«Нищий в горах»

 

 

 

В другой раз картину Гаврильчика мне предложила сухенькая суетливая старушка. Было это в феврале 2009 года.

– Она дорогая, – предупредила старушка. – Это Гаврильчик. Каждый сантиметр, – она задумалась, вспоминая сказанные ей кем-то слова,–стоит один доллар. Да, один доллар. Но сейчас я ее вам не покажу. Я в этом ничего не понимаю. А приедет дочь,с ней будете иметь дело.

Я дал старушке визитную карточку, сказав:

– Будете готовы, звоните, приду, посмотрю вашу картину.

Дней через десять мне позвонила женщина, представилась Еленой и пригласила посмотреть картину Гаврильчика. Мы встретились, и она повела меня во флигель «Дома сказки». Дверь открыла знакомая старушка.

«Гаврильчик» не произвел на меня никакого впечатления. Кусок орголита, где-то 70Х50. Скорее графическое, чем живописное изображение мужчины на фоне гор, выполненное не характерными для Гаврильчика мелкими слабыми мазками. Подпись в верхнем правом углу была знакома и, похоже, подлинная.

Мужчина на картине был мне знаком, но где я его видел,припомнить не мог.Елена предположила, что это этикетка сигарет «Кэмэл», но «кэмэл» это верблюд, а его на картине не было.Только дома поздно вечером я вспомнил, что картина похожа на пачку сигарет «Памир», которые выпускали в советское время.

Свои сомнения по поводу авторства,(а опыт,в определенииписьма Гаврильчика у меня был), я высказал и предложил дамам провести атрибуцию.

– Если картина окажется подлинной, – объяснял я Елене, – я ее куплю. Если нет, верну обратно.

– Она дорогая, – торопливо встряла старушка. – Один сантиметр один доллар. Нас предупредили, чтобы меньше, чем за 500 долларов,не отдавали.

Я перемножил в голове 50 на 70 и поспешил успокоить старушку:

–Не волнуйтесь, мамаша, куплю дорого, если это Гаврильчик.

Оставив расписку,забрал картину и вернулся на работу.

Новая встречас Владленом Васильевичем состоялась пасмурным утром 11 февраля 2009 года в той же мастерской на ул. Восстания.

Гаврильчик был после болезни, выглядел плохо, был раздражителен, зол. Серое,недовольное лицо, на голове шерстяная шапочка, во рту неизменная сигарета. Не осталось ничего от того «пряничного старика», опрятного и ухоженного, с которым я познакомился всего полгода назад.

Да и сама мастерская изменилась. Нигде не было свободного места. Обрезки досок, фанеры, орголита,сверлильный станок, тиски, дрель, стремянка, какие-то банки, коробки –все лежало и стоялокак попало. Только на столе, за которым сидел хозяин,по-прежнему царил порядок.

Я протиснулся к маленькому круглому стульчику напротив стола, задев полой куртки мольберт с незаконченной работой.

– Моя,– взглянув на предъявленную картину, сообщил Гаврильчик.

Особой радости от встречи с прошлым у Владлена Васильевича я не заметил. Не так как в прошлый раз, когда я привез к нему натюрморт «Игра в бисер». Сказывалось плохое самочувствие.

– Тупая работа, – вынес приговор Гаврильчик, рассмотрев картину повнимательней. И чуть смягчившись, добавил: – Но, что приятно – сохранили. А могли выбросить, на помойку отнести. Не выбросили. Не отнесли. Приятно. Спасибо.

– Сигареты «Памир»? –спросил я, проявив сообразительность.

– Да. Мы называли их «Нищий в горах».

– Поганые были сигареты, хуже них только папиросы

«Прибой», – сказал я как бывший курильщик.

На лице Гаврильчика мелькнуло подобие улыбки, и

он, довольный, кивнул головой.

– Курил, знаю.

Я попросил его сделать надпись. Гаврильчикпринялся выбирать фломастер, бурча что-то себе под нос. Найдя подходящий, взялся за дело.

– Сколько стоили, не помните? – спросил он.

–Сигареты? Десять копеек.

– Точно, десять копеек, – подтвердил он, выводя цифры.

– Не то пишу, –как и в прошлый раз раздосадовано пробормотал Гаврильчик минуту спустя. – Совсем не то.

Он закурил и, видимо, от волнения стряхнул пепел не в пепельницу, которой служила жестяная банка, а в открытый флакон из-под какой-то жидкости.

– Сейчас, посиди, – попросил он, медленно поднялся

и направился к двери. Шел Гаврильчик осторожно,

словно боялся упасть, шаркая ногами в грубых шерстяных носках. Я взглядом проводилего легкую высохшую фигуру.

Оставшись один,огляделся. Многое изменилось здесь за это короткое время. В прошлый разв его опрятной прибранной мастерской не было ни одной картины. Теперь на стене висел и сох неплохой пейзаж, где по голубому ровному морю плыл белый кораблик, похожий на те, что мы в детстве делали из тетрадных листов и пускали ранней весной по ручейкамталой воды, весело спешащей вдоль дорог к канализационным стокам.Прямо за моей спиной стоял мольберт с незавершенной работой, который я чуть не свалил при входе. За мольбертом к стене прикреплен плакат на плакате ржавая железнодорожная стрелка,заросшая густой травой. Стрелка была и на картине, но не реалистичная, как на плакате, авыполненная в свойственной Гаврильчику манере. Густая трава переработана в ровный зеленый фон. Ржавая стрелка превратилась в вытянутый участок железнодорожного пути. На переднем плане красовались два гриба, на плакате их не было.

Никакого внешнего сходства у картины с плакатом не было. Абсолютно никакого. Похоже, плакат породил идею, которую художниктеперь воплощал.

Вернулся Гаврильчик с мобильным телефоном в руке селза стол, закурил и принялся названивать какому-то Коляну, желая узнать, в каком доме на канале Грибоедова находилась котельная.

Процесс раскуривания сигареты был у Гаврильчика обстоятельным. Поскольку курил он много, мне доставляло удовольствие видеть, как он деловито достает сигарету из пачки, разминает заскорузлыми пальцами, желтыми от табачной смолы, щелкает зажигалкой, затягивается, немного откинув голову назад, и выпускает сквозь усы первую струю дыма.

Пришла Тамара Викторовна с фотоаппаратом и сфотографировала «Памир», сначала отдельно, а затем вместе с автором.

Я воспользовался случаем и тоже сфотографировал Гаврильчика на мобильный телефон. Первый снимок сделал, когда Гаврильчик подписывал картину, второй семейный с женой, склоненной к его голове, и картиной «Памир» в руках автора. Качество снимков получилось не ахти.

Вслед за Тамарой Викторовной я вышел в коридор, где набрался смелости и спросил:

– Тамара Викторовна, я знаю, у Владлена Василевича в этом году вышел сборник стихов. Перед походом к вам я пытался его найти, но в книжных магазинах книги нет. Не мог бы я приобрести ее у вас?

– «Комедийный амбаръ?» – спросила она.

– Не знаю названия, может быть.

Она зашла в комнату и через секунду вынесла маленький сборник.

– Денег не возьму, – категорически отвергла она мою попытку расплатиться. – Идите, Владлен Васильевич вам подпишет.

Я поблагодарил ее и вернулся в мастерскую.

–Ну вот, готово, – проговорил Гаврильчик, вручая мне картину. Я прочитал надпись:

«Изображение популярных сигарет «Памир» (цена 10 коп) как шедевра советской промграфики украшало котельную 2-го Октябрьского участка Адмиралтейского предприятия Треста Теплоэнерго 3. (Котельная на Фонтанке, 103).Подарена оператору Ирине Гусевой машинистом насосной станции на Гривцова,6 Гаврильчиком В.В.»

Я поблагодарил Владлена Васильевича и протянул ему сборник его стихов.

– А, книжка… – пробормотал он, – здесь может быть ошибка. Сейчас посмотрим.

Он принялся листать книгу. Найдя нужное место, стал читать, водя пальцем по строкам и шевеля при этом губами.

– Нет, здесь все правильно. У вас визитка есть?

Я протянул ему визитную карточку.

Гаврильчик положил ее перед собой, взял ручку и старательно переписал мою фамилию, имя и отчество

на титульный лист. Добавил «с уважением» и подписался.

– Дату поставлю свою, – сказал он и начертал 11.02., затем написал ММ и справа добавил 9. Что означало 2009 год.

– Ну вот, теперь все, – он через стол протянул мне книгу. Было видно, чтохозяин устал.

Дня через три позвонила Елена, поинтересовалась, как прошла атрибуция, я пригласил ее к себе, где оформилдоговор на покупку картины.

Закончив дела и расплатившись, я спросил:

– Знаете ли вы Ирину Гусеву?

– Это моя сестра.

– А где она?

Елена рассказала, что Гусева Ирина Александровна

родилась в 1955 году. Работала оператором газовой котельной. В советское время активно общалась с диссидентами всех мастей. Печатала на машинке материалы антисоветского содержания, ходила на какие-то встречи, собрания. Среди друзей было много людей андеграунда, не нашедших себе в 70-80-е годы лучшего места, чем ленинградские котельные.Из друзей,с кем Иринабольше всего общалась, Еленавспомнила имя Долинского и Михаила Юппа. Последний эмигрировал ичасто звонил Ирине из Америки. При каждом таком звонке вся семья пугалась и несколько дней ждала вызова в КГБ. Муж Елены был партийный работник и служил в Смольном.

Личная жизнь у Ирины Гусевой не сложилось, детей не было. Умерла Ирина 11 апреля 2007 года.

Еще через два-три дня я посетил флигель «Дома сказки», где встретился смамой Ирины Гусевой, – суетливой старушкой Ивановой Верой Кузьминичной.

Я рассказал ей о визите к Гаврильчику и о надписи, которую сделал художник и где упомянул имя ее дочери. Старушка была счастлива.

Она показала мне семейные фотографии.

Две из них подарила мне. На одном снимке Ира молодая эпатажная дама в темной шляпе, пальто и кожаных перчатках сидит за столом с сигаретой во рту. Такой знал ее, наверное, Гаврильчик. На другой фотографии, сделанной незадолго до смерти, –полноватая обернутая в гардину женщина бальзаковского возраста с распущенными волосами, перехваченными на лбу тугой повязкой, позирует перед зашторенным окном.

На следующий день Вера Кузьминична пришла ко мне. Я показал ей надпись, сделанную Гаврильчиком.

Она растрогалась. Я ободрил ее, сказал, что художник вспомнил ее дочь и, похоже, хорошо к ней относился, раз подарил ей свою работу. Память об Ирине будет жить столько, сколько будет существовать эта картина. Беспрерывно моргая, Вера Кузьминичнасмотрела на меня снизу вверх, благодарно кивала головой, а напоследок попросила сделать для нее копию надписи. Вее выцветших глазах стояли слезы.