Рукопись, найденная на чердаке
Вспоминается нехитрый, не единожды использованный даже маститыми писателями прошлого (у современных я что-то этого не встречал) прием, когда автор публикует как-бы не свое произведение, а какого-то таинственного автора, рукопись которого он случайно нашел... ну, например, разбирая заваленный старой рухлядью чердак на ветхой, купленной по случаю, даче. Или какой-то другой загадочный случай подкинул автору рукопись незнакомца (вдруг пришла по почте без обратного адреса). Автор из любопытства заглянул в нее и... не смог оторваться, поглощенный перипетиями жизни, мыслями, чувствами, переживаниями неведомых ему людей.
И ему (автору, которому попала в руки эта рукопись) показалось, что он обязан опубликовать её - достоинства рукописи, которые он увидел, побудили его поделиться ею с широким кругом читателей, а не забросить на полку, где рукопись пылилась бы еще какое-то время, пока чья-то равнодушная рука не выкинула бы ее в корзину для мусора... Истинный автор неизвестен, а потому придется опубликовать ее под своим именем, сделав должную оговорку, чтобы как-то защитить себя от обвинений в плагиате.
Я нашел эти тексты в интернете.
Интернет часто сравнивают с большой помойкой, куда сваливается столько всего!.. Интернет безучастно хранит эту, в большинстве своем ненужную, бесполезную рухлядь, как тот самый чердак на старой даче. Так что можно сказать, что я тоже нашел эту «рукопись» на «чердаке».
Как это произошло? Это совсем другая история, и всё же вкратце стоит ее изложить, чтобы связать логически для читателя появление одновременно и рассказов и письма-рецензии к ним, которые, право же, стоит воспринимать вместе.
Я, старый, матерый программист… Написав эти слова, я хмыкнул про себя – кажется совсем недавно это словосочетание было немыслимо, ведь вот же, буквально вчера и само программирование, и мы программисты, были одинаково молоды и ощущали в себе безграничные возможности в преддверии великого будущего… Но время безжалостно, и вот полвека пролетели…
Но я отвлекся…
Итак… Я, старый, матерый программист, помню еще те времена, когда мы студентами таскали колоды перфокарт со своими программами на Фортране в Вычислительный Центр института, где стояла, завораживающе мигая лампочками, огромная ЭВМ «Мир-6».
Поколения компьютеров и операционных систем прошли через мои руки (вернее, голову). Первое чудо общения по сети тоже было у меня на глазах, и я был отнюдь не сторонним наблюдателем, и даже не просто продвинутым пользователем. Я варился в этом все эти немалые годы.
Сейчас я уже... хм... отошел от дел, но мозги, слава богу, на месте, маразм их еще не затронул, времени сейчас у меня много, и трачу я его на то, чтобы не отставать от быстро меняющихся технологий в огромном программистском мире. Забавы ради научился «хакать» самые мудреные защиты серверов и баз данных, да так, что утру нос любому молодому хакеру.
Но! Эти умения я использую исключительно в бескорыстных целях. Как говорил незабвенный Остап Бендер: «Надо чтить уголовный кодекс». Для себя я еще добавил - и моральный тоже. В том смысле, что... чтобы вы не подумали, что я подсматриваю в «замочные скважины».
Да, я пользуюсь своими умениями, чтобы беспрепятственно бродить по сети. Вы не представляете, как в ней много всего, в том числе и интересного. Гигантский объем информации! Да, мусор, да, груды человеческих и машинных отходов, терабайты и терабайты безликих данных... Но при должном умении среди всего этого можно найти блестки «золотого песка».
Что это? Это люди. В какой-то момент я понял, что в сети люди реально живут. Да-да. Диалектика! В этом виртуальном мире люди ЖИВУТ реальной жизнью. Работают (что очевидно), общаются, развлекаются, дружат, влюбляются и даже (о!) занимаются любовью.
Но здесь стоп! Я не занимаюсь тем, о чем вы, быть может, подумали. Я ищу художественные формы человеческого общения. Вернее не я, а мой программный робот-поисковик.
То, что он скачал мне откуда-то из недр сети отрывок частной переписки двух людей, было совершенной случайностью, следствием какого-то программного сбоя. Я лишь поставил ему задачу искать свеженькое на литературных сайтах, а он выловил... ну вот то, что выловил.
Пытаясь понять, в чем была программная ошибка, я стал просматривать эти тексты и... погрузился в неожиданно распахнувшийся мир этих двух людей.
И мне захотелось поделиться этим с другими. И мне захотелось убедиться, посмотреть, захватит ли это чтение других.
Нет, это, опять же, вовсе не частная интимная переписка двух людей. Это даже и не переписка вовсе. Я выбрал только рассказы, которыми поделился один человек со своей собеседницей. И одно единственное письмо от нее – ответная реакция.
Увы, сборник рассказов здесь не полон. Жизнь бродяги по интернету рискованна. Некий новый вирус, от которого у меня не было «прививки», грохнул мой комп в самый неподходящий момент. Удалось восстановить вот только то, что представлено здесь – несколько небольших рассказов и письмо. Письмо – это как рецензия к ним. Начните с него. И... Знаком того, что вас тоже задело, будет то, что вы вернетесь к нему, после прочтения рассказов.
И еще... Если вдруг среди читателей окажутся эти двое... Обращаюсь к ним... Надеюсь, вы меня простите за то, что я без вашего согласия опубликовал эти тексты. Меня оправдывает только то, что я не дал сгинуть им бесследно в пыльной, замусоренной темноте чердака.
Письмо
Милый мой друг, доброе утро!
Я, разумеется, все прочитала. У профессионалов нет оценки: понравилось – не понравилось... толкование на таком уровне само по себе непрофессионально... но я сделаю исключение из общего правила, поскольку ты литератор по наитию, а не по образованию... (смайлик бы сюда... улыбающийся доброжелательно).
Мне понравилось. Очень. Я с удовольствием еще раз соотнесла текст с изображением... Да-да... и нательный крест, проступающий сквозь черную футболку, и очки в тонкой оправе, и умный взгляд прищуренных глаз... они очевидны в этих рассказах... Эти тексты имеют четвертое измерение. Они пахнут, они живые. Пахнут степной полынью и асфальтом, политым дождем, - жаркая смесь испарений природы и душного города.
Чисто литературная, техническая оценка жестче: я спотыкалась об иные метафоры, сердилась на неуместные или недотянутые логические построения, на непрописанность образов героинь, которыми так восхищается герой, на стилевую и лексическую избыточность, на неважную работу со словом... Но... во всем этом есть потрясающее дикарское обаяние своего стиля, пока – бытового, непубличного. Во всем этом есть душа, есть глубокие мысли, и это снимает проблему литературного несовершенства... Тем более, такие вещи пишутся «в стол» или «для потомков»...
Да, мне бы хотелось понимания в одном тонком вопросе: если я заметила что-то, что стоило бы поправить, то это не от недостатков текста, а от его достоинств... Значит, есть предмет для обсуждения. Значит, есть ЧТО править. Намного печальнее было бы, если бы не о чем было говорить...
«Я не профессионал в этой области», - так и слышу твой оправдывающийся голос... И не надо. Дважды не надо... «Титаник» строили профи... А потом... это написано, действительно, очень неплохо. «Сослагательное наклонение» так и вовсе талантливо... это лучшее из присланного. Там есть все, для того, чтобы из этого сделать ВЕЩЬ. На сленге литераторов – классную работу, за которую не стыдно. Рассказ про Антона тоже неплох по мысли и по форме. И чувство там пульсирует меж строк, и восточная мудрость прорастает, как лебеда на пожарище... Гламурные журналы публикуют рассказы такой тематики, но так безобразно сделанные, что для глянца твоя самодеятельная работа уже шедевр. Для литературы, увы, пока нет, но только оттого, что тексты не ошлифованы и не сконструированы ладно. Возможно, у тебя просто нет навыка правки рукописи, а любая, даже самая вдохновенная работа требует доводки... Это понятно: любое творчество немыслимо без знания ремесла... На этом, позволь, я закрою техническую часть.
Читая твое «графоманское», я поймала себя на мысли, что в какой-то момент включилась в написанное, как соучастник. Текст зафонтанировал ассоциациями, я мысленно кивала или спорила... Вот эта ситуация... день сурка в разных вариациях... и каждый раз возможность нового исхода... и все как будто в наших руках... и все от нас, на самом деле, не зависит... Вечный калейдоскоп: чуть повернешь – одна картинка, тряхнешь – другая... А ведь это уже было у Бунина. Я не помню, как называется этот рассказ, но начинался он с описания старинной восточной книги, которая открывается историей о неком человеке, ехавшем на коне по дороге, а ему навстречу шел некто... и развитие ситуации. На другой странице – все сначала, только тот некто шел рядом с кем-то... и ситуация у всадника сложилась по-другому, теперь объект его внимания – спутник вчерашнего странника... На третьей странице... все сначала... человек верхом на коне, но конь пал... и так далее... Схема довольно простая... Называлась эта книга «Древо жизни», и каждый новый сценарий жизни человека был прописан в сотнях вариантов... Так от ствола отходят веточки и на них распускаются листья и цветы... Неважно, что одни события мы проживаем, а другие желательны (или нежелательны, но представляемы). Все: и реальное и воображаемое перед лицом истории человеческой жизни - неразличимо. Как ты правильно заметил, - одно и тоже. Представления неосязаемы, как и пережитое раньше, заархивированное в музее памяти... а радость от иллюзорных чувств, оказывается, бывает ничуть не меньшей, чем от того, чем когда-то питалась душа. Я и сама думала об этом сотни раз... и не поверишь, тоже как-то писала «в стол» почти о том же, что и ты. Только у меня рассказ касался в принципе всех событий жизни, не только вариаций на тему любви. Но и про любовь как-то тоже писала. Могу процитировать кусок письма на эту же тему, написанного в чатовском угаре, пока я не научилась реальность отделять от выдумки.
Ты ведешь меня за собой в потаенные закоулки моей души, открываешь мне другой мир, другую реальность, и это мне нравится. Порой я чувствую себя отксеренной во множестве копий. Одна копия проживает семейную жизнь. Другая копия проживает ту жизнь, что осталась у нее после А. Третья досталась К. Четвертая – О. Пятая – Ж, моему греческому богу. Шестая – другому А. Седьмая – питерскому Д, чей голос дивно схож с твоим. Восьмая – моему рыцарю, стойкому, верному другу И, девятая, одиннадцатая,… довольно много – моим увлечениям и приятелям… Есть копии с непрожитых, а только проигранных в сознании, моментальных романов. Последняя копия с оригинала – твоя. Наверно, будут еще копии – жизнь еще не заканчивается, и это в юности кажется: он единственный и неповторимый… а потом все повторяется, повторяется, повторяется, как заезженная пластинка... меняются только имена, люди, годы и обстоятельства… И вот на смену первой юношеской сильной любви по имени Ж приходит новое чувство по имени… Ж – первый виртуальный роман, сладкий сон со ссорами, непониманием, обидами, ревностью, страстью, нежностью… И мой услужливый мозг репродуцирует откровенные сцены с феноменальной отчетливостью. Рельефы твоей кожи… легкая влажность от динамичных усилий… лицо, покрасневшее от прилива страсти… чуть прикрытые глаза... и это выражение усталости и неги одновременно – это яркое видение… и вот уже мне хочется повторить его наяву.
А сны, чем они отличаются от прошлого? Невесомы, бесплотны, и только эмоции, которые, как эхо в горах, держатся долго-долго... еще тревожат после сна... Страшный сон про дезодорант – очень сильная по замыслу штука. Очень российская... Очень понятная всем совкам. Эх, немного бы мастеровитости к этому сну, выровнять, придать четкую форму... Впрочем, не трогаю техническую сторону... Только о жизни..
...В ней вот что: мне приятно, что мы говорим на одном языке и думаем так, что, кажется, что наши мысли бегут наперегонки, обгоняя друг друга на дистанции. Мне не хочется выговариваться сразу... хочется растянуть удовольствие... И это правильно, что вчера были фотографии. Трезво и разумно. Мне хочется сбалансированности. И постепенности. Мне хочется, чтобы яблоки в саду моих желаний вызревали постепенно, а не наливались шаловливой силой мысли... Для этого... нужно посадить дерево на рациональной и правдивой почве... Нужно отказаться от лжи самой себе. И не доверяться обаянию первого впечатления. Вот так… как-то...
Случай в электричке
Это было где-то в середине девяностых годов. Смутное время… Тогда я как-то вдруг отметил для себя, что люди верующие стали встречаться чаще, чем прежде. Из не очень частых разговоров с ними - о том, о сем, о жизни вообще - я выделил для себя одну отличительную черту их мировосприятия: во всех, даже вполне обыденных явлениях окружающего мира они способны видеть некий "промысел божий".
Я же, воспитанный в материалистическом духе советских времен, всегда старался не плодить сущностей больше необходимого, и, если какое-то явление или событие могло быть объяснено естественными причинами - обычными научными законами или действиями других людей - вполне удовлетворялся этим, не пытаясь увидеть за ними какую-то Сверхсилу и какой-то скрытый Высший Смысл.
Так уж получилось, что с чем-то необычным, выходящим за рамки моего понимания, с тем, что люди верующие назвали бы чудом, и что могло бы быть хоть в какой-то мере серьезным, жизненным доказательством существования чего-то, стоящего над нашей реальностью, мне в жизни сталкиваться не приходилось. Поэтому в повседневной жизни я выделял Вере довольно незначительную роль, отдавая ей дань скорее как доброй традиции предков.
И все-таки... Все чаще и чаще с некоторого момента я стал возвращаться к мысли, что иногда за вполне обычными, совсем не чудесными явлениями можно при желании увидеть их метафизическую, чудесную сторону. Что, пожалуй, умение видеть эту сторону явлений может обогатить восприятие окружающего мира, добавив в него новые краски, новые смыслы. Ведь на самом деле, если хорошо подумать, это так здорово - видеть, замечать чудесное там, где другие этого не видят, просто не замечают, вполне удовлетворенные нейтральным равнодушием материи.
А вот есть ли за этим видением что-то объективно существующее, а не только твой собственный субъективный экзальтированный взгляд? – это, видимо, и есть основной вопрос личной Веры. И от того, как ты ответишь на него в конкретной ситуации, может зависеть очень многое, и иногда может придать внешне обычному явлению совершенно особенный смысл.
К этим размышлениям меня подтолкнул один, в общем-то, незначительный случай, произошедший тогда со мной в электричке. Но, как я уже говорил, все зависит от того, КАК на него посмотреть.
Вообще говоря, я люблю ездить на подмосковной электричке. Это пошло еще со студенческих лет. Институт наш был расположен за кольцевой дорогой, и, хочешь - не хочешь, а в Москву приходилось выбираться именно на ней, зеленой. А в Москву мы ездили для чего? Если оставить за скобками практику на старших курсах с ее поездками в базовые институты, то, конечно же, развлекаться. С хорошим настроением, в компании друзей. Видимо, вот это и перенеслось подсознательно комплексом положительных эмоций на электричку.
Но по правде сказать, что в ней хорошего? Жара и духота летом, холод в нетопленых вагонах зимой, и во все времена года толкотня, жесткие сиденья, вонь и грязь в тамбурах. И все-таки... Люди. Мне было интересно наблюдать за людьми в те полчаса-час, что свели нас в одном вагоне. Наблюдать за калейдоскопом лиц, характеров, настроений, эмоций. У каждого свой мир, свои интересы, свои заботы. И эти маленькие, случайно столкнувшиеся миры, абсолютно не связаны друг с другом. Они существуют совершенно отдельно друг от друга и от меня, а потому кажется, что я отделен от них невидимой стеклянной перегородкой и со стороны наблюдаю жизнь существ в человеческом аквариуме.
Лишь изредка чей-то взгляд вдруг пересечется с твоим, чуть задержится, и тогда кажется, что принимаешь какое-то очень важное, но непонятное, нерасшифрованное послание из другого мира. Это длится, как правило, всего несколько мгновений. В эти мгновения иногда возникает желание проломить эту невидимую стеклянную стенку аквариума, что стоит между нами. Но мгновения проходят, взгляды отводятся, и скоро попутчица (ну, естественно попутчица, кто ж еще? да еще и симпатичная) сходит на очередной остановке, или меня уносит прочь людским потоком.
Довольно резко, после известных всем событий начала девяностых, поездки на электричке стали, мягко говоря, менее приятны. И дело совсем не в том, что из-за нехватки денег у железной дороги вагоны стали совсем убогими. Люди. Люди стали другими. Глаза стали другими - недобрыми, напряженными, настороженными, как бы ожидающими от жизни и от окружающих очередной пакости. Повышенная концентрация беспричинной неприязни и озлобленности, обращаемые на случайно оказавшихся рядом, отнюдь не повышает удовольствия от временного соседства.
Июль в то лето выдался на редкость дождливым и малосолнечным. Вот и это утро было пасмурным. На исходе ночи прошел сильный ливень, и утренний воздух был прозрачно чист. Как у Тарковского, помните? «День промыт, как стекло…». Но солнца не было - его скрывали темно-серые облака.
И все же облачность не была безнадежной. В плотном одеяле облаков намечались прорехи. Их еще не было, они лишь угадывались в светлых прожилках между более плотной серостью туч, но в любой момент где-то среди них мог проглянуть кусочек синего неба, или прорваться солнечный луч.
Электричка уныло тащилась по Подмосковью сквозь это серое утро. Общую атмосферу в вагоне я тоже назвал бы пасмурной, но, в отличие от погоды за окном - без признаков улучшения. Вот только определение «пасмурная» здесь, пожалуй, слишком мягкое. Тут гораздо больше подошло бы другое слово – «мерзопакостная», если бы оно не вызывало юмористических ассоциаций. Юмором в этом случае и не пахло.
Вагон был плотно набит простым людом, ехавшим в Город по каким-то своим, отнюдь не праздным, безрадостным делам. Злые взгляды и грязные слова то и дело, как жалящие пули, проносились по вагону, когда кто-то – неважно, неловко или бесцеремонно - продирался по забитому людьми и их вещами проходу посредине вагона.
Чтобы случайный рикошет не попал в меня, я протиснулся в угол вагона к окну.
Обычно, обосновавшись на каком-то месте, я начинаю с того, что ненавязчиво рассматриваю окружающих, пытаясь увидеть интересные лица. Но в этот раз не стал этого делать – уж больно было мерзко на душе - а, полуобернувшись к окну, принялся смотреть на проплывающие за окном окрестности, чтобы попытаться как-то отвлечься от мрачного восприятия действительности.
А должен вам сказать, что еще одним развлечением в таких поездках, которым я часто занимаю себя, глядя в окно, было высматривание в проносящихся мимо пейзажах маковок церквей. Их было немало, около десятка или чуть больше, на протяжении часа езды. Одни - близко к железной дороге, другие – чуть в стороне, некоторые - еще дальше. Я давно уже изучил эти церквушки, - их внешний вид, у каждой по-своему красивый, их местоположение, - и всякий раз встречал их взглядом уже как хороших знакомых, которых приятно видеть.
Одна из них, особенно симпатичная мне, появлялась минут через пятнадцать после того, как электричка отходила от моей платформы. Она была расположена довольно далеко от железной дороги, наверное, километра три-четыре через широкую пойму, и появлялась всегда внезапно на высоком дальнем берегу реки, вырываясь из-за вдруг оборвавшегося более близкого лесного массива. Утром в хорошую погоду взаимное расположение солнца, церквушки и меня, едущего в электричке, таково, что освещенная солнцем церковь с колокольней ярко выделялась своей белизной на темно-зеленом фоне стены леса, начинавшегося прямо за ней.
Вот и в тот раз, отвернувшись к окну и глядя на проплывающий мимо пейзаж, я автоматически стал ожидать того момента, когда церквушка вынырнет из-за леса.
Но было пасмурно. Солнце скрывалось за облаками, и несмотря на в общем-то хорошую видимость, церкви не было видно - она сливалась с общим фоном…
И все же я продолжал напряженно всматриваться в то место где-то между мной и горизонтом, где, как я знал, должна была быть та «моя» колокольня…
Я уже потерял надежду что-либо разглядеть, как вдруг...
Словно кто-то специально проделал в облаках отверстие, и наклонный столб яркого солнечного света, как луч прожектора, упал прямехонько на ту мою церковь, резко, в одно мгновение, высветив ее на окружающем темно-сером фоне. Только что ее не было, и вдруг вот она - во все своей красе как бы парит в воздухе над землей!
Картина была настолько ярка, удивительна своей четкостью, красотой и внезапностью явления, что я замер, затаив дыхание. Хотелось запечатлеть ее в своей памяти, зная и боясь, что видение вот-вот исчезнет…
Чуть погодя, переведя дыхание, я обратил взгляд внутрь вагона - было интересно, видит ли эту, прямо сказочную, картину кто-нибудь еще. Вагон был по-прежнему сер и угрюм. Но он как бы притих. Кто-то спал, кто-то уткнулся в книгу, кто-то тупо смотрел в пространство пустыми глазами, жуя жвачку и слушая плеер…
И лишь одно лицо, лицо молодой женщины, было обращено к окну и как бы устремлено к тому, что она там увидела. Я сразу же понял, что она видит то же, что и я. Но самое удивительное было в том, что, как и в картине за окном, ее лицо тоже было словно освещено каким-то светом (внутренним?), выделяясь чистым образом на сумрачно-сером фоне окружающих людей.
Я переводил взгляд с удивительной картины, медленно плывущей за окном электрички, на удивительную картину в вагоне и обратно, и не переставал поражаться их красоте, их какому-то внутреннему единству и взаимосвязанности. Но какая была эта связь? В чем смысл этих двух светлых образов одновременно возникших и стоящих сейчас передо мной?
Поймите меня правильно - в тех чувствах, что вызывали во мне эти две картины, вовсе не было никакого религиозного восторга. Меня ну уж никак нельзя отнести к истово верующим. То восхищение было чисто эстетического свойства - было просто красиво! И лишь появившееся в глубине сознания смутное чувство, что это не могло быть простой случайностью, что кто-то подстроил все это, привносило в душу какое-то приятное, восторженное беспокойство...
...Удивительная картина за окном не могла длиться долго. Электричка уносила меня все дальше и дальше. Прореха в облаках постепенно затянулась. Церковь с колокольней медленно угасла, слившись с окружающим.
Женщина отвела взгляд от окна. Легкий вздох сожаления – мне показалось, мы сделали его одновременно. Чуть заметная спокойная и чистая улыбка на ее лице постепенно угасла, а вместе с ней медленно угас и тот свет, что освещал ее.
Вскоре она вышла на какой-то остановке. Больше я никогда ее не видел.
Что это было? Одно только незначительное атмосферное явление, случайно произошедшее в тот момент и в том месте, где я его увидел, плюс мои собственные иллюзии впечатлительной натуры? Или же это нечто большее, и за этим стоит некая метафизическая сила, пославшая таким образом... Что? Знак? Знак кому? Был ли я просто случайным свидетелем этого, или все это предназначалось именно мне? Или ей, той женщине? Нам обоим, раз уж только мы его увидели? Знак о чем?
Может быть так Судьба хотела дать мне знать о том, что вот он – Твой Храм, что вот она - Та Самая Женщина?
Что надо было делать в таком случае? Бросить все и бежать за ней? Глупо - она ведь даже не заметила меня.
Видимо, в таких ситуациях каждый ставит вопросы и выбирает ответы на них сам, и действует (или не действует) в соответствии с ними.
Ну, а я...
В тот день я остался наедине со своими философскими рассуждениями о соотношении физики и метафизики в нашей жизни...
…Ну и, может быть, с чем-то еще, что зародилось в тот момент у меня в душе...
Человек, который всегда возвращался
Часто можно слышать: "Нельзя возвращаться в туда, где ты был счастлив, где тебе было хорошо". Подразумевается, что от былого там почти ничего не осталось, и ждет тебя лишь горечь разочарования. Даже бережно хранимые воспоминания пострадают от того нового и, увы, чужого, что неизбежно появилось в твое отсутствие и безвозвратно изменило, исказило старое, родное и знакомое.
Какая чепуха! Возвращения необходимы. По крайней мере, для того типа людей, к которым Антон относил себя, своих друзей, всех тех, кого любил и уважал. Наоборот, он не любил тех, кто не хочет или даже боится возвращаться, оглядываться, кто ломится только вперед и вперед. Кому все равно, что он оставил после себя. Не оглядываясь - вперед, сжигая мосты и обрывая ставшие ненужными связи и привязанности, сбрасывая ненужный груз прошлого. Сам же Антон всегда, как бы ни было тяжело, тащил этот груз с собой. И всегда оставлял возможность возвращения. И с радостью при случае пользовался этой возможностью.
Время от времени возвращаться надо. И лучше всего как раз именно туда, где было хорошо. На его, Антона, взгляд это делает жизнь... еще более живой, что ли. Ведь кроме живого настоящего, ты обретаешь живое прошлое. Оно перестает быть мертвым, застывшим слепком памяти, постепенно угасающим по мере удаления от него по дороге времени. Возвращения (в прямом смысле этого слова) - это новое прикосновение к материальным предметам прошлого. Возвращения обновляют его, делают чуть изменчивым, живым, все время наполняя его новыми эмоциями и переживаниями. Возвращения (в переносном смысле) позволяют обдумать прошлое, уложить его в багаж своего опыта и, поднявшись с ним на новый уровень, идти дальше.
Настоящее - всего лишь тонкая оболочка нашего прошлого. Если не возвращаться в прошлое, не жить с ним, не вглядываться временами в него внимательно и с любовью, то однажды обнаружишь, что внутри под, может быть и яркой, радужной оболочкой - одна лишь пустота, населенная смутными призраками. Прошлое не прощает предательства и забвения…
Наверное, хорошо тому, кому не нужно возвращаться в силу той простой причины, что они никуда не уезжали. Но ведь дело не в физической перемене мест. Все гораздо глубже. Вся наша жизнь только и состоит из того, что мы кого-то покидаем, от кого-то и куда-то уходим. Антон старался уходить так, чтобы можно было вернуться с легким сердцем. Хотя бы не надолго, хотя бы просто в гости - просто сказать "Привет! Давно не виделись. Рад тебя видеть!". И чтобы ему улыбнулись в ответ...
Он любил возвращаться в свой маленький городок. Город своего детства. Город своей юности. Ему было в нем хорошо. И хотя город сильно изменился, хотя в нем осталось не так уж много людей, которые связывали Антона с ним и с его прошлым в нем, все равно, он радостно возвращаться в свой Город. Радостно и, конечно, грустно.
Первое, с чего начинался его Город в момент возвращения, и что потом постоянно сопровождало Антона - это его запах. Он давно уже отметил для себя, что у каждого города есть свой, присущий только ему одному, запах. Запах своего города он не спутает ни с каким другим. Описать его вряд ли возможно. Это - как некая аура, которая всюду сопровождает тебя, когда ты идешь по его улицам, дышишь его воздухом. В той ауре, может быть, слегка различимы оттенки запахов липы, акации, лебеды, чуть приправленные горечью полыни. Но это лишь оттенки. Основу же составляет что-то другое. Особенно это ощущаешь поздним вечером, когда суетная дневная жизнь успокаивается, и просыпается дух Города, волнующий душу и будоражащий воспоминания.
Здесь живет его мать. Здесь на погосте – последнее пристанище его отца. И уже многих тех, кто составлял мир взрослых его детства. Антон старался хотя бы раз в год приезжать к матери, навещать могилу отца. И каждый год, приезжая сюда, с грустью обнаруживал, что уже нет того-то и того-то, что недавно справили поминки по тому-то и тому-то... Старики уходят... Поколение Антона взрослеет... Хотя, подходит ли это слово к ним, к тем, кому уже стукнуло сорок? Куда уж еще взрослее? Стареет? Нет, это слово не принимается, отторгается внутренним самоощущением. Особенно здесь - в городе его юности.
Здесь Антон ощущал себя по-прежнему молодым еще и потому, что в этом городе по-прежнему живет она…
…Они вместе учились в одном классе. Теперь Антон подозревал, что она была немножко влюблена в него в те давние школьные годы. Он же этого совершенно не замечал. Лишь спустя много лет с удивлением обнаружил, что на большинстве школьных фотографий 10-го "Б" она как бы случайно оказывалась рядом с ним. А тогда… Нет, тогда он не был слеп. Просто тогда он был болен своей первой любовью - тайной, безответной, мучительно-болезненной и абсолютно платонической - к совершенно другой девочке.
А излечила Антона от той болезни именно она. Именно подаренный ею поцелуй, первый поцелуй в его жизни, был как укол спасительной вакцины от той мальчишеской болезни, которой, видимо, должен переболеть каждый будущий мужчина. Это как корь в детстве - ею должен переболеть каждый ребенок, чтобы в нем выработался иммунитет, и тогда следующие «болезни» такого рода будут (а они будут, обязательно будут!) уже не опасны.
Той мальчишеской болезнью, о которой идет речь - а речь идет о первой любви, это именно она должна быть мучительно-сладкой, болезненной, безответной и платонической, - необходимо переболеть еще и потому, чтобы узнать, что такое боль, чтобы понять, что с этими чувствами надо обращаться осторожно (ну вот, как с оружием, может быть) и, по-возможности, не причинять боль другим. Именно этот смысл он вкладывал в слова одной из песен его любимых Битлз (в те времена он плохо знал английский, и не понимал, о чем в ней в действительности поется) - happiness is a warm gun - счастье (читай - любовь) - это огнестрельное оружие.
После школы жизнь раскидала 10-ый «Б» по стране. Антон уехал учиться в столицу, потом работа по распределению после института забросила еще дальше. Потом опять столица. Короче, снова он увидел ее через долгих без малого двадцать лет в одно из его возвращений. Они оба были уже семейными людьми и в том возрасте, когда некий огонек в глазах у большинства людей уже потух, и его заменили скучнейшие серьезность, озабоченность важными делами и мелкими обыденными заботами. Но в ее взгляде было совсем другое - молодое, не потухшее, этакие искорки задора. Это заставило Антона чуть задержать на ней свой взгляд, а потом и почувствовать в ней родственную душу. Видимо, и она тогда почувствовала что-то похожее.
С тех пор каждый год свой приезд в родной город после радостной встречи с матерью и обмена с ней первыми впечатлениями Антон начинал со звонка ей. Она всегда узнавала его мгновенно, и разговор их начинался так, будто они разговаривали последний раз ну буквально вчера. Вот и в этот раз:
- Привет.
- О, привет! Еще бы чуть-чуть и ты бы меня не застал.
- Ты куда-то убегаешь?
- Уезжаю! В отпуск! На юг! В Сочи! С дочкой!
- А куда же ты дела своего благоверного?
- Не волнуйся за него - он тоже неплохо пристроен на две недели. В командировке.
- И когда же ты уезжаешь?
- Сегодня ночью. В три часа за мной должна прийти машина и - к поезду. У меня сейчас дома все вверх ногами - сборы. Еще Настю надо помыть перед дорогой.
- Постой, постой. Мы, что, с тобой даже не увидимся?
Трубка замолчала. Видимо до ее сознания, занятого сейчас радостными предотъездными хлопотами, постепенно стало доходить. Голос ее изменился:
- Вот черт! Ты не мог приехать пораньше?
- Не мог. Я до самого последнего момента не знал, вообще, сумею ли вырваться. А ты же обычно уезжаешь в отпуск позже. Я думал, что как раз успею тебя застать.
- Да, обычно позже, но в этот раз так сложилось. – Она нарочито громко вздохнула в трубку, - Значит не судьба.
- Жаль, жаль. Ну, что ж... Но поболтать-то у тебя немножко времени для меня найдется?
- Найдется. Ты рассказывай, как твои дела, а я буду тут продолжать сборы с трубкой в зубах.
- Нет, начни ты. Что тут у вас новенького?
Она любила поболтать, и следующие двадцать минут он в пол-уха слушал все городские новости за прошедший после их последней встречи год, воспринимая не столько информацию, сколько ее голос, его тембр, его интонации.
В эти редкие его приезды ему приятно было даже просто быть рядом с ней, и в каждый свой приезд он старался организовать встречи старых школьных друзей, чтобы вместе с ними еще и еще раз ее увидеть.
Но этого ему, конечно же, было мало. Его мужское начало рвалось к ней очень настойчиво, ему было недостаточно этих нейтральных встреч, и оно совсем не желало прятаться под маской благочинных встреч однокашников.
Вот и сейчас, слушая в телефонной трубке ее голос, он живо представлял себе ее глаза, улыбку, красивые вьющиеся волосы, мягкие линии плеч, соблазнительную волну от груди к талии и ниже к волнующим бедрам. Это не были неловкие формы той далекой шестнадцатилетней девчонки. Это были формы красивой зрелой женщины, знающей себе цену и осознающей свою привлекательность. Это было то самое живое прошлое, которое, как раз в силу того, что оно живое, шагнуло к нему в настоящее и стало его частичкой. И ему ужасно хотелось физически ощутить его реальность, его “настоящесть”, дотронувшись до ее волос, почувствовав вкус ее губ, женскую нежность ее существа.
Увы, зная нравы маленьких провинциальных городков, где злые сплетни рождаются даже из ничего, он вынужден был смирять и прятать свои порывы, чтобы не скомпрометировать ее в глазах местного безжалостного и злого на язык общества.
Надо сказать, что у них обоих семейная жизнь сложилась примерно одинаково. Одинаково неудачно. Бывает так, что сходятся два человека совершенно разных. Сначала они интересны друг другу этой своей разностью, но потом вдруг оказывается, что кроме этой разности у них ничего нет общего. Интересы - совсем разные, лежащие в совершенно непересекающихся плоскостях, мироощущения - разные, темпераменты - разные. Люди более резкие и решительные в такой ситуации давно бы разбежались. А они вот нет. Наверное, в основном дети являлись тем "скрепляющим веществом", которое не допускало развала их семей. Хотя, конечно, все обстояло гораздо сложнее и у него, и, видимо, и у нее.
Антон обнаружил у себя некое свойство своей натуры, которое очень часто делало его отношения с женщинами довольно болезненными.
Дело в том, что он не мог строить с ними близкие отношения "просто так", на легкой ни к чему не обязывающей безопасной основе. В тонком мире душевных отношений у него быстро отрастали и протягивались к близкой женщине очень чувствительные "нервные волокна". Они позволяли ему острее чувствовать радость общения с женщиной и со-чувствовать (в смысле - чувствовать чувства другого) ей. Но они были очень чувствительны и к чужой боли, поэтому он почти физически не мог причинить малейшую боль близкой женщине, так как она тотчас же отзывалась усиленной болью в его собственной душе. В его жизни попалась одна женщина, которая ловко использовала (хотя может быть и бессознательно) это свойство его натуры, чтобы крепко привязать его к себе. Она повела себя так, будто даже самое безобидное его движение вызывало у нее боль. …Подергавшись немного, он затих как бы спеленатый паутиной этих волокон - ему было действительно больно. Когда же он раскусил эту хитрость, было уже поздно. Он смог отсечь (что смог) большую часть из этих "нервных волокон", так что жизнь стала выносимой. Но дети, в которых он души не чаял, заменили те порванные связующие нити, и продолжали скреплять его семью. Постепенно Антон устроил свою жизнь так, что она оставляла ему возможность и для личной жизни, той, что для себя, для души, а не по обязанности.
Тонкостей ее семейных проблем Антон, конечно, не знал, но когда они приблизились друг к другу, ему показалось, что ее положение было очень схожим с его собственным. Тем не менее, она очень серьезно относилась к семье и всячески оберегала ее от возможных потрясений. И не только свою семью, но и его собственную, умело и деликатно пресекая все его, Антона, “гнусные поползновения”.
Он подсмеивался над ней и не упускал случая спровоцировать ее на очередной отпор, отпуская шуточки по этому поводу. Она отвечала ему в тон, мол, вам столичным донжуанам только и надо, чтобы поразвлечься с беззащитными провинциальными дамочками - “поматросите и бросите”. И они вместе смеялись…
Вот и в этом телефонном разговоре Антон нарочито печальным голосом пожаловался на свою несчастную судьбу, которая не позволила ему увидеть ее в этот раз.
- Твой самый верный поклонник притащился в кои-то веки черт-знает-откуда только для того, чтобы увидеть тебя, а ты, видишь ли, сбегаешь от него на юг! Это возмутительно!
- Ну, знаешь, мог бы заранее поинтересоваться и предупредить о своем приезде.
- Вот так всегда! Я же еще и виноват! Ну, никакого сочувствия! - нарочно глубоко вздохнул он. После короткой паузы притворно серьезным тоном и одновременно с явной улыбкой в голосе:
- Смилуйся, сударыня! До трех часов ночи - много времени, можно было бы и увидеться. К тому же, ты знаешь, какое это опасное время? Спать ложиться нельзя - проспишь. А если ты меня пригласишь в гости - ручаюсь, я тебе уснуть не дам, и мы с пользой и удовольствием проведем время.
- Успокойся - не обломится! - тем же шутливым тоном ответила она, и продолжила, уже смягчившись:
- Мне правда очень жаль - я бы очень хотела тебя увидеть. Но ничего не выйдет - сейчас придет мама, будет до самого отъезда наставлять свою несмышленую дочь. В другой раз. Ладно? Не обижайся...
- Да брось ты - никаких проблем. Счастливо отдохнуть! Через год на том же месте, в тот же час.
...Он проснулся в четвертом часу ночи от вдруг образовавшегося ощущения пустоты внутри. Долго лежал в постели в темноте с открытыми глазами. Город снаружи тоже был каким-то покинутым и опустевшим…
Сослагательное наклонение
Как-то мне в голову пришла странная мысль: наш литературный мэйнстрим основан, в большинстве своем, на описании тех или иных происходящих событий... Стоп, стоп, стоп, а как же иначе? Именно происходящие события и составляют видимую сторону жизни, которая во всем многообразии своих проявлений (не только действия, но и мысли, чувства героев и т.п.) и является предметом литературы. (Да простят меня литературоведы за столь краткое определение предмета.) Это так, но я, собственно, предлагаю взглянуть чуть шире.
Попробую объяснить, что, собственно, имеется ввиду. Тем более что я свою мысль, еще не закончил.
Обращаю ваше внимание на слово "происходящий"- именно в нем сосредоточено то, о чем я хочу сказать. Конечно, описываемые в том или ином литературном произведении события могут быть выдуманы, или происходили давным-давно в прошлом, или могут произойти в будущем, или могли бы произойти. Объединяет их то, что в контексте произведения они являются частью реальной жизни, реальной в том смысле, что они воплощаются в той действительности, которая присутствует в данном произведении (в некоторых литературных жанрах она может быть даже очень нереальной).
А между тем эта самая наша "реальная жизнь" погружена в безбрежный океан нереализованных возможностей, неосуществленных желаний, невоплощенных замыслов, несделанных дел. В конечном итоге этот океан - бесконечное множество других вариантов жизни каждого из нас и всех вместе, вариантов, которые могли бы быть с той или иной долей вероятности, но не случились, не воплотились в реальность по каким-то причинам. А воплотился в действительность только один вариант, и вовсе не обязательно тот, который имел максимальную вероятность, ведь мы-то с вами из собственного опыта знаем, что в нашем мире могут происходить и маловероятные события.
Саму нашу жизнь можно представить как процесс реализации одних возможностей и постепенное отпадение, отмирание других. Вот родился маленький человечек. Здесь, в самом начале себя, он - одна сплошная, огромная возможность ВСЕГО. Он постепенно растет, взрослеет, и вместе с этим от него отпадают целые пласты возможностей. Вот обнаруживается, что он никогда не станет великим музыкантом, вот оказалось, что он никогда не станет большим ученым, вот он обнаружил, что уже никогда не будет бухгалтером, сантехником, летчиком, переводчиком с суахили. Он взрослеет, стареет, и спектр вероятностей его будущего становится все уже и уже. Как дерево осенью роняет свою листву, так и с человека опадают, кружась в печальном танце, его возможности. Опадают..., опадают..., опадают до тех пор, пока вдруг не остается только одна-единственная возможность... И вот она воплотилась, и человек перестал быть...
Но я, собственно, не о том. Я хотел сказать, что литература в основном сосредоточена на описании событий, которые вплетены в тоненькую нить, называемую нашей реальностью, которая сама замысловато вьется в бесконечной ткани вероятностного бытия, сотканного из неисчислимого множества других нитей. Лишь изредка можно встретить упоминания вскользь о том, что могло бы быть. Иногда с сожалением, иногда с плохо скрываемой издевкой один персонаж говорит о другом что-то в роде:
- А ведь он подавал такие надежды!..
- А ведь он мог быть отличным...
- А все могло бы быть совсем иначе...
Иначе... Иначе - это значит, что могло быть и лучше и гораздо хуже. Но о том, что хуже мне, например, думать совсем не хочется. А вот о том, что лучше...
Лучшие, но нереализованные вероятности нашей жизни, поверьте, достойны того, чтобы о них чаще задумываться. Часто они бывают просто прекрасны, гораздо ярче, гораздо счастливее, чем наше реальное бытие. Ну и что из того, что они не произошли!? От этого они не стали хуже. Как раз наоборот! Поверьте, если бы они произошли, то наша реальность так бы на них повлияла, что они утратили бы очень многое из того, что нас в них привлекало. Да и в том, что эти вероятности не воплотились в жизнь, часто не виноваты ни сами эти вероятности, ни их носитель. Просто в этой жизни очень многое зависит от сторонних факторов, и чаще приходится удивляться именно тому, что что-то из наших лучших (ну не лучших, так хотя бы неплохих) вероятностей все-таки реализуется.
А, кроме того, чем, собственно, воспоминания о реальных счастливых мгновениях нашей жизни отличаются от мыслей о воображаемых счастливых мгновениях, которые могли бы быть, но которых не было? Да ничем! И тех и других сейчас нет. И те, и другие - лишь у нас в голове.
Это я к тому, что не стоит пренебрежительно относиться к тому, что могло бы быть: к нашим собственным вероятностям, к нашим нереализованным возможностям, неслучившимся чувствам, несостоявшимся событиям. Там есть удивительное и радостное, грустное и веселое, хорошее и счастливое. И я вовсе не призываю отрываться от реальности и парить в облаках пустых мечтаний. Нет! Просто иногда реальность бывает тесновата, скучновата, пресновата. Задумайтесь о ваших других вероятностях! О тех, которые могли бы быть. О тех, которые могли бы быть сейчас. О тех, которые могут быть в будущем. Эти мысли не только украсят вашу сегодняшнюю реальность, но и вполне могут повлиять на реализацию предстоящих возможностей.
Кстати, имея все это ввиду, я по-новому стал относиться к людям. Вернее, нет, не по новому, а более осознанно. Я просто понял, что очень часто стал оценивать людей не только по тому, кто они есть сейчас в данный момент, но и по тому, кем они могли бы быть. Знание тех вероятностей, которые были у человека (а они у разных людей очень разные), и причинах, которые им помешали осуществиться, дает очень многое в понимании этого человека. Чем шире спектр возможностей у человека, тем он интереснее. Заметьте, я говорю не о тех возможностях, что у него есть сейчас – ценность их очевидна, а о тех, что уже отпали.
(Конечно, это несколько противоречит довольно распространенной позиции, которая утверждает, что человек оценивается по его делам. Ну, что тут скажешь? Только то, что да, человек оценивается по его делам, но не только – см. выше.)
Но возвращаюсь к литературе. Размышляя на вышеизложенную тему, задумал я написать серию рассказов, в которых основной акцент был бы перенесен с действительных событий, с реальной жизни персонажей на то, что могло бы быть, но не случилось, на те самые нереализованные вероятности, - серию рассказов с общим заглавием "Они были созданы друг для друга".
Рассказ 1.
Рассказ о том, что жили-были два человека. Мужчина и женщина. Они были созданы друг для друга. Они так отчетливо представляли друг друга, их действительные образы так точно совпадали с их представлениями друг о друге, что в этом – в том, что они были созданы друг для друга - не могло быть никакого сомнения. Их мысли и чувства, образ жизни, увлечения, все, все, все, было предназначено, соединившись вместе, составить то, что можно было бы назвать человеческой гармонией, звучанием прекрасного аккорда человеческих душ. Они были созданы друг для друга.
Но они этого не знали. И даже не подозревали об этом. Потому что никогда не виделись друг с другом - жизнь просто не предоставила им такой возможности. И все-таки они знали об этом. Знали, что где-то есть тот, кто создан для него. Знали, что и он/она созданы именно для этого другого. И это согревало их души. И несколько примиряло с жизнью. Ну и что, что они никогда не встретились. Это не сделало их отношения хуже. Не оставило вероятности разочароваться друг в друге. А такая вероятность ведь тоже существовала. Единственное в чем они разочаровались - это в жизни. Ведь она так и не представила им возможности встретиться друг с другом. Несмотря на то, что они были созданы друг для друга.
Рассказ 2.
Рассказ о том, что жили-были два человека. Мужчина и женщина. Они были созданы друг для друга. Они так отчетливо представляли друг друга, их действительные образы так точно совпадали с их представлениями друг о друге, что в этом не могло быть никакого сомнения. Их мысли и чувства, образ жизни, увлечения, все, все, все было предназначено, соединившись вместе составить то, что можно было бы назвать человеческой гармонией, звучанием прекрасного аккорда человеческих душ. Они были созданы друг для друга.
Но до поры, до времени они этого не знали. И даже не подозревали об этом. Потому что никогда не виделись друг с другом. Но вот однажды… Однажды они встретились.
Это произошло в метро большого города. Был час пик - утро, все спешили на работу. Его внесло в вагон на одной из остановок. Стиснутый со всех сторон, он стоял, держась рукой за поручень. Она сидела почти перед ним и читала Стругацких. Его рассеянный взгляд (в этот момент он думал о том, что в первую очередь, когда он доберется до работы, надо будет заново проверить одно место во вчерашних результатах) вдруг остановился на ее лице. Что-то в нем его привлекло. Он стал осторожно (упаси бог, не назойливо) рассматривать его. "Эта женщина удивительно похожа на ту, которая могла бы составить мое счастье" - эта мысль пришла ему в голову как бы сама, без его участия. Он усмехнулся про себя ее очевидной глупости и безосновательности – мало ли симпатичных женщин ездит в метро. И тем не менее ему было приятно рассматривать эту мысль. "Рассматривать мысль" - смешное выражение, но как еще сказать о том, что он не обдумывал эту мысль, не развивал, не строил на ней далеко идущих рассуждений. Он просто рассматривал ее, как вертят в руках красивую, но бесполезную вещицу.
Она читала Стругацких, когда вдруг почувствовала... Трудно сказать, что именно она почувствовала. Это был как бы легкий сбой сердца, мягкий толчок в груди. Не отрываясь от книги, она стала вслушиваться в себя и лишь потом почувствовала, что источник беспокойства находится вне ее. Беспокойство это было особого рода. Это было приятное, волнующее беспокойство, как бы ожидание чего-то очень хорошего. Очень быстро она поняла, что причиной ее необычного состояния был молодой человек, стоявший чуть правее от нее. Она стала внимательнее разглядывать его, но, как это умеют все женщины, не прямо, а как бы боковым зрением, ни в коем случае не показывая явно своего интереса. Мужчина был вполне обычной внешности, но что-то в нем было особенное... И вдруг она подумала, что он очень похож на того, которого она так часто представляла себе. На того, с кем она в мечтах проживала свою жизнь, кто был в ней отцом ее детей, с кем она делила свое будущее счастье и будущие горести. "Интересно, – подумала она про себя, - вот стоит передо мной человек, может быть, именно тот, мой единственный. Но он сейчас выйдет на следующей остановке, и мы никогда-никогда больше не увидимся. Грустно..."
Его унесло людским потоком не на следующей остановке, а через одну. Но все равно, тех пяти минут, что судьба им отвела, было явно маловато на то, чтобы как-то отреагировать на свои ощущения. Они никогда больше не увиделись. Несмотря на то, что они были созданы друг для друга...
Рассказ 3.
Рассказ о том, что жили-были два человека. Мужчина и женщина. Они были созданы друг для друга. Они так отчетливо представляли друг друга, их действительные образы так точно совпадали с их представлениями друг о друге, что в этом не могло быть никакого сомнения. Их мысли и чувства, образ жизни, увлечения, все, все, все было предназначено, соединившись вместе, составить то, что можно было бы назвать человеческой гармонией, звучанием прекрасного аккорда человеческих душ. Они были созданы друг для друга.
Но до поры, до времени они этого не знали. И даже не подозревали об этом. Потому что никогда не виделись друг с другом.
Но вот однажды они встретились. И это было чудо. Ну, разве не чудо - в многомиллионном городе, в метро, встретились именно те двое, которые были созданы друг для друга. Ну, разве не чудо, что, встретившись, за те коротенькие минуты они поняли, что созданы друг для друга, поняли и поверили, поверили и не побоялись посмотреть друг другу в глаза и получить там ответ.
- Это, правда, ты?
- Да, это правда, это - я!
Но это чудо немножко омрачалось тем, что к тому времени, когда оно произошло, эти двое уже не были свободны. Они были очень честными и порядочными людьми и не могли строить свое счастье на несчастье других. Они промучились целый год, урывая у жизни маленькие кусочки счастья. А через год они расстались. Но они не стали несчастными. Потому что, то их счастье, которое могло бы быть с ними всю жизнь, оно осталось с ними. Они уже знали какое оно, оно уже никуда от них не денется, они всегда будут вместе: он, она и их счастье. Хотя они и расстались, несмотря на то, что они были созданы друг для друга...
Вот такая была задумка. Интересные могли бы получиться рассказы? Эти и многие другие… Ну и что из того, что я их так и не написал!? От этого они не стали хуже, а даже наоборот…
Странный сон
В ту ночь ему приснился еще один сон из тех, что стали вдруг изредка сниться ему и удивлять своей яркостью и содержательностью. Вообще-то, яркие цветные сны, в которых происходило какое-то действо, снились ему достаточно часто, и в том, что приснился еще один такой, не было на первый взгляд ничего необычного. Но все-таки этот сон - вернее, сны, так как этот сон был уже не первым - так вот, эти сны сильно отличались от обычных.
Как правило, обычный сон вспоминается утром как смутный обрывок или невнятные обрывки каких-то действий и событий, почти никогда не имеющие законченности сюжета. Эти обрывки возникали как бы ниоткуда и заканчивались внезапно на самом интересном месте. Часто то, что в самом сне казалось важным и переживалось с большим чувством, после пробуждения вспоминалось уже как сущая чепуха. А логика событий, если таковая вообще существовала, во сне воспринимавшаяся как естественная, оказывалась совершенно оторванной от реальности, смешной, забавной, глупой, бессмысленной. Проснувшись после такого сна, с раздражением думалось: "Боже, приснится же такая чушь!".
Новые сны, которые стали посещать его, отличались от привычных необычной целостностью и законченностью интересного сюжета. Логика событий в этих снах была четкой и осмысленной. И просыпался он с таким чувством, будто посмотрел захватывающий фильм или спектакль, да еще и с собственным участием в главной роли!
Содержание первого такого сна он довольно быстро забыл, не придав тогда этому большого значения. Ну, подумаешь, сон – эка невидаль. В памяти остались только воспоминания о праздничной яркости красок (кажется, действие во сне происходило в самое Рождеством или на Новый Год), о карнавально-ярмарочной суете и веселье, но и с драматичной напряженностью детективного сюжета, развивавшегося на этом фоне – кажется, там было какое-то загадочное убийство.
А запомнилось ему то радостное удивление, с которым, проснувшись, он вспоминал этот сон. "Надо же! Записать - и вот тебе готовый сценарий отличного детектива". Ничего записывать он, конечно, не стал, и постепенно тот сон забылся.
А вот другой сон запомнился хорошо, видимо, своей странностью. Это был сон о запахах. Этакая сюрреалистическая фантазия о запахах с элементами кошмара.
В том сне он был химиком-аналитиком в лаборатории на громадном химкомбинате. На работе он занимался какими-то сложными химическими анализами выпускаемой комбинатом разнообразной продукции. Он был незаменимым, а потому уважаемым и высоко ценимым специалистом.
Свое свободное время он тратил на любимое хобби: занимался изучением ароматических веществ, запахов на их основе, их композициями и составлением новых запахов. Оно было тесно связано с его работой, и потому у себя в лаборатории он частенько засиживался допоздна, и не так уж редко проводил там и свои выходные.
Конечно, жена ворчала по этому поводу, но он зарабатывал неплохие по тем временам деньги, очень любил своих детей, и потому она мирилась с этим.
Так что жизнь его была интересна и безмятежна до памятной всем катастрофы с государством и его экономикой. Вместе с ними сломалась и его жизнь.
Рухнувший во времена кризиса комбинат оставил его совершенно без средств к существованию. Ничем другим кроме своей химии он заниматься не умел, третий год содержал семью не известно на что. Был доведен до отчаяния собственным бессилием, постоянными упреками жены, становившимися все более злобными, и печальными глазами детей. Он стал задумываться о самоубийстве - хоть так он освободит семью от ставшего обузой отца, не способного хоть как-то прокормить семью, оказавшегося ни к чему не пригодным в новой жизни...
Вся эта прелюдия к пересказываемому сну дается здесь только для того, чтобы читателю была понятна предыстория и контекст, на фоне которого происходило все дельнейшее. Самому же ему там, во сне, все это – кто он, и что с ним, - было очевидно, так как он сам был героем этого сна, и это была как бы его жизнь.
Собственно сон начинается с того момента, когда он в критическом состоянии полного отчаяния после очередной ссоры с женой хватанул последние остатки лабораторного спирта. Получив таки образом заряд решимости действовать, он на старых отвалах отходов химкомбината собрал какие-то в обилии произраставшие там сине-желто-ядовито-зеленые грибы, похожие на поганки, вернулся в лабораторию и сделал из них отвар. Потом для верности плеснул туда еще чего-то из своих наиболее жутких реактивов и резким движением - одним глотком – выпил все это, чтобы свести счеты с жизнью.
...Очнулся он в кошмарном состоянии. Голова раскалывалась, тело дрожало и вибрировало как натянутая струна, которая вот-вот порвется от усталости и напряжения. Однако сознание было ясным, зрение четким.
Впрочем, спустя несколько мгновений (секунд или минут? – в том состоянии время воспринималось с трудом), он в этом усомнился, так как решил, что сошел с ума - настолько невероятным было соотношение между тем, что видели его глаза и что чувствовал его нос.
Он лежал на кафельном полу лаборатории в луже собственной блевотины, в брюках тело ощущало отвратительно-липкие последствия поноса. И эта кошмарная, но, в общем-то, естественная картина (если учесть, какое жуткое зелье он влил в себя), представшая перед его глазам, дополнялась одной необычной деталью: его ноздри улавливали нежнейший аромат незнакомого запаха, исходившего от него самого и от всей окружающей его тошнотворной обстановки.
Для тех, кто не понял, повторю: он чувствовал не тошнотворную вонь блевотины и собственных испражнений, а чудесный аромат приятнейшего запаха.
Некоторое время он продолжал лежать на полу и пытался привести свои мысли в порядок. Он таки сообразил, что умереть ему не удалось, но решил, что сильнейшее отравление тем зельем, что он принял, привело к серьезному нарушению обонятельного восприятия. Видимо, - пришел он к выводу - тот аромат, который сейчас его окружал - не что иное, как запаховые галлюцинации.
Несколько успокоившись найденным объяснением, он с трудом поднялся и поплелся вниз – в подвал лабораторного корпуса, где у них были душевые. Корпус от безденежья комбината был пуст, заброшен, потихонечку начинал разваливаться, но от воды и электричества его так и не отключили – видимо по той же самой причине (безденежья и заброшенности) о нем просто забыли.
Там в душевой при тусклом свете лампочки он кое-как привел себя в порядок. Сначала сбросил с себя одежду и забрался под холодный душ, помылся - при этом он долго держал голову под струей холодной воды, время от времени судорожно и жадно глотая ее широко открытым ртом - еще раз тут же под душем прочистил желудок, сунув два пальца в рот, потом медленно, преодолевая слабость, тщательно выстирал одежду, как мог отжал ее и тут же одел. В таком полумокром виде – влажная одежда приятно холодила тело – вернулся обратно на свой третий этаж в лабораторию. Здесь он собрал остатки сил и привел лабораторию в нормальный вид.
Лишь после этого он решил себя побаловать. Нашел в загашнике остатки старого растворимого кофе, на горелке в колбе вскипятил воду и сделал себе чашечку кофе. Оно привело его в состояние пригодное для жизни.
Делая очередной глоток кофе, наслаждаясь его вкусом и ароматом, он вдруг замер. Удивленно посмотрев на чашку с остатками кофе, он вдруг сообразил, что его запах он ощущает таким, каким тот и должен быть - кофейным. Конечно, то был не запах свежемолотой арабики, но это был нормальный запах растворимого кофе. Он задумался и провел ряд простеньких экспериментов. Все запахи были такими, какими и должны быть! За исключением одного - запаха выделений его тела!
Немного поразмыслив над полученными удивительными фактами, он пришел (с трудом, но пришел) к выводу, что с обонянием у него все нормально. Но что это за необычный запах? Чертовски приятный запах!
Теперь, когда его состояние стало постепенно приходить в норму, он приступил к изучению обнаруженного феномена серьезно, по-научному. Ему сразу пришла в голову догадка - все дело в том самом зелье, которое он в отчаянии приготовил для сведения счетов с жизнью и которое влил в себя. Тщательно вспомнив, из чего он его сделал (а ключевым оказался отвар тех самых ядовитых желто-зеленых грибов), он воспроизвел его, изучил его химический состав и свойства.
Просидев в лаборатории безвылазно неделю, он сформулировал свое открытие - он открыл, изобрел, создал внутренний дезодорант!
Все основные косметические средства, наработанные тысячелетиями человеческой культуры, своей первостепенной целью имели подавление неприятных запахов выделений человеческого тела посредством нанесения на поверхность кожи ароматических веществ или распыления их в окружающем воздухе. Сотни веков назад жены фараонов уже использовали для умащивания своих тел различные благовония, мази и притирания, которые изготавливали им жрецы храмов Изиды. Теперь на это работает огромная индустрия. Шанель, Кристиан Диор, Нина Ричи, Живанши, Ланком... Какой музыкой звучат все эти слова для женщин всего мира. Тысячи литров духов, одеколонов, дезодорантов выливают, выпрыскивают на себя красавицы всего мира, чтобы облагородить запахи своего тела.
Но все это - лишь косметика, в самом пренебрежительном смысле этого слова, косметика, которая прикрывает фиговым листом неприглядную (если можно так сказать о запахах) природу человеческого естества, которую невозможно изменить.
Было невозможно изменить! Теперь возможно! Он создал эликсир, одного глотка которого достаточно, чтобы ваш пот стал благоухать, как изысканные духи или дезодорант известнейшей марки! И при этом не надо прыскать на подмышки! Мочу можно разливать во флаконы и продавать как туалетную воду (уж простите за каламбур)! Нет теперь нужды пользоваться освежителями воздуха в туалетах, потому что экскременты источают аромат, утонченнее самых лучших духов!
…Его взору представилось, как рушатся империи парфюмерных королей, не устоявших перед победным шествием по миру его средства! Ведь его внутренний дезодорант убивает саму причину использования старых средств – человеческое тело теперь источает только приятные запахи! Он видел, как входит в обычай дарить по праздникам друг другу изящные коробочки и флакончики с собственными благоухающими выделениями! Люди перестают мыться, так как запах несвежего тела становится таким эротично-восхитительным! Как в городах постепенно перестает работать канализация - все отходы человеческого организма остаются облагораживать воздух городов! Вся планета постепенно зарастает собственным благоухающим дерьмом!..
...Весь в холодном поту он вдруг проснулся. Принюхался к себе... Слава богу! Это был только сон, кошмарный сон! Но какой сон!
И он пошел принять душ с улыбкой радостного облегчения и мыслью "Ну это надо же! Приснится же такая чушь!".
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/