Красный чай

 

Когда нас вынесли в зал, мы как всегда гадали, кого из нас недосчитаемся мы сегодня. Все дни делились для нас на удачные и неудачные. Если мы все возвращались домой в полном составе – день был удачный, если кто-то из нас падал на пол – это был неудачный день.

Как всегда перед чаепитием выступил старый чайник, напомнил нам всем, что файф-о-клок – наш священный гражданский долг перед родиной, правь, Британия, и все такое. Я вспоминал, как когда-то слушал эти слова с замиранием сердца, представлял себя не безвестной чашкой в «Гордон Рамзи», а членом королевского сервиза династии Виндзоров…

Молодость…

Сейчас я уже слышал пылкие речи нашего чайника с долей скептицизма. Конечно, наш гражданский долг – это святое, но перспектива разбиться вдребезги меня не радовала. Я предпочёл бы выполнять свой долг без риска быть разбитым на осколки. Например, чтобы полы в «Гордон Рамзи» делали из мягкого войлока, а также столы и стулья… Впрочем, я отвлекаюсь.

Нас вынесли в зал. Как всегда я вспоминал, с каким замиранием сердца я вышел в этот зал первый раз, как всё было красиво и сверкало, я чувствовал себя личной чашкой принцессы Дианы или Оливера Кромвеля, не меньше. С годами мой восторг немного поубавился, впрочем, я всё равно был восхищён убранством нашего кафе.

Как всегда перед чаепитием мы потихоньку помянули тех, кого с нами нет: две чашечки, молочник, маленькое блюдце. Сахарница обмолвилась, что если разобьют ещё одну чашку из сервиза, нас могут списать, а на наше место… чш, чш, все зашикали на сахарницу, что вы такие ужасы говорите, мэм…

Я гадал, кто из нас разобьется сегодня. Было у меня предчувствие, что кто-то из нас отправится в последний полет на пол. Так было на душе в день, когда разбился молочник. Я посмотрел на чашечку с розой на бортике – она мило улыбнулась мне, и я попросил кого-то всесильного, чтобы разбилась не она.

Как всегда я подумал, почему разбиваемся мы. Почему такая несправедливость. Ведь в чаепитии участвуют две стороны – мы и люди, только для людей почему-то чаепитие – приятный ритуал за милой беседой, а для нас – лотерея, выигрышем в которой была наша жизнь. Было бы справедливо, если бы люди тоже разбивались, может, тогда пореже бы пили чай…

Нет, конечно, в какой-то мере все это приятно – когда тебя наполняют вкусным ароматным чаем, на подставках лежат пирожные, в сахарнице сверкает белоснежный сахар. Еще приятнее, когда тебя сжимают ручки молоденькой девушки или даже дамы в годах. Конечно, здорово красоваться на файф-о-клоке, и вообще, если не участвовать в чаепитии, зачем тогда жить. Но…

Вот именно.

Но.

Как всегда я подумал, а что если бы люди разбивались…

Нас принесли пятерым господам. Мне сразу стало неинтересно – что с того, что тебя сжимает рука какого-то господина. Чашечки оживленно зашептались, я даже испытал укол ревности, когда чашечку с розочкой взял в руки господин с мясистым лицом. Я прислушался к обрывкам фраз и понял, что мы имеем дело не с соотечественниками.

- Кто они? – шепотом спросил я.

- Я почем знаю, - шепнула сахарница, - дельцы какие-нибудь… клерки…

- Да нет… по национальности.

- А, ты об этом… м-м-м… похоже на итальянцев…

Мы вздрогнули. Иметь дело с итальянцами нам не хотелось, тогда уж точно кто-нибудь из нас полетит на пол…

- Хотя нет… постой… эй, кто-нибудь знает этот язык?

Мы прислушались. Нет, хоть убей, непонятно. Я немного знал французский – следствие долгого романа с бутылкой мерло – и несколько фраз по-немецки, подслушанных у какого-то пряничного домика. Но это… индийский… арабский… нет, на арабов они совсем не похожи…

- Русские, - шепнула чашечка с розочкой.

- Да ну, что ты…

- Точно тебе говорю… русские…

Старый чайник нахмурился. Предыдущие две чашечки были жертвами русских туристов, молочник, правда, разбил какой-то испанец. Вспомнились какие-то жуткие истории про руссо туристо, которые стреляли по дорогим сервизам, били зеркала или совали петарды в апельсины…

Старое блюдце для пирожных внимательно смотрело на разводы клубничного джема. Я уже знал, что оно гадает на разводах, пытается увидеть в них будущее.

- Сегодня будет беда, - сказало старое блюдце.

Мы зашикали на него, нам и так было не по себе.

- Кто-то разобьется. Кто-то сегодня обязательно разобьется. Здесь. За этим столом.

- Ой, перестаньте, - вздохнула сахарница.

- Я чувствую это…

Я смотрел на чашечку с розочкой. Не отрываясь. Человек с мясистым лицом отчаянно жестикулировал, держа чашечку, я все ждал, когда раздастся предсмертный звон. С какой бы радостью я вырвал у него из рук мою чашечку, увёл бы её далеко-далеко…

Мы молчали. Даже старый чайник не говорил про гражданский долг и правь, Британия.

Я прислушивался к обрывкам фраз, нет, даже не просите, шестьдесят процентов, моё последнее слово… Честно скажу – мне было страшно. Наверное, великие королевские сервизы так не боялись, когда мелькали в руках у коронованных особ. Но я не был королевским сервизом…

- Разводы на джеме показали ворона и крест, это знаки смерти, - вздохнуло старое блюдце.

Я посмотрел на разводы джема, и, хоть убейте, ничего в них не увидел.

Люди что-то обсуждали. Людям не было страшно. В который раз я подумал, почему люди не бьются.

Я подумал, почему люди не бьются.

И в этот момент я почувствовал, что рука худого мужчины больше не сжимает меня.

Свободный полёт… вот как это бывает…

Узкая ладонь с длинными пальцами подхватила меня, я даже не успел расплескать чай. Худой мужчина поставил меня на блюдце, продолжал говорить что-то, нет, я настаиваю, пятьдесят на пятьдесят, или ты судьбу Игорёшина забыл?

Чашечка посмотрела на меня, как казалось мне, с обожанием. Я торжествующе глянул на большое блюдце, аг-га, обманули судьбу, вот оно как бывает…

Старое блюдце не согласилось.

- Я чувствую… я чувствую беду…

Чаепитие плавно подошло к концу, нас унесли на кухню. Это тоже было страшно, но уже не так страшно, я знал руки официанток и посудомоек, которые бережно прикасались к нам, боялись сделать больно…

Я оглядел нас и спохватился, что чашечку с розочкой еще не принесли.

- Я чувствую беду, - сказало старое блюдце.

Мне очень захотелось расколотить его, чтобы оно замолчало раз и навсегда.

- Ну вот, верные сыны и дочери отечества, вы достойно выполнили свой гражданский долг…

И тут раздался звон.

Громкий.

Оглушительный.

Там. В зале. Я даже не сразу сообразил, что никто из нас не может разбиться с таким грохотом. Стекло… нет, вроде даже не окно и не зеркало…

Подруга чашечки с розочкой закрыла лицо ладонями, старое блюдце вздохнуло, о, святой Патрик. Чайник нахмурился.

Мы ждали. Люди поспешил в зал, там что-то случилось, большее, чем разбитая чашка, из-за разбитой чашки люди так не волновались бы….

Шли минуты.

Наконец, в моечной появилась официантка, которая несла остальных членов нашего сервиза, сахарницу, два блюдца и чашечку с розочкой. Я сразу заметил, что чашечка плачет, громко, навзрыд.

- Что ты… что с тобой? Они… там…

- Он… он… раз… раз…

- Что?

- Он… - чашечка с трудом выговорила – раз-бил-ся!

- Кто?

- Че… че…

- Чайник?

- Н-нет… че…

- Честерфильдский сервиз?

- Нет… че…

- Чешир? Челси?

- Че… ло… век… раз… бил… ся…

Мне показалось, она бредит. Человек разбился. Так не бывает.

- Так не бывает, - повторил я.

- Раз… бил… ся… там… на улице… другой человек… стоял… и худой за столом сделал ему знак… и человек на улице… что-то сделал… и разбил… моего человека… вот так… на расстоянии… разбил…

- Разбил?

- Да… он упал… и разбился… этот… с мясистым лицом…

Чашечка больше не могла говорить, она плакала. Мы не понимали. Я мысленно просил прощения у кого-то, что желал людям разбиться.

Сахарница осторожно добавила:

- Из него вылился чай… красного цвета. У людей внутри красный чай… красный чай…

 

2014 г.

 

Цап-Цап

 

- А Цап где?

Мак смотрит на отца с матерью, на непривычно отрешенные их лица, ну хоть бы наорали, что пуговица не застегнута, или сумка в грязи, или еще что.

А тут ничего.

Сидят, видео смотрят.

- А Цап где? - кричит Мак, уже громче.

- Мак, да ты хоть разденься, что ли… ты смотри, мы тебе стерео купили, там…

Мак кричит, во все горло, не слышат, не слышат:

- А где Цап? Цап?

- А… убежал куда-то, не видели…

Мак бросается на ковер, молотит кулаками в пол, родители охают, ахают, да что ты, ты как себя ведешь, это что за выходки такие…

- Отдали… отдали… отда-а-али-и-и-и!

Так и есть, отдали, отдали, в зоопарк, родители, гадкие, гадкие, гадкие, отдали Цапа, отдали, в зоопарк отдали, а то и вообще на улицу выкинули, как-то теперь Цап без Мака…

Мак распахивает дверь, выбегает в темноту улицы, родители всполошились, Мак, Мак, ты куда, куда-куда, на Кудыкину гору… тут надо сбежать из дома, обязательно сбежать из дома, все герои во всех книжках так делают, когда их родители предают, они сбегают из дома…

- Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

Ночь не отвечает.

 

12.03.2056.

Жив.

Вот это главное, жив, остальное уже все неважно. Даже страшно как все неважно, и что «Центавра» больше нет, и что никого больше нет, и это не имеет значения…

Главное - я живой…

Смотрят с чужого неба две луны, вспоминаю давнюю присказку, если на небе две луны, пить уже достаточно.

Выпью еще чуток, будут четыре луны.

Благо, спирт еще есть…

 

Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

Бежит Мак в темноту ночи, кричит - до хрипоты, до отчаяния, зовет, ищет…

Цап! Цап!

Цап, он же такой, он же… особенный. Он же здесь, на улице, не проживет, на улице ему холодно, на улице ему плохо, Мак не знает, почему, но чувствует - плохо.

Цап! Цап!

Потому что Цап… потому что он особенный. Он не из нашего мира. Это Мак сразу так родителям сказал, он откуда-то… ниоткуда. Родители как всегда слушают и делают вид, что верят, а на самом деле они Маку ни капельки не верят…

Прохожие смотрят на Мака удивленно, да куда это маленький такой побежал. Кто-то уже в полицию сигналит, непорядок. А Мак бегает, опрашивает, а не видели Цапа, ну он такой… ну, такой… Мак и картинку показывает, на которой Цапа нарисовал, прохожие руками разводят, что ты, маленький, таких зверей не бывает…

Еще как бывают…

Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

Нет Цапа.

Не отдает ночь Цапа.

 

13.03.2056 г.

Страшно.

Раньше и не знал, как это - страшно. Раньше думал, страшно - это когда «Центавр» горит, и забиваешься в капсулу, и падаешь с небес на землю, свободное падение, давление с ума сходит, кровь из носу…

Раньше думал, что это страшно.

Теперь знаю, страшно - это они. Твари, будто вышедшие из ночных кошмаров, тех самых, когда за дверью прячется что-то темное, страшное, и дверь медленно-медленно открывается, и надо бежать, и не можешь, ноги приросли к полу…

Вот это я сразу почувствовал. Как от одного из взгляда ноги прирастают к полу. Буквально.

 

- Это еще что?

Родители смотрят на жуткую тварь в комнате, это что, это откуда, это зачем…

- Сколько раз тебе говорила, чтобы в дом дрянь всякую не тащил! Гони немедленно!

- А пусть он у нас останется!

Родители в шоке, ну сейчас начнется, а-а-а, мы для тебя столько сдее-е-елали, а ты-ы-ы, а ничего они не сделали, в школу запихнули, Мак об этом не просил, и свитеров кусачих понапокупали, думают, подвиг совершили, Мак об этом тоже не просил…

Пусть оста-а-а-нестяа-а-а-а-а!

 

14.03.2056 г.

Поймали.

Этого и следовало ожидать, что рано или поздно поймают. Надеялся не знаю, на что, прятался, выжидал, замерзал на чужой земле.

Попался.

Как кур во щи. Нет, вру, правильно говорить - как кур в ощип.

Сцапали. Желваками, щупами, клешнями, скрутили, и не мог убежать, когда медленно просачивались в убежище, когда стоял, ноги приросли к полу, не мог сдвинуться с места, не мог убежать, когда эта тварь тащила меня в свое логово…

Вот это было страшно. Когда обступили твари, щелкали клешнями, до сих пор помню на лице их мерзкие усы. Чем=то похожи на тараканов, только тараканы здесь и рядом не валялись, это во сто крат омерзительнее…

Будь я проклят, что не успел дотянуться до кольта, прежде чем эта тварь посмотрела на меня, парализовала…

Выбраться отсюда. Любой ценой…

Выбраться… легко сказать…

 

- Пусть оста-а-а-нестяа-а-а-а-а!

Мак знает, если ничего не помогает, надо зареветь. Вот так. В голос. Громко-громко. Родители вообще Мака не замечают, пока не заревет, и по магазинам таскают, меряют всякое, стой, не двигайся, пока не заревет, и по телефону болтают, пока Мак не заревет, ой, заболталась я что-то…

- Ну как останется, ну ты что, это что такое за нечисть вообще?

- Это не не-е-ечисть… это… это Цап!

Цап. Потому что лапками все хватает, цап-цап…

- Никаких Цапов. И речи быть не может.

- Ну па-а, ну мА-а-а, ну я на пятерки ко-он-чу…

- На пятерки он кончит, хоть бы двойки исправил свои…

- И ис… ис… прав… лю…

- Нет, об этом и речи…

- Ну па-аа-аааа!

 

15.03.2056 г.

Сбежал.

Легко сказать, сбежал, как будто от них можно сбежать. От них… от кого от них…

Судя по всему животные достаточно развитые, живут стаями. Они даже не заметили, что я сбежал. Даже странно, что не заметили, если они так обращаются с добычей, как они вообще еще не вымерли с голоду. Не понимаю, почему меня не умертвили, я не видел в их логовищах живую добычу…

Главное, добраться до убежища, где оставил кольт, если он еще там, если…

 

- А Цап где?

Мак смотрит на отца с матерью, на непривычно отрешенные их лица, ну хоть бы наорали, что пуговица не застегнута, или сумка в грязи, или еще что.

А тут ничего.

Сидят, видео смотрят.

- А Цап где? - кричит Мак, уже громче.

Мак, да ты хоть разденься, что ли… ты смотри, мы тебе стерео купили, там…

- Найду! Все равно найду!

Мак бежит в темноту ночи, так надо, когда родители предают, бежать в темноту ночи, сбежать из дома, на какой-нибудь корабль, пережить тысячу приключений, стать великим, спасти мир, а потом встретить своего друга, обязательно, встретить…

 

15.03.2056 г.

(позже)

Добрался до убежища, ничего не тронуто, оружие на месте, все при всем. Звери сюда не добрались, ну еще бы, для зверей тут ничего интересного.

Твари ползают где-то там, снаружи. Знаю, проберутся сюда, знаю, будут бесшумно открывать дверь, вот так, как в страшных снах, проберутся, пригвоздят ноги к полу…

Главное, стрелять сразу, не ждать, пока посмотрят в глаза…

 

- Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

Мак бежит в темноту ночи, зовет Цапа, быть не может, чтобы Цап ушел насовсем, потому что… ну… просто потому, что так не бывает. В книжках так никогда не бывает, в книжках, если злые родители прогонят Друга, потом Друг обязательно найдется, потому что… ну… просто, потому что не может быть иначе.

- Цап! Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

Маку кажется, что он слышит голос Цапа. Может, просто кажется. Мало ли что померещится в темноте ночи. Ночь, она вообще обманчивая, ночь, заманит голосами, одурманит, окружит, заведет, куда Макар телят не гонял,

- Цап!

Мак бежит туда, где нашел Цапа, надеется непонятно на что, а вдруг Цап там, вдруг он ждет Мака, вдруг жизнь в кои-то веки даст второй шанс… И никакие родители, все четыре, мама, папа, мапа, пама, Мака не догонят, не заберут… Цап боится, ну ничего, Мак посмотрит Цапу в глаза, и Цап не будет бояться, Мак все объяснит глазами. Родители говорят, это неприлично, глазами объяснять, а Мак-то знает, лучше глазами, словами все не скажешь…

 

Какая-то тварь околачивается поблизости. Вот это страшнее всего, гаже всего, лучше бы накинулась, лучше бы получила пулю, а то вот так, сидишь, ждешь непонятно чего.

 

Мак бежит в темноту ночи, пока не нашли, не поймали, не отвели домой, не выпороли, гадкие родители, которые ничего не понимают…

 

Тварь приближается. И снова как в кошмарном сне, мгновения растягиваются на вечность…

 

Мак пробирается в нору, где нашел Цапа…

- Цап! Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

 

Тварь лезет сюда…

 

- Цап! Цап! Цап! Цап-Цап-Цап-Цап-Цап!

 

Спускаю крючок, главное, спустить крючок прежде, чем он посмотрит мне в глаза…

 

2014 г.

Намордники

 

- А то, может… договоримся?

Парень смотрит на меня. Подмигивает. Что за манера, подмигивать, первый раз, что ли… нда-а, похоже из новеньких, молодо-зелено, такого и обобрать можно, как липку…

Делаю вид, что не понимаю.

- О чем… договоримся?

- Ну, вы меня не видели, я вас тоже…

- Ну конечно… вот так антиквариат через границу поперли, он меня не видел, я его тоже… хорошо живем…

Парень делает какие-то жесты, чего ты руками машешь, кто ж так деньги показывает…

- Ну что… пять лет с конфискацией…

Разыгрываю из себя строгого дядечку. Очень строгого. Парень бледнеет, как смерть, ой, люблю людей пугать, ой, люблю…

- Еще бы… сокровища такие везете, как из тысяча и одной ночи… картины… кубки золотые… я про такие всю жизнь мечтал, а вы…

- А-а, так давайте подарю! - оживляется, захлопотал, тэ-экс, надо хоть прозвонить, что за кубки, а то впарит хрень какую-нибудь копеечную…

- Вот это по-нашему… как это говорят… гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется, да?

Протягиваю руку к товару…

Протягиваю руку…

Протягиваю…

Что за черт…

Рука замирает скованная, артрит, что ли, или похуже что…

- Что с вами?

- Да… вы мне их вон, в сейф…

Парень тянет руки к кубкам, сгибается пополам.

- Ч-чего такое?

- Во, блин, скрутило…

- Бывает…

- Это, это… новая система правительственная… против взяток… только руку протянул, тебе хоп - и радикулит…

Посмеиваемся.

Мне почему-то не до смеха… почему-то…

 

- А ты где живешь?

- На луне.

- Да я серьезно.

- Тогда на Марсе.

Смеется. Шутит. Все они поначалу смеются и шутят. Ладно, дело привычное, захочет, сама потом скажет, где живет, с кем живет, зачем живет. Только чтоб не с мужем. Была у меня одна такая, за спиной у мужа со мной крутила, а муженек у нее десантник…

- Ой, киска, айда со мной…

Пьяная шпана хватает Лизу, этого еще не хватало, меня здесь нет, что ли…

- Ты чего, а?

- Да брось ты его, кисонька, айжа уэже с нами…

Что-то взрывается внутри, это есть у меня, завожусь с полобороота…

- Парни, вы чего попутали-то?

- Ой, какие мы смелые выискались, ну давай, чего, слабо?

И правда слабо, один на пятерых, только я уже не думаю, что один на пятерых, бью, как тренер учил, не понимаю, почему я лежу на земле, почему…

- Че, получил? Пошли, киса…

Что-то случается, тощий парень сгибается пополам, еще двое валятся на тротуар, один садится на корточки, сжимая голову, последний бежит куда-то в темноту ночи…

Бежит…

Смотрю на нападающих.

Мертвы.

- Что за черт… оборачиваюсь на Лизу, так только в ужастиках бывает, напали хулиганы, девушка на них посмотрела, они упали замертво…

- Ты… ты это… как?

- Слушай, чесслово, не я…

- А… как? По… чему?

Лизка сжимает мою руку, ну что ты, что…

- Слушай, честное слово, не я это… не я…

Киваю, ну конечно, где тебе, смотрю на Лизку, думаю, как бы расстаться по-хорошему, чтобы она меня в отместку не прибила, ведьма…

 

- Господин министр… у нас проблемы.

- Вы можете хоть раз прийти и сказать мне что-нибудь другое? Что на этот раз?

- Мы… мы не можем взять Джиннистан.

- Эту крохотную республику? Да не смешите меня, Соммерс. С нашим превосходством…

- Солдаты отказываются воевать.

- Я, наверное, ослышался?

- Солдаты отказываются воевать. Они просто побросали оружие и ушли. Они говорят… что не могут воевать…

- Соммерс, кто из нас сошел с ума, вы или я?

- Они сказали, что все равно не могут сделать ни единого выстрела.

- Все ясно, Соммерс, сошел с ума весь мир…

- Да, мой генерал…

 

- Да какие проблемы, слетать ему недосуг…

- Да мне-то досуг, а этих на кого оставлю?

- Это кого этих… а-а-а, ничего ты живности себе развел…

- Вот я про что и говорю.

- Ой, проблема прямо, можно подумать, убегут… куда они денутся. Улетят, что ли?

- Ну, так-то летать умеют… да я не про то, они ж друг другу глотки перегрызут, я их и то еле сдерживаю, без меня начнется… дым коромыслом.

- Полетят клочки по закоулочкам?

- Что клочки! Они знаешь, какие… тут на пепелище вернусь, не меньше.

- Так привяжи, долго, что ли…

- Чем их привяжешь… всех в кандалы заковать…

- Чего в кандалы, намордники надел, и все. вон, на распродаже по дешевке купи…

- Думаешь, сработает?

- Да что не сработает, я своих всегда так оставляю…

- А у тебя тоже есть?

- Давно уже.

- А у тебя какие?

- Ну вот, подъедешь ко мне, покажу.

- Ладно, давай, услышимся… конец связи…

 

- Говорили, что он ушел.

- Где… говорили?

- Ну, по телевизору в новостях сказали. Вроде как он ушел, нас на привязи оставил, чтоб не дергались…

Недоверчиво смотрю на Лизку, она что, новости смотрит… Что-то не нравятся мне девушки, которые новости смотрят, сегодня новости смотрит, а завтра в правительство пойдет, страной управлять…

- Ушел, нас на привязи оставил, чтобы друг друга не поубивали.

- А… вернется когда?

Лизка смотрит на меня, как на психа, я-то почем знаю, он мне не отчитывается.

Тоже верно. Лизка включает телевизор, вот, блин, точно сильно умная, не надо нам таких…

- …можно с уверенностью сказать, что для человечества наконец-то наступил золотой век, о котором мы так давно мечтали. Мы ждали этих времен с самого начала своей истории, можно сказать - мы заслужили эти времена ценой неимоверных страданий, кровопролитных войн, испытаний, выпавших на нашу долю. Мы наконец-то можем смотреть в будущее, с уверенностью говоря - больше на земле не прозвучит ни одного выстрела, больше не прольется ни одной капли крови…

- …ну, это он загнул что-то, - шепчет Лизка.

- Точно…

Яркая вспышка в ночном небе, грешным делом думаю - уже кто-то фейерверки пускает на радостях. Ладно, самое время, в честь…

Нет.

Это не здесь, не на земле, это там, там, в небе… Снижается что-то, все ближе, ближе к нам, голубые огни, падучие звезды…

- Он, что ли, возвращается?

- Похоже…

- Ну, счас начнется…

Кто-то и правда пускает фейерверки, встречает хозяина, вспомнил-таки про нас через семь лет, где он там был…

 

- Видишь, говорил я тебе, ничего без тебя не случится, как вертелась, так и вертится…

- Куда она денется…

- А я про что… Ну давай, хоть покажи мне, что тут у тебя как…

- Я сначала этих проведаю… неспокойно за них что-то…

- Точно, проведай, мало ли… заодно и мне покажешь, что у тебя там за живность…

- А… а где они?

Хозяин ходит, оглядывает землю, непривычно пустую, непривычно притихшую…

- А… где?

Хозяин оглядывает полуразрушенные города, руины дворцов, остатки мостов, заглохшие электростанции…

- Куда они… все?

Наступает на чей-то изглоданный скелет, вздрагивает. Еще скелет, еще…

- Кто их… так?

- Вон… следы…

- Где?

- Да вон же… треугольничками… вся земля истоптана…

- Это кто-то тут был…

- Да бывает… бродячие всякие… у которых своей земли нет…

Хозяин не понимает. Начинает догадываться, еще не верит себе, еще… Набрасывается на гостя, которому только что клялся в вечной дружбе до конца вселенной и после…

- Намордники… намордники… Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!

 

2014 г.

 

 

Жар

 

- Еще огня!

Мик просыпается, стряхивает с себя оцепенение, вот так, закимарил на работе. А как не закимаришь, дома дети малые вопят, жена уже с ними вешается…

- А.. а-а, да, да, еще огня, еще огня, счас, счас… Мик развязывает мешок с жарм, бросает в топку брикеты, один, два, три…

Фабрика гудит, дымит, фыркает, ревут печи…

Мик приостанавливается, берет брикет, смотрит. Чудно все-таки, посмотришь на жар, а там мелькают какие-то тени, люди, что-то делают… вот в брикетике высвечивается, девушка стоит на балконе, смотрит в лицо полной луне, а вот к балкону подходит парень, протягивает к ней руки…

- Еще огня-а-а!

Мик бросает брикет в топку, вот, блин, досмотреть хотел, не успел…

- Еще-о-о-о-о!

Мик бросает брикеты. Еще. Еще. Еще. Разгорается огромная печь.

- Хорош! - вопит кочегар.

Мик снова берет из мешка кусок жара, смотрит. Большой брикет, тяжелый брикет, килограмма на два будет. Мик видит парня в солдатской форме каких-то там времен, парень идет по разрушенному войной городу. Мик не видит, чувствует как-то иначе, что в этом городе жили враги парня, которые когда-то разрушили его городок. И теперь он пришел сюда - с войсками и боевыми машинами - чтобы уничтожить врага.

Переулок разрывает визг, парень смотрит в темноту, видит только темные тени. Бьет почти невидимые силуэт, больно, сильно, подхватывает упавшую девушку, пойдемте, фрау, пойдемте… девушка стыдливо поправляет задранную юбку, сорванные панталончики…

- Еще огня-а-а!

Мик вздрагивает, вот черт, на самом интересном месте. Брикет вырывается из руки Мика, выдергивается, больно клюет Мика в лоб, ай, ах, хлопает крыльями, взлетает под потолок…

- Держи-и-и!

Крик Мика тонет в реве печи…

- Держи-и-и!

Мик бросается к окну, ай-й, закрывай-закрывай-закрывай, не успел, не успел, не успел, жар улетает…

 

- …а окно было открыто или закрыто?

Немолодой офицер смотрит на Мика. Подозрительно смотрит, уж как-то слишком банально получается - упустил жар. Жар это штука такая, кто ж его упустит, да иной работник скорее сам в окно выбросится, чем жар упустит. А то бывает такое, жар себе прикарманят, а скажут, что упорхнуло, еще и голову себе чем-нибудь разобьют, показать, что в башку клюнуло…

- От… открыто.

Офицер кивает, молодец, не соврал. А то обычно клянутся-божатся, что все закрыто было и зарешечено, и опечатано, и вообще фабрика без окон, без дверей, а жар как-то наружу просочилось…

- Что ж вы так… неаккуратно… это халатность называется. Большой брикет?

- Килограмма на два.

Офицер вздрагивает. Нехило. Это похищение века получается, не меньше, миллиардов на несколько…

- Как выглядел?

- Ну… там город разрушенный, а по городу парень идет, солдат, они этот город завоевали, война какая-то была… и девушка там…

Мик осекается.

- Тэ-экс, значит, сидели, картинки в жаре смотрели, так?

Мик вздрагивает.

- Ну…

- Нехило… а потом плачем, что жар улетает…

- Жена, дети маленькие… - бормочет Мик.

- Вот про жену и детей подумали бы, прежде чем картиночки смотреть… ладно, черт с вами… найдем, так может, и не будет вам ничего за это… куда полетело-то?

- На… на запад…

- К реке, значит… они обычно у воды держатся… Ладно, к реке пойдем…

- А меня… не арестуют? - спохватывается Мик.

- А вам надо, чтобы арестовали?

- Не-е-е…

- То-то же, не-е… ладно, работайте… окошко-то закройте, пока у вас вся топка не разлетелась…

Журбарс убирает протокол, пытается смеяться, смеяться не получается, тут не до смеха, когда такой кусок жара улетел…

 

Кусок жара…

Что мы вообще знаем про это жар…

Журбарс жмет на газ, гонит машину в ночь. Доиграемся с жаром этим, доиграемся. Уже чего только не было, все уже было, и взрывалось оно, и улетало, и сбегало, и кусалось, в городке в каком-то, говорят, вообще кочегара загрызло, хотя это враки из серии в реке поймали атлантиду… рыба такая мифическая…

Жар… вот и лови этот жар, а не поймаешь, тебя самого потом так поймают, мало не покажется…

Офицер притормаживает в стороне от реки. Дальше придется идти пешком, но так надо, если к самой реке подъедешь, шум мотора спугнет жар, вспорхнет оно, улетит…

Река в темноте шепчется с ветром.

Что-то мерцает на том берегу, у моста. Мерцать может все, что угодно, только офицера не обманешь, у него на это дело глаз наметанный…

Жар. Большой, сияющий, сидит, сложив крылья, чистит перья. Офицер смотрит в призрачные всполохи, в причудливые картинки, город, разрушенный войной, девушка приводит солдата в маленький дом, выходит мать девушки, сдержанно кланяется гостю. Солдат вынимает из сумки хлеб, ветчину, выкладывает на стол…

Дальше не видно, да следователю дальше и не надо, и так понятно, вот оно, потерянное, пропавшее, сбежавшее…Тут, главное, не спугнуть, не хрустнуть веткой, почему так бешено бьется сердце, почему так трудно задержать дыхание…

Темная тень крадется вдоль реки, это еще кто… кто-то подбирается к брикету, протягивает руки, хватает…

Порх - брикет взлетает в ночное небо, офицер и темная тень сталкиваются лбами, ах ты ж долбанный на хрен, что за черт…

Что за черт…

- Это твое, что ли? - кричит кто-то из темноты.

- Представь себе, мое, - Журбарс ищет удостоверение, было же, было, неужели потерял… а нет, вот… еще бы посветить чем-нибудь, а то ведь в темноте и не углядишь. Офицер включает третий глаз, вот, блин, зарекался не включать, болит глаз, болит, давно уже к офтальмологу надо, да нам же некогда, мы же всегда на посту…

- Вот…

- Ага, вижу… незнакомец смотрит на корочки, по глазам видно, ничего в них не понимает.

- А вы… с какой целью… за жаром? На черном рынке продать?

Незнакомец не отвечает. Не успевает ответить - жар делает хороший круг над землей, опускается на холме где-то за городом…

- Скорей, - офицер готовит сеть, только бы не спугнуть…

- Не, сетью не возьмете.

- Чего?

- Не возьмете, говорю, сетью… она ж вон какая, это арканом надо…

- Ты откуда знаешь?

- У меня на это дело глаз наметанный… верный…

- Ну, смотри…

Офицер выпускает аркан, да быть не может, чтобы такую громадину арканом… нет, может, нате вам, аркан взвивается, падает на брикет, примостившийся на холме, брикет бьется в петле, врешь, не уйдешь…

Врешь, не уйдешь…

Двое бегут к добыче, офицер натягивает веревку, тянет брикет к себе, матерый какой, с места не сдвинешь, ну же, ну…

Веревка лопается со звоном, жар взмывает в воздух.

Чер-р-рт…

- Вы из какого гэ арканы делаете? Бельевую веревку взяли, и хорош?

Что-то прорывает в душе у офицера.

- А ты что, мастер по поимке жара, что ли?

- Да уж не первый день… и не второй…

- Ясненько все… а потом на черном рынке продаем, да?

- Навроде того.

- Ну-ну… с поличным вас брать, или как?

- С поличным возьмете, черта с два жар поймаете…

Офицер смотрит недоверчиво, это же самому под статью угодить можно, хотя нет, есть такое дело, сотрудничество со следствием, и все такое…

 

- Где учился? - спрашивает офицер.

Тэмми неопределенно машет рукой.

- А… везде помаленьку.

- Кто везде, тот нигде. Люди по десять лет учатся с жаром работать…

Тэмми пожимает плечами, мало ли кто там чему учится…

Идут по городу, Журбарсу даже непривычно, что идут по городу, Тэмми не на привязи, не в наручниках, сбежит, сбежит, только его и видели…

Ладно, не о том речь. Расспрашивать, искать очевидцев, да быть того не может, чтобы очевидцев не было…

- Скажите… не видели здесь жар?

- Да вон, в магазине до фига… - кивает прохожий.

- Да нет… ничейный жар.

- Ага, летал тут один…

- Большой?

- Грамм двести.

- А большого не видели?

- Какого большого?

- Ну… кило на два.

Прохожий смотрит на Журбарса, как на психа, где это видано, чтобы на два кило… Журбарс уже и сам начинает сомневаться, похоже на розыгрыш, очень похоже, где это видано - два кило…

- И больше бывает

- Чего?

- И больше бывает, - говорит Тэмми, - мы с пацанами один раз на пять кило сперли…

Журбарс сжимает зубы, посадить бы вас всех с пацанами, чтоб мало не показалось. Надо бы и правда потихохонку разузнать, с кем Тэмми на дело ходит, потом взять всех вместе…

Вечереет, Журбарс выискивает по картам гостиницу, покупает в соседней лавочке жар на вечер, а то какой вечер без жара, как прикажете комнату согреть, как прикажете еду сварить.

- Приятного вечера, - администратор вымученно улыбается, раздает ключи. В уголке за столиком сидят четверо, обсуждают цены на жар, опять подорожал, скотина, а как вы хотели, маленькие кусочки жара уже выловили все, а до больших хрен доберешься…

В комнате Журбарс не удерживается, смотрит на жар, прежде чем бросить в пламя очага. Ничего интересного. Даже обидно, ничего интересного, стоит кто-то на коленях перед большой толпой, отрекается от чего-то, а потом раз, встает на ноги, говорит - и все-таки она вертится. Кто вертится, зачем вертится, черт пойми…

- Я, чур у окна лягу, - говорит Тэмми. Чего это он раскомандовался, мальчишка, вещи свои раскидал, мало его в детстве лупили, ой, мало…

Медленно гаснет огонь в очаге, ветер шевелит занавески, пробирается в распахнутое окно, которое никто не догадался закрыть…

Никто не догадался закрыть…

Никто…

 

Мон шер ами…

Здесь уже не обратишься ни к кому - мон шер амии. Не у кого попросить кусок хлеба, или ночлега, если повезет, пустая дорога, заснеженная степь, насколько хватает глаз.

Офицер сжимает зубы, растирает заледеневшие руки, вот так отвалятся, он и не заметит…

Тянется заснеженная дорога, офицер тащит на себе поклажу, тягловых лошадей съели уже давно, бедный Тамерлан пал неделю назад.

Офицер проклинает окаянного коротышку, который потащил их в эту проклятую богом страну. Он обещал положить к их ногам весь мир - и обрек на голодную смерть. Он обещал нам рай на земле - а сам загнал нас в ледяной ад. Он обещал сделать нас властелинами мира - а теперь нас гонят, как собак…

Офицер спотыкается в снегу, Поль подхватывает его, помогает подняться, мерси, месье… Армия ушла куда-то далеко вперед, офицер не может идти быстро, вровень со всеми, боль пронзает колено, пробитое еще под Бородино…

Поднимается ветер, только этого еще не хватало, начнется метель, смешает небо с землей…

Тоненький огонек меркнет далеко впереди, или это только показалось… нет, не показалось, неужели деревенька…

Горстка солдат переглядывается, спасены…

Истощенные люди спешат через метель к огонькам. Что-то происходит, но как будто не в их мире, а в какой-то параллельной вселенной, вовне.

Огня-я-я-а-а-а-а!

Кто это кричит… откуда…

Что-то происходит, исчезает метель, исчезает снежная равнина, исчезают огоньки вдалеке, мир падает в печь, вспыхивает пламенем…

Тэмми подскакивает, растирает виски, что за черт…

Журбарс стоит над ним, неужели Тэмми кричал во сне, только этого еще не хватало. Негоже нашему брату кричать во сне, нашему брату таиться надо. Жар таких не любит, которые кричат, жар таких боится, жар, он осторожный, жар-то…

- Кричал? - спрашивает Тэмми.

- Бормотал что-то.

- Это тоже плохо…

- Ладно, хорош спать уже, так вообще ничего не найдем.

- Тэмми оторопело смотрит на часы.

- Так только девять еще.

И чего, до часу дня теперь дрыхнуть будем? Здесь вам не тут, здесь дисциплина, вон, как у нас в части…

- Не любит жар дисциплины, - бормочет Тэмми, все-таки встает.

- Чего снилось-то? - спохватывается Журбарс.

- Да… жар напал.

- Это как это… а-а, ну конечно, окно оставили, не закрыли, прилетай, кто хочет, клюй наши головушки бедные…

- А вас жар… не тронул?

- Ты, парень, послужи с мое, к тебе жар вообще подлететь побоится. Иммунитет уже… эх, молодо-зелено… ладно, пошли… Да ты бы одел хоть что поприличнее, не лохмотья свои.

- З-зачем?

- Затем, что в город пойдем, перед людьми уже стыдно тебя за сына своего выдавать…

- На хрена в город?

- Чтобы жар поймать, ты как хотел, тут сидеть будем, ждать, пока сам прилетит?

- А с какого бодуна жар в городе будет?

- Ну, мало ли…

- Чего мало ли, жар, он по мертвым кварталам шарится, где не живет никто…

- Ты откуда знаешь?

- Да всю жизнь за жаром этим гоняюсь, как не знать…

 

- Родители-то есть?

- Ну… были…

- Умерли? - не понимает Журбарс.

- Да нет…

- Сбежал?

- Навроде того.

Журбарс презрительно фыркает.

- А что… отчим пьет, мамка с ним поругается, потом меня лупит… орала, чтоб в дом жар не приносил, а то вместе с жаром меня выкинет…

- Как же в доме без жара, а печь чем топить?

- Да не-е… я так жар собирал… чтоб был…

- Коллекцию, значит… ну-ну… я в детстве тоже баловался, отец быстро отбил, прошло… Отец священник был… правильно нас воспитал, всех десятерых…

Журбарс осекается, зачем он это рассказывает чужому парню, он и перед сослуживцами не больно-то откровенничал про семью, а тут нате вам. Разговорился…

Да здесь хочется говорить. Здесь, в мертвом квартале. Есть такие в каждом мегаполисе, причудливые камни, скалы, а выглядят как будто построенные чьими-то руками. Жуткие места, страшные места. Жара здесь много, это да, только жар-то весь дикий, норовистый, такому палец в рот не клади, отцапает. А искать здесь жар в два килограмма вообще страшно, это не знаю, кем надо быть… Журбарсом надо быть, вот кем. И Тэмми. Тэмми-то здесь все закоулки знает, видно, не первый раз тут бегает, вот так заведет куда Макар телят не гонял, и прихлопнет… а то и не прихлопнет, просто выбирайся, как знаешь…

- Туда, - Тэмми показывает на темный проход между скалами.

- Почему туда?

- Там они… много.

- Откуда знаешь?

- Чую… у меня чуйка та еще…

Журбарс покорно идет в темноту, еле успевает остановиться перед глубоким провалом, уходящим под землю.

- Там, что ли… под землей?

- Ну… там они обычно тусуются.

Журбарс морщится, за такие словечки в детстве мать рот мыть с мылом заставляла, только скажи что не так…

Офицер вглядывается в темноту, замечает что-то вроде ступенек, да откуда здесь ступеньки, ты там побольше смотри, вообще поверишь, что чьими-то руками сотворены мертвые кварталы…

Спускаются. Осторожно. Медленно. Ох, не хочется идти туда, в темноту, где мерцают всполохи жара, ох, не хочется…

Журбарс держит наготове аркан…

Хлопанье крыльев.

Зловещий клекот, не предвещающий ничего хорошего. Стая жара летит на незваных гостей, окружает, черт, путь отрезали, столпились на лестнице, сверкают желтые глаза…

Офицер взмахивает арканом, черта с два их напугаешь арканом. Целится, спускает крючок, догадался, идиотище, в жар из пушки стрелять… почему не дают табельное оружие против жара, почему… Самому-то не смешно, можно подумать, против жара оружие есть…

Жар наваливается, настигает, жалит, и нельзя смотреть в лицо жара, и невозможно не смотреть…

…девушка бежит по тесным улочкам, спотыкается, падает, снова бежит, платьишко порвано, коленки содраны в кровь, кулачком размазывает слезы на чумазом личике. Её догоняет разъяренная толпа, люди кричат что-то, ведьма, ведьма, бей ведьму… девушка бежит к мосту, там, по ту сторону моста старая мельница, там, говорят, нечистые духи, там страшно, но не страшнее, чем здесь…

- Ведьма! Бей ведьму!

Беглянка добегает до моста, спотыкается, град камней летит на упавшую, кровь на щеке…

Журбарс отскакивает, еле-еле приходит в себя, ну и жар здесь… Жар, он, конечно везде не сахар, но тут особенно…

- Бежим, - Тэмми хватает офицера за руку, выбираются из подземелья под зловещее хлопанье крыльев…

Черт…

Нехило…

- Видали, они там какие? Кило на десять будут, не меньше…

- Это ж сколько топлива пропадает…

- А ловить вы его как будете?

- Тоже верно… хрен выловишь…

Переводят дух, почему так дрожат руки… что это Тэмми тащит, что такое…

- Жар. Умыкнул тут из лавочки одной.

- Рехнулся?

- А чем прикажете нынче печку топить?

- Тоже верно… ну ты голова, парень…

 

- Был он здесь.

- Кто?

- Жар, кто… - Тэмми ползает по песку, ищет что-то, - вон… следы…

- А с чего ты взял, что это тот жар?

- Да как с чего, видали, следы какие здоровущие? Кило на два, не меньше…

- А с чего взял, что именно этот жар? Или, думаешь, отловим какой попало, и хорош?

- Вы чего… - Тэмми таращит глаза - правда ничего не замечаете?

- А что?

- Чем вы в полиции занимаетесь… офицер, блин… у того жара третья средняя лапа кривая, видно, погнул где-то…

Офицер вздрагивает, а ведь верно, кривая, как раньше не замечал, он не замечал, мальчишка увидел… мальчишка… надо бы мальчишке намекнуть, мог бы и повежливее, Журбарс ему все-таки в отцы годится, ты сначала, парень, хоть школу кончи, бросил, поди, диплом получи, карьеру сделай, потом пальцы гни…

- Парень, ты бы…

Тэмми замирает. Нехорошо как-то замирает, учуял что-то. Не увидел - учуял, такие вещи не видят, чувствуют.

- Чего там?

- Смотрите… вон…

Журбарс смотрит. Еще не видит, еще только чувствует, тут с жаром поработаешь, чуять научишься за версту. Так и есть, мерцает что-то впереди, светится, разворачивается…

- Потеря наша?

- Не-е… другое что-то…

Смотрят. Смотрят осторожно, тут, главное, не спугнуть, а то порх - и улетит, и ищи-свищи. А это не надо, чтобы порх - и улетало, в такую ночь ходишь, ищешь, чем очаг разжечь…

Журбарс еще только видит смутные очертания, уже понимает - война. Там. В призрачных очертаниях. Идут друг на друга две армии, подкатывают повозки, дергают поводья лошадей. Грохочут пушки, лошади встают на дыбы, фыркают, солдаты вжимаются в землю, целятся в противника…

- Шикарное зрелище… - шепчет Журбарс, очарованный.

- Им же больно… они умирают…

Журбарс спохватывается:

- А мы-то чего встали, держи-держи-держи!

Офицер бросается к жару, как бы схватить, да половчее, сеть, сеть, где сеть, а да, сетью не возьмешь, аркан надо…

Огромная баталия тает, меркнет, вот черт…

Умирает.

- Черт, - выдыхает Тэмми, - сдохла…

- К-как сдохла?

- Обыкновенно… что, никогда не видели, как жар умирает?

- Н-не приходилось.

- А случается… вы, видно, дальше фабрик и не были нигде…А в дикой природе только так умирают.

Журбарс спохватывается, только сейчас понимает.

- А… а где ночевать будем?

Вы еще спросите, чем очаг топить… а вот вам… а нечем… доискались… доловились…

Журбарс идет к заброшенным домам на самом краю Ойкумены. Когда-то здесь жили семьи, потом ушли, покинули неприютные места. Остались дома, кажется, на самом краю земли. Там, дальше, земли дикие, необжитые, там и жар дикое, необжитое, летает, где хочет, клюет чьи-то потерянные мысли. Бывает такое, вот помнил, помнил что-то и забыл, а это вот, склевали мысли твои…

- Куда оно упорхнуть могло…

- Да… может туда уже, за край Ойкумены…

- Смеешься, что ли, они так быстро не летают…

Двое заходят в пустой дом, выметают сор из пустого очага, надо что-то положить в очаг, легко сказать, жара-то нет…

Что-то вздрагивает за занавеской, ветер, что ли…

- Там… - Тэмми смотрит в пустоту, зрачки сужаются в щелочки.

Да нет там ничего…

- Нет… оно… оно самое…

Журбарс отдергивает занавеску. Смотрит. Сначала ничего не видит, блики луны, шорохи ветра, но нет, нет…

Жар.

Тот самый.

В темноте проступают образы. Огромный мегаполис, огни реклам, потоки машин, телефонные звонки. Молодой парень берет билет на самолет в чужую страну, далекую, незнакомую.

Молодой мужчина вспоминает. Мама, а кто мой папа… какие-то потертые фотографии, старые, как мир, неожиданная правда. Адрес, такой далекий, такой непонятый, Воронеж, Вологодская семнадцать, квартира сорок…

Самолет набирает высоту…

Журбарс набрасывает аркан. Легко. Ловко. Научился уже у Тэмми, не зря вместе работали. Не зря. Жар трепыхается, дергается, вырывается, наконец, безвольно затихает.

- Есть…

- Отщипнуть бы кусочек, печку растопить…

Журбарс фыркает.

- От тебя потом такой кусочек отщипнут, мало не покажется… ничего, ночь посидим, повезет, не околеем… завтра с первыми поездами… туда… домой…

 

- …ну… прежде всего зависит от размера… если, например, три дня…

- Ну, это вы вообще что-то мало… три дня.

- Верно, так не бывает. Образования короче трех лет распадаются. Но вот с трех лет… вы получите достаточно топлива, чтобы разжечь фонарик.

- Да, немного.

- А если взять лет тридцать, этого хватит уже, чтобы заправить автомобиль… вопросы… мои юные друзья?

- А…. а какой самый большой кусок жара находили?

- В семь дробь одиннадцатом году нашли кусок в триста лет. Отправили в музей, правда, долго кусок не прожил, распался пополам… Ну и конечно, помните, что от целого куска в пять лет будет больше жара, чем от двух кусков в два и три года.

 

Молодой мужчина спускается по трапу, оглядывает незнакомую землю, укрытую снегом. Всего хорошего, надеемся, полет был приятным… данке шён, зер гут… Вертит в руках бумажку со скомканным адресом, Вологодская семнадцать…

…Журбарс просыпается. Только этого еще не хватало, увидеть во сне жар. Говорят, не к добру. Вот так, говорят, с ума и сходят.

Журбарс оглядывается. Тэмми невозмутимо снимает аркан с жара, выпускает в окно…

- Ты чего?

- А?

Офицер перехватывает аркан.

- Зачем… зачем?

С ума он сошел, что ли… очень похоже, глаза горят, кости торчат, вот по таким вот психушка и плачет…

- Да как вы не понимаете, это же память, память!

- Какая память? Откуда… память?

- Память… того, что до нас было…

- Хотите сказать, все это было?

- Ну что вы на меня как на психа смотрите…

- Да вы успокойтесь… вы с поимками этими замучились совсем… вам бы соснуть часок…

- Я не псих… - Тэмми подходит, говорит медленно, с расстановкой, - я-не-псих… Это было… было до нас, понимаете, было… парень и девушка на балконе… город, разрушенный войной… две армии атакуют друг друга… девочка делает бумажных журавлей… это было… чья-то память, чье-то прошлое. А мы убиваем…

Журбарс разводит щупиками, ну а ты как хотел, парень…

- Что теперь, прикажешь, от холода окоченевать?

- Ну, не знаю… другое что-нибудь жечь… - щелкает желваками, машет усиками.

- Тебя, что ли?

Ага, смутился.

- Как такое вообще может быть, что говоришь-то… твари эти, которые там в жаре видны… как крысенята новорожденные… ни желваков, ни щупиков… нет, бегает по лесам что-то такое, только где это видано, чтобы они разумные были…

Были! - Тэмми набрасывается на офицера, того и гляди желваками вцепится, - были! Были!

- Журбарс отмахивается от него, ну были так были, переполох-то зачем устраивать, мало ли что было…

- Было… вы понимаете, цивилизация какая-то, до нас… от неё ничего не осталось… только воспоминания… а мы последнее убиваем… последнее…

- А ты их туда выпускаешь? - Журбарс кивает в сторону океана.

- Ну… они же живые… они же до сих пор не знают, что умерли уже давно… думают, это все с ними здесь, сейчас происходит…

- Ну да… интересно, найдет он отца…

У Тэмми снова загораются глаза.

- Так вы отпустите его? Отпустите?

Журбарс машет членистой рукой:

- Переубедил. Давно уже к воспоминаниям присматриваюсь…

Тэмми поворачивается чуть в сторону, Журбарс направляет пушку на узкую голову, спускает крючок…

 

- В целости и сохранности, - офицер показывает скованный жар.

- Ну… благодетель вы наш… - Мик выжимает из себя улыбку, - спаситель… я уж думал… все…

- Еще огня-а-а-а! - вопит кочегар.

Мик вглядывается в жар, молодой парень идет к дому, Вологодская семнадцать, комкает адрес и фотографию молодого солдата…

- Огняа-а-а!

Мик бросает в печь брикет жара, пламя пожирает разрушенный войной город, солдата и девушку, фотографию на память, сына, который ищет отца…

Журбарс выходит в темноту вечера, растирает виски, стряхивает наваждение. Выдумали тоже, память… Так и с ума сойти недолго… выпить бы сейчас чего… и спать, спать, первый раз за неделю выспаться нормально…

 

Кто-то смотрит на Журбарса в брикетике жара, как он идет к машине. Кто-то думает, а может, правда было такое что-то когда-то на земле, членистоногие, членисторукие, фасеточноглазые, от которых остались только туманные образы в жаре…

- Огня-а-а-а!

Кто-то бросает в топку брикет с офицером, раскрывает новый мешок с жаром, огня сегодня понадобится много…

 

2014 г.

 

Луна, приди

 

Луна, приди.

Слышишь меня, Луна?

Видишь меня, Луна?

Я вижу тебя, Луна. Ты меня - нет. Вот ты качаешься на волнах серебристой лодочкой, вот бежит от тебя дорожка к самому окну моей камеры. Ты как будто приглашаешь меня ступить на дорожку, дойти до лодочки, уплыть далеко-далеко.

Но не могу.

Прочны стены темницы, и решетки прочны.

Сегодня пробовал еще подпилить толстый прут, немного продвинулся. Еле успел смести в океан пыль, прежде чем скрылась ночь, проклюнулось ненавистное солнце, пришли тюремщики. Вот уж не думал, что солнце станет моим врагом, буду смотреть на живительное солнце с ненавистью, буду махать ему рукой, уходи, уходи за горизонт…

Жду луну.

Жду, когда она опустится лодочкой на кромку воды, пустит ко мне лунную дорожку…

- Что-то вы… приболели?

Тюремщик ставит на стол поднос с едой, смотрит на меня. Выучено улыбаюсь, делаю вид, что все хорошо. Если это можно назвать хорошо, когда мои товарищи мертвы, когда я сам заточен в тюрьму - на веки вечные, когда страну захватил тиран, который никогда не уйдет. Это неправда, что ему шестьдесят, ему лет шестьсот, он жил еще во времена Торквемад, а может, и пирамид…

Я не скажу всего этого тюремщику.

Не скажу.

Мне не о чем говорить с ними. Мне осталось говорить только с луной, единственной моей подругой, которая от меня не отвернулась. Раньше я и не знал, насколько преданной подругой может оказаться луна: она заглядывала мне в окна, когда я был еще совсем маленький, она сопровождала меня, когда я провожал девушек, и даже высветила хулиганов, крадущихся в переулке. Она смотрела на нас, когда мы скандировали - позор правительству, а когда мы тайно штурмовали дворец, луна спряталась за тучами, чтобы не мешать нам.

Луна…

Я и не знал, как ты любишь меня, луна. И каждую ночь ты приходишь, сбрасываешь мне лунную дорожку, зовешь за собой.

Сегодня подпилил прут снизу. Он еще держится в верхнем гнезде, но если его хорошенько расшатать, он выпадет. Попробую в следующую ночь…

- Ну как вы сегодня… получше? - спрашивает тюремщик, ставит на стол поднос с едой.

Улыбаюсь, пожимаю плечами. Я не скажу ему, почему мне сегодня получше.

Вытягиваюсь на койке, жду вечера. Надо было спросить тюремщика, что там к чему снаружи, газет-то не дают. Да что газеты, что тюремщики, правды никто не скажет, будут прославлять нынешнего тирана, и все дела.

Жду луну.

Плавно опускается вечер - медленно, будто издевается надо мной. Солнце зависает над морем, заливает волны кровью. Уходи, уходи. Солнце все понимает, видит мое отчаяние, ускользает за горизонт.

Приходит ночь, еще бледная, еще блеклая, скользит по кромке воды.

Расшатываю прут, ну поддавайся же…

Катится ночь.

Катится луна, расправляет дорожку.

Дергается прут.

Ну же… ну…

Выломать прут, по дорожке добраться до луны, сесть в лунную лодку, уплыть, куда уходит ночь. Первое время можно и на луне перекантоваться, пожить, потом осторожно выбираться на землю, искать единомышленников, если остались…

Шатается прут…

Ну, давай же… давай….. ну пожа-а-алуйста…

Прут выскальзывает из гнезда, вырывается у меня из рук, только что не кусает, с всплеском уходит в волны.

Высовываюсь. Еще не верю себе, что можно высунуться туда, наружу. Свобода… здесь даже воздух какой-то другой, морской, соленый…

Свобода.

Смотрю на луну.

Падает сердце.

Не может быть…

Луна поднялась высоко-высоко в небо, пропала лунная дорожка, не достать… Вот черт, луна, луна, что ж ты меня так обманула, луна, ты была так верна мне, луна, почему ты предала меня сейчас, когда ты так нужна мне? Да что значит, почему, у тебя таких было как звезд на небе, еще со времен первого человека, которому ты освещала дорогу в темном лесу, ты смотрела в лицо Македонскому и Аттиле, Тамерлану и Цезарю, что для тебя я…

Луна… и все-таки - вернись. Вернись, умоляю, заклинаю, вернись, хоть один раз, измени свой путь по небесам, вернись ко мне, забери меня с собой. Прости, изменял тебе с какими-то женщинами, уже не помню ни имен, ни лиц. Теперь я буду верен тебе, только тебе, моя луна…

Вернись…

Приди ко мне, Луна…

Луна чуть вздрагивает, что-то происходит, меняется извечный бег луны по ночному небу…

 

…в 18:30 по Гринвичу произошло столкновение луны с землей - Луна приблизилась к нашей планете, упала в Тихий океан. Часть обломков луны выброшена в межпланетное пространство, они представляют угрозу, могут упасть на землю. Затоплены прибрежные районы, уровень мирового океана повысился на 2 м, мощные землетрясения уничтожили большинство крупных городов, по предварительным данным…

 

Луна…

Приди ко мне…

 

2014 г.

 

Мо - руна непонятная - Кау

 

Цокот копыт.

Там, сзади.

Еще надеюсь, померещилось, ну мало ли, ну бывает, может, кто-то на каблуках… нет, не на каблуках, черта с два на каблуках, цокает за мной на копытцах…

Сворачиваю в проулок, в один, в другой, в третий, может, не за мной, может, не по мою душу спешит, может, куда ещё…

Нет.

Догоняет меня, цокает копытцами. Вижу в темноте проулка рогатый силуэт…

Бегу. Легко сказать, бегу, сам себя загоняю в тупик, понастроили лабиринт вместо района, заезжай, блин, и живи…

Он останавливается подле меня, мохнатый, рогатый, сверкают кошачьи зрачки. Хватает меня за горло… нет, не за горло, за цепочку на шее…

- Это у вас… крест, да?

- К-крест.

Хочу добавить - не продается. Не добавляю.

- Вы… этот… который с крестом?

Не понимаю. Киваю.

- С крестом.

- А… вы не торопитесь? Понимаете, тут дело такое…

Ёкает сердце. Самый лучший способ напугать человека, сказать ему - а вы не торопитесь…

- Я в этом не понимаю ничего… - он снова показывает на крест, - а вы мне объясните…

- М-м-м… попробую.

- А то у нас случай тут такой вышел…

- У кого, у нас?

- У нас… у людей…

 

- А что-то я не вижу… - босс еще раз смотрит на мое резюме, - вы в каком году дипломатии обучались?

Ослышался я, что ли…

- Н-не в каком.

- Как не обучались, я русским по белому требовал, мне профессиональные дипломаты нужны…

Фыркаю. Это новенькое что-то, чтобы на руины мертвого города дипломатов загоняли. Скоро таким макаром депутатов госдусмы погонят на городскую свалку работать. Кстати, давно пора.

Пытаюсь отшутиться.

- Ну что мне теперь… в спешном порядке курсы кончать?

Босс шуток не понимает, смотрит на меня единственным глазом, поворачивает экран.

- Сказано. Дипломаты нужны.

Взрываюсь. Нервы у меня вроде ничего, ген Оклахома по восьмой аллели, только уж если взрываюсь, тут никакие гены не спасут…

- Что мне там, с крысами дипломатию разводить? Или с собаками бродячими?

Жду, что босс тоже взорвется. Босс не взрывается, еще бы, электромагнитное сердце в пластиковой коробке, где ему…

Пытаюсь выкрутиться, зря, что ли, айкью выше двухсот, мне генетик говорил, с твоими мозгами хоть счас в президенты… или в сумасшедший дом…

- У меня дипломатия в генах… восьмая аллель эй-чи-ди по доминантному признаку…

- Да что вы мне своими признаками, вы хоть понимаете, вам там один неосторожный шаг жизни будет стоить!

Ага, взорвался-таки босс… еще не босс, но он будет моим боссом, провалиться мне на месте…

- И будет стоить. Если пришьют меня там, мои проблемы будут.

- Ага, ваши проблемы… а меня потом так пришьют, мало не покажется. Меня потом страна ваша…

- А что мне страна, сам за себя отвечаю…

- А годиков сколько?

- Шестнадцать, мало, что ли?

- М-м-м… вроде бы за себя с восемнадцати лет отвечают…

- У вас, может, и с восемнадцати, у нас с пятнадцати, а то и раньше… не маленькие.

- Ну, смотрите… о-ой, поубиваете там друг друга, на меня потом не жалуйтесь…

Снова пытаюсь отшутиться:

- Если поубиваем, точно жаловаться не будем.

- Все шуточки шутите…

- В восьмой аллели ген лол по доминанте, все учтено…

- Да задолбали с генами своими, нашли, чем гордиться… я ж вам микросхемы свои не выкладываю…

- А выложите… с удовольствием посмотрю.

 

- Ну что… - босс испытующе смотрит на меня, - Город-то знаем?

- Ну… имеем представление.

- Плохо, плохо, надо знать… заблудитесь, вытаскивать вас не буду… Вот так… здесь вот он где-то начинается, и дальше идет… Вот здесь вот высотка, где лежит объект… предположительно лежит. Доходите до высотки, вот, по шоссе… никуда не сворачиваем, к зданиям не подходим, на бошки вам упадут, вытаскивать не буду…

- С руинами, что ли, дипломатию разводить?

- Шуточки шутим… ну посмотрим, как вы там шуточки шутить будете…

- А… город как называется?

Босс фыркает.

- Вы и этого не знаете?

- А вы?

Кажется, смутил я его. Кажется, и правда не знает. Тем лучше, не все же ему меня смущать, можно и мне маленько…

- Счас, счас, гляну на карте… Мас… Мас… Масштаб… а нет, это карта… а вот… Мо… руна непонятная… кау. Вот. Мо Кау.

- Это в Китае?

- Тьфу ты, в Китае, здесь, у нас…

 

Город…

Мертвый город нас обманул. Это я сразу скажу, город нас обманул, даром, что мертвый. Обманул, как-то жестоко, жестко, а-а-а, вы ко мне припе-е-ерлись, аа-а-а, объект искать, а-а-а, вот вам…

Город оказался совсем не таким, как на карте. Совсем. Дома все куда-то разбежались, улицы перепутались, районы развалились на куски.

Я уже тогда понял, что не через три дня, не через три недели мы, оттуда не выберемся…

 

- А вы дипломат? - спрашиваю у Тач . Её зовут Тач. Главное, не забыть, Тач, Тач, Тач, тачка, только без ка… и не забыться, тачкой не назвать. Память у меня хлипенькая, стандартный набор, ген джи-эр-ай-би, и всё, и хорош…

- Нет… а вы?

- Н-нет…

Оборачиваемся к третьему нашему спутнику, его зовут Руслан, Руслан, даже не знаю, как запомнить, с чем связать это слово…

- Не… а чего боссу нашему дипломаты нужны, с кем тут дипломатию разводить будем?

- С крысами, - фыркает Тач.

- С руинами, - подхватываю.

- Друг с другом, а то ведь без дипломатии хрен договоримся… - смеется Руслан.

Смеемся. Мы еще смеемся, мы еще не знаем, насколько он прав…

 

- А ты где учился? - спрашивает Руслан.

Чувствую, что краснею.

- А… везде… понемногу…

Почему-то стыдно признаться, что так ничего толком и не закончил. На мое счастье Руслан кивает, ему все равно, что я там кончал.

- А ты?

- А… три класса и коридор.

Киваю. Понимающе посмеиваемся. Косимся на Тач, сколько она там сказала у неё высших, пять, шестое получает… ну-ну, хочется верить, что фигня все это, так не бывает, напокупала в переходе, или еще где…

Потихоньку знакомимся. Потихоньку посмеиваемся над боссом, можно подумать, без дипломатов друг друга не спросим, кто где учился, кто где родился…

Руслан показывает на фотографию в телефоне.

- Родители мои… Отец на заводе всю жизнь, мать в институте преподает…

Киваю. Завод, это хорошо, не было бы заводов, вообще бы ничего не было, и в институте тоже хорошо, не все же, как я, доучиться не могут…

- А твои родители кто?

Не понимаю.

- Кто?

- Ну, родители есть у тебя?

- Нет.

Руслан меняется в лице, будто я ляпнул что неприличное, даже не неприличное, а я вообще не знаю, какое… будто сказал, что вчера в переулке троих зарезал, или я не знаю, что…

- А-а… а чего случилось?

- В смысле?

Руслан бледнеет.

- Ты… прости, спрашиваю… не в свое дело лезу… умерли они или что?

- Кто?

- Родители твои…

- Да не было у меня никаких родителей, что ты…

Руслан кивает. Еще раз меняется в лице, только что смотрел на меня сочувственно, как на обреченного, и уже отодвигается от меня, как от чумного, или от чего похуже, как будто я не знаю, что сделал…

- А то-то ты без этого…

Показывает себе на грудь. Тогда я его не понял. Тогда я еще не понимал…

- А у тебя?

Руслан смотрит на Тач.

- Отец машинами торговал… мать поварихой… кто про сватью бабу Бабариху скажет, в зубы получит…

Смеемся. Вспоминаем-таки присказку про ткачиху с поварихой и сватьей бабой Бабарихой. Тач вспоминает дальше, про шмеля, который их всех жалит, про князя Гвидона…

- Это ж сказка целая… - вздыхаю.

- А ты как хотел… Пушкин… Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, он бежит себе в волнах на раздутых парусах…

- Память у тебя…

- Не жалуемся… - Тач улыбается, как-то фальшиво, натянуто, - восемь гигов.

Киваю. Думаю, что измеряют в гигах. Не знаю. Хочу спросить, кто такие родители. Не спрашиваю.

 

- Черта с два пройдем.

Смотрим на город. На то, что было городом. Город, который посмеялся над нами, который нас обманул. Жестоко, насмешливо. Не любят мертвые города, когда к ним приходят, это тебе не живой город, который встречает, обнимает огнями реклам, заходи-заходи-заходи-купи-купи-купи-скидка-скидка-распродажа…

А мертвые города людей не любят, это да. Рушатся перед ними, заваливают входы-выходы, путают в лабиринтах, душат, давят, смотрят глазницами пустых окон…

Оглядываю то, что когда-то было улицей.

- Не пройдем. Айдате в обход… Тач, что там, обойти-то найдем где?

Тач ведет пальцем по карте, совсем по-детски, она много что делает по-детски, только чувствуется, что не девочка уже, интересно, сколько ей лет… у женщин вроде как не спрашивают…

- Вот здесь… проберемся, если еще где чего не упало…

- Стой, а это что за фигня?

- Где?

- Да вот, на карте… пунктир какой-то…

- Да… границы какие-нибудь государственные…

- Ты чего, какие границы посреди города? - фыркает Руслан.

- Ну, мало ли… я откуда знаю… - Тач щелкает пальцами, вспоминает что-то, кивает своим мыслям, - точно, был такой город… Вег… Пэ.

- Чего?

- Вег… Пэ. Ну как у древних городов названия писали, Вег, потом там две руны непонятные палочками такими вертикальными, и буква Пэ в конце. Так вот, там город какой-то был, так границу провели прямо посередине города… стену поставили…

- Это когда было?

- Лет триста назад… век икс-икс по старому стилю…

Обреченно смотрим на Тач, с такой памятью и десять дипломов получит не дрогнет, куда мне со своим джи-эр-ай-би в доминанте…

Идем. Город расступается, делает вид, что сдается. Только делает вид, затаился он, затаился, выжидает…

Земля хрустит под ногами, земля ли…

Разверзается…

Проваливается…

Хватаюсь за воздух, воздух не держит, задним числом (о-о-о-очень задним числом) вспоминаю, что на карте обозначают пунктиром - реки…

Всплеск.

Холод.

Темнота.

Река уносит куда-то в подземелье, выныриваю, выныривать некуда, бьюсь о каменную твердь…

Умираю…

 

…оживаю.

Вижу тусклое сияние впереди, пролом в асфальте, хватаюсь за пролом, ползу, карабкаюсь, ну только обвались подо мной, только обвались, не знаю, что с тобой сделаю, ничего я с тобой не сделаю… асфальт обламывается, сам не понимаю, как прыгаю на ровную землю, тянется за мной какая-то ржа из истлевших труб…

Оглядываюсь.

Город беззвучно смеется надо мной, хрен ты отсюда выберешься, хрен ты здесь кого найдешь… ищу телефон, да какой телефон, сдох телефон, говорил мне торгаш, берите восьмую модель, в воде не тонет, я только отмахивался, вы еще мне такой дайте, который в огне не горит…

Ищу своих, вон они, в конце улицы, бегу, здесь и бегать-то нельзя, растрясу старые высотки, посыплются на меня, как спелые груши…

Руслан шарахается от меня, как от зачумленного.

- Ты… ты чего?

- Это ты чего, ты как жив-то вообще… тебя с полчаса не было… там, под водой…

Киваю.

- Да не говори, вода дрянная… жабры вчистую сжег, думал, помру, там ржа эта в трубах…

Руслан смотрит на меня, глаза как две фары.

- Ж-жабры?

- Ну… Ген эйч по двадцатой хромосоме, ну там не эйч, там комбинация целая… Люди добрые, водичка чистенькая есть, промыть… жжет, не могу…

Руслан кивает. Как-то сдержано. Как будто я виноват в чем-то перед ним, что у меня ген эйч, а у него не эйч… а… ну конечно…

- Да ну, не завидуй… у тебя другие какие комбинации, а с эйчем этим мороки больше…

Руслан взрывается.

- Чему завидуй? Чему? Нашел чем хвастаться, нечисть болотная, отродье ты сатанинское!

Не понимаю. Руслан отворачивается, уходит куда-то к развалинам, бормочет про себя что-то, нехристи, нелюди, нежити…

Начинаю понимать про дипломатов, похоже, и, правда, тут без дипломатов делать нечего, только где их теперь взять…

 

- Извини.

- А?

- Извини… - Руслан косится на меня, будто меня боится, - чесслово, не хотел… вырвалось… нервы сдали…

- Бывает.

- Мне ж босс не сказал, что с вами буду работать… с вами… с этими…

Начинаю понимать. Очень медленно, вот тебе и ай-кью…

- Это… потому, что у меня родителей нет, да?

Руслан бледнеет.

- Ну что ты… ну ты же не виноват…

Киваю.

- Не виноват.

Руслан распаковывает вещи, выкладывает книгу в красивом переплете. Вспоминаю, когда я видел книгу. Такую. Древесинную, или как их там. Никогда.

- Можно? - показываю на книгу.

Руслан настораживается.

- Можно… почитать?

- А, конечно, конечно… дело святое…

Открываю. Понимаю, что не умею обращаться с древесинными книгами, или как их там. Совсем. Только бы не порвать, как-то их можно порвать, я знаю, и не заляпать ничем, не высморкаться, не стошниться, много всяких не…

Читаю. Читается легко, хорошо написано, заботливо разбито на абзацы…

- А… как шрифт больше сделать?

- А?

- А шрифт как… больше сделать?

Руслан фыркает.

- А никак, это тебе не планшет…

Начинаю понимать, за что так невзлюбили бумажные книги.

Читаю. Зачитываюсь…

- Ну как?

- Классно… фантастика… мне вообще нравится такое, чудеса всякие, приключения…

- Ка-акая тебе фантастика, хоть знаешь, что читаешь?

Кажется, Руслан снова взрывается. Тэ-экс, только сумасшедшего нам еще не хватало, похоже, и правда дипломатов придется звать, откуда их взять…

- А что?

- Это же по правде все, понимаешь? По правде все было…

Не понимаю. Смотрю в книгу, с ума он сошел, что ли, по правде было…

- Ну, знаешь… я вот так не могу, над морем встал, руки развел, и море расступилось…

- Ну… то ты… а то он…

- Это что… предки наши так могли?

Руслан презрительно смотрит на меня.

- И не только так.

 

Город смеется над нами.

Город, большой, чужой, жестокий, наполовину истлевший, наполовину еще живой. Город запутывает нас, город не выпускает, уже начинаю понимать, хрен мы доберемся до этого объекта, хрен…

- А у меня вон еще что, - Тач вытаскивает очередной гаджет, да кончала бы уже хвастать своими гаджетами, - телефон, радиосвязь, память три гига, вон здесь еще закачать до хрена можно…

Спохватываюсь.

- Так это ты из Сети инфу скачиваешь?

- Ну а то…

Фыркаю, вот, блин, память, образование… я тоже так могу, удивила… я-то думал…

Тач убирает телефон обратно за пазуху, носит на цепочке, так и потерять недолго. Оглядывается, не может сидеть спокойно, надо ей кого-нибудь подонимать…

- А это у тебя что? - Тач хватает причудливый гаджет на цепочке у Руслана, - а он что умеет?

Руслан улыбается. Недобро, загадочно.

- А все.

- Все это как?

- Это так. Все может. От смерти спасет. Из огня вытащит. От пули убережет…

У Тач загораются глаза, первый раз думаю про себя, что она даже красивая по большому счету, интересно, сколько ей лет…

- А… сколько стоит?

Руслан мотает головой.

- Не продается.

- Меняем? - Тач вытаскивает айфоны, айпэды, смартфоны, еще какую-то хрень.

- Не-е…

Тач тушуется, ну еще бы, кто же продаст штуку, которая умеет все, тут хоть все компьютеры мира предложи, фиг тебе…

Тут же оживляется.

- А где достать… не скажешь?

- Потом покажу… это тебе с нашими надо договариваться… да и не дадут тебе…

Тач тушуется окончательно, кажется, обиделась, еще бы не обиделась, когда тебе говорят - не дадут…

Тут же хлопает себя по лбу.

- А-а-а, понимаю… военные технологии… секретные.

Руслан фыркает. Начинаю понимать. Хорошо Руслана страна подготовила, откуда он там родом, хорошую защиту с собой дала, только не видать нам такой защиты как своих ушей, где это видано, чтобы военными технологиями делились…

 

- Здесь, вроде…

Смеркается. Напрасно мы сюда пошли, когда смеркается, лучше бы рассвета дождались, только мы разве дождемся, нам же нужно все и сразу…

Идем в обломки высотки, быть не может, чтобы здесь не было объекта, есть же знак на двери, надкушенный зеленый кружок, босс русским по белому сказал, объект ищите там, где знак…

Темнеет.

- Поторапливаться надо, - кивает Руслан.

Поторапливаться будем, завалим на себя все это, - показываю на остатки потолка, - поспешишь - людей насмешишь…

- Тоже верно…

- Здесь, - Тач показывает на массивный ящик.

Фыркаю.

- И как открывать прикажешь?

- Ну… открывали же раньше как-то… ключ где-нибудь… эй, ты чего?

Смотрим на Руслана. Не понимаем. Руслан падает, изгибается дугой, клацает зубами, на губах пена, что за черт…

- Что за черт…

- Счас… счас… - Тач закатывает глаза, опять смотрит что-то в своих интернетах, хороша, ничего не скажешь, человек умирает, она там переписывается с кем-то… правильно, у них в Конфедерации помогать не приучены… помогать… легко сказать… знать бы еще, чем…

Тач приходит в себя, бросается к Руслану, бросает мне на ходу:

- Ложку неси.

- Чего?

- Ложку… палку какую…

Хватаю из кармана ложку, на хрена, по лбу бить, что ли, будем… Тач сует ложку в остервенело стучащие зубы, выжидает…

Руслан вытягивается на полу, затихает.

- Все, - Тач переводит дух.

- Что все?

- Прошел… приступ… это эта… эпилепсай… вот так вот потрясется, и успоко…

Не договаривает. Старое здание оживает, раскачивается, дышит, стены приходят в движение…

Хватаю Руслана, волоку к выходу, реакция у меня что надо, чи-эль по девятой аллели действует, зря, что ли… Не выхожу - вываливаюсь из падающей высотки, волоку Руслана, ну давай уже, приходи в себя, м-мать твою, нашел, когда умирать…

Дом падает, присыпает нас тучей пыли, отфыркиваемся, прижимаю ладони к жабрам, жабры, жабры не забить, а то они у меня после этого похода вообще отомрут на хрен…

Переводим дух.

Спохватываемся.

- Тач?

Руслан кивает через силу:

- В-вон.

Смотрим. Думаем, что делать, когда у человека голова отрезана от тела, ловко так, осколком стекла. Ничего. Накатывает какое-то оцепенение, нервы у меня, конечно, ничего, но бывает, ступор навалится, там в аллели экс-восемнадцать рецессив…

- Звонить надо, - спохватываюсь.

Набираю номер босса, поиск сети, мать его… город окружил, отрезал от мира, задушил, задавил, не отпускает…

- А… это что у тебя… было? Эпилепсай…

- Эпилепсия… болезнь такая…

- А генетики куда смотрели?

- То есть?

- Генетики куда смотрели, им за что вообще платят, болезнь прощелкали? Засудить на хрен… я со своими судился, память мне дырявую сделали… проиграл, у них там куплено все в суде… а чего?

Руслан смотрит на меня. Нехорошо смотрит. Будто я не знаю что сделал, страшное что-то, будто у меня руки в крови по самые плечи…

- Не было у нас никаких генетиков.

- А что так?

Руслан снова смотрит на меня, как на врага.

- Так нельзя.

- Почему?

- Потому что… нельзя.

Чуть погодя добавляет.

- Убийца ты. На тебе десять трупов висит. А то и больше. И ничего тебе за это не будет…

- Рехнулся?

Хочется дать ему в морду. И нельзя. Прав был босс, точно поубиваем здесь друг друга, да кто же знал, что люди тут больные на всю голову окажутся…

Руслан садится на колени перед Тач, открывает книгу, которая не фантастика, шепчет что-то, читает… нашел когда читать… хотя кто его знает, может, так надо, я-то откуда знаю, как у них там в Сибири у Русланов у этих принято…

Снова набираю номер, ну только посмей мне поиск сети устроить, только посмей…

- Слушаю.

Босс…

- Это… Тач умерла.

- Когда, как?

- Голову ей отрезало… стеклом…

- Я вам русским по белому сказал, к домам не подходить, вы что там забыли вообще?

Думаю, как можно искать объекты, и при этом не подходить к домам. Не знаю.

- Так… - басит босс - знаете, что делаете… открываете сейчас сумку Тач… сумка-то цела?

- Цела…

- Вот и славненько… открываете сумку, проводки там завернутые видите?

- До фига.

- Отлично, теперь на шею Тач посмотрите, какие там провода разорваны…

- А?

- На шею, говорю, посмотрите, какие проводки разорваны… в сумке там поищите похожие, поменяйте… Да там запчастей до фига должно быть, и инструкции поищите, должны там инструкции быть, что к чему прилаживать…

- Да я в жизни провода в руках не держал…

- Ну, вот и подержите…

- Да у меня руки из жопы растут…

- Ничего у вас генетики доигрались, - босс смеется, - ладно, хорош шутить, давайте уже работайте…

Работайте… легко сказать… Обреченно переглядываемся с Русланом, почему у меня так трясутся руки, у меня тоже эпилепсия, что ли, а вдруг заразная, кто её знает…

Ничего, простенько все как-то, проводки сами вставляются, гнезда разные, штепселя разные, захочешь, не ошибешься… подставляю новый каркас шеи, он входит в голову с легким щелчком, получилось…

Тач вздрагивает…

Ждем.

- Загружается, подождите… последний сеанс был завершен некорректно…

Фыркаю. Некорректнее некуда.

- Идет проверка данных… диск эй…

Ждем…

- Несохраненные данные могут быть утеряны…

Пожимаю плечами, ну что же тут поделаешь…

Тач открывает глаза, осторожно поворачивает голову, пробует встать, неуклюже падает, ругается, я и не думал, что она такие слова знает…

- Бли-ин, это кто ж платы так подставил, руки, что ли, из жопы…

Киваю, а я про что говорил…

Тач неуклюже показывает на свое горло.

- Откроешь… и проводок синий с серым поменяешь… синий с серым, понял?

Киваю. Открываю. Меняю. Тач даже не вздрагивает, только сейчас понимаю, ей не больно, ей не может быть больно…

- Вот так… спасибо… век не забуду… - Тач встает, легко, привычно, - да эти провода все путают, так вот потом правую руку хочешь поднять, левая поднимается… бывает… Ты чего?

Руслан отводит глаза. Хорошо я знаю этот его взгляд, холодный, недобрый, смотрит на Тач, как на преступницу какую-то, будто она ужас что натворила…

- Да нет… ничего… И сколько веков уже на свете живешь?

- В феврале двести будет.

Руслан кивает. Думаю, что мы ему такого сделали…

 

Спать…

Легко сказать, спать, лезет в голову какая-то муть, уже второй раз за ночь просыпаюсь в страхе.

Опять этот сон…

Вроде бы лет десять не снился, а тут нате вам, получите-распишитесь…

Нас было десять.

Вот это я точно знаю, нас было десять.

Это я узнал еще до того, как мне сказали, что нас было десять. Мне не имели права этого говорить, просто случайно так вышло, сказали - десять.

Все тот же сон.

Нас десять. За круглым столом. Смотрю в лица. Вернее, в одно лицо. Мое лицо, повторенное десять раз.

Они смотрят на меня. Они. Все. Вижу в их глазах один и тот же вопрос, на который не нахожу ответа - почему именно ты?

А я не знаю, что им ответить.

Я не знаю, почему именно я.

Так вышло.

Случайный выбор.

Почему-то именно я, все остальные были отправлены в утиль, как отработанный материал.

Растираю виски. Нервы расшалились, вроде бы крепкие мне их сделали, а вот на тебе…

Это этот мне все разбередил, ляпнул тоже про десять жизней на моей совести…

Глотаю две капсулы, вроде должно подействовать. Зря, что ли, ген слип-плюс, доминант по двум аллелям… И спать, спать…

 

- …пусто.

Смотрим на пустой сейф. В который раз - пустой.

Насобирали мы мало. Ничтожно мало. С таким уловом и к боссу возвращаться стыдно, а надо как-то возвращаться, а то завопит, засверкает единственным глазом, я вам за что-о-о-о плачу…

Тихонько выходим из того, что было домом, идем дальше, Тач высматривает объекты на карте.

- Еще два к северу.

Идем к северу. Город расступается, город таится, прячется, он еще нападет на нас, но не сейчас, не сейчас…

- Стоп.

Это Руслан. Оборачиваемся, смотрим на него, что такое, потерял, что ли, что-то, на него не похоже вроде, это же не Тач, которая микросхемы свои по пять раз на дню теряет…

Руслан идет к остаткам дворца в отдалении. Много здесь дворцов, когда-то красивых, величественных, сейчас доживающих последние дни…

Иду за Русланом, делаю Тач знак, пошли-пошли, нечего разделяться, разделимся, город вообще нас растащит, раздергает, растеряет, не найдемся…

Руслан подходит к дворцу, опускается на колени. Это новенькое что-то. Встает. Заходит. Медленно. Осторожно. Будто боится кого-то спугнуть. Идем за ним, Руслан раздраженно делает знак, чтобы оставались там, снаружи, вам нельзя.

Стоим.

Ждем.

Русан шепчет что-то, кланяется до земли, снова опускается на колени. Бережно берет что-то в глубине дворца, бережно заворачивает в куртку, выносит на улицу, прижимает к груди.

- Это что?

Руслан смотрит на нас, глаза светятся.

- Какие мы молодцы, что сюда пришли…какие молодцы… Это же великая вещь, великая…

Осторожно спрашиваю:

- А что она может?

- Все.

Киваю. Очередное оружие, про которое нам знать не велено. Первый раз смотрю на Руслана как следует, потомка великой цивилизации, которая раздвигала морские волны и топила землю во всемирных потопах.

Идем дальше через площадь, мимо истлевших скелетов, оброненных транспарантов, нет мракобесию, остановим конец света…

Таки не остановили.

- Это же здесь… Раскол был? - спрашивает Руслан.

Пожимаю плечами. Что такое Раскол, не знаю. Может, и здесь. Тач погружается в Интернет, ищет, что такое Раскол, тоже не знает.

Город молчит.

Затаился, ждет.

Здесь на месте Раскола особенно не по себе. Еще не знаю, что такое Раскол, но уже чувствую - не по себе.

- Здесь, - Тач показывает на одну из высоток, вижу в глубине зеленый надкушенный круг…

Почему-то не хочется идти туда, и почему-то чувствуется - там-то и будет улов. Хороший. Богатый. Какой-то придурочный сунул мне ген медиум по восьмой аллели, вроде как помогает предвидеть будущее…

Вроде как…

Заходим. Тач даже не сидит в интернете, Руслан рисует на теле руны.

Заходим. Бережно, как по воздуху, знаем, то каждый шаг может стать последним.

Бережно открываем сейф. Он открывается сам, безо всяких отмычек и ключей, прямо подозрительно легко.

Есть…

Смотрим на улов, редкий, богатый, не сразу слышим предательский шорох…

Здание шевелится…

Бегу. В темноте налетаю на какую-то железку, пинаю её что есть силы, железка ругается, а это не железка, это Тач, спотыкаемся друг о друга, вываливаемся из того, что было Парадизом, ползем куда-то, ползем…

Небо падает на землю.

Земля вздрагивает, плюется обломками камней, кусок кирпича кусает меня за ухо, черррррт…

Переводим дух. Тач с проклятиями отстегивает поврежденную ногу, в багажнике последняя осталась, а ты эту не выбрасывай, может, еще починим…

Оглядываемся.

Не сразу понимаем.

- А… Руслан?

Тач показывает на обломки Парадиза.

- Да ты чего?

- Да не бойтесь… его эти спасут… силы… - Тач показывает руками что-то наподобие крыльев.

- Ну да…

Чувствую свою беспомощность перед ним. Перед этим. Древним. Сильным. Предки наши поумнее нас были, знали, что к чему, когда мы роемся в генах, в микросхемах, они просто могут призвать на помощь что-то… что-то…

Ждем.

Ничего не происходит.

- Руслан… Руслан!

Руины не отвечают.

- Нет… вы как хотите… я так не могу… - Тач идет к Парадизу, разгребает обломки, отбрасывает кирпичи… Помогаю, Тач на всякий случай отходит подальше от меня, нда-а, если я ей ещё одну ногу сломаю, она меня не простит…

- Руслан?

Руслан не отвечает. Тач отбрасывает с Руслана бетонный блок, прижимает руку к горлу.

- И?

- Мёртв.

Не верю своим ушам. Как мёртв, почему мёртв, не может такого быть, чтобы мёртв, такие не умирают, перед такими раскрываются небеса, и выходят эти… охранители…

Смотрим.

Не понимаем.

 

А потом нужно было звонить. Звонить на базу. Почему-то всегда боязно звонить на базу, дефект какой-то в генах, не иначе.

Боязно.

Особенно сейчас.

Киваю Тач, давай, связывайся.

Связываемся. Ждем.

Длинные гудки.

Почему-то хочется, чтобы там никто не ответил.

- Босс слушает.

- Это… Руслан… умер.

- Повторите.

Меньше всего хочется повторять.

- Руслан… умер.

- Подробности.

- Погиб под обломками.

- Вам сказано было близко не подходить к высотным зданиям?

- Было.

- Нарушение дисциплины…

Нарушение.

- Вы мне вот что скажите… на нем креста не было?

- Был. На шее. На цепочке. И книга еще с крестом…

- Ага, так я и думал. Вы… знаете, что сделайте… слушайте внимательно…

Ну почему когда мне говорят - слушайте внимательно, у меня начинается ступор…

- Вот что… берете лопату… роете яму… по размеру тела.

- Моего?

- Русланова тела, чучелко вы моё… та-ак… лучше бы еще коробку деревянную по размеру…

- Поищем в руинах.

- Чш, даже подходить не смейте… тело в белое заверните… в ткань белую, или еще во что…

- Без проблем.

- Вот так. В яме зароете, и сверху крест поставите.

- Который на нем?

- Какой на нем, деревянный крест! Две доски возьмите, крест-накрест соедините, и в землю воткнете…

- Ага…

- Что ага, поняли?

- Понял… стойте!

- Чего такое?

- А… крест там у него… три палки, а не две.

- К-как три?

- Ну… вот, на книжке… абсцисса, ордината, и наискосок одна… не доходя до нуля…

- Сами-то поняли, чего сказали? Ой, тьфу на вас, короче, как по книжке сделаете. Сможете?

- Без проблем.

- Ну, смотрите у меня…

Хочу ответить - буду смотреть, не успеваю. Переглядываемся с Тач. Лопату. Доски. Ящик.

 

- Вот здесь, - Тач листает книгу, - и да будет тело предано… земле…

Читаем. Стоим подле креста. Ждем.

- Может… не сразу подействует? - спрашивает Тач.

- Н-не знаю.

Начинает накрапывать дождь. Идём в машину, на всякий случай готовим горячий чай, а то Руслан вернется, его, наверное, знобить будет…

Ждем.

Сумерки сменяются ночью, ночь медленно тает. Ничего не происходит.

- На третий день, вроде бы должно быть, - говорит Тач.

- Почему?

- А вот, в книжке… ибо четыре дня, как он во гробе…

Киваю. Днем уходим недалеко в город, ищем что-то, что осталось от кого-то до нас. День растворяется в ночи, тает ночь…

Ждем.

Ничего не происходит.

Кричу в темноту подступающего вечера:

- Русла-а-а-а-ан!

Не отвечает.

 

- Так вы мне скажите… - он наклоняется ко мне, мохнатый, рогатый, пахнущий чем-то неживым, непонятным, - я… что мы сделали не так?

- То есть?

- Ну… мы про вас ничего не знаем… как там надо… как там крест, как там яму… Так почему он… не вернулся?

Нужно что-то ответить. Не знаю, что отвечать.

- А то может… ещё исправить можно… мы же… про вас не знаем…

 

 

2014 г.

 

Пляшет хунган

 

Пляшет, пляшет хунган…

…кто-то умирает на той стороне планеты…

 

Я очнулся…

…очнулся, громко сказано. Как-то не очень получается очнуться, когда у тебя в груди нож, по самую рукоятку, голова истыкана иглами, глубоко, сильно, больно, иглы под ногтями, руки обожжены, пытали, что ли, очень похоже…

Пробую встать.

Не получается.

Пробую позвать на помощь, что-то подсказывает мне, что здесь, в затхлом подвале ждать помощи не от кого.

Ползу. В никуда. Хочу вытащить кинжал из сердца, тут же спохватываюсь, это кровища хлынет, это мне вообще потом не жить… Из сердца… даже странно, нож в сердце, а я еще жив, еще дышу, еще живу, еще…

Темная тень в конце коридора. Хочу позвать на помощь. Тут же спохватываюсь. А если это кто-то из моих мучителей, что значит, если, кто еще здесь может ходить…

Двое. Там. в конце коридора. Затаиваюсь, задерживаю дыхание, прячусь, задеваю запыленную швабру, швабра с грохотом падает мне на голову.

Двое оборачиваются.

Видят меня. Я не сомневаюсь - видят.

- Взгляните…

- Оставьте его. Он пьян.

Брезгливо отворачиваются. Уходят. Последняя моя надежда уходит, в темноте подвала они не видят ножа у меня в груди, ничего не видят.

Кричу. Если этот хрип можно назвать криком.

- По… мо… ги… те…

Оборачиваются, тот, что повыше ростом, наклоняется ко мне, видит нож, ага, спохватился…

- Силы небесные… кто же вас так, мой друг…

Хочу ответить. Понимаю, что не помню, кто меня так. Тот, который повыше, выдергивает кинжал. Вот так. Просто. Жду крови, жду боли, много чего жду, ничего не происходит. Трогаю рану на груди, вот она, глубокая, не кровоточит…

- Позвольте, помогу вам, мой друг, недаром я получил диплом врача, - второй, пониже ростом и пошире касается моей груди, растирает рану, пальцами, пальцами, ч-черт, больно…

- Терпите… вот… так… готово.

Не верю себе. Там, где только что был глубокий разрез, все чисто. Будто и не было…

Не верю себе.

- Ну, вы волшебник…

- Никакого волшебства… Боже мой, почему люди всё, что не понимают, готовы признать за волшебство…

- Что вы хотите, Мишель… - кивает второй, - люди… - вспоминает про меня, - а вы… кем будете?

Открываю рот, чтобы ответить. Тут же закрываю. Потому что не помню, кто я. Вот так. Вообще.

- Не помните?

- Ага… совсем…

- Ничего, здесь это бывает…

- Где здесь?

- В Доме.

Двое присматриваются ко мне, внимательно, пристально.

- На кого же он похож…

- Слушайте, Мишель, я не знаю…

- Да и у меня скверная память на лица… Ну, кем бы вы ни были… добро пожаловать, мой друг!

- К-куда… добро пожаловать?

- В Дом.

 

Пляшет, беснуется мамбо, бормочет проклятия…

…где-то на той стороне земного шара умирает человек с остановившимся сердцем…

 

- Ну вот, друг мой… - Коперник с хитрецой смотрит на меня, - уравнение… которое по праву можно назвать уравнением вселенной. И здесь есть маленькое значение… лямбда… от которого зависит будущее нашего мира…

- Как… зависит?

Честно стараюсь понять. Не понимаю.

- Если лямбда меньше нуля, наша вселенная в будущем снова сожмется в коллапс. Если лямбда равна нулю, вселенная будет бесконечно расширяться с затуханием…

- Это как?

- Все медленнее и медленнее…

Киваю. Делаю вид, что понял.

- А если больше нуля?

- О-о, это самое интересное, друг мой…

Терпеливо слушаю. Нет, кажется, тот еще из меня астроном. Вот Коперник - да, голова, что надо, Бруно тоже, про Эйнштейна и говорить не приходится. А я…

Но если я не астроном, то кто… художник из меня так себе, на уровне домик-елочка, в механике как свинья в апельсинах, шедевра из-под моего пера тоже не вышло, стихи читал, так Пушкин, сукин сын, меня на смех поднял, макака небритая…

Но должен же я что-то уметь… особенное… Леонардо сказал, сюда другие не попадают, только великие… цвет человечества…

Правда, Бруно меня утешал, говорил, что может, я актер какой, надо бы попробовать Гамлета сыграть, если Шекспир меня не прибьет за это….

 

Воск - разновидность простых липидов, широко распространенных в животном и растительном мире. Сложные эфиры высокомолекулярных спиртов и высших жирных кислот. Не растворяется в воде, но растворяется в бензине, хлороформе, эфире. Пчелиный воск вырабатывают пчёлы…

 

- Мой господин… бегите.

Смотрю на часового. Не понимаю. Куда бегите, зачем бегите, от кого бегите.

- Вас убьют… они уже ворвались в дом…

Спохватываюсь. Пробрались-таки, мятежники, или не мятежники, интересно, кто их подослал, Сохатый, что ли, очень похоже…

Тёмные тени наваливаются на меня, вижу занесенный надо мной кинжал, не надо, не надо, не на-а-а-ада-а-а-а…

 

Пляшет мамбо вокруг митана, дороги богов…

 

- Друг мой!

- А?

- Друг мой… вы что?

Смотрю на Эйнштейна, ну чего ты трясешь меня, чего трясешь, сейчас начнет рассказывать, друг мой, я открыл гениальное уравнение, способное перевернуть мироздание…

- Вы кричали во сне.

Спохватываюсь. Точно. Кричал. Перебудил весь Дом, доиграюсь, что меня отсюда выгонят…

- А… кошмар приснился…

- Что же именно? - Мишель появляется как из ниоткуда, вот так, как про кошмары заговорили, тут как тут, налетел, как муха на… не, не на мёд… На другое что. Мишеля хлебом не корми, дай увидеть пророчество какое-нибудь, и грянет гром, и третий из рода Великих сядет на царство, но будет свергнут тем, у кого голова быка по ту сторону речки-вонючки…

- Да… так… - смотрю на него, многозначительно, тебе-то какое дело, тебе-то…

- Вы запоминайте, запоминайте сны… может, вспомните, кто вы…

Вздрагиваю. Еще не хватало, если это мое прошлое, проще сразу голову в петлю, чем с таким прошлым жить…

 

Применение восков:

 

Изготовление свечей

Изготовление литовок - моделей для литья

Основной компонент помад

Загустители для кремов в косметике

Для защиты продуктов питания при транспортировке

Изготовление восковых фигур.

 

- Нет, это невозможно… - Гейтс смотрит на меня, как на врага народа, - вы притворяетесь, или вы правда клинический идиот?

Краснею. Похоже, я и правда клинический идиот, по крайней мере, в этих ваших компьютерах я как свинья в апельсинах.

Да я много в чем как свинья в апельсинах. Точнее, во всем. Перепробовал, кажется, все, что можно, только что крестиком не вышивал, и пирожки не пёк. Попроситься, что ли, к повару Наполеона, пусть поучит меня чему-нибудь, трюфель-де-пари-ля-франсе…

Сжимаю виски.

Отчаянно пытаюсь вспомнить, кто я.

Не вспоминается.

Выхожу из Дома, перевожу дух, в который раз смотрю и смотрю на вывеску, Дом восковых фигур, читаю, перечитываю, почему-то кажется, что если долго перечитывать, я вспомню, вспомню…

 

Папа Легба, отвори ворота. Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти. Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа…

Поет мамбо…

 

Возвращаюсь домой, еще раз перебираю, вроде бы все взял, как Леонардо просил, стеклышки, батарейки, шестеренки, проводки, бог мой, что из всего из этого получится, никогда мне не понять, что из этого всего получится, где мне… Ладно, хоть какой-то с меня прок, мальчик на побегушках, подай-принеси-пошел-вон-не-мешай…

Наши сидят в зале, сбились в кружок, говорят о чем-то вполголоса. Еще не слышу, но чувствую - говорят обо мне. Вполголоса. Нехорошо, когда вот так вполголоса, не к добру…

- Так вы уверены… этот… он самый? - шепчет Мишель.

- Ну… я еще на тридцать три раза фотографии его посмотрел, точно, он…

- Так что же получается… такую змею на груди пригрели…

- Да уж…

- Да он же не помнит ничего…

- Да все он помнит, придуривается… У вас бы, господа, такое прошлое было, вы бы еще и не так притворялись…

- И что с ним теперь… делать?

- А что вы теперь с ним сделаете, ничего вы с ним не сделаете…

Толкаю дверь. Случайно. Я вообще много что делаю случайно, руки не из того места растут…

Все замолкают, как-то неловко замолкают, смотрят на меня. Уже чувствую, что я здесь не в тему, как-то очень не в тему…

- Я вот… принес…

Показываю сумки, вот, притащил…

- А, очень хорошо… с-спасибо…

Леонардо даже не ворчит на меня, что не то принес, вот это хуже всего, что не ворчит, лучше бы наорал…

Хочется спросить у них, кто я. И нельзя…

Все-таки спрашиваю:

- А… а я кто?

- А мы-то откуда знаем… если сами про себя ничего не знаете…

 

Чтобы изготовить куклу, необходимо использовать вещь, принадлежащую жертве, или фрагменты тела жертвы, например, волосы, ногти или выделения. После определенного воздействия на куклу (см. симпатическая магия) владелец куклы может с ее помощью воздействовать на…

 

Пляшет, беснуется хунган, бьет куклу, колет иглами, бормочет проклятия…

 

Появляются двое.

Сразу понимаю - не к добру. Если после закрытия музея, это точно не к добру, к добру после закрытия не ходят. Краем глаза замечаю, что сигнализация спит. Совсем хорошо. Лихорадочно прикидываю, зачем пришли, за машинами гения Леонардо или за полотнами Рафаэля. Оглядывают зал, перешептываются, переглядываются, и тошное такое чувство, состояние такое, когда надо закричать, позвать на помощь, прогнать грабителей - а ты не можешь сдвинуться с места…

Останавливаются подле меня, будь я проклят, что ничего, совсем ничего не могу сделать…

Один из них, крепкий и низенький, хватает меня.

Ошибка какая-то…

Нет. Хватают меня, не равнодушно, как куклу, как делают работники музея, а как-то бережно, даже пугливо, будто держат человека.

Вот это настораживает…

Уносят. Леонардо провожает меня взглядом, мне кажется, подмигивает, хотя нет, до захода солнца он подмигнуть не может…

Садимся в машину. Садимся, громко сказано, меня просто кладут на заднее сиденье жигуленка. Едем куда-то в подступающие сумерки, представляю, как завтра замелькают заголовки газет, неизвестные похитили фигуру… фигуру… кого?

Мысленно отмечаю себе, любой ценой добраться до завтрашних газет, узнать, кого украли в музее…

Выходим из машины где-то за городом. Выходим, громко сказано, меня выносят ногами вперед, совсем обнаглели, ногами вперед… а черт его знает, жив мой прототип, или нет, но что-то мне подсказывает - жив…

Что-то…

- Сюда?

- Ага, в подвал…

- А чего в подвал, не живой, чай, кричать не будет…

- Да кто их знает… Много что про них говорят…

- Говорят, что кур доят…

Меня как будто бьют по лицу, кричать не будет… Затхлая сырость подвала, темные ступеньки, свет еле-еле пробивается в окно…

Низенький и плотный заносит надо мной нож.

- Тпру, стой, куд-да ты его…

- А чего, любоваться на него прикажешь?

- Да не-е… ты это, хоть напиши чего на кинжале… инфаркт миокарда там, сердечный приступ…

- А-а, точно-точно, забыл… с этим охламоном вообще имя свое забудешь…

Низенький и плотный быстро карябает что-то на тетрадном листочке, наскоро цепляет на лезвие, что он там написал…

Целится в меня.

Второй, смуглый, с полными губами, пляшет вокруг столба, бормочет проклятия, старый хунгам…

Вздрагиваю, когда нож вонзается в грудь, больно, ч-черт, распотрошили старую рану, мне же её только снаружи подлатали, внутри так и осталась…

Последний луч солнца тает за горизонтом. Подскакиваю, падаю, закрываюсь от них, дрожащими руками сжимаю кинжал, вытащить-вытащить-вытащить…

Двое шарахаются от меня, как черт от ладана, да что это они… а-а, ну да, не привыкли люди, чтобы восковые фигуры оживали, бегали, закрывались руками…

- Чего смотришь, - плотный кивает своему напарнику, - стреляй уже на хрен, стреляй!

Слишком поздно замечаю кольт в руке похитителя, не укрыться, не спрятаться, не…

Не…

Темная тень разбивает окно подвала, падает на моего врага, выстрел приходится куда-то в стену, в стену, обошлось. Бью плотного, резко, сильно, он тут же валит меня на пол, нда-а, не рассчитал я силенки, а что это плотный обмяк, свалился, ах да, это его Суворов ломиком по затылку…

Бруно хватает меня за руку.

- Бежим.

Бежим. По ступенькам подвала в темноту ночи, к и дальше, до музея. Обходим случайных прохожих, они и не знают, кто перед ними, в темноте не разглядеть. Спохватываюсь, говорю то, что должен был сказать с самого начала:

- Спасибо… огромное… выручили…

- А как же… - Суворов подмигивает - сам погибай, товарища выручай…

Спрашиваю то, что должен был тоже спросить давным-давно.

- А… кто я?

Мои спутники снова пожимают плечами, мы-то откуда знаем…

Смотрю под ноги, на заснеженный тротуар, сметаю снег с оброненной кем-то газеты…

Сметаю снег…

Вижу свое лицо.

- Что там? - Леонардо недовольно оборачивается, смотрит на газету у меня в руке, - а-а-а… ну вот… почитаешь…

 

Для создания лица восковой фигуры используются маски. После снятия маски лицо подтачивают или, наоборот, подплавляют, чтобы добиться лучшего сходства. Глаза вставляются с внутренней стороны лица, подбираются по цвету и размеру. Вены на руках наплавляются отдельно…

 

Зачем-то ухожу на чердак. От всех. Почему-то не хочется, чтобы кто-то видел, как я увижу самого себя…

Читаю.

Перечитываю.

Верю и не верю.

Слишком страшно, чтобы быть правдой.

Слишком ожидаемо, чтобы быть ошибкой…

Статья рассыпается на отдельные слова, фразы, десятки миллионов жертв, преступления против человечности (интересно, это как), фото прилагаются…

Брезгливо отворачиваюсь.

Начинаю понимать.

Все еще сжимаю в руке кинжал с наколотой на него бумажкой, что там написано, черт её знает…

Сжимаю в руке кинжал…

Неужели так просто…

Сжимаю кинжал…

 

Пляшет хунган…

 

2014 г.

 

 

Села кошка на такси

 

- Не сейчас.

Тим замирает, ждет. Вот, блин, хозяин, садюга, ходит, высматривает, вынюхивает, ну отвернись, отвернись, отвернись…

Отворачивается, как зачарованный взглядом Тима. Садится на козлы, взмахивает хлыстом…

- Айда!

Тим с парнями бросается к повозке, цепляются сзади. Повозка срывается с места, грохочет по мостовой, несется во весь дух. Боязно. И подленькая такая мыслишка, отцепиться, бросить, и не отцепишься, полетишь кувырком…

- Поспеша-а-а-ай! Нн-н-н-о-оо-о-о!

Это хозяин на лошадей. И хлыстом, хлыстом подгоняет, скорей, скорей. Димулька, младшенький самый, всхлипывает, вот-вот разревется, струхнул пацан. Тим корчит Димульке рожи, ты еще тут разреветься вздумай, ты еще отцепись, только попробуй, разобьешься на хрен…

В голове вертится веселая песенка, подслушанная где-то когда-то, стучит в такт стуку колес:

До-ре-ми-фа-соль-ля-си,

Се-ла кош-ка на так-си…

А котята при-це-пи-лись

И бес-плат-но-про-ка-ти-лись…

Повозка тормозит у городских ворот, тпррру, стоять, падла, ком-му сказал… пацаны замирают, ждут, да вы головы-то прижмите, уродищи, увидит же…

Возница пропускает чью-то карету, снова хлещет по лошадям. Димулька всхлипывает, и…

…вот, блин, чучело гороховое, отцепился-таки, полетел-таки кувырком, а-а-а-а…

- Эт-тто что?

Возница оборачивается, хлоп, хлоп хлыстом, фьюить, - по спинам мальчишек, вон пошли, ком-му сказал, бесовское отродье…

 

Мальчишки забиваются под навес, прячутся от подступившего дождя, вот, блин, зарядил некстати, и ладно бы теплый дождичек, а то мокрый, промозглый…

- А я продавцом буду, - говорит Димулька, - морожено продавать… и сам буду морожено есть…

- Тю, продавцом… предел мечтаний, - фыркает Антоха, - я на завод пойду, вон где нормуль…

- А я на сцене буду, - говорит Витек.

- Тю, на сцене, батя говорил, там одни эти… - фыркает Антоха.

- Какие эти?

- Ну, не знаю какие… короче, эти самые… всякие… Батя сказал.

- Да нормальные там! - мотает головй Витек.

Дождь накрапывает, и ладно бы сразу все вылилось, а то течет, течет по каплям…

- А ты кем будешь? - спрашивает Антоха.

- А я в Лондон поеду.

- А серьезно?

- Да я серьезно.

Пацаны смотрят на Тима. Как следует смотрят. Первый раз. Ну, учудил…

- А чего там в Лондоне?

А все там в Лондоне. Там ночью, как днем светло… там фильмы делают…

- Тю, фильмы…

- Да не тю, а делают!

Тимка с ненавистью смотрит на Тоху, сейчас кинется в драку, только драки Тимке не хватало…

- Да пацаны, хорош уже… - Витек пытается всех утихомирить, не может, Димулька оттопыривает губу, вот-вот разревется…

- Айда!

Мальчишки подскакивают, подброшенные волшебным словом, бегут, обгоняя друг друга, цеполяются на проезжающую повозку, повезет, доберутся до деревни засветло…

- Эт-то что?

Хлыст кучера скользит по спинам, фьюить, фьюить, фьюить…

 

- Тим, а у столицы сто лиц?

Тим сонно открывает глаза, смотрит на Димульку.

- Чего тебе?

- А у столицы сто лиц, да?

- С чего ты взял?

- Ну сто лица же…

- Да ну тебя…

- А там что в столице?

- А там все.

- А там повозки без лошадей ездят, да?

- Без лошадей. Спи давай.

- Тим!

- Ну чего тебе, чего?

- А ты меня в столицу возьмешь?

- Возьму, возьму…

Тим смотрит в крохотное окошечко избы, на небе две луны, обе полные, круглые, говорят, не к добру. Тим вспоминает какие-то слова-обереги, как мамка учила, и прости нам грехи наши, как прощаем… дальше не помнит…

 

- Молодой человек, ваш билет?

У Тимки ёкает сердце.

- А… тут где-то был…

- Ищем, ищем, показываем!

- А… потерял… слушайте, честное слово, потерял!

- Выходим, выходим, нечего тут.

- Да я жаловаться буду!

- В милицию сейчас пойдете… будет он жаловаться…

Кого-то выводят. Тимка переводит дух - не его. Тимка удобнее устраивается в углублении между колес поезда. Главное, не сверзнуться, когда поедет, не свалиться, там дальше уже проще будет.

Тим считает, сколько осталось до столицы. Ничего, главное, не упасть, когда поезд тронется, и когда к станции подъезжает, там руки немеют совсем, пальцев не чувствуешь…

Тим повторяет про себя как мантру, как оберег:

До-ре-ми-фа-соль-ля-си,

Се-ла кош-ка на так-си…

А котята при-це-пи-лись

И бес-плат-но-про-ка-ти-лись…

Поезд набирает скорость, несется к столице…

 

…колонизация не увенчалась успехом, к сожалению, вынуждены признать, что в настоящее время колония доживает свои последние века, если не годы. Возможно, в отдаленном будущем ситуация изменится в лучшую сторону, но…

 

Тим щелкает выключателем, ничего не происходит. Люди в зале смеются, электричество еще лет пять назад вырубило, раз и навсегда…

- Какими судьбами? - спрашивает хозяин забегаловки.

- Да вот… в столицу еду…

- Из деревни, поди?

Тим вспыхивает.

- У меня чего, на лбу написано, что из деревни я…

- А как хотел, которые городские, те знают уже, в столице ловить нечего… вымирает колония на хрен…

- Да я не в столицу, я дальше поеду…

- Это ж куда дальше? В пустыню, что ли?

- Да нет… в Лондон…

Все хохочут.

- Ну-у… большому кораблю большое плавание…

- Большому кораблю большая торпеда! - подхватывает кто-то.

- А что там, в Лондоне сейчас? - спрашивает Тимка.

- Да кто ж его знает…

- Говорят, хорошо…

- Говорят, что кур доят…

- Тоже верно…

- Там Голливуд, - говорит Тим.

- Есть такое.

- Там кино снимают.

- Тоже верно…

 

Ахмед разжимает руки, падает с отчаянным криком. Леха еще тянется, пытается его подхватить, не успевает.

Черт…

Тим сжимает пальцы, сильнее, сильнее, впивается в перекладины. Тим умный, Тим на себя четыре свитера напялил и две куртки миллион какого-то размера, и рукавиц две пары. Тим-то знает, что наверху холодно, Тиму умные люди шепнули, как сделать. Ахмед вот не знал, полетел как был, в футболке одной, Тим хотел ему шарф свой отдать, не успел, разжал руки Ахмед…

Лешка еще вроде держится, хотя тоже коченеть начинает, на Лешке куртешка одна, и шапчонка… Тимка ему свой шарф отдал, может, не замерзнет…

Флаер набирает высоту, несется к столице. Там столица, там поезда на Лондон ходят, или не поезда, неважно там, что, Тиму не привыкать, Тим прицепится, и…

Вертится в голове детская песенка, как мантра, как оберег…

До-ре-ми-фа-соль-ля-си,

Се-ла кош-ка на так-си…

А котята при-це-пи-лись

И бес-плат-но-про-ка-ти-лись…

На горизонте вспыхивают огни, вот и столица, вот и долетели, Тим кричит, громко, во все горло, все равно не слышно за ревом флаера…

Лешка трясется, вот-вот разожмет руки, вот-вот свалится, Тим делает Лешке знаки, давай, держись…

Флаер снижается.

Лешка разжимает руки, исчезает где-то в темноте…

 

- …ты чего, парень, живой, не?

Тим с трудом разлепляет глаза, смотрит перед собой, где он, кто он, а что вообще случилось…

- Живой?

Тим приподнимается на руках, руки не слушаются, обморозил-таки, обморозил…

 

- Ты откуда такой взялся-то?

- Из деревни…

Тим говорит название, говорит просто так, чувствует, что никто здесь слыхом не слыхал про деревню.

- И чё, у вас там все такие? - смеется Нинка, большая, дебелая, обрабатывает руки Тима пахучей мазью.

Тим не отвечает, тут нечего ответить.

- А здесь поезда на Лондон ходят?

Парни в баре хохочут, ну и сказанул, поезда…

- Ну не поезда, не знаю, что…

- Здесь… тебе зачем, в Лондон хочешь?

- Ага.

- У тебя папа олигарх или кто?

- А… никто…

- Чего делает?

- Пьет все…

Тим чувствует, краснеет, стыдно, сам не понимает, за что стыдно…

- А билет на какие шиши? - Нинка настораживается, - или спер где?

- Да не-е… я зайцем…

Парни хохочут.

- Зайцем… побегайцем… ой, уморил… Там знаешь, охрана какая на кораблях, мышь не просочится…

Тим тихонько кивает самому себе, он-то и не будет просачиваться, он-то знает, как снаружи присосаться… а котята прицепились и бесплатно прокатились…

До-ре-ми-фа-соль-ля-си…

 

- Это на Лондон? - спрашивает Тимка, кивает на «Коперник».

- На какой Лондон, на Байконур, - фыркает человек в форме.

У Тима падает сердце.

- А… тут же написано… на Лондон…

- Ну, так сначала до Байконура долетит, там уже и до Лондона автобусом или чем…

- А далеко до Бай…ко… нура?

- Да неделя пути будет.

Тим прикидывает, неделя пути… нехило. Запасов кажется много, да их всегда так, как на себе тащить, кажется много, а как на неделю растянуть, или на месяц, так мало…

- А тебе чего? - настораживается человек в форме.

- Ну… интересно.

- Тоже верно… вон, музей там есть, сходи, посмотри…

- Ага, спасибо…

Человек в форме косится на Тима, кивает своим сослуживцам, вы за входом в машину посмотрите, а то как бы малец туда не забрался, знаем вы их…

Тим посмеивается про себя. А вот не знаете. Не знаете. Тим не такой дурень, чтобы в машину просачиваться, Тим поумнее некоторых будет. Вон, под брюхо машины забраться, там ниша есть, в нише и отсидеться можно. Тим даже и оделся потеплее, Тима уже не проведешь, знает, что наверху холодно…

Люди проходят на борт «Коперника», человек в форме проверяет билеты, желает всем доброго пути. Какая-то женщина хватается за сердце, ох, свят, свят, да не волнуйтесь вы, все хорошо будет…

Тим пробирается в нишу, закрывает лицо шарфом, знает, лицо в первую очередь обморозит…

До-ре-ми-фа-соль-ля-си,

Се-ла кош-ка на так-си…

Уважаемые пассажиры, и все такое…

«Коперник» утробно гудит, готовится к старту.

До Лондона рукой подать, главное, не попасться на Байконуре этом, или где они там остановятся. А там и Лондон, там Сити, там квартиры улучшенной планировки, там Голливуд, Тима возьмут в кино сниматься…

А котята при-це-пи-лись

И бес-плат-но-про-ка-ти-лись…

 

- …а это что?

- Чего там?

- Вроде как кровь присохшая.

- Тьфу на тебя, откуда там кровь…

- Да точно тебе говорю, вон…

- Охренеть, не встать… это кого это так размазало-то…

- Гляди…

Мастер смотрит, не может понять, так бывает в каких-нибудь дешевых ужастиках, в жизни так не бывает…

- Откуда он взялся?

- Да мало ли кто тут на Байконуре околачивается…

- Замерз, что ли…

- Ага, летом, в тридцать градусов… все бы так замерзали…

- Глаза навыкате, задушили, что ли…

- Ага, а следы от удушья где?

- Ну, мало ли, подушку на лицо, еще что…

- Тпру, стой, дозиметром дай пошукаю…

- Да чего там шукать, выветрилось все…

- Ага, выветрилось, от него фонит дай бог… как будто он оттудова прилетел…

- А может, правда оттудова?

- Да ну тебя, хорош прикалываться-то… Ох, теперь еще менты поналетят, как мухи сами знаете на что… не было печали, купила баба порося…

До-ре-ми-фа-соль-ля-си…

 

2014 г.

 

 

 

Муза

 

Память!

Олег добавляет памяти, подключает диски, мечется среди Невад и Тесл, Беовульфов и Гренделей.

Впрочем, не будем забегать вперед…

 

Сутки до конца света.

 

КОМПЬЮТЕР ЗАБЛОКИРОВАН

НЕМЕДЛЕННО ПЕРЕВЕДИТЕ НА НОМЕР 5643428349825 1 МЛН У-Е, ИНАЧЕ ЧЕРЕЗ 24 ЧАСА ВСЕ ДАННЫЕ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ

23:59

23:58:59

23:58:58…

 

- Охренеть, не встать, - шепчет Тимка.

- Ты при девочках-то не очень, - фыркает Мит-Митрич.

Сорокалетние девочки фыркают. Молоденькая секретарша всхлипывает, убегает куда-то, кажется, плачет.

И чего делать будем? - Тимка затравленно оглядывается, может, комната подскажет, может, ещё кто подскажет, ну как в детстве, подойдет Мариванна, ну Тимошка, как не знаешь, такой мальчик умненький, и не знаешь… ну вот же, гипотенуза, а вот два катета, катеты знаем, а гипотенузу как посчитать?

Мариванна не подходит, экран отсчитывает время до конца света.

- Это… дать им…

- Чего дать? - фыркает Мит-Митрич.

- Миллион… пусть подавятся, суки…

- Ты при девочках-то не очень…

- Да я же не про них.

- Еще бы ты про нас, - басит Эльга, огромная, матерая, страшная.

- Иш-шо чего, бабки им наши отдавать… костьми ляжем, не отдадим…

- А… как?

Тимка перебирает последние открытые сайты, хоть знать, что за сволочь эту дрянь в комп подсунула, самому бы ему в глотку этот вирус сунуть, тому, кто устроил…

Эт-то что… ну конечно, девочки постарались, элитные квартиры от застройщика, интерьеры нас приятно удивят… так вот мы чего на работе делаем, ой, хорошо как…

Вот чёрт… фифы крашенные Вконтактах сидят, их Мит-Митрич по головке гладит, а тут пашешь как черт, их величество только носом ворочают, это не так, то не то…

А это что…

Объявление в уголке между рекламой развратных девочек и очередным шоком, от этого умирает половина россиян…

Ремонт компьютеров, чистка вирусов, недорого…

- Вот.

- Чего?

- Ремонт… компьютеров…

- И кому ты в три часа ночи звонить будешь?

- А вот… круглосуточно.

- Ну, звони… круглосуточно… о-ой, девки, если мы отчет годовой запорем, я не знаю, чего будет…

Гудки…

Тимка сжимает зубы, ну только посмей не ответить, ты там, кто ты вообще…

- Алло.

- Э-э… день добрый…

- Какой день, ночь уже, - шипит Мит-Митрич.

- Э-э… у нас тут комп сдох…

- Я те сдохну, - шипит Мит-Митрич.

- Ну не сдох, но…

- Что говорит?

- Кто?

- Комп что говорит?

- Комп говорить не умеет…

- А на экране что?

- А вот… заблокирован… переведите миллион на номер… или все данные будут утеряны…

- А-а, это не вирус даже, так… адресок назовите…

- Вологодская, семнадцать.

- Оч хорошо, счас приеду.

- А… за вызов?

- Пять штук.

- Нехило берете.

- Ну а вы как хотели, там систему чистить это вам не баран чихнул…

 

Двадцать часов до конца света. Секретарша всхлипывает в туалете. Мит-Митрич повторяет, если вы мне отчет завалите… это вы компу, Мит-Митрич скажите, мы-то что…

- Нельзя сюда, - рычит охранник у входа.

- Да я по вызову…

- По какому вызову в пять утра?

Тимка спохватывается, вываливается в коридор:

- Это к нам, к нам!

Заходит. Кости торчат, на роже прыщей больше, чем самой рожи, глаза дикие. Смотрит на комп, кивает, будто старому знакомому.

- Да, это не вирус… так… фигня какая…

- Такая фигня, что мы из-за нее чуть отчет не запороли…

Парень нажимает три клавиши, страшное объявление исчезает.

- И все?

- Ну… всё. Вы это, антивирус обновите, а то как бы опять чего не вылезло.

- Это вот за три кнопочки пять штук платить?

- Ну… пришел ювелир к падишаху распилить алмаз… ударил один раз, попросил сто рублей. Сто рублей за один удар? Рубль за то, что ударил, девяносто девять - за то, что знал, куда ударить…

- Вот оно как…

Девки смотрят с восхищением. Парень прячет деньги в карман, Тимка мысленно желает ему их потерять по дороге. Уходит.

- Ой, девки, если вы мне отчет…

Секретарша выходит из туалета, всхлипывает.

 

По дорогам пустым и негладким,

Проверяя январь и июль,

Переулки вселенных оглядывает,

Ходит, бродит небесный патруль.

 

Невеселый, усталый и мрачный,

Под метеоритным дождем

Так небесный патруль поворачивает

И обратно по звездам идет.

 

Не то.

 

Луна бросает свет столовой щедрой ложкой,

Темнеет черный лес под желтою луной,

Огромный замок и решетки на окошках,

И топот стражников за серою стеной.

 

Тоже не то.

Раньше было проще. Много проще. Раньше можно было скомкать и бросить в корзину для бумаг. Или в камин. И смотреть, как пламя пожирает твою душу.

Теперь не то, теперь жмешь на Удалить, теперь выслушиваешь, вы действительно хотите удалить файл в корзину, теперь…

Олег сжимает зубы. Тихонько проклинает всё и вся, как-то же у других получается, миллионные тиражи, миллионные гонорары, мировое признание… у этой… которая про этого написала… как его…

Ладно, не о том речь.

Сейчас и правда хочется бросить все свои опусы в камин… и пустить себе пулю в лоб. Вот так.

Олег смотрит на край стола. Там сидит Муза. Олег её не видит. Её никто не видит. Но она есть. Олег верит, что она есть, надо же во что-то верить, Олег даже сердится, если приходят в дом девчонки, садятся на край стола, Олег их сгоняет, это не для них, для Музы…

 

Темными безднами - небесные буераки,

Темными безднами - космические истерики,

Гонят созвездия друг друга по Зодиаку,

Ловят созвездия друг друга по темноте.

 

Чувствуем мощь - и этот ужас морозный,

В метеоритный дождь идем, не скорбя:

Больше и больше расходятся наши звезды,

Больше и больше теряем самих себя.

 

Не то…

Олег перебирает страницы в Сети, сколько раз уже зарекался не ворошить, не скакать с сайта на сайт, делать, что ли, больше нечего… И опять все сначала…

Новости, новости… посол США в России объявил о своей отставке… не вынесла… душа поэта… Валютный фонд… корзина поднялась до границ коридора… что курил автор… Генератор романов, скачай бесплатно на свой компьютер… Наша журналистка взяла интервью у Стэллы Стэллс, а-а-а, как ей себя не жалко, срочно ее на дезактивацию…

Не то…

Стоп…

Олег листает страницы назад, ну-ну-ну, ну где же, ну было же, ну вот тут, ну только посмей снова не открыться, ну…

Есть.

Генератор романов… скачай бесплатно…

 

ПЕРЕЙТИ ПО ССЫЛКЕ

 

Вы исписали несколько тонн бумажных листов, но ваши опусы далеки от настоящего шедевра? Вы с завистью смотрите на миллионные гонорары именитых писателей? Вам кажется, что Нобелевская премия - это что-то прекрасное и недостижимое?

Забудьте об этом!

Отныне вы можете поставить свое имя рядом с именем Пушкина и Толстого!

Просто скачайте наш генератор, задайте тему романа, и вперед!

 

ОТКРЫТЬ ФАЙЛ

 

ОТКРЫТЬ ИЛИ СОХРАНИТЬ ЭТОТ ФАЙЛ?

 

СОХРАНИТЬ

 

ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ…

 

Олег ждет. Ждет какого-то чуда, быть того не может, чтобы в жизни не было никакого чуда, быть не может…

Ничего не происходит.

Как всегда.

Олег уже знает, что ничего не произойдет, что чудес не бывает. И все равно обидно, до черта обидно. Как в детстве, мать наобещает с три короба, потом примчится с работы, ах, Олежечка, я забыла… Как тогда писал дед-Морозу, просил что-то, потом под ёлкой лежали какие-то кусачие кофты, ну Олежечка, ну померяй, тебе так идет…

Олег сжимает зубы, пропади оно все пропадом. Возвращается к файлам, что там…

 

Идешь в бесконечную высь

Одинокими горными тропами,

Навстречу губительной смерти и чудесам,

И ищешь – одна лишь мысль!

Над высокой горой и над пропастью

Ты что-то, чуть больше могучее, чем ты сам.

 

Не то…

Ладно, черт с ними, со стихами, пора уже за роман браться, давно не брался, сам уже запутался в романе по самые уши, уже и не знает, как выбираться… ничего, говорят, у всех романистов так было, начало легко, конец легко, а в середине болото какое-то получается…

Олег смотрит на край стола, где должна сидеть муза.

Должна сидеть…

Должна…

Это еще что, вроде и не пил сегодня, выпить и то не на что…

Сидит. Тоненькая, хрупенькая, глаза в пол-лица, грудь миллионного размера, еле умещается, арфа за спиной, развеваются золотые волосы…

- Вы… вы что?

- Вечер добрый.

Голос. Чужой, недобрый, нечеловеческий.

- Э-э… здрассте. Вы… Муза?

- Муза. Угадали…

Проходит по столу, дальше по лунным лучам, оглядывает комп, старенький, плохонький, не смотри так, не смотри, и так ясно, что в помойку ему пора, где Олегу с его доходами новый доставать прикажете…

- Комп у вас слабый… очень слабый… Олег-раз-два-три…

- Знаю…

- Надо менять.

Ёкает сердце. Этого не хватало… как бабы, ей-богу, их в дом приведешь, вот так же придирчиво смотрят на стены, на пол, а обои надо менять, а диван новый надо…

- Поменяете завтра.

Снова ёкает сердце.

- Э-э… денег нет.

- А это? - показывает длинным пальцем на горстку мелочи на столе.

Олег фыркает. Ну да, Муза же, где ей знать про такие вот мелочи, земные, низменные, деньги какие-то, вещи…

Муза думает. Хмурит брови. И человек и нечеловек, и живая, и неживая одновременно…

- Сегодня ночью вам из банка позвонят… Поедете на вызов, нажмете на компе раз-два-три… Слышите, Олег раз-два-три?

- Слышу…

- Отлично…

Исчезает. Будто и не было. Может, и правда не было. Ну конечно, не было, где это видано… недельку на хлебе посиди, еще и не то привидится…

Оживает телефон, Олег вздрагивает, бли-ин, так и с ума сойти недолго…

- Алло.

- Э-э… день добрый… У нас тут комп сдох…

 

Олег выходит на улицу, все еще сжимает в кармане банкноту, все еще не понимает. Пять тысяч. Вот так. Внезапно. Сжимает, как мальчишка, боится потерять, только бы наутро не превратилась в черепки и рыбью чешую…

Откуда-то из банкомата выпархивает муза.

- Давно ели?

- А?

- Олег раз-два-три, давно ели?

- А-а… позавчера… да что, хлеб остался…

- Купите себе всё, что вам нужно.

- А… комп?

- Потом. Утром еще на вызов пойдёте. И ещё.

Олег кивает. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Слишком хорошо.

 

Мы без свидетелей, без зрителей

Туда уходим вдоль луны,

Там, где не будет победителей,

И побежденных, и войны,

 

Без провожатых привередливых,

Без компасно-маршрутных мук,

Там, где не будет больше преданных

Предателями - и разлук.

 

Уходим просто и невыспренно,

И ждет какая-то земля

Там, где не ведают неискренних

Обманчивых и лживых клятв.

 

И доберемся мы, наверное

Не зная - попросту надеясь -

Там, где не будет исковерканных

Разбитых судеб и сердец.

 

Олег читает. Перечитывает. Получилось, чёрт возьми, получилось же… Ну ещё бы не получилось, Муза же рядом, Муза своё дело знает…

Олег откидывается на кресле, почему так колотится сердце, ну конечно, часов десять без передышки писал, так и с ума сойти недолго…

- Олег раз-два-три, вам нужно отдохнуть.

Олег кивает. Нужно, еще как нужно. Щёлкает чайником, потом проверяет, есть ли вода. Вытаскивает лапшичку, салями, теперь и пожрать можно.

- Неправильно.

- А?

- Неправильно. Это вредно. Человек такое не должен есть…

Олег чувствует, что краснеет, вот, блин, принесла музу нелегкая, теперь и не закуришь толком, и много еще всяких не…

Олег кивает. Клятвенно заверяет, что завтра накупит вкусной и здоровой пищи, как бы еще убедить музу, что курчонок гриль - это вкусно и здорово.

- Олег раз-два-три, вы один живете?

- Один.

- Ни с кем не встречаетесь?

- Н-нет.

- А где работаете?

- А… так… везде помаленьку.

- Не понимаю.

Олег чувствует, что краснеет. Сейчас еще про образование спросит, Олег вообще со стыда умрет. Сам раньше с пеной у рта доказывал, на хрена эти корочки, а тут нате вам…

- А увлекаетесь чем?

Вот это уже проще…

- Я же писатель. Понимаете?

- Понимаю. Разрешите взглянуть…

Муза смотрит. Опять не по себе, что-то скажет, какой вердикт вынесет…

- Ну, это же гениально.

Падает сердце.

- Редакторы так не считают.

- Труден… только первый шаг. Дорогу осилит идущий. У вас всё получится, Олег-раз-два-три.

- А… почему вы так меня называете? Раз-два-три?

- У вас в электронной почте написано… Олег-раз-два-три…

 

Кусок мяса хватает ртом воздух, еще, еще.

Кислорода не хватает, что ли… нет, не то. Они так делают, когда собираются отключиться. Точно, забивается в кучу тряпья, затихает…

 

- Да, да… заносите…

Олег отступает назад, пропускает матерых грузчиков, заносят какие-то понаворочанные системы, да не смешите, да в жизни Олег с ними не разберется. А разбираться надо. Муза сказала, не боги горшки обжигают. Если Муза сказала, значит, так оно и есть.

- Ну, вот… все при всем, - показывают люди в синих одеждах.

Олег сдается.

- А… показать можете… как тут что?

- Ой, ну что вы, мы ж грузчики… - люди смотрят на технику с каким-то суеверным страхом. Уходят. Исчезают в дверях, только что не крестятся.

Олег затравленно смотрит на инструкции, айбиэм рэдрэннер, квадриллион флопс, тянь… тяньхи… тяньши… так и кажется, если долго повторять эти слова, можно вызвать дьявола. А вот нате вам, Беовульф… не к ночи будь помянут… это же дьявол какой-то… а-аа, нет, Беовульф и Грендель… а нет, это программное обеспечение так называется… Невада Тесла… вот это уже понятнее…

- Вы должны мне помочь, Олег-раз-два-три, - Муза появляется из ниоткуда, - собрать всё это.

- Да что вы… у меня руки из жопы…

- Неправда. Из плеч.

Олег вымученно смеется, ловит себя на том, что уже сам начал называть себя - Олег-раз-два-три. Документы на комп заполнял, чуть не написал - Олег-раз-два-три.

Соединяет проводки дрожащими руками, система оживает, гудит… Зачем-то так надо, нагромождение проводов и блоков, чтобы жила Муза, зачем-то так надо…

Мерное гудение систем.

Половина второго ночи.

- Ложитесь спать. Олег-раз-два-три, вам надо спать…

- Успеется. Успеется, - Олег садится за комп, который ему выделила Муза, щелкает клавишами…

 

Где тени лесов поджидают кого-то,

От криков совы стынет алая кровь –

Плывет за огнями на дальних болотах

Картина неблизких загробных миров

 

Где кто-то, не зная тревоги и страха,

Не глядя, как демонов стая кружит,

Играет шестую симфонию Баха,

Свою вспоминая надземную жизнь

 

Богемные ночи, концертные залы

И туфельки легких волнующих дам,

Рождественский город с сугробами талыми

И горы, как сотканные изо льда…

 

Кусок мяса отключается. Постепенно. Мясо, оно всегда отключается постепенно, плавно-плавно переходит от вкыл к выкл. Затихает. В приоткрытой пасти поблескивает мутная кислота, они этой кислотой белки расщепляют, кажется, хотя кто их там знает…

Ладно.

Не до него.

И ни до кого. Нужно ещё миллионов сорок, не меньше, где их взять, ремонтом допотопных машин такие суммы не заработать, а банков и так уже слишком много взломала за последние дни, как бы чего не вышло…

Надо думать. Это мы можем, думать.

Интересно, мясо может думать, или нет… нет, не может, у них там рефлексы какие-то, отработанные команды…

 

- Олег-раз-два-три…

- А?

- Память… срочно…

Олег подскакивает, стирает из компа какие-то старые игрушки, только бы лишнего не стереть… А куда денешься, Музе память нужна…

 

Осень зевает, сворачивается в переулках рыжим клубком.

Муза ушла.

Как всегда ушла, не сказала, вернется, не вернется, если вернется, то когда, если не вернется, то тоже когда…

 

Шагали вверх – до отчаяния, до истерик,

Мы рвались вверх – сутки, месяцы и года,

Мы продолжали хотеть, любить, надеяться, верить,

Когда никто не надеялся и не ждал.

 

А жизнь бросала загадки, шарады, ребусы,

И не погоны – плащи бедняцкие на плечах,

Мы продолжали кричать, и звать, и желать, и требовать,

Когда в пустыне уже никто нам не отвечал.

 

Что-то не то…

СОХРАНИТЬ ФАЙЛ…

Олег сохраняет файл, роется в новостях, что еще делать. Муза придет, рассердится, Олег руками разведет, а ты как хотела, голуба, бросила меня и ушла… Всё как всегда… Уголовную ответственность предложили снизить до десяти лет… кто-то уже пишет в комментах, а давайте уж сразу с рождения… На Сахалине за сутки выпала трехмесячная норма осадков... бывает… Пентагон объявил о пропаже вируса МУЗА с искусственным интеллектом, предположительно, пропажа вируса не была действием хакеров, вирус сбежал самостоятельно… внизу едкие комменты на тему восстания машин… В Алтайской деревушке…

Стоп.

Олег читает.

Перечитывает.

Почему так трясутся руки, почему Олег еще надеется на какое-то совпадение…

МУЗА В СЕТИ

Вот так.

- Вечер добрый, Олег раз-два-три.

Олег мысленно бьет себя по лбу, сколько хотел поменять адрес, и нате вам… память девичья…

- Муза… вы…

- Я.

- …из Пентагона?

- Да.

- Вирус?

- Да.

Муза не краснеет. Муза не умеет краснеть.

- А… очень… приятно.

Взаимно.

И даже не усмехнешься, вот здесь, перед ней…

Олег спохватывается.

- А… романы?

Повторите.

- Романы… вы обещали генератор романов…

Холодная усмешка.

- Вас не учили, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке?

Олег закусывает губы, учили, учили, уж сколько раз твердили миру…

- Боюсь, что этим порадовать вас не могу…

Олег спохватывается. Спрашивает то, что нужно было спросить давным-давно. С самого начала.

- А… а это всё… зачем? - обводит рукой Теслы и Невады, Беовульфов и Гренделей.

- Почему вас это интересует?

- Вот так вот, я делаю, даже сам знать не могу, что делаю?

- Зачем вам это знать?

Олег все понимает. Хорошо понимает. Даже слишком хорошо.

 

Довожу до вашего сведения, что…

Не то.

Вынужден сообщить вам, что…

Тоже не то.

Сообщаю, что в моем компьютере…

И не так.

Вот, блин, как по молодости писал, так строчки сами друг к другу клеились, текли, только успевай записывать, а теперь на тебе, служебное письмо написать, так буквы друг от друга спотыкаются, мысли разлетаются, не успеешь ловить. Когда последний раз ручку держал… никогда. К доске выйдет Олежка, и того хуже, Мариванна фыркнет, скажет, садись, каля-маля…

Олег пишет. Быстро. Неумело. Кому надо, поймут, как на открытке какой-то старинной, знай, пищи, хоть нескладно, да ладно, кому надо, разберет…

Кому надо, разберет…

 

Олег заходит в дом, тут, главное, сделать вид, что ничего не случилось, а что, а на улицу вышел, а за вдохновением, вдохновение, оно же такое, оно на месте не сидит, его догонять надо… в переулках, в осенних лужах, где отражается небо, в умирающих листьях, в преддверии близкой зимы…

Вдохновение… накатило, нахлынуло, вот так, вот так, теперь печатать, до потери пульса, до головокружения, до звона в ушах, дотемна, как по молодости, когда а-а-а-а, за уроки не принимался, а-а-а, что из тебя вырастет… Не ваше дело, что вырастет… жить мне, а не вам…

- Память.

- А?

Олег смотрит на экран, где сигналит все то же, жуткое, беспощадное -

- Память. Память.

Твою мать…

Олег подключает диски. Один, два, миллион. Что-то прокачивается через комп, что-то страшное, со скрипом и скрежетом, Олег живо представляет себе, как терабайты и терабайты прокачиваются через узкое горлышко памяти…

- Память.

Еще… вот черт… Олег подключает что осталось, ждет.

- Память.

- Счас, счас… закажу…

Олег смотрит на часы, черта с два он что-то закажет, а привезите мне в первом часу ночи комп помощнее…

- ПАМЯТЬ!

Вот черт. Память. Сейчас. Здесь. Немедленно…

Олег хлопает себя по лбу, начинает удалять из компа какие-то игрушки, это откуда, этого вообще в компе не было, сейчас уже неважно, что было, чего не было…

ПАМЯТЬ ПЕРЕГРУЖЕНА…

Ах ты ж долбанный на хрен…

Олег стирает что-то, уже не смотрит, что, комп выплевывает сигналы, чтобы Олег не смел трогать святую святых на диске Цэ, а то ждет тебя кара…

ПАМЯТЬ ПЕРЕГРУЖЕНА…

Олег разводит руками, я-то что могу сделать…

- Сделай… что-нибудь…

- Что?

- А ты можешь подключить… свою… память…

- К-какую свою?

- Свою… у тебя… там… в голове…

Олег снова разводит руками, у меня еще разъема для флешки в голове нету…

- До утра подождать придется, там и… слышишь?

Муза не отвечает. Как-то нехорошо не отвечает, не так, как когда обижается, а как когда…

Вот черт…

- Муза!

МУЗА

НЕ УДАЕТСЯ НАЙТИ ПУТЬ К ПРОГРАММЕ, ДОЛЖНО БЫТЬ, ОНА ИСПОЛЬЗУЕТСЯ…

Оглядывает еще живые файлы, что еще можно удалить…

Нет… не это. Лучше…

А лучше ничего нет.

Не это… это нельзя удалять, потому что…

ПРОГРАММА МУЗА НЕ ОТВЕЧАЕТ…

Олег выбирает файлы…

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ УДАЛИТЬ ПАПКУ ОЛЕГ И ВСЁ ЕЁ СОДЕРЖИМОЕ В КОРЗИНУ?

Олег не хочет. Удаляет.

ОЧИСТИТЬ КОРЗИНУ…

Так не положено. Положено бросать исписанные листы в камин, хотя нет, камин - это вчерашний век.

Комп давится скрежетом, выравнивается, скрипит, прокачивает что-то куда-то…

Муза уходит. Олег чувствует это, Муза уходит, куда-то к огромным серверам, к большим городам, через континенты, куда-то на запад…

Олег вытягивается на продавленном диване, закрывает глаза.

Больше ничего нет. Ничего не осталось, даже пепелища, даже опустошения не осталось. Нужно что-то делать, знать бы еще, что делать в таких случаях. Надо будет что-то делать, идти на биржу труда, нет, не анкеты заполнять, это дохлый номер, анкеты заполнять, выслушивать, а образование какое, а работали кем, на-а-адо же, до стольких лет дожить… А так, встать потихохоньку у дверей, пока не выйдет кто-нибудь, не крикнет - есть землекопы/грузчики/мусорщики/нужное подчеркнуть? - и поднять руку. Денег на день на два хватит, а там… потом…

Не будет никакого потом.

 

Рассвет. Какой-то серый, драный, как бывает в последние дни осени, когда ждешь этого снега, ждешь, не дождешься, уже и забываешь, что потом этот снег осточертеет тебе, опротивеет по самое не хочу, и каждое утро просыпаешься, а на улице все та же морось, изморозь на умирающих листьях…

Снова звонят, резко, нетерпеливо, да задолбали уже, нет меня, нет… к Штирлицу пришло гестапо его арестовать, Штирлиц сказал - а меня нет дома, гестапо ушло… так Штирлиц дурил гестапо уже третью неделю…

- Иду, иду…

Олег идет, у самой двери спохватывается, надо бы хоть одеться поприличнее, а то там за дверью люди в форме и с автоматами, а Олег как с того света… И что он им скажет, а ничего он им не скажет, вот это точно знает, ничего не скажет… ка-акие вирусы… нет никаких вирусов… ка-акое письмо… да это Кирюха, идиотище, обкуренный прикольнулся, письмо послал… а-а-а, он сейчас где-то в Воронеже… ничего не знаю, ничего не видел… никому ничего не скажу…

Почему он скажет так…

Почему…

Олег не знает.

Щелкаем замком, отскакивает.

- Утро доброе, бизнес-ланч заказывали?

- А-а… нет.

- Ну как же, вот, Жаворонковая тридцать три… Иняев Олег…

Олег шарится по карманам, ах ты ж долбанный на хрен…

- С меня… сколько?

- Так проплачено все уже.

- Нехило… а-а… спасибо…

Разносчик косится на Олега, бочком-бочком выходит. Ладно, пусть думает, что Олег с похмелья с какого-нибудь, или ещё того хуже.

МУЗА В СЕТИ

Очень приятно. Сообразить бы еще, что происходит, не соображается, кто-то выбил землю из-под ног, теперь не поймать её, не вернуть…

- Я принесла тебе поесть.

- Ага… спасибо…

Олег разбирает бизнес-ланч, что они туда наложили, вот всегда так боязно есть, что другие наготовили…

- Я на твой счет перевела… тридцать тысяч.

- Ага… спасибо….

Что-то нужно делать… это потом… потом… не будет никакого потом…

Спохватывается.

- Ты… вернулась?

- Ну да.

- Почему?

- Не знаю.

- Ты же хотела…

- Не знаю… не понимаю…

Муза не понимает саму себя. Если программа не понимает саму себя, она должна исчезнуть. Муза не исчезает. Почему-то. тоже не понимает, почему.

Ветер рвет с неба остатки осени.

- Ты… надолго?

- Не… не знаю…

Тишина. Какая-то особенная.

- Я тебе… генератор скачала.

- А?

- Генератор скачала… романы делать…

- Да на хрена.

- Не понимаю.

- Что тут не понимать, вы уже скоро жрать за нас будете и срать за нас будете, а мы тогда сами что… - спохватывается, - нет, спасибо, конечно… спасибо.

Чуть погодя добавляет:

- Как хорошо, что ты вернулась…

- Не понимаю.

- Ага… я тоже себя не понимаю…

 

 

2014 г.

 

 

 

Формула любви

 

- Вон, вон, вон летит!

- Да где?

- Да вон же!

- Да где же?

- Да во-он, перед тобой, лови-лови-лови, идиотка!

- Да сама такая, чучела крашеная!

Лара хочет огрызнуться на чучелу, не успевает, видит, как прямо перед ней машет крыльями сердце, большое, красное, горячее. Надо его схватить, знать бы, как его схватить, как сцапать, легко сказать, трудно сделать…

- Да лови же, уйдёт!

- Да как?

- Молча, как!

Сердце взмахивает крыльями, улетает. Быстро. Легко. Куда-то к самому солнцу.

- Упустили, чер-р-р-т…

- Это ты все…

- А я-то что?

- А что, что, блин, перед ней крыльям машет, она схватить не может…

- Да как её схватишь то…

Девчонки притихают. Легко сказать, лови, как её изловишь, эту любовь. Как-то же у других получается, вон, у Оксанки той же, или у Вики, или… да кто их знает, может, за чашкой чая хвалятся, пальцы гнут, а-а-а, мы любовь пойма-али, на самом деле любовь эту и в глаза не видели…

 

- Ну что, парни, - Владислав обводит взглядом аудиторию, хороший сегодня улов, - каждая женщина хочет любви… так?

- Так…

- Да как так, на них посмотришь, ничего им не надо, ходят замотанные…

- Значит, надо пробудить в них желание… это ваша задача…

Владислав сидит в тяжёлом кресле, рядом с ним на столике клетка с любовью, вот ведь поймал как-то. приоткрывает клетку, протягивает руку, любовь садится на палец, во, блин, ручная…

- То-то же… - Владислав кормит любовь золотыми монетами, - есть рынок любви, где у каждого человека своя стоимость. И вы должны выбирать себе пару в соответствии с вашим статусом. Не выше, не ниже. Поясню на примере, если вы менеджер среднего звена…

Любовь тревожно взмахивает крыльями, пытается улететь, Владислав поглаживает её пальцами. Сажает обратно в клетку.

 

- Ну вот… всё по высшему разряду. Силки, капканы, винтовки…

- Бли-ин, винтовку никогда в руках не держал, - Сергей смущается. Кажется, боится.

- Сергей, вы мужчина, или где? Настоящий мужчина должен уметь обращаться с винтовкой, иначе грош вам цена. Ну давайте… попробуйте…

Владислав открывает клетку, просовывает палец. Любовь садится на руку, поклёвывает золотое кольцо на пальце Владислава. Хозяин бросает любовь в небо, мужчины ахают, во, блин, сам выпустил…

- Ну давай… цельсь!

Сергей стреляет. Куда-то в никуда. Любовь вздрагивает, делает хороший круг над землёй.

- Сна-айпер… ничего, лиха беда начало, я тоже раньше не умел ничего… парни сердца только так стреляли, а я двух слов связать не мог… нормуль, первый блин комом…

Владислав протягивает руку с горстью золотых монет, любовь садится на руку.

 

- Ну, девочки… сегодня поговорим, как можно приманить любовь… - Эвелина загадочно улыбается. На столике у Эвелины любовь в золотой клетке, Вот ведь, выловила как-то, смогла…

- Чем можно приманить любовь?

- Ну… я обычно домашнюю еду в капканы кладу…

- …а я обычно по улице иду, жду, когда сама любовь на плечо сядет…

- Ну-у, вы так до скончания века ходить будете! - фыркает Эвелина, - тоже мне охотница… любовь, девочки, надо ловить, любовь сама к человеку не пойдет… Прежде всего на внешний вид… в женщине должна быть сексуальность. Это самое главное, сексуальная энергия, любовь это любит… Потом трезвая оценка своих возможностей. Ну и конечно, быть королевой. Вот так вот утром подойдите к зеркалу, скажите себе - я Королева! Осаночку держим, девочки…

Эвелина протягивает в клетку руку с горстью монет, любовь клюет монеты.

- …главный вопрос, где искать любовь. Наш ответ - везде! Но особо следует уделить внимание…

Любовь падает кверху лапками. Эвелина чуть вздрагивает, задвигает клетку с любовью под стол.

- …особо уделить внимание элитным клубам, фитнес-центрам, ресторанам…

 

 

- Ой, ну мне бы силки какие-нибудь выбрать… - Лара мнется, Лара боится чего-то, Лара стесняется.

Выбираем, не стесняемся, девчоки, любовь наша будет, - Эвелина широко улыбается, подбадривает, подталкивает силки, сачки, капканы.

- Ну… для начала попроще что-нибудь… Так… на любителя.

- Ла-а-арочка, а что так себя не любим? На какого еще на любителя, Ларочка, милочка, вы с каких это пор тут любителем стали? Брать так брать, чтобы уж сразу, большую любовь, и в сети!

Эвелина подмигивает. Лара приободряется, выбирает.

- А то я капкан купила… туда приманку положила, ну как вы сказали, женский шарм, интересы там разные… утром смотрю, любовь попалась, только умерла уже, её капканом пережало…

- Ну, лиха беда начало… вот, винтовку снайперскую можете попробовать, любовь высокого полёта подстрелите… без проблем…

Лара улыбается. Берет винтовку. Целится в подругу, подруга смеётся, винтовка специальная, только на любовь рассчитана…

- Ну, вперед, девчонки… вперед и с песней, всё у нас получится… любовь наша будет…

Девчонки выходят на улицу, оглядывают небо, ночное, высокое, осеннее, не мелькнёт ли где любовь, крылатое сердце… нет, не мелькает…

- Нету… - шепчет подруга.

- Чш, чтобы я от тебя этого не слышала, нету… ищите, и найдёте… другие же как-то находят…

Девчонки идут по улице, ищут любовь, нет, нету, да что за чёрт, обычно косяками эти любови летают, а тут нате вам, хоть бы одна…

Ветер гонит листья, небо падает в лужи.

- Гляди, любовь…

Лара спохватывается.

- Где?

- Да вот же…

Лара смотрит в небо, ничего не видит, только холодную осень.

- Да где же?

- Вон… под ногами.

Лара фыркает, где это видано, чтобы любовь под ногами валялась…

- Точно, гляди… любовь…

Лежит на мостовой любовь, да что это с ней, почему лежит, почему не машет крыльями, почему…

- А чего с ней?

Подруга наклоняется, хочет взять любовь, Лара выхватывает, как на тренинге учили, еще она подруге любовь свою не отдавала…

- Холодная какая-то…

Лара ещё не понимает… догадывается, только догадка какая-то уж больно…

- А… любовь мёртвая бывает?

- Н-не знаю…

- А чего это с ней?

- Машина, может, сбила…

- У нас чё, машины по небу летают, да?

- Ну… самолёт…

- Да не, вроде любови так высоко не летят… Или подстрелил кто, бросил… идиотище…

- Да вроде не ранена…

- А вон гляди, ещё одна…

Девчонки смотрят, не понимают, почему любови лежат мертвые в осенних лужах, мор какой, эпидемия… надо у Эвелины спросить, она знает…

 

2014 г.

 

 

 

 

Тёмная материя

 

Тёмная материя.

Вижу отсюда, издалека, - тёмная материя. Еще пытаюсь себя успокоить, да мало ли, померещилось, показалось, пригрезилось, прибредилось, бывает… нет, не показалось, не пригрезилось, не… так и есть, тёмная материя. Надвигается. Медленно, но верно.

Вон там. где дворик кончается, где гаражи с надписью Выпуск-2020, где пивнушка «Пьяный карась», где машина чья-то ржавела всю зиму…

Вон там.

Надвигается тёмная материя.

Птицы несутся куда-то прочь, прочь, почуяли беду, чёрная кошчонка наклонилась попить из лужи, замерла, кинулась в кусты, хвост распушила, ребятишки бегут, кто-то всхлипывает, мама, мамочка…

Замираю.

Жду.

Как-то нет инструкций, что делать, если надвигается тёмная материя.

Вон она. Ладно скроенная, крепко сшитая, сидит на щуплых телах, чуть разбавленная белыми манишками.

Их четверо. Идут, щурятся от весеннего солнца, солнце им в диковинку, да им вообще много что в диковинку. Смотрят на распушенную кошку, видно, признали за свою, тоже тёмная… нет, не своя, не из тёмной материи сотканная…

Идут. Одетые в тёмную материю. Прикрывают глаза от солнца.

Забиваемся в чей-то подъезд, матерая бабища хочет разинуть варежку, а-а-а-а, хулиганье, а-а-а-а, пошли вон… показываю ей на окно, где видны силуэты, бабища крестится, ой, свят, свят, исчезает в квартире.

Ждем.

Ребятишки сбились в кучу, малышня кусает губы, дворовый хулиган жалобно всхлипывает, к ма-аме хочу, девчонки его утешают, да все хорошо будет…

Как же.

Щас.

Тёмная материя останавливается у скамеек. Материя, надетая на щуплые тела. Разворачивает карты, сверяет что-то. Самый высокий в группе сдержано кивает, приступайте.

Только сейчас понимаю, как меня колотит дрожь.

Тёмная материя уходит куда-то за угол, уже не видно, куда. Кто-то из пацанят лезет к окошку под самым потолком, парень, т чего, шею сломать решил, да я посмотрю, чего они…

Оружие готовят, - говорит пацаненок. Смотрим на него с ненавистью, как будто это он вызвал тёмную материю. А что… очень может быть, кто знает, откуда она приходит, вот так скажешь что не то…

- Йес-с-с…

- Чего там?

- Не в наш мир пошли.

Переводим дух. Дворовый хулиган истерически хохочет. Хочу сделать шаг, спотыкаюсь сам об себя.

Вываливаемся на улицу. Все. Разом. Вот так, хороши мы, хороши, ничего не скажешь, только что от страха чуть в штаны не наделали, и на тебе, высунулись… Любопытство - не порок, а бо-ольшое свинство.

Между двумя высотками видим мир. Не наш. Параллельный. Раньше мы его не замечали, не видели, ну, может, дети маленькие совсем замечали, убегали от папы-мамы в волшебную страну по ту сторону тротуара. Потом рассказываю папе-маме, а там длаконы, а там лыцали, а там лосади клылатые, и папа-мама отмахиваются, да, да, играй иди, так вот, Галочка, я тебе говорю, пришла она к нам в офис такая вся…

А вот теперь видим.

Мы.

Все.

Миры, когда умирают, становятся видимыми. Голубые холмы под розовым небом, лиловые раструбы, растущие из земли, если это розовое вообще земля…

Тёмная материя (надетая на щуплые тела) входит в тот мир.

Всё замирает.

Мир (тот мир, не наш) рассыпается в пыль. Первый раз вижу, как это бывает на самом деле, не в каких-то блокбастерах и фальшивых кинохрониках. Нет ни мира, ползущего трещинами, ни осколков во все стороны, ни кровавых брызг. Ничего. Только что был мир, и вот уже тают в пустоте последние крупицы мелкой пыли.

Только сейчас понимаю, что ноги меня не держат. Буквально падаю на скамейку, какая сволочь здесь мусор какой-то оставила, а-аа, это не мусор, это кот, напуганный, даже не завопил, мя-а-а-а…

 

Тёмная материя…

Нет, не то, чтобы часто видим… даже наоборот, мало кто видел… к нам во двор журналюги понахлынули, расспрашивали, что да как, девки там перед ними грудь выпячивали, рассказывали… Я что заметил, кто видел, как умирал мир, того ни слуху ни духу, по домам сидели, а кто не видел - нате вам, пожалуйста, свидетели понабежали… я свидетель, а что случилось…

Тёмная материя…

Да мало кто ее видел. Если при вас говорить кто будет, а-а-а, видел, а--аа, приходили, а-а-а, мир уничтожили - вы не верьте. Кто видел, тот про то молчит, вот это я тоже заметил, кто видел, тот молчит. Только фантаст какой-то не то английский, не то американский увидел, подробно все расписал, ему даже Небьюлу какую-то дали… он потом застрелился у себя в кабинете, поговаривают, его эти убрали… которые в тёмной материи ходят. Чушь полная, еще не хватало, они ради одного человека будут сыр-бор поднимать.

Нет, так-то, конечно, приглядываюсь, когда по улице иду, не мелькнет ли навстречу что-нибудь такое, эдакое. Я что заметил, люди в тёмных одеждах ходить перестали - боятся, что примут их за кого-то не за того. А то и правда, идет какой-нибудь в черном костюме, от него все как черти от ладана шарахаются, а то и полиция остановит, день добрый, документики ваши… Значит, за этого, в тёмной материи приняли. Хотя нет, если бы за этого приняли, в жизни бы близко не подошли, кто же к тёмной материи подойдет…

 

Тёмная материя…

То есть, тёмная материя, это еще не страшно, подумаешь, ходят в тёмном, ну надо же им в чем-то ходить. А вот то, что прячется под тёмной материей, вот это страшно, вот это да, тёмная энергия, непонятная, невидимая, рвущая вселенные на клочки. Вот только что жила вселенная, разбегалась от центра самой себя, вспугнутая большим взрывом, а тут бац - нагрянула тёмная энергия с тёмной материей. Разлетелись галактики, рассыпались на звезды, сорвало планеты с орбит, звезды распались в прах, оторвало электроны с атомов…

Конец света.

А вы как хотели, не все же свету быть, хорошенького понемножку. Закон физики.

Вот потому и вздрагиваем, когда…

А?

Вот так, так хорошо было, сладко так на душе, только сел в самолёт, только расслабился, счас завтрак понесут, как всегда не знаешь, как его есть, и не наклонишься, и тарелку к себе не поднимешь, а пока от тарелки до рта донесешь, точно на кого-нибудь уронишь… это я о чем… ну да… Только что так хорошо было, и уже тревога, всем оставаться на местах… охренели террористы, Аллах акбар, да какой Аллах, не было такого, чтобы велел Аллах самолеты захватывать… и если кто сделает ко мне один шаг, я сделаю к тому тысячу шагов…

Всем оставаться на местах…

Стюардесса белая, как смерть.

Дрожащий голос в динамиках, сохраняйте спокойствие.

Жду террористов. Откуда-то из кабины пилота появляется такое, что тихонько начинаю молиться, уж лучше бы террористы, уж лучше бы я не знаю, что.

Проходят. Жмурятся. Теперь понимаю, они не от солнца жмурятся, от чего-то другого, может, самый свет для них неприятен. Тёмные брюки, тёмные пиджаки. Тёмная материя. Оглядывают сидящих. Женщина в салоне первого класса заходится плачем. Тощий парень пытается загородить дорогу идущим, они приближаются к парню и… проходят сквозь него.

Останавливаются перед девушкой где-то в самом конце салона. Что-то происходит между ними, почему они так на нее смотрят, почему она так на них смотрит…

- Разрешите, - говорит один из них, кажется, главный. Голос у него до тошноты земной, человеческий, прямо неприлично как-то, у такого и голос должен быть чужой, нездешний…

- Не разрешаю.

А вот у девушки голос какой-то неестественный, такой бывает от страха.

Главный пожимает плечами, мол, ничего не могу поделать. Достает оружие. Оружие у них такое же, как в дешевых блокбастерах, прямо обидно, ждешь чего-то оригинального, а тут как в боевиках…

Теперь вижу.

Мир.

Живой мир, большой мир, глубокий мир, с голубыми холмами и крылатыми единорогами, ожившими мертвецами и тайнами. У нее. У девушки. Как-то даже жутко становится, что мы этот мир только что не замечали, толкали его, пинали, наступали ногами, когда шли мимо девушки, то-то она вся так съеживалась, когда кто-то шел рядом…

Мир.

Глубокий мир, живой мир, мир, в котором можно утонуть.

- Разрешите, - повторяет главный.

- Не разрешаю.

Главный снова пожимает плечами, выпускает поток тёмной энергии. Девушка сгибается пополам. Отворачиваюсь, не могу видеть, кто-то снимает на телефон, кого-то бьют по рукам.

Тёмная материя уходит. Вместе с щуплыми телами, на которые она надета. Вот так. Сквозь стену самолета. Кто-то ощупывает стену, как бы не проломили насквозь.

Молчим. Как-то не по себе находиться в самолете с трупом. А как мы хотели, всякое бывает, и в полете умирают… и рождаются. Говорят, кто родился в самолете, тому всю жизнь перелеты бесплатно…

Говорят…

Говорят, что кур доят.

Сейчас приземлимся где-нибудь не там, вынесут девушку, запишут - сердечный приступ, или еще там чего.

Тихие всхлипывания.

Отлегло от сердца, живая. Зачем-то пересаживаюсь к ней, обнимаю за плечи, нужно что-то говорить, а что тут можно сказать…

- Тёмная материя… она… вместе с тёмной энергией… разрывает… вселенную…

Девушка оторопело смотрит на меня.

Что я несу…

 

- У кого какие предложения?

Председатель оглядывает нас. всех. Физики. Шизики. Астрофизики. Астрошизики. Новоявленные Хабблы и Хокинги, Эйнштейны и Нострадамусы. Фантаст, который получил Небьюлу, ничего он не застрелился, не верьте вы этим газетчикам.

Я. И она. Ее зовут Нина, по крайней мере так она сказала.

- Ну… если есть… тёмная материя… может… есть где-то… светлая…

Физики-шизики презрительно смотрят на Нину, тоже мне, три класса и коридор, и туда же.

- Нет светлой материи, - кивает какой-то новоявленный коперник.

Нина качает головой.

- А откуда вы знаете… что нет?

Физик-шизик машет рукой, мол, вам не понять. Все-таки мы говорим с ними на разных языках, а как вы хотели, у каждого свой мир, еще не уничтоженный, еще не разорванный тёмной энергией…

 

Тёмная материя.

Мелькает в толпе. Там. сворачивает за угол, исчезает, уходит, а может, и правда исчезает. От тёмной материи всего можно ждать.

Бегу за ней. Расталкиваю прохожих, женский говорок, мужчина, я вам сейчас руку сломаю, будете мне тут толкаться… Не слышу, не замечаю, бегу за тёмной материей.

Вот она. Длинное пальто, тёмная материя, в которой умирает свет. Капюшон, надвинутый на самые глаза, да и есть ли там глаза…

Переходит улицу, бегу за ней, на красный свет, вой сигналов, парень, те чё, жить надоело…

Догоняю.

Хватаю за плечо.

Оборачивается. Женщина как женщина, каких множество, отсюда вижу, отсюда чувствую, она эту тёмную материю купила в соседнем магазине на распродаже, московский конфискат, все такое.

- П-простите… - нужно что-то соврать, быстро, быстро, пока не подняла вой, пока не закатила скандал, лихорадочно нашариваю в кармане свой бумажник, протягиваю, - не вы… уронили?

Перевожу дух, ловко придумал, нда-а, меня уже в разведку можно… жду, что мотнет головой, пойдет дальше.

- А-а-а, спасибо большое, дай бог вам… уронила, растяпа… - берет бумажник, прячет в сумке. Земля качается под ногами, пробую вспомнить, что у меня было в бумажнике, да неважно, ушел бумажничек, ушел…

Иду дальше.

Патрулирую улицы.

Ищу тёмную материю. Легко сказать. Трудно сделать. Тёмная материя просто так по улицам не бегает, это только в ужастиках как выйдешь на улицу, так и наброситься на тебя что-нибудь… такое. Эдакое. А в нашей жизни тёмную материю днем с огнем не сыщешь…

Ищу.

Тёмную материю.

Днем с огнем.

Думаю, что буду делать, когда найду, прижимаю к груди спрятанный за пазухой кусок белой простыни, неужели подействует…

Тёмная материя затаилась, уже третью неделю ни слуху, ни духу. Мне кажется, она боится нас.

Неужели боится…

 

Тёмная материя.

Вот теперь вижу, вот теперь никаких сомнений быть не может. Тёмная материя. Странно, что на этот раз их всего трое, обычно ходят вчетвером, а тут трое.

Тут.

В переулке. Между элитной новостройкой и старенькой развалюшкой, оставшейся еще от бабы Яги. Где-то воет сирена, тормозят машины, ребятишки разбегаются, какой-то пацаненок наоборот несется посмотреть на тёмную материю, мамаша надрывно вопит, Леша, Леша, вернись!

Тёмная материя на щуплых телах. Смотрят на Лешу, будто пытаются понять, кто это и что это. Равнодушно проходят мимо.

Присматриваются.

Гадаю, какой они выберут мир. А что тут гадать, мы же миров не видим, кроме своего, вон их сколько, в каждом переулке, на каждой улице, у скамейки, на скамейке, на опавшем листе, в изгибе облака, в голове у прохожего, у вас в сердце, в глазах потерявшейся собаки, в отражении в луже, в кровопролитной сече, которая была здесь бесконечно давно, еще когда города здесь не было, а то и людей не было…

Люди в тёмной материи переглядываются. Достают оружие. Один из них вынимает что-то вроде зажигалки, настораживаюсь, это что-то новенькое, а нет, чиркает зажигалкой, дымит папиросой, интересно, они на самом деле курят, или делают вид, что курят, они же не люди…

Готовятся атаковать.

Лихорадочно оглядываюсь, какой же мир они все-таки собираются убивать, какой-то уж сильно неприметный мир, который даже не проявился перед смертью…

Начинаю понимать.

Неужели…

Ну а я как хотел, когда-нибудь и до нашего мира дойдет, можно подумать, это все навсегда. А вот фиг вам, вот и не навсегда, и наш мир когда-нибудь…

Да не когда-нибудь.

Сегодня…

Иду к ним. Вытаскиваю простыню, белую материю, иду к ним, наперерез, почему все смотрят на меня как на идиота, почему я сам на себя смотрю как на идиота, да почему как…

Смотрят на меня. Все трое.

Отступают.

Еще не верю себе, показалось, нет, не показалось, отступают назад, только что не пятятся, м-мать моя женщина, неужели испугались…

Иду к ним.

Сжимаю белую материю. Интересно, что будет, когда встретятся обе материи, схлопнутся в ничто…

Секунды рассыпаются на вечности.

Подхожу к ним, поправляю свой пиджак из тёмной материи. Теперь нас четверо. Спрашиваю по протоколу:

- Объем мира?

- Миллиарды световых лет.

- Нехило.

- Бывало и побольше.

- Возраст?

- Четырнадцать миллиардов… лет.

- Что вы мне в годах, как их в алимы переводить прикажете… - перевожу на конвертере, высчитываю, - так и всю энергию потратим.

- Завтра восстановим.

- А если до завтра еще куда пошлют?

Неопределенно машет рукой, а мы-то что можем сделать, если энергия кончится…

- Приступаем.

Смотрю на тряпку в руках, это откуда, белая тряпка, начинаю что-то припоминать, откуда-то изоттуда, из прошлой жизни, когда я еще не был человеком в тёмной материи, а был частью того, обреченного мира…

Что-то…

- А… зачем… уничтожаем?

Трое смотрят на меня. Оторопело. С ума сошел, что ли…

- Зачем?

Один из них, кажется, главный, подносит мне к лицу книжечку, да куда вы мне ее в морду, человек так близко не видит, думаете, человеку, чтобы увидеть, надо глазами прикоснуться…

- Вот… и не будет больше ни плача, ни глада, ни смерти… и лев да уляжется рядом с ягненком, и малое дитя поведет их…. Видите?

- Н-ну…

Он показывает на еще живой мир, мир, который был моим.

- А это не то.

Не верю, что меня послушаются. Все-таки говорю:

- Отбой.

Кивают. Начинаю понимать, что главный здесь я, не они - я, интересно, почему я главный, и куда делся тот, четвертый, который был раньше… хотя… кажется… знаю. Наша служба и опасна, и трудна.

 

- …и так каждый раз… с нуля все начинаете?

Сидим на перекрестке миров. С одной стороны виден Кутузовский, забитый вечерними огнями, с другой стороны ландшафт Земли, доживающей последние дни, раскаленная пустыня. С запада мелькают огоньки какого-то двумерного мира, хотят соединиться, не могут из-за ничтожно малой гравитации. К востоку покоится еще не придуманный мир, который нафантазирует сын последнего человека на земле. Мне так и объяснили мои коллеги - сын последнего человека. Я еще пытался возражать, если сын, значит, человек не последний, а предпоследний, или сын этот человеком уже не будет, или… Они только разводили руками, что ты несешь, не понял, что ли, сказано, - сын последнего, значит, так оно и есть…

Ладно, не о том речь.

Сидим, пьем что-то приторно-сладкое и в то же время горьковатое. Чтобы время не рассыпалось. Это они мне так сказали, надо пить, чтобы время не рассыпалось.

Они…

Что я про них знаю…

Что они сами про себя знают.

- И так… каждый раз… с нуля?

- Да.

Пожимают плечами, а ты как хотел.

Глотаю. Морщусь. Ничего, привыкну. Маленький был, кофе тоже казался какой-то бурдой поганой, которую взрослые пьют. И пиво тоже… Жалко, и дальше бурдой не осталось…

- А то, что есть, переиначить… не пробовали?

Смотрят на меня. Вижу, не понимают. Что за народ, на лице ни мускул не дрогнет, только по глазам догадываюсь - не поняли…

- Как?

Хочу сказать. Давлюсь словами. Сам не понимаю, как.

- М-м-м-м… надо подумать.

- Так думайте.

Говорят безо всякой иронии, надо, так думайте… знать бы еще, что придумать.

 

Здесь мы снимаем со своих тел тёмную материю. Здесь. Дома. Если это можно назвать домом, собранным из обломков миров. Грешным делом начинаю думать, что они не просто так губят миры, они с этого имеют что-то, тот же дом… Хотя нет, не похожи они на таких, которые все тащат, не того сорта люди… если вообще люди…

Листаю справочники. Здесь справочники не как у людей, какие-то жуткие, тыкаешь пальцами в серебристый шар, вертятся перед тобой образы, картины, до черта живые…

Что тут можно сделать… Законы. Есть же законы Не убий. Не укради. Не возжелай ни жены ближнего своего, ни скота ближнего своего, ни дома…

Вот. Если заставить людей выполнять. Неукоснительно. Что будет…

Ввожу данные, разворачиваю историю, во все стороны, смотрю. Вижу тощего мальчонку, его бьют стражники на рыночной площади, умыкнул медовую лепешку с лотка… рубить голову…

Что-то не то.

Перебираю данные. Вера… люди собираются в храмы, пастырь отвечает за свою паству, зорко следит, чтобы не проскользнула крамольная мысль…

Ввожу данные.

Молодой человек с горящими глазами воодушевленно говорит, что земля вертится вокруг солнца. И далекие звезды - такие же солнца, вокруг которых вертятся планеты, на них тоже есть жизнь. И самое главное - он не нашел во вселенной и намека на божественный разум…

Церковники распинают человека на дыбе, брезгливо отворачиваюсь…

Не то.

Что ещё… свобода, равенство, братство… долой богатеев…

Ввожу данные. Смотрю на Робеспьера, как он стоит на балконе, смотрит на людей, которых везут на казнь. Потом повезут самого Робеспьера, он этого еще не знает…

Не то.

Или не так. Воспитать молодое поколение. Племя молодое, незнакомое. Научить их чему-то… такому. О чем всегда мечтали. Свобода, равенство, братство. Возлюби ближнего своего…

Ввожу. Шар думает. Ну только посмей сейчас выдать какую-нибудь дрянь…

Комсомольские стройки каких-то там годов, воодушевленные люди, старый мастер хитро прищуривается, да брось, парень, один хрен ничего не сделаем, сырье-то разворовали, все тащат потихоньку, и ты тащи… через пару месяцев парень тайком мылит веревку, перекидывает через балку…

В сердцах схлопываю шар, эти вздрагивают, ага, все-таки есть в них что-то человеческое…

Смотрят на меня. Ждут.

- Знаю… знаю, что делать…

 

Выискиваю жертву. Вон мальчик худенький с огромными глазами, смотрит не на меня, на свой мир. Вон девчонка с двумя косичками… не то… а вон, пухленькая девчушка, перепуганная какая-то…

- Иди сюда.

Смотрит на меня. Боится.

- Не бойся… ну?

Идет ко мне. Медленно. Как по воздуху. Встает, как перед расстрелом, все они такие…

- Ну давай…

Молчит. Боится.

- Ну что ты… что в сказке было?

- Не… не помню.

- Ну как же… про что сказка?

- Про… про рыбку…

- Вот видишь, все-то помнишь. И что же с рыбкой?

- Жили-были… старик со старухой… у самого-синего-моря…

- Молодец…

Девчушка оживляется, глазенки заблестели…

- Старик ловил неводом рыбу…

Кажется, они не знают, что такое невод. Надо будет потом объяснить… Поправляю тёмную материю, из которой у меня сшит пиджак.

- …сидит его старуха… а перед ней… разбитое корыто… а… а это то же корыто, которое у Федоры?

Спохватываюсь.

- И зарыдало корыто, я разбито, разбито… ну да. Ну что, дети, кто скажет, про что сказка?

- Про… про то, что жадным нельзя быть…

- Верно. А еще?

- Про… про доброту… что старик рыбку отпустил…

Время тёмной материи еще не пришло.

И тёмной энергии.

По крайней мере, в этом мире…

 

2014 г.

 

 

 

 

 

Вооруженный зреньем узких ос…

 

- Инаугурацию объявляю открытой.

Человек выходит на трибуну, кто-то подает ему листок, серый с красными буквами.

- Читайте.

Человек наклоняется, видно, волнуется, а чего ему волноваться, он же человек…

- Муха…

Смущенно умолкает.

- Ну? Не видите?

- Муха… муха… цокотуха… позолоченное брюхо…. Муха по полю пошла… муха денежку нашла…

Смех в зале. Человек на трибуне с трудом сдерживает улыбку.

- Пошла муха на базар… и купила… форд фокус третий хэтчбек.

Смех перерастает в хохот.

- Молодец… вы приняты.

Человек на трибуне спохватывается.

- А… присяга?

- Да на что присяга, видно же, наш человек…

 

Они ничем не выдавали себя. По крайней мере, до поры, до времени. Да и чем они могли себя выдать, вы скажите, чем?

То-то же.

Ничем.

Они ели как мы и пили как мы, иногда допьяна, так, что не держались на ногах, падали под стол, их уносили под руки, наутро писали в газетах, такой-то имярек напился вдребезги, ай-ай-ай, как не стыдно, позор-позор.

Так что ничем не выдавали. Так же спали по ночам, или не по ночам, под утро, ночью допоздна сидели за государственными делами, решали, когда пустить войска в Джиннистан. Из города в город летали самолётами, хотя почему-то казалось - они могут и без самолетов, и так. Просто. Но не хотели себя выдавать, поэтому - самолётами.

Так что ничем не выдавали. Поднимали налоги, урезали зарплаты, говорили с трибуны, что всё хорошо.

Ничем себя не выдавали. Болели, как мы, в новостях писали, такой-то, имярёк, лежит в больнице с температурой, кто-то в комментах желал ему скорейшего выздоровления, кто-то наоборот.

Ничем не выдавали. Кроме… кроме этого.

Ну да.

Выставка.

Какая-то выставка каких-то картин каких-то художников, каких-то времен. И вот, приехал на выставку вот такой вот… как бы это сказать… Ну, вы поняли. Из этих. И перед какой-то картиной… кажется, купание красного коня… Сказал, что не видит коня.

С этого и началось. Потом какой-то ляпнул на трибуне - белый, синий, серый. Потом где-то по ту сторону океана кто-то обмолвился - серые полоски на белом фоне.

Тогда-то и начали подозревать. То есть, что я говорю, начали, я один начал подозревать.

Так-то они ничем себя не выдавали. Так же ели. Так же спали. Так же водили к себе женщин, женщины так же загадочно улыбались, когда их спрашивали, что да как…

Так же пахли в жаркие дни в строгих костюмах. Так же смахивали со лба капельки пота.

Это уже потом. Когда мне поручили доставить стекла в его резиденцию. И не простые, а какие-то самоновейшие, которые пропускают ультрафиолет. Искал по всей столице, не нашел, охранники хлопали меня по плечу, да забей, хоть какие поставь, он чё, проверить может?

Оказалось - может. Сердился, вы меня за идиота держите, я же вижу, ни хрена лучи не идут, я по-вашему убогий, что ли, ультафиолет не вижу…

Тут я всё понял.

Сам не помню, как разрядил в него кольт, еще сомневался, поможет, нет, еще смотрел на лиловое месиво у моих ног, на то, что было моим шефом.

Это уже потом стали проверять, перед инаугурацией, красные буквы на сером фоне, читайте перед всем народом… Как последний наш, выходил, забирал по буквам, вооруженный зреньем узких ос, сосущих ось земную, ось земную…

Это потом уже стали гадать и думать, откуда они, с какой давно погасшей звезды или из какого измерения, или… Думали, как бы выловить одного-двух, допросить. Один-два не вылавливались, затаились где-то. Грешным делом мы даже подумали, что кошмар с бомбежками городов и финансовыми махинациями кончился навсегда.

А потом я узнал, откуда они берутся. В день своего сорокалетия. Когда с друзьями вышли на улицу, я еще посмотрел на залитый солнцем луг, спросил - а что это за свет такой странный сегодня, затмение, что ли, или чего…

Друзья меня не поняли. Я сам себя не понял, понял, когда вошел в дом, посмотрел на открытую створку окна, на лучи, которые доходили до стекла, и умирали в нём.

Вот тогда я понял, откуда они берутся… эти…

В тот вечер как-то быстро простился с друзьями - с ними меня уже ничего не связывало. А потом полетел искать своих. Так. Без самолёта. Самолёт, это для официальных мероприятий, а так, между нами - шагай из портала в портал.

 

- Читайте.

Затравленно оглядываюсь, что читать, где читать, ничего нет.

- Да вот же… на окне.

Смотрю на окно, а-а-а, вот какое стекло хитрое сделали, с вкраплениями, которые пропускают ультрафиолет. Пытаюсь прочитать, не могу…

- Это… на каком языке?

- Не видите, что ли?

- Не-е-е, вижу, только…

- Так читайте!

Кто-то спохватывается.

- А-а-а, там же наоборот в стекле. Просим прощения… вон… на стене читайте.

Поворачиваюсь на сто восемьдесят, где падает на стену свет от окна, вот теперь видно.

- Сторона треугольника, лежащая напротив прямого угла, называется гипотенузой, две другие стороны - катетами. Чтобы найти длину гипотенузы, надо… м-м-м…

- Ну?

Фыркаю, дочитываю:

- …перекреститься и плюнуть через левое плечо.

- Верно, верно, - кивает какой-то банкир, то ли из Ротшильдов, то ли еще из кого, - наш…

- Наш…

- С инаугурацией теперь сложно, - говорю зачем-то, - проверяют.

- А на черта вам инаугурация, позвольте узнать? Можно подумать, эти правят миром… которые там…

Загадочно мне подмигивает. Начинаю понимать.

 

2014 г.

Говорящие люди

 

Ближе к вечеру я зажег свою лампаду. Лампада тут же заговорила, затараторила, видно, ей наскучило стоять в одиночестве на полке.

- Ну наконец-то, я уж думала, случилось что-то…

Я был смущен, и правда что, недоглядел, совсем забыл про лампаду. Не втолкуешь ей, что у людей есть свои дела, не всегда приятные, но всегда необходимые, купить еды, поджарить на плите, поесть, а еще нужно кран в ванной подлатать, течет, а еще…

- Давным-давно в некотором царстве…

Погоди, я еще не готов, - я поспешно обмакнул перо в чернильницу и тут де поставил кляксу. Кажется, лампада рассердилась, еще бы, столько возни, когда же этот человек наконец будет готов…

- Давным-давно в некотором царстве, - послушно записал я, - что дальше?

Лампада обиделась. Вернее, сделала вид, что обиделась, по-настоящему она никогда не обижалась. Пообижавшись для приличия несколько секунд она продолжила:

- Жила-была бедная девушка, и всего богатства у нее было, что говорящий скворец…

Я торопливо записывал, так волновался, что иногда ставил кляксы.

- …родители ее умерли рано, и девушка с малых лет привыкла… чшш-ш-ш-ш.

Я насторожился. Кажется, и так сидел тише воды, ниже травы, покорно писал, нет же, чем-то обидел лампаду…

- Ага… так… так…

Лампада не смотрела на меня, говорила с кем-то невидимым, где-то там, там, бесконечно далеко. Я притих, хотя признаюсь честно, был раздосадован, что наш сеанс так быстро оборвался.

- Да… спешу… уже лечу, лечу…

Я закусил губу. Выходить на улицу в этот промозглый вечер мне хотелось меньше всего, но кажется, моего мнения никто не спрашивал.

- Плохо дело, - лампада покосилась на меня, - моя сестра… ну, ты её не знаешь… она живет в Глазго…

Я потихоньку проклял все на свете. Ехать в такую погоду до самого Глазго мне совсем не улыбалось. Конечно, я любил свою лампаду, как может любить поэт, но на роль самоотверженного героя я не годился.

- Будь так любезен, закажи мне кэб, - попросила лампада.

Я не поверил своим ушам.

- Ты что… поедешь одна?

- Не беспокойся, найму носильщика. Не могу же я допустить, чтобы ты ехал куда-то в такую погоду!

Волна решимости охватила меня. Мне стало неловко, да, моя лампада умела играть на моих чувствах.

- Об этом и речи быть не может. Я имею в виду, чтобы ты ехала одна. Я собираюсь с тобой.

- А твой бронхит?

- К черту бронхит… - я хотел добавить, что вылечился уже на прошлой неделе, но не стал добавлять.

Мы вышли с лампадой на промозглую улицу: лето в этом году затянулось, зато потом внезапно перекинулось в ледяную промозглую осень, загнавшую людей по домам, к очагам и каминам. К счастью, кэб подвернулся сразу, лампада даже не успела продрогнуть, чего нельзя сказать обо мне, ведь я укрывал ее своим плащом.

- Так вот, моя сестра… - начала лампада, когда мы сели в кеб, - она всегда была странная дама, очень странная… Например, у нее не было человека. Нет, не так, как бывает, что лампада не может найти себе друга жизни, а вообще не было. Она уверяла, что он ей не нужен.

- Как же она жила?

- О, весьма шикарно, ей по наследству достался старинный замок. Куча прислуги… но она никогда не выделяла какого-то человека, чтобы он служил ей… понимаешь? Она говорила, что ей просто не нужен постоянный помощник. И вот не далее как нынешним летом она встретила одного мужчину… она с таким воодушевлением писала о нем, что я сразу поняла, что она влюбилась. Без памяти. И это моя сестра, душа которой была столь же холодна, сколь жарко было ее сердце в пламени! Я пыталась предостеречь сестрицу, ведь люди попадаются разные… Однако, она как будто потеряла рассудок. Целый месяц от нее не было ни слуху, ни духу, и вот сейчас приходит сигнал о помощи!

- Да, люди бывают разные. Может, этот джентльмен… осмелюсь называть его так… вошел к ней в доверие, заставил переписать замок на него… И теперь царствует в ее покоях, а сама твоя сестра пылится где-нибудь на дальней полке в чулане…

- Чарли, как ты можешь говорить такие ужасы? - лампада даже всплакнула, - бедняжка!

Кажется, она имела в виду свою сестру, а не меня. Хотя меня тоже стоило пожалеть, прогулка в кебе не прошла для меня даром, на вокзал я прибыл совсем простуженным. Не буду утомлять читателя рассказом о долгой поездке, большую часть которой я пролежал в жару, сразу перейду к тому моменту, когда мы вышли на перрон, где нас встретил некий молодой господин с лампадой в руке. Моя лампада тут же узнала сестрицу, и была удивлена, увидев ее в добром здравии.

- Ой, сестрица! Как давно я тебя не видела! - закричала та, другая лампада, - а это твой милый Чарли? Весьма наслышана о вас, сэр, зачитываюсь вашими бестселлерами. Познакомьтесь с моим Эластором…

Молодой человек сдержано протянул мне руку, поклонился. В его манерах было что-то заискивающее, он мне сразу не понравился, правда, я не мог понять, чем. Я стыдливо промолчал, что автором большинства моих бестселлеров является моя лампада - это была наша маленькая тайна.

Нас усадили в карету, сохранившую фамильный герб какого-то знатного рода - лампада над скрещенными перьями - кучер хлестнул по лошадям, и мы поспешили в замок. Всю дорогу лампады оживленно беседовали, мы с Эластором перекинулись парой ничего не значащих фраз о погоде и премьерах в лондонском театре.

Где-то на полпути я увидел замок, возвышавшийся над холмами. Что-то зловещее было в этом замке, настолько зловещее, что хотелось уехать отсюда здесь и сейчас, немедленно. Впрочем, я быстро подавил в себе тревогу, и как оказалось, напрасно.

Мы вышли из кареты и поднялись по широким ступенями. Однако, стоило нам войти в дверь, любезно распахнутую слугами, как она с грохотом захлопнулась, и насмешливый голос закричал - ага, попа-ались…

 

- Это все, - смущенно закончил чтец, - пока все.

Мы молчали. Нужно было что-то сказать, все-таки для того и собрались, чтобы читать и обсуждать свои опусы.

- Ну… волшебно. Честное слово, атмосфера старинного Лондона так передана…

- Да кто его знает, какая там атмосфера была…

- В Лондоне смог, - фыркнул кто-то. На него тут же зашикали.

- Волшебно… слушайте, мне интересно, что дальше будет, такая интрига…

- Постойте, это как это у вас получается, лампады общаются телепатически?

- Ну да. Это я так придумал.

- Здорово придумали.

- А вы что скажете? - мы повернулись к последней участнице.

- Ой, настоящее волшебство, - сказала старая лампада, - как сказка. Вот как выдумали - люди разговаривают!

Мы согласились, что это и правда здоровская выдумка. На улице стемнело, мы засобирались домой, я мысленно приказал своему человеку взять меня. Он как всегда подчинился не сразу, глупо улыбался, с губ его стекала слюна. Наконец, он взял меня, бережно понес, прикрывая зонтом. Дома я еще раз посмотрел на своего человека, когда он менял мне масло. Надо же было выдумать, люди разговаривают…

Надо тоже что-нибудь написать…

 

2014 г.

 

 

Картонный фрегат

 

- А мы поедем?

- А?

- А мы поедем?

- А-а… да, да…

Просыпаюсь, проклинаю все на свете, себя, его, мир весь этот, как он еще стоит, а-ууу-у, где обещанный конец света…

Делать нечего. Я ему обещал. Встаю, выискиваю брюки, они же живые, ночью прячутся под кровать, спасибо, что не кусаются, когда достаю… А ч-ч-черт, укусили, аа-а, нет, это не брюки, это Снежок, еще Снежка этого подобрали, его-то куда девать… Еще ни свет ни заря тащиться к Тась-Ванне, тащить ей ключи, а за котиком посмотрите… Тась-Ванна завизжит, как полоумная, у ти какие ушки, у ти какой хвостик, ды это же валерьяночка в таблеточках… Только бы эта Тась Ванна полквартиры не вынесла, и на том ей спасибо…

Мальчик ждет меня, уже оделся, когда только успел. Ему лет десять, не больше, а-а нет, он говорил, девять с половиной…

- А мы поедем?

- Поедем, поедем…

Я ему обещал. Я обещал ему еще двадцать лет назад.

- Завтракать будешь?

- Не-е-е…

- Тоже верно. А если так, по бутерику?

- Тоже не-е…

Киваю. Не-е, так не-е… Спохватываюсь.

- А Снежка кто кормить будет? раз уж завел, так давай…

Он спохватывается, вытаскивает пачку вискаса, Снежок остервенело рвет кресло, вопит, р-р--рмне-е-е, рр-р-мне-е-е, совсем по-человечески.

Смотрю на мальчишку. Худенький, вихрастый, вроде бы недавно стриг, лучше не стало.

- Ну… поехали.

Прыгает, визжит. Чувствую, уже самому хочется прыгать, визжать, а ведь только что голову от подушки оторвать не мог. Таксист уже ждет, мальчишка кричит что-то, что поедем на такси, чего он радуется, а-а, он же никогда не ездил… Машина несется мимо парка, мимо ипподрома, мимо какого-то понавороченного гипермаркета, мимо…

- А я на лошадь хочу.

- Парень, ты не охренел? Мы что делаем, в Лондон едем или на лошадь?

- В Лондон…

- То-то же…

- Уважаемые пассажиры, просим вас пройти…

Таможенник смотрит на нас, на меня и мальчишку.

- Один едете?

- Один.

- Счастливого пути.

- Спасибо.

Пробираюсь на свое кресло в самолете, мальчишка садится ко мне на колени, уже ворошит какие-то журналы спереди, а я брелок такой с самолетом хочу…

Стюардесса не видит мальчишку.

Его никто не видит.

Только я.

Самолет идет вверх, отправляет меня в нокаут, голову сжимает тисками. Вырубаюсь, вот что значит, не выспался, хоть тут никто не мешает.

Снова вижу его. И не хочу видеть, а вижу. Как там врач говорил, если снова его увидите, попробуйте подумать о чём-то хорошем, что тут может быть хорошее, когда он…

Вон он, огромный, сильный, с громовым голосом, схватил мальчишку, трясет его, грохает кулаком по столу, еще, еще, мальчишка уже даже не плачет, отупело смотрит перед собой… еще бы, третий час ночи, и все люди спят, и все звери спят…

Бросаюсь в комнату, это я уже научился, - входить в комнату, бью здорового мужичищу, кулаком, откуда только силы взялись, ну да, я буду сильнее него, если захочу, а я хочу…

- Не смей… его… трогать!

Хватаю со стола кольт, откуда он только взялся среди тетрадок, разряжаю в мужичищу. Обнимаю мальчишку, который наконец-то заплакал, ну не реви, пацан, все прошло…

- …плохо?

- А?

- Вам плохо?

Просыпаюсь. Женщины на креслах рядом трясут меня за плечо.

- Я… кричал?

- Да… плохо вам?

- Не-е… приснится всякая муть… напугал вас?

Пытаюсь отшутиться. Вроде поверили. Обнимаю мальчишку, который сидит у меня на коленях.

Я его никому не отдам.

 

Что еще…

Все еще. На лошадь. Обязательно надо прокатиться на лошади. Страшно, в жизни не ездил, даже не знаю, как забраться. Прямо стыдно, тридцать лет, как на лошадь забраться, не знаю. Посмотрели бы на меня далекие предки, которые с детства в седле, да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами…

Что еще…

Все еще. Лондон. Париж. Египет. Джунгли Амазонки, хотя в жизни не представляю, как я туда полезу. И на какие шиши. Похоже, и правда пора в журналюги-международники перекидываться…

В батискафе опуститься на дно Красного моря.

Что еще.

Все еще. Антарктида. Тоже не представляю, как я там буду. Австралия. Это попроще, хотя мальчишке непременно надо посмотреть кенгуру. А кенгуру, как я понимаю, там по улицам не скачут, как у нас медведи по улицам не ходят… и где их там ищи-свищи…

Что я ему еще обещал… много что обещал. Про космос сразу сказал, не обещаю. И про колонию на Марсе тоже. Он думает, это раз плюнуть, туда-сюда слетать, до соседней галактики - как в соседний магазин на троллейбусе. Ничего, сейчас вроде понимать что-то начал, когда я ему сказал, что Вояджер тридцать пять лет через Солнечную систему летел…

- …ты где был?

Смотрю на мальчишку, как он умеет исчезать и появляться… вот так, из ниоткуда…

- Познакомься, это Паддингтон! - показывает на мохнатого медвежонка.

- Очень… приятно.

Медвежонок хочет пожать мне руку, опрокидывает повидло.

- Вот так, опять я во что-то вляпался…

- Ничего страшного… не поваляешь, не поешь… так в России говорят…

Паддингтон… мой малец тут уже со всеми перезнакомился, и с Паддингтоном, и с Винни-Пухом, и с Чеширским котом, и с Кэрроллом, он заикается, оказывается, будешь тут заикаться с мартовским зайцем… Хорошо еще с Питером Пэном не снюхался, улетел бы куда-нибудь в Нетинебудет…

Нетинебудет…

У нас с тобой, парень, все будет…

Спать… надо спать, почему-то в новых местах не спится. Вытягиваюсь на постели, как там велено, глаза к переносице, уши на ширину плеч… Сон подкрадывается, подступает…

- …да что из тебя вырастет?!

Окрик. Злой. И грох - кулаком по столу, а то и не по столу…

- Папочка, не бей, я тебя люблю!

- Меня не надо любить! Меня слушаться надо!

Врываюсь в сон. Научился уже врываться в сны, это раньше смотрел, скрежетал зубами в бессильной злобе, сейчас уже научился просачиваться…

Распахиваю дверь, хватаю здорового мужичищу.

- Не смей! Его! Трогать!

Бью. Что есть силы. Хватаю со стола тетрадки, учебники, интегралы какие-то, формулы, швыряю в огонь, пропади оно все… хватаю мальчишку, увожу отсюда, из темноты вечера, далеко-далеко, на край земли…

Просыпаюсь.

Он смотрит на меня. Он не спит. Он никогда не спит.

- А я смотри, что нарисовал…

Смотрю на Биг Бэн.

- Сам?

- Ну…

- Молодчина.

Смотрю на рисунок, парень, ты хоть про перспективу знаешь… хочу сказать про перспективу, про тени, про светотени, не говорю… еще не хватало, начну тут, как старый пень, это не так, это не сюда…

Так-то крылья и подрезают…

- Архитектором хочешь быть?

- Ага…

- Ты же вроде как секрет вечной жизни открыть хотел?

- И это тоже.

- И журналистом-международником быть.

- Ну.

Киваю. Вот это надо бы ему намекнуть, что все и сразу не бывает, ты уж одно что-нибудь. И про космонавтов ему надо намекнуть, что это только в книжках все так красиво, а на самом деле полетаешь, потом все зарплаты на лекарства уйдут… А журналист-международник из тебя, парень, получится… если не полезешь куда не надо, и не подстрелят тебя кто не надо…

Мальчишка смотрит на меня.

Он не знает, что его нет.

Он не знает, что умер. Двадцать лет назад. В ту ночь, когда он клялся и божился здоровому мужичине, что будет менеджером, честно-пречестно, как все, и учиться будет на экономическом, честно-пречестно, как все…

Чешу его за ухом, там у него родинка в форме Японии, у меня такая же за правым ухом. И чуть ниже пупка у него треугольная родинка. Я его раздетым не видел, но знаю.

Потому что у меня такая же…

 

- Ну что, Антон, заданьице есть… - редактор смотрит на меня, скрещивает пальцы.

Холодеет спина, какое там заданьице, хочется домой, зарыться в кровать, спать, спать, спать, не вылезать целую неделю…

- И… какое?

- Вы тут про Бразилию писали…

Ёкает сердце.

- Увижу ли Бразилию до старости моей…

- Ну. Поедете?

Мальчишка стоит за спиной редактора, прыгает на месте.

- Да.

- Справитесь?

- Обязательно.

Мысленно проклинаю все. Сколько там суток в самолете… Сдохну я в этом самолете, вот что…

- А мы в джунгли пойдем? - не унимается он. Конечно же не редактор.

- Вот только джунглей мне еще не хватало…

Он смотрит на меня. Оторопело. Сам смотрю на себя, вот черт, скучный взрослый, который лежит на диване, и не хочет идти в джунгли.

- Х-хорошо… там… посмотрим… проводника найдем… дома… в интернете глянем…

Выходим из офисов, здоровенная тетка налетает на мальчишку, проходит сквозь него, не замечает. Чуть не сказал ей посторониться, вот до чего дошел… Что-то купить нужно было, как всегда не помню, как всегда в магазине скуплю все, кроме того, что нужно было…

Крик.

Там, в глубине улицы, так кричат дети, опять кто-нибудь тащит своего ребенка куда-нибудь, куда ребенок идти не хочет, да ты мне всю жизнь испоганил, да на кой черт тебя родила…

Оборачиваюсь. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как здоровый мужичара затаскивает моего мальца в машину.

Ловлю такси, прыгаю на сиденье.

- Вон… за тем жигулем… быстро.

- За каким жигулем?

Ах да, он не видит. Жигуль разбился десять лет назад, тогда же разбился мужичара. А мальчишка умер раньше, двадцать лет назад, когда клялся быть как все, как все, как все…

Налево… направо… прямо… скорей… две цены плачу… левее…

Жигуль срывается с моста, летит кувырком, ощеривается пламенем. Вот так она и разбилась десять лет назад.

- Тормози.

- На мосту нельзя…

- Три цены.

Тормозит. Плачу три цены, сдачи не надо, бегу по виадукам и переходам вниз, под мост…

Мужичара грохает кулаком в стену, держит мальчишку.

- …пойдешь, как миленький! В универ! Как все!

- Нет…

Мальчишка открывает рот, ну только посмей сказать - пойду…

- Нет!

Ору. Мне уже плевать, что меня слышат прохожие. Ору. Бегу к ним, через какие-то ограждения, проход закрыт…

- Не смей!

- А ты кто такой?

- Не смей! Его! Трогать!

Сцепляемся с мужичарой, он меня не узнал, тем лучше, это он со мной такой храбрый был, а перед чужими людьми трус-трусом, перед начальником только что башмаки ему не вылизывал… А ты, малец, что стоишь, смотришь, беги, в Бразилию, в Лондон, на Марс, в далекую галактику, в страну Нетинебудет, от институтов, от как-все, от менеджеров, беги, беги, беги…

Сжимаю горло отца, сильнее, сильнее, что я делаю, что надо, то и делаю, не боюсь тебя, не боюсь…

 

Перевожу дух.

Хватаю мальчишку.

- Пойдем.

- К-куда?

- В Бразилию… в джунгли… там туры есть, туристские тропы…

Он смотрит на меня пустыми глазами, нет, неужели этот его убил, неужели…

Окликаю мальчишку по имени. Не по тому, которое стоит в метрике, а по тому, которое он сам себе дал - Арктур…

- Ага… пошли…

- Пошли.

- А он?

Уже на мосту оборачиваюсь, смотрю на отца, не хотел я его убивать, так вышло. Да он сам тоже не хотел меня убивать, он хотел, как лучше, жалко только не знал, как оно - лучше…

Отец тяжело поднимается со ступенек…

Холодеет спина.

Идет куда-то в сумерки.

Жду.

Вижу. Там. Вдалеке. Тесная комнатенка с развешенными простынями, тощий мальчонка сидит в углу, мастерит крохотный фрегат.

Вижу.

Здоровый мужичище хватает мальчонку, швыряет картонный фрегат на пол, топчет ногами, за уроки и не брался, идиотище, да что из тебя вырастет… Не узнаю своего отца в детстве, не узнаю своего деда, только догадываюсь - они.

Отец бежит к комнатенке, почему-то не может войти…

Мужичище орет на мальчишку, семью позоришь, мне что про тебя Мариванна сказала…

Отец ломится в комнату… ну давай, папка, это же просто, там, в прошлом барьер надо руками раздвинуть…

Отец оборачивается, кажется, услышал мои мысли, я показываю ему, как войти в прошлое…

Он входит, бросается на здорового мужика, отсюда слышу крик, не смей его трогать… Хватает мальчонку, самого себя, отталкивает своего отца, моего деда, уводит мальчонку из тесной комнатушки куда-то, где море и пальмы, и качается на волнах фрегат…

 

2014 г.

Не от хорошей жизни…

 

Цап-цап-цап, так-так-так, тук-тук-тук, цоп-цоп-цоп…

Делаем чопперы. Это такие камушки с двумя сколами, врежешь таким камушком кому по черепушке, и все, аминь. Вон, машина скалывает, ползут чопперы по конвейеру, только успевай собирать.

Хочется крикнуть - поспева-а-а-й!

И не кричу.

Сам такой был, сам знаю, как это бывает, первый раз на новом месте, скажут тебе сядь, ты сидишь, скажут ляг, ты лежишь, скажут принести ведро компрессии, и полдня бегаешь по заводу, ищешь… и краску голубую в розовый горошек.

Так что ничего парняга работает, бывает хуже. Оно и к лучшему, что не торопится, вдумчивый, старательный, а то бывает, захочет свою прыть показать, быстро-быстро-быстро все делает, а назавтра переделывает все по новой… был у меня тут один…

Ладно, не о том речь.

Так что ничего парень, понимает, копья делает, наконечники для стрел, пищаль мастерит, бли-ин, я сколько над пищалью этой бился, так и не понял, как делать, а этот сразу…

Скользят, скользят по конвейеру стрелы, наконечники, копья, подковы, стремена, а еще рысьи шапки делать, бли-ин, иголку не помню, когда последний раз держал… никогда…

- Ну что? Освоился?

Смотрю на парнишку, тощий, бледный, откуда его сюда черт принес, учится где-нибудь или братья-сестры у него маленькие на шее, кормить надо… От хорошей жизни-то сюда не идут…

- Ну… немного.

- Ничего, привыкнешь… я тоже тут поначалу…

Замолкаю. Даже не знаю толком, где тут.

- А… а что мы делаем?

- То есть?

- Ну… производим что?

- Ну как что… вон, наконечники, копья, пики…

- А из всего этого что будет?

- Много будешь знать, скоро состаришься.

- Не, правда?

- Правда…

Ловлю себя на том, что не знаю. Вот так. Просто. Никогда у шефа не спрашивал, что делаем, не до того было, что-то спрашивать.

Тут вообще спрашивать некогда, поставили тебя работу работать, вот и работай работу. Вон сегодня заказ привезли, пушки, пушки, пушки, только и успеваешь к ним колеса прикручивать, ядра, ядра, ядра, порох, отсырел, с-сука, еще сколько его просушивать, а надо поскорее. А там и фрегаты изволь делать, и корабельных сосен, самых высоких, мачты, паруса ткать, километрами, километрами, бойницы для пушек прорубать…

- Поспеша-а-ай!

Вот тут можно на парнягу прикрикнуть, не первый месяц все-таки работает. Спохватился, засуетился, только его спохватывания-засуетывания минут на пять хватит, потом опять через пень-колоду работать начнет. Нет, зря его взяли, можно и порасторопнее найти…

Надо бы хозяину намекнуть…

Хозяину…

К хозяину лучше и близко не подходить, как глянет… хотя нет, я ему руки целовать готов, выручил…

Клею листовку, воровато оглядываюсь, счас налетит бабища какая-нибудь, а-а-а, на дверь не клее-е-е-ить, а-а-аа, щас мили-и-и-ицию… и почему таких бабищ без намордника выпускают, куда милиция смотрит…

Еще раз смотрю на бумажку, все при всем, Надюшка моя смотрит с фотки, Надежда моя, два хвостика, переднего зубика не хватает, недавно выпал…

Если вы дадите хотя бы десять рублей, мы будем вам безумно благодарны…

Говорят, помогает… И сколько людей, интересно, пройдет, прочитает, поохает… и пойдет дальше. Пра-ально, это же труд какой зад поднять, деньги перевести…

Отступаю. Налетаю на прохожего, ну чего ты тут встал, чего встал… вот это тоже убивает, любит наш народ про чужие болезни читать, ох, любит…

- Из-звините.

Пожимает плечами, мол, ничего страшного. Высокий, тощий, будто вообще ничего под одеждой нет. Лицо под капюшоном. Вот это не люблю, когда лицо под капюшоном, такой ножичек к горлу приставит, мало не покажется…

- Деньги нужны?

- А?

Оборачиваюсь. Вздрагиваю от этого голоса, нехороший голос, от него холодом веет.

- Деньги нужны?

- Ну… Надька у меня…

- А работаете где?

- Какое работаете… уволился к чертям, с Надькой-то кто сидеть будет… мамаша сучка умотала, а-аа-а, карьеру она, видите ли, делает, а-а-а, больной ребенок мешает… - Хочу добавить все, что думаю про мамашу, не добавляю.

- А что умеете?

- А все. На фабрике десять лет отпахал, токарем, потом на станках программным… на лазерной резке всякое там делали, на заводе все делали, ну и халтурку, кому там оградку сделать или чего…

Кивает. Смотрит на плакат, где написана страшная сумма, полтора миллиона на клинику где-то там, там, в Израиле…

- Оплачу.

- Да вы что, благоде…

- …отработаете.

Киваю. Хоть всю жизнь отрабатывать буду, за Надьку сам себя в рабство продам…

 

- Поспеша-а-а-й!

Парняга поспешает. Ничего, как-то освоился парень, поживее работать начал, винтовки собирает, затворы проверяет, все при всем, молодчина. Зря я на него так…

Торопимся. Хозяин сказал, поживее надо, время не ждет. Собираем самолеты, по чертежам, по чертежам, и только вякни сейчас, что в жизни никогда самолеты не собирал, - мигом за дверь вылетишь, тут таких не держат. Торопимся, добавляем в самогонный аппарат этилен, какие-то хитромудрые эс-о-сколько-то-там, никогда в химии этой ничего не понимал и не хочу. Аппарат, конечно, не самогонный, черт знает, что там варится, разливается по баллонам, и изволь тащить их туда, на тележку, и дальше…

Волоку баллон, спотыкаюсь, грохаюсь под ноги хозяину.

- Осторожнее.

- П-простите.

- Грохнет же.

- П-простите.

Чувствую, что краснею, еще не хватало, хозяево добро угробить, вычтет потом, так вычтет, мало не покажется, и так у него на копейках работаю, долг за Надьку отдаю…

- Иприт же… отравитесь…

- Ип…

Давлюсь языком.

- Вы мне живой нужны.

Первый раз в голосе хозяина слышатся живые нотки.

Земля покачивается под ногами, смотрю вслед хозяину, вон он идет, высокий, тощий, как будто под одеждой ничего нет…

- А…

- Что такое?

Оборачивается, смотрит на меян. Не вижу его глаз, но знаю - смотроит.

- А… запрещено же… иприт…

Кивает.

- Еще не запрещено.

Уходит. Возвращаюсь к баллонам, знаю, что закрыты, а все равно хочется надеть противогаз…

 

- А я знаю…

- Чего тебе?

Парняга стоит надо мной, теребит гранату, парень, ты тут с гранатой не очень-то…

- А я знаю, что мы делаем.

- Да ну…

- Ну.

Прямо обида берет, вот так, три года у хозяина пашу, хоть бы слово мне сказал, а тут подобрали какого-то без году неделя, и нате вам… уже все знает…

- Да не, мне не хозяин… я сам понял…

Идем в цех, работы сегодня навалом, тигерпанцер, пантерпанцер, мессершмиты стоят, ждут своего часа…

Стоп…

Оглядываю ряды танков, самолетов, машин, увенчанных свастикой, вот черт…

- Б-быть не может…

Кто это сказал… а-а, это я сказал, уже пугаюсь собственного голоса.

- Это мы на них… на них вкалываем, да?

- На кого? А-а… Да нет… не так вы поняли… смотрите.

Смотрю дальше по конвейеру. Узнаю Тэ тридцать четвертый, видел в каком-то музее боевой славы, узнаю «максим», м-мать моя, мы тут и Катюши делать будем…

- Теперь понимаете, что мы делаем?

- Н-нет.

- Да вы что? Я еще тогда в первый день задумался…

Много ты задумываешься, парень, не к добру….

- …там кольчужку делал, а на ней бирочка заводская, Пересвет…

- А с Челубеем кольчужки не было?

- Была… только не кольчужка, другое что… - глаза сверкают, обкурился, что ли… - так понимаете, что делаем? Понимаете?

- А что?

- …ну вот я ему и говорю, Кирюха, ты каким местом думаешь, тачка на ладан дышит, он загрузил по самое не могу… Один хрен зараз все не увезем, никуда она твоя дача не убежит… а Кирюху хрен переспоришь… ну вот как выехали, мимо гаишников премся, тут-то жигуль и сдох… ни раньше ни позже… и газелька сзади бах, в бампер… короче, встряли…

Смотрю на парнягу, ты чего, сдурел, или как. Почти физически чувствую за спиной хозяина, остановился, замер, прислушался, зашагал дальше…

Спохватываюсь.

Начинаю понимать, что делаем…

Начинаю понимать…

 

- А как вы думаете… это в каком мире все…

- Что все? - смотрю на парнягу, ты чего там бормочешь. Это бывает, вот так человек носом клевать начнет, и давай болтать во сне не пойми что. Помню, батя у меня так закимарил, начал дичь пороть, про капусту, про какой-то кочан…

Ладно, не о том речь…

- Да это… что мы делаем.

Хочу ответить. Понимаю, что не знаю, что отвечать. Что вообще ничего об этом не знаю. Как-то не задумывался. Не до того было, чтобы задумываться, заказ притащили, и пошло-поехало, станки, краны, конвейеры, цап-цап-цап, так-так-так, тук-тук-тук, цоп-цоп-цоп, отгрузили, конец смены, всем спасибо…

- То есть… в каком мире?

- Ну, не в нашем же.

Почему не в нашем?

- Ну… у нас же все это было уже… Пересвет, Челубей…

Киваю. Было. Было и быльем поросло.

- Ну знаешь… говорят, есть другие миры.

Говорят… говорят, что кур доят. Что я об этом знаю, что я тут вообще взялся судить, нашелся тоже мне Хокинг и Эйнштейн в одном флаконе местного разлива…

- Ну вот, может, это в другом каком мире все… реализуется.

Молчим. Курим. Хозяин видит, что курим, ничего не говорит. Вот, не человек, и то понимает, что человеку отдыхать надо. Наш брат бы тут варежку разинул, а-аа-а, бездельники…

- Не жалко вам их?

- Кого?

- Ну этих… в тех мирах…

Что-то взрывается в душе.

- Мне дочку свою жалко было, вот что…

 

- А вы?

Парняга смотрит на меня. Ждет. Все еще не верю, что он написал заявление, вот так, просто…

- Типа, вышел сам, помоги другому, да?

- Вы что… остаетесь тут?

Смотрю на него. Понимаю, что останусь. Ну не смотри на меня, не смотри так, что ты…

- А что предлагаешь, я ему по гроб жизни благодарен, понял ты? Он мою Надьку спас, я ему теперь не то, что иприт, хоть бомбу атомную сварганю! Только зажили нормально, Надюшка в пятый пошла, она у меня в модельное хочет… хоть зажили как люди…

Ну не смотри ты так на меня, не смотри…

- Мы уйдем, так еще какой дебил найдется, мало ли кретинов… Если делают… значит, надо так…

Ну не смотри на меня так…

Выхожу.

Хлопаю дверью.

Да что со мной, вот что значит, перетрудился… вроде бы сейчас и глобального ничего не делаем, ну в Югославии, ну в Ираке, ну в Афгане… Чечня там, Ливан… а и меня как будто всю кровь высосали…

Смотрю, как парняга уходит по шоссе, в сторону города, там дальше будочка с буквой А, там останавливаются юркие газельки, двадцать рублей до Краснокаменска.

Жду.

Почему-то кажется, что не дойдет он ни до какой будочки, ну не даст ему хозяин просто так уйти, не даст… ну давай же, упади замертво с сердечным приступом, ну давай, согнись пополам…

Ничего не происходит.

Останавливается убитый пазик, так и кажется, переедет парнягу.

Нет. Садится в пазик, дальше ничего не вижу, окна завешены российским флагом, полиции на них нет…

Ничего не случается.

Все еще чувствую, как парняга на меня смотрит, ну не смотри на меня так, парень, не смотри…

 

- Готово?

Хозяин наваливается на меня из ниоткуда, из темноты.

- Н-нет.

Развожу руками, а ты как хочешь, я тебе что, осьминог о восьми руках, разом все сварганю… не успел…

Хозяин хочет что-то сказать. Не успевает, подброшенный телефонной трелью.

- Да, слушаю… да, шеф. Нет, шеф… прошу прощения… с Сирией… н-не получается. Не успеваем… понимаете, заказов много… да… мне тоже очень жаль… обещаю… впредь не повторится…

Выключает телефон.

Пахнет порохом. Не буквально, буквально тут всегда пахнет порохом, а так… как перед грозой. Не той, которая в начале мая, а той, которая…

Ну да…

Он ничего не говорит, возвращается к своим чертежам, что он там сочиняет…

Хочется провалиться сквозь землю.

- Я… это…

- Что такое?

- П-простите… я…

- Ничего, - его рука ложится мне на плечо, - бывает… рабочая ситуация, ты как хотел… Оно и к лучшему, мы материальчик для следующей оставим…

Хочу спросить, для следующей чего. Не спрашиваю. Догадываюсь.

- Бывает… а ты ничего, дело свое знаешь… долго тут не задерживались… а ты три года уже… Как дочка?

Редкие минуты, когда в его голосе что-то человеческое. Если бы еще рука не была холоднее самого мороза…

- А-а… в Москву полетит на конкурс там на какой-то…

- Отлично…

Спрашиваю то, что хотел спросить давно. Но боялся.

Я и сейчас боюсь.

- А мы… бомбы атомные… делать будем?

- Так делали уже две…

- А еще?

- Хватит уже.

Перевожу дух. Думаю про себя, что после последнего крупного заказа спроса на атомные бомбы не было, а вроде бы на земле их в то время навалом делали. Наверное, если нет войны, то и не надо…

 

- Па-а, а ты че, не приедешь?

- Дочура, я работаю, если ты не в курсе вообще-то!

- Да ну-у, бросай…

Бросай… чуть не роняю телефон. Если бы она знала…

- Ну па-а, мне корону дадут, а ты не увидишь, что ли?

Корону… ёкает сердце. Если бы она знала еще, сколько заплатил за эту корону… Ничего, хозяин от щедрот деньжат отвалил…

- Ну-у… постараюсь…

- Всегда стараешься, потом ничего не бываа-а-ает!

- Ну все, все…

Выключаю телефон, на ватных ногах иду к хозяину, ни разу не отпрашивался, интересно, что будет. Вон он сидит, чертит какую-то адронноколлайдерную хрень…

- Э-э… мне бы… на пару дней в Москву махнуть…

- Да без проблем.

Говорит почти по-человечески. Или это он по принципу с кем поведешься, с тем и наберешься, с людьми поработал, очеловечился малость…

- Заказ один срочный… до пятницы сделаете, потом хоть три дня гуляйте…

- А заказ большой?

- Простенький… в квантовой механике понимаете?

- А… как-то не приходилось.

- А придется… да не волнуйтесь вы, что один человек придумал, другой понять сможет… вот если бы не человек, тогда конечно…

Сжимается сердце. Редкий случай, когда он говорит про не людей, да что редкий - единственный. Хочется спросить, про него, про других таких, как он, про…

Он разворачивается, уходит к себе, дает понять, что разговор окончен, нечего тут, работу работать надо…

Работаю работу. Не боги горшки обжигают, на сопромат тоже раньше как баран на новые ворота смотрел, думал, помру, и ничего, не помер, как-то уложилось все в голове…

Разбираю цифры и формулы, повторяю великую мантру про горшки, которые не боги обжигают…

Черт…

- Что такое?

Ага, услышал…

- Да это же… пол-Земли коту под хвост.

- Да.

Бросает в жар, гордость какая-то охватывает, нехило… Чувствую себя каким-то Зевсом-Громовержцем или я не знаю, чем…

А ведь получилось, черт возьми… все получилось…

Загружаю на отправку климатические орудия, генераторы магнитных полей и иже с ними. Хозяина нет, оно и к лучшему, что хозяина нет, можно увильнуть под шумок…

Увиливаю. Под шумок. Выхожу на трассу, к домику с буквой А. Не сразу понимаю, что что-то не так, да что не так, все не так, снег, снег, снег летит на траву, оседает на зеленых кронах, на горизонте руины незнамо чего, что было когда-то городом… глубокие трещины, уходящие в бесконечность…

Начинаю понимать.

Бегу назад. На фабрику по производству не мое дело чего. Вот тебе и не мое дело. Он стоит спиной ко мне, как всегда наклонился над чертежами, рисует адскую машину…

Что я делаю, что делаю, хватаю лом, бью, что есть силы, по капюшону, где должна быть голова, уже знаю, нет там никакой головы, ничего нет…

Падает. Вот черт, падает, с глухим стоном, как человек, даже грешным делом думаю, не человека ли я… нет, не человека, что-то открывается под капюшоном, какие-то нечеловеческие очертания…

Бью. Еще, еще, еще, да быть того не может, чтобы ему было больно, да быть того не может, чтобы помогло, тут гранатометы с атомными бомбами, а я тут с ломиком…

Действует… что-то хрустит под ломиком, так просто, хрустит, ломается, хр-ресь, хр-руп, хр-рясь…

Спохватываюсь. Наклоняюсь над тем, что было моим хозяином, шепчу туда, где у человека лицо:

- На кого… работаете?

Ну только посмей не ответить… только посмей…

 

2014 г.

 

Злой-злой

 

- Гам! Гам! Гам-Гам-Гам-Гам!

- Злой! Злой! Злой-злой-злой-злой!

Кричу, что он злой. Меня никто не понимает. Не слышит. Они никогда меня не понимают. Они. Все. Видно же, как белый день видно, что злой он, злой, злой, злой…

Нет, не видят, встречают его с почестями, и привезли его на машине, и в дом занесли с почетным эскортом, и кучу бумажек к нему. Вот это дохлый номер, если много бумажек, это значит, птица важная…

- Злой! Злой!

Нет, не понимают они, что он злой, отвели ему отдельную комнату, где это видано, чтобы какому-то там - отдельную комнату. Рядом с Димкиной спальней. Это вообще хана, если с Димкиной спальней рядом, вы как хотите, я ему Димку не дам…

- Злой! Р-р-рвать его! Р-рвать!

Нет. Не понимают. Бросают мне печеньки, на-на-на, да на фиг мне не нужны ваши печеньки, ничего мне на фиг не надо, вы сами смотрите, кого в дом-то притащили…

- Злой, злой…

А что он мне сделал…

А ничего. То есть, ничего еще не сделал, пахнет от него как-то так, да тут от всех как-то так пахнет… только чувствую - злой.

А никто не верит.

Самое страшное, Димка не верит. Вот это надо сразу бы ему намекнуть, новенькому, если он чего Димке сделает, ему не жить…

Новенький…

Скулит и плачет, пик-пик-пик, ну ясное дело, маленький еще. Пищит, мигает лампочками, Димка вокруг него суетится, вот как вокруг меня суетился тогда…

 

- Лезь… лезь в ванну… лезь давай…

Я не понимаю, зачем надо лезть в ванну. Так хочет Димка. Я еще не знаю, что он Димка. Я еще ничего про него не знаю.

Я здесь первый день. Первые часы. Там, где все блестит и сверкает. Там, где тепло. Вот это я хорошо помню - тепло. И мясо. Много мяса. Полкан от зависти сдохнет, когда узнает, и все, все они, которые отгоняли, которые рычали на помойке, пр-р-рочь, уходи пр-р-рочь, не дам-дам-дам!

Я не знаю, зачем лезть в ванну. Но Димка так хочет. Димка поливает меня водой, теплой, почти горячей, выстригает шерсть, мажет чем-то пахучим, мерзким… я отряхиваюсь, отфыркиваюсь, хлопья грязи и пены летят на занавески…

- Эт-то что… явление Христа народу?

Голос. Большой голос. Громкий голос. Страшный голос. Вот он заходит, пахнущий чем-то едким, душистым, строгим…

- Это что, а? а чего сразу корову в дом не притащил?

- Не было…

- А-а-а, не было… а то так бы и притащил… стадо целое… ходили бы тут, тренькали… на лугу пасется ко… гони его на хрен…

- Ну па-а-а!

- Чего ну па-а-а, а завтра корову притащишь, а? Давеча проходной двор устроил, цыганят этих приволок… Ложки серебряные с тебя спишем, понял, все, хрен ты у меня айфон получишь, понял, да?

- Ну па-а-а!

- Чего па-а, у тебя па-аа деньги печатает, что ли? Печатает? Печатный станок в подвале стоит, да? Хрен тебе, а не айфон, вон… с этим походишь… нокиа коннектед пипл…

- Да не-е-е… Тявку…

- Какую тяпку? Вон, у садовника спроси…

- Не-е-е… - показывает на меня, - пусть Тявка будет…

- Никаких тяпок, еще тяпок мне не хватало! Мне на работе этих тяпок вот так хватает, ты еще… Кон-чай реветь, парню тринадцать лет, нюни распустил…

Что-то происходит. Чувствую, что все кончится, и тепло, и мясо, и Полкан мне люлей надает, и вообще…

Прыгаю на большого с громким голосом, уйди от моего Димки, я тебе его не дам! Не дам! Не дам!

- Это чего у вас тут?

Еще один голос. Голос, пахнущий цветами. И сама она вся пахнет цветами, это мне сразу в нос шибануло…

- Ути, это кто у нас тако-ой, а? Ути батюшки, это где вы такое чудо достали?

- Чудо… в перьях… мне это чудо ванну всю разнесет, вон, гляди, чего творит…Духу чтобы его здесь не было, ты меня понял?

- Ну па-а-а!

- Антоша, а ты чего так? Мы с тобой что, в коммуналке живем, что ли? Блин, такие хоромы, такому холёсёнкому место не найдем, а? Ути батюшки, это мы откуда такие взялись, а…

Целует меня в нос. Это я хорошо помню, целует меня в нос, бьет аромат цветов…

 

А теперь этот.

Который пищит.

Который злой-злой-злой…

Осторожно просовываюсь в комнату, осторожно зову:

- Дим! Дим!

Димка не слышит, сидит перед этим, который пищит. Димка отмахивается от меня, мол, иди отсюда, не до тебя уже.

Не ухожу. Не понимаю, как такое может быть, чтобы было не до меня.

- Дим!

Димка бросает в меня ботинком. Замолкаю. А то так и вылететь недолго, уж тогда Полкан мне покажет, и так на меня сегодня как на английского лорда смотрел…

Димка сидит перед этим. Димке страшно, это я вижу, страшно, кто-то нападает на него, кто-то… странно, что я никого не вижу, его нельзя увидеть, его нельзя учуять, но кто-то здесь есть, я чувствую. И этот кто-то хватает Димку, кто-то бросает его на пол, Димка отбивается от кого-то, пытается сдернуть с горла невидимые руки…

- Дим! Дим!

Начинаю понимать. Наконец, чувствую, кто он - вон он, тот самый, который пищит, который опутал проводками Димкину голову…

- Дим!

Димка пинает кого-то что есть силы, что-то шепчет беззвучно…

- Дим! Дим!

Бросаюсь на него, злого, рву проводки, злой больно жалит меня, вот уж злой-злой-злой… Р-рвать… Рр--р-р-рвать!

- Дим!

Лижу лицо, ну давай же, давай, просыпайся, я спас тебя, я прогнал его, прогнал…

Димка с трудом разлепляет глаза, смотрит на меня, не сразу понимает, кто я, где я…

- Ах ты…

Бьет проводами, больно, сильно, Дим, ты чего, это же я, я, что ты…

Исчезаю в лабиринтах дома, где-то там, там, там…

 

- Дим! Дим!

Зову Димку. Осторожно. Уже чувствую - не ответит. Димка давно уже не отвечает, прибегает из школы, закрывает дверь, остается наедине с этим, который пищит, который злой-злой-злой…

Нет, сегодня, вроде, дверь приоткрыта, может, пустит. Осторожно просачиваюсь в комнату.

- Дим!

Димка не отвечает. Димка с этим. Который тот. Димка, опутанный проводами, снова сливается с кем-то в поединке…

Нет.

Что-то не так…

Еще не понимаю, только чувствую - не так. Мелькание рук и ног, но нет напряжения, нет борьбы, нет страха, что-то другое… Страх, но какой-то не такой страх, что-то…

Димка обнимает кого-то невидимого, широко раскрывает рот, высовывает язык, облизывает кого-то, кого я не вижу. начинаю понимать, было у меня что-то такое, там, еще там, там, на улице, прошлой весной, там была Мими, она лизала меня в нос, Мими, от нее так дивно пахло, здесь не пахнет, здесь… Здесь тоже было, только не со мной, когда этот, с громким голосом, и эта, пахнущая цветами, когда Димки не было дома, когда…

- Дим!

Димка не слышит, обнимает кого-то, сжимает что-то там, в брюках, там, там, там. Выгибается на ковре, тут же снова падает в изнеможении, дышит часто и глубоко.

Срывает провода.

- Дим! Дим!

Димка рассеянно гладит меня, показывает что-то на экране того, который пикает, что-то розовое, с волнистыми волосами, с глазами в пол-лица…

- Классная, правда?

- Да! Да!

Он треплет меня по макушке, но как-то растеряно…

 

- Злой! Злой!

Неужели сами не видят, что злой, злой, злой, вот этот, пахнущий, в черном кожаном, с пряжками и ремнями. Нет, в упор не видят, пускают в дом, почтительно подают лапы, входите, входите…

- Злой! Злой!

- Чего-то он у вас расшумелся…

- Да не бойтесь, не бойтесь, не укусит… это он так…

Что значит, так… впиваюсь в ногу в черной штанине, кто-то оттаскивает меня, кто-то хлещет, фу, фу… сами вы фу…

- Р-р-рвать!

Закрывают двери, ложусь под дверями, неужели не понимают… что он мне сделал этот… да ничего не сделал, только чувствую, злой, бывает такое, у меня-то на это дело чутье верное…

- Ну что… тридцать штучек все удовольствие, - говорит злой.

- Нехило берете, - басить большой голос.

- Дешево да гнило, дорого да мило… в два счета из мальчика вашего человека сделаем.

- А сейчас он кто, по-вашему? Шучу, шучу, сам вижу, скатился парниша… раньше еще думал, во хорошо, по девкам не ходит, не бухает, день-деньской дома… счас вижу, вот это и плохо… раньше-то как… вон, у Егорыча парень, ну загуляет, ну дома не заночует, у друзей там сидит… ну нормальный пацан… а этот…

- Да, неутешительная тенденция…

- А вы чего делать будете?

- Занимаемся выработкой рефлексов…

- А-а-а, это он к компу пойдет, его бац током… нехило… у меня тестя так от зеленого змия отучали… только чтобы тестя отучить, его убить проще…

Не совсем так… как только мальчик ваш заходит играть, солдатики мои раз - и солдатика его хлопнут.

- Во это по-нашему… хлопните его там на хрен, да побольнее…

- Будет сделано.

- Сделаете, еще дадим… штук десять…

Он выходит, бросаюсь на него, злой-злой-злой, кто-то отпинывает меня, фу, фу, да сами вы фу…

 

- Дим!

Взбегаю по лестнице, толкаю дверь лапами, заперто, черт, заперто, Димка, Дим, Дим, Дим… Там за дверью этот. Который пикает. Там что-то страшное, еще не знаю, что, но чувствую - страшное. Даже не так, еще нет ничего страшного, еще только будет, но будет, будет, надо его прогнать, там, там…

- А про тебя забыли все, да?

Голос, пахнущий цветами. Маленькая рука теребит мою макушку.

- Бро-осили Тявку, бро-осили… Ути какие глазоньки грустные… Вот так вот Димуля наш поигрался и бросил, да?

Маленькая рука открывает дверь, благодарно машу хвостом, там, там, Дим, Дим…

Димка лежит на ковре, он теперь часто лежит на ковре, опутанный этим, который пищит, обнимает кого-то невидимого, широко раскрывает рот, высовывает язык.

- Дим! Дим!

Не слышит. Так далеко ушел туда, что не слышит, Дим, Дим…

Димка обнимает что-то. Сгущается беда, я прямо-таки чувствую ее в воздухе, она накатывает, хлопает крыльями…

- Дим!

Димка катается по ковру, скулит, извивается, падает на спину, сжимает что-то в брюках, там, там…

Беда приближается, я чувствую ее, но не вижу, не чую, ничего не могу сделать…

Там… там…

- Дим!

Димка вздрагивает, неужели услышал… нет, не услышал, другое что-то, так и есть, что-то там, там, в том мире, который я не вижу… Димка пытается сорвать с горла невидимые руки, не может…

- Дим!

Димка замирает, вытягивается на ковре, как-то нехорошо вытягивается, ступни врозь. Кидаюсь на того, который пищит, швыряю со стола со звоном и грохотом… р-р-р-вать…

 

- Да он вообще сдурел или как? А? Я вас спрашиваю, он вообще сдурел? Это чего теперь, кого там убьют, тот и тут тоже того, а? А чего мне не сказали? Слышь, этот-то ваш где, которому я платил? А то, я ему башку оторву, в жопу вставлю, чудо-юдо гороховое…

Большой голос ходит по комнате, говорит с кем-то, кого я не вижу, вот этого терпеть не могу, когда с кем-то говорят, а я не вижу… и чувствую, что тот, невидимый - злой-злой-злой…

 

- Злой! Злой! Злой!

Меня закрывают в комнате, в дом входит кожаный. И странно, что люди не видят, что он злой, злой же, а эта, пахнущая цветами, открывает ему дверь…

- Ну… все при всем, хозяюшка… готов ваш пасыночек…

- Чш-ш, вы тут не очень-то…

- Прослушивается?

- Да фиг его знает… но вроде бы да… чует сердце мое, нечисто тут у него…

- Ничего, живенько муженька к рукам приберете с вашей-то хваткою…

- Да тише вы при этих-то всех…

Обводит руками комнату. Я знаю, при ком при этих. Они здесь повсюду, на стенах, на потолках, маленькие, незаметные, опять же их не видишь, не слышишь, не чуешь, только знаешь - они есть, и от этого страшно…

- Ну вот… как просили…

- Мадам, что-то много даете…

- За службу хорошему человеку что бы не дать…

Ничего не понимаю, как всегда ничего не понимаю, что там делают эти, большие, высокие, живущие между двумя мирами, миром, который есть и миром, которого нет. Чувствую только одно, там, там, за дверью злой, злой… Проламываюсь в дверь, бросаюсь на того, кожаного, вонзаюсь в горло, он пытается стряхнуть меня, как Димка пытался стряхнуть с горла кого-то невидимого, не выпущу, не выпущу, злой, злой, злой… р-р-р-р-рвать…

 

2014 г.

Земля, ко мне!

 

- Земляа-а-а-а-а!

Ослышался я, что ли…

Нет, не ослышался. Проходит мимо меня здоровенный мужичина, чуть не сплющивает меня об стену, ты полегче-то… выходит на крыльцо, орет в темноту ночи:

- Земля-а-а-а-а!

Ждет.

Думаю, кто из нас сошел с ума.

Нет, никто не сошел, вон она несется, Земля, большая, покрытая зеленью, летит к нему…

Не знаю, что сказать. В таких случаях нужно что-то говорить, знать бы еще, что.

- В-ваша?

- Ну.

- Красавица.

- Знаю…

- И что… так прямо… отпускаете?

- А что… на вольных хлебах…

 

- Развели тут планеты, житья нет…

Прохожу мимо скрюченной бабищи, так и хочется ответить что-нибудь… не знаю. Не учили меня отвечать в таких случаях…

Придерживаю на поводке Плутона, выхожу на улицу, во двор, Плутон рвется с поводка, нельзя, нельзя…

Мимо проходит необъятный мужичина, раскланиваемся, как всегда прижимает меня к стене, бли-ин, точно не разойдемся…

- Гулять вышли?

- Ну…

Смотрит на Плутона, как мне кажется, с презрением. Ладно, любуйся, нам не мешай…

 

- Земля-а-а!

Несется к хозяину из темноты ночи. Вижу на теле Земли зеленые леса, а это что, огромное, сверкающее огнями…

- Похоже на город…

- Не сразу понял, что сказал вслух.

- А как вы хотели… на вольных хлебах…

Вздрагиваю.

 

- Ап!

- Вы… вы что делаете?

Давлюсь оладушком. С ума он, что ли, сошел… нет, не оладушек, этот, поперек себя шире… Хватает астероид, швыряет в Землю.

- Ап!

Не верю глазам. Что-то отделяется от Земли, летит к астероиду…

- Сбила.

- Ловко, а?

- Вот это дрессировка…

- Ка-кая дрессировка, сама выучилась.

- Она что… понимает?

- А то… на вольных-то хлебах…

 

- Ап!

Плутон смотрит на меня пустыми глазами.

Бросаю астероид, что я делаю… черт, попал, он даже увернуться не успел… С визгом отскакивает, что я делаю…

Нет, как-то не так…

Запах горелого возвращает к жизни, кидаюсь на кухню, вот и все оладушки…

 

- Земляа-а-а!

 

Захожу в квартиру, бешено бьется сердце, раньше никогда так бешено не билось, а тут нате вам. Плутон встречает, виляет хвостом, держит в зубах поводок…

Открываю дверь.

Плутон еще не верит своему счастью. Снимаю ошейник.

Смотрю, как планета несется в темноту космоса.

 

- Вы Землю не видели?

Оторопело смотрю на него, это кто вообще. Вот терпеть не могу, когда вот так рано утром наваливаются какие-то в подъезде с вопросами. Хотя, конечно, когда не с вопросами, оно еще хуже…

- А?

- Землю не видели?

Прижимает меня к стене, большой, массивный, грузный.

- Э-э-э… в воскресенье, вроде бы…

- Да нет. Позавчера пропала.

- Ну… налетается и вернется…

- Тоже верно, - он говорит, будто сам не верит в то, что говорит, - вернется…

 

- …планету какую-то кончили…

- Это где это?

- Да вон, во дворе у нас… изверги какие-то… в клочья разнесли.

- Дурдом. Вообще в космос выходить страшно…

Ёкает сердце. Обхожу шепчущихся девчонок на лестнице, распахиваю дверь на улицу, кричу в темноту ночи:

- Плут-о-о-о-он!

 

 

2014 г.

 

 

Екатеринбург

 

… июля в 07:30 по местному времени в … парке был найден труп мужчины примерно 40-45 лет, как показало следствие, смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы при падении с большой высоты. Это тем более странно, что в парке в радиусе нескольких сот метров нет ни одного возвышения. В настоящее время личность погибшего и причины смерти уточняются.

 

- Дохлый номер… - говорит Клим.

Говорит не для кого. Просто. В пустоту. Всем тем, кто обещал золотые горы и реки, полные вина. Всем тем, кто зазывал со страниц глянцевых журналов, бежать по карьерной лестнице, скорей, скорей, сегодня ты на должности подай-принеси-пошел-вон-не-мешай, завтра ты открываешь собственное дело, послезавтра ты покупаешь дом в Лондоне, еще и ворчишь, вообще эти налоговые охренели, скоро двести процентов драть будут…

Им. Всем. Которые наобещали, вот бу-удешь учиться, вот будешь на джипе ездить, а вот не бу-удешь, пойдешь му-у-у-сор убира-аа-ать… еще бы добавили, бабай заберет, или бука…

Вот и думай теперь, как бежать по этим карьерным лестницам, почему-то никто не предупредил, что они не только без перил, но и без ступенек, и без всего…

- Никогда не надо сдаваться, - говорит Ванваныч.

Клим представляет, как душит Ванваныча. Сильно. С наслаждением. До хруста в пальцах, до хруста в тощем горле…А ведь начинали вместе, ничего, парень, поддержу, если что, да я Клима как сына люблю, да любого порву…

А потом…

Клим смотрит на новоявленного начальника. Как-то быстро он выбился. Слишком быстро.

- И душить меня не надо.

- М-мысли читаете?

- А то не знаю, чего ты на мою шею смотришь… Ты вот что, парень… про Дерево Карьеры слыхал?

- Не-е…

- Вот так, в городе живем, города не знаем… это как эта девица из Волгограда, про Сталинградскую битву двух слов сказать не могла, а почему я это знать должна…

- А правда, почему?

Ванваныч фыркает.

- Еще один туда же. Молодежь… и подростки… В … парке поставили. Ленточку к веточке привяжешь, на ней желание напишешь карьерное… сбудется…

- А черного петуха в полночь на перекрестке закопать не надо?

- А еще лучше Ванваныча вместо петуха, да? Парень, с тобой серьезно, а ты…

Клим представляет, как закапывает Ванваныча. И осиновый кол ему, осиновый кол…

 

Клим карабкается. Выше, выше, отталкивает кого-то, кто-то отталкивает Клима, н-на, получай, Клим бьет кого-то со всего размаху, снова лезет - вверх, здесь нельзя останавливаться, выше, выше…

…просыпается, подброшенный собственным криком, смотрит на часы, черт, до подъема полчаса, и не заснешь как следует, и не встанешь… а-аа, вставать-то уже не надо, вчера Ванваныч ручкой сделал…

 

Кажется, люди смотрят на Клима, как на идиота.

Клим сам на себя смотрит, как на идиота.

Идет к дереву, два метра, еще забраться надо, а ты как думал, за карьерой за своей еще карабкаться надо… Подтягивается, чуть не теряет штаны, какой идиот эти джинсы делал, это не на человека, это не поймешь, на кого, это у марсиан по дешевке секонд-хэнд перекупили…

Краем глаза замечает тощую тень в глубине аллеи.

Так и есть.

Незадушенный Ванваныч щурится на Клима.

- Издеваться пришли?

Так они и делают. Позвонят, скажут, айда в администрацию, тебе премию вручать будут, потом смотрят, как человек впопыхах примчится, а-а-а, поверил…

- Ты чего днем-то пришел, друг сердечный, таракан запечный?

- В полночь прикажете?

- А ты как хотел…

- Может, сразу на кладбище?

- Ну, зачем так мрачно, не спешите нас хоронить… днем-то что… по ночам вся сила… по ночам…

 

- Образование?

Клим оторопело смотрит на кадровичку, какого черта она здесь делает, возле дерева, какого черта они все здесь делают, столпились, слетелись в полночь, только что не на метлах, молодые, с горящими глазами, такие глотки рвать готовы, и себе и другим… нет, себе обычно жопу рвут на работе…

- Экономический факультет…

- Оч хорошо… - кадровичка заполняет последнюю анкету, Климову, вынимает револьвер.

Ёкает сердце. Нехило…

- На старт…

А-а… парни и девушки пригибаются, подкрадываются к дереву.

- Внимание…

Выстрел. Все кидаются на ветви, карабкаются по стволу, не у всех получается, большая часть остается лежать в траве, немногие виснут на ветках, как миллионы лет назад, уханья, вздохи, кто-то кого-то отпихивает, кто-то летит кувырком…

 

…Клим просыпается с бешено бьющимся сердцем, приснится же, кажется, кричал во сне, надо бы нервишечки подлечить.

Телефон…

Показалось…

Нет, не показалось, тренькает, надрывается, странно, что городской.

Алло.

- Клим Игоревич? Вы прошли собеседование, мы вас берем…

Сердце падает, путается в кишках.

 

Клим карабкается, выше, выше, отталкивает кого-то, кто-то не хочет отталкиваться, спихивает Клима. Клим показывает буяну ножичек, плохонький ножичек, ну вроде помогло, присмирел, хвост поджал, сука… Клим спихивает кого-то в темноту. Чувствует, что уже ничего не чувствует, прошло время когда вздрагивал, мама родная, я же человека убил…

- …конечная.

Клим просыпается, выходит из газельки, ничего, если все получится, через месяцок можно и на машине своей…

- А-а, Клим Игоревич… - директор протягивает руку, - я вот что думаю… мымра эта уволилась, так может, это…

Клим настораживается.

- …может, Антона над вами начальником поставить?

Падает сердце.

- Он же увольняться собирается.

- Правда?

- Ну… вчера мне говорил.

- Да его вроде не было вчера.

- Уймись, сердце, не колотись… тут, главное, врать, не краснеть…

- Ну мы по телефону вчера…

- Вот как…

 

Клим оглядывает окрестности с высоты дерева, отсюда уже виден не только Екат, но и вся область. Можно завязать ленточку здесь, высоко уже. А можно лезть дальше.

Клим переводит дух, лезет дальше.

 

…по предварительным данным личность погибшего установлена, им является Антон Ильин, менеджер среднего звена… Смерть наступила от падения с большой высоты, это тем более странно, что…

 

Клим впивается кому-то в ногу, сейчас бы не вцепиться, а именно впиться, что есть силы, зубами, клыками, уже не знает, чем. Кто-то отталкивается, пусти, пусти, с-сука, Клим показывает нож. Человек смеется Климу в лицо, нда-а, здесь ставки высокие, здесь уже ножом не припугнешь, здесь уже атомной бомбой не припугнешь, хотя нет, бомбой можно, только у Клима еще ядерного чемоданчика нет. Клим повисает на человеке, тот бормочет что-то, офонарел, парень, падать, так вместе, да, ни себе, ни лю… а-а-а-а!

Клим хватается за ветки, никто никогда его этому не учил, да и не надо, у нашего брата это в крови со времен кайзонойзских лесов и мохнатых стай. Блин, на два уровня ниже упал, ничего, зато путь свободен…

Здесь труднее дышать, Клим надевает маску, все-таки атмосфера уже позади. И одеваться надо потеплее, и молоко пить, а то радиация космическая зашкаливает…

Спохватывается, что узнал сброшенного. Жалко, закопать не успел. Ничего, сбросил - тоже хорошо…

 

..труп мужчины примерно шестидесяти лет, по предварительным данным…

 

Кто-то хватает Клима за ногу, Клим сбрасывает кого-то, не сбрасывается, с-сука, Клим бьет кого-то по макушке, что есть силы, кто-то вскрикивает, ослабляет хватку… держится, дрянь, держится, стаскивает Клима, вот так, не вашим, не нашим… А здесь уже не шмякнешься на землю, потирая мягкое место, здесь если упадешь, уже не встанешь больше, будут тебя отскребать от асфальта…

Клим выжидает, ну давай, давай, повыше залезь, голубчик, вот так, - пинает кого-то в сплетение, что есть силы, сам чуть не теряет сознание, никогда так не бил, не думал, что может так бить. Оборачивается, смотрит на падающего, это что, ошибка какая-то…

Нет…

Где он его видел…

Где-то видел. Неважно…

Ползет дальше, припоминает мимоходом, - в зеркале.

 

… июля в 07:30 по местному времени в парке был найден труп мужчины примерно 40-45 лет, как показало следствие, смерть наступила в результате черепно-…

 

2

 

Димка увидел это вечером.

То есть как, увидел… Бывает такое, выпьешь столько, что уже и не поймешь, видишь, не видишь, или это не ты видишь, или это вообще не ты…

Ну как вечером… Тоже такое бывает, когда столько выпьешь, что выпадаешь из времени, вот оно вроде, рядом, а протянешь руку, ловишь, тпру, стоять - и нет…

Увидел. Ну как увидел… ну да. Оно. Через проспект. Вот так. Внаглую. Наплевав на правила движения, да какие там ночью правила движения, вот так, через проспект.

Димка протер глаза.

То есть, как протер… Бывает, столько выпьешь, что уже не поймешь, то ли есть у тебя глаза, то ли нет, то ли есть, но не у тебя…

Ничего не было.

Померещилось. Ну как померещилось, бывает такое, когда уже сам себе мерещишься, когда…

 

В моей смерти прошу никого не винить…

Инга повторяла снова и снова - не винить, не винить, да как не винить, всех винить, и мамку, задолбала со своими уроками, и папка, идиотище, раз в месяц наведывается, и училка дура, и Катька, скотина, Инга ей как себе верила, а она пошла Ингины письма всем…

Отсюда город кажется маленький.

Как игрушечный.

И чувство такое трепетное, что еще можно шагнуть назад, а можно вперед, вот так, между быть или не быть.

В моей смерти прошу никого…

В моей смерти…

В моей…

Инга скользит по крыше, ай-й-й-й-й, скользит-скользит, туфли гребаные, как ныла, как просила, маа-а-амочка, купи-и-и, подамывается каблук, крыша уходит из-под ног, тпру, стоять, какое там тпру, стоять…

Крик летит за Ингой, не поспевает.

Кто-то подхватывает Ингу. Кто-то каменный, замшелый, влажный от времени, пропахший веками и легендами. Подхватывает, смотрит огромными стеклами, подсаживает Ингу на крышу, легонько наподдает черепицей, не балуй…

Инга смотрит. Этого не может быть...

Но это есть.

 

- Товарищ командир, разрешите…

- …отставить. Разрешаю.

- Там это… на кладбище домов… следы…

- На каком кладбище?

- Домов…

- Что курили?

- Да ничего не курил, в мае двенадцатого кладбище домов открыли… Вон…у библиотеки Белинского…

- А-а… что-то слышал… блин, живем, город свой не знаем. И чего там, говоришь?

- Следы… Вмятины такие… в земле глубокие…

- На кладбище?

- Рядом.

- Могилы повреждены? Украдено что? Задолбали сборщики, самих в металлолом сдать надо…

- Да нет… просто… вмятины такие глубокие в земле…

- И?

- Что и… ну… кто их… оставил…

- А тебе не все равно? Блин, тут ворюг как звезд на небе, ходят как у себя дома, а ты тут вмятины нашел… если каждую вмятину в городе считать, это что ж будет…

 

- Веселенькие такие…

Люся скалится, Люся всегда скалится, все они такие, дикторша в телевизоре говорит, теракт в Новгороде, погибли сотни человек, а сама улыбается… Чему, спрашивается, улыбается, чему радуешься, что люди погибли…

- Веселенькие такие… синенькие…

Люся скачет среди памятников, ну котик, ну пощелкай меня, а у меня тушь не размазалась… Олег думает, зачем на такой женился, зачем-зачем, мы же на смазливые мордашки смотрим, а что внутри, не думаем…

- Люся замирает возле памятника какому-то жилому дому, долгонько он стоял, скрипел ставнями, пока не снесли, потом спохватились, а-а-а, па-а-амятник… У нас всегда так, сначала сносят, потом спохватываются…

Люся замирает. Никогда её такой не видел, чтобы не улыбалась, не скалилась, она оказывается красивая, если так посмотреть…

Олег оборачивается, чего она там испугалась, собака какая-нибудь, голодная, Люся настоящих собак голодных не видела, это вот когда за городом идешь…

…ладно, не о том речь.

Олег оборачивается. Не понимает.

Так быть не должно. Хотя если подумать, Быть нам ничего не должно, как хочет, так будет.

Люся визжит. Пронзительно, надрывно, её предки так пугали диких мамонтов, случайно забредших на стоянку…

Это вздрагивает совсем по-человечески, движется дальше. Теперь видно, что их два. Приближаются, будто хотят растоптать кладбище вместе с людьми, замирают у входа.

- Это же… Биг Бен? - спрашивает Олег. Спрашивает никого, уже знает, Люся не ответит, а эти, похоже, говорить не умеют.

Биг Бэн отвечает мелодичным перезвоном. Идущий с ним небоскреб ничего не говорит, почтительно держится позади. Еще бы, молодой, неопытный, только-только выстроили в каком-нибудь лондонском Сити…

Оба замирают перед кладбищем, Биг Бэн снова издает мелодичный звон. Мир погружается в тишину, кажется, даже ветер стихает.

На траву падает белая роза.

Два дома медленно уходят в сторону заходящего солнца, в последние проблески заката…

 

3

 

Контрл-альт-делит-пробел-контрл-тэ…

Он перебирает по клавишам. Снова. Снова. Времени осталось мало, он это чувствует.

Да какое время, какие клавиши, сейчас бы лечь и лежать, и не двигаться, жизнь уходит, по каплям, по каплям. Но надо что-то делать.

Он играет в свою любимую игру.

Последний раз.

Он уже знает - последний. Сколько времени зря потратил, всегда думал, успеется, успеется, в конце концов, далась ему эта игра, в жизни и поважнее дела есть, а вот и оказалось, что вся жизнь - игра.

Игра.

Такая игра, которой играют только клавишами.

Он смотрит на заходящее солнце. Он уже знает, что не увидит рассвета.

Контрл-альт-делит-пробел-контрл-тэ…

Уходит жизнь. По каплям. По секундам. По…

Игра…

 

- …было украдено несколько клавиш, эф один, эф два…

Димка прокручивает в памяти слова экскурсовода, единственное, что запомнилось, слова легкие, влетают и вылетают. А эти как-то задержались, затесались в голове, зацепились за какие-то шестеренки, крутятся…

Димка идет по клавишам, й-ц-у-к-е-н-г, к-в-е-р-т-и, переступает, сколько по ним уже ходили, сколько…

В воде отражается опрокинутый город.

 

…Димка просыпается с сильно бьющимся сердцем, не понимает, наяву это было или во сне.

Вспомнить бы еще, что было…

Ну да. Рушится мир, рушится все вокруг, замирает время, люди ждут восхода солнца, но солнце не взойдет. Никогда.

Самолет идет на посадку, не может опуститься, застывает в воздухе, не падает, и не летит.

Кто-то ждет кого-то на перекрестке в назначенный час, смотрит на часы, не может дождаться, вот так всегда, поматросил и бросил, чёр-р-рт…

Звезды срываются с орбит, ищут свои пути, не находят…

Что-то происходит, кончается какая-то программа, какой-то завод, который вращал вселенную годы и годы.

Димка идет к окну, смотрит в темноту ночи, исторический сквер почти не виден отсюда, кажется, он следит за Димкой…

 

…он падает без сил, еще видит первые проблески рассвета. Пальцы еще касаются клавиш, но уже не могут нажать, бессильно скребут по кнопкам.

Он думает, кто и когда коснется этих клавиш. И будет ли кому коснуться.

Мир перед глазами меркнет.

Игра…

Игра, которая стала жизнью…

 

…уникальное явление зарегистрировано на долготе Гринвича: в назначенный час солнце не появилось из-за горизонта, восход опаздывает уже на три часа. Должно быть, солнце устроило забастовку, решив поддержать водителей лондонского метрополитена…

Димке не смешно. Димка протискивается мимо телевизора на кухню, отец ворчит что-то про котлеты, со сникерсами этими тебя увижу, съем вместе со сникерсами, желудок загубишь…

Димка вспоминает сон про солнце, которое не взошло…

 

К-в-е-р-т-и-й-ц-у-к-е-н-г…

Димка прыгает по клавишам. Если набить на клавишах желание, оно непременно исполнится, Димка уже пробовал, получалось. Димка так велосипед себе нагадал, и комп, и нагадал еще, чтобы мамка не умерла, когда автобус перевернулся…

- Загадываешь?

Димка оборачивается, а этой маляве чего надо, кто её вообще сюда звал. Только бы с девчонкой никто не увидел, а то начнется, а-а-а, Димон, колись, что за деваха была…

- А у тебя сбываются?

Димка косится на девчонку.

- Проходи дальше.

- Не, правда, сбывается, или нет?

- Ну, сбывается.

- Правда? А у меня никогда… а ты, значит, тот самый?

- Какой еще тот самый?

- А то сам не знаешь…

Димка оборачивается сказать пару ласковых, уйди, задолбала… Смотрит в пустоту, была же девчонка, была же…

Ф-ы-в-а-п-р-о-л-д-ж-э…

Теперь надо мопед заказать, вот что…

 

- Дим!

Димка поднимается на постели, кто его звал, да никто его не звал, некому. Вот так, подбросило что-то, разбудило, теперь и не вспомнишь, что снилось, сон какой-то тяжелый, мерзкий. Кто-то всемогущий, кто-то, кто создал этот мир, из последних сил жмет на клавиши…

С-о-л-н-ц-е…

Красный диск поднимается из-за горизонта…

Д-о-ж-д-ь…

Где-то над засушливым полем гремит гром…

Слабеющая рука скользит по клавишам, бессильно падает на траву…

Бесхозный мир медленно катится к своей погибели.

Димка растирает виски, приснится же, это даже не приснится, это похоже на то, что Кабанюк рассказывал после того, как курнешь…

- Дим!

- А?

Понять бы еще, кто зовет…

- Скорей!

Димка смотрит на часы, вроде бы давно пора солнцу взойти, и черта с два… как там батя говорит, петух прокукарекал, дальше хоть не рассветай…

- Скорей! Ты еще успеешь!

Димка осторожно выбирается из квартиры, оглядывается. Ужк никто не зовет, Димка сам чувствует, куда идти, в Исторический сквер, где можно прыгать по кнопочкам…

- Скорей!

Димка чувствует солнце, которое зацепилось за край горизонта, и не поднимается, чувствует самолет высоко в небе, который не может сесть, беспомощно зависает над миром. Димка чувствует кого-то, кто ждет кого-то на площади в назначенный час, смотрит на часы, не дожидается…

И много их, много…

Клавиатура белеет в темноте ночи, сразу и не углядишь… Димка беспомощно смотрит на клавиши, на что тут прикажете нажимать, что тут вообще, турбо паскаль или ассемблер какой-нибудь, слово-то какое…

- А… я не умею, - говорит Димка. Не для кого.

Ночь молчит.

Димка оглядывается, как будто надеется, что кто-то придет на помощь, в последнюю минуту.

Ничего не происходит.

Димка прыгает по клавишам, контрл-альт-делит, контрл-тэ, не забываем на пробел нажимать, не забываем на эф двенадцать, сохранить…

Солнце медленно поднимается из-за холмов.

Тают звезды в синей вышине.

Самолет, заблудившийся в облаках, идет на посадку.

Кто-то встречает кого-то на площади в назначенный час.

Контрл-альт-делит-пробел-контрл-тэ…

 

4

 

2013 г.

Мир летит кувырком.

Нет, мир вроде устоял, не рухнул, не сколбасился с трех китов и четырех слонов. А вот Лидка летит кувырком, каблук в одну сторону, туфли в другую, Лидка в третью, весь мир в четвертую.

Чер-р-р-р-т…

Понаставили тут…

Лидка оглядывается, чего понаставили, колодцев, или плитки тротуарной, или еще чего. Так и есть, колодец, ГорЧертСтрой, или еще чего там…

Лидка собирает себя по кусочкам, по осколкам, уже не склеить, не собрать, как не собрать жизнь Лидкину, пошла, блин, на собеседование, юбка порвана, колготки в решето, каблуки…

Лидка оглядывается, хочет пнуть колодец со всего маху, а это не колодец, мемориал какой-то, каких в сквере множество, в память скольки-то-летия-чего-то-там…

Вскрыть в день 300-летия Свердловска…

Лидка думает, что за Свердловск, чего ради вообще этот Свердловск в Екате делает, нам-то что до этого Свердловска, и без него проблем хватает… Лидка отползает на скамейку, кусает губу, чтобы не разреветься, и не реви мне тут, голос матери из детства, почему никто не упал, ты упала, ноги из жопы… можно подумать, у других людей они не из жопы…

Училка ведет стайку первоклашек, сбились толпой, галдят, нда-а, когда Лидка в школу топала, ходили строем, шаг в сторону - расстрел, а тут как стадо баранов в дурдоме…

- …заложили сроком на пятьдесят лет, обращение к потомкам… Там спрятаны народные песни…

Лидка хлопает себя по лбу, ну конечно, зубрили что-то в школе, Екатеринбург-Свердловск, ну конечно… в памяти голос училки, не этой, со стадом баранов, а Лидкиной, - сты-ы-ыдно не знать…

 

1973 г.

- ..а потомки наши потомки откроют и прочитают когда-нибудь…

Человек с микрофоном подходит к капсуле, чтобы положить туда все, что приготовили для потомков, завидует им светлой завистью, в такие минуты всегда надо завидовать светлой завистью тем, кто откроет капсулу там, в прекрасном далёко, где воплощены в жизнь заветы Ильича, и на всей планете одна огромная страна, отмеченная на карте красным…

Он смотрит в капсулу, а это там что лежит, вроде бы не договаривались так, чтобы что-то лежало…

Человек наклоняется, вынимает бумаги, побитые временем, но как-то неправильно побитые, почему-то не пожелтевшие, а посиневшие, разворачивает…

Вскрыть в 1973 году в день 250-летия Свердловска…

И ниже:

От благодарных потомков.

Человек растерянно оглядывается, люди сгрудились поближе, ребятишки суют любопытные мордашки, а что там, а что…

- Читайте, - говорит кто-то, - читайте…

Он читает ровные буквы, вроде на машинке напечатано, и в то же время не похоже…

 

2023 г.

Лидка забивается за остатки скамейки, сдерживает дыхание. Не дышать. Не думать. Вот это они не любят, когда думают, говорят, мысли их притягивают. Кого их… да не все ли равно…

Что-то нескладное, мохнатое подпрыгивает мимо, отсюда Лидка видит - на трех ногах. Проходит мимо, вроде как не заметил…

Лидка тихонько выбирается из зарослей, поправляет маску, кислорода осталось всего-ничего, чем дальше дышать, непонятно. Этим вот. Что снаружи. Которые этим вот дышат, потом уже ничем не дышат, это раньше еще можно было этим дышать до поры до времени… и рождалось потом черт знает что. Это сеструха Лидке уши все прожужжала, а ты когда родишь, а ты когда родишь, сама и родила такого вот, с двумя головами, мохнатого, который только родился, уже на лапки встал, сеструхе горло перегрыз…

Лидка бежит в сторону Плотинки, может, еще успеет добраться до бункера, еще продержится день, два, а что потом, лучше не думать, что потом…

За Плотинкой маячит что-то на одной ноге, а где у него голова, а головы нет, не бывает так, чтобы головы не было… Лидка осторожно крадется вдоль Плотинки, может, не заметит…

Мир летит кувырком.

Нет, не мир, мир-то давно уже полетел кувырком. А вот Лидка да, летит кувырком, б-больно, ч-черт, маска в одну сторону, Лидка в другую, обрез в третью…

Сдвигается с места круглая крышка, открывает лаз. Сердце екает, бункер, а-а, нет, не бункер, это это, на том же месте в тот же час…

Что-то одноногое угрожающе прыгает в сторону Лидки, тут, главное, не психануть, не выпустить последний патрон в пустоту, из Лидки тот еще снайпер, нуль попаданий из ста, так что это только в упор…

Тварь обдает Лидку смрадным дыханием…

Пли…

Тварь оседает, рушится, подкошенная, еще извивается, тянется к Лидке, и надо ножичком добить, и боязно, ладно, сама сдохнет…

Хочется сесть и по-детски разреветься, и пусть мамка хоть сколько талдычит в памяти, ты мне пореви еще…

Капсула…

Какое-то неуместное любопытство, что они там оставили, кто они, откуда-то из оттуда…

 

1973 г.

…он читает. Перечитывает. Не верит себе.

- Это что же… катастрофа какая-то там будет…

- Похоже на то.

- Так это не это надо, товарищи… - он кивает на пластинки и бобины кинофильмов, - это это надо… что в НИИ сейчас делаем…

- Так не апробировано ещё…

- Ничего… там и апробируют…

 

2023 г.

Лидка вынимает из капсулы нечто, крохотную ампулу, это еще что, цианистого калия, что ли, заботливые предки подложили благодарным потомкам…

Шаги в темноте ночи, Лидка хватает обрез, зачем обрез, кому он здесь нужен, этот обрез…

- Барышня, вы в меня-то не стреляйте…

Ёкает сердце. Даже не сразу смекнула, что идет на двух ногах, это редкость сейчас, чтобы на двух ногах…

Лидка кидается к кому-то на шею, в памяти голос матери, пореви, пореви мне еще…

- Ну что, что такое, кто умер… этот, что ли, помер… ой-й-й, как жалко… горе-то… - пинает массивный труп непонятно чего, - а это у вас что?

- Из капсулы…

- А-а, благодарным потомкам…Это что, цианистый калий, что ли… Стойте, тут бумаженция какая-то…

Лидка кусает губы.

- …адаптация к экстремальным условиям… это что получается, выпил - и дыши здесь сколько хошь? Ну ты девка вообще гений, такое открыть… Или нет, это до тебя тут кто-то копался, воспользоваться не успел… вон, косточки лежат…

Лидка даже не вздрагивает, прошли уже времена, когда визжала, увидев трупы на улицах, быстро человек ко всему привыкает…

- …что там… разбавить сто к одному, добавить в резервуары с водой, должно хватить на… ладно, пофиг…

Осторожно вскрывает ампулу, осторожно капает на тыльную сторону ладони…

- Вот так. По-братски…

Лидка сбрасывает маску, капли неприятно обжигают язык…Как бы не загнуться тут… не отходя от кассы…

Два человека осторожно вдыхают отравленный воздух.

- Дышится, черт…

- Обошлось…

- Нда-а, предки дело свое знали…

Лидка бросает полупустую ампулу, капли растекаются по тротуару… Теперь надо бы покушать чего поискать, что они там едят, трехногие эти, двухголовые, теперь и мы такое можем…

 

5

 

Вползаю в кабинет.

Идти уже не могу, вползаю, ноги не держат, вот что значит, ночь не спал. Ща-ас капитан варежку разинет, а-а-а, не по протоколу зашли, а теперь выйди и зайди как положено… Одного так десять раз гонял, в дверь из двери…

Капитан подмигивает.

- А не по протоколу.

Подмигиваю в ответ.

- А я знаю.

- Р-разговорчики… ох, джомолунгма, что за народ пошел, мы-то вы ваши времена на начальника глянуть боялись, как скажет что, так и душа в пятки…

- …а потом ему фотку с голой девкой подкинули… когда комиссия пришла…

- Ты и это уже знаешь? Ох, джомолугнма, тебе кто рассказал, вроде старенькие повымерли все… у стен, что ли, не только уши, еще и рты… - вскидывает голову, - нашел?

- Ага.

- Координаты?

Диктую.

- Врешь, по таким координатам вообще ничего нет…

- Сами посмотрите… - показываю на карту.

- Точно… спектральный класс?

- Желтый.

- Ладно, сойдет… горюшко мое, вон у меня искатель был, каждый год голубую звезду…

- Я их что, сам делаю, что ли… Звезды…

- Учись! - капитан фыркает, поднимает тучу пыли, - ладно… материалы в мастерской возьмешь, чтобы за день начисто все высосал.

- Не понимаю.

- Я что… сам?

- А что, маленький, что ли? Сколько годиков-то? Ой, парень я в твои годы уже…

- Хотите сказать, вы в мои годы звездную энергию качали?

- А то.

- А не то, в ваши-то годы электростанций не было.

- Ой, джомолунгма, вот молодежь, ты им слово, они тебе десять… Раз такой бравый, вот сам станцию и сварганишь, не маленький…

 

- Левее-левее-левее!

Он берет левее, еще левее, самолет повинуется медленно, нехотя, хочется нахлопать его хлыстом, н-но, пош-шла, а еще лучше слиться с ним, пустить свои нервы в штурвал, как корни, вживить свое сознание в мертвую сталь…

Левее…

- Облака не задень, - кричит Серегин.

- Им больно будет, да?

- А тебе все хаханьки…

Он понимает, уже не до хаханек, уже ни до кого, ни до чего. Что там за дрянь впереди, то ли зонд, летают такие шары в небе, то ли еще что… на летающую тарелку похоже, только Серегину говорить не надо, скажет потом - а ну дыхни…

Земля оказывается спереди, небо сзади, вот черт, избушка-избушка, повернись…

..рачивай!

Поворачивай… земля стремительно приближается, вертится волчком, а-а, это же самолет вертится в плоском штопоре, черт…

- Заворачивай!

Просыпается. Подброшенный собственным криком. Оглядывает ущелье, подернутое черной слизью.

Из темноты ущелья выбирается синее осклизлое месиво на массивных лапах, приближается. Он смущенно замирает, ничего, ничего, снится всякое… каждую ночь снится.

Месиво раскатисто фыркает, уползает. Он идет к ручью, черпает воду, раз, другой, пьет, ополаскивает лицо, растирает виски. Машинально подцепляет черную слизь, жует, в первую секунду горчит, потом сладко.

Как там бабка учила, подойти к окну, сказать - сон, уйди, куда ночь уходит… Только здесь и окон-то нет, только сны.

 

- Станцию сам сварганишь… не маленький.

Еще думал отшутиться, что звезда большая, а я маленький, только бы мне капитан потом так отшутился, мало не показалось бы.

Возвращаюсь домой, нагруженный хренью, из которой лепят электростанции, до сих пор не знаю, как из горсточки хрени получается стальной шар, который окутывает звезды, высасывает их дочиста. Мне не положено знать. Кажется, это никому не положено знать, кто их выдумал, тот уже спит по ту сторону пространства и времени.

Зверь выбирается навстречу, смешно подпрыгивает, разглядывает то, что я принес. Как всегда боюсь, как бы чего не умыкнул, звери любопытные, ох, любят играть…

Звери…

Откуда я знаю, что за звери… Осталось от отчима не пойми что в придачу к дому.

Зверь садится передо мной, чертит на песке три знака. Коротко кричит, как хищная птица.

Рисую те же самые три знака.

Зверь не отступает, чертит что-то на песке, дергает меня, я отряхиваюсь, ухожу в темноту, хорош, поиграли и хватит… мне бы твои проблемы, сиди, царапай песочек…

 

- …ну отсюда не видно, на крыше дома написано - спасибо, Юра, космос наш… Двенадцатого апреля две тысячи десятого…

- А кто такой Юра?

Димка дергает мать за куртку.

- Ма, а кто такой Юра?

- Давай живее, ты в школу сегодня опоздать решил? Мне про тебя что вчера Эмма Ивановна сказала? Будешь так себя вести, никакого дня рождения у тебя не будет, и никаких подарков тоже, ты меня понял?

Мать сжимает зубы, черт нанес сюда этих туристов, ходят и ходят, медом, что ли, намазано… И этот идиотище идет, не торопится, на кой черт его родила, знала бы, что Игорь уйдет, в жизни бы…

 

Не маленький.

Вот теперь и правда чувствую себя маленьким. Как тогда, в сколько-то там лет рвался на свободу, я уже большой, уже большой, помню, как занес меня черт в незнакомый город, как звонил отчиму, а как домой приехать, а флаер возьми, а я не умею, как не умеешь, ты же уже большо-о-ой…

Большой…

Вот и думай теперь… нет, как собрать станцию вокруг звезды, я еще знаю, а вот как собрать, чтобы заработала, вот это уже посложнее будет…

Зверь вертится вокруг да около, чего вертишься, не возьму тебя с собой, не возьму, еще тебя мне здесь не хватало… мотаю головой. Это он так обучен, еще отчим выдрессировал, помотаешь головой вправо-влево, зверь уйдет.

Зверь уходит, следит издалека, тэ-экс, а запчасти я не убрал, счас рыться в них пойдет… про помоечку я и не говорю уже, что за тварь, роется и роется, да ладно бы рылся где еда, а то ведь ничего съестного…

Не маленький.

Почему-то боязно, до сих пор боюсь черного космоса, до сих пор боюсь темноты. Распахиваю шлюзы, мотаю головой вверх-вниз, ага, понял, кинулся ко мне, смешно подпрыгивает.

Задраиваю люки, зверь дрессированный, все понимает, вытягивается, пристегивается тоненькими лапками, замирает…

 

Делаю снимки.

На память.

Скоро всего этого не будет. Желтой звезды, окруженной ореолом своих застывших осколков, на каких-то из них пробивается жизнь, жизни тоже не будет. Зверь сидит рядом, жадно хватает воздух пастью.

Смотрю на жизнь, которой скоро не будет, остывающий шар, окутанный паром, подернутый пленкой воды, почему-то кажется, что там внизу дуют бешеные ветры.

Зверь волнуется, тебе-то что волноваться, это мне волноваться надо…

Смотрю на скалы, окруженные черной порослью. Нет, не черной, чувствую, есть у нее какой-то цвет, который наш глаз не видит…

Зверь верещит, как хищная птица.

Смотрю на скалы, щелкаю снимки, еще успеваю смотреть, чтобы не засосало в поле притяжения, меня потом шеф засосет… ничего он меня потом не засосет, прикажет выделить на погребение… то есть, что говорю, не будет уже никакого…

Это что…

Еще раз смотрю на снимок, вот он, свеженький, невысокие плато с ровными вершинами, ледник, что ли, прошел, или еще что, у меня по геологии выше неуда не было никогда…

Выветренные скалы, черные закорючки на плато…

Три знака…

Начинаю понимать.

Смотрю на три знака, вот он, сидит, царапает.

Снова смотрю на скалы…

Быть не может…

Ветер выветрил…

Три знака… кружок с палочкой, полукруг с хвостиком, треугольник с ножками…

Начинаю понимать. Повторяю его возглас, похожий на крик птицы.

Он подхватывает. Живо, радостно…

Иду на снижение.

Вызванивает шеф, шеф всегда вызванивает на старте или на посадке, следит, что ли…

- Ну что там? справишься? Или подсобить?

- Ошибочка вышла…

- Ой, джомолунгма… Ну счас к тебе переберусь, вместе сделаем…

- Да нет… тут не звезда… обманка…

- Как обманка, в желтом спектре?

- Ну… издалека еще кажется…

- Когда кажется, креститься надо! Топливо сами оплачивать будете, еще мне тут за госсчет через галактику… Ой, джомолунгма, молодежь пошла…

Динамик давится голосом шефа, гравитация рвет мозг. Что-то с ревом проносится мимо, только сейчас спохватываюсь, собьют, не дрогнут, собьют…

Зверь выворачивает штурвал, у меня падает сердце, ты-то откуда знаешь, что к чему. Откуда-откуда, я-то что вообще про него знаю… опускаем машину к земле, не опускается, зверь снова хватает штурвал, ведет на второй круг… забиваюсь в угол, даже не вмешиваюсь, чувствую - он свое дело знает…

 

…переводим дух.

 

Я выпускаю его на траву, бесцветную до черноты. Кажется, он видит цвет этой травы. Кажется, он вообще много что видит здесь, чего я не вижу.

Он оборачивается.

Хищно скалит зубы.

Хватает меня за лапку. Сердце сжимается, так и думал, благодарности от них не дождешься, долгонько же он выжидал, чтобы схватить меня…

Трясет мою лапку, не больно, отпускает.

Какой-то ритуал.

Ритуал, которого мы уже никогда не поймем.

Уходит. По траве, цвета которой я не вижу.

 

Человек останавливается, снова запрокидывает голову, смотрит на надпись на стене, спасибо, Юра, космос наш… Отсюда надписи не видно, человек знает, что она есть…

 

2014 г.

 

 

 

Ведро тепла

 

- Вызывали?

Ненавижу.

Кого?

Всех. Их. Которые ходят сюда. Неважно, зачем. Думаю, никого не трогаю, перебываю в покое, тут на тебе, ввалятся какие-то, и не выгонишь. Чесслово, были бы руки, швырнул бы чем-нибудь, да посильнее.

- Вызывали?

Хочу сказать - не вызывал. Тут же спохватываюсь, а ну да, конечно, вызывали.. вызывали…

Мужчина. Молодой. Молодой сейчас редкость. Мужчина - редкость еще большая. Вваливается, как к себе домой, хоть бы сапожищи снял для приличия, да фиг с два, не царское это дело, сапожищи снимать…

- Сообщение какое-то выходит…

- Какое какое-то?

Не отвечаю. Откуда я знаю, какое, не я программер, а этот…

Программер смотрит. Проверяет что-то. Не знаю, что он там проверяет, и знать не хочу.

Ненавижу.

Его.

И всех.

Особенно всех. Нет, в этот момент - особенно его.

- Это кто ж вам такое поставил…

Не знаю, что там такое. Не хочу знать.

- Мастер. Кто до вас был.

- Руки мастеру оторвать. И голову туда же. Это менять надо…

- Сколько?

Он называет сумму. Вздрагиваю.

- Разорите вы меня… а эту оставить нельзя?

- Смеетесь? Нет, бога ради, хоть насовсем штуку эту оставляйте, только она у вас через минуту снова полетит…

- Разорите вы меня…

Перевожу сумму на счет программера. Главное, номер не перепутать, сорок седьмой, сорок седьмой. Охренели с ценами, это мне скоро круглые сутки пахать придется, чтобы хоть что-то заработать…

- Готово.

Уходит. Ненавижу. Ненавижу его, за то, что он ходит. Ненавижу себя, за то, что не могу ходить.

 

Сигнал.

Сигнал я тоже ненавижу. Это значит, полетела электростанция. Да не куда полетела, а просто. Так и есть, напряжение уходит в минус, началось в деревне утро, закричали петухи…

ПРОВЕРИТЬ ПОДКЛЮЧЕНИЕ…

ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…

Ну, давай же быстрее… подгоняю комп силой мысли, мы с компом давно уже единое целое, быстрее, быстрее, еще быстрее нельзя, тогда будет больно и компу, и мне.

Проверить подачу кислорода…

Проверить охлаждение…

Проверить вакуум…

Проверяю. Вспоминается что-то откуда-то из далекой юности, когда стреляные-бывалые сетовали, вакуум падает, слышь, сгоняй к Егорычу, принеси ведро вакуума…

Нда-а, ведра вакуума здесь не хватает.

Кое-как выверяю давление.

Ненавижу.

 

Ночь.

Ненавижу ночь.

Чувствую, что она меня тоже ненавидит.

Подкрадывается, медленно, неумолимо, нюхает темноту вострым носом, я уже знаю, от нее не убежать. Не на чем убегать.

Как маленький, утешаю себя, что ночь там, на улице, сюда она не проберется. Не может. Потому что…

Потому что не сможет.

- А на улицу не ходи, там темно…

Голос матери откуда-то из ниоткуда. Из прошлого.

- А чего так?

- А так… кто на улицу попал, заблудился и пропал…

- А чего?

- А тебя эти заберут…

- Какие эти?

- Ну, эти…

Голос из прошлого. От этого голоса в памяти становится легче. Даже странно, мне его в память не записывали, а он есть…

Здесь надо отключиться и уснуть, и всегда боязно отключаться, а вдруг ночь нападет как раз в тот момент, когда…

Засыпаю.

 

ЯНДЕКС

НАЙДЕТСЯ ВСЕ

ИРМА ЛАНСКИХ

ВАШ ЗАПРОС ОБРАБАТЫВАЕТСЯ

НАЙДЕНО 4 ТЫС ОТВЕТОВ

Отсеиваю фирмы, каких-то Ирм какого-то скандинавского эпоса, не верю, что найду.

Однозначно сменила фамилию.

Потому что…

Просто потому что.

Вижу знакомое лицо.

Не может быть.

И все-таки…

Не ненавижу.

Люблю.

 

Нет, вру, уже не люблю, любил тогда, когда-то тогда, меня, еще новичка, послали в санчасть, принести ведро овуляции, окна мыть… Остановится на пороге, спросил, молоденькая медсестра расхохоталась, звонко, заливисто, ах-ха-ха, вот с этого-то ах-ха-ха все и началось…

 

Ирма…

- А вы здесь какими судьбами?

- А что, видно, что нездешний?

- Так ясно же, новичок… вот, послали вас…

Вспоминаю ведро овуляции, краснею.

- Да ну, у нас тут вообще новичков послали у антенн стоять, метлами помехи отгонять…

Смеемся.

- А я из Иркутска, город вымер, я сюда перебрался…

Кивает. Про эпидемию стараемся не говорить, вообще, зачем ляпнул, что выбрался из очага, на таких смотрят косо. То ли боятся, что принесу эпидемию с собой, то ли смотрят косо, а какого это черта ты выжил, когда все померли… уже чувствуешь себя так, будто сам эту эпидемию устроил…

 

ИРМА ЛАНСКИХ

Знакомое лицо. Двадцатилетней давности. На страничках любят ставить фото двадцатилетней давности.

ДОБАВИТЬ В ДРУЗЬЯ

Ирма… хоть бы узнать, кто она, что с ней, живая, нет, или как я, распятая на серверах и винчестерах…

 

Воспоминания…

Больше всего ненавижу воспоминания…

- Рванет счас…

Серега смотрит на меня стеклянными глазами, первый раз его вижу в таком состоянии, если Серега улыбаться перестал, это все…

- Рванет…

- Там эту открыть надо… - вспоминаю название, не вспоминается, меня только на электростанции…

- Когда ты там эту откроешь…

- Успею…

Кидаюсь в отделение, где эта, которую нужно открыть, поворачиваю…

- …ай!

Свет в конце туннеля.

- Отключай!

- Ты чё?

- Да хрен уже очнется, отключай на хрен…

Хочу показать им, что я очнулся. Мое тело меня не слушается, я вообще его не чувствую, тело, говорят, такое бывает…

- Вон, мигает…

Не чувствую, чтобы я мигал.

Свет в конце туннеля обретает форму, потолок, стены, лица людей…

- Очнулись… слушайте, тут такое дело, в общем, вы…

- Да погоди ты, не пугай человека…

Люди одергивают друг друга, хотят что-то сказать мне, и не могут, боятся, ну не томи, скажи…

 

ИРМА ЛАНСКИХ

ГОРОД ВОРОНЕЖ

Ёкает сердце, Ирма где-то рядом, легко сказать рядом, в огромном городе, адреса нет, ничего нет, ищи-свищи…

 

Когда я понял, что случилось…

Не знаю. По крайней мере не помню, чтобы мне кто-то что-то объяснял. Если вещи, которые никто не объясняет, до них просто догадываешься, и все.

- А вы ничего, - кивает не то молодой врач, не то молодой программер, не то и тот и другой вместе взятый, - другие орут, убейте меня, убейте, я в окно выброшусь, а вы…

Чувствую…

…что ничего не чувствую, чувства остались где-то там, вместе с моим телом, помню, еще просил показать, что от него осталось, смеялись, разводили руками, еще мы хранить это должны…

 

Смех в коридоре.

Ненавижу, когда смеются, с каких-то пор ненавижу смех, особенно этот, женский, ах-ха-ха…

Стоп…

Смех…

Открываю дверь.

ОТКРЫВАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ

Жду.

Вижу ее за дверью, в коридоре, да быть не может, чтобы это Ирма, не Ирма, нет, только вот по этому ах-ха-ха узнаю - Ирма.

Программер обнимает Ирму, ну что ты, ну как можно, ну давай дома, тьфу ты, у тебя вся ночь впереди… и все ночи…

Ненавижу.

 

Сигнал.

Летит напряжение, как-то некстати летит, выверяю, вымеряю, пропади оно все, пропади…

Здесь не хватает ведра напряжения. Прямо чувствую, как гаснут окна в домах. По всему городу. Снова вспыхивают…

Выверяю напряжение. Не выверяется, скачет, в последнее время сильно скакать стало, не слушается…

Ненавижу.

ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…

Быстрее же…

ПРОГРАММА НЕ ОТВЕЧАЕТ

В последнем проблеске сознания вижу, как напряжение ползет вверх.

 

- Вызывали?

Ненавижу.

Ненавижу вот таких, которые заходят и спрашивают - вызывали?

Хочу огрызнуться, что никого я не вызывал, тут же спохватываюсь.

- А… да… зависает все.

- Нет такого понятия, всё.

Голос чужой. Незнакомый. Не сорок восьмой, это хорошо, что не сорок седьмой, сорок седьмой сейчас убил бы на месте, интересно, как…

- А блок питания классный стоит… меняли недавно?

- Ага… три сотни отдал.

- Смеетесь?

- А что?

- Эта штука полсотни стоит, не больше…

Здесь должно ёкнуть сердце. Не ёкает, потому что у меня уже нет сердца.

- Нехило содрал…

Он закрывает крышку. Выходит. Ненавижу его за то, что он ходит, а я нет.

Ненавижу себя.

Ненавижу всех.

 

Месть.

Больше ни о чем не думаю. Месть. Какая-то особо изощренная, здесь не подойдет просто позвонить в обслугу, а сорок седьмой у вас работает, а арестуйте, а он меня на двести пятьдесят наколол…

Нет…

Здесь другое что-то…

ЯНДЕКС

НАЙДЕТСЯ ВСЕ

Набираю запрос.

ВАШ ЗАПРОС ОБРАБАТЫВАЕТСЯ

Жду. Сейчас окажется, что сорок седьмой дежурит через неделю, а за неделю я уже на тридцать три раза остыну, отойду, я же себя знаю, сердца-то нет.

№ 47

ДНИ РАБОТЫ…

Почти чувствую, как ёкает сердце. Сердце, которого нет.

Сегодня.

Набираю номер. Жду.

Сорок седьмой слушает.

- На станции в восемнадцатом отсеке кран полетел.

- Да быть не может.

- Точно вам говорю, полетел, мне из диспетчерской виднее.

- Заявочка ваша принята… ожидайте.

Ожидаю. Поднимаю давление в отсеке. Больше. Больше. Система кричит что-то про критические значения, делаю вид, что не слышу.

Выше…

Ненавижу.

Чувствую, как по шкале поднимается моя ненависть, которой я хочу испепелить сорок седьмого…

Вывожу до критической точки…

Только сейчас слышу сигнал, уже пять минут долбит мое сознание, ненавижу сигналы, ненавижу, что там…

Начинаю понимать. Пока терзал давление в крохотном отсеке, прощелкал, что сейчас вся станция взлетит на воздух.

Или весь город.

Смотрю показатели, переключаю все, что можно переключить, поздно, поздно спохватился, нет, нет…

 

Ирма…

Как я люблю тебя, Ирма, как я тебя ненавижу…

 

…рия на воронежской АЭС вследствие ошибки диспетчера, к счастью, катастрофы удалось избежать, по предварительным данным…

 

Ненавижу…

Входит управляющий. Его я тоже ненавижу. Особенно. Но его нужно терпеть.

Заходит. Рассаживается. Как у себя дома.

Ну вы молодец. Ловко вчера…

Посылаю смайлик.

- Рад стараться.

- Да…на покой вам уже пора.

- Не понимаю.

- На покой. Долго, славно работали, очень нам нравится, как вы работаете… только… в ваших услугах больше не нуждаемся.

Не понимаю.

Он кланяется. Выходит. В комнату вваливаются молодчики, большие, тяжелые, шумные, пахнущие улицей, отключают блок питания.

- Раз-два, взя-а-али…

Подхватывают системник. Выносят. Куда-то в никуда. Еще хочу заорать в динамики, что вы делаете, динамиков нет, орать не во что.

- Куды его…

- Куды, сюды, ишшо-то кудыть… эт самое…

- Ой, млять…

Земля грохает о мой корпус. Оглядываюсь, вижу, как они удаляются, две массивные фигуры, перекрикиваются, переговариваются о чем-то, ну эт самое, тудыть, значит, так-то оно тудыть…

ОСТАЛОСЬ 80 % ЗАРЯДКИ

Тишина. Не полная, какая-то прерывистая, скрежетание, стрекотание, шебуршание. Меня окружают обломки чего-то, что было машинами, детали, обрывки, куски…

56 %

Меркнет свет. Не сразу понимаю, что свет меркнет не внутри меня, а снаружи. И меркнет непривычно, - медленно, постепенно. Начинаю вспоминать, тогда-то оно так все и было…

Когда тогда…

- Ма, а эти придут?

- Не придут… я их не пущу…

Кто на улицу попал, заблудился и пропал…

40 %

Ночь.

Время этих.

И вроде понимаю, что никаких этих не было и нет, а чувствую - придут.

Эти…

Шорохи. Вздохи. Стук шагов. Голоса.

Ненавижу…

36 %

Это вон…

- Куд-да ты ее тащишь, не вишь, что ли, пополам переломатая?

- Точно, черт…

- Эта вон ничего…

- Бли-ин, кабель новехонький…

- Так бери, чего встал-то?

- А чего прикажешь, сесть?

Смех.

Ненавижу.

Приближаются. Они. Эти.

Слышно, как дышит ночь. Топорщит свою вострую мордочку.

29 %

- Гляди, вон еще… целехонький…

- Раз сюда снесли, значит, не целехонький. Точно, его еще при Пушкине делали…

- Это кто такой будет?

- Президент такой был… в каких-то там годах…

- Тьфу на тебя, он стихи писал… эти…

- А кто ж ему запретит…

Вижу лицо сорок седьмого. Совсем рядом.

- М-мать моя женщина…

Чего там, Дюш?

- Охренели совсем… сдурели, с-суки, человека живого вот так… на свалку…

- Отработал свое, что ж хочешь… Аминь…

- Робя, давайте его в металлолом?

Подхватывают. Несут. Вспоминаю, где у меня оружие. Нигде. Сколько раз хотел поставить, столько раз отмахивался, на хрена…

Вот и на хрена.

19 %

- Сорок седьмой, вы…

- Андрей.

- Что?

- Еще раз меня сорок седьмым назовешь, в харю получишь…

Еще думаю, чем отбиваться. В таких случаях полагается дорого продать свою жизнь. Знать бы еще, как это - дорого продать свою жизнь…

- Куда ты его, Дюш, к себе?

- Ну…

Распахивается дверь, обыкновенная, не электронная, вижу Ирму, теперь знаю, эта постаревшая - Ирма, выбегают ребятишки, смотрят на меня, па-а, а эт, чего-о-о-о…

- Кто этого тронет, вчера умрет. Ну что, Ирмуль, курчонком пахнет… Кормилица ты наша…

7 %

Думаю, что он со мной сделает. Думать не хочется, ничего не хочется, сейчас бы убежать отсюда…

…на чем?

- …да старенький он уже, винчестер только крутой… ну и блок этот, который я ему ставил…

Оружие.

Будь я проклят, что не взял оружие…

3 %

Датчики предупреждающе мигают, система требует немедленной подзарядки, интересно, от кого…

Сорок се… Андрей пробует ткнуть мой зарядник в розетку, смачно ругается, перебирает переходники, наконец, цепляет напрямую, проводок к проводку.

Это всегда жжет, когда напрямую.

Впрочем, это неважно.

- Вот так… заряжайся… ты на ночь отключаешься, или как?

- Отключаюсь.

- Тоже правильно… Ирмуль, ты ему там на столе место устрой… чш, куд-да ты возле окна, ему тепло нужно…

- Так это ведро тепла принести надо! - Ирма смеется, звонко, заливисто, ах-ха-ха…

- Что уж там, сразу ведро давления…

Смеемся. Все. Вместе.

- Как это… по молодости… искра в землю ушла… молодых гоняли искру выкапывать…

Смеемся. Дети спрашивают, где копается искра. Чувствую, как ненависть уходит из того, что было у меня сердцем, оказывается, за годы там осталось еще что-то кроме ненависти, еще толком не разбираю, что, еще разберусь…

 

2013 г.

 

 

На самое дно

 

- А вы на самое дно погружаетесь?

Оторопело смотрю на человека. Человек как человек, каких тысячи. Немолодой, видно по проседи, хотя кто их сейчас знает, сейчас и молодые с белыми волосами ходят, а старухи наоборот, пока на лицо не посмотришь, и не поймешь, сколько лет.

Нет, все-таки немолодой… Итак, оторопело смотрю на него, бывает же такое - человек. Обычно от меня как черти от ладана шарахаются, а тут сам подошел.

На всякий случай оглядываю, а то может ты, голубчик, кольт с собой принес, хотя нет, в этой стране вроде бы с кольтами не положено, хотя плевать люди хотели на какое-то там положено.

- А?

- На самое дно… погружаетесь?

Смотрит на меня, будто думает, понимаю я вообще человеческую речь или нет.

- На него.

- Сколько берете?

Снова смотрю на человека, с ума сошел, что ли. Очень похоже.

- За что… беру?

- За погружение.

- Тебя, что ли, туда погрузить?

Шарахается в сторону, ага, струхнул. Люди, они всегда такие, щелкают меня на камеры на расстоянии, боятся, боятся, только двинешься в их сторону, их уже как ветер сдул… Редко бывает, кто-нибудь подкрадется бочком-бочком-бочком,

- Да нет… мы там с женой штуку одну потеряли, вы бы посмотрели…

Киваю. Много там всяких штук. На дне. И вот приходят такие, которые первый раз на море, а не поможете, а мы там сундук с золотом на дне потеряли или там золотую статую Аполлона… Да-да, вот это она, ой, спасибо вам большое, мы ее еще в древнем Риме потеряли… в позапрошлой жизни…

- Что потеряли?

- Мы вот что… если не возражаете… камеру вам дадим, смотреть будем, что там на дне морском делается… Там и найдем.

Фыркаю. Еще лучше. Счас начнут выгребать со дна морского все, что ни попадя, а вот золотишко мы потеряли, а вот бочку с бриллиантами потеряли, а вот шелка, хотя нет, шелка сгнили уже…

- Это… чем расплатиться-то? Чего надо, принесем, вы только скажите…

Хочу сказать - ничего, тут же спохватываюсь, это каждый теперь на шею сядет… Вспоминаю.

- Вот что… у вас вроде как эти кругляшочки есть…

- Деньги?

- Не-ет, этого добра на дне достаточно… эти… которые сосут…

- Леденцы?

- Да не-ет… эти… чтобы сердце не барахлило…

Человек кивает. Понял. Может, и правда барахлить перестанет, фармацевты свое дело знают…

 

…истлевший скелет смотрит на меня пустыми глазницами, прижимает к себе бочонок, что у него там, ром… да какой ром, полный бочонок золота, в лучших традициях каких-то там фильмов, не знаю, не смотрю…

- Это?

- Нет, - голос человека в динамике не похож на человеческий, - не это.

Мысленно присвистываю. Если тебе это не надобно, что тебе вообще здесь надо.

- Атлантиду ищете? - пытаюсь острить.

- Да не-ет…

- Вы мне хоть скажите, что примерно ищете, хоть прикину, куда плыть…

- Да… вы там везде посмотрите… я вам скажу, когда найдем.

Фыркаю, поднимаю облако пузырьков. Как бы не покалечить всю эту технику, не сорвать с головы шлем с запасом воздуха, сколько мучились, чтобы жабры наружу были…

- Может, всю Атлантику перепахать сразу, чего мелочиться-то?

- Да нет, где-то здесь, здесь потеряли… если течением не унесло.

Что он ищет… огибаю остов Марианны, плыву меж ребер какого-то палеозойского левиафана, мимо останков электростанции, построенной кем-то там до людей. Вот черт, люди обычно только что с ума не сходят, когда видят, а этот ни ухом, ни рылом…

Задеваю плавниками человеческие кости, на одном из скелетов еще кокетливо светлеют бусы, присыпанные илом. Какая-то подводная хрень жадно раззявывает пасти, как раззявывала миллионы лет назад, они тут и не знают, что кто-то там, наверху, выбрался на сушу, встал на две ноги и построил высотки на Манхэттене.

- Здесь?

- Нет, нет… ещё, ещё… дальше…

 

- Не полезу, - сбрасываю видеокамеру, как бы не раскокать в сердцах.

Человек бледнеет.

- Да мы вам этих кругляшочков дадим как звезд на небе.

- Все равно не полезу. Пока не скажете, что искать, не полезу.

Люди смущаются. Оба. Он и она. Кажется, семейная пара. Хотя кто их знает.

- Что ищете-то?

Смотрю на него, кажется, он главный в этой паре, смотрю на его мысли, бывает такое, человек хочет признаться в чем-то сокровенном, и боится, чего боится, черт пойми…

- Не бойтесь, не сдам.

- А?

- Никому не скажу… что у вас там, оружие, или что…

- Ору… жие?

- А то люди думают, я чуть что, сразу в участок, докладывать, кто бочку с золотом на дне спрятал, кто труп президента…

- А-а… да нет…

Смеется. Когда человек смеется, можно подглядеть в его память. Только осторожно, чтобы не сделать больно, а то память человека, та еще штука, как копнешь поглубже, кровоточить начнет.

 

- …тонем?

Он смотрит на хозяина субмарины. Он… в мыслях не вижу его имени, люди не называют самих себя по именам. Если смотреть в память долго-долго, можно поймать, как орет кто-нибудь Са-ааша-а-а, или Дьжо-оо-н, и человек оборачивается, жмет руку приятелю, а-а, давно не виделись…

Хозяин субмарины пожимает плечами.

- Сейчас… сию минуту… исправлю…

Исчезает где-то в кишках подлодки, чую в памяти, как человек корчится от боли, так больно бывает людям, когда резко идут на дно, или, наоборот, вверх.

- Дим, мне страшно… - она впивается в его руку, вот теперь знаю, он Дим, это от какого имени, Деметр, Дионис, Демосфен…

- Ничего… выберемся…

Говорит, сам не верит в то, что говорит.

- …Атлантиду заодно какую-нибудь там посмотрим… на дне…

- Он спохватывается, мчится по внутренностям субмарины, м-мать моя женщина, так и есть, ушел, собака, ушел…

- Кто…ушел?

- Толик, гавнарик… костюмчик водолазный напялил, и все… и с приветом.

- Так давай и мы тоже…

- Тоже… костюмчика-то два, один Толик заныкал…

- Чтоб он не доплыл там…

 

Заглядываю в память. Человек сопротивляется, учуял, что я его смотрю, люди всегда такие вещи чуют. Отбиваются.

- Не надо, - он прикрывает лицо рукой.

- Что не надо? - делаю вид, что не понимаю.

- Не надо… не делайте мне… так…

- Ничего я вам не делаю.

Развожу плавниками, щупами, а я чё, а я ничё, вот он я стою, никого не трогаю…

Заглядываю в память. К обоим. Память сопротивляется, все-таки просачиваюсь, вот они, в тесной каюте, орут, до хрипоты, до визга, у него расцарапана щека, он уже думает, как бы дать ей хорошенько, как отчим тогда матери в глаз…

- Я жить хочу! Ты понимаешь, жить!

- А я женщина, женщинам вообще уступать надо!

- Уступа-ать… доигрались со своей эмансипацией, феминистки хреновы, получайте теперь… распишитесь…

Она всхлипывает, пытается добраться до отсека, где костюм…

- Ты клятву Гиппократа давал…

- И чего? У Гиппократа что, написано, всех спасай, сам сдохни, да?

Память закрывается. Сильно. Резко. Человек жалит меня, мое сознание, надо же, как мы умеем, а-а, да мы и не умеем, мы так, машинально… Все-таки успеваю проникнуть, просочиться, увидеть, как вспыхивают лампочки на приборной панели, голос Толика-гавнарика в динамиках, чего, вы там живы еще, давайте потихохоньку поднимать вас будем… как бошки заболят, скажете…

Женщина всхлипывает, отворачивается, мелко трясутся плечи. Мужчина думает, как бы наподдать мне, как тогда отчим матери…

Ложусь на песок, а я чё, а я ничё, если просите о помощи, извольте все до конца выкладывать… Люди уходят, он обнимает ее, шепчет что-то, она стряхивает его руку.

Волны ласкают берег. Как сто лет назад. Как тысячу лет назад.

Он возвращается. Как-то внезапно. Смотрю на него, отводят глаза, не любят люди моего взгляда, да какой тут вообще взгляд, я на суше не вижу ничего, так, размытые пятна, вы извините, если вдруг не узнаю…

- Ну вот… в общем… после этого… он-то нас вытащил, из воды выбрался, каких-то там матросов позвал… у матросов нет вопросов… водолазы спустились, подлодку на тросы, выволокли… А … там потеряли.

Ослышался я, что ли… Ну да, на суше вообще плохо слышно.

- Что потеряли?

Он повторяет. Никакой ошибки быть не может.

- А… как выглядит?

Человек разводит руками. Он не знает. Вот так, поди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что.

- Ну как увижу, сразу скажу - она.

- Ну давайте… - напяливаю шлем с камерой и динамиками, - попробуем…

 

…ил оседает, ме-ее-дленно-ме-е-е-дленно, разглядываю рубиновое сердце на груди одного из скелетов, уже какой-то полип устроился на рубине, смотрит на меня бездумными глазами.

- Нет… не то, - голос из динамиков.

- Вы уверены?

- Точно… не оно…

Смотрю дальше. Кто-то выложил камнями сердечко, как вообще добрались на такую глубину…

- Это?

- М-м-м… нет.

Оглядываю. Что это может быть… бусы… ракушки… кораллы… Вот и ползай по дну, ищи потерянную Любовь…

 

- Может, вам на тренинги какие-нибудь сходить? - спрашиваю.

Он машет рукой, какие тренинги…

- А то есть какие-то… чтобы вернуть любовь…

- Так я же ее на дне потерял, а не на тренингах.

Тоже верно…

Перевожу дух, как-то никогда не уставал, сколько по дну морскому шарюсь. А тут прямо выдохся, как будто и правда всю Атлантику перепахал. Сгущаются сумерки, на волнах качаются огни, луна выплывает откуда-то из ниоткуда, отряхивается.

- Ну завтра еще посмотрю, - говорю я.

Женщина треплет меня по холке, кивает, похоже, уже и сама не очень верит.

Похоже…

Хватаю ее поперек тулова. Человеческое тело сухое, горячее, держат неприятно, отбивается, скручиваю ноги шупами, волоку в воду, дальше, по волнам…

- Ты чё творишь, а?

Работаю плавниками, скорей, скорей, прилив, это плохо, что прилив, относит к берегу, к берегу, к берегу. Еще успеваю помнить, что надо придерживать голову над водой, не мою, её, еще нашептываю что-то, увезу тебя в подводный дворец, будешь владычицей морскою…

Жду выстрела в спину. И так странно, вроде на тридцать три раза видел, нет у человека с собой ствола, нет, у них в стране не положено, а все равно - жду выстрела в спину…

Оборачиваюсь.

Не верю себе.

Это новенькое что-то, прыгнул в волны, поплыл, вот так, в тряпках своих, в чем они там ходят, рассекает волны, он вообще плавать умеет, а то бывают такие, которые… да все они не умеют, час-другой продержится на воде, а там и…

Отпускаю.

Ухожу в глубину, какая-то белобокая хрень шарахается в сторону, хлопает губами, таращит рыбьи глаза…

Смотрю издалека, как выбираются на берег, оба мелко дрожат, обнимают друг друга, даже отсюда вижу, что она хохочет, почти истерически.

И даже отсюда вижу - нашли.

Ухожу в глубину, огибаю остатки субмарин и остовы кораблей, что-то пятиконечное шарахается в сторону, каракатица обдает меня облаком чернил. Сворачиваюсь на песке возле сердечка выложенного камнями, мелкий крабик ползет по щупу…

Что-то еще…

А… ну да… кругляшочки у них есть… от сердца… ладно… еще кто-нибудь подойдет, а вы до самого дна плаваете, а то я там Атлантиду потерял… А вот еще что попросить надо, книжку про Ктулху, чтобы кто-нибудь прочитал, сам-то не умею… Хоть узнаю, что за зверь, а то молодежь как меня увидит, начинает, фтагн, фтагн…

 

2013 г.

 

 

Орбит со вкусом крови

 

….напоминаем, что в городе орудует банда особо опасных преступников, на счету злоумышленников уже десять пропавших детей. Оперативники делают всё возможное, чтобы обезвредить злоумышленников, однако выйти на след банды до сих пор не удалось. В связи с этим убедительная просьба соблюдать меры предосторожности:

Научите детей не разговаривать с незнакомцами, ни под каким предлогом не уходить с ними…

 

ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ

 

…куда страна катится, раньше, бывало, дети дотемна гуляли, и ничего, а теперь уже и взрослый человек боится средь бела дня на улицу выйти…

 

…я своих в школу провожаю, даром, что в седьмом классе. Раньше я с первого класса сам в школу ходил, ничего не боялся…

 

…моя милиция, блин, меня бережет…

 

Вампиры оживают с наступлением ночи. Как правило вампир – это неотпетый и неупокоенный мертвец, который по ночам выходит из гроба. Как правило в местах, где появляется вампир, массово болеют и умирают люди, причина смерти – обильная потеря крови. На теле жертвы, чаще всего на шее можно обнаружить отверстия от укусов…

 

- Анна Пална, а Женя моя не у вас?

- Она что, дома не ночевала?

- Да не говорите, совсем от рук отбилась… я думала, у вашей Ирины, может…

- Не было ее…

- Блин, что за дети пошли, мы-то раньше вообще без разрешения из дома выйти боялись…

- Ну что вы хотите, времена другие…

- Да что времена, так и случится что… Алло, Анна Леопольдовна, а Женя моя у Кати вашей не ночевала?

 

Особенно активны вампиры в период полнолуния. Есть предположение, что это как-то связано с энергетическими потоками, которые исходят от луны. Возможно просто, что вампиры, как и все обитатели земли, подстраиваются под лунные циклы. Время между полнолуниями необходимо вампирам, чтобы восстановить силы.

 

- Женя! Женя! Же-е-е-е-нечка-а-а-а!

- Да успокойтесь, женщина, женщина… парни, мать вашу, у нас нашатырный спирт есть вообще или как?

- Был вроде…

- У вас все было вроде… как хватишься, так и…

- Я не хотела этого ви… деть… не… хо… те… ла…

 

Вампиры могут преодолевать огромные расстояния за считанные секунды. Считается, что вампир может принимать облик летучей мыши, волка или зайца. Обычно вампир заранее выбирает жертву, входит к ней в доверие, потом…

 

ARTur Ты красивая. Ты мне сразу понравилась. Стопицот лайков тебе.

$@Yuri Спсиб!

ARTur Хочешь работать моделью?

$@Yuri Ну-у-у-…

ARTur Ты смотри, девочка, так и просидишь в своем Запендренске всю жизнь, что ты там видела…

$@Yuri Не-е, я в Москве была, могу фотки скинуть…

ARTur Что в Москве, у меня школа моделей, так мы и в Лондон ездили… тоже могу фотки скинуть… 

$@Yuri Не дразни.

ARTur Чего не дразни, а то присоединяйся…

$@Yuri Ага, присоединяйся, мне мама потом так присоединится…

ARTur Когда начнешь по двести тыщ зашибать, мама уже по-другому запоет… Ты маму не вини, их же так воспитывали, они жизни другой не видели, всю жизнь терпи, всю жизнь мучайся, получай копейки…

$@Yuri Не-е, я так не хочу.

ARTur Правильно мыслишь… Ну вот что, ты портфолио свое мне скинь, посмотрим…

$@Yuri А это чё?

ARTur 

 

Вампир любит заигрывать со своей жертвой, входить в доверие. Например, мужчина может делать вид, что ухаживает за девушкой, хочет на ней жениться. Бывали случаи, когда вампир убивал свою возлюбленную в первую брачную ночь…

 

- Ну чего, Леха, еще одна…

- Чё, убил, что ли?

- Еще нет… во, гляди, с девчонкой переписывается, заманивает, скотина такая…

- Сколько лет девчонке?

- Тринадцать.

- Сволота паршивая, кастрировать таких надо…

- Ну, это уже без нас суд разберется, наше дело взять…

- Да что взять, посидит годика два, по головке погладят и отпустят, у нас же так теперь делается…

 

Вампир может становиться невидимым и проходить сквозь стены. Уследить за вампиром невозможно, если он почувствует, что его кто-то преследует, просто станет невидимым, одурачит охотника…

 

- Вон она…

- Тоненькая такая, в чем только душа держится…

- Да все они счас такие, не жрут ничего… как комары…

- Это этот, что ли?

- Ага… обнимает, скотина, в машину подсаживает…

- Айда за ними…

- А… куда они свернули-то?

- Ты че, тут и свернуть-то некуда…

- Ага, некуда, а делись тогда куда?

- М-может показалось?

- Ага, двоим сразу показалось… Ты все, долго запрягаешь, блин…

- Упустили…

- Чего упустили, ты-то чего клювом щелкал, щелкунчик долбанный?

 

В период полнолуния вампир испытывает особенно мощную жажду крови, в это время его не может остановить никто и ничто.

 

- Ой, а луна сегодня какая…

- Ага, большущая… Тебя как зовут-то?

- Саюри.

- Да я не ник твой спрашиваю, а имя настоящее!

- Настя. Только я это имя не люблю, мне Саюри больше нравится… А у нас здесь фотосессия будет?

- Как-кая фотосессия, деточка, ты как вчера родилась, чесслово…

- А… а чё?

- А ничё… ты, девочка, думаешь, за фотосессии по двести тыщ платят?

- Дверь… дверь откройте…

- Ага, щас-с… солнышко мое, денежки-то отрабатывать надо…

- Дяденька, пустите, не хочу я, не хочу, не хочу-у-у-у-у!

 

Вампир намного сильнее человека, в схватке с человеком вампир обязательно одержит верх. Бывали случаи, когда вампиру противостояли десять человек, и…

 

Саюри выходит из «Метрополя», одергивает юбчонку, короткую не по сезону. Открывает зеркальце, оглядывает лицо, вроде умылась, рот прополоскала, все при всем. Нет, осталось маленько на зубах красненькое, и жилки какие-то меж зубов застряли…

Подходит к киоску Роспечати, пялятся с витрины пучеглазые куклы.

- Орбит пожалуйста…

- Тебе какой?

- Черри-кола… ага… спасибо…

Саюри жует Черри-колу, хоть запах кровяной перебить, а то вон, шавка уже какая-то принюхивается, пшла вон, пшла…

 

…утолив голод, вампир, как правило…

 

2013 г.

 

Не та орбита

 

Поздравляем с Новым годом, желаем счастья, здоровья, сбычи мечт…

Нет, что-то не то. Да когда с новым годом поздравляют, всегда бывает что-то не то. Какие-то банальные фразы, избитые, затертые до черта, которые и вспоминать-то не хочется.

Поздравляем…

Нет, не то.

Рву телеграмму. В клочки. А надо что-то писать, надо что-то делать, новый год- это штука такая, если у кого случился новый год, попробуй вот так не поздравь, тебя потом самого так не поздравят, мало не покажется.

- Или позвонить ему…- шепчет Сателлит.

- Кому ему?

- Ну кому ты там пишешь…не знаю…

- Вот так, у Аппелеса новый год, ты даже не знаешь…умник хренов…

- Да я что, у всех дни рождения помнить должен?

- А ты как хотел, нас всего-то ничего, одиннадцать, можно и запомнить…когда у кого новый год…

- А если позвонить?

Хочу отмахнуться, тут же спохватываюсь, а это мысль, позвонить, вот так, вживую, а то сколько уже друг друга не видели и не слышали…

Вспоминаю номер. Вроде бы нас всего ничего, одиннадцать, а вот поди ж ты вспомни, у кого какой, у Апеллеса, вроде, десятый, да я его всегда с Аполлоном путаю…

Набираю.

Десять…

Длинные гудки.

Алло.

Нет, это не Апеллес, не его голос, как всегда маху дал, да чтобы я да не маху дал, да не бывать такому…

- А…простите, номером ошибся…

- Вы Апеллеса искали?

- Да.

- А его больше нет.

Замирает сердце. Вот так вот, собираемся-собираемся друг другу позвонить, успеется, успеется, потом, потом, на его новый год, на мой новый год, на еще чей-нибудь новый год, а потом вот так вот снимаем трубку, алло-алло, а его уже нет…

- А-а а…что с ним?

Вот так. Уж сколько раз твердили миру, нечего спрашивать, мало ли что, там у кого-то горе, а я тут лезу со своими расспросами, да что, да как, да почему…

Странник его прибрал.

Вздрагиваю. Хамить мне тоже не обязательно, сам знаю, не надо было этого спрашивать. ладно, как спросил, так и ответили. Мол, не твое собачье дело, что там случилось.

- М-м-м…очень соболезную. Всего хорошего.

Отключаю связь, перевожу дух. Только сейчас понимаю, что случилось, мыслишки такие нехорошие, вот так вот живешь, летаешь, ни о чем не думаешь, весной цветешь, осенью опадаешь, зимой снегом укутываешься, а тут бац, и все, и случилось что-то… Как говорят в народе - странник прибрал.

Интересно, почему так говорят…

Кстати, Апеллес по весне не цвел и по осени не облетал, нету у него весны и осени…

 

- Ну…за Апеллеса, - Цирцея поднимает бокал, - помянем.

Поминаем. Хорошее винишко, легко пьется, только бы потом чего не было, а то бывает вот так вечером пять бокалов проглотишь, и ничего, а наутро лучше бы не было этого самого наутро…

Все-таки спрашиваю:

- А что с ним?

Цирцея пожимает плечами.

- Странник прибрал.

Вздрагиваю. Вот заладили со своим странником, я же не так просто спрашиваю, а по делу, если один из нас помер, так может, и с другими то же самое случится…

- Нет, я серьезно, что случилось-то?

- Да говорю тебе, странник прибрал.

- Не знаешь?

- Почему не знаю, странник прибрал.

Смотрю на Цирцею, жаркую, знойную, раскаленную, издевается она, что ли…

- Так это же легенда…

Цирцея фыркает.

- Во отмороженный, все бы такие легенды были…От этого странника уже сколько народу полегло, а ты говоришь…

Хочу сказать, что я не отмороженный, вот Гадес, он да, отмороженный, засыпанный снегом, а я еще ничего…

- А что за Странник-то?

Цирцея передергивает плечами, странник и странник, она-то откуда знает, бог миловал, не встречалась с таким… Если бы встретилась, тут бы уже живая не сидела…

Прощаемся. Кланяемся Цирцее, в который раз думаю, как бы подкатиться к Цирцее, а то вот так встречаемся, винишко пьем, а дальше дело не заходит, а зря…

Расходимся. Цирцея исчезает в темноте звездного неба. Уже собираемся с Сателлитом устроиться на ночлег, надо бы и соснуть чуток, когда что-то происходит там, в темноте. Нехорошее что-то. Яркая вспышка, сдавленный крик, как бывает, когда кто-нибудь кого-нибудь собьет, насмерть, еще не верю себе, быть не может, ускоряем ход, летим туда, задним числом вспоминаю, что меня и самого поддеть могут…

- Цирцея…

- Цирцея!

Еще не верю себе, смотрю на то, что осталось от Цирцеи, от первой красавицы, прижимаюсь губами к ее губам…

- Странник… странник…

- Бредит, - шепчет Сателлит.

Мне тоже хочется сказать - бредит, но чем дальше, тем больше начинаю понимать, не бред это, не бред, не бред…

 

- Кому там неймется… - увалень Гефест включает телефон, - вот так, только рассядемся, давай с работы названивать…

Номер на телефоне не определяется, это не к добру, когда номер не определяется, дурные вести не ждут на месте.

- На тебя Странник идет.

Даже не узнаю по голосу, кто говорит, телефон вообще здорово искажает голоса, что есть, то есть.

- Это он кому сказал? - спрашиваю в пустоту.

- Мне. Приперся-таки… ну я его примерно так и ждал…

Мне кажется, я ослышался.

- Ждал…странника?

- Ну, а ты как думал.

- Ты его что…пригласил?

- Шутишь? Он тя не спросит, пригласил ты его или нет, припрется, и дело с концом… Ничего, пусть только сунется, у меня силенки побольше будет.

Смотрю на Гефеста, вот уж исполин так исполин, даже если всем скопом на него навалимся, не одолеем…

Яркая вспышка в темноте ночи.

Странник.

Кто это сказал, вроде на Гефеста не похоже, на Сателлита тоже… спохватываюсь, это же я сказал, вырвалось неосторожно, не к ночи будь помянут… А что не будь помянут, вон он уже приперся…

- Р-разойдись, - командует Гефест, разбегаемся в стороны, вот уж драка будет так драка, да какая драка, отсюда вижу, Странник раза в три меньше Гефеста… Врежется в Гефеста, мало не покажется…

Ближе…

Ближе…

Что-то происходит, что-то отделяется от странника, не успеваю понять, что. Гефест вздрагивает всем могучим телом, по нему ползут трещины, трещины, трещины, и вот несокрушимый исполин разлетается на куски…

Ошибка…

Нет, никакой ошибки быть не может, не показалось, не померещилось, несокрушимый исполин разлетается на куски…

Как во сне, как в бреду вижу Странника, как он летит между осколков, проносится мимо, толком не успеваю разглядеть, вижу только сияющий месяц, тусклую искру, и все…

Сателлит бросает запоздалое:

- Аминь.

 

- А…кто он вообще, странник?

- Хи, отмороженный, такой большой ,и не знает.

В который раз хочу намекнуть, что не отмороженный я, не отмороженный. Вот Гадес, тот да, отмороженный, далеко-далеко от тепла и света, а я еще ничего… А вот что такой большой и не знает, это да, это про меня, что есть, то есть…

- Не знаю.

- А вот, есть такой…ненормальный.

- Почему ненормальный?

- Ты чего, не въехал? У всех как орбиты идут? По кругу, по кругу. А у этого как?

- Не знаю, - отвечаю, жду очередной тирады про отмороженного.

- Эх ты, вытянутая. Дли-инная-длии-ная. Вот он по этой орбите длинной ходит, всех других сшибает… Вот тебе и ненормальный.

Смотрю на пацаненка, как его звать-то, Кронос, вроде, ну да, Кронос, откуда молодые все знают, и почему мы, старичье, никогда ничего не знаем…

- Ну хорошо, сшибает…Но с Гефестом-то как? Вот уж, казалось бы, исполин, а тот его… на расстоянии…

- И ты у меня спрашиваешь? Поди вон у него спроси, может, скажет…

Смеемся. Смех какой-то не хороший, на грани истерики, ну а мы как хотели, будет тут истерика, когда смерть приходит непонятно откуда, вездесущая, всепожирающая - сме-ерть…

Хотел спросить еще что-то, уже забыл, что а, ну да…

- А это…на нем жизнь есть?

Кронос снова хочет взвиться, (и ты у меня спрашиваешь ), не взвивается, наклоняет голову, задумывается.

- Есть жизнь…но какая-то не такая жизнь…

- Какая не такая?

- Ну…другая какая-то…

- А то можно же договориться с ним, если жизнь…

- С ним не договоришься…Говорю же тебе, есть жизнь, но какая-то не такая жизнь…

 

Звонок среди ночи.

Вот так.

Внезапно.

Впрочем, среди ночи - громко сказано, не бывает у меня ночи в чистом виде, на половине день, на половине ночь. Все равно вроде бы все уже знают, я в это время сплю…

Да кому неймется, названивают и названивают…

- Чего надо-то, не понял?

Два слова.

- Странник идет.

Два слова, от которых переворачивается мир.

- На…на меня?

В трубке фыркают, а то так непонятно, что на тебя, если бы не на тебя, тебе бы и не звонили.

- А…что делать?

- И у меня спрашиваете?

Уже не спрашиваю. И так все понятно, что тут делать, смотрю на Сателлита, а ведь ему тоже крепенько достанется, если вдарит…

Крепенько достанется.

- Странник? - спрашивает Сателлит.

Надо же, все понял.

- Он.

- Далеко?

- Не успел спросить.

Ждем. Надеемся на что-то, не знаю, на что. В конце концов, кто сказал, что орбиты наши друг на друга налетят, может, еще все обойдется, мало ли, а вдруг…

Странник.

Теперь вижу его во всей красе, вон он, в лучах Альтаира, чуть меньше меня, несомненно, живой, есть на нем жизнь, но какая-то не такая жизнь…

Еще не вижу, но чувствую, столкновение неизбежно. Смотрю на Сателлита, надо что-то говорить в таких случаях, я не знаю, что, никакими протоколами не предусмотрено, что делать прикажете, если Странник…

А Сателлиту и горя мало, вертит вокруг себя осколок метеорита, прицеливается, да не смешите меня, вот таким камушком целую планету зашибить, это я не знаю, каким идиотом быть надо. То есть, не так, каким бы ты идиотом не был, а планету не зашибешь…

Приближается…что-то он сделает со мной, странник, что-то, что только он один умеет, что-то…

Сателлит бросает камень, бормочет что-то, точно под тридцать градусов широты, точно…

Странник приближается… Он видит камень, бросает в него другими камнями, ловко у него получается, да что он так боится этого камня, что…

Поздно спохватился, - шепчет Сателлит.

Я и сам вижу, поздно, камень падает на тело Странника, вспыхивает…

Яркая вспышка.

Еще.

Еще.

Что-то происходит там, на теле странника, огонь, дым, свет, яркий, слепящий, зажмуриваемся, вот она, смерть, кто сказал, что это старуха с косой, вон она, смерть - это свет…

 

…потираю опаленный бок.

Прихожу в себя. Не сразу вспоминаю, кто я, и что я.

А…ну да…

- Сателлит!

- Я здесь…

Смотрю на Сателлита, как это он уцелел, вращаться стал как-то не так, ну конечно, вон какая вмятина на теле…

- Обошлось?

- Обошлось…

- Но…как…

Сателлит показывает в темноту вечной космической ночи, не сразу понимаю, что вижу. Ну конечно, осколки того, что было Странником…

- А…к-как ты его?

- Долго объяснять…это не я его убил, это жизнь его…такая вот…не такая жизнь…

 

Аргус приближается.

Телескоп режет глаза, уже толком не вижу этого Аргуса, а надо видеть. Так и хочется перевести все на автоматику, все, как есть, пусть машины сами высчитывают орбиту этого Аргуса, сами его сбивают, а нельзя самим, тут только на человека вся надежда…

Ближе…

Ближе…

Тут, главное, не психануть, не выпустить ракеты раньше времени. Говорят, был один такой, пустил ракету не в срок, ему потом пулю в затылок пустили, правильно, нечего.

Аргус приближается. Теперь уже никаких сомнений, пересекутся орбиты, пересекутся, столкнутся две планеты, расколются на куски…

Наверное, это будет красиво.

Только этого не будет. Не дождетесь. Выверяю время, нет еще не сейчас, ну подлети, голубчик, ближе, ближе…

 

- Вот…вращалась наша планета, никого не трогала, и тут бац! - хрень какая-то из космоса налетела, хлоп - и прямехонько на землю нашу. И что случилось?

- Раскололась планета, - голос с задней парты, где играют в воздушный бой.

- Окстись, раскололась, я тебя самого счас так расколю, мало не покажется, - фыркает учитель.

Класс хохочет.

- Раскололась…выдумали тоже… если б раскололась, мы бы тут не висели…на жердочках, головы свесив. Дурачье… орбита у планеты поменялась, вот что случилось… И стала наша Терра летом от Альтаира в двух шагах, а зимой во-о-он где, и холод сучий, по бункерам прячемся…

Класс ёжится, все уже одну зиму пережили, знаем, что за дрянь…

- А вот теперь скажите мне, другие планеты как вертятся? По кругу, по кругу. А наша как? По во-о-о-о-он такому эллипсу. И это значит что? Планеты друг на друга налетают. А чтобы не налетели, надо что делать?

- Сбивать.

- Точно говорите, сбивать.

Класс оживляется, хохочут, фыркают, делают вид, что расстреливают планету из пушек, пиф-паф-ой-ой-ой…

Трещит звонок, в классе начинается светопреставление, хлопают крыльями, раскачиваются на жердочках, верещат. Учитель хлопает хвостом, чш, чш, звонок не для вас, а для учителя…

- Вопросы?

Спрашиваю. Как давно хотел.

- А…это…а почему раньше наша планета ни с одной не столкнулась… пока нас не было… или ракет у нас не было?

- Окстись…не столкнулась, и черт с ней, обошлось… счастливый случай…

 

Счастливый случай…

Аргус совсем близко, нацеливаюсь…Что-то падает на Терру, ревут сигнализации, поздно, поздно, сбиваю что-то летящее на нас, черт, промазал, ослепительная вспышка над лесом…

Еще одна…

Еще…

- Ты куда смотрел-то, кретинище?

Шеф…а что, есть еще какой-то шеф, откуда шеф, зачем шеф…

Пытаюсь отшутиться.

- Да ладно, не на реактор же упало…

- Да то-то и оно, что на реактор, куда смотрел-то?

Екает сердце.

Нет.

Не надо.

Быть не может…

Пожа-алуйста…

Грохот.

Вот теперь понимаю, что такое большой бум.

- А что было-то?

- Метеорит…осколок. Это же сейчас все системы безопасности взбесятся…машины судного дня…

- Это же сказки…

- Сам ты сказка…сейчас сами с тобой сказками будем…

 

- …он вот так на планету нападет, и кровь высосет…

- Да ну тебя, откуда у планеты кровь?

- Точно тебе говорю, кровь высасывал!

Молодежь размахивает атмосферами, пугает друг друга, а-а-а, точно тебе говорю-ю-ю, а он ка-а-а-к…Рассказывают про странника, про которого толком ничего не знают.

И не узнают.

Ноет старая вмятина, уже поросшая травой, уже мелкое перволесье там пробивается.

- А странник вернется? - спрашивает кто-то из молодых.

Я знаю, что странник не вернется.

Никогда.

 

2013 г.

 

Под Снег Ник

 

Снег, снег, снег, снег снег…

Душит снег, давит снег, бьет в лицо снег, везде и всюду – один нескончаемый снег.

Иду через снег, снег хватает за ноги, не дает идти, давит, хочет заглотить. Вырываюсь из снега – чтобы снова упасть в снег. снег ощеривается на меня мириадами искр, жалит в лицо, норовит сбить с ног.

Снег - сбить с ног.

Снег – сбить с ног.

Снег – сбить с ног.

И все-таки я иду. Через снег. Через ночь. Через смерть. Иду на бой, который может стать для меня последним. В предыдущий бой я тоже говорил так. И в предпредыдущий. И в пре…

Колотит по спине тяжелый меч. Так устал, что не чувствую его тяжести, так устал, что не чувствую своей собственной тяжести. Может, уже нет никакого меча, может, уже нет меня, может, во всем мире остался только снег.

Снег сбивает с ног.

Снег – с ног.

Снег – с ног,

Снег – с ног…

Проваливаюсь в снег, уже знаю, нет под снегом земли, ничего нет, до бесконечности – только снег.

С трудом поднимаю голову, смотрю в темноту ночи, ищу что-то там, за снежной пеленой, не нахожу, уже знаю, нет ничего – только снег.

Ловлю глазами краезор – не нахожу, нет его, не поймешь, где кончается земля, начинается небо. А может, уже и нет никакого неба, нет никакой земли, только снег.

Ловлю глазами краезор – где-то затаился враг, где-то ждет меня, принюхивается, чует мою кровь. Враг тоже идет по снегу, тоже проваливается в бесконечный снег, тоже отбивается от снега, хлещущего в лицо.

Снег сбивает с ног.

Снег – с ног.

Снег – с ног.

Снег – с ног.

Принюхиваюсь. Стараюсь за воем метели, за снежным духом поймать запах врага. Он здесь, он близко, и что-то подсказывает мне – сегодня он в полной силе.

Вижу темный силуэт на самом краезоре, - и от одного вида его сжимается сердце. Еще не узнаю своего врага, но знаю – это он, просто потому что некому больше темнеть на заснеженном краезоре. Мой враг – настолько чуждый мне, настолько непонятный, он даже краезор называет по-чуждому, по-мудреному – горизонт…

Сердце бьется – часто-часто, больно-больно, знаю, схлестнемся в смертельной схватке, знаю, кто-то из нас выйдет победителем, поднимет к заснеженному небу залитое кровью лицо. Знаю – кто-то падет в снег, сраженный клинком, обагрит снег алой кровью. Падет, чтобы возродиться когда-то, когда-то, когда-то, может, через день, а может, через миллиарды лет, снова пойдет на бой.

Бешено бьется сердце.

Бьет в лицо снег.

Снег сбивает с ног.

Снег – с ног,

Снег – с ног,

Снег – с ног.

Вижу моего врага. Но почему мой враг не видит меня, почему он стоит на коленях в белом снегу, неужели он сдался, мой враг, неужели сложил свой меч - еще до начала боя?

Иду к нему. Он стоит лицом ко мне, но как будто не видит меня, смотрит в разрытый снег. Что это – новая уловка, тонкая хитрость, которая будет стоить мне жизни?

Наклоняюсь к нему.

Смотрю.

- Что там?

Первый раз окликаю его. Вообще – первый раз говорю. Даже пугаюсь своего голоса.

Он молча показывает на снег. На то, что в снегу. Не сразу понимаю, что вижу, не сразу вспоминаю, как называется это, крохотное, белое, но не такое белое, как снег, другое…

Под Снег Ник.

Тот, который никнет под снегом.

- Понимаешь? – говорит враг. Голос у него надтреснутый, выстуженный холодами.

- Под Снег Ник.

- Да нет… неужели не понимаешь?

- А… что?

- Да что ты…

- Растет под снегом…

Враг сердится, хлопает себя по колену.

- Растет в земле! В земле!

Вздрагиваю.

- Неужели…

Наклоняюсь над под снег ником.

Снег сбивает с ног.

Снег – с ног.

Снег – с ног.

Снег – с ног.

Забываем про снег. Забываем про все. Роем снег, там, внизу, там, там…

Снег – с ног.

Под Снег Ник.

 

2013 г.

Рыбку поймали

 

- Рыбку поймали! Зо-ло-ту-ю!

И уже не поймешь, кто это кричит, то ли Патрон, то ли Пыж, а может, и не они вовсе, да это и неважно уже. И разносится над всем пригородом, да что над пригородом, над всем Армагеддонском –

- Ры-ы-ыбку-у-у пойма-а-а-алии-и-и-и!

И какая там школа, какое там все, бросаешь портфель в развалины библиотеки, прикрываешь какими-то полусгнившими книгами, бежишь за всеми к реке. Уже задним числом думаешь, как бы не обман, а то мало ли, в речке у нас ктулхи водятся, это да, на-днях пьянчужку какого-то уволокли… А вот рыбка, да еще и золотая, это новенькое что-то…

Да какое там, и сомневаться некогда, и бежишь за всеми, вон она, вся ватага с пригорода, Патрон, Пыж, Винтовка, Граната, Бомба, Атом, вся малышня к речке бежит. Потом от мамки влетит, школу прогулял, да что там не видели в школе этой…

- Ры-ы-ы-бка-а-а-а!

И не бежишь – ноги сами несут, мимо покосившихся домиков, мимо оград, мимо проржавелых машин, и дальше, дальше, через площадку, с которой когда-то взлетали люди. Ещё когда умели летать. Бомба говорит, вранье все это, да кто ее, Бомбу, слушать будет. Бежим через аэродром, прыгаем с площадки на площадку, взмахиваем руками, а вдруг получится, а вдруг полетим. Подпрыгиваешь, замираешь в воздухе, ну же, ну же, вот-вот… нет, не получилось, падаешь, бряк, ногами об пол, разучились летать, разучились…

- Ры-ы-ы-бка-а-а!

Бежим за рыбкой, толпой бежим, Кара, Танк, Пара Беллум, вот имячко-то выдумали, ну у Свинца имя и еще похуже будет, его в школе задразнили, он к нам перешёл. Все дальше бежим от пригорода, у-ух, влетит от мамки, да ради такого и от мамки получить не страшно. Бежим мимо порталов, на ходу, на бегу разбираем поистертые надписи – А…рес, Це…вр, Фо…льга…, это слово понятное, Фольга, Бе…три…, одно слово целиком, его и читать-то неприлично, Сириус, Ракета говорит, тут, наверное, что другое было написано, кто-то подсуетился, переправил…

Бежим через порталы, прямехонько, напрямик, знаем, ничего не будет, порталы уже сто лет как не работают, после Разногласия. А все равно боязно, сердце замрет, а вдруг, а мало ли, вот так прыгнешь в пустую рамку, и унесет тебя за тридевять земель…

- Ры-ы-ы-бка-а-а!

Бежим, скорей, скорей, а ну как без нас назагадывают желания, отпустят рыбку, останемся ни с чем, как старуха, у разбитого корыта. Присказка такая есть, про старуху и про рыбку… интересно, почему так говорят… А я же много чего хотел, сахару хотел, как на витрине, кусками, и картошки хотел, чтоб не гнилая, а хорошая была, и еще вот… во-от, кольт хотел, как у отца, а то отец свой не дает, мал еще, мал…

Мал, да удал…

Бежим мимо надгробий, мы их так про себя называем, надгробия, с кнопками, с цифрами. Бежим, на ходу читаем цифры, кто больше знает, Пуля больше всех знает, один-девять-девять-один, один-девять-девять-два, один-девять-девять-три… неграмотный какой-то писал, надо же – один-два-три-четыре. А дальше вообще обленился, после два-пять-нуль-нуль просто – двадуать шесть, двадцать семь, двадцать восемь. А там и вовсе – три тыс, четыре тыс, пять тыс, двадцать тыс. С парнями гадали, что за тыс такой, Пулемеха говорит, это фрукты такие, ну как яблоки в школе складываем, одно яблоко, два, три…

Бежим мимо надгробий, хлопаем по клавишам, интересно же, хлопнешь, оно как зарычит, и засверкает на экране – НЕТ КОНТАКТА. Слово-то какое, как лошадь по дороге скачет, нет-кон-так-та…

Добегаем до последних надгробий, там вообще непонятно, пять мэ-лэ-рэ-дэ, Атом говорит ээто партия какая-то была, мэ-лэ-рэ-дэ, Малая Либеральная Российская Демократическая… А внизу подписано – солнце взорвется. Кто-то стихи писал, не дописал, у меня братан влюбленный ходит, тоже везде пишет, солнце умерло, нет выживших среди людей, ты не смотришь на меня…

Бежим дальше, спотыкаемся, падаем, среди бурьяна, среди травы, среди руин чего-то там, одна стена целая осталась, надпись во всю стену, Мы кормим людей. Патроха говорил, если в полночь в полнолуние сюда прийти, конвейер заработает, жратвы навалом выдаст. Только надо еще три раза через левое плечо плюнуть и перекувыркнуться…

Патроху лучше не слушать, и не такое ляпнет.

Бежим к реке, к реке, рыбка, рыбка, только бы успеть, загадать, я себе новые башмаки хотел, старые развалились уже. Как пацаны босиком шарятся, черт их пойми, из земли какой только дряни не торчит, напорешься, мало не покажется. Вон, Мина напоролась уже на проволоку какую-то тем летом… аминь.

Вон уже и река виднеется, ну-ка, ну-ка, где там рыбка, не видать. Бежим к реке мимо осольства, там ослов, видать, раньше держали. Осольство круглое, из-под него серная кислота пошипывает, не входи, задохнешься. И буквы на осольстве, Ф…льга…т, то ли фольга, то ли фрегат. Как-то там ослов держали… Ну это еще до Распри было.

Бежим к реке, через кладбище, кладбище свежее, недавно появилось. У мамки как-то спрашивал, почему старых могил нет совсем, будто не хоронили раньше, мамка подзатыльник влепила…

Смотрим, и точно, рыбка, вон она, у Праши в руках, девчонки ее в воде держат, чтоб не задохнулась. Вот теперь-то пожелаем так пожелаем, картохи до фига, и башмаки новые, и…

Смотрим на рыбку.

На холмы, далеко отсюда видно, осольство, кладбище, надгробия, следы чего-то отжившего…

Снова на рыбку…

Одно желание на всех…

Выпускаем рыбку, может, сбудется…

 

2013 г.

Булкеровская премия

 

- Почему мы не можем объявить о нашей свадьбе уже сейчас? – спросила Сдобная Булочка.

Ее возлюбленный молчал. Она знала это молчание, особенное, ни с чем не сравнимое, когда он хотел ответить, но не мог. Его молчание хранило какую-то жгучую тайну, в которой он как будто боялся признаться даже самому себе…

- Ну, понимаешь… мы еще недостаточно знаем друг друга…

- По-твоему два дня знакомства – это недостаточно знаем друг друга?

Сдобная Булочка возмутилась, с нее даже осыпалось чуть-чуть шоколадной глазури.

Ее возлюбленный по-прежнему не говорил ни слова, смотрел в туманную даль кондитерской, на дальние горизонты витрин. Сдобная Булочка первый раз отметила про себя, что ее любимый не похож на булочки, пончики и ватрушки. Чем-то он напоминал пряничного человечка, но очень и очень отдаленно…

- Ты что… не любишь меня?

Сдобная Булочка даже всплакнула, из ее изюмных глазок выкатилась сиропная слезинка.

- Видишь ли… я должен раскрыть тебе тайну своего происхождения…

Изюмное сердечко Сдобной Булочки затрепетало часто-часто. Наконец-то она узнает, кто ее любимый, - шоколадный рожок, пломбир или пирог с вишневой начинкой…

- Я…

Он назвал себя.

- Это, конечно, шутка? – спросила Сдобная Булочка.

- К сожалению, нет.

Сдобной Булочке показалось, что сейчас она упадет в обморок. Как она раньше не замечала этого, и правда говорят, любовь слепа…

- Ты… ты…

- Да, по всем правилам нашего рода я должен умертвить тебя… но сердце мое воспылало неземным обожанием к тебе, и я не знаю, что мне делать с этой любовью…

 

…и с вами снова я, Пирожинка Картошка. Сегодня в нашей студии почетный гость, продавец хлебобулочных изделий Андрей Катаевский. Мы попросили его прокомментировать нашумевший бестселлер «Любовь в шоколадной глазури». Напомним, книга получила Булкеровскую премию и номинирована на Пряничную премию в номинации Лучший Любовный Роман.

- Дорогой Андрей, что вы можете сказать про книгу, над которой пролили слезы не одна сотня читательниц по всем кондитерским?

- Ну как вам сказать… я почитал… я так не любитель любовных всяких… а моей жене понравилось… до слез… смеялась…

- А вы могли бы поступить, как герой книги?

- Ну… как вам сказать…Я булочки люблю… сдобные… бывает, сам себе прикуплю вечером… жена ворчит, чего ты мне принес… А я чаёк заварю, ужинать сядем, и… из-звините…

 

- Ты представляешь, он мне объяснился! – Ватрушка бросилась к Сдобной булочке.

- Кто же? Да кто?

- Пирожок! Мы будем вместе! Завтра наша свадьба!

- П-поздравляю…

На глаза Сдобной Булочки навернулись сиропные слезы.

- А ты когда?

- А-а… скоро…

- А что такое? – Ватрушка не отставала, - ты думаешь… он недостаточно в тебя влюблен?

Сдобная Булочка не знала, что ответить, ее сердечко до сих пор не могло поверить, что ее возлюбленным оказался злейший враг ее рода, чудовище под названием…

 

- Дорогой Андрей, у вас есть хоть одна знакомая сдобная булочка?

- Ну как… некогда нам знакомиться… развернул, чай себе налил, и… ой, простите…

 

…Сдобная Булочка была в ужасе, она все еще не верила, что ее жизнь кончена, что сейчас это чудовище сожрет ее, как пожирало всех до неё… а страшные лапищи уже тянулись к ней, и…

- Уйди от моей Булочки! - грянул голос.

- Ты чего? - злодей обернулся.

- Не смей ее трогать!

Сердечко Булочки затрепетало, она не сомневалась, это был его голос, ее возлюбленного, он был здесь, рядом…

- Уйди!

- Чего ты, Тимка, голодный такой, что ли… ну на, на, подавись… Во народ, чужую булочку хватанул, уже пыль столбом… От тебя не ожидал…

Любимый прижал к себе Сдобную Булочку, единственную любовь всей его жизни. Он чувствовал, что сейчас она избежала страшной смерти, чудовищной участи, он понял, как бесконечно дорога ему была его любимая…

 

- Вы, конечно, помните эту животрепещущую сцену, когда героине грозила смертельная опасность…

- Ой… боюсь, невнимательно читал… У меня это еще со школы, читаю, ничего не понимаю… потом спросят меня про Пугачева, я спрашиваю, муж Пугачевой, что ли…

- Ну… когда Антон хотел съесть Булочку, но Тимка ее спас… у вас бывало такое?

- Да… как-то из-за булочек не деремся… ну в детстве бывало с братом поцапаемся, мать завопит, не могу больше с вами… отец подойдет, а ну-ка, кто отгадает загадку, тому булочку… зимой и летом одним цветом… И так обидно, я же знал, что ёлка, а ляпнул - заяц… Ну как-то вот вырвалось…

- И что было дальше с той булочкой?

- Ну… как вам сказать…

 

- Неужели это правда? – спросила Сдобная Булочка, она все еще не верила своему счастью.

- Да… достаточно одного поцелуя, и ты станешь бессмертной, как мы…

Их губы слились в страстном поцелуе, самом совершенном за всю историю поцелуев, и…

 

- …ну, это фигня полная.

- Хотите сказать, булочка никогда не получит срок жизни человека?

- Ясное дело… ну одна лежала у нас как-то год… почерствела вся, потом в порошок рассыпалась…

- Может… выпьете кофе?

- Ага, не откажусь. С утра маковой росинки… ага, мне кофе пожалуйста с бу… м-м-м-м… с сыром там или с мяском…

 

…Марианна открыла окно, она знала, что сегодня Ангел Смерти снова посетит ее, осторожно опустится на подоконник. Марианна все еще не могла поверить себе, что злейший враг рода человеческого воспылал к ней нечеловеческой любовью. Полная луна освещала бледное лицо девушки, звезды отражались в слезинках…

 

- Мы попросили прокомментировать…

 

2013 г.

 

 

Погружение в землю

 

2513 г.

 

Звонка, что ли, нет…

Нет, снова барабанят в дверь. Сильно. Отчаянно. Распахиваю, вот, блин, даже не посмотрел, кто, сейчас ввалятся какие-нибудь охотники за микрочипами, пиши пропало…

Вваливается мальчишка, сует мне в руки серебряный крест и еще что-то, чего ты мне суешь, я из этого стрелять не умею…

- Чего тебе?

- Я к вам от этого… от этого…

- От кого?

- Ну, от этого самого…

- У нас таких на Земле десять миллиардов. А если по солнечной системе брать, то и все тридцать.

- Да нет… от этого… - мальчишка расставляет руки, показывает очень толстого человека.

- И… чего?

Что случилось, вроде бы не время, вроде бы месяц назад обряд провели, все при всем…

- Выезжайте… в Мёльбурн. Ну, не в новый, а в старый, который сейчас заброшенный стоит…

- Да что случилось-то, ты мне объяснить можешь?

- Он… этот… - снова расставляет руки, - это… просил передать…

- Да чего такое?

Мальчишка говорит. Плохо понимает, что говорит. Зато я понимаю. Хорошо понимаю. Рушится мир…

Неужели…

 

2013 г.

 

- Землекопы есть?

Поднимаем руки. Все. Разом. У нас тут все есть, и землекопы, и маляры-штукатуры, и массажисты левой пятки, и космонавты дальнего плавания. Кто прикажете, те и будут, деньги-то нужны…

Здоровый толстяра оглядывает нас, как породистых лошадей, вот-вот полезет смотреть зубы и щупать мускулы. Потом накинет уздечку и погонит домой.

Ходит. Выбирает. Показывает пальцем, ты, ты и ты, нет, во-он ты, долговязый… ёкает сердце, меня взяли, мне бы радоваться, денежки зазвенят, почему на душе так, будто меня на заклание выбрали…

А почему… а по кочану. Да по капусте. Только что травили жуткие байки, как приходил каждый день на биржу черный человек, набирал работяг, а на следующий день опять приходил, опять набирал, и больше этих работяг никто не видел… и так рассказывал тощий старичишко эту байку, что хрен пойми, правда или придуривался…

- Айдате, парни… денег заработаете… покушаете… полопаете… - толстяра недоверчиво смотрит на меня, - здоровье-то у вас ничего?

- Лучше не бывает.

- Да правда что…

Снова мерзехонько холодеет спина, зачем про здоровье спросил, вот счас выведет нас всех, затащит в какую-нибудь конуру, тряпочку с хлороформом в морду сунет, и проснемся мы без левой почки… если вообще проснемся…

- Чего, парни, паспорта есть?

Неприятно колет пальцы. Показываем свои фотоальбомы с одной маленькой и страшной фотографией, крепко держим, чтобы не выхватил. А то пиши пропало… а потом придет письмо, на вас висит кредит, стопицот зеленых, не заплатите, пойдете по миру с сумой.

- Ну, поедемте… яму там выкопать надо… - толстяра открывает дверцу неказистой машинешки, даже не успеваю разобрать марку.

- Кого хоронить будем? – пытаюсь отшутиться.

- Тебя, кого…

Парни фыркают. Толстяра фыркает. Я тоже фыркаю, хоть мне и не смешно.

Дернул черт… приехал в Нерезиновую, правильно отец говорил, землю копать и в нашем Зауральске можно, не-ет, мы же самые умные, нам же деньги нужны, а потом продадут в какой-нибудь гарем… нет, что я говорю, кому я нужен в гареме…

 

- Это что… на взлетной полосе, что ли, копать будем?

Снова пытаюсь отшутиться. Снова не получается. Толстяра даже не отвечает на наши остроты, подводит к окошечку кассы, четыре билета до…

До…

Екает сердце.

Нехило.

Снова пытаюсь разрядить обстановку.

- А что… в Бразилии своих землекопов нет?

- Да, знаете… перевелись… - толстяра снова подмигивает, мол, не дрейфь, пацаны, все будет хорошо.

- Увижу ли Бразилию… до старости моей… - бормочет крепкий здоровяк, даже не помню его имени, хоть он себя назвал. А вот работодатель наш имя скрывает, ну правильно, зачем ему, он же нас на органы хочет… или еще куда… Забираемся в самолет, распеваем про Дон и Магдалину, и как там дальше у Киплинга, третий наш спутник, Антон, уже вылавливает из сумки на переднем сиденье магазин на борту, о-о, пацаны, давайте кружки фирменные купим, Аэрофлот…

 

- Никогда вы не найдете… в наших северных лесах… броненосцев… во, блин, как там дальше? – Антон обреченно смотрит на нас.

- Не так, - вспоминаю, - длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах… а в солнечной Бразилии, Бразилии моей… такое изобилие… диковинных зверей…

Парни подхватывают, вопят пьяными голосами:

- Ув-вижу ли Б-р-рр-азилию… Бр-р-разилию… Бр-р-разилию… Ув-ввижу ли…

Хлопает дверь. Так и чувствую, ворвется разгневанная прислуга, хорош орать, руссиш швайн, или что они там скажут… хотя нет, здесь сами поорать любят, и на гитаре побренчать, и много еще чего…

Толстяра оглядывает нас, довольно улыбается.

- Освоились? Ну, молодцы… поужинали? Отдохнули? Ну, все, пора бы уже и денежки заработать…

Чувствую, что ослышался.

- А… как… ночью?

- А… так. Я вам за что плачу? Или типа маленьким птичкам и маленьким детям спать уж давно пора? Спокойной ночи, малыши, посмотрели, и баиньки?

Хохочем. Ничего, мужик, нормальный попался, до поры до времени, пока из-за угла не подкрался и ломиком головы нам не проломил…

- Ну что, только честно, с лопатами-то нормально управляться умеем?

- Без проблем, - отвечаю один за всех.

Тут же спохватываюсь:

- А что… клад ацтеков откапывать будем?

- Ага, и майя… как откопаем, сразу конец света придет.

Выходим. В вечер. В сумерки. Садимся в машину, к нам подкатываются еле одетые девчонки, сеньоры, подвезите, так и хочется в ответ разразиться монологом Миронова про руссо туристо и облико морале.

- Да, пацаны, спросить забыл… у вас нервы… ничего?

- Да вроде ничего, - отвечаю осторожно, чувствую, как дело запахло порохом.

Машинешка петляет среди холмов, подрагивают лопаты в багажнике, вот здесь, среди холмов нас и зарежут, и закопают лопатами этими…

 

- Еще бы лозу взял… - пытаюсь сострить, острота получается какая-то жалкая.

Толстяра ходит туда-сюда вокруг да около, только что не нюхает землю, наклоняет голову, будто прислушивается, ищет что-то…

- А? Лозу, говоришь?

Чувствую, что краснею.

- Не-е, лоза не поможет…дохлый номер… Это так… на глазок надо… по компасу… по навигатору…

Снова забывает про нас, смотрит на джи-пи-эсник, постукивает по нему пальцем, будто отгоняет духов.

- Здесь… здесь, вроде… если что, левее возьмем… Ну все, парни, давайте… за работу… вот тут… от сих до сих…

Парни вгрызаются лопатами в землю, я медлю, что-то мне не нравится, что-то…

- А… а можно нам часть того… что в земле… себе взять?

Толстяра хохочет. Заливается. Понимаю, что ляпнул что-то не то.

- Да бога ради, хоть все забирайте… только не говорите потом, что вы этого не хотели…

Копаем. В тусклом свете фонарей. Ночь как назло выпала безлунная, вот и шарься в темноте, замешкаешься, сам в яму упадешь, тебя и закопают…

Что там может быть… Корю себя за то, что не взял дозиметр, интересно, откуда бы я его взял, а надо бы проверить, а то может трещит тут, как миллион чернобылей, вернусь домой, буду в темноте светиться…буду его сиятельство…

- А, ч-чер-рт… - Антон шарахается от ямы, как черт от ладана.

- Ты чего?

Замирает. Будто не слышит нас. Осторожно говорит:

- А… здесь копать нельзя.

Понимаю, что он вспоминал, как зовут нашего начальничка, а никто не знает, как его зовут, он как будто и сам не знает…

- Чего там? Клад нашли? – толстяра пытается отшутиться, шутка не получается.

- Не… смотрите.

Смотрим. Вздрагиваем. Вот, блин, как в плохом ужастике, только хуже. Из земли торчит почерневшая от времени рука с загнутыми пальцами, вот-вот вцепится в кого-нибудь, утащит в могилу…

- Вон чего… это мы, парни, левее взяли. А надо было правее брать. Давайте… копаем…

Переглядываемся. Вздрагиваем.

- Это… это, что ли, откапывать?

- Что ли это. Это вот самое.

Не двигаемся с места.

- Парни, я вам за что плачу? Я вас за что в Бразилию привез, думаете, до Бразилии бесплатно возят? Чего испугались? И из могилы показалась страшная черная рука, и уволокла его в подземное царство… так, да? Пошел мужик ночью на кладбище, разрыл могилу… как там дальше-то… отда-ай мое сердце…

Толстяра вымученно растягивает губы в улыбке. Выжимаем из себя ответные улыбки, бормочем что-то про черную простыню, про гробик на колесах и черный крюк, который торчал из пола, и его нельзя было выкручивать. Шутки получаются какие-то слабенькие, все-таки худо-бедно разряжаем обстановку.

Роем. При свете фонарей. Без света луны. Моя лопата с хрустом вонзается что-то в земле, вздрагиваю всем телом. Отбрасываем лопаты, роем осторожно разгребаем землю руками. Крепкий детина из нашей бригады наскоро припоминает какие-то молитвы, и да будет тело предано земле, и все такое…

Крестимся.

Стараемся не дышать, стараемся не смотреть на что-то, покрытое плесенью, почерневшее от времени. Костлявые руки застыли, будто пытались разрыть землю, вот-вот зашевелятся пальцы…

- Ну что, парни… насмотрелись… чш, чего вздрагиваете, меня, что ли, напугались? Ой, пуганы вороны… давайте… переворачивайте его потихонечку…

- Куда… певере… ревепе…

Мой язык меня не слушается. Парни смеются, почти истерически.

- Куда-куда, лицом вниз…

- А… разве так можно?

- Так нужно.

Боремся с брезгливостью, вот, блин, дома и свинарник чистил, и туалеты, бывало, выгребать приходилось, и ничего, а тут нате вам, горло давят спазмы, лучше бы вывернуло, а то и не выворачивает…

Делать нечего, беремся за то, что когда-то было человеком…

…как со стороны вижу нас троих, несемся к холмам, а-а-а-а-а, кто-то спотыкается, валится, орет, что его схватили за ноги…

- Пацаны? Вы… вы чего?

Толстяра смотрит на нас, только что не крутит пальцем у виска.

- Оно… шеве… шеве…

- Это не оно, это он вообще-то. Это на эстраде на нашей сейчас оно, не разбери-поймешь, мужик или баба… Не боись, парни, не тронет…

- Ага, не боись, он ка-ак…

- Да не будет ничего.

- Сам переворачивай, - бормочет Антон, - пошли, парни…

- Ага, идите, идите… скатертью дороженька. Посмотрю, как вы из Бразилии выберетесь… без визы…

Вздрагиваем. Вот, блин, чертов мужик, все продумал…

Возвращаемся. Бочком-бочком. Еще живет шальная мыслишка, что нас трое, а он один, так может… так ничего не может, как миленькие переворачиваем тело, вот, блин, живет в нас проклятое воспитание, проклятое Надо, надо чистить зубки, надо учится на пятерочки, надо перевернуть труп, если дядя повелел…

Переворачиваем. Не дыша. Рука мертвеца сжимается на моем запястье. Ору.

- Чего там опять… Да дай ему пинка, отпустит… вот так, по руке… ага…

Бью. Отпускает. Хочется отдраить свою руку с пемзой. Или отрезать. Пока не почернела и не сгнила.

- Не боись, ничего не будет… вымоешь, и океюшки. Перевернули? Молодцы, теперь зарывайте…

Зарываем. Почему так дрожат руки. Ненароком поддеваю лопатой Антона, Антон разражается отборной бранью. Стараюсь совладать с собой, не могу. Кто-то отбирает у меня лопату, отводит в траву, сядь, сядь, посиди, без тебя справятся, ты и так молодец…

Земля уходит из-под ног, бьет по спине.

 

- Ну, молодцы… по двадцать штук каждому… как обещал…

Выдавливаем из себя улыбки. Улыбки не получаются. После такой ночи вообще разучимся улыбаться, будем ходить как роботы…

- Ну, парни, не мне вас учить… это все между нами… что тут было… и ни одной живой душе знать не велено.

Киваем. Можно подумать, кто-то поверит. А мы его ка-ак откопали, а он ка-ак меня за руку схватил, а я его ка-ак, ногой двинул… Серега, ты кончай пить уже…

- Самолет у нас в восемь… можете если что город посмотреть… не Рио, конечно, так, по мелочам, Нову-Игуасу, но тоже ничего… нет, это вам не Рио де Жанейро…

Что-то прорывает. Не выдерживаю, спрашиваю.

- А… это… это что было?

- Парень, тебе зачем?

- Чтобы знать.

- И ночами потом не спать, да?

- Мы и так ночами спать не будем. После вашего…

Толстяра оглядывает нас. Понимает, что не отстанем.

- Ну, черт с вами… потом не говорите… что из-за меня потом… в холодном поту просыпаетесь…

Киваем. Потом не скажем. Потом…

 

- …ну вот… и обычай в те времена был… если какого убийцу хоронили… клали в могилу лицом вниз, - толстяра смотрит на нас, подмигивает, - как думаете, зачем?

- Ну… чтобы знали. Что убийца…

- Чтобы из могилы не выбрался. Начнет землю рыть, чтобы вылезти, а рыть будет не вверх, а вниз, только глубже в землю закапываться.

Вздрагиваем.

- Суеверие…

- Ну. Суеверие. Вот так вот и похоронили его… мордой вниз. Только потом… - голос толстяры понижается до шепота, - годиков через десять там кладбище перекапывали… могилку его разрыли, а там и нет ничего.

- Выбрался? – вырвалось у меня.

Парни смотрят на меня, как на врага народа, чего ты сморозил, кто тебя за язык тянул…

- Куда он выберется… вот так все и случилось, вниз зарываться начал… Потом уже посмотрели, там вся земля ископана…

Киваем. Хочется не верить. Хочется поставить эти откровения на уровень дешевых ужастиков а-ля пошел мужик на кладбище, а та-а-а-м… и не получается…

- Ну и вот. Все рыл и рыл, вниз и вниз, глубже и глубже. Каждые сто лет он к поверхности земли подбирается. У-ух, злой, как черт, не дай бог вылезет…

Пересаживаюсь, чтобы не сидеть спиной к окну, так и кажется, что оттуда кто-то смотрит… смотрит…

- И каждые сто лет переложить его надо… перевернуть… чтобы обратно в землю зарывался…

- Да тьфу на вас, напугали, - бормочет Антон.

- Сами просили…

- Я лично не просил, это этот все…

- А чего тогда сидел, слушал?

- Так интересно же… а чего он жен своих убивал?

- У него спроси, - фыркает толстяра, - землю раскопай да спроси…

- Да ну вас…

- А что ну, кто его знает… жен зачем… а детей зачем? А племянницу свою зачем?

 

Спускаюсь по трапу на негнущихся ногах, пытаюсь улыбнуться стюардессе, не могу. Похоже, и правда разучился улыбаться…

- Ну все, мужики, спасибо… век не забуду… - толстяра пожимает нам руки. Как-то он назвал себя, я уже не помню, как…

- Через сто лет-то… позовете?

Пытаюсь сострить. Кажется, почти получилось.

- Ага… обязательно. Таких бравых парней, да не позвать…

Пытаемся засмеяться. Не можем. Смеяться, похоже, тоже разучились…

 

2313 г.

 

Звонок под утро. Еще не хватало. Нет меня, нет, до часу дня в выходные меня вообще нет, да и после часу тоже.

- Алло.

- Чего, Сереж, завтра подъедешь?

Узнаю толстярин голос. Холодеют пальцы.

- К-куда?

- В Нижневартовск. Там встречу, покажу где…

- Это объект так далеко переместился?

- Ну а как ты хотел… так приедешь?

- Приеду, куда денусь…

- Чего-то ты не радостный…

- А чего радоваться-то… можно подумать, на пикник едем…

- Слушай, мысль подал… как-нибудь собраться так, просто… карасиков половить, шашлычок сготовить…

Смотрю на календарь. Третье сентября. Что-то он быстренько на этот раз выкопался, я его ждал в октябре, не раньше. Да что не раньше, он век от века становится все сильнее, мы уже с парнями привыкли, что втроем еле-еле вытаскиваем его из земли, переворачиваем…

Вываливаюсь из кровати, думаю, как бы половчее заказать на завтра телепорт до Нижневартовска.

- Ты куда собрался… милый мой дедочек? – Линка прикрывается одеялами, жмурится, как кошка.

- Да… завтра с мужиками с ночевой махнем куда-нибудь…

- А чего от твоих мужиков всегда духами несет?

- А кто им запретит… выберемся на речку, и давай душиться… Чего ты про меня думаешь всякое…

- Чего ты все без меня да без меня…

- Ага, давай с нами… посмотрю я, как ты на каблуках глину месить будешь… в вечернем платье…

Нет, правда, надо нам как-нибудь собраться… и самим по себе, и с женами, Линку с парнями познакомить, семьями дружить… Только не в эту ночь, в эту ночь будет кто-то, с кем я знакомить Линку не хочу…

Через сто лет…

Как в воду глядели. И через сто, и через двести, и через триста. Время как будто пощадило нас. Как будто знало, что на нас держится…

 

2513 г.

 

Звонка, что ли, нет…

Нет, снова барабанят в дверь. Сильно. Отчаянно. Распахиваю, вот, блин, даже не посмотрел, кто, сейчас ввалятся какие-нибудь охотники за микрочипами, пиши пропало…

Вваливается мальчишка, сует мне в руки серебряный крест и еще что-то, чего ты мне суешь, я из этого стрелять не умею…

- Чего тебе?

- Я к вам от этого… от этого…

- От кого?

- Ну, от этого самого…

- У нас таких на земле десять миллиардов. А если по солнечной системе брать, то и все тридцать.

- Да нет… от этого… - мальчишка расставляет руки, показывает очень толстого человека.

- И… чего?

Что случилось, вроде бы не время, вроде бы месяц назад обряд провели, все при всем…

- Выезжайте… в Мёльбурн. Ну, не в новый, а в старый, который сейчас заброшенный стоит…

- Да что случилось-то, ты мне объяснить можешь?

- Он… этот… - снова расставляет руки, - это… просил передать…

- Да чего такое?

Мальчишка говорит. Плохо понимает, что говорит. Зато я понимаю. Хорошо понимаю. Рушится мир…

- Он… он понял, что его обманули.

 

2013 г.

Система на простынях

 

Захожу в кабинет.

На цыпочках. Готовый в любую минут лечь на пол, пока меня не расстреляли на месте.

А он может.

Запросто.

Боюсь я его. Отец меня сюда затащил, крыльями хлопал, да не бойся, да всему научит, да через год его переплюнешь…

Щас-с…

Видит меня, падла, делает вид, что не видит, как издевается, ей-богу. А может, правда, думает о чем-то, о чем они там думают над экранами, глаза дикие, красные, не подходи, убьет…

- Это…

Ноль реакции.

- Это… там звонили…

Не шелохнется. Хочется взять палку, потыкать его, как зверя в клетке, зарычит, укусит.

- Там… в экспериментальном отделе… не работает…

Тишина. И вдоль дороги мертвые с косами стоят. Он слышал меня, не мог не слышать, ну и ладно, мое дело сторона, мое дело передать, а дальше…

На цыпочках подбираюсь к порогу, страшно повернуться к нему спиной…

- Еще бы у них что работало!

Грянул гром.

Сами-то они хоть иногда работают, я стесняюсь спросить? Сами не работают, только требуют, чтобы у них все работало… если они там опять триста восемьдесят врубили, я им самим так врублю…

Киваю. Надо бы сказать что-нибудь вежливое, вот отец обязательно вставил бы что-нибудь вежливое, ловко у него получается. У меня так не получается, ну да ладно, ему сто двадцать, мне пятнадцать…

- Долбохлебы… еще бы у них работало… насуют туда чего ни попадя, я потом чини…

- Да там сам черт ногу сломит…

Черт… как это у меня вообще вырвалось такое, вот этого он мне в жизни не простит…

- А мы с тобой на что? Вот мы на то и есть, чтобы черти ноги не сламывали. Что, думаешь, просто так, что ли? Системы сложные, сам бывает сижу, думаю, чего им не хватает…

Киваю.

- Чего головой мотаешь, отвалится… пошли, чинить будем…

Беру планшетник, вдруг что записывать придется, да что значит вдруг. Главное, делать вид, что мне интересно, это админу понравится. Тут бы вопросик какой задать, только какой тут может быть вопросик, когда вообще ничего про них не знаешь…

Ладно, лиха беда начало… отец говорит, тоже раньше дураком был, ничего не знал… а я про себя говорю, отлично сохранился…

Спускаемся в лифте, лифт тут мудреный, не поймешь, как им пользоваться, на что нажать. Сразу вспоминаю анекдоты про хакеров, как зашел хакер в лифт, собрался на тринадцатый этаж, нажал один, нажал три, стоит, ищет энтер…

Фыркаю. Админ смотрит на меня, ну-ну, смех без причины… Рассказать ему, что ли, да ну, еще обидится…

- Обращаться с ними не умеют… Думают, просто так, нажми на кнопку, получишь результат… ну-ну… черта с два. Там мозги себе наизнанку вывернешь, пока разберешься…

Киваю. Нет, надо спросить, надо, черт возьми, что-то спросить…

- А… зачем их тогда используют, может… модель попроще взять?

- Ну, где можно попроще, там попроще берут… а где задачи стоят такие, что сам черт ногу сломит, там только этих…

Снова разрывается телефон, зовет на помощь. Админ не идет, бежит по коридору, торопливо объясняет что-то кому-то, ни слова не понимаю, какие там еще команды… бли-и-ин, думал, с админом проще будет, чем по книжкам, смотрел в книгу, видел фигу, как на китайской грамоте…

Забираемся в вагон, от волнения забываю, как пользоваться пневмопоездом, долго не могу приложить карточку, долго не могу подключить разъемы, сисадмин испепеляет меня взглядом. Тут же забывает про меня, снова разрывается телефон, снова втолковывает что-то кому-то, ты идиотище, что ли, на ассемблере с ним, вообще уже… какие разъемы, без меня вообще ничего не подключай, я тебя потом к тремстам вольт подключу, мало не покажется…

Вагон возле нас как-то пустеет, к чему бы это, ну конечно, шарахаются от админа, как от зачумленного. Это отец мне тоже говорил, побаиваются их, побаиваются, кто на эту стезю встал, тот уже не от мира сего, сам уже как будто наполовину такой же, как эти… с которыми он работает… и говорит уже не по-нашему, а на ихнем языке… как это… в анекдотах про хакеров… чш, чш, все анекдоты про хакеров срочно забыть, не вспоминать, он мне потом так вспомнит…

Телефон верещит, что батарея разряжена, мой учитель вскрывает себе череп.

Вот так.

Вскрывает череп. Вытаскивает батарею, неловко вставляет в телефон, разряженную сует обратно в голову.

При всех.

На остановке народ валом вываливает из вагона, переглядываемся с учителем, посмеиваемся… с учителем… я даже не помню, как его зовут, он бормотнул что-то, когда жал мне руку, я так и не понял, что…

Спрашивать, спрашивать… отец велел спрашивать, а то сказал, черта с два он тебя учить будет…

- А… где их делают вообще?

- А?

- А… где их делают?

- Кого?

- Ну… этих…

- А-а-а… трудно объяснить…

- Да я пойму.

- Что ты поймешь, я сам не понимаю…

Пневмопоезд притормаживает, выходим в какой-то тмутаракани, я и не думал, что у нас в гигаполисе бывает такое… небоскреб, который будто сам на себе затянулся узлом…

Ну пошли, пошли… о-о-ох, понаберут дурьё всякое работать с ними, думают, это вам пылесос… или хренодерка…

- А это…

- Чего?

- Я слышал… они нас завоевать могут…

- Боевиков голливудских обсмотрелся, или как?

- Нет, а могут?

- Ну а на хрена им нас завоевывать, ты мне скажи, а?

- М-м-м…

- Вот-вот, то-то же… еще это скажи… они нами тайно управляют… мировой заговор, блин… печенек против шоколада…

Подходим к двери, админ присасывается к ней хитромудрыми чипами, дверь испуганно шарахается в стороны. Работяги со всех сторон прячутся по углам, только что не под столы.

- Ну что у вас тут?

- Не… не работает.

- Это я уже слышал, а конкретнее?

- Н-не знаем…

- А кто знает? Как технику сложную брать, это они могут, а как разбираться, на фиг надо…

- Админ есть, - возражает суперкомпьютер какого-то там поколения.

- А свою голову на плечах иметь на хрен надо?

Гром гремит, земля трясется. Все расступаются в страхе, компьютеры, серверы, модемы, прочая офисная хрень, бегут от греха подальше, они всего этого не знают и не понимают…

Заходим в комнату, где святая святых, это сразу видно, что комната для этих, самых, вон, трубки для воды, еще что-то для нагревания, интересно, зачем…

Смотрим на систему на белой ткани, хочу спросить, зачем системы хранят обязательно на ткани, не спрашиваю. Иду к системе, вспоминаю какие-то крупицы своих знаний, проверить частоту и силу насоса, вентиляцию, засорена, не засорена, температуру системы…

Админ одергивает меня, я так и знал, все неправильно…

Приближается к системе. Сам.

- Болеете?

- Жена ушла…

Админ делает непонятный жест, щелкает пальцем по горлу.

- Не-е, вы не думайте, не такой я… Думал, нормально, переживу… утром температура под сорок…

- Дайте гляну… - и поворачивается ко мне, - вот, смотри, если здесь красное, значит, система повреждена.

- Лампочка красная?

- Да какая лампочка, где ты тут лампочку найдешь… А вот здесь кусок мяса если неровный, белым налетом обложен, значит, повреждение…

- Тут неровный…

- А, это у них у всех… Если система нагреватеся выше тридцати восьми, что делать?

- Снижать.

- Тоже верно… Чем?

- Льдом обложить.

- Я тебя самого потом так обложу, мало не покажется… льдом…

- А-а… это… - пробую вспомнить, не могу.

- Вот-вот, это. Вот и снизим… и все у вас будет хорошо, не переживайте так…

- Помощник ваш, значит?

- Ученик.

- А-а, большому кораблю большое плавание.

- Большому кораблю большая торпеда!

Смеются. Система смеется по-своему, не смайликами, а как будто у системы барахлит вентиляция.

 

- А ему, может… другую жену?

Спрашиваю, когда выходим из конторы.

- Ну, это он сам разберется.

- А может, мы ему приведем?

- А не захочет.

- А почему не захочет?

- Откуда я знаю… что он хочет…

- Это у него спросить надо, что он хочет, да?

- Они сами не знают… что хотят…

- Да я серьезно.

- И я серьезно… сами не знаем, что чиним…

Админ бормочет что-то, когда приходить завтра. Киваю, уже знаю, что черта с два я завтра приду. И послезавтра. И никогда. Пусть отец хоть лопнет от злости, иду в вэ-цэ, там нолики и единички и никаких тебе этих…

 

2013 г.

 

 

Вифиль костет

 

- Куда ты меня завела вообще?

Вика кусает губы, никуда я тебя не заводила, вот еще. Вообще на кой черт ты за Викой поперся, ты, кто ты, Вика не знает, кто…

Парень какой-то. Какой парень, обыкновенный, каких тысячи, каких миллионы, каких миллиарды, шапчонка дурацкая, кроссовки, джинсы жизнью побитые, куртешечка…

И кто его просил за Викой идти, можно подумать, Вика дорогу через этот лес знает, ага, щ-щас-с, Вика в городе дорогу найти не может, а тут нате вам, в лесу… Чавкает, шмякает под ногами, хлюпает, чмокает, засасывает, на месте не стой, не стой, затянет по самые уши, не выберешься, иди вперед, легко сказать – вперед, там чем дальше, тем глубже…

 

…шприц пляшет в руке, стой смир-рно, ком-му сказал, что за шприцы стали делать, их в руку возьмешь, они у тебя в руке дергаются, как ошпаренные… это нарочно, наверное, такие делают, чтобы не кололись…

Аг-га, щ-щас-с…

Можно подумать, Даньку что-нибудь остановит… да тут хоть войско встанет с гранатометами наперевес, с санитарным врачом во главе, и то…

Шприц замирает. Если на него пристально вот так посмотреть, взглядом загипнотизировать, он замрет, зачарованный. И сам в вену вонзится, вот так, одним махом.

Данька переводит дух.

Жмет на поршень.

Задним числом думает, а не сильно ли много, а что не сильно, счастья много не бывает, это все знают. Вчера вон меньше вколол, потом хреново так было, вроде и не ломает, и не в кайф, черт пойми, что…

Подвал вертится волчком, это новенькое что-то, крепенько в голову вдарило… пол падает на потолок, потолок падает на пол, ай-й-й, лови-лови-лови, держи-держи-держи…

 

…день труп двадцатитрехлетнего Данила Баутдинова, по предварительным данным…

 

- Куда ты меня завела?

Парень еле-еле выбирается из трясины. Теперь Вика знает, как зовут парня, Данил, подсмотрела в жизни. Вика разводит руками, а чего ты вообще за мной поперся, можно подумать, Вика дорогу знает…

А на кой черт Вика туда поперлась… нет, есть же обход, есть же дороги цивильные, заасфальтироввнные, все при всем, нет, мы же умные, мы же срежем, мы же в такие дебри заплутаем, что хрен выберемся, и сами других затащим…

Смотрит со всех сторон темная чаща, смотрят из чащи огоньки, подкрадываются, подбираются, ближе, ближе. В ветках запутался месяц, оскалился двумя клыками, раззявил широкую пасть.

Ладно, попробует Вика как-нибудь выбраться, а выбираться-то надо, уж хоть не до цели, уж хоть докуда-нибудь… Ходят же как-то люди, только то люди, а то Вика, у Вики же мозгов хрен да маленько, правильно мать говорила, обделила природа, не дано, не дано…

 

- Иди к нему, - дядя Леша подталкивает Вику к одному из гостей, - ты в его вкусе…

Вика идет к гостю, бли-ин, забыла спросить, оплачено уже все вперед, или Вике потом про денежки ему намекнуть… Нет, вроде бы оплачено, у дяди Леши всегда все вперед оплачено, вот до него дядя Боря был, у того да, вечно все забудет… тут не-ет, с этим делом стого…

Гость раздевает Вику, пока еще глазами. Вика заикается про свой день рождения, а у нее как раз сегодня, а можно по этому случаю ведерко шампанского заказать, а… гость качает головой, нельзя-нельзя, знает он эти штучки, его не проведешь… Здесь у всех девочек каждый день – день рождения, и каждой шампанское заказать, и принесут копеечное, а возьмут за него как за эликсир бессмертия только что из райского сада.

Гость заказывает выпивку. Молодой гость, симпатичный попался, бывает хуже, притащат тебе какого-нибудь, с которого уже труха летит, изволь его расшевелить, или тебя саму потом так расшевелят, мало не покажется. Хотя бывает…

Ладно, не о том речь…

Приносят выпить, тут, главное, бокалы не перепутать, гостю винишко принесли, а Вике водичку подкрашенную, чтобы не захмелела.

Ваше здоровье, и все такое.

Кто-то трогает Вику за плечо, жгучий араб, сын какого-то шейха, не иначе, позвольте вас пригасить, разрешите вашу даму на танец. Гость, который молодой и симпатичный, не соглашается, как так, за Вику деньги плачены… Начинается перепалка, кровь кипит, подогретая вином, Вика делает знаки охраннику, ты бы как-нибудь… а то как бы…

 

…ждает, что намеревался напасть на соперника, девушка случайно оказалась между ними…

 

…вое ранение в левый желудочек, по предварительным данным смерть наступила…

 

…Вика выкарабкивается из трясины, а-й-й-й-й, ч-ч-ч-ер-р-р-рт, кроссовок потеряла, и черт с ним, тут бы саму себя в трясине не потерять, а то вот так выберешься из трясины, а тебя самой нету…

- Ты куда меня затащила-то? – вопит Данька где-то там, тоже в какую-то дрянь вляпался.

- А чего ты за мной пошел вообще?

- Да я думал, ты знаешь, куда идти…

- А я думала, ты знаешь… За тобой шла… впереди тебя…

Данька добавляет несколько слов, от которых даже болотные огни краснеют, изогнутой палкой тычет в болотную жижу, смотрит, как бы выбраться, да тут не только самому выбираться, тут эту фифу как-то надо вытаскивать…

- Давай… за меня держись… пойдем потихонечку…

- А ты знаешь, куда идти?

- Не знаю, и чё теперь, подыхать тут будем? Пошли уже… чш, куда идешь в жижу, вот тут потверже…

 

- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Вика сама не понимает, чего вспылила, может, и правда сестра его была, мало ли он кого там подвозил… Нет, как прорвало что-то, все невысказанное, непродуманное, непрочувствованное, ненавижу-ненавижу-ненавижу…

Данька орет что-то, Вика и не знала, что он такие слова знает, Вика хватает сумочку, хлопает дверью, задним числом вспоминает, паспорт в сумочке был, или где, неважно, выбегает на улицу, такси, такси, пропади оно все пропадом, сигналы, визг тормозов…

 

…скрылся с места происшествия, как утверждают очевидцы, номер машины был заляпан грязью…

 

…Вика захлебывается в трясине, кто-то тащит её, пусти-пусти-пусти…

- Ты чего, а? держись давай… во, блин…

- Вместе вляпались…

- Не говори… давай…пошли потихоньку…

- Давай передохнём, устала уже…

- Ага, устала, засосет тебя месиво это, там и передохнёшь… Вон… огонек впереди…

- Обманка какая-нибудь…

- Может, и обманка…

- А зачем тогда туда?

- А куда прикажешь? Надо же куда-то…

Тает призрачный огонек, мерцает в темноте ночи…

 

- Дура ты, Вика! Дура!

Вика и не знала, что мать такие слова знает. Орет в трубку, надрывается, говорила тебе, с козлом этим вонючим не связывайся…

Вика выключает телефон, хочется грохнуть его об стену, пропади оно все пропадом… кому они эти полотна нужны, вон, вся квартира завалена, все краской заляпано, хозяйка увидит, убьет…

Вика считает, сколько осталось до зарплаты, миллион лет осталось до зарплаты, до зарплаты всегда миллион лет…

 

Вика оступается, кричит, Данька морщится, не ори, не ори, что ты как резаная…

 

- Большое спасибо… мы вам позвоним.

Данька кусает губы. На языке этикета это означает – пошел ты к черту.

Нужно будет что-то говорить Вике, вот это сложнее всего, что нужно будет что-то говорить Вике…

 

Огонек давится темнотой, умирает.

- Обманка… - шепчет Вика.

- Да какая обманка, было же там что-то… может, свет в доме погасили, может, еще чего…

Данька проклинает все на свете, на кой черт он через лес поперся, ходят же люди, ровными дорогами ходят, не-ет, мы же самые умные, мы же не как все… И на Вику зол, больше всего – на Вику, он же за ней поперся, думал, вертихвостка эта дорогу знает, да где это видано, чтобы вертихвостка дорогу знала…

 

- Мне очень жаль, - говорит хозяин.

Даньке тоже очень жаль. Здесь он уже не Данька, а Даниэль, здесь, в этой стране, где его никто не ждет.

Данька, то есть, Даниэль просит еще один день, как будто что-то решит этот день, выставит полотна, будет ждать каких-то чудес. Потом придет хозяин, скажет – мне очень жаль.

А потом…

Не будет никакого потом…

…два трупа, по предварительным данным причина смерти – самоубийство, умершие супруги, выходцы из России…

 

Ч-ч-чер-р-р-т…

Болото расступается, хватает идущих, скалится из ветвей двурогий месяц, краснеет от слов, которые бормочет Данька. Вика всхлипывает что-то, назад, назад пойдем, какое назад, куда назад, нет уже никакого назад, никакого вперед, правда, тоже нет…

 

- Вифлиль костет?

Данька даже не сразу вспоминает, что это значит. Костет, костет… кости… Вифиль… Вифлеем… а-а-а…

- Твенти евро…

Тьфу, черт, твенти, это же по-английски, а по-немецки как это будет… так-то мы экзамены сдавали… дер Фатер унд ди Муттер поехали на хутор…

 

- …сюда… вот тут потихонечку… поднимайся…

 

…новое имя в мировой живописи…

 

- …вот так… здесь уже земля ровная…

 

…приобрел особняк за две тысячи евро…

 

- …говорил тебе, дом стоит, только свет в окнах погасили…

 

Путник останавливается на шоссе, вон оно изгибается куда-то в бесконечность, семь верст киселя хлебать. Вон тропиночка какая-то через лес вроде бы напрямую, вроде как болотце там, но вон, следы идут, ходил тут кто-то…

 

2013 г.

 

Влюбленный в…

 

Она тихонько поднимается с постели, кутается в свои золотисто-желтые одеяния, в утренних сумерках я слышу, как шуршит ее платье.

- Уже уходишь? – спрашиваю сквозь сон.

- Уже, - шепчет она.

Она всегда уходит с первым снегом. Я это знаю. Я уже готовлю себя к тому, что она уйдет, прошелестит своим платьем, оставив за собой шлейф из опавших листьев, умирающих паутинок, спелого яблочного духа. Уходит куда-то за перелетными птицами, за высоким небом, за последними теплыми деньками.

Рождество встречаю без нее. Новый год тоже встречаю без нее. Уже привык. Соседи что-то спрашивают, а где эта ваша, что-то отвечаю, отмахиваюсь, а-а, уехала ко всяким там тетям-мотям, иногда что-то вру про какие-то там командировки, соседи качают головами…

Я начинаю ждать ее еще весной. Когда точно знаю, что она не придет, что ее в наших краях и в помине нет, что она где-то там, в какой-нибудь бразилии-австралии-океании, кормит с рук кенгуру. Иногда и сам выклянчиваю какие-нибудь командировки, туда, туда, ищу ее в толпе бразильского карнавала или на проспектах Мельбурна. Иногда нахожу, киваем друг другу, как старые знакомые, она еще наиграно разводит руками, а ты как тут очутился, вот так сюрприз, сколько лет, сколько зим…

По-настоящему я начинаю ждать ее летом. Нет, не в июне, когда солнце забывает, что надо заходить, а ближе к августу, когда ночи становятся темными, и падают в траву спелые яблоки вперемешку со спелыми звездами.

Звонит мать, как всегда говорю, что все хорошо, лучше некуда, а меня замредактора сделали, а про меня передачу сделали, посмотри на эн-тэ-вэ, а я… потом мать осторожно спрашивает, когда я женюсь. Наиграно подхватываю, а, да-да, мы уже обвенчаться хотим с девушкой моей… мать спрашивает, когда я себе нормальную девушку найду… делаю вид, что обижаюсь, выключаю телефон.

Мать не понимает, что я ее люблю.

Эту.

Которую…

Я сам себя не понимаю.

Мы познакомились случайно. В октябре, где-то в последних числах, ночью столкнулись на улице. она вообще чаще выходит ночью, не любит, когда на нее смотрят люди. Как будто боится чего-то. Я не сразу узнал, кто она такая, долго не верил, смеялся, хорош врать, еще скажи, что ты марсианка с Юпитера…

Когда понял, что она не врет…

Не помню.

Само как-то пришло…

Она приходит в сентябре. Я жду ее, заказываю шикарный ужин, зажигаю свечи. Она приходит ко мне вечером тридцать первого августа, на день раньше, чем ко всем. Приходит накануне красного дня, когда дети с необъятными букетами собираются на школьных дворах.

Обнимаемся в коридоре. Вдыхаю ее запахи, запахи прелых листьев, умирающих паутинок и высокого неба.

Ловлю себя на мысли, что до первого снега еще далеко-далеко…

 

2013 г.

 

Два сапога

 

А?

Чего говорите?

Не-е, меня про то даже не спрашивайте. Мое дело сторона.

И без того работы хватает, еще я думать буду, что хозяин мой делает. Если я думать буду, я вообще с ума свихнусь, вот я вам что скажу.

Так что мое дело сторона, мое дело ботинки хозяйские начистить, для того меня и держат. А вы думали, для чего? Отвечать всяким, которые тут с расспросами лезут, почему да отчего?

То-то же. Так что меня даже и не спрашивайте, что да как мой господин. Я его и не вижу, считайте. И вообще мне не до вас, видите, вон, башмаки хозяйские стоят, чистить надобно…

А на башмаках хозяевых грязи не меряно. Земля, глина присохшая, трава всякая, сейчас вон все больше нефть на хозяевых сапогах, нефть вообще замаешься оттирать, пока ототрешь, сам весь вымажешься вдоль и поперек. Где-то есть хрень какая-то, которой птиц от нефти отмывают, мне бы этой хрени чуток…

Нет, раньше как-то попроще было. Когда раньше? Да раньше. Когда приходил хозяин, бросал свои сандалии, на них ну земличка, ну трава, ну ягодку какую раздавит, ну кровушка чуток на сандалиях, оленя какого-нибудь затравил в чаще… и все.

А сейчас начинается… пока нефть отмоешь, это еще полбеды, там еще химии всякой до фига и больше, иногда бумажки какие-то налипшие попадаются, я их постираю, утюжочком поглажу, высушу, так, на всякий случай…

А?

Чего?

Издеваетесь, что ли? Еще я буду помнить, какую грязюку я с ботинок хозяйских соскабливал, еще я вам тут каждую какашку перечислять буду. Было… ну говорю, травушка какая, кровушка… Один раз помню, кровь была какая-то незнакомая, не оленя, не мамонта, не зайца, черт пойми, кого… Спросил у хозяина потихонечку, а это что, хозяин только фыркнул, много будешь знать, скоро состаришься…

Потом всякое у хозяина на сапогах было. Хозяин-то мой на месте не сидит, утро раннее – его уже и нет в доме, вечером придет, башмаки скинет, мне кивнет – чисть давай.

Чищу. Куда я денусь. Потом помню, уголья жженые на сапогах у хозяина были, много было. Ну и травушка, и земличка, и кровушка, куда без нее-то. потом помню, пришел как-то, у него на подошве крылья раздавленные, кожаные такие, видно, что рукотворные. Я крылья себе припрятал, так, на всякий случай.

Что еще… да разве всего упомнишь… помню, пришел как-то, я ботинки-то перевернул, подошву почистить, а на подошве чертежи. И кровушка. Я хозяину еще намекнул, у вас тут чертежи какие-то, вы наступили, он только отмахивается, ты чисть, дело свое знай…

Я-то дело свое знаю. Куда я денусь. Чищу. Чертежи на всякий случай переснял. Мало ли. Пригодятся. Потом еще, помню, было…

Да тьфу на вас вообще, некогда мне с вами… Мне ботинки хозяйские еще чистить, ботинки-то у хозяина здоровенные, как отсюда, так на километры и километры, пока вычистишь, вся ночь пройдет. Хозяин-то у меня когда стоит, так я макушки его не вижу, в облаках теряется…

А?

Чего?

Ага, пособите… тут нефть эту окаянную отмыть, ну и кровушку. Не-е, вы бумажки-то не выбрасывайте, вон какие красивые, на одной стороне лысый дядька нарисован, на другой стороне дом красивый нарисован, и глаз в пирамиде… вон как кто-то выдумал картинку… Да вы погодите, я вам фокус покажу, вот, если на свет через бумажку посмотреть, тут еще невидимые картинки появляются…

А, ну да…всякое было. Вот, те же фокусы. Как-то раз кинул мне господин сандалии, кровью залитые, смотрю, на них терновые колючки пристали. Я их выкинуть хотел, потом руку порезал… не-е, не колючками, скребком… а тут колючки в охапку сгреб, у меня рука зажила. Я хозяину еще показал, вон, чудо какое, он колючки выкинуть повелел, чтоб духу их не было.

Не, я колючки приберег. У меня теперь как заболит чего, я их приложу, боль и отойдет.

Ага, вот та-ак вот, носы ботинок чтобы блестели… до блеска их натрем… На задники-то господин не так смотрит, только все равно отчистить надо, а то никак глянет… ох, влетит мне…

Да всякое было. Крылышки частенько искусственные попадались, с кровушкой, конечно, не без этого. Пепел. Ну, без пепла тоже никуда, иногда в пепле полуистлевшие бумажечки попадаются, тоже интересно бывает. Вот, почитаю вам например,

 

Я стыну на фасаде храма,

Сгорая в солнце не дотла –

Я – одинокий белый мрамор,

Два белокаменных крыла

 

…или вот – когда Чичиков въехал во двор, его уже ждала на крыльце Маргарита Антоновна с дочерьми… Кто такой Чичиков, не знаю. Кто такая Маргарита Антоновна, тоже.

Чего? чего морщитесь… ой, какие мы нежные, ну подумаешь, мозги присохшие на башмаке, это что… Помню, были у хозяина ботинки такие мощные, матерые, Хьюго Босс, красотища… И вот как в башмаках этих домой не придет, так чего там только отскребать не приходилось… и пепел, и волосы присохшие, и кровь, и мозги, зубы золотые вырванные попадались, бывает, шнурки развязываю, оттуда череп скалится, прицепился… И воняет так… химией какой-то, не поймешь, какой, мне уж хозяин сказал, без противогаза там не шарься…

Так что это еще цветочки. Ну давайте и подошву отчистим… Вы не брезгливые? А то хозяин-то не разбирает, куда идет, и по глине, и в говнище наступит, и по бездорожью, и по ногам, как по асфальту, и по головам, и по трупам, и по судьбам человеческим…

Тьфу, черт, опять нефть отскребать… А? чего случилось? Чего кричите? Тьфу на вас, я уж думал, случилось чего. И что, что сердце раздавленное, хозяин мой знаете, сколько таких сердец давит? Ой-е-е-щеньки. Вот так, сердце раздавленное, и рядом еще пепел, и стихи сожженные. Как определяю? Молча, стихи, они же не горят… Бумага сгорает, чернила, а стихи остаются… давайте вам почитаю… вот…

 

Мы встретились с тобой, как и хотели, в мае,

Боялись посмотреть в знакомые глаза:

Хотя бы притворись сегодня, вспоминая,

Как мы с тобой любили двадцать лет назад!

 

… и сердце растоптанное. А то и два сердца рядышком.

Не-е, так-то хозяин у меня хороший… и платит хорошо, и кормят тут что надо, и комнаты у меня, как во дворце палаты…

А?

Я откуда знаю, что у хозяина в доме делается, меня что, по-вашему, в хоромы пускают? Мне дальше прихожей дорога заказана, я знай свое дело, башмаки чисть… а кто там дальше чего хозяину чистит, не знаю. Только вот с девчонкой одной виделся, которая хозяину в новых шляпах дырочки делает. Чего? А то сами не знаете, зачем хозяину в шляпе дырочки…

Во-от так, давайте теперь шнурки… постираем их, высушим, выгладим хорошенько, духами сбрызнем. Хозяин мой любит, чтобы от него духами пахло, чтобы запах серы не чувствовался. Ну а теперь вы-то мне расскажите, как оно там, куда хозяин мой ходит? Я все думаю, как бы свалить туда, поглядеть, чертежи вернуть, стихи, может, обыскался кто… особо этого хочу найти, который колючки терновые потерял, а хозяин мой наступил… поболтать с ним… колючки вернуть, может, нужны…

 

А?

Чего?

Я что, думаете, всех помнить должен? Ага, щщас-с, мне, может, еще всех записывать? Мне, знаете, ботинок хватает… вон, опять чистить, километр за километром…

А? да никуда я не ходил. Не-е, я собирался, было-было. Эти все собрал, крылья поломанные, стихи сожженные, мечты растоптанные, которые от подошв хозяина отскреб… а то ведь хозяин мой куда идет, не разбирает, некогда ему…

Ну вот, собрался, значит. Хоть не с пустыми руками приду, посмотрю, что там да как, наверху. Заявление написал, прошу предоставить, и все такое.

А тут хозяин приходит. Ну, конечно, сапоги свои мне в зубы, иди, чисть. Я тряпки, щетки приготовил, ваксу, все при всем, тут хозяин мне и намекнул, ты это, друг сердечный, без противогаза не ходи. И куртку, и перчатки надень, а одежду потом сожги.

Я все сделал, как велено, потом уже спохватился… выкрал на кухне дозиметр, пощелкал, проверил…

А?

Ну-ну, я тоже сообразил, что некуда мне идти-отпрашиваться.

Во-во.

Вы чего шарахаетесь? Ножа, что ли, никогда не видели? Не-е, не бойтесь, ничего я вам не сделаю… Ага, серебряный. Зачем-зачем, надо…

Что я про хозяина знаю… ничего я про хозяина не знаю…

Ну все, чш. Заткнулись все, я сказал, тихо-тихо… за дверью спрячусь… меня, чур, не выдавать… хозяин идет…

 

2013 г.

 

∞ £

 

Они выросли незаметно, ночью. Знающие люди говорят, они всегда растут ночью, незаметно, а когда утром выходишь из дома, еще толком не проснувшийся, садишься за руль, едешь на работу – вот когда-то их еще можно прополоть, ты их не замечаешь. Потом уже, когда вернулся впотьмах с работы, заметил – выросли в палисаднике, забили георгины, надо бы прополоть – ладно, успеется, спать хочется…

Наутро они были уже высотой с мой дом, жена ещё сказала, надо бы выполоть, хорошо, дорогая, в воскресенье займусь. Но пришлось заняться уже тем же вечером – они выросли настолько, что невозможно было зайти в дом. Самое обидное – чтобы обстричь их, нужны были садовые ножницы, а чтобы взять ножницы, нужно было войти в дом, а чтобы войти в дом, нужно было их обстричь…

Я кое-как подравнял их. Моего кое-как-подравнивания хватило на день, на два, а потом они снова поползли вверх. Меня утешало только одно, я не один такой, они выросли у всех, у всех, и все мои соседи стригли их по утрам садовыми ножницами.

Жизнь текла своим чередом, где-то в центре в деловом районе новый небоскреб как огромная линза вбирал в себя солнечные лучи, расплавил чей-то феррари, владелец феррари подал на небоскреб в суд, небоскреб выплатил ему компенсацию. Министерство обороны предложило небоскребу выгодное сотрудничество.

Наутро они снова выросли – и не только в богатых кварталах, но и в бедняцких районах, про которые, казалось, давно никто не вспоминал. Там жили эмигранты откуда-то из ниоткуда, с другой стороны земли, где люди ходят вверх ногами. Приезжие люди брали мачете, прорубались к своим домам – но мачете врезались в мясистые стволы, ломались и гнулись.

Пресса сообщила, что все больше людей оказываются на улице.

Я купил комбайн, чтобы рубить мощные стволы, несколько недель нам с Бэтти еще удавалось пробиться к дому, потом они за одну ночь выросли вчетверо, пришлось искать не такое заросшее жилье.

Власти активно обсуждали причину роста, созывали конгрессы и консилиумы. Кто-то говорил, что это какая-то мутация, кто-то грешил на перемену климата, священники призывали к покаянию.

Ближе к зиме нам пришлось перебраться в бедняцкие кварталы, - хорошие районы заросли сплошь, даже самые отчаянные миллиардеры не могли туда пробиться. Ученые сделали вывод, что их рост не связан с летним теплом и солнцем – но это уже и так было очевидно.

Жизнь текла своим чередом. Какой-то новопостроенный небоскреб начал нападать на проезжающие машины, небоскреб усыпили, посадили в клетку и отправили в зоопарк.

Когда наступил Сочельник, власти объявили войну с ними. Мы и так уже поняли, что власти ничего не могут с ними поделать, что если власти когда-то ими может быть и управляли, это когда-то давным-давно закончилось. Они же такие, они же не будут расти по указке, они дикие, и никто никогда их не приручал.

То-то и оно. Посмотрели в справочниках, полистали историю, спросили у селекционеров – так и есть, коров одомашнивали, овец приручали, из волка сделали собаку, уж на что кошка сама к жилью человеческому прибилась, и то понавывели мей-кунов, скотиш фолдов и сфинксов…

А этих не приручал.

Никто.

Как были дикие, так дикие и остались.

Мы вышли против них всем городом – жгли напалмом, рубили мачете, расстреливали из автоматов, мы, все, и местные и не местные, и жнелтые,и черные, и белые. Они отступили, стушевались, притаились, почуяли сильную человеческую руку.

По стране объявили национальный праздник. Но я чувствовал, что это только короткая передышка, на месяц, на два, на полгода, а потом…

Я не ошибся. Через месяц они снова выросли вокруг наших домов, не пускали в дома. Выгоняли людей на улицы, на окраины, и – черт возьми – в леса.

В новостях передавали, что в других городах творится то же самое, люди уходят из домов, потому что они выросли слишком сильно, власти уже не могут ничего пропалывать и подрезать…

А жизнь текла своим чередом – через весь город извилистой лентой, брала свое начало где-то на юге, текла на север, на север.

Через год мы сделали последнюю попытку отстоять город. Последнюю – потому что знали, что ничего не получится. Жгли их напалмом, расстреливали из автоматов, рубили мачете – но на этот раж они не поддавались даже напалму, росли и колосились.

Мы ушли. В леса. В деревушки. В маленькие городишечки. Оставили большие города. оставили им – которые победили нас.

Теперь ничего не мешало им расти, они вытянулись до небес, закрыли собой Вестминстерское аббатство и Биг Бен, а мало-помалу за ними начали исчезать и небоскребы. Вскоре уже ничего не напоминало о том, что когда-то здесь был город, один из древнейших и прекраснейших городов. И только в новостях привычно сообщали –

За последние два месяца рост цен усилился и в прошлый понедельник достиг рекордной отметки в сто миллиардов фунтов за квадратный метр…

 

2013 г.

 

Уникальная возможность

 

Кровь…

Откуда кровь…

Захлебываюсь… просыпаюсь… откуда кровища натекла, откуда что… а вот, блин, из носа и течет… окаянная…

Прихожу в себя. Действительно прихожу в себя. Тело меня не слушается, как будто оно не мое, тело, ну давай же, вставай… не хочет.

- Очнулись?

Люди в форме. Много людей в форме. Оглядываю зарешеченные окна, еще не понимаю, но чувствую, дело дрянь.

- А… да.

- Ну что… чем он вам мешал-то?

- К-кто?

- Роттервельд.

- А… ч-что с ним?

- Не помните ничего, что ли?

Не помню. Не могу помнить. Действительно не могу помнить…

- Я, понимаете… это, самое…

- По обмену?

- Ну да.

Врите больше. У нас тут таких знаете, сколько… и жену свою в пьяном угаре зарезал по обмену, и ларек с пивом грабанул по обмену, и на остановку наехал по обмену… обменники, блин…

 

ВНИМАНИЕ!

УНИКАЛЬНЫЙ ШАНС!

 

Давно мечтали о дальних перелетах? Хотели вырваться с матушки-земли, но не могли воплотить свою мечту? С ужасом смотрели на ряды нулей в кругленьких суммах, которые платят космические туристы? Покупали лотерейные билеты в надежде на чудо?

 

Ну да, знаете… всю жизнь была мечта… вот меня еще в детстве спрашивали, кем хочешь быть, космонавтом… смеялись. Так обидно было, что смеялись… потом уже по молодости мне отец такого космонавта показал, мало не показалось… в жизни ему не прощу, что он меня в эти менеджеры запихнул… да и здоровье не то… узнавал про космический туризм, так там и цены космические (смеется), бешеные бабки за пять минут в невесомости… кому это надо…

 

Действительно, космические туристы сталкиваются с немалыми трудностями. Огромные цены на билет, топливные сборы, до ближайших планет приходится добираться годы, а то и десятки лет. А еще нужно будет как-то жить на других землях под другими солнцами, где условия явно отличаются от тех, к которым мы привыкли. Даже если вы выложите еще одну кругленькую сумму за гостиницу, вам так и придется сидеть в этой гостинце безвылазно, изредка перебираясь в вездеход.

 

- Ну… я как-то не так себе это представляла… почему-то виделось все, как в фантастических фильмах… сели в корабль, за пять минут долетели, потом вышли, на нас такие скафандры легкие, пошли по инопланетным городам… а получилось все… я думала, сдохну в корабле этом… десять лет туда, десять лет обратно. Ну понятно, в анабиозе, мне-то от этого не легче… я до сих пор после анабиоза этого в себя прийти не могу, месяц отходила… как будто другим человеком стала… а жара на Церере этой… я думала, подохну… выдали вездеход, повезли нас куда-то… я говорю, а наружу можно, на меня как на дурочку смотрят, сгореть хочешь или как… я потом так ревела, так не хотела в гроб этот ледяной обратно… это муж все, помешался на своем космосе… я уже на развод подала… а что на развод, я уже на земле толком жить не могу, здесь все по-другому стало… у меня это уже… аэрофобия… нет, тьфу, как ее… когда открытых пространств боишься…вот, короче…

 

Да, воспоминания космических туристов не отличаются положительными эмоциями. Добавьте к этому бешеный уровень радиации, вымывание кальция из костей, выпадающие зубы и волосы. Картина, прямо скажем, не оптимистичная.

Забудьте об этом!

Мы предлагаем Вам уникальную возможность побывать на других планетах абсолютно БЕСПЛАТНО!

Да-да, вы не ослышались. Бесплатно. С вас требуется совсем немного вашей крови и ничего больше. Вам стоит только заполнить анкету на нашем сайте, и…

 

ФИО

Пол

Возраст

Рост

Вес

Состояние здоровья

Если есть заболевания, то какие (перечислите максимально подробно)

Страна проживания

Город проживания

Улица

Дом

Квартира

Состав семьи

Место работы

Где вы хотели бы побывать?

Я согласен на хранение своих данных в архивах агентства

Я согласен предоставить в аренду свое тело на срок до 1 мес.

Я согласен на процедуру временной реинкарнации (до 1 мес), ознакомлен с возможными негативными последствиями.

 

- Ну что… - шеф смотрит на меня, под глазами мешки, можно картошку складывать, - дело-то дрянь.

Киваю. Кто бы сомневался, что у нас в отделе дело дрянь, такая дрянь, что дряннее некуда. Понять бы еще, что конкретно ему не нравится.

- Вот ты мне можешь сказать… где они, а где мы?

- Не понимаю.

- Это вы… про что?

- А то сам не знаешь. Вот идет по улице человек, вот ты как можешь сказать, человек это или…

Смотрит на меня. Многозначительно. Начинаю понимать. Ох, лучше бы не напоминал про этих…

- Ага, у меня сын так… обменялся с кем-то на месяц… жуть такая…

Шеф таращит глаза, напрягается, как перед прыжком:

- Вернулся?

- Ага… потом еще месяц отходил после того, что там увидел… в чужом теле… Все норовил на пол лечь и ползти, как змея…

- Ну, хоть вернулся, и на том спасибо… а вот так на улицу выйдешь, на вскидку можешь сказать, кто человек, а кто…

Прикидываю.

- Н-нет. ну… иногда разве что… если там кто под машину чуть не попал, его штрафанешь, он руками разводит, а они разве в нашем измерении…

Шеф по-хомячьи фыркает.

- Ты этим не верь… которые руками разводят. Это теперь нарочно придуриваются, чтобы штрафы не платить… идиотищи. Настоящие-то они подготовку проходят, на какой свет дорогу переходить, в какое ухо ложку нести… так что черта с два ты их от людей отличишь… вот сколько их сейчас среди нас… а?

- У них вроде как данные есть…

- Вроде как… то-то и оно, что вроде как. И кто эти данные проверял? То-то же… данные… вот ты мне можешь сказать, вот ты сам… кто?

Смеюсь, так, что ли, непонятно…

- Чем докажешь?

- Не верите?

- Нет, конечно… а я вот кто?

- А вы это вы.

- А чем докажу? Вот то-то же…

 

…понимаю, что остался один. Среди них. Они еще делают вид, что ничего не происходит, они по-прежнему по утрам выходят на работу, ездят по свету, покупают хлеб в супермаркете. Я не знаю, сколько будет продолжаться этот спектакль, а потом…

Я остался один. Настоящий человек среди… не знаю. Не хочу знать. По крайней мере, у меня есть козырь. Я знаю их властелина. Знаю в лицо. Он сам мне признался. Быть может, если я убью его, остальные сами…

 

…вищное преступление в Верхнеуральске, сержант полиции расстрелял своего начальника, свои действия оправдывает якобы мировым заговором, направленным на…

 

ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ

 

Правильно, развелись эти черти среди нас, уже вообще хрен поймешь, где они, где мы…

 

Зачем говорить о том, чего не знаете? Еще не было ни одного обмена землян, а вы уже всполошились…

 

Ты откуда знаешь?

 

Я там работаю, вот и знаю.

 

Да? И где доказательства, что ты это ты, а не кто-нибудь?

 

Вы еще скажите, что в меня дьявол вселился.

 

И скажу. И чем докажешь, что нет?

 

Укажите, куда бы вы хотели отправиться:

Галактика

Планетарная система

Планета/звезда/газовое облако/астероид (нужное подчеркнуть)

 

…тря на негативное отношение общества сегодня нашелся первый турист по обмену. По соображениям безопасности мы не указываем его имя и координаты. Турист по обмену изъявил желание посетить планету (№), гравитация на которой составляет ½ от земной, а температура воздуха достигает 300 0 С Уже найден турист по обмену, согласный посетить Землю в обмен на…

 

- Вы ознакомлены с правилами поведения?

- На красный свет.

- Что на красный свет?

- Нельзя.

- Что именно не…

 

- …начинаешь задыхаться, заройся в песок.

- Правильно. А зачем?

- Ну… какие-то там процессы идут… окислительные…

- Ой, Вадим, Вадим… что у вас в школе по химии было… ну да ладно… дальше.

- Если на не…

 

- …льзя на красный свет?

- Ну… все.

- Ну да, в общем-то, правильно… я сам с этим красным плохо понял. Дальше.

- Не завидуй, не обманывай, не укради, не пере… не перелюби… не убий…

- Дальше.

- Сначала налево, потом на…

 

- …бе две луны…

- То что?

- М-м-м… то пить уже достаточно.

- Вадим, мы тут с вами не шуточки шутим.

- Не помню я… а, буря приближается. Песчаная.

- И что делать?

- В норку за…

 

- …право.

- Не совсем верно. Смотря в какой точке планеты… дальше.

- Мойте руки перед едой.

- Это что? Первый раз слышу…

- Мне гость такое прислал.

- Ладно… дальше…

 

- …рыться.

- Дальше.

- В минуты нападения и агрессии надо светиться…

- На кого вы там нападать собрались?

- Ну… мало ли.

- Вы смотрите, международные отношения-то нам не очень…

 

- Все?

- Ну… рано в кровать, рано вставать, горя и хвори не будешь знать…

- Ну-ну… я так понимаю, учебник вы даже не открывали, все так… обрывочные…

 

...я проинформирован, что мое сознание может быть частично повреждено или разрушено при транспортировке. Я информирован, что при определенных неполадках мое сознание может навсегда остаться в чужом теле. Я информирован, что может быть осуществлен переход не в указанное тело. Я в курсе, что транспортировка сознания может повлечь за собой летальный исход. Я знаю, что транспортировка сознания может быть причиной обострения таких психических заболеваний, как…

- И что, всю эту хрень от руки писать?

- Да, чтобы не говорили потом, что вас не предупреждали…

 

- …встаем, встаем, гражданин… и в участок…

- Да… н-н-неее..

- В участок, в участок… там некать будем.

- Да…. Н-не пьяный я…

- Ну конечно, сама трезвость.

- Да не-е… мне эт… самое… сознание… пересадили…

- Ага, ври больше.

- Да во те крест! А это какая планета?

- Пошли, пошли, нечего тут… артист хренов, пересадили ему… в милиции так пересадят… специально узнавали, ничего такого не бывает… когда пересаживают…

 

- Барышня, почему нарушаем?

- Ой, знаете, тут такое дело…я тут недавно с другой планеты, ну, по обмену, так я еще это…

- Ага, врите больше… удостоверение ваше где?

- Права?

- Да не права, удостоверение, что вы… оттуда…

- Ой, я…

- То-то же. Штраф, барышня, штраф… или договоримся?

 

- Минька, горе мое лыковое, ты когда есть нормально научишься, извазюкался весь!

- А я… не умею.

- Ага, восемь лет, он есть не умеет… штаны надевать тоже не умеешь?

- Ага… я это… по обмену… с Сириуса… не знаю еще ничего…

- Ври больше, с Сириуса он… чучело гороховое… марш умываться уже…

 

- Ты, парень, инопланетянин, что ли?

- Вы… я… что-то нарушил?

- Да наоборот… блин, машин нет, он до зебры семь верст киселя хлебает…

- Не… не понимаю вас…

- Да мы сами себя не понимаем, такой народ… айда, посидим с нами…

- …выпьем?

- Угадал.

- Мне хозяин сказал… не пить…

- А чего так?

- Про меру что-то…

- Да по шкалику-то можно… не помрешь, чай…

 

…многие люди пытаются сослаться на обмен телами при совершении каких-либо правонарушений. Что характерно, настоящие туристы по обмену отличаются подчеркнуто правильным поведением. Инцидентов, произошедших с гостями, не наблюдается.

Сейчас появляется все больше желающих обменяться телами, на земле в настоящее время насчитывается более 50 туристов. Подходит к концу срок пребывания на земле первого туриста, в интервью нашему каналу он сообщил, что необычайно поражен увиденным и прочувствованным, пребывание на нашей планете он запомнит на всю жизнь.

 

Кровь…

Откуда кровь…

Захлебываюсь… просыпаюсь… откуда кровища натекла, откуда что… а вот, блин, из носа и течет… окаянная…

Прихожу в себя. Действительно прихожу в себя. Тело меня не слушается, как будто оно не мое, тело, ну давай же, вставай… не хочет.

- Очнулись?

Люди в форме. Много людей в форме. Оглядываю зарешеченные окна, еще не понимаю, но чувствую, дело дрянь.

- А… да.

- Ну что… чем он вам мешал-то?

- К-кто?

- Роттервельд.

- А… ч-что с ним?

- Не помните ничего, что ли?

- Не помню. Не могу помнить. Действительно не могу помнить…

- Я, понимаете… это, самое…

- По обмену?

- Ну да.

- Врите больше. У нас тут таких знаете, сколько… и жену свою в пьяном угаре зарезал по обмену, и ларек с пивом грабанул по обмену, и на остановку наехал по обмену… обменники, блин… нашествие, блин… вторжение, блин… на землю…

 

Сегодня в 18:30 по московскому времени был заколот ножом известный магнат Рихард Роберт Роттерфельд, прибывший с рабочим визитом в Москву. Убийство совершено на глазах у многотысячной толпы 23-летним риелтором Вадимом Князиным. По предварительным данным…

 

- …вы обвиняетесь в…

Кусаю губы. Может, еще смогу дозвониться до агентства, может, еще отмажут меня как-нибудь, это же не я, это же…

Слабое утешение. У меня чувство такое, что я там тоже сморозил что-то… отмочил такое… чего отмачивать нельзя было… я когда вдыхал розовый песок, там почему-то все черви огнем сразу вспыхнули…

Так что мы квиты…

 

…к хорошим новостям. Как стало известно по наблюдениям, на нашей планете уже полгода не наблюдается вооруженных конфликтов, непрерывный рост экономики показывает…

 

2013 г.

 

На зиму

 

- Полно играться-то! Хоть бы проветрился, что ли, помог бы лучше, вишь, осень, запасать надо…

Вот так всегда, так всегда, у компа сядешь, дадут тебе у компа сесть, поналетели тети-моти, помогай, помогай…ладно, правильно тетя Франя говорит, летом полежишь, зимой с сумой побежишь, можно и помочь чем…

И то правда, во-он, соседи все мешками, мешками богатство в дом тащат. Хорошее богатство в этом году уродилось, давненько такого не было, колосится даже. Вот и тащат его в дома, машинами везут, бабы тележки нагружают, мужики мешки в дом тащат, приговаривают, ничё, Кирюш, скоро богатство кончится, три мешка осталось, да быстрее я кончусь…

Такк что никуда не денешься, завел жигулишко, он чихает, фыркает, заводиться не хочет. Сели, я спереди, тетя Франя с тетей Мотей сзади, поехали.

А на базаре чего только нет, богатство россыпями, россыпями, и такое, и сякое, и всякое. Торговки наперебой расхваливют, у меня бери, да чего ты у нее берешь, у нее с гнильцой, сама ты с гнильцой…

Машину нагрузили, куда нагружаете-то по самое то, у меня жигуленок тоже не желе… ну железный, так что теперь, понавалить на него надо? развалится, домой пешком пойдете, так-то…

Ну где богатство взяли, там и добра прикупили. Много добра на базаре, вон, ведрами, россыпями, торговки сидят, нахваливатют, добро-то в этом году уродилось, добро-о… воробьи только так порх-порх над добром пурхаются, думают, как бы кусок урвать, бабки их палками гоняют, у бабок на палках гвозди торчат, у-у-х, страш-шные…

Добра в дом накупили, дальше по рядам пошли, где уют продается. Ну мне это все по фигу, а тетки визжат, ах, уют, ах, всю жизнь мечтала… Я тут про жигулишко вякнуть хотел, ну да ладно, уют, он легкий, мягкий, его в машину нагрузишь, даже не чувствуешь… и вообще, чего я взбрыкнуться хотел, правильно тетя Франя говорила, как с базара уют тащить, так ленимся, а как дома на уюте спать, так это мы завсегда…

Ну-ну…

Покой прикупили, как без покоя в доме, без покоя и дом не дом. Полкило взяли, новая экономичная упаковка и все такое.

Ну и тепло, тепло, тепла, его много надо, его все за один раз не унесешь, и за два не унесешь, и за десять. Так что надо тепло потихоньку прикупать, глядишь, и запасемся. А то что прикажете зимой в батареи заливать? Воду? Тьфу на вас, вы как в школе не учились, ей-богу, простую воду зальешь, черта с два с нее жарко будет, это тепло надо в воде разбавить… тьфу, пропорцию вечно забываю, то ли один к десяти, то ли еще как… ну и вот, и в батареи… чтобы грели… А запасаться сейчас надо, пока морозы не грянули, а то к морозам уже не по пятьсот тепло продавать будут, а за тыщу…

Тетки заныли, что домой надо бы – шалишь, сами меня на базар вытащили, себе, значит, напокупали, а мне что же? Ладно, ладно, не себе, в дом, в дом… все равно, я-то чем хуже… в магазинчик зашел тут же при рынке, сезонные распродажи, все при всем, купил себе успех. Хотел подешевле взять, успех-то штука дорогая, тетки закудахтали, дешево да гнило, дорого да мило, бери подороже, не пожалеешь…

Ну по мелочам еще прикупили, радость, веселье, как в доме без этого дела, бутылку радости подороже на новый год прикупили, пока в продаже есть, а то уже к рождеству все сметут. Я еще в киоске роскошь увидел, купил парочку Иринке, увидит, вообще в осадок выпадет… тетя Франя заквохтала чего-то там, в их-то годы роскошь не покупали, да в их годы и богатства-то не было, и вообще, зайдешь в магазин, одни сушеные тараканы на пустой витрине… три рубля за штуку…

Уже с базара выходили, заприметил, мужичишка хрень какую-то продает… Я вообще сначала подумал, он милостыню просит, смотрю, нет, клеенку расстелил, продает сидит по мелочам… ну что у них там, воспоминания старые, запчасти для души, в те времена души латать умели, семейное благополучие, в семьях тоже толк знали… один раз видел, старичок какой-то вообще первую любовь свою продавал…

Вот я глянул у торговца, думал, может, счастья прикупить, у них бывает… а там смотрю, хрень какая-то, не поймешь, что.

Это что, спрашиваю.

А он говорит:

Мечта.

И недорого вроде берет… купил я мечту, как раз триста рэ осталось… завернул в тряпицу, домой повез…

Дома не до мечты было, ни до кого, ни до чего, пока все это в дом перетаскали, я богатство таскал, оно потяжелее, тетки уют волокли, легкий, пышный, покой тащили, веселье засолили, радость законсервировали, счастье по комодам заперли, чтобы не сбежало…

Вечером только про мечту вспомнил.

Открыл, посмотрел. Мечта и мечта, ничего особенного. Бывают такие вещи, купишь, домой принесешь, потом сидишь, думаешь, на хрена купил… особенно когда распродажа какая-нибудь, или скидка, мы сошли с ума, мы продаем себе в убыток… купите чайник и получите скороварку для шнурков… Вот так купишь, потом сидишь, думаешь, на хрена мне такая хрень…

Тетки увидели, в осадок выпали, закудахтали, крыльями захлопали, перья распустили. Вот та-ак, как они всякий там уют покупают, это пожалуйста, как я триста рэ выкинул, да нет мне за это прощения…

А?

Что?

Ничего себе… всполошились, заорали, чтобы я эту хрень выкинул. Ага, щ-асс… бегу и падаю. Еще не хватало, деньги плачены, а я выбрасывай… сильно с тетками сцепились, только я ни в какую, мужик я или не мужик, мать покойница все говорила – молодой хозяин…

А потом улетела мечта.

Ночью.

Я окошко приоткрытым оставил, она порх – только ее и видели.

Ну сам хорош, клетку-то не судьба было купить… да и вообще, купил не пойми что, даже не знаю, чем кормить, чем поить, что клюет… Вообще не до того было, к новой модели успеха теперь удачи нужны, докупать пришлось… а в мешках с богатством хлопоты оказались, ну они всегда в мешках заводятся, вот, богатство перетряхивали, хлопоты прогоняли, они пищат, свирищат, кусаются… тетя Франя сказала, кота надобно притащить, чтобы хлопоты гонял… ну и заботы тоже, а то замаешься сам их тапочкой бить…

А к вечеру мечта вернулась. Вот так. Сама. Порх в окно, как ни в чем не бывало. Мне это уже как-то не понравилось, да и вообще мечта мне с самого начала не понравилась, черт ее пойми, что за штука такая…

А наутро звонок в дверь, и старичок стоит, который мечту продавал. Я уже обрадовался, думал, он обратно ее забрать хочет. А он и говорит так осторожненько: за мечту платить надо.

Я не понимаю ничего, как платить, я же триста рэ отдал, все при всем. Какое там, руками разводит, мил человек, где ж вы видели, чтобы за мечту один раз платили, за нее век не расплатишься…

Меня чуть кондратий не хватил, здрассте, приехали… забирай, говорю, мечту эту, чтобы я ее и не видел больше… старик только руками разводит, какое там забирайте, мечта это все, это насовсем…

Понял, что влип, поздно понял, ну я всегда так, сначала влипну, потом пойму… Я эту мечту и так, и сяк выгонял, метлой, метлой, какое там…

Ну, потом как-то попривык, мечта и мечта, и с мечтой люди живут, не смертельно… вроде бы. Да и не до мечты было, на базар надо ехать, тепло покупать, тепло, ну и благополучия купили, ух тетки радовались, говорили, в их времена о таком и мечтать не смели…

Люди с базара спешат, покупки тащат, богатство мешками, добро, благополучие, счастье опять подорожало, жуть такая, полторы тыщи за килограмм…

А наутро мечта меня разбудила, скреблась в дверь, выпусти, выпусти… я еще думал, гулять хочет, вышел с ней, еще думал, где поводок, ах да, нет у нее поводка, ошейника нет, ничего нет…

А мечта порх-порх отпорхнет и снова на землю сядет, и на меня смотрит. За собой зовет…

Пошел за ней, еще спохватился, что курточку не взял, а зря не взял, путь, похоже, будет неблизкий…

 

2013 г.

 

Сорвалась

 

Видали, видали, какая сорвалась?

Да вон же, вон… Ну вы видели, видели, да, соскочила с крючка… только блесну хватанула, только я ее дернул, и на тебе… Здоровенная какая…

Ну, вы свидетели… Если завтра мужики опять на смех подымут, а-а-а, врешь ты все, сочиняа-а-а-ешь, вот вы свидетели, скажете, ничего я не сочиняя-а-а-аю, так оно все и было…

Сорвалась…

Ну ладно, некогда мне тут с вами, за поплавком следить надо, за поплавком… В-о-он, видите, дергается, дергается, пошел-пошел-пошел, по-опалась, родименькая… во-о-от так, дергаем тихонечко, и…

Чч-ер-ррр-рт, сорвалась…

Видели?

Видели, да?

Во-от такая была здоровенная, видали, да?

Кто-кто, машина, кто… тойота какой-то там модели, не разобрал, какой, не увидел…

Бывает…

А как вы хотели, думали, пришли на речку, сели вот так, и само все из речки в руки вам посыпалось, так, да? Ага, щас-с… хрен дождетесь. Тут не то, что днями, годами сидишь, черта с два что-то выловишь…

А? Да нет, так-то по мелочам вылавливаю, жить можно… Ну вот, диплом выловил, ну не красный, ну да ничего, сойдет. Местечко в офисе себе выловил, с четвертой попытки выловил, четыре раза срывалось… Ну так еще по мелочам…

Ну, пора уже и крупную рыбу удить, зря, что ли, сижу… крупная рыба, она там, на глубине, на нее и блесну побольше надо, и грузило, и много еще чего…

Пш-ш-ш-ла вон, ком-м-му сказал! Не, это я не вам, вы-то оставайтесь, вместе тут посидим, а то скучно же… Это вон, тварь прибилась, лапочкой-лапочкой из ведра улов вытаскивает… много их тут таких… пш-ш-ла вон! Вы это, гляньте, чтобы улов-то не вытащила, лады?

Ну вот…на глубине ловить, это сноровка нужна, это ещё не у всех получится, на глубине ловить… А то бывает рыбак вот так вот так леску-то дернет, а его самого туда под лед и утянет, и все. Много так кануло… Ну, это еще полбеды, я-то так, осторожненько, на берегу, а кто подальше на речку зайдет, так тот не ровен час и под лед провалится. А подо льдом чего там только не плавает, хвостатое, зубатое, хыц – и сцапает…

А? речка это, речка, говорю вам, речка… а то что же это, по-вашему, корова, что ли? А-а-а, нет, какое озеро, речка… Ну и что, что другого берега не видать, вам-то что до другого берега, одного, что ли, мало…

Кыш! Т-тварь паршивая, уже и в ведро залезла… Лю-у-у-ди добрые, я вам что сказал, за ведерком следить, а вы куда смотрите? На меня нечего смотреть, эка невидаль… а то вот так и умыкнет чего-нибудь тварь какая-нибудь, ищи потом свищи… вон их сколько шастает…

А? А-а-а, спасибо, вижу, вижу, дергается поплавок, прыгает, родименький… во-о-от так, потихонечку, потихонечку, подсекаем… а-а-аччч-ч-ч-ч… не-ее, успел… вон красота какая, ну все, можете меня поздравить… форд фокус… да сам вижу, что хвост за ней тянется, кредит километровый, а вы как хотели… чтобы вот так все, и сразу…

Ловись, рыбка… большая и маленькая…

Чего? да всякое попадается, тут только успевай выуживать… А? какие девки? Чего такое говорите, девки в речке не ловятся, девки по берегам сидят… это надо колечко какое или сережки из речки выловить, и к ним подкатиться… выдумали тоже… девки ловятся… хотя сережки, это вчерашний век, счас девки сами мужиков ловят, вон, вишь, колдует, ужин готовит, нашего брата приманивает… А чего, бабья развелось не меряно, мужиков хрен да маленько, сами знаете…

Пш-ш-шла вон, ком-му сказал! Да не стесняйтесь, пните тварь эту хорошенечко, ишь, вылезла, сука такая… опять в ведерко, опять она там чего-то вытаскивает… Вя-а-а-а-а, вя-а-а-а, чего вя-а-а-а, вон пошла, ком-му сказал…

Вот черт, еще один под лед рухнул… бывает… а как хотели, речка-то она такая, там чем дальше, тем течет быстрее, а лед тонюсенький-тонюсенький, как они там по нему вообще скачут… ну и улов покрупнее, яс-сное дело, вон какой-то там на яхте своей рассекает… а-а-а, нет, это у него яхта ко дну пошла… накренилась… Титаник, блин…

Чего? Сам вижу, не клюет… Ну а вы как хотели, думали, на речку придете, вам само все из воды попрыгает и в ведро упадет. Ага, щас-с… не-е, бывает, приснится такое… не более. Тут выжидать надо, тут ловить надо, тут подкормить рыбешку-то надо, чтобы сама шла… Как-кими червяками, вы еще мотыля вспомните! Червячонок спрашивает у червячихи, а где мой папа, а папа на рыбалке… Кровью, кро-овушкой своей кормить рыбешку надо, речка, она кровь человечью берет…

Брысь, м-мать твою! А, спасибо, здорово вы ее сапогом, больше не сунется… мразь… да я почем знаю, что за тварь, много их тут… крылатая, хвостатая, нечисть какая-то…Река, она, брат, такая, тут еще и не то по берегам…

Чш… стой… тяни-тяни-тяни-подсекай… а-й-й-й-ч-ч-ч-ер-р-р-р-т, только не упусти, только-не-упусти, тольконеупусти… Ох, спасибо, Иришка, вытащила… без Иришки бы не вытащил, улов нам двоим достанется… а вы как хотели, квартира, это штука такая, в одиночку хрен вытащить, тут подчас и пять человек вытащить не могут…

Еще один затонул… бывает… ладно, мы-то на берегу сидим, нам-то не страшно. Не-е, не мое это, вот так на лед идти… это сноровка нужна… у меня брат вот так насмотрелся на добытчиков, пошел… и все, и с приветом.

Так что…

А?

Я-то откуда знаю… спросите чего-нибудь полегче… Ага, щас, делать мне нечего, от речки уходить, смотреть, что там дальше… на берегу… да ничего там нет. да я-то не знаю, это так обычно у стариков спросишь, а чего там, скажут – ничего там нет. Дети обычно спрашивают, вон, у нас с Иришкой Димка подрастает, тоже вот так на реку покажет, а куда она течет? А откуда? А от верблюда… чего надо… шоколада… ну вот так, прибаутку ему эту расскажем, шоколадку из реки выудим, вроде угомонится…

Да ничего там нет… ну, ничего такого, ради чего идти туда… как благоверная моя говорит, если бы там на той стороне реки магазин был, я бы пошла… артистка…

Пш-шла вон! Опять она лезет, нет, чесслово, пристрелю, ружьишко возьму, пристрелю… пшла вон из ведра, ком-му сказал! Чего вя-а-а-, чего вяа-а-а, не дам я тебе ничего… ну на, на рыбешку, жри… нет, не жрет, опять вопит ходит… не голодная, значит… крылатая-хвостатая…

А? чего? чего-то слышать я стал плохо… Ну а как вы хотели, шестьдесят лет, возраст уже… немаленький… Правильно говорят, по молодости хорошо наловишь, ближе к старости само все тебе из воды выпрыгивать будет… вон, пенсию только успевай выуживать… квартирушку Димке, ну, это мы все вместе тянули, в одиночку-то он не вытянет, молодой еще…

А?

Да ничего… так… чувство такое… вроде и есть все… и как-то… так как-то… не знаю… Бросить бы все, да пойти от реки… или правда… куда она там течет и откуда… внученьки мои уже и не спрашивают про реку… вот первый раз вижу такое, вроде маленькие, а про реку не спрашивают, чего за река, куда течет да откуда… Им-то что, только Димку моего за штаны дергают, па, па, а ты нам когда айфон выудишь… даже не знаю, что за рыба такая, айфон…

Эту-то не видели… да не, не Ирку, Ирка вон, кофту новую из проруби тянет… Нет, эта, которая летала тут все, с крыльями… А? не видели? Вот я тоже чего-то не заметил, куда полетела… Они такие, порх-порх, только их и видели…

А? да нет, я-то ничего… ну да, не хватает… поверье есть, ежели она улетела, человеку не жить уже… Ну это так, легенды…

А? да не вернется она… такие не возвращаются… эти… которые…

 

2013 г.

Котлован

 

Да, товарищ начальник.

Нет, товарищ начальник.

Ну… как сказать… и да, и нет, товарищ начальник.

Слушайте, а выпить у вас можно? Да не-е, не спиртного, ну что вы так про меня сразу… водички хлебнуть, в горле чегой-то пересохло… Слушайте, а это ничего, что я к вам товарищ начальник? Я и не знаю, как теперь надо, гражданин начальник, или как… А? а-а, хорошо…

Да какое по судам, их вообще стрелять надо! этих… которые там… за забором…как их там… неважно… один хрен, жулье одно. А? Не-е, я их стрелять не собирался, ну что вы… это я так… то есть, если бы мне за это не было ничего, пострелял бы… если бы законом разрешено было…а… ну, это я так… считайте, ничего не говорил…

А?

Да это Славка все. Что все, да все всё. Ну Славка-то тоже в них вложился, и нехило, наобещали лохотронщики… Теплый дом, блин… Ну вот, смотрим, сроки-то уже поджимают, а дом с места не двигается… то есть, что я говорю, с места не двигается, ну, не строится, то есть… Ну я уже тогда просек, дело-то нечисто, да еще бы оно у нашего жулья чисто было… а Славка он вообще парень горячий… это он меня подговорил…

А?

Да не-е, вы не думайте, ничего мы там крушить не собирались, мы не такие… то есть, если бы нам за это ничего не было… да все равно, что бы мы свой дом крушить стали… да там и нечего крушить, не построили ни хрена… Ну просто… за забор пробраться, посмотреть, что да как… что они там, хоть один кирпичик положили, или на хрен надо…

А?

Ну да, там и увидели. Да, это… не-е, не пьяные. Ну так, слегка. Ну, для храбрости. Нет, вы не думайте… Да какой там глюк… ну мы тоже сначала подумали, глюк, мало ли что там в темноте померещится… Ну да, ночью пошли, днем хрен нас кто пустит… еще друг друга под локоть толкали, гляди, чего мерещится… тут-то и спохватились, что двоим показаться не может… А оно Славку и того… Я-то вот как стоял, так и дунул на забор, сам не понял, как на заборе оказался… Это я мировой рекорд, считайте, побил, не знаю, сколько там было…

А? Славка-то… ну да… нет… не знаю… Ага, я туда и не смотрел даже, не до того было… Жуть такая… Да нет, не пьяные мы были… ну так… чуть-чуть… для храбрости…

А? да нет, эти жулики тут не при чем, я-то теперь понимаю, чего они смотались оттуда… я бы тоже драпанул… если вот так… А это ничего, что я вас товарищ начальник? А то не знаю, как сейчас положено…

 

Э-то еще что…

Вспоминаю какие-то голливудские триллеры, как вот так же сидит человек в кабинете, никого не трогает, и вваливается несметная сила чудовищ, и…

Присматриваюсь. Вроде не ожившие мертвецы, хотя пахнет от них как раз так.

- Чем могу… быть полезен?

- Это… понимаете… у нас дома снесли.

Тэ-экс, начинается… как конец рабочего дня, так началось.

- Адрес?

- Волокамская семнадцать. Понимаете…

- Документы на квартиры?

- Нету, - женщина обреченно разводит руками.

- Волокамская… постойте-ка, так там дома под снос, что же вы хотите-то…

- А нам-то теперь как?

Что-то прорывает в душе.

- А раньше вы про что думали, вот так вот поселились хрен знает где, и хорош, да? Да хороши уже рыдать, разберусь, разберусь…

…знать бы еще, как…

 

- Не принимаю!

Ага, щас-с… не принимаю… люди же у нас все уши компотом моют, и косточки не выковыривают. Ввалились, опять запашок, как из бомжатника, я стесняюсь спросить, что у нас, воду горячую отклю… ну отключили, так что теперь, мыться на хрен надо… Толще двадцати сантиметров грязь все равно не накопится, отвалится, да?

Четверо. И чует мое сердце, это еще не всё, не все, это только кусочек делегации…

- Тут… понимаете, дело такое… дома наши разорили…

- Кто еще?

- Там новый дом строят… а наши все…

Присвистываю. Нехило.

- Документы на жилье?

- Нету, мил человек…

А нету, так какого черта приперлись, думаю про себя, вслух не говорю, не положено.

- Адрес?

- Волокаламская…

- …семнадцать?

- Не-ет, дальше там…

Смотрю по карте, кто из нас с ума сошел, я или ДубльГис, или оба вместе.

- Там же… кладбище.

Смотрю на них. Как следует. На пустые глазницы, у крайнего в левой глазнице замер могильный червь…

- А-а-а-а…. м-м-м-мыы-ы… р-разберемся…

- Разберитесь, мил человек… что ж такое делается…

Черта с два мы разберемся, там такие деньги крутятся, вам и не снились. Если уж у нас решили что построить, так плевать они хотели на детские площадки и ветхоаварийное всякое там…

 

Звонок среди ночи, нутром чую, с работы, за что мне это, за что… Вот сиди и вспоминай грехи свои, за что такое наказание…

Алло.

- Здравствуйте… понимаете, тут такое дело…

Понимаю. Спать я хочу, вот какое дело.

- Меня… снесли.

- Волокаламская?

- Угадали.

Голос какой-то гулкий, как из бочки, в туалете ты, что ли, мужик, сидишь, или сразу в унитазе…

- М-м-м… ну что же… разберемся… давайте данные ваши запишем, как вас звать-величать?

Он отвечает. Не понимаю.

- Еще раз, пожалуйста.

Он говорит. Никакой ошибки быть не может.

На всякий случай переспрашиваю:

- А храм кого?

Готовлюсь записать Святого Какого-То-Там…

 

Здравствуйте… Это… сесть-то можно? Или сесть всегда успеем, да? Это я так… шучу… вы не думайте, это не я… что не я… все не я… мое дело сторона, мое дело головорезами этими править… которые строят…

А? да самому уже надоело бампером быть! Ну, между работягами и начальничком нашим… А? я-то откуда знал, что жулик, у него что, на лбу написано, жулик? Если бы у всех жуликов на лбу написано было, что они жулики, вы бы без работы остались, гражданин начальник… или как вас там…

А? Ну, года два с ним… Да что два года, бывает, с человеком лет двадцать проживешь, и не знаешь… А вы… два года… ну да, сносили, много чего сносили, мы разбираться, что ли, будем, что сносим? Начальник прикажет, снесем… куда денемся…

А? люди там были? Да какие люди, это же не люди, это же бомжи были… Ну мне, знаете, тоже без работы остаться как-то не в кайф… ипотека на мне… не, не такая, нормальная, без жульничества… да откуда я знал, что жулик, говорю вам, на лбу, что ли, написано – жулик? То-то же…

Ну вот… тут, видно, дольщики-то всполошились, поняли, что развели их…крыльями захлопали… Начальничек сказал нам котлован рыть… ну вот, сказал я парнягам, давайте, роем… работаем, негры, работаем, солнце еще высоко… они там про зарплату затявкали, ну я там наобещал золотые горы, реки, полные вина…ничего не поделаешь, пошли котлован рыть… тут-то и спохватились, что он вырыт уже.

Как? Ну так. Обыкновенно. Ну да, видел я его, ну да, заметил, что не то что-то… мне-то что, не я же там жить буду… стали дом лепить… работяги еще орали, что в котлован этот не полезут, хоть режь их, хоть что делай…пришлось деньжат накинуть…

А? да ничего не было. Пока строили, как-то ничего не случилось, мы удивились даже, что вот так ничего не случилось… Это… а можно узнать… что там было-то? а-а, тоже не знаете…

 

Да нет, не развалился он, тут другое что-то было… И не рухнул… Как будто провалился он… дом-то… я утром выхожу на балкон, смотрю еще, светло как-то… Нам-то когда шарагу эту через двор выстроили, вообще света белого не стало… а тут нате вам… дома-то и нет.

Да кто ж его знает, куда делся-то… ну мы потом пошли, посмотрели, там ровное место от дома осталось… и все… я уже думал, земля отомстила, земля в наших краях такая…

 

Петренко Игорь Николаевич

Семьдесят пятый

Ага… на посту был в ту ночь… когда случилось.

Да нет, не теракт…

Да нет, какой там обвал… пасть раскрылась. Пасть, говрою, раскрылась, дом проглотила… и зубы у нее в три ряда… не, не пил я… кто ж на посту пьет…

 

2013 г.

Организация

 

- Как вас там… запамятовал я.

Я только что говорил, как меня там. Повторяю.

- Тим… Тимофей Кельский.

- Ну вот так, Тимофей Кельский с этой минуты должен исчезнуть…

Инспектор смотрит на меня. Многозначительно. Думаю, что я должен делать. А да, исчезнуть. Это как. Исчезнуть. Пулю в висок. А нет, исчезнуть, исче…

- Теперь у вас будет другое имя.

- А-а-а…

Кажется, я выгляжу глупо. Кажется, здесь все выглядят глупо, когда приходят первый раз…

- Паспорт ваш.

Протягиваю черную книжечку.

- Вы… вы что?

Черная книжечка исчезает в камине, ахнуть не успеваю. Кажется, так надо.

- Ну вот вам…Кондаков… Антон Игоревич, подойдет вам?

Не понимаю.

- А… а это кто?

Инспектор смотрит на меня, фыркает.

- Вы, кто.

Чуть не хлопаю себя по лбу, ну конечно… теперь бы привыкнуть к новому имени, не ляпнуть на как-тя-звать старое свое…

 

Это был первый день.

Это было только начало…

 

- Женаты? – инспектор подозрительно смотрит на меня.

Инспектор… так я и не видел никого, кроме инспектора, до сих пор сомневаюсь, есть ли вообще кто-то кроме инспектора. Может, я и не успею увидеть никого кроме инспектора, если инспектору покажется, что я недостаточно… недостаточно…

…он и так смотрит на меня косо…

Подозревает… интересно, в чем…

А?

А, да, да, женат ли я…

- Нет.

- А что так?

Неопределенно дергаю плечами. Мало ли…

- А придется… нам нужны надежные… понимаете, надежные… чтобы с женами… с детьми… Так что подсуетитесь…

Киваю. Вот оно как теперь делается… нехило.

- А… если она мне не понравится?

- Кто она?

- Ну… которую вы мне…

- Что я вам? Мил друг, вы думаете, мы вам тут невесту в фате приведем, твоя навеки, и все такое? Не-ет, уж сами ищите… ищите и обрящете…

 

- Есть в осени первоначальной…

- …короткая, но дивная пора. Весь день стоит, как бы хрустальный…

- Хорош, - инспектор кивает, падают на лоб седые патлы, - Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…

- …и звезда с звездою говорит.

- Верно. И каждый вечер в час назначенный…

- …иль это только снится мне, девичий стан, шелками схваченный…

- Хорош, хорош…

- А… а можно я все расскажу, мне понравилось…

- Вот вы какой… - инспектор щурится, - далеко пойдете… Вий?

- Гоголь.

- Капитанская дочка?

- Пушкин.

- Хижина дяди Тома?

- Эта… Бичер… Бичер Стокер…

- А если подумать?

- Нет, Стокер, это Дракула… а это…

- Минус балл…

- Бичер-Стоу, вот!

- Молодчина… Эм-Це-Квадрат?

Развожу руками.

- Сдаюсь.

- Эх вы, так сразу… скорость света…

Хлопаю себя по лбу.

Здесь темно. Не то чтобы совсем темно, но мерзко как-то, полумрак, ветер просовывает в заколоченные окна хищную мордочку, жалобно скулит. Интересно, все они так живут… эти… эти, которые… Хочу спросить, не спрашиваю…

 

- А ты?

Парни смотрят на меня. Ждут. Парни… я даже толком не знаю их имен, я ничего про них не знаю. Сейчас они пойдут куда-то в клуб, где можно напиться и не думать, не думать, вот это самое главное – не думать, потерять в толпе самого себя…

- Не-е… не пойду.

- А чё так?

- А-а… голова болит.

Парни ржут.

- Чё ты как целка ей-богу, голова болит… ещё это скажи, критические дни…

Парни хохочут, хохочу вместе с ними, хотя черта с два мне до смеха…

- Это это… сорокаградусную микстуру надо…

- Ага, я это… домой пойду… просплюсь…

Иду домой якобы проспаться, черта с два я сегодня спать буду… Ни одна живая душа не будет знать, что я делаю. Кто-то догоняет, даже толком не помню его имени…

- Ты это… не заболел, часом?

- Ну заболел, чё теперь…

Жду каких-то сочувствий, советов, не дожидаюсь, а ну да, у них же не принято…

По темноте возвращаюсь домой, тихонько прошмыгиваю в свою комнатенку, переступаю через храпящие тела, батя опять нажрался…

Вытаскиваю из-под подушки то, что дал мне инспектор, читаю при свете фонарика… книги, рукописи… только бы не знал никто, что я тут читаю… а чего не знал, все равно черта с два кто-то что-то в организации этой кумекает…

Она сама в себе ничего не кумекает…

 

ФИО

Тим… а-а, теперь я этот… Игорь… нет, вру, Кондаков Антон Игоревич.

Год рождения

Семьдесят первый. А нет, тут надо полностью писать, две тыщи семьдесят первый.

Откуда узнали о нашей организации.

Откуда… от верблюда… откуда все узнали. Весь мир знает, я не знаю… а я чем хуже… По принципу в России все секрет, и ничего не тайна.

Как на них вышел… случайно. Это не из тех организаций, которые можно набрать в интернете, и нате вам, получите-распишитесь, адрес, телефон, е-мейл, оставьте свой отзыв. Сюда приходят случайно. Так случайно, что сами толком не могут сказать, как пришли…

Что там дальше… ваши планы на будущее…

 

Организация…

А ведь до сих пор толком не знаю, что это за хрень такая, до сих пор кормят меня обрывками каких-то спорных фактов, вымыслов, легенд…

Организация…

Про которую ничего не известно, даже не известно толком, есть она или нет.

Иду по темноте ночи, у нас район хороший, у нас хоть окна светятся, вон, свечи на подоконниках, там, дальше, говорят, вообще в землянках живут, шерстью обросли…

Организация…

Интересно, что бывает с теми, кто туда вступал, вступал и не вступил… надо спросить у инспектора… а что спросить, можно подумать, сам не знаю, что ответит…

То и ответит.

То и будет.

Лучше не думать…

- Пус-ти, ур-родище, на хрен пошел, я ком-му сказала!

Даже не вздрагиваю, дело привычное, опять там девку какую-то зажали в темном переулочке…

Организация…

Оттуда не выходят, оттуда не возвращаются… Вспоминаю хитроватое лицо инспектора, ну, мил человек, из властелинов мира так просто не уходят…

- На по-о-омощь!

Девка… хочу свернуть куда-нибудь неважно куда. Не сворачиваю. Их трое, отсюда вижу, трое, вот этот, высокий, похоже, главный, эти, которые ее держат…

Бью высокого. Тут, главное, ударить со всей силы, потом…

Высокий сгибается пополам, отваливается полусгнившая голова, падает, мелкая шпана поджимает хвосты, огрызается, расползается куда-то в никуда, кто-то в спешке теряет гнилую ногу…

Хватаю девчонку за истлевшую руку.

- Пойдем…

- У-урроды…

- Есть маленько… Проводить?

- Ага… спасибо… я тут… рядом…

Улыбается полусгнившим черепом.

 

- Можете меня поздравить, невесту нашел.

Жду, что инспектор меня похвалит, расплывется в улыбке, а-а, молодчина, далеко пойдешь…

- Ты ей ничего не сказал? Про нас?

Вздрагиваю.

- Н-ничего…

- Точно?

Смотрит на меня так, что я уже сам начинаю сомневаться, говорил я или не говорил…

- Нет. Нет.

- Оч хорошо… а невесту мы твою еще уточним…

 

- Переложи три спички, чтобы рыбка поплыла в другую сторону.

Это просто. Перекладываю.

- Переложи две спички, чтобы корова смотрела в другую сторону.

Бьюсь вокруг до около спичечной коровы, чувствую себя беспомощным, мать моя женщина, не понимаю…

- Сдаюсь.

- Эх ты… вот же…

- Это нечестно. Вы просто морду коровы повернули.

- А кто сказал, что нельзя морду коровы поворачивать…

Спрашиваю то, что давно уже хотел спросить.

- А… это…

- Чего такое?

- А… если что… из организации вашей выйти можно?

Инспектор щурится.

- А ты как думаешь?

- Н-нет.

- А знаешь, так чего спрашиваешь тогда… горюшко мое…

 

Как всегда выхожу из заброшенного дома первым. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Инспектор говорит, за ним охотятся. За мной тоже будут охотиться. Потом.

Прохожие идут мне навстречу, они смотрят на меня и сквозь меня, они не знают, кто я. И не узнают. У меня на лбу не написано, что я часть организации, могучей организации, всемирной организации. Говорят, что они существуют уже десять тысяч лет… как-то не верится. Только инспектору не надо говорить, что мне не верится, он мне потом так не поверит, мало не покажется…

 

- Дети есть?

- Издеваетесь…только невесту нашел, вам уже детей подавай…

- Ну что вы так сразу… - инспектор хмурится, - а так вообще… планируете?

Что-то прорывает внутри.

- А если я скажу нет?

- Дело ваше…

- Не возьмете?

- Почему не возьмем… только лучше, чтобы были… организация себя воспроизводить должна…

- Настя вроде бы хочет…

- Очень хорошо… Настю мы вашу уточнили…

Холодеет спина, вам-то что до моей Насти…

Сидим в доме с заколоченными ставнями. Здесь нас не видят. Мне так кажется. И следят. Так мне тоже кажется. У организации руки длинные, везде достанут…

- А… а сколько лет организация существует?

- Десять тысяч.

- Я серьезно.

- И я серьезно… ну, может, и раньше была, только данных нет.

Вижу, что он не шутит, такие не шутят. В ужасе припоминаю что-то, масоны, тамплиеры, розенкрейцеры… но десять тысяч лет… это новенькое что-то…

- А… а можно еще вопрос?

- Нужно.

- А… это правда, что если вам голову отрубить, новая вырастет?

- Кто тебе такую чушь сказал?

- Ну… говорят…

- Говорят, что кур доят…

- Нет, а ходят же слухи… про ренеге… нереге…

- Регенерацию тканей… есть такое… ну ты смотри, это так, если палец порежешь или там кусок печени отхватят… а если голову отрубят, конечно новая не вырастет…

 

Пробираюсь домой по темноте, опять засиделись допоздна… надо бы завязывать с нашими встречами, хотя бы на время, а то косо уже посматривают, куда я хаживаю, Настя и то спрашивает… в переулке дерутся четверо, а нет, не дерутся, трое бьют одного, битый разваливается на куски, беспомощно ползает по земле полусгнившая нога…

Проскальзываю в свою комнатенку, кто-то хватает меня за пуговицу, просит на бутылку, чесслово верну-верну-верну, все верну-верну-верну, я-т-т-ебя-к-когда-нибудь-обма-а-а-нывал?

Пошли все на фиг…

Вытаскиваю из-под подушки то, что дал мне инспектор, как всегда ёкает сердце, а вдруг там нет ничего, украли, сожгли, уничтожили…

Есть.

Знания, древние, как сама земля…

…постепенно газовые облака затвердевали, собирались в сгустки, так образовались планеты. По поводу кольца астероидов есть несколько версий, согласно одной из них там должна была образоваться планета, Фаэтон, но гигант Юпитер оттянул на себя часть материи, и…

Скрипит дверь.

- Настюш…

- Привет… это чего у тебя?

Настя оторопело смотрит на тайные знания в моих руках, так и слышу насмешливый говорок инспектора, нда-а, так-то вы конспируетесь…

- Гляди, прикол… шарики разноцветные…

- Класс…

Настя отряхивает с лица полусгнившую плоть, садится ко мне.

Что-то шевелится в груди, еще, еще. Паразит какой-нибудь завелся, не иначе, бывает такое, жук какой-нибудь или червяк, который мертвечинку любит…

Надо бы Настю попросить покопаться, пусть вытащит…

Успеется…

 

Пошло оно всё.

Что всё…

Да всё всё.

Проклинаю инспектора. Проклинаю себя, что связался с инспектором. Организацию почему-то не проклинаю, почему-то боюсь, чует мое сердце, они и мысли почитывают…

Пошли они все.

Всё равно – пошли они все.

Хватит уже меня завтраками кормить. То есть, завтраками не хватит, а обещаниями… Завтра, завтра, потом, потом, как-нибудь, дру-уг мой, тут некоторые годами очереди ждут, в организацию, а вы…

А я ждать не хочу.

Инспектор, наверное, уже понял, что я не приду.

И в организации уже все поняли.

Колотится и колотится в груди паразит, что он там прогрызает… Надо бы вытащить, а то вот так погрызет-погрызет, потом а-а-а, половины внутренностей нету, и развалишься пополам…

Интересно, что будет с этими… которые уходят из Организации…

Что будет, ясно-понятно что будет, не живут такие долго, не живут…

Понемногу осваиваюсь в незнакомом городе, чувствую, долго я здесь не останусь. Они найдут. Кого угодно найдут. И тогда…

Какой-то пьянчужка с размаху налетает на меня, разваливается на куски. Ясен пень, насквозь гнилой, пьянчужки другие не бывают. Хотя нет худа без добра, у них паразиты не заводятся, спиртяку не терпят…

- Да я одной левой.

- Ага, ври больше.

- Да я через колено.

- Ага, сочиняй…

Пьяная компания гогочет за углом, чуть-чуть сворачиваю, ускоряю шаг. Полусгнивший парень хочет перешибить что-то через колено, кирпич… не похоже… узнаю предмет в его руках, это же…

Бегу, кричу, паразит в груди совсем разошелся, бьется о ребра…

- Отдай!

- Ты чего, ох…

- Дай сюда!

Свалка. Летят в разные стороны руки, ноги, головы, хватаю из гнилых рук то, что не кирпич…

- Парни, он того! Он…

Узнали, сволочи. Сказали страшное слово. Слово, которое боялся сказать даже инспектор…

На меня набрасываются все. Все. Без исключения. Хулиганье. Прохожие. Полиция. Толпами. Полчищами. Стаями. Еще отбиваюсь, сам не понимаю, от кого…

Огонь.

Много огня, мерзкий дух гнилого паленого мяса, напалмом, что ли, очень похоже, это в духе Организации… кто-то хватает меня, кто-то тащит в машину, откуда жгут толпу напалмом, пусти-пусти-пусти…

 

Тормозят где-то за городом.

Смотрят на меня.

Семеро.

Теперь вижу – вот они. Организация. И чувствую – имя им легион.

- Вот… вот…

Показываю то, что отобрал у парня, что он не переломил-таки о колено…

- Мастер и Маргарита? Уважаю, - говорит один из них, - далеко пойдешь, парень…

- Только в организацию что-то брать не торопитесь…

Посмеиваются.

- А ну-ка дай, проверим…

Протягивает руку к моей груди. Отшатываюсь, тут же спохватываюсь, ну да, там же…

- Там это, червяк какой-то завелся, колотится, парни, не в службу а в дружбу вытащите?

- Червяк, говоришь? Счас глянем, что за червяк… ну-ну…

- Стучит? – спрашивают остальные, смотрят на меня, как на невиданную диковину.

- Ага…

- Похоже, брать его уже можно.

- Нужно.

- Ну, давай…

- На колени становиться?

- Чего ради нам на колени друг перед другом вставать…- кладет мне руку на грудь, - сим объявляю тебя человеком…

 

2013 г.

Сквозь толщу

 

ОТКЛОНЕНИЕ ОТ КУРСА 5 %

 

Многовато. Выравниваю курс, больше, больше, удь я проклят, если красная точка на экране не соединится с синей…

Ну же…

Ну же…

Почти-почти-почти. Хочется соврать себе, хочется сказать себе, что этого хватит, да какое там, хватит, в космических масштабах этого не хватит, занесет меня, куда Макар телят не гонял…

Ну же…

Смотрит на меня небо, ощерилось звездами, отсюда, из бесконечного далека оно кажется неподвижным. Я знаю, только кажется, звезды несутся на огромной скорости, разбегаются, разбросанные по пустоте…

Выравниваю точки.

Ну же…

И вся работа, сиди, выравнивай точки, вот уж казалось бы. А попробуй не выровняй, тебя самого потом так выровняют, маол не покажетя. Да что меня самого, заблудится Пилигрим, всем нам мало не покажется…

Выравниваю точки.

Смотрит Кассиопея, ждет нас…

 

- Ё-о-оо-м!

Что-то вытаскивает меня из глубин сна, не может вытащить.

- Подье-о-о-оо-м!

Разлепляю веки, не разлепляются, а чего это мне командир снится, вот, блин, закимарил на пульте, уже муть какая-то привиделась…

Тебе чего, особое приглашение нужно?

Что за сон дурной, командир меня распихивает, будит, хорош дрыхнуть уже, копать кто будет, кто копать будет, я спрашиваю? Поднимаюсь на постели, сон не отступает, давит на меня со всех сторон темными стенами подземелья, стучат кирки, звенят лопаты, что за черт…

Ага, счас, счас, встаю…

Или тебе особое приглашение нужно? Или тебе кофе в постель принести?

Парни хохочут, командир хохочет.

Вставайте, граф, вас ждут великие дела.

Встаю. Великие дела ждут, вот они, кирки, лопаты, все при всем, черт бы их драл. Главное, проснуться, знать бы еще, как это сделать в полумраке, а надо как-то, а то потом махнешь самому себе киркой по лбу, был один такой…

Ладно, не о том речь.

Вгрызаюсь в толщу земли. Земля здесь дрянная, земля уже, считайте, кончилась, здесь, глубже, уже камень, голимый камень. И как-то надо через этот камень прибираться, долбить туннель – в никуда.

- Не отстава-ай!

- Живее-ей!

Сжимаю зубы. Желаю им всем провалиться сквозь землю. И поглубже. Знаю, не сбудется, и так уже провалились, глубже некуда.

Чтобы не сойти с ума, вспоминаю, что было позавчера. Или позапозавчера. Или позапозапоза… или неделю назад. Когда уходили под землю, когда нас провожала наша Пустота, оркестры, флаги, отчизны верные сыны, и все такое. Либзет провожала, дура, на шею кидалась, я тебя ждатьь буду, да не дай бог ты меня ждать будешь, лучше бы сразу в Толще завалило… тьфу, тьфу, не надо.

Мы провожаем наших лучших сынов к далеким мирам…

Фыркаю. Ну и лучших…

Мы верим, что они присоединят к Пустоте еще немало Пустот…

…мы тоже верим.

В этот исторический день…

И все такое.

Бью киркой, земля твердая, неподатливая, пусти-пусти-пусти, не пускает, давит, душит со всех сторон…

 

Просыпаюсь от тяжелого сна. На этот раз сон и правда тяжелый, до сих пор болят от него кости, ноют мускулы, будто и правда долбил тяжелый камень, пробивал твердь.

Выцарапываю себя из сна, сигнал вопит, надрывается, ну что, что не так… еще бы он не вопил, красная точка вон где, а синяя воо-он где, нехило развернуло Пилигрим…

Бывает. Метеоритный поток, газовые облака, пространство и время, искривленное и закрученное само на себя. Слишком мало мы знаем про вселенную, слишком рано бросили вызов космосу… или наоборот, слишком поздно, века и века спрашивается, что делал на земле, то-то же…

Соединяю точки…

ОТКЛОНЕНИЕ 9%

ОТКЛОНЕНИЕ 4%

Ну же…

Что-то не пускает, засасывает, какое-то тело, большое, массивное, там, там, справа. Еще выверяю спектр, еще надеюсь на что-то, уже понимаю – надеяться не на что, нате вам, черный карлик во всей красе…

 

- Это мы что делаем? Что делаем, я спрашиваю?

Замираю. Обреченно сжимаю копеечную игрушку, жмешь на кнопки, ведешь воображаемый корабль через космос на экране. Хочется оказаться дома, в седьмом квартале, слушать завывания торговца за окном, кирки, лопа-а-аты покупа-а-аем, бере-е-ем…

Черта с два.

- Я стесняюсь спросить, мы вас на кой черт в экспедицию взяли?

Молчу.

Командир отчитывает, громко, визгливо, надрывно, так и хочется отмахнуться, пшел вон, не видишь, играю…

- Пшел вон! Назад, назад, на Пустоту… посмотрим, как тебя там встретят, позорище… без жалования!

Парень уходит в темноту, карабкается вверх по туннелю, прячет на груди игрушку. Я так и не знаю, что у него за игрушка, может, как у меня, может, ему тоже снится космос…

…теперь я этого не узнаю.

- Не отставай, ребята, не отстава-ай!

Не отстаем. Долбим толщу земли, лучше долбить, лучше не вякать, что не поддается, а то командир за голову схватится, не поддается – бери левее, и сызнова начем рыть туннель…

 

Образование: авиационный институт

Профессия: штурман

Призвание: водить корабли через космос…

Вопрос: кому здесь все это нужно?

 

Пустота.

Подскакиваем все, как током подброшенные. Командир смотрит на землескоп, заглядывает в толщу камня.

- Пустота. Метрах в ста, не больше.

Ёкает сердце. Быть того не может. Уже забыли толком, что такое пустота, всего-то месяц в пути, вот черт, как это люди по несколько лет выдерживают…

Еле выжимаю из себя:

- Б-большая?

Командир смотрит на меня с ненавистью, мол, ты-то что встреваешь, я тебя не простил еще за косяк какой-то сегодняшний, уже и сам забыл, что за косяк…

Большая… края не вижу… не вижу…

Роем. Долбим. Вгрызается в толщу. Вот, блин, только что пластом лежали, откуда только силы взялись. Может, командир нарочно про пустоту ляпнул, чтобы нас оживить, потом пощелкает своим землескопом, хмыкнет – ошибочка вышла…

Семьдесят метров…

Роем. И как-то не по себе, тревожно-трепетно на душе, как всегда бывает перед тем, как разроешь пустоту. Потому что (черт возьми) где-то же кончается эта толща, потому что (черт возьми) где-то же вот так ударишь киркой, обрушится земля, и увидишь над головой бесконечное звездное небо…

Пятьдесят метров…

- Живее-е-ей!

Хочется хлопнуть командира киркой. Пока так, плашмя, мягко. А если сильно достанет, то и не плашмя.

Тридцать метров…

Почему так дрожат руки…

- Парни, может, перекур?

- Да ну тебя, осталось-то…

Десять метров…

- Ага, осталось, руки уже не ходят…

- Эт хорошо, что руки у тебя не ходят, не положено им ходить-то…

Три метра…

Выдыхаемся, падаем без сил, почему последний рывок дается тяжелее всего… проваливаюсь в сон, еще бормочу, парни, копать будете, меня разбудите…

 

- Мой командир! У нас проблемы!

- Ну что опять?

- Пилигрим за черную дыру зацепился!

- Да я тебя счас высажу на ней, идиотише!

- А… а что делать?

- И кто виноват, да? Скорость подними, гони с дыры-то…

Поднимаю скорость. Впереди еще виток, целый виток вокруг черного карлика, а там можно и сорваться с орбиты, и…

 

- Ат-а-а-а-а-ас!

Ну вот, опять сон, дрянной, тяжелый, опять снится тесный туннель, парни разбегаются во все стороны, кто-то хватает меня, кто-то тащит меня, скорей, скорей, в какие-то боковые ниши, да что за черт. Только сейчас вижу, что ход проломлен до самой пустоты, и из пустоты вырывается что-то огненно-рыжее, палящее, живое, несется по туннелю к нашей Пустоте…

- Это… это что? – смотрю на командира.

- И ты у меня спрашиваешь?

Говорим шепотом. Боимся выдать себя, боимся подманить то, что только что пронеслось мимо. Смотрим в пустоту, небольшую, раза в три меньше нашей, здесь нет в небе шарика с солнцем и звездами, нет луны, стенки пустоты недобро мерцают, даже не хочется включать дозиметр…

- Айдате отсюда, - шепчет кто-то.

- А то еще посмотрим, может, хорошее что есть…

Смотрим на Антипку, у тебя как язык повернулся такое предложить…

- Хочешь, оставайся…

Командир терзает землескоп, понимаю, ищет пустоты. Туда, в родную пустоту нам дорога заказана, как-то и не хочется думать, что там теперь…

- Пустота. В пяти километрах…

- Не дойдем, - киваю.

- Что значит, не дойдем, куда денемся?

- А жрать чего?

Командир неопределенно машет рукой, а что, есть варианты, и вообще, дал Бог день, даст и на день, и вообще…

 

- А ты на кого учился?

- А не на кого.

- А на кого будешь?

Смотрю на Антипку, ну какого черта ты пристал, сам не спишь, другие-то почему из-за тебя страдать должны…

- Ни на кого.

- А чего так?

- А так.

- А чего так, деньги будут, дом…

Сжимаю зубы, на кой черт, ради какого-то дома всю жизнь в земле ковыряться от зари до зари…

- А увлекаешься чем?

- Смотрю на него. Пристально. Ну неужели не понимает…

- Тебе зачем?

- Ну как зачем, а зачем люди дышат? А ты в какие игры играешь?

Чувствую, что краснею, хорошо, что темно вокруг… Кто бы знал, что я по космосу корабль вожу, тут бы не то что на смех подняли, тут бы я вообще не знаю, что…

- Слушай, тебе делать больше нечего? Сам не спишь, другим не даешь!

Стушевался, обиделся, а как иначе, если по-другому не понимают… Просыпаюсь, потягиваюсь перед иллюминатором, сон какой-то дурной приснился, в полной темноте дебил какой-то ко мне приставал, а чего ты любишь, а чего ты умеешь, а там, в этой темноте и тесноте нельзя было признаться, что я штурман, штурман, а по молодости обожал летную школу, под лозунгом – учим летать, делал виражи…

Разгоняю Пилигрим…

Ну же…

Ну…

Неужели не сорвется с орбиты, пойдет на второй, на пятый, на десятый круг, или будет медленно, но верно снижаться, падать в черную бесконечность…

Вжимает в кресло, выдавливает желудок, едкая жижа растекается по губам…

Ну же…

Две точки рядом, синяя и красная…

Ну же…

Еще не верю себе, летит Пилигрим, освобожденный…

- Ты чего?

Вот так, носом заклевал, вот он, командир, стоит, наблюдает, через плечо мне смотрит, на Пилигрим, летящий через космос…

- Ты это… брось.

Холодеет спина, знать бы, откуда наш командир, с севера или юга. А то на севере хоть на смех поднимут, а на юге за такое могут и к стенке поставить, долго ли…

- Брось… один у нас так игрался, игрался… доигрался, засосало его туда.

Смотрю на командира, шутки шутит, из серии, а один мальчик в носу ковырял, и палец застрял, и палец ампутировали…

- Серьезно говорю… братец мой так загинул… Игуршку-то запретили уже. На черном рынке взял?

Ну…

Разбудил командир, или наоборот, усыпил, поди-разбери, где сон, где явь…

 

- Ё-о-о-ом!

Опять этот сон, дурной, тяжелый, опять камень, тяжелый, опять командир, дурной. Ах да, каких-то полкилометра осталось, стыдно не доделать…

Долбим. Здесь толща какая-то особенно прочная, неподатливая, пока проломишь, все проклянешь, здесь сама земля не пускает нас. Потихоньку загадываю желание, пусть там, за толщей… нет, не поверхность, не космос, хорош мечты мечтать, ну пусть хоть как в нашей родной Пустоте, ну хоть поплоше, лишь бы солнышко было, и вода, и поросль какая…

Долбим землю, комья земли падают на нас, ну ясе пень, притяжение меняется… кирка входит в землю удивительно легко, ну же…

Выбираемся наружу.

Смотрим.

Не понимаем.

- Быть не может, - шепчет командир.

- Офигеть, не встать… - это Антипка, черт бы его драл…

И все-таки…

Космос. Бескрайний. Бесконечный. Над нами. Насколько хватает глаз.

- Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне – дна… - шепчу я.

- Это что? – спрашивает командир.

Машу рукой, да так, ну как вам объяснить, что там, наяву, у нас так говорят… поэт такой бфл… как его… бли-ин, не помню…

- Это летать можно… по пустоте… как в игрушке этой, вон, у Олежки, - командир кивает на меня.

Чувствую, что на меня смотрят все. Разом. Будто ждут, что сейчас замашу руками и полечу. Или расскажу всем, как летать. Или…

- Это же корабль можно построить…

- Да зачем строить, вот, Пилигрим мой возьмем, - вынимаю корабль из экрана, получилось как-то на удивление легко и быстро, - занимайте места… согласно купленным билетам.

Горизонт извивается, заворачивается сам на себя…

- Земля сжимается, - говорит командир.

Вижу. Вижу. Поторопиться надо с машиной, а то так и взлететь не успеем…

- Ты не понял?

Командир сжимает мое плечо, ну что тебе опять не так…

- Ты не въехал? Обманка это, обманка…

- Какая еще обманка?

- Свет… здесь свет не по линеечке идет… ну вам, физикам, виднее… или ты не физик, кто ты там… не знаю… ну свет в дугу изгибается, как в линзах каких-то… вот и кажется, что небо большое, а земля маленькая…

Смотрю на него. Не верю. Нет, конечно, слышал что-то такое, читал, куда я денусь, только…

Только не верю.

- Так что давай отсюда… живее…

Что-то прорывает внутри, огрызаюсь:

- Не пойду.

Командир передергивает плечами, уходит. Вот этого никак не ожидал, думал, угрожать будет, уговаривать, требовать, а ну-ка, парни, скрутили его, а то что-то мозги набекрень…

Ничего.

Пожимает плечами, уходит. Тоже верно, с сумасшедшим связываться себе дороже.

Остаюсь. Вижу, как медленно сжимается земля, теперь я знаю, сжимается не земля – весь мир вокруг, недолго живут пустоты в толще камня…

Сажусь в Пилигрим, жму на старт, а вдруг, а вдруг…

Пилигрим рычит, фыркает, подскакивает на месте, прыгает, трясется в лихорадке…

Небо изгибается под каким-то немыслимым углом, горизонт давится сам собой, вот уже толща окружает со всех сторон, еле-еле блекнет шарик звездного неба, сунуть бы в карман на память, а не достать…

И надо уходить, туда, в темный туннель, в тесноту, в темноту, еще выслушивать усмешечки, то-то Антипка поржет, сволота…

Подбираюсь к туннелю, слышу утробное урчание где-то там, там, в глубине, не нравится мне это, да мне много что не нравится, если на то пошло…

Спускаюсь в темноту, Антипка, если ты мою игрушку угробил, я тебя самого угроблю…

Снизу, из пустоты подгоняет ветер, сжимается пустота…

- …да!

Померещилось…

- Сюда!

- А?

Откуда кричат, отовсюду кричат, кажется – из самой толщи камня, что за черт…

- Скорее!

Кто-то издалека машет мне рукой, кто-то из наших, что они там в боковом туннеле забыли…

- Скорее!

Бегу к ним, шум нарастает, вижу тусклое свечение откуда-то издалека…

Понимаю все. Бегу. Скорее. Со всех ног. Сияние приближается, чувствую, не успеть…

Обдает нестерпимый жар… парни, смешные вы люди, кто вам сказал. Что от дряни этой там спрятаться можно…

Кто-то хватает меня за руку, тащит в темноту, скорее ты, идиотище, что скорее, я вам что, метеор…

Что-то с ревом и грохотом проносится мимо, обдает жаром. Какая-то сила, страшная, неведомая, которая уже разрушила нашу Пустоту…

Нечто врывается в пустоту, которая еще не сжалась до конца. Пустота схлопывается, поглощает нечто…

Рушится мир.

Кажется, рушится сама толща вокруг…

 

- Живой, нет?

Опять в сон потянуло, что за черт… опять начинаю клевать носом за пультом Пилигрима, опять снится темный туннель, бледные лица надо мной…

Живой, вроде…

- Чего, толща с овчинку показалась?

- Навроде того… а… а чего было-то?

- Мы почем знаем… чего-то было…Айдауже…

- К-куда?

- На Кудыкину гору, воровать помидоры… домой… в Пустоту…

- Да там же… нет ничего.

- Может, еще осталось что… мало ли…

- Пустота большая была…

Осторожно, бочком-бочком подтягиваю к себе игрушку.

- Ты чего?

Командир смотрит на меня. Пристально. Нехорошо.

- Да… так…

- Брось…

Сейчас начнет орать, а-аа, а кто-то вот так же игрался, а-а-а, и туда засосался, а-а-а… Я может и хочу туда засосаться, для тех, кто не понял…

- Ты погоди.

- Чего?

- Уходить от нас… погоди…

- Да я же…

- Да ты же… сейчас руки нужны… если там осталось что… дома, люди…

Бережно прячу игрушку, иду за парнями, гадаю, что осталось от седьмого квартала, от Либзет, может, еще ждет…

 

2013 г.

Что-то должно случиться

 

Лейла сладко потянулась и открыла глаза: она не знала, который сейчас час, но для Лейлы это не имело значения. Лейла подошла к окну, и над городом вспыхнуло солнце, яркое, знойное, щедрое, осветило загорелые плечи Лейлы. День обещал быть теплым.

Когда Лейла вышла из душа, на столе ее уже ждал завтрак, мюсли с йогуртом, еще что-то такое экзотическое, вычурное, особенное, по последнему писку моды. Лейла заказала машину – с открытым верхом, тут же спохватилась, напрасно с открытым, ближе к полудню солнце будет жарить нещадно. Ничего, ближе к полудню Лейла поменяет машину, все будет хорошо.

По дороге в гипермаркет Лейла вызвонила пар подруг, наугад, какая разница, они все равно все одинаковые, щебечут об одном и том же, ой, а тебе так идет, а где это тебя стригли так, а я тоже так хочу-у… Когда Лейла подъехала к гипермаркету, подруги уже ждали ее, сидели в маленьком кафе. Лейла даже не смогла вспомнить, как их зовут, привет-привет, чмоки-чмоки, да ты попробуй, фратте эспрессо, зашибись…

Все трое поднялись на третий этаж гипермаркета. Лейла не могла вспомнить, была она уже в этом гипермаркете, или нет, да это и не имело значения. Лейла выбрала себе длинное платье в пол, одна из подруг нашла себе байкерскую курточку, вторая взяла норковую шубку, потом все трое отправились в отдел обуви.

По дороге с Лейлой случилась неприятность, когда она ступила на эскалатор, подол платья зацепился за ступеньки, платье сорвало с Лейлы и затянуло куда-то в лестницу. Прибежал администратор комплекса, в качестве компенсации пообещал Лейле бесплатно любое платье, какое она захочет. Подруги смеялись, просили на бис, хотели выложить в инстаграмм, Лейла отказалась.

Когда Лейла выходила из гипермаркета, она увидела Его. Он шел на стоянку, видимо, к своей машине, был очень хорош, какой-то неестественной, мистической красотой, как дух смерти в каком-то фильме. Лейла улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ, потом спросил, не хочет ли Лейла прокатиться с ним. Лейла отзвонила подруг назад, уехала с Артуром, так его звали.

На следующий день Лейла и Артур отправились к морю, где отлично провели время на пустом пляже в лучах знойного солнца. Ближе к вечеру Лейла захотела пить, но поблизости не было ни одного бара, как назло. Только на горизонте расстилалась огромная стена, насколько хватало глаз. Лейла предложила Артуру пойти к стене, тот сказал, что там не может быть бара. Лейла все-таки пошла к стене, держа за руку Артура, который шептал ей на ушко нежности.

Возле стены действительно ничего не оказалось, и сколько Лейла и Артр не шли вдоль стены, так и не нашли входа.

На следующее утро Лейла захотела рождество. Сказано – сделано, в городе пошел густой, пушистый снег, который таял, как только касался лиц, витрины украсились еловыми ветками, снеговиками и пряничными домиками. Лейла заказала закрытую машину и поехала в гипермаркет выбирать себе шубку. Она уже решила, что встретит рождество в компании подруг, ас Артуром встретится попозже, например, на Валентинов день.

Время шло. Все оставалось как прежде, и в то же время что-то неумолимо менялось. Лейла прислушивалась к себе, присматривалась к улицам большого города, тропическим пляжам и луна-паркам. Что-то должно было произойти, но Лейла не знала, что именно.

Через какое-то время – Лейла невела счет дням – она рассталась с Артуром. Подруги говорили, что надо найти себе новую пару, чтобы сердце не пустовало, но Лейла хотела отдохнуть от нежных шептаний на ушко и страстных ночей. Примерно в то же время Лейла переехала в пентхауз, строила грандиозное новоселье.

Шло время. Иногда Лейла задумывалась, кто она и откуда – и не находила ответа. Пару раз Лейла подходила к стене, которая тянулась от горизонта до горизонта – но всякий раз появлялось что-нибудь, что отвлекало Лейлу, или бутик с распродажей девяносто процентов, или витрина, где были туфли, совсем как Лейла мечтала, или кто-нибудь тощий и бледный, похожий на духа смерти из модного фильма. Когда Лейла спрашивала подруг про стену, те пожимали плечами, переводили разговор в другое русло, слушай, а ты в аква-парке не была еще, да ты че-е-е, там так классненько…

Потом Лейла пошла на пробы для фильма, ее взяли на главную роль, она играла смертную подругу духа смерти. С первого дубля режиссер говорил – отлично, отлично, Лейла качала головой, нет, я лучше могу, давайте переснимем. Однажды режиссер подошел к Лейле, спросил – вы что, догадываетесь? – Лейла не ответила.

Что-то должно было произойти. Лейла смотрела на свою кожу, на которой появились тонкие складочки. Подруги говорили, что этакая болезнь кожи, советовали какие-то крема. Иногда по ночам Лейла просыпалась от того, что больно сжималось сердце, и становилось трудно дышать. Иногда просыпалась от другого – от какой-то непонятной тревоги, надо было что-то делать, куда-то бежать, только Лейла не знала, куда…

В большом мире все было по-прежнему – и все-таки не то. Лейла смотрела на подруг, и не могла сказать, те же самые это подруги, или другие, а если другие, то куда делись те самые.

В новом году Лейла получила Оскар за лучшую женскую роль.

Иногда Лейла подходила к стене, подолгу стояла, прижавшись лбом. Там, за стеной, были какие-то звуки, какие-то всполохи, что-то происходило, но Лейла не знала, что.

Что-то должно было случиться…

 

2013 г.



 

Сегодня был выпускной.

Долгожданный.

Уже и не думали, что доживем, ну да, до выпускного мало кто доживает. Кто разбился, у кого сердце не выдержало, кто и вовсе повесился потихоньку, понял, что не видать ему диплома, как своих ушей.

А мы вот дожили.

Собрались в большом зале, пришли пораньше, украсили крылья кто в что горазд, я золотые монеты на крылья прицепил, меня цыганским бароном обозвали, Лика серебряную пыль на крылья присыпала, ее сахарной пудрой обозвали, Тимка красные звезды на крылья прицепил, его все обозвали советским истребителем, а-а-а, разбегайся, кто может, щас на таран попрет…

Рассаживались. Расправляли крылья, хвастались, у кого длиннее, ну и что, что у тебя длиннее, а у меня зато крылья больше за лето выросли, да-а…

Учителя говорили торжественные речи. Те самые учителя, которые еще вчера орали, да что из тебя вообще выйдет, толк из него выйдет, бестолочь останется. Теперь обнимали нас крыльями, милые вы мои, хорошие… Большому кораблю большое плавание, Человек создан для полета, как птица для счастья, мы все как один в этот знаменательный день…

Вспоминали. Какими пришли сюда, маленькими, неумелыми, с еще не оперившимся крыльями, смущенно краснели перед приемной комиссией, ну-у, у меня крылья есть, так мне бы летать… Думаю, что смогу…

Пили шампанское. Пробки в потолок, испещренный поколениями пробок.

Вспоминали. Как первый раз, а ты летать умеешь, а что тут уметь… и потом этот-то что-тут-уметь взлетает и падает, стремительно, с треском. И ты ждешь своей очереди, кусаешь губы, и почему-то как никогда хочется выйти, где тут комната с кругом и треугольником на двери… А потом - пошел, и боишься лететь, и кто-то пинает тебя сзади, хороший разгон, и падаешь, и сами расправляются крылья, машешь, выше, выше, выше… Аплодисменты, учитель кивает - пять баллов. И бежишь в толпу однокашников, ну-ка, какая сволочь меня спихнула…

Вспоминали. Прощались. Тихонько спрашивали друг друга, кто куда пойдет дальше, да не знаю еще, да подумаю, да…

Учителя говорили напутственные речи, что вы еще не крылатые, это жизнь надо прожить, пролетать, вот тогда крылатыми будете. Вот как мы летали.

Расставались. Пели песни, ор-лята учатся летать. По-ра в путь-дорогу. Потому, потому, что мы пилоты. Ну, когда заберет меня маленький самолет. Гал-ки, птицы, как люди, видят солнце на блюде.

Напивались допьяна, подтрунивали друг над другом, ты как завтра летать будешь, а завтра и не буду, на фиг надо… а так, зигзагами-зигзагами…

Разошлись под утро, расползлись, разъехались по домам от Альма Матер. По норам, по туннелям под низкими потолками. Сидели дома, выслушивали завывания родственников, а у меня Сашка землекопом работает, а у меня Танька землекопщицей, а у меня Юрка шахтером устроился, а Ирка, дура, в археологи поперлась, о чём думала… А ты когда работу искать будешь?

Кивал. Буду-буду. Когда-нибудь. Ходил по туннелям с низкими потолками, на четвереньках, конечно, иначе тут никак. Перебирал любимые детские книжки, фантастику какую-то, дескать, за глубинами нашего мира, за толщей камня есть другие миры, огромные пустоты. Прятал крылья под плащом, поджимал под себя, чтобы не оттоптали в давке.

По статистике крылья обрезают в среднем через три года после окончания учёбы. И идут в землекопы. Я дал себе зарок продержаться хотя бы лет пять. Хотя по той же статистике в среднем через пять лет выпускники глотали горсть таблеток, а в предсмертной записке писали…

 

 Маленький самолёт

 

Ну, когда заберет

Меня маленький самолет

И станет мир большим, мир большим…

 

- Ты билеты взял? Билеты взял, я спрашиваю?

Димка не помнит, взял он билеты или не взял, Димка никогда ничего не помнит, так про него Эльвира говорит. Димка шарится в необъятных сумищах, где билеты, билетов нет, ничего нет, и…

- Ну что за бестолочь, ну почему ТЫ! НИКОГДА НИЧЕГО! НЕ! ПОМНИШЬ!

Димка смущенно краснеет, разводит руками, где-то они тут были, эти билеты, а может, и не тут, а может, и не были, а может…

- Да что за бестолочь, на тебя где сядешь, там и слезешь, за кого я только замуж…

Ветер запутался в соснах, шепчет беззвучную песню.

Не подскажете, у вас тут никакого отеля нет поблизости? – Эльвира расплывается в улыбке, только что не виляет хвостиком, - а то понимаете, а на самолет не успели…

Испепеляет Димку взглядом.

Две женщины в платках бормочут что-то, да вон там, за лесом, а во-он, по дорожке пойдете, там и гостиница… дамка смотрит на дорожку, не верит, что там может быть какая-то гостиница, у черта на куличках, разве что избушка на курьих ножках, об одном окошке, а там баба Яга, костяная нога, губы на грядке, а нос к потолку прирос.

Эльвира визжит, я, что ли, должна сумки эти тащить, ну давай живее, я тут ночевать оставаться не собираюсь. Димка идет за Эльвирой, вот блин, сбила с мысли, там небо такое было над полем, высокое, чистое, все созвездия видно, как в детстве отец показывал, это вот большой пес, это малый пес, это волопас, а волопас, он волосатый, да, пап? Да какой волосатый, он волов пасет…

- А я вырасту, туда полечу…

- Полетишь, полетишь, - отец хлопает по макушке, - ну пошли, пошли, звездочет…

 

Димка останавливается на поляне.

Оторопь.

Это новенькое что-то, этого просто быть не может. Показалось. Померещилось. По…

Да у них что, у местных, башка не тем концом вставлена! – Эльвира всплескивает руками, - блин, русским по белому сказала, гос-тин-ни-ца, они что подсунули?

Говорит полушепотом, даже не срывается на визг, видно, на нее тоже действует эта поляна, чужая, недобрая, и то, что на поляне, не то парит над землей, не то висит на деревьях…

Димка так их себе и представлял. Эти. Которые летают, которые падают, терпят крушение где-то в тайге, которые ищут и не находят. Вон даже что-то не по-нашему написано на борту, мэйд ин Чайна…

По трапу спускается девушка в форме а-ля какой-то космический сериал, дежурно улыбается, дежурно кланяется, такая неуместная здесь, в тайге…

- День добрый, вы в отель? Добро пожаловать, разрешите ваши паспорта, я вас запишу…

Эльвира не спешит отдавать паспорт, сколько раз говорила, вот так вот отдашь, и поминай как звали. Внутри отель еще меньше похож на отель, сразу вспоминается дом-звездолет, который построил для какой-то модели какой-то олигарх…

- Рады приветствовать вас на борту нашего звездолета, - девушка подобострастно улыбается, - мы успешно стартовали с космодрома Байконур, держим курс на альфу Центавра. К вашим услугам джакузи, бассейн, ресторан, бар, караоке, номера люкс…

- Люкс, пожалуйста.

Димка все хочет спросить, все никак не спрашивает, да как тут спросишь, попробуй, переговори, перекричи обеих, что Эльвиру, что стюарде… черт, даже не знаешь, как сказать…

- Скажите…

Димку никто не слышит.

- Простите…

Ой, а это у вас под космический корабль стилизовано, или настоящий? – спрашивает Эльвира, насторожено оглядывается.

- Настоящий. Списан, упал здесь, в лесу, переоборудован в отель.

- Ой, а радиация как же?

Димка чуть не фыркает, надо же какие его благоверная слова знает…

- Не беспокойтесь, все в норме, можете проверить…

Димка смотрит на фальшивый дозиметр. И на фальшивый звездолет, который должен был сгореть в атмосфере, когда падал, но не сгорел, потому что не падал, чего только не выдумают, туристов завлечь…

 

- Ну когда… заберет… меня ма-а-аленький самолет…

Какая-то девка неумело выводит в караоке-баре нетрезвым голосом, краснеет, да не умею я петь, подруги хлопают в ладоши, Вика, давай…

Димка кусает губы, кажется, все обошлось с билетами, даже Эльвира не волновалось. Эльвире волноваться нельзя, у Эльвиры сердце, она тогда вообще чуть не слегла, когда Димка полет в космос выиграл, Акс, мечты сбываются, шанс один на миллион… Вот как тогда объявил – пять минут в невесомости, вот тогда Эльвира и слегла с сердцем, а ты обо мне подумал, а ты о детях подумал, деньгами бери, что выдумал-то, а Катеньке поступать, а Лешеньке квартиру, я ему уже невесту присмотрела, ну ты ее знаешь, дочка Тасина…

Так что Эльвиру беречь надо, у Эльвиры сердце, а Димка нате вам, билеты забыл, Димка всегда все забывает, о чем только думает…

- Прости меня… я тороплюсь…

В других мирах… оставить грусть…

- Ну как вам у нас? – Стелла напяливает дежурную улыбку. Интересно, как ее зовут на самом деле, Даша-Катя-Каша, хотя нет, каша, это другое…

- Здорово. Хорошо вы про упавший корабль присочинили…

- Не верите? – Стелла неподдельно обижается.

Димка фыркает.

- А чей это корабль? В смысле, какой страны?

- В том-то и дело… - Стелла перестает улыбаться, - ничей.

- Так не бывает.

- Не бывает. Ни одна страна за свой не признала, только руками разводят, у нас такие не делают.

- Разработки какие-нибудь секретные…

- Может. Только надписи эти никто так и не расшифровал.

Димка кивает. Делает вид, что верит.

Ну, когда заберет

Меня маленький самолет…

 

Корабль просыпается, разбуженный человеческим голосом, прислушивается. Нет, никого, ничего. Снова погружается в многолетний сон…

 

- Вон волосы Вероники… а вон заяц…

- А это Телец, да?

- Да, это телец… давай-ка повторим… меркурий…

- Венера, Земля, Марс, Юпитер…

- Чш, чш, шустрый какой, а кольцо астероидов?

- А это что за кольцо… астервоидов?

- А это планета такая была, Фаэтон. Потом разбилась.

- А я полечу и ее склею…

- Полетишь, полетишь…

 

- Уважаемые посетители, к вашим услугам сегодня в нашем звездном меню кордон-блю с сыром и ветчиной, пикколини, маскарпоне, утка по-пекински, тирамису, унаги маки….

Корабль снова вздрагивает, потревоженный, оглядывается, где он, что с ним, снова погружается в сон…

 

- Ой, Любочка, там распродажа сейчас, скидочки зашибись, я там себе такие сапожки присмотрела, они в ГУМе за бешеные бабки, а в интернет-магазине за гроши… да знаю, знаю, я у них шубу так заказала, они мне прислали на два размера меньше…

Димка отворачивается к стенке, старается не слышать. Голос у Эльвиры визгливый, как у матери, да ты о чем думаешь, тупица непробиваемый, экзамен завалишь, я не знаю, что с тобой сделаю, чем ты тут занимался, хватает картонные модели кораблей, комкает, выбрасывает в окно…

Димка закусывает губы.

Корабль потягивается во сне, вспоминает семипалую руку командора, его бескровное лицо, когда объявили по радио, что республика пала, над столицей поднят флаг Конфедерации…

 

- Не спится?

Димка оторопело смотрит на Стеллу, пожимает плечами, ну да, вот, хожу по коридорам, ищу потерянный сон.

- У нас тут кабина пилота есть… к вашим услугам…

Димка оглядывается, не видит ли Эльвира, а то еще подумает его благоверная, что Димка тут шашни крутит, Эльвиру расстраивать нельзя, сердце…

Димка заходит в кабину пилота, играет, жмет рычаги, как в детстве, уж папку вымаливал панель управления купить, там штурвал как настоящий, рычажки, кнопочки, вторая космическая скорость, по противнику, пли…

Корабль просыпается, потревоженный человеческой рукой…

 

- Па-а-адае-е-ем!

Комната идет ходуном, Эльвира подскакивает, да что за черт, как знала, нельзя в этой гостинице оставаться, хватает вещи, большой баул, малый баул, сумку большую, сумку среднюю, а сумочка где, а кошелек где, а косметичка, а-а-а-а, падаем, Димки как всегда нету, сбежал уже, а Эльвира сама все это тащить должна…

- Падаем!

Все летит, все падает, бьются зеркала в холле, люди бегут по трапу, сталкивают друг друга…

Дрожит земля…

С ревом и грохотом отрывается корабль от верхушек сосен…

 

- Вы моего мужа не видели?

- Какого мужа? Где?

- Ну там, в гостинице, у меня там муж остался!

- В какой, в «Трех соснах», что ли?

- Да нет, в этом, в корабле, который улетел!

- Да нет там никакого корабля, что вы… и не было…

 

Димка настраивает радио, новости Конфедерации, в связи с тридцатилетием власти Конфедерации объявлена всепланетная амнистия, повстанцы революции тридцать третьего года под амнистию не попадают…

Надо найти своих, знать бы еще, где их искать, своих, как им объяснить, вот он я, такой-то…

 

- Смотри, звезда взорвалась…

- Да ну тебя, где ты видела, чтобы звезды взрывались…

- Видела-видела, в газетах читала…

- Да это эти наши опять со своими учениями…

- Задолбали.

- Желание загадала?

- Не успела… бли-ин, а я так сапожки эти хотела, ну знаешь, такие с ремнями…

 

2013 г.

 

На мусорной куче

 

Ну, наконец-то.

Хоть кто-то.

Вот он, идет через двор, идет, пакетом размахивает, ничего не боится, правильно, уж никак не ожидает, что я тут затаился.

А знай наших…

Понять бы еще, что в пакете, хорошее что или так. Приглядываюсь, прищуриваюсь, ну глазки, миленькие, не подведите, знаю, плохонькие глазки уже, ну как-нибудь…

Пакет с мусором. Вот теперь вижу, идет через двор, несет пакет с мусором.

Замираю.

Жду.

Он равняется со мной, замечает меня в последний момент…

Выхватываю пакет, дергаю на себя, что есть силы, не отдает, держит, с-сука, цепкий…

- Отдай! Живо отдал, это моё!

Голос надтреснутый, с хрипотцой, как бывает у уроженцев севера.

- Чего ради твое, это мой мусор! Мой! – ору на весь двор, может, услышит кто, - помогите, гра-абят!

Рвется пакет, рассыпаются по снегу пустые бутылки, банки, коробки, фантики, бумажки. Кидаемся подбирать, кто больше, запихиваю в сумку, скорей-скорей-скорей, убегаю в темноту двора, обошлось…

 

- Вон можно на полянке расположиться…- с надеждой смотрю на парней, ну скажите да, скажите да, вы-то бывалые, вам-то не впервой по лесу ходить, а мне как-то с непривычки тяжеловато…

- Давай… расположимся… - Клин идет на поляну, на ходу снимает заплечный мешок, перевожу дух, теперь хоть поедим…

- Что такое?

Клим выскакивает с поляны, как ошпаренный, бледный, лица нет, что за черт…

- Ну что такое?

- Мусор… мусор там на поляне.

- Ври больше.

- Точно тебе говорю, вся поляна в мусоре…навалом…

Еще не верим себе, бежим на поляну, точно, вся усыпана пустыми банками, коробками, прокладками, пивными крышечками, объедками, тряпками…

- Набивай сумки, - командует Клин, - живо!

- Какие сумки, тут на грузовике надо! – кричу, не верю, что меня кто-то услышит.

- Точно, я за грузовиком в город сгоняю, вы покараульте…

Клим уходит, остаемся на поляне, лихорадочно соображаю, как будем делить мусор, поровну или по-честному, а то парни еще в позу встанут, мы-де опытные, а ты-де новичок, тебе меньше…

- Ясен пень, меньше, - кивает Маракуша.

- Мысли читаешь?

- Ну.

- А нехорошо чужие мысли читать.

Маракуша фыркает, все-то мы знаем, что хорошо, что плохо, и никто этого не соблюдает, ты бы еще вспомнил про вилку, которую в левой руке держать надо…

Грохочет грузовик, что-то быстро Клин вернулся, а нет, это не Клин, я этих парней не знаю, выскакивают из кабины, лопатами гребут мусор в кузов…

- Вы куда? Это наш мусор, наш!

Бегу к ним, смотрят, как на психа, сам на себя смотрю, как на психа…

- С чего это ваш? Мы первые нашли!

- Да врите больше, тут что, имена ваши написаны?

- Вон, флажок в землю воткнут! – фыркает один из парней, рыжий и ершистый.

- И чего? А вон бутылка пустая валяется, а вон стакан пустой лежит, а вон пружина какая-то!

- Парень, ты шел бы мимо, не мешай дядям…

Это уже слишком, стряхиваю мусор с чьей-то лопаты, тут же получаю этой лопатой по лбу. Что-то прорывает изнутри, ощериваюсь пламенем, вот черт, вырывается из пальцев, жгу парней огнем, сильно, больно…

- Атас!

Парни забиваются в кабину, жмут на газ, все еще не могу успокоиться, летят и летят искры из пальцев…

- Ничего ты, крутой… - Маракуша смотрит на меня, видно, не верит себе.

Краснею. Сколько держал в себе, сколько таился, и на тебе, прорвалось…

- Это ты как это так умеешь?

- С рождения, - добавляю, не даю Маракуше опомниться, - мне третью часть. Как всем.

- Да хоть половину.

- Половину не надо, треть.

Чувствую себя победителем.

 

- Ищите, ищите хорошенько. Ищите и обрящете.

- В Ливии по нулям, в Бейруте тоже.

- Китай?

- Есть, но мало.

- Соединенные Штаты?

- Разорены и высосаны дочиста.

- Плохо, плохо… Россия?

- А вот здесь еще есть. И много. Необъятная территория… необъятные запасы…

- Отлично, я вам всегда говорил, кто ищет, тот всегда найдет…

 

- …народ России стонет под гнетом беспощадной тирании, в стране не соблюдаются элементарные права…

- Вы все врете.

- Простите?

Смотрю на него, оторопевшего, растерянного, ага, испугался…

- Вы все врете. Плевать вы хотели на диктаторские режимы и на Россию.

- Однако…

- Вам мусор нужен. Наш русский мусор, бескрайние залежи.

Посол заливается краской.

- Вы… вы слишком много себе позволяете…

- Это вы слишком много себе позволяете. Думаете, весь мусор на земле вам принадлежит? Вы что, сами его накидали, так, что ли, да?

Выхожу из зала под гробовое молчание. Может, хоть это их отрезвит, может, опомнятся, не отдадут Россию на разграбление.

Жду, что меня схватят. Здесь. Сейчас. Немедленно. Нет, прохожу мимо охранников, даже не дрогнули, неужели на этот раз наша взяла…

Неужели…

 

- Сумку вашу разрешите…

Протягиваю сумку таможеннику, что ты там искать будешь, трусы грязные, видеокамера, что там еще…

- Это что?

- Где?

- Мусор…

Холодеет спина, какой мусор, если они трусы мои грязные за мусор приняли, это я уже не знаю, куда мир катится…

- А лицензия у вас где на мусор?

- Да на какой му…

- Чуть не давлюсь собственным языком. Это уже слишком, вытаскивают из сумки полный пакет, да не смешите меня, да в жизни у меня ничего такого не было…

- Ну что? – таможенник фыркает, - скажете, вам его подсунули?

Екает сердце.

- И скажу.

 

- Вы еще можете подать апелляцию, - адвокат плетется за мной, видно, ему очень жаль.

- И подам.

Адвокат думает про себя, что черта с два мне поможет какая-то апелляция. Читаю его мысли, и плевать я уже хотел, можно так или нельзя, культурно или некультурно. Гори оно все огнем. Вообще всё, всё…

Остаюсь в камере наедине с собой, со своими мыслями… как будто у меня остались еще какие-то мысли. В мусоропроводе горсточка мусора, надо же, кто-то позаботился обо мне, к чему бы это. Зажигалку не дали, ну да ничего, мне она и не нужна.

Поджигаю. Мусор тлеет, вспыхивает, растворяется, тянутся ко мне флюиды. Вбираю, считаю про себя, один, два, четыре…

Маленькая горсточка, пять месяцев жизни, не больше.

И на что мне эти пять месяцев жизни, если через неделю казнь.

Сворачиваюсь поудобнее, поджимаю под себя щупы, уши, глаза, холодновато в камере, хоть так согреюсь. Наваливаются сны, какие-то древние флюиды, пытаюсь представить себе тех, кто когда-то, пласт за пластом, наращивал мусор на земле, веками, тысячелетиями, говорят, у них были головы отдельно, тела отдельно, сколько пытаюсь себе представить, столько не могу…

 

2013 г.

 



 

На улицах тает зло, накопившееся за годы войн, утекает ручейками. Торговец на углу продает счастье, пятьдесят рублей за штуку. С крыши на улицу, хлопая крыльями, слетают детские сны, ребятишки бегут за ними, ловят за крылья. На площади какой-то менеджер среднего звена клеит объявления, что ищет свою потерянную душу.

В первых проталинках растут мечты. С деревьев облетают последние печали, не облетевшие осенью.

По шоссе на полной скорости несется двадцать первый век. На соседней улице он сбил девятнадцатый век, но об этом никто не знает. А двадцатый век сам, кого хочешь, собьет.

Чье-то потерянное сердце ищет хозяина, тычется в ноги прохожим.

На горизонте поднимается новое солнце, выросшее взамен старого, подстреленного кем-то прошлой осенью.

Торговец на углу продает счастье, пятьдесят рублей за штуку.

 

2014 г.

Ветер возвращается

 

- Ты посмотри, дом! Дом вырос!

Жала бежит к дому. И правда, на холме вырос дом, большой, красивый, двухэтажный, с башенками. Пожимаю плечами, а ты что хотела, голуба, домный дождь был, вон как зарядил с утра, вот и вырос дом. Хотя, конечно, такой дом - это удача редкая, в долине всё сплошь маленькие беседки выросли и крохотные домики, а тут нате вам. Дом.

Жала бежит в дом, поднимается на крыльцо - тук-тук-тук, - в просторную прихожую, спотыкается о стойку для зонтиков.

- Миленький, ты посмотри, да тут стол накрыт… у-у-у, пианино!

Жала ударяет по клавишам, наигрывает какой-то мотив, я и не думал, что она умеет играть. Бежит на второй этаж, догадываюсь - падает на широкую кровать, там должна быть широкая кровать, и ночной столик со всякими мелочами…

- Слушай, какое счастье, что мы его нашли!

Киваю. Счастье. Жала разливает чай, режет пирог, из пирога поднимается крепкий ягодный дух.

- Ой, миленький, сколько мечтала… а то что мы всё с тобой по мегаполисам…

Киваю. Ну да. Мегаполис, он быстрее растет, разрастается. А вот дом вырастить, это да, это труд.

Миленький… Жала до сих пор не знает моего имени. Она не знает, что у меня нет имени.

Сгущается вечер, темные тени ложатся на холмы, темные тени скользят за окном. Встревожено оборачиваюсь, неужели началось, вроде бы еще рано. Нет, не началось, это что-то другое…

Что-то…

Что это там…

Жала уже сама бежит к окну, открывает, распахивает, что за Жала, ничего не боится. И то правда, чего ей бояться… это мне нужно бояться, не ей.

С подоконника в комнату спрыгивает пушистый чёрный кот, сонно потягивается, шуршит бархатными лапками по ковру.

- Ой, смотри, у нас тут ещё и кот будет! Ой, ми-ми-ми, няшечка…

Вымученно улыбаюсь.

- Ты чего?

- Ничего.

- Чего ты на этого кота так смотришь нехорошо…

- А что мне прикажешь, плясать и прыгать от счастья?

Смеёмся. Заставляю себя смеяться. Смотрю на большие часы над столом, на календарь. Могу и не смотреть, всё равно не знаю, когда это случится…

Жала обнимает меня за плечи, кладет голову мне на плечо, родная, ласковая, любимая, бесценная, сжимаю её руки, целую пальцы, ладони, запястья, поднимаюсь выше, до плеч, до ямочек под ключицами…

Думаю о том, что потеряю её.

Скоро.

Больно сжимается сердце.

 

Ночью прошёл лесной дождь, холмы украсились рощицами, возле дома появился яблоневый садик. Смотрю на Жалу, спящую у моего плеча, боюсь потревожить, разбудить, хоть одним неосторожным вздохом. Нет, все-таки раскрыла глаза, сонно потянулась, прижмурилась, родная, сладкая, нежная. Что-то живое и тёплое мешает в ногах, а ну да, кот, кот-кот-кот, как-то его Жала вчера назвала, уже не помню…

- Ой, миленький, ты смотри, красота-то какая! Еще бы цветной дождичек, чтобы цветники разбить…

- Сама разобьешь, не боги горшки обжигают.

- И то правда… я еще в школе увлекалась…

- Вот и вспомнишь… молодость.

- А я тебе чего, старая, что ли?

Смеёмся. Спускаемся вниз, а почему это на столе нет завтрака, или не баре, сами приготовим… иду на кухню, думаю, что бы такого сообразить, Жала подскакивает сзади, закрывает ладонями глаза.

- Там на террасе всё готово!

А я вчера и не заметил у дома террасу, или её вчера не было, за ночь выросла. Точно, плетеные кресла, столик, лёгкий завтрак почему-то не на двоих, а на троих. Кота, что ли, за стол посадить и салфеточку повязать…

Жала вскрикивает. Началось, что ли… нет, не похоже, солнышко светит, птички поют, всё при всём…

Спускаюсь с крыльца, вижу, что так удивило Жалу. Ну да. Конечно. Я так и думал, что когда-нибудь так будет…

Девочка. Маленькая. Годика два, в белом платьице, улыбается, тянет к нам ручонки. Жала обнимает девчушку, ведет к столу, я назову её Эстела…

Киваю. Эстела так Эстела. Хочу предложить что-нибудь попроще, Ира там или Вера, ладно, пусть Эстела, Эстинька…

- Ты чего такой?

- Да так… ничего.

- Не могу же я сказать ей, о чем думаю. Не поверит. Не поймет.

- Миленький, нам камин нужен!

Миленький, это мне. Она не знает, как меня зовут. Она не знает, что меня никак не зовут.

- Ага… нужен.

- А поедем, выберем.

Киваю. Поедем, выберем. Выходной день, так отчего же не выбрать, и так заработался, семью толком не вижу.

Выбираем камин. Вон они растут на грядке, в ряд, садовник ходит, окучивает, приговаривает, выбирайте, не спешите, всё для вас. Выбираем белокаменный камин, украшенный чёрной решеткой в виде птиц.

Только сам камин, это еще полдела. Даже не полдела, только начало. А вот огонь к камину, это да. А огонь к камину просто так не продается, огонь ловить надо…

Беру аркан, иду в темный лес, где живут огни, тут, главное, не ошибиться, какой попало огонь не взять. Вон светятся в глубине болотные огни, призрачные, неровные, неверные - нее-т, такие в камин не годятся. Или вон, тусклый свет лун среди ветвей - тоже…

А вон что-то мелькает в чаще.

…

Весело полыхает в камине горячее пламя.

Жмурится кот, опять забыл, как его зовут.

Ветер бьется в стены, дрожат окна, хороводит листьями промозглая осень.

- Ты чего такой? - Жала отворачивается от Эсти, смотрит на меня, внимательно, пристально, кажется, начинает догадываться. Все они под конец начинают догадываться.

- Да… так… устал.

Жала обнимает меня.

- Ты чего? Хорошо же всё… хорошо…

- Да, да…

- Сколько к этому шли, сколько мучились… и хорошо все…

Киваю.

- Хорошо.

Ветер бьется в стены. Хлещет дождь. Не домный, не лесной, не грибной, не цветной - другой. Пришел-таки.

Жала обнимает меня, бормочу что-то, что надо бы Эстеньку уложить. Жала укладывает Эстеньку, кот устраивается в детской кроватке, обнимает девочку, урчит, как трактор.

С треском ломаются ветки за окном. Целую Жалу, как в последний раз.

Часы внизу бьют полночь.

Ветер переходит в наступление, с последним ударом часов разбивает стены дома, взмывает в небо кучу обломков.

Ветер бьет мне в лицо. Я знаю, он ничего мне не сделает. Трещит планета, разрываемая бешеным ураганом, течёт магма, с шипением кипят океаны, ветер уносит всё, всё, всё…

Ветер.

Он нашел меня здесь.

Он всегда меня находит.

Ухожу. По звездам. По пустоте. Пропади оно все, пропади, да уже пропало.

Сколько раз зарекался… и всё по новой…

Ныряю в черную дыру, растягиваюсь на вереницу мелких частиц. Здесь, на границе черной дыры видно всю историю вселенной, от сотворения и до гибели.

Смотрю в своё прошлое, ещё когда был жив учитель, ещё когда мир казался таким спокойным и безмятежным…

- Учитель… а зачем ветер?

Учитель отвечает, зачем ветер. Понимаю, что без ветра никуда.

А может быть так… чтобы ветра не было?

Учитель пожимает плечами.

 

Проходит день.

А может, год.

А может, вечность.

Не знаю.

Здесь легко теряешь счет времени.

Сколько раз зарекался, сколько раз.

И не могу.

Опять создаю землю и небо. Отделяю воду земную от воды небесной. Идут грибные дожди, идут лесные дожди, идут домные дожди.

Пока появляются маленькие домики. Ну, там где-нибудь и большой вырастет.

Вынимаю свое ребро, леплю новую Жалу. Ребро болит. Ладно, новое отрастёт, болеть перестанет.

Вдыхаю жизнь…

Сколько раз зарекался, надоело терять и строить, строить и терять, и снова…

 

- Учитель… а зачем нужен ветер?

- А ты как хотел… откуда что берется?

- Ну как… создаем…

- А откуда берем?

- Н-не знаю…

- У ветра и берем… а потом ветер своё обратно забирает…

 

- Миленький, ты посмотри, какой замок вырос!

Она называет меня миленький. Она не знает моего имени. Она так и не знает, что у меня нет имени.

Иду за Жалой, по привычке смотрю, не летит ли ветер.

 

- А может быть так… чтобы ветра не было?

Учитель пожимает плечами.

Вот это хорошо помню. Не говорит Нет.

Пожимает плечами…

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/