ДМИТРИЙ ГАВРИЛЕНКО
ЛИКИ ОГОЛТЕЛЫЕ
ЛИРИКА
А ВПЕРЕДИ…
И ветви, как сети, упруги,
И крик бесполезен, и ругань.
Сбивается конь от натуги
Не криком, а лешим напуган.
Тут сумрачно все, и усилья
Копыт и колес незаметны,
А в луже, раскинувши крылья,
Закат разрастается медный.
Но в березняке грязь подсохла,
Валежник трещит, а телега…
Обмотаны оси осокой,
Да это уже не помеха.
ВСЁ ПОЗАБЫТОЕ
Я все позабытое слышу.
Созрели тяжелые сливы
И падают гулко на крышу
К ногам лопухов и крапивы.
Избушка похожа на терем,
Высокие окна светлы.
Добавились к прежним потерям
Когда-то жилые углы.
Я слышу: умывшись росой,
Бегу на рыбалку босой.
Внести бы охапку пырея –
Постели не нужно иной,
Прилечь да забыться скорее
За чистой и прочной стеной.
РАЗДЕТАЯ
В небесах – опустевшая синь,
Полетела листва на опушки.
Знаю я, что от горьких осин
Горьковаты подружки-волнушки.
Но светло и просторно в лесу,
Будто солнце весну воскресило.
Здесь не волка спугнешь, не лису,
А раздетую осень России.
ГРЕХ
Не приблизили, а унизили,
Опустили на самое дно
Без надежды спастись и провизии
И друзей, и врагов заодно.
И во всевозрастающей степени,
Клад бесценный впотьмах погребя,
Там, где вечные свечи затеплены,
Превращают в сосульки себя.
Я СПРЯТАЛСЯ
Я спрятался в дожде, я в камышах,
Я очутился там, где мокрый ветер.
Со мной слух, зренье, тело и душа.
И представленье о померкшем свете.
Неясно вижу голос далека,
Прекрасно слышу стебля колыханье
И знаю: для меня струит река
Серебряное чистое дыханье.
В душе моей шумит широкий дождь,
В дожде шумит душа, дыша над ухом.
Замерзну я – всех сотрясает дрожь,
Хотя вокруг не холодно и сухо.
ПРЕЖНЕЕ СЧАСТЬЕ
Эти елочки, как манекены,
Без улыбки цветут и растут.
У прекрасной колючей Елены
Отобрали ее красоту.
Снег сверкающий стал серпантином,
Обмишурил, шурша мишурой,
Обволакивающей тиной,
Завораживающей игрой.
Лед подледный - нет ни сладострастья,
Ни тепла, ни любви - ничего.
С новым счастьем! - кто хочет его.
Я хочу только прежнего счастья.
SILENTIUM
Уехали гости, а вот
И первый снежок на деревья...
В деревне Прасковья живет
Да с ней по соседству – Лукерья.
К Прасковье приходит она,
Как только подоит корову.
И проговорят до темна:
От слова – к безмолвному слову.
ТЕРПКО ПАХНЕТ
Терпко пахнет зеленый укроп
В конце огорода,
Нарублю я поленницу дров,
Поправлю ворота.
Вот корова пришла с молоком.
Символ – всюду понятный.
Этот мир называют мирком.
А он – необъятный.
ЛЕСБИЯНКА
А рога и остры, и красивы -
Небодлива, смиренна она.
Все красивые неагрессивны,
Не черны - только кожа черна.
На лугу ранним летом - раздолье:
И трава, и цветы для коров,
Словно тихий волшебник застолье
Приготовил рассветной порой.
Но, бывает, инстинкт потревожит
Здесь Рыжуху какую-нибудь,
И пастись она больше не может,
И на землю не может взглянуть.
Лишь стоит, и мычит, и мотает
Головастой своей головой.
Все как будто о ком-то мечтает
Над росистой, над сочной травой.
Тут выходит Чернушка из тени.
На дыбы - и легла на нее,
На мечтающую средь растений,
У которой спина, как жнивье.
Из ближайшего леса полянка,
Как ребенок, подсмотрит тайком...
Утешительница-лесбиянка,
А пастух ее кличет быком.
РУССКИЙ ПЕЙЗАЖ
Природа и асфальт заброшены
В тиши опушки облысевшей
Коту бродячему под хвост.
Березы ветерком опрошены
Среди деревьев обрусевших,
Не строго соблюдавших пост.
Березы ветерком опрошены.
Над молчаливым тротуаром
Листва летит на тротуар.
Кто собирает нынче пошлины?
И серебро блестит недаром,
И золото – не Божий дар.
Кто собирает нынче пошлины,
Тот видит смирные березы
И ясно знает, что к чему.
Ценою ценности опошлены.
Следы от слизней - сопли, слезы,
Упреки Богу самому.
В ЭТОЙ ШКОЛЕ…
В этой школе сидел я в тюрьме
И догадываюсь, не случайно.
Если здесь есть веселая тайна,-
Веселит она сердце не мне.
Все ушли да и заперли дверь,
Я остался один в кабинете
В тихой школе на шумной планете,
Как зафлаженный обществом зверь.
Окна прочно готовы к зиме.
Все оклеены. Створки забиты.
Чьи страданья до дна не испиты
На взъерошенной ветром земле?
Что я сделать хотел, да не смог
На освоенном кем-то пространстве?
Лишь молчанье - венец этих странствий:
Телефон ведь закрыт на замок.
Но остался я здесь не один,
А как будто бы в спевшемся хоре
Тех, кто вынес и радость, и горе,
Но не дожил - увы - до седин.
Необычный такой эпизод...
Он сказал: "А к чему разговоры?
Ты - частица ублюдочной своры,
Если свора тебя не грызет".
ПРОЕЗД АКАДЕМИКА САХАРОВА
В троллейбусе прозвучало объявление: "Проезд академика Сахарова".
Я знал, что это ошибка: проезд и проспект - не одно и то же.
Впрочем, остановка остановке тоже рознь.
Здесь на всю стену висела зеленая реклама яблочного сока.
Деревья с листьями и плодами. Большая семья дружно работает на уборке.
Одна тачка доверху заполнена яблоками. Чем не сад на Садовом кольце?
Да, настоящий сад, и длинная юбка на женщине настоящая, и тенниска на мужчине, и шорты на девушке.
Вертлявый ветерок еще с прохладой, пасынок севера, - не пускает на свет Божий зелень травы. Реклама не просто смелая - бесшабашная в своей дерзости возле лужи, скованной утренним льдом.
Апрель, подмороженный зимой, улыбнись! Он и улыбнулся, чего ему стоит?
Потрогал озябшими пальцами листья. Они по-настоящему нависали над скамьей и шевелились слегка.
Прожилки видны, потому что светлее листвы. Везде цвет, приятный для глаз.
Апрель помолодел даже и погладил душистые усы. Самому, видать, захотелось поработать в осеннем саду.
Все натурально здесь. Колышки поставлены самые что ни на есть деревянные - не нарисованы вовсе; листья с них свисают - тоже не нарисованы.
Как не поверить в то, что сок в пакете - настоящий, с кислинкой, неповторимо духмяный?!
От висевшей прежде на троллейбусной остановке рекламы голливудского фильма не осталось и следа, хотя он немало проглотил бумажной зелени
в жалкой потуге представить бьющую ключом жизнь.
ИМ НЕ БОЯЗНО…
Им не боязно возле трона,
Знать, от веку такая судьба.
Раб египетского фараона,
Раб египетского раба.
Темнота, что чернее неба,-
Нет ни месяца, ни звезды.
До чего прозвучал нелепо
Скрежет прошлого из борозды!
Все засеяли, все распахали
У подножия пирамид,
Но не пахари, а нахалы
Потревожили мира мир.
Без какого-либо урона
Захватили в бою погреба
Раб египетского фараона,
Раб египетского раба.
ТЕРАКТ
Девушка – душка. И без руки.
Болтается тряпкой рукав.
Как испарился приток у реки –
Ведь полноводна река?!
Ведь впереди – плодоносный расцвет,
Но взрыв не смотрит вокруг.
Многих украл у страны на тот свет,
Туда, где ни ног, ни рук.
Девушка милая с русой косой,
Как ты осталась живой?
Дрогнуло сердце перед красой
У Земли, что казалась лишь головой.
ИСТОВЫЕ
Истовое чистое лицо.
Девушка-шахидка с автоматом
Вышла на кирпичное крыльцо
С террористом лохнувшим лохматым.
Нет веснушек на его носу.
Щеки у нее не конопаты.
Скоро взрывы зданье разнесут
Для рытья могил дадут лопаты.
Чистые пружинятся тела,
Светлые в глазах роятся мысли.
Кем творятся черные дела –
С потолка над жертвами нависли?
ЛИКИ ОГОЛТЕЛЫЕ
Из неба общего, соборного
Струится странный, мокрый свет.
Неясен заметенный след
Забитого растенья сорного
И вообще: не ясен след!
Летая, лики оголтелые
Пожар в моей душе зажгли,
И своего не вижу тела я,
Своей не слышу я Земли.
ВОЛЧИЦА
Сон приснился: вцепилась волчица
В круп израненного коня.
Засветиться боясь, сволочится
На пороге московского дня.
ТРУПЫ АВТОМОБИЛЕЙ
Первый раз в кино.
И раздавили
Меня летящие
Автомобили
В далеком детстве
Много лет назад.
А теперь
На экране вижу
Лишь трупы автомобилей,
Раздавленных людьми.
ОБЛЕДЬ
Ледниковый период эпохи,
Ледниковый период души.
Со стола прошлогодние крохи
Крохоборам одним хороши.
Зимний дождь превращается в лужу
Далеко не всегда на Руси.
Эту льдистую, едкую стужу
Ни о чем – ни о ком! – не проси.
Скользким памятник стал величавый,
Мельтешит конькобежцем в толпе.
Льдом покрыты и левый, и правый,
Что висят на рекламном столбе.
О, эпоха! Ты веткой пощупай
Ледяную предсмертную дрожь.
Изогнешься прожорливой щукой,
Разогнешься акулой…
Пойдешь,
А потом заскользишь и поедешь,
Дай-то Бог на ногах устоять.
Перепутаешь финиш и фетиш,
Страх подполья и жизнь не таясь.
Ледниковый период… Откуда
Он вернулся в январскую тишь?
Было худо – нагрянуло чудо,
И чудишь, да невольно летишь.
Беспричинно по небу слонялся,
Где обитель была не твоя…
Уцелел, кто к земле наклонялся.
Рухнул тот, кто недвижно стоял.
ОН БЫЛ НЕ ЕВРЕЙ
Слава Богу, он был не еврей…
Палачи бы взялись за еврея
Металлической красной рукой.
Самый зверский из всех лагерей,
Ископаемо, люто зверея,
Высыхал истощенной рекой.
Продуваемый ветром барак,
Тиф, расстрелы, и холод, и голод,
Ну и вышка над всем в небесах.
Здесь и орднунг, и свой кавардак,
Огород пулеметом прополот,
Часовой, что всегда на часах.
Зверь – кулак, зверь – сапог, зверь – приклад,
Молодые эсэсовцы – звери,
Чуть постарше – похуже зверей.
Жив иль нет - поднимайся, солдат,
Вон и склад, и колючие двери...
Слава Богу, что ты – не еврей!
Ты не грузчик – работай, грузи
Под внимательным взглядом овчарки,
Чей ни разу не слышался лай.
Ни судьбе, ни врагам не грози,
А баланду нальют с недоварки:
Хочешь – ешь, ну а нет – помирай.
Ах, отец, это было с тобой?
То эпоха простерлась парашей,
В самом сердце Европы притом?
Доходяги… И немцы – толпой,
И кому-то приветливо машет
Красный флаг с крючконосым крестом.
ТАК БЫВАЕТ ВСЕГДА
Овладел он тобою в атаке свирепой,
Наследил там, откуда рождается жизнь.
Пала крепость, как будто твердыня - нелепость,
И кирпич покраснел от стыда, ощутив непрозрачную слизь.
И вовеки веков, да и присно, и ныне
Всполошливо слетелось на пир воронье.
Так бывает всегда, если есть вековая твердыня,
А защитников - нет у нее.
ПАЛАЧИ, А ОТКУДА ВЫ РОДОМ?
Палачи, а откуда вы родом -
Все этрусские, русские, прусские, прочие,
Не заплечных дел мастера?
Поворотом судьбы, приворотом,
Ожирением и худосочием
Наловчились в землю втирать.
Изощренности вашей завидуют...
Сверхроскошные гнездышки свили
Из обманутых чьих-то надежд
И надеетесь: ловких не выдадут.
Возле плахи замшелой на свет появились
Вы из белых халатов и чистых одежд.
В ТЁМНЫХ ВОДАХ
Не убьете меня. Не найдете.
Я живу в темных водах Лох-Несс.
Снятся волны до самых небес,
Ну а в небе – русалка в полете.
Обожженные солнцем народы!
Как спокойней, светлей и вольней
В ненадежной стихии моей
Вне надежных законов природы!
ПРЕДЗИМЬЕ
Слушает село единым ухом
Тишину. Вся замерла окрестность,
Словно судорогою ее свело.
Изредка могучим резким стуком
Наковальня оглашает местность.
В кузнице упряталось тепло.
УЗНИК
Исчезла тьма, и не осталась
Душа ни черною, ни белою.
Шел листопад - ему казалось:
Собаки по асфальту бегают.
Год в лагере, а жизнь - в расцвете,
Искусство свастикой представлено...
И кто за это все в ответе?
Тень Гитлера? Иль может - Сталина?
ВОТ ПАРА КУРИТ
Вот пара курит. Он, она,
Любовь их ясная темна.
Над ними спарились дымки
И ядовиты, и легки.
То выброс легких и души,
А третий – лишний. Не дыши.
У ПОГИБШЕЙ ДОРОГИ
Я стою у погибшей дороги.
На колдобинах желтых и серых
Нет машинных следов – только ноги
Человека и зверя.
И шумят на обочине вязкой
Три березы, а рядом – могилки,
Спят кресты в рушниковых повязках
Да пустые бутылки.
И не верится без колебаний,
Как смогли незаметно исчезнуть
Все дома, и антенны, и бани?!
СКОЛЬКО
Сколько бросили палок России?
Сколько дров наломали уже!
Никого ни о чем не спросили
При нахрапистом злом дележе.
Ни народа, тщедушного телом,
Ни народа с великой душой.
Выпить горькой кому захотелось
И по маленькой, и по большой?
Поимели Емели Емелю,
Поимеют тебя и меня.
Что ж мы совесть свою не сумели
Так бессовестно не разменять?
Расфуфырь – профинти и профукай,
А попробуй потом собери.
Обернется кровавою мукой
То, что в сердце таилось внутри.
Не пахал, не косил и не строил,
Не молился ни ночью, ни днем,
А вокруг – все герои, герои
Обезьяньей породы при нем.
Волосатые руки и ноги,
Как спина, ягодицы и грудь.
Ни страны, ни земли, ни дороги,
Ни проселка какого-нибудь.
Из-под шляпы холеные рожки –
Джип за руль, как баранок, берешь,
И желтеют вверху не сережки,
А бананы на ветках берез.
НИЩЕГРАД
Их обходит любая зараза
Из-за запаха тысяч зараз.
Нищий сумку украл -
Потрошил ее в сквере три раза,
А за ним потрошили семь раз.
Он без ног, тот без рук - лишь характером сходны,
Огрызаются с разных сторон.
Здесь увидишь десятки и сотни,
Но за ними стоит - легион.
Потому и сложилось веками:
Ловкачи-толкачи там и тут,
Из куска хлеба сделавши камень,
В вещем страхе в хоромах живут.
ЦАРЬ
Дрожит машина, а вокруг
Трепещут синие осины.
Везут колеса господина,
Ему не страшен рой осиный
И в дружбе с ним - пчелиный рой,
Который слеп и глух порой...
Все птицы распевают оды,
Осины шепчут им вослед,
Что за рулем не крепкий дед,
А царь услужливой породы.
ВЫСЕЛЕНИЕ
Почему все пришлось на меня?
Я не выдержу. Кожа да кости.
Не бывает ни ночи, ни дня,
Но бывают нежданные гости.
Вот пришли, и с квартиры - долой,
Договор твой закончен со школой,
Убирайся семейно домой,
Да еще пригрозят протоколом.
Мы уйдем караваном в ночи,
Педагогов семья - как изгои.
Матерись или криком кричи -
Ничего невозможно другое.
Эта месть неизвестно за что
Гражданину страны, и поэту,
И стране, и поэзии всей.
Мы уходим к неясному свету,
Темнота, ты его не рассей:
Я не выдержу - выдержит кто?
МЫ С ТОБОЙ
Мы с тобой наконец-то едины.
Нас оставили наедине
У дороги, похожей на ложе,
На краю бесконечной равнины
От бескрайних болот в стороне
В той стране, что других не моложе.
Тихий мир позабыт и затерян.
Мы с тобою идем в синеву –
В гости к птице и дикому зверю.
Вспомню счастье свое – и не верю
Ни случайности, ни волшебству,
Ни космическим добрым затеям.
Молод, зорок и весел апрель -
Каждый кустик наполнил весною.
И слова твои солнцевеют,
Как наградой, прохладой лесною,
Развораживая не капель –
Разворачивая карусель
Ближе к небу, и благоговеют.
Что же сталось, куда подевалось
То, к чему я душевно привык?
Лишь краснеет сейчас чернобыльник
И чернобыльничает усталость…
А дорогу свернули в могильник,
Словно скатерть или половик,
Да наверх положили страну,
Ту страну, что других не моложе
И других не глупее была.
Утаил я лишь радость одну,
Сокровеннее всех и дороже,-
Черноока она и светла.
ПРЕЗИДЕНТУ
Господин Президент, присмотритесь: вокруг господины,
А вверху, в чистом солнце судьбы, господа.
Все в "Единой России", конечно, едины,
В "Справедливой России" всегда справедливы, всегда.
Господин Президент, мир Господний - господен,
Потому что Господь этот призрачный трон сотворил
В темноте, тесноте, духоте, несвободе.
Кто погибла во мгле и воскресла мерилом мерил?
ДУХ РОССИИ
Какие стройные просторы!
Какие смелые леса!
Они просторам – словно шторы,
Задвинутые в небесах.
Широкий луг давно скосили,
А запах трав стоит еще.
Здесь вижу, слышу дух России,
Дыханье легкое ее.
ГРАФФИТЧИК
Шрам небольшой над бровью,
С губ - немые слова.
Я видел, с какой любовью
Он свастику рисовал.
Как распыление делал,
Размазывал краску как...
И был он душой и телом
Среди нацистских вояк.
Как будто калека в гипсе
Напомнил об общей вине
У памятника погибшим
В Отечественной войне.
У ГРАНИЦЫ
Мой отец у границы залег:
Три патрона к винтовке,
А ему-то всего двадцать лет.
Жизни неоценимый залог –
Свой окопчик, и наизготовку
И винтовка, и весь Божий свет.
А вокруг колготит благодать.
Ранним утром так весело птицы
Воспевают расцвет бытия!
Здесь душе б от восторга рыдать,
Не в окоп, словно гроб, опуститься,
А взлететь, наготы не тая.
Но не зря вырыт свежий окоп
Возле грядок, где зрели томаты,
И завязывались огурцы,
И дышал духовито укроп.
Танки здесь, и строчат автоматы,
Тишину съели гусеницы.
Сворный крик на чужом языке
Хуже брани последней на русском
И немецкого хуже дерьма.
Он сначала звучал вдалеке,
Еле слышный в окопчике узком,
И окреп, и пошла кутерьма.
Метко враг вел кромешный огонь:
Только высунься чуть из окопа –
И готов, пули – прямо и вбок,
Ни погон, ни ворон, ни погонь…
Здесь Европа, и там прет Европа –
Хорошо, что окоп был глубок.
Как раздавленный пахнет укроп!
Словно кровь его – рядом томаты.
И под утро уж несколько лет
Снится мне: вдоль завещанных троп
Танки прут и строчат автоматы,
Но не вырыт окоп и оружия нет.
ГАСТАРБАЙТЕРЫ
"Гастарбайтеры вы,"- симпатично милашка сказала.
Полновата слегка: нелегко в теплом кресле сидеть.
Мы приперлись к ней осенью прямо с вокзала,
О работе мечтая, жилье и еде.
Я пришел из глубокой, далекой России,
Ну, а где находилась что счастьем полна?
Почему раскрасавицу мы не спросили,
Как зовется ее сторона?
Ах, задача трудна, но сложней незадача,
А сиротство души - будто строгая мать.
У красавицы той иномарка и дача,-
Значит, можно Россию Америкой звать.
ПРИЮТ БЕСПРИЮТНЫЙ
Бывает на свете приют бесприютный!
Высокий-высокий, а все же уютный,
Тот угол жилой, что совсем без угла.
В нем звонкоголосая райская птица
Могла бы не просто сама приютиться –
Птенцов бы повывела и сберегла.
Так где же ты, птица? Забытому краю
Ты выпела песни, подобные раю,
А здесь, на ветвях, пустоты кружева.
Твой угол жилой без угла и поныне
Живет на высокой-высокой вершине,
Да только вершина уже не жива.
Остались от кроны лишь тихие звоны,
Но их заглушают и крики вороны,
И крики подросших в гнезде воронят.
Кора от большого ствола отлетает,
И белое тело не сохнет, а тает.
А серые разве его сохранят?
БЕЗДОРОЖЬЕ
В лесу сердитая зима
Свои захлопнула ворота.
Ругая Господа и мать,
Шофер торчит у поворота,
Машину сторожит свою.
И даже будь ему друзья,
Мы все равно помочь не сможем.
Леском объедем колею,
По гололедице скользя,
Шепча тайком: «Спаси нас, Боже».
КОГДА ПРИШЁЛ С ВОЙНЫ
Мой отец, когда пришел с войны,
Посадил черемуху и розу,
И они - ровесницы весны -
Заслонили тонкую березу.
Не убили трепета души
Ни свои, ни вражеские пули.
С восхищеньем он смотрел в тиши
На цветы, что к небу потянулись.
И растет с тех пор из года в год
Красота исконная, святая...
Вот апрель черемухой цветет,
Май придет - как роза, расцветает.
ПРОВОДЫ РУССКОЙ ЗИМЫ
Мэр наш коротко сказал,
От волненья красный:
«Нынче площадь – это зал
Ясный и прекрасный.
Урожайный, щедрый год –
Царь и в нашем стане.
Оторвись вовсю, народ!
За сверкающий уход
Веселиться станем».
И добавил Дед Мороз:
«Чтобы не грустилось,
Чтобы елось, и пилось,
И хотелось, и моглось –
Празднество открылось!»
Из кастрюли пар густой –
К девушке опрятной.
Здесь блины. А к пиву – строй,
К бочке необъятной.
Я стою в большой толпе,
Хмурой и суровой.
Приз повешен на столбе,
На семиметровом.
От смущенья льется пот:
Все знакомы лица.
Знаю тех, кто люто пьет,
Как ему не литься?!
Свежий столб, как мед, душист,
Гладкий, как ракеты.
Первым друг мой, тракторист,
Надевает кеды.
Я полезу босиком,
Обняв, как молодку,
Стройный вяз. Схвачу рывком
Приз – бутылку водки.
Слезу, спрыгну прямо в круг –
Все меня встречают.
Ты прости меня, мой друг,
Я тебя – прощаю.
Выпьем все по два глотка
Из бутылки светлой,
Поболтаем у лотка
С продавщицей Светкой.
Вот промчится тройка вдруг,
Кони – как в доспехах.
Управляют восемь рук,
Колокольчик во весь дух
Грянет звонким смехом.
Дед Мороз, совсем как мы,
Смотрит новоселом,
А затем в костре веселом
Спалит чучело Зимы.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/