Андрей Попов

 

   ГОЛОВОЛОМКА   ИЗ   ПЯТИ   ЭТАЖЕЙ

 

  

   «Нет ни света и ни тьмы,

    Нет ни неба, ни земли,

    Нет уж звезд и нет планет.

    Сотни миллиардов лет

    Погасили все вокруг.

    Лишь остался странный звук:

    То ли шорох слышишь ты,

    То ли эхо пустоты.

    Не поверишь с непривычки —

    Это кто-то чиркнул спичкой,

    Чтобы подпалить покой

    И устроить Взрыв Большой!»

 

 

                             ###___первый_осколок_мозаики___###

 

 

   Туман был везде… Своим ажурно-матовым естеством он разлегся по лесу — вальяжно, небрежно и откровенно по-хозяйски. Здесь, среди просторов пахучей зелени, он был Альфой и Омегой, Севером и Югом, Западом и Востоком, Творцом и собственным подмастерьем — во всяком случае в столь ранние часы, пока не придет властитель еще более могущественный: раскаленный монолит солнечного диска. Туман — один из ингредиентов утренней зари и ближайший родственник моросящим дождям. Ну нет… дожди сейчас были бы совсем некстати, даже в романтической подоплеке. Влага бы окончательно размазала краски полусонного леса, смешала бы их с заблудившимися солнечными лучами, и все это цветное месиво преподнесла бы нам в качестве нелепой ретуши. Наверное, сегодня выдалось особенное утро. Небо, небрежно заштрихованное размашистыми ветвями сосен, попросту отсутствовало… Туман разъедал все отдаленные предметы и их иллюзорные контуры. Природа, одетая в праздничный траур, чего-то ждала…

   Пару раз гаркнула неведомая птица, мелькнула черным наваждением и вновь удалилась в область каких-нибудь мифов.

   Из самых глубин белесого марева появились четыре фигуры. Они куда-то не спеша шли, постоянно жестикулировали и что-то друг другу объясняли. Их звонкие голоса опережали их самих на добрую сотню метров. И лес наконец-то очнулся от своего одиночества.

   — Эй, Зомби! Куда ты пляшешь?! От коллектива отрываешься… зомби вообще так быстро не ходят, тебе известно — нет? — Это была первая реплика, внятная и разборчивая.

   — Аххрзоозз! Ыымыхтай! Датата пинзаданза, датата пинзаданза! Ухрым таааллах! — Вот реплика вторая.

   — Зомби сошел с ума! Черви съели весь его мозг и взяли под управление тело. — Третья реплика.

   — Эй, парни, хватит балдеть! Кажется, кое-что пошло не так как планировалось изначально. И у меня для вас Хреновая Новость. — Четвертая реплика.

   — А давайте, прежде чем мы услышим от Косинуса Новость-Хреновость, мы споем чего-нибудь… Датата пинзаданза! Датата, пинзаданза! Э-эх… жисть удалась! — Ну вот и реплика номер пять.

   Итак, мы прослушали пять реплик. Можно прослушать их еще раз, поменять их местами, прочитать задом наперед — смысл происходящего по любому останется непонятным. Пышнопалые сосны, растущие отовсюду, воинственно ощетинились в сторону муторно-матового неба и крайне неприязненно встречали гостей. Туман умирал в лучах медленного взрыва зари, оставляя после себя лишь привкус сырости, который, в свою очередь, был смешан с запахом багульника, что обычно произрастает вблизи болот… Так, выходит, болото близко?

   Усугубляя эту липкую мысль, на периферии зрительных восприятий пару раз квакнула лягушка. Второй раз, вероятно, квакнула просто для подтверждения первого. Те четверо, что вышли из Ниоткуда, даже не оглянулись. Все они выглядели довольно беспечными, болтали всякую несуразицу, сами же над ней смеялись, и у каждого через плечо была перекинута ленточка с надписью «Выпускник 2013». Кто-то успел даже несколько раз высморкаться в свою ленточку, отчего она покрылась желтым пигментом и окончательно утратила прежнюю помпезность.

   — Слышь, Косинус, ты можешь сотворить огненное заклинание и разжечь костер? Холл-л-лодно, елки-моталки! Я свои магические артефакты куда-то посеял. — Контагин пошлепал себя по всем карманам — мол, убедитесь: и в с самом деле ни одного магического артефакта.

   — Не, не могу. У Иваноида должна быть зажигалка, серебристая такая… она еще красиво по воздуху летает.

   В ту же секунду по воздуху, выписывая идеальную параболу, полетело нечто серебристое, ударилось прямо в лоб Зомби, пару раз отскочило и чисто случайно упало прямо ему на ладони… Оба-на!  Зажигалка!

   — Придурок!! А предупредить нельзя было??

   Тот, кого называли Косинусом, чуть заметно улыбнулся. Высокий, откровенно долговязый парень и впрямь чем-то напоминал тригонометрическую функцию, особенно когда сгибался и потягивался. Его черные месяцами нестриженные волосы, а-ля хиппи шестидесятых, вечно наползали на узкое лицо, и он вечно их поправлял… наверное уже в миллионный раз за свою жизнь. А сам этот жест, когда он всей пятерней смачно откидывает непослушную прядь волос на затылок, давно стал для него ритуальным. Без такого жеста Косинус уже будет не Косинус. Кстати, кличку свою он получил совсем не из-за внешности. Знакомьтесь: Косинов Юрий Александрович. И на этом пока точка, вернее, многоточие…

   — Во, целую охапку принес! — Лединеев вывалил наземь гору валежника. — Можно греться хоть… хоть… хоть…

   — Хоть до самосожжения, — закончил мысль Квашников. — Вундер, чего у тебя с центральным процессором? Последние века ты какой-то тормозной, не замечал? Даже на экзамене по математике тупил. Это же надо! Идеальномыслящий тупо тупит на экзамене! В кого ты деградируешь?

   — Я умен, — сухо констатировал Лединеев.

   — Знаем, что не полный дурак.

   — Я очень умен, нет… очень-очень-очень умен, — последовала минорная пауза, после чего Вундер вдруг заржал на всю вселенную. Что конкретно его рассмешило никто не понял, но все подхватили. Если «очень умный» человек ржет над чем-то, значит оно того стоит. Как минимум.

   Внутри валежника началась термоядерная реакция. Изначально крохотный язычок пламени, подражая радиоактивному полураспаду, брызнул  частицами-искрами, превратился в еще несколько таких же язычков, и процесс было уже не остановить… Внезапный сноп огня встречали невнятными восторженными возгласами, парадными репликами, хвалили жизнь во всех ее извращениях и с неимоверным облегчением смаковали мысль о том, что школьные годы наконец-то… Да неужто и впрямь позади? Навсегда!

   — Навеки!! На ближайшие триллион лет! — заорал Квашников и так неожиданно переменил тему, что чуть не навернулся от собственных слов: — А у нас же портвейн еще остался!

   Туман, некогда вездесущий, почти сгинул и не оставил следа. Рефракция утренних лучей в атмосфере создала многомерную мозаику красок вряд ли доступную смертному художнику. Солнечные лучи, словно измазанные в незримой радуге, весело искрились, опутывая яркой паутиной мнимый сон деревьев. Порой лучи сплетались между собой, лезли под одежду и игриво щекотали ноздри. Косинов даже пару раз чихнул. Недавно пробившаяся на поверхность трава заигрывала с солнцем и ветром, по настроению отдаваясь то одному, то другому. Ветер вкладывал душу в ее стебли, а свет придавал ортодоксальной зелени мазки чего-то горнего, для травы в принципе недосягаемого.

   Впрочем, четверо путников оказались глухи и слепы к внешней акварели красок, ведь собственный внутренний мир был для них куда интереснее. Тем более, что он (этот внутренний мир) уже несколько часов не наполнялся смыслом — той самой жидкой квинтэссенцией, что сейчас булькала в пластиковые стаканчики.

   — Лядь, Зомби! Твои руки только под компьютерную мышь заточены! Ты мне на брюки пролил! — Квашников принялся брыкать намоченной ногой. — Кому мы вообще доверили пойло разливать?

   — Это все ветер… — Контагин тут же свалил вину на стихию, которая немедля ответила злобными порывами, в результате чего портвейн расплескался еще больше.

   — Мудрена мать! Возьмите у него кто-нибудь бутылку!

   Контагин нелепо скривился и понял, что единственный способ смягчить эскападу в свой адрес, это перевести разговор на другую тему:

   — Кстати, Косинус нам собирался какую-то Хреновую Новость рассказать. Косинус, настал твой звездный час…

   — Не-не, только не на трезвую голову!

   Все четверо выпили без предварительной команды, не глядя, не дыша, не матерясь… Чинно проглотили алкоголь и вопросительно посмотрели друг на друга. Если Квашников лишь поморщился — мол, и не такую гадость лакал, то Косинов даже не скрывал отвращения:

   — Денатурат настоящий! Шампанское для свиней! Кто спиртным затаривался? Вундер, ты? Тебе вообще известно о существовании благородных напитков?

   — Сколько денег собрали, на столько и затарился. — Лединеев произнес это ровно таким тоном, каким изъяснял на уроках леммы по математике:  дескать, это аксиома, примите ее такой как есть. Без эмоций. — Иваноид, а ты че думаешь? Твая какава мнения??

   Квашников и не думал о чем-то думать, лишь вяло передернул плечами. А этот жест в его интерпретации мог означать что душе угодно.

   — Пойло как пойло. Не хуже и не лучше других помой. Одно могу обещать: вторая порция пойдет куда легче, а третья вообще медом покажется… Зомби, разливай!

   И вновь приятное слуху бульканье заглушило все звуки в лесу, точнее лишь приглушило, сделало их второстепенными для осмысления, некой эманацией бытия. Что-то ворковали птицы и что-то шелестела трава, но в это утро все выглядело тленом рядом с гордым званием «Выпускник 2013». Контагин посмотрел на свое кривое отражение в портвейне, ухмыльнулся и залпом выпил самого себя. Даже не захлебнулся — лишь зажмурился. Кто-то ободряюще похлопал его по плечу. Зомби (в миру Контагин Вадим Сергеевич) пожалуй был самым эксцентричным из компании. С раннего детства он не дружил с расческой, и вечно растрепанные слегка волнистые русые волосы — его проходной билет на любые тусовки. Даже на паспорт так сфотографировался. Действительно, зачем зомби расческа?.. Одевался он также небрежно: вот и теперь на свой выпускной пришел в невзрачном пуловере и джинсах. И зачем зомби красиво одеваться? Жил он далеко небедно, это точно. Ну… просто решил поюродствовать над миром, приняв на себя такой «лоск». Практически половину свободного времени проводил за видеоиграми, считая их «высшим из искусств». Погонять по монитору супостатов в виде всякой нечисти являлось чуть ли не смыслом его жизни. А уж если игра про ходячих мертвяков, так она гарантировано будет красоваться на первой полке в первом ряду под номером один. Кстати, любопытный факт: кличку он сам себе и придумал. Однажды просто заявился в класс и сказал: «зовите меня Зомби, и никак иначе». Никто даже не стал возражать. Просто лень было возражать.

   Сейчас Контагин медленно пьянел, и вместе с ним пьянел весь окружающий мир. Пробудился дух земли-матушки, позеленела листва, стеклянное небо снова стало мягким и манящим. Даже та лягушка из другой реальности квакнула как-то по-особому — торжественно, что ли… Лица друзей плавали в мареве чуть подогретого рассветом воздуха. И кажется, в данную секунду все было замечательно, только бы эта секунда потянулась подольше…

   — Так. Так. Так. Срочно. Срочно. Срочно. Сигареты. Сигареты. Сигареты. Курить хочу невтерпеж… — Квашников снял девственность с новой пачки «Pall-Mall». — У кого моя летающая зажига… — Не успел он договорить, как к его носу уже летела серебристая коробочка. Доля мгновения — и она зажата в кулаке, еще миг — и огненный джин показал свой красный язык. Полностью высовываться он не стал, но язык показывал с удовольствием. — Так мы Хреновую Новость услышим или где? Косинус, если ты сейчас скажешь, что мы заблудились, превратим тебя в Синус, и позор на всю оставшуюся жизнь!

   Сухие ветки быстро прогорели, оставив после себя меланхолично рдеющие осколки. Бледно-матовый дым еще немного поиздевался над чувствами обоняния и улетел в небо к своим праотцам — почившим вулканам и лесным пожарищам. Косинов допил последние несколько глотков портвейна и выпалил на одном дыхании:

   — Да, мы слегка блуданули… ну… в общем, заблудились, правильно. Как ни крути, более мягкой формулировки не придумаешь.

   — Ну началось! — Квашников зло сплюнул в пустоту.

   — Пинзаданза! — Контагин при всякой казусной ситуации не упускал возможность вставить свое любимое слово. Им же сочиненное, им же великий русский язык обогатившее. — И что теперь делать? О, отчаяние… разливаем еще по одной! А кстати, где недостающее звено человеческой эволюции?

   — Чего?

   — Идеальномыслящий, говорю, куда делся?

   — Пошел поднять уровень мирового океана, — с подчеркнутым пафосом произнес Квашников и расценил это как спич для следующей долгой и смачной затяжки.

   — Это как?

   — Ну отлить человеку приспичило! Зомби, ты человеческих аллегорий вообще не понимаешь, я погляжу.

   Следующая порция спиртного и вправду показалась почти медом: никто уже не морщился, не язвил. Приятная истома прокатилась по телам выпускников, и те даже как-то по-новому глянули друг на друга. Только сейчас в нос ударил смолистый запах сосен. Пьяное солнце кое-как вскарабкалось на линию горизонта и, точно прилипнув к нему, совсем не собиралось двигаться дальше. В это чудное бархатное утро лень одолела даже небесные светила. Радужный свет затопил своим естеством всю поднебесную: краски наконец засияли в полную силу, шелест хвои, несуразный по определению, вдруг зашептал что-то ласковое, льстивое для слуха. Сосны вокруг сразу как-то подобрели, налились      пастельными полутонами, простирая всюду любопытные ветви — всюду, куда только могли дотянуться.

   — Я так и не получил ответ: в какую сторону идти? — Квашников сделал последнюю затяжку, после чего окурок совершил настоящий акробатический трюк: пулей метнулся чуть ли не к вершине дерева и оттуда, прыгая с ветки на ветку, умело спланировал на зеленый батут травы. Браво.

   — Да не парься ты, Иваноид. — Косинов в очередной раз откинул прядь волос, постоянно закрывающую ему пол лица, и невинным, почти детским взглядом посмотрел на остальных. Его глаза цвета аквамарина просто очаровывали и подчас обезоруживали собеседника. — Мы не могли отойти от дороги больше, чем на полтора километра. Просто пойдем сейчас по собственным следам на траве, а там глядишь попутку поймаем. 

   Квашников сделал размашистый жест руками, невесть что означающий. Он несколько раз беззвучно открывал и закрывал рот пока, наконец, не подобрал нужную для диалога реплику:

   — Вот, Косинус, скажи мне, убежденному троечнику: перед нами была гладкая заасфальтированная дорога, ведущая прямо в город, а рядом находился болотистый лес… Зомби, ты подтверждаешь?

   — Еще как подтверждаю! — Контагин сделал столь сильное ударение на последний слог, что он невзначай прокатился эхом по всему лесу: «ждаю… ждаю… ждаю…».

   — А теперь вопрос повышенной сложности, — продолжал Квашников слегка заплетающимся языком: — Каких чертей, каких сволочей мы поперлись по лесу, когда рядом была дорога. А?? Напоминаю как это было. Кое-кто из нас четверых решил развести лирику: «перед нами два пути, изберем — каким идти…» Чьи слова, Косинус? Один путь «гладкий, прямой» (асфальтированная дорога), а другой «тернистый, полный опасностей и испытаний» (дремучий лес). И нет, лядь, чтобы пойти по накатанной магистрали и быть уже дома, нужно было избрать «тернистый» путь, да еще и заблудиться на нем!

   — Слушайте, вас за уши никто не тянул! — Косинов заговорил на полтона выше, что выдавало его легко возбудимую натуру. В глазах, кои очаровывали многих девушек, появился какой-то инфернальный блеск, и лицо враз утратило присущую ему миловидность. — Вы хотели, чтобы выпускной запомнился вам на всю жизнь? Хотели! Вот и получайте! Романтика у ваших ног! Мы одни во всей вселенной!

   Зеленая вселенная, «раскинувшаяся у ног», продолжала пестрить своими тонами и сакральными звуками. На хмельную голову краски казались излишне напыщенными, а звуки непривычно резкими и детально отчетливыми. Квашников даже расслышал, как где-то бесконечно-далеко долбит по дереву дятел: тук-тук… тук-тук-тук… И в его взбудораженной фантазии тут же возникла слегка комичная картина: пьяный дятел стучится в дупло к своей жене. «Тук, тук, тук, — говорит дятел, — жена, открой мне!» Жена дятла отвечает: «не, дятел, не открою, потому что ты — дятел, да еще и пьяный!» А тот снова: «Тук, тук, тук… жена, открой! Я сделаю тебе праздничный тык, тык, тык!» Жена дятла в ответ: «Не, не открою. Иди, дятел, долбись в другом месте!» Заглядывает дятел в дупло, а там его жена и другой дятел… Квашников улыбнулся собственным мыслям.

   — Иваноид, ты чего лыбишься? Не Дурак ли ты?

   Вопрос остался без ответа. Тут и у Контагина проснулся основной инстинкт, он достал из кармана мятую-перемятую пачку «Балканской звезды», смачно покрутил перед носом податливую сигарету, с наслаждением истого табачного гурмана сунул ее в рот и мысленно попросил у Квашникова летающую зажигалку. Он единственный в классе, кто профессионально умел пускать дым кольцами, за это зрелище некоторые даже готовы были заплатить. Сизые торообразные облачка, одно за другим, поплыли по воздуху — все выше и выше, возомнив, что скоро станут настоящими облаками, но они быстро редели и рассеивались в хаосе фисташковых красок, что в изобилии предоставлял взору лес. Солнце уже на целый дюйм поднялось над горизонтом, изрядно при этом похудев: из огромного размазанного по пространству желтка оно стало маленьким слепящим шариком, чьи воинственные лучи пробивались сквозь гущу хвои и затверделых стволов. Его свет давно развеял ночь на мелкие осколки воспоминаний…

   Косинов вдруг приподнял правую бровь чуть выше левой — заметил что-то необычное.

   — Да никак новые сигареты прикупил? «Балканская звезда», надо же! Зомби, ты праздник себе устроил в честь выпускного? Где же твоя любимая «Прима-ностальгия»?

   Контагин уже неоднократно отвечал на подобные вопросы, и всякий раз примерно одно и то же:

   — Я, в отличие от вас, нехристей, курю только русские сигареты… Хоть я и Зомби, зато патриот.

   — Да, да… кто бы спорил. Только учти, что мы с Идеальномыслящим курим исключительно свежий воздух. В жизнь эту гадость в рот не возьму. Кстати, а где до сих пор Вундер?

   Троица, как по команде, оглянулась вокруг. И надо же — на пьяную голову все четыре стороны света выглядели абсолютно одинаково: север ничем не отличался от юга, восток уже не помнил своего названия, а запад, вполне возможно, давно находился на востоке. Всюду взор натыкался на незыблемые сосны, которые шевелились в хмельном мареве, кривлялись изогнутыми стволами, бесстыже распускали ветки…

   — Да вот же он! — указательный палец Контагина несгибаемым вектором ткнулся в неопределенном направлении.

   А там (в этой самой неопределенности) возле сосны стоял Лединеев. Двумя руками он держался за пару сучков и стучался головой о ствол дерева. Первую секунду Квашников даже всерьез испугался:

   — Вундер! Ты чего?!

   Последовавшая фраза объясняла многое. Да почти все:

   — Ну почему я не электромагнитная волна? Я бы сейчас прошел сквозь дерево! Я бы свершил туннельный эффект! Почему не работает принцип неопределенности Гейзенберга?!

   — Так, Идеальномыслящему больше не наливать! Видите, он допился  до кваркового состояния… — Квашников почесал изрядно проросшую щетину и как-то азартно оглянулся. — А нам бы еще не мешало грамм по сто или сто пятьдесят… где наша бутылочка-выручалочка?

   Тем временем Лединеев бросил прорываться в иные пространства, вяло махнул рукой на дерево и поплелся к своим. Причем поплелся, вальяжно шатаясь от одного горизонта к другому: пил он первый раз в жизни и, как следствие, запьянел больше остальных. Лединеев Аркадий Олегович (он же Идеальномыслящий, он же Вундер, он же единственный золотой медалист в школе за этот год) являлся ботаником в самом эпическом смысле этого слова. Внешностью чем-то походил на киношного Гарри Поттера, даже прическу соответствующую носил и очки в круглой оправе. Еще до рождения был освящен и избран гением в физике, математике и информатике, а компьютер мог собрать и разобрать с завязанными глазами.  Вот что отличало его от остальных «ботаников», так это коммуникабельность. Он никогда не замыкался в себе, не сторонился общества и даже у гопников числился «почти своим». К тому же, по физической подготовке Вундер уступал, пожалуй, только амбалу Квашникову.

   — За выпускной! И за то, чтобы больше никогда не увидеть лабиринты долбанной школы № 9! — Косинов залпом выпил портвейн, и две влажные струйки, как две слезинки, потекли по бороде. — Да будет так! Бр-р-р-р… Ну и гадость это дешевое вино… Скажите, кто-нибудь хоть раз в жизни пробовал настоящий пунш, рейнвейн или крюшон? Да хотя бы слышали о таком? Вообще, о том, что выпивка может иметь благородный вкус и благородное происхождение — кто-нибудь знает?

   — Можно подумать, ты все это пил! Понахватался терминов со своей дешевой беллетристики и даже сам не понимаешь их значения. — Как ни странно, реплика принадлежала Лединееву, его рука с пластиковым стаканчиком была протянута к эпицентру алкогольной оргии. — Мне налейте, неучи!

   — А ты того… не будешь биться башкой о камни, чтобы разложить их на атомы? — Квашников крайне неуверенно глянул на пустоту возникшего под носом стакана.

   — Иваноид! Не спорь с тем, кто априори умнее тебя! Лей давай!

   — Врезать бы тебе разок! — почти ласково парировал Квашников.

   Минут через пятнадцать в радиусе тридцати метров трезвым не остался никто и ничто: ни одной травинки, ни одного кустика, ни одной птицы, бороздящей слепленное из ваты небо. Пару раз гаркнула немногословная ворона, показалась черной свастикой, надменно покружила над пресмыкающимися по земле и улетела куда-то в космос. Лединеев даже успел показать ей кулак, сказав что-то нелицеприятное от имени всей российской науки. И все вокруг изменилось. Пышная хвоя сосен казалась теперь драгоценными гроздьями рубина, трава под ногами вздымалась и опускалась  волнами шепелявого моря, а солнце… нет, солнце осталось самим собой — слепящим небесным божеством,  воздвигшим свой трон прямо на облаках. Воздух прогрелся примерно на столько же градусов, сколько было в портвейне. Кстати, о портвейне…

   — Все, это была последняя бутылка, — Квашников подкинул ее перед собой и пнул куда глаза глядят. — Так, каких чертей, каких сволочей мы еще не на дороге? Косинус! Ты нас сюда завел, тебе и выводить. Все, надышался вашей романтикой по самые гланды! Домой хочу.

   Косинов изобразил кисло-задумчивую физиономию.

   — Что ты морщишься,  как кривая нелинейная функция? Полный вперед!

   Прежде, чем двинуться в путь, все четверо для чего-то поправили на себе красные ленточки с броской надписью «Выпускник 2013». Теплее от этого стало, что ли? Лединеев вдруг подумал: а что если просто поменять цвет? Ленточку сделать черной, а надпись белой… и ужаснулся от столь нелепой мысли. Первым шел Косинов, уверенный, что примятая трава непременно выведет к дороге. Далее следовал Квашников, уверенный, что впередиидущий как минимум знает куда идет. Третьим передвигался восставший из тлена ночи Зомби, в свою очередь уверенный — уж если Иваноид с Косинусом идут впереди, то оба наверняка разберутся в верном направлении. Последним, пошатываясь, плелся Лединеев, ни в чем не уверенный, смотрящий на окружающий мир стеклянным взглядом сквозь стеклянные очки. Иногда он икал и сквернословил математическими формулами.

   — Слышь, Косинус, а вы с Маринкой как, разбежались? Я слышал, даже со скандалом. — Контагин подумал, что болтать о чем-нибудь бренном всяко лучше, чем двигаться молча как затворники.

   — Плюнь себе в рожу! У нас все только наладилось.

   — А вы знаете, — Контагин обратился ко всем, — что Маринка сказала, когда с ним познакомилась? Я была «почти» девственницей.

   — Зомби! Закрой свой трухлявый рот!

   — В таком случае, коллеги, — неожиданно подхватил тему Лединеев, — я был почти Нобелевским лауреатом, когда на олимпиаде решал задачи по математике! — Вундер заржал, польщенный, что его фраза удачно вписалась в диалог. Потом одна нога подкосилась, и он так же удачно вписался в ближайшие кусты шиповника. — А… черти…

   — Я Маринку со второго класса знаю, — Контагин все не унимался, — она…

   — Слушай, Вундер! — резко оборвал Косинов. — А как по научному послать человека на хрен? Только, чтоб корректно все звучало.

   — Я знаю! — Квашников, словно на уроке, вытянул руку в перед. — Отправить в Экстремальное Эротическое Путешествие.

   Лединеев вновь пьяно заржал.

   В общем, примерно так они и шли… Первопроходец Косинов как нельзя удачно вписывался в антураж окружающего леса. Его долговязая фигура считалась почти своей среди высоких сосен, макушками подпирающих тяжелое небо. Квашников отставал шага на два, не больше. Он был чуть пониже ростом, зато куда более взбитый, с накаченными почти деревянными мышцами, да еще и бритый под скинхэда. Немудрено, что он и являлся негласным лидером группы. Есть одна-единственная вещь, которой стеснялся Квашников — это веснушки на лице. Представьте: здоровый детина совершеннолетнего возраста и с веснушками! А чего уж точно он НЕ стеснялся, так это своих огромных кулаков, которые был готов применить, как только ему напоминали об этих самых веснушках. Летом он усердно загорал, и тогда ультрафиолетовые лучи творили чудо, его детский изъян становился почти незаметным. Прозвище ему приклеили еще в младших классах. Несмотря на то, что в двадцать первом веке ренессансом возникла мода на старые русские имена, друзья и одноклассники рассудили иначе: простенькое «Иван» как-то не уживается с их высокотехнологичным миром. Таким образом Квашников Иван Федорович превратился в гламурного Иваноида. Были еще варианты: Иван_001.RAR, Иванэйшн, Айван First.

   Сейчас он задумчиво шел, пыхтя очередной сигаретой из ресурса «Pall-Mall».

   Где-то далеко-далеко, на самой окраине слуховых галлюцинаций прокуковала кукушка. Ровно три раза.

   — Ого, кому-то из нас три года жить осталось, — Контагин задумчиво почесал за ухом, и его растрепанная шевелюра еще больше вздыбилась.

   — С чего ты взял? Может, эти три года надо раскидать на всех четверых… — усомнился Квашников и добавил уже громко: — Эй, кукушка! Ну не жмоться, поку-ку-куй еще!

   Эхо его голоса обертоном прокатилось по лесу, отразилось от звуконепроницаемых горизонтов и с затухающей амплитудой вернулось назад: «еще… еще… еще…». Но птица почему-то обиделась и замолчала. Вместо нее квакнула какая-то болотная стерва, резко переменив настроение момента — с лирического на мутно-прозаическое.

   — А?? Чего говорите?.. — Лединеев изрядно отстал и не расслышал темы, а не расслышанное к тому же еще и не понял. Его бежевый костюм после нескольких падений был в каких-то колючках, а ярко-оранжевый галстук, словно кричащий: «я совсем не в тон к белой рубашке», качался туда-сюда, как стрелка свихнувшегося компаса. Да, Идеальномыслящий был пьянее всех остальных вместе взятых.

   Шелест травы отражался в ушах шепелявым многоголосьем, надо заметить — довольно приятным для слуха. Сосны, вечные стражники тайги, заметно поредели, точно стража куда-то разбежалась, завидев опасность. И лес теперь охраняли когорты кустарников, приблудившиеся рекруты-сорняки, да одинокие волонтеры в виде карликовых деревцев. Ветерок капризно менял направление, пытаясь всех запутать, а может просто хотел подурачиться. Время от времени кто-нибудь спрашивал Косинова: «а мы здесь точно шли?», и слышали в ответ одну и ту же фразу: «да точно, точно…». Без вариаций и никчемной напыщенности. Точно — значит, точнее не бывает. Лединеев бормотал себе под нос нечто неразборчивое, в звуковой ряд которого иногда вставлял свое любимое «я умен!», и в качестве контрольного подтверждения: «я очень умен!»

   А дороги вот все никак не наблюдалось…

   Пастельные, отчасти даже невразумительные тона зелени резко сменились чернотой выжженной земли. Всюду валялись потухшие головешки дров, горы сажи и осевшей копоти. Огромное пятно цвета маренго (черного с серым отливом), вносило явную дисгармонию в утреннее торжество. Похоже, на этой поляне жгли не просто костерок, а кострище из Кострищ.

   — Здесь атомную бомбу, что ли, взорвали? — Контагин зачем-то присел и поднял одну головешку. Казалось, она тотчас отразилась в его глазах, так как глаза у Зомби от природы были черные как смоль.

   Квашников чувствовал, что теряет самообладание:

   — Не знаю, взрывали ли здесь атомную бомбу, но одно знаю точно — нас тут раньше не было… Косинус! Сволочь ты тригонометрическая! Куда нас завел?!

   — Так, парни, не нудите, сейчас разберемся… Так-так… солнце сегодня вставало на востоке, потом двигалось к западу… кстати, где сейчас солнце? А, вон оно! — Косинов радостно ткнул пальцем в светило, и то обласкало его лицо бархатными бликами. Глаза вспыхивали глянцевой синевой всякий раз, когда он поворачивал куда-нибудь голову. — Значит, нам надо двигаться от траектории солнца по собственной траектории… — Выставленный в Неизвестность указательный палец прочертил по воздуху невменяемые пентаграммы и застыл на месте. — Парни, кажется, я запутался…

   — Пинзаданза! — одухотворенно рявкнул Контагин и швырнул головешку в яркий сумрак утра.

   — Вундер, ты что скажешь? Кто из нас четверых Идеальномыслящий, в конце концов? — Косинов мастерски перевел стрелки на другого персонажа, и весь центр внимания как бы автоматически сместился в сторону пьяного в дифференциал математического гения.

   Лединеев поправил свой пестрый галстук и, пошатываясь, выложил для всеобщего слуха:

   — Вы… вынужден не согласиться с вашими выводами, коллега. Ик… Они априори — бессмысленны по определению Бессмысленности. Апостериори — бесполезны, так как минувшие века уже доказали их бесполезность. Солнце, да будет всем известно, движется по неведомым небесным сферам… — Галстук для чего-то был снова тщательно поправлен.

   Квашников уже взбесился не на шутку:

   — Слышь, мастер словесного поноса! Завязывай сорить заумными терминами, хоть бы раз чего по делу сказал! А тебя, Косинус, я сейчас поколочу немилосердно! — и он уже принялся демонстративно закатывать рукава. 

   — Туда надо идти! — Косинов как-то резво вытянулся, превратившись в указательный столб, его правая рука  властно определила нужное   направление. Примерно в такой же позе стоял некогда Владимир Ильич, указывая заблудшему пролетариату путь к светлому Будущему.

   — Откуда ты знаешь?

   — Знаю и все. Идите за мной…

   И вновь шуршание травы да мельтешение сосновых веток. Легкая перемена настроения даже отразилась на погоде: хвойные запахи лишились приятной хмели, декоративные облака всего лишь переместились с места на место и тем самым затушевали солнце, и без того слабый ветерок утих, нырнув в ближайшее дупло дерева, а лес — как следствие — погрузился в полумрак релаксации. Теперь наконец-то сосны могли расслабить свои ветви и просто отдохнуть от собственного бытия. Века закружились в минуты, и сами эти минуты отразились в незыблемых веках.

   — Люди, люди! — обратился Зомби к остальным. — Я вот не пойму… вернее, не помню: а че мы домой на машинах не поехали, как все нормальные люди?

   На упитанной физиономии Квашникова попыталась проявиться саркастическая ухмылка:

   — Да потому что кое у кого наглухо не завелась «Лада» — свет ее! — «Эллада».

   — А, ну да… Не мог Плаунин нормальную тачку купить!

   — Чего же ты сам не «купить»? У родаков денег навалом, да и отношения у тебя с ними нормальные.

   — У меня причина уважительная.

   — Это какая?

   — Мне лень.  

   Поверхность пошла слегка под откос, и закон гравитации принялся сам подгонять инертные тела четверых путников.

   — Он даже костюм себе путевый не может купить! — крикнул вдогонку Лединеев, все никак не налюбуясь на свой праздничный галстук.

   — Помолчите, смертные! Зомби сам знает во что ему одеваться и как ходить. — Контагин еще больше взъерошил копну волос на голове, столь ярким жестом декларируя: «а нате, выкусите, и плевал я на инакомыслящих!»

   — Зомби, а когда у тебя девушка появится? — Лединеев разговорился явно не на свои темы. Он даже не подумал, что этот укор с тем же успехом мог быть адресован и ему.

   — Пока не найду ту, ради которой стоит бросить компьютерные игры…

   — Понятно. Муж-жик! Уважаю.

   Неутомимое солнце все же распалило облака, прогнало их прочь с царственного пути, и те, свернувшись скромными клубочками, разбрелись по разным горизонтам. Лес снова омылся потоками дневного света... Сколько времени они уже слоняются по тайге? На часах мироздания было примерно десятая часть небосклона, на часах в телефоне меняются скучные и никому ненужные цифры, а ручных часов уже давно никто не носит. Время, кажется, лишилось собственной ориентации и  неразборчиво петляло в координатах пространства. Местами почва стала проседать, выпуская на поверхность муторную суспензию, а болотистый запах все настойчивее пробивался сквозь завесу хмели. Косматая трава нахально цеплялась за ноги и, будь у нее вместо листьев пальцы, давно б утянула незадачливых путников в мир подземный. Потом пошли заросли тальника, через которые пробирались реально как «сквозь тернии», да еще и с элементами слэшера. Только вместо мечей простые деревянные пал…

   — Мудрена МАТЬ! — Квашников, не выдержав испытания судьбы, навернулся в какую-то лужу… затем поднялся, уныло посмотрел на некогда парадные брюки и принялся растирать грязь одной ладони о грязь другой. — Косинус! Все бедствия в мире из-за тебя! И кто меня теперь таким замуж возьмет?

   Он еще долго бурчал, пытаясь сопливым носовым платком привести себя в цивилизованный вид. Шедший впереди Косинов резко остановился, казалось, чтобы посочувствовать. Но нет:

   — Вижу вдали какое-то… здание, что ли? Парни, мы почти пришли! Арам-зам-зам!

   — Поздравляю! Первый морок в пустыне, предвестник святого похмелья… — Квашников нервно плюнул в мерзкую лужу. — Ты видел где-нибудь на окраине нашего города «здания»?? Сначала пойдут деревянные халупы, наполовину прогнившие… а уж потом ЗДАНИЯ! Да мы еще даже к дороге не выходили!

   Иваноид, как несложно заметить, всегда и везде являлся словесным заводилой и постоянно доминировал в разговорах. Ему чаще всего принадлежала первая реплика, он же имел эксклюзивное право на последнюю и окончательную. Спорить с ним если кто и пытался, то лишь для проформы, просто не потерять лицо. Да и как поспоришь с человеком, у которого кулаки размером с чей-то мозг? Вот и Квашников был того же мнения.

   — Идите за мной! — Косинов резко рванул с места и зашагал в ему только ведомом направлении.

   «Мы уже минут сорок только и делаем, что идем за тобой!» — вяло подумал Контагин, но высказывать эту мысль вслух не стал — не было в ней оригинальности, наверное. Вдали пока все крест накрест перечеркивали сосновые ветки, лишь пару минут спустя показалось нечто имеющее очертания и цвет. Явно какая-то постройка, и явно что не маленький пригородный дом. Лединеев несколько раз снимал и одевал очки, пока до него вдруг не дошло, что он занимается самым бессмысленным на свете делом: если невзначай окажется, что он без очков лучше видит, тогда зачем их вообще носить? Любопытный Контагин попытался было опередить всех, да куда там… за размашистыми, как у Гулливера, шагами Косинова угнался бы разве только спринтер.

   — Башня — не башня… — пробормотал Квашников, и это была последняя реплика перед тем, как лес внезапно поредел.

   И была Поляна.

   И было Здание посреди поляны.

   И было долгое молчание.

   И недоумение…

   Ни один пока не отважился рушить тишину, надеясь, что это сделает кто-нибудь другой. В воздухе пахнуло сюрреализмом, а еще не рассеявшаяся хмель, словно катализатор, лишь усилила пришедший эффект. На невзрачной поляне стоял пятиэтажный дом в стиле хрущевок шестидесятых. Да, именно пять этажей. Еще панельные плиты со швами, аляпово замазанными цементом, и плоская крыша. Ноль архитектуры. Чтобы лучше прочувствовать впечатление, необходимо еще раз описать антураж. Итак, спереди — дремучий лес, сзади — дремучий лес, слева — дремучий лес, а справа небольшое болото, плавно сросшееся с тем же дремучим лесом. Посреди находится пятиэтажное здание: от него даже идут провода, провисают в воздухе и быстро обрываются, небрежно завязанные на ветвях дерева. Вот еще одна аномалия, сразу бросающаяся в глаза: на всех окнах были закрытые ставни, вроде как железные. И зачем? Хотя нет… на пятом этаже одно окно вроде открыто. Во всем же остальном — самый обыкновенный подъезд со скамейкой, самая обыкновенная дверь с кодовым замком, даже песочница рядом. Странно… Нет, «странно» — неуместно мягкая формулировка. В здании, как и было принято в хрущевках для небольших городов, полностью отсутствовала какая-либо облицовка. Лишь грязно-серый бетон да неряшливые швы меж панелями. Советская помпезность, что еще сказать!

   — Я уже балдею… — у Лединеева наконец прорезался голос, его пьяное лицо непривычно опухло и стало каким-то «нелединеевским», очки перекосились на носу, будто одно стекло сделалось тяжелее другого, от этого и взгляд казался таким же — сикось-накось перекошенным. Он принялся спешно шарить по карманам, приговаривая: — Куда мой телефон? Ю-Тьюб просто ждет сенсации…

   Квашников неуверенно сделал несколько шагов вперед:

   — Я в полном ауте! А ставни-то зачем? Баба Яга здесь, что ль, живет? Че за теремок вообще??

   Далее произошло вот что: Косинов и Квашников, не сговариваясь, почти одновременно достали сотовые телефоны и навели камеры на пятиэтажку. Вполне ожидаемые действия, надо заметить. Они то приближались, то удалялись, порой переводили объектив в сторону, дабы подчеркнуть, что представление разыгрывается именно посреди леса.

   — Меня, меня захвати на фоне этого… недоумения.

   — Да где же мой-то телефон? — Лединеев уж в пятый раз прочесывал свои карманы, заодно отрясая многочисленные колючки и мох — побочный эффект неоднократных падений. — Да неужто посеял?

   — Пьяная неваляшка! Еще раз так нажрешься, растеряешь все свои мозги с математическим уклоном.

   Последняя реплика принадлежала Квашникову. Тем временем Косинов, все еще пробуя себя в качестве кинооператора, заметил одну мелкую, но почти шокирующую деталь. Недалеко от двери на стене здания висела табличка с надписью: «ул. Апостолов, 13». Черные буквы на грязно-малиновом фоне. Он повернул голову налево, где чисто гипотетически должен находиться двенадцатый дом, — но там лишь редкие сосны да несколько под корень спиленных пней. Потом он посмотрел направо «вдоль по улице Апостолов» и, следуя той же логике, там ожидалось увидеть дом номер четырнадцать… Глупее глупого было надеяться, что его сперва «не разглядели». Короче, болото было там… Небольшое, но — болото. И парфюмерия соответствующая.

   — Ну даже… — Квашников вскинул обе руки вверх в проповедническом жесте, — даже если предположить, что какому-то заблудившемуся архитектору с инди-мозгом вместо традиционного серого вещества пришла в голову идея соорудить пятиэтажное здание посреди тайги… Главный вопрос — ЗАЧЕМ? И… как сюда, к примеру, цемент подвозили? Кто-нибудь видел хотя бы проселочную дорогу? — Веснушки на его лице чуть заметно заалели от недоумения.

   Контагин пока еще молчал и стылым взглядом оценивал реальность происходящего. Своей фирменной походкой «зомби» он подошел почти вплотную к строению, пошарил рукой по стене, потом несколько раз дернул ближайшую ставню и выдал свой вердикт:

   — Крепко-накрепко держится, паскуда! Как запаянная. Короче, смертные, не нравится мне все это… что-то здесь не так, не то… ненормально, короче. Во! С нами же Идеальномыслящий! Сейчас его и послушаем!

   — Действительно, Вундер, ты чего молчишь? Готовишь письменный доклад? Да ладно, мы и устный оценим.

   Лединеев кисло-кисло посмотрел по сторонам, окончательно смирившись с тем, что новенькая почти не целованная Nokia за десять косарей без вести сгинула в пучине лесного массива. Однако, надо было что-то отвечать:

   — В общем так, коллеги, — он поправил очки, чуть не ткнув при этом пальцем в свой глаз, — даю девяносто процентов вероятности, что мы забрели на секретный объект, не исключено — военный. Пускать нас туда никто не собирается: поэтому и ставни, и бетон, и все запаяно. И вообще… валить надо отсюда. Я уже трезветь начинаю: а это худшее, что может произойти во внутреннем мире гения. Давайте, двигаем уже…

   Квашников прошелся и демонстративно поставил ногу на детскую песочницу.

   — Военный объект, говоришь? Сейчас песочница медленно отползет в сторону и, баллистическая ракета, сотрясая землю… прямо с «улицы Апостолов».

   — Ну, конспирация у них такая! Да мало ли… может, здесь военнослужащие со своими семьями жили. Идем, нам еще дорогу искать!

   —  Я б для конспирации сразу «Детский сад» написал. Тогда уж точно никто не догадается. — Косинов пытался пошутить, но никто этого не оценил.

   Деревья, кустарники, травы — все вместе давно стряхнули с себя утреннюю вялость и стояли бодрячком, в изобилии принимая солнечные ванны. В какую-то секунду мир вокруг показался черно-белым фильмом: очередная туча залепила солнечный диск, и неуютный полумрак явился из ниоткуда — просто так, в качестве фокуса. Наверное тучи думают, что своими проделками они увеселяют людей. Хуже всего, если тучи начинают скучать, ибо от скуки злятся, от злости становятся хмурыми, почти черными, а далее следует их очередной розыгрыш — игра в догонялки. Ведет игру дождь, а люди от него должны прятаться и убегать. Да… дождя только не хватало. Его на сегодня уж точно никто не заказывал.

   Решили еще раз внимательно исследовать дом, и тут обнаружилось немало любопытных мелочей: к примеру, несколько окурков у подъезда, в песочнице валялось колесико от детской машинки, на стене в нескольких местах кто-то нацарапал имена. Контагин подошел к двери и прикола ради ввел в кодовый замок дату своего рождения: 1996. Маленький красный огонек пару раз мигнул, и далее произошло то, что ничего не произошло. От здания пахло, как бы сказать… монументальностью, что ли? Такое ощущение, что оно стоит сотни лет — незыблемо, никем не тронуто, неизменно, и сама тайга хранит его первозданный вид.

   — Ух ты, доминошка валяется, — Контагин нагнулся к траве и поднял пластинку домино достоинством 3:6. Белые и слегка запыленные точки созвездием располагались на абсолютно черном прямоугольнике. Как это и полагается. Он не раздумывая сунул пластинку в свой карман.

   — Зомби, на зачем она тебе? — Квашников смастерил самую брезгливую мину, на которую только был способен.

   — Память, — сухой и лаконичный ответ подразумевал, что тему дальше развивать бессмысленно.

   Потом пришел этот скрип — нет, не из самого здания, а откуда-то близко и извне. Явно скрипело железо о железо. Ставня, что ли?.. Ну, еще похожий звук может издавать проржавевшая ось старой телеги… Скрип повторялся периодически, с одинаковым интервалом времени. Ветер? Нет ветра…

   — Слышите?

   — Это с другой стороны здания, — Лединеев совсем уж нежизнерадостно посмотрел сквозь стекла очков на остальных скитальцев. — Может, пойдем отсюда, а?

   — Все за мной! — Квашников властно махнул рукой. — Окурки сравнительно свежие: может, есть кто поблизости, дорогу надо спросить…

   Обогнуть пятиэтажку не составляло никакой проблемы. Проблема началась секундами позже: как адекватно реагировать на то, что видят глаза? А увидели они обустроенную детскую площадку — пеструю такую, нарядную. На одной из качелей сидела маленькая девочка лет одиннадцати и, отталкиваясь ногами от земли, парила от одной амплитуде к другой, рыжие косички с напыщенно-белоснежными бантами то и дело тоже пытались взлететь. Девочка бросила мимолетный взгляд в сторону гостей и даже не подумала что-то менять в своем поведении: ее ноги с прежним усердием царапали землю, а скрипучие качели уносили ее в вымышленный полет. 

   Вот тогда-то и появился этот мерзкий, противный холодок в районе спины… И солнце словно изменило свою тональность.

 

 

                              ###___второй_осколок_мозаики___###

 

 

   Квашников обернулся к остальным. В ситуациях «непонятно какого характера» он брал на себя бремя лидера, и тогда его мягкое деревенское лицо делалось почти стальным, со злобинкой в глазах. Веснушки, обычно внушающие доверие, кололи взор, и даже голос… да, таким голосом хоть ротой, хоть полком управлять можно:

   — В общем так, все мы не потащимся, иначе она испугается… Вундер, ты ведь похож на Гарри Поттера? Подойди, спроси — только вежливо — как выйти к городу или хотя бы к дороге. И все! Больше никаких расспросов. Вундер, давай, шевелись! И плевать на эту каменную хату, пусть торчит здесь посреди леса.

   Лединеев кивнул, пригладил галстук и, пошатываясь, направился к детской площадке.

   — Он все еще пьяный, зараза… — Контагин брезгливо посмотрел ему вслед, потом перевел взор на пятиэтажку и принялся тщательно разглядывать ее — снизу вверх, снизу вверх… Да… если бы не эти комичные ставни, от хрущевки ну никаких отличий. И тогда его осенила очередная мысль: — Послушайте, смертные, а может здесь когда-то начинали строить город и не достроили?

   — Нехило «не достроили»! Сначала лес не доломали, потом цемент не довезли, ну и как следствие… — Косинов тихонько заржал себе под нос. — А вы чего не ржете? Смешно ведь.

   К тому моменту Лединеев уже подошел к качелям, собрал расползшиеся мысли в одну кучу и приветливо помахал рукой:

   — Здравствуй, девочка!

   Та вяло посмотрела в его сторону, качели проскрипели еще раз пять, прежде чем пришел ответ:

   — Здравствуй дядя-дурачок! — непривычный и звонкий голос долбанул по ушам.

   Стоит заметить, это была Фишка! По десятибалльной шкале она зашкаливала за одиннадцать. Лединеев повернулся к своим и выставил оба больших пальца вверх — дескать, диалог налажен. Сейчас, сейчас…

   — Девочка, а как пройти в город не подскажешь?

      Качели резко остановились. Юное лицо, отчасти изумленное, отчасти нелепое в силу своего возраста, наконец заинтересованно замерло. У нее, кстати, тоже были веснушки как у Иваноида. Карие глаза не мигали и смотрели почти нахально. Вундеру стало не по себе от одного взгляда, а слова его просто добили:

   — Дядя, ты чего — того? Мы и так в городе находимся.

   «И как же, интересно, называется ваш город?» — пришла в череп самая очевидная мысль. Но ее перебила другая:

   — А ты… что, здесь совсем одна?

   — Нет, дядя-дурачок, мои родители пошли в булочную через дорогу, скоро будут.

   Девочка указала рукой в сторону ветвистой скрученной радикулитом березы, быстро потеряла интерес к беседе и вновь принялась раскачиваться. «Квви… квви…» — бравурно заскрипели качели. Н-нда… Лединеев самым честным образом вглядывался в березу, в близлежащие кустарники, и вдруг поймал себя на мысли, что всерьез надеется увидеть там какую-то «булочную». В голове, еще не отошедшей от хмеля, от утренней неразберихи, в конце концов — от естества выпускного, все ехало вкривь да вкось. Мысли, принимая пяти-, семи-, десятиугольную форму больно кололи мозг. И какой идиот сказал, что мозг ничего не чувствует?

   Тот, которого называли Идеальномыслящим, снял бесполезные для данной ситуации очки и истово мотнул головой.

   — Подожди, подожди, девочка… какой… какие… какая… Мы вообще ГДЕ?

   Со стороны собеседницы последовал громкий вздох и далее наставительный тон:

   — Мы находимся на улице Апостолов, через несколько домов, — ее рука упрямо указывала в сторону болота, — будет Строительная. Дальше — 40 лет Октября, там близко центр… Дядя-дурачок, я гляжу, ты вообще ничего не знаешь? Тебе куда надо-то? Если в московский цирк, что приехал вчера, так это иди обратно. У седьмого дома по нашей улице свернешь к этой… ну там еще пожарные машины…

   Впервые девочка встала с качелей, невзначай махнула рыжими полумесяцами косичек и показала пальцем в противоположную сторону леса — примерно туда, где час назад с портвейном под мышкой они встречали восход солнца. Лединеев почувствовал, что не по расписанию быстро трезвеет.

   — Послушай, как тебя…

   — Маша! — звонкий торжественный голос перешел уже в откровенный апофеоз. Наверное, ей очень нравилось собственное имя.

   — Маша, а какой сейчас год?

   Юная собеседница долго теребила гофрированный бант и в недоумении покачивала головой. Качели еще разок пугливо скрипнули и замерли.

   — Понятно, дядя. С луны свалился… Шестьдесят седьмой, какой же еще!

   — Э-э… полностью.

   — Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой! — вот именно с такой интонацией и разговаривали пионеры того времени, не хватало, правда, пилотки, красного галстука и салюта рукой.

   Совсем-совсем некстати раздалась трель синицы. Какие-либо голоса природы рушили сейчас всю парадигму столь прекрасного абсурда. Лединеев почувствовал, как струйка пота, слегка охлаждая нервы, пробивается от виска к подбородку. Он неуверенно сделал шаг назад… еще и еще… Потом сорвался и побежал. Возобновившийся скрип качелей, опережая скорость звука и скорость здравомыслия, доносился уже отовсюду сразу.

   — Быстро, быстро линяем отсюда!

   — Вундер, ты кого испугался? — Контагин передернул плечами. — Куда линять-то? Дорогу узнал?

   — Моя изначальная версия… — начал Лединеев почти трезвым голосом, — насчет военного объекта… она неверная! Это хрономираж! Уходим!

   Зомби поковырялся в своих бездонных карманах, вынул из этой самой бездны одну «Балканскую звезду» и смачно понюхал ее фильтр:

   — И как ты умудрился школу с золото…

   — Послушайте! — зрачки Лединеева вот-вот готовы были выпрыгнуть сквозь стекла очков. — Девочка уверенна, что живет в 67-ом году. Это НЕ шутка! НЕ розыгрыш! НЕ шиза! Я много читал о таком, было много очевидцев… Короче, суть вот в чем: в пространственно-времянном континууме образовался портал, и целое здание из прошлого переместилось в наше время. Как бы два хронопласта разных эпох искривились и соприкоснулись в общей точке…

   Договорить ему не дали. Квашников положил обе руки-кувалды ему на плечи и дунул в лицо:

   — Каких чертей, каких сволочей? Вундер, послушай сам, что ты несешь?! Какая еще, на хрен, континююмума?? Мираж — это то, что вскоре должно развеяться! Иди-ка, треснись хорошо балдой об этот дом! Если что и развеется, так это остатки портвейна в твоих залитых шарах!

   Вверху, приблизительно на высоте третьего этажа, что-то (или кто-то) захлопало крыльями, взбудоражило застоявшийся воздух, пару раз неблагозвучно гаркнуло и ретировалось из обозреваемого пространства, сиречь исчезло. Солнце что-то совсем обленилось, его кривые непричесанные лучи вяло заплетались меж ветвей сосен и свисали к подножью стволов. Казалось, солнце не двигается ни туда, ни сюда, словно в заводном механизме небесных сфер что-то сломалось. Ладно… кто-нибудь залезет, разберется и починит.

   — Вундер, сюда иди… — Контагин стоял возле входной двери и пускал свои козырные дымовые кольца.

   Лединеев как-то скривился, насупился, но подошел.

   — Дверь видишь?

   — Ну…

   — Замок электронный видишь?

   — И че?

   — Подожди, еще затяг сделаю. — Контагин, зажмурив глаза, затянулся так, будто это последняя сигарета в его жизни. Потом он, как змей Горыныч, пустил из пасти сизую струю и лишь после завершил мысль: — Дату изготовления читай…

   Лединеев приблизил свои окуляры почти вплотную, так что промахнуться стало невозможно. В самом низу замка было каллиграфически выведено: «2004г». Зомби очень внимательно посмотрел на Хранителя Золотой Медали — своими угольно-черными глазами, которые были настолько черны, что казалось окружающий мир коллапсировал в их глубине.

   — Н-да, Вундер… ожидал от кого угодно, только не от тебя. Короче, я сейчас сам поговорю с этой девчонкой, по-своему. Как ее там: Маша, кажется?

   — Э-э! Только без грубостей! — Квашников показал свой вздутый мясистый кулак — ну, чисто символически, эстетики ради…

   Нелепое пятиэтажное здание в контексте лесного массива выглядело почти небоскребом — этакой огро-о-мной избушкой без курьих ножек: окутанное зыбким холодом, пестрящее самыми невзрачными оттенками серых цветов и еще… еще… Короче, жутковатого вида строение, надо сказать. Черные ставни вполне вписывались в хмурую палитру красок, а дурманящие хвойные запахи, без посредников-нервов действующие прямо на мозг, помогали увидеть во всем некий эпос.

   — Эпос, эпос, эпос… — Косинов как будто выхватил последнее слово из воздуха, его длинная чуть скрюченная фигура совершила два шага влево, два шага вправо, уж в который раз дернула за ставню и задумчиво остановилась. — Парни, вот какая идея: а что если здесь фильм снимают? Ну, про советскую романтику… девчонка, выходит, актриса, вжилась в роль…

   — Косинус, ну что за хрень ты несешь… — Иваноид смастерил постно-кислое лицо, по его мнению, данная тема не стоила даже обсуждения. — Если б снимали фильм, то все это, — он кивнул в сторону пятиэтажки, — было бы макетом из картона. Рядом бы находились палатки для съемочной группы и много пустых бутылок. К тому же, съемки как правило ведутся недалеко от Москвы. Нет. Идеальномыслящий, пока с ума не сошел, дело говорил: где-то рядом расположен (или располагался) секретный объект. Здесь живет (или жила) охрана… Почему рядом нет дороги?.. Строили давно, и все уже заросло. Объяснено наглядно, просто и понятно, а главное — без «континуумов».

   Он бросил укоризненный взгляд в сторону Вундера, от чего тот недовольно поежился. Потом Квашников уныло посмотрел на замызганную ленточку с надписью «Выпускник 2013» и подумал: «повеситься на ней, что ли?» Тут из-за угла здания появился Контагин: по-особому взъерошенный и чем-то явно недовольный:

   — Девчонки нет нигде… Куда делась?

   Ходили. Аукали. Кричали. И все бестолку…

   Лес молчал, как молчал и здравый смысл. А ведь всего минуты три назад Лединеев разговаривал… ведь точно разговаривал!

   — Все же ее видели?! — Лединеев подобрал самую мягкую фразу вместо «ну не глюк же я словил?» — А если чего случись, — последовал жухлый взгляд в сторону крохотного болотца, — так кричала бы!

   — Так, парни, мне это все больше и больше не нравится. Прям, не нравится по нарастающей… — Косинов нервно мотнул гривой черных волос, а его знаменитые аквамариновые глаза сразу утратили свежесть, растворив внутри себя серую примесь бетонных плит — тех самых.

     Просто плюнуть и уйти никто даже не помыслил, поэтому для успокоения совести покричали еще: в разные стороны оглохшей и ослепшей тайги. Раскатистое многоголосое эхо, создавая интерференцию шуму далеких ветров, на какие-то мгновения взбудоражило мнимый покой и разбилось о берега горизонтов. Нелепая архитектоника пятиэтажного дома, что всякий раз назойливо попадалась взгляду, уже начинала действовать на нервы.

   — Да просто испугалась и спряталась где-нибудь. Может, мы маньяки какие… — Лединеев слегка охрип, так как кричал громче заложенного в него природой. — Вот Зомби точно у нас маньяк. Я его сам боюсь.

   — Мудрена мать, ну и приключения… — Квашников вытер испарину на лбу, тем самым оставив на своем лице художественный мазок грязи. — Косинус! Враг всех людей на земле! Ты, падла, нас сюда завел… Короче, если через полчаса не выведешь нас к дороге, придется с тобой что-то делать…

   И похоже Квашников уже не шутил, так как был весь на нервах, еще и трезвел вдобавок. А Косинов со своей стороны так и не нашел достойного ответа, ибо понимал, что все происходящее — его личный ляп. Он долго морщился, пытаясь по расположению солнца, мху на деревьях и даже цвету воды в болоте вычислить где находится север. А уж там через несложное уравнение найдется юг, восток и запад. Дорога, ведущая в город, являлась переменной «икс» в этом уравнении…

   — Боги… ну где же путь истинный? — Косинов почти молился и чувствовал себя в этой ситуации куда хуже остальных.

   — Найди хоть какой-нибудь путь, — нервно подгонял Иваноид, — сойдет и истинный… оба-на… а там еще чего?

   Странно, что этого не заметили сразу. Белый листок, прибитый к дереву небольшим шприцом (откуда?), должен был изначально броситься в глаза. Листок явно бумажный и на фоне ВСЕГО выглядел даже вызывающе-белым — излишне свежим, короче. Контагин, подгоняемый любопытством, поковылял туда, наигранно изображая ходячего мертвеца.

   — Э-э, Зомби, забей ты на это! Иначе вообще отсюда не выберемся! — Квашников решил орать на всех и на все, что только могло осмыслить его крик.

   — Да я только гляну.

   В руках оказался тетрадный лист: действительно свежий и почти чистый. На нем были цифры: 8274119, а чуть ниже странная надпись: «пока не закончится Шторм». Контагин понюхал записку, потеребил за разные концы, еще раз понюхал… Потом, не произнося ни слова, отдал ее Лединееву. Вундер пожал плечам и, скорее всего опасаясь повторно попасть впросак, тоже ничего не сказал. Листок плавно перекочевал к Квашникову. И вновь та же немая сцена: каждый словно боялся разрушить безмолвие, оно стало каким-то особенным. У Иваноида всю жизнь не клеилась дружба с математикой и цифрами, поэтому он даже не попытался их запоминать, а вникнуть в суть — и подавно. Последним  загадочный листок рассматривал господин Косинов — внимательно так…

   — Ну че, может попробуем?

   — Я согласен, — охотно произнес Квашников. — Только учти, если выбегут ребята с калашами, тебя используем как живой щит. А теперь давай, импровизируй! Если не передумал, конечно.

   Косинов крайне вяло направился к двери подъезда. Для этого ему понадобилось каких-то десять шагов, но и десяти шагов хватило, чтобы раз пятнадцать усомниться в правильности действий, то и дело полярно меняя мнение на противоположное. «В конце концов, если в доме кто-то есть, они наверняка подскажут дорогу». Вот она, здравая мысль, расталкивая мысли ленивые и тупые, наконец достучалась до сознания. И сомнения окончательно развеялись. Он осторожно набрал на кодовом замке первые четыре цифры: 8,2,7,4… Потом повернул голову, вопросительно глянув на остальных: ответные взгляды не выражали ничего абсолютно. …1,1,9… И откуда в людях эта патологическая страсть совать нос куда не просят?

   Перезрело-красный огонек тотчас стал зеленым, далее послышался щелчок… Косинову даже не понадобилось прилагать силу — он приоткрыл дверь одним указательным пальцем, его брови наползли на лоб максимально высоко:

   — Так просто?

   — Коллеги, ну вас на фиг! Пошли домой! — в душе Лединеева проснулся словесный вулкан, расплескивая фразы направо и налево: — Какого черта сюда вообще приперлись?! Да я скорее поверю в то, что земля круглая, только не в это… просто ничего не бывает… давайте хотя бы найдем девчонку, еще раз поговорим с ней!

   — Что, Нобелевский лауреат, в области зеро заиграли волны квантового поля?! — Квашников рассмеялся столь удачной аллегории. — Трусы только ими не замочи.

   — Да вы сами подумайте! — Лединеев максимально ослабил узел галстука и уже готов был рвать на себе рубашку. — Охраняемый секретный объект. Закрытая дверь с кодом. И тут же, в двух шагах, на какой-то шпаргалке сам этот код… Ну, вникните же в идиотизм ситуации! — Вундер усиленно постучал пальцами по обоим вискам.

   Дверь уже была распахнута настежь, и загадочный полумрак  несколько очернил ясность лазурного дня. «Его сила равна его загадочности» — вспомнилась цитата из полузабытого фильма. Повеяло чем-то тошнотворно-непонятным. Если взять в скобки экспрессивные возгласы Идеальномыслящего, толк в его словах конечно же присутствовал. Даже Косинов, родоначальник идеи, боязливо поморщился:

   — Действительно, стоит ли…

   — Во, еще доминошки… — Контагин нагнулся и поднял с земли аж три пластинки домино, оставшиеся от какого-то растеряхи: 4:5, 5:5 и 0:6. Все они, тщательно очищенные от пыли, переселились в карман его рубахи. Он сам не понимал, зачем это делает.

   — Зомби, у тебя новое хобби? — с легким изумлением прокомментировал Квашников. — Собирать всякое дерьмо и тащить себе в рот? Это что, ломка после компьютерных игр?

   — Помолчи, Иваноид. Вам, смертным…

   Внезапно раздался раскат грома. Далеко и близко одновременно. Только сейчас заметили, что один из горизонтов, бунтуя против какой-то несправедливости, почернел и оскалился на мир греха зазубринами кривляющихся туч. Тучи эти, грубо нарушая этикет ясного дня, простирали свои злобные лапы все дальше и дальше по небосводу.

   — Этого только не хватало! — Контагин посмотрел вдаль, в его угольного цвета зрачках отразилась надвигающаяся гроза, но чернее они не стали. Просто некуда было больше чернеть. — Так мы туда или сюда?

   — Туда, туда. — Косинов первым шагнул в проем двери.

   — Вундер, остаешься за старшего, — Зомби скрылся в полумраке мягко, почти беззвучно, как и полагалось нечисти.

   — Вундер, пока нас не будет, сторожи лес. Что б никто не спер. — Квашников зашел последним, осторожно закрыв за собой дверь.

   Вялое полумертвое освещение поначалу даже показалось полным мраком — некой субстанцией, где одновременно отсутствует свет и отсутствует тьма. Но контуры предметов быстро обросли массой и объемом, черно-белая развертка перед глазами настроилась на цвета, и не долее чем через две-три секунды завершилась полная аккомодация органов чувств. Вон бетонная лестница, вон стены прокрашенные ровно наполовину, вон двери квартир. Еще сухой пыльный воздух с запахом вечности и цемента. Контагин от всей души чихнул. Зайди они в один из подъездов в своем городе — те же самые ощущения, ни больше ни меньше. Быт, суровый и лишенный вычурности, даже где-то скучный… Прямо над дверью было прикручено болтами местное светило — стеклянный лампион с шафрановым покрытием. Именно из-за него все вокруг приобретало болезненно-желтоватый оттенок. Светило, казалось, вот-вот потухнет… только дунь на него. Да… напыщенная самыми примитивными линиями простота могла быть присуща только хрущевкам шестидесятых, когда экономили даже на воздухе.

   — Сразу вопрос: откуда здесь электричество? Я видел… да все видели, что провода, идущие из здания, обрываются через метров пятьдесят и тупо завязаны на ветках дерева. Откуда вообще в тайге электричество?

   — Косинус, успокойся, просто где-нибудь под землей работает генератор… — Квашников задумчиво почесал свою щетину и принялся тщательно изучать каждый уголок: — Три двери и все мертвецки-железные — во всяком случае на первом этаже…

   — Генератор бы сейчас гудел!

   — Слышь, Зомби, погуди ему под ухо, чтобы не задавал глупых вопросов.

   Но вместо этого Контагин мелодично присвистнул и нагнулся к ступеням:

   — Это судьба! Еще две доминошки! Целехоньки-прицелехоньки. — С этими словами в его карман направились маленькие черные пластинки достоинством 2:3 и 6:6. — Баян, однако!

   — Каких чертей, каких сволочей ты их подбираешь?! Зомби, твой имидж умнейшего из покойников под ударом, — Иваноид совершенно искренне покрутил пальцем возле виска.

   А тот и не спорил:

   — Согласен, это превращается в манию.

   На первом этаже располагались три квартиры (что являлось обычным раскладом), несколько необычно выглядели мощные железные двери грязно-серебристой окраски. Кто-то от кого-то надежно прятался? Готовились к нападению? Мало наглухо закрытых ставней? Вопросы витали совсем рядом, в области виртуальности, но задавать вслух их не имело смысла… Кому?? Кстати, во всем остальном — двери как двери, подъезд как подъезд. Они даже были пронумерованы: красивые филигранные цифры 1, 2, 3 приклеенными висели на своих местах, как полагается. В квартире №2 даже глазок имелся. Косинов подошел к нему вплотную и долго сматривался в потусторонний мир увеличительного стекла.

   — Ни хрена не видно. Живет кто или нет? Если уж развивать идею военного объекта — может, за этими дверями склады боеприпасов?

   — А если развивать идею санатория-профилактория — там могут быть расчлененные трупы людей. Тех, кого неудачно вылечили. — Квашников хотел было рассмеяться, но вовремя понял, что его прокисшая шутка совсем не к месту и не ко времени. А смех бы сейчас выглядел хуже траурной музыки.

   — Дурень ты, Иваноид, — после этих наставительных слов Косинов поочередно постучал в каждую из трех дверей.

   Тишина нервно вздрогнула, а сам стук, отразившись от металла, неряшливо прогромыхал по лестничному пролету и даже ни на дюйм не проник внутрь квартир. Еще с минуту молчание продолжалось, только теперь его характер изменился: из меланхолично-настороженного оно стало настороженно-меланхоличным. Да что елозить словами: короче — не произошло абсолютно ничего. Контрольный стук в те же двери уже ожидаемо остался без ответа.

   — И у кого ты, Косинус, собирался спрашивать дорогу? Тут все вымерли давно. — В призрачном освещении лампиона, который не светил, а скорее чадил неким подобием сумрака, веснушки на лице Квашникова совершенно исчезли. Даже его некогда радужная улыбка стала похожа на мучительное кривляние. Остальные лица, впрочем, выглядели немногим веселее. — По сравнению с этим местом, в крематории и то жизнь бьет ключом.

   С Контагиным полумрак выкинул еще более зловещую шутку — он реально стал похож на зомби: мертвецки-бледная кожа лица и рук, растрепанные, точно слипшиеся от вытекшего мозга, волосы, еще эти адски-черные зрачки в глазницах… Ну хоть фильм ужасов снимай. Нижняя половина вьющейся к пятому этажу стены была окрашена в прозаический зеленый цвет, верхняя осталась побеленной, а на самом деле выглядела серовато-задымленной. Далеко не итальянская роспись, конечно… некая оратория летаргических красок. Зато есть одна определенность: выдумать что-то более примитивное уже невозможно.  

   — Ба, почтовый ящик! И как мы сразу не заметили? Он что, один на весь подъезд? — Косинов потеребил хлипкую дверцу и тут же язвительно оскалился. — Надо же, здесь какие-то юмористы поработали… читайте что написано.

   Сперва, как и полагается, на ящике крупными буквами белела надпись: «ДЛЯ ПОЧТЫ», а внизу помельче перл тех самых юмористов: «если вы не знаете куда вложить свои деньги, то ложите их прямо сюда». Косинов уже сильнее дергал дверцу, сопровождая это действо словами:

   — Да ладно, мы же воровать ничего не собираемся… так, глянем, — его рука уже проникла внутрь и тотчас отстранилась, как после удара током. — Да еш ваша мамаша!!

   — Что еще?

   — Укололся чем-то острым!

   На свет, который стыдно назвать «божьим», показался медицинский шприц, пустой и грязный, и тут же отправился в дальний угол, звякнув о пол.

   — Между прочим, уже второй шприц за последние десять минут, — заметил Контагин. — И почему никто не выдвинул версию наркопритона? Кстати, я выдвигаю. Я ее автор. Я хочу запатентовать эту идею.

   — Тут еще записка какая-то, — Косинов повертел между пальцами небольшой листок, — ого… стихотворение… ну точно… Братья, пока жива поэзия, все не так уж и плохо вокруг.

   Содержимое было немедленно прочитано вслух:  

   «Смейтесь, звери, ярко, звонко!

     Три блуждающих мышонка,

     Синий, Черный — как больной,

     И коричневый — хромой.

     Жили где-то в зазеркалье —

     Без заботы, без печали.

     Им сказали: все в порядке?

     Поиграли бы вы в прятки!

     Так и жизнь пройдет быстрей,

     И помрете веселей!

     И мышата зарезвились,

     Запищали, закружились!

     Носятся, разинув рот,

     Взад-вперед да взад-вперед…

     Им явились песни, пляски,

     Даже некто в сшитой маске —

     Яркий, пестрый, без мозгов:

     Непонятно — кто таков.

     А до этого — другой,

     Весь суровый, волевой,

     Друг воды и друг ветров:

     Непонятно — кто таков?

     А еще один — весь мрачный,

     Да по жизни неудачный,

     Без движения и сил —

     Первым двери отворил.

     Пленник собственных оков:

     Непонятно — кто таков?

     И резвились те мышата,

     И стучали по палатам,

     И искали бесполезно

     Эту палку из железа.

     Но не будет путь пройден,

     Пока Шторм не завершен…»

   Подумать только! Косинов на одном дыхании выложил это, скажем так… стихии творение и даже ни разу не запнулся. Огромный набор корявых букв приобрел звук, душу и смысл — какой-никакой. Впрочем, чему дивиться — с русским языком и литературой у него всегда был паритет. Он же первым и высказал мнение:

   — НЕ Маяковский, однозначно!

   — Хрень! — резюмировал Квашников и вяло махнул рукой.

   — Гениально! — Контагин несколько раз хлопнул в ладоши. — Интересно, книжные издатели много бабла отвалят за этот труд? — И потом резко переменил тему: — Пойдем отсюда, а? Хватит уже.

   «Поэма» анонимного автора вновь отправилась в почтовый ящик: кому-то же она предназначалась... Настроение с каждой минутой, не смотря на поэтический контекст, становилось все более пресным: последние остатки хмели улетучивались из сознания, вынуждая глядеть на все трезво и прагматично. Квашников вынул очередную табачную боеголовку из арсенала «Pall-Mall» и смачно затянулся:

   — Пока дым гуляет у меня в легких, я добрый. Косинус, думай что делать дальше.

   — Давайте хотя бы на второй этаж поднимемся, раз уж мы здесь.

   Надо сразу заметить, что на следующем этаже было чуть светлее, чем в самом низу. И это маленькое чудо творила простая сорокаваттная лампочка, криво вкрученная в черный патрон и лишь слегка заляпанная поволокой осевшей пыли. Но более никаких сюрпризов: те же самые три железные двери с предсказуемо меняющимися номерами — 4, 5, 6. Нехитрая математика подсказывала, что всего в здании находятся пятнадцать квартир — наверняка малогабаритных и вряд ли представляющих материальную ценность в самом эпицентре вселенской глуши. Около двери №5 был обнаружен наконец электрический звонок — как маленький фетиш существующей где-то цивилизации.

   — Я нажму, я! — Контагин вызвался добровольцем и всей пятерней надавил на кнопку.

   Раздался крайне неприятный звук, словно где-то неподалеку включили дрель и принялись испытывать ей психику окружающих. Да… с термином «цивилизация» вышел явный перебор. Минуты три Зомби и звонок состязались друг с другом на выдержку нервов, но из квартиры номер пять так никто и не вышел. В остальные двери просто постучали. И все мертво. Квашников к тому времени докурил почти до фильтра и отправил рдеющий бычок в сторону третьего этажа, потом невнятно произнес:

   — Послушайте, гуманоиды, что-то здесь не так: не склеивается картинка. Если бы неподалеку от нашего города, да еще в самой нелепой глуши, стояла пятиэтажка, об этом давно бы уже все знали. Округа излажена вдоль и поперек: нами же излажена да нашими пацанами. Кто-нибудь наверняка бы уже наткнулся на это чудо. Мой дядька одно время работал егерем в здешних лесах, и о чем-то подобном я ни одного слова от него не слышал… Помню, ходили байки про какой-то старый заброшенный аэродром, но он даже это опровергал. Не могли мы на машинах слишком далеко уехать… Сколько мы ехали?

   — Минут пятнадцать, не больше. — Косинов вздохнул и утомленно прислонился к стене. — К чему ты вообще клонишь?

   — Да ни к чему, просто размышляю вслух. — Квашников слегка повернул голову, и свет лампочки отразился в его карих зрачках созвездием из двух бесконечно удаленных звезд. — Пошлите-ка на хрен отсюда. Выше подниматься нет смысла.

   — Сильно сказано! Идем! — Контагин сделался впередиидущим, и этим фактом вызвал невольные смешки позади себя.

   — Зомби, у тебя весь зад в каком-то мазуте! Ты че, нефтью гадишь в окружающую среду?! Нечисть же ты, Зомби! — Иваноид многозначно покачал головой — мол, с кем я связался?

   Усердное отирание джинсов рукой ни к чему не привело.

   — Да ладно, девки все равно не увидят… и, к сожалению, не оценят.

   Смех прекратился ровно в тот момент, когда Контагин с округлевшими глазами почему-то вновь поднимался по лестнице и был чем-то всерьез взволнован:

   — Смертные! Что-то не пойму… дверь не открывается. Защелкнулась, что ли?

   — Скажи, что придуриваешься! — Косинов сплюнул в бетон накопившуюся горечь. — Все, шутки закончились, я обещал вас вывести из леса, я…

   — Иди для начала дверь открой! Уже раз вывел!

    Все трое ломанулись к выходу, нервно толкая друг друга, как будто последний опоздает навеки. Дверь пытались отдирать аж тридцатью пальцами одновременно, расшатывали, долбили, искали какую-то кнопку, но железобетонная преграда не представляла из себя ничего, кроме банального железа и банального бетона.

   — Да не может быть! Назад путь всегда свободен! — Квашников принялся стучать огромными кулаками по бесчувственному металлу. — Вундер!! Ты нас слышишь?! — Три глухих удара диссонансом поколебали даже пол. — ВУН-ДЕР!!! Набери код!!

   — Кстати, а он код-то запомнил? — голос Контагина стал совсем уж упадническим, утлым и приглушенным, с вибрацией нарастающей паники.

   — Да я ему лично бумажку с цифрами отдал… на случай всякий, — Косинов нервно мотнул гривой волос и принялся отмерять шагами замкнутое пространство подъезда. — Может, далеко находится? Не слышит? Ждет пока сами выйдем? Или… попросту боится?

   — Вундер!! Хотя бы ответь! — Квашников разбежался и врезал что есть дури по двери ногой.

    Даже свет слегка замерцал: то окончательно умирая, то подавая признаки бутафорной жизни. Ажитация всех предметов в пространстве проявлялась зыбким, чуть заметным глазу колебанием собственных контуров, звуковые волны пытались будоражить все вокруг, но мертвое по сути оставалось мертвым по факту: ничего не менялось. Когда у Квашникова уже начали болеть ноги и руки, дверь принялись колотить остальные.

   — Найти бы чего железное… — Зомби задумчиво пошарил взором по грязи на полу. — О, Иваноид, дай летающую зажигалку.

   Звук металла о металл, прежде чем достичь улицы, проходил по всем координатам головного мозга. В унисон безумию зазвучало стекло полудохлого лампиона.

   — Ну должен услышать!

    Наступил момент, когда все трое изрядно измученные уселись на ступеньки. Иваноид вспотел больше всех, влага струйками чертила по лицу прямые линии и капельками собиралась на самом кончике бороды. Его костюм, купленный матерью специально для выпускного, состарился лет на десять: там мазок, там пятно, там подарок леса в виде лишайника, а подмышкой уже начал распарываться шов. Гордая ленточка выпускника средней школы, чудом сохранившая праздничный вид, трагикомично свисала с плеча.

   — Мудр-рена мать! Приключения трех деревянных буратин! — Квашников достал очередную сигарету и пожевал ее фильтр, потом укоризненно посмотрел на Косинова: — Это все ты, Романтик Двуяйцев! «Пойдемте через лес! Мы не из тех, кто выбирает легкий путь!»… Я тебя правильно цитирую, Мудрило?

   —  Откуда ж я знал… что все вот так кверху задницей обернется! Да и силой никто никого не тащил.

   — Похмелье начинается… пить охота… вообще, муторно как-то… — Контагин погрузил в шевелюру грязные пальцы и принялся массажировать голову, получая от этого некое успокоение.

   — Хреново тебе, Зомби?

   — Хуже, чем при оргазме! Сейчас бы в кровать завалиться… Слушайте, может, у Вундера не получилось с кодом, ну не открылась почему-то дверь, и он пошел за помощью? Милиция там или МЧС. Да не мог он просто так нас оставить!

   — Как только отсюда выйду, я ему голову оторву! — почти клятвенно пообещал Квашников. — А потом уже у оторванной головы отдельно спрошу: что он мог, а чего не мог.

   От нечего делать принялись разглядывать стены. Зеленая краска кое-где облупилась да осыпалась, местами виднелись какие-то знаки, процарапанные то ли гвоздями, то ли их родственниками. Знаки не несли никакого смысла и по сути являлись полной белибердой, будто их чертил маленький ребенок. Надписей типа «Анька дура» или «Маша + Саша = …» не наблюдалось (во всяком случае на первых двух этажах). Вот еще странность: на лестничных площадках почему-то отсутствовали окошки для дневного света — хоть небольшие, но они должны быть спроектированы даже для убогих хрущевок… а тут сплошная стена, унылая и неряшливо забеленная.

   — Слушайте, смертные, — Контагин на время вышел из похмельной прострации и мутным взором пошарил по темным углам. — Может, Идеальномыслящий свалился где-нибудь под деревом да спит? Он же нажрался как свинья… или как это изящней сказать? А, Иваноид?

   — Уподобился образу свинскому. — Квашников потирал ссадины на своих кулаках. — Да не… я так не думаю, по-моему, он уже почти протрезвел, как и мы.

   Потом Квашников поднялся с явным намерением разнести весь этот дом в пух и прах. Его дела ненамного разошлись с его мыслями. Он взял побольше разбег и что есть мочи обеими ногами долбанул по железной двери. С потолка посыпалась известка, а шум удара прокатился аж до пятого этажа и вернулся назад испуганным эхом. Далее следовала реплика:

   — Вундер, тварь!! Если ты сейчас же не откроешь, тебя ждет смерть гения! Твоя башка расстанется с телом по самой сложной математической кривой!

   С противоположной стороны стены хоть бы мышь пробежала: ни звука, ни шороха, ни приблудного глюка в виде звука или шороха. Тишина абсолютного нуля… Лединеев словно растворился в небытие бесконечно далекой тайги.

   Косинов понимал, что неволей стал причиной последних жизненных перипетий, и старался отвести разговор на посторонние темы, только бы не вспоминать об этом:

   — Я наверное чего-то пропустил… откуда такая странная кличка «Идеальномыслящий», язык сломаешь. И ведь не лень выговаривать.

   — Пропустил, пропустил. — Контагин попытался вольготней устроиться на ступеньках, но угловатый бетон постоянно мешал телу. — Это еще в шестом классе было. Короче, математичка задала нам задачу повышенной сложности и сказала, что если кто решит ее в течение трех дней, автоматом пятерку в четверти получит. Так представляешь, он умудрился решить за десять минут после того, как она эту задачу продиктовала. Даже звонок на перемену не успел прозвенеть. У математички — круглые глаза, а кто-то из класса громко крикнул: «Лединеев! Идеальномыслящий!» Остальные просто подхватили… Бывало возникнет какой-нибудь спор, и потом один из спорщиков скажет: «Пойдем к Идеальномыслящему, пусть он нас рассудит! Как он скажет, так и будет!» Понятно, что все просто прикалывались. А Вундер, не будь простаком, быстро вжился в роль и всем подыгрывал… В принципе,  дурковатое погоняло, я согласен… но сейчас поздно менять стереотипы. А, вот еще случай любопытный произошел, примерно год спустя… Получил как-то Лединеев двойку, причем — по физике. Поначалу даже никто не поверил, «не-не, не может быть» говорили, но когда в тетрадке каждый лично увидел большого гуся из красной пасты, это уже была Новость среди новостей. Помню, кто-то из класса, кажется — Тильман, бежал по коридору школы и орал: «Сенсация! Сенсация! Идеальномыслящий двойку получил!» По этому поводу даже занятия хотели отменить.

   Контагин замолчал и задумчиво посмотрел в бетонный субстрат стены — да так, словно он смотрит в далекий горизонт. Поучительная история из детства минуты на две отвлекла от текущих проблем, но не более.

   — Что делать будем? — устало произнес Квашников и в очередной раз протер лицо от обильного пота. — Зомби, ты бы лучше на эту тему пару слов сказал.

   — Есть идея! — Контагин даже приподнялся, его черные зрачки зачернели сейчас как-то по-особому. — Попытаться через пятый этаж выбраться на крышу. Оттуда всяко эффектней кричать будет.

   — О! Мысль! — Косинов, не теряя времени, тотчас принялся подниматься по лестнице, а остальные молча направились следом. Что еще оставалось?

   Картинка слева и картинка справа не баловали разнообразием. Стена — наполовину зеленая, наполовину серая — все больше возвышалась, а электрические лампочки на каждом этаже марали ее огромными пятнами света. Все двери квартир были сделаны точно из-под штампа: прямоугольный металлический пласт в серебристой краске. «Ну хоть бы одна деревянная дверь», — Иваноид вздохнул, — «я бы ее за пару ударов вынес». Эта мысль лениво пошевелилась в его голове среди извилин и уснула. Звук шаркающих шагов шептал в воздухе нечто неприличное. Тут Зомби, рванувшийся было впереди всех, вдруг остановился и резко повернул назад. Его растерянный вид вполне соответствовал тому, что он произнес:

   — Во дела… а пятого этажа это… вроде как нет.

   Необходимо сразу пояснить: не то, чтобы пятый этаж отсутствовал в буквальном смысле, ситуация выглядела следующим образом: лестничный пролет, через который так резво пытались попасть на крышу, внезапно обрывался замурованной стеной с массивной дубовой дверью. И в самом этом факте пока что ничего оригинального. Но дело в том, что дверь была полностью опутана толстыми железными цепями, причем, всяко: крест накрест, по диагонали, справа налево и сверху вниз. Цепи, в свою очередь, были вбиты в стену огромными металлическими штырями (чуть ли не сваями), и на них висели три амбарных замка. Такие замки изготавливали, наверное, еще до революции. Цепи выглядели настолько прочными, что ими вполне можно было удержать реактивный самолет на палубе авианосца.

   — Я в полном улете… — произнес Квашников, развел руками и сделал пару шагов назад.

   Четвертый этаж, надо заметить, вряд ли чем отличался от трех предыдущих. Правда, имелась одна незначительная мелочь: лампочка, его грехи освещающая, оказалась без патрона. К цоколю был привинчен оголенный провод — крайне неряшливо, тяповски-ляповски. Другой провод был припаян у контакта основания. Кто-нибудь наверняка да произнесет: «техника за гранью фантастики». На последних трех квартирах красовались резные цифры 10, 11, 12. И с цифрой 12, похоже, заканчивалась жизнь во вселенной.

   Ко всему любопытный Контагин несколько раз дернул цепи… Звук, шепелявый и звенящий одновременно, прополоскал слух и быстро заглох, поглощенный молчаливыми каменными стенами. Звукам, каким бы то ни было, здесь вообще не рекомендовалось подолгу находиться. Это железобетонное царство — есть царство тишины.

   — Так получается… мы в ловушке, что ли?

   — Ага, Зомби, в ловушке! Дальше по сценарию должен придти Мясник с огромным топором и нас расчленить. Хотя тебя, мертвого, какой смысл членить, ты ведь по кускам разбежишься восвояси. — Квашников прицелился и попытался плевком попасть в ту «экзотичную» лампочку. Вышло мимо на целый метр. Потом более серьезным тоном добавил: — Бычки от сигарет, что мы видели около входа в подъезд, довольно свежие. Ну должен же сюда рано или поздно кто-нибудь заявиться… Пусть даже военные с автоматами. Мы же — чего? Мы же — ничего. Просто глянули и все.

   Контагин, видать, никак не наигрался с цепями и решил побренчать ими еще разок.

   — Между прочим, есть такая компьютерная игра, Silent Hill 4 называется, так там один мужик снял комнату в гостинице. И представьте, утром встает, а дверь его комнаты примерно такими же цепями опутана. Облом, да?

   — Еще какой облом! — улыбаясь, покачал головой Квашников.

   — Так вот, этот мужик потом всю игру из этой комнаты выйти не мог, все десять глав. Нехило, да?

   —  Зомби, твои компьютерные игры сейчас, несомненно, самая обсуждаемая тема! Нам и поговорить-то больше не о чем!

   Депрессивные серые краски по определению не могли добавить оптимизма в нарушенную гармонию чувств. Настроение у всех троих резко скатилось под откос. Былая хмель и былое веселье выветрились вместе с последними парами алкоголя, а угрюмое похмелье в образе злого чертенка поселилось в душе. Чертенок скалил зубы, царапался, теребил нервы как струны и постоянно ворчал, ворчал, ворчал. Зашарканный цементированный пол отражался на потолке той же серостью и той же невзрачностью. Отчасти побеленные стены по замыслу должны бы привносить частицу радужного настроения, но даже белый цвет выглядел скорее болезненно-бледным, если не траурным.

   Косинов что-то заметил в дальнем углу, вяло прошелся и носком ботинка отправил нечто мелкое в центр площадки:

   — Побирушка, это не твое ли?

   На полу лежали еще две плитки домино — 2:2 и 5:6. И обе, не задумываясь, тотчас переместились в карман рубашки Контагина. Квашников уже устал это комментировать и каждый раз придумывать новые колкости. Он просто махнул рукой. Косинов откинул назад челку, которую не стриг принципиально, легонько стукнулся макушкой головы о стену и спросил:

   — Теперь что? Просто стоять и ждать? Кстати, звонок…

   — Которая? — этот вопрос Зомби задавал если абсолютно ничего не расслышал.

   — Возле двери №11 электрический звонок, говорю. Насколько я заметил, во всем доме их только два, другой — на втором этаже.

   — Чего стоишь, как на первом свидании, взял да позвонил.

   В одиннадцатой квартире послышалось щебетание механической птицы — ну хотя б не «дрель». Косинов нажал кнопку еще раза четыре, и невидимая птица столько же раз откликнулась ему настойчивым однообразием своей птичьей лексики. И все глухо. Никто не вышел. Никто не поздоровался. Никто даже не послал по хорошо известному адресу. А потом пришло долгое молчание: казалось, все слова сказаны, все мысли исчерпаны, нокаутированные чувства разбросанными валялись по закоулкам смердящей души. На лампочку — ту самую, которая «за гранью фантастики» — боялись даже дунуть: если ко всему в придачу еще и погаснет свет, то наступит полный эксцесс (как матерятся философы).

   Далее раздались голоса… Они возникли из абсолютной пустоты звуков, из Ниоткуда, порожденные неким эвентуальным пространством. Косинов поднял указательный палец чуть выше своего носа:

   — Слышите? — тот же палец медленно принял горизонтальное положение. — Это оттуда, из десятой квартиры…

   Он прислонил ухо к металлической двери, почувствовав ее навязчивый холод. Почти сразу же рядом оказался Квашников. Голоса стали громче и был наконец понятен их характер. Похоже, пели застольные песни… не очень стройная полифония звуков делилась на несколько женских партий (альт, сопрано) и как минимум один мужской тенор. Слов почти было не разобрать, но мотив сильно походил на русское народное творчество. Потом внезапно все стихло. Мужской голос долго произносил столь же невнятную речь (тост или поздравление?), после чего снова запели. Гулянка,  что ли? Посреди глухой тайги?.. Стало даже как-то жутковато.

   — Ну что, по-любому других вариантов нет, — с этими напутственными для себя словами Квашников несколько раз постучал. Потом еще и еще, гораздо сильнее. Через полминуты он уже откровенно колошматил дверь.

   Вновь прислушались, и вновь поют какие-то песни. С противоположной стороны к двери никто даже не подошел.

   — Пинзаданза! — выругался Контагин.

   — Чего воздух сотрясать? Может, просто включенный телевизор работает, — Косинов высказал первое, что случайно залетело в его мозг. — Я вот что думаю, парни, пойдем-ка вниз. Возможно, Вундер успел одуматься и пришел к нам со спасительной миссией. Не верю, что он просто взял и бросил нас.

   По пути к выходу пинали каждую попавшуюся дверь — причем, пинали от всей души и со всем откровением. Готовы были поднять даже мертвого, лишь бы он помог выбраться из этой каменной мышеловки. Больше всего опять досталось той двери, что ведет из подъезда. Матерились, кричали в озлобленную пустоту, придумывали новые и новые казни для Лединеева, но все оставалось статически-неизменным. Ленточки с издевательской надписью «Выпускник 2013» хотелось уже со психу порвать, но даже на это не находилось сил.

   — Э, МОЖЕТ ХВАТИТ ШУМЕТЬ ТАМ?!

   Голос обухом опустился сверху вниз, и расшатанные нервы поначалу спутали его с гласом Божества. Все трое замерли. Переглянулись. Косинов шепотом произнес:

   — Второй этаж…

   Поднимались по лестнице, как по минному полю: медленно, на цыпочках, балансируя руками.

   Дверь квартиры №4 оказалась открытой…  

 

 

                              ###___третий_осколок_мозаики___###

 

 

   Одна половина лица была когда-то сильно обожжена, и это событие запечатлелось буро-красной загрубелой коркой. Первые секунды даже жутко было смотреть: словно человек раздвоился — но не только телом, а самой душой — его демоническая сущность (злые помыслы, гнев, моральное уродство) отражались на одной стороне лица, а ангельская ипостась (доброта, чистота и святость) остались на другой, не тронутой катастрофами жизни. Лишь время спустя увидели то, что не заметили сразу: у человека не было одной ноги. Серая штанина, почти полностью отрезанная, оканчивалась неряшливым узлом, а удерживать равновесие ему помогали пара костылей: на них, кстати, тоже поначалу никто даже не обратил внимания. Мужчина выглядел лет на шестьдесят: волосы почти сплошь седые, морщины и загрубевшая кожа допускали погрешность в возрасте плюс-минус лет пять. Но главное, пожалуй, глаза — уставшие, ко всему равнодушные и какие-то… затравленные. Под категорию «охранника секретного объекта» он не попадал даже в качестве изящного бреда. Да, а вот его взгляд… ведь тоже вроде как получался разделенным напополам: один глаз нелепо смотрел с изуродованной части лица, другой (нормальный) напоминал, что перед ними просто искалеченный судьбой несчастный человек.

   — Из-з-звините… — неуверенно промычал Косинов.

   — Ребята, долго еще шуметь будем, а? — голос с легкой хрипотцой медленно связывал слова в осмысленные фразы. В том же в голосе сквозила и крайняя усталость.

   — Тут такая нелепая ситуация, — Квашников взял на себя роль переговорщика, — брели по лесу, заблудились… поверьте, сюда мы зашли чисто из любопытства. Короче, выйти бы нам отсюда, дверь в подъезде не открывается.

   Незнакомец неуверенно потоптался на костылях, для чего-то посмотрел направо, налево… потом леденящим уколом остановил взор на Контагине. Того аж пробрало снизу доверху: мерзкий холодок пробежал по спине. Впервые Зомби испугался себе подобного.

   — Ребята, вы понимаете, что пришли спросить у мертвого здоровье? Я из квартиры практически не выхожу, да из меня ходок сами видите какой… — он приподнял один костыль, повертел его по-разному, точно рекламировал диковинный товар. — Никудышний из меня ходок.

   — А как же… как живете-то здесь, в глуши? — вообще-то Иваноид хотел задать другой вопрос, но слова, слетая с непослушного языка, сами собой сложились именно таким образом.

   — Да так… раз в две недели сын приносит еду и кое-какие напитки. Не рай, но худо-бедно жить можно.

   Всякий раз, когда незнакомец поворачивал голову, открывались очередные детали уродства его лица. К этому было сложно привыкнуть вот так, сходу. Сознание не могло откреститься от навязчивой дурной мысли, что с ними разговаривает какой-то получеловек, герой демонической мифологии. Беседа заходила в стопор, даже толком не начавшись, и надежда на какую-то реальную помощь от калеки становилась все более эфемерной. Квашников передернул плечами, вопросительно посмотрел на остальных и вновь обратился к странному собеседнику:

   — А как вы здесь оказались-то… — возникшая было мысль, что человек на костылях шел по лесу добрый десяток километров, не вписывалась даже в фантастический сюжет.

   Мужчина, словно ожидая услышать конкретно это, несколько раз равнодушно кивнул головой:

   — Вас что, интересуют плаксивые истории полных неудачников? — вместо ответа он задал свой вопрос.

   — Ну… самую суть.

   — Это все мой сын… мой сын, поганец! — речь на время прервалась, и обитатель квартиры отвлекся на воспоминание неприятных моментов жизни, горечь которых вдруг отразилась даже на уцелевшей стороне лица. — Ах да, сын… в общем, проиграл он в казино крупную сумму денег — проиграл раз, другой, третий… Ведь сколько я его увещевал, чтобы остановился! Да бог с ними, с деньгами, ведь и квартиру нашу проиграл! Так мы и оказались оба на улице: бомжи среди бомжей. Через какое-то время он привез меня сюда, поселил, а сам невесть где околачивается… Справедливости ради скажу: сын все же у меня заботливым оказался — каждые две недели чего-нибудь поесть приносит, и мне хватает. Где пропитание берет? Работает, надеюсь…

   Концовка о «заботливом сыне» необходима была прежде всего самому рассказчику — мол, в его мрачной истории присутствует хоть что-то светлое да человеческое — и это как-то утешает.

   — А вам не показалось странным, что посреди леса вдруг стоит пятиэтажный дом — стоит без дорог, без ничего, даже свет не поймешь откуда здесь берется…

   Мужчина снова помялся на костылях — может, намекал на то, что разговор пора бы и завершать? Тем не менее ответил:  

   — Ребята, вы поймите: выбор-то у меня был ой как небогатый. Либо всю оставшуюся жизнь сидеть на вокзале и просить милостыню, еще и мерзнуть каждую зиму, либо… вы же сами видите, здесь хоть какое-то жилье. Поэтому я и не задавал лишних вопросов.

   — А как же нам-то быть?

   — Не знаю, ребята. Я не то, что из здания — из квартиры почти никогда не выхожу.

   Проблема завязывалась все более тугим узлом. Казалось, вот он билет на волю — хвать его рукой, а там, увы, очередная пустышка. Всю абсурдность ситуации создавал именно ее контраст: еще несколько часов назад был шумный выпускной — с музыкой, танцами и пьяными поцелуями одноклассниц. Всего несколько часов… и небо с землей поменялись местами, перевернулось все внутри и все снаружи — какая-то бетонная тюрьма с более чем странным ее обитателем. Ну не сюжет ли это для книги? Крайне уставшие да измотанные выпускники школы №9 становились, чуть ли не поминутно, более и более раздражительными. Даже сейчас в разговоре с человеком, не имеющим ни малейшего отношения к их несчастьям, им крайне тяжело было соблюдать официозно-вежливый тон.

   Впрочем, инвалид оказался не единственным жителем квартиры №4, и похоже — далеко не единственным… Из-за косяка выполз рыжий таракан, жирный такой, откормленный не хуже свиньи и нахально уставился на трех послов из Иного Мира — того, что за пределами Железной Двери. Его усы флегматично пошевеливались, словно таракан размышлял: «м-да, м-да… что ж мне с вами сделать-то?» В  другой ситуации Контагин немедленно расчленил бы его какой-нибудь гравипушкой: с этими тварями у него вечная война на полях как реального, так и виртуального пространства. Но в данный момент — нельзя, все-таки чужое имущество как-никак, да и не до этого сейчас… Таракан же лениво развернулся и пополз восвояси.

   Квашников с чахлой надеждой посмотрел в глаза своих спутников, ища там хоть какую-нибудь подсказку. Косинов только развел руками:

   — Тупик… — всего одно короткое слово. Впрочем, замени это слово напыщенным красноречием, сладкозвучным эвфуизмом или громкой тирадой, что-нибудь изменилось бы?

   «ТУПИК»… И этим сказано все на свете.

   Вдруг у Контагина засветились глаза… да-да, абсолютно черные зрачки тоже порой способны озаряться:

   — Есть идея! Окно… здесь же всего второй этаж! Откроем ставни, будь они трижды неладны, и вылезем через окно.

   — Зомби! Ты — именно ты — величайший мыслитель современности! А Вундер наш полный идиот. — Индикатор настроения у всех заметно подскочил. Квашников похлопал по плечу находчивого товарища и далее обратился к незнакомцу: — Ничего же, если мы через ваше окно выберемся? Поймите, просто выхода другого нет.

   Обитатель квартиры кисловато улыбнулся… О ужас, эта улыбка! От видения, в котором половина лица пытается выразить какие-то эмоции, а другая половина остается омертвело-неподвижной… бррр! Даже пуганый-перепуганный компьютерными страшилками Контагин невольно поежился.

   — Ребята! Идея эта, несомненно, хорошая… только боюсь у вас ничего не получится.

   — С чего ради?

   — Да вы зайдите в квартиру и сами все поймете.

   Спертый, крайне неприятный запах был первым негативным ощущением и далеко не последним. Да… видок у квартиры, надо сказать… довольно своеобразен. Вместо привычных обоев или хотя бы древней извести все стены снизу доверху были обклеены газетами — неряшливо так обклеены: газетные страницы располагались то вкривь, то вкось, то на удивление прямо. Иногда их концы небрежно свисали завернутые в трубочку. Стены оказались заделанными ими везде где только возможно — в коридоре, на кухне, в единственной (на удивление просторной) комнате. Куда ни глянь — всюду статьи (иногда перевернутые вверх ногами), газетные заголовки да черно-белые фото знаменитостей. Лишь потолок оставался побеленным, а в его углах ажурная паутина создавала налет какой-то мистики. Даже в романтические шестидесятые так жили только самые-самые бедные студенты в самом-самом заброшенном общежитии. Кстати, да… со всех сторон и впрямь пахнуло советской «эстетикой». Лишь наполовину покрашенные доски, напрочь лишенные гвоздей, шатались тудым-сюдым, недовольно скрипя при этом. Контагин даже опасался наступить в некое неудобное место, где пол вдруг возьмет и развалится окончательно. Меблировке помещения даже аскеты не позавидовали бы: на продавленном старом диване виднелись минимум три заплатки и минимум дюжина маленьких дыр, сквозь которые желтел поролон. Еще интерьер пытались дополнить пара кривоногих деревянных табуреток, но пожалуй, тем самым только больше уродовали его. На одной из них стоял маленький радиоприемник, а из динамика негромко доносилась джазовая увертюра — музыка, в которой импровизация порой скатывалась в откровенный хаос, и это для тонкого слуха Косинова выглядело полной белибердой. Косинов — единственный из троих, кто ценил и понимал классику.

   Еще, помимо хлипкого шкафа да вязаного круглого половика, в глаза бросалась огромная книжная полка, с самого низу и чуть ли не до потолка заставленная потрепанными печатными изданиями. Мопассан, Дюма-младший, Драйзер, Хемингуэй — эти и многие другие имена отчетливо проглядывались на потемневших переплетах. Казалось, души самих авторов витают где-то поблизости, время от времени вселяясь в собственные произведения.

   — Читаете? — спросил Квашников более для того, чтобы заполнить неловкое молчание.

   — А что еще делать в моем-то положении? Некоторые уж раз по пять прочитал, сам же и комментирую прочитанное. Вслух. Чтоб не сойти с ума от полного одиночества.

   Снова раздался стук костылей да скрип несогласных друг с другом половых досок. Хозяин квартиры присел на диван, и тот тоже скрипнул — протяжно, даже ласково, будто по-своему мурлыкая.

   — Слышь, отец… водички бы попить, сушняк страшный, — взмолился Контагин. Слипшиеся волосы да усталость в глазах превращали его и без того жалкий вид в откровенно жалостливый.

   — Я тоже не откажусь, — вторил Косинов.

   — Там на кухне графин и стаканы. Мало будет — из-под крана нальете, — лицо хозяина, изуродованное жизненными катаклизмами, становилось наконец привычным для взора. — Давайте хоть познакомимся, что ли? Меня Анатолий Ефимович… да зовите просто «дед», не обижусь.

   — Зом… то есть Вадим, — Контагин протянул руку, удивляясь как непривычно для слуха звучит собственное имя.

   — Иван.

   — Юрий.

   Вода оказалась горьковатой и какой-то протухшей, даже Зомби на шабаше нечисти такую бы пить не стал. Но жажда, оказывается, может быть сильнее самой сексуальной страсти, да и похмелья еще никто директивой свыше не отменял. Выпили по два стакана. Теперь самое время было заняться ставнями, но вот тут полный облом! Закрытые наглухо створки с этой стороны оказались заваренными железными пластинами. Заваренными на совесть и, кажется, навеки. Каких-либо приспособлений — крючков, щеколд, петель — с помощью которых ставни открывались бы изнутри квартиры, обнаружено не было. На кухне и в комнате — одинаковая картина.

   — Здесь тюрьма, что ли, была?! — Квашников сжал кулаки в совершенно бесполезном жесте.

   — Я знаю не больше вашего, ребята. Спасибо вот электричеству, иначе вообще б без света сидел.

   — Мудрена мать, куда мы попали?! — Иваноид еще сильнее сжал кулаки. — Прости, отец…  

      Затем он подошел к окну, открыл форточку и что есть силушки богатырской надавил на ставню… та даже не скрипнула для приличия. Пару раз стукнул ее тыльной стороной ладони и только взвыл от боли.

   — И так во всех квартирах? Ну не маразм ли? Можно ж было решетки сделать.

   — Постой-ка, — Контагин подался вперед и прислонил ухо к форточке, — о-го-го… да снаружи настоящий ливень!

   Первыми пришли раскаты грома, взявшего власть во внешнем мире. Пару раз сквозь щель в ставнях сверкнула молния, безуспешно пытаясь проникнуть туда, где и так достаточно света. Снова гром. И снова молния. Кажется, они соревновались друг с другом за лидерство. И все это сквозь мощный шум дождя, реквием агонизирующего ветра и тихий-тихий шелест перепуганной листвы.

   Контагин повернул голову, своим туповатым выражением лица озадачив себя и остальных:

   — А ведь если Идеальномыслящий пошел искать дорогу и заблудился, ему сейчас куда хуже, чем нам. Бедный-бедный Вундер…

   — Так ему, заразе, и надо! — чуть не плюнул словами Иваноид.

   — А ты о нас подумал? Возможно, он для нас единственная надежда!

   Истеричка-непогода что-то еще повыла, доказывая всем живущим, что они неправы. Ветер померился силой со створками ставней и похоже признал свое поражение. А дождь, лицемерно оплакивающий грехи всех людей, не имел ни начала, ни конца. Так казалось.

   — Ладно, отец, еще раз извини за беспокойство, мы пойдем пожалуй. — Квашников сделал неопределенный знак рукой и направился к выходу, уже у порога он обернулся и спросил: — Анатолий Ефремович…

   — Ефимович, но не суть.

   — Вам это странно будет слышать… скажите, а какой сейчас год?

   Мужчина снова пытался улыбнуться — может, расценил этот вопрос как проверку на здравомыслие? Физическая ущербность не отразилась ли на умственной? Впрочем, в голосе его не было ни тени обиды. Он слегка приподнялся на костылях, сделав для единственной ноги нечто вроде разминки, и произнес сквозь смех:

   — Ну вы даете, ребята! И трезвые вроде. На ваших ленточках какой год написан? Не 2013-ый?

   Дверь медленно закрылась. Сначала исчезла одна половина лица — та, что настоящая… нет, подробностей лучше избежать.

   Все трое уселись на ступеньках между вторым и третьим этажом.

   — Ну дела… — произнес кто-то.

   Траурная тишина ненавязчиво окутывала сознание и колдовала над душой, словно и не было ничего: ни минувшего разговора, ни калеки с обожженным лицом. Ни выпускного, ни школы как таковой, ни самой жизни протяженностью в шестнадцать лет — ничего, кроме этого склепа из бетонной лестницы да серого потолка.  

   — Добро пожаловать в ад, господа… Что, Зомби, покурим перед смертью? — Квашников похлопал себя по карманам в поисках зажигалки.

   Каждый достал из своей пачки по сигарете, и язычок пламени, пару раз промелькнув у лица некурящего Косинова, совершил свой ежедневный ритуал — столь привычный для поклонников табака. Две струйки дыма, извиваясь и закручиваясь между собой в сизом облаке, образовали под потолком некое подобие тумана чем-то похожего на искусственное небо. Хилая сорокаваттная лампочка пыталась подарить жизнь этому небу, но ее свет лишь разогнал нелепый оптический обман. Душа потребляла дым как фимиам от церковных молитв, ища при этом хоть временное да облегчение.

   — И чего нам остается? Тупо сидеть и тупо ждать, пока в дверь подъезда придет спаситель? Каки… — сломленный усталостью, Контагин попытался разлечься прямо на ступеньках, почувствовав спиной сразу несколько острых углов. — Каким образом, спрашивается, он сможет открыть второй раз дверь, если с этой стороны она не открывается в принципе?

   — А можно еще вопрос? — Косинов несколько раз кашлянул от назойливого табака.

   — Нет, конечно! — возразил Квашников. — Давайте просто помолчим и бессмысленно посмотрим во-он в тот потолок… Спрашивай, раз начал!

    — Иваноид, подумай! Вода из крана… откуда она? Ладно, я уже смирился с существованием мифического подземного генератора, который вырабатывает энергию. Но кто-нибудь видел, чтобы к дому были подведены трубы?

   — Эх, Косинус, Косинус… любишь ты на пустом месте все запутать и усложнить. Прям как наша математичка. Где-то неподалеку озеро должно быть, как ее мать…

   — Пьяное Озеро, — подсказал Контагин.

   — Мы там в детстве часто купались, тебя еще в нашем классе не было. Ну, а не видно труб… значит под землей, наверное.

   — Ради единственного дома! Рыть траншею под землей! Под корнями деревьев! Потом все закапывать! Слышал я про озеро — километра три, не ближе отсюда!

   — Ты говоришь так, как будто наезжаешь! Я-то почем знаю? — Квашников нервно стряхнул пепел сигареты, и серебристая пыль с мнимым благородством покрыла кусочек лестницы под ногами. — Скажу по-своему: «это величайшая загадка мыслителей современности», но вряд ли тебя вставляет такая формулировка!

   — Может, пришельцы какие…

   — Зомби, помолчи, а?

   Расшатанные нервы влекли дисгармонию во всем абсолютно: в разговоре, в мечущихся мыслях и взбудораженных ими чувствах. Ступеньки лестницы вдруг показались беззвучным каменным водопадом, который несет их тела в небытие серой ночи, где все сделано из цемента — время, пространство, даже сама темнота. Квашников сверкнул болидом-окурком и задал более чем странный вопрос:

   — Из вас в чудеса кто-нибудь верит?

   Да, наверное самое время подумать об этом трем агностикам без бога в голове. Но последующие действия Иваноида быстро внесли прагматизм в произнесенную реплику. Он достал свой мобильник и попытался набрать несколько подвернувшихся под руку номеров, потом долго грел им правое ухо.

   — Да брось ты, Иваноид! Даже на окраине города часто нет связи, с чего бы она появилась здесь…

   — …в болоте среди лягушек, ты хотел сказать? Понятно, в чудеса здесь никто не верит… кстати, Зомби, почему у тебя, терпилы, до сих пор нет ни айфона, ни сотового? Родаки, я слышал, по уши в деньгах, давно бы и iPad заимел.

   Контагин еще больше взъерошил свои вечно растрепанные волосы — растрепанные, надо полагать, в жестких виртуальных баталиях — и ответил коротким ребусом:

   — Неужели так сложно догадаться?

   — Ну догадай нас, будь любезен!

   — Отсутствием сотового телефона я отличаюсь от общей серой массы людей.

   Косинов сразу поддержал идею:

   — Круто! Я свой тоже, наверное, выброшу. — С этими скоропалительными словами, смысл которых бежал впереди звуков, он поерзал на жестких ступеньках. Одна нога уже затекла и начала неметь — сидели ведь не в театральной ложе, как-никак.

   — Ну да, можно было и самим догадаться… — продолжал Квашников, — а еще ты всю жизнь не причесываешься и ходишь в самых дешевых джинсах, чтобы чего доброго случайно не слиться с серой массой прилично одетых граждан.

   — Спасибо за комплимент, — Контагин говорил вполне искренне.

   — Спасибо хотя бы за спасибо, — Иваноид тоже не лукавил.

   Тем временем Морфей уже давно колдовал в чуть задымленном воздухе. Его липкие чары проникли в сознание каждого, укладывая непослушные мысли в теплые кровати: «спать, спать, спать…» — нежно шептал Морфей. Одни мысли охотно ложились, другие — взбудораженные и непокорные — все еще норовили побегать, пошалить, покачаться на извилинах мозга да потеребить нервные клетки. В сознании наступал вечер, и Ясность Ума, местное светило, закатилось куда-то за периферию туманного горизонта ощущений. «Спать, спать, спать…»

   — Спать охота! — заныл Контагин, протирая покрасневшие глаза. — Как-никак всю ночь тусили да по лесу шлялись.

   Косинов смачно зевнул:

   — Первый раз мечтаешь о постели больше чем о женщине в этой постели… — зевки повторялись снова и снова. Он похлопал ладошкой по холодным ступенькам лестницы. — Да неужто на голом цементе придется ложиться? Не, я так скорее всего подохну или простуду подхвачу… Слушайте, парни, а может к этому инвалиду попроситься? Отдохнем и назад свалим.

   — Э, совесть имейте! — Квашников поежился, но не от холода, а от прилипшей к телу вялости. — Во-первых, там всего один диван… а во-вторых, у человека и так жизнь не сахар, еще и мы со своими проблемами. Хотя, подождите…

   Иваноид поднялся, от усталости пол казался каким-то намагниченным, он пьяно прошелся вниз и снова постучался в квартиру №4:

   —  Анатолий Ефимович! Откройте на минуту! — он едва сдержался, чтобы не отшатнуться, как только вновь увидел половину человеческого лица. — Извините! Хоть какие-нибудь тряпки — старые, ненужные, нам бы только под голову постелить…

   — Конечно, ребята, это барахло найдется. — Из дальнего угла квартиры тихо-тихо доносился полонез Агинского.

   И кто бы мог подумать, что пара разорванных фуфаек, вязаный половичок да огромная черная тряпка, статусом чуть выше половой, в определенных обстоятельствах могут выглядеть настоящим богатством. Короче, расположились на площадке четвертого этажа — там банально теплее. Фуфайки — под головы, просторной тряпкой прикрыли цементный пол, а узкий половичок долго мусолили и перетягивали между собой, пытаясь втроем им укрыться. Квашников сначала хотел спеть колыбельную, но после передумал и ограничился напутственной речью:

   — Лядь, ну и приключения! Спасибо тебе, Косинус, что завел нас в столь чудесное царство!

   На свое счастье Косинов уже дрых без задних конечностей, а Контагин успел даже захрапеть. Его басистый храп разгуливал по всем четырем этажам, напрочь отпугивая слоняющихся от безделья привидений. Тайну же пятого этажа охраняли три огромных замка из монолитного чугуна. Где сейчас находился Лединеев (хотя бы гипотетически) никто не увидел даже во сне. Кстати…

    Сегодня у всех троих сны были из железа и бетона, и у каждого — индивидуальный. Квашникову например снилось, как он со здоровенной кувалдой в руках выламывает дверь подъезда. Железная дверь всячески изгибается вот-вот готовая сдаться, но кувалда вдруг ломается и соскальзывает по ноге. Потом из разных квартир понабежали врачи, наложили ему гипс, привязали к носилкам и долго-долго куда-то несли… еще мельтешили незнакомые лица, слышались длительные суетные разговоры и — мягкая темнота… Косинов же в своем сне был с огромным букетом цветов, он то поднимался на четвертый этаж, то спускался на первый — и так несколько раз, при этом был уверен, что именно здесь ему назначено свидание. Далее произошло вот что: цепи с чугунными замками сами собой падают, открывается загадочная дверь на пятый этаж. Оттуда выходит прекрасная незнакомка в белой фате и говорит: «Юра, спаси меня, здесь плохо…» Самый ожидаемый  и самый предсказуемый сон видел Контагин. Он находился внутри компьютерной игры, где бегал  по бетонной лестнице с уровня на уровень, отстреливая нечисть. Выхода в следующий этап нигде так и не наблюдалось — всюду только закрытые двери, двери, двери… их было огромное количество.

   Три совершенно различных сна, однако, имели общую черту — ни один из них не выходил своим мнимым пространством за пределы пятиэтажного здания…

   Первым проснулся Косинов: ни пестрого букета цветов, ни приятной елейной романтики, ни той девушки в свадебной фате… как только он сообразил где находится — сразу хотелось блевануть. Субтильная ткань сновидений порвалась, обнажая жгучую пустотой реальность. Пока он бегал до подъезда в надежде, что дверь чьими-то молитвами вдруг да отварилась, проснулись и остальные. Квашников долго потягивался, собирая слова в мозаику речи:

   — Мы еще в дурдоме? — вот и все, что получилось.

   — Пинзаданза… — грустно-грустно выразился Контагин, нащупывая в кармане пачку «Балканской звезды». — Короче, надо что-то делать! На Вундера надежды нет — его это…

   — Либо съел Серый волк, либо изнасиловала Красная Шапочка, — меланхолично подсказал Иваноид.

   — Во-во. Представим, что нет Вундера, сгинул… кстати, а сколько часов мы уже здесь?

   Косинов достал свой мобильник и включил подсветку:

   — Сейчас три часа ночи… короче, считайте сами. — Он принялся растирать пальцами виски, где невидимые чертики начали стучать маленькими молоточками недовольные повышенным давлением во всем организме.

   Скудный свет убогих лампочек откровенно уже действовал на нервы. Тишина стояла как в морге, торжественная и навеки успокаивающая.

   — Надо ломать дверь — ту, что в подъезде — ломать любыми способами. Нужен либо ломик, либо монтировка, либо что-нибудь из этого логического ряда. — Квашников помассировал щетину на своих скулах и покосился в сторону самой верхней лестницы. — И все же интересно: что там, на пятом этаже?

   В два прыжка он оказался около дубовой двери, от вида которой вновь поехало в голове — вдоль и поперек опутанная цепями да еще с тремя пудовыми замками она могла преграждать вход либо в арсенал с оружием массового поражения, либо в ад населенный чертями. В раю таких дверей не делают, это точно. Иваноид обвил рукой одну из цепей — ту, что показалась ему более «хлипкой» — и обратился к остальным:

   — Хотя бы попытаемся! Все втроем! Ну?!

   Дернули РАЗ…

   Дернули ДВА…

   Дернули ТРИ…

   Цепи возмущенно залязгали нестройным многоголосьем, но штыри их удерживающие даже не шелохнулись. Результат у попытки все-таки был: некогда парадные выпускные костюмы теперь, вдобавок ко всему, покрылись еще огромными пятнами ржавчины. Одному только Зомби нипочем: будучи нечистью изначально, он просто ею и остался. В углу возле двери заметили большую треугольную паутину и притаившегося на ее шелковых просторах восьмилапого паука. Паук подумал, что трое великанов демонстрируют перед ним свою силу и мужество, поэтому решил первым в драку не лезть. Взял да помер понарошку.

   — Я, кстати, заметил, — Косинов снял пиджак и несколько раз тряханул им воздух, — на одном из окон пятого этажа нет ставней. Простое стекло.

   — Подтверждаю, — Квашников крайне осторожно дотронулся пальцем до паутины, но ее зодчий упорно продолжал изображать из себя мертвого. — Только не разделяю оптимизма: допустим, добрались мы до окна и что дальше? Лететь с пятого этажа на крыльях любви к свободе? Даже балконов нет, чтобы зацепиться.

   Тем не менее, перетягивание цепей организм расценил в качестве физзарядки, и все трое почувствовали прилив бодрости с привычным вдобавок желанием свернуть горы, если понадобится. (Взлом дверей под категорию подвигов почему-то не попадал).

   — Надвигается другая проблема — голод, если надолго здесь задержимся, — произнося это, Контагин как-то недовольно поерзал на одном месте и добавил тише: — Меня уже зовут духи дерьмосферы…

   — Чего бормочешь?

   — В туалет, говорю, захотелось! И другого места, как под лестницей на первом этаже, я не вижу. В жизнь никогда этой гадостью не занимался…

   Для возражений ни у кого не нашлось аргументов. День внутри здания ничем не отличался от ночи, вечера или утра. Милостью забывчивого архитектора на лестничных площадках окна напрочь отсутствовали, и весь свет в этом мире обеспечивали полудохлые сорокаваттные лампочки — они отрабатывали как роль утренней зари, так и вечернего заката. Небогатые до неприличия краски действительности, ее скудный интерьер, сухой коллаж и полное отсутствие каких-либо перемен создавали иллюзию вечного порядка. Ничего не меняется — значит, ничего не меняется в том числе и в худшую сторону. В столь простой сентенции находилась крупица оптимизма, однако.

   Косинов подошел к квартире №10 и изумленно вскинул брови, потом приложился ухом к двери.

   — Не может быть… там до сих пор гулянка? Песни орут, голосят, смеются…

   — Косинус, долби в дверь что есть силы!

   Упрашивать не пришлось, глухие удары посыпались один за другим — даже паучок затрясся вместе со своей драгоценной паутиной.

   — Кричи, что мы из полиции, — посоветовал Квашников.

   — Откройте, полиция!

   — Скажи, что сломаем дверь.

   — Сейчас дверь вынесем! Направленным взрывом!

   Бесполезно. «Гулянка», как ни в чем не бывало, шла своим чередом: уже знакомый слуху баритон произнес совершенно неразборчивый тост, после которого вновь запели язвительной стройностью нескольких голосов.

   — Смертные, тут только три варианта, — констатировал факт Зомби: — либо нас демонстративно не замечают, либо это и впрямь общество глухих, либо их НЕТУ…

   — Что значит — НЕТУ? Кого нету?

   — Тех, кто обитает за пределами железной двери.

   Квашников в который уж раз сжал пухлые кулаки, посылая немую угрозу сам не ведая кому. Его глаза, постоянно спокойные и как минимум уверенные в своем взгляде, переживали неведомую ранее растерянность. На лбу поселилась вечная испарина.

   — Когда отсюда выберусь, вернусь с мужиками и разнесу это гнездо в прах!

   — Ты для начала выберись… — Косинов только сейчас оторвал ухо от прохладного металла. — И вообще, парни, происходящее мне все больше и больше напоминает специально подстроенную ловушку. Крутится шальная мысль «уж не Вундер ли тут замешан?» Может, это своеобразный «сюрприз» на наш выпускной?

   — Да ну… уже давно бы открыли и стояли всем классом с букетами цветов. Косинус, будь реалистом, наши жалкие души не стоят таких дорогостоящих розыгрышей. Бред твоя гипотеза.

   На четырех доступных этажах электрические звонки были обнаружены только в двух квартирах — №5 (звук похожий на ужасную дрель) и №11 (щебетанье механической птицы). Остальные двери, в прямом смысле железно преграждающие вход, оставалось только долбить (рукой, ногой, спиной, бестолковой головой — нужное подчеркнуть). Но ни усиленные звонки, ни другие попытки куда-либо проникнуть не приводили к успеху. Четвертая квартира, пожалуй, единственное исключение. Несомненно, все двери делались оптом под один заказ, и единственное, чем они отличались друг от друга, это меняющиеся на них цифры — от 1 до 12. Любопытное замечание, но в мире чисел тоже присутствовала собственная иерархия: двойка превозносилась над единицей, тройка уже снисходительно смотрела на двойку, ну а пятерка, к примеру, почитала ту и другую просто бродягами в цифровой вселенной. Девятка мнила себя чуть ли не королевой, она даже писалась этак винтажно-вычурно. И все они вместе взятые считали ноль полным Нулем, ничтожеством из ничтожеств.

   — Так, ломаем дверь подъезда! Как угодно! Чем угодно! — резко заявил Квашников. — Группа поддержки у нас небольшая, один несчастный калека, но делать нечего — идем за помощью к нему.

   Снова постучались в квартиру №4.

   — Анатолий Ефимович! Это мы, откройте на пару минут… пожалуйста.

   Еле различимое слухом «сейчас-сейчас…» донеслось чуть ли не из-за горизонта. Потом был приближающийся стук костылей и нежный щелчок замка. Их новый знакомый то ли не ложился спать, то ли вообще никогда не спал — стоял в том же одеянии и, казалось, в той же позе. Обожженная половина лица не стеснялась и не пряталась куда-то в тень.

   — Ну привет, ребята, все еще не на свободе? Вы так долго ждать будете, мой сын не скоро заявится… А знаете что — ломайте к чертям собачьим эту дверь! Кому надо — починят. Я бы даже вам помог, да сами видите… — он бросил взгляд на подвязанную в узел штанину. — Мной только кресты на кладбище подпирать, чтобы не косились от времени. Хе-хе. Юмор у меня такой.

   — Отец, хоть что-нибудь твердое и железное — монтировка, лом, гвоздодер… имеются?

   — Э-э-э-э-э-эх, ребята… — Анатолий Ефимович до нелепости долго тянул звук «э»: или собирался мыслями, или просто знал, что ответ отрицательный. — Когда сын привез меня сюда, в квартире не было ничего, кроме того транзистора, что вы видели, дивана и книжной полки с бегающими тараканами. Даже табуретки самим пришлось доставать, а ложки с вилками собирали по всяким помойкам… не люблю вспоминать то время. Максимум что имеется, так вон… консервный нож. И тот гнутый, вот-вот сломается.

   Квашников беззвучно поматерился и даже зажмурил для этого действа глаза. Но хозяин квартиры как-то заметно переменился во взгляде: тот глаз, что находился на обожженной стороне лица словно стал чуть более живым. А мягкий голос продолжал:

   — Честное слово, у меня ничего нет. Но я знаю где достать гвоздодер.

   — Знаете где достать? — удивился Косинов. Сама постановка вопроса звучала нелепо: все вокруг давно обшарено ими до последнего угла.

   Человек на костылях совершенно не умел скрывать свои чувства: он снова замялся, пытался прятать взор, и это выглядело настолько подчеркнуто, что сомнений не оставалось — калека чего-то не договаривает. Сам Анатолий Ефимович быстро понял, что пора объясниться:

   — Ребята, только не подумайте, что я с вами торгуюсь, но я тоже нуждаюсь в вашей помощи… сущие пустяки. Просто помогите, и скажу где взять этот клятый гвоздодер. А?

   — Да мы бы и так помогли, — Косинов посмотрел на своих товарищей, но те пока предпочитали двусмысленное молчание каким-нибудь конкретным, но нелепым словам. — В чем проблема-то?

   Вообще, характер доверительного и почти дружеского разговора незаметно поменялся: возникало чувство, что им начинают ставить какие-то условия, и пока не поймешь — к добру все это или ко злу. У давно повзрослевших парней мир уже перестал делиться на «черное» и «белое», «злое» и «доброе», «правильное» и «неправильное» со своей вечной антиномией и борьбой противоположностей. Сложившаяся ситуация тем более теряла реализм, чем нелогичней становилась последовательность ее событий и чем сложнее ум склеивал все причины и следствия в единую гирлянду Происходящего.

   — В чем проблема-то? — с точностью до буквы повторил вопрос Косинов.

   — У меня Мутный денег занял, полторы тысячи рублей, а отдавать как видно не собирается. Ребята, вы б поговорили с ним, мне деньги ой-как…

   — Стоп! Стоп! — Квашников выставил руку вперед, создавая заслон словесному потоку. — Какой еще «мутный»?? Вам что, денег надо? У нас есть немного…

   — Мутогин Дмитрий, я его Мутным зову, да и характер у него соответствующий… Он в одиннадцатой квартире обитает, вот зараза такая, денег занимал на два дня, а…

   — Стоп еше раз! — уже обе руки Квашникова оказались выкинутыми вперед. — Здесь кроме вас еще кто-то живет?! Мы же стучали во все квартиры, готовы были…

   — Не-е-е-е-е-е, ребята! — опять эта привычка до бесконечности тянуть гласные, — он просто так чужакам не откроет. Скажите, что вы от меня, от Анатолия Гаврилова.

   Странноватый одноногий собеседник совершил столь же странное действие: вынул из подмышек костыли, поменял их местами, левый — на правый, затем снова сунул их подмышки. И что изменилось? Потом дверь сама собой принялась медленно закрываться, издавая протяжный ворчливый скрип. Щелчок замка выглядел тонким намеком, что они не такие уж желанные гости в этом доме. Компания переглянулась в общем поиске нужной эмоции или хотя бы нужного слова, за которое можно зацепиться для продолжения беседы. Ведь самое простое дело: несчастный человек попросил вернуть долг — вежливо так попросил. Косинов вдруг поймал себя на мысли, что наматывает уже пятнадцатый виток волос вокруг указательного пальца.

   — Квартира одиннадцать… квар… а, там еще звонок — типа птичка поет.

   Никто не мог объяснить, почему они так медленно и так нехотя поднимаются на четвертый этаж. Справа по борту вспыхивали и медленно угасали электрические лампочки, слева буквой Z вилась балюстрада неряшливой лестницы. Когда уже все трое недоверчиво пялились на цифру 11, Квашников вдруг произнес совершенно не в текущую тему:

   — Я же Ленке, сеструхе, забыл SMS-ку отослать, а ведь обещал!

   Как ни оттягивали момент, а кнопка звонка была-таки нажата.

   — Мы от Анатолия Гаврилова, соседа вашего! — авторство реплики принадлежало Косинову, он же и исполнитель.

   Ждали минуту, ждали две… Механическая птичка еще неоднократно выдавала свои однотипные рулады из нескольких нот, пока с обратной стороны двери наконец не послышалась возня.

   — Да неужели, — прошептал Контагин.

   В русской классической литературе прежде, чем знакомить читателя с новым героем романа, обязательно описывали его внешний вид. Ну например: «у господина Такого-то были такие-то усы, такой-то сюртук, такие-то черты лица», еще как правило походка — «или уверенная, или неряшливая или в меру застенчивая». Считалось, что портрет завуалировано подчеркивает характер. Современные литераторы часто отступают от этого правила либо попросту ленятся. В данном случае, если упустить описание внешнего вида, станет бессмысленным все дальнейшее повествование. Итак…

   ИТАК.

   Человек, появившийся в дверном проеме, словно только что сошел с палубы корабля, шагнул прямо оттуда в серый коридор вечного уныния: его бугристое тело плотно обтягивала тельняшка, черные брюки-клеш почти подметали собою пол, на голове — матросская бескозырка с двумя ленточками, как и полагается. Из-под бескозырки вздымались рыжие вихри волос. Его первые фразы быстро рассеяли все многоточия недосказанности и поставили жирный восклицательный знак полной ясности:

   — Привет, юнги! Это вы здесь шумите-гремите-грохочите? — моряк (или выдающий себя за моряка) уперся огромными ручищами в оба косяка и вытянул вперед голову: вроде как внимательнее рассмотреть незваных гостей. — Юнги! Непорядок в нашем форте! Надо бы тише себя вести. Вас Двуликий ко мне послал? Так? Чего надо?

   — Вас Дмитрий зовут? — неуверенно начал Косинов.

   — Ну Дмитрий, ну зовут, ну меня… Надо чего?

   Сразу говорить о деньгах было как-то неуместно, поэтому Косинов окольными путями пытался сделать беседу более дружественной. Слегка нагловатый тон обитателя одиннадцатой квартиры обескураживал и ставил под большое сомнение успех выполняемого поручения.

   — У ваших соседей, — он указал на дверь с номером 10, — праздник какой? Мы несколько раз стучали…

   — Даже не пытайтесь, — грубо оборвал матрос и скривил физиономию в брезгливой ухмылке. — Запой у них. Вечный. Они никогда не откроют.

   — А вы не знаете, как открыть дверь подъезда?

   — Не знаю и знать не хочу… Поймите, юнги, когда-то я был отличным моряком, бороздил вдоль и поперек просторы Ледовитого океана, даже на атомном крейсере ходил. Эх, времечко было! Знаете, как мы называли умеренный северо-восточный ветер? Малые зубки Большого Дракона. А если ветер штормовой — большие зубки Большого Дракона! Романтика! Но вот сейчас… как бы… я не совсем в ладах с представителями закона, скрываюсь я тут, поэтому чем меньше людей будут знать об этом месте, тем лучше. И уж точно никакие двери открывать я не нанимаюсь.

   Квашников осторожно посторонил Косинова, решив сам продолжить беседу:

  — Ваш сосед снизу говорит, что вы ему полтора косаря должны.

   Смех, взорвавший тишину вокруг, оказался неприлично громким и раскатистым, в нем противоречиво сочетались и детская непосредственность, и неприкрытое нахальство и нечто личное, непонятное. В широченной да, в общем-то, красивой улыбке не хватало ровно одного зуба. Моряк передернул могучими плечами, а со стороны показалось будто он поколебал ими само небо. Огромные бугры мускул не спеша, с некой ленцой перекатывались под тельняшкой.

   — А вы типа вышибалы, да? — и снова звуковые всполохи смеха.

   — Не понимаю, чего здесь веселого? И еще не понимаю: почему бы старому искалеченному человеку не вернуть его законные деньги? — Квашников резко изменился во взгляде, но Дмитрию было чихать на все это.

   Он и впрямь чихнул. Потом произнес:

   — Нужны полторы тысячи? — ровным счетом из ниоткуда перед взором всех четверых появилась слегка замусоленная колода карт. — А ты выиграй!

   — Послушайте, послушайте… — Квашников усилием воли подавил подступающий к горлу гнев. — Все что нам надо, это просто выйти из этого проклятого дома! Больше ничего! Какие игры?! Какие карты?! Вы откровенно издеваетесь?

    — Тихо, тихо, юнга! Чего завелся? У нас на флоте таких буйных быстро награждали шваброй и половой тряпкой. — Матрос принялся машинально тасовать карты. Тут надо заметить, что грубоватые на вид пальцы довольно ловко перемешивали меж собой разноцветные картинки: создавалось нелепое впечатление, будто Дмитрий вот-вот собирается показать какой-нибудь карточный фокус, но он вдруг увлекся риторикой: — Итак, юнги, пора обрисовать ситуацию. Так? Так! А ситуация следующая… Первое — это вы вломились в мою квартиру, а не я в вашу. Второе — это вы требуете у меня денег, а не я у вас. И каков же мой ответ? Я предлагаю их выиграть в честной игре. Так поступают люди во всем мире.

   Квашников несколько раз мотнул головой — весьма туго, но понимая: возразить-то и нечего. Случись то же самое в другое время да при других обстоятельствах — все выглядело бы вполне резонно. Колода карт с вычурной театральностью перепорхнула из одной ладони в другую, и матрос спрятал ее в кармане брюк. Потом просто помолчали и просто поглядели друг на друга.

   — Нам надо посоветоваться, подождите пару минут.

   Трое парней спустились на лестничную площадку третьего этажа. Ленточки с выпускного вечера, до сих пор перекинутые через плечо, выглядели теперь настолько замарано и уныло, что пора уж было их выкинуть на свалку жизненной истории. О них даже не вспоминали: болтается тряпка — и пусть дальше болтается. Контагин как-то пытался подпоясываться ею словно кушаком, но этот прикол быстро ему надоел, и ленточка снова висела как надо — алой молнией перечеркивая грудь снизу доверху.

   — Кто чего скажет? — очень тихо спросил Квашников, но не услышав в ответ ни звука, сам же продолжил мысль: — Или вы считаете, холодное презрительное молчание красноречивее всяких слов? Я подписываюсь…

   Косинов всем телом прижался к стене, да с такой силой, будто хотел вывалиться из этой пятиэтажной тюрьмы в некую другую реальность:

   — Не понимаю, что происходит вообще? Откуда здесь эти люди? Кто они: секта — не секта, отшельники — не отшельники, бродяги — не бродяги?? Они не производят впечатление нормальных людей из нормального мира. — Его взор лениво полоснул пустоту и остановился на Контагине. — Извини, Зомби, я забыл, что к числу «нормальных людей из нормального мира» ты тоже не относишься.

   Контагин совершенно игнорировал эвфемизм в свой адрес, переключившись на другую тему:

   — А намылить бы этому морячку рожу! — Потом он пощупал свою более чем скромную мускулатуру и уже не столь уверенно произнес: — Ну почему я не такой здоровенький, как этот речной амбал? Или хотя бы как ты, Иваноид…

   Квашников пощелкал косточками пальцев и вздохнул:

   — Так. В карты кто-нибудь играть умеет?

   — Ты серьезно?!

   — А у кого-то другие идеи? Сидеть и медитировать на потолок? Высказывайте!

   Контагин опустил взгляд, словно чувствовал личную вину за сложившуюся ситуацию:

   — Я только в компьютерные игры, больше ни во что. Карты? Фи!

   Косинов нервно подергал свои длинные патлы:

   — Ну бывает, играю иногда.

   — Идем!

   На удивление всем, матрос до сих пор стоял на пороге, терпеливо поджидая своих незваных гостей, будто размышляя: «а куда вы, к чертям, отсюда денетесь?» Его чуб, вскинутый из-под бескозырки вихрем рыжей волны, казался добродушно-светлым, обманчиво отражающим характер. Да и сам Дмитрий производил впечатление типичного русского парня, без гнильцы и без показного апломба. Но это только со стороны и только чисто внешне.

   — Мы будем играть, — хмуро констатировал Квашников, потом слегка подтолкнул вперед Косинова: — Он будет.

   Лампочка пару раз мигнула зачумленным светом — или перебои с электричеством, или банальная мистика…

 

 

                              ###___четвертый_осколок_мозаики___###

 

 

   Прямо на пороге появился маленький круглый столик, будто специально заточенный под картежные игры. Дмитрий подмигнул и взялся тасовать давно перетасованную колоду.

   — Вы это… даже внутрь нас не пригласите?

   — Юнги! Гляньте на ситуацию моими глазами: кто вы такие, откуда, что у вас на уме — почем мне, простодушному, знать? Можа грабители какие? Сдвигай! — колода оказалась перед самым носом Косинова. — Теперь на выбор: покер, преферанс, двадцать одно или… — после предлога «или» матрос замялся, его постоянно сияющее радужное лицо подернулось тенью неуловимого чувства, — в подкидного дурачка… Это на случай, если ни во что больше не умеете.

   Преферанс Косинус отклонил сразу: в него он играл так давно, что смутно помнил сами правила. Можно бы рискнуть в покер, но глаза Дмитрия выдавали в их хозяине бывалого насквозь прожженного шулера. Сказать «в подкидного» не позволяла обыкновенная гордость и, как-никак, статус выпускника средней школы. Нужно что-нибудь простое, но не примитивное.

   — Двадцать одно! — хотел произнести с яркой выразительностью, но получилось истошно да нелепо-громко.

   — Хорошо, хорошо… будь я лицемером, сказал бы «прекрасный выбор!» Теперь проясняем последнюю деталь и — понеслась! Я ставлю на кон полторы тысячи. Ваше слово?

   Об этом сразу даже не подумали. Квашников раздраженно похлопал свои карманы:

   — Я пустой.

   — Ну… у меня наберется стольник с копейками, — Перед мысленным взором Контагина пронеслись его скудные наличные деньги. — Да если б было полтора косаря, то кой смысл играть? Отдали бы так.

   — Согласен! — неожиданно выпалил Дмитрий, и скромная по размеру пачка ценных бумажек на пару грамм увеличила вес стола. — Прошу заметить, какое благородство с моей стороны: я ставлю на кон в пятнадцать раз больше, чем вы! Хотя игра идет на равных. Стыдно, юнги, обижаться на такое!

   Зомби долго возился в своих закромах, пока не вытащил банкноту в пятьдесят рублей да кучу мелочи того же эквивалента. Матрос закатал рукава тельняшки, этак демонстративно, показывая свои чистые руки в принципе неспособные к обману. Потом присел на корточки и зачем-то пристально посмотрел в лицо Косинова, неплохо устроившегося напротив.

   — А ты, голубоглазый красавец, наверняка любимец женщин, а?

   — Уж точно не мужчин. И глаза, кстати, у меня не голубые, а синевато-зеленые. Специалисты говорят — цвета аквамарина.

   Саркастический смешок легкой издевкой потревожил слух каждого и отпечатался на лице моряка кривой ухмылкой.

   —  Ну что, юнга, удачного течения в фарватере! Кому первому?

   — Мне давай, только из середины колоды!

   Как только карта коснулась стола, Косинов мигом накрыл ее ладонью, дабы соперник не успел внимательно разглядеть рубашку. Дмитрий только весело рассмеялся, ничего не сказав. Дверь в квартиру все время оставалась настежь распахнутой, и любопытные взоры нет-нет да пытались проникнуть в ее сомнительные тайны. Единственное, что удалось пока рассмотреть, это обои в прихожей цвета перванша (выглядит как грязно-голубой, и непонятно: задумывалось ли так изначально или это просто налет пыли). На стене висели часы, обрамленные фигурной резьбой. Тиканье маятника создавало впечатление, что кто-то невидимый хочет открыть сломанный замок, но его ключ постоянно проворачивается: «чик-чик, чик-чик, чик-чик, чик-чик» — и так до бесконечности. Еще рогами сказочного животного из стены торчала вешалка для одежды с полнейшим отсутствием этой самой одежды.

   Косинов недолго любовался семеркой бубей, от красных ромбиков да скупого освещения зарябило в глазах.

   — Еще!

   Следующей привалила крестовая шестерка, занимая менее почетное место в иерархии карточной колоды.

   — Еще!

   Валет пик.

   — Еще!

   Валет червей.

   — Еще!

   Валет бубей. Да что ты будешь делать! Одурманенная Фортуна прикалывается, что ли?

   — Достаточно.

   Дмитрий внимательно посмотрел в глаза партнеру — хмуро так, без толики ухмылки. Потом вытащил две карты для себя и этим ограничился.

   — У меня ровно двадцать! Люблю круглые числа, круглые даты и круглых дураков, которые со мной играют! — он показал две десятки и похлопал самому себе в ладоши. — Звучит пошло, но тебя, юнга, может спасти только очко.

   — Да нет, пролетел я… — Косинов произнес это с такой фатальной обреченностью, будто еще много тысяч лет назад в Книге Судеб было заранее предначертано, что «Косинов Юрий, сын Александра, раб стихии, в июне 7589 года от Начала Творения проиграет некому Дмитрию в карты». Н-да, грустно вообще-то…

   Деньги, правящие нашим миром, обладающие практически всем, кроме эмоций, равнодушно перекочевали в огромные ладони матроса. «Дзынь-дзынь-дзынь» — причудливо позвякивала зомбиевская мелочь, и звон этот в компании четырех свидетелей, у трех из них уж точно вызывал раздражение. Остроумных комментариев к происходящему пока не находилось, но кое-кто явно вошел в раж.

   Раздался приглушенный стук о крышку столика.

   — Ставлю свой мобильник!

   — Косинус, а ты хорошо подумал?

   — Здесь не надо думать, здесь тупая вероятность, которая рано или поздно повернется в мою сторону! Только уговор, сейчас я тасую и раздаю!

   Матрос лихо передернул плечами.

   — Да на здоровье… как тебя там… Котангенс? А бабы в постели тебя тоже так зовут? Хе-хе. У нас на флоте один чудак был, Архимедом звали, все нам мозги полоскал, что мы не по научному плаваем, не по научному корабль построили и вообще — живем не по научному…

   Косинов даже не пытался вникать в смысл фраз, сотрясающих пустой воздух: от каждой шутки моряка исходил какой-то тухлый запашок словесной гнили. Иногда казалось, что эту гниль порождала сама его душа. И жеманный смех (когда лицо сияет улыбкой, а голос распространяет едва уловимую желчь), и бегающие по сторонам глаза (точно выискивающие что где плохо лежит) в совокупности вызывали неприязненные чувства. Неспроста тот инвалид его Мутным назвал, вернее и не скажешь. Впрочем, роль добродушного «в доску своего» парня морячок играл на «отлично».

   — Мне достаточно, юнга! — произнес он, держа в руках уже четыре карты. — Считай, ты опять проиграл!

   Этот почти демонический оптимизм оппонента, что говорить, немало обескуражил Косинова. Тем не менее для себя он вынул из колоды пиковую десятку и двух королей (родственно-пикового и крестового). Больше судьбу решил не испытывать.

   — И мне хватит…

   Дмитрий снял с головы бескозырку, весело мотнул шевелюрой, и снова ее нахлобучил на прежнее место. Потом придурковато заулыбался, подмигивая попеременно то левым, то правым глазом:

   — Не напрягайся так, юнга. Я блефую, перебор у меня…

   И он небрежно кинул карты на столик, даже не раскрыв их.

   — Выходит что… я выиграл?

   Косинов почувствовал как его дружески похлопали по плечу. Но главная странность заключалась даже не в этом, а в том — с какой непринужденной легкостью матрос расстался с полутора тысячью рублями, все также улыбаясь и изображая наигранную беспечность. Может, не такой уж он скользкий субъект, этот Дмитрий? Черти — и те вряд ли разберутся. Вот здесь самое время было ставить точку, кланяться и расходиться, но Квашников задал вопрос, который… короче, лучше бы он промолчал:

   — Интересно, что можно купить за эти деньги среди тайги? Я скоро стану фанатом вашего Дома…

   — Эй, эй! — Матрос пощелкал пальцами перед глазами Иваноида. — Не перетруждай свой мозг, юнга, мы вообще-то на острове находимся.

   — Ну да, ну да… это как в песне поется: «зеленое море тайги». Вы это имеете… подождите, вы о чем?

   Матрос почесал за ухом и, казалось, впервые за последние двадцать минут стал предельно серьезным:

   — Ну вы даете! Остров Котельный, что в море Лаптевых! Мы сейчас на нем и находимся, а вы куда собрались? Я еще думаю: чего они рвутся эту дверь ломать? Со всех сторон — вода. Судно раз в месяц приходит.

   Квашников изучающе осмотрел собеседника с головы до ног, потом выставил оба указательных пальца вперед и попытался изобразить улыбку:

   — Понимаю! Это у вас на флоте шутки такие… когда долго суши не видите, типа «мы на острове, мы на острове». И всем весело. М-да…

   Обратить сказанное в смех ну никак не получилось: вышло кисло, тупо, бездарно. А главное, что Дмитрий все больше и больше глядел на них как на диковинные экспонаты, нацепившие на себя маски людей. Мимика его лица расслабились, перестала играть сменяющие друг друга роли и теперь казалась несколько растерянной. Наверное, эта растерянность и есть статическое, нетронутое состояние любой человеческой мимики. Даже голос их нового знакомого изменился в сторону низкочастотного диапазона:

   — …ну как знаете! Если вам легче от мысли, что мы в какой-то тайге…

   — Постойте, Дмитрий! Вы нас не разыгрываете? Вы всерьез думаете, что дом стоит на острове в море?! Честное слово, нам сейчас не до приколов.

   — А где же еще? Юнги, северные ветра очень пагубно влияют на мозги, сочувствую…

   — Да гляньте в окно! — уже чуть не психовал Квашников, вулканом извергая каждую букву.

   — Я бы с удовольствием, да какой-то умник заварил намертво все ставни в нашем форте.

   — Ах, ну да…

   Матрос еще несколько секунд поиграл густыми бровями — тем, скорее всего, выражая собственное удивление. Затем молча закрыл дверь, которая, в свою очередь, потревожила окружающее пространство протяжным ленивым зевком. Сонливая по природе пустота и не думала просыпаться от случайных звуков. Резная цифра «11» осталась, пожалуй, единственным декоративным украшением наглухо закрытой квартиры.

   — Ладно, парни, деньги у нас, и это главное. — Косинов помахал, точно веером, пачкой бумажек у себя перед носом. — Двигаемся на второй этаж и будем надеяться, что веселые приключения трех идиотов на этом заканчиваются.

   Вниз спускались крайне неторопливо, отмечая шагами каждую отдельную ступеньку, тем самым как бы подчеркивая ее индивидуальность, неповторимость в ряду себе подобных. Вообще, степень свободы наших, с позволения сказать, «путешественников» не баловала просторами: всего-навсего четыре этажа (это четыре площадки, восемь лестничных пролетов да еще подъезд). Если б кому-нибудь взбрело в голову просто «погулять» по железобетонным просторам данной локации, его маршрут сложно насытить многообразием. Ну например… можно было спуститься с третьего этажа на второй, потом подняться на четвертый (э-эх, самая вершина!), далее спуститься к подъезду и полюбоваться шафрановым лампионом (э-эх, экзотика!), потом снова подняться на второй этаж, на третий, «красивой походкой» сойти на первый… и так до тех пор, пока не начнешь биться головой о стены. Стены, кстати, наполовину покрашенные муторной болотной зеленью, уже становились тошнотворны для взора. Изредка открывающиеся и закрывающиеся двери квартир выглядели как порталы в иные миры. Дверь подъезда, соответственно, запечатанный неким древним заклинанием портал к свободе… Вот такие аллегории, мать их.

   — А чему вы удивляетесь, смертные? Если бы я пару недель здесь пожил с наглухо замурованными дверями да окнами, у меня б тоже чердак размыло. — Контагин постучал кулаком по своей лохматой голове. — Я бы начал думать, что где-нибудь на луне нахожусь.

   — Не нравится мне все это… — вымучено произнес Косинов. — Не пойму, какова причина столь странного поведения этих «жильцов»…

   — Какава причина, татава ее личина, а в личине дурачина… Во, я скороговорку придумал! Ха! — Квашников самодовольно заулыбался. — Молодец я, да? Кстати, мы пришли.

   Знакомую дверь квартиры №4 встречали уже как-то по-особому, приветливо. Стучать долго не пришлось, а вот привыкнуть к внешнему виду ее обитателя до сих пор… да, тут какие-либо шутки выглядели бы за гранью кощунства. Несчастный старик на скрипучих костылях с изуродованным лицом безо всяких слов напоминал, что выпускники девятой школы попали еще в сравнительно неплохую жизненную ситуацию, зря только воют на свою судьбу. Анатолий Ефимович попытался слабо улыбнуться, прекрасно понимая, как нелепо эта улыбка выглядит на обожженной стороне лица.

   — Отец, вот деньги, полторы тысячи. Мы просто поговорили с ним по душам. — Косинов медленно отсчитал пятнадцать сотенных купюр. — Мы свою часть договора выполнили.

   — Конечно, конечно, ребята! Ох, спасибо вам… а то Мутный бы еще года два отдавал. Ах, да… гвоздодер!

   — Будем признательны.

   — Я уже говорил, у меня его нет. Гвоздодер имеется у Шестиглазого, я это точно знаю.

   Контагин закрыл лицо руками и чуть не заржал на всю округу, прислонившись к стенке и медленно оседая на пол. Просто смех сейчас мог быть совершенно неправильно истолкован.

   — У к-кого, к-кого?? — Квашников, едва справляясь со спонтанными эмоциями, отвел глаза в сторону от греха подальше.

   — У Шестиглазого, он живет в девятой квартире.

   Наступило секундное безмолвие, не наполненная, а просто утрамбованная сумбуром разнородных чувств: замешательством, недоумением, раздражением и горьковатой иронией происходящего. Квашников провел пальцем по воздуху несколько неровных окружностей и обратился с очевидным вопросом:

   — Скажите, а в этой местности еще много обитает… Личностей?

   — Ой, ребята, понятия не имею, я только Мутного да Шестиглазого знаю. Замкнутый я человек по натуре своей, анахорет.

   — Дайте угадаю! — спешно продолжал Иваноид. — Дверь в девятую квартиру нам, разумеется, просто так никто не откроет — для этого надо сказать ваше имя и фамилию. Так?

   Анатолий Ефимович чуть помедлил с ответом, один его глаз (что находился на уцелевшей стороне) странноватым образом прищурился, многократно усиливая при этом старческие морщины.

   — Понимаю, типа вы подначиваете меня… шуткуете так. Скажу вам как попасть в девятую квартиру: после того как постучитесь нужно громко, чтобы он услышал, произнести фразу… предупреждаю, это покажется вам странным: «МЫ ПРИШЛИ ЗА РАСТВОРОМ». Запомнили?

   — Косинус, ты запомнил?

   — Запомнил, запомнил…

   — Ну успехов, ребята. — Калека еще раз потеребил пачку денег в трясущихся руках и почти беззвучно исчез за металлическими дверями.

   После того как миновали лестничный пролет, Контагин обернулся к остальным:

   — Все не могу подобрать подходящее матершиное слово, чтобы выразить свои чувства!

   — Что вы, любезный Зомби, в русском языке нет и в принципе не может быть матершиных слов. — Косинов обеими пятернями закинул назад непослушную челку и устремил синевато-зеленый взор в абсолютно черные зрачки. — Кроме одного!

   — Пинзаданза?

   — Угадал.

   Квашников продефилировал по площадке непривычно-размашистыми шагами, недовольно плюнул вниз и тут же растер плевок по грязному цементу:

   — Вы зря прикалываетесь, бестолочи! Наше дело, кажется, полная хрень… Стучите кто-нибудь, чего тянуть?

   Дверь квартиры №9 если чем и выделялась среди остальных, так пожалуй лишь этой цифрой, слегка неровно приклеенной к ее серебристому покрытию. Впрочем, не только… еще в воздухе повеяло кисловатым запахом, имеющим отношение к чему угодно, только не к кулинарии. В запахе этом, ранее никем не замеченном, проскальзывало даже что-то ностальгическое, связанное с… школьными уроками химии?

   Косинов забарабанил по звонкому металлу и отчетливо выговорил:

   — МЫ ПРИШЛИ ЗА РАСТВОРОМ! — сам с трудом веря тому, что за ерунду он здесь несет.

   — Может, бухло? — подал Контагин хоть одну светлую идею.

   Когда наконец донеслись шумы, стуки и шорохи (будто кто-то несколько раз ударялся о стены, прежде чем достигнуть порога), вся компания крайне насторожилась. Стало даже жутковато… ведь прямо сейчас должен появиться некто Шестиглазый. Квашников на всякий случай сжал кулаки и приготовился ко Всему Абсолютно.

   Дверь слегка приоткрылась и оттуда высунулась худющая голова с идеальной лысиной наверху и длинной, в два раза больше лица, седой бородой внизу. На крючковатом носу были надеты друг на друга аж двое очков, перевязанные сложным хитросплетением резинок. Четыре здоровые линзы так сильно увеличивали глаза появившегося субъекта, что они казались больше чуть ли не раза в три их естественного размера и располагались почти на висках. На вид старичку было лет за семьдесят, многочисленные иероглифы вдавленных в кожу морщин могли символизировать только одно — годы, годы и еще раз годы, прожитые наверное как-то по-особенному.

   — Вы от Михал Савелитя? — Ух и противным показался этот голос: скрипучим, резким да еще с фонтанирующей слюной.

   — Ага, от Михал Савелича! Прямо и никуда не сворачивая!

   Маленькая голова неуклюже покрутилась туда-сюда, посверкала всеми четырьмя линзами, чванливо поморщилась, задирая верхнюю губу, и лишь после этих сумбурных телесных манипуляций дверь соизволила распахнуться полностью. Из квартиры выползло человекоподобное существо крайне низенького роста, сутулое, одиозной внешности и с неприлично худыми плечами. Синий замаранный халат свисал почти до пят, откуда торчали непомерно большие домашние тапочки. Шестиглазый прошаркал ими несколько миниатюрных шагов.

   — А раствор есе не готов, передайте Михал Савелитю мои зуткие-зуткие извинения, не готов раствор, м-ня…

   Маленький человек  задрал голову и посмотрел огромными выпуклыми глазищами на каждого из гостей в отдельности, причем, на каждого— по особенному. А будь голова задрана чуточку выше она б наверняка оторвалась от худой шеи. Контагина он лишь осенил мимолетным взглядом, исполненным равнодушия. Косинова смерил взором целых несколько раз с ног до головы и обратно, словно убеждая себя, что это просто очень длинный-длинный человек, а не оптический обман. Больше всех его интерес задержался на Иваноиде, он долго щурился, напоминая какого-то кривляющегося головастика.

   — У вас есть утеная степень, юноса?

   — Младший научный сотрудник Квашников, — погнал откровенную пургу Иваноид и несколько брезгливо протянул руку.

   — Ага, м-ня… Евгений Титиков, профессор. Занимаюсь секретными наутьными разработками.

   — Очень приятно, Ти… Чичиков? Как книжного героя?

   — Да, Титиков, Титиков, м-ня…

   Мало того, что профессор шепелявил от природы, он еще был почти без зубов. Фонетика речи таких людей словно пишущая машинка с несколькими сломанными клавишами. Вместо «ш» и «щ» с языка постоянно норовит слететь шипящая как змея  «с», звонкое и уверенное в себе «ч» вырождается в невнятное «ть», а звуки «ж» и «з» даже профессиональный логопед не отличит друг от друга. Люди с таким дефектом речи и под страхом смертной казни не произнесут фразы типа «у меня между зубов пища застряла». Выпускники школы номер девять изрядно утомившимся взором осматривали апологета российской науки. На вопрос «откуда это чудо здесь вообще взялось?» мозгу было просто лень придумывать невразумительные ответы, неубедительные и не связанные априори с логикой, по причине отсутствия упомянутой только что логики. Короче, мозги и мысли в них обитающие вошли в полный ступор.

   Квашников мотнул головой, отгоняя нечто липкое и навязчивое для сознания:

   — Послушайте, профессор, как дверь в подъезде открыть? Знаете?

   Шестиглазый замахал одной из своих конечностей:

   — Сто вы, сто вы! Меня привезли сюда с завязанными глазами! Спецслузбы! Сказали, сто объект отень-отень секретный, м-ня… Сказали, сто не выпустят отсюда, пока я не изобрету раствор! Я ведь работаю на правительство! М-ня…

   — Что за раствор-то? — безо всякой задней мысли спросил Косинов.

   Увеличенные до гротеска глаза ученого выпучились еще больше и теперь чуть не вылезли за края линз. Скрипучий старческий голос заметно повысил тон:

   — Сто за бестактность, молодой теловек! Это отень секретно! Отень!

   Произнесено было с такой желчью, с такой нервной экспрессией, словно профессору наступили на ногу и на самом деле он хотел крикнуть: «ублюдки, глядите на кого наеззяете!!» Если при закрытой двери от квартиры веял лишь едва уловимый запашок, то сейчас пхнуло откровенно! Как из прогнившей пасти мифического чудовища, которое не чистило зубы лет миллионов сто. И опять припомнились уроки химии, так как воздух наполняли явно какие-то реагенты. Если пропорционально смешать все жидкости в мире в помойном ведре и пропарить полученную эмульсию на медленном огне — получится примерно тот же результат.

   — А глянуть можно? — из чисто практического любопытства спросил Контагин, указывая в коридор.

   —  Молодой теловек, а вы обладаете утеной степенью? — Чичиков чуть ли не ткнулся крючковатым носом в пуловер Зомби, разглядывая его сквозь все четыре линзы.

   — Доцент, — небрежно бросил Контагин и перешагнул порог. Остальные пока воздержались.

   Сразу бросались в глаза изрядно пожелтевшие стены: то, что когда-то было чисто побелено, под влиянием, надо полагать, «секретных опытов» обрело болезненный цвет. На полу небрежно валялись еще две пары домашних тапочек с дырками на носке: тапочки валялись так, будто поссорившиеся разбегались друг от друга по разным углам. Сам пол был устлан линолеумом незатейливой расцветки под серую плитку, и линолеум этот только в коридоре был прожжен минимум в десяти местах. Кислотой, что ли? Почерневшие обугленные дыры обнажали квинтэссенцию вездесущего цемента. Что творилось на кухне и в единственной комнате, в принципе, можно было предвидеть заранее. Контагин ни на йоту не удивился, когда увидел множество маленьких столиков сплошь заставленных пробирками, колбами, мензурками, всякими чудо-юдо-приборами со спиральными змеевиками и масса-масса разнородных жидких реактивов. Их разнообразные цвета пробегали почти весь видимый спектр от темно-красного до приторно-лазурного (светло-голубого), от этого даже зарябило в глазах. А что творилось с органами обоняния… Зомби поморщил нос, затем усиленно его почесал. «И как он здесь спит?» — шепотом пронеслось в голове. Бросил мимолетный взгляд на ставни — та же картина: наглухо закрыты и заварены изнутри. На одной стене была криво прибита полочка для книг. Несколько томов по органической и неорганической химии аккуратно, точно по шеренге, стояли один за другим. На обложках — длинные мозгодробильные формулы и рисунки молекул похожих на многоногих каракатиц: всякие там циклобутаны да циклопропаны иже им подобные. На самом краю перекошенной полки лежала пластинка домино достоинством 0:2.

    — Вам это нужно? — Контагин играючи покрутил в руке доминошку, но та, не подготовленная к акробатическим финтам между пальцев, сорвалась и шмякнулась на пол.

   — Да на кой мне этот хлам, — профессор даже не глянул в его сторону. — Забирай.

   Доминошка тотчас пополнила коллекцию среди других пластинок.

   Ах да, еще лампа…

   Единственное, что по-настоящему заслуживало внимания всякого любопытного зрителя, это люстра в комнате. Сдвоенный жилистый провод, прежде чем достигнуть абажура, был завязан аж пятью узлами. Роль самого абажура успешно выполняла плетеная проволокой птичья клетка без дна. К счастью, никакая птица там уже давно не жила, а клетка была частично обтянута оранжевым шарфом и дарила миру свет примерно той же окраски. Столь яркий штрих декоративного импрессионизма вносил некую толику торжества в невзрачную научную лабораторию, которую назвать «жильем» не поворачивались ни мысли, ни язык.

   Перешагивая порог в обратном направлении, Контагин, видимо находясь под дурманом испарений, ляпнул невпопад:

   — Я бы здесь остался навеки, — и снова пошмыгал носом.

   — Послушайте, профессор, нам сказали у вас имеется гвоздодер. Так? — Квашников лишь на секунду сунул голову в коридор и брезгливо отстранился.

   Шестиглазый прищурил пару из шести своих глаз (те, что росли на голове) и внимательно посмотрел снизу вверх. Маленький сгорбленный человечек, еще и по всей видимости выживающий из ума, представлял собой откровенно жалкое зрелище.

   — В моем имусестве, м-ня… много тего имеется, м-ня… да, есть гвоздодер.

   — Одолжите на какое-то время?

   Сверкающие бликами линзы медленно повращались туда-сюда, как окуляры двух телескопов, выискивающих загадочные небесные объекты.

   — Затем вам? Тьто вы намерены им делать?

   — Он нужен Михал…

   — …Савеличу, — подсказал Косинов.

   — Да-да, Михал Савеличу, срочно.

   Шестиглазый моргнул — и показалось, что за двойными очками закрылись и тут же открылись не глаза, а целые пропасти.

   — Не врите своему наутьному руководителю! Михал Савелитю нузен не гвоздодер, а мой раствор. А он есе не готов! Не готов! Не готов!

   При всяком возгласе «не готов!» профессор стучал маленьким кулачком в пустоту воздуха.

   — Профессор, пожалуйста! Очень надо! Мы же с возвратом.

   — Н-да?.. — взор «наутьного руководителя» слегка подобрел. — Гипотетитески я согласен, но вы тозе долзны кое-тьто для меня сделать. Добудьте мне поросок радости.

   Косинов хлопнул в ладоши и чуть было матерно не выругался:

   — Не понял! Мы здесь в какие-то квесты, что ли, играем?! «Сбегай туда, принеси то, добудь это…» Что за балаган? Нам всего-навсего нужно выйти на хрен из этого сумасшедшего дома!

   Евгения Чичикова какое-то мгновение схватила оторопь, потом он простер костлявую руку вперед, указывая ею на источник своего замешательства:

   — Этот буйный, он откуда таков? М-ня… из васего наутьного сообсества? 

   — Косинус, спокойно… мне уже становится тупо интересно, чем вся эта кинокомедия завершится. В школе расскажем — ведь никто не поверит! Я этих персонажей еще на телефон сниму и в наш народный Ю-Тьюб! — Квашников осторожно, но настойчиво отстранил товарища, затем обратился к Чичикову: — Хорошо, хорошо! Только скажите, «порошок радости» это как понять… наркотик такой?

   Профессор поправил свои многочисленные очки.

   — Да как вы смеете!! Предлагать своему наутьному… ну да, наркотик. И тьто? — в его интонации произошла радикальная перемена. — Вас наутьный руководитель не имеет право расслабиться после тязолой умственной…

   — Да имеет! Имеет! Где взять этот «порошок радости»?

   — Он у Ветьно Веселого из восьмой квартиры, у соседа моего. — Профессор покряхтел да почесал свою лысину. — М-ня…

   — У Вечно Веселого? Ну конечно, я почему-то на Вечно Веселого сразу так и подумал! — Квашников помассажировал в области висков и сделал глубокий вдох-выдох. — Как попасть-то к нему? Ведь в вашем образцовом, почти идеальном доме двери просто так никто не откроет.

   Евгений Чичиков вдруг замер… то есть в прямом смысле — остановилось движение рук, ног, головы. И создалось впечатление будто пружина заводного механизма, расположенная где-то внутри, ослабла, а эта механическая кукла, лишь исполняющая роль ученого, истратила всю энергию, нуждаясь теперь в повторном заводе.

   — О, вспомнил! — Чичиков хлопнул себя по голове, и такая красивая аллегория вмиг развеялась. — Тьтобы попасть к Ветьно Веселому нузна настойтивость.

   — Настойчивость?

   — Да. Нузно долбить, долбить, долбить, долбить, долбить дверь пока он не откроет. Только про поросок не забудьте!

   — А чего ж сами не подолбите, коллега?

   — Я не обладаю такой настойтивостью, и вообсе… — профессор гневно скривил беззубый рот, — у меня много наутьной работы!

   Дверь квартиры №9 резко захлопнулась под недружный диссонанс скрипучих шарниров. Стало даже легче дышать. Загадочная и невразумительная по своей тематике тишина длилась недолго.

   — Пойдемте вниз к подъезду, вдруг там уже открыто? — предложил Контагин.

   Спускались медленно-медленно, стараясь как можно дольше оттянуть момент ожидаемого разочарования. Эти ступеньки под ногами скоро, видать, будут изучены досконально, так как взор только на них постоянно и натыкался. Ступеньки уже и сейчас не казались однородной массой, каждая по-особому выделалась своими угловатыми формами и зашарканными пятнами серо-бетонной расцветки. Да… окружение явно не пестрило многообразием красок. Еще немного и, чтобы не свихнуться, придется считать количество царапин на стенах или воображаемых фиолетовых баранов.

   Массивная железная дверь подъезда, как и прежде, хранила запечатанным весь окружающий мир. Все также светил под зачумленным потолком слегка покосившийся лампион, излучая какой-то виноватый свет — мол «что я могу в этой ситуации поделать?» Контагин приблизился к двери и чуть ли не в режиме пиксел-хантинга принялся изучать каждый ее кусочек, шаря руками по прохладному металлу и прикладывая к нему то левое, то правое ухо.

   — Что, Зомби, до сих пор ищешь потайную чудо-кнопку? Да нет там ничего, давай лучше закурим. — Квашников хмуро поглядел в апогей серого потолка. — Когда курево закончится, не знаю что делать буду. Я ж без курева сдохну.

   — Уже и жрать охота, — крайне невесело добавил Контагин.

   — Чудовище ты, Зомби! С тобой пытаются говорить о высоких материях, о философии табака, а тебе только жрать, жрать, жрать…

   Иваноид смачно затянулся, разглядывая сквозь дымовую завесу расплывчатые лица товарищей по несчастью. Косинов пытался усесться на перила лестницы, потом счел это вакантное место хоть и престижным, но крайне неудобным для его аристократического тела, и приземлился на одну из замызганных ступенек:

   — Полнейшая чертовщина, я вам скажу! Всех этих «жильцов», так называемых, объединяет одно — неестественное поведение. Ладно, в легенду о том, что сын промотал все состояние и пристроил сюда старого несчастного отца, я готов поверить. Но что за ахинею нес моряк? Какой остров? Какое море Лаптевых? Про шизика-ученого вообще молчу. Мой кот, который строго по научному вылизывает свои яйца, и то бы не поверил, что этот «Титиков» работает на правительство. Даже если это правительство психдиспансера. Да вы вспомните с чего все началось-то! Посреди глухой тайги стоит пятиэтажный дом! Просто шик! Правильно Вундер нас предупреждал, нечего сюда было лезть, потому что здесь ЧТО-ТО НЕ ТАК.

   Контагин все еще покручивал девственно целую сигарету меж пальцев, не решаясь ее зажечь. Наверное, просто оттягивал удовольствие, да и пачка «Балканской звезды» худела на глазах.

   — Вот скажите мне, смертные: у этих жильцов тупо когда-нибудь закончится еда, так? Где ее брать? Где они вообще ее берут?

   — Снова ты, Зомби, про жратву! Прикуривать будешь? — Квашников протянул ему пышущий румянцем окурок. — А ты, Косинус, продолжай, высказывайся… народ тебя слушает, только в конце не забудь что-либо дельное сказать.

   — Все больше и больше убеждаюсь в одном: этот дом — заранее подстроенная ловушка. Неделю или две здесь проболтаемся и в таких же имбецилов превратимся. Или кто-то сознательно хочет нас такими сделать.

   — Конгениально! — Иваноид сделал последнюю затяжку, как всегда — долгую, почти до самого фильтра. — Вывод-то какой?! И главное: что дальше делать?

    Косинов не курил по своей генетической природе, но к задымленному воздуху относился вполне толерантно. Даже не прочь был изредка вдохнуть дым от чужих сигарет. Сейчас он сидел, перебирая пальцами пригоршни пустоты да постоянно хмуря брови:

   — Должен же Вундер рано или поздно выйти к дороге! Должен же понять, что мы здесь по-настоящему встряли, а не просто балуемся! В конце-концов нас дома пади давно ищут! А сейчас… — он развел руками, изображая абстрактный десятипалый цветок, — ничего не остается, как идти к этому… как его… Постоянно Смеющемуся.

   — Вечно Веселому.

   — Какая разница: что свинья, что поросенок. Но почему-то я его уже боюсь.

   У восьмой квартиры стояли минут пять, медитируя в пустоту и рассматривая цифру 8 — эту неправильно повернутую бесконечность. Контагин сначала постучал кулаком — долго-долго так стучал и, когда рука уже попросту заболела, принялся долбить носком ботинка. Чичиков говорил о какой-то там «настойчивости». Дверь в свою очередь помучили и Квашников, и Косинов — уже бы, наверное, мертвый откликнулся. Пытались кричать. Никто бы раньше не подумал, что обыкновенный стук по двери может вымотать физически. Несколько раз уже собирались плюнуть на это дело, но вдруг с той стороны донесся голос — голос, искаженный слабой звукоизоляцией:

   — Зрители, это вы?

   Все трое переглянулись и лишь пожали плечами. Ну абсолютно никакой ассоциации — что бы могла означать услышанная фраза.

   — Да, это мы! — ответным залпом громко произнес Косинов.

   — Вы готовы к представлению? — снова тот же голос, как из потусторонней жизни.

   — Еще как!

   Прежде чем сказать «еще как» Косинов отошел на три шага назад, насторожился, даже слегка испугался. Откровенно говоря, ни к какому «представлению» он готов не был и на всякий случай покосился на лестницу: если что пойдет не так — сматываться не глядя. Дверь почти бесшумно отворилась, на ее пороге появился…

   Квашников закрыл лицо руками и даже присел от неожиданности.

   В дверном проеме стоял клоун. Одна половина его одежды была полностью красная, другая — полностью синяя. Вместо пуговиц напыщенной бутафорией виднелись белые кисточки-бубенцы. Остроконечный колпак, разлинованный под шахматную доску, также пестрил красно-синими тонами. Лицо, буквально заштукатуренное белой пудрой, светилось улыбкой. Пластмассовый нос на резинке, обведенные тушью глаза, румяна на щеках и целый барельеф помады на губах — все как у типичного циркового шута. Да, еще огромные черные ботинки с комично загнутыми вверх носками. Клоун подпрыгнул на одном месте и развел руки в разные стороны:

   — Але-е-е гоп! Зрители пришли!

   Тут Контагин дал волю своим эмоциям и громко заржал. Его раскатистый почти гомерический хохот вмиг заполнил пространство всех четырех этажей. А он даже не пытался сдерживать прорвавшие изнутри какую-то плотину чувства, и чуть было не навернулся на лестнице, схватившись в последний момент за балюстраду.

   — Это дурдом! — сквозь смех, захлебываясь чистым воздухом, сказал Контагин. — Смертные, мы попали в настоящий дурдом!

 

 

                              ###___пятый_осколок_мозаики___###

 

 

   — Вот видите, Лукреций только-только появился, а зрителям уже весело!

   Фигляр из квартиры №8, в коем лишь отдаленно мерещился человеческий облик, вытащил из-за пазухи маленькие цирковые шарики и принялся ими жонглировать, при этом попеременно выбрасывая вперед то левую, то правую ногу.

   — Оп-ля! Оп-ля!

   Косинов поморщился, словно надкусил кислое яблоко. Кажется, детишек на новый год и то развлекают более интеллектуальными номерами. Впрочем, буффонада длилась недолго, и этот факт скорее всего положительный. Клоун совершил длительный, даже излишне-затяжной поклон и вновь приветливо заулыбался. Цирковые шарики чудом исчезли неизвестно где.

   — К-как ваше имя, извините? — Квашников пытался-таки завести нормальный разговор, он в принципе не прочь был тоже поржать, да что-то устал немного.

   — На данный момент меня зовут Лукреций! — Разлинованный под шахматную доску колпак снова принял горизонтальное положение, в ответ выпускники девятой школы лишь слегка кивнули головой. Упражняться в средневековых реверансах им не позволяла репутация здравомыслящих людей.

   — Что значит «на данный момент»?

   Клоун сложил руки на боках и принялся отбивать чечетку. Огромные неуклюжие башмаки, точно две калоши пятьдесят пятого размера, ходили ходуном независимо от движения ног, от этого исполняемая чечетка на слух скорее напоминала хлюпанье по лужам. Впрочем, такая интермедия быстро всем надоела, в том числе и ее эксцентричному исполнителю.

   — «На данный момент» то и значит: в данный час, в данную минуту и в данную секунду. Я каждый день придумываю себе новые имена, а порою и по несколько имен. Вот к примеру, во вторник меня звали Аркевелиусом, в среду — Макроиннариумом, в четверг — Солиторием, в пятницу утром я был Лаптапием, к обеду уже стал Сиибаазом, а к вечеру превратился в князя Мышкина. Сейчас же имею честь слыть Лукрецием. Видите! Я меняю имена как перчатки! Кто из смертных еще может похвастать этим?

   Контагина слегка перекосило, его фишку «смертные» использует кто-то еще. Квашников обернулся в сторону товарищей и откровенно растерянным взглядом посмотрел на каждого, потом прошептал:

   — Это уже хронический случай, лечению не поддается…

   Лукреций радужно рассмеялся:

   — Кстати! Кстати! Вас я буду звать Фрик №1, — его палец указал на Иваноида, — Фрик №2, — тот же палец переместился в центр груди Косинова, — и Фрик №3, — стоящий в наибольшем отдалении Контагин почувствовал на себе ядовито-сардонический взор, будто его насквозь проткнули этим взором. — Поймите, друзья! Просто цифры мне намного легче запомнить, чем слова. Будем знакомы!

   Последовал прыжок на одном месте. Громоздкие башмаки чуть не вынырнули из своего хозяина.

   — Ну что ж, будем знакомы, — как-то обреченно произнес Квашников.

   — Кстати! Кстати! — Лукреций подошел поближе. — На ваших праздничных ленточках я прочитал слово ВЫ-ПУС-КНИК… Вас откуда-то выпустили? Скажите! Скажите!

   — Угу, прямо из циркового училища. Теперь вы скажите — один-единственный серьезный вопрос вам задать можно?

   — Подождите, прежде мне нужно изобразить серьезное лицо.

   Клоун и впрямь изменился, его излишне живая мимика больше не паясничала, глаза стали спокойными, губы очерчивали ровную линию, на изрядно загримированном лице исчезли все морщины. Только одна непонятная деталь: к облику «серьезной» физиономии как-то не клеился чуть высунутый кончик языка.

   — Знаете как открыть дверь в подъезде? — Квашников отчеканил каждое слово, дабы оно не допускало двусмысленность.

   — А-а-а…

   — А-а-а?

   — А-а-а… я не знаю как сказать!!

        А-а-а я не знаю как сплясать!!

        А-а-а я не знаю что мне спеть!!

        Не знаю как мне дверь ту отпере-е-еть!!!!!!!!!!

   Вечно Веселый, кажется, довел себя до состояния полной экзальтации: он принялся плясать, размахивая руками и ногами. Потом перешел на верхний брейк, совершил пару движений в стиле степ, даже пытался изобразить «лунную походку» М. Джексона.

   — Понятно! — Квашников тяжело вздохнул. — Дайте нам порошок радости, и мы расходимся. Надеюсь, навсегда…

   Лукреций долго и не моргая смотрел Иваноиду в глаза. Кажись, его настроение наконец-то по-настоящему изменилось. Под слоем белой штукатурки, чудом не отваливающейся с лица, мелькнуло нечто похожее на задумчивость. Искусственный круглый нос пару раз повертелся туда-сюда и издал непонятный звук. Резинка, на которой держался этот нос, комично делила голову на две половины: верхнюю, там где обитал выхолощенный разум, и нижнюю: в ней не обитало ничего, кроме не в меру болтливого языка.

   — Фрики, вам нужен порошок радости? Зачем? Жизнь и так полна веселья. А хотите, пощекочу вас…

   — Не-не! Не утруждайте себя, Лукреций. Порошка будет достаточно, хоть немного.

   — Да? А вы знаете условия? — Клоун растянул резинку, почесал свой настоящий нос, поморщился и откровенно чихнул.

   — Какие еще условия?

   — Вы должны отгадать загадку. Простая такая, детская почти. Отгадаете — порошок ваш. Прошу заметить: я не требую с вас денег, не заставляю вас плясать или петь…

   Квашников закрыл глаза и сосчитал до трех. Что-то желчное, бурлящее и требующее выхода подступило к горлу… В своих бунтующих мыслях он уже воображал, как вернется сюда с накаченными крепкими пацанами и от души начистит рожу: и морячку, и клоуну, да и «Титикову» заодно, чтоб не путался под ногами. Но взбудораженная фантазия на этом не остановилась: он уже видел, как к пятиэтажке подъезжают здоровенные бульдозеры, чтобы после направленного взрыва сровнять это место с землей…

   — Хорошо, давай загадку.

   Лукреций вновь заулыбался, принялся жуировать словами и эмоциями, да пантомимой рук высказывать все то, что не озвучено.

   — Фрик №1, благодарю за понимание. Вот загадка: «У него три лапы, девять хвостов, две головы, одно крыло и печальный вид. Кто это или что это?» Кстати! Кстати! Как-то я загадал ее тупому матросу с верхнего этажа, так он целую неделю думал! Ха! За неделю я успел поменять десять имен! Ха-ха!

   — Абракадабра! — ляпнул Косинов первую по алфавиту мысль, просто на букву «а» более вменяемого ничего не нашлось. — Угадал?

   — А вот и нет! Первую попытку использовали, осталось две! — Клоун показал «зрителям» пару пальцев в виде латинской «V» и продолжил: — У вас еще две попытки, советую не торопиться и подумать как следует. Не отгадаете — не видать вам порошка вовсе! Ха-ха! Вы точно не хотите, чтоб я вас пощекотал? Это же весело! Ну ладно… когда отгадаете, просто постучите.

   Дверь медленно закрылась, и размалеванное наваждение в виде шута исчезло с глаз долой. Потом пришла ТИШИНА столь свойственная моментам, в которые все двенадцать дверей всех квартир наглухо заперты. Какая бы ни было радость показалась сейчас столь же недосягаемой, как и порошок, названный ее именем. Что оставалось делать? Послонялись по лестничной площадке, попинали воздух, обреченно повздыхали…

   — У меня просто нет комментариев, — Квашников первым подал голос. — No comments… Слушай, Зомби, я давно хотел спросить да все стеснялся: ты, случайно, не знаешь — три лапы, девять хвостов, две головы, одно крыло и печальный вид, кто такой? Как его фамилия?

   Контагин выглядел предельно сосредоточенным. Его мысли, зашторенные абсолютной чернотой зрачков, оставались недоступными даже для телепата.

   — Слушайте, может, ответить как в детском анекдоте, типа «девятихвостый однокрыл» или нечто подобное…

   Квашников схватился за голову:

   — Меня просто коробит мысль, что мы сейчас размышляем над этим ВСЕРЬЕЗ!

   — Есть другой более простой вариант. — Контагин раз пять ударил правым кулаком по своей левой ладони. — Втащить арлекину как следует да вытрясти из него порошок! Вместе с дерьмом и дурацким смехом!

   Немного помолчали. Даже от природы миролюбивый Косинов начал сомневаться и колебаться. Иваноид, родоначальник и заводила всех импульсивных ситуаций, тем не менее выставил пухлую пятерню вперед. Как ни странно — в жесте примирения.

   — Нет. Этот вариант отложим на самый крайний случай. Пока не поймем, куда мы вообще попали, придется играть по их правилам. А теперь — думаем.

   Куда деваться — пришлось думать. Перед мысленным взором выпускников девятой школы поползли настоящие чудища: то с тремя ногами, то с девятью хвостами, причем, к ним еще нужно было приделать куда-то одно крыло. Чудища кое-как проползали, кривлялись и скалились, упрашивая вернуть их обратно в мир Небытия. Самое сложное было придумать: каким словом все это называется. Драконы? Мутанты? Хромоногие Путанты?

   — Да бестолку! Он же сумасшедший! Или в наглую издевается! — Косинов, обычно откидывающий челку назад, теперь наоборот надвинул ее на лицо. Наверное, таким оригинальным способом хотел укрыться от всех вокруг.

   «З-з-з-з-з-з…» — возникший из ниоткуда звук показался сначала попросту залетным глюком. Но звук усилился, обретая тембр и отчетливо меняя свой источник. В воздухе летала муха, бесцеремонно пикируя прямо под носом у существ куда более развитых. Черной точкой она рисовала непредсказуемые зигзаги, ища место для посадки, и нашла его почему-то на штанине Контагина. Немного поползала по коленке, погрызла джинсовую ткань да воспарила, аки птица, в воздух. И снова «з-з-з-з…»

   — Зомби, чем ты пахнешь, что мухи именно к тебе липнут? Думаю, недолго ей порхать осталось, там наверху паук какой-то живет. — Квашников в который уж раз попытался отряхнуть изрядно замызганный костюм, потом произнес: — Будь что будет!

   С этим посылом он постучался в восьмую квартиру. На сей раз ждать долго не пришлось, дверь приоткрылась и показалась мажорная, размалеванная всеми цветами безумия, рожа Вечно Веселого. Улыбка полного олигофрена прилагалась автоматически.

   — Вымершее древнее животное, я лично на картинке такое видел!

   — Не, Фрик №1, не угадал! У вас осталась одна попытка. — Клоун, так и не соизволив выглянуть полностью, исчез в тонированном зазеркалье своей квартиры.

   — Факк!! — Тяжелый  мясистый кулак с размаху стукнул о стену, даже посыпался песок штукатурки. — Я уже начинаю терять терпение! Всерьез!

   — Иваноид, ты чего и вправду думал, что с девятью хвостами — это древнее животное?! Сказал бы: персонаж мультика, хотя бы.

   — Пойдемте прогуляемся до подъезда. Просто чтобы остыть и немного развеяться.

   Термин «прогуляемся» выглядел в данной ситуации более чем горькой иронией. Бесконечные подъемы и спуски по одной и той же лестнице раз за разом подтачивали психику, а в перспективе помогали впасть в старческий маразм лет на пятьдесят раньше самого пришествия старости. Надежда, что каким-нибудь чудом парадная дверь да откроется, все больше растворялась в местном смердящем миазмами воздухе. Вот и сейчас… лишь глухая железная стена, за которой заканчивалось само пространство. Так казалось. Никаких МЧС, никакой полиции, ни Вундера, будь он проклят. Оставалось тешить себя мыслью, что прошло пока недостаточное количество времени… Действительно, а что еще оставалось?

   Контагин отмерил нервными шагами весь периметр подъезда, хотел пнуть от злости почтовый ящик, но передумал. В его зрачках крошечными бликами мелькнула кое-какая мысль:

   — А чего мы тупим, смертные? Зачем нам вообще этот порошок? Понятно, что с морячком нам не справиться, на калеку никогда не поднимется рука. Клоун… выглядит здоровеньким, да нам он и не нужен вовсе! Возьмем профессора за шкирку, выкинем из квартиры, сами найдем тот долбанный-передолбанный гвоздодер да разнесем к чертям и ангелам, наконец, эту дверь!

   Квашников подошел и мягко положил обе руки на плечи Контагина:

   — Поздравляю, Зомби, твой разлагающийся мозг еще способен генерировать здравые идеи! Идем!

   В квартиру №9 постучались как можно вежливей, боясь лишним неаккуратным движением разрушить весь план.

   — Профессор! Откройте! Мы достали, что вы просили!

   Не прошло и пяти секунд, как приглушенный старческий голос заскрипел откуда-то с той стороны здравого смысла:

   — Не врите своему наутьному руководителю! У вас нет есе пороска! Пока не достанете поросок, не открою! А раствор есе не готов! Так и сказыте Михал Савелитю.

   — Вот, сука, он пади подслушивает у двери сидит! Паразит шестиглазый!

   Лабиринт, в котором они находились, начинал захлопываться со всех сторон. Здравый прагматизм подсказывал, что с жильцами дома лучше не ссориться ни при каких обстоятельствах, сколь бы странными и неадекватными эти жильцы не казались. Если они вдруг перестанут открывать двери, то мышеловка окончательно защелкнется. Даже воды попить никто не вынесет. Поэтому всем троим снова пришлось подавить внутреннее раздражение и хотя бы попытаться свершить подвиг здравомыслия. А подвиг заключался в ответе на единственный вопрос: что делать дальше?

    — Стойте! Клоун вроде говорил, что задавал эту загадку моряку… да точно говорил! Тот еще неделю думал. Врет — не врет? — Контагин совсем уж отупевшим взором уставился в ближайший угол.

   — Да поймите, парни, на эту плоскую загадку нет никакого ответа! Нас медленно пытаются свести с ума, и пока этот факт не свершился, не плохо бы понять — кто и зачем это делает? — Косинов разбежался и подошвой ботинка впечатал по стене. Оставшийся след выглядел каким-никаким а произведением живописи на фоне годами темнеющей известки.

   Как ни пытались свести разговор к другим темам, как ни оттягивали момент, но вскоре все трое вновь находились на четвертом этаже рядом с квартирой 11. До жути не хотелось звонить и, честное слово, если бы в качестве альтернативы или в качестве гипотетического варианта им бы сейчас предложили сигануть вниз прям с четвертого этажа, наверняка бы согласились. Дмитрий, кажется, и не думал переодеваться. Была ли у него вообще сменная одежда — тоже вопрос, только приоритетом бесконечно ниже. Он стоял в той же тельняшке, в тех же парадных черных брюках и в той же бескозырке. Смысл носить в доме бескозырку не умещался ни в правом, ни в левом полушарии. Зачем?! Такое ощущение, что прямо с балкона у него выход на палубу дрейфующего корабля. Впрочем… судя по его фантазиям, и это не исключено.

   — Юнги! Рад вас снова видеть! — он даже приветливо пожал каждому руку. — Кстати, вспомнилась одна забавная история! Недалеко от Берингова пролива несли мы как-то вахту: бурлящий кильватер позади, синяя бездна впереди. Была же романтика! Волны пытались царапать наши борта и разбивались в ничтожные брызги. Мичман Гриньковец, гнилой такой дядька, орал на нас из-за всякого пустяка. И тут по левому траверзу…

   Никто не смел перебивать исповедь морячка, дабы у того ненароком не испортилось настроение. Пришлось в течение десяти минут выслушивать длинную морскую байку. Смысл ее в том, что произошла какая-то заваруха с японскими браконьерскими судами. В конце заварухи Дмитрий выглядел чуть ли не главным героем, а «гнилой мичман Гриньковец» схлопотал от вышестоящего начальства выговор. Да, и конечно же главное: японские браконьеры были постыжены и посрамлены (т.е. удачно задержаны). Косинову эта история даже понравилась.

   — Послушайте, Дмитрий, один немного странный вопрос. — Квашников пожевал губу, усиленно пытаясь найти наиболее удачную формулировку, но понял, что лучше сказать прямо: — У него три лапы, девять хвостов, две головы, одно крыло и печальный вид. Кто это? Или что это?

   Любой другой, услышав подобную лексическую форму, первым делом состроил бы круглые глаза или покрутил бы пальцем у виска. Но странно! У матроса даже тени на лице не пошевелились, он выглядел таким спокойным будто ожидал именно этого вопроса. И именно в такой формулировке. Он несколько наигранно почесал свой выпирающий кадык и чуть заметно ухмыльнулся — всего одним уголком губы.

   — Это Вечно Веселый вам воду мутит? Похоже, похоже… Вы разве еще не поняли? Он же дурачок.

   Иваноида так и подначивало сказать: «главный из всех местных дурачков», но произнес он другое:

   — Так вы знаете ответ?

   — Знаю, знаю…

   — Мы как — друзья или нет?

   На свет, который некоторые романтики почитают «белым», появилась знакомая колода карт. Она замысловато покрутилась между ловкими пальцами, подставляя взору то зеленое полотно рубашки, то злобный лик крестового короля, волей Случая оказавшегося в авангарде всей колоды. Следующая реплика моряка была уже вполне предсказуема:

   — Нужен ответ? Так выиграйте!

   Карты, привлекая к себе внимание, заманчиво прошуршали бумажными краями. Что поделаешь — спорить бесполезно, угрожать бесполезно, уговаривать бесполезно, унижаться… ну уж нет! Этого он точно не дождется!

   — Играем в простого русского дурака! — выдвинул условие Косинов.

   — Да на здоровье! Что на кону?

   — Мобильник.

   Незаметным движением руки снова на пороге появился тот маленький столик, все более убеждая окружающих, что он куплен (или сделан) именно для таких торжественных случаев. Тасовали по очереди, сложными манипуляциями каждый демонстрируя ловкость собственных рук, и увы, на данном этапе морячок выглядел явным лидером. Колода глухим шлепком потревожила столик, из под нее смотрел квадратный красный глаз бубнового туза. Значит — бубни козыри. Поединок, который с незначительной натяжкой можно даже было назвать «интеллектуальным», длился минуты три, не больше. Когда последняя карта легла на стол, оба оппонента выглядели предельно спокойными, даже по очереди зевнули.

   — Кто выиграл-то? — спросил Квашников, который даже не следил за развитием событий.

   Дмитрий еще раз зевнул и показал пальцем в сторону от себя:

   — Он.

   — Так каков же ответ на загадку?

   Матрос выдержал паузу, аккуратно собирая карты в колоду, затем снова для чего-то принялся их тасовать. Встречный вопрос, казалось, ну совершенно не вписывался в тему:

   — А у вас, юнги, память хорошая? Длинное слово запомнить сможете?

   — По частям запомним если надо.

   — Бонифациониус Либертинус Лаакромэнтагесниколасада, — идеально серьезным тоном выложил Дмитрий.

   И странное дело: почему-то никто этому не удивился, даже бровью не повел. Более того, Косинов спешно принялся наносить сброд произнесенных слогов в свой телефон, потом лишь задал уточняющий вопрос:

   — Я правильно понимаю: тот, у кого три лапы, девять хвостов, две головы, одно крыло и печальный вид это… Бонифациониус Либертинус Лаакромэнтагесниколасада??????? Клянусь, я об этом роман напишу!

   — И в романе не забудь указать, что история уходит корнями в детство этого психа. Короче, слушайте: когда Вечно Веселому было всего шесть лет, он очень любил рисовать. Как-то он решил изобразить на альбомном листе своего котенка, но вместо котенка вышло настоящее чудо-юдо с девятью хвостами и так далее… Он и придумал этому чуду столь замысловатое имя. Есть предположение врачей, что именно в тот момент Вечно Веселый и тронулся мозгами. Кстати, портрет чуда-юда до сих пор висит над его кроватью. Если какими-нибудь судьбами побываете в его комнате, сразу увидите.

   — Хорошо! Только как мы… — Косинов ткнул себя в грудь всеми десятью пальцами, — должны были до этого догадаться?

   Дмитрий поморщился, поправил бескозырку, пожал двумя вершинами здоровенных плеч и спокойно сказал:

   — Ну, наверное… надо было очень-очень, даже ОЧЕНЬ хорошо подумать! Вас же только что из школы выпустили!      

   Моряк ретировался, исчезнув в миниатюрных закоулках своей квартиры, и желания увидеть его в третий раз ни у кого не возникало. Да и Косинов понимал, что если сейчас ему попросту легла удачная карта, в следующем заходе за какой-нибудь «подсказкой» он может лишиться последнего имущества — телефона. Контагин, проявляющий свое любопытство на каждом углу и на каждом столбу, прислонил ухо к двери квартиры №10 и тут же состроил выразительную гримасу, по которой можно было однозначно судить — гулянка продолжается, песни все еще поют, стучать бесполезно. Становилось просто интересно: этому маразму когда-нибудь наступит конец?

   Повторно увидеть клоуна было уже не так страшно. Импресарио собственной глупости вышел в знакомом красно-синем шутовском одеянии, как будто до этого он спал на одном боку в разлитой синей краске, а затем перевернулся в лужу с красной. Возможно, клоуны таким образом размалевывают себя конкретно для того, чтобы по цвету определять — где у них правая рука, а где левая. И если штанина, к примеру, синяя, то танцевать нужно именно с этой ноги.

    — Оп-ля! Зрители пришли! — Гаер выкинул обе руки вверх, помада на его губах поплыла в широченной улыбке, растянувшись чуть ли ни от одного уха до другого.

   — Здравствуйте, Лукреций… — начал было Квашников.

   — Э, не-ет! Лукрецием меня звали полчаса назад, а сейчас мое имя… м-м-м… — Вечно Веселый постучал пальцами по накрахмаленной бороде. Его взгляд, отражаясь от потолка, был направлен внутрь себя, любимого. — Мое имя Ксандр! Да, Ксандр! Так царя одного величали.

   — Хорошо, Ксандр, мы нашли ответ на вашу загадку.

   — Да?! Весело! Весело! — Клоун снова принялся отбивать чечетку, сложив руки на бока. Не доставало его коронной фразы: «заметьте, я не требую с вас никаких денег». Башмаки, как и прежде, неуклюже пытались копировать дурачество разноцветных ног.

   Иваноид закрыл глаза и помотал головой, думая, что таким простым обрядом отгонит от себя наваждение реальности. Потом произнес, читая с подсвеченного телефона:

   — Это Бонифациониус Либертинус Лаакромэнтагесниколасада, — даже не запнулся ни разу.

   — Правильно! Правильно! — шут захлопал в ладоши. — А вы долго думали?

   — Ровно три дня и три ночи.

   — Вы заслужили порошок радости, сейчас принесу.

   Стразу три облегченных вздоха последовали за хлопком двери. Оказывается, к любым мозгам (в том числе и загримированным) нужно попросту подобрать свой ключ. Ксандр вынес небольшой пакетик с порошком белого цвета и как-то бесшумно исчез. Абсолютно тихо: без песен и плясок, и о его существовании в ту же секунду забыли. Контагин покрутил пакетик перед лицом и странное дело: в его зрачках цвета дегтя тот не отразился даже маленьким бликом. Вообще, зрачки Зомби умели избирательно отражать окружающие их предметы — все лишнее и ненужное в них исчезало как в двух черных дырах.

   — Думаете, кокаин?

   — Я думаю только одно, — Квашников небрежно отобрал у него дозу, — скорее бы слинять отсюда.

   Предстояла встреча с самым умным обитателем кунсткамеры, и уже начинали молиться на голые стены, чтоб она оказалась последней. На сей раз в квартире №9 долго не открывали. Ученый скорее всего уснул в царстве химических формул или переосмысливал все бытие мироздания (а это, поверьте, очень длительный процесс). Лишь четвертый по счету возглас:

   — Порошок у нас! — возымел ответное действие.

   Сначала показались четыре линзы, далее два огромных глаза и лишь затем профессор выполз целиком. Длинная седая борода походила на помойную метлу: к тому же в ней застряли крошки еды и прочий мусор. Лысина, отражая свет недалекой лампочки, казалась самой ясной частью тела (почти лучезарной). Походка старого ученого — та еще история: возникало ощущение, что он не шагает, а путешествует внутри громоздких тапочек, волоча их за собой. Ходит в них словно на лыжах, шлифуя бетонированный пол. Чичиков принялся усиленно щуриться, глядя то на одного, то на другого гостя. И чего щуриться? Плохо видит — надел бы сверху еще одни очки, восемь глаз куда лучше шести… Но впечатление от внешности добила его фраза:

   — Вы кто?

   Контагин отвернулся и плюнул в дальнюю стенку. Со всей откровенностью и злостью.

   — Ваши младшие научные сотрудники, полчаса назад у вас были! — Квашников говорил громко, чуть ли не орал.

   — Вы от Михал Савелитя?

   — Именно! Порошок радости принесли! — Иваноид выдохнул эти слова прям в лицо забывчивому старику.

   — Ах, да-да-да! — Чичиков шлепнул себя по лысине, и в его голове щелкнул какой-то переключатель. — Вспомнил!

   То, что происходило дальше, нужно было снять на сотовый телефон. И, если б не подступающее состояние астении, наверняка так бы и сделали. Профессор трясущимися руками принял подарок, посмотрел на него как на колье из бриллиантов, потом прошел в свою комнату и сел за один из многочисленных столиков. Остальные направились следом, закрывая нос от непривычных запахов.

   — Я б здесь давно подох, — бросил короткую фразу Квашников.

   Но Чичиков, видать, совсем уж потерял интерес к своим «научным сотрудникам», сгреб в одну груду часть пустых склянок, освобождая место на столе, и высыпал на его поверхность весь порошок. Иногда с его беззубого рта срывалось нечто «м-ня… м-ня… м-ня-м-ня…», словно он не произносил, а разжевывал какие-то звуки. Откуда ни возьмись появилась тонкая стеклянная трубочка, один конец которой сразу был засунут в ноздрю. Другим концом Шестиглазый принялся втягивать порошок да еще сопел при этом как паровоз. Пять-шесть затяжек, и глаза Евгения Чичикова закатились, заискрились… Блаженная улыбка отпечаталась на морщинистом лице, унося научного руководителя в синтетическую нирвану. Профессор принялся раскачиваться вправо-влево, что-то мурлыкая под нос. Даже линзы очков по-особому засверкали отраженным светом. Когда старичок вновь потянулся к порошку, Квашников даже испугался:

   — Сейчас вырубится, проститутка такая! Кто нам тогда гвоздодер искать будет?

   Шестиглазый громко чихнул, чуть не свалившись при этом с табуретки.

   — Эй, профессор! Вспомните, что вы обещали!

   — Э-э-э! — Чичиков приветливо помахал рукой остальным — примерно так машут космонавты перед стартом. — Я помню!

   Пошатываясь, он поднялся и куда-то побрел. Один тапочек слетел с ноги сразу, а через пять шагов откинулся второй. И профессор поковылял как босяк, являя миру обнаженные пятки российской науки и шлепая голыми ступнями по прожженному кислотой линолеуму. В ванной он провозился минут десять, в коридоре еще пять, а на кухне, казалось, вообще сгинул… когда все же вернулся, его растерянный вид начинал внушать тревогу.

   — Куда зе я подевал этот гвоздодер? — он в усиленном режиме почесал лысину. — Вспомнил! Проклятый склероз! Я зе его отдал!

   — Кому?!! — рявкнули одновременно три голоса.

   — Этому… Ветьно Веселому… за дозу, казется…

   Квашников хотел пнуть ближайший столик, чтобы склянки с химическими реактивами разлетелись вдребезги по всем координатам пространства. Особенно противно было наблюдать, как Шестиглазый вновь притащил свое туловище к «порошку радости» и вытянул худющую шею, чтобы еще разок нюхнуть. Так и подступало искушение свернуть эту шею, дабы голова почувствовала настоящую свободу не только от томительного духа, но и от самого тела.

   — Выходит, — Косинов потер вспотевшие ладони, — мы уже давно могли его забрать…

   — Есе как могли! — Чичиков, закрывая одну ноздрю пальцем, другой жадно пожирал рассыпанную по столу радость.

   Дверь квартиры №9 не просто закрылась, ее затрамбовали несколькими пинками, чтобы это шестиглазое чудо больше никогда оттуда не вылазило и не поганило свет божий. Необходимо было минут пять, чтобы просто успокоиться. Квашников и Контагин нервно выкурили одну сигарету на двоих. Медленно-медленно, но мысли потихоньку прекращали ментальный бунт, остывали, рассаживались на симпозиуме где-то внутри головы и занялись, наконец, своими прямыми обязанностями — стали думать.

   — А чего думать? Идти к арлекину, смотреть очередное представление и забирать железку. Ой, чую я скоро не сдержусь… — Иваноид разговаривал маленькими облачками дыма, которые вместе с ядом извергались из легких.  

      Итак, маршрут лежал от двери №9 к двери №8  — это ровно два шага влево. Загадочная квартира под номером 7 излучала пока мертвую тишину, если только не окажется, что для выполнения очередного квеста придется направляться именно туда, а в ней живет еще какой-нибудь крендель с личными тараканами в голове. Впрочем, после заполошного клоуна уже вряд ли что-то могло по-настоящему удивить. Стучать к нему до жути не хотелось, разговаривать — и подавно.

   — Слушай, Косинус, давай-ка ты! Я уже задолбался вести дипломатические переговоры с этими психами. — Квашников поморщился и всем своим видом показал, что реально утомился.

   Тарабанить по глухому металлу двери снова пришлось минуты три, не меньше. Вечно Веселый либо крепко спал, либо путешествовал в одном из ближайших параллельных миров (не стоит забывать, что наркотики хранились именно у него). Но вот он появился. И вновь — неподдельно радостный, и вновь —  с плескающими через край эмоциями. Приторной патетикой была пропитана каждая буква каждого слога:

   — Здравствуйте! Здравствуйте! О, Фрик №2, приветствую тебя! Зрители требуют веселья? — Широко распахнутые глаза клоуна и этот живой взгляд — пожалуй единственное, что осталось в его внешности от нормального человека.

   Косинов попытался быть резким и грубым, но от природы мягкий голос свел желание откровенного наезда к неуверенной просьбе:

   — Гвоздодер имеется? Сойдет монтировка, ломик, железный штырь… что-нибудь в этом роде.

   — У Ксандра есть гвоздодер. А зачем? Устроить представление?

   Косинов посмотрел в сторону товарищей, прося у них немой подсказки и собственной мимикой как бы говоря: «ну как с такими можно вести адекватный диалог?» Глупое молчание нарушил сам шут:

   — Если решите еще одну загадку, будет вам чего просите.

   Квашников сжал скулы и чуть заметно кивнул. Контагин в этот момент наблюдал, как его плевок, минуя лестничные пролеты, стремится в самый низ. Вечно Веселый на какое-то время исчез в своей квартире и тотчас вернулся с небольшим кусочком мела, вручая его лично Косинову. Потом он произнес без какой-либо интонации:

   — Нарисуйте треугольник в котором четыре угла. У вас ровно одна попытка. И не беспокойте меня, пока не найдете решение.

   По непонятной причине тон Ксандра заметно изменился, как будто он имел ввиду нечто вроде «отвяжитесь от меня». Щелкнул дверной замок, и снова вокруг — железобетонная ТИШИНА, ставшая уже чуточку священной. Даже не хотелось осквернять ее ничтожными человеческими словами. Косинов повертел в руках мел, попробовал его на язык, потом принялся рисовать на полу уродливые фигуры тригонометрического гротеска. Но как не чертил, у всех треугольников, в том числе косых, кривых, безразмерно пухлых, четвертого угла так и не появлялось.

   — Эх, жаль Идеальномыслящий в самоволке…

   — Я знаю! — неожиданно и резко заявил Квашников, у которого по математике если и бывали плюсы, то только после оценки «три». — Дай сюда мел.

   Он отошел на несколько шагов, присел на корточки и принялся выразительно чертить. Одна сторона треугольника прошлась по стене от плинтуса до самого края, другая его сторона уже лежала на стене смежной, а третья замыкала всю композицию по полу.

   — Понятно? Четвертый угол — это угол самого здания, неучи.

   Незатейливая геометрическая фигура в формате 3D теперь как бы обрела свой объем. Кусочек мела был с гордостью переломлен пополам.

   — Брависсимо, Иваноид! — здесь Косинов восхищался совершенно искренне.

   — И если через пять минут я не буду держать в руках этот чертов гвоздодер… клянусь, размажу арлекина по стенке! Все! Игрушки закончились!

   Ксандр (он же бывший Лукреций, Аркевелиус, Макроиннариум, Солиторий, Лаптапий, Сиибааз и даже князь Мышкин) легким сквозняком вынырнул из-за двери и прохлопал по ушам «зрителей» стуком огромных башмаков. Улыбка, казалось, навечно поселилась у него на губах и не смывалась оттуда даже дорогостоящими шампунями. Красно-синий костюм был слегка великоват, мешковат, стилистически грубоват, но в другом клоуна еще никто не видел. «Он в нем спит, что ли?» — где-то поблизости мелькнула чья-то виртуальная мысль. Дурацкий колпак шахматной расцветки нелепо перекосился набок и чуть не слетал с головы.

   — Правильно! Правильно! — заголосил шут и снова взялся подпрыгивать как ужаленный. — Гвоздодер ваш! Вы его заслужили! Фрик №1, Фрик №2, Фрик №3, поздравляю вас!

   Он исчез, чтобы вернуться вместе с наградой. Прохладная надежда на то, что история с детскими играми близится к завершению, омрачалась другой мыслью: сколько же времени понадобится для взлома довольно массивной двери подъезда? И так ли это просто, как сейчас кажется? В городе дверь любой пятиэтажки можно было просто с разбега пнуть ногой, и никакие кодовые замки, никакие магические закли…

   Клоун вернулся и всех внезапно ошарашил. У него в руках находился игрушечный пластмассовый гвоздодер размером чуть больше ладони. Еще никогда улыбка человеческого лица не источала столько яда. Квашников аккуратно взял двумя пальцами пародию на плотницкий инструмент и тут же легким щелчком переломил ее напополам.

   — Это… ВСЕ? — Он посмотрел в наивные, ничего не соображающие глаза Вечно Веселого, затем повторил куда более жестко: — Я спрашиваю: это все?!

   — Зрители, а в чем проблема? Мы ведь не договаривались ни о размерах, ни о материале изделия! Вы просили гвоздодер? Вы его получили…

   — Я знал, что моему терпению когда-то придет конец… — не произнес, а натянуто прошипел Квашников. Он схватил клоуна за грудки и слегка приподнял. — Вы все издеваетесь, да?! Издеваетесь откровенно?! Вы все в сговоре?!

   Косинов хотел что-то возразить, но было уже поздно. Резкий удар в челюсть отбросил шута обратно в коридор квартиры. Оба башмака вместе с идиотским колпаком разлетелись по сторонам, обретя наконец свободу от безумия хозяина. Послышался звон битого стекла: скорее всего, навернулось какое-нибудь зеркало. А вспыхнувший гневом Иваноид уже не мог остановиться:

   — Я разнесу здесь все, если понадобится!! Сверну голову каждому, если это необходимо!! Я выберусь из вашего дурдома! Любой ценой!

   Квашникова всего трясло как в припадках пароксизма, его сжатые кулаки вздулись, лицо залил багрянец, и он решительно направился внутрь квартиры закончить начатый разговор, впрочем…

   Впрочем, странно — буквально через несколько мгновений он уже пятился назад: с безвольно опущенными руками, крайне нелепыми движениями и с явной растерянностью на лице. Вечно Веселый появился следом. Из его носа прямо по гриму текли две струйки крови, как красные слезы пораненной души, волосы были взъерошены, словно наэлектризованные, а мимика… еще никогда не доводилось видеть таких страшных клоунов. Бледная от пудры физиономия шута искривилась злобными морщинами собственного негодования. Белый цвет в данном случае уже не имел отношения к праздничной маске, это был цвет траура. Но главная проблема даже не в этом. В руках у него находилось двуствольное ружье, направленное в сторону обидчика.

    — Я пытался вас веселить, зрители… я устраивал для вас представление… я к вам со всей душой…

   Страшный небесный гром вдруг проник в здание и шарахнул так, что заложило в ушах и затряслись доселе непоколебимые стены. Секундой позже пришло осознание — это был выстрел из ружья. В приступе паники Квашников подумал, что пуля скользнула по лицу — его чуть не контузило звуковой волной. Часть штукатурки стала осыпаться, выбрасывая в воздух пугливые облачка цемента, а в стене уже зияла здоровенная воронка обнажающая кладку красного кирпича. Косинов, не будь дураком, в несколько прыжков оказался этажом ниже. Контагин забился в угол и закрыл голову руками, бормоча при этом что-то неразборчивое. А дуло двустволки, оскалившееся пустыми бездонными глазницами, смотрело прямо в грудь Иваноиду.

   Вечно Веселый, из тела которого скоропостижно иссякло любое проявление веселья, изменился до собственной противоположности. Теперь в ярком красно-синем костюме, неудачно пародирующем нашу черно-белую жизнь, находился настоящий безумец: его глаза блестели гневом, улыбка деградировала до оскала, а праздничная маска лица с круглым пластмассовым носом да окровавленной челюстью годилась бы только на Хэллоувин.

   — Я нес вам радость… но вы ответили мне злом за добро… — Каждый звук был шипящим, а палец дрожал на резном курке.

   — Спокойно… я все понял… ухожу… ухожу…

   Квашников, рефлекторно закрываясь ладонью от оружия, принялся пятиться назад. Сделал шаг, другой, третий… его нога вдруг не почувствовала опоры, а тело с криками и нецензурной бранью закувыркалось вниз по бетонной лестнице. В конце он изверг пронзительный стон и, если бы стоны обладали силой проклятия, часть дома наверняка бы рухнула.

   Долгое время никто не произносил ни слова. Лишь было слышно, как захлопнулась дверь квартиры №8: со своей стороны клоун также не счел нужным ни с кем прощаться. Контагин сидел в углу и, медленно отходя от шока, разглядывал выбоину в стене — памятную роспись минувшего выстрела. Квашников лежал с закрытыми глазами, схватившись за ногу, потирая, поглаживая, массажируя ее, и тихо стонал. Боль отступала крайне неохотно, резвясь в человеческом теле как в родной для нее стихии, улетать в бесчувственное пространство ей было совсем неинтересно. Боли вообще нет смысла жить, если некого рядом мучить. Вот такая герменевтика.

   — Перелома нет? — осторожно спросил Косинов.

   Иваноид закатал штанину и долго осматривал огромную красную ссадину, сквозь которую просачивались багровые капли. Стопа покалеченной ноги постоянно шевелилась, дабы убедить всех в собственной работоспособности.

   — Вроде нет, если только кость не треснула. Ну арлекин, падла, я ведь такое не прощаю… Мудрена мать, еще башкой долбанулся! Да костями по ступенькам погремел! Все тело воет по-волчьи.

   — Пинзаданза! — выкрикнул откуда-то издалека Контагин свое козырное слово, вроде как объявляя им войну всему миру.

   Квашников кряхтя поднялся и, жутко хромая да опираясь на стену, свершил несколько шагов. Все тело ныло, но боль в ноге была самой острой, даже свет лампочек слегка померк во взоре полном мистических мурашек. Впрочем, кость осталась цела — и это, пожалуй, главная радостная новость на данный момент, к тому же — единственная.

   — Слышь, Иваноид, давай отведем тебя на четвертый этаж, там еще эти фуфайки, тебе полежать надо.

   У Квашникова сейчас не находилось сил ни спорить, ни соглашаться, ни даже что-либо осмысливать. Он вяло махнул рукой и поплелся выше по ступенькам. Там на площадке все еще лежало то тряпье, что милостиво было предоставлено калекой с четвертой квартиры, и как оно теперь оказалось кстати! По любому лучше, чем на голом бетоне сидеть.

   — Ну мы попали, парни! Если спустя тридцать или сорок лет мы встретимся, чтобы вспомнить наш выпускной, вряд ли мы станем вспоминать танцующих в мини-юбках одноклассниц, пьяные поцелуи, возгласы «прощай, школа!», даже рассвет с бутылкой портвейна, и тот вряд ли придет на ум… Нет! Мы вспомним именно эту каменную тюрьму! Клоуна с ружьем, профессора-шизика, дурацкие карточные игры! И именно таким наш выпускной останется в памяти на всю жизнь, понимаете?

   Косинов говорил тоном, которым обычно читают проповеди с амвона. Только от его проповеди ни душевного облегчения, ни какого-либо наставления, ни ответа на фундаментальный вопрос жизни — что делать дальше? Озвучивать этот вопрос даже как-то было страшновато, но Контагин рискнул:

   — Что нам теперь остается? Тупо сидеть и тупо ждать, пока тупо не появятся спасители извне? — И чуть тише добавил: — А никому не приходило на ум, что мы останемся здесь навсегда?

   Последнее из произнесенных слов пахло страхом и вечностью.

   — Зомби, сплюнь, нас уже давно ищут! Да и Вундеру, золотому как-никак медалисту, достаточно спинного мозга, чтобы понять — с нами какая-то фигня случилась! Мы же не в прятки играли… — Косинов задумался, наивно полагая, что в его личной задумчивости кроется сакральный смысл происходящего. Потом мотнул своей знаменитой челкой и продолжил: — Уже всякая дребедень начинает в голову лезть. Может, Вундер с континуумом не так уж и ошибался, и мы сейчас в каком-нибудь виртуальном пространстве…

   — Ага! По адресу: http://www.ул.Апостолов,13. Тогда нам не поможет МЧС, нас только по гиперссылкам нужно будет разыскать. Косинус, не будь занудой, а?

   Если раньше парни еще позволяли себе фривольные шуточки, связанные со всеми нелепыми событиями последних суток, то сейчас их голоса становились все более раздражительными, а реплики — более жесткими и недвусмысленными. Свобода находилась менее чем в полуметре от тела, за толщей панельных плит, из которых, как из детского конструктора, собирали и собирают похожие на карточные домики многоэтажки. Молчание, наступившее в эти минуты, пожалуй, было самым затяжным за последнее время. Все трое, поддавшись личной рефлексии, впали в разноцветный круговорот мыслей. Но почему-то цвета у этих мыслей были куда ярче их идейного содержания. Словно в калейдоскопе прокручивали все минувшие события: выпускной вечер, буйная хмельная ночь, дурацкая поломка машины, лес, рассвет, пятиэтажный дом со ставнями, девчонка на качелях, и так далее, и так далее, и так далее… Калейдоскоп крутился, глупые картинки складывались в нем так да сяк, но стройной мозаики из них никак не получалось.

   Контагин хмуро посмотрел на дубовую дверь, опутанную мощными цепями, от которой веяло некой средневековой романтикой. Если судить по толщине цепей, то за дверью должен находиться сундук с пиратскими сокровищами, не меньше. А там всего-навсего пятый этаж бедной убогой хрущевки, скрытый для взоров, скрытый для мыслей и догадок. Понятно только одно — если кто-то так упорно навешивал эти громоздкие цепи да еще с тремя амбарными замками в придачу, значит что-то там скрывал или скрывает до сих пор. Романтика выглядела на грани мистики. И это ощущение усиливала большая паутина в верхнем углу, которая… слегка подергивалась? Или просто мерещится от голода? Контагин подошел поближе и тотчас все понял: в липких сетях, похожих на обрывок тюли, барахталась муха. Наверняка — та самая.

   — Ого, наша старая знакомая! Так и думали, что рано или поздно сюда угодит.

   Муха издавала свое искрометное «з-з-з-з», теребила крыльями нити паутины, которые в ее глазах казались здоровенными канатами, и никак не могла понять — что это за странный великан так пристально наблюдает за ней со стороны. Обладая интеллектом, измеряемым всего десятками байтов, муха была способна подумать только об одном: «ого, я умею думать!» Восьмилапый хищник, почти как лев в мире насекомых, затаился на краю своей паутины и терпеливо ждал пока жертва окончательно обессилит.

   — Слушайте, а давайте пауку какое-нибудь имя дадим, — неожиданно предложил Контагин. — Как-никак братан наш по несчастью, тоже несладко ему здесь.

   Косинов лишь отмахнулся:

   — Зови его Васькой, кто тебе не дает.

   — Ну уж нет! Не надо унижать и без того низшие формы жизни. Я ему дам имя аристократическое, этакое… например, Аристарх Вениаминович. И вы, смертные, не вздумайте к нему обращаться никак иначе!

   — Зомби, у тебя гниют мозги!

   Аристарх Вениаминович едва заметно пошевелил двумя передними лапками, по-своему выражая какие-то эмоции, остальные шесть лап оставались без движения. Паук справедливо считал, что лучшая из маскировок — это притвориться мертвым, а лучшая из атак — внезапно воскреснуть и напугать жертву до смерти. Муха, кстати, уже перестала дрыгаться, но отнюдь не оттого, что обессилила — просто пришла к выводу: какой смысл куда-то лететь, когда здесь, прямо на паутине, можно развалиться и прекрасно отдохнуть. Как на перине.

   — Вот что я вам скажу, парни, мы в огромном анусе. Понимайте это прямо или иносказательно, как хотите. — Косинов, усевшись у стенки, вытянул свои длинные ноги почти на полплощадки. — Но есть одна мысль…

   — Мысль?! — попытался искренне удивиться Контагин, как будто впервые слышит о существовании мыслей как таковых.

   — Да. Из всех жильцов этого дома (тут слово «жильцы» и слово «дом» берем на случай всякий в жирные кавычки) лишь один-единственный человек выглядит как здравомыслящий. Понятно о ком я говорю: об инвалиде с четвертой квартиры. Надо бы попытаться поговорить с ним еще раз, может он наконец растолкует — что за бардак здесь творится…

   В связи с отсутствием более оригинальных идей возражений не последовало. Все трое поднялись и молча поплелись на второй этаж. Квашников шел последним, жутко при этом хромая, но здесь ключевое слово — шел. Самостоятельно. Когда перед его взором проплывала дверь квартиры №8, челюсти свело от гнева, но на большее он пока был неспособен. Прежде чем постучать к несчастному товарищу Гаврилову, еще и уж в который раз спустились в самый низ, тайно ожидая, что Какое-Нибудь Чудо отворило запертый портал подъезда. Но чудеса, увы, в этом странном месте как-то сразу закончились, даже не начинаясь.

   — Анатолий Ефимович, это мы! Откройте на минуту! — почти умоляющим голосом произнес Косинов.

 

 

                              ###___шестой_осколок_мозаики___###

 

 

   Инвалид выглядел заспанным, сразу вызывая состояние некой вины за бесцеремонное вторжение. Тут стоит заметить, что понятие «дня» и понятие «ночи» внутри здания давно размыли грань между собой и перемешались в своего рода вечное электрическое утро, причем — довольно условное. По наглухо закрытым ставням да чуть живому свету дешевых лампочек сложно было сообразить не то что точное время суток, а даже какое сейчас идет столетие. Можно, впрочем, ориентироваться по часам в сотовых телефонах, но местные жители уж точно распорядок дня планируют не по ним. Хозяин четвертой квартиры снова стоял в дверном проеме и снова своим видом ворошил в душе муторные, гнетущие и противоречивые ощущения. Его костыли, казалось, давно срослись с искалеченным телом. Обожженная половина лица выглядела как половина страшной маски, провоцируя обманчивое чувство, что стоит эту маску просто снять…

   — Привет, ребята. Давно не виделись.

   Тут и не поймешь: то ли старик иронизировал, то ли  пытался тактично намекнуть, что парни уже зачастили к нему со своими проблемами. Косинов собрал блуждающие хаотичным сбродом мысли в упорядочную матрицу, в коей каждой мысли определялось строгое место, перевел дух и как можно вежливей сказал:

   — Анатолий Ефимович, послушайте нас! Объясните, пожалуйста, если можете — что здесь вообще происходит? Откуда взялся моряк? Что за бред с морем Лаптевых? Откуда сумасшедший ученый? Из какого цирка сбежал этот клоун? Что они все здесь делают? Они вообще когда-нибудь выходят из дома? Откуда тут вода и электричество?! Растолкуйте нам!! — Косинов сам не заметил, как с каждой фразой все более и более повышал тон, потом осекся: — Извините…

   Гаврилов некоторое время раскачивал головой, то кивая ей (якобы «да, да, понятно»), то мотая ей справа налево в привычном для всех жесте отрицания.

   — Ребята, я уже вам говорил, что мало общаюсь с местными. Да, люди они довольно странные, согласен. Но ведь здесь же одичать можно! Сами должны понимать. Тут еще какая-то девчонка маленькая бегает — рыжая, с бантами и косичками. Так вот она постоянно талдычит про своих родителей, только вот родителей самих я почему-то ни разу не видел. Непонятно как-то. Странно. Загадочно.

   — Отец… — Косинов выдержал паузу, подбирая подходящие слова для довольно щепетильной мысли. — Как-то неудобно было раньше спрашивать: а где это тебя так… изувечило? Не хочешь — не отвечай.

   — Отчего ж, отвечу! — Показалось, что калека даже приободрился. — Вторая Гражданская война, будь она проклята! У-у-ух и смутное время было! Не дай бог вам такое пережить! Ногу взрывом…

   — Подождите, подождите! Вторая Гражданская — это как понять? Чечня?

   Гаврилов изумленно похлопал ресницами, как будто разговор вдруг перевели в область высшей математики. Даже на обожженной коже морщины чуточку изменили свое положение.

   — Что-то я вас тоже, ребята, не понимаю: вы имеете в виду государство Ичкерия? Там сейчас Дудаев еще президентствует. Я говорю про Вторую Гражданскую, она началась сразу после распада Советского Союза… ах да, вас еще на свете не было… так в школе ж должны были учить! Страх Божий было, а не время! Мир распадался! Дальний Восток отделился от России и воевал с Китаем, так называемая «Новая Сибирь» пошла войной на Якутию, Уральский Округ бился с Москвой за власть в стране! Семнадцать миллионов жизней унесло, почти как в Отечественную… Ох, жара стояла! Даже сейчас вспоминаю — дрожь колотит!

   Косинова разбило на кашель. Используя этот кашель как отвлекающий маневр от собственного недоумения, он еще пытался говорить с Гавриловым как с себе подобным. Слово «шутка» никак не слетало с языка и выглядело бы в данной ситуации вершиной кощунства. Но он нашел другой подход:

   — Вы, Анатолий Ефимович, наверное, пишите какую-то альтернативную историю. Типа «Времена Ельцина»… как бы развивались события при определенных обстоятельствах… я угадал?

   — Ельцина? Так его ж убили в январе 92-го! В принципе, неплохой был мужик, править только не умел. Потом Лебедь пришел — тоже убили! Эх… нескоро порядок удалось навести.

   Самым удручающим в сложившейся ситуации было, конечно же, не те семнадцать миллионов унесенных жизней, невесть откуда возникших, а совсем другое: Гаврилов выглядел абсолютно серьезным, у него даже слезы на глазах выступили. Такое нередко случается с настоящими ветеранами, когда они вспоминают баталии ушедшей молодости. Квашников и Контагин, стоящие чуть поодаль, только и делали что переглядывались и молчаливо разводили руками. Косинов, не теряя настроенного такта, осторожно продолжал:

   — Вот если предположить… просто предположить, что Ельцин умер не в 92-ом, а весной 2006-го года от сердечного приступа, Второй Гражданской войны, к счастью для всех, не было. Дудаев же наоборот — давно погиб, Чечня входит в состав России, а президент у нас Путин. Гипотетичес…

   — Что вы несете, молодой человек! Что за Путин еще? — вот и ожидаемая обида в голосе старика. — Вы же выпускники! Чему вас в школе учили? Двойка пади по истории была? И вообще, ребята, если вы явились просто поболтать… извините, я устал. Хоть с тремя ногами, но устал.

   — Да-да, и вы нас извините.

   Дверь квартиры №4 еще ни разу не хлопала с таким раздражением. В образовавшемся вакууме звуков тихо-тихо, почти нереально доносился стук удаляющихся костылей. Квашников укоризненно посмотрел в сторону товарища:

   — Самый здравомыслящий из всех жильцов, говоришь?

   Из далеких закоулков послышалось жужжание еще одной мухи, она как слепая металась от стенки к стенке, словно пораженная царившим вокруг безумием,  и искала приключений на свою недолгую мушиную жизнь. Приключения ей были гарантированы на четвертом этаже. Там она наверняка соблазнится прекрасной фатой паутины, присоединится к подруге, а Аристарх Вениаминович назавтра устроит себе настоящий пир. Вся компания уныло посмотрела в сторону вымершего подъезда, хотелось еще раз спуститься и потеребить эту неприступную дверь, но решили не тратить силы и медленно поплелись на самый верх. Две фуфайки, грязная тряпка да рваный половичок составляли весь гарнитур постельного белья, поэтому расстелили их на полу и улеглись — обессиленные, угнетенные, абсолютно ничего не понимающие. Какое-то время даже не разговаривали — трудоемкий и мучительный процесс произношения звуков катастрофически утомлял. Опустошенные внутренности уже начинал подтачивать голод.

   — Сколько часов мы уже здесь? — Квашников задал вопрос серокаменному потолку, плоским шатром распростершемуся над его взором.

   Косинов долго глядел в подсветку телефона и от мягкого зеленоватого свечения с флюидами гипноза чуть не задремал.

   — Больше двенадцати часов, учитывая время, что мы спали.

   — М-м-м-м… — велеречиво прогундел Иваноид, всей своей лексикой давая понять, что информацию усвоил и принял к сведению.

   Контагин совершил собственный священный ритуал — взъерошил как попало волосы, а то что-то они слишком уж залежались и прилежались. Кажется, эта психологическая аномалия у него с самого детства, развилась чуть ли не на генетическом уровне — быть не таким как все, бунтовать против моды, против общепринятого поведения, а если понадобится, то и против здравого смысла. Причем, его нонконформизм не имел никакой идеологической подоплеки, скорее являлся обыкновенным капризом, типа «вы все делаете так, а я сделаю совсем наоборот, просто назло». Помнится, в детстве его мать, чтобы заставить маленького Вадика есть гречневую кашу, вынуждена была говорить: «не вздумай есть эту кашу!», а к примеру, чтобы ребенок вовремя вернулся домой с детских игрищ, наказывала ему: «кто является в дом к девяти вечера, тот плохой мальчишка! играй всю ночь!» Но маленький Вадик быстро раскусил столь незатейливый обман, и тогда матери пришлось прибегать к куда большей изобретательности. Что тут говорить: родители его откровенно баловали, и Контагин, как дикое растение по ошибке посаженное в оранжереи, рос и развивался сам по себе. В первый класс все пришли с цветами, один он — без цветов. Нет, шел он разумеется с тоже букетом, причем — с самым богатым, но как только сообразил, что этим фактом ничем не отличается от остальных, красивейший букет тотчас полетел в урну. Учителя какое-то время пытались исправить в нем столь странное проявление фанаберии, но потом и они махнули рукой. Учился Контагин стабильно на тройки — и лишь в этом, увы, не был оригинален. Ходил постоянно в простой потрепанной одежде, хотя все прекрасно знали, что его родители довольно богаты. А ему вполне достаточно было этих потаенных знаний, все же остальное — просто назло, просто «я такой есть», просто «весь мир для меня скушен»… ну, примерно так. Классе в пятом он попытался влюбиться в Ленку Фролову, но это отнюдь не  было проявлением юношеских незрелых чувств, просто он случайно прочитал какую-то книгу «про любовь» и решил попробовать, как это выглядит в жизни на практике. Умная Ленка мигом раскусила игру, какое-то время театрально пококетничала, потом грубо его отшила. Контагин заржал как лошадь, когда она сказала: «между нами все кончено, пусть другая успокаивает твое разбитое сердце». С тех самых пор с женским полом у него как-то не особо клеилось. Было пару мимолетных интрижек в девятом классе, был ирреальный секс, во время которого оба партнера также ржали, но настоящих чувств испытать так ни разу и не удалось. Похоже, гены сентиментальности в его организме были изначально атрофированы. К старшим классам Контагин до фанатизма увлекся компьютерными играми, и отправной точкой данному повороту судьбы являлась лекция Марии Сергеевны, исторички, смысл которой сводился к тому, что игры — развлечения для дебилов, развивают инфантилизм и олигофрению (за толкованием последнего слова Контагин даже залез в словарь). Ну что ж, Мария Сергеевна, война так война! Пусть даже на виртуальных пространствах. Он мог сутками сидеть у монитора, устраивая кровавые разборки с монстрами, нечистью да ненавистными для всех продвинутых людей инопланетными захватчиками. Кличка «Зомби» прицепилась класса с седьмого, хотя выглядел Контагин, соответствуя этому имиджу, практически всю жизнь — вечно взлохмаченные волосы, серая невзрачная иногда даже слегка порванная одежда. Но однажды…

   Однажды случилось ЧУДО. Контагин заявился в школу в красивом нарядном костюме, аккуратно причесанным да еще с улыбкой на лице. От неожиданности никто и не запомнил — в честь какого праздника произошло это событие: то ли день рожденья, то ли его мать просто новый костюм купила, то ли странноватый ученик решил таким образом всех шокировать. И, надо заметить, своего он добился. В классе при его виде наступила замогильная тишина, потом кто-то крикнул: «Зомби! Посмотри на себя! В кого ты превращаешься?! Ты же в ЧЕЛОВЕКА превращаешься!»   

   — Зомби, в кого ты превращаешься! — нахмурившись произнес Квашников. — В лесу на себя весь мох собрал, а здесь решил собой пыль подметать? Ты как свинья! И это не завуалированный комплимент, это значит — что ты реально свинья!

   Но будем объективны: остальные выглядели немногим лучше. Некогда идеально чистые сверкающие бликами костюмы, на которых даже единственная соринка раздражала глаз, теперь смотрелись немногим праздничнее половой тряпки. Их уже даже не пытались чистить, да и чем — руки-то еще грязнее. Колоритная амальгама разнородных пятен (здесь и известь, и ржавчина, и пыль, и цемент, и немеркнущие краски болота) прилепилась к одежде каждого, и возникало ощущение, что на их телах художественно расписалась сама Природа. Выразив тем самым собственное видение Прекрасного.

   — Давайте хотя бы попытаемся мыслить здраво. — Косинов, отлежав все бока, принял сидячее положение. — Что мы имеем в наличии? В доме четыре странных жильца, у каждого из которых собственная шиза в голове. Инвалид уверен, что участвовал во Второй Гражданской войне, моряк думает, что все мы находимся на острове и хочет, чтобы так думали остальные. Ученый «Титиков» работает, по его собственной версии, на правительство, изобретает неведомый науке раствор. Ладно, с этими хотя бы понятно. Вот клоун… тут, кажется, патологическая аномалия. Вы хотя бы раз слышали, чтобы клоуны разгуливали у себя в квартире в цирковом костюме да еще с гримом на лице? Фантасмагория, честное слово! Причем, знаете что: я бы готов поверить в каждую версию по отдельности. Ну шел человек по лесу… ну заблудился… ну попал в эту каменную мышеловку… ну тронулся умом. Все объяснимо. И в нашей ситуации нет пока никакой мистики. Только не слишком ли много вокруг этих недоразумений?

   Квашников приподнялся на локтях и размял спину:

   — Интересно, а что мы запоем, когда Провидение коснется наших мозгов? И вот вопрос — повышенной сложности! Если все эти чудики тоже пришли из леса, то откуда они взяли ключи от квартир? Здесь же все двери наглухо заперты!

   Вопрос «повышенной сложности» остался без ответа. Ленивые мысли, живущие в ленивых мозгах, посовещались между собой и пришли к выводу, что загадочное молчание всяко лучше любой высокопарной глупости. Квашников поднялся и, продолжая заметно хромать, принялся разминать больную ногу, для этого он несколько раз прошелся туда-сюда по лестничному пролету.

   — Проблема на проблеме, Иваноид у нас еще и хромой… — Тут Косинов резко подскочил, глаза его сделались как кругляшки монет, внезапно пришедшая идея даже на секунду застряла в горле, извергаясь наружу хриплым звуком «х-х-х». — Хромой!!

   Последнее слово прозвучало как взрыв голоса. Даже чуть пошевелилась далекая паутина вместе с уснувшим от обжорства паучком и почившей мухой. Пара недоумевающих взглядов молчаливо уставились на кричащего.

   — Чего орать-то?

   — Вы помните, как все началось?!

   — С момента твоего зачатия…

   — Без приколов, парни! Когда мы только зашли в этот дом, в подъезде висел почтовый ящик! — Косинов шлепнул себя ладонью полбу. — Что я несу: он и сейчас там благополучно висит. Мы еще удивились: почему это один ящик на столько квартир? Там лежала записка с дурацким детским стишком. Про мышат-лягушат…

   Квашников с Контагиным осторожно переглянулись, невысказанная мысль звучала бы следующим образом: «Может, Косинус того… начинает потихоньку превращаться в одного из жильцов? Какие, к едрени-фени, мышата-лягушата??» Обстановка для подобного поворота событий была крайне благоприятной. Их длинноногий товарищ махнул рукой и с репликой «сейчас сами увидите» спустился к подъезду, открыл ящик со слегка зашарканной надписью «для почты» и вынул оттуда листок. Вернулся он также молниеносно — гигантскими прыжками перелетая чуть ли не половину лестничного пролета. Тем временем и остальные участники драмы тоже успели кое-что вспомнить: действительно, в той записке упоминались какие-то мышата: они или пели, или играли, или чей-то дом спалили… Написано было глупым детским стишком, и всерьез воспринимать откровенную белиберду на тот момент ни у кого не хватило собственного безумия. Косинов помахал в воздухе чуть помятым листком и еще раз (внимательно и с выражением, как на школьном уроке) продекламировал написанный текст:

    «Смейтесь, звери, ярко, звонко!

     Три блуждающих мышонка,

     Синий, Черный — как больной,

     И коричневый — хромой.

     Жили где-то в зазеркалье —

     Без заботы, без печали.

     Им сказали: все в порядке?

     Поиграли бы вы в прятки!

    Так и жизнь пройдет быстрей,

     И помрете веселей!

     И мышата зарезвились,

     Запищали, закружились!

     Носятся, разинув рот,

     Взад-вперед да взад-вперед…

     Им явились песни, пляски,

     Даже некто в сшитой маске —

     Яркий, пестрый, без мозгов:

     Непонятно — кто таков.

     А до этого — другой,

     Весь суровый, волевой,

     Друг воды и друг ветров:

     Непонятно — кто таков?

     А еще один — весь мрачный,

     Да по жизни неудачный,

     Без движения и сил —

     Первым двери отворил.

     Пленник собственных оков:

     Непонятно — кто таков?

     И резвились те мышата,

     И стучали по палатам,

     И искали бесполезно

     Эту палку из железа.

     Но не будет путь пройден,

     Пока Шторм не завершен…»

   Косинов, не дав никому одуматься, скороговоркой принялся пояснять то, что уже и так стало понятным:

   — Кто бы не сочинил шпаргалку — это все про нас, горемычных! Здесь три мышонка из некого «зазеркалья»: один синий, другой черный (названный больным) и коричневый, который хромает. Теперь идут простые параллели. У меня синие глаза… ну, почти угадано, у Зомби — черные, у Иваноида коричневые. Далее читаем…

   — А с чего это я «больной»? — возмутился Контагин.

   — Автор текста воспринимает твое дурковатое амплуа «Зомби» как болезнь. Да и откровенно сказать… с мозгами у тебя в реале не все в порядке. Только без обид. Итак, читаем далее: «им явились песни, пляски…» Ну как тут не вспомнить квартиру №10, в которой, по мнению морячка, «вечный запой». А вот и знакомые до боли в кишечнике персонажи… «Некто в сшитой маске — яркий, пестрый, без мозгов», следующий — «друг воды и друг ветров», и еще один — «мрачный да по жизни неудачный… без движения и сил». Списано как с натуры. Слушайте, все это не может быть простым совпадением! Последние строки стихотворения меня вообще добивают: «И искали бесполезно эту палку из железа. Но не будет путь пройден, пока Шторм не завершен…»

   Листок пошел по кругу, переходя из рук в руки, Контагин завис над ним так долго, будто читал целый роман. Его голова, уставшая от самого процесса мышления, а также от бремени всего остального тела, склонилась над рукописными строчками и как ребус-загадку пыталась уложить их в логическую матрицу. Но поэтические образы и их реальные прототипы сами собой смешивались, казались затуманенными абстрактными картинами, которые тут же испарялись перед мысленным взором. Даже Квашников, враг всякой мистики, стал неприступно-хмурым, все искал подвох да дешевый развод, несколько раз он пытался произнести язвительную критику, но несколько раз его рот лишь открывался и, пожевав пересохший язык, не произносил ни слова. В конце он выложил на всеобщее обсуждение совершенно не то, что задумывал сказать изначально:

   — А почему про Шестиглазого ничего не сказано? Тот еще герой!

   — Да вы пой… — Косинов вскипел от тугодумия одноклассников. — Вы поймите, дело не в Шестиглазом! Человек, который это написал, — листок медленно проплыл у каждого перед самым носом, — знал заранее обо всем, что с нами будет происходить! И тот факт, что мы сейчас читаем, не при Клавдии Владимировне (нашей литераторше) будет сказано, этот стихотворный перл — тоже часть плана таинственного Сочинителя.

   Косинов громко отчеканивал каждый слог — с таким примерно усердием древнегреческие ораторы возглашали народу нравоучительные сентенции, чтобы и звучало ясно и доходило даже до самых тугодумов. Слегка помолчали. Никто пока не вызывался спорить, никто и не спешил поддерживать новое вероисповедание. Квашников покривил губы, пытаясь изобразить задумчивость, но идеально получилась лишь пародия на эту самую задумчивость:

   — Что за «таинственный Сочинитель»? И главное, Косинус, бросай упражняться в остроумии, скажи просто — что это нам дает?

   — Ничего абсолютно. Если я раньше только предполагал, то теперь совершенно уверен в одном… — Он вдруг замолк, провалившись внутрь себя, даже глаза закрыл. Белые мурашки в неглубокой темноте, порхающие призраки электрического света — вот и все, что можно было увидеть с полностью закрытыми глазами.

   — Думаешь, чья-то подстава?

   — Сказал же — не думаю, а уверен! Все происходит по заранее написанному сценарию, а все эти так называемые «жильцы» — нанятые актеры. Да я сразу вам говорил, что их поведение неестественно ни для нормальных, ни для НЕНОРМАЛЬНЫХ людей. Мы находимся внутри реалити-шоу, просто другого объяснения я не вижу! Вот сейчас сидим здесь, балаболим, а нас по какому-нибудь ТНТ показывают…

   — Ну дурко ты, Косинус! — Квашников демонстративно постучал костяшками пальцев по стене. — Со всеми участниками реалити-шоу заранее подписывают контракт, иначе за такие «розыгрыши» их по судам затаскают. Это первое! Теперь пережевывай второе: в меня стреляли явно не шоу-патронами! Но главное даже не в этом: ты здесь видел хоть одну скрытую камеру?!

   Контагин все время сидел и молчаливо кивал головой, только вот не поймешь — кого из двоих он этими кивками поддерживает. Лишь позже произнес фразу, дающую ясность:

   — Дурак ты, Косинус! Ради какого-то шоу строить целую пятиэтажку? Еще где — в глуши леса?

   Тот со своей стороны вспылил, резко поднялся, померил гигантскими шагами смехотворно малый периметр лестничной площадки, хотел сначала замкнуться в себе и просто замолчать, но ответный тезис пришел на ум сам собой, внезапно, почти волшебным наитием:

   — Ладно, согласен, я дурак. Вы — умницы! Так выдвиньте более здравую версию. Что с нами здесь происходит?

   «Здравые версии» если где-то гипотетически и существовали, то только не в головах выпускников девятой школы. Снова и снова намыленному взору попадалась запертая дверь, не позволяющая проникнуть на пятый этаж. Вот еще странность: ведь можно было на ней поставить такой же кодовый замок или замок, как минимум, современный. К чему это показное средневековье? К чему эти ржавые цепи, да еще расположенные так, словно здесь пытались плести железную паутину?

   — Ладно, хватит… — примиряющим голосом произнес Квашников. Он опять вытер пот со лба, совершенно по-новому размазывая ранее нанесенную грязь. — Толку-то собачиться между собой! Эх… в душ бы сейчас.

   — Заметьте: я не говорил, что ради сомнительного шоу построили целый пятиэтажный дом. — Косинов продолжал гнуть свою политику. — Возможно, раньше здесь на самом деле был секретный объект, потом его забросили, ну а смекалистые люди — не такие как вы, разумеется, нашли ему применение. Что же касается скрытых камер, я слышал, что их сейчас совсем крошечными научились делать. Да их даже… в штукатурку можно незаметно замуровать.

   Квашников попытался на тыльной стороне костюма найти оставшееся чистое место и еще раз протер свой лоб:

   — Понятно. Значит ты ждешь, когда откроется парадная дверь, сюда зайдет толпа людей с букетами цветов и радостно воскликнет: «Поздравляем, вы приняли участие в программе «Розыгрыш»!» Косинус, клянусь своим пузом, я не хочу лишать тебя этой надежды.

   Сказано было вполне благородным тоном, но на слух выглядело как витиеватое издевательство. Контагин поднялся, немного попинал застоявшийся воздух, пошевелил губами, мысленно споря со своим альтер-эго, потом вынес собственный вердикт:

   — В общем так, смертные, чтобы поставить точку в нашем вопросе, я сейчас лично пройдусь по всем четырем этажам и, если обнаружу хоть одну камеру… Косинус, тогда с меня бутылка коньяка!

   — И с меня еще одну можешь смело требовать, — вдогонку предыдущей реплике сказал Иваноид. — Да хоть десять — я уверен, что все это чушь. Звезды ТНТ, мудрена мать!

   Квашников с больной ногой остался на месте, остальные же принялись тщательно осматривать стены и потолки. Так как делать в замкнутом пространстве было абсолютно нечего, то к этому занятию отнеслись довольно скрупулезно: проверяли почти каждый квадратный дюйм штукатурки — нет ли «замурованных видеокамер». Контагин несколько раз слегка улыбнулся сам себе — что за фигней он страдает, но тем не менее дело продолжал. Обшарили практически все: перила, двери, стены и потолки, весь подъезд, вытрясли остатки мусора из почтового ящика, заглянули за лампион, пересчитали все углы в здании (как настоящие так и воображаемые). Даже занятый философским бездельем Аристарх Вениаминович попал под подозрение — нет ли у него на брюшке какой-нибудь мини-мини-мини камеры, совсем крошечной? Дурью перестали маяться лишь полчаса спустя. Снова расселись на четвертом этаже, разложив под себя кучу тряпья. Настроение медленно, но верно катилось по наклонной. Контагин достал из кармана почти пустую пачку «Балканской звезды» и долгим тоскливым взором ее рассматривал.

   — У меня всего две сигареты осталось… нет, потерплю пока. — Мятая пачка нырнула обратно.

   — Слушайте, парни, мой дядька майор полиции, ему наверняка уже обо всем сообщили. Он, если надо, весь город на уши поставит! К тому же, мы с ним на рыбалку в следующие выходные собирались… Ведь не может рыбалка накрыться, а? Это ж праздник души! — Косинов, кажется, иногда начинал разговаривать сам с собой, что подтверждали его следующие слова: — Эх, Маринка ты Маринка, дождешься ты меня отсюда или с Валеевым опять шашни станешь крутить…

   — А ну тихо! — Квашников выставил вперед ладонь с растопыренными пальцами, словно дотронулся до невидимки.

   — Этот Валеев такой муда…

   — Тихо! Какие-то шаги внизу!

   Концентрация внимания у всех троих моментом переместилась в область слуха. Приблизительно с третьего этажа и в самом деле доносились невнятные шорохи. Более того, Иваноид вроде не ошибся — походило на шаги: «ширк-ширк… ширк-ширк…» Версию, что страшный клоун вновь вышел с ружьем на охоту, с уверенностью и с большим облегчением отвергли сразу. Его громоздкие нелепые башмаки сотрясали бы сейчас добрую половину здания. Кто остается? Ученый? Морячок живет здесь, на четвертом, а бедолага Гаврилов стучал бы костылями.

   — Думаете Шестиглазый, падла такая, выполз из своей конуры? Наркотики где-то учуял? — Контагин неудачно приподнялся и тут же снова шлепнулся на пол, добавив уже громко: — Але, профессор! Это вы?!

   Ответом являлось полное отсутствие каких-либо звуков. Впрочем, Евгений Чичиков (в том случае, если это действительно он) по старости был еще и глуховат. Поэтому прозвучавшая фраза в его ушах могла послышаться, к примеру, вот так: «белье, процессор у совы?» А шаги тем не менее снова возобновились: «ширк-ширк… ширк-ширк…», и не только — они направлялись наверх: медленно, чуть слышно, но определенно в сторону четвертого этажа. Неизвестный поднимался крайне неторопливо, как будто одолев очередную ступеньку, он отдыхал секунд по десять.

   — Тащится как привидение… давайте на всякий случай будем готовы ко всему, — прошептал Косинов в пустоту. Его грустная ирония сплеталась с затаенными по всем углам страхами.

    Сначала появился черный платок.

   Да, именно он — медленно всплыл из-за горизонта ступенек. К нему прилагалась такая же черная кофта и черная юбка почти до пола. Первая разумная мысль: где-то у кого-то траур. Очень старая женщина, облаченная в столь сумрачное одеяние, продолжала подниматься по ступенькам. На ее бледном, без единой кровинки, лице текли слезы. Взор был отрешенным и, точно под тяжестью век, опущенным вниз. «Только бы не Черная вдова», — тихо сплюнул Контагин. «Может, сама смерть за нами тащится?» — подумал Квашников, но в его случае это был откровенный сарказм. Впрочем, ни одна из мыслей так и не обернулась звуком. Старухе на вид было лет за восемьдесят. Продолговатое морщинистое лицо, словно покрытое мелом, казалось фотографией с какого-нибудь могильного памятника. Если бы старуха сейчас закрыла глаза да хоть на секунду замерла без движения, все трое не сомневались бы — перед ними стоит (читайте иначе: вертикально лежит) покойница. Совершенно бесцветные слезы продолжали течь по руслам морщин, омывая тело к далекому загробному существованию.

   Нет! Прочь это безумие — перед их глазами находился живой человек. Да, очень-очень старый, но главное — он дышал тем же воздухом, различал те же цвета и носил на себе такое же бренное тело.

   — Бабушка, вы откуда? — Квашников осторожно пытался завязать разговор. И тлеющая надежда, что ключик к их общей свободе может оказаться именно у нее, как-то невесело, но все же приободрила.

   — Валентина Константиновна я, из седьмой квартиры… а вы кто ж такие будете, внучеки?

   Голос дрожал и сквозил хрипотой — этому, по крайней мере, удивляться не приходилось. Странно было другое: почему столь долгое время старуха не открывала дверь? Чего-то боялась? Не слышала? Делала вид, что не слышала? Так, так… седьмая квартира. В восьмой живет клоун, а в девятой чокнутый профессор. Третий этаж пока в лидерах по количеству душ на квадратный метр. И каких душ! Настоящих Индивидуалов…

   — Мы шли по лесу и заблудились. Такое бывает.

   Квашников хотел добавить: «сейчас бомжуем по разным этажам, такое тоже бывает», но промолчал. Старуха принялась тяжело вздыхать, впадая в отрешенную задумчивость. Слезы время от времени снова появлялись на щеках. Не обращать на это внимание было уже просто невежливо, и Косинов, самый сердобольный из всех, спросил наконец:

   — Бабушка, а чего вы плачете? Случилось что? Или кто обидел?

   Старуха посмотрела на каждого в отдельности, помолчала, похмурилась и повздыхала. Ее руки заканчивались длинными почерневшими ногтями и постоянно дрожали от тремора, будто она все время сбрызгивала с них остатки влаги.

   — Внучеки… так вы ничего еще не знаете?

   — Бабушка, мы знаем практически все, кроме одного — как отсюда выйти. — Своим дидактическим тоном Косинов как бы давал понять, что для глобального понимания смысла жизни ему всего-навсего остается прояснить этот единственный вопрос.

   Старуха наклонилась ниже и неряшливо затрясла головой в отрицательном жесте:

   — А вы не-е вы-ыйдете отсюда, внучеки.

   Вот именно это нескладно дребезжащее «не-е вы-ыйдете» резануло слух похлеще некоторого ругательства. Контагин брезгливо отстранился и отсел подальше. Сверкнуло безумное мгновенье, в которое показалось, что старуха им чем-то угрожает. Ее практически потухший взор едва тлел золой от сожженной вселенской пустоты.

   — Это почему? — Квашникову понадобилось немалое мужество, чтобы произнести два столь простых слова.

   — Вы и в самом деле ничего не знаете… — Тут Валентина Константиновна выразила неподдельное сострадание. — Так конец света ж наступил!      

   Весть о наступившем конце света все восприняли спокойно. Каменно-спокойно. Из ружья больше не стреляют — и на том спасибо. Старуха достала платок, вытерла им слезы и продолжила говорить о своем, ничтожном и глобальном одновременно:

   — Звезд больше нет… солнце потухло… весь мир погиб… остался только наш дом. Скоро и мы все исчезнем! Вы вот, внучеки, рветесь куда-то наружу… а нет уже больше ничего снаружи…

   Тут Валентина Константиновна вдруг откровенно разревелась, потока слез было уже не угомонить. Она то и дело отирала лицо платком, а Квашников, Контагин и Косинов сидели с открытыми ртами. Однозначно было одно: все происходящее — это не игра престарелой актрисы. Сумасшедшая старушенция действительно верила в то, что говорила. Как себя следует вести в подобных ситуациях никакая в мире инструкция не предписывала, поэтому парням ничего не оставалось, как молча пережидать вспышку истерики, которая закончилась довольно быстро. От плача остались лишь булькающие тихие всхлипывания, старуха опять погрузила взор в сторону Отрешенности — что-то вспоминая или же просто отдыхая от всяких мыслей. Косинов попытался успокоить ее как смог:

   — Вы это… не переживайте, как-нибудь выкрутимся… — потом посмотрел на остальных и пожал плечами, мол «что я еще мог сказать?»

   — Извините, бабушка, мы целые сутки ничего не ели. Хоть что-нибудь пожевать не найдется? — взмолился Контагин.

   — Конечно-конечно, пойдемте, я вас чаем угощу. Кое-какие запасы еще остались. Я-то старая, мне и так скоро помирать, а вот вас, внучеки, жалко.

   Старуха развернулась и так же медленно-медленно принялась спускаться вниз, боясь сделать хоть один неосторожный шаг. Черный платок, черная шерстяная кофта и черная юбка, без даже случайного мазка расцветки, сливались в единый силуэт — как силуэт плывущего по ступенькам привидения. Потусторонний электрический свет вырисовывал его абрис темным движущимся пятном. Контагин аж поморщился от жуткого непривычного ощущения.

   На стене третьего этажа малоприятным воспоминанием зияла воронка от недавнего выстрела. Под ней валялись куски штукатурки и целый слой унылой серой пыли. В квартире №7, долгое время скрытой от взоров, никто и не ожидал увидеть что-то особенное — жилище бедной старухи, не более того. Но порог перешагивали крайне осторожно, с чувством, что сейчас попадут в параллельную реальность. Честное слово, взор уже утомился от бесконечных лестничных пролетов да голых безобразных стен, как две капли мочи похожих одна на другую.

   — Проходите, сейчас я чайник поставлю, — хриплый голос слегка поцарапал слух и увяз в воздухе.

   По всем стенам висели свитки сиреневых обоев. И слово «свитки» здесь самое удачное, так как обои по прошествию времени были порваны как сверху, так и снизу, завернувшись при этом в неряшливые трубочки. На них до бесконечности повторялся один  и тот же рисунок: две перекрещенные грозди винограда в лучах восходящего солнца — причем, и виноград, и само солнце почему-то абсолютно черного цвета. На полу по всей площади квартиры было разбросано такое количество вязаных половиков, словно старуха перед «концом света» тем только и занималась, что вязала, вязала, вязала… Впрочем, в постоянно трясущихся руках, если к ним приставить спицы и пряжу, все будет вязаться само собой, автоматически. Половики поражали разнообразием своих форм — и круглые, и треугольные, и квадратные, и странные-многоугольные, и нигде двух одинаковых. В комнате стояла старая железная кровать с налетом ржавчины по местам и возрастом, кажется, сравнимым с годами самой Валентины Константиновны. Еще круглый столик с цветастой скатертью, несколько стульев с кривыми ножками, пара ножек даже была перевязаны какими-то ремнями. Три огромных мешка, набитых всяким барахлом, сгрудились в углу и  нахмурились своими складками. Единственное, что хоть как-то привлекало взор и имело хоть какую-то эстетическую ценность, так это была люстра. Вернее, ее красивый абажур, сделанный огромным цветком похожим на распустившийся подсолнух.

   Но главное заключалось в другом — ставни, будь они трижды прокляты, здесь также были заперты и заварены изнутри, оставляя взгляду тоненькую щелку, сквозь которую сейчас все равно ничего не увидишь, так как ночь снаружи. Контагин подошел ближе, открыл створку окна и приложил к ставне ухо. Знакомая картина — целый калейдоскоп звуков, среди которых рев ветра, далекий гром и беспощадное хлестанье дождя по металлу. Ураган, состоящий из доисторического шума да какофонии стучащих капель, в принципе не мог поднять и без того удручающее настроение.

   — Я все думаю: добрался Вундер до дороги или нет? Там этот ливень до сих пор… — Зомби пытался пошевелить ставню, и та ответила ему неприступным холодом, даже не покачнувшись. — Бабушка, ну какой же конец света, на улице просто непогода…

   Оглушительный раскат грома разразился, казалось, прямо за окном. Именно вслед за этими словами. Сквозь щель сверкнул гневный облик молнии. Даже зазвенела посуда на кухне. Все невольно вздрогнули. Валентина Константиновна поспешила закрыть наглухо окно, шепча под нос единственную фразу: «громы апокалипсиса… громы апокалипсиса…», потом обратилась ко всем:

   — Внучеки, чай-то пади уж вскипел.

   Стол на кухне был маленьким, крайне неудобным и постоянно качался — то ли одна ножка короче трех остальных, то ли полы настилал изрядно пьяный плотник. Практически полностью выцветшая клеенка была всюду изрезана следами от ножа. На подоконнике прямо из горшка с землей извивались в разные стороны побеги глицинии, декоративного растения, которое каким-то чудом еще уживалось со столь скудным освещением и было полностью лишено радости солнечных лучей. Постепенно на столе появились три дымящиеся чашки с чаем, полусухие булочки, блюдца с незатейливым салатом, несколько ломтиков колбасы и даже конфеты. Какие-то все измятые, правда, но конфеты — однозначно, роскошь для такой скромной сервировки. Квашников, желая заполнить неловкое молчание, почти безразлично спросил:

   — И что вы, бабушка, так всю жизнь здесь и живете? Лес ведь вокруг.

    Валентина Константиновна присела куда-то в угол и долго поправляла свой траурный платок. Сначала показалось, что она просто не расслышала, но далее с ее стороны последовала целая исповедь:

   — Здесь я где-то с полгода, не более того. Раньше в деревне жила неподалеку отсюда, километра полтора…

   — А как… извините, как деревня называется? — спросил Косинов, и это действительно был важный вопрос.

   — Драконовка.

   Трое выпускников перестали жевать и молча переглянулись. Мало того, что никто никогда не слышал о такой деревне, тут и в принципе сложно было представить на карте России какую-то там «Драконовку». А старуха продолжала изливать душу шершавым, чуть тошнотворным голосом:

   — Мужа еще двадцать пять лет назад похоронила, целая четверть века! Потом по очереди похоронила всех троих сыновей и самое страшное… моего любимого внука. Ох и намаялась я за жизнь! Не дай Бог никому такой судьбы, внучеки… Все последние годы на пенсии кое-как свожу концы с концами. Еще и болезней семьдесят семь штук. Потом снова беда — дом в деревне сгорел, какая-то пьянь подожгла. Что мне оставалось делать?

   — Хорошо… — Квашников запнулся. — Тьфу, то есть плохо, конечно! А еду-то откуда берете? Лес ведь!

   Старуха безразлично покачала головой:

   — Да по-всякому: то добрые люди принесут, то Господь подаст. Мне ведь надо-то самую малость. Теперь вот… доедаем последнее, и конец. Миру конец.

   С гносеологическим утверждением, что «миру конец» никто даже не пытался спорить. Более того, не видя этого мира уже около суток из-за наглухо закрытых дверей да окон, стали возникать справедливые сомнения в его успешном существовании. Хотя, стоп… в квартире у Гаврилова играл радиоприемник. Вопрос: откуда-то он должен же был ловить радиоволны. «Жив наш мир!» — жизнерадостно хотел крикнуть Квашников, но передумал. Уж слишком нелепо здесь это будет звучать и не в тему. Тогда он просто встал и поблагодарил за еду:

   — Спасибо, Валентина Константинова, вы нас спасли! Пойдем, пожалуй.

    На сей раз старуха на самом деле не расслышала. Все уже заметили, что время от времени она впадает в некое сомнамбулическое состояние: ее лицо становится мраморным, морщины на нем словно затвердевают, руки безвольно опускаются, но главное взор… Взор как у покойницы с открытыми глазами — смотрит всюду и никуда одновременно. Монотонное черное одеяние только усиливает неприятный эффект и даже слегка шокирует:

   — А?.. Что вы сказали?.. — Статуя бабушки вдруг ожила и повернула голову.

   — Пойдем мы, Валентина Константиновна. А впрочем… — Квашников призадумался, выхватывая из воздуха пролетающую мимо мысль. — У вас случайно нет какого-нибудь ломика… гвоздодера… ну, чего-нибудь железного и прочного?

   Старуха небрежно махнула рукой:

   — Да откуда, внучеки? Молотка простого гвоздь в стенку забить — и того нема. Гвоздей самих нет. Хотя… гляньте-ка там в ванне, в самом низу, кажись, какие-то железки валялись.

   Косинов, удивляясь, как этот элементарный вопрос не пришел в голову ему самому, не долго думая, направился в ванную, которая в подобного рода квартирах всегда была совмещена с унитазом. Такой своеобразный симбиоз советской сантехники сейчас уже рассматривался как раритет. Возиться там долго не пришлось, но вышел он оттуда явно разочарованный — в руках держал лишь пару старых лысых напильников с налетом ржавчины и практически полным отсутствием абразивного напыления.

   — Вот и все что есть, — вяло произнес он. — Более, чем негусто. Ах да, еще кое-что для нашего побирушки. 

   На кухонный стол выпала пластинка домино — 4:4. Изрядно замызганные белые точки создавали контраст только с абсолютно черным фоном и располагались двумя ровными квадратиками, чем-то напоминая цифру «8» с электронного табло.

   — Мое! Мое! Мое! — залебезил Контагин, и доминошка тотчас отправилась в его карман.

   — Зомби, я с тебя тащусь, — тихо сказал Квашников, покачивая головой.

   Когда дверь квартиры №7 затворилась, тем самым открывая взору «просторные», «вольготные» и «прекрасные» лестничные пролеты, Квашников похлопал себя по карманам:

   — Зомби, нам с тобой самое время покурить. И это приказ.

   Контагин как-то виновато посмотрел на две оставшиеся сигареты и, помяв их грязными пальцами, сунул одну в рот. Серые облака заклубились непричесанными кудрями и медленно поплыли к потолку. Горечь табачного дыма погрузила его тело в приятную истому, а туман внутри мозгов, как ни странно, спровоцировал именно ясность ума:

   — И много их «таких» здесь живет? Просто уже любопытно, какую легенду нам сочинят жители других квартир? Если они есть, конечно.

   — Чего с напильниками-то делать? — Косинов покрутил в руке две, казалось, совершенно бесполезные железяки. — Может, попытаемся?

   Попытка, как известно, дело нехитрое да и денег много не стоит. Спустились в подъезд и попробовали просунуть хоть один из напильников в мизерный зазор между дверью и бетонной стеной. Бестолку. Потом выбросили прогнившие деревянные ручки и уже обратными острыми концами проделывали ту же процедуру. Упорно царапали бетон, пыхтели, чего-то там ковыряли. Но в итоге лишь поранили руки да наглотались задарма местной пыли. Потом поплелись на самый верх, озлобленные до такой степени, что даже не разговаривали друг с другом. И тут все трое резко остановились…

   На стене четвертого этажа рядом с двенадцатой квартирой висел белый листок, приколотый туда медицинским шприцом. На листке неразборчиво было что-то написано… Квашников поиграл скулами и несколько раз сжал-разжал кулаки:

   — Кто-то с нами играет, что ли? Откуда он здесь?

 

 

                              ###___седьмой_осколок_мозаики___###

 

 

   Да, точно такой же шприц лежал когда-то в почтовом ящике, пустой и бесполезный, запыленный и наводящий лишь жуткие мысли. Косинов изучающе повертел его в разные стороны: взломать им какой-нибудь замок — нет, использовать как оружие защиты — нет, как украшение — нет, просто выкинуть — да. Ну совершенно в данной ситуации бессмысленная вещь. На листке знакомым почерком были нацарапаны детские стишки.

   — Обалдеть можно! Это же продолжение той поэмы! Имя автора, как обычно, не подписано. Скромняга…

   — Читай давай! — рявкнул Квашников.

   Содержимое новой записки не спеша загрузилось в уши слушателей:

   «Три мышонка попыхтели,

    Покричали, погремели.

    И сказали: «Все вокруг

    Есть творенье лживых рук!

    Все обман, и все уловка!

    Мы попали в мышеловку!

    Кто-то очень-очень злой

    Развлекает нас игрой».

    Ангел черный к ним пришел,

    Посадив к себе за стол.

    И поведал он негромко,

    Глянув синего мышонка:

    «Вот два жезла, с ними ты

    Добредешь до темноты».

    Ключ к загадке на виду:

    Сколько месяцев в году?

    И мышата очень смело

    Тут же принялись за дело.

    Но не будет путь пройден,

    Пока шторм не завершен!»

   Квашников в ярости стукнул кулаком ближайшую стену:

   — Я сверну шею этому Сочинителю! Все это порядком уже начало доставать! Где он прячется?! За одной из дверей? Может, это один из наших знакомых? Инвалид? Моряк? Профессор? Клоун? Бабуш… ну нет, на бабушку я не думаю. Но шею кое-кому вернуть придется! Каких чертей, каких сволочей он всякими эзоповскими речами с нами общается? Сказал бы прямо — что ему от  нас надо? Хотя бы — кто он?

   Контагин, терпеливо выслушав всю эту словесную экспансию, выдвинул собственную идею:

   — Послушайте, смертные, а может кто-то из богачей так развлекается? Я слышал, у олигархов бывают довольно своеобразные развлечения. Но опять же — без камер наблюдения какой смысл?

   Косинов помахал запиской перед лицом каждого, как бы демонстрируя ее подлинность, и с неуместной здесь торжественностью в голосе произнес:

   — Теперь-то вы хотя бы поверили, что все происходящее заранее подстроено? И если…

   — И если окажется, что Вундер тут каким-то образом замешан, — продолжил вместо него Квашников, сверкая холодной злобой глаз. — Он даже не представляет, какая его ждет судьба!

   Контагин снял с себя ленточку выпускника, хотел ее яростно порвать, дабы выпустить пар — но сил не хватило, и грязная мятая ленточка вновь заняла свое законное место. Пройдет еще немного времени, и некогда помпезную надпись «Выпускник 2013» будет почти невозможно прочитать. Пар Зомби выпустил другим способом — пнул ни в чем не повинную фуфайку, и она, несчастная, свернулась клубком в самом дальнем уголке. Потом каждый принялся изучать записку, перечитывая ее по несколько раз и выискивая хоть какую-то зацепку для дальнейших действий.

   Косинов был польщен, что именно синего мышонка сделали героем данного стихотворения, но общая мозаика в голове складывалась крайне медленно и натянуто:

   — «Черный ангел», я так понимаю, наша новая знакомая, бабулька. Описание какого-то стола подтверждает эту идею. «Два жезла» еще непонятных… Может, постучать к ней и спросить: «нет ли у вас, бабушка, парочки жез…» О черт! Да неужто два этих долбанных напильника? И с помощью них мы должны добрести до какой-то темноты. Фу-у-у… бред, бред, бред. Я ничего не понимаю. Тут еще настойчиво упоминаются все месяцы года — это значит, число 12 какая-то подсказка? — Косинов щелкнул пальцами. — Записку мы нашли прямо около квартиры №12, в году соответствующее число месяцев. Я думаю, здесь и находится ответ на вопрос — что нам делать дальше.

   Его палец указал на последнюю дверь четвертого этажа. Ее выкрашенная серебристая поверхность если чем-то и отличалась от других дверей, то лишь выглядела чуточку чище остальных. Цифра «2» была приклеена немного ниже цифры «1», и эта неряшливость нарушала всю иерархию в ряду натуральных чисел.

   — Уверен, нам надо туда!

   Квашников отчеканил два шага направо, два налево, снова два направо, снова налево, при этом он нервно выкидывал ноги, а потом поднес свое вспотевшее лицо прямо к лицу Косинова:

   — И что «там»?? Дай угадаю — долгожданное продолжение поэмы. Так? Сочинитель неизвестен. Так? Мы что, под его дудку уже играем?!

   — Хорошо, я внимательно слушаю твои предложения! ДЕЛАТЬ ЧТО?

   Вот здесь и кроется проблема — лично для Квашникова. Критиковать чужие идеи у него получалось более чем здорово, но вот выдвинуть собственную в данной откровенно дерьмовой ситуации… Он удрученно попыхтел и сложил обе ладони на чуть проросшей щетине, подержал голову руками, отпустил, совершил несколько сумбурных движений, как поступают люди, находящиеся в полном замешательстве. Веснушки, небрежно рассыпанные по его лицу, толкались между собою всякий раз, когда мимика принимала другое выражение. Бритая голова почти постоянно была покрыта капельками пота. Он кивнул в сторону двери и продолжил совершенно спокойным голосом:

   — Думаешь, там кто-то откроет? Попробуй, постучи…

   Косинов стучал минимум в пяти режимах: и вежливо, и напористо, и тихо, и погромче, и с изящным матом на устах. Более чем за пять минут абсолютно никакого результата. Потом он подумал, что (как в случае с квартирой Вечно Веселого) здесь тоже необходимо проявить «настойчивость». И принялся пяткой ботинка откровенно долбить по двери, заглушая этим звуком слова любых комментариев. Далее эстафету приняли Зомби с Иваноидом. Стучали и орали насколько хватало вдохновения. Бесконечное и злобное «бум!! бум!! бум!!» металось по этажам, распугивая трусливую тишину. Чего они добились, так это того, что вскоре из квартиры №11 вышел моряк, хмурый-хмурый такой, почесал пузо под тельняшкой, сложил руки на бока и недовольно спросил:

   — Эй, юнги, что за шторм вы здесь устроили? Бунтуете? Непорядок в нашем форте!

   Рукава по локоть засучены, бескозырка неестественно и даже как-то иронично была свернута набок, но главное — взгляд. Из-под рыжих бровей он искрил неведомым науке излучением.

   — Дмитрий, вы не знаете, ваши соседи…

   — Юнги, там никто не живет! Еще ни разу я не видел, чтобы в эту дверь кто-то входил или выходил. Оставьте свою тарабарщину! Если совсем уж нечем заняться, можем в карты поиграть. У вас есть что поставить на кон?

   В воздухе материализовалась знакомая колода карт. Он ее постоянно, что ли, с собой таскает?

   — Нет, Дмитрий, нам своих игр хватает, — по возможности мягко произнес Косинов, но у этих слов был сложно читаемый подтекст: «шел бы ты, матросик, в свою каюту и оставил бы нас в покое!»

   Дверь одиннадцатой квартиры медленно закрыла свою железную челюсть.

   — И дальше что? — Квашников уже терял всякое терпение, проявлялась нервозность в мыслях, в словах, в действиях, даже дышать он стал как-то по-другому.

   Он достал свой мобильник и попытался нажать несколько номеров из записной книжки. Знал, что это практически и даже теоретически бесполезно, но тем не менее тыкал в разные имена и напряженно ждал ответ. Никакого чуда, конечно же, не произошло. Потом Иваноид произнес странную сакраментальную фразу:

   — Samsung умер… Да здравствует Samsung!

   И с этими словами что есть дури швырнул сотовый телефон об стенку. Корпус разлетелся на несколько частей, которые шмякнулись на пол в радиусе нескольких метров. Но на душе стало легче — на какое-то время…  

   — Иваноид, ты чего? Почти новый был! — Контагин поднял один из обломков. — Сотик — это единственная кротовая нора, что связывает нас с миром.

   — Зомби, у тебя сногсшибательные аллегории! Мертвецки-верные, я бы сказал.

   Косинов поднял с пола два лысых напильника, повернул обратными заостренными концами, внимательно посмотрел на них и пробурчал себе под нос нечто вроде: «ну-ка, ну-ка…». Затем подошел к стене и неподалеку от области замка взялся царапать ими штукатурку. Посыпался сухой песок, а минутой позже показались красные бока кирпичей.

   — Идея понятна? Здесь нет бетонных плит — простая кладка. Если мы сумеем вынуть хотя бы один кирпич, с остальными будет справиться куда легче. Стена не должна быть слишком толстой.

   И он с еще большим рвением принялся за начатое дело. Сразу возникла проблема: огромное количество пыли. Пыль забивалась в глаза и ноздри, и от этого возникало ощущение, что работаешь в забое шахты где, к тому же, заканчивается воздух. Прочихавшись и прокашлявшись, Косинов снял ленточку выпускника и перевязал ей нижнюю часть головы, таким образом защитив хотя бы дыхательные пути. Раствор между кирпичами когда-то клали на редкость добросовестно, его приходилось усиленно царапать, меряясь силой с затвердевшим цементом. Несколько раз менялись: один работает, двое отдыхают в самом низу, дабы не глотать безвкусную пыль. И вот один из кирпичей начал шататься… его года, дни и часы в данной архитектурной композиции были уже сочтены, дело теперь шло на минуты. Р-р-раз… он сильно перекосился и вывалился наружу. Этот подвиг совершил Контагин, не рассчитав, правда, что попадет прямо по своей ноге.

   С несколькими другими кирпичами, как и было предсказано мудрым Косинусом, справиться оказалось уже намного легче. Монолит стены был нарушен, и это главное. Проблема в другом: кладка шла минимум в два слоя, если не в три. Принимаясь за второй слой, все трое уже изрядно вспотели и выглядели хуже чернорабочих средневековья. Не облака, а целые тучи пыли заполонили четвертый этаж, делая из некогда свежего воздуха суспензию серого удушающего тумана. Даже Аристарх Вениаминович недовольно попятился в самый угол своей паутины.

   Стал все более разбалтываться один непрочный кирпич второго ряда.

   — А ну-ка, дайте сюда! 

   Квашников многократно обмотал ленточку вокруг своего кулака и врезал в уязвимую область… Еще пара ударов — и шатающийся кусок стены явно уступил позиции. Еще удар! Еще! Иваноид стиснул зубы и разжал их только тогда, когда упертый кирпич наконец-то грохнулся внутрь квартиры. Образовалась прямоугольная дыра. Из нее веяло темнотой, пустотой и будто замороженной тишиной… Находись там какие-то жильцы, давно бы сошли с ума и с возмущением выбежали наружу. Увлекшись работой, Квашников и не заметил, что его больная нога почти зажила, но порадоваться этому факту решил потом. Он просунул руку внутрь и долго шарил по обратной стороне двери.

   Щелчок…

   Еще щелчок…

   Квартира №12 была открыта!

   В ней властвовала темнота — полное отсутствие света (электрического или естественного) изображало ее дырой в никуда. Казалось, сделаешь шаг и не вернешься назад. Сгинешь. Что-то совсем непонятное творилось с фоновой расцветкой. Пол был покрашен черной краской — ладно, это куда ни шло. Но черные стены и черный потолок в придачу вызывали, как минимум, недопонимание. Словно все вокруг измазали дегтем — преднамеренно, старательно, кому-то назло. Проникающее снаружи робкое освещение выхватывало из небытия лишь часть коридора, за которой… Контагин пошарил по стене и нажал включатель.

   Батюшки! Черный свет!

   Нет, свет выглядел угрюмо-серым, просто какой-то дебил покрасил саму лампочку черной краской. Во фантазия у человека! Вообще, здесь абсолютно все было одного цвета: черная лампочка, черный патрон к ней, черные провода, как уже сказано ранее — черный пол, стены и потолки, черные плинтуса, черные косяки… Кажется, в морге и то веселей живется, честное слово! Почти отсутствующее свечение лампочки распространяло вокруг безликую серость, кое-как вырисовывая сомнительные очертания странной квартиры. Каких-либо предметов или подобия меблировки обнаружено не было.

   — Наверняка здесь живут не мытые веками привидения. — Квашников пожевал губу и признался себе, что стало несколько жутковато.

   Крайне несмело Контагин прошел в сторону комнаты, боясь при неосторожном шаге провалиться куда-нибудь в ад, медленно включил свет — и та же картина. Черная лампочка, черные пол, стены и потолок. В самой комнате незримо разместилась идеальная пустота — полное отсутствие не то что мебели, а предметов как таковых. Даже залетного бычка от сигареты не наблюдалось (пусть даже черного). Кухня, лишенная своей главной святыни — кухонного стола, а заодно посуды, плиты и всего остального, черным параллелепипедом встречала незваных гостей. Из пола торчал кончик трубы с деревянной затычкой соответствующего цвета. По-видимому, здесь когда-то стояла раковина. В ванную дверь открывать уже не боялись, потому что знали как она приблизительно выглядит. По сути та же кухня, только раза в два поменьше. Никакой ванны, никакого унитаза, ни даже кранов для воды. Черный квадрат снизу, черный квадрат сверху, а также слева, справа, спереди и сзади. И черная, к удивлению еще не сдохшая, лампочка, будь она проклята! Серый свет отмирающей реальности монотонно заполнял квартиру №12 и превращал лица ее гостей в блуждающие лики демонов.

   — Кажется, я догадался! — Контагин произнес это довольно тихо, но остальные почему-то вздрогнули. — Нам нужно найти здесь черную кошку, которая гадит по углам, и дернуть ее за черный хвост. Кись-кись… ты здесь?

   Квашникову было совершенно не до шуток:

   — У меня у самого скоро шиза в голове поселится от таких приключений! Что за идиотизм вокруг? И ведь у кого-то хватило терпения старательно все выкрасить — ни единого цветного пятнышка. Для чего?! Продемонстрировать конкретно нам свою дурость? Хорошо, мы оценили, дальше что делать? В стишках ничего про это не написано?

   Последний вопрос по умолчанию был обращен к Косинову, а тот нелепо пожимал плечами, разглядывая шедевр Малевича в 3D варианте, при этом растрачивая энергию взора в мертвом полотне абсолютной ночи. Глаза быстро устали. Пустующие потолки, за которыми далеко-далеко сверкали незримые звезды, выглядели как космические черные дыры.

   — Где-то должна быть какая-то подсказка. — Косинов вдруг вспомнил о своем существовании в данном островке действительности, как бы мрачно тот не выглядел. — Некто, который сочинил записку направил нас именно сюда. И должен в этом присутствовать определенный смысл. Нужно здесь все хорошо обыскать.

   — Иными словами, — Квашников резко выдохнул, в сером цвете его лицо казалось вылитым из легированной стали, — играем в жанре «квест»? И пока не выполним задания таинственного Сочинителя…

   — Не знаю, не знаю, не знаю… — Косинов, вращая головой в разные стороны, казалось, отрекался от всего на свете.

   — А я больше экшены люблю, шутеры и слэшеры тоже сойдут. — Несложно догадаться кому принадлежала реплика.

   Иваноид озлобленно покосился в сторону ревнителя игр:

   — У меня уже был экшн. Совсем недавно. Чуть пулей в башке не окончился. Заметьте — в запасе всего одна жизнь имелась!

   Контагину вдруг пришла в голову гениальная мысль, но другие мысли вытеснили ее оттуда как инородное тело, да так быстро, что Зомби тотчас забыл — в чем именно она заключалась. Принялись шарить по углам, осматривать стены, надеясь найти хоть что-то… И НИЧЕГО! Голые стены да голые полы. Про мебель речь не велась изначально — даже завалявшегося мелкого предмета не обнаружили. Иваноид включил свою знаменитую зажигалку, но желтая капля света, пугающаяся простого дуновения, робела перед тяжестью сумрака. Попытались дергать ставни (кстати, такие же черные, и кстати, столь же усердно заваренные железными пластинами) — они только загудели от беснующегося снаружи урагана. А дождь все лил и лил… стук сотен тысяч капель сложно было спутать с чем-то другим.

   — Должна быть где-то подсказка! — упорно настаивал Косинус.

   — А я надеялся, что здесь толчок хотя бы найдется, — включил свой прагматизм Контагин. — Уже надоело под лестницей гадить…

   — Зомби! Такие низкие слова в таком изысканном обществе! Заткнись! — Квашников уж раз в двадцать пятый осмотрел все вокруг и попытался выудить хоть что-то положительное из ситуации, в которую попали. — Как-никак, а у нас теперь квартира своя есть… Да, мрачно и неуютно… Лядь! Словосочетание «жилое помещение» ну никаким боком сюда не приклеишь!

   В комнату перетащили свое небогатое «имущество» — две фуфайки, вязаный половичок да тряпку, собравшую на себя добрую половину всей пыли, что имелась в наличии. Спать на жестком бетоне больше не придется, ныне их ожидал совершенно другой сон — на черном деревянном полу под черными лампочками с черным убаюкивающим светом. Радости из этого факта можно было выжать капли две, не больше. Однако, романтика! Квашников развалился на одной из фуфаек и, потирая меж собой пухлые ладони, произнес слащаво-ядовитым тоном:

   — Ведь рано или поздно узнаю кто за этим стоит, ведь не сдержусь, ведь совершу грех!

   Он закрыл глаза и попытался отключить все свои нервные рецепторы, дабы сдохнуть минут на пять и хотя бы в смерти немного отдохнуть. Но не получилось погрузиться даже в простую дремоту. Вспотевшее тело ныло и чесалось, не до конца осевшая пыль все еще щекотала ноздри. Он так и не смог придумать достойного проклятия на день, гордо именуемый «выпускным».

   Квашников Иван Федорович родился в деревне, в соседней области. Бабушка рано умерла, так что все детство его другом, отцом и учителем был дед. Нет, настоящий отец тоже имелся и до сих пор благополучно здравствует, только они с матерью постоянно в командировках да в неотложных делах, сын в детстве практически их и не видел. Но годы мало что поменяли. Таким же образом прохладно складывались их отношения и в дальнейшем: ни враги, ни друзья, просто родственники, случайно живущие под общей крышей. Сестра Лена, обитающая в другом мире с другими интересами и абсолютно другими людьми, тоже приходилась ему просто «родственницей». Зато деда он любил, и любовь эта была взаимной. Василий Петрович Квашников, фронтовик, орденоносец, участник битвы за Берлин, в далеком и прекрасном детстве самостоятельно сочинял для внука сказки и на ночь их рассказывал. Тогда еще просто Ванечка (не оцифрованный «Иваноид») любил их больше сказок Андерсена. С дедом они проводили почти все свободное время. Но вот пришли смутные девяностые, родители по какой-то причине перебрались в город да еще в другую область, а Ванечка пошел в школу. Уже с первого класса он выглядел здоровее своих одногодок, поэтому проблем с собственным авторитетом у него никогда не возникало, ему даже не приходилось этот самый авторитет завоевывать. Просто в спорных ситуациях иногда достаточно было показать свой пухлый кулак (в младших классах — кулачок) и почти любая проблема молча решалась. Нет, Квашников никогда по натуре не был ни драчуном, ни тем более хулиганом. По сути добродушный характер лишь изредка удавалось вывести из состояния равновесия, но если Иваноид когда и пускал в ход физическую силу — это почти всегда было оправдано с точки зрения бытовой морали. Лет до десяти он даже старался прилежно учиться, бывало расстраивался из-за четверок в тетрадке, но потом постепенно съехал на тройки — уличные игры, новые друзья да первые амурные похождения расставили свои приоритеты в жизни. Да, исключением являлась литература. Сочинения по литературе он почти всегда писал на «пять». Клавдия Владимировна часто говорила, что так неординарно и грамотно излагать свои мысли не умеет больше никто в классе.

   Взрослея, Иваноид принялся вовсю «мутить» с девками, причем, ни на одной не задерживаясь надолго и ни с одной не завязывая серьезных отношений. Более того, он недопонимал что это такое в принципе. Когда Верка Сингереева в слезах и рыданиях взялась упрекать, что тот ее не любит, Квашников искренне удивился и сказал: «Верка, ты дурочка что ли? Чего ревешь-то? Жизнь ведь прекрасна!» Он так и не смог въехать в саму проблему ее слез. Спортом занимался не больше, чем другие: силой природа его и так не обидела. В общем, Квашников увлекался всем понемногу и ничем конкретно. Даже толком не знал куда пойдет — учиться или работать. Если учиться, то куда? Если работать, то где? Родители даже не пытались влиять на его выбор, погрузившись в суету собственных реалей.

   И вот, жизнь распахнула перед выпускником школы №9 свои бесчисленные врата…

   Но попал он лишь в одни из них.

   В пятиэтажный дом по «улице» Апостолов, 13.

   Уснуть на новом месте так никому и не удалось. Вместо назидательных сновидений в голову лезло всякое визуальное барахло: то какие-то черти, то клоун с окровавленным лицом, то движущиеся тени, которые постоянно ворчат и ворчат… Косинов, отлежав себе бока, поднялся на ноги и принялся расхаживать по периметру черного пола. Если выключить лампочку — наступала кромешная тьма, если лампочку включить — та же самая тьма просто обретала кое-какие очертания и объем.

   — Иваноид!

   — Косинус, чего орешь? Спой лучше колыбельную песню — поспать бы, зараза, хоть немного…

   — Зажигалку сюда! Срочно!

   Болезненно-желтый язычок трепыхающегося пламени снова лизнул твердый сумрак.

   — Я же говорил… я же говорил… — Длинный чуть согнутый палец указывал в верхний угол — туда, где черный потолок и две черные стены сходились в одной точке.

   Свет зажигалки мягко ложился на вымершие цветами поверхности и там умирал. Почти в самом углу к потолку был приклеен маленький ключик абсолютно черного цвета — именно по этой причине он практически сливался с общим фоном и поначалу не был обнаружен. Косинов потянулся вверх, не доставая  буквально несколько сантиметров.

   — Поднимите меня кто-нибудь!

   Ключ оказался самым простым, с волнистой линией секрета, одна его сторона медная, а другая усердно кем-то покрашенная. Методом клише на нем была изображена цифра «1». Он переходил из рук в руки, пока Квашников не выразил общую мысль:

   — Наверняка вы сейчас думаете о том, о чем думаю и я.

   Дальше, не произнося ни слова, дабы не спугнуть призрак удачи, все трое спустились на самый первый этаж. Ключ, точно смазанный, мягко вошел в замочную скважину первой квартиры и без напряжения пару раз там повернулся. Раздался радостный щелчок.

   Квартира №1 была открыта…

   Чувства — как будто из адского пламени прямиком попадаешь под охлаждающий душ, как будто выигрываешь в лотерею приличную сумму денег или (в самом примитивном варианте) принимаешь грамм сто для поднятия настроения. Эта квартира выглядела просто люксом по сравнению со всем виданным здесь ранее. Уже с самого коридора перед ними чуть ли не царственной дорожкой стелился богатый лакированный паркет. Стояло трюмо с огромным фигурным зеркалом, обрамленным чем-то вроде слоновой кости. Обои золотистого цвета с замысловатым восточным рисунком рябили и пестрили в глазах. Никаких «обыкновенных лампочек» — с потолка свисал бархатный абажур люстры. Имелись даже навесные потолки с выпуклыми узорами больших и малых звезд. Более того, прямо у порога кем-то услужливо были приготовлены ровно три пары тапочек. Все блестело, все сияло незапятнанной чистотой, все не укладывалось в громоздкий логический ряд последних событий.

   — Эй, хозяева… Здесь есть кто-нибудь?! — Косинов выпустил на разведку собственный голос, а поставленный вопрос так и остался без ответа.

   — Вай, Шайтан! — впервые в жизни Контагин изрек реплику совершенно ему несвойственную.

   Осторожно прошли в комнату, и тут челюсти у всех троих откровенно отвисли. Посреди роскошного зала стоял богато накрытый стол — еще дымящиеся блюда, словно только что приготовленные и поданные неведомым гостям. На выбор клиентам предоставлялись: кастрюля с пловом, аппетитно прожаренные шницеля с дурманящим запахом, пару салатов, разукрашенных точно букеты цветов, картофель в мундирах, картофель толченый, картофель тушеный… Стол оказался забит до самых краев. Чего только стоили аж несколько видов колбасы: тут и салями, и сервелат и наша родная докторская. Вся колбаса была порезана красивыми ломтиками и разложена по тарелкам. Деревенские соленья и варенья, пирожные и трюфеля, кусочки селедки и даже лапки крабов — чего еще может желать изголодавшаяся душа? В самом центре живого натюрморта возвышалась литровая бутылка хереса — довольно редкого для здешних мест вина.

   Это были уж точно не советские шестидесятые.

   — Мы в раю, что ли? — Квашников глупо похлопал ресницами, осторожно дотронулся до стола, втянул в себя соцветье аппетитных запахов и добавил: — Зомби! Тебе, как и прочей нечисти, в рай вообще-то не положено.

   Изыскано сервированный стол — это еще не все. По углам комнаты на точеных фигурных ножках стояли три деревянные кровати: аккуратно заправленные, с торчащими остроугольными вершинами подушек. Атласные одеяла на них были все разных цветов: именно синего, именно коричневого и именно черного. Когда это заметили, вспомнились дурацкие стихи про мышат, а ветреная по натуре своей эйфория стала потихоньку улетучиваться. Шторы на окнах из люстриновой ткани приторно пестрили и были отделаны по краям белым позументом. Шторы своей расцветкой чем-то напоминали восход далекого солнца, которого здесь никогда в помине не видели. Целостный образ «квартирного рая» несколько портили закрытые железные ставни, но даже они были разрисованы таким образом, что гармонично дополняли свисающие до плинтусов шторы. Люстра на потолке состояла аж из двенадцати лампочек-свечей и отдаленно-отдаленно походила на церковное паникадило. Ее жизнерадостный свет пытался вдохнуть жизнь во все предметы, на которые только натыкался, блуждая по просторам комнаты.

   — Парни, я так и не пойму: чего конкретно от нас добивается Сочинитель записок? Хочет извиниться за предъявленные неудобства или закормить до смерти? Наша игра явно затягивается, и я просто хочу ее скорейшего завершения. — Косинов отправил небольшой кусок сыра себе в рот.

   — А вот мы разыщем его, набьем морду и спросим, чего он добивался! — Квашников повернул бутылку этикеткой вперед. — Вином да жратвой он так просто не отделается! Главное не перепутать последовательность: сначала набить морду, а потом уже о чем-либо спрашивать.

   Кухня, до потолка отделанная шикарной кафельной плиткой, с декоративным кухонным гарнитуром и маленьким круглым столиком из темно-синего стекла, выглядела вполне соответствующе всему остальному. Неведомый дизайнер даже повесил на ее стенке размашистые оленьи рога. Еще две небольшие картины на пасторальную тему вносили пару нежных штрихов в общее эстетическое восприятие. Ванная ожидаемо оказалась совмещена с туалетом (увы, планировка квартиры была старинной), но внутри все также безудержно блестело. Горячая и холодная вода — пожалуйста! Несколько шампуней на выбор — пожалуйста! Мочалки и полотенца — еще раз пожалуйста!

   И это как нельзя более кстати.

   Выпускники школы обреченно посмотрели на самих себя и даже поначалу хотели выйти обратно в подъезд, чтобы своим ужасным видом не портить окружающую гармонию. После ковыряния стены их одежда полностью была покрыта цементом да известью, волосы на голове также не избежали этой участи и обрели преждевременную обманчивую седину. Лица, которые совсем недавно целовали жадные девичьи губы, сейчас побрезговал бы поцеловать бегемот. Черти, если их хорошенько отмыть да приодеть, и те посимпатичнее будут.

   Все трое разделись до трусов, сложили свое барахло в угол и даже вспомнили детскую считалку, так как демократическими методами не смогли определить — кто лезет в ванну первым, кто вторым, а кто лузер по жизни. Теплый душ, казавшийся вершиной человеческого блаженства, воспринимали как благословение свыше. Сейчас никого уже не мучил вопрос — откуда здесь берется вода, уставшее тело под напором искусственного дождя обретало былую легкость и заново чувствовало жизнь. Косматый душ, бегущий лентами воды, смывал не только грязь, но злобу, усталость и, как хотелось думать, грехи всей последней недели.

   Слепой жребий решил, что первым ванну принимает Косинов, далее Квашников, а нежить, как ей и положено по статусу, плелась в конце. Контагин поворчал что-то насчет несправедливости фортуны, но особо не возражал. Когда Иваноид выходил из душа, опоясанный просторным полотенцем, он презрительно посмотрел на Зомби и также презрительно произнес:

   — Ты один не умывался и грязнулею остался!

   Контагин последним «постирал свое туловище», как он сам выразился, но дальше их ожидало занятие куда менее благородное. Всю одежду и   грязь на этой одежде брезгливо свалили в ванную, заполнили ее горячей водой, в которую вылили целый флакон шампуня. И еще один флакон, контрольный. Отмывали все вместе взятое, причем, одновременно и в шесть рук, каждый вылавливая из черной мыльной жижи собственное тряпье. Вода, кстати… тот еще видок имела. Кому покажи, он подумает — не стирка идет, а стадо свиней в ванне купается. Короче, воду меняли шесть или семь раз, прежде чем она приобрела хотя бы серый цвет. Одежду потом тщательно выжали и развешали здесь же по веревкам.

   Кем бы не являлся хозяин квартиры, он предусмотрел почти все, кроме одного — каких-нибудь халатов или просто сменного белья так и не нашли. Ничего другого не оставалось, за праздничный стол пришлось садиться в одних трусах, стыдливо накинув на плечи полотенца. Подобного рода  картины мало просто запечатлеть на фото, их надо писать маслом. Три полуголых мужика вместе отмечают неофициальный праздник чьей-то глупости. Богато так отмечают…

   — А вы не рассматриваете вариант, что вот-вот придут настоящие хозяева? — пожирая глазами вино, спросил Контагин. — И что сидим мы здесь не по кем-то написанному сюжету, а просто вломились в чужой дом.

   — Откуда придут? С леса? Думаешь, мы еще не последние дураки в этом мире? — Квашников взял бутылку, показал нехитрый фокус скоростного открывания пробки и принялся разливать вино. — Лучше тост какой-нибудь придумай.

      — За то, чтобы люди и зомби сосуществовали вместе! Без вражды, без клинков, без боевых заклинаний! — Контагин жадно вдохнул прелый аромат хереса.

   — Чего-чего??

   — Ты сказал придумать тост, я придумал: за то, чтоб люди и зомби жили в мире, без клинков…

   — Зомби, у тебя реально мозги гниют?! — Иваноид вдруг почувствовал бешеный голод, принялся накладывать к себе тарелку все сразу и со всех блюд в радиусе его вытянутой руки.

   Более терпеливый Косинов поступил хитрее — выбрал самый лакомый да самый аппетитный кусок прожаренного краба и с мыслью «так не доставайся же ты никому из них» отправил его в рот. На зубах раздался приятный хруст, а вино, оросившее изрядно пересохшее горло, являлось завершающим аккордом блаженства. Казалось, полнота счастья свершилась и мечтать больше не о чем. Даже вырваться наружу уже не так сильно тянуло, более того — не тянуло совсем. Он смачно покряхтел и поднял отпитый наполовину бокал:

   — Я скажу нормальный тост. Слушайте: выпьем за наших девок, а? Что проще и что лучше? Я, правда, упустил немного из эпоса: «высоко, высоко в горах…» и так далее. Я пью за Маринку! Иваноид, твой ход!

   — За Аньку Ветрову из параллельного класса! — с набитым ртом подхватил Квашников, потом прожевал и ехидно обратился к третьему компаньону: — Тебя, Зомби, человеческие женщины вряд ли соблазняют. Скажи нам имя той эльфийки или вурдолачки…

   — За Татьяну Симохину! — резво парировал Контагин, не без удовольствия наблюдая реакцию остальных.

   — Не верю! Когда ты успел? Не, не верю! Такая с тобой в жизнь не свяжется!

   Контагин решил добить:

   — Женюсь я на ней!

   Секунду повисшая тишина придавила своей тяжестью всякий звук, но она тотчас растворилась звоном тарелок.

   — Жесть для всех живущих! — радостно закричал Квашников, разливая по второму бокалу. — Ты только уточни когда: до или после своей смерти? В каких нам костюмах приходить: в праздничных или траурных?

   Все трое заржали. Причем, Контагин ржал громче всех и дольше всех, затем назидательно произнес:

   — Смерть моя подружка, она мне ничего плохого не сделает.

   Потом много ели, изредка обмениваясь сомнительными остротами. Слово «ели» в данном случае самое либеральное из синонимов, чего уж скрывать — обжирались до отвала. Даже когда голод был уже утолен, а забитые под завязку желудки посылали по нервам сообщения в мозг: «хватит, иначе перегрузка», продолжали есть по инерции, а далее из упертого принципа. В постель они не улеглись — они буквально завалились на нее. Смещенный в область живота центр масс сам придавил их тела к атласным простыням. Каждый оказался в своей кровати с соответствующим цветом одеяла: Квашников — в коричневой, Контагин — в черной, а Косинов — в синей. Сон пришел так, как смерть приходит к героям — внезапно и наповал. Чей-то храп постоянно отпугивал тишину. И время принялось вхолостую буксовать своими стрелками по тропам Вечности…

   Иваноид проснулся первым и открыл форточку. За ставнями с неутихающей силой бушевал ураган: бесконечный дождь отголосками древнего потопа рушился с невидимых небес на невидимую землю, время от времени доносились далекие раскаты грома — небесная пиротехника гремела канонадой выстрелов и, как правило, разражалась салютом молний. Сквозь тонкую щель меж ставнями сложно было понять, какое сейчас время суток. Да и имел ли столь вздорный факт какое-то значение?

   — Непогода когда-нибудь угомонится или нет? — Вопрос Квашникова был обращен к обитателям высших сфер, но на него не ответили даже представители сфер низших: Контагин еще дрых, а Косинов возился в ванной.

   Рекреация сил телесных и сил душевных, несомненно, приподняла скатившееся до нуля настроение. Одежда в основном просохла, но еще отдавала влагой. Ни утюга, ни его аналогов обнаружено не было. Более того, в квартире не нашли ни одного внушительного железного предмета — ничего такого, с помощью которого можно попытаться взломать главную дверь. Даже ножики в столовом гарнитуре выглядели миниатюрно. Предусмотрительный хозяин, если таковой вообще существовал, обеспечил их всем, кроме главного — надежды на свободу. Однако, Контагин кое-что для себя все-таки надыбал: в кухонном шкафу аккуратно лежали целых четыре пластинки домино — 0:1, 0:5, 2:6, 4:6.

   — Вау! Богатство! — воскликнул он и добавил тише: — Все мое, мое… — затем еще тише: — Мое, мое, мое… — потом совсем тихо, практически молча: — Мое, мое, мое, мое…

   — Один дурак разбросал мусор, другой дурак его собирает, — резюмировал Квашников, а потом задал совсем уж неожиданный вопрос: — Вот скажи мне, брат Зомби, а ты в Бога веришь?

   Тот округлил глаза:

   — Нет вообще-то, агностик типа…

   — Хотя бы с существование папы Римского веришь?

   — А… в этого — да.

   — Ну вот, какая-никакая вера все же в тебе присутствует.

   В одежду облеклись, не дожидаясь ее окончательной просушки. Чуть влажная ткань вызывала непривычные ощущения, но главная проблема в другом. Если Зомби почти не изменился (его безликие джинсы и пуловер остались самими собой), то пиджаки выглядели мятыми-перемятыми, в каких щеголяют бомжи по праздникам. Выпускные ленточки, застиранные в общей грязной воде, свой яркий красный цвет сменили на темно-бордовый. Кровавый и мерзкий.

   — А теперь вопрос повышенной сложности: что делать дальше? Жратвы на пару дней еще хватит, теплым толчком и теплыми кроватями наша компания обеспечена, но жить я здесь не собираюсь. — Квашников по-привычке перекинул ленточку через плечо, потом сплюнул, снял ее и красиво развесил на оленьих рогах. Теперь под головой мертвого оленя красовалась, как на знамени, памятная надпись: «Выпускник 2013». Его выпученные искусственные глаза словно удивленно говорили: «офигеть!»

   — То же, что делали в черной квартире! — уверенно заявил Косинов. — Искать! Настойчиво искать! Подсказка должна где-то быть!

   — Мне понравилось словосочетание «чер-рная квартира», в ней есть «чер-рная комната», там в «чер-рном патроне» вкручена «чер-рная лампочка», а из нее идет «чер-рный свет», и вокруг — чер-р-р-рнота!!! — Квашников загоготал. — Интересно, в нашем классе хоть один идиот в это поверит?

   Поиски непонятно чего непонятно где вещь презабавная, но крайне непрактичная: такое ощущение, что просто перебираешь воздух руками. Записок со стихами «про мышат» больше не наблюдалось, и это успокаивало. Не наблюдалось также ничего, что хоть как-то проясняло бы текущую ситуацию, и это напрягало. В однокомнатном помещении не так уж много места, чтобы надежно спрятать какую-нибудь вещь. Эйфория от вчерашнего застолья давно улетучилась, и тревожные мысли заполнили образовавшуюся пустоту разума.

   — Как думаете, — спросил Контагин, — менты уже лес прочесывают? Наши трупы ищут?

   — В такой-то ливень? Очень сомневаюсь. К тому же, твой личный труп, Зомби, искать бесполезно — он постоянно перемещается туда-сюда, туда-сюда… — Квашников зачем-то заглянул под скатерть.

   На столе оставалось еще много съедобного, скрываемого под саваном аппетитных запахов. Но вчера нажрались до такой степени, что вид еды вызывал лишь утомление от жизни как таковой.

   — Не все так идеально в этой квартире! — почти радостно воскликнул Косинов, в руках он держал несколько плиток паркета.

   — Ты зачем пол ломаешь?

   — И не думал! Чуть коснулся, они сами отвалились.

   В углу кухни с половым покрытием действительно творилось нечто странное: то ли это халатность отделочников, которых самих неплохо бы отделать, то ли…

   — Парни! Это сенсация! — теперь Косинов откровенно орал, не скрывая бурных чувств.

   Под наспех разобранным паркетом в окружении бетонного монолита обнаружили деревянный люк похожий на крышку подполья в деревенских домах. На нем ни засовов, ни замков — лишь маленькое железное кольцо. Попытка открыть его не встретила никакого сопротивления. Вниз шел узкий подземных ход, выложенный красным кирпичом. Он выглядел настолько узким, что туда едва мог пролезть один человек. Взгляд, пытаясь проникнуть в глубину, все больше слеп от глухой темноты.

   — Мудрена мать! Неужто свобода?! — Квашников лихорадочно пошарил в кармане и достал свою зажигалку.

   Язычок пламени слегка осветил холодную темную гортань подземного прохода. Тайный лаз вел в загадочную неизвестность, манил и отпугивал одновременно. Кирпичи, пролежавшие здесь, наверное, не одно десятилетие, местами покрылись налетом плесени. Их от природы красные бока порой зеленели, порой болезненно желтели, да и сама кладка выглядела не ахти какой аккуратной.

   — Косинус, ты нашел этот люк, ты у нас разбираешься во всяких загадках, думаю — тебе и выпадает почетная миссия слазить туда. Что рот разинул? — Иваноид вручил ему зажигалку. Торжественно, но без лишней помпезности. — Держи!

   — Ну уж хренушки… если опять мараться, то всем вместе.

   — Что ж, справедливо, тогда кто первый? Обычно экспедицию возглавляет самый умный и самый смелый. — Квашников почесал подбородок, с полминуты надеясь на голос добровольца. — Хорошо. Косинус, я нарекаю тебя самым умным и самым смелым. Покажи всем нам, как это делается.

   Тот особо не возражал — полез первым, протягивая вперед руку с зажигалкой, за ним неуверенно двинулся Квашников, последним медленно поволок свое туловище Зомби, прикрывая пятками тылы. Тайный ход сначала уводил вниз, потом становился горизонтальным. Осязаемый даже на уровне костей холод пришел как-то внезапно, словно являлся здешним хозяином. Ползти приходилось практически на животе, как по узкой продольной трубе, а подняться хотя бы на колени не позволяло крайне маленькое пространство. Пламя зажигалки раскрашивало в полуреальные цвета все новые и новые ряды кирпичей. Сама же кирпичная кладка импровизировала на ходу — то лежала ровно, по струнке, то криво, с нелепыми кляксами раствора, а кое-где кирпичи вовсе отвалились, обнажая глинистую почву. Подземный ход пару раз вильнул в неизвестном направлении, его странные зигзаги повторила и вереница движущихся тел.

   — Надеюсь, нам так не придется ползти до самого города! — Контагин уже начинал ныть. — Иваноид! Перед моим носом постоянно трутся подошвы твоих ботинок.

   — Если бы мы двигались на коленях, — пришел в ответ глухой отдаленный голос, — знаешь что терлось бы перед твоим носом?

   Кроме сырости, плесени да бесконечного конструктора из кирпичей в подземелье не было ничего примечательного, поэтому Косинов слегка удивился, заметив валяющегося резинового утенка. Откуда здесь детская игрушка? Пространственных ориентиров, естественно, никто не оставил. Поэтому сказать, где находится север, можно было лишь с погрешностью в 360 градусов. Да и что изменило бы знание севера?

   — Кажется, начинаем подниматься! — утвердительно заявил Косинов. — Выход близко!

   Но движение его длинных ног почему-то остановилось, далее шло угрюмое и напряженное молчание, которое каждый толковал в меру своего пессимизма. Квашников отер губы, всю дорогу глотающие пыль, и крикнул:

   — Скажи какое угодно слово, только не «тупик»! Нет больше такого слова в русском языке!

   — Не совсем так.

   — Что значит «не совсем так»?!

   — Замок висит!

   В подземелье голоса сильно изменили свой тембр и звучали как сквозь слой мокрой ваты. На слух казалось, что между собой разговаривают не люди, а заблудившиеся привидения. Квашников шепотом высказал несколько скверных словосочетаний, безадресно направленных в никуда. Потом ляпнул неприкрытую глупость:

   — А ключ там рядом не висит?

   Перед замыленным взором Косинова находился массивный металлический набалдашник в виде кодового замка. Только вместо привычных цифр необходимо было набрать слово из семи букв. Сами же буквы менялись простым вращением скрытого барабана — довольно незатейливая механика. Сейчас там в один ряд стояло «А», «А», «А», «А», «А», «А», «А» и, наверное, символизировало некую бытовую бесконечность. Замок накрепко запирал еще один люк, о который то и дело стукалась макушка головы.

   — Слово из семи букв! Мы должны его знать! Думайте!

   Ответ пришел через полминуты, и его автором являлся господин Квашников:

   — СВОБОДА! Это же элементарно!

   — Логично, не спорю… — Косинов принялся вращать столбцы движущихся алфавитов, внутри механизма что-то защелкало. «С», «В», «О», «Б», «О», «Д», «А» — появилась новая и более понятная последовательность знаков, но от этого не произошло ничего абсолютно.

   — Думайте еще!

   Из самой глубины пещеры донесся загробный голос Контагина:

   — Напиши ДУРДОМ!

   — Зомби, в «дурдоме» шесть букв, мозги себе новые вставь!

   Вновь пришло философское безмолвие, изображающее из себя глубокую задумчивость и одетое в промозглый сумрак холода. Секунды становились все длиннее и длиннее, растягиваясь подобно резине. Квашников вдруг произнес:

   — ЗЕЛЕНЫЙ — тоже семь букв.

   — Что за абсурд?

   — На зеленый свет едут машины, идут пешеходы, может и здесь прокатит…

   Косинов не стал больше спорить и принялся набирать: «З», «Е», «Л», «Е», «Н», «Ы», «Й». Результатом было отсутствие какого-либо результата. Зажигалку приходилось периодически включать и выключать, дабы не тратить топливо, и с той же периодичностью царство вымерших кирпичей погружалось во тьму. Далее последовали наборы букв: «О», «Т», «К», «Р», «Ы», «Т», «Ь» —  «О», «Т», «К», «Р», «Ы», «Т», «О» — «В», «Ы», «Х», «О», «Д», «И», «М» — «З», «А», «Н», «А», «В», «Е», «С»  —  «Н», «А», «М», «Т», «У», «Д», «А». И все совершенно бестолку. Попробовали даже свои клички: «К», «О», «С», «И», «Н», «У», «С» — «И», «В», «А», «Н», «О», «И», «Д». Глупый замок продолжал висеть и раздражать, не понимая своим железным умом, что его пытаются взломать лучшие хакеры округи. Когда холод пробрал насквозь, а отлежанные в сырости бока начали побаливать, угрожая хронической простудой, решили вернуться обратно в квартиру. Отползать ногами вперед было то еще удовольствие! Ботинки Квашникова то и дело натыкались на орущую голову Контагина, да и самому ему пару раз досталось каблуком от Косинова. Наконец, из квадратного проема в полу на кухне показались брыкающие зомбиевские ноги, далее — его чумазое туловище. Трехглавая и шестиногая змея выползла кое-как на поверхность, распавшись на трех человек.

   Иваноид с ужасом посмотрел на свой костюм:

   — Мать! Мать! Мать! Ведь только что постирались!

   У всех троих одежда покрылась многочисленными пятнами ржавого цвета, который среди кладки кирпичей вполне сошел бы за цвет защитный, но здесь…

   — Вот пословица: истинная свинья даже в бане грязь найдет! — с подчеркнутой строгостью в голосе сказал Контагин и принялся нелепо отряхивать джинсы. Казалось, что он даже гордится своим новым внешним видом.

   Квадратная дыра зияла из пола темной разинутой пастью, как бы зевая на весь мир. Косинов, похоже, был удручен больше остальных:

   — Свобода находилась в каких-то дециметрах от меня, я даже об нее башкой стучался. Я уверен в одном: либо мы в состоянии сами догадаться, либо подсказка где-то в этой комнате. Надо обшарить все. Слово может быть нацарапано, написано на клочке бумаги, даже задом наперед — так иногда бывает в квестах.

   Начались долгие поиски, сопровождаемые недовольным ворчанием да перетаскиванием предметов с места на место. Квашников вышел из квартиры, чтобы прогуляться по этажам и успокоить расшатанные нервы. Однообразные стены, окрашенные потемневшей известью да облезшей местами зеленой краской, последнее время так часто заполоняют взор, что скоро начнут казаться смыслом их существования. Иваноид решил сосчитать полное количество ступенек от подъезда до самого верха, но на одном из лестничных пролетов сбился со счета и матерно выругался. Площадка четвертого этажа представляла ужасное зрелище: слой пыли, обломки штукатурки да груда из нескольких кирпичей. В «черную» квартиру он побоялся вновь заглядывать — веяло оттуда какой-то мистикой, словно из инфернальной аномалии. Зато смело подошел к двери №10 и приложил к ней ухо, затаил дыхание, прислушался… Застольные песни продолжались. Каким образом можно горланить непрерывно уж более суток — загадка для здравого ума. Не совсем стройным многоголосьем таинственные хозяева квартиры подолгу тянули ноты, как будто занимались перетягиванием каната, сплетенного из аккордов, терций, диезов, бемолей. Иногда замолкали, но лишь для того, чтобы выслушать очередной тост и завести свой хор снова. Конкретного смысла слов, как и прежде, было практически не разобрать.

   Квашников громко постучал и в очередной раз усомнился, что там вообще находятся живые люди. Может, магнитофон включен? Затем он подошел к двери с цифрой 11 и несколько раз ткнул пальцем податливую кнопку звонка.

   Как у Чеширского кота из популярной сказки, сначала в воздухе нарисовалась улыбка — приветливая, в чем-то деревенская. Потом появился и сам моряк. (Все это образно, конечно.) Полосатая матроска, бескозырка на холеной голове, черные брюки-клеш — все как при параде. Вихрь рыжих волос был придавлен к бескозырке мнимым встречным ветром.

   — Привет, юнга! Кончили буянить? А где еще двое? На гауптвахте пади?

   — Дмитрий, ты знал, что под нашим зданием имеется подземный ход?

   — Так, так… от штормовых ветров у вас уже начинает крыша съезжать! Ты чего мелешь? И где так вывозился?

   — Тогда, — Иваноид оглянулся вокруг, — назови любое слово из семи букв.

   — ОТСТАНЬ — ровно семь букв. — И перед глазами снова цифра 11, приклеенная к серебристому металлу. Дверь закрылась, оставив на память негромкий звук хлопка.

   Квашников спустился вниз, к своим. Достаточно было глянуть на их кислые физиономии, и вопросы сразу становились лишними. Косинов лениво пожевывал кусок салями:

   — Не перебирать же теперь весь словарь!

   Контагин по-хозяйски разлегся на кровати и впал в несвойственную ему задумчивость, долго-долго лохматил свои волосы, потом резко вскочил:

   — Иваноид, кинь-ка зажигалку! — поймав налету блестящий коробок, он для чего-то залез под кровать.

   «Каких чертей, каких сволочей?» — хотел сказать Квашников, да лень было ворочать языком. Зомби вынырнул обратно, отряхивая колени — как будто на чистом полу их возможно измазать еще грязней, чем они являлись. Повелительница огня полетела по воздуху к своему хозяину.

   — Мне это сразу показалось неладным, там на спинке кровати стоит штамп фирмы-изготовителя: ООО «Иллюзия». Не кажется ли вам, довольно странное название для мебельной фабрики? Это во-первых…

   — А во-вторых, — подхватил Косинов, — в слове «иллюзия» семь проклятых букв. Совпадение? Возможно.

   — Так! — Квашников выставил руки вперед. — Давайте в уме еще с десяток слов набросаем, ну… которые покажутся более-менее разумными, чтобы сто раз туда-сюда вхолостую не лазить.

   Несколько минут спустя вереница из трех тел вновь поползла вдоль сырого подземелья. Спасительный огонек зажигалки указывал путь и подмигивал вездесущим кирпичам игривыми лучиками света. Вспомогательных слов не понадобилось. Когда Косинов набрал «И», «Л», «Л», «Ю», «З», «И», «Я», железное тело замка рухнуло вниз, прямо на его левую руку. Он впервые в жизни радостно закричал от боли, а потом приподнял крышку люка…

 

 

                              ###___восьмой_осколок_мозаики___###

 

 

   «Тик-тик… тик-тик… тик-тик…» — если закрыть глаза и просто прислушаться, могло показаться, что множество мелких птенчиков клюют вокруг зерно. Ненавязчивое, но тем не менее настойчивое тиканье доносилось отовсюду одновременно. Такое количество часов Косинов не видел даже в фильмах. Все стены маленькой комнатки были ими завешаны, заставлены, заполонены. Присутствовало несколько громоздких напольных часов, которые возвышались как мини-замки, их маятники раскачивались подобно вздымающимся и опускающимся молотам. Все часы пестрили яркой расцветкой и поражали своими формами. Лишь некоторые из них выглядели обыденно, в основном же дизайнерская фантазия их изготовителей не имела границ. Вот часы в виде тарелки — роль минутной стрелки в ней играет движущаяся вилка, секунды показывает вращающийся нож, а вместо основной стрелки присутствует маленькая косточка. Еще часы в виде кота с хвостом-маятником и бегающими ему в такт стеклянными глазами, часы похожие на лягушку, на осьминога, на носорога, на орла, который шевелит когтями, пересчитывая текущее время. Некоторые часы представляли собой странные математические абстракции: под потолком в самом углу висел черный куб, к маятнику которого был прикреплен куб чуть поменьше размером, все три стрелки тоже оканчивались крохотными кубиками, а вместо цифр на квадратном циферблате располагались еще и кубики игральные с соответствующим количеством нарисованных (как в домино) белых точек. Часы в виде змеи, которая медленно вращается и вечно пытается укусить собственный хвост, еще больше поразили воображение. Своим ядовитым двужалым языком змея показывала время, как бы облизывая кровавого цвета цифры. Имелись даже часы-штангисты. Да-да… накаченный бугай, вырезанный из картона, поднимал игрушечную штангу все выше и выше. Утром эта штанга лишь доставала колен, к обеду находилась в районе пояса, к вечеру — уже в плечах, а ровно в 12 ночи — победа! Спортсмен взял свой вес и стоял с вытянутыми вверх руками. Далее штанга опускалась, и все начиналось заново.   

   — Косинус, ты там чего?! Подавился свежим воздухом? Вылазий давай! — бурчал недовольный Квашников.

   Тот факт, что подземный ход не привел их к желанному лесу, все поняли сразу и именно в связи с отсутствием упомянутого свежего воздуха. Они просто оказались в другой кухне другой квартиры, сплошь заставленной безмозглыми часами. Но надеяться на то, что это какое-нибудь иное здание в неведомой части леса, мог только полный идиот. Кстати, абсолютно все часы показывали абсолютно разное время. Точность плюс-минус столетие (как в пророчествах Нострадамуса). Еще один любопытный факт: не было найдено ни одних электронных часов — все без исключения только механические. Вышли в коридор и там похожая картина — часы располагались разве что только не на потолке.

   — Их здесь около сотни, не меньше. — Контагин присвистнул.

   Осторожно прошествовали в зал и тотчас замерли… Все трое. Посреди комнаты располагалось кресло-качалка, напугавшее до жути. Дело в том, что оно некоторое время еще покачивалось, как будто с кресла кто-то только что встал. Оглянулись вокруг — и никого, кроме собственных изумленных лиц. Наверное, уже становится излишне говорить, но в зале все стены также были завешаны часами. Добрая сотня маятников, бессмысленно колышущих воздух, создавала эфемерный тикающий фон, пронизывающий все пространство. «Тик-тик… тик-тик… тик-тик…» — с частотой сыплющейся крупы раздавалось повсюду. Возникала иллюзия, что где-то бесконечно далеко работает целая армия кузнецов, а до слуха доносятся лишь слабые отголоски их деятельности.

   — Чего только не повидал в жизни, но часы-калейдоскоп… — Косинову редко приходилось так искренне удивляться.

   Кстати, имелись и такие. Стрелки на них напрочь отсутствовали, а два пестрых циферблата (часовой и минутный соответственно) с разной скоростью вращались вокруг незримых осей, цифры в них сами собой складывались из цветных камушков, как и бывает когда крутишь настоящий калейдоскоп. Виват неведомому дизайнеру, что еще скажешь…

   — Глядите-ка, здесь сейф прямо в стену замурован. — Квашников дотронулся рукой до металлических створок и попытался их дернуть. Не тут-то было.

   На сейфе не наблюдалось ни замка обыкновенного, ни замка кодового, ни даже крохотной ручки, чтобы было хоть что-то отломать. Лишь наглухо закрытые створки, на которых для чего-то мелом написали нынешний год: 2013. Косинов, долгим и пытливым взглядом осматривая все вокруг, высказал собственное мнение:

   — Я уже начинаю мыслить в унисон местной шизиловки. Если окажется, что в одной из квартир живет змей Горыныч, приму это как должное. — Он постукал кончиками пальцев по обоим своим вискам. — Понятен парадокс психологии? Ко всему привыкаешь, и все (рано ли, поздно ли) становится явлением обыденным. Вот интересно: эти часы необходимо регулярно заводить, как минимум раз в несколько дней. И кто этим занимается? Да и кому это надо?

   — Ты, умник, лучше объясни, почему они разное время показывают. — Квашников подошел к часам, изображающим разъяренного медведя, и слегка дернул за его клыки-маятники. Медведь умел рычать только тикающим металлическим звоном, только у него это получалось чуть грубее: вместо мягкого «тик-тик», свое (медвежье): «тык-тык».

   — Ну как же: время в Москве, в Риме, в Сараево, в деревне Гадюкино…

   — Идиот, в таком случае минутная стрелка везде указывала бы в одну сторону!

   Из мебели во всей квартире находилось только это кресло-качалка, стоящее посреди комнаты и гнутыми полозьями ножек балансирующее в крайне неустойчивом положении. Бесчисленную армию часов, естественно, берем в скобки. Что здесь оставалось делать? Пинать еще никем не пинаный воздух? Контагин сел в кресло и взялся раскачиваться. Потом раздался голос, и все резко вздрогнули:

   — Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

   Казалось, что может быть более ожидаемо: в каких-то часах, наконец, сработал механизм и закуковала небольшая пластмассовая пташка, нелепо высовывая голову из игрушечного домика. Она просто-напросто отметила наступление нового часа в данном кластере пространства, но почему-то вздрогнули все трое. В клюве кукушка держала маленький черный предмет, который свалился на пол, как только она закончила свое сольное выступление. Им оказалась потертая пластинка домино мастью 0:3 (слово «масть», впрочем, звучит здесь довольно нелепо). Контагин подошел и, не мудрствуя лукаво, положил доминошку в карман рубашки.

   — Зомби! Объясни мне, троечнику, ну на хрена ты их собираешь? — Квашникова начинало раздражать все вокруг, даже такая мелочь.

   — На базар понесу торговать! — другого ответа, по оригинальней, на тот момент просто не пришло в голову.

   Более того, в ванной комнате (кстати — самой что ни на есть обычной, где не было ни одних часов) Контагин обнаружил еще три пластинки: 2:4, 1:5, 1:6. Их постигла участь всех предшественниц — пополнение карманной коллекции. Квашников пару раз щелкнул замком двери и выглянул наружу. Знакомая до жути в глазах картина могла вызвать только зевоту: унылый лампион, льющий унылый свет, вымершие стены подъезда, тот же почтовый ящик и тот же душный воздух. С обратной стороны на двери висела цифра 3 более похожая на пьяную букву «З».

   — Все не возьму в толк: какой смысл рыть подземный ход из одной квартиры в другую? Когда до нее буквально несколько шагов.

   — Так удобно к чужой жене по ночам лазить. — Косинов пытался пошутить, но сам же скривил недовольную морду от этой шутки.

   — Посмотри на себя, трубочист! Никакая чужая жена такую грязную свинью к себе в постель не положит!

   Спорить дальше не стали. Еще минут пятнадцать рассматривали паноптикум диковинных часовых механизмов, осторожно трогая их пальцами, а объяснять происходящее даже никто и не пытался. Квашников подошел к закрытым ставням, испробовал на них болевой порог своих сжатых кулаков и обратился к остальной компании:

   — Рано или поздно мы по любому выберемся отсюда! Те, кто затеяли с нами игру, даже не представляют, что будят во мне настоящего зверя. — Иваноид говорил с таким пристрастием, что веснушки на его лице стали пунцовыми от злости. — В самом крайнем случае я руками…

   — А ну, тихо!!! — не своим голосом заорал Косинов и поднял обе ладони вверх. Снаружи донесся какой-то грохот. — Только что хлопнула дверь подъезда! Сюда кто-то вошел!

   Наверное, ракета не стартует с такой скоростью, с которой все трое сорвались с места. Квашников и Контагин, столкнувшись между собой, тут же растянулись на полу. Косинов первый оказался в подъезде. Его взор уловил лишь завершающий фрагмент эпизода — две рыжие косички и пышные белые банты скрылись за дверью квартиры №2. И все вокруг вновь захлопнулось и защелкнулось. Как остервенелый, он подбежал к входной двери и принялся пинать ее ногами, царапать когтями, выть в пустоту, неистово орать:

   — Еще бы минуту назад! И мы бы успели!!

   — Кто пришел-то?! — Квашников тупо посмотрел по сторонам, все четыре стороны также тупо ответили ему безразличием.

   — Та девчонка! На качелях еще качалась, помните? Маша, кажется, зовут… она из второй квартиры.

   Иваноид выставил указательный палец на соседнюю дверь, глаза его сделались совсем круглые:

   — Она там?

   — Только что вошла!

   Квашников принялся тарабанить по железу.

   — Идиот! Так ты ее просто напугаешь. — Косинов с глубочайшей досадой обхватил лицо руками и присел на корточки. Свобода была в нескольких метрах от него, в прямом и переносном смысле. И вот облом… — Парни, давайте прежде всего успокоимся и не будем орать. Вступить в диалог с девчонкой — для нас сейчас единственная спасительная ниточка. У Идеальномыслящего это вроде как не получилось.

   Когда все замолчали, мрачный свет лампочки стал еще мрачнее. А тишина, субстанция из которой соткан воздух, была более подавляющей, чем обычно. Косинов совершил жест левой рукой, который можно однозначно истолковать так: «заткнитесь и не мешайте мне». Потом он прошел пару шагов и тихо постучал:

   — Маша, мы ничего плохого не сделаем, мы только поговорить. — Важно было сохранить баланс голоса, чтобы не скатываться на крик. — Маша, мы хорошие люди, нам нужна твоя помощь.

   Из квартиры №2 донеслась невнятная возня, якобы что-то где-то рассыпалось, последовавший далее приглушенный металлический звон на слух ровным счетом ни о чем не говорил — металл ударил о металл, не более того. Лишь потом из-за двери послышался детский голос:

   — Мне родители сказали, чтобы я никому не открывала!

   — Хорошо, хорошо! Нам этого и не надо, мы так поговорим. Маша, ты знаешь как открыть подъезд?

   — Знаю, никак!

   — Но ты… — Косинов почувствовал внезапный прилив сумбурных и противоречивых эмоций, закрыл лицо ладонями, глубоко вздохнул. — Но ты же как-то проходишь?

   Возникшая минута молчания оказалась столь длинной, что в чуть приоткрытой квартире №3 под бой часов успела проголосить еще одна механическая кукушка. Проголосила и опять уснула в спутанной между часовых стрелок паутине времени.

   — Я не понимаю, как это работает! — голос девчонки становился раздражительным. —  Большая дверь сама распахнется, когда ей надо! На нашей улице все двери такие! Это ленинская партия нас оберегает от грабителей и нехороших дядек, как вы!

   — Что значит «на нашей улице»? При чем тут ленинская…

   Косинова с силой дернули за рукав и шепнули на ухо:

   — Эта чокнутая думает, что живет в 67-ом году. Вундер так сказал. Ты до сих пор не вкурил, что находишься в доме, населенном одними дебилами?

   Голос Маши с той стороны двери только усугубил подозрительный статус местных жильцов:

   — А вы, дяденьки, комсомольцы?

   — Да-да, обязательно комсомольцы!

   — Все равно не пущу, врете вы все!

   Косинов отчаянно выискивал зацепку для продолжения беседы, иначе девчонка вот-вот может соскочить, и сомнительно — пойдет ли она на контакт еще раз. Необходимо было спросить самое-самое важное. Стоящий позади Квашников похлопал его по плечу и для чего-то свел пальцы в два кругляшка, приложив их к своим глазам.

   — Послушай, Маша, а куда подевался тот непутевый дяденька, совсем не комсомолец, что с тобой разговаривал? Он в очках, на Гарри Поттера еще чем-то похож.

   Иваноид схватился за голову: «шестьдесят седьмой год, какие Гарри Поттеры?» Но девочка мигом сообразила о ком речь:

   — А-а… дядя-дурачок! Его сбила машина, когда он переходил дорогу. В больнице наверное.

   — Что ты несешь?! Какая машина?.. Маша… Маша!

   Она больше не соизволила ничего сказать: не попрощалась, ни в чем не объяснилась. Голос за дверью просто исчез и все — как будто только что разговаривали с неким духом ребенка, случайно забредшим сюда с ближайшего спиритического сеанса и улетучившимся в свое обиталище. Косинов сильно пожалел, что вообще спросил ее про Вундера. Бреда и так уже наглотались в достатке, а тут все еще больше запутывалось. Да, путалось все во всем — слова в непослушном языке, мысли в плетеных извилинах мозга, злая правда в красивой лжи и угрюмая ложь в дебрях туманной правды. Все на свете перемешалось клубком логической несуразицы. И где-то далеко живет сумасшедший философ, который наверняка скажет: «так оно и должно быть, это наша реальность».

   — Что остается? — Квашников похрустел косточками пальцев. — Дежурить по очереди у двери? Рано или поздно кто-нибудь еще появится. Может быть…

   — Я устал! — взмолился Контагин. Услышать от Зомби о человеческой усталости раньше показалось бы забавной иронией, но сейчас уже надоели всякие приколы. — Чертовски устал! — Нет, у него, оказывается, даже усталость носит демонический характер. — Пойду, сяду в кресло-качалку, мне тиканье часов успокаивает нервы. 

   Никто не заметил, как он ушел. Но было невозможно не заметить, как он пулей выскочил из третьей квартиры с выпученными черными глазами на побледневшем лице. Обугленные зрачки чуть не вываливались наружу:

   — Там… там… в кресле кто-то сидит!

   — Зомби, ты уже все мозги себе расплескал! Никто внутрь не заходил.

   Контагин перешел на пантомиму: беззвучно открывал и закрывал рот, шарил по воздуху руками, сгибал по очереди пальцы, указывая ими на дверь. Времена розыгрышей, кажется, давно уже прошли, поэтому его выходку пришлось воспринимать всерьез.

   — Ладно! — Квашников хлопнул его по плечу, приводя в чувства. — Идем все трое. Я первый.

   Опять это царство загадочного Хранителя Времени — кругом часы, часы, часы… и только часы. Они присутствовали повсюду и начинались сразу с коридора. Наверное, здесь временем можно было управлять: притормозить его, заставить бежать быстрее, остановить вовсе или даже взять взаймы. Только надо научиться, как это делается. Оказавшись в комнате пришлось еще раз вздрогнуть — всем троим. В кресле, которое слегка покачивалось, действительно кто-то сидел, отвернувшись в дальний угол. Из-за спинки кресла торчали небрежно растрепанные красные волосы и не просто красные, а вызывающего ярко-алого цвета. На голове была шляпа-сомбреро с широкими полями, чуть закрученными по краям, ее тулья венчалась букетиком из нескольких цветов пестрящих желтизной — кажется, это настурция, редкое садовое растение. Неизвестный еще пару раз слегка покачнулся и замер. Он просто не мог не услышать шаги позади себя, если он не глухой, конечно.

   — Уважаемый, вы кто? — мягко спросил Квашников, изображая голосом человеколюбие.

   Нет ответа.

   — Вы здесь живете? Это все ваши часы?

   Нет ответа.

   — Скажите хоть что-нибудь. Мы пришли просто поговорить, сейчас уйдем. Извините, если что не так.

   Нет ответа.

   — Вообще-то, это невежливо демонстративно молчать, когда гости о чем-то спрашивают. Вам не кажется?

   Нет ответа. Контагин уже принялся кулаками изображать из себя боксера, вопросительно поглядывая на остальных, мол: «может, ему втащить хорошенько?»

    — Послушайте, нам приколы вашего дурдома уже надоели! — Иваноид резко подошел к креслу, так же резко развернул его и… от неожиданности вскрикнул. Позже ему было стыдно за этот крик.

   На него смотрели нарисованные зеленым фломастером глаза со зрачками в виде немецкой свастики. Брови, ресницы, нос и рот — тоже рисованные, причем, крайне небрежно, словно наспех. Рот криво съехал набок, из него торчали заостренные фиолетовые зубы, ресницы над глазами выглядели столь громоздкими, что почти касались волос, вместо которых, разумеется, находился парик. В кресле сидело чучело, набитое соломой, его кожей являлась простая грязная мешковина, из которой то здесь, то там торчали сухие кончики, производя комичный эффект «волосатости». Руки и ноги чучела походили на свисающую серую колбасу и заканчивались уродливыми культями. Кстати, на правую руку для чего-то были надеты простенькие часы. Ах, ну да… часы — здесь же без них ничего не обходится. Косинов первым отошел от шока:

   — Проникнуть сюда это чудо могло только одним способом — через подземный лаз, вернее, его принесли, естественно. Девчонка и одноногий инвалид из подозреваемых исключаются сразу, бабушка, разумеется, тоже. Вывод: или это некто для нас еще неизвестный, или на выбор: Чичиков, Вечно Веселый, Морячок. Кто-то с нами играет в совсем несмешные игры.

   — Но зачем? Зачем?! — Квашников всплеснул руками и тихо помолился матом.

   Косинов снял с чучела часы и принялся их внимательно разглядывать. Ремешок из самого простого кожзаменителя весь потрескался. Они не тикали, а время на них было остановлено на тринадцати минутах девятого. Круглый циферблат с чуть проржавевшим корпусом выглядел доисторическим — незатейливые черные стрелки, лишенные малейшей эстетики, и двенадцать таких же черных цифр, хороводом окружившим надпись «Ракета».

   — Заметьте важную деталь, — Косинов потряс в воздухе реликтом из советского времени, — это единственные часы, которые стоят. — Потом он для чего-то долго всматривался в створки закрытого сейфа, точно желал на экстрасенсорном уровне проникнуть взором внутрь. — О черти… я, кажется, понимаю… понимаю…

   — Тогда понимай доходчиво и разборчиво, чтоб всем ясно стало! — Квашников тоже уставился на сейф, но лишь пожал плечами.

   — Понимаю…

   Где-то на кухне забили почти одновременно сразу двое часов, но кукушка больше не высовывалась — обленилась наверное. Нескончаемое тиканье маятников продолжало создавать иллюзию стрекота целого роя насекомых: воздух был перенасыщен постукиванием, подрынькиванием и мелодичным подзынькиванием. Невидимые насекомые, скорее всего, таким образом общались между собой. Косинов подошел ближе к сейфу и показал пальцем на число, выведенное мелом: 2013.

   — Это не год, как мы раньше думали, это… — он демонстративно поднял вверх ручные часы. — Это время: 20 часов 13 минут. Здесь ровно столько же, и они стоят.

   — Ну, ну, ну! И чего? — Контагин долго запрягал свое «ну», чтобы сказать простое «и чего?»

   Дальше с Косиновым начало твориться такое, что за него поначалу даже испугались. Как одержимый он принялся трясти каждого за плечи:

   — Вам покажется это очень-очень странным, но я догадываюсь, что делать дальше! Давайте хотя бы попробуем!

   — Что именно?! — Иваноид брезгливо стряхнул его пальцы со своих широких плеч.

   — Нужно остановить все часы! Но сначала на них необходимо выставить одно и то же время — тринадцать минут девятого.

   — И на зачем такие сложности?!

   — Не знаю! Я просто чувствую! Я уже начинаю мыслить, как мыслят все в этом доме.

   Сначала хотели возразить, потом подумали: а смысл? Как и раньше, обыкновенное отсутствие более оригинальных идей толкнуло на поступок откровенно нелепый — они, ворча и недоумевая, взялись переводить стрелки на всех часах с последующей их остановкой. В ходиках достаточно было снять грузило или притормозить маятник, и те сразу замирали, но в некоторых часах приходилось залазить в сам механизм и грубо снимать шестеренки или как-то по-другому изолировать пружину — движущую силу местного времени. Пришлось вдобавок из первой квартиры принести стулья, так как до некоторых экземпляров, висящих под самым потолком, не доставал даже длинноногий Косинов. Все это время чучело без движения восседало на кресле и агрессивным нарисованным взором наблюдало за вакханалией Живых и Суетящихся. Мертвая мимика его лица даже не пыталась намекнуть — правильно они поступают или нет. Вся работа заняла минут сорок, после чего больше в квартире ничто не тикало, даже как-то скучно стало... Все часы стояли, а их стрелки, как под копирку, показывали тринадцать минут девятого.

   — И дальше что? — с нескрываемым сарказмом спросил Квашников. — Ты надеялся на чудо? Или тебе просто качающиеся маятники на нервы действовали?

   Косинов слегка затупил. Он посмотрел на пугало с почти садистским желанием выпотрошить из него всю солому и поискать ответ внутри этой бутафорной пустоты. Нет, Страшилу пока трогать не стоит, и он принялся размышлять по-другому:

   — Включаем логику: раньше все часы шли, лишь одни стояли — те, что у меня в руках. А теперь попробуем наоборот. — Он сильнее взялся за ремешок и стал подкручивать колесико механического завода. Как только по циферблату поползла секундная стрелка… неожиданный звук уж в третий или четвертый раз заставил невольно вздрогнуть горемычную троицу. Только чучело так и сидело без движения.

   Кто-нибудь помнит мелодию далекой телевизионной передачи «В гостях у сказки»? Именно под эту мелодию, исполняемую черт знает где и черт знает каким способом, резко распахнулись створки миниатюрного сейфа — того самого, что в стене. Косинов праздновал торжество собственного разума: свысока посмотрел на остальных и похлопал сам себе в ладоши.

   — И почему все именно Лединеева считают Идеальномыслящим?

   В контексте произошедших событий замечание более чем справедливое. Внутри сейфа имелось небольшое углубление: денег там никаких не обнаружилось, зато к стенке с помощью медицинского шприца была прикреплена записка со знакомым почерком. Сказать, что это было ожидаемо, с неким сомнением, наверное, все-таки можно: если внимательно посмотреть на уставшие и почти равнодушные лица выпускников. Ах, да… важная для Зомби деталь! На дне еще лежала доминошка 3:3, которая немедленно оказалась в его кармане. Квашников почему-то заинтересовался в первую очередь не запиской, а именно шприцом — крутил его, разглядывал, разнюхивал:

   — Уже в третий раз одно и тоже! Сочинитель стихов нарик, что ли?

   В том факте, что на листке написано продолжение «поэмы», а не рецепт, к примеру, ореховой самогонки, никто не сомневался. Дословно новый текст выглядел следующим образом:

   «Хорошо мышатам стало —

    Все наелись до отвала,

    Все помылись и поспали

    И подумали: «Едва ли

    Нас ласкают добротой,

    Может, кормят на убой?»

    Синеглазый заорет:

    «Посмотрите, злюка-крот

    Прокопал внизу нору,

    Убегая поутру.

    Побежали-ка втроем

    Да за хвост его возьмем!»

    Долго за кротом носились,

    Потешались и резвились,

    Но проворный хвост крота

    Лишь мелькнул издалека,

    Помахал и хлопнул дверью.

    «В жизнь я в это не поверю, —

    Говорит мышонок ловко, —

    Чтобы наша мышеловка,

    Что без окон и дверей,

    Не имела бы щелей.

    Может, клетку отогнем,

    Повезет — и прошмыгнем!

    И окажемся снаружи,

    Вдоволь порезвимся в луже!»

    Но мышатам невдомек,

    Что не выломать пруток,

    Лишь застрянут ко греху,

    Выход — только наверху.

    Только в небе нет оков

    Для семейства грызунов!

    Три замка и три ключа,

    Что ломали сгоряча.

    Хватит игр и потех,

    Нужно думать, как наверх

    Проползти или прокрасться

    Да с замками разобраться.

    Первый ключ у книжных магов,

    Среди звезд и красных флагов.

    Ведь не будет путь пройден,

    Пока Шторм не завершен!»

   Косинов, читающий сие творение — с чувством, с толком, с расстановкой — выдохнул горький воздух, пропитанный незавершенными рифмами, и покачал головой:

   — Я уже потихоньку становлюсь фанатом этого Сочинителя! Скоро у меня начнется ломка, если долго не будет продолжения. История про бедных мышат просто увлекательнейшая, согласитесь? — Он в тысячный раз за день поправил застилающие лицо черные волосы.

   — Ты лучше объясни, с какой радости сейф открылся. — Квашников подергал туда-сюда створки, хотел сломать, но проявил гуманность и лишь немного погнул.

   — Здесь нет никакой мистики. Наверное, внутри всех часов стоят дистанционные передатчики с закодированным расположением стрелок. Ну в общем… если очень долго повозиться, то можно сделать подобного рода фокус. Другой вопрос — зачем? И кому это надо? Не слишком ли много денег вложили в это сомнительное развлечение? Но я бы сейчас лучше обратился к стихам, вернее — к их толкованию. Мысль о том, что выйти из здания (теоретически) можно и через пятый этаж, крутилась у нас давно. Не зря ведь там висят эти цепи с амбарными замками. В нашей прекрасной поэме даже не намеком, а прямым текстом говорится, что где-то нужно искать ключи. Цитирую: «Первый ключ у книжных магов, среди звезд и красных флагов». Как любит говорить Иваноид: «а сейчас вопрос повышенной сложности». Что бы это значило? Думаем, парни! Думаем! Но если придется опять по кирпичам разбирать стены, я реально свихнусь!

   Далее Косинов совершил несвойственный ему поступок агрессии: он подошел к креслу-качалке, взял за шиворот чучело, посмотрел своими наглыми глазами в его наглые глаза, потом подкинул его в воздух весело пнул под зад. Страшило полетел в одну сторону, красный парик — в другую, а шляпа-сомбреро взмыла аж к потолку и, красиво планируя, упала на голову Контагина. Парик с миллионами щупалец-волос алой медузой распростерся на полу.

   — И чего ты кому хотел доказать? — спросил Зомби, снимая с себя сомбреро. — Клеевая шляпа, между прочим!

   Вместо ответа самый длинный член их команды уселся на кресло, закрыл глаза и принялся раскачиваться, неумело изображая блаженство.

   «Косинов Юрий Александрович родился в уездном городе N такой-то губернии в таком-то году», — было бы написано в классическом романе 19-го века, если бы Косинус в качестве бреда вдруг оказался его литературным героем. Но героем он никаким не был, не рождался им изначально по судьбе, и более того — даже не пытался им становиться, предпочитая жизнь тихую и безмятежную. Родители его оба офицеры сухопутных войск, так что жизнь помотала маленького Юрика вместе с мотающейся по всей стране военной частью №956783. Каждый раз расставание с насиженным местом было для него болезненным, и дело тут, конечно же, не в самом месте с определенными координатами пространства, а в том, что приходилось терять друзей, к которым так сильно привык. А заводить друзей новых — процесс для него трудоемкий, сомнительный и полный неудач. В детстве Юрику покупали огромное количество игрушек: танчиков, автоматов, вертолетов, боевых корабликов с пушками — чего еще можно ожидать от родителей, которые оба служат в армии? Только их сын не особо был расположен к военной технике, даже бутафорной, зато рано научился читать и вечерами просиживал за любимыми сказками. «Приключения Буратино», «Волшебник Изумрудного города», «Незнайка» являлись его любимыми произведениями и были перечитаны десятки раз, так что он знал их почти наизусть. Отец как-то скептически поглядывал на увлечения Юрика, но долгое время все списывал на детский возраст. Взрослея, Косинов не становился брутальнее: военное искусство его не интересовало абсолютно, со спортом дружил, но только в рамках школьной программы, а вот завсегдатаем библиотек стал с первого класса. Причем, читал в основном любовные да исторические романы. Детективы считал словесным поносом, а фэнтези — бредом больных умов. Был до одержимости уверен, что является приверженцем исключительно богемной литературы. Скорее всего книги и развили в нем заложенную от природы сентиментальность. Он рано начал влюбляться, и каждая влюбленность приносила ему немалые переживания. Как-то в седьмом классе из-за переезда военной части на новое место, он вынужден был переселиться чуть ли не на четверть земного шара, но это все были мелочи по сравнению с тем, что он больше не увидит Алену Каричеву, даже по этому поводу хотел с собой что-то сделать. Полгода писали друг другу письма, потом болезнь растворилась в ворохе новых проблем. И свежие ветра перемен зализали нанесенные судьбой раны. С тех пор поклялся себе ни в кого не влюбляться, да куда там… его нервная система словно состояла из магнитов к противоположному полу. После забытой Аленки в мир прекрасного явилась Валерия Асинвер, потом Даша Савельская, ну а теперь Маринка Латунина, с которой он все никак не может определиться — друзья ли они по сексу, друзья ли они по жизни, шутливо ли влюбленные или всерьез будущие муж и жена. Маринка все разговоры на подобные темы ловко умеет переводить в шутку. Совсем недавно Косинов попробовал писать стихи, читал их Маринке, но та настолько завуалировала свое восхищение ими: «Юрочка, ты у меня самый гениальненький гений!», что «Юрочка» воспринял это как очередную иронию и даже слегка обиделся. Ведь он старался! Сочинял! Но все это в прошлом… бесконечно-далеком и призрачно-близком.

   В данный момент Косинус сидел прямо на полу, обхватив голову руками и думал только об одном: «в какую же задниу мы попали? у нее хоть название имеется?» Его длинные черные волосы, как водопад из дегтя, обвивали лицо, плечи и своими кончиками пронзали пустоту. Он редко ругался матом (интеллигент как-никак), но в этом доме брань регулярно вырывалась сама собой.

   — А у меня идея, — произнес Контагин и расстался наконец с этой дурацкой шляпой. — Как там сказано: «первый ключ у книжных магов, среди звезд и красных флагов». Кто такие книжные маги даже моя извращенная фантазия не понимает, а вот звезды и красные флаги — это символ советской эпохи. Понимаете, о чем речь? Надо спросить у девчонки, она здесь единственная, кто проживает в шестьдесят седьмом году. Дура, понятно, но это не лечится.

   Квашников только пожал своими могучими плечами, Косинов скривил постную мину:

   — Не исключено, конечно… Только ты попробуй сейчас поговори с ней, она и к порогу не подойдет, хотя… что мы теряем?

   И снова перед взором квартира  №2 с маленьким глазком в двери. Кстати, любопытное замечание: во всем доме глазок имелся только на этой двери, больше нигде. А вот звонок почему-то отсутствовал. «Вопрос повышенной сложности», — как сказал бы Иваноид.

   — Маша! Эй, Маша! — Косинов постучал ровно три раза, почему-то подумав, что именно три раза есть признак вежливости. — Маша, мы только один вопрос задаваем… задамся… тьфу, зададим. У меня уже язык плетется. Маша, подойди! — И еще несколько стуков, контрольных.

   Наконец послышались шаги, потом возня, потом знакомый детский голос:

   — Что вам надо? Я все равно не открою!

   — Ответь, пожалуйста, у тебя есть ключи от пятого этажа? Там еще цепи и замки такие огромные. Ты ведь пионерка? А пионеры всегда только правду гово…

   — Есть один!

   Все трое ощутили волну облегчения, даже жизнь приятней стала.

   — Послушай, Маша, мы сейчас отойдем на безопасное расстояние, а ты просто выбрось этот ключ за дверь! Пожалуйста! Мы отдадим. Честное комсомольское!

   Молчание из закрытой квартиры выглядело затяжным, нервным и смешанным с непонятным страхом. Голос девчонки чуть изменил свою интонацию:

   — Не врите, злые дядьки, вы не комсомольцы! А ключ я вам дам при одном условии. Если вы найдете мне три мои игрушки — утенка Диму, шута Петю и Сквалиолиуса.

   За волной облегчения пришла волна страшного разочарования, в душе у каждого заштормило. Квашников всплеснул руками:

   — О нет!! Нет! Ну когда это закончится?! — в этот возглас он вложил всю ярость голоса, на какую был способен.

   Местный дипломат Косинов зло отдышался, но понимал, что переговоры с дикой оппоненткой необходимо продолжать:

   — Скажи, где их хотя бы искать? И что за Сквалиолиус такой?

   — Не знаю… да что вы за дурные дядьки? Если бы я знала, я бы сама их нашла!

   Это была последняя реплика, пришедшая из квартиры №2. Косинов еще пытался что-то выяснить, даже грозился, но девчонка опять потеряла всякий интерес к беседе. Ее дух исчез. В общем-то, если очень усердно подумать, имеется в произошедшем и меленькая положительная деталь. Словарный запас выпускников девятой школы пополнился новым словом «Сквалиолиус». Радуйтесь, если сможете! Ха! Уныло-приуныло посмотрели на железную дверь подъезда, об которую разве что оставалось биться в отчаянии головой. Полумертвый электрический свет даже не пытался разгонять это уныние, наоборот — еще больше нагонял тоски. Но присутствовала в той тоске некоторая манящая интрига. Хотелось уже чисто из человеческого упорства или хотя бы из злости узнать: что за утенок такой Дима, где еще два ключа, и главное — как все же выбраться из этой чертовой пятиэтажки?

   — Над нами просто издеваются, — с печалью в голосе констатировал Контагин. — Даже девчонка и та издевается! Послушайте, а может они все вместе — банда? А?

   Квашников постоянно вытирал пот на лбу: лампочками напекало, что ли? Ему даже было слегка стыдно, что здоровенный детина, склеенный из мускулов, бицепсов, трицепсов, и ничего не в состоянии сделать в простой дурацкой ситуации. Он потеребил еще больше, чем прежде, проросшую щетину и твердо сказал:

   — Так, не раскисать! Все доступные нам комнаты мы полностью обшарили, на лестницах тоже ничего нет. Вывод один: как бы нам этого не хотелось, но снова придется идти на поклон к идиотам-жильцам. И начнем с самого низа.

   Прежде чем открылась дверь квартиры №4 ждали минут пять и подумали: «уж не помер ли?» Ветеран «второй гражданской» Гаврилов появился на пороге какой-то… не такой. Взор его выглядел слишком уставшими, он пошатывался на костылях и казалось, будь здесь малейший ветерок… Раздражение на обитателей дома резко сменилось прежней жалостью, во всяком случае — к инвалиду точно. А если принять во внимание, что все они здесь по-своему больные, то и разговаривать с ними следует — как доктор с пациентом. Глаз на обожженной стороне лица был почти закрыт, создавая противоречивое ощущение постоянного подмигивания.

   — Анатолий Ефимович, — Квашников не знал как начать, — извините нас. Мы должны задать вопрос, который вам покажется даже не странным, а откровенно дурацким. Но поверьте, для нас он очень важен. Вы не знаете, где найти утенка Диму, шута Петю и Сквалиолиуса? Это игрушки той ненормальной девчонки, что живет на первом этаже.

   Ответ, увы, был вполне ожидаем:

   — Приболел я, ребята, серьезно приболел. Мне не до шутов и не до детских игрушек. Не знаю я ничего.

   Дверь закрывалась очень медленно, и казалось, ее закрывает не человеческая рука, а легкий сквознячок.

   — По-моему, бесполезняк, — мрачно заявил Контагин. — Миссия невыполнима. Встряли мы, и надолго.

   — Да заткнись ты, Зомби! Твоего загробного пессимизма еще не хватало! Идем дальше!

   Следующей по курсу была квартира №7. И вот тут сильно призадумались: стоит ли спрашивать о таких глупостях старенькую бабушку — не просто долгожительницу, а дожившую аж до самого конца света. Колебались, сомневались, но тем не менее в дверь постучали и задали тот же вопрос. Черный платок, черная кофта и черная юбка могли означать только одно — вечный траур. Траур по здравомыслию. Здесь такое в порядке вещей. Валентина Константиновна долго гладила лицо, точно хотела разгладить старческие морщины и помолодеть. На самом же деле она не поняла даже смысла вопроса.

   — Внучеки, вы кого-то потеряли?

   — Ну… — Квашников включил спинной мозг и принялся выкручиваться из неловкой ситуации: — Детские игрушки такие, ими играла девочка с первого этажа. Рыжая такая, с бантами.

   Валентина Константиновна сложила свои дряхлые руки на его груди и дрожащим голосом произнесла:

   — Внучек! Все, скоро все исчезнет! Мир погиб, и мы погибнем! Сначала первый этаж, потом второй, а там и до меня смерть доберется! — Она опять была готова пустить слезы.

   — Извините.

   Шаркающие по полу шаги удалялись так тихо, что снова пришли эти умодробящие ассоциации с привидением. Еще полностью черное одеяние — да, именно «одеяние», потому как привидения «одежду» не носят. В голове слегка помутнело, но ненадолго. Контагин оглянулся вокруг, указал пальцем на квартиру №8 и изобразил на лице вопросительный знак размером с само лицо.

   — Ну уж нет!! — Иваноид в унисон своей экспрессии даже замахал руками. — Сейчас опять вылетит это размалеванное чучело и начнет по нам из ружья палить! У меня до сих пор в ушах звон не прошел.

   — Ты прав, брат по разуму. Тогда к «Титикову», если он там еще не загнулся от передозировки.

   В квартиру №9 стучали минут пять. Но этот факт даже никого не раздражал, ибо все понимали, что Великий Ученый и Великий Мыслитель современности Евгений Чичиков помимо своей основной профессии (наркомании) усердно занимался изготовлением таинственного раствора для самого Михал Савелича! Несомненно, его открытие должно повернуть всю мировую науку, если он сам прежде не повернется умом. И такая мелочь, как пять минут туда-сюда…

   — Да откроешь ты, сука, или нет?! — Квашников долбил ногою по двери примерно так же, как конь лягает навязчивых незнакомцев.

   Наконец щелкнул замок, и из-за двери появилась нелепая физиономия Шестиглазого. Физиономия была еще чем-то недовольна: морщинистая лысина повращалась в разные стороны, ученый поморщил нос похожий на крючок, прибитый к лицу вверх тормашками, и разумеется, поправил все четыре линзы очков. Это действие было для него что-то вроде ритуала — как для Косинова постоянно поправлять волосы. Длинная седая борода походила на метлу, по чьей-то ошибке прикрепленную к голове гвоздями волос. Шестиглазый почесал эту метлу и спросил:

   — Вы кто?

   Квашникову так и хотелось заехать по этой забывчивой морде, чтобы зубы полетели в одну сторону, а остальной скелет — в другую. Но он проявил такт:

   — Мы от Михал Савелича.

   На одной из четырех линз отразился проблеск некоего понимания.

   — От Михал Савелитя? М-ня… это вазно, отень вазно! М-ня… А! Помню, м-ня! Вы зе мои младсые наутьные сотрудники! А раствор есе не готов! Не готов есе раствор! Не готов, не готов, не готов, не готов, не готов, не готов, не готов, не готов… — Кажется, Шестиглазого переклинило. Он стоял на одном месте, топал ногой и повторял в бесконечном программном цикле свое «не готов», пока разъяренный Квашников не остановил его криком:

   — Утенок!! Дима! Шут Петя! И Сквалиолиус! Это погоняла детских игрушек. Они не у тебя, ученая крыса?

   Чичиков задумчиво почесал за ухом, его палец разворошил там целые залежи грязи.

   — Тево-тево? А поросок стястья у вас с собой?

   — Да бестолку все! — сказал Контагин. — Пускай проваливает!

   Чичиков ретировался в небытие квартиры №9, перед взором еще несколько мгновений плавали все его шесть удивленных глаз, вопрошающих: «тево-тево?» Всем троим почему-то хотелось блевать. Потом сели на одну из ступенек и слегка отдохнули, прежде всего — психологически. Контагин терзал себя за растрепанные волосы, точно хотел выдернуть ими больной мозг. Косинов глубоко дышал и изредка закрывал глаза. Квашников тупо смотрел на собственные ботинки, считая многочисленные переплетения шнурков, потом он поднял голову:

   — Кто у нас остается? Морячок?

   — Сейчас опять заставит в карты играть! Вот какого чертова хрена ты, Иваноид, разбил свой мобильник? Мы бы его на кон поставили.

    Косинов ошибся: в карты больше играть не пришлось. Когда матрос вышел из своего кубрика, сияя знаменитой тельняшкой, он прежде всего терпеливо и спокойно выслушал занимательную историю про утенка Диму, шута Петю и этого… третьего… с греческим именем. Потом он покачал головой:

   — Не печальтесь, юнги, моря ломали и не таких. С прискорбием… нет, поверьте, с искренним прискорбием сообщаю вам, что вы трое уже двинулись умом. У нас, кстати, на корабле был такой Лихеев — от долгого плавания тоже рехнулся. И представьте, стал играть с детским медвежонком! Результаты налицо.

   Фанфарон могучих океанов вежливо поклонился, не сказав больше ни слова.

   Выпускники девятой школы, мрачные и подавленные, спустились в квартиру №1: там хотя бы присутствовала человеческая обстановка, там можно было прилечь на кровати и забыться, заблудившись в счастливых сновидениях. Они так и сделали. Но едва голова Косинова коснулась подушки, он тут же вскочил. Шлепнул себя по лбу и даже закрыл ладонью невольно раскрывшийся рот. Кажется, его осенила какая-то догадка.

   — Я знаю, кто такой утенок Дима!

 

 

                              ###___девятый_осколок_мозаики___###

 

 

   — Ну, Косинус, не тяни нам нервы!

   — Помните, когда мы ползли по подземному ходу, там еще валялась эта игрушка — да, резиновый утенок! Чумазый весь такой.

   Квашников похлопал в ладоши — сначала все подумали, что в знак одобрения, но его последующий гневный возглас сразу опроверг такие думы:

   — Неземная логика! Браво! Каких чертей, каких сволочей мы должны это помнить? Зажигалка-то у тебя была, а мы с Зомби двигались почти на ощупь. И чего ты так долго…

   — Да из башки вылетело! — Косинов снова почувствовал себя виноватым, помотал головой, поблеял что-то в свое оправдание, даже волосы на лицо накинул, спрятавшись за своей знаменитой челкой.

   — А теперь догадайся с первой попытки: кто из нас троих полезет сейчас за игрушкой?

   — Да успокойтесь, уже иду.

   Вновь в чувства обоняния ударила солоноватая сырость, осязание ощутило холод и мерзлую землю, пытающуюся отнять тепло у тела. Чувства зрения, в свою очередь, обнаружили это мрачное царство красных кирпичей и еще раз красных кирпичей: другого там ничего не было. Да и с «царством» мы погорячились, неудачная аллюзия. Косинов полз, освещая подземный мир вполне земной зажигалкой. Уже на поверхности, когда разглядели резиновую игрушку, немножко ужаснулись ее мрачноватому виду. Не утенок, а мумия утенка. Что делать — помыли, разумеется. Вода из-под крана уничтожила грязь лишь частично, но черный клюв, желтое «оперенье» и, странно, почему-то зеленые зрачки распознавались невооруженным глазом.

   — Так вот ты какой, Дима, — Контагин познакомился, назвав и собственное имя.

   В дверь квартиры №2 постучались как можно деликатнее.

   — Эй, Маша, глянь в глазок! Это то или не то?!

   Из-за двери знакомый детский голос, насквозь пропитанный необъяснимым восторгом, выдал положительный ответ:

   — Ага, мой Дима! Я его узнала! И чего он такой чумазый? Я ему постоянно твердила: не валяйся по лужам, не валяйся по лужам! Ну хорошо, злые дядьки, вам осталось найти шута Петю и Сквалиолиуса, лишь тогда я открою!

   — Да кто такой этот чертов Сквалиолиус?! — Косинов чуть не ругнулся матом, попытался сам глянуть в глазок, но его оптика была устроена таким образом, что он увидел там реально Фигню.

   — Ищите, злые дядьки!

   И больше ни слова, ни полслова, ни даже четверть слова. Сумасшедшая девчонка раздражала все больше, действительно — почему бы не сказать или хотя бы намекнуть? В квартире №2 вновь поселилась тишина, кряхтя и зевая беззвучным вакуумом. Квашников сжал один кулак, занес руку для удара, чтобы долбануть по двери, но кто-то из друзей по несчастью эту руку вовремя перехватил. Оставалось ходить и пинать от злости бетонные ступеньки. Лестницы подъездов, начинаясь с первого этажа, вели все выше и выше — куда-то к вершине человеческого безумия.

   — Парни, послушайте меня. — Косинов и впрямь пнул одну из ступенек. — Как только я услышал про эти дурковатые игрушки, а именно — про шута Петю, я сразу подумал о Вечно Веселом. По-моему, именно он знает, где это чудо искать. Но скажу честно: я боюсь к нему идти. — В глазах их товарища не на шутку поселился страх. Даже его знаменитые зрачки цвета аквамарина (те самые, что сводили девок с ума) стали с примесью цвета болотной жижи.

   — А давайте… — Контагин схватил рукой пригоршню воздуха, словно извлекая из него ценную идею. — А давайте! Давайте…

   — Ну!

   — Внезапно все втроем нападем на клоуна, прежде чем он успеет схватиться за свое ружье! Скрутим…

   — А если он уже с ружьем выйдет? — Квашников плюнул в сторону. — Да и не в этом дело. Агрессия здесь не поможет, потому как за всем стоит Сочинитель стихов и зорко следит, чтобы все следовало его личному плану. Для нас главное — любой ценой выбраться отсюда, а уж там я его из-под земли достану! Он даже не представляет, что я с ним сотворю! Даже испанская инквизиция таких экзекуций не выдумывала… — Иваноид ненадолго замолк, подготавливая следующую мысль: — Слушайте мой приказ! Как бы унизительно для нас это ни было, но придется извиниться перед клоуном…

   — Да ну!

   — Ну да! Более того, мы должны во всем его слушаться. Если Вечно Веселый скажет: «это смешно», то «это» именно «смешно», и мы обязаны смеяться. Даже если плясать нас заставит!

   К квартире №8 приближались тихо как  мыши, но стучать пришлось громко и целую минуту. Когда раздался щелчок в замке, показалось — щелкнули сосуды сердца. Сначала вынырнул разлинованный под шахматную доску колпак, затем появился и его законный обладатель. Конечно же, в своем незабвенном амплуа: клоунский костюм, где красный и синий цвет были отражениями друг друга. Еще напудренное лицо, нос на резинке, разрисованный чуть ли не до ушей рот, который… (да неужели?!) который улыбался! Ружья с собой не было — и эта новость привносила в наш мрачный мир толику оптимизма.

   — Зрители! Зрители пришли! — Вечно Веселый принялся подпрыгивать, громыхая здоровенными ботинками, и хлопать в ладоши. — А я вас помню: Фрик  №1, Фрик  №2 и Фрик  №3. Правильно? — его голос звенел как детский смех.

   Квашников взял на себя смелость заговорить первым:

   — Послушайте, э-э…

   — На протяжении последних двух часов меня зовут Маргарет Тэтчер. Красивое имя, правда?

   — Послушайте, Маргарет Тэтчер… — Квашников закрыл лицо руками, чтобы не заржать, но быстро успокоился. — Вы меня простите за мою выходку, ладно?

   Вечно Веселый махнул обеими руками и кивнул острым колпаком:

   — Да что ты, Фрик №1, сущие пустяки! Сегодня я пострелял в тебя, завтра ты постреляешь в меня — это же весело! — И он подпрыгнул на месте.

   Так, разговор вроде завязался. Неплохо. Теперь главное найти подход, вернее — переход к основной теме. Может, рассказать ему до безумия смешной анекдот, и тогда под настроение… Но Иваноид решил прямо в лоб:

   — Вы не знаете, кто такой шут Петя?

   — Петька? Мой младший брат? — Намалеванные брови Вечно Веселого поползли вверх. — Чего ж его не знать? А вы станцуйте, тогда я вам его покажу.

   — Ч-что?

   — Станцуйте!

   Клоун сложил губы в трубочку (типа музыкальный аккомпанемент) и принялся насвистывать незатейливую мелодию, жестами рук давая понять: «ну, чего растерялись, смелей!» Косинов зло посмотрел на пророка Квашникова, но тем не менее первый принялся дергать своей тощей задницей. Далее в ход пошли руки, ноги и голова — движения были незатейливыми, как в ночном клубе. Зомби решил исполнить «танец зомби» — ну это хотя бы ожидаемо. Он растопырил руки как медведь, опустил вниз голову (типа мертвая) и взялся перетаптываться на одном месте. Иваноид побагровел от ярости, в краске лица на некоторое время совсем исчезли его веснушки, но и он стал совершать вялые телодвижения. Потом подумал: «а, плясать — так плясать!», и пустился вприсядку, закидывая руки за голову.

   — Молодцы! Ай, молодцы!

   Клоун ушмыгнул в свою квартиру и, не дав опомниться ни самим выпускникам, ни их вращающимся по инерции мыслям, тут же нарисовался прям на том же месте. В руке у него была тряпочная кукла — не сказать, чтоб его точная копия, но сходство, несомненно, присутствовало. Во всяком случае, оба одевались в одном салоне мод: одна штанина синяя, другая (угадайте какая?) — красная, разумеется!

   — Знакомьтесь, это Петька! Правда, он тупой и глупый, но меня это только веселит.

   Квашников даже боялся задавать следующий вопрос, но куда деваться:

   — А… вы нам его не дадите? Хотите еще треугольник нарисуем. С пятью углами.

   Клоун на миг стал серьезен, глаза его приняли загадочное выражение. В состоянии «загадочности» они были сведены к переносице, а кончик языка чуточку высунулся изо рта. И не смейтесь! Именно так выглядят «серьезные» клоуны. Он даже замычал как корова, дабы предать своей мимике трагичного эпоса.

   — Э, не-не-не-не-не! Так не пойдет! Я согласен отдать вам Петьку, если… — Наступило интригующее «если», а Вечно Веселый прищурил один глаз. — Если вы обыграете меня в перегонки!

   Трое выпускников переглянулись и покачали головой. У Контагина так и подмывало искушение покрутить пальцем у виска, но он воздержался. Вряд ли Маргарет Тэтчер воспримет это как комплимент. Квашников, главный переговорщик, почесал нос и, насколько это возможно, серьезным голосом спросил:

   — Какую же дистанцию мы побежим? Стометровку?

   — Не-не-не-не-не! Мы будем бегать от четвертого этажа к первому и обратно. Если хоть один из вас придет первым, отдам ему Петьку без сожаления!

   Спустя десять секунд все четверо уже находились на площадке четвертого этажа. Хотя, нет… сейчас ее уместней называть «стартовой площадкой». Основные надежды возлагались, разумеется, на длинноногого Косинова. Впрочем, и Зомби, представитель мертвого мира, почти не сомневался, что справится с задачей. Аристарх Вениаминович, запутавшись четвертой левой лапкой в собственной паутине, странно посмотрел в сторону громоздких созданий и подумал по этому поводу: «Что-то я давно ничего не жрал! Почему не летят мухи?»

   — На старт… внимание… бежим! — скомандовал Квашников, и четверо идиотов, расталкивая друг друга, помчались вниз по лестнице.

   Клоун вырвался первым, но самое странное было даже не в этом, совсем в другом: как с него не слетают громоздкие башмаки и как не мешают движению? Впрочем, время ли философствовать? Выпускники тоже напрягли свои мышцы, и вот здесь крылась опасность — упасть и растянуться на ступеньках. Вспомним хромого Квашникова. Поэтому бежали не в полную силу, а Вечно Веселый тем временем лихо скакал с пролета на пролет и, о чудо, ни разу даже не споткнулся. Стоя уже в подъезде, он принялся голосить:

   — Я выиграл! Я выиграл! Теперь давайте назад. Приготовились? На старт… внимание… бежим!

   Опять та же картина! Не прошло и половины мгновения, как красно-синяя задница Маргарет Тэтчер эротично вильнула на лестничном повороте, а сам Маргарет уже пулей несся вверх, раскачивая остроконечным колпаком, и шлепая по ступеням сто пятидесятого размера галошами: «шлеп-шлеп-шлеп». Косинов, главный спринтер троицы, всю душу вложил в первый рывок. Понимая это, Квашников и Контагин уже специально ему поддавались. Но даже он к финалу отстал от клоуна метров на пять. И вновь это издевательское:

   — Я выиграл! Я выиграл! Теперь опять вниз...

   Туда-сюда мотались раз девять или десять. Усталость наваливалась каменным грузом, сердце у каждого прыгало в такт взбесившегося маятника, и без того тусклый свет лампочек практически превратился в ночь. С каждым разом отставание от клоуна было больше и больше.

   — Отдыхаем! — выдавил из себя запыхавшийся Квашников и мешком упал на ближайшую ступеньку. Пот с его лица лился градом, воздуха катастрофически не хватало. Паниенко, учитель физры, и тот никогда их так не гонял.

   Рядом шлепнулись Контагин и Косинов, у обоих — слипшиеся волосы, рот нараспашку, в глазах недоумение: «как так?!» Один Вечно Веселый, зараза такая, выглядел бодрым, как только что проснулся. Его глаза, обведенные тушью, издевательски по-доброму посмотрели на неудавшихся бегунов, левый глаз радостно подмигнул, а размалеванный рот расцвел улыбкой:

   — Сейчас отдохнем и побегаем еще! Нам ведь весело, правда?

   Так и хотелось врезать да банально не было сил.

   — Послушайте, уважаемый… — Иваноид совершил пару тяжелых вдохов. — А нет ли другого пути заполучить вашего брата Петю?

   Клоун опять заулыбался, показал два ряда белоснежных, как из рекламы, зубов и ласково произнес:

   — Не-не-не-не-не! Нету!

   И тут в мире произошло событие, которого не ожидал даже сам его исполнитель. Квашников внезапно вырвал тряпочную куклу из рук Арлекина и мигом ринулся вниз. Оба его товарища, как ужаленные собственными мыслями, понеслись следом. Показалось, что прошло ровно ноль секунд, как все трое уже находились в подъезде, встревоженные и ожидающие дальнейших событий.

   — Если что — сразу в первую квартиру, и закры…

   Внезапный выстрел из ружья не дал Косинову договорить. Ощущение — словно вокруг одновременно взорвали тысячи детских хлопушек. Далее из области третьего этажа пришел громкий разгневанный глас:

   — Эй, Фрики! Не вздумайте никогда больше ко мне приходить! Не буду больше вас смешить!

   Потом громко-громко хлопнула дверь, и обозленный клоун, казалось, навсегда скрылся в реальности квартиры №8. С минуту еще просто переводили дух, ничего не говоря и не предпринимая никаких действий. Потом Квашников, пьяно пошатываясь, приблизился к стеклянному глазку и показал туда тряпочного шута.

   — Эй, Маша! — он постучал. — Маша, посмотри, мы того нашли?

   Ответ пришел почти сразу, словно девчонка все это время стояла у двери и специально ждала, когда ее позовут:

   — Петька мой! Пришел, горемычный! Эх, Петька, Петька, где же ты шлялся? А вам, злые дядьки, осталось найти Сквалиолиуса, и получите свой ключ.

   — Скажи ты нам, умоляем, как он хоть выглядит твой Сквалиолиус?

   — Ищите, я сказала! — за дверью послышались удаляющиеся шаги.

   Контагин изощренно выругался и медленно осел на самую первую и самую зашарканную ступеньку здания. Со стороны показалось, что он теряет последние силы, и сама гравитация придавливает его тело к ближайшей твердой поверхности. Он опустил голову в чашу, созданную из двух ладоней, и тихо застонал. Квашников заботливо спросил:

   — Чего с тобой, Зомби?

   — У меня депрессия.

   — Вижу, что не сексуальное возбуждение. Ты бы лучше подал идею, как нам дальше быть. Где искать этого… ох, не догадались у Маргарет Тэтчер спросить. А сейчас уже поздно.

   Контагин резко поднялся, думая наверное, столь быстрым движением стряхнуть прилипшую хандру. В его черных глазах что-то блеснуло — что-то отличное от простой черноты. Ничего никому не говоря, он прошел в квартиру №3, открытую ими изнутри, и вновь оказался в царстве остановившегося времени. Вокруг — огромное количество часов, самых разных и самых экзотичных. Но все они стояли, наводя необъяснимую для ума тоску, на всех было одинаковое время — 20:13, будто жизнь на этой минуте и закончилось. Как-то недоставало того былого приятного для слуха тиканья, которое привносило сюда дух жизни. Впрочем, сейчас Контагина интересовало другое. Он подошел к валяющемуся в углу чучелу и поднял его. Красный парик слегка пошевелился, а руки и ноги, созданные из набитой соломой мешковины, попросту обвисли, как и бывает с любой куклой, когда ее переворачивают. Единственное отличие — эта кукла почти в человеческий рост. В черные немигающие глаза Зомби глядели другие глаза — нарисованные зеленым фломастером с двумя свастиками вместо зрачков. Те тоже не мигали. Фиолетовые заостренные зубы то ли скалились, то ли неудачно пытались улыбнуться. Уродливо-длинные ресницы были нарисованы почти на весь лоб, а красные волосы парика так спутались и растрепались, точно их не причесывали ближайшую вечность. Вот тут эти двое в чем-то похожи.

   — Уж не ты ли у нас Сквалиолиус? А ну, пойдем со мной.

   Контагин вышел в подъезд и небрежно кинул пугало Косинову.

   — На, разговаривай с девчонкой сам. Я не детский психолог.

   Через полминуты из-за двери раздался… нет, даже разразился отчаянный крик Маши. Честное слово, даже при выстреле из ружья так не испугались.

   — А-а!! А-а!! Это злой Хихтимендр!! Уберите его от меня! Немедленно! Мне нужен Сквалиолиус! — Пауза, странная возня, потом более спокойно: — У-у, злые дядьки!

   Когда пугало по воздуху вновь прилетело в руки Контагину, он только пожал плечами — вроде хотел как лучше. Потом проследовал в комнату с часами, еще раз глянул на творение чьих-то кривых рук и разочаровано произнес:

   — Ну, раз ты злой Хихтимендр, тогда получай!

   Мощным пендалем под зад чучело взлетело к самому потолку, шмякнулось об него и рухнуло на пол, раскинув в разные стороны культи рук и ног. Умерло наверное. Где-то рядом с ним раздался едва уловимый слуху приглушенный звон. Зомби подошел ближе и не поверил глазам — рядом лежала доминошка 1:1. Откуда? Изо рта, что ли, выпала? Да нет, рот у Хихтимендра нарисован. Может из… этой самой? Тоже нет, эта самая попросту отсутствует. Контагин пригляделся и тут же понял в чем дело. Пластинки домино были приклеены на плечах пугала как погоны: две на одном плече, две на другом. И как же он раньше не заметил?

   — Мое, мое, мое!

   Зомби оторвал оставшиеся три пластинки 1:2, 1:3, 1:4 и все вместе положил в свою уникальную коллекцию. Другой такой не было ни у кого. Оба кармана его рубашки уже оттопыривались, создавая ощущения неправильной формы женских половых желез. Хихтимендр так и продолжал лежать, смотря нарисованными глазами в потолок.

   Косинов намотал на пальцы свои черные космы и постоянно дергал их:

   — Понятия не имею, что делать! Я уже сам пессимистом становлюсь.

   Квашников хорошенько тряхнул его за плечи:

   — Знаешь, кто такие пессимисты? Это люди, которые много писюют. Ты же сам говорил, что Сочинитель стихов где-то обязательно должен оставить какую-нибудь подсказку.

   — У меня есть идея, глупее которой не бывает, но все-таки это идея, — неуверенно заявил Контагин. — Идите за мной.

   Когда все трое поднимались по ступенькам, Квашников сначала решил просто молчать, но любопытство взяло верх:

   — Зомби, можно узнать — куда мы хотя бы идем?

   — К профессору Чичикову.

   — Дай догадаюсь: ты хочешь, чтобы я взял его за шкирку, приставил к дверному глазку и спросил: «Не это ли Сквалиолиус?» Зомби, ты гений!

   Когда поднялись на третий этаж всякие хохмы мигом закончились. Закрытая квартира №8 внушала страх и ужас, мимо нее проходили почти на цыпочках. Вдруг Вечно Веселому вздумается на сей раз выбежать с гранатометом и начать расстреливать мух? Это же весело, в конце концов! Даже в девятую квартиру стучали как можно тише, но Шестиглазый, к счастью, стук расслышал. Шаркающей походкой скелета, одетого во плоть, он вышел и пристально посмотрел на гостей. А те все никак не могли свыкнуться с оптическим обманом зрения, когда под двойными линзами глаза профессора казались непривычно огромными и расположенными почти у висков. Первый его вопрос убивал своей простотой:

   — Вы кто? — Длинная лохматая борода была тщательно почесана одним пальцем, а крючковатый нос пару раз шмыгнул.

   Оставалось только сдержано вздохнуть:

   — Мы от Михал Савелича.

   — А… м-ня! А раствор есе не готов! Не готов! Не го…

   — Да не нужен нам раствор! — скороговоркой выпалил Контагин, опасаясь, что нытье по поводу раствора опять превратится у Чичикова в истерику. — Михал Савелич дал нам другое задание.

   Ох и изменилась же физиономия у Шестиглазого! Почти круглые глаза округлились до идеальной формы, беззубый рот открылся. Он пару раз моргнул и даже покачнулся под тяжестью собственных ресниц:

   — Да?! Новое задание на правительство! М-ня… это отень ответственно!

   — Нам можно пройти? — Контагин уже изнывал от старого склеротика, ему не терпелось поскорее совершить задуманное.

   — Конетьно, молодой теловек! Если сам Михал Савелить сказал…

   Запах… Запах в этой квартире являлся квинтэссенцией ее изначального замысла. Химические реактивы «секретных опытов» били в нос похлеще настоящей газовой атаки. Вот эта комната: с несколькими столиками и миллионами колб, пробирок, мензурок и прочей ерунды. Что за наука такая — всю жизнь переливать одну жидкость в другую и еще балдеть от этого занятия. Ага, вот и лампа с птичьей клеткой вместо абажура — гениальная абстракция, ничего не скажешь. При любом раскладе, мысль здесь витиевата и неординарна. И сей факт неоспорим. Впрочем, сейчас Зомби это совершенно не интересовало. Он для чего-то принялся шарить по полке с научными книгами, приговаривая: «да где же я их видел…», потом вытащил альбом для рисования и несколько цветных карандашей.

   — Зомби, ты можешь объяснить — чего задумал? —  чуточку гундося, спросил Квашников, так как его нос был наполовину зажат.

   — Да, молодой теловек! Объясните васу наутьную контептыю! — Профессор почесал лысину и посверкал своими очками. Это то, что он умел делать лучше всего.

   — Сейчас сами увидите, — произнес Контагин таким тоном, чтобы все до поры до времени от него отвязались.

   Потом он взялся рисовать чудаковатое животное, обманчиво похожее на зайца: морда, усы, глаза — на этом этапе выглядело все правдоподобно, а вот дальше начались странности. У нарисованного «зайца» почему-то оказалось аж четыре уха, причем крайнее, четвертое, было на треть длины кем-то откушено. На задние полусогнутые лапы были надеты полосатые чулки, а на концах передних, также согнутых в локтях, имелись по два огромных когтя. Когда Контагин принялся раскрашивать свое творение, вообще начались непонятки. Одно ухо «зайца» он покрасил в красный цвет, другое — в зеленый, третье — в розовый, а то, которое откусано, присвистывая замалевал черным.

   — С чего ты взял, что он выглядит именно так? — С каждой минутой Квашников недоумевал все больше.

   — Ножницы есть? — спросил Контагин, обращаясь к профессору.

   «Титиков» внимательно посмотрел на рисунок, изрек свое знаменитое «м-ня…» и вытащил откуда-то небольшие ножницы, покрытые ржавчиной как терракотовой проказой. Дальнейшие действия Зомби были уже предсказуемы. Он вырезал нарисованного зверя по контуру, и раскрасил его с обратной стороны тем же способом. Получилось странноватого вида разноцветное животное, по которому в детстве проехался груженый каток.

   — Помолитесь и пойдем! — Контагин первым покинул квартиру Выдающегося Химика и, честное слово, после нее спертый воздух лестничных пролетов показался почти освежающим ветерком.

   Евгений Чичиков еще долгое время стоял на одном месте, недоумевая и не понимая, в чем же заключалась научная концепция проведенного опыта. А главное — останется ли доволен сам Михал Савелич? Лихо прыгая через несколько ступенек, выпускники один за другим оказались в подъезде. Всякий раз, находясь там, первым делом взгляд устремлялся на мощную железную дверь, ведущую на улицу. Вдруг на этот раз произойдет чудо? Вдруг откроется? Или кто-то снаружи откроет?

   Хренушки.

   Контагин поднес «непонятно что» к маленькому, но зоркому глазку и громко сказал:

   — Маша! А ну, глянь!

   У Квашникова отвисла не нижняя, а верхняя челюсть, когда вместо ответа послышались щелчки в замке. Он был уверен, что мертвый мозг Зомби попросту бредит нелепыми идеями. Из квартиры №2 показались два огромных белых банта, которые своей праздной напыщенностью затмевали все остальное: то есть девочку лет 10-12-ти, одетую в школьную форму советских времен. Две ее рыжие косички спадали на плечи расфуфыренными лисьими хвостами. Девочка не глянула ни на одного из троих более достойных, а сразу выхватила рисунок из рук Контагина. Потом принялась его гладить и целовать:

   — Сквалиолиус! Блудная псина! Ты почему от меня убежал?! Вот посажу тебя на бумажную цепь, будешь знать!

   Косинов закрыл лицо руками и прошептал: «я балдею… это натуральный сумасшедший дом…» Иваноид так и стоял с открытым ртом, наблюдая за картиной происходящего и в чем-то восхищаясь ею. Сквозь приоткрытую дверь была видна часть прихожей, но кроме фисташковых обоев да набора вращающихся вешалок разглядеть сейчас ничего невозможно.

   — Теперь-то мы можем получить ключ? — неуверенно спросил Контагин.

   — А, злые дядьки, вы еще здесь… — Наконец-то Маша обратила внимание на виновников торжества, стрельнув в каждого из них равнодушным блеском карих глаз. Потом в ее руке появился какой-то набалдашник на веревке, она повращала его на одном пальце и небрежно сказала: — Держите.

   В огромном железном ключе размером с половину ладони, кроме его объема, не было ничего примечательного: местами притаилась ржавчина, примитивный секрет сделан из нагромождения разных прямоугольников, вот и все.

   — Его при царе, что ли, изготавливали? — Контагин крутил убогий архаичный предмет и так и сяк, все надеясь узреть нечто совершенно диковинное, но не увидел ничего абсолютно: железка как железка. — А не знаешь, где еще два ключа взять?

   Выпускники школы №9 в наивности своей полагали, что в этом доме их уже практически невозможно ничем удивить. Но то, что произошло дальше… Усомнившись в реальности событий, Квашников даже сел на бетонную лестницу (сидя падать не так больно). А произошло вот что: Маша достала из-за пазухи мятую пачку папирос «Беломорканал», вытащила одну, покрутила меж пальцами, подула и сунула в рот. Далее легким мановением детской руки почти из воздуха возник коробок спичек, и живой огонек, подмигивая желтым глазом всем собравшимся, подпалил папиросу. Девочка сделала пару смачных затяжек. Ее реплики почти никто не расслышал:

   — Не, не знаю.

   — Ма… Маша, ты же пионерка! — Квашников первым отошел от впечатления. — Ты зачем куришь? Тебе лет-то сколько?

   Девчонка пустила под потолок очередную струю дыма и стряхнула пепел около своих сандалий.

   — Одиннадцать… Тебе какое дело? Ты даже не комсомолец! А дедушка Ленин сказал: «из искры разгорится пламя!», слышал такое? — Она принялась поправлять банты на голове, а сизые дымовые змейки, переплетаясь с рыжими косичками, медленно таяли в объятиях волос. — У нас в классе все курят, и Маргарита Ивановна курит. Потому что из искр наших папирос должно зажечься пламя мировой революции!

   Иваноид долго и тщательно чесал бритый затылок:

   — Ну, если Владимир Ленин так сказал… наверняка в этом что-то есть. Слушай, Маша, раз такое дело… ты бы тогда угостила нас с Зо… вон с тем дяденькой папироской, по одной штуке. В жизнь их не курил.

   Она равнодушно протянула пачку «Беломорканала», потом как-то агрессивно заявила:

   — Надоели вы мне, злые дядьки, пошла я домой!

   Дверь квартиры №2 хлопнула, и также хлопнул удивленными глазами Квашников, покручивая пальцами древний аналог сигареты с обыкновенной пустотой вместо фильтра:

   — Я балдею… Слышь, Зомби, а как ты с зайцем-мутантом-то угадал, а?

   Контагин махнул рукой:

   — Да нарисовал первое, что пришло в голову. Не ищи логики там, где о ней никогда не слышали. Давай-ка лучше попробуем, что курили наши славные деды.

   Знаменитая летающая зажигалка промелькнула туда-сюда по воздуху, пару раз щелкнув своим затвором. Контагин решил проявить толику фиглярства и принялся пускать круги из дыма. Эти круги, извергающиеся изо рта как из жерла вулкана, походили на пирамиду, только опрокинутую вверх тормашками. Снизу — самый маленький, следующий — шире, еще шире, еще… После пятого или шестого кольца Зомби вдруг закашлялся да так сильно, что чуть не захлебнулся собственным кашлем.

   — Ну и …кхе… гадость! Кхе-кхе… горло дерет, зараза!

   Иваноид был немногим лучшего мнения:

   — Табак в них термоядерный, что ли?! Реально сдохнуть можно! Ну на фиг! — Он кинул окурок своей папиросы в самый темный угол железобетонной вселенной. — Тьфу!

   Косинов померил своими внушительными шагами все диагонали подъезда, а также его периметр:

   — Я вот о чем думаю, парни. Вот вернемся мы в школу, расскажем кому — ведь никто же не поверит, что тут с нами происходило.

   Квашников быстро парировал:

   — Лучшее доказательство — это личный опыт, так всегда наш физик говорил. Если не поверят, тогда возьмем самого неверующего, приведем к этому дому и ткнем в него носом. Хорошенько ткнем!

   — Да… если к тому времени он не улетит куда-нибудь в космос.

   Четвертый этаж если и отличался от остальных, так это прежде всего обилием грязи на полу: в одном из углов вульгарным произведением декадентства валялась груда кирпичей и мусора. Взломанная квартира №12 с дырой в стене и чуть приоткрытой дверью стояла теперь как памятник их недавних злоключений. Заходить туда немного боялись, и в этом страхе присутствовало нечто мистическое. Черные лампочки и черные потолки даже в фантазиях ярых оптимистов не могли ассоциироваться ни с чем хорошим. Единственным утешением этого пустынного места являлся Аристарх Вениаминович — живое существо, ползающее по ажурной паутине и вечно чем-то недовольное. Паутина была нарисована в одном из верхних углов карандашами прозрачного цвета — красиво, надо сказать, нарисована. А совсем неподалеку, чуть ниже, каким-то неведомым гением была придумана другая паутина — из железных цепей и висячих замков. Она и опутывала дверь, ведущую в сакральный пятый этаж.

   От нетерпения у Контагина аж дрожали руки, как с похмелья. Он сунул ключ в один из замков: пытался крутить, дергать, шептать матерные заклятия, но лишь разочарованно покачал головой. Попробовал проделать то же самое с другим замком и… даже не понадобилось прилагать усилий. Два громких щелчка — и душка замка распахнулась, как бы разинув железную челюсть.

   — О, языческие боги! Неужто вы мне помогаете? — Первый раз в жизни помолился Зомби и потом уже менее благоговейно обратился к пауку: — Ну как, Аристарх Вениаминович? Прорвемся наверх или нет? Как думаешь? И не надо глядеть на меня такими восхищенными глазами. Знаю, что я герой.

   — Между прочим, у некоторых пауков по восемь глаз, — подсказал Косинов.

   — Ого! Круче, чем у Шестиглазого!

   Часть цепей распуталась и, издавая гремучий лязг, безвольно повисла вдоль косяков дубовой двери. Теперь они походили на дохлых змей, которых перекинули через крючки на стене. Змеи больше не извивались и не представляли опасности. Другие цепи все еще крест накрест преграждали вход, обнимая, как защитные талисманы, два уцелевших замка.

   — Да-а… — Квашников многозначительно покачал головой, не понимая, стоит ли так уж радоваться этому событию. Но добавил с пристрастием: — В текущем раунде победа присуждается знатокам… А интересно, в десятой квартире до сих пор гулянка? Или как?

   Косинов, стоявший ближе всех, приложил ухо к соответствующей двери и долго сканировал слухом пространство не доступное взору. Потом оторвался, изумленно покачал головой и развел руками:

   — Опять песни всякие поют, да речи толкают! Только ничего не разобрать… я в полном осадке: неужели можно беспросветно гудеть целыми сутками, даже не прерываясь на сон?

   — Может, они там в две смены бухают, — на полном серьезе произнес Иваноид. — Постучи еще раз. А вдруг?

   Косинов пускал в ход и кулаки, и ботинки, в результате чего упрямая дверь дрожала, звенела, болезненно ухала, но желанный результат отсутствовал. Изнутри никто так и не отозвался. Загадочные хозяева и их неведомые гости, похоже, умели слушать только самих себя, а слышать — не умели вовсе.

   — Ладно, пойдем к себе, на первый этаж. Хоть пожрем чего-нибудь…

   С этими нехитрыми, но своевременно-полезными словами Косинов принялся спускаться по ступенькам — лениво, удрученно, совершено никуда не торопясь. Тут он замер, слегка изменился в лице и резко выставил руку вперед, указывая на стену внизу.

   — Парни, радуйтесь, нам послание.

   Знакомая картина: на стене висел приколотый медицинским шприцом листок с рукописным текстом. Все трое остановились, не решаясь подходить ближе и даже еще не осознавая, что являлось причиной их остановки. Вслух, разумеется, никто не признался, но то был банальный страх — страх суеверный, отчасти даже детский, с явной мистической окраской. Это уже началась не просто игра. С ними явно КТО-ТО заигрался, вышел за пределы разумного и допустимого. Если поначалу все происходящее еще пытались воспринимать как злой нелепый розыгрыш, то теперь…

   — Так! — Квашников, как проповедник, выставил обе руки вперед. — Думаем логически: когда мы поднимались, записки еще не было — это факт. Вывод: тот, кто ее прикрепил, вышел откуда угодно, только не из десятой, одиннадцатой или двенадцатой квартиры. Отсюда еще один вывод: морячок и представители пьяного загула, кто бы они там ни были, из подозреваемых исключаются. Логично?

   — Слово «логично» в стенах этого дома звучит как брань! — отрезал Контагин.

   — Ладно, — Косинов вздохнул, — если не я, то кто?

   С этой репликой, изреченной одним нетрезвым древним философом, он подошел к стене, взял листок, брезгливо швырнул в сторону шприц и на одном дыхании принялся читать:

   «И подняли мыши вой:

   «Где найти нам ключ второй?

    Что поджечь, кого ограбить?

    Чтобы цепи те ослабить…»

    Выпал им тернистый путь,

    Где ни лечь, ни отдохнуть,

    Среди сумрачных небес,

    Через весь железный лес.

    Как пройти туда? Направо,

    А потом еще направо,

    Поразмыслив, снова вправо,

    И последний раз направо…

    Тут бы надо отдохнуть

    Да налево повернуть.

    Если не совсем дурак,

    Там узришь зеленый флаг.

    Здесь мышата поблуждают

    Поскулят да постенают,

    И найдут пустынный вид,

    Где упал метеорит.

    Ведь не будет путь пройден,

    Пока Шторм не завершен».

   — Аплодировать можно сидя, вставать необязательно. — Косинов прислонился к стене и сознательно долбанулся об нее затылком: наверное, таким способом хотел дать взбучку обленившимся мыслям. — По-моему, наш загадочный Сочинитель несет уже неприкрытую белиберду. Вы заметили, как подсел его литературный талант — четыре рифмы на одно слово! Какой, к чертям, «железный лес»? Где он, этот лес? Какое еще «падение метеорита»? Мне даже в голову ничего не лезет… никаких ассоциаций… никаких догадок…

   — Это у тебя от голода! — Контагин вычурно, по-барски похлопал товарища по плечу. — Пойдем, пожрем чего-нибудь.

   Квартира №1, которая являлась здесь неким коммунальным оазисом, поджидала своих хозяев блеском паркета, сиянием люстр и аппетитными запахами, веющими со стола. Чуда не произошло, и количества еды, как на скатерти самобранке, ни убавилось ни прибавилось. Но даже того, что оставалось, с лихвой хватило бы на пару дней… если не обжираться, конечно.

   — Плов хочу! — выкрикнул Контагин так громко, словно призывал всех в атаку на стол. — Кто-нибудь еще будет плов?

   Квашников поморщился от приступа брезгливости:

   — Зомби! Нечисть ты самая нечистая! Как ты можешь думать о пище тленной, когда на кону наша судьба?! Тьфу на тебя!

   Контагин и впрямь своими действиями вызывал назойливое чувство отвращения. Он наложил себе полную тарелку остывшего плова и жадно принялся запихивать его ложкой в рот, утрамбовывая его там, просыпая мимо, чавкая и демонстративно мыча от удовольствия. Словно решил поиздеваться и поиграть на нотах раздражения. Как бы там ни было, а колбасно-салатные запахи вызвали самые древние и самые примитивные инстинкты. Так что через минуту уже все трое за обе щеки и с нескрываемой страстью поглощали трапезу — соленья и сладости вперемешку, восторгаясь немой симфонией вкусов.

   Косинов надкусил салями и задумался:

   — Код! Кто-нибудь помнит код от подъезда?

   — Откуда? Ты ведь его открывал. — Квашников посчитал вопрос настолько пустяковым, что даже не соизволил оторваться от аппетитного куска селедки или хотя бы поднять глаза на собеседника.

   — Именно поэтому я сообщаю вам его еще раз: 8274119.

   — Обалдеть, какое большое и красивое число…

   — Я оценил твою иронию, Иваноид. Послушайте код внимательно и по слогам: 8-2-7-4-11-9. Теперь молча дивимся совпадениям: последовательность цифр — это последовательность номеров квартир. №8 — квартира с клоуном, №2 — где девчонка, №7 — бабушка, №4 — инвалид Гаврилов, №11 — моряк, №9 — профессор Чичиков. Что у нас по этому поводу говорит теория вероятностей?

   Квашников жевал все медленней, хмурил брови, потом вытер руки о девственно-чистые салфетки, любезно приготовленные кем-то Неизвестным:

   — Ну, допустим, впечатляет. Какой из этого вывод?

   — Если в коде дверного замка больше нет цифр, то кроме вышеназванных персонажей в пятиэтажке никто не живет.

   Тут Зомби подал свой загробный голос изо рта, набитого пловом:

   — Послушайте, смертные, а как же алкаши из десятой квартиры?

   — Думаю, их тоже нет, — крайне неуверенно предположил Косинов.

   — Круто! Призраки там песни распевают, что ли?

   Косинов вдруг понял, что наелся, и даже с легким отвращением посмотрел на оставшуюся трапезу. Ее соблазны уже не манили. Десять минут назад самое возвышенное из человеческих чувств — чувство праведного голода, теперь казалось обычной животной страстью, которую утолили банально наполнив желудок всякой всячиной.

   — Сам ты призрак, Зомби. Может, магнитофон включили или любую другую звукозапись… Ну вы, парни, подумайте башкой: разве можно гудеть целыми сутками и без остановки?

   Квашников тоже почувствовал себя вполне сытым, поднялся из-за стола и подошел к закрытому окну, прислушиваясь:

   — На улице до сих пор ураган, дождь льет… Как там в стихах: «но не будет путь пройден, пока Шторм не завершен». Наш таинственный Сочинитель, случайно, не Властелин погоды? Ну так, между делом… Помогите мне выставить раму окна.

   — Надеешься…

   — Просто помогите!

   Обе рамы были деревянными, поэтому с ними совладали играючи. Непогода внешнего мира шумами и запредельным воем ворвалась в квартиру. Где-то на небе гремели взрывы — то боги разных слоев атмосферы устроили разборки. Сталкивались между собою целые армии туч. Небо трещало по частям, а в местах разломов образовывались яркие зигзаги, которые жители нижних миров называли молниями. Вой стоял такой, будто весь небосвод хотели сдвинуть с места для каких-нибудь ремонтных работ. Атланты едва-едва удерживали его на своих плечах, покачиваясь и издавая крики ветров. В результате всего этого безобразия сверху лились потоки воды, именуемые либеральным словом «дождь».

   Сумбурными движениями Квашников отодвинул в сторону стол, стулья, разбежался и со всей дури ударил ногой по ставням. Потом еще удар, еще… Косинов и Контагин, узрев в безумном поведении товарища призрачную надежду, принялись помогать. Толкали ставни ногами, руками, с разбегу и с места. Кричали и проклинали землю, на которой был построен этот дом. Но мертвое железо лишь отзывалось недовольным гулом. Стояло нерушимо, как печать самой Вечности. Потом пошли еще дальше: взяли все втроем одну из кроватей и принялись долбить ею по непоколебимой преграде. В разные стороны полетело множество щепок, спинка кровати развалилась сразу, основание выдержало аж шесть ударов и треснуло пополам.

   — Бестолку все! Вставляем назад рамы, иначе от грохота с ума сойдем! — отдышавшись, произнес Квашников и чуть позже уныло спросил: — А чего именно мою кровать-то схватили?

   Большое количество разбросанных по полу щепок не добавляло комфортабельности в люксовое убранство квартиры, но эта проблема была второстепенной даже после других второстепенных проблем. Лакированный паркет так же играючи отражал искусственный свет люстры, как вчера и вечность назад. Его все происходящее тем более не касалось, ему лишь бы пыли не было… Контагин маячил из угла в угол, взлохмачивая копну своих волос и постоянно думал, думал…

   — Послушайте, смертные, вот какая идея! А если в том подземном ходе разворошить кладку кирпичей и прокопать выход наружу. Это долго, я согласен…

   Как бы ни был неуместен смех в сложившихся обстоятельствах, но Квашников расхохотался — в его голосе присутствовала и злоба, и обида вперемешку с горьким привкусом иронии. Он развалился на сломанной кровати, распластав руки в разные стороны:

   — Зомби, ты гений экстравагантных теорий! Представляю, как ты ложками и вилками будешь копать мерзлую глину. Более того, фундамент здания по периметру уходит вглубь метра на два. На то, о чем ты говоришь, уйдут месяцы. А у нас жратвы на сутки осталось.

   — Пинзаданза! Смертный прав! — Контагин вновь принялся слоняться по комнате, тщетно теребя волосы и живущие под ними ленивые мысли. — Тогда послушайте вот что: нужный нам ключ (а может, и оба) находится либо в квартире №5, либо №6, на втором этаже. Почему я так уверенно об этом говорю — это последние две квартиры, в которых мы еще не были и понятия не имеем, что за их дверями. Надо взять, расшатать кирпич, как в прошлый раз, да проникнуть внутрь. Уж для этого-то месяцы, надеюсь, не понадобятся. И плевать как на стихи, так и на их Сочинителя!

   Косинов впервые встрял в диалог:

   — Самая здравая идея, кстати, — и от усталости зевнул.

   Квашников принял сидячее положение, похлопал сам себя по щекам, мол: «соберись, не раскисай!», и выразил согласие с общим мнением:

   — Да просто ничего другого не остается. Мудрена мать, где там наши полудохлые напильники?

   Оказавшись на втором этаже, Контагин, как автор идеи, назначил себя и ее исполнителем. Бодрячком и присвистывая, он принялся снимать слой штукатурки недалеко от того места, где располагался дверной замок пятой квартиры. Возникла знакомая пыль, которая клубилась в воздухе, навязчиво лезла в глаза и ноздри, эмпирически доказывая свое существование в этом мире. Свист внезапно прекратился, и Зомби как-то встревожено глянул на остальных. Потом подошел к квартире №6, проделывая там такие же пассы руками, чихая от пыли и сквернословя.

   — Смертные, дело худо…

   — Ну! — Квашников уже готов был выхватить напильники и сам взяться за работу.

   — Здесь нет кирпичей, и эти стены не взломаешь.

   Под слоем отвалившейся штукатурки показался лист железа, о его толщине можно было только догадываться. Длина и ширина также не указаны. Легкий терракотовый налет ржавчины казался сейчас самым унылым цветом во вселенной. Квашников постучал напильником по оголенной стене и сам не понял, для чего он это делает. Железо как железо. Непробиваемо. Несгораемо. По кирпичам неразбираемо.

   — Но… зачем? Какой смысл? Везде ведь обыкновенная кирпичная кладка.

   В диспут вмешался Косинов, изображая специалиста по нелогичным ситуациям:

   — Думаю, парни, дело еще хуже, чем нам казалось. Это не секретный объект. Это не общежитие для семей военных. И это не начало незаконченной стройки города, как мы думали раньше… — Косинов тяжко-тяжко вздохнул и посмотрел каждому в глаза. — Здание, в котором мы находимся, было изначально спроектировано и построено как ловушка, описанная  в стихах Сочинителя. Нам сейчас негласно дают понять, что нет иного способа выбраться отсюда, как следовать этим стихам. Давайте, я еще раз прочитаю это придурковатое творение, и мы вместе подумаем, за что в нем можно зацепиться:

   «И подняли мыши вой:

   «Где найти нам ключ второй?

    Что поджечь, кого ограбить?

    Чтобы цепи те ослабить…»

    Выпал им тернистый путь,

    Где ни лечь, ни отдохнуть,

    Среди сумрачных небес,

    Через весь железный лес.

    Как пройти туда? Направо,

    А потом еще направо,

    Поразмыслив, снова вправо,

    И последний раз направо…

    Тут бы надо отдохнуть

    Да налево повернуть.

    Если не совсем дурак,

    Там узришь зеленый флаг.

    Здесь мышата поблуждают

    Поскулят да постенают,

    И найдут пустынный вид,

    Где упал метеорит.

    Ведь не будет путь пройден,

    Пока Шторм не завершен».

   Квашников и не собирался размышлять над бредятиной чьего-то зараженного ума, он схватился за голову и завыл от бессилия и злобы:

   — Лядь! Кто мне скажет, в какую же Задницу мы с вами попали?! И где Вундер, собака? За это время он уже раз десять успел бы смотаться до города и обратно.

   — Меня угнетает другое, — как бы в пространство тихо произнес Косинов, — почему он сразу не открыл нам дверь? Ведь у него был листок с кодом!

 

 

                              ###___десятый_осколок_мозаики___###

 

 

   Квашников шел по пыльной сельской дороге, соглашаясь с той радостной мыслью, что здесь даже и пыль приятно вдыхать в себя — она какая-то особенная, с примесью степных ветров и запахом цветочных ароматов, совсем не такая как в городе. Солнце стеснительно выглядывало из-за огромного облака, хватаясь за него золотистой лапой: выглянет и тут же исчезнет, выглянет и исчезнет. Солнце как бы играло в прятки, показывая всем свой палящий краешек, и понимая, что если оно обнажится полностью, от сияния и красоты на него попросту невозможно будет смотреть. Главное небесное светило перебирало облака, как капризная женщина перебирает в гардеробе наряды: «это мне не подходит, это меня полнит, это слишком старит». Так и солнце, перескакивая с облака на облако, все никак не могло подобрать лучшее из имеющихся в наличии.

   Квашников свернул на знакомую улицу, и в душе у него защемило слащаво-горькое чувство ностальгии. Здесь, в этих дивных местах, прошла чуть ли не половина его детства. Вон там стоит дом Ситниковых с вечно обшарпанными кирпичными стенами, густым малинником и прогнившей от сырого времени городьбой. Кое-где городьба уже еле держалась на своих деревянных ногах: вот-вот рухнет от старости. Димки Ситникова, с которым вместе купались и ловили по озерам карасей, здесь уже давно не было — уехал в Москву за новыми впечатлениями да за длинным рублем. Сейчас живут другие люди, бесхозные какие-то… все запущено. Дальше по курсу дом Кривагиных — слева, и Ольховских — справа. И в том, и в другом когда-то проживали его подруги детства, Елена (Ленуся) и Татьяна (Таська). И где они теперь? Зайти к родителям, спросить?.. Нет. Прошлое — в прошлом. Вон там, чуть дальше, неизменная в веках хижина бабы Нюры — на полноценный дом сие ветхое покосившееся жилище ну никак не тянет. Ни по квадратным метрам, ни по архитектурному дизайну.

   Краски сельской идиллии — местами пестрые, местами приглушенные утренним маревом, простирались от левого горизонта к горизонту правому. С одной стороны  лежало и ворочалось неровными холмами почти бескрайнее поле: там фермы, пасека, мелкие озера и река, капризно меняющая свое направление. С другой стороны несколько лесных массивов настоящим взрывом зелени дополняли болезненную желтизну полей. Серая линия горизонта была нарисована простым карандашом, да так небрежно, что даже острый глаз вряд ли различал, где кончаются владения земли и где начинаются просторы неба. Деревня являлась каким-никаким, а все же строением цивилизации. Да, строением робким, отчасти небрежным, выполненным так, чтобы не вызывать у людей высокомерие над окружающей природой. Почти все дома утопали в дико растущей зелени, об асфальтированных дорогах здесь слышали только из сказок про городскую жизнь. У неискушенного романтика могло возникнуть чувство, что эти дома вообще не были никогда построены — они просто выросли из земли, как трава, кустарники и все прочее. Деревня и ее скромная пасторальная жизнь как нельзя удачней вписывалась своими формами и в ландшафт, и в местную цветовую палитру, и в своеобразный здравый смысл, который здесь диктует только одно божество — природа.

   Запах силоса и навоза, что пытался развеивать степной ветерок, а в итоге распространял его еще больше и гуще, у жителей города чаще всего вызывает легкое отвращение. Квашников же вдыхал этот запах всей грудью, даже огорчаясь, что его собственный парфюм мешает ощутить наслаждение в полной мере. Неожиданно залаяла собака соседей Ненашевых, и тотчас на другой стороне деревни закодированным лаем ей отозвались пару других собак, мол: «сигнал тревоги принят».

   — Барбос! Ты чего, меня не узнал? Это же я, Иван!

   Барбос виновато опустил глаза, выставил вперед мохнатые черные лапы и завилял хвостом. У всех собак в деревне по определению могла быть только одна порода — дворняги. Дворняги-плебеи, дворняги зажиточного класса, элитные дворняги, а вот у самого председателя, Сморовского Даниила Петровича, в доме жила настоящая королевская дворняга. Она была рыжая, с белым галстуком на шерсти и такими же белыми лапами. Во как.

   В одном из сараев буднично замычала корова, и тут уже не поймешь: на коровьем языке возглас ли это приветствия, реплика ли разочарования или просто ленивый крик в пустоту. Дорогу пересекла мать-гусыня с десятком маленьких гусят. Все они крякали в разноголосье, оживленно обсуждая какую-то острую тему, и передвигались медленно, неторопливо, вразвалочку. Потом гусыня нашла залежи энергетических ресурсов, коими оказался небольшой травяной островок, и принялась их щипать. Ее детеныши, не долго думая, стали неумело копировать движения матери. В данный момент солнце щедро согревало их перья, и большей радости в гусином мире, наверное, не могло существовать в принципе.

    Ну вот и дом деда, Василия Петровича Квашникова. Наконец-то! Побеленный забор стоял как новенький, дед освежает его специальными белилами каждый год, причем, пунктуально в один и тот же день. Покосившаяся ветла у калитки — символ детства, ни больше ни меньше. Густой малинник, в котором маленький Ванечка играл в прятки с соседскими ребятишками, казалось, совсем неподвластен времени. Кусты такие же пышные и агрессивно-колючие, как  десять лет назад. Квашников помнил, как терпеливо в июле месяце он ждал — когда же созреет самая первая ягода, заранее замечал ее, раньше других покрасневшую, холил и лелеял, вставал каждое утро, чтобы узнать насколько она поспела. И когда приходила пора срывать эту первую в году малинину — на душе наступал настоящий праздник. Он ее пережевывал долго-долго, выжимая из ритуальной трапезы все капли вкуса. Дальше быстро поспевали другие ягоды, но к ним уже не было столь пристального интереса.

   Все это происходило давным-давно, сотни тысяч минут назад… А сейчас Квашников робко отворил скрипучую калитку и осторожно, почти крадучись, словно незаконно проник за чужую ограду, направился по деревянному настилу к двери дома. Кстати, о деревянных настилах: в весеннюю и летнюю распутицу они здесь были просто жизненно необходимы, иначе в грязи можно потонуть… ну, не по колено, конечно, это литературная гипербола, но измазанные вконец обувь и штаны — событие гарантированное. Иваноид несколько раз нажал кнопку звонка, превратившись в единую ипостась ожидания. Этот момент был волнующим с детства и не потерял своих чар до сих пор, когда дед с палочкой в руках открывает дверь, радуется и восклицает: «А!  Ванечка приехал! Вот молодец какой!»  

   — А! Ванечка приехал… — Дед появился все с той же старой палочкой, опираясь на нее при каждом шаге, голос его казался уставшим, улыбка — измученной. — Ну, проходи… Молодец, что навестил.

   Василий Петрович медленно развернулся и поковылял в дом, а оттуда пахло какими-то деревенскими вкусностями.

   — Дед! Ты как-то неважно выглядишь, уж не заболел ли часом?

   — Так мне ж, внучек, за восемьдесят лет… забыл, что ли? Найди мне, кто в такие годы хорошо выглядит и не болеет. Сейчас я тебя накормлю чем-нибудь, к столу садись.

   С тех пор, как бабушка умерла, Василий Петрович готовил и убирался сам, да и вообще — все хозяйство теперь только на нем. Небольшое, правда: несколько кур да малина со смородиной. Родители Иваноида неоднократно предлагали ему переехать к ним в город, но у старика всю жизнь одна отговорка: «пока на своих ногах держусь, никуда отсюда не поеду». Соседка баба Нюра, дай Бог ей здоровья, иногда заглянет да чего-нибудь поможет по дому. Квашников прошел в свою бывшую детскую комнату и печально оглянулся: на столе стоит портрет бабушки в деревянной рамке и в том же положении, старый ковер советских времен, как и прежде, криво висит на стене, кровать с периной из куриного пуха… словом, все как и вечность назад. Ах, да! Не хватало, впрочем, целого вороха детских игрушек: машинок, самолетиков, разных конструкторов и его любимой железной дороги. И зачем все выкинули? Играть бы выпускник средней школы Квашников, разумеется, не стал, но хоть взглянуть… одним глазком в детство…

   — Ванечка! Иди, тут каша гречневая, грибочки в сметане, молока сейчас налью…

   — Спасибо, дед! Ты у меня настоящий дед!

   Василий Петрович заботливо накрыл стол с выцветшей синей клеенкой, а сам присел неподалеку в углу, обхватив обеими руками неразлучную трость. В таком положении он всегда напоминал маститого, умудренного летами старца, который в конце жизненного пути смотрит сквозь суету окружающих людей, сквозь стены и преграды, и размышляет о некой сакральной тайне всего мироздания, что на протяжении целых восьми десятилетий сокрыта от ума любого их смертных. Бороду Василий Петрович не носил из принципа — думал, она есть удел совсем уж дряхлых старичков, не способных следить за собою. Но время уже поставило свою роспись на его лице в виде многочисленных морщин да огрубелой кожи, редкие седые волосы также не обладали омолаживающим эффектом. И с этим, увы, ничего не поделаешь.

   — Угощайся, Ванечка… Молодец, что навестил меня.

   Как только Квашников уселся за стол, как демоны голода тут же принялись скрести по душе, требуя пищи. Странно, еще пять минут назад он чувствовал себя вполне сытым. Как в далеком детстве, он вылил часть молока прямо в кашу (кто его сейчас видит?) и принялся уплетать все за обе щеки. Самость зрелого амбициозного юноши вмиг выродилась в непосредственность шестилетнего ребенка.

   — Представляешь, дед, какие странные вещи мне привиделись? Будто идем мы с друзьями, а по среди леса возвышается пятиэтажный дом. Представляешь? Кругом лес, и пятиэтажка стоит! Да так похоже все! — Иваноид с диким аппетитом пережевывал кашу, по ходу дела отсылая в рот по одному грибу, измазанному в сметане. — Короче. Зашли внутрь, а назад никак! Во приключения! И начали мы мотаться по всем этажам, то ломик искали, то всякие дурацкие загадки отгадывали…

   Василий Петрович загадочно вздохнул, его трость пошатнулась под тяжестью двух ладоней:

   — Да, внучек, какой только чертовщины не приснится и не привидится… А ты ешь, ешь! Если надо, еще грибочков положу.

   Квашников что-то промычал и потянулся за очередным куском хлеба:

   — Помнишь, дед, ты мне маленькому сказки сочинял? Я еще без них уснуть никак не мог. Вот… а такое даже ты бы не придумал. — Некоторые слова Иваноид пережевывал вместе с пищей, но остановить свой рассказ никак не мог: — В этом пятиэтажном доме еще клоун разноцветный жил, из ружья по нам палил! Я до сих пор не пойму: то ли мы болотных испарений надышались, то ли аномальная зона какая…

   Резкий и громкий стук в дверь прервал неугомонный поток слов. Не прошло двух секунд, как стук повторился. Еще и еще.

   — Ты, внучек, сиди, кушай… я сам открою.

   Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе у Квашникова, он стал жевать заметно медленней и подумал: «чего так колотить-то?» Потом внезапно пришла сытость, а мистическое наитие улетучилось, оставив после себя легкую тревогу. Некто снаружи настойчиво тарабанил дверь, и этот противный звук пугающим эхом отдавался в мозгах.

   — Да иду я! Иду! — Василий Петрович, опираясь на измученную трость, подошел наконец к двери.

   В дом вбежала баба Нюра, соседка. Она была вся в слезах, ревела и что-то неразборчиво причитала, охала да ахала: «как так? как так?» — только и вырывалось у нее из груди.

   — Ой, горе-то какое! — Баба Нюра вытерла слезы и тут же вновь разревелась.

   — Да скажи ты толком, что случилось? — Дед взял табуретку и предложил соседке присесть, но та ничего вокруг не замечала.

   — Вы еще не знаете?.. Война началась!

   — Нюра, Господь с тобою, какая еще война?

   — Третья мировая!! — и снова прорвавшиеся потоки слез. — Да вы включите же телевизор!

   Ложка вывалилась из рук и звякнула об алюминиевую тарелку, гречневая каша внезапно показалась горькой и совершенно безвкусной. Квашников почувствовал приступ дурноты, лицо его побледнело, а детские веснушки еще пуще прорезались на нем, как россыпь коричневых мертвых звезд. Пошатываясь, он встал из-за стола. А соседка все всхлипывала и причитала: «ну как так? как так?»

   — Ванечка, включи-ка телевизор, что там такое? Можа, она недопоняла чего?

   Старый советский телевизионный приемник «Изумруд» немного пошипел и покряхтел, прежде чем настроился на нормальное изображение. Ожидалась какая-нибудь опера или балет, как во время далекого путча. Квашников стоял, опершись рукой о стену, и чувствовал, как в его глазах периодически то темнеет, то наступает прояснение. Подобно старенькому «Изумруду», его органы чувств настраивались на адекватное восприятие внешнего мира…

   — …экстренное сообщение. Просьба не переключать канал. Идет прямая трансляция из Кремля. — Диктор с дрожащими руками и дрожащим голосом исчез с экрана, и следом появилось изображение президента России. Он пытался выглядеть спокойным, даже был при цветном галстуке, но в глазах… в глазах президента, помимо навернувшихся слез, присутствовало нечто запредельное и пугающее. Голос его почти не изменился: — Граждане России, я обращаюсь к вам со страшной новостью. Если это возможно, вынесите ее мужественно и спокойно. Сегодня, в девять часов одиннадцать минут по московскому времени, нашими средствами ПВО зафиксирован старт нескольких тысяч межконтинентальных баллистических ракет с военных баз NATO, и это не ошибка, а надежно проверенная информация. Я, как президент, защищающий интересы своего народа, просто вынужден был отдать приказ о нанесении ответного удара. Насколько это возможно, попрошу без паники. В городах имеются бомбоубежища и метро, прошу запастись на первое время водой…

   — Ой, горе-то! Горе!! — Баба Нюра разревелась пуще прежнего и упала на колени.

   Сквозь вой и стенания соседки дальнейшая речь президента доносилась как бы издали:

   — …имеется стратегический запас на первые три месяца… на долю нашего народа выпадали разные беды… я отдал приказ о срочной мобилизации…

   Квашников посмотрел на деда. Как маленький и несмышленый Ванечка из далекого счастливого прошлого, он искал подсказки у мудрого дедушки, знающего ответы на все вопросы. Василий Петрович присел на ближайший стул, крепко обхватил свою трость и опустил глаза.

   — Не может такого быть, дед! Мы ведь с Америкой вроде как друзья... Все же хорошо было… Я же планы на жизнь строил!

   — Ой, внучек, я не знаю, что сказать… помирать нам всем… помирать. Мы-то что, мы-то пожили. А вот тебя, внучек, жалко. Я жизнь повидал, и войну прошел, и в Берлине был… Надо же так! Немцев разгромили, теперь с американцами война…

   Василий Петрович боялся посмотреть в глаза внука. Он что-то бормотал и бормотал, покачивая седой головой, рядом тихо скулила баба Нюра, и от этих предсмертных звуков Квашникову самому хотелось завыть. Он выбежал на улицу, все еще надеясь, что деревенский воздух развеет нанесенные телевизором химерические кошмары. Но на улице он стал свидетелем надвигающейся паники. Люди повыбегали из своих домов, всюду доносились истошные крики и вопли:

   — Слышали?! Война!

   — Ох, что ж с детьми-то будет?! Мои в городе сейчас!

   — Что же будет?! Это конец! Конец!

   Кто-то поспешил в магазин, пока в нем еще не успели опустошить прилавки. Кто-то просто бегал взад-вперед и беспомощно причитал, как баба Нюра. Некоторые усердно крестились и шептали: «это нас Бог наказал!» Маленькие дети залезали в погреба, потому что мать сказала: «так надо!» Два мужика из соседней улицы несли с водокачки полную флягу воды, один из них обернулся:

   — Идите все за водой, пока она еще не заражена! Это же атом! Атом! Все будет заражено!

   И вот тут по всей деревне раздался вой собак. Заголосила одна, потом другая, следом пошла цепная реакция: третья, четвертая, пятая… Примечательно, что собаки не лаяли, а именно выли подобно волкам, жалобно скулили, пытались рвать цепи и падали наземь, как в приступах пароксизма. Квашников обернулся и замер: из-за горизонта к скорбным, потемневшим небесам уверенно поднимались три светящиеся точки. Если сейчас остановить мгновение да забыть о наступившем кошмаре, это явление можно было принять за праздничный салют. Но только на обманчиво-радостное мгновение, не более… От искрящихся точек к самой земле, словно черные хвосты неправильных комет, простирались огромные шлейфы дымовых облаков. И лишь потом послышался слабый треск — эхо реактивных двигателей.

   Дмитрий Савохин, один из соседей оказавшихся рядом, снял свою кепку, отчаянно кинул ее в лужу грязи, вытер навернувшиеся слезы и произнес:

   — Наши ракеты на Америку пошли… эх… — Потом он расстегнул свой старенький макинтош, скинул с себя и принялся зло топтать его ногами: — У меня же дочка маленькая совсем! За что?! За что все это?! А, Ванька?!

   Сам Ванька стоял ни жив ни мертв, он будто получил удар по голове, который минуя череп, сразу расплющил мозг. В онемевшем сознании все никак не укладывалось: еще вчера по улицами ходили беззаботные люди… еще вчера был мир, а правители разных стран жали друг другу руки… еще вчера дикторы телевидения официальным тоном вещали о всяких пустяках… еще вчера… Взором, лишенным чувств и какой-либо осмысленности, Квашников наблюдал, как баллистические ракеты исчезают в хмуром небе — в небе, с которого, казалось, вот-вот хлынет самый обыкновенный дождь. Он видел бегущих в никуда людей, он слышал их истерические крики, он в последний раз смотрел на мир такой, каким ему уже никогда не быть…

   Минуло полчаса… И, если бы время имело физический вес, то каждая секунда из прошедших тридцати минут наверняка весила бы тонну. Тогда-то и появились на небе эти странные звезды, их было несколько: они показались мелкими искрами, затем стали увеличиваться и светиться ярче, ярче, ярче… Они уверенно шли вниз. А потом горизонт как бы загорелся. Три или четыре гигантские вспышки, одна за одной, превратили хмурое небо в сверкающий ад. Показалось, что на землю упало сразу несколько солнц. А далее пришел этот дикий грохот, раскаты миллионов громов и сияния миллиардов молний. Квашников закрыл глаза, но даже под опущенными веками было светлее, чем днем. Он закричал:

   — Нет!!

   Но взорвавшаяся стихия оказалась совершенно немой к его вздорному возгласу. И пришел мощный ветер: он гнул деревья, срывал крыши домов, бил шаткие стекла на окнах. Всю землю начало качать. Твердая поверхность вздымалась и опускалась как море. Планету трясло, точно пробудившись от тысячелетней дремы, она вздумала скинуть с себя всех людей вместе с их грехами.

   — Нет!! — снова закричал Квашников и побежал в дом.

   Внутри дома многие вещи попадали на пол, звон посуды нелепо перемешался с воплями бабы Нюры. Пол ходил ходуном, треснуло несколько оконных стекл. Где-то далеко агонизирующе замычала чья-то корова. Затем страшный вой и грохот заглушили все остальные звуки, сущие в мире. Василий Петрович так и продолжал сидеть на стуле, обхватив неразлучную трость. Он вдруг поднял глаза на внука и произнес совершенно дикую вещь:

   — Не верь, Ванечка, тому, что говорят в телевизоре! Войну развязала Россия. Наши войска вторгнутся в Европу. Мне об этом говорили, много раз говорили…

   — Кто говорил?!

   Но Квашников уже не слышал и собственного голоса. Одичалый вой и свист, что неслись по вселенной и пытались перевернуть вверх тормашками целый небосвод, уничтожали своим естеством всякий инородный звук. Небо и земля несколько раз стукнулись между собой, потеряв веками незыблемую точку равновесия. С гравитацией стало твориться нечто непонятное — возникло ощущение, что вся поверхность земли как бы превратилась в наклонную плоскость. Все предметы тянуло не к центру планеты, а как-то под углом, в сторону. Даже вода в дрожащем графине казалась налитой наискосок. Упала пара стульев и вся оставшаяся посуда. Квашников еще не понимал, что таким странным способом планеты сходят со своих орбит. У тех, кто Верил, не оставалось сомнений — из мистической бездны вырвались всадники апокалипсиса вместе с демонами тотального разрушения. Спасаясь от одуряющего шума, он заткнул уши и снова крикнул:

   — Нет!!

   И, когда перед глазами уже проносилась вся прожитая жизнь, Иваноид вдруг вспомнил, что его дед умер четыре года назад. Да, именно. Вот он лежит в гробу, вот множество венков с траурными ленточками, вот гроб выносят из дома, а рядом стоят мать с отцом — память довольно отчетливо сохранила эти мрачные картинки.

   — Дед, а ты ведь умер, не помнишь?

   Вместо голоса слышался только вой и рев взбесившихся стихий. В доме дрожало абсолютно все: пол, стены, потолки… Василий Петрович так и продолжал сидеть на одном месте, его голова опустилась на скрещенные руки, поддерживаемые шатающейся тростью.

   — Ты давно умер! Дед! Слышишь меня?

   В голове у Квашникова начался мучительный процесс субституции сознания — один логический алгоритм замещался другим, более здравым. Секунду спустя он снова крикнул:

   — Этого ничего нет! Потому что ты — умер! Понимаешь, дед?

   Вселенский гул принялся затихать, стены дома стали вдруг удаляться в разные стороны, а из щелей в полу внезапно прорастали и распускались цветы…

   ………………………..

   ………………………..

   — Да кто умер-то?! Э-э! Пинзаданза, он бредит!

   Квашников открыл глаза и вздрогнул: прямо на него смотрели черные-причерные зрачки.

   — Не бойся, это всего лишь я. — Контагин потормошил его за плечи, дабы чувства окончательно воссоединились с разумом.

   Иваноид обнаружил себя лежащим на раздолбанной кровати. Где-то над его головой светила люстра, в которой вместо лампочек торчали искусственные свечи. Бесконечно-далеко, в параллельной вселенной, тикали настенные часы и тем самым убаюкивали встревоженный слух. Позолоченные обои превращали маленькую комнату в альков некого богатого дворца. Апперцепция медленно проясняла голову — он здесь когда-то был, он все это когда-то видел…

   — Где я? — на всякий случай спросил Квашников.

   — Во, улетел… в знаменитом на всю округу пятиэтажном доме! — Зомби почесал за уком и дико улыбнулся.

   — Какое счастье…

   Тут уже Контагину пришло время не на шутку встревожиться, он снова потряс товарища за плечи, наблюдая как безвольно болтается в разные стороны его голова:

   — Э! Иваноид! Ты это всерьез? Чего с тобой? Мы вообще-то по уши в дерьме, если выразиться прозой и без мата! Нам ключ надо искать!

   — Зомби, мне только что приснилась атомная война… ты, мертвое чучело, даже не представляешь, какой это кошмар…

   Контагин встал и недоумевающее покачал головой — он-то думал, случилось действительно что серьезное. Потом прошелся по комнате и  выкинул акробатический фортель: взял со стола кусок колбасы, положил ее на большой палец и щелчком подкинул вверх. Вращаясь по немыслимым осям, ломтик колбасы долетел почти до потолка, а потом упал прямо в рот исполнителю трюка.

   — Умеешь так?.. Да мне атомная война раз десять снилась. И вот мое резюме: Хрен на нее.

   Косинов появился совсем тихо: примерно таким же образом в голливудских фильмах материализуются из воздуха какие-нибудь патрули времени. Его озадаченное лицо постоянно меняло мимику, еще эта челка, которая все время падала со лба и которую постоянно приходилось поправлять, поправлять… Да не легче ли постричься?

   — Что скажешь? — Квашников озвучил первую приблудившуюся мысль.

   — Есть идея… не гениальная, но во всяком случае, и не последняя в мире идей. Я насчет стихов. И кажется, я расшифровал часть их странного кода… Помните то место, где говорится, что нужно четыре раза повернуть направо, а затем куда-то налево?

   Квашников вздохнул и поднялся, наконец, с кровати — тем самым окончательно пересек незримую границу сна и яви:

   — Помним, помним… И еще нужно пройти через какой-то «железный лес» к месту «где упал метеорит». Косинус, честное слово, если ты разгадаешь этот ребус, я отберу у Вундера золотую медаль и лично, вот этими руками, повешу ее на твою шею.

   — Идемте за мной! На самый верх.

   Зомби и Квашников с недоверием переглянулись, но возражать никто не стал. Да и смысл возражать? Их товарищу по несчастью хоть какие-то идеи в голову лезут. По-любому лучше сквозняка, что дует из одного уха в другое.

   Вновь перед взором замельтешил ряд однообразных ступенек, снова эти стены с двубитной глубиной цвета — верх белый (известка), низ зеленый (краска). Серые невзрачные лестничные пролеты представляли мешанину всех цветов сразу, сумбур хаотично перемешанных красок, которые взаимно уничтожались — именно оттого лестницы выглядели такими серыми и такими невзрачными. Скупые на энергию лампочки кое-как освещали все это безобразие. Достигнув самого верха, там где проживал Аристарх Вениаминович, Косинов повелительно произнес:

   — Стойте!

   Глупейшая реплика. Дальше двигаться так и так некуда.

   — Теперь, если мы начнем спускаться… — махнув рукой, он не спеша направился вниз, — то первый раз мы поворачиваем направо, находясь на площадке четвертого этажа… второй раз придется повернуть туда же на площадке между четвертым и третьим этажом. — Косинов чуть ускорил шаги, а остальным приходилось только тупо копировать его траекторию и при этом молчать. — На третьем этаже снова поворот и, разумеется, в ту же сторону. Последний четвертый раз поворачиваем направо на площадке между третьим и вторым этажом… Ну вот и пришли, здесь нам пророчат поворот налево.

   Квашников недоумевающе покачал головой, развел руками и всем видом выразил разочарование:

   — Косинус, тебе не кажется, что твоя философия притянута за уши? Причем, тобой же и притянута. Куда здесь налево? В квартире Гаврилова мы были. Квартиры №5 и №6 для нас закрыты!

   Косинов понимающе кивнул:

   — Я тоже так думал поначалу, если бы не одна деталь. Посмотрите внимательно на цифру «4» на двери Гаврилова. Что она напоминает?

   На грязно-серебристом полотне двери, в самом верху, зеленым цветом была нарисована остроконечная четверка — да таким образом, что она сильно смахивала на флажок того же цвета. Причем странно: «5» и «6» на других дверях были почему-то желтые. Стихотворение проклятого Сочинителя каждый перечитал уже по несколько раз, и поэтому все сразу поняли о чем речь. Вот лишь отрывок:

   «Как пройти туда? Направо,

    А потом еще направо,

    Поразмыслив, снова вправо,

    И последний раз направо…

    Тут бы надо отдохнуть

    Да налево повернуть.

    Если не совсем дурак,

    Там узришь зеленый флаг».

   Квашников обхватил лицо руками и медленно сполз вдоль стенки, приняв сидячее положение. Он прошептал себе под нос то ли какие-то ругательства, то ли молитвы, если впрочем, те и другие не отождествлялись в его богатом лексиконе. Потом вслух:

   — Ну допустим… допустим, Косинус, ты прав. Мы же были в квартире Гаврилова, там нет ни «железного леса», да и метеорит туда никакой не падал. Что дальше-то? — На последней фразе Иваноид распустил ладони цветком из десяти пальцев, как иногда делают буддийские монахи, вопрошая к молчаливым небесам. От этой реплики «что дальше?» веяло чем-то религиозным, словно саму мысль инспирировали невидимые духи, сами не понимающие, что же делать дальше.

   Ощущение финального тупика длилось десять секунд, не более. Но каждая из этих секунд проваливалась в вечность подобно тяжелому валуну.

   — Думаю, ответ на все вопросы надо искать в квартире №4, — грубовато отрезал Косинов. — У меня просто нет других идей. Не нравится — предлагайте свои.

   Опять! Опять он пользовался этой риторической уловкой: в завуалированной форме с блестящей оберткой красноречия намекал, что он-то здесь поумнее остальных будет. И ведь к словам не придерешься: формально все чисто и в рамках вежливости.

   — Под каким предлогом мы вообще проникнем в квартиру? Прочитаем Гаврилову инфантильный стишок? Спросим: «не пролетал ли тут метеорит?» А может, просто бесцеремонно вломимся? Он же инвалид, не окажет сопротивления. — Квашников не унимался и от бессилия самому что-то придумать перешел на крик.

   В разговор вступил Контагин, и сделал он это хотя бы для того, чтобы продемонстрировать свое участие в общем деле:

   — Помните, последний раз, когда мы разговаривали с Гавриловым, он сильно приболел? Предложим ему свою помощь: ну там, убраться, посуду помыть, еды принести.

   — Флаг тебе в руки, Зомби! Стучи в дверь!

   На сей раз Гаврилов выглядел особенно уставшим. Его глаза, не выражающие абсолютно ничего, как бы вопрошали: «ну что опять?» Костыли пассивно и отчасти раздраженно топтались на одном месте. Снова это лицо, разделенное надвое страшными жизненными пертурбациями, как будто на нем навсегда отразилась борьба добра и зла, оставив одну половину светлой, другую — темной. И все-таки странно: неужели Гаврилов стал бы про себя так жестоко шутить? Ну, насчет Второй Гражданской войны, где Сибирь воевала с Якутией и так далее… Подобного рода мысли за пару секунд циклоном пронеслись в голове у Контагина, затем циклон увяз в других мыслях и исчез.

   — Ребята, вам что-нибудь надо?

   — Анатолий Ефимович, вы же сами сказали, что приболели. Может, помочь чем?.. Хотите, еды вам принесем? — Зомби сразу решил: как можно меньше антимонии и как можно больше конкретики. Главное — изобразить добрый заботливый взгляд.

   Инвалид вздохнул и даже не посмотрел на него. Он приподнял один костыль и почесал им у себя в области затылка:

   — Да чем вы поможете? Не врачи ведь. А что-о до еды… я ем-то по несколько крошек в день, аппетит совсем ни к черту. Старость, одним словом.

   — Ну, пол подмести, посуду помыть…

   Гаврилов первый раз подозрительно посмотрел на лихую компанию:

   — Вам, ребята, совершенно нечем заняться? — Его голос даже растерял присущие ему хрипловатые нотки, будто помолодел. — Вон веник в углу стоит, метите. Я только на диване полежу, а то в голове все кругом…

   Когда переступали порог, Квашников шепнул:

   — Вглядываемся в каждую мелочь и это… напрягаем мозги.

   А куда было деваться? Квартира №4 вновь недружелюбно встречала гостей своим специфическим запахом — смесью человеческого пота и неких лекарственных препаратов. Да… видок у нее тот еще, хоть ретро-фильмы снимай. Все стены были обклеены старыми газетами — да ладно хотя бы аккуратно обклеены. А тут газеты, и без того рваные, тяп-ляп, порой даже крест накрест закрывали неприглядную наготу штукатурки. Она, даже не побеленная, серыми аномальными пятнами выделялась то там, то здесь. Полы местами шатались (возможно, демонстрируя тем шаткость и неустойчивость самого мироздания), плохо закрепленные доски то и дело поскрипывали, создавая нелепый аккомпанемент джазовой музыке, которая до сих пор слышалась из радиоприемника. А из самих досок железными грибами росли шляпки гвоздей. Их постоянно вдавливали, но «грибы» с тем же постоянством вновь прорастали и прорастали… Единственной художественной ценностью в квартире (да и ценностью вообще) являлась книжная полка с потрепанными коллекционными изданиями. Если бы не она, тут только от одиночества можно было сойти «с пути разума» (свихнуться, короче). Кстати, джаз! На этой волне, помимо него, еще…

   —  Анатолий Ефимович, вы не возражаете, если я поищу в эфире что-нибудь… в общем, что-нибудь? Потом назад поставлю вашу любимую музыку. — Квашников был уверен, что в такой мелочи хозяин ему не откажет.

   — Да пожалуйста! — Гаврилов уже разлегся на диване, положил руку на голову и прикрыл глаза.

   Приемник был старым, с потертой местами черной краской и огромной (на весь корпус) прямоугольной ручкой. Год издания: 1960-ый — но это так, навскидку. Погрешность может составлять 10 лет, не больше. Иваноид принялся медленно покручивать ручку, и по шкале с частотами поползла красная вертикальная палочка (он не знал, как она называется). Музыка резко стихла, а приемник болезненно зашипел и закряхтел, будто своей древней электроникой пытался уловить космические шумы. Вдруг опять заиграла музыка и… опять джаз. Это выглядело совсем уж не смешно. Квашников быстрее стал перескакивать с волны на волну — шумы… джаз… шумы… джаз… снова шумы… снова джаз… И так по всему диапазону. Даже ни одной глупой реплики не услышал, везде только музыка и только джаз…

   Ему стало страшно.

   Странный радиоприемник оказался лишней ложкой дегтя в бочке с таким же дегтем. Может, он просто сломан? Квашников сильнее схватил облезлый веник и принялся делать вид, что подметает пол. На кухне Контагин, в свою очередь, делал вид, что моет посуду. То есть, он брал уже помытые тарелки и совал их под кран, до сих пор не переставая удивляться — откуда все же в этом здании вода. Один только Косинов занимался делом — тщательнейшим образом осматривал все вокруг. Ему уже начало казаться, что его идея была ошибочной, уже хотел сказать: «парни, пойдем отсюда». Но сказал совсем другое:

   — Зомби, есть какие мысли?

   Контагин к тому моменту по третьему или по четвертому разу перемывал одни и те же тарелки и, пожалуй, более глупым занятием не занимался всю прожитую жизнь. На вопрос, прозвучавший сзади, он только отрицательно покачал головой. Обленившийся язык не желал произнести даже коротенькое «нет». Все функции его организма словно перетерпели редукцию и выродились в однообразные движения руками по краям тарелок. Но вдруг Зомби завис… остановились даже его мысли, а сам он уставился в стену перед собой. Как и все прочие, эта стена была сплошь и рядом обклеена газетами — никчемными старыми газетами с множеством заголовков, статей и черно-серых фотографий, порой даже перевернутых вверх ногами.

   — А ну, посмотри! — Механизм внутри тела Контагина вновь заработал, точно ему только что поменяли питающие аккумуляторы. — Читай!

   Косинов послушно уткнул взор именно в то место, куда указывал палец товарища. Обалдеть, как все просто! На одной из газет большими черными буквами темнело название «сенсационной» статьи: «ПАДЕНИЕ  ТУНГУССКОГО  МЕТЕОРИТА.  ЗАГАДКА  РАЗГАДАНА?» А внизу была изображена пустыня с неким подобием взрыва, по ее краям совсем уж мутными пятнами лежали поваленные деревья.

   — Что за этой стеной?

   — Неужели так сложно догадаться? — удивился Контагин. — Пятая квартира. Ну как… срываем газету?

   — Наверное, надо бы сначала спросить у хозяина…

   — А если он не разрешит? Скажем, случайно так вышло… да приделаем назад, в конце концов!

   Зомби, не спрашивая больше ничьего мнения, принялся отрывать газету за газетой, которые были приклеены реально на чьих-то соплях. Сначала показалось что-то металлическое и совершенно неправильное для данного места, но уже очень скоро стало понятно — прямо в стене находилась небольшая дверь, которая могла вести гипотетического искателя приключений только в соседнюю квартиру и никуда иначе.

   — Анатолий Ефимович, можно вас на одну минуту? — Косинов решил все же без спроса не самодельничать.

   Гаврилов, покачиваясь на неустойчивых костылях, около минуты рассматривал странную потайную дверь, что находилась в его собственной кухне. Ну честное слово, прямо как папа Карло, который впервые услышал, что за старинным холстом с нарисованным очагом располагался целый театр. Аналогия с детской сказкой навязывалась сама собой.

   — Ребята, сам испытываю шок, я понятия не имел да и сейчас не имею, что там такое… Газеты-то не я клеил, а предыдущие хозяева.

   — И вы также не знаете, кто живет в соседней с вами пятой квартире, — уточнил Косинов, заранее догадываясь, каким будет ответ.

   Инвалид только пожал плечами, для этого простого жеста ему пришлось на секунду оторвать тело от неразлучных костылей.

   — Вы же не против, если мы ее попробуем открыть? — Контагин уже успел просунуть хлипкий столовый нож в щель между стеной и дверью, так что вопрос оказался чисто риторическим.

   Просто удивительно, как легко она распахнулась — без скрипа, без внутренних и внешних усилий. Из прямоугольного проема в стене хлынула темнота. Да, именно: как будто тьму выплеснули прямо на кухню, и бледный электрический свет тотчас оказался словно испачканным ею.

   — Иваноид, зажигалку!

   По воздуху полетел блестящий металлический предмет и сразу же оказался в намагниченных руках Зомби. А тот, заглянув внутрь Неведомого, произнес загадочную для всех фразу:

   — Вот он, железный лес!

   Зажигалка, самый вздорный источник света во вселенной, тем не менее в общих чертах обрисовала скрытый доселе «интерьер» пятой квартиры. Параллели с детской сказкой здесь заканчивались настолько резко, что превращались в мире абстракций в кривые загнутые линии. У Контагина даже помутнело в голове от того, что он увидел. Абсолютно все: пол, четыре стены, свисающий как бездна потолок неизвестной комнаты были обиты железом — огромными черными листами грязно-ржавой расцветки. Но это полбеды, это просто вздорная мелочь по сравнению с другой проблемой. По всей площади пола, а также из окружающих стен торчали остриями вверх длинные гвозди и шурупы. Сантиметров тридцать в длину, агрессивно-острые и неприступные. Их количество, наверное, около миллиарда… а если реально, то штук по тысячи на квадратный метр. Гвозди, шурупы, гвозди, шурупы… и больше ничего. Ступить было некуда, ни дюйма свободного пространства, даже на стену не облокотиться. Центральная комната квартиры №5 словно воинственно ощетинилась железными иглами, предупреждая вторженцев из внешнего мира о крайне неприятных последствиях. Один только потолок оставался гладким, но кто умеет ходить по потолку — поднимите руку.

   Квашников минорно присвистнул:

   — Вот это облом! Неужели наш путь здесь и закончится?

   Косинов принялся нивелировать словами, вырывая на корню сорняки преждевременных страхов:

   — Только спокойствие! Мы просто движемся по лабиринту: прошли предыдущие задницы, как-нибудь пройдем и эту. Не нервничать! Другой вопрос — кто все это придумал? И зачем?

   — Ты лучше придумай другое: как нам из Главной Задницы вырваться? — Квашников то ли огрызнулся этой фразой, то ли вправду пожелал Косинову удачи. Потом небрежно оглянулся вокруг: — Во, а Зомби наш куда подевался?.. Дай догадаюсь: наверное, разложился на молекулы и слинял из этого сумасшедшего дома. Там, за стенами, он снова соберется и пойдет домой спать… Оригинальное решение, ты не находишь? Может, и нам так сделать?

   Бурно обсуждаемый Контагин отсутствовал минут пять, а остальные уже терялись в догадках — что он там задумал. Когда он вновь появился на кухне, все сразу стало понятно. В руках у Зомби были две деревянные спинки кровати из первой квартиры.

   — А ты уверен?! — Косинов с большим сомнением посмотрел в его черные глаза.

   Контагин не снизошел до ответа, он положил одну из спинок на ковер из гвоздей и, не выпуская из рук другую, осторожно шагнул на образовавшийся настил.

   — Зомби, а если треснет?! — У Квашникова тут же возникло желание схватить героя нашего времени за шиворот и выволочить назад, к здравомыслящим людям.

   Ситуацию попытался выправить и сам Гаврилов:

   — Ребята, вы думаете, там какой-то выход наружу? Очень в этом сомневаюсь, тут скорее камера пыток была.

   Его мнение, кстати, всех интересовало в последнюю очередь, но вслух этого никто не сказал. А Контагин начал свой героический путь по «железному лесу», если строго следовать терминологии Сочинителя стихов. Осторожно положив перед собой вторую деревянную подстилку и перейдя на нее, он вынужден был обернуться, чтобы поднять первую. Все его действия происходили как при замедленной съемке, он постоянно балансировал руками, ибо одно неосторожное движение… даже не хотелось об этом думать. Потеря равновесия могла привести не просто к травме — это скорее всего смерть. Не приедет никакая скорая помощь, в здании нет ни аптечек, ни даже простых бинтов. Да и каким, спрашивается, образом его станут спасать? Рисковать еще одной жизнью? Контагин все это прекрасно понимал, и впервые за время пребывания в пятиэтажке у него внутри поселился мучительный страх — страх, одновременно охлаждающий мозг и опаляющий душу. Он вырвался из самых темных закоулков рассудка легким вихрем и, подобно торнадо, с каждой секундой набирал силу, круша на своем пути шаткие логические постройки. Контагин светил вокруг испуганным огоньком зажигалки и видел всюду только гвозди и шурупы, торчащие как копья и готовые пронзить в любой неблагоприятный момент фортуны. Кстати, зажигалка! С ней тоже проблема, так как ее постоянно приходилось перекладывать то в одну, то в другую руку, иногда даже брать зубами — что, понятно, сильно усложняло движение. Никакой лампочки на потолке не наблюдалось, первые несколько метров еще помогал свет с квартиры №4, а вот дальше наступит полная тьма… И тогда работающая исправно зажигалка станет математически тождественна понятию «жизнь».

   Задумавшись о чем-то вздорном, Контагин вдруг начал сильно покачиваться вправо-влево, вправо-влево… чуть не закричал. Но вовремя присел и все же сохранил равновесие. Сердце бешено заколотилось, а сзади раздался гневный голос Квашникова:

   — Э, Зомби! Хватит упражняться в акробатических трюках! Вставай на колени — так безопасней!

   Действительно! Мысль! На четвереньках куда проще удерживать баланс непослушного тела. Контагин обернулся и увидел в проеме двери два лица: одно, мясистое и округленное, принадлежало Иваноиду, а другое, более вытянутое, поросшее длинными космами — идентифицировалось как морда Косинуса.

   — Слышь, смертные, вы мне свет только загораживаете! Слиняли бы оттуда!

   После этих слов в черной реальности квартиры №5 стало чуточку светлее. Контагин ощутил ладонями гладкую поверхность спинки бывшей кровати и посветил вокруг себя. Он видел тысячи огромных гвоздей и такое же количество шурупов со злобно заостренными концами. Они располагались так близко друг к другу, что даже просунуть между ними пальцы и коснуться пола было невозможно ни практически, ни даже гипотетически. От них исходила холодная немая угроза, облаченная в цвет металла и звук когда-то умершей тишины. Непонятно было самое главное — куда конкретно идти и в какой области искать этот проклятый ключ. Так, переставляя между собой спинки кровати и лихорадочно переползая с одной на другую, Контагин достиг перекрестка квартиры, то есть оказался на выходе из комнаты. Теперь справа — кухня, спереди — ванная комната с туалетом, слева — коридор, ведущий к входной двери. Незатейливая планировка местности везде одинакова.

   Только ни черта не видать.

   Все скрыто голодной тьмой, готовой поглотить любую жертву. Тьмой, у которой вместо щетины растут смертоносные колья…

 

 

                              ###___одиннадцатый_осколок_мозаики___###

 

 

   Из далекой и, поверьте, прекрасной квартиры №4 донесся голос Косинова:

   — Зомби! Может, ключ не так далеко как ты думаешь! Внимательно посмотри на полу вокруг себя.

   Контагин вытер не в меру вспотевший лоб. «Вас бы, умники, на мое место!» — с этой неприхотливой мыслью он осторожно взялся за ручку ванной комнаты и потянул ее на себя, стараясь не поцарапаться о дверь, естественно — сплошь утыканную гвоздями. Потом правая рука вместе с зажигалкой проникла внутрь. Маленький и по сути своей вздорный огонек создавал вокруг себя светлый чистый ореол. Предметы вблизи еще можно было как-то различить да распознать, но все, что творилось дальше трех метров выглядело конгломератом серых абстракций из чьих-то черно-белых снов. Казалось там, в глубине темноты, заканчивалась та самая объективная реальность, которая, если верить книгам, дана нам с детства в ощущениях. Заканчивался смысл и эмпирическое восприятие каких-либо вещей. В «ванной» не нашлось ни самой этой ванны, ни унитаза, ни чего-нибудь вообще, кроме проклятых гвоздей, торчащих как снизу, так и со всех сторон. «В какой только анус жизнь меня не окунала… но этот самый экзотичный! Пинзаданза!» — подумал Контагин и до предела напряг зрение. Он тщательно вглядывался в каждый уголок субстанции мрака, тыкая в него мерцающим от испуга огоньком зажигалки.

   Никакого намека на ключ.

   Дальше путь лежал в сторону кухни. И опять те же мучения — медленные переползания с одной дощечки на другую, а ведь они действительно когда-то могут треснуть… Хотелось молиться богам и чертям одновременно, дабы этого не случилось. Когда зажигалка гасла (случайно или намерено), темнота мгновенно сковывала все пространство вокруг, цементируя его непроглядным черным слоем. Становилось до жути страшно и одиноко. Оказавшись наконец на кухне, Контагин увидел привычную картину — вечная инсталляция гвоздей и шурупов, двух ипостасей местного сумасшествия. Он снова принялся выискивать хоть что-то напоминающее ключ или его подобие, или хоть какую-то подсказку… но в глазах уже рябило от железа да миллиона заточенных наконечников. Ну не обыскивать же, в конце концов, каждый квадратный метр! На это уйдет полдня, не меньше. Полностью разочарованный в жизни Контагин переправился обратно в коридор.

   — Эй, смертные! Слышите меня?! — Зомби вздрогнул от собственного голоса: показалось, что местное шальное эхо издевательски швыряется им обратно в сторону говорящего.

   — Да слышим! — произнес Косинов из закоулков померкших комнат. — Ты бы почаще разговаривал, а то мы уже думать невесть что начинаем! Нашел ключ?

   — Вы помните тот противный электрический звонок?! Он ведь в пятой квартире?

   — Да!

   — Пусть кто-нибудь пойдет и нажмет его!

   — Ваше приказание будет немедленно исполнено, Повелитель мертвого мира!

   Но Зомби сейчас было совсем не до приколов, он устало помотал головой и принялся терпеливо ждать. Не минуло и пятнадцати секунд, как пришлось снова вздрогнуть. На этот раз по-настоящему. Противный и пугающий звук, чем-то похожий на работающую дрель, заставил всколыхнуться даже бесстрашные по природе металлические стены. В тот же момент в конце коридора (там, где вероятно, и располагался звонок) под самым потолком загорелся зеленый огонек. «Вот оно!» — бодро подумал Контагин и, переставляя измученные спинки кровати, пополз в указанном судьбой направлении. Оказавшись около входной двери, которой в помине не существовало (стену накрывал монотонный лист железа с вездесущими гвоздями), он снова крикнул обитателям другого мира:

   — Нажмите еще раз!

   Звук дрели не раздался, а прямо-таки разразился почти возле его ушей, а зеленый огонек мелькнул теперь над самой головой. Контагин осторожно поднялся на ноги и прибег к помощи зажигалки. Ага! Вот оно! Прямо под потолком находилась маленькая коробочка. Он встал на цыпочки и дотронулся до не рукой… крышка не открывается… дергать опасно, можно потерять спасительное для жизни равновесие. Зомби вытянулся еще выше и пошарил пальцами сверху этой коробки. Когда тактильным способом он нащупал маленький ключик, то чуть было не закричал от радости. «Так! Только без эмоций! Сейчас нужно медленно присесть…» Вот тут и произошла катастрофа. Опускаясь, Контагин совершил слишком резкое движение и когда уже чувствовал, что падает, на автомате выставил руку вперед. Несколько острых жал воткнулись в ладонь, и Зомби заорал.

   Он потом и не помнил, каким образом оказался на четвереньках, как включил зажигалку и увидел окровавленную руку. Лихорадочными движениями он принялся переставлять с места на место спинки кровати, в глазах пошло опасное помутнение. «Только бы не потерять сознание!» — одна-единственная мысль пульсом стучала в голове и помогала сердцу гнать кровь к клеткам мозга. В отравленном тьмой воздухе раздались далекие голоса товарищей:

   — Эй, что случилось?!

   — Ты живой?!

   Контагин не отвечал, он решил не тратить силы на бесполезные звуки. Он упорно продвигался к свету — тому, что источал прямоугольный проем маленькой двери, и в его личной жизни это был тот самый свет в конце тоннеля. Правдами и неправдами, с помощью чудес и законов физики полуживой Зомби ввалился, наконец, в кухню квартиры №4. Вся кисть его левой руки была залита кровью. Он со злостью швырнул ключ на стол и простонал:

   — Тряпку! Только чистую!

   Рука была вымыта под краном и перемотана каким-то платком. Гаврилов все ходил вокруг да около, причитая: «Ох, ребята, ну чего вы туда полезли? Я же предупреждал!» Контагин посмотрел на потолок и впервые свету простой электрической лампочки обрадовался больше, чем солнечному. Квашников ободряюще похлопал его по плечу:

   — Зомби, если мы живыми выберемся из этой передряги, я тебе памятник поставлю! Почти клянусь!

   — Это явно не тот ключ, которым отпирают огромный замок… — Косинов тем временем вертел в руках находку: небольшой домашний ключик с волнистой линией секрета. Потом он поднял глаза, в которых вместо зрачков светились два маленьких аквамариновых камешка, голубовато-зеленый оттенок придавал этим глазам просто ангельское очарование. И продолжил: — У нас два варианта: либо он от квартиры №6, либо от квартиры №10, где Вечная Пьянка. Первый вариант считаю более вероятным.

   Квашников небрежно бросил в его сторону:

   — От соседней, не сомневайся. Это единственное место во всем доме, о котором мы еще абсолютно ничего не знаем, ну… кроме пятого этажа, конечно. 

   Выпускники девятой школы несколько минут толпились около двери с цифрой «6», говорили о всяких отвлеченных пустяках: вспомнили завуалированный хмелью выпускной, вспомнили всех одноклассниц и даже те пестрые платья, в которых они явились на бал. Потом прошлись по учителям, выявляя в характере каждого какие-то изъяны, далее переключились на отличника Лединеева, и все трое пришли единогласно к выводу, что его «непременно нужно повесить». Вот только никто вслух не признался, что настоящей причиной этих разговоров была не ностальгия по прошлому, а страх перед тем, что их ожидает за дверью расположенной в двух шагах. Тянуться эта демагогия долго не могла, и Косинов, держащий ключ, первым озабочено вздохнул:

   — Если там хотя бы не бомба, и на том спасибо! — Вряд ли такие слова подняли кому-то боевой дух, но ключ все же оказался внутри замка. Вошел туда как смазанный.

   — Легко хоть проворачивается? — поинтересовался Контагин.

   — Если как следует приподнатужиться… — Щелчок. Еще один щелчок. Легкий скрип.

   Дверь квартиры №6 была распахнута резким движением руки…

   И снова темнота…

   Какая-то полупрозрачная вуаль с серебристым оттенком, как ошибочно показалось вначале, украшала вход. Скрывала под своим флером некую интригующую таинственность. Но когда дошло, что это обыкновенная паутина, все трое откровенно поморщились. Паутина выглядела неестественно огромной — размером в целую дверь.

   — Дай-ка, Иваноид, свою зажигалку! — Косинов одной рукой брезгливо сорвал ужасную пародию на занавеску, другой просунул внутрь желтый огонек — тот самый, что уже не раз приходил им на выручку. — Силы света и силы тьмы!

   Больше он ничего не сказал, лишь онемелым и отчасти обезумевшим взором смотрел внутрь, где все абсолютно — пол, стены, потолки, пространство между ними были сплошь в паутине. Похожая на спутавшиеся рыболовные сети она тянулась от одной стены к другой, от потолка к полу, от угла к углу. Плоскости паутин располагались хаотично по-всякому: крест накрест, параллельно, перпендикулярно и под всеми мыслимыми углами. Не было и квадратного дециметра пустого пространства, свободного от художественных кружев неведомых пау… Кстати, а где же пауки?? Косинов, как ни старался, как ни сканировал углы светом зажигалки, ни одного-единственного паука так и не обнаружил. Может, у них сон-час где-нибудь на кухне? Или тусовка под унитазом? Или совещание? Или планерка?.. Да версий можно строить тысячи.

   — Мои мозги в полном ауте… — тихо произнес стоящий чуть позади Квашников.

   — Уж не Аристарх ли Вениаминович так потрудился? — предположил изумленный Контагин. — Хотя, нет. Ему бы для этого миллион лет понадобилось. Как бы то ни было, я туда не пойду, увольте. На сегодня с меня хватит! — И он показал больную руку.

   — Тебя никто и не заставляет. — Иваноид отобрал у Косинова зажигалку. — Иду я! По любому, это не гвозди…

   Квашников сам удивился собственному благородному порыву. Хотя… у любого благородства причина, как ни крути, кроется в эгоизме, но она бывает зарыта там очень глубоко. Просто ему сильно захотелось не растягивать дальше резиновое время и как можно скорее слинять с этого гиблого места. Вот и все. Выставив вперед руку с пляшущим огоньком, Иваноид осторожно сделал первые несколько шагов… Послышался тихий звук похожий на рвущуюся ткань. Паутина мигом облепила со всех сторон его одежду, но это первая и меньшая половина беды. Она также облепила его лицо и навязчиво лезла в глаза, ноздри, рот. Приходилось чуть ли не ежесекундно сдувать ее оттуда или смахивать ладонью. В свете зажигалки она искрилась почти по-праздничному, радужно и весело, как фата невесты. Да… аллегории дикие просто. Лампочек на потолках снова не было обнаружено, и надежда на альтернативные источники света погасла вместе с самими этими источниками. Квашников почувствовал себя внутри какого-то кокона, в некоторых фильмах инопланетяне примерно таким образом похищают глупых людей. Но тем не менее, он продвигался вперед — шаг за шагом, сплошь белый от паутины, а за ним тянулся след пустого пространства. Сначала забрел в ванную, там все исследовал. Потом прошел на кухню. В зажигалке, кстати, оставалось не так много топлива. Внимательнейшим образом осматривая все стены, полы и даже потолки, он был уверен в одном — что близок к цели. Вот и кухня пройдена… Еще один уровень позади. Паутины уже намоталось на одежду так много, что реально ощущался ее физический вес. И все же странно: за долгие блуждания он так и не нашел ни одного паука — ни живого, ни дохлого. Надо будет и впрямь у Аристарха Вениаминовича, как специалиста, спросить — кто тут безобразничает. Ах, да… Аристарх Вениаминович же русского языка не понимает!

   Вот, наконец, путь проложен и в главную комнату (она же единственная). Шаг, два, три… пять.

   Нашел!!

   — Нашел! — Иваноид закричал, словно перед ним стоял сундук с пиратским золотом.

   Да, сомнений нет, этот здоровый набалдашник размером больше пол-ладони и есть тот ключ, которым следует отпереть один из двух оставшихся замков. Только висел он каким-то странным способом — был просунут через тоненькую трость, почти прутик. Сам же прутик крепился миниатюрными кронштейнами к стене, и от него в сторону потолка вели странные натянутые нити, а уже там, наверху, нити скрывались под столь же странными листами. И что к чему? Короче, взять ключ можно было только переломив ту хлипкую тросточку, на которой он висел.

   — Так просто? — с весомой долей скепсиса спросил Квашников. Причем — у самого себя.

   «Нет, не просто! Здесь кроется подвох…» — уже мысленно ответило его альтер-эго. Он чувствовал, что после того, как переломится тросточка, должно что-то произойти. Сработала черная интуиция. Если вспомнить приключения Зомби в квартире №5 и произвести экстраполяцию на данное место… Даже в компьютерных играх редко бывает, чтобы следующий уровень выглядел легче предыдущего. Нечто должно произойти…

   «Да неужели и впрямь взрывное устройство?» Сердце у Иваноида усиленно заколотилось. «Нет, нет! Сочинитель стихов, вне всяких сомнений, псих. Но он не убийца». Тут совершенно неожиданно была сделана еще одна находка (если так можно выразиться). Когда Квашников посмотрел вниз, то увидел на полу очередную пластинку домино — 2:5. И чего они разбросаны по всему дому? Долго размышлял: взять — не взять, взять — не взять? Или пнуть ее куда подальше? Зомби на них просто помешался. Сам не ведая, каких чертей, каких сволочей он это делает, все же нагнулся и положил доминошку в карман.

   Итак, что же с ключом? Способа добыть его, не сломав при этом трость, просто не существовало. Разве есть другие варианты?

   Квашников схватился за драгоценный ключ и резко дернул на себя.

   Где-то над головой раздался хлопок, и он на случай всякий закрыл глаза.

   Потом пришло отчасти даже приятное ощущение, что на него из мешка высыпали сверху простого гороха. «Всего-то?»

   Когда глаза вновь оказались открыты, раздался вопль:

   — А-а-а!!

   Огромное количество пауков и тараканов ползало по всему его телу. Рой насекомых оказался столь многочисленным, что под ними лишь кое-где проглядывались просветы одежды. Они тут же норовили залезть за шиворот, под рукава, бегали по лицу, присматривая в качестве жилища уши и ноздри. Их было не меньше нескольких сотен… С криками и нецензурными проклятиями Квашников рванулся к выходу, всевозможными способами стряхивая с себя эту мерзость: подпрыгивал на месте, сметал их ладонями рук, резко вращал головой…

   А теперь перенесем режиссерскую камеру с точки А в точку Б и посмотрим, как ситуация выглядела глазами Косинова и Контагина. Два парня стояли, спокойно рассуждая о смысле жизни, один из них даже зевнул от тоски. И вдруг — вопль! Из квартиры №6 выбегает страшный демон, весь облепленный представителями класса членистоногих — короче, муравейник на двух ногах. Демон орет и машет руками:

   — Мудр-р-рена мать!! Лядь! Ну и приключения!

   Разумеется, у обоих психоделический шок.

   — Дверь закройте! Срочно! — в истерике крикнул Квашников.

   Потом он скинул с себя пиджак, скинул брюки и рубашку, и принялся топтать разбегающихся насекомых. Пауки с тараканами (обманчиво радуясь — мол, вот она, свобода!) весело зашевелили тоненькими лапками и понеслись кто куда по просторам лестницы. Но они тотчас превращались в пятна черных и рыжих цветов. Очнувшиеся от секундного оцепенения одноклассники Иваноида теперь помогали ему в неравной борьбе с полчищами Иных — яростно давили все, что движется. Короче, гонялись за мелкими тварями минут пятнадцать, пока площадка и часть лестницы не превратились в омерзительное месиво. А Квашников еще долгое время стоял в одних трусах, оглядывая со всех сторон свое накаченное тело и постоянно спрашивая: «гляньте, там никто не ползет?» Потом столь же долгое время он вытряхивал рубашку, брюки, пиджак. 

   — Вообще-то, я не страдаю арахнофобией… — Иваноид брезгливо принялся одеваться. — Пауков бы я еще стерпел, но вот тараканов с детства ненавижу! Подчеркиваю — не боюсь, а просто ненавижу.

   — Мы видели, видели, — подтвердил Контагин, — ты их очень отважно ненавидишь.

   Косинов поглядел еще раз на изгаженный пол, на сотни рыжих и черных пятен, источающих специфические миазмы, и его чуть не стошнило:

   — Даже страшно подумать, как нам придется доставать третий ключ… Ладно, идем наверх.

   Чувство паники схлынуло, биение сердца стабилизировалось, и Квашников теперь с гордостью поднимался по ступенькам. В руках он держал драгоценный ключ, добытый (реально!) в бою с целой армией. Оказавшись на самом верху, у дубовой двери, он воинственно погремел натянутыми цепями и приподнял один из замков. Угадал сразу: Ключ и Замок, как созданные друг для друга самой Судьбой, соединились и покружились в нелепом танце, состоящем всего из двух оборотов. Клац! И душка замка откинула свою железную челюсть. Еще часть цепей распалась и повисла по швам вдоль косяков двери. Квашников схватился за оставшиеся цепи и, резко дергая их на себя, импульсивно заорал:

   — ОТ-КРЫ-ВАЙ-СЯ!! Сука!

   — Иваноид, остынь! Это бестолку. — Своим спокойным голосом Контагин попытался внести умиротворение в истерзанные души приятелей. Потом он подошел к паутине, на которой, как на шелковом троне, восседал невозмутимый паук, и укоризненно произнес: — Ну, Аристарх Вениаминович… твои кореша доставили нам хлопот. Надеюсь, ты не из их компании?

   — А дай, я его тоже…

   — Не вздумай! Разве ты не видишь, он благородных кровей и с пауками-плебеями ничего общего не имеет.

   Аристарх Вениаминович никак не отреагировал ни на первую, ни на вторую реплику, он слегка пошевелил двумя передними лапами и продолжал смотреть на суетящихся людей — высокомерно, холодно с неким сарказмом. Именно, с сарказмом! Ведь некоторые считают, что пауки отвратительны. Совсем нет — это милые создания. Но дело в том, что когда люди на них смотрят, они постоянно строят им в ответ страшные рожи. Вот такая экзегетика!

   Контагин подошел к квартире №10 и снова приложил ухо к ее двери, потом отстранился, покачал головой, слегка выпучил глаза  и, заикаясь, сказал:

   — Я ба-балдею от этой нации! Алкаши из десятой до сих пор гудят да песни распевают! — Потом он развел руками. — Это просто физически невозможно!

   — Пни по двери еще разок, — посоветовал Квашников.

   — А толку-то! Уже сколько раз пи… — Краснобайская речь Зомби резко прервалась другой темой, ворвавшейся в сознание через застывший взгляд. — А к нам почта пришла!

   На стене чуть пониже, через лестничный пролет, неведомым паразитом-художником была нарисована знакомая до боли в мозгах картина — записка, прикрепленная медицинским шприцом. Новая! Свежая!

   Квашников рванулся с места так резко, словно его запустили из катапульты: до самого первого этажа были слышны его грохочущие шаги, которые вскоре затихли вместе с приглушенным эхом. Наверх же он поднимался не спеша, раз в пять медленней.

   — Никого… — Он удрученно вздохнул, от волнения его веснушки вновь излишне резко стали выделяться в текстуре лица. — Ну ведь рано или поздно я эту сволочь поймаю! Ну ведь реально башку отверну! Меня сейчас даже тюрьма не испугает.

   Косинов гневно смял бумажный листок, потом распрямил, затем снова смял, и так несколько раз…

   — Да читай уже!

   Косинов долго-долго стоял и тупо-тупо смотрел на строчки стихотворения, потом пробурчал себе под нос:

   — Ни черта не понял…

   — Там по-русски хоть написано? Вслух прочитай! — Квашников перевозбудился от негодования, поэтому каждый слог его речи обладал собственным оттенком раздражения.

   — Читаю:

   «Чтобы весь набор ключей

    По карманам разложить,

    Должен кто-то из мышей

    Странный подвиг совершить.

    Ведь не будет путь пройден,

    Пока Шторм не завершен…»

   Последние две строки, не смотря на выразительную интонацию читающего, не смотря на то что знали их наизусть, заставили вздрогнуть. Больше минуты никто не проронил ни слова, и целую минуту разразившийся снаружи здания ураган чувствовала себя Победителем, пред которой покорно смирились все вокруг. Неприятное оцепенение нарушил Контагин:

   — И это… все? — Он приподнял брови, затем изогнул их некой лохматой волной. — Где же его былое красноречие?

   — Дело тут не в красноречии, — отрезал Косинов. — Здесь совершенно не понять, что наш Сочинитель имеет ввиду! Если в предыдущих стихах имелись хоть какие-то намеки — бредовые, но подсказки, то сейчас… Что за подвиг? Куда? Когда? Зачем?

   Контагин вдохнул загустелый воздух и резко выдохнул:

   — Полный ибздец! — Потом вдруг радостно заулыбался как полный придурок. — Кстати! Я для русского языка новое слово придумал: «ибздец»! Он ведь стал от этого еще богаче?

   — А как же «пинзаданза», твой последний хит?

   — А… — Зомби махнул рукой. — Это уже устаревшее. В толковых словарях пусть так и пишут: (уст.).

   Квашников хлопнул обоих по спинам:

   — Так, хватит дурака валять! Пойдем в нашу квартиру, пожрем чего-нибудь да подумаем, как быть дальше.

   Квартира №1 вновь встречала своих неугомонных хозяев приятной для взора обстановкой: золотистая тональность обоев, лакированный паркет и еще эта шикарная люстра похожая на паникадило. Внешняя красота внесла и некое внутреннее успокоение. Сначала кое-чем перекусили — хватали все, что попадалось под руку, и заодно с тревогой отмечали, что от богато накрытого стола остались унылые объедки да масса разбросанных крошек. Потом каждый занялся своим делом. Косинов просто лежал и мысленно плевал в висячие потолки. Контагин приделал назад спинки своей кровати, теперь они были сплошь истыканы гвоздями да еще со следами крови. Красота! Самая трудная работа досталась Квашникову. Он опять разделся до семейных трусов и принялся тщательно отстирывать паутину со своей одежды, то выжимая ее, то застирывая вновь. Его пиджак выглядел уже мятым-перемятым, как будто побывал минимум в нескольких анусах. «А ведь перед выпускным мама совсем новый купила!» — думал Иваноид, чуть не со слезами глядя на эту тряпку, которой побрезговала бы и уборщица. Где-то по всей квартире были развешаны три красные ленточки, на которых чернилами горькой иронии кто-то написал: «Выпускник 2013».  

   — Послушай, Зомби! — пассивно произнес Косинов, когда оба уже лежали по своим кроватям. — А правда умные люди говорят, что видеоигры развивают в человеке агрессию, желание убивать и так далее… Есть такое?

   Контагин хрустнул остатком огурца, тщательно пережевал, проглотил и лишь потом наставительно ответил:

   — Плюнь в морду тому, кто это тебе сказал!

   — Надежда Федоро…

   — Вот ей и плюнь. — «Хрусь, хрусь», огурец снова захрустел у него во рту. — Ибо видеоигры вызывают эффект прямо противоположный, они разряжают чувство агрессии. Человек выплеснет свою юношескую дурь на всяких монстрах, захватчиках, фашистах… а потом в обществе ведет себя нормально. Ну, во всяком случае, спокойней. Не было бы компов да игр, подростки выходили бы на улицу от безделья толпой на толпу и дубасили б друг друга. Я бы вам с Иваноидом морды бил. Внутреннее зло ведь надо куда-то девать… Так что ты, Косинус, ходишь до сих пор с не расквашенным носом только благодаря играм.

   Из далекой ванной раздался приглушенный глас Квашникова:

   — Это кому ты собрался морды бить? А?

   Контагин откусил еще часть огурца:

   — Ты, посудомойка, стираешь там и стирай себе!

   Косинов потянулся на кровати, а так как по длине он был с ней почти вровень, пришлось потягиваться по диагонали.

   — Ладно, почти убедил… И все равно, Зомби, девку бы тебе хорошую найти — сразу б много дури из головы повылетало.

   — Тебе легко говорить, красавчик, к тебе девки так и липнут. Вон, у тебя глаза как изумруд…

   — Не изумруд, а аквамарин. Сколько можно повторять?

   — Да какая разница! А у меня что за глаза — черные как две дыры.

   Косинов поднялся с кровати, удивленно посмотрел на своего товарища по несчастью, жрущего этот бесконечно длинный огурец, и почему-то улыбнулся. Этакой кривой улыбкой: в одну сторону.

   — Ошибаешься, братец. Ты знаешь, что есть такой полудрагоценный камень гагат? Он черного цвета со смолистым блеском. Так вот — твои глаза по всем показателям цвета этого камня.

   Контагин приподнял голову над подушкой и проглотил, наконец, остаток огурца:

   — Правда, что ли? Выходит, я тоже красавчик?

   Потом минут пять просто молчали, пока в комнате не появился сэр Квашников в семейных трусах в цветочек, точь-в-точь как у волка из «Ну, погоди!» Он подошел к столу, приговорил к смертной казни целых две ложки салата, потом произнес:

   — А еще, говорят, компьютерные игры для тупых. — И запил салат смачными глотками апельсинового сока.

   Контагин поначалу хотел гордо игнорировать последнюю фразу, колючее сплетение звуков, которое, пролетая из одного уха в другое, прошлось как пила по нервам. Для этого он даже демонстративно зевнул и повернулся набок. Потом что-то там кольнуло в области гордости, он резко развернулся:

   — Вот скажи мне, Иванушка! — Ну надо же! Впервые в жизни не «Иваноид», а именно «Иванушка». Для того, чтобы сказать такое Квашникову в лицо, необходим минимум тривиальный набор смелости (наглость, бесстрашие, бесшабашность). — Вот скажи мне: ты считаешь, что просмотр телевизора и чтение книг — это признак более высокого интеллекта?

   Тот лишь равнодушно передернул плечами, он и не думал обижаться:

   — Смотря какие книги читать…

   — Смотря в какие игры играть. Такое не приходило на ум?

   Вот и исчерпаны все аргументы. На всякий тезис находилась своя антитеза, на всякое изложение скользкого факта — особое толкование данного факта. Как извечная борьба противоположностей, которая в принципе не может закончиться победой ни одной из сторон, ибо она — суть диалектики. В импровизированный диспут по казуистике встрял молчащий целую минуту Косинов. Он грамотно смастерил на лице умную гримасу и произнес без тени иронии:

   — Зомби, ну согласись, что подавляющее большинство игр все же примитивны по своей сути: бегать с пушками, палить во все, что движется, и в тысячный раз по счету спасать мир.

   Вот тут Квашников не сдержался от сардонической улыбки:

   — Спасать мир — это же скучно… Вот разрушать мир, — он направил себе в рот еще одну ложку салата и выставил вверх оба больших пальца, — это весело! Черт побери!

   Как ни странно, но с последней репликой согласились все трое. Тут Иваноид, внезапно о чем-то вспомнив, хлопнул себя по лбу и зачем-то побежал в ванную, там он залез в карман своей постиранной рубашки, достав треклятую пластинку домино.

   — Зомби, у меня ж для тебя подарок имеется! Лови!

   Маленький черный параллелепипед полетел по воздуху, вращаясь при этом по неправильным осям и напоминая собой кусочек угля, который угодил аккурат Контагину в лоб, так как ни левая, ни правая рука не успели перехватить его вовремя. Вот и помирились. Квашников, щеголяя по комнате цветастыми трусами, подошел к ставням и послушал погоду на улице. Буря все не унималась, и сей факт заставлял серьезно задуматься. Уж не это ли тот самый «Шторм», о котором постоянно говорится в стихах Сочинителя? Ветер ревел стаей охрипших волков, порой его порывы достигали столь неистовой ярости, что заставляли жалобно поскрипывать непробиваемые для всех родов войск ставни. И лил вечный дождь… Он лил, лил, лил. Хлестал потоками воды слева направо да сверху вниз, словно перекрещивая этот грешный мир и пытаясь хоть немного очистить его от скверны. Отстранившись от окна, Квашников сделал свое метеорологическое заключение:

   — Погода просто замечательная: ливень, гроза, распутица! Все готы и эмо радостно бегают по лужам! Эх, где наш далекий, прекрасный город… — Потом немного помолчал и добавил: — Зомби, это ты во всем виноват!

   Контагин высоко вздернул брови и состарил свой лоб лет на пятьдесят:

   — Почему я?

   Иваноид лениво махнул рукой:

   — Просто надо было хоть кого-то обвинить в творящемся безобразии. Ты тупо ближе всех оказался.

   — А… понимаю. Юмор такой, чисто человеческий. Нас, представителей мертвого мира, прикалывает совсем другое: что-нибудь про вурдалаков, носферату, ведьм, оживших покойников, жителей ада. Все анекдоты должны начинаться словами: «Идет веселый-веселый мужик по темному-темному кладбищу…», или так: «Однажды в аду отключили отопление и горячую воду…», или вот еще: «Покойник-клаустрофоб, увидев что его закрывают в гробу, сбежал с собственных похорон и сказал: «Ну вас всех на фиг!»»...

   — Так, Зомби! — Квашников похлопал себя по трусам, огляделся, подошел к своей раздолбанной кровати и поднял оттуда зажигалку. — Пока ты мне мозг в астрал окончательно не вынес, давай-ка лучше закурим, а?

   Тут Контагин заметно погрустнел и вздохнул настолько искренне, что этому вздоху поверил бы сразу даже сам Станиславский, без колебаний.

   — Закончились у меня. Недавно пустую пачку выкинул.

   Иваноид опять ретировался в ванную комнату и вернулся оттуда с измятой «Pall-Mall». Пошелестел в ней пальцами, потянул паузу как в театре, дабы нарастить интригу, потом весело подмигнул левым глазом. Даже его знаменитые веснушки засветились:

   — Как раз две сигареты осталось! Живе… хотя нет, термин «живем» для тебя как оскорбление. Короче, существуем! Косинус, ты являешься свидетелем идиллической картины: представитель смертных и представитель нечисти, как два брата, выкуривают по последней сигарете. Держи, Зомби!

   Контагин дрожащими руками принял подарок. Его губы соединились с фильтром с такой страстью, которую не ведали даже в прикосновении женских губ. Зажигалка, уже неоднократно спасающая их в сложных ситуациях, пришла на помощь и сейчас. Ее желтоватый огонек стал почти священным, даже спортсмены к своему олимпийскому огню не относились с таким благоговением. Он покружил в воздухе, подразнил своим высокопарным сиянием всемогущий электрический свет, потом подлетел к одной сигарете, к другой — и горделиво погас, выполнив текущую миссию. Дым проник в голову, все обитатели которой (мысли Малые и Великие) тоже являлись заядлыми курильщиками. Все мысли решили собраться на симпозиум в Троне Сознания, оставить свои думы и сделать перекур. Они вдыхали поступающий дым, млели от счастья и даже на некоторое время прекратили разногласия между собой.

   Табачный дым заполонил комнату, и все ее позолоченное убранство (в первую очередь изящные обои) стало выглядеть как сквозь легкий туман, подернутым сизой рябью в глазах. А слабый пьянящий эффект самого табака добавлял штрихи некой ирреальности в происходящее. Квашников, чья душа отдыхала, нежно окутанная никотиновыми облаками, со смешанными чувствами наблюдал за тем, как рдеющий кончик сигареты мало-помалу ползет к своему финишу, к фильтру. Хотелось притормозить его, но когда-то неизбежно наступит последняя затяжка, за гранью которой — неизвестность.

   — Зомби, а ты сколько без курева можешь протянуть?

   Контагин пустил в свободное плавание пару небольших колец, остальной же дым двумя струями выдул через ноздри.

   — Да хоть неделю, хоть две. Только маяться буду.

   — Аналогично. Может, у девчонки попросим этого, термоядерного… «Беломорканал» называется. Интересно, в наших магазинах такой реликт найдется, нет?

   Косинов резко встал с кровати, причесывая пальцами растрепанные волосы:

   — Парни, о чем вы вообще думаете? Где третий ключ искать будем?

   — Ждем твоего мудрого совета, — Квашников произнес это, не вынимая сигарету изо рта, поэтому все слова получились пережеванными.

   — Я понятия не имею, что за «подвиг» мы должны совершить! Никакого наме…

   Речь оборвалась, и три человеческие фигуры замерли в том положении, в котором не до конца отзвучало слово «намека». Причина — неожиданно раздавшийся отчетливый стук в дверь. Тут же еще один. Выпускники девятой школы переглянулись, обменявшись застывшей мимикой на лице. У Контагина фильтр сигареты прилип к нижней губе, и теперь она нелепо свисала, готовая вот-вот сорваться.

   — Кто бы это? — почти шепотом спросил Косинов. Как будто остальные знали ответ! И сразу же изложил собственные версии: — А если сам Сочинитель стихов? Может, сын Гаврилова? Помните, тот рассказывал…

   Стук повторился в третий раз. И посильней.

   — Ладно, я открою. — Квашников поднялся, спешно сунув в рот остаток сигареты.

   Вот она, последняя затяжка! Как не хотелось совершать ее в столь нервозной обстановке… Он затушил окурок и направился к двери, задерживая подольше табачный дым в легких. Но у самого порога вдруг остановился в тревогах и раздумьях.

   — Иваноид, что-то не так? — Из комнаты высунулась взлохмаченная, веками не ведающая расчески голова Контагина.

   — Если что-то пойдет не так, на моем лице появится гримаса ужаса. Следи за его выражением. — После этих напутственных слов пару раз щелкнул дверной замок.

   В мире прекрасных грез и безудержных мечтаний появилась аномалия. В подъезде стоял Шестиглазый, почти неподвижно — памятником собственному существованию. Его лысая, потемневшая от химических опытов голова с длинной бородой слегка склонилась, двое очков медленно сканировали пространство, а огромные глаза под ними немигающе смотрели вперед. Аж жуть брала. Но Квашников лишь разочаровано вздохнул.

   — Вы зе мои младсые, м-ня, наутьные сотрудники? — Статуя пошевелилась. Надетый на нее синий халат поменял геометрию своих складок. Неестественно громоздкие тапочки потерлись один о другой.

   — Ну, типа того.

   — Поднимитесь ко мне на третий этаз, есть дело. — Скрипучий старческий голос отдал свой приказ, после чего Чичиков развернулся и шаркающей походкой кандидата в покойники направился в сторону лестницы.

   Секунд пять не отпускало чувство, что к ним явилось привидение профессора. Может, он уже помер там, надышавшись разных химикатов? Квашников прошелся на кухню, потом обратно к двери и снова на кухню. Посмотрел в застывшую морду оленя с ветвистыми рогами, на которых до сих пор висела ленточка с выпускного, поправил ее и сел на ближайший стул.

   — Надо идти! — уверенно заявил Косинов. — Вдруг это как-то связано с нашим заданием?

   — Да идем, идем.

   По лестнице до третьего этажа поднимались молча, каждый со своими мыслями, среди которых не находилось ни одной радужной. Все вокруг было окутано тревогой и подозрениями. Чуть приоткрытая дверь квартиры №9 молча приглашала войти внутрь. И вот опять болезненно пожелтевшие стены, прожженный во многих местах линолеум, но главное — запах «наутьных» экспериментов, который можно спутать только с запахом элитной помойки. Вся таблица Менделеева ударила в нос, от чего постоянно хотелось чихнуть. Чичиков колдовал у одного из столиков, заставленных мензурками, но слух по старости еще не растерял и быстро обернулся, когда гости вошли. Первым делом он выставил костлявый морщинистый палец в сторону Квашникова:

   — А этот субъект, м-ня, потему в одних трусах и басмаках?

   Контагин за ответом в карман не полез:

   — Он с другой планеты, там все так ходят.

   — А-а-а… — понимающе протянул Шестиглазый и несколько раз кивнул. Все четыре линзы поиграли оранжевым светом, который источала эксцентричная люстра (та, что с птичьей клеткой вместо абажура). — Я позвал вас сюда для того, тьтобы отметить отень вазное событие в истории. День розденья!

   Профессор взял со стола три продолговатые пробирки с бесцветной жидкостью и раздал их своим «младшим научным сотрудникам», четвертую оставил себе. Контагин нюхнул пару раз, пожал плечами и несколько разочаровано произнес:

   — Простой спирт.

   — Да-да, спирт. — Шестиглазый весело поморщился, при этом его верхняя губа отошла к ноздрям, приоткрывая практически беззубый рот. Зрелище, надо сказать, для тех, кто тверд духом. Нос крючком, как у бабы Яги, придавал его физиономии черты соответствующих сказочных героев.

   — А чей день рожденья отмечаем? Ваш?

   Косинов задал, казалось бы, очевидный вопрос, но Чичиков почему-то вспылил. Он принялся топать ногами, брызгать во все стороны ядовитой слюной и гневно кричать:

   — Нет! Нет! Нет! Неузели вы думаете, м-ня, сто я позвал бы вас из-за таких пустяков?! Мы отметяем день роздения насэй Вселенной!

   — Круто! — прокомментировал Контагин и еще раз с сомнением заглянул в свою пробирку.

   — Я сказу тост! — Профессор приподнял целебную жидкость на уровень своей головы и, насколько это возможно с его косноязычием, принялся  отчеканивать слова: — Ровно 13 миллиардов 700 миллионов 213 тысять 857 лет, два месяца и 11 дней назад, как показывают мои растеты, произосол Больсой Взрыв и образовалась наса Вселенная. Это было в ноть с тетверга на пятницу, как сяс помню, все вспыхнуло, заискрилось, засверкало так… Выпьем зе за это!

   Косинов чуть не одурел от потока информации, но спирт из пробирки выпил. Остальные последовали его примеру.

   — Закусить в нашей Вселенной, разумеется, нечем… — произнес Квашников, поморщившись.

   — Не, нетем. Мозете занюхать аммиаком, если хотите.

   — О нет! Спасибо, не надо.

   Контагин подумал: а что, прикалываться — так прикалываться до конца! Он вытер пропахшие спиртом губы и спросил:

   — А что с раствором-то? Михал Савелич ждет его не дождется.

   Зря он затронул эту тему. Шестиглазый мигом переменился в лице, поначалу отворил беззубый рот — якобы не расслышал, потом принялся истерически кричать, подпрыгивая и топая ногами:

   — Раствор есе не готов! Не готов! Не готов! Не готов! Не готов! Не готов! Так и передайте Михал Савелитю: не готов раствор! Не готов! Не готов! Не готов! Не готов! Не…

   — Ладно, ладно, передадим! — Квашников толкнул Зомби в бок. — Послушайте, профессор, только успокойтесь… У нас такой вопрос: вам случайно никакой подвиг совершить не надо?

   Чичиков сразу же замолчал, как малое дите, которому подали наконец любимую соску. Он почесал лысину, поскреб бороду и уточнил смысл вопроса:

   — Подвиг, м-ня?

   — Именно.

   — А пусть кто-нибудь доказет теорему Ламарского-Изверберга для криволинейных неевклидовых плоскостей, я над ней узе двадцать лет бьюсь. Тем вам не подвиг?

   Косинов поставил на стол перевернутую пробирку и хлопнул своих одноклассников по плечам:

   — Пойдем отсюда.

   Когда дверь квартиры №9 оказалась закрытой с правильной стороны, он позволил себе откровенно высказаться:

   — Лысый придурок! Он и не знает, что ведущие астрономы мира не могут вычислить дату Большого Взрыва с точностью даже до сотни миллионов лет. А у этого бородатого очказавра в ночь с четверга на пятницу что-то там заискрилось… Человек даже из спинного мозга выживать начал, и чего мы к нему поперлись? Еще интересно: что он жрет вообще, если у него и закусить нечем? Неужели жидкий аммиак?

   Контагин, сам себе визажист, взъерошил волосы на голове. А то последнее время он совсем перестал следить за своим внешним видом и, страшно подумать, стал походить на смертных:

   — А меня он убедил. Умный дядька! Теперь каждый год этот день буду отмечать.

   Квашников протяжно зевнул, потянув руки по сторонам, тем самым как бы распихивая вокруг себя твердый воздух. Почти обнаженный, лишь в семейных трусах с яркими авантажными цветами, он наверняка выглядел чертовски эротично. Жаль рядом не нашлось женского взгляда, который мог бы по достоинству оценить скульптуру его тела. А как эта скульптура умела менять позиции, вздувая и перекатывая мышцы! Загляденье…

   — Пойдемте-ка поспим немного, в голове уже все плывет — мозги в пластилин превратились, еще этого спирта глотнули… Моя одежда как раз просохнет.

   Последнюю мысль сочли самой здравой. В первой квартире создали искусственную ночь, попросту выключив для этого свет в комнатах. Целебная для измотанного духа темнота замалевала все цвета черной краской, потом явился оживший из древних легенд бог Морфей и дунул на Квашникова. Тот сразу же захрапел. Следом за ним Зомби погрузился в привычный для нечисти мертвый сон. Дольше всех ворочался по своей оси Косинов, но Морфей лишь слегка коснулся его век, и тот куда-то поплыл, оставив тело неподвижно лежать на кровати. Далее, как стая пестрых бабочек, прилетели разноцветные сны, они были на самые разные темы: сны о женщинах, о беззаботном детстве, об отдыхе на море… Имелись в наличии и кошмары: сны о войне, о чьей-то смерти, о погонях и стрельбе. Бабочки-сновидения порхали, подлетая то к одному, то к другому, то к третьему персонажу драмы. А те иногда морщились, иногда улыбались или же настойчиво фыркали, отгоняя от себя очередное неприятное видение. И так несколько часов…

    Квашников проснулся первым и сразу — в ванную. Одежда была еще влажной, но тем не менее, морщась и умерено сквернословя, он принялся натягивать брюки, рубашку, костюм. Выглядело все ужасно: мятое-перемятое, некоторые пятна так и не отстирались, последние бомжи побрезговали бы это носить. Утюга загадочный хозяин квартиры им так и не оставил (наверное опасался, что с его помощью можно как-то взломать входную дверь подъезда). Потом из комнаты донесся сонный голос Косинова:

   — Иваноид, не спишь уже? Куда пропал?

   Квашников вернулся в комнату и долго не находил достойных матерных слов для своего нового внешнего вида. Эти слова за него нашел только что очнувшийся Контагин:

   — Ты похож на чучело! Трусы тебе больше шли. — Рука у него потихоньку заживала, но тряпка с засохшей кровью все еще болталась на кисти.

   Косинов нетерпеливо замахал руками, мол «не о том, парни, вы вообще разговор ведете»:

   — Короче, надо что-то делать! Надо что-то думать! Скоро начнется голод, а сидя на месте мы, кроме посмертного геморроя, ни черта не высидим. В общем, я предлагаю так: пройтись по всем комнатам и поискать какие-нибудь подсказки… даже не знаю: ну может, Сочинитель еще где стишок оставил?

   Как и в предыдущие времена, простое отсутствие более оригинальных идей автоматически выдвинуло идею Косинова девизом следующей миссии. Сначала решили постучать к девчонке, что жила по соседству, даже заранее заготовили приветственные слова: «Маша, для тебя не нужно совершить какой-нибудь подвиг? Три рыцаря в твоем распоряжении!» Кстати, и папирос надо было стрельнуть. Но не понадобились столь выспренние фразы, как впрочем, вышел облом и с папиросами. Маша просто не отвечала на стук — хотя минут пять терзали эту бесчувственную дверь. Тут два варианта: ушла опять в «свой город» или просто не хочет никого видеть.

   Следующей в пятиэтажном лабиринте была квартира №3. Ну здесь хоть открыто, и это, кстати, единственное место в доме, где время остановлено насильственным методом. Чуда не произошло: ни одни из огромного множества часов сами собой не завелись и не вернули утерянное время. Все стрелки точно заржавели на одном мгновении — тринадцати минутах девятого. Контагин однажды безделья ради попытался сосчитать точное количество часов, стоящих на полу и висящих на всех стенах, но после сотни сбился и плюнул на эту затею. Посередине комнаты так и оставалось лежать чучело злого Хихтимендра с безвольно раскинутыми культями рук и ног, из которых торчали кончики соломы. Здесь чуда тоже не произошло:  Хихтимендр даже не попытался подняться и занять свое законное место в кресле-качалке. Сначала он притворился мертвым, затем умер по-настоящему.

   — И кому понадобилось покупать такое количество часов? — до сих пор недоумевал Квашников. — Это ж какие деньжищи!

   Ладно, поднялись на второй этаж и… опять брезгливо поежились. Здесь прямо на полу сохранились следы Великой битвы с расой Арахнидов — всюду рыжие и черные пятна, а это чьи-то раздавленные кишки, мозги, кости… Бр-р-р! Ужас! Этим смердящим останкам суждено находиться тут долгие сотни лет (или же до прихода уборщицы).

   — Парни, я понимаю, мы уже задолбали несчастного Гаврилова своими проблемами, но может еще разок постучим? Вдруг он знает о каком-то подвиге? — эту мысль выдвинул Косинов, хотя сам же был крайне неуверен в ее успехе.

   — Кто тебе мешает? — Иваноид меланхолично пожал плечами.

   Но Гаврилов тоже не открывал, даже голоса из-за двери не подал. Настаивать, впрочем, и не стали. Потом Квашников дрожащей рукой указал на квартиру №6:

   — Я туда второй раз не сунусь даже под страхом кастрации! Там еще целая тьма этих маленьких сволочей бегает! Если кому-то хочется поискать секреты — полный вперед!

   Но добровольцев не нашлось, Косинов с Контагиным лишь молча переглянулись и направились на третий этаж — кстати, единственный этаж, который полностью заселен жильцами. Сначала постучались к бабушке в седьмую квартиру: та либо спала, либо не слышала или даже… померла? Долго стояли и мялись в сомнениях у квартиры №8, где жил известный на всю округу сибарит (Вечно Веселый), но постучали и к нему… Затем второй раз и настойчивей… Потом уже просто колотили дрожащую от страха дверь. Видать, клоун устал смешить неблагодарных зрителей и записался в отшельники. Что ж, его право. Уже не на шутку встревоженные, трое выпускников решили поговорить еще разок с профессором Чичиковым, с которым буквально несколько часов назад отмечали день рождения Вселенной. Вот вам результат: из-за двери квартиры №9 — также ни голоса, ни звука, ни шороха, сколь ее не долбили.

   — Они от нас все позакрывались, что ли? — Контагин почесал затылок. — И ради кого, спрашивается, мы подвиг будем совершать?

   Четвертый этаж практически отождествлялся с небом в микромире этого здания — выше пока попросту некуда. Он же являлся и последней надеждой найти хоть ЧТО-ТО, ведущее к подсказке. В квартиру №11, где жил морячок, сначала вежливо позвонили, потом стучали по очереди все трое, каждый раз сильнее и настойчивее. Квашников в конце уже орал:

   — ОТ-КРЫ-ВАЙ-СУ-КА! БУ-ДЕМ-В-КАР-ТЫ-ИГ-РАТЬ!! Да что произошло-то?

   С тем же успехом (причем, уж в пятый или шестой раз) пытались проникнуть в десятую квартиру, где идет перманентная гулянка. Как и прежде, слышны голоса, слышны несмолкаемые застольные песни, но никто даже не соизволил подойти к двери и просто полюбопытствовать: «кто там?» Ну не маразм ли правит данным кластером мироздания?

   Двенадцатой квартирой, как было раньше замечено, здесь заканчивалась сама жизнь… Конечно, эвентуально существовали еще квартиры №13, №14 и №15 — там, выше, на пятом этаже. Но увы, сам пятый этаж лежал пока в недоступной области местных мифов и легенд. Контагин подошел к паутине, на которой жил и до сих пор здравствовал Аристарх Вениаминович, а в его липкие сети недавно попалась парочка новых глупых мух. Паук неспешно перебрался на другой конец своего шелкового царства, лениво переставляя тонкие прутики лап — просто оттуда ему было намного удобнее наблюдать тот бардак, что творился внизу.

   — Аристарх Вениаминович, может, ты нам че подскажешь, а?.. А-а-а… Тупое, безмозглое насекомое! Вот ты сравни мой ай-кью, — Зомби постучал пальцем по своей голове, — и твой ай-кью!

   Он хотел постучать по голове паука, но пока разбирался, где у него, собственно, сама голова, а где задница, махнул рукой, пробурчав под нос нечто: «и не стыдно было родиться на белый свет таким тупым созданием?» Аристарх Вениаминович в ответ мысленно послал его к своим паучьим чертям — тем, которые с восьмью маленькими рожками на затылке. Квашников тем временем прошелся по квартире №12, где абсолютно все: пол, стены, потолки, даже лампочки были выкрашены черной краской. Он повключал «свет» во всех комнатах, но монолитная темнота лишь чуточку посерела да обзавелась геометрическими контурами помещения. Главное совсем в другом — здесь хозяйничал глухонемой демон тишины и пустоты. Даже скучать здесь было некому и незачем. Потом он вышел наружу и развел руками:

   — Я понятия не имею, что делать…

   — Полностью поддерживаю твое мнение, — бездумно вторил Косинов.

   — А я категорически против! — заявил Контагин. — Но в принципе согласен…

   После объявленных в пустой воздух деклараций, триумвират трех несчастных был уже готов впасть в очередное отчаяние, но тут на лестнице послышались неспешные шаркающие шаги…

   Появилась та старуха из седьмой квартиры: как всегда – в черном с ног до головы. Изрезанное морщинами ее лицо под определенным освещением вдруг стало походить на слепок из потрескавшегося гипса. Казалось, чуточку тряхани, и этот слепок станет кусками отваливаться на пол… Валентина Константиновна передвигалась крайне медленно, опасаясь споткнуться или потерять силы. Тень от ее тела, наверное, и являлась крадущейся сзади смертью. Удивительно, как она вообще смогла взобраться на этаж выше. Она подняла свои глаза, уже подернутые дымкой забвения, и тихо спросила:

   — Внучеки, вам ведь ключ нужен? Так?..

 

 

                              ###___двенадцатый_осколок_мозаики___###

 

 

   Уже не первый раз в жизни Квашников испытывал эклектизм несовместимых меж собою чувств: помесь страха, настороженности, тайной радости и полнейшего непонимания происходящего. Здравый смысл подсказывал: не может быть все так просто, чтобы бабушка вышла и в качестве подарка отдала им ключ. Наверняка что-то потребует взамен. Ах, ну да… какой-то «подвиг», как же о нем можно было забыть? Контагин нахмурился, тоже чуя скрытый подвох — чуя носом и кончиками самых потайных нервов. Косинов долго подбирал слова для ответа, но в итоге произнес фразу, банальнее которой в данной ситуации и не выдумаешь:

   — Да, нужен.

   Валентина Константиновна хрипловато вздохнула, поправила платок и взглядом, в котором практически остыла жизнь, посмотрела по очереди на всех троих. Косинов, раз уж взял на себя роль переговорщика, решил ее и продолжить:

   — Бабушка, а дайте я сам догадаюсь… Вы сейчас наверняка скажете, чтобы мы, бегая по этажам, нашли для вас скалку или кастрюлю, иль сковороду какую-нибудь… А, нет! Наверняка что-то в квартире надо починить. Правильно?

   Квашников не произнес пока ни слова, но скептически покачал головой, накрывая лоб ладонью: «ну какой же это подвиг?» Старушка приблизилась, совершив пару шаркающих шагов. В потухшем взоре ее глаз, где пелена уже закрывала от сознания часть реальной жизни, возникла легкая искринка. Трясущимися руками с почерневшей кожей она для чего-то поправила седые пряди волос и стала медленно говорить:

   — Вы не угадали. Помирать мне скоро, внучеки, помирать… — Она вздохнула и отвела взгляд в сторону. — Я перед смертью сексу хочу. Вот так.

   Первые секунды никто из троих даже не сомневался — по воздуху пролетела нелепая слуховая галлюцинация. Контагин даже рассмеялся:

   — Ч-что?.. Может, кексу?

   Валентина Константиновна снова подняла глаза и с переменившейся интонацией, в которой звучали нотки чего-то зловещего, уверенно повторила:

   — Сексу! Давно у меня его не было. И хочу, чтобы меня облюбовал вон тот голубоглазый красавчик…

   Косинов чуть не подавился собственной слюной:

   — Бабуля! Вы в своем уме?!

   Старуха еще раз поправила седые патлы, небрежно свисающие из-под платка на лицо. Да неужто она и впрямь думает, что от этого становится немного привлекательней? Потом пару раз кашлянула, брызнув слюной как бесцветным ядом, и продолжила голосом, смешанным с астматической одышкой:

   — Я в своем уме, внучеки. Желаю сексу — это, если хотите, мое последнее желание перед смертью. Только предупреждаю: угрожать мне бесполезно. Даже если вы решите меня убить и обыскать мою квартиру, вы ничего не найдете. Ключа там нет, потому что он, — Валентина Константиновна дотронулась до виска, — в моей голове. Думайте, внучеки, а я буду ждать у себя.

   Старуха развернулась и медленно заковыляла к лестничному пролету. Там, спускаясь с одной ступеньки на другую, она постоянно стонала да охала. Лишь минуты две спустя послышался приглушенный хлопок двери квартиры №7. Квашников стоял изрядно вспотевший, словно его окатили сначала горячей, потом холодной водой. Ситуация сложилась беспрецедентная, поэтому он поначалу даже не знал, как на нее реагировать. При любых других обстоятельствах рассмеялся бы до коликов в животе. Сейчас же выплеснул эмоции лишь набором спонтанных слов:

   — Обалдеть!! Ну и сюжет! Выберемся, надо будет все записать да в какую-нибудь редакцию отослать… — Он осторожно глянул в сторону обомлевшего Косинова, «любимчика» дам предсмертного возраста.

   Тот ответил ядовитым взором, в котором проявилась вся темная составляющая его души:

   — Даже не думай!

   — Послушай…

   — Стоп! — Косинов выставил обе руки вперед. — Запомните одно: ни при каких условиях, ни при каких обстоятельствах я не стану заниматься сексом с восьмидесятилетней старухой! И, если суждено нам всем здесь подохнуть, значит — подохнем! Это не обсуждается!

   Контагин все последнее время постоянно дергал себя за волосы и пыхтел как паровоз. Таким странным образом со стороны выглядел процесс его напряженного мышления. Он по-своему попытался вырулить ситуацию:

   — Послушайте, может, она не всерьез это сказала? Попробовать поговорить с ней еще?

   Квашников грязно сматерился и присел на одну из ступенек лестницы:

   — Мы уже много раз пытались переиграть проклятого Сочинителя и поступить по-своему. Но постоянно все происходит так, как написано в его идиотских стихах! — Иваноид выдержал паузу и продолжил более умеренным тоном: — Давайте признаемся себе в одном: никто из нас уже не ждет помощи извне, от города или кого-то еще. Никто не сомневается, что все происходящее — намеренно построенная ловушка. Со всех сторон мы окружены бетоном и железом, ну еще… есть шестеро сумасшедших, с которыми невозможно разговаривать как с полноценными людьми. У одного в голове мифическая Вторая Гражданская война, другой дрейфует на каком-то острове, третья вообще в Советском Союзе еще живет. Они нам не помощники, они — просто винтики в глобальном механизме головоломки. Дверь на пятый этаж — наш единственный шанс выйти наружу: выйти хотя бы для того, чтобы разобраться в происходящем. И отомстить!.. Разве вам не хочется отомстить?

   Контагин несколько раз сжал и разжал кулаки:

   — Скажу честно, смертные: если бы я сейчас кому-нибудь свернул голову, мне б на душе полегчало.

   Квашников вновь решил осторожно затронуть больную тему:

   — Косинус, ты ведь понимаешь, что другого пути нет: еда закончилась, двери нам больше никто не открывает. Это ты сейчас такой принципиальный. Страх перед мучительной голодной смертью рано или поздно тебя сломит, я знаю — ты слишком любишь жизнь и своих девок. Так зачем откладывать неизбеж…

   — Нет!! — рявкнул Косинов. Его черные волосы закрывали большую половину лица, искаженного гневом, а аквамариновые глаза блестели теперь как у дьявола.

   Контагин даже не пытался как-то повлиять на ситуацию, он зло пнул цепи, перекрывающие дверь, внимательно оценил их взглядом и лишний раз убедился, что срывать их руками абсолютно бессмысленное занятие. Иваноид провел короткий сеанс мысленного аутотренинга и сделал голос как можно дружелюбнее:

   — Послушай, Косинус, я могу поклясться, что об этом больше никто не узнает. Здоровьем отца и матери поклясться! Зомби тоже поклянется…

   — Нет, нет и нет!

   Наступила долгая ничем не наполненная пауза. Все трое тупо смотрели в мертвые стены и потолки, излучающие унылые краски жизни или того, что здесь обманчиво именовалось жизнью. Зашарканные ступеньки лестницы символизировали некое восхождение к вершине (аж с первого на четвертый этаж), но вершина тут была странной и неправильной: вместо триумфа — тоска, вместо пьянящей свободы — тупик. И повсюду серая палитра бытия, в которой существование цветных красок являлось лишь простым черно-белым миражом. Порой человеческий глаз казался Иваноиду тем же детским калейдоскопом, только с очень-очень огромным количеством стеклышек. Повернешь глаз в одну сторону — калейдоскоп крутанулся, стеклышки сложились в очертания каких-то мнимых предметов, повернешься в другую сторону — калейдоскоп снова крутанулся, и предметы выглядят уже по-другому. Короче, какой только чепухи в голову не лезет, дабы усомнить самого себя в окружающей действительности и скатиться до позиций философского солипсизма.

   Квашников тряхнул вспотевшей головой и неожиданно произнес:

   — Косинус, а хочешь, я перед тобой на колени встану? А? — Не дожидаясь ответа, он подошел и действительно склонился на колени, продолжив: — И Зомби ко мне присоединится. Я ведь прав, Зомби?

   Контагин поначалу откровенно опешил, даже не знал как реагировать, еще ни разу в жизни он ни перед кем так не унижался. Но после недолгих колебаний последовал примеру Иваноида, крайне нехотя склонив одно колено, потом другое. Косинов растерялся, гнев с его лица как водой смыло:

   — Да… да вы чего, парни? Вы поймите, — резким движением обеих рук он откинул челку назад, — я этого не смогу сделать просто физически! Физиологически! Как вы себе это представляете…

   — Представлять должны не мы, а ты… что ей всего двадцать лет… что перед тобой красавица…

   — С ума совсем уже посходили?!

   И вот тогда Квашников привел аргумент, который окончательно добил расшатанную психику оппонента:

   — А по чьей вине мы вообще здесь находимся? — Интонация его голоса стала выше и агрессивней. — Может напомнить, кто нас завел в лес, свернув с нормальной дороги?! — Интонация, грубея с каждым словом, поднялась еще на два тона выше. — Кто нас привел к этому пятиэтажному дому?! Кто набирал код на входной двери?! Напомнить?! — Голос Квашникова наконец перерос в бурю, которая гнала мысли в лицо оторопевшего одноклассника. — И ты, скотина, еще не хочешь нам помочь выбраться?! Что молчишь, зараза?! Не на расстрел же тебя ведут!!

   Косинов и не помнил, как он оказался у двери квартиры №7. Постучал. Вошел внутрь. Не замечая ничего вокруг, проковылял в комнату.

   — Вот и правильно, внучек. Я знала, что ты согласишься. — Сиплая старческая речь дребезжала по ушам и каждым звуком терзала душу. — Не бойся, тебе не будет больно… даже наоборот.

   Далее начал происходить ужас во плоти. Старуха принялась медленно раздеваться: сняла черный платок, черную кофту и такую же черную юбку. Первыми обнажились ее кривые ноги — все в синяках, со вздутыми венами хронического варикоза. Потом она скинула платье и грязную серую ночнушку. Обвисшие дряблые груди с жесткой шершавой кожей, казалось, умерли раньше остального тела. Когда она принялась снимать трусы, обнажая промежность, Косинова чуть не стошнило… Он даже не представлял, каким образом вообще сможет это сделать. Но старуха только рассмеялась:

   — Да ты не переживай, голубоглазенький, я тебе помогу. К тому же, рот у меня совсем беззубый…

   Контагин и Квашников ждали минут пятнадцать, обменявшись всего парой ничего не значащих фраз. Если только вообразить, что все это происходило бы при другой ситуации, в нормальной жизни — язвительные шутки, подколы да смех лились бы нескончаемым потоком.

   — Когда мы выберемся наружу и вернемся в город, я буду скучать по этому месту… и по этим ступенькам. — Зомби вздохнул. — Странно звучит, правда?

   — А я в честь такого события куплю у тебя все домино, которое ты собрал. — Иваноид не спеша прошелся вдоль лестничной площадки. — По умеренной цене, разумеется.

   Хлопнула дверь на третьем этаже и появился, наконец, герой нашего времени Косинов. Он был бледный и постоянно хмурился. Озлобленным взором стрельнул в одного, потом в другого. Произнес со сталью в голосе:

   — Если кто-нибудь, кроме вас двоих, узнает… клянусь, горло перережу! И не смотрите, что я добрый да сентиментальный.

   Вместо ответа Квашников протянул свою ладонь и так держал руку около минуты. Косинов зло посмотрел и на нее, кое-как выдавив из себя:

   — Чего тебе?

   — Ключ.

   — Нету.

   — Как нету?!

   — Бабка сейчас должна выйти и сказать, где он находится. Ключ не в ее квартире, вы же сами прекрасно слышали!

   Иваноид обоими кулаками схватился за воображаемые волосы и сделал вид, что теребит их в разные стороны. Его короткая «скинхэдовская» стрижка уже вся запылилась и потемнела от злоключений, на лице постоянно выступали капли пота, особенно при волнении:

   — Если окажется, что старуха нас развела, сейчас будет совершено убийство… и вы двое, кстати, тоже должны об этом молчать!

   Аккурат после произнесенной угрозы еще раз хлопнула дверь квартиры №7, и появилась Валентина Константиновна, все в том же черном, как при трауре, одеянии — длинная юбка, кофта, небрежно повязанный платок. На нее уже смотрели не как на милую старушку, а как на сексуальную шантажистку — слегка округленными глазами и откровенно ошалевшим сознанием. Хрипловатый голос опять проскрипел по воздуху, дребезжа всеми нотами:

   — Внучеки, вы очень невнимательны, ключ находится там же, где и замок.

   После этой фразы, не нуждающейся в дополнительных пояснениях, она развернулась и скрылась за дверью своего убежища. Квашников всплеснул руками:

   — Что за дела? Что она несет? Какой… какая… да где, вообще? — Тремя размашистыми прыжками он оказался возле дубовой двери. — На полу ничего нет! На цепях, кроме замка, ничего не висит! На потолке ничего нет! Может, Аристарх Вениаминович ключ сожрал? А ну, давай наза…

   Жгучая тень догадки чуточку опалила мозг, Иваноид даже сначала подумал: «Да не, не может быть! Не так просто!» Потом тремя пальцами он схватил тяжелый замок и осторожно перевернул его вверх тормашками. Фокус удался на славу! На обратной стороне самого замка был приклеен ключ по форме родственный тем двум предыдущим. С первой попытки отодрать его не удалось, но Квашников дернул сильней — и никаких проблем. Спасительный кусочек железа уже лежал на ладони.

   Косинов находился в психологическом нокдауне, его лицо еще больше побледнело:

   — Это что же получается… выходит, мы могли сразу найти этот ключ, достаточно было только… повернуть замок другой стороной? — Он схватился за голову и начал оседать вдоль стенки. Потом резко изменился в голосе: — Иваноид, если ты всерьез решил убить Сочинителя стихов, возьми и меня с собой!

   — Я, если хотите, вам помогу! — поддержал Контагин. Честно говоря, со стороны вся нелепость сложившейся ситуации его отчасти даже забавляла, но он тоже сделал вид, что шокирован вместе с остальными.

   Во вселенной произошли два легких щелчка, и еще один тяжелый железный набалдашник рухнул на пол. Цепи, лязгая своими бесконечными звеньями, ослабли, обвисли и навеки затихли. Дубовая дверь оказалась полностью свободной, но она пока еще не открывалась. С одной ее стороны имелись другие три замочные скважины, расположенные по вершинам правильного треугольника. Дальше догадаться было несложно: в каждую из скважин необходимо просто вставить по одному ключу. После двух-трех неудачных попыток Квашников нашел нужную комбинацию, послышались знакомые щелчки и…

   О ЧУДО! ТЫ ВСЕ ЖЕ СУЩЕСТВУЕШЬ!

   Дверь, ведущая на пятый этаж оказалась открытой!

   Она даже ни разу не скрипнула — распахнулась, как легкий порыв ветра.

   Квашников осторожно прошелся дальше по ступенькам. Ощущение — как будто вышел в открытый космос. Наверное, Алексей Леонов в свое время испытывал нечто подобное. Пьянящее пространство лишнего клочка свободы поначалу вскружило голову, но когда стали оглядываться вокруг пришло медленное протрезвление. Похоже, здесь когда-то был пожар — все стены обожжены и обуглены. Черная копоть да черная сажа присутствовали везде: на полу, на потолке, на тех же стенах. На лестничной площадке, уж точно последней по счету, горела — вернее сказать, тлела закопченным светом все та же сорокаваттная лампочка. Она покрылась пылью раз в пять пуще остальных. Вот еще странность: на полу под ногами везде были разбросаны медицинские шприцы, по несколько штук на квадратный метр, и все до одного пустые (вроде как использованные).

   — Ну точно, здесь наркопритон был! — Контагин уже не сомневался в своем дедуктивном умозаключении.

   На пятом этаже не оказалось ни ожидаемой квартиры №13, ни №14 или №15. Вернее, они, конечно же, имелись, но совершенно не в том виде, в котором положено. Двери везде полностью отсутствовали. Догадаться, что ты находишься не снаружи, а именно внутри квартиры, можно было только по расположению комнат. Ибо везде одна и та же картина: обожженные стены, обожженные потолки, зачумленный пол и огромная масса разбросанных шприцов. Никакой мебели, никакой сантехники, ничего больше вообще… За окнами — знакомые взору ставни, наглухо заваренные пластинами. А за ставнями — пока что лишь иллюзия свободы.

   — Мне кажется, кто-то когда-то здесь все облил бензином и поджег, — медленно вращая языком, резюмировал Иваноид. — Вопрос: зачем?

   — А ты от наркоманов другого ожидал? — удивился Контагин. — Чтобы они цветочки выращивали да икебаной любовались? Глянь вниз, тут шприцов не меньше тысячи!

   Действительно, в каждой комнате, в каждом закоулке, как стеклянные жители этого мертвого мира, шприцы, шприцы, шприцы… Своими иглами, похожими на стрелки компаса, они указывали в самые разные и бессмысленные стороны света, иногда даже жалили ими друг друга. Движение здесь полностью отсутствовало, если только не было привнесено кем-то извне.

   — Так! — Квашников хлопнул в ладоши. — Где-то должно быть окно без ставней. Ищем!

   Оно нашлось очень быстро. Если проводить аналогию с планировкой предыдущих этажей, это кухня квартиры №15. По сути все то же самое: закопченные стены, обугленные куски штукатурки, шприцы под ногами, которые постоянно приходилось распинывать в разные стороны. Электричества, кроме лестничной площадки, нигде больше не было, поэтому Квашникову периодически приходилось включать свою зажигалку, ставшую за время приключений столь же знаменитой, как и они сами. Свет танцующего огонька отразился в оконном стекле, за которым… ничего не было.

   — Выставляем раму! Взялись! Все вместе! — Отдав боевой клич, Иваноид первым принялся за дело.

   Рама пошаталась, повозмущалась, даже пару раз гневно скрипнула, но была удалена без особых усилий. Целый океан свежего воздуха хлынул с просторов внешнего мира: освежил лица, потрепал волосы, наполнил легкие пьянящей чистотой…

   — Вот она, СВОБОДА! — закричал Контагин.

   На улице стояла ночь. Небо заволокло какой-то хренью, в следствие чего звезды и путеводительница-луна временно отсутствовали. Дождь, кстати, прекратился, оставив после себя несколько легкомысленных ветров, которые кружили вокруг здания, играя меж собою в догонялки и завывая при всяком проявлении эмоций. Того, что творилось внизу, тоже не видать — ночь находилась в зените и скупилась даже на каплю света.

   — Так! — Квашников резко выдохнул. — Делаем вот что: еще раз прошвырнемся по всему пятому этажу и внимательно ищем…

   — Что именно? — спросил едва отошедший от депрессии Косинов.

   — Ну… сам не знаю. Хоть что-нибудь, что поможет нам спуститься.

   Порыв обладал сомнительным благородством, но наверняка был единственно разумным в данных обстоятельствах. Слонялись все вместе с одной на троих зажигалкой, заглядывали во все уголки, осматривая все без исключения комнаты. Из предметов интерьера везде только шприцы, поначалу просто раздражавшие, а теперь уже приводившие в бешенство. Их со злостью отшвыривали, но те, звякая да подпрыгивая, попросту перемещались с одного уютного места на другое. Улов оказался крайне небогат: лишь Зомби обнаружил для своей коллекции три лишних доминошки — 0:4, 3:4, 3:5. Каждый раз он радостно подпрыгивал и кричал: «мое! мое!» К Иваноиду так и подкатывало искушение либо врезать ему по морде, либо осадить в изящном риторическом жанре, но он вдруг резко выпрямился и сказал совсем другое:

   — Пошли за мной, на первый этаж!

   Снова замельтешили нескончаемые ряды ступенек, а само здание как бы выросло на целую четверть. Оказавшись в первой квартире, Квашников продолжал командовать:

   — Снимаем простыни, пододеяльники и связываем их между собой. Какая там высота?

   Косинов прикрыл один глаз и начал что-то подсчитывать:

   — Думаю, по три с половиной метра на каждый этаж. Плюс еще метр. Ну, где-то пятнадцать…

   — Ерунда! Спрыгнем если что, не стеклянные. Только узлы туже завязывайте! Да, и те два больших полотенца из ванной еще притащите.

   Импровизированный канат увеличивался на глазах и походил больше на тряпочную разноцветную змею. Да что там «походил», он ей по сути и являлся.  

   — Слушайте, ленточки с выпускного надо не забыть. Это святое, — произнес Косинов. — И еще вот что я думаю: надо будет вернуться сюда с журналистами да репортерами. Пускай этих придурков сначала по местному телевидению покажут, а потом и на всю страну. Может, «Титиков» к тому времени свой порошок изобретет, хоть вместе посмеемся.

   — Да уж, приключения незабываемые! А что? Мы хотели оригинального выпускного — мы его и получили. К фортуне какие претензии?

   И снова сумерки пятого этажа… Следы от прошедшего когда-то пожарища зияли повсюду, словно Некто черными лапами хотел художественно расписать стены, а получилась такая вот невзрачная мазня. Угнетающая, отпугивающая, в чем-то даже нервно-эпичная. Кухня квартиры №15 являлась последним уровнем лабиринта. Так, так, так… надо оглядеться.

   — Так, так, так… надо оглядеться! — произнес Квашников, разматывая вокруг себя самоделочный канат. — Вот же оно!

   Прямо под окном находилась холодная батарея отопления, куда немедленно и прикрепили один конец простыни.

   — Этот узел нужно туже всех завязать! А ну-ка, потянули еще разок! — Иваноид лишний раз посветил зажигалкой, дабы убедиться, что все в порядке. — Зомби, ты лезешь последним. А это великая честь и великая ответственность.

   — В чем логика?

   — Логика в том, что ты самый легкий. Если спустимся мы — ты уж и подавно.

   Квашников первым схватился за простыни и медленно выволок свое тело наружу. Вспомнились недавние уроки физкультуры и частая реплика физрука: «Только для дураков спуск легче подъема, а для умных — и то, и другое искусство!» Прохладный ветер теребил вспотевшее тело, принеся на незримом хвосте вместе с чувством свободы угрозу банальной простуды. Он принялся медленно опускаться, считая один за другим экспромтом повязанные узлы. Прыжок! И ноги коснулись земли! Первый раз за последние несколько суток Иваноид почувствовал именно землю, а не бетонный пол.

   — Жизнь прекрасна до ужаса! — закричал он во все концы ароматной темноты, многообразные запахи леса тут же вскружили голову. — Эй, Косинус, давай следом! Импровизируй!

   Ночь в реале стояла глухая: траву под ногами кое-как можно было разглядеть, и то нагнувшись. Куда идти? Как искать направление? Сразу же возникли сомнения: может, не стоило так торопиться, а подождать до утра? Ведь спали в мягких теплых кроватях как белые люди. Земля чуть дрогнула, и рядом материализовался Косинов, победитель дамских сердец, причем — всех без исключения возрастов.

   — Тьфу на вас, мерзкие демоны! Мышата выбрались из мышеловки! — Вот его первая фраза по эту сторону здравомыслия.

   Контагин, спускаясь по простыням, все время причитал:

   — А если я упаду… если я камнем в бездну пойду… — извергаемые им случайные звуки сложились почти в стишок, потом он заржал как ненормальный: — Аэропорт, запрашиваю разрешение на посадку! Эй, вы двое! Освободите место!

   — Зомби, ты вообще мог бы лететь, махая руками. С твоим мертвым телом по любому ничего б не случилось, дурнее чем теперь ты бы тоже не стал, хоть камнем падай. — Иваноид, оставив подколы, начал пристально вглядываться в темноту. — Что-то деревьев не видать…

   Контагин приземлился мягко, как кошка — одновременно на четыре лапы. Еще и мурлыкнул при этом.

   Сквозь щели на ставнях проникали робкие лучики света, но для освещения местности у них попросту не хватало силенок. Все, на что они были способны — это кое-как очертить контуры самого здания, небрежно и довольно размыто. Пятиэтажный дом возвышался темным монолитом, спаянным с сумерками ночи неведомой силой. Затем  где-то высоко-высоко проснулся Хозяин всех ветров, посмотрел на беспорядок в своих владениях и разогнал по сторонам неуклюжие, обожравшиеся влагой тучи. Наконец выглянула полная луна, и болезненно-бледный свет, позаимствованный ей у солнца, залил собой всю округу. Луна постоянно чем-то болела и не могла светить ярко, по-настоящему. У троицы выпускников языки прилипли к гортани и долго не могли смоделировать ни одной внятной фразы. Ошалевшие мысли сгрудились в кучу и капитулировали: «мы потеряли способность думать и соображать». То, что они увидели вокруг, наверное, сошло бы за декорации к какому-то фильму, сошло бы за сюжет к сказке про всякие чудеса… сошло бы даже за неудачный розыгрыш, если б в нем присутствовала хоть какая-нибудь логика…

   Деревьев в округе больше не наблюдалось, вместо них стояли спиленные почти под корень пни, около сотни или даже больше — спиленные весьма аккуратно некими профессиональными лесоповальщиками, коих и след простыл. Лунный свет мягко падал на каждый пень, обретал древесный оттенок и отражался обратно в небо. Но это лишь полпроблемы. Нет, это сотая доля проблемы, главное в другом: вокруг пятиэтажного здания (радиусом примерно метров пятьдесят) был выстроен сплошной забор из ошкуренных бревен. Бревна очень плотно присоединялись друг к другу, так что между ними не оставалось места даже для небольшой щели. Вкопанные одним концом в землю, они возвышались метров на пять, и перелезть через них, имея в наличии только руки и ноги, не смог бы даже гимнаст. В одном месте этой сплошной бревенчатой стены имелась в наличии дверь, наглухо закрытая, и какое-то седьмое или восьмое чувство подсказывало, что просто так пинком открыть ее не получится.

   Квашников первый обрел дар речи:

   — Это уже слишком… это просто нереально! Невозможно всего за несколько суток такое соорудить! И кому это, черт их продери, надо?!

   Косинов рванул с места и, виляя между пнями, быстро достиг двери. Сначала надавил на нее, потом постучал руками, постучал ногами:

   — Э! Ну может хватит уже издеваться над нами?! Мы решили все ваши квесты! Мы достаточно намучились!

   Интересно, к кому он сейчас обращался? Смотрел, вроде, куда-то в небо. Иваноид подошел к стене из бревен и потрогал ее руками. Да, ощущения вполне реалистичные: не сон, не бред, даже щекочущий пихтовый запах ударил в нос. На одном из бревен была коряво выцарапана фраза: «вариации смерти — это еще не жизнь». Кто автор? Он еще раз оглянулся и убедился, что забор идет по большой окружности, огибая дом, и нигде ни щели, ни лазейки. Только одна загадочная дверь, как оказалось — снова железная, которая в упор не желала открываться. Кстати, на двери Косинус не обнаружил ни ручки, ни замка, ни даже скважины под ключ. Правда, сбоку была прикреплена непонятная панель, на которой горело много маленьких красных огоньков.

   Контагин дольше всех отходил от шока. Спускаясь по простыням, он уже мечтал о домашнем уюте, друзьях по подъезду да своих любимых компьютерных играх, до которых, казалось, только рукой подать. И тут — такое! В призрачном свете полной луны его застывшая фигура в грязной одежде и с растрепанными волосами впервые действительно походила на зомби — тех, что изображают в хоррор-фильмах. Топорика в руках, правда, еще не доставало. Контагин несколько раз мотнул головой и заговорил вполне человеческим языком:

   — Пинзаданза! Я уже пожалел, что родился в ваш дурацкий мир! В следующий раз рожусь в каком-нибудь другом мире — прекрасном и далеком… — Оглянувшись вокруг, он заметил одну незначительную деталь, ускользнувшую от внимания остальных. Около одного из пней была воткнута в землю деревянная жердь с прикрепленной табличкой, на которой написано: «о. Котельный». — Круто! Морячок-то оказался прав! Смертные, мы на острове… Тьфу на эту жизнь!

   Квашников быстро обрел свой командный голос и присущий ему тон:

   — Так, не раскисать! Раньше мы выкручивались из куда более сложных ситуаций. Давайте сделаем вот что: пройдемся по всему периметру забора и посмотрим его слабые места — может, где лазейка какая имеется? Или Сочинитель, гореть ему в пятизвездочном аду, прощальную записку нам оставил?

   Косинов, стуча ладонями по бревнам и измеряя взором их высоту, все недоумевал: даже если бы здесь трудилось сразу несколько бригад строителей, даже если из-за грозы они не слышали шума самих работ, чтобы соорудить такой длинный прочный забор… ну, недели две — минимум! В бревнах, аккуратно ошкуренных и очищенных от сучков, были проделаны пазы, и одно словно входило в другое, как при строительстве деревянных домов. Более того, все они были переплетены толстой металлической проволокой — мертво и, казалось, на веки веков.

   — А если поджечь? — выдвинул радикальную идею Контагин.

   — Как?! Ливень шел несколько дней! Все вокруг сырое, а у нас только зажигалка в кармане. — Косинов тут же идею опроверг. Еще и добавил: — К тому же, мы здесь сами задохнемся от дыма.

   — Эй, тут в траве кто-то лежит! — донесся голос Квашникова. — Лядь! Кажется, я его знаю!

   С тыльной стороны пятиэтажного дома стояли неподвижно железные качели — те самые, на которых когда-то раскачивалась девчонка из второй квартиры, и это было в самом начале их героических приключений. Но главное в другом: неподалеку от них в траве лежал (или возлежал — как угодно) некий субъект. Субъект спал, мило сопя в обе ноздри. Вокруг него валялось несколько пустых бутылок водки, круглые очки почти съехали с лица, костюм и брюки неэстетично облеваны, а вокруг шеи обмотана красная ленточка с надписью: «Выпускник 2013».

   Это был тот, кого они заочно приговорили к смертной казни — Лединеев.

   — Вот, сука, он что… даже не пытался выйти на дорогу и нам помочь?! — Квашников еще не успел как следует разозлиться, пока лишь в его душе царило удивление и легкий шок от всего происходящего. — А ну, подъем!!

   Иваноид взял за грудки мирно спящего Лединеева и принялся его трясти. Тот неуверенно открыл один глаз, словно размышляя — стоит ли вообще открывать второй. Оглянулся. Попытался что-то произнести, но тут же снова лег на траву и засопел.

   — Да он же пьяней самой водки! — Косинов только удивленно разводил руками. — Кстати, откуда она у него? У нас же только портвейн имелся в наличии, и тот весь выпили. Раз, два, три… шесть! Целых шесть пустых бутылок! Если учесть, что человек до этого никогда не пил, по всем законам физиологии, вылакав такое количество спиртного да еще без закуски, он должен просто сдохнуть… нет, обязан сдохнуть!

   Квашников снова принялся трясти своего нерадивого одноклассника, морщась от запаха свежей блевотины и стараясь ею не испачкаться:

   — Поднимайся, зараза! Отвечай, где водку брал?!

   Лединеев кое-как принял сидячее положение. Его очки были перекошены и едва держались на кончике носа, глаза походили на два мутных озера, в которых хаотично плавали покрытые плесенью зрачки. Изо рта несло так, словно рядом взорвался целый спиртзавод. От милого сказочного образа Гарри Поттера остался лишь уродливый шарж. В голове все же протрезвело несколько извилин, и он с натугой выдавил из себя:

   — А… коллеги, э-это вы! А где мы? — Язык заплетался в словах, но это была самая незначительная из всех существующих проблем.

   Иваноид тряхнул его тело со всем усердием. Очки наконец-то свалились на землю.

   — Водку где взял?! Отвечай!

   Лединеев попытался показать что-то на пальцах, но вскоре сам же понял тщетность таких усилий и пустил в дело непослушный язык:

   — При-ибежали эти… гномики, принесли попить… Я сказал: «дайте попить!», они сказал: «нате попить!», я сказал: «водка?», они сказал: «водка!», я сказал: «я не пью водка!», они сказал: «пей водка!», я сказал…

   — Щас врежу!! — заорал Квашников и уже занес руку для удара. — Какие еще гномики?!

   — Стой, Иваноид! — Косинов перехватил его кулак. — Ты же видишь, он в невменяемом состоянии. Нельзя так.

   Квашников плюнул Лединееву между ног:

   — Разговаривайте с ним сами, иначе я его изобью до полусмерти!

   Косинов присел и пристально посмотрел в пьяные глаза школьного товарища:

   — Вундер, ты вообще понимаешь, что происходит?

   Лединеев замычал, истово кивнул и принялся шарить по траве. Через секунду очки снова находились на своем месте.

   — Скажи, почему ты не открыл нам дверь? Ведь код был у тебя в руках.

   Опять эта мучительная попытка совладать с полумертвым языком:

   — Я пы-пы-пытался! Оно не откры-ывался! Я пытался, оно не открывался!

   — Ты видел, кто валил лес?

   — Да-да-да! Прибежали гномики с бен… бензопилами и, вжих-вхих, начали лес валить — вжих-вжих, вжих-вжих… — Лединеев размашисто махал руками туда-сюда, наглядно показывая, как гномики валили лес, и при этом приговаривал: — Вжих-вжих, вжих-вжих, вжих-вжих…

   — Да бесполезно, — меж двумя порывами ветра вставил свою реплику Контагин. — Надо ждать пока протрезвеет. А там и гномики, глядишь, в людей превратятся.

   Воздух был довольно прохладный, костюмы еле согревали, а тоненький пуловер Зомби и не пытался защищать от холода, в следствие чего тот постоянно ежился. Вместе с сиротливой луной на небе прорезались многоугольные цветки созвездий: света от них совсем немного, но луне висеть в компании всяко повеселей. Остатки воинственных туч еще толпились у горизонтов, и звезды, захваченные ими в плен, там временно отсутствовали. Косинов протянул руку:

   — Дай сюда листок с цифрами!

   Лединеев сразу сообразил, что от него требуется, пошарил по карманам и вынул мятый клочок бумаги. Потом жалобно произнес:

   — А у вас попить что-нибудь есть?

   — Поссы себе в рот! — огрызнулся Квашников, стоявший чуть поодаль.

   Косинов пропустил мимо ушей обе реплики, подошел к двери подъезда и, не надеясь на память, снова по бумажке набрал последовательность цифр: 8274119. И… ничего не произошло. Красный огонек как горел, так и горит. Дверь даже не шелохнулась. Потом была вторая попытка с тем же результатом.

   — Слушайте, парни, а Вундер не врет! Код почему-то больше не срабатывает, хрен мы назад попадем, если заскучаем.

   — Но он мог хотя бы подать голос с той стороны?! — все не унимался Иваноид. — Хоть морзянкой постучать.

   — Тебе же ясно было сказано: гномики с бухлом пришли. Тут совсем не до морзянки.

   Контагин уже больше трех минут не отрывал взор от звездного неба. Астрономия никогда его особо не привлекала, да и в НЛО, несмотря на пристрастие к играм, он почти не верил. Более того: этой жутковатой ночью никаких НЛО там в помине не было. Но Зомби, упорно задрав голову, что-то выглядывал. Потом с его стороны прилетел неожиданный вопрос:

   — Эй, кто из нас самый умный? Не считая алкоголика, от него все равно толку нет.

   Лединеев, на удивление, расслышал и осознал последнюю фразу, возмущенно заорав пьяным голосом:

   — Я уме-ен! У меня златая ме… меда-аль!

   Косинов подошел к Зомби и тоже уставился в неведомые сектора галактики. Там все спокойно: звезды мерцают, ветра холодного космоса постоянно, уж миллиарды лет, пытаются их задуть. Никаких изменений.

   — И чего?

   — На луну глянь, — равнодушно произнес Контагин.

   — Гляжу…

   — Темные пятна на ее поверхности, они не так должны выглядеть.

   Тут и Квашников решил поднять глаза выше своего носа. Все молчали, и все не понимали, что происходит. Единственный спутник Земли, знакомый с раннего детства, был каким-то… неправильным, что ли? Очертания так называемых «лунных морей» точно подменили. Иваноид в несколько прыжков оказался возле Лединеева и взял его за шкирку:

   — Алкоголичка! Протри очки и посмотри на светило! Что скажешь?

   Лединеев буквально исполнил приказание: протер кончиком галстука обе линзы и хмельным взором, сквозь пелену пространственных искажений, глянул в космос. Сейчас Вундер находился в том состоянии, когда воображаемые миры, возникшие из паров этилового спирта, вьются вокруг головы как пышные прически, а все происходящее в реальном мире — лишь помехи на сетчатке глаза. Он долго смотрел на бледный лик далекой планеты, потом пробурчал себе под нос:

   — Неужели я так много вы… выпил?

   — Что скажешь?! — Его повторно тряханули за шиворот.

   — Это обратная сторона луны. По картам она именно такая.

   В прострации находились все четверо, Лединеев даже чуточку протрезвел. Холодок рудиментарного ужаса, именуемого просто испугом, проник в нетвердые души и пытался заразить преждевременной паникой остальные органы ментального тела — разум, чувства, эмоции. Квашников даже присел, так как ноги сами собой подкашивались:

   — Вообще ничего не понимаю. Раньше всему происходящему имелось хоть какое-то логическое объяснение…

   — Помните то огромное количество шприцов на пятом этаже? — произнес Косинов (как будто такое можно забыть!). — Нас случайно наркотой не накачали? Может, пока мы спали…  

   Квашников принялся ощупывать землю, траву, затем свое тело, словно философ-сенсуалист, пытающийся доказать действительность вокруг себя методом личных ощущений. Земля как земля, трава как трава.

   — Вот, что я скажу, — продолжил Косинов, — смогли открыть предыдущие двери, сможем открыть и эту! Сочинитель стихов всегда оставлял какие-нибудь подсказки. Идем!

   Трое трезвых уверенным шагом направились к заблокированному выходу. Пьяный Лединеев, чуя сквозь броню алкоголя — ЧТО-ТО не то да ЧТО-ТО не так, поднялся на задние конечности и, пошатываясь, поплелся следом. Сама по себе дверь была небольшой — может, чуть побольше тех, которые внутри дома. Даже цвет у них почти одинаковый — грязно-серебристый. Ни ручки, ни замка, ничего такого за что бы зацепиться. Сплошная металлическая преграда. Впервые Вундер начал давать какие-то советы:

   — А если мы все вчетвером на нее навалимся?

   — Поверь нашему опыту, это бесполезно, — Косинов равнодушно отверг столь незатейливый ход, даже мне углубляясь в его рассмотрение.

   Контагин подошел ближе к непонятной панели, на которой горели красные лампочки, и заметил еще одну странность — внизу каждого огонька имелось небольшое прямоугольное углубление, а под ними хаотичная последовательность цифр: 2:6, 6:6, 0:3, 1:5, 3:5, 0:4, 1:2, 1:6, 3:4, 0:1, 5:5, 0:6, 1:1, 2:3, 3:6, 4:4, 0:2, 1:4, 5:6, 2:5, 1:3, 2:2, 4:6, 0:5, 3:3, 4:5, 2:4, 0:0.

   Надо было родиться последним из дураков, если не понимать, что делать дальше. Контагин достал из кармана рубашки доминошку достоинством 4:6, некоторое время покрутил ее между пальцами, потом вставил в соответствующее углубление на панели. Один из красных огоньков стал зеленым. Он повернулся к остальным и даже изменился в лице. С нескрываемым злорадством и неким демоническим восторгом над поляной громко пронеслась его двухтактная тирада:

   — Ну что, выкусили?! Представители высшей расы…

   Квашников только покачал головой да развел руками:

   — Зомби, ты гений! Я снимаю перед тобой воображаемую шляпу, и говорю это без малейшей иронии!

   Контагин доставал из карманов пластинку за пластинкой, помещая каждую под соответствующие цифры. Красные огоньки один за другим становились зелеными. И вот, из двадцати восьми маленьких лампочек двадцать семь изменили свой цвет, лишь одна, как аномалия, все еще разрезала ночь приторным красным свечением. Под ней виднелись цифры 0:0. Зомби похлопал себя по пустым карманам и разочаровано вздохнул:

   — Значит, я не все обыскал.

   Косинов намотал пряди черных волос на оба кулака и дернул, отгоняя от себя какие-то неприятные чувства:

   — Да если б мы только знали, как это важно… сами бы на коленях ползали да обшаривали все углы. Слушайте! Может, квартиру с пауками и тараканами плохо посмотрели? Иваноид так скоропостижно из нее выскочил!

   Тут в беседу встряла заплетающаяся речь Лединеева:

   — Ка-какие пауки? Какие тараканы? — Он стоял, пошатываясь от малейших порывов ветра. Его очки снова перекосились на переносице, как у бывалого пьяницы. Рубашка, пиджак и брюки были изгажены свежеприготовленной блевотиной, от которой до сих пор исходил запах перебродившего парфюма. Некогда идеально наглаженный галстук пышной оранжевой расцветки теперь был измазан грязью и также благополучно облеван. Ничего не понимающий мутный взор плавал в серебристом свете повернутой не так как надо луны.

   — Помолчи, алкоголичка, — небрежно отрезал Квашников. — Здесь речь идет о высоких материях!

   Лединеев скривил рот параболой и пожал плечами:

   — Я что-то пропустил?

   — О да! — воскликнул Косинов. — Пока бухал со своими гномиками!

   — Неужели придется обратно лезть в эту проклятую пятиэтажку?! — Квашников совершил пару боксерских выпадов в пустоту воздуха. Наверное, хотел послать в нокаут саму судьбу. — Дверь подъезда не открывается — значит, единственный способ…

   Все взоры устремились на свисающий с окна канат из простыней, ветер лишь слегка трепал его по всей длине, и возникала забавная иллюзия, что по нему поднимаются или спускаются невидимые духи. Потом Иваноид перевел взгляд на главного героя последних пяти минут:

   — Зомби, пойми, ты просто самый легкий из нас. Тебе это будет легче сделать, а мы с Косинусом тебя внизу подстрахуем. Возьми мою зажигалку, обшарь все комнаты, все углы, стучись в двери к идиотам-жильцам, соглашайся на любые условия, лишь бы добыть последнюю доминошку. Мы потом вместе эти условия обсудим.

   Контагин не произнес ни слова в ответ, даже его лицо поскупилось на эмоции, он подошел к стене здания и молча схватился за связку простыней. Обвивая ее руками и ногами, осторожно оторвался от земли: полметра, метр, полтора… потом посмотрел наверх и первый раз по-настоящему испугался. Из окна пятого этажа показалась рука в черной перчатке, она держала огромные ножницы, уже готовые перерезать самодельный канат. Больше разглядеть ничего не удалось: ни лица, ни плеча, ни даже второй руки. Долю секунды длились невесомость, Зомби почувствовал удар о землю, потом на него свалилось нагромождение разноцветных простыней, повязанных крепкими узлами. А в окне на пятом этаже было пусто…

   — Это Сочинитель стихов! Духом чую, это точно он! — лежа плашмя на сырой траве, крикнул Контагин.

   Косинов изумленно осмотрел перерезанный конец материи:

   — Зачем он это сделал? Он же всегда нам помогал… по-своему, но помогал.

   Далее раздался странный гул, словно где-то вдали зашумел дизельный двигатель. Только вот не поймешь откуда: слева, справа, спереди, сзади? Может, из-под земли или со стороны неба? Гул вобрал в себя все низкие частоты и, хотя не был очень громким, пронизывал тело до костного мозга. Неприятное и липкое ощущение… Потом земля слегка поколебалась.

   Еще раз.

   Еще раз.

   Как будто ее кто-то пытался расшатать. Лединеев, самый неустойчивый, присел на ближайший пенек и принялся растеряно смотреть по сторонам, постоянно поправляя непослушные очки. Контагин как лежал так и продолжал лежать. А Квашников открыл рот, лишенный всяких звуков. Вот произошел самый сильный толчок… пятиэтажка поколебалась, Косинову даже пришлось балансировать руками, дабы устоять на ногах. Он только и выкрикнул:

   — Землетрясение?!

   Гул достиг своего апогея, буквально вспахивая мозг своими низкими частотами. И резко стих… Пришедшее следом секундное затишье казалось крайне подозрительным, и не напрасно. Потом раздались выстрелы как из дробовика: поначалу даже не поняли, что это звук ломающегося железа. Все ставни пятиэтажного дома резко распахнулись и поляну залило ярким-ярким светом… Выпускникам девятой школы пришлось сильно зажмуриться. Внезапно стало раз в семь светлее, чем днем, словно внутри дома взорвали атомную бомбу или поместили туда миниатюрное солнце. Из всех окон свет хлынул на поляну слепящими прямоугольными потоками, многочисленные пни стали похожи на зеркала, прожекторами отражая льющийся свет в темноту небес. Некогда зеленая трава заискрилась мириадами бликов — каждый листочек, каждая травинка купались в нахлынувшем океане фотонов. Квашников посмотрел на одноклассников и с ужасом увидел, что их зажмуренные лица сияют как лица ангелов. Даже находящийся в относительном отдалении забор слепил своей незапятнанной белизной. Пятиэтажка теперь походила на замок, в котором сотворили древнее запрещенное заклинание, и эта неосторожность возымела побочный эффект — неудержимые потоки света вырвались наружу, намереваясь убить все живое своим излишне благодатным сиянием. Все окна пылали белизной, а ставни, раскинувшие железные крылья, боязливо поприжимались к бетонным стенам. Они не могли да и не пытались сдержать столь напористого электромагнитного излучения. Входная дверь подъезда оказалась выбита и теперь валялась на земле. Табличку с надписью «ул. Апостолов, 13» сложно было прочитать, не ослепнув при этом.

   А вокруг белым-бело, как в импровизированном раю с явной передозировкой небесной благодати.

   Даже луна потемнела на фоне взбесившегося светопреставления...

 

 

                              ###___тринадцатый_осколок_мозаики___###

 

 

   Контагин сжал веки и неожиданно для себя сделал удивительное открытие: он видел очертания дома, свет в окнах и какую-то близлежащую часть поляны — и все это с закрытыми глазами. Неуверенным шагом он направился в сторону здания — к проему, где раньше находилась злополучная дверь подъезда. Его руки на всякий случай были выставлены вперед.

   — Зомби, куда?! — Голос сзади принадлежал Косинову, погрязшему в панике и полнейшем непонимании происходящего.

   — Там должна быть доминошка!

   Больше Контагин не проронил ни слова, хотя и Квашников пытался его отговаривать, и скоропостижно трезвеющий Лединеев выплескивал в воздух невнятные предостерегающие фразы. Переступив порог, Зомби еще раз удивился: он, оказывается, прекрасно видел лестницу, ступеньки, стены, даже слабо различал зеленую краску в нижней их половине. Совершенно не открывая глаз… Да и нельзя было, иначе он бы моментально ослеп. Все двери всех квартир оказались настежь распахнутыми, а внутри ничего нет. АБСОЛЮТНО НИЧЕГО. Вот их любимая квартира №1 — ни мебели, ни изящного паркета, ни той эксцентричной люстры со свечками вместо лампочек, лишь пустые комнаты, наполненные светом так же, как вездесущим воздухом. Этот свет не имел определенного источника, он рождался словно из ничего в пустом пространстве. С закрытыми веками Контагин принялся осматривать каждый уголок в поисках черной доминошки. Уж она-то по любому должна создавать контраст белым полотнам измененных поверхностей стен и полов. Далее он проследовал в квартиру №2 — девчонки Маши словно никогда и не существовало. Здесь та же самая картина — пустота во всех комнатах, даже незначительного мелкого предмета не нашлось. Из квартиры №3 исчезла вся коллекция редкостных часов, Зомби поискал и здесь: внимательно, ни в коем случае не открывая глаз, исследуя квадратный метр за квадратным метром.

   Слегка покачиваясь от непривычных ощущений, он поднялся этажом выше. Двери квартир №4, №5 и №6 тоже распахнуты настежь, и везде пустые комнаты, лишенные даже расцветки, так как загадочное свечение вело себя как воздушные белила — перекрашивая в цвет известки все, что попадалось на пути. Исчезли куда-то миллионы гвоздей, исчезла паутина вместе с тараканами да пауками, пропал и единственный житель этажа Гаврилов. В опустевших комнатах, к сожалению,  ничего не нашлось. А главное — отсутствовала злополучная пластинка домино.

   Третий этаж практически ничем не отличался от первых двух: все двери небрежно раскрыты, даже планировка комнат сделана как под копирку. Бабушка, клоун и профессор словно испарились. Раньше так хотелось хоть одним глазком заглянуть в жилище к Вечно Веселому, но теперь здесь — лишенная смысла пустота… Будто ничего и не было вовсе. Контагин очень долго слонялся по лабиринтам вымерших комнат, уже сильно усомнившись, что он вообще на правильном пути к решению. Не разумнее ли было сначала поискать снаружи, около дома?

   Делать нечего, направился на четвертый этаж. Кстати, чем выше он поднимался, тем совершенно ничего не менялось. Инфернальный свет не становился ни ярче, ни тусклее — он монотонно заполнял своим естеством все доступное пространство, предоставленное архитектурой здания. Открытые квартиры №11 и №12 уже не вызвали изумления. Но дверь под номером 10…

   Она до сих пор заперта!

   И, батюшки! Там до сих пор поют песни! Сначала Зомби ради прикола решил заглянуть в «черную» квартиру, где раньше черной краской какой-то ненормальный измазал все доступное человеческому взору. Кстати, здесь и до сих пор было чуть темнее, чем в других местах — легкий налет черноты, смешанный с радужным почти солнечным сиянием, еще оставался на стенах, на полу и на потолках. От сохранившейся краски шло огромное количество ярких бликов, которые переплетались с неуверенным серым фоном. Так что искусственно созданная тьма была практически побеждена. Доминошки 0:0, увы, нигде не оказалось.

   Контагин снова вернулся к квартире №10, за дверью которой воодушевленно пели очередную песню. Причем — громко и довольно-таки отчетливо, будто праздничный стол взяли и зачем-то перенесли к самому порогу. Раньше слов гуляющих было совершенно не разобрать, но сейчас стало понятно, что они воспевают какую-то прекрасную жизнь, в которой всем им «радостно» и «спокойно». Зомби хотел уже постучаться, но пение резко прекратилось, и незнакомый мужской голос громко произнес тост:

   — Подожди, Венценсий, дай я скажу… Братья и сестры, бывшие скитальцы и обреченные на смерть! Я не могу передать словами то чувство, которое испытываю, глядя на ваши торжествующие лица! В них светится радость! В них сияет любовь! В них — неисчерпаемый источник человеческого счастья! Воздадим славу шести апостолам: Мариниусу, Траонну, Леотаффии, Миркимелле, Фарнастасу и Дизадиорию! Эти шесть светильников истины привели нас сюда, в волшебное место, где целых миллиард лет нас ждет беззаботная жизнь! Жизнь, в которой не будет печали и тревог, не будет болезней и никаких скорбей! Давайте выпьем  невесомого напитка, чтобы наши сердца… — тут говоривший запнулся и несколько раз кашлянул. — Чтобы наши сердца, наши артерии и вены исполнились частицей химического блаженства, по сравнению с которым не сравнится ни одно блаженство Иллюзий! Здравствуй, долгая жизнь! Здравствуй, счастье!

   По ту сторону двери послышался звон бокалов, а потом снова гармоничным нотным рядом в несколько голосов запели гимн, по своему смыслу прославляющий не ведомых науке апостолов:  Мариниуса, Траонна, Леотаффию, Миркимеллу, Фарнастаса и Дизадиория. Консонанс тягучих звуков чередовался с необычными пассажами, словно пение происходило где-нибудь в великолепном храме — было стройным и насыщенным красивой колоратурой. Контагина терзали сильные сомнения: «однозначно, это какая-то секта!»,  минуты две он мучительно размышлял, стоит ли вообще обнаруживать стуком собственное присутствие? Что у них на уме? Но далее произошло событие…

   …которого он уж точно никак не ожидал.

   — Эй! Дикое непонятное существо! Обернись!

   Реплика раздалась сзади, откуда-то со стороны пятого этажа, в ней присутствовало странное сочетание детского голоса и хрипоты. Контагин повернулся… закрыл лицо руками… и закричал…

   Такой паники он не испытывал, наверное, со времен посещения в младших классах зубных врачей. Он не верил! Он просто не верил тому, ЧТО УВИДЕЛ!

   — Не вздумай открывать глаза, иначе ослепнешь, — равнодушно произнес тот же голос. — И хватит орать! Тебя режут, что ли ?

   Зомби медленно раздвинул ладони… Мозг категорически отказывался воспринимать и обрабатывать полученную информацию. На ступенях лестничного пролета, ведущего в сторону пятого этажа, сидел… сидела… сидело… Нечто. У него было огромное овальное туловище, как ремнями пересеченное поперек несколькими полосками. Сочетание серых и черных цветов, столь непривычное в ярком свечении, кружило и без того опустошенную ужасом голову. У Нечто имелось аж восемь мохнатых лап — пара нижних была небрежно раскинута на ступеньках, пара верхних оказались скрещенными друг с другом и лежали на груди, остальные просто шевелились в воздухе, каждая по-своему. У Нечто также имелась небольшая круглая голова той же черно-серой «раскраски». Количество глаз на ней сложно сосчитать, так как они постоянно вращались и моргали, от чего тело Контагина бросало то в жар, то в холод. Его разум, как защитную реакцию, сгенерировал простейший вопрос, но испуганный язык даже его не смог внятно выговорить:

   — Т-т-ты кт-кто??

   Страшная многоугольная челюсть, точно выкованная из железа, задвигалась и из нее загадочным образом понеслась человеческая речь:

   — Ну ты даешь, дикое непонятное существо! Ты же сам мне имя придумал! Как его… Аристарх Вениаминович, во! Красивое, кстати, имя. Было б некрасивое, я тебя бы сейчас просто сожрал.

   Контагин прижался к стенке, уже подумывая: «может, резко сорваться да дернуть отсюда?» Огромный паук покачался, принимая более удобное положение. Взгляд его многих глаз, уродливо расположенных по бокам черепа, гипнотизировал обессиленное сознание и жег пустоту души. Потом одна из мохнатых лап протянулась вперед:

   — Ты это ищешь?

   Лишь сейчас стало заметно, что лапа оканчивалась крохотными коготками, меж которыми торчала заветная пластинка домино 0:0. Зомби молча кивнул, потому как с произнесением звуков последние несколько минут у него явная проблема: язык совершенно не слушался приказов ума. Да и тот, в свою очередь, находился в замешательстве, не зная, какие именно приказы следует отдавать.

   — Короче, — продолжал паук, — вот последнее задание: поймаешь мне муху — получишь эту штуку. Ясно?

   Контагин медленно отходил от прострации, даже осмелился спросить:

   — Это т-ты сочинял стихи?

   Аристарх Вениаминович прикрыл несколько своих паучьих глаз, оперся лапами о лестницу и зачем-то пересел на ступеньку выше:

   — Нет. Того, кто сочинял пазлы, ты увидишь в Городе.

   — В каком еще го…

   — Ты собираешься ловить мне муху или нет?! Или я начну жрать вот это!

   В паучьей лапе опять замаячила маленькая черная доминошка. Тут же рядом что-то зажужжало, и буквально перед самым носом Зомби пронеслось верткое крылатое насекомое. «Чем, спрашивается, ловить? Руками?» Контагин ринулся за ней по этажам, совершенно закрытыми глазами наблюдая, как маленькое черное пятнышко издевательски кружит где вздумает. Муха уже несколько раз пролетала в полуметре от его заторможенной сущности, он пытался схватить ее в кулак, подпрыгивал, но постоянно промахивался. Она, со своей стороны, совершая маневры высшего пилотажа, носилась с четвертого этажа на первый и обратно, заставляя Зомби бегать туда-сюда, сквернословя и проклиная день чьего-то рождения. Пару раз он спотыкался и с криками растягивался на лестнице (чуть было не открыл глаза от боли!), потом снял с себя пуловер и принялся хлестать им воздух, надеясь, что тупое насекомое рано или поздно удастся сбить точным выпадом. Уже изрядно уставший и вспотевший Контагин присел отдохнуть, где-то между первым и вторым этажом. Еще не отдышавшись, он почувствовал, как что-то защекотало кисть его левой руки. Ну надо же! Глупая муха не нашла другого места для посадки, как приземлиться прямо на пальцы своего охотника… Хлопнуть? Внезапно схватить в кулак?

   Но Зомби поступил иначе. Он медленно-медленно встал и так же неспешно принялся подниматься по ступенькам, почти не дыша, держа руку в одном положении. Муха ползала по ней, сладострастно слизывая капельки пота и, конечно же, своим восьмибитным умом ничего не подозревала. Так Контагин оказался прямо перед здоровенным, чуть меньше человеческого роста, пауком. Совсем приближаться он побоялся, поэтому просто протянул слегка онемевшую от неподвижности руку. За сотую долю секунды Аристарх Вениаминович слизал свое лакомство — лишь показался и тут же исчез его заскорузлый, шершавый язык.

   Пластинка домино 0:0 лежала у Зомби на раскрытой ладони…

   И так страстно хотелось, чтобы на этом их скитания закончились.

   Не помня своего имени, Контагин в спешке покинул пятиэтажное здание и только теперь разрешил себе открыть глаза. Поначалу — лишь темнота и размытые аморфные пятна. Действительность возвращалась как медленно проявляющаяся фотография: сначала вырисовывались слабые контуры объектов, потом появились формы этих объектов и лишь в последнюю очередь мир раскрасился в присущие ему цвета. Одновременно с тем, свечение в пятиэтажке начало заметно гаснуть: многочисленные пни уже не слепили прожекторами в небо, забор из бревен потемнел и потихоньку обретал естественную окраску, трава стала фисташковой, затем — просто зеленой, а затем — темно-зеленой. Его одноклассники стояли и терпеливо ждали хоть каких-то слов. Первое, что произнес Зомби, звучало неожиданно:

   — Я уже в гномиков начал верить…

   Пьяный Лединеев с таким усердием закивал головой, что очки опять сползли на кончик носа:

   — Да-да! Они здесь бегали с огромными бензопила…

   — Заткнись! — резко осадил его Квашников и уже нормальным голосом обратился к тому, кто вернулся из Сумасшедшего дома: — Ну как? Чего там?

   Контагин продемонстрировал всем последнюю доминошку, но в его комментариях сложно было связать логикой и пару фраз:

   — Не пойму! То ли секта какая… пьют, гуляют… паук вырос и стал монстром… глюки… муха еще проклятая летала, кое-как поймал! Сматываться надо отсюда! Самым срочным образом!

   Зомби, утерев внутренней стороной пуловера вспотевшее лицо, подошел к железной двери, но потом остановился и еще раз поглядел назад. Загадочное свечение практически угасло и выродилось во что-то тлеющее, лениво струящееся из открытых окон, по цвету темно-оранжевое, по сути — мирное и спокойное. И в момент, когда самым ярким источником света опять являлась луна, вроде все встало на свои места. Еще бы повернуть луну другой стороной — и вообще замечательно. Зомби вставил пластинку домино в оставшуюся пустую ячейку. Где-то что-то щелкнуло, и дверь сама собой отворилась.

   Их встретила непроглядная темнота, почти полный визуальный вакуум, в котором кое-как виднелись собственные пальцы. Еще этот холодный неприветливый ветер, дующий отовсюду одновременно. Квашников включил зажигалку и, прикрывая ладонью огонек, поднес ее к земле. Трава росла везде по всей округе, только она почему-то была… черного цвета.

   — А куда девался лес? — даже не удивился, а возмутился Косинов.

   Насколько просматривал взор — вокруг ни деревьев, ни пней, ни даже мелких кустарников. Только одна трава, трава, трава. Цветов — и тех не наблюдалось. Да… таких темных ночей в здешних местах отродясь не видели, Квашников погасил огонек: и одним жестом словно погрузил себя и остальных во вселенский мрак.

   — Ни черта не понимаю! — почти закричал Контагин. — Луна-то куда исчезла?! Она ведь только что…

   Все четверо вскинули головы вверх и узрели размером на всю галактику черный квадрат Малевича. Ни единой звездочки, хотя полминуты назад их можно было насчитать около сотни. Ну не могли так быстро тучи…

   — Идем обратно! Срочно! Тут что-то не так! — скомандовал Квашников и первым ринулся к двери.

   Увы и ах! Дверь больше не открывалась. Находясь по другую сторону бревенчатого забора, на свободе, к которой так стремились, внезапно начали сомневаться: свобода ли это? Иваноид стучал кулаками по глухонемому железу и орал в состоянии близком к истерике:

   — Да что здесь происходит?! В чьем бреду мы находимся?!

   Лединеев трезвел с каждой минутой. Вместе с порывами естественных воздушных масс из его организма выветривалось состояние  хмельной эйфории: когда его дух, оставив валяться в траве пьяное тело, путешествовал по экзотичным астральным областям, парил над землей с ее вздорными проблемами, блаженствовал и восхищался собой. Теперь же дух камнем вернулся назад в измученное тело, страдающее от жажды, холода и похмельной депрессии. Внутри — кромешная тьма, которая перетерпела инверсию и выплеснулась наружу, залив весь мир такой же, как она, темнотой. Вундер еще надеялся, что полное отсутствие света в лесу — это следствие его личного угнетенного состояния, своеобразная «белочка» в черном наряде.

   — Попить бы сейчас… — он застонал и схватился за голову.

   Квашников плюнул в пустоту:

   — А ты свистни своим гномикам, пусть тебе пива притащат… Придурок!

   — Я умен! — обиделся Лединеев и осмотрелся по сторонам. Фигуры его одноклассников были кое-как различимы в спрессованном мраке: одни только контуры, не более. Бревна забора сильно потемнели и различались только на ощупь. На исчезнувшем небе ни единой звездочки, а невидимая земля лишь отражала собой его пустоту.

   — Если ты так умен, может разъяснишь, где мы сейчас находимся? — язвительно донимал Иваноид. — Ты, которому на шею повесили золотую медаль вместо заслуженной петли!

   Вундер присел и потрогал сырую траву:

   — По-моему, нас вышибло из реальности в какую-то… фигню. Да не знаю я! Пить охота!

   Косинов стиснул зубы, закрыл бессмысленно открытые глаза и поежился от назойливых порывов ветра:

   — Ну, парни, мы влипли! В доме хоть теплые кровати имелись.

   В течение последующих нескольких минут или им просто мерещилось, или в мире на самом деле происходили перемены к лучшему. Становилось светлей: уже и лица можно было разглядеть, и бревна забора обрели некую детализацию, и к зарослям травы не надо было нагибаться, чтобы вообще их увидеть.

   — Похоже, рассвет! — Контагин указал рукой в сторону мифического горизонта, а в его подавленном голосе некоторые гласные обрели мажорное звучание.

   Действительно, стало хотя бы видать саму линию горизонта — раньше она напрочь отсутствовала, поглощенная траурной завесой темноты. И каждая последующая минута, легким ручейком ускользающая в незримый резервуар времени, приносила лишнюю каплю света. Горизонт становился отчетливей, но это лишь с одной его стороны — там, откуда вскоре ожидался восход солнца. А пока взору постепенно открывались расширяющиеся границы загадочного поля, в котором не росло ничего, кроме черной травы.

   — Ну лес не мог взять просто так и исчезнуть! — Косинов сорвал несколько травинок и поднес их к носу. — Запах противный…

   Да и рассвет казался весьма-весьма странным… Небо не наливалось синевой, как должно, а просто слегка посерело. Стало чуть менее черным, вот и все. Этакое зарево в негативе, однако, по-своему «разгоралось». Вскоре поле, сплошь покрытое травой, было видать уже на километры вперед. И легкая зудящая под сердцем паника начинала завоевывать души незадачливых искателей приключений. На километры — ни одного единственного дерева. Вверху, где царство высших сил, так и не прорезалось ни одной звезды. Зато увидели какую-то тропинку под ногами. Невесть кем протоптанная, она начиналась от железной двери и прямиком вела в неведомый сумрак.

   — Идем! — сказал Квашников. На его измученном лице затвердевшим изваянием отпечатались непонятные чувства. — У нас просто нет других вариантов.

   Ну как же, были варианты: стоять на месте и горько вздыхать, продолжать настойчиво колотить железную дверь или же двинуться в любую другую сторону открывшихся просторов. А так как направлений на плоскости бесчисленное множество, то и вариантов движения, соответственно, не счесть. Но нет. Все пошли именно по примятой тропинке, которая, как подсказывала больная чахлая интуиция, должна была привести хотя бы к гипотетической цели. Так думали и так надеялись. Первым шагал Квашников, погруженный в горькие мысли да сомнения. Косинов лишь чуточку отставал, в голове у него творилось примерно то же самое. Контагин сунул обе ладони в карманы джинсов и шел, низко опустив голову. Странно, но главной мыслью в его промерзшем сознании было: «где бы стрельнуть сигаретку?» Последним плелся, пошатываясь по всем возможным координатам, мучительно трезвеющий Лединеев. Демон похмелья липкими клешнями обхватил его тело, разум… ну и душу заодно. Он постоянно бурчал: «воды бы попить». Первым ЧУДО узрел Косинов, он резко остановился и выставил указательный палец в сторону тлеющего горизонта:

   — Смотрите! Вроде как солнце встает…

   Такого рассвета не видели даже в кошмарных снах. Черно-белое зарево, без единого мазка желтого либо красного оттенка, достигло кульминации, а из-за края земли выглянул полукруг серого солнца… Да, абсолютно серого! Оно дарило миру скупые полумертвые лучи полуживого света. За картиной наблюдали молча, с разинутыми ртами. Солнечный круг медленно поднимался, обретая свою идеальную от природы форму, а в головах у выпускников творилась полная неразбериха. Косинов даже несколько раз с силой зажмуривал глаза:

   — Наше солнце что… потухло? За несколько дней?!

   На вопрос ответил Лединеев, считающийся лучшим специалистом в этой области:

   — Что за ересь вы несете, коллеги? Внутри любой звезды идет длительный процесс выгорания водорода в гелий и более тяжелые элементы. Солнцу, в том виде каким мы его знаем, суждено гореть еще несколько миллиардов лет, потом на малое время оно превратится в красный гигант, а затем, скинув оболочку, останется белым карликом, довольно ярким, и будет медленно угасать примерно сто миллиардов лет. Понятно вам?

   — Тогда объясни, умник, что происходит!

   Лединеев нахмурил брови и сквозь туман в мозгах попытался всмотреться в горизонт:

   — Я уже говорил, нас выкинуло в какую-то альтернативную реальность. Ну… не знаю куда! Я пить, вообще-то, хочу! Здесь есть где-нибудь вода?

   Серый шар только что оторвался от сумрачного края земли и начал свершать свободное путешествие по небосводу. Сказать, что он «сиял» нельзя — даже в кавычках. Просто «светил» — тоже не подходит, мир от его присутствия стал просто серым, и даже более унылым чем абсолютная ночь. Шар, заменяющий собою солнце, едва лишь тлел — да, вот удачная формулировка. Именно так оно и было. Но вскоре заметили еще одну странность, которую уже ни в какие логические рамки не запихнешь. Внутри странного светила горела волнистая нить накала, прямо как в электрической лампочке. Она-то и излучала это призрачно-мертвое свечение.

   — Скажи, Вундер, это вот… по законам квантовой физики правильно, чтобы звезды разогревала вольфрамовая нить? В какую чертову вселенную нас занесло?

   — Коллеги, данное утверждение нонсенс! — бурчал сзади Лединеев. — Не верьте своим глазам.

   — Вы своей болтовней только тратите силы! Плюньте на логику! Тупо идем дальше! — скомандовал Квашников и снова возглавил шествие.

   Тропинка вела прямо, практически нигде не виляла, не капризничала сменой направлений и рано или поздно должна была разрешиться неким финалом. Ландшафт местности также не баловал взор — повсюду лишь бескрайнее поле черной травы и ни одного деревца, даже карликового. Да ладно бы деревца — ничего вообще, отличного от настила травы, который беспрепятственно простирался от горизонта к горизонту. Никакой постройки, ни холма, ни реки, ни маленького журчащего ручейка, чему наверняка бы обрадовался Лединеев. Он до сих пор плелся последним, изнывая от жажды и внутренней пустоты. Шли практически молча — час, два, три… Иногда делали привалы, в течение которых обменивались парою раздраженных реплик и вновь замолкали, не желая тратить силы на разговоры. Серое солнце с внутренней нитью накала стояло в зените, отметив своим положением приблизительную середину неба. Понятно, что светлей уже не станет. Черно-белые краски мира со всех его концов выглядели одинаково, куда ни глянь — везде одна и та же удручающая картина.

   — Думаю, надо поторопиться, — тяжело дыша, произнес Квашников. — Когда эта карикатура на солнце зайдет за другой горизонт, снова наступит беспроглядная тьма. Тогда мы полном ауте… Кстати, Вундер, ты хоть протрезвел?

   Запыхавшийся Лединеев прежде всякого ответа вдоволь отдышался, присев на траву:

   — Мое сознание уже чистое, как ясное не… — Он вскинул измученный взор в высоту. — А нет… пример с небом сегодня явно неудачный.

   На небе до сих пор ни одной звездочки, а луну в этом мире, похоже, еще не придумали. «Поторопиться» не очень-то получалось, и так силы на пределе. Несчастный Лединеев отставал уже метров на пятьдесят, одна его нога постоянно спотыкалась о другую, во рту образовалась знойная пустыня, мечта о нескольких глотках воды затмила все другие помыслы. Прохладный ветерок, который то затаится (будто спрятался), то вновь начнет беситься резкими порывами воздуха (мол: «а вот и я!»), раньше приносил зудящий холод, сейчас же наоборот охлаждал вспотевшие и разогретые тела путников.  

   Так шли часы…

   Когда солнечный диск, окрашенный мраком, уже клонился к закату, впереди стала различима какая-то жирная линия — нет, не горизонт. Вроде что-то искусственно построенное и очень-очень длинное. Царившая полутьма пока не позволяла различить детали, но тропинка под ногами упрямо направлялась именно туда. Минули дополнительные полчаса, прежде чем стало понятно: вдоль травяного поля тянется еще один забор. И тоже из бревен, плотно прижатых друг к другу. Только кажется, что на этот раз он бесконечный — ни начала, ни конца. Вернее, как начало, так и конец растворяются во тьме, которая особенно сгустилась ближе к краям земли. В одном месте забора находилась закрытая дверь, и тропинка оканчивалась аккурат у ее подножья.

   — Успели! — Находясь уже шагах в десяти, Квашников присел и, гимнастически разводя руки в стороны, совершил несколько вдохов-выдохов.

   Косинов первым подошел вплотную и осторожно потрогал деревянную стену руками. Все так же, как было около пятиэтажного дома: ошкуренные и очищенные от сучков бревна, вплотную подогнанные друг к другу и перевязанные железной проволокой. Метров пять высота. И точно такая же серебристого цвета железная дверь, только рядом не обнаружили панели с красными лампочками. А это являлось бы полным обломом, так как у Зомби истрачены все доминошки. Косинов с весомой долей скепсиса посмотрел на остальных:

   — Да неужели просто так возьмет и откроется??

   В это время серое солнце уже почти касалось края земли — края, где ему суждено было сорваться в глубокую бездну и, наверное, погибнуть, освободив на небе трон невидимому Повелителю ночи. Надолго ли — неизвестно. Пока не родится новое солнце, столь же серое и невзрачное.

   — Ну, чего ты ждешь?

   Косинов подошел к двери и с волнением дотронулся до нее, потянув на себя…

   Она и не думала сопротивляться — распахнулась настежь без скрипа и упрека. Колорит различных цветов хлынул из прямоугольного проема в холодный скучный сумрак и растворился в нем воздушной эмульсией, весело щекочущей взгляд.

   Переступив мысленный порог, Косинов тут же в спешке вернулся назад. Он вдруг столкнулся с миром Прекрасного, обжегся об него, не поверил — настолько сильно тот контрастировал с меланхоличной темнотой, к которой уже привык глаз. Разум запротестовал: «не-не! что-то не то! этого просто не может быть!» Квашников осторожно отодвинул его оцепеневшее туловище в сторону и сам прошел через дверь.

   Вот это было зрелище!

   Даже не знаешь, с чего начать описание… наверное, с самого низа. Все земля была выложена изящной кафельной плиткой перламутровой расцветки с замысловатыми узорами по краям. Тут надо правильно понять: не какая-то часть поверхности, а целая планета от одного видимого горизонта до другого оказалась устлана твердым неломающимся кафелем — миллиарды миллиардов плиток, точно подогнанных друг к другу. И чем дальше просматривал взор, тем сложнее становилось различать детали каждого рисунка, а вся эта красота превращалась в серебристо-розовое марево, создающее блики на поверхности. Небо над головой было золотистого цвета и также все в узорах: волнистые линии, образующие цветы и загадочные пентаграммы, тянулись с севера на юг да с запада на восток — куда только мог добить самый дальнозоркий глаз. Словно все цвета радуги выплеснули на небесный свод, а талантливый художник раскрасил ими сверкающее великолепием мироздание.

Казалось, что все небо как бы обклеено дорогими обоями — аккуратно так обклеено, без единого голубого просвета.

   — Ну, дела! АБАЛДЕТЬ! — донесся чуть позади голос Контагина.

   И это еще не все. Кое-где в мире Прекрасного росли деревья, небрежно разрушающие корнями изящный кафель. Причем, нижняя часть ствола являлась простой древесиной с самой настоящей корой, а верхняя часть вместе с размашистыми ветками сплошь была из драгоценных металлов: золота, серебра, платины… ну или более дешевых материалов: легированной стали, нержавейки, латуни, меди, олова. На ветвях деревьев вместо плодов цвели и созревали драгоценные камни. На одном распускались фиолетовые аметисты, на другом — голубовато-зеленые многогранники из бирюзы, на третьем — оранжевые гиацинты. И так далее, и так далее, и так далее… Деревья росли изредка, метрах в двадцати-тридцати друг от друга, не создавая конгломерат «дремучего леса» и позволяя взору беспрепятственно просматривать все вокруг.

   Контагин вдруг рванулся вперед, подбежал к одному дереву с вальяжно раскинутыми серебряными ветвями и принялся срывать с него граненые алмазы, спешно рассовывая их по своим карманам:

   — Это ж какое бешеное богатство в руки плывет!

   — Зомби, зачем? — Квашников выдавил из себя два простейших слова, но отговаривать не стал.

   — Пусть берет, если хочет! — заступился Косинов. — Вспомни, когда он собирал грязные доминошки, мы над ним как идиоты смеялись.

   Контагин только одобрительно пробурчал «у-у-гу-у» и продолжал утрамбовывать карманы миллионами, как он полагал, долларов. Откровенно говоря, червячок алчности поселился и в других душах, исключая великомученика Лединеева. Тому хотелось только одного — пить. Квашников подошел к невысокому дереву, растущему в отдалении слева, на котором виноградными гроздьями свисал налившийся зеленью изумруд, и сорвал парочку камней. Не удержался от искушения и Косинов, заимев в личную собственность несколько крупных гранул золотисто-зеленого хризолита и покачав при этом головой:

   — Надо же! Целые состояния на деревьях растут! И на работу можно не ходить.

   Кстати, здесь тоже имелась тропинка. Понятно, что не в смысле истоптанной травы — просто кафельная плитка в неких местах оказалась слегка потертой, словно по ней уже прошлось множество ног, и эта самая потертость длинной плоской змейкой стелилась вдаль, огибая финансово бесценные деревья. Для дальнейших действий двух вариантов не существовало, а трех и подавно. Именно по ней выпускники школы № 9 и продолжили свой путь.

   Занималась заря. С первого взгляда казалось — ничего удивительного. Небо, покрытое золотистыми обоями, ярче и богаче засверкало красками, на границе мира светало, предвещая восход неутомимого солнца. Но вот в чем казус ситуации: заря разгоралась с обоих горизонтов одновременно — как с левого, так и с правого (относительно вектора их движения). После такого вот сюжетного финта вроде бы уже больше нечему удивляться, на сегодня для мозга достаточно парадоксов. Но не так все просто. Все четверо, не сговариваясь, прекратили ходьбу и изумленно уставились на горизонт, когда за его линией одновременно вставало три солнца. Повернулись к горизонту противоположному — там еще три, итого — целых шесть светил.

   — Ну не бардак ли?! — почти в истерике воскликнул Контагин, просто не понимая, что по этому поводу еще можно сказать. — Вундер, где твои комментарии?! Хоть раз докажи, что не зря золотую медаль получил!

   Лединеев, ни жив ни мертв, поправил очки, посмотрел налево, посмотрел направо, затем с шипением выдавил из себя:

   — Я подумаю над этой проблемой! Я ее обязательно научно обосную… только позже. Водички бы немного.

   — Ого, он разговаривает почти как Шестиглазый! «Научно обосную», «выдвину концепцию»…

   Лединеев очередной раз протер вспотевшие очки:

   — Что еще за «шестиглазый»? Друг ваш, что ли?! — Он кое-как стоял на ногах, тяжело дыша, изнывая от физической усталости, жажды и апокалипсического похмелья. Блевотина на его костюме давно засохла и мерзким рыжим пятном тянулась от груди до самого интимного места. Ленточка с гордой надписью «Выпускник 2013», как и полагается, была перекинута через плечо.

   — Еще какой друг! — радостно подтвердил Зомби. — Мы с ним вместе день рождения Вселенной отмечали! Ты, умник, пади и не знал, что от момента Большого Взрыва прошло хреново количество миллиардов лет, херово количество миллионов, уйма тысячелетий, до черта месяцев и еще одиннадцать дней! Последнее я точно запомнил.

   — А-а-а… — угрюмо протянул Лединеев, разглядывая свой безобразный внешний вид. В эвфуизме «а-а-а…» не выражалось ни протеста, ни согласия, просто «а-а-а…» и все.

   Тем временем шесть солнц набирали силу и яркость. Маленькими шариками, раз в двадцать меньше нестоящего солнца, они поднимались из-за линии горизонта, оставляя на бескрайней поверхности кафеля светящиеся оранжевые дорожки. Уже собрались идти дальше, но тут было сделано еще одно потрясающее открытие. Оказывается, эти солнца не вставали как обычные небесные светила. Более того, они вообще не являлись небесными светилами — они росли из земли как любой другой представитель флоры. Снизу маленьких слепящих шариков показались зеленые стебли, которые все время увеличивались да уплотнялись. От них уже пошли побеги ветвей и листьев, а шесть солнц, яркими цветками венчающие шесть далеких растений, становились с каждой минутой крупнее.

   — Я восхищаюсь этим миром! — крикнул Контагин. — Все растет с земли. Все свое, все с огорода.

   — Идем дальше, — отдал команду Квашников и первым развернулся в сторону бегущей тропинки. — Запомните одно: ни в одном мире ни одна халява долго не длится.

   Движение возобновилось, справа и слева время от времени проплывали деревья ценою в целое состояние. Но не только. Иногда попадались совсем уж экзотические места. Например, час спустя пришлось пересекать так называемое «грибное поле». Здесь среди кафельной плитки росли какие-то сорняки похожие на грибы, только вместо шляпок у них были тарелки да чашки, все из драгоценных или полудрагоценных металлов. Встретилась пара кустарников, в которых ветви заканчивались серебряными ложками да вилками. Косинов оторвал одну вилку, попробовал на вкус — самое настоящее серебро. Потом попалась поляна с растущими зеркалами. Да, именно: разной формы и размеров зеркала произрастали, как и все в этом мире, прямо из земли, ломая местами безупречный орнамент кафеля. Зомби покривлялся около каждого зеркала и показал фигу каждому своему отражению. Потом подошел к большому трюмо, обрамленному резной слоновой костью, и показал фигу отражению Квашникова. Отражение не оценило глубины такого юмора и выставило в ответ увесистый кулак.

   — Идем дальше, не задерживаемся! — имитируя командный голос, подбадривал остальных Иваноид.

   — А куда мы спешим? — задал вполне разумный вопрос Косинов.

   — Откуда я знаю? Поэтому и тороплюсь, что хочу побыстрей узнать.

   Передвигаться по кафельной плитке было одно удовольствие — все ровно да укатано, ни кочек, ни оврагов. Еще и такая красота вокруг: деревья, на которых растут драгоценные камни, золотое небо, чистый свежий воздух и целых шесть солнц! Кстати, они уже выросли до приличных размеров и сияли во всю полноту. Мир купался и торжествовал в ярких сочных красках, которые заигрывали с солнечными лучами, создавая химерические, непостижимые уму визуальные образы. Здесь было все прекрасно! Все идеально! И почему бы какому-нибудь ближайшему божеству не основать тут рай? Да, с местными жителями проблема, вообще-то. Ни единой живой души! (Выпускники не в счет, они лишь временные гости.)

   За несколько часов, проведенных  здесь, шесть солнц уже довольно высоко поднялись над линией горизонта, разбухли, расцвели. Под ними выросли толстые зеленые стебли с размашистыми ветвями, на которых имелись огромные, как у лопухов, листья. И все вокруг залито праздничным светом. Просто интересно: а как тут выглядит вечер? Стебли потихоньку загнивают, увядают… солнца одно за другим тускнеют… гнутся к земле и гаснут… Так что ли? А наутро, вероятно, из посеянных семян света растут новые светильники дня.

   — Действительно, интересно, что будет вече…

   Квашников не договорил. По небу пронесся громкий скрежет — но ни ветер, ни ураган, ни гром. То, что происходило после, заставило всех четверых просто сесть на землю, созерцать ТАКОЕ стоя на ногах не всякая психика выдержит. Огромная часть неба медленно отошла в сторону… ну, примерно как открывается дверь купейного вагона размером со вселенную. Итак, часть неба исчезла, а в образовавшемся гигантском отверстии прямоугольной формы возникло внешнее трансцендентное свечение, по сравнению с которым свет местных шести солнц — как шесть зажженных спичек. Потом на кафель упала огромная, в полмира, тень некого существа, при взгляде на которое просто кружилась голова. Может, существо было размером с половину солнечной системы, может, сравнимо с расстоянием от Земли до Луны, а возможно всего лишь с высокую гору — глазу трудно определить. Существо чем-то походило на зайца с четырьмя длинными ушами. Одно ухо было красного цвета, другое — зеленого, третье вообще — розового, а четвертое — черного. Причем, последнее — черное, оказалось на треть длины укорочено (или даже откушено). На концах передних лап росло по два огромных когтя (что несвойственно настоящим зайцам), а на задние лапы зачем-то надеты чулки в полоску.

   Лединеев от испуга хотел еще раз блевануть, но пустой желудок просто физически не в состоянии был это сделать. Существо-гигант совершило пару шагов, и пару раз вся земля содрогнулась. Кое-где по поверхности начала трескаться плитка.

   — Сквалиолиус! — в истерике заорал Контагин. — Я же сам его нарисовал! Вот этими руками, вот этими мозгами… Откуда?!

   Острые на язык слова да мудрые мысли мигом куда-то разбежались. Квашников только и смог выговорить:

   — Каких чертей, каких сволочей… это же маразм полный…

   Косинов глотнул сухую слюну, не проронив ни звука. А Лединеев наконец окончательно протрезвел.

   Сквалиолиус совершил еще несколько гигантских шагов, преодолев при этом пол земного шара (если они вообще находились на шаре). Его немыслимых размеров лапы в полосатых чулках смяли под собой минимум несколько сот драгоценных деревьев. И при всяком шаге почва покачивалась как при землетрясении. Потом здоровенная усатая морда, не меньше планеты, повернулась и с интересом глянула на скитальцев. Первый раз в жизни Квашников заикался:

   — З-зомби, п-поговори с ним! Твое же детище!

   Тело Контагина в прострации сидело на твердом кафеле, его душа пыталась свернуться в клубок, спрятаться куда-нибудь или же вообще слинять подальше из этого мира, только бы не видеть перед собой столь ужасного существа. Придумав внешность, он не позаботился, чтобы придумать заодно ему и добрый характер.

   — А если Оно случайно на нас наступит? — взмолился Косинов. — Без злых намерений.

   Контагин приказал себе подняться на ноги, и ватное тело на последнем резерве внутренних сил исполнило приказ. Потом он громко крикнул в небо:

   — Разве ты не помнишь?! Это я… Я тебя нарисовал! На бумаге!

   Сквалиолиус вновь посмотрел вниз, пошевелил гигантскими усами и нагнул свою якобы заячью морду. От этого движения подул сильный ветер, голова монстра затмила собой добрую четверть обозреваемой вселенной, а его глаза, нос, рот выросли в размерах раз в двадцать. И Лединеев, прощаясь с жизнью, невесело подумал: «это конец, он нас просто сожрет!»

   — А  ПОЧЕМУ  ТЫ  НЕ  ДОРИСОВАЛ  МНЕ  ОДНО  УХО? — Голос гиганта превращался в бурю, громогласным эхом он прокатывался над миром и, казалось, звучал отовсюду одновременно.

   — Прости! Прости! Прости! — скороговоркой залебезил Зомби. — Ты и так очень-очень красивый! Ты ведь не сделаешь нам ничего плохого?

     Сквалиолиус медленно разогнулся и пошевелил лопастями своих четырех бесконечных ушей.

   — Я  —  НЕТ.  ЕСТЬ  ДРУГОЙ,  КТО  ОЧЕНЬ  СЕРДИТ  НА  ТЕБЯ.

   Контагин уже чувствовал себя полноправным участником диалога и даже чуточку осмелел:

   — Кто же это, можно уз…

   Его смелость длилась ровно четыре секунды. По загустелому воздуху вновь раздался знакомый скрежет, и другая часть неба, со стороны противоположного горизонта, медленно отошла в сторону. В мире Прекрасного появился тот, которого мигом узнали и Контагин, и Косинов, и Квашников. Чучело из мешковины, столь же громадных размеров как Сквалиолиус, сделало шаг и наступило на одно солнце, сделало другой — наступив на второе. Оба солнца погасли шипя и пуская в небо черный дым. На чучеле имелась широкая шляпа, из-под которой свисали красные растрепанные волосы. Зеленые нарисованные глаза шевелились, вместо зрачков в них зияли две свастики, которые постоянно вращались. Изо рта у гиганта выглядывали острые фиолетовые зубы. Кое-где солома торчала из грубой мешковины, создавая эффект волосатости. Только надо учесть, что каждая соломинка размером минимум с бревно. Пальцев у чучела не имелось — лишь округленные культи рук да ног. Но он довольно устойчиво стоял на ногах.

   — Злой Хихтимендр… — Контагин в ужасе схватился за голову.

   Хихтимендр протопал еще несколько шагов и преодолел тем самым территорию нескольких воображаемых стран. Он гневно посмотрел в сторону Контагина. Зрачки-свастики стали вращаться быстрее, потом тембром сотен небесных громов разразился его голос:

   — ТЫ  УКРАЛ  МОИ  ПОГОНЫ!  ВОР!  — Гигантская культя левой руки указала на место, где находились все четверо. Чучелу достаточно было лишь двух шагов и хорошенько топнуть при этом, чтобы оно превратилось в большой кратер.

   Квашников, находясь, кажется, уже на грани невменяемости, испугано посмотрел на Зомби:

   — Ты что, украл его погоны?!!

   Тот, бледный как мел, пару раз кивнул и попятился назад. Чучело сделало еще один шаг, ломая кафель, ломая прекрасные деревья, сотрясая непрочную, как оказалось, землю. Косинов закрыл глаза и непрерывной мантрой повторял набор из нескольких фраз: «это не с нами… это не всерьез… этого нет… это не с нами… это не всерьез… этого нет…» В душе разгорался пожар отчаяния, жгущий кончики нервов, поражая безволием тело, которое по ощущениям стало словно деревянным. Академический мозг Лединеева деградировал до животных инстинктов, последняя из оставшихся в живых мыслей кричала изнутри головы: «бежать!»

   Нога Хихтимендра уже была занесена для свершения гнева, перекрывая собою добрую четверть неба. Спасение пришло откуда не ожидали.

   —  НЕ  ТРОГАЙ  ИХ!

   Сквалиолиус в гигантском прыжке выставил лапу вперед и двумя когтями, некогда нарисованными Контагиным, царапнул чучело вдоль живота. «Что же я ему пять когтей не нарисовал?» — запоздалая мысль и запоздалое сожаление беззвучной молнией мелькнули в сознании Зомби, тут же угаснув. Но и этого оказалось достаточным. Мешковатое тело Хихтимендра кое-где разошлось по швам, и из него посыпалась солома толщиной с бревна. Монстр покачнулся, не устоял на ногах и рухнул наземь. Оглушительный звук, созданный падением массивной туши, на некоторое время заложил оба уха. Вся земля, вздрогнув, как бы резко опустилась на пару метров вниз. Миллиарды кафельных плиток поотрывались и повзлетали в воздух, долгую секунду паря точно в невесомости. Четверых странников подкинуло над поверхностью и вновь об нее ударило. Лединеев не успел вовремя сгруппироваться и испытал дикую боль, шлепнувшись вниз в крайне неудобном положении. Но хуже другое: Хихтимендр неуклюже принялся подниматься.

   —  БЕГИТЕ  К  ДВЕРИ!  — приказал Сквалиолиус, затем прижал к голове все четыре заячьих уха и оскалил пасть на врага.

   Ни о какой тропинке уже не могло быть и речи: плитки беспорядочно валялись по всей поверхности Прекрасного и, кажется, изрядно поломанного мира, а под ними оказалась простая черная почва. Благо, отсюда был уже виден забор: такой же деревянный, из длинных бревен, переплетенных железной проволокой, — туда и рванули. Спринтер любых дистанций Косинов, разумеется, бежал первым. Квашников с Лединеевым чуть отставали и шли почти вровень. Ну а Контагину, обремененному весом алмазов, рассованных по всем карманам, досталось заслуженное четвертое место. Никто из них так и не осмелился ни разу оглянуться. А сзади опять разразились оглушающие вселенную голоса:

   —  ЗАЧЕМ  ТЫ  ИМ  ПОМОГАЕШЬ?

   —  ТАМ  МОЙ  СОЗДАТЕЛЬ!  А  ТЫ  —  ЛИШЬ  ПОРОЖДЕНИЕ  СОЛОМЕННОГО  БОГА.  РАЗВЕ  ТЫ  НЕ  ЗНАЕШЬ,  ЧТО  ТВОЙ  БОГ  НЕДАВНО  СГОРЕЛ  ОТ  ПРОСТОЙ  СПИЧКИ?

   Потом донесся умопомрачительный рев, и снова дрогнула в конвульсиях земля. Вновь все мигом оказались в воздухе, беспомощно побултыхались там и попадали как попало вниз. Поверхность планеты словно играла ими как теннисными шариками, подбрасывая вверх, но тут же хватая силой своей гравитации. И так несколько раз.

   Вот он, забор! Очередная граница между шизанутыми реальностями.

   Он выглядел таким же как возле пятиэтажного дома или в царстве темноты — бесконечный ряд прижатых друг к другу бревен тянулся от горизонта к горизонту. Краев не видать, да в них и не было никакого смысла. Главное — здесь имелась дверь, точь-в-точь копия двери предыдущей, не отличалась от нее ни цветом, ни размерами. Косинов подумал: «если вдруг не откроется, я повешусь на выпускной ленточке». С этой безрадостной мыслью он дернул на себя увесистый лист железа.

   Свобода!!

   Свобода?!

   Нет, просто следующий участок пути. И даже самая богатая фантазия запуталась бы в догадках — что там дальше?

 

 

                              ###___последний_осколок_мозаики___###

 

 

   Всякий раз, когда дверь между мирами закрывалась, назад ее было уже не открыть. Внезапно стихло все: звуки борьбы, глас Сквалиолиуса и рев разгневанного Хихтимендра. Поверхность больше не дрожала, небеса не тряслись. Выпускники девятой школы, если к ним еще применима такая терминология, тяжело дыша, отходили от шока. Косинов прислонился к забору и одернул в сторону прилипшую ко лбу челку:

   — Я во всем виноват! Каюсь! Еще тогда, после выпускного… не надо было сворачивать с автострады в лес! Я вас всех взбаламутил!

   Квашников присел на некую желтую субстанцию, напоминающую песок, вытер обеими ладонями мокрую голову и повернулся к кающемуся грешнику:

   — Виноват, никто не спорит. И что теперь? Убивать тебя за это? — Его веснушки вновь ярче обычного контрастировали на коже лица, вызванные волнением, злобой и отчаянием одновременно. — Если не предположить, что мы уже давно мертвые… Вы посмотрите здраво на все это! Даже в параллельных реальностях обязаны быть какие-никакие, а физические законы. Ну, уж всяко солнце не должно расти с грядки как подсолнух, а нарисованные уроды не могут просто так ради прикола обретать форму и плоть. Здесь что-то не так!

   Лединеев неряшливыми движениями попытался оттереть блевотину с костюма, но вскоре плюнул на заведомо бесполезную затею:

   — Я среди вас кандидат номер один в покойники! Скорее всего, я слишком много выпил и реально откинулся. А все, что я вижу — лишь посмертные галлюцинации, генерируемые мозгом. Вы тоже, сказать между делом, мои галлюцинации. Поздравляю! Вы же знаете, что мозг еще какое-то время живет после смерти тела.

   — А как же свет в конце тонне…

   Контагин прервался на полуслове, он резко вскочил на ноги и залез рукою в один из карманов, вытащив оттуда лишь горсть черного пепла. Залез в другой карман — тот же результат. Никаких алмазов! Миллионы воображаемых долларов секундой обернулись в настоящий прах. Квашников, наблюдая за ним, только мило улыбнулся:

   — Что, Зомби, законы алчности в этом мире не работают? А ты попытайся пособирать песок под ногами, вдруг за следующим забором он превратится в золотую россыпь?

   Кстати, о мире… Здесь от края земли до другого края простиралась песчаная пустыня, в которой лишь кое-где торчали, как каменные памятники, островки скал. Со стороны левого горизонта, далеко-далеко вдали, тянулся горный хребет. Сложно судить насколько здесь расстояния соответствуют привычному глазомеру, но до подножий гор навскидку было километров пятьдесят, не меньше. Глядя на невзрачную пустыню, Лединеев жалобно произнес:

   — И здесь не будет воды… пить охота, хоть подыхай. Еще и мышцы ломит… как-никак пару вселенных пешком протопали.

   Квашников слегка погладил непривычную щетину:

   — Запомни, Вундер, мышца у мужчины одна. Все остальное — это мясо.

   — Ну просто иррациональное остроумие… — траурно огрызнулся Лединеев.

   Воздух постоянно был насыщен каким-то либо тикающим, либо цокающим звуком. Косинов, как самый зрячий, вгляделся внимательней в горный хребет и… оба на! Знакомая картина! Это, оказывается, не просто горы: вершина каждой из них заканчивалась циферблатом с медленно ползущими стрелками. Более того, при тщательном рассмотрении выяснилось — то, что раньше показалось торчащими из песка скалами, тоже являлось по сути своеобразными часами. Вот совсем вблизи вальяжно лежал в песках увесистый камень-валун, по его краям были нанесены продолговатые углубления, отмечающие время. А три каменные стрелки (часовая, минутная и секундная, самая тонкая) двигались по кругу, как им полагается законами местной природы. Чуть подальше неким трезубцем торчала небольшая скала, но приглядевшись, даже человеку со слабым зрением стало бы видно, что внутри каждого из трех зубьев вращался продольный барабан из базальта (примерно как в игровых автоматах), а на самих барабанах (уже несложно догадаться) имелись цифры от 1 до 12, нанесенные туда яркими красками. Барабан с фиолетовыми цифрами крутился быстрее всех и, соответственно, отсчитывал убегающие в вечность секунды. По всей поднебесной мягко и ненавязчиво для слуха разносилось несмолкаемое «тик-так, тик-так, тик-так…»

   Тропинка, кстати, продолжалась — вот что главное. Дорожка чуть притоптанного песка начиналась у двери и, пересекая пустыню, уводила в зыбкую даль — туда, где висело марево сухого разогретого воздуха, в котором, как сказывают странники степей, иногда случаются зрительные миражи: некого рода аттракционы иссушенного зноем разума. Это был, однако, единственный мир с синим небом над головой. Ну наконец-то! На небе даже кое-где плыли ультрамариновые облака: чуть сонливо, никуда не спеша. И почему-то уже никого не удивлял факт, что все без исключения облака по форме напоминали часы: будильники, электронные табло, ручные, настенные, башенные — да какие угодно. Загустелый синий туман, их субстанция, неряшливо пытался изображать стрелки и бегущее время. Вон, прямо над вершинами горного хребта висело прямоугольное облако с размытыми меняющимися цифрами.

   — Да… — протянул Квашников. — Картина, писаная космическим маслом и безумными красками. Всякая критика должна заткнуться.

   — Идем! — На этот раз Косинов решил возглавить шествие. — Где-то же должен быть конец!

   Началось долгое странствование по пустыне, усугубленное двумя вещами: восходящим солнцем и, как следствие, приближающимся зноем. Небо над горным хребтом все ярче и ярче озарялось: далекие циферблаты, почти нагроможденные друг на друга, блестели уже яростно и надменно, а в цвете облаков незапятнанная ранее голубизна смешалась с некой агонизирующей красной стихией. Будто невидимый шалун пытался поджечь влажные облака, но они лишь пассивно рдели, при этом упорно отсчитывая каждое свое время.

   Вот наконец-то солнце выглянуло из-за горных вершин. Оно было в виде абсолютно круглого циферблата с золотым ободком, тремя красными, даже скорее пурпурными, стрелками и мелкими желтыми цифрами по краям. Все светилось. Все сияло. Все лучилось пока еще не осознанным торжеством. Наверное, просто радовалось миру.

   — Ну, это хотя бы логично… — пробурчал под нос Квашников, он лишь на пару секунд глянул в сторону восхода и вновь уперся взором на бегущую под ногами тропу.

   Шли долгие часы блуждания среди зноя и горячего песка. Жажда и усталость одолевали уже всех, а конкретно про Лединеева и говорить нечего. Без слез на него сейчас и не посмотришь. Он плелся метрах в ста позади, иногда падая, иногда вставая — так что небо и земля периодически менялись местами. В голове крутилось одно: «не дойду… не дойду… воды бы хоть глоток…» Демон похмелья просто не мог нарадоваться, как сильно мучилась его жертва! Другие демоны, перед которыми хотелось похвастаться, наверняка не способны на такие пытки. Поднявшееся из запредельных недр солнце хоть и выглядело неестественно-абстрактным, но припекало вполне даже реально. Пески разогревались, воздух тоже. Про воду в этом мире слухом не слышали и скорее всего не знали, что она вообще где-то существует. Слово «оазис» также вряд ли найдется в местном толковом словаре. Вместо оазисов повсюду из песков торчали часы. На них уже никто не обращал внимания, но торчать они от этого не переставали. Сделаны они были из самых разных горных пород — одни из темного базальта, другие из прозрачной слюды, третьи из белого фаянса, четвертые из экзотичной вулканической пемзы. Но чаще всего попадался простой камень. На всех были вырезаны циферблаты, на всех двигались стрелки и показывали абсолютно разное время. Непонятно, что за странный сакральный механизм скрывался у них внутри, но все двигалось и безупречно работало. Нескончаемое во времени «тик-так» уже действовало на нервы как «бум-бум».

   Справа показался продолговатый каменный пригорок, напоминающий расстегнутые ручные часы, лежащие плашмя. Раскинутые ремешки этих часов отчасти завалило песком, но стрелки, что располагались на самой вершине, аккуратно вращались, созданные безымянным мастером из красивого зеленого нефрита. В лучах солнца они выглядели просто великолепно. Ослепляли изумрудной зеленью и вызывающе контрастировали с монотонной желтизной песков.

   Косинов, идущий впереди, остановился…

   Конечно же, чертовски устал, но дело не только в этом. Впереди был овраг — да не просто овраг, а очень длинная и очень глубокая расщелина, обходить которую понадобилось бы не меньше часа. Следом к обрыву приблизился Квашников и глянул внутрь: довольно крутые, почти вертикальные стенки, а глубина метров двадцать — двадцать пять. Ничего не сказав и ничего не подумав, он скатился в самый низ: как в детстве катался с горки, раскинув руки и ноги. Следом хлынула целая лавина песка и, будь здесь не двадцать, а двести метров, последствия были бы фатальны. Косинов также отключил мозг и последовал его примеру. Дальше — Контагин. Лишь минут через пять полуживой-полумертвый Лединеев тряпочной куклой, с многочисленными кувырками также оказался на дне. Его поднимали и ставили на ноги всем миром.

   — Сразу вопрос, — устало пробормотал Зомби, — как заберемся на другой край?

   Почти отвесная песчаная стена с десяток человеческих ростов снизу казалась особенно неприступной, даже в чем-то угрожающей. Контагин подумал: «ну, а вдруг?», и принялся неуклюже карабкаться вверх. Не прополз и двух метров, как вместе с грудой песка съехал обратно.

   — Тут же угол градусов восемьдесят! Какого дьявола мы вообще сода спустились? Может, это очередная ловушка!

   Косинов, еще тяжело дыша, пытался парировать его словесную эскападу:

   — Тебя сюда кто-то насильно толкал?

   — Ну… вы прыгнули, я тоже прыгнул, просто не хотел отрываться от коллектива. Я ж не виноват, что у меня такой дурной коллектив.

   Вселенское «тик-так… тик-так…» проносилось под небом, но где-то со стороны это тиканье звучало особенно вызывающе громко. Квашников прошелся вдоль расщелины и вскоре все понял. Огромные овальные часы вертикально стояли у стены оврага и своей верхней частью практически достигали поверхности. Корпус часов был полупрозрачным, местами с неким белым налетом, чем-то похожим на опал. Но Иваноид не являлся специалистом по полудрагоценным камням, поэтому точный вердикт вынести не мог. Гигантские стрелки из покрашенного органического стекла находились каждая на своем месте. Часовая указывала на цифру «2», минутная почти касалась цифры «5», секундная же все время двигалась. Звук, исходивший изнутри, чем-то напоминал звук рубанка, когда им строгают деревянную плаху: «сщик… сщик… сщик…» Квашников развернулся и громко сказал остальным:

   — То, что я сейчас сделаю, не вздумайте за мной повторять! Пока я не скажу.

   Невесомый призрак догадки мелькнул у Косинова в голове: кажется, он понял что задумал его товарищ:

   — Иваноид! Уверен?

   — Нет. Но попробовать стоит.

   Когда секундная стрелка подползла к самому низу, находясь между отметками «6» и «7», Квашников обеими руками схватился за ее конец и оторвался от поверхности.

   — Держись!! — Зомби сжал оба кулака.

   Иваноид тем временем поднимался вместе с секундной стрелкой выше и выше. Перед взором проплывал ряд цифр размером с человеческий рост: «9»… «10»… «11»… Вот здесь главное не упустить момент! Находясь на самой вершине, Квашников потянулся, разжал пальцы и мертво схватился за цифру «12». Потом без особых проблем вскарабкался на вершину опаловых часов. Встал на ноги, гордо расправил плечи:

   — Не я ли гений?! Не я ли сделал это?!

   Снизу раздались заслуженные аплодисменты.

   — Вам будет легче! Я сверху подстрахую.

   Лединеев панически замотал головой, его запотевшие очки вновь пришлось протирать, но этот факт ничего не изменил:

   — Я так не смогу! Я еле живой…

   — Сможешь! — настаивал Косинов.

   — Не, не смогу!

   — А я говорю, сможешь!

   Не вникая в их красноречивые препирательства, Зомби уже висел на секундной стрелке и кричал:

   — Эй, смертные! Зафиксируйте этот момент! Меня поднимает самая настоящая демоническая сила!

   Вверху Квашников перехватил его за руку и легко, почти играючи, вытянул на поверхность, потом нагнулся вниз:

   — Вундер, ты следующий!

   Лединеев с дикими сомнениями стоял у вертикальной карусели, все никак не решаясь победить свой страх. Он уже пропустил несколько кругов смертельного аттракциона, постоянно твердя себе под нос: «подожду следующей минуты… я еще не готов». Уже и Контагин нетерпеливо принялся его подбадривать:

   — Вундер, не тормози! Мы в четыре руки тебя здесь будем ловить!

   Косинов подошел и хлопнул его по плечу:

   — Если почувствуешь, что срываешься — сразу отталкивайся в левую сторону! По пескам ты безболезненно скатишься вниз. К тому же, я тут на подхвате.

   Лединеев мысленно проклял себя за флегматичное безволие и расправил плечи:

   — Все! Теперь просто помолчите!

   Он судорожно обхватил секундную стрелку руками со всех сторон, сомкнув в замок ладони, и песчаная почва стала медленно уплывать вниз. Где-то между цифрами «9» и «10» у него свалились очки, голова кружилась, но замок из десяти пальцев не позволял сорваться. Хотя на самом верху именно с замком и возникли проблемы: оцепеневшие пальцы кое-как разжали, чтобы вытащить измученное тело Вундера на вершину часов. Снизу донеслось:

   — Я захвачу твои очки!

   Когда все четверо находились уже на другой стороне, настало самое время перевести дух да посмеяться над своими нелепыми страхами. Дух-то перевели, а вот со смехом никак не получалось: уставшие и крайне раздраженные, они гневно реагировали на всякую иронию. Не было сил ни шутить, ни переваривать чужие шутки. Первым делом они отыскали свою тропинку и, как прежде, колонной по одному двинулись дальше. Контагин еще время от времени осквернял воздух нелепыми репликами, остальные же просто молчали. Унылые и до предела измотанные. Солнце к тому времени успело перевалить на вторую половину небосвода, его пылающий циферблат светил прожектором вниз, покрывая океан песка обманчивым золотым блеском. По всей пустыне — ни единого живого существа (кроме, разумеется, выпускников девятой школы). Что за мир такой? Некому помучиться и некого помучить! Некому порадоваться и некого порадовать! Где зрители?

   — Забор близко, я его уже вижу! — Косинов давно снял пиджак и расстегнул все пуговицы на рубашке.

   Иваноид вообще шел по пояс обнаженный, Зомби вскоре последовал его примеру. Один Лединеев был настолько изнурен, что находился не в состоянии с себя что-нибудь снять, тем более одеть назад. Он так и плелся позади всех, в облеванном некогда бежевом костюме с некогда оранжевым галстуком и некогда белой накрахмаленной рубашкой. Сейчас он выглядел чуточку поинтеллигентней бомжа, живущего у благоустроенного свинарника. Справедливости ради скажем, что остальные вряд ли могли похвастаться рядом с ним своим внешним видом.

   Вот и забор! Та же высота — метров пять, те же плотно прижатые бревна, и та же дверь грязно-серебристого цвета. Все как из-под штампа. Великая Стена начиналась у одного горизонта (там где часы-горы) и абстрактной серой линией заканчивалась у другого. Вывод очевиден: нет других вариантов, как открыть очередную дверь и продолжить путь в Неизвестность.

   — Ну что? — Квашников уже положил руку на прохладное железо. — Готовы ко встречи с еще одной абсурдной реальностью? Или надеетесь, что там ночной клуб с бухлом и телками?

   Лединеев только за последние десять минут умывался третьим или четвертым потом. Его волосы слиплись, лицо было красным от жара, бессмысленные очки, в которые он даже не смотрел, опять балансировали на кончике носа. Едва шевеля языком, он промямлил:

   — Пусть там хоть черти по небу лазают, лишь бы была вода…

   По ТУ СТОРОНУ железной двери скитальцев встретила прохлада. Это первое и, в контрасте со зноем пустыни, это главное! Если закрыть и долго не открывать глаза, может на какое-то время показаться будто здесь находятся райские кущи. Но, увы, блаженное заблуждение мигом рассеивается, стоит хотя бы мимолетно осмотреть окрестности. Квашников в унисон сложившимся обстоятельствам изрек свою нетленную тираду:

   — Каких чертей, каких сволочей…

   Выпускники школы №9 находились в лесу.

   В Железном лесу…

   На резиновой земле здесь росли огромные гвозди и шурупы. Они были по десять, пятнадцать, двадцать метров в высоту, своими заостренными вершинами угрожая далеким небесам. А само небо цвета стали беспредельным куполом свисало с необозримых краев локальной вселенной. Казалось, оно тоже было железным. И жгучими метастазами в сознании возникал страх, что если там вверху что-то сломается, то небо треснет и тяжелыми осколками полетит вниз, на резиновую землю, а заодно и на их головы. Пораженный Контагин подошел вплотную к одному гвоздю и обхватил руками его основание. Холод металла сквозь одежду проник во вспотевшее тело, окончательно вытесняя из него духоту пустыни. Буквально в нескольких шагах «росло» дерево-шуруп, его изящная резьба, словно кружась, взвинчивалась ввысь и заканчивалась лишь у вершины, до которой несколько человеческих ростов.

   В этом темном феерическом лесу не было абсолютно ничего, кроме гигантских шурупов и гвоздей, находящихся друг от друга на расстоянии… ну, примерно таком же, как деревья в лесу обыкновенном. Черная резиновая почва простиралась повсюду, куда только стрелял взор. Благо еще, на ней не росло «травы» в виде простых комнатных гвоздей, увеличенных кнопок или иголок. Это бы всерьез затруднило дальнейшее движение. Косинов почему-то улыбнулся:

   — Не знакома ли вам эта картина? А, братья по разуму.

   Запах технических масел, хоть и ненавязчиво, но присутствовал повсеместно. Лединеева, находящегося в самом разгаре похмелья, сразу затошнило. Кстати, главное: в этом мире тоже имелась своя тропинка. На черной резине она выглядела чуть сероватой ленточкой, виляющей меж гигантских металлических растений. Света в лесу не ахти как много, но если включить глаза, ее можно было без проблем разглядеть. Вязкий сумрак, простираясь от стального неба до синтетической земли, связывал необъяснимым смыслом все вокруг и, казалось, сам состоял из крохотных невесомых частичек железа.

   Нежданно-негаданно вдруг прорвало на риторику господина Лединеева, отличника учебы и золотого медалиста:

   — Безмозглый сюр! Искусство мракобесов! Я опровергаю существование этой действительности! За полчаса я могу математически доказать, что ничего из того, что мы видим, не существует! Понятно?

   Если бы Квашников смертельно не устал, сейчас бы посмеялся:

   — Опровергай и доказывай сколько влезет! Только ты никуда не денешься, сейчас снова поплетешься вслед за нами по земле, которой не существует, будешь лбом сшибать стальные деревья, которых не существует, и станешь материться скверными словами, каких в русском языке тоже не существует. Или не так?

   Лединеев слегка обиделся и, как змея пускает жало, выстрелил своей излюбленной фразой:

   — Я умен, очень умен… у меня медаль, между прочим, золотая!

   — Покажи. Только сразу говорю: цвет блевотины на твоей рубашке от цвета настоящего золота я отличить сумею.

   Немножко поупражнялись в словопрениях и, деваться некуда, двинулись дальше по тропинке. Деревья-шурупы и деревья-гвозди медленно проплывали слева да справа. Ветвей, понятное дело, у них не было, но не все стволы выглядели ровно да изящно. Кое-где попадались гвозди чуть гнутые, шурупы чуть подломленные. Однажды встретилось вообще «карликовое» дерево — ржавый гвоздь всего в полтора человеческих роста высотой. И всюду витал тошнотворный запах технических масел…

   Стальное небо с одной стороны принялось блестеть и наливаться неким отраженным светом. Неужто зарево? Неужто скоро взойдет солнце?

   — Чую, это будет зрелище! — предвосхищал событие Косинов.

   Ждать пришлось недолго: минуло полчаса ходьбы, и вдоль железных стволов поползли светлые блики, а у их подножий образовались гигантские, невероятно длинные тени. В воздухе заметно просветлело: именно таким, вымышленным чьей-то воспаленной фантазией, в данной местности выглядело утро. Прошло еще немного времени, и на небе наконец появилось восходящее солнце. Оно оказалось в виде шестиугольной гайки с шестью идеально правильными гранями. Находясь на головокружительном расстоянии от поверхности, гайка была накалена добела и испускала яркий свет на весь железный лес, распугивая обитающих в нем  нержавеющих призраков. Размером, возможно, в миллионы километров, она медленно вращалась вокруг своей оси и также медленно ползла по стальному небу. Если прищурить глаза и приглядеться, то внутри космической гайки можно было различить несколько витков самой настоящей резьбы. Высокорослые гвозди и шурупы засверкали отблесками ее безудержного сияния, тени около них стали короче и пугливее. Квашников, шедший впереди, выставил обе руки вперед, поднял вверх большие пальцы и с неподдельным воодушевлением произнес:

   — Это круто! Это настоящая живопись!

   Косинов лишь пробурчал:

   — М-да… — в столь простом звуке могли затаиться какие угодно эмоции.

   Контагин вдруг высказал совсем неожиданную идею:

   — А с чего вы вообще взяли, что это солнце? Вдруг здесь так выглядит луна?

   И ведь не поспоришь: настоящую луну-то никто не видел. Правда, Лединеев вскоре нашел аргумент:

   — Луна излучает только отраженный свет… я чувствую, воды мы здесь так и не найдем… ой, плохо мне.

   На том диспут и закончился. Часа полтора или два шли практически молча. Перед взором одно и то же: мельтешили гигантские гвозди да гипертрофированных размеров шурупы, пробивающие пустоту воздуха и словно воткнутые в верхние слои атмосферы. По небу, вращаясь, медленно плыла раскаленная гайка, взбудоражив беснующимся светом это, по умолчанию, сонное царство стали. Все небо блестело, выполняя роль некого прожектора размером с полвселенной. Пару раз над головой пролетела железная птица, ее крылья были прикреплены к туловищу простыми шарнирами, которые постоянно скрипели. Птица внешностью и пропорциями чем-то походила на грифа.

   Вскоре послышался шум похожий на звук бегущей реки.

   — Да неужели… — Лединеев воскрес из состояния летаргической смерти. — Неужели вода?!

   Тут у него открылось второе дыхание: идущий вечно последним, секундами спустя он был уже первым. Потом не сдержался и побежал вперед…

   Остальные трое спокойно дошагали до очередной точки экстремума их бренного пути, и все разочаровано вздохнули… По всему Железному лесу протекала река — вроде не очень широкая, но проблема совсем в другом. Она была черного цвета: то ли мазут, то ли… Квашников подошел ближе, сунул руку и некоторое время наблюдал, как маслянистая жидкость стекает меж пальцев.

   — Машинное масло! А вы чего ожидали?

   На резиновом берегу стоял на коленях Лединеев и готов был завыть от отчаяния. Течение выглядело относительно спокойным: у берегов медленным, к середине чуть быстрее — как и в обычных реках. Искать какие-то «слабые места» не имело смысла: поток масла довольно ровной, лишь чуть извилистой темной лентой бежал меж огромных гвоздей и шурупов. Солнце-гайка отражалось в нем невзрачной аморфной кляксой.

   — Закатываем штаны насколько возможно! Не проводить же нам остаток дней на этом живописном берегу.

   Дно реки оказалось тоже резиновым, только, зараза, скользким. Осторожно погружаясь в поток теплого масла, Контагин разумно заметил:

   — Между прочим, у нас между ног солидные деньги проплывают.

   Мысли о деньгах сразу вылетели из головы, как только вошли в масло по колено. Уже явно набирала мощь пытающаяся сбить с ног сила течения.

   — Э, давайте-ка крепко за руки возьмемся и того самого… вниз лучше не смотреть, — предложил Косинов, что охотно было поддержано всеми членами компании.

   Настоящий страх наступил, когда черный поток почти скрывал ноги, грозясь добраться до пояса. Длинный от природы Косинов чувствовал себя относительно неплохо, а вот Контагину пришлось туговато. Его ботинки скользили по дну, казавшемуся точно специально намыленным, вонючая жидкость текла, текла и текла… обвивая нерасторопное тело и ухищряясь увлечь его с собой в свободное плавание. Пару раз он поскользнулся, но могучая рука Квашникова была тут как тут: поддержала и вновь поставила на задние конечности.

   — В случае чего, плывем к берегу! Все умеют плавать? — Иваноид, подбадривая остальных, сам еле-еле держал себя в вертикальном положении.

   Еще этот проклятый удушающий запах! От него мозги превращались в пластилин, а мозжечок, отвечающий за координацию движений, работал с постоянными глюками да программными ошибками. Черный вонючий поток хлюпал и играл волнами, думая, что тем самым забавляет своих незваных гостей. От цвета стального неба хотелось блевать, но смотреть постоянно приходилось именно туда, вверх.

   — Или мне кажется, или… нет, не кажется. Дно становится выше! — Косинов сжал посильней локоть Лединеева — слева, и локоть Зомби — справа. — Парни, последний рывок! Только в отключку не уходите.

   Река из машинного масла вновь стала всего чуть повыше колена, потом по щиколотки, потом — долгожданный резиновый берег и первые вздохи облегчения:

   — Н-да-а… — скорее не произнес, а велеречиво промычал Контагин. — Задница теперь уж точно не заржавеет! Смазались капитально!

   Кстати, как выяснилось, штанины можно было и не закатывать. При любом раскладе результат одинаков: вся одежда ниже пояса теперь была черной, липкой и мерзкой. Квашников, цокая языком, лишь безнадежно покачал головой:

   — Ну мы и клоуны! Почти как Вечно Веселый! Только того жизнь разлиновала вдоль, а нас поперек.

   — Остроумное сравнение, — согласился Косинов.

   Лединеев нахмурился, чуть скривил излишне умное лицо и почесал подбородок:

   — Вечно Готовый? Кто это?

   Иваноид небрежно махнул рукой:

   — Ты, алкоголичка, вообще полжизни пропустил! Молчи и иди следом.

   Двинулись дальше. Крайне неприятное липкое ощущение от промасленных штанов приходилось стоически терпеть, равно как физическую усталость, боль в мышцах, приближающиеся голод и жажду. Гвозди с шурупами все также торчали из резиновой почвы и также бессмысленно пытались проткнуть вершинами неудачную иллюзию неба. Они не становились ни выше, ни ниже, ни гуще и ни реже. Железный лес выглядел довольно однородным, и одна его часть практически не отличалась от любой другой. По стальному небу все скользила гайка-солнце, только похоже, ее изначальный накал был уже не столь ярок и приобретал багровый оттенок.

   — Солнце остывает, что ли? — Зомби думал, что кто-нибудь ответит на его вопрос, но все хмуро шагали вперед. Законы местной астрономии, видать, никого не привлекали. Местная физика также не в фаворе, ну а про логику и говорить не приходится.

   Время текло не поймешь куда: то ли традиционно шло вперед, то ли хаотично виляло по сторонам, откатываясь порой даже назад. Секунды, минуты, часы перемешались и спутались между собой в клубок. Не даром в той пустыне все часы показывали его по-разному.

   — И как я мог такое забыть! У меня же сотовый телефон еще остался! — Косинов залез в карман пиджака и достал продолговатое чудо микроэлектроники, приобретенное им еще по ту сторону Здравомыслия. — Сейчас Маринке позвоню. Ух, если она роман с кем закрутила…

   Он набрал номер и приставил аппарат к уху. Наполовину черный, наполовину просто грязный он выглядел трагикомично, и никак иначе.

   — Ало, Маринка, привет! Ну как, после выпускного отошла?.. (пауза) Да не, все нормально. Моим только скажи, чтоб не волновались… Квашников? Да, мы вместе. Короче, часа через четыре будем дома. (пауза) Ну как где? Пустыню с часами уже прошли. Учителей наших встретишь, привет передавай! Пока! Целую!

   У Контагина отвисла челюсть. Иваноид, хоть и догадывался в чем дело, не смог совладать с напряжением лицевых мышц. Только Лединеев криво ухмыльнулся, хотел покрутить у виска, но лень было поднимать руку. Косинов откинул назад челку, нажал что-то на телефоне и вдруг засмеялся:

   — Вы чего, дебилы, повелись что ли?! Тут уже батарейка давно сдохла! И вообще… к чему мне лишняя тяжесть? — Размашистый рывок руки — и сотик полетел по долгой параболе в дебри Железного леса. — Просто хотел вам настроение поднять…

   — Несмешно как-то это все, — хмуро заметил Лединеев. — Идемте уж дальше.

   И опять долгая-долгая ходьба по капризно виляющей тропинке. Потом с неба что-то начало падать: мелкие крупицы, точно град. Они залетали в волосы, скользили по одежде, то тут то там забарабанили по резиновой почве. А когда пригляделись, увидели множество маленьких болтиков, гаечек, шестеренок (как с разобранных ручных часов).

   — Ничего удивительного, здесь такие вот странные осадки. — Контагин равнодушно передернул плечами.

   — А если что посерьезней с неба полетит? — забеспокоился Квашников. — Бежим!

   И беспокойство не оказалось напрасным: «железные хлопья», падающие на голову, становились более увесистыми. Те же гайки да шестеренки, только чуть крупнее. Косинов пару раз выругался и включил свою крейсерскую скорость, в несколько прыжков обогнав всю компанию. С разных сторон раздавался звук металла о метал. «Осадки», естественно, долбили и по самим деревьям, их со временем становилось больше, как при нарастающем шторме. Откуда-то приползли порывы некстати разбуженного ветра.

   — О черт! — взревел Контагин, когда в лицо ударил шуруп размером с фалангу пальца.

   Шли тягучие минуты, внутри которых панически разбегались секунды. Железные осадки уже откровенно остервенело бомбили череп, хлестали по незащищенным рукам, а в лесу стоял настоящий грохот. Резиновая земля секунда за секундой покрывалась множеством мелких деталюшек, как будто там, наверху, разобрали и вытрясли миллионы мешков с запчастями от какого-то конструктора. Лединеев взвыл, когда ему в плечо попал настоящий гаечный ключ.

   — Забор! Он уже близко! — Голос Косинова никто не расслышал из-за грохочущего диссонанса взорвавшейся стихии.

   Но тут пошла уже настоящая боль: с воплями, с криками и магическими проклятиями. С неба падали детали все более крупного размера: прежние миниатюрные болты да гайки словно выросли, а у кого-то по телу уже потекла кровь.

   И дверь оказалась, наконец, распахнута!

   Косинов первым ввалился Туда, Где шум резко стих.

   Следом — Квашников, вытирая с лица кровавые ручейки.

   Потом, к удивлению, нарисовался больной похмельем Лединеев. Его голова на затылке была пробита, а волосы покрылись багровым пятном. Как умудрились уцелеть очки — непонятно.

   Последним с возгласом «пинзаданза!» в проем деревянного забора пулей влетел Зомби. Он оказался самым умным: перемотал голову снятым пуловером и, кажется, пострадал меньше всех.

   Дверь на границе Железного леса захлопнулась, и все четверо знали, что она больше не откроется никогда. Страшно даже было глядеть — что там дальше… Но пришлось.

   Мрак и холод, два главных ингредиента очередной области Неведомого, царили повсюду. И еще какие-то непонятные белые струны, натянутые между небом и землей.

   — О нет! Мне это совсем не по душе. — Квашников для чего-то достал неразлучную зажигалку и выпустил маленького огненного джина. Как будто от этого действия во вселенной стало светлей!

   Теперь что касается струн: так показалось лишь с первого мимолетного взгляда. На самом же деле, между черной землей и черным небом простиралась бесконечных размеров паутина. Покрытая словно белым фосфором, она и являлась источником света в этом мире. Внизу паутина выглядела здоровенными толстыми перекрещенными канатами, а кверху, в сторону космического пространства, все линии сужались и терялись в мрачном небытие. Она была повсюду — тянулась с горизонта левого, с горизонта правого, переплетаясь между собой и множеством сетчатых плоскостей изрезая все мыслимое пространство данного сектора реальности. Кстати, наконец-то на небе появились звезды, но между ними тоже была натянута чуть заметная тоненькая паутинка, отмечая своим рисунком неизвестные науке созвездия. Виднелись далекие галактики, сделанные из той же паутины, и человеческий глаз едва-едва улавливал их ажурную сущность. Вдобавок ко всему, в погасшем ночном небе застенчиво сияли целых четыре луны. Между ними, разумеется, простиралась отдельная паутина, цепляясь за луны белыми нитями. Первую минуту даже сложно было сообразить: радоваться всей увиденной картине или огорчаться. Одно лишь определенно успокаивало — никаких пауков пока нигде не наблюдалось.

   — Нехило… — выдавил из себя Косинус, но не пояснил, что конкретно он имеет ввиду.

   Тропинка под ногами продолжала свой триумфальный бег, только теперь она была словно покрашена какой-то синей краской, благодаря чему ясно различалась в бледном фосфорирующем свечении. Контагин нагнулся:

   — Смертные, вы не поверите, у нас под ногами обыкновенный деревянный пол.

   Пригляделись, потрогали — и точно. По всей поверхности планеты (если это вообще планета) все было устлано аккуратно подогнанными друг к другу деревянными плахами. На настоящей Земле ради такого «шика» пришлось бы вырубить весь существующий лес. Само дерево чуть подгнило, а вот спасительная тропинка действительно оказалась кем-то любезно покрашена.

   — Когда я отдохну и немного приду в себя, — произнес Лединеев, дыша на свои вспотевшие очки, — я обязательно напишу научное опровержение всему, что здесь происходит. И вы сами поймете, что находились в так называемом мистериуме. Слово хоть такое слышали?

   — Нет, конечно, умнейший из людей! — громко возгласил Квашников. — Этого слова не слышали даже обладатели серебряной медали за учебу. А обладатели бронзовой не смогут и правильно его написать.

   Лединеев нацепил очки на их законное место, спрятав за двумя стеклами свой усталый взор:

   — Пытаешься иронизировать, да? Вот как напишу статью! Да как пошлю ее в научный журнал! Тогда узнаете…

   — Твои угрозы слишком серьезны, чтобы их оспаривать. — Иваноид поежился от проникающего в кожу неприятного холода. — Только давайте для начала выберемся отсюда и добредем до ближайшей редакции научного журнала. Потом пиши хоть тома опровержений!

   — Ага, давайте, — согласился Вундер и поплелся вслед за остальными.

   Контагин осторожно дотронулся пальцем до одного из канатов гигантской паутины, и какая-то липкая мерзкая дрянь потянулась вслед за его пальцем.

   — Бя, гадость! Еще и воняет!

   Только возобновили движение, как сразу столкнулись с проблемой: синяя лента тропинки местами пробегала именно через область паутины, обходить которую означало нарезать лишние километровые круги. А это было просто непозволительно для их измотанных тел. Приходилось частенько нагибаться и пролазить под липкими канатами, ощущая при этом некий мистический страх. Как-то Косинов не удержал равновесия и, спасаясь от падения, облокотился на один из липучих тросов. Потом дернулся, да не тут-то было: пиджак намертво прилип к слюне гипотетически существующего космического паука. Косинов вынырнул из его объятий, схватился за рукава и что есть силы дернул пиджак на себя… Послышался треск материи, большой кусок ткани так и остался на канате, а в некогда праздничном костюме выпускника школы №9 образовалась весьма неэстетичная дыра. И моды, увы, такой еще не придумали, чтоб пиджаки с дырками на спине носить.

   — Тьфу, зараза!

   Квашников еще раз осторожно потрогал странную светящуюся фигню, которой была измазана поверхность паутины:

   — Кажется, я понял. Эта липкая дрянь действует как клей «момент», зазеваешься — и в пожизненном пролете! Станешь кое для кого закуской. Постарайтесь не касаться тросов паутины! А, если уж коснулись, незамедлительно одергивайте руку или ногу.

   Взяв на вооружение горький опыт, двинулись дальше. Контагин лишний раз оглянулся, почесав грязный затылок:

   — Прилипших мух что-то нигде не видать. Представляю, какого они размера.

   Косинов неуклюже плелся, зияя новоявленной дырой на спине:

   — О каких мухах ты говоришь? Этой сеткой впору НЛО да звездолеты в плен захватывать.

   Опровергать последнее утверждение от лени и усталости никто не взялся, к тому же, неизвестно — существуют ли в шизонутых мирах инопланетные цивилизации. Если да, то им с головокружительных галактических высот по любому плевать на четырех скитальцев, ползущих где-то там, внизу, не поймешь куда и не поймешь зачем.

   Вновь потянулись долгие часы скитаний. Синяя дорожка, как назло, приводила их то к одной, то к другой мегапаутине. Постоянно приходилось как-то нагибаться, изворачиваться, дабы не превратиться в ее пленника. Четыре луны все также равнодушно смотрели со стороны молчаливого мертвого неба, а солнца в этом мире вроде еще не изобрели. Да никто и не обещал, что оно здесь будет. Лишенное смысла время куда-то текло и текло… Опять прекратились всякие разговоры, ибо сил хватало лишь на то, чтобы переставлять ноги да иногда нагибаться, минуя очередную паутину. Машинное масло уже почти высохло, но черный мазутный окрас одежды и не думал никуда испаряться. Все, что находилось ниже пояса, как у неправильных клоунов, было темным-темно. Особенно нелепо на этом фоне смотрелся оранжевый галстук Лединеева. Даже изящные в прошлом выпускные ленточки оказались отчасти заляпанными грязной рекой Железного леса.

   — Вижу забор… — Косинов уже дышал через рот, его волосы слиплись на лице, а длинные ноги постоянно норовили переплестись веревкой. — Далеко, но вижу…

   — Еще один рывок! — Квашников на время остановился, согнулся пополам и с тяжелым хрипом принялся перекачивать воздух в легкие и обратно. — Реально подохнуть можно! И тогда, наконец, невероятные приключения четырех идиотов подойдут к логическому финалу. Останется только некролог написать.

   Лединеев опять отставал метров на сто или сто пятьдесят: при этом шатался еще сильнее, чем когда был пьяным. Перед взором все явственнее мерещились ручейки воды, графины с водой, стаканы с водой, фонтаны с водой — эти видения уже начали обретать форму осязаемых глюков.

   — Если я сейчас не попью, я свихнусь, — бредил его ум.

   Вот вновь перед глазами такого же формата забор из знакомых высотных бревен с единственной железной дверью, некой аномалией выделяющейся на однообразном деревянном полотне. Казалось, что какая-то невидимая сила просто берет один и тот же забор и переносит его по воздуху с места на место. Гигантских космических паутин, пронзающих фосфорирующим естеством всю обозреваемую вселенную, по эту границу миров было ничуть не меньше. Даже вглядываться особо не приходилось. А четыре луны, ставшие уже знаменитыми, смотрелись чуть под другим углом.

   — Расскажите кто-нибудь анекдот, — совершенно неожиданно попросил Контагин.

   — Зомби, в своем ли ты уме? Или чужим заразился? — Иваноид еще тяжело дышал.

   — Смертные, вы не поверите: вдруг захотелось разнообразия ощущений. Привнести, так сказать, в свою жизнь какие-то новые краски…

   Квашников изумленно покачал головой:

   — Зомби, чтобы привнести в жизнь новые краски, нужно тупо взять ведро с краской и вылить его себе на голову. — А потом уже тише добавил: — Придурок полный…

   До забора оставалось метров пятьдесят, а это примерно столько же размашистых шагов, и вот она — очередная граница миров. (Тут и несколько восклицательных знаков не жалко бы поставить.) Да не все так просто! Как раз около двери находилась огромная белая лужа, излучающая слабое свечение, от которого уже мутило в глазах. Иваноид подошел почти вплотную и кончиком пальца потрогал ее на ощупь:

   — Н-да… та же паутина, только в жидком виде. Кажется, мы влипли в самом прямом смысле этого слова. Прямолинейном, я бы сказал. И, как назло, вокруг ни одного предмета, который можно бы под ноги положить. Мир, где вместо почвы или песка внизу простирается  бесконечный деревянный пол! И кто такие миры придумывает?!

   Добраться до двери и миновать проклятую клейкую лужу никакими способами не получалось. Белые черти, что в ней наверняка водились, скорее всего попытаются утащить в свой плен. К этому времени из темноты смрадного небытия вынырнул еле живой Лединеев: огляделся, оценил обстановку и тут же высказал свою идею:

   — Если быстро побежим — прорвемся!

   Квашников смастерил скептическую мимику на лице:

   — Слишком рискованно… если увязнем — это конец. Не в пошлом, а в самом возвышенном понимании слова. Смерть, короче.

   — Я готов рискнуть… — Лединеев заливался прохладными струйками пота. — Мне уже все пофиг.

   — Поступим умнее. — Иваноид посмотрел на остальных так, будто взором пытался прожечь дырку в душе у каждого. Таким вот образом у него выражались эмоции крайнего сомнения. — Снимайте свои пиджаки, а заодно попрощайтесь с ними. Ты, Зомби, снимай пуловер. Да, и еще: если кто верит в сверхъестественные силы, то самое время им помолиться.

   Квашников собрал всю одежду, сосредоточился, по личной системе аутотренинга сделал глубокий вдох и глубокий выдох, потом взялся совершать задуманное. Он бросил плашмя на жидкую паутину пиджак Косинова и перепрыгнул на него. Потом, не медля ни секунды, бросил подальше свой пиджак и — еще один размашистый прыжок.

   — Теперь по одному за мной, пока ткань не пропиталась этой гадостью!!

   Следующим полетел в белое болото бежевый и некогда очень красивый пиджак Лединеева. До двери оставалось несколько метров. Оставшийся последним пуловер Контагина, давно уже походивший на простую тряпку, было совершенно не жалко. Главное — не потерять равновесия, и чтобы эти олухи, прыгающие сзади, также его не потеряли. Находясь уже возле двери, Квашников дернул ее на себя и ввалился в очередную область Неведомого. Ботинок правой ноги все-таки пришлось окунуть в клейкую жижу, но спортивная нога вовремя успела дернуться с места.

   — Помоги, я застрял!!

   Сильные руки схватили орущего Косинова и перевалили его по Ту Сторону двери. Зомби прибежал самостоятельно, неистово ругаясь и проклиная все, что приходило на кипящий от страха ум. Несчастный Лединеев все же  умудрился потерять одну туфлю и уныло посмотрел на испачканный в клею носок.

   — Как же я да-дальше-то пойду? Может, верну…

   — Куда?! — Квашников схватил его за шиворот. — Поздно! Сам останешься там!

   Железная дверь сама собой закрылась.

   Навсегда.

   Тихим щелчком возвещая, что назад дороги нет.

   Косинов медленно-медленно повернул голову и сначала даже зажмурил глаза. Под закрытыми веками побежали какие-то светлые мурашки, слагаясь в нелепую мозаику визуальной бессмыслицы, затем глаза оказались снова открытыми. Приступ изумления, смешанный с неосознанным испугом, кое-как преобразовался во вменяемую фразу:

   — В жизни не видел ничего подобного…

   Квашников на автомате выпалил один из своих шаблонов:

   — Каких чертей, каких сволочей… — Но эти четыре блеклых слова не отражали и десятой доли ворвавшихся внутрь чувств.

   Контагин просто промолчал, глотая горькую слюну. А Идеальномыслящий все твердил о своем:

   — Ну куда же я теперь без одной туфли…  

 

 

                              ###___глава_вечная___###

 

 

   Здесь не было ни неба, ни земли, ни горизонтов (или хотя бы абстрактных линий, пытающихся изобразить эфемерные горизонты).

   Лишь только одна Пустота.

   Пустота, в которой напрочь отсутствовали цвета, звуки, краски, запахи. Бесцветное Ничто — пугающее и отталкивающее, будоражащее рассудок и приводящее в смятение чувства, ослепляющее глаза и дарующее зрение сошедшей с ума интуиции. Она (т. е. невменяемая интуиция) пыталась разглядеть в Пустоте некие вымышленные образы, тайные религиозные чаяния, когда-то несбывшиеся надежды. Но Пустота все умножала на ноль и сама являлась этим Нолем, растворяя в себе любые поползновения к жизни.

   Еще посередине Пустоты висел Прекрасный Город. Окруженный враждебным Небытием, он существовал независимо от чьего-либо желания, он не был чьей-то мечтой, чьей-то постройкой, тем более чьей-то собственностью. Он существовал сам в себе и сам для себя. Окруженный по периметру высокой стеной, он как бы преграждал путь всему инородному или инакомыслящему. Пустота также не смела проникнуть в его недра, так как они состояли из взаимно исключающих субстанций. В Городе Жизнь, а вне его — Смерть. В нем полнота света, а вне — его идеальное отсутствие. Внутри Города витало буйство красок: его башни переливались множеством мыслимых и немыслимых цветов. За его же стенами все эти цвета вырождались в серую квинтэссенцию траура. И наконец, в Городе присутствовало осязаемое счастье, а вне — бесчувственное отчаяние.

   От железной двери, пронзая Пустоту, к роскошным воротам Города вела тропинка. Она висела ни на чем. На вид она выглядела ненадежной и хрупкой. Квашников присел на какой-то полукруглый выступ, уже совершенно неважно из чего сделанный. Его пересохшие губы, слипаясь, прошептали в необозримый океан Небытия:

   — Я ничего… ничего… НИЧЕГО  НЕ  ПОНИМАЮ!  Где мы вообще? Что это за Город? Мы ведь с вами еще не умирали, чтобы слоняться по столь экзотичным загробным мирам.

   Океан Небытия поглотил его шепот, но не снизошел до ответа. Косинов, присевший рядом, только и смог произнести:

   — Мои мозги в полной отключке. Это необъяснимо. В здешних краях нет логики, она мертва.

   Контагин тоже попытался внести свою лепту в теософский диспут:

   — Послушайте, смертные! Я думаю, тогда мы не просто заблудились в лесу — мы заблудились во всем, в чем только можно заблудиться. Даже в трех извилинах собственных мозгов. Круто я сказал, да?

   — А что нам скажет Умнейший из умнейших? — повысил голос Квашников. — Обладатель золотой медали и титула «лучший ученик школы №9». А?

   Лединеев  поднял тяжелый взор на неприветливую Пустоту и еле слышно пробормотал:

   — Я пить хочу. Просто ужасно…

   Иваноид совершил экспериментальный шаг… далее второй — для подтверждения эксперимента… третий — для закрепления опыта… и еще несколько шагов, убеждаясь, что тропинка, висящая над Бездной, благополучно выдерживает его вес. Правда, постоянно приходилось балансировать руками, чтобы не окунуться с истерическими воплями в эту самую Бездну.

   — Так! — в приказном тоне произнес он. — Засовываем свою гордость в одно мрачное и не столь отдаленное место, и становимся на колени! Так хотя бы гарантировано не свалимся.

   Следом по тропинке пополз Косинов, послушно смиривший гордость и безропотно опустившийся на четвереньки, далее — господин Контагин. Ну а последним, как раньше и как всегда, тащился измотанный похмельем Лединеев. Голова у всех слегка кружилась, вниз старались не смотреть, к тому же там не было Ничего абсолютно. Верх являлся просто зеркальным отражением низа: такая же Бездна — без звуков, без красок или хотя бы рудиментарных признаков каких-либо очертаний. Прекрасный Город, как было замечено ранее, висел ни на чем. Тропинка не спеша подводила к его белокаменному подножью — туда, где наконец можно было разогнуть спину и вдохнуть воздух полной грудью, ощущая его необычную на вкус свежесть.

   И вот наступил волнительный момент, когда четверо скитальцев стояли твердо на ногах и с изумлением разглядывали зодческое чудо, точно само собой выросшее перед глазами. Их штаны были измазаны в масляный черный цвет, рубашки — вспотевшие и грязные, но на каждой из них висела красная ленточка с победной надписью «Выпускник 2013».

   Стена Города, высотой метров пятнадцать, была выложена голубоватого оттенка кирпичом, бессмысленно и гадать — из какого именно вещества. В природе реальных вещей его наверняка не существовало. Периодически она венчалась великолепными башнями подстать средневековому ампиру, а на вершине каждой башни в качестве капители находился граненый драгоценный камень огромнейшего размера. Масть этих камней… опять-таки сложно назвать: пурпурный полупрозрачный цвет поблескивал в неведомых лучах из столь же неведомого источника. В стене также имелись позолоченные ворота, накрепко запертые. И вот тут начинались откровенные странности. И без того поломанную логику словно бы окончательно добивали очередным необъяснимым явлением.

   Справа и слева от ворот стояли по три высоченные скульптуры из белого камня. Первая (по отдаленности) скульптура представляла инвалида без одной ноги, находящегося на костылях. Окаменелое лицо горемыки точно было располовинено на две части: белую и серую, как будто опаленную. Его мертвый нечувственный взгляд безразлично смотрел в неизменную Пустоту. Рядом с ним находилась широкоплечая скульптура моряка в тельняшке и бескозырке с двумя, как бы вьющимися на ветру, ленточками. Моряк слегка улыбался Всему Сущему, и этот миг застыл в камне чуть расширенными уголками губ. Следом располагался памятник старой-старой женщине, чуть сгорбившейся и постоянно смотрящей вниз. Ее лицо оказалось полностью изрезано морщинами. Уже по другую сторону ворот стояла скульптура девочки в школьной форме с огромными бантами и косичками, она беззаботно улыбалась и держала в руках какую-то книгу. Застывший камень очень правдоподобно запечатлел ее радужные чувства. Девочка смотрела сквозь Пустоту так, точно видела за ее границей райские кущи.

    Далее находился клоун в глупом остроконечном колпаке да с широким размалеванным лицом. От его скульптуры в первую очередь ожидалась улыбка, но лицо клоуна выглядело каким-то… задумчиво-глуповатым. И последним был изображен маленький худощавый старичок с длинной бородой и парой очков, надетых одни поверх других. У старичка был взгляд человека, который постоянно над чем-то размышляет и морщит при этом лоб. Каменные морщины как нельзя выразительно передавали его сущность.

   — Ну что, братья по разуму, у кого-нибудь есть комментарии? Или ссылки на чужие комментарии. — Квашников уж в который раз потрогал свою щетину и равнодушно заметил, что за последние дни оброс как небритый веками черт.

   — У меня нет. — Косинов небрежно махнул рукой, пробуя на прочность окружающий воздух. — Я просто хочу поскорей узнать, чем все закончится.

   — И мне нечего сказать. — Зомби глянул на свой бомжеватый внешний вид и хотел уже сматериться, но не смог. Просто от этого чудного места веяло какой-то небесной чистотой: даже грязное слово бросить было неловко.

   — Говорил раньше и говорю теперь, — раздался голос самого уставшего в мире человека. — Все вокруг антинаучно. Рано или поздно эти наваждения развеются как дым.

   Еще неподалеку от ворот находился маленький теремок, почему-то оказавшийся за пределами городской стены. Впрочем, «теремок» неудачное в данном случае слово, скорее — миниатюрный дворец, что ли. Сооруженный как бы из гранита, украшенный всюду художественной росписью да барельефами распустившихся цветов, и вдобавок инкрустированный по всем граням гирляндами драгоценных каменьев, он явно не являлся жилищем челяди. Прежде, чем хоть кто-то успел произнести хоть что-то в адрес экстравагантной постройки, в ней распахнулась дверь, и наружу вышел человек средних лет, среднего роста и среднего телосложения — да, абсолютно все в нем выглядело типичным и математически усредненным. Лысеющая голова да пробивающаяся рыжая щетина тоже довольно заурядное явление. Кроме одного факта — одежды. Она была под тип древнеримской туники и вся сплошь голубого цвета: ни тесьмы, ни нитки какой-либо иной расцветки. Хотя нет, замечалась странная деталь: около плеча был вышит длинный номер девятого порядка. Человек довольно спокойно посмотрел на скитальцев — примерно также смотрит учитель на надоевших учеников, появляясь каждое утро в классе. Все жадно ожидали его голоса, и он возник, нарушив окружающее почти святое безмолвие. Спокойный, ровный, гипнотически расслабляющий голос:

   — Вы ведь прибыли из какой-то Иллюзии? Из Южной?

   Квашников с удовольствием подискутировал бы на заданную тему, если б для начала понял ее смысл:

   — Что?.. А вы кто?

   Мужчина схватился за голову, словно забыл чего-то:

   — Зовите меня Привратником. Подождите минуту!

   Он юркнул в свой миниатюрный замок-теремок, выволок оттуда небольшой столик, стул, несколько книг, чернильницу и перо. Потом бесцеремонно уселся, открыл непонятный фолиант и, обмакивая перо в чернильницу, принялся что-то там записывать. Никто из гостей не осмелился больше ничего спрашивать, все ждали разъяснений у самого Привратника.

   — Так, — официальным тоном с нулевой интонацией в голосе заявил он. — Для начала назовите свои полные имена.  

   Иваноид изумленно приподнял бугры своих широких плеч:

   — Квашников Иван Федорович.

   — Та-ак… занесено в реестр. Дальше.

   — Косинов Юрий Александрович, — произнес, разумеется, Косинус. — Зачем это?

   — Говорите дальше.

   Зомби приблизился, расправил грудь и гордо заявил:

   — Контагин Вадим Сергеевич, гражданин России.

   Вундер, еле стоящий на ногах и покачивающийся от мнимых порывов несуществующего ветра, умоляюще попросил:

   — У вас есть что-нибудь попи… ой, то есть, Лединеев Аркадий Олегович. Мне бы водички, а?

   Привратник отложил перо в сторону и уделил каждому мимолетный взгляд, в котором присутствовало нечто ритуальное, будто бы по уставу положенное. Потом он поднялся и произнес короткую речь:

   — Итак, молодые люди, должен вас информировать, что вы находитесь в НАСТОЯЩЕМ, то бишь в единственном месте, где все существует реально и независимо от человеческого сознания. — Мужчина в голубой тунике прошелся взад-вперед, и это незатейливое действо так сильно напомнило школьных учителей, которые любили слоняться возле доски, отмеряя ее не только ногами, но и размашистыми движениями рук. — Вы успешно прошли Портальный Лабиринт и теперь можете быть уверены, что все ваши злоключения закончены. Ибо здесь нет понятия зла как такового. Нет болезней, нет зависти и вражды, нет смерти. У вас в душе даже чувств таких не возникнет…

   Контагин вдруг осмелел:

   — Послушайте, мы просто-напросто заблудились в лесу. Там еще дом такой стоял, из пяти этажей…

   Привратник выставил руку вперед, растопырив все пять пальцев и желая, наверное, таким жестом остановить поток ненужных слов:

   — Можете даже мне не рассказывать. Портальный Лабиринт у каждого свой и выглядит в разных Иллюзиях по-разному…

   — Все-таки извините нас… — как можно тактичней встрял Косинов. — Что именно вы называете «иллюзией»? Мир, где растет Железный лес? Или где весь космос опутан паутинами?

   Привратник положил обе ладони на стол и сделал протяжный вздох. Только сейчас заметили, что у него практически черные глаза, как у Зомби.

   — Молодые люди, вы, я вижу, не усвоили главной мысли. Иллюзия — это то место, где вы родились и провели всю свою жизнь. Где на самом деле ничего нет, и все вокруг обман…

   После этих слов даже цвет городской стены чуточку изменился, подернувшись легким маревом недоумения. Скульптуры неподвижно продолжали стоять на местах и именно своей неподвижностью доказывали, что они-то уж точно самые настоящие.

   — Но позвольте, господин Привратник! — Вот донесся голос задетого за живое Лединеева. — Я просто довожу до вашего сведения, что в нашей вселенной двести миллиардов галактик, в каждой из которых примерно по сто миллиардов звезд. Она возникла в результате Большого Взрыва, когда сжатая в точку материя была разорвана темной энергией на несметное количество частиц…

   Далеко-далеко, по ту сторону городской стены, послышалось пение птиц. И этот факт почему-то заставил Вундера замолчать. Привратник, не меняясь в лице, просто кивнул головой:

   — Вы даже не представляете, какое количество раз я это выслушивал. Одно и то же… одно и то же… Поверьте, нет и никогда не было никаких звезд и никаких галактик. Чем раньше вы смиритесь с этой мыслью, тем раньше начнете ощущать блаженство, дарованное НАСТОЯЩИМ. Послушайте истину: во всех четырех горизонтах Беспредельной Пустоты происходят флуктуации миражей. Несуществующая материя пытается проявить себя, но не может, так как находится на большом расстоянии от Центра Пустоты. Они-то, то есть флуктуации, и породили четыре симметричные Иллюзии — с Севера, с Юга, с Востока и с Запада Небытия. Иллюзии так и называются: Северная, Южная, Восточная и Западная. Вот, смотрите!

   Привратник взял со стола одну из книг, открыв ее на какой-то странице. Изображение на странице зашевелилось, и перед взором пошли сменяющие друг друга картинки. Вот они, чудеса местных нанотехнологий, которые сами по себе вряд ли дотягивали до сенсации.

   — Так выглядит Северная Иллюзия. Там небо состоит из огненной красной лавы, простирающейся от горизонта к горизонту. Она же дает свет и тепло. Жители этого места убеждены, что живут на огромном кубе, который поворачивается разными гранями к лаве, производя утро или вечер, день или ночь.

   Квашников нагнул голову к книге и увидел слоняющихся людей в диковинных одеждах. Увидел также длинные шпилеобразные башни и раскаленное небо, пылающее всеми оттенками красного. Привратник перевернул страницу:

   — А это Западная Иллюзия. Здесь прямо на небе растут цветы: каждое утро они расцветают, а к вечеру гниют и гибнут, являясь по сути далекими космическими телами. Все обитатели этого мнимого мира живут в одинаковых хижинах, похожих на огромные яйца. Они купаются не в реках или озерах, как у вас, а прямо в облаках. Нужно только к облаку подставить лестницу и залезть в него. Странно для вашего взгляда, правда?

   Чуть изумленные взоры уже сменились откровенным удивлением. Выпускники девятой школы увидели множество больших яиц, расположенных нескончаемыми рядами на фиолетовой траве, по которой шагали животные напоминающие морские звезды. Люди там что-то не поделили между собой и постоянно ругались. А небо и впрямь походило на распустившиеся праздничные букеты.

   — Теперь посмотрите Восточную Иллюзию. — Привратник снова перевернул страницу. — Мы еще называем ее мыльной вселенной. Здесь нет ни неба, ни земли. Люди живут внутри мыльных пузырей, плавающих в пространстве кислотного океана. Когда пузырь лопается, они в муках погибают. Флора кислотного океана служит им пищей, а также созерцанием Прекрасного.

   Квашников наблюдал за меняющимися картинками, хмурился и молчал, Косинов тоже не проронил ни слова. Их полнейшее беззвучие можно было трактовать по-разному: недоумение, неверие, шок, заинтересованность, переворот сознания или даже восхищение. Под флером простого молчания могли скрываться какие угодно чувства, какие угодно мысли. Лединеев вообще не смотрел в сторону книги, ему было интересней разглядывать неприступные стены Города. Один только Зомби несколько раз пытался что-то спросить, но выдавил из себя лишь пару невнятных звуков и решил дослушать лекцию до конца. Привратник тем временем перешел на следующую страницу:

   — Ну, а так выглядит Южная Иллюзия, из которой вы прибыли…

   И вот здесь защемило сердце…

   Книга показала американскую статую Свободы, большие города, мчащиеся по трассам авто, взлетающие самолеты и, пожалуй, главное — красивое ночное небо со знакомыми созвездиями.

   — А вернуться туда… — робко спросил Квашников.

   Привратник почему-то чуть заметно улыбнулся:

   — Исключено. Вы даже не представляете от какого счастья пытаетесь отказаться. Когда Город наполнится скитальцами из Портальных Лабиринтов, подобными вам, все четыре Иллюзии погибнут.

   — Как хоть называется этот город? И что мы там будем делать? — У Контагина наконец получилось четко сформулировать свою мысль.

   — Городу не нужно название. Он — само НАСТОЯЩЕЕ! А делать там ничего не надо, просто наслаждайтесь новой жизнью.

   — И… — голос вдруг подал прожженный скептик Лединеев, — долго нам наслаждаться? Вечно?

   Привратник мигом почувствовал иронию его слов, но не изменил своего прохладного официального тона:

   — Город просуществует миллиард лет. Потом тоже погибнет вместе со всеми жителями. А в мире останется одна только Пустота.

   Человек в голубой одежде впервые выразил какие-то эмоции: нахмурившийся лоб приобрел несколько крылатых морщин, блеск черных глаз слегка посерел, словно кто-то дунул ему в душу, пытаясь погасить в ней тлеющую искорку жизни. Ямочка на бороде стала чуть рельефней, но потом он внезапно улыбнулся, показав, что свободно играет чувствами, меняя их как маски.

   — Приветствую вас, новые жители Города! Я искренне рад вас здесь видеть.

   Контагин указал рукой на белокаменные скульптуры и произнес всего одну букву:

   — А…

   — Да, конечно! Об этом стоило сказать в самом начале. Перед вашим взором Шесть Апостолов НАСТОЯЩЕГО, чьи имена мы прославляем. Каждый из них символизирует какую-то составляющую человеческой души. Вот это, — Привратник кивнул в сторону одноногого инвалида, — Апостол Траонн, он несет в себе печаль, как напоминание того, что мы некогда испытывали в далеких Иллюзиях. Далее, — его палец указал на скульптуру моряка, — Апостол Мариниус, воплотивший собой храбрость и целеустремленность. Рядом с ним стоит прославляемая нами Леотаффия. Хоть она и является символом старческого маразма, но это тоже частица человеческой души. А вот это юное создание, — Привратник перевел взгляд на девочку с большими каменными бантами, — прекрасная Миркимелла. Она символизирует детскую непосредственность и счастливую наивность, живущую в каждом из нас.

   — Просто уже любопытно, — бесцеремонно встрял Квашников. — Что собой воплощает клоун?

   — Апостол  Фарнастас? Ну как же! Веселье! Кутеж! Беззаботную жизнь! В НАСТОЯЩЕМ его особенно почитают. Ну и последний шестой Апостол, — Привратник указал на скульптуру худого старца-ученого, —  Дизадиорий. Он носитель ума, мудрости, рассудительности…

   Контагин не мог скрыть улыбки, которая образовалась как язва на его лице, ибо несла откровенный сарказм:

   — Вам будет любопытно узнать, что всех их мы видели в пятиэтажном доме и, судя по поведению…

   — Молодой человек! В Портальном Лабиринте в принципе невозможно увидеть Апостолов, вы встречались только с их неразумными тенями. Скажу более того: даже здесь, в НАСТОЯЩЕМ, их никто не может увидеть, потому что это вообще не люди, а, как я уже сказал, ипостаси человеческой души. Святые абстракции.

   Контагин замолчал и более не извергал глупых необдуманных реплик. Потом всех четверых отвели в Очистительный Душ — именно так, оказывается, назывался тот маленький теремок с дизайнерскими атрибутами настоящего дворца. Там выпускники школы №9, скитальцы по заоблачным мирам, скинули с себя грязную липкую одежду и смогли наконец помыться. О, какое же счастье свалилось на голову Лединеева! На него сверху лился океан свежей бодрящей воды! Он только открывал рот да жадно глотал, глотал, глотал… Вкус жизни, вкус еще не придуманного праздника и почему-то вкус далекого детства проникал ему внутрь вместе с бегущими струями влаги. И снова хотелось жить! Отмерять стуком сердца каждый миг существования вселенной. Пусть даже и НАСТОЯЩЕЙ.

   Потом Привратник выдал им точно такие же голубые одежды. (В комплект включалась и голубая мягкая обувь.) Единственное, что в них отличалось, так это нашитый возле плеча номерок. У Квашникова: 873022711, у Косинова: 914744962, у Контагина: 428663110, у Лединеева: 768330831. Разглядывая самих себя в непривычных одеяниях, скитальцы даже не знали что и сказать — вроде просторно, удобно, уютно.

   — Еще одна формальность обряда инициации, но очень важная! — внушительно произнес Страж Позолоченных Врат. — Забудьте все, что было в прошлом. Теперь у вас не только новая жизнь, но даже новые имена.

   Он подошел к стопке слегка истрепанных книг и достал самую толстую с посеревшими, чуть округленными по краям страницами. Скрупулезно и внимательно что-то там вычитывал. Пауза затянулась так долго, что Зомби ляпнул еще один глупый вопрос:

   — Скажите, а инопланетяне есть?

   — Нет, — коротко бросил Привратник и тут же сменил тему: — Итак, Косинов Юрий Александрович! Отныне и на миллиард лет вы нарекаетесь Нехтизером. Квашников Иван Федорович, вы — Циалинус. Лединеев Аркадий Олегович, ваше имя — Бойлэн. Контагин Вадим Сергеевич, вы отныне Химерус. Понятно?

   Квашников похлопал Контагина по плечу:

   — Поздравляю, Зомби! Ты как Зомби был, так им и остался! Химерус…

   И вот, перед ними открываются золотые Врата… (!!!)

   И вот, они входят в Прекрасный Город… (!!!)

   И вот, их поражает царившая вокруг красота… (!!!)

   Здесь не было обычных домов, всюду куда ни глянь — только дворцы со сверкающими башнями. И драгоценных камней меряно-немеряно. А золота и серебра — больше, чем железа на любой свалке металлолома. Даже под ногами все блестело и светилось. Где-то играла чудесная музыка, и душа наполнялась неземным торжеством (в прямом смысле), неземным торжеством (в метафорическом смысле), неземным торжеством (в любом другом иносказательном смысле).

   — Как здесь здорово! — искренне восхитился Нехтизер (Косинов). — Отродясь не думал, что такое место где-то существует!

   По улицам ходили счастливые люди — женщины и мужчины разных возрастов. Все они были в незапятнанных голубых одеждах, абсолютно одинаковых, ибо здесь не существовало конкуренции и зависти. Все были равны, никто не превозносился над другими. На лицах у людей — только улыбки и свет нескончаемого счастья. Эти люди подходили к вновь прибывшим и говорили:

   — Приветствуем вас, братья!

   — Рады видеть вас, братья!

   — Братья, а вы с какой Иллюзии?

   — Мы с Южной! — произнес Химерус (Контагин), сходя с ума от восторга. 

   Выпускники школы №9 (последний раз назовем их столь приземленным титулом) шли по улицам Прекрасного Города, открывая для себя непредсказуемость его архитектурного изящества. Дворцы, один краше другого, оттеняли собственным блеском даже свет небес. Купола и многогранные башни сияли эйфорией лоснящихся красок. И куда ни кинь взор — всюду приветливые улыбки счастливых обитателей Города. Посередине какой-то площади стоял огромный длинный стол, за котором сидело много народа. Не виданные никогда яства и напитки были заставлены до отказа и казались благословением сверхщедрых небес. Сидящие за столом распевали хвалебную песню… что-то… как-то… отдаленно знакомую. Тут розовощекий белобрысый юноша повернулся и махнул им рукой:

   — Братья! Идите трапезничать и веселиться! Места всем хватит!

   Нехтизер, Циалинус, Бойлэн и Химерус уселись на свободные кресла, похожие больше на королевские троны, и со страстью принялись поглощать пищу. От нее просто млело во рту. Потом с противоположной стороны стола поднялся невысокий старичок с проседью на коротко стриженой бороде, поднял вверх наполовину заполненный бокал и, не стесняясь излишка чувств, произнес:

   — Подожди, Венценсий, дай я скажу… Братья и сестры, бывшие скитальцы и обреченные на смерть! Я не могу передать словами то чувство, которое испытываю, глядя на ваши торжествующие лица! В них светится радость! В них сияет любовь! В них — неисчерпаемый источник человеческого счастья! Воздадим славу Шести Апостолам: Мариниусу, Траонну, Леотаффии, Миркимелле, Фарнастасу и Дизадиорию! Эти шесть светильников истины привели нас сюда, в волшебное место, где целых миллиард лет нас ждет беззаботная жизнь! Жизнь, в которой не будет печали и тревог, не будет болезней и никаких скорбей! Давайте выпьем  невесомого напитка, чтобы наши сердца… — тут говоривший запнулся и несколько раз кашлянул. — Чтобы наши сердца, наши артерии и вены исполнились частицей химического блаженства, по сравнению с которым не сравнится ни одно блаженство Иллюзий! Здравствуй, долгая жизнь! Здравствуй, счастье!

   Это восприняли как тост, и весь народ затянул очередной хвалебный псалом.

   — А вы, братья, похоже, здесь недавно? Вы из какой Иллюзии? — Этот вопрос задал сидящий рядом мужчина с крашеными изумрудными волосами, заплетенными сзади в несколько косичек.

   — Из Южной, — произнес Бойлэн (Лединеев) между глотками невесомого напитка. — Там, где мерещатся звезды и галактики.

   — А я из Северной. Мы жили на огромного размера кубе, а наверху у нас пылала раскаленная лава. Сейчас таким бредом все кажется…

   — Аналогично.

   — А я еще стихи умею сочинять! — говоривший явно оживился. — Оцените небольшой отрывок:

   «Смейтесь, звери, ярко, звонко!

     Три блуждающих мышонка,

     Синий, Черный — как больной,

     И коричневый — хромой.

     Жили где-то в зазеркалье —

     Без заботы, без печали.

     Им сказали: все в порядке?

     Поиграли бы вы в прятки!

     Так и жизнь пройдет быстрей,

     И помрете веселей!

     И мышата зарезвились,

     Запищали, закружились!

     Носятся, разинув рот,

     Взад-вперед да взад-вперед…» Ну как?

   Все четверо переглянулись.  Нехтизер первым высказал мнение:

   — По-моему, замечательно!

   — Полностью согласен, — вторил Бойлэн, поправляя очки и блаженно улыбаясь.

   И здесь неожиданно забил колокол — насыщенно, выспренне, бравурно. Где-то сверху, на одной из башен. Его звук раздался по всему Прекрасному Городу, взбудоражил хмельной воздух, заставил всех подняться из-за стола и радостно воскликнуть:

   — Братья и сестры! Наступает время химической радости! Идем быстрей в Храм!

   Химерус непонимающе оглянулся:

   — А что еще за «химическая радость»?

   Кто-то кричал ему в ухо:

   — Брат, идем! Только там ты познаешь кульминацию блаженства! Брат, смелее! Мы же в НАСТОЯЩЕМ!

   По всем улицам Города в сторону Храма двинулся поток людей, а колокол звонил и звонил… Являясь по сути своей гигантским камертоном, он настраивал психику его жителей на определенную частоту, где все в унисон думают одно, говорят одно, прославляют одно. В НАСТОЯЩЕМ просто обязана присутствовать гармония, ибо оно по своему укладу не допускало разногласия и разлада. Периодичные удары звуковых волн о воздух, который лишь обманчиво кажется пустым, были слышны, наверное, даже за пределами той стены.

   Вот и Храм.

   Здание высотой в иллюзорную бесконечность.

   Его вершина как бы терялась в тумане сущего рядом Небытия, частично растворялась в нем, но ни в коем случае не погибала.

   Когда четверо скитальцев зашли внутрь, то уже не могли ни на что смотреть, предварительно не прищурившись. Все вокруг сияло неведомыми оттенками торжества, точно сбылась детская мечта – и ты находишься внутри радуги, внутри любимой сказки: там где даже воздух соткан из твоих тайных желаний. Десятки или даже сотни тысяч людей чинно стояли вокруг большого круглого подиума — все в одинаковых голубых одеяниях, и все напряженно чего-то ждали. На подиуме из идеально прозрачного стекла вертикально вздымался громадных размеров медицинский шприц. Высотою чуть ли не с небоскреб. Его игла указывала ввысь  и заканчивалась, наверное, у самой вершины далекого, как небо, сводчатого купола. Вскоре на подиуме появился то ли проповедник, то ли герольд или глашатай (какая, в принципе, разница?) и громко произнес:

   — Братья и сестры! Жители НАСТОЯЩЕГО! Наступило время химической радости! Воздайте славу Шести Апостолам, и приступим!

   Потом откуда-то вышли несколько десятков юношей с громоздкими сумками и стали раздавать всем самые обыкновенные медицинские шприцы, наполненные прозрачной жидкостью. Люди жадно хватали их, кто-то даже смеялся от счастья. Отовсюду слышались одни и те же реплики:

   — Держи, брат!

   — Держи, сестра!

   — Да будут благословенны Шесть Апостолов! На целых миллиард лет!

   Нехтизер, Циалинус, Бойлэн и Химерус тоже взяли по одному шприцу, изумленно их разглядывая и смутно-смутно что-то вспоминая. Далее все обитатели Храма принялись закатывать левый рукав своей туники, обнажая руку со вздувшимися венами.

   — Приступим, братья!! — истово возопил глашатай и первым ввел иглу в свое тело. За ним последовали остальные.

   Нехтизер неумело проколол себе кожу и вогнал иглу где-то на полсантиметра ее длины. Когда бесцветная жидкость потекла внутрь, в душе произошел словно взрыв…

   Храм вокруг засверкал совсем уж невообразимыми красками. Ощущение взбесившейся радости заставило заплакать его аквамариновые глаза. Его друзья (теперь уже братья) сделали то же самое и посмотрели друг на друга так, словно видели самих себя впервые в жизни. Пришедшую эйфорию невозможно было выразить словами, поэтому они молчали и тихо наслаждались сверхновым блаженством.

   — Слава Шести Апостолам НАСТОЯЩЕГО! — крикнул глашатай. — Мариниусу!! Траонну!! Леотаффии!! Миркимелле!! Фарнастасу!! И Дизадиорию!!

   — Слава!! — хором пронеслось под недосягаемым куполом Храма.

   Нехтизер, Циалинус, Бойлэн и Химерус, поддаваясь порыву священного экстаза, подняли вверх руки и запели вместе со всеми хвалебный псалом.

   У них впереди был целый миллиард лет несметного блаженства и беззаботной счастливой жизни!

   Головоломка из пяти этажей осталась в бесконечном прошлом да в самых дальних закоулках сознания… Там же остался их мнимый мир, в котором бесцельно чередовались вспышки дней и провалы ночей.

   Прощай, Иллюзия со лживым солнцем, лживыми звездами и обманчивыми галактиками!

   Здравствуй, совершенно новая жизнь!!

 

 

написано: май 2013 г.

последняя редакция: сентябрь 2021 г.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/