ЛУЧ НАДЕЖДЫ

 

В измождении, чуть дыша,

Сухожилья срывая в клочья,

Миг свободы дешевле гроша,

Утро сделал кровавой ночью…

 

1912

 

СЧЕТОВОД

 

Иван Моисеевич Крыжин,

Фабричный простой счетовод,

Встревожен, и даже обижен,

Когда молодёжь допечёт.

 

Свернёт не спеша самокрутку,

Махорку привычно умяв,

Так выглядит пятиминутка

Бухгалтерских тихих забав.

 

Неспешны суставы костяшек

На старом потёртом сукне,

Сквозняк - злейший враг промокашек -

Слегка завывает в окне.

 

Умелой рукой направляя

Поток накладных и счетов

На табелей мятую стаю,

Кусает он дужку очков.

 

Уж сумерки, блекнет уныло,

Устав, керосинка в углу,

Но Крыжина насторожило,

Что цифры сбиваются в мглу.

 

В расчётах попалась ошибка,

На сколько же выполнен план?

Квартальное прошлое зыбко.

Иль кто-то пошёл на обман?

 

Ведь были упорны ребята,

До ночи гремел каждый цех.

Моряк вдохновил, из Кронштадта,

И флотский прокуренный смех.

 

И если, бывало, порою

Начнётся сомнительный гвалт,

То воздух разрубит рукою

И вспомнит моряк Центробалт.

 

Усы потрепал в размышленьи,

Оставшись один, счетовод,

Какое окажет значенье

Ошибка на целый завод?

 

Он вспомнил, как ворохом целым

Бумаг, где печатей сирень,

Шуршал, перемазавшись мелом,

Сосед-плановик каждый день.

 

Зачем же он так кропотливо

Размытые цифры сверял,

И тихо, почти сиротливо

На штемпель казённый дышал?

 

Тут Крыжин, теряясь в догадках,

К соседу за стол заглянул,

Партийная чуткость и хватка -

Газетку меж делом встряхнул.

 

А там, между Кирова речью

И постановленьем ЦК,

Катается горстка картечи,

У Крыжина сжалась рука.

 

Но он же совсем не охотник,

Шутник, домосед и тюфяк,

И даже в минувший субботник

Скатился случайно в овраг.

 

А вот на столе и записка,

Прикрыта гроссбухом слегка,

На ней карандашным огрызком

Указаны лес и река.

 

И цифр разнобой с оборота,

С пометкой "отбросы" и "брак".

Да не было столько в работе!

Так мог бы подумать лишь враг!

 

Проверил складские бумаги,

Морщинки сбежались на лоб -

Часть списана порчей от влаги,

Да это ж огульный поклёп!

 

Припомнил наш Крыжин некстати,

Как хвастался тот плановик,

Что любит он фиты и яти,

Мол, сызмальства к ним он привык.

 

Как дядя был старостой сотским,

И в чистку безвестно пропал.

Как с прошлым церковно-приходским

Прилюдно он так не порвал.

 

Все странности чётко сложились

В сознании Крыжина вмиг.

Быть бдительны мы научились,

И он поступил, как привык.

 

Он пальцем мозолистым верно

Набрал телефон наизусть,

Очистим ряды мы от скверны,

Исчезнут вредители пусть!

 

Пришлось на одну шестидневку

Устроить фабричный прорыв,

Но знамени крепкое древко

Трудом отстоял коллектив.

 

Тот случай - пример и наука.

Исправлен злодейский просчёт.

Бывает порой близорука

Общественность. Зорким - почёт!

 

1932

 

СЕКРЕТНАЯ ДЕТАЛЬ

 

Дымится стружкою станок,

Стучит полночный час.

Степан Кузьмич суров и строг,

Прищурен зоркий глаз.

 

Он с заготовкою на «ты»,

Мозолиста рука -

Все из крестьянской бедноты

У передовика.

 

Его родня – тугая рожь,

Советский чернозем.

Грохочет пятилетки дрожь,

Мы сложим песнь о нем.

 

Флажок повешен над станком -

Досрочно сделан план.

Зовут, бывало, и в партком,

Востребован Степан!

 

С Гражданской помнит он войны

Про долг перед страной,

Доска почета у стены,

На ней и наш герой.

 

Однажды в сумерках один

На весь остался цех,

Точить деталь для субмарин

От радиопомех.

 

Ему с усмешкою один

Маститый инженер

С образованием, блондин,

Любитель полумер,

 

Сказал, сигаркою пыхтя -

«Не выйдет, и не спорь!

Иначе надо бы. Хотя -

Весь план твой пыль и хворь!»

 

Задача каверзна, сложна,

Ошибке места нет.

Врагов - вруна и болтуна

Уже простыл и след.

 

Смекалкой верной и чутьём

Партиец награжден.

Пусть поросла война быльём -

Но враг не побеждён!

 

Вонзается в металл резец

Усильем знатока,

И вот лежит уж, наконец,

Деталь у верстака.

 

Теперь сильней подводный флот,

И крепче рубежи!

Так партии родной оплот

Отпор даст царству лжи!

 

В далекой океанской мгле

Дрейфует та деталь,

Покой на всей родной земле

Хранит простая сталь.

 

1933

 

В КАЖДОМ СЕРДЦЕ

 

В кабинетной тишине,

И у жерла домны,

На арктической волне,

И в лесу укромном

 

Всюду дрогнула страна,

Партии дыханье

Замерло, печаль скудна,

В "Правде" лишь воззванье.

 

Сердце встало у вождя,

В сумраке столица.

Звон печатного гвоздя

В тишину вонзится.

 

Букв недвижный монолит

Строгим шрифтом – ЛЕНИН.

В каждом сердце он гремит,

Значит - он нетленен!

 

Исподлобья он глядит

Пристально и строго,

И как будто говорит -

"Вам вперед дорога!"

 

И пока горят глаза

У страны рабочей,

И улыбка, и слеза

Вместо многоточий…

 

1934

 

КЛИМ ЕРМИЛОВ

 

Почётен труд проводника,

Хоть скромен его чин.

Но поведём рассказ пока

Без видимых причин.

 

Был в Бологом Ермилов Клим

Со стажем проводник,

С пробором строгим и седым,

И старый большевик.

 

В петлицах молота с ключом

Сплочён навек союз,

Сапог испачкан сургучом –

Возил секретный груз.

 

Бывает с пассажиром строг,

Подчёркнуто учтив,

Он сетью непростых дорог

Соткал простой мотив.

 

Бывало, передовику

Предложит ночью чай,

Красноармейцу-земляку

Вскользь молвит – «не скучай!»

 

Луна кивает за окном,

Стучит ночной вагон,

Строг китель форменным сукном,

И серебром погон.

 

Сел в поезд как-то командарм,

Прищуром карих глаз

Он излучал тепло и шарм,

Подтянут, седовлас.

 

Прилёг и сверху натянул

Потёртую шинель,

И извинился, мол, устал,

С войны в груди шрапнель.

 

Всю ночь читал доклад в ЦК,

Секретный. Мысль одна –

Пусть безмятежно спит пока

Советская страна!

 

Взял, дрогнув, Клим под козырек,

От радости застыл.

Вот чуткой скромности урок

И наш надёжный тыл!

 

Ермилов встречу ту потом

Частенько вспоминал,

И слушал внук с открытым ртом,

Лишь октябрёнком стал.

 

Рассказ ведём издалека

Не просто так, поверь,

Под вечер, слышно чуть, слегка,

В вагон открылась дверь.

 

На полустанке N стоял

В тот час локомотив.

Зашёл чудак и кепку снял.

Надменен и ленив.

 

Во рту потухший беломор,

Один и без вещей.

Присел в углу, затеял спор

О пользе русских щей.

 

Смущают усики и взгляд,

И кройка галифе,

Корзина, полная опят,

Помят и подшофе.

 

«Хотел к Лыкошину пройти,

Да завернул в лесок,

Мне б в Березайку к девяти»,

Сбит сапога мысок.

 

Ермилов бдителен и тих,

Но виду не подал,

– там часть стоит, и нет чужих.

Плечами он пожал.

 

А тот согрелся и обсох,

Смеётся без причин,

В корзинке Клим приметил мох.

А вдруг он белофинн?

 

А если там лежит наган?

Иль карта всей страны?

Подумал Клим и на стоп-кран

Нажал. Глаза бледны.

 

Тревожен дымный лязг колес,

Посыпались грибы,

А за окном вдруг тишина

И замерли столбы.

 

На дне корзины той лежал,

Завёрнут впопыхах,

С нерусской надписью кинжал,

И схема, вся в штрихах.

 

Умолк сурово соловей,

И лес угрюм и строг,

Нет преступления подлей!

Не хватит слов и строк.

 

Шпиона Клим разоблачил,

Врага - в таёжный лес.

Значок Ермилову вручил

Нарком НКПС.

 

1936