Проверяя содержимое пакетов и вспоминая, все ли успела прикупить, я медленным шагом направлялась к самому ответственному заданию дня. Оставалось всего полчаса до того момента, когда Ваня приедет за мной на машине. В свете вчерашней перепалки, я не решилась лишний раз дергать кота за усы и намерилась прийти вовремя. Жаль, конечно, что зимние сапоги так и остались мечтою на прилавке магазина. Зато теперь у меня есть все необходимое для пополнения аптечки, кое-что из ветеринарии, запас провианта на несколько дней, некоторое лично-гигиеничное, а также маленький раскладной ножик и перцовый баллончик. Последние заняли свое место в списке необходимых вещей буквально сегодня утром и сейчас приятно согревали душу. Признаюсь, я и раньше имела при себе подобный комплект: в Раю встречались разные посетители. Но не сказать, чтобы я часто прибегала к подобным мерам, и мне бы очень хотелось, чтобы так оставалось и впредь.
Остановившись и нерешительно топчась на месте, я задумываюсь, почему сейчас не ставят телефонных будок в старом стиле? Чтоб со стеклянными стенками и дверцей, гарантирующими чуть больше звукоизоляции и уединения. Так нет же: простой навес от дождя, ветер в спину и никакой возможности собраться с мыслями.
Запихнув карточку замерзшими пальцами, я по памяти набираю номер. Зубы стучат, но кажется, дело не только в легкой для такой погоды куртке. В трубке раздается усталый женский голос:
- Алло?
- Привет, мам. Это я, Лера.
- Лерочка? – звучит взволнованно, с заметно повеселевшей интонацией. – Девочка, как же я рада тебя слышать! Ты так долго не звонила, мы уже начали беспокоиться. Как ты там? Как твое здоровье? Что нового?
- У меня все хорошо, – отвечаю я, испытывая легкое удовлетворение от того, что в этот раз мои слова не так уж далеки от правды. Затем вкратце рассказываю события последних дней. Естественно, без лишних подробностей, соблюдая негласное правило не тревожить семью своими проблемами. Родительское здоровье хрупко, его надо беречь.
- Лучше расскажи мне, как дела у папы, – заканчиваю свой короткий монолог. - И Тимки. Небось, вымахал уже – совсем здоровяк.
Мама тихонько смеется, но сквозь смех отчетливо слышится горечь.
- Папа все работает. Его повысили, теперь уже до главного директора. А Тимка… вытянулся, это правда. И возомнил себя достаточно взрослым, чтобы намериться поступать в столичный колледж.
Последние слова звучат несколько зло и раздраженно. Я задумчиво кручу в пальцах провод телефонной трубки. Чьи-то шаги раздаются совсем рядом, буквально в нескольких сантиметрах от меня, но я не обращаю внимания, все глубже погружаясь в воспоминания.
Когда-то в свои шестнадцать мне тоже пришло в голову поступать. Наш городок располагает весьма скудным разнообразием учебных заведений, и вполне объяснимо, что молодежь рвется куда-нибудь подальше от диплома хозяйки усадьбы. Меня же тянуло именно в столицу, за триста километров от родных пенат. Мать была не в восторге от такой идеи, но видя искреннее желание дочери «нести красоту в мир», не стала возражать, и уже в сентябре я числилась в рядах учащихся по специальности «Художник-модельер», что в переводе на простой язык означало: моя мечта сбудется и я стану парикмахером. Заселившись в общежитие, я познакомилась со своей соседкой Алиной, взявшей курс на технолога швейного производства или швею. С ней мы весело прокутили три из положенных пяти курсов, а в дальнейшем вместе переехали на съемную квартиру. Тогда на одной из практик, проходящих в крупном салоне, мне повстречался Кирилл – талантливый и милый молодой человек, с которым у нас сразу же вспыхнул бурный роман. Мои родители души в нем не чаяли, как и маленький Тимка, и мы довольно часто приезжали погостить, порой прихватив с собой его брата-близнеца Костю и Алину, к тому моменту ставшую мне совсем родной.
Конечно, нельзя сказать, что все было идеально. Дети быстрее взрослеют вдали от родного дома, к чему взрослые частенько оказываются не готовы. Мои родители исключением не были. Мы часто ссорились с матерью по мелочам, а то и неделями не разговаривали друг с другом. Бывали, хоть и реже, бреши недопонимания и с Кириллом. Тем не менее, сейчас я с тоской вспоминаю это время как самое лучшее в моей жизни. И, конечно же, прекрасно понимаю Тимофея.
- Мам, послушай, каждый год сюда поступают тысячи молодых студентов… - медленно говорю я, намекая, что далеко не все из них идут по моим стопам.
- А мне все равно, Лера, кто там и как поступает! – она отвечает резко и несдержанно. - Я не хочу терять и своего сына тоже!
Я смотрю на телефонный аппарат ничего невидящим взором, бессознательно подкуривая сигарету и шумно затягиваясь горьким дымом. Правильно говорят: «за что боролась …».
До сих пор не помню тот день, когда все пошло наперекосяк. Наверное, точкой отсчета можно считать совместный юбилей Кости и Кирилла, на который я так и не пришла. А виновником – забытый дома мобильник.
Пропала без вести.
Полгорода, а может, полстраны было поставлено на уши, но обнаружили меня только спустя две недели. Какой-то дедушка на «копейке» ехал в деревню и в тридцати километрах от города наткнулся на бесчувственное тело. Об этом я узнала гораздо позже, в больнице, где провела уже полгода так ничего и не осознав, несмотря на многочисленные тщетные попытки врачей меня восстановить. Как выяснилось, месяц после произошедшего я не говорила вообще, на второй едва ли научилась отвечать впопад, а к четвертому наконец-то смогла пользоваться ложкой самостоятельно. При этом меня постоянно мучили кошмары и голод. Лучшие медицинские светила бились над задачкой моего искалеченного ума, тысячи свечек были зажжены родителями за мое выздоровление в церквях – безрезультатно. В конце концов, больница сделала из меня более-менее вменяемое существо, выдала примерно соответствующий диагноз, прописала необходимые медикаменты и благополучно сдала на руки семье.
Затем начались бесконечные приезды друзей и любимого, жалостливые взгляды и сереющее после каждого моего приступа лицо мамы, бессонные ночи и много алкоголя для попытки хоть немного отдохнуть. Так продолжалось около года, пока я не заметила Тимкины слезы. Он получил хорошие отметки в школе, но некому было это оценить, ведь к тому моменту мать окончательно сдалась и превратилась в тень, а отец с удвоенной силой ударился в работу. Именно это заставило принять меня серьезное решение, которого я придерживаюсь и по сей день. Жесткий разговор с родителями заставил их вспомнить, что у них не один ребенок, нуждающийся в заботе и внимании. Красочно описав, какую ошибку они совершают и чем это грозит в будущем, я собрала свои вещи, забрала живущего с нами Рэя и снова уехала к Алине. Мне было стыдно за свое поведение, но другого выбора не было. Никто не мог мне помочь, а значит, никто, кроме меня, не должен был страдать.
Я намеренно выбрала линию поведения, которая отталкивала бы других людей. Была холодной и колкой, много огрызалась, устраивала пьяные истерики. Мне было нужно преодолеть всеобщую жалость, чтобы дать шанс брезгливости вычеркнуть меня из чужих жизней. И мой план сработал идеально. Продержавшись полгода, Алина попросила покинуть совместное жилище, взамен пообещав заботится о моем псе. Я знала, что подруга от него не в восторге, но финансовая сторона вопроса говорила не в пользу иных идей, а отправить любимца обратно к родителям было выше моих сил. Кирилл же продолжал бороться дольше, но и у его терпения был найден предел. Последний раз я видела его уходящим из Рая, где он «застукал» меня в жарких объятиях какого-то пьянчуги, от одного вида которого меня тошнило еще несколько дней.
И вот, наконец, моя цель достигнута. Все остались довольны и даже с Рэем вопросы разрешились. Но почему же сейчас так трудно дышать?
- Но ты никого не теряла, мам…
- Не принимай меня за дуру! - она слышит мой сдавленный лепет и почти кричит. - Я забочусь о Тимке, как и обещала, но это вовсе не значит, что я тебе верю! Тебя не было дома полтора года! Полтора года, Лера! За это время ты звонишь седьмой раз! И каждый раз с автомата, как будто мы – чужие люди, и я не имею права знать о тебе больше, чем ты позволишь! Я даже не буду в курсе, если с тобой что-то произойдет! Отец практически не разговаривает со мной. Он сходит с ума и винит во всем меня! Ведь это Я позволила отпустить тебя, оставить одной справляться со своими проблемами и забыть, что семья – это общее. Что мы – целое и должны друг другу помогать! А теперь Тимофей идет за тобой. Он уходит, чтобы найти тебя и помочь! Ему шестнадцать, Лера!!! И я не позволю этому случиться, слышишь?!
Я тушу сигарету прямо о кнопку «ноль». Давлюсь воздухом, словно углекислым газом. Зачем я начала этот разговор? Ведь мне нечем ей ответить. Как и нечем помочь.
- Лера, прошу, возвращайся домой, - ее голос звучит надломлено и жалко. – Пожалуйста. Церковь говорит, что мы найдем выход, доченька. Только вернись, и мы во всем разберемся…
- Прости, мама, но не получится. Выход… его просто нет. Передай всем привет. И …мне жаль.
Я слышу, как она снова что-то кричит, но кладу трубку. Слезы льются рекой, стекая по подбородку на пушистый шарф. Изнутри рвется крик, но я закрываю рот рукой, судорожно всхлипывая. Раздается звонок телефонного автомата. Мать в истерике и это плохо, что отец придет с работы гораздо позже. Если, конечно, его все еще волнуют такие вещи, как истерика собственной жены.
Чувствую острый укол вины. Неужели я ошиблась? Разве мог мой отъезд ухудшить ситуацию? И как же мне все изменить?
«Никак» – слышу я собственный внутренний голос и все-таки громко всхлипываю. Ведь я же знаю, что назад пути нет. Да и глупо было бы думать иначе.
Трубка звонит не переставая. Меня начинает трясти. Не оборачиваясь, я делаю шаг назад. Затем еще один.
На третьем шагу я чувствую столкновение, которое валит меня с ног.
- Ох! Простите, простите меня, пожалуйста. Вы не ушиблись?
Говорит мужчина. Упираясь ладонями в холодный асфальт, я поднимаю на него непонимающий мутный взгляд. На вид ему лет сорок; ухожен и со вкусом одет.
- Я вас не заметил. Вам плохо? Может вызвать скорую?
Он хватает меня за руку, пытаясь помочь встать с дороги. Прикосновение неожиданно и мне совершенно неприятно. Зверски трещит голова и от смутного чувства тревоги сосет под ложечкой. Мужчина хмурится на мгновение, прищурив выразительные карие глаза, но затем снова вглядывается в мое лицо уже заботливым участливым взглядом.
- Я такой неуклюжий, прошу вас, простите меня. Меня зовут Альберт. Вам точно не нужна помощь? Может, мне стоит связаться с вашими родственниками или позвонить друзьям? Не следует разгуливать по улице в подобном состоянии, это может быть опасно для здоровья. Хотите, я отведу вас домой? Вы далеко живете? Или может угостить вас успокаивающим чаем в каком-нибудь кафе?...
Он трещит без умолку, и я не успеваю за его мыслями. Мне действительно плохо, и разговор с мамой здесь уже ни при чем. Меня настораживает человек, который все еще держится за мою ладонь.
- Думаю, вы и правда можете мне помочь, – я прерываю его монолог, непроизвольно включаясь в защитный «режим шлюшки», на этот раз расстроенной и слегка перебравшей, но все еще не растерявшей профессиональной хватки. «Хмельная» поволока затягивает мои заплаканные глаза, на губах играет недвусмысленная улыбка. С учетом усиливающейся головной боли, подобный концерт дается мне с превеликим трудом.
-Вот только вряд ли чаем, - произношу нарочито кокетливо, безуспешно пытаясь ненавязчиво высвободить ладонь. – Но что-нибудь покрепче определенно подойдет.
Выражение его глаз ничуть не меняется, оставаясь внимательным и радушным, но он молчит, и на его идеально гладком лбу выступают маленькие капельки пота. Моя настороженность возрастает стократ. Мысленно приходит сожаление, что «комплект» все еще лежит в пакете, так и не перекочевав в карман. Кто ж знал, что он так скоро мне пригодится? Случайно я замечаю, как за спиной мужчины с перекрестка выезжает машина Ивана. Где-то неподалеку раздаются голоса, подобные на молитвы церковников, призывающих к праведной жизни. Никто не обращает внимания на чрезмерно контрастную парочку, любезно держащуюся за руки посреди улицы.
Внезапно боль сгибает мое тело пополам, впиваясь в мозг огненной иглой и обрывая наш контакт с незнакомцем. Он тоже вскрикивает и, скорчившись, опирается ладонями о колени, тяжело дыша.
- . Инициирована? – его голос дрожит от усилия, изобилуя интонациями удивления. - И неопытна? Но как!?
Я снова падаю на четвереньки, склонив голову и пытаясь отдышаться. Боль нехотя отступает, медленно позволяя восстановить мыслительные процессы. На языке вертятся вопросы, но с опозданием я замечаю, что задать мне их больше некому - Альберт исчез. Как и всякие желающие подать мне руку, что в принципе, в обычных условиях совершенно нормально. Приподнявшись на коленях, я высматриваю сквозь толпу Ивана, выходящего с парковки и твердым шагом направляющегося в моем направлении.
Странно, но сказать, что я рада его видеть – ничего не сказать.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/