Александр Кошель – современный автор.
Его страница в Интернете – http://www.proza.ru/avtor/ak07051958
В своих рассказах и миниатюрах автор представляет свое видение современника. ©
КОНЕЦ СВЕТА.
– Доброе утро, любимый!
Пора вставать, завтрак готов – прозвучал ангельский голосок.
– Половицы не скрипнули, не иначе конец света, – как бритвой, полоснуло в мозгу. – У твоей жены, весу пудов шесть, и втихаря – продолжает "диетничать", – доставало сознание.
– Ты что, дорогуша, сомневаешься? – сочувствовало подсознание.
Сеня в ужасе вскочил с дивана.
– Не открывай глаза! – скомандовало подсознание.
Отдайся мышечной памяти – продолжало оно.
Иди, чему быть – того не миновать, а суждено вляпаться, так вляпаешься – мышечная память понесла Сеню на звук ангельского голоска.
– Обрати внимание, какая с утра божественная тишина: ни тебе мух, ни шумных машин, ни собачьего лая, ни звука от цыганского шалмана твоих соседей – божья благодать.
Наслаждайся, Сеня, – подсознание пыталось медитировать.
– Я что, в раю?
– Размечтался, – хихикнуло сознание.
– Втягивай воздух всеми фибрами своей души, насладись райскими запахами, – продолжало подсознание.
Где-то рядом, прервав медитацию, надрывно пропел петух.
– Сеня, ты действительно думаешь, что такому кретину: как ты, место в раю?
Ой, не смеши меня, пожалуйста.
Ты что, дружище, об сосну ударился, так у Юхима за хатой сосны не растут, – издевалось сознание.
– На то оно и утро, чтобы петух кукарекал, – настаивало подсознание.
Тем временем, мышечная память нащупала место, и усадила задницу.
– Умываться не будешь?
И зубы не почистишь?
Это на тебя не похоже, – ангельский голосок нежно поцеловал Сеню в небритую щёку.
– Точно конец света, – на душе заскребли кошки.
– Не ленись, пожалуйста, будь добр, надень халат, сейчас мама с детьми приедут, не культурно находиться в трусах за обеденным столом.
Неожиданно послышался приятный рокот дизельного двигателя.
В нос садануло...
– О, мама приехала, – обрадовался ангельский голосок.
– Действительно, ваша мама приехали, не заставили себя долго ждать, – восхищалось подсознание.
– Теща, чёрт в юбке, – с чувством полной-катастрофы произнесло сознание.
Мышечная память, сжав кулаки, засуетилась.
Отворилась дверь, впустив в помещение холодный воздух.
Сеня съёжился, босые ноги лизнула прохлада.
В комнате послышались детские голоса.
Одно мгновение и радостные голоса оказались у Сени на голове.
Мышечная память заботливо вытирала им сопли.
– Твоё будущее! – с гордостью произнесло подсознание.
– Да – да, повезет, если стакан воды подадут, – съязвило сознание.
– Твои дети – твоё будущее, – настаивало подсознание.
– Все дети от Бога, с каких таких делов, эти дети от Сени? – возмущалось сознание.
Мышечная память громко хрустела пальцами, забавляя деток.
Кто-то пахнущий «Красной Москвой», поцеловал Сеню прямо в лоб.
– Точно конец света.
– Хуже, – подкорректировало ход Сениных мыслей сознание.
Тёща…
– Мама, не трогай Сеню, видишь, он ещё не проснулся, – вмешался ангельский голосок.
– Ладно, ладно, не буду вам мешать, мы с детьми будем играть в детской комнате.
«Красная Москва» удалилась.
– Заботливый ты зять: купил маме машину, что бы чаще с внуками виделись, молодец, – хвалило подсознание.
– Машину?.. Тёще?.. Придурок... – сознание наотрез отказалось что-то понимать.
– Точно конец света...
Мышечная память, на всякий случай, собралась в кулак.
– Сеничка, пожалуйста, поторопись, дорогой.
Я приготовила на завтрак индейку, будем дружным семейством садиться кушать.
Да, выбери, пожалуйста, в винном погребе, что-нибудь под белое мясо, – добавил ангельский голосок.
– Точно, наступил конец света, индейка на завтрак...
Да ещё в винном погребе нужно что-то выбрать...
Точно! Конец света.
Прокукарекал петух, или будильник.
Сеня проснулся в холодном поту.
Часы показывали 7.00
– Пора подниматься, и топать на работу...
Безрадостно, став на холодный пол босыми ногами, он неохотно, скрипя половицами, пошёл на кухню умываться.
ЛИХА БЕДА НАЧАЛО, ИЛИ ПУТЬ ЧАКРОНОСЦА.
– Чакроносцы, дети мои, – Верховный жрец Ик–Кай, обожравшись солнечной энергии, утробно икая, обращался к жителям Чакры.
Жрец был стар, глух и глуп.
Тупил повсеместно и выглядел очень смешно, но при всех недостатках, он находился в статусе везунчика.
Рождённый с двумя нижними выпускными чакрами, он имел законный приоритет занимать два стула одновременно.
Долго сидел наш жрец на двух стульях и не дёргался, но однажды старческий маразм погнал его пророчествовать.
Он бил палец о палец и публично заявлял о каре вселенской, которая вот-вот навалится и проглотит Чакру вместе с потрохами.
Таким был Верховный жрец Чакры: государства на планете Прутон, находящегося на отшибе галактики в созвездии Козлопоя.
– Лиха година нависла над нашим царством, – пророчил Ик–Кай, труся лохматой головой.
В опасности сердце нашего государства, космический коллактор, – жрец жадно хватал воздух и надувал щёки.
Чакроносцы, затягивайте пояса потуже, грядёт смутное время.
Не допустите подлой измены, – от перенапряжения он побелел и двумя руками начал загребать воздух под себя.
Заботливые секретари, подставив плечи, поддержали пророка.
Сплотитесь вокруг Верховной чакры и станьте единым – целым...
– И неделимым, – шепнул в ухо жреца ответственный секретарь.
– И неделимым, – повторил жрец, подняв вверх указательный палец, он угрожал изменникам, властно поглядывая на секретаря.
Секретарь, трусливо опустил голову.
Он держал пост.
Молодой чакроносец мечтал о солнечной энергии, которая через три затмения наконец-то наполнит его голодное тело и все телесные мучения будут позади.
– Ишь-как тусит, – удивлялся в толпе слушателей старый чакроносец.
Не высокого роста, худой и подвижный, он не выговаривал букву «р».
В народе его прозвали Тус. Вообще-то в начале было прозвище Трус, но по ходу жизни «р» где-то запропастилась.
– Что-то сташное: писташное идёт, – нервничал старик, его нервозность передавалась рядом стоящим.
Взбудораженная толпа, пережёвывала пророчество.
По окончании маразматического выступления, слуги аккуратно усадили трясущегося Верховного жреца на два стула и унесли в опочивальню.
Волна нехороших слухов, пройдясь закоулками, превратилась в серьёзный базар.
Недоумевая, рядовые чакроносцы дёргали друг друга за сосцы, пытаясь узнать правду.
– Лучше ничего не знать, – трусы наводили тень на плетень и быстро прятались под её покровом.
– Правду! Хотим знать правду! – лезли на рога блюстителям закона самые смелые чакроносцы.
Самые буйные, настойчиво пытались ухватить закон за рога и вывернуть рога с корнем.
– Казённое, не тронь – обломаете... – кричал разъярённый блюститель, поправляя рога.
Применю Знание и водоносов, допрыгаетесь у меня, – угрожал блюститель закона.
– Собрание! Даёшь Верховное собрание! – вопили жители Чакры, грозя блюстителю кулаками.
Долго вопили чакроносцы, покуда-таки не выбили добро на проведение сборища.
Правду сказать выбили вместе с зубами законника.
– Завта, все пиходите завта, – сплёвывал пострадавший. – А сейчас асходитесь, идите спать, асходитесь спать – пытался руководить толпой блюститель.
– Ты что кивляешься, уод, – громко возмущался старый Тус, дефектному произношению блюстителя.
– Я тебе глаз на нижнюю чаку натяну, – подпрыгивая и размахивая кулаченками не успокаивался старик.
Толпа потихоньку разбредалась, плюя под ноги блюстителю.
Ха–тьфу плюнув на мостовую, тем самым выразив свою неприязнь, старый Тус утеревшись подолом яка, пошёл спать.
…На небе два огромных диска Близнеца катились по своему космическому маршруту.
Состыковавшись, они стали походить на огромную вселенскую: задницу непонятного цвета.
Медленно, но уверенно задница преграждала путь Солнцу.
Затмение пришло, как всегда, незаметно.
Чакра погружалась во тьму.
– Да будет солнце... да будет пища... да будем мы... да будет в нас... да будет им... за то что нас...– прочитав дружно вечернюю хвалебную, чакроносцы готовились отойти ко сну.
Укутывались потеплее, сегодняшнее затмение обещало быть холодным.
Спал народ Чакры стоя, сбившись в круг, плотно прижимаясь, друг к другу.
При всём при этом, чакроносцы создавали неимоверный храп.
Они, видите ли, отдыхают и плевать им на то, что в соседней галактике кому-то не спится.
Сонное Солнце потянулось и лениво блеснуло первыми яркими лучами.
– Да будет Солнце! – громко протрубил наблюдатель.
Славя Его, проснувшиеся чакроносцы разминались.
Выспавшиеся, на ходу перекусив солнечной энергии, снова сбивались в толпы и валили на центральную площадь слушать и глазеть.
Подымая пыль, шлёпая босыми ногами по мостовой, весело шла беднота.
Изношенные халаты свисали бахромой, никто не знал почему, но халаты назывались яками.
Чакроносцы в яках двигались стадом, облако пыли следовало за ними.
Потолкавшись в узком проходе, они вываливались на огромную площадь Верховного собрания.
Выше всех на Верховной лестнице расселись двучакровые...
Они занимали по два стула.
Таков был закон и порядок, который охраняли отряды рогоносцев.
Ярусом ниже рассаживались Великие герои, все те, кто четыре периода отсидел в Верховном собрании, занимаясь делами государственной важности.
Чуть пониже находились конники, обвешанные золотыми цепями, они представляли закон.
Суды с пересудами замыкали иерархическую лестницу государства.
Все остальные находились этажом ниже, в районе плинтуса.
Рядовые чакроносцы жили толпами, питались космической энергией по талонам, пользовались слухами и развлекались зрелищами, которые периодически подкидывались Верховными.
Сегодня они собрались хорошенько развлечься.
– Чакроносцы, великая беда обрушилась на ваши головы, – начал толкать речь самый Верховный. – Измена, страшная измена прорвалась в коллактор.
Чья-то тёмная сила, предательской тёмно–красной энергией, забила коллактор.
Теперь вы, вынуждены затягивать пояса потуже, питаться поменьше и разбавлять пожиже.
Взбешённая толпа не дала Верховному договорить.
– Измена! – закричали чакроносцы. – К ответу предателя...
Казнить...
– Сметь педателю, – громче всех кричал старый Тус, размахивая руками.
Законникам пришлось вызвать водоносов, что бы утихомирить бунтарей.
Разъярённую толпу со всех сторон обильно поливали влагой.
– Чакроносцы, я призываю вас сплотиться вокруг Верховной чакры и общим усилием, став в одночасье героями, продуть запор.
Ведите себя благоразумно...
Меньше всех этот призыв понравился бедноте.
– Питаться так порознь, а как продувать запоры так всем вместе?
Вот вам, выкусите! – они крутили офигительные фигуры с пальцев и тыкали ими в Верховного.
– Не желаем! – возмущались толстозадые чакроноски.
Не выйдет, дуйте сами – без нас, – беднота собиралась уходить.
– Одумайтесь, завоняем все царство! – кричал оратор.
Поразмыслив, засучив рукава, Верховный прибег к хитрости.
Мы уменьшим поборы, до трёх процентов вековых – заигрывая, кинул он в толпу.
Многодетным чакроноскам добавим талоны на солнечное питание.
Пересмотрим языковые барьеры и уговорим запад говорить на восточном, а восток на западном языке.
Верховному больше нечего было предложить своему народу.
Чрезвычайные и полные мочи послы, независимых государств, стали резво освобождать стулья.
Собрав свои семьи, они спешно покидали Чакру.
– Полное фиаско... Мне здесь больше ничего не светит, я подаю в отставку, – сказал главный герой и оставил свой стул.
За ним последовали остальные герои.
– Предатели! – злобствовал Верховный. – Развонялись в такой момент...
Это же удар по спине – он на мгновение осёкся.
Нет, ниже пояса, герои называется – высказавшись, Верховный с поникшей головой, присел на свои стулья.
Расталкивая толпу локтями, к Верховной лестнице пробирался старый Тус – известный хитрец и пройдоха.
– Дайте слово молвить, – расталкивая собратьев, Тус пробирался вперёд.
Оказавшись у самых Верховных ног, он приклонил колени и опустил голову.
Толпа умолкла и расступилась, оставив Туса нос к носу с Верховным.
– Дайте слово молвить, – он обратился к самому...
Не виданную дерзость проявил старый чакроносец, без письменного заявления, без одобрения Совета, без поддержки законников, без поручителей и слово молвить?
На площади Собрания? – это была невиданная дерзость.
Мысленно чакроносцы уже предали забвению старого Туса.
Верховный, на удивление, в отчаянии дал отмашку.
– Будь что будет, говорите, что хотите: я умываю руки, – Верховный даже не посмотрел в сторону просящего.
Взобравшись на спину молодого и крепкого чакроносца, старый Тус молвил:
– Наод чакы, пишло вемя заставить двухчаковых считаться с бедными.
Чаконосцы, сегодня мы заставим их сплотиться и общими усилиями подуть коллактой, чего бы это нам не стоило.
В противном случае сметь...
– Смерть, смерть, смерть двучакровым, – вопила толпа.
Услышав такое, на Верховной лестнице быстро собрались в кучу.
Законники, гремя цепями, предлагали выставить отряды рогоносцев.
– Мы теряем время, дайте распоряжение, иначе всем нам в натуре чуча, – в истерике горланили законники, хватая Верховного за горло.
Время действительно было упущено безвозвратно.
Рогоносцы отрядами переходили на сторону толпы, сбрасывая рога, они дружно братались и сестрались с беднотой.
Суды с пересудами сбились с ног, отыскивая статью закона, которая должна поставить точку вакханалии беззакония.
– Прекратите бунтовать! – хрипели законники, но их уже никто не слушал.
Бунтари сбрасывали двухчакровое племя с Верховной лестницы головою вниз.
Блестя дорогим лохмотьем, они котились по ступеням, ойкая и айкая от боли.
Сплотив пинками двучакровых возле Верховной чакры, толпа силой заставила их продувать коллактор.
Надувая щёки, насмерть перепуганные, они со страшной силой дули в Верховную чакру, спасая свои дрожащее-дорогие шкуры.
– Пошло–пошло, давай–давай, дуй! – радостно командовали наблюдатели.
Запор был страшный, но потихоньку, помаленьку двигался на выход в открытый космос.
– Такими темпами до затмения управимся, – подбадривали наблюдатели.
Двухчакровые старались, не жалея щёк они дули что было силы.
Начиналось затмение, огромные диски–близнецы начали закрывать Солнце.
– Дуйте, иначе сметь ваша пишла, – подгонял двучакровых пинками старый Тус.
– Получилось, продули...– по цепочке передавали наблюдатели.
Получилось...– радостно прокатилось в толпе.
Сгусток злой красно–коричневой энергии, с выхлопом улетел в открытый космос.
Космический коллактор заработал.
Народ Чакры не находил себе места. Тус был объявлен Великим героем, всенародно на площади Собрания ему вручили грамоту.
О подвиге старого Туса было сложено много легенд.
Только под пыткой, Верховный жрец – этот старый маразматик признался в содеянном.
– Сжальтесь, злая жадная сила опутала и так сильно придавила, что просто невтерпёж стало, вот и навалил безсовестно.
Умоляю сжальтесь... – слёзно, стоя на коленях, он умолял о пощаде.
– Жать меньше надо, а то до маазма дожался, стаый дуак, – злился храбрый Тус.
Верховную власть, волей народа Чакры отменили.
Народ праздновал освобождение от тирании, проклиная двучакровых.
Жрецов и их институты безжалостно разогнали батогами.
Чакру объявили Республикой.
Народ Чакры стал жить – поживать, да солнечную энергию даром получать.
Чакроносцы три затмения подряд отъедались.
С прищуренными от удовольствия глазами, развалившись на прогретых камнях, впускали питательную солнечную энергию в верхнюю чакру, и без особого нажима на стул, спустя некоторое время, аккуратно выпускали в коллактор уже отработанную...
Наступили счастливые времена.
Коллактор был объявлен достоянием Республики, служил народу Чакры долго и всасывал надёжно.
ВЫ НЕ ЖИВЁТЕ.
– Вы, наверное, думаете, что красиво живёте?
А ну, поднимаем ноги...
Нет, и ещё раз нет! – произнесла уборщица пивного бара, ловко орудуя шваброй между ног засидевшихся посетителей. – И не надо со мной спорить, раздухарились тут...
Вы, вообще не живёте.
Это в вас живут: страх и злость, подлость и ложь, зависть опять же таки, – обняв швабру, она стала громко рассуждать, загибая при этом натруженные пальцы. – В конце концов гельминты, подобно вам, живут и размножаются, но между вами и глистами, существует одна отличительная черта, они знают когда пора на выход, и находят его самостоятельно.
Не то, что вы...
Усядетесь, ногу на ногу закинете, сигареткой надымите, обставитесь пивными кружками, как защитники Сталинграда гранатами, и домой не собираетесь.
Побойтесь Бога, три часа ночи...
У вас, что нет родных?
Подымаем ноги, натоптали...
За что вы так ненавидите своих близких?
Наверное, за то, что они не наберутся смелости, и не скажут вам в морду: "Хватит воровать наше время, дайте нам жить, идите к чёрту."
А любовь – обязательно испачкаете изменой.
Так разве вы, живёте?
И не надо меня посылать, я на нём, в своё время, была чаще, чем вы на свежем воздухе.
Мужики называется! Насмотрелась.
Дружбу превратите в предательство, поделились с вами последней рубахой, по доброте душевной – претендуете на штаны.
Не бьют в морду, думаете, испугался пассажир и настырно лезете в драку.
Дали в морду – бегите в полицию: "Спа–си–те! По–мо–ги–те!"
У соседа всё хорошо – вам плохо, сосед повесился – вам полегчало.
И вы думаете, что живёте?
Нет, и ещё раз нет.
Это говорит вам умная женщина прислушайся, пьянь.
И не надо со мной спорить, не надо, не надо, не надо.
Вы, не живёте.
А ну-ка, бухарики, дружненько подымаемся и на выход.
По домам, важняки, покуда шваброй не огрела.
Быстренько! Три часа ночи, имейте совесть...
Всё: закрывается казино.
Насвинячили...
НЕСТОР ИВАНОВИЧ.
– Здоров был, Петрович.
– Спасибо! – здоровее бывали.
– Присаживайся, чего ноги за зря топчешь, не натрудил за жизнь, аль-как?
– Да почтарьку хочу перенять, растуды её в качель. Неужто проглядел: ужом что ли прошмыгнула? – раздосадовал Кананыхин – невысокого росту сутулый старичок в ватнике и хромовой, видавшей виды, шапке.
Почёсывая бородёнку, он вертелся юлой поглядывая по сторонам.
Широкая, сельская улица, от краю до краю была пуста. "Простреленная" насквозь, она зияла огромной дырой. И только сорвавшийся ветер уполномоченным, полноправным хозяином, подымая пыль, гнал перекати-поле, трепал длиннющие косы столетних верб, раскачивал обвислые, как сиськи старых баб, провода, стучал ставнями и огородами, как оглашенный, нёсся в заросшие бурьяном поля.
– Да угомонись, неугомонный... – Кукан Иван Кузьмич, рассерженно размахивая щуплым кулачком, грозил ветру. – Какой там «прошмыгнула», битый час сижу – никого, ни слуху ни духу, поговорить нескем.
Уж не знал, что и думать – повымерли все что ли?
Может, катаклизьма какая приключилась?
А тут дурнем сидишь, ворон считаешь.
Слава Богу, тебя принесло: будет с кем словом перекинуться.
Ты присаживайся, Петрович, хватит проворничать.
В четыре глаза мы её враз углядим.
– Ух, зябко, до кости гад пробирает, – старик, съёжившись, подошёл ближе.
– Ты гляди, совсем небо упало – крехтя, он пожал протянутую ему руку, и уселся на лавочке рядом с товарищем.
Закинув нога на ногу, не торопясь, вынул из внутреннего кармана кисет, и бережно положил на колено.
– Сколькож это годков ты его возле сердца таскаешь, Петрович? Почитай, годков с двадцать наберётся?
– Поболее бери: как пить дать, поболее, – старик нежно, как любимую собачёнку, погладил дорогую вещь.
Натруженные, закопченные табачным дымом пальцы, развязали кисет и стали мастырить самокрутку.
– Хороший табачок уродил – забористый.
Шурша в пальцах, табачок рассыпчатой дорожкой ложился на заранее оторванный для самокрутки клочёк газеты.
– Уродил, уродил, – хитро соглашался другой, располагая получить щепотку.
А на кой тебе Люська, уж не свататься удумал? – хихикнул хозяин лавочки.
– Да к телефону карточку хотел купить, а вижу – не получится, – в голосе Петровича прозвучало огорчение.
Как оказывается, Иван Кузьмич, таки нужная вещь мобилка, признал – признал, – старик, заглядывая соседу в глаза, убеждающе кивал бородкой.
Позавчерась сижу в нужнике, надобностью занимаюсь, а на небе звёзды, едрён корень, красота необыкновенная – сижу любуюсь.
Слышу, уж задница подмерзать стала, ну, думаю, насмотрелся – будя, пора в дом...
Мац–мац рукой, а рулончика-то и нету, как сквозь землю, едрёна вошь, провалился.
Раньше-то "Правды" всегда хватало, а нет так "Трудом" не брезговали, а теперь вот баловство придумали: туалетная бумага в рулончике.
Вещь оно конечно хорошая, если использовать по назначению, так нет – в колбасу, едрён корень, пихать – удумали.
А то! Давненько было, как-то в городе пришлось общим туалетом попользоваться, сижу себе тружусь да надписи на стенке читаю, крупно так написано, каллиграфично, без очков запросто углядеть можно.
Одна надпись уж больно зацепила, слышишь Кузьмич, пишет один: "Тот дурак на всю Европу, кто вытирает пальцем ж...у.» У… – думаю, – мы не такие, мы, Кананахины в Европу не лезем, у нас своя "Правда" под рукой, а вот послать и очень далеко, да так далеко, чтоб заблудился, Кананыхины могут, эт хлебом не корми.
А тут, вот какая оказия: хоть пальцем три, да в Европу собирайся – совсем старый стал – растерялся.
Да, слава Богу, мобилка зазвонила, бабка моя волноваться стала: "Ушёл и пропал, не помер ли часом" – спрашивает сердешная.
Так что, обзаведись, нужная вещь – выручит при случае.
Я свою всегда при себе держу, – пощупав карман, он на всяк случай, лишний раз убедился.
Угощайся, Вань, подымим, – Петрович протянул соседу скрученную цигарку.
– Премного благодарствуем, от вашего табачку не откажусь, – достав спички сосед чиркнул, и с уважением предложил огоньку.
Старики смачно закурили...
Дымок от самокруток, подхваченный ветерком, понёсся в небо, окутывая сладким дымом самосада покинутое Богом и людьми село.
"Не дай, Боже – старость не в радость", – всем видом говорило село.
Говорило осиротелыми, покосившимися без хозяйских рук домами, поваленными плетнями заборов, пустыми не ухоженными дворами, заросшими садами и виноградниками, село, как эти два старика, задрав голову с мольбой всё чаще заглядывало в небо.
– Совсем погода испортилась, ишь, какие бугаи наворачивает, – затянувшись, покашливая выпустив дымок, Петрович разглядывал небо. – А вон правее, гляди, тачанка...
– И, впрямь, тачанка, а на ней Нестор Иванович с маузером, волосы ветер треплет. Матерь Божья, как похож...
Гляди, гляди – целится.
– Вот дела, точно Махно, едрён корень, – Петрович привстал от удивления. – А спустись да стрельни из пулемёта по партейцам, как думаешь, Иван Кузьмич, наложили бы в штаны демократы?
– Наложили – наложили, как пить дать, наложили, полнёхенькие наложили и ихняя "Правда" не помогла бы...
Старики, соскочив с лавочки, обнажив головы, молча уставились в небо.
– Ни хера ссе гляди, Петрович, скажи кому – в жизнь не поверит.
На небе, закусив удела, огромные лошади в дымчатой пене, разметав седые гривы, что было силы, мчали тачанку по небесным буеракам, копыта яростно разрывали облачную степь.
Возница с растрёпанными ветром волосами, размахивая Маузером, лихо управлял тройкой.
– Жаль не рожает больше земля наша таких людей, – Петрович, поправив седые волосы, одел потрёпанную временем шапку, затянулся дымком и грустно присел на лавочку.
– Всё больше бизнисмены плодятся, едрён корень, – поддержал старого товарища Иван Кузьмич, и, умолкнув, присел рядом.
КОРРУПЦИЯ.
Коррупция, скушала на завтрак не одно царство–государство.
Но это, самое вольное, и к тому же очень независимое она оставила на ужин.
– Бюджетик так себе: слабоват, быстро переварю, – рассуждала слюнявая.
И вдруг, по радио, во всеуслышание ей объявили войну.
– Ни с того, ни с сего, а главное, за что? – возмущалась коррупция.
Мой ужин стало быть отменяется?
А чёрта с два, не хотите?
Вы, что там, белены объелись, или умом тронулись? – орала она возмущённо.
В это время толпа зевак с транспарантами бегала по Майдану, заглядывая в каждую дырку.
Перевернули мусорные баки, прошлись по канализационному коллектору, рылись в выгребных ямах – нету.
– Как сквозь землю провалилась.
– Случайно коррупцию не видели?– приставали пламенные борцы к одиноким прохожим.
– За мной! – скомандовал из за угла какой-то буйный в прыщах.
Засучив рукава, прыщавый повёл всех на чердак.
Тёплое местечко, сейчас обнаружим.
Люби друзи, за мной!
"Друзи", сорвав паутину, ломонулись за ним.
Прошманали чердаки – нету...
– Как сквозь пальцы просочилась, зараза, – сетовали зеваки.
– Какая она из себя, кто-нибудь видел? – пыталась узнать любопытная голова в красной повязке.
– Какая, какая, вот такая – с зубами и лапы вот так, – показал на своих кривых ногах, не очень трезвый борец.
Понял?
– Понятнее и быть не может, как не понять, конечно понял, – убегая ответил на ходу краснощёкий в повязке и щучкой нырнул в подвал.
– Ищи, она где-то там.
– Понял! – голос краснощёкого пропал в тёмном лабиринте подземелья.
Одуревшая от беготни толпа к вечеру рассасывалась.
В ночную, оставались самые стойкие.
Транспарантами, с надписью – ГЕТЬ КОРРУПЦИЮ, разжигали костры, доставали бутерброды, перекусив – обустраивались на ночь.
Ночью усталость одолела всех...
В неге на шёлковых простынях развалилась коррупция.
Матрац был плотно набит банковскими купюрами и создавал приятное уху шуршание.
– Шуршун какой-то, а не матрас, но приятно-то как...
В подушечке поместилась куча президентов, да и вообще много выдающихся шуршунов, что они выдали и кому, ей было начхать.
Нежно подбив кулачком подушечку, она улеглась отдыхать.
Уснула быстро, поглаживая себе пупок, по часовой стрелке.
– Фен–шуй, знаете ли.
Не ложился в эту ветреную ночь флаг "не залежного" государства, ветер рвал и трепал полотнище.
Трезубец не удержался, сорвался и вонзился в небо.
Нежданно – негаданно, пошел косой, холодный дождик.
Флаг мужественно, вцепившись в древко, сопротивлялся непогоде.
Ветер дул западный...
Не спала в эту ночь и Совесть.
Она металась от одной двери, стучалась в другую, тщетно пыталась пробудить граждан, но никто не открыл.
– Эх вы, хохлы, тьфу на вас, – сплюнув, она улеглась в чужом подъезде, как собачонка, на старом коврике.
– Вы, товарищи министры, из под земли, из пальца высосите, с неба достаньте, – чуть не сказал – эту суку.
– Завтра её сюда... – премьер – министр показал пальцем себе под ноги. – Живой и невредимой, а не то, я вам кишки выпущу.
Я хочу подывиться в её бессовестные очи. Премьер–министр срывался в крик на вечернем заседании.
Президент сделал паузу и угрожающе поднял указательный палец в верх, чтобы всем присутствующим сказанное дошло до самой глубины куринных мозгов.
Президент, лично хочет подержать её за горло и плюнуть ей в морду.
Заседание кабинета Министров на этом плевке закончилось, закончилось поздновато.
Расходились очень озабоченными.
Прощаясь, министр внутренних дел клятвенно заявил.
– Из-под земли гадину достану, или...– он приставил два пальца к виску.
– Я офицер... – в свою очередь выпендрился министр здравоохранения. – Я её на кончике иглы притащу.
– Ладно – ладно, – улыбнувшись, успокоил премьер. – Мы твою преданность ценим, из пальца высосешь, а добудешь...
– С неба достану! – сказал министр по чрезвычайным ситуациям.
– Верю, чрезвычайник, отдыхайте, утро вечера не глупей.
Остальные, воздержавшись от обещаний, попрощались и стали спешно расходиться.
– Да, борьба не на жизнь, а на смерть! – подняв руку и сжав кулак, премьер попрощался.
– Но пасаран! Врёшь, не уйдёшь, с такими орлами мы тебя в бараний рог скрутим, и ещё вытрусим Рог изобилия, ещё посмотрим кто – кого...
Но, обойдёмся без мордобоя, – научены горьким опытом – трезво рассудил премьер–министр.
Однако, Витенька такой не предсказуемый, глаз да глаз за ним нужен.
Ладно, поживём, увидим, а пока баю–баюшки–баю, не уснуть бы на краю, а то Витенька – волчок вмиг откусит пирожок, – премьер денно и нощно, до потери пульса, бдительно охранял свой пирожок с капустой.
– Фаберже, сволочь, снова бросался яйцами, – президенту целый год снился один и тот же сон.
Гарант конституции тревожно ворочался в кроватке от Людовика 16.
Бурбоны знавали толк в опочивальнях.
– Не попал, не попал, – радовалась первая леди, собирая яйца в корзинку.
Подняв самое большое, она дурёхой запричитала: – Смотри, милый, какая красота. Фаберже порожняк не гонит! Дама радостно кружилась с наполненой до верху корзинкой.
– Видать ранняя Пасха в этом году, – буркнул во сне президент.
Звон колоколов, блеск куполов, золочёные кресты и вороньё чёрное-причёрное. Вороньё каркало во всё горло.
Самые мудрые вороны пытались клюнуть в задницу бюджет независимого государства.
Президент, хоккейной клюшкой стоявшей всегда под рукой, стал яростно разгонять пернатых.
Перья летели по всему царству – государству.
Премьер-министр старательно пополнял бюджет.
С усердием, зажав между ног тушки, двумя руками он патрал худых и маленьких кур.
Большие и жирные как-то ускользали из слабеньких рук.
– Наваждение какое-то, – перекрестившись, он принялся выворачивать кастрюли, паять, да заделывать в них дыры да так тщательно, что звон церковных колоколов и грохот кастрюль слились воедино.
Часы пробили шесть раз.
Президент, очень независимого государства проснулся:
– Фух, наконец-то утро. Люся, водыыы...
Неважно в эту ночь спалось министру по чрезвычайным ситуациям.
Во сне, огромный чайник, выкрашен в цвет государственного флага, извергая клубы пара, стоял на запасном пути.
Чрезвычайному министру достался бронированный прицепной вагон.
Прошипел свисток, поезд, с пробуксовкой, отправился в путь.
Здорово швыряло из стороны в сторону.
Кто-то рисовал смешные рожицы, хукая паром, на вагонное окно.
– Знакомые всё лица, к чему бы это? – продолжал всматриваться в окно министр.
Двое рабочих, почему-то следом за проезжающим поездом, снимали рельсы.
Крепко завязывали их в узел и аккуратно укладывали на телегу с жирной надписью на борту – МЕТАЛОБРУХТ.
– Обратной дороги нет, – мелькнуло в министерской голове.
Чайник свистел дальше.
Небо встретило процессию чрезвычайно удивлённо.
– Вы откуда и куда, дорогие господа? – спросил видать главный по небу.
– У нас коррупция пропала, обыскались, не видали?
– Нет... Не видали, не встречали, – дружно небо отвечало, хохотало, громыхало...
Поскребите у себя по сусекам, может там у неё гнездо.
– Спасибо за совет, обязательно поскребём – протяжно звучал голос.
Во сне министр поскрёб задницу.
Чайник закипал...
– Просыпайся, дорогой, чайник вскипел, пора к столу.
– Ты, случайно не знаешь, где сусеки, – спросил сонный муж.
– Какие сусеки, дорогой, Если ты про мои, так они в надёжном месте – в Швейцарии.
– А мои где? – с дурацким выражением лица спросил муж.
– Ну, милый, знаешь, лучше у себя спроси.
Ты, что, ещё не проснулся?
Давай, вставай, поторапливайся, у вас утром заседание по борьбе с этой, как её, с коррупцией.
– Коррупция... – пробежало бегущей строкой в голове.
Ну, и сон.
– Что, дорогой, сон не хороший приснился?
– Да, – почесав лёгкую небритость, супруг впрыгнул в тапочки с ангельскими крылышками.
Надев халат, министр поковылял в столовую.
– Куда ночь, туда и сон, – трижды перекрестившись, он защитил себя от всех негораздов.
Самый главный негоразд, проснулся весь в перьях и очень рано, ни свет, ни зоря.
Разорванная в клочья подушка валялась на полу.
– Что, душка? – спросила вошедшая в спальню жена. – Снова кур щипал и когда это закончится, может покажешься врачу?
– Коррупция, – многозначительно произнёс сонный премьер-министр, шаря рукой по тумбочке.
– Очки ищешь? Так ты, вчерась в них уснул: ищи в постели.
Премьер, став на колени, начал шарить по скомканным простыням. Задрав одеяло, заглянул под него, пощупал...
– Как пушинка, крутой подарок от президента, очень тёплая вещь – гагара.
– Так, вот же они – жена подняла очки и положила на тумбочку.
Завтракать, будешь?
– Какой завтрак – заседание.
– Что, и кофе со сливками не будешь?
– Да я же сказал: заседание, борьба идёт кровопролитная не на жизнь, а на смерть.
Или она нас, или мы её, понимать надо.
– Понимаю, понимаю и не надо скандалить с утра, – женщина быстро удалилась на свою половину, от греха подальше.
Легко покусывая, сосал палец министр здравоохранения.
Сон снился страшный–престрашный.
Он младенцем–грудничком всхлипывал во сне.
– Сон, дурной сон, чур тебя, – перекрестила не спокойного мужа супруга и нежно погладила по лысой голове. – Спи, котик, спокойной ночи.
Противная коррупция, вертя перед носом торбой, настойчиво предлагала взятку, сто миллионов тугриков.
– Но вот беда... как узнать? Сколько это? Много или мало? И если много – то сколько много? Вот столько, или меньше? – министр сходил с ума от своей беспомощности.
– Помогите! – он наконец-то разродился душераздирающим криком.
Заботливая жена снова перекрестила беспокойного мужа:
– Спи, спи, спокойной ночи.
Неспокойный министр снова провалился в сон.
Руки не двигались, ноги онемели и, вдруг, резко вскочили и убежали.
– Стой! – кричал вдогонку главный эскулап страны. – Предатели! Стой!
– Спи, спокойной ночи, – шептала на ухо жена.
– Что делать, как взять? Жарко, пить, – он нервно сбросил на пол одеяло, обнажив измученное, страждущее наживы тело.
Супруга пулей помчалась по воду.
– Быть или не быть? Сто миллионов тугриков вертелось перед носом.
– Быть! – выбор с бешеным криком был сделан.
Вцепившись зубами, как туркмен в дыню, причмокивая от удовольствия, министр здравоохранения стал основательно выгрызать дырку в торбе.
– На, попей водички, может, полегчает.
Министр жадно схватил большую кружку, и разбрызгивая, как собака, стал лакать воду.
– Ну, что, любезный, полегчало? – издевалась подлая коррупция.
– Спасибо, уже лучше, – икая, произнёс эскулап.
– Ничего себе апетитик, – удивилась дама. – Держите меня вчетвером от таких слуг народа, мама – мама и где моя панама? – запела она с дуру.
– Простите за любопытство, а задница у Вас не треснет? – нагло приставала коррупция с глупыми вопросами.
– Неа...– довольно улыбался во сне министр.
Сложа руки на пузике, он спокойно уснул.
– Спи, котик, – шептала супруга, – спи.
Во сне, министр здравоохранения гонялся за коррупцией, уж очень ему хотелось сделать эй клизму, но всякий раз она юлой ускользала, посмеиваясь, скрутив огромный кукиш.
Бешеную погоню прервал настойчивый телефонный звонок.
– Ало, министр здравоохранения слушает, – с трудом выговорил сонный лекарь всего государства. – Хорошо, выезжаю. Он положил трубку.
– Ни дня тебе, ни ночи, – неохотно он стал подыматься с тёпленькой постели. – А о тугриках однако надобно узнать, а то вдруг сон в руку...
Жена спала, как убитая.
– Намаялась, бедняжка, отдыхай, – он заботливо поправил одеяло, прикрыв стыд и срам.
День начинался не с той ноги, а так хотелось...
Не ложился в эту ветреную ночь министр внутренних дел.
То ли совесть стуком в дверь, то ли честь офицерская, то ли дорог сердцу молдавский коньяк, что-то его беспокоило.
В камине потрескивали дубовые поленья, тепло располагало к размышлениям.
– Коррупция эта гавённая, где она взялась?
Жили без неё сто лет, – генерал умолк, призадумался, почесал мудя и вдруг как гаркнет командным голосом на весь дом: – Здравия желаю! Обнаружили...
Ух, гадина, попадёшься мне – не взыщи...
Сжав кулаки генерал заскрипел зубами.
– Лиха беда начало...– достав из бара коньяк, он по-хозяйски откупорил и со стуком поставил бутылку на стол. Затем принялся аккуратно резать толстыми кружочками лимон и укладывать его на блюдце.
Генерал любил под лимончик со "ствола" и "залпом".
Привычка... Да и должность высокая обязывает...
– А руки? – спохватился генерал. – Руки-то, ух, ручища – загребалы, надо помыть с мылом, а то здороваешься со всякой нечестью.
Открыв кран, он стал тщательно мыть руки с мылом.
Рука руку моет, а они – «коррупция...»
Какая к чёрту коррупция?– вытирая насухо руки, генерал никак не мог успокоиться, подойдя к столу он не раздумывая, жадно схватил бутылку и "залпом", в долю секунды, вылил коньяк в горло.
По старой привычке, занюхав рукавом, громко крякнул, перевёл дух, и с наслаждением принялся обсасывать лимонную дольку.
– Да, глоточка моя лужёная, вот это красота, вот это жизнь, а они: "Коррупция, борьба"...
Чепуха: мёртвому припарки.
Пламенная жидкость обожгла гортань и стала нежно растекаться по всему организму.
– Хорошо но маловато, чёрт побери, – озабоченный генерал полез в бар за второй.
Видавшая виды прислуга, узрев ползущего по ковру генерала, незаметно удалилась из дома.
Генерал частенько любил поваляться у камина, поболтать, выпить бутылочку – другую, одиночество эго не пугало.
Открылась вторая и со стуком водрузилась на стол, как знамя над поверженным Рейстагом.
– Стоять смирно! – на всякий случай, разговаривал сам с собой министр внутренних дел.
Как в анекдоте: пошли дурака за бутылкой, он и возьмёт одну бутылку.
– Чёрт бы побрал эту коррупцию и всё, что с нею связано – продолжал рассуждать главный милиционер государства.
Чёрт, появился незамедлительно.
Сначала он брал и снимал дорогие картины в тяжелых золоченых рамах. Затем резко, прямо из под ног хозяина, выдернул огромный персидский ковёр.
Генерал, резко взлетел и упал на пол, сильно ударившись головой.
– Ты это что творишь, рогатый, я чуть ореховый паркет не сковырнул.
Сейчас я тебе, плешивая зараза...
Вытащив из письменного стола "Макарыча", он стал в упор расстреливать лиходея.
– Застрелю, сволочь, застрелю! – во всё лужёное горло орал милиционер, стреляя находу в нечисть.
Чёрт гасал по комнате, корча хозяину оскорбительные рожи.
– Хи–хи, стрелок из тебя, как из задницы мирошник, – чёрт умело «качал маятник».
– Ух, спецназовец хренов, лихо уходит от пули, – перезарядив, генерал яростно, ещё ожесточённей, возобновил пальбу.
– Ты куда копытами по паркету?
Убью, рогобан чёртов
Убегающий чёрт свалил со стола на пол открытый коньяк.
– Теперь точно убью, ты допрыгался, скотина, – в нечистого полетел пистолет.
Схватив со стены шашку, размахивая направо и налево, хозяин дома крушил на своём пути всё попавшееся под руку.
Генерал гнал беса на второй этаж.
– Прыткий, чертяка, ну держись, попрыгунчик, – шашка со свистом рассекала воздух.
– Будённый, ха–ха–ха–ха, – смеялся чёрт, прыгая по ступенькам, наверх.
Старинная китайская ваза, кинутая чёртом, попала точно в голову.
Генерал рухнул на пол.
– Династия Дзинь, – промелькнуло в генеральской голове.
Ваза разлетелась в дребезги...
– Врёшь, не возьмёшь! – орал контуженный министр.
На втором, нечистый по-хозяйски сворачивал ковры в трубочку.
– Нуждающимся раздадим, безвозмездно, – хохотала нечисть.
В бешенстве, "командарм" стал рубить ковры, как докторскую колбаску, косым резом с плеча наотмашь.
– Не дам! Моё! Не тронь! В-капусту порублю! – и яростно, в, порыве бешенства, рубил всё на свете.
Нечистый, тем временем, полушерстяным задом уселся на стол.
– Ну, что, устал размахивать, генерал? Может, передохнём и по стакану? – чёрт закинул ногу на ногу и бескультурно стал ковыряться обломком дубового стола в зубах.
– Издеваешься, нечисть? – генерал извлёк из бара коллекционную поллитруху и жадно осушил её из "ствола".
– Лимончика?– чёрт торопливо наколол лимон на рог и предложил закусить.
– Достаёшь, козлорогий?
– Что, ты сказал, кокарда с лампасами?
Жестокая погоня возобновилась.
Дубовые стулья летели в окна.
Ворвавшийся ветер, безжалостно срывал шторы с карнизов.
Похолодало...
Нечистый, вытаскивал угли из камина и бросал горящие в хозяина дома.
– Ну, паскуда, держись – спалю нахрен!
В доме загорелось.
Горело всё: мебель, шторы, ореховый паркет.
Пламенным борцом с чертовщиной, в огромных языках пламени, метался генерал.
Бдительные соседи вызвали подмогу.
– Справились, навалились, одолели, нехристи, – погорелец после укольчика успокаивался.
– Да, в этой жестокой борьбе, первыми погибают лучшие, – сказал министр здравоохранения и затянул потуже на погорельце смирительную рубаху.
– Везите к нам, будем наблюдать, – карета скорой помощи чихая и мигая быстро умчалась.
– Первый пошёл, – произнесла коррупция и приятно шурша перевернулась на другой бок.
Суета сует...
Утреннее заседание Кабинета Министров началось с минуты молчания.
– Да, нечего сказать, – прервал тишину премьер. – Угас, сгорел полностью, ничего не осталось от человека.
Сняв очки, достав носовой платок, размером со скатерть, он громко высморкался.
На повестке дня, двумя ногами, стояла и улыбалась беззубым ртом, всё та же коррупция.
Премьер, занялся очковтирательством.
Затем, надев очки и внимательно осмотрев зал, он произнёс своё коронное: – Борьба идет кровопролитная, но президенту нужна победа. Он сделал паузу и внимательно осмотрел присутствующих.
Присутствующие не испугались и даже не дрогнули.
– Однако, теряем хватку, – подумал премьер.
– Заседание продолжается, дамы и господа, – с умным выражением лица, произнёс очковтиратель.
– Делайте ставки, дамы и господа – хохоча, добавила коррупция.
Заседание продолжается!
ВАРЬКА.
Спокойным, тихим летним вечером, сидя на траве, она курила и внимательно рассматривала звёздное небо.
– Где-то там, далеко–далеко, светится и моя звезда.
Там все счастливы, молоды, красивы и мама моя там.
Варе мечталось...
О работе забыла, или забила на неё, короче говоря, не пошла и всё тут.
Лето, небо, красота...
Назойливый комар присосался на плече и стал быстро увеличиваться в размере.
– Ну, ты, проглот, пора и честь знать, – она подтолкнула его пальцем. – На взлёт, дорогой.
Комар попробовал взлететь и не получилось.
Упав с высоты на Варькино плечо, отбросив хобот, уснул.
– Здрасте вам, гляди, уже и ножки свесил.
Эх вы, мужики, нажралось и спать.
И этот туда же... Ладно, спи, кровососушка.
Плечевая я, привычная...
Варя выбросила окурок, тот полетел кометой, оставляя за собой огненный хвост.
Вспомнилась мама, старенький дом, деревянные игрушки, детство...
Мамины наставления: "За плохие дела, не погладят по голове, доченька, покорный телок две матки сосёт".
– Мама, мама, чему ты меня учила, родненьк–а–ая...
Навернулась слеза, или дым попал в глаза, Варя шмыгнула носом: – Дожилась...
Единственная разница, между мной и этим...– взглянув на комара Варя уныло продолжила – когда он сосёт, его не гладят по голове. Мамочка, а доченьку твою послушную – гладят, всю дорогу гладят.
Вот такие, плечевые дела, родненькая.
Варя закурила, затянувшись во всю грудь, задумалась.
В ложбину опускался туман, укладывался на ночь.
Звезда сорвалась с неба и упала в реку.
– Видать, твоё добро полетело в воду, мамочка, жаль только, что так поздно.
Разрыдавшись, Варя пошла топиться.
СМЕРТЕЛЬНАЯ ОБИДА.
Сильно хромая от боли, Василий целый день носил "камень" за пазухой.
Вернее не "камень" – нож.
Удобный, с наборною ручкой, здорово отточенный охотничий нож.
Василий в злобе планировал убийство.
Ему, маленькому и не заметному мужичку, не обидевшему за всю свою жизнь и мухи, сделали так больно.
Он не мог простить обиду, она распирала его нутро.
– Убью – убью – убью...
Опираясь на сапку, превозмогая боль, Василий хлопотал по хозяйству.
Кормил кур, выпустил гусей травки пощипать, накормил поросят, принёс воды и наполнил поилки.
– Как тут позаботишься о себе? С утра орут, как резанные. Проголодались.
Не, ну, не скотина ли? Угробил, гад, ногу. И как же мне теперь?
Сколько работы по хозяйству, а я инвалид – инвалидом, – он, охая, присел на лавочку, разулся и снял носок.
Увиденное выдавило слезу.
По жизни Василий был тонкослёзым мужиком.
Жил он на краю села, один – одинешенек, и всех и всегда ему было жалко.
Сильно напухшая нога стала ярко-красной.
– Гангрена пошла...– всматривался Василий.
По улице, с тяжёлой сумкой через плечо, шла почтальон Любка Гангрена.
– Здоров, Васька, чего прохлаждаешься?
– Да иди ты к чёрту, Гангрена, – он отмахнулся от неё рукой.
– Лови, бескультурщина, – Люба ловко, как в американском кино, швырнула через забор газету, – Читай, неуч...
– Да иди ты к чёрту со своим читай.
Он выписывал периодическую печать совершенно для других нужд.
Нога сильно зудела.
– И надо же, так чешется, зараза, прямо оторви и выкинь, – Васька осторожно почесал ногу.
Положив по-ковбойски ноги на стол, закурил и стал рисовать в мозгу картину покушения.
В кадре, невысокого роста человек, с звериным оскалом, вцепился в горло Бориса.
Выволок его за угол и ножом, как в масло, по самую рукоять.
Тот в конвульсиях падает на колени.
Во взгляде мольба.
Но не тут-то было, он не преклонен, сваливает обидчика ударом сапога в бок.
Из раны, струёй хлещет кровь, заливая траву.
– А, может, неожиданно напасть сзади и ножом по горлу, – режиссировал Василий. – Всё- таки большая разница в весе и эффект неожиданности даст фору в пару секунд.
Резко задрать голову назад и полоснуть ножом по горлу.
– Вася! Моя Настя загуляла, Вась, поможешь?– крикнула соседка из-за забора.
Прозвучавший голос, холодным душем, вмиг разрушил Васькины планы.
– Сейчас идём, погоди немного.
– Прости меня, Боря, ради Бога.
Чуть не взял грех на душу, – Вася дал ему сахарок. – Чёрт его знает, что на меня нашло?
Подумаешь, на ногу наступил...
Василий взял осеменителя за ошейник и, прихрамывая, повёл скотину к соседской корове.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
Конец света 3
Лиха беда начало, или путь чакроносца 6
Вы не живёте 15
Нестор Иванович 16
Коррупция 20
Варька 33
Смертельная обида 35
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/