этом сне я гуляю по солнечному проспекту. На улице нет ни одного человека. Улица абсолютно пустынна. Я в полном одиночестве. Воздух там чист, отчего и дышится необычайно легко. Гуляя всё дальше, я оказываюсь у решётчатых декоративных ворот в какой-то красивый парк. Из парка доносится весёлая музыка и людские восторжённые голоса. Над воротами висит крупная надпись буквами из кованой меди.

                         Добро пожаловать в мир трусости и нерешённых проблем!

   Чуть ниже висит маленькая табличка: Открыто для всех.

   Ворота распахиваются, и предо мной предстаёт мой щуплый отец. Он широко улыбается, разводит руками и приглашает в "этот дивный, чудесный мир", куда ворота открыты любому. Я прохожу за ворота и осматриваю парк, где всюду белыми искрами цветут яблони, летают разноцветные воздушные шарики и всякая мишура…

   На одной яблоне мне видна прибитая табличка: Время лечит.

   Отец шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: вот тот рецепт, что исцелит твою израненную душу! Время! Оно лечит всё!

    Мишура лезет мне в лицо, в рот, в нос. Я её проглатываю, я её вдыхаю. Мне трудно дышать.  

Я смотрю по сторонам и вижу много людей. Я вижу очень много людей. Они разгуливают меж цветущих яблонь, вдыхая мишуру и отбиваясь от множества воздушных шариков. Но эти люди не смеются. Они даже не улыбаются. Их лица печальны, а у некоторых - очень грустны. Им трудно дышать, но они привыкли. Они смирились с этой мишурой и с этими шариками…

   У одной из яблонь я вижу маленького мальчика. Его угрюмое лицо мне очень знакомо. Это я. Восьмилетний я. Это тот я, который закрыл глаза на то, как к моему другу докапываются двое парней…

   На яблоне, под которой стою восьмилетний я, прибита надпись: Они сами виноваты, что встревают в эти переделки.

Отец шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: вот тот рецепт, что исцелит твою израненную душу! Понимание! Понимание того, что они всегда сами виноваты, попадая в проблемные ситуации. У них у всех комплекс жертвы! Они хотят быть жертвами! Почему ты должен рисковать, помогая им? Сам не стань жертвой!

   У одной из яблонь я вижу подростка. И его угрюмое лицо мне очень знакомо. Это шестнадцатилетний я. Это тот я, который закрыл глаза на то, как старушку-кондуктора в автобусе оскорбляют твои же сверстники, отказываясь платить…

   На яблоне, под которой стою шестнадцатилетний я, прибита надпись: Совесть – лучший судья, потому что с ней всегда можно договориться.

   У очередной яблони я вижу юношу. Это двадцатидвухлетний я. Это тот я, который струсил познакомиться с красивой девушкой, в глазах которой виднелся очень сильный характер и ответная симпатия…

   На яблоне, под которой стою двадцатидвухлетний я, прибита надпись: Она всё равно бы отказала. Да и не достойна она тебя.

   Отец шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: вот тот рецепт, что исцелит твою израненную душу! Понимание! Понимание того, что всё равно не будет так, как ты хочешь. Всё будет иначе! Зачем стараться, напрягаться, если всё равно ничего не получится? Махни рукой. Махни рукой на свою мечту – вот рецепт, что исцелит твою израненную душу и не позволит ранить её впредь!

   Отец шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: вот тот рецепт, что исцелит твою израненную душу! Понимание! Понимание того, что глупо бороться за что-то. Не стремись покорить Эверест! Довольствуйся той маленькой кучкой дерьма, на которую тебя забросила жизнь. В ней тепло и уютно. Не напрягайся! Расслабься и позволь реке жизни нести тебя вниз по течению, пока ты не свалишься с водопада. Не бейся за мечту! Не ломай копья, а бери то, что подворачивается под руку! Подвернулось – бери! Подвернулось – бери! А коль уж подвернулось, так не старайся держать особенно рьяно – всё равно упустишь…

   Отец шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: вот тот рецепт, что исцелит твою израненную душу! Наплюй на сомнения! Никогда не думай над тем, что было бы, если бы ты всё-таки использовал свой шанс! Не сомневайся! Не бейся за мечту! Не ломай копья! Никогда не используй свой шанс, а позволь реке жизни и обстоятельств нести тебя вниз по течению… Так проще…

   Я смотрю по сторонам. Я отплёвываюсь от мишуры, которая мешает дышать и застит глаза.

   Так вот почему на той просторной солнечной улице, где было так легко дышать, совсем не было людей…

   Они все здесь. В мире трусости и нерешённых проблем… В мире извечного вопроса "А что было бы, если бы я всё-таки решился?"

   Здесь их пруд пруди. Как мишуры перед глазами.

   Я вижу очередного угрюмого себя в сорокалетнем возрасте в сени очередной яблони. На этой яблоне прибита надпись: БЕГИ ОТСЮДА!!!

   Крамольная яблоня вспыхивает ярким пламенем, а я со всех ног кидаюсь к воротам.

Отплёвываясь от мишуры и отмахиваясь от разноцветных воздушных шариков, я подбегаю к толстым прутьям ворот. Я дёргаю за них, но ворота закрыты. Они прочно закрыты. Я в отчаянии трясу прутья ворот, над которыми с этой стороны буквами из кованой меди видна надпись:

                   Добро пожаловать в мир смелости и покорённых высот!

   Чуть ниже висит маленькая табличка: Вход строго по пропускам.

Я в истерике трясу прутья, а сзади меня за плечи костлявыми пальцами хватает отец и пытается утянуть назад. Он шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: Останься… Останься… Останься… Не хорошо отделяться от коллектива… Останься… Здесь проще… Только научись терпеть… К боли души постепенно привыкнешь… Со временем ко всему привыкаешь…

   Я в истерике трясу прутья, вздымаю голову вверх и начинаю остервенело кричать, глядя на надписи:

                  Добро пожаловать в мир смелости и покорённых высот!

                                           Вход строго по пропускам.

                  Добро пожаловать в мир смелости и покорённых высот!!

                                           Вход строго по пропускам!

                  Добро пожаловать в мир смелости и покорённых высот!!!

                                           Вход строго по пропускам!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

   Я просыпаюсь. Мои глаза напряжённо смотрят в потолок. В мыслях круговерть.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь снов, то у тебя онейрофобия.

   С высоты десятого этажа отчётливо слышно, как в ночи под окном громко играет какая-то современная агрессивная музыка. Что-то а-ля "Prodigy" или "Chemical brothers". Херня, в общем…

   Когда весной чуть-чуть теплеет, вся молодёжь, словно насекомые, выползает из своих нор, собирается в кучки и тусуется у торгового центра "Юго-Западный" – прям под твоим окном.

   Даже по ночам они съезжаются туда на машинах, врубают музыку на полную мощность, открывают все двери и с деловым видом "перетирают" какие-то неведомые "темы"…

   И, конечно же, никто их оттуда не попросит.

   Всем ведь страшно.

   Кто захочет связываться с шайкой двадцатилетних недоумков?

Музыка под окном ревёт, как раненный слон. На часах – 02:00…

   Мне спать совсем не хочется.

Перед внутренним взором стоит красивая девушка с растерянной улыбкой и с мольбой в глазах: Простите меня, пожалуйста, за доставленные неудобства, но не могли бы вы меня спасти?..

   Не могу. Уже не могу. Поздно теперь.

   Глядя в потолок, твой мозг невольно формулирует вопрос: А что было бы, если?..

   Что было бы, если?..

   Что было бы, если ты осмелился вступиться?

   Все те мелочи, которые со мной происходили в течение жизни, все те моменты, когда я испугался, струсил, сдрейфил, закрыл глаза, заткнул уши и рот… Все те мелочи копились. Долбили по моему сознанию изнутри и снаружи, разрывая его на куски…  Жизнь помаленьку трахала меня, кончала на моё самоуважение, пока во мне что-то не хрустнуло.

   У каждой женщины девственная плева неповторима…

   Плева различается по виду перфорации - бывает кольцевидная, перегородчатая, решётчатая. Бывает плева неперфорированная. Если это так, то отверстие в плеве делают хирургическим путём, потому что менструальная кровь должна иметь выход из организма… А бывает и так, что плева вообще от рождения отсутствует. Это называется аплазией…

   Порой, в зависимости от строения, девственная плева хорошо растягивается и не рвётся даже после неоднократных половых актов. Если же дефлорация всё-таки случается, то на 7-10 день разрывы зарубцовываются и от плевы остаются только гименальные сосочки. Только после родов происходит полное и окончательное разрушение плевы…

   Вот, похоже, минувшим вечером со мной это и случилось.

   Жизнь помаленьку трахала меня, кончала на моё самоуважение, пока во мне что-то не хрустнуло. Этот хруст был, наверное, сродни тому, который на сверхчувствительной аппаратуре слышен при родах, когда разрушается остаточная бахромка девственной плевы.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь потерять невинность, то у тебя примейзодофобия.

   Жизнь меня вконец затрахала…

   У каждой женщины девственная плева неповторима…

 Толщина, кровоснабжение и нервное обеспечение плевы у всех различны. Кровянистые выделения при дефлорации бывают обильными только у 9% женщин, умеренными и скудными – у 75%, а у 16% - выделения вообще отсутствуют.

 Иногда при первом половом контакте женщины принимают алкоголь, чтобы снять с себя психологическое оцепенение, раскрепостить себя. Но алкоголь усиливает приток крови к половым органам. В таком случае при дефлорации крови будет больше...

   Большинство людей позволяют жизни трахать себя, не взирая на кровь и боль. Они отдаются ей. Как и отдаются реке событий, позволяя ей увлекать их всё дальше вниз по течению, пока не сорвутся с водопада. На самое дно жизни…

   В такой момент ты понимаешь, что от твоего Я ничего ровным счётом не остаётся. Твоё Я в клочья разорвано. Если раньше фрикции жизни делали в девственной плеве твоего Я лишь дырочки, то теперь они разорвали её в клочья…

   От тебя ничего не осталось. Только одно слово "Я". Ничего больше. Лишь одно пустое "Я". Тебя нет. Ты – это лишь иллюзия, которая кому-то кажется. Теперь ты понимаешь, что ничего из себя ровным счётом не представляешь. Теперь ты понимаешь, что ты ничем не отличаешься от того камня, что лежит у дороги. Ты ничем не отличаешься от того камня, что сорвался с обрыва и падает. Ты ничем не отличаешься от того камня, который упал в дерьмо и даже не думает оттуда выбираться.

   Ты никогда не видел камень, который бы катился в гору. Ты никогда не видел кленовый лист, который бы летел против ветра. Ты никогда не видел бревно, которое бы плыло против течения.

   Между прочим, это единственное существенное отличие между живыми объектами и неживыми – умение бороться, противостоять, прилагать усилия, добиваясь своего, стремясь к цели, к осуществлению задуманного, к осуществлению мечты…

   Теперь главный вопрос в твоей жизни…  Этот вопрос ты не услышишь ни на одном экзамене. Этот вопрос ты не услышишь ни в одной беседе между видными учёными. Этот вопрос ты не услышишь ни в одном разговоре между главами религиозных конфессий. Этот вопрос ты не услышишь даже в предсмертной речи твоего, казалось бы, всегда мудрого деда…

   Вот этот вопрос.

Ты когда-нибудь катился в гору? Ты когда-нибудь летел против ветра? Ты когда-нибудь плыл против течения?

   Ты вообще когда-нибудь преодолевал препятствия?

   Нет?

   Поздравляю, ты – никто.

   Ты неудачник.

   Ты – пустое место.

Даже физический вакуум имеет больше прав иметь своё Я, чем ты.

   Раньше ты мнил себя героем. Ты считал, что тебе всё по плечу. Ты называл себя Властелином Вселенной. Теперь же ты знаешь, что ты – пустота, которая ничего из себя не представляет.

   Я тяжело вздыхаю и сажусь в кровати. Мне тошно от самого себя. Мне тошно от самого факта существования такого ничтожества, как я. Так тошно, будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   Да, я понимаю, что таких, как я – абсолютное большинство. Шесть с небольшим миллиардов… Шесть с небольшим миллиардов камней, упавших с высокого обрыва и теперь тупо лежащих в большущей куче дерьма. Что особенно интересно, никто выбираться и не планирует.

   Да, я понимаю, что таких, как я – абсолютное большинство, но мне от этого не легче.

   Я включаю компьютер и выбираюсь в интернет.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь работать за компьютером, то у тебя киберофобия.

   Мне надо отвлечься от мрачных мыслей. Что самое ужасное так это то, что завтра я даже всерьёз не подумаю о самоубийстве, потому что я - никто. Пустое место. Для самоубийства у меня кишка тонка…

Мой невидимый отец шепчет мне на ухо, гнусно ухмыляясь своими редкими кривыми зубами: К боли души постепенно привыкнешь… Со временем ко всему привыкаешь…

   Моё лицо освещается только светом монитора. Я вспоминаю того парня в автобусе. Аполлона. Он сказал: введите в "Google" "Савелий Куницын Воля и эволюция"…

   Он сказал: в этой статье вы найдёте ответы на многие вопросы…

   Тема о хищниках и жертвах. По крайней мере, это должно того касаться. Я не собираюсь искать ответы на вопросы. Мне просто надо отвлечься. Почитать что-нибудь, подумать о чём-нибудь другом… Забыться…

   Я ввожу в поисковую строку "Google": Савелий Куницын Воля и эволюция

На страничке Самиздата я нахожу эту статью.

   Большая …

   Но я всё же начинаю читать.

   И эта статья меняет всю мою жизнь…

   Она в самом деле меняет всю мою жизнь… "От" и "до"…

   Эта статья переворачивают всю мою жизнь с головы на ноги.

Я не собираюсь искать ответы на вопросы. Теперь мне и так всё понятно.  

 

6

 

   Дельтовидные мышцы напрягаются, превращаясь в стальные комки, руки устремляются вверх и масса в 70 килограммов за твоей спиной чуть приподнимается. Потом ещё раз. Потом ещё и ещё… Всего пятнадцать раз.

   Иногда ты с близкими друзьями ходишь в тренажёрный зал для поддержания тонуса мышц. Это чертовски приятное ощущение – когда ты только что проделал все упражнения. Твоё тело слегка гудит от напряжения, но в этом напряжении ты чувствуешь молодость твоего тела. Ты чувствуешь, что молод и всё тебе по плечу. К тому же, во время физических упражнений в человеческом теле вырабатывается гормон счастья дофамин, и это тебя радует. Ты не удивляешься, что некоторые люди, регулярно занимающиеся пробежками, говорят, что удовольствие от этих пробежек будет посильнее секса. А всё дело именно в дофамине.

   Хотя твой брат наверняка сказал бы, что в их жизни попросту не было жёсткого и длительного секса.

   Но даже дофамин не может тебе поднять настроение после вчерашнего инцидента на остановке. С самого утра ты хмурый, как грозовая туча, и даже в какой-то мере усталый. Зато твои друзья находятся в весьма приподнятом расположении духа и о чём-то без умолку трещат.

   Твои ближайшие друзья – это Андрей и Гирфан. Оба они младше тебя на год. Вы втроём – Скорпионы по Зодиаку. Разброс между вашими днями рождения составляет неделю. Поэтому вы всегда отмечаете ваши дни рождения в один день.

   Андрей, несмотря на малый рост, всегда был типом очень живым и настолько инициативным, что аж кажется будто в детстве он буквально мельтешил у тебя перед глазами. Его чрезвычайно повышенная жизненная активность, как всегда в таких случаях, имела один существенный недостаток – ни одно начатое дело он не мог довести до конца. Наверное, единственное в своей жизни, что он всё-таки довёл до конца – это получение высшего образования в Юридической академии. Чтобы этого добиться, он зубрил законы чуть ли не наизусть. В сентябре он начнёт обучение на последнем курсе академии, потом - диплом, потом – практика, а потом… Бог его знает, что потом.

   Может быть, он устроится работать в прокуратуру, проработает там год-два, потом ему это надоест и он уволится. Имея с раннего детства тягу ко всякого рода авантюрам и аферам, он начнёт разрабатывать какую-нибудь схему мгновенного обогащения на человеческой глупости. В итоге эта затея провалится, его арестуют и упекут за решётку на добрый пяток лет. Вслед за ним на зону пойдёт малява с короткой аббревиатурой "БС". Тогда однажды ночью к его шконке прокрадутся трое жилистых мужичков в зелёных наколках, сломают ему руки в лопатках, чтоб не сопротивлялся, перевернут на живот и будут пялить до самого утра.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь быть изнасилованным, то у тебя виргинитифобия.

   Ну да это, возможно, всё в будущем, а сейчас Андрей стоит перед зеркалом со штангой и, делая упражнения на бицепсы и раздувая щёки до невероятных размеров, с тяжёлым дыханием говорит:

-          В США, в штате Айова, в городке Форт-Медисон, пожарные перед каждым выездом на задание обязаны проводить пятнадцатиминутную тренировку.

   Гирфан, стоящий рядом со мной и ожидающий, пока я закончу упражнение, громко гымкает и словами добавляет:

- А потом уже на самом задании они не имеют права спасать из огня женщину, если она голая, да?

- Нет, - крутит Андрей красной мордой, продолжая дёргать штангу снизу вверх. – Это в Чикаго нельзя спасать голых женщин, а в Форт-Медисоне можно.

   Гирфан – татарин. Его рост – почти два метра. В народе его все зовут Гришей. К тому же, все, кто его знают, говорят не «Выше крыши» для описания невероятных размеров, а «Выше Гриши».

   Вообще, этот тип заслуживает описания не только в отдельном томе полного собрания психологических комплексов, но и отдельного тома в полном собрании гормональных дисфункций. Вернее, он сам – это уже полное собрание всех известных человечеству гормональных нарушений. Даже женских…

   Ещё в одиннадцатом классе он был самым низким парнем среди однокашников. Только на первом курсе института его гипофиз перестал валять "Ваньку" и решил наверстать упущенное за многие годы – он вдруг начал выкидывать в организм такие дозы соматотропина, что по истечении некоторого времени, входя в троллейбус, Гирфан почти всегда стукался рогом о поручень под самым потолком и по специфике удара даже научился определять маршрут данного троллейбуса. Его руки стали такими длинными, а кулаки – такими массивными, что весь он стал похож на длинную жердь с двумя подвижными кувалдами.

   Гормональные нарушения преследуют его всю жизнь.

   Так, в возрасте двадцати одного года на его лице всё ещё почти отсутствует щетина. Он может не бриться неделю, но щетина всё равно не появится в сколько-нибудь заметном объёме, в то время как ты за этот срок запросто превращаешься в подобие афганского моджахеда.

   Раньше ты и Андрей думали, что у Гирфана – евнухоидизм. Это такое гормональное нарушение, при котором вторичные половые признаки очень слабо выражены и либидо почти отсутствует. В восемнадцать лет у него всё ещё был тонкий детский голосок и не было даже малейшего намёка на кадык. Этакая девчушка в мальчишеской одежде.

   Вдобавок, евнухоидизм сопровождается монголоидными чертами лица. У Гирфана такие черты были, но то ли это оттого, что он был евнухом, то ли оттого, что он был монголоидом.

   Потом диагноз "евнухоидизм" был заменён новым диагнозом – синдром Кляйнфельтера. С тестостероном у Гирфана были явные проблемы. Его яички будто отказывались производить основной мужской гормон, даже в двадцать один год оставляя его в состоянии невинного детства и не давая ему возможности покрасоваться перед зеркалом своим выпирающим кадыком.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь уродов, то у тебя тератофобия.

   Диагнозы менялись с такой скоростью, с какой ты с Андреем успевали находить и читать научно-популярные статьи о каком-нибудь новом синдроме.

   Но погруженность в детство у Гирфана выражается не только в недоразвитом теле. Это отображается и в психике. Он до сих пор очень плохо разбирается в человеческой психологии. Он не может разобрать всех нюансов человеческого поведения, он блуждает среди них, словно слепой котёнок по амазонской сельве, рискуя однажды забраться в пасть к крокодилу.

   У Гирфана есть лишь две черты, которые отображают его характер в полной мере. Первая черта – желание всех и везде побеждать. Таким образом он реализует свой комплекс неполноценности, основанный на всё тех же гормональных отклонениях и неумении общаться с противоположным полом. Побеждая в интеллектуальных или физических состязаниях, он сам себе доказывает, что он мужчина. Ради победы он готов на многое. Он даже сам не подозревает, на сколь многое он ради неё готов…

   Вторая его черта – ненависть… Не ненависть к кому-то конкретному, а ненависть вообще. Наверное, он ненавидит всё и вся, ты точно не знаешь, но очень в этом уверен. Всё опять же упирается в его комплекс неполноценности. В те времена глубокого детства, когда выпивающий отец иногда его лупцевал, как сидорову козу; и в те, не такие уж и далёкие, времена, когда над ним – ещё маленького ростом - в школе подтрунивали все, кому не лень, и иногда даже просто внаглую выщипывали волосы на его голове.

   В общем же, Гирфан – это дядя Стёпа-недотёпа. Когда в новогоднюю ночь его забросило в район Елизавет, он накликал на себя беду, дерзко отказав одному парнишке в сигарете. Целая ватага ребят тогда накинулась на него с кулаками, и он убежал. Но потом его всё же побили. Те же самые ребята. Как он сказал, они взяли его хитростью.

   Они позвали его обратно.

Когда ватага молодых убийц, жаждущих девственной крови, вновь сгрудилась вокруг Гирфана, он, как он сам сказал, чтобы лучше обороняться, самостоятельно упал на спину и принялся брыкаться ногами…

   В общем, он всё ещё жив, и это чистая случайность.

   Я слезаю с тренажёра и уступаю место Гирфану. Они всё ещё продолжают свою беседу, обсуждая дебилов-иностранцев, которые придумывают абсурдные законы, а я думаю о статье Куницына. Она меня глубоко зацепила.

    Куницын говорит: разум был создан для лучшего удовлетворения воли.

    Он говорит: мораль (в современном понимании) – это поведенческие рамки общественного характера, сложившиеся в результате тех или иных производственных отношений и укрепившиеся в обществе в качестве традиций. Когда-то появление той или иной морали (поведенческих рамок) было вызвано объективными причинами, но затем, когда эти причины утратили свою действующую силу в изменившихся условиях жизни, мораль продолжила своё существование в качестве традиции, так как каждый родившийся ребёнок воспитывался в семье, где всё ещё властвовала сложившаяся мораль, то и он сам, следовательно, становился «приверженцем» подобных взглядов.

   Куницын говорит: сила воспитания сильно недооценена людьми (иначе почему вдруг многие из них считают, что человек рождается совестливым?). Подбросьте новорожденного человеческого ребёнка в стаю обезьян и через двадцать лет вы убедитесь, что он запросто нападёт на вас со спины без малейших угрызений совести. Его не обучили морали, а потому у него её и нет. Его не запугали адом или последующей инкарнацией в какого-нибудь червя, а потому он не боится совершить то, что совершает.

   Он говорит: способность адаптироваться под окружающие условия свойственна каждому существу. Это инстинкт. Инстинкт самосохранения, но в более масштабном виде. Существо приспосабливается к условиям внешнего мира, меняя своё поведение. Если существо живёт в сообществе других существ (себе подобных или же не подобных - неважно), то оно обязательно переймёт у них все характерные черты поведения. Это неосознанная мимикрия. Это универсальное стремление слиться с окружающей средой, ведь когда ты выделяешься, ты можешь остаться в одиночестве, а один в поле, как известно, не воин. Следовательно, надо быть тише воды, ниже травы. Потому в человеческих коллективах не принято оглашать своё мнение, если оно идёт вразрез с мнением коллектива. Так проще выжить. Надо только мимикрировать. Слиться с окружением. На этом и основана педагогика: ребёнок сам по себе неосознанно черпает поведенческие черты из окружающего коллектива, чтобы в дальнейшем не выделяться и не остаться в одиночестве.

- О чём задумался? – спрашивает меня Гирфан и указывает на тренажёр. – Твоя очередь.

   Я усаживаюсь поудобнее, обхватываю металлические рукояти, дельтовидные мышцы напрягаются, превращаясь в стальные комки, руки устремляются вверх и масса в 70 килограммов за моей спиной чуть приподнимается. Потом ещё раз. Потом ещё и ещё… Всего одиннадцать раз.

   Мысли разрывают голову на куски, хотя внешне ты – само спокойствие. Ты думаешь о морали. Ты думаешь о том, что людям нравится и что не нравится.

   Куницын говорит: биологическая особь, в каком бы сообществе она ни находилась, всегда будет подражать поведению соратников – осознанно или неосознанно. Все эти тяги к ношению кильтов, юбок, распитию технического спирта как нельзя кстати подпадают под неосознанную мимикрию в социальных условиях. Делать всё, чтобы не выделяться. А потом такие умельцы уверенно твердят окружающим, что им это нравится, и никто, мол, не заставляет их это делать, даже не подозревая, что подсознание танцует их как может, с презрением поглядывая на сознание. Если в мир гомосексуалистов (ну представим себе такое) закинуть годовалого ребёнка, то лет через 15-ть он будет искренне верить, что его влечение к тому светловолосому парню с голубыми глазами обусловлено самой природой. Под воздействием воспитания даже гормоны могут замолкнуть на веки вечные.

   Ты устремляешь свои руки ещё раз вверх, масса в 70 килограммов за твоей спиной чуть приподнимается.

   Ты вспоминаешь один эксперимент, в котором обезьяне, родившейся и выросшей в лаборатории и даже не подозревающей, что такое ядовитая змея, показывают видеозапись, где снято, как дикая обезьяна шарахается от змеи, визжит и прыгает по стенам клетки с душераздирающими воплями. После просмотра видеофильма к клетке с лабораторной обезьянкой подкладывают резиновую змею. Обезьянка тут же принимается визжать и прыгать по стенам клетки, всячески давая понять, что она ужасно боится увиденной змеи, хотя прежде никак на неё не реагировала.

   Удивительно простой и красивый эксперимент, с необычайной лёгкостью доказывающий, что как минимум некоторые наши повадки и все эти «нравится», «боюсь», «презираю» и «испытываю отвращение» не являются врождёнными качествами того или иного субъекта.

   Неосознанное стремление к подражанию (социальная мимикрия, по терминологии Куницына) заставляет нас любить то, что любят другие и ненавидеть то, что ненавидят другие. Девочки, что никогда не влюблялись, но много раз слышали о любви самые возвышенные отзывы от более взрослых людей, начинают с нетерпением ждать своей «единственной», порой до такой степени фанатично, что просто внушают себе любовь к какому-нибудь бедняге.

   Ты устремляешь свои руки ещё раз вверх, масса в 70 килограммов за твоей спиной опять чуть приподнимается. Лоб и подмышки влажные, как водопад Святой Виктории.

   Ты вспоминаешь одну молоденькую девчонку по имени Таня, которая с самого детства читала дешёвые бульварные романы в цветных обложках и настолько прониклась духом тех произведений, что принялась на пустом месте раздувать «любовь» ко всяким юношам. Она внушала себе, что влюблена, и потом со слезами на глазах (всегда и непременно) признавалась своему избраннику в пламенной любви. После такого признания она тут же принималась искать себе очередного «сердечного», которому опять можно было излить все свои придуманные представления о любви, как в первый раз.

    В шестнадцать лет она и тебе признавалась в любви в сосновом бору, что неподалёку от твоего дома. Она плакала от кажущейся грандиозности этого события. Она хотела, чтобы ты сказал ей в ответ то же самое, но ты этого не сделал. Тебе это было противно. Ты осознавал всё комичность этой ситуации. Тебе было тошно… Будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   Она хотела, чтобы ты тоже признался ей в любви.

   Ещё она хотела сделать тебе минет.

   Да, да, именно минет… В пятнадцать лет она была ещё девственницей, но минетом уже баловалась. Она прочла об этом увлекательнейшем занятии в каком-то очередном дешёвом романчике. Она поняла, что взрослые делают ЭТО. Раз делают взрослые, значит, и ей можно. Вот лишиться девственности она по какой-то неведомой причине сама себе пообещала только после восемнадцатилетия.

   Она была весьма симпатичной, но с очевидными психическими отклонениями.

   Теперь Тане двадцать один год. У неё есть муж. В её половой жизни был только один мужчина. В смысле, в вагинальной половой жизни только один…

   У неё есть и дочка.

   Ах, да! Ещё она работает детским психологом…

   В этой жизни ты знаешь несколько человек с явными психическими отклонениями, которые потом идут работать психологами.

   Ты снова слезаешь с тренажёра и уступаешь место Гирфану. Ты видишь, что Андрей уже закончил упражнения со штангой и теперь переводит дыхание, глядя на себя в зеркале.

- Я вчера одну статью в интернете прочёл, - говорю я. – Весьма интересной оказалась.

- О чём? – спрашивает Андрей, глядя, как Гирфан с превеликим трудом пытается шестой раз приподнять семьдесят килограммов за своей спиной.

- О воле, - отвечаю я. – То есть о желании.

- Да? – подозрительно смотрит на меня Андрей. - И что там интересного?

- Вот ты можешь сказать, что такое желание? – спрашиваю я.

- Ну… - он задумывается. – Желание – это влечение.

- Не используй синонимов. Влечение, стремление, хотение, воля… Раскрой суть понятия, не используя синонимов.

   Он думает пять секунд, десять, двадцать… Гирфан, издав громкий выдох, встаёт с тренажёра.

- Шопенгауэр говорил, что воля – это вещь в себе, - тяжело вдыхая, произносит он.

- Воля – это программа по достижению какой-либо цели, - повторяю я слова Куницына.

- И что, в этой статье об этом и написано? – спрашивает Гирфан. – Это та самая статья, которую нам парень в троллейбусе порекомендовал?

- Да, она самая, - я присаживаюсь на скамейку у зеркала. – Там много чего написано – статья большая, но главная мысль прослеживается чётко.

- И в чём же она заключается, эта главная мысль? – Андрей присаживается рядом и достаёт из сумки бутылочку минералки.

- Трудно сразу сказать, о чём эта статья вообще, но главная мысль, на мой взгляд, такова: живи, как хочешь.

   Парни делают недоумённые лица и впериваются в меня пытливым взглядом.

- И всё?! – с разочарованием и удивлением произносит Гирфан.

- По-моему, мы и так живём, как хотим, - с сожалением ухмыляется Андрей.

- Да не об этом речь, - отмахиваюсь я, - Вот вы хотите иметь собственный особняк в Калифорнии? Вы хотите рассекать по городу на роскошном лимузине, попивая текилу и закусывая её лаймом? Вы хотите совершить кругосветное путешествие на роскошном морском лайнере?

- Ну, кто этого не хочет? – усмехается Андрей.

- Так если вы этого хотите, то почему у вас этого нет? – Я выжидательным взглядом смотрю на парней. – Значит, вы всё-таки живёте не так, как хотите?

- Ну это же нереально, - после пятисекундного молчания произносит Гирфан. – Это и ежу понятно.

- Нереально? – спрашиваю я. – А почему для кого-то это реально, а для кого-то – нет? Что, в разных реальностях живёте? Твой всезнающий ёж может на это ответить? Ведь никто из вас даже и не пытался осуществить хоть одну из выше названных целей. Даже мизинцем никто не шевельнул. Мы всегда только сидим сложа руки и мечтаем. Мечтаем, мечтаем, мечтаем… Мы ничего другого и не умеем, кроме как мечтать да надеяться. Пока молоды, мы мечтаем, что с возрастом к нам придут и успех, и деньги, и многое другое. Якобы это просто само собой придёт по ходу жизни – и особняк в Калифорнии, и всемирная известность, и поездки на лимузине, и текила, и лайм. А когда годы проходят, мы стареем и вдруг перестаём мечтать и надеяться. А почему? Да потому, что в молодости мы даже не пытались осуществить свои мечты. Мы только мечтали и надеялись. Мечтали и надеялись. А на осуществление надежд и мечтаний у нас времени не оставалось. Мы всё мечтали и надеялись… Но кто-то ведь этого добился – и особняка в Калифорнии, и всемирной известности, и поездок на лимузине, и текилы, и лаймов. Но почему кто-то этого добился, а мы нет? Почему? Да всё дело в том, что кто-то хочет этого сильнее, чем этого хотим мы. Этот кто-то хотел сильнее, попробовал, сделал первый шаг к осуществлению и всё у него получилось. А мы ведь даже не пробуем осуществить свои мечты. Просто мечтаем и надеемся.

- Спешу тебя обрадовать, - Андрей делает грустное лицо с чертами поучающего пастора. – Но в нашей жизни много преград нашим желаниям.

- Опять ты заладил! – я развожу руками и бросаю взгляд на Гирфана. – Так ты ведь и не пробовал! Зачем этого бояться? Вот Игорь, - вспоминаю я своего двадцатичетырёхлетнего брата. – Он ведь три года назад, когда задумал бизнесом заняться, много слышал от своих друзей: мол, нужен большой начальный капитал, да и риск прогореть велик… А как всё вышло? Всего на пятьсот рублей закупил газет и журналов на оптовой базе, в рассрочку арендовал уголок в магазине, посадил туда реализатора и в итоге раскрутился. Потом на вырученные деньги открыл контейнер на оптовом рынке. А теперь у него там два контейнера и скоро собирается брать третий.

   Я поднимаюсь со скамейки и подхожу к окну.

- Надо просто не побояться и начать осуществлять свою мечту, добиваться поставленной цели, - заключил я, глядя, как маленькие дети на стадионе за окном катаются на велосипедах под жарким солнцем. – Надо прожить свою жизнь так, чтобы о ней можно было написать интересную книгу.

- Скинь мне на ящик адрес этой странички, - говорит Андрей за моей спиной, засовывает бутылку минералки в сумку и закидывает её на плечо. – Пойдёмте уже.

   Я, продолжая глядеть в окно на резвящихся ребятишек, говорю:

- Надо не довольствоваться сложившимся положением. Надо всегда стремиться к более высоким достижениям. Надо захотеть многое. Надо захотеть очень многое. По-настоящему захотеть. Сильно…

- Ну что ж, успехов тебе, - отвечает Андрей и улыбается. – Пойдём…

 

 

*                    *                    *

 

   Тело гудит от напряжения. Ноги будто ватные. Но после всех этих силовых упражнений ты чувствуешь себя моложе.

   Ты плетёшься по улице в удобных хорватских штанах "Compagnia dei marines" летнего покроя с шестью вместительными карманами на липучке и думаешь…

   Ты смотришь на людей, которые снуют вокруг и думаешь…

   Ты думаешь о том, что ими движет.

   Ты думаешь об их движущей силе.

В принципе, можно сказать, что ты думаешь о смысле человеческой жизни.

   Девочка гуляет около леса с пегим бультерьером… Чего она хочет? Хочет стать певицей? Актрисой? Или просто найти себе богатого мужа и жить припеваючи, ни фига не делая, в ожидании того момента, когда он выставит её на улицу, как надоевшую мебель?

   Но, как ни крути, а чего бы она ни желала – это только то, от чего она может получить удовольствие. В общих чертах она хочет получить именно удовольствие.

   Старушка гуляет с внуком… Чего хочет она? Счастливого будущего своим потомкам? Она будет смотреть на их счастливые мордашки и испытывать радость за удачно прожитую жизнь. Она будет радоваться… В общих чертах она хочет получить удовольствие.

   Вон та собака, что сейчас запрыгнула на другую и вставила ей… Она… В принципе она уже получает удовольствие…

   Даже собаками движет та же самая сила, что и людьми – стремление получить удовольствие. И нет никакой высшей цели человечества… Всё это бред, обиженных поэтов. Братья Стругацкие говорили, что прогресс – смысл жизни человечества. Но это фуфло. Смысл жизни – в удовольствии, а прогресс – это лишь возможность получать ещё больше удовольствия по ещё меньшей цене.

   Ты понимаешь, что вся наша жизнь – это один сплошной порыв в поисках удовольствия. Затянувшийся квест. Любое твоё движение обусловлено только возможностью получения удовольствия – прямо сейчас или потом. Вся наша жизнь – стремление получить удовольствие.

   Если тебе скажут, что по воле каких-то высших сил ты больше НИКОГДА и НИ ОТ ЧЕГО не получишь удовольствия – разве ты тут же не застрелился бы?

   Хотя, наверное, не застрелился бы, потому что от самоубийства ты уже тоже не получишь никакого удовольствия. Ты бы просто перестал существовать. Тело бы осталось, но тебя бы в нём всё равно не было.

   Этакий покойник.

Да, точно, ты бы стал покойником…

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед покойниками, то у тебя некрофобия.

   Теперь ты понимаешь, что твоё Я – это твои желания. Если ты ничего не хочешь, то тебя нет. Если ты хочешь очень много, то и тебя становится много. Ты – это твои желания. Ты – это твоя воля.

   Куницын говорит: не стоит служить никакому богу. Единственный бог, которому служить действительно следует – это мы сами. Ибо бог – это каждый из нас. И имя этому богу – Воля. Это воля, сидящая в каждом из нас и составляющая суть каждого из нас.

   Он говорит: мир – это единая всемогущая воля. Нет никакой доброй воли, нет никакой злой воли. Есть только одна воля, и больше нет ничего. Христианский бог просто отдыхает. Его могущество по сравнению с могуществом Воли ничтожно. В то время, как христианский бог – это воплощение доброй воли, а христианский дьявол – воплощение злой воли, то Воля – это оба они вместе взятые.

   Куницын говорит: достаточно было лишь увидеть, что одно действие, которое можно счесть добрым, обязательно повлечёт за собой другое, которое мы обязательно сочтём злым, и тогда все недоразумения были бы сняты одним осознанием того факта, что нет в этом мире ни абсолютного зла, ни абсолютного добра. Как свет всегда порождает тень, так и добро всегда порождает зло. Всё относительно. Добро = Зло – вот формула мироздания…

   Он говорит: дьявол и бог для христиан отличны лишь по той простой причине, что оба они известны только в лицо. Никто не пробовал взглянуть на них со спины. Тогда бы наивные простаки узрели, что затылок бога – это ухмыляющееся лицо вечно довольного дьявола, а затылок дьявола – это лицо мудрого и всеблагого бога, который к людям почему-то всегда повёрнут спиной.

   Ты вспоминаешь всех этих христиан. Ты вспоминаешь их аскетический образ жизни. И ты задаёшься вопросом: зачем им это надо? Если жизнь – это один сплошной порыв в поисках удовольствия, то зачем же создавать себе препятствия для получения удовольствия? Зачем себя ограничивать? Зачем отказываться от удовольствия?

   Ты вспоминаешь Куницына…

   Куницын говорит: воля всегда удовлетворяется и от этого никуда не уйти. Как глупо выглядели и по сию пору выглядят аскеты, что пытались и пытаются за своей аскезой и квиетизмом спрятаться от любых желаний, убежать от них, и всё это во имя того, чтобы перестать быть рабами своих желаний. Но это бесконечное бегство. Это бегство от себя. Мы – это наши желания. От этого не уйти. Какими бы быстрыми твои ноги ни были. Ведь когда человек заявляет сам себе, что с этой поры он перестаёт идти на поводу у своих желаний и становится аскетом, то попросту не осознаёт, как попал в силок своего самого сильного желания – желания отказаться от всех желаний. Это порочный круг. Круг, в который попадают глупцы, до противоположности подобные собакам, пытающимся поймать свой хвост. Воля всегда остаётся удовлетворённой. Она даже готова напустить пыли в глаза, чтобы добиться своего – получить удовольствие. Мир – это большой непрерывный акт гедонистических утех. Воля ублажает сама себя. Мир – это онанизм…

   Вот так вот… Мир – это онанизм.

Этот Куницын, должно быть, смелый мужик, раз осмелился написать такое. Его работа – один смачный плевок в лицо всех религий. Он насрал на самого бога. Не хило…

   Это ж как высоко надо было забраться, чтобы насрать на самого бога?

   Иисус потел, как негр, стачивал пятки, путешествуя из Самарии в Иерусалим и обратно, а Куницын взял и насрал на все его начинания. Просто взял и насрал.

   Иисус говорил, мол, ударили тебя по одной щеке – подставь и другую. А Куницын говорит: в пизду всё это… Вообще, бей первым. Для профилактики…

   Куницын говорит: хорошо знать своих врагов в лицо, но ещё лучше - знать их со спины. Пинать лежащего человека некрасиво, зато эффективно и безопасно.

- О чём задумался? – спрашивает меня Андрей.

   Тут я включаюсь и вижу, что мы уже дошли до соснового бора, где наши дорожки разбегаются… Мы с Гирфаном – направо, к торговому центру "Юго-Западный", а Андрей – вперёд, к профилакторию на Постовского.

- Да так – ни о чём, - отмахиваюсь я. – О жизни думаю.

- Эй, пацаны, смотрите, - Гирфан указывает подбородком в сторону леса, где у кустов рябины в пятидесяти метрах от нас собралась кодла старшеклассников, - Там, вроде, кого-то метелят.

   Мы втроём вглядываемся в небольшую толпу разноцветных футболок и действительно разбираем, как у какого-то парня пытаются отобрать скейт-борд.

   На меня, будто волна, накатывает воспоминание о вчерашнем инциденте.

   Красивая девушка на остановке и какой-то пьяный гондон…

   Её глаза говорят тебе: Простите меня, пожалуйста, за доставленные неудобства, но не могли бы вы меня спасти?..

   Я больше не хочу видеть дурных снов про недоступный мир смелости и покорённых высот. Я больше не хочу видеть дурных снов про неотвратимый мир трусости и нерешённых проблем.

   Я хочу прямо здесь и сейчас начать решать все свои проблемы и покорять все непокорённые высоты.

   Меня охватывает сильнейшая ненависть. Я чувствую, как надпочечники начинают усиленно выбрасывать норадреналин в мою кровь. В крови поднимается уровень сахара – мои мышцы становятся крепкими, как углеродистая сталь…

   Я полон сил. Будто это не я только что целый час потел в тренажёрном зале.

   Я хочу набить тому пьяному гондону морду. Я хочу сломать ему кости надбровных дуг. Я хочу сломать ему скулы. Я хочу вырвать его глаза и раздавить их своими же руками, а глазной жидкостью обтереть носки туфель, чтоб блестели …

- Пойдёмте, посмотрим, - говорит Андрей и внимательно ждёт нашего ответа.

- Конечно, пойдёмте, - киваю я, и мы направляемся к кусту рябины, где четверо парней лет семнадцати задумали неладное…

   Мы подходим, и я сразу им в спины спрашиваю: ребята, вы чё-то не поделили? Я специально произношу эти слова слегка дерзким тоном.

   Я хочу набить тому пьяному гондону морду.

   Шпана оборачивается. Один из них – под два метра ростом и худой – отвечает:

- Всё нормально. Он наш знакомый.

   Это он сказал о парне со скейт-бордом.

   Я левой рукой держу торбу за лямку, перекинутую через плечо. На мне футболка без малейших признаков рукавов: мышцы рук, набухшие после часа силовых упражнений, нельзя не заметить.

- Бери своих дружков и пиздуй отсюда, - говорю я твёрдо и уверенно.

   Я хочу сломать ему кости надбровных дуг. Я хочу сломать ему скулы.

- Чего? – недовольно сморщив лицо, спрашивает один из кодлы, видимо, считающий превосходство в одного человека достаточно существенным… Лично я бы на его месте испугался, увидев меня…

 

7

 

   Одиннадцать часов дня. На улице жара. Белая рубашка прилипла к спине. На служебной "десятке" мы с Окуневым едем к Храму-На-Крови. Сейчас там начнётся крестный ход в честь какого-то христиано-православного события.

   Отныне ты смотришь на христиан не так, как раньше. Ты никогда не сможешь смотреть на них так, как раньше. Теперь они вызывают у тебя чувство замешательства. Зачем они всё это делают? Не напрасно ли они всё это делают?

   Я выхожу из машины и осматриваю место предстоящей съёмки. Ракурс так, ракурс так… А можно и так… Как моей душе угодно.

   Окунев спрашивает: что с твоей рукой? И показывает на сбитые костяшки моей правой руки. Я отвечаю: ерунда…

   По моей указке Окунев снимает сначала сам Храм-На-Крови в панораме. Затем он устанавливает камеру так, чтобы была видна часть дороги по улице Толмачёва и край резиденции Патриарха московского и всея Руси, в которую тот, впрочем, никогда не приезжал. В видоискателе камеры видна добрая сотня собравшихся христианствующих по православному.

   Большинство из участвующих в крестном ходе – женщины. Около 90%…

Рядом с паствой суетится какой-то бородатый чин из церкви. Он выстраивает людей в нужном порядке так, чтобы строй был ровнее.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь священников, то у тебя иерофобия.

   Если у тебя иерофобия, то, возможно, в прошлой жизни ты был юным семинаристом, которого в одну страшную ночь изнасиловали пять пьяных священников, от которых воняло самогоном да луком.

   Окунев снимает всю эту кутерьму, склонившись над рожком видоискателя, а я со скукой осматриваюсь по сторонам.

   Наконец процессия двинулась. Мобильный отряд из православной паствы, ощетинившийся иконами, крестами и хоругвями медленно поплыл в сторону Площади Труда, к Главпочтамту.

   В объектив видеокамеры видна часть дороги по улице Толмачёва. Видна и какая-то старушка, переходящая дорогу со стороны реставрируемого киноконцертного театра "Космос". Наверное, она хочет поучаствовать в крестном ходе. Но сегодня её планам не суждено было сбыться…

   Впрочем, и завтра тоже…

   Визжа тормозами, со стороны улиц Лермонтова и Физкультурников вынырнула синяя "девятка" с тонированными стёклами.

   Скорость её была не маленькой, не смотря на то, что она промчалась по пешеходному переходу. Потом выяснится, что водитель "девятки", Алексей Видов двадцати шести лет, находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Этим утром у него родился сын…

   В объектив видеокамеры видна часть дороги по улице Толмачёва. Видно, как старушка взмывает в воздух, будто шестикрылый серафим, преодолевает в полёте около четырёх метров и тяжёлым кулем валится на тротуар. "Девятка" с сильным юзом уходит в сторону и останавливается только в тридцати метрах от места происшествия.

   Всё это заснято на камеру.

- Твою мать… - почти шёпотом произношу я, выпучив глаза.

   Окунев отрывается от видоискателя и, разинув рот, пялится на дохлую старушку, валяющуюся в десяти метрах от нас. А в том, что старушка – дохлая, сомневаться не приходится.

    Я выхожу из секундного оцепенения. Я снимаю с пояса мобильный и быстро набираю номер единой службы спасения 01.

   Гудок первый…

Я смотрю на валяющуюся старушку.

   Гудок второй…

Я смотрю, как в сорока метрах от нас крестный ход останавливается.

   Гудок третий…

Я смотрю, как православная паства с ужасом созерцает аварию.

   Гудок четвёртый…

Я соображаю, что делать.

   Щелчок и…

 - Единая служба спасения слушает, - произносит усталый, но твёрдый женский голос.

Я разрываюсь на тысячи кусочков. Я судорожно соображаю.

Я смотрю, как кто-то из православных двинулся к лежащей старушке.

- Единая служба спасения слушает. Говорите, - произносит усталый, но твёрдый женский голос.

   Я выхожу из секундного оцепенения и обрываю связь.

   В общем, я не дозвонился…

Окунев, раскрыв рот, смотрел на старушку. Теперь Окунев, раскрыв рот, смотрит на меня. Он явно чего-то не понимает. Наверное, он слышал женский голос в моей трубке…

   Я выхожу из секундного оцепенения и быстро с возбуждением говорю Окуневу:

- Хватай камеру! Это надо снять!

   Окунев срывает камеру со штатива и устремляется к старушке. Я подхватываю штатив и бегу следом, а у самого в голове вертится миллион мыслей. Я знаю, что сделаю дальше. Я очень надеюсь, что старушка умерла. Я очень надеюсь, что у неё есть с собой хоть какой-то документ, удостоверяющий её личность…

  Окунев, снимает распластавшуюся бабку прямо с плеча. Я знаю, что сделаю дальше. Это мой час.

   Фортуна улыбается мне искривлёнными губами дохлой бабки, лежащей на асфальте в метре от меня.

   Ты смотришь в её широкие грустные глаза, устремлённые к небу, и внутри тебя невольно рождается вопрос: о чём в своей жизни она неоднократно задавалась извечным вопросом "А что было бы, если"?.. Что в своей жизни она сделала бы иначе, если ей дать возможность прожить жизнь ещё раз? Кому бы она всё-таки набралась смелости признаться в любви? Кому бы она всё-таки сказала сакральное "да"? Кому бы она сказала сакральное "нет"?

   О чём ты жалеешь, старушка?

   Что бы ты хотела сделать совсем не так?

   Грустные глаза, устремлённые к небу, уже никогда не скажут тебя этого…

   Я вижу, что Окунев снимает бабку крупным планом.

Мои брови сдвигаются, рот чуточку приоткрывается, губы стягиваются в маленькое белое кольцо – я крайне обеспокоен.

   Я подскакиваю к телу бабки, присаживаюсь на колено и правой рукой щупаю пульс у неё на шее.

   О, как я молил, чтобы водитель "девятки" ехал достаточно быстро! О, как я молил, чтобы эта бабка была мертва! Никогда в жизни я так не умолял судьбу.

   Пульса нет.

   Пульса нет!!!

   Еле сдерживаюсь, чтобы не сплясать лезгинку у мёртвого тела.

   Я сразу же вижу перед своим взором весь репортаж об этом событии. Я вижу всё до единого кадра… Лишь бы и дальше всё шло по плану.

   Наверное, в следующей жизни душа невинно убиенной старушки вселится в бренное тело какого-нибудь смуглого мальчугана из Никарагуа. И этот смуглый мальчуган по имени Хорхе всю жизнь будет бояться пересекать проезжие части.

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед пересечением улицы, то у тебя агирофобия.

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед автомобилями, то у тебя моторофобия.

   Но христианское вероучение не признаёт переселения душ (см. реинкарнация; см. метемпсихоз). А для объяснения фобий вместо реинкарнации оно ничего не предлагает.

   Вокруг сбежался уже почти весь крестный ход.

Я поднимаю глаза и смотрю на собравшихся вокруг людей. Мой взгляд суров. Мой взгляд само воплощение сосредоточенности.

   Я знаю, что Окунев меня снимает. Я знаю, что сейчас я в его видоискателе крупным планом.

   Сбитая хрупкая старушка, последний взгляд подарившая голубым небесам, а рядом преклонивший колено юноша – что может быть трогательнее? Кто знает, что может быть трогательнее, позвоните мне…

   Нет, в принципе, я вполне мог и слезу пустить. Но это как-то не соответствовало рыцарю печального образа, которого я задумал буквально на четвёртом гудке, звоня в единую службу спасения.

   Я знаю, что Окунев меня снимает. Я знаю, что сейчас я в его видоискателе крупным планом.

   Я опять достаю мобильный и набираю номер единой службы спасения…

Народ вокруг суетится. Женщины устроили сплошной гул, из-за которого гудки ожидания в трубке еле слышны. Они прикрывают рты руками. Они молят об упокоении старушки. Они проклинают дьявола за случившееся.

   Но НИКТО из них не спросит бога: За что?

   За что он обрёк внуков и детей этой старушки на боль утраты и на слёзы?

Глядя на них, слушая их, ты понимаешь, что на самом деле люди не столько боятся дьявола, сколько бога. Дьявола они смело проклинают самыми нечестивыми словами, а вот у бога боятся даже спросить "За что?". Так кого они боятся на самом деле?

   Эти люди боятся не дьявола. Они боятся бога. Своего доброго и гуманного бога…

   Древний иррациональный страх.

   Фобия, которой нет названия.

   Пожалуй, её можно было бы наречь деифобией. Боязнью бога. Но никто её так и не нарёк. Видимо, боялись наказания свыше.

   Женщины вокруг устроили сплошной гул, из-за которого гудки ожидания в трубке еле слышны.

- Единая служба спасения слушает, - произносит уже другой усталый, но всё такой же твёрдый женский голос.

- На улице Толмачёва, у Храма-На-Крови, сбита женщина. Возможно, она мертва. Пульс не прощупывается.

   Мои слова звучат твёрдо и уверенно. Без единой запинки. Текст продуман заранее.

Я знаю, что Окунев меня снимает. Я в его видоискателе крупным планом.

Я снова поднимаю глаза и смотрю на собравшихся вокруг людей. Мой взгляд суров. Мой взгляд само воплощение сосредоточенности. Я спрашиваю:

- Кто-нибудь знает эту женщину? Кто-нибудь с ней знаком?

   Этот вопрос я задал, не из любопытства, а скорее, для того, чтобы все правильно истолковали мой следующий жест.

   Я принимаюсь шарить по карманам мёртвой бабки.

   Я шарю по её карманам.

   Стесняться мне нечего. Эти кадры я всё равно при монтаже велю вырезать.

      Во внутреннем кармане видавшей виды тужурки я обнаруживаю пенсионное удостоверение.

                                        Сенина Ирина Анатольевна

   Вот и ладненько, думаю я. Пока всё идёт, как надо.

Вместе с удостоверением я извлекаю из кармана и маленькую иконку Спаса.

                    "Спаси и сохрани" написано на нём кривым стилизованным шрифтом.

     Что же, спаси и сохрани… Если это в твоей власти.

   Спасёшь – хвала тебе. А не спасёшь – проклятия дьяволу…

Я убираю пенсионное удостоверение и иконку обратно в бабкин карман и поднимаюсь с колен.

   Сбитая хрупкая старушка, последний взгляд подарившая голубым небесам, а рядом - скорбящий юноша – ты не знаешь, что может быть трогательнее?

   Ты в самом деле не знаешь? Тогда позвони мне. Я знаю.

   Видно, как вдалеке из "девятки" выбирается водитель. Совсем молодой парень. Он весь дрожит.

Я аккуратно подхожу к Окуневу и тихо говорю ему на ухо: давай, снимем водилу, а потом ходу отсюда…

   Как - ходу, спрашивает тот? Сейчас ведь менты приедут, их тоже снять надо.

Я говорю, пусть пока снимет водилу, а там посмотрим.

Окунев озадаченно глядит на меня, а затем всё же направляется навстречу бредущему водителю.

   Сбитая хрупкая старушка, последний взгляд подарившая голубым небесам, а рядом - скорбящий юноша – ты не знаешь, что может быть трогательнее?

   Я знаю.

   Трогательнее может быть лишь скорбящий юноша рядом со сбитой хрупкой старушкой, которую ты знаешь…

   Ты её не знаешь?

   Так я тебя с ней познакомлю…

Я сделаю самый настоящий инфотейнмент.

Я опять достаю мобильный, отхожу в сторону от столпившихся людей и звоню своему старому доброму другу-юристу Андрею. Я говорю ему, что мне нужно срочно "пробить" адрес одного человечка. Я называю имя: Сенина Ирина Анатольевна…

 

 

*                     *                    *

 

   Четырнадцатилетний пацан сидит рядом со мной на диване. Он растерян. Его глаза, будто две стекляшки, смотрят в пол. Его руки сложены на коленях. Очевидно, он не знает, что делать. Полагаю, если бы нас здесь не было, то он бы попросту расплакался…

   Рядом с диваном стоит Окунев и со штатива крупным планом снимает фотоальбом, который я листаю, разложив на журнальном столике.

   Многие снимки чёрно-белые. На них изображена жизнерадостная женщина. Вот на этом снимке она улыбается, сидя перед фотокамерой в белой меховой шапке, ей здесь около двадцати пяти лет. Вот на этом – она сидит за накрытым бесцветной скатертью столом, держит в приподнятой руке фужер с бесцветным вином или морсом, а рядом сидят бесцветные люди. На этом снимке ей около тридцати.

   А вот этот снимок особенный… На нём нашей бесцветной героине какой-то важный чин то ли из облисполкома, то ли из горисполкома вручает Орден Героя Социалистического Труда.

   Я сильно подозреваю, что на всей этой груде снимков не заснято ничего что-то действительно важного из жизни этой женщины.

   А вот этот снимок совсем уж особенный… На нём наша бесцветная героиня стоит вся в светлом одеянии рядом с высоким бесцветным мужчиной в тёмном костюме. Здесь ей 23 года. Это, должно быть, 1968-ой год. Наша бесцветная героиня выходит замуж.

   Все эти снимки бесцветные. Большинство из них бесцветные.

Но в совокупности они окрашивают нашу героиню в весьма конкретные цвета. Здесь нельзя сказать "колорит". Здесь можно сказать только "цвета" и никак иначе.

   Наша бесцветная героиня – это Сенина Ирина Анатольевна.

Четырнадцатилетний пацан, сидящий рядом со мной на диване, – её внук Александр.

   Мой старый добрый друг-юрист Андрей успешно "пробил" адрес сбитой сегодня бабки. Заодно, усмехаясь, он сообщил мне, что в Калифорнии, в городе Чико, запрещено в пределах города взрывать любое ядерное устройство. Иначе - штраф 500 долларов.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь ядерных взрывов, то у тебя атомософобия.

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед атомным оружием, то у тебя нуклеомитуфобия.

   По указанному адресу в квартире Сениной Ирины Анатольевны, естественно, никого не оказалось. Она уже много лет жила там одна.

Зато вот по адресу, где прописан её сын Владимир, нам с Окуневым удалось застать четырнадцатилетнего парнишку Сашу. Сначала он дверь открывать не хотел, но когда пристальнее всмотрелся в моё лицо, то признал во мне репортёра "Четвёрки", который частенько появлялся в "Новостях". Моё лицо – моя визитная карточка. Мне как репортёру он дверь всё-таки открыл.

   Я сразу в лоб сказал парнишке, что его бабушка погибла. Погибла у нас на глазах.

   Я сказал, что мы это засняли. Я сказал, что мы хотим сделать о его бабушке большой репортаж. Я сказал, что мы сделаем его бабушку героиней сегодняшних новостей.

    Не знаю, слышал все мои слова этот парнишка или нет, но он всё-таки выудил откуда-то из шкафа три семейных фотоальбома по моей просьбе. Он так же нашёл видеокассету, где должна была фигурировать его бабушка.

   Этот парень Саша всё сидел на диване, молча глядя на ковёр, а я уже вознамерился взять у него интервью.

   В таком состоянии, в котором он сейчас находился, любое интервью, наверное, показалось бы, глумлением чистой воды. Интервьюировать человека, находящегося в прострации, действительно, глумление, но…

   Если интервью получится плохим, то я велю его вырезать.

В общем, я решил-таки поглумиться над парнишкой, а там видно будет.

   Когда делаешь инфотейнмент, тебе необходимо много кадров. Тебе необходимо много сюжетных линий. Тебе необходимо много информации.

   На начальном этапе производства инфотейнмента никакой кадр не может быть лишним. Ты собираешь всё в кучу. Вплоть до того, какого цвета трусы были на Владимире Путине в минувшее воскресенье.

   Тебе нужна любая информация, хоть мало-мальски касающаяся освещаемого события. В принципе, если ты семи пядей во лбу, то даже, казалось бы, не имеющую ровным счётом никакого отношения информацию ты всё равно за уши притягиваешь к своему инфотейнменту. Главное, сделать это грамотно. Красиво.

   Инфотейнмент, освещающий крушение пассажирского самолёта под Читой, ты можешь начать со слов: когда ты сидишь в кафе и ешь профитроль, то ты, как правило, не думаешь о вечном…

    Инфотейнмент, освещающий развод канцлера Германии со своей женой, ты можешь начать со слов: пятнадцать миллиардов лет назад произошёл Большой взрыв, в результате чего и образовалась Вселенная…

   Главное, потом придумать, как правильно, грамотно свернуть к сути инфотейнмента. Если у журналиста богатая фантазия, богатая эрудиция, то он всегда сможет это сделать красиво, эффектно.

   В том случае, если твой инфотейнмент освещает какое-нибудь трагическое событие, то здесь очень важным является переход на личности. Считай, что этот трюк - залог успеха твоего репортажа.

   Познакомь читателя или зрителя с пострадавшим человеком. Познакомь читателя или зрителя с погибшим человеком. Сделай так, чтобы герой репортажа стал другом читателей или зрителей. Сделай так, чтобы у читателей или зрителей возникло ощущение, будто они знали героя репортажа всю свою жизнь.

   Ведь мы испытываем настоящую жалость только к тем людям, которых знаем лично. Чем лучше знаешь человека, тем сильнее чувство сострадания, испытываемое к нему.

   Особенная изюминка – познакомить читателя или зрителя с мечтами и надеждами жертвы.

   Что с этим человеком происходило раньше – это одно. Но когда ты раскрываешь перед аудиторией возможное будущее этого человека, его перспективы, его мечты и надежды, то это – совсем другое…

   После того, как ты узнаёшь о мечтах и надеждах чужого человека, он уже не может быть для тебя чужим. Он никогда уже не будет тебе таким же чужим, как прежде. Ты становишься с ним ближе. Он становится тебе роднее.

   Если тебе сообщают в новостях, что вчера ночью в Верхней Салде был зарезан молодой человек, то ты просто принимаешь это к сведению.

   Если же тебе сообщают в новостях, что вчера ночью в Верхней Салде был зарезан не просто молодой человек, а Александр Диксон. Если тебе сообщают, что это тот самый юноша, который самостоятельно сумел разгадать все фокусы Коперфильда, который только позавчера сделал предложение руки и сердца соседской девушке Лене и который со дня на день собирался уехать в Москву и организовать там своё телевизионное шоу с фокусами… 

   Если тебе сообщают всё это, то ты уже не просто примешь убийство салдинского юноши к сведению, нет. Ты будешь сопереживать. Ты будешь чувствовать, что лишился близкого тебе человека. Эта новость тебя зацепит.

   Если быть точнее, то тебя зацепит подача этой новости.

   Инфотейнмент, освещающий крушение пассажирского самолёта под Читой, ты можешь начать со слов: когда ты сидишь в кафе и ешь профитроль, то ты, как правило, не думаешь о вечном. Ты просто ешь профитроль и разглядываешь улицу за окнами кафе, а в голове – самый обширный ассортимент мыслей о самом обширном ассортименте проблем. Но ты никогда не думаешь о вечном…

   О чём думал семилетний Серёжа Ильин, летящий с мамой утренним рейсом Владивосток-Новосибирск? Наверное, он тоже ел профитроль и просто смотрел в иллюминатор. Вряд ли, он думал о вечном…

   Эта новость тебя зацепит.

   Тебя зацепит подача этой новости.

   Слово "инфотейнмент" образовано от английского "information" – информация, и "entertainment" – развлечение, представление.

   Инфотейнмент – это обыгрывание новости. Ты жонглируешь событиями на свой лад. Ты манипулируешь ими, как хирург скальпелем и пинцетом. Ты виртуозно владеешь ими, как дирижёр дирижёрской палочкой. Ты ощущаешь себя постановщиком спектакля. Ты развлекаешься, выстраивая из информационных полос красивую мозаику, которая должна развлечь тебя и твою аудиторию.

   Инфотейнмент в новостной журналистике – высший пилотаж. Он требует небывалого творческого подхода. Он требует небывалой самоотдачи.

   Обычно в создании инфотейнмента участвует сразу несколько авторов. Каждый из них отвечает за свою часть информации. Каждый из них вкладывает толику себя в репортаж, ведь у каждого из них свой подход к освещаемой проблеме. В один инфотейнмент можно засунуть до десяти разных граней одной и той же проблемы.

   В моём распоряжении совсем маленький творческий коллектив – один только я.

Но я всё равно должен осветить проблему с разных сторон. Так, будто я – это целая когорта молодых и шустрых журналистов, у которых от темпа собственной работы аж пена изо рта хлопьями валит.

   До ближайшего выпуска "Новостей" у меня остаётся шесть часов. За это время я должен позвонить в Ленинское РУВД. Я должен позвонить в какой-нибудь родильный дом. Я должен позвонить в студию "Дежурной части". Я должен заявиться к нам в монтажное отделение и произвести качественный и длительный монтаж.

   Я очень надеюсь, что я всё это успею…

По дороге на студию я и Окунев заезжаем в кафе у ТЮЗа. Нам необходимо подкрепиться…

 

 

*                   *                    *

 

   Мой инфотейнмент в эфир так и не пошёл. Как я ни старался…

Ни в 19:00, ни в 20:30…

   Редактор "Новостей" Алёна первой просмотрела его. Она некоторое время помолчала, а потом сказала:

- Сделано хорошо… Но не для телевизионных новостей. Это больше походит на документальное кино. Слишком много философии. Прослеживается чёткая мысль – мы словно пыль на ветру. Как слёзы под дождём…

   Алёна в задумчивости делает паузу.

- Хотя сделано очень трогательно… По этой старушке начинаешь испытывать чувство утраты. Ты постарался очень хорошо. Но в эфир это я пустить не могу. Что могут подумать родственники погибшей? Ты снимаешь их фотоальбомы без их ведома, ты используешь кадры из их семейного видео-архива без их, опять же, ведома. Хорошо, что ты не стал брать интервью у мальчишки, внука погибшей. Для него это могло быть настоящим шоком…

   Я смотрю куда-то в сторону…

- Этот репортаж я не могу поставить в эфир, - Алёна отрицательно крутит головой. – В нём отчётливо видно, как репортёр снимает аварию и тут же кидается, словно стервятник, собирать информацию о случившемся. Именно так. В твоём репортаже на первом плане видна возвышенная философия "мы, словно пыль на ветру", а на заднем фоне так и маячит низменный журналистский голод по сенсации, по эксклюзивному материалу…

   Алёна смотрит на меня извиняющимися, но всё же уверенными в своей правоте глазами. Она говорит:

- Этот репортаж я не могу поставить… Но вот кадры самого происшествия необычайно хороши. И тот эпизод, где ты склоняешься над старушкой, проверяешь её пульс – очень хорош. Твоё лицо там такое напряжённое… Сразу передаёт зрителю волнение. Нашему каналу нужна такая репутация. Мол, журналисты "Четвёрки" всегда готовы первыми прийти на помощь… В любое время дня и ночи… А особенно хорош тот кадр, где ты звонишь в службу спасения и сообщаешь о случившемся. Ты так чётко произносишь слова, без запинки, будто заучил текст заранее. Это получилось очень красиво. Уверенно. Эти кадры и нужно оставить, а остальное - убрать…

 

 

*                  *                    *

 

   Я и Окунев сидим в кафе "Кулинария" возле ТЮЗа. Небольшой передых перед монтажом нашего инфотейнмента.

   Я уже догрыз разогретую пиццу и принялся пить бергамотовый чай без сахара, закусывая его кондитерской корзиночкой с меренгой.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь есть, то у тебя фагофобия.

- Когда сегодня сбили бабку, - говорит Окунев и указывает пальцем за спину – на Храм-На-Крови, который виднеется в окне за его спиной, - Ты ведь сначала принялся звонить в службу спасения…

   Я откусываю краешек мягкой корзиночки и отхлёбываю ароматный чай.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь пить, то у тебя дипсофобия.

- Ты ведь, вроде как, дозвонился… - Окунев делает паузу, держа перед собой кусок пиццы и глядя на меня.

   Я всасываю в себя мягкую меренгу.

- Я слышал женский голос у тебя в трубке. Или мне это показалось?

   Он всё смотрит на меня, а я уже извлекаю зубами скрывавшееся под воздушной меренгой тонкое колечко банана.

   Окунев смотрит на меня, ожидая ответа на вопрос. А я не хочу ему отвечать.

Я языком размазываю нежную дольку спелого банана по верхнему нёбу а сам думаю: если ты испытываешь иррациональный страх того, что арахисовое масло может прилипнуть к твоему нёбу, то у тебя аракибутирофобия.

- Тебе не показалось, - киваю я и делаю глоток чая.

- Значит, мне не показалось, - Окунев тоже кивает, откусывает кусок пиццы и опять смотрит прямо на меня. – Ты дозвонился и сам сбросил, верно?

- Верно, - киваю я и делаю глоток чая.

- Но почему?

   Я не хочу отвечать на этот вопрос. Я выдерживаю на себе тяжёлый взгляд Окунева. И сдаюсь…

- Хорошо, Серёга, - говорю я и глубоко выдыхаю. – Я сбросил вызов, потому что и так знал, что старушка эта уже мертва. Только слепой бы не догадался, что она в силу обстоятельств уже освободила квартиру своим родственникам.

- Тогда зачем ты опять потом звонил в службу спасения? – не унимался несообразительный Окунев. – Подумал, что она всё-таки может быть живой?

   Мои глаза впериваются в крышку стола, а губы неуверенно произносят:

- Да… Закрались кое-какие сомнения… Подумал, вдруг ещё жива…

   За нашим столом повисло неловкое молчание. Окунев смотрит на свою недоеденную пиццу, а я, опершись левым локтем о стол, дырявлю взглядом стакан недопитого бергамотового чая. И вдруг я спрашиваю:

- Серёга, а ты веришь в бога?

   Окунев смотрит на меня и спрашивает:

- А тебе-то это зачем?

   Вот так всегда…

   Ты спрашиваешь человека, верит ли он в бога, а он начинает юзить. Ты спрашиваешь его напрямую, а он вертится, как может. Он не хочет отвечать. Но почему? Кто-то говорит, что эта тема является слишком личной для подобных разговоров. Будто ты спрашиваешь его про то, как часто он дрочит, глядя в порножурнал.

   Ты спрашиваешь человека о том, верит ли он в инопланетян, и он отвечает, ни капли не стесняясь. Ты спрашиваешь человека о том, верит ли он в привидений, и он отвечает, ни капли не стесняясь. Но вот если ты спрашиваешь его, верит ли он в бога, то здесь начинается…

   Ты отчётливо видишь, как этот человек стесняется. Он стесняется, будто ты спрашиваешь его, промывает ли он свою жопу после того, как посрёт.

- Я просто хочу знать, - говорю я Окуневу, взрослому мужику двадцати восьми лет.

   А он сидит передо мной и весь морщится, будто вставляет дильдо (см. годемин; см. мембрум артифициале) себе в ректум.

   Нет, будто это ты вставляешь ему дильдо своими вопросами. Всё глубже и глубже.

За что начинаешь уважать в такие моменты атеистов, так это за то, что они отвечают сразу, и не ломаясь. Они говорят тебе: нет, я в бога не верю, всё это чепуха.

   Теист же начинает попу морщить. Он ужас как стесняется признаться в том, что он верит в бога. Будто это равносильно тому, что он испытывает половое влечение к собственной сестре, но стесняется об этом сказать.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь выражать своё мнение, то у тебя доксофобия.

   Ты же знаешь одно – стыдиться своих взглядов, стыдиться своих действий равносильно стыду за самого себя. Ты стыдишься своего Я. Ты не хочешь быть самим собой, потому что тебе стыдно быть таким. Ты хочешь быть другим, но собственная трусость не позволяет тебе стать другим. Она не позволяет тебе перешагнуть через груду общественных установок, стереотипов, моральных ценностей… Как хочется быть самим собой, но совесть не позволяет…

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь быть самим собой, то у тебя эремофобия.

   Что мешает теистам ответить сразу? Ты задаёшь такой простой вопрос: ты веришь в бога? А они боятся на него ответить. Будто ты спрашиваешь их про то, как часто они дрочат, глядя на фотографию Джинджер Найс в момент анилингуса.

   В такие моменты ты понимаешь, что словом "личное" обозначают те ситуации, которых принято стыдиться, которые стыдно оглашать во всеуслышание. Онанизм, гомосексуальные фантазии, бог и так далее…

- А вот я не верю, - говорю я и залпом допиваю остаток чая в стакане, сразу видя, что за смятением Окунева скрывается именно вера в бога, а не её отсутствие.

   Такие разговоры портят отношения. Теперь ты всегда будешь всматриваться в его поведение и украдкой отмечать, что то или иное действие было спровоцировано верой в бога. А он, в свою очередь, будет всматриваться в тебя и отмечать, что то или иное действие было вызвано атеизмом.

   Ну и хрен с ним… Пусть думает... 

 

8

 

Игорь обкатывает печку пивом, и в бане распространяется запах печёного хлеба. Это то единственное ощущение, ради которого стóит ходить в баню.

   Игорь запрыгивает на полку и садится голой жопой на горячее дерево.

- Вчера я отодрал такую классную кошёлку, - говорит он и проводит рукой по влажному лицу. – Она была похожа на эту… На актрису… Ну как её…

   Вообще, у Игоря память далеко не фотографическая. Он может спутать Пельша с Путиным. Так что та его вчерашняя подруга по коитусу совсем не обязательно похожа «на эту актрису… ну как её…».

- Ну да не важно, - продолжает Игорь. – Симпатичная, в общем, такая. Брюнетка. Заходим мы к ней домой, а она говорит, мол, муж вернётся часа через два. Так меня аж азарт какой-то захватил. Пялил я её около часа… А может, и минут сорок, потом чайку похлебал и ходу оттуда. Квартира, надо сказать, была обставлена по дорогому. Очень дорого. Это меня, кстати, пугало. Я когда её пялил, то иногда бросал взгляд на дороговизну квартиры и думал, что муж её какой-нибудь бандюган. Приедет ещё и меня же выебет.

В общем, попил чайку и смылся. А когда обувался, мне эта тёлка говорит, мол, оставь свой телефон, я тебе позвоню. Я тогда вообще перетрухал. Говорю, нет. Нет и всё. Просто я прикидывал, что приедет её муж, заподозрит, что его жену кто-то ебал, даст ей пиздюлей и найдёт мой номер. Вот тогда и мне пиздец…

   Игорь плещет из бутылки «Сибирской короны» на печку. По бане опять распространяется запах печёного хлеба.

- А что Маша сказала по поводу твоего отсутствия вчера ночью? – спрашиваю я, грея жопу на полке и вдыхая приятный аромат.

- С самого утра не разговаривает, - машет Игорь рукой. – Ну и хуй с ней.

Маша – это его единственная.

Маша – это его любовь до гроба.

Я прикидываю в голове и спрашиваю Игоря:

- Тебе на неё уже плевать?

- Да нет, не плевать, но что-то в ней не то. Какая-то она вся вялая, пассивная. От неё вообще никакой инициативы не дождёшься, как покойник, - Игорь молчит секунду и добавляет: - Да и в постели она тоже, как покойник. А знал бы ты, какая у неё жопа! Как кисель! Кожа растягивается, как сырая резина. Просто мерзко!

Я слушаю. Я смущаюсь. Слушать такие откровения доводиться не каждый день.

- Давай без подробностей, - прошу я. – Мне совсем не хочется знать, какая у Маши жопа.

- А ты хотел бы её трахнуть? – вдруг спрашивает Игорь.

Он спрашивает, хочу ли я трахнуть его девушку! Хочу ли я трахнуть его единственную!

Нет, он даже не спрашивает. Он говорит это таким тоном, будто предлагает, а не спрашивает!

- Блин! – вырывается у меня. Я в негодовании шлёпаю себя по коленке. – Ты что за ерунду несёшь!?

- Да не, ничего, - ухмыляется Игорь. – Просто если хочешь…

   Хочу ли я? Хочу или нет?

Мы с Игорем, в принципе, похожи. В общих чертах… Многочисленные знакомые часто отмечают наше внешнее сходство. Иногда бывшие одноклассники Игоря принимают меня за него и спрашивают, как жизнь. То есть Маше должно быть не особенно принципиально, с кем из нас… Да ну его к чёрту!

   Я так воспитан, что не принимаю беспорядочные половые связи в любом виде. Даже под видом благотворительности. То есть, если бы мне вдруг предложили осчастливить всех женщин планеты, то это не по адресу… Не ко мне. Обращайтесь к Игорю. Он спит и грезит, как бы всех поскорее осчастливить. Гуманист хренов.

   Наше внешнее сходство иногда играет со мной злые шутки. Особенно, когда Игорь уже перетрахал весь Юго-Западный микрорайон. Вот тогда я впервые стал замечать на улице женские взгляды, смотрящие на меня как-то не так.

   А однажды, неподалёку от дома встретил толстую блондинку в очках и с ребёнком лет семи. Мы шли навстречу друг другу и когда поравнялись, она прямо на ходу быстро так мне говорит: молодой человек, верните мои деньги… Я замираю на месте, оборачиваюсь, а толстуха с ребёнком продолжает свой путь… Какие деньги? Кто это вообще такая?

   Я прихожу домой, подробно описывая толстуху в очках, а Игорь смеётся и говорит, что это училка из нашего же подъезда с первого этажа. Как-то он её отдрючил и ещё денег занял. Сто рублей…

      Мы некоторое время сидим молча. Но Игорь, видимо, всё же хочет выговориться. Он говорит:

- В Маше меня сильно раздражает то, что она пьёт пиво. Она запросто может идти по улице и пить пиво. Меня бесят бабы, которые пьют пиво.

   Маша приехала в Екатеринбург из деревни под Красноуфимском. Там, в этой деревне, Игорь впервые её и встретил. Было это лет семь назад, когда Игорь ещё любил распивать всякие спиртные напитки (теперь он завязал). Он приехал в Сарану – в ту самую деревню – к своему сокурснику по Горной Академии. Там они беспробудно пили и трахали всё, что движется. Тогда вдвоём они выебли, наверное, всю деревню.

   После очередной оргии Игорь проснулся. Голова гудит, во рту сухость. Вокруг валяются пьяные голые девки. Из влагалища одной из них торчит массажная расчёска...

   Так Игорь и познакомился с Машей.

Семь лет спустя они встретились вновь и решили жить вместе. В общем, любовь до гроба в самых романтических традициях.

- Я вообще на баб поражаюсь, - говорит Игорь после недолгого молчания. В его голосе заметно прибавилось грусти. – Зачем они замуж выходят? Сколько раз у меня было так, что еду, подвожу очередную тёлку, она мне почему-то всё про своего мужа трещит, мол, какой он молодец, какой хороший. Идеал, одним словом. А потом я её трахаю… Ебу всю ночь напролёт. Сколько раз у меня такое было, уже и не сосчитать.

   Я внимательно слушаю Игоря. Печаль в его голосе трудно не заметить. Я понимаю, что хоть он и завзятый бабник, но ему всё же хочется найти хоть одну красивую во всех смыслах. Он хочет найти свою единственную. Но чем больше женщин он «утюжит», тем больше он в них разочаровывается. Его легко понять. Встретишь, наконец, ту, про которую думаешь «Вот она!», «Я нашёл её!», «Я встретил свою единственную!», а потом выясняется, что её вся Кубань ебла.

   Один мой друг однажды сказал, что хочет не дочку, а сына. На вопрос «почему», он сказал, что если будет у него дочка, то он будет смотреть на неё и при этом невольно думать, что её ебут все, кому не лень.

   Я лично знаю нескольких бабников, которые хотят найти свою единственную. Один даже заявил, что она обязательно должна быть девственницей.

   Всё дело в том, что, трахая всех женщин подряд, мужчина на подсознательном уровне испытывает разочарование в человеческой природе, понимая, что человек – это обычное животное. Самое обычное. Никаких возвышенных порывов, никаких красивых помыслов. Только инстинкты, прикрываемые тем, что принято называть порядочностью или моралью. Поэтому мужчина хочет, чтобы его единственная была особенной. Не такой, как все. То есть не такой, чтобы её вся Кубань переебла.

Неужто все они такие, задумываешься ты, слушая брата.

   Ты слушаешь его.

   Ты не веришь ему.

   Ты не хочешь ему верить.

   Но…

Ты вспоминаешь Марину Масонову – вместе школу оканчивали. Ты вспоминаешь, как она в пору своей беспечной юности вываливается пьяная у себя во дворе из какого-нибудь подъехавшего джипа и начинает рассказывать, как её сейчас «жарили» сразу несколько мужиков. Ты и твои друзья стоите, как каменные, слушаете эту чушь и говорите: Марина, ты чего? Ты зачем всё это рассказываешь?

   Затем она вываливается из следующего джипа. Затем из следующего. Из следующего...

А сейчас она вышла замуж за какого-то работящего паренька, живёт вместе с ним и своими родителями. Но главное, как говорят знающие люди, она его любит. На самом деле любит. По-настоящему.

   Она его любит, а над ней, как дамоклов меч, висит её прошлое.

И вот ты тут сидишь и думаешь, узнает ли муж Марины про её туманное прошлое, если эту книгу всё-таки когда-нибудь напечатают?

   Твой брат говорит, что для женщин секс важнее какой-то заоблачной любви. Он для них важнее, чем ласка и обходительность.

   Ты слушаешь его.

   Ты не веришь ему.

   Ты не хочешь ему верить.

   Но…

Ты вспоминаешь Аню Нечаеву – девушку, которая вышла замуж за Вову, друга Игоря. Она до своего замужества частенько клеилась к Игорю, но всё безрезультатно – уж очень она страшненькая. Даже для такого сексоголика, как Игорь.

   Ты вспоминаешь, как уже даже после свадьбы с Вовой – близким другом Игоря – Аня частенько названивала Игорю, предлагая встретиться. Она звонила, когда Вова отлучался куда-нибудь, она звонила, когда сама уезжала в какой-нибудь областной городок, и предлагала Игорю забрать её оттуда со всеми вытекающими последствиями…

   Ты вспоминаешь, как часто Аня стала звонить Игорю, когда Вову после окончания Горной Академии забрали в армию.

   Она родила Вове ребёнка, но всё продолжает названивать Игорю…

Игорь вообще подозревает, что Нечаева вышла замуж за Вову только для того, чтобы быть ближе к нему, то есть к Игорю…

Неужто все они такие, задумываешься ты, слушая брата. Если это правда, то, может быть, ты делаешь не совсем правильно, ожидая своей единственной? Может быть, следует брать от женщин то, что они тебе дают? Трахать, коль они это позволяют?

   Может, и не следует ждать возвышенных чувств и свою единственную? Вдруг вся жизнь пройдёт, а ты всё ждёшь? Может, следует пуститься во все тяжкие? Следует или нет? Кто знает? Кто знает, позвоните мне…

   Игорь обкатывает печку пивом, и в бане распространяется запах печёного хлеба. Это то единственное ощущение, ради которого стóит ходить в баню.

- Я теперь знаю, - говорит Игорь, - что если тёлка начинает мне заряжать про то, какой у неё замечательный муж, значит, она мне сейчас даст.

- Здесь всё понятно, - киваю я, вдыхая приятный аромат. – Просто женщина, начиная испытывать к тебе влечение, сразу принимается хвалить своего мужа, чтобы саму себя на подсознательном уровне убедить в том, что у неё всё в жизни хорошо и ей от тебя ничего не нужно. Таким образом она борется с собой, превозмогая желание отдаться тебе сразу. Это бегство от себя, - произношу я фразу из статьи Куницына. – Будто собака, пытающаяся убежать от собственного хвоста.

Когда я учился на четвёртом курсе Уральского Финансово-Юридического института (УрФЮи – у нас его в шутку называли Уральским Фольклорно-Юмористическим), у нас появился новый предмет «земельное право». Преподавала его некая Гаевская Екатерина Юрьевна – женщина двадцати восьми лет и не очень приятной наружности. На первой же лекции я заметил, как она на меня смотрит. Из девяноста человек на меня она бросала особенно частые взгляды. Чтобы проверить – не паранойя ли у меня, я сказал своему другу Стасу, чтобы он понаблюдал за её взглядом – куда она смотрит. Стас понаблюдал и был удивлён, сообщая, что она действительно очень часто смотрит на меня.

   На одной из лекций, когда я оказался за партой поближе к доске, Гаевская объявила о досрочном окончании лекции и спросила, сможет ли кто-нибудь подбросить её до Комсомольской? Спросив это, она так пристально уставилась на меня, будто ждала только моего ответа. Она смотрела на меня так пристально и выжидающе, что я даже чуть не развёл руками в стороны, давая понять, что у меня машины нет.

   У меня возникло смутное подозрение… Я пришёл домой, поискал по компьютерной базе Гаевскую Екатерину Юрьевну и обнаружил удивительную вещь. Оказывается, она живёт всего в квартале от меня, в проезде Решетникова. Крыша её девятиэтажки видна из моего окна.

   Я вспоминаю слова Игоря. Я трахаю тёток только в нашем районе, говорит он. Далеко не езжу.

   Я звоню Игорю и описываю ему внешность Гаевской. Я говорю: ты трахал такую? Она ещё картавит. Да не помню я, отвечает он, знаешь, сколько их было: и картавых, и прочих.

Бывает ли такое: впервые встречаешь женщину, а она считает, что ты её уже пялил?

   Тут я хватаюсь за голову. Это что же получается?! В институте мне преподаёт женщина, которая уверена… Да нет, не уверена. Она твёрдо это знает! Она твёрдо знает, что я её трахал! Пикантная ситуация, ничего не скажешь. Именно поэтому она и ждала, что я повезу её на Комсомольскую на «своей» серебристой Хонде.

Я задумался над тем, как же я буду сдавать ей экзамены… О господи! Да минует меня чаша сия…

- Знал бы ты, как часто бабы хвалят своих мужей, а потом отдаются мне, - говорит Игорь, с грустной ухмылкой глядя на печку. – Они говорят, как они счастливы в личной жизни, как они довольны этой жизнью. Они всё это говорят, а потом, стóит только мне намекнуть, сами же вскарабкиваются на меня и стонут до самого утра.

Ты знаешь ощущения, возникающие у тебя, когда слышишь от человека о том, как он счастлив. В тебе просыпается к такому человеку недоверие. Не к нему самому, но к его словам. В такие моменты ты понимаешь, ты чувствуешь, что он лжёт. Лжёт самому себе. Своими словами он пытается себе внушить, будто он счастлив.

Всё это похоже на аутотренинг Нади Клюевой: я – самая обаятельная и привлекательная, я – самая обаятельная и привлекательная.

Они делают всё, чтобы скрыться от реальности, от суровой правды жизни. От признания того факта, что им чего-то не хватает. Самой малости. Например, счастья…

   Ты всегда не верил людям, которые заявляли, что они счастливы. Теперь ты понимаешь, почему именно ты им не верил. Как раз потому, что они лгут. Лгут. Сами себе.

   Если человек заявляет о своём счастье не под воздействием порыва, а просто так, по ходу жизни, то, значит, он лжёт. Лжёт самому себе. Человек не может быть всё время счастлив. Даже с точки зрения эндокринологии, «гормон счастья» дофамин действует не более шестнадцати минут. Что уж говорить о том, что за всю жизнь у тебя сложится к нему банальное привыкание. Привычка к счастью. Если это случилось, значит, ты уже несчастен. Счастье - это порыв. Мгновение.

   Стругацкие были правы, утверждая, что счастье заключается не в самом счастье, а в его достижении. Перефразируя, можно сказать, что если ты не прилагаешь никаких усилий, то и счастлив ты не будешь. Счастье надо заработать. Добиться.

   Куницын говорит: олень тем вкуснее, чем быстрее он бежал.

Нашу жизнь можно сравнить с походом: ты всё идёшь и идёшь, выбился из сил, а потом – привал. Ты остановился на полчаса. И вот в эти полчаса ты счастлив. Но этих счастливых полчаса не было бы, если бы ты не протопал двадцать километров. И если всё время оставаться на привале, то этот привал потеряет всякий смысл. Привал немыслим без похода.

А потому счастье не может длиться долго. Счастье - это порыв. Мгновение. И если человек постоянно утверждает, что он счастлив, то ты ему не веришь. И правильно делаешь. Он лжёт. Лжёт сам себе.

   Ты знаешь, если человек каждый день твердит тебе о том, как он счастлив, значит, он – обычный неудачник. Слабый человек, занимающийся самообманом и боящийся взглянуть правде в глаза.

   Игорь с грустью говорит:

- Кругом – сплошное блядство, - говорит он. – Все бабы – шлюхи. Даже Маша. Она как-то сказала мне, что моя сперма по вкусу – не такая, как у других мужиков…

Я слушаю и даже не знаю, что сказать. Я онемел.

- Ты представляешь? - говорит Игорь. – Она мне сказала, что моя сперма по вкусу – не такая, как у других мужиков! Мне её тогда просто убить хотелось…

Он молчит ещё некоторое время, а потом выдаёт:

- Мне, вообще, Олеся всё больше нравится.

Олеся – хозяйка этого дома и этой бани. Ей двадцать восемь и у неё есть маленький сынишка.

- А характер у неё нормальный? – спрашиваю я.

- Да, вроде бы, нормальный.

- Тогда бросай свою Машу к чёрту и сходись с Олесей, - говорю я.

- Чё, серьёзно? – спрашивает Игорь. – Думаешь, так и сделать? Я ведь уже с Машиными родителями встречался, знакомился. Они на меня уже как на зятя смотрели…

- Бросай её к чёрту, - уверенно киваю я. – О чём тут думать? Мы жизнь один раз живём, чтобы успевать думать о других.

Я с каждым днём испытываю всё бóльшее презрение к людям, упускающим возможности.

   Как-то в институте я обратил внимание, что одна блондинка часто бросает в мою сторону взгляды. Периферическим зрением я всегда ощущал её взгляд на себе. На внешность она была вполне симпатичная, но в душу не западала. Я всё игнорировал её, а она всё смотрела на меня…

   И вот однажды мы с друзьями сидели в коридоре, и она оказалась рядом – присела заполнить квитанцию об оплате. Мы с друзьями беседовали о недавно прошедшем тесте по международному публичному праву. Она вмешалась в наш разговор, вставив какое-то несущественное замечание. Тогда я решил снизойти и поинтересовался её именем. Оля, сказала она и улыбнулась. Она заполнила квитанцию, сдала её в кассу и пошла к лестнице, ведущей вниз. На ходу она помахала всем нам ручкой и улыбнулась. Я смотрю на неё и понимаю, что сама она никогда не решит со мной сблизиться. Смелости маловато. Тогда я решил снизойти дальше и сказал ей вслед: Оля, может быть, встретимся завтра?

   Она остановилась, глядя на меня. В лице её читались самые противоречивые чувства.

Оно и понятно: я назначил ей свидание в присутствии своих друзей. Но всё же я назначил свидание. Я дал ей шанс. Протянул спасительную нить, иначе сама она бы так никогда со мной и не решилась познакомиться. Я сделал всё за неё.

   Но она всё же решает выдержать марку девушки, которую нужно добиваться. Она кокетливо улыбается и говорит: нет. Она говорит это и уходит.

   Я сижу раздражённый. Но не потому, что она мне отказала (я всё это только из жалости к ней делал), а исключительно потому, что осознание того факта, что есть в этом мире люди, которые, чтобы выдержать какую-то марку, готовы сделать такую глупость, как отказ от возможности.

   Друзья набросились на меня с упрёком, что, мол, не надо было всё это в их присутствии делать. А я же сижу и раздражаюсь оттого, что она ещё решила затеять типичную девичью игру под названием «добейся меня». Да на хрен ты мне нужна?! Я же всё это только из жалости к тебе делал, дура ты деревенская!

   Потом я ещё тысячу раз наблюдал взгляды Оли на себе. И друзья порой говорили, что она в студенческой толпе высматривала меня. Но мне всё это было по барабану. Я дал ей шанс, а она им не воспользовалась. Так поступают неудачники.

   Да, возможно, я поступил неправильно, предложив ей встретиться при моих друзьях. Но почему тогда после этого она сама так никогда и не подошла ко мне, чтобы продолжить беседу? Ах, порядочной девушке не положено напрашиваться на свидание! Ну тогда пускай обломается. Шанс нельзя упускать. Упущенная возможность – привилегия неудачников. А я неудачников не люблю.

   Оля всё ещё бросает в мою сторону взгляды. Она даже набралась смелости подходить к моим друзьям и спрашивать, как у них дела, но при этом она так напрягается, и я явственно ощущаю, как её периферическое зрение обгладывает меня до самых костей.

   Оля теперь до самого конца жизни будет вспоминать симпатичного, стройного студента, который предложил ей встретиться, но которому она отказала, лишь бы соответствовать стандартам порядочной девушки. Она же себе этого до самого гроба не простит. Теперь она всю оставшуюся жизнь будет проклинать свою глупость и человеческую порядочность, из-за которой она пострадала.

   Друзья говорят мне сжалиться над Олей, но мне этого не надо. Один раз сжалился – дал ей шанс, а она его упустила. Теперь ещё сжалься и подай на блюде второй шанс…

   Нет уж. Дудки. Просто смелее надо быть, Оля. Смелее. Трусостью себе счастья не наживёшь. Упустить шанс – роскошь для нашей короткой жизни.

- А Маша твоя пусть другим мужикам рассказывает, что твоя сперма на вкус особенная, - говорю я. - Кто-нибудь из них её точно когда-нибудь убьёт.

- И правильно сделает, - добавляет Игорь и плещет пиво на печку.

9

 

  На испачканный кровью снимок падает ещё одна капля…

       Она капает из моей рассечённой брови…

Под ворохом снимков я вижу уголок одной фотографии. Я протягиваю руку и вытаскиваю её наружу.

   На этом снимке запечатлён момент, где я и мои друзья стоим весёлой гурьбой у фонтанчика на первом этаже челябинского вокзала.

   Вообще-то на этом железнодорожном вокзале, как и на всех других, нельзя производить фото- и видеосъёмку…

   Но у меня есть добрый десяток снимков оттуда.

Как говорится, можно то, чего нельзя, если очень хочется…

   Ты когда-нибудь видел челябинский железнодорожный вокзал? Нет? Что ж, считай, что жизнь прожита зря…

   Говорят "увидеть Париж и умереть". Здесь же можно сказать "Увидеть челябинский вокзал и начать жить".

   Как-то меня с друзьями волею судьбы закинуло на этот вокзал. Было около трёх часов утра, на небе светили звёзды и луна, а мы оказались на челябинском вокзале.

   Сказать откровенно, это зрелище было куда приличнее ярких звёзд и луны на ночном небе. Господь бог, созидая мир, явно схалтурил в отличие от местного архитектора. Глядя на эту красоту ты открываешь рот так широко, что челюсть начинает болеть. Если бы рядом проходила Моника Белуччи, то ты бы её попросту не заметил.

   Видя это чудо, ты начинаешь искренне верить в то, что душа праведника после смерти попадает именно на челябинский вокзал. Ты не видишь там в продаже нектар или амброзию, но ты твёрдо уверен, что это где-то этажом выше. Ты видишь ангелов, парящих под куполом… Шестикрылые серафимы и четырёхкрылые херувимы – ангелов более низкого ранга туда попросту не пускают.

   Если ты хочешь увидеть чудо, то отшвырни ЛСД, циклодол, калипсол или грёбаные "гвоздики" подальше от себя. Пойди, купи билет и езжай на челябинский вокзал.

   Все эти высокотехнологичные прибамбасы на вокзале, стеклянные стены, тяжёлый мраморный шар, поддерживаемый на весу струёй воды, и звукоотражающий купол, возвращающий твои слова обратно, если стоишь прямо в центре под ним… Всё это глубоко западает в чувствительную юношескую душу. Ты не скоро забудешь это чудо света… Нет, ты никогда его не забудешь. Даже когда грабители, поджидавшие тебя в тёмной подворотне, железным прутом рассекут твою голову на восемь долек, ты всё равно будешь видеть пред собой челябинский вокзал.

   Нет, определённо, такое не забывается.

   Когда мы уезжали из Челябинска, один из моих друзей, задумчиво глядя в окно в тамбуре, произнёс в утреннюю темноту: если бы бог и существовал, то он выглядел бы именно так, как этот вокзал…

   Эту фразу ты будешь потом вспоминать неоднократно.

Ведь красота – это единственное, ради чего стоит прожить эту жизнь. Но речь не о той красоте, которую ты приобретаешь только для работы на публику, чтобы её шокировать своей ослепительностью, неповторимостью, недоступностью… Это дешёвая красота (не в финансовом, конечно, смысле). Банальный выпендрёж. Кич.

   Та красота, ради которой действительно стоит прожить жизнь, никогда не призвана шокировать твоё окружение. Она создана только для тебя. Это только твоя красота. Это красота для тебя. Она дарит тебе ощущение уюта, спокойствия, счастья, если хочешь. Когда в твоей жизни есть такая красота, тебе всегда хорошо и спокойно. Ты постоянно находишься в состоянии нежного счастья. Такое не купишь ни за какие деньги.

   Это как та берёзовая аллея под твоим окном – летом вся зелёная-зелёная, осенью золотая-золотая, а зимой белая-белая… Ты смотришь на это чудо и пьянеешь. Пьянеешь от счастья… И ничего больше не надо.

   Берёзовой аллеей под твоим окном ты не сможешь поразить воображение окружающих. Здесь нет возможности для дешёвого кича. Здесь некуда повесить ценник со стоимостью.

   Но если смотреть правде в глаза, то мы воспитаны так, что нам не нужно то, что мы не можем продемонстрировать публике. Нам обязательно нужно выпендриться. Показать свою важность. Значимость.

   Ничего не стоит тот, кому никто не завидует.

   Если смотреть правде в глаза, то вся наша жизнь - совершенно бесплатная работа на публику.

   Мы стараемся выглядеть, как можно лучше: стрижёмся, укладываем причёску, чистим под ногтями, ретушируем прыщи на лбу, стираем шмотки... Всё это - дешёвая работа на публику. Да и одежду мы носим только для окружения - ведь если бы мы жили где-нибудь в Ботсване, то всё равно одевали бы штаны, футболку, а кто-то завязывал бы и галстук... Мы носим одежду не потому, что это объективная необходимость, а потому, что это общепринятая традиция. И не дай бог, отколоться от общества и перестать блюсти его традиции...

   Вот если дома никого нет, то ты запросто можешь выпрыгнуть из ванны и, не утруждая себя тщательным вытиранием о полотенце, в абсолютном неглиже прогуляться по комнатам, заглянуть в холодильник, приготовить себе молочный коктейль с лимоном, прилечь на диван, просмотреть выпуск новостей. А потом ещё некоторое время постоять перед зеркалом, попивая вкусный бодрящий коктейль и разглядывая себя обнажённого во весь рост... Ты любуешься запретным плодом, пока не услышишь, как в подъезде откроются двери лифта, и знакомые шаги не засеменят к двери...

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь зеркал, то у тебя катоптрофобия.

   Ты вглядываешься в зеркало, выискиваешь новые кожные высыпания на своей роже, проверяешь - в норме ли бледность этой рожи. Ты тщательно следишь, остались ли пятнышки засохшей грязи на твоих джинсах после вчерашней прогулки под дождём. Ты выливаешь на себя литры дорогого парфюма, несмотря на то, что сам перестаёшь чувствовать этот запах почти сразу же. И всё это ты делаешь только для того, чтобы произвести на публику нужное впечатление...

   Ты часто представляешь, как в одно прекрасное утро ты просыпаешься и понимаешь, что на всей планете ты остался единственным человеком... Тогда уж ты точно перестанешь следить за своей внешностью. Тебе будет насрать на прыщи, на грязь под ногтями, на серые пятнышки на джинсах. Да ты вообще не будешь носить одежду, если климат это позволяет...  Вот тогда ты почувствуешь вкус настоящей свободы. Вот тогда ты сможешь быть самим собой.

   Публики нет. Нет того, ради кого ты хотел иметь красивую внешность, чтобы тебя ценили дороже. Чтобы твоя высокая стоимость бросалась в глаза.

    Тебе будет насрать на твою внешность, если не будет публики. Твоя хорошая внешность как таковая нужна тебе только для работы на публику.

    Нет, конечно, иногда ты будешь представлять себя со стороны: оценивать свою походку, те же прыщи на лбу, и в такие моменты ты будешь испытывать желание подправить причёску, приосаниться, держать шаг ровнее, но этим ты только докажешь, что твоя внешность нужна тебе только тогда, когда есть сторонний наблюдатель...

   Ты стараешься быть красивым не для себя, а для публики. Ты хочешь, чтобы тебя ценили дороже. Ты бы с удовольствием обклеил себя ярлычками, выражающими стоимость того или иного аксессуара в твоём гардеробе, и встал в витрине какого-нибудь модного магазинчика, демонстрируя себя прохожим...

   Когда ты всё это осознаёшь, то у тебя возникает сильнейшее желание отправиться в тайгу, в устье реки Вилюй, построить там себе хижину, отрастить бороду и жить, охотясь на медведей и вылавливая пресноводную рыбу, рискуя подхватить описторхоз... Зато у тебя пропадёт желание обвешать всё и вся ценниками.

   Зато ты научишься ценить естественную красоту. Ту красоту, которая не нуждается в ценниках.

   Но это в тайге, а вот когда ты живешь в большом городе, то все твои мысли только и направлены на то, как бы поэффектнее появиться в обществе. Особенно это в тебе заметно, если ты живёшь в таком говённом городке, как Екатеринбург. Это большая деревня, этот Екатеринбург.

   Посмотрите направо! Там вы можете увидеть здание мэрии – зоопарк с отборными бабуинами. Этих бабуинов отобрало народное большинство! Это лучшие бабуины! Не упустите возможности увидеть их!

   А теперь опять посмотрите направо! Там вы можете увидеть Мытный двор! На первый взгляд это простой рынок, но это не так! Это рынок для настоящих идиотов! Здесь можно купить рубашку за несколько тысяч рублей! Где ещё вы можете купить рубашку за такие деньги?!

   Блядский городишко под именем святой Екатерины.

   Почему в большой деревне под именем Екатерины каждый житель готов из штанов выпрыгнуть, стремясь доказать своё превосходство над другим? Мужики ходят по улицам с такими важными мордами, что аж страшно становится, а девки от млада до велика, напяливши на себя самые модные шмотки, дефилируют по улицам, словно по подиуму Ковент-Гардена, и так виляют жопами, что рискуют улететь под колёса грузовика…

   Тебя тошнит от этого блядства… Тошнит так, будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   Что такое Екатеринбург?

Здешние туристы – обнищавшие в хлам китайцы, таджики и узбеки…

   Что такое Екатеринбург?

   Сброд уральских отбросов, понаехавших из окружных деревень и стремящихся доказать самим себе и всей стране, что они достойны лучшего. Третье место их никак не устраивает. Этим голодранцам подавай больше.

   Теперь ты понимаешь, почему губернатор Россель хотел в своё время создать Уральскую Республику – он хотел сделать Екатеринбург столицей, первым городом, а не третьим…

   Но Екатеринбург – это говно. И живут в нём только глисты.

   И если уральский франк и был бы когда-нибудь создан, то печатали бы его наверняка исключительно на туалетной бумаге – по крайней мере, семантически это было бы понятно.

   Глисты с претензиями на мировое господство…

   Что такое Екатеринбург?

Проезжая по 7-ому километру Московского тракта, открой окна своего авто или включи кондиционер – тогда ты поймёшь, что такое Екатеринбург.

   Запах свежего человеческого говна хлынет в салон, и ты поймёшь, что ад – это вполне реальное место на Земле.

   Где-то в районе пересечения 57-ой параллели с 61-м меридианом…

Именно здесь, на 7-ом километре Московского тракта, где находится общегородской слив фекальных вод, и стоило бы поставить указатель "Добро пожаловать в Екатеринбург!".

   Можно было бы добавить и табличку: "Город, где под слоем грязи и говна умрут все твои надежды".

   Взгляните налево! Ах, как аппетитно эта девочка виляет своей попкой! Пусть её попка ещё совсем не зрелая, но как она старается! Как старается, боже! Разве она не заслуживает того, чтобы её на джипе покатал по нашему замечательному городу богатый дядя?! Конечно, заслуживает! Ах, какая попка! Она будет достойной наградой тому дяде за выказанную благодарность…

   А теперь взгляните направо! О, какая важная физия у этого юноши! А как чинно он  вышагивает своими кривыми ногами в потёртых джинсах, засунув руки в карманы куртки! Экий важный гоголь!

   Что такое Екатеринбург?

Екатеринбург – это говно. И живут в нём только глисты.

   А ты – яблочная косточка, которая оказалась не по зубам пищеварительным ферментам местной культурки. И компания глистов тебе не по нутру. Тебя тошнит от них. Тебя тошнит от говна под именем святой Екатерины… Тошнит так, будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   С каждым днём ты понимаешь всё яснее, всё чётче, что отсюда надо рвать. Неважно куда, главное, рвать, пока есть когти. В Калифорнию, во Флориду, в Магадан, в Оймякон, наконец, но только не дай бог остаться здесь хоть на минутку дольше…

   Почему ты не такой, как все местные ленточные черви?

   Всё дело в том, что ты родился и первые двенадцать лет своей жизни провёл в Казахстане, в красивом восточно-казахстанском городке с умопомрачительно красивой природой вокруг. Восемьдесят тысяч населения, огромные залежи полиметаллических руд, красивые горные реки, не менее красивые смешанные леса и Бухтарминское водохранилище… Там никто не сыпал дешёвыми понтами. Город трудяг и инженеров, какими были твои мать и отец. Там начал складываться твой характер. Там ты прочёл первые несколько десятков книг в своей жизни. Там ты провёл аж двенадцать лет своей жизни… А потом встрял в такое дерьмо, как Екатеринбург… До конца жизни не отмыться.

   Пока мы с Окуневым едем с репортажа, и я размышляю, "Tide" или кипячение отстирают екатеринбургский след с моей жизни, звонит мобильный.

   АОН высвечивает: "Женя Рянцева".

В груди у меня что-то ёкает… Она мне очень нравится, эта Женя Рянцева.

   Я бы сутки напролёт говорил с ней о чём угодно, но звонит она мне не чаще, чем раз в месяц – и всегда по делам. Хотелось бы большего…

   Я говорю: здравствуй, Женя. Привет, отвечает она. Здесь Енин тебя спрашивал. Просил сообщить, чтобы ты к нему зашёл.

   В груди у меня что-то ёкает…

А что случилось, спрашиваю. Ты не в курсе, Женя?

Вроде бы, это связано с твоими репортажами про марихуану и про ту аварию у Храма-На-Крови, говорит она.

   В груди что-то ёкает…

Допрыгался, твою мать, проскакивает отчаянная мысль. Теперь с моей репутацией только на областное телевидение – снимать кровавые ошмётки на местах аварий, кучи дерьма в сортирах, да расхваливать губернатора и небритых православных батюшек…

   Лучше застрелиться, проскакивает очередная шальная мысль.

   Приедешь, продолжает Женя, сразу зайди к нему. Он очень хотел тебя видеть.

Спасибо, говорю я, и Женя отключается.

Я обращаюсь к Окуневу: Серёга, у тебя нет с собой пистолета?

 

 

*                   *                    *

 

   907-ой кабинет. Я - внутри.

Сижу за столом напротив Енина. Он сквозь стильные очки в тонкой оправе смотрит прямо мне в глаза.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь хрусталя или стекла, то у тебя кристаллофобия.

 Смотрит и говорит:

- Я посмотрел два твоих репортажа – про марихуану и аварию у Храма-На-Крови. Про аварию у храма я смотрел изначальный вариант, который ты сам монтировал.

   Он делает небольшую паузу.

- Очень похоже на гонзо-журналистику…

    Его маленькие чёрные глазки с новой силой впиваются в меня.

- Ты знаешь, что такое гонзо-журналистика?

Я вспоминаю цитату Хантера Томпсона, ярчайшего представителя гонзо-журналистики: настоящему гонзо-журналисту необходим талант, непосредственность и спонтанность мастера живого репортажа, глаз художника или фотографа и стальные яйца актёра.

- Нет, не знаю, - мотаю я головой.

   Не дай бог, Енин ещё подумает, будто я специально "кошу" под гонзо-журналиста. Потом мне точно останется только в команде Шеремета лизать жопу Росселю и Архиепископу Викентию.

- Мне твои репортажи показались очень интересными.

   Эта фраза – как выстрел в степи.

   Как гром среди ясного неба…

   Я оглушён ею.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь услышать хорошую новость, то у тебя евпафобия.

Глаза Енина сверлят меня, будто во мне от природы дырок не достаточно.

- Ты сможешь делать такие же репортажи раз в неделю? – спрашивает он.

- Хоть каждый день, - неуверенно киваю я.

- Вот если ты будешь делать хотя бы один такой репортаж в неделю, то тогда перебирайся ко мне, в "Итоги недели".

   Центр правой брови ползёт вверх, превращая её в аккуратный треугольничек, губы    растягиваются в улыбке - я удивлён... Я приятно удивлён.

 

 

*                   *                    *

 

   Окунев, развалившись, сидит на мягком диване цвета ЛСДшного делирия, который мягок настолько, что жопа утопает в нём по самые локти. Он грызёт маковую булочку и пялится в телевизор, подвешенный над коридорным буфетом.

   Я сажусь рядом и тут же утопаю.

Как дела, спрашивает Окунев, откусывая кусок булочки. Я отвечаю: нормально. Енин приглашает меня делать репортажи для "Итогов".

   Окунев чуть не давится.

- Это из-за твоих репортажей?!

   Я киваю. Из-за моих репортажей.

Сам же я думаю: стоило только начать вести себя чуточку смелее, как удача хлынула в мои руки.

   В такие моменты ты понимаешь, что судьбы попросту не существует.

Ты понимаешь, что судьба – это придумка неудачников. Придумка тех, кто не умеет совершать решительные поступки. Придумка тех, кто всегда покорен и смирен. Придумка рабов…

   В такие моменты ты понимаешь, что жизнь не любит тех, кто склонил пред обстоятельствами голову.

   Ты понимаешь, что жизнь – это шанс, который надо использовать.

Только неудачник упускает свой шанс. А потом всю оставшуюся жизнь задаётся вопросом "А что было бы, если?.."

   Лучше сделать и болеть, чем не сделать и жалеть. Ты это точно знаешь.

Ты лучше расшибёшься в лепёшку, собьёшь кулаки в кровавую кашу, переломаешь себе все руки, но ты никогда впредь не задашься вопросом "А что было бы, если?.."

   Этот вопрос стóит слишком дорого…

Много дороже, чем сбитые в кровь кулаки и сломанные руки.

   Эйфория от нового назначения захлёстывает меня с головой. Перед глазами – будто туман. Я сижу на чрезвычайно мягком диване, окрашенном во все цвета радуги, перед коридорным буфетом и пялюсь в пустоту.

    Работа репортёром в "Итогах недели" дарует мне дополнительный выходной. Хорошо. Этот новый выходной я могу назначить себе сам на любой день недели. Это очень хорошо. Эфирного времени для моих репортажей теперь будет больше. Это тоже хорошо.

   В голову приходит мысль: теперь ты станешь знаменитым.

Теперь в репортажах ты будешь выкладываться на полную.

   Может быть, ты получишь "Тэффи-регион" как лучший репортёр. С таким ярлычком ты пойдёшь не к Шеремету, а поедешь прямиком в Москву. Там тебя с руками заграбастают федеральные каналы. Они будут торговаться за тебя. Они устроят аукцион. И ты там – единственный лот. Ты будешь продаваться дорого. Очень дорого…

   Продать душу за хороший репортаж? Хм… Интересно, где в этом городке у дьявола имеется лавочка по скупке ненужного барахла?

   Бац!!!

   Я внезапно понимаю, что хочу сильно поменять свою жизнь.

   Я хочу жить, не сдерживая себя ни в чём.

   Я хочу ездить по городу в белом лимузине, пить текилу и закусывать её лаймом!

   Я хочу иметь много женщин! Каждый день – новую!!!

   Я хочу выплеснуть копившуюся годами энергию. Мне нужна разрядка.

   Сублимация заключает меня в свои тёплые и крепкие объятия.

Аромат маленькой победы дурманит.

   Напоминает полёт на самолёте, когда тот вдруг резко идёт на снижение, и все твои внутренние органы устремляются вверх. Простата тоже подпрыгивает, и в области малого таза раскатывается волна самого нежного удовольствия.

   Это не сравнится даже с оргазмом во время секса.

Аромат маленькой победы дурманит так, что тебе кажется, будто тебе всё теперь по плечу.

   Ну да разве это не так?

Что тебя сдерживает?

Если тебе мешает твоя скромность – брось её к чёрту.

Если тебе мешает твоя высокая мораль – брось её к чёрту.

   К чёрту совесть! К чёрту чужое мнение!

Будь самим собой.

   Возьми от мира всё самое лучшее. Вооружись своими желаниями.

Особенную силу ты получишь, когда сковырнёшь тёмную плёнку со своих потайных желаний. Осознай свои подсознательные позывы… Прими свои подсознательные стремления такими, какие они есть. Только тогда ты получишь настоящую власть над собой.

   Если ты имеешь власть над собой, то ты имеешь власть над всеми.

   Я хочу изменить свою жизнь. Я хочу прожить жизнь так, чтобы о ней можно было написать захватывающую книгу.

   Я плавно выхватываю из рук Окунева остатки маковой булочки и задумчиво откусываю большой ломоть.

- Что это с тобой? – спрашивает Окунев, с удивлением глядя на меня.

   Я смотрю в пустоту и задумчиво жую.

- Серёга, а тебе не хочется поменять свою жизнь?

   Окунев с удивлением смотрит не меня, а я продолжаю:

- Тебе не хочется брать от жизни всё? Ни в чём себя не сдерживать? Иметь большие возможности, власть? Насрать на всю эту мораль, плюнуть на всех этих людей, на их взгляды? Тебе этого не хочется?

   Я обращаю свой взгляд на Окунева. Он будто немеет.

- Я что, похож на аморала? – недовольно спрашивает тот.

- Я, вроде, тоже не похож, но меня достала моя жизнь, - я откусываю ещё кусок от его булочки. – Я хочу что-то поменять. Я хочу наконец попробовать то, чего у меня никогда не было…

- Ты это о чём?

   Я внимательно впиваюсь в Окунева глазами. Я жую его булочку.

- Я хочу, чтобы моя жизнь стала динамичной. Я хочу говорить людям только то, что хочу говорить. Я хочу… Я хочу… Я хочу разорвать этот городишко в клочья. Я хочу сожрать всех этих людишек, переварить их и показать, кто они на самом деле…

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед фекалиями, то у тебя копрофобия.

   Окунев с нескрываемым беспокойством смотрит на меня.

- С тобой всё в порядке? – спрашивает он.

- Впервые за двадцать два года со мной действительно всё в порядке.

   Ты вспоминаешь единственную мудрую строчку из Библии. Одну единственную.

   Екклесиаст 11:9: Веселись юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей.

   Прислушайся к совету мудрого Соломона…

 10

 

   Мечта – это цель в жизни. Это то, к чему ты стремишься. То, чем ты живёшь.

   Но если вся твоя жизнь превращается в сплошные мечтания, то ты просто обречён на неудачу. Ты лежишь и мечтаешь, ты идёшь и мечтаешь, ты сидишь и мечтаешь… Если всё твоё время уходит на мечты, то кто же будет за тебя воплощать их в реальность? Добрая старушка из соседнего подъезда?

   Никогда не рисуй перед своим взором живописных картин. Они отвлекают.

Ставь чёткую цель и добивайся её.

Сколь многие мечтают мчать на собственной яхте по Средиземному морю, подставив своё лицо тёплому ветру?

   А сколь многие действительно стремятся воплотить эту мечту в жизнь?

Сколь многие мечтают мчать на красной «Феррари» по испанскому хайвэю, подставив своё лицо тёплому ветру?

   А сколь многие действительно стремятся воплотить эту мечту в жизнь?

Кто целенаправленно зарабатывает деньги на воплощение своей мечты?

   Когда под твоим окном летними ночами собираются молодые недоумки на автомобилях и на полную катушку врубают говённую музыку, разве перед твоим взором не возникают яркие образы, как ты в тёмном одеянии, словно ночной ветер, вылетаешь из подворотни с бейсбольной битой в руках и начинаешь крушить драных меломанов?

   А почему ты этого так никогда и не сделал?

Ты боишься?

   Точно - ты боишься…

Мечтать проще, чем рисковать, достигая цели.

   Посмотреть фильм о Венеции проще, чем съездить в Венецию самому.

Все мы боимся рисковать. Мы - жалкие трусы, рождённые, чтобы умереть, отжив положенный срок. Мы возимся, копошимся и не делаем ничего существенного, но при этом нас обуревают такие страхи, будто мы творим судьбу Вселенной.

Мечтать дешевле, чем воплощать мечту.

   Может быть, нынешний демографический кризис вызван преждевременным стыдом перед нашими детьми? Что ты ответишь, когда твой сын тебя спросит: папа, а как ты прожил свою жизнь? Ты ответишь: О, сынок, моя жизнь была весьма насыщенна разнообразием! Например... Например... Например, каждый новый день отличался от предыдущего цифрой в календаре...

    В тот момент ты поймёшь всю ничтожность своего бытия.

   Зачем ты был?

   Зачем ты есть?

   Зачем ты будешь?

Все мы боимся рисковать. Мы - жалкие трусы, рождённые, чтобы умереть, отжив положенный срок. И при этом мы вгоняем себя в такие узкие рамки морали, что даже этот короткий срок кажется нам длительной каторгой.

   Мы понапридумывали себе такой перечень запретов, что даже не задумываемся над их состоятельностью, поскольку боимся тем самым нарушить какой-нибудь очередной запрет.

   Не убей. Не укради. Не сквернословь. Не прелюбодействуй.

   Да кому всё это надо?! К чёрту эту муть!!!

Ты точно знаешь: не ты это придумал, ни тебе и соблюдать.

   Моисей два раза поднимался на Синай за каменными скрижалями с заповедями божьими. И каждый раз он проводил на горе сорок дней, пока шестьсот тысяч евреев ждали его у подножия. Сорок дней. Больше месяца. Если вдуматься, то это большой срок.

   Что он там делал эти сорок дней? Неужто ждал, пока бог высечет на камне свои заповеди?

   Хрена лысого! Пенсии он там ждал!

Сорок дней уходили у Моисея как раз на то, чтобы самому найти подходящие каменные плиты, обтесать их и высечь на них свои сраные заповеди.

   Выходит, евреи – не такой уж умный народ, коль два раза поймался на эту утку.

   А ведь на самом деле человечеству нужна всего одна единственная заповедь.

                                                               Не бойся.

   Можно всю жизнь прожить премудрым пескарём, носа не высовывая из своей норы, а можно сновать туда-сюда по водоёму и наслаждаться плодами жизни.

                                                               Не бойся.

   Ты можешь совать свой нос во все дыры. И при этом останешься очень даже довольным. Особенно если в дыры ты будешь совать не только свой нос.

                                                               Не бойся.

   Ошибайся. Обжигайся. Оступайся. Всё это херня. Это краски жизни, без которых нельзя создать полноценную картину. Без тёмных тонов нельзя нарисовать даже светлой ромашки.

                                                               Не бойся.

                             Ничего не бойся. Никогда не бойся. Нигде не бойся.

Мы слишком многого боимся в этой жизни, чтобы хоть за что-то взяться серьёзно.

И этот страх обходится нам неимоверно большой ценой.

   Мы лишь мечтаем, а воплотить наши мечты в жизнь боимся. Вдруг что не так?

Единственное, чего в жизни действительно стоит бояться, так это сам страх.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь страха, то у тебя фобофобия.

Встрянь в драку, даже если сомневаешься в благополучном исходе. Это дарует тебе незабываемые впечатления на длительный срок.

                                                               Не бойся.

   Хочешь быть счастливым – бери от жизни всё. Всё. И горести и удачи. Одно подчёркивает другое. Ты никогда не узнаешь, что такое наслаждение, если ты никогда не испытывал разочарования.

   Бросайся в омут с головой, если хочешь прожить полноценную жизнь.

Начни воплощать свои мечты в реальность.

                                                               Не бойся.

Для начала попробуй воплотить в жизнь какую-нибудь небольшую мечту. Пусть даже совсем небольшую…

 

 

*                  *                    *

 

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь головокружения при взгляде вниз, то у тебя иллингофобия.

   Я стою у окна своей комнаты и, аккуратно выглядывая из-за тюля, с десятого этажа смотрю вниз – к торговому центру «Юго-Западный».

   Я воплощаю в жизнь свою маленькую мечту. Совсем маленькую.

На часах – 02:57. На улице темно. Под моим окном у «Юго-Западного» стоят две машины, заточенные до неузнаваемости. Тёмно-зелёная «девятка» и серебристая «десятка». Их двери открыты, и из них ревёт какая-то бесовская музыка современных тинэйджеров.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь громкого шума, то у тебя лигирофобия.

И, конечно же, сами тинэйджеры «тусуются» рядом – «перетирают» неведомые темы.

   Я воплощаю в жизнь свою маленькую мечту.

Я жду ещё три минуты. Бросаю внимательный взгляд на электронные часы, силясь в темноте разглядеть чёрные жидкокристаллические циферки, отсчитывающие время до воплощения моей маленькой мечты. Музыка под окном всё ревёт. Но я жду ещё две минуты, давая шанс придурковатым меломанам замолкнуть.

   Я воплощаю в жизнь свою маленькую мечту.

В моей руке – боевая рогатка «David Megaline». Наверное, названная так в честь Давида и его знаменитой пращи. Удобная чёрная рукоять из пластика, чёрная металлическая рогатина, тетива из жёлтого трубчатого жгута и коричневый кожух – крепкая штуковина. Мечта любого дворового мальчишки из Советского союза.

   Я воплощаю в жизнь свою маленькую мечту.

Оружейный магазин «Престиж». Боевая рогатка «David Megaline» - 225 руб. Плюс комплект восьмимиллиметровых шариков из нержавеющей стали со сбалансированным весом для стрельбы – 100 штук за 100 руб.

   Триста двадцать пять рублей и совсем немного безрассудной смелости для воплощения маленькой мечты. Такая малость, а ты всё тянул. И какого чуда ты ждал?

   Добрую старушку из соседнего подъезда?

Жидкокристаллические часы показывают 03:00. Музыка продолжает «колбасить». Пора…

   Я аккуратно выглядываю через тюль. Вижу, что взоры молодёжи устремлены совсем в другую сторону.

   Откуда-то справа слышен старушечий голос: выключите музыку!

Эти долбоёбы ни хуя не слышат.

   Открытая створка окна очень узкая – около 40 см. Машины возмутителей спокойствия стоят существенно в стороне – вправо от моего окна. Под таким углом держать рогатку левой рукой и нормально натягивать тетиву правой просто нереально. Мне нужно частично вылезти в окно. Так, чтобы левый бок оказался на улице, обдуваемый ночным ветерком.

Я аккуратно отодвигаю тюль и, будто Жеглов, левым боком высовываюсь из узенького окошечка.

   В одну секунду я совершаю целый набор непростых действий.

Большим и указательным пальцем правой руки зажимаю в кожухе стальной шарик. Оттягиваю тетиву на себя. Оттягиваю сильно. Очень сильно.

   Музыка внизу всё ревёт. Стучит и долбит.

Вроде бы, это «Narcotic trust» и их хит «I like it». Мне эта песня, впрочем, нравится. Она даёт мне уверенность в себе. В своих действиях. Мне эта песня нравится, но мне не нравится, что она мешает мне спать.

   Я смотрю, чтобы растянутая тетива точно являла собой невидимую траекторию до серебристой «десятки» с открытыми дверьми.

   Музыка всё ревёт. Тетива трясётся от натуги. Мои руки твёрды, как сталь. Подростки «перетирают» неведомые темы.

   Делаю поправку на расстояние до цели – поднимаю рогатку чуть выше.

Пальцы расслабляются, и тетива резко сокращается. Шарик из нержавеющей стали с умопомрачительной скоростью устремляется к несчастному авто. Я очень быстро и очень аккуратно исчезаю за тюлем. Приникаю к окну и…

   С первого раз мне попасть бы оказалось трудно, если бы я не провёл вместе с друзьями несколько часов в сосновом бору, что рядом с домом. Мы пробовали рогатку. Пристреливались по стеклянным бутылкам, которые после себя оставляют подростки в нашем замечательном лесочке. Около десяти бутылок мы расхерачили в мельчайшие осколки. Пристрелялись.

   Музыка играет громко. Но всплеск битого автомобильного стекла всё же слышен достаточно отчётливо.

   Под рёв музыки слышно, как меломаны возбуждённо заговорили.

Молодёжь засуетилась у дверцы автомобиля. А я ещё даже не знаю, куда именно угодил мой маленький, но могучий шарик. Скорее всего, в водительское окно.

   Кто-то из парней наконец-то выключил музыку.

Пять пацанов сгрудились у двери «десятки». Потом все стали озираться по сторонам в поисках вашингтонского снайпера.

   Раздались вопли: Это кто здесь такой смелый!?

   Вопли в никуда: Чё за хуйня!?

   Вопли ни к кому: Хули ты творишь!?

Вопли, исполненные дерзости. Вопли, исполненные отчаяния.

Внутри у меня всё кипело.

   Это было и разочарование – я не попал в лобовое стекло. Угол был совсем не тот.

   Это был и страх – я не знал, чем всё это закончится.

   Это был и восторг – я пересилил себя, поборол свою трусость.

В общем, полный набор самых противоречивых чувств, делающих твою жизнь насыщенной и незабываемой.

   Маленькая мечта сбылась. Пусть даже совсем маленькая. Но сбылась…

   Пока шпана под окном суетится, я спокойно сажусь на пол, спиной откидываюсь на тумбу телевизора и расслабляюсь. По моему лицу расплывается самодовольная улыбка.

   Я счастлив. Я действительно счастлив. Веришь ты или нет, но я действительно счастлив.

   Триста двадцать пять рублей и совсем немного безрассудной смелости для воплощения маленькой мечты. Такая малость, а ты всё тянул. И какого чуда ты ждал?

   Добрую старушку из соседнего подъезда?

Вертя перед глазами серебристый шарик для рогатки, игриво поблескивающий в свете полной луны, я невольно вспоминаю анальные шарики из секс-шопа «Казанова». Анальные шарики под романтичным названием «Надежда».

   Возможно, это даже символично. Надежду в жопу… Так поступают те, кто боятся. Те, кто преисполнен страхов.

Три бордовых пластмассовых шарика на белой нити за 35 руб.

   Дешёвая надежда…

Я вспоминаю своего брата Игоря: как-то один из друзей сказал ему, что занимался сексом с женщиной, которая тренировала вагинальные мышцы посредством сжимания вагинальных шариков. Будто бы он только сунул ей, а она возьми да и сожми его член своими крепкими натренированными мышцами. Он тут же и кончил…

   Игоря это известие зацепило. Он купил вагинальные шарики для своей тогдашней потаскушки Люды и совал их ей во влагалище, заставляя удерживать их там…

   Я улыбаюсь, представляя себе это зрелище. Есть чем полюбоваться.

 Если ты испытываешь иррациональную боязнь женских гениталий, то у тебя колпофобия.

Я сижу на полу у окна ещё около пятнадцати минут, слушая приятное копошение ночных долбоёбов. Мне кажется, они немного расстроены.

   С их стороны я разбираю всего два слова - «пневматика» и «пробьём».

Слыша эти слова, самодовольная улыбка опять расплывается по моему наглому лицу. Особенно меня веселит слово «пробьём». Эти тупые дебилы всерьёз считают, что смогут меня вычислить.

   Довольная улыбка играет на моём лице.

Наверное, эти мудаки поистине ощутили самую настоящую беспомощность. Бессилие.

   Им таким жёстким образом плюнули в лицо, а они даже не знают, кто и откуда.

Обидно. Чертовски обидно.

   Приехали сюда поздней ночью, на папиных автомобилях, полные понтов самой разной дешевизны, и так круто обосрались. Гондоны. Теперь богатый папик кого-то точно вздрючит.

Пока я сижу под окном, размышляя про анальные и вагинальные шарики, снаружи слышен рёв автомобильного двигателя.

Я встаю и смотрю вниз и вправо. Рёв двигателя принадлежит «ментовской» «шестёрке». Видимо, эти ебанутые меломаны всерьёз пересрались и даже вызвали ментов.

   Центр правой брови ползёт вверх, превращая её в аккуратный треугольничек, губы    растягиваются в улыбке - я удивлён... Я приятно удивлён.

Чёрт возьми! Значит, я постарался действительно на славу!

   Не отодвигая тюль, я смотрю, как шпана что-то объясняет служителям порядка. И во мне совсем отсутствует страх. Я знаю, что этот мой поступок так и останется безнаказанным. СОВСЕМ безнаказанным.

   В такие моменты ты ощущаешь себя богом.

Самым могучим и бесстрашным.

   В эту ночь ты ложишься спать с чувством выполненного долга. Не долга перед какой-то абстрактной родиной, которую даже с заглавной буквы писать не хочется; не долга перед своим работодателем, не долга перед грёбаным и ничтожным обществом, которое растит трусов…

   Ты ложишься спать с чувством выполненного долга перед самим собой.

Этот долг превыше всего. Теперь ты это понимаешь.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь не исполнить свой долг, то у тебя паралипофобия.

Ты должен быть счастливым – это единственное, что ты действительно должен в этой жизни.

   И всё, что требуется для того, чтобы быть счастливым – избавиться от своих страхов.

Всё так просто…

 

 

*                   *                    *

 

   Этой ночью я вижу сон. Прекрасный сон. Такого прекрасного сна мне никогда не доводилось видеть.

   Оранжевые тона заходящего солнца залили голубое небо. Я сижу на громадном валуне, на самом берегу обрыва.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь пропастей, то у тебя кремнофобия.

                                             Но я не боюсь пропастей.

Внизу и до самого горизонта вперёд простирается непоколебимая морская гладь.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь морей и океанов, то у тебя талассофобия.

                                         Но я не боюсь морей и океанов.

Похоже на побережье Греции или Кипра. Дует тёплый ветер и треплет мою белую рубашку.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь ветра, то у тебя анкраофобия.

                                               Но я не боюсь ветра.

                                                Я ничего не боюсь.

    Я чувствую себя исполином.

Настолько могучим и огромным исполином, будто своими плечами я подпираю синее небо. И в своём могуществе я настолько силён, что ощущаю себя самым свободным созданием на свете. Свободнее ветра. Свободнее морских волн и солнечного света.

Я с лёгкой улыбкой на устах смотрю в морскую даль. Чёрт возьми, я счастлив! Я действительно счастлив!

   Рядом стоит очень красивая девушка. Она тоже смотрит на морской горизонт, и она тоже счастлива. Я знаю, что она счастлива.

   На этот раз она не говорит мне: Простите меня, пожалуйста, за доставленные неудобства, но не могли бы вы меня спасти?..

   Нет, ничего подобного. Она счастлива. Теперь ей не о чем меня просить. Она просто стоит и молчит. Красиво так молчит. Элегантно.

Заходящее солнце заливает меня и очень красивую девушку оранжевой краской, а тёплый ветер треплет наши одежды. И мы, легко улыбаясь, смотрим на морской горизонт.

   Я поднимаюсь на ноги, и очень красивая девушка берёт меня за руку. Берёт легко и нежно. Словно ветер, ласкающий мою одежду.

   Очень красивая девушка ведёт меня прочь от обрыва. Мы оказываемся на просторном солнечном проспекте. Воздух там чист, отчего и дышится необычайно легко. Проспект абсолютно пуст – нет ни одного человека. Конечно же, я сразу узнаю эти места. Но я не боюсь. Нет. Я больше вообще ничего не боюсь.

   Гуляя всё дальше по солнечному проспекту, я и очень красивая девушка вскоре оказываемся у решётчатых декоративных ворот в какой-то красивый парк. Из парка доносится весёлая музыка и людские восторжённые голоса. Над воротами висит крупная надпись буквами из кованой меди.

                         Добро пожаловать в мир трусости и нерешённых проблем!

   Чуть ниже висит маленькая табличка: Открыто для всех.

Очень красивая девушка выходит чуть вперёд и вздымает перед собой правую руку ладонью к воротам. И почему-то я тоже повторяю её жест. Я поднимаю свою правую руку ладонью к воротам.

   Я вижу, как парк за воротами со всей мишурой и воздушными шариками, что застят людям глаза и свободное дыхание, вспыхивает ярким пламенем. Огромные языки жёлтого пламени в одно мгновение поглощают парк. Самой последней в языках пламени исчезла надпись буквами из кованой меди.

                         Добро пожаловать в мир трусости и нерешённых проблем!

   Мгновение спустя она тонет в жёлтом огне, не оставляя и следа.

Я понимаю, что теперь мне сквозь эти ворота не пройти никогда.

Я остаюсь здесь, на просторном солнечном проспекте. Пусть здесь больше никого и нет. Только я и очень красивая девушка. И мы оба счастливы. Очень счастливы, как бывает только во сне. Мне больше и не нужно.

   Яркие языки жёлтого пламени, пожирающего парк и его ворота, вдруг полыхают голубой вспышкой…

   Я и очень красивая девушка вновь стоим у громадного валуна на самом берегу обрыва перед безмерной водной гладью. Заходящее солнце заливает нас оранжевой краской, а тёплый ветер треплет наши одежды. Мы смотрим вдаль и улыбаемся. Мы счастливы.

   Мы действительно счастливы… 

 

*                   *                    *

 

   Утром я проснулся счастливый, будто сон продолжался.

Я знал, что ничто мне не мешает продолжать этот сон наяву. Просто надо ничего не бояться. К чёрту все страхи. К чёрту сомнения.

                                                               Не бойся.

   Я выбрал свой жизненный путь. Правильный он или нет – меня не волновало.

Просто я собирался взять от жизни всё, что возможно. Выжать её, как лимон, без остатка. До мельчайшей капельки.

   И к тому же, я всё-таки был уверен, что этот жизненный путь правильный. Единственно правильный.

   Жизнь трахала меня помаленьку, кончала на моё самоуважение…

Теперь я буду её трахать. Настал мой черёд.

   Спеша на работу, я прохожу мимо того самого места у «Юго-Западного», где ночью принял боевое крещение мой дух. Я даже на секунду останавливаюсь и окидываю кучку битого стекла взором. Просто так. Из чувства самоудовлетворения. По этой же причине я бросаю взгляд и на своё окно.

   Чёрт возьми, я доволен…

   В автобусе я ехал довольный-довольный самим собой. Я, наверное, улыбался во весь рот. А пассажиры, наверное, думали, что я псих.

   Ну и хуй с ними. Пусть думают…

Когда ты счастлив, тебе на всё насрать.

   На остановке «Московская горка», откуда до «Четвёрки» рукой подать, я выскальзываю из автобуса, а билет протягиваю какому-то парнишке, который как раз собирается войти в автобус. Я говорю: возьми. И он берёт…

   А я довольный-довольный самим собой, будто на крыльях, лечу на работу, где продаю себя в качестве журналиста.

 

 11

 

 

  Если ты журналист, пишущий статьи для печатных изданий, то должен знать некоторые правила построения текста.

   Читатель воспринимает журналистское произведение, интуитивно подчиняясь всеобщему закону гармонии, согласно которому наиболее важные смысловые элементы концепции располагаются по правилу золотого сечения.

   Ты должен мысленно или же наглядно вытянуть весь текст в одну колонку, представить его длину как рост человека и провести линию через сердце: это и есть линия золотого сечения. На этом месте обычно заканчивается описание ситуации - введение читателя в тему - и обозначается проблема произведения. На таком же расстоянии от конца текста всегда высказывается идея - истинная мысль автора, которая далее может быть развита, аргументирована.

   Читатель – не робот. Ему нужен эффектно преподнесённый материал. Не оставляй на своей совести сухие факты. Внеси в них динамику. Вдохни в них жизнь.

   Кто-то напишет: в результате сброса нечистот в реку значительно уменьшилась фауна здешней акватории.

   Ты же напишешь: под смрадным воздействием человеческих фекалий, захлестнувших местную речушку, сдохла вся рыба, сотни рыбаков и их семьи остались без пропитания. Нависла угроза возникновения холеры.

   Если ты испытываешь иррациональный страх перед холерой, то у тебя хорофобия.

Вдыхай в свою статью жизнь и динамику до тех пор, пока не раздуешь нечто весомое.

Вдыхай в свою статью жизнь и динамику до тех пор, пока не почувствуешь, что она уже настолько жива и динамична, что способна бегать по кабинетам чиновников и давать им пинки под зад.

   На экране телевизора – мой стэндап. Я стою на тропинке в Зелёной Роще, а рядом горит слабый костёр.

   В камеру я говорю: мало кто знает, что изначальный текст знаменитой песни "La Cucaracha" повествовал о мексиканском солдате, который отказывался идти в боевой поход, пока ему не выдадут очередную порцию "травки".

   "Травка" – это растение под названием Cannabis sativa, что переводится как "конопля полезная", продолжаю я говорить в микрофон. Человечеству она известна не одну тысячу лет. Ещё древние мореплаватели делали из конопли волокно под названием "пенька". Они плели из неё канаты и делали ткань. Именно в мореходстве конопля получила наиболее широкое применение, поскольку только из неё получается единственная натуральная ткань, не портящаяся при контакте с морской водой.

   На экране начинается видеоряд, где засняты огромные поля конопли в Чуйской долине.

   Мой голос за кадром продолжает: кроме того, можно использовать семена, мякоть и смолу конопли. Мякоть используется в качестве топлива и для производства бумаги. Семена годятся в пищу для человека и низших животных. Масло из семян может быть использовано как подсолнечное масло - в пищу и как основа для красок и лаков.

   Семена травки - очень питательный источник протеинов и незаменимых жиров. Многие народы выращивали травку ради ее семян, большей частью из них варят кашу, очень похожую на овсянку.

   Одна пригоршня семян конопли содержит дневную норму белков и жиров для нормального взрослого человека. На диете из семян конопли вегетарианец не нуждается в животной пище. Жиры семян уменьшают вероятность развития сердечных заболеваний. Именно из-за этих жиров птицы живут гораздо дольше, если их кормить семенами конопли.

   Листья конопли тоже могут быть использованы в пищу в качестве приправы, но не без некоторых психоделических побочных эффектов.

   Марихуаной считаются как раз листья конопли, её цветки и почки, поскольку все они при употреблении воздействуют на сознание, вводя его в состояние делирия.

   Согласно российскому законодательству, выращивать коноплю можно лишь, получив специальное разрешение в ГосНаркоКонтроле. Вот владеть растением конопли можно, но с определёнными оговорками. Так, в примечаниях к Уголовному Кодексу 1971-го года сказано, что марихуаной считаются любые части растения конопли БЕЗ центрального стебля. То есть, если стебель был на месте, то владеть таким кустиком - вполне законно.

   Позже, в примечаниях к УК 1991-го года, сказано, что "Каннабис – это верхушки растения конопли с цветками или плодами (за исключением семян и листьев, не сопровождающихся верхушками), из которых не была извлечена смола". Следовательно, современное законодательство позволяет нам пользоваться хотя бы семенами конопли и листьями без верхушек.

   Верхушки – это вот эти вот штучки, - я поднимаю перед камерой растение конопли и пальцем показываю, что же именно считать верхушками. Затем я поднимаю глаза и говорю прямо в камеру: наша милиция может не беспокоиться – этот куст, что сейчас у меня в руке, я предаю огню.

   Зелёное растение летит в костёр, что горит рядом со мной.

Споры о вреде и пользе «травки» ведутся уже много лет, продолжаю я, присаживаясь на раскладной стул у костра. Камера крупным планом показывает, как я «забиваю косяк» - потрошу сигарету «Балканская звезда» и засыпаю туда странного вида серо-зелёный порошок из сухой и тёртой травы.

   Пока эта процедура продолжается, я говорю: Споры о вреде марихуаны до сих пор продолжаются.

   Я «забиваю косяк».

Исследования показывают, говорю я, что и марихуана и табак вызывают сильное психологическое привыкание. Но физическое привыкание вызывает только табак. Марихуана его не вызывает.

   Вред физическому здоровью от марихуаны много сильнее, чем вред от табака. Но специфика употребления марихуаны такова, что на свете очень мало людей, которые бы употребляли марихуану ежедневно. Вот табак употребляют ежедневно. В итоге получается, что фактический вред физическому здоровью от марихуаны равняется вреду от табака.

   Но даже если имеет место случай многолетнего и интенсивного – минимум раз в день – употребления марихуаны, то психические отклонения, возникающие в данном случае, не являются необратимыми и не носят общественно опасного характера.

   На экране возникает видеоряд, мы его позаимствовали у пресс-службы таможни аэропорта «Кольцово»: невысокого роста смуглолицый сидит у стола. Руки его за спиной. На столе перед ним лежат три целлофановых пакета какой-то тёмной дряни.

   Мой голос за кадром: сегодня утром в аэропорту «Кольцово» на въезде был задержан гражданин Таджикистана Назар Назаралиев. При нём было обнаружено два килограмма гашиша.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь иностранцев, то у тебя ксенофобия.

    Гашиш (HSH) – это специальная смесь из пыльцы и смолы цветущей конопли. Существует в виде порошка, таблеток и пасты.

   На экране – лицо пресс-секретаря таможни аэропорта (меланхоличного вида девушка). Она говорит: Гражданин Таджикистана Назар Назаралиев пытался провезти через границу около двух килограммов чистого гашиша, но при досмотре сильно нервничал, чем и привлёк внимание сотрудников таможни.

   Мой голос за кадром: Партия гашиша в два килограмма не является чем-то особенно впечатляющим для екатеринбургского аэропорта. Не далее как три месяца назад здесь же была задержана гражданка Таджикистана, пытающаяся ввезти в Россию пять килограммов гашишного масла. А незадолго до того задержали другую женщину, гражданку России, пытавшуюся ввезти на территорию Российской Федерации семь килограммов опия.

   На экране – толпа людей самых разных возрастов. Над головами они держат плакаты с лозунгами «Наркокурьеров – на растерзание народу!» и «Не дадим губить жизни наших детей!». Рядом с толпой суетится екатеринбургский «бомонд» - Евгений Ройзман и Павел Кабанов, лидеры движения «Город без наркотиков». На заднем плане видны несколько джипов с эмблемой фонда – резвящийся белый дельфин… Единственное животное, помимо человека, убивающее себе подобных ради забавы.

   Голос за кадром: фонд «Город без наркотиков» организовал митинг у самого входа в аэропорт, хотя задержанного наркокурьера оттуда уже увезли.

   На экране – снова я. Я заканчиваю «забивать косяк», подношу его к костру, поджигаю и зажимаю в зубах.

Камеры Окунева показывает всё это крупным планом.

   Я делаю нерешительную затяжку.

Вообще-то, я не умею курить. Но специально для этого репортажа Окунев меня научил.

Чтобы я не закашлялся прям перед камерой.

   Я выпускаю изо рта облако дыма. Белёсый туман расплывается вокруг меня, а я с блаженством произношу: Гадость…

   Дальше я поясняю зрителю: На самом деле это не марихуана. Это тёртый лавровый лист. В раскуренном состоянии отдалённо напоминает мяту.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь растений, то у тебя ботанофобия.

Я говорю: Но как бы там ни было – марихуана, табак или лавровый лист, а курить вообще надо с умом.

   Во-первых, ни в коем случае не курите во время физических нагрузок и как можно дольше не курите после оных, поскольку в такие моменты дыхание становится очень интенсивным, и канцерогены, содержащиеся в дыме, проникают в самые отдалённые и очень уязвимые части лёгких.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь раковых заболеваний, то у тебя канцерофобия.

   Во-вторых, не курите на голодный желудок, тем более, утром натощак, так как продукты сгорания табака, смешиваясь со слюной и желудочным соком, поражают слизистую оболочку желудка, а, попадая в кишечник, сразу всасываются в кровь. По той же причине не курите во время еды.

   В-третьих, выбирайте сигареты с фильтром. Не докуривайте сигарету до конца. Выбрасывайте ее недокуренной на одну треть, так как именно в этой части скапливается наибольшее количество канцерогенов и никотина. Еще лучше выбрасывать сигарету сразу же после двух-трех затяжек.

   Я ловким щелчком отправляю липовый «косяк» в костёр. 

 

 

*                   *                    *

 

- Здравствуйте, чем могу быть полезен? – полное лицо немного напряжено – оно беспокоится. Это лицо принадлежит Мальцеву Юрию Владимировичу. Директору «Шейх-клуба».

   Узкая светлая комнатёнка. Стол с неисписанными бумагами, шкаф с непрочитанными книгами, диван с непримятым ворсом. Всё это и есть - маленький офис директора «Шейх-клуба».

  Я и мой друг-юрист Андрей - на пороге.

Судя по взгляду, Мальцев меня узнал. Моё лицо – моя визитная карточка.

Мальцев спрашивает: Решили репортаж снять о нашем клубе?

   Значит, узнал.

Я говорю: да.

- Что ж, проходите, - Мальцев делает жест рукой, приглашая сесть на диван, а сам проходит к столу и усаживается в кресло.

   Мы садимся на относительно мягкий серый диван.

   Мальцев скрепляет руки в замок и водружает их на крышку стола. Я вас слушаю, говорит он.

   Что ж, слушай, слушай, думаю я, а вслух, бегло взглянув на сидящего рядом Андрея, произношу: Юрий Владимирович, вход в ваш клуб для мужской части населения обходится в 200 рублей, так?

   Так, кивает Мальцев.

А вход для женской части населения обходится в 100 рублей, так?

   Так, кивает Мальцев.

Из каких соображений исходит данная ценовая политика?

   Данная политика исходит из того, говорит Мальцев, шевеля большими пальцами рук, сцепленных в замок, что мужчины в наш нелёгкий век хоть в чём-то должны идти на уступки женщинам.

   Директор клуба улыбается. Он думает, что говорит нечто чертовски умное и приятное любому слушателю.

Он улыбается, будто его уже снимают на камеру.

   И администрация клуба, продолжает Мальцев свою дешёвую тираду, посчитала своим долгом снизить входную цену для наших милых дам. Мы надеялись хоть таким образом сделать красивой половине человечества приятно.

Господи, он всё лыбится и лыбится… Будто кандидат в депутаты.

   Мальцев спрашивает: именно о нашей ценовой политике вы и хотите снять репортаж?

На моём лице – неопределённая гримаса.

   Да, почти об этом, киваю я, а затем указываю жестом на Андрея. Познакомьтесь, это Андрей Александрович, говорю я. Он юрист.

   Очень приятно, слабый кивок со стороны Мальцева. Только слепой бы не заметил, как напряглось его лицо в предчувствии беды.

   Когда тебя знакомят с юристом, и беда ещё не стучит в твою дверь, то значит, она уже на подходе.

   Андрей говорит: Юрий Владимирович, вы знакомы со статьёй 426 Гражданского кодекса?

   Вопрос – квазириторический. Хочешь – отвечай, хочешь – нет.

Мальцев решает ответить, он неуверенно мотает головой.

Андрей продолжает: статья 426 «Публичный договор». Пункт второй.

Он произносит первый и второй пункты 426 статьи по памяти.

   Ст.426.1 ГК РФ: Коммерческая организация не вправе оказывать предпочтение одному лицу перед другим в отношении заключения публичного договора, кроме случаев, предусмотренных законом и иными правовыми актами.

   Андрей внимательно смотрит в глаза директору «Шейх-клуба». Смотрит и продолжает.

   Ст.426.2 ГК РФ: Цена товаров, работ и услуг, а также иные условия публичного договора устанавливаются одинаковыми для всех потребителей, за исключением случаев, когда законом и иными правовыми актами допускается предоставление льгот для отдельных категорий потребителей.

Лоб директора аж блестит от мелкой испарины. Но Андрей продолжает.

   Согласно закону, льготниками могут быть пенсионеры, ветераны войн и труда, дети и студенты. А такой категории льготников как женщины в законе и иных правовых актах не предусмотрено.

   Потный директор пялится в крышку стола, опустив голову и поигрывая большими пальцами рук, сцепленных в замок. А Андрей продолжает.

   Ст. 19.2 и 3 Конституции РФ: мужчина и женщина имеют равные права и свободы и равные возможности для их реализации.

   Статье 19 Конституции РФ противоречит статья 22 Закона о Воинской обязанности и военной службе, в которой говорится, что призыву на военную службу подлежат исключительно граждане мужского пола.

   Глазки директора «Шейх-клуба» внимательно следят за круговыми движениями больших пальцев рук, сцепленных в замок. На его лбу выступает испарина.

   Андрей продолжает: согласно статье 426 пункту 5 ГК РФ, условия публичного договора, не соответствующие требованиям, установленным пунктами 2 и 4 настоящей статьи, ничтожны…

   Андрей замолкает.

   Он всё сказал.

Несколько секунд спустя директор «Шейх-клуба» поднимает глаза и смотрит сначала на Андрея, а потом на меня. Его лицо блестит от пота. Его глаза сияют тихой ненавистью.

- И что же вы хотите этим сказать? – спрашивает директор.

Теперь он явно понимает, что мы пришли сюда не репортаж снимать.

   Я думаю: что бы его охранники сделали с нами, если бы я не был репортёром с «Четвёрки»?

Но слава мне… Моё лицо – моя визитная карточка.

- Полагаю, мы можем не освещать данную проблему, - рассудительно киваю я, - если мы с вами кое о чём договоримся.

- И о чём же мы с вами договоримся? – тихо спрашивает директор.

   Его лицо блестит от пота. Его глаза сияют тихой ненавистью.

- Мы не будем раздувать из этого материала репортаж, если вы окажете нам совсем незначительную услугу, - Я делаю небольшую паузу, а затем продолжаю: - Сделайте так, чтобы и меня и Андрея Александровича (кивок в его сторону) пускали в ваш клуб бесплатно.

   Его лицо блестит от пота. Его глаза сияют тихой ненавистью.

- И, конечно же, напитки за счёт заведения, - добавляю я после некоторых раздумий.

   Статья 163.2,а Уголовного Кодекса РФ: Вымогательство, совершённое группой лиц по предварительному сговору наказывается лишением свободы на срок от трёх до семи лет с конфискацией имущества.

   Я смотрю прямо на директора «Шейх-клуба». Он смотрит прямо на меня.

   Его лицо блестит от пота. Его глаза сияют тихой ненавистью.

   Я думаю: что бы его охранники сделали с нами, если бы я не был репортёром с «Четвёрки»? 

 

*                   *                    *

 

   Я откидываю голову на спинку автомобильного сиденья – так, чтобы кровь из рассечённой десны оставалась во рту. Я смотрю на себя в зеркало заднего вида. Я скалюсь сам себе и вижу крепко сжатые зубы, по контуру облитые кровью. Тошнотворное зрелище.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь крови, то у тебя гемофобия.

   Я сглатываю.

Андрей заводит машину, и мы трогаемся.

   Рассечённая десна ноет тупой болью. В моё нутро изливается солоноватая жидкость.

Андрей, крутя руль, спрашивает: как самочувствие?

Я смотрю на себя в зеркало заднего вида. На свои кровавые зубы…

  Если ты испытываешь иррациональную боязнь красного, то у тебя эритрофобия.

Нормально, говорю я с лёгкой хрипотцой, стараясь не выронить изо рта ни капли.

   Я сглатываю.

Слава богу, ни один зуб не шатается. Имплантация дорого стоит.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь лечить зубы, то у тебя одонтофобия.

Вообще, удаление зубов и некротизация нервов ведут к ослаблению памяти.

Андрей смотрит на исчезающую под колёсами дорогу и говорит, пытаясь меня отвлечь: в США, в штате Индиана, число Пи на законодательном уровне приравнено к 4.

   Это он меня так отвлекает.

Я подношу к своим глазам две бумажки. Пытаюсь разглядеть, что на них написано.

   А ведь всё шло так хорошо.

   Доходчиво описали директору «Шейх-клуба» всю юридическую ситуацию вокруг его помощи женщинам.

   Я смотрю прямо на него. Он смотрит прямо на меня.

   Его лицо блестит от пота. Его глаза сияют тихой ненавистью.

   Я думаю: что бы его охранники сделали с нами, если бы я не был репортёром с «Четвёрки»?

   Директор клуба говорит: хорошо. Я выпишу вам ваши грёбаные пропуска.

На переднем сиденье машины я верчу перед глазами две бумажки. На них написано: предъявителю данного документа вход и аперитив бесплатно. Справа внизу - подпись директора и рядом - печать клуба.

   Всё получилось шоколадно.

Я и Андрей уходим из клуба, как и пришли – через служебный вход. Впереди крутые лестницы.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь потерять способность стоять, то у тебя басофобия.

На ходу вертя бумажки перед глазами, я оступаюсь и клюю верхней губой прямо в лестничные перила.

   Перед взором – туман, во рту – солоноватая жидкость.

Я сглатываю и, глядя на себя в зеркало заднего вида, улыбаюсь. Крепко сжатые зубы, по контуру облитые кровью, теперь почему-то добавляют мне уверенности в содеянном.

- А мы молодцы, - улыбаясь, говорю я, слегка булькнув.

- Да, - кивает Андрей, вертя баранку, - Напряжно было.

   Я сглатываю. Андрей мельком бросает взгляд на мою физию.

- Это тебя бог наказал за шантаж, - усмехается он.

- В Библии шантаж не запрещается, - булькаю я в ответ. – Там нет такой заповеди.

- Не шантажируй, - громко произносит Андрей и опять усмехается. – Современные законодатели были дальновиднее бога.

   Тёмно-зелёная «четвёрка» уносит нас от Парадной 12 всё дальше. Впереди - множество клубов и прочих ночных заведений. Нас там ждут. Нас ждут бесплатный вход и бесплатная выпивка. Мы полны энергии и задора.

   В такие моменты ты понимаешь, что жизнь надо прожить так, чтобы о ней можно было написать интересную книгу.

   Если тебе мешает твоя скромность – брось её к чёрту.

   Если тебе мешает твоя высокая мораль – брось её к чёрту.

   К чёрту совесть! К чёрту чужое мнение!

Жизнь коротка, и надо жить красиво…

 

*                   *                    *

 

   В течение следующей недели мы исколесили весь город, навещая ночные клубы разных сортов, где на входе непременно красовалась табличка «Юношам – вход столько-то, девушкам – столько-то».

   Мы ласково и технично давили на директоров этих клубов. И никто нам не отказывал. Мы были на коне.

   Всё проходило гладко, но в то же время у тебя возникло смутное предчувствие. Предчувствие того, что этот мелкий, но масштабный шантаж – всего лишь первая ласточка грядущих перемен.

   Бесплатный вход и бесплатная выпивка – просто детский лепет. Они тебе и не нужны в принципе. Для тебя это лишь метод самоутверждения. Повод для осознания собственной значимости в результате того, что ты подмял под себя всех этих важных людей. Людей, которые выше тебя на много голов.

   Это всё ерунда.

Чтобы чувствовать себя ещё более свободным, тебе нужны деньги. Большие деньги. Не тринадцать тысяч в месяц, а куда больше. Много больше.

12

 

Я смотрю на часы. 21:39…

Я говорю: скоро должен быть.

Если не решит поехать в сауну с девочками, замечает Окунев.

Не поедет, говорю я. Он примерный семьянин. Он верен своей жене…

   Нам нужен именно примерный семьянин. Нам нужен именно верный своей жене.

Ага, кивает Окунев и усмехается, все мы – примерные семьянины. Пока не встретим очередную одну единственную. А потом ещё одну, потом – ещё…

   Нам нужен именно тот, кто уже нашёл настоящую одну единственную.

Мой рот слегка приоткрыт, брови – два дугообразных шатра над хладнокровными глазами – я напряжён.

   Я пробегаю взглядом по улице Шейнкмана – слева направо, справа налево…

И почему ты решил, что он очень дорожит своей семьёй, спрашивает Окунев.

Это у него на лице написано, отвечаю я. Как минимум, он должен дорожить своей репутацией.

   Нам нужен именно тот, кто дорожит своей репутацией.

Окунев из-за угла бросает беглый взгляд на подъезд дома номер 2 по улице Куйбышева. Мы стоим совсем близко к этому подъезду. В десяти метрах. За бетонной коробкой электрогенератора. Со стороны подъезда нас не видно.

   Я пробегаю взглядом по улице Куйбышева – сверху вниз, снизу вверх…

Я напряжён.

Вот он, громким шёпотом произносит Окунев и мотает головой в сторону - на перекрёстке Куйбышева - Сакко-и-Ванцетти в свете заходящего солнца поблескивает серебристый корпус «Паджеро».

   Ага, киваю, это он.

Он – это Ветров Игорь Анатольевич.

Он – это супруг с десятилетним стажем.

Он – это отец двоих детей.

Он – это депутат городской думы…

   Джип приближается, и Окунев поворачивается к нему спиной, держа камеру очень низко, так, чтобы за ногами её не было видно. Я тоже ворочу лицо в сторону.

«Паджеро» проезжает чуть вверх по Куйбышева, сворачивает влево, проезжает шлагбаум и останавливается во дворе дома номер 2.

   Между нами – десять метров и бетонная коробка электрогенератора. За этой коробкой со стороны двора нас не видно.

   Окунев аккуратно вскидывает камеру на плечо и включает питание. Я достаю из сумки микрофон. Без проводов, без питания. Без всего… Просто микрофон.

   Я смотрю Окуневу прямо в глаза – через объектив видеокамеры, который он навёл на меня.

   Я подношу микрофон к своему лицу. Без проводов, без питания. Без всего… Просто микрофон.

Я произношу в микрофон: с богом.

Окунев кивает мне вместе с камерой, продолжая смотреть на меня через видоискатель.

Еле заметно он выглядывает из-за бетонной коробки электрогенератора и принимается крупным планом снимать то, как депутат и примерный семьянин Игорь Ветров выбирается из джипа, закрывает дверь и направляется к подъезду.

   Через объектив Окунев видит, как у самого подъезда стоит обворожительная блондинка в лёгкой светлой одежде. Она широкими глазами смотрит на Ветрова, приближающегося к ней.

Ещё несколько шагов и Ветров оказывается рядом с обворожительной блондинкой.

   Окунев снимает, как блондинка кидается на шею подошедшему депутату и целует его прямо в губы.

     Целует раз. Целует два…

Такая сентиментальная сцена. Такие сентиментальные кадры.

Правой рукой Ветров будто невольно касается тонкой женской талии.

     Целует три. Целует четыре…

Такая редкая сцена. Такие редкие кадры.

Ветров стоит у двери в подъезд, будто растаявший от нежных поцелуев.

     Целует пять. Целует шесть…

Такая скандальная сцена! Такие скандальные кадры!

Ветров аккуратно отталкивает обворожительную блондинку от себя.

   Жена Ветрова – брюнетка. И она лет на десять старше обворожительной блондинки.

Через объектив Окунев видит, как я быстрыми шагами приближаюсь к подъезду.

Как почти мгновенно оказываюсь за спиной у депутата.

   Окунев быстро, насколько это вообще возможно, поспевает за мной.

В видоискателе видно, как обворожительная блондинка из-за плеча депутата смотрит прямо в камеру. Её глаза расширяются до невозможных размеров. Она испуганно прикрывает рот рукой и быстрыми семенящими шагами исчезает из кадра.

   Депутат оборачивается.

Он видит в метре за своей спиной меня. В моей руке микрофон. Без проводов, без питания. Без всего… Просто микрофон.

   Лицо депутата – красное, будто его только что окатили кипятком.

Красное лицо смотрит на тебя. На микрофон, который ты тянешь к нему. На камеру.

Затем опять на тебя. На микрофон. На камеру…

   Самое сухое место на планете – долина Смерти, Калифорния. Но не в данный момент. В данный момент самое сухое место на планете – пересохший рот депутата Ветрова.

   Я спрашиваю: Игорь Анатольевич, здравствуйте. Это «Четвёртый канал». Как бы вы могли прокомментировать ситуацию, складывающуюся на рынке первичного жилья в Екатеринбурге?

   Я спрашиваю первое, что приходит на ум.

   Я тычу микрофоном в красное лицо, которое становится всё белее.

   Я жду ответа.

- На рынке жилья? – слова произнесены очень медленно и совсем хриплым голосом.

Самое сухое место на планете – рот депутата Ветрова, Екатеринбург.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь засухи, то у тебя ксерофобия.

Песочный язык еле ворочается в песочном рту. Глаза, как у сомнамбулы – две точки с отсутствующим взглядом.

- Да, на рынке первичного жилья, – киваю и тычу микрофоном в лицо, которое становится всё белее.

В видоискателе камеры видно, как на белом, словно известь, лице обозначились бордовые поцелуи сбежавшей обворожительной блондинки.

- Всё хорошо, - хрипло произносит депутат, пустыми глазами глядя в объектив камеры.

- Что ж, спасибо и на этом, - неожиданно резко произношу я, поворачиваюсь и ухожу…

   Вернее, начинаю уходить. Не ухожу, а именно начинаю уходить…

Я делаю второй шаг. Третий. Четвёртый…

Окунев пятится назад, продолжая ещё некоторое время с плеча снимать онемевшего депутата…

Я делаю восьмой шаг. Напряжение внутри всё нарастает.

   Девятый. Нарастает ещё больше.

Десятый…

- Секундочку, - вдруг доносится сзади хриплый голос.

Слава тебе, господи! Напряжение внутри меня мгновенно исчезает. Я останавливаюсь. Окунев тоже.

   Оклик «секундочку» был именно тем, ради чего я не ушёл, а только начал уходить.

- Да? – оборачиваюсь я.

- Я… - депутат замешкал. – Я…

   Я подхожу к нему. Окунев продолжает стоять в сторонке.

- Я хотел бы узнать, - всё ещё хриплым голосом произносит Ветров, тупо глядя на камеру в руках Окунева, - Вы и эту девушку сняли?

- Ту симпатичную девушку? – улыбаюсь и бросаю взгляд на Окунева. – Вроде бы, сняли.

Окунев кивает.

- Точно, сняли, - говорю депутату. – А что?

- Я её не знаю, понимаете? Прицепилась тут какая-то…

- Это не моё дело. Это ваша личная жизнь.

- Да нет, это не моя личная жизнь… Понимаете, это… А показывать вы её не будете?

- А что, это важно?

Ветров мнётся. Он мнётся, будто ты спросил его, примерного семьянина, как часто он трахает свою секретаршу.

   Он всё мнётся, и я решаю сказать сам.

- Пятьсот долларов, и девушки в репортаже не будет.

Мизансцена…

   Во рту депутата – сухость. Да и у меня влажность не самая высокая.

Меня награждают несколько озадаченных взглядов депутата.

   Замешательство в десять секунд.

Он вынимает из-за пазухи не слишком внушительный кошелёк, отсчитывает из него пятнадцать купюр достоинством в тысячу и отдаёт мне.

Я убираю их в карман джинсов.

- Значит, мы договорились? – спрашивает Ветров и сглатывает тугую слюну.

- Конечно, - киваю и круговым движением показываю пальцем на своё лицо в области губ. – Если у вас жена сейчас дома, то вам лучше туда не идти.

- А! - депутат вынимает из кармана платок и принимается стирать с лица помаду. – Огромное вам спасибо.

Он моргает своими добрыми глазами, вытирает лицо и невинно смотрит на меня.

- Да не за что, - опять киваю, разворачиваюсь, и мы с Окуневым неспешно исчезаем за углом дома, за тем самым, за которым скрылась обворожительная блондинка.

Некоторое время мы идём молча. Никто из нас не решается заговорить.

   Аромат маленькой победы дурманит.

Когда мы уже прошли около двадцати метров, я оборачиваюсь назад. Депутата не видно.

Окунев тоже бросает за спину тревожный взгляд. Затем он смотрит на меня и говорит: сейчас я стукну в священный бубен, и у нас появятся деньги…

   Широкая улыбка не расползается по моему лицу. Но очень того хочет. Я всё ещё слишком напряжён.

   Аромат маленькой победы дурманит.

- А мы молодцы, - говорю я и достаю из кармана джинсов пятнадцать тысяч рублей.

Отсчитываю и протягиваю Окуневу шесть тысяч.

- Класс… - тихо произносит Окунев, шелестя бумажками.

   Окунев похож на аморала?

Мы подходим к детскому саду на Шейнкмана. В руках у меня остаётся ещё девять тысяч.

   Ну и где же она?

Я верчу головой.

   Она должна быть где-то здесь.

Я озираюсь по сторонам. Окунев тоже.

- И куда она запропастилась? – недовольно спрашивает Окунев.

- Да должна быть где-то здесь, - говорю, продолжая оглядываться. – Она никуда не могла деться.

- Вон она! – Окунев тычет пальцем в сторону подъезда одного из домов.

Точно.

   Обворожительная блондинка в лёгкой светлой одежде. Она видит нас и идёт навстречу. Она машет нам рукой.

- Свои три тысячи она справедливо заработала, - говорит Окунев, пока блондинка от нас в двадцати метрах. – А ведь она и впрямь ничего. Я бы ей впендюрил.

Он шутливо косится на меня.

- Знаешь, вот так вот, - Он выпускает через плотно сжатые губы воздух, издавая пукающий звук, и расплывается в самодовольной ухмылке.

   Окунев похож на аморала?

Она в десяти метрах от нас.

   Я говорю: ну и впендюрь. Только отдай ей за это четверть всего сегодня заработанного.

Окунев охает: лучше жене бесплатно впендюрю.

   В напоминание он демонстрирует мне кольцо на безымянном пальце правой руки – знак того, что у него когда-то, возможно, была любовь.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь женитьбы, то у тебя гамофобия.

Марина приближается к нам и сходу спрашивает: ну как? Отдал?

   На лице Окунева всё и так написано.

«Всё прошло успешно» написано на его лице маленькими складками мимических морщин.

   Протягиваю ей три бумажки в тысячу каждая. Говорю: спасибо. Я говорю: мы бы без тебя никак.

   Да ладно, отвечает она и улыбается, пряча зелёные бумажки в сумочку. Вы, ребята, молодцы, добавляет она. Хорошую затею придумали. Да и девушке непыльной работёнки подкинули.

   Я говорю: спасибо тебе ещё раз. Говорю: может, ещё увидимся.

Конечно, увидимся, улыбается Марина. Если ты этого захочешь.

Поворачивается и уходит.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь влюблённости, то у тебя филофобия.

   Окунев чуть не зеленеет от зависти. Периферическим зрением я вижу, как большой палец его правой руки начинает нервно прокручивать обручальное кольцо по безымянному.

   Марина, окликаю блондинку, ты бы согласилась поучаствовать в этом ещё раз?

Секундное размышление, несколько шагов в мою сторону и ответ «да». Она щёлкает меня по носу.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь сексуальных приставаний, то у тебя контрелтофобия.

Она говорит: с тобой бы я и бесплатно время провела. Она говорит: вы знаете, где меня искать.

Поворачивается и уходит.

   Я знаю, где её искать.

   На Малышева. Каждый день после 23:00…

Марина – проститутка. Мы подобрали её три дня назад. Объяснили, что и как нужно делать. Пообещали, что вся операция уложится в час. За этот час - три тысячи.

   Три тысячи – совсем неплохо для внеурочного времени, ведь рабочая ночь Марины начинается только в 23:00.

Тебе она бесплатно, значит, готова, фыркает Окунев. Ну, ну…

   Окунев похож на аморала?

Я прикидываю.

За один день (за один час) мы получили по шесть тысяч. Для журналиста с «Четвёрки» это совсем неплохо.

Я прикидываю.

Дело перспективное. Так просто завязывать с этим нельзя.

   Аромат маленькой победы дурманит так, что тебе кажется, будто тебе всё теперь по плечу.

   Ну да разве это не так?

Что тебя сдерживает?

Если тебе мешает твоя скромность – брось её к чёрту.

Если тебе мешает твоя высокая мораль – брось её к чёрту.

   К чёрту совесть! К чёрту чужое мнение!

Будь самим собой.

   Я спрашиваю Окунева: Серёга, ты сейчас куда? Домой, отвечает. И затем сам спрашивает: а ты куда?

   Я подсчитываю финансы, имеющиеся на руках. Я вспоминаю, в какой ночной клуб поблизости меня должны пустить бесплатно…

Я отвечаю: резвиться…

   Екклесиаст 11:9: Веселись юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей…

   Прислушайся к совету мудрого Соломона…

   Давай, проживи жизнь так, чтобы…

 

 

*                  *                    *

 

… Чтобы пена изо рта валила!

… Чтобы сердце долбило, как сумасшедшее!!

… Чтобы бешеные ритмы колотили по твоим ушам!!!

Вокруг тебя хаос.

   Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

Огни вспыхивают то тут, то там. То тут, то там. А ещё там…

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь вспышек света, то у тебя селафобия.

Бац! Бац! Бац!

   Ужасные ритмы – повсюду. И тут, и там.

И там тоже…

   Бац! Бац! Бац!

Если ад и существует, то это именно здесь.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь ада, то у тебя гадефобия.

Но нынешняя молодёжь ада не боится. Она здесь - как рыба в воде.

Ад – это её естественная среда обитания.

   Бац!! Бац!! Бац!!

Ад – это её единственная среда обитания.

   Бац!!! Бац!!! Бац!!!

Ты ничего не пьёшь. Просто сидишь за столиком. Сидишь и смотришь.

   Огни вспыхивают то тут, то там. То тут, то там.

А ещё там…

   Смотришь, как молодёжь под адские симфонии извивается в конвульсиях – предсмертных и послесмертных.

   Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

Бац! Бац! Бац!

Худые и не очень тела извиваются под громкие удары барабанов. Под жуткие партии баса, искажённого электронными модуляциями и портаменто.

   Мимо твоего столика проплывают две молоденькие девочки. Совсем молоденькие.

На мгновение останавливаются рядом с тобой и смотрят по сторонам. Ищут свободный столик. Их взгляд падает на тебя. Ты смотришь на них – они смотрят на тебя.

   Две молоденькие девочки… Совсем молоденькие.

Соски детские – по 1 руб. 20 коп. за штуку.

Только вчера окончили школу, думаешь ты. А уже ищут, кто бы их напоил и станцевал. Кто бы оплатил им хорошо проведённый вечер. И ночь тоже…

   Ты вспоминаешь проститутку Марину. Она говорит: с тобой бы я и бесплатно время провела.

   Одна из девочек наклоняется над столиком…

   Ужасные ритмы – повсюду. И тут и там.

   Бац! Бац! Бац!

Она искривляет рот. Что-то спрашивает у тебя…

   Огни вспыхивают то тут, то там. То тут, то там.

А ещё там…

   Ты ни черта не слышишь. Ты искривляешь рот. Ты спрашиваешь: что?

Ты слышишь: с вами можно сесть?

Эта девочка смотрит на тебя. Улыбается. В её глазах – паскудство и стервозность.

   Её подруга – ломти сала, нависшие над джинсами с заниженной талией. Глупый взгляд. Глупая улыбка. Нос картошкой. Вокруг глаз – трёхмиллиметровый слой какой-то синей херни. Красавица, в общем…

   Соски детские – по 1 руб. 20 коп. за штуку.

Девочка смотрит на тебя. Улыбается. Она ждёт ответа на вопрос. Она уверена, что ты скажешь «да».

   Нет, говоришь ты. Говоришь: идите на хуй. Делаешь два высокомерных выпроваживающих движения кистью правой руки.

Ты смотришь на них – они смотрят на тебя. Твою мать, как же ты их ненавидишь!

   Бац! Бац! Бац!

Ужасные ритмы – повсюду. Адские симфонии.

С возмущёнными лицами девочки отваливают от твоего стола. Одна виляет аппетитной попкой, другая – салом над джинсами с заниженной талией.

   Чего они хотят от жизни?! Любви и ласки, да доброй сказки? Хотят найти своего единственного? Родить ему двоих симпатичных малышей? Прожить с ним всю оставшуюся жизнь, разделяя горе и радость? Ждать, если придётся? Терпеть, если придётся?

   Ты смотришь кругом.

Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

Бац! Бац! Бац!

Если ад и существует, то это именно здесь.

   Ты смотришь кругом. Ты что-то пытаешься разглядеть во всей этой кутерьме.

Бац!! Бац!! Бац!!

   Ты пытаешься что-то найти среди груды извивающихся тел.

Бац!!! Бац!!! Бац!!!

   Что же ты ищешь? Умный взгляд, полный понимания и сильной воли?

Взгляд той, которая последует за тобой хоть в адское пекло? Взгляд той, которая в самые трудные моменты всегда будет рядом? Взгляд той, в лице которой ты всегда найдёшь поддержку?

   Что же ты ищешь?

      Взгляд одной единственной?

Твою мать!!! И откуда только такие мысли в твоей башке?!

В неожиданно накатившей волне гнева ты сплёвываешь порцию жидкости прямо на стол.

   Жидкости?

Ты осматриваешь свой стол. Ты видишь, что он уже заставлен всякими рюмками, баночками и стопками. Все они пусты. В твоей руке – недопитая рюмка текилы.

   Ты же не пьёшь, пролетает в твоей голове возмущённая мысль. Откуда здесь вся эта дрянь?!

   Пытаешься привстать. Понимаешь, что уже нетрезв.

Ногами управлять трудно, будто они из свинца.

   5-6 капель нашатырного спирта на стакан воды – мгновенно поднимут на ноги даже мертвецки пьяного.

   Пока мозжечок пытается скорректировать твои движения, в голове происходит баталия.

Одна единственная! Да откуда ей здесь взяться?! В этом гадюшнике!

   Ужасные ритмы – повсюду. И тут и там.

Бац! Бац! Бац!

   И там тоже…

Бац! Бац! Бац!

   Ты вспоминаешь слова брата. Он говорит: женщинам нужен только хороший секс да хороший достаток…

Одна единственная? Да откуда ей вообще где-то взяться?!

Ты едешь с братом на машине. Он показывает тебе пальцем на какой-то дом по Белореченской. Он говорит: в этом доме я драл тётку.

   Едешь по Щорса… В этом доме.

   Едешь по Сурикова… В этом доме.

   А ещё там, там и там…

Господи, да почему тебя это так бесит?! Почему?!?!?!?!!!!!!!

   У тебя появляется сильное желание найти среди беснующейся толпы тех двух сосок, что совсем недавно маячили перед тобой. Тебе охота вломить им. Прямо там, среди толпы…

   Пока ты стоишь на ногах, приводя в порядок вестибулярный аппарат, рядом со столиком появляется еле стоящий на ногах тип. Он стоит к тебе спиной. Он шатается и смотрит куда-то в глубину зала.

Огни вспыхивают то тут, то там. То тут, то там. А ещё там…

   Вломить хотя бы ему?

Вокруг тебя хаос.

   Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

Ты наклоняешься вперёд, протягиваешь через столик руку, цепляешься за ремень его брюк и с силой дёргаешь на себя. Он валится спиной на твой стол. На рюмки, стопки и баночки…

   Ужасные ритмы – повсюду. И тут и там.

И там тоже…

   Бац! Бац! Бац!

Если ад и существует, то это именно здесь…

 13

 

  На экране телевизора – мой репортаж.

   Крупным планом - здание мэрии. Мой голос за кадром: мало кто знает, что слово "бедлам" имеет английское происхождение и своими корнями уходит аж в Библию.

   Всё дело в том, что ещё в далёком тринадцатом веке в Англии была построена церковь Святой Марии Вифлеемской, которая позже была переоборудована в дом для душевнобольных. А слово "Вифлеем" на среднеанглийском языке звучало как "Betlehem". Отсюда и пошло – "бедлам" как дурдом.

   На экране возникает возбуждённое лицо депутата Рената Сейфулина, который, брызгая литрами слюны, верещит рядом с кабинетом думских заседаний: Это не дума, а дурдом какой-то! Превратили идею народных заседаний в обыкновенный базар! Где такое видано! Орут! Перебивают! Кроют матом! Это же настоящий бедлам!

   На экране возникает нарезка из кадров думских заседаний: мелькают лица известных депутатов городской думы, сидящих за одним длинным столом в виде огромной буквы "О". Кто-то шепчется с соседом, кто-то смеётся во весь рот и в экстазе стучит себя по коленке, кто-то с откровенной скукой пялится на часы, а кто-то глубоко задумался и так же глубоко суёт палец в ноздрю, пытаясь наковырять там несколько тысяч мёртвых лейкоцитов.

   Мой голос за кадром: в обычные дни зал думских заседаний представляет собой самый обычный зал думских заседаний.

   Кадры из нарезки заканчиваются, и на экране возникает лицо Александра Хабарова – эдакий опухший медвежонок с наивными представлениями о жизни.

   Мой голос: но сегодня заседание городской думы пошло не по регламенту.

На экране разворачивается сцена: депутат Хабаров, сидящий по одну сторону стола, глазками, исполненными интеллекта, сверлит маленькие дырочки в депутате по фамилии Бура, сидящем по другую сторону стола в виде огромной буквы "О".

   Оба депутата адресуют друг другу разные высокоинтеллектуальные фразы.

Хабаров: Чё?!

Бура: Чё?!

Хабаров: Ты чё дерзишь?!

Бура: А ты чё?!

Хабаров: Ты поговори мне тут!!!

Бура: что-то невнятно бормочет…

   На экране возникает лицо миловидной женщины средних лет. Внизу титр: Антонина Ленская. Директор Уральского Центра Лингвистики.

Далее следуют её комментарии к увиденному, но мне их слушать не охота. Я отматываю плёнку со смонтированным репортажем в конец.

- Что это с твоим лицом? – раздаётся сзади удивлённый женский голос.

Это Женя Рянцева. Я и не заметил, как она вошла в монтажку.

Я смотрю на неё. Думаю, что ответить…

   Конечно же, упал, киваю я.

Улыбаюсь. Разбитые губы натягиваются и приносят незабываемые ощущения.

- Упал? – Женя мне, кажется, не верит.

Ещё секунду она стоит молча и разглядывает мою физию, а потом спрашивает:

- Надеюсь, ты стэндап сегодня не делал?

Нет, опять улыбаюсь и мои губы опять… Незабываемые ощущения…

- Ты следи за собой получше, - с обеспокоенным видом кивает Женя и открывает дверь монтажки, собираясь уходить. – А ты, кстати, Гуцала не видел? Мне он нужен.

- Он с Вяткиным укатил на репортаж.

- А... Ну ладно. Береги себя.

Я говорю, спасибо, и Женя исчезает за дверью.

Ещё некоторое время смотрю ей вслед. Она мне нравится, эта Женя Рянцева. Как хочется, чтобы она присела рядом, склонилась надо мной, пошептала что-нибудь бабкино на разбитую губу… Ан нет! Не моё!!!

   Я трогаю разбитую губу пальцем. Я вспоминаю сегодняшнее утро…

 

 

*                   *                    *

 

Над ухом надрывается мобильный. Красивая мелодия вырывает меня из небытия. Открываю глаза и вижу, что аппарат лежит прямо у моего лица. Нехотя беру его в руку.

   Голова гудит.

Алло, хриплым голосом говорю я. Я не взглянул на показания АОН. Я говорю: кто это?

   Кто это, переспрашивает меня на том конце голос? Это голос Окунева. Он говорит: ты где? Говорит: я тебя потерял. Говорит: ты уже на полчаса опаздываешь.

   Я пытаюсь открыть глаза шире. Плохо получается. Я спрашиваю: а сколько сейчас?

Почти двенадцать, с раздражением отвечает Окунев. Ты где? Ты скоро будешь?

   Пытаюсь открыть глаза шире. Плохо получается…

Буду, совсем тихо произношу я и отключаю телефон.

   Пытаюсь открыть глаза… Вроде бы, получается…

Я – в неглиже развалился на мягкой кровати. Ниже пояса я сокрыт под простынёй.

   Где я? Апартаменты мне не знакомы.

Где-то, наверное, на кухне, шумит вода. Я поднимаюсь с кровати, инстинктивно стараясь производить как можно меньше шума, подбираю с кресла свои трусы и забираюсь в них…

   Голова гудит. Но на похмелье не похоже.

На кухне у раковины стоит девушка в одной рубашке. Она полощет листья салата. Один лист она кладёт себе в рот. Деловито жуёт. Полощет остальные и даже напевает какую-то мелодию. Не знаю, какую именно.

   Голова гудит. Но на похмелье не похоже.

Тут она оборачивается, почувствовав моё присутствие.

- А… Ты уже встал, - говорит она с набитым ртом. – А я тут завтрак готовлю.

   Кивком показывает на листья салата в раковине. Это она называет завтраком. Просто анорексическое пиршество какое-то.

   Любишь зелень, спрашивает она?

Её лицо мне знакомо. Симпатичное такое. Утончённое. Лет двадцати шести. Но где…

   Голова гудит. Но на похмелье не похоже.

Начинаю вспоминать вчерашнюю ночь…

   Шикарные апартаменты погружены во тьму. Форточка открыта. На кровати двое. Я и она.

Я "жарю" эту красавицу. Раз-два, раз-два – чёткие ритмические движения. Фрикции.

   Она обтирает руки полотенцем и показывает на стол. Садись, говорит. Кофе нет, а только чай. С кардамоном, с корицей и каркаде…

Она стонет подо мной. Её ноги – на моих плечах. Офицерская поза. Это единственная поза, из которой возможна стимуляция точки S.

   Точка S - высоковозбудимая эрогенная зона на наружной трети передней стенки влагалища, с обратной стороны лобковой кости.

Неловким движением сажусь за стол. Пытаюсь открыть глаза ещё шире. Девушка смотрит на меня и, обтирая руки полотенцем, улыбается. Она говорит: ты чего такой растерянный? Говорит: ты помнишь, что вчера было?

   Раз-два, раз-два – ритмические движения. А теперь повиляем попкой. Вот так! Вот так!

   Она об этом? Помню ли я это?

Точка S встречается не менее чем у 40% женщин.

   Помню, хриплым голосом отвечаю я и протягиваю руку к чему-то, напоминающему булочку с джемом. Подношу ко рту…

У 10% женщин точка S – единственная эрогенная зона влагалища.

   Пытаюсь открыть рот шире и чувствую резкую боль в нижней губе.

На западе точка S называется точкой G – по первой букве фамилии гинеколога Грефенберга, впервые её описавшего в 1950-ом.

   Убираю булочку ото рта и аккуратно трогаю нижнюю губу. Она разбита…

Лицо партнёрши подо мной раскраснелось. Её рот широкими движениями ловит воздух.

А как зовут эту красавицу? Какое у неё имя?

   Хоть убей, не помню.

Я это делал в презервативе? Или нет?

   В презервативе?..

   Я трогаю свою губу и растерянно смотрю на красивую девушку, стоящую посреди кухоньки.

Зачатия можно избежать, если перед коитусом ввести во влагалище дольку лимона или, тампон, промоченный содой. Главное - изменить среду влагалища на более щелочную или на более кислую, чтобы обездвижить сперматозоиды. Это называется химической контрацепцией. Эффективность – около 70%…

Я трогаю свою разбитую губу, продолжая в левой руке держать булочку с джемом.

   Это со вчерашнего вечера, говорит мне красавица, отбрасывает полотенце и садится рядом. Ты помнишь, спрашивает она?

Я смотрю на неё. Я пытаюсь вспомнить.

   Голова гудит. Но на похмелье не похоже.

Сразу после коитуса женщина может подмыться собственной мочой. Моча имеет кислую среду. Она нейтрализует сперматозоиды.

Да, да… Я помню ночной клуб.

   Ужасные ритмы – повсюду. И тут и там.

И там тоже…

   Бац! Бац! Бац!

   Женская диета, на 30% состоящая из гороха, оказывает противозачаточное действие.

Я помню, как кто-то завалился на мой столик. На банки, стаканы и рюмки…

Как меня это взбесило. И потом драка. Смутно. Размыто.

   Голова гудит. Но это не похмелье. Это от драки.

Красавица смотрит на меня. Улыбается. Наливает мне в стакан кипятка из чайника.

Чай только в пакетиках, напоминает она и кивком указывает на три картонные коробочки, стоящие на столе у стены. С кардамоном, с корицей и каркаде…

   Она смотрит на меня. Я смотрю на неё.

Спросить что ли её имя? Но как-то это неприлично…

   Раз-два, раз-два – ритмические движения. А теперь повиляем попкой. Вот так! Вот так!

   После всего, что между нами было, вдруг спрашивать имя… Это даже как-то грубо.

Я бросаю себе в стакан пакетик каркаде. Без сахара.

   Я это делал в презервативе? Или нет?

   В презервативе?..

Ложечкой аккуратно придавливаю пакетик к донышку стакана.

   Зачатия можно избежать, если сразу после коитуса ввести достаточно глубоко во влагалище ирригатор и пустить струю воды. Затем воду нужно с силой исторгнуть из себя. Она выльется вместе с эякулятом.

   Температура воды должна быть от 28 до 37 градусов Цельсия.

Лучше, если в воду добавить уксус (2-3 столовые ложки на 1 литр).

Можно добавить лимонной кислоты (2-5 граммов на 1 литр).

А можно и однопроцентный раствор квасцов…

   Пока я ложечкой придавливаю чайный пакетик к донышку стакана, красавица поглощает свою булочку с джемом, запивает её чаем и говорит:

- Мой муж на неделю смылся в Москву. По делам. Он весь из себя деловой. Бизьнесьмен, - она специально произносит это слово с мягкими знаками. Она кривит своё лицо – ей явно противен её муж. Она ещё что-то говорит. Но я не слышу. Я размазываю пакетик чая по донышку и думаю…

   Я думаю о том, какая же она дура, эта красавица. Наверняка выскочила замуж за какого-нибудь стареющего дяденьку, но с толстым кошельком. Теперь живёт красиво, нужды ни в чём не знает. Почти ни в чём. Всё у неё есть, но нет жизненного задора. И ещё одной мелочи не хватает.

   Счастья нет.

Скучно как-то. Аж удавиться хочется.

Вышла по расчёту. Неужто все они такие?

- Он на меня вообще внимания не обращает, - говорит она. Говорит это не мне, а куда-то в пустоту – взгляд её не здесь. Она откусывает кусок от булочки, жуёт и запевает чаем. – Богатей вонючий. Пердун старый.

Вышла по расчёту. Неужто все они такие?

   Когда ты всё это понимаешь, то тебе становится тошно. Так тошно, будто ты полными лёгкими втянул в себя аромат из банки копчёных шпрот, неделю закупоренной простоявшей на солнцепёке.

   Ненавидеть капитализм стóит хотя бы за то, что при нём всё продаётся и всё покупается. В-С-Ё!

Я красивая, спрашивает красавица? Отчаяние в её голосе. Она спрашивает: я тебя привлекаю?

Пиздец! Ты драл её всю ночь, а она спрашивает: я тебя привлекаю!

   Голова гудит.

Пытаюсь открыть глаза шире.

Ты очень красивая, хрипло говорю я, ощущая, как шрам на нижней губе разрывается и причиняет боль.

   До боли красивая, добавляю я, морщась.

Подношу ко рту булочку и пытаюсь укусить. Получается. Больно только очень.

   Тогда почему он на меня совсем не обращает внимания, спрашивает красавица? Почему мы никогда не ездили с ним заграницу? Почему мы до сих пор не завели детей?! Он только трахает меня и всё!!!

Я делаю глоток чая. Каркаде… Говно… Совсем забыл, что я его не люблю.

Каркаде (суданская мальва) обостряет заболевания дёсен.

- Почему?! Ты скажи! – всё не унимается красавица. Она выжидающе смотрит на меня.

- Почему? – переспрашиваю я хриплым голосом и откашливаюсь. – Да, наверное, всё дело в том, что…

Я замолкаю. Не решаюсь продолжить свою мысль.

А, гори всё синим пламенем! Настроение и так ни к чёрту.

- Скажи, ты знаешь, что такое семантика? – спрашиваю я. - Что такое вакуоль? Что такое тромбофлебит? Индульгенция? Инкунабула? Сколько лет на Плутоне длится день? В каком городе убили Кеннеди? Кто такой Евгений Киселёв? Кто такой Киссинджер? Сколько человек проживает в России? Где находится Турция? Что такое…

   Каждую фразу я произношу всё громче. Гнев берёт надо мной власть. Я замолкаю. Лучше, заткнусь.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь обедов и обеденных разговоров, то у тебя дейпнофобия.

Красавица с изумлением смотрит на меня. Её мозг пытается соображать.

- А причём здесь это всё? – спрашивает она после трёхсекундного замешательства.

- Нет, ты знаешь хоть что-нибудь из того, что я спросил?

Она напрягается. Думает.

- Вроде бы, где-то возле Америки…

- Что возле Америки? – в недоумении переспрашиваю я.

- Турция…

Я уже не пытаюсь открыть припухшие глаза шире. Они и так широки донельзя. Я онемел.

- Ты дура, - даже как-то равнодушно констатирую я, неподвижно выпученными глазами глядя прямо на красавицу. – Тебя только трахать и всё.

   Фарфоровая чашка вскользь ударяет меня в лоб. Хорошо, что в ней чай уже допит.

Чашка падает на пол, не разбившись, а я сижу и смотрю куда-то в пустоту.

   Я шокирован, надо сказать. Я сижу и молчу. В моей руке – надкусанная булочка с джемом.

- Козёл! – визжит красавица, вскакивает со стула и убегает из кухни. Уже оттуда она кричит: сейчас позвоню мужу, и его люди тебе все кости переломают!

   Я трогаю ушибленный лоб и думаю: конечно, звони мужу. Он же сам тебя за все эти дела выебет. А потом с грустью добавляю: выебет. Сначала тебя, а потом меня.

   Я откусываю булочку и запиваю чаем. Каркаде… Ну и говно этот чай!

Красавица ещё что-то орёт из комнаты, сыплет в мой адрес угрозы. Я вижу, как из комнаты вылетают мои джинсы и падают на пол прихожей. Вслед летят носки и футболка. Убирайся отсюда, сука, орёт она.

   Жуя булочку, я встаю и подбираю джинсы. В заднем кармане я чувствую упругую упаковку.

   Я делал это без презерватива! О, Иисус!

Возвращаюсь за стол и вынимаю из кармана упаковку презервативов «Avin intim».

Я жую булочку и смотрю на красивую картинку на упаковке. Что-то, принадлежащее кисти Бориса Вальехо…

   Потом смотрю на надписи с оборотной стороны.

   3 тонких презерватива с пупырышками, продлевающих удовольствие, из натурального латекса, с клубничным вкусом.

   С клубничным вкусом… Гм…

Пока я вынимаю один презерватив из упаковки, красавица всё орёт из комнаты. Видимо, у неё истерика. Вслед джинсам, носкам и футболке летит ветровка. Тёмно-синяя ветровка… У меня такой не было.

   Неужто я вчера у кого-то её «отработал»?

Чтобы больше тебя здесь не было, орёт из комнаты красавица.

Я разворачиваю презерватив, растягиваю его на всю длину и нюхаю.

   Клубника… Ммм…

Бросаю его в стакан с чаем и начинаю утапливать ложечкой.

Звонит мой мобильный. Он звонит из той комнаты, где…

             Хренакс!!!

А вот и мой мобильный. Врезался в стену прихожей, разлетелся на несколько кусочков и упал на пол.

   Лежит и продолжает звонить.

Я подбираю его и вижу показания АОН: Гирфан.

Да, отвечаю я хриплым голосом.

Привет, громко рапортует Гирфан. Как дела? Чем занимаешься?

Спешу на работу, отвечаю я и вспоминаю, что мне действительно надо спешить. Я отхлёбываю чай. Каркаде с клубничным презервативом…

   Да, аромат клубники слабо, но всё же чувствуется. Стало чуточку лучше. Сахару надо добавить.

   Сегодня вечером, говорит Гирфан, у меня встреча с тем рыжим из церкви, помнишь?

Я киваю, но он меня не видит. Я говорю: помню.

   Я насыпаю в стакан две ложки сахара и аккуратно размешиваю.

Он собирается меня познакомить со своими друзьями, продолжает Гирфан, с единомышленниками по атеизму. Ты пойдёшь?

Во сколько, спрашиваю и делаю глоток клубнично-презервативного чая.

В восемь у «Рубина».

Постараюсь быть, опять киваю я.

Ладно, до встречи. Гирфан отключается.

   Пошёл вон отсюда, взвизгивает дура уже из прихожей и коряво отпинывает в сторону мои носки, футболку и не мою ветровку.

Хорошо, хорошо, киваю я, делаю последний глоток чая и подхожу к ней.

   Я делал это без презерватива.

От нежелательной беременности можно защититься так-то и так-то, но как защититься от нежелательной венерической болезни?

Я смотрю на неё, она – смотрит на меня. Её взгляд взбешён.

У тебя случайно никакой заразы нет, спрашиваю я.

             Хренакс!!!

Удар наотмашь по моему лицу.

   Губа у меня разбита. На лбу – продолговатая красная отметина. С такой физией стэндап не сделаешь. 

14

Да раньше я сам был примерным христианином, говорит крепкий парень в очках, сердечно прикладывая руку к груди. Я молился, говорит он, ставил свечи, а потом стал замечать всякие нестыковки в Библии.

   Ага, кивает в знак согласия рыжий, у меня та же история.

Естественно, я начал штудировать Библию подробнее, продолжает очкарик. Ему на вид лет двадцать пять.

   Причём, поначалу я штудировал Библию с целью устранения нестыковок, говорит он. Но получилось всё совсем наоборот. Число нестыковок только увеличивалось. Сомнения разрывали меня на куски.

   А потом понимаешь, что всё христианство – говно, резюмирует рыжий, основываясь на собственном опыте. Говно, которым нам подменяли пищу.

   Нас шесть человек. Я, Гирфан, рыжий, его друг очкарик и ещё два молчаливых типа.

Мы сидим в летнем кафе у «Рубина». Уже почти десять вечера, но на улице всё ещё светло и даже жарко.

   Рыжий сотоварищи периодически бросают взгляд на мою физию. Наверное, их напрягают следы побоев на ней.

Я слушаю их беседу, но слушаю вполуха. Мои мысли где-то далеко. Или их вообще нет. Денёк выдался трудный.

   Периодически я смотрю в сторону одной из официанток, что снуют у барной стойки и между столиками. Невысокая брюнетка, утончённые черты лица, и глаза… Очень грустные глаза. Таких грустных глаз я не видывал давненько. Эти глаза грустны возвышенной грустью. Не той грустью, что возникает из-за того, что она рано встаёт, работает на износ, периодически выслушивая разные оскорбления со стороны нетрезвых посетителей. Нет, это совсем не та грусть… Грусть в её глазах иная. Возвышенная. Будто судьба разлучила её с человеком, которого она на самом деле любила. Не просто любила, как любит современная молодёжь. А именно любила на самом деле. Иначе сказать нельзя.

   Гирфан говорит: я сам впервые заметил нестыковки в Библии около четырёх лет назад.

Помню, я обнаружил расхождение между Евангелиями. Описывая распятие Христа, Матфей, Марк и Лука пишут, что никто не приближался, а все только смотрели издали. У Иоанна же написано, что он лично стоял у распятого Христа. Там ещё мать его была и шлюха эта, Мария Магдалина.

Евангелие от Матфея 27:55: Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему.

 Евангелие от Марка 15:40: Были тут и женщины, которые смотрели издали...

                … от Луки 23:49: Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это.

   Это классический пример, кивает очкарик. Первые три Евангелия потому и зовутся синоптическими, что они сходны между собой. А Евангелие от Иоанна стоит особняком от этих трёх. У меня на этот счёт аж целая теория есть. Вот, к примеру, Иоанн на протяжении всего повествования своего имени не называет. Вместо этого он пишет «любимый ученик Христа». Это какая же наглость для смиренного апостола! Даже сейчас, во время повальной безнравственности и Интернета, мало кто позволит себе такую дерзость, называя себя любимым учеником кого бы то ни было. Но и это фигня… Большинство исследователей Библии сходятся во мнении, что синоптические Евангелия показывают нам Христа в первую очередь как человека. В них Христос даже называется Сыном Человеческим. А вот у Иоанна Христос предстаёт перед нами в божественном образе. Только там Христос называется Сыном Божьим. В синоптических Евангелиях Иисус никогда не говорит о себе даже как о Христе, тогда как в ивановском Евангелии он напрямую называет себя Христом. В этом комментарии все исследователи сходятся. А я пошёл дальше и решил разобраться, почему это так вышло и зачем. Собрал все факты в кучу и пришёл к следующему выводу. Во-первых, Иоанн акцентирует внимание на божественных качествах Иисуса, он показывает его как бога. Во-вторых, он демонстрирует, что он, то бишь Иоанн, являлся «любимым» учеником Иисуса. А это, ни много, ни мало, означает, что он - любимый ученик самого бога.

Но и на этом Иоанн не останавливается, а идёт дальше по дорожке лжи и мании величия.

   Описывая распятие Христа, Иоанн сообщает, будто стоял рядом, и там же была мать Иисуса. Иисус тогда якобы сказал, что отныне Иоанн является сыном его собственной матери, а, следовательно, и его братом. То есть Иоанн становится братом самого бога.

   Я слушаю весь этот бред вполуха. Меня это не интересует. Я смотрю на официантку с грустными глазами. Она приближается к нашему столику. В её руках – шаурма в лаваше и коробочка абрикосового сока «Рич». Это мой заказ.

   Официантка подходит к нашему столику и расставляет заказанные порции.

Я смотрю на неё, она – не смотрит на меня. Она внимательно смотрит на крышку стола, будто там есть что-то интересное.

Я говорю: спасибо. Она поднимает свои грустные глаза, окидывает взглядом всю нашу компанию. Она не знает, кто из нас сказал «спасибо». Пожалуйста, отвечает она всем нам, поворачивается и уходит.

   Рыжий говорит: вы лучше зацените эти строчки. Он достаёт откуда-то карманный вариант Нового завета. Синяя книжица от Гедеоновых братьев. У меня такая тоже есть.

Он открывает нужную страницу и говорит: евангелие от Луки, глава 14, стих 26. Иисус говорит: если кто приходит ко мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником…

   Рыжий поднимает глаза и осматривает сидящих. Каково, спрашивает он. Сильно?

Или вот тут, рыжий перелистывает книжку и произносит: от Матфея, глава 10, стих 37. Иисус говорит: кто любит отца или мать более, нежели меня, не достоин меня; и кто любит сына или дочь более, нежели меня, не достоин меня…

   Рыжий опять поднимает глаза и осматривает сидящих. Он говорит: у этого плотника было офигенно распухшее самомнение.

Я протыкаю коробочку абрикосового сока трубочкой и высасываю один маленький глоток. Я смотрю в мутное пластиковое окно на проходящих мимо людей.

   Твои мысли где-то далеко. Или их вообще нет.

Ты ощущаешь сильнейшую пустоту внутри. Такую пустоту, будто пьяный тапёр долбанул по минорному аккорду и уснул, забыв убрать руку с клавиш. А грустный звук всё льётся и льётся, и ты ничего не можешь поделать.

   Пустота. Кругом одна пустота. Внутри одна пустота.

А вот ещё, говорит очкарик и по памяти произносит: от Матфея, глава 10, стих 5. Иисус отправляет своих учеников проповедовать евангелие и в напутствие произносит: на путь к язычникам не ходите и в город Самарянский не входите, а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева…

   Евреи для него были важнее остального человечества, резюмирует очкарик и с какой-то обидой отхлёбывает пиво.

   Тут к разговору подключается ещё один парень. Он говорит: где-то в главе 15 от Матфея говорится о том, как женщина хананеянка шла за Иисусом и слёзно просила помощи для своей дочери, а он её просто игнорировал. Шёл и не отвечал. Ученикам же он разъяснил, что послан он только к погибшим овцам дома Израилева. К евреям…

   Не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам, тяжко произнёс очкарик, отставив пиво в сторону.

   К нашему столику опять подходит официантка с глазами, полными возвышенной грусти. Она расставляет на столе напитки.

   Я смотрю на неё. Я хочу сказать: почему ты такая грустная? Улыбнись.

Но язык будто прилип к горлу. Я не могу произнести ни звука.

   Официантка с грустными глазами уходит.

Ты ощущаешь сильнейшую пустоту внутри. Такую пустоту, которая случается в эпицентре ядерного взрыва, когда взрывная волна на многие километры вокруг очищает пространство от всякого ненужного хлама, даже от воздуха…

   Образуется вакуум.

Иисус вообще был трусом, говорит рыжий. Евангелие от Матфея, глава 10, стих 27. Иисус говорит ученикам: что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях.

   Ага, кивает очкарик. Пусть лучше ученики орут про его учение во всеуслышанье. Им же – пиздюлей от властей, а не ему.

Но ведь его же распяли, вдруг протестует Гирфан. И он знал об этом заранее. Как же при этом он мог быть трусом? Мне кажется, это всё же скорее смелость, чем трусость…

   Смелость, спрашивает очкарик, сузив глаза. Да какая это смелость, если он заранее знал, что через три дня воскреснет? Не так уж и страшно умереть, если знаешь, что тут же опять воскреснешь… Это, скорее, на сон похоже. Будто засыпаешь.

   Пустота внутри и снаружи. Она угнетает. Она делает твою жизнь бессмысленной.

Я смотрю на официантку с грустными глазами. Мне хочется прижать её к себе, чтобы она положила голову мне на грудь и почувствовала себя лучше, спокойнее, надёжнее…

Чтобы она сказала, что я ей нужен.

Чтобы она сказала мне: спасибо за то, что ты есть на этом свете…

   Пустота внутри угнетает. Она вселяет в тебя беспокойство. Как тот вакуум внутри ядерного взрыва. Всего через несколько мгновений воздух с периферии начнёт стремительно заполнять образовавшуюся пустоту, сметая всё на своём пути. Как взрывная волна, только в обратную сторону.

   А вот зацените ещё, встревает рыжий, листая свою книжку. Он говорит: от Луки, глава 9, стих 53. Когда Иисус и ученики держали путь в Иерусалим, по дороге они собирались зайти в одно самарянское селение. «Но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим.

  Видя то, ученики Его Иаков и Иоанн сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал?»

   Рыжий поднимает глаза и осматривает сидящих. Каково, спрашивает он. Сильно? Вот как Иоанн со своим братцем Иаковом хотели поступить с людьми за негостеприимность. Они попросту хотели их сжечь огнем с небес. Всего лишь за негостеприимность.

   Пустота… Ты чувствуешь, что это не к добру. Ты понимаешь, что это только начало. Начало чего-то очень дурного.

   Внутри так пусто, будто тебя нет. Будто вовсе не существуешь. Ты не нужен этому миру.

Я смотрю на официантку с грустными глазами.

Я хочу, чтобы она сказала, что я ей нужен.

Чтобы она сказала мне: спасибо за то, что ты есть на этом свете…

   Я возненавидел христианство потому, что ненавижу своих родителей…

Эту фразу сказал тот парень из нашей компании, который ещё ни одного слова не проронил. При знакомстве его представили Саней. Он просто сидел и хлебал свою окрошку. Сидел и хлебал. И слушал весь тот бред, что несли остальные.

   Эта фраза, как гром среди ясного неба. Как выстрел в степи…

Все мгновенно награждают парня своим вниманием. Он поднимает свой взгляд от пластиковой коробочки с супом и смотрит прямо мне в глаза – я напротив него сижу.

   Он смотрит на меня и говорит: мой отец – алкаш. Хлещет водку почти каждый день.

Парень показывает свой правый кулак – костяшки сбиты в кровь. Он говорит: отпечатки нашей последней беседы о вреде алкоголя. В детстве он бил мою мать, но она не бросила его по той лишь причине, что была воспитана в жёстких православных традициях. Она считала развод грехом. Относительно избиений она всегда твердила: бог терпел и нам велел…

   Саня откусывает кусок хлеба и отправляет в рот ещё одну ложку окрошки. Он продолжает: я с самого детства помню, как мать плакала по ночам после пьяных побоев. Она старалась плакать как можно тише, чтобы не разбудить меня, а я лежал на кроватке и делал вид, что сплю. А сам наблюдал, как мать сидит на своей постели, держит в руках иконку Спаса, слёзы бегут по её глазам, а она молится, прося у бога прощения за отца. Я смотрел на неё из-под одеяла и тихо ненавидел дядю бога за то, что он бросает мою маму в беде. Уже тогда я мечтал о братике. Умном и сильном. С которым бы мы вместе изрубили отца лопатами и зарыли в огороде…

   Если бог не хотел марать свои руки, то это готов был сделать я – семилетний пацан.

                              Всю грязную работу за бога всегда делают люди.

Только когда я стал старше, я понял, что вовсе и не бог виноват в том, что мама была обречена на эти страдания. Виновата была она сама. И, конечно же, христианство, в традициях которого она была выращена.

   Вся компания атеистов внимательно слушала за ходом повествования. Никто не решался проронить ни слова.

   Саня продолжает: однажды мать привела в дом священника из ближайшей церквушки, чтобы он почитал отцу нотации о вреде пьянства.

   Парень горестно усмехается.

А через полчаса тот уже сидел пьяный в обнимку с моим отцом и пел песни.

   Все слушают парня. Никто не перебивает.

Когда священник уходил от нас, я пошёл следом. У меня с собой был молоток.

Около полукилометра я шёл следом за ним, пока мы, наконец, не углубились в лесную рощу, пересекая которую можно прийти в его церквушку. Он шёл и всё пошатывался. А моя ненависть к нему всё возрастала. С каждым его шагом…

Я напал на него со спины. Первый удар пришёлся по затылку. Удар был слабым. Поп лишь повалился на колени, держась за голову. Тогда я долбанул по голове ещё раз, уже сильнее, прямо через пальцы его рук. Кровь струилась у него сквозь пальцы. Он что-то мычал. Всё мычал и мычал. Тогда я вмазал ему в правый бок, по рёбрам. Священник повалился на землю… Я до сих пор помню его глаза. Он в миг протрезвел. Он держался руками за голову и смотрел прямо на меня. Снизу вверх. В его глазах был ужас. Трезвый ужас. Я нагнулся и долбанул его по грудине. Потом долбанул по горлу, в кадык. Он захрипел, как свинья. Кровь хлынула у него изо рта. Но он всё ещё был жив.

   Только тогда я пришёл в себя. Я тоже протрезвел. Я стоял с молотком посреди тропинки, а передо мной лежал полумёртвый священник. Моя ненависть вдруг сошла на «нет». Остался только страх. Я не знал, что делать. Я был чертовски напуган.

   Саня всё это рассказывает, мнёт пальцами обеих рук ломоть хлеба, а его глаза смотрят куда-то в пустоту.

Я не знал, что делать дальше. Священник смотрел на меня перепуганными глазами, а из его гортани доносился только сдавленный хрип да омерзительное бульканье. Тогда я присел и нанёс ещё несколько мощных ударов по грудине. Священник закатил глаза. Потом я долбанул его в лоб, и он совсем затих.

   Я уходил оттуда, а слёзы лились по моим щекам. Я продирался сквозь кусты и на ходу обтирал сопли со своего лица. Мне тогда было всего двенадцать. Совсем ещё мальчишка.

   А потом я подумал, что будет, если священник всё-таки жив? Мой страх усилился.

Тогда я вернулся и молотком переломал ему все пальцы рук. Чтобы он не мог написать моего имени. Я бил, пока они не превратились в кашу. Потом я бил его по горлу. Чтобы он не мог произнести моего имени. Хотя священник уже никак не реагировал на удары.

   Парень замолкает. Его взгляд выплывает из небытия. Он откусывает ещё от куска хлеба в своей руке и проглатывает ложку окрошки.

   Никто не решается заговорить. Хотя все понимают, что рассказ окончен, никто не решается заговорить.

   Рыжий осматривает сидящих и с трудом выдыхает: сильно…

Тут я обращаю внимание, что сидящие за соседним столиком мужики внимательно смотрят на нашу компанию. Они шокированы услышанным. Их челюсти отвисли, будто левое яичко.

   У 85% мужчин левое яичко тяжелее правого и свисает ниже.

Саня следит за моим взглядом, поворачивается к мужикам за соседним столиком и говорит прямо им: так я возненавидел христианство… И если кто-то не согласен, пусть первым бросит в меня камень…

   Но мужики его, конечно же, не слышат. Они уже за обе щеки уплетают свои чебуреки, самсу, хот-доги или что там ещё…

   Мы доедаем, кто что заказал, встаём и один за другим уходим. Впереди меня идут рыжий и очкарик. Я слышу, как очкарик спрашивает рыжего: меня терзает один вопрос, ты патриот? Зачем, отвечает рыжий? В смысле, зачем, удивлённо переспрашивает очкарик? Я не вижу смысла быть патриотом, поясняет рыжий. Я не хочу быть похожим на того муравья, что стоит у огромной скалы, бьёт себя в грудь кулаком и говорит, что он сделает всё для этого камня. Рыжий говорит: я вышел из того возраста, когда считается возможным что-то сделать для своей страны.

   Я иду, а сам взглядом ищу официантку с грустными глазами. Мне хочется взглянуть в её глаза. Чёрт побери, и как бы мне хотелось увидеть в этих глазах себя!

   Саня идёт впереди меня. Со всех встречающихся на пути столиков он собирает салфетки. Такие мягкие, белые с зеленоватыми узорами…

   Я нахожу официантку с грустными глазами. Она стоит у очередного столика и принимает заказ. Она повёрнута ко мне спиной.

 

 

*                   *                    *

 

Домой ты приходишь только заполночь. Около двух часов…

Уставший, как собака.

Ты аккуратно проворачиваешь ключ в двери, лишь бы не разбудить родителей. Ты аккуратно открываешь дверь и потом так же аккуратно её закрываешь. Но щелчок от замка всё равно раздаётся.

   Ты слышишь, как отец в комнате начинает ворочаться…

В полной темноте ты снимаешь с себя туфли.

   Ты слышишь, как отец откашливается…

Ты приоткрываешь шкаф-купе и убираешь туфли.

Свет в коридоре вспыхивает также внезапно, как беременеет пятнадцатилетняя девочка.

В таких случаях отец никогда не ленится, чтобы продемонстрировать своё раздражение.

Он стоит в проходе в зал и, щурясь, смотрит на тебя. Свет из коридора падает на спящую в зале мать. Падает прямо на лицо. Но отцу это не важно. Ему главное – продемонстрировать своё раздражение твоими поздними визитами.

   Он стоит и, щурясь, смотрит на тебя. Он говорит: ты чего так поздно шлындаешь? Мне вставать рано.

   Хотел спать, то спал бы, отвечаешь ты.

Молодец Игорь, что свалил отсюда, думаешь ты о своём брате. Надо и тебе валить.

Но тут твой взгляд падает на спящую мать. А как же она, думаешь ты. Оставить её здесь одну? С этим…

Ты смотришь на отца… На его щуплое тельце. На его свисающую, как старый пергамент, кожу. На его кривые жёлтые зубы. На его маленькие злобные глазки…

   Когда сегодня вечером в летнем кафе Саня рассказывал историю про своего пьющего отца и свою терпеливую и, возможно, глупую мать, ты увидел в этом парне родственную душу. Нет. Ты увидел в нём самого себя.

   Тебе приходилось когда-нибудь бить своего отца? Тебе приходилось бить своего отца за то, что он опять «нажрался»? Тебе приходилось бить отца за все те страдания, что он за годы жизни причинил твоей матери и твоему брату?

   Тебе не приходилось? Нет?

   А вот мне приходилось…

И ты ещё спрашиваешь, почему я не патриот?

Ты смотришь на отца, а он поворачивается и идёт на кухню. Пить чай. В два часа ночи. Это он так спать хочет.

   Но ты слишком устал, чтобы спорить. Ты почти двое суток не был дома.

Тебе лишь хочется сказать отцу в спину: спасибо тебе огромное, отец, за то, что у меня – отдельная квартира. Спасибо тебе огромное, отец, за то, что ты создал все условия для того, чтобы твои дети были счастливы. Спасибо за то, что ты всю жизнь из кожи вон лез, чтобы твои дети тебя любили!

   Ты вспоминаешь своего старшего брата. Он от отца натерпелся больше тебя. Но с каждым годом он становится всё больше на него же похожим.

   Тебе приходилось когда-нибудь бить своего старшего брата? Тебе приходилось бить своего брата за то, что он опять «нажрался»? Тебе приходилось бить брата за то, что он оскорбляет мать, как когда-то её оскорблял отец?

   Тебе не приходилось? Нет?

   А вот мне приходилось…

И ты ещё спрашиваешь, почему я не патриот?

   Тебе хочется кричать отцу в спину: спасибо тебе огромное, отец, за то, что ты научил меня любить этот мир во всей его красе!!! Спасибо за то, что ты воспитал во мне целеустремлённость и умение не сдаваться!!! Спасибо за то, что ты показал мне, что такое жалкое создание!!! Спасибо за то, что показал мне, что такое жалкое существование!!! Спасибо за эту школу жизни, отец!!!

    Ты слишком хорошо знаешь загадочный русский дух, чтобы быть патриотом.

Как-нибудь в другой раз. Не сейчас. Не в этой жизни.

   Ты, может, и стал бы патриотом, если бы твои родители были богатыми. Ты, может, и стал бы патриотом, если бы твой отец не был столь жалким. Ты, может, и стал бы патриотом, если бы в детстве он вечерами отвозил тебя на Чусовую любоваться закатом, учил писать стихи, рисовать пейзажи, и просто мило и красиво жить.

   Ты выключаешь свет в коридоре, чтобы он не светил спящей матери в лицо. Ты идёшь в свою комнату, снимаешь с себя чужую ветровку, бросаешь её на софу и садишься рядом.

   Твой взгляд направлен в пустоту. Ты думаешь.

Единственное, за что ты действительно благодарен отцу, так это за то, что он показал тебе, каким ничтожеством тебе быть не следует.

   Безо всяких приколов. На полном серьёзе. Ты благодарен отцу за то, что он показал, каким ничтожеством тебе быть не следует.

   Он показал тебе это на своём собственном примере. Он показывал тебе это на протяжении двадцати двух лет.

   Ты сбрасываешь с себя носки и прямо в одежде ложишься на софу. Ты лежишь и вспоминаешь.

   Ты вспоминаешь себя маленького. Парнишку в белых гольфиках и плетёных сандалиях.

Пухлые щёчки как воплощение детской беззаботности…

   Впервые ты серьёзно ударил человека, когда тебе было девятнадцать. И этим человеком был не злой бандит из соседнего двора…

   Ты был добр и полон чистых помыслов, как ангел. Ты рисовал красивые рисунки, где ярким цветом сияли фиалки, незабудки и ромашки.

   Этим человеком был твой отец. Пьяный и ничего не соображающий…

Ты писал красивые стихи. Ты всегда улыбался самой невинной улыбкой.

   Он пытался спровоцировать твоего старшего брата на драку. Он оскорблял его и улыбался. Оскорблял и улыбался. А брат держал себя в руках. Он знал, что если не сдержится, то попросту убьёт отца. Потому он просто сидел и молча ел…

   Ты рисовал в своих фантазиях мир, где всё красиво, как в сказке. Ты был уверен в том, что мир с каждым днём становится всё лучше. И ты писал об этом стихи. Простые детские стихи.

   А когда пьяный отец понял, что его оскорбления не имеют действия, то не выдержал и влепил брату по голове. Этот глухой шлепок всю оставшуюся жизнь будет стоять в твоих ушах.

   Брат вспыльчивый. Ему нельзя бить отца. Он его просто убьёт.

В такие моменты понимаешь, что вмешаться должен именно ты. Услышав звук удара, ты  в два прыжка преодолел расстояние от спальни до кухни и со всего маху впечатал свой кулак в корпус отца.

   Ты буквально грезил космосом. Ещё в глубоком детстве ты прочёл учебник по астрономии для 11-х классов и был счастлив, представляя себя капитаном звёздного корабля, держащего путь на Альдебаран, где тебя ждёт красивая и умная девочка Ира Волкова, учившаяся с тобой в первом классе.

   Отец только крякнул, моргнул ничего не понимающими глазками и, как подкошенный, рухнул на пол.

   И кто сказал, что насилие – это плохо?

С тех пор твой отец не пьёт крепкие спиртные напитки. Лишь иногда посасывает пиво…

   Ты лежишь в полной темноте и смотришь в потолок. Твои глаза влажные…

Ты смотришь в потолок и вспоминаешь себя шесть лет назад.

   Одиннадцатый класс. Ты был старостой, и тебя любили. Мальчишки и девчонки – все любили. Ты был хорошим старостой. Ты, в самом деле, был хорошим старостой. Ты иногда собирал свой класс, и вы ходили в кино.

   У тебя была идеальная репутация. Все учителя тебя любили.

Второй раз ты серьёзно ударил человека, когда тебе было двадцать. Этим человеком был твой старший брат…

   Ты рисовал красивые и интересные стенгазеты. Писал на них не менее красивые  и интересные стихи.

   Он пришёл домой пьяный, как тому учил отец. И устроил матери скандал. Отец в это время – трезвый – носа из кухни не показывал. Трезвый он боялся Игоря.

   Ты писал научно-публицистические статьи, где доказывал, что во второй половине двадцать первого века на всей планете настанет всеобщее благоденствие. Все будут счастливы, и никто не будет знать горя.

Откровение от Иоанна 21:4: И отрёт бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет…

Ты гулял с друзьями по сосновому лесу и фантазировал о скорых полётах в космос. О том, что эти полёты будут доступны всем. Не только богатым, но и бедным. И все будут счастливы.

   Пьяный брат орал на мать, и ты не мог не войти в эту комнату. Мало ли до чего дойдёт дело…

   Брат увидел тебя, и его захмелелое лицо показало подобие улыбки. Он презрительно похлопал тебя по щеке и, скалясь, произнёс: прискакал. Мамочке помогать…

   И тут ты не выдержал…

Ты писал оптимистичные рассказы. Все персонажи у тебя были молодцами. Весельчаками и балагурами. Умные и крепкие духом люди. Они хвалили родину. Они хвалили общество.

   Брат всегда в глубине души завидовал тебе. Твоей эрудиции, сообразительности, спортивности, общительности. Ты был весь из себя умный. Правильный…

   Твой кулак ударил его в нижнюю челюсть. От удара брат завалился на кровать…

   И кто сказал, что насилие – это плохо?

С тех пор твой брат вообще не пьёт…

   Ты лежишь в полной темноте и смотришь в потолок. Твои глаза влажные…

Ты смотришь в потолок и вспоминаешь… Вспоминаешь себя. Себя много лет назад. Целую вечность.

   Как будто это был вовсе не ты. Другая жизнь. Не с тобой.

Где сейчас этот мальчуган? Где его мечты? Где его грёзы о прекрасном, как сказка, мире?

Где его весёлые персонажи, остроумно восхваляющие жизнь?

   Кто-то украл твоё детство. Кто-то отравил твою юность.

Отнять у тебя будущее никому не удастся. Никому и ничему. Всё в твоих руках. Целое будущее. И ты его никому не отдашь.

   Ты не будешь плыть по течению. Ты не будешь катиться под горку. Ты не будешь лететь по ветру.

   Ты будешь биться за своё счастье. За такое счастье, каким ты его себе представляешь. Каким бы оно ни было.

   Ты лежишь в полной темноте и смотришь в потолок. Твои глаза влажные…

 

 

*                   *                    *

 

Треснутый мобильник верещит над ухом. Я открываю глаза и смотрю показания АОН: Окунев.

   Да, отвечаю я. Я так и уснул в джинсах и футболке.

Ты где? Голос Окунева опять выражает недовольство. Ты где второй день пропадаешь?

Я дома, отвечаю. А сколько сейчас времени?

Девять утра, едко шипит Серёга. Ты ведь рядом с улицей Бардина живёшь?

Да, отвечаю. А что случилось-то?

Быстрее умывайся, перекусывай, и срочно дуй на Бардина 26… Я через десять минут там буду.

А что случилось, опять спрашиваю я. Спросонья плохо соображаю.

   Там какую-то протестантскую церковь разбомбили…

 

15

 

На определённом этапе своего развития ты понимаешь, что нет в этом мире никакого Абсолютного Добра и Абсолютного Зла.

   Всё это фуфло.

Даёшь старушке милостыню в сотню одной бумажкой, а потом на неё набрасываются и избивают два грязных бомжа, которым не хватает на выпивку.

   В тёмном переулке ножом вспарываешь брюхо щуплому мужичку. Он умирает. Этому очень радуется маленькая дочка, которую мужичок регулярно насиловал.

Раньше ты думал, что есть в этом мире добро и зло, но в один прекрасный момент понимаешь, что всё это – фуфло. Попытка контроля над тобой со стороны общества.

   Тебе говорят: это хорошо. Это добро.

Отныне ты всегда будешь делать так, чтобы тебя гладили по головке и приговаривали: это хорошо. Молодец. Возьми пирожок с полки.

   Тебе говорят: это плохо. Это зло.

Отныне ты всегда будешь делать так, чтобы избежать укоризненных взглядов со стороны.

   Ну а когда ты, наконец, понимаешь, что все эти «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло» - лишь попытка общества манипулировать тобой, то твои руки развязываются. Лёгкая улыбка появляется на твоём лице, ты разводишь руки в стороны, будто говоря людям: стреляйте в меня – я всё равно буду делать то, что захочу. Хоть убейте, но меня уже не остановить. Теперь я буду жить так, как хочу.

   Ничто не может подарить такую уверенность в себе, как осознание того факта, что нет в мире Абсолютного Добра и Абсолютного Зла.

   Ничто не может так обрадовать, как осознание этого факта. Отныне твои руки развязаны.

   Как у бога.

Нет Добра. Нет Зла. Есть лишь твои желания. И ничего больше.

   Весь мир – это твои желания.

Убей согбенную старушку на паперти. Ты осчастливишь её взрослого сына, которому стыдно на неё смотреть и который ничем не может ей помочь, поскольку сам прикован к инвалидному креслу.

   Вступись за мужика в тёмном переулке, на которого набросились отморозки с ножами. Он сам же опечалится от факта своего спасения, когда неделю спустя на стройке на него рухнет бетонная плита, перебьёт ноги и прикуёт к инвалидному креслу, обрекая его на всю оставшуюся жизнь оставаться на содержании у немощной матери, которой остаётся только на паперть идти.

   Нет Добра. Нет Зла. Есть лишь твои желания. И ничего больше.

На определённом этапе своего развития ты понимаешь, что Добро и Зло – придумка общества для упрощённого контроля над индивидуумами. Для контроля над Личностями.

   Добро и Зло – это попытка превратить Личность в посредственность. В подвластную, подконтрольную субстанцию, из которой можно слепить что угодно.

   Добро и Зло – попытка превратить Личность в говно.

   Идея Добра и Зла – как общий знаменатель в математике. Пока ты принимаешь эту идею и следуешь ей, то ты - такой же, как все: тебя можно делить, умножать, прибавлять и отнимать. Пока ты – такой же, как все, с тобой можно делать всё, что угодно. Хоть с грязью смешивать.

   Но если же вдруг обнаруживается, что у тебя другой знаменатель, то с тобой начинаются трудности.

   Тебя уже не так-то легко принудить делать то или это. Тебя уже нельзя мерить тем же аршином, что и других. Ты становишься Личностью.

   Ты становишься Личностью. И с тобой приходится считаться.

Выдающаяся Личность всегда имеет свои собственные представления о Добре и Зле.

Выдающаяся Личность всегда понимает то, что у неё – свои собственные представления о Добре и Зле.

Выдающаяся Личность понимает: поскольку все представления о Добре и Зле относительны, то ни того, ни другого, в принципе, не существует.

Выдающаяся Личность понимает: всё это фуфло. С этим можно не считаться.

   Если ты – Личность, то твои руки развязаны.

Твори Выдающиеся дела.

   Добрые или Злые – неважно… Ведь всё это фуфло. И ты это знаешь.

Нет Добра. Нет Зла. Есть лишь твои желания. И ничего больше.

Твои руки развязаны.

   Как у бога…

 

 

*                   *                    *

 

Этой ночью по адресу Бардина, 26, группой вандалов была разгромлена протестантская приходская церковь пятидесятников, говорю я в микрофон перед камерой.

   Моё подбитое лицо помогла подретушировать одна из прихожанок разгромленной церкви, которые на утро все сбежались сюда, будто Армагеддон перенесли на улицу Бардина.

   Камнями и палками были выбиты почти все стёкла, говорю я, и Окунев крупным планом берёт низкое одноэтажное здание из красного кирпича, которое и являлось церковью. В объектив камеры видно, что красивые широкие окна начисто лишены стёкол. Всё разбито в пух и прах. Кое-где в стенах видны даже разбитые кирпичи, покрытые сеточкой мелких трещин. Резная деревянная дверь тоже «искалечена» ударами камней – во весь размер следы выщерблин и вмятин.

   Эта церковь принадлежит представителям одного из течений протестантизма пятидесятникам. Конкретно данный приход является приходом молодёжного течения пятидесятничества и носит название «Молодёжной церкви Христа». Здешняя паства в большинстве своём – молодые ребята около двадцати лет.

   По территории двора, говорю я в микрофон, налётчики разбросали листовки с призывом убираться с православной земли.

В объектив камеры Окунев выхватывает небольшие листочки, лежащие тут и там по двору.

   Они похожи на салфетки…

                 … Такие мягкие, белые с зеленоватыми узорами…

На салфетках надпись чёрным маркером «Убирайтесь прочь с православной земли!».

Я тычу микрофон в лицо парню лет двадцати. Толстый и в очках.

   Это здешний сторож. Именно он «охранял» церковь этой ночью.

- Около четырёх утра я услышал звук битого стекла, - говорит сторож. – Я тут же выскочил из здания, но кто-то, видимо, уже подкарауливал меня у выхода. Меня ударили по лицу, а потом добавили по голове.

   Говоря эти слова, толстый сторож демонстрирует перед камерой кровоподтёк в области левого глаза.

   Ты смотришь на этого нахала и в мыслях беснуешься: да не было этого! Ты из своей конуры даже носа не высунул!

Ты представляешь, как этот толстый парень, весь перетрухавший, оглядывается кругом, когда налётчики уже ушли. Как затем возвращается в церковь, встаёт на колени перед распятием. Как резким движением бьётся левой частью лица о скамейку…

   После удара по голове, продолжает настаивать на своём толстяк, я отключился. И дальше ничего не помню…

   А сколько было налётчиков, спрашиваю я.

Около пяти, отвечает тот. Потом думает и добавляет: лет по двадцать.

   Спасибо, говорю я и поворачиваюсь к камере. Милиция пока не даёт никаких комментариев случившемуся, но из содержания разбросанных листовок можно сделать вывод, что в городе объявилась православная экстремистская группа.

В объектив камеры Окунев выхватывает небольшие листочки, лежащие тут и там по двору.

   Они похожи на салфетки…

                 … Такие мягкие, белые с зеленоватыми узорами…

На салфетках надпись чёрным маркером «Убирайтесь прочь с православной земли!».

Всё. Съёмки репортажа окончены.

   Я сматываю провод микрофона и, щурясь взошедшему солнцу, оглядываю толпящихся вокруг прихожан – сплошь молодняк.

   Отныне ты смотришь на христиан не так, как раньше. Ты никогда не сможешь смотреть на них так, как раньше. Теперь они вызывают у тебя отвращение. Стойкое отвращение.

   Терпи. Терпи. Твой удел – терпение. Ударили по одной – подставь другую. Забирают одно – отдай и другое.

   Жалкое существование. Жертвы. Слабые жертвы.

Жертвы своей собственной глупости. Жертвы, пытающиеся красиво обосновать собственную слабость и трусость. Они пытаются в самых возвышенных тонах обрисовать своё непротивление, но на деле же они – просто трусливые и слабые создания.

   Христианский словарь синонимов:

Трусость - смирение.

Слабость - непротивление.

Глупость - вера.

Праведность – совокупность Трусости, Слабости и Глупости.

Ты смотришь на юношей и девушек, что с искренней печалью смотрят на изувеченный храм. Они шокированы. Им больно. Они обижены.

   Куницын говорит: согласно частному принципу волевого удовлетворения, сегмент с сильной волей сам творит свою судьбу – находясь в бурной реке всеобщих событий, он порой отдаётся на волю течения, если захочет, плывёт против него, а порой, если захочет, то и выбирается на берег. Для волевого сегмента с сильной волей возможно всё. Он сам себе бог. В то время как волевой сегмент со слабой волей почти всё время плывёт по течению. Его всегда всё устраивает. Его жизнь, с точки зрения волевого удовлетворения, ничтожна и заранее предопределена. Его жизнь – это постоянная возможность, никогда не реализуемая в действительность. Какие бы планы такой сегмент не вынашивал, какие бы цели он себе не ставил – а они всегда останутся лишь планами и целями. Воли такого сегмента хватает только на поддержание своей жизнедеятельности, как возможности получения дальнейшего удовольствия, но на получение дальнейшего удовольствия непосредственно воли не хватает.

   Ты смотришь на негодующих молодых христиан. Ты смотришь на них и раздражаешься.

Согласно Куницыну, раз данное событие случилось в их жизни, то значит, они позволили ему случиться.

   Логика железная. Не поспорить.

Поскольку жизнь твоя, то всё, что в ней происходит, происходит исключительно потому, что ты позволил этому произойти.

Куницын говорит: люди со слабой волей могут гибнуть целыми пачками, но в мире ничего не изменится. Никто, кроме близких им людей, даже и не заметит их смерти. Если пророчество вещает, что в жизни человека произойдёт то-то и то-то вплоть до мелочей, то всё именно так и случится, если речь идёт о судьбе человека со слабой волей. За него всё заранее предрешено. Достаточно только знать, куда течёт река событий, и уже можно быть уверенным, что человек со слабой волей всегда будет плыть строго вниз. Без малейших отклонений. Но предсказать правильно вплоть до мелочей судьбу человека с сильной волей невозможно, так как в каждый конкретно взятый промежуток времени он сам решает, какой шаг ему сделать, какой выбор свершить. Потому что силы его воли хватает, чтобы преодолеть все обстоятельства и добиться своего. Такой человек может не только плыть против течения, но в его власти даже изменить русло самой реки. В его власти всё, о чём он только подумает.

   Окунев снимает камеру со штатива и негромко говорит мне: когда мы попробуем "подоить" очередного депутата?

   Окунев похож на аморала?

Я хмурю брови. А в чём дело, спрашиваю. Мы же только позавчера "доили".

Да я всё понимаю, кивает Окунев, но вот только я уже на мели…

На мели?! Уже?!

Да я в тот же день все деньги просадил, говорит Окунев.

Твою мать, выдыхаю я. Тебя что, ограбили?

Не ограбили. Просто я ту ночь провёл с Мариной.

   Окунев похож на аморала?

С проституткой Мариной?!

Да, с ней. Я её потом нашёл и всё.

Бог ты мой, опять выдыхаю я.

   Полторы тысячи за одну «палку»!

   Полторы тысячи, чтобы «кончить» один раз!…

Ты что ей там, забор возводил, спрашиваю я и подхватываю штатив правой рукой.

В смысле, не понимает Окунев, топая к машине вслед за мной. Какой забор?

Я отмахиваюсь и говорю: на тебя так и депутатов не хватит.

Я говорю это, а сам прикидываю, что мне ближайшее время и самому понадобятся деньги. Тысяч семь. А потом ещё около двадцати пяти…

Да ладно тебе, говорит Окунев. Депутатов много, а я один. Давай ещё разок, а? На недельке?

   Я бросаю штатив на заднее сиденье служебной «десятки», выпрямляюсь и смотрю на Окунева взглядом, полным укора. Хотя сам для себя я уже всё решил.

Ну ещё разок, повторяет Окунев. 

 

 

*                   *                    *

 

После репортажа мы с Окуневым едем в летнее кафе перекусить. В то самое летнее кафе, где вчера я видел официантку с грустными глазами. Пока Окунев сидит и уплетает за обе щеки какую-то канитель, я попиваю квас и смотрю на неё. Она ходит от столика к столику, а её глаза выражают глубокую печаль. Даже издалека мне кажется, будто глаза у неё красные. Будто она всю ночь плакала.

   Окунев с набитым ртом что-то щебечет про депутатов, про деньги, про Марину, а я всё смотрю на официантку с грустными глазами.

   Мне хочется прижать её к себе, чтобы она положила голову мне на грудь и почувствовала себя лучше, спокойнее, надёжнее…

Чтобы она сказала, что я ей нужен.

Чтобы она сказала мне: спасибо за то, что ты есть на этом свете…

   Когда она в очередной раз приносит к нашему столику какую-то снедь, я набираюсь смелости и спрашиваю:

- Девушка, вы всё время такая грустная?

Она поднимает свои грустные раскрасневшиеся глаза, смотрит на меня, неловкая, но милая улыбка возникает на её лице.

- Нет, - тихо отвечает она, улыбаясь. А улыбка эта пусть и милая, но всё же фальшивая. Глаза её по-прежнему грустны. Она разворачивается и уходит.

   Я смотрю ей вслед и хочу ещё что-то сказать, но язык будто прилип к нёбу. А Окунев всё чешет и чешет, с довольным видом уплетая какую-то канитель.

 

 

                                                           *                    *                    *

 

Квартирка в две комнаты. В зале – палас, диван, два кресла, стол, шкаф и телевизор на тумбе. В спальне – паркет, софа, деревянное кресло, журнальный столик. На кухне – старый-престарый холодильник, стол, три табурета, электроплита и раковина. Санузел раздельный.

   Я осматриваю квартиру через объектив цифрового фотоаппарата, который работает в режиме видеосъёмки. Я хожу из комнаты в комнату и методично снимаю все подробности, которые отличают эту квартиру от всех других. Снимаю обшарпанные обои в спальне, которые около выключателя основательно залапаны множественными прикосновениями. Снимаю надтреснутое стекло в окне. Снимаю вышарканный линолеум в коридоре. Снимаю старый-престарый холодильник, обклеенный этикетками от бананов. Снимаю трещину на унитазе, пожелтевшую от солевых концентратов. Снимаю всё, что так или иначе может доказать, что я был в этой квартире…

   Звонит мобильник. Смотрю показания АОН: 89023765295…

Я такого номера не знаю.

Да, говорю. Привет, отзывается тонкий женский голосок. Это Аня Виницкая. Помнишь ещё такую?

   Это моя бывшая одноклассница. Такую рыжую и полную жизненного задора девчонку трудно забыть. Её звонок – сама неожиданность.

   Конечно, помню, говорю я. Какими судьбами?

В этом году исполнилось пять лет, как мы окончили школу, поясняет Аня. Пять лет – более-менее круглая дата. Вот мы тут с ребятами, с которыми иногда видимся, и решили собрать всех вместе и отметить событие.

   Ага, киваю я. Хорошая идея.

Я снимаю лоджию, покрытую солидным слоем пыли. Снимаю старый шифоньер, выставленный сюда из квартиры, когда у власти был ещё Леонид Ильич.

   Вообще-то этим должен был заняться ты, говорит Аня. Ты ведь, как ни как, был у нас старостой.

   Грешен, киваю я. Но мне и в голову не приходило собрать всех вместе.

Снимаю вид с лоджии. Снимаю улицу академика Бардина. Снимаю «Кировский» через дорогу.

   Мы с ребятами решили, говорит Аня, что лучше будет, если все соберут какие-нибудь фотографии из своей жизни и составят о себе короткий рассказ, иллюстрируя его этими фотками. Каждому ученику будут посвящены целых два разворота в большущем фотоальбоме, где будут представлены все выбранные им самим фотографии и фотографии других учеников. Это будет как маленький экскурс в прошлое каждого из них, в их жизнь. Собранный в итоге альбом надо будет размножить для всех двадцати семи учеников.

   Хорошая идея, киваю я. Мне и в голову такое не приходило.

Я снимаю, как под окном ебутся собаки. Беленькая и серенькая.

   Ты возьмёшься за реализацию этой идеи, спрашивает Аня. Ты ведь староста.

   Ох, и не знаю, Аня, говорю я, морща лицо. У меня сейчас столько дел.

Снимаю, как ебутся собаки.

   Мне сейчас на «Четвёртом канале» должны выделить время для ток-шоу, откровенно вру я, так что сейчас у меня со временем совсем напряг будет.

   Понимаю, отвечает Аня. Ну ты хотя бы фотографии свои предоставить сможешь?

Конечно, смогу, киваю я. А сколько штук надо?

Не больше восьми, полагаю, говорит Аня. То есть столько, чтобы вместились на четыре листа формата А-4, и чтобы ещё осталось место для кратких текстовых пояснений к каждому снимку.

   Восемь лучших снимков, киваю я. Понятно. И каждый снимок должен отображать какой-то определённый этап в моей жизни? Шаг на качественно иной уровень, так?

   Именно так, соглашается Аня.

Собаки всё ебутся. Беленькая и серенькая. А вот к ним и чёрненькая бежит.

   Тогда ладно, говорю я. Я тебе перезвоню в течение ближайшей недели и предоставлю восемь лучших снимков.

   Хорошо, отвечает Аня. До скорого.

Пока, говорю я и обрываю связь. Я иду в маленькую комнату, ставлю работающий фотоаппарат на журнальный столик, чтобы он мог снимать меня, когда я отойду подальше. Я снимаю с себя футболку, снимаю джинсы и только в одних носках и трусах отхожу к стене. Я встаю у старых обшарпанных обоев бежевого окраса и начинаю смотреть в объектив фотоаппарата.

   Сейчас в этой квартире я абсолютно один, говорю я в фотоаппарат, который ведёт видеосъёмку. Я даже могу засвистеть, говорю я и свищу так громко, как только умею.

Я выжидаю пять секунд и говорю в объектив: видите, никто не бежит? Я в этой квартире абсолютно один. Сейчас я пойду в душ, и никто мне не будет препятствовать.

   Я подхожу к фотоаппарату, беру его в руки и, не выключая, иду вместе с ним в ванную. Там ставлю фотоаппарат на стиральную машину, сбрасываю с себя трусы и лезу под душ, предварительно задёрнув за собой занавеску.

   Я фиксирую всё, что так или иначе может доказать, что я был в этой квартире…

Эту квартиру я снял на полгода. По восемь тысяч в месяц. Сорок восемь тысяч за полгода. Ужасная цифра для репортёра «Четвёрки».

   Чтобы не платить этих денег или же платить лишь часть из них, я должен собрать доказательства того, что я снимаю эту квартиру. С этими доказательствами я буду шантажировать собственника квартиры - Анатолия Ивановича Куценко. Мужик лет пятидесяти. У него это не единственная квартира, я «пробивал» по поисковой базе.

   Суть шантажа в том, что, согласно современному законодательству, сдавать квартиру в наём, не регистрируя своей деятельности и не выплачивая с неё налоги, нельзя. За это с собственника квартиры сейчас, согласно постановлению № 23 Пленума Верховного суда РФ от 18 ноября 2004 года, взимают офигенный штраф – от 100 до 500 тысяч рублей. Мало кто об этом знает.

   Если же налоговая задолженность перед государством за три года составила более 300 тысяч рублей, то можно и загреметь за решётку сроком до трёх лет. Мало кто об этом знает.

   С посредников взимают не меньше. Мало кто об этом знает.

С арендатора не взимают ничего. Совсем ничегошеньки.

Я фиксирую всё, что так или иначе может доказать, что я был в этой квартире. Что я снимал её. Все эти доказательства я пихаю в морду собственнику, демонстрирую нужную статью закона и ставлю его перед выбором: или он выгоняет меня прочь и я сдаю все свои доказательства в соответствующие органы, которые обяжут его выплатить государству 500 тысяч, или же он оставляет меня в покое и позволяет и дальше жить в его квартире.

   Конечно же, я не буду жить здесь эти полгода совсем бесплатно. Хоть совесть у меня крепкая и выдержать может многое. Но я всё же путём шантажа собью цену на половину.

Четыре тысячи в месяц – вполне нормально.

   На моём фотоаппарате уже заснято, как я отдаю собственнику этой квартиры предоплату – четыре тысячи. Мы встретились на этой квартире, я поставил камеру, незаметно включенную в режиме видеосъёмки на верхнюю полочку в прихожей…

- Здесь четыре тысячи, как и договаривались, - говорю я. В записи видны мои плечи и часть лица. Видно, как я протягиваю деньги.

- Хорошо, - отвечает Анатолий Иванович Куценко и берёт бумажки из моих рук. В записи видна его грудь и часть лица. В принципе, неплохо…

- В конце месяца я отдам вам оставшиеся четыре тысячи, - говорю я.

- В середине сентября, в смысле, - поправляет меня Куценко.

- Да, конечно, - киваю я. – В середине сентября.

Эти доказательства я и буду использовать против него. Неплохо…

Совесть у меня крепкая. Многое выдержит.

 

16

 

   Ночной город проносится яркими огнями вдоль дороги. Если бы этот город не был таким дерьмом, то он вполне мог бы… Хотя, не мог бы. Дерьмо - оно и в Африке Екатеринбург.

   Весной здесь грязи – по колено. Когда подсохнет грязь, пыли - полный рот. Зимой вполне нормально, потому что всё дерьмо прикрыто белым покрывалом. Но ты не любишь зиму. Значит, и зимой здесь – дерьмо.

   Лето единственная пора, когда нет грязи, пыли и снега, но жара ужасная. Потому и летом здесь – дерьмо.

   Вдобавок летом здесь проводят обстрел жилых домов фонтанами из камней. Здесь это называют опрессовкой. Трубы под землёй лопаются, вода под давлением в двадцать атмосфер вырывается наружу, и град камней выхлёстывает стёкла в окнах ближайших домов вплоть до пятого этажа. И так – каждый год. И это нормально.

   С завидной регулярностью из водопроводного крана бежит не вода, а смесь глины с ржавчиной. И это – нормально.

С явным негативом вспоминаются твои первые годы в Екатеринбурге. Ты был шокирован, узнав, что здешнюю воду из-под крана пить нельзя. Но если бы тебе этого и не сказали, то ты и сам бы догадался: от здешней воды разило так, что голова шла кругом. Теперь ты знаешь, как пахнет таблица Менделеева вся сразу.

   За десять лет ты привык к поганенькому душку местной водички. Принюхался, так сказать. И это - нормально.

   Если ты хочешь налить в ванную прозрачной воды для омовений, то тебе придётся заливать туда либо питьевую воду, купленную в магазине, либо привезённую с какого-нибудь родника, так как здесь из водопроводного крана прозрачная вода не идёт. Даже в самые лучшие дни вода, набранная в ванную, будет слегка желтоватой, и пахнуть она будет далеко не духами «Опиум». А что делать? Придётся принимать такие ванны, ведь ты не Ким Бесинджер, чтобы мог себе позволить умываться минеральной водой.

   Если не веришь во всё это, то прочти роман Булычёва «Смерть этажом ниже». Ни чуть не фантастический роман. Вполне реальный. Во введении автор пишет: итак, я приглашаю вас в совершенно конкретный 1988 год! В тот год я приехал в Свердловск читать лекции «по линии» общества «Знание». Меня поселили в типовой пятиэтажной вокзальной гостинице. Окна выходили на вокзальную площадь. Воздух Свердловска нёс примеси химических веществ и дыма. Я начал писать этот роман в этой самой гостинице.

   И далее Булычёв подробно описывает и вонючую воду, и вонючий воздух, и засранную речку…

Это не тот город, о котором стóит петь песни.

Это не тот город, о котором стóит говорить.

Это не тот город, о котором стóит думать.

   Но это тот город, о котором стóит забыть.

Екатеринбург, в общем…

Забыть как можно скорее. Как будто тебя когда-то изнасиловали, и лучше об этом не вспоминать. Вот здесь так же.

   Александр Хабаров – лидер ОПС «Уралмаш» (только официальная зарплата за год – 60 миллионов рублей) приходит в магазин «Baldinini» и устраивает настоящий скандал из-за того, что ему не дают скидку на туфли. Он, как обиженный мальчик, надув щёчки, топчет ножкой в пол и чуть не плача кричит, чтобы ему дали скидку… И это нормально. Ведь это Урал.

   Юрий Осинцев – несостоявшийся мэр Екатеринбурга – говорит, будто считает, что от настоящего мужчины всегда должно пахнуть виски, и он должен быть немного небритым. То есть, даже если у тебя безымянный палец длиннее указательного, имеется длинный и острый кадык и меж ног болтается передний хвост с двумя яйцами, и только вот твоё лицо гладко выбрито, а изо рта пахнет техническим спиртом – значит, ты – женщина…

   Евгений Ройзман – президент фонда «Город без наркотиков», в детстве воровавший иконы, судимый за кражу и сидевший, а ныне ещё и депутат Госдумы - в одном из интервью говорит, будто считает, что каждый мужчина должен отсидеть хоть сколечко в тюрьме, чтобы понять, какая там жизнь. А потом местный народ выбирает его депутатом. То есть Ройзман говорит, что, будь его воля, он каждого мужика упёк бы за решётку, чтобы тот набрался неведомо какого ума, и народ ратует за него и его идеи всей душой! Это нормально. Это Урал.

   Задорнов отдыхает.

Если Россию не понять умом, то Екатеринбург не понять и всеми другими органами…

   В конце концов, только на Урале могла родиться паскуда, превратившая Россию в огромную кучу дерьма.

   Ты мчишь с братом по ночному Екатеринбургу и наблюдаешь, как оранжевые огни по улице Ленина проносятся мимо и исчезают позади, сливаясь в одно пятно.

- Как меня достала моя жизнь, - говорит Игорь, вертя баранку серебристой Хонды. – Работаешь, работаешь, а чё толку? В чём смысл? Ради чего? Чтобы не умереть с голоду? А не умирать только лишь для того, чтобы работать? Чушь.

Игорь наконец-то турнул Машу из дома.

   Маша – это его единственная.

Она его окончательно достала своими деревенскими выкрутасами а-ля «престижно - не престижно», и он её турнул.

   Маша – это его любовь до гроба.

- Бабы, вообще, такие твари, - Игорь продолжает свой монолог. – Почти все они, как только садятся в машину, чтобы я их куда-нибудь подвёз, сразу спрашивают: твоя машина? Особенно те, кому ещё нет тридцати – они всегда так спрашивают. Сразу. Некоторые спрашивают, где я работаю. Отвечаю, что у меня свой бизнес. Так они сразу дальше спрашивают, в предвкушении выпучив глаза: у тебя свой офис? Представляешь, сразу им офис подавай!

   Ты слушаешь брата и понимаешь, что тебе совсем не хочется работать. Работаешь, зарабатываешь, а какая-нибудь красавица влюбляется в твои деньги. Особенно если у тебя денег много, тогда совсем хана. Прощай любовь. Прощай единственная!

   Не буду работать. Совсем. Никогда. А если и буду, то никому не скажу, где работаю и сколько получаю. Лучше всем говорить, что нигде не работаешь. Или говорить, что ты обычный менеджер или экспедитор…

Тогда ты увидишь, как к тебе по-настоящему относятся женщины. Они в твою сторону вообще смотреть перестанут. И пусть… Пусть лучше вообще такие не смотрят.

Сворачиваем с Ленина направо, на Карла Либкнехта.

- Блин, я не знаю, что с Олесей делать, - произносит Игорь с досадой.

Олеся – хозяйка дома, в котором он снимает комнату.

- А что у тебя с Олесей? – спрашиваешь ты.

- Да я не знаю, как к ней «подкатить». Не знаю, как показать, что она мне нравится.

Оба на!!! И это говорит Игорь! Человек, оттрахавший полгорода!

   Он не знает, как «подкатить» к Олесе! Чудеса да и только!

- Пригласи её в кино или прогуляться, - советуешь ты. – Или в суши-бар.

- Да нет, - вертит Игорь головой. – Это как-то по-детски. Я так не могу.

- По-детски? – изумляешься ты. – Сходить в кино или в суши-бар – это по-детски? Ну тогда сходи с ней в ресторан. Может, это – не по-детски.

- Да и это говно.

   Сворачиваем с Карла Либкнехта направо, на Малышева. Проезжаем мимо Уральского Фольклорно-Юмористического.

- Лучше бы, она напилась пьяной, - говорит Игорь, крутя баранку, - тогда бы я нашёл, что предпринять.

   Ты смотришь на старшего брата и понимаешь одну чудовищную истину. Раньше ты думал, что в сфере общения с женщинами Игорь проявляет неслыханную смелость. Раньше ты думал, что владение многочисленными женщинами говорит об умении правильно с ними общаться, правильно себя с ними вести. Но теперь ты понимаешь, что это совсем не так.

   Совсем не так.

Игорь лишился девственности где-то в четырнадцать лет. Тогда он увидел какую-то пьяную женщину, выходящую из подъезда и увязался за ней. Он предложил её проводить, шёл рядом с этой пропойцей довольно долго, пока, наконец, не добрёл до её дома. Там она пригласила Игоря войти и так далее…

   Тот первый половой акт и стал для Игоря определяющим на всю оставшуюся жизнь.

Ты внезапно понимаешь, что он трахает только подвыпивших женщин. Процентов девяносто из всех его партнёрш в момент совокупления находились в состоянии алкогольного опьянения.

   Он трахал только подвыпивших!

С трезвыми женщинами он общаться не умеет.

Вот она, его смелость! Хвалёная смелость! Умение общаться с женщинами!

Ты смотришь на него и понимаешь, что он – банальный трус.

   Вдоль по Малышева стоят проститутки. Одеты они гораздо лучше, чем те, что стоят по Щорса и Амундсена. Но, соответственно, и обходятся дороже…

   Ты видишь обворожительную блондинку в лёгкой светлой одежде. Марина. На часах 23:45, и она уже на своём боевом посту в ряду коллег.

- Давай, дёрнем одну на двоих, а? – внезапно предлагает Игорь, сбавляя ход у табора ночных бабочек.

   Пьяные бабы и проститутки – вот, с кем спит Игорь.

- Это недорого на двоих получится, - говорит Игорь.

Ты вспоминаешь официантку с грустными глазами.

   Тебе хочется прижать её к себе, чтобы она положила голову тебе на грудь и почувствовала себя лучше, спокойнее, надёжнее…

Чтобы она сказала, что ты ей нужен.

Чтобы она сказала тебе: спасибо за то, что ты есть на этом свете…

- Давай решайся, - подзуживает Игорь. – Классно будет.

Официантка с грустными глазами… Как потом ты будешь смотреть ей в эти самые глаза?

Нет. Ты хочешь, чтобы и ты сам был одним единственным. Особенным единственным. Чтобы про тебя никто не мог сказать, что ты всю Кубань выеб.

- Нет, - отвечаешь ты братцу. – Я не буду.

Ты вспоминаешь официантку с грустными глазами.

Господи, надо что-то делать! Нельзя же так! Нельзя упускать свой шанс! Ты же себе этого потом никогда не простишь…

 

 

         *                    *                    *

 

   Ты с Окуневым выскакиваешь из укрытия и ненавязчиво фиксируешь, как обворожительная блондинка в лёгкой светлой одежде висит на шее депутата городской думы Долженко и целует его прямо в губы.

   Всю ночь сосала члены.

Долженко далеко не сразу отталкивает женщину от себя. Вернее, он её вообще не спешит оттолкнуть. Он стоит, как истукан, хлопает глазами и не знает, что делать. Завидев камеру, Марина стыдливо улепётывает за угол дома.

   Ты тычешь в лицо ошалевшего депутата микрофон. Без проводов, без питания. Без всего… Просто микрофон.

   Ты спрашиваешь какую-то чушь. Что-то вроде: мы снимаем репортаж о рационе депутатов. Что вы ели сегодня в течение дня?

   Толстяк хлопает глазами. Его лицо – краснее Антареса.

С Долженко вы берёте восемьсот долларов. Триста - тебе, триста – Окуневу, и двести - Марине.

Я круговым движением показываю пальцем на своё лицо в области губ и говорю: если у вас жена сейчас дома, то вам лучше туда не идти.

А! - депутат вынимает из кармана платок и принимается стирать с лица помаду.

   Всю ночь сосала члены.

Господи, как он жалок в этот момент! Как мне его жалко!

Но совесть у меня крепкая. Многое выдержит.

 

 

*                   *                    *

 

   Бац! Бац! Бац!

Ужасные ритмы – повсюду. И тут и там.

   Бац! Бац! Бац!

И там тоже…

   Бац! Бац! Бац!

Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

Андрей сидит со мной за одним столиком. Пьёт абсент и глядит в беснующуюся толпу.

  Если ад и существует, то это именно здесь…

 По иранским законам, говорит он мне, пытаясь делать это достаточно громко, чтобы перекричать шум адских симфоний, если ты трахнул какое-нибудь животное, то его необходимо убить и закопать. Съедать нельзя.

   Огни вспыхивают то тут, то там. То тут, то там. А ещё там…

Андрей говорит: в Иране все обязаны сморкаться не менее трёх раз в день.

Он говорит: смотри, какие аппетитные девочки. Давай снимем их?

Я смотрю на аппетитных девочек и оцениваю. Да, аппетитные, но аппетита у меня сейчас совсем нет.

   Так как, спрашивает Андрей. Снимем?

Я смотрю на виляющих жопами девочек и вспоминаю официантку с грустными глазами…

   Нет, говорю я. Не сегодня.

Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

   Бац! Бац! Бац!

Если ад и существует, то это именно здесь…

 

*                    *                    *

 

Сегодня ночью было совершено нападение на мечеть по улице Шаумяна, говорю я в микрофон, глядя прямо в камеру. Разбиты почти все окна, со стен отбита краска и штукатурка. Очевидцы из окрестных домов утверждают, что нападавших было шестеро.

В окрестностях мечети нападавшие разбросали листовки.

   В объективе камеры крупным планом видны бумажки, разбросанные по территории мечети.

                             «Убирайтесь прочь с православной земли!».

   Несколько десятков белых листков с надписями чёрным маркером разбросаны вокруг.

Это уже второй случай нападения на объект религиозного культа за неделю, говорю я в камеру. Напомню, что пять дней назад подобный же акт вандализма был произведён по отношению к протестантской церкви по улице Бардина. Тогда на месте погрома тоже были разбросаны листовки с идентичным призывом убираться с православной земли. Теперь от загадочных вандалов досталось и мусульманам.

   Милиция пока не даёт никаких комментариев по поводу случившегося, говорю я в камеру, но очевидно, в городе активно набирает обороты группа экстремистов православного толка.

 

 

*                    *                    *

 

Сосновый бор у моего дома – единственное место, где можно по-настоящему уединиться. Хочешь посидеть, пописать стихи – пожалуйста.

Хочешь побродить, подумать – пожалуйста.

Хочешь побегать по утрам – пожалуйста.

Хочешь пристреляться из рогатки по стеклянным бутылкам – тем более, пожалуйста! Я даже рогатку дам.

   Саня оттягивает тетиву боевой рогатки «David Megaline» к лицу и резко отпускает. Раздаётся гулкий шлепок – это металлический шарик впечатался в дерево, успешно миновав три стеклянные бутылки, стоящие одна к другой в десяти метрах от нас.

- Рубль раз! – выдыхает Саня.

Я сижу рядом на сухом бревне и вспоминаю официантку с  грустными глазами.

- Рубль два! – громко выдыхает Саня, запустив ещё один шарик в никуда.

Надо что-то делать, думаю я. Так дальше нельзя. Мне надо решиться.

   Если ты боишься признаться в любви своей любимой женщине, то, вряд ли, это означает, что в одной из прошлых жизней ты сильно обжёгся на этом...

   Если ты боишься признаться в любви любимой женщине, то, вряд ли, у тебя есть какая-то фобия...

   Скорее всего, ты просто трус...

Банальный трус.

- Рубль три!

Слышен глухой всплеск, и бутылка из-под «Монастырской избы» разлетается на крупные осколки.

- Да! – рычит Саня, укладывая в рогатку следующий шарик. – Я хочу такую же штуковину!

   Я сижу и думаю, как мне всё лучше сказать?

Здравствуйте, девушка, давайте познакомимся?

- Рубль семь!

Девушка, можно узнать ваше имя?

- Рубль восемь!

Девушка, может быть, встретимся на днях?

- Рубль девять!

Девушка, мне кажется, я в вас влюбился…

- Рубль десять!

Шлепок. Бутылка «Шардоне» разлетается на осколки.

   Дёшево! Барахло! Заезженные фразы. Хочется как-то по особенному. Необычно. Чтобы сразу дать ей понять, что намерения у тебя – самые серьёзные.

   Как же всё это сделать? Как сделать всё правильно? Кто знает? Кто знает, позвоните мне…

 

*                   *                    *

 

   Ты суёшь микрофон в лицо растерянному депутату и спрашиваешь: в каком салоне вы одеваетесь? Какой модельный дом предпочитаете?

   Глаза депутата хлопают, как у коровы. Его дыхание сбилось.

Ты держишь микрофон у его лица и внимательно ждёшь ответа.

- Мне не принципиально, - тихим-тихим голосом отвечает раскрасневшийся депутат. – А эту девушку, что сейчас здесь была, вы тоже…

 

*                    *                    *

 

   Преисполненный самых решительных намерений, ты идёшь в летнее кафе у «Рубина». Ты идёшь туда и сам себе говоришь: или сейчас, или никогда.

Ты говоришь: я предложу ей познакомиться. Обязательно предложу.

Ты говоришь: иначе я буду считать себя трусом.

   Ты чувствуешь, как внутри тебя возникает стальной стержень. Он – твоя уверенность в себе.

   Да, сегодня она там. Она о чём-то весело треплется с барменом. Официантка с грустными… Стоп! Ты внимательно вглядываешься в её лицо. Что-то не так. Её глаза светятся счастьем. Что случилось? Что за бардак?

   Ты садишься за столик у дальней стены и ждёшь.

Она подходит к тебе и подаёт меню. Ты смотришь в её глаза.

Они полны счастья, эти глаза. Ты смотришь в них, и тебе становится тоскливо.

   Стальной стержень внутри тебя, словно вылитая из бутылки вода, падает на пол и крупными брызгами разлетается в стороны.

   В такие моменты ты понимаешь, что счастливому человеку ты не нужен. Этот человек уже счастлив, без твоего вмешательства, значит, ты ему уже ни к чему. Балласт. Мусор.

В счастливых глазах нельзя рассмотреть себя, если не ты – причина этого счастья.

   В такие моменты ты понимаешь, что тебе хочется, чтобы люди всей планеты мгновенно стали несчастными. Чтобы им всем понадобилась чья-то помощь. Твоя помощь. Тогда в глазах каждого из них ты сможешь увидеть себя.

Чтобы хоть кто-нибудь сказал тебе: что ты ему нужен.

Чтобы хоть кто-нибудь сказал тебе: спасибо за то, что ты есть на этом свете…

   Ты смотришь в счастливые глаза официантки и не знаешь, что сказать. И не то, чтобы язык прилип к нёбу. А просто не знаешь, что сказать. Даже мыслей никаких. Одно лишь понимание того, что ты ей, ну, совсем не нужен.

- Вы будете что-нибудь заказывать? – спрашивает официантка со счастливыми глазами. Оказывается, ты всё ещё не взял меню из её рук.

- Нет, - вертишь ты головой несколько растерянно. – Хотя… у вас есть чай?

- К сожалению, остался только чёрный в пакетиках.

Её глаза светятся счастьем и полным отсутствием в них тебя.

- Тогда мне один чёрный с сахаром.

- Хорошо, - кивает официантка. – Меню оставить, может, что-то закажете?

- Нет, спасибо. Не надо.

Она разворачивается, очаровательно улыбаясь, и уходит.

Ты сидишь в летнем кафе и пялишься в пустоту.

Будто потерян смысл всей жизни. Будто и тебя теперь нет. Внутри пустота. Вакуум. Как в центре ядерного взрыва.

   Ты чувствуешь себя совершенно чужым для этого мира. Ты ему не нужен. Породив тебя однажды, будто сплюнув зелёный смарч, этот говённый мир отвернулся от тебя, предоставив твоим глазам на рассмотрение свою вонючую задницу.

   И откуда только вообще берётся это идиотское стремление быть кому-то нужным? Если ты кому-то нужен, то это в первую очередь выражается в том, что с тебя начинают что-то требовать. Зачем тебе быть кому-то нужным? Не является ли это следствием того, что ты не видишь в своей жизни даже малейшего смысла? Ведь когда в твоей жизни нет смысла, в лице того, кому ты вдруг становишься нужен, ты видишь ни что иное, как цель, смысл. Твоя жизнь наполняется смыслом. Так ли это всё? Кто знает?  Кто знает, позвоните мне…

   В кафе звучит радио. Музыка прекращается и начинается блок новостей.

А ты сидишь, ждёшь чая, который тебе вовсе и не нужен, и пялишься в пустоту перед собой.

   Чего ты хочешь от этой жизни? Эй, парень, очнись! С тобой говорю! Чего хочешь от этой жизни?

Несмотря на то, что только через неделю будет дан официальный старт предвыборной гонке в областную думу, вещает невидимая женщина по радио, некоторые лица, готовящиеся стать кандидатами, уже уличены в скрытой агитации…

   Господи, как на душе хреново, знал бы кто. Такая ужасная пустота, что и словами не описать.

   Официантка приносит стакан чая с пластмассовой ложечкой. Очаровательно улыбается, говорит «пожалуйста» и уходит. Ты смотришь ей вслед, а на душе – пустота. Тебя будто нет.

   Тебе знакомо это чувство. Эта пустота, как в центре ядерного взрыва. Сейчас воздух с периферии хлынет обратно, сметая всё на своём пути. Разрушительная волна заполнит пустоту.

   Ты чувствуешь, как агрессия просыпается и встаёт на ноги. Медленно ворочаясь, как зубастый и шипастый исполин, потягивается, раскрывает свою широкую пасть и лениво зевает. Глаза открываются шире. Шире! Шире!! Шире!!! Шире!!!!!!!!!!!

   Несколько раз вертишь ложечкой внутри стакана, размешивая сахар, а потом делаешь глоток.

Говно, думаешь ты и вынимаешь из заднего кармана джинсов упаковку презервативов. «Avin intim» - банановые. Распаковываешь один презерватив и бросаешь в стакан. Потом ещё один.

   Люди, сидящие в кафе, смотрят на тебя удивлёнными глазами.

Горите в аду, резко бросаешь ты в мыслях и размешиваешь презервативы в стакане.

   Люди смотрят на тебя удивлёнными глазами. Один мужик не может сдержать улыбку. Ты размешиваешь презервативы в стакане и смотришь прямо в глаза этому мужику.

   Твои брови сползаются вместе и надвигаются на глаза, рот слегка приоткрывается, а губы стягиваются в точку и белеют – ты очень-очень разозлён.

Мужик, улыбаясь, смотрит на тебя, но потом видит выражение твоего лица. Улыбка мгновенно исчезает. Он начинает смотреть в свою тарелку с окрошкой.

Вот и смотри в свою тарелку, козлина, думаешь ты.

   Ты отхлёбываешь чай. Великолепно! Чёрный чай с двойным банановым вкусом! Красота! Сахару, правда, маловато…

   Совет начинающим: лучше, не всасывать презерватив в себя, пытаясь слизать ароматизирующую смазку, потому что тогда в горле около носоглотки возникает ощущение, будто у тебя там застрял пузырёк воздуха. Это создаёт неудобства, которые исчезнут нескоро.

   И ещё один совет начинающим: не увлекайтесь презервативами с бензокаиновой смазкой…

   Ты смотришь на официантку со счастливыми глазами. Волна ненависти захлёстывает тебя.

   Свою энергию всегда лучше переводить в агрессию, чем в саможаление, в страдание, в мерзкие сопли…Агрессия и только агрессия. Это единственное спасение.

17

 

   Бац! Бац! Бац!

Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит. И тут и там.

И эти постукивания ты совсем недавно называл адскими симфониями?!

И эти постукивания ты называл ужасными ритмами?!

Ты мерно потягиваешь текилу. Рядом сидит Андрей и пьёт абсент.

   Энергия распирает тебя во все стороны. Ты чувствуешь себя воздушным шариком, накачанным гелием до самого предела. Аж покрытие трещит от натуги…

Сумасшедшая молодёжь извивается под современные ритмы. Как черви на сковородке…

Глисты.

   Бац! Бац! Бац!

Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

А тебе охота больше! Сильнее!! Быстрее!!! Чтоб долбило, как сумасшедшее, как лопасти у самолёта!!!!!!

   Ты чувствуешь свою агрессию. Этот бешеный огонь внутри. Твоя агрессия стала настолько реальной, что её можно потрогать. Прикоснуться и обжечься.

- Давай дёрнем тех тёлок, - говоришь ты и показываешь Андрею пальцем в беснующуюся толпу.

- Ушам своим не верю, - Андрей удивлённо и не без радости взирает на тебя. – В коем ты веке снизошёл до этого?

Ты вспоминаешь официантку со счастливыми глазами.

- Я пойду их дёрну, - говоришь ты. – А ты пока принеси ещё три текилы с лаймом.

Агрессия распирает тебя во все стороны. Кажется, что сейчас аж пена изо рта пойдёт.

Но тебе охота больше!

Тебе охота сильнее!!!! Быстрее!!!!!!!

Всё мелькает. Всё долбит. Всё шумит.

   Бац!!!!!! Бац!!!!!!!!! Бац!!!!!!!!!!!!!

Ещё!!!!! Ещё!!!!!!!!! Ещё!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

 

*                    *                    *

 

   Раз-два, раз-два – ритмические движения. А теперь повиляем попкой. Вот так! Вот так!

Блондинка под тобой тихо стонет. Так тихо, будто одно из её легких пробито ржавой пружиной, вырвавшейся из этого старого дивана.

   Смазывай стенки влагалища долькой лимона для того, чтобы оттуда не разило «компашками» с красной икрой.

   Из маленькой комнаты квартиры, которую ты снимаешь, тоже доносится девичий стон. Это Андрей жарит свою единственную. Единственную в том смысле, что этой ночью второй ему не дано. Только одна. Одна единственная.

   Раз-два, раз-два – ритмические движения. А теперь повиляем попкой. Вот так! Вот так! Хо-ро-шо!!!

 

*                    *                    *

 

Сегодня группой вандалов было совершено нападение на очередную протестантскую церковь, говоришь ты в микрофон, а позади тебя – исцарапанные и измазанные чёрной краской стены; выбитые стёкла, лежащие вокруг небольшого зданьица.

   Кругом разбросаны листовки:

                             «Убирайтесь прочь с православной земли!».

Жильцы из соседних домов утверждают, что нападавших было около восьми человек…

 

*                    *                    *

 

Разгромлена мечеть…

                             «Убирайтесь прочь с православной земли!».

Нападавших было около десяти…

 

 *                    *                    *

 

   Начинать коитус сразу с анального секса неправильно...

Если делать это сразу, то женщине может быть очень больно.

   Боль можно снизить, если начать коитус с вагинального секса. Тогда в организме женщины начнёт выделяться эндорфин - гормон удовольствия. При его воздействии повышается болевой порог - то, что раньше казалось очень больным, теперь покажется весьма терпимым. Заодно можно массировать зад женщины руками - шлёпать по нему, растягивать на нём кожу, прищипывать и прикусывать. Можно проделать фистинг - аккуратно присовывать в ректум пальцы руки, подготавливая анальный сфинктер к имиссии члена. Всё это вместе взятое усилит приток крови к задней части женщины и сделает мышцы в той области более эластичными. Зад покраснеет...

Тогда и можно будет переходить к анальному сексу. Боли уже будет меньше.

   Ну и как экстремальный вариант: можно накачать женщину такой дозой алкоголя, что нервные окончания в её спинном мозгу блокируются. Тогда ей в очко можно будет хоть лом совать - боли она всё равно не почувствует. Алкоголь мог бы быть идеальным анестетиком, если бы не отрицательные побочные эффекты...

   После бурной ночи ты выползаешь в прихожую и встаёшь перед зеркалом. В твоей руке – цифровая фотокамера в режиме видеосъёмки. Ты снимаешь себя в зеркале. Голого. Полностью голого.

Ты фиксируешь всё, что так или иначе может доказать, что ты был в этой квартире…

   Объектив камеры задерживается на отражении твоих гениталий – правое яичко свисает ниже, потому ты понимаешь, что это именно зеркальное отражение.

Приподнимаешь член левой рукой и снимаешь мошонку. Мерзость. Вся в морщинах.

   Таким будет твоё лицо в старости.

Мошонка выглядит сморщенной благодаря тонким мышечным волокнам под кожей. Эти волокна высоко чувствительны к изменениям температуры. Когда холодно – они сжимаются и подтягивают яички вверх, ближе к телу, чтобы те не переохлаждались; а когда жарко – они расслабляются, и мошонка вытягивается книзу, увлекая яички дальше, чтобы те не перегревались от температуры тела.  Потому что нормальный сперматогенез возможен лишь при температуре в 32С°. Если бы не морщинистость мошонки, то мужчины были бы нерепродуктивны.

   Ты возвращаешься к себе в комнату и снимаешь спящую в кровати шатенку. Она очень красивая. Но в душе – Н-И-Ч-Е-Г-О! Пустышка…

   Вставай, шалавка, ласково говоришь ты, присаживаясь рядом с кроватью на корточки и продолжая глядеть на шатенку через видоискатель. Шалавка, вставай, повторяешь ты, но она не слышит.

   Тут в комнату, шаркая, входит Игорь. Он – в одних трусах.

- Ну, как ты? – спрашивает он, глядя на тебя кривой после сна мордой.

- Нормально, - отвечаешь ты и отключаешь фотокамеру. – И вагинально, и орально, и анально…

- А сколько ей лет? – зевает Игорь.

Ты оглядываешься на спящую шатенку. Смотришь на неё.

- Не больше восемнадцати, - заключаешь ты.

Ты смотришь на эту совсем ещё девочку. Ты смотришь на неё и пытаешься понять, что ей нужно от жизни?

   Любви и ласки, да доброй сказки? Найти своего единственного? Родить ему двоих симпатичных малышей? Прожить с ним всю оставшуюся жизнь, разделяя горе и радость? Ждать, если придётся? Терпеть, если придётся?

   Хрена лысого!!! Любви она ищет, как же! Ёбыря на блюде!

Этой ночью ты пялил её, как бешеный, и шептал на ухо: если ты испытываешь иррациональную боязнь члена в состоянии эрекции, то у тебя медортофобия.

Ах, да… К сведению: ты опять делал это без презерватива…

   О, Иисус!

 

*                   *                    *

 

   Если ты – журналист, пишущий статьи, то должен знать некоторые трюки для привлечения внимания читателя к твоей статье.

   Один из таких трюков – клиповый заголовок.

Клиповый заголовок – это такой заголовок, в написании которого использован некий нестандартный ход. Какая-нибудь буква в заголовке может быть выше остальных, делая акцент на себе; в слово может быть вставлена цифра или буква из латиницы; слова заголовка могут быть написаны разными цветами, если печатное издание – цветное; и так далее…

   Если ты решил сделать заголовок клиповым и вставить в него слово «пёрнуть», то знай, что это неправильно…

Нет в русском языке такого слова, как «пёрнуть».

Есть слово «пёрднуть». Образуется от «пердёж» и «пердеть»…

Пиши правильно. Не превращайся в тех тупых баранов, которых в последние годы плодит наше деградировавшее образование.

   Ты и Окунев стоите за углом элитной высотки. У него в руках – камера, у тебя – микрофон.

- А если и у этого при себе окажется только пластиковая карточка? – спрашивает у тебя Окунев, подразумевая недавний случай, когда у депутата при себе совсем не оказалось налички.

- Ничего, - киваешь ты. – Переживём.

   Ко второму подъезду дома подъезжает катафалк – чёрный "Мерседес Гелендваген".

Вот он, с жаром шепчешь ты, выглядывая из-за угла и хлопая Окунева по плечу, готовься.

Марина уже ждёт депутата у подъезда.

Окунев вскидывает камеру на плечо и, даже не включая, быстро выходит из-за угла и направляется ко второму подъезду, куда уже приближается депутат Мезенцев.

   Я с выключенным микрофоном быстрым шагом обгоняю Окунева.

Марина уже висит на шее Мезенцева и страстно целует его в губы.

   Всю ночь сосала члены.

Я встаю позади обомлевшего депутата и уже протягиваю микрофон к его затылку. Окунев всё это «снимает».

   Марина делает вид, что видит грязных папарацци, и, стеснительно прикрывая лицо, убегает за угол дома. Ну, в общем, всё, как обычно…

   Мезенцев провожает ошарашенным взглядом убегающую Марину. Тут он замечает, что мой микрофон почти уткнулся ему в висок. Он нервно разворачивается прямо ко мне. Его лицо – белое. На вид ему чуть больше тридцати. Судя по выражению белого лица, Мезенцев разозлён нашим с Окуневым внезапным появлением.

- Здравствуйте, Константин Николаевич, - говоришь ты, держа микрофон у его белого лица. – Телекомпания «Четвёртый канал». Как вы провели свой депутатский отпуск?

   Белое лицо пытается «врубиться».

- Какой отпуск? – с явным раздражением спрашивает Мезенцев.

- Ваш отпуск, - говоришь ты, продолжая настаивать на своём. – Депутатский отпуск.

- Какого чёрта?! – Мезенцев даже не думает скрывать перед зрителями своё раздражение. – У меня не было никакого отпуска!

- Ах, да? – ты делаешь удивлённое лицо. – Значит, у нас неверная информация. Извините…

Ты разворачиваешься и начинаешь уходить. Окунев уже тоже опустил камеру и направляется к углу высотки.

   Ты делаешь пятый шаг, седьмой, десятый… Окунев уже исчез за углом.

Пятнадцатый, шестнадцатый…

- Эй, стой! – раздаётся сзади окрик, и ты думаешь: ну слава тебе… - Подожди-ка!

   Ты останавливаешься и разворачиваешься. Мезенцев быстрыми шагами приближается к тебе.

- Ты ведь это специально придумал, да? – говорит он, а глаза его – злые-злые.

Он подходит совсем вплотную.

- Не понял, - ты делаешь ничего не понимающее лицо.

- Чё ты не понял?! – лицо Мезенцева сияет лютой ненавистью. – Хули ты не понял?! Это ведь ты эту тёлку сюда подослал?!

- Какую тёлку? – ты всё ещё пытаешься корчить из себя дурачка, хотя уже понимаешь, что конкретно облажался.

- Какую тёлку?! – злобно, почти шипя, переспрашивает Мезенцев. Лёгким и резким движением он бьёт по микрофону, и тот вылетает из твоих рук. – Ту самую тёлку!

   Он влепляет тебе затрещину по левой щеке.

- Хотел компромат на меня устроить, да?!

Ты растерян. Ты не ожидал такого натиска.

- Гондон! – глаза Мезенцева просто огнём горят. Он влепляет тебе ещё одну затрещину – уже по правой щеке.

   Тут ты приходишь в себя и хочешь уже вломить с локтя недоноску прямо в челюсть, но обращаешь внимание, как из его чёрного джипа выскакивают два крепыша и быстрыми шагами направляются прямо к вам.

   Мезенцев уже сам видит, что его бригада бежит ему на помощь.

- Иди отсюда нахуй, шакал! – сквозь зубы цедит он и сильным шлепком бьёт тебя по макушке. – Уёбывай, и чтоб я тебя больше не видел!

   Ты разворачиваешься и, будто в шоке, медленными шагами уходишь. Микрофон так и остаётся там лежать, у ног Мезенцева.

    Ты уходишь оттуда и ощущаешь себя так, будто тебя только что оттрахал карлик.

Ты уходишь и слышишь, как депутат сквозь зубы, но уже с усмешкой, цедит своим «помощникам»: вот ведь козёл, наколоть меня хотел… Шакал ебучий…

 

 

*                   *                    *

 

   Вас шестеро. Вы сидите у Храма Пресвятой Троицы на троллейбусной остановке. На часах – 01:16. Вы ждёте явно не троллейбус.

- Я порой задумываюсь, - говорит очкарик, сверкая линзами в ночи, - патриот я или нет? Вот, к примеру, я ненавижу христианство и все прочие религии, но ведь христианство – неотъемлемый элемент русской культуры. Да что там русской! И российской тоже. Трудно представить себе Россию только с мусульманскими мечетями и буддийскими пагодами. Церковь сразу лезет на ум. Так патриот я ил нет?

- А какая, на хрен, разница? – спрашивает рыжий. – К чему тебе это?

- К чему мне быть патриотом?

- Да. К чему?

- Я воспитан в патриотическом духе, - отвечает очкарик, - Я люблю свою страну.

- Ну и люби себе дальше. А я вот лично к России с прохладцей отношусь. В смысле, я космополит. Я по определению не могу быть патриотом.

- Почему это вдруг?

- Я смотрю на мир широкими глазами, - объясняет рыжий. – Я считаю себя гражданином всей планеты. Гражданином мира. В силу этого я не признаю никаких моральных обязательств перед Родиной в обычном понимании. Все страны для меня одинаково важны. А быть патриотом, значит, говорить, что Россия лучше, чем Финляндия или Венесуэла. Но я не могу этого говорить, так как понимаю, что если бы я родился в Финляндии или в Венесуэле, то утверждал бы как раз обратное. То, патриотом какой страны ты являешься, зависит от того, в какой стране ты родился. Это элементарно. Вот, к примеру, я уверен, что для того чтобы быть патриотом США, надо было родиться в России, - говорит рыжий и тихо смеётся.

Саня склоняется к тебе и шепчет на ухо: когда начнём? Минут через пять, отвечаешь ты и смотришь, как мимо храма идёт какая-то припозднившаяся женщина.

- Да если говорить непредвзято, - продолжает рыжий, - то Россия по уровню экономического благополучия сейчас далеко не на первом месте. Отталкиваться от этого параметра нельзя, говоря, что Россия – лучшая. А если ты считаешь, что в России - самые лучшие в мире люди, то точно такие же русские люди в превеликом множестве есть и в Казахстане, и в Белоруссии, и на Украине. Значит, к России это уже не имеет никакого отношения. Это уже не патриотизм, а, скорее, филантропия узкой направленности. Получается лишь так, что я люблю Россию потому, что я в ней родился и живу. То есть Россия – лучшая в мире страна, потому что в ней есть я. Получается, это я такой весь из себя молодец. На самом же деле, когда о стране нельзя сказать ничего хорошего, то единственный и финальный аргумент всегда сводится к тому, какие замечательные там люди. Соломинка для блуждающего сознания, которое отчётливо понимает, что блуждает, но никак не хочет в это поверить. Похоже на последний аргумент в пользу "ВАЗ": да, их автомобили – полное говно, но какие классные на их заводах столовые!

- Да о каком патриотизме может идти речь? – обращается к очкарику Артём. – Мой отец – певец в здешнем Оперном театре. Высшей категории. Его зарплата – три тысячи рублей. Это смешно. Смешно и обидно до слёз.

- Надо уметь вертеться, - парирует очкарик. – Пусть в бизнес идёт, там больше заработает.

- Ха! – Похоже, Артём начинает негодовать. – Да здесь и менты получают не больше пяти тысяч. Это что, зарплата? А учителя? А врачи? Плата за их труд – смехотворные суммы. Что, им всем в бизнес податься? А кто тогда будет охранять порядок, учить твоих детей и лечить? Кто будет это делать? Бизнесмены? Страна плюёт на своих подопечных!

- Это неправильный подход, - очкарик всё ещё пытается защитить свою Родину на этом маленьком поле брани. – Все не смогут уйти в бизнес. Ума у всех не хватит.

- И что получается? – Артём от негодования хлопает себя по коленке. – Что твоя хвалёная Родина провозглашает своим лозунгом закон джунглей - «Выживает сильнейший»? И пусть слабые сдохнут? И пусть дети их сдохнут? Так?

- Точно, - подхватывает рыжий. – Наша страна всегда будет оставаться в жопе, пока не научится по достоинству ценить труд учителей, врачей и ментов. Ой, блядь! А про этих парнишек-вояк и вспоминать не хочется! Идут двое по улице, одежда не по размеру, свисает с их худых тел, как с пугал огородных. И лица у них худые, а глаза - голодные. Придут в свою часть, а там - пиздюлей от «дедов» получать и их  же портянки после этого стирать. Говно – не страна.

- Погоди, Денис, - Артём всё ещё негодует и трогает очкарика за плечо, призывая обратить на себя внимание. – Вот ты сказал, что для того, чтобы уйти в бизнес, ума у всех не хватит. Но для этого не только ум требуется. Вот я, например, придумал стопроцентный бизнес-план, но чтобы его осуществить, мне не хватает самой малости – двухсот тысяч рублей. Сущие пустяки, верно?

- Возьми кредит, - отвечает очкарик. Он заметно осунулся.

- Под мою зарплату охранника? Я узнавал, мне дадут не более пятидесяти тысяч и то, под офигенные проценты. Мне не дают встать на ноги. Кому я должен сказать спасибо? Государству?

- Скажи спасибо родителям, - хихикая, подтрунивает над Артёмом рыжий. – Надо было родиться у богатых родителей. Ещё английский писатель Честертон говорил, что самое главное в этой жизни – выбрать правильных родителей.

Ты вспоминаешь своего отца.

- Ага, точно, - сокрушаясь, кивает Артём. – Единственный способ быть в России патриотом – это родиться у богатых родителей, не смотреть «Момент истины» и не выезжать в российскую глубинку.

- Точно, - веселится рыжий. – Если ты родился у богатых родителей, не смотришь независимых новостей, не читаешь газет и не выезжаешь в глубинку, то найди себе ещё умных ребят, тоже родившихся у богатых родителей, не смотрящих новостей и не выезжающих в глубинку, и тогда ты будешь считать, что народ в России – самый умный и оптимистичный на свете! Отчего тут не стать патриотом?!

Ты наклоняешься к Сане и говоришь: давайте начинать.

- Хорош пиздеть, хлопцы, - говорит Саня, поднимаясь со скамейки. – Давайте к делу.

Ты достаёшь из-за спины торбу, открываешь её, вынимаешь пачку листов и протягиваешь Сане. Затем вынимаешь из торбы рогатку. Это не «David Megaline». Эта рогатка круче. Куда круче. Оснащена удобным упором для руки, чтобы рогатка не отклонялась к тебе, когда натягиваешь тетиву. И выглядит куда эффектнее. Но и стоит 496 рублей.

   Ты отдаёшь рогатку Сане. Затем вынимаешь ещё одну такую же и отдаёшь Артёму. Затем ещё одну – рыжему. Ещё – очкарику. И так, пока у каждого в руках не оказывается мощная боевая рогатка.

- Каждый занимает свою позицию, - говорит Саня ребятам, - как и договаривались.

   Вся гурьба переходит через спящую ночную дорогу.

- У меня слишком мало денег, чтобы я считал себя патриотом, - огрызается Артём. – Вот если бы я родился лет на семь пораньше, то в девяностые сколотил бы целое состояние.

   Саня негромко говорит ему: а я никогда не буду патриотом в стране, где целые миллиарды вбухивают в строительство церквей, а вот на строительство и содержание приютов для беспризорных детей и рубль зажмут.

   Московский Храм Христа Спасителя, построенный исключительно на пожертвования, обошёлся в пять с половиной миллиардов рублей. Сколько квалифицированных приютов для беспризорников можно было построить на эти деньги? Зарплаты скольким учителям и врачам можно было выплатить?

   Когда после развала СССР повсеместно стали реставрировать старые церкви и строить новые, всюду начали вести речи о возрождении православия в России. Но когда число приходов достигло некоего уровня Икс, то стало ясно, что ни о каком возрождении религии не может быть и речи, поскольку число приходов росло, а численность паствы оставалась сравнительно на прежнем уровне.

   В такие моменты ты понимаешь, что бог давно покинул нашу Землю.

Разгадка загадочного роста числа приходов, который поначалу приняли за расцвет религии, крылась совсем в ином - в расцвете криминального мира (вспомни первую половину 90-х). Криминальные структуры вкладывали огромные деньги в реставрацию и строительство церквей, тем самым просто отмывая свои незаконно нажитые сбережения, поскольку благотворительность налогами не облагается. И когда строили новую церковь в Суздале, в Перми, в Екатеринбурге и так далее, то это ни в коем случае не означало, что разрастающейся пастве понадобился новый приход. Это означало лишь то, что какое-то криминальное сообщество пытается отмыть свои деньги, заработанные на убийствах, вымогательствах, наркотиках и многом другом, что запрещено не только законодательством, но и Библией.

                     Путь к богу лежит через убийства.

                     Путь к богу лежит через наркотики.

                     Путь к богу лежит через вымогательства.

   Уничтожь криминал в стране, и ты уничтожишь религию.

Ты приближаешься к храму и смотришь на пачку листовок в твоей руке. Жирным шрифтом твоего принтера на них отпечатано:

   «Бойтесь того огня, которому растопкой будут люди и камни: он приготовлен для неверных!»

   Это Коран. Глава 2, сура 22…

Ребята расходятся по своим местам по периферии высокого решётчатого забора, окружающего храм, закладывают первые шарики в рогатки, натягивают тетивы и…

- Когда изострю сверкающий меч Мой, - громко говорит Саня, наводя рогатку на окна храма, - и рука Моя приимет суд, то отмщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам!

   Второзаконие, глава 32, стих 41…

   Глухой шлепок, шарик летит к цели. Всплеск битого стекла и ликующие вопли.

Со всех сторон слышны глухие и звонкие попадания по стенам, окнам, куполу и даже по колоколу.

Бац! Бац! Бац!

   Ты, стараясь не волноваться, быстрым шагом обходишь храм вдоль решётчатого забора и по пути разбрасываешь листовки с текстом:

   «Бойтесь того огня, которому растопкой будут люди и камни: он приготовлен для неверных!»

   Это Коран. Глава 2, сура 22…

- Упою стрелы Мои кровью, - со стороны доносится громкий голос Сани, - и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага!

   Второзаконие, глава 32, стих 42…

Отовсюду доносится звон, шлепки и удары в колокол.

   Бац!!! Бац!!! Бац!!!

Всё шумит. И тут и там.

И там тоже…

   Если ад и существует, то это именно здесь…

18

 

Нет Добра. Нет Зла. Есть лишь твои желания.

Куницын говорит: к чёрту религии. К чёрту мораль. Получай удовольствие. Срывай день.

Не упускай возможность. Упущенная возможность – привилегия неудачников. Пока ноги ходят, надо ходить. Что для христианина искушение, то для тебя - возможность. Что для христианина грех, то для тебя - удовольствие. Наслаждайся...

   Искуситель - это тот, кто помогает тебе быть самим собой. Искуситель - это тот, кто даёт тебе возможность реализовать желания, погребённые в твоём подсознании под грудой общественных запретов и стереотипов. Искуситель - это тот, кто создаёт все условия для реализации твоих тайных желаний... Но желания эти твои. Это не желания искусителя. Это твои собственные желания...

   Так кто же такой искуситель - добрый ангел или злой демон? Он осуществляет твои мечты. Это плохо? Быть счастливым плохо?

   Христианский словарь синонимов:

Возможность - искушение.

Искуситель – человек, дарующий тебе возможность.

Удовольствие – грех! Грех!! Грех!!!!!!!!!!!!!!!

 

*                    *                    *

 

Ты едешь с Игорем по ночному городу, смотришь по сторонам и видишь знакомые дома.

   Едешь по Ленина - вон там мы драли тётку.

Едешь по Сакко-и-Ванцетти – вон там драли двух девчушек.

… по Щорса – вон там.

… по Бардина – вон там.

А ещё там, там и там…

 

 

*                    *                    *

 

По телевизору идёт видеоряд: храм Александра Невского у колледжа связи, на его территории кучкуется милиция, священники и журналисты.

   Сегодня опять был подвергнут нападению очередной православный храм, говорит в камеру миниатюрная Ирина Федосеева. Это уже второй православный храм за последние четыре дня, по отношению к которому совершён акт вандализма. Напомню, что четыре дня назад вандалы напали на Храм Пресвятой Троицы.

   Камера показывает листовки, разбросанные по территории храма.

   «Бойтесь того огня, которому растопкой будут люди и камни: он приготовлен для неверных!»

   Текст листовок идентичен листовкам у Храма Пресвятой Троицы, говорит Ирина в камеру. Да и способ нападения схож: опять стреляли из боевых рогаток металлическими шариками…

   По телевизору идёт видеоряд: на площади 1905-го года толпится масса народа. В их руках плакаты с лозунгами типа «Прекратите вандализм!», «Не троньте святыни!», «Не гневите Бога!». Впереди всей толпы стоят несколько священников.

   По телевизору идёт синхрон: щупленький и молоденький попик с хитрющим лицом.

Внизу титр: Владимир Зайцев. Представитель екатеринбургской епархии.

Молоденький, щупленький, с хитрыми глазами, хитрой улыбкой и не менее хитрой склизкой бородкой – но этого всего в титр не вместишь.

- То, что сейчас творится в Екатеринбурге, - говорит Зайцев, - просто вакханалия. Началось всё с протестантских и мусульманских храмов, а теперь перекинулось на православные. Это немыслимо. Это нужно остановить. Должно же быть у людей хоть что-то святое.

- А что вы можете сказать по поводу того факта, что первые нападения были совершены православно настроенными гражданами? - спрашивает репортёр за кадром, держа микрофон у лица Зайцева. – Ведь если исходить из смысла первых листовок, то нападавшие ратовали за православную землю.

- Это всё грязные инсинуации, - хитро улыбается Зайцев. – Люди, нападающие на храмы, будь то католические, протестантские или исламские храмы, не могут принадлежать к православным. Эти люди, скорее, вообще не верят в бога, коль поступаются его заповедями. Такое могли совершить только настоящие безбожники.

Володя Зайцев опять по-хитрому улыбается и добавляет в микрофон:

- Замечу, что люди, нападавшие на православные храмы, разбрасывали листовки с цитатой «Бойтесь того огня, которому растопкой будут люди и камни: он приготовлен для неверных!». А ведь это сура из Корана! Этот факт сразу наталкивает на мысль, что граждане, сочувствующие исламу или же считающие себя исламистами, решили отомстить. Очень бы не хотелось, чтобы в Свердловской области возник раздор между православными и мусульманами.

 

 

*                    *                    *

 

По телевизору видеоряд: автобусная остановка и подъезжающий к ней автобус. Женский голос за кадром: с недавних пор муниципальное автотранспортное предприятие несёт большие убытки. Связано это с тем, что город захлестнула так называемая волна пассажирской солидарности. Пассажиры, выходя из автобусов, троллейбусов и трамваев, передают свои билеты входящим пассажирам. Таким образом, получается, что, заплатив лишь однажды в начале маршрута, какой-нибудь пассажир передаёт свой билет другим пассажирам, которым платить за билет уже не приходится.

   В камере крупным планом злое лицо грузной женщины. Внизу титр: Наталья Ивашова. Кондуктор.

- Это очень выводит из себя! - раздражённо говорит она в камеру. – Ты видишь, зашёл новый пассажир, подходишь к нему, а он показывает тебе билет и говорит, что у него уже есть. Видите ли, какой-то великодушный пассажир, который сходил на той же остановке, безвозмездно отдал ему свой билет! И так, много раз за один рейс! А принудить платить его за уже купленный билет я не могу! Степаныч вон, - кондуктор делает кивок в сторону кабины автобуса, где сидит водитель, - даже один раз чуть не подрался с халявщиком, который отказывался платить за билет. Если так будет продолжаться и дальше, то общественный транспорт станет убыточным. С этим надо как-то бороться!

   Перед камерой возникает лицо солидного мужчины в деловом костюме, сидящего за столом какого-то офиса. Внизу титр: Ринат Гаулин. Президент Екатеринбургской Коллегии Адвокатов.

- Ситуация, сложившаяся на рынке общественного извоза, очень интересная, - говорит он. – Но вся изюминка в том, что действия пассажиров не противоречат современному законодательству. Согласно статье 382 Гражданского кодекса РФ кредитор – а в данном случае, это пассажир, приобретший билет – может передать свои права – а в данном случае, это право проезда - другому лицу, которое и становится кредитором. Согласно этой же статье, пункту 2, для перехода к другому лицу прав кредитора согласие должника не требуется. А должник в данном случае, это как раз автотранспортное предприятие, которое должно доставить владельца билета, то есть кредитора, туда, куда ему требуется согласно маршруту…

 

 

*                    *                    *

 

По телевизору стэндап Жени Рянцевой. В микрофон она говорит: сегодня ночью на улице Вайнера произошло столкновение между группой студентов Горной Академии и лицами кавказской национальности. Конфликт разгорелся на почве религиозных междоусобиц, в последний месяц охвативших город. В результате ночной стычки пострадали три студента Горной Академии – они с глубокими ножевыми ранениями доставлены в Областную клиническую больницу. Заведено уголовное дело…

 

 

*                    *                    *

 

   Зонд универсальный ЗГ Бу-«ЦМ+»

Доктор разрывает упаковку где-то посередине, абсолютно игнорируя специально помеченную линию для разрыва на конце.

   Стерильно! Однократного применения!

Доктор извлекает из упаковки тонкую пластмассовую штуковину длиной сантиметров 20, а ты стоишь перед ним, чувствуя себя немного не в своей тарелке.

Твои джинсы спущены до колен. Трусы тоже приспущены.

                                     Рег.удост. №29/15010201/2303-01

   Ты не знаешь, что такое, этот универсальный зонд?

Для взятия материала из цервикального канала и уретры.

   Что такое «уретра», пояснять не надо?

Ты аккуратно стягиваешь крайнюю плоть с головки своего члена (см. эйхель), а доктор в это время движением, отточенным за годы выслуги, вставляет зловещий зонд в узкую щёлочку твоей уретры.

   Всё происходит довольно быстро, но ты успеваешь заметить, что на первом сантиметре погружения зонда в твою плоть ощущения вполне приемлемые. А вот на втором сантиметре резкое неприятное жжение пронизывает все уголки твоей сущности одним молниеносным уколом.

   Ты даже ахнуть не успеваешь, а зонд уже извлечён из твоей уретры.

Ты стоишь в небольшой растерянности, держа свой член в руках, и ощущаешь себя так, будто тебя только что в него трахнули.

   Исследование на уреаплазму (мужчины) – 132 руб.

   Исследование на уреаплазму ПЦР (мужчины) – 234 руб.

Уреаплазмоз приводит к простатиту, а потом и к бесплодию.

   Если мужчина будет принимать препарат из хлопкового масла госсипол, то на некоторое время он станет бесплодным. При назначении госсипола в дозе 20 мг/кг бесплодие отмечается уже через 2 месяца после начала приема препарата, а восстановление репродуктивной функции - через 3 месяца после прекращения приёма.

   Уреаплазмоз – это банальное ЗППП.

Несколько дней назад ты пришёл в сомнительную клинику для ветеранов афганской и чеченской войн на Хохрякова 102. Тебе и ещё нескольким сотрудникам «Четвёрки» понадобилось пройти медкомиссию, чтобы совершить прыжок с парашютом, который можно было организовать по блату. Надо лишь пройти всякие там ЭКГ, давление и компьютерную диагностику.

   Тебе на голову одевают большие наушники, а в лицо направляют какой-то бластер в виде чёрной трубки. Из левого уха в правое прыгает писк средней частоты. Пока ты соображаешь, что происходит, на экране компьютера показывается общее состояние всех твоих органов.

   Компьютерная диагностика – чудо техники. Гордость двадцать первого века.

Через минуту оператор (спокойная дама в белом халате) сообщает тебе, немного сжав губы: у вас венерическое заболевание…

   Внутри тебя звучит гонг.

   Та-да!!!

   Кипридофобия. Кипридофобия. Кипридофобия.

Любишь кататься – люби и с санками ебаться.

Оператор (спокойная дама в белом халате) говорит: уреаплазма в таком-то процентном содержании…

   Брови превращаются в два треугольничка, глаза становятся холодными, как космическое пространство, а губы сжимаются в маленькое пятнышко и белеют – в общем, я встревожен.

   Оператор (спокойная дама в белом халате), озираясь на терапевта (вульгарную даму в белом халате), говорит шепотком: компьютерной диагностике лучше особо не доверять. Лучше пройти стандартную процедуру.

   Так ты и оказываешься в Уральском НИИ дерматовенерологии иммунопатологии на Щербакова 8 (тел. 218-33-75)…

  Ты рассказываешь седому урологу с русским отчеством Шлёймович всё, как есть. Он, выслушав твою эксплорацию, говорит: что ж, это даже нам самим очень интересно.

 Он говорит: к нам уже ни один раз приходили пациенты, желающие проверить пугающие результаты компьютерной диагностики.

   Он говорит: и ни разу эти результаты так и не подтвердились.

                                                               Ни разу.

   Внутри тебя звучит гонг.

   Та-да!!!

   Седой уролог с русским отчеством Шлёймович говорит, обращаясь к тебе: Знаете, Артём, технология компьютерной диагностики в кругу врачей всегда вызывала сильный скепсис.

   Артём – это ты. И в справке так записано – Артём Михайлов.

В коридоре ты встретил отца одного из своих сокурсников. В миру он - Николай. Но здесь его зовут Анатолий.

   Анонимность гарантируется.

   Седой уролог с русским отчеством Шлёймович говорит: я знаю женщину, у которой компьютерная диагностика показала наличие внутриматочных полипов.

   Он разводит руки в стороны: а матку у неё удалили ещё два года назад.

             Компьютерная диагностика – дешёвка. Позор двадцать первого века.

В такие моменты ты понимаешь, что отсутствие компьютерной диагностики говорит только в пользу выбранного заведения.

   И когда ты успел подхватить заразу под названием «уреаплазмоз»?

Согласно данным Всемирной Организации Здравоохранения, 40% покупателей презервативов – женщины.

   Исходя из своего личного опыта, ты знаешь, что остальные 60% покупателей – это дети, которые наполняют презервативы водой и бросают с балконов.

   И ещё - один мудак, который использует презервативы исключительно для ароматизации чая.

   Седой уролог с русским отчеством Шлёймович говорит: результаты анализов будут известны только через неделю. Он говорит: приходите в среду. Говорит: с двенадцати до трёх…

   После зондирования уретры, ты не можешь по-человечески мочиться ещё примерно двенадцать часов – резкая боль пронзает твой член в напоминание о неправильном образе жизни.

   Если ты испытываешь иррациональную боязнь ходить по малой нужде, то у тебя урофобия.

   Но ты понимаешь, что данная боль ни в какое сравнение не идёт с той болью, которую испытывают люди с аденомой простаты. При аденоме простата может распухнуть до размеров солидного грейпфрута. Она распухает и перекрывает мочеиспускательный канал. Каждый раз, когда мочишься, ты испытываешь жуткую боль. Ещё распухшая простата перекрывает задний проход. Ты и срать по-человечески не можешь. Каждый раз только превозмогая лютую боль…

   Простатит, который может развиться из-за уреаплазмоза, в последствии может привести к бесплодию. Это, возможно, единственный плюс от грёбанного заболевания. Ведь нет на свете такого мужчины, который бы не мечтал хоть на мгновение стать бесплодным.

   Простой и доступный рецепт для тех мужчин, которые хотят на некоторое время стать стерильными: ежедневно в течение двадцати одного дня надо принимать горячую ванну продолжительностью в сорок пять минут. После окончания этого курса ты будешь стерилен, как хирургический ланцет, аж шесть месяцев. Потом репродуктивная способность восстановится. В последствии эту процедуру можно повторять неоднократно, не опасаясь общей стерилизации.

 

*                    *                    *

 

   По телевизору: водитель коммерческого автобуса получил сильнейшую черепно-мозговую травму в результате попытки разобраться с волной пассажирской солидарности. Заведено уголовное дело…

   По телевизору: сегодня дан старт официальной предвыборной гонке кандидатов в депутаты областной думы. К первой половине дня зарегистрировались сразу сто семь участников…

   По телевизору: сегодня ночью на улице Димитрова при попытке совершить поджог исламской мечети были задержаны пятеро студентов Горной Академии. При них же были обнаружены листовки с призывами уничтожать мечети по городу и области и мстить за гибель двоих православных студентов, которые в минувший вторник на религиозной почве были порезаны лицами кавказской национальности на улице Вайнера. Заведено уголовное дело…

   По телевизору: послезавтра водители всех коммерческих автобусов собираются выйти на забастовку, призывая местных законодателей принять закон, защищающий общественный извоз от произвола со стороны потребителей…

   По телевизору: сегодня, на третий день предвыборной гонки в областную думу, заявки на регистрацию подали уже двести кандидатов…

 

 

*                    *                    *

 

- Я тут подсчитал, - говорит Окунев, откусывая ломоть от самсы, - что в сумме мы «опустили» уже одиннадцать депутатов.

Ты делаешь глоток бергамотового чая и смотришь в сторону. Ты узнаёшь спину официантки со счастливыми глазами. На этот раз она обслуживает другие столики.

- По моим подсчетам, получается, - продолжает говорить Окунев, грызя самсу, - что мы с тобой заработали по три тысячи четыреста долларов на рыло. Не хило?

- Нормально, - киваешь ты и смотришь в сторону официантки со счастливыми глазами.

Ну и зачем вы именно сюда припёрлись? Можно было пойти и в другое кафе…

- Я тут что обдумал, - Окунев с деловым видом отхлёбывает свой чай. С кардамоном. Там явно не хватает презерватива с клубничным вкусом… - Сейчас ведь начались выборы в областную думу. Так если мы сейчас поднажмём на тех народных избранников, что выставили свою кандидатуру повторно, то можем зашибить ещё больше бабок. Как тебе?

   В один момент официантка со счастливыми глазами оборачивается и смотрит прямо на тебя.

   О, Иисус!

Ты видишь в её глазах возвышенную грусть. Ту самую возвышенную грусть, что была в них раньше! Боже ты мой! И где же то счастье, что светилось в её глазах всего полторы недели назад? Где же то счастье, что испугало тебя? Где же то счастье, из-за которого ты почувствовал себя ненужным? Где же оно теперь?

- Так как? – переспрашивает Окунев, глядя на тебя и ожидая твоего ответа. – Как тебе моё предложение? Что если нам сейчас особенно усиленно нажать на депутатов, а? Им сейчас нельзя быть уличёнными в сомнительных связях или в супружеской измене. Я думаю, надо действовать.

   Надо действовать? Надо?

Ты поднимаешься из-за стола и идёшь к ней. В голове будто туман. Он позволяет не отвлекаться. Туман – по периферии зрения, а в центре – она. Официантка с грустными глазами.

- Здравствуйте, девушка, - окликаешь ты официантку прямо у барной стойки.

Она оборачивается и удивлёнными глазами смотрит на тебя.

- Здравствуйте, - отвечает она, и в её голосе чувствуется лёгкий испуг. Видимо, она готовится к тому, что сейчас ты начнёшь предъявлять ей претензии к качеству обслуживания.

- Можно узнать, как вас зовут? – спрашиваешь ты.

Она впадает в секундное замешательство.

- Оля, - отвечает она, а в голосе всё ещё чувствуется испуг.

- Оля, - говоришь ты, немного запинаясь и подбирая правильные слова, - я тут частенько к вам захожу, в ваше летнее кафе… Я давно хотел… Я хотел… Всё никак не решался с вами познакомиться. И вот, наконец, решился.

Напряжение спадает с её лица, и там расцветает лёгкая улыбка. В её глазах возникает теплота. Приятная сердцу теплота.

- Я хотел предложить вам встретиться, - продолжаешь говорить ты, а вокруг - туман. Будто всё не наяву. – Может, встретимся как-нибудь?

- Это можно, - приятно улыбается она. – А вас как зовут?

- Павел, - киваешь ты. – Паша… Значит, я могу узнать ваш телефон?

- Да, конечно, - Оля всё приятно улыбается. – Запоминайте.

- Секундочку.

Ты вынимаешь мобильный и создаёшь новый контакт.

- Диктуйте, - говоришь ты и записываешь номер, который Оля диктует: 381-25-54.

- Это домашний. А мобильного у меня нет.

- Спасибо и на этом, - с облегчением выдыхаешь ты и убираешь мобильный в чехол на ремне джинсов. – Когда мне лучше позвонить?

- Уф… - Оля отводит взгляд на потолок, по сторонам, - Лучше, вечером. После восьми…

   Сейчас только 17:14.

- После восьми, - еле заметно киваешь ты и неуклюже улыбаешься. – Обязательно позвоню.

- Хорошо, - говорит Оля и мило улыбается.

- До свидания, - ещё раз киваешь ты, разворачиваешься и идёшь за столик к Окуневу, который всё это время сидел и пялился на тебя и Олю.

- Ты чё, к официантке клеился? – спрашивает Окунев, когда ты садишься.

- Да так, - поводишь ты лицом, - Думал, учился вместе с ней в школе. Обознался.

Ты говоришь это, а на душе у тебя – ромашки, лютики да незабудки. Тёплый ветер с моря, колышет твою рубаху и чёлку. И будто даже солнце уже к закату и заливает тебя приятным оранжевым светом. И огромное море под обрывом у твоих ног радостно плещет волнами по берегу, приветствуя тебя и поздравляя с сегодняшним днём…

   Окунев ещё что-то говорит, но ты его не слышишь. В твоей голове – туман. Тёплый, приятный туман.

   В такие моменты ты понимаешь, что значит, быть счастливым. Ты понимаешь, ради чего живёшь. Ты живёшь именно ради таких моментов. Ради таких моментов, как этот.

- Так согласен ты нажать на депутатов поконкретнее? – спрашивает тебя Окунев. – Пока выборы идут, надо не терять времени.

- Слушай, Серёга, - отвечаешь ты ему. – Делай всё, что хочешь, но только без меня. Я с этим завязываю.

- Ты чего? Как это «завязываю»?

- Серёга, если хочешь продолжать эту тему – продолжай, - Ты достаёшь из заднего кармана джинсов сложенный вчетверо листок и кладёшь его на стол перед Окуневым. – Вот список депутатов только Областной думы. Там, напротив некоторых уже проставлены адреса и телефоны – всё, что я успел про них «пробить». Дерзай, если хочешь, а я – пас.

- Ты это серьёзно?

- Да, серьёзно, - ты встаёшь из-за столика. – Извини, я пойду. Приятного аппетита.

Ты уходишь из кафе, а Окунев продолжает сидеть там с полупустым стаканом кардамонового чая, с расстройством глядя тебе вслед. 

 

 

19

 

Финал (главы 19-21) будут выложены отдельно за плату в 40 рублей.

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/