Уроки мужества

 

 

 

Разбитую, каменистую дорогу, с небольшими и маленькими колдобинами, с медленной, не быстрой скоростью, одолевали две грузовые машины Урал и ЗИЛ 130. Урал шел впереди уверенно, подавая пример идущему сзади ЗИЛу. Работа моторов показывала бережное и внимательное отношение к ним, техников, тех людей, которые их обслуживают. Внутри ЗИЛа сидело двенадцать бойцов вооруженных автоматами. Они сопровождали нехитрый груз, состоявший из солдатского белья, бушлатов и закрытых в ящиках с зелеными пломбами медикаментами. Во второй машине был тоже не хитрый, не имевший секретности груз. Рядовой Ярошенко сидел в кузове, не далеко от борта. Чувство его было одно- это чувство страха. Ехать по горам в Чечне во время боевых действий- это всегда рулетка, даже когда ты хорошо вооружен. Ну а он чувствовал себя хорошо только в расположении части, так безопаснее. О чем думали другие бойцы, он не знал, но ничего не предвещало беды, как вдруг внезапный взрыв из гранатомета большим огнем пламени и дыма переворачивает ЗИЛ, который начинает гореть. Крики сидевшего с ним старшины, были, как казалось, слышны не только ушами, но и сердцем и душой.

-Быстро из машины! Быстро я сказал!

С кузова беспорядочно, как и бывает на войне, бойцы выскакивали на землю. У Ярошенко от ужаса и страха сковало руки, так, что он не мог снять автомат и приготовиться к бою. Стрельба из крупнокалиберного пулемета косила все, кто был цел. Из Урала, которого взрывом гранатомета вырвало мотор и он стоял, как после лобового столкновения, но не перевернувшись. А ЗИЛ съехал к речке с дороги и воткнулся в землю. Крики ужаса и боли раненых глушились шквальным огнем тех, кто сидел в засаде. Ярошенко упал и катился назад просто подальше от всех и от этого ада. Его уже не было видно, он стал на ноги и начал бежать в заросли деревьев. Он поднялся в небольшом лесу на холмик и прижавшись лицом в землю с ужасом ждал, что его вот-вот его пристрелят или возьмут в плен боевики. Некоторое время он лежал без движения, но потом все-таки поднял голову. .Через дерево, которое ему служило маскировкой, он увидел страшную, реальную картину войны и реальности от которой ему чудом удалось уйти. Боевики, держа оружие в руках и находясь возле машин, громко кричали Аллах Акбар. Из кабины ЗИЛа они тащили контуженого водителя, подгоняя его ударами и смехом. Трупы русских солдат лежали застывшие на земле, если были раненные, их добивал высокий, бородатый чеченец. Ногами они пинали сгоревшие трупы тех, кто был в ЗИЛе и быстро, везде, где лежало оружие, собирали его.

Водителя привели, наверное, к командиру, стоящего в натовской форме с черным беретом и держащего руками автомат. На правой его руке была зеленая повязка флага свободной Ичкерии. Раненый водитель смотрел контужено- вспотевшим, окровавленным лицом на него. После этого, он подошел к раненому и громко, по- русски крикнул

-Ложись свинья!

После толчка, русский солдат упал и в упор из автомата был расстрелян. Потом он небрежно ногой проверил мертв русский или нет, пошел дальше. Из кабин машин они вытаскивали все, проверив, что можно забрать с собой, а трупы, как не нужные вещи лежали по всюду. Всю эту картину, они снимали на камеру, как отчет из своих подвигов кому то из начальства. Вооруженные люди поспешно уходили с места побоища, оставляя за собой убитых и искореженную технику. Не зная о том, что не далеко от них, на небольшой высоте, среди деревьев и травы, билось сердце девятнадцатилетнего солдата. Скованный страхом и ужасом, он чего-то ждал в своем сознании, не понимая сам чего. Мысли, как парализованные были наполнены безумием, спустя полчаса он начал мыслить, что делать дальше? Как найти своих и спасти себе6 жизнь? Идти по дороге? Так можно дойти до своих, но ведь это опасно. Можно нарваться на чехов и что ждет тогда? Смерть, плен или рабство? Может подождать своих, может, придут? Смотря на автомат Калашников, он крепком прижал его к себе - это единственный верный друг в данном положении. Но, вспоминая страшные события, понимал, что владеть им не просто - это надо уметь. Иначе это железо, не имеющей никакой пользы в руках труса. Он не стеснялся такого сравнения и того что штаны были мокрые не от росы, а именно от рефлекса , случившегося от пережитого. Человек создан Богом не для войны, но, к сожалению водоворот жизни, бросает человека во все ситуации, поэтому видя смерть мы все чувствуем, что это не правильно, не по божески, не справедливо. Но это тоже крест божий и несут его те, кому вместо хорошей судьбы Бог дает испытания и трудности. Во время, котором, душа человека, как никогда, близка к молитве и вере. Ярошенко вспомнил все, сидя в лесе: детство, юность, родителей, всю жизнь, прошедшую в родном Ростове на дону. Родители учили его быть добрым, воспитанным, полезным обществу, но, а теперь все это старание можно прервать выстрелом, убийством, как не нужное животное. Его тело может лежать здесь в горах Чечни. Да, он прекрасно понимал, что всю историю России, русские солдаты гибли, не смотря на правду войны, служа родине. Проливая кровь и кому-то надо проливать ее здесь. А мужество- это что-то очень возвышенное. И преобладающий страх, и любовь к жизни в каких то ситуациях. Время шло, солдат принял решение вернуться на то место, где они попали в засаду в надежде найти пищу, а может повезет, еще что то полезное ему. Вода была так близка нему в виде речки, но он не решался сейчас подойти к ней. Надо ждать темноты. И он ждал ее с нетерпением. Воспитывая это терпение именно той ситуацией, которая сложилась, понимая то, что, допустив ошибку, может оказаться в плену. А факты казни с обезглавливаниями военнопленных, были в его памяти. Множество бойцов, во избежание этого носили гранату РГД, для того, что бы не попасться живым. Но что бы выдернуть кольцо в данный момент, надо быть решительным и бесстрашным. У него тоже была граната, лежащая в бушлате бокового кармана. Вооружен он был лишь ней, автоматом АКА-47 и двумя рожками патронов. Время шло, и он даже успел поспать, назвать это сном? Наверное, бредом было бы правильней. Ведь нервы на пределе. Наступала ночь, его время предпринимать действия, брать в руки страх и спасать себе жизнь. Если он что-то раздобудет, он уйдет, чем быстрее, тем лучше и подальше, в надежде на безопасность. С наступлением темноты, усиливался и страх. Но вот собравшись с силами и нервами, он медленно шел к разбитой технике и трупами убитых товарищей. Как волчонок, загнанный в укол, он направлялся туда. Пригнувшись и иногда прижимаясь к земле. Первой машиной, к которой он подполз, оказался ЗИЛ. Искореженное железо пахло обгоревшим металлом, частицы его лежали разбросанные повсюду. Дрожащими руками он переворачивает сидение, заглядывая в открытый бардачок, что бы, что-то найти. И он нашел, валяющейся на полу машины, возле коробки передач, банку свиной тушенки, которую боевики не взяли. Проходя лежащие трупы, он шел к Уралу, где нашел целую, не большую, пустую канистру. Взял нее, он внимательно обшарил все возле машины. Трупы бойцов он тоже осторожно проверил, шаря в карманах в поисках чего-то. Было очень страшно. Но что делать, когда тебе пригодится все полезное? И сколько ты еще будешь в лесу? Белье и бушлаты, вместе с медикаментами, они забрали, как трофеи у некоторых бойцов он нашел документы, бережно положил их в бушлат, еще проверив территорию, он нашел флягу. Открыв ее, обрадовано понюхал. Это спирт, он был не тронут. Осторожно спускаясь вниз к реке, быстро набрал воды, пошел в лес. Пройдя несколько метров, облегченно и громко вздохнул. Найдено было не много, но это что-то. Банка тушенки, канистра для воды и Фляга спирта. Найденные у старшины сигареты и зажигалка не сильно радовали его, он не курил, а развести костер- это безумие, привлекать врага и выдать себя. Но и это он забрал с собой. Ночной путник шел по лесу далеко вглубь, первый экзамен на смелость переборов страх он уже сдал. Чувство голода давало о себе знать, крепко левой рукой он сжимал банку с пищей. Скалистый ров - вот место где надо сделать ночлег и набраться сил. Штык - ножом, бережно и внимательно, он открыл банку, взял в руку флягу со спиртом, сделал глоток горькой жидкосьт. За погибших ребят был этот тост. Похоронить возможности у него не было и в уме он просил у них прощения. Спирт дал разрядку и вселил мнимую оптимистическую мысль, что ждет завтра? Куда идти? Пища жадно жевалась, но, думая о предстоящих днях, он закрыл банку. Еще глоток из фляги, готовился ко сну. Найденные ветки послужили кровать, спирт снотворным, а бушлат одеялом. Сознание проваливалось в сон, погружаясь в мыслим о матери, о об отце. Он жив, но письма теперь не будет. Что, если известие о пропавшем сыне они получат первыми. Во сне он бродил по Ростову, забегая в родную квартиру перекусить, а потом опять по родным улицам. Мирный город с счастливыми людьми, и виртуальным присутствием дома сладко пленили сознание. Но вот улица, в конце которой стояло здание, военкомат. Он шел туда, сам не хотя этого. Толпа людей возле автобуса провожала кого-то. Женщины, мужчины, дети. И вот, подойдя ближе, он увидел в окне автобуса себя, смотрящего на провожающих. Он пытался уйти от туда, но каждый раз его, что то возвращало назад. Это сон реальности, неизбежности судьбы. И то, что его в армейский призыв закончился в боевой точке, а не в мирной службе, в частях расположенной во всех конца великой страны. Вокруг него было опасная темнота. Не известная местность и неопределенность присутствия врага, который может появиться в любой момент. Ведь это его территория. Но все таки ночь, внушает вместе со страхом и спокойствие. Ведь увидеть тебя невозможно. И ходят в этих дебрях редко, даже днем, не то что ночью. Говорить о том, как встретил Ярошенко утро, можно говорить одним словом - шок. Когда ты проваливаешься в бессознательное состояние и возвращаешься назад к реальности, которая стоит перед тобой, неопределенностью и опасностью. Ты испытываешь шок от неизвестности. Умыв лицо и попив из канистры, он начал думать куда идти. По дороге, нет, очень опасно, надо идти лесом. Может все - таки найду своих. В душе он надеялся, что его приключения кончаться быстро, и может уже сегодня он будет в расположении федеральных войск. Выход из логова, где он ночевал, занял меньше минуты. Вот он лес, не предсказуемый для него, теперь и маскировка и опасность. Сначала его ходьба напоминала умного, внимательного бойца. Он пригнулся, держа правой рукой, висевший на ремне ручку автомата, а левой рукой, держа канистру, насторожено поворачивался по сторонам. Но спустя час ходьбы, от усталости потерял бдительность, шел уже во весь рост. А шаги били не тихими, а издавали определенный шум.

чувство голода он борол в себе , понимая, что продуктов у него раз два и обчелся, он берег ее -эту банку тушенки на вечер, если не найдет своих, поест и спать, ждать следующий день. Да, думал он, у каждого в жизни своя голгофа, свое испытание, и, наверное, это время настало у него. Не дал Бог погибнуть, но может, наверняка сейчас сохранит. Ярошенко не думал, как ориентироваться на местности, а просто, шел, наугад, что было большой ошибкой. Он углублялся горы, поняв это, прождал идти, в надежде найти дорогу, где проезжают свои. Эта война для него была все-таки сюрпризом командования, как часто бывает, ехали на учения, а приехали в Чечню. Злоба возбуждалась в душе, с какой то ненавистью, которую он не мог задержать и злобно швырнул канистру в сторону, бия руками в ствол дерева, выпуская свою злобу. Потом, тяжело дыша, взяв себя в руки, пошел дальше подбирая канистру, которую отбросил на метр от себя. Смотря в даль, среди деревьев, не было видно свет и небо, он пошел туда, надеясь, что увидит с этого обзора, то, что так хотел найти. Но, пройдя дальше, взору престал пейзаж гор и деревьев, где не было ни поля, ни дороги, ни поселений. Опустившись на землю, обхватив голову руками, он о чем-то думал какое то время. Потом, расстегнув шнурки на берцах, снял обувь. Ноги были потертые и спаренные, красные ранки были на пятках и пальцах. Теперь, надо было проветрить их, помыть и отдохнуть. Ну что, пойду вниз, и поднимусь на следующую гору, мысли его надеялись на лучшее. Часто останавливаясь, прислушивался к каждому шуму и треску. Спуск был медленный и не удобный, идти надо было осторожно, можно упасть, споткнувшись и пораниться. Автомат он перекладывал с одного плеча на другое, чтоб в любой момент вести огонь, если это понадобится. Обуздывая препятствия в виде деревьев и горного высотного подъема, он изредка останавливался передохнуть и отдышаться. Тело его вспотело, появилась на лице мокрая влага. Да, думал Ярошенко, я как загнанный волк тьфу, какой там волк, овца, пугливая, боящаяся хищников. Добравшись до возвышенности, в его поисках появился просвет, внизу было видно полянку, на которой виднелся небольшой шалаш для пастуха овец. Значит, там есть люди. К самим чеченцам он, конечно, не обратиться, ведь их враг, а воюют с ними именно большинство, они жители горных селений. Но, даже найдя чеченцев, можно найти и русских. Спросить можно и под дулом автомата. Дойдя до поляны и шалаша, было ясно, она стоит уже давно, кто их знает когда. А сейчас этот пастух, наверное, с автоматом и в какой-нибудь банде. Не смотря на все, было все-таки довольство тем, что где-то есть люди и кого-то можно найти. Выбрав направление, он пошел быстро, снова заходя в заросли деревьев. Запах леса и свежего воздуха сами наполняли легкие настоящим кислородом. Наверное, горцы живут так долго, из-за такой природы. Боязнь была одна, не нарваться на боевиков, именно тех, которые расстреляли их или других. Время шло, а одинокий путник блуждал, бессмысленно стараясь выйти из сложившегося положения. Вдруг появилась дорога, здесь были следы машин, она была проездной, снова проглотив комок, у солдата появилась надежда. Как и там, во время нападения. Он ждал в укромном месте, скованный страхом окончания нападения и сейчас, спрятавшись, на похожей высоте, он смотрел на дорогу с надеждой, ждал колонну русских машин., БТРов, просто своих. Время уже шло послеобеденное, на дороге было глухо, но было понятно, надо ждать. От напряженности нервной системы и чувство голода, он закурил быстро затягиваясь. Ему казалось- это успокаивает, хотя раньше не курил. Но любая мелочь, в этой ситуации, казалась полезной. И его инстинкт, съесть сразу тушенку был побежден чувством сохранения ее до определенного, нужного момента. Вода отвлекала от голода, на некоторое время. Вдруг послышался гул мотора, это было так неожиданно, что он был скован некоторое время, тупо смотря в ту сторону, из которой ожидалось появление техники. Скинув быстро автомат, направил его туда, где была неизвестность, залег и начал ждать. Из-за поворота появился белый джип патрон, не доезжая до Ярошенко, он вдруг остановился и из него вышли вооруженные люди, это были боевики. Ствол автомата был направлен в их сторону и в любой момент он был готов нажать на курок. Но эти люди справили нужду, сели в машину и уехали. А наш боец дальше начал ждать, если так спокойно едут чехи, то федералов здесь не жди. Он мог их расстрелять, но помешал страх и неуверенность в себе, да, и если подумать здраво, смысл? Он просто добыл больше оружия, но ведь там могли быть продукты. Не являясь опытным солдатом, он проанализировал свое поведение и принял решение быть поуверенней. Все равно есть здесь лагеря наших войск ведь выезжали они из своего добираясь к другому, просто не знал он дороги и все. Надо идти по этой, куда-то она ведет. Если раньше дорога была для него опасностью, то сейчас он надеялся на нее.

Еще не много подождав, двинулся он, по обочине держа в руках канистру с водой, часто проверяя на месте ли граната и дополнительный рожок к автомату. И так, являясь худым человеком, ему казалось, что сбросил еще в весе, от страха, стрессов и нехитрого питания. Он несколько раз сворачивал за поворот, подстраиваясь по идущему пути, и вот, на следующем повороте увидел табличку, она висела на столбе, замурованная в бетон и была вся изрешечена пулями, так, что читать он не мог. Добежав до нее, посмотрел вниз, куда спускалась еще одна дорога, и увидел небольшой поселок. Это было большой радостью, ведь боевики точно были здесь - это их территория. И селение, расположенное в дебрях, может быть их пристанищем, и база где можно слиться с местным населением.

До поселка было метров триста. Боец, залег уже в который раз, выбирая себе укромное, неприметное место. Из него можно было видеть крыши домов, электрические столбы, и крашенные в зеленый цвет, большие и маленькие заборы. Жадно ел тушенку, уже не думая о завтрашнем дне, а думал о том, что надо ночью идти туда в разведку, и раздобыть что-то, и узнать ситуацию, надо предпринимать какие-то действия, перебарывать свой страх.

День потихоньку подходил к концу, потускнело солнце, медленно скатываясь за гору. Вечерняя прохлада тоже занимала свой пост. Да, у каждого человека свои мечты и ценности, но для него, мыслил Ярошенко, сейчас нет ничего ценного, кроме собственной жизни. И что бы быть живым и в безопасности, готов был отдать любую имеющуюся сумму или ценную вещь. Но на войне другие драгоценности, другая плата и другое богатство.

Когда он призвался на Кавказ, он много слышал о чеченцах, в разговорах их делили на две группы. Городских, называли шакалами, а с селений гурунами. Различие было в том, что гуруны никогда не тронут своего врага, находящегося у себя дома. Ты гость, в любой ситуации, и не выйдешь не поев за столом, ну а когда ты за забором, тебя легко, если поймают, убьют. Шакалы – это городские, со своим мировоззрением, жестокими правилами и философией. Но гуруны имеют свое понимание чести и придерживаются своих святых традиций. Вот такой своеобразный, гордый и непредсказуемый народ. Поэтому, стучать гостем в дома, Ярошенко не был намерен, больше надежды было у него на тайный поход в тыл врага.

Еще до наступления темноты видны были жители селенья, старый человек и среднего возраста женщина шли по дороге возле села. Одеты эти люди были в национальные костюмы. Папаха – это был символ чести, большим оскорблением у чеченцев была ругань и хуже, когда в ней фигурирует брань на женщину. Женщины были подчинены слушаться мужчин. В мужской красоте ценился ум, крепкие плечи, грудь, худощавость и походка. В народе говорят, по ней узнаем человека. Знал еще наш боец еще рассказ об этом народе. Было в истории, когда предводитель горцев Шамиль сдавался в плен несколько раз, его окликнул его верный сподвижник, но Шамиль не обернулся. Когда его спрашивали, почему он не обернулся, он ответил, меня застрелили бы, чеченцы не стреляют в спину, объяснил Шамиль. А на этой войне были все, и арабы, и чеченцы, и афганцы, и честь была у них к врагу одна, ненависть и презрение, хотя не у всех.

Чеченские женщины, многие это знают, отличаются преданностью к мужьям и соей кавказкой красотой. Это гостеприимный народ и серьезный враг, когда ты с ним воюешь.

Найти в этом поселке русских, надежды было мало, хотя издревле в этой республике проживали больше десятков национальностей: русские, ингуши, кумыки, ногайцы и многие другие народы. Ночь была звездная, прохладная. Закопав, пустую банку в землю, спрятав канистру с водой, посчитав свое нехитрое вооружение, когда уже было очень позднее время и должны были все спать, он двинулся в село. Холод и голод гнал его туда. Имеющийся спирт он не употребил, надежда была на удачную операцию, потом. Перебежками и мелкими шагами подходил все ближе и ближе к селу, где света в окнах не было уже видно. Подкравшись поближе к дороге, через которую уже был поселок, быстрым бегом преодолел ее. Медленной походкой он шел по левую сторону села, углубляясь уличками внутрь. Зайдя вглубь, было ясно, что домов здесь не мало, это лишь издалека казалось не много. Глаза в ночи остановились на небольшом заграждении, через которое он мог перелезть во двор, особо не напрягаясь. Сделав это, он лежал на земле приблизительно минуту. Уверившись, что все спокойно, пошел дальше, держа наготове автомат надетым на него штыкножом. С той стороны, подходя к дому, окон не было видно, они были с другой стороны. Сад, из нескольких деревьев, прикрывал его тело, когда прижимался к ним. Плодов на них не было, а вот во дворе большой стол с лавками, в углу пристройка, словно кухня. Вход в дом был через небольшой коридор. Надежда была на пристройку, зайдя туда, на полу были сложенные дрова и устроенная печь. Руки искали пищу среди мисок, ложек и других принадлежностей. И, наверное, судьба и Бог любили этого солдата, пищу он нашел в чеченской кухне. Тут были лепешки, называющиеся сыскал, приготовленные на воде, сметане, сыре, из кукурузной муки. Предназначались они для калмыцкого чая, были они большие, толстенькие, пять штук. Все они были забраны и положены под бушлат, который стягивал армейский ремень. Ничего другого найдено не было, но и это было великой роскошью в данной ситуации. На дорогу он перелез там же, с той же стороны, с которой оказался во дворе и уже быстро шел, узнавая дорогу назад. Найденное в чужом поселке, было дороже клада. Заходить в чужие дворы он не захотел, рискованно. Ограничившись большой синицей в руках, чем большим лебедем в небе. Операция прошла более чем успешно, без потерь и обнаружения, еще удалось выйти именно туда, где была спрятана канистра, именно в тоже место.

Холод осеннего сентября сковывал тело, быстро сняв бушлат, китель, растер напряженное тело спиртом, экономя его. Потом пил его, закусывая лепешками. Мысли приходили одни, в таком нехитром положении, родные, близкие, хотелось домой, жить. Что ждет завтра? Спирта было выпито больше, чем надо, хмель ударил в голову, еще и сигарета, выкуренная им. Заснул на траве, обнимая автомат, а утром быстро двинулся дальше, обходя поселок, углубляясь в горы и в лес.

Солнце вышло, пригрев путника, потом, снова зашло за тучи. Идя через лесные чащи, он услышал шум воды, так обнаружил внизу, с небольшого бугорка, горную речку, что его очень обрадовало. Она была широкая, обложенная большими и мелкими камнями, направился к ней. Здесь уставшее тело он обливал холодной водой, смывая грязь и получая облегчение. Толи за два дня прожитых в лесу он выработал иммунитет, толи спирт убивал микробы, но Ярошенко не заболел. Одевшись, почувствовав бодрость, думал, куда идти дальше? С того места, где он сидел, хорошо было видно противоположную сторону и другой берег, расположенный примерно в девяносто – ста метрах. Если те дни были спокойны, то сейчас он услышал выстрелы и взрывы, глухие хлопки идущего в горах боя. Он ободрился, надо идти туда, там свои. Мысль была оставить канистру с водой, набрав ее в флягу и идти туда сколько придется, но дойти обязательно. Но именно в этот момент были слышны четкие слова, доносящиеся с того берега. Прилег среди камней, держа наготове автомат и стал наблюдать за тем берегом, от куда доносился шум и голоса. Гранату он вынул, положил ее не далеко от себя и машинально нащупал второй дополнительный рожок. То, от чего ему удалось убежать тогда, он видел теперь, здесь, на противоположном берегу реки, не исключено, что именно той, которая бала тогда там, где была засада. Человек двадцать вооруженных да зубов боевиков, кто с автоматом, кто с пулеметом. Одетые в военную форму с длинными бородами, стояли возле реки, различить арабов было не сложно. Они били ногами пленных, русских солдат которые то падали, то поднимались, шли друг за другом, в изорванной форме с разными ранами на теле. Предпринять надо было что-то. Там ты бросил своих, думал солдат, а здесь бежать опять от себя и от совести. Это может, был момент истины, трус ты или нет. За спинами боевиков, не у всех, а у многих, висели гранатометы. Но к бою Ярошенко уже двигала сама ситуация, бойцов привели на казнь- это было видно из движения. Руки им развязали , один из вооруженных боевиков подошел к первому бойцу , вынув из-за пояса нож, блестевший на солнце своим острым смертельным блеском. Боец смотрел на него усталым, обреченным видом, ему было приказано лечь на землю, он лег, но как-то понял, что над ним с ножом боевик и что, ему грозит отодвинувшись назад между ног, пытался избежать казни. Другие хоть и были с развязанными руками, убежать не смогли, их обступили со всех сторон. Видя, как боец выкручивается, боевик снова приблизился к нему, что мушка прицел смотрит ему в спину. Помоги мне Господи, сказал Ярошенко, и уверенно нажал на курок. Это было твердое решение отсекающие все сомнения от себя. Прозвучали неожиданные выстрелы из автомата, приводя людей на этом берегу в замешательство. Подняв руки и роняя нож, боевик упал замертво. Он уверенно стрелял и в других стоящих еще двух человек, пленные начали бежать, но злобная пуля из четырех, остановила одного, а выстрел с этой стороны того, кто убил русского солдата. Быстро поднявшись, вынул пустой рожок, перезарядил последним, что бы вести бой дальше на одиночное. Пули резали камни, со свистом падая в них, где лежал боец. Еще была граната, мысли были об одном, не попасть в плен. Он вел одиночный огонь не попадая, и вдруг взрыв гранатомета поднял возле него камни, землю и воду вверх. Резкая боль в левой ноге, полилась обильно кровь, еще одна пуля впилась ниже сердца. Патроны у него закончились, он упал, хватая в руку гранату. И, как часто говорят на войне, смерть мужества боится, он понимал, что чист перед бойцами и перед совестью, и неизбежную смерть готов принять смело. Выстрелы после его падения не закончились, а наоборот продолжались, а его руку, в которой он держал гранату, внезапно схватила чужая рука. Неужели боевики так быстро перебежали реку? Он дергал ее на себя, но был слаб, приподняв голову он увидел русского спецназовца.

-Все нормально, паренек, свои, все хорошо. Отдай мне ее, не дури. Сказал спецназовец.

Понял, что все таки нашел своих, он отдал гранату и сказал:

-Ну все, пацаны, все!

Потерял сознание он в то время, когда его тащили в лес, оказывая ему помощь, стараясь вернуть к жизни. А на той стороне уже были русские, подоспели вовремя и по рации давали свои координаты. Очнулся он в той деревне, где ночью там уже были для зачистки уже десять минут назад входили русские солдаты и техника. Усатый человек, подойдя к нему в военной форме, с бронежилетом. На голове у него была каска, громко спросил:

-Ну что, сынок? Кто такай?

-рядовой Ярошенко. - С трудом ответил раненный солдат.

-Откуда ты? Ну ладно молчи, отправим в госпиталь, будешь жить. Тут с тобой две минуты поговорить хотят. Перед ним стояли три парня, которых он спас от смерти.

-Спасибо, братуха. – сказали ему боец, который был Ярошенко знаком, тем пленником у реки.

-Ты, мужик, братишка, спасибо тебе. Не бойся, тебя заштопают в госпитале, все будет ОК.

Их отозвали в сторону. Офицер, стоявший над Ярошенко сказал ему:

-Ты мужественный русский солдат. Раны, до свадьбы заживут.

Был короткий расспрос о его похождениях, и где была разбита колонна. Ярошенко лежал, терпя боль, и ожидая отправки, не веря в то, что жив. Но теперь он точно знал путь к мужеству – он за два шага от трусости.

 

 

ОФИЦЕР

 

 

Запылился на полке парадный мундир,
Точит моль золотые погоны...
Нам досталась судьба защищать этот мир
Вне закона, вне закона.
 
Нынче древнее зло не боится Креста,
Беспредел примеряет корону.
Значит, каждый, в ком совесть поныне чиста,
Вне закона, вне закона.
 
На паркетных фронтах генералов не счесть,
Но в связи с театральным сезоном
В новой драме страны офицерская честь
Вне закона, вне закона.
 
Под оплаченный скрежет газетных писак
И чиновников всех эшелонов
Мы идем на заданье, где каждый наш шаг
Вне закона, вне закона.
 
В этой нищей бесправной стране,
Так похожей на общую зону
Кто-то должен остаться на этой войне
Вне закона, вне закона.

 

Сергей Трофимов

 

 

Это было обычное московское утро. Как всегда, оно начиналось с появления на пустых пока улицах тех людей, кому надо быть на ногах в это раннее время. Спящий город просыпается, словно улей, в котором у каждого своя судьба, цель, свои заботы, удачи и поражения.

Февраль оказался холодным и снежным, он покрыл Москву густым белым снежным покровом. Из шестиэтажной «хрущевки» ровно в 6 утра, ни минутой позже, каждое утро выходил человек в простеньком спортивном костюме еще советского производства, высокого роста, с густыми зачесанными назад волосами, в которых уже виднелась седина. Широкая грудь, крепкие плечи выдавали отменные физические данные этого человека.

Он шел уверенной армейской походкой, видна была военная выправка. Это был пятидесятилетний подполковник запаса – Иван Михайлович Белов.

Он вышел на большой школьный стадион, на котором пока был единственным спортсменом. После легких упражнений - бег вокруг стадиона. С каждым преодоленным кругом, скорость бегуна увеличивалась. Действительно, Иван Михайлович удивлял многих своим, не по годам спортивным, уверенным бегом на время. Вот уже шестой круг, силы у него, казалось, были на исходе, но именно в этот момент Белов давал себе задание изо всех сил штурмовать последний круг беговой дорожки.

Окончив бег, тяжело дыша, поднимая голову к небу, спортсмен старался успокоить свое дыхание и немного отдохнуть. Потом были удары руками, ногами - очень умелые движения настоящего мастера боевых искусств. И обратная ускоренная ходьба домой по тому же пути.

Со стороны вывод можно было сделать только один: у него крепкое здоровье. Увы, это было ошибочно. Болезни подтачивали его, но он боролся с ними, имея крепкое сердце и силу воли. Подводила больная печень, желудок и два осколка, так и оставшиеся в теле - память прошлого боевого офицера.

С Иваном Михайловичем приветливо и уважительно здоровались прохожие, соседи, те, кто его хорошо знал. Они любили его советы, пожелания и бесконечный жизненный оптимизм. А тот, кто слышал и о его службе в Афганистане, просто видели в нем настоящего человека, видевшего жизнь трудную и военную. На пороге подъезда его встретил молодой, крепкого сложения, парень с задорной улыбкой. Это был сосед Виталик Задорожный, студент одного из московских ВУЗов.

- Михалыч, с праздником Вас!

- Спасибо тебе.

- Дай Бог Вам многих лет жизни и счастья!

На что Белов ответил, крепко пожимая ему руку:

- Не дождетесь, я еще повоюю. Ну, а ты когда в армию то пойдешь?

- Михалыч, даю Вам слово, как только институт закончу!

- Ну, смотри, ты мне обещал! А ты ведь знаешь, нельзя без службы никак.

Поднимаясь по ступенькам, он больше никого не встретил. Остановился на четвертом этаже возле 25 квартиры, вынул ключ, уверенно открыл дверь и зашел в большую трехкомнатную квартиру, ухоженную, скромную и, к сожалению, прохладную – топили плохо. Из кухни доносился запах вкусного завтрака, приготовленного женой. Он услышал ее голос:

- Ну что, спортсмен, иди завтракать.

- Сейчас приму душ и прийду.

Быстро раздевшись, вошел в ванную комнату, где минуты три стоял под холодным душем, чувствуя прилив бодрости, ощущая приятный, полюбившийся ему холод.

Одевшись, зашел на кухню, где ждала его любимая жена, Людмила Алексеевна, красивая брюнетка. Сняв фартук, она подошла к Михалычу, крепко обняла его и прошептала:

- Ванечка, с праздником тебя!

- Спасибо тебе большое, - смотря ей в голубые глаза, произнес он. - Спасибо Богу, что дал мне боевую подругу, то, что надо.

Засмеявшись, она пригласила его за стол.

Праздник, с которым его уже два раза сегодня поздравляли, был наполнен для него болью, печалью, воспоминаниями и радостью. 15 февраля – день вывода советских войск из Афганистана. Большая страна распалась, но во всех уголках бывшего Союза праздновали этот день те, кого связывала одна память и одна война – афганская.

- Твои, Ваня, телеграмму пятый год тебе присылают, поехал бы хоть раз.

Михалыч ответил:

- Куда ехать, Люда, тебя лечить надо – думай головой.

- Ты за меня не переживай, лекарства, слава Богу есть, думай о себе.

- Да пойми ты, Люда, тебе через полтора месяца надо снова лечь в больницу, не время ездить, да и средств нет. А ребята нашлись, увидимся - отметим.

Переходя от серьезного тона к в веселому, он посмотрел на нее и с хитринкой напомнил:

- Сегодня день такой, вечером мой салат, ну, ты знаешь, и наркомовские.

- Полтора литра, - перебила его Людмила Алексеевна.

Они пили вместе чай, говорили о сыне, который был у них единственным ребенком. Он должен был вечером поздравить по телефону, уже шесть лет Кирилл Иванович жил в Америке. Михалыч любил сына, но не поддерживал его взгляды на многие вещи, понимая глубоко в душе разницу их жизненных ценностей.

- Ну что, мне пора. - Михалыч посмотрел на жену, точно отрекомендовался. - В 7.00 буду.

- Ты куда, Ваня? День такой, может сегодня не надо?

- Надо, Люда, праздновать будем вечером, а сейчас в бой, - улыбнулся он, быстро оделся и вышел из квартиры.

Людмила Алексеевна смотрела ему вслед из окна гостиной. Потом подошла к шкафу, вынула из него парадный мундир мужа. Он был весь украшен орденами и медалями, среди них не было звезды Героя, но она знала, что дважды его представляли, но прямой характер и его нрав, свои убеждения давали повод там, наверху, не удостоить его этой награды. Но для нее он есть и будет героем, тем честным и крепким духом офицером, за которого много лет назад она вышла замуж.

Спрятав мундир, она взяла альбом с фотографиями и начала их пересматривать, вспоминая радостно прошлое. Из многих, сложенных в отдельную стопку, она выбрала одну. На ней был Михалыч - молодой, красивый курсант Рязанского десантного училища. Вот фотографии выпуска, молодой лейтенант вместе с ней, еще не женой, а невестой, обнявшись, улыбались. Свадебные фотографии дороги каждой семье, и для Людмилы Алексеевны они тоже были великой реликвией. Сделанные старым фотоаппаратом, они хорошо сохранились. В них вся любовь, молодость, все чувства. Да и сегодня, как много лет подряд, он будет просматривать их, вспоминая свою жизнь, думала она. Вот фотография, на которой были изображены его бойцы после тяжелой боевой операции. Столпившись возле Михалыча, они крепко обнялись, эти серьезные глаза, усталый вид говорил о пережитом ими тяжелом бою.

Посидев с альбомом минут пятнадцать, Людмила Алексеевна направилась на кухню - готовить праздничный ужин, состоявший из салата «Оливье» и сельди «под шубой», любимых лакомств неприхотливого в еле полковника. Также в это меню обязательно входила картошка в мундире, как говорил не раз сам хозяин – партизанское блюдо.

 

***

Белов сел в полупустой трамвай, смотрел на Москву. Туда, куда он спешил, можно было не торопиться, времени вполне достаточно, и он решил выйти возле парка и скоротать время там. На остановках люди выходили, заходили новые, и в этот день, конечно, он встретил своих.

В афганской форме с орденами в трамвай зашли два человека, наверно, спешат на какое-то мероприятие. Смотря на них, он видел себя, но с другой стороны, можно сказать, из засады. Кто, как не он, мог понять их жизнь, душу и даже их чувства. Уже его остановка, он медленно проходил к выходу, сравнявшись с афганцами, громко поздравил их по-отцовски:

- С праздником вас, братцы!

Они с благодарностью ответили кратко, по-военному:

- Спасибо, отец!

Направляясь через переход к парку, он думал об одном: кому мы нужны сейчас, когда нет страны, за которую пролили столько крови. Он ни на кого не обижался, терпеть трудности и лишения – это долг настоящего офицера.

Но после развала Союза и ему, и многим ветеранам жить стало тяжело. Новой пенсии едва хватало на продукты, а при болезни Михалыча и жены дорогие лекарства стали просто не по карману. Конечно, ходил со своей ветеранской книжкой во все инстанции и писал письма. Но когда для доказательства, что ты воевал, нужно было кучу бумаг собрать, гордо поднялся, плюнул на пол в кабинете чиновника, улыбнулся и в глаза произнес:

- Грей свою задницу, крыса, а на то, что мне положено, купи себе жратвы, смотри не исхудай!

Он подумал не о себе, а о других, об инвалидах, калеках, всех, кому нужно внимание. Не раз он спорил с сыном о чести, долге, только вот, к сожалению, у Кирилла эти ценности в другом. Ну, получаешь ты в Америке свои доллары, ладно, но ведь бросил свою страну, все равно бросил! Сын Михалыча уже шесть лет был за границей, конечно, родителям обязательно помог бы, но об их проблемах ничего не знал и это, считал Белов, к лучшему.

- А жена-то у меня умница, да, Бог не обидел, - сказал про себя, и, отогнав плохие мысли, вошел в парк, наполненный разными людьми, родителями с детьми, мужчинами и женщинами разного возраста.

- Им тоже нелегко, - пришла Белову в голову мысль. - Везде мать-анархия.

Парк был большой и очень красивый, даже зимой он необыкновенный. Место для отдыха и коротания времени Белов выбрал быстро, на скамейке, недалеко от которой играли маленькие дети. И хотя был зимний день, но детишек было много. Глядя на них, он анализировал их поведение, характер, сравнивая со своими бывшими солдатами, прошедшими с ним афганскую войну. Вот в глазах маленького трехлетнего ребенка, просившего другого дать ему детскую лопатку, он увидел капитана Воробьева. Это был его настойчивый и хитрый взгляд, способность просить и получить то, что надо. Другое дитя уступило и отдало свою игрушку. Белов про себя с улыбкой, прогнозируя ситуацию, подумал: «А зря, зря ты ему дал!» И вот маленькое дитя начало бить этой лопаткой всех, кто был возле него, смеясь и радостно крича от удовлетворения. Вовремя появилась мать и успокоила своего ребенка.

А вот возле горки еще один малыш, в нем Белов узнал заместителя командира роты - Виктора Космачева. Мать звала ребенка к себе, запрещая залезать на детскую горку и спускаться с неё. Сначала он послушно шел к маме, еще несколько секунд - и он усмехнулся, быстро развернулся и уже бежал, перебирая маленькими ножками на горку, влез на неё и радостно спустился, поднимая маленькие ручки вверх. Дети радовали его своими поступками, веселым шумом и задором. Эх, как давно он гулял здесь со своим, теперь уже взрослым сыном. Посмотрел на старые командирские часы, поднялся со скамейки, двинулся дальше. Мысли были все еще с детьми. Что их ждет дальше, какая судьба? Храни их, Господи. Ведь все они, прошедшие войну и погибшие, были тоже такими же маленькими, беззаботными людьми, но настало время и пришлось хлебнуть горечи и потерь, реальности, боли физической и духовной.

Трамвай вез Михалыча на Курский вокзал, к его основной цели, ради которой он вышел из дома в такой день. Москва, которую он наблюдал, сильно изменилась. Рекламные щиты, проповеди о богатой и счастливой жизни, казалось, везде ловили подсознание человека. Он анализировал ту свободу, которую дала новая жизнь, и ее ценности. Молодые парни погибали в криминальных группировках, живя мало, но как они сами говорят, хорошо.

Но когда красивая и дорогая иномарка, мечта многих людей, после взрыва превращается в кучу хлама вместе с телом человека, нормальный здравомыслящий человек ведь может подумать и найти другой путь, другие ценности.

- Сколько нужно человеку? Мало, - подумал отставной подполковник, -чтобы ты был просто счастлив, имея настоящее, нетленное: любовь к жене, детям, своей родине. А сейчас все не так, деньги, погоня за тем, кто круче и богаче.

Михалыч, который любил когда-то много читать, вспомнил повесть французского писателя Оноре де Бальзака «Гобсек». Да, вот она-то актуальна в наше время! Ростовщик Гобсек давал деньги в долг, под большие проценты, многих разорил, а сам жил почти в нищете. А когда умер, то нашлось у него много всякого добра, многое из которого он сгноил. А на похороны к нему пришли только два человека.

- Да, - подумал Михалыч, - как актуальны сейчас классики. Они словно пророки какие-то.

По дороге на вокзал ему встречались разные люди, Белов легко угадывал в них и несчастных, и счастливых. Он проходил перроны и застывшие поезда, приближался к товарному отсеку. Первого, кого он там встретил, это был начальник по кличке Винни-пух. Наверное, из-за толстого брюха и умения заработать на ком-то, а не своим трудом..

Улыбаясь, он произнес:

- Михалыч, ну ты прям как в армии, первый! Молодец, никогда не опаздываешь!

Подполковник пожал руку начальнику товарного отдела, направился в старенький вагон, внутри которого был его небольшой шкафчик с рабочей одеждой, быстро переодевшись, дождавшись остальных, принялся за работу. Разгружали вагоны с разным товаром: ящики с краской, тушенку, капусту, фрукты, муку, сахар. Все, что нужно потреблять для жизни людям, что имеет спрос.

Работников пришло немало, ведь сегодня день получки за всю проработанную прошлую неделю. Народ здесь был разный, от простых пьяниц до студентов, честных учителей, не имеющих финансовой стабильности. Кто-то боялся, чтобы его не увидели за этим занятием, но только не Белов. Он уверенно знал, что никогда не украл чужого и не взял, а честно зарабатывал всегда, даже когда страна, за которую он воевал, бросила его одного со своими болезнями и трудностями. Всю жизнь ты можешь быть хорошим, положительным, смелым, но сломаться, когда надо терпеть и терпеть. Лишь тогда, когда ты в любой тяжелой ситуации останешься мужчиной, тогда ты настоящий. Вот так мыслил Белов, человек, имевший свои ценности и убеждения. Разгрузка ящиков с растительным маслом была для Михалыча не тяжелой. Думая о сегодняшней дате, он возвращался туда, в Афганистан, и вспомнил один из дней войны, почему-то именно тот, где было и терпение, и страх перед смертью и потом почему-то неожиданное бесстрашие. Из сорока человек на той высокой горе осталось двадцать пять, из которых четверо тяжело раненных и шесть с ранениями разной степени тяжести. Михалыч лежал, вглядываясь в темноту, держа автомат наготове. К нему подполз старший лейтенант Павел Васильевич Кицута и сказал:

- Командир, если завтра не придут вертушки или помощь, все, мы не продержимся!

Белов уважал старшего лейтенанта, так долго воевавшего с ним и прошедшего столько операций.

- Я понимаю тебя, Паша, но выхода нет, зажали. Выходить с группой сейчас ночью никак нельзя. Убьют всех пацанов, а до завтра, может, что-нибудь изменится.

- Зови всех, Паша, капитана Воробьева и лейтенанта Космачева, только быстро.

Они пришли через минуты две, смотря в лицо командира с вниманием и преданностью.

- Ну что, командир? Что будем решать? - спросил Воробьев.

- Ждать утра, если не будет помощи, прорываться будем сами, но не как слепые котята.

Космачев, откладывая грязный автомат в сторону, открыл флягу, улыбнулся усталым взглядом и произнес:

- А как хорошо все начиналось, разбили караван с оружием, но попали в такое окружение… Теперь они нас не выпустят, гады, ни за что!

Ночь укрывала их от смерти, спасительная временная темнота, обстрела не было, бить не хотели впустую. В укромном месте разговаривали, курили сигареты, внимательно, чтобы снайпер не засёк их огонёк. Связи здесь не было, последний раз внизу доложить успели обо всем, но нет ни помощи, ни поддержки.

Утром был тяжелейший бой, рота Белова выстояла вся, до единого бойца. Всплыл в памяти любимый всеми пулеметчик, рядовой Эльдар Абдуллаев из Казахстана. Он все время находился возле Белова, сражаясь и прикрывая своего командира. Потом, когда его, раненного, будут отправлять в госпиталь, он позовет Белова, терпя боль, и, уже перед погрузкой в вертолет, скажет ему:

- Командир, я обязательно выживу, мы с вами поедим настоящий казахский плов, я вам обещаю!

Они были там все равные, все братья: казахи, украинцы, русские, азербайджанцы, одна семья с одним счастьем, с одним горем.

Обрывая мысли о войне, Михалыча окликнул коллега по работе:

- Там вас спрашивают, возле вагончика, просили передать, что ждут.

- Может быть начальник, или кто-то еще? - заинтересовался Белов.

У вагончика стоял Винни-Пух:

- Михалыч, ты что натворил? Тебя это, из прессы спрашивают, ничего не объясняют, поговорить с тобой хотят. Ты это, поднимайся ко мне в кабинет, они там ждут. Потом-то расскажешь, что, как и почему?

Он знал, где находится кабинет, направился в большое трехэтажное здание вокзала. Быстро обдумал ситуацию, сразу решил, что хотят взять интервью, пронюхали через военкомат, вот и вспомнили. Кабинет у начальника товарного отдела был большой, обставлен со вкусом. Там он увидел молодую девушку-блондинку и высокого черноволосого худощавого парня с видеокамерой. Молодая журналистка поздоровалась и представилась.

- Вы Белов Иван Михайлович? – спросила она.

- Да, - кратко прозвучал ответ. Без церемоний Михалыч сел на стул.

- Мы хотим поздравить вас с праздником и взять интервью. Зная ваше прошлое, хотели бы сделать о вас репортаж. Вам сейчас нелегко жить. Мы узнали, вы здесь работаете, может выйти отличный репортаж и вам помогут.

Михалыч смотрел на этих молодых люде, прекрасно пони

- А меня нечего снимать, и рассказывать тоже. Все и так всё знают, или не хотят знать. Таких, как я – тысячи, и мы никому не нужны, кроме Бога. А говорить о нас раз в год - толку не будет. Сегодня вспомнили, завтра забыли, - засмеялся он.

- Это был непринужденный разговор. Камера не работала, Белов не разрешил её включить. Парнишка спросил Михалыча без всяких церемоний:

- Я вас понимаю и не хочу обидеть. Я прямо хочу вас спросить: вы, боевой офицер, почему сейчас разгружаете ящики? Чтобы прожить? Разве вы не можете устроиться в этой жизни, как надо, по-человечески?

Девушка осуждающе смотрела на своего коллегу, а Михалыча это совсем не смутило, наоборот, он ждал этого вопроса. Смотря строго на юношу, ответил:

- Ну почему не могу, сынок, могу. Знаешь, в чем я профессионал? Я хорошо знаю подрывное дело, прекрасно владею оружием, за полтора километра могу любому в глаз попасть. Я легко могу делать, что многие сейчас делают: выбивать долги, заниматься рэкетом или еще чем-то. А потом построю большой магазин, и таким, как ты, буду продавать водку и сигареты с пивом, пока не спою всю молодежь и не выжму из вас все деньги. Я выжил там, выживу и здесь. А вам решать, какими людьми вы будете дальше.

Они попрощались, и Белов ушел довольным, чувствуя, что эта небольшая встреча научит их многому, он дал им свою правду, свой урок, и по их глазам понял, что они его приняли и запомнили.

Белов закончил работу и ждал у вагончика вместе со всеми расчета. Начальник виновато смотрел на Михалыча, узнав всю правду о нем, его заслугах и афганском прошлом от журналистов. Подошел извиниться, называя Михалыча полным именем.

- Да ладно, ладно, все хорошо, - ответил Михалыч. Спросил, когда приходить на работу, переоделся и медленно отправился домой.

Он сразу пойдет в аптеку, где купит нужные лекарства, зайдет в магазин за продуктами. Белов заметил, денег ему даль больше, чем он заработал: то ли как премию, то ли к празднику.

В одном из подземных переходов он увидел человека без ноги, в военной форме с двумя наградами на груди. Он занимался попрошайничеством. Михалыч подошел к нему и прямо спросил, где тот воевал. Надо же, какая судьба! Безногий ветеран не раз ходил под прикрытием Белова в бой и знал даже его позывной: «Мудрец».

Михалыч протянул ему деньги, тот оказывался, говоря,что у своих не берет, но настойчивость Белова заставила его сдаться.

- Все, надо идти! – сказал Белов.

- Подожди минуту! – остановил его калека. - Давай помянем всех. У меня и заначка есть.

Военная фляга была быстро открыта, появился граненый стакан. Они выпили, закусили, и калека кратко произнес:

- Ничего, командир, хоть мы сегодня не в почете, зато совесть наша чиста.

Эти слова тронули Михалыча, они обменялись домашними телефонами и адресами.

Трамвай нес Михалыча в родной микрорайон. Он не чувствовал усталости, даже наоборот, какую-то бодрость. Ему не терпелось быстрее обнять жену, сесть с ней за стол, поговорить, посмеяться, рассказать обо всём интересном, что произошло за день. Уже было темно, уличные фонари горели не все, но темноты и хулиганов он не боялся. Все помнили, какую взбучку как-то дал Михалыч задиристой молодежи. Да и чего бояться ему, прошедшему такое, ничем уже не испугаешь. Боялся он одного: потерять самое дорогое – это честь офицера. Вот и его подъезд, знакомая дверь, которую сразу открыла ему Людмила Алексеевна. На жене было красивое красное платье, она загадочно улыбалась:

- Заходи быстрей, работник, садись за стол.

Михалыч передал ей пакет с лекарствами и продуктами, пошел в ванную, умылся и направился в гостиную, где обычно они отмечали каждый год эту дату. Когда зашел, был удивлен роскошно столу, который явно был накрыт не для двоих: шампанское, вино, водка, красная рыба, курица, плов с мясом...

- Люда, ты чего это? – растерянно смотрел он на неё. А она загадочно смеялась. Михалыч посмотрел на застекленную дверь, за стеклом виднелись фигуры людей. Дверь открылась, и в гостиную вошел человек в военной форме, с орденами. Михалыч узнал рядового Абдуллаева.

- Товарищ командир, рядовой Абдуллаев Эльдар Курбатович для празднования дня вывода войск из Афганистана прибыл.

Михалыч, придя в себя от неожиданности, подошел к нему, крепко обнимая, на глазах его блеснули слезы.

- Я же говорил, товарищ подполковник, что угощу вас настоящим казахским пловом!

А дальше в гостиную зашли капитан Воробьев и заместитель роты Белова в Афганистане майор Космачев. Белов был счастлив. Они вспоминали прошлое, поднимая бокалы, и весело разговаривали, узнавая новые факты из жизни друг друга. Помянули минутой молчания убитых на войне. Выпили.

Они сидели всю ночь. Из квартиры Белова доносились казахские, русские и украинские песни, мастерская игра на гитаре. Но никто из соседей на Михалыча не обижался, все знали, что в этой квартире Белов отмечает свой праздник. Для всех жильцов этого дома он был и есть искренне честным человеком и настоящим офицером.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Мама, я живой!

 

 

Палатки военного аэродрома расположились, словно для отдыха, а не для войны.

Взлетная полоса блестела после ночного продолжительного дождя. Военная техника, с разным оборудованием создавала свой железный городок. Именно отсюда уходили по взлетке домой, груз 200 с убитыми солдатами. Почему груз 200, потому что именно столько килограмм весит цинковый гроб. Весь армейский жаргон Афганской войны, словно наследство использовался уже здесь, на чеченской войне. Были те же «черные тюльпаны», так называли самолеты, которые везут убитых.

В Афгане врагов наши называли «духи», здесь в Чечне называют «чехи».

Все похоже, одна и та же трагедия для матерей и одно и то же горе для молодых восемнадцатилетних солдат, которые выживут и еще не раз, проснувшись ночью в холодном поту, будут вспоминать эту страшную картину войны, оставшуюся на всю жизнь в их памяти.

Отсюда, с аэродрома в Ханкеле, отправлялись раненые в госпиталь, сюда доставляли продовольствие и боеприпасы. Вылетали в боевые вылеты истребители бомбардировщики, боевые вертолеты. С этого места наша авиация часто доставляла спецназ в зону боевых действий, также с указанных точек забирала назад.

В пятнистом железном вагончике, недалеко в метрах пяти от похожего на него, но всего обвешенного антенами сидел на койке молодой летчик Иванченко Артем Васильевич. Густые волосы, черные брови, карие глаза, молодое лицо русского брюнета.

Он был уже одет в свое обмундирование, летную куртку. На маленьком столике лежал летный шлем. Сидя на кровати, он держал в руках фотографию в деревянной рамке. На ней была изображена вся его семья. Родные люди, за эти месяцы стали ему самыми дорогими, да и что тут говорить бесценными.

По правую сторону любимая мама, крепко обнимала сына.

Зинаида Григорьевна Иванченко, миловидная женщина, почему-то на этой фотографии была не скрыта грусть, хотя она и улыбалась. Отец, Василий Александрович Иванченко, крепкий с суровым выражением лица, тоже близко сидел с сыном, молодым лейтенантом, выпускником военного летного училища. Старший брат Виталий и девушка Артема любимая, скромная Танюшка, любовь и чувства он питал к ней столь сильные, что был готов жениться до учебы, но здравый смысл и отцовское благословение, подождать, победили.

Мать Артема, любила своих сыновей одинаково, но если за Виталия она не боялась, видя его серьезность и попечение о себе, то об Артеме нет. Он выбрал путь нелегкий стать военным летчиком, а ведь с детства бредил полетами, боевыми вылетами, обширным нескончаемым небом.

В детской комнате были собраны почти все модели боевых самолетов и вертолетов. Книги об асах Советского Союза и немецком Люфтваффе. Книга «Повесть о настоящем человеке» была его настольной книгой. Подвиг Мересьева вспоминал в своих детских играх, не раз, проползая по подмосковному лесу, спасаясь после крушения своего самолета.

Отец выбор сына одобрил, являясь человеком, ценившим цели своих сыновей, и прекрасно знал, что насильно мил не будешь. Если отец его мечтал, чтобы он был военным, то он упорствовал и все равно стал врачом стоматологом. Мать бухгалтер в одной из московских фирм чувствовала одно, он будет воевать рано или поздно, он попадет в горячую точку, таких фанатов мало, да и способности летать ему, словно дал Бог.

Знания, упорство, чувство техники и полета удивляли многих офицеров.

Да, он был в авиации избранным, таких людей мало. Ставку делали именно на таких офицеров. Здесь в Чечне он был уже капитаном. Девять боевых задач, удачные вылеты и выполненные безукоризненно задания, ему доверяли трудные поручения, которые выполнял он с честью боевого летчика.

Именно на войне он окреп, как человек, видя все, что творилось здесь, горе потерь, бесценность жизни, цинизм войны. Смерть уносила солдат, детей и женщин, которых не раз доставляли сюда, искалеченных войной.

Да, здесь он начал молится Богу, о котором так часто говорила ему мать. Несмотря на свои религиозные убеждения, после увиденного им, он сам хотел, чтобы в этой жизни был Бог милостивый ко всем, честный, добрый.

Иконка Казанской пресвятой Богородицы была ему дорогим маминым подарком, всегда с ним везде и всюду. Он перекрестился, поцеловал ламинированную мамину икону, собирался выходить из вагончика, как дверь быстро открылась, и в него вошел его друг, Меньшиков Павел, боевой товарищ, родом из Карелии. Он был небольшого роста, среднего телосложения и с веселым выражением лица.

- Ну, что, Миссер Шмидт, выспался?

- Да. А ты?

- Куда там! Предчувствие у меня плохое!

- Да брось, Паша! У тебя семь пятниц на неделе. То мужики, все будет хорошо, то мужики, все будет плохо!

- Бросай свое седьмое чувство!

- Бог не выдаст, свинья не съест.

- Чувство у тебя плохое, а сам постоянно улыбаешься!

- Да, Артем, у меня с детства выражение лица такое, ты же знаешь какую кличку дали, «солнышко».

- Ну ладно, «солнышко», улыбнулся Артем, пошли завтракать, похлопал дружески по плечу Павла, вышел первым на улицу, за ним следовал Меньшиков.

После краткой утренней проверки, они уже завтракали всем составом в полевой кухне.

Гречневая каша с тушенкой, горячий чай, затем инструктаж, осмотр боевой техники, заправка топливом, электроэнергией. Специальные машины «опашки», как их называют, дают машинам заправку электричеством.

В двенадцать часов был принят борт раненых и убитых из Грозного. Ровно в час приняли боеприпасы и продовольствие.

В горах шли ожесточенные бои, поэтому задачу Артем и несколько боевых летчиков получили заранее и ровно в два часа дня по сигналу спешили к своим вертолетам, полным боекомплектом топлива, готовые для войны.

Напарник по вертолету Ми-24, был лейтенант, Верхушкин Дмитрий Валерьевич. Молодой офицер нравился Артему, немногословен, даже как-то замкнут, исполнителен и решителен. Конечно, он был доволен своим подчиненным.

Лопасти вертолета набирали мощь, боевая машина поднималась вверх, уверенно набирая ход. В воздухе рядом находились еще два боевых вертолета. Ведомым был Артем.

Позывной Артема был простой- «ленточка».

Он смотрел на небо, чувствуя уверенность в управлении и хорошо понимая задание базы, поддержать огнем наши части, замкнутые в горах.

В установленной качественной радиостанции Артем и его напарник Дмитрий замечательно могли слышать разговоры тех, кто сражается на земле с командованием, и сделать вывод, что там тяжело.

- Пятый, я шестой! Когда придет помощь? Мы уже два часа ведем бой! И вообще, для нас есть какой-то вариант?

- Прием! У меня много раненых, есть убитые! Прием!

- Шестой! Не надо визжать, к вам летят вертолеты! Будет помощь!

- Мы ждем, ждем, где же они?

- Всё, уже летят, скоро будут!

- Сколько могут лететь? Ребятам нужна помощь!

- Ты можешь говорить им прямо, они тебя слышат.

- Эй, вы, авиация! Какая вы на фиг авиация, когда вы своих мужиков спасти не можете!

Артем сам понимал как им тяжело, и все ближе и ближе на высокой скорости приближался к данному квадрату, чувствуя, что именно от них зависит жизнь тех, кто сейчас в бою.

- «Ленточка», прием!

- «Ленточка» на связи!

- По прибытии в квадрат ждем доклад и после нанесения удачного удара.

- «Ленточка», вас понял!

Они приблизились к месту боя. Горели два танка, их обстреливали с гор. Прижавшись к уцелевшей технике, солдаты вели бой.

- База, вижу цель!

- «Ленточка», открывайте огонь!

Артем, громко приказал: «Огонь!»

Верхушкин, выпустил ракеты в горы, ложа смертельный груз ровно в цель, содрогая взрывами землю.

- Есть капитан!

Артем поднимал боевую машину вверх, давая другим обстрелять позицию.

- Прием! Обстрел закончил!

- «Ленточка», поддержите пулеметным огнем! Прием!

- Вас понял, выполняю!

Пулеметы Ми-24 рассекали горную местность, ломая деревья и попадая в цель нападавшим. Теперь вертолет набирал высоту, громко просвистел выстрел, ракета попала в машину. Запах огня и топлива перемешался с запахом смерти. Дима Верхушкин был убит. Артем управлял горящей машиной, как учили в такой ситуации. Вся его жизнь пронеслась в сознании, детство, школа, первый класс, дни рождения, выпускной и мама, милая мама.

Ломая деревья, рассекая тяжелым металлом землю, некоторое время груда металла проползла по ней и внезапно искореженный, дымящийся военный вертолет остановился.

Секунды нужны были Артему, чтобы осознать, что он живой и секунды, чтобы выбраться из кучи железа. И он ими воспользовался. Он понимал, что вынуть труп Димы, ему не удастся, попрощался с ним, смотря в застывшие мертвые глаза. Что есть силы, бежал подальше от горящей машины, взрыв был внезапный, и такой силы, что оглушил Артема, и он упал на землю. Он поднялся, крепко сжимая в руке летный шлем, продвигался дальше. Вблизи были слышны голоса и выстрелы.

Человек, уверенно углубляющийся в лес не чувствовал причиненных ему ран и боли, от шока и нештатной ситуации. Сон, реальный жизненный сон.

- Я живой, живой!

На месте крушения уже стояли боевики, смотря на пламя, радостным кличем празднуя сбитый трофей.

Но как учили Артема инструктора, нужно уходить глубже и дальше, это шанс на жизнь, другого нет.

Именно теперь, поднимаясь по крутой горе вверх, он почувствовал невыносимую боль в правой ноге и боку. Смотря на окровавленную ногу, он видел, что её словно посекли топором. Куски мяса, крови и материи от военных брюк перемешались в одно месиво. На вершине этой горы, среди деревьев стояло два больших камня, именно это место было выбрано для отдыха. Тяжело было дышать и даже просто двигаться, сломанные ребра добавляли мучительной боли еще больше.

Спасение было одно - это пармедол. Он быстро вынимал его из левого кармана, ввел укол, тяжело дыша, и почувствовал облегчение. Слава Богу, имелся еще про запас.

Окровавленное лицо с разными царапинами смотрело в синее, яркое, бесконечное небо.

- Как близок я от смерти! Ты дышишь мне в спину! Как это я не погиб? Играешь со мной, скотина?

От сильного обезболивающего боль отступила, время шло. Мысли о родных, воспоминания ярких эпизодов и ожидание смерти, вот как проводил Артем самое долгое время своей жизни, ожидая чего-то.

Он не знал тогда, что выполнил задания, подавил огневые точки противника, и спас жизнь многим, находившимся под обстрелом. Два других вертолета Ми-24 благополучно добрались до аэродрома.

Наступила ночь, темная, суровая, страшная. Артем лежал в полном бреду, борясь с острой болью. Он не решался вколоть себе последнюю дозу обезболивающего лекарства. Через некоторое время сдастся и введет пармедол, достанет из кармана маленькую иконку и держа ее в руках крепко заснет. Да, он спал крепким сном, а там, в родной квартире, в его комнате молилась мать, Зинаида Григорьевна. Она почувствовала неладное своим сердцем, как сканером. Сын в беде, единственное, что могла сделать теперь, это молится до конца, изо всех сил.

Возле православных икон горела большая восковая свеча, она хранилась много лет, после крещения Артема, а теперь вовсю горела на молитве.

Материнские слезы, громкие и тихие слова молитвы, были слышны всю ночь. Под утро в комнату зашел отец Артема и уговорил лечь спать. Она согласилась, больше не было сил, свеча догорала до конца.

- Сохрани его, Господи, милостивый, сохрани. На все воля твоя святая.

Артем открыл глаза в семь часов утра, дрожа от холода и борясь с болью.

- Жив, я еще жив!

Он решил, во что бы то ни стало попробовать двинуться ползком вниз с горы, вспоминая Мересьева.

- Да, браток, вот как тяжело-то было тебе, теперь я понимаю.

Надев летный шлем, он медленно полз вниз, хватаясь руками за камни, деревья, землю.

Летная куртка была вся в грязи, траве и в некоторых местах вся изорвана. Преодолев, данный участок уже внизу отдыхал, выплевывая изо рта песок и землю. Теряя сознание, то приходя в него, он полз несмотря ни на что, через боль, трудности двигался вперед, не теряя надежды.

Так уж Богу было угодно, что приполз к дороге, возле которой услышал рев двигателей.

Улыбка иронии появилась на лице, или это бред, или спасение. Выполз на дорогу, еле, еле поднялся, не чувствуя правой ноги, держался за бок. Это была колонна нашей техники. Первым в ней шел тяжелый танк Т-80.

Увидев летчика, еле стоявшего на ногах, экипаж остановился, передавая по рации остальным. Из люка выскакивали свои, спеша к нему.

Смотря на них и еле, еле снимая шлем, Артем упал на колени, потом лицом теряя сознание, воткнулся в землю.

Зинаида Григорьевна проснулась ровно в час дня, именно во сне она услышала голос сына четко и понятно: «Мама, я живой!»

Раненого его доставили в госпиталь, где сделали две операции. Придя в себя окончательно, лежа в седьмой палате, вместе с такими же офицерами и раненными думал об одном, как же жив остался.

Врач-хирург, Николай Васильевич Виноградов, высокий, интеллигентного вида, в очках и белом халате зашел в палату. Первым к кому подошел он, был Артем.

- Ну как ты, ас? Как чувствуешь себя?

- Нога, доктор, что с ней?

- Что, что, заштопали! Думаю, на свадьбе станцуем не раз!

Иванченко радостно улыбнулся и произнес:

- Как я живой-то остался, не пойму?

Врач снял очки и серьезно, посмотрев в глаза летчику, произнес:

- Молитва матери, сынок. Знаешь сколько таких. Пуля в сердце выпущена со снайперской винтовки, да как-то не долетает до цели, чудом каким-то, мелкие мили-мили сантиметры остаются.

- Ну и операция, паренек. Живой, потому что матери ваши перед Богом все глаза иссушили горькими слезами.

Ладно, давай придерживайся режима и иди на поправку, а то Танюшка твоя, которой ты бредил, во время операции, с другим парнем свадьбу сыграет, если не вылечишься полностью.

- Понял?- улыбнулся доктор.

- Так точно, понял!

Доктор ушел, а Артем посмотрел с любовью и великой верой на иконку Казанской божьей матери, которая стояла на тумбочке, и громко произнес:

- Спасибо матушка, спасибо тебе большое!

 

Эпилог. По словам святого старца ***, молитва матери прожигает небо, помните об этом, именно вы солдатские матери.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

КОЛОКОЛ

 

Сон - вот что является в армии самым сладким состоянием. А на войне, тем лекарством, которое на время, но позволяет забыть о войне, уйти от реальности в данной ситуации и не думать о смерти. Во время сна, самый милый и желанный сон для бойцов – это о доме, они возвращают то, что так дорого и желаемо, потеряно для кого - то на всегда, а для кого - то на время.

Родные места становятся настольгически теплые и желаемые для них.

Здесь все становится реально ясным и не скрываемым не от кого, что кроме исполнения боевого задания у каждого есть своя задача, данная человеческим чувством самосохранения – уцелеть и вернутся в родные края. Так и в эту ночь, в горной группировке войск Российской федерации, расположенной не далеко от Шали, спали солдаты в каменной казарме с двух ярусными койками, тишину лишь изредка нарушали звуки тяжелых берц на деревянном полу, дежуривших в эту ночь троих спецназовцев. Также спали чеченские горы, окутанные густым туманом и обласканные не сильным ветром склоны густых деревьев. Не далеко от центрального прохода, на нижней койке, свой сон ждал рядовой Павлов Олег Алексеевич. За два часа до подъема родная Кубань посетила сознание солдата. Станица красиво обвита виноградниками, на которых полными гроздями весели вкусные плоды, ухоженные и украшенные дома говорили о трудолюбии их хозяев. Вот она родная улица, отчий дом с открытыми окнами, на которых величественно красовались ухоженные мамой и младшей сестрой разноцветные цветы. Отцовская техника в виде трактора и легковой девятки высматривала из двух гаражей с открытыми дверьми готовая к выезду, а за ними родной сад с большим огородом, именно в нем великую любовь к труду прививали ему с детства отец, мать и верующая богобоязненая бабушка Прасковья. Олег не видел во сне родных, близких и соседей, а только места своего отчего дома и всего любимого поселка. Местная школа, разместившаяся в центре села не далеко от сель совета напоминала ушедшие прекрасные годы детства, юношества, беззаботных школьных лет, первую любовь и близких сердцу преподавателей . А вот на холме возвышается приходская церковь во имя святого Георгия Победоносца – воина мученика пострадавшего за Христа в первых веках христианства. Кованная, окрашенная в синий цвет калитка, открывала вход на территорию церкви. Олег стоял при входе в храм, он словно ждал его, открывая двери. Зайдя во внутрь в маленьком притворе он увидел знакомые ему образы икон Пресвятой Богородицы с младенцем и Георгия Победоносца. Оказавшись в нутри, его взору пристал иконостас, где возле икон по правую и левую сторону горели две лампадки эти огоньки плясали радостным пламенем, словно они были живые. Под потолком храма был изображен Бог отец восседавший на троне и правой рукой благословляющий всех, он четко видел все убранство родного прихода. И вдруг тишину нарушили слова молитвы, повернув взгляд в боковой придел храма, он увидел знакомого приходского священника отца Василия, а рядом дорогую родную бабушку Прасковью, смерено склонив голову она молилась слушая чтение отца Василия. Лишь изредка она осеняла себя благоговейно крестным знамением. Внезапно священник облаченный во все красное, повернулся к нему и, держа в руках большой белый крест, перекрестил его, а бабушка вдруг, оказавшись возле него, протянула ему маленькую икону Георгия Победоносца, именно ту которую с самого начала воинской службы носит он в кармане возле сердца не расставаясь с ней. Это было благословение и напутствие родного глубоковерующего человека. Она ему говорила, молись Святому Георгию да будет благодать его с тобою в любую злую минуту, помощником и покровителем. Много напутственного говорил тогда и отец Василий укрепляя добрыми, мужественными и духовно сильными словом. Вновь оказавшись перед входом в храм, он увидел свою любимую родню. Его семья родной отец Алексей, мать Мария Васильевна, сестричка Анна, высокая, черноглазая, длинноволосая, молодая красавица и мудрая добрая бабушка Прасковья. Они с великой нежностью и любовью в глазах смотрели на него и внезапно все, по всюду, огласилось громким пронзительным колокольным звоном, так радовавшего душу воскресным красивым благовестом. Олег взглянул на звонницу, он словно хотел рассмотреть звонаря и вдруг с удивлением понял, что колокола звонят сами духовно красиво благодатно.

До подъема оставалось тридцать минут, в казарме кроме дежурных появился еще один человек. Он был высокого роста, в камуфляжной форме. Крепкого телосложения. Красивое лицо со выраженными скулами, смазливее черные глаза с густыми ресницами, небольшой шрам на левой щеке. Он ответил на приветствие дежурившим солдатам и сел за стол, стоявший в казарме. Это был старший лейтенант, командир взвода разведчиков ВДВ Василий Витальевич Иванов позывной, как и кличка, атаман, говорили сами за себя, о его характере и командирских способностях, этого человека. Для него это была третья командировка в Чечню, он не хватал звезд с неба, но нужен был для командования, своим умением, быть решительным, мужественным и понимать души подчиненных бойцов. Быть настоящим командиром – не означает давать приказы и видеть их выполнение, нужна любовь к бойцу, донести веру в него, в его силы и дать приказ именно тому, кто его сможет выполнить, кому оно по силам и тому, у кого в трудной ситуации больше шансов остаться в живых.

Атаман некоторое время о чем-то думал, попив из фляги предложенной ему воды, поднялся и вошел в спальное расположение солдат. Хотя было сумрачно, плохо видно, он находил глазами своих бойцов. Вот лицо пулеметчика рядового Павлова Олега. Иванов определил по улыбке, как ни странно с уверенностью, что пацану снится сладкий сон о доме. Можно задать вопрос, может он читает сны? Нет, он сам солдат и чувствует это своей душой и сердцем. Вот спящий боец Сивидов Алексей, отличный снайпер и вообще духовитый человек. Он проходил дальше между койками, ища глазами своего заместителя и боевого друга, старшину Бунявина Александра Васильевича. Контрактника сверхсрочной службы, опытного и крепкого бойца, видящего, как и Иванов, все горе войны еще со штурма Грозного. Он нашел его в самом конце казармы. Атаман наклонился, осторожно взял его за руку, пытаясь разбудить. Открыв глаза, старшина поднялся и тихо сказал:

- Здравия желаю, товарищ командир!

Атаман бесцеремонно приказал:

-Саша, поднимайся, скоро подъем, мы выходим.

-Куда идем?

-Родину защищать, - улыбнулся атаман Иванов, продолжал:

-Я в штаб быстро и обратно, а ты строй бойцов, читай список кто идет на задание и жди меня.

Бунявин ответил:

-Понял, командир, будет сделано.

Атаман направился к выходу, взглянув на часы, кивнул дневальным. Дежурный, нажал на выключатель, словно на курок автомата, громко и коротко дал команду - Рота подъем!

Мгновенно поднимаясь, уже одетые бойцы собирались у центрального прохода. Павлов Олег спешил туда, обгоняя других, на ходу проверяя в кармане бабушкину икону. Собравшись, внимательно слушали список тех, кто идет на боевые. Олег где-то внутри уже знал, его назовут обязательно. На войне бывает все наоборот, кто бережется пули, тот ее получает, а кто мужественный и отчаянный, того обходит стороной. Фамилия пулеметчика развед роты прозвучала последней. Бунявин собрал всех за казармой для экипировки и инструктажа. Иванов шел в штаб, где уже везде, по всей территории кипела жизнь работников войны. Вот ревела техника включенных моторов, танков, расположенных на специальной подготовленной местности. Механики, танкисты проверяли работу двигателей. Менялись пулеметные расчеты с разводящими и тяжело вооруженными солдатами, в бронежилетах и касках. Другие бойцы бежали делая зарядку, кто-то охотно, кто-то по принуждению, не имея сильного энтузиазма. Во всю было движении в мед части, где готовилась отправка в госпиталь поступивших накануне раненых бойцов с различной степенью ранений. На накрытой поляне брезентом, с левой стороны санчасти, были видны трупы погибших и их ноги в солдатских ботинках. Теперь все внимание на войне живым, а кто убит, они нужны только родным и близким, отцам и матерям.

В это раннее время Атаман слышал гул вертолетов, лопасти которых издавали визг на небольшом боевом аэродроме. Вот она реальность войны, когда люди уже поделены на живых и мертвых. Атаман воевал за своих подчиненных, за свою родину, но, думая и о врагах, о чеченцах, которых так предали свои соотечественники, цинично обещая в борьбе одно, а давая другое – горе, смерть, калеча тела и души.

В памяти Иванова всегда останется маленький ребенок, который прятался от всех за маленьким сараем, во время зачистки жилого поселка. Дитя, ни в чем ни повинное, испугалось вооруженных гостей, зашедших к ним в родной дом. Иванов подошел к ребенку, он смотрел с жалостью ему в глаза, он ждал опасности. Слезы скатились по лицу русского офицера сами собой, а руки нежно обнимали ребенка. Подошедшая чеченка, боясь за ребенка, взяла его на руки. И тут ее взгляд встретился со взглядом Иванова, она поняла душу русского солдата и что-то, говоря по – чеченски, ушла. А понять чувства Иванова было легко, дитя, которое должно видеть лица счастливых людей, а не вооруженных солдат. Сколько их здесь, жертвы политики, власти, циничного отношения ко всем искореженным душам? Дети войны, уже другой войны, другого времени.

Вот уже штаб с усиленной охраной, замаскированные две боевые точки смотрели в сторону Иванова дулами пулеметов. Вход в штаб преграждал стоящий по середине БМП-2, из которого виднелось, знакомое Иванову, лицо бойца из Красноярска.

-Привет бронированной мощи!

-Привет разведка! - радостно улыбался в танковом шлеме молодой, черненький, пухленький, танкист.

-Как вы, товарищ лейтенант?

-Отлично! Как сам?

-Служу отечеству!

Иванов не ждал, когда боец попросит закурить, дал ему несколько сигарет и быстро пошел дальше. По-армейски представился дежурным, назвал пароль и вошел в штаб, проходя небольшой коридор, выложенный из камней и кирпича. Видя по бокам связистов, не обращающих на него внимания, а занятых службой. Заходя в штаб, не смотря на фронтовое положение, Иванов быстро проверил свой внешний вид и зашел в большую палатку, мастерски устроенную балками деревьев, двумя печками буржуйками и большим длинным столом. Полковник Зверев, крепкий седоватый командир, прошедший Афган, а теперь Чечню, быстро поднялся. Атаман отрапортовал:

-Товарищ полковник, младший лейтенант Иванов, по вашему указанию прибыл.

-Садись лейтенант, - по отцовски встретил его Зверев, давно ценя Иванова как молодого офицера.

-Будешь чаек? вот сахар, сгущенка.

Это было больше из вежливости, чем от той действительности, что его удастся попить.

-Присутствующих ты знаешь, двоих не знакомых представил.

За столом сидело шесть человек, командир вертолетного звена подмигнул Иванову, здороваясь по своему. Развернутая карта на стене указывала все положения боевых действий, по всей Чечне, с точками, которые показывают расположения федеральных войск и боевиков.

-Сейчас, лейтенант, мы им даем копоти, они просачиваются везде, уходят в глубокие горы. Задача твоя простая, но сказать, что легкая, нельзя. Прочесать этот квадрат можно мобильной группой из десяти человек, в результате их нахождения, вызвать авиацию. Ну ты понимаешь, шесть человек, для этого поднимать самолеты штаб не будет, а вот стая волков, это то что нужно.

Иванов внимательно слушал, не стыдясь задавать вопросы, что говорило о его великой ответственности за данных ему подчиненных. На место операции доставлять их будет вертолет, а в данное время и месте, заберет обратно. Все вроде легко, а с другой стороны непредсказуемость и неизвестность, создаться с любой простой ситуации может такая канитель, тем более на войне. Дальше он говорил с двумя крепкими на вид офицерами, с которыми его представили. Это оказались инструкторы и наблюдатели спец войск. Уточнив все до конца, Иванов готовился уходить, но Зверев попросил отойти на минуту.

-Пошли Иванов, покурим на дорожку.

Выйдя в специальное отведенное место для курения, у них завязался непринужденный разговор.

-Ну что, лейтенант, как тебе ситуация сейчас в республике?

-Я не политик, товарищ полковник, я солдат. Моя работа выполнять приказы, хотя иногда абсурд в них очень сильно присутствует.

Зверев знал, что речь идет о недавнем прекращении боевых действий, когда в действительности можно было разбить боевиков.

-Мы люди маленькие, а чем меньше звание…

-ТО что? – Атаман улыбнулся и ответил, - совесть чиста, ну вот береги себя. Мы и штаб будем следить за твоими перемещениями.

Он посмотрел на часы и сказал:

-С Богом!

Иванов крепко пожал ему руку и поспешил к ребятам.

Группу, в которую вошел Олег, он знал хорошо, это был уже шестой выход именно с ними. Дважды они вступали в бой и благодаря Иванову и его характеру, ребята выходили победителями. Бунявин накормил солдат, проверил снаряжение, внимательно осмотрел оружие.

-Так, бойцы, получаем гранаты, подходим по одному.

Смертельный ящик с круглыми железными шарами, обвернутыми небольшими пошитыми сумочкам стоял на земле. Солдаты брали их как шанс на жизнь, в тяжелый момент, или наоборот, на смерть, когда тебе грозит плен. Иванов уже проверял все, но солдат, подошедший к группе, громко сказал:

-Товарищ лейтенант, документы!

-Сдаем документы, быстро все лишнее с карманов, приказал Атаман,

вынимая свои. Павлов бережно сдал свои, иконку оставил, это заметил командир.

-Что там у тебя, Павлов!

-Это икона Георгия Победоносца

-На Бога надейся, а сам не плошай! – произнес он.

Сказать, что Атаман был неверующим, нельзя, благодарность к Богу у него была, и он его вспоминал, когда все заканчивалось хорошо и не более. А вот Павлова он заметил сразу, называя про себя этого странного бойца фанатиком, но при этом уважая и помня его хорошую стрельбу в некоторых боях. Иванов - спецназовец, чем ты более тренирован, тем ты смелей, когда ты можешь предпринять любое решение в данный момент, ты адекватен, и все зависит от тебя. И это была его философия, Бог есть, а от тебя зависит все. Ковальчук Сергей, рыжий паренек с голубыми глазами, с юмором, поддерживал своей шуткой группу:

-Ну что, когда уже полетим по грибы?

Бунавин громко сказал смеясь:

-Смотри не наткнись на этот гриб.

имея в виду растяжки, а Ковальчук имел в виду боевиков, за их действия в лесу прозвал их грибами. Старший сержант из Карелии Краснов Павел Викторович, высокий, с продолговатым лицом, с носом картошкой, напоминал боксера. Ценился в группе за свой боевой опыт и смелый нрав, произнес, смотря на всех:

-Ну, ни пуха, ни пера!

Почитав еще фамилии, проверив состав, командир, отдав команду, двинул отделение в сторону вертолетной площадки. Провожали группу друзья Иванова: капитан Капустин и майор Бирюков. Это били крепкие мужские объятия, пожелания удачи, и искреннее чувство поддержки.

Вертолет уже ждал десант. Летчик поднял руку, дал знак о готовности принять экипаж. Традиции у всех на войне и в войсках разные, и у каждого свои. У десантников, понятное дело, они складывались годами. Они обнялись все, как братья, они молчали все секунд десять, Иванов громко прокричал:

-ВДВ – ни кто!

-Кроме нас! - подхватила группа.

Бойцы, наклонившись бегом бежали в внутрь вертолета, обдуваемые ветром от работающих винтов. Разместившись, они смотрели, как медленно отрываются от земли, покидая расположения своих войск. Каждый, в это время, думал о своем, имея одну судьбу, связанную одной воной, одним заданием.

Павлов Олег вспоминал приснившийся ему на кануне сон, в глубине души чувствуя что-то не ладное, к чему он? После этого сна он летит на задание. Разгадывая его по разному, а может, попрощался я со всеми, вот к чему? И хотя бабушка ему говорила, верить снам – гоняться за ветром. Это было изречение русского старца, имя его он не запамятовал, но ведь говорила бабушка и о вещих снах? Иванов, как командир, сосредотачивался на операции, не допускал дурных мыслей. Другие ребята думали каждый о своем. И вот, тот момент, когда вертолет спускается вниз, найдя место для посадки, и ты уже полностью готов покинуть кабину, уходя с друзьями на задание в опасную местность. Бунявин открыл дверь, для высадки подгоняя бойцов, которые выпрыгивали быстро, уходя один за другим в гущу леса. Пройдя около тридцати пяти метров, все остановились, нарушая цепочку. Связист двинулся к командиру, снимая и готовя станцию для выхода в эфир.

-Атаман, вызываю березу, прием, – некоторое время секунды четыре было молчание, а потом ответ:

-Атаман, береза слушает, прием.

-Я вошел в зону, продолжаю наблюдать, прием.

-Тебя понял. – Раздался ответ.

-Ждем, на связи.

Группа продолжала двигаться, соблюдая давно известную схему движения группой, смотрящий впереди, замыкающий сзади, командир в середине группы. Шли уверенно, проходя некоторые препятствия в виде больших камней густого леса и небольших гор, поднимаясь и опускаясь вниз. Прицелом снайперской винтовки, Севидов, прочесывал местность очень внимательно, ведь от меткости его взора зависит безопасность группы. Через некоторое время они опять вышли на связь, дав отчет о том, что ничего не случилось, и операция продолжается. Выбрав время, группа передохнула и попила воды. Павлов периодически молился про себя, считая время до окончания выхода. Бунявин подошел к командиру и не громко сказал:

-Командир, надо идти по той горе, как в карте, строго по маршруту, как скажите?

Иванов посмотрел на часы и резко ответил:

-Прочесывать надо весь квадрат, как приказано, время есть. Прохлопаем бандформирование, завтра вылезут сзади и что?

Иногда группа останавливалась, и вперед проходил лишь снайпер и старшина, рассмотрев все, возвращался только Бунявин, давая знак продолжать путь. Они использовали этот метод раза три и благополучно продолжали путь.

Павлов Олег держал свой пулемет крепко и чувствуя какую то опасность, проговаривал про себя, держа оружие еще крепче:

-Ну ничего, все обойдется, я думаю, скоро будем на базе.

Нервозность Павлова Иванов заметил. Что с парнем, думал он, трусит? Но ведь показал себя как надо, или что-то чувствует? Он взял его под наблюдение, подбадривая психологически, снимая напряжение. Время шло, квадрат оказался прочесан на половину, было тихо, ни чего не предвещало беды. Выполнение этих задач считается стопроцентным, когда ты с группой достиг поставленную цель, и не вступил в бой с противником. Олег, идя этим лесом, вспоминал свои походы дома за грибами, это мирное занятие имеет своих любителей, как и в рыбалке. Эх, вернусь живым, схожу, ни кого не боясь, в мирные леса и горы своего родного дома, думал он.

В чеченской войне погибло огромное количество молодых парней и офицеров, многие выжившие из них всегда будут помнить тех, кто не вернулся домой, и тех, кому война искалечила психику, нанеся тяжелый отпечаток этой кровавой страницей жизни каждого, кто там был. Снова поворачиваясь по сторонам, Иванов приказал остановиться, пуская вперед дозор. Подождав некоторое время, увидели, как Сивидов возвращается, держа снайперскую винтовку, показывая левой рукой, знак залечь, в его глазах была тревога. Бунявина не было с ними, что случилось? Иванов осторожно снял ремень автомата с шеи, подошел к снайперу.

-Есть контакт, командир, человек триста будет, я пересчитал.

Все поняли, группа обнаружила боевиков. Иванов спросил, где старшина?

-Он там, наблюдает.

Атаман оставил за старшего Ковальчука, быстро двинулся в ту сторону, прижимаясь очень низко, подполз к старшине, который перевел взгляд в его сторону. Смотря иронично, жуя спичку во рту, давая бинокль, сказал:

-Гляди, командир, только внимательно.

По горам, среди деревьев, спускалась целая лента людей, вооруженных до зубов, оснащены эти люди были хоть куда. По арсеналу, обмундированию стало все ясно.

-Крупный улов, - улыбнулся Иванов, - прорывается.

-Назад Саня, быстро!

Группа соединилась, рация не терпеливо набирала штаб, лица десяти бойцов были наполнены тревогой.

– Атаман вызывает березу, прием.

-Береза слышит тебя, Атаман.

-В квадрате №6 обнаружено большое количество боевиков.

Он указал точные координаты. В эфире послышался голос полковника Зверева:

-Атаман, соколы уже летят, смотри на время, уходите от туда!

Группа, быстро перестроившись, повернула назад, уже выходя на место, где их должны забрать. Ковальчук радостно посмотрел на Павлова, произнес:

-Все нищак, скоро, братуха, на базу!

Чувство в душе уже наполнялось спокойствием, должно быть все хорошо!

Тишину горных пейзажей, лесов и степей нарушил, через некоторое время, рев реактивных МИГов. Они направлялись сбрасывать свой смертельный груз в тот квадрат, где был обнаружен враг. Иванов смотрел на небо, думал, ну что ж, нам легче, все внимание теперь туда, а за это время мы дойдем. А дойти то нужно было до площадки, за разбитой бывшей фермой для овец, где за ней, наверху, должны забрать группу. Там идеальная площадка для посадки, лучше не придумаешь. Сначала в движении произошло оживление, ведь спешили в данный квадрат. Если будут опаздывать, предупредить штаб можно легко. Но эта спешка быстро прошла, и группа шла обычным, не скорым шагом, после приказа Иванова о бдительности. Слышны были громкие взрывы, бой вела авиация. Особо не подавая вид на шум бомбежки, группа продолжала движение. На определенном этапе подавали друг другу руку, помогая преодолеть некоторые препятствия. Именно умелые действия группы позволило найти то, что искали , но разведка – есть разведка, и она велась и сейчас внимательно проходя путь. Растяжки со взрывчаткой – вот что есть подлое в горах и установленное человеком. Тот, кто их ставит, ему все равно, кого убьет или покалечат, врага или своего, ведь достаться это смертельный приз мог любому. В этой ситуации все ясно, для чего и почему. В случае ранения боевая готовность разведгруппы или штурмовой резко меняется, ведь надо выносить раненого или убитого, задействовать в этих целях бойцов, что уже осложняет движение. Тем более, что у каждого боекомплект оружия. Как уже говорил Ковальчук, боец из группы, идем по грибы, эти грибы – боевики и растяжки. Все внимание некоторых бойцов именно под ноги, другие смотрят прямо. А Олег, пулеметчик, следил за левым флангом. Бойцы остановились, там внизу была постройка в виде фермы. К ней можно подойти, спустившись по не высокому склону. Во время боевых операций, найденные здания и объекты обязательно проверялись. Ведь в них, не редко, обнаруживали тайники с оружием и много другого, что нужно изъять или уничтожить. Именно за этим зданием, наверху, была та желанная поляна, на которую должна прилететь вертушка и забрать разведгруппу. Иванов вновь вышел на связь предупредить, что в данное время группа будет там, где ей приказано быть. Спустившись медленно, друг за другом, неся в рюкзаках, кто рацию, кто боекомплект, спецназовцы приближались к объекту. Представлял он собой кирпичную постройку без окон и дверей, в захудалом состоянии. Но все таки крепко стоящую на умелом и качественном фундаменте. Его окружали деревья редко рассаженные здесь, через двадцать метров густой лес,а за пристройкой возвышалась гора. Когда -то здесь было пастбище животных, это показывало поле, не кошенной заросшей травы давно не видавшей стад. Уже была равнина, подходили к зданию, Олег чувствовал облегчение и радость того, что выход скоро закончится. Подошли к кирпичной ферме на расстоянии друг от друга приблизительно метр. Уже были близко. Два человека Бунявин и Иванов готовы были зайти во внутрь, как вдруг из леса, прямо на них шли вооруженные боевики. Внезапно взгляд старшины мгновенно поймал вооруженный чеченец. Не растерявшись, первым выстрелил старшина, громко крича Иванову

– Чехи, командир!

Выстрелы, громким и страшным звуком нарушили тишину. Растерянность в такой ситуации продолжается не долго, выстрелы всех десяти бойцов, в том числе и Олега, были направлены в сторону опасности. Иванов скосил одного нападающего автоматной очередью, приказывая всем громко и настойчиво:

- Все в здание, быстрее, быстрее!

Прикрывали их Ковальчук и второй десантник из Пскова – Пархоменко Василий Андреевич. Они последними забегали вовнутрь и, у самого входа, Пархоменко упал. Его заносили вовнутрь уже мертвого, пуля попала прямо в затылок. Каждый, быстро нашел свою позицию возле окон, тяжело переводя дух. Только теперь стало ясно, что такое случайность или судьба, может закономерность. К точке отправления оставался небольшой путь. Олег стоял, растеряно возле стены, держа пулемет, ожидая действий командира. В его правой ноге почувствовалась сильная, острая боль. Схватившись левой рукой за это место, он увидел, что все в крови, у него была прострелена нога выше колена. Выстрелы рассекали стены, неся неприятный запах пыли и сырости. По окончанию обстрела, Иванов приказал ответить огнем, потом, наступила тишина. Бунявин, тяжело дыша, смотря на Иванова, сказал:

-Командир, один погибший.

-Я ранен. – послышался голос Ковальчука.

Павлов молчал. И тут, с заднего входа появился Сивидов Алексей.

-Командир, там можно уйти легко, подъем не крутой, я проверил.

Иванов посмотрел на Ковальчука, спросил:

-Куда ранен? Идти сможешь?

-Да, командир. – он держался за левый бок.

Время работало не на них, надо что-то предпринять. Павлов Олег думал не долго, в его русской душе стало ясно, он должен остаться и дать уйти ребятам, иначе все погибнут. Прощай, Кубань, сказал он про себя.

-Уходи, командир, я прикрою, идти я не смогу.

Все внимание было обращено на Павлова.

-Рацию сюда, быстро! - Иванов набрал штаб.

-Атаман вызывает березу, прием. Мы попали в засаду, вызываем ястребов в квадрат 48, идем в положенное место, ждем вертушку. У меня один двухсотый и трехсотых два.

-Тебя понял, атаман, действуем. Иди на поляну, ястребы летят. Держись, атаман.

-Собирайтесь, быстро, убитого с собой, будем уходить.

Иванов подошел к Павлову, перед ним был этот странный солдат, надеявшийся на Бога, но принявший важное и мужественное решение сам. Все смотрели на него с благодарностью, Иванов обнял его, он должен идти, иначе погибнут все.

Уходили через задний ход, неся убитого и помогая Ковальчуку. С той стороны были слышны угрозы и крики.

-Русские, выходите, сдавайтесь! Все кончено! Мы будем расстреливать вас из гранатомета, у вас пять минут, слышишь, командир!

Павлов перекрестился, взяв бабушкину икону, поцеловал ее, приготовился к бою. За пять минут уйдут далеко, а тут и я, продержу больше.

Жизнь вся пролетела перед глазами, как горит быстрая свеча, вот он, вещий сон, значит умереть, Бог выбрал меня, еще ранение такое, не уйдешь. Время прошло, снова ему русским языком было предложено сдаться. Боевики еще не знали, что там один боец. Олег прихрамывая, приблизился к окну, быстрым движением вынул пулемет, и дал очередь в сторону боевиков. В ответ, шквальным огнем, пули резали здание. Снова заговорил его пулемет, уже было видно, как вооруженные люди, перебежками, приближались к нему. Выстрелы спецназовца достигли цели, двоих, из нападавших, скосили пули. Убило их или ранило, Олег не знал. Он чувствовал смерть, перебарывая страх, держался, как мог, успокаивая себя тем, что группа наверняка хорошо оторвалась. Взрыв от гранатомета раздался за спиной Павлова, ломая стены здания, ему осколком пробило плечо. Олег вынул икону, сжимая ее в руке, хотел уже во весь рост встать и расстрелять боекомплект, держа пулемет, висевший на шее на ремне, но рухнула от взрыва стена погреба за солдатом.

Группа приближалась да назначенного места. Иванов, командир, нес на себе убитого, а когда устал, передал его другим.

-Быстрее, еще не много, быстрее!

Ковальчук взглянул на небо, крикнул:

-Авиация, ребята!

–Все, пришли. Рацию быстро! - громко приказал атаман.

Ему и всем ребятам стало ясно, еще пятнадцать - двадцать минут и их заберут. Пулемета Олега не было слышно, все поняли, Павлов погиб. Именно туда била сейчас авиация, рассевая боевиков. И вдруг Севидов посмотрел на командира вопросительным взглядом, произнес:

-Командир, тело мы можем его забрать? Спецназ своих не бросает!

Иванов не медлил:

-Только быстро, смотрите по ситуации.

Да, это было рискованное решение, но время было. Двое спецназовцев уже бежали обратно, налегке, с автоматами, без рюкзаков. Они не чувствовали усталости, ценя каждую минуту. Спустились они уже в разрушенное от взрывов здание, боевиков не было, они ушли, оставив трупы возле искореженного самолетами леса. Тело Олега нашли под обломками. Быстро и тяжело дыша, поднимались по горе. Севидов услышал в наушниках голос атамана, задыхаясь от нехватки воздуха, прохрипел:

-Все, нашли, возращаемся, ждите нас.

И все-таки, на некоторое время пришлось остановиться, несколько секунд отдохнуть. Двинулись дальше, видя вертолет, на поляне. Другие бойцы побежали, хватая тело Иванова, быстро садились на борт.

-Все, командир. - сказал Иванов пилоту, хлопая его по плечу.

Он понял атамана по губам, принялся поднимать вертолет. Как хотелось быстрее быть в воздухе, но машина медленно набирала высоту. Все чувствовали опасность, сбить их именно сейчас, нет ни какой сложности. Слава Богу, они двинулись на базу, набирая скорость.

Тело убитого бойца накрыли его же смятой спецназовской курткой. Тоже самое хотели сделать и с телом героя Павлова Олега, как вдруг, крик бойцов, приглушил шум винтов и двигателя.

-Живой, живой, командир!

Ковальчук, тяжело дыша, смотрел в ту сторону, где обступили Иванова. Ему было не так больно после вколотого обезболивающего. Атаман наклонился над Ивановым, не веря своим глазам, радостно смеясь:

-Вот это да, братуха! Ты слышишь меня?

Олег видел лица своих, но он не мог ничего слышать, ведь был сильно контужен. Это в действительности было как во сне, ждал смерти, боевиков, а тут свои, родные.

-Воды дайте ему попить.

Много нельзя, дал совет Бунявин, навредить можно, не много, смочить губы и горло. Надо чтоб дотянул. Рука Олега судорожно дрожала и была крепко сжата в кулак. Иванов разжимал ее с бойцами, говоря Олегу расслабить ее. Разжав ладонь, все увидели маленькую мокрою от пота иконку Георгия Победоносца, именно ту, которую с собой всегда носил этот боец. Иванов вытер вспотевшее лицо, и вдруг, неожиданно, спросил всех присутствующих:

-Как правильно креститься?

Бунявин смотря на Иванова начал показывать ему. Три пальца складываешь, сначала касаетесь лба, потом живота, правое и левое плечо. Иванов не стесняясь перекрестился, это сделали все в группе, кроме убитого Пархоменко и лежащего в полусознании Павлова. У Олега закрылись глаза от усталости и стресса, он уже понимал, что будет жить. В сознании его предстала родная станица, приходской храм, где звучал громко и красиво церковный колокол. Как он радовал Олега своим благовестом. Это был колокол любви, колокол веры, колокол терпения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

КАПКАН

 

 

 

Посвящается

Герою Российской Федерации

майору ФСБ

Сергею Ромашину,

погибшему в Грозном,

летом 1996 года.

 

 

Иногда молодым парням, поступающим в военные училища, чтобы стать офицерами, говорят: «Оставь эту нелепую романтику».

Но история нашего Отечества показывает одно, что на них, романтиках, закаленных и погибших в боях держится Россия.

Когда смерть смотрит им в лицо, они не жалеют о выбранном пути, для них это есть настоящая жизнь и настоящая смерть. Во имя кого? Этого флага, висящего шевроном на военной форме. Они знают о том, что русский солдат и офицер вписал себя в мировую историю, как самый выносливый духом, терпеливый и готовый на все лишения, ради несения службы Отечеству, именно службы.

Священник не может идти на работу, потому что это служба Богу. Офицер и солдат то же самое, а другие профессии это работа, вот в чем есть великое, возвышенное, вечное и неизменное.

Сергей Ромашин был из тех офицеров, которые не могли быть не боевыми, служа в отделе управления спецоперациями, написал рапорт о переводе именно в те группы, которые эти операции выполняют. Он навсегда останется в памяти сослуживцев веселым, добрым, отзывчивым и в то же время очень серьезным, крепким и жертвенным по отношению к присяге и чести офицера.

Бронетранспортер на средней скорости мчался по улицам Грозного, за ним следом двигались два уазика. В нем сидела группа спецназа ФСБ. Город, унесший столько человеческих жизней и являющийся действительно городом смерти, был на это время достаточно спокойный. БТР был сопровождением группы, как и положено в боевой готовности. В группу входили военные, вооруженные табельным и стрелковым оружием, с хорошо богатым боекомплектом. У капитана – Сергея Ромашина, на коленях, поддерживаемая руками лежала снайперская винтовка СВД, у другого сотрудника ФСБ, Михаила, крепкого атлетического сложения и спортивной прической был ручной пулемет.

Вся группа была в полном снаряжении, все в бронежилетах и спецназовских шлемах. Радиосвязь в обязательном порядке закреплялась за отделением, так как в трудный момент, в тяжелую ситуацию, можно было связаться с управлением, вызвать подмогу.

Разрушенные войной дома, чередовались с уцелевшими постройками, работали рынки, во дворах на песочнице играли дети.

Все, казалось, возвращалось к мирной жизни и ситуация в республике контролируется федеральными войсками.

Было лето, как приятна и желаема эта пора. Тепло греющего солнца, холодная вода, приятно освежаемая организм или найденное где-то прохладное место. Время купания, рыбалки, вкус летних плодов. Но для спецназа ФСБ, это было время войны, осознание присутствия, там, где смерть, напряжение, противостояние.

Место их нахождения было недалеко от управления, всего четыреста метров. Техника подъехала к общежитию, где и должны находиться бойцы ФСБ. Всего в нем находилось 87 человек: комендатура, опера и простые шофера. Бойцы не спеша вышли из машин, уходя со своими вещами в четырехэтажное здание. БТР немедля развернулся и направился обратно по маршруту, выполнив данную задачу. Вся группа размещалась по соседству, собрались вместе в одной комнате. Заходя в неё, располагались кто на койках, кто за простым невзрачным столом. Столом служила им школьная парта. Комната была простая, две двухъярусные кровати, застеленные скромными одеялами и подушками, открытое окно, через которое заходил свежий воздух и солнечные лучи.

- Так мужики! А почему стол не накрыт? - вопросительным тоном сказал Миша.

- Какой стол? Это вы будете накрывать! – ответил Александр, высокий, крепкий спецназовец, с грозным мужским лицом, грубым командным, но радостным голосом.

- Шифрограмма из штаба пришла! Тебе Миша присвоили лейтенанта, а Сереже – майора.

- Так что? Почему? -я еще раз спрашиваю, стол не накрыт.

Из толпы, находящейся в радостном настроении было слышно дружеское одобрение. Угощение в таких ситуациях накрывается быстро.

Сергей Ромашин - высокий, крепкий телом, с коротко стриженой прической, черными глазами, радостно улыбался. Он нагнулся к сумке, через некоторое время держал в руке две полные фляги, они явно были полные.

- Мужики! Как вы думаете, здесь вода или что-то другое?

- Водка, сто процентов!- ответил молодой офицер Анатолий.

Пища в виде армейской тушенки, рыбных консервов, сухого пайка была в изобилии.

Окно было плотно закрыто одеялом, для безопасности, ведь все-таки район недавних боевых действий. А так снайпер никак не рассмотрит свою жертву.

Играл простой, недорогой магнитофон. Песни группы «Любе», армейские, так близки душам военных людей. В железные, армейские кружки разливался алкоголь. Присутствовала радостная атмосфера, ведь у всех было чемоданное настроение, седьмого августа должен быть борт и они долетят в Москву. Везде свои обычаи и у офицеров они тоже есть.

Сергей поднялся первым, держа в руке кружку, наполненную водкой, в нее была брошена майорская звездочка. Он быстро опустошил содержимое, вынимая звездочку изо рта, представился - майор Ромашин. Тоже сделал лейтенант Михаил. Когда очередь дошла к третьему разу, все молча, поднялись, поминая погибших на этой войне, кто-то из присутствующих сказал: «Царствие им Небесное».

Разговоры были разные, о семье, о доме, об охоте, рыбалке.

Юра, опытный боец, прошедший Афганистан, а теперь Чечню, думал о жене, о детях. В первую командировку, когда ехал ничего не говорил, хотя чувствовал, догадывается.

А в следующий раз сказал: «Семья есть семья, случится, может всякое, хоть как-то будут готовы, будет хуже, когда внезапно цинковый привет»- думал Юра.

Это его орлиный, острый, веселый взгляд смотрел на Ромашина.

- Сережа! Когда будешь генералом, нас не забудешь?

Сергей посмотрел на Юру и ответил: «Конечно, нет, мужики, вы у меня в заместителях ходить будете».

Саша засмеялся и громко задал вопрос: «А кто же воевать тогда будет?»

- Как кто? Всех перетрясу в штабе, их кабинетные задницы выдерну и вперед в бой, с песней. Вечером уже поздно ложились спать, разделившись по комнатам. Это были крепкие сны, чуть-чуть, еще немного и мы дома, думалось всем.

Они спали, не зная, что в эту ночь, 23 группы боевиков входят в Грозный, вооруженные до зубов. Многие генералы предупреждали, что нельзя бросать войскам город и оставлять его под контролем. МВД их не слушали, делая огромную ошибку. Утро встретили оптимистично, связались с управлением, доложили обстановку. Старшим группы был Сергей Ромашин.

- Ну, что, где чаек братцы? Завтракать пора. Это была черта Сергея, думать о своих братьях офицерах и делиться всем общим котлом.

Владимир заметил, что детишки в этот день не играли в песочнице, людей было очень мало. Все об этом подумали, но значения этому не придали, день на день не похожий. Ждали отправку домой, пятого приехали в общежитие, а седьмого должны улетать. Было где-то 13.30, Миша сидел пил чай, Юра чистил автомат, Саша лежал на койке, Сергей был в одной тельняшке, решил надеть форму, ветерок дул прохладный, он сел на кровать, беря со стола бутерброд. В комнате работало радио, все слушали новости об обстановке в республике.

Наверное это была судьба, неизбежная ситуация и улететь тогда домой дано им не было.

Внезапный взрыв за окном и громкая стрельба где-то рядом нарушила спокойствие, царившее до двух часов дня. Все сотрудники бросились к окну, из другой комнаты пришли Андрей и Володя, спрашивая, что случилось ребята.

- Серега свяжись с управой, спроси, что случилось!

Ромашин быстро набрал по рации начальство, говоря их позывной.

- «Терек, Терек», я «Камовник», как меня слышишь, прием!

- «Терек» слышит вас. Что произошло?

- Комендант, здание правительства окружено, ведем бой. Что делать нам?

- «Терек», слушай мою команду, никому без нашего разрешения никуда не передвигаться, находитесь на месте, ждите наших указаний.

- Ну, что славяне будем делать?- Анатолий смотрел на всех вопросительным взглядом.

- Ждать. Ромашин передал указания всем, кто находился в здании.

Укрепили окна мешками из песка, проверили оружия.

Время шло, и в воздухе витала опасность, тревога была у многих.

Саша смотрел на улицу и обратился к ребятам:

- Все сразу куда-то пропали, не к добру это пацаны.

Володя посмотрел на него и ответил:

- А вчера детишки играли.

- Мужики, вижу движения в нашу сторону, парламентеры, боевики, прозвучало громко.

С окна всем было видно, как к ним подходят четверо вооруженных мужчин. Женщина снимала все на камеру.

Сергей был против любых переговоров, но выслушать их предложения решило большинство, не спеша с выводами. Володя, Андрей и Анатолий стояли возле дверей комнаты, держа в руках оружие. Сережа сидел на кровати, потирая недовольно руки. Из окна на них с честью, не имея страха в лице, смотрели Саша и Михаил.

В руках у не прошеных гостей были автомат, трое из них были в зеленых беретах, коммуфлированной натовской форме. Главного было легко разузнать, он выделялся активностью. Одет в спортивную форму, перепоясан армейскими ремнями, на кобуре висел пистолет, в правой руке держал автомат, крепкого телосложения, волосы рыжие, чеченец.

- С кем буду говорить? Кто старший? – обращался он по-русски. В его речи ярко был выражен кавказский акцент. У вас десять минут на раздумье, сдавайте оружие, мы выведем вас из города со стороны боевиков. С ними разговаривал бывший спецназовец, по фамилии Гелаев, позывной, как потом узнали, был «Серебряный лист», служил он тогда, когда еще был Союз.

- Недавно тридцать милиционеров забрали свое табельное оружие и с честью ушли. Вы можете связаться с СОБРом и узнать у них правду.

- Мы не СОБР, дружно ответили все, мы ФСБ.

Боевик усмехнулся, лукаво смотря на русских бойцов.

- Извини за выражение, но это, то же самое, только в другой руке. Это было оскорбление. Ромашин схватил снайперскую винтовку и навел её на Гелаева, но Сережа стерпел, не хотел подвести ребят, взяв себя в руки.

Чеченец продолжал:

- Через десять минут я приступаю. Я обязательно возьму это здание. Переговорщики уходили.

Наши бойцы и другие собрались вместе, решать, что делать дальше.

Из толпы были предложения сдаться. Сергей, громко приказным голосом с уверенностью сказал:

- Кто пойдет сдаваться, я лично буду стрелять в затылок! Я повторяю, я буду стрелять!

Юра посмотрел на всех, не громко тихо, но слышно сказал:

- Ну что братцы, к бою!

Обменявшись рациями, с находившимися с ними операми и другими людьми занимали оборону. Оружия и боеприпасов к счастью было достаточно, на всех входах и выходах дежурили с оружием.

Время неумолимо уходило. Что чувствовали они, попав в данную ситуацию передать, наверное, нельзя, лишь они знают, ведь лично и реально оказались перед смертью, попали, просто говоря в капкан.

Резко прозвучал выстрел гранатомета, за ним последовал сильный шквальный огонь, из всего стрелкового оружия, имевшегося у нападающих. Скрывались за стенами, только стоило высунуть голову в окно, её сразу снесет пуля.

А ведь Сергей Ромашин, когда под дулом винтовки запрещал сдаваться, был прав, тридцать милиционеров, о которых говорил Гелаев, бандиты расстреляли, а так был дан шанс, сражаться до последнего.

Когда прекратился страшный обстрел, направленный скорей всего на психологическую атаку, открыли ответный огонь, не жалея патронов, дав понять, что так их не взять.

Миша стрелял из пулемета, не давая высунуться из-за угла дома, где была свора нападающих. Пули его иногда метко поражали цель.

Прицельный огонь вел и Сережа, со снайперской винтовкой бок обок с Мишей.

- Берегитесь снайперов, внимательней, была дана команда командира по цепочке.

Через некоторое время, когда настало небольшое затишье, с той стороны вновь были слышны призывы, сложить оружие. Снова началась стрельба.

- Надо было убить эту скотину на переговорах, сейчас нигде не высовывается, гнида! – злобно произнес Сережа, смотря в оптический прицел.

Пули, попадая в стены, разбивали их, поднимая пыль и гарь, смерть летала везде, ждала свою добычу, которую приносит ей смертельный свинец.

Андрей, Толик и Владимир вели огонь из окон, не далеко от всех спецназовцев, к ним присоединился Саша, вместе с двумя оперативниками.

С крыши общежития по боевикам стреляли два водителя, вооруженные автоматами «Калашникова». Там было опасно, в эту сторону били снайперы.

Ромашин в шуме боя крикнул Мише:

- Пойду на крышу, помогу ребятам!

Миша взял его за руку и произнес:

- Сережа, подожди, надо быть здесь!

- Нет, им тяжело, снайпера надо задавить.

Сергей выбежал в коридор и быстро направлялся по ступенькам наверх, к чердаку.

Поднявшись по железной лестнице, он увидел двух молодых парней в тельняшках, ведущих бой.

- Здесь бьет снайпер, осторожно!

- Сейчас мужики! Сережа приставил винтовку в открытое небольшое отверстие, ища глазами через прицел, но чеченский снайпер засек его первым, прозвучал выстрел. Ромашина подхватили под руки водители и раненого повели к открытому люку.

Миша услышал крик:

- Сережу ранили, быстрей сюда!

Первым, кто оказался возле чердака, был Юра. Дальше подбежали Миша, Андрей и Саша.

- Снимаем мужики, осторожно!

Через высокие чердачные потолки, снимать раненого было нелегко.

Поддерживая его, осторожно положили на пол, выложенный плиткой.

Ромашин, терпя страшную боль, и смотря на своих товарищей, с трудом произнес:

- Миша, я ранен, достал меня гад!

- Тихо, тихо, Сережа, все будет нормально!

Они сняли с него бронежилет и форму, осматривая тяжелое ранение. Андрей перебинтовал быстро, стараясь хоть как-то помочь товарищу.

Пуля пробила в бронежилет, попала в спину и вылетела через грудь, сделав тяжелейшее ранение и причиняя большие страдания.

Но он терпел мужественно и стойко, ребята медленно уносили его в одной из комнат, где бережно положили на сделанное место из матрацев и одеял.

До этого момента уже были убитые и несколько человек раненные.

На втором этаже сражались оперативники, сначала их обстреливали крупнокалиберными пулеметами и автоматами, но потом в ход пустили гранатометы. Одним таким выстрелом был убит первый оперативник, так как находился близко у окна, откуда вел огонь. Его оттаскивали из-под завалов камней и штукатурки. Рядом вел огонь уже другой боец.

- Нельзя давать им возможности стрелять из гранатомета, иначе ляжем здесь все под завалами,- кричал Анатолий, сотрудник ФСБ.

Он был прав, не давая выглядывать из-за углов, чтобы можно было прицелиться. Нужно бдительно следить за теми местами и вести огонь. Атаки были периодические, они, то начинались, то утихали, то снова сильным огнем разгорался обстрел. Подмоги не было, наступала долгожданная ночь, ведь только теперь можно было всем перевести дыхание, обдумать, что делать дальше, подсчитать свои силы, что-то предпринять.

Усталые, угрюмые, задумавшиеся лица были у всех, что будет дальше, как судьба с ними сыграет и что ждет их с наступлением нового дня.

- Терпи, Сережа, терпи, держал за руку Ромашина, Саша.

- Миша подбадривал: «Скоро придут наши, все будет отлично, надо продержаться».

Ночью по всему общежитию был выставлен караул, но она оказалась спокойной. Тревожно ждали утра, готовясь к новым нападениям и с оптимизмом, надеялись на помощь. Больно им было думать о том, что по сложившимся обстоятельствам они не дома. Но если бы не подарок судьбы, первая ночь была бы на родине.

- Мужики, давайте что-нибудь поедим, надо бы подкрепиться. Поступившее предложение приняли с охотой. Ели суп-паек, кто-то закурил, вредную привычку подхватили многие.

- Нас почти девяносто человек, мы можем снести всех, кто будет у нас на пути, нужно выходить,- предложил Миша.

Решение начать движение с общежития было не плохим, но еще многими не поддерживалось, тем более такой вариант наверняка отработан боевиками.

Все понимали, лучше ждать своих, так будет безопаснее.

Утро, угрожающе встретило находящихся в готовности работников ФСБ к новым боям.

Слышались крики «Аллах Акбар»!

- Мы вас перережем, вам хана!

И снова выстрелы из гранатометов, и новая атака. Навалились свежими силами, понимая, что подошло подкрепление к чеченцам.

Вели бой, держались вместе, раненый Сергей подбадривал ребят.

Связавшись с управлением и объяснив тяжелую ситуацию, очень обрадовались вести, что колонна уже вышла, а значит еще немного.

Колонна федеральных войск спешила на помощь, но в районе центрального рынка была расстреляна, все парнишки погибли.

Этого еще никто не знал, и надежда все больше и больше росла, и все каждую минуту ждали подкрепления.

Многие ребята были контужены и ранены. Приняли решение раненных и убитых спустить вместе с продуктами и оружием на второй этаж, здание начало гореть. Вдруг услышали работу двигателя танка. Оборонявшиеся ребята, не видели технику, лишь слышали шум гусениц.

Сначала пришла мысль, что подошла помощь, но быстро поняли, что это чеченцы. Бой продолжался, было очень тяжело передвигаться, со всех сторон летели пули.

В общежитии был устроенный банк, крепкую стену его пробил выстрел из «мухи». Гранатомет сделал небольшое отверстие.

- Миша, туда надо всех раненных снести, давай Саша, только нужно расширить дыру.

Андрей и другие разбивали мурованную стену, делая отверстие шире.

Перенесли в помещение боекомплект, раненных бойцов. В сторону здания было направлено дуло танка. Теперь для всех здание банка оказалось убежищем. Три выстрела поразили объект. Слава Богу, здание общежития выстояло. Все четко слышали радостные крики чеченцев - «Аллах, Акбар!». И снова слышался шум подъезжающей техники. Все прекрасно понимали насколько серьезное положение и что может быть дальше, если вести огонь по ним будут танки и другая техника.

Потери у ФСБ обнаружил Владимир, с ними не оказалось молодого паренька, который входил в их группу. Значит, погиб, решили все. Но как оказалось потом, 23-летний парень сошел с ума от этого ужаса, проведя в здании один день и ночь, и видели его ходящего по Грозному, не трогали его даже боевики.

Здание было обгоревшим, вмятины от пуль в большом количестве изуродовали его. Миша и другие бойцы, обговаривая ситуацию, думали о правильном решении.

- Мужики, нужно уходить отсюда, и попытаться сделать это ночью.

- Необходимо собраться всем, поговорить, кто старший у оперов и прорываться к своим.

К подполковнику, который был уже ранен, пришли обговаривать план выхода, Миша и Андрей.

- Мне нельзя сдаваться, меня расстреляют, - сказал подполковник, соглашаясь с принятым решением, обдумывая, как действовать правильно.

Все теперь с надеждой ждали ночи, ухватиться за шанс всеми усилиями и пробиться к своим.

Боевики не прекращали обстрела, напротив, выставили несколько пулеметных точек в домах, расположенных напротив общежития.

Психологически было очень тяжело, дух и терпение появлялись сами по себе. В данной ситуации слабина духа, и ты мертв. К окнам никто просто так не подходил, поэтому стрельба велась не прицельная, затем очереди в обратку.

Те минуты, которые были более спокойные, просто сидели думая и молились про себя.

Сергея Ромашина обнадежили ночной попыткой прорыва.

Вот настоящий русский офицер, он терпел боль каждую секунду, ощущая ее и не произнося не звука и не пуская слез. Такого парня сломать духом невозможно. Внутренний стержень очень крепкий и заложен в него с раннего детства.

- Серега, сегодня даст Бог, прорвемся.

Он смотрел на Мишу уставшими, больными глазами.

- Вы меня не оставите? Не забудете мужики?

Здесь судьба распорядилась так, что в действительности, окруженные в здании, были достойными офицерами, солдатами, сражавшимися с честью.

Молодой паренек, лет двадцати пяти, родом из Краснодара, черненький, кудрявый, в зеленом камуфляже вышел на позиции, ближе к окну, где был пулеметный расчет. Андрей понял, хочет потушить точку.

- Будь осторожен.

Сам он Андрею ответил: «С Богом!»

Через несколько секунд прозвучал выстрел с СВД, пулемет замолчал, пуля русского солдата пробила ему лоб, что позволило более свободно вести огонь и передвигаться.

Наступила темнота, было уже два часа ночи.

Перед выходом столпилось большое количество людей, прорываться решили тремя группами. Напряженные усталые лица были немым свидетельством того, что у них там на душе.

Первыми вышли небольшой группой оперативники, была оптимистичная тишина, все было спокойно. Самая многочисленная группа шла второй, в ней были раненные, их отход прикрывали вымпеловцы.

Ночь была пронизана шумом и стрельбой, пулемет не умолкал. Группа спецназа ФСБ «Вымпел», не успев выйти, заскакивала назад, ведя ответный огонь. Кто успел заскочить, оставался в живых, а судьба второй группы оказалась трагичной, их убивали пулеметчики, после того, как пронюхали, что из общежития все уходят.

В этой группе оказался Сергей, он отстреливался из пистолета, держась левой рукой за раненную грудь. Он упал на землю, окружавшие его бойцы были мертвы. Сергей отчетливо видел в темноте силуэты боевиков, и мужественно, приняв решение не сдаваться в плен. Он выстрелил в себя, не желая сдаваться.

Самоубийство, это самый страшный грех, можно сказать, хула на духа святого, но случай Сергея это совсем другое. Этот человек мог жить без ног, без рук, с его то характером просто выбрал путь на войне, который выбирали, чтобы сохранить свою честь и не попасть в плен. Многие офицеры и солдаты, во времена различных войн, переживших нашим народом, поступали также.

В общежитии оставалось четырнадцать человек, восемь вымпеловцев и шесть оперативников. Они собрались в глухой закрытой комнате. Все внезапно поняли, что Сергей выходил со второй группой.

Добраться до управления удалось 25 бойцам, выходившим первыми.

Там они и сказали, что все остальные погибли. Списали всю группу, не зная, что четырнадцать человек остались там. Под утро снова подогнали технику. БТР обстреливал ребят, пищи не было, вода заканчивалась, найденный сахар заменял пищу. Из кусков аккумуляторов Юра старался сделать армейскую станцию и выйти на связь с управлением. Спросили: «Собираются нам помочь или нет?» Где-то рядом услышали насмешливый голос:

- К вам никто не придет.

Это был перехват боевиков.

Было уже девятое августа, сидящие в здании бойцы услышали чеченские песни и игру на баяне, это был ритуальный танец «Газават», его танцуют перед боем.

Все были готовы к худшему и приготовились к бою, натиск выдержали. Ночью приходили провокаторы, в виде доброго дяденьки, который сказал им, что его прислали из управления, вывести их.

Саша остановил его простыми словами:

- Еще шаг, убьем.

В окна летели гранаты, гремели взрывы, уже никто ни на кого не надеялся и никому не верил.

На четвертый день, сидя вместе, ребята уничтожали документы. Андрей был ранен в голову, его зацепил осколок. Сражались до последнего, уже не надеясь на спасение, да и ясно было, что никто им уже не поможет.

Десятого августа приняли единогласное решение прорваться к дому правительства. Рисовали на бумаге, как выйти, вспоминали все, когда ходили на обед в правление.

Одиннадцатое августа. В некоторых местах горели комнаты, тлели общежитские одеяла, было два часа ночи. Спустившись вниз, небольшая группа стояла возле выхода.

- Братцы, надо помолиться! - сказал вдруг молодой паренек из Краснодара, именно тот, который убил пулеметчика из здания напротив.

Лицо немного было залито кровью, винтовка висела на плече, из бокового кармана он достал молитву, написанную на поясе, это был 90 псалом. Все внимательно слушали его при полной тишине, в этих словах была вера, надежда и тепло искренности. Паренек стоял перед ними, как священник, их надежда на молитву, которую он обращает к богу и они вместе с ним.

- «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Речет Господеви: «Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него». Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словеси мятежна,
Плещма Своима осенит тя и под криле Его надеешися…»

Миша держал в руках пулемет, на плечах висел гранатомет.

- Ну, с Богом мужики!

Выходили, быстро передвигаясь, внимательно всматриваясь в темноту. Все ребята, до одного, почувствовали силу молитвы. Внезапный туман накрыл их, словно забрал, оберегая от врагов, они держали дистанцию, уходя в расположенные недалеко кусты, переждать в них некоторое время. Последними из здания вышли вымпелоцец Юра и оперативник Валера, накрапывал дождь, висел туман, и в таких условиях они потеряли группу, получилось так, что они обогнали их. Недалеко от хмурого, сильно обгоревшего здания они залегли в траве, передохнув в темноте, шли к управлению. Все шло с Божией помощью, велика радость была даже от того, что вышли из этого капкана. Свежий воздух пленил их сознания, дышалось полной грудью, по знакомым местам они все ближе подходили к управлению. Перед ними была глубокая траншея, Юра лег на землю.

- Валера, я буду ползти, и проверять, нет ли мин, а ты за мной. Если поднимаю руки, то все хорошо, ползи дальше.

Доползли до конца траншеи, было видно, как к ней приближаются вооруженные бойцы в касках, бронежилетах. Фары машин и техники освещали то место, откуда исходил шум.

- Кричи Валера, у меня нет голоса.

- Сейчас, Юра, сейчас!

- Свои ребята, свои!

- Кто такие, откуда?

- ФСБ, из общежития!

- Вы там все погибли!

- Да живые мы! Живые!

Они вылезли из ямы, их крепко обнимали свои. Юра спросил:

- Наша группа уже пришла?

- Не было никакой группы!

Валера посмотрел на Юру, потом на других:

- Ребята наши вышли, значит, там, сзади.

Указали на карте, где должна быть группа. Основная группа подходила утром к зданию ФСБ, получилось так, что попали прямо на линию огня, чеченцы открыли огонь, посредине стоял заброшенный дом. Именно туда, быстрей прикрываясь огнем, бежали ребята, залезая в заброшенное здание. Собравшаяся группа вместе с Юрой и Валерой человек в двадцать шли на помощь, они сидели там почти весь день, когда увидели своих. Сотрудники управления отбили своих, некоторые погибли.

Немытые, голодные, уставшие, они радовались своему спасению, крепкими объятиями, с теми, кто был в этом аду. ФСБ искали Сергея, надеясь найти его, но здесь его не было. Нашел Ромашина Сергея Викторовича в ростовской лаборатории его отец, он опознал тело сына.

В памяти у всех выживших останутся навсегда те события, лета 1996 года.

Этого могло и не быть, если б не было безответственных действий тех, кто приказал оставить город, но Бог им судья. Все ребята сражались достойно, не уронив своей чести, и в их глазах всегда будет вечно живой для них и примером для мужества, Сергей Ромашин.

 

Эпилог. Писал я этот рассказ по материалам документального фильма. Имел ли я на это право, незнаю, решать ребятам, которые стали мне уже очень знакомыми. Ведь этот фильм я смотрел много раз, писал не для своей славы и гордости, а для памяти о вас. Я надеюсь когда-то с вами увидеться.

Родному отцу Сережи, Ромашину Виктору Михайловичу, хочу сказать одно: «Вы воспитали его, и свою короткую жизнь он прожил с честью. Помните те его детские моменты, когда он протягивал вам свои маленькие детские ручки, говорил первые слова, делал первые шаги, уже тогда Ваш сын был Героем. Царствие ему небесное и вечная память».

Зов человечности

 

 

 

Снайперский прицел скользил по склонам деревьев, иногда заглядывал внутрь густых веток и внимательно всматривался в разбросанные повсюду большие и маленькие камни. Это был опытный снайпер-наемник, не знавший жалости. Когда он находил свою жертву, он хладнокровно нажимал на курок. Прекрасно замаскировавшись, он словно удав ждал свою жертву. На этом склоне он дежурил с утра, ведь именно здесь ожидалось прохождение разведгрупп по той информации, которую имели боевики со своих личных тайных источников. Мысли 36-ти летнего наемника иногда возвращались в родные края. Эта страна всегда жила войной и разрушениями, но для него с любовью оживала в его сознании. Эх, Афганистан, удастся ли мне увидеть твои горы и услышать голос муллы, зовущего на молитву. Ему всегда казалось, что родники и вкус горной воды необыкновенно отличается от той, которую он пьет здесь. Тоже сравнение он давал и горам Чечни и Афганистана. В памяти он видел близких и родных людей, вспоминая всех по отдельности. Родная мать, словно наяву, печет в печи лепешки, переворачивая их с одной стороны на другую, чтобы каждая из них была ароматно готова и не подгоревшая. А отец в афганском кафтане сидел на земле старательно точил ножи, чтобы во время резки баранов они не подвели его. Дедушка, старый мудрый аксакал, с седой бородой и глубокими морщинами на лице, завернув руки назад обхватив правой рукой левую, ходил и внимательно оглядывал аул. Любовь к старикам в этих местах необыкновенная. Их чтят и искренне уважают за мудрость прожитых лет. Лица сестер и братьев с глубокой любовью и болью предстали пред ним – два старших брата и младшая сестра. Они погибли в родном ауле, когда джигиты, расположившиеся здесь, вели бой с советскими войсками. Ему было тогда 13. Не замечая до этого времени всего ужаса войны, он пережил его за три дня боли траура и смерти царившего везде и всюду. Реактивная установка град сметала все на своем пути. Людей сидевших в подвалах старейшины аула выводили на улицу, чтобы спасти им жизнь. Слезы и крики отца и матери сливались со слезами тех, кто уцелел. Двое братьев и младшая сестренка лежали мертвые возле них.

Он, горько рыдая, держал в руках ее руку, которую украшало недорогое украшение, сделанное ей своими руками.

С детства их учили держать в руках оружие, но после этого он учился стрелять очень много, со злобой в душе и твердым пониманием кровной мести. Здесь, в Чечне он вел свой джихад, помогая братьям мусульманам. Он никогда не издевался над пленными, не участвовал в казнях, но был национально нетерпим к русским. Это мировоззрение было у всех, кто держал оружие с детства и потерял в войне родных и близких. Много раз, нажимая на курок снайперской винтовки, он мстил за братьев, сестру и за всех погибших единоверцев. Зло порождает зло и эта истинна непоколебима. Что посеешь, то и пожнешь. На войне озлобляется сердце человека, пусть не у каждого, но у многих.

Воспоминания немного отвлекли его. Придя в себя, он снова начал прочесывать местность метким глазом оптического прицела. Вокруг была тишина, она лишь однажды была нарушена в этот день глухими хлопками. Там где-то шел бой или это был гром, ведь этот солнечный день прерывался иногда хмурыми тучами. Они то надвигались, то исчезали, выпуская яркое солнце снова на волю. Горы это удивительное творение природы, думал наемник. Ведь где-то можно стрелять из пушки, это может быть очень близко, а ты не услышишь. Звук съедают горы и это их удивительное свойство акустики. Красивая природа не напоминала о войне. Небольшая поляна, расположенная возле негустого леса, была украшена зеленой травой и красивыми разными горными цветами. На склоне высокой горы, словно человеческая вена, по которой течет кровь, приятно бежал маленький родник, выливавшийся в конце горы маленьким пенистым фонтаном. Изредка издавали звуки появляющиеся на горизонте, то исчезающие птицы. Легкий ветерок бродил по горам и деревьям, проверяя свои владения. Здесь в засаде он должен был провести до захода солнца, по которому он легко определял время суток. И тут вдруг случилось то, что должно случиться во время охоты с охотником и его жертвой. Чего ждет воин, сидящий в засаде и ждущий врага. В снайперском прицеле появились две фигуры. Они медленно передвигались среди деревьев, то, появляясь в прицеле, то пропадая. Проснувшееся чувство хищника поразило все клетки наемника, видя, как высокий русский солдат, без знаков различия, держа руку под плечо, вел, хромающего второго седовласого человека в изорванной и мятой камуфляжной форме. Вспотевшее лицо издавало мимикой чувство сильной боли. Кроме того, что он хромал, он держался левой рукой за бок. То ли это было огнестрельное ранение, то ли боль исходила от сломанных ребер. Подойдя, недалеко к открытой поляне, молодой боец положил старшего товарища бережно под дерево. Автомат Калашникова был только один, но немного спустя снайпер увидел, как в руке возле сердца у седого появился пистолет, который он вытащил где-то, держа его то ли за пазухой, то ли на кобуре за ремнем. Этот поступок был оправдан, ведь автомат боец держал при себе и вдруг куда-то целенаправленно после недолгого разговора уверенно пошел, обходя деревья и камни. Подойдя к роднику, он вынул флягу, с нетерпением, не дождавшись ее наполнения, он начал жадно пить, не проливая ни капли. Набрав еще воды, он вновь опустошил ее. Убрав флягу, он снял пятнистый китель и десантную тельняшку. На голом торсе красовались накаченные мышцы, а на крепкой груди висел большой белый крест с распятием на плетеной крепкой цепочке. Левая рука украшалась татуировкой летучей мыши. Разведчики - понял снайпер. Солдат встал на колени и начал умывать руками не только лицо, но и плечи, и грудь. Освежившись, он поднялся во весь рост. На армейском ремне висел большой армейский нож. Быстро набрав воды, одевшись и взяв автомат, осторожно, оглядываясь, двинулся назад. Он спешил к раненому товарищу. Наемник, проанализировав ситуацию, сделал вывод, они знают прекрасно эту местность. Теперь в прицеле было двое. Раненный взяв протянутую флягу попив воды облегченно, но тяжело дышал, покашливая и жадно ловя воздух. Второй присел рядом, крепко двумя руками сжимая руку Седому, подбадривая какими-то словами. Снайпер смотрел молодому бойцу прямо в сердце, но вдруг внезапно его закрыла левая рука. Он вынул с груди крест, встав, перекрестившись трижды. Опустившись на колени и закрыв глаза, он начал молиться. Наемнику эти движения напоминали свою мусульманскую молитву. Только стоя на коленях, он не крестился, а умывал руками лицо, поднимая руки в небо. Он не мог стрелять, зная, что время молитвы это время мира в душе и мешать ему нельзя ни смотря на то, что перед тобою враг и иноверец. Орлиный взгляд молодого бойца смотрел в небо, словно ястреб, запутавшийся в сети и искавший свою стихию – небо, жалостным взглядом. Снайпер не нажал на курок, облокотив уставший и вспотевший лоб на железный приклад снайперского ружья. Обтерев рукой лицо и уставшие глаза, он смотрел дальше в прицел, где было представление жизни в любой момент оборвавшееся занавесом смерти. А он словно режиссер спектакля, где концовка зависит от него.

Чувство смерти, присутствующее у каждого особенно усиливается во время ее невидимого присутствия. Снайпер это знает как никто другой. У животных выделяется адреналин, а у человека усиливается чувство, что ты не так долго будешь здесь в этом мире, которого ты держишься, любишь и, несмотря на то, счастлив ты или нет, не хочешь терять. Это клич не ведомого, страшного и непостижимого. В глазах солдат он читал эту смертную маску. Куда они придут, думал наемник. Если уходить, то надо оставлять Седого здесь или убить. С ним молодой далеко не уйдет, - мыслил он. Даже не смотря на то, что они знают местность. Молодой все чаще и чаще смотрел на небо. Улыбка иронии, возникшая у наемника от понимания того, чего они ждут с нетерпением вертолета – спасительной железной птицы, думал он. И почему я не догадался раньше. Его взгляд, обреченно смотревший на них, ждал момента приближения помощи сверху, где он может взять в трофеи не одну жизнь, а несколько. Нервозность молодого бойца можно было понять. Ведь севши в вертолет с раненым другом, его приключения на войне в этот день прекратятся, и вновь смерть обойдет его, а жизнь своим ходом будет идти дальше. Но помощи не было, и то чего они так долго ждали - не приходило. Если бы они знали, что все это время их жизнь принадлежит и держится в руках одного человека и зависит лишь от нажатия курка. Разведчик минуты две смотрел вверх, а потом, обернувшись к Седому, неожиданно стал танцевать русский народный танец, хлопая ладонями по армейским сапогам и по груди. Седой устало и болезненно смеялся, хлопая в ладони. Смотря удивленно в прицел он сделал вывод , что бойцы не теряют надежды. Он вспомнил и чеченский народный танец – гозоват. Эх, как я его танцую вместе с братьями в тяжелые времена до боя и после него. Но после боя он приятен намного больше, ведь ты живешь, думаешь, мыслишь, существуешь. После танца боец сел на камень, тяжело дыша и обреченно о чем-то думая.

Да, подумал снайпер, перед смертью ты сделал все, что надо сделать человеку перед смертью, помолился и потанцевал радостно. Прицел смотрел в лицо человеку, но выстрела не было, наемник не спешил. Солдат левой рукой вытянул из кителя, белый помятый конверт и бережно, вынимая фотографию, грустно улыбнувшись, смотрел на нее минуты две, а потом опустил руку вместе с фотографией. Качественный прицел мог рассмотреть все, в том числе и фотографию. На ней было видно женщину, державшую на руках дитя, которое радостно улыбалось, протягивая ручку вперед. Наемник понял то, чего так и не понимал и не хотел понимать никогда, что смерть приносит горе другим, тем, кто любит тебя и ждет. Ведь где-то там, в России, этот маленький ребенок играет игрушками, учится ходить, читать, писать и по фотографии матери, которая часто показывает ему отца, узнает человека, которого надо любить, ценить, ждать. Если бы он не увидел фотографию, он выстрелил бы, но теперь он много думал, анализировал, вспоминал.

Он вспоминал детей своего аула, как они ждали своих отцов, не зная, что те находятся на войне. Как бежали они, не сдерживая слез, крепко вцепившись маленькими ручками в шею родного человека. А совсем маленькие чувствовали тепло и нежность именно отцовскую, усиленную временем разлуки. У него не было детей. Аллах пока не дал, но в своих мечтах он думал о маленьком джигите, сидевшем на лошади вместе с ним и радостно и счастливо смеясь. Раздумывая об убитых братьях, сестре, об их вине и вине всех погибших в войнах он искал в своей душе. Да, на той стороне были враги, но они были похожи на него. Ведь война не возникает сама по себе. Кто-то зажег костер, а они – это дрова, которые поддерживают пламя.

Разведчики сидели хмурые, задумавшись, что делать дальше и что будет. Седому становилось все хуже. Его взгляд блуждал как в бездумье и бреду, жизненные силы покидали его. Наемник это видел в прицел и в это момент он услышал шум, знакомый ему не понаслышке, страшным для него с детства визгом и ревом двигателя, мотора и лопастей. Вертолет появился из-за склона, словно ястреб, медленно и внимательно всматривающийся вокруг себя хищными глазами вертолетного стекла. Прицел не надолго отвлекся на вертушку, а потом на радостные лица молодого и седого бойца. Услышав спасительный гул боевой техники, седой открыл глаза и стал тяжело подниматься, принимая помощь от товарища, радостно сияющего и помогающего ему быстро стать на ноги. До спасительной поляны они передвигались быстро, даже седой, несмотря на свой израненный организм, изо всех сил хромая, быстро передвигался, пользуясь помощью товарища.

Вертолет искусственным ветром, разметая траву, цветы и качая ветки деревьев опускался вниз. У снайпера теперь времени было мало, он должен был принимать действие в самой легкой арифметике – убить на войне или оставить в живых. Положив палец на курок, он увидел лица своих жертв, которые он видел часто обреченно умирающих. А может, наоборот, отпустить этих пленников судьбы, дать им шанс на жизнь. За все прожитые годы и время войны он не мог подумать, что будет мыслить, как мыслит сейчас и, что к врагу он будет относиться по-человечески, а не с ненавистью и презрением. После боев в Грозном он танцевал на трупах убитых людей не испытывая жалости и сострадания. А здесь, видя русских солдат, борющихся за жизнь до конца, он подумал, что их смерть не даст ему удовлетворения. Прицел оптической винтовки остановился на вертолете, из которого выпрыгнула спасательная группа из четырех человек с оружием. Они были одеты в спецназовскую форму, на головах одеты черные маски. Все они были под прицелом. Подбежав к раненому, они схватили его. Боевые однополчане знали, что такое, когда тебе грозит опасность и когда ты вне ее досягаемости. Боец, почему-то, не спешил сесть в вертолет, его взгляд чего-то искал среди гор. «Неужели он чувствовал мое присутствие!» - думал снайпер. Неожиданно его взгляд застыл прямо на нем, но он не мог увидеть так далеко замаскированную смерть.

«Чего ты ищешь? Улетай!», - говорил про себя наемник. Бойца уже подгоняли криками и взмахами рук, находящиеся в вертолете люди. Он двинулся к вертолету, вдруг резко развернулся, вынул нож и воткнул его в землю улыбнувшись, он сел в кабину. Он поднимался все выше и выше. Выстрела не было. В этой ситуации было ясно, что снайпер сделал свой выбор. Он отпустил всех! Думая о происшедшем и не веря самому себе и поступку, который он совершил, начал истерически смеяться. «Что же с тобою случилось, джигит? Чего ты дрогнул?», - он думал и понимал, что это в его душе говорила неожиданная жалость. Он даже подумал о том, дотянет ли Седой до своих и окажут ли ему помощь, и будет ли он жить. Он вспомнил ребенка на фотографии, думая про себя «Приедет твой папка, ни куда не денется». Он поднялся во весь рост, убирая с себя ветки, служившие ему маскировкой. Медленно он начал спускаться вниз к склону, где недавно были русские. Ружье он держал наготове. Через некоторое время он был уже там, где стояло то дерево, под которым лежал Седой с огнестрельной раной. Пятна крови, окровавленный бинт остались на земле. Смотря вокруг себя, он вспомнил про трофей, который был на поляне. Посмотрев в прицел, он увидел нож, воткнутый в землю. Быстро набрав скорость, словно рысь, добежал до того места, нагнулся, схватил нож и скрылся среди деревьев. В руках у него был именной армейский нож – подарок, за жизнь, которую он подарил русским, хотя не имел на нее никакого права. Поступок молодого бойца он объяснил, как радость о спасении, оставив в земле нож. Но тогда чего же он так искал глазами? Ведь он чувствовал, что кто-то смотрит за ним. На ноже была гравировка, читать по-русски он не умел. Но ничего, на Базе друзья переведут. Они наверняка подумают, что это трофей убитых. Правды никто никогда не узнает, она умрет вместе с ним. Поднимаясь по склону вверх, он почувствовал легкость. Казалось, камни сами расположились так, чтобы ему было удобно идти, а ветки маленьких деревьев вместо того, чтобы хлестать его тело и лицо, ласково касались во время прохождения густых деревцев. Поднявшись вверх и повернув голову вниз, его взору предстала прекрасная картина природы – Солнце, Горы и чистое Небо. Прекрасный пейзаж! На щеке у наемника появилась слеза. Он плакал в жизни редко, когда потерял родных , и сейчас, когда сохранил жизнь врагу и всю эту красоту природы, созданную Богом, украшало самое главное. Это чувство – человечности, проснувшееся в нем. Он некоторое время смотрел с высоты вниз.

 

Заступник мой еси и прибежище,

Бог мой и уповаю на него

 

 

 

Это была большая, глубокая, темная яма. Свет в нее проходил лишь, когда открывалась железная крышка встроенная посередине наверху в железной плите закрывавшая выкопанную глубину от солнечных лучей. Предназначено это нехитрое строение было никак не для мирных целей, там не хранились продукты или какие то животные, а совсем наоборот. Там сидел живой человек, пленник и не первый здесь, были еще до него. Он лежал на небольшой соломенной клади, под ней были перегнившие старые доски. Плен- это слово имеет страшное значение, оно лишает свободы, независимотсти и прав на которые ты не можешь претендовать, ты их не имеешь и это объясняется просто - ты пленник.

Старший сержант, Зарубин Сергей Васильевич, был пленником этого зиндана уже шесть дней, но для него это была вечность. В народе говорят, ожидание смерти хуже самой смерти, и это Сергей понимал как никто другой. Его жизнь для него остановилась после того, когда он после боя контуженый оказался в руках боевиков, а что ждет дальше? Для чего живешь сейчас, если тебя могут убить в любой момент? Ты просто живой труп. За это время пищу давали ему два раза в виде лепешки, куска брынзы и пол кожаной фляги воды. Дни было можно посчитать, все-таки люк открывали с наступлением утра, а если нет, то движение и речи Сергей мог слышать левым ухом, если внимательно сосредоточиться. Правым ухом был слышан свист и треск- последствия контузии. Боли в голове иногда уходили, а в общем от напряженности мыслей присутствовала всегда. Сон к Сергею приходил не от усталости, а прежде всего от психологического истощения. Перед отъездом на Кавказ он помнил священника раздававшего пояса с молитвой 90 псалма и краткие святый Боже, святый Крепкий, святый бессмертный помилуй нас. Из рук батюшки он вынул ту, которая корче, наверное, из лени или из-за того, что выучить краткую молитву легче. Теперь она была ему единственной надеждой и опорой, и читалась легко и искренне; святый Боже, святый Крепкий помилуй нас. Думая о смерти, он вспоминал учения о загробной жизни, а что если ты умираешь, и в действительности живет твоя душа? Ведь не может все закончиться так? Не мудро и безумно? В жизни человека должен быть глубокий смысл. Сергей, в какой то мере завидовал тем ребятам, которые ушли из жизни после боя и не стали плененными. Им то на много лучше, чем мне, думал он.

Он вспоминал эти события, рота вышла утром к населенному пункту. Его штурмовая рота, поделенная на взводы первой должна была вступить сюда. Разведчики поработали на славу, было установлено количество боевиков и их вооружения, но в темную ночь к ним шла большая группа и за два часа до блокировки поселка влилась в единое целое бандформирования. Славу Богу, что мирное население ушло, ну а кто вошел в состав боевиков, тот выбор свой сделал. Бой начался внезапно, приближаясь ближе, рота была встречена огнем. Шум, громкая стрельба и взрывы дымом и огнем слышались в разных местах. Подавив огневую точку боевиков, Сергей вместе с двенадцатью бойцами вошел на пустую улицу, где шквальным огнем были обстеленны бойцы. Два солдата погибли сразу, один был ранен, но к счастью это ранение было легкое. Они залегли на служивших броней каменных плитах сложенных возле проселочной дороги и вели бой. На подмогу пришли свои, но вовремя зачистки в лесу, от взрыва гранаты, он был контужен, а его боевые друзья погибли. Его взяли в плен, везли на машине, а потом яма, глубокий зиндан…

Сергей неожиданно увидел, как открылась крышка. Лицо кавказкой национальности смотрело презрительно на него, после небольшой паузы, в яму опустилась лестница. Знак чеченца рукой, что бы он вылезал, был лишний, все и так было ясно. Он поднимался быстро, что бы не злить ждавшего его наверху человека. Но времени подумать у него хватило, наверное, все, отмучился, думал Сергей. Перед самым люком русским языком ему было приказано протянуть правую руку, он протянул, а левой держался за лестницу. На нее надели кандалы, а потом и на левую. Лишь небольшая цепь разделяла кольца, в которые были заключены руки пленника. С ногами сделали то же самое. Свежий воздух, и какой то яркий свет приятно участил его биение сердца и очистил свежим дыханием грудь.

- Иди, давай! Крикнули ему.

Когда он шел, он видел дома, каменные пристройки и лица, вооруженных до зубов чеченцев. Думалось ему о плохом, а надеялось на лучшее. Молитва перебарывала страх и давала ему терпение. Его привели к хозяйственному двору, где было приказано носить дрова, воду и разгружать из грузовика мешки. Чем были они наполнены, он не знал, но, радуясь тем, что еще жив, делал свою работу охотно. Ловя на себе взгляды людей, мужчин и женщин, он прекрасно читал, где жалость, а где ненависть. Закончив работу, ему было приказано сесть на землю возле сарая, его тело вспотело от работы и от нелегкости двигаться в цепях. Он увидел, издалека направляющегося к нему вооруженного и крепкого боевика. Одет он был в военной форме, армейские ботинки, новый чистый бушлат был перетянут ремнями, на которых висела кобура с пистолетом и большой, наверняка безумно острый, кинжал. Снова слышалось чувство страха и присутствие опасности. Подойдя к нему, он приказал подняться и пристально смотрел в глаза Сергею. Да, он видел перед собой пленного, но очень крепкого телом русского солдата. Он даже начал щупать его мышцы. А потом, со злобой ударил его головой в область лица. Сильная боль резко прокатилась, валя на землю тело бойца-солдата. Боевик ушел злобно фыркая. И снова, уже ближе к ночи, он был спущен в яму, где дальше ждал неизвестного. В этот день он много физически поработал, поэтому чувство голода и жажды все сильнее мучили его тело. Но ближе к ночи, пищу, ему все-таки бросили. Две лепешки, сыр и даже молоко. Теперь он знал, до завтра он точно доживет, сегодня не тронут и можно по- человечески поесть. Это наверное плата за труд или может предстоящая работа, укрепляют силами. Думая о злобном чеченце, он понимал, что испытывает он именно ту ненависть, которая есть к нему и всем русским, а ведь легко мог убить, но не убил, для чего пожалел? Слава Богу, не казнил и не отрезал мне голову, думал Сергей. Слова молитвы краткой и знакомой снова были на его устах – святый Боже, святый Крепкий помилуй меня. Теперь все больше и больше он думал о Боге анализируя все дни проведенные здесь и ощущая неожиданную, но сильную помощь с неба, которая укрепляла его, не давала сойти с ума, вселяла надежду. Мысли о родных, были радостным моментом воспоминания, если убьют ничего. Мать и отец, как хорошо, что у вас есть еще сын и дочь, мой брат и сестра, не дадут вам горевать, ну а я в руках Бога. Если убьют, значит все. Пища, усталость, свежий воздух, сделали свое. Он уснул крепко и сладко, укрываясь измятым бушлатом, обогревшись сеном, которое было здесь.

Проснувшись, было утро, он это знал, потом старался вновь уйти в сон, уходя от реальности. Ну а потом, с нетерпением, ждал, что опять вынут из ямы, припашут где-то. Не знал тогда старший сержант Зарубин Сергей Васильевич, что это день станет самым тяжелым его днем в плену, что именно он покажет ему весы, на которых упадут страх, отчаяние, мужество, стойкость и распределит их. Что превысит больше, он сам не знал. Стоя в яме, он ждал свободы, пусть в кандалах на час, на два. Внимательно прислушиваясь, он понимал оживление там, на верху и ближе к обеду крышка зиндана открылась, спустилась лестница, и он полез наверх. Та же операция была проведена, как и вчера, кандалы на руках и на ногах, множество людей обреченно смотрели на него, насмешливо- презрительным взглядом. Все, произнес в уме Сережа, вот он и конец. Все было ясно еще и потому, как жители деревни- женщины убирали детей с улицы, не давая смотреть в его сторону. Если расстреляют хорошо, а если холодным оружием…

От волнения пошел мороз по коже, его вели совсем в другую сторону, чем вчера, и это точно не на работу. Возле зеленного забора он стоял и ждал, когда его откроют, а вооруженные люди, с криками поднимая автоматы вверх кричали Аллах Акбар. Войдя, дальше он увидел большой двор, где были печи, шкуры баранов, висели на веревках, как большой хозяйственный двор с широкой поляной, которую обступили люди с оружием. Его подвели к тому чеченцу, которого он видел вчера. Он сидел на земле, в окружении шести человек.

-Где служил? Часть? Как попал в плен?

Сергей это уже рассказывал, но быстро повторил опять.

-Десантник?

-Да.

-Хорошо воевал?

Этот вопрос сразу дал понять Сергею, речь идет об убитых лично ним чеченцев.

-Чего молчишь, русский, ты жить хочешь?

Глупость этого вопроса смехом подхватили присутствующие.

-Ты спортсмен? Чем занимался, борьбой, боксом?

-Рукопашник я.

Ответил Зарубин.

-Короче, так, продолжал чеченец, будешь драться со мной. Победишь, останешься жить, нет, тогда умрешь, сказал он, поднимаясь и вынимая нож, который вчера был на ремне, ехидно улыбнулся. К его ногам принесли барана. Поставив на колени пленника, они заставили смотреть, как бедному животному, крепкая рука, медленно, уверенно отрезала голову. Связанные ноги животного бились в конвульсиях. Поднявшись, он раздевался, снимая все лишнее, что мешает поединку.

Сергею сняли кандалы, отвели на расстояние. Секундант у Сергея был лишь Бог, к которому все чаще он обращался с молитвой. Ну а у соперника зрителей и болельщиков хоть отбавляй. Они же все равно убьют. Собравшись с силами и обуздав страх, принял быстрое решение умереть в бою, как десантник и к тебе, Боже, быстрее на небо.

Соперник разминался, делая спортивные движения, излучая уверенность. Стало ясно, это мастер, имевший большой опыт рукопашных боев. Крики присутствующего азарта, были заметны в голосе и в реве. Если, правда, буду жить после победы, надо попробовать.

Стоя в спортивной стойке, Сергей смотрел, как близко к нему подходил соперник. Он ждал удар рукой, но внезапно нога врага рассекла его руки и ударила в лицо. Он выстоял и внимательно контролировал ситуацию. И снова серия ударов руками, не всегда, но достигала цели. Увидев брешь соперника в нападении, русский солдат, имея опыт в тренировках, правой рукой нанес удар в лицо нападавшему. Это был неожиданный сильный удар. Чеченец вытер губу, меняя стойку, начал новую атаку. Под рев боевых друзей, он блистательно нанес сопернику, используя сначала обманные движения, сильный удар с боку, потом в живот, повалил Сергея на землю. Но он поднялся, терпя боль, пробуя пробить соперника ударами ног. И это дважды у него получилось. Когда соперник упал, Сергей бросился уже со злобой, от безысходности, добивать его ногами. Это была большая ошибка. После двух движений ногой, чеченец поймал ее. Он повалил тело бойца и сильно начал бить его в лицо. От безысходности Сергей всеми силами схватил соперника, и, несколько раз перевернувшись с ним, нанес ему серию ударов. Но чеченец был крепким, от удара русский солдат потерял сознание. Его победитель стоял величественно, подняв руки, и получая заслуженные аплодисменты. Сергей пришел в себя, все, что мог, сделал, и снова в его сознании прозвучала молитва. Немного поднявшись, было видно, что к нему с ножом приближался высокий, худощавый, с густой бородой, человек. Он схватил пленника за голову, но дальше, тот боевик, который сражался с ним, взяв за руку, и какими то словами и уговорами отвел его от русского. Смерть снова прокатилась мимо в жизни русского солдата, словно смеялась над ним. Дождавшись, когда он придет в себя, его отвели назад, в яму. То, что чувствовал он после всего, можно назвать тремя словами шок, страх и все-таки гордость за себя. Очень болели ребра, спина, челюсть, именно те места, где он получал удары. Лежа бессильно, тяжело дыша, улыбнувшись разбитыми губами, иронично сказал себе в уме, поживу еще чуток. В этот безумный день, пережив многое, он получил и награду. Брошенная вечером в яму пища была на много богаче, чем за все прожитые здесь дни. Куски печенного бараньего мяса, лепешки, питьевая вода. Он ел через большую боль, которая через жевание пищи, выбитой челюстью, чувствовалась остро. Это была бессонная, безумная ночь, боль всего тела сковывала кости. Поднялась температура, разные мысли посещали ум, так долго не протянуть!

Сон пришел под утро, на час, потом опять тяжелое ожидание чего то…

В этот день его подняли рано, кандалы уже не надевали, а надели наручники, посадив на знакомое ему место. Сергей рассмотрел людей, они суетились чего-то, бегая и складывая в грузовую машину какие то вещи. Боевик, с которым он вчера сражался, не обращал на него внимания, он, что-то громко решал с людьми, которые наверняка были его командирами. Как уже хотелось известности или какого то конца, или доброго или плохого. Тело давно издавало запах пота, на коже появился свербешь и грязь, плохие зловония издавала и его одежда. На территории появилась вторая машина, она подъехала и остановилась, и тут же Сергей увидел, как в нее быстро сажали его братьев по горю и судьбе, семерых русских военнопленных. Кто-то был в бушлате, кто-то в одной изорванной тельняшке, короткостриженные, разные по возрасту бойцы, смотрели на Сергея с пониманием и с жалостью. К нему тоже подошли через пять минут и посадили в машину, в которую грузили недавно какие то баулы. Залезая с помощью вооруженных людей, он увидел трупы солдат, их было пять или семь. Почему его посадили именно с ними? Наверное, все закономерно, живых к живым, мертвых к мертвым. Ему завязали глаза, заревел мотор, и машины двинулись.

Это была тяжелая, разбитая, горная дорога. Видеть ее Сергею не надо было, он ездил на горных путях, на технике, и мог различать дорогу гор и хорошую степную гладь. Здесь даже скорость машины была медленной, из-за бездорожья. Жизнь проходила в его сознании с самых детских лет. Почему-то, не сомневаясь в ближайшей смерти, он стал спокоен, смирился, главное, что бы расстреляли. Это быстро и не так болезненно. Ехали долго, минут пятьдесят, а потом внезапная остановка. Сергей в уме прочитал молитву, из кузова сначала разгружали трупы, а потом из машины вывели его. Ему сняли повязку, смотря вокруг усталым взглядом, взору внезапно предстала неожиданная картина. Там, по ту сторону дороги, не далеко от их машины, стояла техника, в виде БТРов, уазиков и медицинской машины. Люди, находившиеся там, были русские. Это были солдаты, офицеры они стояли выстроившись в ряд, в одну линию. Разведчиков Сергей узнал сразу, наготове у них были автоматы, серьезные лица, перевязанные головы спецназовскими повязками. Это был обмен военнопленными и убитыми, но стало это ясно не сразу. Но Сергей от радости и счастья понял это позже, когда наручники сняли, вели туда, где русских, убитых солдат грузили на броню бронетранспортера. Сергея вели возле раненного на носилках чеченца, их взгляды встретились, они смотрели друг на друга немыми пустыми глазами, словно не веря в происходящее. Убитых среди чеченцев искали их родные и близкие. Сергей шел, держа в руках мятый грязный бушлат, уже сам к своим. Его встретил первым человек с видеокамерой, толи журналист или солдат- любитель. Потом, бойцы, крепко обнявшие его, помогшие снять грязную одежду и оказавшие ему первую помощь. Потом, с другой машины меняли других военнопленных. Сергей смотрел уже в ту сторону, где были боевики, принимавшие своих и увидел чеченца, с которым он дрался в плену. Тот же, смотрел на него и лукаво улыбался, показывая движением руки пояс, на котором висел нож.

Солдаты спрашивали Сергея, где воевал, как попал в плен? Он просил их задавать вопросы громче, он охотно отвечал, а потом вдруг спросил:

-Знаете, мужики, что я понял там, в плену?

Они смотрели на него вопросительно. Он громко произнес:

-Бог есть на свете, братцы!

И подняв голову наверх, долго и вдумчиво смотрел на небо…

 

 

 

 

ЗА ДРУГИ СВОЯ.

 

 

Горы чередовались большими и маленькими холмами, лесные массивы в некоторых местах покрывала степь. Разбитая дорога также, то пряталась, то открывалась лесной растительностью. Осенняя погода изобильно мочила землю продолжительными дождями, было хмуро и уныло.

Появившиеся из зарослей люди, настороженно залегли, это была разведгруппа. Прикрывая саперов, они двигались с ними по дороге, следя за местностью. Все было тихо, теперь на дороге не было никого. Послышался

вдалеке нарастающий шум приближающейся техники. Боевые машины медленно передвигались, гул моторов перемешивался с шумом танковых гусениц. Танки, бронетранспортеры, машины, санчасть, живые люди, вся эта масса двигалась вперед. Это не была картина великой отечественной войны, хотя было очень похоже, а уже другая война, другой эпохи, чеченской трагедии и нашей русской, унесшей с собой десятки тысяч жизней и изломанных судеб, юных, молодых, старых и пожилых людей, солдат и офицеров, мирных жителей.

Из люка БМП, двигающегося третьим в колонне, в танковом шлеме смотрело молодое пухленькое лицо механика-водителя, младшего сержанта Чижикова Василия Федоровича. Его взгляд попал на искореженный автобус. Обгоревший металл рассказывал о том, что случилось с ним после взрыва. Детская игрушка лежала на земле, у этой деревянной лошадки не хватало передних и задних ножек. Лужа крови, образовавшаяся здесь, возле автобуса говорила о смерти многих людей, погибших на этом месте.

- Суки! Уроды! Гады! Свои же подорвались на вашем фугасе! Сволочи!- возмущенно, про себя говорил, говорил Чижиков.

К мирным жителям, женщинам, детям, да и к другим у него была лишь жалость и сожаление, ни капли злобы или вражды. Эти люди хотели эвакуации, но не доехали, подорвались на взрывчатке, заложенной своими соотечественниками. Для Чижикова заканчивался пятый месяц войны.

На войне был разный народ, те, кто от безысходности безработицы, нахлынувшей в это время, не стали воровать, а нашли третий путь, контракты на войну. Были и судимые, а также офицеры и контрактники.

Но уникальным среди них всех, был именно Чижиков. Он был здесь не ради контракта, совсем другие убеждения и ценности, для многих на этой войне глупые и наивные.

Родом он из Пензы, учился в техническом училище и был незаменимым трактористом, в своем поселке Дубки. Агрофирма, в которой он работал, была на хорошем счету. Призвали парня на службу в курскую область в

245-ю дивизию танковых войск. Уже подходил конец срочной службы. Ответственный и трудолюбивый боец получил через год службы поощрительный отпуск. Но теперь перед «дембелем», когда тяжелая обстановка в Чечне прогнозировала войну, он твердо решил не оставлять свою дивизию, а быть со всеми там, где тысячи его русских парней. Подписал контракт, приехал в отпуск к родителям, объясняя свой поступок зарплатой, которую подсобирает и через год вернется назад. Питаюсь мать, в армейской столовой, комната в общежитии, отслужу еще годок, деньги на свадьбу привезу.

Когда часть прибыла в Чечню, Чижиков прочитал письмо от отца, потом от брата, они были в курсе, где находится их Василий. Отец ругал, поддерживал, жалел, но в конце с любовью написал, ждем тебя сынок с мамой, живым и здоровым. Брат же журил, пожалел бы мать, герой, она места себе не находит, день и ночь молится, возвращайся живым, ждем.

Письмо от матери читал с любовью, ценя ее пожелания и тревогу. Слова святого писания так запали в его душу и были честью для него: «Нет той любви, чем голову свою сложить за други своя». Он ждал окончания службы и мечтал о доме, но с чистой совестью хотел перенести все со своими соотечественниками.

Дома ждала Аня, красивая, нежная девушка, его соседка. Она пока училась, а он воевал, искренне надеясь на его возвращение.

Боевая техника располагалась на обширной территории чеченской степи, которую занимали бойцы. Натягивались палатки, ставили блок посты, караулы, копали землянки для пулеметных расчетов, технику маскировали дружно, облюбовав достаточно обширную местность, где находились механики, стрелки, командиры боевых единиц. Пехотные части размещались недалеко от них, вместе с разведчиками, штурмовыми ротами и разными подразделениями. Чижиков выпрыгнул из БМП, вдыхая полной грудью воздух. Моторы потихоньку затихали.

- Товарищ командир, надолго мы здесь?

С брони слезал командир боевой машины, Рублев Сергей Владимирович, невысокого роста. Быстро спрыгнув, улыбнулся, снимая шлем, посмотрел на Чижикова и шутливо ответил:

- Солдат спит, а служба идет, мы стоим, война проходит мимо. Наверное, дней пять, ну а дальше вперед, наступать.

Радист и стрелок, Нигматулин Зураб Ахметович, сидел еще внутри, занимаясь своей радиостанцией.

Офицеров собирали полным составом, читая задания о размещении войск на данном участке и указания о их выполнении.

- Зураб, вылезай! Где ты там провалился?

- Сейчас, сейчас, Вася, один момент!

Два друга стояли вместе, и куря сигареты разговаривали, выпуская изо рта густой табачный дым.

- Ну что Зураб? Сегодня в гости к разведчикам идем?

- Да легко! У меня все в ажуре!

- Где моя нычка?

- А где ей еще быть, на месте, берегу как зеницу ока.

Речь шла о четырех банках тушенки, двух сгущенок и рыбных консервов, ну и что греха таить алкоголе. Официально его здесь нет и быть не может, а не официально, когда войска стоят, находится откуда-то.

Чижиков очень крепко дружил с разведгруппой, вообще он считал их теми ребятами, которые вступают в бой и находят противника первыми. Он искренне их уважал, а это угощение раздобыл и хранил для них.

Обед для бойцов, полевая кухня приготовила шикарный, с таким и умереть не страшно.

Красный борщ, в котором кроме частичек лука, не было найдено ничего, на второе отварная гречневая каша без масла, да и что тут говорить, без мяса или тушенки, единственное, что тут радует, это хлеб, тот настоящий, обычный кирпичный. Ну, а чай вообще анекдот, если спросить где сахар, тебе бы ответили, может, ты еще заварки попросишь. Не хочется, конечно, философствовать, но предположим, что для вида это меню.

Суворов, наверное, расстрелял бы, ответственных за пищеблок людей.

Пищу, боевой экипаж употребил частично, в армейских котелках осталась каша, которую Чижиков и Зураб хранили на потом, чтобы у разведчиков перемешать с тушенкой, а также запаслись хлебом.

- Товарищ командир разрешите сходить к разведке, проведать.

- Чего ты там забыл?- был безрадостный ответ Чижикову.

- Проведать, там же есть у меня друзья, они недалеко, мы с Зурабом к ним сходим.

- Ладно, давай. Через часок идите.

Командир знал, как тяжело, когда стоишь без дела, а тем более этим молодым. Пусть сбегают, куда они денутся, посты уже стоят, не выпустят, никуда не пропадут.

Прежде чем уйти, загрузились тем, чем Бог послал, разложили все по карманам бушлатов и двинулись по расположенному лагерю. Налаживается везде, нехитрый солдатский быт, носили ящики, дрова, боеприпасы и все нужное для войны в разные места для хранения на несколько дней.

Находилась разведрота всего в метрах тридцати от них, здесь были раскинуты две большие палатки на человек сорок и три маленькие, горел небольшой костер, от него исходил запах дыма и чувство исходящего тепла. Сидящие около него люди, были им знакомы.

- Здравия желаю, товарищ капитан!

Сидящий на деревянной колоде капитан Пашутин, улыбнулся и произнес:

- Здравствуй, Вася, садись! Мы гостям всегда рады!

Капитан был очень крепким человеком, широкоплечий, с толстой, могучей шеей, лысый, с массивным лицом, нос картошкой, добавлял этим чертам спортивный, крепкий вид офицера-разведчика.

Здесь были знакомый им старшина и сержант контрактник, Борисов Алексей Васильевич.

Четвертого человека Чижиков не знал и видел его в первый раз. Пятнистый камуфляж, на котором выделялся хороший армейский ремень, сверху был одет в пятнистую не застегнутую куртку с капюшоном. Он был высокий, прекрасно сложен, а лицо и его черты сильно напоминали американского актера, Сильвестра Сталлоне. Это был старший лейтенант Масляков, со своей философией, характером и мировоззрением на все происходящее. Чижиков, смотря на Пашутина, вынимал из карманов гостинцы, быстро отрекомендовался:

- Мы к вам не просто так, а с гостинцами!

Все дружно поблагодарили, видя такой неплохой паек, который украсит стол и еще один день войны.

- Да, а то нас начпрод чего-то пищей не радует, обижает последнее время!- сказал старшина разведки, тридцати шестилетний разведчик Грабовский.

- Гранату скоро в него брошу!- злобно выронил лейтенант Масляков.

Открывали консервы, раскладывали пищу.

Пашутин, после краткого разговора с Зурабом и Чижиковым, разрешил по сто грамм наркомовских. Обогрела она, окаянная души бойцов, делая хоть какую-то разрядку. Раздатчиком пищи был выбран сержант Борисов, именно он делал бутерброды из тушенки и положил кашу каждому, не обижая никого, все по честному.

- Когда же все это закончится? Как надоело это безумие, ненужное никому!- говорил старшина.

- Сколько гады парней ни за что положили!- поддержал Масляков.

Чижиков быстро выпил, закусил хлебом и продолжил этот невеселый разговор.

- А я знаю мужики, за что воюю, знаю, поверьте, недаром.

Лучше бы Василий, молчал, последствия его высказывания, критически, с осуждением и острым опровержением, встретил Масляков. Он словно не хотел обижать парня, а просто научить уму разуму.

- Что ты знаешь, юноша? Сколько на наших смертях денег заработали или сколько таких ребят, как ты, на убой, как баранов нерезаных пустили, знает он?

Пашутин хотел перевести разговор, но зря, лейтенант себя не сдерживал в высказываниях.

- В Грозном, сколько людей положили скоты! Мы их давили, а нас приказом сковывают, кто-то предает постоянно!

А ты говоришь, знаешь, за что воюешь! Земля эта не твоя и не моя, ошибки делают, а расхлебываешь ты, да я, сынок. Цинковыми гробами и похоронками матерям.

- Давить, так давить до конца, вырезать всех до чеки колеса. Если жить душа в душу, не выходит.

- Что Афган, ничему не научил, недоумков.

- Так, гараж, тихо всем, тихо я сказал!- в приказном порядке, уже со злобой в голосе, охлаждал всех капитан Пашутин.

Развили демагогию, хватит! Ничего это не даст, только обижаете, друг друга, а воюете вместе.

- Бог разберется во всем, ты же Васька, верующий, объясни лейтенанту Маслякову, что Бог терпел и нам велел.

Разговор стих и был направлен в другое русло. Масляков, чтобы примирится, подарил Чижикову хорошую пачку сигарет и фирменную зажигалку.

 

Василий не сердился, ведь был понятлив и совсем не обиделся, просто наболело у них, все же люди, а не роботы.

Влезать в политику и долго думать, ему не хотелось, правду знает Бог и рассудит всех.

Прекрасно знал Василий и заповеди божьи, и то, что претерпевший до конца, спасен будет.

На костре готовился для бойцов самый вкусный для всех и нужный многим, настоящий чай с заваркой и сладким рафинадным сахаром из кубиков. Чайник, висевший на железных прутьях, свистел вовсю.

Наступали сумерки.

- Ну, все, будем идти назад! Удачи вам, товарищ командир.

- Спасибо и тебе тоже! Все поблагодарили за угощение.

Чижиков с Зурабом подходили уже к своей технике. Все танкисты были размещены в палатках, возле них скопились люди, разговаривая о чем то, кто-то просто курил.

Чижиков нашел командира, доложил о прибытии, взяв разрешение ночевать в кабине БТР.

- Васька чего ты? Пошли в палатку!

- Нет! Давай еще выпьем, у меня еще кое-что есть и пошли спать.

- Пошли,- ответил Зураб.

Наступила ночь, внезапно звезды радовали местность своей красотой.

- Разделили внутри БМП содержимое фляги пополам, налили в железные кружки, выпили, закусили.

- Слышишь, Чижиков, когда домой живым придешь, что делать будешь?

- Землю пахать, вести хозяйство, женюсь на Ане, обвенчаюсь, буду воспитывать детей.

- А я мечтаю юридический факультет закончить, нравится мне, думаю, поступлю.

- Куда ты денешься! Будь настойчив и все у тебя получится.

Они еще покурили и разошлись. Чижиков накрылся бушлатом и через открытый люк смотрел на звезды. Было радостно на душе, разогрел алкоголь, думал о девушке, о родных. Вдруг по небу пролетела падающая звезда, Чижиков глазами провел её путь сверху вниз.

- Нет, подумал он, желание загадывать не буду, суеверия все это.

Холодно ему не было, крепкий сон медленно наступал, закрывались глаза. Когда местность освещалась ракетами, которые на малое время сделали из ночи день, он уже крепко спал.

Утром все координально изменилось, стоянка окончилась, пришел приказ снова двигаться вперед, вместо пяти дней, стояли всего ночь.

- Вот абсурд! Окопались, устроились, а теперь вперед! Как они мне дороги!- высказывался командир, недовольный решением.

Зураб, недовольно ругался плохим лексиконом, реагировал на все это, поддерживая командира.

Один лишь человек из экипажа, Чижиков, смиренно готовился к дороге, осматривая свою технику.

Так уж вышло, что их экипаж шел в колонне первым, всегда это очень опасно. Смерть закладывалась на дорогах, часто унося жизни людей. Даже, несмотря на прохождение саперов, было все равно опасно, в любой момент могли заложить взрывчатку, без проверки движение не продолжалось.

Хоть это радовало, что людей берегли. Колонна двигалась минут тридцать, потом был дан приказ остановиться. Взору Чижикова предстала картина, широкая дорога, за которой был большой обрыв, ничем не прикрывалась. Легко можно её обстрелять со скал, из-за деревьев. Туда быстро двинулась группа разведчиков и саперов.

Главным в группе, был капитан Пашутин. Командир БМП вылез из машины, за ним выскочил и Зураб, внутри оставался только Василий. Вышедшая группа обнаружила мины и дала знак, обозначающий находку. Колонна ждала, застыли танки, машины, БТРы.

Неожиданно пронзались сердца и души шумом выстрелов, это были снайперы. Там, впереди умирали разведчики и саперы, их убивали беспомощных, не имеющих возможности прикрыться на открытой местности.

Чижиков не медлил. Мотор громче заревел, БМП двинулась вперед.

- Ты куда, твою медь! Стой сынок!- орал командир.

Зураб, укрывшись за другой техникой, наблюдал безумными глазами за происходящим.

- Только быстрей, быстрей, зараза!- кричал Чижиков, выдавливая всю мощь из двигателя, спеша на помощь своим.

Задумка простая, закрыть бронемашиной обстрелянных спецназовцев и саперов, и он их закрыл.

Сильный взрыв потряс БТР, окутывая его огнем и дымом. Чижиков, гусеницами оставил следы и дал дорогу другой технике, спешившей на помощь. Масляков, укрывшись за горящей боевой машиной Чижикова, стрелял в сторону обстрела, выглядывая осторожно вперед и прикрывая раненных солдат. Пашутин подтягивал всех, приказал сгруппироваться в одном месте. Горящая машина послужила идеальной защитой для бойцов.

Танки обстреляли предполагаемое место нахождения снайперов, все утихло.

Тело Чижикова из БТРа лично вынимал лейтенант Масляков. Сильно обгорело лицо, была гробовая тишина, которую нарушил несдержанный плачь Зураба.

Тело его положили возле трех убитых снайпером. Масляков, когда снимал бушлат с Василия, заметил, у него на животе пояс, снял и на нем,

церковно-славянскими буквами было написано: «За други своя!»

Как гром среди ясного неба он вспомнил разговор возле костра, спрятал поясок, после того, как показал всем.

Взял Чижикова за руку, сел возле него и закурил.

Он думал об этом парне, спасшем почти двенадцать человек от гибели.

- Да, сынок, ты знал, зачем воюешь! А я, балбес, тебя ругал. Тебя то, за что?

На месте подрыва соорудили нехитрую могилу из гусеничной ленты и бортового номера, возвышался там деревянный крест, который был сбит из досок, находившихся в наличии у бойцов.

Пашутин поставил солдатскую кружку и положил кусок хлеба.

Колонна уходила все дальше и дальше.

Лейтенант Масляков задумавшись, смотрел на крест.

- Все, пора ехать!- окликнул его капитан Пашутин, подойдя ближе.

- Знаешь, не помню, кто это сказал, но это про Ваську!

- Что сказал?- откликнулся хмурый Масляков.

- Русские не умеют жить, но умеют умирать!

Через несколько секунд молчания они прыгнули в проезжающую в колонне машину, крест медленно отдалялся от них.

Никто из них не видел, как на высокой горе стояла душа молодого солдата, одет он был во все белое.

Двести сорок пятая дивизия еще три месяца воевала в Чечне вместе с десантниками, разведчиками и штурмовыми ротами. Были раненные, тяжело раненные, но, ни одного убитого.

Командир Чижикова БМП в Моздоке перед отправкой домой произнес:

- Это Васькина работа! Наверное, хорошо молится за нас нашему Богу!

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/