Т.Органова
Сентиментальное путешествие в Англию
Тихий ровный гул двигателя и усталость последних напряженных дней навевали сон, но я не могла позволить себе закрыть глаза – за окном мчавшегося автомобиля мелькали пейзажи, которые я мечтала увидеть с детства. Пустые замерзшие поля, кое-где разделенные низкими изгородями, пологие холмы, речушка подо льдом, вдоль нее голые ивы, распустившие по ветру свои желтые волосы – Англия. По таким полям гулял когда-то мистер Пиквик, приехавший в поместье Мэнор Фарм справить веселое Рождество. И, как в сказке, я тоже ехала в поместье встречать Рождество, и вез меня туда один из самых красивых мужчин, которых я видела в жизни. Он поразил меня еще тогда, когда я увидела его в аэропорту – точная копия молодого Блока, хотя ему уже тридцать пять.
Я посмотрела на него, и он, оторвавшись от дороги, молча улыбнулся мне. Как хорошо, что он не разговорчив, потому что каждый раз, говоря с ним, я испытывала угрызения совести.
Да, радость исполнившейся мечты была отравлена, потому что была достигнута обманом. Никогда бы мне не попасть сюда, если бы однажды в Интернете я не наткнулась на преподавателя Лондонского университета. Он преподавал русский язык и литературу и хотел попрактиковаться в языке. Так мы познакомились с Дэвидом, и постепенно наше интернетовское общение стало приобретать более личный характер. Близость интересов была необыкновенной, мы понимали друг друга буквально с полуслова. Дэвид написал, что хотел бы встретиться со мной и пригласил приехать в Англию. Конечно у меня, простой учительницы, не было на это денег, писать ему об этом мне не хотелось, и я пригласила его приехать в Россию. Но Дэвид настаивал. Его письма становились все нежнее, он заговорил о то, что хочет познакомить меня со своими родственниками, предлагал оплатить мою поездку – и я не устояла перед искушением.
Конечно, принимать денежную помощь от малознакомого человека, к тому же иностранца, было не слишком приятно. Я была воспитана на классической английской литературе, и понятие «леди так не поступают» вошло в мою русскую кровь. Но как же мне хотелось увидеть страну, в которой жили герои моих любимых, множество раз перечитанных книг!
Да, я не устояла, я согласилась. Но это было еще не самое страшное, Я обманула Дэвида и обманула не в одном только.
Во-первых, я скрыла свой истинный возраст, Мне сорок, но все дают мне не более тридцати. Лет пять назад один из моих друзей, проведя со мной разные тесты, объявил, что биологически я моложе свого астрономического возраста лет на десять. Может быть, поэтому этот обман не очень тяготил меня.
Но я не собиралась выходить за Дэвида замуж. В прошлом году умер мой муж, с которым мы развелись за несколько лет до этого. Мы поженились еще студентами, по страстной любви, но брак наш не был счастливым, он истерзал меня, и больше я не хотела замуж.
Ну, и третье. Я не призналась Дэвиду, что знаю английский язык.
Дело в том, что я учительница английского языка. Я изучала его заочно, потому что уже закончила очный филологический факультет. Конечно, у меня никогда не было реальной практики, и мысль о том, как я насмешу его своим произношением, заставила меня пойти и на этот обман.
Итак, по всем статьям получалось, что я использовала Дэвида, чтобы приехать в Англию, и ничего не собиралась давать ему взамен.
А ведь он такой красивый, и милый, и деликатный. Первые три дня в Лондоне он был моим гидом, и, конечно, я посмотрела все положенные достопримечательности, о которых не раз рассказывала своим ученикам на уроках. Но я еще не видела то, что мне больше всего хотелось увидеть – те узкие кривые улочки старого Лондона, по которым ходили герои Диккенса, и …
- Мы подъезжаем, - сказал Дэвид, и, взглянув вперед, я увидела, что дорога, по которой мы ехали, втягивается в лес и пропадает за деревьями. Два каменных столба обозначали въезд в поместье. На одном я прочитала: «Частное владение. Въезд посторонним не разрешен».
- А где же ворота, ограда? – спросила я.
Дэвид улыбнулся: - Здесь не Америка, Поместье слишком большое, чтобы ограждать его, а ворота без ограды смешны. Да ограда никогда и не помешает желающему забраться внутрь.
– Моя мама говорила: - Замок от честных людей, - вспомнила я.
Дэвид вопросительно посмотрел на меня: - Я не совсем понял…
- Это такая русская поговорка, Честный человек увидит запертую дверь и уйдет, а нечестному замок не помеха.
– Здорово. Я обязательно запишу позже. Вы напомните мне?
То, что Дэвид не спешил перейти на «ты», как это обычно делают американцы, очень нравилось мне. Я люблю нашу старую русскую традицию обращения на «вы». С коллегами в школе, где я проработала почти десять лет, мы обращались друг к другу по имени отчеству. Дэвид достал телефон и опять улыбнулся мне: - Предупрежу хозяев, что мы подъезжаем.
Ему ответили сразу, и он заговорил по-английски: - Привет, это я. Да…Да…Она не говорит по-английски…Уверен…Вполне…До встречи.
У меня заколотилось сердце. Я уже не обращала внимания на ухоженный лес, по которому мы ехали. Как-то пройдет моя встреча с этими аристократами? К счастью, мы сможем общаться без хлопот, они знают русский – какие-то русские корни. Но я должна быть очень, очень осторожна…
Почувствовав мое волнение, Дэвид молча пожал мне руку. Я была благодарна ему за сочувствие.
Наша машина выехала из лесу, и я с трудом удержала возглас изумления. Это был настоящий дворец! Огромный, величественный, он стоял на вершине невысокого холма, окруженный лужайками, которым, казалось, нет конца. Заходящее солнце заливало мягким вечерним светом его зеленовато-серые стены и отражалось во всех бесчисленных окнах фасада.
Подъездная дорога вела наверх к парадному крыльцу. Я увидела, как отворилась огромная дверь. Какой-то человек быстро спустился по ступенькам и, как только Дэвид заглушил мотор, открыл дверцу машины с моей стороны.
Сдерживая дрожь в коленях, я постаралась как можно грациознее выйти из машины. Дэвид успел подать мне руку, а затем повернулся к дворецкому. – Привет. Джон, - сказал он. – Как поживаете?
– Здравствуйте, сэр, - ответил тот, – хорошо, спасибо. Надеюсь, у вас тоже все в порядке? И, повернувшись ко мне, с чувством добавил: - Добро пожаловать в Олд Мэнор, мадам.
- Спасибо, Джон. Рада познакомиться с вами. Меня зовут Ирина. К счастью я вовремя успела прикусить язык, и эта речь прозвучала только в моей голове..
Но мое замешательство выглядело естественным, потому что Дэвид с улыбкой взял меня под руку и сказал дворецкому: - Наша гостья не говорит по-английски. Она из России.
И, к моему изумлению, тот произнес по-русски: - Добро пожаловать в Олд Мэнор, мадам.
Не удержавшись, я порывисто протянула ему руку: - Меня зовут Ирина. Он осторожно пожал ее и низко поклонился.
Когда мы с Дэвидом поднимались по ступеням к приветливо распахнутым дверям, я подумала, не ущипнуть ли мне себя как-нибудь незаметно, чтобы убедиться, что я не сплю.
Что ж, если это и был сон, развивался он вполне логично. Огромный холл, в который мы вошли, был полуосвещен, и я не очень хорошо рассмотрела его. Но мне сразу бросилась в глаза широкая лестница, по которой навстречу мне спускалась настоящая английская леди в костюме для верховой езды. Узкое продолговатое лицо было покрыто румянцем, темные глаза смотрели твердо и приветливо.
- Добро пожаловать в Олд Мэнор, мисс Васильева, - она протянула мне руку.
- Рада познакомиться с вами, леди Арунделл. Спасибо за приглашение посетить ваше поместье, – ответила я, пожимая протянутую руку.
Меня поразил ее холод, как будто обладательница этой руки была смертельно напугана.
– Олд Мэнор всегда рад русским гостям, - сказал леди Арунделл. Ее русский язык был превосходен, как если бы она говорила на нем с детства.
– В какой комнате вы бы хотели жить современной или исторической?
– Исторической, если можно.
– Я так и думала, мы приготовили для вас комнату, которая относится к семнадцатому веку. Но не беспокойтесь, - на ее губах впервые с начала разговора появилась легкая улыбка, - вы найдете в ней все современные удобства. Наш дворецкий Джон проводит вас.
Я повернулась Дэвиду, он подбодрил меня улыбкой, одновременно пожимая руку своей кузине.
Джон уже стоял рядом со мной: - Сюда, мадам.
Мне показалось, что он предлагает мне залезть в старинный шкаф, но это оказался вполне современный лифт. Мы уже входил в него, когда леди Арунделл сказала: - Чай через полчаса, но, если вы хотите, вам подадут его в комнату.
Мне нужно было перевести дух и немного привыкнуть к этому великолепному месту, поэтому я ответила: - Это было бы замечательно.
Она кивнула: - Тогда увидимся за ужином, в половине девятого.
Лифт вознес нас на третий этаж, и Джон повел меня по длинному коридору, обшитому деревянными панелями мимо множества закрытых дверей. Мне стала страшно при мысли, что я буду жить одна в этом огромном пространстве. Но слова Джона меня успокоили: - Скоро здесь будет много гостей, мадам. Лорд Арунделл дает бал в честь Рождества.
Наконец он отворил дверь, и мы вошли в самую красивую комнату, которую я когда-либо видела в своей жизни. Мне показалась, что она огромна, во всяком случае, она была больше моего школьного кабинета, где свободно помещались тридцать учеников. Но пространство не мешало уюту. Стены были обиты ситцем в мелкий цветочек, такой же рисунок, но более крупный был на балдахине кровати, стоявшей на возвышении, и на штофных занавесях окон. Несколько вместительных, но изящных шкафов («Чем же я их заполню?»– с усмешкой подумала я), туалетный столик, кушетка, ковер, чьи насыщенные, но приглушенные краски выдавали возраст и ценность. Главной и завершающей точкой этой восхитительной комнаты был камин с блестящей медной решеткой, в котором уже горел огонь.
- Какая чудесная комната! – не удержавшись, воскликнула я.
- Надеюсь, вам будет здесь удобно, мадам, - сказал Джон. Я заметила, что ему было приятно мое искреннее восхищение.
В дверь постучали, и в комнату вошел слуга, несущий мой чемодан, а за ним молоденькая девушка.
- Это моя младшая дочь Нэнси. У нее не очень большой опыт горничной, но она говорит по-русски, - объяснил Джон. – Потому она будет вам полезна, я думаю.
Мы с девушкой улыбнулись друг другу, скрывая смущение. Для нее внове было работать горничной, мне же до этого никогда не приходилось пользоваться их услугами. Улыбкой я поблагодарила слугу, и Джон увел его, оставив нас вдвоем с Нэнси.
Девушка сразу приступила к своим обязанностям: - Вы хотите, чтобы я подала чай или, может быть, сначала ванну?
Мне прежде всего хотелось остаться одной, и ванна была хорошим предлогом.
- Сначала ванну, пожалуйста, - попросила я. Девушка подошла к одному из шкафов, который оказался дверью в ванную. Я услышала, как полилась вода, а потом она спросила: - Добавить соль?
– Да, пожалуйста.
Ожидая, пока ванна наполниться, я стояла посреди комнаты и несмотря на все ее великолепие, а , может быть, и благодаря ему, чувствовала себя весьма неуютно. Это был не мой мир, чтобы привыкнуть к нему, должно было пройти время.
– Ванна готова, - сказала Нэнси, появившись на пороге, - помочь вам раздеться? - Нет-нет, - отказалась я, наверное, чересчур поспешно. – Справлюсь сама.
Я прошла в ванную, просторную, полную ароматного пара, с зеркалами, старинной ванной с причудливо изогнутыми бронзовыми ножками, которая, как и кровать, стояла на возвышении. Бросив одежду на атласную кушетку, я осторожно ступила в теплую воду, пахнущую какими-то знакомыми нежными цветами. Вода была такая как надо, и я опустилась в нее, со вздохом облегчения закрыв глаза.
Я так устала от новых впечатлений, что мне хотелось отключиться от всего. Несколько минут я сидела с закрытыми глазами, а когда открыла их, ахнула от изумления.
Прямо передо мной была стеклянная стена, за которой догорал английский закат. Нежнейшие оттенки розового, синего, лилового, золотого и еще каких-то не поддающихся описанию цветов покрывали вечернее небо. А под ним виднелись далекие холмы, ощетинившиеся уже погрузившимся во мрак лесом. И мое сердце вновь наполнилось сумасшедшей радостью – я в Англии!
В моей жизни было несколько моментов, когда я испытывала такую радость. Мне вспомнился один из них, когда я была так молода. Я шла тогда по аллее на свидание с тем, кого любила, деревья были покрыты свежей упругой листвой, одуряюще пахло цветущей акцией и шиповником. Сколько надежд теснилось в моем сердце!
Теперь все это было позади. Ни одна из надежд не сбылась. Любовь, которая тогда наполняла смыслом мою жизнь, стала ее роком. Но и сейчас сердцу хотелось надеяться.
Эта надежда придала мне сил. Пора было выходить из ванны и исследовать ту новую жизнь, которую подарила мне судьба.
Когда я, закутавшись в мягкий халат, вошла в свою спальню, оказалось, что к камину придвинут столик, а на нем все приготовлено для чаепития. «Что может быть полезнее хорошей чашечки чая», - вспомнились мне слова мисс Марпл. Впервые в жизни я села пить чай перед камином, и от этого он казался еще ароматнее.
- Попробуйте ячменные лепешки, мадам, наша повариха замечательно их готовит, - посоветовала Нэнси, разбиравшая мой чемодан. Она аккуратно раскладывала и развешивала вещи в одном из шкафов.
Я откусила кусочек истекающего маслом золотистого блинчика. –Ммм! Действительно очень вкусно. Мне было бы приятно, даже более удобно, если бы вы называли меня Ириной, или, если хотите, Ирэн, - добавила я.
Девушка замялась, я видела, что она колеблется, боясь сделать что-то не так.
- Мне действительно так удобнее, - настаивала я.
Я не знала, что известно этой английской девушке о жизни в России, и не хотелось вдаваться в пространные объяснения.
– Боюсь, что моему отцу это не понравиться…Ну, если вам так лучше.., - неуверенно протянула Нэнси, а потом радостно добавила, - а вы можете называть меня Наташей!
- Почему Наташей? – удивилась я.
– Лорд Арунделл любит называть меня так. Его бабушку звали Натальей, она была русская. Он ее очень любил. Ее все любили.
- Так вот откуда у вас знают русский! Эта такая редкость в Европе. Вы хорошо говорите, Наташа. Девушка иногда ошибалась в ударениях или падежах, иногда задумывалась в поисках подходящего слова, но действительно говорила хорошо.
- Меня учил отец и еще один человек. (Наверное, граф, - подумала я). И лорд Арунделл часто говорит со мной по-русски, он любит ваш язык. ( Значит, не граф. Кто же этот еще один человек?)
- Леди Арунделл тоже замечательно говорит, - добавила я, желая немного больше узнать об этой семье.
- Да, но она не любит русский. Просто она все делает хорошо.
Девушка слегка покраснела, поняв, что ее последнее замечание может обидеть меня, и я поторопилась перевести разговор, боясь, что она замолчит: - А откуда ваш отец знает русский?
- Он с двенадцати лет служит в Олд Мэнор, провел рядом с графиней почти всю свою жизнь. Он очень горевал, когда она умерла
Девушка достала из чемодана последний сверток и, развернув его, вдруг замерла.
- Ой, что это?
В руках у нее была икона Казанской Божьей Матери, которая хранилась в нашей семье уже полтора века.
– Это наша семейная икона. Православные молятся перед иконами. Я бережно взяла ее из рук девушки и поставила на прикроватную тумбочку.
- Это я знаю. Только я думала, что у вас уже никто не верит в Бога.
- Старались сделать так, чтобы не верили, но не удалось. Сейчас в России много верующих.
- Как хорошо! Тогда вам обязательно надо познакомиться с отцом Димитрием. Это он - тот другой человек, который учит меня русскому.
- Вы по-прежнему берете уроки языка? Простите, а зачем вам это нужно?
- Ну, я не собираюсь всю жизнь провести в Олд Мэнор. Я хочу поехать в Лондон, найти интересную работу, - Нэнси говорила с воодушевлением, но вдруг какая-то мысль заставила ее потухнуть.
Немного помолчав, она сказала: - Я все разобрала, мадам,…Ирэн. Мне пора идти.
Вот звонок, - она указала на витой бархатный шнур, висевший у изголовья кровати, - позвоните, если я вам понадоблюсь.
И она выскользнула из комнаты так быстро, что я не успела поблагодарить ее за помощь.
Наконец-то я осталась по-настоящему одна. Однако, напряжение, в котором я находилась, не могло ослабеть сразу. Я прошлась по комнате, рассмотрела прелестные японские гравюры, где каждый нежный цветок, казалось, жил своей жизнью, посмотрела на себя в старинное зеркало, но то, что я там увидела, не задержало моего внимания. Откинув занавеску, я прижалась лбом к холодному стеклу. Закат уже совсем догорел, мрак покрыл луга и холмы. Только далеко на горизонте светилась тонкая розовая полоска, но вот и она погасла, и сразу стала видна яркая звезда, ласково подмигнувшая мне.
Я вспомнила, как девочкой в Рождественский сочельник выбегала на балкон, ожидая, когда зажжется первая звезда, которая всегда казалась мне той, Вифлеемской. На душе сразу стало покойно и радостно. Я выключила свет, зажгла ночник у кровати и, не снимая халата, прилегла на мягкое одеяло. Глаза мои закрылись. Последней мыслью было: - Как бы не проспать ужин.
Но я не проспала. Внутри у каждого учителя есть часы, которые никогда не выключаются. Я проспала ровно столько, чтобы сбросить напряжение, и проснулась через сорок минут с ощущением тепла и легкости во всем теле. Мне приснилось что-то удивительно приятное, даже чудесное, но, как только я открыла глаза, сон скрылся в глубине подсознания. Но чувство радости осталось.
Часы показывали начало восьмого - пора было заняться своим внешним видом. Первый обед в аристократическом поместье – я не должна была ударить в грязь лицом!
Для меня основа красоты – чистые волосы, поэтому я вымыла голову и уложила их с помощью фена так, как это делал мой парикмахер, довольно известный в Москве. Я не часто могла посещать его салон, но, когда бывала там, старалась следить за его движениями, а потом подражала ему. Волосы заблестели и рассыпались по плечам густыми прядями, и я принялась за макияж. Конечно, он должен был быть совсем естественным, но эта естественность всегда требует больших усилий. Наконец то, что я видела в зеркале, понравилось мне. Никаких ярких красок, ресницы не напоминают зубную щетку, но губы упругие и сочные, цвет лица свежий, а глаза приобрели легкую томность.
Теперь очередь была за платьем, но я заранее обдумала, что надену. Я знала, что за обедом будут только хозяева дома и мы с Дэвидом, поэтому выбрала платье из тонкого джерси золотисто-песочного цвета с бронзовым кожаным поясом. Туфли, конечно, в цвет пояса. Витая золотая цепочка, на руке кольцо с дымчатым топазом, память о работе в Афганистане – я была готова. Да, я нравилась себе, но не было в душе того кружащего голову чувства, когда знаешь, что украшаешь себя для любимого человека.
Я забыла спросить у Нэнси, как пройти в столовую и стояла посреди комнаты, не решаясь позвонить. Все это было так непривычно для меня! Я решила все-таки не звонить, а найти дорогу самой, ведь известно, что все парадные комнаты в английских поместьях располагаются на цокольном этаже. Я вышла из комнаты и отважно закрыла за собой дверь.
Коридор опять напугал меня своим безлюдьем. Я вспомнила, что лифт, на котором мы поднимались, располагался слева от центральной лестницы, и пошла направо. Ковровая дорожка, покрывавшая пол, совершенно заглушала мои шаги, и я шла в полной тишине мимо плотно закрытых дверей. Коридор вдруг повернул, и я с облегчением увидела выход на лестницу. Я уже собиралась спуститься, как мое внимание привлекли раздавшиеся сверху женские голоса. Судя по выговору, это были горничные или еще кто-то из работавших в доме. Одной из них была Нэнси, я узнала ее по более интеллигентным интонациям.
-…мне она понравилась, - говорила девушка, - она выглядит и ведет себя, как леди.
- Неужели обо мне? – подумала я. – Вот это комплимент!
- И даже не накрашена? – поинтересовался кто-то.
– Вовсе нет, - ответила Нэнси.
- Удивительно, - в разговор вступил третий голос, - все русские дамы, которых я видела, ужасно сильно красятся. Помните ту писательницу, что приезжала сюда в прошлом году?
- Ирэн учительница, как сказал мне отец.
- Учительница? – по голосу я поняла, что собеседница Нэнси разочарована – очевидно, моя профессия невысоко котировалась у нее. Интерес ко мне был потерян, и она обратилась к более волнующим новостям. – Вы слышали, граф еще днем отправился в Ньюзвилл? Как всегда верхом. Не понимаю, почему – ведь у него такая красивая машина!
- Лорд Арунделл любит лошадей, - пояснила Нэнси, - и мне они тоже очень нравятся.
-То-то ты так часто бываешь в конюшне, правда, Джейн? – рассмеялась собеседница.
- Престань, Одри! – голос Нэнси звучал сердито.
- Не ссорьтесь девушки! – сказала третья собеседница, которую назвали Джейн. – А ведь миссис Керр вернулась домой, говорят, она развелась с мужем.
Эта новость вызвала бурю возгласов, которая, к счастью, не помешала мне расслышать шаги поднимавшегося по лестнице человека. Боясь оказаться в неловкой ситуации, я стала спускаться навстречу шагам. Это был Джон, который, увидев меня, почтительно наклонил голову. – Могу я вам чем-нибудь помочь, мадам?
- Буду благодарна, если подскажете, как пройти в столовую, - с улыбкой сказала я, скрывая смущение.
- Позвольте, я вас провожу.
Дворецкий пошел вперед, оборачиваясь, чтобы пояснить: - Обед будет подан через двадцать минут. Мистер Виллис уже в маленькой гостиной, леди Арунделл сейчас спуститься.
Но когда я вошла в маленькую гостиную, которая показалась мне весьма большой, леди Арунделл уже была там. Она стояла с бокалом в руках у горящего камина и о чем-то разговаривала с Дэвидом. Говорили они тихо, и я ничего не расслышала, но по серьезному выражению их лиц я поняла, что разговор тревожил обоих. Увидев меня, Дэвид с улыбкой пошел навстречу.
- Что вы будете пить? – спросил он. – Виски, водка?
- Глоток бренди, если можно, - попросила я. Мне совсем не хотелось спиртного, но надо же соблюсти ритуал – ведь столько раз, читая английские романы, я представляла себе толпу гостей, оживленно беседующих перед обедом, попивая что-нибудь ароматически-крепкое.
Дэвид подал мне тяжелый бокал, на дне которого светилась янтарным отблеском маслянистая жидкость. Прежде чем сделать глоток, я согрела его в руках, а затем вдохнула ни с чем несравнимый запах хорошего коньяка. Прокатившись по языку обжигающим ручейком, он согрел меня, и я вдруг почувствовала себя непринужденно. Леди Арунделл внимательно наблюдала за мной, на ее губах играла легкая улыбка, но глаза были непроницаемо темны, как невская вода подо льдом.
- Я должна извиниться за своего брата, - сказала она, - к сожалению, он не сможет сегодня пообедать с нами, он вернется домой только завтра.
В первую минуту я не поняла, о ком идет речь. Так лорд Арунделл не муж ей, а брат?
- Эллисон и Стивен двойняшки, - пояснил Дэвид, очевидно прочитав удивление на моем лице. – Разве я не говорил вам? Я покачала головой.
- Стивен поехал навестить соседей в Ньюзвилл, и они попросили его остаться. Он звонил час назад, просил, чтобы шофер привез ему вечерний костюм. Мне показалось, что в голосе леди Арунделл звучит неудовольствие.
- Наверно, там закололи жирного тельца в честь возвращения Лоры. Она была такой красавицей! Хотелось бы знать, как она выглядит сейчас, после стольких лет жизни в Америке.
- Я думаю, Стивен пригласит ее на Рождественский бал, - голос леди Арунделл был спокоен до невыразительности. На мгновение мы замолчали, не зная, что сказать, и появление дворецкого, объявившего, что обед подан, разрядило неловкость.
Малая столовая, как назвала ее леди Арунделл, была размером со всю мою квартиру. Большая люстра, в полнакала горевшая над столом, отражалась в его темной полированной поверхности таинственными огнями - вместо скатерти под каждым из приборов была расстелена большая накрахмаленная салфетка. Обед был простой – говядина, очевидно, классический английский ростбиф, вареные овощи, зеленый салат, красное вино. От десерта все отказались, и мы вернулись в гостиную, где подали кофе. Я взяла чашку, но не стала пить – соединение бренди, вина и кофе могло лишить меня сна на всю ночь.
Леди Арунделл за обедом вежливо расспрашивала меня о моем путешествии и впечатлениях об Англии. Сейчас я решилась задать ей вопрос, который меня очень интересовал.
- Вы с братом похожи, леди Арунделл?
На мгновение, не больше, мне показалось, что этот вопрос причинил ей боль, но она тут же улыбнулась, пожалуй, впервые за весь вечер. – Я думаю, нам пора оставить такой официоз, называйте меня Эллисон, а я буду называть вас Ирэн. А с братом мы совсем не похожи. Бабушка говорила, что он очень похож на ее отца, она и назвать внука попросила в его честь.
- Ее отца звали Степаном?
- Да, князь Степан Друцкой-Соколинский. Друзья называли его Стивом. Его расстреляли в Петербурге в 1918 году. А я похожа на родственников моего отца.
- Это бабушка научила вас так хорошо говорить по-русски?
- Она требовала, чтобы мы говорили с ней и с дедом только по-русски. Наш отец был военным атташе, и большую часть жизни они с матерью провели в разных горячих точках, поэтому до самой школы мы жили здесь с бабушкой и дедушкой и потом на каникулы приезжали сюда.
- Прекрасное было время! – мечтательно сказал Дэвид. – Помнишь наши пикники в лесу, запах скошенного сена на лугах? Каждый раз, уезжая отсюда, я с нетерпением ждал, когда вернусь.
Мягкая улыбка опять появилась на губах леди Арунделл: - Ты был таким славным малышом. Правда, со Стивеном вы не очень ладили, он всегда любил покомандовать.
- Это естественно, он старше, - засмеялся Дэвид.
- Всего на три года.
- Зато ты всегда была моей любимой кузиной, - Дэвид приобнял ее за плечи. – Ты отдавала мне свои сладости. Удивительно, как я не растолстел!
Мы обе с удовольствием посмотрели на него, такого стройного, изящного, одухотворенного.
Часы пробили одиннадцать, и Эллисон поднялась. – Я думаю, вы, Ирэн, умираете от усталости.
-Я чудесно провела время, - искренне ответила я, - однако спать уже хочется.
-Зимой я обычно завтракаю в половине девятого, но завтрак готовят к восьми, или вам могут подать его в комнату.
- Спасибо, я думаю, я решу это завтра.
-Поднимемся на лифте вместе, - предложил мне Дэвид. - Наши спальни на одном этаже.
Он подошел поцеловать кузину и что-то в полголоса спросил у нее. – По-моему, волноваться еще рано, - ответила она по-английски.
- Вы выглядели сегодня чудесно, - сказал Дэвид, прощаясь со мной, когда мы поднялись на этаж. Я опять была ему благодарна за деликатность – я боялась, что он захочет зайти ко мне в спальню.
Она встретила меня теплом и уютом, и я еще раз поразилась ее красоте и комфорту. Но все-таки мне было одиноко в этом великолепном месте, за тысячу километров от дома, где, впрочем, меня никто не ждал. И здесь, в этом доме, который жил своей скрытой от меня жизнью, не было для меня близких людей.
Я прошлась по комнате, бесцельно прикасаясь к безделушкам и статуэткам, стоявшим то там, то здесь. Надо было ложиться спать, но напряженный мозг прокручивал впечатления прошедшего дня, и я знала, что уснуть сейчас не смогу. Я подошла к приготовленной на ночь постели, мой халат лежал в кресле, ночная рубашка на кровати – очевидно, Наташа-Нэнси недавно побывала здесь. Взгляд мой встретился с сияющими кротким светом глазами Богородицы.
- Молю, Дево, душевное смущение и печали моея бурю разорити, - произнесла я, опускаясь на колени. Вечернее молитвенное правило принесло облегчение. Умывшись, я улеглась в постель и вскоре крепко уснула.
Среди ночи я внезапно проснулась – что-то разбудило меня. Сердце колотилось, отдаваясь в ушах, мешая слышать. Но вот тот же звук – горький женский плач, где-то далеко, на пределе слышимости. Я вцепилась в простыню, полузабытый ужас старой фобии охватил меня. Показалось? Нет, надо убедиться, иначе я больше не засну. Я затаила дыхание, стараясь умерить биение сердца. Плач повторился, но, к моему облегчению, в нем была только горечь, но не было ужаса и боли. Я лежала, повторяя молитву «Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим», пока страх не отпустил меня. Слушая наступившую тишину, я опять погрузилась в сон.
В незнакомом месте я всегда просыпаюсь рано, поэтому я открыла глаза, когда за окном только-только брезжил рассвет. Часы показывали семь. Несколько минут я понежилась в кровати, ощущая всей кожей ее уют и бархатистую гладкость. Но сердце уже ровно и сильно билось, прогоняя сон, а мозг искал себе новых впечатлений. Камин догорел, но в комнате было не холодно, и я поняла, почему, когда подошла к окну – от калорифера, замаскированного медной решеткой, шло нежное тепло.
Я опять вгляделась в темноту за окном. Она не была уже непроглядным мраком, слабый свет, предвестник восхода, позволял разглядеть лужайки, террасами спускающиеся к лесу или парку. Сердце забилось, как в предвкушении свидания. Я быстро умылась и, открыв шкаф, в котором Нэнси развесила мою одежду, выбрала что потеплее – джинсы, толстый шерстяной свитер, удобные сапожки и парку с меховым капюшоном. Мое свидание с сельской Англией должно было состояться немедленно!
Вчера в гостиной я заметила большое французское окно, в сущности, стеклянные двери, ведущие на воздух. Я спустилась вниз, и горничная, наводившая в гостиной порядок, поздоровалась, удивленно глядя на меня. Я кивнула ей с улыбкой, надеясь, что это заменит приветствие, но потом все-таки добавила: - Good morning! Мне не хотелось выглядеть уж совсем невеждой в ее глазах.
Закрыв за собой стеклянные двери, я вышла на каменную террасу, опоясывающую дом, и глубоко вдохнула влажный морозный воздух. Было уже светло и хорошо видно лестницу с истертыми ступенями, покрытую инеем, но удивительно зеленую траву, по которой лениво тянулись розовые языки-лучи восходящего солнца, пробивающегося сквозь набухшие снегом облака. Я стала спускаться по ступеням, оглядываясь по сторонам, с жадностью вбирая в себя все окружающее, и эта жадность к новым, но тысячу раз воображаемым впечатлениям заставляла меня все шире открывать глаза. Эта привычка была у меня с детства, когда мне казалось, чем больше я раскрою глаза, тем больше смогу увидеть и запомнить. В том, что я видела сейчас, не было пышности и великолепия, но было что-то странно близкое, от чего щемило сердце, как щемило его всегда на родном русском просторе. Лужайки уходили вправо и влево, пропадая в тумане, а лестница манила за собой все дальше, туда, где темнел лес. И вот уже под ногами не камень, а замершая земля. Сосны по сторонам дороги закрыли еще неяркий свет, и стало сумрачно и таинственно тихо. Не испытывая страха, я шла как будто бы уже знакомым путем, заходя все глубже в лес.
Но мне пришлось остановиться. Густой туман вдруг сгустился вокруг меня, окутав молочной шубой, скрывая и скрадывая все звуки и образы. Я замерла, насторожившись, не зная, что делать. Такой тишины я не слышала никогда, весь мир оказался неведомо где. Но вот какой-то неясный звук стал пробиваться извне, как будто где-то медленно и ритмично били в барабан. Звук приближался, и вдруг из клубящегося тумана над моей головой возникла лошадиная морда, раздалось оглушающее после полной тишины ржание, и в воздухе взметнулись копыта поднятой на дыбы лошади. Они лишь слегка задели меня, но от толчка я отлетела в сторону и упала навзничь.
Меховая парка и упругий слой сосновых иголок, покрывавший землю, смягчили удар, но, кажется, я все-таки на мгновение потеряла сознание. Меня привели в чувство руки, крепко ухватившие меня за плечи и голос, тревожно спрашивающий:- Are you all right?
Я открыла глаза и увидела тот же тревожный вопрос в глазах склонившегося надо мной мужчины.
- О, Боже! – выдохнула я.
– Oh, my Lord! – эхом отозвался он и повторил по-русски: - С вами все в порядке?
-Не знаю, - беспомощно сказала я. Действительно, оглушенная падением, я не могла собраться с мыслями, не чувствовала ничего, кроме пустоты внутри себя. Я отрешенно смотрела в лицо незнакомца, машинально отмечая его черты. Рот был плотно сжат, брови напряженно насуплены, и от этого выражение его казалось суровым, но в темных глазах светилось сочувствие, и мне стало легче.
-Попробуйте сесть, - предложил он, твердые руки скользнули мне под спину и стали осторожно приподнимать. Я села и оперлась руками о землю - тело гудело, но сильной боли я не испытывала.
-Кажется, все в порядке, - неуверенно предположила я. Мне послышался вздох облегчения, крепкие руки отпустили меня, лицо исчезло в тумане, но через мгновение появилось опять.
– Выпейте, - мне в руку ткнулось что-то холодное и твердое, я послушно поднесла это к губам и сделала глоток. Какой-то крепкий напиток с апельсиновым привкусом окончательно привел меня в чувство. Как всегда после сильного потрясения мне хотелось заплакать, но, конечно, я не могла себе этого позволить. Незнакомец (впрочем, я уже догадывалась, кто это) присел на землю рядом со мной.
– Не самый удачный способ приветствовать свою гостью, - сказал он с сожалением. – Ведь вы мисс Васильев, не так ли?
- Ирина, - машинально поправила я.
- Да, после такого необычного знакомства можно отставить излишние церемонии. Я Стивен Арунделл.
- Приятно познакомиться.
- Вы иронизируете? Значит, вам уже лучше, - в его голосе слышалась улыбка. – Мне тоже очень приятно познакомиться с вами. И еще приятнее, что это знакомство закончилось благополучно.
- Я сама виновата. Не стоило бродить одной так рано в незнакомом месте. Но я столько раз мечтала…, - я не закончила фразу.
- О чем?
Я не ответила, и он сказал: - Простите.
Несколько мгновений мы просидели в молчании, вдыхая холодный, пахнущий влажной хвоей воздух. Туман был по-прежнему такой густой, что я не видела своих рук.
- Мне тоже надо выпить, - неожиданно сказал лорд Арунделл и потянул фляжку, которую я, оказывается, крепко зажала в руке. Повернувшись к нему, я смотрела, как он пьет, запрокинув голову – прядь волос спадает на лоб, глаза прикрыты темными густыми ресницами.
Вдруг где-то совсем рядом послышался тяжелый вздох, а затем громкое фырканье.
- Гордец нервничает, - объяснил лорд Арунделл. – Он чувствует свою вину.
- О, он ни в чем не виноват! – горячо сказала я.
- Я думаю, ему приятно это слышать.
- Его зовут Гордец? Необычно звучит такая кличка здесь, в Англии.
- Он Гордец, сын и внук Гордеца. Это, можно сказать, фамильное имя для наших лошадей.
Гордец услышал, что говорят о нем, и из тумана появилась лошадиная морда с громадными черными глазами, в выражении которых, действительно, было что-то виноватое. Лорд Арунделл погладил его по носу, успокаивая.
- А можно мне? – нерешительно попросила я.
- Можно.
Я осторожно протянула руку и легонько провела по шелковистой шерсти. Гордец шумно выдохнул, раздувая влажные ноздри.
- Ой!
- Не бойтесь. Это вздох облегчения…. Ну, раз мы все помирились, я думаю, надо возвращаться. Вы, наверное, замерзли? Сможете идти?
- Вы езжайте, а я еще немного пройдусь, туман, кажется, рассеивается. Только помогите мне подняться, пожалуйста.
Он встал и протянул мне руку. Я опять ощутила, какая она теплая и крепкая. Он поднял меня, и на мгновенье мы оказались так близко друг от друга, что прядь его волос скользнула по моему лицу.
- Вы уверены, что сможете идти? Мне не хочется оставлять вас.
-Нет-нет, пожалуйста, со мной все в порядке.
Я чувствовала, что он колеблется, но свойственное англичанам нежелание быть навязчивым победило. Он вскочил на лошадь и рысью поскакал к дому, а я осталась стоять, глядя, как туман, разрезанный слившимися в единое целое телами человека и лошади, медленно уползает в лес, вновь открывая лесную дорогу.
Когда они исчезли из виду, я почувствовала, как дрожат мои ноги, и опять села, но не на землю, а на сосновый пенек и закрыла лицо руками. Я по-настоящему сильно испугалась, и только выработанная многими годами привычка не показывать свои чувства, чтобы не нагружать окружающих, помогла это скрыть. Вдруг новый страх пронзил меня – ведь, потеряв контроль над собой, я могла машинально заговорить по-английски! Я опять пожалела, что прибегла к этому обману. Гордыня - действительно мать всех пороков и причина многих неприятностей. Но пути назад я не видела.
Надо было возвращаться – до завтрака оставалось совсем немного времени, и мне не хотелось, чтобы меня хватились, вдаваться в объяснения было бы невыносимо.
К счастью, двери в гостиную были плотно затворены, но не заперты, и мне удалось незаметно проскользнуть к себе.
В моей комнате приветливо горел камин, кровать была застелена, воздух свежий, на тумбочке возле кровати остывший чай – опять чувствовалось невидимое присутствие Нэнси. Я сразу прошла в ванную, и пока набиралась вода, стала раздеваться, складывая вещи на кушетку. Движения причиняли мне боль, и, рассмотрев себя в зеркало, я увидела, что моя спина и правая нога покрыты множеством лилово-черных синяков. К счастью все они располагались так, что не помешали бы мне надеть вечернее платье. Меня больше огорчил вид моего бледного лица с синими кругами под глазами. Но когда я вышла из ванны, я выглядела уже по-другому – свежий воздух и горячая вода сделали свое дело. Щеки загорелись румянцем, и на его фоне легкая синева под глазами уже не выглядела болезненной.
Я не совсем уверенно выбрала утренний наряд: темно-серые брюки, белую блузу и васильково-синий кардиган, от которого мои глаза тоже казались синими.
Когда я вошла в столовую, все сидели за столом. Даже Эллисон, которая говорила, что завтракает у себя, держала в руке чашку. Я с облегчением отметила, что она одета почти так же как я, только цвета были другими. Правда, в ушах, на шее и пальцах ее матово светились удивительные жемчуга, но мне было бы смешно равняться в этом с наследницей древнего рода.
Мужчины встали, приветствуя меня.
- Стив, познакомься, это моя русская подруга Ирина Васильева, - весело сказал Дэвид, беря меня под руку. Мне показалось, что он пытается сразу заявить о своих правах, и это меня слегка покоробило. Но сейчас меня больше волновало, как лорд Арунделл выйдет из неловкого положения, о котором знали только мы с ним. Я была уверена, что он не станет смущать меня, сообщая всем о нашей необычной встрече. И, действительно, он просто сказал: - Рад приветствовать вас в Олд Мэнор, мисс Васильева. Надеюсь, вы всем довольны?
В его последних словах скрывалось легкое лукавство, которое могла заметить только я. Но мне показалось, что Эллисон как-то по-особенному посмотрела на него, и я поторопилась ответить:- Все чудесно, спасибо. У вас замечательный дом и парк.
Возможно, и он почувствовал подтекст в моих словах, но не подал виду и легким поклоном выразил свою благодарность.
Все продолжили завтрак, и я с удовольствием принялась за жареные сосиски и помидоры, которые предложил мне Джон. На некоторое время воцарилось молчание, которое прервала Эллисон. Отставив чашку, из которой нехотя потягивала кофе, она спросила брата: - Как поживает Лора?
- Прекрасно, - лаконично ответил он.
Было видно, что Эллисон хотела услышать подробности, и Дэвид пришел ей на помощь: - Все также красива?
- По-моему, стала еще красивее.
Дэвид и Эллисон переглянулись. – Однако, ты не очень разговорчив, - с усмешкой сказал Дэвид.
- Что именно ты хочешь узнать?
Разговор шел по-английски, поэтому я продолжала спокойно есть, делая вид, что полностью поглощена едой. Это позволило мне наблюдать за ними со стороны. И я поразилась несхожести этих людей. Во внешности лорда Арунделла и Дэвида не было ни одной общей черточки, если не считать незаурядности. Насколько Дэвид был изящен и утончен, настолько Стивен был мужественен. Я с первого момента почувствовала крепость его рук, и сейчас могла убедиться, какой мощью дышит вся его фигура. Лицо его кузена еще при встрече в аэропорту удивило меня своей живостью и одухотворенностью. Выражение же лица лорда Арунделла скорее можно было назвать замкнутым, если не суровым. Только глаза показывали, что этот человек живет напряженной внутренней жизнью и ему знакомы не менее утонченные чувства. Он действительно совсем не был похож на свою сестру с ее удлиненными, чисто английскими линиями лица и тела. Только глаза у них были похожи – темно-серые, с оттенком голубоватой стали.
…- Так, что же ты хочешь услышать?
- Ну, например, о ее планах. Вернулась она совсем или опять уедет в Америку?
- Мы об этом еще не говорили. Можешь сам спросить у нее. Она заедет сегодня к чаю…. Однако мы невежливо себя ведем по отношению к нашей гостье
Лорд Арунделл повернулся ко мне и сказал по-русски: - Простите нас, мы увлеклись, обсуждая новости. Наша старая знакомая, можно сказать, подруга юности вернулась после долгого отсутствия
- Да, - подхватил Дэвид, - мы были неразлучны, пока она не вышла замуж и не уехала с мужем в Америку. А сейчас она развелась и вернулась под родительский кров.
Кто мог подумать, ведь они с мужем так были влюблены друг в друга!
- Очевидно, одной влюбленности недостаточно, чтобы прожить долгую жизнь вместе, - спокойно сказал Стивен.
- Да, - подумала я, – недостаточно.
- Правда, ученые сейчас говорят, что любовь длится только три с чем-то года, пока действуют какие-то ферменты в крови, - продолжал Дэвид.
- Ну, эта теория не новая. Бабушка сказала бы, что она для тех, кто произошел от обезьяны.
- Вы не верите, что человек произошел от обезьяны, лорд Арунделл? – не удержавшись, спросила я.
- Я в Бога верю…. Пожалуйста, называйте меня Стивен.
- А вы меня Ириной или Ирэн, если вам так удобнее.
- Спасибо, лучше Ириной.
По лицу Эллисон ничего нельзя было прочесть, но мне почему-то казалось, что разговор о возвращении их знакомой ее волнует. Однако заговорила она о другом: – Как же мы распланируем наш день?
- Я собираюсь после завтрака показать Ирэн дом, - весело сказал Дэвид, взяв меня за руку. – Вы же хотите посмотреть его, дорогая?
Он в первый раз назвал меня так, и мне опять показалось, что это неспроста.
- Но я думала…, - начала Эллисон и остановилась.
- О чем? – он повернулся к ней, не отпуская моей руки.
- Я собиралась съездить к моему парикмахеру. Может быть, Ирэн захотела бы поехать со мной?
Я с благодарностью отказалась. Я была у парикмахера перед самым отъездом, и мне очень хотелось посмотреть дом
- А что будешь делать ты, Стивен? – спросила Эллисон у брата
- У меня встреча с управляющим. Думаю, что не освобожусь до ланча.
- Значит, встретимся за ланчем, - сказала Эллисон, поднимаясь со стула. – Не торопитесь, Ирэн, допивайте свой кофе, Дэвид проводит меня. Не вставай, Стивен.
Она прошла совсем рядом со мной, и я заметила, что ее глаза слегка припухли и покраснели.
Так это она плакала ночью?...
Мы остались вдвоем с лордом Арунделлом, …Стивеном, и он сразу же спросил: - Скажите честно, как вы себя чувствуете?
- О, все прекрасно, не беспокойтесь, - беззаботно отозвалась я, чувствуя, как ноют мои ушибы.
-Трудно поверить, - он внимательно вглядывался в мое лицо. - Но выглядите вы замечательно.
Я наклонила голову в знак благодарности. – Надеюсь, вам понравится мой дом, добавил он, - но, может быть, вы хотели бы осмотреть и конюшню? Гордец был бы рад убедиться, что с вами все в порядке.
Конюшню в английском поместье! Конечно, я хотела ее осмотреть, и так и сказала Стивену.
- Отлично. Значит, после ланча увидимся там.
Мы вместе закончили завтрак и вышли из столовой. Стивен пошел вверх по лестнице, а я спустилась на несколько ступенек в холл. Входная дверь была открыта, Дэвид и Эллисон стояли у машины, о чем-то разговаривая.
- Я не могу, не могу! - вдруг громко вырвалось у нее.
Он резко повернулся и стал поднимать по лестнице, а она с тоской смотрела ему вслед. Тут они оба заметили меня. Дэвид быстро преодолел оставшиеся ступеньки и, улыбаясь, взял меня под руку. Всякое выражение исчезло с лица Эллисон, она села в машину и уехала.
- Мне не терпится показать вам дом, - весело сказал Дэвид, - я предвкушаю, какое удовольствие вы получите.
- Вы так любите Олд-Мэнор?
- Больше всего на свете. Это ведь наше родовое гнездо. Моя мать родилась здесь. Он весь лучился гордостью, говоря о доме, но в словах о матери мне послышалась горькая нотка.
Началась удивительная экскурсия, и вскоре я перестала чувствовать себя, как в музее – обаяние этого дома захватило и меня. Несмотря на свое великолепие это был именно дом, в котором жили люди, многие поколения людей, любивших, страдавших, счастливых и несчастных. Они рожали детей, которые наполняли эти стены смехом, взрослели, проживали свою жизнь… Следы этой жизни остались в потертых коврах, истоптанных сотней ног, в царапинах на деревянной полировке, в выцветших акварелях и вышивках, развешанных на стенах. У этого дома была своя биография, насчитывающая века.
Наконец мы остановились перед большими резными дверями. – Закройте глаза, - сказал Дэвид, беря меня за руку. Он напомнил мне маленького мальчика, с восторгом показывающего свои сокровища. Внутренне улыбаясь, я выполнила его просьбу. Легкий скрип, дуновение воздуха, несущего особый, незнакомый мне запах, запах… радости?
- Входите же, - он нетерпеливо потянул меня за руку. Я осторожно сделала несколько шагов. – Смотрите!
Я открыла глаза – и мне навстречу метнулся простор, блеск, многоцветье красок. Огромный зал или зала, как говорили в девятнадцатом веке. Да, это была зала, потому что было в ней что-то женское, потому что наверняка множество женских сердец когда-то билось здесь в предвкушении радости. Я медленно пошла вперед, впитывая впечатления. Окна зеркального стекла от пола до потолка с цветочными витражами по краям впускали неяркое зимнее солнце, тонувшее вишневыми отблесками в темном паркете, а напротив их – игра алых, ярко-синих, золотых красок.
– Это французские гобелены, - сказал Дэвид, с довольной улыбкой наблюдавший за мной – Наш предок привез их в 15 веке, кажется, ими был выплачен выкуп за пленного французского рыцаря. Они ценились на вес золота.
- Неужели им уже почти шестьсот лет? – я шла вдоль стены, рассматривая удивительные тканые картины. Дамы, рыцари, менестрели, лошади, собаки, львы, единороги, замки – давно исчезнувший куртуазный мир, при виде которого в душе рождалась сладкая тоска. – Какие удивительно чистые и яркие краски!
- За их сохранностью следит государство, они национальное достояние.
- Значит, они не принадлежать вашему кузену?
- Нет, этого его собственность, но кое в чем она ограничена. Например, он не может продать их заграницу. И в определенные дни сюда пускают посетителей.
Огромный гобелен висел отдельно на дальней стене зала, задрапированной темно-золотой тканью. Заинтригованная его особым положением, я подошла поближе. Это была картина, имитирующая гобелен, и, приглядевшись внимательнее, я поняла, что она намного моложе своих тканых собратьев.
Сюжет был вполне традиционным: юная девушка с лилией в руке сидит в кресле, держа на коленях раскрытую Библию. Слева белоснежный единорог преклонил перед ней колени, справа геральдический лев, немного похожий на собаку. Но лицо девушки дышало индивидуальностью, которой были лишены персонажи старинных гобеленов, и было в нем что-то удивительно современное.
Я вглядывалась в это лицо, стараясь понять его пленительную грусть, и не заметила, как Дэвид подошел сзади.
Я вздрогнула от его голоса:- Это княжна Друцкая-Соколинская, будущая графиня Арунделл. Писал один из последователей Россетти.
- Так это бабушка Эллисон и Стивен? Какое незабываемое лицо!
- Да, это она. Этот портрет поражает всех. Да и судьба у нее поразительная. Отец Димитрий пишет о ней книгу.
- Отец Димитрий? Нэнси говорила мне о нем. Но что здесь делает православный священник?
- После того, как она стала леди Арунделл, графиня попросила мужа построить в поместье православную часовню – она была очень набожной. Он ни в чем не мог ей отказать, безумно ее любил.
- Но… прихожане? Служба в храме не может совершаться без прихожан.
- Сначала это была сама графиня, а затем здесь поселились несколько семей русских эмигрантов. Их потомки сейчас составляют небольшой приход. Служба в часовне не прекращается почти восемьдесят лет.
Я была поражена – православная часовня, православный приход в самом сердце протестантской Англии! У меня стало тепло на душе.
Дэвид смотрел на меня с улыбкой, был доволен, что удивил меня. – Продолжим нашу экскурсию?
- Ох! – я заколебалась. – Столько впечатлений! Наверное, мне надо их переварить. Но чтобы не огорчать Дэвида, я добавила: - Мне бы хотелось посмотреть библиотеку. Ведь здесь, конечно же, есть библиотека?
- Еще бы! Не менее знаменитая, чем гобелены.
Мы вышли из этого удивительного зала – я не удержалась, оглянулась и встретилась глазами с портретом. Леди Арунделл, княжна Наталья Друцкая-Соколинская, пристально смотрела на меня, как бы предупреждая о чем-то.
Двери в библиотеку тоже были тяжелыми, но открылись бесшумно, и мы с Дэвидом застыли на пороге, потому что первое, что мы увидели, была Нэнси, рыдающая на груди лорда Арунделла, который что-то тихо говорил ей на ухо. Очевидно, девушка почувствовала, как он напрягся, и обернулась. Распахнутые, совсем детские глаза, полные слез, слипшиеся ресницы, покрасневший нос – все свидетельства искреннего горя. Стивен выпустил ее из своих объятий, что-то шепнул, и она быстро прошла мимо нас, опустив голову.
Смущенная, я застыла на месте, не зная, что делать, но Дэвид с лукавой усмешкой посмотрел на кузена. Ответный твердый взгляд заставил его проглотить шутку, которая, наверное, вертелась у него на языке, и вместо этого он сказал: - Ирэн хотела осмотреть библиотеку.
- Пожалуйста, - отозвался Стивен. На его лице нельзя было заметить ничего, кроме вежливого интереса хозяина по отношению к гостям. Но что было у него в душе? Не проклинал ли он нас, вторгшихся в такой неподходящий момент?
Проглотив смущение, я двинулась вперед. Шкафы, шкафы, шкафы темного дерева, застекленные и открытые, наполненные сотнями, нет, тысячами книг. Кожаные диваны и кресла, мраморный камин, на полке которого бюсты, статуэтки, фотографии. У огромного окна крытый зеленым сукном письменный стол с ноутбуком, какие-то разбросанные бумаги.
Наверное, мои глаза непроизвольно округлились от восхищения, потому что Стивен улыбнулся. – Любите книги?
-Да! О, да!
- Здесь есть, что посмотреть, - вмешался Дэвид. – Все это собиралось веками.
- Исторические раритеты там, наверху, - Стивен указал рукой, и, следуя за ней взглядом, я увидела галерею, тоже заставленную шкафами, на которую вела винтовая лесенка.
- Можно?
- Конечно, все, что угодно.
Куда бы я ни приходила, первое, что привлекает мое внимание – это книги. Я готова рассматривать их часами, гладить их корешки, открывать, даже нюхать.
Ни с чем не сравнимый запах книг! Каждый раз он будит во мне ожидания чуда, то ожидание, которое поселила в моей душе мама.
Самое дорогое для меня воспоминание детства – я сижу у мамы на коленях и она читает мне книгу. Мы вместе смеемся, или я с трудом сдерживаю слезы, что потом, в одиночестве, всласть поплакать в подушку.
Только тот, кто плакал над книгами в детстве, смог почувствовать их прелесть и попасть в их сладостныйплен. В этой библиотеке я могла бы проводить часы и дни, не замечая, как обыденная жизнь течет за ее стенами.
Впрочем, один тонкий поэт сказал, что настоящую, человеческую, жизнь, жизнь тех, кто был создан по образу и подобию Божьему, мы можем найти только в хороших книгах.
Детское желание пройтись по винтовой лесенке заставило меня подняться на галерею и пройти вдоль шкафов, наполненных самыми разнообразными книгами. От них исходил запах древности, слегка пыльный, от которого немного першило в горле. Но смущение, вызванное неожиданной сценой, которой я стала свидетельницей, не проходило и мешало мне всей душой отдаться любимому удовольствию. Покрасневшие глаза Элиссон, мокрые, слипшиеся от слез, ресницы Нэнси не давали мне покоя. Тревога, которую я почувствовала, прислушиваясь к плачу в ночи, опять тяжело легла на душу.
Что за трагедии происходят здесь, в этом чудесном поместье, от посещения которого я ожидала так много радости?
Я не хочу трагедий! Я хочу всего того волшебства, которое встречает нас, когда мы открываем обложку новой толстой книги!
И тут моя рука легла на переплет, нет, не книги, старинного альбома, и я услышала зов, исходящий от него: - Возьми меня! Открой меня!
Повинуясь ему, я с трудом вытащила тяжелый том, и он сразу открылся в моих руках. Пожелтевшие от времени страницы толстой атласной бумаги с вензелями по углам. Бережно приклеенный папиросной бумагой засохший ландыш. Небрежный рисунок ключа, сделанный черными чернилами, и надпись тем особым почерком, который заставляет вспомнить о гусином пере : - This is the key of my heart! Дата 14 February 1821 и подпись, от которой у меня похолодело сердце – Lord Byron.
Держа альбом в руках, я взглянула через перила вниз, на Стивена и Дэвида. Они стояли у камина и вполголоса разговаривали о чем-то. Я смотрела на них новыми глазами – ведь сам Байрон был когда-то увлечен их пра-пра-прабабкой! Или эта надпись относилась не к ней? Я открыла первую страницу альбома и поняла, что не ошиблась – под выцветшим акварельным портретом молодой женщины было написано «Леди Сесилия Арунделл». Не выпуская альбом - я просто не могла с ним расстаться! – я задумалась о том, что значит родиться и жить в доме, где до тебя рождались и жили поколения и поколения твоих предков. Что значит помнить их всех по именам, видеть перед собой их вещи, есть и спать в тех же комнатах, любоваться теми же самыми пейзажами за окном? Наверное, это придает человеческому существованию удивительную устойчивость, и житейские бури не так властны над ним. Даже когда эти люди уезжали, далеко, за моря, они знали, что где-то их ждет и помнит родной дом.
Я задумалась о своих предках – ведь у меня их было не меньше, чем у представителей рода графов Арунделл или князей Друцких-Соколинских. Каждый человеческий род уходит своими корнями далеко в прошлое, только история большинства из них затерялась в темноте забвения. Моя память не уходила дальше прадеда и прабабки со стороны мамы, отцовских же родственников я не знала совсем.
Моя прабабка, петербуржанка, наверное, была восторженной молодой девушкой, когда окончила Бестужевские курсы и решила ехать в маленькое село, за тысячи километров, на Урал, чтобы учить там детей. Думала ли она, что больше никогда не вернется в родной город, выйдет замуж за талантливого самоучку-мужика, который своим трудом и упорством создаст большое хозяйство, и их дети будут учиться в гимназии? А затем придет революция, и бывшие ее ученики с красными повязками на рукавах выведут всю семью под конвоем из дома, который строился на века, чтобы отправить далеко на Север. Там их выбросят из вагонов посреди тайги вместе с такими же несчастными, и только сноровка мужчин, привыкших и умевших работать от зари до зари, не даст им умереть. В бараке, рубленном из вековых сосен, прошли первые годы жизни моей мамы. Под такой же сосной была вырыта маленькая могила для ее годовалого братика, а затем рядом упокоилась и прабабушка, за тысячи и тысячи километров от ее родного Санкт- Петербурга, который уже назывался непривычным и ненавистным именем Ленинград.
Я очень мало знала об этих тяжелых годах, потому что мама не любила говорить о них. Да и вспоминать о том, что ты из семьи репрессированных долгое время было небезопасно. Только в начале перестройки, когда уже умер папа, мама начала немного рассказывать о тех далеких событиях. Как я жалела теперь о том, что, поглощенная бурными событиями своей жизни, была так нелюбопытна! Тогда мне не казалось это важным, а сейчас острое чувство утраты того, чего я никогда не знала, пронзило мне сердце.
Мои корни, где они? Дом моих предков, где он? Где альбомы, фотографии, старые письма? Ничего и никого не осталось, все сгинуло, пропало в пучине времени. Глядя вниз на Стивена и Дэвида, я до боли ощутила свое сиротство.
Тут лорд Арунделл поднял глаза, и наши взгляды встретились. Я не знаю, что он прочитал на моем лице, но он сделал несколько быстрых шагов по направлению к лестнице. Отвернувшись, я поставила альбом на место и стала спускаться вниз, пытаясь овладеть собой. Мне пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы это удалось. Я постаралась улыбнуться Стивену, но, вероятно, не очень удачно, потому что он пристально посмотрел на меня и тут же отвел глаза. Люблю англичан за их удивительную деликатность!
Звонок мобильного в кармане у Дэвида немного разрядил обстановку. Я с облегчением посмотрела на него. – Да?... Удачно?... Хорошо… Элиссон вернулась, – пояснил он нам. – Хочет мне что-то показать. Вы простите меня, Ирэн, если я вас оставлю сейчас?
- Да, конечно.
- Не волнуйся, я не дам Ирине скучать, - сказал Стивен.
Дэвид, уже шедший к двери, остановился и взглянул на нас. Мне показалось, что-то похожее на раздражение мелькнуло в его глазах, но тут же на его лице появилась улыбка: - Отлично, спасибо. Увидимся за ланчем.
Мы остались вдвоем со Стивеном, и я, все еще испытывая смущение из-за того, что не смогла скрыть свои чувства, пошла вдоль шкафов, разглядывая книги. Стивен молча шел за мной. Вдруг я с изумлением увидела хорошо знакомые мне темно-зеленые корешки с потускневшим золотым тиснением. Диккенс на русском языке! Московское издание 1957 года! Точно такой же стоял и в моем книжном шкафу. Я с нежностью провела рукой по этим книгам, моим дорогим друзьям, в компании которых я провела много счастливых часов.
- Вы любите Диккенса? – раздался за спиной голос Стивена.
- Очень. Так необычно увидеть его здесь!
- Диккенс - английский писатель.
- Нет… Я имела в виду… на русском языке.
- Простите, - улыбнулся он, - я пытался пошутить. Конечно же, я понял, что вы имели в виду.
- Ох, что-то у меня сегодня плохо с чувством юмора.
- Я бы так не сказал. Сегодня утром вы смогли шутить в весьма сложной ситуации.
- Я уже и забыла об этом.… Но все же, как здесь оказался Диккенс на русском языке?
- Это один из последних подарков деда моей бабушке. Он привез его из поездки в Москву, купил в букинистическом.
Мой муж тоже когда-то купил в букинистическом и подарил мне такое собрание сочинений. Это был самый лучший подарок, который он мне сделал за всю нашу совместную жизнь.
- Бабушка говорила, что это был самый лучший подарок, который он ей сделал. Она их гладила, нюхала и даже целовала. Она сказала, что от них пахнет Москвой и Лондоном… А какой роман вы любите больше всего?
Разговор о любимых книгах развеял мое смущение, и я уже смело смотрела в его глаза. – Их два – «Записки Пиквикского клуба» и « Дэвид Копперфилд».
- Правда? – что-то мелькнула в его взгляде. – Поэтому вы и подружились с Дэвидом?...Шутка, - тут же добавил он, - простите, если опять неудачная.
- Честно говоря, никогда не думала об этом. Дэвид немного напоминает мне другого человека.
- Кого же?
- Блока, нашего русского поэта.
- Я знаю, кто такой Блок. Не забывайте, моя бабушка была русской.
- Я помню, и очень этому рада. Иначе мы не смогли бы так свободно с вами общаться – языковой барьер, знаете ли. Сказав это, я почувствовала стыд за очередной обман и, чтобы скрыть его, поспешно добавила: - Но я люблю и другие романы Диккенса.
- Позвольте, угадаю. Ну, во-первых, «Крошка Доррит». Правильно?
- Да-а.
- Затем «Холодный дом», «Наш общий друг», «Домби и сын».
- Я потрясена. Как вы могли догадаться?
Он улыбнулся с шутливой загадочностью: - Пусть это останется моей тайной.
Я посмотрела ему в лицо - Стивен не производил впечатление человека, привыкшего непрестанно шутить, - и, кажется, поняла, почему он делал это сейчас. Он заметил мою тоску и душевное смущение и пытался их развеять. Я была тронута его чуткостью, и мой взгляд отразил это. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Полузабытое чувство единства с другим человеком, пусть минутное, оживило душу. Вновь, как в юности, ожидание чего-то чудесного охватило меня полнотой жизни. Как давно я не ощущала ее!
И Стивен понял, что мое настроение изменилось. Улыбаясь, он сказал: - От пищи духовной пора перейти к телесной. До ланча осталось двадцать минут.
Поднимаясь к себе, я раздумывала, нужно ли мне переодеваться. Мне очень не хотелось этого делать, не только потому, что мой гардероб был не слишком богат, но и от нежелания обращать на себя слишком много внимания. Но я решила положиться в решении этого вопроса на Нэнси, которая ждала меня в моей комнате. Девушка выглядела немного смущенной – неудивительно после сцены в библиотеке – и я сразу перешла на деловой тон, попросив ее разрешить мои сомнения по поводу одежды. Она заверила меня. что я замечательно выгляжу и менять ничего не надо, и, вымыв руки, я отправилась в столовую.
За ланчем, очень простым – салат, холодное мясо, фрукты и неизменный кофе – но сервированном на великолепно отполированном столе с белоснежными крахмальными салфетками и старинном фарфором, мы мало разговаривали. Элиссон выглядела замечательно, посещение парикмахера, стрижка и укладка всегда повышают жизненный тонус женщины, я знаю это по себе. Она чаще улыбалась, слушая, как я описываю свои впечатления от их дома. Мне не пришлось кривить душой, чтобы польстить ее чувству собственницы, ведь Олд Мэнор действительно очень понравился мне. Стивен почти ничего не говорил, но, заканчивая еду, спросил у меня: - Вы не передумали насчет конюшни?
Дэвид, поглощавший пищу в задумчивости, встрепенулся: - Конюшни? Что ты имеешь в виду?
- Я обещал Ирине показать нашу конюшню.
Показалось ли мне, или Дэвид опять с трудом подавил раздражение? Я поторопилась сказать: - Очень хочу ее увидеть. Понимаете, без этого мое впечатление о загородной английской усадьбы будет неполным. А я должна рассказать о нем своим ученикам – они этого ждут.
Резким движением Дэвид положил на стол скомканную салфетку, и в этот момент Элиссон встала. Мужчины тоже встали, поднялась и я.
Улыбаясь, Элиссон взяла Дэвида под руку: - Все складывается удачно. Дэвид, твоя помощь мне понадобится сейчас, нужно обзвонить столько поставщиков, ведь до Рождества совсем мало времени. Ты так замечательно умеешь все устраивать. Мне не хотелось разлучать вас с Ирэн, но раз Стивен так любезен…
Слегка повернув голову, Дэвид смотрел на нее через плечо, и я вдруг почувствовала где-то в глубине себя, почувствовала очень отчетливо, как будто кто-то сказал мне, что этих двух связывает нечто тайное, невидимое остальным.
Дэвид посмотрел на меня и широко улыбнулся: - Ну и отлично! Значит, все довольны.
Переодеваясь, чтобы идти в конюшню, я старалась подавить в себе чувство неловкости. Я опять поняла, что просто воспользовалась Дэвидом, чтобы исполнить свои давние мечты. Он красив и мил и умен, но что мне до того? Все его замечательные качества оставляли меня равнодушной.
Мои не очень приятные размышления прервал стук в дверь. Вошел Джон: - Лорд Арунделл просил проводить вас в конюшню, он будет ждать вас там.
Оглядев меня, он заботливо добавил: - Вам лучше надеть перчатки и накинуть капюшон на голову, на улице подмораживает, и, кажется, пойдет снег. У нас в этом году будет белое Рождество!
- Наверное, снег примчался за мной из России! - рассмеялась я, мое настроение изменилось, радостное чувство будоражило кровь. Джон улыбнулся в ответ.
После пребывания в доме, где сам воздух, кажется, был пропитан запахами столетий, я с удовольствием вдохнула живительную смесь легкого морозца, хвои и мерзлой травы. Тучи еще больше набухли так ожидаемым всеми перед Рождеством снегом, и солнечный свет, проходя сквозь них, рассеивался молочным сиянием. Я больше всего любила такой неяркий, осенний или зимний, свет - в такие дни я чувствовала себя бодрее и радостнее.
Мы спустились с террасы и шли уже по замершей хрустящей траве по направлению к длинному низкому строению. Очевидно, это и была конюшня. Мне было тепло, но Джон был в костюме, с непокрытой головой, и я забеспокоилась.
– Пожалуйста, вернитесь в дом, - попросила я. – Вы простудитесь.
Джон заколебался, но, взглянув на мое умоляющее лицо, сказал: - Ну, мы почти пришли. Вход там, за углом. Приятной прогулки, мадам.
Он поклонился мне и заторопился обратно в тепло, а я, завернув за угол, в нерешительности остановилась перед полуоткрытыми воротами. Моя нерешительность была вызвана громкими голосами, доносившимися изнутри. Один из этих голосов, несомненно, принадлежал Стивену. Говорили по-английски.
- Я не позволю тебе этого, - в голосе графа звучала с трудом сдерживаемая ярость.
Я все-таки вошла и увидела в конце длинного прохода стоящего ко мне спиной лорда Арунделла, а перед ним молодого человека в армейских брюках и ботинках и грязной куртке. На его лице играла дерзкая улыбка.
- Неужели? Милорд граф вспомнил о своих феодальных замашках? Может быть, еще и право первой ночи восстановите?
В ту же минуту он полетел на пол, сбытый с ног ударом в грудь, а лорд Арунделл, резко повернувшись, пошел по направлению ко мне. Инстинктивно понимая, что ему будет неприятно увидеть, что я стала свидетельницей этой сцены, я отпрянула за полуоткрытую створку ворот, но продолжала видеть все, что происходило в конюшне. Стивен шел, опустив голову, потирая ушибленную руку, а за его спиной конюх – я думаю, это был конюх – вскочил и, в бешенстве оглянувшись по сторонам, схватил вилы, торчавшие из кучи сена у стены.
Я не успела крикнуть, потому что меня опередил Гордец. С громким ржанием он взвился на дыбы, ударив копытами в дверь денника. Стивен мгновенно обернулся, и двое мужчин замерли, напряженно глядя друг другу в глаза.
- Ну, что же ты? – голос Стивена был надменно ленив. – Бросай! Или ты можешь нападать только сзади?
С проклятием отшвырнув вилы, конюх вылетел из конюшни, к счастью, не заметив меня.
Стивен стоял, опустив голову, поэтому я не видела выражения его лица. Но по тому, как сжимались и разжимались его кулаки, я поняла, что он старается овладеть собой. Я быстро прошла назад по дорожке, а затем повернулась и неторопливо двинулась ко входу к конюшне. Мы встретились со Стивеном в дверях.
- Я уже было решил, что вы передумали, - граф говорил непринужденно, никто бы не догадался, что он только что пережил бурную сцену. – А где же Джон?
- Я попросила его вернуться в дом, на улице слишком холодно. Он довел меня почти до места.
- Спасибо, что позаботились о старике. Я рад, что вы не передумали.
Действительно ли он был рад? Я могла – уже не первый раз за этот день! – застать его в неловком положении.
- Ну, что ж, сейчас я познакомлю вас с другими обитателями нашего поместья. Прошу, - и он распахнул передо мной створку дверей. Я увидела, что костяшки пальцев у него ободраны и кровоточат, но поняла, что мне не стоит говорить об этом. Поэтому я сделал вид, что ничего не заметила, и вошла в конюшню.
Здесь было значительно теплее, чем снаружи, и довольно светло. Справа и слева тянулись денники, я насчитала по пять с каждой стороны, но почти все они были пусты.
- Запах конюшни не вызывает у вас отвращения? - услышала я голос Стивена. Он закрыл ворота и подошел ко мне. – Некоторые дамы зажимают нос, входя сюда.
- Вовсе нет, он такой естественный. По-моему автомобили пахнут значительно хуже.…Но неужели английские дамы могут брезговать лошадьми? Я всегда представляла их заядлыми лошадницами.
- Увы, мы мельчаем. Но среди англичанок сейчас много таких, кто никогда не только не сидел на лошади, но и видел их только по телевизору. А вы? Ездили когда-нибудь верхом?
- Ну, небольшой опыт у меня есть.
- Правда?- мне показалось, он обрадовался. – И где же вы этому научились? Я знаю, что в России сейчас происходит возрождение интереса к коннозаводчеству и верховой езде.
- Нет, это было не в России, в Афганистане.
- Что?- обычная маска сдержанности спала с его лица, я увидела, что он поражен. – Вы были в Афганистане? И когда?
Я назвала три года, когда мы с мужем работали в Афганистане.
- И что вы там делали?
- Муж работал в посольстве, занимался культурными связями, а я преподавала русский язык в Русском культурном центре.
- А знаете, я ведь тоже в это время был в Афганистане.
Тут удивилась я: - Вы не шутите?
- Я говорю правду и только правду. Забавное совпадение, не правда ли?
- Забавное? Да это просто…, - я не могла подобрать слово.
- Я понимаю, что вы чувствуете. Я чувствую то же самое. Мы как два земляка, которые встретились вдали от дома. Восток завораживает. Тот, кто побывал там, сохранит его в сердце навсегда.
В одну минуту мы стали близки, как будто были знакомы годы. Перебивая друг друга, мы пустились в воспоминания о шумных и пыльных кабульских улицах, глиняных лачугах, теснившихся на окрестных горах, реке Кабулке, бурной во время дождей , мелкой и грязной в сухое время года, в которой, однако, жители города и стирали, и мылись, и брали воду для питья.
- Постойте! – спохватилась я. – А что вы делали в Афганистане?
- Мы пытались спасти статуи Будды, когда талибы решили их уничтожить.
- Да, я помню эту историю…. Вы археолог?
- Что-то вроде этого.
- Варварство то, что они сделали…. Но, знаете, меня больше потрясла история льва, которого замучили в зоопарке.
Я вспомнила, как рыдала на груди мужа, а он молча гладил меня по голове, и слезы опять навернулись на глаза.
-Жуткое дело.... Однако моим лошадям не терпится познакомиться с вами.
Стивен опять деликатно пытался отвлечь меня от грустных мыслей – я чувствовала это. Мне стало стыдно за свою слезливость, и я охотно подхватила: - Буду счастлива представиться им!
- Ну, их теперь немного – всего трое. С Гордецом вы уже знакомы, но пройти мимо него нельзя, он этого не простит, недаром Гордец.
Мы подошли к деннику, и конь просунул голову над дверью, с достоинством ожидая ласки. Стивен нежно погладил его по морде, и Гордец скосил горячий глаз в мою сторону – он явно помнил меня! Я провела рукой по шелковистой шерсти, с удовольствием ощущая ее живое тепло.
- А это Мэри Глория, лошадь моей сестры.
В соседнем деннике стояла удивительно изящная серебристо-белая кобылка, настоящая принцесса по горделивой осанке и стати.
- Рада познакомиться, - сказала я ей, и лошадка наклонила голову, как будто милостиво кивнула мне.
- Какая красавица!
Откуда-то сзади донесся тяжкий вздох.
- Извини, старина, - в голосе Стивена звучало раскаяние. – Конечно, я должен был начать с тебя. Он подвел меня к деннику на противоположной стороне конюшни: - Это наш патриарх Дарли Мор. Ему самое теплое место, и отсюда он может следить за поведением своих младших товарищей.
Хотя Дарли Мор и был назван патриархом, но выглядел сильным, даже мощным. Гнедой масти, с замечательно яркими карими глазами, он внимательно оглядел меня.
- Как жаль, что я не догадалась принести им что-нибудь вкусненького!
- Вы можете исправить это завтра. Предлагаю прокатиться после завтрака, я покажу вам окрестности Олд Мэнора.
У меня даже дух захватило от этого предложения!
- Значит, договорились. Надеюсь, погода нам не помешает.
Обсуждая нашу поездку, мы вышли из конюшни. День клонился к вечеру, темно-алые лучи заходящего солнца кое-где пронизывали пухлое серое одеяло туч, расцвечивая их унылую однотонность.
Мы уже подходили к дому, когда сзади раздался шум мотора и веселый гудок прорезал морозный воздух. Мы оглянулись – к нам подлетел маленький автомобильчик и резко затормозил.
- Лора! – Стивен не успел протянуть руку к дверце машины, как она распахнулась, и навстречу ему выпорхнула молодая женщина в синих джинсах и кожаной куртке ржавого цвета. Каскад золотисто-рыжих волос покрывал ее плечи и спину, обрамляя удивительное лицо, юное и лукавое. Никогда в жизни я не видела такой красавицы. Синие глаза были обрамлены пушистыми золотистыми ресницами, такими же золотистыми были брови. Идеальный овал матово-бледного лица, удлиненный нос над весело изогнутыми розовыми губами – от нее трудно было оторвать взгляд. Неужели эта женщина – ровесница Стивена и Элиссон? Я не дала бы ей больше двадцати трех- двадцати пяти лет.
-Вот я и приехала, как обещала! – весело сказала она, беря Стивена под руку. – Чай уже готов? А ячменные лепешки будут?
- Я думаю, Элиссон не забыла твои вкусы, - улыбаясь, ответил Стивен, с удовольствием глядя на нее. – Но позволь тебя познакомить…
Синие глаза обратились на меня, она приветливо протянула руку: - Лора Керр.
Я пожала теплые пальцы: - Ирина Васильева.
-Русски плохо говорю, понимаю хорошо, - сказала Лора с сильным акцентом и весело засмеялась. – Леди Арунделл всегда говорить мне русски, когда недовольна.
- Лора имеет в виду бабушку, - поторопился объяснить Стивен.
- Часто недовольна, потому я хорошо понимаю, - добавила Лора, лукаво взглянув на него – очевидно недовольство Натальи Арунделл было как-то связано с ним. Но Стивен никак не откликнулся на этот намек, и она повлекла его к двери. Я пошла за ними.
В холле Стивен попробовал высвободиться. Почему-то взглянув на меня, он сказал Лоре: - Чай сегодня в библиотеке, ты помнишь дорогу. Мне надо подняться к себе.
- Тебе вовсе не надо переодеваться, - запротестовала та, - ты отлично выглядишь.
- Мы с Ириной были в конюшне, надо руки помыть.
- Только недолго! Не люблю быть одна.
- Я думаю Дэвид уже там, он составит тебе компанию.
Лора скорчила забавную гримаску, которая показывала, что общество Дэвида не заменит ей Стивена, и пошла по направлению к библиотеке, а мы со Стивеном подошли к лифту.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/