Потапов Владимир

 

П У С Т Ь Б У Д Е Т Т А К !

 

МИНИАТЮРЫ 1-3

№1

-Ты просил меня об этом,- сказал Он. – Пожалуйста! Дерзай!- и протянул руку.

Замирая от предвкушения чуда, Архимед осторожно притронулся к ладони.

-А это…- он сглотнул сухой комок в горле. - …правда опора?

-Да. Правда. Другой ты не найдешь.

Архимед напрягся. Жилы веревками вздулись на шее. Буграми заходили под кожей мышцы.

И все было напрасно.

Мир не перевернулся.

Мир не изменился.

-Эх, людишки… дети мои…- вздохнул Всевышний, ссаживая Архимеда с ладони у кущ. – Как вы любите высокие словеса! И самое смешное - верите в них сами! Безумцы…

Архимед, тяжело дыша, обессилено лежал на траве и безмолвно глядел на Него.

-Хотя… Сам же учил вас: нельзя без веры. Только немного не в то вы верите! А вам так мало времени отпущено! «Мир переверну…» Эх, дети, дети…

Он погладил Архимеда по голове.

И Архимед уснул со счастливой улыбкой на устах.

№2

Он редко ездил в общественном транспорте.

И теперь, сидя в троллейбусе у окна, он с интересом наблюдал и за пассажирами, и за улицей.

Эта незнакомка появилась на предыдущей остановке. Вернее: я в и л а с ь. В п о р х н у л а.

Остановилась у центральной двери.

Утонченный профиль. Изящная ранимая шея, созданная для поцелуя. Нет! Для «осыпания поцелуями»! Это будет верней!

Аккуратная грудь, высоко вздымающая в такт дыханию. Густая грива невесомых коньячных волос, убранных в форме шлема Афины Паллады. Миниатюрное ушко. Рюмочная талия. Мячиковые полушария стана, туго натянувшие полупрозрачный мини-сарафан. Точеные, елы-палы, ножки на высоких босоножках! И слегка приоткрытые пухлые губки, будто ждущие поцелуя.

Он забыл про улицу. Он смотрел только на нее. Невидимые флюиды восторга и любви мощным потоком неслись к ней полторы остановки.

И она это почувствовала! Осторожно обернулась и встретилась с ним взглядом. Смотрела внимательно и настороженно громадными синими глазами. И эта озерная синь в обрамлении пушистых ресниц добила его окончательно! А потом она улыбнулась. Обворожительно и доброжелательно. И, будто устыдившись своей откровенности, отвернулась.

Он понял: это она! Его вторая половина! Господи! Наконец-то встретить!.. В 28 лет!..

Он поднялся с сиденья и медленно, как зомби, двинулся к ней, перехватываясь за поручни. В полуметре от нее нерешительно остановился.

Между ними стояли какие-то люди, но он видел только ее!

И видел на хрупком плече замызганную, испачканную в чем-то неприглядном белую бретельку лифчика. А чуть правее, сантиметрах в пяти от бретельки - безобразно расчесанный прыщик.

Он смущенно опустил голову. И наткнулся на ее ноги с обломанными ногтями в ярком облупленном лаке. Они вызывающе маячили сквозь плетение туфель.

-Разрешите!- сказал он хрипло, сдвигая народ в сторону.

Дверь открылась. Он брезгливо скривился, проходя мимо суженой, и вышел из троллейбуса. Вслед ему потянуло запахом летней распаренной женщины и утренних терпких духов.

Половинки разошлись, не соединяясь.

Он взглянул на часы, заторопился: нельзя было опаздывать к урологу!

№3

Какая же ты сука!- громко заорал он. – Привязать меня хочешь, да?! У, паскуда! И тянула до последнего!.. Шесть месяцев!

Он резко вывернул руль на крутом повороте.

-Не кричи, Паша.- Она тихо плакала в ладошки рядом с ним. – И не гони… Дорога мокрая…

-«Не ори!»… Да тебя убить мало! Вместе с этим уродом шестимесячным!.. Запомни: он твой и только твой!.. И не вздумай ко мне с ним лезть! Откажусь! Всех куплю! Ни одна экспертиза не подтвердит! Всех куплю!

-Паша, смотри на дорогу…. Страшно… - Худенькая женщина комочком страха и горя вжалась в пассажирское сиденье.

-А ты не учи меня! Ты меня все три года…

Руль неожиданно дернулся вправо. Нога автоматически вдавила педаль тормоза. Но машина все - равно вылетела на обочину, к обрыву и врезалась в дерево. Передние колеса зависли над пропастью и бесшумно крутились.

 

… Темнота отступала. И вернулось сознание.

-Я жив… Я жив…- равнодушно подумал Пашка. – Болит как внутри… Ребра, наверное, сломал…

Он открыл глаза. Рядом, на пассажирском сиденье, безвольно обмякла на ремне безопасности любимая когда-то женщина.

Он протянул руку, пощупал какую-то жилку на ее шее. Жива. Надо вытащить ее, на землю положить… И «скорую» вызвать…

И тут же забыл о женщине. Колеса остановились с неприятным скрежетом. Перед Пашкой зияла пропасть.

-Мы сейчас упадем! Выбирайся быстрее!

И сразу же от страха появились силы. Он отстегнул свой ремень, вышиб плечом заклинившую дверь. С опаской посмотрел вниз.

Застонала женщина, но Пашка даже не заметил этого. Он примерялся, чтобы хоть одну ногу поставить на землю. Начал осторожно выкарабкиваться, крепко держась за открытую дверь.

-Эх, и ничего-то ты не понял… Даешь вам шанс, даешь…- вздохнул Всевышний. И сдвинул машину вниз.

Пашка рухнул в пропасть, даже не в силах заорать от ужаса.

Машину качнуло - и прочно заклинило деревом.

На дороге взвизгнули тормоза. От остановившихся машин уже бежали люди.

Женщина опять застонала. И пошевелилась.

ЗАПАХ ЖИЗНИ

 

«А, может, не стоило трогать письма
И тихо скончаться, как жил…»

О.Митяев «Почтовый чиновник»

 

Сегодня заработную плату выдали вместе с квартальной премией.

Адищев пересчитал деньги в конверте и положил в карман.

Большие деньги. Около сорока тысяч. По их городским меркам - богатство. Эх, съездить бы сейчас куда-нибудь с Татьяной, с женой! Ведь нигде же не были! За сорок уже обеим! С хвостиком! Внуки уже!..

А куда поедешь? Резину зимнюю надо купить. Танюха телевизор хотела поменять на «плазму» и вообще…

А чего: «вообще»?.. Съездили бы…

-Ну, ты как, с нами?..- Сослуживец Иванов навис громадой над его столом.

-Само собой! Тем более - зарплата…

-Только, Сеня, сегодня не в «Стекляшке» - на вокзале посидим. Начальство в командировку посылает. Поезд в девять - успеем…

-Ну, и пусть… На вокзале - так на вокзале…

Одно из немногого, что себе позволял Адищев- это посидеть по пятницам с сослуживцами после работы часа два-три за пивком или водочкой. И кафешка ими была облюбована вполне приличная, недалеко от работы. Но - вокзал так вокзал…Чего традицию-то нарушать? И так их мало осталось в жизни…

Неудобная была кафешка на вокзале. На первом этаже, от общего зала не отделена, шум, постоянная толчея. Пиво - да! Пиво было отменным! Да они еще понемногу подливали в него «беленькой» из пакета.

За соседний столик уселась компания бородачей в походной одежде. Рюкзаки сбросили здесь же, в проходе. Один из мужиков побежал в буфет, принес гору беляшей и открытую бутылку коньяка.

Адищев неодобрительно косился на них: один из рюкзаков завалился к его стулу, и в ногу что-то уперлось, жесткое, как черенок лопаты. Соседям Сеня ничего не сказал, попытался сдвинуть ногой рюкзак подальше. Но тот даже не пошевелился, будто был набит камнями.

Так они и сидели за соседними столиками: четверка цивильно одетых менеджеров автомобильной компании, всем лет под сорок-сорок пять, и четверка бородатых людей в походной, пропахшей потом и дымом одежде. И по годочкам-то бородачи были лет на десять постарше. Хотя… кто его знает… может, это бороды их так старили… не разберешь…

-Альпинисты!- значительно сказал Иванов и даже палец вверх поднял.

-С чего ты взял? Геологи, может…- Генка Кудрин оглянулся по сторонам в поисках «органов», нигде тех не обнаружил и долил водку в пивные кружки.
-Альпенштоки!- все так же значительно держал палец Иванов.

-Что за дурацкое развлечение?- буркнул угрюмо Гаврилов. Он сам хотел ехать в эту командировку, но выпало Иванову. – Как дети… Тешатся, чем не попадя… Внуки, поди , уже есть- нет! Лезут, сопли морозят! Романтики, ядри их!..

-Чего ты… Красиво, может…

-Ага! В туалет по-человечески не сходить: все на лету замерзает. Красоты… Вот ты в Таиланде был?- он целиком повернулся к Иванову. – А на Мальдивах? Вот это я понимаю: романтика и отдых! А здесь… В детство играют… Наливай!

Адищев не прислушивался к спору. У него вдруг закружилась голова. От соседей пахнуло костровым запахом и почему-то копченой рыбой - и у него закружилась голова.

-Чего это я?.. Нервный какой-то стал… Опять Генка, гад, «паленку» взял, что ли?

И пока «свои» спорили, он тронул одного из бородачей за плечо.

-Мужики, вы альпинисты?

Тот внимательно на него посмотрел, кивнул.

-В горы?

-Нет, уже с гор,- и улыбнулся. И сразу стало видно: действительно, за пятьдесят ему, далеко за пятьдесят.

-Ну, и как там?.. Интересно? Красиво?

Мужик продолжал улыбаться, но глаза были серьезными.

-По-разному… Тебе бы там не понравилось.

-Почему? – удивился и отчего-то обиделся Адищев. Голова продолжала кружиться все сильнее и сильнее.

-Трудно там очень,- ответил тот и выпил свою порцию коньяка.

-Трудно!.. Ему не трудно, а мне трудно!.. Я лет на пятнадцать его моложе, а ему не трудно!.. И почему от него рыбой копченой несет?.. Откуда она там, в горах?..

Он повернулся к своему столику. Мужики продолжали спорить. Полез в карман за сигаретами и нащупал конверт с деньгами. И голова перестала кружиться. И хмель ушел.

Адищев полез во внутренний карман. Да, документы на месте.

-Я сейчас,- сказал он и встал. Никто не обратил на него внимания: вовсю собачились, что лучше - Мальдивы или Кипр?

И лишь бородач из-за соседнего столика долго смотрел ему вслед.

Телеграмму своим он выслал уже через два дня: чтобы не волновались и не будоражили разные морги и больницы. И так же, телеграммой, отпросился в отпуск. Обещал вернуться через месяц. Через месяц и вернулся.

Скандалище дома был - тот еще! Все собрались: и жена, и сестры ее, и сын с невесткой и внуком…

-Идиот! Гад такой! Если б ты знал, что мы здесь пережили!!!- кричала в истерике Татьяна. – Всех обзвонили!!! На одних уколах жили! Да еще с такими деньжищами!!! Что мы подумать могли?! Убили где-нибудь!!! И хоть бы позвонил!!!

Внук закатным рёвом трясся на руках у невестки. Сестры кивали головами и поддакивали.

Адищев же, как блаженный, с улыбкой ходил по комнате, открывал шкафы, гладил вещи, книги, фотографии.

-Чего молчишь?! Где был?!

-А я, Тань, билет на поезд взял и по Сибири немного прокатился…

-Немного прокатился!.. То-то и видно!.. Как бомжара выглядишь! Вонь одна от тебя! Вонь да грязь!

-Ничего, Танюш, это временно все…

-Временно!.. А деньги?!! Спустил все?

-Нет, Танюш, я тебе двадцать тысяч привез… Остальные потом…

Сын, молчавший до этого и смотревший на отца глазами того, бородатого альпиниста, спросил тихо:

-Ты где был-то, батя?

-А я, сынок, бакенщиком на Енисее работал. Огни на ночь зажигал…

-Ты ж говорил: в отпуск отпросился?..- опешила жена.

-Ага,- Адищев продолжал ласково улыбаться. – А теперь, вот, за расчетом приехал…

-За каким расчетом?!!- заорала жена. Невестка с внуком чуть ли не бегом шмыгнули в соседнюю комнату. – Ты когда, скотина, по-человечески жить будешь?!! Что ты нам всем нервы треплешь?!!

-То-то я чую: рыбой от тебя копченой пахнет,- спокойно сказал сын и улыбнулся так же, по - отцовски. – Трудная работа?

-Трудная, - отец поднял на сына глаза. – Но ты бы справился…

Он снял с полки несколько футболок, трусы, носки, трико. Посмотрел на костюм- и повесил обратно.

Жена уже не кричала. Она сидела на стуле, безвольно бросив руки на колени, и беззвучно плакала. Лицо сморщилось, и по этому, враз постаревшему лицу катились слезы. Зато сестры что-то негромко и не прерываясь ей говорили.

-Таня,- Адищев продолжал складывать в чемодан необходимые вещи. – Я же и за тобой приехал. Если захочешь…

Та покачала головой, не сказав ни слова.

-Как хочешь, Таня. Если надумаешь - я тебя всегда ждать буду…

-Да бабу он себе нашел!- вдруг громко сказала одна из сестер. – Чего перед нами-то юлить?! А то: огни он зажигает!.. Крутит здесь!..

Адищев ничего не ответил. Застегнул чемодан.

-Извини, Танюш… Приезжай, я буду ждать…

-Приедем, батя. Летом отпуск дадут - приедем. Наладится все. Всему свое время. Мамка у нас хорошая…

Сын вышел проводить его до двери.

-Ты… это…- Адищев сглотнул комок. – Не вернусь я сюда больше. Ты, сынок, поговори с матерью… У меня правда никого нет. И не было никогда… На заимке живу. Один.

-Ничего, батя, ничего… Образуется все… Мы еще и с внуком к тебе приедем. Но как вкусно от тебя пахнет! Даже голова закружилась!

Дверь за отцом захлопнулась.

ПАССИОНАРИЙ

Буня бросил курить. И завязал пить. Не кодировался, не лечился- так завязал, сам.

Он и раньше-то пил не очень чтобы… Как все: на праздники, с мужиками в бригаде, на разных именинах- похоронах… Всяко, конечно, было, но в длительный запой не уходил. И на тебе! Совсем завязал!

Мужики первое время подсмеивались:

-Чего ты?.. Может, болезнь какая-нибудь, что пить нельзя? Печень там… СПИД… рак?..

Буня - тридцатипятилетний Матрешкин Анатолий Григорьевич по паспорту - матюгался под нос и отмалчивался.

Мужики потихоньку отстали от него. Даже зауважали в какой-то мере насчет выпивки: во мужик! Сказал - как отрезал! Характер!

Самое интересное было то, что все праздники-пирушки Буня продолжал посещать, как и прежде. Говорил, может, только поменьше… Да и чего балаболить-то с сухим горлом? А в остальном - все по- старому: закусывал, забивал «козла» и даже стакан свой со всеми поднимал. Правда, с чаем.

Но стали мужики постепенно замечать, что даже то, немногое, что он излагал, как-то не стыковалось с общим настроем компании. И тем более- с прежним образом жизни Буни.

Буня ненавязчиво, тихой сапой, как горьковский Лука, проталкивал в массы идею о вреде алкоголизма. То вдруг ляпнет тостом «Дай Бог последняя!» или «Не быть добру!». То притащит брошюру о зачатых по пьянке детишках - калеках. То вдруг, сволочь такая, вспомнит умершего пять лет назад от алкоголизма Степку Чернова из их бригады. Степка, на самом-то деле, попал под товарняк, но шибко выпимший был, посему все считали: водка сгубила! Вот как после Буниных слов ее в себя вливать?! Комом в горле встанет!

Николаич, степенный и рассудительный бригадир, уже пару раз предупреждал того.

-Толь, ты дурак, что ли? Чего выпендриваешься? Чего под кожу лезешь? Сидишь с нами- и сиди, язык засунь куда-нибудь… Иль разговор общий поддерживай, не доводи до конфликта…

-А чего я?.. Сочиняю, что ли?

-Тьфу! И впрямь дурак! Буня - он и в Африке Буня!..

И вот пришел праздник: день сталевара. Ребята, правда, к сталеварному делу не имели прямого отношения - сантехникой заводской занимались, но завод –то сталелитейный! Они до этого и (кто симпатизировал афроамериканцам) день Анжелы Девис праздновали, и за болгар пили в день взятия Шипки, и закон о малых народах Севера обмывали… А тут… Да безо всяких раздумий! Грех великий пропустить!

Собрались, скинулись, сели после работы.

Водка была малость теплой (с заморозкой в литейке всегда напряженка), но мужики «осаживали» ее солеными болгарскими огурчиками да зеленым лучком с хлебом. До мясного - «докторской» колбасы - не притрагивались: водки было еще много. И до горячего, до чая, было далеко.

Хорошо сидели, душевно.

И вот опять этот дефективный завел свои апокрифы: ежели б не Петр 1- хрен бы нас Штаты догнали и перегнали! Трезвый народ - он, как папа Карло, пашет и пашет! А нам, из-за этого Петра, лишь бы ряшку нарубить! Споил, гад, Россию!

Николаич пару раз попробовал одернуть его, один раз даже пнул под столом в колено. Но Буня только сморщился от боли и продолжал свое, как при словесной диарее. И все это - закусывая и отхлебывая чай из граненого стакана!

-Пропили Россию. Куда не плюнь - в больного попадешь! И по сердцу бьет, и по печени, и по заднице…

-Нет!- твердо встрял в монолог геморроидальный Колька Устинов. – Водка геморрою не помеха!

Буня осекся, замолк на мгновение.

-На потенцию влияет…- продолжил он неуверенно.

Теперь уже козлом заржал многодетный Николаич: наличие пяти сыновей и трех дочурок его, видимо, очень развеселило.

-Это ж каку еще-то потенцию надо, чтобы поболее, а? Помолчи, Буня, дай спокойно посидеть! Ишь чего удумал!- опять хохотнул он. - «Потенция»… Дурак дураком! Да без этого ни у Распутина, ни у Казановы не работало!

-Они вино пили,- хмуро оппонировал Буня.

-Один хрен!- решила бригада. – Все-равно спиртное! И еще надо учитывать, сколько выпито! Ежели вино 12 градусов, то…

Шумно занялись подсчетами. Цифры друг у друга не сходились: один принимал 200 грамм водки за 400 грамм вина, а другой - за поллитру. Но общий знаменатель подвели: много предки пили, намного больше потомков.

-Мы- то что!..- надрывался Колька Устинов. – По слегка - да по домам! На своих двоих! А их каретами развозили! Да слуги раздевали!

-Не ори,- одернул его бригадир. – Чего разорался?

-А чего он здесь провоцирует?- тыкал Колька на Буню. – Сам ни фига не знает, а туда же: «геморрой, геморрой!»

-Ну-ну,- многозначительно отозвался Буня и - хрусть! огурцом.

Кольке не понравилась такая многозначительность. Он набычился, напрягся. Попробовал подняться.

-Сиди, Коля!- Николаич твердо надавил ему на плечо. – А ты, Буня, вспомни, как еще месяц назад с нами сидел, человек - человеком… Тебя кто-нибудь из наших жизни учил? Не пьешь сейчас - помалкивай в тряпочку, не лезь под кожу…

-Да вас же, идиотов, жалко!- взорвался притихший было Буня. – Гробите себя этим пойлом! Семьи рушите! Россию пропиваете! Э-эх, з…цы!

Этого уж бригада не стерпела! Вскочили. Но подличать не стали: толпой не наваливались, давая разобраться с Буней Кольке Устинову, как наиболее обиженному.

Николаич по-пенсионерски поспел последним, но вовремя: к первой крови. Оттолкнул Устинова к ребятам, поднял Буню с расквашенным носом, усадил за дальний конец стола, подальше от справедливого гнева народных масс.

-На, Толян,- сунул ему чистую ветошь. – утрись. Я ж тебя предупреждал, недомерок…

-Чего они…- всхлипывая красными пузырями гундосил Буня. –Правду же говорил… С кулаками сразу… Жлоб! Я ж, как лучше… Думал: всех уговорю…

-А тебе накой это надо?- внимательно посмотрел на него бригадир. – Горбачева переплюнуть хочешь?

-Не-е… Трудно мне, Николаич… одному… не пить… «Рено» хочу… «Логан»… Думал, накоплю, куплю, потом… попью… покурю…

У Буни опять надулся красный пузырь.

-Утрись! Иди в душевую, умойся…

Буня, оглядываясь на ребят, поплелся в душевую, прижимая ветошь к разбитому носу.

-От сучонок!- задумчиво проговорил Николаич, провожая его взглядом. – «Россия гибнет… поднимать надо…» Я и вправду подумал… Крохобор! И Петра Великого еще приплел… Мужики!- повернулся он к ребятам. – Мы сколько примерно выпиваем за месяц? А скоко «Рено Логан» стоит? Скока?!! Да вы что! Вот это да! Ни хрена себе! Это ж сколько лет он, падлюка, нас мытарить хотел?

ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА

Вера Гасникова возвращалась домой.

Возвращалась чемпионом России по стрижке овец. Соревнования проходили 3 дня. Дорога и командировочные были оплачены организаторами соревнования. Иначе бы она и не поехала. Чего деньги-то тратить попусту? Выиграешь там, не выиграешь- ещё неизвестно… Да и дома хлопот хватает…

Призы - кубок и кухонный комбайн - лежали упакованные в громадном дорожном бауле. Проклятущие перекладные вымотали всю душу. Сначала автобусом до Магнитогорска, затем поездом до Челябинска. Из Челябинска - снова поездом до Самары, там - снова час на автобусе. Теперь вот обратно… До Челябы, слава Богу, добралась. По-людски-то, надобно бы у братишки младшего, у Пашки тормознуться, погостить хотя бы денек… Но уж шибко невтерпеж было дома добраться! Душа уже там была, с мужем и ребятишками! Вот гостинцам порадуются!

И, как только приехала в Челябинск, сразу же поспешила купить билет до Магнитогорска. Жаль, что только в шесть вечера отходит… Четыре часа валандаться где-то надо…

-Позвоню-ка Пашке. Может, выходной?..- подумала она, обложившись баулами на лавочке в привокзальном сквере.

Завод, где работал младший брат, был когда-то союзного значения. Затем наступили кризисные времена 90-х. Завод пошел по денежным рукам, как распутная девица, захирел и до сей поры перебивался случайными заказами. Рабочие работали по 2-3 дня в неделю. Чем леший не шутит, может, и, правда, у Пашки выходной…

Повезло ей. Прикатил младшенький на вокзал, через час уже прикатил. Обнялись, поцеловались, как положено. Пашка - крупный, высокий, под метр восемьдесят - тридцатилетний мужик рядом с Верой гляделся мелковато и щупло. Та, при таком же росте, смотрелась и пошире, и побогаче статью. И, вообще, весь корень их, Гасниковых никогда мелким не был. Хоть дедов взять, хоть детишек. Может, благодаря врожденной силе и дородству Верка так быстро и справлялась с овцами: хвать за лапы, свалит на бок, коленом прижмёт - и давай шерсть снимать! Секунды уходили, а овца - будто в армию призвали, лысая и ошарашенная! Да что - овцы!.. Она однажды на спор и Пашку, как барашка, сгребла в охапку да на пол грохнула! Коленом прижала - ни вздохнуть, ни охнуть! А ведь лучшим гиревиком на селе был!

Начальство Верку ценило. Что ни смотр - конкурс- ее посылают. И хоть бы раз без первого места возвратилась! Было, правда, однажды, в 89-м, в Абхазии… Стыдно вспоминать… Местный какой-то сморчок в гектарной кепке ее обогнал! Откуда, вот, в таком сила? И еще, паршивец, приударить вздумал, сопля носатая! Но ей-то к мелюзге привыкать не в новинку! Сережка, муж-то ее, по габаритам точная копия того, местного! Нос только пуговкой да волосики белые, а так - близнец близнецом!

Шашлыки, правда, у южанина вкуснейшие были. Мой Сережка такие делать не умеет! А вино - дрянь дрянью! Кислое, как бражка недоспевшая. Хорошо тогда толпой посидели. Ежели б не второе место - совсем все замечательно…

-Верка, ты меня слушать будешь?- сердито окликнул ее Пашка.

-А? Что? Задумалась чего-то…

-Я говорю: поехали к нам, четыре часа еще до поезда. Отдохнешь по-человечески. Анатолий потом отвезет…

-А твоя где машина?

-В ремонте.

-Да подь ты!.. Не поеду! Что ж я с баулами носиться буду?! И так все руки оборвала!..

-В камеру давай сдадим.

Верка посмотрела на него, как на больного.

-Ага… Приду получать багаж перед поездом, а кладовщик до ветру пошел, днище пробило. А поезд - тю-тю!.. Сиди, говорю! Тебе что, с сестрой не сидится?!

-Сидится,- буркнул Пашка. – Давай я хоть пожрать что-нибудь возьму…

-Ой! Пашка, мне беляшиков возьми! Они у вас, на вокзале, всегда вкусные! Штук пять возьми! И газировки! Дома-то я сроду ее не пью.

-Чаю горячего, может?..

-Я тебе говорю: газировки возьми!..

Пашка принес беляши, газировку и пару шашлыков.

-Шашлыки-то зачем? Из собачятины какой-нибудь делают…

-Ешь! Беляши, можно подумать, из другого мяса…

-Не-е, беляши вкусные!- Верка аж щурилась от удовольствия.

-Как вы там?- Пашка лениво жевал шашлык. – Колоть скотину по осени будете? Мы бы с Толей бычка у вас взяли.

-Не мы- так другие резать будут. Я тебе позвоню. А вот поросенка точно заколем! Возьмешь?

-Возьму. Дай газировки… Как там Федька? К нам, в город, не думает?

Федька, Веркин старший сын закончил школу и работал у отца на МТС.

-Чего ему здесь шляться? По осени в армию… Пристроен - и слава Богу! По девкам начал бегать, паскудник! Завелась у него одна в Заречье…

-Ого! Чего, своих, поселковых не хватает? Наломают ему местные кости…

-Да уже!..- Верка утерлась салфеткой, поискала, куда бросить. Не нашла, да и засунула в карман сумки. –Люська на прошлой неделе прибегает, «Мам,- кричит. –Федьку у моста «заречные» дубасят!» Ну, я веник хвать - и к мосту! Кое-как разогнала! Здоровые все, лосята, а ни черта не соображают! Четверо на одного! Я им говорю: «Ребята, уходите! Не доводите до большого!» А им хоть бы хны! Трое с Федькой маслаются, а четвертый на меня попер, отогнать решил! Ну, я ему и звезданула веником-то по лбу. А потом и тех с Федькой погнали… Не знаю, может, отвяжутся теперь… Вот волчата! И по морде-то Федьку почти не задели, а рубашку - в матинушку изорвали! Зверье, а не молодежь…

-Чёй-то не верится, что «заречные» веника твоего испугались,- ухмыльнулся братишка.

-Да не первый раз уже! Я их и по весне два раза гоняла… У меня там, в венике, прут- шестерка завязан… Убить не убьет, а мало не покажется…

-Тады ясно… Как отсоревновалась?

-В среду, говорят, по «России» в новостях покажут. Первое место!- похвасталась она. – Кубок дали и комбайн кухонный! Сейчас, покажу…

Она расстегнула одну из сумок.

-Видишь, какой? И даже гравировку именную успели сделать! Ой, я ж тебе здесь купила!..- вспомнила вдруг она, зашарила в туго набитых недрах сумки. – Или в другую положила?.. Не, здесь должны…

На скамейку поочередно стали вываливаться мешочки, свертки, пакеты с пряниками и сушками, одежка…

-У себя, что ль, купить не могла?- Брату стало неудобно за базарный развал в людном месте. Он смущенно заозирался по сторонам. – Как торговка…

-Дурак ты, Пашка. У нас месяцами в сельпо лежит, сохнет, зубы сломаешь… А здесь - все свежее! В Челябе купила бы- думала: не успею… Во, нашла!

Она вытащила янтарные бусы.

-Держи! Это Шуре, подарок… Вручили с кубком… Я ж не ношу, а ей - в самый раз… Город! А ребятишкам - конфеты,- она подала брату коробку с конфетами. – И тебе привезла… сейчас…- Она распаковала другую сумку. Звякнуло стекло. Вера протянула Пашке завернутого в газеты огромного вяленого леща. – С Волги! На берегу брала… Здесь такого-то и не найдешь!

-Что ж ты… Давай, хоть за пивом сбегаю…

-А я тебе дам! Я там Сережке фирменного «Жигулевского» взяла, выделю одну тебе.

-Сколько ж ты взяла?

-Ящик. Двадцать штук. Фирменное! Где он такое попробует?!

-И перла все!.. Ненормальная. Как Сережка? Все там же?

-В МТС. А где ему еще работать? Руки золотые, плотят вовремя…

-Пьет?

-Да-а, так… попивает иногда…- Верка беспечно махнула рукой. –Как обычно… Вспоминали здесь недавно, как вы спектакль нам на даче устроили. Нахохотались опять до слез!

-Какой спектакль?- Пашка открыл бутылку о лавочку, отхлебнул из горлышка. Пиво как пиво, теплое только.

-Ну, как!? Неужели не помнишь? В прошлом году к вам на дачу приезжали?.. А вы с Шурой нас у дома встречали, в тряпье каком-то, как «синяки»!.. Неужто не помнишь? Ой, уморили тогда! И Толька, сосед ваш, в таком же рванье, будто на помойке нашел!- Она с надеждой уставилась на братишку. Видимо, еще захотелось посмеяться. – Не помнишь?..

-Не помню!- отрезал Пашка. Хотя, на самом деле, все отлично помнил. И как вечером, после отъезда гостей, поругался с женой.

-Сколько раз тебе говорил: выбрось это тряпье! Весь шкаф на даче приличной одеждой забит - нет! Таскай рванье! Дыра на дыре! «Крякнешь» первой - я те всё в гроб сложу, не поленюсь, носи на здоровье! Позорище-то какое перед сеструхой! У нас пастухи в селе такое не оденут!..

-Язык-то попридержи! Смелый стал, я смотрю!.. Тебе здесь в земле возиться какая разница - в чем?.. Толя, вон, директор магазина, а в таком же ходит, не стесняется… Еще и прореха на заднице… А тебе не нравится - ну, и одел бы другое, из шкафа…

-Ага, я одену, а ты сутки шипеть будешь: «Зачем одел, старое еще не истлело…»

Слово за слово - разругались, сутки не разговаривали. В общем, вспоминать об этом не хотелось. Да и бутылка кончилась, а лещ будто и не убыл. Вторую же у сестренки попросить постеснялся.

-Верка, посиди, я сейчас…

Он направился к киоскам. Купил себе «полторашку» местного пива и пару мороженого для сестры.

-Уж лучше б еще беляшей купил…- попеняла та ему, но за мороженое принялась с удовольствием.

Так, под пиво, мороженое и разговоры они и досидели до Веркиного поезда.

…Домой добралась уже к полудню следующего дня.

В хате никого не было: кто на работе, кто в школе. Оставила сумки на кухне, прошлась по дому, разминая онемевшие от тяжелых сумок кисти.

Прохлада и чистота. Заглянула в холодильник. Борщ в кастрюле. Картошка с мясом на сковородке. Дочка… Умница моя! Хозяюшка… На сердце стало тепло и щемящее. Слезы только не хватало.

Поставила разогреваться сковороду, а сама пошла смотреть живность и огород.

…Дочка Люська пришла из клуба часов в 10 вечера. Федька, сын, где-то гулял со своей зазнобой, а родители были в большой комнате.

Мать сидела на диване и лузгала семечки, а отец расположился у нее в ногах на паласе, связанный по рукам и ногам.

-О, бать, опять перебрал?- улыбнулась Люська, залезая с ногами на диван, обняла мать за шею, прижалась всем телом.

Отец, диковато вращая пьяными глазами, попробовал повернуть к ним голову.

-Ты где шлялась?! Где, я тебя спрашиваю, шлялась, кобыла?

Верка пихнула его ногой в тапочке.

-А ну, замолчи! Поганиться еще будет… Щас вот кляп в глотку запихаю - помычишь у меня!..

У Сережки от неловкого выверта устала шея, он опять прилег щекой на палас.

-Как ты, дочка?- Верка тыльной стороной ладошки поправила дочке челку. – А то после школы и поговорить не успели.

-Нормально, мам… Отработка через два дня кончится… Я тебе там укропа насушила, видела?

-Видела,- Верка сняла шелуху с губ. – Мужики-то не шалили без меня?

-Не! Нормально все!.. Я и сама удивилась: чего это батя сегодня?..- посмотрела она на отца.

-А-а,- Верка махнула рукой, улыбнулась добродушно. –Привезла ему пива фирменного, заводского… Ну, что с пива-то может быть? Баловство одно. А смотрю - на глазах пьянеет, лыка не вяжет! Ах, думаю, паскудник! В сенях-то порылась - фляга с брагой стоит, под овчиной спрятал. Он - стакан здесь, стакан там, вот и нажрался! А я гадаю: что это он в уборную каждые десять минут повадился?! С леща, что ли? У-у, шаромыга!- Вновь пихнула того ногой. – И еще выпендриваться, прости меня дочка, начал! Пульт взял - и щелкает, щелкает, сериал посмотреть не дает!

-Вот сама же выражаешься при дочери, охальница! Как Степка Безголовый матюгаешься! При дочери! Вер! Ну, Вер!.. Развяжи меня. Ну, чего перед детьми стыдишь?

-Да ты перед ними с горшка стыдишься, все угомониться не можешь! Лежи молча! Дай с дочкой поговорить! Сериал, вон, смотри!..

Сергей тяжело вздохнул, уставился кособоко в телевизор, потом смежил веки.

А женщины еще долго шушукались и смеялись на диване. Затем ушли чаевничать на кухню.

…Все давно разошлись по своим комнатам и заснули. Верка облачилась в ночнушку. Склонилась над Сергеем, тихонько распутала веревки. Муж что-то обидчиво и плаксиво прохныкал во сне.

Она осторожно подняла его на руки, донесла до постели и так же осторожно положила. Стянула носки и брюки. Рубашку снимать поостереглась.

Выключила ночник и улеглась рядом. От Сережки пахло перегаром и потом. Не отталкивающе, как от какого-нибудь незнакомого мужика или козла. Пахло по - родному. Как и двадцать лет назад…

Она разогнула безвольную Сережкину руку к себе на подушку и положила голову ему на плечо. Их сердца бились тихо и безмятежно. И в унисон.

«ДАЙТЕ ЕЙ ПЯТНАДЦАТЬ СУТОК!»

 

35 лет - это, я вам скажу, дата! Сами понимаете… Расцвет всего! И чувств, и плоти!.. Душа просит, а нутро может! Всё может! Гармония! Ей- ей, гармония! Ни тебе юношеской трепетности и беспомощности, когда душа просит, а нутро, как надо-то, и не может!.. Ни тебе старческой «и не хочет, и не может. А если хочет, то всё - равно не может»…

А здесь… Апогей! Да ежели ещё и с хорошим столом!.. Да с хорошими друзьями!.. Мечта!

Ну, и чего тогда время тянуть? 4 апреля все и собрались у Лики, 35-летней деньрожденницы. Как сели в 15-00, так и начали «мечтать». Лишь изредка отрывались от стульев: потоптаться под музыку. Но уж от души! До отпада! Под Сердючку с буфером! И чтоб хрусталь в стенке вздрагивал и стучал зубами от страха! Во как!

И как это только на шестом часу пиршества Лика услышала звонок в дверь - уму непостижимо. Чудо, да и только!

Лязгнув замком, она открыла входную железную дверь.

У порога стоял сосед Кеша с нижнего этажа и продолжал давить на кнопку.

Трико, майка, тапки. Видимо, только что из квартиры…

Так и стояли ещё с полминуты, глядя друг на друга. Лика- счастливая и немного пьяненькая, сосед - серьёзный и пьяненький. Сзади, за спиной Лики гремела музыка, слышались визги и топот танцующих гостей.

Лика, наконец, надоела эта игра в гляделки. Она стукнула Кешу по руке.

-Чего надо?

-Слушай, у вас совесть есть?!- громко заговорил он, пытаясь перекричать музыку. – Время - девять вечера! У меня жена уснуть не может: у вас всё гремит!.. Совесть-то есть?! Не одни живёте!..

Лика уже не улыбалась.

-А вы с Машкой водку поменьше жрите - вот и спать будете нормально.

-На твои, что ли, пьём?- Кеша набычился, подался вперёд.

-Всё?

-Всё!

-Да пошёл ты!..

Лика с грохотом захлопнула дверь перед опешившим соседом. Ламбадно покачивая бёдрами, ввинтилась в общий круг, дотанцевала до музыкального центра и врубила максимальную громкость. Веселье закрутилось с новой силой.

-Кто там?- проорал муж Валерка.

-Кешка приходил!

-Что ему надо?

-Да пошел он!.. Напьётся - и права качает!.. Музыка ему помешала!

И всё. И забыли о Кеше. И продолжили праздник.

…Повторный звонок в дверь, длинный и противный, раздался минут через двадцать. Уже сидели за столом после танцулек, совершенно оглохшие от тишины. Поэтому нервы у всех после звонка как-то нехорошо напряглись. И открывать двери вместе с Ликой отправились муж Валера и ближайшие к выходу друзья.

На пороге стоял всё тот же Кеша со своими ближайшими друзьями.

-Мужики!- твёрдо сказал Иннокентий, глядя на Лику. – Ну, я же просил сделать потише! Я же предупреждал! Скандала хотите?! Или на пятнадцать суток?!

Анатолий, друг Валеры, громадный валуевский типаж с интеллигентным очкастым лицом, отодвинул именинницу в сторону и выступил вперёд:

-Ребята, давайте жить дружно!

Дружно как- то не получилось. Потому, что Кеша подпрыгнул и заехал ему кулаком точнёхонько в лоб, промеж очков.

Это- то и спасло народ от лишних увечий. Потому, что Анатолий обмяк и сполз на пол, как Челубей с коня, перегородив весь проход для широкомасштабных тактических действий.

Враждующие стороны громко переругивались, тянулись друг к другу, испытывая одежду, в особенности воротники, на прочность - и не более. Через Толю же лезть постеснялись: в подъезде было не метено и грязно.

А через пять минут уже и милиция подкатила в количестве четырёх человек. Что за добрая душа и по какой такой надобности вызвала «опричников» - до сих пор неведомо подъездному люду.

Органы разделились попарно и как- то задорно и с огоньком развели ворогов по квартирам.

-Дайте ей пятнадцать суток! Ну, я вас прошу!..- надрывался теснимый вниз Кеша. – Дайте!.. Беспредельщица! Дайте ей пятнадцать суток! Пусть посидит, кошка подъездная!..

Старший наряда быстро уяснил суть антагонизма. Присел устало на стул, снял фуражку, вытер испарину со лба. Минуты две прислушивался к громкости проигрывателя и остановился на определённых децибелах.

-Во! В самый раз! Так - можно! Сержант, сбегай вниз, послушай, я пока здесь подожду,- приказал он напарнику.

Тот вскоре вернулся.

-Нормальная громкость!- сообщил обрадовано. – Заснуть можно…

-Тогда мы уходим. А вы, граждане, смотрите!.. Во избежании… И впрямь посадить можем… У вас претензии, заявления будут?- спросил он усаженного в кресло невинно пострадавшего Толю.

Анатолий уже отошел от шока, остограмился, порозовел.

-Не- е!- ответил радостно он. –Я ему сам… как- нибудь… претензию предъявлю… Наедине…

-Ну… смотрите… Всего доброго.

Милиция уехала.

…Лика - утренняя, растрёпанная, в любимом красном халате - мыла посуду после вчерашнего застолья.

Все спали. Спали дети в дальней комнате. Похрапывал в спальне муж Валера. Спали в общей зале кое- кто из гостей.

Лика была раздражена и недовольна утренней жизнью. Очень болела голова после вчерашнего. Но лечиться одной - это, знаете ли, не дело. Не та степень алкоголизма. Тарелки ж из рук не выскальзывают?..

Звонок в дверь, короткий и отрывистый, прервал тягостные помоечные размышления, двинул больной организм к выходу.

На пороге опять стоял Кеша, хмурый и опухший. Они уставились друг на друга вчерашними глазами.

Лика запахнула поплотней халат, развернулась и пошла на кухню, бросив через плечо:

-Дверь закрой.

Выбрала пару чистых рюмок, плеснула водки, подняла, кивнула: - Будем!- выпила и лишь на бутерброде спросила: - Чё те надо, урод?

Иннокентий же просто интеллигентно занюхал корочкой и виновато потупился:

-Лик, слушай… Дай диск переписать… Ну… который вчера играл…

 

 

ШУТКА

 

 

У Игоря Корниловича случилась радость: в отпуск приехала старшая дочка Аня. Дело, кажется, обыкновенное, ан нет, это с какой стороны посмотреть! Не было Аннушки в родительском доме аж целых три года! Это первое. А второе-жила Аня все эти три года в Соединенных Штатах, выйдя замуж за тамошнего коммивояжера Джона Смита, и занималась… Честно говоря, непонятно было из телефонных разговоров, чем она занималась… Дочка отшучивалась, переводила разговор на другое… Ну, да ладно… Счастлива была - и слава Богу!

Поначалу Игорь Корнилович так переволновался, что даже замахнул «соточку», пока Анна щебетала с родными в зале. Зашел в просторную комнату, да так и встал, прислонившись к косяку. С умилением наблюдал за старшенькой. Та, не умолкая ни на секунду, распаковывала дорожные сумки, доставала подарки, обновки, весело смеялась.

О чём говорят - не вслушивался, просто с любовью наблюдал за ней.

-Всё такая же… не изменилась…- думалось ему. – И говорунья такая же, не умолкает… Зубы-то какие стали, чистый фарфор! Соскучилась… А мужика опять не взяла с собой… Так и не увижу, поди, зятя- то никогда. Внуков бы увидеть… Загорела-то как… Говорит, пустыня вокруг, жара…

-Чего? – не расслышал он.

-Пап! Я спрашиваю: Александр Васильевич-то дома? Не переехал? До сих пор дружите?

-А куды мы денемся?- Он, наконец, прошел в комнату, сел в кресло, сдвинув в сторону какие- то пакеты. – Дружим… Дружим да стареем. У меня, вон, суставы. У мамки- тоже… А тот глазами мучиться стал. Но как живчиком был - так и суетится. Они, мелкие-то, все живчики… Как…- хотел добавить, но вовремя осёкся.

-А я вас там часто вспоминала! Как вы с ним шутили да розыгрыши устраивали!.. Помнишь, как всей улице саженцы сирени раздавали, а говорили, что облепиха, с ягодой лечебной…

-А чего… У нас отродясь ни сирени, ни облепихи никто не видел… Зато по маю вся улица цветёт! Залюбуешься! И никто не в обиде!

-А где Александр Васильевич?

-Да в огороде, поди, возится! Все ж думали: ты к ночи подъедешь… В огороде!

-Я схожу? Быстро!

-Сходи, сходи… Заодно и его тащи к нам, чего вечера ждать?.. Пока бегаешь - мать с сестрами на стол соберут…

-С нами не посидела - к соседям бежит,- жена недовольно поджала губы.

-Иди, иди, зови… А вы, девоньки, пожрать выкладывайте!

 

Анна, выйдя во двор, глянула через забор к соседям.

Александр Васильевич сидел у себя в саду на скамейке под яблонькой и попыхивал сигареткой.

Она потянулась всем гибким телом к солнышку. Дома! Д-о-о-ма!!! И все живы - здоровы! И даже не постарели!

Машинально подхватила по пути лейку и через смежную калитку вошла в соседний сад.

-Никак – Анна?- ещё издали, щурясь, окликнул её Александр Васильевич.

-Я, дядь Саша! Я!- радостно прокричала в ответ Аннушка. – Приехала! На месяц! Идёмте к нам, мама уже накрывает!

Остановилась рядом. Светящаяся, счастливая!

-А ты чего с лейкой- то? – Сосед улыбался ей в ответ. – В Штатах, небось, купила?

-Нет, это наша… Отец говорит: вы здоровьем слабы стали. Может, полить что?- Она только сейчас обнаружила, что держит в руках лейку, и ей захотелось пошутить со старым другом семьи.

Александр Васильевич ещё раз пыхнул сигареткой, не спеша достал следующую, прикурил от «бычка», огляделся.

-А вон, Анюта, с дальней грядки, у забора, и начинай. По пол- ведра на корень… И потом сюда, к теплице, передвигайся. Никак похолодание будет: чёй- то все суставы выкручивает, спасу нет!

Безмятежное, в глубоких морщинах лицо соседа ничего не выражало.

Улыбка Анюты медленно-медленно угасала.

-Успеешь!- уверенно сказал дядя Саша, посмотрев мельком на соседский дом. –Пока жарят- парят, пока накрывают… Успеешь! Но всё - равно поторапливайся, не расслабляйся…

И он прикрыл кепкой глаза.

Анна на прямых ногах, с неестественно прямой спиной двинулась к баку с нагретой солнышком водой.

-Только по пол - ведра на куст… Больше не надо…- донеслось ей вслед.

. . .

-Что- то она засиделась у Сашки… За смертью только посылать!- недовольно бурчал Игорь Корнилович, осматривая заставленный стол. Все уже переоделись в нарядное, нетерпеливо дожидались отпускницу. А её уже полчаса, как корова языком слизнула! – О чём она с этим баламутом болтать может? Сад, небось, показывает!.. Хвастает!

Игорь Корнилович незаметно для жены принял ещё «на грудь» из загашника и весь был в нетерпении, «на измене», как любил он говорить.

-Верка! Сбегай за ними! Узнай, что они там… И зови быстрее!

Но только младшенькая подскочила к дверям, как те открылись, и вошла Анна.

-Ну, наконец - то!.. Что так долго?! Будто огород копала!

Анна хмуро, со злинкой в серых красивых глазах, покосилась на отца.

-Нет, грядки поливала.

-Какие грядки? – опешил тот.

-С помидорами. Пять грядок и парник. По пол - ведра на корень…

Отец ломанулся в дверь.

. . .

Дремлющий на скамейку Александр Васильевич не сразу понял, отчего вдруг стало так трудно дышать. Но когда рубашка, стиснутая огромными лапищами Игоря Корниловича, лопнула по швам, он вздохнул свободно и очнулся от дрёмы.

-Сука! - жарко и тяжело дышал ему в лицо сосед. – Сука! У меня дочь приехала в гости!.. За три года!.. Впервые!.. А ты!.. Паскудник! Убью!

Глаза бешено и яростно смотрели с дециметрового расстояния и не предвещали ничего хорошего.

Александр не на шутку испугался: в самом деле убьёт! Но самообладания не потерял. Даже наоборот: схватил того за запястья, чтоб, не дай Бог, не удушил и пнул любимому другу и соседу в пах.

Игорь скрючился с мычанием, зажал ладонями ушибленное.

-Ты что, спятил?- Александр на всякий случай отскочил назад. – Дурак! Чуть не задушил! И рубашку порвал! Новая рубашка!.. Дурак!

Игорь начал выпрямляться. Рука потянулась к воткнутой неподалёку лопате.

-Она с тобой пошутить хотела, а ты, козёл, её на грядки!..

-Сам ты козёл!- крикнул Александр в ответ, отбегая ещё дальше. - Я тоже хотел пошутить! На хрена мне её лейка, я же из шланга поливаю! Брось лопату, дурак! Брось! Я думал: лейку разольёт- посидим, посмеёмся… А сам задремал! Не подходи, дурак!!!

Игорь Корнилович неукротимо и настойчиво, точно тевтонская «свинья» двигался сквозь малинник за соседом.

. . .

Когда жена завела его домой, то сидевшие за столом настороженно замолчали. Лишь младшенькая приглушенно охнула.

Игорь всё пытался застегнуть оторванный рукав рубашки без пуговицы. Извазюканный белеющий подол выбился спереди из брюк и маячил флажком парламентёра.

Он потрогал грязным пальцем шатающийся зуб, вздохнул тяжело.

-Пошутил он… Из шланга всё поливает… Сам поливает!

-Как «пошутил»?- Анна медленно поднялась. – Я все грядки полила…

-Ну, и … американка ты! Пошутил он, я тебе говорю! Ты шланг-то не видела, что ли?! Думаешь, у нас деревня, так цивилизации и нет совсем?

Рукав, собака, всё никак не застёгивался! Игорь в сердцах бросил его в угол. Потрогал зуб, уже языком. Больно-то как! До сих пор!..

И тут Анюта начала хохотать Громко, весело, заразительно! Постепенно перекинулось на всех.

-Ты… это…- отец в изнеможении махал рукой. – Сходи… слышь?.. Ой, мама, ха – ха – ха! Пошутил!.. Слышь, сходи?! А то обидится… Ха – ха – ха!

Хлопнула дверь.

На пороге с букетом густо пахнущих пионов в одной руке и трехлитровкой с самодельным вином в другой стоял Александр. Хохот постепенно затих.

-Обидится… Хрен вы от меня дождётесь! Я- то шутки понимаю! В отличии от некоторых!.. С приездом тебя, Анюта! Эт тебе! – протянул он букет девчушке. Костяшки пальцев, сжимающие цветы, были тщательно смазаны йодом. – А это тебе, старый! –Трехлитровка «уселась» напротив Игоря Корниловича. – Ну, что?- средь общего молчания хлопнул в ладоши Александр Васильевич. – Завтра, Аннушка, с прополки начнём?

И опять всё потонуло в хохоте!

К А К А Ф О Н И Я Ж И З Н И
(Маленькая повесть)    

  Г Л А В А   1

   …«-Православные,- со слезами говорили они на все стороны,- глядите, что с купцом сделали…
   Этого человека положили в чьи- то лубяные сани. Стрелец Овсей Ржов, взлезши на них, стал говорить всё про то же: как немцы по злобе убили едва не до смерти доброго купца и как верхние бояре скоро всю Москву продадут на откуп иноземцам… Алексашка с Алёшкой пробрались к самым саням.
   Алёшка, присев на корточки, сразу признал в избитом того самого пухлого, с маленькими глазками, в заячьей шапке, посадского, кто на Лубянке продал ему два подовых пирога. От него несло водкой. Стонать он устал. Лежа на боку, мордой в соломе, только повторял негромко:
   -О- ох… Отпустите меня, Христа ради…»

   Василий широко, с пристаныванием зевнул. Взглянул на настенные часы: пол- второго. Снял очки, потёр дужкой натёртую переносицу.
   Спать пора. Хоть и выходной завтра… Закрыл «Петра 1», выключил ночник. Потянулся под одеялом всем телом, до хруста в позвоночнике, повернулся на бочок.
   -Вот, не  повезло мужичку,- подумал сонно. –Таскают за собой, как шлюху из притона. И ведь слова не скажи: пришьют втихаря- и вновь потащат… Только уже дохлого… Вот времена были!
   Мысли туманились. Морфей уже рассыпал свой сонный песок.
  -Не забыть бы завтра корм рыбкам купить…- напоследок  пронеслось в голове.

   Василий Груздев спал. Василий Груздев, одинокий тридцатитрехлетний хлебопек маленькой частной пекарни, спал безмятежным сном младенца.
   
                 
   Утро выдалось таким же блаженным, как и вечер. Настежь распахнутые по случаю душного лета окна впускали с улицы прохладу вместе с тишиной утренней субботы. Вкусно- вкусно пахло свежемолотым кофе. Румянились гренки на сковороде. Помытое красно-желтое яблоко изящно блестело водопроводными каплями. 
   Василий, облаченный в белую рубашку и потертые джинсы, уселся за стол, развернул специально прибереженную с вечера для завтрака газету.
   Мир жил немного непонятной для него жизнью. Зачем- то ссорился. Воевал. Развратничал. И очень много ругался! Вплоть до троеточий и пробелов в тексте! Всё это было  непонятно и неприятно.
   Отчего-то вспомнилась армия. Все в ней было: и дедовщина была, и картоху до полуночи чистил, и на зарядку одним «молодым» стадом бегали… Но никакого унижения, ни мордобоя, ни, тем паче, какого-то сексуального домогательства и в помине не было! Хотя, иногда с тоски впору было в петлю лезть: «точка» в тридцати километрах от города, сорок постоянных лиц, да две пластинки для поднятия духа: «Ти чин» да «Как прекрасен этот мир» Тухманова… Постоянный голод  в течении первого года…Куски хлеба под подушкой и в тумбочке, навечно пропахшие мылом и вызывающие устойчивую изжогу… Долбанная шагистика и политзанятия… Наряды и дежурства…
   А чего возмущаться?.. Нормальные тяготы и лишения… И еще:  стыдно было тогда не идти в армию! Прям до испуга: за дефективного примут! Тебя, молодого парня! А точки эти «горячие» и тогда были… Всегда были… Видимо, тогда правозащитников этих  не было. Да «материнских комитетов». А то бы они еще тогда им, солдатикам, объяснили, что стыдно быть именно  н е   д у р а к о м    и не ущербным. И что служить Родине- вот это самый моветон и стыдобушка! А представить свою матушку в таком комитете он, ну, никак не мог! Плакала, а благословляла идти… Да, поменялись нравы… Сместились... Понятия сместились… Или ценности…
   Ладно, Вась, успокойся. Пей кофе. Такое утро, а ты… Выйди в город, прогуляйся… Корм хотел купить рыбкам… В зоопарке, вон, ни разу не был… С мороженным! Или с пивом!  А вечером Мишка с Пашкой придут, еще посидим, пульку распишем…
   Так и сделаем!
   Василий решительно свернул газету и залпом допил кофе. Чего зря время тянуть?! Вперед, к прекрасному!

   Через тридцать минут Груздев был на площади Революции. Зашел на одну выставку, на другую… Полюбовался цветущими клумбами за памятником Ленина… Поглазел на загорелых девиц… Пару остановок, до Оперного театра, решил пройти пешком, по Цвиллинга, а оттуда уж добираться до зоопарка на транспорте. Купил мороженное, сок- и тронулся.
                            
   
      Кучка (человек десять, не более) женщин в возрасте от тридцати и выше, сжимая в руках неяркие рукописные плакатики, что- то периодически невнятно скандировала. В перерывах нервно смеялась и настороженно многоглазно поглядывала по сторонам.
    В отдалении откровенно скучали телевизионщики: оператор курил, опершись на треногу, а ведущий украдкой доставал из пакета плоскую  фляжку и единолично к ней прикладывался.
   Тут же зевали «органы» в количестве одного молоденького лейтенанта милиции. 
   Народ мирно струился мимо пикета, не обращая на него никакого внимания. Лето. Суббота. Как- то всё аполитично. Не до пикетов.
   Груздев же, наоборот, заинтересовался, притормозил. Посмотреть на всё это воочию, а не по телевизору, было любопытно. Последняя акция, в которой он принимал участие- первомайская демонстрация 1984 года.
   -Пенсионерки, наверное,- определился он. –Видимо, за снижение коммуналки ратуют. Иль за надбавку к пенсии…
   Долизал мороженое, присосался к  пакетной трубочке: томатный сок был вкусным, подсоленным, как он любил.
   Варёной походкой подошел милиционер.
   -Гражданин, проходите. Нечего толпиться,- как- то брезгливо произнес он. А глаза- мутные от духоты и скуки, безразлично смотрели  куда- то в сторону.
   -Ладно,- улыбнулся законопослушный Василий. –Иду,- и сделал шаг. И оступился. Непроизвольно  повалился на сержанта, схватился тому за китель. Рука с соком конвульсивно сжалась. Пакет с соком в крепкой ладошке хлебопека взорвался новогодней хлопушкой, густо окропляя мужиков красной жидкостью.
   Обо непроизвольно вскрикнули.
   Женщины разом прекратили горланить и живо, с интересом обернулись. Кто- то из них даже охнул, увидев «окровавленных» людей. И как милиционер схватил своего визави обеими руками за грудки.
   -Что ж ты делаешь, сволочь?- в отчаянье  шипел сержант Груздеву в лицо. –При исполнении!.. Где я тебе новый китель возьму?! 
   -Поскользнулся, товарищ сержант,- так же шепотом ответил Василий, обмякая ногами,- и вновь оступился!!!
   Они, как альпинисты в связке, дуэтом рухнули на  тротуар. Василий впечатался затылком в мягкий расплавленный асфальт  и на время потерял сознание.
   Очнулся, когда пикетчицы уже дружно лупили сержантика по голове плакатами и зонтиками от солнца.
   -Убийца! Сатрап! Насильник!- заполошенно кричали они и- бац, бац!- зонтиками по молодой башке! Сержант, неумело прикрываясь, силился отползти к  думской ограде и хотя бы с колен встать. Но тщетно.
   Заснувшая, было, на время телевизионная группа активно развернула аппаратуру и снимала действо.
   Василий, наконец- то, поднялся, заозирался очумело.
   И в это время рядом, на дороге, с визгом затормозил черный «мерседес». Распахнулась пассажирская дверь.
   -Садись! Мухой!- крикнул водитель Груздеву.
   Василий олигофренно смотрел на того- и ничего не соображал. В отличии от двух бабулек из пикета. Те подхватили его под руки и запихнули в машину. «Мерс» с пробуксовкой, пахнув жженой резиной, умчался вдаль. Женщины перекрестили вослед задний номер с двумя нолями.
   -Всё сняли?- строго спросила оператора старшая по пикету. –Девоньки, тогда отбой! Всё! Отбой! Да дайте вы ему чем- нибудь утереться!

   Милиционер уже сидел на заборном парапете. Старшая присела рядом, достала «беломорину», закурила.
   -Ты, дружок, скажи- ка нам: за что ты его так?.. И не ври! Мы все видели!  Здесь тебе не погонами- тюрьмой для тебя пахнет! Мирный пикет, а ты человека уродуешь! Что, обидно стало, что нас народ поддерживает, да?
   А сама старалась держаться в профиль к камере. В профиль она нравилась себе больше.
   Сержант же, весь какой- то озлобленный, помятый, уже тащил из кармана рацию.
   -Сейчас, сейчас, я вам всё скажу! Первый, Первый! Это Шестой! Ответь Шестому! Сейчас я вам всё скажу!.. Посидите у меня в каталажке, век вам всем воли не видать! Я вам… Да, Первый, слышу тебя!- он предостерегающе  поднял вверх указательный палец, прерывая на полуслове старшую. –Срочно наряд на объект! Нападение на Шестого! Да, да, на меня! Жду! Ну, сейчас я вам всё расскажу!..- мстительно добавил он, засовывая трясущейся рукой рацию в карман. 
   Во, дурак! Бабоньки только этого и ждали! 
   Подбоченились. Кое- кто принялся подводить губы и веки. Ну, кто бы, скажите на милость, узнал про Уральский филиал союза «Девственницы России», кабы не этот, желторотый, в томатном мундире?! А так- вот! пожалуйста!- и по местному, и, может быть, по центральному ТВ! Плакаты, драка, разгон, профиль крупным планом…


                                 Г Л А В А   2


   -Ну, ты даешь! Уважаю!- водитель восхищенно повертел головой. –Ведь повязать могли! У самого Дома!!! Даешь! Чего митинговали-то? За правду? Здорово ты этому приложил! Ненавижу ментов.- Он резко свернул налево.
   -За что?- поинтересовался Василий.
   -А ты знаешь, как они нас «прессуют» после матча иногда? Мама- не горюй! За что мне их любить-то?
   Василий растерянно оглядел салон. Все увешано антрибутикой местной хоккейной команды.
   -А так: стулом по башке огреешь иль дымовуху запалишь- и на душе легче! Гриша!- протянул он руку. –Кличка «Бабай».
   -Василий. Груздев.
   Уважительно пожали ладони.
   -Ох, и кровушки на тебе! Солью бы сразу… А то не отстирается.
   -Это сок, томатный.- Василий попробовал отскрести ногтем пятно на животе. Не получилось. –Салон бы вам не измазать…
   -Не измажешь. Засохло уже. И давай на «ты».
   -Давай…   
   -Переодеться бы тебе… Сейчас, поди, весь район на ушах, тебя ловят… Да и меня заодно,- вдруг помрачнел он. –Там у них везде камеры, запросто номер «срисовали»… 
   Подумал немного и опять резко повернул в обратную сторону. Через минуту они въехали в ангар пустой автомойки.
   Григорий  достал из баула на заднем сиденье футболку и протянул Василию.
   -Одевай. Она, правда, хоккейная, не по сезону, но пока сойдет…
   -Да не надо,- засмущался тот.
   -У тебя что, выбор есть?
   Василий подумал.
   -Нет, кажется…
   -Ну, так переодевайся!
   Груздев стянул с себя рубашку. Грудь местами тоже окрасилась соком. Начал натягивать футболку. 
   -А если стулом по башке- посадить же могут,- глухо продолжил он разговор, застряв головой в объемной футболке.
   -Ой, не смеши меня!- «спаситель» заботливо помог ему. –Больше суток ни разу не сидели! Да и на работу всем с утра!
   Вылезли из машины. Григорий уселся на стоящий в углу стул, закурил.
   -Приедешь в офис после «веселухи», а на душе светло, будто от налогов убежал! Все дерьмо на стадионе оставил! И коллектив таким «пушистым» кажется!.. Ты чем занимаешься? Я- металлом, трубами… Думаю еще одну контору открыть, зерном заняться… А, может, горючкой…
   -Хлебопек я… Хлеб пеку. И булочки- тоже…
   Григорий посмотрел на него с уважением.
   -То-то я чувствую: ладонь крепкая! Делом занимаешься! А мои, в конторе- ни в тятю, ни в матю… Лишь бы в Интернете «повисеть»… Да зарплату получить- это они первые!..  Пока не рыкнешь- хрен кто шевельнется! – Он оглядел Василия. –А чего… Здорово! Тебе идет! Почти твой размер… на вырост… Приходи к нам на матчи, на нашу трибуну… С ребятами познакомлю, вместе дерьмо выплескивать будем.
   -Какое дерьмо?
   -Ну, копится все потихоньку… Врачи говорят: снимать стресс надо. В Японии чучела дубасят, а мы на матчи ходим… Не боись, я там за главного! «Наш» будешь! Я тебя в деле видел!
   -Да у меня ничего не копится…- отчего-то засмущался Груздев.
   -Значит, просто за команду «поболеешь». Они, правда, «волки позорные», тоже подгадить могут…- помрачнел вдруг Григорий, вспомнив что-то неприятное. –Ладно, замнем… Витька!- крикнул он в пустоту ангара. Со второго этажа свесилась лохматая голова.
   -Чего?
   -У тебя телик есть? Или радио?
   -Есть! Телевизор. Диагональ 51.
   -Тогда включай. И кофе свари. Идем, Василий, новости через полчаса. Может, что-то про тебя покажут…

                                                 .    .    .

   -Так, давай все сначала! Помедленней! Последовательно и четко!
   -Товарищ полковник! Он первый…
   -Молчать! Смирно! Я сказал: последовательно и медленно!
   -Я заступил на пост №6 в 9-00. В 10-40 у поста начался разрешенный пикет в количестве тринадцати объектов. Здесь же присутствовала киносъемочная  группа 31 канала в количестве 2-х человек. В 11-50 мимо пикета продвигался мужчина лет 30-35. Он остановился…- Сержант  сглотнул слюну пересохшим ртом и продолжил. –Я подошел к нему с целью неразрешения стояния в данном месте…
   -И что, достигли нестояния?!
   -Никак нет! Мужчина продолжал находиться на месте! А потом схватил меня за китель и повалил! И еще облил соком всю форму!
   -А вот пикетирующие  утверждают, что это вы схватили его и повалили на землю! И избили до крови! Что, кстати,  доказывает и видеосъемка нашими наружными камерами. Именно вы лежали сверху, и именно мужчина упал затылком на асфальт и был весь залит кровью!
   -Это сок!.. У него пакет с томатным соком был! И это он меня за рубашку потянул! Честное слово, товарищ полковник!
   -Вот так? Ни с того, ни с сего?- усмехнулся начальник.
   -Маньяк, наверное… Он два раза потянул! Два! И с напарником был, на машине!.. У них группировка!
   -Так… Прекратить фантазии!
   -Я вам все точно говорю! И эти бабы…
   -Прекратить, я сказал! Кругом! Вышел! Подождал за дверью!
   -Есть!
   Полковник закурил, вновь просмотрел записи с мониторов.
   Кровь. Сержант сверху. Киношники. Бабье с остервенелыми лицами. Черный «мерс». Опять этот дурак- сержант. А лица того «пострадавшего» так и не видно!
   О-ох, горюшко… Не из-за чего сыр-бор… А вонища до Москвы дойдет! Господи! За что ж ты мне таких подчиненных посылаешь?!  Резус с фактором путают!
   Так. Первым делом- найти «мерс». Вытрясти из него всю душу!! Кто такой, почему… А, может, этот «пострадавший», наоборот- разогнать этих баб хотел, а орел- сержант не дал?! А что… тоже версия… А далее посмотрим…


                               Г Л А В А   3

   Он  от безделья четвертый час мурыжил  найденную под топчаном книжку без обложки. 
   Его донельзя притомила главная героиня. Эта истеричка «восклицала» все главы подряд! И периодически «заламывала руки»!
   Он не знал, как это делается, и испробовал на себе различные варианты. Было больно. Кости хрустели и сводило до судорог мышцы. И только он прекратил эти изуверства над собой, как внизу, в ангаре, раздались шум и громкий говор.
   Василий осторожно приоткрыл дверь. Посреди автомойки стояла  пятерка милиционеров с автоматами через плечо и что-то бурно выпытывала у ВитькА, указывая на черный «мерседес» Бабая.
   Груздев опрянул от двери, затравленно огляделся. Увидел грязный,  промасленный комбинезон и такую же, готовую в суп для навара бейсболку. Сбросил хоккейную  униформу и мгновенно облачился в рабочее. Схватил ведро, ветошь и направился вниз.
   Прошел мимо горланящих- «органы» стрельнули по нему глазами- и вышел за ворота. Метров пятьдесят шел не спеша. Затем, у сквера, бросил ведро с тряпкой и сиганул зайцем в кусты, спугнув задремавшую ворону. Замер. И лишь сердчишко заведенной игрушкой бренчало в груди.
   Отдышался. Успокоился.
   -Ну, и что мы будем делать, Василий?- спросил он сам себя. –До утра, допустим, здесь отлежишься, а потом?.. Да и ночью: сейчас собачку пришлют, прочешут район- и все, кранты! Где ночью перекантоваться? В церкви?  А вдруг они по графику работают? И по ночам только на какую- нибудь «всенощную» открыты? Это главный их продыху с нами не знает, а служки его… Чего сегодня, «всенощная»?
   Так, еще где можно заховаться? В кабаке. Нет, одежка не та! И денег нет!
Хорошо, хорошо, не суетись… Что дальше?.. Корреспондентов этих найти надо! Они же все засняли! Там же все видно должно быть! А чего я тогда испугался? Побежал, дурак… Всё бы объяснилось, сидел бы уже дома… А сейчас (Бабай прав!)- драка, бегство…  Телевизионщиков надо искать! Лишь они помогут! Только как?..
   Вась, а сейчас-то что делать?! Вася, милый, думай! Холодно! И кушать хочется!..


                                       .     .     .


   Добренко сидел в студии и вместе с оператором Борей Райбером отсматривал снятый за день материал. 
   -Да, удачно мы это захватили,- сказал он, имея ввиду полуденный инцидент с пикетом. Отхлебнул из рюмки.  Борис, будучи сегодня за рулем, завистливо на него посмотрел, ничего не ответил. –Так. Готовь на утро. А сейчас- коротЕнький ролик в «Медиа- фабрику». Для затравки. И в «Ютуб».
   -Не рано ли?- засомневался Боря. –Может, с ментами созвониться? Перестраховаться?..
   -В самый раз! Съемка у нас была разрешенная! В самый раз!..
   Добренко вновь отхлебнул.
   -И это… Борь… Смонтируешь- добрось меня до «Трех поросят», а?.. А я завтра на колесах буду- ты погуляешь… Лады?

                                          .     .     .

   -Люсь, ты отстирать сможешь?- сержант Андрей Калашников с виноватым видом подал жене испачканный красным костюм.
   Люся ойкнула и отдернула руки.
   -Кто это тебя так?!
   -Пикет девственниц охранял… У площади…- он с трудом стягивал с себя обувку. –А там маньяки…
   -Их что?.. Насиловали?  На площади? И тебя?..- жена все еще продолжала испуганно прижимать руки к груди.
   -Дура ты у меня, Люся,- устало проговорил Андрей, расправившись, наконец-то, с обувью. –Кто ж меня –то насиловать будет при исполнении? Я что, девственница, что ли?
   -А… уже… нет?.. Да?- Люся еще отступила на шаг назад.
   -О- ох,-  скорбно вздохнул муж и прошел в ванну. –Да никого там не насиловали! Дураков я отгонял!- проорал он, включив воду и намыливая руки. –Я форму солью пересыпал, мне подсказали! Лишь бы к завтрему высохло!
   -Высохнет!- чуть ли не в самое ухо ему сзади радостно проговорила жена. 
   Андрей  испуганно дернулся в сторону, влепился скулой в туалетную полочку.
   -Ну, что ж за невезуха такая?!- чуть не плача бормотал он через пять минут, сидя на диване с мокрым полотенцем у лица. –На операции ни царапинки не получил, а здесь, дома, от собственной жены…
   Синяк упорно переползал под глаз и на переносицу.
   -А нечего было такую работу нервную выбирать!- сердито кричала ему из ванны Люська.  Костюм оттирался плохо. Она локтем отбрасывала в сторону ниспадающую на глаза челку и «жулькала», «жулькала» засохшие пятна от сока. –Как ворона пуганная! Сколько раз тебе говорила: переходи к нам,  в морг работать. Нет, куда там!.. Погоны ему нужны! Пронин долбанный!
   -Пронин майором был!- возразил Андрей. Он любил справедливость. –Когда буду майором- тогда и обзывайся!
   -Будешь ты майором… Посмертно…
   Андрей на всякий случай сплюнул три раза в полотенце. Ушел от греха подальше в спальню и включил компьютер: «косынку» погонять, хотя очень хотелось есть. Но отрывать любимую Люсю от костюма и ругани было пока опасно.  
   -Ничего, потерплю с полчаса. Постирает- душой обмякнет,- подумал он. –Потом и поужинаем вместе.
   А  сердитый бубнёж из ванны все не ослабевал.
   Андрюха тяжело вздохнул и уставился на монитор. Но «косынка» тоже не складывалась.
   Он влез в Интернет. Просмотрел новости. И увидел на «Медиа фабрике» ролик с собой в главной роли злодея. Лихорадочно переключился на «Ютуб». То же самое! Мама моя! А просмотров-то сколько! И рожа этого типа четко- четко! И в фас, и в профиль!
   Он набрал номер на телефоне.
   -Товарищ полковник,- торопливо, но почему-то шепотом начал  докладывать Андрей. –В Интернете ролик про инцидент выложили! Подозреваемый и в фас, и в профиль изображен! Как «кто»? Сержант Калашников докладывает! Что делать?
   Он выслушал ответ и задумчиво положил трубку. Посмотрел в зеркало. Нет, с таким лицом идти туда, куда его послал начальник, совсем не хотелось. Да и с нормальной рожей- тоже как-то…

                                        .     .      .

   Василий все ж таки изловчился закоулками, темными дворами и посадками добраться до «Алой площади». Расчет был на то, что церковь в бывшем органном зале все-таки открыта. А ежели нет, то парк есть парк. Легче затеряться.
   Церковь была освещено. Но закрыта.
   А вот затеряться, и вправду, было легко! И не потому, что парк, деревья, кусты. А потому, что народу было больше, чем на премьере «Авотара». И это в 22-30! И, надо сказать, публика была до того разношерстная, что Груздев в своем промасленном комбинезоне в глаза не бросался.
   Неподалеку какие-то «гулливеры» играли в баскетбол.
   На парапете кучкой  сидели ребята в кожаных куртках почти одинаковой небритой наружности. «То ли родственники… То ли диаспора армянская»- подумал Груздев.
   Дальше, у левой ноги каменного «Орленка» жеманные и измученные жизнью молодые люди о чем-то вяло беседовали с мужиковатыми девицами. И опасливо оглядывались на бритых в черном ребят у правой ноги памятника.
   Василий прижался к бордюру, чтобы ненароком не задавили велосипедом или скейтбордом. Но «колесники» лихо лавировали в толпе и никому не мешали.
   В общем, какой-то Вавилон молодежи!
    -Чего я сюда сунулся?- тоскливо подумал он. –Кто мне здесь поможет?.. Уехать бы куда-нибудь… К Славке, в Новосибирск… А как без документов? За квартирой-то уже следят, поди…
   Он, задумавшись, и не заметил, что бездумно пялится на одну из девиц у «Орленка». Видимо, яркие даже в темноте лимонные колготки притягивали его взгляд. И пока лимонное богатство не замаячило прямо перед его лицом, он все сидел, тупо глядя на них и горестно думал.
   -Что, братишка, тяжко?
   Он взглядом вскарабкался по колготкам, мини-юбке и блузке к лицу девушки.
   -Что?- спросил непонимающе.
   -Тяжко, говорю?
   Она грациозно присела рядом. Василия бросило в жар. Такую мощную ножную красотень он видел только в порнофильмах да во снах.
   Он отрицательно помотал головой, не вымолвив не слова.
   -Скучаешь, что ли?- Она достала длиннющую сигарету, закурила.
   Василий вновь замотал головой.
   -А здесь чего тогда? Торчишь, как поплавок… Я думала: скучаешь…
   Проститутке было глубоко наплевать на его душевное состояние. Просто, клиенты подваливали чуть позже, оставалось время на пустопорожний треп. То, что пустопорожний- она это понимала по его внешнему виду. Работяги- это был не ее контингент. Не любила, когда гонорар  ей отдавали стопкой мятых рублей и пятерок. Гоношили, поди, от семьи целый месяц… А семьи она жалела. Это было святое. Сама была замужем за буровиком. Вот посидеть, покурить- отчего же… можно…
   -Нет, друга жду,- соврал Василий, не отрывая  взгляд от асфальта.
   -Кто такой?- девушка лениво осматривала толпу. –Я здесь всех почти знаю…
   -Бабай,- отчего-то растерявшись, ляпнул Груздев.
   Девица не удивилась. Лишь понимающе кивнула.
   -Рано ты только пришел. Он обычно к одиннадцати прикатывает.
   Василий обомлел от неожиданности, вскинулся.
   -Да ты что?!  Правда? Ты его знаешь?
   Теперь уже в свою очередь удивилась девица.
   -Кто ж Бабая не знает? Ты что, новенький, что ли? Да сядь ты, не торчи, как хрен с бугра!
   Василий сел, зашептал ей жарко на миниатюрное ушко:
   -Ищут его! Милиция!
   Девица неприязненно отклонила голову. Затем снова придвинулась: ухо было ее эрогенной зоной и жаль было пропустить бесплатное удовольствие. Тем более, что пахло от Груздева истинно мужским: потом, табачищем и бензином. Парфюмом она уже пресытилась.
   -За что?- так же шепотом спросила она.
   -Из-за меня!- горестно ответил Василий. –Спас он меня! А сам влип!
   -Что, скорость превысили? Или поцапались с кем-то?
   Василий не знал, можно ли ей говорить. Посмотрел в глаза. Господи, да у нее ресницы в пол-лица! Как «дворники» на «тойоте»! Можно, решил он. Не разболтает.
   -Нет. Нам политическое шьют.
   В это время в толпе у памятника наметилось движение. Обособленные группки стали как-то подтягиваться одна к другой, зашумели невнятно.
   -Э-э, дружок, сматываться тебе надо!- Девица забросила окурок в кусты, легко поднялась, отряхнула ладошками тылы. –Сейчас мордобой будет! О, и Бабай приехал!- кивнула на подкатившую тройку черных «мерседесов». Буферная машинная музыка враз заглушила ропот толпы и даже приостановила перемещения. Все застыли, оглядываясь на машины.
   Василий поспешил к «мерседесам», лавируя между постояльщиками. Одного нечаянно задел, другого… Мата в спину из-за громкой музыки не расслышал, но вдруг кто-то цепко ухватил его за локоть.
   Груздев оглянулся.
   Казалось, весь гордый суровый и обиженный Кавказ глядит на него этими эпоксидными оливковыми глазами.
   -Что, умный, да?- проорал парень в кожанке. –Толкаться, да?
   -Я нечаянно! Извини!- Василий попытался высвободиться.
   -Да отпусти ты его! Видишь, торопимся?!- Девица, оказывается, спешила следом. Стукнула сумочкой южанина по руке. –Отвяжись!- и толкнула Василия: трогай, дескать, милок…
   Василий тронулся. И тут вдруг услышал сзади: «… твою маму!»
   И враз расхотелось куда-нибудь спешить. И враз почувствовал себя, как в армии, в родном взводе.
   Остановился, обернулся. Девушка по инерции врезалась в него. Он легонько отодвинул ее в сторону, плотно ухватил парнишку у самой шеи за отвороты куртки и спокойно- спокойно произнес: «Ты свою … Дешевле будет.»
   И странно! Парень, несмотря на громкий шум и ор вокруг, все отчетливо убить. расслышал! Василий это понял по ставшим внезапно  бешенными и злыми глазам того. И стукнул кулаком как раз промеж них, чуть повыше, чтоб не
   Девица плаксиво взвизгнула.
   Дальше Василий ничего не помнит.


                                   Г Л А В А   4


   Небытие уходило.
   Сначала проявился слух. Послышался тихий невнятный бубнеж, будто у соседей за стенкой.
   Затем прорезалось обоняние. Приятно пахнуло парфюмом, ароматом табака и нагретым женским телом.  Мозг был категоричен: тело женское!
   Василий открыл глаза. Но вокруг царила мягкая темнота. Он слегка повернул голову и уперся взглядом в лимонные коленки.
   -Господи,- безразлично подумал Василий. –То ли в раю я… То ли на ногах у девушки… И даже не знаю, как звать… Хорошо-то как!.. В раю, наверно… А это- ангелы шепчутся…
   Но тут раздался громкий голос Бабая:
   -Да хватит тебе ныть, Светка!- Груздев вздрогнул от неожиданности и понял, что не в раю. Чары развеялись. И на лимонных колготках увиделась дырка. Но колени, даже сквозь дырку, казались ангельскими. –Ночь еще впереди! Успеешь ты свой план выполнить!
   -Ага, тебе легко говорить!- плаксиво отозвалась девушка. Ноги ее нервно дернулись, и голова Груздева закачалась, как на двуспальном надувном матраце. 
   -То есть?- подозрительно спросил Бабай. –Что значит: «тебе легко говорить»? Ты это на что намекаешь?
   -Ну-у…- смутилась девушка.
   -Баранки гну!- обрубил Бабай. –Ты, Светка, базар-то фильтруй! А то не посмотрю, что одноклассница… Как там Вася?
   Ласковые женские ладони легли на Груздевские щеки, развернули голову вверх, как сычу, почти на 180 градусов. Василий, дабы не принять смертушку, как в боевиках,  развернул следом и все тело.
   -О, очухался!- радостно и удивленно проговорила Света. –Жив!
   -Жив,- шепотом подтвердил Василий и попытался подняться. –Что со мной? Ничего не помню…
   Бабай  внимательно наблюдал за ним с водительского кресла.
   -Нук, Вась, сколько это?- он вытянул перед ним  средний палец.
   -Один.
   -Правильно! А сейчас?- оттопырил большой и мизинец.
   -Два.
   -Все, Вась, здоров!- констатировал «психиатор». –А то уж мы испугались: час без сознания!.. Это тебя «диаспора» постаралась… шмякнули чем-то по затылку… О, волкИ! Один на один «постеснялись»!.. Ну, ты как тому заехал- пол-площадки очистилось! Краси-иво он летел!.. Я аж позавидовал! Человек пять попутно собрал! И Светка, вон, под раздачу попала! Я ей сколько раз говорил: не стой под грузом и стрелой! Лучше лежи,- хихикнул, но не обидно, по-дружески. –Чего с этими-то не поделил, Василий? Я чую: скоро пол-города изувечишь. Кое-как тебя из этой мясорубки вытащили.
   -Он про маму мою плохо сказал,- хмуро ответил Грудев.
   Прокуренная тишина повисла в салоне машины. Даже магнитола потеряла волну.
   Бабай  медленно и торжественно протянул Груздеву лопатистую ладонь.
   -Вася, я тебя очень уважаю.
   -Я тебя тоже, Григорий.-  серьезно ответил тот. И вспомнил: -Слушай! Тебя милиция  ищет! На автомойку заезжали!
   -Полиция,- поправил тот. –Знаю. Мне Витёк звонил. Так говоришь: маму обидели…- Груздев кивнул. –Лады… Светка, как думаешь, менты уже разъехались?.. Тогда так: возвращаемся. А потом я тебя подброшу, куда надо. Эх, жаль, гонки  сегодня обломились! Ну, да ладно, наверстаем… Поехали!

   …У памятника «Орленку» царило спокойствие, будто и не было недавнего пятиминутного мордобоя. Народ по прежнему кучковался отдельными группами.
   Бабай, громко хлопнув дверцей, двинулся к одетым в кожанки ребятам.
   -Как бакинские комиссары,- подумалось Василию. –Маузеров не хватает…
   От «комиссаров» отделился один- полный, представительный, как Жириновский на пятых выборах,  парень. О чем-то переговорил с Бабаем. Затем к ним присоединился еще один. Василий вгляделся сквозь затемненное стекло. Знакомец! Обидчик!
   Он начал выбираться из машины на помощь Григорию. Но помощь не потребовалась. «Обидчик» что-то торопливо выговаривал Бабаю, но, увидев Василия, замолчал.
   -Ты имей ввиду, у меня свидетели есть! –ответил строго Бабай.
   «Комиссары» громко и гортанно заговорили по- своему. Затем молодой горестно кивнул головой, уткнул глаза в асфальт и протянул руку Василию.
   -Извини, дарагой. Маму не хотел трогать…
   Груздев взглянул на напрягшихся «смотрящих», затем крепко пожал руку.
   «Смотрящие» облегченно выдохнули воздух.
   -Ну что, Бабай, все путем?- спросил «Жириновский».
   -Все, Ашот. Давай, пока… Разбежались…
   -А я думал: опять драться будем.- Василий еле поспевал за Бабаем.
   -Да с чего, Вась? Ребята понимающие… Главное- непонятки утрясли. Не хочется по пустякам воевать… Садись. Сейчас Светку отвезем, куда ей надо- и погуляем!
   Он открыл дверцу.
   -Светка! Ну, елы-палы!.. У тебя совесть есть?!- громко заорал он. –Подождать не могла?!
   Светка, поправляя сбитую прическу, вылезла из машины, застегнула верхнюю пуговицу на блузке, одернула юбку.
   -Это у тебя, Гришка, совести нет!- ответила рассержено. –А у меня план! Понял?- И кому-то в машине: -Давай, давай, дружок… цигель, цигель… Вишь, торопится хозяин?
   Из машины вылез парень в спортивном костюме, буркнул на прощание «пока» и тронулся вдоль сквера.
   -Все, по коням!
   -Что ж это со мной происходит? – ошарашенно думал Василий, втискиваясь на заднее сиденье. –Сплю я, что ли? Проститутки какие-то, бандиты, фанаты, гомики… Кафка! Суток не прошло- и  это со мной?! Наяву?!
   Он ущипнул себя за ляжку. Больно как! Синяк будет…
   -Чего шипишь? До сих пор башка кружится?-  спросил, не оборачиваясь, Бабай.
   Наяву, значит. И Бабай, и синяк… Они все живые. И я живой. А ребята, друзья?  Пашка, Вовка?..  Пекарня?.. Дом?.. Может,  Т О   приснилось?..
   -Что думаешь делать?- прервал его мыслительные метания Бабай.
   -Я хотел журналиста найти. Он же снимал, там же всё видно: что да как…
   -Молодец, Вась. Я тоже об этом подумал.- Бабай закурил. –Может, и я не при деле буду. А то колеса уже замучился менять. Они что думают? У меня целый парк машин, что ли? Весь день, как Штирлиц, «хвосты» проверяю…
   -Ой, Гриш, тормозни здесь! Я выйду!- засуетилась девушка. Чмокнула того на прощание в стриженный «бандитский» затылок. Погладила  Василия ладошкой по щеке и исчезла из салона, как мимолетное виденье, оставив лишь терпкий аромат духов да вспотевшей похоти.
   -Вот, зараза!-  изумился Василий, потирая щеку  у носа. –Ещё и в эрогенную точку пальцем надавить успела! Профессионалка!
   Закинул на всякий случай ногу на ногу и сунулся к Бабаю.
   -Сейчас-то что делать? И где его искать?
   -А сейчас, Вася, жрать поедем. А потом и журналиста поищем.
   -У меня деньги в джинсах остались,- смутился Василий своей нищеты и неприкаянности.
   Бабай хохотнул:
   -Считай- я сегодня угощаю! После, булочками отдашь.



                                             Г Л А В А   5

   -Да позвони ещё! Смотрел же кто-то в глазок?!- Володька начинал злиться. Они уже минут пять стояли у Груздевой двери. И звонили, и стучали, и прислушивались- всё напрасно! Лишь дверной глазок время от времени темнел, затем светлел. –Васька! Стряпуха ты заводская! Открывай, пся крев!
   -Может, он попугайчика завёл?- засомневался Пашка. –Летает, подсматривает?..
   Вовка оттолкнул его, сам сунулся к звонку.
   -Баба у него!- заявил он, прислушиваясь к трелям в квартире. –Ведь договаривались же!.. Все дела отложили, а он!.. Потерпеть не может, что ли?! А ты тоже придумал: попугайчик…
   Дверь рывком открылась нараспашку, и несколько пар крепких рук схватили их, скрутили и пригнули носами чуть ли не к самому затоптанному полу в прихожей.
   -От ни хрена себе: попугайчик !- успел полузадушено проговорить Володька- и тут же потерял сознание: старший из «стаи» обиделся на «пернатое» прозвище и огрел его сзади дубинкой по затылку. 

                                         .      .      .

   -Вась, вот смотри, как в жизни всё уравновешенно.- Григорий откинулся на спинку стула,  сыто рыгнул  закрытым ртом. –Вот, весь день рысачили, задницы свои прятали… И рожи нам били, и пожрать не давали…- Потянулся за зубочисткой. –А закончилась непруха- и всё в обратку: и живы остались, и ноги унесли, и пожрали… А напоследок- вон!.. Гляди ка! Да нет, у эстрады, в джинсе весь… В очках тёмных…
   Василий  оглянулся. За указанным столиком длинноволосый мужчина в очках что-то с жаром рассказывал соседям, пьяненько размахивая руками.
   -Ну, не узнаешь?
   Груздев покачал головой. Бабай усмехнулся.
   -Да это ж журналюга твой! Добренко! Искать хотели, а он, гляди ка, сам проявился! Сиди, Вас, сиди,- попридержал он за руку вскочившего было Груздева.  –Еда не терпит суеты. Успеем мы с ним наговориться. Горячее ещё не принесли.
   Василий уселся, но кусок в горло уже не лез. Поэтому он подналёг на вино, тревожно оглядываясь на эстраду, как невеста на перепившего жениха.

   Журналист вышел около часа ночи и сразу же стал «голосовать». Григорий распахнул перед ним дверь «мерседеса».
   -На северо-восток!- сказал журналист и громко икнул. И, не ожидая ответа, уселся. А через секунду уже храпел.
   -О, Вась!- Григорий значительно поднял указательный палец с печаткой, более напоминавшую подшипник. –Вот это нервы! Учись!
   Василий, не привычный к обильному потреблению спиртного осоловело кивал головой.
   -Сейчас мы толку от него не добьёмся. Проспаться ему надо. Да и нам заодно. Ладно, к знакомым поедем. Если удастся- поспим.

                                                .     .     .

   -Лёха! Лёха!- орал Григорий на весь затемненный переулок и бил ногами в ворота. –Открывай, шаман долбанный!
   Сбоку неслышно открылась калитка. Из неё вышел одетый во всё черное человек. На голове красовалась остроконечная ку-клус-клановская шапка с прорезями для глаз. Вышел и молча ждал, когда Бабай обратит на него внимание.
   Бабай обратил.
   -Ну, чего молчишь?! Где Лёха?
   Он  кособоко двинулся к «истукану»,  с трудом волоча  зажатых под-мышками Груздева и журналиста.
   -У магистра служба. Он освободится в течении часа,- неожиданно писклявым голосом отозвался «ку-клус-клановец».
   -Нако, прими.- Григорий передал ему журналиста. –Устал я с ними. Тяжелые. Знатно отужинали. Определи нас пока куда-нибудь, земеля.  И Лёхе скажи: Бабай пришел.

                                    



                             Г Л А В А    6

   -Ох, и удалец у вас родился! Далеко пойдёт!- сказала медсестра, брезгливо глядя, как он струйкой смачивает её халат. Первоначально она удачно поймала струйку в ладошки, но вскоре ёмкости не хватило.  Василий безмятежными глазами смотрел на её перевёрнутый образ и продолжал процесс.
   Мамаша Василия, стыдливо улыбаясь пунцовым лицом, торопливо закутала сынка в пеленки и поспешила к выходу. Папаша же попытался всучить шампанское и конфеты в полные ладошки медсестры.
   Так триумфально начиналась жизнь Василия Груздева.
   Права оказалась медсестра. Василий «пошел» дальше. Сначала стал старшим «звездочки» в школе. Затем помогал комсоргу собирать взносы- «мытарил». В армии к дембелю дослужился до ефрейтора.
   Но пик его популярности настал, когда он начал работать в пекарне. Вот, кажется, простое дело, ГОСТовское и ТУшевское, всё промерено, взвешено, дозировано, ан, нет! Продукция, изготовленная в Васькину смену, пользовалась бешеной популярностью, как, допустим, антрекоты по-сигаевски, и расходились в мгновение ока! Так и говорили: «плюшки груздевские», «сдоба  груздевская». Васька был счастлив: при любимом деле!.. С перспективой в зарплате и должности! А главное: эксперименты по выпечке новой ватрушки подходили к концу. По словам дегустаторов из бухгалтерии- «ум отъешь» и «Васька, я твоя!»
   А теперь в одночасье всему конец пришел. Всей размеренной жизни!   Из-за какого-то корма для рыбок, чтоб им жариться на сковородке! И что его ожидает в будущем- одному Богу известно… Планировать уже Василий опасался, чтоб не рассмешить Всевышнего.
   Но это так… отступление…
   А пока Василий дрых без задних ног.  Ничего ему не снилось. Крепко спал. Как здоровый мужской организм в тридцать три года после возлияния. 
   Дискомфорт, конечно, ощущался: в комнате сильно пахло журналистом- перегаром и носками. Но спящий Василий уже  через полчаса привык к этому незнакомому амбре, будто каждый день вдыхал его с экрана иль улавливал из динамиков радио.
   Он даже не почувствовал на себе пристальные взгляды шести глаз. Магистр Черныя и Белыя Магий, в быту- Лёха Скоробейников, Бабай и Лёхин «нукер- ку-клус-клановец» стояли над ним и созерцали спящего Груздева.
   -Григорий, ты правду молвил?-  строго и сурово спросил Магистр и стрельнул глазами на служку.
   Бабай понял ситуацию. Сделал скорбное лицо.
   -Да, Магистр, истинную правду!
   И даже  попробовал скрестить пальцы на руках. Правда, какие и как- не знал, посему масонские знаки более походили на фигушки.
   -Ступай,- недовольно буркнул Алексей, отпуская служку от греха подальше. –Через час зайдёшь.
   Тот вышел, тихо затворив за собою дверь.
   -Ты чего?.. Подождать не можешь? Клоун! Портишь мне здесь репутацию,- забрюзжал Алексей.
   -Ты мне выпить дашь?- прервал его Бабай. –Весь день за рулём. И пожрать.
   Лёшка открыл бар, замаскированный под шкаф с эзотерической литературой.
   -Выбирай.
   -Здесь, что ли, будем? Не продохнуть от журналюги!- возмутился Григорий, вынимая пару бутылок из бара.
   -Ну, пойдём тогда в сауну.
   -Кыш отсюда!- рыкнул Алексей на парочку обнаженных «послушниц», дремавших на лежаках. –Ни стыда, ни совести…
   -Чего ты?.. Мешают, что ли? Пусть лежали бы…- Бабай с сожалением  поглядел девицам  вслед. Простыни на тех всё никак не хотели прикрывать глянцевое продолжение спин, парусили на ходу крылышками.
   -Ты жрать хотел? Вот и ешь!- обрубил Лёха на корню всяческие похоти. Уселся на нагретый «послушницей» лежак, опрокинул в себя рюмку виски. Поморщился. –Ну, и пойло! Вовка Москалёв лучше гонит! За что башли такие берут?
   Григорий согласно кивнул и налил себе водки.
   -Вовке грех плохой самогон гнать! Ведущий хирург- не хрен собачий. Марку держать надо!-  И тоже выпил. Не поморщился. Разгладился лицом, закусил помидоркой с чернушкой. –Сейчас бы ещё отоспаться!- С наслаждением потянулся. –Ты, кстати, машину мою заныкал?
   -Спрятал, спрятал… Ты мне скажи: зачем этого Груздева подцепил? Своих заморочек не хватает?
   Григорий даже жевать прекратил.
   -Лёх, да ты что?! Земелю менты метелят, а ты… Как не помочь? Парень-то, действительно, стоящий… А ты… Что, проехал бы мимо?
   -Да любой проехал бы! Это ты всё приключения на задницу ищешь!
   -О, ты гад, а?!- Григорий аж нервно закрутил головой. –Ни хрена не меняешься! Каким в школе был- таким и остался! «Маг всея и прочая…» Шарлатан! Девок, вон, только портить в саунах!
   -Я порчу с них снимаю.
   -Уродец… Ведь двоешником был! Слесарь- сантехник! Откуда в тебе всё это?
   -У меня дар открылся,- потупив глаза, скромно произнёс Лёха. –Через чакры… Свыше…
   Григорий перестал ворочать головой, изумлённо уставился на того.
   -Это что? Типа язвы? Или диареи?- И увидел, что тот улыбается. –Лёх, я тебе точно когда-нибудь в лобешник заеду! Нельзя ж так шутить! Я, и вправду, подумал, что мимо проедешь!
   -Ага,- Алексей, всё ещё улыбаясь, разлил по рюмкам. –Тебя тогда, в 9-м классе в Колупаевке ночью не бросил, а ты говоришь…
   -Да-а… было дело… век не забуду…- Бабай поднял рюмку. –Ежели б не ты тогда- насмерть забили бы.  А так- по честности ополовинили, по 5 месяцев в больнице на каждого. Черепушка-то не тревожит? Не побаливает?
   -Как-  «не побаливает»?! Болит, стерва! Пока не опохмелишься после пьянки- спасу нет!
   -Тьфу на тебя! Пей давай…
   -А я, Гриш, твоего Груздева к себе, в «братство», позову,- сказал, закусывая, Алексей. Капнул томатом на белые одеяния, оттёр небрежно.
   -Нафига?-  удивился Бабай. Вернее, удивился он немного по-другому, но прозвучало это, как приличное  «нафига».
   -А  у него родинки на руке шибко интересно расположены. Как символ хрен его знает чего. Я спецов своих поспрашиваю. Может, в нумерологии или кабалистике что-нибудь сходное откопают. Масонское что-нибудь…
О, цирк будет! Да и нам реклама… Типа: мессия объявился…
   -Да не трогайте вы Ваську!  И так мужик хапнул за сегодня- на год всем хватит! Лёх, не суйся! Потом…
   -Ну, как знаешь… От меня-то что надо?
   -Отоспаться! И пожрать! А утром с журналюгой всё перетереть. Не боись, мы недолго…
   -Ну, тады давай  на боковую. Я к твоему  журналисту парнишку своего приставил. Чтоб не сбежал с испугу поутру…
   -Эт ты правильно сделал. Ну, по последней? «По коечной»?

                                            

                                   Г Л А В А    7



   -Да честное слово- не видели мы его сегодня! Договорились на вечер, в картишки перекинуться- вот и пришли! А здесь- вы!..- Пашка даже попробовал жестикулировать для убедительности, но мешали наручники.
   Не до конца пришедший в себя Вовка сидел скованный на соседнем стуле и согласно, как автомобильная игрушка- собачка, кивал на каждое сказанное Пашкой слово.
   -А что, созвониться с ним- не судьба?- голос полковника звучал монотонно и скучно.
   -Да нет у него сотового! И не было никогда! Он говорит: «На мозги влияет. Закупорка пазух извилин»…
   Никто ничего не понял, но, как Володька, дружно кивнули в ответ: само собой.
   -Мы- то, товарищ полковник, в чём виноваты? Нас- то чего повязали? Васька что-нибудь натворил? Дак не мог он! Овца овцой! Волоха, скажи?!
   Вовка не хотел соглашаться (Васька- злодей шибко много выиграл у него в последний  раз. Да и «попугайчик» стоял рядом). Но голова могла качаться пока лишь в одном направлении: сверху вниз.
   -Во! Видите?!
   -Ладно. Посмотрим.- Полковник Иван Сергеевич недовольно пожевал губами. –Майор, заводи…
   В комнату ввели того, чернявого в коже, с «Алого Поля».
   -Узнаёшь?- Голос полковника изменился, стал громким и проникновенным. Как у Кашперовского на сеансе.
   У Володьки, как у борца на разминке, хрустнули шейные позвонки, и голова закачалась слева направо.
   Иван Сергеевич недовольно оглянулся на шум и снова уставился на чернявого.
   -Нэ-э, этих нэ был! Другой был! Худой! Худой, в костюме! В очках был!.. Этих нэ был! Мамой клянусь!
   Полковник досадливо махнул на него рукой. Того вывели.
   -Понаехали тут,- тихо процедил «попугайчик» тому вслед. Но полковник услышал.
   -Капитан Петерс! Вы мне, это…  прекратите!- И- задержанным: -Где, по-вашему, может находиться Груздев?
   -Нигде!- твёрдо заявил Пашка. –Только здесь! Мы договаривались! А Васька слово держит!
   Иван Сергеевич обернулся к капитану, уставился на того пристально.
   -Вы помещение обыскивали?
   И голос его звучал уже не громко, а вкрадчиво. Подкожно.
   -Мы… товарищ полковник… мы… сейчас! Панасюк! Шкафы, балкон, туалет, кладовка!.. Мухой!
   И капитан рванулся вслед за подчиненными.
   -Понаехали тут,- с сожалением прошептал полковник Дзахоев. –Работнички…- И тоже помянул матерей на официальном федеративном языке. На своём родном это как-то не звучало, не снижало нервного напряжения. –Отцепи этих,- приказал он оставшемуся караульному. –Свободны.
   -Товарищ полковник,- обратился, разминая  кисти, Пашка. –Что, всё-таки, Васька натворил? Тихоня тихоней! Серьёзное что-то?
   Дзахоев молча включил Груздевский телевизор, настроенный, как в большинстве семей, на канал «Культура». Шел очередной диспут о пользе и вреде мата.
   -А давайте посмотрим, чтобы вы сказали в данной ситуации?- прервал  горланящих в студии ведущий. И запустился ролик из «Ютуб»а. С Васькой в главной роли.
   Профессора и преподаватели, академики и академички, потомственные и непотомственные интеллигенты, аудитория за кадром- все с интересом уставились на экранное действо.
   -Видите? Даже на «Культуре» показывают! Десяти часов не прошло!
   -Да. Это он!- констатировал справедливый Пашка. –А эти… женщины… за которых заступается…  Что-то все незнакомые. С работы, может?..
   -Проверяли,- вздохнул полковник. –Не с работы. Там девственниц нет,- он заглянул в записную книжку. -…с 2011  года.
   -А Васька тогда каким  боком с этими?- Пашка недоуменно вскинул брови. –Вовка, кончай, как младенец, качаться!- Стукнул друга по затылку. У того снова что-то хрустнуло, и голова приняла римскую монетную осанку. –Случайно, наверно, товарищ полковник, а?
   -Может, и случайно… А драка с сержантиком- тоже случайно? Это ж хлеще, чем эти… «подсирайки» были! О, тоже мне, на ночь вспомнилось!..  У Думы! У самой Думы! Совесть- то гражданская есть у вашего Васьки?!
   Ребята не знали, что ответить. Васька никогда не был таким… агрессивным. Может, девицы так на него повлияли? На женском миру и смерть красна?.. Да нет, не груздевское это, не в его духе. Не пассионарный  он. К тому же,  девицы эти… К нему иногда такие хаживали- закачаешься! Нет, не мог Васька из-за этих! Ну, век воли не видать, товарищ полковник!
   Они уже сидели рядышком за круглым Васькиным столом и с жаром отрабатывали версии: куда пропал хозяин?
   -Всё проверили!- некстати сунулся к ним Петерс. –Всё чисто! Мы уходим!- по привычке добавил он.
   -Я те уйду,- рассеянно пригрозил Дзахоев, размышляя над очередным вариантом. –Двух в засаде оставь. На всякий случай. –И снова повернулся к ребятам: -А если у него «крыша поехала»? Он же после этого ещё и с диаспорой мордобой устроил!
   -Васька?
   -Васька!
   -С диаспорой?!
   -С диаспорой!!
   -Мордобой?!!
   -Мордобой!!!
   Мужики озадачено захлопали глазами.
   -Не может такого быть. –Володька выглядел растерянно. -А что ж этот «кожаный» говорит, что «худой…  в очках… в костюме…»?- Ребята стесненно хихикнули.  -Да у Васьки сроду ни очков, ни костюма не было! Китель, вон, только дембельский! И лаваш он печет- пальчики оближешь. И харчо с похмелюги варит… Не мог он с ними драться.
   -Да это-то здесь причем?! Харчо твоё…- не согласился Пашка. –У него любимый напиток- коньяк «Арарат»! Чего он с ними драться будет? Не мог! Уважал он их коньяк! 
   Дзахоев всё никак не мог понять: издеваются над ним бывшие задержанные или на полном серьёзе?.. Судя по лицам- нет, не издеваются. А судя по перечню- да! Издеваются! Да ещё как! Что за убогость такая: «Арарат»?! Вот «Дагестанский»!.. Но ребятам сказал совсем другое:
   -Мужики. Дело серьёзное. Влип ваш Васька по самое… по брючной замочек… Выручайте друга. Если проявится- пусть с повинной придёт. Не усугубляет. Разберёмся. И так шумиха на всю страну. А ежели до Запада дойдёт? А оно, может, и яйца выеденного не стоит. И накой нам это надо? 
   Пашка кивнул согласно. Вовка же глядел на полковника осанисто и горделиво, как Калигула с камеи: шея наотрез отказывалась шевелиться.
   -Ну, всё. Идите. И это…- Дзахоев замялся. –С диаспорой-то он  подрался… Может, и прав. Дерьмо их нонешний коньячишко. Пусть на «Дагестанский» переходит.
   Ребята вышли.
   Полковник поднялся. Подошел к аквариуму и покормил рыбок остатками корма.


                                            Г Л А В А    8


   После лёгкого завтрака со щадящим лечением похмельного синдрома  все сидели в трапезной, как на поминках: чинно, смирно и молчаливо.
   Василий с лёгкой завистью поглядывал на журналиста. Тот после вчерашних возлияний выглядел свежим и бодрым, как Джеймс Бонд после мордобоя. И даже пепел на «Альянсе» висел столбиком, как у того, в фильмах. Вот что значит бомондная тренировка! Мешки только под глазами были не бондовские. И амбре.
   Василий вздохнул. Молчание тяготило.
   -Гриш,- обратился он к Бабаю. –А, Гриш?.. Чего сидим-то? Чего молчим?
   -Да я всё жду, когда этот…- Григорий кивнул на Добренко. –тебя узнает. Может, что путное скажет?..
   Журналист недоуменно уставился на Василия, зашевелил в раздумьях породистым носом. Столбик пепла бесшумно упал на джинсы.
   -Не узнаю,- с сожалением произнёс он. –Учились вместе, да? Нет, не узнаю…
   -Ничего,-  успокоил его Бабай. –У меня тоже такое случалось. Ты его вчера, у Думы снимал. Драка с охраной.
   Сергей Добренко звонко шлепнул себя ладошкой по лбу, дескать, вот лапоть! Забыл! Но тут же охнул от боли: утренняя гомеопатическая доза пока не помогла. 
   -Товарищи… Господа…- Он жалобно кашлянул. –Друзья… А, может, ещё по рюмочке?
   -А чего… Давайте. Ты только закусывай, а то опять запьянеешь.
   Бабай разлил всем четверым.
   -Не,- Василий помотал головой. –Я не буду. Я себя нормально чувствую.
   Лёшка Скоробейников посмотрел на него с благосклонной улыбкой: вот удача! Ведь, действительно, готовый мессия! Нет, дружок, никуда ты от нас не денешься! Сегодня же ребят подключу, пусть что-нибудь «стряпают» из твоих родинок.
   Сам же рюмку поднял.
   -Ну, будем!
   Добренко лечение, видимо, пошло на пользу. У него даже регистр сменился с тенорного на баритональный.
   -Ну, а собственно, в чём дело? Да, снимали вчера. Сегодня в утреннем эфире пройти должно. Если Райбер материал сдал. Райбер- это оператор мой,- пояснил он на всякий случай.
   -Да мы уж поняли. И что там, видно всё? Кто прав, кто виноват?..
   -Вы меня обижаете, уважаемый!- Добренко, и впрямь, обиженно потянулся к бутылке. Налил к себе, вопрошающе посмотрел на остальных. Ответа не дождался и налил всем. –Я- профессионал. Поняли? Профессионал! Нас с Борей в Москву звали, на «Дожде» мастер-класс вести. На постоянку!
   -И чего?..
   -Нет,- вздохнул обреченно Сергей. –Не смогли. Здесь наши корни. В центре России. А там… Чего там?.. Одни пришлые. Колоака. Ни выпить, ни закусить по-человечески, вечно торопятся…- Он произнёс «клоака» через лишнее «о». И это прозвучало как-то убедительнее и весомее.
   -Да-а,- Бабай понимающе кивнул, вспомнив о местном «Тракторе». –За своё держаться надо. «Пусть худое, но дитя…» Иначе- кранты всему. Измельчаем и сгинем. Ты, всё-таки, о плёнке давай… «Органы» её не изымут? Точно в эфир пройдёт?
   -А уже прошла.- Журналист налил себе следующую. –Вчера ещё запустили в «Ютуб».
   Алексей засуетился, включая одновременно и телевизор, и компьютер. И- опять чудеса! Попал на канал, где «гнали» ролик с Груздевым!
   -Во! Во! Самое начало! Ну, всё, всё видно! О, и я нарисовался!.. Да, номерок-то «светится»…- комментировал Григорий. –Вот и девки налетели!..
   Телекомментатор- темноволосая девушка со скорбным лицом мадонны- отчеканила рублено:   -На помощь следственным органам из столицы выехала специальная группа. Пока идёт опрос свидетелей и участников инцидента, а также отсматриваются видеоматериалы.
   Между тем, пока не найдены объявленные во всероссийский розыск  подозреваемые Груздев Василий, Григорий Дикий и Сергей Добренко.
   На экране появились фотографии разыскиваемых: короткостриженый Бабай с фанатским выражением на лице и детскими наивными глазами, улыбающийся Василий с караваем хлеба под мышкой и Добренко с зажатой по-маяковски папиросой в уголке сурового рта.
   -Ты что, Серёга, косишь, что ли, на левый глаз?- спросил, присматриваясь к фотографии Григорий.
   -Нет. Это фото со свадьбы друга. Райбер делал.  Третий день гужбанимся.- потерянно отозвался журналист. –Так это что?.. Мы все в розыске? За что? Съёмка-то разрешенная была!
   -Ролик ТЫ выкладывал? Ты! Ролик резонанс получил? Получил! Кровушка пролилась?
   -Это сок томатный!- встрял Василий, но от него отмахнулись.
   -…Пролилась! И ты исчез! И до Москвы дошло! А тем всё по фиг! Результаты нужны!
   -«И вот, как нам сейчас сообщили, у здания Российского посольства  в Австралии прошли массовые манифестации в поддержку разогнанного вчера на Урале  пикета нацменьшинств.
    Аналогичные демарши также зафиксированы в Нидерландах, Бельгии, Новой Зеландии и Тринидаде.  Правительство Тобаго пока воздержалось от…»
   Выключили.
   -Так… Мы ещё, значит, и «политическими» стали,- задумчиво произнёс Бабай. –«Узники», так сказать, «совести». Чести и совести. Как бы нам ещё  и госпереворот не пришили. И «боевая группа» есть. И филиал «Голоса Америки»,- кивнул он на Добренко. –И отдел «Аум сенрикё»,- перевёл взгляд на Алексея. Вздохнул тяжело. –Ох, бабы! Вот впутали! Кстати, Сергей, а они что, «нацменьшенство»?
   -А что? «Большинство», что ли? Много ты таких видел?
   -Утрясется всё- всех …!- заявил Бабай решительно.
   Василий испуганно на него посмотрел.
   -Гриш, не надо! Чего ты на них?..
   -Да шутит он.- Алексей встал, принялся медленно мерить трапезную шагами. Периодически то щелкал чётками, то поглаживал крестик на груди. –А вот у меня, действительно… «Сенрикё» припишут. Прикроют к чертовой бабушке.
   -Не-а! Сначала анафема! Потом отлучение и аутодафе.
   Григорий налил всем в рюмки.
   -Какие есть предложения? Ну, кроме выпить, конечно…
   -Ребята!- опять жалобно протянул Груздев. –Давайте я сдамся! Разберутся! Я уверен! 
   -Сиди!- одновременно осадили его «подельники». –Нам без тебя, Вася,- душевно объяснил соло Григорий. –совсем «вилы» будут! Втихаря изведут- никто не спохватится. Это за тебя сейчас обчество бузит, волнуется. Вот и мы, может, с тобой выплывем. Заодно. Думайте!


                                          Г Л А В А   9

   План действия составили довольно легко. Потребовалось четыре часа времени и три бутылки сорокоградусной.
   Диспозиция была следующая:
Первое: держаться Васьки. Всё завязано на нём. Пока он на плаву, как …буёк- все удержимся. А он на плаву пока «народу будет прелестен». Но так «прельщать», чтобы по УК на срок не тянуло. Максимум на 15 суток. Или на штраф. «На штраф у меня денег хватит»- скромно заявил Алексей.
-Нет, не осилит он!- уверенно заявил Добренко. –Здесь такая тонкая грань! Как по лезвию бритвы! Оступишься- всё обрежешь! Вместе с нами! И на виду быть, и срок не получить?! Да не смешите вы меня! Посмотрите на него! Ни опыта, ни желания, ни пассионарности!.. Не осилит!
Все посмотрели на Груздева. Задумались.
-Чего ты, Серёга,- в голосе у Григория тоже сквозило сомнение. –Ни чем не хуже Абрамовича. Ещё день- два не побреется… Того ж  не трогают…
-Ты тоже интернатский?- удивился Добренко.
-Нет, родительский,- с сожалением ответил Васька.
-Тогда и небритость не поможет. Да и друг у тебя- Бабай, а не Березовский.
-Да, знаний тебе, Вась, не хватает. За что ратовать будешь- и сам не знаешь. И как- тоже не знаешь. Учить тебя надо. Сергей, давай, подключайся! Успеешь ты водку свою допить! Засади Василия за компьютер, загрузи ему ролики, пусть смотрит, учится. Дух, так сказать, впитывает!
   И вот, пока Василий смотрел отобранный Добренко материал, сложился второй пункт диспозиции.
   Аккуратно- аккуратно… на прикосновениях… нюансами поднимать народ на защиту себя, родненьких. Никакой политики и криминала! Только разрешенными методами! Составили обширный список «разрешенного».
   От Бабая задействуют «фанатов», «Голубых ведерок» («Это не что-нибудь… такое?..- брезгливо поинтересовался Алексей. Григорий молча бухнул себе кулаком в грудь) и «Партию любителей пива».
   От Алексея: «Партию зеленых» («Они с друидами пересекаются,- пояснил Алексей. -К тому же у Васьки аквариум с рыбками»), «Городскую гильдию экстрасенсов», партию «Яблоко» («Недалеко от «зеленых» ушли!»- решили все) и местную Бабушку Капу, как наиболее сильную мастерицу по приворотному и отворотному зелью. 
-Ребята! У неё такая популярность среди незамужних девиц- мне и не снилась!- сказал, как отрезал, Скоробейников.
-Ну, что?- друзья оборотились к Добренко. –Тебе самое легкое, так сказать, беззубое и безопасное осталось. ЛДПР, КПРФ и геи.
   Сергей впервые в жизни поперхнулся водкой, откашлялся, запил пивом.
   -Вы чего, одурели?!! И морды набьют, и посадят! Или посадят- и морды набьют!
   -У нас пытки запрещены,- возразил Алексей. – И чего ты так взвился? Там так всё аполитично- аж воротит. Испугался, понимаешь… Хоть кого-нибудь из них тронули? По большому счету, а?.. Вон какие акции проводят! Дума с правительством на треть из них состоит! На треть! Ну, хорошо, хорошо!- замахал он рукой на Сергея. –Не хочешь уж слишком в политику влезать- можешь геев исключить. Попробуем без них обойтись. Хотя… такая б поддержка от власти была,- вздохнул он.
   Добренко с испугом смотрел на мужиков, не веря ни единому их слову.
   -Всё, всё, успокойся. Отрабатывай коммунистов и «жириновцев». Слушай, Гриш, ты говоришь, Васька хлебопек? У вас у кого-нибудь выход на аграриев, на село есть? Смычку сделать, а?

   А Василий в это время сидел перед экраном, и ему было не до смеха. Добренко очень необычно подобрал ролики для его обучения. Василий смотрел на экран, а в голове, будто в муравейнике, мурашами шевелились мысли. И зазвучали голоса. Разные голоса. И разные мысли.
   Безмолвно строчил пулемёт в «кровавом воскресенье». Безмолвно маршировали «факельные» штурмовики. Безмолвно несли флаги счастливые физкультурники. Усатые вожди трепали юнцов по щекам и прижимали раскосых кукольных девчушек к груди.
   А потом «пошло» недавнее, знакомое. И голоса зазвучали. Сначала невнятно, негромкой какофонией; затем всё четче и четче.
   «Демократия в опасности!», «Нет возврата к старому!», «Мы жизнь готовы отдать за демократию!». Кто это, Ельцин сказал? Попов? Ленин? Марат? Гайдар?.. Ни черта не разобрать  с этим шумом!  А мамка писала, что бабка Лиза по прозвищу Черепаха, из соседней двухэтажки, ну,  которую вы мальчишками постоянно дразнили, умерла. «Жизнь отдала…». От голода. Вась, «за» или «из-за»? Одинокая. Бывшая ленинградка. Блокаду пережила.  Четверо суток пролежала. Гордая, что ты!.. Стыдно было клянчить у знакомых. У тех тоже ничего не было.  Ни денег, ни еды. Подохла. Что, Вась, слово не нравится? А по-другому как-то не получается. Ну, не "умерла" же! И дядя Паша повесился от того же: денег не было, жрать нечего было.  Закрылся завод, а семья, как у мусульманина, семеро по лавкам. А Димка, дружок твой?.. Под поезд. И решение всех жизненных проблем. А Ельцин ложился? Вот, не помню. Обещал же… Мужики, перестаньте стучать! Не слышно ж ничего! А мужики с въевшейся в лица, руки и легкие угольной пылью стучат и стучат касками по мостовой. Вась, какие это годы? Всё путается! 80-е, 90-е… Ты же не любил кинохронику тех лет. Тебе ж тоскливо было.  Во, во, пошли! Господи, какое единение! Сплоченные шеренги. Рука под руку, плечо к плечу. Студенты, рабочие, пенсионеры, интеллигенция. Интересные, красивые, разные, о д у х о т в о р е н н ы е  лица. Почему-то, очень многие в очках. И очень много мужчин средних лет с бородками. «Демократия в опасности!» Как ты им жутко завидовал! Вот она, ИСТОРИЯ! Без тебя, без тебя, родной… Спит пока твой Урал. Дремлет.
   А они уже подходили к другой шеренге. Со щитами, дубинками, касками. И из-под масок на них смотрят такие же лица: интересные, красивые, разные. Напряженные. Кинохроника беспристрастна. Лица демонстрантов меняются на глазах, через секунды- минуты. Вот они  одухотворенные. И через секунду- напряженные. И еще через секунду- ожесточенные. И через мгновение- бесноватые! О д и н а к о в ы е! Мгновенно и невозвратимо.  И уже трудно понять, что за действо перед тобой. Сожжение Жанны Д,Арк?.. Встреча Солженицына?.. Иль наоборот, изгнание?.. Толпа, толпа… «Демократия в опасности!» кричат, шепчут, убеждают. А бабка Черепаха и дядя Паша рядом. Лежат. Тихие. Господи! Почему мне их так жалко, Господи?! Да подожди ты, Васька! Заткнись на время! Ну, нельзя нам демократию без этого делать! Без бабки твоей, без дружка, без шахтёров! Нельзя! Это же демократия! Хрен с ней, с этой смертностью! О, нашел проблему: смертность выше рождаемости! Да пройдёт лет тридцать-сорок- и всё на место встанет! Ну, считай, что войнушка у нас была с кем-нибудь… Эка невидаль: миллионов не досчитались… Балласт сбросили. Первый раз, что ли?.. Проституция, беспризорники, бандитизм, коррупция… Дурак ты… Не проституция это. Зародыш демократии. Дзержинского вспомнил. Вась, ты и вправду, дурак! И у нас беспризорности не будет! Слово даем! Иль зуб! И дефолта не будет! И обмена денег!.. Демократия будет! Свобода! Кому сколько надо- столько и хапайте! И землицы, и заводов, и суверенитета!.. О, у Горбачева глаза бегают от испуга! И руки дрожат! И у Янина! И у Гайдара!  Да что ж они все такие… как кур воровали… Припадочные какие-то…  А Ельцин щурится… Из-под лобья так, по-Ульяновски… Корни, видать, общие. И никто из них дядю Пашу не знал.  Почему им всем вообще по хрену жизнь любого человека?! А годы путаются… Десять лет прошло. Кормило у других. Многие уже так далеки, что о них можно говорить только хорошее. Или совсем ничего. Об Ильиче можно… О Николке «Кровавом»-можно… О Робеспьере, о «бесноватом»… А об этих, говорят, нельзя: стыдно. И сразу же приводят басню о мертвом льве. Удобно-то как, а?! Вася, Вася, заткнись! Пёк хлеба? Ну, и пеки! А хочешь менять что-нибудь- давай к нам! Демократия опять в опасности! Без балды! Ты посмотри, что деется?! Один всё узурпировал! Купил всех! Куском хлеба! Чтоб не мерли, как мухи! Иезуит! И это быдло за ним потянулось! Ну, господа, господа, что вы, в самом деле?.. «Быдло, быдло»… Грубо и обидно… «Чернь»- вот это правильно! Заметьте: политкорректно! И заметьте: «большинство» всегда голосует за «меньшинство»! Заметили? Потому что так хочет умное «меньшинство». Господа, но этот- то вообще один! Может, из-за этого и голосует за него это … народ этот? Вась, ты-то как думаешь? Во, во, видишь? Это Манежная!  А это уже Болотная… Во, во, это я, видишь? Да вот, у фонтана! Ну, как? Нормально? Эх, нужно было другую куртку надеть! А этот, вот, справа… 
   Почему так всё знакомо? Где ты это видел? Или читал?.. Читал… читал… Да!  Но это же… Это же Ильин! Андрей Ильин! «Федеральное дело»! Стоп, стоп, Вась. Он детективы писал… Да к тому же лет 30 назад. Тоже мне, детективщик, писака- и нынешняя демократия! Ты  башкой думай, а не сидалищем! И не опошляй, пока в морду не дали, понял? Ну, что, присоединяешься? Иль опять с этим … с народом будешь?.. 

   -Васька! Васька!!! Мать твою!- хором докричались до него ребята. –Иди сюда! Слушай, что мы придумали!


                                          Г Л А В А   10


   Груздев обернулся. Отупело оглядел ребят.
   Шумно, вместе со стулом отодвинулся от монитора, подошел к столу, налил водку в первый попавшийся стакан и залпом выпил.
   Ребята что-то говорили ему, жестикулировали, спорили друг с другом. Алексей укоризненно качал головой.
   Он не слышал. Будто уши заложило ватой. И «муравейник» в голове утих. Мураши разбежались вместе с голосами. А ребята, горланящие рядом, казались продолжением безмолвной кинохроники.
   Взгляд Василия упал на комбинезон. Тот, из автомойки.
   Василий, путаясь в материи, начал расстёгивать презентованную Скоробейниковым рубашку, затем джинсы.
   Ребята, кажется, замолчали и смотрели на него с удивлением.
   -Куда ты?- вдруг четко прорезался в сознании Гришкин голос.
   -В ментовку.- Василий ожесточенно затягивал комбинезонные лямки. –Нельзя нам так, Гриш, жить. По закону надо.
   Опять все разом загалдели. Скоробейников незаметно нажал кнопку под столешницей. Вошли два «нукера», остановились у двери в ожидании приказа.
   -Василий, мы битый час тебе говорили: нельзя! Переждать надо!- надрывался Добренко. –Подмога подтянется- никто пальцем не тронет! Ты не знаешь, как там «прессуют»! Лох ты! И нас на алтарь тащишь! Не пущу! Через мой труп!..
   -Нет, Васенька, нет, дорогой, никуда ты не пойдёшь!- частил, прерывая журналиста, Скоробейников. –Ишь!.. Есть-пить дай… спать дай, а сам?! По миру пустить хочешь? За всю доброту, да?..
   Бабай, набычившись, смотрел на дёрганные движения Груздева.
   -Ты решил?..- тяжело дыша, спросил он, наконец, Василия.
   -Да.- Тот встал. –У меня просьба: дай один звонок сделать.
   Григорий медленно, как что-то хрупкое и ценное, протянул ему телефон. И сразу же ему в руку с двух сторон вцепились Сергей с Алексеем.
   -Гришка! Не давай! Он в ментовку позвонит! Гришка!!!
   Дикий слегка шевельнулся, скинул с себя «малохольных».
   -Ты решил? На! Звони!
   Василий набрал номер. И закричал через секунду радостно:
   -Пашка! Пашка! ЗдорОво! Жив, чертяка?! Прости меня, не мог я вчера прийти! Чего? Да ты что! Сам просил?! А Вов… Да подожди ты! А Вовка-то как? Нормально? Да, да, говори, я запомню. Я сам к ним собрался. Сейчас и пойду…- Он мельком оглянулся. –Если получится… Всё, Паш, всё, не могу больше, деньги тикают, не мой телефон… Я тебе «подарю»! Не смей! Всё-равно, звонить не буду! Как- куда?.. А-а! В Центральный, наверное… Или Советский. Дума-то к какому принадлежит? Значит, в Центральный пойду. Всё, Паш, всё, пока!  Паш! Паш!- вдруг снова заорал он. –А ты рыбок покормил?
   Он опустил руку с телефоном, оглянулся, посмотрел на всех беспомощно.
   -Кончилась связь. Ничего про рыбок не услышал,- сказал он жалобно. –Спасибо тебе, Гриш.
   Он положил телефон на стол. Расправил плечи и, не оглядываясь, вышел из комнаты. «Нукеры» посторонились.


   Василий шел по улице, щурился на блеклое теплое солнце и улыбался. Отчего-то пела душа. Всё было плохо, нескладно- и сутки прошедшие, и увиденное на экране, и близкое будущее- а душа пела!
   Он машинально залез в карман и, изумлённый, вытащил мятую замасленную сотню.
   -Я, что, в кабаке вчера в этом был?- подумал он и прыснул в приступе весе

ья. –Ничего не помню! Ни копейки же не было!..
   И сразу захотелось мороженого. Купил, но полакомиться решился только на лавочке, сидя. От греха подальше.
   Напротив сидели парень с девушкой. Они держались за руки, и им тоже было хорошо, Василий это сразу заметил. Она заливалась смехом, а он что-то оживленно ей рассказывал. И такие они были юные и счастливые, что хотелось завидовать им, радоваться с ними, заглядывая в глаза.
   Но ребята были в темных очках. Видимо, глаза любимых- не самое главное, когда счастлив.
   Василий огляделся. Университет был рядом, и аллея была полна молодых парочек. Его поразило: почти все были в темных очках. Затемненное счастье. Затемненная юность.
   -Как же они любят, не видя глаз?
   Капнул мороженым на штаны, вытер ладошкой, вновь улыбнулся: -Слава Богу, не сок томатный!..
   Ну, всё, Вась, хватит балдеть. Пора.


                                     Г Л А В А    11 



      Лязгнула дверь, и в комнату вошел Бабай.
      Василий встал со стула.
      Пожали руки. Потом, помедлив секунду, обнялись. И долго не могли оторваться друг от друга, постукивая кулаками по спинам.
      -Я уж думал: всё… Как ты здесь? Здоров, хоть?
      Григорий оторвал от себя Василия, оглядел того с головы до ног.
      Василий застенчиво улыбался.
      -Нормально здесь. Необычно. Нормально. У тебя-то что за синяк? Где это тебе так?.. Опять что-то «накопилось»? Выплёскивал?..
      -В Ёбург ездили с «Трактором»,- хмуро ответил Бабай. –На товарищескую.  
      -Да что ж за звери там такие?!- посочувствовал Груздев.
      -Не, эт я сам,- так же хмуро продолжил Григорий. –Оттуда уже ехали… Перебрал чуток. С сидушки в автобусе свалился.
      -Гриш, ну, ты как маленький! Как с фингалом руководить-то будешь?
      -Фингал начальству не помеха. Всё-равно любить не будут. Хоть плати им, хоть сади их… Всё-равно дефект в тебе найдут.
      В дверь заглянул Дзахоев.
      -Ты здесь, Груздев? Давай за вещами- и на выход. Мендельсон, проводи,- приказал он караульному.
      Василий торопливо вышел. И всё время оборачивался  со счастливой улыбкой на лице.
      -Бабай, ну, ты чего опять удумал?- подосадовал Дзахоев, пожимая Григорию руку. –На хрена этот кагал с собой притащил?
      -Какой кагал?- Гришка удивленно раскрыл не заплывший глаз. –Там только Вовка с Пашкой.
      Полковник молча подвёл его к окну. Площадка перед РОВД была битком забита безмолвным народом. Раззевались широко рты у лидеров. Дружно и в такт пританцовывала на месте молодежь. Реяли и каркали  вороны в бирюзовом небе.
      -Хороший ремонт сделали,- похвалил Дикий, с любовью поглаживая оконный переплёт. –Ни хрена не слышно.
      -А то!.. Не отсюда, не оттуда- ни звука!.. А всё, Гриш, благодаря тебе! Ещё с десяток кресел сломаете- мы и на внутреннюю отделку с тебя срубим!
      -За десять кресел? За пластмасску? Да на отделку здесь табло разбить надо!- возмутился Григорий. –Вот такое!- И добавил еле слышно: -…кому-нибудь.
      -Странно… У меня бухгалтер посчитала: десять кресел за комнату хватит. 
      Вошел Василий в рабочем комбинезоне. Рука с узелком стыдливо спрятана за спину.
      -Вась, отсюда ничего выносить нельзя! Только своё! Чего там у тебя? Ну, показывай, показывай… Мендельсон, свободен.
      -Да это…- Груздев вконец засмущался. –Я ребятам обещал… анализы сделать…- И он принялся нервно развязывать узелок.
      -Не надо, не надо!- торопливо остановил его Дзахоев. –Верю, Вась, чужого не возьмёшь. Всё, мужики, на выход. Только просьба: с достоинством, без мордобоя и лозунгов. И без провокаций!

      Солнце резануло по глазам, как и тогда, пятнадцать суток назад, на студенческой аллее. И прорезался звук, как при просмотре кинохроники.
      Васька открыл глаза. Пестрело от разноцветья лент на одеждах. И белые, и красные, и голубые, и зеленые, и розовые- все цвета радуги. Лишь краповых не было видно. Груздев посмотрел налево. Милые, открытые лица. Наши. Наши лица, родные. Посмотрел направо. Тоже самое: милые, открытые, родные. Тоже наши.
      Что ж вам, люди, всем надо-то?..
      В дальних рядах маячили  Добренко и Скоробейникова.
      -От, сучата! Вась, не иначе они народ взбудоражили! Не поверили, гады, что по уму всё закончится! Думали, что не разберутся!.. Всё какой-то «дальний умысел» ищут! А прессы-то!..- жарко прошептал сзади Григорий и показал друзьям  пудовый кулак. Но стихла вся толпа. Мгновенно. Будто полочкой волшебной махнули. –Вась, тебя ждут. Мамочка, скажи речь!
      -При чем здесь «мамочка»?- подумал Василий. –Видно, здорово Гришка в автобусе «долбанулся». Заговаривается.
      А толпа стояла и молча ждала. Молчали промасленные, кирпичного цвета культуристы. Молчали очкастые нумизматы. Молчали черные кожаные «готы», застыв «тевтонской свиньей», как «моржи» перед чудским  купанием. Защитники прав потребителей молча жались к областному пенсионному фонду. Анонимные алкоголики обнялись с любителями пива- и замерли в ожидании. Молчали словеснодиарейные журналисты. Молчала приглашенная Лёшкой группа «Пипифакс». Дельтапланеристы, интеллигенция, бомжи, депутаты, садоводы, продавцы мелкорозничной торговли, любители танца живота- все молчали. И наши, и не наши. 
      И лишь местный дворник Курбан-заде на заднем плане вносил диссонанс своей метёлкой в это благостное напряженное молчание. «Вжик- вжик, вжик-вжик» говорила метёлка, сбивая всех с ритма молчаливого экстаза. 
      -Чего молчишь? Говори,- пихнул локтем Григорий. –Тебя ждут!
      Васька напрягся. Так домой хотелось!.. А здесь говорить еще что-то надо…  Хотел начать: «Хлеб- всему голова», но вовремя вспомнил, что у других «Рис- всему голова». Или «Чипс- всему голова». Иль «Батат- всему голова».
     Тогда, может: «Православные!»? Опять же: вон они, концессия на концессии… Обидятся! Оглянулся на товарища. Один этот чего стоит. Гришка- а Дикий. Гришка Дикий- а, почему-то, Бабай…
     Увидел, как к нему через толпу с трудом пробираются Вовка с Пашкой, а с ними и сержант Калашников в штатском одеянии - и проговорил, почти простонал жалобно в тишину:
     -О-ох… Отпустите меня, Христа ради!.. На работу завтра…
     Взвизгнула в радостном вопле какая-то истеричка. Грохнула всеми децибелами фонограмма «Пипифакса». Зашумела, заплясала толпа, зарадовалась. И Курбан-заде своей метёлкой попал в размер три четверти. И-и-и  «раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три»… 
                                         
                                     .     .     .

      Василий сосредоточено мял тесто. Припорошенное мукой лицо было сосредоточенно и серьёзно: великое дело делалось.  Главное- не суетится, и всё получится, как надо. 
      А этот опять спешит, не промешивает.
      -Андрюха, тщательнее, тщательнее… Видишь, расслаивается?
      -Вась, да я и так стараюсь… Тугое, собака, руки устали.
      -Губы ж натренировал свистком!- хохотнул Гришка. –Сейчас руки натренируешь. Опосля и до мозгов дойдём.
      Он свой калач уже скатал в виде сердечка и сейчас сидел у окна, покуривал в открытую форточку.
      -Сколько там, кстати, время?- обернулся к нему Василий. –Успеем?
      -Шесть всего… Успеем!  Хе,- хмыкнул удивленно Бабай. –Впервые что-то своими руками сбацал! Не траванулись бы…
      -Не траванутся.- Груздев осмотрел Бабаевское изделие. –Нормально. На тебе сначала опробуем. Ребята ко скольки придут?
      -К восьми обещались. Васька, а мы у тебя разместимся все?- Бабай критически оглядел Васькины «хоромы». –Может, в кабаке стоило заказать столики?
      -Вместимся. В тесноте да не в обиде. Мы трое… Пашка с Вовкой. Серёга с Лёшкой.
       -Серёга еще Райбера с женой притащит!
       -…плюс Райбер с женой. Светка с подружками. Люся твоя,- кивнул он на Калашникова. -Дзахоев с женой. Влезем! Андрюха, меси, меси! Учись! Я за тебя перед директором поручился! Тебе третьего числа уже на стажировку!
      -Вась, там же автоматическая тестомешалка!
      -Мастерство с мозгами никакая тестомешалка не заменит. А у нас сейчас такая вкуснятина получится- из-за стола не вылезут. Григорий, давай, салаты делай.  Потом за курицу возьмешься…
      -Слушай, Василий, всё спросить тебя хочу,- Бабай затушил сигарету, включился в рабочий процесс.  –Ты тогда, из отделения, чего в узелке вынес?
       -Буханку. У них там не хлеб, а клейстер какой-то выпекают.  В лабораторию свою отдал для анализа. Ну, посоветовали, что изменить. При тех же ингредиентах.
       -Как это так?! При том же самом- и лучше?! Не ври!  И что, получилось?
       -Ну, посадят- попробуешь.
       -Тьфу, дурак! 
       Василий с Андреем довольно заухали.
       -Работай, Гриш, работай! Время поджимает…
       
       До Нового года оставалось шесть часов…

 

ЛЕТ ИТ БИ!

    Пёс был большой, похожий на водолаза, с черной, давно не чесанной шерстью.

      Он спокойно сидел на обочине и провожал глазами проносившиеся мимо автомобили.

      «Хёндай» затормозил метрах в пятидесяти после него. Затем осторожно попятился и остановился рядом. Пёс не шелохнулся. Но смотрел теперь только на «хёндай»

      Из машины вышел водитель в черных очках, сухой, маленький, загоревший. И, в свою очередь, уставился на собаку. Минуты две играли в «гляделки».

      - Иди ко мне,- позвал водитель. Пёс продолжал сидеть. Тот открыл заднюю дверь. – Поедешь со мной?- В голосе звучала успокаивающая  ласка.

      Собака недоверчиво поднялась и, хромая на переднюю лапу, с настороженными остановками двинулась к машине.  У самых дверей опять остановилась.

      - Иди, иди, не бойся,- ободряюще произнёс водитель. Пёс неловко запрыгнул. Дверь захлопнулась.

      Водитель снял очки, сощурил на солнце и без того узкие глаза и с наслаждением потянулся.

      - Фу-у! Эх, какой я, всё же, молодец! Какой я умница! Хоть домашних порадую!

      И кореец  Ким Ён Хён тронул машину.

 

      …- Ой, что это у тебя?- жена посторонилась.

      Ён Хён с трудом затащил тяжелые матерчатые баулы на кухню, опустил в мойку.

      - Мясо!- со счастливой улыбкой обернулся он к ней. – По случаю сегодня достал! Свежей не бывает! Видишь, потекло даже,- кивнул он на кровавые капли на полу. – Сейчас разделывать будем. Погоди, не закрывай! Там у меня ещё… Ножи пока готовь! И доски разделочные!

      Он опять вышел в коридор. А жена уже принялась освобождать мясо. Он вернулся с ещё одной, так же потемневшей понизу от крови сумкой.

      - Вот теперь всё!- радостно проговорил он. Снял очки, бросил их на диван, засучил рукава. Оглянулся на прихожую. – Смотри, как накапало… Дорожка целая! Ну, а ты что стоишь? Заходи!

      Жена оглянулась.

      В кухню, припадая на лапу,  вошла собака. Опасливо, склонив голову налево, уставилась на жену блестящими пуговицами глаз.

      - Ой,- устало вздохнула та, машинально обтерла руки полотенцем. – Какой ты у меня дурачок, всё-таки, Ён. Что соседи-то скажут? Кореец… второго пса за год привозит…

      - Да хрен с ними, с соседями,- буркнул он, точа нож.  А с лица так и не исчезла счастливая улыбка. – Я что, Светка, виноват, что по-другому этих тварей люблю, чем вся моя нация? А, кстати, Ярка где?

      -Детишки прогуливают.

      Жена уже сидела на корточках перед собакой и знакомилась с ней. – Придут сейчас – вот счастья-то будет! Ну, и как тебя зовут, красавец? – И – мужу, через плечо: Косточку какую-нибудь отсеки, я его угощу. Да мясо на ней не обрезай! Любишь мясо, дружок?

      И она, наконец, погладила собаку.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/