ЧАСОСЛОВ
Согласно старинному японскому исчислению времени, сутки разделены на 12 частей, по два часа в каждой, и носят название зодиакальных животных:
Час Крысы – с 11 до 1 часа ночи;
Час Быка – с 1 до 3 ночи;
Час Тигра – с 3 до 5 утра;
Час Зайца – с 5 до 7 утра;
Час Дракона – с 7 до 9 утра;
Час Змеи – с 9 до 11 утра;
Час Лошади – с 11 до 1 дня;
Час Овцы – с 1 до 3 дня;
Час Обезьяны – от 3 до 5 дня;
Час Курицы – с 5 до 7 вечера;
Час Пса – с 7 до 9 вечера;
Час Свиньи – с 9 до 11 вечера.
МИРЫ ПЕРВООБРАЗОВ
ЧАС КРЫСЫ
Скрип половицы.
Полёт чёрных бабочек.
За дверью – судьба.
ЧАС БЫКА
В лад ласкам любви
Сладких слов исступленье.
Танец влюбленных.
ЧАС ТИГРА
Любовники спят.
Гейша лисой сбежала.
Взгляд тигра с панно.
ЧАС ЗАЙЦА
Весть новой зари.
Я – солнечный карбункул
В лоне Дракона.
ЧАС ДРАКОНА
Сон Чатыр-Дага.
Пес-шаман, сын вьюжной тьмы.
Танец змей огня
ЧАС ЗМЕИ
Игры нежити.
Заклятья змеиных чар.
Посох змеем пал.
ЧАС ЛОШАДИ
Небо Демерджи.
Всадник в ущелье духов.
Солнце смеётся.
ЧАС ОВНА
Лик в зелени вод.
Путь на спуск – в отраженье.
Чай с лотосом пью.
ЧАС ОБЕЗЬЯНЫ
Пейзаж белых гор.
В озере лики святых.
Я – в зрачках Будды.
ЧАС ПЕТУХА
Солнце уходит.
Красные гребни в море.
Песня прощания.
ЧАС ПСА
Поздняя зрелость.
Чай, абажур зеленый.
Свет в свитке сердца.
ЧАС СВИНЬИ
Странник красоты.
Сердце – прекрасный лотос.
Очарована…
МИРЫ ФАЭМ
ЧАС КРЫСЫ
Скрип половицы.
Полёт чёрных бабочек.
За дверью – судьба.
1.
Скрип половицы. Тени на стене. Гаснет светильник, обернутый зелёной бумагой. Фигура в темноте движется от стола к постели. Укрывшись, ложится. Мягко подступает к изголовью чёрная фея сновидений, накрывает голову чёрным полотнищем сна.
Странник бредёт по пустынной улице. Чёрный пепел покрыл тротуары города. Дома зияют чёрными провалами слепых глазниц-окон. Ни единой живой души. Странник заглядывает в окна. Где-то в глубине комнат в истлевших лохмотьях белеют черепа и кости. Ночной ветер проносится мимо странника, бросая пепел ему в лицо.
Глаза плотно закрыты. Сквозь бамбуковые шторы проникает в комнату белый лунный луч, пересекает пространство, мягко упирается в решётку ресниц спящего человека, окрашивает лицо светом, уподобляя его маске.
Вновь становятся заметны тени на стене. Они едва колышутся; лунный свет наделяет их силой. Тени превращаются в образы, отделяются от стен, летят…
2.
Полёт чёрных бабочек. Ветер подхватывает их и несёт над головой странника, смешивая крылья бабочек с пеплом. Черные хлопья оседают на голову…
…спящего человека… лунный свет серебрит… В прядях, окрашенных луной в серебро, блестят чёрные крупинки. Кто-то шуршит за деревянной стеной, упорно грызёт дерево. В стене образовывается дыра. Чей-то нос и два чёрных глаза появляются вослед.
Странник бредёт по безжизненной улице. Чей-то силуэт чернеет на окраине. Тихая мелодия разливается по чёрному пространству, залитому мертвящим светом луны. Меж ног прохожего прошмыгнуло чёрное существо, зачарованное, побрело по улице к чёрному силуэту… Одинокое очарованное существо… Одинокий очарованный странник…
Шуршание в комнате затихает. Кто-то замирает у двери. Безмятежное лицо спящего омывает лунный свет белыми волнами. Тихая мелодия звучит где-то за стенами.
3.
За дверью – судьба. Дверь, скрипнув, приоткрывается. В узкую щель проникает звук, окутывает существо, замершее у двери, растворяет его в себе. Существо сонно шевелит лапками, неуверенно плетется в приоткрывшуюся дверь – навстречу судьбе.
Чёрный незнакомец идет по пустыне, наигрывая на флейте; вслед за ним бредет одинокое очарованное существо. Мертвый город остается далеко позади. Где-то впереди возникает мираж: белый город в пустыне, шумящий базар, весело барахтающиеся в пыли ребятишки… Чёрный незнакомец слепо улыбается белой прорезью рта. Белый мертвящий свет блестит сквозь прорези глаз белой маски чёрного незнакомца… Маленькое чёрное существо несет судьбу в своём тщедушном тельце ещё одному городу живых…
Дверь, скрипнув, закрывается. Лицо спящего мертвенно-бледной маской сияет в темноте. Кто-то раздвигает бамбуковые шторы, слепо улыбается спящему и тихо уходит. Таинственная мелодия постепенно затихает…
18.01.2006 (час Обезьяны).
ЧАС БЫКА
В лад ласкам любви
Сладких слов исступленье.
Танец влюбленных.
1.
В лад ласкам любви – танец лунных лучей. Сладостные вздохи вплетаются в гармонию танца. Лучи скользят по пространству комнаты, по обнажённым телам влюблённых, играя бликами в сплетении рук. Сладкие вздохи, вплетаясь в ткань лунного света, летят с лучами, отражаясь от стен, увешанных картинами старинных мастеров. На полотнах фигурки кукол-любовников застыли в объятиях в укромных уголках великолепной старинной залы. Лучи скользят по полотнам, касаясь музыкантов, застывших с инструментами. Лунный танец приводит фигурки музыкантов в трепет, руки непроизвольно тянутся к смычкам и струнам. Легкая мелодия заполняет пространство залы. Сладостные вздохи, вплетённые в ткань лунных лучей, касаются слуха застывших влюбленных. Куклы вздрагивают и оживают. Мелодия любви приводит их в движенье.
Томные вздохи в лад любовным движениям срываются с губ влюбленных. Небрежно откинуты черные пряди со лба возлюбленной, дрожат ее жемчужные серьги. Лунный свет легко играет жемчугами.
Тихие любовные шепоты слетают с картин, отделяются от стен, разносятся по комнате белыми лучами луны; многократно отражаясь от полотна к полотну, усиливаются и достигают слуха любовников, расположившихся в комнате на циновках, приводят в трепет двигающиеся в любовном ритме нагие тела.
2.
Сладких слов – исступленье…
Бой часов заглушает на время разноголосицу любовного лепета, возвещает о приходе часа Быка.
Затихают слова и вздохи. В любовном труде сплетаются тела людей в комнате и кукол на полотнах мастеров. Труженики страстно-неутомимы и упорны в любовных движениях.
Колышутся бамбуковые шторы. Лунный свет мягко окрашивает пространство. Кружатся по комнате лунные лучи, легко касаются стен, отражаясь, превращаются в белых лунных бабочек. Легко и изящно бабочки танцуют в лунных бликах. Волны мелодии уносят легкокрылых, окутанных белым светом, в миры лунной фантазии.
Исчезают в подлунных мирах легкокрылые бабочки.
Затихают уставшие от упоительного труда влюбленные.
С мерным перестуком часов движется Бык по пашне времени.
Движутся в старинном танце фигурки кукол на полотнах мастеров. Неутомимо играют музыканты.
Мелодия доносится до слуха лежащих в сладостной истоме любовников, наполняет их нагие тела силой, поднимает на ноги.
3.
Танец влюбленных. Лунный свет серебрит в ночи силуэты. Нагие тела, сплетаясь в танце, скользят по циновкам. На крючках из нефрита от легкого ветра дрожат занавески. Ночная прохлада прижимает тела влюбленных друг к другу, все теснее объятья. Тихая нежность приходит на смену безудержным ласкам. Белые бабочки кружатся в лунных лучах над головами влюблённых. Тихо стоят они в свете луны, нежно прижавшись друг к другу.
Мерно стучат часы. По пашне времени – за горизонт – удаляется Бык.
3.02.2006 (час Овна – час Обезьяны).
ЧАС ТИГРА
Любовники спят.
Гейша лисой сбежала.
Взгляд тигра с панно.
1.
Любовники спят. Нагие тела едва белеют в полутьме. Белизна тел с перестуком сердец проявляется всё ярче, всё обнажённей. Явственней проступает в сплетении тел тихая нагота чувства. Сон обоих безмятежен и глубок.
В глубине проступающего чувства что-то изменилось. Рябью замелькали в провале сна блики, штрихи, случайные, лёгкие, лишённые черт. Из многоликой ряби тихо выплыл остов, остров, лик, вершина, ослепительно снежная. Контур его тела отрешённой белизной превратил сон в сновидение, встал перед её взором, маня неотвратимостью узнавания, – обликом горы.
Его сновидение заполнило пустоту её сна: странник, пробирающийся по узким вьюжным тропам, целеустремлённо и упорно бредущий с посохом через снежные перевалы, продирающийся сквозь заносы, одолевающий вершину за вершиной, спускающийся в глухие ущелья, скользящий по острым уступам скал; перед мысленным взором желанный образ, к которому стремится душа его.
Она увидела его душу целиком, потому что узнала себя.
Приближался час Тигра. Мерный перестук часов выдал его наступление.
Поражённая до глубины естества, вышла она из сновидения. Поздний пришелец в полной обнажённости единственно близкой души дышал тихо рядом, сливаясь в дыхании с нею.
Мгновения близости тянулись бесконечно…
2.
Гейша лисой сбежала. Лики гор встревожили и разбудили её вторую сущность. Процесс превращения начался неотвратимо. Разбуженного сновидением оборотня невозможно было удержать в прежних формах.
Вступал в свою кульминацию час Тигра. Яснее вырисовывались очертания предметов, находящихся в комнате, становились заметнее образы, их присутствие отчётливей проступало с картин, развешанных на стенах.
Он сновидел. Её образ ярко и зримо стоял перед глазами его души. Чистота образа влекла его в путь, становилась всё ощутимей. Ослепительной белизной сверкал образ перед его взором, освещая путь. Но что-то неясное зажглось в придорожной полутьме. Оно нарастало, смущая ясность его духа. На мгновение его взор отвлекло нечто алчущее в стороне. Незамутненный взор его схлестнулся со взглядом пары алчущих глаз, горящих мутным желтоватым огнём. На мгновение…
Он вернулся в обитель своей мысли победителем, но…
Невозможно стало удержать очертания образа. Он бесповоротно менялся – иная сущность предстала перед его мысленным взором. Дух безошибочно определил сродство сущности и окружающей среды, поэтому отдал он стихиям то, что принадлежало им по закону родства.
Одинокий странник тихо брёл в пути.
Он спал один. Вмятина на простыне рядом с ним хранила запах женщины… Предрассветная тишина сглаживала очертания…
3.
Взгляд тигра с панно: два глаза мутно-жёлтым огнём загорелись на стене.
Образ лисы промелькнул в утренних сумерках.
Часы на стене глухими ударами известили вещи и образы о кульминации часа Тигра. Глухая ярость, загоревшаяся во взгляде Тигра на панно, заполнила атмосферу комнаты удушающей тяжестью. След распространившейся ярости настиг образ оборотня.
Лиса бежала быстро. Запах смертельного врага преследовал её, не давал возможности остановиться и передохнуть. Стихия гор вливала в неё новые силы, растворяясь; тело обретало необычную упругость и быстроту. Страх исчезал.
Утренние сумерки заполнили пространство комнаты. Одинокое тело рельефно раскинулось на белых простынях. В сновидении странник поднимался по скальной тропке на вершину. Он вгляделся в белую скалу, возвышающуюся на макушке горы. На белом каменном полотне явственно проступил желанный лик.
Лису влекла вершина. Отдавшись зову, она забыла обо всём; одно желание властно владело ею.
Зашелестели шторы. Утренний ветерок еле слышно проник внутрь комнаты. Панно на стене чуть колыхалось в такт его лёгким прикосновениям. Образ тигра, ласкаемый ветром, успокаивался и затихал до своего часа.
Над желанной вершиной взошло солнце. Его мягкие лучи розово отразились на белом снегу, окрасив две цепочки следов, пересекшихся в белом безмолвии. Что-то изменилось.
У белой скалы с обликом женщины встретились двое. Солнечный свет окрасил фигуры. Под цветущим деревом сливы мужчина и женщина стояли, обнявшись. Утренний ветерок хозяйничал в ветвях дерева. Белым дождём осыпался цвет на мужчину и женщину.
Наступал час Зайца.
Пятница 13.01.2006 (час Пса – час Свиньи) – суббота 14.01.2006 (час Дракона – час Змеи).
ЧАС ЗАЙЦА (5-7) – ЧАС ДРАКОНА (7-9)
Весть новой зари.
Я – солнечный карбункул
В лоне Дракона.
Сон Чатыр-Дага.
Пес-шаман, сын вьюжной тьмы.
Танец змей огня.
1.
Сон Чатыр-Дага. Воинство духов тенями скользит по снежной пустыне на среднем плато Чатыр-Дага. Белеет в тумане профиль спящего духа-гиганта, каменный образ древнего духа Горы. Неспешные тени несутся по краю над бездной меж сосен и скал на встречу со Спящим. В тени под скалою ждёт духов жрица. Собрались скользящие тени, кольцом окружили пророчицу-деву, застыли во вьюжных снегах. При деве пес белый; молвила слово ему – завыл вьюжный пес на лик Безмолвного Спящего.
2.
Пес-шаман, сын вьюжной тьмы. Голос его, тоскливо звучащий, бросает духов в дрожь. Крепятся духи, трепещут пред ликом духа Горы. Спящий безмолвствует. Жрица вой прерывает. Свист ее звонкий пронзает вьюжную тишь. Сама, обернувшись тотчас белым зайцем, уносится прочь. Свист срезает верхушки деревьев, несется за зайцем, не может настичь. Заяц к пещере Тысячеглавой вмиг прибегает, прячется в лоно ее. Вот обиталище тьмы воинства духов, которые направились к духу Горы с ожиданьем исхода. Свист сотрясает пещеру до самой утробы ее. Древний дракон, спавший тысячу лет, окаменевший, с трудом поднимает веки, от свиста проснувшись. Рев сотрясает гору, но безмолвствует Спящий. Заяц из лона Дракона стремглав вырывается наружу – к воинству духов с вестью исхода спешит, жрицей пред воинством предстает. Пред ликом Безмолвного Спящего жрица голос свой направляет к духам трепещущим с речью:
Весть новой зари!
С последними звуками речи проблеск зари рассеял воинство духов в ничто. Безмолвствует Спящий. Лик Его розовым светом умыла заря, лучится Его чело. Лучи побежали по белому снегу плато, шатер волос Спящего заблистал розовым светом тьмы солнечных зайцев, бегущих во все концы. Рядом со жрицей солнечный заяц обрел дар речи. Пред солнцем всходящим на лик Безмолвного Спящего тотчас завопил:
Я – солнечный карбункул!
Тьма карбункулов солнца вмиг покатилась к пещере Тысячеглавой, спрятавшись в лоно ее.
3.
В лоне Дракона тьма солнечных зайцев столкнулась с тьмой теней. Окрасились тени розово-белым, превратились в тьму змеек солнечного огня. Древний дракон выдохнул солнца огонь, тьма змеек огня заструилась по белому снегу. Смежил веки Дракон, вновь погрузившись в тысячелетний сон.
Танец змеек огня. Жрица змеей обернулась, солнечно-огненной, дивной. Тысяча огненных змеек светящейся сферой змею окружили. В центре Змея блистает, то вбирает в себя тысячу змеек-лучей, то вновь выпускает наружу. Танец змеек-лучей Змеи-Девы пред ликом Безмолвного Спящего на среднем плато Чатыр-Дага близ пещеры-дракона, тысячеглавой пещеры.
Наступил час Змеи.
29.01.2006 (час Дракона – час Змеи).
ЧАС ЗМЕИ
Игры нежити.
Заклятья змеиных чар.
Посох змеем пал.
1.
Игры нежити. Рябью заворожена искристая гладь. Припорошена морозью игольчатая ель. Каждую иголочку, каждую травинку под елью обнял серебристым дыханием мороз, искрятся льдинки инеем на стебельках. Искрится обледеневшая белая кожа змеи, сброшенная тут же. Сверкают под солнцем белые чешуйки, играют всеми цветами радуги. Дева белая сидит под елью, лицо белое – ни кровиночки. Чешет дева длинную черную косу, стынет гребень ледяной в белых заиндевевших пальцах. Катятся по белым щекам льдинки-слезинки, горят на солнце искорками ледяными. Руки ее плачут, как ушедшие в стужу, брошенные в сугроб, закованные инеем. Заиндевевшие руки не сдерживают слез, крупинками падающих на белый лед серебристого ручья. Множась в бликах, отражаясь в полынье, белые руки удерживаются от слез. Раскинула дева косу черную по заснеженному мху ельника. Застыла дева, будто задумалась. Белоснежная, с черной косой, пригрелась на солнышке, разнежилась нежная снежная нежить, то ли грезится ей, то ли видится…
Белый молодец шагом неспешным идет по запорошенной снегом дороге. В лице его белом ни кровинки, в очах его – искры льдистые блещут. Посох белый в руке молодца, на голове шапка белая с соболями, шуба на нем соболиная, унты белым мехом оторочены. Обходит молодец ель игольчатую по ходу часовой стрелки, по кругу солнечному, добирается молодец до девы застывшей. Что с нежитью стылой? Кем очарована? Образом молодца белого грезит, змеем-нареченным околдована.
Идет солнце за ним вослед. Берет молодец кожу змеиную, переливчатым светом горит она в заиндевевших руках его. Подходит молодец к девице, касается ее изморозью пальцев и молвит слово: «Стынью выстужу – пальцы льдистые – нежу инеем нежить стывшую. У тебя в очах стынь ли мглистая? На моих плечах кожа змеева. Царь – я – змей, нежить-девица, ты не плачь, не спорь, не реки речей, нареченная. Серебрист ручей».
Протягивает молодец деве снежной кольцо серебряное: узор по кольцу дивный идёт, светом нездешним мерцает, касается девы застывшей – та вмиг змейкой белой оборачивается.
2.
Заклятье змеиных чар. Нежить очарованная облик девичий утратила, вид свой змеиный приняла. Светится кольцо белое, узорчатое на хвосте у змейки, во все стороны лучики несутся. Скользит змейка по льду серебристого ручья – прямиком к полынье. Коснулись лучи серебряные молодца белого – исчез он, паром морозным к верхушке ели поднялся. Хранит облачко пара образы белые – ходят внутри него в легком мареве парень с девицей, за руки взявшись. Коснулось облачко ели игольчатой – рассеялся мираж, осколками инея на иголочках запечатлелся вмиг. Стоит у ели посох белый, скользит змейка к полынье – вот-вот в ледяной воде исчезнет. Махнула змейка хвостом, соскользнуло с него колечко, описав в воздухе дугу, на посох наделось.
3.
Посох змеем пал. Обернулся змей белый вокруг кольца серебряного – заскользил к змейке-нареченной, поймал ее на самом краю полыньи. Обернулись змей со змеевной вокруг кольца серебряного и упали на дно ручья. Заискрилась вода в ручье, потеплела от света нездешнего. Забил источник горячий, проложил путь себе в снежной долине. Снег вокруг ручья таять начал, земля черная показалась – подняли белые головки подснежники. Резвятся змей со змеевной на дне горячего источника – с каждым мгновением укорачиваются в длине, наконец выкатываются на белый песок двумя яйцами змеиными, уменьшаются, исчезают среди песчинок.
Заканчивается змеиный час.
5.02.2006 (час Змеи – час Лошади).
ЧАС ЛОШАДИ
Небо Демерджи.
Всадник в ущелье духов.
Солнце смеётся.
1.
Небо Демерджи. Под ним высятся каменные истуканы, прикрыли тяжелые веки, от солнца жгучего укрываясь. Кружат над каменными исполинами вороны. Выронили вороны веретено времени, заискрилось оно спиралью в солнечном свете, змейкой серебряной проскользило по воздуху, упало на лысую макушку каменной великанши – серебряными всполохами заиграли блики в расщелинах камней.
Выползает ящерка из-за камня, ослеплённая серебряными лучами. Оборачивается на зелёной траве горной девой. Искрятся в солнечных лучах серебристые чешуйки платья, лучится свет из глаз – странный свет, завораживающий всё живое вокруг. Застывают ящерки на камушках, бусинками-янтариками смотрят на Хозяйку, очарованные светом красы её.
Каркнули вороны, не осмелились за веретеном спуститься, прочь улетели.
Лежит змейка серебряная на белых камнях, излучая свет нездешний; на кого упадёт лучик, тот меняется тут же, будто заново на свет нарождается в истинном своем обличье.
Падает свет на муравейник, будто накрывает его серебряным колпаком. Разрастается муравейник высотою с холм, выскакивают оттуда добытчики, разбегаются в разные стороны – кто за чем.
Смотрит горная дева на них – привораживает колдовской своей красой. Один добытчик не выдерживает, оборачивается, взглядывает на красавицу – застывает, поражённый светом глаз колдовских. Змейка серебряная пуще прежнего искрится, облако света серебряного плывет к горной деве – да не может никак настичь ее. Дева неуловима, ускользает да увёртывается от света. Проходит облако по добытчикам застывшим – оборачиваются те белыми камнями, вырастают, заполоняют ущелье истуканов.
Смеется дева горная, в ладоши хлопает.
Змейка серебряная все ярче лучится, ярким серебром горит – чистой страстью к деве горной, свет свой на самое себя направляет.
Белую яркую вспышку на верхушке скалы отовсюду видно. На ялтинской трассе пассажиров в окна троллейбусов, автобусов да машин смотрящих, ослепляет на мгновение короткий сполох на самой макушке Головы Екатерины, наиболее заметной скалы на северной Демерджи. Проходит миг, смотрят люди в окна – нет ничего, да и не было вовсе – резкий провал в памяти. Да вот беда, и с людьми перемена: мужчины младенцами на креслах вопят, жены их молодые, старухами обернувшись, сюсюкают младенцам, ртами беззубыми шамкают, – пугаются младенцы, вопят пуще прежнего. Троллейбусы по небу летят аэропланами; водители, давно в небо взмыть мечтавшие, блаженно улыбаются за штурвалами, на них кители белые, серебром тканые, да фуражки белые с серебряными околышами.
А на море пена белая, бурлит море, ярится. Чайки рыбками серебристыми в пенных бурунах плещутся, рыбки белыми орлами в небо взмывают. Хорошо всем, весело.
Вороны летят, каркают мрачно, возвращаются, опускаются в ущелье, оборачиваются чёрными служителями, рассеиваются в расщелинах скал.
2.
Всадник в ущелье духов. Гордо выступает его конь белый, грива серебром отливает, подковы серебряные на белых камнях не скользят. На иноходце белом князь серебряный, белые одежды серебром оторочены. Сияет князь, искрится светом нездешним. Трава от него серебряной становится, камни из-под копыт иноходца серебряными слитками катятся. Куда ни глянет князь – все трепещет. Дрожат каменные великаны, летят с их вершин сколки каменные. Смеется князь. Пуще прежнего истуканы качаются. Сколы каменные глыбами падают – мимо князя, мимо. Смеется князь пуще прежнего. Нагаечкой серебряной иноходца охаживает. Взвивается иноходец на дыбы, ржет голосом серебряным, чистым, звонким. Заплясали исполины от звона такого, ходуном заходили. Служители черные мечутся, от глыб увертываются. А глыбы – всё мимо князя, мимо. Радуется князь серебряный. Радуется дева горная. Любо им веселье такое.
3.
Солнце смеется. Солнцу весело. Крутится шарик огненный в зените – мимо князя, мимо. Захохотал князь во всю мощь свою. Заходила древняя гора ходуном. Падают истуканы, падают – мимо князя, мимо. Служители свечками черными ввысь взмывают, от падающих исполинов увёртываются. Смеётся дева горная на макушке великанши, Музы Демерджи, пуще прежнего в ладоши хлопает. Князь серебряный снизу на деву поглядывает, нагаечкой иноходца охаживает. Взмывает конь в небо, расправляет крылья серебряные, мимо девы горной проносится. Смеется князь серебряный. Смотрит на деву горную с высоты небесной. Не выдерживает дева взгляда прямого, не успевает увернуться от света нездешнего – вмиг ящеркой оборачивается – да шасть под камень в расщелину. Торжествует князь серебряный. Смеется Муза Горы. Служители воронами ввысь взмывают, крыльями черными князя серебряного, от солнца смеющегося, закрывают, падает тень на князя. Вмиг он белой змейкой оборачивается, веретеном времени. Подхватывают вороны веретено, нить серебряную впереди солнца пускают. Выходит солнце из зенита, полдень на убыль идет.
Глазеют в окна пассажиры. Машины по трассе несутся. Чайки над морем кружатся, рыбок серебристых высматривают.
Улыбается Муза Горы, одним каменным глазом глядит воронам вослед.
23.01.2006 (час Лошади – час Овна).
ЧАС ОВНА
Лик в зелени вод.
Путь на спуск – в отраженье.
Чай с лотосом пью.
1.
Лик в зелени вод. Мерно колышется в зелёной воде отраженье. В воздухе над водою движенье: солнечный луч бежит, бликами отражаясь на зеленеющей глади. Золотистые волокна света переплетаются с зеленью, скользя по поверхности, высвечивают золотом черты. Лик, загораясь дивным светом, оживает.
Нити лучей проникают вглубь, касаются дна, ткётся узор из нитей руна золотого мастерами воды и света. Мир золотой ими создан.
Время теряет мгновенья. Час Овна руно распускает, тянутся нити-секунды, сплетаясь минутами, тая неспешно. Время на убыль идёт.
Ткут мастера из волокон узоры солнечных замков, лугов, солнечных диво-людей и животных. В зелёных глубинах световые узоры рунного времени, насыщаясь водой, получают объём и движенье. Там в глубине мерцают чудо-башни из света. На золотистых лугах в такт мерному колыханью воды на длинных стеблях-лучах качаются диво-бутоны, белые с золотым окаймлением, готовясь к цветенью. Ходит баран золотой меж бутонов, колечками своего руна сверкая. С каждым мгновеньем волны руна золотого длиннее, и вот уже луг золотой ими выстлан.
Теряет час Овна волокна. Пряха светового времени тянет солнечную нить, пропускает лучик меж пальцев. Вертится веретено времени, струится нить света золотой тропой меж белых скал.
Странник стоит на вершине. Теряет пряха света нить-мгновение. Летит лучик вниз, падает на протянутую ладонь странника. Мгновение – и золотая нить вьётся в его руке, бежит вниз золотой тропкой. Мыслью по лучу света катится вниз облик странника. Летит образ мыслью по тропке мгновения…
2.
Путь на спуск – в отраженье. Сияет лик золотой на водной глади. Озаряет мысль-мгновение лик образом летящим. В мгновенной вспышке света (яркими бликами на зелёной поверхности) сливаются лик с образом воедино.
Появляется золотой рыцарь на золотой башне. Смотрит воин на луг золотистый, где недвижим стоит золотой овен. Волны руна его покрыли весь луг. Меж золотистых волокон руна тянутся ввысь диво-бутоны, тянутся сквозь зелёную толщу воды ввысь к свету мимо воина света, мимо овна золотого, мимо солнечных башен, минуя волокна времени.
Час Овна идёт на убыль. Колышутся шторы бамбуковые в комнате. Возле окна на черном лакированном столике, расписанном золотыми узорами, стоит фарфоровая чашечка с зелёным чаем. На бледно-зелёной поверхности воды поблескивают чаинки, меж ними плавают белые крупинки цветков лотоса.
Белые с золотым окаймлением бутоны тянутся к свету сквозь толщу воды, появляются на бледно-зелёной поверхности.
В затенённой бамбуковыми шторами комнате едва мерцает солнечный свет. Его блики играют с крупинками лотоса на бледно-зелёной поверхности чая, остывающего в фарфоровой чашечке.
Блики света касаются дивных бутонов, легкими ласками пробуждают их к жизни, готовят к цветению. На зеленой поверхности воды раскрываются белые чашечки. Золотое свечение исходит из белых цветов. В центре каждой чашечки сидит на пестике мастерица, ткет полотно из золотых волокон руна. Исходит сияние от световых полотен, заполняет пространство комнаты. Ткется в воздухе мастерами света из золотых нитей рунного времени образ, просветленный сиянием.
Образ светится золотистыми бликами. Мастерицы завершают работу. Закрываются чашечки. Спускаются на дно бутончики. Образ Просветлённого парит над фарфоровой чашечкой, ликом Будды отражаясь…
3.
Чай с лотосом пью…
2.02.2006 (час Лошади – час Овна).
ЧАС ОБЕЗЬЯНЫ
Пейзаж белых гор.
В озере лики святых.
Я – в зрачках Будды.
1.
Пейзаж белых гор. Солнечные пятна скользят по картине. Ветер колышет легкую занавеску. Дрожат мазки света на холсте, окрашивая в теплые тона белоснежные вершины гор на пейзаже.
Солнечной кистью мастер света наносит на полотно мгновенные всплески. Золотистые медвяные капли, растворяясь в воздухе на белых вершинах, окрашивают их в неповторимые тона. Видит глаз мастера неуловимую разницу оттенков сияния, исходящего от вершин.
Как многообразна палитра солнца!
Мелькают огненные блики на белоснежных вершинах гор, тонкотканые золотые узоры струятся по белым полотнам.
В час Обезьяны приступают к работе солнечные пряхи.
Золотистые нити-мгновения текут по снегу, играют бликами на поверхности, мастерицы света ткут из мгновений образы странников солнца.
Стоят странники на вершинах, суть их – мгновенные всплески света, мазки солнечной кисти мастера времени. Исходит от образов странников, сотканных в воздухе дивными мастерицами, золотое свечение, заполняет собой пространство меж вершинами гор, спускаясь к их подножиям.
Блестит внизу кристально-чистая поверхность голубого озера. Льются просветленные образы странников солнца золотистым свечением на голубую поверхность, отражаясь тотчас огненными ликами. Мгновенная дрожь от соприкосновения с солнечными образами рябью волн пробегает по озеру – лики огня, искрясь бликами, сияют золотом на голубом.
2.
В озере – лики святых…
Бежит по небесной лазури белая туча. Белая обезьяна туманом стелется по вершинам. Скрывается видимое от мастера световремени в густой пелене. Чары белой обезьяны окутали плотной мглой вершины гор, скрылось в молочной тьме голубое озеро.
Застывает мастер света перед холстом. Солнечная кисть в его руке неподвижна.
Бьют настенные часы. Входит в кульминацию час Обезьяны.
С последним ударом часов нити-секунды выскальзывают из рук дивных мастериц. Солнечные мгновения, отражаясь в молочных каплях тумана, зависают безвременьем в воздухе.
Как сильны чары белой обезьяны!
Золотистые блики ликов на мгновение застывают на поверхности голубого озера, скованные чарами молочного тумана. Но тотчас же свечение собирает лики в единый сонм, поднимается огненной сферой над поверхностью неподвижной воды. Капли тумана, соприкасаясь с силой огня, тают мгновенно. Рассеиваются чары белой обезьяны. Все выше поднимается сфера свечения сонма ликов.
Полотно холста сияет золотом. Сверкают белоснежные вершины гор, искрится голубая поверхность озера. В прозрачном воздухе золотом лучатся улыбки сонма святых.
Мгновения устремляются вниз из солнечной сферы. Мастерицы ткут полотно времени. Золотистыми бликами искрится кисть в руке мастера. Легким движением он разбрызгивает искорки по холсту.
Поднимается над вершинами гор сфера сонма ликов, лучами-улыбками пронзая разреженный воздух высот.
Странник с посохом стоит на вершине. Белое одеяние окрашивается в теплые розовые тона.
Взмахом солнечной кисти мастер времени одаривает фигурку странника мгновенным всплеском света, она загорается новым неповторимым оттенком золотого свечения. Облик странника, просветленный сиянием сонма улыбок, окрашенный мастером в индивидуальную тональность золотого свечения, сверкает на белоснежной вершине горы. Мыслью золотой устремляется странник по нити мгновения к солнечной сфере, мыслевспышкой звенит в сфере сфер ликов:
3.
– Я – в зрачках Будды!!!
21.02.2006 (час Петуха) – 22.02.2006 (час Обезьяны).
ЧАС ПЕТУХА
Солнце уходит.
Красные гребни в море.
Песня прощания.
1.
Солнце уходит. Опускается к линии горизонта. Едва слышно дрожит на прибрежной траве последняя позолота. Вечерний бриз колышет листву. Среди серебристых ветвей дикой груши мелькают багряные блики, ликами тают в паутине раскидистой кроны. Древесные духи вплетают в серебро паутины красные искорки света, ткут вечернее покрывало дню, уходящему в сумерки. В тишине предвечерья встает прощальный образ дня, густо-красный, в лиловой накидке вечернего неба. Лик уходящего солнца навевает тихую, светлую грусть. Мягко несут ее лиловые волны прибрежным цветам. Те тихо склоняют головки, готовясь ко сну. Светлой меланхолией сумерки опускаются на прибрежные скалы.
Мягкий бриз чуть колышет паутину ветвей, собирает последние отблески; гонит к берегу образы уходящего дня. Скользят они, отражаясь от прибрежной волны, бегут к уходящему солнцу по гребням.
2.
Красные гребни в море. Волны, то поднимаясь, то опускаясь, чуть золотятся в лучах заходящего солнца. В пламенеющих бликах день искрится пурпурным ликом. Круговерть часов света проносится образами по поверхности лика светила: солнечных розовых зайцев – вестников алой зари – и пламенных змеек огня из утробы дракона сменяет огненный образ Змеи; следом за нею серебряный всадник на белом крылатом коне. А вот и золотой овен вместе с воином света насыщают пурпур дневного лика светила золотистым сияньем. На мгновенье багряная сфера уходящего дня становится огненной, излучая во все концы золотые улыбки сонма странников духа, всего на мгновенье…
И вновь золотятся красные гребни. Образы огненных птиц на вершинах волн летят над иссиня-лиловой водой; образы уходящего дня несутся на крыльях к светилу.
Одинокие птицы на заре при первых проблесках света вместе с бегом солнечных розовых зайцев оглашают тишину своим пеньем. Красные гребни этих удивительных птиц переливаются алыми ликами солнечных зайцев-гонцов. Песня птиц открывает дорогу встающему солнцу, славит его восхожденье.
Сейчас же светило готовится скрыться в прохладных глубинах моря, отливающего фиолетом, насыщенным до черноты. Спешат огнекрылые птицы, их золотые гребни искрятся на гребнях волн. В последние миги ухода дневного светила в море стая огненных птиц окружает багровое солнце. Золотистыми бликами на пересеченье слияния багрянца огня и фиолета воды искрятся морские гребни.
3.
Песня прощанья. Гимн Солнцу, уходящему в лоно глубинных вод. Пронзительно-щемящей тоской звенят голоса огненных птиц. Готовя светилу исход в морские пучины, звенящие птицы и сами готовы исчезнуть с последним проблеском света.
Прощальный луч солнца скользит по воде, проникает в прибрежные скалы, полыхнув на мгновенье огнем на ярком оперенье птицы с красным гребнем на голове, надрывно кричащей на крыше низенькой бамбуковой хижины, спрятавшейся в скалах.
Умолкает одинокий петух. Гаснет последний луч солнца…
27.02.2006 (час Обезьяны – час Петуха).
ЧАС ПСА*
Поздняя зрелость.
Чай, абажур зеленый.
Свет в свитке сердца.
1.
Поздняя зрелость.
В низкой бамбуковой хижине, крытой соломой, приютившейся в тени высокой прибрежной скалы, нависающей над домиком остроконечной вершиной, в маленькой комнатке живет мастер. В комнатке царит полумрак из-за того, что закрыты бумажные раздвижные рамы. Последний луч с трудом проникает в комнату, рассеиваясь в долгом пути в густой тени. Пол комнаты устлан циновками. На стене в глубине ниши старинная картина. Полумрак скрывает образы на панно, воображение домысливает то, что скрыто от глаз тьмой. Но, как живые, предстают внутреннему взору образы, таящиеся в глубине ниши, скрытой под покрывалом.
Настенные часы мерным боем извещают о наступлении часа Пса.
В полутьме четко виден силуэт. Черная фигура движется к окну с бумажным светильником в руках. Возле окна черный лакированный столик. Его поверхность расписана золотыми драконами. На столике стоит лакированная чашечка для чая. По ее краям бегут золотые узоры. Мастер подходит к столику, ставит возле чашечки бумажный светильник, зажигает огонь. В слабом неверном свете глубинным блеском выделяется в темноте комнаты золотая роспись на деревянных лакированных предметах. Большая часть волшебного узора, роскошного рисунка скрыта во мраке. Призрачные огоньки светильника пробегают по черной поверхности лакированного столика, отражаясь зеркальным блеском. Глянцевые блики, скользя веселыми ручейками по золотым руслам узоров, выхватывают из темноты лучи света, передают их тоненькими робкими полосками, мелькающими искорками, ткут золотой узор для покрова ночи.
На очаге в комнатке клокочет котелок с водой. Мастер слушает клокотанье воды, сидя у очага на циновках. Звон горного ветра в сосновой хвое возникает в его представлении, он уносится мыслью в пространство горных высот, растворяясь и исчезая в мире, где парят лишь орлы.
Вновь бьют часы на стене, возвращая ментального странника в реальность комнаты.
Мастер снимает котелок с кипящей водой, заваривает чай. Мерцает запредельным блеском в слабом свете фонаря золотая роспись на чашечке. Отраженное колеблющееся пламя, очаровывая глаза, зовет душу к мечтательности, уводит в мир тонких настроений и призрачных грез.
2.
Чай, абажур зеленый.
Стоит мастер перед деревянной лакированной чашечкой, слушает неуловимый, напоминающий отдаленный треск насекомых звук, льющийся из нее непрерывной струйкой, любуясь глубинным цветом льющегося в чашечку зеленого чая, вдыхая его аромат. Слушает мастер беззвучную симфонию, исполняемую ансамблем из пламени и призрачных бликов, ручейками мелодии бегущих по золотым узорам лакированной чашечки. Переносится странник в мир грез. Уносится душа его из низкого домика, вырывается из-под зонта кровли, покрывающей землю возле хижины густой тенью; скользит меж деревьев сада, укутанных тенью от нависающей высокой скалы; вылетает к прибрежной полосе прибоя. Белой бабочкой кружится душа странника на лунной морской дорожке, ласкаемая прикосновеньями белых лучей. Мерцают лунные блики на поверхности спокойного моря легкой рябью. В изящном танце вьется бабочка в окружении белых лучей луны, очарованная мерцанием искорок, бегущих по лунной дорожке. Чары лунного света баюкают спокойное море. Под едва различимую мелодию лунной флейты кружится белая бабочка в мире призрачных грез.
В комнатке при слабом освещении колышется в чашечке зеленая жидкость. Чашечка до краев наполнена ароматным чаем. Тончайшей струйкой переливается через край ароматная жидкость, растекаясь по черному столику. Колеблется пламя светильника. Возвращается из мира призрачных грез душа странника, его рука прекращает лить жидкость.
3.
Свет в свитке сердца.
На столике перед мастером белеет в слабом свете бумажный свиток. Рядом тушь и кисточки. Мастер разворачивает позлащенную белую бумагу, замирает, очарованный, следя за тем, как ее поверхность отливает золотом в неверном свете, постепенно ширясь и давая какой-то глубинный свет. Молниеносные вспышки этого света через большие интервалы подобны золотым крапинкам на лице великана, моментальными всплесками искр изменяющими выражение его лица.
Белая поверхность бумаги мягко поглощает лучи, подобно пушистой поверхности первого снега. Крупинки золота, соприкасаясь с неясным светом фонаря, вбирают в темноте комнаты его лучи и вспыхивают на поверхности свитка, освещая пространство сильным, как будто из глубины свитка исходящим светом. То там, то здесь высвечивается золотыми вспышками каллиграфический узор иероглифов, черной тушью запечатленный на бумаге.
Рука мастера чуть дрожит. Всё выстраданное им за долгие годы, вся красота, увиденная и накопленная в сердце, – черными иероглифами бежит по белой бумаге, вспыхивая время от времени золотыми бликами.
Сверкает красота глубинным светом в свитке сердца мастера, высвечивая золотым сиянием тьму комнаты. Горит сердце мастера светильником во мраке ночи, новым светом озаряя путь руки по пространству бумажного свитка:
Свит из света свиток сердца.
В свите света радость ветра.
Счастье сердца реять в свете,
Расцветая белым цветом!
1.03.2006 (час Дракона – час Змеи).
*памяти мастера красоты слова Дзюнъитиро Танидзаки – стилизация.
ЧАС СВИНЬИ
Странник красоты.
Сердце – прекрасный лотос.
Очарована…
1.
Странник красоты.
Шуршат камыши. На небе полная луна. Ее белое лицо блестит на поверхности озера. Редкие, тихие всплески волн покачивают лодочку, привязанную к деревянному причалу. Покатый навес над узкими досками причала плавно переходит в высокую остроконечную кровлю домика, выкрашенного в золотой цвет. Таинственно мерцает позолота в белых лучах луны. Отражаясь от стен, плывут над поверхностью озера вдоль лунной дорожки волны бледно-золотистого света, мгновенными золотыми искорками вспыхивают на белом отражении лунного диска; превращаются в белых бабочек с золотыми глазками на крылышках. Их легкий рой нимбом кружится над белым ликом лунного отражения. Светится множество золотых глаз; льется сквозь них мелодия, скользит по лунной дорожке к лодочке, покачивающейся на волнах, достигает слуха одинокого позднего гостя, о чем-то задумавшегося над бумажным свитком. Чуть дрожит в ясном свете полной луны рука с листом в такт мерному покачиванию лодочки. Поблескивают черные иероглифы; изящные строчки, выведенные рукой поэта, бегут по свитку…
2.
…Сердце – прекрасный лотос.
Кто-то осторожной рукой раздвигает бумажные рамы в домике. Сквозь узкую полоску свет луны робко падает на белеющее в темноте лицо женщины. В золотом сиянии, окутавшем дом, белым бутоном лотоса светится овал лица. Как странно сверкает оно в темноте комнаты, привлекая рой бабочек. Легкокрылые образы ночи устремляются к домику, кружась в мелодии танца, поблескивая золотистыми глазками в такт движенью. Шире раздвигаются бумажные рамы, упоённей кружатся бабочки. Вот их призрачный рой стремительно проносится мимо странника в лодочке, прикосновения крылышек выводят его из глубокой задумчивости. Мягко падает невесомая золотая пыльца сверкающих глаз на черные иероглифы свитка, вспыхивая искорками в бледно-золотистом сиянии ночи. Скользит поэт взглядом за полетом легкокрылых бабочек. Окружают они плотным кольцом драгоценный цветок; вьются возле лица женщины: распускается белый бутон лепестками крылышек, поблескивая взорами множества золотых глаз. В глубине волшебного лотоса сверкает пара черных жемчужин. Чарующий свет черных глаз живым током струится к страннику, пронзая душу неведомой колдовской силой.
3.
Очарована…
Душа поэта белой бабочкой устремляется на призрачный свет сказочного лотоса, вливаясь в общий ликующий хоровод. Мелодия гимна дивной красоте разносится бледно-золотистыми волнами эфира по поверхности озера, овевая крошечный островок с позолоченным домиком легкими дуновениями. Горят колдовским блеском черные жемчужины глаз, влекутся к ним легкокрылые бабочки, незримой силой притягивает живой магнит душу странника.
Хрустальная сфера появляется в руках женщины, стоящей в глубине залы. Искрится шар белым холодным светом. Неудержимо влекутся к нему бабочки. Странное волшебство творится во мраке. Белые бабочки, коснувшись крылышками хрустального шара, превращаются в черных свиней с печальными золотыми глазами и тут же разбегаются по углам комнаты.
Глухо бьют часы, напоминая о кульминации часа Свиньи.
Разрушаются чары иллюзии: вместо волшебного белого лотоса проступает безобразное морщинистое лицо старухи. Торжествует старая ведьма.
Последняя белая бабочка с парой черных глазок на крылышках устремляется прочь в раздвинутые бумажные рамы. Очарованная колдовством душа странника возвращается в лодочку. Выходит поэт из забытья, его рука окунает кисточку в черную тушь, выводит на бумаге иероглифы заклятья. Разрушается волшебство чародейки. Зажигаются светильники в доме, появляются в окнах поэты в нарядных одеждах, украшенных золотыми росписями; приглашают позднего гостя на праздник. Поднимается мастер, сворачивает свиток, обращается к собравшимся с речью: «Всё, что ни видишь, – цветок, всё, о чем ни думаешь, – луна. Для кого вещи не цветок, тот дикарь. У кого в сердце нет цветка, тот зверь. Изгони дикаря, прогони зверя, следуй Вселенной – и вернешься в нее»*.
Безмолвны ученики.
17.03.2006 (час Свиньи – час Крысы).
*слова знаменитого японского мастера хокку Мацуо Басё (1644-1694).
ПУТЬ В ЗАПРЕДЕЛЬНОЕ
ЧАС КРЫСЫ – ЧАС ЛОШАДИ
Скрип половицы. Небо Демерджи.
Полет черных бабочек. Всадник в ущелье духов.
За дверью – судьба. Солнце смеется.
1.
Скрип половицы. В полуночное время в слабом свете лунных лучей, проникающих внутрь комнаты, мы видим спящего странника. В своем сновидении он пребывает в мертвом городе, улицы которого засыпаны пеплом, а в домах лишь черепа да кости.
Полет черных бабочек. Это души умерших кружатся над головой странника. В городе – смерть. Кто же принес смерть в этот город?
За дверью – судьба…
Чей-то силуэт чернеет на окраине…
Силуэт судьбы.
Черное очарованное существо, прошмыгнув меж ног странника, бредет к черному силуэту под чарующие звуки флейты. Кто это полуночное существо? Это маленький зверек, в час Крысы прогрызший деревянную стену в доме спящего странника. Это – крыса. В японской мистической традиции людей, нарушающих законы кармы, как возмездие, преследуют крысы до тех пор, пока не загрызают насмерть виновных. Но нашей крысе не дано нарушить покой спящего странника. Сама Судьба, приняв образ черного незнакомца, играющего на флейте, – образ Крысолова – уводит крысу от спящего человека за собой. Это реальная канва новеллы. В сновидении странника Судьба выступает в трех образах европейской мифологии: Смерти, Чумы, Крысолова. Бредет Крысолов от города к городу, наигрывая на флейте, ведет за собой одинокое очарованное существо – чумную крысу. Приносит она болезнь в очередной город живых, в результате мертвый город остается на карте эпидемии чумы. Таков инструментарий судьбы. Единственный свидетель – странник. Ему слепо улыбается Судьба в образе черного незнакомца, оставляет его в живых – для свидетельства и назидания… Полуночный мир – конец и начало – полуночный час Крысы – Судьбы…
Путешествие-сновидение странника по мирам часов началось…
2.
Небо Демерджи. Солнце в зените. Остров Крым. Несут вороны веретено времени. Вьется время в полуденный час серебряной нитью впереди солнца. Черные служители времени – вороны. Дань полночи – полдню. В их клювах вьется серебряная нить времени. Приходит судьба в трёх образах: воронов (как антитезы полдню – полночь); Князя Серебряного и Девы Горной (тезис и антитезис полудня); змейки серебряной (синтез времени). Князь Серебряный на коне крылатом: время действия – час Лошади.
Выронили вороны веретено времени. Змейкой серебряной упало оно на макушку скалы. Излучает змейка свет нездешний. Никто не в состоянии противостоять этому свету, – теряют свой иллюзорный облик, обретают форму, соответствующую своей сути. Только чары царицы ящериц не рассеиваются под серебряными лучами. Облик девы горной – достойная оппозиция. Как только появляется соответствующий антитезис, теряет синтетическая серебряная змейка свое единство. Направляет свет свой на самое себя, превращается в активный тезис – князя серебряного. Дальше мы наблюдаем игры князя и девы горной, видим, насколько разрушительна сила князя. Мир рушится вокруг него, но самого князя не задевает, – в этом его мощь, его торжество. Но черные служители – вестники из полночи, из часа чумной крысы – начеку. В момент, когда князь серебряный в торжестве превосходства мощи света своего над чарами горной девы, вновь превращает ее в ящерицу, – так тезис превосходит и вбирает в себя антитезис: в этот момент он сам в кульминации мощи своей теряет превосходство, потому что тезис невозможен без антитезиса. Приходят на помощь чёрные служители; тень, брошенная ими на князя, как антитезис полдню – змейке серебряной – вестников полночи, восстанавливает первоначальное единство; оборачивается князь серебряный веретеном времени. Исправлен казус хода времени, выходит солнце из зенита, вновь вьется нить серебряная впереди огненного шара.
3.
В мягком свете лунных лучей слепо улыбается Судьба в час Крысы в образе Крысолова, смеется и торжествует в час Лошади в образе князя Серебряного вместе с полуденным жгучим солнцем в период временного выверта, предстает во множестве образов в суточной круговерти часов, меняет японскую и европейскую традиции на славянскую и крымскую… Ты, читатель, свидетель этому…
25.02.2006 (час Змеи).
ЧАС БЫКА – ЧАС ОВНА
В лад ласкам любви Лик в зелени вод.
Сладких слов исступленье. Путь на спуск – в отраженье.
Танец влюблённых. Чай с лотосом пью.
1.
В лад ласкам любви – сладких слов исступленье. Гимн красоте эротики и физической любви – ночной час Быка. Переплетение, соединение, взаимопроникновение миров: в лад ласкам любви – танец лунных лучей. В этот час сладких утех любовникам виден слабый свет луны, проникающий в щели бамбуковой шторы в комнату. Мир подлунных эротических фантазий влюбленных: оживающие в лунных лучах куклы на полотнах старинных мастеров. Игры света с образами на картинах, с воображением разгоряченных мужчины и женщины – тонкие эротические игры, настроения и фантазии. Что реально в этой игре лунных обликов, мерцающих на полотнах старинных мастеров? Реальность эротических движений людей настолько тонко соединяется с лунными лучами, что все незаметно переплетается с фантазией и превращается в волшебную реальность грезы. В это время царствования луны только бой часов периодически возвращает к реальности. Но не реальное время, а образ этого часа – бык, тяжело ступающий по пашне времени, – возвращает влюбленных из невесомости тонких игр лунных лучей с образами на полотнах, рассеивает на мгновение чары чистой эротики, возвращая мужчину и женщину к любовному труду.
Но умолкают часы. И вновь чистая фантазия воцаряется в комнате. С полотен мастеров доносится тихая мелодия, в ее волнах купаются лунные лучи, превращаясь в белых легкокрылых бабочек; движутся в старинном танце фигурки кукол на картинах. Мелодия грезы поднимает любовников, они упоительно танцуют. Над головами влюбленных кружатся белые лунные бабочки – образы их ночных душ. Нежность приходит на смену безудержным ласкам.
Так начинается суточная круговерть: красота тел, сплетаясь с чарами лунных лучей, уводит воображение в мир чистой эротической грёзы, одухотворяя ночной час Быка. Тяжеловесный образ быка-труженика скрадывается волшебством луны, чародейством мастеров, создавших оживающие в таинственном свете полотна, красотой любви мужчины и женщины. Гимн красоте физической любви звучит под луной в час Быка.
2.
Лик в зелени вод. Час Овна. Образы этого часа созданы игрой света на поверхности фарфоровой чашечки, наполненной до краев зеленым чаем с крупинками лотоса. Цвет этого часа, в отличие от белого чарующего света луны в час Быка, – солнечный, золотой. Красота этого часа, в противоположность красоте физической любви в час Быка, – красота духа. Появляются духовные образы-лики, отраженные на поверхности воды. Возникают образы мастеров и мастериц времени, распускающих нити-мгновения золотого руна Овна. В этот час солнце уже вышло из зенита и начало свой путь на спуск – к закату. Вот и час Овна теряет миг за мигом нити своего солнечного руна. Но, оказывается, в мире, отраженном на поверхности чая в фарфоровой чашечке, в мире подводном, творящемся мгновение за мгновением, – волокна золотого руна прибывают, к концу часа руно золотого барашка застилает волнами обратного, отраженного времени весь золотой подводный луг.
Образ странника духа, летящего с вершины горы по золотой нити мгновения, отражаясь на поверхности воды и сливаясь тотчас с ликом, мерцающим в зелени вод, превращается в мире обратного времени в образ Золотого рыцаря, стоящего на золотой башне. Так заканчивается путь странника с горы на спуск – в отраженье в воде.
За водным отражением проглядывает образ мира трехмерного, подводного. Огонь и вода, как противоположности, не уничтожают друг друга. Но сила духовного творчества мастера света создает мир, противоположный реальному, – то, что убывает в мире солнца в это время, прибывает и полнится в мире, созданном по ту сторону отражающей водной поверхности, – в подводном мире.
В свете луны в час Быка оживали образы на картинах, созданных когда-то старинными мастерами, в силу лунного чародейства воскресло прошлое, сплетаясь в ткань волшебной реальности с настоящим. Да ведь и свет луны – отраженный свет солнца.
В час Овна мастерами света одновременно и параллельно с течением настоящего времени творится в иной среде – подводной – мир времени реального, но обратного, мир из отраженных солнечных бликов.
И вот образы белых с золотым окаймленьем бутонов, раскачивающихся в глубине на длинных стеблях-лучах, связывают воедино два аспекта настоящего времени: реального и его обратного, отраженного среза. Рост бутонов, возникших в отраженном мире, приводит их к появлению на поверхности воды в час Овна, в реальное время. Крупинки цветков лотоса, плавающие в фарфоровой чашечке вместе с чаинками, соприкоснувшись с образами бутонов, вдруг расцветают под лучами солнца на поверхности чашечки, до краев наполненной ароматным зеленым чаем. В каждом раскрывшемся цветке лотоса его душа – мастерица-труженица – ткет полотно света. От него исходит золотое сияние и заполняет пространство комнаты. Из сияния, сотканного мастерицами, сидящими в чашечках лотосов, мастерами света творится единый образ, просветленный свечением. Близится к концу час Овна. Мастерицы завершают работу. Закрываются чашечки. Опускаются на дно бутончики. Образ Просветленного, созданный мастерами света, парит над фарфоровой чашечкой, ликом Будды отражаясь…
Чай с лотосом пью… Так автор рассеивает чистую духовную фантазию, созданную им во времени чайной церемонии в час Овна за чашечкой зеленого чая с лотосом.
3.
Насколько велико разнообразие оттенков света. Как многообразна палитра солнца, окрашивающего тот или иной час из суточного колеса в различную тональность. Как разнообразны, подчас противоположны, миры, созданные определенным оттенком световремени.
9.03.2006 (час Змеи – час Лошади).
ЧАС ТИГРА – ЧАС ОБЕЗЬЯНЫ
Любовники спят. Пейзаж белых гор.
Гейша лисой сбежала. В озере лики святых.
Взгляд тигра с панно. Я – в зрачках Будды.
1.
Любовники спят. Их нагие тела едва белеют в полутьме. Он и она погружены в пустоту сна. Вскоре обоих свяжет общей судьбой сновидение. Он выходит из провала сна в сновидение духовным странником, она – гейшей. В общности сновидения героев соединяет идеал женщины: образ, верность которому хранит странник в своем сердце. В этом образе женщина-гейша узнает себя, свою истинную суть. Героиня готова выйти на путь поисков духовного «я».
Гейша лисой сбежала. Чувство духовной близости с мужчиной нарушено приходом часа Тигра. Мутно-желтым огнем загораются глаза тигра на панно. Огонь этого взгляда преследует странника в сновидении. В буддизме грязно-желтый цвет присущ миру голодных духов. Окрашивается мир ночного часа Тигра мутно-желтым огнем, цветом животной алчности. Просыпается в гейше неутоленная животная страсть, превращая женщину в лису, предрассветные сумерки влекут оборотня в горы. Прочь от странника гонит лисицу страх перед оживающим тигром. Странник и тигр олицетворяют в новелле противоположные начала: дух и алчную животную мощь. Силой духовной мысли побеждает странник алчущий дух в поединке взглядов. Гаснет голодный взор тигра. Путь духовного восхождения на вершину горы свободен. Разными тропами поднимаются мужчина и женщина, странник и лиса-оборотень. Трудно становится герою сохранить в цельности духовный идеал, мужчина вынужден отдать стихиям образ оборотня-женщины. Однако дух его спокоен и свободен: духовная половина странника начинает восстанавливаться. Женщина побеждает ненасытную страсть гейши (обратная сторона этой страсти – страх потерять себя окончательно в голодной страстной мощи тигра). Преодолев страх и неудовлетворенную ненасытность, героиня побеждает оборотня в себе. Духовный контроль со стороны странника, его незримая поддержка приводят странницу к окончательному качественному изменению: она становится духовной женщиной на вершине горы.
В лучах восходящего солнца под дождём из осыпающихся белых цветов сливы встречаются духовные мужчина и женщина.
Свет восходящего солнца и дождь из белых цветов сливы символизируют рассвет и весну, возрождение и победу духа, чистоту и прочность духовных уз. Дерево сливы на снегу в японской поэтике – символ непобедимости человеческого духа.
2.
Пейзаж белых гор. Перед нами раскрывается картина духовного творчества мастера света в час Обезьяны. В противоположность ночному часу Тигра, окрашенному мутно-желтым оттенком огня, данный час насыщен медово-золотым цветом светового времени, это час духовной зрелости и мастерства. На вершинах гор перед нашим взором предстает множество образов странников и странниц солнца. Их одежды раскрашивает мастер солнечной кистью в индивидуальные оттенки зрелого золотого света. Это час сочетания золота солнца и чистой голубизны горного озера, расположенного у подножия гор. В кристально-чистой воде озера отражаются ликами святых образы странников и странниц духа. Это символ высокого отражения друг в друге противоположных начал: солнечного ян в зеркале водного инь, что приводит к синтезу этих начал – созданию духовной сферы сонма ликов святых.
Противостояние силе духовной магии белой обезьяны, туманом спустившейся на озеро, – символ оппозиции чисто духовному одухотворенного животного начала обезьяны, в отличие от низшей животной мощи тигра, наделенной способностью уподобляться духовному, создавая иллюзию духовного творчества. Эта иллюзия мгновенно разрушается силой истинного духовного творчества. Однако умение обезьяны-мага создавать творческую иллюзию приводит к состоянию безвременья, с аналогом которого – вывертом времени – мы уже столкнулись в часе Лошади. Состояние безвременья есть иллюзия, пародия и отражение с точностью до наоборот природы вневременного, равно как мутно-молочный цвет тумана иллюзорен, безвиден и противоположен золотому сиянию вневременной природы света.
Наш герой-странник, образ которого кочует из часа в час, из мира в мир, – в мире этого часа качественно преобразуется. Творчество мастера световремени и общий путь духовного отражения со странниками и странницами солнца помогает раскрыться индивидуальности нашего героя в сфере сонма святых. Это путь преобразования образа странника в лик святого.
Таков поэтический взгляд на итог духовного пути буддиста: стать лучом, индивидуальным оттенком золотого сияния вневременной природы света – индивидуальным «я» природы Будды.
3.
Равнина вод безбрежно широка,
И жизни бег нельзя остановить…
Извечный Инь и Янь,
Как в зеркале лицо,
Являет суть умения Любить!
Акино Миму
Преображается женщина в духовном видении возлюбленного, проявляется и утверждается ее духовная природа, узами истинной любви сочетаются мужчина и женщина, становясь странниками Любви.
Преображаются странник и странница, отражаясь в чистом зеркале вод бытия сутью огненной духовной природы; сочетаются узами братья и сестры духа, являя миру сияние вневременной Любви.
Преображение и раскрытие высших внутренних качеств, высокой способности Любить в путешествии по мирам часов духотворчеством…
19.03.2006 (час Обезьяны).
ЧАС ЗАЙЦА – ЧАС ПЕТУХА
Весть новой зари. Солнце уходит.
Я – солнечный карбункул Красные гребни в море.
В лоне Дракона. Песня прощанья.
ЧАС ДРАКОНА
Сон Чатыр-Дага.
Пес-шаман, сын вьюжной тьмы.
Танец змей огня.
1.
Сон Чатыр-Дага. Многовековой сон каменного исполина-Духа Шатер-Горы. Абрис его лика смутно виднеется на среднем плато в предрассветных сумерках. Макушка великана – вершина Ангар-Бурун. Волосы гиганта шатром раскинулись по верхнему плато до вершины Эклизи-Бурун.
Из пещеры тысячеглавой, что на срединной яйле горы, двинулась тысяча (тьма) духов к лику Спящего. Согласно легенде, эта пещера названа тысячеглавой, потому что в ней обнаружена тысяча черепов. Тайна смерти этих людей не разгадана.
Пещерные духи в предутренней мгле, до первых петухов, отправляются к жрице Спящего Духа Горы с целью разрешиться наконец-то от бремени подземного обитания и удалиться в места, отведенные для существования духов.
При жрице белый пес. Дева молвила ему слово, пес-помощник завыл, обращаясь к Спящему. Вой пса-шамана бросает духов в дрожь. Но не может сын вьюжной тьмы пробудить Спящего. Тогда дева прерывает вой пса звонким свистом. Обернувшись белым зайцем, она бежит к пещере Тысячеглавой так быстро, что собственный свист не может догнать ее. Заяц прячется в пещере, где его и настигает свист жрицы, сотрясши пещеру до самой утробы. Древний окаменевший дракон просыпается от свиста, его рев сотрясает гору. Пещера Тысячеголовая – место обитания тысячи духов – и есть утроба каменного дракона. Вырывается заяц из утробы проснувшегося дракона и перед ликом спящего, вновь превратившись в жрицу, обращается к духам с долгожданным известием, тайным знанием, найденным внутри пещеры:
Весть новой зари!
Превращение жрицы в белого зайца для получения тайного знания не случайно. В Китае Заяц, будучи второй из 12-ти эмблем императоров, символизирует в жизни монаха женское начало – силу Инь. Согласно Карлу Густаву Юнгу, Заяц – ускользающий Бог Меркурий, проводник, ведущий неофита к просветлению, моменту, когда ему открывается тайна. Сам Меркурий наделен двойственной природой гермафродита. В «Aurelia occulta» приводится такое описание Зайца-Меркурия:
«Я – напитанный ядом дракон, вездесущий и любому доступный…
Я – сущий по всему кругу земель, отец и мать, отрок и старец, всесильнейший и всех слабейший, смерть и воскресение, видимый и невидимый, твердый и мягкий, я спускаюсь на землю и поднимаюсь на небеса…
Я – солнечный карбункул, просветленная земля…»
Этот набор качеств наделяет жрицу способностью в образе зайца быть проводницей своей души к тайному знанию. Внутри пещеры-дракона заяц находит ключ к познанию самого себя, своей двойственной природы – заяц-дракон: то, что снаружи, – дракон, изнутри – заяц, т.е. всесильнейший и всех слабейший, согласно той же «Aurelia occulta». В мифах готтентотов заяц – вестник Луны о бессмертии.
Жрица, превратившись в зайца и познав множественность аспектов своего духовного «я» приносит весть о возрождении, о возвращении солнца. С первыми его лучами исчезает тысяча духов, отправившись в места обитания, им уготованные. Вместо тысячи духов тьмы с возвращением света возрождается тысяча солнечных зайцев-вестников бессмертия Солнца, его гонцов и проводников первых лучей алой зари. С их помощью Солнце утверждает свое бытие.
Солнечный заяц, превращаясь из пассивного мягкого Инь в твердый активный Ян, провозглашает:
Я – солнечный карбункул!
Тысяча розовых камней Солнца катится в проблесках зари и мгновенно прячется в пещеру. Окончательно уничтожена тысяча духов тьмы в утробе каменного дракона: тысяча солнечных зайцев, столкнувшись с тысячей теней в пещере, превращается в тысячу змеек огня. Древний дракон, выдохнув огонь Солнца, вновь погружается в тысячелетний сон.
Танец змей огня. Жрица преодолевает двойственную природу Зайца-Меркурия, обернувшись огненной змеей. Она собирает огненное естество в единую горящую сферу, преодолев собственную множественность. Тысяча (тьма) сама претерпевает метаморфозы в образах: исчезает с первыми проблесками зари тысяча духов; тысяча солнечных зайцев утверждают природу Ян, превратившись в тысячу карбункулов Солнца, а затем в тысячу огромных змеек. Эту окончательно трансформированную множественность собирает в единое целое жрица-змея; жрица огня, вбирая в свое естество тысячу змеек, испускает из единой огненной природы своего духа тысячу солнечных лучей. Так в результате многочисленных метаморфоз жрица Спящего Духа Горы превращается в служительницу солнечного культа, утверждая бытие Восходящего Солнца и свое собственное служение огненному духу светила.
2.
Солнце уходит.
Дневное светило, пройдя путь от восхода к закату, готовится скрыться в морских глубинах. Его лик золотится багряными бликами. В золотом сиянии заката искрятся гребни огнекрылых птиц. По поверхности пурпурного лика солнца мелькают, сменяя друг друга, образы дня: вестники алой зари – солнечные зайцы – вместе с «долгопоющими птицами» открывают дорогу встающему солнцу, славят его восхожденье.
Долгопоющими птицами – наганакидори – называют в Японии петухов. Связь крика петуха с наступлением утра, с зарей несомненна. Когда Аматэрасу – солнечная богиня – скрылась в небесном скалистом гроте и настала вечная тьма, боги собрали долгопоющих птиц из Вечного Царства и заставили их петь, чтобы вызвать спрятавшееся солнце (Кодзики, свиток І, глава 12).
После того, как промелькнут чередой образы, сопутствовавшие ходу солнечного времени, собираются в прощальном золотом сиянии образы долгопоющих птиц, чтобы спеть гимн Солнцу, погружающемуся в морскую пучину, исполнить и исчезнуть с последним всплеском золотого света.
Но остается одинокий петух на крыше бамбуковой хижины – символ непобежденного духа, способного вновь в свое время вызвать из лона глубинных вод ушедшее солнце.
3.
Духовные метаморфозы, происходящие со служительницей солнечного культа, аналогичны и совпадают со сменой часов в дневной круговерти. Смена часов вызвана превращениями образов, символизирующих аспекты солнечного движения. Как появляются, достигают пика деятельности и угасают, сменяясь и превращаясь в новые, образы светового дня; так проявляются, утверждаются и объединяются в природе раскрывшейся духовной сущности многочисленные аспекты индивидуального «я» жрицы Солнца.
24.03.2006 (час Обезьяны – час Пса).
ЧАС ЗАЙЦА
Весть новой зари.
Я – солнечный карбункул
В лоне Дракона.
ЧАС ДРАКОНА – ЧАС ПСА
Сон Чатыр-Дага. Поздняя зрелость.
Пес-шаман, сын вьюжной тьмы. Чай, абажур зеленый.
Танец змей огня. Свет в свитке сердца.
1.
Сон Чатыр-Дага.
Внешними очертаниями и согласно местным легендам Чатыр-Даг напоминает гигантского дракона, погрузившегося в многовековой сон. В данном тексте происходит перенос смысла с общего (дракон – Чатыр-Даг) на часть (дракон – пещера). Все мистические превращения связаны с драконом, им же обусловлено ещё и значение змия. Змей в египетской мифологии есть символ Озириса, т.е. Солнца. Посвященные в мистические таинства именовались «змиями». В первобытной религии друидов каждый, вступавший в священный сан, должен был произнести культовую формулу: «Я есмь друид, я есмь строитель, я есмь пророк, я есмь змий». В комментируемом тексте жрица Спящего Духа Чатыр-Дага описывается в обряде, связанном с таинствами, посвященными Восходу Солнца, победе над тьмой и ее духами, утверждением бытия солнца; по аналогии с процессами, происходящими в природе, дева побеждает двойственность своего естества и утверждает новую раскрывшуюся в процессе трансформаций сущность, становясь мистической Змеей, Жрицей Солнца. Всё это происходит в лоне дракона, или Змия. Эта пещера рассматривается как храм Солнца, опять же путем мистического переноса с общего (Восход Солнца над Чатыр-Дагом) на часть (метаморфозы внутри пещеры) по аналогии.
Известно, что в Великобритании в нескольких милях от города Солсбери находятся развалины Стоунхенджа, храма Бога-Солнца, гигантской змеи, состоящие из сорокатонных камней. Самый план гигантской постройки был специально приноровлен к мистическим целям; даже цвет камня подобран в соответствии с кожей самой распространенной из змей Великобритании.
Итак, посвящение девы в жрицы солнечного культа состоялось на Чатыр-Даге, символическом природном храме Солнца. Естество жрицы-змеи лучится первобытным огнем восходящего солнца.
2.
Поздняя зрелость.
Перед нами мастер. Час посвящен Дзюнъитиро Танидзаки – классику японской литературы, утвердившему в слове идею Красоты. Мастер прошел путь от соблазнов красоты демонической до становления в творчестве образа женщины, одухотворенной возвышенной красотой. Свет этой красоты озарил сердце мастера, открыв его внутреннего человека.
Свет в свитке сердца – плод многолетнего труда писателя. Новым глубинным огнем, зрелым золотом сияет во тьме светильник его мастерства. Красота внутреннего человека лучится во внешнем полумраке самобытным источником, насыщая комнату золотым свечением. Так труженик слова становится мастером духовного света. Перед нами раскрывается глубинная индивидуальность, сочетающая в себе поклонника Красоты в мастерстве слова и подвижника духа в совершенстве медитации духотворчеством.
В этот час Пес из образа превращается в символ – слуга внешнего становится служителем, мастером внутреннего совершенства духа.
3.
От яркого самобытного огня первобытных религий солнцепоклонников, огня восходящего солнца, до зрелого золотого свечения позднего буддизма, духовного света, воцарившегося в стране Востока, Японии, скрытой от глаз покрывалом густой тени; от ликующего торжества первобытных мистерий до тихой зрелости духа, – всё соединяется в человеке. Ликование юного духа перед ликом Совершенного возрастает до зрелого мастерства внутреннего человека, утверждающего Свет, Красоту, Любовь во мраке внешнего.
29.03.2006 (час Дракона – час Змеи).
ЧАС ЗМЕИ – ЧАС СВИНЬИ
Игры нежити. Странник красоты.
Заклятье змеиных чар. Сердце – прекрасный лотос.
Посох змеем пал. Очарована…
1.
Игры нежити.
В отличие от предыдущих часов, связанных с выходом солнца и утверждением солнечного бытия в образе «змеи»-жрицы, змеи как символа солнца, как начала добра; в данном тексте мы сталкиваемся с играми змея и змеевны как эмблемами злого, т.е. ложного и иллюзорного.
И змей, и змеевна – герои этого часа – оборотни зла, умеющие напускать на себя видимость красоты, очаровываясь и околдовывая друг друга в любовных играх.
Если символ змеи в высоком смысле – символ солнца, источника жизни, то в низшем противоположном обличье змея лишь эмблема зла: иллюзия гармонии, красоты, жизни. В этом смысле змея – нежить, оборотень, способный принимать видимость прекрасного. При столкновении с моментом истины, символически отражённым в образе серебряного кольца, излучающего нездешний свет, видимость исчезает, и выходит наружу змеиная суть. Но и эта сущность только иллюзия, аналогично тому, что зло по сути не просто противоположно добру, но отражение и видимость добра, поэтому по существу ложно и иллюзорно. В истинном свете его иллюзия разрушается окончательно.
В тексте мы видим два противостоящих образа: иллюзорных змеек и нездешний свет серебряного кольца. В часе Лошади образ кольца трансформируется в образе серебряной змейки, излучающей тот же нездешний свет, т.е. свет не этого мира, свет для этого мира высокий по существу. В лучах сияния серебряной змейки всё, что является, теряет видимость и обретает образ, соответствующий сути. Следовательно, мы наблюдаем трансформацию высокого символа змеи из часа в час: змея – жрица солнца часов Зайца-Дракона, серебряное кольцо часа Змеи и серебряная змейка часа Лошади.
Высокому символу змеи, истинному свету, в часе Змеи противостоят низкие иллюзорные образы змея и змеевны. Процесс окончательного разрушения иллюзии отражен в часе символически: змейки изменяются под воздействием света и обратного хода времени, превращаются в змеиные яйца, уменьшаются и исчезают среди песчинок. Так мы наблюдаем вначале этого часа способность оборотней зла к чародейству; то, что само по сути иллюзорно, творить истинное не в состоянии, но способно морочить, создавая иллюзию за иллюзией. В свете истины конец любой иллюзии, обмана и лжи – ничто, песок.
2.
Странник красоты.
Краеугольный камень философии прекрасного в японской культуре – понятие моно-но аварэ (очарование вещи). Это понятие раскрывает суть мировосприятия японцев. Каждая душа (кокоро), очаровываясь природными явлениями, вещами или людьми, в творческом процессе сопряжения с миром в единое гармоническое целое становится цельной и прекрасной, такой же, как окружающий ее мир, красивый по существу. Это мир истинного очарования вещей, возвышенной красоты. Эта Красота – прямой аналог добра.
В часе Свиньи странник красоты сталкивается с иллюзией очарования – колдовскими чарами ведьмы, оказавшейся способной проимитировать удивительно-прекрасный облик себя самой. Не владеющие искусством моно-но аварэ, вечные ученики мастера, подмастерья-поэты получили хороший урок. Не сумев разглядеть за кажущимся совершенством безобразное существо, они и в своем сердце не смогли вырастить прекрасный лотос единения с миром. Поэтому ученики так легко поддались чародейству: не только очаровались иллюзией, но и сами отождествились с безобразной сутью, превратившись в черных свиней.
Мы наблюдаем в часе Свиньи игры уродливого в иллюзию Красоты. Здесь иллюзия Красоты безобразна по сути. Так безобразное, имитируя Красоту внешне, превращается по сути в аналог зла.
Сила против этих чар – слово мастера. Тот, кто постиг в совершенстве искусство моно-но аварэ, обретает силу заклятием слова разрушать узы лжи и иллюзии, провозглашая правду. Так слово учителя Прекрасного не только возвращает красоте ее собственное лицо, но и утверждает истину, а следовательно, творит добро. Образ мастера становится символом объединения начал: Красоты, Добра, Истины – в слове.
3.
И сказал мастер Красоты: «Всё, что ни видишь, – цветок, всё, о чем ни думаешь, – луна. Для кого вещи не цветок, тот дикарь. У кого в сердце нет цветка, тот зверь. Изгони дикаря, прогони зверя, следуй Вселенной – и вернешься в нее»*.
И ответил Мастер Добра: «Красота спасет мир»**.
* Мацуо Басё (1644-1694).
**Федор Михайлович Достоевский.
ПОСЛЕСЛОВИЕ. ФАЭТОСЛОВ ЧАСОВ
Существует несколько методов прочтения «Часов».
Во-первых, необходимо отметить, что ещё английский романтик У.Вордсворт уподобил метафорически сутки чудесному образу вращающегося колеса, чьи мгновения, подобно неустанным спицам, сливаются в беспрерывном мелькании. Итак, в нашем случае в коловращении суточного колеса стремительно сменяют друг друга часы японского зодиака. Каждому часу согласно старинному японскому исчислению времени соответствует зодиакальное животное. Мелькают часы в суточной круговерти, скользят по поверхности сферы, сменяя друг друга, образы животных: Крысы – Быка – Тигра – Зайца – Дракона и т.д.
Заинтересованный взгляд неофита-читателя притягивает волшебная сфера, прозрачный хрустальный шар «часов», вращающийся подобно маленькому глобусу. Эта чудесная сфера укутана едва прозрачным дымчатым покрывалом, скрывающим от непосвященных лицо Истины. Познать ее можно несколькими способами. Вот как поэтически описывает методы познания мистик-каббалист Зогар:
«Подобная красавице, спрятавшейся во внутренностях своего дворца, которая в то время, как ее любимый проходит, открывает на мгновение потайную дверь, через которую она видима только им, и снова исчезает надолго, доктрина показывает себя только избранным и показывается не с одинаковой полнотой всем избранникам. В начале она лишь делает знак рукой мимоходом, и тогда дело в том, чтобы узреть этот знак, – это есть метод, который называют методом намека; позднее она приближается несколько ближе, нашептывая несколько слов, но облик ее покрыт густым покрывалом, через которое взоры не могут проникнуть, – это есть метод, именуемый методом образным; ещё дальше она предстает пред избранником с лицом, прикрытым лишь легким покровом, – это есть метод АГГАДЫ; наконец, когда он, таким образом, привыкает к такому общению, она предстает пред ним, лицо к лицу и раскрывает пред ним затаеннейшие уголки своего сердца, – это есть метод мистический. Посвященный тогда легко постигает все те многоразличные таинственные истины, которые скрыты под внешним смыслом и которые не могут быть ни сокращены и не дополнены».
Так Истина, Великая мать, Богиня наставляет избранных. В Египте это Изида, супруга Озириса; во Фригии – Цибелла; Премудрость – в Книге Премудрости Соломона; Эвридика – в орфических гимнах; в Самофракии, Греции и Риме – Церера (или Деметра); у скандинавов – Фрейя.
Мы же назовем ее Фаэтикой, дивной сферой сущего – Фаэта, истинной азбукой Фаэзии (фантастической поэзии), буквы которой и надлежит познать фаэту (поэту фантастического), посвящаемому в таинственные истины, дабы выразить их образным языком фаэзии.
Итак, перед нами сфера «Часов». К познанию Алфавита, или Фаэтослова, часов мы будем приближаться согласно древним методикам мистиков.
Обозначим некоторые константы нашего фаэтослова условными терминами. Назовем буквы нашей символической азбуки понятием «фаэзы». В волшебной сфере фаэтики фаэзам соответствуют константы-часы старинного японского исчисления времени. Будем в дальнейшем обозначать часы, как фаэзы Фаэтики.
Итак, наша чудесная сфера состоит из 12-ти констант-часов, из 12-ти символических букв фаэтослова. Премудрость Фаэтики проницает внутреннее содержимое сферы, ткет дивные картины, сочетая буквы гармоническими связями, создавая волшебные сюжетные узоры из образов фаэзии, соответствующих буквам-часам фаэтослова.
Фаэтослов часов – это чудесный букварь, книга-азбука для посвящаемого в таинства фаэзии. Неофиту надлежит стать избранником Фаэтики, предстоит пройти мистический путь посвящения в фаэты.
Таинственные буквы проступают вначале изысканными контурами, легкими намеками привлекают внимание неофита, проступая на поверхности волшебной сферы, едва мерцая под дымчатым покрывалом, окутавшем хрустальный шар.
Присмотревшись внимательнее, посвящаемый начинает различать знаки, скрывающиеся за неуловимыми очертаниями букв. Так начинает действовать метод намека.
Глаз неофита различает сменяющие друг друга образы животных: Крысы – Быка – Тигра и т.д. Он замечает, что сквозь контур буквы-часа проглядывает соответствующий образ животного; буквы расцвечиваются определенными цветовыми тональностями. Так вступает в силу метод образный. И вот вслед за мелькающими фразами: час Зайца – час Дракона – час Змеи и т.д., – возникают поэтические строки японских трехстиший-хокку, соответствующих символу каждого часа. Отдельные фаэзы дают начало поэтическим строкам, рождается фаэзия. Дымчатое непроницаемое покрывало, окутывающее сферу, становится прозрачным. Посвященный легко следит за поэтическими картинками, мелькающими на поверхности шара:
ЧАС ЛОШАДИ ЧАС ОВНА
Небо Демерджи. Лик в зелени вод.
Всадник в ущелье духов. – Путь на спуск – в отраженье.
Солнце смеется. Чай с лотосом пью.
– и т.д. Расширяется и углубляется сознание избранника. Бегущие по поверхности сферы строчки хокку увлекают неофита в мистическое путешествие по отдельным мирам, сквозящим за легкими очертаниями букв, слов, строк. Эти миры сочетаются в глубинах сферы пластическими токами, взаимообусловливая друг друга. Возникают новеллы часов, назовем их фаэмами. Каждая фаэма-мир четко структурирована. Она состоит из трех частей. Каждую часть последовательно открывает строка хокку, вынесенного в эпиграф фаэмы. Согласно нашему фаэтослову, фаэза-час сферы фаэтики, сферы сущего, последовательно, трехступенчато развертывает свое содержание в мир-фаэму. Определяющим символом фаэзы-часа становится соответствующее зодиакальное животное. Этот первообраз определяет содержание хокку, первичной цельной поэтической миниатюры. С возникновением первой поэтической картинки-миниатюры (хокку) рождается фаэзия первообразов. Из этих 12 первичных картин состоит первый раздел наших «Часов» – «Миры первообразов фаэзии». Эта образная картинка, сюжетно развиваясь и наполняясь деталями, превращается в новый синтетический жанр, миниатюру-новеллу, в которой переплетаются разнообразные поэтические и прозаические стили. Это мини-комментарий первичной образной картинки-хокку – с помощью средств фаэзии. Произведение этого синтетического жанра мы обозначим условным понятием «фаэма». Раздел «Часов» «Миры фаэм» складывается из 12-ти фаэм, соответствующих 12-ти первичным константам фаэтики – 12-ти фаэзам часов.
Итак, равно как на первичном этапе буквы азбуки сочетаются друг с другом в единую сферу фаэтики (полный круг 12-ти фаэз); на втором этапе происходит гармоническое сочетание первообразов фаэзии, представленных в фаэтослове «Часов» в виде японских трехстиший-хокку. На третьем этапе возникает произведение нового синтетического жанра – фаэма. 12 фаэм, по аналогии, взаимообусловливаясь, составляют полную сферу миров фаэзии.
Последний раздел «Часов» в комментариях к парам противоположных часов методом сравнительного анализа: час Крысы – час Лошади; час Быка – час Овна; час Тигра – час Обезьяны и т.д., – частично раскрывает и прослеживает связи между определенными фаэмами. Синтез пары противостоящих фаэм приводит к выявлению определенного качества, интеграла и производного двух противоположных миров-фаэм. Таким способом было выявлено шесть качеств-интегралов. Эти качества и составили синтетическое ядро сферы фаэтики.
Таким образом, в результате поэтапного, последовательного творческого анализа и последующего синтеза мы выявили шесть категорий сферы фаэтики: в истинном вневременном свете проявленная индивидуальность, несущая мирам Красоту, Любовь, Добро, утверждающая Истину – духотворчеством. Эти категории выявляют суть нашего фаэтослова. Эти качества раскрываются в природе индивидуальности фаэта духотворчеством в мистическом пути Посвящения.
СОДЕРЖАНИЕ
Часослов…………………………………………………………...
Миры первообразов……………………………………………….
Миры фаэм………………………………………………………...
Путь в запредельное……………………………………………...
Послесловие. Фаэтослов часов…………………………………..
Иллюстрации к сборнику "Часы" Владимира Кравченко
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com